Чичерин Борис Николаевич
Заметки о садоводстве в Тамбовской губернии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Б. ЧИЧЕРИН

ЗАМЕТКИ О САДОВОДСТВЕ В ТАМБОВСКОЙ ГУБЕРНИИ

(из письма к Редактору "Журнала Садоводства" <за 1858 год>)

   Вы просили меня сообщить вам некоторые сведения о состоянии садоводства в наших краях. Насколько у меня достало уменья, я старался удовлетворить вашему любопытству. Вы не найдете в этом описании ничего особенно замечательного: ни известий о значительных садовых заведениях, которых у нас нет, ни технических подробностей, интересных для любителей, ни даже ученого отчета в ботанических особенностях края. Я просто имел в виду представить вам краткий очерк садоводства в нашей стране и тех средств, которые доставляет нам местная природа. Не ручаюсь даже за верность всех выставленных мною названий местных растений. Но во всяком случае полагаю, что если мы хотим иметь верные сведения о состоянии садоводства в нашем обширном отечестве, мы не должны ограничиваться описанием одних достопримечательных явлений. Живя в стране, где природа вообще бедна и садоводство мало развито, мы должны обратить внимание и на скудные средства и на несовершенные степени искусства. Прибавлю, что мои заметки относятся не ко всей Тамбовской губернии, а к полосе, которая мне более или менее известна, именно к восточной, где лежит Кирсановский уезд.
   В других частях нашей губернии есть, как мне известно, садовые заведения, о которых стоило бы поговорить, но я не могу взять на себя их описания, потому что не видал их своими глазами.

*

   Нигде потребность в саде не чувствуется так сильно, как в степных губерниях. Где лесу вдоволь, где природа разнообразна, там человек не нуждается до такой степени в искусственной тени. Но хотя наши безграничные ровные пространства, покрытые густыми нивами, наши села, от которых веет миром и тишиной, имеют своего рода поэзию, однако их однообразие становится наконец утомительным; чувствуешь желание остановить взор на зелени деревьев и найти убежище от летнего солнца. Потому казалось бы, что всякий несколько зажиточный помещик должен непременно заботиться о разведении сада и лелеять его как лучшее украшение своей усадьбы. А между тем эта потребность в наших краях далеко не всеобщая. Наши предки даже вовсе ее не знали. Они взращали фруктовые деревья, вишни и яблони, для удовлетворения желудка, но на этом и останавливалось их садоводство. Вкуса к изящному, сочувствия природе у них по-видимому не было. Поэтому и не встретишь у нас старых садов. Даже старое дерево составляет редкость.
   Причину такого равнодушия найти немудрено. За исключением разве платья, провинциальные предки наши мало были причастны европейскому просвещению. Они жили чисто туземным бытом, а туземного садоводства у нас нет. Для этого требуется степень образования, до которого мы еще не дошли. Садоводство по-видимому даже вовсе не в нравах нашего народа, как можно убедиться из примера крестьян. Писатели, идеализирующие простонародный быт, обыкновенно представляют нам крестьянина, одаренного удивительным чувством природы. Действительно, находясь беспрерывно под влиянием физических явлений, он невольно знакомится с ними; он в своей жизни руководствуется разнообразными приметами, которые впрочем нередко порождаются суеверием. Но нет более беспощадного истребителя деревьев, как русский мужик. Столетняя липа, вековой дуб немилосердно уничтожаются на мелкие поделки или даже просто портятся без всякой нужды. Случалось мне видеть прекрасные рощи, растущие около де-ревень, в которых не жил помещик. В наших странах это редкость; их следует беречь, как зеницу ока. И что же? деревья вырубались без всякого толку, скотина выедала весь молодик, с каждым годом роща редела, и наконец, вместо свежей зелени, которая составляла украшение деревни, оставалось несколько безобразных сухих стволов с рогатыми сучьями. За исключением бедной ветлы, вы не встретите ни одного дерева в наших селах. Да и старую ветлу не скоро найдешь: они истребляются на разные поделки. У самого зажиточного крестьянина никогда не увидишь цветка, ни на окне, ни около избы. Эти вкусы, которые начинают приниматься в городах, в деревнях совершенно неизвестны.
   
   То же отсутствие любви к изящному в природе встречается у тех помещиков, которых быт мало отличается от крестьянского; а таких очень много. Если взять значительную массу небогатых дворян, живущих постоянно в деревне, то существенное отличие их от крестьян будет состоять в том, что первые рабовладельцы, а последние крепостные. У помещика, совершенно погруженного в туземный быт, вы также никогда не встретите цветка; он никогда не посадит у себя дерева, за исключением фруктовых. Иногда вид подобной деревни поражает проезжего. Перед вами совершенная пустыня, среди которой возвышаются несколько изб с помещичьим домом. Около него голая гладь: поколение живет за поколением, и никому не приходит на мысль взрастить себе хотя немножко тени, чтобы укрыться по крайней мере от летнего жара.
   Кроме того, у помещиков старого покроя существовала, а отчасти и теперь существует привычка, весьма неблагоприятная для красоты усадьб, это -- страсть строиться на большой дороге. В небольшом расстоянии от дома есть, может быть, роща, прекрасное местоположение, но всем этим помещик пренебрегает и выставляет фасад своего жилища на самом проезде, где пыль несется в окна и некуда укрыться от солнца. В наших краях можно видеть подобные старинные дома даже большого размера. Они стоят среди села; с боку несколько яблонь, да ряд тщедушных акаций. Об архитектуре разумеется нет и помину: все прежние помещичьи жилища строились на один лад, без всяких затей, но вообще довольно безобразно. А между тем здесь жили богатые владельцы, из всей губернии съезжались к ним на праздники. Правда, что и праздники бывали неприхотливы.
   Любовь к садоводству, как и вся почти изящная сторона жизни, пришла к нам с европейским образованием. Лет 30, 40 тому назад у нас явилась мода на французские сады. Любили стриженые аллеи, сажали длинные перспективы лип или берез; к этому присоединялся обыкновенно лабиринт, в котором впрочем не трудно было найти дорогу. Теперь вообще предпочитают сады английские. Чем более вырождаются старинные нравы, тем более развивается вкус к садоводству. Вместо того, чтобы селиться на большой дороге, стараются отыскать наилучшее по возможности местоположение и окружить дом более или менее обширным садом.
   Образец английского сада, разбитого с большим вкусом и знанием дела, можно видеть в нашем уезде в селе Любичах. Бывший его владелец, покойный Н.И. Кривцов, был человек просвещенный и замечательного ума. Он долго жил за границей, занимал на службе видные места, наконец вышел в отставку, поселился в деревне и занялся своим хозяйством. Трудно представить себе, как резко должен выставиться человек с утонченным европейским образо-ванием, с привычками несколько склонными к англомании, посреди нашего русского помещичьего быта, и какое влияние он должен иметь на окружающую сферу. Об этом можно получить некоторое понятие, взглянувши па Любичи. Вы едете несколько десятков верст и видите все те же знакомые пустынные равнины, бедные села, низенькие помещичьи домики первобытной архитектуры, и вдруг пред вами возникает как бы оазис среди пустыни: дом, выстроенный с изящным вкусом, принадлежности которого напоминают скорее богатую английскую ферму, нежели русское барское хозяйство, прекрасный сад, насаженный человеческою рукою по всем правилам искусства -- и все это как бы чудом заброшенное в русскую степь.
   Н.И. Кривцов был страстный охотник до садоводства. Он редко возвращался из столиц, не привезя с собою несколько горшков с растениями. Старик, с деревянною ногой, который теснится в своем дорожном экипаже, чтобы дать место любимым цветам -- опять какой контраст с обыкновенными привычками русских помещиков! Когда он поселился в деревне, в Любичах ничего не было, кроме голой горы и степи кругом. Он сам должен был разбивать сад и сажать каждое дерево, каждый кустик. Он взбирался на построенную им башню и оттуда, с высоты, чертил план, назначал клумбы, проводил дорожки. Он понимал все трудности этого дела, а потому не раз изменял и улучшал свои предположения. Особенно одна дорожка, которая должна была извиваться на полугоре, стоила ему много работы. В продолжение целого лета, каждый день после обеда он садился на этом месте в свои широкие кресла и разбивал очертания дорожки. Наконец, после многих перемен, он остался удовлетворенным; и действительно, трудно было придумать что-нибудь лучше.
   Однако, несмотря на то, что он обладал развитым вкусом и имел под руками все нужные средства, Н.И. Кривцов не хотел доверить себе, а искал совета у опытных людей. С этою целью он сам поехал в Пензу и привез оттуда начальника тамошнего казенного сада, покойного Эрнеста Ивановича Магзига, которого также нельзя не помянуть добрым словом. Это был человек, который вполне понимал свое искусство. Не только техническая часть была ему совершенно известна, но и художественная сторона садоводства далась ему в степени, которую не скоро можно встретить. Он удивительно хорошо умел воспользоваться местностью, выставить что нужно и скрыть излишнее. Как теперь вижу эту полную фигуру с красным лицом, с его словоохотливостью и полу-немецким наречием, вижу как он перебегает с места на место, обозревая различные точки зрения, останавливается, призадумывается, делает свои расчеты, и наконец, когда все соображено, разом дает свои указания, -- и почти всегда безукоризненно верно. На это у него был удивительный такт. Иной раз, сажая группу деревьев, двадцать раз переставляешь колья, и все выходит не удовлетворительно. Он же, составив себе раз идею о посадке, прямо назначал места для растений, и никогда не выходило ни неприятной симметрии, ни излишней растрепанности. Когда он проводил дорожку, он быстро шел по назначенному направлению, влача за собою палку, и очерченную концом ее линию редко нужно было исправлять. Всякий, кому несколько знакомо садоводство, может представить себе, какой это был необыкновенный дар. Много пользы принес у нас в своей сфере этот просвещенный иностранец. Зато и деятельность его была неутомима. Каждый год он изъезжал тысячи верст, везде сажал, подсаживал, устроивал заведения, разбивал сады.
   К несчастию, немногие в нашей стороне воспользовались опытными советами даровитого садовода. В нашем быту есть черта, которая при малой степени общего развития имеет иногда весьма неблагоприятные последствия; это -- страсть к самостоятельности. Мы все хотим делать сами, не спрашиваясь ничьего совета. Так вы встретите иногда богатого помещика, который при постройке дома ни за что не посоветуется с архитектором. Он архитектуре никогда не учился, и не умеет даже справиться с архитектурною книгою, но он находит величайшее наслаждение в том, что дом свой построит сам, по плану, выдуманному им самим. Он считает свое произведение маленьким чудом, и с восторгом показывает соседям этот образец доморощенного искусства. Правда, оно обыкновенно отличается только особенными безобразием. В прежнее время легко было строить дома: стоило возвести четыре стены, поставить высокую крышу -- и дело с концом. Но теперь мы далеко отошли от этой первобытной простоты; теперь нужны башни, зубцы, и разные украшения. Все это обыкновенно не соображается даже с внутренним удобством, а лепится как попало, без всякого смысла. Но хозяин доволен -- а это главное.
   Подобные явления встречаются и в садоводстве, в котором нужно не меньшее уменье, нежели в архитектуре. Садоводство есть высокое искусство; если оно не может быть названо свободным художеством, потому что не располагает своим материалом, а пользуется данною местностью, но тем не менее оно требует значительного развития вкуса и долгого упражнения. Только опытный глаз может различить прелесть слегка изгибающейся линии, искусство группировки, красоту одиночных посадок. Чтобы разбить сад, особенно по игривой местности, нужно не менее художественного такта, нежели для живописца, который рисует ландшафт. Надобно сообразить общее впечатление картины, знать, что должно быть скрыто и что оставлено на виду, воспользоваться счастливыми изворотами местности и притом так, чтобы эффект частности не вредил полноте целого; надобно наконец, чтобы даль незаметно сливалась с окружающею зеленью, и все бы такими образом соединялось в одно гармоническое впечатление. Одним словом, надобно воспроизвесть искусством возможную красоту природы, и при этом прежде всего иметь в виду, чтобы преднамеренный план был как можно менее заметен, чтобы все казалось выросшим само собою, а не рассаженным рукою человека. Иногда сущая безделица -- неправильное очертание луга, неверный изгиб дороги, разрушают всю прелесть впечатления. И в довершение прочих трудностей, надобно всю эту картину рисовать в воображении: ставишь колья, сажаешь прутья, а представляешь себе будущие тенистые рощи.
   Но если для человека, несколько понимающего задачу садоводства, составление плана представляет несчетные трудности, то помещику, который одержим духом самостоятельности, оно кажется гораздо легче. Он сажает где и что попало, лишь бы это совершалось по собственному его усмотрению. Потому и удивляешься иногда: куда ведет это множество дорожек? Зачем это дерево посажено здесь, а эта клумба там? Мысли нет никакой; зато встречаются самые странные затеи. Иногда перед вами внезапно откроется дорожка молниею, в каждом изгибе которой сидят попеременно подсолнечник и мак, или неожиданно предстанет дорожка звездочкой, которая проложена неизвестно зачем: не для ходьбы, ибо ходить по ней невозможно, и не для вида, ибо она производит самое дурное впечатление. Иногда в тесном пространстве роется безводный пруд или делается насыпь, на которой ставится китайская беседка, откуда ничего не видать. Случается даже, что вам представляют план сада, как доморощенное произведение даровитого конторщика. Тут уже пойдут во все стороны такие завитушки, что в глазах рябит от пестроты.
   А между тем казалось бы, что проще, если даже не с кем посоветоваться, как выписать садовую книгу и заимствовать оттуда незатейливый план сада, разумеется, приноравливаясь к местности.
   Надобно впрочем сказать в извинение, что у нас на русском языке совершенный недостаток в руководствах по этой части. Потребность возбуждена, а удовлетворение затруднительно. Потому если бы кто-нибудь из наших опытных садоводов вздумал написать книгу об английских садах, с подробными наставлениями и некоторыми чертежами, он оказал бы нам большую услугу. Самые эти неудачные попытки самостоятельного садоводства составляют в некотором отношении утешительное явление. Они показывают, что помещик соединяет свою личность уже не с борзыми собаками, не с большим или меньшим количеством блюд, который подаются за обедом, а с стремлением к чему-то более изящному. Дедовская простота исчезла у нас; возбудилось желание разнообразного быта, а между тем мы не умеем еще с этим сладить. Отсюда та вычурность, то безвкусие, которые иногда неприятно поражают наблюдателя. Но с большим и большим развитием просвещения, с умножением средств, с распространением книг по разным отраслям сельского домоводства, все это войдет в надлежащую колею. Тогда и наши поместья, обыкновенно столь бедные и природою и украшениями, созданными человеком, получат более привлекательный вид.
   Какие же средства доставляет нашему садоводству местная природа?
   Хвойных лесов в нашем околодке вовсе нет. На север от Тамбова и на восток верст на сорок идут обширные сосновые леса. Туда мы посылаем за соснами; елей же невозможно достать, и мы должны выписывать их из Пензенского казенного сада. Очень редок и можжевельник, который в Москве встречается на каждом шагу.
   Из лиственных деревьев береза обыкновенно растет в изобилии поблизости от сосен и даже в смешении с последними. Потому она у нас довольно редка; однако встречаются кое-где небольшие рощи. Главный же состав лесов в нашей полосе образуют дуб, клен, вяз, карагач, липа, осина, тополь, ветла, ольха, черемуха. Ясеней в соседней стране вовсе нет; ниже по Вороне можно найти их в небольшом количестве.
   Дуб растет во множестве, но большею частью по низким местам, почему бывает дупловат. Очень старых деревьев у нас нет, но гораздо южнее, к Борисоглебску, сохранились еще остатки вековых лесов. Вероятно они прежде были и по Вороне, ибо из русла этой реки вытаскивают иногда огромные дубы, совершенно почерневшие от долгого пребывания под водою.
   Клен бесспорно одно из самых красивых наших деревьев. В некоторых местах он принимается легко и растет быстро; но в нашей местности пересаженное дерево редко остается живым. Первый год, два или даже три оно как будто свежо и обещает приняться. Но потом на стволе показываются черные пятна, затем кора трескается вдоль, иногда на значительное протяжение, и ствол погибает. Обыкновенно впрочем дерево идет снова от нижних сучков или от корня, но и это последнее не всегда надежно. Очень красив другой вид клена -- черноклен, у него лист мельче и темнее; по опушке он бывает удивительно хорош.
   Вяз и карагач самые обыкновенные наши деревья, которые лучше всего принимаются и быстрее всего растут. Видно здешний грунт особенно им благоприятствует. Случается впрочем, что довольно большие вязы погибают внезапно от неизвестной причины. Вяз бывает иногда неимоверно раскидист; шести-- или семи-аршинные деревья пускают от себя боковые сучья такой же длины. Но вследствие этого они нередко ломаются и расщепливаются пополам. Карагач несравненно стройнее. Это название дается собственно той разности ильма, на которой кора по стволу и сучьям представляет неправильные возвышения. Есть впрочем и другие разности.
   О липе говорить нечего: старых у нас нет: с молодых лет она истребляется на лыко. Осины напротив много. Она любит расти в смешении с дубами, идет быстро, но принимается туго, потому что корень ее, сидящий глубоко в земле, обрубается при пересадке. Она особенно красива осенью, когда ее широкие шапки окрашиваются в ярко-красный цвет.
   Тополей у нас два рода, черный и белый. Оба на влажных местах растут чрезвычайно быстро и достигают значительного роста. Это самые высокие из наших деревьев. В нашем соседстве есть прекрасные обращики старых тополей. Серебристый тополь растет особенно по берегу Вороны; отдельные его группы, выдаваясь на другой зелени, бывают необыкновенно красивы, особенно когда ветер подымает нижнюю сторону листьев, совершенно белую и шелковистую. На влажных местах, по полугоре, тополи подвергаются иногда странной болезни: лист желтеет, покрывается черными пятнами, потом опадает, и дерево либо чахнет, либо совершенно гибнет. Трудно объяснить, почему иногда из двух деревьев, стоящих невдалеке друг от друга, одно подвергается этой болезни, а другое остается совершенно здоровым. Полагая, что эта болезнь может происходить от недостатка окрашивающего вещества в почве, я пробовал поливать корни железным купоросом; пробовал также перекапывать землю с углем; однако ни то, ни другое не помогало. Той же болезни подвергаются другие деревья: ветла, ольха и даже вяз, но последний в несравненно меньшей степени. Можно думать, что главная причина болезни заключается в почве, но что различные породы дерев имеют в ней большую или меньшую восприимчивость.
   Из ветел у нас в изобилии растут две породы: обыкновенная и серебристая. Первую можно видеть во всяком селе; вторая же несравненно красивее. Рост ее выше, и когда она достигает некоторого возраста, длинные ее сучья живописно ниспадают к земле; серебристый блеск ее листьев удивительно эффектно выдается на другой зелени. Вообще старая серебристая ветла, по виду одно из самых лучших у нас деревьев. Несколько лет тому назад в здешней местности, на самом краю Вороны, росло подобное дерево одинокое, в дубовом лесе. Но оно не избегло безжалостной руки русского мужика: кора была содрана, и ветла погибла. Третий вид ветлы или ивы: лозинник, также растет деревом, но встречается гораздо реже. Он отличается от первых своими более широкими листьями и бывает очень красив. Наконец у нас есть несколько пород тальника, которых видовые названия мне неизвестны.
   Ольха еще более ветлы любит влажное место. Она растет в совершенном болоте; корень ее выходит из воды и образует кочки, из которых выходит ствол. Высокий, стройный стан, круглые, темные, лоснящиеся листья, всегда свежая зелень дают ей изящный вид. Мне случалось видеть опушки из ольхи, лучше которых трудно себе что-нибудь представить в нашем климате.
   Наконец черемуха всем известна своими красивыми цветами в раннюю весну. Но летом ее приятная зелень обыкновенно исчезает; червь нападает на нее страшным образом, и голое дерево стоит, все опутанное паутиной.
   Черемуха нередко растет кустом. Она составляет как бы переход к высоким кустарникам и полудеревьям. В числе последних надобно прежде всего обратить внимание на Неклен, который растет у нас в чрезвычайном обилии. Станом он коряв, но красные его плоды в виде крылышек, делают иногда большой эффект. Я мог заметить в нем три разности: первую, наименее красивую, с красновато-зелеными плодами, вторую с плодами изжелта-красными и третью с темно-пурпуровыми. Из последних мне случалось видеть такие великолепные образчики, что вряд ли они уступят какому бы то ни было кусту. Думаю, что это разности потому, что при пересадке сохраняется прежняя окраска, не только у старых кустов, но даже у отпрысков, которые идут от корня. Следовательно это не зависит от почвы или от какой другой случайности.
   Ниже неклена растет Жесть. У нас два вида этого рода: крушина и жесть, которые оба растут на низких или более или менее влажных местах. У первой зелень редка и стан невидный. Жесть же составляет широкий, чрезвычайно пушистый куст, которого темная, лоснящаяся зелень очень красива.
   Такую же зелень, хотя с более округленными листьями, имеет дикая вишня, тоже красивый куст, который сверх того прекрасно цветет весною. Последнее достоинство имеет и терн, который у нас растет в изобилии. К высоким кустам принадлежат наконец всем известный орешник и рябина, которая впрочем у нас редка, ибо она любит близость сосен. Ниже предыдущих калина и встречающийся изредка вид лоницеры с белыми цветами, которые оба растут в лесах. Далее в большом изобилии встречаются у нас красный шиповник и бересклет; первый больше в мелком лесу, второй по опушкам, а третий в самой чаще. Последний бывает хорош, когда созревают на нем красно-желтые ягодки с блестящей черной серединой, и еще красивее в позднюю осень, когда листья окрашиваются в яркий, чрезвычайно приятный красный цвет. В лесах же встречается и ракитник, который впрочем растет и на полянах, на открытых местах, а более всего на берегу рек. Нежная его зелень, состоящая из тройных листьев, всегда приятна, но весною, когда он весь покрывается крупными желтыми цветами, он бывает особенно хорош. На открытых местах он иногда принимает вид желтого шара; в чаще же его длинные, гибкие ветви тянутся к свету и, несмотря на лесной сумрак, цветут в изобилии.
   По степям и полям растет у нас бобовник. Обыкновенно он бывает невысок, но старые кусты достигают до 2 1/2 и даже 3 аршин вышины. Зелень у него хотя густа, но не красива; зато весною, когда он весь покрывается ярко-розовыми цветами, это одно из самых великолепных растений. В наших странах его очень много; иногда он даже так распространяется по пахотным полям, что от него трудно отделаться.
   По сухим, открытым местам растет в изобилии волжанка. В диком виде мне не случалось видеть красивых экземпляров. Наконец нельзя не упомянуть о самом обыкновенном у нас кустарнике, о ненавистном божьем дереве. Оно зарастает все луга, поляны, сады, пустыри; оно одинаково любит и влажную заливную почву и сухие навозные места. От него ничем не отделаешься: если даже с большим тщанием вырывать каждый куст, он снова идёт от корня, и через несколько лет опять вместо луга является сплошная масса сорных трав. Между тем вырывать его необходимо, ибо иначе оно все заглушит; легкие его семена разносятся всюду и везде принимаются без затруднения.
   Из плодовых кустов в наших лесах встречаются черная смородина и малина. Из других ягод весною появляются земляника и клубника, в августе в большом изобилии ежевика, которая любит некоторую тень, наконец в лесах -- костяника, маленькая красная прозрачная ягода с довольно приятным кислым вкусом.
   Из вьющихся растений в диком виде растет у нас хмель, который распложается быстро. В тех местах, где он заведется, он густыми массами обвивает деревья и кусты, перекидываясь с одного на другой; его причудливые извороты и висящие кисти бывают очень живописны. К тому же разряду относится белая калистегия; ее большие белые колокольчиком цветы, встречаются на каждом шагу, особенно по высоким кустарникам.
   Это ведет нас к цветам. Из наших туземных цветов можно составить красивую коллекцию; многие из них употребляются в садоводстве. Перечислю наиболее замечательные из тех, которые мне известны.
   Первые по времени появления принадлежат к луковичным. Едва в конце марта начинает стаивать снег, как, по склону пригорков, появляются едва заметные желтые цветки с шестью узенькими лепестками. Это Gagea, которой у нас несколько видов, все принадлежащие ранней весне. Не умею их назвать, но особенно замечателен один, который растет по сырым местам, в углублениях почвы. Его необыкновенно-мелкая и удивительной яркости зелень составляет один из самых приятных признаков весны. Скоро однако все эти породы исчезают совершенно.
   Почти одновременно с Gagea, а иногда и несколько позднее появляется подснежник с голубыми, также шестилепестковыми цветами. Есть белые разности, а иногда встречаются и полосатые -- белые с голубым. В конце марта и в апреле они растут в необыкновенном изобилии, украшая своими голубыми цветами едва оттаявшую землю. Затем являются два вида Coridalis: solida с лиловыми цветами, очень обыкновенная, и ochroleuca, бледно-желтая, более редкая. Около того же времени зацветает Pulmonaria, которой венчик попеременно становится красным и синим; она цветет довольно долго. Затем распускается желтый пятилепестковый анемон и несравненно красивейший весенний адонис, которого круглые желтые звездообразные цветы и яркая мелкая зелень составляют одно из лучших украшений весенних полей. Один раз только случилось мне видеть Pulsatilla, великолепный куст, покрытый множеством крупных лиловых колокольчиков.
   Из луковичных растений весною же цветет у нас по лесам желтый лесной тюльпан, по лугам красивый красный шпажник Gladiolus, по болотам во множестве желтый ирис; встречается и лиловый, хотя гораздо реже. Но в особенном изобилии растет Fritillaria meleagris, которой багровые с желтыми квадратами колокольчики в мае усеивают все луга. Из остальных цветов, кроме упомянутых выше, к весенней растительности принадлежат несколько видов фиалок, из которых душистая встречается в довольно большом количестве, но быстро исчезает, Caltha palustris, большой желтый цветок с широкими листьями, растущий по болотам, крупная желтая купальница, которая в иных местах в изобилии растет по влажным низменностям, а в других вовсе не встречается, разумеется, вездесущий цикорий и два рода ландышей: обыкновенный и купена с высоким стеблем и висячими цветами. Крупные незабудки, которые в других губерниях средней полосы встречаются в таком множестве, у нас довольно редки. Около того же времени зацветают и разные виды вероник, которых я не умею назвать. Довольно красив самый низкий вид, растущий по лугам; он представляет густой кустик с прямыми, длинными, темно-синими колосьями цветов. Менее хорош среднего роста; самый же высокий вид растет по низменностям; это широкий куст, который достигает до двух аршин вышины и весь покрывается синими цветами. Наконец, с мая, по влажным местам появляются разных видов молочаи, с красивою зеленью, но которых зеленоватые цветы не делают вида.
   В июне особенно хорош вид степи, усеянной цветами. Здесь шалфей наклоняет синие свои макушки, таволга высоко вздымает свою белую пушистую голову, подле нее красуется не менее пушистый, но более низкий желтый Galium, изредка мелькают багровые шишки сангвисорбы, гибкие, красивые скабиозы виднеются рядом с белой кашкой и лиловым колокольчиком. Редко встречается ковыль; однако местами появляющийся белый лопух показывает, что степь издавна не чувствовала на себе сохи. Но в наибольшем количестве цветут здесь мотыльковые растения: красный и белый клевер, розовая люцерна, вязель с красивыми венчиками из розовых с белым цветов, наконец разные горошки. Из растущих у нас видов последнего, можно заметить мелкий, желтый, который во множестве стелется по лугам, темно-лиловый, который весною цветет особенно в лесах, и малиновый, самый красивый из всех.
   По сухим песчаным местам, в летнюю пору, до самой осени, стелется в виде ковра красный чабер с древянистым стеблем, твердою зеленью и пахучим цветком. По взрытым и навозным местам растут белый дурман и белена. По полям мешаются с хлебами известный всем василек, ненавистная земледельцу куколь и темно-синий Delphinium, который цветет до глубокой осени и покрывает собою опустелые нивы. По полям же на пару и около дорог во множестве растет цикорий, которого крупные цветы окрашены в самый лучший голубой цвет, какой только встречается в растительном царстве, к несчастью, его портит некрасивый высокий безлиственный стебель. Тут же сплошными массами растет львиный зев, с мелкою свежею зеленью, покрытою множеством бледно-желтых цветов.
   Низменные места имеют летом свою растительность. Тут во множестве появляются густые, красивые кусты плакуна, покрытые красными колосьями цветов. Часто встречается желтая высокая Lysimachia и белая валериана; в лесных же низменностях растет Impatiens noli-tangere, с бледною зеленью, крупным желтым цветком, висящим на ниточке, и с плодами, которые трескаются от прикосновения. В самых болотах высоко поднимаются белые цветы Butomus umbellatus, а пруды, озера, речные заливы покрываются кувшинками желтыми и белыми, из которых последние очень красивы. По низменностям же, хотя и не столь влажным, растет во множестве чертополох, который в массе производит приятное впечатление оригинальною бледно-синею окраскою листьев и стеблей.
   Из остальных цветов, растущих в разных местах, назову белую и розовую сапонарию, красную силену, мелкую гвоздику, розовый иван-чай, пушистое перекати-поле, которая образует иногда большие дымчатые кусты, Verbascum thapsus, высокое пирамидальное растение, усыпанное желтыми цветами, и Verbascum nigrum, которого низкий тонкий стебель носит на себе красивые темно-пурпуровые цветы. Изредка встречаются Polemonium, и еще реже ясенец. Орхидей у нас почти нет; очень редко встречается даже Satyrium bifolium. Нет также вересков и папоротников, которые довольно обыкновенны в сосновых лесах около Тамбова.
   В августе начинается уже осенняя растительность. В эту пору во множестве зацветает гераний с большими лиловыми пятилепестковыми цветами и крупный красный василек с цветками в виде звездочек. Тут же появляется один из самых красивых наших цветов, розовая мальва, которой высокий стан и крупные цветы составляют украшение ландшафта. По низменным местам растет и белая. Позднее появляется красный Sedum с жирными листьями. Наконец осенью преимущественно размножаются разные породы сложноцветных, из которых назову желтую пупавку, желтый же сенеций, дикую рябинку, которая с лета зацветает в чрезвычайном обилии, наконец высокие многолетние астры, которые увенчиваются кистями цветов с лиловыми лепестками и желтой серединкою. Последние сами по себе очень красивы, и еще более получают цены вследствие позднего своего цветения.
   Надобно впрочем сказать, что туземные цветы не ценятся нашими садоводами, по очень естественной причине: нам всегда легко выписывать семенами несравненно красивейшие сорта однолетних растений. В этом отношении деревья и кусты имеют гораздо более значения. Впрочем и здесь садоводы дополняют местную флору иностранною. Многие чужеземные растения отлично выдерживают нашу зиму; другие же требуют некоторой покрышки. Сообщу те замечания, которые мне удалось сделать на этот счет.
   Из деревьев без всякого затруднения принимаются тополи: бальзамический, душистый и белоснежный. Последний отличается от нашего серебристого большею шириною листа и более темною и глянцевитою зеленью верхней его стороны. Хорошо растет и каролинский тополь, с самыми крупными листьями, хотя не могу сказать, не погибает ли он от больших морозов. Итальянский в защищенных местах достигает иногда довольно высокого роста; однако он всегда ненадежен, также как и каштан. Потому в туземном садоводстве нельзя делать из них большого употребления. Когда куст гибнет от мороза, его легко заменить новым; но дерево надобно ждать двадцать лет, а именно в эту пору, когда оно достигает настоящего роста, труднее всего сохранить его, по невозможности его укрыть надлежащим образом. Потому и не следует сажать их на такие места, где по расположению сада требуются высокие деревья; скорее можно обращаться с ними, как с большими кустами.
   Лиственница, пихта и кедр растут у нас хорошо.
   Из иностранных кустарников многие выдерживают зиму на самых открытых местностях и без всякой покрышки. Сюда принадлежат разного рода таволги (trilobata плохо выдерживает холод), Potentilla fruticosa, которая в продолжение целого лета покрыта желтыми цветами, американская жимо-лость, которой белые ягоды особенно красивы осенью, шиповник белый, желтый и двухцветный, золотистая смородина, воздушный жасмин, европейский бересклет, красивый куст с широкими листьями и с красными ягодами в осеннюю пору. Amorpha glabra, которую быстрый рост, красивый стан и густая, всегда свежая зелень делают одним из лучших украшений наших клумб; единственный ее недостаток состоит в том, что она распускается очень поздно и стоит с голыми сучьями, когда все кругом уже зацвело; не боятся холода разного рода корнусы, которые все предпочитают влажную почву, обыкновенная айва, которая принимается довольно туго, но потом растет очень хорошо, низкая робиния, которая цветет почти целое лето, канадская бузина, красивый широкий куст с белыми цветами и черными ягодами, канадская и пушистая калина, Pyrus ovalis, сибирские яблочки и Pyrus spectabilis; последняя превосходно цветет весною. Широколистный масляник с широкими листами, покрытыми блестящим серебристым пухом, зиму выдерживает хорошо, но летом иногда внезапно сохнет и пропадает. Другое не менее красивое серебристое деревцо, Hippophaea ramnoides, иногда без всякой защиты достигает довольно высокого роста, но случается, что оно погибает, особенно в молодых летах. Наконец, нельзя не упомянуть о канадском можжевельнике, превосходный куст, который без всякого затруднения выдерживает нашу зиму.
   Другие кустарники требуют защиты или покрышки. Таковы белая и черная шелковица; таково же виргинское уксусное дерево, один из самых эффектных кустарников по своим темным блестящим сложным листьям, которые осенью становятся ярко-красными; в защищенном месте, даже без покрышки; оно растет и размножается неимоверно. Нежнее париковое дерево, которого впрочем мне случалось видеть экземпляры, достигшие более, нежели трех-аршинного роста. Белая акация сохраняется иногда в продолжение нескольких лет, обыкновенно теряя от холода только верхние свои ветки; однако она всегда ненадежна. Хорошо выдержала зиму с некоторою покрышкою и в защищенном месте Deutzia sanguinea, о Deutzia gracilis и scabra ничего не могу сказать, потому что привезенные экземпляры пропали дорогой и пошли от корня.
   Из вьющихся растений выдерживает зиму без покрышки Cissus quinquefolia, одно из лучших украшений для стен, также Bryonia alba, которая в садах легко принимается и размножается сама собою; широкие листья, темная зелень, быстрый рост дают ей право на внимание садоводов. Lycium europaeum напротив бывает хорош и достигает значительного роста, только когда его закрывают на зиму.
   Умалчиваю о сирени, лоницере, обыкновенной акации, бузине, потому что они везде у нас стали на ряду с туземными растениями.
   В заключение можно бы поговорить о сортах плодовых деревьев; но я предоставляю их описание людям более сведущим по этой части. Скажу только, что из яблок у нас считаются лучшими летом наливные, а осенью черное дерево. Кроме того, разводятся скороспелки, хрипуновки, боровинки, ятманки, красавица, анис, плодовитка, антонки, арабские и другие. Из вишен наилучшие владимирские, из груш безсемянки. В довольно большом количестве разводятся красные сливы, но редки белые, которые впрочем в защищенных местах хорошо выдерживают зиму. Разводится и чернослив.
   Что касается до оранжерей, то мне известно, что в других частях Тамбовской губернии есть некоторые, которые ведутся с большим знанием дела; в наших же краях, хотя их довольно много, но нет ни одной замечательной.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru