Чмырев Николай Андреевич
Психопатка или Замечательно-любопытные тайны сумасшедшей блудницы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман последнего времени.

   

ПСИХОПАТКА
или
Замѣчательно-Любопытныя
ТАЙНЫ
СУМАСШЕДШЕЙ БЛУДНИЦЫ.

РОМАНЪ
ПОСЛѢДНЯГО ВРЕМЕНИ

СОЧНЕНІЕ
Н. Чмырева

МОСКВА.
Типографія Ф. Іогансонъ, Покр., Лял. пер., д. Прѣснова.
1885--1886 г.

   

Глава I.
Подъ родимой кровлей.

Безпокойная ласковость взгляда
И поддѣльная краска ланитъ
И убогая роскошь наряда,
Все не въ пользу ея говоритъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И на лбу у нея роковая печать;
Продается съ публичнаго торга.
Некрасовъ.

   Въ небольшой, со вкусомъ убранной гостиной засѣдаетъ небольшое общество. Хозяйка, почтенныхъ лѣтъ старуха, вдова цивилизованнаго купца, Марья Петровна Пѣтушкина сидитъ за чайнымъ столомъ. Ея умное, привѣтливое лицо, какъ видно, чѣмъ-то озабочено, она съ нетерпѣніемъ поглядываетъ на дверь, какъ будто ожидая кого то.
   Возлѣ нея сидитъ и помогаетъ ей разливать чай старшая ея дочь, перезрѣлая, высохшая, старая дѣва Юлія Владиміровна; ея небольшіе глаза быстро бѣгаютъ по сторонамъ и не то со злобой, не то съ завистью останавливаются на младшихъ сестрахъ, беззаботно болтающихъ съ гостями.
   Вторая дочь, Надежда Владиміровна, изображающая своей фигурой тыкву, любезничаетъ въ уголкѣ, съ какимъ то прикащикомъ изъ Ножевой линіи.
   Она, сознавая свою уродливость, не имѣетъ особыхъ претензій, а крѣпко держится пословицы: "бей сороку, ворону, убьешь и яснаго сокола".
   Приказчикъ разсыпается передъ ней гостиннодворскими любезностями, она томно опускаетъ глаза, краснѣетъ, грудь ея, напоминающая собою Эльборусъ и Монбланъ, сильно волнуется, она вздыхаетъ и лукаво взглядываетъ на кавалера, тотъ отчаянно закручиваетъ сильно нафабренные усы.
   На диванѣ за круглымъ столомъ, опершись локтемъ на шитую шерстями подушку, сидѣла младшая дочь Пѣтушкиной Елена Владиміровна. Ей было только семнадцать лѣтъ, но на первый взглядъ она казалась старше года на три. Хорошенькой назвать ея было нельзя, но небольшіе лукавые немного глаза, свѣжій молодой цвѣтъ лица, бѣлокурые, вьющіеся мелкими кольцами волосы, закрывающіе чуть не половину большаго крутаго лба, дѣлали ее очень миловидной, симпатичной. Лицо ея быстро мѣнялось, то являлся на немъ какой-то задоръ, вызовъ, то оно принимало очень скромное выраженіе, вообще она обладала тѣмъ счастливымъ лицомъ, которое заставляетъ мужчинъ обращать на себя вниманіе, заставляетъ ихъ ухаживать на обладательницею этого лица. Елена Владиміровна, какъ послѣдняя дочь, была любимицей матери и баловнемъ всей семьи, за исключеніемъ старшей Юліи Владиміровны, которая возненавидѣла ее чуть-ли не съ самой колыбели.
   Въ креслѣ, возлѣ стола, бросая умильные взгляды на Елену Владиміровну сидѣлъ массивныхъ размѣровъ мужчина съ ярко сіяющимъ облѣзшимъ черепомъ. Дѣвушка почти не слушала его, самый разговоръ нисколько не интересовалъ ее, она задумчиво смотрѣла въ полуотпитую чашку съ чаемъ. Бесѣдовавшій съ нею кавалеръ служилъ надзирателемъ въ одномъ изъ учебныхъ заведеній, въ которомъ преподавателемъ былъ также и сынъ Пѣтушкиной. Кавалера звали Трофимомъ Григорьевичемъ Григорьевымъ. Онъ служилъ всегда предметомъ развлеченія своихъ товарищей, что не мало огорчало его и вооружало противъ него всѣхъ и вся.
   -- Да-съ, очень непріятно-съ, говорилъ Григорьевъ, если бы не Дмитрій Владиміровичъ, просто меня съѣли-бы!
   -- Что-же, братъ-то, причемъ же онъ? небрежно спросила Елена Владиміровна.
   -- Они-съ моя первая защита!
   Дѣвушка засмѣялась, глаза ея блеснули весельемъ
   -- Можно подумать, что вы, Трофимъ Григорьевичъ, ребенокъ малый, которому еще нужны защитники, проговорила она со смѣхомъ.
   -- Вы меня не поняли-съ, защититься я и самъ съумѣю-съ, а они защищаютъ меня противъ интригъ разныхъ-съ!
   -- Леночка, пойди, скажи Матрешѣ, чтобы она самоваръ взяла, послышался голосъ Марьи Петровны
   -- Какъ же, мама, а Митя? спросили дѣвушки мать.
   -- Скажи, чтобъ подогрѣла, не будетъ же онъ холодный пить; странный, право, человѣкъ, знаетъ, что его ждуть и пропадаетъ гдѣ-то! съ нетерпѣніемъ проговорила старушка.
   Елена Владиміровна лѣниво поднялась съ мѣста и развалистой походкой направилась къ двери.
   Григорьевъ всталъ, въ свою очередь и подошелъ къ столу, за которымъ сидѣла Пѣтушкина.
   -- Сегодня у насъ совѣтъ-съ педагогическій, это вѣроятно и задержало ихъ, заговорилъ онъ, обращаясь къ хозяйкѣ.
   -- Такъ онъ бы раньше объ этомъ сказалъ, тогда и не ждали бы его, проворчала Юлія Владиміровна.
   -- Да они и сами едва ли знали-съ, нынче у насъ экзаменъ пріемный былъ-съ, директоръ и пригласилъ сейчасъ же послѣ него на совѣтъ!
   -- Пора бы ужъ и совѣту кончиться, продолжала ворчать Юлія Владиміровна.
   -- А то, можетъ быть, съ Горденкой-съ душу отводятъ съ усмѣшкой проговорилъ Григорьевъ, давно не видались, есть о чемъ поговорить.
   -- А развѣ Горденко пріѣхалъ? оживляясь, какъ будто съ радостью, вся вспыхнувъ, спросила Юлія.
   -- Какъ же-съ, въ срокъ изволилъ явиться, нынче на экзамены препожаловалъ.
   -- Значитъ, онъ придетъ нынче къ намъ.
   Елена Владиміровна пришла и снова сѣла на диванъ. Григорьевъ не преминулъ подсѣсть къ ней, онъ явно ухаживалъ за нею.
   -- Кто это Горденко? спросила у него дѣвушка.
   -- Преподаватель у насъ, товарищъ Дмитрія Владиміровича, не знаю только, что они въ немъ находятъ, пустой онъ человѣкъ!
   -- Какъ вамъ не стыдно, Трофимъ Григорьевичъ, вмѣшалась въ разговоръ Юлія, какъ нестыдно, всегда о людяхъ отзываться дурно?.. Напротивъ Горденко прекраснѣйшій человѣкъ!
   -- Это потому-съ, что вы ему покровительствуете.
   -- Потому, вспылила Юлія, что онъ умный человѣкъ и никогда не скажетъ глупости, которую отъ васъ рискуешь услышать каждую минуту.
   Григорьевъ неловко завертѣлся на креслѣ, отъ любезности Юліи его бросило въ краску, на голомъ черепѣ выступили крупныя капли пота.
   -- Митя хорошъ съ этимъ.... какъ вы сказали Горденко, кажется? спросила Елена Владиміровна.
   -- Какъ же-съ, такіе друзья, что и водой не разольешь!
   -- Молодъ онъ?
   -- Да-съ, всего годъ, какъ изъ университета-съ, какъ кончилъ, такъ къ намъ и поступилъ-съ!
   -- Не дуренъ собой? продолжала допрашивать Елена
   Эти распросы повидимому сильно были не по душѣ Григорьеву, ему, какъ видно, непріятно было и вспоминать о Горденкѣ, на душѣ у него было что-то нехорошее что-то таилось противъ этого человѣка.
   -- Ничёго-съ, по моему, нѣтъ хорошаго въ немъ, такъ какой-то! неопредѣленно проговорилъ онъ.
   -- Куда же онъ ѣздилъ, откуда возвратился?
   -- Что это онъ васъ такъ интересуетъ? вмѣсто отвѣта ревниво спросилъ Григорьевъ
   -- Потому что интересуетъ, объ одномъ и томъ же человѣкѣ приходится слышать самыя разнорѣчивыя мнѣнія, вы его чуть съ грязью не мѣшаете, а Юлія превозноситъ до небесъ.
   Въ отвѣтъ на это Григорьевъ лукаво улыбнулся.
   Елена Владиміровна пытливо взглянула на него, тотъ передъ этимъ взглядомъ невольно опустилъ глаза. Дѣвушка улыбнулась, ей понятны сдѣлались нападки Григорьева на Горденко.
   -- Ну-съ? что же вы не отвѣчаете на мой вопросъ! нетерпѣливо проговорила она.
   -- На какой-съ? словно не понимая спросилъ Григорьевъ.
   -- Куда ѣздилъ Горденко?
   -- А чортъ его знаетъ куда! съ досадой отвѣчалъ Григорьевъ.
   -- Какъ это любезно, какъ вѣжливо! вспыхнула Елена Владиміровна, порывисто поднимаясь съ мѣста.
   -- Елена Владиміровна, Елена Владиміровна-съ... залепеталъ Григорьевъ, но дѣвушка, не слушая его, подошла къ Надеждѣ Владиміровнѣ. Григорьевъ смущенный, растерянный, заерзалъ на креслѣ, не зная оставаться ли ему на мѣстѣ или же присоединиться къ кому-нибудь. Надежда Владиміровна замѣтила размолвку сестры съ Григорьевымъ, замѣтила и смущеніе послѣдняго, на ея губахъ появилась лукавая улыбка, она уже не занималась своимъ гостиннодворскимъ кавалеромъ.
   -- Что это у тебя, Леночка, вышло съ твоимъ воздыхателемъ? спросила она, подошедшую къ ней сестру.
   -- Надоѣлъ онъ мнѣ до невозможности, отвѣчала та.
   -- Вотъ какъ! давно-ли?
   -- Глупъ онъ очень, а вѣдь ты знаешь, что я дураковъ ненавижу.
   -- Но вѣдь съ перваго же раза можно узнать, что онъ не уменъ, а ты дала все таки слово, поработить его.
   -- Что же изъ этого, я свое слово сдержала, и теперь онъ мнѣ не нуженъ, можетъ выходить въ отставку.
   -- Скоро же!
   -- Неужели подобные господа стоятъ того, чтобы съ ними возиться долго? кстати, скажи, что это за субъектъ Горденко?
   При этомъ вопросѣ Надежда Владиміровна вспыхнула, это не ускользнуло отъ глазъ Елены, что еще болѣе заинтересовало ее.
   -- Григорьевъ говоритъ, что онъ пріѣхалъ, значитъ сегодня онъ будетъ у насъ, тогда сама увидишь! отвѣчала Надежда Владиміровна.
   -- Значитъ, онъ у насъ часто бываетъ?
   -- Каждый день, послѣ уроковъ въ Институтѣ, онъ съ Митей заходитъ къ намъ.
   -- Вотъ какъ! для кого же онъ зачастилъ сюда?
   -- Вѣроятно для Мити, они большіе друзья.
   -- Значитъ, этотъ Горденко не глупъ?
   -- О, напротивъ, онъ очень умный человѣкъ!
   -- Просвѣщенный господинъ-съ! вставилъ слово гостиннодворецъ.
   -- За что же его не любитъ Григорьевъ?
   Надежда Владиміровна громко разсмѣялась. Елена вопросительно глядѣла на неё.
   -- Очень естественно. Онъ не любитъ его потому, что Горденко сдѣлалъ его мишенью своихъ остротъ.
   -- Это не хорошо съ его стороны!
   -- Вотъ какъ?! проговорила Надежда Владиміровна, а какъ же мы съ вами Леночка, поступаемъ по отношенію къ Григорьеву.
   Елена не отвѣчала, она отвернулась въ сторону. Надежда лукаво посматривала на нее.
   -- Какая скука, проговорила немного спустя Елена, въ фанты бы сыграть, что-ли?
   -- Съ кѣмъ же ты будешь играть, не съ Юліей-ли?
   -- И это такъ бываетъ у насъ каждую среду?
   -- Нѣтъ, у насъ среды всегда шумныя.
   -- Это и видно по нынѣшней средѣ.
   -- Это ничего не значитъ, во первыхъ теперь лѣто, не всѣ въ сборѣ, а во вторыхъ къ намъ собираются не ранѣе десяти, одиннадцати часовъ.
   -- Но къ тому времени можно уснуть!
   -- Если и задремлешь, такъ развеселишься!
   -- Посмотримъ!
   Въ передней раздался порывистый звонокъ.
   -- Наконецъ-то! вырвалось у Марьи Петровны.
   -- Митя! проговорила Юлія, поднимаясь съ мѣста.
   -- Ты куда это? осадила ее мать.
   -- Отпереть дверь! отвѣчала та сконфузившись.
   -- Развѣ Матрепіа этого не можетъ сдѣлать?
   Юлія сѣла, но лицо ея покрылось густою краской, она нетерпѣливо смотрѣла на дверь.
   -- Вотъ-съ, Юлія Владиміровна, сейчасъ и хохла-съ увидите, навѣрное явится-съ! не безъ насмѣшки проговорилъ Григорьевъ.
   Юлія пропустила его слова мимо ушей.
   Въ дверяхъ показался Пѣтушкинъ, вслѣдъ за нимъ вошелъ и Горденко.
   -- Вотъ я къ вамъ не съ пустыми руками пришелъ, привелъ вашего общаго любимца.
   -- Андрей Николаевичъ, наконецъ-то! говорила Юлія, порывисто вставая съ мѣста и идя на встрѣчу гостю...
   Надежда Владиміровна ядовито улыбнулась, Елена зорко всматривалась въ гостя, онъ съ перваго-же взгляда произвелъ на нее сильное впечатлѣніе, она какъ-то принизилась, куда и храбрость и смѣлость дѣвалась у нея, она видѣла, что передъ ней сила, которую не сломать ей, а которой она сама волей не волей должна будетъ подчиниться. На нее только непріятно дѣйствовало смущеніе ея сестеръ, эта, какъ-то, торжественно-выходящая встрѣча, и она смутилась сама и какая-то досада явилась у нея на сердцѣ.
   Горденко, поздоровавшись со всѣми, отвѣсилъ вѣжливый поклонъ Еленѣ.
   Та церемонно поклонилась.
   -- Наконецъ-то явились вы,-- обратилась къ гостю хозяйка, а что же обѣщанные гостинцы, продолжала она.
   -- Малороссія, Марья Петровна, бьетъ вамъ челомъ, какъ умнѣйшій изъ москвитянокъ и шлетъ вамъ, чрезъ вашего покорнѣйшаго слугу свои дары, проговорилъ Горденко, не со всѣмъ чистымъ русскимъ языкомъ, у него сильно слышался украинскій акцентъ.
   Услышавъ говоръ Горденки Елена, улыбнулась, этотъ говоръ ей сильно понравился, онъ выходилъ какъ-то оригиналенъ.
   -- Надя, представь его мнѣ, быстро шепнула она сестрѣ.
   -- Погоди, сейчасъ! отвѣчала та.
   -- Какіе-же это дары и гдѣ они? улыбаясь спрашивала хозяйка.
   -- Арбузъ, дыня и варенье изъ ожины въ передней терпѣливо ожидаютъ того времени, когда вы потребуете ихъ предъ свои ясныя очи!
   -- Въ самомъ дѣлѣ, мама, заговорилъ Пѣтушкинъ, не лучше-ли вмѣсто чая поѣсть арбуза, вы только посмотрите, какой арбузъ, настоящій хохлацкій.
   -- Украинскій! поправилъ его Горденко.
   -- Ну, украинскій! повторилъ Пѣтушкинъ, улыбаясь, я и забылъ, что вы не любите, когда васъ называютъ хохлами.
   -- Потому неправильно, также точно, какъ называютъ васъ кацапами, развѣ вы на козловъ похожи?
   -- Вы, молодежь, какъ хотите, арбузъ, такъ арбузъ уничтожайте, а я хоть и напилась чаю, а все-таки выпью еще чашку, чтобы попробовать варенья изъ ожины, проговорила она улыбаясь и подчеркивая послѣднее слово.
   -- А что это за ягода ожина? спросилъ Пѣтушкинъ.
   -- Сизая, на малину похожа! отвѣчалъ Горденко.
   -- Опредѣленіе довольно не ясное, но мнѣ кажется, что это ежевика? проговорилъ Пѣтушкинъ.
   -- Я не ботаникъ, это по вашей части знать всякую былинку, а по моему какъ не назови ягоду, все она будетъ ягода, была бы только вкусна, и ожина такова и есть, вотъ пусть Марья Петровна попробуетъ, и я увѣренъ, что послѣ этого она не станетъ ѣсть какого-нибудь другаго варенья.
   -- Какой вы, Андрей Николаевичъ, самоувѣренный-съ! не выдержалъ Григорьевъ.
   -- Потому и самоувѣренъ, что: я Андрей Николаевичъ. а не Трофимъ Григорьевичъ, который вѣчно мчится за вѣтромъ, куда онъ подуетъ, какая ужъ тутъ можетъ быть сомоувѣренность, сегодня вѣтеръ дуетъ съ одной стороны, завтра съ другой.
   Григорьевъ нахмурился.
   Принесли арбузъ. Арбузъ дѣйствительно былъ рѣдкостный въ Москвѣ, по своей величинѣ онъ скорѣе напоминалъ собою тыкву. Всѣ ахнули увидѣвъ его.
   Во все время Юлія не спускала глазъ съ Горденко, она видимо любовалась имъ, ей сильно хотѣлось заговорить съ нимъ, но не приходилось, наконецъ она встала и вышла изъ гостинной.
   -- Надя, что-же ты? нетерпѣливо проговорила, сдвинувъ брови Елена Владиміровна.
   -- Андрей Николаевичъ! вмѣсто отвѣта, окликнула она Горденко.
   Горденко подошелъ къ ней.
   -- Что, моя дорогая, что скажете хорошенькаго, проговорилъ онъ ласково, подходя къ ней.
   -- Митя заговорился и замечтался, должно быть обрадовался встрѣчѣ съ вами и поэтому сдѣлалъ невѣжливость.
   -- Кто? братъ? джентльменъ изъ джентльменовъ, и сдѣлалъ невѣжливость? какъ хотите, дорогая моя, а съ его именемъ это слово не совмѣстимо!
   -- Между тѣмъ это такъ. Войдя сюда, онъ васъ не представилъ моей сестрѣ.
   -- Вашей сестрѣ? какой же это? съ удивленіемъ спросилъ Горденко, вѣдь я знаю всю вашу семью, прибавилъ онъ.
   -- Надя права, вмѣшался Пѣтушкинъ, прислушивавшійся къ ихъ разговору, совершенно права, продолжалъ онъ, подходя къ нимъ. Позвольте васъ, Андрей Николаевичъ, представить моей излюбленнѣйшей сестренкѣ Еленѣ, это послѣдышъ Пѣтушкинской фамиліи, прошу васъ, Леночка, любить и жаловать моего друга! прибавилъ онъ, обращаясь къ сестрѣ.
   Та встала и крѣпко пожала руку Горденкѣ, при чемъ глаза ея лукаво пробѣжали по его лицу. Горденкѣ сдѣлалось какъ-то неловко, что-то дружеское, родственное было въ этомъ пожатіи, что-то шевельнулось у него на сердцѣ, что-то такое теплое, хорошее и онъ невольно смутился.
   -- Вы малороссъ? какъ-то неловко, канфузясь, спросила его Елена.
   -- Хохолъ, какъ выражается вашъ братъ, отвѣчалъ Горденко.
   -- Говорятъ, хорошо тамъ у васъ, говорила Елена. Горденко взглянулъ на нее, та смотрѣла ему въ лицо.
   -- Рай земной! отвѣчалъ онъ.
   -- Хоть-бы разъ побывать въ этомъ раю!
   -- Нѣтъ, барышня, вы лишены этого рая!
   -- Почему-же это? съ удивленіемъ спросила Елена.
   -- Потому, что этотъ рай существуетъ только для избранныхъ! отвѣчалъ онъ.
   -- А я развѣ не могу быть избранной?
   -- Вы? нѣтъ, не можете! отрѣзалъ Горденко.
   -- Но почему-же? удивлялась все болѣе и болѣе Елена,
   -- Потому что избранными я называю только своихъ землячекъ, украинокъ.
   -- Странно, право.
   -- Нисколько не странно, вы только выслушайте меня.
   -- Слушаю-съ! насмѣшливо проговорила Елена.
   Горденко почувствовалъ эту насмѣшливую нотку, и какая-то неопредѣленная улыбка скользнула на его губахъ.
   -- Вы кто? Москвичка? слѣдовательно явившись въ Украйну, не зная ея языка, ни нравовъ, ни обычаевъ, вы будете совершенно чуждой ей, и этотъ рай очень можетъ превратиться для васъ въ адъ!
   -- Но развѣ я не могу познакомиться, какъ вы говорите, съ этими нравами и обычаями, развѣ я не могу изучить языка вашей райской Украйны? нѣсколько раздражительно проговорила Елена.
   -- Конечно, все это очень возможно, но чтобы достигнуть всего этого, нужно не мало времени, и за это время у васъ явится сильнѣйшее желаніе сбѣжать изъ этой, какъ вы выразились, райской Украйны, въ свою родимую златоглавую и бѣлокаменную Москву.
   -- Вотъ и ошиблись, вы еще не знаете меня, если я чего захочу, то навѣрное, не смотря ни на что, добьюсь желаемаго!
   -- Вотъ какъ! судя по вашимъ лѣтамъ я никакъ не ожидалъ этого! улыбаясь проговорилъ Горденко.
   Елена Владиміровна вспыхнула.
   -- Я не дѣвочка, изъ пеленокъ и помочей вышла.
   -- Вотъ какъ! продолжалъ съ тою-же улыбкою Горденко, съ любопытствомъ разсматривая дѣвушку.
   -- Да вы, продолжалъ онъ, просто героиня, что большая рѣдкость въ нашъ... какъ это, по модному, называется, вѣкъ? продолжалъ онъ.
   -- Меркантильный! проговорила Анна.
   -- Вы это даже слово знаете?
   Елена вспыхнула и встала.
   -- Я вижу, что вы вздумали для перваго-же раза издѣваться надо мной, такъ знайте-же, что я не ребенокъ.
   Горденко съ улыбкой схватилъ ее за руку.
   -- Простите, дорогая Елена Владиміровна, я нисколько не думалъ издѣваться надъ вами, этого у меня и въ головѣ не было. Но видите ли въ чемъ дѣло; всю вашу семью я знаю лучше чѣмъ самого себя, вотъ мнѣ и захотѣлось узнать васъ, узнать ваше сердечушко, теперь и узналъ, простите-же меня.
   Елена Владиміровна улыбнулась.
   -- Ужь подлинно хохолъ.... хитрый! проговорила она ласково, усаживаясь снова въ кресло.
   -- Такъ миръ значитъ! спросилъ ее Горденко, протягивая ей руку.
   -- Что съ вами подѣлаешь! отвѣчала та, подавая ему, въ свою очередь, руку.
   -- Или поссориться ужь успѣли? спросилъ Пѣтушкинъ.
   -- Нѣтъ, такъ, небольшое недоразумѣніе, отвѣчалъ Горденко, удерживая руку Елены.
   Въ это время въ гостиную вошла Юлія и быстро окинула ее глазами. Увидѣвъ Горденко рядомъ съ Еленой, держащаго ея руку, она поморщилась, что-то непріятное нехорошее заворочалось у нея на сердцѣ, она подошла къ нимъ и дотронулась до руки Горденки. Елена быстро отняла свою руку.
   -- Андрей Николаевичъ, заговорила Юлія, мы давно не видались съ вами.
   -- Три мѣсяца, добрѣйшая Юлія Владиміровна, отвѣчалъ Горденко.
   -- Пойдемъ-те къ я кое-что вамъ разскажу, проговорила Юлія.
   -- Секретъ какой-нибудь? шутилъ Горденко.
   -- Само собой разумѣется, вѣдь вы знаете, что вы ничто иное, какъ мой чемоданъ, въ который я складываю всѣ свои тайны и секреты, въ полной увѣренности, что ихъ никто не узнаетъ;
   -- Это-то вѣрно, только... съ гримасой проговорилъ Горденко..
   -- Что-же только?... спросила Юлія.
   -- Какъ вамъ сказать?.. должность то... того... не особенно почтенная!
   -- Ну, тамъ какъ хотите, почтенная, или не почтенная, а все таки переломите свою природную лѣнь и двинемся.
   -- Куда-же; прикажете? на диванъ? такъ тамъ слонообразный Трофимъ сидитъ и глазами хлопаетъ, что-то онъ нынче не въ духѣ, разстроенъ чѣмъ-то; должно быть директоръ нагоняя даль, говорилъ Горденко; вотъ, продолжалъ онъ, охотно, далъ, бы пятачокъ, чтобы, узрѣть ту дѣвицу, даму, или вдову, которая бы обратила свои благосклонные взоры на эту тушу. Надежда Владиміровна не выдержала, фыркнула и невольно взглянула на Елену, та вся зардѣлась. Горденко съ удивленіемъ поглядѣлъ на дѣвушекъ.
   -- Неужели?.. съ притворнымъ ужасомъ всплеснувъ руками, проговорилъ онъ, глядя на Елену.
   Та покраснѣла еще болѣе.
   -- О ужасъ! продолжалъ Горденко.
   -- Да будетъ, болтунъ, говорю -- пойдемъ-же! заговорила Юлія.
   -- Но куда же, куда?
   -- Конечно къ Митѣ въ кабинетъ!
   -- А, весело проговорилъ Горденко, теперь понимаю, вы своихъ привычекъ не забыли.
   -- Скорѣе всего, вашихъ, я хорошо ихъ помню.
   -- Приношу вамъ за это милліонъ благодарностей. Идемте-же, мой прекраснѣйшій хлѣбодаръ и виночерпій, зачѣмъ мы будемъ съ вами терять златое время! говорилъ Горденко, подавая руку Юліи.
   Они двинулись къ двери, у многихъ при этомъ появились улыбки.
   -- Чортъ съ младенцемъ связался! проговорила тихо Надежда Владиміровна, впрочемъ отлично и сдѣлали, что ушли, продолжала она.
   -- Чѣмъ же они тебѣ помѣшали? спросила ее Елена.
   -- Не помѣшали нисколько, отвѣчала Надежда Владиміровна, только, продолжала она шепотомъ на ухо сестрѣ, я сейчасъ нарушу ихъ tete-а-téte.
   -- Зачѣмъ это?
   -- Въ горлѣ пересохло, вина выпью!
   -- Надя, что ты, Господь съ тобой!
   -- Что же здѣсь дурнаго? удивилась Надежда Владиміровна.
   Увидѣвъ, что Елена Владиміровна осталась одна, Григорьевъ подошелъ къ ней.
   -- Ну, что какъ вы нашли этого господчика? спросилъ онъ ее.
   -- Какого это господчика!
   -- А вотъ-съ, Горденко-съ?
   -- Онъ произвелъ на меня большое впечатлѣніе, сухо отвѣчала она. умш?.
   -- Да съ? какъ-то сконфуженно, словно подавившись, проговорилъ Григорьевъ.
   -- Да-съ! утвердительно отвѣчала, вставая съ мѣста дѣвушка
   Григорьевъ тоскливо, съ какимъ-то отчаяніемъ поглядѣлъ ей вслѣдъ.
   -- Это что же-съ такое, думалъ онъ, разсердились, за что же-съ? то были ласковы, ласковы, а теперь вотъ, поди-съ! Не-ужели и здѣсь этотъ проклятый Горденко дорогу перешелъ?
   Онъ поднялся съ мѣста и подошелъ къ хозяйкѣ.
   -- А я-съ, Марья Петровна, въ Воскресенье былъ у обѣдни у Покрова-съ, заговорилъ онъ.
   -- Да? протянула та.
   -- Прекрасную-съ проповѣдь сказалъ священникъ.
   -- Ну, теперь поѣхало, проворчалъ Пѣтушкинъ, вставая съ мѣста, что это никто не идетъ, продолжалъ онъ, пора бы.
   -- Что-же въ кабинетѣ все по старому? спросилъ Горденко, выходя въ залъ съ Юліею.
   -- Конечно, съ улыбкой отвѣчала та. заглядывая въ глаза Горденкѣ.
   Тому отъ этого взгляда стало, какъ-то, не ловко, его словно покоробило.
   Они вошли въ кабинетъ.
   -- Ужинъ не скоро будетъ, сами знаете, заговорила Юлія, такъ вамъ не мѣшаетъ закусить пораньше.
   -- Знаю, все знаю, моя добрѣйшая Юлія Владиміровна, и признаюсь, что съ удовольствіемъ проглочу рюмку, другую, вашего цѣлительнаго бальзама, нужно сознаться, что толкуя съ этими мальчишками на экзаменѣ, а потомъ съ серьезными мужами на совѣтѣ, такъ горло пересохло, что мочи никакой нѣтъ! Гдѣ-же, продолжалъ онъ, на старомъ мѣстѣ?
   -- Конечно! отвѣчала Юлія, придвигая къ окну два кресла.
   Горденко отодвинулъ портьеру и остановился съ изумленіемъ.
   -- Юлія Владиміровна, красавица моя, заговорилъ онъ, да нынче вы превзошли себя.
   Передъ его глазами стоялъ цѣлый буфетъ. Кромѣ графина водки, тамъ стояли двѣ бутылки вина и нѣсколько сортовъ закуски.
   -- Да у васъ, матушка, здѣсь цѣлый буфетъ, что это вы нынче расходились такъ? говорилъ Горденко, наливая рюмку водки и проглатывая ее.
   -- Потому что этого буфета не было цѣлые три мѣсяца, отвѣчала Юлія.
   -- Что вы? удивился Горденко, засовывая въ ротъ кусокъ итальянской колбасы, развѣ никого не было у васъ.
   -- По обыкновенію бывали, только этотъ буфетъ устраивается не для всѣхъ, отвѣчала Юлія, глядя на Горденко.
   -- Что же, для избранныхъ только?
   -- И избранныхъ-то не много, вы одинъ только.
   Горденко пристально взглянулъ на Юлію, та сконфузилась и покраснѣла, у Горденко вдругъ явилась какая-то рѣшительная мысль.
   -- Скажите мнѣ Юлія Владиміровна, полушутливо спросилъ онъ, вы въ меня не влюблены?
   Лицо у Юліи охватило пожаромъ, у нея загорѣлись шея, уши; глаза подернулись слезой, она была видимо поражена, сконфужена до нельзя этимъ вопросомъ, она быстро протянула руку и зажала Горденкѣ ротъ.
   -- Невѣжа! проговорила она ласково, развѣ можно дѣвушкѣ предлагать подобные вопросы?
   -- Почему же нѣтъ?
   Въ мю время заскрипѣла дверь и въ кабинетъ вошла Надежда Владиміровна. Она сразу замѣтила смущеніе сестры и какъ-то нерѣшительно остановилась.
   -- Я такъ и знала, что Андрей Николаевичъ здѣсь бражничаетъ, какъ-то неловко начала она.
   Юлія при входѣ сестры злобно сверкнула глазами и быстро отвернулась въ сторону, желая скрыть свое смущеніе.
   -- Грѣшенъ, Надежда Владиміровна, грѣшенъ окаянный, бражничаю, только вѣдь я это съ устали. Во первыхъ, я сегодня пріѣхалъ и дорога умаяла меня порядкомъ, во вторыхъ, помогли въ этомъ дѣлѣ экзамены и совѣтъ, въ третьихъ, самое главное -- соблазнила меня ваша добрѣйшая сестрица. Вы только посмотрите, какъ апетитно, какъ вкусно все выглядываетъ здѣсь, вѣдь такъ можно устроить только при мастерствѣ Юліи Владиміровна.
   Надежда Владиміровна громко разсмѣялась.
   -- Можно подумать, что вы оправдываетесь, проговорила она. Въ самомъ дѣлѣ, покажите-ка вы хваленое искусство Юліи.
   Горденко поднялъ портьеру.
   -- Въ самомъ дѣлѣ соблазнительно, проговорила она, соблазнительно на столько,--что у меня самой явилась охота закусить и выпить рюмку вина.
   -- Надежда! строго проговорила Юлія.
   -- Какого прикажете? спросилъ Горденко, протягивая руку къ бутылкамъ съ винами.
   -- Да право не знаю, говорила Надежда Владиміровна, я никогда не пивала водки, развѣ ея попробовать?
   Горденко налилъ рюмку, Надежда Владиміровна взяла ее, но въ это же время Юлія выхватила у нея изъ рукъ и росплескала водку по полу.
   -- Ты съ ума сошла, Надежда, заговорила она, я мамашѣ скажу, что это за безобразіе!
   Надежда Владиміровна побагровѣла.
   -- Я не постигаю, когда только ты поумнѣешь Юлія! проговорила Надежда, Владиміровна, выходя изъ кабинета и сильно хлопая дверью.
   Выходка эта, сцена, сейчасъ только разыгравшаяся передъ глазами, нѣсколько смутили Горденко, но онъ скоро оправился.
   -- Что же вы не отвѣтили, Юлія Владиміровна на мой вопросъ, заговорилъ онъ тихо.
   -- На какой вопросъ? спросила она, вскидывая на него глазами.
   -- Вы забыли, развѣ вамъ нужно повторить его? Я спрашивалъ, не влюблены-ли вы въ меня.
   -- Глупости какія вы городите,-- наконецъ зачѣмъ вамъ это знать? проговорила Юлія, какъ-то изъ подлобья глядя на него.
   -- Знать, мнѣ это очень важно.
   Юлія была сама не своя, кровь закипѣла у нея ключомъ, по тѣлу пробѣжала нервная дрожь.
   -- Ну... если бы... ну положимъ... и, влюблена я въ васъ, начала она, заикаясь, если, и люблю васъ, что же изъ этого, зачѣмъ это вамъ нужно знать, продолжала она рѣшительно собравшись съ силами.
   -- Для меня это очень важно, Юлія Владиміровна, серьезно проговорилъ Горденко.
   Юліи было какъ-то не по себѣ, ее бросало то въ жаръ, то въ холодъ, лицо ея то краснѣло;, это блѣднѣло, въ эти минуты ее могли назвать, интересной; она вопросительно смотрѣла на Горденко.
   -- Для меня это важно въ томъ отношеніи, продолжалъ Горденко, что я самъ давно замѣтилъ ваше ко мнѣ расположеніе и. какъ человѣкъ честный, уважающій васъ, уважающій вашего брата, однимъ словомъ все ваше семейство, я, считалъ своимъ долгомъ вызвать васъ на этотъ разговоръ, чтобы сказать всю правду.
   При этихъ словахъ Горденки, Юлія вся похолодѣла, она готова была убѣжать, чтобы не слышать только продолженія.
   -- Вызвалъ я васъ на этотъ разговоръ затѣмъ, продолжалъ твердо, спокойно Горденко, что бы вывести, васъ изъ заблужденія. Я долженъ сознаться, что: я къ вамъ сильно расположенъ, но до любви еще далеко, но вмѣстѣ съ тѣмъ она очень возможна. Наконецъ, если-бы я и желалъ отвѣтить вамъ любовью на любовь, то это будетъ непозволительно, я не долженъ любить васъ!
   -- Почему же? тихо, чуть слышно, вся помертвѣлая, проговорила Юлія.
   -- Есть, Юлія Владиміровна, такія обязанности, которыя не дозволяютъ очень многаго, хотя бы въ этомъ заключалось и самое счастіе человѣка.
   Юлія ничего не отвѣчала, она опустила низко голову и по ея поблѣднѣвшимъ щекамъ тихо одна за другой катились слезинки. Горденко взглянулъ на нее и ему отъ души стало жаль ея.
   -- Простите меня. Юлія Владиміровна, заговорилъ онъ тихо, взявши ее за руку, простите, я своими словами, можетъ быть, огорчилъ васъ, но что же дѣлать, я долженъ былъ сказать это вамъ.
   -- Я не сержусь на васъ за это, тихо, какъ-то глядя въ сторону, проговорила Юлія, вы поступили со мной очень честно, да вы иначе и поступить не могли.
   -- Спасибо вамъ за ваше доброе мнѣніе обо мнѣ, проговорилъ растроганный Горденко, надѣюсь, моя дорогая, что нынѣшній разговоръ нисколько не повліяетъ на нашу дружбу, да наконецъ почемъ знать что будетъ?
   -- Конечно, мы останемся старыми друзьями, проговорила, слабо, улыбаясь Юлія.
   Горденко нагнулся и съ чувствомъ поцѣловалъ ея руку, Юлія отвѣтила поцѣлуемъ въ голову; припавъ къ ней; она, казалось, на мгновеніе замерла, двѣ слезинки упали и утонули въ волосахъ Горденки.
   Когда они подняли головы, то увидѣли, что въ дверяхъ стояла Елена и съ изумленіемъ смотрѣла на эту сцену; една замѣтная, насмѣшливая улыбка скользнула у нея на лицѣ.
   Увидѣвъ, ее Горденко сконфузился и быстро поднялся съ мѣста, Елена повернулась и вышла, въ свою очередь, нѣсколько сконфуженная.
   -- Ну-съ, а мнѣ и домой пора, заговорилъ Горденно, обращаясь къ Юліи.
   Та какъ-то странно поглядѣла на него.
   -- Не я ли причиной вашего поспѣшнаго бѣгства? сконфуженно проговорила она.
   -- Юлія Владиміровна, какъ вамъ не стыдно! съ укоромъ проговорилъ Горденко, я просто усталъ, всю ночь провелъ въ дорогѣ, потомъ эти экзамены, всего разломало, просто хочется отдохнуть, еслибы не вашъ братъ, я бы и не зашелъ сегодня къ вамъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, у васъ очень утомленный видъ, говорила Юлія, глядя на Горденко.
   Оба вышли въ гостинную, Горденко взялся за шляпу.
   -- Это что еще за новости? набросился на него Пѣтушкинъ, не успѣлъ человѣкъ войти, ужь и уходитъ.
   -- Пора, нужно отдохнуть! начиная прощаться, говорилъ Горденко.
   Елена подавая ему руку, какъ-то особенно лукаво взглянула на него, онъ невольно смутился отъ этого взгляда и покраснѣлъ.
   -- Ну, слава тебѣ Господи, съ облегченіемъ вздохнулъ онъ, выходя на улицу, свалилъ обузу сегодня съ плечъ, авось впередъ умнѣе будетъ.
   -- Хорошъ-бы я былъ, продолжалъ онъ раздумывать, если бы завелъ съ ней интрижку. Конечно, она мечтаетъ о замужствѣ, о семейной жизни, и вмѣстѣ съ тѣмъ жертвой въ этомъ дѣлѣ избрала меня, не вѣдая того, что я женатъ и на другой жениться не могу. Ну, да хорошо, что произошло это объясненіе, теперь, значитъ, отъ ея ухаживаній, нѣжныхъ взглядовъ и глубокихъ вздоховъ я вполнѣ застрахованъ. Странно право, чѣмъ старѣе дѣвушка, тѣмъ болѣе начинаетъ она блажить, тѣмъ болѣе жаждетъ любви,; ну да Богъ съ ней. Однако, что это за субъектъ новая сестра, эта Елена? откуда взялась она, прежде о ней никто не заикался ни однимъ словомъ, а тутъ вдругъ какъ съ неба свалилась! А въ ней что-то есть такое привлекательное, ею, какъ видно, можно заинтересоваться, раздумывалъ онъ, направляясь домой.
   

ГЛАВА II.
Школа любви.

   Семейство Пѣтушиныхъ представляло собою какую-то странную смѣсь. Въ числѣ его представителей можно было видѣть какъ высоко образованныхъ людей, такъ и полуграмотныхъ мастеровыхъ.
   Старикъ Пѣтушкинъ служилъ въ одной богатой купеческой фирмѣ, получалъ очень хорошее жалованье, такъ что могъ сколотить порядочный капиталецъ на черный день. Онъ быль исключеніемъ среди своихъ сослуживцевъ, далеко выдвигался онъ между ними своимъ умомъ и честностію. Бывая часто въ домѣ своего хозяина, онъ встрѣтилъ тамъ гувернантку Марью Петровну. Она была не первой уже молодости, ей стукнуло двадцать пять лѣтъ, но съ первой же встрѣчи она заинтересовала собою Пѣтушкина. Марья Петровна, видя порядочность его, умъ, тоже увлеклась имъ, и чѣмъ болѣе встрѣчались они, тѣмъ болѣе начали симпатизировать другъ другу, между ними установились тѣсныя дружескія отношенія, которыя кончились объясненіемъ и свадьбой.
   Жизнь молодыхъ потекла тихо, мирно, оба не ошиблись въ выборѣ и были вполнѣ счастливы. Но счастье полное продолжалось не долго, пошли дѣти и появились шипы. Сначала эти дѣти какъ будто удвоили это счастіе, но когда они подросли и пришлось подумать объ ихъ образованіи, тутъ-то и пошли у родителей боли сердечныя и огорченія.
   Старшій сынъ, Дмитрій, пошелъ блестяще, былъ всегда первымъ ученикомъ въ гимназіи, кончилъ ее съ золотою медалью. Поступивъ въ университетъ, онъ кончилъ и его со степенью кандидата, а вскорѣ получилъ и магистра.
   Но на сколько радовалъ стариковъ Дмитрій, на столько жё огорчали ихъ два младшіе сына. Вмѣсто того, чтобы идти на уроки, одинъ изъ нихъ забирался въ табачную лавочку и съ наслажденіемъ помогалъ торговать ея владѣльцу, отпуская покупателямъ папиросы и отмѣривая съ ловкостію опытнаго торговца ленточки, при чемъ всегда владѣльцу лавки выгадывалъ по нѣсколько вершковъ. Другой также вмѣсто класса забирался къ столяру и съ необыкновеннымъ усердіемъ занимался строганіемъ и пиленіемъ досокъ. А время между тѣмъ шло своимъ чередомъ, изъ мальчиковъ они сдѣлались великовозрастными; нужно было подумать, куда ихъ пристроить, и думы эти кончились тѣмъ, что старшій изъ нихъ попалъ въ мальчики Гостиннаго двора, а младшій рабочимъ въ желѣзно-дорожныя мастерскій.
   Тоже было и съ дочерьми. Юлія была любимицей отца, ей дозволялось дѣлать все, что вздумается, и она широко пользовалась своими льготами и правами. Училась она ни шатко, ни валко, лишь бы только съ плечъ свалить уроки, но вмѣстѣ съ тѣмъ развивалась очень быстро. Чуть не съ двѣнадцати лѣтъ ей ужь грезились и мечтались разные гусары и уланы, которые похищаютъ ее, она бѣжитъ и наслаждается полнымъ счастіемъ, еще съ этихъ лѣтъ она не могла безъ волненія видѣть смазливаго гимназиста или кадета, ее бросало въ краску, по тѣлу пробѣгала нервная дрожь и она не знала что съ собой дѣлать. Со времени дѣтства она начала жаждать любви и не безъ искусства продѣлывала разные: фокусы по этой части.
   Она съ необыкновенною ловкостію умѣла, на глазахъ у всѣхъ, передать какому нибудь, избранному ея дѣтскимъ ребячьимъ сердцемъ, записочку, умѣла устроить свиданіе и на лету наградить поцѣлуемъ своего избранника, вообще, на этомъ поприщѣ она, дѣлала чрезвычайно быстрые успѣхи...
   Изъ дѣвочки она превратилась въ дѣвушку-невѣсту, жажда любви и сильныхъ ощущеній еще болѣе развилась въ ней, но гимназистовъ смѣнили теперь товарищи брата -- студенты. Посредникомъ сношеній между нею и избранниками служилъ братишка, будущій мастеровой, онъ служилъ почталіономъ для передачи записочекъ, служилъ караульнымъ во время свиданій, чтобы въ пору предупредить влюбленныхъ о грозящей опасности.
   Много перемѣнила избранниковъ Юлія и наконецъ убѣдилась, что изъ этой игры въ любовь ничего серьезнаго выдти не можетъ. Она ясно видѣла, что эти избранники играютъ въ любовь шутя, ради балоаства одного, дѣлаютъ ее своей игрушкой, отъ нечего дѣлать, вслѣдствіе свободнаго времени и впервые у нея начинаетъ закипать злость на сердцѣ, является ожесточеніе.
   Студентовъ замѣняютъ прикащики, но эти своими плоскими любезностями, площаднымъ обращеніемъ совершенно отталкиваютъ себя.
   Юліи перевалило за тридцать лѣтъ, на лицѣ появились морщинки, съ ужасомъ видитъ она, что превращается въ старую дѣву, а неугомонное сердце проситъ любви, страсти расгораются все сильнѣе и сильнѣе, все ожесточеннѣе, все злѣе дѣлается она -- у нея только и остается одно утѣшеніе вспоминать хотя и о шутовскихъ любовныхъ продѣлкахъ, которыя творила она во дни юности и дѣлиться этими воспоминаніями съ сестрой Надеждой.
   Разсказы объ этихъ похожденіяхъ падали не на каменистую почву, они пускали глубокіе корни, и дѣвушка мало по малу развращалась.
   Въ такой то семьѣ и такой обстановкѣ должна была рости и воспитываться Елена. Она, какъ послѣдняя, была любимицей матери. Еще ребенкомъ осталась она послѣ отца, и ея дѣтство прошло не особенно весело. Положимъ, всѣ любили, ее, но не легка была ея жизнь, благодаря Юліи, которая возненавидѣла ее съ самаго рожденія. Достаточно было ей остаться одной, чтобы старая сестра тотчасъ-же явилась и излила на ней всю свою злобу. Трудно приходилось ребенку въ эти минуты отъ щипковъ и щелчковъ сестры, у нея не было живаго мѣста на тѣлѣ отъ синяковъ; сначала Елена жаловалась матери, но отъ этого выходило еще хуже: Юлія еще жесточе вымѣщала; на ней. свою злобу.
   Зародилась злоба и ненависть къ старшей сестрѣ въ Еленѣ. Какъ она была счастлива, когда ее отдали въ пансіонъ: хотя нѣсколько часовъ въ день она могла быть спокойной.
   Не замѣтно для нея прошли годы ученья. Изъ пансіона она вышла шестьнадцати лѣтъ, совершенно сформировавшейся, развитой дѣвушкой. Усердныя занятія въ пансіонѣ, чтеніе авторовъ, подъ руководствомъ матери, принесли ей громадную пользу; по ея развитію, никакъ нельзя было назвать ее сестрой старшихъ полуразвитыхъ и испорченныхъ нравственно Юліи и Надежды; характеръ ёя былъ веселый; звонкій смѣхъ ея то и дѣлу раздавался всюду; она отличалась остроуміемъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ въ ея характерѣ была замѣтна какая-то: легкость и къ тому же безсердечность: она сильно недолюбдивала дѣтей, постоянной привязандости она не могла имѣть ни къ кому и ни къ чему, все скоро ей надоѣдало и она искала уже другаго.
   ....Съ. окончаніемъ ученія жизнь ея въ семьѣ нисколько не улучшилась. Преслѣдованія Юліи сдѣлались еще ожесточеннѣе, она не имѣла ни одной спокойной минуты. Юлія слѣдила за ней, какъ тѣнь, преслѣдуя ее колкостями, причиняя на каждомъ шагу непріятности.
   Терпѣніе Елены лопнуло, она не выдержала и рѣшилась уйти изъ дому куда-бы-то ни было, только бы избавиться отъ ненавистной сестры.
   Случай скоро представился. Къ ней пришла подруга по пансіону и сообщила, что одинъ фотографъ, выкрещенный жидъ, ищетъ своимъ дѣтямъ гувернантку. Елена схватилась за это мѣсто, какъ за якорь спасенія.
   -- Мама, обратилась она къ матери, я хочу поступить на мѣсто.
   Мать съ удивленіемъ уставилась на нее.
   -- Что за странное желаніе явилось у тебя, Леночка? проговорила она, развѣ тебѣ тѣсно у меня! зачѣмъ ты пойдешь въ чужой домъ, въ чужіе люди?
   -- Не только, мама, тѣсно мнѣ у васъ; мнѣ здѣсь душно, дышать нечѣмъ, я задохнусь здѣсь! говорила Елена.
   -- Ты, какъ я вижу, блажишь просто!
   -- Нисколько не блажу, мнѣ необходимо вырваться отъ васъ, избавиться отъ общества своей сестрицы Юлиньки. Еще ребенкомъ когда я была, и тогда у меня не сходили синяки отъ сестрициныхъ щипковъ и пинковъ. Теперь я ужь взрослая, щипаться и драться нельзя, такъ она еще хуже стала преслѣдовать меня; для меня здѣсь не жизнь, а каторга,-- если я не сойду съ ума, такъ сдѣлаюсь Богъ вѣсть чѣмъ!
   Напрасно урезонивала и уговаривала ее мать, Елена твердо стояла на своемъ рѣшеніи.
   -- Не удерживайте меня, мама, все равно я не останусь здѣсь, а между тѣмъ пока мы ведемъ съ вами переговоры, я могу прозѣвать мѣсто.
   Приходилось уступить, и Елена черезъ два дня была уже на новосельѣ, сдѣлавшись гувернанткой цѣлой аравы жиденковъ.
   Не весела была ея жизнь сначала. Не питая никакой любви къ дѣтямъ, она не могла заниматься съ ними серьезно, они служили ей только тяжкой обузой. Отношенія съ хозяйкой сразу сдѣлались холодными, натянутыми. Та, зная ловеласническія наклонности своего еврея, сильно опасалась за него и за свое спокойствіе, а главное за капиталъ.
   Жидъ между тѣмъ облизывался, поглядывая масляными глазами на молоденькую гувернантку. Елена замѣтила и эти масляные глаза и это облизыванье, поняла она и причину холодности и натянутаго отношенія къ ней хозяйки, и это послѣднее подстрекнуло ее. Она въ свою очередь, при каждомъ удобномъ случаѣ, задорно вызывающе поглядывала на хозяина, тотъ млѣлъ и таялъ, и началъ искать случаевъ, какъ бы остаться, хотя на нѣсколько мгновеній, наединѣ. Эти случаи хотя и рѣдко, но выпадали. Елена, не чувствуя ни какого влеченія къ жиду, ради шутки, ради развлеченія, поощряла эти ухаживанія и относилась къ нимъ благосклонно. Начались устраиваться свиданія въ пассажѣ, на эти свиданія Елена шла охотно, новость ощущеній нравилась ей, волновала ее, хотя не только любви, но и особеннаго расположенія къ жиду она не чувствовала, просто она тѣшила себя, ей нравилось, то, что за ней ухаживаютъ.
   Свиданія эти стали для нея необходимостью ей становилось скучно, если нѣсколько дней она не побываетъ въ пассажѣ. Дѣло пошло дальше. Подъ видомъ посѣщенія матери, она отправлялась въ тотъ же пассажъ и, встрѣтивъ тамъ жида, вмѣстѣ закатывались щі всю ночь въ маскарадъ, начались загородныя прогулки, ужины въ отдѣльныхъ кабинетахъ. Елена не видавшая и не испытавшая этой жизни, находилась въ чаду,-- жизнь эта, этотъ разгулъ манили ее къ себѣ. Прошло два. года; влюбленный по уши жидъ уже предвкушалъ, наслажденіе, онъ былъ глубоко убѣжденъ въ томъ, что дѣвушкѣ не уйти изъ его рукъ, только онъ не зналъ, какъ приступить къ дѣлу.
   Хозяйка между тѣмъ давно, уже замѣтила все, прямо отказать Еленѣ, безъ всякаго повода, ей не хотѣлось и она терпѣливо выжидала удобнаго случая.
   Этотъ, случай представился Елена ушла воскресенье къ матери. Скоро засуетился и жидъ, объясняя, что ему нужно тоже идти по дѣлу. Хозяйка ни слова не отвѣчала ему, она и виду не показала, что. подозрѣваетъ что-либо.
   Но едва жидъ ушелъ, какъ она быстро надѣла шляпку и тоже вышла на улицу и стала издали слѣдить за мужемъ. Тотъ, ничего не подозрѣвая, путешествовалъ по проторенной дорожкѣ, пряно въ пассажъ. Когда вошла въ пассажъ и его жена, то жидъ уже подъ руку съ Еленой выходилъ на Неглинную.
   Замерло сердце у бѣдной женщины, когда она убѣдилась въ истинѣ. Чуть не бѣгомъ пустилась она по пассажу и въ свою очередь выскочила на Неглииную.
   Жидъ съ Еленой переходили Кузнецкій мостъ. Жена издали послѣдовала за ними. Они дошли до бульваровъ и повернули къ Страстному монастырю, жена какъ тѣнь слѣдовала по пятамъ за ними. Жидъ началъ нанимать карету. Они сѣли въ нее.
   -- Извозчикъ!, крикнула жена лихачу извозчику, поѣзжай вслѣдъ за этой каретой!
   -- Куда прикажете-съ!
   -- Говорю -- за этой каретой, деньги получишь! проговорила она нетерпѣливо, садясь въ пролетку.
   Извозчикъ дернулъ возжами и застоявшаяся лошадь вихремъ помчалась въ догонку каретѣ.
   Карета миновала Яръ и свернула направо.
   -- Куда же это они? думала бѣдная женщина,-- въ каретѣ скрываются, боятся быть узнанными, говорила она съ горькой улыбкой. Что же теперь мнѣ дѣлать съ этой дѣвченкой? продолжала она,-- выгнать вонъ, какъ никуда негодную? Тогда кто поручится мнѣ, что они не будутъ гдѣ-нибудь устраивать свиданій? Когда уже у меня въ домѣ они ухитрились дѣлать это, тогда на свободѣ ей еще будетъ удобнѣе. Написать матери? хорошо ли? Огорчится мать старуха, ее жаль! А развѣ, эта дѣвченка не оскорбила меня, развѣ она не разстроила моей жизни? Ну, да думать нечего, какъ придется, такъ я и сдѣлаю.
   Карета остановилась у воротъ Альгамбры. Не доѣзжая, жена приказала остановиться и извозчику, сунувъ ему три рубля.
   Тотъ разсыпался въ благодарностяхъ, но она, не слушая ихъ, поспѣпіила ко входу. Передъ кассой стояла толпа, черезъ которую трудно было пробраться, приходилось терпѣливо ожидать своей очереди, Она видѣла, какъ мужъ съ Еленей вошли въ садъ и направились въ сторону театра, смѣшиваясь съ толпой. Чуть не вырвала она билетъ изъ рукъ кассира и пустилась въ догонку за мужемъ. Трудно было ей найти его въ огромной толпѣ, тѣмъ болѣе, что она до поры до времени не хотѣла выдавать своего присутствія.
   Раздался звонокъ, призывающій въ театръ, вся масса публики двинулась туда, въ саду осталось немного, но въ числѣ этихъ немногихъ не было жида.
   -- Должно быть въ театрѣ, какъ это я глупая не догадалась взять билета, говорила жена и снова направилась къ кассѣ, гдѣ и взяла билетъ на одно изъ послѣднихъ мѣстъ.
   -- Не угодно ли бинокль? предложилъ ей лакей, стоявшій у входа.
   Она машинально взяла его, вошла въ театръ и занявъ свое мѣсто, начала разсматривать публику. Трудно было ей въ этой массѣ отыскать мужа, но вдругъ лицо ея вспыхнуло. Въ одной изъ ложь она увидѣла Елену, сзади ея сидѣлъ мужъ и что-то нашептываетъ ей, та улыбается. Видитъ она, какъ онъ лижетъ Еленѣ руку, какъ та конфузится, краснѣетъ; сердце ея полно негодованія; если бы было возможно, она бросилась бы въ ложу и положила конецъ этой сценѣ.
   Не видитъ она, не слышитъ ничего, что происходитъ на сценѣ, глаза ея прикованы къ ложѣ, въ которой сидитъ мужъ, она не сводитъ съ нея бинокля. Публика начала подниматься съ мѣстъ, всталъ и жидъ съ Еленой. Жена быстро вышла изъ театра и стала на дорожкѣ, по которой они должны были проходить. Совсѣмъ уже стемнѣло, въ саду стали зажигать фонари, она была довольна этимъ, труднѣе можно замѣтить ее.
   Наконецъ мужъ поравнялся съ ней, онъ шелъ подъ руку съ Еленой, та весело болтала о чемъ-то и смѣялась, ей вторилъ и жидъ. Неимовѣрныхъ усилій стоило бѣдной женщинѣ, чтобы не остановить ихъ.
   Жидъ направился къ ресторану, въ нѣсколькихъ шагахъ сзади его шла и жена. Она видѣла, какъ мужъ вошелъ въ отдѣльный кабинетъ и за ними плотно заперлась. дверь, видѣла она, какъ въ этотъ кабинетъ подали ужинъ, какъ пронесли туда вино:, она едва стояла на ногахъ, въ глазахъ темнѣло у нея, въ вискахъ стучали словно молоты. Наконецъ она, повидимому, на что то рѣшилась, вошла въ ресторанъ и направилась прямо къ кабинету; занятому мужемъ.
   Оттуда доносился звонкій, веселый хохотъ Елены, бѣдная женщина на минуту остановилась у дверей.
   Въ кабинетѣ, между тѣмъ, передъ столомъ, уставленнымъ блюдами и винными бутылками, на диванѣ полулежала Елена; лицо ея отъ выпитаго вина раскраснѣлось, на лобъ нависли курчавые волосыю Глаза блестѣли какимъ-то особеннымъ огонькомъ, на креслѣ валялась ея шляпка, изъ-за вырѣзнаго лифа платья кокетливо-высматривала бѣлая, какъ молоко, высоко поднимавшаяся грудь,-- въ эти минуты она была очень интересна.
   Не спуская съ нея глазъ, придвинувъ плотно къ дивану кресло, сидѣлъ млѣющій отъ восторга жидъ, онъ держалъ руку Елены и слегка пожималъ ее, на что и получалъ тотъ же отвѣтъ.
   -- Ну, когда же, когда? спрашивалъ онъ дѣвушку страстнымъ шепотомъ.
   -- Что, когда? Я право не пойму, чего вы хотите отъ меня, что вамъ нужно? блеснувъ глазами спрашивала, въ свою очередь, Елена.
   -- Елена Владиміровна, вѣдь вы не ребенокъ, вы хорошо видите, что я люблю васъ.
   -- Вижу!
   -- Когда же будетъ награда за мою любовь, когда я получу награду эту?
   -- Право я не понимаю, о какой наградѣ вы говорите.
   -- Будьте моею, совсѣмъ моею!
   -- Да развѣ я вещь? засмѣялась Елена, какой вы странный!
   -- Кто вамъ говоритъ, что вы вещь? Быть моею значитъ... значитъ... вотъ чтобы я могъ вотъ такъ обнять васъ, поцѣловать.... говорилъ онъ, протягивая руки къ дѣвушкѣ и наклоняясь, чтобы привести свои слова въ исполненіе.
   Елена оттолкнула его.
   -- Это что еще за новости? притворно строго проговорила она, женѣ скажу..
   -- Одинъ только поцѣлуй, одинъ... и требуй отъ меня чего хочешь, на колѣнахъ умоляю тебя! говорилъ жидъ, становясь передъ ней на колѣна.
   Елена громко, искренно, отъ души расхохоталась.
   -- Еслибъ вы знали, какой вы смѣшной! съ трудомъ выговорила она, продолжая смѣяться.
   Вдругъ она вскочила на ноги, и смѣхъ замеръ на ея губахъ, она съ ужасомъ смотрѣла на дверь.
   Невольно оглянулся и жидъ,-- онъ мгновенно вскочилъ на ноги.
   Въ дверяхъ стояла жена.
   Прошло нѣсколько мучительныхъ мгновеній.
   Страшную муку переживали въ эти мгновенія всѣ дѣйствующія лица. Наступила мертвая тишина, которую нарушила жена.
   Она взяла шляпу и подала ее мужу, за тѣмъ молча, взявъ мужа за руку, вывела его изъ кабинета, не взглянувъ даже на Елену.
   Молча, какъ приговоренный къ смерти, шелъ послушно за.женою жидъ. Она вывела его изъ сада.
   -- Позови свою карету! сухо приказала она мужу.
   Тотъ сдавленнымъ, удушливымъ голосомъ крикнулъ кучера.
   Карета подъѣхала, и они отправились въ Москву.
   Насколько минутъ, не приходя въ себя отъ ужаса, стояла помертвѣлая, безъ всякаго движенія, Елена.
   -- Боже мой, что же теперь дѣлать? опомнившись, заговорила она, что. дѣлать, куда дѣваться?
   Придя немного въ себя, она схватила шляпку и.начала надѣвать ее; руки ея дрожали, какъ въ лихорадкѣ, лицо было блѣдно, она растерянно смотрѣла по сторонамъ.
   Вошелъ лакей.
   -- Позвольте получить, сударыня, по счету-съ! обратился онъ къ Еленѣ.
   -- По какому счету? спросила она глухо.
   -- За ужинъ и вино-съ!
   "Боже мой, этого еще не доставало! пронеслось у нея въ головѣ, еще скандалъ!"
   Она охотно бы отдала во избѣжаніе этого скандала, но она знала, что ея капиталовъ далеко не хватитъ заплатить, она хорошо знала цѣну этимъ ужинамъ и винамъ.
   -- Развѣ я тебѣ заказывала? заговорила она дерзко, рѣшаясь на отчаянное средство. Требуй съ того господина, который былъ со мной и который требовалъ ужинъ, онъ вѣроятно сейчасъ вернется.
   -- Никакъ нѣтъ-съ, они вмѣстѣ съ какой-то дамой уѣхали.
   -- Такъ зачѣмъ-же ты отпустилъ его, я-то тутъ при чемъ! Теперь и лови его, проговорила она, выходя изъ кабинета, сильно хлопнувъ дверью.
   Огорошенный лакей остался съ раскрытымъ ртомъ и разставленными въ разныя стороны руками.
   Елена чуть не бѣгомъ пустилась къ выходу; выбѣжавъ въ паркъ, она остановилась въ раздумьѣ.
   -- Куда же теперь? проносилось въ ея головѣ, къ матери? Но что я скажу ей, откуда я такъ поздно явилась? Э, была не была, поѣду домой къ жидамъ, вѣдь не выгонитъ же она меня ночью на улицу, проговорила она.
   -- Барышня, прикажите извозчика! раздались со всѣхъ сторонъ извощичьи приглашенія.
   Елена вскочила на перваго попавшагося.
   -- На Петровку! приказала она.
   Со страхомъ, дрожащими руками, дернула она за ручку звонка фотографіи.
   Явился швейцаръ и отперъ дверь. Елена хотѣла пройти, но швейцаръ загородилъ ей дорогу.
   -- Барыня не приказала васъ пускать, барышня, проговорилъ онъ.
   -- Не пускать?... какъ?.. не приказала? со слезами въ голосѣ спрашивала Елена.
   -- Такъ точно-съ, приказали вамъ приходить завтра за разсчетомъ! отрѣзалъ швейцаръ, захлопывая передъ нею дверь.
   Словно громомъ оглушенная, стояла нѣсколько времени Елена. Оскорбленіе было слишкомъ сильно. Наконецъ изъ груди у нея вырвались рыданія. Слезы нѣсколько облегчили ее.
   -- Если бы я только знала, еслибъ знала, не то бы было, не видать бы тебѣ, подлая, твоего жида! ну, да погоди, когда нибудь сведу же я съ тобою счеты! съ ожесточеніемъ говорила она, отходя отъ подъѣзда.
   Отойдя нѣсколько шаговъ, она снова остановилась, не зная куда идти. Было слишкомъ поздно.
   -- Пойду къ Лизѣ, скажу, что поссорилась и ухожу завтра! проговорила она и пошла къ подругѣ, по совѣту которой она поступила на мѣсто.
   На другой день она отправилась въ фотографію за вещами, тамъ ей не удалось никого увидѣть; горничная вынесла ей въ конвертѣ слѣдуемыя ей деньги и помогла вынести вещи.
   Двѣ недѣли уже живетъ Елена у матери послѣ, этой исторіи, и въ это время застаетъ ее нашъ разсказъ.
   Эти двѣ недѣли Елена сильно побаивалась, чтобы слухи о происшедшемъ въ Альгамбрѣ скандалѣ не дошли до матери; но время шло и дѣвушка мало по малу начала успокоиваться.
   Поздно, чуть не передъ разсвѣтомъ, разошлись отъ Пѣтушиныхъ гости; послѣ ухода Горденки Юлія ушла въ свою комнату и тамъ заперлась, она была сильно разстроена какъ объясненіемъ съ Горденкой, такъ и тѣмъ, что конецъ этой сцены видѣла Елена.
   По уходѣ гостей, Надежда и Анна отправились въ свою комнату, смежную съ комнатой Юліи.
   -- Ну, Надя, какую я нынче сцену видѣла, если-бы ты знала, заговорила Елена, ложась въ постель и укутываясь въ простыню.
   -- Гдѣ? апатично спросила Надежда.
   -- Въ кабинетѣ.
   -- Ну, не новость, небось у Юліи Горденко ручки цѣловалъ?
   -- А ты откуда это знаешь?
   -- Да вѣдь это вѣчная исторія.
   -- Не ужели онъ ее любитъ?
   -- А кто ихъ знаетъ, что у нихъ творится.
   -- Отбить бы его у нея.
   -- Пробовала я, ничего не вышло, отъ него все, какъ отъ насорога, отскакиваетъ. Ну, да ну ихъ, не стоитъ говорить, я спать хочу, говорила Надежда, поворачиваясь къ стѣнѣ.
   А у Елены голова работала сильно. Ей очень понравился Горденко.
   -- Отобью, думала она, будетъ онъ мой!
   Теперь она очень хорошо понимала, что значитъ слово "мой".
   

ГЛАВА III.
Первый шагъ.

   Прошло три мѣсяца, на дворѣ стоялъ ноябрь, холодный, морозный, вьюжный. Хорошо было сидѣть въ теплой комнатѣ передъ кипящимъ самоваромъ и прислушиваться къ вьющей за окномъ вьюгѣ.
   Былъ вечеръ; семья Пѣтушкиныхъ собралась точно также, какъ и лѣтомъ, за чайнымъ столомъ въ ожиданіи возвращенія съ уроковъ Пѣтушкина, съ его неизмѣннымъ спутникомъ Горденко, который въ послѣнее время сдѣлался у Пѣтушкиныхъ вполнѣ своимъ человѣкомъ, семьяниномъ. Какъ будто чего то недоставало, если не являлся онъ.
   Въ залѣ пылалъ каминъ, полу освѣщая комнату; передъ каминомъ сидѣла Елена, протянувъ на рѣшетку ноги; она ежеминутно нетерпѣливо взглядывала на часы; минуты, казалось, тянулись для нея часами.
   -- Безъ десяти восемь, говорила она про себя, да еще десять минутъ ходьбы, минутъ черезъ двадцать, значитъ, явятся они.
   И снова свернувшись котенкомъ, она уставляла глаза на огонь. Порѣшивъ отбить Горденко у сестры Юліи, она повела упрямо аттаку, твердо, не отступая преслѣдовала свою нѣль. Но всѣ усилія, ея казалось, разбивались о твердость Горденки. Онъ былъ всегда сдержанъ, ровенъ, всегда одинаковъ, ни однимъ намекомъ, ни однимъ вглядомъ не показалъ онъ, что его душевный міръ нарушенъ, что Елена хотя сколько нибудь затронула его сердце.
   Это выводило послѣднюю изъ себя, и она усилила наступательное движеніе. Правда, они съ первыхъ же дней знакомства сошлись дружески, но развѣ ей этого нужно было. Ей хотѣлось, чтобы онъ былъ "ея" въ томъ самомъ смыслѣ, въ какомъ предлагалъ ей жидъ сдѣлаться ей, "его" Еленой.
   Сама не замѣчая того, стремясь завладѣть Горденкой, она все больше и больше привязывалась къ нему, въ ея сердцѣ разгоралась молодая, первая жгучая страсть. Сама не своя ходила она, когда, по какому либо случаю, онъ не являлся къ нимъ. При встрѣчѣ съ нимъ, она вспыхивала краской, смущалась и не мало нужно было времени, чтобы придти ей въ себя.
   Вотъ и теперь, она хорошо знаетъ минуту, когда онъ долженъ явиться, знаетъ она и то, въ какую минуту раздастся звонокъ, и заранѣе уже чувствуетъ себя неспокойной, какая-то тревога овладѣваетъ ею.
   Желая завладѣть Горденкой, она сама подчинилась ему, и достаточно было тому сказать слово, чтобы она сама стала его рабой, отдалась ему вся.
   Сдержанность Горденки еще болѣе разжигала ея стристь, туманила ея голову.
   -- Неужели-же онъ такъ сильно любитъ этого стараго урода Юлію? не ужели я хуже ея? задавала она не одинъ разъ себѣ вопросъ. Быть не можетъ! А если онъ такъ ее любитъ, отчего онъ не женится на ней, вѣдь этотъ уродъ только и мечтаетъ о замужствѣ, ей ни какой любви и не нужно вовсе,-- почему же она, зная его любовь, не женитъ его на себѣ. Ничего не понимаю, рѣшительно ничего! капризно заключала она,
   Стрѣлка на часахъ показывала восемь.
   -- Еще минутъ десять! нетерпѣливо проговорила она, сердито отворачиваясь отъ часовъ, словно послѣдніе въ чемъ провинились передъ нею.
   -- Леночка, что-же ты забилась одна тамъ, или пить чай! послышался изъ гостинной голосъ матери.
   -- Я, мама, потомъ напьюсь, когда Митя придетъ, отвѣчала она.
   При этихъ словахъ Юлія зло улыбнулась. Она съ перваго-же раза замѣтила ухаживанія Елены за Горденкой, она зорко слѣдила за этимъ ухаживаніемъ, она видѣла, какъ мало по малу развивается у сестры любовь къ человѣку, котораго она сама любитъ и страшно боялась, чтобы тотъ не откликнулся на эту первую, пылкую любовь. Съ удовольствіемъ видѣла она также и то, что Горденко былъ, повидимому, совершенно равнодушенъ къ Еленѣ, онъ былъ любезенъ, предупредителенъ также, какъ и съ другими сестрами и только. И она нѣсколько успокоивалась. За то съ наслажденіемъ наблюдала она за сестрой, когда та тоскливо бродила изъ комнаты въ комнату, когда на ея рѣсницахъ блестѣли слезинки. Эта тоска, эти слезинки доставляли ей невыразимое счастіе, и она считала своимъ долгомъ, въ эти самыя минуты, чѣмъ нибудь оскорбить, уколоть Елену.
   -- Будто ужь такъ Митю и ожидаешь Елена, не другого ли кого? зло прошипѣла она. Марья Петровна строго посмотрѣла на нее.
   -- Сколько разъ я говорила тебѣ, Юлія, чтобы ты не болтала глупостей и не оскорбляла бы дѣвочку! проговорила она.
   -- Хороша дѣвочка! продолжала въ томъ же тонѣ Юлія.
   -- Замолчи, тебѣ говорятъ! повысила голосъ мать. Марья Петровна вполнѣ раздѣляла желаніе своей любимицы Елены. Ей сильно хотѣлось выдать ее за Горденко. Она любила этого человѣка и лучшей партіи для Елены не желала, а поэтому сильно косилась на ухаживанія за нею Григорьева, или кого либо другаго. Она сама замѣтила любовь дочери и приняла эту любовь подъ свое покровительства...
   Елена хотя и слышала слова Юліи, но не сочла нужнымъ отвѣчать ей.
   Раздался звонокъ; Елена вздрогнула и на мгновеніе закрыла руками лицо. Горничная пошла отпирать дверь.
   Въ переднюю вошелъ, весь занесенный снѣгомъ, Горденко и началъ раздѣваться. Онъ былъ одинъ.
   Когда онъ входилъ въ залъ, Елена встала и пошла къ нему на встрѣчу.
   -- Куда же вы, Владиміръ Петровичъ, дѣли Митю? проговорила она, протягивая ему руку.
   -- А вы развѣ забыли, что у него сегодня еще урокъ есть? отвѣчалъ Горденко.
   -- Ахъ да, вѣдь и изъ головы вонъ, никто и не вспомнилъ, что онъ долженъ сегодня посвящать въ тайны физики вашу красавицу, полунасмѣшливо говорила Елена.
   -- Почему же она моя? улыбаясь, спросилъ Горленко.
   -- Потому что, какъ говорятъ, вы сильно за ней пріудариваете.
   -- Говорятъ? кто же можетъ говорить подобную нелѣпость?
   -- Слухомъ земля полнится, однако пойдемте въ гостинную, тамъ васъ ожидаютъ съ нётерпѣніемъ, въ особенности одна особа.
   -- Еще что-то новенькое?
   -- О нѣтъ, это совсѣмъ старое, такъ же старо, какъ и ожидающая васъ особа.
   -- Да о комъ вы говорите? удивлялся Горденко.
   -- Неужели не догадываетесь? А Юлія.
   При этомъ Горденко невольно сконфузился, ему непріятно было слушать подобныя вещи. За полумракомъ, господствовавшимъ въ залѣ, Елена не замѣтила. его смущенія.
   -- Богъ знаетъ, что вы только наговариваете на меня сегодня, Елена Владиміровна, проговорилъ Горденко, входя въ гостиную.
   Поздоровавшись со всѣми, онъ пришелъ къ столу, Юлія подала ему стаканъ чая. Прозябшій Горденко съ наслажденіемъ выпилъ его.
   -- Какой у васъ нынче вкусный чай! проговорилъ онъ.
   -- Это потому, что его наливаетъ Юлія, засмѣялась Елена.
   Юлія, поблѣднѣла, въ ея рукахъ дрогнулъ чайникъ, мать съ укоризной поглядѣла на Елену,-- та сконфузилась и оборвала смѣхъ.
   -- Вы прозябли, поэтому вамъ чай и правится, говорила Марья Петровна...
   -- Не хотите-ли, Владиміръ Петровичъ, рому? продолжала Юлія.
   -- О, тогда чай превратится въ божественный нектаръ! отвѣчалъ Горденко, предвкушая наслажденіе.
   Юлія вышла и вскорѣ возвратилась съ ромомъ, завязался общій разговоръ, который какъ-то не клеился, не смотря на нѣсколько выпитыхъ стакановъ пунша; Горденко сидѣлъ больше молча, изрѣдка вкось взглядывая на Елену.
   Пришелъ Пѣтушкинъ и съ жадностію набросился на чай. Къ Горденкѣ подошла Елена.
   -- Пойдемте въ залъ, говорила она.
   Тотъ какъ-то нехотя поднялся съ мѣста и пошелъ вслѣдъ за Еленой. Юлія не спускала съ нихъ глазъ:
   -- Берите-ка кресло, да присаживайтесь къ камину, здѣсь такъ тепло, хорошо, говорила Елена, усаживаясь въ кресло.
   Къ ней подошелъ и Горденко.
   -- Что это на васъ нынче наѣхало, Владиміръ Петровичъ, спросила Елена
   -- Что такое?
   -- Вы, какъ будто сегодня не въ своей тарелкѣ, мрачный даже какой-то?
   -- Нисколько, изъ чего же вы это выводите? Я самъ хотѣлъ васъ спросить, за что вы на меня весь вечеръ нападаете, напраслины взводите?
   -- Не это-ли васъ и разстроило?
   -- Почемъ знать, можетъ быть и это! тихо проговоривъ Горденко.
   Елена внимательно взглянула на него, онъ такъ, такимъ тономъ еще ни разу не говорилъ, этотъ тонъ показался ей новымъ, заинтересовалъ ее.
   -- Ужь не огорчила-ли я васъ тѣмъ, что сказала про вашу... какъ ее зовутъ?... вашу ученицу? прибавила она.
   -- Нисколько, вѣдь я полагаю, съ вашей стороны это была только шутка?
   -- Конечно, засмѣялась Елена, но не шутя, Владиміръ Петровичъ, хороша она?
   -- Вы про кого это?
   -- Да все про нее же, про вашу ученицу.
   -- Что она васъ такъ интересуетъ?
   -- Говорятъ, что она хороша собой.
   -- Этого мало, она рѣдкая красавица.
   При этихъ словахъ Елену будто что-то кольнуло.
   -- Значитъ, нельзя не влюбиться въ нее? какимъ-то страннымъ голосомъ спросила она.
   -- Влюбиться можно, но любить нельзя.
   -- Да развѣ это не все равно?
   -- Громадная разница, влюбиться можно въ красивое личико, любить же можно только человѣка.
   -- Да развѣ она не человѣкъ? съ напускнымъ смѣхомъ спросила Елена.
   -- Она ребенокъ!
   -- Но сколько же ей лѣтъ?
   -- Ей шестнадцать, и физически она развита пожалуй не по лѣтамъ, но умственнаго развитія ей еще нескоро дождаться.
   -- Вѣдь вы съ братомъ взялись за ея развитіе, разовьете ее, полюбите и женитесь на ней!
   -- Кто -- я или братъ? спросилъ, улыбаясь, Горденко.
   -- Куда ужь брату, этому медвѣдю, конечно вы.
   -- Нѣтъ, не женюсь, могу вамъ ручаться въ этомъ.
   -- Странное, право, ручательство.
   -- Если бы я и хотѣлъ, положимъ, жениться на ней, такъ она сама въ жены не годится.
   -- Я нынче васъ рѣшительно отказываюсь понимать. Ну-съ, а про меня что вы скажете, я въ жены гожусь, или нѣтъ? съ какою то напускною смѣлостью спросила: она.
   -- Вы? всенепремѣнно! шутливо отвѣчалъ Горденко.
   -- А какъ вы думаете, хорошей или дурной я буду женой?
   -- Богъ васъ знаетъ, что изъ васъ выйдетъ, каждая дѣвушка по выходѣ за мужъ мѣняется, иногда къ лучшему, а иногда и къ худшему.
   Наступило молчаніе: Елена о чемъ то, задумалась.
   -- Знаете-ли что, Владиміръ Петровичъ, заговорила она вдругъ, у меня къ вамъ будетъ большая просьба.
   -- Готовъ, съ удовольствіемъ, служить. Какая же это просьба.
   -- Засидѣлась я дома, боюсь совсѣмъ поглупѣть, хотѣлось бы хоть на нѣсколько часовъ изчезнуть изъ дома.
   -- Зачѣмъ же дѣло стало?
   -- Да какъ же это устроить? Вотъ завтра напримѣръ, въ Артистическомъ кружкѣ маскарадъ, я и хотѣла просить васъ свезти меня туда.
   -- Съ величайшимъ удовольствіемъ, только пуститъ-ли васъ Марья Петровна?
   -- Съ вами-то? да съ величайшею радостію, весело проговорила Елена, да чтобы никакихъ сомнѣній не было, я ее сейчасъ же спрошу, посидите-ка здѣсь, прибавила она, выбѣгая въ гостинную.
   -- Ну, вотъ дѣло и слажено, говорила она, возвращаясь черезъ минуту назадъ.
   -- Такъ, знаете-ли, что мы сдѣлаемъ, въ такомъ случаѣ, проговорилъ Горденко. Завтра маскарадъ будетъ послѣ спектакля, такъ не лучше-ли намъ отправиться прямо въ спектакль, да и остаться тамъ и на маскарадъ.
   -- Это еще лучше! какой вы добрый, милый Владиміръ Петровичъ!
   Елена крѣпко пожала ему руку.
   Въ залъ вошла Юлія.
   -- Что это вамъ, Владиміръ Петровичъ, вздумалось въ маскарадъ отправляться? спросила она Горденко.
   -- Давно не былъ, засидѣлся.
   -- Возьмите ужь коли такъ и меня.
   -- Сдѣлайте одолженіе.
   При этой просьбѣ Юліи и согласіи Горденки, Елену всю передернуло.
   -- Юлія, кажется, хочетъ сдѣлаться моимъ вѣчнымъ Церберомъ, впрочемъ, что-жь, судя по годамъ это къ ней очень идетъ! язвительно проговорила Елена
   -- Да ты совершенно права, такую дѣвченку, какъ ты, одну никуда нельзя пускать!
   -- Я знаю, что ты пользуешься своей привиллегіей, которой я нисколько не завидую, тебѣ и удобно кстати ходить по маскарадамъ, маски не нужно, своя природная.
   -- Наглая дѣвчонка! выбранилась Юлія и вышла изъ комнаты.
   -- Что за охота вамъ ссориться? опросилъ Горденко Елену, когда Юлія вышла изъ зала.
   -- Развѣ это ссора? это наши обыкновенныя съ ней отношенія. Наконецъ, она хоть кого выведетъ изъ терпѣнія, кто ее просилъ навязываться съ нами въ кружокъ, идетъ-ли это къ ея годамъ.
   -- Вы ее совсѣмъ старите!
   -- Да помилуйте, четвертый десятокъ идетъ, а она по маскарадамъ будетъ разъѣзжать. И зачѣмъ вы только согласились взять ее съ собой.
   -- Какъ-же я могъ отказать?
   -- Очень пріятно будетъ, когда она какъ тѣнь будетъ ходить за нами! Мнѣ такъ хотѣлось хоть немного подурачиться, а теперь извольте радоваться!
   -- Да развѣ она вамъ помѣшаетъ?
   -- Она мнѣ всякое удовольствіе отравитъ.
   Горденко взялся за шляпу, попрощался и вышелъ.
   Елена почти не спала всю ночь. Ее бѣсила выходка Юліи. Собираясь въ маскарадъ, она имѣла въ виду дать рѣшительное сраженіе Горденкѣ, и теперь мечты ея разлетѣлись въ прахъ. Она заплакала даже съ досады и рѣшила лучше остаться: дома и выбрать другой болѣе удобный случай.
   Наступилъ вечеръ. Горденко въ, первый разъ отправлялся къ Пѣтушкинымъ чувствуя у себя на душѣ, что-то непріятное, нехорошее. Его смущала вчерашняя сила и онъ былъ крайне недоволенъ собой. Онъ, уже давно сознавалъ, что въ отношеніяхъ его къ Еленѣ, явилось что-то, новое, что ему, какъ человѣку связанному, не свободному, слѣдовало бы если не порвать окончательно всякія сношенія съ семействомъ Пѣтушниныхъ, то по крайнѣй мѣрѣ держаться, какъ можно дальше. Онъ чувствовалъ, что съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе привязывается къ Еленѣ, что его просто тянетъ къ ней и не мало труда, не малыхъ усилій стоило ему быть сдержаннымъ, не выдать себя.
   Онъ любилъ Елену. Какъ явилась эта любовь, онъ не могъ объяснить себѣ, она подкралась тихо, незамѣтно, и вдругъ онъ съ ужасомъ долженъ былъ сознаться, что онъ любитъ, что эта любовь глубоко пустила корни въ его сердцѣ. Это сознаніе принесло ему не мало мукъ и страданій. Но разорвать, бросить ее, онъ былъ не въ состояніи, не въ силахъ. Онъ порѣшилъ только не выдавать своего чувства, похоронить его глубоко въ душѣ и избѣгать всего, что только можетъ выдать его тайну.
   Давъ слово поѣхать въ маскарадъ, онъ былъ крайне недоволенъ собою.
   -- И что это меня дернуло согласиться, съ досадой говорилъ онъ, отправляясь къ Пѣтушкинымъ мало-ли можно было найти благопріятныхъ, предлоговъ къ отказу. А теперь поди вотъ съ ней, знаемъ мы эти маскарады, того и гляди, что проврешься. Экъ, право, дернуло меня. Хорошо еще что Юлія собирается ѣхать, все не такъ опасно, лишній человѣкъ, въ этомъ случаѣ, никогда не бываетъ лишнимъ.
   Когда онъ позвонился и вошелъ въ переднюю, его встрѣтила Елена, совершенно готовая ѣхать.
   -- Я ужъ думала, что вы обманули меня? проговорила она, здороваясь съ нимъ.
   -- Развѣ вы находите, что я способенъ на обманъ.
   -- Да Богъ васъ знаетъ, могло наконецъ что-нибудь помѣшать....
   Горденко пропустивъ Елену впередъ, вошелъ въ залъ. Тамъ сидѣла Юлія, въ своемъ обыкновенномъ будничномъ платьѣ. Глаза ея были красны, лицо какъ будто позеленѣлою
   -- Что же вы, Юлія Владиміровна, не собираетесь? спросилъ ее Горденко.
   -- Я не поѣду! сухо оборвала Юлія.
   Горденко вздрогнулъ, якорь спасенія ускользалъ изъ его рукъ.
   -- Почему-же, слегка дрогнувшимъ голосомъ спросилъ онъ ее, вѣдь вы же вчера хотѣли ѣхать?
   -- Вчера хотѣла, а нынче не хочу, рѣзко проговорила Юлія, вставая съ мѣста и направляясь въ гостинную, голова у меня сильно болитъ! броссила она на ходу.
   Горденко растерянно смотрѣлъ ей вслѣдъ. Еленій во все время этой сцены не спускала съ него глазъ.
   -- Можно подумать, какимъ-то страннымъ голосомъ заговаривала она по уходѣ Юліи, можно подумать, что вы сильно огорчены тѣмъ, что Юлія не удостоила васъ счастія отправиться вмѣстѣ съ вами. Вамъ, можетъ быть, было бы желательнѣе ѣхать съ ней, чѣмъ со мной.
   Горденко смутился.
   -- Ну, начинается! съ ужасомъ подумалъ онъ, начинается, чувствую что теряю подъ ногами почву, гибну!
   -- Вы блѣдны, вамъ тоже, вѣроятно, какъ и Юліи нездоровится, въ такомъ случаѣ, мы можемъ остаться дома! съ досадой говорила Елена.
   -- Да Господь съ вами, Елена Владиміровна, совершенно здоровъ я, и нѣтъ никакой причины откладывать поѣздку! оправдывался Горденко.
   -- Въ такомъ случаѣ, какъ-то сухо проговорила Елена, пора и ѣхать, иначе опоздаемъ!
   Въ залъ вошла Марья Петровна. Горденко подошелъ къ ней.
   -- Ужъ ѣдете? спросила она его.
   -- Да пора, Марья Петровна, не то къ спектакдю опоздаемъ.
   -- Берегите-же мою дѣвочку, говорила старуха знаю я эти маскарады, не давайте ее въ обиду.
   -- Буду беречь пуще своего глаза, успокоивалъ ее Горденко.
   Вышли въ переднюю, Горденко началъ одѣвать Елену.
   -- Экая я телятина и зачѣмъ я ѣду, вѣдь представлялся же предлогъ отказаться, сама предложила оставаться дома, ну, могъ сказать что дѣйствительно нездоровится; такъ нѣтъ нужно ѣхать.
   Сѣвъ на извозчика они большую половину дороги проѣхали молча Елена была не въ духѣ, сцена Горденки съ Юліей бѣсила ее, ей казалось, что они неравнодушны другъ къ другу. Мало того она была почти увѣрена въ этомъ, иначе чѣмъ-же объяснить эту блѣдность, растерянность какую-то, при отказѣ Юліи.
   -- Неужели она и здѣсь мнѣ встала на дорогѣ? думалось ей.
   И тяжело ей было на душѣ, Горденко сталъ для нея еще дороже, все счастіе, для нея заключалось въ немъ и только въ немъ одномъ, изъ за него она готова была бороться на смерть.
   Горденко, вслѣдствіе молчанія, чувствовалъ себя тоже крайне не ловко. Ему хотѣлось заговорить и онъ не находился, о чемъ именно заговорить ему съ ней. Положеніе дѣлалось неловкимъ, смѣшнымъ.
   -- Скажите, что это приключилось съ Юліей Владиміровной? вдругъ заговорилъ онъ не въ попадъ.
   Этотъ вопросъ ножемъ рѣзанулъ по сердцу Елену.
   -- Все объ ней, и объ ней! съ болью думалось ей.
   -- А васъ это очень интересуетъ? рѣзко спросила она его.
   -- Мнѣ только странно.... началъ было онъ.
   -- Ничего здѣсь нѣтъ страннаго, какимъ-то звенящимъ, металлическимъ голосомъ перебила его Елена, просто на просто старая дѣвка съ ума сошла и только благодаря этой притворной головной боли, я ѣду въ клубъ, спасибо мамѣ, она ужъ вступилась.
   Наступило снова молчаніе. Извозчикъ подвезъ къ освѣщенному подъѣзду клуба. Елена не дожидаясь, быстро выскочила изъ саней и скрылась въ подъѣздѣ. Горденко поспѣшилъ за ней.
   По лѣстницѣ густой толпой взбиралась публика, разныя дамы стояли у лѣстницы и умильно поглядывая на одинокихъ кавалеровъ, убѣдительно просили ихъ провести ихъ въ клубъ. Тѣ внимательно осмотрѣвъ просившихъ снисходили къ нѣкоторымъ, многія же дамы, простоявъ безуспѣшно болѣе часа, уныло возвращались вспять.
   Солидный швейцаръ Маркелъ стоя у рѣшетки отбиралъ билеты у гостей, почтительно раскланиваясь съ членами.
   -- Позвольте, сударыня, вашъ билетъ! обратился онъ къ Еленѣ.
   Та остановилась и съ смущеніемъ оглянулась назадъ Маркелъ увидя шедшаго сзади Елены, Горденко, смутился въ свою очередь.
   -- Виноватъ-съ, пожалуйте! пробормоталъ онъ, отвѣшивая поклонъ.
   Оба вошли въ зрительный залъ и заняли свои мѣста, Елена небрежно окинувъ глазами ложи и кресла, уставилась глазами на занавѣсъ. Горденко искоса, молча поглядывалъ на нее. Елена немного была блѣдна, глаза ея горѣли лихорадочнымъ огнемъ. Въ эти минуты она казалась Горденкѣ красавицей, его бросало то въ жаръ, то въ холодъ.
   -- Зачѣмъ только я поѣхалъ, зачѣмъ поѣхалъ, не быть нынче добру! ежеминутно проносилось у него въ головѣ.
   Заигралъ оркестръ и вслѣдъ за окончаніемъ увертюры взвился занавесъ. Шла "Поздняя любовь" Островскаго. Елена глазъ не открывала отъ сцены, она казалась сама переселилась туда душой, жила тою жизнію, которая рисовалась передъ ея глазами, по временамъ яркій румянецъ загорался у нея на лицѣ, по временамъ на губахъ являлась ядовитая злая улыбка.
   -- Что съ ней дѣлается? думалось въ это время Горденкѣ, чего она такъ волнуется.
   А Елена въ это время, казалось, забыла все на свѣтѣ, забыла, что она въ театрѣ, что рядомъ съ ней сидитъ человѣкъ, за котораго она готова отдать душу, для котораго готова пожертвовать всѣмъ, что для нея дорого, свято!
   Первый актъ кончился, опустился занавѣсъ; но Елина не могла опомниться, она, какъ будто, замерла, въ томъ положеніи, въ какомъ засталъ ее опустившійся занавѣсъ.
   -- Не хотите-ли пройтись, Елена Владиміровна? обратился къ ней съ вопросомъ Горденко.
   Елена подняла голову, взглянула на него отрицательно, покачала головой.
   Горденко остался на мѣстѣ, ему хотѣлось заговорить съ ней, но онъ не рѣшался, Елена какъ будто застыла.
   -- Вы, Владиміръ Петровичъ, вдругъ, какъ-то, торопливо обратилась она къ нему, вы, ради Бога, не стѣсняйтесь, идите.
   -- Нѣтъ, я хотѣлъ только предложить вамъ, здѣсь такъ жарко.
   -- Мнѣ бы хотѣлось остаться одной, какъ-то неопредѣленно проговорила Елена.
   Горденко едва замѣтно пожалъ плечами, всталъ съ кресла и молча началъ выходить. Елена пристально глядѣла ему вслѣдъ и какая-то загадочная улыбка бродила по ея лицу, Горденко оглянулся, но Елена быстро отвернулась.
   -- Однако, какая она впечатлительная, увлекающаяся натура, раздумывалъ Горденко. Какое сильное впечатлѣніе произвела на нее пьеса, вѣдь такія натуры хотя увлекаются и сами, за то обладаютъ громаднѣйшей силой и способностію увлекать и другихъ; передъ такими трудно устоять. Охъ, горе мое! взволнованно.произнесъ онъ
   Онъ подошелъ къ буфе/гу и залпомъ выпилъ, двѣ рюмки коньяку; угаръ ему бросился въ голову.
   -- Этого еще не доставало, запяьнѣлъ, ворчалъ онъ, закуривая папиросу.
   Но докурить ее ему не пришлось, раздался звонокъ, призывающій въ театръ.
   Занавѣсъ уже былъ поднятъ, когда онъ вошелъ туда тихо; чуть, слышно пробрался онъ къ своему мѣсту и; сѣлъ, Елена и не взглянула на него, за то Горденко, вмѣсто сцены не сводилъ глазъ съ нее; она какъ будто приковала его къ себѣ. Еще разъ въ антрактѣ вышелъ онъ и не миновалъ буфета, въ головѣ его зашумѣло, да ему и хотѣлось отрѣшиться отъ своего нормальнаго "я", ему хотѣлось сдѣлаться! кѣмъ-то другимъ.
   Пьеса кончилась, начались аплодисменты, вызовы, Елена быстро встала съ мѣста.
   -- Пойдемте! проговорила она, обращаясь къ Горденкѣ.
   -- Водевиля не будете смотрѣть?
   -- Я не люблю ихъ!
   Они прошли первый залъ и поровнялись съ уборной.
   -- Мнѣ хочется отдохнуть, я до маскарада посижу въ уборной, проговорила Елена.
   Горденко пошелъ бродить по заламъ одинъ. Прислуга суетилась, зажигая канделябры, разставляя мебель, тальпитры для музыкантовъ; ему стало скучно, болѣе чѣмъ часъ бродить одному въ ожиданіи маскарада, далеко не весело. Онъ зашелъ въ библіотеку и принялся за чтеніе газетъ, но глаза его видѣли только одни печатныя строки, голова отказывалась что-либо понимать, его, всѣ. мысли были заняты Еленой, она не выходила у него ни на минуту изъ головы.
   -- Странная она какая нынче, думалъ онъ, что съ ней подѣлалось не понимаю рѣшительно, пьеса ли на нее произвела такое глубокое впечатлѣніе, семейная-ли сцена съ Юліей, а впрочемъ и то и другое можетъ быть вмѣстѣ.
   Къ нему подошла библіотекарша.
   -- Извините, Владиміръ Петровичъ, я сейчасъ буду запирать библіотеку, обратилась она къ нему.
   Горденко молча положилъ газету на столъ и вышелъ.
   -- Чортъ знаетъ, что за положеніе, ворчалъ онъ, пріѣхалъ человѣкъ веселиться и ходитъ какъ тѣнь, куда какъ весело!
   Онъ прошелъ въ буфетъ и потребовалъ графинъ коньяку.
   Усѣвшись за столъ, онъ началъ усердно уничтожать его, не замѣчая того, что маскарадъ уже начался и мимо него проходили самыя разнообразныя маски. Наконецъ онъ всталъ и направился къ уборной, ожидать Елену. Долго онъ сидѣлъ противъ двери уборной, оттуда никто не выходилъ.
   -- Неужели я прозѣвалъ ее? думалъ онъ, это очень мило съ моей стороны, экая я телятина, даму свою пропилъ.
   Онъ всталъ и, началъ бродить по заламъ, отыскивая Елену, но труды его оказывались напрасными; онъ снова пошелъ къ уборной, у дверей ея стояла горничная.
   -- Что, нѣтъ никого въ уборной? спросилъ ее Горденко.
   -- Никого-съ! отвѣчала та.
   -- Куда бы могла она дѣваться? съ досадой думалъ онъ, снова отправляясь на поиски.
   Вдругъ онъ услышалъ веселый смѣхъ; смѣхъ этотъ онъ узналъ, это былъ смѣхъ Елены, веселый, задорный, но взглянувъ на маску, онъ тотчасъ же разочаровался. Подъ руку съ жидомъ-фотографомъ, шла маска, одѣтая въ кокетливый костюмъ рыбака. Глаза Горденки невольно остановились на этой маскѣ, его поразили ея формы. Это было изящество; маска между тѣмъ что-то нашептывая жиду, прошла мимо, не обративъ на него никакого вниманія.
   -- Нѣтъ, это не она; гдѣ же мнѣ теперь искать ее? Пойду въ гостинную, пусть сама найдетъ меня, не ловко же ей путешествовать одной, рѣшилъ онъ и направился въ круглую гостинную.
   -- Отсюда все видно, не пройдетъ мимо! говорилъ онъ, усаживаясь на круглый диванъ.
   Почти всѣ мѣста гостинной были заняты парами; мѣстами слышался сдержанный шопотъ, кое-гдѣ-раздавался веселый смѣхъ, но Горденко ничего не слыхалъ, его безпокоила Елена, онъ внимательно вглядывался во всѣхъ проходившихъ мимо него масокъ.
   Вотъ снова съ жидомъ вошелъ рыбакъ; оглядѣвъ гостинную, маска быстро вырвала руку и направилась къ Горденкѣ. Жидъ растерянно смотрѣлъ ей въ слѣдъ.
   Маска подошла къ Горденкѣ и сѣла рядомъ съ нимъ.
   -- Ты, пріѣхалъ сюда скучать, Горденко? спросила маска.
   Горденко съ удивленіемъ глядѣлъ на маску.
   -- Елена! было первою его мыслію, но голосъ, но костюмъ? нѣтъ не можетъ быть! рѣшилъ онъ.
   Голосъ, положимъ, она могла измѣнить, но костюмъ? костюмъ окончательно сбивалъ его съ толку. Елена пріѣхала безъ всякаго узла, какъ же она могла преобразиться, отсутствіе Елены также не мало смущало его.
   -- Ты развѣ меня знаешь? спросилъ Горденко съ любопытствомъ маску.
   -- Кто же тебя не знаетъ? со смѣхомъ отвѣчала та, но я тебя знаю болѣе другихъ, я знаю даже твои мысли!
   Горденко нетерпѣливо повернулся.
   -- Теперь я вижу маска, что ты меня совершенно не знаешь и несешь обыкновенный маскарадный вздоръ, а я съ первыхъ словъ твонхъ думалъ; что ты гораздо интереснѣе!
   -- Ты не вѣришь? хочешь я тебѣ разскажу почему ты угрюмъ и мраченъ?
   -- Любопытно знать!
   -- Есть въ Москвѣ двѣ личности, одна стоитъ на рубиконѣ старости, одинъ годъ и списокъ старухъ увеличится еще однимъ именемъ, рядомъ съ ней стоитъ молодая полная жизни дѣвочка, она только еще развертывается, передъ ней только открывается жизнь. И вотъ эта перезрѣлая дѣва и молодая дѣвочка обѣ любятъ тебя, только каждая по своему. Молодая любитъ пылко, горячо, старуха же разсчитанно, размѣрянно.
   Горденко понялъ намекъ. Маска замолчала ши пытливо глядѣла на него.
   -- Что же дальше-то? съ натянутой улыбкой спросилъ Горденко.
   -- Дальше? а дальше то, что ты самъ не равнодушенъ къ старухѣ, а вмѣстѣ съ тѣмъ замѣчаешь можетъ быть и расположеніе къ себѣ молоденькой, тебя и беретъ раздумье! А въ самомъ дѣлѣ, интересно было бы посмотрѣть на картину вашихъ нѣжностей со старухой; какъ она своимъ беззубымъ ртомъ, высохшими пергаменными губами, припадала бы къ твоимъ губамъ и награждала тебя поцѣлуями. Ахъ, какъ смѣшна эта старческая любовь! И маска искренно отъ души расхохоталась.
   -- Сказка твоя не дурна, маска! проговорилъ Горденко.
   -- Сказка? И ты будешь отвергать правду въ моихъ словахъ!
   -- Всенепремѣнно, потому что въ твоей сказкѣ что ни слово, то вымыселъ!
   -- Ну да ладно, я знаю, что знаю, а теперь прощай, мнѣ пора домой, вонъ и кавалеръ мой идетъ за мной, говорила маска.
   Въ гостинную вошелъ жидъ, увидѣвъ встающую маску; юнъ направился къ ней.
   -- Маска одно слово! чуть не крикнулъ ей Гордеко.
   -- Что еще? Вѣдь ты не вѣришь мнѣ, прогогорила она, подходя къ жиду.
   -- Уѣзжайте сейчасъ же домой! тихо шепнула она.
   -- Зачѣмъ? я хотѣлъ съ вами ѣхать за городъ! заговорилъ пискливо жидъ.
   Маска расхохоталась, злости слышалась въ ея смѣхѣ.
   -- Со мной? за городъ? въ умѣ-ли вы? Мало вамъ одного урока?
   -- Но зачѣмъ вы меня гоните?
   -- Затѣмъ, что мнѣ это нужно, нетерпѣливо проговорила маска, если ходите хоть частію загладить то оскорбленіе, которое было мнѣ нанесено вашею супругою вмѣстѣ съ вами, вы должны уѣзжать.
   -- Но вѣдь я просилъ уже у васъ прощенія.
   -- А вы думаете что ваша просьба о прощеніи можетъ удовлетворить меня?
   -- Что же для этого еще нужно.
   -- Нужно сейчасъ же оставить меня въ покоѣ и ѣхать домой, а потомъ...
   -- Что?
   -- Потомъ я должна наказать вашу супругу и согласиться на ваше предложеніе, сдѣланное вами мнѣ, тогда... помните?.. въ тотъ вечеръ?..
   Жидъ застылъ.
   -- Бѣгу, моя богиня, бѣгу! залепеталъ онъ въ восторгъ.
   Маска осторожно оглянулась кругомъ и быстро скрылась за дверью уборной.
   Горденко прошедшись по заламъ, снова возвратился въ гостиную и сѣлъ на прежнее мѣсто. Его разбирала досада на Елену, и вмѣстѣ съ тѣмъ сильно интриговалъ разговоръ съ маской.
   -- Что за исторія такая, намеки очевидно и, а Юлію, кто же другая, неужели Елена? и при этой мысли его бросило въ жаръ, и кто бы это могъ быть? раздумывалъ онъ.
   Въ дверяхъ гостинной показалась Елена, она была блѣднѣе обыкновеннаго, глаза потускнѣли, казались утомленными. Она остановилась въ дверяхъ и начала осматривать гостинную. Горденко увидѣвъ ее, пошелъ къ ней на встрѣчу, Елена слабо улыбнулась ему.
   -- Простите меня, Владиміръ Петровичъ, заговорила она утомленнымъ голосомъ, я васъ долго заставила ожидать себя.
   -- Да, помучили немножко!
   -- Виновата,-- простите, я все это время пролежала въ уборной, что-то не хорошо мнѣ, должно быть отъ духоты!
   Горденко взглянулъ на нее.
   -- Да вы дѣйствительно блѣдны, не отправиться ли намъ домой? спросилъ онъ.
   -- Домой? ахъ, какъ мнѣ не хочется, если-бы вы знали!
   -- Что-же дѣлать? вѣдь чѣмъ дольше, тѣмъ хуже будетъ, душнѣе, съ вами можетъ быть нехорошо.
   Елена ничего не отвѣчала.
   -- Пройдемтесь, сказалъ Горденко предлагая ей руку, въ первый еще разъ послѣ своего съ ней знакомства.
   Елена дала ему руку, Горденко какъ-то инстинктивно прижалъ ее, и дрожь пробѣжала по его и тѣлу, въ головѣ затуманило.
   -- Такъ бы всю жизнь! тихо, чуть слышно сорвалось у него съ языка.
   Елена слышала его слова, чувствовала какъ дрожитъ его рука, румянецъ зажегъ ея щеки, глаза весело блеснули, она изъ подлобья взглянула на Горденко, самодовольная улыбка скользнула на ея лицѣ, и она окончательно рѣшила вернуться домой полной побѣдительницей
   -- Владиміръ Петровичъ, робко говорила она, мнѣ хочется попросить васъ.
   -- Что прикажете? дрогнувшимъ голосомъ спросилъ Горденко:
   -- Мнѣ такъ совѣстно... но, я много слышала... говорятъ хорошо....
   Горденко внимательно слушалъ ее.
   -- Взгляните какая ночь! продолжала, Елина, теперь бы въ полѣ, такъ чтобы духъ захватывало...
   -- Вы хотите за городъ?
   -- Да; я никогда не испытывала итого удовольствія, а маскарадъ нынѣшній меня нисколько не интересуетъ.
   -- А что скажетъ мамаша, не будетъ, она. сердиться?
   -- Откуда же она узнаетъ, что мы были за городомъ! оживленно проговорила Елена.
   -- Ну, въ такомъ случаѣ я распоряжусь, говорилъ Горденко.
   Елена крѣпко пожала ему руку, это пожатіе окончательно вскружило голову Горденки, подготовленную къ этому коньякомъ.
   Онъ отправился распорядиться на счетъ лошадей, Елена, присѣла въ ожиданіи его на диванъ. Глаза ея лихорадочно горѣли, улыбка, счастливая улыбка, не сходила съ ея губъ.
   Минутъ черезъ двадцать возвратился Горденко.
   -- Ѣдемъ же! обратился онъ къ Еленѣ.
   Та быстро встала и они отправились къ выходу.
   Ночь стояла морозная, въ воздухѣ слегка перепархивали иглистыя снѣжинки, сквозь легкія, бѣлыя прозрачныя облака лила свой свѣтъ луна. Ночь, дѣйствительно была рѣдкая.
   Горденко съ Еленой сѣли въ сани, извощикъ дернулъ возжами, тройка дрогнула, задребежжали бубенцы и сани стрѣлою помчалось къ Тверской заставѣ. Миновали Тріумфальныя ворота, Елена закрыла глаза, снѣжинки рѣзали ея раскраснѣвшееся отъ мороза лицо.
   -- Какъ хорошо! шептала она.
   Поравнявшись съ Яромъ, извозчикъ началъ сдерживать лошадей.
   -- Пошелъ дальше! крикнулъ Горденко.
   Лошади вихремъ помчались далѣе.
   -- Въ Стрѣльню прикажете? спросилъ полуоборачиваясь извощикъ.
   Горденко промолчалъ.
   -- Что это за Стрѣльня? спросила Елена.
   -- Загородный ресторанъ, хотите проѣдемътуда?
   -- А можно?
   -- Почему же нѣтъ? Извозчикъ, поѣзжай въ Стрѣльню!
   Елена ликовала. Знала она хорошо Стрѣльню не одинъ разъ побывала она тамъ, но ей нужно было притвориться незнающей, ей нужно было куда-нибудь заѣхать съ Горденкой, чтобы заставить его объясниться, силой даже вырвать у него это объясненіе. Фраза вырвавшаяся: у него въ клубѣ, когда онъ взялъ ее подъ руку, открыла ей все; она ясно видѣла, что она любима, сердце ея сильно, изъ груди хотѣло выскочить, но ей этого намека было мало, ей нужно было слышать-то увѣреніе въ любви отъ самаго Горденко. Что-то тревожное, сладостное чувствовала она у себя на душѣ, ей такъ хотѣлось поскорѣе попасть въ эту привѣтливую Стрѣльню.
   А кони мчатъ бѣшено, снѣгъ комьями летитъ изъ подъ ихъ копытъ; вдругъ сани круто повернули направо и остановились у подъѣзда.
   -- Вотъ и пріѣхали! проговорилъ Горденко, помогая выдти изъ саней Еленѣ.
   Раскраснѣвшаяся, съ горящими огнемъ глазами, Елена необыкновенно была эфектна. Горденко взглянулъ на нее, вспыхнулъ и тотчасъ же потупилъ глаза.
   Елена улыбнулась.
   -- Какъ я рада, что проѣхалась, заговорила она, тамъ въ клубѣ мнѣ чуть дурно не сдѣлалось.
   -- А теперь?
   -- Теперь я себя прекрасно чувствую.
   Ояи пошли въ садъ.
   -- Какая прелесть! восхищалась Елена, словно видя все это въ первый разъ.
   За столами сидѣла публика, по саду бродили цыгане, изъ залы доносились звуки оркестра.
   -- Только, шепотомъ заговорила Елена, здѣсь неловко какъ-то, могутъ встрѣтиться знакомые!
   -- Мы можемъ взять отдѣльный кабинетъ!
   -- Развѣ здѣсь есть кабинеты?
   Горденко повелъ ее. Елена слегка вздрогнула входя въ комнату; комната эта была слишкомъ знакома ей до мельчайшихъ подробностей, не одинъ разъ проводила она здѣсь почти цѣлыя безсонныя ночи съ жидомъ. Эти воспоминанія почему-то коробили ее въ настоящую минуту.
   Горденко распорядился на счетъ ужина и вина.
   -- Теперь, послѣ мороза, хорошо поужинать и согрѣться виномъ, говорилъ Горденко.
   -- Вполнѣ раздѣляю ваше мнѣніе, смѣясь говорила Елена и въ доказательство этого отдамъ полную честь ужину; аппетитъ, у меня сильно розыгрался, да къ тому же вы такъ мастерски умѣете выбирать блюда, что и сытый слушая васъ взалкаетъ..
   -- Что дѣлать, шутя отвѣчалъ Горденко, не помилуетъ меня Богъ за чревоугодничество, какъ не помилуетъ за васъ завтра и Марья Петровна.
   -- Полноте, она и знать не должна объ нашей шалости. За то, если бы вы знали, какъ я благодарна вамъ, за всѣ удовольствія, которыя ды мнѣ доставили!
   -- Даже и за маскарадъ, который вы просидѣли въ уборной? смѣялся Горденко.
   -- Даже и за маскарадъ! какъ-то загадочно произнесла Елена.
   Подали ужинъ. Горденко налилъ въ бокалы вино.
   -- Чокнемся! проговорила Елена, протягивая бокалъ къ Горденкѣ.
   Выпивъ вино, принялись за ужинъ, у Елены отъ выпитаго вина и отъ рѣзкаго перехода отъ холода къ теплу зашумѣло въ головѣ.
   -- Мнѣ хочется нынче веселиться, Владиміръ Петровичъ, налейте-ка мнѣ еще одинъ бокалъ, заговорила Елена.
   Горденко тотчасъ же исполнилъ ея желаніе.
   -- За что-же мы теперь выпьемъ? спросила она взявъ стаканъ въ руки.
   -- А за что бы вамъ хотѣлось?
   -- За нашу съ вами дружбу, дружбу вѣчную, неразрывную.
   Глаза Горденки загорѣлись.
   -- Этотъ бокалъ я выпью съ такимъ наслажденіемъ, съ какимъ не пилъ никогда въ жизни! оживленно проговорилъ онъ, протягивая бокалъ къ Еленѣ, съ намѣреніемъ чокнуться съ ней.
   -- Позвольте не все! остановила его Елена, дружба наша должна быть полная, между нами не должно быть ни какихъ тайнъ, никакихъ секретовъ!
   -- Развѣ это возможно?
   -- Почему же нѣтъ? и я пью съ вами именно за такую дружбу, если же она по вашему мнѣнію невозможна, тогда я отказываюсь отъ своего тоста.
   -- Я думалъ, что такая дружба не возможна съ вашей стороны по отношенію ко мнѣ.
   -- Нисколько, если-бы она была невозможна; тогда я и не предлагала бы вамъ тоста. =
   -- Значитъ пьемъ,
   Бокалы были выпиты.
   -- Теперь! заговорила Елена, отодвигая свой приборъ и откидываясь на спинку дивана, теперь я хочу воспользоваться своими правами и требовать откровенности вашей
   -- Ничего не утаю! дрогнувшимъ голосомъ проговорилъ Гороенко, чувствуя что-то недоброе.
   -- Скажите откровенно, положа руку на сердце, заговорила серьезно Елена, какія отношенія у васъ съ Юліей.
   Горденко всего покоробило.
   -- Елена Владиміровна, я не понимаю про какія отношенія вы меня спрашиваете?
   -- Вы любите ее? ребромъ поставила вопросъ Елена.
   --: Нѣтъ! откровенно сказалъ Горденко.
   Елена вздохнула легко, камень свалился у нея съ души.
   -- Зачѣмъ, же эта короткость, такая тѣсная дружба? продолжала допрашивать она.
   -- Никакой короткости нѣтъ, а просто уваженіе, какъ къ сестрѣ моего друга.
   -- А вы не грѣшите, не лукавите? спрашивала Елена.
   -- Я далъ слово говорить откровенно.
   -- Къ чему же эти поцѣлуи, помните тогда въ кабинетѣ.
   -- Тогда шелъ разговоръ подобный тону, который идетъ теперь между нами.
   -- Я знаю она васъ любитъ; ужь не объяснилась ли она вамъ въ любви?
   -- Нѣтъ; я самъ спросилъ ее объ этомъ и она мнѣ ничего не отвѣтила, тогда я сказалъ что еслибъ я и хотѣлъ кого-нибудь любить, то не смѣю, не имѣю на это нрава.
   -- Вотъ какъ? почему же это?
   -- Потому что я связанъ.
   -- Вы?... связаны?... чѣмъ же?... или это очень не скромный вопросъ?
   -- Ни сколько, связанъ я женой, и поэтому другую женщину любить не долженъ.
   -- Вы женаты? широко раскрывъ глаза спрашивала Елена, и вы... Жену свою... любите?...
   -- Нѣтъ!
   -- Тогда что-же мѣшаетъ вамъ полюбить другую?
   -- Обязанность къ женѣ, къ семьѣ; наконецъ что-же выйдетъ если я и полюблю другую и если къ несчастію эта другая полюбитъ и меня. Въ любви я полагаю всегда ищутъ счастіе, а какое я счастіе могу ей дать
   -- Полное, безумное счастіе! съ горящими глазами проговорила Елена.
   -- Я не понимаю васъ!
   -- То есть не хотите понять. Развѣ любовь не свободна, развѣ можно запретить сердцу любить кого-нибудь. Я понимаю, что по отношенію къ женѣ у васъ должны быть извѣстныя обязанности, вы и исполняйте ихъ, что же касается любви, то жена не можетъ, не въ правѣ требовать ее отъ васъ; не въ правѣ запретить любить другую.
   -- А что-же я дамъ этой другой.
   -- Любовь!
   -- И только?
   -- А развѣ этого мало? Да скажите мнѣ ради Бога, горячась продолжала Елена, что вы такое: человѣкъ, или рыба, способны-ли вы любить, да знаете ли наконецъ; что такое любовь?
   -- Какъ же не знать, водевиль видѣлъ подъ этимъ названіемъ и постигъ, что такое любовь! старался отшутиться Горденко.
   -- Вы опять въ шутку хотите все обратить? какъ-то строго-серьезно заговорила Елена и отвернулась отъ него.
   Этотъ тонъ сильно подѣйствовалъ на Горденко, онъ нагнулся и закрылъ лицо руками.
   -- Чего ей нужно? съ горечью думалъ онъ, вырвать у меня признаніе что-ли, признаніе, о которомъ я даже боюсь подумать? И на что оно ей, что будетъ изъ того, если она и узнаетъ, что у меня творится на душѣ?
   Елена нѣсколько разъ взглядывала ни него и довольная, чуть замѣтная улыбка скользила по ея лицу.
   -- Коли ей такъ хочется, такъ пусть на себя пѣняетъ, рѣшилъ онъ.
   -- Вы кажется заснули? насмѣшливо проговорила Елена.
   Горденко поднялъ голову, онъ хотѣлъ разомъ, однимъ словомъ покончить все, и въ тоже время у него не хватало смѣлости, не повиновался языкъ, онъ протянулъ руку къ бутылкѣ и налилъ стаканы виномъ.
   -- Давайте-ка выпьемъ Елена Владиміровна, проговорилъ онъ.
   -- Это отвѣтъ на мой вопросъ, улыбаясь спросила Елена.
   Горденко взглянулъ на нее и Еленѣ отъ этого взгляда, сдѣлалась какъ-то неловко она покраснѣла. Горденко пилъ вино; не спуская съ нея глазъ.
   -- Послушайте, Владиміръ; Петровичъ, заговорила она конфузливо, глядя, какъ-то въ сторону; присядьте-ка сюда поближе.
   Горденко пододвинулъ къ ней кресло.
   -- Да не такъ. Боже мой, капризно говорила Елена; садитесь сюда на диванъ... рядомъ со мной!
   Горденко молча пересѣлъ на диванъ.
   -- Вы... вы... на меня сердитесь? заговорила тихо, чуть слышно Елена.
   -- За что? удивился Горденко.
   -- Что-же вы стали такой... на себя не похожъ...
   -- Я задумался надъ вашими вопросами.
   -- И что-же? оживляясь спросила Елена.
   -- Вы предлагаете мнѣ вопросы такимъ тономъ, извините меня, я буду откровененъ, говорилъ Горденко, такимъ тономъ, продолжалъ онъ, что можно подумать, будто вы уже прожили свою жизнь, пережили все и гораздо опытнѣе меня, между тѣмъ, если не ошибаюсь, вамъ едва стукнуло восемьнадцать лѣтъ.
   Елена съ недоумѣніемъ глядѣла на Горденко, а тотъ все дѣлался сумрачнѣе и сумрачнѣе.
   -- Вы спрашиваете меня, имѣю-ли я понятіе о любви, продолжалъ онъ; имѣю Елена Владиміровна, желаю и своему врагу заклятому не желалъ бы знать ее. Слова нѣтъ, хороша она, но только при извѣстныхъ обстоятельствахъ, при извѣстныхъ условіяхъ. Такъ знаю эту любовь, продолжалъ волнуясь Горденко, что самъ-бы могъ предложить вамъ вопросъ, знаете-ли вы ее? говорилъ онъ, снова наливая стаканъ и выпивая его залпомъ.
   -- Мнѣ кажется, что знаю, говорила неловко Елена.
   Горденко всталъ и прошелся по кабинету, на душѣ у него была цѣлая буря, ему и хотѣлось высказать ей все, хотѣлось обнять ее, расцѣловать, упасть къ ея ногамъ и вылить передъ нею всю душу и вмѣстѣ съ тѣмъ его разбирала на нее досада, которая является на человѣка, тревожащаго больную рану.
   -- Какъ не знать, говорилъ онъ, у васъ вѣдь, дѣвицъ вступающихъ въ жизнь, любовью называются вздохи тайные записочки, мечты о героѣ и только, вотъ ваша любовь, а поживете больше, тогда иначе и взглянете на эту любовь.
   Елена вспыхнула, глаза ея блеснули, послѣднія слова Горденки сильно оскорбили ее, онъ третировалъ ее, какъ дѣвочку, какъ ребенка, она хотѣла протестовать, но не могла, въ досадѣ она не находила словъ.
   -- Вы меня спрашиваете, знаю-ли я любовь, ничего не замѣчая говорилъ Горденко. Знаю, и не дай вамъ Богъ знать ее. Это такое страшное чувство, которое истомитъ васъ, изсушитъ, отниметъ вашъ разумъ эти величайшія достоянія человѣка. Любящій человѣкъ живетъ неестественно, чужою жизнію, онъ живетъ жизнію любимаго человѣка. Любящій только и стремится видѣть любимаго, никогда съ нимъ не разставаться, обладать имъ. И счастливы тѣ, которые свободны, когда-же чувствуешь себя скованнымъ, когда чувствуешь на рукахъ и ногахъ цѣпи, тогда Боже избави этой любви.
   -- Но почему-же? горячо произнесла Елена, не проронившая ни одного слова.
   -- Почему? горько улыбаясь, спросилъ Горденко. А потому что цѣпи то эти крѣпки, никакая сила человѣческая не въ состояніи разорвать ихъ. Вся душа, всѣ помыслы у любимой дѣ... женщины, сердце рвется, къ ней, умереть хочется возлѣ нея, но цѣпь протянутая, тяжелая, тотчасъ-же даетъ себя чувствовать, напоминаетъ о дѣйствительности, окачиваетъ тебя холодной водой, и наступаетъ страшное мучительное состояніе, близкое къ сумасшествію.
   Елена едва дышала, съ полуоткрытыми губами, съ раскраснѣвшимся лицомъ, она не спускала съ него своихъ разгорѣвшихся, блестящихъ глазъ.
   -- Знаю-ли я любовь? между тѣмъ тихо, какъ бы про себя говорилъ Горденко, и какая-то усмѣшка скользнула по его губамъ, знаю-ли? а можетъ быть это самое знаніе и мучитъ меня, можетъ быть я люблю и эта любовь приноситъ одно только страданіе мнѣ.
   -- Счастливица! проговорила Елена.
   -- Кто? спросилъ Горденко, поднимая голову и глядя въ глаза Еленѣ, та смѣло выдержала этотъ взглядъ. Кто счастливица? повторилъ онъ свои вопросъ.
   -- Та, которую вы любите! смѣло отвѣчала Елена.
   Горденко вздрогнулъ и поблѣднѣлъ, глаза его загорѣлись, Елена улыбаясь глядѣла на него.
   -- А если-бы... если-бы... заговорилъ Горденки дрогнувшимъ голосомъ, если-бы я сказалъ Вамъ, что люблю то именно я... васъ.
   Макомъ зардѣлось лицо Елены, въ глазахъ блестцу по счастіе.
   -- Тогда... тогда чтобы вы сказали мнѣ? нѣжно; ласково произнесъ Горденко, протянувъ къ ней руку.
   Елена быстро поднялась съ мѣста, подошла къ. Горденкѣ и положила въ его руку свои.
   -- Что бы я сказала? повторила она вопросѣ съ. блеснувшими на рѣсницахъ слезинками
   -- Да, что бы вы сказали?
   -- Сказала бы.... милый, хорошій мой,-- да вѣдь, я сама, сама давно, съ первой нашей встрѣчи люблю тебя, проговорила торопливо Елена, обнимая руками шею Горденки, и цѣлуя его.
   Словно огнемъ обжегъ его этотъ первый поцѣлуй, въ голову ударила кровь, въ глазахъ пошли, красные круги, онъ обхватилъ ее и прижалъ къ себѣ.
   -- Леня... Леня... могъ только выговорить онъ.
   Елена припала головой къ его плечу и тихо, какъ то сиротливо заплакала.
   -- Леня... что ты... Господь съ тобой, о чемъ эти слезы... о чемъ ты плачешь? встревожился Горденко
   -- Оставь... пройдетъ сейчасъ... мнѣ такъ хорошо! говорила Елена.
   Черезъ минуту она уже улыбалась, сквозь невысохшія еще слезы, ласково, нѣжно заглядывая въ глаза Горденки.
   Горденко обнялъ ее и поцѣловалъ.
   -- Тоже говоритъ о своихъ страданіяхъ, о своихъ мукахъ, говорила весело Елена, усаживаясь на диванъ и прижимаясь къ Горденкѣ, какъ будто я не пережила этихъ страданій и мукъ.
   -- Значитъ былъ грѣхъ? улыбаясь, спросилъ Горденко.
   -- Охъ, и какой еще грѣхъ-то! Разумъ, какъ ты говоришь потеряла; особенно меня мучила Юлія, вообразила я, что вы любите другъ друга и мучаюсь. Особенно когда я застала васъ въ кабинетѣ, помнишь, тогда, въ первый же вечеръ, тогда съ. перваго же раза я убѣдилась въ вашей любви и покоя мнѣ не было.
   -- И сильно ошибалась.
   -- Слава Богу, прошло все это, теперь ужи не воротится, теперь ты мой, совсѣмъ мой, никому не отдамъ я тебя, умру развѣ, тогда только будешь свободенъ! говорила она, кладя къ нему на плечо голову.
   При этихъ словахъ по лицу Горденки пробѣжало облачко.
   -- Ты что нахмурился? тревожно спросила его Елена.
   -- Счастливъ я Леня, такъ счастливъ, что готовъ умереть сейчасъ, чтобы не потерять этого счастія. чтобы не разставаться съ тобой, говорилъ онъ.
   -- Ну, и что-же дальше?
   -- Вотъ именно это и тревожитъ меня, отвѣчалъ Горденко, въ настоящую минуту мы съ тобой счастливы, но что будетъ дальше?
   -- Конечно тоже что и теперь!
   -- Но вѣдь ты не забыла, что я говорилъ, счастье не надежно, вѣдь я не свободенъ....
   -- Ты говоришь о женѣ? нахмурясь спросила Елена.
   -- Да!
   -- Знаешь-ли Володя, заговорила Елена и назвавъ его такъ въ первый разъ, слегка покраснѣла, знаешь-ли о чемъ я тебя попрошу?
   -- Заранѣе конечно все обѣщаю, моя дорогая, исполнить, что бы ты не потребовала.
   -- Это не требованіе, а просьба. Не говори никогда мнѣ о своей женѣ, я никогда не хотѣла бы слышать о ней, или знать, что нибудь. Я хочу видѣть въ тебѣ свободнаго человѣка, ни о какихъ твоихъ цѣпяхъ знать не хочу; ты теперь связанъ только мной, я твоя жена и больше никто, что хочешь со мной то и дѣлай, за то я тебя никому не отдамъ никому не уступлю.
   -- А подумала-ли ты, Леня, о чемъ говоришь?
   -- Все обдумала, милый, все!
   -- Но при настоящей обстановкѣ, при настоящихъ условіяхъ, твои планы не выполнимы!
   -- Да, пока, но что дѣлать, немножко нужно обождать для полнаго счастія, когда я буду совершенно свободна, когда буду твоей полной женой.
   -- Что-же это за планы?
   -- Они еще у меня не вполнѣ созрѣли, вѣдь не знала же я что ты меня любишь, поэтому и не приходила къ окончательному результату, только мечтала о невозможномъ счастіи.
   -- Но на чемъ, нибудь останавливалась же ты?
   -- Конечно, но пока не скажу, помучу тебя; какъ ты меня мучилъ все э.то время,
   -- Что дѣлать, запасусь терпѣніемъ смѣялся Горденко.
   Въ зимнемъ саду начало темнѣть, прислуга тушила огни. Горденко невольно взглянулъ на часы.
   -- Однако, тревожно проговорилъ онъ, надѣлали мы съ тобой дѣла Леня!
   -- Что такое? встревожилась та, въ свою очередь.
   -- Да вѣдь половина шестаго уже, что ты скажешь матери, маскарадъ то кончается въ четыре часа, да ѣхать домой придется не менѣе часа.
   Елена призадумалась, потомъ весело засмѣялась.
   -- Какой же ты трусь! заговорила она.
   -- За тебя же, голубка трушу!,
   -- Ничего отдѣлаюсь, ѣдемъ только.
   Торопливо одѣлись они и вышли. Извозчикъ дремалъ.
   -- Какъ можно скорѣе поѣзжай, получишь на чай! проговорилъ Горденко, усаживая Елену въ сани и взбираясь туда же вслѣдъ за ней.
   Лошади рванули и стрѣлой помчались по бѣлѣвшемуся шоссе.
   Горденко обнялъ Елену, она припала головкой къ его мѣховому воротнику, лицо ея горѣло.
   -- Какъ хорошо мнѣ милый! шептала она.
   На востокѣ забѣлѣли полоски разсвѣта.
   -- Дмитрій знаетъ что ты... не свободенъ... женатъ? спросила Елена Горденку, когда они подъѣзжали къ дому.
   -- Знаетъ!
   -- Ну, это ничего, только ты объ этомъ никому рѣшительно не говори! Дмитрій не выдастъ!
   -- Почему же не говорить.
   -- На это есть причина, это необходимо для нашего съ тобой спокойствія.
   Извозчикъ осадилъ лошадей, Елена припала къ Горденкѣ и жарко, горячо, поцѣловала его, затѣмъ выскочила изъ саней и быстро порхнула за калитку.
   

ГЛАВА IV.
Въ омутѣ

   Прошелъ мѣсяцъ. Въ теченіе этого мѣсяца Елена сдѣлалась не узнаеваема. Этотъ мѣсяцъ казалось былъ періодомъ ея полнаго разцвѣта, старуха мать любовалось ею, Юлія выходила изъ себя, сердилась и ненавидѣла ее еще болѣе за то, что Елена, по ея мнѣнію, окончательно отбила у нея Горденко. Начались постоянные выѣзды въ театры, въ клубы, эти выѣзды выводили изъ себя Юлію. Прежняя любовь къ Горденкѣ, начала превращаться чуть не въ ненависть. Елена смотрѣла на нее побѣдительницей, она зло торжествовала побѣду, надъ своимъ недругомъ.
   Не могла Юлія видѣть, не могла равнодушно переносить счастливаго сіяющаго лица Елены, при приходѣ Горденки. Она всѣ силы употребляла для того, чтобы устроить ей непріятность, подставить ей на каждомъ шагу ногу.
   Время близилось къ Рождеству, Елена была чѣмъ то разстроена, чувствовала какъ не по себѣ, она сидѣла въ гостинной и лѣниво читала книгу, Надежда съ жадностію тянула одну папиросу за другою, пуская цѣлыя тучи дыма, мать тоже сидѣла за книгой, одна только Юлія бродила изъ угла въ уголъ, искоса поглядывая на Елену. Лицо ея нервно подергивалось, видимо она была чѣмъ-то озабоченна, ей желалось чѣмъ бы то ни было уязвить Елену.
   -- Сегодня Григорьевъ хотѣлъ придти! вдругъ заговорила она.
   Никто не отвѣчалъ ей. Она снова заходила по комнатѣ, ее взбѣсило общее молчаніе.
   -- Я, сегодня, мамаша, не буду разливать чай, заговорила она, останавливаясь около матери.
   -- Почему это? спросила та, съ неудовольствіемъ отрываясь отъ книги.
   -- Потому что мнѣ надоѣла эта исторія. Что я въ самомъ дѣлѣ за работница такая, закипятилась она. Въ послѣднее время чертъ знаетъ, что стало твориться у насъ. Я и въ хвостъ и въ голову, а остальныя или лежатъ, или шляются по театрамъ!
   -- Ты, Юлія, дура! спокойно проговорила мать.
   -- У васъ все! такъ, продолжала горячиться Юлія. У васъ только и умна ваша Леночка розгами бы ее сѣчь, что-бъ не болталась дѣвченка!
   -- Замолчи! приказывала мать.
   Елена улыбнулась.
   -- Да, мама, я и забыла сказать вамъ, я нынче ѣду въ Большой театръ, Аида нынче идетъ! проговорила Елена.
   При этихъ словахъ Юлія побагровѣла, она въ трагической позѣ остановилась среди гостинной и уставилась на мать.
   -- Тебя развѣ кто нибудь пригласилъ? спросила ее Марья Петровна.
   -- Нѣтъ, я съ Владиміромъ Петровичемъ поѣду, улыбаясь проговорила Елена.
   -- Что-же поѣзжай съ Богомъ!
   Юлія чуть не подпрыгнула отъ бѣшенства.
   -- Ей нынче нельзя ѣхать! отрѣзала она.
   -- Извини Юлія, что я не попросила у тебя позволенія! ядовито замѣтила Елена, только во всякомъ случаѣ я поѣду.
   -- Я говорю, что тебѣ нельзя ѣхать!
   -- Почему это? вмѣшалась мать.
   -- Потому что придетъ Григорьевъ сегодня!
   -- Да ты Юлія съ ума сошла, при чемъ жа тутъ Григорьевъ?
   -- Боже мой, мамаша, неужели же вы ничего не видите?
   -- Кромѣ твоей глупости, положительно ничего!
   Юлія фыркнула и заходила по комнатѣ.
   -- Должно быть хотятъ всѣхъ оставить въ старыхъ дѣвкахъ. Человѣкъ ухаживаетъ; а на него не хотятъ и вниманія обращать! трещала она, все болѣе и болѣе ускоряя шаги.
   -- Ну, ужь эти ухаживанія Григорьева, я уступаю тебѣ съ удовольствіемъ, проговорила Елена, онъ кстати и по годамъ къ тебѣ подходить.
   Но Юлія ничего не слышала.
   -- Дома прннебрегаютъ людьми, дѣвченка Богъ вѣсть съ кѣмъ таскается вездѣ, хорошую репутацію составитъ себѣ, нечего сказать.
   -- Не Богъ вѣсть съ кѣмъ, а съ человѣкомъ извѣстнымъ, проговорила мать.
   -- Небось Елена въ женихи его себѣ мѣтитъ.
   -- Я была бы счастлива если бы Леночка вышла за него.
   Елена невольно покраснѣла, слова матери нѣсколько смутили ее.
   -- Что-жъ! не унималась Юлія, такъ можно за каждаго встрѣчнаго выдать замужъ.
   -- А ты такъ недавно еще интересовалась этимъ встрѣчнымъ! вмѣшалась спокойно Надежда.
   -- Не съ тобою разговариваютъ! накинулась Юлія на нее.
   -- Скажи пожалуйста, Юлія, что тебѣ обѣщалъ Григорьевъ за сватовство? спросила Елена.
   Юлія поблѣднѣла.
   -- Какъ ты смѣешь мнѣ говорить это, дрянь этакая! зашипѣла она, наступая на Елену.
   -- Юлія! строго заговорила Марья Петровна, поди вонъ отсюда, слышишь-ли сейчасъ же вонъ!
   Юлія вышла хлопнувъ дверью, черезъ нѣсколько минутъ ея фигура промелькнула подъ окнами.
   -- Ну, полетѣла съ жалобами къ своему другу, проворчала Надежда.
   Наступило молчаніе, только что происшедшая сцена непріятно подѣйствовала на всѣхъ.
   Послышался звонокъ и вслѣдъ за этимъ мужскіе голоса. Елена вспыхнула и поспѣшно вышла изъ гостинной, въ одномъ изъ никъ она узнала голосъ Горденки.
   -- Послушай, Володя, останься здѣсь, мнѣ нужно тебѣ сказать нѣсколько словъ, шепнула Горденкѣ Елена.
   -- Что моя дорогая, спросилъ онъ, ласково взявъ ее за руку, когда Пѣтушкинъ съ Григорьевымъ вышли изъ зала.
   -- Я сказала матери, что мы съ тобой сегодня ѣдемъ въ Большой театръ, идетъ Аида.
   -- Все это прекрасно, но мнѣ нужно ѣхать домой переодѣться, не опоздать-бы намъ?
   -- Ничего не нужно, слушай только меня! говорила улыбаясь Елена.
   -- Повинуюсь, мой милый командиръ; да ты Ленка, что нибудь замыслила?
   Елена загадочно улыбнулась.
   -- То придумала, что тебѣ и въ голову не можетъ никогда придти! проговорила она, краснѣя.
   Горденко пытливо посмотрѣлъ на нее, она отвернулась.
   -- Не смотри на меня такъ, гадкій! стыдливо говорила она.
   -- Смотри Лена у меня! проговорилъ Горденко.
   -- Не пугай пожалуйста, можешь отправляться къ старшимъ, а я пойду одѣваться, проговорила Елена цѣлуя его на лету и убѣгая изъ залы.
   Горденко нѣсколько минутъ стоялъ на одномъ мѣстѣ, не трогаясь и глядя на дверь, за которой скрылась Елена.
   -- Какъ много она можетъ дать счастія, тихо прошепталъ онъ, только счастіе-то это отравленное.
   Черезъ полчаса въ гостинную вошла Елена. Она была одѣта въ черное шелковое платье, на шеѣ небрежно былъ завязанъ пувсовый галстухъ, личико ея, большею частію блѣдное, теперь загорѣлось румянцемъ, глаза блестѣли какимъ-то особеннымъ огонькомъ; вглядѣвшись въ нихъ, можно было подумать, что она рѣшилась на что-нибудь твердо, безповоротно. Задорно взглянула она на Горденко, того отъ этого взгляда всего передернуло, сначала холодъ пробѣжалъ по немъ, потомъ бросило въ жаръ, онъ покраснѣлъ, Елена тихонько улыбнулась и какъ будто, застѣнчиво отвернулась въ сторону.
   -- Что съ ней? невольно мелькнуло у него въ головѣ, нынче я не узнаю ея.
   И какъ-то хорошо и жутко сдѣлалось ему.
   -- Ѣхать-ли? подумалось ему съ какимъ-то страхомъ.
   -- Что же, ѣдемъ пора! проговорила, какъ-то нервно, Елена.
   Горденко засуетился и схватился за шляпу.
   -- За мной остановки нѣтъ, проговорилъ онъ.
   -- Такъ ѣдемъ же! нетерпѣливо, съ тою же загадочной улыбкой, проговорила Елена.
   -- Что съ ней, что съ ней? бормоталъ Горденко, идя слѣдомъ за Еленой.
   Молча вышли они на улицу, и сѣли на извощика, Елена близко прижалась къ Горденкѣ, того бросило въ я?аръ, голова мутилась у него.
   -- Володя! страстно прошептала Елена.
   -- Что? съ какой-то хрипотой въ голосѣ, спросилъ Горденко.
   -- Ты знаешь гостинницу... какъ ее... какъ называютъ право не знаю...
   Горденко невольно разсмѣялся.
   -- Откуда же я буду знать невѣдомую гостинницу.
   -- Постой, вспомнила кажется, Роше... Роше... а дальше не знаю.
   -- Де-Конкаль? спросилъ, продолжая смѣяться, Горденко.
   -- Вотъ, вотъ, она самая! оживленно проговорила Елена.
   -- Знаю; да зачѣмъ тебѣ она.
   -- Нужно! съ досадой проговорила Елена, а ты бывалъ тамъ когда-нибудь, ревниво продолжала она.
   -- Зачѣмъ же я туда попаду, никогда не встрѣчалось надобности.
   Елена молчала, у Горденки въ головѣ былъ хаосъ.
   -- Володя, милый, прошептала Елена прижимаясь еще ближе къ Горденкѣ, я не хочу въ театръ ѣхать!
   Горденко даже откинулся въ сторону.
   -- Леня! что ты блажишь? поѣхали въ театръ, теперь назадъ ѣхать? спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ... я хочу... хочу... въ эту гостинницу... смущенно, но рѣшительно проговорила Елена.
   -- Зачѣмъ? нервно передергиваясь спросилъ Горденко.
   -- Я такъ хочу!
   -- Но знаешь-ли, какой репутаціей пользуется эта гостинница?
   -- Мнѣ до ея репутаціи нѣтъ никакого дѣла, я съ тобой поѣду и больше ничего знать не хочу рѣзко, отрывисто, проговорила Елена.
   Горденко молчалъ, ему сдѣлалось какъ-то досадно за Елену.
   -- Блажитъ, положительно блажитъ! подумалъ онъ.
   -- Что же ты молчишь, прикажи извощику! съ капризной ноткой, проговорила Елена.
   Горденко приказалъ извощику ѣхать въ Рошеде-Конкаль. Ему сдѣлалось какъ-то не по себѣ. Онъ ясно сознавалъ, что вполнѣ подчиняется волѣ этой дѣвочки, дѣлается ея рабомъ.
   Всю дорогу оба молчали, Горденко сидѣлъ задумавшись, Елену какъ-то передергивало, глаза ея горѣли, она кусала чуть не до крови губы. Горденко взглянулъ на нее, и блескъ ея глазъ невольно поразилъ его.
   -- Леня, голубка, да что ты, что съ тобой дѣлается? вырвалось у него.
   Вмѣсто отвѣта Елена взмахнула руками, обвила ими шею Горденки и съ жаромъ, со страстью поцѣловала его.
   -- Вотъ что! задыхаясь прошептала она.
   У Горденки помутилось въ глазахъ.
   -- Съ разныхъ, аль съ одного подъѣзда прикажете? полуобарочиваясь спросилъ извощикъ.
   Горденко смутился, сначала онъ не нашелся..
   -- Конечно съ одного! проговорила Елена.
   Извощикъ остановился у подъѣзда.
   -- Ну, идемъ! проговорила Елена, какъ птичка выскакивая изъ саней и дотрогиваясь до рукава шубы Горденки.
   На лѣстницѣ ихъ встрѣтилъ лакей. Елена смутилась.
   -- Что-жь теперь? бросила она вопросъ Горденки.. Тотъ самъ чувствовалъ не по себѣ, ему былонеловко и этого лакея и этихъ нумеровъ.
   -- Въ какую цѣну прикажете? обратился любезно съ вопросомъ лакей.
   -- Все равно! проговорилъ Горденко.
   Лакей распахнулъ дверь перваго нумера, Горденко и Елена вошли въ него.
   Въ углу нумера стоялъ рояль, за красиво драпированной дверью находилась спальня съ широкою двуспальною кроватью.
   -- Елена, я рѣшительно ничего не понимаю, чего ты хочешь, что ты дѣлаешь, зачѣмъ мы здѣсь? говорилъ сконфуженный, смущенный Горденко.
   -- Зачѣмъ? спросила Елена, лукаво прищуривая глаза, зачѣмъ? хочу съ тобой провести вечеръ по своему... поужинать... поболтать и...
   -- И?
   -- Поцѣловать тебя, такъ какъ мнѣ хочется! проговорила она, обвивая руками шею Горденки.
   -- Ты, просто, безумная, Леня!.. задыхаясь проговорилъ Горденко
   -- Ты хоть кого съ ума сведешь, отвѣчала Елена припадая головкой къ плечу Горденки. Однако, продолжала она, закажи ужинъ, а то вѣдь Богъ знаетъ, что могутъ подумать.
   -- Что же?
   -- Скажутъ съ цѣпи сорвались, обрадовались!
   -- Леня, Леня, я не узнаю тебя! качая головою говорилъ Горденко, вставая съ дивана и подходя ко звонку.
   -- Не узнаешь? какъ-то загадочно произнесла Елена, сегодня узнаешь, продолжала она, узнаешь какъ любятъ тебя!
   Горденко съ недоумѣніемъ поглядѣлъ на нее
   -- Да скажешь-ли ты наконецъ что нибудь толкомъ? не своимъ голосомъ спросилъ Горденко, его начинала бить лихорадка, дрожали руки, по тѣлу пробѣгала нервная дрожь.
   Елена улыбалась.
   -- Прикажи ужинъ, тебя ждутъ! проговорила она, указывая глазами на вошедшаго лакея.
   Горденко взялъ прейсъ-курантъ и подалъ его Еленѣ.
   -- Выбери сама! проговорилъ онъ.
   -- Я, нынче хочу поужинать по лукулловски, смѣялась Елена и начала выбирать блюда!
   -- Леня, ты меня съ ума сведешь нынче, лучше уѣдемъ отсюда!
   -- Не ужинавъ? спросила Елена, глядя изъ подлобья.
   Затрепеталъ Горденко отъ этого взгляда, его бросило въ жаръ!
   -- Ты меня нынче съ ума сводишь, я не знаю что со мной дѣлается, я, просто, не отвѣчаю за себя, говорилъ онъ.
   -- Зачѣмъ же ты меня свелъ съ ума, зачѣмъ ты такъ хорошъ, зачѣмъ ты такъ дорогъ мнѣ? отвѣчала Елена, подходя къ Горденкѣ и кладя ему на плечи руки. Глаза ея были подернуты нѣгой, етъ полураскрытыхъ розовыхъ губъ пышало огнемъ.
   Какъ безумный припалъ къ этимъ горячимъ губамъ Горденко.
   -- Лена, Лена! шепталъ онъ, обхватывая ея станъ и прижимая ее къ себѣ.
   -- Ты счастливъ, ты доволенъ? шептала въ забытьи Елена, цѣлуя Горденко.
   -- Однако погоди успокойся немного, проговорила вдругъ она, слегка отстраняя Горденко.
   Тотъ провелъ рукой по лбу.
   -- Какой безумный, какой счастливый вечеръ прошепталъ онъ.
   -- Володя, опомнись немного, подаютъ ужинъ, проговорила раскраснѣвшаяся Елена.
   Горденко сѣлъ въ кресло.
   Лакей подалъ приборы.
   -- Послушайте, обратилась къ нему Елена, дайте карточку винъ.
   Тотъ подалъ. Елена начала выбирать и потребовала три бутылки разныхъ винъ.
   Горденко смотрѣлъ на нее, не спуская глазъ.
   -- Чего ты уставился?улыбаясь спросила Елена, когда ушелъ лакей.
   -- Я не узнаю тебя!
   -- Потому что ты меня совсѣмъ не зналъ полюбилъ ты меня такую какою я была, а теперь умрешь у моихъ ногъ, узнавъ какая я есть.
   Горденко пожалъ плечами
   -- Вино! какъ-то странно проговорилъ онъ.
   -- Тебя удивляетъ вино засмѣялась Елена, а знаешь-ли ты зачѣмъ я потребовала его? продолжала она.
   -- Я ничего рѣшительно не понимаю, сегодня!
   -- Мнѣ нынче хочется напиться, хочется быть веселой до безконечности.
   -- Что за желаніе? зачѣмъ?
   -- Зачѣмъ? а затѣмъ, что я пропиваю сегодня свою буйную головушку, говорю "прости" своему прошлому!
   -- Безумная!
   -- Ну, будетъ ворчать мой милый умникъ, поцѣлуй лучше меня.
   Принялись за ужинъ, Елена пила вино усердно ея глаза блистали, лицо раскраснѣлось, въ эти минуты она была положительно хороша. Горденко блѣдный, теряющійся, растерянно смотрѣлъ на нее, онъ боялся не за себя а за Елену.
   -- Извини меня, милый проговорила Елена, вставая съ мѣста, я оставлю тебя на минуту.
   Она встала и вышла въ спальную, задвинувъ за собою плотно драпировку.
   Горденко схватился руками за голову. Мысли его мутились, онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ, ему хотѣлось бѣжать. Она тамъ въ спальной, сколько нечеловѣческихъ усилій стоило ему, чтобы усидѣть на мѣстѣ, чтобы не ворваться туда, къ ней.
   -- Володя послышался изъ спальной голосъ Елены, Володя поди сюда на минуту
   Горденко пошелъ на зовъ, отбросивъ драпировку, онъ зашатался и схватился рукой за притолку двери.
   Передъ нимъ стояла Елена. На ней была разстегнутая сорочка, бѣлыя, роскошныя груди, волновались какъ волны, маленькія босыя ножки были ослѣпительно бѣлы, сама Елена была блѣдна какъ снѣгъ, но за то глаза горѣли необыкновеннымъ огнемъ. Она протянула къ Горденкѣ руки.
   -- Чего боишься? бери меня, я твоя! страстно шептала она.
   Горденко трясясь всѣмъ тѣломъ, стоялъ и не трогался съ мѣста.
   -- Елена! строго проговорилъ онъ.
   -- Да что же ты Володя, неужели не понимаешь, я сегодня вѣнчаюсь съ тобой, сегодня моя свадьба, я хочу быть твоей женой безповоротно, или же!
   Горденко какъ подкошенный колосъ повалился къ ногамъ Елены и началъ цѣловать ихъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Угаръ прошелъ.
   Они стояли другъ противъ друга и смотрѣли пристально одинъ другому въ глаза. Въ глазахъ Елены свѣтилось полнѣйшее счастіе, Горденко напротивъ былъ смущенъ.
   -- Ты счастливъ? задавленнымъ, затаеннымъ голосомъ спрашивала Елена.
   Горденко вмѣсто отвѣта поцѣловалъ ея руку.
   -- Только одно помни, Володя, строго, непривычнымъ тономъ заговорила Елена, помни одно, что я тебѣ отдала все что имѣла и совѣсть и стыдъ и честь, я знаю, что ты это цѣнишь и понимаешь, за это я отъ тебя тоже потребую!
   -- Хоть жизни!
   -- Она для меня нужна; твоя-то жизнь, пояснила она. У меня требованіе совершенно другое. Я теперь стала твоей женой и помни одно, что не слышать, не видѣть твоихъ другихъ женъ я не могу. Я должна быть убѣждена, что ты передте мною чистъ и честенъ, того же ты имѣешь права требовать и отъ меня. Я твоя душой и тѣломъ, самъ знаешь мое тѣло теперь твое, ты властелинъ, я твоя полная раба и въ доказательство этого дѣлаю тоже что и ты!
   При этихъ словахъ она повалилась на землю, обхватила ноги Горденки и поцѣловала его сапогъ. Зашатался Горденко.
   -- Елена, безумная, сумасшедшая! закричалъ, онъ, нагибаясь и подхватывая Елену.
   -- Ты мнѣ даль счастіе, люблю тебя, твоя -- раба -- служанка! безсвязно лепетала Елена.
   -- Лена!.. Богъ-мой!.. Я твой рабъ... дѣлай что хочешь со мной... Лена!.. говорилъ Горденко цѣлуя Елену, ея шею, груди.
   -- Бери меня! бери, бери, я нынче не своя, твоя, рѣжь меня, убей!
   И снова безумное забытье!
   Былъ первый часъ. Елена одѣтая уже, сидѣла на диванѣ, грудь ея высоко поднималась, она задыхалась.
   -- Не думала, никогда мнѣ не снилось, говорила она, не снилось о подобномъ счастіи. Володя мой мужъ, да кто бы это могъ подумать? и вдругъ она расхохоталась. А если бы узнала Юлія? продолжала она, обхватывая его шею, только представь себѣ это!
   -- И что же? улыбаясь спросилъ Горденко
   -- Что? неужели ты не знаешь, что она любитъ тебя до безумія, любитъ и въ то же время ненавидитъ.
   -- За что?
   -- За то, что я была твоей невѣстой, а нынче стала твоей женой! И муженекъ же у меня какой! проговорила Елена, прижимаясь къ Горденкѣ.
   -- Что же ты молчишь? что насупился? вдругъ проговорила Елена.
   -- Лена, дорогая моя, женочка моя милая! заговорилъ Горденко, цѣлуя руки Елены.
   -- Ну, что, говори? что такое?
   -- Мы сдѣлали съ тобою нынче безумный шагъ!
   -- Свадьбу-то? удивленно раскрывая глаза, спросила Елена.
   -- Но знаешь-ли ты послѣдствія этой свадьбы?
   -- Конечно знаю. Вѣдь я не ребенокъ. Согрѣшила и буду матерью. У насъ будетъ вотъ какой крошечный сынишка, говорила она, показывая руками. И весь будетъ похожъ на тебя, понимаешь, какъ его любить буду, больше чѣмъ тебя, ревновать не будешь? смѣялась Елена.
   -- А твое положеніе въ семьѣ, мои отношенія къ ней.
   -- Неужели ты думалъ, что я отдаваясь тебѣ не подумала о будущемъ?
   -- Что же ты придумала?
   -- Я буду свободна, совершенно свободна!
   Горденко широко раскрылъ глаза.
   -- Какъ свободна? спросилъ онъ ее.
   -- Конечно при твоей помощи. Я никогда не говорила тебѣ, что я артистка?
   -- Ты?! артистка?!
   -- Да еще какая, если бы зналъ!
   -- Первый разъ въ жизни слышу!
   -- Ты меня долженъ опредѣлить на сцену кружка.
   -- Ты знаешь, что твое слово законъ для меня, но понимаешь-ли ты также, въ какой омутъ ты хочешь окунуться?
   -- Все знаю, милый, только, знаешь-ли? ко мнѣ ничего не пристанетъ. Знай одно: ты для меня теперь дороже жизни, я вся твоя, поэтому тебѣ безпокоиться нечего.
   -- Но интриги, грязь?
   -- Они пройдутъ мимо меня, не тронувъ, не замаравъ. Поступая на сцену, я имѣю въ виду только одну свободу. Я желаю жить одна, безъ всякаго присмотра, я хочу располагать собою такъ,-- какъ мнѣ хочется. Отдавшись сегодня тебѣ, вышедши за тебя замужъ, ставши твоею женою, неужели ты думаешь, что я могу жить такъ какъ жила. Пойми одно, что нѣсколько часовъ назадъ я изъ дому вышла дѣвушкой, а теперь я женщина, мало этого, я знаю, что я мать!
   Горденко задумчиво молчалъ. Елена взяла его за руку.
   -- Наконецъ заговорила она снова, неужели ты думаешь, что я ограничусь одними этими жалкими поцѣлуями мимолетными, которыми ты воровски награждалъ меня. Сегодня я испытала счастіе, которое у меня могутъ отнять только съ жизнію. Ты мой теперь ежедневно, ежемѣсячно, я буду эксплуатировать тебя, я изъ тебя высосу всѣ соки.
   Какъ безумный повалился Горденко на колѣна Елены.
   -- Мнѣ не снилось никогда о томъ, о чемъ говоришь ты! шепталъ онъ.
   -- Ты доволенъ?
   -- Я оказалъ бы счастливъ, но это слово не выразитъ того, что я чувствую.
   -- Я сказала, медленно заговорила Елена, что я раба твоя, что ты мой владыко, и повторяю это снова, что хочешь, то со мной и дѣлай, только и ты помни уговоръ, живи такъ, какъ хочешь, по прежнему, но твоя жена должна сдѣлаться для тебя совершенно посторонней, я измѣны не потерплю: ты не знаешь, какъ я ревнива, за измѣну я буду жестоко мстить.
   -- Съ каждой минутой, улыбнулся Горденко, у тебя открываются все новыя и новыя достоинства, ты оказываешься и ревнивицей и мстительной, вотъ ужъ не ожидалъ!
   -- Да? какъ-то загадочно проговорила Елена, а между тѣмъ я такова на самомъ дѣлѣ. Однако пора, двинемся въ путь.
   -- Ужъ двигаться?
   -- Хочу освѣжиться на воздухѣ, а то я совершенно опьянѣла, едва моту на ногахъ стоять, а дома мнѣ пока не хотѣлось бы выдавать своей тайны.
   -- Да откуда же могутъ узнать ее.
   -- Будь увѣренъ, что Юлія не спитъ, она желаетъ записать часъ и минуту, когда я возвращусь, чтобы доложить завтра матери, а ей достаточно взглянуть на меня, чтобы узнать все, она, въ этомъ случаѣ, не ошибается, человѣкъ она опытный. Ѣдемъ же, проговорила она, поднимаясь.
   Горденко началъ одѣвать ее.
   -- Ну, прощай мой дорогой, проговорила она одѣтая, обвивая шею Горденки руками.
   -- Когда-то еще мы увидимся съ тобой, такъ какъ нынче? проговорилъ задумчиво Горденко.
   -- Скоро, мой дорогой, скоро, успокойся томить я тебя не стану, да если бы и подумала объ этомъ, такъ сама бы не выдержала, говорила Елена.
   Они вышли на улицу, свѣжій, холодный воздухъ охватилъ Елену, она вздрогнула.
   -- Ухъ, какъ хорошо! прогорила Елена, пожимая плечами, и усаживаясь на извозчика.
   Тотъ повелъ возжами и застоявшійся рысакъ, помчался стрѣлою по улицамъ.
   -- Вотъ сейчасъ и пріѣдемъ, еслибъ ты зналъ, какъ мнѣ не хочется возвращаться въ это гнѣздо родимое, говорила она. Посмотри, продолжала она, указывая на свѣтившійся огонь въ окнѣ, я правду сказала, что Юлія дежуритъ.
   Извозчикъ осадилъ у подъѣзда лошадь.
   -- Ну, до свиданія, до завтра, милый, говорила Елена, обнимая Горденку и цѣлуя его.
   Горденко нечаянно взглянулъ на окно, тамъ Юлія припала лицомъ къ стеклу и пристально вглядывалась въ темноту.
   -- Елена, будь осторожна, за нами слѣдятъ, быстро проговорилъ Горденко.
   Елена повернулась и увидала Юлію.
   -- Шпіонъ, прошипѣла она, ну да хорошо, теперь не долго ужь терпѣть, продолжала она и сильно дернула ручку звонка.
   Горденко ждалъ пока отворятъ дверь. Прошло минутъ пять, Елена позвонила вторично, вскорѣ щелкнулъ звонокъ и дверь быстро распахнулась, въ дверяхъ, съ искаженнымъ злобою лицемъ, со свѣчею, въ рукахъ, стояла, Юлія
   -- Что это не дозвонишься? съ сердцемъ проговорила Елена.
   -- Я хотѣла вамъ дать время нацѣловаться, отвѣчала, зло улыбаясь Юлія.
   

ГЛАВА VII
Омутъ.

   Зимній сезонъ былъ въ полномъ разгарѣ. Вечеръ. Къ освѣщенному клубу со всѣхъ сторонъ подъѣзжали экипажи, изъ которыхъ выскакивали укутанныя въ шубы барыни и барышни, за ними ухарски неслись кавалеры; въ швейцарской царствовалъ хаосъ, всѣ, раздѣвшись, кричали и шумѣли, въ надеждѣ заловить кого-нибудь изъ прислуги, которая металась изъ одного конца въ другой, какъ угорѣлая, сбитая съ толку криками и требованіями.
   Вошелъ и Горденко. Онъ былъ пасмуренъ, ему какъ будто чувствовалось не по себѣ. Онъ нетерпѣливо оглядѣлъ толкающуюся толпу и съ какой то тоской началъ оглядываться по сторонамъ.
   -- Пожалуйте, сударь, платье, я положу его на ваше мѣстечко, нумера ненужно-съ, долго ждать придется, говорилъ словно вынырнувшій изъ-подъ земли оффиціантъ, съ краснымъ лоснящимся отъ духоты лицемъ, усѣяннымъ крупными каплями пота.
   Горденко раздѣлся, отдалъ платье и медленно началъ взбираться на лѣстницу.
   --. Будьте такъ добры, обратилась къ нему прислонившаяся къ периламъ лѣстницы дама, будьте такъ добры, проведите меня, я бы не безпокоила васъ, но знакомый членъ не пріѣзжалъ еще и я боюсь, что мнѣ придется еще долго ждать его.
   Горденко машинально остановился, прослушалъ рѣчь барыни и, ничего не понявъ, началъ подниматься дальше.
   -- Невѣжа, неучь! понеслось ему вслѣдъ.
   Онъ вошелъ въ клубъ и торопливо обошелъ всѣ залы, внимательно всматриваясь во всѣ уголки, оглядывая каждую даму, но нигдѣ никого, какъ казалось, не было, кого онъ искалъ.
   Онъ прошелъ въ карточную и билліардную комнаты, но и тамъ никого не нашелъ.
   -- И я хорошъ, зачѣмъ она въ билліардную пойдетъ! нѣтъ-ли въ библіотекѣ? проговорилъ онъ про себя, направляясь къ библіотечной двери.
   Но тамъ при тускломъ освѣщеніи, кромѣ худосочной вдовицы библіотекарши, сильно жаждавшей любви, да ея постояннаго золотушнаго вздыхателя никого не было, Горденко съ досадою сѣлъ къ столу и взялъ первую попавшуюся подъ руку газету. Но онъ не читалъ, передъ его глазами длинными рядами тянулись буквы, онъ смотрѣлъ на нихъ и ничего не понималъ, голова его была занята совершенно другимъ.
   -- Что за мистификація? думалось ему. Больше недѣли какъ онъ не видѣлъ Елену; да; сегодня ровно полторы. Въ институтѣ кончались уроки, онъ собирался по окончаніи ихъ прямо отправиться къ ней. Въ учительской онъ встрѣтилъ Пѣтушкова.
   -- А я васъ только и поджидаю! заговорилъ, тотъ, пойдемъ ко мнѣ.
   -- Я готовъ, отвѣчалъ Горденко и они вышли въ швейцарскую.
   -- Вамъ, сударь письмо принесли! проговорилъ швейцаръ, подавая письмо Горденкѣ.
   Тотъ взялъ письмо и хотѣлъ положить его въ карманъ, но не видя ни почтоваго штемпеля, ни марки, онъ обратилъ вниманіе на почеркъ адреса и весь вспыхнулъ.
   Почеркъ былъ незнакомый, но женскій.
   -- Кто его принесъ? спросилъ онъ швейцара.
   -- Женщина какая-то, надо полагать горничная, а можетъ и барышня, одѣта чисто, хорошо, молодая такая! объяснялъ швейцаръ.
   Горденко разорвалъ конвертъ и началъ читать, при чтеніи письма краска залила его лицо. "Какъ ни тяжело мнѣ,-- читалъ онъ,-- но я должна просить тебя не приходить къ намъ, пока я не увѣдомлю тебя; ты недолженъ бывать у насъ, хотя бы прошли недѣли, такъ необходимо. Дѣло началось и твой приходъ все можетъ испортить. Будь же уменъ, за это тебя ждетъ большая награда. Твоя жена Елена".
   Горденко прочелъ и какъ-то глупо уставился на Пѣтушкова, тотъ лукаво улыбался.
   -- Извините, голубчикъ, я никакъ не могу идти къ вамъ, проговорилъ наконецъ Горденко.
   -- Письмо помѣшало? спрашивалъ Пѣтушковъ, продолжая улыбаться.
   -- Нѣтъ... да, частію оно... смутился Горденко.
   -- Но стаканъ чаю успѣете выпить, отъ этого вѣдь ничего не потеряете!
   -- Нѣтъ, невозможно, я немедленно долженъ ѣхать.
   -- Любовь, вѣроятно, смотрите, женѣ насплетничаю! шутилъ Пѣтушковъ.
   -- Какой женѣ?
   -- Какой? конечно вашей, или у васъ ихъ нѣсколько?
   Горденко окончательно смѣшался.
   -- Какой вздоръ, бормоталъ онъ, стараясь не глядѣть на пріятеля, однако пора отправляться, кланяйтесь семейству, проговорилъ онъ, быстро пожавъ руку и выходя на улицу.
   Онъ былъ не спокоенъ. Какое дѣло могло тамъ начаться? Ужъ не открыты ли ихъ отношенія съ Еленой. Не передала ли Юлія ихъ прощальной сцены, когда они возвращались изъ маскарада, вѣдь она видѣла, какъ они цѣловались, онъ слышалъ ея слова. Но, нѣтъ; этого быть не можетъ, послѣ этого сколько разъ онъ уже бывалъ у Пѣтушковыхъ и никто вида не подавалъ, что знаетъ что нибудь, одна только Юлія и казнила ихъ своими далеко не двусмысленными взглядами и намеками. Наконецъ если бы что нибудь произошло въ семьѣ, то Пѣтушковъ сказалъ бы ему. Впрочемъ развѣ Пѣтушковъ знаетъ что творится у него въ домѣ? Наконецъ, какъ она ухитрилась прислать письмо, неужели съ горничной, неужели она сдѣлала ее своей повѣренной. Этого еще не доставало! Ему хотѣлось хоть на минуту побывать у Елены, узнать что тамъ дѣлается.
   -- Куда же теперь? спрашивалъ онъ себя.
   Привыкнувъ каждый день видѣть Елену, устроивъ извѣстнымъ образомъ свою жизнь, онъ теперь находился въ величайшемъ затрудненіи, куда дѣвать себя, что съ собою дѣлать, какъ убить время.
   -- Въ театръ развѣ отправиться, можетъ быть кого-нибудь встрѣчу, а то я въ послѣднее время это всѣхъ отбился.
   Театръ былъ на половину пустъ, шла какая-то крыловская дребедень, похищенная изъ французскихъ нравовъ. Горденко зѣвалъ, но терпѣливо досидѣлъ до конца спектакля. Разбитый, съ больной головой, воротился онъ домой и прямо повалился въ постель.
   Скучно потянулись дни за днями. Въ виду не снятаго еще запрета, наложеннаго Еленой, онъ измучился, положеніе его было крайне неловкое. Пѣтушковъ ежедневно тащилъ его къ себѣ и онъ не смѣлъ пойти къ нему, ему такъ хотѣлось видѣть Елену и долженъ былъ проходить мимо ея дома, не видавъ ее. Нѣсколько разъ хотѣлъ онъ спросить у Пѣтушкова о его семействѣ, но стѣснялся, ему казалось неловко это сдѣлать.
   Прошло такимъ образомъ полторы недѣли, не одинъ разъ ему приходило въ голову нарушить запрещеніе и зайти къ Еленѣ, но что-то такое останавливало его.
   Наконецъ сегодня не мало удивила полученная имъ телеграмма.
   "Запрету конецъ, приходи въ клубъ. Все узнаешь. Елена".
   Телеграмма эта сбила его съ толку. Онъ явился въ клубъ, а Елены нѣтъ, онъ ничего не понималъ.
   Выйдя изъ библіотеки, онъ снова началъ обходъ клуба, но нигдѣ не встрѣчалъ ее. Прозвонилъ первый звонокъ, призывающій въ театръ, публика толпою повалила въ него, но Горденко не шелъ, онъ продолжалъ искать Елену. Всѣ залы опустѣли, пробилъ и второй звонокъ, изъ театра понеслись звуки оркестра.
   -- Что сегодня здѣсь ломаютъ? невольно явился у него вопросъ.
   Онъ подошелъ къ афишѣ и, при первомъ же взглядѣ на нее, его бросило въ холодъ, мурашки пробѣжали по всему тѣлу, онъ, казалось, замеръ, застылъ на мѣстѣ.
   -- Такъ вотъ оно что! шепталъ онъ, и фамилію выставила, недоставало только этого, дѣйствительно сюрпризъ неожиданный, нечего сказать -- великая награда, за десятидневныя муки! думалъ онъ.
   -- И роль-то, роль какую отвѣтственную взяла на себя! продолжалъ раздумывать онъ.
   На огромной афишѣ громадными буквами оповѣщалось, что на клубской сценѣ, для перваго дебюта г-жи Пѣтушковой въ роли Дарьицы, поставлена будетъ "Каширская старина".
   Изъ театра доносился ревъ оркестра, исполнявшаго какой-то невообразимый маршъ, звуки котораго оглушали неприхотливую публику и отдавались въ ушахъ Горденки ударами молотовъ, Наконецъ раздался громъ барабановъ, трубы заревѣли неимовѣрно и вдругъ все смолкло, наступила мертвая тишина.
   -- Начинается! проговорилъ Горденко и съ этимъ словомъ онъ почувствовалъ, какъ у него начались страшныя нравственныя муки.
   Онъ не зналъ артистическихъ способностей и талантовъ Елены, онъ ожидалъ отъ ея дебюта всего худшаго и никакъ не могъ перенести этого. Онъ готовъ былъ перенести на себѣ всѣ неудачи, готовъ былъ принять на себя все, только-бы избавить ее отъ насмѣшекъ и равнодушія публики.
   -- Идти, или нѣтъ? спрашивалъ онъ себя.
   -- Пойду! наконецъ рѣшилъ онъ и направился въ театръ.
   Тихо пробирался онъ къ первому ряду, на свое постоянное мѣсто и едва онъ сѣлъ, какъ поднялся занавѣсъ, словно только и ожидали его.
   Горденко взглянулъ на сцену и встрѣтился съ глазами Елены. Она была блѣдна, глядѣла на него и улыбалась. Ему хотѣлось хоть взглядомъ ободрить ее, но онъ не могъ ничего сдѣлать, онъ растерялся болѣе дебютантки. Прошло нѣсколько томительныхъ, смертельныхъ мгновеній, въ театрѣ царствовала мертвая тишина, тоже происходило и на сценѣ. Елена при видѣ множества головъ, при яркомъ освѣщеніи, спуталась, смѣшалась, не могла произнести ни слова, на глазахъ ея показались слезы; напрасно суфлеръ выходилъ изъ себя, крича чуть не на весь театръ, Елена совершенно сбилась, она тоскливо оглядывалась по сторонамъ, готовая убѣжать со сцены. Въ заднихъ рядахъ послышался смѣхъ, началось движеніе, задвигались стулья, начиналъ подниматься скандалъ, еще нѣсколько мгновеній и пожалуй опустятъ занавѣсъ, Елена будетъ опозорена,.
   Горденко блѣднѣлъ все болѣе и болѣе, онъ готовъ былъ провалиться сквозь землю, готовъ былъ бѣжать изъ театра. Елена не спускаетъ съ него глазъ, она будто проситъ, молить его о помощи и видитъ, какъ онъ схватился рукою за грудь, какъ склонилась. его голова. Она сдѣлала страшное надъ собою усиліе и первыя слова роли были произнесены. Звукъ собственнаго голоса, казалось, ободрилъ Елену, она бойко повела роль дальше. Снова наступила тишина. Горденко поднялъ голову, Елена совсѣмъ ободрилась, освоилась. Горденко смотрѣлъ на нее, и у него ныла душа. Елена не была рождена артисткой, не было у нея этой жилки, этой искры Божіей; не смотря на всѣ старанія, на сценѣ она была просто манекеномъ. Горденко видѣлъ это, чувствовалъ и страдалъ за нее.
   Кончился первый актъ, раздались жалкіе жидкіе аплодисменты, Горденко поспѣшно вышелъ изъ зала, его душила атмосфера театра, ему хотѣлось забиться куда нибудь дальше, въ уголъ, остаться одному. Ему противна была эта тайна, судящая теперь вкривь и вкось его Елену.
   Раздался звонокъ, и Горденко невольно вмѣстѣ съ другими поплелся въ театръ. Долго тянулся для него спектакль. Онъ слышалъ аплодисменты, видѣлъ выходы, вмѣстѣ съ другими артистами, Елены и одного только желалъ, чтобы эта страшная пытка окончилась какъ можно скорѣе. Онъ вышелъ въ залъ, въ театрѣ начался какой-то водевиль. Въ залахъ било пусто и онъ бродилъ одинъ изъ угла въ уголъ. Послышался шелестъ женскаго платья, онъ оглянулся, къ нему подходила веселая, разрумянившаяся Елена. Елена не успѣла еще какъ слѣдуетъ стереть гриммировку, на ея лицѣ и бровяхъ оставались слѣды красокъ.
   Горденко поморщился.
   -- Здравствуй, дорогой мой! весело проговорила она, что ты такой, невеселый, или не радъ меня видѣть?
   -- Очень радъ, только не здѣсь, не въ этой обстановкѣ! не безъ грусти проговорилъ Горденко.
   -- Я тебя не понимаю, не здѣсь ли, не въ этихъ ли стѣнахъ мы провели наши первые, лучшіе, счастливые часы?
   -- Да, по при другихъ совершенно обстоятельствахъ!
   -- Полно, пожалуйста, вмѣсто того, чтобы поздравить меня, онъ брюзжитъ! недовольнымъ голосомъ проговорила Елена.
   -- Съ чѣмъ же поздравить?
   -- Какъ съ чѣмъ, съ началомъ свободной, самостоятельной жизни.
   -- Но вѣдь-же не рѣшенъ вопросъ о принятіи тебя на сцену?
   -- Ты думаешь? а это что? спросила Елена, подавая ему сложенный вчетверо листъ бумаги.
   Горденко взялъ бумагу. Это былъ подписанный контрактъ. Онъ пробѣжалъ èro мигомъ и молча подалъ его Еленѣ. Та съ удивленіемъ смотрѣла на него.
   Горденко чувствовалъ, что ему нужно что-нибудь сказать.
   -- Поздравляю! какъ-то нехотя проговорилъ онъ, протягивая руку.
   -- Да что съ тобой, Володя, нынче, ты на себя не похожъ, какъ будто сердишься на меня, говорила она.
   -- Усталъ я, Леня, очень; измучилъ меня нынѣшній вечеръ.
   -- За меня боялся, тревожился.
   -- Конечно не за себя!
   -- Добрый мой, хорошій, проговорила Елена, ласково глядя на него, Однако ты дѣйствительно очень блѣденъ, тебѣ необходимо отдохнуть, да и мнѣ поспѣшить нужно, пойдемъ, ты подожди меня у актерскаго подъѣзда.
   Съ этими словами она убѣжала изъ.зада" Горденко вышелъ въ швейцарскую одѣваться.
   -- Да, изъ нея прокъ выйдетъ! говорила кацойто господинъ, надѣвая пальто.
   -- Пикантная дѣвченка, поддержалъ его какой-то безъусый саврасъ, не мѣшаетъ пориударить за ней, полагаю, будетъ удача!...
   -- Еще-бы, конечно; сначала, разумѣется, поломается немного.
   -- Какъ ее фамилія? Пѣтухова, кажется?
   -- Да, что-то въ родѣ этого, фамилія-то не совсѣмъ благозвучная.
   Горденко душила злоба, онъ готовъ былъ броситься на говорившихъ и избить ихъ.
   -- Что, сударь, какова новая актерка? спрашивалъ офиціантъ, подавая пальто Горденкѣ.
   -- Убирайся ты къ черту! чуть не на всю швейцарскую крикнулъ тотъ.
   Офиціантъ безсмысленно уставился въ спину повернувшагося Горденки.
   -- И за что, братцы мои, облаялъ, какъ есть ни за что! съ недоумѣніемъ обратился онъ къ товарищамъ.
   Елена уже ждала Горденко.
   -- Что ты замѣшкался тамъ? спросила она его.
   -- Имѣлъ удовольствіе выслушивать отзывы объ васъ!
   -- Что же, лестные?
   -- Ещо-бы! со злостью говорилъ Горденко, находятъ, что вы очень пикантны, что за вами не мѣшаетъ пріударить и, конечно, съ успѣхомъ, только фамилія нѣсколько шокируетъ ихъ, находятъ не совсѣмъ благозвучной... подлецы!
   -- Да ты чего злишься-то?
   -- Чему же радоваться? халуи и тѣ лезутъ съ распросами: какова новая актерка!
   -- Значитъ говорятъ, а это хорошо.
   Въ отвѣтъ на это Горденко только сжалъ зубы.
   -- Извозчикъ! крикнулъ онъ вдругъ не своимъ голосомъ.
   -- Зачѣмъ, не нужно! остановила его Елена.
   -- Какъ не нужно, необходимо же васъ довезти, не идти же пѣшкомъ съ этими узлами.
   -- Дойдемъ, только слушайся меня, да возьми отъ меня узлы, если не хочешь, чтобы я шла съ ними.
   Горденко молча взялъ узлы. Елена повернула за уголъ.
   -- Да куда же это мы идёмъ? не выдержалъ Горденко.
   -- Домой!
   -- Что за охота дурачить человѣка.
   -- Нисколько я тебя не дурачу, ты нынче выходишь изъ себя, самъ незнаешь, зачѣмъ?
   Она подошла къ подъѣзду, надъ которымъ красовалась полинявшая вывѣска съ надписью: "меблированныя комнаты". Елена начала подниматься но не совсѣмъ чистой лѣстницѣ, прошли второй этажъ, миновали и третій.
   -- Да будетъ-ли конецъ? не выдержалъ Горденко.
   -- Еще нѣсколько ступенекъ и мы у цѣли! смѣялась Елена.
   Они вошли въ длинный, полутемный корридоръ, Елена пошла вдоль его и въ самомъ концѣ остановилась у двери и отперла ее. Изъ сосѣдняго нумера неслась визгливая пѣсня пьяной бабы.
   -- Погоди, Володя, не входи, я зажгу лампу! послышался изъ номера голосъ Елены.
   Горденко остановился.
   -- Теперь входи смѣло!
   Горденко вошелъ въ нумеръ. Онъ былъ просторенъ и сравнительно чистъ. Войдя въ комнату, онъ положилъ узлы на попавшееся вблизи кресло.
   -- Объясни ты мнѣ ради Бога, что все это значитъ? спросилъ онъ, не раздѣваясь.
   -- Ты сначала раздѣнься, тогда и спрашивай.
   Горденко раздѣлся и сѣлъ на диванъ.
   -- Куда ты меня привела?
   -- Къ себѣ.
   Горденко нетерпѣливо передернулъ плечами.
   -- Ну, не сердись, не сердись милый, все, все тебѣ подробно разскажу. Слушай, начала Елена, когда я тебѣ отнесла записку...
   -- Развѣ ты сама приносила ее? спросилъ Горденко.
   -- Конечно сама, кому же я могла бы довѣриться? Ну, такъ слушай, въ этотъ самый день, я сказала матери, что рѣшилась поступить на сцену, и потому жить съ ними мнѣ нельзя ни должна буду уѣхать отъ нея. Конечно, поднялась буря, вмѣшалась Юлія, приплела твое имя, я и написала тебѣ записку, чтобы ты не ходилъ къ намъ. Боялась, чтобы тебѣ не сдѣлали какой нибудь непріятности.
   -- А брать ничего не зналъ? спросилъ Горденко.
   -- Нашелъ о комъ спрашивать, да онъ-вѣроятно и теперь не знаетъ -- гдѣ я.
   -- Продолжай!
   -- Ну и пошла у насъ исторія изо дня въ день, и я все таки одержала побѣду, сегодня и переѣхала сюда, и ты у меня, мой дорогой, на новосельѣ: улыбнись же, поцѣлуй меня! начала ласкаться Елена, прижимаясь и обнимая Горденко.
   -- Все это прекрасно, Елена, но исполни мою просьбу, проговорилъ Горденко.
   -- Какую?
   -- Оставь сцену; брось ее!
   -- Володя, но это невозможно! Ты самъ видѣлъ; что контрактъ уже заключенъ. Наконецъ я не понимаю, что у тебя за предубѣжденіе такое къ сценѣ.
   -- Оставимъ предубѣжденіе. Ты знаешь мой взглядъ на представителей сцены, въ особенности той, на которую ты къ несчастію попала.
   -- Что же въ нихъ особеннаго? люди, какъ люди.
   -- Пусть, будетъ такъ, по твоему, хотя и и больше и лучше ихъ знаю, чѣмъ ты.
   -- Но скажи ради Бога, чѣмъ провинились они передъ тобой?.
   -- Не передо мной, Елена, а передъ цѣлымъ обществомъ.
   -- Но чѣмъ же, чѣмъ? Вѣдь твои обвиненія совершенно голословны!
   -- Нисколько. Но виноваты они болѣе всего въ томъ, что на этой сценѣ нѣтъ ни одного, артиста, это все неудачники, постигшіе свою неудачу въ пятнадцатилѣтнемъ возрастѣ, и какъ было одно время, когда подобные недоросли лезли въ военную службу, такъ какъ дѣваться было некуда, такъ теперь за недоступностью въ офицеры; такъ какъ туда въ настоящее время, нужны все таки умные люди, а не сбродъ съ бору, да отъ сосенки, всѣ тупоумные и почувствовали себя талантами, артистами и полезли на сцену морочить добродушную публику этими небывалыми и никѣмъ непризнанными; талантами.
   -- А какъ же Николай Хрисанфовичъ Рыбаковъ? спросила Елена.
   -- Рыбаковъ? Рыбаковъ гигантъ, за котораго болитъ сердце, потому что его окружаетъ! одна негодная мошка. Затѣмъ, мошка эта испорчена и развращена до, мозга костей; въ ней нѣтъ ничего святаго, завѣтнаго, это просто какое-то отребье общества.
   Елена молчала, ей повидимому были крайне непріятны слова Горденки.
   -- Но, продолжалъ Горденко; я объ этомъ и раньше говорилъ,-- ты сказала, что съумѣешь отстоять себя, что къ тебѣ не пристанетъ никакая грязь, никакая пошлость, царствующія на сценѣ въ томъ я вѣрю тебѣ; прошу же тебя оставить сцену; бѣжать съ ней поболѣе важной, неотложной причинѣ.
   -- По какой же это? не безъ удивленія спросила Елена.
   -- По самой простой: у тебя нѣтъ ни малѣйшаго таланта, ты никогда не выдвинешься, никогда ничѣмъ не сдѣлаешься порядочнымъ.
   -- Почему же это? сверкнувъ глазами, спросила Елена; этотъ безпристрастный отзывъ, какъ видно, сильно оскорбилъ ее.
   -- Я уже тебѣ сказалъ почему; ты, поступая на сцену, выбрала не свою, а чужую дорогу, ты вѣкъ останешься посредственностію, тебя задавятъ, замнутъ и ты принуждена будешь сидѣть на однихъ выходныхъ роляхъ.
   -- Слушая тебя, право можно подумать, что я совершенно не способна, не смотря на нынѣшній успѣхъ.
   -- Успѣхъ?... нынѣшній? чуть не пришелъ въ ужасъ Горденко. Да пощади ты меня, Леня, отъ такихъ успѣховъ Боже избави и помилуй!
   -- Однако же мнѣ аплодировали, вызывали меня.
   Горденко только махнулъ рукой;
   -- Однако, что же это я разсѣлась, проговорила, вскакивая съ мѣста Елена, нужно еще приготовиться, а то небось скоро ужь и придутъ.
   Она бросилась въ уголъ, взяла оттуда корзинку и начала доставать изъ нее бутылки и различныя закуски.
   -- Кого это ты еще ожидаешь? спросилъ нетерпѣливо Горденко.
   -- Я пригласила къ себѣ нынче нѣкоторыхъ артистовъ, съ которыми нынче играла, согласись, что иначе нельзя, все таки, какъ хочешь, первый дебютъ, товарищи, какъ бы извиняясь говорила Елена.
   -- Соглашаться мнѣ не съ чѣмъ, да и согласіе мое тутъ не причемъ, ты вольна дѣлать все, что тебѣ вздумается, только извини меня, Леня, я у тебя не останусь, я уйду сейчасъ же! проговорилъ Горденко, поднимаясь и протягивая руку къ шляпѣ.
   -- Уйдешь, почему это? надувая губы проговорила Елена.
   -- Потому, что мнѣ общество, которое соберется у тебя, не нравится и я вовсе не желаю дѣлить съ нимъ времени.
   -- Нѣтъ, Володя, какъ хочешь, а я тебя не пущу, ни за что не пущу, ты меня своимъ уходомъ обидишь, оскорбишь! говорила Елена, стараясь вырвать изъ его рукъ шляпу.
   -- Ради Бога, Елена, избавь меня отъ этой компаніи, увѣряю тебя, что я не могу ее переваривать, тебѣ можетъ быть по новизнѣ она интересна, но я наглядѣлся на нее вдоволь.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, ты долженъ, обязанъ исполнить мою просьбу. Наконецъ, какъ же я останусь одна. Посуди самъ; да вотъ они уже и идутъ, кажется, ради Бога останься! просила Елена.
   Въ корридорѣ послышались шаги нѣсколькихъ человѣкъ, Елена вырвала шляпу и поставила ее на окно, Горденко съ досадою снова сѣлъ на мѣсто.
   Отворилась дверь и въ номеръ ввалилось человѣкъ пять самыхъ разношерстныхъ личностей,-- съ ними были двѣ дамы. Компанія вошла шумно.
   -- А, заговорилъ вмѣсто привѣтствія первый любовникъ, вотъ гдѣ свила гнѣздышко наша птичка, премило, очень премило, только одного не достаётъ здѣсь.
   -- Чего же? улыбаясь, спросила Елена.
   -- Птичкѣ одной скучно будетъ жить, хоть и въ хорошенькомъ гнѣздышкѣ, ей необходимо завести себѣ птенчика.
   Горденко покоробило, онъ едва усидѣлъ на мѣстѣ и быстро взглянулъ на Елену, та покраснѣла и отвернулась въ сторону.
   -- Ну, да это не бѣда, со временемъ всѣмъ этимъ мы успѣемъ обзавестись, на все время нужно, какъ ни въ чемъ не бывало продолжалъ любовникъ, а теперь нужно поздравить васъ съ первымъ дебютомъ и полнымъ успѣхомъ, продолжалъ онъ, протягивая руку.
   Елена подала ему свою, любовникъ наклонился и она не успѣла опомниться, какъ тотъ поцѣловалъ ее въ губы. Елена вскрикнула и вырвала руку, Горденко вскочилъ съ мѣста. Любовникъ и вся остальная компанія разразились хохотомъ.
   -- Испугались, смѣялся любовникъ, э,: да я вижу, что вы еще необъѣзженная, диконькая, ну, да все это пройдетъ! каково? поцѣлуя испугалась, а у насъ это обыкновенное товарищеское дѣло. Ну, какъ бы то ни было, а поздравляю, васъ, успѣхъ вы имѣли значительный, впередъ далеко пойдете.
   -- Одинъ изъ рѣдкихъ успѣховъ выпалъ на вашу долю, протянула одна изъ дамъ.
   -- А мнѣ говорили совершенно противное, мнѣ совѣтовали не дѣлать шагу больше, на сцену, проговорила успѣвшая оправиться Елена, лукаво взглядывая на Горденко.
   -- Ах.ъ, душечка, не вѣрьте, не вѣрьте, вамъ налгали! тянула дама.
   Остальные косились, на столъ съ водкой и закуской, гдѣ уже распоряжался любовникъ, онъ выпилъ водки и положилъ въ ротъ почтенный кусокъ колбасы.
   -- Врутъ... изъ зависти это все! говорилъ онъ пережевывая колбасу. Говорю вамъ, вы далеко пойдете. Такіе-ли дебюты бывали? Слышали вы про Вареньку Славину?
   -- Нѣтъ!
   . Помилуйте, первая драматическая артистка въ провинціи, ее вездѣ на расхватъ берутъ!
   -- Нѣтъ, не слыхала, какъ бы, извиняясь, говорила Елена.
   -- Мы съ ней въ близкихъ, такъ сказать, супружескихъ отношеніяхъ находились; такъ вотъ ея дебютъ, это ужасъ что такое. Она дебютировала въ Харьковѣ, такъ тамъ ее чуть солеными огурцами не забросали, а теперь посмотрите на нее -- восторгъ, упоеніе. Главное, не нужно трусить, нужно идти впередъ храбро, напроломъ.
   И съ этими словами онъ снова, подошелъ къ столу и храбро одну за другой выпилъ двѣ рюмки.
   -- Люблю, послѣ трудовъ праведныхъ пропустить малую толику, говорилъ онъ, таская изъ коробки сардинки и отправляя ихъ другъ за другомъ въ ротъ.
   -- А то вотъ еще случай, Лиза Верстова, тоже моя пріятельница, вмѣстѣ жили, такъ три года билась, ничего не выходило изъ нея. Взялся я за нее, въ два мѣсяца поставилъ, теперь посмотрите какія дѣла дѣлаетъ, хотя бы и мнѣ впору. Ну да и то сказать; женщина притомъ смазливенькая, а это передъ мужчиной громадное преимущество, не возьметъ талантомъ, возьметъ другимъ...
   -- Чѣмъ же это? вырвался вопросъ у Горденки.
   -- Странный вопросъ! Чѣмъ обыкновенно берутъ женщины? Любовью, конечно.
   Горденко съежился.
   -- Вотъ, напримѣръ, Покровская, какія дѣла обдѣлываетъ, ужасъ беретъ.
   -- А она вашей любовницей не была? спросилъ злившійся Горденко.
   -- Хотя вашъ вопросъ и не совсѣмъ скроменъ... началъ, было любовникъ.
   -- Почему же не скроменъ, вѣдь вы же, нисколько не стѣсняясь, двухъ уже женщинъ назвали своими любовницами.
   -- Э, батюшка, говорилъ любовникъ, усаживаясь на диванъ и протягивая свои длинныя ноги, что двухъ я назвалъ! Любви этой я и счетъ потерялъ, что не городъ, то и любовь.
   -- Однако сердце у васъ любвеобильное! засмѣялся Горденко.
   -- Иначе, нашему брату нельзя, батюшка, безъ подруги жизни жить скучно, сами согласитесь, особливо если представляется подобная подруга этакимъ кусочкомъ лакомымъ, смазливенькая, пикантная, какъ тутъ устоять отъ искушенія, ну и сходишься съ ней, конечно, любовью свободной, иначе нельзя. Вѣдь наша жизнь артистовъ -- жизнь цыганская, нынче мы здѣсь, а завтра Богъ знаетъ гдѣ. Я въ одномъ городѣ, а она на другомъ концѣ матушки Россіи, гдѣ же тутъ искать постоянства, немыслимо, ну, конечно, какъ она, такъ и я ищемъ новаго развлеченія, новой любви и утѣшаемся этою любовію, вспоминая съ удовольствіемъ старую, а встрѣтимся если, такъ друзьями и опять не прочь сойтись покороче, если одинъ изъ насъ не запасся уже парою.
   Горденко опустилъ голову. Ему было крайне тяжело, окружающая его атмосфера давила, душила его. Еленѣ чувствовалось какъ-то неловко. Теперь присутствіе Горденки тяготило ее, она жалѣла, зачѣмъ собрала къ себѣ эту безнравственную, ни передъ чѣмъ не краснѣющую орду, зачѣмъ остановила Горденко, когда онъ уходилъ.
   Наконецъ Горденко не выдержалъ, всталъ и подошелъ къ окну со шляпой. Къ нему подошла и Елена.
   -- Володя, что же ты ничего не закусишь? какимъ-то провинившимся голосомъ проговорила она.
   -- Благодарю, Лена! тихо проговорилъ Горденко, пожимая ея руку, жаль мнѣ тебя, больно за тебя, прощай!
   Елена потупилась и не отвѣчала ни слова.
   Горденко одѣлся и кивнувъ головой разнощерстной компаніи, вышелъ въ корридоръ, вслѣдъ за нимъ выскочила и Елена.,
   -- Эге! ухмыльнулся любовникъ, дѣло-то ребята дрянь, птепчикъ-то у нея кажись уже есть!
   -- Надо полагать, что такъ!.. глубокомысленно замѣтилъ благородный отецъ.
   -- Какъ же теперь быть съ Повидазевымъ, вѣдь онъ обѣщалъ за нее кушъ солидный, дѣлишки-то ловко можно было бы поправить.
   -- Приложимъ всѣ старанія, положитесь ужь на меня, я ее объѣзжу, авторитетно проговорилъ любовникъ.
   Елена нагнала Горденко въ корридорѣ.
   -- Володя, голубчикъ, отчего ты не остался, ты. въ меня сердишься, говорила Елена, хватая его за руку.
   -- Не остался потому, что боялся за себя, боялся не надѣлать глупостей.
   -- Что за пустяки, Володя!
   -- Да развѣ можно хладнокровно слушать эти развратныя, циничныя рѣчи и не возмущаться, что ты, Лена, опомнись!
   -- Правда, онъ нѣсколько не скроменъ, но...
   -- Ты даже находишь ему извиненіе.
   -- Та жизнь... среди...
   -- Въ которую и ты лезешь очертя голову, да говоришь еще, что къ тебѣ ничего не пристанетъ, такъ же должно быть, какъ и нынѣшній поцѣлуй! Эхъ, да что толковать, прощай.
   -- Володя, милый, не сердись, чуть не плача говорила Елена, ну, ради Бога! Заходи завтра утромъ, будь добръ! пожалуйста! просила она его.
   -- Хорошо, приду передъ уроками!
   Горденко былъ взбѣшенъ, ему хотѣлось сорвать на комъ-нибудь злость, онъ вышелъ на улицу, остановился и взглянулъ на часы, былъ второй часъ. Горденко машинально направился въ клубъ. Сверху изъ зала доносилась музыка и топотъ танцующихъ, изъ столовой несло кухоннымъ запахомъ и въ раскрытыя двери клубами валилъ табачный дымъ. Горденко вошелъ въ столовую. Къ нему на встрѣчу на всѣхъ парахъ несся съ улыбающейся физіономіей старшина.
   -- Ну, что довольны? радостно проговорилъ онъ Горденкѣ.
   -- Чѣмъ это? сухо спросилъ Горденко.
   -- Какъ чѣмъ? а дебютанткой!
   -- Совершенно недоволенъ, она никуда не годится.
   -- Что вы, что вы, Господь съ вами, да изъ нея выйдетъ замѣчательная артцстка, у нея крупный талантъ, мы ужъ съ нею и контрактъ заключили, понятно на первый разъ дали ей жалованье среднее, но на слѣдующій сезонъ она будетъ получать высшій окладъ.
   -- Скажите, пожалуйста, кому она приглянулась изъ старшинъ и кто хочетъ изъ васъ сдѣлать ее своей супругой съ лѣвой стороны?
   -- Я... я не понимаю, о чемъ вы говорите? растерялся старшина.
   -- Кому это пришло въ голову ломать клубскій уставъ?
   -- Что вы, что вы, никто его и не думалъ ломать.
   -- На основаніи же какого параграфа вы заключили съ Пѣтушковой контрактъ, когда это дѣлается только послѣ трехъ дебютовъ, да и то послѣ одобренія театральнаго комитета.
   -- Ахъ, вы про эти формальности говорите, засмѣялся старшина, но это такіе пустяки, на которые никто не обращаетъ вниманія, наконецъ она дебютировала по вашей рекомендаціи, мы хотѣли доставить вамъ удовольствіе.
   -- Очень, вамъ благодаренъ за ваше вниманіе, но я нисколько не желаю, чтобы ради меня нарушали уставъ.
   -- Но помилуйте, какое же здѣсь нарушеніе, пустяки одни...
   -- Во всякомъ случаѣ, я донесу объ этомъ до свѣдѣнія членовъ на первомъ же общемъ собраніи и если оно не одобритъ вашего поступка, то вамъ придется нарушить этотъ скороиспеченный контрактъ.
   -- Какъ нарушить? а неустойка, вѣдь мы должны будемъ заплатить крупную неустойку?
   -- Это меня не касается, это ужь ваше дѣло, проговорилъ Горденко, направляясь въ карточную комнату.
   -- Бѣлены объѣлся просто, говорилъ старшина, разставивъ съ изумленіемъ руки, для негоже хлопотали, для него дѣлали, а онъ, на, поди -- въ общее собраніе!? Поди теперь, разбирай людей! Тьфу! Послушайте, послушайте, накинулся онъ на шедшаго коллегу-старшину.
   Что такое произошло?
   -- Горденко-то что затѣялъ?! пойдёмте въ старшинскую, я тамъ вамъ разскажу.
   Онъ подхватилъ подъ руку товарища повелъ его въ старшинскую, нашептывая на ходу о Горденкѣ. Оба, пожимая плечами, скрылись за дверью.
   Горденко сѣлъ играть въ карты. Было уже четыре часа, когда онъ вышелъ изъ клуба: Проходя по улицѣ, онъ взглянулъ на окно Елены. Нумеръ былъ освѣщенъ, двигались какія-то тѣни, изъ отворенной форточки окна донеслись къ нему сиплые голоса, распѣвавшіе какую то пѣсню. Горденко съ грустною улыбкою покачалъ головой и медленно отправился домой.
   

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Глава восьмая.
Подъ гору.

   На другой день, часовъ въ 11 утра, къ Еленѣ зашелъ Горденко. Онъ подошелъ къ двери и. постучалъ въ нее.
   -- Кто тамъ? послышался слабый болѣзненный голосъ.....
   -- Я, Горденко!
   -- Ахъ, да, ты Володя, войди голубчикъ!
   Горденко отворилъ дверь и остановился у порога. Его покоробило при видѣ обстановки нумера. Подобную обстановку можно только видѣть у какого-нибудь, отчаяннаго холостяка, послѣ безумной попойки.
   На столѣ были нагромождены пустыя, винныя и водочныя бутылки., скатерть вся улита краснымъ виномъ и пивомъ, на ней же валялись объѣдки колбасы и. хвостъ селедки, двѣ разбитыя рюмки были здѣсь же, на окнѣ стояла груда грязныхъ немытыхъ тарелокъ, у стѣны опустошенная пивная корзинка, полъ былъ улитъ пивомъ, въ которомъ размокли окурки сигаръ и папиросъ, на столикѣ, стоявшемъ возлѣ постели, стоялъ грязный, засаленный стаканъ съ недопитымъ пивомъ, здѣсь же лежали дамскіе часы съ разбитымъ стекломъ. На полу въ грязи валялись платье и юбки. Сама Елена лежала въ постелѣ, волосы ея были растрепаны, лицо блѣдное, какъ стѣна, съ опухшими красными глазами.
   Горденко съ отвращеніемъ оглядѣлся кругомъ.
   -- Елена, что это такое? спросилъ онъ упавшимъ голосомъ.
   Та закрыла глаза и отвернула голову, на щекахъ показался румянецъ, она застонала.
   -- Что съ тобой, ты больна? спрашивалъ Горденко, подходя къ ней.
   -- Нехорошо мнѣ Володя, очень дурно! простонала Елена.
   -- Ты пила?... пьяна? замирая спрашивалъ Горденко.
   -- Милый, дорогой, прости меня, этого никогда не будетъ больше, я виновата, но не буду больше. Господи, какіе они всѣ противные, гадкіе. При этихъ словахъ по ея тѣлу пробѣжала дрожь.
   Она протянула руку и взяла со столика стаканъ съ пивомъ.
   -- Что ты дѣлаешь? проговорилъ Горденко, схвативъ ее за руку.
   -- Дай мнѣ, я выпью, мнѣ легче будетъ!
   -- Этого еще недоставало,-- опохмѣляться?!
   -- Ради Бога дай, головѣ лучше, все разскажу, не сердись!
   Блѣдный, взволнованный Горденко подошелъ къ окну.
   -- Долго у васъ продолжалось... это... пьянство! спросилъ онъ.
   -- Они ушли въ семь часовъ утра.
   -- Это что же, ужинали что-ли? продолжалъ онъ.
   -- Да, тихо проговорила Елена.
   -- Откуда же все это взялось?
   -- Онъ въ клубъ бѣгалъ, оттуда все принесли и ужинъ и вино и пиво!
   -- Кто онъ?
   -- Шредеръ, любовникъ!
   -- Какъ же изъ клуба отпустили?
   -- Не знаю, онъ говорилъ, что тамъ все можно достать!
   -- Вотъ какъ? хорошо же! клубъ-то нашъ нужно пощипать, какъ слѣдуетъ, вижу я.
   Елена застонала, Горденко подошелъ къ ней и молча сы отрѣлъ на нее. Она схватила его за руку и хотѣла поцѣловать ее. Горденко вырвалъ.
   -- Не дѣлай глупостей! проворчалъ онъ; ему все противнѣй и противнѣй дѣлалось на душѣ.
   -- А часы какъ разбила? спросилъ онъ.
   Елена молчала.
   -- Что же ты молчишь, говори! съ болью проговорилъ Горденко.
   -- Прости меня, все скажу! простонала Елена.
   -- Неужели одной попойкой не удовольствовались, было даже и больше?
   -- Онъ такой гадкій, пьяный...
   -- Пустился любезничать? дрожа спрашивалъ Горденко, да кто онъ, все тотъ же Шредеръ?
   -- Да... онъ...
   -- Что же онъ дѣлалъ?
   -- Сначала обнялъ, потомъ полѣзъ цѣловаться, я отбиваюсь... потомъ... я уронила часы и они разшиблись...
   -- И только? чуть слышно спрашивалъ Горденко.
   -- Видитъ Богъ только, онъ былъ пьянъ, у меня сильно въ головѣ шумѣло...
   -- Да что же остальные-то... чего тѣ смотрѣли... какъ они позволили ему безобразничать...
   -- Всѣ ушли...
   -- И онъ остался съ тобой одинъ? едва владѣя собой, спрашивалъ Горденко.
   -- Нѣтъ и онъ ушелъ, только воротился, началъ въ любви объясняться, лѣзъ все ко мнѣ, но я закричала, онъ и ушелъ.
   Горденко отъ злости топнулъ ногой.
   -- Мерзавецъ! прошепталъ онъ.
   -- Я, видишь, Володя, все сказала тебѣ, прости меня голубчикъ, никогда, никогда этого не повторится, Богомъ клянусь тебѣ! плакала Елена.
   Горденко провелъ рукой по лбу, ему нужно было время, чтобы нѣсколько успокоиться.
   -- Вотъ что Елена, глухо заговорилъ онъ, что было, того.не поправишь, но на сценѣ ты не должна оставаться ни одной минуты.
   -- Но контрактъ?
   -- Я такъ сдѣлаю, что его уничтожатъ, кромѣ того я ѣду сейчасъ же къ твоей матери и скажу ей, чтобы она силой, если не захочешь сама, взяла тебя къ, себѣ.
   При этихъ словахъ, не смотря на сильную головную боль, Елена вскочила съ постели и схватила Горденко за руки.
   -- Нѣтъ, съ рѣшимостью зашептала она, нѣтъ, ты этого не сдѣлаешь!
   -- Сдѣлаю, Елена, сдѣлаю, ради тебя, ради твоего спасенія! также рѣшительно проговорилъ Горденко.
   -- Говорю ты но сдѣлаешь этого.
   -- Сдѣлаю.
   -- Что же ты хочешь моей смерти?
   -- Твоего спасенія только!
   -- Но развѣ я могу воротиться домой? Пойми это самъ! Развѣ мнѣ возможно будетъ тамъ жить; наконецъ послѣ того, что у насъ съ тобой было, развѣ мнѣ возможенъ возвратъ туда? Вѣдь я не знаю, можетъ быть я беременна, подумай только объ этомъ!
   Горденко печально опустилъ голову.
   -- Если ты это сдѣлаешь, я не знаю, на что только не рѣшусь; я убѣгу все равно, брошусь на все, никто не найдетъ меня!
   -- Но брось по крайней мѣрѣ сцену!
   -- Подъ какимъ же предлогомъ я буду жить тогда отдѣльно. Ты хочешь вѣрно, чтобы говорили обо мнѣ, что я живу у тебя на содержаніи! Этого ты добиваешься!
   -- Но что же дѣлать? Вѣдь и такъ оставаться нельзя!
   -- Дай мнѣ дотянуть сезонъ, тогда дѣлай со мной что хочешь, можетъ быть и сезона я не дотяну, найду какой-нибудь предлогъ для того, чтобы жить одной отдѣльно.
   -- Елена, я скажу откровенно тебѣ, что такая жизнь, какъ вчерашній вечеръ и нынѣшнее утро способны убить всякую любовь; мнѣ тяжело, больно, но при такой жизни наша разлука неизбѣжна. Для этого ли ты вырвалась изъ дома, вѣдь ты мнѣ говорила совершенно другое!
   -- Но я даю тебѣ слово, что это больше не повторится, развѣ этого мало тебѣ, развѣ ты не вѣришь мнѣ, говорила она, обнимая Горденко и намѣреваясь его поцѣловать. Отъ нея пахнуло перегорѣлымъ виномъ, пивомъ, Горденко невольно отвернулся отъ нея.
   -- Нѣтъ, Елена, не вѣрю, проговорилъ онъ.
   Та опустила голову и руки.
   -- Одѣнься Елена, замѣтилъ ей Горденко, да прикажи убрать комнату, кто-нибудь можетъ взойти, некрасиво выйдетъ!
   Елена молча повиновалась, она подняла платье и тотчасъ же брезгливо бросила его. Въ это время дверь распахнулась и въ дверяхъ показался Шредеръ; онъ еще не выспался и былъ пьянъ. Увидѣвъ Горденко онъ остановился и уставился на него.
   -- Фью-у-у! просвистѣлъ онъ, значитъ мы опоздали, pardon!
   -- Вонъ! прохрипѣлъ, подступая къ нему Горденко.
   -- Какъ вонъ? Я къ барышнѣ, также какъ и вы милое...
   Но договорить ему не удалось, сильный толчекъ Горденко заставилъ его вылетѣть 3ä дверь. Горденко схватился руками за голову.:
   -- Боже мой, что же это такое! простоналъ онъ.
   Елена упала на постель, уткнула голову въ подушку и плакала, ея плечи вздрагивали отъ рыданія.
   -- Нравятся вамъ эти сцены? съ бѣшенствомъ говорилъ Горденко, нравятся? а вѣдь это не первая и не послѣдняя!
   Онъ повернулся и вышелъ въ корридоръ.
   -- Володя! послышался крикъ изъ нумера, но онъ не остановился и пошелъ дальше.
   По лѣстницѣ шатаясь спускался Шрёдеръ.
   -- Нѣтъ, погоди, ты со мной такъ не раздѣлаешься! бормоталъ Шредеръ, я тебѣ покажу, какъ толкаться, франтъ какой выискался, чортъ тебя побери!
   Горденко не слушая прошелъ молча.
   -- Фря какая! напутствовалъ, узнавшій его, Шредеръ, прыщъ! крикнулъ онъ, когда Горденко вышелъ на улицу.
   Горденко поглядѣлъ на часы, нужно было торопиться на уроки.
   Мучительно провелъ онъ въ институтѣ три часа. Тяжелой, пыткой показались ему эти уроки. Голова его была занята Еленой, видѣннымъ имъ безобразіемъ; сценой со Шредеромъ. Ему и жаль было Елену и возмущался онъ ею. Уроки кончились. Съ мучительною. болью взглянулъ онъ на квартиру Пѣтушковыхъ.
   -- Войду! рѣшилъ онъ какъ-то съ разу и дернулъ звонокъ.
   У Пѣтушковыхъ его встрѣтили сухо. Горденко не обращалъ на это никакого вниманія, у него голова трещала отъ боли.
   -- Наконецъ-то показалъ свои свѣтлыя очи! раздался голосъ Пѣтущкова, сколько времени носъ не казалъ, стыдно! упрекалъ онъ гостя.
   -- Вчера былъ дебютъ Леночки? спросила Надежда.
   -- Да, былъ и признаюсь былъ не мало удивленъ, не встрѣтивъ никого изъ васъ въ театрѣ.
   -- Мнѣ очень хотѣлось попасть туда, да мамаша не пустила.
   -- Довольно и того, что одна срамится, да позорится, недоставало еще и намъ! вмѣшалась Юлія.
   Горденко промолчалъ.
   -- Что же удаченъ для Леночки былъ дебютъ? продолжала спрашивать Надежда.
   -- Различно говорятъ! неохотно отвѣчалъ Горденко.
   -- Да ваше-то, ваше какое мнѣніе? не отставала Надежда.
   -- Елена Владиміровна роли не испортила, однако мнѣ пора, проговорилъ онъ, взявшись за шляпу.
   -- Вы куда теперь? спросилъ Пѣтушковъ.
   -- Въ Эрмитажъ, пообѣдаю, а потомъ опять на уроки.
   Вотъ постойте, намъ вмѣстѣ идти.
   -- Знаете-ли, у меня будетъ къ вамъ просьба, говорилъ Пѣтушкову дорогой Горденко, уговорите, ради Бога, сестру бросить сцену.
   -- Елену? удивился Пѣтушковъ..
   -- Конечно ее, кого же больше? проговорилъ Горденко.
   -- Гмъ! Странная просьба!
   -- Почему же?
   -- Почему? А потому, что прежде всего Елена по характеру чортъ, да такой чортъ, какихъ не найдешь во всей преисподней.
   -- Ну, ужь это слишкомъ сильно сказано, вступился Горденко.
   -- Если хотите, слишкомъ слабо, это во-первыхъ, во-вторыхъ, голубчикъ мой, я не хочу нарушать своего правила, которое я поставилъ и которому не измѣню.
   -- Любопытно бы было знать это правило? со злобной усмѣшкой спросилъ Гердепко.
   -- Правило, голубчикъ, самое простое и самое обыкновенное; я никому никогда не совѣтывалъ, но человѣчество было бы счастливо, если бы слѣдовало ему.
   -- Но какое же это правило?
   -- Никогда въ чужія дѣла не мѣшаться, а заниматься только своими собственными.
   -- Правило очень хорошее и я буду ему непремѣнно слѣдовать, проговорилъ со злобной усмѣшкой, приподнимая слегка шляпу, Горденко, только вы говорите о чужихъ, о постороннихъ лицахъ, но здѣсь-то, о чемъ я говорю, дѣло касается близкаго вамъ человѣка, сестры.
   -- Тѣмъ болѣе я не вступлюсь ни во что.
   Горденко остановился даже.
   -- Что вы? спросилъ его Пѣтушковъ.
   -- Извините, Дмитрій Владиміровичъ, я положительно отказываюсь понимать васъ.
   -- Чудакъ вы, право, человѣкъ! Вамъ непонятно, почему я не мѣшаюсь въ дѣла Елены?
   -- Признаюсь, это мнѣ непонятно.
   -- Ну, такъ я вотъ объясню это. Былъ я мальчишка. Отецъ, какъ вамъ вѣроятно извѣстно, былъ торгашъ и ему сильно хотѣлось, чтобы его старшій сынъ пошелъ по его же дорожкѣ, то-есть сталъ бы отмѣривать аршины и при случаѣ воровать вершки. Вы не возмущайтесь пожалуйста моими послѣдними словами, вамъ вѣроятно не безъизвѣстно купеческое правило: не надуешь, не продашь. Разъ вы это знаете, тогда и возмущаться не будете. Ну-съ, а это правило мнѣ не нравилось, да ненравилось вообще торгашеское дѣло, мнѣ хотѣлось учиться; отецъ не понималъ этото желанія, и дѣло извѣстное, какъ не горько воспоминаніе, но сказать нужно, въ дѣло пошла палка, ремень въ памятныхъ батюшкиныхъ брюкъ и такъ далѣе. Съ этихъ поръ я возненавидѣлъ чужую волю, мѣшающуюся въ чужія дѣла. Вотъ почему я не хочу мѣшаться и въ дѣло Елены. Она не ребенокъ, можетъ разсудить, что хорошо, что дурно, что полезно и что вредно ей, поэтому становиться ей на дорогѣ, мѣшать ей я никогда не стану.
   -- Хорошо, проговорилъ Горденко, я частію только понимаю васъ. Но представьте себѣ, что вы идете и видите, что слѣпой, незрячій человѣкъ тоже хотѣлъ идти вашею же дорогой, но сбился съ пути, пошелъ въ сторону и очутился на краю пропасти, одинъ только шагъ и онъ погибнетъ. Неужели и въ этомъ случаѣ вы не вмѣшаетесь въ чужое дѣло, неужели вы его не остановите, не спасете отъ гибели.
   -- Да какое же мнѣ до него дѣло? Пропадетъ человѣкъ, туда ему и дорога; да правду сказать, на кой прахъ намъ слѣпыя, чѣмъ меньше ихъ, тѣмъ лучше и пускай они лѣзутъ въ пропасть и гибнутъ тамъ...
   Горденко былъ озадаченъ, пораженъ. Онъ никакъ не могъ представить себѣ, чтобы могъ такъ говорить сердечный, гуманный Пѣтушковъ. Онъ не находилъ словъ для отвѣта и молча шелъ, вдумываясь въ безсердечныя слова своего товарища.
   -- Я не заговорилъ бы съ вами, началъ Горденко, не заговорилъ бы объ Еленѣ Владиміровнѣ, если бы она не была вашей сестрой, и онъ немного замялся.
   -- И если бы она не была для васъ очень близкой особой! подхватилъ Пѣтушковъ, не давъ договорить Горденко.
   -- Я этого не говорилъ, сухо замѣтилъ: тотъ.
   -- Конечно этого порядочные люди никому не говорятъ, но неужели вы думаете, что я настолько слѣпъ, чтобы не видать того, что вы чуть не съ первой же встрѣчи влюбились одинъ въ другаго, не настолько же слѣпъ, чтобы не знать, что Елена и изъ дому-то ушла, чтобы пользоваться этою любовію.
   -- Ваши догадки, Дмитрій Владиміровичъ, заходятъ слишкомъ далеко;: и я думаю, что слышавъ ваши слова, ваша сестра не поблагодарила бы васъ, заговорилъ озлобленный Горденко.
   -- Не станете-же вы доказывать, что это неправда, спокойно отвѣчалъ Пѣтушковъ. И вотъ что я вамъ скажу, я за Елену радъ, радъ потому, что она выбрала именно васъ, человѣка, котораго я люблю; я боялся за нее: попади она на другаго, она сгибла бы окончательно, ну хоть на того же Григорьева, вы же съумѣете остановить ее, поддержать ее нравственно.
   -- Да не могу же, не могу, чуть не простоналъ Горденко.
   -- Почему же? въ свою очередь спросилъ Пѣтушковъ, останавливаясь.
   -- А вотъ почему, заговорилъ Горденко, и началъ разсказъ о всемъ, что было, не утаивая ничего. Пѣтушковъ внимательно слушалъ.
   -- Да, дѣло не хорошо, замѣтилъ онъ, когда кончилъ Горденко, дѣло дрянь. Но чего же вы-то смотрите, зачѣмъ вы допускаете до этого.
   -- Но что же я могу сдѣлать при подобныхъ условіяхъ?
   -- И вы обращаетесь къ начальству, къ брату?
   -- Вы только и можете спасти ее, она васъ уважаетъ, она васъ послушаетъ.
   Пѣтушковъ засмѣялся.
   -- Ну, заговорилъ онъ, я объ васъ думалъ лучше, чѣмъ вы оказываетесь.
   Горденко съ недоумѣніемъ и съ неудовольствіемъ поглядѣлъ на него.
   -- Право, думалъ лучше. Человѣкъ сошелся съ дѣвочкой, словно про себя заговорилъ Пѣтушковъ, сошелся, полюбились другъ другу, она отдалась ему вполнѣ, отдала все завѣтное, все чѣмъ только можетъ гордиться женщина, и онъ не умѣетъ поддержать ее, не умѣетъ простить пустаго поступка молоденькой дѣвченки. Ну что за важность, что она напилась пьяна, что у ней нынче болитъ голова? Ну что за важность? я васъ спрашиваю? обратился онъ къ Горденко.
   Горденко посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ.
   -- А по вашему это хорошо? спросилъ онъ.
   -- Конечно нѣтъ! Но разъ она просила прощенія, слѣдовательно это не повторится!
   -- Ну-съ, а поцѣлуи съ первымъ любовникомъ, а его нынѣшній визитъ къ ней? Вѣдь если-бы она не подала ему повода, ничего бы и не было!
   -- А, да ну васъ! Что мнѣ разбирать чужія дѣла, своихъ по горло. Сосватались, поженились, ну и нянчитесь теперь! У меня вотъ въ желудкѣ революція, скорѣй бы до Эрмитажа добраться, не взять ли намъ извощика?
   -- Нѣтъ, я раздумалъ, я не буду обѣдать, проговорилъ сухо Горденко.
   -- Обѣдать раздумалъ? задумчиво проговорилъ Пѣтушковъ, странный, право, странный человѣкъ.
   -- До свиданія! проговорилъ Горденко?
   -- Да вы это что-же, и вправду раздумали обѣдать?
   -- Не хочется.
   -- Тьфу, пропасть! отплюнулся Пѣтушковъ, изъ-за дряни, изъ-за дѣвченки, аппетитъ пропадаетъ, ну, стоитъ ли она этого? скажите по совѣсти, стоитъ ли Еленка того, чтобы не обѣдать? Пошелъ, отодралъ ей уши и конецъ, чѣмъ свой благородный желудокъ мучить! говорилъ съ увлеченіемъ Пѣтушковъ, не замѣчая того, что Горденко былъ уже далеко отъ него.
   -- Ушелъ! проговорилъ съ удивленіемъ онъ, увидѣвъ уходившаго Горденко, ушелъ, ну и чортъ съ тобой, чортъ васъ возьми и обоихъ-то, и тебя, дурака; и Еленку вмѣстѣ. А Ленка, какъ я и думалъ, далеко, очень далеко пойдетъ по пути клубнички. Жаль дѣвченку, да что-жъ подѣлаешь, коли при рожденіи ее бабка попортила. Извощикъ! крикнулъ онъ.
   Извощикъ подкатилъ на всѣхъ рысяхъ.
   -- Куда прикажете?
   -- Вези, братецъ ты мой, меня въ гостинницу Эрмитажъ! Понимаешь?
   -- Какъ-же-съ; чувствуемъ, баринъ, пожалуйте, садитесь! говорилъ, осклабляясь извощикъ, чувствуя наживу.
   -- Не хотѣлъ обѣдать, ну и чортъ съ вами съ обоими-то! ворчалъ Пѣтушковъ, влѣзая въ сани.
   Горденко, озлобленный разсужденіями пріятеля, шелъ! самъ не; свой онъ не зналъ куда идти, куда дѣваться. Ему теперь хотѣлось остаться одному, обдумать ѣвоё положеніе, обдумать, какъ поправить дѣло, какъ спасти изъ омута Елену; коли братъ такъ относится къ ней, то какъ же отнесутся другіе; остается одно, ему самому лично, одному ему нужно спасать её. Онъ сѣлъ на первую попавшуюся лавочку на Тверскомъ бульварѣ и задумался.
   Время шло, но Горденко не замѣчалъ этого, ему было не до времени, онъ думалъ и думалъ. Совсѣмъ свечерѣло, зажгли фонари, а онъ все сидѣлъ и сидѣлъ, забывъ о томъ, что давно пора быть на урокахъ, что онъ манкируетъ; ему было не до уроковъ, ни до чего на свѣтѣ. Его ужасала, не давала ему покоя одна только мысль, и эта мысль была, какъ спасти Елену.
   -- Господинъ, нѣтъ-ли у васъ папироски? послышался вдругъ возлѣ него голосъ.
   Горденко взглянулъ; рядомъ съ нимъ сидѣла смазливенькая дѣвочка, лѣтъ семнадцати, но подкрашенная, бѣлила и румяна ярко бросались въ глаза на молодомъ, еще не измятомъ личикѣ.
   -- Зачѣмъ вы краситесь? вмѣсто отвѣта спросилъ Горденко.
   У дѣвочки глаза блеснули досадой.
   -- Для того, чтобы васъ дураковъ ловитъ! отрѣзала она..
   -- Насъ, дураковъ? въ раздумьи проговорилъ Горденко.
   -- Извѣстное дѣло, съ усмѣшкой проговорила дѣвченка.
   -- Насъ.... дураковъ... ловить? думалось Горбенко, и онъ снова забылся.
   -- Что-жъ папиросу-то дашь, или нѣтъ? снова послышался голосъ.
   Горденко очнулся.
   -- Ахъ, да, папиросу, схватился онъ, поспѣшно полѣзая въ карманъ и доставая портсигаръ.
   -- А спичку дашь, аль нѣтъ, не пальцемъ же мнѣ закуривать! проговорила дѣвочка.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, проговорилъ усмѣхнувшись Горденко, доставая спичку.
   -- Ахъ ты тюлентій! засмѣялась дѣвочка.
   -- Какъ вы сказали? тюлентій? спросилъ ее Горденко.
   -- Извѣстно тюлентій.
   -- Что это за звѣрь такой? спрашивалъ Горденко, начинавшій интересоваться своею сосѣдкою.
   -- Есть звѣрь такой!
   -- Какой же именно,
   -- А вотъ такой, сидитъ этотъ самый звѣрь рядомъ съ дѣвицей и не угоститъ ее.
   -- А вы хотите угощенія?
   -- Дѣло извѣстное, коли со вчерашняго дня не жравши сижу,
   -- Неужели вы ничего не кушали? словно испугавшись заговорилъ Горденко, при чемъ онъ вспомнилъ, что самъ еще не обѣдалъ.
   -- Извѣстное дѣло ничего не кушала, хозяйкато не накормитъ задаромъ.
   -- Бѣдная вы, бѣдная!..
   -- Бѣдная! тоже бѣдная, толкуетъ!.
   -- Вы, въ самомъ дѣлѣ, ничего не кушали.
   -- Вотъ дуракъ-то! со злостью проговорила дѣвченка, дѣвица ему говоритъ, что сидитъ не жравши со вчерашняго дня, а онъ еще спрашиваетъ, кабы была сыта, такъ не говорила бы!
   -- Такъ пойдемте обѣдать, спохватился Горденко.
   -- Обѣдать!? засмѣялась дѣвочка, впору теперь ужинать!
   -- Ну, все равно, пойдемте, я самъ хочу ѣсть.
   -- Неужто угостишь? весело спросила она.
   -- Конечно!
   -- Экой ты милый, а я еще дуракомъ обругала, прости ты меня Христа ради.
   При этихъ словахъ Горденко вздрогнулъ, второй разъ приходилось ему слышать эти слова въ одинъ и тотъ же день. Говорила ихъ. ему.его святыня, его Елена, и то же самое пришлось ему. у слышать, здѣсь на бульварѣ, отъ потерянной дѣвченки. Тамъ съ жиру перепились и просили прощенія; здѣсь съ голода проситъ.
   -- Господи, да кто же изъ нихъ: лучше? простоналъ Горденко.
   -- Ты это что? аль раздумалъ? не шематоннишаешь ли? спрашивала дѣвочка.
   -- А, что? словно проснувшись говорилъ Горденко! і
   -- Что? что? звалъ ужинать, а теперь что?
   -- Да куда же мы пойдемъ?
   -- Чудной! куда? да вонъ Саврасенковъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, пойдемъ!
   -- Такъ бы давно! давай руку.
   -- Руку? зачѣмъ?
   -- И впрямь дуракъ! какъ же я войду не подъ руку? говорила дѣвочка, подхватывая подъ руку Горденко.
   Тотъ повелъ ее къ ресторану.
   -- Ты это куда же? Я туда не пойду! проговорила, словно испугавшись, дѣвочка..
   -- Такъ куда же? спросилъ удивившись Горденко.
   -- Вонъ въ тотъ подъѣздъ нужно! проговорила она, и потащила своего кавалера къ подъѣзду нумеровъ....
   Горденко со своей спутницей взошелъ, цо лѣстницѣ, передъ, нимъ открылся длинный корридоръ.
   -- Нумеръ прикажете, спрашивалъ услужливый офиціантъ, въ какую цѣну, съ?.
   -- Въ рубль! отрѣзала дѣвочка.
   -- Пожалуйте-съ! предложилъ тотъ, выскакивая впередъ и размахивая услужливо дверь нумера.
   Горденко со своей спутницей вошелъ въ нумеръ. Лакей поспѣшно зажегъ свѣчи.
   -- Чего мы съѣдимъ? спросилъ Горденко, обращаясь къ своей спутницѣ.
   -- А ты бери карточку и читай; а чего взять я скажу, вѣдь я неграмотная, наивно замѣтила дѣвочка.
   Ужинъ былъ заказанъ
   -- Ты что-жъ это, ѣду заказалъ, а выпить-то и нечего! проговорила дѣвочка.
   -- Выпить? да, нужно, необходимо! говорилъ Горденко и позвонилъ, Ты чего же хочешь? спросилъ онъ свою подругу.
   -- Чего? извѣстно, сначала водки, а тамъ вина барскаго, краснаго, какого-нибудь.
   Горденко приказалъ.
   -- Какъ васъ зовутъ? обратился онъ съ вопросомъ къ дѣвочкѣ.
   Та засмѣялась.
   -- Какъ зовутъ? говорила она, да какъ хочешь; одни меня зовутъ Машей, другіе Парашей, а ты зови, какъ тебѣ вздумается.
   Горденко глядѣлъ на нее и что-то тяжелое творилось у него на душѣ.
   -- Кто изъ нихъ лучше? невольно возникалъ въ его мозгу вопросъ, кто лучше?
   -- Да я-то самъ хорошъ-ли? невольно явилась у него мысль. Хорошъ-ли я-то? Нынче утромъ судилъ отдавшуюся мнѣ женщину, а вечеромъ самъ гуляю въ нумеръ съ дѣвченкой, хорошъ! нечего сказать! негодяй. и больше ничего! заключилъ онъ съ горькой улыбкой.
   -- Ты чего это рожи-то корчишь? спросила его дѣвочка.
   -- Вина захотѣлось! кисло улыбаясь; проговорилъ Горденко.
   -- Такъ бы и сказалъ, чѣмъ рожи-то строить, говорила дѣвочка, наливая стаканъ вина, а то словно злится, словно я не хорошенькая!
   Горденко взглянулъ на нее внимательно, дѣвочка дѣйствительно была очень недурна, какъ бы ее не портила краска.
   -- Если Елена пойдетъ по той же дорогѣ, и съ ней будетъ то же, и она будетъ сидѣть также въ нумеръ съ кѣмъ-нибудь? думалъ онъ.
   И вспомнилась ему вчерашняя несчастная гриммировка, ему сдѣлалось противно, онъ схватилъ стаканъ и осушилъ его залпомъ, потомъ: протянулъ его снова.
   -- Какъ тебя? Маша? Параша? налей еще! проговорилъ онъ, обращаясь къ дѣвочкѣ.
   Та налила, онъ также осушилъ его, словно хотѣлось ему залить тотъ огонь, который горѣлъ внутри его.
   Дѣвочка вскочила.
   -- У тебя горе какое, что-ли? спросила она участливо, хватая его за руку.
   -- Горе Маша, горе! чуть не плача проговорилъ охмѣлѣвшій съ разу Горденко.
   -- Глупый, такъ бы ты и сказалъ, я. бы тебя утѣшила! заботливо проговорила дѣвочка,
   -- Ты? широко раскрывая глаза, спросилъ Горденко.
   -- Ну, да! извѣстно я! говорила она; постой, никакъ идутъ, погляди веселѣй, не хорошо!.халуй! внушительно проговорила она, заслышавъ шаги въ корридорѣ. Подали ужинъ. Дѣвочка усердно подливала вино въ стаканъ Горденко, тотъ машинально пилъ; хмѣль брала свое. Горденко къ концу ужина былъ пьянъ; нравственное потрясеніе, выпитое вино дѣлали свое дѣло..
   -- Милая, голубка, говорилъ онъ заплетающимся языкомъ, давай мы съ тобой нынче гулять!
   -- Извѣстно будемъ гулять, нешто я даромъ жрала-то! говорила дѣвочка, растегивая платье. А ты раздѣвайся, да ложись! прибавила она, подходя къ нему, и начиная стаскикать съ него сюртукъ.
   Горденко увидалъ черезъ растегнутыя платье и сорочку, молодую, волнующуюся, какъ морская волна, бѣлую какъ снѣгъ грудь и обезумѣлъ. Онъ горячими губами припалъ къ ней и покрылъ ее поцѣлуями, сжимая руками станъ дѣвочки.
   -- Ну, дуракъ, какъ есть дуракъ, хохотала задыхаясь та; словно и невѣсть что увидалъ, словно за ночь не нацѣлуется. Да пусти же, какъ будто съ сердцемъ проговорила она.
   Гордейко молча повиновался и пьяный повалился на постель, тотчасъ же засыпая.
   Солнышко уже высоко поднялось, когда онъ проснулся. Голова его была тяжела, словно налитая свинцомъ. Ему невольно вспомнилась Елена и ему сдѣлалось совѣстно за себя.
   -- Кто-жъ насъ-то лучше? проговорилъ онъ, повернувъ голову и невольно закрывая глаза.
   Передъ нимъ разметалось роскошное, молодое тѣло.
   -- Экій я мерзавецъ! прошепталъ онъ, быстро вскакивая съ постели.
   -- Ты куда же? словно испугавшись и хватаясь за него говорила дѣвочка, разбуженная его движеніемъ.
   -- Пора, милая, у меня дѣло есть, говорилъ Горденко, отворачиваясь отъ нея въ сторону.
   -- Ты что же рыло-то воротишь, заговорила недовольнымъ голосомъ дѣвочка, не хороша я, чтоли, не по вкусу небось пришлась?
   Горденко невольно взглянулъ на нее.
   -- Хороша, охъ, какъ хороша! чуть не простоналъ онъ, обхватывая ее стройный станъ.
   -- Такъ чего же глядишь и ночь-то всю продрыхалъ какъ какой-нибудь боровъ! говорила надувъ губки дѣвочка.
   Горденко сошелъ съ ума, страсть заговорила въ немъ.
   Онъ опомнился.
   -- Прикажи чаю-то! говорила раскраснѣвшаяся, пылающая огнемъ дѣвочка.
   -- Не могу, родная не могу, приказывай, дѣлай что хочешь! говорилъ Горденко, сунувъ ей въ руку первую попавшуюся подъ руку ассигнацію.
   -- Да ты съ ума сошелъ, накинулась на него дѣвочка, накормилъ, да еще красненькую суетъ, хорошо-бы и зеленую.
   Но Горденко ничего не слышалъ, онъ сломя голову мчался по лѣстницѣ и только немного вздохнулъ свободнѣе тогда, когда увидѣлъ себя на бульварѣ.
   -- Господи, да что же я дѣлаю? говорилъ онъ чуть не плача, я съ ума сошелъ, окончательно съ ума сошелъ. Дома жена, тамъ любовница, а я ночь провожу чортъ знаетъ гдѣ и съ кѣмъ! Негодяй я, подлецъ и больше ничего! стоналъ онъ. На уроки поздно! чуть не съ отчаяніемъ проговорилъ онъ, а что женѣ-то, женѣ скажу? гдѣ ночевалъ? гдѣ бражничалъ? О подлецъ, подлецъ! Впрочемъ, женѣ скажу, что всю ночь въ карты проигралъ, что-жъ законная, должна, обязана вѣрить! Обязана! О, мерзавецъ! а что-жъ той-то любовницѣ, Еленѣ сказать? А вѣдь ее судилъ! Самъ-то лучше оказался. Э, да поѣду къ ней и кончено! Помиримся и простимъ другъ друга.
   

Глава девятая.
По всѣмъ по тремъ.

   Было двѣнадцать часовъ, когда Горденко явился къ Еленѣ. Онъ не узналъ нумера, все было чисто, прилично, вчерашняго погрома и безобразія, какъ не бывало, только запахъ вина и пива не исчезъ. Елена, стояла у стола, въ шляпкѣ, и снимала перчатки, передъ ней на столѣ лежала свернутая трубкой тетрадь.
   Когда отворилась дверь, Елена повернула голову и при видѣ Горденко, едва замѣтная улыбка скользнула у ней по лицу, потомъ, вдругъ лицо ея приняло серьезное выраженіе.
   -- Здравствуй, Леня! проговорилъ какъ-то не смѣло Горденко.
   -- Здравствуйте, проговорила сквозь зубы Елена, подавая ему руку.
   -- Ты ужь выходила?
   -- Да. Вчера роль новую прислали, сегодня читка была.
   Горденко чувствовалъ себя какъ-то неловко, онъ замѣтилъ какую-то холодность у нее. Наступило молчаніе. Это молчаніе тяготило Горденко, онъ шелъ къ ней съ тѣмъ, чтобы примириться, покаяться въ глупо проведенномъ днѣ, забыть прошлое; но съ перваго же момента встрѣчи этого сдѣлать не удавалось и теперь съ каждой минутой положеніе его дѣлалось повидимому затруднительнѣе.
   -- Какъ вы себя чувствуете? чтобы сказать что-нибудь, спросилъ Горденко,
   Елена вспыхнула.
   -- Какъ видите, дѣлаю дѣло! рѣзко проговорила она.
   -- Я потому спрашиваю, васъ, словно оправдываясь заговорилъ Горденко, что оставилъ васъ вчера не совсѣмъ въ хорошемъ состояніи.
   -- Очень вамъ благодарна, сухо проговорила Елена.
   Снова наступило молчаніе. Горденко смотрѣлъ на нее и ничего: не понималъ. Вчера же она каялась передъ нимъ, просила прощенія, обѣщала, что не будетъ у нея больше безобразій, что она опомнится, а нынче совсѣмъ не то, словно она кается въ томъ, что по отношенію къ нему вчера вела себя такъ.
   Вдругъ вспыхнувъ, словно порохъ, заговорила Елена.
   -- Да, мнѣ остается только благодарить васъ за все одолженіе;, какое вы потрудились для меня сдѣлать!
   -- Какое одолженіе? спросилъ удивляясь Горденко.
   -- Какое? главное спрашиваетъ, какое, какъ будто онъ ничего не дѣлалъ, не говорилъ и не знаетъ.
   -- Я рѣшительно, ничего не понимаю!
   -- Вы не понимаете, а мнѣ приходится переносить на себѣ всѣ послѣдствія вашихъ безтактныхъ поступковъ.
   -- Послушайте, Елена Владиміровна, если мы съ вами будемъ говорить подобнымъ образомъ, тогда мы ни къ чему никогда не придемъ съ вами, я ничего не узнаю и можетъ быть невольно совершу снова, какъ вы называете, безтактный поступокъ.
   -- На что ужь безтактнѣе было затѣвать у меня скандалъ; теперь мнѣ нельзя показаться на сценѣ, только и встрѣчаешь двусмысленныя улыбки, а Шредеръ просто говоритъ дерзости, такъ что я его боюсь, наконецъ. Или вамъ хотѣлось выжить меня подобнымъ способомъ со сцены? Въ такомъ случаѣ вы горько разочаруетесь, этого вамъ не удастся никогда, слышите-ли, никогда! Сцены я ни за что не оставлю, я умру на ней.
   Этотъ монологъ Елены вывелъ изъ себя Горденко, возмутилъ его.
   -- Вашей воли никто не въ правѣ стѣснять, заговорилъ онъ сдержанно, вы можете умирать на сценѣ, подъ сценой, или за сценой, на это. наша добрая воля, если же кто и вступится, такъ изъ человѣколюбія только, изъ участія къ существу, подобному себѣ.
   -- Ничьего участія я не прошу!
   -- Но вы, все-таки, продолжалъ, повидимому спокойно, Горденко; все-таки не сказали, не назвали моего безтактнаго поступка, вслѣдствіе котораго на васъ смотрятъ съ двусмысленными улыбками и вслѣдствіе чего вы боитесь вашего перваго любовника.
   -- Я думаю, что вамъ самимъ лучше знать то, что вы дѣлаете.
   -- Увѣряю васъ не знаю, между тѣмъ нахожу необходимымъ знать, какимъ образомъ я могу вредить вамъ и ставить васъ въ двусмысленное положеніе?
   -- Право, мнѣ нѣтъ ни малѣйшей охоты повторять и перемывать всякую грязь! проговорила Елена отворачиваясь.
   -- Грязь? проговорилъ, приподымаясь съ мѣста Горденко. Грязь, вы сказали? Да въ чемъ же она заключается? Ужь не въ томъ ли, что я вышвырнулъ за дверь вашего Шредера, позволявшаго себѣ ворваться къ вамъ пьянымъ и любоваться на васъ въ одной сорочкѣ съ голыми плечами и грудью.
   -- Мнѣ теперь прохода нѣтъ, чуть не со слезами заговорила Елена. Шредеръ всѣмъ разсказалъ, что видѣлъ меня раздѣтой въ вашемъ обществѣ.
   -- Значитъ я угадалъ? говорилъ поблѣднѣвшій Горденко. Такъ вы это называете грязью? Такъ вотъ что, многоуважаемая Елена Владиміровна, для того, чтобы не повторялось ничего подобнаго, не слѣдуетъ проводить всѣ ночи съ тѣмъ же самымъ Шредеромъ въ гульбѣ и пьянствѣ и позволять ему обнимать себя и любезничать, чѣмъ подается надежда и дается почти позволеніе являться на другое утро въ пьяномъ видѣ съ визитами.
   -- Я не любезничала съ нимъ и не подавала никакихъ надеждъ.
   -- Тѣмъ хуже для васъ!.. Значитъ онъ. видитъ очень податливую особу, съ которой можно все сдѣлать, было бы только желаніе, была бы только охота.
   -- Владиміръ, да ты это что же? оскорблять меня что-ли пришелъ, такъ довольно и, того, что я вынесла нынѣшнее утро!
   -- Ты ошибаешься Елена, если думаешь, что меня есть хоть малѣйшее желаніе оскорбить тебя.. Я хочу только выяснить твое положеніе, въ этой смрадной, гнилой средѣ. Вотъ ты говоришь; что этотъ самый негодяй Шредеръ разсказываетъ о томъ, что засталъ тебя раздѣтою въ моемъ обществѣ. Для того, чтобы этого не было не нужно было спать съ отпертой дверью, во-первыхъ. Иначе, всегда, не я, а другой можетъ войти къ тебѣ и застать тебя въ такомъ же кокетливомъ костюмѣ, въ какомъ засталъ и я. Во-вторыхъ, что бы сказалъ тотъ же самый Шредеръ, если бы я не присутствовалъ при вашемъ вчерашнемъ утреннемъ свиданіи съ нимъ?
   -- Почемъ я знаю! со злостью проговорила Елена.
   -- Ты не знаешь, а я знаю! Онъ хвалился бы, что ты сразу была побѣждена и что твой полный обладатель и властелинъ былъ бы вполнѣ счастливъ и доволенъ, если бы его засталъ кто-нибудь въ томъ же положеніи, въ какомъ онъ засталъ меня. Тогда было бы доказательство на лицо. Вѣдь онъ ясно высказалъ все, хвалясь своими побѣдами, побѣдами очень легкими. Онъ и счелъ тебя за такую же податливую, по ошибся въ разсчетѣ, налетѣвъ на меня. Вѣдь у нихъ правило, что каждая актриса или артистка, какъ принято называть себя, въ этомъ омутѣ, должна, обязана имѣть покровителя, любовника. И ты не избѣгнешь этого; если они за тобой ничего не замѣтятъ, такъ сочинятъ, для успокоенія своей собственной совѣсти, какого-нибудь для тебя покровителя. Ну, а ужь въ этомъ случаѣ, я, всегда буду лучше, чѣмъ какой-нибудь Шредеръ, у меня, по крайней мѣрѣ, есть какое-нибудь положеніе, а не званіе бродяги. Вообще, сердись ты, или не сердись, но я радъ, что Шредеру пришлось у тебя встрѣтить меня и получить такой нелестный пріемъ.
   -- Я не люблю и ненавижу проявленіе всякой грубой силы.
   -- Что дѣлать, значитъ мы не сходимся во вкусахъ, а по моему зло нужно вырывать съ корнемъ.
   -- Зло! зло! о какомъ злѣ ты говоришь Я никакъ не пойму! Ты вотъ говоришь, что мнѣ лестнѣе состоять твоей любовницей, чѣмъ какого-нибудь Шредера. Слова какого-нибудь она подчеркнула. По твоему такъ, а по моему нѣтъ. Состоять-ли любовницей какого-нибудь Горденко или Шредера одинаково, позоръ-то одинъ и тотъ же и званіе любовницы дѣлается для женщины неотъемлемымъ достояніемъ.
   -- Ты говоришь о позорѣ, проговорилъ дрогнувшимъ голосомъ Горденко, но развѣ я тебя вызывалъ на него, не ты-ли заставила чуть не силой стать меня въ то положеніе къ тебѣ, въ какомъ я нахожусь?
   -- А ты не съумѣлъ остановить меня? Ты не могъ самъ устоять передъ соблазномъ? Представь себѣ, что въ тѣ минуты я была сумасшедшей, представь, что на меня временно находятъ припадки сумасшествія и ты воспользовался этимъ моментомъ.
   -- Елена, да что ты такое говоришь? чуть не съ ужасомъ прошепталъ Горденко. Значитъ твои рѣчи, твоя любовь ко мнѣ, по твоему ничто иное, какъ бредъ сумасшедшей!
   -- Почему же нѣтъ, улыбаясь говорила Елена. При этихъ словахъ, при видѣ этой улыбки Горденко похолодѣлъ.
   -- И твоя любовь, твои рѣчи о любви, твои рѣчи о будущемъ тоже бредъ? спрашивалъ онъ, боясь услышать отвѣтъ.
   -- Почему же нѣтъ? продолжала Елена тѣмъ же тономъ.
   -- Въ такомъ случаѣ не вы, а я былъ безумнымъ, безумнымъ потому, что повѣрилъ вашимъ словамъ, вашей любви. Какъ только могъ я вѣрить всему этому? Сумасшедшій! Да, вы правы были въ своей телеграммѣ, что вы приготовили мнѣ сюрпризъ. Всего, многаго могъ ожидать я, но подобнаго сюрприза, признаюсь, не ожидалъ!
   Онъ всталъ, взялъ шляпу и поклонился.
   -- Позвольте, въ такомъ случаѣ, Елена Владиміровна, пожелать вамъ всякаго благополучія на избранномъ вами пути, проговорилъ онъ раскланиваясь и направляясь къ двери.
   Елена взглянула на него и испугалась.
   -- Владиміръ, проговорила она порывисто, Владиміръ, Володя, погоди, останься.
   -- Зачѣмъ? усмѣхаясь проговорилъ Горденко, выходя за дверь.
   Улыбка его была нехороша. Елена окончательно испугалась и бросилась за нимъ слѣдомъ.
   -- Я тебѣ говорю, воротись! какъ-то строго и серьезно проговорила она, схватывая его за руку въ корридорѣ.
   -- Зачѣмъ? повторилъ Горденко свой вопросъ съ тою же улыбкою.
   -- Я этого хочу, я этого требую! говорила настойчиво Елена.
   -- Нѣтъ, я больше не пойду къ вамъ!
   -- Если я говорю, что ты пойдешь, значитъ долженъ идти! говорила Елена, дергая его за руку.
   -- Да зачѣмъ-же? зачѣмъ? Для того только, чтобы выслушать вашу откровенную любовь!
   -- Да, хотя бы за этимъ!
   -- Мнѣ большаго не нужно, я выслушалъ, довольно съ меня и этого.
   -- Да я-то не кончила, понимаешь-ли, я не кончила! Ты долженъ выслушать меня до конца, вѣдь слушала же я твои оскорбленія, вѣдь обвинилъ же ты меня кругомъ, безповоротно, такъ выслушай-же и мои оправданія! Тогда, если хочешь, уходи!
   Горденко машинально повернулся и воротился вмѣстѣ съ Еленой въ нумеръ.
   Елена повернула въ замкѣ ключъ, вынула его и положила въ карманъ.
   -- Зачѣмъ это? спросилъ, ничего не понимая, Горденко.
   -- Безъ моего позволенія ты не выйдешь отсюда, проговорила серьезно Елена, теперь раздѣвайся, мнѣ нужно много и серьезно говорить съ тобой. Да раздѣвайся же, тебѣ говорятъ! нетерпѣливо проговорила Елена, видя, что Горденко стоитъ въ раздумьи.
   Горденко снялъ пальто. Къ нему подошла Елена и положивъ ему на плечи, руки, пристально поглядѣла ему въ глаза.
   -- А ты и повѣрилъ всему тому, что я говорила? ласково спросила она его.
   -- Чему? сухо спросилъ Горденко.
   -- Что я не люблю тебя и никогда не любила.
   -- Я, Елена Владиміровна, привыкъ вѣрить всему, что вы мнѣ говорите, особенно послѣ того, какъ вы пожертвовали для меня всѣмъ, немного язвительно проговорилъ Горденко, даже и теперь, когда, извините за правду, когда вы потеряли въ моихъ глазахъ много, вѣрю тому, что вы никогда не скажете неправды и не обманите никого.
   -- И ты говоришь правду? какъ то особенно строго спросила Елена.
   -- Сущую правду. Далѣе, если бы вы окончательно пали въ моихъ глазахъ, даже и тогда, тогда бы я повѣрилъ всему, что бы вы ни сказали!
   -- Спасибо, милый! порывисто проговорила Елена, и быстро, словно съ лету поцѣловала его.
   Горденко невольно отшатнулся.
   -- Что за комедія! къ чему ихъ разыгрывать? съ неудовольствіемъ проговорилъ онъ, отбрасываясь назадъ.
   -- Вѣдь я актриса, какъ признано называть себя вз томъ омутѣ, вз который я попала, такъ ужь и буду актрисой!
   -- Желаю вамъ полнаго успѣха! сухо проговорилъ Горденко.
   -- Благодарю! А такъ, какъ вы находитесь у меня подъ арестомъ, то и должны повиноваться мнѣ;.Потрудитесь сѣсть!
   -- Извольте! проговорилъ Горденко, возмущенный и вмѣстѣ ръ тѣмъ заинтересованный этой сценой.
   -- Извольте, что-же будетъ дальше? какую комедію мы съ вами будемъ нынче разыгрывать?
   -- Сегодня. Да сыграемъ: "Ромео и Юлію"! Больше ничего не нужно.
   -- Для этого нужно бы было пригласить Шредера, вѣдь это его амплуа!
   -- Да ты, что-же, все еще злишься? спрашивала Елена.
   -- Нисколько!
   -- Ну, такъ слушай! проговорила Елена, усаживаясь къ нему на колѣни и обхватывая его шею рукой, слушай; да ты не отталкивай меня пожалуста, заговорила она, видя, что Горденко намѣренъ освободиться отъ ея нѣжностей. Ты на самомъ дѣлѣ повѣрилъ тому, что я говорила тебѣ.
   -- Чему именно?
   -- Господи! чему? чему? вѣдь самъ знаешь, чему, зачѣмъ притворство, ну, повѣрилъ тому, что я не люблю тебя!
   -- Вѣдь я уже сказалъ вамъ, что мѣрю каждому вашему слову.
   -- За это ты умница, и дурашка за то, что повѣрилъ моей нелюбви къ тебѣ! проговорила она, снова цѣлуя его.
   -- Скажите, Елена Владиміровна, что вамъ нужно отъ меня и къ чему вся эта комедія?
   -- Слушай милый, слушай дорогой мой, заговорила быстро Елена. Не вѣрь ты тому никогда, что я говорю въ злобѣ, вѣдь я полюбила тебя съ первой встрѣчи и люблю тебя больше жизни! Вѣрь ты мнѣ, разставшись съ тобой, я разстанусь съ жизнью.
   Горденко съ удивленіемъ взглянулъ на нее. Передъ нимъ сидѣла склонивъ къ нему разгорѣвшееся, пылающее лицо, вся отдавшаяся любви, страсти дѣвушка. Горденко взглянулъ и замеръ.
   -- Но то.... то.... что говорила ты.... задыхаясь спрашивалъ онъ, отдаваясь вполнѣ впечатлѣнію, неотразимому вліянію на него Елены.
   -- Все вздоръ, говорю тебѣ взоръ, не вѣрь ему! шептала Елена, наклоняясь ближе и ближе; лицо ея пышало, глаза подернулись нѣгой.
   -- Но зачѣмъ же, зачѣмъ?
   -- Зачѣмъ? Говорю была зла! проговорила она. Представь себѣ, продолжала Елена, вставая съ колѣнъ Горденко и останавливаясь передъ нимъ, представь себѣ.... да кстати, что ты говорилъ обо мнѣ со старшиной Вукатовымъ?
   -- То же, что и тебѣ!
   -- И тебѣ это было не стыдно? Мало того, что ты показалъ мнѣ всю мою несостоятельность, ты пошелъ еще разносить ее по бѣлому свѣту? Вмѣсто того, чтобы поддержать меня, ты пошелъ разсказывать другимъ мои недостатки? И нашелъ еще кому говорить? запугивать? Перепугалъ этого дурака на смерть!
   -- Ты знаешь мой взглядъ на твое дѣло? Я не измѣню его никогда! Но въ чемъ же дѣло?
   -- Встрѣтилъ онъ меня сегодня и разсказалъ весь свой разговоръ съ тобою, Обращеніе, вмѣсто самой крайней любезности, какою я до нынѣшняго дня пользовалась съ его стороны, крайне сухое! Сказалъ, что онъ, изъ уваженія къ тебѣ, желая угодить тебѣ, погорячился, но что въ настоящее время находитъ, что ошибся въ моихъ способностяхъ и поэтому допустить меня на роли моего амплуа, онъ никакъ не можетъ, а мнѣ придется пользоваться болѣе скромными ролями, что даже заключеніе контракта со мной крайне сомнительно и для втораго дебюта вручилъ мнѣ выходную роль горничной, въ которой я и должна вынести, кажется, только самоваръ; вотъ она! проговорила Елена, швыряя со стола свернутую тетрадку.
   -- Что же ты отвѣчала ему на это?
   -- Я? Я отвѣчала, что нисколько не дорожу его контрактомъ, что я могла бы потребовать съ него, или тамъ съ кого слѣдуетъ, неустойку, но я этого не желаю и готова порвать контрактъ передъ его носомъ, такъ какъ я не дорожу имъ и найду мѣсто себѣ, гдѣ захочу и какое захочу.
   -- Велика неустойка?
   -- Да, недурная! Вѣроятно изъ уваженія къ тебѣ, они поставили тысячу рублей!
   -- Недурно! Дальше?
   -- Дальше, я сказала ему, что самоваровъ на сцену я подавать не буду! Согласись самъ, развѣ нельзя было озлиться на подобную гадость и гадость, устроенную, извини пожалуста, тобой!
   -- Дальше?
   -- Дальше? дальше я пошла на сцену и конечно не развернула своей роли. А что происходило на сценѣ, ты знаешь! Какже мнѣ было не злиться, какже было не разозлить тебя, не отплатить тебѣ за все перенесенное мною нынче. А ты глупенькій и повѣрилъ всему, что я наговорила со злости.
   -- Прости меня, Леня! прости голубчикъ! взмолился Горденко. Вѣдь я передъ тобой виноватъ, гораздо больше, чѣмъ ты думаешь.
   -- Ты? передо мной? Ну, кайся же, разбойникъ, кайся.
   Горденко, цѣлуя ея руки, покаялся во всемъ, начиная съ разговора его съ ея братомъ и кончая послѣдними минутами нынѣшняго утра.
   -- И только-то? словно недовольная спросила Елена.
   -- Да развѣ этого мало?
   -- Чтобы я стала обижаться на тебя изъ-за какой-нибудь дѣвченки или рѣвновать тебя къ ней, да ты съ ума сошелъ?
   -- Но вѣдь ты говорила мнѣ о женѣ?
   -- О, это другое дѣло. Тамъ постоянно, а здѣсь минута и больше ничего,
   -- Но вѣдь я же измѣнилъ тебѣ!
   -- На минуту-то, на мгновеніе? Великая важность! Сколько не измѣняй, а придешь все-таки ко мнѣ, принесешь повинную. Да ты погляди, развѣ какая-нибудь дѣвченка сравняется со мной, развѣ я дурна, развѣ не похожа на Вакханку, передъ которой ты поклонялся? страстно прошептала она, быстро дернувъ рукой по лифу.
   Горденко взглянулъ и замеръ. Сбившіеся немного курчавыя волосы на лобъ, подернутые нѣгой глаза, пылающее румянцемъ лицо, бѣлая какъ снѣгъ шея и плечи, колышащаяся, волнующаяся какъ морская пѣна, какъ морская волна грудь обезумѣли, свели его съ ума. Онъ весь затрепеталъ отъ страсти!
   -- Елена, Елена! шепталъ онъ, какъ безумный, падая на колѣни и обнимая ея ноги.
   -- А ты еще думаешь, что тебя не любятъ. Безумный ты, безумный!
   Она наклонилась къ нему и обхватила его шею руками. Горячая, дышащая грудь коснулась его щеки, его губъ, онъ прилипъ къ ней съ безумнымъ поцѣлуемъ.
   -- Что хочешь.... весь твой.... рабъ... шепталъ онъ въ безумномъ изступленіи.
   Въ дверь послышался стукъ.
   Горденко вскочилъ на ноги. Елена поспѣшно застегивала платье.
   Стукъ повторился.
   -- Кто тамъ? дрожащимъ отъ страсти голосомъ спросила Елена.
   -- Я! я! послышался въ отвѣтъ женскій хриповатый голосъ.
   -- Да кто вы-то? дрогнувшимъ отъ гнѣва голосомъ спросила Елена.
   -- Аль хозяйки не узнала? послышался отвѣтъ.
   -- Хозяйки? что ей нужно? съ недоумѣніемъ проговорила Елена, глядя на Горденко.
   -- Мало-ль. зачѣмъ? по пустякамъ, можетъ быть, отвѣчалъ тотъ.
   Елена отворила дверь. Въ комнату ввалилась грузная фигура хозяйки, лицо ея пылало огнемъ, разкраснѣвшаяся отъ плиты, глаза на выкатѣ, которыми она обводила стѣны нумера.
   -- Что вамъ угодно? обратилась съ вопросомъ къ ней Елена.
   -- А то молъ угодно, что нумеръ очистите! нахально заявила хозяйка.
   При этихъ словахъ Елена растерялась, она казалось не поняла хозяйскихъ словъ.
   -- Какъ очистить? спросила она.
   -- Извѣстно какъ, выѣзжать извольте, я васъ держать не могу у себя.
   -- Позвольте, вмѣшался Горденко, вѣдь вы получили за мѣсяцъ впередъ деньги.
   -- Получила! подбочениваясь отвѣчала хозяйка.
   -- На какомъ же основаніи вы требуете очистки нумера.
   -- А вамъ, сударь, до этого никакого дѣла нѣтъ, много васъ здѣсь шляются; а не хочу я, чтобы эта барышня жила у меня и, наконецъ, я хозяйка здѣсь, что хочу, то и дѣлаю.
   -- Позвольте, однако, вмѣшался Горденко, никто у васъ вашихъ правъ не отнимаетъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ вы также не можете нарушать чужихъ!
   -- Какихъ такихъ правовъ! продолжала наступать хозяйка.
   -- Вы получили деньги и должны ждать срока.
   -- Что мнѣ деньги, чего я буду дожидаться, деньги я сейчасъ вышвырну назадъ!
   -- Но почему же вы отказываете отъ квартиры мнѣ, на какомъ основаніи?
   -- Я, матушка, женщина честная, благородная вдова, и жильцы у меня всѣ хорошіе!
   -- Съ чѣмъ васъ и поздравляю!
   -- Нечего меня поздравлять, вы, сударыня, еще дерзости дѣлаете, такъ извольте сейчасъ же убираться вонъ.
   -- Однако не забывайтесь!
   -- Что я стану забываться со всякою, не успѣла переѣхать, дебошъ подняла, вчера вечеромъ опять словно въ полпивной, пьянство, да пѣсни.
   При послѣднихъ словахъ Елена вспыхнула, лицо ея покрылось яркимъ румянцемъ.
   -- Пошла вонъ! закричала она хозяйкѣ, указывая на дверь.
   -- Это мнѣ-то? хозяйкѣ-то на дверь указывать? вонъ гнать изъ моихъ же нумеровъ. Нѣтъ, сударыня, шалишь, захочу за полиціей пошлю, самою выгоню на улицу! У меня ни какой-нибудь домъ! Скажите пожалуйста, мужчины изъ нумера не выходятъ, одинъ передъ утромъ ушелъ, а другой на его мѣсто ужь готовъ, не помня себя кричала хозяйка.
   Елена готова была упасть, она чувствовала себя дурно.
   Горденко подошелъ къ хозяйкѣ.
   -- Вотъ что, матушка, заговорилъ онъ, отказывать отъ квартиры вы можете сколько вамъ угодно, но говорить дерзости не имѣете права, поэтому можете уходить отсюда безъ всякаго скандала. Не желаете, чтобы у васъ жили, отъ васъ съѣдутъ, а теперь можете уходить и оставить вашу жилицу въ покоѣ.
   Хозяйка уставилась на него глазами и нѣсколько мгновеній молчала.
   -- Да ты-то кто такой батюшка, ты что, тебѣто дѣло какое?
   -- А вотъ такое, что я прошу васъ уйти вонъ.
   -- Тьфу! плюнула со злостью хозяйка и немного спустя озадаченная повернулась къ дверямъ и выкатилась въ корридоръ.
   -- Господи, что же это, что же? сжимая руки говорила. Елена.
   -- О комъ она говорила, о какихъ мужчинахъ, кто поч.... кто ушелъ отъ тебя утромъ? растерянно спрашивалъ Горденко.
   -- Ахъ, оставьте меня, ради Бога, въ покоѣ, съ сердцемъ проговорила Елена, надоѣли вы мнѣ всѣ со своими допросами, да сценами.
   -- Значитъ, вчера опять шло веселье здѣсь? продолжалъ спрашивать, словно не слыша отвѣта Елены, Горденко.
   -- Ну что-жъ изъ того, если бы и вчера шло веселье, кому до этого дѣло. Я кажется свободна дѣлать все, что мнѣ вздумается, никому не давая отвѣта.
   -- Но мнѣ-то, я полагаю, слѣдовало бы сказать.
   -- Почему же это вамъ-то я обязана говорить, вы-то что за опекунъ мой?
   -- Елена Владиміровна, что за тонъ!
   -- Какого вы вполнѣ заслуживаете! запальчиво проговорила Елена. И вообще, добавила она, я должна сказать вамъ, что не могу слушать ни чьихъ ни наставленій, ни выговоровъ, поэтому все это вы можете оставить при себѣ!
   -- Въ такомъ случаѣ, что же между нами общаго?
   -- Все было, прежде!
   -- А теперь?
   -- Теперь своими придирками и неудовольствіями не мало уронили себя.
   Горденко поднялся и взялся за шляпу.
   -- Въ такомъ случаѣ, до свиданія Елена Владиміровна. Пожелавъ вамъ всякихъ благополучій и успѣховъ на избранномъ вами пути, я долженъ поблагодарить васъ также и за то, что вы успѣли въ отношеніяхъ со мной остановиться въ самомъ началѣ.
   Онъ поклонился и вышелъ. Елена отвернулась къ окну и нервно забарабанила по стеклу пальцами.
   -- Какъ все это глупо сложилось! думалось Горденко, какая глупая вышла исторіи. И что, наконецъ, за человѣкъ она, что за женщина..
   -- Неужели же и конецъ? конецъ всему и этой беззавѣтной любви, о которой говорила она, и этимъ клятвамъ ея и восторгамъ. Неужели со всѣмъ этимъ нужно проститься.
   Нехорошо почувствовалъ онъ у себя на душѣ при этой мысли. Тоскою заныло у него сердце, что-то, словно, оборвалось у него въ груди, какъ будто осиротѣлъ онъ.
   -- Попрощались, однако, мы съ нею такъ, что о возвратѣ прошлаго и думать нечего, бродило въ головѣ Горденко. Отношенія наши съ этихъ поръ должны прекратиться, неудобно даже и встрѣчаться теперь съ ней. Вотъ тебѣ и мечты о счастіи, мечты о свободной жизни. Не успѣла вырваться изъ гнѣзда родительскаго, какъ ударила по всѣмъ по тремъ, какъ насталъ всему конецъ. Вотъ и вѣрь женскому слову. А вѣдь кажется была еще непочатая натура.
   Первые дни послѣ разлуки съ Еленой прошли крайне тяжело для Горденко. Онъ не зналъ куда дѣваться, что съ собою дѣлать. Разъ распредѣленное время было нарушено. Дома онъ не могъ проводить вечеровъ, его давила тоска, онъ хотѣлъ бы бѣжать изъ дому и не зналъ къ кому идти. Въ клубъ онъ не ходилъ съ намѣреніемъ, не желая встрѣчаться съ Еленой, встрѣча съ нею была бы слишкомъ тяжелой для него.
   Но время шло, рана какъ будто затягивалась, боль тупѣла
   Театральный сезонъ приближался къ концу, оставалось всего двѣ недѣли до великаго поста, въ воздухѣ потянуло весной. Горденко продолжалъ свой занятія; онъ послѣ разрыва съ Еленой весь втянулся въ дѣло, отдался ему. Кончались уроки. Пробилъ звонокъ, Горденко вышелъ въ учительскую комнату и собирался уже идти домой, какъ къ нему подошелъ дежурный надзиратель.
   -- Васъ спрашиваетъ какая-то дама! сказалъ онъ.
   -- Какая дама, гдѣ? не безъ удивленія спросилъ Горденко.
   -- Должно быть родственница какая-нибудь за сынка пришла просить
   -- Гдѣ же она?
   -- Въ пріемной. Она ужь около часа дожидается васъ.
   Горденко вошелъ въ пріемную. При его входѣ поднялась со стула и пошла къ нему въ встрѣчу дама. Лицо ея было закрыто густою вуалью. Горденко взглянулъ пристально, дама, какъ видно, находилась въ болѣзненномъ состояніи, чему служилъ доказательствомъ значительно полный станъ.
   -- Чѣмъ могу служить вамъ? обратился къ ней съ оффиціальнымъ вопросомъ Горденко.
   -- Вы не узнали меня! проговорила та, протягивая ему руку.
   Горденко узналъ голосъ и невольно сдѣлалъ шагъ назадъ.
   -- Елена Владиміровна? еле выговорилъ онъ.
   -- Скоро же вы забываете друзей! упрекала его Елена.
   -- Но, согласитесь сами, что трудно узнать кого бы то ни было съ закрытымъ лицемъ
   -- Это я сдѣлала, опасаясь скомпрометировать васъ.
   -- Какимъ же это образомъ?
   -- Очень естественно. Вѣдь я актриса, а не всякому пріятно принимать подобную личность.
   Горденко покоробился, ему непріятенъ показался ея тонъ. Ему живо представилась ихъ послѣдняя встрѣча. Теперь послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ, ея тонъ, выдержка покоробили его.
   -- Чему я обязанъ вашимъ посѣщеніемъ? холодно спросилъ Горденко.
   -- Боже! какая холодность, какая недоступность! проговорила Елена со смѣхомъ
   -- Но наша послѣдняя встрѣча.... началъ было Горденко.
   -- Пустая, глупая вспышка! пожимая плечами говорила Елена.
   -- Однако послѣ этой вспышки прошло столько времени.
   -- Однако, довольно намъ заниматься препирательствами. Вы кончили свои занятія здѣсь?
   -- Кончилъ.
   -- А что намѣрены дѣлать?
   -- Отправиться домой, пообѣдать и потомъ, какъ вамъ извѣстно, отправиться снова на занятія.
   Елена стояла задумавшись.
   -- Вотъ что мы сдѣлаемъ съ вами, заговорила вдругъ она. Домой я васъ не пущу, а поѣдемте ко мнѣ обѣдать.
   Горденко поморщился.
   -- Я бы просилъ васъ уволить меня.
   -- Какъ это вѣжливо! Его проситъ женщина, а онъ отказываетъ.
   -- Но, согласитесь сами, что наши отношенія съ вами сдѣлались таковы, что было бы не лишне намъ вовсе не встрѣчаться съ вами.
   -- Я не знаю, какъ вы смотрите на это, но я нѣсколько иначе. Каковы бы ни были наши отношенія, но прежде они были таковы, что намъ не мѣшало бы поговорить о нихъ.
   -- О нихъ?
   -- Да, это необходимо какъ для васъ, такъ и для меня.
   -- Я ничего не понимаю!
   -- Вы поймете, когда мы переговоримъ. Пришла же я сюда потому, что намъ, какъ порядочнымъ людямъ, неприлично устраивать тайныя свиданія. Къ вамъ домой я не могла явиться, по извѣстнымъ вамъ обстоятельствамъ, у васъ есть жена, которая могла бы принять меня тоже по извѣстнымъ вамъ обстоятельствамъ не любезнѣе даже вашего, поэтому я и нашла болѣе приличнымъ переговорить съ вами у себя дома, на квартирѣ, а переговорить намъ съ вами, повторяю, положительно необходимо. Будетъ же упрямиться, пойдемъ, слышишь Володя, пойдемъ! вдругъ проговорила Елена, хватая его за руку, и направляясь къ двери.
   Горденко вздрогнулъ; ему непріятно было слышать отъ нея въ настоящую минуту и свое имя и это фамильярное обращеніе, которое могли подмѣтить его сослуживцы.
   -- Извините, Елена Владиміровна, я положительно не могу, мнѣ дорого время, сухо проговорилъ онъ.
   -- Но я требую, слышишь-ли, требую! порывисто проговорила она.
   -- Я не понимаю этого требованія.
   -- Не зная его, вы конечно не поймете, поэтому объясниться намъ съ вами необходимо и я не разстанусь съ вами до тѣхъ поръ, цока не добьюсь своего. Согласитесь, что объясняться здѣсь, гдѣ сейчасъ запрутъ двери, намъ неудобно. Пойдемте же!
   Горденко, озлобленный, пошелъ вслѣдъ за нею. У подъѣзда стоялъ лихачъ-извощикъ.
   -- Садитесь! пригласила его Елена. Ступай домой! приказала она, усѣвшись съ Горденко въ сани.
   Лошадь вихремъ понеслась по улицѣ. Извощикъ повернулъ въ одинъ изъ переулковъ и остановился у подъѣзда.
   Всю дорогу ему пришлось молчать.
   -- Я полагаю теперь, по крайней мѣрѣ, мы можемъ начать свои объясненія, началъ было онъ, когда они тронулись по улицѣ.
   -- При Иванѣ-то? съ усмѣшкой спросила Елена, указывая головой на извощика.
   И Горденко долженъ былъ молчать.
   Этотъ лихачъ-извощикъ, эта квартира заставили невольно призадуматься Горденко.
   Откуда все это? на какія средства? невольно думалось ему.
   Елена быстро выскочила изъ саней и дернула звонокъ. Горденко хотѣлъ расплатиться съ извощикомъ.
   -- Не нужно, остановила его Елена. Это мой постоянный.
   -- Чортъ знаетъ что такое? думалось Горденко.
   Дверь отворила молоденькая, смазливенькая горничная.
   -- Никого Маша не было? спросила Елена мимоходомъ, сбрасывая-на руки горничной шубку.
   -- Были-съ, лукаво улыбаясь отвѣтила, горничная, сказали, что безпремѣнно опять заѣдутъ.
   -- Хорошо, какъ будто недовольнымъ голосомъ проговорила Елена, никого сегодня не принимать!
   -- Слушаю-съ.
   -- Пойдемте, обратилась Елена къ Горденко, приглашая его въ гостиную.
   Тотъ вошелъ и остановился въ удивленіи. Гостиная слабо была освѣщена, вездѣ были богатыя драпри, ковры, комната утопала въ тропическихъ растеніяхъ, на стѣнахъ висѣли картины въ богатыхъ рамахъ, по стѣнамъ стояла мягкая мебель, обитая голубымъ атласомъ. Горденко перевелъ глаза на Елену и нашелъ, что она значительно пополнѣла и похорошѣла, только немного, портилъ ее пополнѣвшій станъ.
   Елена какъ будто не замѣчала или не хотѣла замѣтить непріятнаго удивленія Горденко; Она позвонила. Тотчасъ же явилась горничная.
   -- Обѣдать! приказала она горничной. Пойдемте въ столовую, обратилась она къ Горденко.
   Горденко вошелъ въ слѣдующую комнату, на небольшомъ столикѣ былъ приготовленъ легкій передобѣденный завтракъ, стоялъ графинъ съ водкой и виномъ.
   -- Къ кому я попалъ! Чортъ знаетъ что! она просто записалась въ камеліи, шепталъ Горденко, оглядываясь кругомъ.
   Горничная начала готовить столъ, повидимому хозяйка била на парадный тонъ, но еще не успѣла всего постигнуть.
   Горденко коробился, ежился, ему казалось все до омерзительности противно, онъ готовъ былъ бѣжать безъ оглядки.
   -- Закусимъ, пока подадутъ обѣдъ, говорила Елена, подходя къ столику. Чего хочешь, вина или водки?
   Горденко готовъ былъ взбѣситься, когда она начинала говорить ему ты и вообще фамильярничала съ нимъ. Какъ бы онъ былъ прежде счастливъ и доволенъ этимъ; теперь-же, послѣ размолвки съ нею, при этой, чуть не роскошной обстановкѣ, ему было противно.
   -- Что же, чего хочешь? продолжала Елена, ласково улыбаясь.
   -- Елена Владиміровна, заговорилъ вдругъ Горденко, вы хотѣли со мной говорить, объясняться о чемъ-то, находили это объясненіе въ другихъ мѣстахъ неудобнымъ, теперь мы у васъ, приступите же, ради Бога, поскорѣе къ этому объясненію.
   -- Да скажи-же, ради Бога, ты все еще на меня сердишься?
   -- Нисколько, но я вѣдь уже предупреждалъ васъ, что у меня время дорого!
   -- Больше того времени, сколько у тебя есть свободнаго, я не задержу тебя ни на одну минуту. Объясненіе наше будетъ коротко, но согласись же, что на голодный желудокъ никакое объясненіе невозможно. Ну, бука! говорила она, принимая все болѣе ласковый видъ.
   Горденко не хотѣлось смотрѣть на нее, ея ласка, ея лицо, онъ чувствовалъ, могли обворожить его, могли свести съ ума и тогда онъ опять въ ея власти; хорошо, если бы все это было при той, прежней, старой обстановкѣ, но теперь, здѣсь, въ этихъ стѣнахъ, онъ боялся за себя.
   -- Ну-же, довольно сердиться, послѣ обѣда мы съ тобой обо всемъ поговоримъ, ты поймешь меня, и если я была въ чемъ-нибудь виновата передъ тобой, то я увѣрена, что ты простишь.
   Она налила рюмки, одну съ водкой, другую съ виномъ.
   -- Выпьемъ-же милый! еще добрѣе, ласковѣе говорила она.
   И въ то же время Горденко почувствовалъ возлѣ своего лица горячее дыханіе, его щеку обжогъ поцѣлуй. Горденко отскочилъ въ сторону, но передъ нимъ стояла Елена съ горѣвшими румянцемъ щеками, съ полуоткрытыми, горѣвшими страстью губами, глаза ея были подернуты страстью, нѣгой.
   -- Владиміръ, Володя! шептала она, протягивая къ нему руки, немного склонивъ на сторону голову.
   Горденко задрожалъ. Онъ забылъ, гдѣ онъ, кто съ нимъ, онъ видѣлъ только передъ собою Елену, ту Елену, которую онъ любилъ, передъ которою благоговѣлъ, какъ передъ Богомъ, на которую онъ готовъ былъ молиться.
   -- Да скажи-же, что тебѣ отъ меня нужно, чего ты отъ меня хочешь? чуть не простоналъ онъ.
   Елена подошла къ нему и положила на его плечи руки.
   -- Чего я хочу? зашептала страстно она, чего хочу, неужели ты не понимаешь меня, неужели не понимаешь моего поступка, когда я явилась къ тебѣ, чтобы съ тобой переговорить, чтобы увидѣть тебя.
   -- Чего-же, чего?
   -- Да все того-же, любить тебя? чуть не застонала Елена, обхватывая его шею руками и прижимаясь къ нему. Вѣдь я любила-же, люблю; за чѣмъ ты бросилъ меня, чуть не плакала она, покрывая его поцѣлуями.
   Въ сосѣдней комнатѣ послышались шаги, Елена отшатнулась отъ Горденко. Въ столовой показалась горничная.
   -- Ну, выпьемъ и обѣдать! весело, торопливо проговорила Елена, протягивая руку къ рюмкѣ. Горденко былъ какъ въ чаду. Онъ взялъ рюмку и залпомъ вылилъ ее. Вино ударило ему въ голову.
   -- Закусывай-же! говорила Елена, и садись обѣдать.
   Маша лукаво поглядывала на Горденко и улыбалась.
   Горденко теперь не могъ отказываться, онъ слѣпо повиновался ей.
   Сѣли за обѣдъ, но говорить во время этого обѣда не пришлось, такъ какъ здѣсь-же все время вертѣлась Маша. Елена усердно подливала вино своему гостю, не отказываясь отъ пого и сама, глаза ея разгорѣлись.
   -- Ну, теперь пойдемъ ко мнѣ! проговорила она, вставая изъ-за стола.
   Горденко какъ автоматъ послѣдовалъ за нею. Она вошла въ будуаръ, тамъ топился каминъ.
   -- Ну, сядемъ дорогой мой и поговоримъ по старому; помнишь какъ когда-то говаривали, тогда только дѣлалось тайкомъ, а теперь намъ никто не помѣшаетъ.
   -- Будто-бы никто? въ раздумья спросилъ Горденко.
   -- А кто-же можетъ намъ помѣшать? съ непріятной гримасой проговорила Елена. Видишь-ли, поспѣшно прибавила она, не желая повидимому дать Горденко времени сказать слова. Видишь-ли, ты передо мною сильно неправъ. Разлучились мы съ тобой, торопливо продолжала она, какъ-то смѣшно. Тутъ этотъ скандалъ, устроенный хозяйкой, а тутъ еще твой допросъ, вывели меня изъ себя.
   -- И заставили тебя сказать, что я надоѣлъ тебѣ, вставилъ свое слово Горденко.
   -- Не помню; я тогда не помнила себя, и если я это дѣйствительно сказала, то прости меня, сказано было въ злобѣ, въ досадѣ. Мнѣ было очень тяжело, когда ушелъ ты, и первые дни послѣ этого я чуть съ ума. не сошла. Вѣдь пойми же ты, что люблю я тебя!
   -- Мнѣ самому было не легче, проговорилъ Горденко.
   -- Не легче, а самъ забылъ меня, я должна была приходить къ нему, безсовѣстный этакой! говорила она улыбаясь. Ну, да ладно, что было, то прошло, будемъ жить настоящимъ, не такъ ли Володя, продолжала она, протягивая Горденко руку, забудемъ прошлое?
   Горденко задумчиво взялъ ея руку.
   -- Забудемъ Леня, какъ-то медленно проговорилъ онъ, только объясни мнѣ ради Бога, откуда у тебя явилась эта обстановка, это богатство.
   Елена, повидимому, не ожидала этого вопроса, она смутилась и не съ разу нашлась, что отвѣчать.
   -- Обстановка... медленно начала она, ты спрашиваешь про обстановку.... Но это такъ естественно. Видишь-ли, какъ это вышло. Когда ты ушелъ, послѣ исторіи, устроенной хозяйкой, мнѣ опротивѣли эти нумера, я рѣшила лучше нанять хоть и небольшую квартирку, чтобы не зависѣть ни отъ кого; вотъ и нашла эту, нужно было обставиться, вотъ понемногу я и начала меблировать ее.
   -- Если ты понемногу меблировала, то тебѣ стоило и то не малаго труда.
   -- Почему же это?
   -- Да сдѣлать такой подборъ, одно къ другому очень трудно, да не мало нужно и денегъ; кстати, скажи пожалуста, откуда у тебя взялись средства? спросилъ Горденко, у котораго снова закрались подозрѣнія и росли съ каждой минутой.
   -- Какой ты смѣшной, вѣдь тебѣ я думаю не безъизвѣстно, что я получаю довольно приличное жалованье, потомъ мнѣ очень удался бенефисъ, наконецъ мнѣ помогаетъ мамаша.
   Горденко быстро взглянулъ на нее.
   -- Что ты на меня такъ смотришь, невольно краснѣя проговорила Елена, ты какъ-будто не вѣришь мнѣ?.
   -- Ты, кажется, говорила, что съ матерью окончательно разошлась? вмѣсто отвѣта спросилъ Горденко.
   -- Да, она сначала посердилась, но потомъ, видя мой успѣхъ по сценѣ, помирилась со мною, мы съ ней теперь живемъ въ ладахъ, говорила все болѣе и болѣе краснѣя Елена.
   Горденко не спускалъ съ нее глазъ.
   -- И она бываетъ у тебя? недовѣрчиво спросилъ Горденко.
   -- Гдѣ же ей старухѣ разъѣзжать, она выдти изъ комнаты боится, я ѣзжу къ ней сама. Однако ты мнѣ дѣлаешь какъ будто допросъ.
   -- Потому что многому изъ твоего разсказа мнѣ не вѣрится.
   -- Не знаю, какія представлять тебѣ доказательства, съ досадою проговорила она.
   Наступило молчаніе. Горденко дѣлалось все болѣе и болѣе досадно, онъ видѣлъ ясно, что Елена безбожно лжетъ, ему было досадно за свою минутную вспышку, за то, что онъ теперь сидитъ здѣсь, съ Еленой; ему хотѣлось поскорѣе вырваться отсюда, бѣжать безъ оглядки, онъ дѣлался самъ себѣ противнымъ, ему хотѣлось найти какой-нибудь предлогъ къ уходу. Елена встала и позвонила
   -- Подайте кофе! приказала она вошедшей горничной.
   Горденко быстро поднялся съ мѣста.
   -- Ты куда же? испуганно проговорила Елена, видя, что тотъ намѣревается уйти.
   -- Вѣдь ты сама знаешь, говорилъ Горденко, что мнѣ нужно идти на уроки. Боюсь, что и теперь не опоздать бы мнѣ, продолжалъ онъ; глядя на часы. Такъ и есть едва успѣю добраться.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Володя, я тебя ни за что нынче не отпущу отъ себя, понимаешь ли ни за что, торопливо говорила она; схватывая его за руки,
   -- Но вѣдь невозможно же, нужно идти...
   -- Какъ тебѣ не стыдно, проговорила она съ упрекомъ, сколько мѣсяцевъ не видались и ты не хочешь пожертвовать для меня, ради какихъ-то уроковъ, однимъ вечеромъ. Вѣдь мы съ. тобой помирились:, ну оставайся же, проведемъ вечеръ съ тобою такъ, какъ проводили съ тобой послѣдніе вечера, помнишь? проговорила она, страстно взглядывая на Горденко и прижимаясь къ нему; мнѣ та къ хочется забыться, отдохну ты съ тобой.
   Горденко въ этотъ день, должно быть, было суждено удивляться. Послѣднія слова Елены тоже не мало его удивили.
   -- Однако ты не застенчива! проговорилъ онъ.
   -- Да вѣдь я не невинная дѣвушка, улыбаясь проговорила Елена, вѣдь тебѣ лучше всѣхъ извѣстно, что, благодаря тебѣ же я женщина, а не видѣвши нѣсколько мѣсяцевъ любимаго, человѣка сдѣлаешься и пооткровеннѣе.
   Говоря это она все болѣе и болѣе прижималась къ Горденко, ея страсть переходила къ нему и начала охватывать его. Она тихонько привлекла его на оттоманку, усадила его и сама сѣла къ нему на колѣни, обнимая его и припадая своей пылающей щекой къ его лицу. У Горденко застучала въ вискахъ кровь, закружилась голова.
   -- Скажи мнѣ одно слово Елена, говорилъ онъ задыхаясь, одно только слово и я снова твой, снова дѣлай, приказывай мнѣ что хочешь.
   -- Хоть десять, ласкаясь говорила Елена.
   -- Слово мнѣ одно только, тебя никто не обнималъ такъ же вотъ, какъ я, никто не цѣловалъ?
   -- Что за вопросъ такой, ты меня оскорбляешь этимъ!
   -- Ты не обижайся, ты пойми только, что я не могу переносить мысли, что ты была чужою, что ты принадлежала кому-нибудь другому!
   -- Какой вздоръ ты говоришь, какъ ты могъ допустить подобный вздоръ себѣ въ голову?
   -- Эта мысль мучитъ меня.
   -- Полно городить пустяки, поговоримъ лучше о дѣлѣ, вѣдь мы еще и не заикались о немъ.
   -- Да кстати, о какомъ дѣлѣ ты хотѣла говорить, объясняться со мной.
   -- Что ты думаешь, какъ поступить съ ребенкомъ? проговорила, какъ будто конфузясь, опуская глаза Елена.
   Горденко вздрогнулъ, нервная дрожь пробѣжала по немъ.
   -- Съ какимъ ребенкомъ? невольно вырвался у него вопросъ.
   -- Конечно съ нашимъ, проговорила Елена, развѣ ты не замѣчаешь, что я... ну, однимъ словомъ, я больна?
   Горденко молчалъ. Ему въ голову не приходило, чтобъ у него съ Еленой могъ быть ребенокъ. Будь это при другихъ обстоятельствахъ, онъ былъ бы счастливъ, если бы Елена была на мѣстѣ его жены, тогда другое дѣло, но теперь, при настоящихъ обстоятельствахъ, вѣсть эта была далеко не радостной. Онъ растерялся.
   -- Что это? ты недоволенъ? говорила огорченная Елена. А я такъ счастлива съ тѣхъ поръ, какъ узнала это; вѣдь мы будемъ связаны покрѣпче чѣмъ ты связанъ теперь съ своей женой. Нашъ ребенокъ, да тутъ есть отчего съ ума сойти.
   -- Я не спорю, что имѣть ребенка большое счастіе, но ни при тѣхъ обстоятельствахъ, при которыхъ находимся мы. Ты пойми свое положеніе, ты дѣвушка, будь это гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, гдѣ тебя не знаютъ, совершенно другое, но здѣсь у тебя мать, сестры, это не весело, наконецъ знакомые... радоваться нечему, Леня!
   -- Я ничего не боюсь, я много думала объ этомъ. Меня одно стѣсняетъ, какъ поступить съ ребенкомъ, куда его на первое время опредѣлить. Къ тебѣ немыслимо, если бы даже и возможно было, то я на это не соглашусь ни за что въ мірѣ. Ужь одна та мысль, что твоя жена замѣняетъ моему ребенку меня, меня съ ума сведетъ, убьетъ меня. У себя оставить его, я тоже не могу, не потому, чтобы я стѣснялась имъ, нисколько, но я не умѣю обращаться съ нимъ, я его изуродую. Когда подростетъ онъ, тогда, другое дѣло, тогда я съ нимъ не разстанусь ни за что въ мірѣ.
   -- Но какъ же быть, дорогая моя?
   -- Я вотъ и хотѣла посовѣтываться съ тобой, какъ бы сдѣлать получше. Отправить въ Воспитательный домъ, какъ это продѣлываютъ другія согрѣшившія дѣвицы, я не въ состояніи, этого я не могу сдѣлать, я мать, и теперь, когда я не видала ребенка, я люблю его больше жизни.
   Горденко въ волненіи поцѣловалъ ея руку.
   -- Не знаю, продолжала. Елена, хорошо-ли это будетъ и согласишься-ли ты на это, вѣдь ты отецъ и безъ твоего согласія я не сдѣлаю ничего. Я придумала слѣдующее. Я знаю одну женщину, она добрая, хорошая, у ней есть мать, превосходнѣйшая старуха, мнѣ бы хотѣлось поручить на первое время ребенка ей, такъ года на два или на три, потомъ я конечно возьму его къ себѣ. Конечно за это придется платить, по.вѣдь на это. у насъ, я полагаю, хватитъ средствъ. Какъ ты находишь мой планъ?
   -- Лучшаго, но моему мнѣнію; и придумать нельзя, говорилъ Горденко.
   -- Ну вотъ и прекрасно, такъ значитъ мы и сдѣлаемъ, а теперь, теперь мой дорогой, вечеръ нашъ, проведемъ же его, какъ проводили прежде, въ любви, блаженствѣ и наслажденіи! закончила она, бросаясь на шею Горденко; коса ея откололась и повисла на спинѣ, глаза горѣли, въ нихъ по явился какой-то красноватый оттѣнокъ, она въ эту минуту походила на вакханку, грудь ея трепетала и билась, она обвивала горячими руками шею Горденко, жгла его своими поцѣлуями. Горденко обезумѣлъ, онъ забылъ все прошлое, онъ видѣлъ только настоящее, жилъ настоящимъ мгновеніемъ.
   Вдругъ раздался дрожащій порывистый звонокъ, въ гостиной послышались торопливые шаги и на порогѣ показалась съ перепуганнымъ лицомъ горничная. Елена вскочила и не успѣвши оправиться, злобно посмотрѣла на Машу.
   -- Что это значитъ? развѣ я тебя звала сюда? закричала Елена на Машу.
   Горденко въ смущеніи не зналъ, куда дѣваться, куда смотрѣть.
   -- Виновата, барышня, простите.. только пріѣхали-съ....
   -- Да вѣдь. я приказала тебѣ никого не принимать! Пошла вонъ, завтра же получишь разсчетъ!
   -- Я и не отпирала-съ.... со слезами въ голосѣ говорила горничная.... только вѣдь пріѣхали-съ, они-съ, сами.
   -- Пошла вонъ! дѣлай то, что тебѣ приказываютъ! задыхаясь отъ злобы проговорила Елена. Это чортъ знаетъ что такое!
   Горничная вышла, въ квартирѣ безъ перерыва началъ дребезжать звонокъ.
   Горденко не могъ придти въ себя. Взволнованная, встревоженная Елена припала къ нему на грудь головой.
   -- Однако, надо же отворить, проговорилъ Горденко, отворить и отказать.
   -- Ничего, ничего не нужно, шептала Елена.
   -- Но кто же можетъ такъ ломиться къ тебѣ? кто нахальничаетъ такъ.
   Елена молчала, она нервно вздрагивала..
   Звонокъ прекратился, но черезъ минуту послышался гдѣ-то по сосѣдству звонъ битой посуды и отчаянный визгъ горничной.
   Господи, что это значитъ? вскакивая проговорилъ Гордеико.
   -- Стой! не ходи! задыхаясь проговорила Елена, бросаясь къ двери, но дверь быстро распахнулась и въ нее влетѣла растрепанная горничная.
   -- Черезъ кухню-съ, по черному крыльцу дерутся! говорила обезумѣвшая отъ страха дѣвушка.
   Елена замерла на мѣстѣ. Въ дверяхъ тотчасъ показался пьяный юноша. Горденко узналъ его съ перваго взгляда. Это былъ тотъ самый, который въ швейцарской клуба заявлялъ свои притязанія въ первый дебютъ ея. Изъ-за него выглядывала раскраснѣвшаяся, улыбающаяся физіономія Шредера.
   -- Ты что же это? а? заплетающимся языкомъ говорилъ юноша. А?.. Тебя, подлая... Еленка спрашиваю? Говори.... не пускаешь?... наступалъ онъ на Елену.... Въ мою квартиру-то?... Вотъ я тебя бестія за косу... учить буду!
   Онъ шатаясь бросился, къ Еленѣ. Та съ визгомъ отшатнулась. Юноша увидѣлъ Горденко и остановился, уставивъ на него глаза.
   --Тебѣ что? спросилъ онъ его. Ты тутъ зачѣмъ? На мое мѣсто?...
   -- Покровитель... ехидно улыбаясь замѣтилъ Шредеръ.
   -- Да гдѣ же я наконецъ, у кого я? чуть не съ ужасомъ спрашивалъ, обводя всѣхъ глазами Горденко.
   -- У меня.... вотъ гдѣ! оралъ юноша.... у любовницы моей... у Еленки... вотъ гдѣ! продолжалъ неистоствовать юноша... А зачѣмъ ты попалъ сюда... прощалыга?! А! вотъ я тебя за это по шеямъ!
   Горденко готовъ былъ броситься на него.
   -- Пошёлъ!.. вонъ... Васька... обратился онъ къ Шредеру... Васька, гони его въ шею! Шредеръ выступилъ впередъ.
   -- Вонъ! не своимъ голосомъ закричалъ Горденко. Тѣ оторопѣли и отступили въ сторону. Горденко молча протполъ мимо,
   -- Володя!... Володя! не бросай.... не оставляй! закричала Елена, видя, что Горденко уходитъ и бросаясь за нимъ.
   Она нагнала его въ гостиной и ухватилась за него.
   -- Прочь! прошипѣлъ Горденко, отталкивая ее.
   -- Нѣтъ, погоди.... не уйдешь... я тебя учить буду! неистоствовалъ юноша, накидываясь на Елену.
   Та завизжала и бросилась въ переднюю вслѣдъ за Горденко.
   -- Володя... Володя... спаси же! какъ безумная кричала Елена... ради всего! ради прошлаго, ради ребенка... онъ убьетъ!
   Горденко остановился. Ему и жаль было Елену и отвратительна казалась она ему.
   Онъ набросилъ ей на плечи шубку. Въ гостиной трещали кресла, сыпались дребезжа разбитыя стекла. Юноша отводилъ душу, но напасть на Горденко не рисковалъ.
   Горденко вывелъ Елену на улицу, та схватила его за руку и дрожа всѣмъ тѣломъ прижималась къ нему.
   -- Куда прикажете васъ доставить? холодно спросилъ Горденко, подходя къ извощику.
   -- На Тверскую! прошептала Елена.
   Горденко отвезъ ее и высадилъ у подъѣзда меблированныхъ комнатъ.
   

Глава девятая.
Во всю ширь и мочь.

   Бывшій дворецъ царей Грузинскихъ весь залитъ огнями. Залы его переполнены самой разношерстной публикой, шныряющей изъ одной комнаты въ другую.
   Вотъ идутъ, схватившись подъ руки, двѣ смазливенькихъ горничныхъ, видимо наслышавшихся чудесъ о волшебныхъ красотахъ Palais de cristal'а, открывшаго свои гостепріимныя двери въ стѣнахъ Грузинскаго царя, наслышавшіяся объ этихъ красотахъ и пожелавшія сами взглянуть на нихъ.
   Какъ видно, онѣ попали сюда въ первый еще разъ; онѣ робко бросаютъ по сторонамъ взгляды, вспыхиваютъ при малѣйшемъ нескрытномъ взглядѣ незнакомыхъ, окружающихъ ихъ мужчинъ. Далѣе развалилась въ креслѣ, выставивъ изъ-подъ платья безобразныя ноги портниха; къ ней наклонился какой-то юный прикащичекъ, запускавшій нескромные взгляды на далеко нескромно открытыя дамскія прелести и нашептывающій ей свои сладкія гостиннодворскія любезности. Нагло оглядываясь по залѣ, шумя сильно потрепаннымъ шлейфомъ поношеннаго платья, особа, награжденная спеціальнымъ видомъ на жительство, дозволяющимъ нагло смотрѣть въ глаза всѣмъ мужчинамъ и требовать строго опредѣленную контрибуцію за расточаемыя ею ласки и любовь.
   Цѣлыя толпы горничныхъ, портнихъ, прачекъ и бѣлошвеекъ снуютъ по заламъ, размѣстились, по кресламъ и диванамъ; негдѣ присѣсть, всѣ мѣста заняты, всѣ съ ястребиною жадностію слѣдятъ гдѣ бы отыскать уголокъ, чтобы хотя немного отдохнуть. Здѣсь-же можно встрѣтить прикащиковъ, составляющихъ контингентъ этого общества, барскихъ лакеевъ, урвавшихъ свободный часъ, сплавивъ господъ изъ дому, студентовъ, прожигающихъ, вмѣсто занятій, свою жизнь. Здѣсь-же таскается по заламъ, какъ тѣнь, и мрачный литераторъ, объясняющій свое пребываніе здѣсь тѣмъ, что поставилъ своею задачею мученіе жизни во всѣхъ ея видахъ и проявленіяхъ. А вотъ, облизываясь, какъ котъ, щуря свои сладострастные глаза, еле двигая отъ подагры ноги, таскается извѣстный всей положительно Москвѣ старикашка, добившійся не малыхъ чиновъ въ свои семьдесятъ лѣтъ и не терявшій хроническихъ поползновеній и желаній, и для того, чтобы плѣнять прекрасный полъ, вставившій въ ротъ обѣ искусственныя челюсти зубовъ, устроившемъ на своемъ обнаженномъ черепѣ весьма сложную систему различнаго рода пружинокъ, растягивающихъ на его сморщенномъ, какъ печеное яблоко лицѣ, и прикрывающій всю эту систему густымъ парикомъ. Онъ семенитъ ногами, заглядываетъ въ глаза и оглядываетъ со всѣхъ сторонъ женщинъ, таетъ, млѣетъ и облизывается.
   Плохенькій оркестръ поигрываетъ персидскій маршъ, публика волнами движется по заламъ, между нею извиваясь вьюномъ и ловко лавируя шныряетъ, съ сіяющей физіономіей, глухой хозяинъ заведенія, счастливый хорошимъ сборомъ.
   Въ залъ развязно вошли два молодые купчика, по ихъ разрумяненнымъ лицамъ и блестѣвшимъ глазамъ замѣтно было, что они только-что окончили обѣдъ съ изряднымъ возліяніемъ.
   -- Право Миша, напрасно мы сюда пріѣхали, неровно тятинька твой, аль мой встрѣтится, тогда бѣда, что будетъ; вѣдь звѣри лютые, при народѣ не пощадятъ, такую парикмахерскую прическу устроятъ, страсть, недѣлю вспоминать будемъ, осрамятъ только при народѣ.
   -- Нельзя, другъ Гриша, никакъ невозможно, потому Еленкѣ обѣщалъ!
   -- Велика важность Еленка, въ другое мѣсто назначилъ бы ей, пріѣхала-бы небось, и разлюбезное бы было дѣло. А то тутъ того и гляди нарвешься.
   -- Ничего не нарвешься. Самъ посуди, родители наши коммерсанты солидные, станутъ они по кристалкамъ ѣздить, ужь они коли захотятъ загнуть какой карамболь, такъ въ Яръ, либо въ Стрѣльню маханутъ, а то зачѣмъ имъ сюда, что имъ тутъ дѣлать, одна тоска только, я бы и самъ не ѣздилъ сюда, по этой самой тоскѣ, кабы не Еленка!
   -- Не ровенъ часъ, съ пьяну куда но занесетъ, вздумается и припрутъ!
   -- Ну, толкуетъ себѣ и конецъ. А коли боишься, такъ мы вотъ что сдѣлаемъ, аханемъ сичасъ въ отдѣльный кабинетъ, тамъ насъ никакіе тятеньки не найдутъ, а здѣсь что-жъ намъ дѣлать?
   -- Въ кабинетъ пожалуй, только поскореича-бы.
   -- Что толковать, вѣстимо не прохлаждаться-же намъ здѣсь.
   Они начали пробираться къ отдѣльнымъ кабинетамъ.
   -- А знаешь что, Гриша, обратился къ нему товарищъ, пока Еленка явится, прихватимъ-ка мы съ тобой мамзелей, все веселѣй будетъ, чѣмъ вдвое мъ-то.
   -- По мнѣ, Миша, какъ хочешь, мамзелей, такъ мамзелей, а Еленки твоей хотя-бы вѣкъ не бывало!
   -- За что ты не любишь ее? Баба ахтительная, совсѣмъ какъ есть барышня, не то что одры мамзели, одно слово деликатесъ!
   -- Твое дѣло, деликатесъ и деликатесъ и радуйся на нее, только она тебя по деликатному и оберетъ.
   -- Дорогонько-то, дорогонько стоитъ, это что говорить, только за то вѣдь она и пѣвица, а не какая-нибудь мамзель, что на бульварѣ, али хоть и здѣсь найдешь, что проку-то, что дешевы онѣ; а Еленка и то сказать, любитъ меня не за деньги, а такъ ужь значитъ понравился ей, вотъ что!
   -- Карманъ-то твой ей больше нравится, поглядимъ вотъ, какъ родитель дознается откуда ты деньги берешь, тогда что она скажетъ, какъ у тебя въ карманѣ вѣтеръ засвиститъ?
   -- Поглядимъ, а что насчетъ тятеньки говоришь, такъ совсѣмъ это ты напрасно, ему никогда и въ голову не влетитъ. А что другъ любезный, обратился онъ съ вопросомъ, къ лакею, насчетъ кабинетовъ у васъ какъ тутъ полагается?
   -- Пожалуйте-съ! предложилъ услужливо лакей, сгибаясь въ дугу, въ какой угодно вамъ будетъ!
   -- Да какой попросторнѣе, да получше.
   -- Вотъ-съ сюда пожалуйте, тутъ вамъ начто удобнѣе будетъ-съ! говорилъ лакей, забѣгая впередъ и распахивая настежь двери, сію минуту свѣчи зажгу-съ!
   -- Ничего, говорили пріятели, входя вслѣдъ за лакеемъ въ темный кабинетъ, зажжешь и при насъ!
   Лакей зажогъ канделябры, пріятели усѣлись на диванѣ и окинули довольнымъ взглядомъ кабинетъ.
   -- Ничего! одобрительно произнесли они.
   -- Ну, теперь ты другъ сердечный, заговорилъ тотъ, котораго звали Мишей, ты долженъ слушаться меня и изъ повиновенія не выходить!
   -- Радъ услужить вашей милости! ухмыляясь говорилъ лакей, ужь это обвязанность наша.
   -- А коли обвязаность, такъ ты и обвязывайся.
   -- Допрежь всего подай намъ сюда парочку портвейнцу, ну и фруктовъ тамъ разныхъ, да какого-нибудь вина, а чтобъ все было въ лучшемъ видѣ.
   -- Слушаю-съ, еще ничего не прикажете?
   -- Какъ не прикажу, не затѣмъ я здѣсь, чтобъ не приказывать! Потомъ ты... впрочемъ тащи вина, а тамъ дальше будутъ тебѣ приказанія...
   -- Слушаю-съ!
   Лакей исчезъ и минутъ черезъ десять возвратился съ подносомъ, на которомъ стояло вино, ваза, съ фруктами и стаканы. Лакей схватилъ бутылку и показалъ Мишѣ ярлыкъ.
   -- Важно, валяй!
   Лакей откупорилъ, налилъ стаканы и остановился въ ожиданіи дальнѣйшихъ приказаній.
   -- Теперича ступай ты на сцену, знаешь пѣвицу Владимірову?
   -- Помилуйте-съ, какъ не знать, наша пѣвица.
   -- Ну, такъ вотъ и скажи ей, что" ее ждетъ Михайло Родіоновичъ Коробчинъ. Какъ кончитъ она тамъ дѣла, чтобъ сюда приходила-бы, безпремѣнно.
   -- Слушаю-съ! проговорилъ лакей, поворачиваясь къ двери.
   -- А ты постой, погоди! крикнулъ ему Коробчинъ, какъ будешь ворочаться со сцены-то, такъ прихвати тамъ по дорогѣ какихъ-нибудь пару мамзелей и волочи сюда на буксирѣ. Какихъ ни на есть, только чтобы получше были.
   -- Все будетъ въ лучшемъ видѣ-съ! ухмыль нулей лакей, исчезая за дверью.
   Пріятели принялись пробовать вино.
   -- А вѣдь портвейнъ-то. хоть куда, въ другомъ трактирѣ ни въ жизнь такого не подадутъ, говорилъ Коробчинъ.
   -- Дѣло извѣстное, потому тамъ трактиръ, а здѣсь заведеніе, къ тому-же и женскій полъ здѣсь угощается, все-таки нутро у нихъ деликатнѣе.
   -- Ну-ка, Гриша, бултыхни еще, братъ, по баночкѣ.
   Выпили они еще и еще, не прошло и получаса, какъ обѣ бутылки были пусты.
   -- Эва, замѣтилъ Гриша, Это что-то такое неладно, нѣтъ ли здѣсь фальши какой?
   -- Какой такой фальши?
   -- А въ бутылкахъ-то! Уже что-то онѣ больно скоро вышли!
   -- Разговаривай тутъ, выпили, вотъ и вино все!
   У самой двери послышались голоса.
   -- Да идите-же, черти, чего ломаетесь? слышался лакейскій голосъ.
   Коробчинъ, услышавъ голосъ, не выдержалъ и бросился къ двери, но не рѣшаясь выдти изъ кабинета, онъ. пріотворилгь только дверь.
   -- Мамзели, пожалуйте-съ, будьте какъ дома, безъ церемоніи, вваливайте и развеселите насъ скучающихъ молодыхъ людей.
   -- Какъ же мы пойдемъ, когда не знаемъ васъ, замѣтила одна изъ дамъ.
   -- Ужь коли подошли къ двери, такъ и за дверь нестрашно, а что до того, что мы незнаемъ одинъ другаго, такъ это твое-съ дѣло; такъ завсегда бываетъ, спервоначала не знаютъ, а потомъ вотъ какъ узнаютъ во всѣхъ подробностяхъ. Пожалуйте-съ! заключилъ онъ, отворяя дверь.
   Въ кабинетъ, какъ будто нерѣшительно, вошли двѣ особы, сильно поизмятыя временемъ, невзгодою и своею безпорядочною жизнью.
   -- Гришуха, подвинься-ка, уступи мѣсто-то дамамъ на диванѣ, а самъ въ кресло переваливай! хлопоталъ Коробчинъ, усаживая дамъ. Давай ко-съ теперь этой самой штуки четыре бутылочки, приказалъ онъ лакею, да все-ли сдѣлалъ какъ я говорилъ?
   -- Все-съ, сказали какъ кончатъ, такъ и пожалуютъ.
   -- Ну, ладно, теперь проваливай, да поживѣе учиняй перемѣну, чтобы не ждать тебя долго.
   Лакей со всѣхъ ногъ бросился за дверь и не прошло минутъ десяти, какъ громыхая бутылками онъ снова явился. Началась попойка, бутылки то-и-дѣло смѣняли собою другъ друга.
   А въ это время въ уборной передъ зеркаломъ сидѣла въ одной сорочкѣ Елена. Она только успѣла надѣть трико, какъ постучались въ дверь.
   -- Кто тамъ? войдите! проговорила она, не оглядываясь.
   Лакей просунулъ голову въ дверь и не безъ удовольствія остановилъ свои халуйскіе глаза на обнаженныхъ бѣлыхъ, какъ мраморъ полныхъ плечахъ Елены. Она видѣла его рожу въ зеркалѣ.
   -- Что тебѣ нужно? спросила она его.
   -- Господинъ Коробчинъ пріѣхали-съ и просятъ васъ, какъ кончите пѣть, пожаловать къ нимъ.
   -- Гдѣ же я его буду искать?
   -- Они здѣсь-съ, въ отдѣльномъ кабинетѣ.
   -- Да мало ли здѣсь кабинетовъ, не по всѣмъ же я буду отыскивать его.
   -- Въ большомъ-съ, рядомъ съ тѣмъ, въ которомъ вы вчера изволили съ офицеромъ быть-съ!
   -- Дуракъ! съ сердцемъ, вся вспыхнувъ, проговорила Елена.
   -- Что прикажете сказать? какъ будто не слышавъ, спрашивалъ лакей.
   -- Скажи, что буду!
   -- Слушаю-съ! проговорилъ лакей, притворяя дверь.
   Елена задумалась. Не мало она перенесла въ теченіе года своей свободной артистической жизни. Поступивъ на сцену и тотчасъ же разставшись съ Горденко, она не оглядываясь съ головой окунулась въ омутъ не совсѣмъ нравственной безпорядочной жизни актеровъ. Конечно, она могла бы не дѣлать этого, но ей хотѣлось показать, не смотря на свою безхарактерность, твердый характеръ передъ Горденко. Событія первыхъ дней свободной ея жизни, обстоятельства прямо оглушившія, отуманившія ея неопытную голову, примѣръ товарокъ увлекли ее и ей, не смотря на то, что: она любила Горденко, тяжело было видѣть его неудовольствія, слушать его упреки. Ей казалось, что она въ его глазахъ не болѣе какъ ребенокъ, между тѣмъ какъ она себя считала вполнѣ женщиной. Ей хотѣлось жить, хотя и не разгульно, но свободно, такъ какъ хочется, а тутъ вдругъ онъ со своимъ менторствомъ. Ей хотѣлось освободиться отъ этой узды, поставить его въ извѣстныя рамки, освободить себя, но какъ видно онъ этого вовсе не желалъ, поэтому нужно было его научить. Когда они разстались, она была вполнѣ увѣрена, что онъ придетъ къ ней съ повинной, будетъ просить у нея прощенія и тутъ она предложитъ ему свои условія; поэтому она и не. искала его. Но время шло, Горденко не являлся. Самолюбіе Елены сильно страдало. Не одинъ разъ ей хотѣлось послать ему письмо, пойти самой къ нему, по то же самое самолюбіе не позволяло ей сдѣлать этого. Актерскія вечеринки, попойки, отъ которыхъ на другой день трещала голова, не удовлетворяли ее, на душѣ, на сердцѣ у нея было пусто, ей хотѣлось хоть какой-нибудь привязанности, а тутъ еще любовь къ Горденко не умерла, не загасла.
   Что было ей дѣлать?
   Она потѣснѣе сошлась съ кружкомъ своихъ товарищей и здѣсь ждала ее погибель. Шредеръ, какъ будто забылъ объ оскорбленіи, нанесенномъ ему Горденко, въ ея нумеръ, какъ будто этого ничего не было. Онъ былъ съ ней необыкновенно любезенъ, предупредителенъ. Однажды, когда по окончаніи спектакля Елена сидѣла въ столовой клуба, Шредеръ представилъ ей юнаго птенца, который съ перваго взгляда приглянулся Еленѣ. Ее забавляли его юношескія выходки, которыя показывали какъ будто неопытность, между тѣмъ какъ птенецъ подъ руководствомъ такого опытнаго мастера, какъ Шредеръ, успѣлъ уже пройти и огонь и воду и мѣдныя трубы.
   Елена пригласила бывать его у себя, на что онѣ и согласился съ нескрываемымъ удовольствіемъ.
   Съ тѣхъ поръ онъ сталъ бывать у ней чаще и чаще, съ нимъ вмѣстѣ являлся и Шредеръ, но держалъ себя совершенно не такъ какъ прежде; онъ относился къ ней съ уваженіемъ, не позволяя себѣ ни одной фамильярной выходки.
   Елена относилась къ своимъ гостямъ съ полнымъ довѣріемъ, завязалось между нею и птенцомъ нѣчто въ родѣ дружбы, начались устраиваться пикники, загородныя поѣздки въ рестораны. Елена какъ будто стала забываться, ее уже не такъ, повидимому, тревожило отсутствіе Горденко.
   Былъ зимній, декабрьскій вечеръ, луна ослѣпительно сверкала по бѣлому снѣгу, морозъ съ каждой минутой крѣпчалъ и на улицахъ раздавался рѣзкій скрипъ отъ проѣзжихъ саней и шаговъ пѣшеходовъ.
   Елена была не занята и сидѣла дома, она была одна и какая-то грусть одолѣвала ее; ей хотѣлось плакать, она не знала, что дѣлать съ собой, куда дѣваться?
   Наконецъ она надумала идти въ театръ и стала было собираться. Въ это время въ корридорѣ послышались шаги и къ ней въ дверь постучались.
   -- Войдите! проговорила она.
   Въ нумеръ ввалились Шредеръ и его неизмѣнный спутникъ -- птенецъ. На лицѣ Елены появилась веселая улыбка, она была рада ихъ посѣщенію.
   -- Вотъ умники, что пришли, заговорила она весело, а я ужь отъ тоски не знала куда дѣваться!
   -- Очень рады, проговорилъ, осклабляясь, птенецъ.
   -- Чему рады, моей тоскѣ?
   -- Совсѣмъ нѣтъ, а тому, что застали васъ дома; вотъ онъ, говорилъ юноша, указывая на Шредера, сказалъ мнѣ, что вы не заняты, слѣдовательно дома.
   -- Не совсѣмъ вѣрно, я, отъ скуки, собиралась въ театръ и черезъ полчаса, вы бы меня уже не застали.
   -- Очень бы было жаль, такъ какъ мы именно пріѣхали за вами!
   -- За мной? на что я вамъ нужна?
   -- Мы хотимъ похитить васъ. Какой чудный вечеръ, Елена Владиміровна; право грѣшно упустить его и не прокатиться за городъ, собирайтесь-ка поскорѣе!
   -- Право не знаю... нерѣшительно проговорила Елена.
   -- Чего тутъ колебаться, какая ночь, какая тройка, еслибы вы знали!Повѣрьте, что вы будете раскаиваться въ.томъ, что по поѣхали.
   -- Я никогда не разскаяваюсь въ томъ, что сдѣлала.
   -- Ѣдемте-же, ѣдемте..
   -- Пожалуй, поѣдемъ.
   -- Вотъ и прекрасно, весело проговорилъ птенецъ, торопитесь же, грѣшно терять золотыя минуты.
   Елена вышла въ спальню и черезъ полчаса была совсѣмъ, готова.
   -- Куда же мы ѣдемъ? спросила она.
   -- Куда хотите: въ Яръ, въ Стрѣльню, во Всѣхсвятское...
   -- Ну, такъ ѣдемъ въ Стрѣльню.
   -- Вотъ и превосходно!.
   Елену охватило морозомъ, когда она вышла на улицу. Передъ подъѣздомъ стояла тройка, разукрашенная лентами и цвѣтными бантами. Голова закружилась у Елены, когда выѣхалц за Тверскую заставу и лошади вихремъ понеслись по шоссе. Ей какъ-то чувствовалось необыкновенно хорошо, она совершенно забыла про своихъ спутниковъ, ей казалось, что она несется въ воздухѣ, сердце ея замираетъ, она испытываетъ никогда еще неизвѣданное чувство.
   Тройка моментально остановилась. Елена открыла глаза. Они пріѣхали
   -- Куда же пойдемъ: въ садъ или въ кабинетъ? спрашивалъ Шредеръ.
   -- Я думаю въ кабинетъ, какъ будто спрашивалъ Елену птенецъ.
   -- Да, по моему такъ лучше будетъ, отвѣчала она.
   Они вошли въ кабигіетъ. У Елены отъ мороза раскраснѣлись щеки, глаза загорѣлись какимъ-то особеннымъ огонькомъ.
   -- Какая вы хорошенькая! проговорилъ птенецъ, не спуская глазъ съ Елены.
   -- Это не одни вы находите, отвѣчала ему со смѣхомъ Елена.
   -- Ничего бы я не пожалѣлъ, все отдалъ бы, чтобы такая красота принадлежала мнѣ.
   -- Вы слишкомъ юны, для этого другъ мой! насмѣшливо отвѣчала Елена,
   -- Я? я молодъ? закипятился было птенецъ.
   -- Оставимъ этотъ разговоръ! остановила его Елена.
   Птенецъ насупился. Принялись за ужинъ. Шредеръ особенно усердно подливалъ Еленѣ вино, глядя какъ-то особенно на птенца. Елена не отказывалась отъ вина, она пила, не замѣчая какъ оно сильно дѣйствовало на ея голову. Она только чувствовала какую-то нѣгу, разливавшуюся по ея тѣлу, ей было весело, хотѣлось смѣяться; глядя на нее повеселѣлъ и птенецъ. Потомъ Елена чувствуетъ какъ у ней передъ глазами запрыгалъ весь кабинетъ, стало двое, трое Шредеровъ и птенцовъ, наконецъ ихъ все дѣлается больше, они наполняютъ всю комнату, вертятся, кружатся въ ней, потомъ передъ ея глазами мелькаютъ чьи то смуглыя лица, пестрые, яркіе костюмы, раздается какая-то дикая пѣсня, и она подъ звуки этой пѣсни несется куда-то далеко, далеко, кругомъ темно, отъ силы движенія у нее захватываетъ дыханіе, потомъ она чувствуетъ, что ей дѣлается жарко и она забывается.
   На утро Елена открыла глаза и тотчасъ-же закрыла ихъ. На ея вѣкахъ будто висѣли пудовыя гири, въ головѣ стучали молотами, такъ было скверно, гадко ей.
   -- Господи, что же это дѣлается со мной? простонала она.
   -- Еленочка, что съ тобой, радость моя, любовь моя? послышался хотя и знакомый, но совершенно чужой голосъ.
   Елена съ усиліемъ открыла глаза и вскрикнула.
   -- Вы? Вы зачѣмъ здѣсь? проговорила задыхаясь она.
   -- Еленочка, голубушка, ангелъ мой, да вѣдь мы же вмѣстѣ пріѣхали сюда! лепеталъ птенецъ
   Елена быстро вскочила съ постели, ей было больно, стыдно, она готова была разрыдаться.
   -- Пріѣхали? вмѣстѣ? Господи! да гдѣ-же я, гдѣ? чуть не плача проговорила Елена, оглядывая совершенно незнакомыя стѣны комнаты.
   -- Еленочка, успокойся! Вѣдь ты же приказала ѣхать сюда!
   -- Я? я? приказала? да гдѣ же я наконецъ?
   -- Мы? мы въ Роше де Канкаль.
   Словно молоткомъ ударили Елену эти слова, она повалилась снова на постель и страшно, горько зарыдала.
   -- Володя... правда... голубчикъ прости! вырывались сквозь рыданія у ней слова.
   -- Да Богъ съ тобой! за что же прощать тебя, вѣдь я тобой доволенъ, ты сдѣлала меня счастливымъ! напѣвалъ ей птенецъ.
   Эти слова отрезвили, пробудили Елену. Она вскочила и снова оглядѣлась кругомъ.
   -- Вонъ, вонъ негодяй, сію же минуту! прохрипѣла она.
   -- Еленочка?!...
   -- Вонъ!
   -- Но... позволь... расплатиться... вѣдь нельзя же.
   -- Господи! Господи! снова зарыдала она.
   -- Еленочка, вы одѣньтесь, нехорошо, лакей войдетъ! говорилъ смущенный птенчикъ.
   -- Нехорошо? нехорошо? говорила сама не въ себѣ Елена, а ты, негодяй, хорошо поступилъ, хорошо сдѣлалъ?
   -- Что-жь я? я... извѣстно., дѣло житейское!
   -- О, подлецъ! простонала Елена.
   -- Да вы, что же, ругаетесь?... заговорилъ вспыльчиво птенецъ, что ругаетесь-то? Вѣдь сами-же напросились... я ваше желаніе исполнилъ!
   -- Я? я?
   -- А то кто-же, у меня и свидѣтели есть.
   -- Животное я, животное, правду говорилъ Володя! стонала Елена.
   -- Вы хоть юбку-то набросьте, право нехорошо.
   Елена безсознательно начала набрасывать на себя платье, надѣла шубку и не говоря ни слова направилась къ двери. Ее нагналъ птенчикъ.
   -- Голубчикъ, говорилъ онъ торопливо, вѣдь, извощика нужно.
   И въ это время сунулъ ей въ руку ассигнацію.
   Елена побагровѣла.
   -- Это за ночь? задыхаясь спросила она, комкая ассигнацію и готовясь швырнуть ее въ лицо своему минутному мужу.
   -- Нѣтъ-съ, это за ваше расположеніе, за вашу любовь-съ! радостно, весело ухмыляясь, говорилъ птенецъ.
   Елену оглушили эти слова, она шатаясь вышла изъ нумера, оставивъ радостнаго, пылавшаго счастіемъ птенца.
   При этомъ воспоминаніи Елена улыбнулась.
   -- Какъ глупа-то была я! прошептала она.
   Помнится ей также, какъ она вышла на улицу. Машинально направилась она къ себѣ, въ рукѣ ея лежала скомканная ассигнація, она безсознательно развернула ее, передъ ея глазами лежали сто рублей.
   И что-то странное сдѣлалось съ нею.
   -- Сто рублей! сто рублей! шептала она. Однако дѣло камелій очень выгодное! выгоднѣе нашего, я въ мѣсяцъ получаю полтораста, а тутъ за одну ночь, за нѣсколько часовъ, сто. И чего я возмутилась, дура я, дура! Володя, онъ ли, не все ли равно? здѣсь по крайней мѣрѣ деньги и какія деньги.
   Прошло послѣ этого три дня, птенчикъ не являлся; Елена бѣсилась. Являясь на сцену, она чувствовала себя неловко; съ какою-то особенною вѣжливостью съ ней раскланивался Шредеръ, какъ-то ехидно улыбались подруги, а онъ не идетъ и не идетъ. Елена не выдержала.
   -- Скажите пожалуйста, вы знаете адресъ его? спросила на одной изъ репетицій Шредера Елена.
   -- Кого-съ? улыбаясь спросилъ Шредеръ.
   -- Фи, гадость какая, вѣдь вы же знаете о комъ я спрашиваю, вѣдь вы же продали меня ему и получили за это деньги!
   -- Елена Владиміровна, вы говорите дерзости?
   -- А хотите я это скажу при всѣхъ и назову васъ сводникомъ! вспылила Елена.
   -- Ну, вотъ еще! Вы все съ сердцемъ, съ вами и пошутить нельзя.
   -- Какія шутки?
   -- Я сейчасъ напишу вамъ его адресъ, только не кипятитесь пожалуйста!
   Черезъ нѣсколько минутъ Шредеръ подалъ ей адресъ птенца.
   -- Благодарю, пробормотала Елена.
   Окончивъ репетицію, Елена по возвращеніи домой, тотчасъ же написала письмо птенчику.
   "Дорогой мой! Я полюбила тебя, пріѣзжай!"
   Вечеромъ явился птенчикъ.
   -- Еленочка! Еленочка! захлебывался онъ, задыхаясь отъ счастія.
   -- Довольно, довольно! перебила его Елена.
   Прошелъ вечеръ, птенчикъ сталъ прощаться.
   -- Ты куда же? спросила его съ удивленіемъ. Елена.
   -- Домой-съ!
   -- Ты уйдешь отъ меня завтра утромъ, я хочу, чтобъ ты былъ моимъ мужемъ!
   И она при этихъ словахъ поглядѣла на него такъ, что юноша повалился передъ ней на колѣни.
   -- Ты мой богъ, ты моя радость, мое счастье! Задыхаясь говорилъ онъ.
   Въ отвѣтъ на это Елена наклонилась и поцѣловала его.
   -- Ну, довольно, пора спать! проговорила Елена, закусывая губы.
   Утромъ проснулась Елена одна, въ комнатѣ никого не было, ей было стыдно, совѣстно.
   -- Э! знать такова моя дорога! проговорила она рѣшительно, ну и пойду по ней! гдѣ же онъ-то? неужели ушелъ?
   Она одѣлась и вышла. Ея глаза невольно остановились на столѣ. Тамъ лежалъ банковый билетъ и записка.
   "На расходы, до воскресенья, твой мужъ", прочла она записку.
   -- Однако любовникъ выгодный! прошептала Елена, только дуракъ, можно лй оставлять подобныя вещи при незапертыхъ дверяхъ.
   Въ воскресенье рано, Елена только-что успѣла подняться, какъ къ ней влетѣлъ ея мужъ.
   -- Петя! бросилась къ нему на шею Елена.
   -- Собирай свои пожитки! вмѣсто привѣтствія отвѣчалъ птенецъ.
   -- Какъ? удивляясь спросила Елена, какіе пожитки?
   -- Собирай и конецъ, знаешь правило: жена должна повиноваться мужу!
   -- Повинуюсь, Петя, повинуюсь, но объясни...
   -- Нечего объяснять, собирай, не хочу, чтобы ты хоть одну минуту оставалась въ нумерѣ, у тебя теперь своя квартира.
   Елена очутилась въ квартирѣ. Съ начала ее интересовало новое положеніе. На сценѣ къ ней стали относиться какъ-то особенно, ей льстили, какъ содержанкѣ богатаго любовника. Но прошелъ мѣсяцъ и Елена заскучала; снова почувствовала пустоту, снова затосковала по Горденко.
   Къ своему горю-ли, радости-ли она почувствовала себя матерью. Но отъ кого? Отъ Горденко, или отъ своего юноши, новаго любовника! Судя по времени отъ перваго. И снова заволновалась Елена, любовь къ Горденко снова вспыхнула яркимъ огнемъ, ей противенъ казался птенецъ, она готова была разстаться съ нимъ, снова сойтись съ первымъ, но обстановка, новая вполнѣ довольная жизнь удерживала ее нѣсколько. Наконецъ она не выдержала, сломила свое самолюбіе и разыскала Горденко. Но первое же свиданіе съ нимъ кончилось тѣмъ, что ее выгнали изъ квартиры. Горденко узналъ о ея позорѣ и самъ съ презрѣніемъ оттолкнулъ ее. Она бросилась къ одной изъ своихъ товарокъ, чтобы переночевать у ней, на другой день она нашла себѣ нумеръ и поселилась въ немъ. но какъ быть со сценой? Оставаться она на ней не могла ей было стыдно показать глаза въ театрѣ, гдѣ скандалъ, устроенный ей, былъ конечно, благодаря Шредеру, извѣстенъ; наконецъ въ клубѣ она могла, встрѣтиться съ птенцомъ, чего она вовсе не желала; отказаться же отъ службы на сценѣ она тоже не могла, такъ какъ нужно было платить довольно солидную неустойку. На первое время Елена сказалась больною и просидѣла въ своемъ нумерѣ, никуда не выходя, до великаго поста. Срокъ службы кончился, нужно было подумать о будущемъ. Возвращаться къ матери она не хотѣла и не могла, такъ какъ беременность ея была слишкомъ замѣтна, наконецъ мать могла и не принять ее. Тяжело прожила она постъ; денегъ хотя и хватило, но самыя невеселыя думы о томъ, что будетъ, сильно сокрушали ее, не давали ей покоя. Великій постъ, время съѣзда антрепренеровъ, она просидѣла дома, не показываясь въ клубъ, между тѣмъ какъ этотъ клубъ и былъ собственно театральнымъ рынкомъ, здѣсь приглашались артисты на слѣдующій сезонъ и заключались сдѣлки. Елена боялась, не смѣла идти въ клубъ, гдѣ угрожала ей непріятная встрѣча, гдѣ, быть можетъ, она могла наскочить на непріятности.
   Наступила весна. Елена осталась безъ мѣста и сильно затосковала, положеніе ея было таково, что она готова была сойтись снова съ выгнавшимъ ее птенцомъ, готова была подчиниться всѣмъ его грубымъ выходкамъ, но и птенецъ исчезъ, словно канулъ въ воду, а нужда не заставила себя ждать, сначала она легонько постучалась въ дверь, а потомъ все наглѣе и нахальнѣе начала забираться къ ней въ гости, пришлось тащить одну вещичку за другой къ жиду-ростовщику. Тащились эти вещички для того только, чтобы было чѣмъ прокормиться, да отдать за квартиру.
   Тяжелое положеніе! Никогда не думала Елена о томъ, что дойдетъ до этого положенія, наступалъ вмѣстѣ съ тѣмъ и конецъ беременности; въ такомъ положеніи нечего было и думать поступить на службу.
   Прошло еще нѣсколько времени, родился у ней сынъ. Какъ рада была Елена, что развязалась со своею болѣзнью. Мальчишку она сбыла съ рукъ на воспитаніе знакомой женщинѣ и сдѣлалась свободной. Во время ея болѣзни, ее навѣстила одна изъ мелкихъ актрисъ.
   -- Неужели вы такъ и думаете оставаться безъ мѣста? спросила она Елену.
   -- Что дѣлать? говорила Елена, и рада бы въ рай, да грѣхи не пускаютъ, пропустила время, теперь гдѣ-же найдешь антрепренера.
   -- Тутъ вотъ набираютъ хоръ для оперетки, я думаю поступить туда!
   Елена даже привстала съ постели.
   --Что вы? въ хоръ? да мыслимое ли это дѣло? спрашивала она чуть не съ ужасомъ.
   -- Да что же, голубушка, дѣлать-то? Голосишко у меня кое-какой есть, пѣть могу; и то сказать вѣдь, не съ голоду же мнѣ умирать; все какъ есть стащила уже я къ жиду, послѣднее платьишко, а жалованье тамъ даютъ приличное.
   Сначала Еленѣ и въ голову никогда не приходило попасть когда-нибудь въ хоръ, но болѣе и болѣе давившая ее нужда заставила ее подумать о немъ. Былъ іюль, какъ Елена фигурировала въ опереточномъ хорѣ. Не весело ей было вступать на театральные подмостки, на которыхъ прежде мечтала прославиться, а теперь выходить въ толпѣ.
   Тяжело было ей и то, что на нее смотрѣли какъ на какую-то пѣшку; того поклоненія и тѣхъ ухаживаній, которыми она пользовалась при первомъ вступленіи на сцену, не было. А между тѣмъ жилось не легко, жалованья не хватало, необходимо было подумать о пріисканіи какихъ-нибудь побочныхъ доходовъ, но откуда же взять эти доходы? Работать что-нибудь? но работать она не привыкла и не умѣетъ. Попасть къ кому-нибудь на содержаніе? но для того чтобы поймать кого нибудь, необходимо выдѣлиться отъ другихъ, а въ толпѣ хористокъ чѣмъ она можетъ выдвинуться?
   Прошло лѣто, наступила осень, Елена снова осталась безъ мѣста, но на этотъ разъ ей посчастливилось. Теперь она была менѣе разборчива. О сценѣ она уже не думала, не думала стать и первоклассной артисткой; въ то время ей подходило все; все для нея было хорошо. На этотъ разъ подвернулся ей антрепренеръ вновь учреждаемаго Palais de cristate. Онъ видѣлъ Елену, ему понравилась ея фигура, ея выправка и онъ не замедлилъ пригласить ее въ свое заведеніе пѣвицей. Елена не побрезговала, слегка поторговалась насчетъ жалованья и согласилась. Жалованьемъ она могла перебиться, но поступая въ пѣвицы, она хотя и сознавала, что спускается все ниже и ниже въ общественномъ положеніи, но въ то же время разсчитывала уловить какого-нибудь содержателя и на его счетъ позапастись средствами на будущее время. Теперь она была опытна и не брезговала ничѣмъ.
   Первый дебютъ ея какъ пѣвицы былъ не удаченъ. Слабый голосишко, терявшійся окончательно въ хорѣ, не могъ понравиться хотя-бы и невзыскательной публикѣ, когда она явилась солисткой. Она поняла, что по голосу своему она не на мѣстѣ и что однимъ своимъ пѣніемъ она ничего взять не можетъ, а необходимо прибѣгнуть къ чему нибудь другому. Оставшійся недовольнымъ первымъ дебютомъ Елены глухой антрепренеръ, связанный контрактомъ неустойкою въ солидной суммѣ, въ случаѣ отказа его Еленѣ отъ службы, совѣтовалъ ей, по крайней мѣрѣ, держать себя на сценѣ нѣсколько развязнѣе. Елена развязность эту поняла по своему. Слишкомъ откровенный костюмъ, цинизмъ во всѣхъ явленіяхъ, превзошелъ всѣ ожиданія, даже люди, ищущіе нивѣсть чего были восхищены, поражены Еленой. Едва показалась она на подмосткахъ, какъ раздался оглушительный трескъ аплодисментовъ, чуть-ли на цѣлыхъ полчаса не давали ей открыть рта. Елена видѣла, что успѣхъ обезпеченъ, что положеніе ея положительно упрочено. Съ трескомъ, съ криками провожали ее со сцены. Слышала она аплодисменты и прежде, но то было совсѣмъ не то, что теперь, теперь успѣхъ превзошелъ всѣ ея ожиданія, она едва держалась на ногахъ, въ глазахъ у ней все кружилось, она едва успѣла убѣжать со сцены.
   -- Владиміръ, бы посмотрѣлъ на мой сегодняшній тріумфъ! невольно мелькнуло у ней въ головѣ. Она и не подозрѣвала того, что этимъ самымъ сегодняшнимъ тріумфомъ она окончательно разрываетъ со всѣмъ своимъ, хотя и далеко не пригляднымъ, прошлымъ. Она въ эти минуты не могла понять того, что послѣ происходившаго на сценѣ, она отталкивала отъ себя все честное, все порядочное и съ головой совсѣмъ погрузилась въ омутъ, изъ котораго не бываетъ возврата и единственный выходъ изъ котораго тѣсная могила.
   -- Богиня, богиня!. нахлебываясь отъ счастія, шепталъ въ восторгъ глухой антрепренеръ, цѣлуя руки у Елены.
   -- Довольны вы мною нынче? спрашивала его съ сіяющимъ лицомъ Елена.
   -- Восхищенъ, восторженъ, если пойдетъ также и дальше, вы будете имѣть бенефисъ.
   -- Благодарю васъ, проговорила Елена, направляясь къ уборной..
   Между тѣмъ въ залѣ толпа ревѣла и неиствовстовала. Вызывали Елену.
   -- Голубушка выйдите, ради Бога выйдите! молилъ ее антрепренеръ.
   -- Не могу, я устала, они потребуютъ повторенія! говорила она.
   -- Чортъ съ ними, пускай ихъ требуютъ!
   -- Но я же не могу, мнѣ необходимо нѣсколько отдохнуть.
   -- Ради Бога выйдите, слышите трескъ, вѣдь это они стульями лупятъ объ полъ, вѣдь всю мебель переломаютъ дьяволы!
   -- Да что же мнѣ-то дѣлать? я едва на ногахъ стою.
   Изъ залы дѣйствительно доносился трескъ, толпа буйствовала.
   -- О дьяволы! сжимая кулаки, кричалъ антрепренеръ, лучше вы и успѣха бы не имѣли!
   -- Будто бы? улыбаясь спрашивала Елена.
   -- Ей-богу, вѣдь сколько теперь убытку будетъ! Богиня, молю васъ, прошу, покажитесь этимъ чучеламъ, этимъ чушкамъ полосатымъ, дьяволамъ оглашеннымъ, кровопійцамъ!
   -- Ну, извольте, извольте, выйду! утѣшила его Елена.
   Антрепренеръ, какъ сумашедшій, бросился на сцену.
   -- Черти, дьяволы, давайте занавѣсъ! оралъ онъ съ глуху, не своимъ голосомъ.
   Занавѣсъ былъ поднятъ, Елена вышла. Въ залѣ поднялся бурный ураганъ восторговъ и криковъ.
   Опьяненная своимъ успѣхомъ воротилась Елена домой. Теперь передъ ней открывалась широкая дорога, она намѣтила себѣ цѣль и рѣшила неуклонно преслѣдовать ее.
   Прошла недѣля. Въ одинъ изъ вечеровъ къ ней въ уборную постучался антрепренеръ.
   -- Можно войти? спрашивалъ онъ ее.
   -- Войдите, что случилось?
   -- Ничего, только съ вами желаетъ познакомиться одинъ молодой купчикъ.
   -- Гдѣ же онъ?
   -- Тамъ въ залѣ, съ нетерпѣніемъ ждетъ вашего отвѣта.
   -- Богатъ?
   Антрепренеръ при этомъ вопросѣ даже замахалъ руками.
   -- Деньги лопатой гребетъ, влюбленъ въ васъ по уши, скажите слово и онъ всѣ свои капиталы сложитъ у вашихъ ногъ.
   -- Что-жь, приведите его.
   -- Сію минуту, только смотрите, вы теперь дѣлаетесь богачкой, мнѣ будетъ слѣдовать награда.
   Елена въ отвѣтъ на это ударила его вѣеромъ по рукѣ; антрепренеръ ухмыльнулся и ускользнулъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ ввелъ къ ней Коробчина. Въ этотъ вечеръ Елена ужинала съ нимъ и онъ провожалъ ее домой.
   Съ тѣхъ поръ Коробчинъ сдѣлался ея ежедневнымъ или, вѣрнѣе сказать, еженочнымъ гостемъ; Елена принадлежала ему. Повторилась старая исторія, тоже какъ и съ птенцомъ, только теперь Елена не переѣхала на квартиру, а осталась жить въ нумерахъ, перемѣнивъ свой прежній нумеръ на лучшій. Теперь она была по крайней мѣрѣ обезпечена тѣмъ, что была увѣрена въ томъ, что ее не выгонятъ изъ дома, она была у себя полной хозяйкой; кромѣ того она обезпечена и въ другомъ отношеніи. Коробчинъ на другой же день знакомства вручилъ ей весьма почтенный конвертъ, обязавшись ей ежемѣсячно вручать по таковому-же.
   Прошло два мѣсяца, но Елена начала уже тяготиться своими отношеніями къ Коробчину. Онъ былъ еще грубѣе птенца и Елена волей не-волей подчинялась ему, причемъ, конечно, немалую роль играли деньги, но вмѣстѣ съ тѣмъ она не бросая Коробчина, высматривала уже какую нибудь новую добычу, чтобы имѣть возможность при первомъ же случаѣ бросить Коробчина.
   Вотъ и теперь сидитъ она совершенно раздѣтая, глядится въ зеркало и остается крайне недовольна собой.
   Она по окончаніи представленія должна, будетъ идти въ кабинетъ, пожалуй, къ пьяному же Коробчину, который въ подобномъ видѣ не особенно стѣсняется.
   Между тѣмъ по своему образованію и воспитанію полученному дома, она легко могла бы занимать гораздо лучшее положеніе.
   -- Э, да не раскаиваться же мнѣ въ прошломъ, авось и лучшаго добьюсь.
   Въ это время къ ней съ силою постучали въ дверь. Елена вздрогнула и вскочила, сорочка спустилась у и ея съ плечъ.
   -- Кто тамъ? что нужно? съ сердцемъ спросила она.
   -- Елена Владиміровна! послышался голосъ антрепренера, готовы вы, вамъ выходить, васъ ждутъ, публика оретъ!
   -- Я еще не одѣта!
   -- Господи, Боже мой, что вы только со мной дѣлаете? Ну, что, что я буду дѣлать, выходите вы ради Господа!
   -- Не голой же мнѣ выходить!
   -- Еще бы лучше было!.
   -- Нахалъ! вспылила Елена.
   -- Да не ругайтесь, выходите, пощадите мою голову!
   Елена поспѣшно начала одѣваться. Она была не въ духѣ и на этотъ разъ не угодила публикѣ, пропѣвъ ей даже извѣстнаго "Лукича".
   Наскоро переодѣвшись и оставивъ на своемъ лицѣ бѣлила и румяна съ подведенными синяками вокругъ глазъ, что придавало ей, по ея мнѣнію нѣкотораго рода пикантность и интересность, она направилась черезъ пустыя залы, въ столовыя комнаты.
   -- Гдѣ-же Коробчинъ? спросила она у приходившаго за ней лакея.
   -- Вотъ въ этомъ-съ кабинетѣ, пожалуйте! услужливо указалъ лакей на дверь.
   Елена подошла къ двери и остановилась, до ея слуха дошелъ смѣхъ и напѣвъ женскимъ голосомъ шансонетки, той самой шансонетки, которою она производила фуроръ.
   -- Вѣрно ли что онъ здѣсь? снова обратилась Елена къ лакею.
   -- Такъ точно-съ, здѣсь!
   -- Но тамъ онъ... не одинъ... тамъ кто-то есть...
   -- Тамъ двѣ нашихъ мамзели-съ, пока вы не приходили, они отъ скуки-съ позвали ихъ! доносилъ услужливый лакей.
   Кровь бросилась въ голову Еленѣ, она была взбѣшена. Мамзели и она, стоятъ на одной доскѣ; какъ она такъ и мамзели разгоняютъ его скуку. Положимъ ей нѣтъ никакого дѣла до того, какъ онъ проводить время, ей самой хочется, избавиться отъ него, но избавиться тогда, когда она снова будетъ обезпечена, избавиться такъ, чтобы она прогнала его сама, а не онъ ея, промѣнявъ на камелію низшаго разряда.
   Она стояла въ нерѣшительности, войти ей, или нѣтъ? Наконецъ она нервно толкнула дверь и вошла. На диванѣ сидѣли порядочно захмѣлѣвшіе пріятели и обнимали помѣщавшихся между ними развалившихся дамъ. Позы были далеко не скромны.
   Елена остановилась у порога, глаза ея блеснули гнѣвомъ.
   -- Я кажется не туда взошла, прошу извинить меня! проговорила она рѣзко, поворачиваясь снова къ двери.
   -- А, Еленочка! закричалъ, увидѣвъ ее Коробчинъ и бросаясь къ ней. Иди садись, на силу тебя дождался!
   -- Но я здѣсь совершенно лишняя, я не привыкла къ этому! проговорила она указывая глазами на дамъ.
   -- Фу ты, фря какая явилась, сама лучше насъ что-ли? заговорила одна изъ дамъ.
   -- Тебѣ что-жъ, говорилъ Коробчинъ, мѣшаютъ мамзели эти, такъ вѣдь я ихъ только такъ отъ скуки позвалъ, скучно было вдвоемъ сидѣть.
   -- Не говоря о томъ, что вы оскорбляете меня, въ вашемъ присутствіи оскорбляютъ меня и эти, какъ вы называете, мамзели.
   -- Чего? они?
   -- Да что ты на нее смотришь-то, велика она птица пѣвица, пришла и лается, дай ей въ шею и конецъ! прохрипѣла одна изъ дамъ.
   Коробчинъ наконецъ понялъ положеніе Елены.
   -- Эй вы, мамзели., проваливайте отсюда, больше вамъ здѣсь дѣлать нечего!
   -- Какъ нечего, а зачѣмъ же ты насъ звалъ, мы бы съ другими гостями были!
   -- Нишкни, нажрались, напились и маршъ. Шагомъ!
   -- Ахъ ты прощалыга! завопили было дамы.
   -- Гриша, подсоби-ка! обратился Коробчинъ къ пріятелю.
   Не безъ усилій имъ пришлось выпроводить изъ кабинета дамъ, съ которыми они за минуту передъ этимъ обнимались и любезничали. Вытолкнутые за дверь дамы разразились цѣлымъ потокомъ ругательствъ.
   Елена бросилась въ кресло и въ злости разорвала перчатку.
   -- Какъ тебѣ не стыдно ставить меня въ такое положеніе?! накинулась было она на Коробчина. Тотъ хотѣлъ было оправдываться, но вдругъ мгновенно стихъ, съежился и замеръ на мѣстѣ. За дверьми дамы, удерживаемыя лакеями, продолжали буйствовать.
   -- Аль обидѣли? послышался чей-то голосъ.
   -- Тятенька! прошепталъ Коробчинъ присѣдая отъ страха.
   -- Что я тебѣ говорилъ? вотъ тебѣ и солидный коммерсантъ! накинулся на него Гриша.
   Коробчинъ только рукою махнулъ, давая понять ему, чтобы онъ молчалъ.
   -- Что это значитъ? спросила и Елена, не понимая что творится у нея передъ глазами.
   -- Нишкни ты! состроивъ страшную рожу и махая руками, шепталъ Коробчинъ.
   -- Шематоны этакіе! доносилось между тѣмъ изъ за дверей.
   -- Хе... хе... хе.. знать молодые? продолжалъ тотъ же голосъ, пойдемте къ мамзели, съ нами стариками и намъ будетъ оченно пріятно, да и вамъ выгодно. Эй, любезный давай-ка намъ мѣстечко! обратился онъ къ лакею.
   -- Пожалуйте-съ, аль можетъ въ кабинетъ желаете!
   -- Вѣстимо въ кабинетъ, тамъ повольготнѣе будетъ.
   Удалявшіеся шаги показали, что разговаривавшіе ушли.
   -- Ухъ! Господи! вздохнулъ свободно Коробчинъ, что если бы эти самые мамзели, да сказали съ кѣмъ они сидѣли? Чтобы тогда, братецъ ты мой, и было бы? обратился онъ съ вопросомъ къ своему пріятелю.
   -- Нда-съ, переплетъ бы хорошій задали намъ, вѣдь и говорилъ же я тебѣ! такъ нѣтъ!
   -- Да объясните же мнѣ, наконецъ, господа, что все это значитъ? спрашивала Елена.
   -- Фу, ты, Господи Боже мой, что значитъ, что значитъ, съ сердцемъ проговорилъ Коробчинъ, а то и значитъ что тятинька пріѣхалъ.
   -- Ну, что-же изъ этого? недоумѣвала Елена.
   -- Какъ что? удивился Коробчинъ, а то, что ежели бы онъ увидалъ меня здѣсь, такъ такая бы мнѣ трепка тутъ же на мѣстѣ была, что не приведи Богъ. Изъ моей очень деликатной физіономіи такой бы бифштексъ сдѣлалъ, что я къ вамъ, мой ангелъ, мѣсяца два не могъ бы заявиться!
   -- Да и вамъ немалая толика влетѣла бы!
   -- Мнѣ? возмутилась Елена.
   -- Именно-съ вамъ, самолично-съ!
   -- Да какъ-же онъ смѣетъ!
   -- Слышь, Гриша, обратился съ усмѣшкой къ пріятелю Коробчинъ, спрашиваетъ какъ смѣетъ? Да ништо онъ спрашиваетъ у кого. Взялъ прямо за чубъ, а коли ежели женщина, такъ за косу одной рукой, а другой и давай накладывать, да наложитъ во какъ, мое почтеніе. Ежели свой человѣкъ, такъ все равно, а ежели чужой, такъ откупится потомъ!
   -- Да это разбойникъ какой то! ужасалась Елена.
   -- Разбойникъ? разбойникъ что! Я полагаю каждый разбойникъ, взять хоть Чуркина, котораго сочинилъ г. Пастуховъ, и тотъ милостивѣе, пырнетъ тебя ноженъ и шабашъ и крышка, а этотъ изувѣчитъ тебя, искалѣчитъ, ну и будь весь вѣкъ не человѣкъ, такъ-то-ея, звѣрь просто, а не человѣкъ.
   -- Все это ладно вмѣшался пріятель, только теперича намъ нужно отсюда удирать, безпремѣнно.
   -- Что-жъ и удеремъ, только узнать гдѣ наши родители усѣлись, что какъ въ общей залѣ, вѣдь тогда сиди до запора.
   -- Спросить нужно лакея!
   Коробчинъ позвонилъ.
   -- Гдѣ сѣли эти господа, что нашихъ вотъ мамзелей забрали? спросилъ онъ вошедшаго лакея.
   -- Въ кабинетѣ-съ и что только тамъ будетъ, страсть!
   -- Что такое? заинтересовался Коробчинъ.
   -- Столько вина потребовали, что имъ и къ утру его не выпить.
   -- Ужъ это дѣло извѣстное, утробы то у нихъ ненасытныя.
   -- Ну, куда же теперь намъ направиться?
   -- Я говорилъ въ Стрѣльню.
   -- Ну, туда, такъ туда, только бы отсюда убраться по добру по здорову. Ты, Еленочка, ступай впередъ, а мы ужь потомъ, подожди насъ у выхода, говорилъ Коробчинъ.
   -- Я съ вами не поѣду, какъ будто въ раздумьи проговорила Елена.
   -- Не поѣдешь? отчего? изумился Коробчинъ.
   -- Да Богъ васъ знаетъ, можетъ туда вашъ тятенька явится, а на скандалъ я лѣзть не хочу.
   -- Тятенька то? тятенька теперь тю-тю, онъ теперь окромя участка отсюда никуда не уйдетъ, потому этимъ самымъ мамзелямъ или скулу своротитъ, или лакею какому голову прошибетъ, а больше никуда какъ есть; грузенъ будетъ очень, никакая его сила съ мѣста не сдвинетъ, нешто одинъ только г. околодочный или участковый. Такъ поѣдемъ, повеселимся хоть.
   Еленѣ ѣхать не хотѣлось. Она была недовольна и собой и Коробчинымъ и всѣмъ окружающимъ. Коробчинъ между тѣмъ не отставалъ.
   -- Можетъ быть развлекусь, легче будетъ? думала Елена, и согласилась.
   Съ величайшими предосторожностями пробирались купчики по заламъ, оглядываясь по сторонамъ, наконецъ они благополучно добрались до выхода.
   -- Ну теперь валяй по всѣмъ по тремъ! весело проговорилъ Коробчинъ, усаживаясь въ сани и обхватывая одною рукою станъ Елены. Митомъ до мчались они до Стрѣльни и усѣлись, въ зимнемъ саду, возлѣ бесѣдки, въ которой тоже гуляла какая-то компанія.
   Прошло около часа въ бражничаньи; Коробчинъ то-и-дѣло подливалъ вина, Елена пила, но оно не дѣйствовало на нее, наконецъ опротивѣло ей.
   -- Пей-же говорилъ заплетающимся языкомъ Коробчинъ, наполняя снова стаканъ Елены шампанскимъ.
   -- Вѣдь я же сказала уже, что не буду пить! проговорила Елена, съ сердцемъ отодвигая отъ себя стаканъ и проливая вино на скатерть.
   -- А коли я говорю, чтобъ ты пила, должна ты это понимать или нѣтъ?
   -- Это еще что за выходки? спросила сверкнувъ глазами Елена, вы кажется забываетесь?
   -- Чего мнѣ забываться, говорилъ Коробчинъ, начиная злиться, ты кто мнѣ будешь? а? Берешь деньги аккуратно, такъ и слушайся!
   Елена схватила стаканъ и бросила его вмѣстѣ съ виномъ на землю.
   -- Вотъ же тебѣ вино! задыхаясь проговорила Елена.
   Коробчинъ былъ озадаченъ; Гриша сидѣлъ и ухмыхляясь поводилъ по сторонамъ посоловѣвшими глазами.
   Въ это время въ бесѣдкѣ послышался хохотъ. Елена вздрогнула, хохотъ этотъ былъ ей знакомъ, она невольно обернулась назадъ и застыла въ этомъ положеніи. Въ дверяхъ бесѣдки стоялъ ея пьяный птенецъ, изъ-за его спины выглядывало нѣсколько мужчинъ, всѣ были пьяны.
   -- Вотъ гдѣ привелось встрѣтиться хорррошшо! А давно-ль ты Еленка перестала вино пить? а?
   Коробчинъ вдругъ взбѣсился, онъ вскочилъ и бросился къ птенцу съ сжатыми кулаками.
   -- А тебѣ какое дѣло? зашипѣлъ онъ, наступая на птенца.
   -- А ты что за птица? нагло спрашивалъ птенецъ.
   -- Нѣтъ, ты скажи, какое тебѣ дѣло пьетъ она, или не пьетъ?
   -- Потому что она моя люб.....
   Но договорить ему не удалось, тяжелый, какъ молотъ, кулакъ Коробчина свалилъ его съ ногъ, въ то же время выскочили изъ бесѣдки нѣсколько мужчинъ и бросились на Коробчина, началась страшная свалка. Елена помертвѣла отъ страха.
   -- Гриша, выручай! кричалъ Коробчинъ, стараясь насколько возможно защищаться отъ сыпавшихся на него градомъ ударовъ.
   -- Шагомъ! кричалъ между тѣмъ опьянѣвшій окончательно Гриша, не будучи въ состояніи подняться съ мѣста.
   Набѣжала прислуга, вмѣшалась въ дѣло и съ трудомъ разняла дравшихся, куда не замедлила явиться и полиція. Физіономія Коробчина была избита, окровавлена, на него страшно было взглянуть.
   -- Вотъ такъ переплетъ, говорилъ немного успокоившись Коробчинъ, думалъ отъ тятеньки ушелъ, такъ здѣсь влетѣло, а теперь еще и отъ того жди подправы; что за жизнь только распраклятая! А все же за тебя подлая, обратился онъ къ Еленѣ, ну да погоди ужо я съ тобой раздѣлаюсь, расплачусь посвойски.
   Елена сидѣла какъ мертвая.
   Дравшихся повели въ кабинетъ для составленія протокола, за столомъ осталась Елена и Гриша, послѣдній повалился на столъ головой и тихо всхрапывалъ.
   Елена вдругъ поднялась, оглядѣлась какъ-то безсознательно вокругъ себя и медленно направилась къ выходу, ее никто не остановилъ, лакеи были заняты приведеніемъ въ чувство пьянаго Гриши.
   Елена одѣлась, взяла перваго попавшагося извощика и поѣхала домой. Холодный воздухъ, охватившій ее, привелъ ее нѣсколько въ себя.
   -- Господи, шептала она, да онъ просто мой злой геній, второй разъ онъ разбиваетъ мою жизнь, что же еще впереди будетъ, сколько разъ мнѣ придется еще встрѣтиться въ жизни? Съ Коробчинымъ, конечно, теперь уже все кончено, онъ не вернется, да и я сама не пущу его къ себѣ, у него въ послѣднее время просто стали являться какіе-то звѣрскіе инстинкты, какъ кажется, дѣлается чѣмъ-то въ родѣ своего тятеньки. Нѣтъ чортъ съ нимъ совсѣмъ, рѣшила Елена.
   По пріѣздѣ домой, она не раздѣваясь бросилась въ постель, но не могла уснуть во всю ночь.
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Заклейменая.

   Тверской бульваръ кишитъ народомъ; помимо солидныхъ Московскихъ денди, разгуливающихъ подъ руку со своими супругами, здѣсь снуютъ взадъ и впередъ свѣжіе, полные силъ студенты, весело, беззаботно заглядывающіеся на хорошенькія личики проходящихъ мимо дамъ и дѣвицъ, здѣсь же степенно выступаютъ съ серьезными лицами гимназисты, дѣти цѣлою толпой съ хохотомъ и визгомъ кружатся вокругъ эстрады, на которой гремитъ оркестръ военной музыки. Вечерѣетъ, наступаютъ сумерки, публика мало-по-малу исчезаетъ и ее замѣняетъ совершенно другая съ другимъ пошибомъ. Остаются одни только студенты, считающіе своею обязанностію утѣшить какую-нибудь гнувшую цѣлый день спину бѣлошвейку, или портниху, появляются мелкіе чиновнички, алчущіе любви и дешевыхъ наслажденій, прибываютъ приказчики, не могущіе жить безъ скандаловъ и составленія протоколовъ, кое-гдѣ ютятся старающіеся быть незамѣченными гимназисты, напускавшіе часъ тому назадъ на себя серьозность, а теперь старающіеся быть незамѣченными начальствомъ и жаждующіе взглянуть хоть однимъ глазомъ на то, какъ будутъ ухаживать за дѣвицами студенты, представляя въ лицѣ послѣднихъ, черезъ нѣсколько лѣтъ, самихъ себя.
   Восемь часовъ вечера; на бульварѣ послѣ душнаго томительнаго дня потянуло легкой прохладой, въ воздухѣ послышался возбуждающій нервы ароматъ липы, по дорожкамъ бульвара замелькали неприхотливыя шляпки и платочки модистокъ и бѣлошвеекъ, подобно студентамъ ищущихъ удовольствія и жаждущихъ отвести душу послѣ упорнаго тяжелаго дневнаго труда. Имъ ничего не нужно, имъ бы попался только молодой человѣкъ, съ которымъ онѣ могли бы если не поужинать, то хоть напиться чаю, весело поболтать часокъ, другой, а тамъ они готовы за эти часы удовольствія заплатить хотя собою, чѣмъ большею частью и кончается.
   Но являются сюда дамы и другаго полета, съ другими цѣлями и намѣреніями. Этимъ не нужно развлеченія, не нужно веселости, онѣ не нуждаются ни въ чемъ, все это имъ пріѣлось, надоѣло, опротивѣло, имъ нужны только однѣ деньги и деньги, и ради этихъ-то денегъ онѣ сюда и являются. Онѣ конечно отправились бы въ Эрмитажъ или какое-нибудь другое загородное гулянье, но туда имъ входъ закрытъ, туда требуется и болѣе изысканный костюмъ и наиболѣе свѣжести. Съ какимъ горькимъ чувствомъ надѣваютъ онѣ на себя поношенное, когда-то блестящее платье, но вмѣстѣ съ тѣмъ онѣ сознаютъ, что эти хотя и поношенные костюмы дѣлаютъ ихъ все таки аристократіей бульвара. Онѣ важно, не торопясь, прохаживаются впередъ и назадъ по бульвару, садятся, отдыхаютъ, не улыбаются, подобію молодымъ дѣвочкамъ, при встрѣчѣ съ молодыми людьми, у нихъ есть свои папиросы и свои спички, онѣ не обращаются за ними съ просьбой ни къ кому, онѣ опытны и знаютъ себѣ цѣну, онѣ продаютъ товаръ лицомъ, онѣ не заигрываютъ ни съ кѣмъ, никому не обронятъ слова, только глаза, глаза ихъ убійственно играютъ. Къ нимъ люди, жаждущіе наслажденій, жаждущіе испытать любовь истасканной, поношенной женщины, должны подойти сами, но вмѣстѣ съ тѣмъ эти же люди рискуютъ получить, не смотря на пламенное желаніе поймать человѣка этой изжившей женщиной, холодный и гордый отвѣтъ, отвѣтъ, подъ часъ способный отбить всякую охоту ухаживать за бульварными женщинами.
   Нужна нѣкоторая опытность, чтобы овладѣть подобною женщиною и какъ эта женщина бываетъ недовольна неопытными людьми. Она проклинаетъ ихъ отъ всей души, когда неопытный человѣкъ, огорошенный ея отвѣтомъ, встаетъ сконфуженный со скамьи и уходитъ.
   Подобныя женщины любятъ совершенно особеннаго рода людей. Идетъ по бульвару господинъ, равнодушно осматривая безплатную выставку камелій; одна изъ нихъ ему приглядывается, онъ подходитъ къ ней и садится рядомъ. Камелія какъ будто не замѣчаетъ его присутствія, она неопредѣленно, безцѣльно уставилась глазами на сторону противуположнаго дома, пробивающуюся сквозь зелень деревъ и кустовъ.
   Господинъ вынимаетъ портсигаръ, достаетъ папиросу и закуриваетъ, бросая испытующіе взгляды на сосѣдку; та сидитъ молча и совершенно не замѣчаетъ его присутствія. Господинъ какъ будто спохватывается и подставляетъ ей раскрытый портсигаръ.
   -- Неугодно-ли? говоритъ онъ хладнокровно.
   -- Благодарю, у меня есть свои! холодно отвѣчаетъ она и какъ бы въ доказательство вынимаетъ изъ кармана изящный серебряный портсигаръ и закуриваетъ собственной спичкой папиросу.
   Господинъ понимаетъ съ кѣмъ имѣетъ дѣло. Наступаетъ на нѣсколько минутъ молчаніе.
   -- Сколько? слышится категорическій вопросъ мужчины.
   Дама искоса взглядываетъ на него и осматриваетъ съ ногъ до головы.
   -- Десять! отрѣзываетъ она, послѣ нѣкотораго раздумья.
   -- Очень жирно, говоритъ господинъ., пуская кольцами дымъ.
   Дама чувствуетъ, что огородила что-то несообразное, заломила цѣну зря. Она понимаетъ что пропуделяла задаромъ и готовится идти на другое мѣсто и ждать другаго охотника.
   Охотникъ замѣчаетъ ея. движенія.
   -- Пять! отрѣзываетъ онъ.
   Дама какъ будто раздумываетъ.
   -- Мало! тихо говоритъ она.
   -- Больше ни копѣйки! слышится отвѣтъ и господинъ, будто, собирается отправиться на дальнѣйшіе поиски.
   -- Деньги впередъ? слышится встревоженный голосъ дамы.
   -- Какъ обыкновенно!
   Дама протягиваетъ руку.
   -- На мѣстѣ! говоритъ господинъ. Но куда же отправимся?
   -- Въ Эрмитажъ! шепчетъ дама со страхомъ и надеждою.
   -- Не по карману, хорошо будетъ и у Саврасенкова, вѣдь ужинъ же будетъ нужно.
   -- Конечно.
   -- А при немъ и вино?
   -- Какой же ужинъ безъ вина?
   -- Въ томъ-то и дѣло, и запросила еще десять рублей! Идемъ же! продолжаетъ мужчина, вставая съ мѣста.
   Дама встаетъ и беретъ его подъ руку. Парочка переходитъ бульваръ и исчезаетъ въ гостепріимныхъ дверяхъ гостинницы Саврасенкова.
   Такихъ господъ и такой крутой оборотъ дѣла любятъ эти дамы.
   Эти дамы заняли уже свои обычныя мѣста на скамейкахъ.
   Въ это время по боковой дорожкѣ ходитъ господинъ съ нахлобученной на глаза широкополой шляпой, онъ, повидимому, съ нетерпѣніемъ вглядывается во всѣхъ особъ женскаго пола.
   -- Все мои крестницы! самодовольно улыбаясь говоритъ онъ, но что же она не идетъ, вѣчно скрыкается, ну, да какъ бы тамъ ни было, а моихъ рукъ, голубушка, не уйдешь, это шалишь!
   На башнѣ Страстнаго монастыря пробило десять часовъ. Мрачный господинъ выходитъ изъ себя. Наконецъ у памятника Пушкина показалась женская фигура. Онъ встрепенулся.
   -- А, явилась! чуть не съ радостію проговорилъ онъ.
   На бульваръ взошла Елена. Одѣта она была съ претензіей на щеголеватость. Прищуренными глазами всматривалась она въ длинную, широкую аллею бульвара.
   -- Никого кажется нѣтъ, пробормотала она, опять безъ копѣйки денегъ останусь и нынче, а хозяйка съ ножикомъ къ горлу пристаетъ съ требованіемъ за квартиру, а тутъ еще этотъ несчастный мальчишка!
   На глазахъ ея блеснули слезинки.
   -- Господи, до чего я дошла! Сестры въ довольствѣ, братья богаты, а я... я.. по бульварамъ шляюсь, чтобы добыть самымъ подлымъ постыднымъ ремесломъ, чтобы только быть сытой и не уморить съ голоду сынишку.
   Подъ давленіемъ этихъ мыслей Елена все ниже наклоняла голову.
   -- Господи, неужели и нынче ничего не добуду! вертѣлось у ней въ головѣ.
   А мрачный господинъ шелъ издали за нею, не спуская съ нея глазъ.
   Къ ней подошелъ какой-то молодой человѣкъ и пошелъ рядомъ съ ней.
   -- Клюетъ, клюетъ! радостно говоритъ, потирая руки, мрачный господинъ.
   Елена вмѣстѣ. съ молодымъ человѣкомъ сошла съ бульвара. Онъ послѣдовалъ за нею.
   -- Извозщикъ! не своимъ голосомъ закричалъ онъ, видя, что Елена садится съ молодымъ.человѣкомъ на извощика.
   Вскочивъ въ пролетку онъ помчался слѣдомъ за молодыми людьми. Выслѣдивъ ихъ до гостинницы Крыма, онъ прослѣдилъ ихъ до самаго нумера.
   Было уже двѣнадцать часовъ, когда онъ вмѣстѣ съ городовымъ подошелъ къ дверямъ этого нумера и постучался въ дверь.
   -- Кто тамъ? послышался встревоженный голосъ молодаго человѣка.
   -- Отоприте! отвѣчалъ мрачный господинъ
   -- Но кто вы? что вамъ нужно? снова слышался вопросъ.
   -- Говорю вамъ отоприте, иначе будутъ выломаны двери, здѣсь полиція.
   Замокъ въ дверяхъ щелкнулъ и отворилась дверь. Мрачный господинъ вмѣстѣ съ городовымъ вошелъ въ нумеръ.
   Молодой человѣкъ былъ раздѣтъ, Елена лежала въ постелѣ.
   -- Я не потревожу васъ ничѣмъ, обратился мрачный господинъ къ молодому человѣку, мнѣ нужно только эту госпожу.
   Елена, застывшая отъ страха при появленіи постороннихъ людей, лежала ни жива, ни мертва, но, при словахъ пришедшаго, она привскочила.
   -- Меня? что вамъ отъ меня нужно? спросила она, задыхаясь.
   -- А вотъ, чтобы вы одѣлись!
   -- Но зачѣмъ? зачѣмъ? трясясь всѣмъ тѣломъ, спрашивала Елена.
   -- Затѣмъ, чтобъ отправиться со мной въ полицію! отвѣчалъ господинъ.
   -- Но позвольте, по какому праву? вмѣшался было, въ защиту Елены, молодой человѣкъ.
   Мрачный господинъ отвелъ его въ сторону и что-то шепнулъ. Тотъ опустилъ руки и тоскливо взглянулъ на Елену.
   -- Ну, что же поднимайся, что-ли? грубо обратился онъ къ Еленѣ.
   -- Я не встану! блѣдная какъ смерть, рѣшительно проговорила она.
   Господинъ засмѣялся.
   -- Это мы посмотримъ, какъ ты не встанешь; не хочешь идти прилично, такъ въ одной сорочкѣ сволоку! проговорилъ онъ. Сходи-ка, обратился онъ къ городовому, за кѣмъ-нибудь изъ товарищей, съ этой барыней добромъ, какъ видно, ничего не подѣлаешь!
   Городовой вышелъ.
   Молодой человѣкъ подошелъ къ Еленѣ и что-то началъ шептать ей. На ея лицѣ выразился ужасъ.
   -- Господи, да за что же? за что? проговорила она, вскакивая съ постели.
   -- Неизбѣжно... что дѣлать?.. необходимо подчиниться... слышались отрывистыя фразы молодаго человѣка.
   -- Послушайте! порывисто проговорила Елена, бросаясь въ одной сорочкѣ на колѣни передъ мрачнымъ господиномъ, что я вамъ сдѣлала, чѣмъ могла повредить? За что вы хотите сгубить меня, заклеймить на всю жизнь?
   -- За ваше ремесло! отчеканилъ тотъ.
   -- Боже мой! Боже мой!.. стонала Елена, но чтоже мнѣ оставалось дѣлать, за что приняться, вѣдь не милостыни же просить? Вѣдь я это дѣлала не для себя, для сына, для малютки, который ничего не смыслитъ, который проситъ ѣсть, не понимая, какъ и чѣмъ добывается хлѣбъ. Вѣдь любите же вы кого-нибудь, можетъ быть у васъ у самого есть дѣти, ради ихъ пощадите меня? Чѣмъ же я согрѣшила, чтобы такъ жестоко, такъ безчеловѣчно казнить меня! Обѣщаюсь, клянусь вамъ, что я брошу все это, лучше съ голоду умру, такъ Богомъ, всѣми святыми умоляю, заклинаю васъ, не клеймите, пощадите меня!
   -- Не могу! холодно отвѣчалъ тотъ.
   -- Звѣрь! Животное безчеловѣчное! у тебя, у негодяя просила, валяясь въ ногахъ, женщина и каковъ же ты долженъ быть подлецъ!
   -- Ты матушка дерзостей не смѣй говорить! Давно уже я ловилъ тебя, насилу-то попалась, теперь ужь не вывернешься! злорадно говорилъ сыщикъ.
   -- Позвольте, попросить васъ на два слова! со слезами на глазахъ проговорилъ молодой человѣкъ, отводя сыщика въ сторону.
   -- Что вамъ угодно?
   -- Послушайте, нельзя ли пощадить, вѣдь она броситъ все, за что же губить, за что клеймить на всю жизнь... вѣдь это... смерть... что будетъ стоить... я не поскуплюсь... я богатъ... извините... скажите одно слово... сколько нужно я готовъ... только ради Бога...
   Елена слышала все отъ слова до слова. Она подошла къ молодому человѣку и взяла его за руку.
   -- Какой вы честный... какой вы хорошій, со слезами въ голосѣ проговорила она, жаль, очень жаль, что не знала я васъ раньше, спасибо вамъ, болшое спасибо, продолжала она, цѣлуя его руку, только моя единственная будетъ просьба къ вамъ, не унижайтесь передъ этой гадиной, не просите его ни о чемъ.
   Молодой человѣкъ смутился. Елена быстро начала одѣваться.
   Въ это время вошли городовые.
   -- Идемъ, мерзавецъ!.. сыщикъ!.. проговорила она, обращаясь къ сыщику, надѣвая на себя шляпку.
   -- Вотъ такъ бы давно! ухмыльнулся сыщикъ. Выйдя изъ гостинницы, онъ усадилъ бережно Елену въ пролетку и повезъ въ часть.
   -- Въ эту, въ эту, ни за что! закричала Елена при видѣ части.
   -- Почему же? ухмыляясь, спросилъ сыщикъ.
   -- Потому что здѣсь частный приставъ мой зять! съ отчаяніемъ произнесла Елена.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? тревожно спросилъ сыщикъ.
   Елена не отвѣчала, ее трясла лихорадка.
   Сыщикъ съежился.
   -- Въ другую не могу везти и выпустить не могу.
   Въ части Елена безсильно присѣла на стулъ, вышелъ приставъ блѣднѣе стѣны.
   -- Вашъ видъ на жительство! проговорилъ онъ, не глядя на Елену и подавая ей какую-то желтую бумагу. Два раза въ недѣлю вы обязаны являться для освидѣтельствованія, иначе будете отвѣчать! закончилъ онъ, круто поворачиваясь и выходя изъ комнаты.
   Елена взяла въ руки желтую бумагу, взглянула на нее, вскрикнула и повалилась безъ памяти на полъ. Ее снесли въ пріемный покой.
   

Глава одиннадцатая.
У гроба.

   Морозно. Фонари сквозь замерзшія стекла едва мерцаютъ. По Большой Прѣснѣ шли два господина.
   -- Вы вотъ, Горденко, говорилъ одинъ изъ нихъ, пустились въ литературу и въ самую трудную отрасль ея, вы хотите изображать народную жизнь, между тѣмъ совершенно не знаете ее.
   -- Я жилъ въ провинціи, всю свою молодость провелъ тамъ, какъ же мнѣ не знать ее, отвѣчалъ Горденко.
   -- Не смотря на все это я все-таки утверждаю, что вы ее не знаете.
   -- Странно.
   -- Ничего нѣтъ страннаго. Вы схватили какихъ-нибудь двѣ, три черты и воображаете, что глубоко изучили народную жизнь, положимъ, допустимъ даже, что вы изучили ее, провинціальную, деревенскую, но неужели же народъ только тамъ и живетъ.
   -- Строго говоря, только тамъ, проговорилъ Горденко.
   -- Вотъ и неправы вы!
   -- Въ чемъ же?
   -- А въ томъ, что вы забываете десятки, сотни тысячъ народа.
   -- Какъ это такъ?
   -- Да очень просто, вы забываете нашъ фабричный народъ, нашихъ мастеровыхъ. Вѣдь сознайтесь, вы совершенно не знаете его, не знакомы съ нимъ.
   -- Да, это правда, но гдѣ же мнѣ и узнать его.
   -- А хотите?
   -- Еще бы, познакомьте и я вамъ скажу великое спасибо!
   -- Ну, такъ пойдемте со мной. Не гнушайтесь мѣстомъ, сами знаете, что не мѣсто краситъ человѣка.
   Они подошли къ небольшой лѣстницѣ въ три, четыре ступени, надъ дверью висѣлъ разноцвѣтный фонарь, по бокамъ дверей навѣшены были двѣ двухцѣтныя вывѣски.
   -- Идемъ сюда!
   -- Куда это? спросилъ Горденко.
   -- Видите сами, портерная!
   Они вошли. Въ двухъ небольшихъ комнатахъ царствовалъ специфическій пивной запахъ, дымъ облаками ходилъ въ нихъ, слышались звуки четырехъ гармоній, разомъ игравшихъ различныя пѣсни, голоса нѣсколькихъ человѣкъ оравшихъ пѣсни, кто во что гораздъ.
   -- Господи, и это народъ? спросилъ невольно Горденко.
   -- Какъ видите, садитесь и наблюдайте!
   Они сѣли за столъ и спросили пива.
   -- Дяденька, на хлѣбушко дайте, Христа ради, копѣечку! послышался возлѣ нихъ пискливый дѣтскій голосъ.
   -- И это продуктъ столичной народной жизни? спросилъ насмѣшливо улыбаясь Горденко.
   -- Само собой разумѣется! отвѣчалъ его знакомый.
   -- Христа ради! копѣечку! слезливо говорилъ мальчишка лѣтъ семи, или восьми.
   Горденко взглянулъ на него и поблѣднѣлъ. Въ его глазахъ онъ какъ-то невольно узнавалъ свои собственные глаза, во всѣхъ остальныхъ чертахъ лица ему вспоминалось что-то дорогое прошлое, милыя, любимыя черты лица.
   Онъ задрожалъ и протянувъ руку, обхватилъ ею мальчика и привлекъ къ себѣ. Знакомый его съ удивленіемъ поглядѣлъ на него.
   -- Зачѣмъ ты просишь копѣечку? участливо, нѣжно спросилъ Горденко ребенка.
   -- Мама велѣла! отвѣчалъ тотъ слезливо.
   -- А ты съ мамой живешь?
   -- Да!
   -- Гдѣ-же твоя мама?
   -- Мама? здѣсь, тамъ, въ той комнатѣ! отвѣчалъ ребенокъ, указывая на сосѣднюю комнату.
   -- Что-же она тамъ дѣлаетъ?
   -- Она... она съ Митріемъ пиво пьетъ!
   -- Съ какимъ Митріемъ?
   -- А съ тятькой!
   Горденко какъ-то растерянно оглянулся кругомъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ словно на душѣ его стало спокойнѣе.
   -- Что васъ заинтересовалъ мальчуганъ? спросилъ его знакомый.
   -- Да, немного, отвѣчалъ разсѣянно Горденко, доставая изъ кармана гривенникъ и подавая erл мальчику.
   -- На, отдай его мамѣ! проговорилъ онъ.
   Мальчикъ быстро поцѣловалъ его руку и пустился бѣжать. Горденко, словно, осѣнила какая-то мысль.
   -- Послушай, мальчикъ, а мальчикъ! крикнулъ онъ въ догонку.
   Но тотъ исчезъ.
   Горденко вскочилъ съ мѣста и бросился къ двери.
   -- Что съ вами? куда вы? спросилъ его знакомый.
   -- Я? я? останавливаясь на одно мгновеніе проговорилъ Горденко, я, сейчасъ, сію минуту, продолжалъ онъ, исчезая за дверью.
   -- Сумасшедшій! проговорилъ его знакомый, пожимая плечами.
   Горденко выскочилъ въ сосѣднюю комнату и смотрѣлъ -- къ кому подойдетъ ребенокъ.
   За столомъ сидѣлъ, въ сильно поношенномъ, пальто, среднихъ лѣтъ высокаго роста господинъ. Его лицо, украшенное черною бородою, не смотря, на истасканность, было еще красиво; но вмѣстѣ съ тѣмъ въ немъ было что-то отталкивающее, въ прежнее время онъ вѣроятно слылъ красавцемъ; возлѣ него, рядомъ съ пивными бутылками, стоялъ помятый нѣсколько цилиндръ. Не смотря на поношеный костюмъ, этотъ господинъ, какъ видно, имѣлъ претензію на франтовство. Напротивъ его сидѣла истасканная, изнеможденная женщина въ нелучшемъ костюмѣ.
   -- На, мама, баринъ добрый далъ,-- проговорилъ мальчуганъ, отдавая матери гривенникъ.
   -- Гривенникъ! радостно проговорила та.
   -- Скажите, это вашъ ребенокъ? спросилъ Горденко женщину и въ то-же время замеръ на мѣстѣ.
   Женщина, взглянувъ на него, вдругъ вздрогнула, вскочила съ мѣста и вытянулась во весь ростъ. Горденко, не смотря на изношенныя, потертыя черты лица женщины, тотчасъ-же узналъ ее. Передъ нимъ стояла Елена.
   -- Да, господинъ Горденко, гордо заговорила она, это мой ребенокъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и вашъ!
   -- Елена Владиміровна! началъ было Горденко.
   -- Я, Еленка, давно Еленка, съ горькой усмѣшкой проговорила Елена, съ тѣхъ поръ, какъ вы изволили съ презрѣніемъ оттолкнуть меня. Зачѣмъ, вы пришли ко мнѣ, не затѣмъ-ли, чтобы напомнить мнѣ прошлое, которое я хочу забыть, забыть и не могу? со слезами въ голосѣ проговорила Елена. Да не вы-ли были такъ великодушны, что дали вашему сыну этотъ несчастный гривенникъ?
   -- Да, я далъ мальчику...
   -- Мальчику? Но помните одно, что ни этотъ мальчикъ, ни его мать не нуждаются въ вашихъ подачкахъ! проговорила Елена, бросая въ лицо деньги Горденкѣ.
   Горденко схватилъ ее за руку.
   -- Леня, Леня уйдемъ отсюда! бормоталъ онъ.
   -- Ленка не пойдетъ съ вами, вы ее оттолкнули и она недостойна васъ.
   -- Отдай мнѣ хоть сына! говорилъ Горденко, не отдавая себѣ отчета въ томъ, что говоритъ онъ.
   -- Сына? засмѣялась Елена. А вы развѣ знали, что у васъ есть сынъ? Вы ни одного раза не подумали о немъ. Вы не подумали поискать его мать, чтобы найти сына. Нѣтъ, Горденко, сына я вамъ не отдамъ. Мнѣ жить не долго, я скоро умру, но и въ могилѣ мнѣ будетъ отрадно, когда, умирая, я буду знать, что вашъ сынъ сдѣлался золоторотцемъ, такимъ же, какъ и эти пьяницы и пляшущіе передъ вами, воры и грабители! говорила она указывая на своего собутыльника.
   Въ портерной все утихло, всѣ съ интересомъ смотрѣли на эту сцену. Ребенокъ прижался къ матери и со страхомъ смотрѣлъ на отца.
   -- Я бы, милостивый государь, просилъ васъ оставить насъ въ покоѣ, говорилъ, покручивая усы, и сдвигая внушительно брови компаніонъ Елены, согласитесь, что непріятно вести разговоръ съ людьми, которые безъ приглашенія, навязчиво подходятъ къ чужимъ столамъ.
   У Елены вырвался дикій, безумный хохотъ, отъ котораго у всѣхъ присутсвующихъ пробѣжала по тѣлу дрожь, приподняло волосы на головѣ. Горденко, какъ сумашедшій, выбѣжалъ вонъ. Это бѣгство Горденки какъ будто ошеломило Елену. Смѣхъ ея мгновенно оборвался. У нея быстро воскресло все прошлое, пережитое счастіе, въ груди у нея будто оборвалось что, какъ будто ее хоронили, вели на казнь. Она вытянулась во весь ростъ, судорожная дрожь пробѣжала по всему ея тѣлу, голова откинулась назадъ, выкатившіеся глаза съ ужасомъ уставились на одну точку и глядѣли безумно. Вдругъ глухой, не человѣческій стонъ вырвался у нея изъ груди, она зашаталась и грохнулась на полъ.
   Всѣ въ ужасѣ вскрикнули. Компаніонъ, сначала испуганный, бросился потомъ къ ней, приподнялъ ее и потащилъ на улицу. Малютка съ крикомъ и плачемъ бросился за ними.
   

ЭПИЛОГЪ.

   188* годъ, былъ годъ ажитаціи чуть-ли не для всей Россіи. То банковскіе крахи, то мошенничества, разбои, убійства, грабежи возбуждали общество, заставляли его интересоваться событіями, слѣдить за ними, пробуждали отъ вѣчно-пріятной для русскаго человѣка спячки.
   Былъ зимній, ясный, солнечный, крѣпко-морозный день. Снѣжинки своими, причудно-хитрыми фигурками ярко блестѣли на солнцѣ, разливая, подобно ночнымъ звѣздамъ, радужные цвѣта. Въ воздухѣ чувствовалась крѣпость мороза. Извощики потирали замерзавшія уши, болѣе состоятельные люди поднимали свои мѣховые воротники шубъ и пальто. .
   Въ итотъ день, едва блеснуло солнышко, въ одномъ изъ нашихъ большихъ городовъ широко распахнулись тюремныя ворота и изъ нихъ выѣхала, окруженная военнымъ конвоемъ карета. Тихо, медленно поползла она по окольнымъ улицамъ и остановилась у воротъ громаднаго зданія. Пассажиры вышли и, окруженные солдатами, прошли во дворъ и изчезли въ радушно растворенныхъ для подобныхъ гостей дверяхъ.
   Солнышко взошло высоко, былъ одинадцатый часъ утра и по улицамъ сказаннаго города началось необыкновенное движеніе. Самые разнообразные экипажи засновали по улицамъ многолюднаго города и всѣ они стремились въ одну, и ту-же сторону..
   Сѣдоки съ нетерпѣніемъ поглядывали впередъ, словно желая ускорить бѣгъ лошадей, какъ будто опасаясь опоздать.
   Всѣ эти экипажи останавливались у тѣхъ-же воротъ громаднаго зданія, гдѣ раннимъ утромъ остановилась и тюремная карета; Пассажиры одинъ передъ другимъ спѣшили въ завѣтное, на этотъ, разъ, зданіе.
   Внушительной фигуры швейцаръ строго-внимательно у каждаго входящаго разсматривалъ; билетъ и удостовѣрившись въ его подлинности, пропускалъ нетерпѣливыхъ посѣтителей.
   Счастливцы, имѣвшіе билеты проскальзывали въ зданіе, несчастливцы, не имѣвшіе ихъ, довольствовались и тѣмъ, что толпой стояли у подъѣзда и глазѣли на пріѣзжающихъ.
   Зданіе, куда такъ стремились всѣ, въ этотъ знаменательный день, былъ Окружный Судъ.
   Нынче тамъ должно разбираться довольно загадочное дѣло, сбившее съ толку не только ничего не вѣдавшую, но вмѣстѣ съ тѣмъ и сильно заинтересованную этимъ дѣломъ публику, но и весь судебный персоналъ.
   Годъ тому назадъ на одной изъ самыхъ большихъ, многолюдныхъ улицъ, въ ссудной кассѣ, между 10 и 11 часами вечера, была убита молодая приказчица. Убійство было открыто. Но только послѣ самаго тщательнаго осмотра, власти остались въ недоумѣніи: съ какою цѣлію было совершено убійство, съ цѣлію-ли грабежа, или съ цѣлію изнасилованія приказчицы, такъ какъ послѣдняя была замѣчательной красоты. Грабежъ былъ оставленъ въ сторонѣ, такъ какъ почти все находившееся въ кассѣ было цѣло, взяты были только нѣкоторыя вещи, повидимому, для отвода глазъ судебнымъ властямъ къ раскрытію преступленія.
   Судебныя власти, остановившись на изнасилованіи, принялись разыскивать преступника и по первой явившейся мысли арестовали человѣка.
   За недостаточностію уликъ, за отсутствіемъ ихъ совершенно, публика интересовалась, что скажетъ судъ, какъ выскажется общественная совѣсть въ лицѣ представителей общества, въ лицѣ присяжныхъ засѣдателей.
   Вотъ почему и спѣшатъ къ роковому Окружному Суду не сотни, а тысячи народа, забывая свои ѣла, свои нужды, интересуясь только однимъ, исходомъ судебнаго процесса. Это таинственное, загадочное дѣло, почему-то стало дорого и интересно всѣмъ. Всякій жаждалъ знать, чѣмъ кончится эта непонятная загадка.
   Чѣмъ дѣлается позднѣе, тѣмъ больше прибываетъ народа, весь дворъ Окружнаго Суда запруженъ народомъ, на площади передъ нимъ собрались цѣлыя толпы его. И въ каждой толпѣ идутъ своеобразные разговоры и сужденія. Всякій судитъ о дѣлѣ по своему.
   А въ швейцарской Суда происходитъ невообразимая толкотня. У служащихъ солдатъ не хватаетъ времени, не хватаетъ рукъ раздѣвать прибывающую публику.
   Десятками, сотнями поднимается она по роскошно-царской лѣстницѣ, устланной ковромъ, входитъ въ узкій корридоръ, наводящій томительную, хватающую за душу тоску. Но публика ни на что не обращаетъ вниманія. Какое дѣло ей до этихъ мрачныхъ корридоровъ, до этихъ толстыхъ, массивныхъ стѣнъ, въ которыхъ произносятся смертные приговоры, приговоры, лишающіе людей гражданской жизни, кладущіе клеймо на человѣка на всю жизнь, лишающіе его счастія, жизни, обращающіе человѣка въ животное, вѣчно работающее въ темныхъ рудникахъ, съ цѣпью на ногѣ, прикованной къ тачкѣ, вѣчной спутницѣ каторжника; приговоры, лишающіе человѣка человѣческаго достоинства, подвергающіе его тягчайшему наказанію, тѣлесному -- розгами.
   Публикѣ до этого нѣтъ дѣла! Она интересуется только однимъ, поглядѣть на лица обвиняемыхъ, подглядѣть въ выраженіи ихъ лицъ тревогу, узнать, на сколько интересны эти лица, какое участіе принимали они въ дѣлѣ и слышать приговоръ, который постигнетъ подсудимыхъ.
   Дамы больше всѣхъ интересуются процессомъ, потому что въ этомъ процессѣ замѣшана женщина, и женщина, по ихъ мнѣнію, замѣчательная, странная: она была и артисткой и пускалась въ литературу, вообще женщина выдающаяся и теперь она предстанетъ передъ ихъ глазами на скамьѣ подсудимыхъ. И многія изъ нихъ даже знали ее, принимали очень любезно у себя. Но теперь? Теперь?. Если она изъ этого страшнаго зданія выйдетъ оправданной, тогда отчего же? Тогда опять примутъ ее съ распростертыми объятіями! Да и какъ не принять ее, когда она будетъ героинею,-- когда всѣ будутъ искать ея встрѣчи, всѣ будутъ интересоваться ею. Если же осудятъ? То, тогда понятно, всѣ связи разорваны, да и принимать-то ее не будетъ представляться возможности, такъ какъ она будетъ сидѣть въ тюрьмѣ.
   Нетерпѣливо толпится публика у запертыхъ дверей залы суда... Судебный приставъ, готовый положить животъ свой, ради исполненія долга храбро защищаетъ запертую дверь отъ надвигающейся на него безцеремонной, стремящейся поскорѣе попасть аъ залъ публики.
   Могильнымъ звукомъ пронесся ударъ часовъ.
   Половина двѣнадцатаго! Завѣтная минута! Давно желанная! приставъ вздохнулъ полною грудью.
   -- Отпирай! обратился, онъ какъ-то весело -- радостно къ солдату, стоящему рядомъ съ нимъ.
   Щелкнулъ замокъ, распахнулась дверь, приставъ отскочилъ въ сторону.
   -- Пожалуйте, господа! проговорилъ онъ.
   Но публика не ждала его приглашенія; какъ волны морскія, хлынула она въ судебный залъ.
   И странное дѣло! Волновавшаяся публика въ корридорѣ, при входѣ въ залъ дѣлалась совершенно другой. Что-то вліяло, что-то давило ее здѣсь.
   Бюстъ Царя-освободителя, царя-чести, совѣсти, милосердія, правосудія, царя, сказавшаго: "да царствуетъ правда и милость въ судахъ!" заставилъ невольно умолкнуть неугомонную толпу, заставилъ отнестись съ полнымъ благоговѣніемъ и уваженіемъ къ тому мѣсту, гдѣ произносятся, согласно великому завѣту великаго царя, и правда и милость и должное возмездіе.
   Этотъ залъ, эта обстановка производятъ чудное, чарующее, обворожительное, а подъ часъ и слишкомъ тяжелое впечатленіе.
   Длинная,, не широкая зала со сводами, съ нѣсколькими, спускающимися люстрами, съ десяткомъ оконъ, бросающихъ сильный свѣтъ, на невсегда отрадное зрѣлище.
   Въ углѣ противуположномъ, гдѣ стоитъ образъ, передъ которымъ возвышается аналой, съ рядомъ стоящимъ кіотомъ, въ которомъ хранится евангеліе съ крестомъ, стоитъ бюстъ кроткаго и милосердаго, великаго царя. На возвышеніи, отдѣляющимъ залъ отъ суда на нѣсколько ступеней, стоитъ столъ съ зерцаломъ, невольно внушающій уваженіе и какой-то страхъ. Отсюда-то именно и возвѣщается завѣтъ любимаго царя.
   Направо стоитъ каѳедра, съ которой гремитъ страшное обвинительное слово прокурора, этого царскаго ока не дремлющаго блюстителя закона. Налѣво, постыдное мѣсто, скамья подсудимыхъ, огороженное желѣзною рѣшеткой, имѣющее одинъ, только единственный выходъ -- желѣзную дверь съ желѣзнымъ же засовомъ.
   А напротивъ стоятъ дйѣнадцать крѣпко связанныхъ между собою креселъ. Страшно, но вмѣстѣ и правдиво раздается съ этого мѣста голосъ. Это голосъ общества, голосъ его совѣсти, въ лицѣ двѣнадцати представителей.
   Смолкла толпа. Развѣ только кое-гдѣ раздается тихій шепотъ.
   -- Судъ идетъ! кричитъ запыхавшійся, засуетившійся судебный приставъ.
   Публика встала.
   Вошелъ судъ, и занялъ свои мѣста, прокуроръ сѣлъ на свое мѣсто, защитники давно усѣлись.
   -- Введите подсудимыхъ! раздается голосъ предсѣдателя.
   И растворяется страшная, желѣзная дверь. Глаза публики болѣзненно-любопытно устремлены на нее.
   Входитъ жандармъ съ обнаженной на голо саблей.
   -- Сейчасъ, сейчасъ! проносится шепотъ въ толпѣ.
   За жандармомъ слѣдуетъ средняго роста плечистый, коренастый господинъ, за нимъ идетъ красивый, съ черной бородой съ быстро, наглобѣгающими глазами человѣкъ. Наконецъ вошла женщина. Какъ-то дико оглянула она этотъ залъ, эту торжественную обстановку, эту жадно глядящую на нее публику. И ничто не встревожило ее, ничто не тронуло, словно все это ни сколько ея не касалось, было ей чуждо. Только одни глаза выдавали ее: они дико, безумно блуждали по залу.
   Начался опросъ обвиняемыхъ.
   -- Ваше имя, отчество, фамилія и званіе? обратился къ подсудимой женщинѣ предсѣдатель суда.
   Та молчала. Предсѣдатель терпѣливо повторилъ свой вопросъ. Подсудимая дико поводила глазами.
   Толчекъ, данный ей сосѣдомъ, опомнилъ ее, она какъ будто образумилась, въ глазахъ ея, будто, блеснулъ разумъ.
   -- Что вамъ угодно отъ меня? беззвучно произнесла она, ни къ кому не обращаясь.
   -- Ваше имя, отчество, фамилія и званіе? въ третій разъ повторилъ спокойно предсѣдатель.
   -- Ахъ, вамъ это нужно? Я Елена Владиміровна Пѣтушкова, мѣщанка, нервно проговорила она.
   Да, это дѣйствительно была она, героиня нашего романа.
   Публика встрепенулась. Что она скажетъ, что она сдѣлаетъ дальше?
   Но Елена сѣла, уставилась тѣмъ же, какъ и прежде безумнымъ взглядомъ на присяжныхъ и ни однимъ словомъ, ни однимъ движеніемъ, не проявила себя.
   Началось судебное слѣдствіе, Елена не слушала его сначала. но какъ-то нечаянно взглянувъ на сидѣвшаго рядомъ съ ней и боготворимаго ею Мишу, увидѣвъ его въ арестантскомъ халатѣ, увидѣвъ его блѣдное, измученное тюремною жизнію лицо, она содрогнулась, пришла въ себя и начала вслушиваться, что говорилось.
   А говорилось страшное, безпощадное.
   Говорилось о томъ, что она хорошая, симпатичная дѣвушка.
   Но это для ней все равно.
   Говорилось, что она воровка.
   Воровка? да развѣ она воровка? Вѣдь она не тайно брала! Если она и взяла, что и заложила взятое, то тотчасъ же извѣщала о томъ того, у кого она взяла! Мало того, она посылала ему закладную квитанцію, онъ можетъ выкупить свою вещь, когда ему вздумается; развѣ это воровство? Да наконецъ, если бы и такъ, если-бъ она воровала, такъ не для себя же воровала она, а для Миши, для своего дорогаго, за котораго она готова отдать свою жизнь, душу.
   Правда, что этотъ Миша (котораго мы видѣли съ Еленой въ портерной) нисколько не заслуживаетъ этой любви. Онъ слишкомъ нахаленъ, грубъ; онъ часто оскорблялъ ее до глубины души, онъ даже поднималъ на нее руку, онъ доводилъ ее до истерики; но что же дѣлать, когда она любитъ, до безумія любитъ его.
   Разсказываютъ про нее самыя постыдныя вещи. Она торговала своимъ грѣшнымъ тѣломъ, она воровала у своихъ знакомыхъ, которые заперли передъ нею двери своихъ домовъ, она наконецъ совершила убійство.
   -- Неправда, думаетъ она, послѣдняго я не совершала, а если и покаялась въ немъ, то только для того, чтобы спасти Мишу, чтобы онъ, любый, былъ свободенъ. А если и торговала своимъ тѣломъ, если брала въ займы, что они называютъ воровствомъ, такъ все для него же, для него: онъ, сидящій теперь рядомъ съ ней, на скамьѣ подсудимыхъ, онъ для нея все, вся жизнь ея, все ее счастіе!
   И молча, безучастно смотритъ она на всѣхъ и на все, не смотря на грозныя, грязныя обвиненія противъ нея.
   Пускай ихъ! Языкъ не связанъ, говори, что хочешь. Наступаетъ страшный моментъ.
   Выходятъ доктора-эксперты-психіатры.
   Въ ушахъ Елены раздаются, словно погребальный звонъ, страшныя, способныя убить человѣка слова: "она психопатка, она сумашедшая!"
   Но и къ этимъ словамъ Елена относится почти равнодушно.
   -- Психопатка! Сумашедшая! спокойно думается ей, да развѣ сумашествіе любить безумно, безгранично человѣка, любить до забвенія самой себя, дѣлать для него хотя и позорныя дѣла, только бы ему, милому, дорогому, было хорошо! Развѣ это сумашествіе? Да они сами сумашедшіе, думалось ей.
   И равнодушно, съ спокойной улыбкою слушаетъ Елена противъ себя обвиненія. Эти обвиненія забавляютъ ее.
   Но вызываютъ новыхъ свидѣтелей, свидѣтелей, обвиняющихъ ея Мишу.
   Сколько низости, грязи, мерзости узнаетъ она изъ показаній этихъ свидѣтелей.
   Спокойствіе оставляетъ ее. Ею снова овладѣваетъ почти безуміе, она не помнитъ себя, она забываетъ, гдѣ находится.
   -- Неправда, неправда! чуть не на весь залъ съ рыданіемъ говоритъ Елена.
   Хоть и мучилъ онъ ее, доводилъ своими поступками и дѣйствіями до безумія, но все же онъ, какъ думается ей, не такой негодяй, какъ говорятъ о немъ здѣсь публично, торжественно! Нѣтъ, онъ не можетъ быть такимъ, иначе она его не любила-бы. А слѣдствіе идетъ своимъ порядкомъ. И каждое слово этого слѣдствія убивало, терзало, мучило ее.
   -- Неправда, неправда, всѣ лгутъ, онъ не такой, онъ хорошій, добрый! раздирающимъ душу голосомъ закричала она.
   Раздался звонокъ предсѣдателя суда.
   -- Я распоряжусь о выводѣ васъ изъ залы суда, если вы не будете вести себя... благоразумнѣе! проговорилъ предсѣдатель, обращаясь къ Еленѣ.
   Та, схвативъ себя за волосы, съ отчаяніемъ, съ дико блуждающимъ взлядомъ, повалилась на желѣзную рѣшетку, отдѣляющую преступниковъ отъ честныхъ гражданъ.
   Слѣдствіе кончилось, начались пренія, но Елена не слышала ихъ. Она была занята одной только мыслію, неужели обвинятъ ея Мишу?
   Кончились и пренія, вышли въ совѣщательный залъ присяжные засѣдатели, подсудимыхъ вывели и черезъ часъ вновь вводятъ ихъ въ этотъ страшный, но вмѣстѣ съ тѣмъ и правдивый для нихъ залъ.
   Елена чувствуетъ, что совершается что-то особенное, торжественное, что-то роковое для нея. Раздается чей-то голосъ, но она не слышитъ, не понимаетъ, что онъ говоритъ.
   Только глухой стонъ, раздавшійся возлѣ нея, приводитъ ее нѣсколько въ себя. Она взглядываетъ на Мишу и не узнаетъ его. Она переводитъ глаза на судей.
   -- Вы свободны! говорятъ ей.
   Она свободна, значитъ и Миша свободенъ! Елена весело взглянула на него. Но его, вмѣстѣ съ товарищемъ, опять уводятъ жандармы. Зачѣмъ же они уводятъ ея Мишу? Зачѣмъ они уходятъ, оставляя ее здѣсь одну? Зачѣмъ? Неужели его обвинили? Тогда зачѣмъ же ей свобода? На что ей жизнь? думаетъ она, и дума эта раздираетъ ей сердце, Что же она будетъ дѣлать теперь безъ него, любаго? Сумашедшая! рѣшаетъ она.
   Да, дѣйствительно, есть отъ чего сойти съ ума! Общество, въ лицѣ присяжныхъ засѣдателей, произнесло свой приговоръ, но вмѣстѣ съ тѣмъ оно осталось крайне взволнованнымъ загадочностію этого преступленія. Убійство и послѣ этого приговора осталось такимъ же таинственнымъ и загадочнымъ, какимъ было и до суда!

КОНЕЦЪ.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru