Деледда Грация
Клад

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Грация Деледда.
Клад

   В том году крестьянин Джан Гавино Аливезу сеял вблизи моря, у развалин одной церкви. Почва была твердая, трудно поддавалась обработке и, хотя Джан Гавино она досталась почти даром, -- он раскаивался, что взял ее. Каждый раз в жаркие еще осенние полудни, пропотев немало времени над корчеванием толстого корня мастикового дерева или над удалением камней, он подымался, держа руку на спине, и глядел на зеленую линию моря, думая, что, в конце концов, жизнь отшельников -- наилучшая жизнь.
   Согласно легенде, один из них умер здесь, среди развалин, прожив сто семь лег, и никто даже не видел, как он умер. И Джан Гавино, простой сердцем юноша, нередко уменьшал размах своей мотыги из страха найти и потревожить кости святого.
   -- Да, -- думал он, вновь сгибаясь над мотыгой, -- жизнь отшельника лучше всякой другой. Что делают отшельники? Ровно ничего. Едят что находят, как птицы, -- спят и не впадают в грех. Мир на земле и на том свете. Правда, и богачи тоже, например, ничего не делают. Но зато грехи!.. Если это люди с добрым сердцем, богобоязненные, то они тоже кончают тем, что ищут одиночества и бедности, как, например, его тезка, старый адвокат дон Гавино Аливезу, который, много учившись потратив деньги, повидав далекие страны, живет теперь одиноким, никогда не выходя из дому, -- вон его дом там белеет на горизонте, высокий, как колокольня, над ломаной линией сельских избушек:
   Чтобы лучше разглядеть, маленький крестьянин подымается еще выше по камням и сожженным корням деревьев, держа руку на спине. -- Его работа порядочно тяжела, но, в конце концов, разве не Бог приказывал работать?
   Тем временем солнце исчезло между красными облаками над краем берега, уже обвеянного сонной печалью, и Джан Гавино подумал, что хорошо бы ему и отдохнуть. Он не спешил, богатым он не хотел стать -- к чему богатство? Чтобы жениться? Но женщины его не любили -- такого простеца, некрасивого и сироту, каким он был. Богатым они желали бы его ради денег, а не из-за любви, и ввели бы в трех. А кроме того, женщины любят швырять деньгами, а легенда говорит, что даже отшельник удрал из Испании и поселился на этом пустынном берегу из-за женщины. Точно также, и дону Гавино Аливезу, хотя он и адвокат, попадало, говорят, от женщин, и он загорелся такой ненавистью к ним, что, поселившись в своей крепостце, не хотел видеть их даже нарисованными: он принимал только мужчин, которые приходили к нему за советами. Сначала речь шла об их тяжбах и судебных делах; затем его, от времени до времени, просили мирный путем уладить тот или иной спор , и, наконец, со временем он стал совестью села и все обращались к нему, как божьему человеку, стоящему выше людской лжи. уверенные а его правдивости и, больше всего, в том, что он сумеет сохранить тайну и дать нужный совет. Женщины, которых он не принимал, посылали к нему мужей, и знахарка, таким образом, потеряла почти всех своих посетителей.
   Джаи Гавино не знал своего тезку в лицо, у него еще никогда не было надобности в советах, а когда он нуждался в какой-нибудь малости, то обращался, обыкновенно, к Богу. Да и вообще за последнее время очень мало как-то говорилось о доне Галино Аливезу, и если Джан Гавино вспомнил об одиноком адвокате, то только потому, что его фантазия рисовала ему дона Гавино сидящим рядом с отшельником на берегу моря, между скалами, о которые ударяются волны, чайки и мэрские орлы. Взглянув еще раз на море, он вытащил из жесткой почвы мотыгу и увидел, что вместе с комьями земли на поверхность выкатилось нечто, похожее па крупное, расплющенное желтоватого цвета зерно. Он поднял его, положил на ладони, и почувствовал, что колени его стали дрожать и сгибаться, словно от сильного удара по спине. Да, это была золотая монета! Все заколебалось вокруг него: море качнулось по направлению к селу, село -- к морю. И в этом хаосе, он, стоя на коленях, все рыл, рыл руками и мотыгой землю, доставая из нее монеты, вновь и вновь появлявшиеся наружу, как из тайного источника. Он набил себе ими карманы, наложил за пазуху; затем, расположив их у края ямы. Продолжал копать -- запыхавшийся, дикий. О, нет, теперь он не чувствовал тяжести! Он охотно провел бы так всю свою жизнь, согнувшись в полумраке, весь в поту, который лил с него ручьями по щекам и падал, проникая до самого чрева земли.
   Но на известной глубине наружу стали вылетать по-прежнему одни лишь черепки черноватой глины, превращавшиеся от прикосновения в пыль. Но он все еще искал, искал, погрузив руку, насколько мог, в яму, лежа грудью на земле с трагическим лицом, обращенным к западу. Когда же он, наконец, убедился, что больше ничего нет, он сел на развороченную землю, положив минеты между ногами и по-детски принялся их считать. Их было много и все золотые. Достаточно было почистить их землею и натереть листьями чтобы они засверкали. Но куда девать их? Он пытался составить вновь кувшин из разбитых черепков, но тотчас пришел в себя, подумав, что сошел с ума, н глубоко вздохнул.

* * *

   В течение нескольких дней он держал клад спрятанным в кожаном мешочке. Но он боялся, что его украдут и клал его под себя, ложась спать или, вернее, ложась, чтобы думать о том. что ему теперь делать, так как он больше не знал сна. Он не возвращался теперь в село из страха, что там он может впасть в искушение, истратив монету и, таким образом, обнаружить свою тайну и подвергнуться опасности быть ограбленным. Он боялся правосудия: он знал, что клады принадлежат частью хозяину той земли, где их находят, частью правительству и, таким образом, ему досталась бы лишь небольшая часть, и все смеялись бы над ним. Он боялся также женщин, -- чтоб они сгорели! Они, конечно. набросились бы на него, как морские орлы на заблудших в степи ягнят. А больше всего он боялся своих родственников, у которых он жил, и которые всегда издевались над ним, как над никуда негодным простофилей. Он же хотел им вернее себе самому, доказать, что он хитер, как другие, более того, что он гораздо хитрее других. Он стал мало есть, чтобы, по возможности, дольше сохранить свои запасы и, таким обвалом, не быть вынужденным возвращаться в село, и работал с хорошо прикрепленным кожаным мешочком за спиной. Но запасы все же пришли к концу, и он должен был вернуться в село. Тут ему пришло в голову спросить совета у дона Гавино Аливезу.
   Дом дона Гавино Аливезу был всегда открыт для всех. Наружная лестничка вела из уединенного, поросшего зеленью, дворика на верхний этаж, и Джан Гавино поднялся прямо со своей ношей, не спросив позволения. Он вошел в густую комнату, с деревянным потолком, сквозь открытое отверстие которого виднелся потолок верхней комнаты. Он остановился и стал глядеть вокруг с тем выражением лица, которое было у простофили Джоффа, героя сардинской легенды, когда мать бросала ему через окно бобы.
   Да, дон Гавино Аливезу принимая всех, но как все же сделать, чтобы повидать его?
   -- О-о! Кто там?
   И вслед затеи сквозь дверцу в потолке просунулась лестница, и он, пошатываясь, взобрался по ней, с ношей за спиной. Вместо отшельника с белой бородой, он увидел еще молодого, толстого человека, с черной бородой вокруг смуглого лица, который писал, сидя за столом, у открытого окна, откуда виднелась степь, вплоть до того места, где Джан Гавино сеял свое зерно. До моря отсюда казалось так же близко, как от одной до другой книги, лежавших на столе.
   Но что больше всего удивило Джан Гавино, это -- присутствие высокой и сильной женщины, бледной гигантши, которая стлала постель и по знаку хозяина спустилась вниз по лестнице, подобрав юбки вокруг ног. Это была чужестранка [в различных областях Италии "чужестранками" называют всех не уроженцев данной местности], которую Джан Галино иногда видел на дороге, ездившей верхом на лошади. Что она делала, куда направлялась, он не знал, так как никогда не интересовался чужими делами. Но во всяком случае, он убедился, что дон Гавино Аливезу изменил спой взгляд на женщин.
   Когда хозяин обратился к нему, держа перо в руках, с вопросом: "Чего тебе надо?" он раскрыл рот, но не мог говорить. Нет, не мог! Человек с пером в руках, сидевший перед ним, походил на стольких других людей: на синдика [глава местного самоуправления (городской голова, старшина)], например, родственником которого он был, на врача, на господина судью?.. И зачем он писал! Кому писал?
   Джан Гавино вспомнил, как он был однажды в Нуоро [город в Сардинии], в качестве свидетеля, и остановился в гостях у крестного одного из своих родственников. Там, во дворе, как-то вечером он рассказал слугам и девушкам, вышедшим подышать свежим воздухом, одну историйку. И что же? Одна из этих девушек, которая писала, напечатала потом эту историйку в газете. В селе газету прочитали учитель и судья и стали смеяться над ним, Джан Гавино, и также над ней. дочерью крестного его родственника.
   Нет, право, он боялся людей, которые пишут
   -- Ну, что же? -- терпеливо спросил барин, глядя ему пристально в лицо своими красивыми, черными и живыми глазами, -- Чего тебе надо?
   -- Ничего, извините, простите за беспокойство... Я хотел, я хотел спросить вас, кто эта женщина?..
   И он знаком указал на дверцу, слетка подмигивая при этом. Хозяин рассмеется, как мальчик, обнаруживая все свои белые сверкающие зубы.
   -- Понимаю, сказал он, поворачиваясь к столу.
   -- Кто она? Кто она? -- настаивал Джан Гавино.
   -- О, это хорошая женщина: она -- вдова, у нее кое-что есть. Порою она приходит ко мне за советом по поводу одной тяжбы. Она из хорошей семьи, но я думаю, что если она захочет вновь выйти замуж, ее родня не воспрепятствует этому. Молодец, молодец! Не хочешь ли, чтобы я ее позвал?
   -- Нет, уж я сам с ней поговорю, если ваша милость позволит...
   -- Молодец, молодец... Из каких ты будешь? Ты хозяин или пастух?
   -- Пастух, -- сказал Джан Гавино.
   Сам не зная почему, он боялся этого человека, этих черных глаз, чей взгляд пронизывал его всего и, казалось, проникал даже внутрь кожаного мешочка...
   -- Оставайтесь с Богом, -- попрощался он торопливо, отступая к дверце, и ушел, но имя Бога вызвало в нем как бы чувство печали,
   Ведь, он согрешил: он лгал, не доверяя этому доброму человеку, притворяясь, что интересуется женщиной, одинокой вдовой, которая его нисколько не занимала. Возвращаясь, он видел ее стоящей неподвижно, как будто в ожидании, у подножия лестницы, и разглядывающей его своими огромными глазами гигантши. Ему казалось, что она слышала все, и покраснел, проходя мимо и еле поклонившись ей кивком головы.
   Но, вернувшись к одиночеству со своей ношей на плечах и тысячью волнений в сердце, он снова увидел ее. Сильная, спокойная, сидя верхом на рыжем коне, она озиралась вокруг степной дороги; поравнявшись с Джан Гавино, она пустила коня шагом и сверху взглянула на юношу, и тот покраснел во второй раз. Так заключили они дружбу. Она хорошо говорила и никогда не смеялась. Рассказывала, что не боится ездить одна и по ночам, и, если нужно, переодевается мужчиной. Однажды ее остановили бандиты, но если верить в Бога, то всегда выйдешь невредимым.
   -- А ты, -- спросила она, -- скажи! Почему ты говорил обо мне? Какие у тебя намерения?
   -- Хорошие. Но... я видел тебя прежде только верхом, и ты казалась мне менее высокой. Я слишком мал для тебя.
   -- Перед Богом мы все одного роста.
   Это была первая женщина, которая говорила с ним так, и он чувствовал, как бьется у него сердце. Но трепет достигал спины, где висел мешочек с золотом, -- и он снова становился недоверчивым: может быть, женщина знала и ухаживала за ним ради денег?
   Когда они расстались, он проводил ее печальными глазами. В ночной тревоге ему пришла и голову мысль спрятать клад в расщелинах горы, куда долетают лишь морские орлы. Ведь, всегда можно будет взять его обратно, -- когда женщина, если и взаправду, как она делает вид, полюбит его бедняком.
   Он отправился. Была лунная, голубая, осенняя ночь. Золотая змея протянулась через море.
   Под остроконечной скалой неподвижная вода казалась молоком. С детства знал он расщелины, где орлы вьют свои гнезда, и поэтому скоро нашел то, что ему нужно было. Там оставил он мешочек, но, возвращаясь в шалаш, он не крепко держался на ногах, задумчиво склонив голову на бок, неуверенный, уже раскаявшийся и не мог ни заснуть, ни успокоиться до рассвета, чтобы пойти и взять обратно свой клад. Все вокруг было голубым и кровавым, и под скалой вода была так спокойна, что отражала тень полета чаек и орлов. Только человек, был мрачен среди общего покоя. Он искал, искал всюду между расщелинами, но солнце взошло, а он все еще не нашел клада. Наконец, ему показалось, что он видит вдали какой-то предмет, словно желтеющий труп животного. Тогда он понял все: орлы, думая, что мешочек его -- живая добыча, утащили его и затем бросили в море.
   И Джан Гавино вернулся к себе обратно и стал ждать, что быть может, хоть женщина вновь пройдет мимо него. Но и женщина никогда больше не возвращалась!

----------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Сардинские рассказы / Грация Деледда; Пер. и предисл. Р. Григорьева. -- Пб.: Всемирная литература, 1919. -- 104 с.; 15 см. -- (Всемирная литература . Италия; Вып. No 9).
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru