Цявловский Мстислав Александрович
Бумаги о дуэли и смерти Пушкина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из собрания П. И. Бартенева.

   

НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ О ДУЭЛИ И СМЕРТИ ПУШКИНА

В. Л. МОДЗАЛЕВСКОГО, Ю. Г. ОКСМАНА и М. А. ЦЯВЛОВСКОГО
СО СНИМКОМ С УСЛОВИЙ ДУЭЛИ

Труды Пушкинского Дома при Российской Академии Наук

"АТЕНЕЙ"
Петербург
1924

   

M. A. ЦЯВЛОВСКИЙ

БУМАГИ О ДУЭЛИ И СМЕРТИ ПУШКИНА
ИЗ СОБРАНИЯ П. И. БАРТЕНЕВА

   После смерти редактора-издателя "Русского Архива" П. И. Бартенева (скончался 22-го октября 1912 г.) известный Московский библиофил Л. Э. Бухгейм приобрел у его наследников пачку бумаг в обертке, на которой рукою Бартенева было написано: "Письма и бумаги о поединкѣ и кончинѣ Пушкина" {В настоящее время все описываемые бумаги из собрания П. И. Бартенева Л. Э. Бухгейм передал в Пушкинский Дом при Российской Академии Наук.}.
   Собрание это в большей своей части (NoNo 1--9 ниже помещаемого описания) принадлежало, несомненно, князю П. А. Вяземскому, заключая в себе несколько автографов его и бумаги, полученные им от секунданта Пушкина К. К. Данзаса. К этому собранию, неизвестно когда и при каких обстоятельствах перешедшему от князя Вяземского к П. И. Бартеневу, последний присоединил черновую рукопись известной записки В. И. Даля о болезни и смерти Пушкина, полученную Бартеневым вероятно от самого автора, и письмо М. И. Ханенко со стихами Лермонтова на смерть Пушкина.
   Текст большинства бумаг, в течение многих лет хранившихся у Бартенева, в настоящее время известен, и не все они представляют интерес новизны. Но есть и среди документов известных один, как реликвия, -- исключительной ценности. Это -- подлинник условий дуэли между Пушкиным и Дантесом, написанный Данзасом за несколько часов до дуэли, во Французском посольстве, у д'Аршиака, секунданта убийцы поэта.
   Эту бумагу привез Данзас к Пушкину, не пожелавшему, по словам Данзаса, познакомиться с ее содержанием. С этой бумагой Данзас был на дуэли. В верхней части бумаги есть пятна. Не кровь ли это поэта, которого, после ранения, нес на своих руках его друг?
   Вот описание пачки бумаг, по NoNo документов:
   

1

   Лист белой писчей бумаги (без вод. знаков), на котором -- копии руки К. К. Данзаса: а) письма Пушкина от 21-го ноября 1836 г. к графу А. X. Бенкендорфу; б) анонимного письма - диплома и в) письма барона Геккерена от 26-го января 1837 г. к Пушкину.
   а) Перед текстом первого письма (на франц. яз.) написано: "Lettre de M-r Pouchkine que l'on suppose avait été adressée au Comte de Benkendorff {"Письмо г. Пушкина, адресованное им, кажется, к графу Бенкендорфу".}. Подлинник этого письма, в котором Пушкин, извещая о получении им анонимных писем, пишет, что он убедился в том, что письма эти -- дело рук Геккерена, -- неизвестен. Впервые письмо было напечатано в книжке А. Аммосова "Последние дни жизни и кончина А. С. Пушкина. Со слов бывшего его лицейского товарища и секунданта Конст. Карл. Данзаса". Изд. Я. А. Исакова, С.-Пб. 1863, стр. 43--45. Текст сюда доставлен К. К. Данзасом, и письмо названо: "Письмо Пушкина, адресованное, кажется, на имя графа Бенкендорфа". Как видим, и в описываемой копии адресат назван предположительно. Историю этого письма П. Е. Щеголев, не без оснований, считает загадочной. См. его книгу "Дуэль и смерть Пушкина", изд. 2-ое, Пгр. 1917, стр. 106--107.
   Текст описываемой копии такой же, как и в книге Аммосова, за исключением отличий в орфографии и следующего: вместо "En attendant je m'assurai que la lettre anonyme était de M-r Heckern" {"Между тем я убедился, что анонимное письмо было от г. Геккерена".}, как напечатано у Аммосова, в описываемой копии читаем: "En attendant je m'assurai que les lettres anonymes étaient de M-r Heckern" {"Между тем я убедился, что анонимные письма были от г. Геккерена".}. Подпись под письмом-- Alexandre Pouchkine (у Амосова -- A. Pouchkine).
   б) Перед текстом письма-диплома (на франц. яз.) написано: "Deux lettres anonymes dont le papier, le format, l'écriture, l'encre et le contenu, sont parfaitement les mêmes" {"Два анонимных письма, которые по бумаге, формату, почерку, чернилам и содержанию совершенно одинаковы".}. После текста написано: "N В. La seconde lettre anonyme est toute la même, que celle-ci, et toutes deux ont la même adresse, écrite d'une autre main, que la lettre {"N В. Второе анонимное письмо точно такое же, как и это, и на обоих письмах имеется одинаковый адрес, написанный другой рукой, нежели самое письмо".}

Александру Сергеичу
Пушкину".

   
   До сих пор известно два экземпляра анонимного пасквиля, и оба они ныне находятся в Пушкинском Доме. Впервые текст пасквиля был напечатан П. А. Ефремовым в "Русской Старине" 1880 г., No 6, стр. 330, по не указанному им оригиналу. Текст по подлиннику опубликован ныне А. С. Поляковым в книге "О смерти Пушкина", Петр. 1922, стр. 14.
   Текст описываемой копии -- такой же, как и опубликованный Поляковым, кроме того, что в первой нет слов: "vénérable" (см. у Полякова 3-я строка сверху) и "de l'Ordre" (y Полякова-- 5-я строка сверху).
   Сказанное в вышеприведенном примечании совпадает с тем, что писал Ефремов в "Русской Старине" (1880 г., No 6, стр. 331): "Было прислано и второе анонимное письмо -- дословное повторение предыдущего. Оба письма имели одинаковый адрес, написанный другою рукою, нежели был написан текст пасквилей: "Александру Сергеевичу Пушкину".
   О пасквиле см. в указанной книге Полякова, стр. 12 -- 26.
   в) Текст письма (на франц. яз ) барона Геккерена к Пушкину от 26-го января 1837 (на письме даты нет) впервые напечатан К. К. Данзасом в названной книге Аммосова (стр. 51--52). Оригинал хранится в военно-судном деле о дуэли Пушкина (ныне в Пушкинском Доме) и издан в книге П. фон-Кауфмана "Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккереном", С.-Пб. 1900 (стр. 82), а затем в Акад. изд. Переписки Пушкина (т. III, стр. 445--446). Текст описываемой копии отличается от текста, даваемого Акад. изд., лишь орфографией некоторых слов.
   

2

   Шесть полулистов писчей белой бумаги (без вод. знаков), согнутых пополам и сшитых в виде тетрадки (24 стр.). Исписаны первые десять страниц.
   Рукой неизвестного здесь написаны копии: а) письма Пушкина от 21-го ноября 1836 г. к графу А. X. Бенкендорфу; б) анонимного письма-диплома; в) письма барона Геккерена от 26-го января 1837 г. к Пушкину; г) записки д'Аршиака от 26-го января 1837 г. к Пушкину; д) записки д'Аршиака от 27-го января 1837 г. к Пушкину; е) второй записки д'Аршиака от 27-го января 1837 г. к Пушкину и ж) записки на визитной карточке д'Аршиака.
   Текст первого письма (на франц. яз.) здесь, такой же, как в книге Аммосова. Текст письма-диплома, -- совершенно такой же, как напечатанный А. С. Поляковым, -- сопровождается здесь такими же пояснениями, как и в вышеописанной копии Данзаса.
   Текст письма барона Геккерена и всех четырех записок д'Аршиака здесь такой же, как и в книге Кауфмана, стр. 82, 83 и 84.
   

3

   Лист почтовой бумаги большого формата (без вод. знак.); исписаны первые две страницы; на первой рукой князя П.А.Вяземского написано:
   "Копія съ собственноручной копіи письма Пушкина къ Министру Гекерену (посланнаго къ нему, вероятно въ понедѣльникъ 25-го Января 1837.) Копія сія найдена была въ карманѣ сертука его, въ которомъ онъ дрался: онъ сказалъ о ней Данзасу: если убьютъ меня возми эту копію и сдѣлай изъ нее какое хочешь употребленіе". Затем идет текст письма (на франц. яз.), написанный также рукой князя П. А. Вяземского.
   Подлинное письмо Пушкина к Геккерену, послужившее поводом к дуэли, от последнего поступило в военно-судную Комиссию, рассматривавшую дело о дуэли; в Комиссии была сделана копия с письма, которая и осталась в делопроизводстве Комиссии (оно ныне хранится в Пушкинском Доме), а подлинное письмо было возвращено Геккерену. Текст копии, находящейся в дело производстве Комиссии, воспроизведен в выше указанной книге Кауфмана (стр. 51--52) и в Акад. изд. Переписки Пушкина (т. Ш, стр. 444--445).
   После написания письма к Геккерену Пушкин собственноручно сделал копию, несколько отличную в отдельных словах от подлинника, посланного барону. Об этой копии и говорит вышеприведенная заметка князя П. А. Вяземского, сделанная, конечно, со слов К. К. Данзаса. В воспоминаниях Данзаса, записанных Аммосовым, о вручении копии письма рассказывается иначе. По Аммосову выходит, что Пушкин отдал копию Данзаса перед дуэлью во Французском посольстве у д'Аршиака (см. названную книгу Аммосова, стр. 19. См. ниже No 6).
   Факсимиле этой копии дано в книге Аммосова {Где в настоящее время находится самая копия нам неизвестно.}. Текст князя Вяземского такой же, как и у Пушкина. В копии Пушкин не проставил даты, почему Вяземский в вышеприведенной заметке и высказал неверное предположение, что письмо написано было 25-го, тогда как оно было написано 26-го.
   Об этом роковом письме см. в названной книге П. Е. Щеголева, стр. 126--128.
   

4

   Лист белой писчей бумаги с клеймом казенной бумажной фабрики (буква M с короной). На верху первой страницы листа рукой К. К. Данзаса написано: "Conditions du duel entre M-r de Pouschkin et M-r le Baron Georges deHeckern". Вот текст документа:
   Conditions du duel entre Mr de Pouschkin et Mr le Baron Georges de Heckern.
   1о Les deux adversaires seront placés à 20 pas de distance à 5 pas chacun des deux barrières qui seront distantes de 10 pas entre elles.
   2о Armés chacun d'un pistolet, à un signal donné, ils pourront en s'avanèant l'un sur l'autre, sans cependant dans aucun cas dépasser les barrières, faire usage de leurs armes.
   3о Il reste convenu en outre qu'un coup de feu parti, il ne sera plus permis à chacun des deux adversaires de changer de place pour que celui des deux qui aura tiré le premier dans les ca essuyé le feu de son adversaire à la même distance.
   4о Les deux parties ayant tirés, s'il n'y a point de résultat, on recommencera l'affaire comme la première fois, en remettant les adversaires à la même distance de 20 pas, et en conservant les mêmes barrières et les mêmes conditions.
   5о Les témoins seront les intermédiaires obligés de toute explication entre les adversaires sur le terrain.
   6о Les témoins de cette affaire, soussignés, chargés de pleins pouvoirs, garantissent sur l'honneur chacun pour sa partie la stricte exécution des conditions ci-dessus mentionnées.
   
   Le 27 de Janvier
   1837.

Constantin Danzas
l-ant Colonel de Génie
Vicomte d'Archiac
attaché à l'Ambassade
de France.

   
   История этого воистину страшного документа такова. В день дуэли, 27-го января 1837 г., Пушкин, привезя своего товарища по Лицею подполковника К. К. Данзаса во Французское посольство, где жил секундант Дантеса д'Аршиак, представил ему, как своего секунданта, Данзаеа и, изложив последнему историю своего столкновения с Дантесом и Геккереном, уехал, предоставив секундантам выработать условия дуэли. По желанию д'Аршиака выработанные условия поединка были закреплены на бумаге. Они были написаны на французском языке в двух экземплярах: один -- для секунданта Пушкина, Данзаса, другой -- для секунданта Дантеса, д'Аршиака. На первом было написано: "Условия дуэли между г. Пушкиным и г. бароном Георгом Геккереном", и на нем первым подписался Данзас и вторым д'Аршиак; на втором экземпляре стояло: "Условия дуэли между г. бароном Георгом Геккереном и г. Пушкиным", и на нем первым подписался д'Аршиак и вторым Данзас. Переписка второго экземпляра была закончена в 2 1/2 часа дня, как и помечено на документе. Этот экземпляр д'Аршиака остался у него, а затем поступил в архив Геккерен-Дантеса, где хранился до 1916 г., когда был опубликован П. Е. Щеголевым в его исследовании "Дуэль и смерть Пушкина" ("Пушкин и его современники", вып. XXV--XXVII, стр. 176--177). Свой экземпляр Данзас привез Пушкину, который, не прочитав даже условий, согласился на все (Аммосов, "Последние дни...", стр. 20).

0x01 graphic

   Вот этот-то экземпляр условий дуэли Пушкина, принадлежавший Дапзасу, и сохранился у Бартенева, получившего документ, вероятно, от князя П. А. Вяземского, который к своему известному письму от 14-го февраля к великому князю Михаилу Павловичу приложил копию текста условий дуэли {См. Щегодев, "Дуэль и смерть Пушкина", 2-ое изд. стр. 256.}, полученного, конечно, от Данзаса и оставленного у себя князем.
   Текст условий дуэли, принадлежавший Данзасу, такой же, как и в экземпляре, принадлежавшем д'Аршиаку, кроме чисто стилистических отличий во 2-м, 3-м и 6-м пунктах (см. воспроизведение).
   

5

   Лист белой почтовой бумаги большого формата (без вод. знак.) с клеймом казенной бумажной фабрики. На первой странице листа в правом верхнем углу помета рукой князя П. А. Вяземского "Копія", а затем его же рукой копия недатированного письма (на франц. яз.) от 1-го или 2-го февраля 1837 г. графа А. X. Бенкендорфа к графу Г. А. Строганову о разрешении А. II. Тургеневу отвезти тело Пушкина в Святогорский монастырь.
   Впервые это письмо было напечатано Данзасом в книге Аммосова (стр. 67--68), затем по копии, сделанной А. И. Тургеневым в письме его к А. Я. Булгакову от 2-го февраля 1837л . в "Русском Архиве" 1864, стб. 989--990 второго издания; наконец, по копии того же Тургенева, в изд. "Пушкин и его современники", вып. VI, стр. 69. Текст копии Вяземского такой же, как и в указанных изданиях.
   Вторая и четвертая страницы листа -- чистые, а на третьей -- черновик руки A. И. Тургенева его письма (на франц. яз.) к графу Г. А. Строганову от 2-го февраля 1837 г. В письме этом Тургенев "с усердием и глубокой благодарностью" принимает поручение отвезти тело Пушкина в Псковскую губернию. Беловой текст этого письма впервые напечатан по копии, сделанной самим Тургеневым, в письме его к Булгакову от 2-го февраля 1837 г., в "Русском Архиве" 1864, стб. 990, а затем по другой копии (тоже А. И. Тургенева) в сборн. "Пушкин и его совр.", вып. VI, стр. 70 -- 71.
   Текст черновика имеет лишь чисто стилистические отличия от белового текста.
   Об этом письме упоминается в дневнике А. И. Тургенева под 2-м февраля: "У князя Вяземского написалъ письмо къ графу Строганову" (Щеголев, "Дуэль и смерть Пушкина", 2-ое изд., стр. 272). Этим и объясняется, что Вяземский на листе с черновиком письма Тургенева написал текст письма Бенкендорфа к Строганову.
   

6

   Лист почтовой большого формата белой бумаги (без вод. зн.), на котором написано неизданное еще письмо К. К. Данзаса от 4-го февраля 1837 г. к графу А. X. Бенкендорфу (?) {Не правильнее ли предположить, что письмо это обращено к В. А. Жуковскому? Б. М.}.

Ваше Превосходительство
Милостивый Государь ,

   Покойной Александръ Сергѣевичъ Пушкинъ, отдалъ мнѣ передъ смертью, своеручную копію съ письма посланнаго имъ Министру Нидерландскаго двора, Г-ну Барону Геккерну. Узнавъ, что содержаніе онаго перетолковывается въ городѣ, весьма въ невыгодную сторону для Пушкина; котораго память мнѣ священна, то я беру смѣлость утруждать Ваше Превосходительство, покорнѣйшею прозьбою, принять отъ меня это роковое письмо, и поступить съ онымъ по вашему усмотрѣнію и естьли заблагоразсудите то показать оное Его Императорскому Величеству какъ покровителю и благодѣтелю несчастнаго семейства Пушкиныхъ.
   Примите при семъ увѣренія въ чувствахъ совершенной преданности и глубочайшаго почтенья съ коимъ

Имѣю честь быть
Вашего Превосходительства
Милостиваго Государя
покорнѣйшій слуга
К. Данзасѣ.

   1837-го года
   Февраля 4-го дня.
   
   Письмо это до сих пор не было опубликовано. Адресовано оно, вероятно, графу А. Х. Бенкендорфу и, надо полагать, не было отправлено. Речь идет в нем, конечно, о письме Пушкина к барону Геккерену от 26-го января, послужившем поводом к дуэли. Полученная от Пушкина Данзасом копия письма осталась у последнего, так как в книге Аммосова было воспроизведено факсимиле именно этой копии, имевшейся у Данзаса (см. выше No 3).
   

7

   Лист голубоватой почтовой бумаги большого формата с вод. знаком: "J. Whatman 1833", на котором написано письмо К. К. Данзаса к князю П. А. Вяземскому от 6-го февраля 1837 г.
   Призванный в военно-судную Комиссию по делу о дуэли Пушкина с Дантесом князь П. А. Вяземский 8-го февраля между прочим показывал: "Не знав предварительно ничего о дуэли, про которую в первый раз услышал я вместе с известием, что Пушкин смертельно ранен, и при первой встрече моей с г. Даршиаком просил его рассказать о том, что было. На сие г. Даршиак вызвался изложить в письме все случившееся, прося меня при том показать письмо г. Данзасу для взаимной поверки и засвидетельствования подробностей дуэли. Между тем письмо его доставлено мне было уже по отъезде г. Даршиака за границу и следовательно не могло быть прочтено и поверено вместе обоими свидетелями и получить в глазах моих ту достоверность, которую я желал иметь в сведениях о несчастном происшествии, лишившем меня человека, столь близкого сердцу моему. Вследствие того и отдал письмо cite г. Данзасу, который возвратил мне оное с письмом от себя: прилагаю у сего то и другое" (см. указанную книгу Кауфмана, стр. 46--47).
   Это письмо Данзаса к Вяземскому, дополняющее и исправляющее показания секунданта Дантеса Д'Аршиака о дуэли Пушкина, и сохранилось у Бартенева. Представив письмо Комиссии, Вяземский просил возвратить его по миновании надобности, что, по снятии копии с письма, и было сделано. Впервые письмо было напечатано в книге Аммосова, стр. 64--67, а затем исправнее (по копии военно-судной Комиссии) в книге Кауфмана, стр. 54--55.
   Оставляя в стороне неточное воспроизведение орфографии некоторых слов в книге Кауфмана, отметим две неправильности этого текста. В 13-ой строке сверху письма в словах Пушкина надо "tirer mon coup", а не "donner mon coup"; в 16-ой строке надо: "замѣчаніе Г-на Д'Аршиака", а не "заключенія Г-на Д'Аршиака". Кроме того, фраза, начиная со слов: "снѣгъ, забившійся" и кончая: "не отвратилъ-бы его", написана на полях, при чем знаком вноски показано ее место в тексте.
   

8

   Лист белой почтовой бумаги большого формата (без вод. зн.): "Высочайше конфирмованная сентября Военнаго Суда", какъ обозначено на верху первой страницы. Копия писарской руки рапорта военного министра графа Чернышева в Правительствующий Сенат от 19-го марта 1837 г. Копия эта снята с документа, напечатанного в книге Кауфмана на стр. 155-ой. Впервые эта сентенция напечатана в "Северной Пчеле" 1837 г., No 81, стр. 321, а затем в книге Аммосова, стр. 69 -- 70.
   

9

   Лист белой почтовой бумаги большого формата (без вод. знак.) с клеймом казенной бумажной фабрики: первые три его страницы и начало четвертой заняты текстом (на французском языке), руки князя П. А. Вяземского, очевидно, его статьи о смерти Пушкина для какого-то французского периодического издания. Нам неизвестно, была ли эта статья где-либо напечатана {"Писали много о Пушкине и во французских, и английских газетах, и, кажется, французские и английские статьи были обильнее немецких подробностями и обстоятельнее; по крайней мере, немецкие некрологисты делают не мало ссылок на французские и английские газеты. К сожалению, еще не сделано никакого обзора находящихся в них статей о деле Пушкина, -- не только обзора, но и простого перечня" (П. Щеголев, "Дуэль и смерть Пушкина", 2-ое изд., стр. 388).}, но в русской литературе о Пушкине нет никаких указаний, что князь Вяземский составлял такую статью. 25-го марта 1837 г. он писал А. О. Смирновой в Париж: "Надеюсь, что вы получили мое письмо, при котором приложен список с моего письма к Булгакову {Письма князя П. А. Вяземского к А. Я. Булгакову о дуэли и смерти Пушкина от 5-го и 9-го февраля 1837 г. напечатаны в "Русском Архиве" 1879 г., No 6, стр. 243--253.}. Вам следовало бы несколько разгласить содержащиеся в нем подробности относительно последних минут Пушкина, чтобы опровергнуть глупые рассказы ваших [т. е. Парижских] журналов об его республиканстве, атеизме и пр. Наверно все это сообщается отсюда, тогда как наши журналы и друзья Пушкина не смеют ничего про него печатать; с ним точно то, что с Пугачевым, которого память велено было предать забвению. Статья в Журнале Дебатов Лёве-Веймара не пропущена, хотя она довольно справедлива и писана с доброжелательством {Статья Леве-Веймара, впервые напечатанная в номере "Journal des Débats" от 3 марта 1837 г., перепечатана в книге Щеголева, "Дуэль и смерть Пушкина", 2-ое изд., стр. 391--395. О самом Леве-Веймаре см. там же, стр. 390--391.}, а клеветы пропускаются. Мне хотелось написать письмо к Леву Веймару, но у меня после третьей гриппы осталась такая слабость в глазах, что с трудом могу читать и писать" {См. "Русский Архив" 1888 г., No 7, стр. 303--304.}. Может быть печатаемый текст и есть начало этого не оконченного письма к Лёне - Веймару?
   
   Вот текст его:
   La mort de Pouschkin ainsi que sa vie appartiennent à l'histoire et à l'humanité. C'étoit une de nos plus helles gloires littéraires, une des sommités, intellectuelles et poétiques de l'époque, un de ces hrillants et puissants chaînons, qui rattachent entr'ellcs les nationalités de tous les pays, divisées par leur origine, par les événements, par leur croyances politiques, les préjugés, les passions, tout, ce qui tient à l'homme et à ses erreurs, mais réunies en un même faisceau de lumières, grâce à ces intelligences puissantes, qui survivent aux générations. Sous ce rapport Homère est le patrimoine de l'humanité. Racine appartient autant à la Russie, qu'à la France, et Pouschkin, enlevé au midi de son âge et de son talent, est une perte, que les Franèais doivent apprécier, ainsi que ses compatriotes. Cette sympathie d'affection et de douleur est un des heaux et satisfaisants résultats de la civilisation, unique refuge de cette paix perpétuelle et universelle, qu'a rêvée l'abbé de St. Pierre, et qui chassée du domaine de la politique, n'en est pas moins une vérité dans la république des lettres, des sciences et des beaux arts. Quant aux causes, qui ont amené le déplorable événement, dont nous avons été témoins, celles-ci ne sont pas faites pour la publicité. Respectons le secret de l'homme, qui Га renfermé avec lui dans sa tombe et qui quelques heures avant de recevoir le coup mortel, qui l'y a précipité, écrivoit au témoin de son adversaire: "Je ne me soucie pas de mettre les oisifs de Pétersbourg dans la confidence de mes secrets de famille. Je ne consens à aucun pourparler entre les témoins".-- Il suffit de savoir, que sa conduite a été celle d'un homme d'honneur dans toute cette histoire que ses relations avec sa femme, que l'affection et la confiance, qu'il lui portait, n'ont pas été altérés un instant, que c'est pure de tout soupèon, qu'il a léguée sa veuve à l'estime et au dévouement de ses amis et à l'intérêt de tous les hommes de bien, que c'est une fatalité implocable, qui l'a poussé vers le funeste dénouement, dont il a été la victime. Infâmes lettres anonymes, outrageuses pour son honneur et celui de sa femme lui furent adressées dans les premiers jours de Novembre et répandues par la ville. Comme le prétexte de cette offense ne pouvoit être que la cour qu'un jeune homme de la société étranger au pays, mais à notre service, étoit censé faire à M-me Pouschkin et que le mari, comme il l'a dit lui même, ne se soucioit pas de voir le nom de sa femme accolé en cette occasion avec le nom de qui que ce soit, il envoya un cartel au jeune homme, comme seul responsable pour le moment de l'injure gratuite et obscure, qui lui avoit été faite. La provocation fut acceptée et le duel ajourné à deux semains à la demande de la partie adverse. Dans cet intervalle un événement, auquel Pouschkin ne prit aucun" part, qui ne lui fu annoncé que par les bruits de la ville, et dont les motifs restent secrets et inexplicables pour tout le monde, vint changer la face des choses et rendre le duel impossible (du moins on le croyait alors), et Pouschkin retira le cartel. Le jeune homme épousa la soeur de M-mc Pouschkin. Cette nouvelle position des principaux acteurs de ce drame apporta peu de modifications à celle de Pouschkin. Sa blessure etoit tant soit peu cica-trissée, mais la moindre atteinte pouvoit la rouvrir au premier moment et la faire saigner avec plus de violence. Des suppositions, des conjectures du roman fait à loisir par les méchants auteurs des salons furent répétés, commentés, envenimés. Le jeune homme continuoit encore à être un tiers aux yeux du public entre Pouschkin et sa femme et projetoit sur l'un et sur l'autre une ombre odieuse à sa susceptibilité. C'étoit un fantôme, qui n'avoit aucune réalité, puisque Pouschkin étoit sûr de la vertu de sa femme, et que tous ses amis et toutes les personnes honorables de la société partageoient sa conviction à cet égard, mais ce fantôme, ce nom, cette ombre ne l'en obsédoit pas moins et devoit jeter du trouble dans l'âme, sensible et irascible du poète. D'ailleurs il avoit dit: ail ne me suffit pas, que mon nom soit intact aux yeux de mes amis et du cercle, où je me trouve, mon nom appartient au pays et je dois veiller à son inviolabilité partout, où il est connu". 11 disoit une autre fois: "il y a deux sortes de maris trompés -- ceux, qui les sont de fait, savent à quoi s'en tenir; le cas de ceux, qui ne les sont que par la grâce du public, est plus embarassant et c'est le mien". Les aveux prouvent assez l'état inquiet, le degré d'irritation, de torture morale, où il se trouvoit. Son coeur déborda, et il se rejeta sur son premier projet de duel, comme sur la seule issue, qui s'ouvroit devant lui pour échapper au souffrance, qui le dèvoroient. Bien des personnes ont dit, qu'il avoit manqué de modération, de sagesse, de sang-froid. C'est facile à dire, quand on l'esprit à l'aise et le coeur libre. Mais il auroit fallu sonder toutes les plaies de ce coeur, blessé dans ce, que l'homme a de plus cher au monde: l'honneur de sa femme et le sien, ressentir tous les orages, qui ont du éclater et gron-doient encore en son sein, en un mot avoir le coeur, l'imagination, la susceptibilité du poète, pour se permettre de le juger et blâmer sa conduite. N'oublions pas, qu'avec une autre faèon de voir et de sentir il auroit certainement pu agir autrement, sans porter atteinte à son honneur, mais alors nous aurions eu un autre Pouschkin et non celui, que nous connaissions, non le poète, doué d'une nature de poète au plus haut degré, non un rival de Byron, mais, peut être, un Montesquieu, un Cuvier, que sais-je? {Текст в рукописи производит впечатление белового: в нем нет никаких поправок. После последнего слова имеется знак, как будто бы указывающий, что текст имеет продолжение.}
   

ПЕРЕВОД

   Смерть Пушкина, так же как и его жизнь, принадлежит истории и человечеству. Он был одною из прекраснейших слав нашей литературы, одною из интеллектуальных и поэтических вершин эпохи, одним из блестящих и могучих зненьев, соединяющих между собой народности всех стран, разделенные происхождением, событиями, своими политическими верованиями, предрассудками, страстями, всем, что принадлежит человеку и его ошибкам, но связанные благодаря этим могучим умам, переживающим поколения, в один светоносный факел. В этом отношении Гомер -- наследие человечества, Расин настолько же принадлежит России, как и Франции, и Пушкин, унесенный в полдень своих лет и своего таланта -- потеря, которую французы должны оценить так же, как и его соотечественники. Эта сочувственность любви и скорби-- один из прекрасных и удовлетворяющих результатов цивилизации, единственное убежище того непрерывного и всемирного мира, о котором грезил аббат де Сен-Пьер и который, будучи изгнан из области политики, все же истинно существует в республике словесности, наук и искусств.
   Что же касается причин, вызвавших печальное происшествие, свидетелями которого мы были, то они не таковы, чтобы о них говорить публично. Не будем касаться тайны человека, унесшего ее с собой в могилу, человека, который, за несколько часов до смертельного выстрела, бросившего его в нее, писал свидетелю своего противника: "Я не жажду посвятить Петербургских бездельников в свои семейные тайны. Я не согласен ни на какие переговоры между свидетелями". Достаточно знать, что его поведение во всей этой истории было поведением человека чести, что его отношения к жене, что любовь и доверие, которые он питал к ней, ни на мгновенье не изменились, что он передал свою вдову уважению и преданности своих друзей и вниманию всех порядочных людей чистой от всякого подозрения, что толкнул его к этой гибельной развязке, жертвой которой он оказался, некий неумолимый рок. В начале ноября ему были посланы и распространялись по городу гнусные анонимные письма, оскорбительные для его чести и чести его жены. Так как поводом к этому оскорблению могли быть только предполагаемые ухаживания за г-жей Пушкиной одного светского молодого человека, иностранца, но состоящего на нашей слуясбе, и так как муж, как он сам сказал это, не желал видеть в этом случае имя своей жены связанным с именем кого бы то ни было, он послал вызов молодому человеку, как единственному ответственному лицу за нанесенное ему неосновательное и темное оскорбление. Вызов был принят, и дуэль отстрочена на две недели по просьбе противной стороны. В этот промежуток времени происшествие, в котором Пушкин не принял никакого участия, которое дошло до него только через городские слухи, и причины которого остаются тайными и непонятными для всех, изменило положение вещей и сделало дуэль невозможной (по крайней мере так думали тогда), и Пушкин взял свой вызов обратно. Молодой человек женился на сестре г-жи Пушкиной. Это новое положение главных действующих лиц этой драмы внесло мало изменении в положение Пушкина. Его рана несколько зажила, но малейший удар мог снова ее раскрыть в первое же мгновенье и с новой силой вызвать кровотечение. Предположения, обстоятельства романической истории, созданной бездельем злых салонных авторов, были повторены, обсуждены, отравлены. Молодой человек продолжал быть в глазах публики третьим лицом между Пушкиным и его женой и бросал на ту и на другого ненавистную для его восприимчивости тень. Это был призрак, не имеющий никакой жизненности, ибо Пушкин был уверен в чистоте своей жены, и все его друзья и достойные уважения лица света разделяли его уверенность в этом; но этот призрак, Это имя, эта тень тем не менее его преследовали и должны были смутить чувствительную и раздражительную душу поэта. Кроме того, он сказал: "Мне мало того, что мое имя незапятнано в глазах моих друзей и знакомых, мое имя принадлежит стране, и я должен следить за его неприкосновенностью всюду, где оно известно". Другой раз он сказал: "Есть два рода обманутых мужей; те, которые фактически обмануты, знают, что об этом думать; положение тех, которые обмануты только благодаря публике, самое неудобное, и это -- мое положение. Эти признания достаточно доказывают взволнованное состояние, степень раздражения, душевной муки, в какой он находился. Его сердце переполнилось, и он снова кинулся к своему первоначальному проэкту дуэли, как к единственному исходу, открывающемуся ему, чтобы избежать страданий, его пожиравших. Многие говорили, что у него не хватило сдержанности, благоразумия, хладнокровия. Эт0 легко сказать, когда дух спокоен и сердце свободно. Но нужно было бы измерить все язвы этого сердца, раненого в том, что в мире всего дороже человеку: честь его жены и собственная честь; почувствовать все бури, которые, вероятно, разразились и еще клокотали в нем, одним словом, нужно обладать сердцем, воображением и чувствительностью поэта, чтобы позволить себе судить о нем и порицать его поведение. Не забудем, что при другом образе воззрений и чувств он конечно мог бы поступить иначе, не задев своей чести, но тогда мы имели бы другого Пушкина, а не того, которого знали, не поэта, одаренного в высшей мере поэтической природой, не соперника Байрона, но, может быть, какого-нибудь Монтескье, Кювье, -- как знать?

-----

   В этой, надо думать, неоконченной статье Вяземский ставит себе ту же задачу, что и в своих известных письмах к А. Я. Булгакову и к великому князю Михаилу Павловичу {Статья имеет много общих мест и даже выражений с этими письмами. Сходство это, между прочим, не позволяет видеть в публикуемом тексте копию, сделанную Вяземским с какого-нибудь чужого текста.} -- защиту чести Пушкина и его жены. "Более всего не забывайте, писал Вяземский в заключение письма своего к Булгакову, что Пушкин нам всем, друзьям своим, как истинным душеприказчикам, завещал священную обязанность: оградить имя жены его от клеветы. Он жил и умер в чувстве любви к ней и в убеждении, что она невинна. И мы, очевидцы всего, что было, проникнуты этим убеждением. Это главное в настоящем положении".
   Исполнением этой "священной обязанности", как понимал ее Вяземский, и является публикуемая статья. Отсюда ее пафос, не лишенный риторичности. В отношении фактов, статья ничего не прибавляет к тому, что мы знаем о дуэли Пушкина из писем того же Вяземского.
   

10
ЧЕРНОВИК ЗАПИСКИ В. И. ДАЛЯ О БОЛЕЗНИ И СМЕРТИ ПУШКИНА

   Десять листков (20 стр.) в четвертку белой писчей бумаги (без вод. знак.), вырванных из тетради. Листки перенумерованы -- с 103 по 112-ый. На первой странице, сбоку, поперек, написано рукой Бартенева: "NB. Писано В. И. Далемъ". Страницы 1-ая, 14-ая, 16-ая, нижняя половина 19-ой и 20-ая заняты разного рода зачеркнутыми заметками Даля, не имеющими никакого отношения к Пушкину.
   Страницы 7--13 заняты текстом (без заглавия) известной записки В. И. Даля о болезни и смерти Пушкина. Судя по многочисленным помаркам и оставленным на всех страницах полям для дополнении, перед нами -- первоначальная редакция записки. Другими чернилами в этом первоначальном тексте сделаны исправления, а между строк и на полях -- дополнения. С этого исправленного и дополненного текста делались списки, об одном из которых, сделанном Елиз. Вас. Пистолькорс (ум. в 1872 г.), сообщал в 1888 г. В. П. Гаевский ("Вестник Европы", No 3, стр. 436--7). Список Пистолькорс позволяет относить время составления записки к 1837 --1842 гг.
   Впервые записка частью в пересказе, частью в извлечениях, была напечатана Д. Н. Бантыш-Каменским в составленной им биографии Пушкина в "Словаре достопамятных людей Русской земли", ч. II-ая, 1847, стр. 97--101.
   Полностью записка была напечатана в "Медицинской Газете" 1860 г., No 49, а затем перепечатана в Собр. соч. Пушкина, изд. Анского, 1882 г., т. VII, стр. 449--453, и в сборнике Бартенева "Пушкин", вып. II, М. 1885, стр. 178--180. Здесь текст короче второй редакции описываемой рукописи. Наконец, П. Е. Щеголев в книге "Дуэль и смерть Пушкина", 2-е изд. (стр. 200--204) опубликовал текст записки по автографу Даля, принадлежавшему В. А. Жуковскому, а потом перешедшему в музей Онегина в Париже. Этот текст нужно считать окончательной (третьей) редакцией. В ней, по сравнению со второй редакцией, сделаны Далем сокращения. Сличение печатного текста "Медицинской Газеты" с текстом музея Онегина сделано в указанной книге П. Е. Щеголева.
   Разночтения, даваемые текстом черновой рукописи от последующих,-- стилистического характера и не касаются самого содержания записки, почему приводить их мы не считаем нужным. Конец страницы 13-ой и первая половина 15-ой заняты описанием вскрытия тела Пушкина. Текст -- такой же, как и в печатной редакции (абзац: "При вскрытии оказалось"...) {Собр. соч. Пушкина, 1882, т. VII, стр. 453; сб. "Пушкин", стр. 180.}.
   Вторая половина 15-ой, 17-ая, 18 -ая и начало 19-ой заняты текстом, озаглавленным: "Болѣзнь Пушкина". Это -- последние два абзаца печатной редакции записки {Собр. соч. Пушкина, 1882, т. VII, стр. 453--455; сб. "Пушкин", стр. 180--121.}.
   Описание вскрытия тела Пушкина и история его болезни имеются в музее Онегина в виде отдельных записок: одна озаглавлена--"Вскрытіе тѣла А.С.Пушкина", а другая -- "Ходъ болѣзни Пушкина". Текст этих записок более разработан, чем печатный. Он опубликован Щеголевым в книге "Дуэль и смерть Пушкина", 2-е изд. (стр. 204--206).
   2-ая страница описываемой рукописи занята таким текстом:

"Пушкинъ умеръ 29-го Генв. 1837.

   Жук. Государь приказалъ тебѣ сказать, Пушкинъ, чтобы ты былъ спокоенъ и ни о чкмъ не заботился; жена и дѣти будутъ призрены.
   Пушк. Благодарите Государя; скажите ему, что я умираю спокойно. Я молю, [?] чтобы онъ долго, долго жилъ, и былъ счастливъ, счастіемъ народа своего и счастіемъ сына. Проситъ Государя за Данзаса.
   Онъ простился съ женою, съ дѣтьми, съ друзьями и пріобщился. Раненъ былъ 27-го; я пришелъ, отъ Башуцкаго, 28-го въ часъ и пробылъ до 29-го 3/4 3-го, послѣ обѣда. Въ домѣ не нашлось краснаго сургуча, для опечатанія бумагъ, одинъ черный. 29-го рожденье, 30-го имянины Жуковскаго. Ж.[уковскій] 29-го подписалъ корректурный листъ -- послѣднюю главу Ундины: о томъ, что нашъ рыцарь скончался. П.[ушкинъ] за 5 мин. до кончины призывалъ жену, чтобы она накормила его морожкой. Она стала на колѣни, дала ему ложечку -- онть погладилъ ее по головѣ и проговорилъ: ну, ничего, ничего, слава Богу, хорошо! {Со слов: "Она стала" вписано другими чернилами.} Потомъ, забывшись, вдругъ спросил: "Что, кончено?" -- "Что кончено?" -- "Жизнь!" -- "Нѣтъ еще".-- "О, пожалуйста поскорѣе!" -- Прежде того: "Нѣтъ, мнѣ не жить, и не житье здѣсь. Я не доживу вечера -- и не хочу жить. Мнѣ остается только-- умереть".
   Записи эти, надо думать, представляют собою первоначальные наброски того материала, на основании которого Даль писал свой рассказ о болезни и смерти Пушкина.
   Разговор Жуковского с Пушкиным Даль не ввел в свое повествование, пак происходивший в его отсутствие. Точно также нет в записке Даля и слов к нему Нат. Ник. Пушкиной; конечно, ее нужно подразумевать под словом "она".
   Наконец, листы 2-ой и 3-ий {Эти два листа -- другой бумаги, нежели все остальные, и приклеены к 4-му листу. Также приклеен и 1-ый лист.} (стр. 3--6) описываемой рукописи заняты текстом записки Даля о трех дуэлях Пушкина. Эту записку упоминает и цитирует из нее П. И. Бартенев в своей статье "Пушкин в Южной России" в "Русском Архиве" 1866 г., стб. 1161--1162 и 1166 {Другая редакция этой записки имеется в Публичной Библиотеке в Петербурге. См. "Отчет Имп. Публ. Библ. за 1896 г.", С.-Пб. 1900, стр. 200. Этот текст опубликован (не полностью) в "Русской Старине" 1907 г., No 10, стр. 64--65.}. Так как содержание этой записки не имеет прямого отношения к теме настоящего сборника, то текст ее мы здесь не приводим.
   

11

   Лист белой почтовой бумаги малого формата: часть письма (без начала и конца) {На верху первой страницы стоит: "2 "No", указывающий, что это -- второй лист письма. Первого не сохранилось.} Михаила Ивановича Ханенка к своему товарищу, вероятно, по Московскому Благородному Пансиону, из Петербурга в Москву от 5-го февраля 1837 г. Всего текста не приводим, ограничиваясь лишь следующими извлечениями из него:
   "Государь велѣлъ заплатить всѣ его казенные и партикулярные долги, которые простираютъ до 200,000 [рублей], далъ на погребете 10,000 руб., пенсшнъ и дѣтямъ: женѣ по смерть по 6,000, а дѣтямъ по 1,500 руб. И послѣ этаго скажутъ, что у насъ не удобряютъ просвѣщеніе; всѣ его сочиненія велѣлъ издать на свой счетъ, но въ пользу дѣтей. Это препоручено Жуковскому-- говорятъ, что ужь даютъ книгопродавцы за его рукописи 500,000 рубл. [.....]
   
   Адресуй мнѣ письма вотъ какъ:

М. И. Ха.

   
   У Синяго моста, въ Школу Гвардейскихъ Подпрапорщиковъ, Юнкеру Леибъ-Гвардіи Егерскаго полка. [.....]
   Поклонись матушкѣ Москвѣ ["] твой друтъ Михаилъ Ханенко.
   
   3-го Февр. 1837 г.
   С-Петерб.
   
   Я сейчасъ получилъ стихотворение на См.[ерть] Пуш.[кина], написанное однимъ изъ нашихъ однокашниковъ лейбъ-гусаромъ Лермонтовымъ. Оно написано на скорую руку, но съ чувствомъ. Знаю, что будешь радъ и посылаю его тебѣ, прочтите съ Петромъ Д.[емьяновичемъ] и вспомните насъ.
   

НА СМЕРТЬ А. С. ПУШКИНА

   Погибъ поэтъ неволникъ чести,
   Палъ оклеветанный молвой
   Съ свинцомъ въ груди и съ жаждой лести
   Поникнувъ гордою главой.
   (5) Не вынесла душа поэта
   Позора мелочныхъ обидъ
   Возсталъ онъ противъ мнѣній свѣта
   Одинъ какъ прежде -- и убитъ!
   Убитъ!... къ чему теперь рыданья
   (10) Похвалъ и слезъ ненужныхъ хорь
   И жалкій лепетъ оправданья?
   Судьбы свершился приговоръ
   Не вы ль сперва такъ долго гнали
   Его свободный, чудный даръ
   (15) И для потѣхи возбуждали
   Чуть затаившійся пожаръ!
   Чтожь? веселитесь, онъ мученій
   Послѣднихъ перенесть не могъ
   Угасъ, какъ свѣточь, дивный геній,
   (20) Увялъ торжественный вѣнокъ!...
   Его убійца хладнокровно
   Навелъ ударь -- надежды нѣтъ
   Пустое сердце бьется ровно,
   Въ рукѣ не дрогнулъ пистолетъ.
   (25) И что-жь за диво? издалека
   Подобный сотнямъ бѣглецовъ
   На ловлю счастья и чиновъ
   Заброшенъ къ намъ по волѣ рока
   Смеясь, онъ дерзко презиралъ
   (30) Чужой земли языкъ и нравы,
   Не могъ щадить онъ нашей славы,
   Не могъ понять въ сей мигъ кровавый,
   На что онъ руку поднималъ *).
   *) Под последней строкой поставлен знак, указывающий на то, что было продолжение, которое не сохранилось.
   
   Сообщения М. И. Ханенки {Михаил Иванович Ханенко (род. 1818, ум. 18Ï3) происходил из старинного дворянского рода Черниговской губ. Учился он, кажется, в известном Московском Благородном Пансионе, а затем в Школе Гвардейских подпрапорщиков, откуда был выпущен в Финляндский полк 6-го сентября 1837 г. В "Черниговских Губернских Ведомостях" им напечатаны бумаги его прадеда, генерального хорунжего Николая Ханенко. Биографические сведения о М. И. Ханенка см. в книге: "Исторический очерк Николаевского Кавалерийского Училища", С.-Пб. 1873, стр. 72 приложений; Гр. Г. А. Милорадович, "Алфавитный список дворянских родов Черниговской губ.", Чернигов. 1890, ч. VI, стр. 210 и "Киевская Старина" 1895, сент., стр. 367. Указанием на два последние источника мы обязаны Н. П. Чулкову.} в начале письма о материальной помощи Николая I семье поэта довольно точны. Преувеличена сумма долгов Пушкина -- после его смерти был скинут долг его казне в размере 43,333 р. 33 к. и выдано на уплату частных долгов 92,500 рубл. Не внушает доверия и сумма в полмиллиона рублей, которую будто бы предлагали книгопродавцы за рукописи поэта. Остальные сведения верны.
   Сообщаемый Ханенком текст первых 33 строк стихотворения Лермонтова очень близок к тексту, приложенному (в копии) к "Делу о непозволительных стихах, написанных корнетом лейб-гвардии Гусарского полка -- Лермонтовым", кроме 12-го и 26 стихов, которые у Ханенка читаются так же, как и в беловом автографе Лермонтова и 22-го, 25-го и 30-го стихов, дающих разночтения, и с автографом, и с указанной копией в "Деле" {См. Лермонтов. Полн. собр. сочинений, под ред. Д. И. Абрамовича, т. II, СПб., 1910, стр. 202-203 и 445--446.}.

Мстислав Цявловский.

   Москва. 8. X. 1923.
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru