Деледда Грация
Драма

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Грация Деледда.
Драма

I.

   На последней неделе Великого поста, хотя все мужчины были в селе, чтобы исповедываться и присутствовать при священных церемониях, кабачок прекрасной Иларии был пуст. -- именно от того, что во дни покаяния никто не смел напиваться.
   Сама Илария почувствовала бы себя смущенной, случись это иначе. И все же она, черная и суровая, как вдова, сидела на обычном месте, перед большим камином, пламя которого своим красным блеском придавало окружающему вт старой таверны. Так проводила она целые дна. лишь ночью удаляясь спать в соседнюю комнату, которой никто не знал.
   Все мужчины, посещавшие лавочку, знали угол у камина, куда они приходили согреть шероховатые руку или достать пальцами уголь, чтобы зажечь трубку, или еще затем, чтобы пытаться поухаживать за Иларией. Но если пылающий уголь еще можно было взять руками, то Илария была неприступнее огня. Молчаливая, она даже не отвечала на предложения мужчин и лишь смотрела на них своими большими мрачными глазами, зеленоватого цвета на бледном лице в рамке черного платка, скрепленного у лба серебряной цепочкой. Она глядела на них с печалью и угрозой и указывала на камин, где перочинным ножом сделано было двенадцать зарубок, означавших двенадцать лет, что ее муж сидел в тюрьме за убийство человека, который похвастался тем, будто он был ее любовником.
   В такие точно дни, около Пасхи, она сделала первую зарубку. И теперь, читая по складам книгу Святой Недели, она сливала в одном чувстве свое собственное горе со страстями Христа. Да, это были страшные недели, а за ними следовало три дня, подобных смерти -- дни суда над се мужем. Она очнулась потом, но плита над ее могилой не приподымалась больше.
   Жизнь кипела вокруг нее, -- в криках, радостях, пьянстве и свирепом гневе окружавших ее мужчин. Но она молчала, как мертвая, неподвижная на своем месте, в глубине таверны, через раскрытую дверь которой виднелась лишь белеюшая линия дороги, замкнутая покрытой зеленый горой, где под пустынной глубиной неба, постоянно паслись медлительные волы и лошади. Временами молчание и неподвижность, царившие вокруг, заставляли ее думать, что над дальним миром тяготеет кара ее мужа, а над ближним -- ее собственная кара, и что все вокруг сон или тихая гробница.
   И все же под кажущейся смертью она жила в постоянном ожидании.
   Однажды, в конце Великого поста, когда она дремала с книгой в руках, показался высокий, почти юный, гибкий, как женщина, человек, недоверчиво оглядывавшийся в дверях, словно он спасался от преследования и искал убежища.
   Илария раскрыла глаза, но ей казалось, что она продолжает дремать. Мужчина вошел, нагнувшись под дверью -- так он был высок, и уселся у стола, рядом с синеватыми бочками. Ничего не спроси, он уперся локтями о стол, положил свое смуглое лицо на белые руки и стал пристально смотреть на Иларию, улыбаясь, ей и раздражая ее своими черными глазами, сверкавшими сквозь пальцы. Она тоже глядела на него, и цепочка дрожала у нее на лбу от волнения. Наконец, она поднялась и подошла к столу.
   -- Что прикажете, дон Маттиа?
   -- Дай мне олиенского вина, если имеешь.
   Он стал пить, а она вернулась на свое место и усилила огонь в камине. Сердце ее сильно стучало: ей казалось, что она догадывается, зачем пришел этот человек, и ожидала, чтобы он заговорил.
   И действительно, возбужденный вином, он начал первый:
   -- Ну, Илария, о чем задумалась? Я, впрочем, знаю, о чем!.. Ты думаешь, что меня послали сюда моя жена и теща? Ты полагаешь, что они были у исповеди и исповедник сказал им: ну, простите, женщины, внемлите желанию этой несчастной, подпишите просьбу о помиловании ее мужа. Правда, Илария, священник был у нас однажды, принес твое послание и сказал: Илария убеждена, что мужа ее помилуют, если прошение будет подписано вдовой и дочерью жертвы. Да, быть может, это и так, быть может, и действительно, нетрудно этого добиться. Но скажи, разве ты веришь, что те женщины могут когда-либо согласиться на это?
   Илария съежилась на скамье, -- суровая, с огромными молящими глазами, полными огня. Мужчина жестоко улыбался своими зубами, посиневшими от густого вина.
   -- Да, попробуй, сунься к ним, -- они задушат тебя! Ты знаешь, что говорит моя теща.
   Она говорит, что это ты держала себя вызывающе по отношению к мертвому, -- ты, красавица, хотела его завлечь, так как он был богат, а богач, даже пожилой и семейный, всегда является лакомым куском для трактирщицы... хотя бы уже потому, что служит хорошей приманкой для гостей...
   В то время, как он говорил, зрачки Иларии расширялись, словно от физического страдания. Она ничего не ответила, по-прежнему склоняясь над камином, но уже не усиливая огня.
   Итак, ее безумная надежда рушилась: враги не хотели простить, и ничто на свете не интересовало ее больше. Она безразлично слушала, что говорил все более пьяневший мужчина.
   Клевета, ненависть, угрозы ее врагов, даже любопытство узнать, почему дон Маттиа через два года после свадьбы, -- во время которых он по приказу жены и теши, никогда не ступал ногой в кабачок... внезапно появился здесь, чтобы ее мучить, -- ничто не возбуждало ее больше;
   В свою очередь, замолчал и он после того, как в туманных фразах вспоминал те годы, когда маленьким разоренным дворянчиком посещал вместе с друзьями трактир, не зная, куда деваться. -- Кругом все молчало, и лишь легкий плеск вина, переливаемого из бутылки в стакан, иногда нарушал тишину, позволявшую слышать свист пастуха вдали, позади скалы. Казалось, что весь мир кончается там, на серой линии кустарников, смешавшихся с ясными мартовскими облаками.
   Иларии почти страшно было оглянуться. Ей снова казалось, что она видит сон. Она читала, но меньше, чем когда-либо понимала слова книги. Наконец, кто-то вошел. Это был пастух, нераскаянный пьяница, несколько часов тому назад исповедавшийся, и тем не менее чувствовавший себя не в состоянии уйти домой, не посетив кабачка Иларии.
   Казалось, что и он испугался, увидев дона Маттиа... Он вошел на кончиках ног и присел на корточки перед огнем, повернувшись к Иларии и подмигивая ей:
   -- Пусть меня разразит, если те женщины это знают!
   Илария посмотрела на него, не говоря ни слова.
   -- Они умрут от разлития желчи, они лопнут с их высокомерием, как спелые гранаты!..
   Илария молчала.
   -- Ведь, он пришел сюда, чтобы им досалить. Он поссорился с тещей и женой -- все это знают. Он поссорился, потому что они держат его в ежовых рукавицах, точно слугу. И понятно: они богаты, а он живет у них на шее...
   Пастух говорил вполголоса. Илария оглянулась, чтобы посмотреть, слушает ли дон Марата. Но дон Маттиа спал с лицом, опущенным на руки и закрытыми глазами. Трагическое спокойствие отомстившего и отдыхавшего после мести человека стерло тонкие очертания его липа, придавая ему в то же время выражение трупа. Илария, знавшая его еще ребенком, сиротой, оставленным на руках у бедных родственников, а затем видевшая его праздным парнем, внезапно ставшим богатым и рабом, взглянула на него на одно мгновение с состраданием. Потом она вновь отвернулась к огню, и лицо ее по-прежнему стало жестким и неподвижным.

II.

   Частые посещения дона Маттиа стали скоро ее озабочивать. Он всегда торчал здесь и дурно говорил о своей теше с друзьями и даже с другими посетителями.
   После Пасхи, особенно в субботу вечером и в воскресенье, лавочка была полна народом.
   Он всё время, иногда с утра, сидел там, и порою любопытная женщина нарочно проходила мимо, чтобы заглянуть внутрь трактира.
   Однажды Иларию посетил священник.
   -- Знаешь, ведь это скандал! Все село говорит, что это ты завлекла Маттиа, послала за ним и держишь здесь, спаивая, -- из-за того, что женщнпы не хотели подписать прошения. Что же ты думаешь об этом, Илария? Ты не была даже у исповеди.
   Илария стиснула зубы, чтобы не выругаться. Цепочка дрожала на ее поддергивавшемся лбу.
   -- Илария, -- сказал священник, дружелюбно хлопнув ее рукой по колену, -- мы знаем, что это неправда: я, ты, он -- мы это знаем? Знает, быть может, также и кто-либо из тех лиц, которые это утверждают, отлично сознавая всю лживость своих слов. Но ведь ты знаешь, что не важна правда, а важна видимость. Прогони же вон Маттиа! Пусть он вернется домой и перестанет дуться; ведь, он влюблен в свою жену и приходит сюда только затем, чтобы рассеяться.
   Илария спросила:
   -- Вас послали те женщины?
   -- Да, -- признался священник.
   -- Тогда послушайте, что я вам скажу: передайте им, чтобы они подписали прошение, и я обязуюсь прогнать дона Маттиа отсюда.
   Переговоры продолжались несколько дней. Наконец, священник принес ей подписанную бумагу.
   Как раз в этот вечер Маттиа замешкался, играя и выпивая, дольше обыкновенного. Он был чем-то озабочен и, когда все другие ушли, остался на месте бледный, с искаженным лицом, как в день своего первого посещения.
   Было уже поздно. Большая луна поднялась над кустарником скалы и казалось, что она, едко улыбаясь, заглядывает в лавочку.
   Илария встала и оперлась руками о стол.
   -- Дон Маттиа, я хочу попросить вас об одной милости: уходите и, не возвращайтесь сюда больше. Люди шушукаются и говорят, что это я завлекла вас сюда. Я надеюсь, что мой муж скоро возвратится. Уходите же, сжальтесь надо мной!
   -- Это моя теща клевещет на тебя, я это знаю, -- сказал мужчина, -- но тем лучше!..
   -- Как -- тем лучше?.. Какое зло причинила я вам, дон Маттиа, если вы позволяете, чтобы на меня клеветали;
   -- Ты не причиняешь мне зла, это она, чтобы е удавило, причиняет мне зло! Но я поклялся, что заставлю ее умереть с досады -- и так будет!..
   -- Дон Маттиа! Вы сами злой человек! Вы ленивы и порочны!
   -- О, о, -- сказал он, изумившись ее храбрости и затем засмеявшись: -- Я знаю, что они подписали твое прошение, чтобы прогнать меня отсюда. Но подпись моей жены недействительна без моей. Однако, чтобы показать тебе, что я вовсе не такой злой, как ты говоришь, я тоже подпишу. Дай мне бумагу.
   Илария протянула ему прошение, а он, разглядывая бумагу, говорил:
   -- Да, твой муж уже отбыл половину показания, он всегда отличался хорошим поведением и его, вероятно, помилуют. Он был пьян, когда совершил преступление, и так молод, и ты тоже, ведь, была молода. Илария, -- сколько лет тебе было тогда?
   -- Двадцать, дон Маттиа. -- сказала она, ставя перед ним чернильницу.
   Но сначала с удивлением, а потом с ужасом она увидела, что мужчина, не подписывая, положил бумагу в карман.
   -- Знаешь, ты права, Илария: если он вернется, то, пожалуй, убьет меня. Этого, может быть, и добивается моя теща.
   Тогда Илария сжала свою голову руками под черным платком. Ей, казалось, что она сходит с ума. Она упала на колени и закричала, судорожно протягивая руки:
   -- Отдайте мне бумагу! Отдайте мне бумагу!
   Он встал и закрыл дверь. Затем вернулся на место в то время, как она подымалась, опираясь о стол, и сказал с грустью:
   -- Слушай, Илария, слушай! Не кричи, оглянись, не бойся, я возвращу тебе прошение, более того, я постараюсь, чтобы о нем позаботились, как следует. Клянусь тебе Христом! Повернись взгляни на меня. Я бы мог учинить над тобой насилие, но не хочу. Посмотри на меня, -- разве ты не видишь, что я еще более несчастен, чем ты?
   -- Но чего же вы хотите от меня? -- крикнула она, оглядываясь на него.
   -- Поди сюда. Сядь рядом, и я тебе скажу.
   И она медленно, как зачарованная, обошла стол, склонилась над ним и, плача, дала себя целовать.

III

   Прошел год, прежде чем он сдержал клятву. Бумага все оставалась у него в кармане. Илария могла бы украсть се и отправить, но не делала этого. Прежде всего, совесть не позволяла ей этого: она не хотела воспользоваться подписями, так как не только, со своей стороны, не сдержала обещания, но привязала себя к этому человеку цепью греха. Священник не раз бывал у нее, но она опускала голову и отвечала:
   -- Что же я могу сделать?
   Через год, перед Пасхой, она сделала тринадцатую зарубку на камине, но затем вся содрогнулась, словно от внезапного разоблачения. Она убедилась, что все еще продолжала ожидать, но теперь она боялась, что время проходит.
   Однажды Маттиа сидел у стола, бледный и подавленный, как в первый вечер, когда Илария его поцеловала.
   -- Ты знаешь, моя теща умирает. Это ее убивает досада, что я ей причиняю.
   Илария не ответила -- она знала это.
   -- Через несколько дней, быть может, завтра, как только она умрет, я стану главой семьи. Мне, нельзя будет больше сюда приходить: необходимо придти в себя и вспомнить, что я человек и христианин. Моя жена тоже страдает. Она очень хороша со мной теперь и, кажется, что это другая женщина. Илария, нужно быть добрыми в этом мире, иначе за все придется расплачиваться.
   Она не ответила. Она знала это.
   -- Илария, -- сказал он медленно, нагибаясь, чтобы вблизи разглядеть винные пятна на столе, -- я отправлю просьбу о помиловании, и один депутат будет говорить об этом с министром Ты довольна?
   Она нагнулась, мертвенно бледная, сжимая себе голову обеими руками, как в тот раз.
   -- А, Маттиа! Презренный!.. Теперь ты это делаешь, теперь?!.
   Но он был нечувствителен. Казалось, что он заснул, как в тот день, когда впервые напился у нее.
   -- Маттиа, я не моту теперь оторваться от тебя. Маттиа, он убьет тебя, когда вернется.
   -- Это не важно: если убьет, значит я должен расплатиться за грех.
   -- Маттиа дай мне бумагу, я сама отправлю ее.
   И она, умоляя, простерла судорожные руки, как в тот вечер. Но он быстро поднял глаза, жестокими зубами улыбнулся беглой улыбкой, а затем опустил голову.
   -- Илария, я уже отправил эту бумагу!..

----------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Сардинские рассказы / Грация Деледда; Пер. и предисл. Р. Григорьева. -- Пб.: Всемирная литература, 1919. -- 104 с.; 15 см. -- (Всемирная литература. Италия; Вып. No 9).
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru