Черный Саша
Антошина беда

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 3.90*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Так-то оно, братцы, все и обошлось. Антошке - возврат имущества, Брудастому - эпитимья, шестой роте - ни суда, ни позора, Ангелам-Хранителям - беспечный спокой.

  
  
  
  
  

    Саша Черный. Антошина беда

  
   Из сборника "Солдатские сказки"
  
  ---------------------------------------------------------------------------
   Черный Саша. Собрание сочинений в пяти томах. М.: Эллис Лак, 1996.
  Том 3, стр. 289 - 292.
   Электронная версия: В. Есаулов, 23 декабря 2005 г.
  ---------------------------------------------------------------------------
  
  
   Пала ночь на город... Звезды не спят, ветер по кустам бродит, а
  солдатам в мирное время в ночную пору спать полагается. Спит весь полк,
  окромя тех, кто в карауле да по дневальству занят. Собрались солдатские
  Ангелы-Хранители в городском саду, за старым валом. Подначальники ихние, по
  койкам свернувшись, глаза завели, - не сидеть же до белой зари у изголовьев
  ихних... Ходят Ангелы по дорожкам, мирно беседуют, - лунный свет скрозь них
  насквозь мреет, будто и нет никого. Только крыло, словно парус хрустальный,
  кое-где над кустом загорится - и опять в темных кустах погаснет.
   Кажный Ангел со своим солдатом схож, - который солдат в плечах широк,
  лицом ядрен, - и Ангел у него бравый; который замухрышка незадачливый, -
  Ангел у него тихонький, уточкой переступает, виду у него настоящего нет...
  Однако все между собой в светлом согласии, в ладу, - не по ранжиру же им,
  Ангелам, равняться, звание не такое.
   Все боле поротно они собирались, кругами. Потому кажный своей частью
  интересуется, все солдатики своей роты до донышка им известны, - беда ли
  какая, либо заминка, совместно обсудят, авось чего и придумают.
   Шестой роты Ангелы коло пруда расположились. Ангела первовзводного
  командира обступили, ласково ему выговаривают: что-де твой воин-унтер
  разбушевался, - спокоя от него нет, молодых солдат сверх пропорции жучит...
  Какой-де овод укусил? Начальник был справедливый, а теперь - будто козел на
  бочку, так на всех дуром и наскакивает.
   Смутился Ангел, поясок шелковый подергивает. "Эх, братцы, и самому мне
  обидно. Письмо он с деревни получил, - невеста евонная за волостного писаря
  замуж вышла, - вот он с досады и озорует. Уж я его как-никак успокою...
  Свое горе сам и перетерпи, на подчиненных не перекладывай..."
   Про инспекторский смотр поговорили, - кажись, в роте все исправно, без
  боя, без крика репертички идут... Сойдет гладко, солдатам облегчение.
   Помолчали Ангелы, стали камушки в лунный пруд метать. С чего же им
  печалиться: войны не предвидится, в роте штрафованных нет, кажный солдат
  себя соблюдает, - кажись, у Ангелов-Хранителей и забот-то никаких нет.
   Затянул было с правого фланга светлокрылый один любимую их солдатскую:
  
   Ранным рано на рассвете
   Господь солнышко послал,
   Чтоб на ротное ученье
   Солдат жаворонком встал...
  
   Подхватили Ангелы бестелесными соловьиными голосами, - от ясного
  дыхания рябь по пруду прошла. Прижались друг к дружке для угрева,
  покачиваются. Ан тут ктой-то из них и спрашивает:
   - А что ж это Антошкиного голоса не слыхать? Он всех знаменитей поет,
  куда ж он сподевался? Кажись, солдат его не в наряде...
   Переглянулись они справа-налево, - нет Антоши. А звали они так Ангела
  одного Хранителя, - потому имена у них кажному по своему солдату идут.
   Туда-сюда глянули, на легкие ножки встали: нет Ангела и следа, будто
  облако, растаял.
   Бросились они по кустам, видят, поодаль, у самой воды, сидит под лозой
  Антоша, плечики у него вздрагивают, крылами лицо прикрыл, навзрыд рыдает.
   - Что с тобой, лебедь? Кажись, твой и здоров и не на замечанье... С
  чего плачешь-то, ангельский лик свой туманишь?
   - Ах, братцы, беда... Поди сами знаете, - мой-от в роте всех тише,
  всех безответнее... В иноки б ему, а не в солдаты... Портняжил он все между
  делом, по малости. То вольноопределяющему шинельку пригонит, то
  подпрапорщику шароварки сошьет... То да се, - десять целковых и набежало...
  Хотел матери убогой к празднику послать. Старушка в слободе под Уманью
  живет, только тем и дышит, что от сына ей кой-когда перепадает. Ан вот
  сегодня и прилучилось; скрали у моего солдата всю выручку, и звания не
  осталось...
   Всполошились тут Ангелы, кругом обступили, крылами, как ласточки в
  грозу, так и шелестят...
   - Да кто ж у него мог скрасть, милая ты душа, когда он из роты-то и не
  отлучался? Что говоришь-то, подумай... Опустил Ангел еще ниже голову, тихо
  ответ подает:
   - В роте и скрали. Простите на горьком слове, - да что же и
  скрывать-то...
   Насупились Хранители, друг на дружку и не взглянут. Кто же взять-то
  мог? Нет у них в роте такой темной души, чтобы у своего брата-солдата
  воровским манером последнее огребать.
   Спрашивает тут первовзводного командира Ангел:
   - Доложил твой, что ль, по начальству? Антошин Ангел резонно ему
  докладывает:
   - Не таковский мой, чтобы жалиться... Да еще перед самым смотром
  катавасию заводить. Что ж срамоту на шест вывешивать. Шестая наша рота, как
  орешек, ужели мы же ее под каблук... Честь не десять целковых стоит, а
  ежели бы на кого мой солдатик подозрение и имел, уши бы себе заткнул, рот
  завязал. Я от вас со своим огорчением в сторонку деликатно ушел, а вы меня
  сами нашли, да распатронили...
   Ведь вот какой Ангел понимающий оказался.
   Разошлись крылатые кто куда. Луна за облако скрылась, кусты
  вурдалаками принахмурились... Отличилась шестая рота, что и говорить...
   Выступает тут из-за темного дуба чернявый Ангелок, из себя не ахти
  какой, щуплый да хмурый. Коло Антоши наземь сел, к плечику его прикоснулся:
   - Не кручинься, голубь. Узел крепко завязан, да авось я развяжу.
  Деньги-то ведь мой скрал, - Брудастый... Антоша так на него крылами и
  замахал:
   - Что ты, что ты! Ветер слышал, ночь унесла... Снежок подпал и следок
  застлал. Чего же зря расковыриваешь? Однако ж, Ангелок свою ниточку
  разматывает:
   - Хочешь не хочешь, а я этого дела так не оставлю. Тебя мне и
  ненадобно. Сраму и на воробьиный клюв не будет... Только ты мне своего
  чистого покрепче усыпи, пока я дуботолка моего в смягчение приведу... Тоже
  и я препорученную мне черную душу выполоскать-то должен.
   Так строго сказал, что встал Антошин Ангел, низко чернявому поклонился
  и со смирением ручки скрестил.
   - Делай, что хочешь. А уж мой до зари камушком пролежит...
  
  
  
   * * *
  
   Не спит Брудастый. На локоть облокотился, все на Антошку посматривает,
  что супротив на койке в носовую жилейку высвистывал, - в печени у него,
  Брудастого, так и саднит.
   - Ишь, дрыхнет, - будто и не у него украли... Дите стоеросовое. А тут
  сдуру в чужой сундучок раскатился, - благо, открыт был. Вот теперь сам себя
  на вертеле и поворачивай. И зачем крал, бес его кривой знает! Ни светило,
  ни горело, да вдруг и припекло... Попросить у Антошки, как следовает, - он
  тебе рубашку последнюю с крестом отдаст, лампадная душа... Не пожалился
  ведь никому, Чистоплюй Иванович. Молчан-травку проглотил, только с лица
  побурел. Поди, и не себя он теперь жалеет, а того, кто себя потерял, - на
  убогое солдатское добро позарился. Ведь вот этакая-то вещь более всего и
  пронзает...
   Не спит Брудастый, поворачивается. А над ним будто темное крыло ходит,
  слова острые навевает:
   - Что, солдат, сам себя накаливаешь? Кто тебе чехол на балалайку ко
  дню Ангела сшил? Антошка. Кто на маневрах, как ты притомился, винтовку твою
  на себе пер? Антошка... А он ведь и сам, как лучинка... Кто за тебя,
  темного, письма домой пишет, обалдуй ты безграмотный? Кого ограбил?..
  Антошка простит-стерпит, да тебе же еще штаны задарма залатает, - а что же
  ты мамашу его хлеба к празднику лишил? Что ж я с тобой делать буду, ежовая
  твоя голова? Хочь бы откомандировали к другому, - тошно мне с тобой, нет
  никакой возможности...
   Скрипнул Брудастый зубом. И не спит будто, - откуда ж голос такой
  занозистый.
   - Вставай, вставай... Чего кряхтишь-то, как святой в бане... Умел в
  яму лезть, умей и выкарабкиваться.
   Не видно пылинки, а глаза выедает... Терпел он, терпел, однако ж не
  чугунный, - долго ли вытерпишь. Видит, дневальный, к нему спиной
  повернувшись, сам с собой в шашки за столиком играет. Скочил солдат на пол.
  По-за койками в угол пробрался, десятку из-под половицы выудил, да тихим
  маневром, подобравшись к Антошиной койке, под подушку ему и сунул.
   Сразу ему полегчало, будто чирий, братцы, вскрыл. Завел он глаза,
  одеяльце на макушку натянул. Только уснул, - ан и во сне хвостик-то
  остался: "Деньги-то я, - думает, - отдал, а надо будет утром Антошке по
  всей форме спокаяться. Срам перед ним приму, - он добрый, ничего... А то уж
  больно дешево отделался: украл, - воробей не видал, назад сунул, - будто
  наземь сплюнул..."
   Только подумал, а перед ним будто его брат родной, только с крылами да
  в широкой одежде, как небесному воину полагается... Топнул он на Брудастого
  ножкой:
   - И думать не смей!.. Оченно Антошке твое покаяние нужно. Только
  смутишь его, тихого, занапрасно... Я тебе форменно воспрещаю.
   Оробел Брудастый, в струнку вытянулся:
   - Да как же так?.. Хочь наказание какое на меня для легкости души
  наложите...
   - А ты без покаяния походи, вот это тебе настоящее наказание и будет.
   Задумался тут чернявый Ангелок и начальственно прибавляет:
   - Да еще, ежели пострадать хочешь, - воспрещаю я тебе с энтого часа
  солдатскими словами ругаться. Понял?
   Смутился тут Брудастый совсем, спрашивает своего Ангела:
   - На время или окончательно воспрещаете?
   - Окончательно. Ведь вот же Антоша не выражается. Стало быть, можно...
   - Да ему ж без надобности... Вздохом из него всякая досада выходит. А
  обнакновенному солдату, посудите сами. Скажем, я винтовку чищу. Паклю на
  шомпол навертел, смазкой пропитал, в дуло сгоряча загнал, - а назад
  шомпол-то и не лезет... Как тут, Ваше Светлородие, не загнуть? Дверь рывком
  дернешь, - и то она рипит, а солдат...
   - Это до меня не касаемо. Наворачивай паклю в пропорцию, вот и не
  заест... А будешь рассуждать, я тебя и курева лишу. Вздохнул тут Брудастый,
  на голенища свои покосился.
   - Ладно. Попробую... Только, в случае чего, ежели осечку дам, - уж вы
  того, не прогневайтесь.
   Улыбнулся Ангел. "Ничего, - говорит, - главное, чтобы прицел был
  правильный, а осечку Бог простит".
  
  
   * * *
  
   Так-то оно, братцы, все и обошлось. Антошке - возврат имущества,
  Брудастому - эпитимья, шестой роте - ни суда, ни позора, Ангелам-Хранителям
  - беспечный спокой.
  
  
   Первая публикация - газета "Последние новости", Париж, 1932, 6 марта.
  
  
  
  
  

Оценка: 3.90*9  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru