Чириков Евгений Николаевич
"Пороша"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Евгений Чириков

"Пороша"

   Выпал первый снежок, и мы, по обыкновению, отправились на зайчишек. Верстах в двадцати от города, в глухой, затерявшейся среди лесов деревеньке был у нас приятель, мужик, страстный охотник, Осип, наш постоянный спутник в таких случаях. Приехали под вечер... Подъезжаем к знакомой избе, а Осип уже у ворот стоит, скрестив руки по-наполеоновски. Ждет, ухмыляется и говорит:
   -- Зайчишек сколько угодно, а только уж не знаю как...
   Лицо Осипа потускнело. На нем отпечаталась забота и огорчение. Он вздохнул, почесал за ухом и добавил:
   -- Верно, завтра без меня пойдете...
   -- Как так?
   -- Почему? А ты почему не пойдешь?
   -- Я-то? Да так... Препятствие мне вышло...
   -- Да в чем же дело?
   Осип подозрительно огляделся, увидал идущую жену и тихо произнес:
   -- Потом скажу... Идет вон моя-то краля... Тихо!
   Все это было неожиданно и загадочно. А кроме того, и огорчительно: без Осипа мы оставались, как без рук. Без него ничего путного не выйдет. В этот момент мимо проходила жена Осипа с ведрами на коромысле. Молодая, здоровая и красивая баба, а лицо злющее, глазами прямо съесть нас хочет. Чуть-чуть кивнула головой на наши приветствия.
   -- На охоту к вам приехали! -- заискивающе говорю бабе.
   Она поморщилась, сказала: "Вижу уж!", -- и, пихнув нашу собаку ногой под брюхо, пошла за водой. Очевидно, препятствие крылось именно в этой женщине.
   Прошли в избу. Расположились. Осип стал самовар ставить. Держит себя как-то виновато и сконфуженно, точно из тридцатилетнего мужика снова в мальчишку превратился. Охает, вздыхает, то молитву шепчет, то ругается самыми скверными словами. И все это потихоньку, несмело, почти шепотом...
   -- Как же это, Осип? Без тебя дело не выйдет... Ты уж пойдем!
   -- Да я всей душой бы, а только...
   И опять чешет за ухом:
   -- Препятствие!
   Мы вынули флягу с коньяком, сами выпили и Осипу стаканчик поднесли. Перекрестился, поздравил с "порошей", выпил, крякнул, вытер усы и говорит шепотом:
   -- Опять черт на моей бабе поехал!
   -- Неужто жена не пускает, а ты... слушаешься?!
   Раньше мы не замечали, чтобы Осип был в особенном послушании у своей жены.
   -- Боишься своей бабы?
   -- Не в том беда! -- посматривая боязливо на входную дверь, сказал Осип. -- А скучает она, моя супруга... Ребят, видишь, у нас нет, а ей охота... Не рождаются у нас дети, а она, дура, взяла себе в башку, что от того и не рождаются, что я по лесам с ружьем шляюсь... Шляешься, говорит, как кобель бездомовый, потому, дескать, от тебя и приплоду нет! От земли, говорит, отбился, от жены отбился... Терпела, говорит, а больше не желаю.
   -- А ты и испугался? На-ка, выпей еще!
   Выпил и опять смелее заговорил:
   -- Она ведь у меня вроде, как кобыла с норовом... Баба она, конечно, молодая, из себя видная, а тут у нас, в селе -- верст пять отсюда -- псаломщик есть, Ипатычем зовут. Ну, заглядывается на нее, глазами все прелюбодействует, когда она в церковь ходит... Ну, вот она, дура, и грозится: ежели, говорит, на охоту хоть один раз еще пойдешь, я, говорит, в кухарки к Ипатычу уйду! А он, Ипатыч, ненадежный, бабник... Он как раз сманит... Все глядит, где что плохо лежит...
   В сенях послышался шум шагов, и Осип стих.
   -- Идет она. Тихо! -- шепнул и пошел к самовару. Вошла баба с ведрами. Осип опять сделался кротким, забитым и заговорил с женой ласковым подобострастным голосом:
   -- Я, Малаша, самовар наладил... Я и яиц сварил... И хлеба нарезал...
   -- Вижу!.. И водки наглотался: слышу дух-то, за версту несет!
   -- Один стаканчик всего и выпил, а ты...
   Мой спутник почувствовал неловкость, торопливо налил стаканчик и поднес бабе:
   -- Просим выпить и вас, хозяюшка!
   -- Много благодарна. Не употребляю... -- хмуро ответила баба, а муж стал упрашивать:
   -- А ты выпей! Нехорошо отказываться-то... Хоть пригубь! Некрасиво выходит!
   -- Выпейте уж стаканчик! А то нам удачи не будет...
   Баба поколебалась, традиция взяла верх над злостью. Взяла стаканчик и, поклонившись, с прежним злым выражением на лице, произнесла:
   -- Ни пуху, ни пера вам!
   Выпила, поставила стаканчик вверх дном и отошла.
   Сели за стол. Подсел и Осип. Когда жена выходила из избы, Осип подмигивал на флягу с коньяком, мы наливали, и он быстро опрокидывал стаканчик в горло. Потом стали готовить патроны, чтобы все было готово с вечера. Осип помогал и поминутно вздыхал. Его томила привычная страсть бродяжничать с ружьем и собаками, разбирала зависть к нам и досада на свою жену.
   -- Почему Осипу-то нельзя с нами? -- спросил я бабу.
   -- Кто его знает! -- ответила она, глядя в сторону. -- Видно, набегался уж кобелем по лесам да оврагам... Видно, всему конец бывает... А вы спросите его, сколько ночей он в году с женой ночует, а сколько в лесу с оружием своим?
   Мы переглянулись с Осипом. Ничего не выходит! Осип озлился: ходит по избе, что-то ищет, вещами кидается, взял свое ружье и перевесил на другое место. Баба покосилась и говорит:
   -- Что, никак и ты собираешься на охоту?
   -- А это мы утром поглядим! -- повелительно ответил Осип. -- Захочу -- пойду, не захочу -- дома останусь. Все в моей власти...
   -- Чего же, туда тебе и дорога! Не забудь только, что я тебе сказала про Ипатыча!
   -- Дура ты!
   И супруги разговорились и мало-помалу перестали беречь свою супружескую тайну.
   -- Для чего я замуж выходила? А? -- наступала баба, сверкая глазами.
   -- А ты, дура, спроси вот образованных людей! Вот спроси, в том ли причина, что люди на охоту ходят!
   -- Нечего мне спрашивать! А только я больше не согласна... Обнимайся со своей одностволкой, а я... я...
   -- К Ипатычу пойдешь? Да?
   Баба ушла за перегородку, и вдруг оттуда понесся глухой вой. Точно ветер в трубе завыл. Баба заливалась горючими слезами и причитала:
   -- И зачем только я, дура, замуж пошла за этакого... Живу: ни девка, ни вдова, ни мужняя жена!
   Осип досадливо махнул рукой и сказал нам:
   -- Извините уж ее, дуру!
   А потом подошел к перегородке, оперся на косяк двери и стал утешать бабу:
   -- Ну, что я, дура, сделать могу? Не от нас это, а от Бога! Подай ей ребенка! Что я сделаю, ежели не родятся? Погоди до утра: из снега слеплю... Мало одного, так двух вылеплю... Вот спроси образованных людей: они охотники тоже, а детей имеют! А между прочим, спать пора, а ты скулишь, как сука за воротами... Господам мешаешь. Иди на печь! Я сейчас и лампу загашу. Буду я ждать, покуда ты отревешься. Карасин зря палить...
   Мы уже улеглись. Погасла лампа. Белая снежная ночь смотрела в два маленьких окошечка. Зашуршали по стенам и за печкой стада прусаков-тараканов, а шепот за стеной долго еще мешал нам спать. Потом и шепот стих, а вся тишина казалась пропитанной тяжелой и смешной драмой супружеского несчастия... Рано разбудил нас Осип. Чуть светало. У него все было приготовлено: и самовар, и лошадка в санках-дровнях. И отношения с женой налажены в благоприятную сторону. Это было сразу видно по лицу: умиротворенное, спокойное и энергичное. И улыбка блуждала на нем.
   -- Ну, скорей вставайте да и поедем!
   -- А разве ты с нами поедешь?
   Осип подмигнул и ухмыльнулся:
   -- Ничего... Обошлось. В остальный раз, говорит, отпускаю...
   -- Как же это уговорил?
   -- Бабу только поцелуй покрепче, она на все согласится... Я ведь ее характер хорошо знаю... Дура, конечно, а так она баба добрая, обходительная... Снежок, господа, идет. Охота будет хорошая!
   Попили чаю и поехали. Баба вышла провожать. Лицо у ней было ласковое, и она помахала нам платочком...
   Когда проезжали селом мимо домика Ипатыча, Осип погрозил своим кулаком и проворчал:
   -- Я тебе покажу, как на чужих баб охотиться! Кобель проклятый! Право!
   Мягкий, белый, как лебяжий пух, снежок, валился с небес. Лошадка пофыркивала и бойко бежала вперед. А впереди выплывал лес, точно в сказке, -- весь обсахаренный инеем, заколдованный, молчаливо-таинственный...
  

Примечания
(М. В. Михайлова)

   Печ. по: Чириков Е. Между небом и землей. Париж, 1927. С. 145-150.
   Рассказ написан в Софии в 1920 г. и может быть отнесен к серии "ностальгически-мужицких", т. е. воссоздающих обычаи и привычки русского народа в лирическом освещении. По воспоминаниям хорошо знавшего писателя Б. Лазаревского, Чириков "до тонкости чувствовал народную душу и знал российского мужика со всеми его манерами, положительными и отрицательными чертами" (Россия и славянство, 1932.  165. 23 янв.). Название рассказа -- "Пороша", т. е. первый снег, означающий начало охотничьего зимнего сезона, -- символизирует особое душевное состояние человека.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru