Черный Саша
Штабс-капитанская сласть

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 7.58*12  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Бес копытцем мух отогнал и дерзким голосом выражает:
    - Не пью. Пять раз вам повторять. Службы не понимаете, а еще военный.
    Ежели бы бесы, которые к пьяницам приставлены, сами пить стали, что бы это было...
    Обиделся штабс-капитан, пальцем с амбицией помахал:
    - Обалдуй ты корявый, разницы не знаешь. Пьяницы это из нижних чинов,а из офицерского звания - алкоголики.

  
  
  
  

    Саша Черный. Штабс-капитанская сласть

  
   Из сборника "Солдатские сказки"
  
  ---------------------------------------------------------------------------
   Черный Саша. Собрание сочинений в пяти томах. М.: Эллис Лак, 1996.
  Том 3, стр. 308 - 316.
   Электронная версия: В. Есаулов, 23 декабря 2005 г.
  ---------------------------------------------------------------------------
  
  
   Проживал в Полтавской губернии, в Роменском уезде, штабс-капитан
  Овчинников. Человек еще не старый, голосом целое поле покрывал, чин не
  генеральский, - служить бы ему да служить. Однако ж, пришлось ему в запас
  на покой податься, потому пил без всякой пропорции: одну неделю он ротой
  командует, другую - водка им командует.
   В хутор свой, как в винный монастырь, забрался, чересполосицу
  монопольную бросил, кажный день стал прикладываться. Русская водочка
  дешевая, огурцы свои, дела не спешные, - хочешь умывайся, не хочешь и так
  ходи. Утром в тужурку влезет, по зальцу походит, - в одном углу столик с
  рябиновой, в другом с полынной... Так в прослойку и пил, а уж как очень с
  лица побуреет, подойдет к окну да по стеклу зорю начнет выбивать, пока
  пальцы не вспухнут.
   Компании себе никакой, однако, не составил. Батюшка по соседству
  трезвенный оказался; даже отворачивался, когда мимо проезжал, потому на
  всех подоконниках у господина Овчинникова наливки так и играли. Прочие тоже
  опасались, - штабс-капитан пил беглым маршем, интервалы короткие. Который
  гость отстанет, догонять должен, а не то коленом в мякоть, - поди подавай
  рапорт румынскому королю.
   Сидит это он как-то летом один, скворца хромого пьяным хлебом кормит,
  - оммакнет в рюмку, да птичке и поднесет. Все же веселее, будто и не один
  пьешь. Скворец у него крепкий оказался; гусей пьяными вишнями споил, -
  облопались, в одночасье подохли... Собака благородной масти, Штопор по
  прозванию, сбежала. Кажный сбежит, не только благородный, ежели ему в
  глотку чистый спирт без закуски капать.
   Сидит это господин Овчинников, а время около полуночи было. Сам с
  собой в зеркале чокается: "Будь здоров, сукин племянник! - Покорнейше
  благодарю!" и рюмку на лоб... Вгонит ее в нутро, будто карасином давится, а
  сам новую цедит. Уж и зорю по стеклу не выбивал, пальцы набрякли. Только
  нацелился по двенадцатой, а может, и по шешнадцатой пройтись, глядь, из
  бутылки малиновая жилка ползет. Жилка за жилкой, сустав за суставом, все на
  свое место встали, - цельная погань на край горлышка села, на
  штабс-капитана смотрит, хвостом в носу ковыряет. Как есть бесенок, масть
  вот только неподходящая: обнакновенно они в черноту ударяют, а спиртная
  нечисть в зелень.
   Штабс-капитан ничего, - не удивляется. Даже обрадовался, не с мухами
  же тихий разговор вести.
   - Наконец, - говорит, - заявились. Давно вас заждался! Почему ж ты,
  однако, ммалиновый?
   Соскочил бес поближе, на чернильницу сел, потягивается.
   - Потому, - отвечает, - форму у нас переменили. Которые по купечеству
  приставлены, по запойной, значит, части, - обмундирование у них,
  действительно, старое оставлено, зеленое. А какие к военным
  прикомандированы, особливо к запасным, - те теперь малиновые.
   Пондравилось штабс-капитану, что такое к военным внимание. Ус пожевал,
  рюмку об штанину вытер, наточил водки, гостю подвигает.
   - Пей, адъютант. Экой ты мозгляк, однако... Поди, водка из тебя так в
  чистом виде с исподу и вытечет...
   - Не извольте беспокоиться. Не пью-с.
   Ну, господин Овчинников не таковский, чтоб в своем доме такие слова
  слышать.
   - А я тебе приказываю. Пей, клоп малиновый! Не то туфлей по головизне
  тюкну, и икнуть не успеешь.
   Бес копытцем мух отогнал и дерзким голосом выражает:
   - Не пью. Пять раз вам повторять. Службы не понимаете, а еще военный.
  Ежели бы бесы, которые к пьяницам приставлены, сами пить стали, что бы это
  было...
   Обиделся штабс-капитан, пальцем с амбицией помахал:
   - Обалдуй ты корявый, разницы не знаешь. Пьяницы это из нижних чинов,
  а из офицерского звания - алкоголики.
   - Хочь алкоголик, хочь католик, - мне без надобности. Своего не
  упустим...
   - А ты при мне бессменно, что ли?
   - Само собой. Когда спите, я отдыхаю. Не взвод же к вам приставлять.
  Жирно будет.
   - Давно при мне?
   - Как вы еще в подпрапорщиках состояли, с той самой поры... Скучно мне
  с вами, господин Овчинников, не приведи черт!
   - Какого же хрена тебе от меня надо? Чтоб я вокруг дома со шваброй
  промеж ног ползал?
   - Зачем же-с. При вашем чине неподходяще. Пьете вы скучно. Ни
  веселости, ни поступков. При кузнеце я раньше болтался, так тот хоть с
  фантазией был. Напьется, я ему в глаза с потолка плюну, а он лестницу
  возьмет, да по ней задом наперед начнет лезть, пока в портках не
  запутается. Свалится, из носа клюква течет, а сам песни поет, собачка
  подтягивает... Интересно.
   Фукнул штабс-капитан. Рюмку отставил, усы сапожной щеткой расчесал и
  говорит:
   _ Дурак ты серый. Тебе повышение дали, ко мне назначили, а ты об
  кузнеце вспомнил. Плюнь-ка в меня, попробуй, я тебя, гниду, вместе с домом
  спалю!
   - Зачем же мне в вас плевать-то? Тоже я разницу понимаю. А дом
  спалите, сами и сгорите. Преждевременно это, потому разворот вашей судьбы
  еще не определился.
   - Какой-такой мой разворот?
   - Не могу знать. Это от водки да от старших чертей зависит.
   - А ты-то сам из каких будешь? Какие еще там у вас старшие?
   - Как же. Примерно, как у вас, военных. Сатана вроде полного генерала.
  Дьяволы да обер-черти на манер полковников. Прочие черти, глядя по
  должности: однако все на офицерских вакансиях состоят. Ну, а мы - легкие
  бесы, крупа на посылках. Наш чин - головой об тын...
   Взъерепенился тут штабс-капитан, как индюк на лягушку. Как вскочит,
  как загремит, аж вьюшки задребезжали:
   - Так ты, шпингалет, стало быть, вроде нижнего чина?! Да как же ты,
  глиста малиновая, при мне сидеть насмелился! Встать по форме, копыта
  вместе!..
   И словами его натуральными покрыл вдоль и поперек до того круто, что
  стряпуха на кухне с перепугу с топчана свалилась.
   Однако бес не сробел. Не то, чтоб встать, лег на край стола, языком,
  будто жалом тонким, поиграл и господина Овчинникова с позиции так и срезал:
   - Первое дело, как вы есть в запасе, не извольте и фасониться. Где
  гром, там и молния, а вы, можно сказать, при одном голом громе остались.
  Второе дело: не я вам, а вы мне, хочь я и рядового звания, подчинены...
  Счастливо оставаться, ваше высокородие, а ежели не сытно, дохлым тараканом
  закусите, - здорово на зубах хрустит...
   Да с этим напутствием под стол скользнул, будто уж в подполье.
   Крякнул хозяин, бутылку-матушку, чтоб обиду запить, перевернул, - ан в
  бутылке одно лунное сияние. В сухом виде предмет бесполезный.
  
  
  
   * * *
  
   Чуть вторая полночь из сада сквозь окна глянула, бес тут как тут. А уж
  Овчинников испугался было, не обиделся ли нечистый, - алкогольная моль, -
  за вчерашнее.
   Вылез бес из бутылки, над лампой малиновые лапки посушил, спирт так
  болотным языком и вспыхнул.
   - Ну, что ж, - спрашивает, - опять филимониться будете, либо
  умственный разговор поведем честь честью?
   - Черт с тобой! Трезвый я б тебе морду хреном натер, а в натуральном
  своем виде не могу без разговора. Зовут-то тебя как?
   - Имени еще у меня нету. Очередь не дошла. Который черт у нас черные
  святцы составляет, седьмой год болен лежит, - ведьма ему за прыткий
  характер хвост с корнем вырвала. А фамилия моя Овчинников.
   - Как Овчинников?! Ах ты, козел беспаспортный! Да это ж моя
  прирожденная фамилия...
   - Так точно. Ваша и есть, - не ворона, не улетит. Мы завсегда по своим
  выпивающим для удобства фамилии носим. А ежели вам обидно, буду я рапорта
  Овчинниковым-Младшим подмахивать...
   - Рапорта подаешь?
   - А как же. Да вы не тревожьтесь. Я честно. Вы вот счет путаете. Я
  рюмки лишней не прибавлю. Однако ж, у вас послужной список подмок густо...
   - Что так?
   - Животных спаиваете. Да и не я вас подбивал, - хочь и бес, а до такой
  азиатчины не дошел... Позавчерась невинной козе картофельную шелуху
  перцовкой вспрыснули... А у нее дите. Нехорошо, сударь, поступаете. Лучше
  уж дохлых мух на табачке настаивать, да в гитару с ложечки лить. Оченно
  против пьяной одури развлекает.
   Нахмурился штабс-капитан, засопел. Ишь ты, сволота, еще и нотации
  читает... Губернантка безмордая.
   Видит бес, что разговор в землю уходит, а ему тоже скучно за зеркалом
  с пауком в прятки играть. Перевел он стрелку, невинным голосом выражается:
   - Извините, господин, давно я спросить вас собирался. Что энто за
  круглая снасть на главном подоконнике у вас стоит?
   Штабс-капитан мутным глазом окно обшарил, перегар проглотил и
  обстоятельно бесу отвечает:
   - Энто, друг, не снасть, а "штабс-капитанская сласть". Когда, стало
  быть, арбуз дойдет, в руках хрустит и хвостик у него вялым стручком
  завьется, - чичас я дырочку в нем проколупаю и скрозь воронку спирта волью,
  сколько влезет. Дырочку воском залеплю да глиной кругом арбуз густо и
  обмажу. Недели три его на солнышке на окне выдержу, спирт всю медовую
  мякоть съест, сахар в себя впитает... А потом, душечка ты моя, глину я
  оскробу, пробочку восковую к черту и сок, стало быть, скрозь чистый носок
  процежу... Так аромат по всей комнате и завьется. Деликатная вещь - другая
  попадья хлебнет, так вся шиповником и зарозовеет. Однако ж, я только на
  именины свои и потребляю, потому меня это дамское пойло не берет... Я,
  брат, теперь на перцовку с полынной окончательно перешел, да и то слабо.
  Хочь на колючей проволоке настаивай...
   Заинтересовался бес до чрезвычайности. Да как же он рукоделие энто
  овчинниковское проморгал? Пристал, как денщик к мамке, скулит-умоляет: дай
  ему хоть с полчашечки "штабс-капитанской сласти" попробовать. И про устав
  свой забыл, до того губы зачесались.
   Ан хозяин уперся. Повеселел даже, глаза заиграли. Ишь, ржавчина,
  честной водки не пьет, подай ему сладенькую! Сложил четыре шиша, бесу
  поднес и для уверенности восковой свечой глину на арбузе крест-накрест со
  всех сторон закапал. Будто печать к денежному ящику приложил... Расколупай
  теперь. Гитарку взял: трень-брень, словно никакого беса и в глаза не видал.
   - Угобзился, - говорит бес, - оченно вас за угощение благодарим. Уж
  когда вы, господин, на теплую фатеру в преисподнюю в особое отделение
  попадете, угощу и я вас тогда! Будьте благонадежны.
   Удивился штабс-капитан, даже тужурку застебнул.
   - А разве... там... для нас особое отделенье есть?
   - Как не быть. Ублаготворят вас по самые ушки...
   Ну, тут уж хозяин взмолился: расскажи да расскажи, какое там
  обзаведение... Само собой, интересно, - душа своя, некупленная. Как ей там,
  голубушке, опохмеляться придется.
   Однако и бес язык узелком завязал.
   - Не скажу, лучше, господин, и не мыльтесь. Присягу через вас не
  нарушу... Давно ли у вас арбуз-то на окне стоит?
   - Недели две с гаком. Поди, совсем настоялся. Да ты брось про
  арбуз-то.
   - Зачем бросать, подымать некому... А вот ежели вы, господин, завтра о
  полночь печать с арбуза снимете, так и быть, нонче душу из вас в сонном
  естестве выну и на часок ее т у д а контрабандой доставлю. Насчет энтого
  присяги не принимал. По рукам, что ли?
   А сам на арбуз косится, кишка в нем главная, наскрозь видно, так и
  играет...
   - По рукам, - говорит штабс-капитан. - Погоди, последнюю для храбрости
  пропущу...
   Минуты не прошло, отвалился Овчинников от бутылки, на пол сполз. Лампа
  погасла. Поковырялся бес около поднадзорного своего, в лапе чтой-то зажал -
  вроде паутинки голубенькой, - спиртом так от нее и шибануло... Вихрем на
  копытце закружился и скрозь пол угрем ушел. Только половицы заскрипели.
  
  
  
   * * *
  
   Очухалась штабс-капитанская душа в алкогольном отделении, в самом
  пекле, притулилась в угол, во все бестелесные глаза смотрит. В пару да в
  дыму ее не видать, народу прорва, словно блох в цыганской кибитке...
   Грешник тут один навстречу попался: штопор каленый в него ввинчен был
  по самую ручку, из пупка кончик торчал.
   - А что здесь, - спрашивает Овчинников, - и военный отдел есть, либо
  все вперемешку?
   - Ох, есть, - говорит грешник. - Новичок вы, надо полагать. Сейчас
  вами займутся...
   Испужался Овчинников, руками замахал.
   - Да мне не к спеху! Не извольте беспокоиться... А вы сами из каких
  будете?
   - Акцизный чиновник. На земле в пьяном виде подрался, пробочник в меня
  собутыльник и всадил. Вот теперь он во мне наскрозь и пророс, мочи моей
  нет... Плюньте на кончик, остудите хочь малость, слюнка у вас еще свежая.
   Плюнул Овчинников, зашипел штопор, грешник пот со лба вытер.
   - Ох, спасибо! Ежели интересуетесь, пройдите вона туда за русскую
  печь, там военных мучат. Дела по горло, черти с копыт сбились, авось вас не
  скоро приметят.
   - А нижние чины, извините, отдельно или с офицерским составом вместе?
   - Ох, не могу знать... Матросы, кажись, есть. А солдаты не очень-то
  прикладывались, в казарме не загуляешь... Однако ж, не ручаюсь... Ох, ирод
  мой ко мне направляется, мочи моей нет.
   Так от него Овчинников и прыснул. Обогнул русскую печь, видит,
  бильярды понаставлены, черти заместо шаров головы катают. Эва! Признал. Вон
  подполковник Сидоров, капитан Кончаковский... Страсти-то какие! Оба в
  запрошлую масленицу в бильярдной скончались, - на пари друг дружку
  перепивали...
   Дальше - больше. Из водки пруд налит, берега шкаликовые, - голые
  моряки руками в лодках гребут, языками до водки дотягиваются... А она,
  матушка, от них так и уходит, так и отшатывается... Мука-то какая!
   За прудом в беседочке агромадная бутыль стоит, ведер, поди, на сто,
  вся как есть спиртом налита... А в спирту знакомые кавалеристы
  настаиваются: которые ротмистры, которые чином повыше. Одни совсем готовы -
  ручки-ножки макаронами пораспустили, другие еще переворачиваются, пузыри
  пускают.
   Потупил штабс-капитан глаза, дух перевел. Слышит - музыка гремит...
  Черти на армейских разгуляях верхом едут, за плечами, заместо винтовок,
  шпринцовки торчат. Шпорами раскаленными в бока грешников бьют, на дыбки
  подымают. Многих он тут признал, даром что без мундиров, в одних ремешках
  поперек брюха. С левой стороны покойный воинский начальник Мухобоев удила
  фызет, пена так мылом на пол и валит. Во второй колонне командир нестроевой
  роты, который по весне в бане горчишным спиртом опился, - черт его по ушам
  сороковкой бьет, а он задом, как кобыла на параде, так во все стороны и
  порскает... В хвост полковой адъютант Востросаблин, - тоже, стало быть,
  скапустился. А уж на что пить был горазд: бывало, в холодный самовар
  зубровки нальет, черешневый чубук опустит да и сосет, как дите. А теперь
  дослужился, - ведьма на нем козлозадая сидит, друшлаком под брюхо
  взбадривает, - срам-то какой...
   Гремит музыка, - бесы на пригорке в пустые кости свистят, будто в
  гвардейские сопелки... Дьявол эскадронный команду подает:
   - Слезай! Жеребцам морды открыть! Шпринцовки на руку! Вали!
   Враз черти, кажный своему грешнику, в нутро полный шприц водки
  вогнали. Только, значит, те проглотили, облизнуться не успели, а черти
  назад по команде всю водку и выкачали... Мука-то, мука-то какая!
   Бросился Овчинников промеж чертовых ног, чтобы, не дай Бог, нечистым
  на глаза не попасться. По темному коридорчику пробежал, пол весь толченым
  бутылочным стеклом посыпан, - все подошвы, как есть, ободрал. Видит, в две
  шеренги грешники стоят, медную помпу качают. Пот по голым спинам бежит,
  черти сбоку похаживают, кого шомполом поперек лопаток огреют, кому копытом
  в зад жару поддадут.
   Спрашивает штабс-капитан правофлангового:
   - Для кого, милый, стараетесь? Куда спирт-то гоните? Тот копоть с лица
  бакенбардой вытер, с осторожностью объясняет, пока надсмотрщик рогатый на
  другом фланге бушевал:
   - Для себя, друг, стараемся. Мы все тут офицеры запаса, которые по
  пьяному делу службу побросали. Раз в неделю спирт себе под котлы
  накачиваем, - военных чиновников на денатурате, а нас на чистом спирте
  кипятят... Кабы знать, за версту бы эту белую головку на земле обходил.
  Качай теперь да кипи, только тебе и удовольствия...
   Отошел штабс-капитан по стенке. Головка у него вспухла, коленки
  подламываются, от винного букета глаза фонарями вздуло. Вот, стало быть,
  какая ему позиция предстоит, альбо еще градусом крепче.
   За локоть его тут ктой-то перехватил, так он квашней и осел. Ужели
  сейчас мучить начнут, законного срока не дождавшись...
   Ан глянул вбок, весь просиял, будто своего полка капельмейстера
  увидел: бес это его малиновый за руку снизу тянет, подмигивает:
   - Ну что ж, все обсмотрел?
   - Так точно, - отвечает штабс-капитан, сам руки по швам держит. -
  Покорнейше благодарим.
   - То-то. Ты, поди, думал - финиками-пряниками тут вас, спиртодуев,
  кормить будут... А самого главного, небось, не видал?
   Затрясся Овчинников, не знает, об чем речь. И без главного сыт.
   - Подполковника интендантского не видал, который живую тварь вином
  спаивал?
   Посерел Овчинников, будто пеплом ему личность натерли...
   - Никак нет... А разве за это особо полагается?
   - А вот ты полюбуйся.
   Видит штабс-капитан, - сидит на карусели, на горячей терке хлипкий,
  припаянный старичок. А в середке, где механику крутят, - скворцы, гуси,
  собачки, всякая пьяная живность... Как налегли они на железную ось, да как
  стало старичка встряхивать, да качать, да подбрасывать, да вокруг себя в
  двойной пропорции вертеть, - хочь и не смотри! Мутит его, корежит, кишки к
  горлу подступают, а сблевать, между прочим, не может. Ну, а зверье,
  конечно, радо: верещит, лает, гогочет, - передышку на малый миг сделают,
  старичку на плешь монопольным сургучом покапают - и еще пуще завертят.
  Давится прямо подполковник, до того ему тошно, а облегчиться нельзя.
   Закрыл тут штабс-капитан личико руками, на пол мешком опустился. Не
  выдержал, значит... Потер ему малиновый бес шершавым хвостом уши, кое-как в
  чувствие привел, через руку перекинул и потаенной шахтой наверх, в
  Роменский уезд, Полтавской губернии, верхом на сквознячке так и вознесся.
  
  
  
   * * *
  
   Сидит штабс-капитан у окна хмурый, как филин, кислое молоко хлебает.
  На столик с полынной глянет, - так к кадыку и подкатит...
   Полночь пробило. Слышит он, - шуршит за зеркалом, сухой бессмертник
  качается, - малиновое мурло на свет выползает.
   - Здравствуйте, господин! Молочком закусываете?
   - Пшел вон, тухлоглазый. Я сегодня трезвый... Как кокну тебя
  подстаканником, - слизи от тебя не останется. Зеркала вот только жалко.
   Удивился бес. Голос, действительно, натуральный. Будто и другой кто
  разговаривает. Подбородок чисто пробрит. Рубаха свежая... Пуговицы на
  тужурке, которые удавленниками висели, все крепкой ниткой подтянуты.
  Чудеса...
   - А как же, - говорит, - насчет "штабс-капитанской сласти"? Я свое
  сполнил, а вы про подстаканник намекаете. Некоторые благородные слово свое
  держат...
   Встал штабс-капитан. Расписки не давал, ан честь в трубу не сунешь...
  С арбуза печати сбил, глину обломал, на стол поставил. Сам отвернулся.
   Прыгнул бес на арбуз, верхом сел, да как припадет - и процеживать не
  стал.
   - Ох, до чего, дяденька, скусно. За-зы-зы... До середки дошел... Пошли
  вам черт доброго здоровья.
   Ушками шевелит, хвостик то в кольцо завьет, то стрелкой выпрямит...
  Хрюкает, ножками сучит, - дорвался Игаашка до сладкой бражки...
   Отвалился, обмяк, из малинового кирпичным стал. Повернулся к
  штабс-капитану, сам баланс на арбузе еле держит.
   - А ты что ж? Вали! Я с твоей сласти добрый стал... Пей в мою голову,
  считать не буду. Потому я нынче сам в алкоголиках состою. Клюква-бабашка,
  сбирала Парашка, на базар носила, чертенят кормила...
   Снял господин Овчинников, слова не сказавши, со стены вишневый чубук,
  окно распахнул, подошел сзади к бесу да как дунет в него из чубука, так он,
  сквозная плесень, во тьму и вылетел, будто и не гостил.
   С той поры и сгинул. Мужички только сказывали, будто у пьяных, которые
  из монополии по хатам расползались, стали сороковки из карманов пропадать.
  Да в лесу ктой-то мокрым голосом по ночам песни выл, осенний ветер
  перекрикивал... Человек не человек, пес не пес, - такой пронзительности
  отродясь никто и не
   слыхивал.
   А штабс-капитан окончательно на молоко перешел. Даже хромого скворца,
  который по старой памяти в руку клювом долбил, пьяного хлеба требовал, - от
  этого занятия отучил. Спасибо малиновому бесу...
   Батюшка мимо проезжал, головой покрутил: на окнах у господина
  Овчинникова заместо наливок бумажные анделы на нитках красовались, - случай
  в Роменском уезде необнакновенный.
   Однако ж, как и допреж того, гости овчинниковский хутор полным
  карьером объезжали. Постный чай да кислое молоко... Уж лучше к кадке в
  дождь подъехать да небесной жидкости в чистом виде напиться.
  
  
   Первая публикация - газета "Последние новости", Париж, 1931, 27
  сентября.
  
  
  
  

Оценка: 7.58*12  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru