Демерт Николай Александрович
Новая воля

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Из записок служившего когда-то по крестьянскому делу).

   

НОВАЯ ВОЛЯ

(Изъ записокъ служившаго когда-то по крестьянскому дѣлу).

I.
Поясняющая, какъ я подалъ въ мировые дѣятели.

   ...Въ концѣ 1860-го года, покончивши со своими частными дѣлами въ одной изъ приволжскихъ губерній, я отправился въ первопрестольную столицу Москву и поселился въ ней, до пріисканія сколько нибудь опредѣленнаго занятія, на, такъ-называемой, Трубѣ. (Трубою называется или, вѣрнѣе, тогда называлась, часть города, прилегающая къ Трубному, или Цвѣтному бульвару).
   Въ то самое время, когда я переселился на Трубу, во всѣхъ селахъ, деревняхъ и городахъ Россійской Имперіи, а въ Москвѣ по преимуществу, народъ толковалъ о предстоящей волѣ, которую ожидали со дня на день: одни со скорбью въ сердцѣ, другіе съ надеждою на лучшее будущее, но -- и тѣ, и другіе съ большимъ нетерпѣніемъ. Нетерпѣніе вторыхъ до такой степени было естественно, что о немъ и говорить не стоитъ; что же касается до нетерпѣнія скорбѣвшихъ и зубами скрежетавшихъ, то и оно, по нѣкоторомъ размышленіи, дѣлалось понятнымъ. Представьте вы себѣ школьника старыхъ временъ, который навѣрняка ужъ знаетъ, что его будутъ сѣчь, какъ скоро очередь, по алфавиту, дойдетъ до начальной буквы его фамиліи, а между тѣмъ его злополучная фамилія начинается съ ферта, или съ ѳиты. Ну, не ясно-ли, что положеніе ѳиты несравненно хуже, чѣмъ какого нибудь Вѣди или Буки; а ужъ объ азахъ и говорить нечего. "Господи, хоть бы поскорѣе"!-- тоскливо шепчетъ злополучная ѳита, заранѣе развязывая ремни у брюкъ...
   Люди, посвященные въ государственныя тайны, или, просто, часто бывавшіе въ англійскомъ клубѣ, разумѣется, знали, когда именно выйдетъ манифестъ; но мы, жители темной Трубы, вопервыхъ, ничего не могли знать такого, о чемъ не было еще заявлено въ полицейскомъ листкѣ, а, вовторыхъ, смотрѣли на все съ своей собственной, независимой точки зрѣнія. Между нами, жителями Трубы, ходили свои слухи, у насъ существовали свои собственные взгляды на внутреннюю и внѣшнюю политику, такъ что, когда ожидаемое всѣми съ нетерпѣніемъ 19-е февраля прошло безъ послѣдствій, тогда у насъ на дворѣ всѣ въ одинъ голосъ заговорили, что въ нынѣшнемъ году ничего ужъ не будетъ, а если что и будетъ,-- такъ развѣ въ будущемъ, да и то еще Богъ вѣсть.
   Надобно вамъ замѣтить, что многочисленное населеніе нашего старенькаго трехъ-этажнаго домика (до такой степени обветшалаго и сгнившаго, что архангельскіе мужики непремѣнно бы его съѣли, еслибы подъ руку, подвернулся) было населеніе въ высшей степени разнокалиберное, несогласное въ мнѣніяхъ и взглядахъ на вещи. Каждый этажъ у насъ, даже каждое отдѣленіе этажа толковало и думало по своему, совершенно независимо, несмотря на то, что квартиры отдѣлялись одна отъ другой тонкими перегородками съ порядочными щелками; а нѣкоторыя квартиры и вовсе не имѣли никакихъ перегородокъ; за то онѣ и назывались не квартирами уже, а просто углами, полъ-углами и четверть-углами.
   Проживая въ лучшемъ этажѣ, или какъ у насъ порусски говорятъ въ бель-этажи (названіе это, впрочемъ, нисколько не препятствовало нашему лучшему этажу быть хуже очень многихъ конюшенъ; я не говорю: всѣхъ); читая постоянно Московскія Вѣдомости, я подчасъ вмѣшивался въ разговоры нашихъ разнокалиберныхъ обитателей, но каждый разъ убѣждался все болѣе и болѣе, что эти самостоятельные люди ни въ какія газеты не вѣрятъ; что у нихъ существуютъ свои собственныя, невидимыя газеты, издаваемыя не Коршами и не Катковыми, а какими-то совсѣмъ иными людьми. Болѣе и болѣе убѣждался я, что эти невидимыя и неосязаемыя народныя газеты не нуждаются, для поддержки своей, въ казенныхъ объявленіяхъ, отдаваемыхъ на откупъ, и что подписчиковъ у нихъ бездна, несравненно больше, чѣмъ у лондонской Таймсъ. Жили у насъ внизу прачки, которыя, стирая бѣлье по разнымъ купеческимъ и дворянскимъ домамъ, каждый вечеръ приносили самыя свѣжія новости вмѣстѣ съ огромными узлами самаго грязнаго, запачканнаго дворянскаго и купеческаго бѣлья. Жила внизу же, возлѣ печки, дворничиха, старуха лѣтъ восьмидесяти-пяти, изъ вольноотпущенныхъ. Эта положительно отвергало всякую возможность какой бы то ни было воли и, безъ всякой церемоніи, по московско-старушечьему обычаю, обзывала дуракомъ въ глаза каждаго, заикнувшагося о "глупой энтой волѣ".-- "Я те покажу волю!-- кричала старуха, замахиваясь на неотвязнаго болтуна метлой -- вотъ тебѣ воля какая будетъ: энта самая!" жилъ въ нашемъ домѣ и отставной, пожилыхъ лѣтъ солдатъ, который, наперекоръ и на зло старухѣ, разсказывалъ, что у него въ Питерѣ служитъ въ гвардіи троюродный братъ, который стоитъ иногда на часахъ на самой что ни есть первой во всемъ Питерѣ гауптвахтѣ и потому онъ знаетъ очень много такихъ вещей, которыя прямо доказываютъ, что дворничиха -- старая карга, дура, -- и больше ничего. Дворничиха злилась, махала, какъ баба-яга неразлучной съ нею метлой, -- но вѣдь извѣстно, что стараго солдата метлой не удивишь.
   Несмотря однако же ни на фельетонную болтовню прачекъ, ни на солидныя слова опытнаго фельдфебеля, проводившаго свои убѣжденія съ такою же строгою послѣдовательностью, съ какою въ наше жалкое время проводитъ ихъ только лишь одна газета "Вѣсть" -- несмотря на все это, -- большинство населенія нашего дома крѣпко держалось мнѣній старой дворничихи и ея метлы. Когда день 19-го февраля прошелъ безъ послѣдствій, то всѣ порѣшили, что въ нынѣшнемъ году ничего ужъ не будетъ, да и въ слѣдующемъ едва-ли.
   Оказалось однако же, что старуха дворничиха увлекалась излишнимъ консерватизмомъ, а фельдфебель былъ правъ.
   Въ мартѣ -- числа не упоминаю, чтобы не соврать -- въ прощоное воскресенье послали мы, жители бель-этажа, кухарку за хлѣбомъ къ чаю. Кухарка наша, обыкновенно отличавшаяся отмѣнной быстротой передвиженій, на этотъ разъ до такой степени замедлила, что мы съ пріятелемъ даже переглянулись и перекинулись по этому поводу нѣсколькими фразами.,
   -- Ужъ не случилось-ли чего особеннаго?-- говорю.
   -- Чему-же случиться-то? Ты, можетъ быть, думаешь, не забѣжала-ли опять въ кабакъ?
   -- Нѣтъ, братъ, я не объ этомъ.
   -- Такъ о чемъ-же?
   -- Да ужъ манифестъ не вышелъ-ли? говорю. Ты вѣдь знаешь, что воля эта всегда подкрадывается неожиданно, какъ тать въ нощи, по священному писанію...
   -- Ну, понесъ опять! сказалъ пріятель съ досадой.-- Самъ говоришь, что воръ ночью подкрадывается; а теперь ночь, что-ли?
   -- Зачѣмъ же ты, говорю, такъ буквально понимаешь эти слова? Съ той поры времени прошло много и обычаи неизбѣжно измѣнились; притомъ же и мы далеко ушли впередъ. Московскій жуликъ теперь и въ полдень такъ ловко стащитъ шубу изъ прихожей, что и не замѣтишь. Ты какую-то азіатскую неподвижность начинаешь проповѣдывать!
   Въ это время, впопыхахъ вбѣжала кухарка, съ такимъ сіяющимъ лицомъ, что и у насъ невольно на сердцѣ повеселѣло.
   -- Что вы сидите-то тутъ? кричала кухарка.-- Каки тутъ чаи: идите скорѣе на улицу! Тамъ на фонаряхъ ужъ воля прибита!
   -- Какъ на фонаряхъ воля прибита? Что за дичь?
   -- Да такъ вотъ, прибита, да и все! Народищу тамъ сколько всякаго -- страсть!
   Любопытство, разумѣется, забрало и насъ. Проглотивши второпяхъ по стакану чая, отправились и мы съ пріятелемъ на улицу: посмотрѣть, какъ это ухитрились на фонаряхъ волю приколотить.
   На перекресткѣ двухъ улицъ мы дѣйствительно на первомъ же фонарѣ увидали объявленіе московскаго генералъ-губернатора, которымъ жители столицы извѣщались, что манифестъ объ освобожденіи крестьянъ полученъ и сегодня будетъ читаться въ церквахъ. Въ концѣ объявленія помѣщено было коротенькое извлеченіе изъ положенія о дворовыхъ, именно о томъ, что дворовые люди въ теченіе еще двухъ лѣтъ остаются въ полномъ повиновеніи у владѣльцевъ.
   У фонаря, когда мы къ нему подошли, тѣснилась уже довольно значительная толпа, личный составъ которой безпрестанно мѣнялся. Проѣзжавшіе по улицѣ купцы слѣзали съ санокъ, читали объявленіе, но во физіономіямъ ихъ невозможно было замѣтить, какое впечатлѣніе произвела на нихъ новость: и къ фонарю отъ санокъ шли они съ самодовольными улыбающимися лицами и отъ фонаря уходили съ такими же, размышляя, вѣроятно, про себя, какъ-такъ имъ изъ всего энтого польза? Подходили къ фонарю разные оборванные чиновники -- и штатскіе и военные, но эти, большею частію, были до такой степени выпивши, что физіономіи ихъ уже и выразить ничего не могли, хотя бы владѣльцы ихъ этого и пожелали. Подходили люди, одѣтые въ костюмы нѣмецкаго покроя, но съ фартуками на животѣ и съ кульками подъ мышкой -- должно быть повара изъ дворовыхъ. Они читали объявленіе долго, въ высшей степени внимательно, но, когда дочитывали до конца, то, махнувши рукой, отходили отъ фонаря быстрыми шагами, какъ будто сильно на что-то разсердившись.
   Толки у прибитой воли шли, какъ читатель и самъ легко можетъ смекнуть, самые разнообразные и неподходящіе. Одни говорили, что воля будетъ дѣйствовать, начиная съ настоящаго дня, ровно два года, а потомъ опять все пойдетъ по старому, какъ было. Другіе, напротивъ, утверждали, что два года даны помѣщикамъ на размышленіе, чтобы, значитъ, они успѣли приготовиться къ отъѣзду изъ своихъ деревень, потому что чрезъ два года въ деревняхъ останутся одни только мужики съ деревенскими бабами, а господъ всѣхъ разселятъ по городамъ: въ деревняхъ-де вамъ совсѣмъ нечего дѣлать.-- Третьи болтали... впрочемъ, всѣхъ мнѣній и не пересчитаешь. Это все равно, что пересчитывать всѣ своеобразныя мнѣнія нашихъ столичныхъ газетъ относительно какого нибудь политическаго, такъ-называемаго важнаго, животрепещущаго вопроса; да, притомъ, и не припомнишь всѣхъ-то, потому что съ той поры восемь уже лѣтъ прошло. Помню только, что несмотря на раннее еще утро, пьяныхъ по улицамъ было замѣтно больше, чѣмъ ихъ бываетъ обыкновенно; впрочемъ, и то сказать: вѣдь манифестъ читался въ послѣдній день масляницы. Подъ фонарями, на которыхъ была прибита воля, валялось въ этотъ день не мало разнаго званія людей, можетъ быть только что получившихъ свободу, но лишившихся всякаго сознанія, -- что, впрочемъ, въ Москвѣ не представляетъ особенной какой нибудь рѣдкости. Помню, какъ въ этотъ достопамятный день, на Дмитровкѣ, какой-то пьяный, оборванный чиновникъ съ кокардой, въ фуражкѣ, сдвинутой на затылокъ, остановилъ проѣзжаго генерала, который въ данномъ случаѣ былъ, по моему, совершенно правъ, ругнувъ пьянаго чиновника на всю улицу непристойными словами. Генералъ переѣзжалъ чрезъ ухабъ, глубиною по уши лошади, -- и въ этотъ-то самый моментъ чиновникъ, снявши шапку, закричалъ: "позвольте, ваше превосходительство!" Генералъ остановилъ лошадь и спросилъ: "что вамъ угодно?" -- "Съ свободой честь имѣю пр-р-оздравить ваше превосходительство!" гаркнулъ чиновникъ, махая шапкой. Мнѣ кажется, что еслибы чиновникъ подошелъ къ санямъ поближе то генеральскій кучеръ непремѣнно вытянулъ бы его по спинѣ арапникомъ за это наивное поздравленіе генерала съ свободой въ ухабѣ, около того самаго дома, изъ котораго впослѣдствіи знаменитый Михаилъ Никифоровичъ разъяснилъ Россіи, какъ нужно понимать эту свободу.
   Въ Кремлѣ, на мощеной плитами площадкѣ предъ соборами, народу собралось ровно столько, сколько влѣзло. Разбившись на отдѣльныя группы, народъ слушалъ чтецовъ, повидимому, очень внимательно, но однако-же нельзя было не замѣтить, что самая густая толпа тѣснилась не вокругъ чтецовъ манифеста, а возлѣ патріаршей ризницы, гдѣ стояла карета митрополита, запряженная четверней, съ форейторомъ. Народъ съ большимъ вниманіемъ смотрѣлъ въ зубы митрополичьимъ лошадямъ, весьма серьёзно обсуждая вопросъ, сколько которой изъ нихъ лѣтъ.
   Извѣстно, что въ Москвѣ всевозможныя оваціи, имѣющія политическій оттѣнокъ, совершаются по преимуществу въ трехъ мѣстахъ: въ обжорномъ и охотномъ ряду, въ гостинномъ дворѣ и въ большихъ трактирахъ, наполненныхъ франтами-половыми въ бѣлыхъ рубашечкахъ. Въ описываемый мною памятный, историческій день, и тѣ и другія и третьи мѣста вполнѣ оправдали свою репутацію. Тотчасъ по окончаніи обѣденъ, народъ, какъ вода чрезъ прорванную плотину, нахлынулъ на всѣ эти любимыя имъ мѣста -- и тотчасъ же пошелъ носиться по всей матушкѣ Москвѣ бѣлокаменной привлекательный для голоднаго человѣка запахъ кипящаго на раскаленныхъ сковородахъ масла. Въ одномъ изъ отдѣленій знаменитаго Туринскаго трактира собрались патріоты-профессора съ цѣлью отпраздновать, какъ слѣдуетъ, радостное событіе. Не мало было съѣдено и выпито, не мало патріотическихъ чувствъ было выражено, а въ концѣ-концовъ и трактирная прислуга не вытерпѣла, чтобы не принять непосредственнаго участія въ общемъ праздникѣ. Половые сюрпризомъ вынесли къ почетнымъ гостямъ подносъ съ шампанскимъ, уже отъ себя собственно -- и поднялось опять чоканье, поздравленье и цалованье чисто братское, для всѣхъ сословій одинаково пріятное.
   Но отъискались, однакоже, и такіе злополучные люди, которымъ тогдашняя развеселая масляница показалась гораздо хуже великаго поста. Передавали за вѣрное, будто у одной московской барыни находилось въ Москвѣ до тридцати крѣпостныхъ ванекъ-извощиковъ, и что она, наканунѣ объявленія манифеста, всѣхъ ихъ собрала на своей квартирѣ и потомъ, подъ предлогомъ различныхъ проступковъ, отправила ихъ всѣхъ въ кварталъ подъ арестъ. Барыня опасалась, чтобы ваньки-извощики, услыхавши вдругъ о волѣ, не взбѣсились бы и не причинили ей какого нибудь вреда; притомъ же и послѣднюю власть хотѣлось показать, да и сердце сорвать на злополучныхъ крѣпостныхъ ванькахъ, на которыхъ каждый москвичъ привыкъ срывать свою досаду и всяческія огорченія. Вечеромъ, къ театральнымъ подъѣздамъ потянулись, по обыкновенію, цѣлые отряды жандармовъ, а по улицамъ появились пѣшіе патрули, съ заряженными, говорили, ружьями, но безъ штыковъ. Въ этотъ достопамятный день, какъ видно, всѣ были настроены толковать преимущественно о волѣ и объ улучшеніи быта, всѣ, не исключая даже и конныхъ жандармовъ, бытъ которыхъ съ давнихъ временъ уже улучшенъ и, вообще, какъ слышно, находится въ удовлетворительномъ положеніи. "Всѣмъ-то вотъ волю нынче даютъ -- толковали жандармы между собою, пробираясь къ театрамъ шажкомъ -- а мы, братцы, когда ее дождемся? Куда ужъ какъ надоѣло шляндать по театрамъ-то энтимъ!"
   Въ тѣ, хотя и неотдаленныя отъ насъ времена, не укоренился еще обычай давать въ высокоторжественные дни непремѣнно патріотическія пьесы, въ родѣ извѣстной оперы Глинки, а давали все, что подъ руку подвернется. Такъ и въ описываемый день на Большомъ театрѣ шелъ, почему-то, балетъ "Сатанилла" со всѣми своими ужасами, тартарарой преисподней, змѣями и дьяволами, при видѣ которыхъ богобоязненные и напершіеся блинами мѣстные и заѣзжіе купцы охали и невольно крестились. Только лишь по окончаніи послѣдняго акта, когда публика схватилась-было ужъ за шапки и начала увязываться шарфами -- театральный оркестръ вдругъ заигралъ народный гимнѣ и зрители, сначала какъ-то нерѣшительно, а потомъ и посмѣлѣе, цачали подыматься съ своихъ мѣстъ. Немного лѣтъ прошло съ той поры, но относительно театральныхъ патріотическихъ заявленій Россія сдѣлала такіе громадные успѣхи, что трудно даже вѣрится. Нынче ужъ если начнутъ "ура" кричать или въ десятый разъ требовать повторенія какой нибудь, возбуждающей патріотизмъ, аріи, то и конца этому шуму не предвидится, а восемь лѣтъ тому назадъ наша театральная публика была, сравнительно съ нынѣшней, какъ стыдливая, скромная институтка въ сравненіи съ гарнизоннымъ солдатомъ. Событіе, подавшее тогда поводъ кричать "ура", было дѣйствительно крупное и радостное, но самые-то крики оказались очень слабыми и нерѣшительными.
   Спектакль, какъ это обыкновенно бываетъ въ послѣдній день масляницы, кончился довольно рано. Хлынувшая изъ театровъ толпа скоро расплылась по разнымъ закоулкамъ и переулкамъ и улицы очутились совершенно пустынными, какъ, впрочемъ, и слѣдовало наканунѣ чистаго понедѣльника. Ходили только по разнымъ направленіямъ молчаливые, усиленные пѣшіе патрули съ ружьями безъ штыковъ; раздавался по пустыннымъ улицамъ ихъ мѣрный шагъ, кое гдѣ собаки лаяли, да часы на башняхъ старательно выколачивали свои четверти. Всюду темнота, вездѣ запертыя двери. Смолкли трактиры, кабаки и погребки, и даже у самого Николы въ Грачахъ не видно было на тротуарѣ валяющихся пьяныхъ, что составляло отмѣнную рѣдкость. Правду послѣ писали, что народъ русскій встрѣтилъ свою, такъ называемую, "волю" не съ пѣснями и плясками, а въ глубокой тишинѣ и молчаніи, въ постѣ и молитвѣ. Большинство встрѣтило эту "волю" въ глубокомъ снѣ, а очень многихъ, по всей вѣроятности, и кошмаръ давилъ, или, "сусѣдушка", потому что у насъ въ этотъ день самая неудобоваримая пища, насквозь пропитанная саломъ и масломъ, пожирается въ размѣрахъ изумительныхъ, и дѣлается это больше всего въ видахъ экономическихъ, чтобы послѣ не пришлось ее собакамъ выкидывать.
   Не требовалось особенно тонкой наблюдательности, чтобы замѣтить, что москвичи (преимущественно изъ дворянскаго сословія) чего-то трусили, ожидали чего-то необыкновеннаго изъ области ужаснаго, чего-то въ родѣ страшнаго суда и свѣтупредставленія, которыхъ москвичи не разъ уже ожидали въ опредѣленные сроки съ большимъ трепетомъ. Разсказывали, что многіе изъ самыхъ трусливыхъ въ ночь наканунѣ объявленія манифеста и спать не ложились, да и послѣ объявленія не могли заснуть сряду нѣсколько ночей, потому что цѣлые дни просыпали напролетъ. Конечно, одною изъ главнѣйшихъ причинъ безсонницы могли быть жирные, неудобоваримые блины и всякія другія масляничныя явства, но все-таки, безъ сомнѣнія, самую главную причину представляли собою нѣкоторыя колобродныя мысли, которыя въ русскихъ изнѣженныхъ головахъ перевариваются вообще несравненно труднѣе, чѣмъ жирное, непропеченое тѣсто въ привычныхъ желудкахъ. Оказалось, что тѣ самыя понятія о значеніи крѣпостнаго права, какія господствовали въ высшемъ слоѣ нашего общества сто лѣтъ тому назадъ, когда несчастнаго Радищева чуть-чуть было не казнили смертью за его мягкосердечіе, -- оказалось, что эти самыя понятія здравыми и невредимыми сохранялись и въ 1861 г., да и въ послѣдующіе за тѣмъ годы, не исключая и нынѣшняго, 1869 года. Оказалось, что многіе образованные москвичи въ 1861 году цѣликомъ повторяли слова извѣстной либералки Екатерининскихъ временъ, княгини Дашковой, которая, въ интимныхъ разговорахъ своихъ съ философомъ Дидро, высказывала, что "свобода безъ образованія непремѣнно вызоветъ безначаліе и смуту. Что только когда нисшіе классы ея соотечественниковъ будутъ просвѣщенными, -- только тогда они сдѣлаются достойными свободы и будутъ умѣть его пользоваться, безъ вреда согражданамъ".
   Многіе москвичи и москвитянки не только повторяли эти мудрыя княжескія слова, но даже буквально, на сколько было возможно, приводили ихъ въ исполненіе, какъ напримѣръ барыня, засадившая дюжину своихъ крѣпостныхъ извощиковъ, на первые дни по объявленіи свободы, въ кутузку. Вѣроятно, барыня эта предполагала, что ея ваньки-соотечественники, посидѣвши нѣсколько дней въ кутузкѣ, если не совсѣмъ, то, по крайней мѣрѣ, отчасти успѣютъ сдѣлаться "достойными свободы и будутъ умѣть ею пользоваться безъ вреда согражданамъ". Еслибы представилась какая нибудь возможность, еслибы позволили размѣры существующихъ на Руси кутузокъ, то примѣру московской барыни послѣдовали бы очень многіе, такъ-какъ очень многіе и теперь еще глубоко убѣждены въ томъ, что пріучать къ разумному пользованію свободой всего удобнѣе на цѣпи. Многіе были глубоко убѣждены въ томъ, что, какъ скоро народу объявятъ свободу, то онъ немедленно начнетъ драться и, въ доказательство основательности такого, повидимому страннаго, предположенія, приводили не мало примѣровъ, хотя примѣры эти, по большей части, какъ къ коровамъ гусарскія сѣдла подходили къ тѣмъ общимъ правиламъ, къ которымъ они пристегивались.
   -- Нашъ народъ -- это лютый звѣрь, безопасный только лишь до той поры, пока сидитъ въ клѣткѣ!-- проповѣдывалъ одинъ ораторъ изъ помѣщичьяго сословія, обращаясь къ своимъ единомышленникамъ. Нашъ мужикъ смирнымъ кажется только издали, когда, напримѣръ, онъ, отдѣльно отъ другихъ, виситъ подъ крышей пятиэтажнаго дома на веревкѣ точно паникадило и краситъ карнизъ; а полюбуйтесь вы на него въ массѣ, напримѣръ въ дни народныхъ праздниковъ, когда для толпы поставятъ на площади высокія мачты, намазанныя саломъ съ приманкой на вершинѣ: Боже мой, да это просто и не люди, а скорѣе стадо дикихъ буйволовъ! Во время коронаціи народецъ нашъ, нечего сказать, съумѣлъ себя показать! По городу, знаете, разъѣзжаютъ посланники въ своихъ роскошныхъ каретахъ и костюмахъ; тутъ и Морни и Эстергази и вся эта знать, -- а у насъ на улицахъ драка, крикъ, брань; растрепанные, растерзанные бѣгаютъ... такъ даже стыдно какъ-то дѣлается, бывало, что принадлежишь къ этой націи!.. Или припомните народный праздникъ въ дни коронаціи, этотъ несчастный народный обѣдъ... Боже мой, Боже мой, что это было за безобразіе!
   -- Разскажите, сдѣлайте милость!
   -- Въ послѣднихъ числахъ августа, не помню котораго именно числа, назначенъ былъ обѣдъ для народа на Ходынскомъ полѣ. Такъ-какъ гостей изъ города и изъ ближайшихъ деревень ожидалось видимо-невидимо сколько, то тогдашній генералъ-губернаторъ Закревскій приказалъ все устроить заранѣе, чтобы послѣ никакихъ уже затрудненій не могло выйдти. По всему полю разставили столы, покрытые скатертями, на столы наставили круглыхъ этажерокъ съ крючками, на которые красивыми фестонами навѣшали колбасъ, устроили нѣсколько фонтановъ съ виномъ и помѣщеніе для избранной публики съ флагомъ надъ царскимъ мѣстомъ: поднятіе флага должно было означать тотъ моментъ, когда гости должны садиться за столы и приниматься за жареныхъ быковъ, которые тутъ же стояли цѣльными, во весь ростъ, съ золочеными рогами. Во избѣжаніе суматохи, кушанья изготовили и выставили на Ходынку еще дня за два до обѣда, такъ что поутру, въ день обѣда, пришлось только обтереть пыль кое съ чего, да еще подмѣнить кое что слишкомъ ужъ протухшее. Все шло, повидимому, какъ нельзя лучше, но, что же вы станете дѣлать съ нашимъ несуразнымъ народцемъ, въ которомъ нѣтъ ни капли деликатности? Стотысячная толпа забралась на Ходынку еще чуть свѣтъ, такъ что потребовались цѣлые полки, чтобы сдерживать въ предѣлахъ законности эту невообразимую, необузданную жадность. Еще цѣлый часъ оставался до назначеннаго времени, какъ вдругъ какому-то полицейскому чиновнику вздумалось попробовать, хорошо ли подымается сигнальный флагъ и, Боже мой, что тогда произошло! Народъ, долго сдерживаемый въ предѣлахъ законности, смялъ и сшибъ все, что стояло на пути къ быкамъ съ золочеными рогами и къ фонтанамъ съ виномъ, которые едва только успѣли пустить. Красота и изящество обстановки, -- все это вмигъ исчезло безслѣдно: виднѣлись только громадныя какія-то точно муравьиныя кучи движущагося народа другъ у друга на плечахъ, на спинахъ, на головахъ и на столахъ, накрытыхъ красными скатертями! Изящные фонтаны съ виномъ моментально разрушены, столы переломаны. Массы народа, прежде всѣхъ завладѣвшія фонтанами, отломанными отъ нихъ мѣдными трубками начали отбивать аттаки новыхъ массъ, а вино, кому удалось, черпали сапогами, шапками, пригоршнями. Не обошлось, разумѣется, безъ убитыхъ и раненыхъ... Это, я вамъ скажу, революціонное что-то такое было, въ особенности около фонтановъ; тутъ и баррикады изъ обломковъ, тутъ и звѣрскія, окровавленныя физіономіи... Многіе даже, повидимому, позабыли, зачѣмъ собственно пришли: они только въ какомъ-то непонятномъ остервенѣніи лѣзли съ кулаками другъ на друга!.. И куда вразъ дѣвались эти красивые быки и бараны съ золочеными рогами! Кто первый успѣлъ, тотъ и тащитъ къ себѣ домой -- бѣгомъ по улицамъ, точно воръ какой, -- кто цѣлую баранью ногу, кто лопатку, кто печенку... и отъ всего этого запахъ, я вамъ скажу... о, Боже мой, что это за народъ!.. На Цвѣтномъ бульварѣ меня обогнала толпа человѣкъ въ семь и у каждаго за плечомъ висѣло по большому куску мяса... Я отстранился, зажалъ носъ, но они, эти разбойники, не оставили меня въ покоѣ. "Что носъ-то, баринъ, заткнулъ?-- кричатъ мнѣ съ адскимъ хохотомъ: -- ототкни, небойсъ: духъ-то вѣдь хлѣбный -- не угоришь!.." Звѣрь какой-то, а не народъ!
   -- И меня, старуху, чуть тогда не раздавили, вмѣшалась въ разговоръ старая помѣщица.-- И врюхалась-то я-было въ бѣду невзначай: плетусь разъ изъ Шереметьевской больницы около Сухаревой, вдругъ, откуда ни возьмись, сбѣжался точно на пожаръ народъ, пріѣхали верховые и начали какія-то бумажки разрисованныя разбрасывать...
   -- Какія это бумажки разрисованныя? спрашиваю.
   -- А вотъ, что генералы-то верховые въ желтыхъ кацавейкахъ (тирольцами, что ли, ихъ тогда звали), по площадямъ-то разбрасывали, пояснила старушка, имѣя въ виду герольдовъ, ѣздившихъ за три дня до коронаціи съ объявленіями по главнымъ площадямъ Москвы.
   -- Иду я это по просторной площади, продолжала старушка:-- вдругъ со всѣхъ сторонъ точно плотины прорвало, и на площадь со всѣхъ концовъ народъ, какъ вода нахлынулъ, а изъ Срѣтенки выѣхали генералы въ желтыхъ кацавейкахъ, съ золотыми орлами на спинахъ, съ музыкантами, и начали они, генералы эти, выкидывать изъ мѣшка небольшіе листки бумаги въ народъ. Листочки, извѣстное дѣло, легонькіе, по вѣтру летятъ, а народъ такъ вотъ и мечется за ними по площади, точно будто сторублевыя бумажки разбрасываютъ: кто если успѣлъ подхватить налету, на того десять человѣкъ накидываются, барахтаются въ кучѣ, на землѣ, рожи другъ другу царапаютъ, пальцы ломаютъ въ остервенѣніи и рвутъ бумажку въ клочки, такъ что цѣльная рѣдко кому досталась. Одинъ мужикъ съ расквашеннымъ носомъ -- сама видѣла -- сунулъ бумажку въ ротъ и проглотилъ, чтобы никому не доставалась! Распустилъ кто-то, изволишь видѣть, между звѣрьемъ этимъ слухъ, что царь передъ коронаціей дастъ крѣпостнымъ мужикамъ волю и, что кому удастся поймать бумажку, или хоть уголочекъ какой-нибудь отъ бумажки, тотъ и вольный: такъ вотъ, видишь ли. отецъ ты мой, въ какую передѣлку-то я нечаянно врюхалась! Прижалась я къ уголку Сухаревой, да молю только про себя Бога, чтобы волю-то эту мужицкую какъ можно дальше вѣтромъ отъ меня относило, но видно Господь не внялъ моимъ грѣшнымъ молитвамъ: какъ разъ одинъ листокъ прилетѣлъ на чепецъ, да и запутался... Тутъ ужь я ничего больше и не помню, что со мной было! Опамятовалась я уже послѣ, когда на площади было пустехонько, только тряпки отъ изорванныхъ платьевъ; да кое-гдѣ затоптанные башмаки валяются, а на мнѣ, щупаю, и чепца нѣтъ, да и волосъ-то моихъ сѣдыхъ, злодѣи, не мало выдрали!.. Вотъ она свобода-то какова, если ее дадутъ этимъ, прости Господи... Старуха плюнула.
   -- О, я сейчасъ же за границу уѣду, если освободятъ этихъ варваровъ! Жеманно пропищала внучка почтенной старушки, у которой толпа нечаянно выдрала волосы.
   -- О, конечно, здѣсь, среди этого дикаго, необузданнаго народа оставаться невозможно! поддержалъ внучку красивый молодой человѣкъ съ изящными манерами.-- Если ужь во время коронаціи, при Морни, при Эстергази, въ виду всѣхъ представителей Европы, они держали себя такъ неприлично, то чего же отъ нихъ ожидать, когда они станутъ дѣйствовать по домашнему, безъ всякой узды и безъ желѣзной клѣтки? Не даромъ гдѣ-то какой-то король сказалъ когда-то, что только тотъ народъ достоинъ свободы, который заслужилъ ее продолжительнымъ служеніемъ отечеству...
   Подобные разговоры происходили тогда чуть ли не въ каждомъ домѣ, то-есть, разумѣется, въ домѣ сколько-нибудь порядочномъ. Еще во время коронаціи многіе начали сильно побаиваться этихъ варваровъ, задумавшихъ о свободѣ, но, однако же, и самый страхъ не въ состояніи былъ преодолѣть влеченія къ праздничнымъ зрѣлищамъ, которыя никогда не могутъ считаться вполнѣ безопасными. Въ ожиданіи момента, когда, того и смотри, на площадь хлынутъ десятки тысячъ народа, любопытныя барыни становились за дорогую цѣну на опрокинутыя вверхъ дномъ кадки, корыта, и т. п. и, разумѣется, платились за это жестоко, такъ-какъ толпа тотчасъ же опрокидывала всѣ эти возвышенныя мѣста. За то ужь послѣ барыни, свергнутыя съ кадокъ и корытъ, и честили же невѣжественную толпу. "Это санкюлоты какіе-то!" кричала барыня, оправляясь послѣ сверженія съ кадки... Нужно бѣжать поскорѣе за границу!.. И, дѣйствительно, нашлись такіе, которые удрали за границу, въ качествѣ шутовскихъ эмигрантовъ, и государство, разумѣется, ни на грошъ не обѣднѣло отъ того, что они выѣхали, но, впрочемъ, и не обогатилось тоже нисколько, потому что шутовскіе эмигранты скоро опять воротились.

-----

   На первой же недѣлѣ великаго поста я получилъ съ мѣста моей родины вразъ два письма, которыя перевернули вверхъ дномъ всѣ мои московскіе планы и предположенія. Въ первомъ письмѣ, полученномъ отъ старухи-матери, излагалось приблизительно слѣдующее: "По полученіи сего письма пріѣзжай, если можешь, къ намъ въ деревню, покуда дорога еще не окончательно испортилась. При старыхъ порядкахъ я могла еще кое-какъ распоряжаться имѣніемъ моимъ, но теперь, при новыхъ этихъ указахъ и манифестахъ, чувствую себя не въ силахъ. Крестьянъ, говорятъ, у насъ отнимутъ, землю съ усадьбами тоже, можетъ быть, отымутъ же, потому я и рѣшилась все, что останется (если только что нибудь останется) раздѣлить между вами, сыновьями моими, а сама пойду на покой, куда нибудь въ монастырь: много ли мнѣ, старухѣ, нужно? Когда всѣ съѣдетесь, то сами ужь какъ знаете, такъ и дѣлайте, а я ничего въ нынѣшнихъ порядкахъ не знаю, ничего не понимаю и голова у меня идетъ кругомъ".
   Другое письмо я получилъ тоже съ мѣста родины, отъ одного изъ пріятелей, который извѣщалъ меня, что мѣстный губернаторъ всячески старается разузнать мой адресъ, чтобы пригласить меня на службу но открывающемуся крестьянскому дѣлу; что губернаторъ даже отправилъ уже письмо, но адресовалъ его чуть ли не въ правленіе московскаго университета, на томъ единственно основаніи, Это я прежде помѣщалъ свои корреспонденціи въ Корніевскихъ "Московскихъ Вѣдомостяхъ".
   Получивши вразъ два такихъ посланія, не оставалось ничего болѣе дѣлать, какъ ѣхать немедленно. Вопервыхъ и "Труба" сама по себѣ не особенно-то меня привлекала, а, вовторыхъ, крестьянское дѣло влекло меня къ себѣ съ неудержимою силой; хотѣлось мнѣ только разъяснить, по какому случаю губернаторъ, который меня, вѣроятно, и въ лицо не зналъ, приглашаетъ меня, какъ знакомаго? Все дѣло, впрочемъ, объяснилось очень просто и удобопонятно. Тогда, какъ читателю небезъизвѣстно, было самое горячее время всевозможныхъ газетныхъ обличеній и самобичеваній, которыми и я, по молодости лѣтъ, увлекся, фабрикуя ихъ и отсылая отъ времени до времени въ разныя газеты, подъ видомъ корреспонденцій. Мѣстное дворянство вообще не терпѣло, да и теперь терпѣть не можетъ никакихъ обличеній, и всѣхъ людей, ими занимающихся, называло сплетниками, безпокойными людьми, выносящими изъ избы соръ, людьми, которыхъ нужно стараться всѣми возможными средствами выжить изъ занимаемой ими мѣстности, что, разумѣется, постоянно бы ими достигалось, еслибы тогдашнія времена не представляли собою нѣкоторыхъ, рѣзко выдающихся особенностей. Тогдашніе губернаторы, почему-то, за особенную заслугу считали "не сходиться въ принципахъ" съ дворянскими предводителями и, вообще, съ вліятельными мѣстными дворянами и, очень естественно, старались окружать себя людьми, ненавистными непріятельскому лагерю, а къ такимъ-то нарочито ненавистнымъ людямъ, само собою разумѣется, принадлежали и всѣ газетные корреспонденты, выносители сора изъ избы. Конечно, еслибы вникнуть въ дѣло повнимательнѣе, то никакого серьёзнаго несогласія между пѣтушившимися партіями не оказалось бы. Въ сущности, никто изъ противниковъ не зналъ, кто за что стоитъ, какихъ кто принциповъ придерживается; но такъ-какъ подобныя ненормальныя отношенія неизбѣжно вызывали сотни различныхъ недоразумѣній, то эти самыя недоразумѣнія и казались съ виду, будто онѣ-то и есть несогласія въ принципахъ. Еслибы "во дни оны" всѣ коноводы враждующихъ лагерей сошлись въ уютной комнатѣ за бутылкой вина или за стаканомъ чая, да поговорили пооткровеннѣе, то каждый бы тотчасъ увидѣлъ, что никто изъ нихъ другъ другу не врагъ и что думаютъ они всѣ одинаково; но вотъ въ томъ-то и дѣло, что сойдтись этимъ людямъ за бутылкой вина не случилось, другъ друга сразу они не поняли и вышло тогда, что свой своего не распознаша. Въ военное время нерѣдки такіе случаи, что свои артиллеристы начинаютъ лупить картечью своихъ же, внезапно появившихся предъ боевымъ лагеремъ въ незнакомой, измѣненной формѣ. Говорятъ, будто въ крымскую кампанію такіе случаи бывали.
   Долго мѣшкать мнѣ никоимъ образомъ не доводилось, потому что наступила уже вторая недѣля великаго поста и на московскихъ улицахъ сильно стало попахивать весной, то-есть, попросту, навозомъ. Запасшись экземпляромъ крестьянскихъ "Положеній" (которыя продавались по кварталамъ, не болѣе одного экземпляра въ однѣ руки), я засѣлъ за его изученіе, такъ-какъ зналъ, что на дорогѣ меня. вездѣ будутъ строго экзаменовать, а потомъ отправился въ отдѣленіе почтовыхъ каретъ, которыя, какъ извѣстно, представляли, до окончательной отдѣлки Нижегородской желѣзной дороги, почти единственный, доступный нашему брату, способъ сообщеній. Несмотря на то, что за наружное даже мѣсто въ почтовомъ брикѣ брали тогда дороже, чѣмъ нынче за мѣсто въ первомъ классѣ на желѣзной дорогѣ, этотъ способъ сообщеній, въ особенности въ весеннее время, сильно напоминалъ собою ѣзду на долгихъ, или съ обозомъ: шуму было много, по толку мало. Гласъ трубный выпившаго еще въ конторѣ кондуктора раздавался по московскимъ улицамъ неумолкаемо и пронзительно, но проѣзжій но тѣснымъ улицамъ людъ не оказывалъ къ этому гласу трубному ни малѣйшаго уваженія, не сторонился, останавливая безпрестанно ходъ нашей уродливой машины, влекомой шестернею тощихъ одровъ. Впрочемъ, отъ времени до времени и самъ кондукторъ не мало способствовалъ этимъ частнымъ остановкамъ, забѣгая съ своей трубою въ попадавшіеся намъ по пути кабаки и харчевни.
   Не разъ, при подъемахъ на крутыя горы, съ которыхъ снѣгъ снесло уже начисто вѣтромъ, наша тяжелая уродина останавливалась надолго, какъ парусное судно во времена безвѣтрія, и пассажиры наши приходили тогда въ полнѣйшее отчаяніе и находились въ немъ до той поры, пока кто-нибудь изъ проѣзжающихъ не выручалъ. Помню, поднимались мы возлѣ какой-то станціи на крутѣйшую гору, до конца которой лошади однако же тащить нашу посудину отказались наотрѣзъ. Мы, пассажиры, разумѣется, всѣ вылѣзли, вылѣзъ и возница и кондукторъ, который, покинувъ на время свою безполезную трубу, вооружился кнутомъ и вступилъ въ роль лошадинаго палача. Сбросили мы даже съ экипажа нѣкоторыя излишнія тяжести, какъ это дѣлается на корабляхъ во время крушенія. Ржанье лошадей поднялось самое безпощадное, -- но ничего однако же не помогало, такъ что мы остановились посреди грязи въ глубокомъ уныніи. Уныніе это усиливалось еще по поводу того обстоятельства, что вдали, въ какой-нибудь верстѣ отъ насъ, виднѣлась недостроенная желѣзная дорога, а вплоть, у горы, торчали новые столбы будущаго телеграфа, по которому однако же нельзя было сообщить намъ кому либо о своемъ безвыходномъ положеніи -- и вдругъ, къ восторгу нашему, на встрѣчу обозъ. Первые подводы и подводчики прошли мимо насъ безучастно, нѣкоторые пріостанавливались, кое-что совѣтовали, но физической силы однако же въ ходъ не пускали. Наконецъ, отдѣлились изъ толпы двѣ высокія, цлечистыя фигуры, осмотрѣли экипажъ и лошадей нашихъ внимательно, постегали ихъ немножко своими кнутами и отправились къ телеграфнымъ столбамъ, около которыхъ валялись короткіе, но довольно толстые обрубки. Сначала мы не могли понять, что именно проѣзжіе обозчики хотятъ дѣлать этими отрубками, но скоро наши недоразумѣнія разрѣшились положительно. Подошедши къ несчастнымъ нашимъ лошадямъ, плечистый мужикъ вдругъ, ни съ того ни съ сего, со всего размаха, хватилъ бревномъ одну изъ лошадей, которая даже присѣла, бѣдная, отъ жестокаго удара. Пришлось намъ же опять отгонять отъ экипажа плечистаго, но глупаго мужика и разсчитывать уже болѣе на помощь божію, а не сыновъ человѣческихъ.
   Но если на горы подыматься намъ не всегда приводилось удачно, за то подъ крутыя горы, на расположенные подъ ними мосты чрезъ рѣки и овраги, мы мчались съ такой изумительной быстротой, что даже духъ захватывало. Такъ-какъ о вылѣзаніи изъ башнеобразнаго экипажа нечего было и думать, то приводилось смотрѣть на свою вѣроятную гибель въ оба глаза и слушать занимательные разсказы кондуктора о томъ, что вотъ въ такомъ-то году "энта самая карета, нагруженная солдатами, въ Царствѣ Польскомъ разъ опрокинулась, спускаясь съ горы, при чемъ у четверыхъ пассажировъ головы разбились въ дребезги, а у остальныхъ поломаны у кого ноги, а у кого руки". На дальнѣйшемъ пути отъ Нижняго, на всѣхъ станціяхъ, при перекладкѣ лошадей, насъ окружала толпа народа и тщательно разспрашивала о новой волѣ, при чемъ вызсказывались мнѣнія почти такія же, какъ и въ Москвѣ, когда воля была на фонаряхъ прибита. Разспросивши во всѣхъ подробностяхъ о новой волѣ, ямщики благодарили насъ за вниманіе, но тутъ же однако, снявши шапки, клянчили и на водку, по укоренившемуся обычаю. Въ особенности много желающихъ разузнать кое-что о новой волѣ появилось въ селѣ Лысковѣ, гдѣ почтовая станція помѣщалась въ гостиницѣ: тамъ намъ почти всю ночь спать не давали, да и поутру подняли раньше пѣтуховъ. Человѣкъ со спекулятивными наклонностями могъ бы нажить въ это время хорошія деньги на книгахъ "Положеній 19-го февраля", еслибы ухитрился закупить ихъ въ Москвѣ съ сотню и вздумалъ бы продавать ихъ по дорогѣ изъ барышей. Книги эти въ низовыя приволжскія губерніи въ большомъ количествѣ привезены были только лишь на шестой недѣлѣ поста, то-есть чрезъ мѣсяцъ послѣ моего отъѣзда изъ Москвы.
   

II.
Періодъ крестьянскихъ бунтовъ и волненій.

   Съ грѣхомъ пополамъ, какъ говорится, чрезъ пень, да чрезъ колоду, а все-таки добрался я кое-какъ до родного пепелища, на святую родину, въ маленькое, заваленное сплошь гнилой соломой село, съ посинѣвшимъ отъ времени барскимъ домомъ, въ которомъ жила старуха, моя мать, такъ сильно озабоченная новымъ Положеніемъ, по которому крестьяне прямо изъ-подъ своихъ гнилыхъ соломенныхъ крышъ должны были, по предположенію, выйти на свѣтлое вольное житье. Не стану я описывать личныхъ впечатлѣній, испытанныхъ каждымъ, давно небывавшимъ на своей родинѣ. Не стану описывать я старыхъ, кривыхъ березъ въ барскомъ саду, которыя въ то раннее весеннее время изображали собою не болѣе, какъ обильные запасы розогъ, вполнѣ достаточные для цѣлой роты или даже батальона. Не стану описывать непроходимыхъ мостовъ чрезъ рѣчки и овраги, глядя на которые невольно вспоминаешь парижскія баррикады временъ революціонныхъ. Обойду полнѣйшимъ невниманіемъ и невыносимыя гати на болотистыхъ мѣстахъ, названіе которыхъ, вѣроятно, происходитъ не отъ слова гатить или моститъ, а скорѣе отъ глагола гадить, портить. Все это. картины родныя и всѣмъ близко извѣстныя, не исключая даже и столичныхъ жителей, въ особенности московскихъ.
   Не стану я также утруждать читателя описаніемъ семейной встрѣчи въ домѣ родительскомъ. И цѣль моего разсказа вовсе не та, чтобы встрѣчи описывать, да притомъ знаю напередъ, что описаніе мое вышло бы слишкомъ слабымъ, такъ-какъ описанію встрѣчъ въ помѣщичьихъ домахъ спеціально посвятили свою литературную дѣятельность такіе литераторы-художники, какъ, напримѣръ, Гончаровъ и другія знаменитости. Надобно еще кстати замѣтить, что при моей встрѣчѣ не присутствовало ни троюродныхъ, ни четвероюродныхъ сестрицъ, съ изслѣдованія характера которыхъ обыкновенно начинаются у насъ длинные, интересные романы. При моей встрѣчѣ присутствовала только семидесятилѣтняя старуха-мать, да еще нѣсколько совершенно взрослыхъ братьевъ: какой же тутъ могъ выйдти романъ?
   О крестьянскихъ "Положеніяхъ" въ этой отдаленной мѣстности имѣли только лишь смутныя понятія, потому что книгъ еще почти не было, да у кого и были нарочно выписаны, тѣ прочитать ихъ не успѣли. На другой же день по пріѣздѣ, въ домѣ родительскомъ я встрѣтился съ однимъ пожилымъ сосѣдомъ-помѣщикомъ, который постарался нарочно выписать книгу "Положеній", но, тѣмъ не менѣе, разспрашивалъ обо всемъ, что въ ней написано, съ такимъ же любопытствомъ, точно у него въ рукахъ этой книги никогда и не бывало.
   -- Да вѣдь вы сами ее читали, или штудировали, какъ вы выражаетесь?
   -- Читать-то я дѣйствительно читалъ, всю отъ корки до корки проштудировалъ, да сразу-то какъ-то, съ позволенія сказать, ничего не поймешь. Темнота такая, знаете, ужасъ! Ну, а вы все-таки столичный житель, слыхали тамъ кое что: оно все-таки для васъ-то понятнѣе!
   Въ сельской церкви, наканунѣ моего пріѣзда, читали манифестъ и дѣло не обошлось безъ маленькаго скандала. Народу собралось со всѣхъ приходскихъ деревень многое множество, такъ что бабамъ привелось стоять внѣ церкви, на оградѣ. Всѣ съ нетерпѣніемъ ждали окончанія обѣдни, когда батюшка появится вредъ царскими дверями съ манифестомъ. Наконецъ, дождались того, чего ожидали; батюшка прочиталъ манифестъ громко и внятно, но крестьяне, къ собственному изумленію, и послѣ прочтенія такъ и остались съ разинутыми ртами: очень ужь не ясно показалось все прочитанное. Начался въ церкви говоръ и шумъ, который привелъ къ тому, что попа заподозрили въ подлогѣ. Появился откуда-то слухъ, что будто къ попу прислано два указа: одинъ изъ Петербурга -- взаправскій, а другой изъ губерніи -- поддѣльный, который имъ теперь и прочитанъ; что послѣдній сочинили сами помѣщики и подкупили все духовенство, постоянно получавшее главнѣйшій доходъ съ помѣщиковъ. Порѣшили идти послѣ обѣдни къ попу -- просить прочтенія взаправскаго указа, а если не согласится, то требовать. Батюшка у насъ былъ человѣкъ хорошій, но сильно ужь очень рюмочки придерживался, а это самое обстоятельство сдѣлало его человѣкомъ до крайности нервнымъ и трусливымъ. Онъ съ такою робостью, съ такимъ дрожаніемъ въ голосѣ отвергалъ странное требованіе, что многіе дѣйствительно могли подумать, будто онъ скрываетъ нѣчто. Долго галдили мужики предъ окнами перепуганнаго батюшки, но, наконецъ, разошлись по домамъ съ сильнымъ подозрѣніемъ, что если попъ даже и не скрылъ взаправскаго указа, то его непремѣнно надняхъ пришлютъ, вмѣсто только что прочитаннаго, невразумительнаго..
   Вообще, вся бѣда въ первое время обрушилась на одного только приходскаго батюшку, олицетворявшаго собою въ эти смутные дни поговорку о бѣдномъ Макарѣ, на котораго шишки валятся. Батюшка, какъ я уже сказалъ, былъ человѣкъ до крайности благодушный, но вотъ рюмочка-то его подчасъ ставила не совсѣмъ въ ловкое положеніе и дѣлала какимъ-то безличнымъ... Постоянная нужда заставляла его похаживать по приходскимъ деревнямъ подъ окна въ крестьянамъ съ лукошкомъ, въ которое каждый клалъ, что могъ: иной пятокъ яицъ, иной шерсти клочокъ, а мной и ровно ничего не положитъ, да еще какъ будто не безъ насмѣшки проговоритъ: "Богъ подастъ, батюшка!" Поборы же эти, само собою разумѣется, ставили пастыря передъ овцами въ положеніе не очень удобное. Чуть кому не угодилъ -- овца сейчасъ же и грозитъ, что нѣтъ, молъ, тебѣ ни яицъ, ни шерсти. Во время путешествій съ образами, онъ не гнушался мужицкой закуской, непрочь былъ пройтись и по рюмочкѣ, да такъ иной разъ усердно, что прохаживается, бывало, до той поры, покуда не потеряетъ и вовсе возможности ходить. Не гнушался онъ въ то же время и болѣе щедрою подачкой управляющихъ и помѣщиковъ, предъ которыми видимо заискивалъ. Вотъ это послѣднее обстоятельство преимущественно ему и повредило и надѣлало не мало хлопотъ, въ особенности когда онъ, бывало, очень некстати вздумаетъ схитрить.
   Разъ, наканунѣ какого-то большаго праздника, чуть ли не Благовѣщенья, смотрю, отецъ Василій плетется ко мнѣ съ особенно озабоченнымъ лицомъ, что съ нимъ случалось не часто, и объявляетъ очень оригинальное требованіе: сочинить для него проповѣдь для предстоящаго праздника, въ которой бы развивалась мысль о повиновеніи властямъ предержащимъ.
   -- Я, говоритъ, одурѣлъ уже совсѣмъ здѣсь, въ захолустьѣ-то этомъ; а вы человѣкъ свѣжій: помогите!
   Само собою разумѣется, что мнѣ, никогда не сочинявшему церковныхъ проповѣдей, подобная просьба показалась просто смѣшною, и я тотчасъ же отклонилъ ее; да, мало того, и его старался убѣдить, что теперь подобныя проповѣди едва-ли умѣстны, потому что народъ теперь все-таки нельзя считать совершенно спокойнымъ. Мнѣ казалось, что удалось его убѣдить, но это такъ только показалось: батюшка поставилъ на своемъ. Ужь не знаю, какъ онъ ухитрился, послѣ откровеннаго признанія въ одурѣлости, написать свою диссертацію, но знаю только, что въ церковь на слѣдующій день онъ явился съ довольно толстенькой тетрадкой подъ мышкой.
   Народу собралось въ этотъ день, какъ нарочно, многое множество. Въ ожиданіи новаго манифеста и вообще какихъ бы то ни было важныхъ новостей, въ церковь начали похаживать и такіе, которые прежде никогда въ нее не ходили. Въ тѣсной, низенькой церкви даже ладанъ не могъ пересилить ужаснаго запаха овчинныхъ тулуповъ; свѣчи у образовъ гасли сами собою но недостатку въ кислородѣ, свободно дышать не представлялось никакой возможности, но народъ все-таки кое-какъ, по привычкѣ ко всему неудобовыносимому, дышалъ, ждалъ и терпѣлъ. Начало проповѣди тоже было выслушано довольно спокойно, но только лишь злосчастный ораторъ успѣлъ дойти до своего основнаго текста: "нѣсть власти аще не отъ Бога, и повинуйся власти" и проч. и замѣтилъ, что, на основаніи этого текста, крестьяне обязаны повиноваться безпрекословно своимъ помѣщикамъ, прикащикамъ и нѣмцамъ-управляющимъ, которые тоже поставлены самимъ Богомъ, какъ въ церкви поднялся ропотъ.
   -- Видно, успѣли ужь подкупить его лепешками-то своими сдобными... слышалось въ толпѣ.
   -- Знамо подкупили! Онъ и указъ-то намъ выносилъ не взаправскій, а теперь вотъ и совсѣмъ ужь закрѣплять васъ вздумалъ!
   Еслибы дѣло кончилось однимъ только ропотомъ, тогда бы еще не бѣда; но, къ сожалѣнію, вышло нѣчто худшее. Услыхавъ ропотъ, который до того усилился, что заглушалъ даже его рѣчь, отецъ Василій, по обыкновенію, струсилъ и мгновенно обратился къ алтарю, чтобы поскорѣе вынести крестъ и распустить по домамъ неспокойную паству, но исполнить этого ему не удалось уже. Ближайшая къ нему овца изъ стада схватила его за некрѣпко привязанную епитрахиль, которая такъ и осталась въ рукахъ у овцы, сильно, впрочемъ, смутившейся такою неожиданностью...
   Отецъ Василій старался всячески скрыть эту печальную исторію, но послѣ, когда въ сосѣднюю деревню пришла рота солдатъ на усмиреніе и пріѣхалъ губернаторскій адъютантъ, дѣло это раскрылось по доносу самихъ же участвовавшихъ въ немъ крестьянъ. Трудно вообразить себѣ тотъ ужасъ, въ какой впалъ нервный отецъ Василій, когда его неожиданно пригласили къ адъютанту. Трусливый батюшка, сидя на своей высокой, выкрашенной черною краской тележкѣ, живо напоминалъ несчастной своей фигурой арестанта, котораго везутъ въ позорной колесницѣ на площадь.
   Наконецъ, въ половинѣ поста появились ожидаемыя всѣми съ нетерпѣніемъ "Положенія 19-го февраля", о которыхъ еще до времени ихъ появленія въ народѣ сложились свои собственныя, своеобразныя понятія. Всеобщая, повальная безграмотность, недоступность газетъ и, какъ прямое послѣдствіе этихъ двухъ золъ, обиліе различныхъ, большею частью неосновательныхъ слуховъ, распространяющихся въ народѣ несравненно быстрѣе, чѣмъ по нашимъ телеграфамъ, вызвали такія печальныя явленія, какихъ, повидимому, никакъ нельзя было ожидать отъ такого прекраснаго дѣла, какъ освобожденіе крѣпостныхъ. Весна вступила уже тогда въ полныя свои права, по дорогамъ показались глубокія зажоры, маленькія рѣчонки выступили изъ береговъ и начали бушевать, а на большихъ рѣкахъ ледъ уже вздулся бугромъ и посинѣлъ, какъ спина у только что наказаннаго шпицрутенами. Въ эту-то самую пору, по разнымъ направленіямъ, тащились губернаторскіе чиновники съ кипами "Положеній", доставляя ихъ, по причинѣ невообразимо сквернаго пути, по деревнямъ не одновременно. Нѣкоторые изъ славолюбивыхъ чиновниковъ разсчитывали даже получить за развозку "Положеній" георгіевскіе кресты за храбрость: до такой степени ихъ собственное положеніе было небезопасно. Такъ-какъ чрезъ большія рѣки ѣздить никто уже не рѣшался, а нести на рукахъ огромную кипу книгъ не представлялось никакой возможности, то крестьяне придумали особенный, очень остроумный способъ переправы по вздувшемуся льду, испещренному широкими трещинами. Крестьяне клали чиновника на широкій лубокъ съ закраинами, обкладывали его кругомъ книгами, на подобіе того, какъ поваръ обкладываетъ разварного осетра картофелемъ и зеленью, прикрѣпляли къ лубку длинную, черезъ всю рѣку, веревку и, такимъ образомъ, вытягивали мелкаго администратора на противоположный берегъ. Чиновникъ, обложенный книгами, спокойно лежалъ на лубкѣ внизъ брюхомъ, а народъ на противоположномъ берегу сбѣгался изъ ближайшихъ деревень толпами и нетерпѣливо ожидалъ, скоро ли къ нимъ притянутъ эту неизвѣстную имъ таинственную волю, издали представлявшуюся въ формѣ чиновника, распластаннаго на лубкѣ. Измученнаго, проголодавшагося чиновника и на берегу ожидала встрѣча незавидная. Крестьяне, разумѣется, готовы были его и отогрѣть и накормить, на основаніи поговорки: "чѣмъ богаты, тѣмъ и рады", но вѣдь извѣстно, что великимъ постомъ наши крестьяне богаты только лишь кислой, протухлой капустой, да жидкимъ квасомъ; со стороны же помѣщиковъ нечего было разсчитывать на хлѣбосольство. На книгу "Положеній" многіе тогда, еще не знавшіе ея въ подробностяхъ, смотрѣли какъ на приближающагося врага, а слѣдовательно, и на неповиннаго чиновника не могли смотрѣть съ особеннымъ дружелюбіемъ. Вѣроятно, при видѣ приближающагося на лубкѣ чиновника, не въ одной головѣ тогда шевелилась недобрая мысль, выражающаяся фразой: "чтобы тебѣ провалиться!"
   Особенно суровыми и безжалостными въ данномъ случаѣ оказались матушки-помѣщицы, вѣроятно, по свойству женской натуры, отличающейся, какъ извѣстно, впечатлительностью. Матушки-барыни даже послѣ прочтенія манифеста въ церквахъ, никакъ не могли освоиться съ мыслью, что крѣпостное право уничтожается не шутя, а въ дѣйствительности. Онѣ все думали, что, Богъ дастъ, тучу и мимо пронесетъ; что это такъ, можетъ быть, болтаютъ только; поболтаютъ-поболтаютъ, да и перестанутъ. Очень естественно, что при такомъ взглядѣ на вещи, невозможно было и требовать, чтобы на чиновниковъ съ Положеніемъ смотрѣли онѣ, какъ на друзей. На нихъ, напротивъ, смотрѣли скорѣе, какъ на бунтовщиковъ, какъ на членовъ какого-то революціоннаго конвента, хотя чиновники были чисты и безупречны, какъ ангелы, потому что они не успѣли даже прочитать развозимыхъ ими книгъ и изображали собою барскаго мужика, посланнаго съ возомъ въ городъ, который, обыкновенно, на запросъ прохожаго: что такое у него въ возу? наивно отвѣчалъ: "а кто знать, чего наклали!" Въ деревнѣ, по пріѣздѣ чиновника, суматоха начиналась страшная. Староста отдѣльной барщины бралъ изъ рукъ чиновника запакованный экземпляръ, и бережно, какъ какую-нибудь хрупкую хрустальную вещь, клалъ книгу въ шкафъ, а самъ отправлялся на барскій дворъ -- извѣстить о пріѣздѣ чиновника. Чуть, бывало, появится чиновникъ съ книгой подъ мышкой въ барской калиткѣ, какъ ужь въ домѣ поднимается суматоха. "Тащится, балбесъ! отрывочно произноситъ барыня.-- Не пускать его! кричитъ она повелительно.-- Пусть кто-нибудь получитъ книгу и распишется, а барыни, молъ, дома нѣтъ!" Такъ и уходитъ иногда, бѣдняга, ни съ чѣмъ, только лишь съ разрушенными, весьма скромными мечтами о рюмкѣ водки съ чѣмъ-нибудь солененькимъ или кисленькимъ.
   Крестьяне въ первые моменты смотрѣли на привезенную къ нимъ книгу какъ будто со страхомъ, смѣшаннымъ съ любопытствомъ, которое удовлетворить не всѣмъ удалось скоро, такъ-какъ въ иной деревнѣ грамотныхъ не оказалось на лицо вовсе, а въ иной хотя и водились, но крестьяне имъ почему-либо не довѣряли. Крестьяне полагали, что чтецу новыхъ законовъ необходимо обладать особою спеціальностью, которая всѣмъ не дается. Недостаточно было только умѣть читать; требовалось умѣнье вычитывать. Крестьяне въ большинствѣ случаевъ были убѣждены, что экземпляры "Положеній", розданные ихъ старостамъ и господамъ -- двѣ вещи совершенно разныя: барское Положеніе толкуетъ одно, крестьянское -- совсѣмъ другое. Взглядъ этотъ, разумѣется, имѣлъ нѣкоторыя основанія, потому что спеціалисты-грамотѣи дѣйствительно вычитывали изъ крестьянскихъ экземпляровъ вовсе не то и не такъ, какъ разсказывали господа, вычитывая изъ своей книжки.
   Приведу здѣсь примѣръ вычитыванія по крестьянской книжкѣ.
   Въ приложеніи къ ст. 31-й находится образецъ, по которому должны составляться уставныя грамоты. Такъ-какъ образецъ примѣнялся ко всѣмъ имѣніямъ, съ различнымъ числомъ душъ, то въ немъ количество населенія обозначено нулями.
   "Въ селеніи значится по 10-й народной переписи мужескаго пола душъ:

дворовыхъ 00.
крестьянъ 00.

   Изъ нихъ отпущено на волю:

дворовыхъ 00.
крестьянъ 00.

   Затѣмъ состоитъ на лицо:

дворовыхъ 00.
крестьянъ 00.

   Эту простую и удобопонятную вещь деревенскіе грамотѣи-спеціалисты вычитывали такимъ образомъ:
   Въ селеніи такомъ-то дворовымъ -- воля, воля. Крестьянамъ тоже -- воля, воля.
   Олово воля для каждаго селенія упоминается въ законѣ сряду 12 разъ (число кабалистическое: 12 мѣсяцевъ въ году и 12 апостоловъ), а воля, помноженная на ]2, равняется полной свободѣ, т.-е. освобожденію отъ всякихъ обязательныхъ отношеній къ помѣщику: обстоятельство, которое помѣщики всячески стараются скрыть и объ этомъ обстоятельствѣ въ барскихъ книжкахъ умалчивается.
   Въ другихъ мѣстахъ, гдѣ вычитывальщиками явились лица, принадлежащія къ старовѣрамъ, нули эти объяснялись еще хитрѣе. Тамъ, стоящіе одинъ надъ другимъ, нули соединяли вмѣстѣ, ставя одинъ на другой и, такимъ образомъ, выходила фигура о, изображающая собою просѳору; а гдѣ ужь рѣчь идетъ о просѳорѣ, изъ которой вырѣзываются части на приготовленіе тѣла Христова, тамъ, разумѣется, не могло быть никакой и рѣчи о притѣсненіяхъ и какой-либо зависимости отъ помѣщика, человѣка обыкновенно грѣшнаго, недостойнаго, служащаго антихристу.
   Впрочемъ, всѣхъ разнообразныхъ толкованій и не пересчитаешь; ихъ было столько же, сколько вычитывальщиковъ, а этихъ господъ появилось какъ саранчи на хлѣбныхъ поляхъ въ благопріятное для ея развитія время. Читальщики выходили обыкновенно изъ той же среды, изъ которой впослѣдствіи, при введеніи судебной реформы, образовалась фаланга темныхъ адвокатовъ у мировыхъ судей, обчищающихъ карманы невѣжественныхъ бѣдняковъ и наталкивающихъ ихъ вчинать иски въ такихъ дѣлахъ, въ которыхъ успѣха никакъ нельзя ожидать. Къ фалангѣ читальщиковъ тотчасъ же примкнули всѣ изгнанные изъ службы приказные, уволенные цѣловальники, отставные, несчастные господа офицеры, которые и въ настоящее время въ достаточномъ количествѣ попадаются на московскихъ улицахъ и останавливаютъ прохожихъ своими настойчивыми полупросьбами, полутребованіями пятака или гривенника, выражаемыми нерѣдко даже на французскомъ діалектѣ. Вообще, наша матушка Русь куда какъ богата этимъ добромъ! Едва-ли найдется какая-нибудь другая страна на земномъ шарѣ, въ которой бы больше, чѣмъ на Руси, обитало людей, привыкшихъ жить вѣкъ свой ничего не дѣлая, на чужихъ хлѣбахъ и неумѣющихъ рѣшительно ни за что приняться, кромѣ строченія каверзъ и доносовъ. Мѣста зарожденія этой саранчи суть: безчисленныя на Руси канцеляріи, помѣщичьи дворни и сами раззорившіеся ихъ господа, которымъ, впрочемъ, не съ руки никакая другая должность, кромѣ маркерской, нѣсколько напоминающей ихъ прежній родъ жизни.
   Нѣкоторые изъ крестьянскихъ читальщиковъ, вычитывавшихъ позабористѣе, съумѣли въ короткое время прославиться, войти въ моду, какъ, напримѣръ, врачи въ большихъ городахъ, къ которымъ, какъ къ чудотворцамъ какимъ, ѣдутъ изъ-за тысячъ верстъ, или какъ ораторы сѣверо-американскихъ штатовъ, заискивающіе расположенія къ себѣ публики. Профессія читальщика, въ особенности извѣстнаго, давала доходъ порядочный: нѣсколько деревень иногда, въ количествѣ 300--400 и больше душъ, складывались по 10, по 15 к. Читальщики, въ короткій промежутокъ времени, который можно назвать періодомъ анархіи, могли бы составить себѣ порядочные, по своему, капитальцы, вполнѣ достаточные на открытіе впослѣдствіи, при дальнѣйшихъ реформахъ, лавочки "распивочно и на выносъ", еслибы, въ предчувствіи бѣды неминучей, не поспѣшили ликвидировать своихъ дѣлъ, то-есть, по просту, обратить свои денежные капиталы въ сивуху, безъ которой они никогда и не принимались за свои вычитыванья. По пріѣздѣ въ село читальщика, за которымъ крестьяне посылали подводу иногда верстъ за 50 и больше, всѣ собирались въ назначенной заранѣе избѣ, попросторнѣе, ставили извѣстное количество водки, соразмѣрно съ тою славою, какую успѣлъ пріобрѣсти читальщикъ, и потомъ, для большаго удобства, раздѣлялись по жеребью наравныя партіи, чтобы слушать не всѣмъ вмѣстѣ, а поочередно. Въ старые годы въ нашихъ университетахъ существовалъ именно такой способъ слушанія лекцій, читаемыхъ старыми профессорами изъ нѣмцевъ. Чтобы не оскорбить профессора и, вмѣстѣ съ тѣмъ, себя не обидѣть, студенты заводили очередь, въ хакой день кому ходить, чтобы аудиторія никогда не была совершенно пустою. Такой порядокъ и студентамъ былъ удобенъ, и старику-профессору, повидимому, очень нравился: съ величайшимъ удовольствіемъ выкрикивалъ старецъ предъ неизмѣнной полудюжиной слушателей свои вѣчныя, неизмѣнныя фразы: наши коноводы, вмѣсто: наши законовѣды; зудъ въ высшей степени, вмѣсто: судъ высшей степени и верховой римскій жеребецъ, вмѣсто: верховный римскій жрецъ.
   Смѣны дежурныхъ слушателей у крестьянскихъ читальщиковъ были довольно часты, потому что слушать долго монотонное чтеніе статей закона не подъ силу -- не то, что непривычнымъ къ такому дѣлу мужикамъ, но даже и старымъ, опытнымъ чиновникамъ упраздняемыхъ ныньче присутственныхъ мѣстъ, которые, какъ извѣстно, все свободнее отъ служебныхъ обязанностей время должны были посвящать чтенію законовъ. Даже и эти, заваленныя въ скучныхъ занятіяхъ, личности нерѣдко, говорятъ, дремали, или даже спали во время чтенія, а мужики-то ужь, разумѣется, и подавно. Посредствомъ этой остроумной системы слушанія законовъ поочереди, одна часть селенія знакомилась съ общимъ положеніемъ, другая часть слушала узаконенія о дворовыхъ, третья кое-что узнавала по выкупной части и т. д. Такимъ образомъ признанная нашей литературой привязанность русскаго человѣка къ общинному началу выразилась и въ такомъ дѣлѣ, въ которомъ никому бы, повидимому, и въ голову не пришло его примѣнять. Каждый отдѣльный членъ общины слушалъ только лишь ничтожную часть положеній, но вся община выслушивала все, вполнѣ, хотя, разумѣется, невозможно было ручаться, что дѣйствительно кто-нибудь изъ ея членовъ разслышалъ все и понялъ, какъ слѣдовало. Въ защиту безграмотныхъ крестьянъ нужно сказать, что "Положенія" составлены чрезвычайно сбивчиво, до такой степени сбивчиво, что даже у мировыхъ посредниковъ и съѣздовъ, послѣ двухлѣтняго ихъ существованія, постоянно встрѣчалось великое множество различныхъ недоумѣній и недоразумѣній; въ первый же годъ, можно безошибочно сказать, недоразумѣній было у нихъ несравненно больше, чѣмъ статей въ Положеніи, такъ что, нерѣдко, одна статья возбуждала въ одно и то же время въ разныхъ мѣстахъ губерніи по два и, даже, по три недоразумѣнія. Губернскія по крестьянскимъ дѣламъ присутствія въ первое время были буквально завалены отовсюду сыпавшимися на нихъ, какъ снѣгъ, запросами и разспросами, и такъ-какъ у присутствій были другія дѣла и кромѣ чужихъ недоразумѣній множество своихъ собственныхъ, то большая часть ихъ отвѣтовъ выходила такого рода, что недоразумѣнія и послѣ разъясненія такъ и оставались недоразумѣніями, да еще иногда запутаннѣе, чѣмъ прежде. Впрочемъ, объ этомъ предметѣ я еще стану говорить подробнѣе въ слѣдующихъ главахъ.
   Въ описываемый, печальный промежутокъ времени, который по справедливости можетъ быть названъ періодомъ всеобщихъ недоразумѣній и недоумѣній, немало совершенно ни въ чемъ неповинныхъ жертвъ врюхалось въ бѣду немалую, со слѣпоты налетая прямо на пламя, какъ моль на свѣчку. Соблазнъ прослыть хорошимъ читальщикомъ былъ очень великъ. По мужицкимъ достаткамъ прослыть читальщикомъ тогда значило почти то же самое, что для обыкновеннаго петербургскаго врача, служащаго при больницѣ сверхъ штата, сдѣлаться вдругъ петербургской знаменитостью въ родѣ доктора Эка, Боткина и т. д. И славы немало, а ужь о деньгахъ и говорить нечего: знай обирай съ приходящихъ денежки, какъ попъ богатаго прихода съ прихожанъ, во время говѣнья. Естественно, что на удочку съ подобной лакомой приманкой непремѣнно голодная рыба должна была идти хорошо -- и она, дѣйствительно, шла бойко, покуда не распугали боталомъ. Попалось тогда немало сельскихъ дьячковъ, пономарей, отцовъ дьяконовъ и даже батюшекъ, задумавшихъ попользоваться представившимся имъ, повидимому, удобнымъ и совершенно безопаснымъ случаемъ сколотить лишнюю копейку. Они, предварительно сторговавшись съ прихожанами, читали имъ "Положенія" какъ слѣдовало, ничего не прибавляя отъ себя и ничего не выпуская, мѣстами поясняя темныя мѣста, какъ Богъ на душу положитъ; но изъ невиннаго дѣла, какъ оказалось послѣ, вышло очень винное: настоящая бѣда. Безграмотный мужикъ вообще очень тугъ на пониманіе вслухъ читаемыхъ ему книгъ, отзываясь, что не при немъ онѣ писаны; но все, близко касающееся его интересовъ, хотя и не совсѣмъ понятное, онъ старается объяснить непремѣнно въ свою пользу, именно такъ, какъ онъ бы желалъ. Ему, напримѣръ, дьячокъ вычитываетъ, что вотъ-де въ мѣстности съ высшимъ надѣломъ въ 4 десятины, за отведенную землю нужно работать на помѣщика сорокъ дней -- ну, онъ такъ и понимаетъ буквально, что сколько бы ни было въ его семействѣ малолѣтнихъ, старыхъ и умершихъ до новой ревизіи, и сколько бы ему ни пришлось на нихъ получить четырехдесятиннихъ надѣловъ -- все-таки ему одному только придется отработать 40 дней въ году на помѣщика, а потомъ -- и баста! Такимъ, по крайней-мѣрѣ, образомъ поняли этотъ разсчетъ барщинныхъ работъ жители той мѣстности, о которой я говорю. Они сейчасъ же сообразили, что не нужно идти ни на оброкъ, ни на выкупъ, а слѣдуетъ оставаться на барщинѣ, на старомъ положеніи, потому что сорокъ дней въ году отработать за всю ту землю, которая при немъ и теперь -- очень не трудно. Тотъ, кто читалъ мужикамъ "Положенія", и самъ въ большей части случаевъ хорошенько не понималъ, что читаетъ, и, во всякомъ случаѣ, никакъ не ожидалъ какихъ либо дурныхъ послѣдствій; но вотъ послѣ, не больше, какъ чрезъ мѣсяцъ, къ слушателямъ его аудиторіи внезапно ставятъ цѣлую роту солдатъ начинается передряга. Подымаются спросы и допросы, кто читалъ, кто толковалъ, кто зачинщикъ бунта? Струсившіе бунтовщики на колѣняхъ умаливаютъ о прощеніи, если въ чемъ провинились передъ начальствомъ, и указываютъ на виновника, ввергнувшаго ихъ въ бѣду, на приходскаго дьячка или дьякона -- и вотъ тащатъ несчастнаго дьячка или отца дьякона на расправу -- на жестокую расправу, тогда какъ онъ и доходовъ-то отъ этого окаяннаго чтенія получилъ всего рублей какихъ нибудь пять-шесть, если только тутъ же ихъ не пропилъ. Два-три подобныхъ случая -- и дешевыхъ охотниковъ вычитывать положенія, сначала появившихся-было десятками -- невозможно было отыскать ни за какія коврижки; остались только спеціалисты, которые постарались оцѣнить рискъ, сопряженный съ своимъ занятіемъ, какъ можно выше. Послѣ двухъ-трехъ несчастныхъ случаевъ, напуганные дьячки и отцы дьяконы начали отнѣкиваться и отмахиваться отъ крестьянскихъ приглашеній и руками, и ногами, и стали смотрѣть на самую книгу "Положеній", какъ на бомбу, начиненную порохомъ, въ которой стоитъ только неосторожно прикоснуться -- ее сейчасъ же взорветъ и осколками переколотитъ всѣхъ близь стоящихъ. Страхъ этотъ невольно перешелъ отъ запуганныхъ чтецовъ и въ мужикамъ, такъ что и они на свою книгу начали посматривать тоже, какъ на бомбу. Къ страшной книгѣ, за которую солдатъ на постой становятъ, и близко подойти боялись: "не замай ее, Ванька!-- говорилъ опытный мужикъ неопытному, полуграмотному парню, рискнувшему раскрыть книжку -- за это, братецъ ты мой, тово, знаешь, какъ вашего брата!" И Ванька, дѣйствительно, отходилъ прочь отъ опасной книги, за которую тово, а между тѣмъ, вредъ понесли крестьяне отъ такого страннаго порядка дѣлъ -- неизмѣримый. Господа землевладѣльцы, которые не боялись книги, дѣйствовали въ это темное время на основаніи поговорки: "куй желѣзо покуда горячо" и извлекли изъ Положеній все, что только успѣли извлечь. Въ первые два года немало было заключено и утверждено такихъ добровольныхъ, выгодныхъ только для одного землевладѣльца сдѣлокъ, которымъ бы не существовать на бѣломъ свѣтѣ, еслибы одна сторона, то-есть крестьянская, не смотрѣла на "Положенія", какъ на бомбу, начиненную порохомъ.
   Какъ ни темны, какъ ни непонятны могли показаться крестьянину нѣкоторыя статьи новаго закона, въ особенности о сложной выкупной операціи, которыхъ не легко понять и нашему брату, такъ-называемому образованному человѣку, но все-таки чтеніе производило на него извѣстнаго рода впечатлѣніе, разумѣется, не изъ разряда пріятныхъ. Вопервыхъ, въ статьяхъ о добровольныхъ соглашеніяхъ не могло свѣжему человѣку не кинуться въ глаза то обстоятельство, что всѣ эти соглашенія дѣйствительно добровольны съ одной только стороны, а именно со стороны помѣщика, который имѣетъ право и согласиться, и несогласиться, мужику же дано одно только отрицательное право -- не согласиться, да и то не во всѣхъ случаяхъ. Слушая внимательно статьи о выкупѣ, невозможно было и непонятливому мужику не понять, что не соглашаться съ помѣщикомъ несравненно выгоднѣе, чѣмъ соглашаться. Если мужикъ добровольно согласится на выкупную сдѣлку, то съ него, кромѣ казенной, установленной платы за надѣлъ, требовали еще добавочныхъ 30 руб.; если же не соглашался, то 30 рублей съ него скидывались. Само собою разумѣется, что для помѣщиковъ добровольная сдѣлка была сподручнѣе, а потому и самый страхъ къ "Положенію" и взглядъ на него, какъ на начиненную бомбу -- не безвыгоденъ. Нѣкоторые изъ крестьянъ, по пезнанію, дѣйствительно, попались на удочку, но эти примѣры послужили за то урокомъ для другихъ, возбудивъ полнѣйшее недовѣріе ко всякаго рода сдѣлкамъ, хотя бы и выгоднымъ. "Бумагъ мы никакихъ подписывать не станемъ и желаемъ жить по старому!" отвѣчали обыкновенно крестьяне на всѣ убѣдительные доводы ретиваго посредника, неравнодушнаго къ различнаго рода почестямъ и желанію прослыть человѣкомъ вліятельнымъ, популярнымъ. Непривлекательная перспектива платить въ теченіе почти полустолѣтія одинаковую сумму выкупа, да еще одновременно внести 30 рублей -- все это, въ связи съ несообразно высокою оцѣнкою земли, возбудили недовѣріе къ закону даже со стороны тѣхъ крестьянъ, которые не смотрѣли на книгу, какъ на бомбу. Всѣ вразъ заподозрили, что это положеніе -- не настоящее, не взаправское; что и настоящее существуетъ, даже прислано въ губернію, но его помѣщики подмѣнили своимъ, своего собственнаго сочиненія, которомъ теперь и угощаютъ; что чрезъ нѣсколько времени непремѣнно пришлютъ къ нимъ и взаправское, въ особенности, если отъ міра вобрать ходоковъ и послать ихъ съ мірской просьбой и жалобой въ самую столицу Петербургъ, а, покуда, ни на что не идти, ни съ чѣмъ не соглашаться, а жить по старому. Разумѣется, мужики тогда не предполагали, что мірскіе ихъ адвокаты возвратятся къ нимъ съ своей адвокатуры по образу пѣшаго хожденія, по этапу.
   Такое натянутое положеніе дѣлъ, при неопытности и неловкости мелкихъ административныхъ лицъ, поставленныхъ во главѣ мѣстнаго управленія, знающихъ французовъ (преимущественно петербургскихъ французовъ), несравненно ближе, чѣмъ своихъ, русскихъ, подвластныхъ имъ мужиковъ -- неизбѣжно должно было вызвать различныя, непріятныя столкновенія съ народомъ, что, дѣйствительно, и случилось. На пятой и шестой недѣляхъ великаго поста въ нѣкоторыхъ губерніяхъ, какъ читателю небезъизвѣстно, разыгрались тѣ печальныя драмы, и даже трагедіи, которыя сдѣлались извѣстными всей Европѣ и всему свѣту. Не даромъ крестьяне трусили книги Положеній: для нѣкоторыхъ несчастливцевъ книга эта дѣйствительно обратилась въ настоящую бомбу, которую разорвало въ толпѣ отъ неумѣнья обращаться съ подобными снарядами.
   Въ двухъ верстахъ отъ селенія, въ которомъ я тогда жилъ, находилось большое имѣніе нѣкоего, номинально-богатаго барина, управляемое особымъ намѣстникомъ изъ отставныхъ кавалеристовъ, такъ-какъ самъ баринъ наслаждался жизнью заграницей или въ Петербургѣ. Тяготу крестьяне этого селенія несли немалую, потому, вопервыхъ, что заграничная и столичная жизнь дорога, а, во вторыхъ, и потому еще, что барскій намѣстникъ не былъ самъ себѣ врагомъ. На барщину здѣсь выгоняли не по три и, даже, не по четыре дня въ недѣлю, а такъ, какъ приведется. Иной разъ выгоняютъ и всѣ семь дней сподрядъ, въ особенности, если время стояло жаркое и подходила уборка съ полей господскаго хлѣба. Господскій прикащикъ, большой балагуръ и риѳмоплетъ, сложилъ насчетъ этого предмета особую даже присказку, въ которой, между прочимъ, говорилось, что "барскій хлѣбъ въ жары осыпается, а колосъ крестьянскій ужь Господомъ такъ созидается, что чѣмъ солнышко жарче палитъ, тѣмъ въ немъ зернышко крѣпче сидитъ". При уборкѣ съ луговъ сѣна тоже никто не стѣснялся назначеніемъ заранѣе опредѣленныхъ барскихъ и крестьянскихъ дней Если время стояло сухое, хорошее, то сгребай и мечи въ стога до той поры, пока все не смечешь; если же въ промежутки между хорошими встрѣтится день дождливый, то его бери на себя, да и всѣ бери на себя, если дождь будетъ идти. Вообще, въ описываемомъ имѣніи, повидимому, особенныхъ формальныхъ стѣсненій не было никакихъ, а между тѣмъ, жизнь крестьянамъ казалась не легкою. Очень естественно, что въ подобномъ имѣніи съ особенною силою должны были возникнуть различные юридическіе вопросы, возбужденные новымъ положеніемъ.
   Всего сорокъ барщинныхъ дней въ теченіе года, вмѣсто прежняго безчисленнаго множества, разумѣется, сильно соблазнили крестьянъ, предполагавшихъ, какъ я уже замѣтилъ, что за душу будетъ считаться только существующій на этомъ свѣтѣ взрослый рабочій, не принимая въ разсчетъ покойниковъ, малолѣтокъ и дряхлыхъ стариковъ. Нѣкоторымъ пришла даже счастливая мысль: нельзя ли какъ нибудь отработать эти сорокъ дней теперь же, весной, напримѣръ, барскіе погреба набить, или что-нибудь подобное? Было бы очень недурно! Для окончательнаго ознакомленія съ новыми положеніями, пригласили къ себѣ какого-то гулящаго грамотѣя, прослывшаго знахаремъ по юридической части, чтобы онъ вычиталъ имъ законы. Время тогда было весеннее, отъ работъ еще свободное, слѣдовательно, торопиться некуда и не къ чему. Собирались на чтенія по вечерамъ въ заранѣе назначенномъ домѣ и просиживали тамъ ночи напролетъ, разумѣется, за ведромъ-другимъ водки, такъ-какъ съ водкой и скучными предметами заниматься не скучно. Веселье поднялось невообразимое; чтеніе, нерѣдко, для разнообразія, прерывалось разудалою пѣсней, а приглашеннаго читальщика до такой степени ублаготворили, что, на третій день по прибытіи, онъ даже какъ будто нѣсколько помрачился разсудкомъ, принялъ на себя задумчивый видъ и началъ коекому заявлять потихоньку, что онъ -- не кто иной, какъ секретный царскій посланникъ, что ему поручено открыть народу настоящее, взаправское положеніе, которое теперь скрываютъ. Хотя надъ такимъ бѣлогорячечнымъ заявленіемъ не смѣялись только тѣ, которые и сами помутились разсудкомъ не менѣе посланника, но, однакоже, странная молва распространялась все далѣе и далѣе и нашла, разумѣется, людей вѣрующихъ; такъ-какъ, едва-ли существуетъ на свѣтѣ такая дичь и галиматья, которая бы не нашла себѣ вѣрующихъ въ массѣ полудикаго народа, лишеннаго всякихъ средствъ къ образованію. Притомъ и обстоятельства, какъ нарочно, сложились именно такимъ образомъ, чтобы удобнѣе было сдѣлать изъ мухи слона. Управляющій имѣніемъ, хотя человѣкъ нѣкогда служившій въ кавалеріи, слѣдовательно, по предположенію, храбрый, какъ только прослышалъ о появленіи посланника -- до крайности перетрусилъ и немедленно, ночью, ускакалъ въ городъ, покинувъ ввѣренное ему: помѣстье на произволъ судьбы. Поступокъ его, впрочемъ, имѣетъ оправданіе въ самой исторіи Россіи за послѣднія столѣтія. Припомните, сколько у насъ во времена Пугачевскаго бунта храбрыхъ генераловъ и бригадировъ самовольно, свою шкуру жалѣючи, покинуло ввѣренные охраненію ихъ пункты? Изъ позднѣйшихъ изслѣдованій видно, что даже знаменитый нашъ поэтъ Державинъ попался разъ въ этомъ грѣшкѣ.
   Примѣру главнаго начальника поспѣшили послѣдовать и его ближайшіе подчиненные -- прикащики и сотскій. Не слишкомъ-то разсчитывая на свою популярность, эти администраторы сначала попрятались по погребамъ и чуланамъ, а потомъ и вовсе удрали изъ деревни, придавши тѣмъ псевдо-посланнику такое значеніе, на какое онъ сначала не могъ и разсчитывать. Посланникъ, такъ просто, сдуру и спьяна взболтнувшій о своей небывалой миссіи, теперь сталъ уже говорить смѣлѣе, тѣмъ болѣе, что это вымышленное званіе начинало ему доставлять нѣкоторую матеріальную выгоду. "Еслибы это былъ какой нибудь простой мѣщанинишка -- разсуждали съ своей стороны крестьяне -- то зачѣмъ бы убѣжали отъ насъ управляющій съ сотскими? Еслибы смѣли, то связали бы бродягу и отослали къ становому, а тутъ, небойсь, сами бѣгутъ! Нѣтъ, что-нибудь да не ладно тутъ, братцы!" Положили общимъ совѣтомъ -- ждать вѣстей изъ города, а покуда отнюдь не сдаваться. Немедленно прекратили ночные караулы на господскомъ дворѣ, послали ходоковъ въ сосѣднія деревни -- съ приглашеніемъ отстаивать волю, отъ нихъ скрываемую, заодно съ ними и, въ ожиданіи результатовъ отъ такого рода распоряженій, принялись бражничать.
   Разъ вечеромъ, именно въ это смутное время, я, по обыкновенію, вышелъ на берегъ разлившейся рѣчки, которая превратилась теперь въ обширное озеро, съ волнующимся селеніемъ на противоположномъ берегу. По широкому разливу явственно доносились хоровыя пѣсни и ликованья этихъ темныхъ бѣдняковъ, которые, по врожденной каждому человѣку любви къ свободѣ, даже видимый обманъ желали принять за дѣйствительность, чтобы имѣть право хотя нѣсколько дней въ жизни назвать вполнѣ свободными. Ко мнѣ подсѣло нѣсколько парней и стариковъ, и, мало-по-малу, завязался разговоръ.
   -- Экъ, какъ галдятъ! промолвилъ старикъ, кивая головою по направленію къ волнующемуся селенію.
   -- А что имъ? подхватилъ парень: -- чего имъ не галдить-то? Воли, вишь, дожидаютъ...
   -- А вотъ, погоди, зададутъ имъ волю! сердито перебилъ старикъ.-- Управитель-то ихній, небойсь, въ городъ уѣхалъ за солдатами... Вотъ, какъ придутъ, начнутъ пороть десятаго, да зорить -- такъ узнаютъ они волю! Нашли, небойсь, кого за царскаго посланника считать!
   Парень подтвердилъ, что и онъ знаетъ, кто такой этотъ посланникъ. Нѣсколько разъ ѣздивши въ городъ на базаръ, онъ не разъ встрѣчалъ посланника въ кабакѣ въ селѣ Богородицкомъ. Стоялъ онъ прежде за кабацкой стойкой цаловальникомъ, а потомъ выгнали: "проворовался, знать, али бы что".
   Другіе слушали происходившій разговоръ, не принимая въ немъ ни малѣйшаго участія, какъ будто даже съ неудовольствіемъ. Только, когда толпа понемногу разошлась, словоохотливый парень, съ которымъ мнѣ не разъ приводилось ѣздить въ городъ, подсѣлъ ко мнѣ съ разспросами.
   -- Ихніе-то сегодня къ намъ присылали, началъ мужикъ: -- зовутъ къ себѣ всѣхъ насъ, чтобы вмѣстѣ солдатъ дожидаться. Худаго, баютъ, не выйдетъ ничего, потому что идутъ они не супротивъ закона, а за царское положенье; а все-таки, баютъ, ежели больше народу соберется, то и силы, значитъ, больше. Вотъ и думаемъ теперича: не знай идти, не знай нѣту?
   -- О чемъ же тутъ думать-то? говорю.-- Извѣстное дѣло, что если за солдатами послали, то добра ожидать нечего. Сначала станутъ уговаривать, чтобы такъ усмирились и разошлись, а потомъ, если словъ не послушаютъ, то станутъ сѣчь: развѣ это новости? Если кому очень ужь хочется, чтобы выпороли, тотъ, разумѣется, пусть туда и идетъ, только, во всякомъ случаѣ, торопиться-то нечего. Теперь дорога испорченная, рѣки разлились, солдаты придутъ не ранѣе, какъ дня черезъ три; слѣдовательно, охотники до порки могутъ поспѣть туда и послѣ завтра, или въ тотъ же день, какъ заслышатъ о солдатахъ: разстояніе небольшое...
   -- А вы почто смѣяться-то? возразилъ парень, и самъ, впрочемъ, улыбаясь.-- На вольную порку кто же полѣзетъ -- развѣ мы, что ли? Мы и взаправду думаемъ, какъ бы намъ хуже не было, если мы одни-то останемся. Можетъ, ихъ, и въ самомъ дѣлѣ, подъ новый законъ подведутъ, а насъ, за то, что не пошли, при старомъ оставятъ: сами, молъ, сдались?
   -- На что сдались?
   -- А на барское-то положеніе.
   -- Да кто же тебѣ сказалъ, что оно барское? Самъ ты, парень, посуди: развѣ кто можетъ, кромѣ царя, напечатать и разослать по всему государству столько тысячъ книгъ, въ которыхъ говорится все одно и то же? Развѣ попы стали бы въ церквахъ читать манифестъ, еслибы онъ былъ подложнымъ?
   -- Это точно, проговорилъ парень, задумываясь: -- только все же вонъ они толкуютъ, что вреды имъ отъ солдатъ никакой не будетъ. Солдаты, баютъ, и точно что придутъ, но пальцемъ никого не тронутъ, а набольшій ихній прочитаетъ взаправскій указъ, вотъ тотъ самый, что изъ Петербурху-то присланъ...
   Въ деревнѣ нѣсколько времени колебались: идти имъ къ сосѣдямъ, или нѣтъ. Сначала собрались-было совсѣмъ идти, но одумались. Разсудили, что благоразумнѣе будетъ подождать того времени, когда придутъ солдаты. Если станутъ по головкамъ гладить, то можно пристать къ нимъ и послѣ, а если бѣда какая приключится, то все же они въ сторонѣ. Соваться ни подъ какимъ видомъ не слѣдуетъ. Большинство очень хорошо понимало, что солдаты содержатся вовсе не затѣмъ, чтобы манифесты о волѣ читать, такъ-какъ для чтенія подобныхъ манифестовъ вовсе не нужно ни штыковъ, ни заряженныхъ ружей.
   Дня черезъ три разнесся тревожный слухъ, что цѣлая туча солдатъ съ барабанами и мѣдными дудками двигается уже недалеко и задерживается только лишь перевозомъ черезъ разливъ, а то бы давно ужь была на мѣстѣ. Вѣсть эту привезъ мужикъ, отправившійся-было на базаръ въ ближайшее село, но, замѣтивши приближающихся солдатъ съ горнистами, мужикъ струсилъ и стремглавъ поскакалъ домой. Полроты солдатъ мужику, со страха, показались цѣлой несмѣтной арміей... "Выѣзжаю я, это, братцы мои, изъ лѣсу-то -- повѣствовалъ мужикъ -- смотрю -- а съ Дерюлёвской горы точно табунъ коровъ гонютъ... Остановился я, это, присматриваюсь: анъ не коровы, не кони, а люди съ ружьями... Только что къ Дерюлямъ начали подходить -- въ барабаны затрещали, въ свистѣлки заиграли, а самихъ-то -- видимо-невидимо, рать несмѣшная... Господи, къ намъ это, видно! подумалъ я: -- ну, и поворотилъ оглобли-то назадъ, потому: Боже сохрани!"
   Вѣсть о приближающихся солдатахъ съ мѣдными дудками и барабанами подѣйствовала на всѣхъ чрезвычайно сильно: точно будто Наполеонъ двигался на Москву. Сейчасъ же всѣ поняли, что солдаты существуютъ на свѣтѣ вовсе не затѣмъ, чтобы читать по деревнямъ царскіе манифесты, а зачѣмъ-то другимъ. Не дождавшись даже вступленія солдатъ, жители волнующейся деревни струсили, одумались; съ ничѣмъ необъяснимымъ ожесточеніемъ напали они на, одурѣвшаго отъ пьянства, царскаго посланника, котораго сами же и возвели въ такой крупный чинъ, связали его по рукамъ и ногамъ, привязали крѣпко на крѣпко веревками къ крестьянскимъ розвальнямъ и повезли въ губернскій городъ подъ стражею двѣнадцати дюжихъ мужиковъ съ толстѣйшими дубинами. Въ такомъ несчастномъ положеніи представленъ былъ посланникъ въ городъ, къ губернатору...
   Несмотря на то, что сами крестьяне связали своего посланника и тѣмъ какъ-бы доказали свое раскаяніе, солдаты, которымъ, кстати, нужно было идти по пути въ другія деревни, были разставлены на нѣсколько дней по квартирамъ въ селеніи, при чемъ съ домохозяевами поступали, какъ съ виновными. Вмѣстѣ съ солдатами пріѣхалъ губернаторскій адъютантъ и началось слѣдствіе со всѣми его допросами и разспросами, которые для мужика тяжелѣе самыхъ розогъ. Тутъ-то вотъ и притянули нашего сельскаго попа, о которомъ я говорилъ уже раньше. Скандалъ, случившійся въ церкви, былъ бы непремѣнно скрытъ, еслибы не донесли о немъ сами же испуганные крестьяне, которые всѣми возможными и даже невозможными средствами старались ослабить наказаніе за свой проступокъ, хотя онъ, въ сущности, и безъ того былъ невеликъ. Солдатъ размѣстили по лучшимъ избамъ -- по три по четыре человѣка, и житье имъ было тамъ славное, не то что въ казармѣ, или на лѣтнихъ квартирахъ, когда они стоятъ у мужиковъ не въ видѣ наказанія. "Развеселое, жирное было тогда намъ житье!-- разсказывалъ послѣ одинъ солдатикъ изъ крещеныхъ евреевъ.-- Чего только ни спроси, что на умъ взбредетъ -- все тебѣ сейчасъ же подаютъ съ поклонами и умаливаніями. У одного мужика-пчеловода медъ увидали въ клети -- давай сюда медъ! Да не то, чтобы чашку, али бы тарелку, а цѣльныя кадки подавай! Сѣли всѣ на лужайкѣ около кадки, взяли ложки -- и давай обжираться. Съѣли одну кадку -- другую давай! И все даютъ, все подносятъ, да еще кланяются! Въ одной избѣ верзила-солдатъ ушибъ темя о матицу у низкихъ палатей -- руби, говоритъ, матицу! И рубитъ, самъ хозяинъ рубитъ, а потомъ, тотъ самъ топоръ отъ него перенялъ... Славное было времячко"!
   Но... "вошкѣ игрушки -- мышкѣ слезки". Жирное это солдатское житье не очень-то жирнымъ показалось нашимъ увлекающимся бѣднякамъ сосѣдямъ. Всѣ женщины, и старыя и малыя, съ ребятишками и грудными ребятами, съ плачемъ и воемъ перебрались въ наше село, едва было не подвергшееся такой же участи. Сосѣди, когда, наконецъ, миновала ихъ грозная туча, до такой степени обрадовались, что, можно было подумать, будто и въ самомъ дѣлѣ получили новую волю. Въ память освобожденія своего отъ нашествія, они сложились, и заказали для церкви новый мѣстный образъ въ серебряной ризѣ... Человѣкъ, только что перенесшій тяжкую, опасную болѣзнь, какъ на особенную благодать начинаетъ смотрѣть на свою жизнь, какъ бы она ни была поскудна...
   -- Вотъ те пальцемъ не тронутъ! Вотъ те взаправское положенье!-- толковали послѣ крестьяне, на вечернихъ своихъ уличныхъ сходкахъ...
   -- Какое вамъ тутъ еще взаправское положеніе!-- вступался въ разговоръ старикъ-скептикъ.-- Что я вамъ прежде баялъ? Придутъ -- начнутъ сѣчь, зоромъ раззорятъ, что не такъ, что-ли, вышло? Вѣрьте мнѣ: чего прислали -- то и ладно, зато и благодаримъ покорно! А то еще...
   Подобные мирные и безопасные, даже, вѣроятно, пріятные для солдатъ походы дѣлались въ тѣ тяжелыя времена такъ часто, что въ рѣдкую поѣздку куда бы то ни было, не встрѣтишь, бывало, по дорогѣ солдатъ, двигающихся на усмиреніе. Страхъ въ народѣ распространился неимовѣрный, такъ что въ разныхъ мѣстахъ начали уже серьёзно поговаривать о страшномъ судѣ и пришествіи на землю антихриста. Разъ, помню, предъ солнечнымъ восходомъ, отправился я на рѣку, на рыбную ловлю. Многіе даже изъ крестьянъ еще спали и на рѣку тихимъ шагомъ съ горы плелись только три-четыре сонныя бабы съ ведрами. Вдругъ, откудо-то издали, какъ будто крики журавлей изъ-подъ поднебесья, послышались звуки солдатскаго рожка. Сонныя бабы внезапно оживились, поставили ведра на землю, внимательно прислушиваясь къ отдаленному, неопредѣленному звуку; но, лишь только звуки рожка горниста послышались явственнѣе гдѣ-то въ сторонѣ, за синѣющимъ лѣсомъ, изъ-за котораго только что начало подыматься солнце, какъ бабы, будто по сигналу, подняли плачь и вой и, покинувъ свои ведра на берегу, стремглавъ бросились въ деревню, точно за ними и въ самомъ дѣлѣ неслась непріятельская кавалерія въ атаку.
   Если теперь, восемь лѣтъ спустя по введеніи въ дѣйствіе крестьянскихъ положеній, мы хладнокровно взглянемъ на всѣ эти крестьянскіе бунты, казавшіеся тогда опасными, то легко убѣдимся, что серьёзнаго и опаснаго въ нихъ ровно ничего не было. Все это было не что иное, какъ одно огромное недоразумѣніе, охватившее тогда всѣхъ: и крестьянъ, и помѣщиковъ, и даже чиновниковъ. Недоразумѣніе это зародилось и успѣло вполнѣ развиться въ двухмѣсячный промежутокъ времени между объявленіемъ манифеста и назначеніемъ мировыхъ посредниковъ, въ этотъ злосчастный промежутокъ, когда никто не зналъ и не понималъ, что и какъ будетъ. Помѣщики (разумѣется, не всѣ) боялись, какъ бы у нихъ всей земли не отобрали, и рѣшительно не понимали, какъ они могутъ обойтись безъ крѣпостныхъ; а крестьяне съ ихъ читальщиками тоже предполагали, что та земля, которою они владѣли постоянно, достанется имъ дешевле, чѣмъ оказалось на дѣлѣ. Всѣ, такъ-называемые, крестьянскіе бунты были точно такими же, какъ и описанный мною выше, но исходъ ихъ зависѣлъ, вопервыхъ, отъ того, велика ли была населенность волнующагося селенія и, вовторыхъ, кто посылался на усмиреніе: хладнокровный ли, знающій крестьянскій характеръ человѣкъ, или какой нибудь неосновательный столичный франтъ, изучившій характеръ рабочаго русскаго человѣка по лихачамъ-извощикамъ и по трактирной прислугѣ у Бореля, Дюссо, Доминика, и проч., у которыхъ, какъ извѣстно, исключительно служатъ касимовскіе татары, пользующіеся различными привиллегіями.
   Лишь только губернскія по крестьянскимъ дѣламъ присутствія открыли свои дѣйствія и мировые посредники усѣлись по своимъ мѣстамъ, сейчасъ-же всѣ волненія прекратились, и всю эту эпидемію, считаемую многими чрезвычайно опасною, какъ рукой сняло. Мирные походы солдатъ сдѣлались ненужными,; и рожки горнистовъ перестали распугивать трусливыхъ бабъ. Много-много, если иной разъ члену губернскаго присутствія приведется съѣздить въ какую нибудь деревню на разъясненіе. Это послѣднее обстоятельство, мнѣ кажется, какъ нельзя лучше доказало, что во всѣхъ крестьянскихъ волненіяхъ, не исключая даже и крупныхъ, въ родѣ Безднинскаго, кромѣ недоразумѣній, ничего не было, хотя оно и разрѣшилось очень плачевно, стрѣльбою пулями и смертью не одного десятка человѣкъ.
   Нѣкоторые и теперь даже на плачевную Безднинскую исторію смотрятъ, какъ на что-то въ родѣ дѣла при Ментано, въ которомъ французы пробовали новую систему игольчатыхъ ружей надъ гарибальдійцами; но подобный взглядъ до такой степени нелѣпъ, что его и опровергать не стоитъ. Можно положительно сказать, что -- случись подобная исторія въ наше время, при существованіи у насъ новыхъ, судебныхъ учрежденій -- она кончилась бы такъ же, какъ окончилось въ прошломъ году въ великолуцкомъ окружномъ судѣ извѣстное дѣло о неповиновеніи законной власти крестьянъ Барановской волости, Новоржевскаго уѣзда, въ которомъ главнымъ двигателемъ былъ, вмѣсто Антона Петрова, дворовый человѣкъ Гусевъ.
   Читатели "Судебнаго Вѣстника" вѣроятно помнятъ, въ чемъ состояло это дѣло. Крестьяне собственною своею властью хотѣли смѣнить волостнаго старшину и замѣнить его другимъ, по своему желанію. Мировой посредникъ, не удовлетворяя желанія крестьянъ, приказалъ имъ разойтись, но ему этого однако же не удалось достигнуть, послѣ чего о томъ же началъ хлопотать исправникъ, но такъ же неудачно. Въ деревню привели взводъ солдатъ, но крестьяне, въ увѣренности, что тѣ стрѣлять не станутъ, потому что не за что, сдѣлали на солдатъ нападеніе и уступили только силѣ, разогнанные прикладами. По этому дѣлу состоялась, какъ извѣстно, слѣдующая резолюція:
   "Сообразивъ вышеизложенное, судебная палата находитъ: что неповиновеніе, оказанное 10 января 1867 года болѣе 250 человѣками крестьянъ Барановской волости мировому посреднику и исправнику, было слѣдствіемъ недоразумѣнія тѣхъ крестьянъ, вполнѣ раскаявшихся въ своихъ поступкахъ, какъ только преступность ихъ была ими сознана, почему нѣтъ достаточнаго основанія привлекать означенныхъ крестьянъ къ отвѣтственности". Я всегда чувствовалъ глубокое отвращеніе ко всякимъ мнимовосторженнымъ поэтическимъ сравненіямъ, въ которыхъ Россія обыкновенно изображается сказочнымъ богатыремъ, перешагивающимъ въ волшебныхъ своихъ сапогахъ чрезъ столѣтія и полустолѣтія. Въ исторической жизни какого бы то ни было народа, хотя бы и русскаго, никакихъ слишкомъ быстрыхъ, волшебныхъ перешагиваній быть не можетъ, а существуетъ строгая послѣдовательность и постепенность, замѣчается постоянное движеніе впередъ, но до крайности медленное, до такой степени медленное, что простымъ, невооруженнымъ глазомъ сразу-то и не замѣтишь. Теченіе это до такой степени мало замѣтно, что иной разъ можно подумать, будто вода течетъ назадъ, а не впередъ. Восторженные поклонники реформъ Петра Великаго предполагали, что тотчасъ послѣ извѣстнаго указа о брадобритіи и перемѣнѣ русскаго костюма на нѣмецкій, Россія вразъ сравнялась во всѣхъ отношеніяхъ съ Западной Европой, тогда какъ не трудно убѣдиться, что въ главныхъ основаніяхъ и, принимая въ соображеніе все государство, Россія и теперь осталась почти такою же неблагоустроенной, безграмотной и непросвѣщенной страною, какою была и тогда. Прочнымъ и несокрушимымъ можетъ только то считаться, что выработано самимъ народомъ, что онъ всегда готовъ отстоять съ энергіей, "не щадя своего живота" -- выражаясь стариннымъ канцелярскимъ слогомъ; слишкомъ же быстрое, волшебное это перешагиваніе напоминаетъ собою скорѣе смѣлый, но неразсчетливый походъ въ глубь чужой страны, при которомъ наступающіе позабываютъ, что позади ихъ собираются несмѣтныя массы непріятелей, съ большимъ удобствомъ могущихъ дѣйствоватъ съ тыла, то-есть съ затылка. Однимъ словомъ, перешагиванье это изображаетъ собою нѣчто въ родѣ Наполеоновскаго похода на Москву, который начался цѣлымъ рядомъ торжествъ, потомъ вызвалъ цѣлый рядъ уступокъ, сначала какъ будто и незамѣтныхъ, а окончился полнѣйшимъ пораженіемъ и чуть не поголовнымъ избіеніемъ галловъ съ двунадесятью языками.
   Сравнивъ два вышеприведенныхъ, совершенно однородныхъ дѣла: Безднинское съ Гусевскимъ, рѣшенныхъ -- одно въ 1861 году, а второе въ 1868 -- дѣйствительно можно подумать, что въ семилѣтній промежутокъ времени Россія вразъ, безъ всякихъ усилій, перескочила чрезъ цѣлое столѣтіе, отъ среднихъ вѣковъ къ новымъ. Мысль о гигантскихъ шагахъ можетъ въ насъ укорениться еще прочнѣе, если мы изъ сравненія двухъ дѣлъ увидимъ ясно, что послѣднее, т.-е. Гусевское было важнѣе и серьёзнѣе Безднинскаго, хотя первое докончилось освобожденіемъ подсудимыхъ отъ отвѣтственности, а второе -- выстрѣлами почти въ упоръ въ массу и разстрѣляніемъ главнаго виновника.
   Изобразимъ въ короткомъ разсказѣ, какъ происходило то и другое дѣло.
   Безднинская исторія, какъ и всѣ подобныя ей исторіи того времени, началась съ безтолковаго чтенія только что присланныхъ, непонятныхъ крестьянамъ, Положеній, и чтецомъ явился здѣсь, извѣстный читателю, крестьянинъ Антонъ Петровъ, воспитанникъ одной изъ нашихъ народныхъ школъ, въ которыхъ все образованіе ограничивается умѣньемъ на распѣвъ читать псалтырь и толковать непонятный апокалипсисъ. Бездна -- селеніе многолюдное, а потому, очень естественно, что на чтенія Положеній народъ началъ собираться большими массами, а, такъ-какъ время было тогда свободное отъ полевыхъ работъ, то въ Бездну народъ валилъ и изъ сосѣднихъ, ближайшихъ деревень, не имѣющихъ возможности нанимать особаго вычитывальщика. Собиралось иногда около дома Антона Петрова по тысячѣ человѣкъ и больше, что, разумѣется, обратило наконецъ на себя вниманіе трусливыхъ помѣщиковъ, которымъ въ то время вездѣ и во всемъ чудились бунты и возстанія. Охваченные извѣстной болѣзнью, delirium tremens, обратившейся тогда въ эпидемію, помѣщики поспѣшно разъѣхались изъ своихъ деревень въ губернскій городъ, гдѣ, разумѣется, въ оправданіе своей трусости, старались увѣрить всѣхъ и каждаго, что начинается опять пугачевщина, неизбѣжность которой они предвидѣли уже давно, а именно съ той самой поры, какъ распространился слухъ объ освобожденіи крѣпостныхъ крестьянъ. Еслибы тогдашнее мѣстное начальство благоразумно придержалось извѣстной народной поговорки: "перемелется -- мука будетъ", то, само собою разумѣется, вся напрасная тревога кончилась бы ничѣмъ: ну что, въ самомъ дѣлѣ, могло выйдти серьёзнаго даже изъ такихъ объясненій, по которымъ изъ двухъ нулей, поставленныхъ другъ на друга, выходила просѳора, а изъ двѣнадцати нулей -- полная свобода и проч.? Конечно, въ концѣ-концовъ, изъ всѣхъ этихъ нулей, сколько бы ихъ ни было, все-таки ничего бы не вышло кромѣ нуля, да и народу, рано-поздно, самому надоѣло бы, да и времени не хватило бы слушать такую галиматью; но всеобщая запуганность такъ была велика, что нечего было и думать о благоразумномъ невмѣшательствѣ. Въ Бездну явились дворянскій предводитель съ исправникомъ, тоже, разумѣется, дворяниномъ-помѣщикомъ, выбраннымъ самими же дворянами. Эти господа употребили въ дѣло всю силу своего краснорѣчія для убѣжденія крестьянъ въ неправильности пониманія ими закона, но, разумѣется, безъ всякаго успѣха, потому что крестьяне тогда именно помѣщикамъ-то и не довѣряли, считая ихъ не безпристрастными въ такомъ дѣлѣ, въ которомъ замѣшаны ихъ личные интересы. Послѣ претерпѣнной неудачи, въ которой неизбѣжно пострадало и личное самолюбіе этихъ двухъ господъ, считавшихъ силу своего краснорѣчія неотразимою, -- разумѣется, послѣдовали донесенія весьма мрачнаго свойства. "Если ужь наше краснорѣчіе не подѣйствовало -- сообщали кому слѣдовало глубоко-оскорбленные чиновники -- то видимое дѣло, что необходимы солдаты; иначе неизбѣжно вспыхнетъ бунтъ, да такой, что и конца ему не предвидится!" Послали тотчасъ же извѣстное количество солдатъ съ ихъ набольшимъ, котораго бунтующіе крестьяне приняли за настоящаго царскаго посланника, явившагося объявить взаправскую волю, тщательно будто бы скрываемую отъ нихъ мѣстными помѣщиками. Посланника съ войскомъ поджидали нетолько безъ всякаго страха, но даже съ большимъ нетерпѣніемъ и, даже, устроили ему торжественный пріемъ за версту отъ села, съ хлѣбомъ и солью, по русскому обычаю, и выслали для этой встрѣчи самыхъ старыхъ стариковъ. Губернаторскій адъютантъ, посланный предварительно въ волнующуюся деревню, разсказывалъ, что онъ, подъ вліяніемъ невольнаго страха, нагнаннаго на него разсказами членовъ дворянскаго клуба, велѣлъ ѣхать по люднымъ улицамъ села къ барскому дому какъ возможно скорѣе, во весь махъ, но ямщикъ, нечаянно, обронилъ кнутъ и остановился. Адъютантъ самъ признавался послѣ, что положеніе его въ эти моменты было крайне непріятное. Народъ густою толпой окружилъ экипажъ и, Богъзнаетъ, что могло прійдти въ голову этимъ бунтовщикамъ? Къ крайнему удивленію пассажира, бунтовщики, наперерывъ одинъ передъ другимъ, снявши почтительно шапки, старались оказать ямщику услугу: поднять и подать кнутъ. Тогда только адъютантъ убѣдился, что Безднинское волненіе ничего не имѣетъ сходнаго съ февральской революціей, о которой онъ нарочно, предъ самымъ отъѣздомъ, прочиталъ книжку, чтобы не оказаться профаномъ.
   Разсказывали, что набольшій, не довольствуясь находящимся въ его распоряженіи отрядомъ, поджидалъ-было прибытія еще роты, чтобы обложить взбунтовавшихся и заставить ихъ сдаться, но, такъ-какъ разливъ препятствовалъ скорой доставкѣ солдатъ, то онъ рѣшился приняться за Суворовскую систему быстроты и натиска. Небольшая кучка солдатъ втиснулась въ тѣсную улицу селенія, и была вразъ со всѣхъ сторонъ плотно окружена громаднымъ количествомъ любопытствующихъ, сбѣжавшихся издалека -- посмотрѣть на диковинку. Несмотря на увѣщанія священника съ крестомъ -- разойтись по домамъ (словъ священника, впрочемъ, говорятъ, въ толпѣ нельзя было разслышать), народъ не расходился. "Зачѣмъ мы разойдемся,-- говорили крестьяне, -- мы нарочно собрались сюда, чтобы увидать и послушать царскаго посланника, который всю истинную правду намъ скажетъ!" Между прочимъ, и самая давка въ тѣсныхъ улицахъ, быть можетъ, была одною изъ главнѣйшихъ причинъ, почему народъ не расходился, несмотря на команду. Попробуйте вразъ разогнать толпу изъ туго набитой, въ заутреню предъ свѣтлымъ воскресеньемъ, церкви, съ однимъ узкимъ выходомъ! Бывали случаи, что во время несчастій въ церкви, народъ въ ней заживо сгоралъ, а выйдти не могъ. То же самое бываетъ въ театрахъ; то же самое могло быть и въ деревнѣ, да не то что въ деревнѣ, а даже въ Москвѣ во многихъ ея безвыходныхъ переулкахъ и закоулкахъ, расположенныхъ по безтолковой чувашской системѣ. Въ возможность стрѣльбы пулями народъ, разумѣется, по невѣжеству, не вѣрилъ: "за что жь стрѣлять, разсуждала толпа, какъ это можно? Мы собрались слушать разъясненія начальства, а въ насъ стрѣлять будутъ? Вздоръ!"
   Изъ разсказовъ очевидцевъ, да и изъ самыхъ опубликованныхъ извѣстій о Бездиннскомъ дѣлѣ, ясно видно, что сопротивленія со стороны крестьянъ рѣшительно никакого не было, даже попытокъ къ сопротивленію не оказано. Послѣ говорили, будто нѣсколько голосовъ изъ толпы предлагало народу разойтись по дворамъ и запастись кольями; но подобные разсказы болѣе, нежели сомнительны. Вопервыхъ, была ли какая-нибудь возможность въ шумной, тысячной толпѣ разслышать отдѣльные возгласы, а, вовторыхъ, еслибы подобные возгласы дѣйствительно существовали не въ одномъ разстроенномъ воображеніи слышавшихъ ихъ, то, вслѣдъ за возгласами, непремѣнно послѣдовали бы и исполненіе, и ничтожному отряду солдатъ пришлось бы очутиться въ весьма незавидномъ положеніи. Небольшая кучка солдатъ съ слишкомъ уже большою самонадѣянностью втиснулась въ густую, тысячную толпу, которая, какъ въ церкви въ большіе праздники, имѣла полную возможность сдавить ихъ со всѣхъ сторонъ, лишить возможности дѣйствовать руками и просто вынести каждаго на плечахъ, какъ чучелу. Утверждаютъ, что и самая необходимость въ стрѣльбѣ явилась именно тогда, когда замѣтили, что позиція выбрана слишкомъ ужь неудачно, а между тѣмъ, можно было предполагать, что толпа вздумаетъ сопротивляться.
   Вотъ какимъ образомъ, по разсказамъ очевидцевъ и, отчасти, по оффиціально-опубликованнымъ свѣдѣніямъ, происходило это, надѣлавшее въ свое время не мало шуму, событіе, которое теперь уже можно отнести "къ дѣламъ давно минувшихъ дней, преданьямъ старины глубокой". Въ настоящее время (теперь уже, не по однимъ только предположеніямъ, а на основаніи несомнѣнныхъ фактовъ мы можемъ утверждать это), такой ужасный исходъ дѣла, каковъ былъ Безднинскій, былъ бы немыслимъ. Несомнѣнные эти факты -- нѣсколько крестьянскихъ волненій послѣдняго времени, возникшія по которымъ дѣла разрѣшены обыкновенными судебными мѣстами, безъ посредства солдатъ и пороха, и, между ними самое видное -- дѣло о неповиновеніи крестьянъ Барановской волости, которые хотѣли самовольно смѣнить выбранное ими же лицо -- волостнаго старшину. Въ газетахъ это происшествіе описывается слѣдующимъ образомъ:
   "Явился взводъ солдатъ. Гусевъ вышелъ изъ-подъ ареста, крестьяне бросились къ нему съ крикомъ: "ура", а онъ отвѣчалъ имъ: "не робѣйте, ничего не будетъ". Солдатамъ было приказано разогнать толпу.
   "Остервенившіеся", "разъяренные" крестьяне хватаютъ ружья, бьютъ солдатъ, но, уступая силѣ, бѣгутъ, снова сходятся въ кучки, принимаютъ угрожающій видъ, снова вызываютъ преслѣдованіе солдатъ, пока ихъ не разгоняютъ окончательно прикладами. Гусевъ останавливалъ бѣгущихъ за руки".
   Конечно, еслибы у крестьянъ Барановской волости мировымъ посредникомъ очутился человѣкъ дѣйствительно съ мирными наклонностями и хладнокровно-разсудительный, то никакой исторіи и выйти бы не могло изъ-за пустяшнаго, въ сущности, повода. Крестьяне очень хорошо знали, что имъ, какъ и дворянамъ, дано право выбирать изъ среды себя на извѣстныя должности, а въ числѣ ихъ на должность волостнаго старшины. Выбранный имъ почему-то, основательно или неосновательно, не понравился, признанъ негоднымъ. "Нужно его смѣнить!-- разсуждали крестьяне. Ужь если намъ было позволено самимъ выбрать, то кто же запретитъ смѣнить самими же выбраннаго? Вѣдь смѣняетъ же дворянство своихъ предводителей, когда они окажутся негодными, проворуются, напримѣръ, или сдѣлаютъ что нибудь подобное?" Разсужденія эти въ основаніи своемъ были правильны и ничуть не противозаконны, но вотъ въ исполненіе-то они приведены чисто уже помужицки, безъ всякой нѣжности и деликатности, безъ соблюденія канцелярскихъ формальностей, которыхъ, по правдѣ сказать, мужикъ терпѣть не можетъ и не понимаетъ ихъ удивительно важнаго у насъ значенія. Знающее законы и всякія формальности и тонкости образованное дворянство, въ случаѣ замѣны проворовавшагося предводителя другимъ, исполнило бы это непріятное дѣло самымъ незамѣтнымъ и деликатнымъ манеромъ. Написало бы къ нему, напримѣръ, адресъ съ деликатнымъ, но неотразимымъ требованіемъ: сказаться на время, до выборовъ, больнымъ и передать бумаги исправляющему должность, или что нибудь подобное; -- но мужикъ всегда и во всемъ привыкъ обращаться грубо и неделикатно, какъ съ осиной, которую рубитъ съ плеча, или какъ съ сохой, которую подталкиваетъ сзади иной разъ до такой степени сильно, что даже лошадь принуждена упираться задними ногами, будто ѣдетъ съ возомъ подъ обрывистую гору. Вѣроятно, изъ желанія поближе познакомить грубаго мужика съ канцелярскими формальностями, пустяшную въ началѣ исторію раздули, какъ гутаперчевый пузырь и постарались изъ мухи сдѣлать слона. Возникъ, такъ-называемый, бунтъ -- и кончился этотъ бунтъ сравнительно благополучно, благодаря только лишь введенію новыхъ судебныхъ учрежденій, повидимому, радикально измѣнившихъ всѣ прежнія, неблагопріятныя условія.
   А условія эти, по истинѣ, были крайне неблагопріятны для крестьянъ, съ которой бы стороны мы ни стали ихъ разсматривать. Дворянство (разумѣется, не безъ исключеній) до глубины души было оскорблено объявленной тогда реформой. Вслухъ хотя и называли реформу благодѣтельной, но модное это словечко сопровождалось обыкновенно такою же кислою гримасой, какую корчитъ только что высѣченный несовершеннолѣтній членъ благочестиво-русскаго семейства, отъ котораго отецъ требуетъ еще формальнаго изъявленія благодарности за науку. Про себя, въ своихъ кружкахъ, крѣпостники, и донынѣ еще называющіе сами себя охранителями, пророчили всякія несчастія государству, до сей поры видимо процвѣтавшему и приводившему въ ужасъ всю Западную Европу и, можно сказать, даже весь міръ; толковали (какъ и теперь толкуютъ печатно) о грозныхъ опасностяхъ, о необходимости немедленно пустить въ употребленіе силу воли и энергію дѣйствія. Съ ужасающей настойчивостью Катона эти, повидимому, слабосильные, малохарактерные и износившіеся господа проводили, гдѣ только можно было, выработанную ими террористическую теорію, выражавшуюся въ сжатой, но энергичной фразѣ: "рѣжь другихъ, если самъ не хочешь быть зарѣзаннымъ" -- и они, разумѣется, хотя и не всегда, но нерѣдко, однакоже, достигали своей цѣли, потому что, дѣйствуя постоянно съ упорствомъ неописаннымъ, непремѣнно достигнешь извѣстныхъ результатовъ и убѣдишь наконецъ тѣхъ, которые должны были дѣйствовать лично, какъ орудія чужой воли. Не даромъ дворянство съ такимъ усердіемъ толковало "о грозныхъ опасностяхъ": мужики скоро, на своей собственной шкурѣ, познали, что эти "грозныя опасности" дѣйствительно существуютъ. Одновременно съ появленіемъ, напророченныхъ дворянами, грозныхъ опасностей, между крестьянами распространился слухъ о близости страшнаго суда и пришествіи на землю антихриста...
   Но вотъ, наконецъ, и мы дожили до блаженнаго времени, до открытія новыхъ гласныхъ судовъ, въ которыхъ, при обсужденіи проступковъ и преступленій крестьянъ, принимаются въ соображеніе непониманіе ими разныхъ тонкостей и формальностей и умственная неразвитость, въ которой едва-ли крестьяне сами виноваты. "Мы вразъ перешагнули чрезъ цѣлое столѣтіе!" кричатъ восторженные, но неосновательные патріоты.-- "Россія -- это богатырь въ сапогахъ скороходахъ!"
   -- Хорошо, господа!-- отвѣтимъ мы на это. Пусть будетъ по вашему. Пусть Россія остается богатыремъ въ волшебныхъ сапогахъ, но не забывайте, что надъ этимъ богатыремъ постоянно невидимо носится враждебный ему мальчикъ съ пальчикъ -- локотокъ съ ноготокъ, на коврѣ самолетѣ, въ шапкѣ невидимкѣ. Богатырь наворотитъ себѣ съ разныхъ сторонъ пищи и собирается закусывать, -- а несмѣтное количество невидимыхъ мальчиковъ съ пальчикъ, какъ разъ, откуда ни возьмись, налетятъ на собранную богатыремъ пищу и всю ее съѣдятъ, покуда тотъ еще потягивается. Вообще, что бы ни придумалъ сдѣлать богатырь, хотя бы самую законную вещь, -- ничего-то ему не удается, все изъ рукъ и изо рта, какъ у вороны, вываливается, такъ что богатырь начинаетъ ревѣть, -- а виноваты во всемъ невидимые, будто бы даже не существующіе, мальчики съ пальчикъ въ колпакахъ невидимкахъ.
   Получивши въ даръ новыя судебныя учрежденія, мы, безъ сомнѣнія, выиграли крупный, очень крупный шагъ впередъ; но не нужно никогда забывать, что позади насъ, въ тылу, на этомъ перешагнутомъ, но непройденномъ пространствѣ, скопилось уже многое множество самыхъ неумолимыхъ и непримиримыхъ враговъ, болѣе предусмотрительныхъ, чѣмъ тѣ, которые встрѣтили отступающую изъ Москвы Наполеоновскую армію при Березинѣ... Мы -- народъ молодой, увлекающійся; мы всему готовы радоваться, въ восторгѣ орать и аплодировать, хотя за это насъ изрѣдка и бьютъ. Сколько ужь мы радостно и восторженно привѣтствовали этихъ, такъ-называемыхъ, быстрыхъ-то шаговъ впередъ? Уничтоженіе откупа, свобода печати, земскія учрежденія, судебная реформа и проч. и проч.-- все это, несомнѣнно, широкіе шаги впередъ, а что же отъ нѣкоторыхъ изъ нихъ даже теперь уже осталось, благодаря все этимъ же невидимымъ мальчикамъ съ пальчикъ, отъ которыхъ мы не умѣемъ уберечься? Въ земскихъ управахъ предсѣдатели разрываютъ въ влочки подписанные всѣми членами журналы, на томъ единственно основаніи, что предсѣдателямъ хочется распоряжаться единолично. На собранія, недавно еще казавшіяся привлекательными, публику ныньче и калачомъ не заманишь, потому что грозитъ серьёзная опасность быть внезапно изгнаннымъ... А, вы думаете, мало дѣлается и видимыхъ и невидимыхъ подкоповъ подъ новыя судебныя и мировыя учрежденія, возбудившія въ публикѣ нашей неограниченное довѣріе къ своей прочности? Развѣ не было разъ уже печатно ("Спб. Вѣд.") заявлено, что члены мироваго института рѣшаются на нѣкоторыя уступки, въ видахъ сохраненія всего института, хотя и не сказано, какого рода эти уступки, и желательно ли, полно, самое существованіе такого института, который, изъ чувства самосохраненія, въ уступкахъ своихъ легко можетъ дойти до крайности?
   Невидимые, благодаря своимъ волшебнымъ колпакамъ, мальчики съ пальчикъ, не упускаютъ до сихъ поръ изъ вида и крестьянской реформы. Они надъ ея порчей стараются даже еще усерднѣе, чѣмъ надъ какой другой, потому что реформа эта введена уже давно, восемь лѣтъ назадъ, слѣдовательно большинству успѣла уже надоѣсть порядкомъ, Вотъ, напримѣръ, какъ отнесся къ рѣшенію судебной палаты по дѣлу Гусева, органъ крупныхъ землевладѣльцевъ "Вѣсть", называющая себя газетою охранительной, консервативной:
   "Гусева арестовали, крестьянъ разогнали прикладами, никто не раненъ и не изувѣченъ, и, слава Богу, но (замѣтьте это но!)... но долго ли было до кровопролитія? Сегодня Гусевъ, вчера Антонъ Петровъ, а завтра?..."
   "Трудно вѣрить, чтобы послѣ семилѣтней практики выборовъ, послѣ постоянныхъ толкованій мировыхъ посредниковъ и, наконецъ, послѣ терпѣливыхъ объясненій тутъ же, передъ употребленіемъ военной силы, крестьяне дѣйствительно не знали о законѣ и дѣйствовали по недоразумѣнію. Во всякомъ случаѣ, крестьяне не могли не знать, что сопротивленіе законной власти, дошедшее до "насильственныхъ дѣйствій", есть преступленіе уже само по себѣ."
   "И такъ, остаются два предположенія для объясненія, почему судебная палата не нашла основанія привлечь означенныхъ крестьянъ къ законной отвѣтственности.
   "Первое предположеніе заключается въ томъ, что сопротивлявшихся законной власти была цѣлая толпа, какъ видно изъ дѣла, человѣкъ болѣе двухсотъ пятидесяти.
   "Второе предположеніе состоитъ въ томъ, что палата признала, что виновные въ неповиновеніи законной власти были люди не развитые, не образованные, безсознательные, взрослые дѣти, дѣйствовавшіе безсознательно, какъ дѣйствуютъ дѣти.
   "На первое предположеніе служитъ отвѣтомъ то, что введеніе подобнаго прецедента въ нашу обвинительную практику оставляло бы преступленіе бунта безотвѣтственнымъ именно тогда, когда оно всего опаснѣе, т.-е. при дѣйствіи цѣлыми массами, что предвидѣно законами, въ силу которыхъ дѣйствіе "скопомъ" или "заговоромъ" усиливаетъ отвѣтственность.
   "Второе предположеніе, что палата смотрѣла на крестьянъ, участвовавшихъ въ сопротивленіи власти, какъ на безотвѣтственныхъ по своему неразвитію, гражданскихъ недорослей, опровергается невозможностью допустить, чтобы, въ судебномъ порядкѣ, было признано несовершеннолѣтнимъ и недозрѣвшимъ до полной отвѣтственности передъ судомъ, крестьянское сословіе, которому дарованы, въ законодательномъ порядкѣ, сословное самоуправленіе, участіе въ земскихъ учрежденіяхъ и мѣсто на скамьѣ присяжныхъ, въ судѣ равныхъ, наравнѣ со всѣми другими сословіями. Кажется, одно изъ двухъ: или крестьяне взрослы, и въ такомъ случаѣ отвѣтствуютъ передъ закономъ и судомъ, какъ взрослые; или же они дѣти, не только передъ судомъ, но и передъ избирательной урной.
   "Нормальное ли это явленіе, что тотъ самый крестьянинъ, который, въ качествѣ присяжнаго, рѣшаетъ по совѣсти участь лицъ всѣхъ другихъ сословій, самъ изъятъ отъ отвѣтственности, по своему умственному несовершеннолѣтію?
   "Гдѣ же, наконецъ, то равенство передъ судомъ, о которомъ говорятъ теперь такъ много?
   "Не изъ ненависти къ крестьянскому сословію говоримъ мы это, какъ конечно отвѣтятъ намъ наши клеветники, а изъ того непоколебимаго убѣжденія, что безъ равновѣсія правъ съ возлагаемыми этими правами обязанностями невозможенъ прочный государственный порядокъ. Одно изъ двухъ: или крестьяне способны къ полноправности, или нѣтъ. Законодательствомъ положительно утверждено первое, слѣдовательно неумолимая послѣдовательность, въ виду самыхъ грозныхъ опасностей, требуетъ, чтобы крестьяне сознавали всѣ обязанности полноправныхъ гражданъ; а это можетъ быть достигнуто только посредствомъ фактовъ, фактовъ дѣйствительной отвѣтственности".
   И законно въ высшей степени и логично: незнаніемъ законовъ никто у насъ, даже безграмотный и дикій инородецъ, отговариваться не можетъ. Само собою разумѣется, что взрослый, плечистый и бородатый мужикъ никоимъ образомъ не можетъ тоже быть признанъ и за малолѣтняго, неразумнаго ребенка; слѣдовательно, его за всякое преступленіе, а за самовольство преимущественно, какъ гражданина, совершенно равноправнаго съ другими россійскими гражданами, нужно бить безо всякія пощады. Хотя "Вѣстьи и утверждаетъ, что она говоритъ не изъ ненависти къ крестьянскому сословію; благодаритъ даже Бога, что въ Гусевскомъ дѣлѣ никто не раненъ и не изувѣченъ, но изъ послѣднихъ словъ статьи однако же довольно ясно видно, что маленькія раны и кое-какія увѣчья въ данномъ случаѣ были бы вовсе нелишними, ибо до сознанія своей равноправности съ прочими гражданами крестьяне могутъ достигнуть только лишь "посредствомъ фактовъ, фактовъ дѣйствительной отвѣтственности". Намъ кажется, что, еслибы сознаніе своей равноправности могло быть достигнуто исключительно только однимъ, предложеннымъ "Вѣстью" способомъ, то въ крѣпостномъ Мужикѣ сознаніе это съ незапамятныхъ бы временъ уже укоренилось, ибо рѣдкіе изъ гражданъ другихъ сословій такъ часто, какъ мужикъ, подвергались неумолимой отвѣтственности, иногда просто даже ни за что ни про что, здорово живешь! Этой ужасной равноправностью господа охранители рѣшительно не даютъ мужику покоя, такъ что онъ готовъ отъ нея сквозь землю провалиться. Мужикъ, по старой привычкѣ, наровитъ все, какъ бы на колѣна встать и крикнуть жалобное свое "простите, пощадите!" -- а ему отвѣчаютъ: "нѣтъ, братъ, шалишь: простить тебя я, по закону, не имѣю права: ложись, или штрафъ плати!" Усядется ли мужикъ-гласный на земскомъ собраніи гдѣ-нибудь на невидномъ мѣстѣ, въ заднемъ ряду, -- и тутъ его въ покоѣ не оставятъ. "Понимаешь ли, говорятъ, что ты вмѣстѣ съ нами, въ одной комнатѣ сидишь, что ты равноправный съ нами гражданинъ? Если понимаешь, то вотъ подписывай журналъ, потому что ты по закону обязанъ понимать все, о чемъ здѣсь толкуютъ!" Мужикъ, разумѣется, уполномочиваетъ кого-нибудь изъ равноправныхъ къ рукоприкладству, а между тѣмъ, въ большей части случаевъ, не знаетъ хорошенько, что именно онъ подписываетъ, потому что предложеніе, въ случаѣ надобности, обильно пересыпается иностранными словами: прогрессъ, иниціатива, гуманный, эксплоатація, эмансипація, резюмировать и т. п. Отказаться отъ подписи журнала, мужику опять-таки невозможно, потому что онъ обязанъ все знать и понимать, потому что онъ -- гражданинъ равноправный съ другими гражданами, хотя въ душѣ и сознаетъ, что равноправность-то эта очень сомнительнаго свойства: мировой посредникъ, напримѣръ, мужика высѣчь можетъ, а дворянина и купца вправѣ только лишь убѣждать и уговаривать. Въ концѣ-концовъ и выходитъ, что мужикъ, по книгѣ закона какъ будто и дѣйствительно пользуется правами, почти равными съ лицами другихъ сословій, но эти новыя права столько навалили да него и новыхъ обязанностей и страшной отвѣтственности, что онъ самъ съ радостью готовъ передать эти права первому желающему, за цѣну самую ничтожную, дешевле чечевичной похлебки.
   Такимъ-то образомъ, особенно радоваться и восторгаться гигантскими шагами русскаго богатыря -- нечего. Никогда не нужно забывать, что на перешагнутомъ, но не пройденномъ пространствѣ, годъ отъ году все больше и больше скопляется непріятелей, которые потихоньку, не торопясь, вооружаются и организуются въ стройныя массы, дѣйствуя въ то же время мелкими, партизанскими отрядами противъ смѣлаго, но неразумнаго непріятеля, отнимая у него фуражъ и затрудняя все больше и больше возможность отступленія, до котораго рано-поздно, дѣло все-таки дойдетъ, въ особенности, если смѣлый врагъ, одураченный мнимыми успѣхами, позабудетъ необходимыя предосторожности.
   Но я отклонился отъ разсказа.
   Теперь, надѣюсь, совершенно понятно, почему Безднинское дѣло имѣло совсѣмъ иной исходъ, чѣмъ Гусевское, рѣшенное чрезъ шесть лѣтъ послѣ перваго: въ наше время теорія увѣчья проводится только лишь въ печати, а тогда она безпрепятственно могла примѣняться и на практикѣ. Въ наше время теорія эта, хотя и съ достаточною ясностію излагаемая, все-таки обставляется нѣкоторыми темноватаго свойства фразами, выражающими собою любовь къ человѣчеству, къ непреклонной твердости закона и т. п., а тогда, шесть лѣтъ назадъ, примѣнялась она къ дѣлу прямо, безъ обиняковъ, и никто не стыдился ея придерживаться. Фактъ почти невѣроятный, но однако же вѣрный: послѣ Безднинскаго "увѣчья", въ ознаменованіе радости по этому случаю, крупные и именитые губернскіе землевладѣльцы устроили торжественный обѣдъ, говорили торжественные, приличные случаю спичи, заливая ихъ шампанскимъ. (Впрочемъ, говорятъ, обѣдъ, по случаю великаго поста, былъ на половину постный). Та^ъ-какъ подобная безтактность (если здѣсь умѣстно это слово?) многимъ изъ землевладѣльцевъ даже показалась слишкомъ возмутительною, то люди противоположнаго образа мыслей рѣшились, какъ бы въ параллель къ обѣду, отслужить панихиду по покойникамъ. Обѣдъ, какъ разсказывали, удался и прошелъ безслѣдно, но панихида не совсѣмъ.
   Ходило тогда по окрестнымъ губерніямъ множество анекдотовъ по поводу Безднинскаго волненія, но изъ нихъ нѣкоторые до такой степени возмутительны, что и передавать даже не хочется. Въ числѣ раненыхъ, разсказывали, попался дворовый человѣкъ одной образованной, читающей французскія книжки помѣщицы. Бѣдняга, заслышавъ о скоромъ пріѣздѣ въ Бездну настоящаго царскаго посланника, сопровождаемаго, вѣроятно, для церемоніи, войскомъ, попросился-было у матушки-барыни посмотрѣть на невиданный имъ парадъ, но, получивши рѣзкій отказъ, убѣжалъ туда самовольно, оставивъ огорчонную помѣщицу безъ обѣда, такъ-какъ состоялъ при дворѣ поваромъ. Немилосердная судьба поступила съ непослушнымъ барской волѣ слишкомъ ужь жестоко: дура-пуля угодила прямо въ холопскую сйину. Раненаго, въ числѣ другихъ, отправили въ одну изъ временныхъ больницъ, устроенныхъ тогда по экстренному случаю, а потомъ, по принадлежности, препроводили къ помѣщицѣ. "Вотъ теперь ты самъ, негодяй, видишь, какъ строго Богъ наказываетъ за ослушаніе барской власти!-- внушала помѣщица только что приведенному къ ней страдальцу.-- Подожди вотъ у меня: если не околѣешь и вскочишь на ноги -- расправлюсь я съ тобой посвойски. Однимъ только Божескимъ наказаніемъ ты отъ меня, свинья неблагодарная, не отвертишься!" Говорятъ, несчастный раненый послѣ этихъ внушительныхъ словъ совсѣмъ съ толку сбился, не зналъ чего желать, выздоровѣть ли, или умереть, потому что и то и другое представлялось ему почти одинаково сквернымъ.
   Однакоже Безднинскій погромъ, на который высшее мѣстное дворянство, почему-то, смотрѣло, какъ на рѣшительную побѣду, одержанную надъ строптивымъ непріятелемъ, оказался совершенно безплоднымъ и, даже, безполезнымъ. Страхъ и уныніе дѣйствительно распространились на большое пространство; бабы начинали выть, лишь только заслышатъ вдали рожокъ горниста, но уже самое это безпрерывное странствованіе военныхъ отрядовъ по уѣздамъ, ясно доказывало, что система террора въ настоящемъ случаѣ не достигала цѣли. Крестьяне поняли, что другой воли должно быть дѣйствительно въ настоящее время еще нѣтъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, почему-то все болѣе и болѣе стали укрѣпляться въ мысли, что новую эту волю скоро къ нимъ пришлютъ; что теперь только не нужно соглашаться ни подъ какимъ видомъ ни на какія сдѣлки, ибо новая воля принесетъ пользу только лишь тѣмъ, кто удержался отъ соглашеній съ помѣщиками, не закрѣпилъ себя вновь, добровольно. Какъ ни странны были вычитыванья, какъ ни дики казались вычитывальщики, но видно и они отъ правды-то были только лишь на полвершка, хотя и не съумѣли, по уважительнымъ причинамъ, подойти къ ней вплоть. Статьи о добровольномъ и обязательномъ выкупѣ и переходѣ съ однѣхъ земель на другія по истеченіи девяти лѣтъ казались неясными нетолько темнымъ вычитывалищикамъ, но и просвѣщеннымъ мировымъ посредникамъ, съѣздамъ и присутствіямъ, которые всѣ поняли эти статьи уже изъ послѣдовавшихъ циркуляровъ министерства. Несогласіе идти на какія бы то ни было сдѣлки объяснялось обыкновенно упрямствомъ мужика; ретивые мировые посредники, всю свою славу основывающіе на количествѣ заключенныхъ ими сдѣлокъ, разумѣется сердились, выходили изъ себя, даже иногда обходились не безъ розогъ, но разъ упершагося на чемъ нибудь мужика нельзя ужь пронять ничѣмъ. "Будетъ намъ, братцы, вторая воля, вмѣсто эвтой, благой {Слову благой крестьяне нѣкоторыхъ мѣстностей придаютъ не обыкновенное его значеніе, а свое собственное, оригинальное. Благой у нихъ значитъ -- плохой, дрянной. Про тощую, больную и лицомъ уродливую женщину они обыкновенно говорятъ: ай, ай, бабенка-то благая какая! и т. п.} воли" -- да и кончено!
   Въ описываемый періодъ времени, судя по отзывамъ, доходившимъ со всѣхъ сторонъ, мужики вели себя такъ скромно и послушно, что, пожалуй, нѣкоторымъ изъ равноправныхъ имъ гражданъ даже въ душѣ хотѣлось, чтобы они были хоть немножко построптивѣе: придраться-то ужь совсѣмъ не къ чему. На работу пошлютъ -- идутъ безропотно, даже упираются, что они и впередъ хотятъ работать по старому, на барщинѣ. Позоветъ помѣщикъ къ себѣ соглашать -- опять-таки идутъ всѣ гурьбой и стоятъ у крыльца безъ шапокъ, по старому положенью. Начнетъ помѣщикъ фразой: ну, любезные друзья!-- и толкуетъ битый часъ или даже два, а тѣ все стоятъ себѣ -- не шелохнутся. Только когда кончитъ помѣщикъ свою рѣчь и ласково скажетъ, протянувши руку: ну, любезные друзья, по рукамъ, что ли?-- тогда только мужики, какъ будто отъ сна очнутся и заорутъ: "нѣтъ, не согласны, ни на что мы не согласны, остаемся по старому!" Потомъ, послѣ этихъ словъ, мужики готовы опять слушать часъ или два, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, готовы и уйдти безпрекословно, если помѣщику надоѣстъ толковать: какъ, значитъ, вашей милости будетъ угодно!
   Были, однакоже, случаи и болѣе серьёзные. Въ одномъ селеніи бездѣтный помѣщикъ, еще при жизни своей, постоянно толковалъ мужикамъ, чтобы они дали ему только спокойно умереть, а послѣ смерти всѣ они вольными будутъ, потому что прямыхъ наслѣдниковъ у него нѣтъ и духовное завѣщаніе на всякій случай давно уже готово. "Завѣщаніе, однакоже, хотя было и дѣйствительно написано, но никѣмъ не скрѣплено, потому что старикъ разсчитывалъ пережить и крестьянъ-то всѣхъ, которыхъ собирался отпустить на волю. При такихъ-то, крайне неблагопріятныхъ для крестьянъ условіяхъ, старикъ скончался скоропостижно, олицетворивши своей смертью извѣстную шутовскую пѣсню о томъ, какъ "Устюшкина мать собиралась умирать".
   Извѣстное дѣло: крестьяне формалисты плохіе, хотя отъ нихъ многіе и требуютъ, какъ отъ равноправныхъ съ другими гражданъ, тонкаго знанія и гражданскихъ и уголовныхъ законовъ. О существованіи завѣщанія они знали; но до того, засвидѣтельствовано ли завѣщаніе, или нѣтъ -- имъ какое дѣло? Покойникъ баринъ всякую эдакую штуку самъ ужь зналъ; слѣдовательно теперь нужно только сидѣть, да дожидаться, какъ тамъ начальство. И сидѣли мужики -- дожидались; только вдругъ пріѣзжаетъ къ нимъ какой-то другой, молодой баринъ, пишетъ уставную грамоту, отрѣзываетъ отъ мужиковъ чуть не половину земли и объявляетъ, что если-де угодно мужичкамъ оставить за собой излишнюю за отрѣзкой землю (а ужь какая она излишняя!) на столько-то лѣтъ, то приплачивали бы вотъ столько-то. Наговорилъ съ три короба, чего-то настрочилъ, -- да и маршъ куда-то!
   Обомлѣли совсѣмъ мужики, рты отъ удивленія разинули и руки врозь растопырили. "Какъ-такъ, что за диковина?... А баринъ-то на что, вотъ тотъ, что умеръ-то: онъ на что, а? Нѣтъ, братцы, шалишь: молодъ еще озорничать-то! Чуръ всѣмъ міромъ: ни на что нейти, ни на что не соглашаться. Мы по закону, и трогать насъ, значитъ, никто не смѣй!"
   Успокоились-было деревенскіе юристы на своей законной почвѣ, но не надолго. Пріѣхалъ дворянскій производитель (предводитель), пріѣхалъ исправникъ съ казакомъ -- опять отвѣтъ одинъ: "шалишь, молоды еще озорничать-то; мы вѣдь по закону. Пусть почище пришлютъ!"
   "Прислали, наконецъ, и почище: губернаторскаго адъютанта съ казаками и солдатами, а казаки, какъ только пріѣхали, сейчасъ отправились въ ближній лѣсокъ -- розги рѣзать. Привезли возъ розогъ, принесли изъ ближайшей избы двѣ скамейки, разложили двоихъ, по порядку, какъ стояли -- и начали стегать съ двухъ сторонъ. Сѣкутъ, сѣкутъ, кровь давно ужь ручейками такъ и сочится, а крика не слышно, потому что такъ на міру согласились: за законъ, значитъ. У сѣкуторовъ руки ужь устали, перемѣнились другими, вмѣсто обезпамятѣвшихъ наваливаютъ свѣжихъ, а все никто не кричитъ и не стонетъ. Очередь доходитъ до молодого паренька, блѣдный такой стоитъ, потому, значитъ, не привыкъ, а къ нему, къ уху къ самому, мать наклонилась. Горькими слезами плачетъ, а сама шепчетъ: "смотри, бантъ, Митянька, отъ міру не отставай: не будетъ, байтъ, тебѣ моего материнскаго благословленія, если тово..."
   Истинное это происшествіе почти цѣликомъ мною разсказано со словъ одного изъ очевидцевъ-соучастниковъ. Перепороли всю деревню, и все-таки покорности ни отъ кого не добились. Только чрезъ два дня перемѣнили систему: вмѣсто розогъ наломали таловыхъ палокъ, или, понѣмецки, шпицъ-рутеновъ и для истязаній выбрали, на угадъ, нѣсколькихъ зачинщиковъ. Тогда повинились, уступили отрѣзку, и даже, чуть ли уполномоченные не приложили своихъ рукъ къ уставной граматѣ.
   Еще одинъ случай возмущенія, или, правильнѣе, еще одинъ возмутительный случай. Помѣщикъ, устраивая на новый ладъ нѣсколько деревень своей сестры, въ одномъ имѣніи сдѣлалъ къ крестьянскому надѣлу значительной величины нарѣзку даромъ, а въ другомъ имѣніи, за строптивость крестьянъ, обкромсалъ ихъ жестоко, хотя совершенно законно. Возмутились обиженные. "Какъ бы сама здѣсь была -- разсуждали нѣкоторые -- не то бы было. Это онъ отъ себя ужь кудеситъ-то; не написать ли, не послать ли къ самой-то ходока, братцы?
   -- А куда ты пошлешь, куда напишешь? Она, баютъ, тамъ гдѣ-то, въ нѣметчинѣ живетъ. Какъ родилась, баютъ, такъ туда и уѣхала. Поди, чай, порусски-то и болтать не умѣетъ, и граматки-то нашей мужицкой не разберетъ!
   Порѣшили, что дѣйствительно ходока въ нѣмецкую землю посылать не стоитъ, потому что никакой ходокъ эдакой земли не отъищетъ, да, еслибы и отъискалъ, то можетъ тамъ сгинуть. Согласились только всѣмъ міромъ ни на что нейти, ни съ чѣмъ не соглашаться и оставаться на старомъ положеніи до "новой воли".
   Началась опять старая исторія, но кончилась она довольно оригинально, благодаря смѣтливости мѣстнаго дворянскаго предводителя, человѣка молодаго и образованнаго.
   Исправникъ въ уѣздѣ былъ человѣкъ смирный (что бывало рѣдко), маленькій, пузатенькій, "потѣшный такой" -- по выраженію крестьянъ, но слишкомъ ужь преданный помѣщикамъ, отъ которыхъ, разумѣется, вполнѣ зависѣлъ. Чтобы отличиться предъ своими патронами, онъ принялъ на себя видъ воинственный, препоясался мечомъ, на козлы въ сани (это происходило ранней весной) посадилъ плюгаваго казачишку -- бурята, или калмыка съ нагайкой -- и торжественно вкатилъ въ селеніе, которое во всемъ округѣ отличалось своими плечистыми, рослыми молодцами-ребятами. Покуда исправникъ, сидя въ избѣ, придумывалъ грозную рѣчь, приличную случаю, -- на улицѣ, предъ окнами избы, успѣла уже разыграться траги-комическая сцена, которая въ конецъ уничтожила всѣ геніальные его планы. За ворота зачѣмъ-то вышелъ плюгавый исправничій казачишка и, по свойственной всѣмъ азіатамъ склонности -- похвастаться предъ народомъ своимъ оффиціальнымъ значеніемъ, махнулъ сначала плетью по направленію къ толпѣ, а потомъ зачѣмъ-то вынулъ изъ ножонъ ржавую свою шашку. Этого было вполнѣ достаточно, чтобы возбудить толпу молодцоватыхъ парней. "Ахъ ты кривоногая крыса!" -- послышалось изъ толпы и, вслѣдъ затѣмъ, въ одно мгновеніе, кривоногая крыса уже барахталась ногами и руками, всунутая головою въ сугробъ, къ величайшему удовольствіе народа. Хохотъ и гоготанье поднялись такіе громкіе и здоровые, что исправникъ, позабывъ свою рѣчь, немедленно велѣлъ ямщику-татарину содиться на козлы и, выручивъ кое-какъ, при посредствѣ сотскихъ, казака изъ сугроба, ускакалъ по добру по здорову. При самомъ отъѣздѣ, въ казака на козла подетѣло два полѣна, хотя и неудачно. Не выжидая неминуемаго вступленія солдатъ, изобрѣтательный дворянскій предводитель вздумалъ уладить дѣло домашнимъ манеромъ. Весь его разсчетъ основывался на томъ, что волнующееся селеніе не велико, а между тѣмъ со всѣхъ сторонъ оно плотно обставлено деревнями съ татарскимъ населеніемъ, которое съ русскими постоянно враждуетъ и во всякое время готово идти съ ними въ драку, даже охотнѣе, чѣмъ кронштадтскіе моряки съ кронштадтскими же артиллеристами. Немедленно составилась импровизированная осадная армія съ голыми кулаками, которая окружила со всѣхъ сторонъ осажденную крѣпость, вооруженную тоже одними лишь кулаками. Въ качествѣ главнокомандующаго отдалъ онъ по своей арміи строгій приказъ: никого не впускать къ осажденнымъ, а отъ нихъ принимать каждаго безпрепятственно. Эта игрушечная осада кончилась меньше, чѣмъ въ два дня. Сначала половина осажденной деревни явилась въ перебѣжчикахъ, а потомъ, въ качествѣ военноплѣнныхъ, появилась и другая, съ полнымъ раскаяніемъ, такъ что солдатъ съ ружьями, за ненужностью, воротили назадъ съ полдороги...
   Вообще, всѣ эти, такъ-называемые, крестьянскіе бунты и волненія 1861 года, носили на себѣ одинъ и тотъ же характеръ: всеобщаго, невыясненнаго недоразумѣнія. Революціоннаго и опаснаго не заключалось въ нихъ ровно ничего, но за то не мало иногда въ нихъ было комичнаго. Подобный взглядъ, ручаясь за его вѣрность, я имѣю полнѣйшее право высказывать прямо, несмотря на то, что до сей поры еще существуетъ въ нашемъ обществѣ сильная и многочисленная партія, которая серьёзно думаетъ, будто и на самомъ дѣлѣ мужики наши постоянно готовы сознательно идти въ драку съ голыми кулаками противъ, заряженныхъ коническими пулями, ружей!
   

III.

О томъ, какъ дворянскіе страхи и печали мало по малу превращаются въ пріятныя, но не сбывшіяся мечты. О дѣятельности губернскихъ присутствій въ первое время, непосредственно слѣдующее за объявленіемъ манифеста.

   "Чего не знаю -- того боюсь" -- говоритъ обыкновенно человѣкъ, непривыкшій вдумываться въ причины незнакомыхъ ему явленій; а такъ-какъ у большинства нашихъ соотечественниковъ именно привычки-то этой и нѣтъ, а незнакомыхъ явленій множество, то, очень естественно, что большинство постоянно чего-то труситъ. Комета ли появится на горизонтѣ, метеоръ ли пролетитъ ночью, или просто новое какое-нибудь распоряженіе отъ правительства выйдетъ, или откроется какой-нибудь грабежъ въ грандіозныхъ размѣрахъ, напримѣръ казенной соли и т. п.,-- сейчасъ ужъ всѣ и задумаются и начнутъ, въ уныніи, шептать другъ другу на ухо: быть бѣдѣ!
   Съ такимъ именно смутнымъ, неопредѣленнымъ чувствомъ встрѣчены были и Положенія 19-го февраля, покуда еще не успѣли хорошенько вникнуть въ ихъ смыслъ и значеніе. Вмѣсто того, чтобы радоваться, какъ слѣдовало ожидать, всѣ, почему-то, струсили. Народъ струсилъ, впрочемъ, не пустяковъ какихъ-нибудь, не дѣтскаго пугала -- сусѣдушки, а кое чего посущественнѣе: онъ струсилъ безпрерывныхъ экзекуцій, и струсилъ до такой степени, что блѣднѣлъ отъ ужаса даже при отдаленномъ звукѣ рожка горниста; къ помѣщикамъ же буквально могъ быть примѣненъ текстъ: никѣмъ бо не мучимы, сами ея мучаху. Эти господа вообразили себѣ, что теперь народъ, при новыхъ правахъ, сдѣлается, пожалуй, слишкомъ ужь смѣлымъ, до дерзости и -- мало того, что уважать не станетъ, но, чего добраго, еще разобидитъ какъ-нибудь, разумѣется, умышленно. Впрочемъ, собственно страхомъ заразились только лишь мелкіе, неразумные помѣщики, такъ сказать мелюзга; крупныхъ же одолѣвалъ вовсе не страхъ, а кое-какое иное чувство. Каждый помѣщикъ привыкъ себя считать въ предѣлахъ своего имѣнія чѣмъ-то въ родѣ короля, или, по крайней-мѣрѣ, герцога; слѣдовательно, очень естественно, что послѣ 19-го февраля всѣ они вразъ вообразили себя въ незавидномъ положеніи представителей упраздненныхъ правительствъ, въ родѣ, напримѣръ, уволеннаго неаполитанскаго короля, или королевы испанской. О томъ, какой переворотъ произведетъ реформа въ экономическомъ отношеніи, -- въ первое время никто и не думалъ, а всѣ смотрѣли на дѣло именно съ точки зрѣнія уволеннаго короля Фердинанда неаполитанскаго и уволенной королевы Изабеллы испанской. Отъискались даже такіе помѣщики (разумѣется, изъ самыхъ крупныхъ), которые нашли необходимымъ, подобно Фердинанду и Изабеллѣ, уѣхать въ Парижъ, Римъ или Ниццу, гдѣ бы они въ безопасности могли сидѣть у моря и ждать благопріятной погоды, т.-е. попутнаго вѣтра къ возвращенію въ отечество къ раскаявшимся своимъ подданнымъ.
   Тѣ, которые были похитрѣе, тайныхъ своихъ помышленій и надеждъ, разумѣется, наружу не выдавали. Подчиняясь необходимости, они усердно даже вторили тогдашнимъ газетамъ, въ которыхъ писалось, что помѣщики сами будто просили правительство объ освобожденіи крѣпостныхъ крестьянъ, но въ искренность этихъ заявленій повѣрить было трудно, въ особенности человѣку, постоянно жившему въ средѣ помѣщичьей. Мнѣ, какъ очевидцу, извѣстно, что всего за два года до изданія Положеній, помѣщики одной изъ ближайшихъ къ Москвѣ губерній настолько же были подготовлены къ предстоящей реформѣ, насколько евангельскія юродивыя дѣвы были готовы къ встрѣчѣ жениха, грядущаго по полуночи. Помѣщики, за два года до Положеній, перевернувшихъ всѣ старые порядки вверхъ дномъ, усердно воздвигали въ своихъ деревняхъ обширные каменные дома съ амосовскими печами, съ зимними садами и оранжереями, которые теперь оставлены въ запустѣніи; слѣдовательно они не вдумывались въ неизбѣжныя послѣдствія реформы, въ которую не вѣрили. Офиціально выраженная благодарность правительства такъ-называемымъ передовымъ губерніямъ за ихъ будто бы готовность на освобожденіе встрѣчена большинствомъ помѣщиковъ этихъ губерній вовсе не съ тѣмъ чувствомъ, съ какимъ у насъ обыкновенно выслушиваютъ благодарность правительства. Благодарность эта для громаднаго большинства была совершеннѣйшей неожиданностью и, вмѣсто того, чтобы обрадовать, сильно разсердила. "Когда же и кому мы заявляли эту готовность къ жертвамъ, за которую насъ благодарятъ?" спрашивали изумленные и раздраженные помѣщики. "Это по какому-нибудь недоразумѣнію! Нужно, господа дворяне, разслѣдовать, кто изъ нашихъ подписался подъ адресомъ?" По разслѣдованіи оказывалось, что изъ нашихъ подъ заявленіемъ никто не подписывался, а подписали его только пять-шесть выскочекъ изъ "партіи красныхъ". "Нужно, господа, на свѣжую воду вывести этихъ измѣнниковъ!" кричали многочисленные члены "бѣлой партіи", рѣшимость и храбрость которыхъ, впрочемъ, выражались только лишь подъ роднымъ кровомъ своихъ домовъ, а внѣ его, при встрѣчахъ съ "красными", члены "бѣлой" партіи тотчасъ же и сами дѣлались красными же въ буквальномъ значеніи этого слова, потому что были очень ужь не рѣчисты и скоро конфузились.
   "Бѣлая партія" (которая и въ наши дни, снабженная особеннымъ печатнымъ органомъ, едва-ли даже еще не сильнѣе, чѣмъ была десять лѣтъ тому назадъ) твердо вѣрила въ вѣчность крѣпостнаго права, да и теперь еще вѣруетъ, что его же царствію не будетъ конца. Если вы, читатель, потрудитесь припомнить, о чемъ трактовалось въ цѣломъ рядѣ статей "Вѣсти" объ охранительныхъ началахъ, и потомъ отъищите въ старинныхъ помѣщичьихъ библіотекахъ книжку, изданную въ свѣтъ въ 1814 году, подъ заглавіемъ: "Трактатъ о политической естетикѣ. Россійское сочиненіе", то ясно увидите, что въ новой газетѣ говорится положительно все то же, что написано и въ старинной книжкѣ, только лишь другимъ языкомъ. Автору Политической эстетики 1814 года хотѣлось убѣдить правительство въ необходимости воздвигнуть по всѣмъ губернскимъ городамъ особеннаго устройства дворянскіе замки, которые бы самымъ своимъ наружнымъ видомъ напоминали о вѣчности и незыблемости россійскаго дворянства и, тѣсно съ нимъ соединеннаго, крѣпостнаго права. "Желательно -- пишетъ авторъ Политической эстетики -- чтобъ архитекторы строили дворянскіе замки, примѣняясь къ древнимъ россійскимъ зданіямъ, то-есть: съ толстыми стѣнами, съ прочными сводами, и не щадили желѣза для связыванія тѣхъ и другихъ, такъ чтобъ сіи замки, подобно древнимъ зданіямъ, могли существовать лѣтъ по триста и болѣе и казались бы для народа вѣчными, ибо все, что есть временное, но непримѣтно что оно таковое, простолюдинамъ кажется вѣчно. Пускай вмѣстѣ съ продолжительнымъ существованіемъ дворянскихъ замковъ увеличивается къ нимъ то почтеніе, которое народъ питаетъ въ себѣ ко всему древнему. Пускай и дворянство и мѣщане говорятъ съ нѣкоторымъ благоволеніемъ: Этотъ замокъ построенъ еще нашими прадѣдами (пускай, хоть это и вздоръі), мы умремъ, а онъ переживетъ и сыновъ и правнуковъ нашихъ!" Далѣе, неизвѣстный авторъ эстетики, для возможно большей прочности дворянства, находитъ необходимымъ, чтобы "замки сіи воинскимъ видомъ своимъ напоминали, какъ дворянству, такъ вообще народу о войнѣ, производили бы въ умахъ всѣхъ жителей грозное впечатлѣніе. Для произведенія таковаго впечатлѣнія не надобно прибѣгать къ образу укрѣпленій, построенныхъ по правиламъ военной архитектуры, усовершенной Вобаномъ, ибо въ подобномъ укрѣпленіи валъ чѣмъ ниже, тѣмъ ядро, пущенное съ онаго, будучи на лету паралельнѣе съ поверхностію земли, вѣрнѣе поражаетъ наступающаго непріятеля. Но видъ древнихъ крѣпостей совсѣмъ инако дѣйствуетъ на воображеніе простолюдиновъ. Въ нихъ высокая каменная стѣна, увѣнчанная зубцами, представляетъ неприступное, закрытое и удобное для стрѣлянія положеніе осажденныхъ, а возвышенныя надъ нею башни подобны глазамъ, которые вдали видятъ всѣ движенія нападающаго непріятеля, изъ чего можно заключить, что, согласно съ политической эстетикой, дворянскіе замки всего приличнѣе и удовлетворительнѣе строить въ воинскомъ, готическомъ вкусѣ".
   Надъ страшными издали дворянскими замками, для увеличенія трусости и безъ того уже пугливыхъ крестьянъ, авторъ дворянской эстетики совѣтуетъ приколотить гербы губерній и, вообще, про дворянскую геральдику отзывается съ величайшимъ уваженіемъ. "Исторія, говоритъ авторъ, вопреки холоднымъ философамъ и революціонерамъ, откроетъ намъ, что наука, почитаемая за суетную, геральдика, въ монархическомъ правленіи есть наука весьма нужная и, такъ сказать, естественная. Мы увидимъ, первое, что дикіе народы украшаютъ жилища свои и самихъ себя добычею съ убитыхъ звѣрей или непріятелей (скальпы) и выставляютъ знаки своей неустрашимости, какъ дворянство знаки заслугъ своихъ предковъ. Вторымъ доказательствомъ естественности геральдики служитъ то, что калмыки, уважая древность нѣкоторыхъ родовъ, именуемыхъ ими благородными, имѣютъ у себя нѣкоторую тѣнь геральдики". Вообще, всѣ доказательства необходимости и естественности геральдики приведены такія, что съ одинаковымъ успѣхомъ и, даже еще съ несравненно большимъ успѣхомъ, могутъ доказать противное, т.-е. дикость науки, именуемой геральдикой; но сущность дворянской эстетики въ томъ именно и заключается, что все дикое и нелѣпое считается въ ней необходимымъ и разумнымъ и необходимое въ жизни -- нелѣпымъ и вреднымъ. "Въ наши времена -- пишетъ эстетикъ -- составлено множество наукъ, какъ-то: технологія, химія и проч., но ни одна изъ нихъ ни въ пользѣ ни въ пріятности не можетъ сравниться съ политическою эстетикою".
   Прочитавши эти выписки изъ старой дворянской книги, читатель легко можетъ спросить меня, зачѣмъ, съ какою цѣлью привожу я эти нелѣпости видимо помѣшаннаго, ряхнувшагося человѣка? А затѣмъ, читатель, что эти же самыя мысли, только въ нѣсколько иной формѣ, высказываются и въ наши дни литературными органами, имѣющими тысячи подписчиковъ, которымъ онѣ не кажутся нелѣпыми. Политическая эстетика у насъ и въ настоящее время предпочитается, и еще долгое время будетъ предпочитаться технологіи, химіи, физикѣ и, вообще всѣмъ, вновь составленнымъ наукамъ, которыя "ни въ пользѣ, ни въ пріятности не могутъ сравниться съ дворянской эстетикой"; если же эта пріятная наука не бросается и въ наши дни, то можно себѣ представить, въ какой была она силѣ десять лѣтъ тому назадъ, когда еще крѣпостное право господствовало въ полной силѣ, хотя уже и наканунѣ своей смерти. Несмотря на бродившіе въ народѣ слухи, помѣщики не боялись затрачивать большія суммы денегъ на устройство въ своихъ селахъ большихъ каменныхъ домовъ и обширныхъ парковъ, самая возможность существованія которыхъ обусловливалась единственно только продолжительнымъ существованіемъ крѣпостнаго права. Видимое дѣло, что поступали они такъ неразумно единственно на основаніи правилъ политической, или дворянской эстетики: "чтобы замки сіи могли существовать лѣтъ триста и болѣе и казались бы для народа вѣчными, ибо все, что есть временное, но непримѣтно что таковое, простолюдинамъ кажется вѣчнымъ". Вся суть дворянской политической эстетики въ томъ именно и заключается, чтобы многое казалось вѣчнымъ и ужасающимъ, хотя бы и "не было таковымъ"; хотя бы кажущееся "простолюдинамъ" грознымъ, было просто на просто огороднымъ пугаломъ, которое страшно единственно только потому, что вороны ужасно глупы.
   Крупные землевладѣльцы, чувствовавшіе себя въ положеніи уволенной испанской королевы, плохо какъ-то вѣрили въ прочность крестьянской реформы и, въ ожиданіи скорой перемѣны, разлетѣлись по чужимъ краямъ, какъ ласточки на зиму, но мелюзга поневолѣ должна была остаться и на мѣстѣ выжидать, что изъ всего этого выйдетъ. Говорятъ, что въ теченіе послѣднихъ двухъ-трехъ недѣль великаго поста продавцы револьверовъ и, вообще, огнестрѣльнаго оружія по провинціальнымъ городамъ, скопили себѣ порядочные капитальцы, такъ-какъ запросъ на этого рода предметы вдругъ увеличился до невѣроятной степени. Говорятъ, въ этотъ короткій періодъ всеобщаго воинственнаго настроенія, пистолетами запасались даже такіе господа, которые боялись къ нимъ прикоснуться и возили ихъ съ собою въ дорогу подъ толстымъ слоемъ перинъ и подушекъ, какъ будто съ тою цѣлью, чтобы, при удобномъ случаѣ, даже невооруженный человѣкъ съ удобствомъ могъ съ ними расправиться; но скоро всѣ эти напрасные страхи разсѣялись аки дымъ, или, вѣрнѣе, роли актеровъ совершенно измѣнились: звукъ горнистскихъ рожковъ, нагнавшій страхъ и уныніе на крестьянъ, сильно пріободрилъ помѣщиковъ, такъ что цѣны на пистолеты вразъ понизились, какъ будто на какія нибудь акціи совсѣмъ ненужной желѣзной дороги.
   Вчитываясь больше и больше въ статьи Положеній 19-го февраля, многіе изъ, праздно живущихъ по деревнямъ, дѣтей боярскихъ постигли, наконецъ, что дѣло-то вовсе не такъ дурно, какъ казалось сначала. Каждый, считающійся по старому положенію просто недорослемъ изъ дворянъ, понялъ, что ему теперь очень не хитро получить почетную, сопряженную съ бронзовой цѣпью, бляхой и большимъ жалованьемъ, должность мироваго посредника, или, во всякомъ случаѣ, кандидата: два съ полтинкой въ сутки ни за что ни про что получать тоже вѣдь не баранье рыло! При старыхъ порядкахъ такъ бы, можетъ быть, и застрялъ въ деревнѣ старымъ недорослемъ, а теперь вдругъ съ неба будто само валится на голову доходное мѣсто чуть ли не VI-го класса по почету, да и значеніе въ обществѣ и между крестьянами какое! "Вчера лишь только бывши какимъ-то, чортъ возми, недорослемъ, завтра вдругъ могу лицъ всѣхъ сословій приговаривать къ имущественному вознагражденію, къ какому хочу: лицъ высшихъ сословій къ пятирублевому штрафу, а мужиковъ -- къ общественнымъ работамъ (это вѣдь, чортъ возьми, въ родѣ каторги!), къ аресту на недѣлю и, даже, къ наказанію розгами до двадцати ударовъ: шути-ко ты, каковъ я!"
   Съ неба свалившаяся благодать казалась на первыхъ порахъ до такой степени роскошною, что роскошь эта многихъ недорослей даже пугала: куда мнѣ, да гдѣ мнѣ?... приходило какъ-то инстинктивно въ голову, непривыкшую переваривать тяжелыя мысли. Въ жаръ бросала также статья "объ окончаніи курса наукъ въ учебныхъ заведеніяхъ, съ правомъ на чинъ XII класса, или оному соотвѣтствующимъ", но, при внимательномъ чтеніи, каждый скоро убѣждался, что фраза эта вкралась въ статью такъ толькоа главная суть вся въ томъ, чтобы у маменьки или у папеньки было не менѣе пятисотъ десятинъ земли, хотя бы и въ разныхъ губерніяхъ, хотя бы заложенныхъ и въ неоплатномъ долгу состоящихъ. Нѣкоторые начали даже серьёзно подумывать, нельзя ли гдѣ пріобрѣсти, хотя въ разныхъ губерніяхъ, сыпучаго песочку или трясиннаго болотца по рублю за десятинку? Дальновидные въ коммерческихъ дѣлахъ люди по пальцамъ могли разсчитать, что, при новыхъ порядкахъ, когда Россія уже неудержимо двинулась по пути реформъ, пятьсотъ десятинокъ, въ сущности никуда негодной, трясины могутъ, при извѣстной изворотливости, принести даже большій доходъ, чѣмъ самый гнилѣйшій черноземъ, за который нужно и заплатить дорого, да еще самому обработывать, тогда какъ на это ни денегъ, ни умѣнья, ни охоты не хватаетъ.
   Запросъ на личныя качества и достоинства съ желающихъ поступить въ мировые посредники до такой степени оказался умѣреннымъ, что подобную, едва-ли не излишнюю даже, умѣренность можно было лишь объяснить себѣ предполагаемою нищенскою бѣдностію рынка. Слѣдовало только не имѣть у себя формальнаго свидѣтельства мѣстной врачебной управы о слабоуміи и умоизступленіи, не находиться въ явномъ порокѣ или подозрѣніи и, наконецъ, прожить на свѣтѣ съ момента рожденія до момента выбора не менѣе двадцати-пяти лѣтъ. Такъ-какъ лицъ, удовлетворяющихъ этимъ условіямъ, и въ нашемъ отечествѣ находится достаточное количество, то единственное затрудненіе могло лишь встрѣтиться въ пятистахъ десятинахъ земли, хотя бы и болотной. Значитъ, къ выбору въ мировые посредники вполнѣ и буквально примѣнялась извѣстная поговорка, которая начинается словами: "было бы болото"... Вообще, перемѣнъ въ нашемъ обществѣ, со временъ Павла Ивановича Чичикова, произошло немного: Павелъ Ивановичъ старался пріобрѣтать мертвыя души, а теперь вниманіе обратили и на мертвыя земли.
   Въ первой половинѣ апрѣля наступилъ, наконецъ, день, котораго ожидали "одни съ надеждою, другіе -- съ нетерпѣніемъ", по выраженію учебника Смарагдова. Герольды, разосланные дворянскимъ предводителемъ во всѣ концы уѣзда, возвѣстили, что такого-то числа въ мѣстномъ уѣздномъ городкѣ назначено собраніе дворянъ для повѣрки списковъ лицъ, желающихъ попасть или прямо въ посредники, или на два съ полтинкой, то-есть въ кандидаты.
   Центръ дворянскихъ стремленій, уѣздный городокъ N, по примѣру большинства нашихъ уѣздныхъ городковъ, воздвигнутъ былъ на мѣстѣ, до крайности неудобномъ и неспособномъ: въѣзжать въ него приводилось чрезъ глубокій, обрывистый оврагъ, въ которомъ, какъ говорится, чортъ ногу сломитъ, и потомъ уже изъ этой пропасти различными косогорами и буераками путешественникъ проникалъ въ самый городъ. Вѣроятно, большинство нашихъ уѣздныхъ административныхъ центровъ построено на мѣстахъ неприступныхъ исключительно изъ опасенія нападеній многочисленныхъ непріятелей, которыхъ у нихъ не могло не быть. Впрочемъ, этимъ маленькимъ, по обыкновенію, некрасивымъ административнымъ центрамъ даже какъ-то приличнѣе и цѣлесообразнѣе скрываться въ оврагахъ, а не лѣзть на глаза: издали какъ будто ничего и нѣтъ, а между тѣмъ, вліяніе на всю окрестность оказываютъ очень замѣтное.
   Въ день, ожидаемый одними съ надеждою, другими -- съ нетерпѣніемъ, къ одному изъ такихъ невидимыхъ центровъ съ самаго ранняго утра, и даже наканунѣ вечеромъ со всѣхъ сторонъ мчались и тянулись разнокалиберные помѣщичьи экипажи. Были тутъ и дормезы, и кареты, но большинство оставалось, однакоже, за тарантасами, крытыми порыжѣлой кожей; не обошлось, разумѣется, и безъ пошевней на полозьяхъ, потому, вопервыхъ, что дорога еще была, что-называется, ни санная, ни колесная, а вовторыхъ и потому, что старые помѣщики вѣрятъ въ календарь безусловно, больше даже, чѣмъ самой природѣ.
   Всѣ эти, тянущіеся и мчащіеся по безконечно-ровному и голому полю, экипажи, подъѣхавъ къ мѣсту, гдѣ начинался оврагъ, вдругъ скрывались изъ глазъ, какъ будто проваливаясь сквозь землю: это значило, что они достигали административнаго центра, расположеннаго въ оврагѣ, изъ котораго наружу ужь больше и не показывались. Видъ былъ вполнѣ весенній: помѣщики неудержимо стремились въ дорогой для нихъ въ настоящую минуту оврагъ, вмѣстѣ съ весенней водой отъ растаявшаго снѣга, которая, насытившись вдоволь различными питательными веществами на возвышенныхъ поляхъ со всѣхъ сторонъ стремилась туда же.
   Разные съѣзжались туда помѣщики. Были тутъ и дряхлые старики, которые, сознавая въ себѣ полную способность къ выбору (такъ-какъ были давно уже совершеннолѣтни и не числились въ явномъ порокѣ и подозрѣніи), разсчитывали тоже на посредническую должность. Пріѣхали даже помѣщицы, разумѣется, хлопотать не за себя лично, а за своихъ сынковъ, которые находились тутъ же. Нѣкоторые изъ юныхъ дѣтей боярскихъ разодѣлись въ бархатные поддевки русскаго фасона, въ красныя и ярко-голубыя шелковыя рубашечки съ золотыми поясками и въ лакированные сапоги. Вѣроятно, юноши эти своимъ національнымъ костюмомъ думали произвести особенно благопріятное для нихъ впечатлѣніе на "чернь непросвѣщенну", съѣхавшуюся на базаръ, но, къ сожалѣнію, чернь не признала ихъ за своихъ, а смотрѣла съ изумленіемъ и улыбкой, какъ на балаганныхъ шутовъ на Адмиралтейской площади, или какъ на разноцвѣтныхъ попугаевъ въ биржевомъ петербургскомъ скверѣ. Явились на собраніе два извѣстные всей губерніи идіота, надъ которыми даже и тѣ, которые сами были полуидіотами, позволяли себѣ хохотать безнаказанно, но въ настоящемъ случаѣ никому и въ голову не приходила мысль исключить ихъ изъ списка лицъ, способныхъ занять должность мироваго посредника, потому что въ важномъ, серьёзномъ дѣлѣ у насъ никто не осмѣлится даже признаннаго всѣми идіота признать идіотомъ, который легко можетъ оскорбиться и искать удовлетворенія законнымъ путемъ. Не обошлось, разумѣется, на собраніи и безъ такихъ господъ, про которыхъ шопотомъ всѣ другъ другу разсказывали самыя возмутительныя вещи, но. вслухъ высказывали только одни привѣтствія, причемъ крѣпко сжимали руку. Шопотомъ говорили, напримѣръ, что этимъ молодцамъ нельзя поручить даже двухъ пятіалтынныхъ общественныхъ денегъ, потому что сейчасъ украдутъ; толковали, что поговорки: "плохо лежитъ -- брюхо болитъ", и "не клади денегъ плохо -- не рводи вора въ грѣхъ" -- именно про нихъ и сложены, но, однакоже, и ихъ изъ списковъ лицъ "способныхъ и достойныхъ" не исключили, такъ-какъ они не числились въ явномъ порокѣ или подозрѣніи, да и по формулярамъ своимъ значились способными и къ повышенію достойными.
   Собраніе большею частію незнакомыхъ между собою господъ, съѣхавшихся съ разныхъ концовъ губерніи, изъ глухихъ берлогъ и захолустьевъ, ничѣмъ не отличалось отъ всѣхъ собраній въ этомъ родѣ. Крупные землевладѣльцы немедленно отдѣлились изъ стада мелюзги, какъ крупные быки отъ телятъ и барановъ, и затворились съ дворянскимъ предводителемъ въ особенной комнатѣ, а мелюзга (въ средѣ которой были отдѣльныя личности чуть не въ сажень ростомъ) безцѣльно толклась по залѣ, подозрительно посматривая другъ на друга. Должно быть, вся историческая жизнь русскаго народа такъ ужь неклейно сложилась, что общихъ интересовъ, сближающихъ членовъ даже одного сословія, у насъ какъ-то никогда не замѣчалось: всякъ дѣйствовалъ за себя и плевалъ на всѣхъ, ибо предполагалось, что за всѣхъ дѣйствуетъ ужь Богъ. Молчаніе и вообще нелѣпое, натянутое положеніе собравшагося общества неизвѣстно когда бы кончилось, еслибы догадливый и опытный хозяинъ-предводитель не выслалъ въ залу обильной закуски и водки на громадномъ подносѣ, которая немедленно воздѣйствовала. Чего не могла исторія достигнуть въ теченіе столѣтій, то во очію совершилось, при помощи водки, въ какіе нибудь четверть часа. Точно будто вдругъ прорвался наболѣвшій нарывъ: потекли вольныя дворянскія рѣчи обильною струею, безъ удержа...
   -- Да, теперь люди намъ нужны-съ! ораторствовалъ коренастый съ багровымъ носомъ помѣщикъ, около котораго образовался уже кружокъ слушателей.-- Пришло время, когда и намъ люди нужны больше, чѣмъ деньги, а между тѣмъ, ни тѣхъ, ни другихъ у насъ нѣтъ! Объ этой нуждѣ и недостаткѣ заговорили теперь во всѣхъ журналахъ и газетахъ -- и, по моему, совершенно основательно и впору. Старые порядки теперь разрушаются одинъ за другимъ, новыхъ еще нѣтъ никакихъ; въ обществѣ происходитъ борьба самая ожесточенная, а во всякой борьбѣ необходимы бойцы смѣлые и сильные, которые бы, такъ-сказать, однимъ ударомъ кулака были бы въ состояніи въ дребезги сокрушить зубы грѣшника. Отъ прежней власти у насъ, помѣщиковъ, остается очень немногое; слѣдовательно, намъ необходимы такіе дѣятели, которые бы съумѣли и изъ этого немногаго сдѣлать многое... Прежде мы, бывало, могли, какъ намъ было угодно, посѣчь непокорнаго и строптиваго, даже сослать его въ Сибирь, сдать въ солдаты, а теперь остались только въ распоряженіи, да и то не нашемъ собственномъ, а нашихъ выборныхъ, штрафы, аресты, да право наказывать розгами до 20-ти ударовъ; но что же все это значитъ, спрашиваю я васъ, обтерпѣвшемуся, загрубѣлому мужику? Штрафа съ него не взыщешь, потому что нечего взять, арестомъ на хлѣбѣ и водѣ въ темномъ амбарѣ его не удивишь, а только обрадуешь, потому что у него и въ избѣ не свѣтлѣе, да и ѣстъ-то онъ тотъ же сухой хлѣбъ; что же касается до 20-ти розогъ, то мнѣ, господа, объ этомъ смѣшно даже и говорить! Помилуйте, да мужикъ нашъ съ 20-ти ударовъ не только боли никакой не почувствуетъ, но это принесетъ ему даже нѣкоторое удовольствіе... Это то же, что иной разъ охотникъ своей собакѣ ногой задъ почешетъ, или ладонью похлопаетъ: она только поближе прижмется, да хвостомъ начнетъ мотать отъ удовольствія!...
   -- Вполнѣ съ вами согласенъ! вмѣшался въ разговоръ сосѣдъ оратора.-- Вы очень тонко и остроумно изволили замѣтить насчетъ нечувствительности мужика и относительно ничтожности назначеннаго наказанія; но вы, мнѣ кажется, изволили упустить изъ вниманія одно, весьма важное, по моему, обстоятельство, а именно, что законы наши всегда допускаютъ нѣкоторое, такъ-сказать, уклоненіе, дѣлающее ихъ болѣе примѣнимыми, чѣмъ они кажутся съ перваго раза. Положимъ, что 20 ударовъ, сами по себѣ, количество совершенно ничтожное для мужика; но кто же можетъ воспрепятствовать умному и дѣловому посреднику обратить законъ въ свою пользу и влѣпить виновному не 20, а 80, 100 и больше ударовъ, только лишь съ небольшими промежутками? Положимъ, что вы -- мировой посредникъ, и что вамъ встрѣтился случай высѣчь мужика. Прекрасно-съ! Съ одной стороны, въ виду у васъ законъ, запрещающій задавать мужику болѣе 20-ти ударовъ, съ другой -- здравый разсудокъ вашъ говоритъ, что ограничиваться 20-тью ударами и смѣшно, и даже крайне вредно въ нравственномъ отношеніи; какъ же вы поступаете, чтобы выпутаться изъ такого несноснаго, для каждаго образованнаго человѣка, положенія?... По моему, очень просто-съ (я уже обдумалъ этотъ вопросъ глубоко со всѣхъ его сторонъ). Въ назначенный день, послѣ утренняго чая, вы дѣйствительно задаете негодяю только 20 ударовъ, не преступая закона; но кто же помѣшаетъ вамъ повторить ту же законную порцію предъ завтракомъ, предъ обѣдомъ, послѣ обѣда и вечеромъ? Я не знаю, предвидѣлъ ли или не предвидѣлъ законъ подобныя комбинаціи, но вотъ мы, не нарушая его нисколько, какъ сами изволите видѣть, уже вкатили голубчику сотнягу, а захотимъ -- такъ и больше всыпемъ! заключилъ свой проектъ хитроумный помѣщикъ, улыбаясь во весь ротъ и потирая руки...
   Веселая улыбка, мгновенно озарившая лица слушателей, вполнѣ доказывала, что сочувствующихъ остроумному проекту находилось тутъ немало, но тѣмъ не менѣе, однакоже, нѣкоторые считали не совсѣмъ удобнымъ открыто заявить свое сочувствіе къ подобнаго рода принципамъ. Нѣкоторые, молча улыбнувшись, отошли кошачьей походкой въ сторонку, точно не при нихъ было и сказано; другіе внезапно устремили свое вниманіе на водку, налили по двѣ рюмки разомъ, и, пригласивши кого случилось къ выпивкѣ, занялись совершенно стороннимъ разговоромъ объ икрѣ, напримѣръ, о качествахъ и способѣ приготовленія селедки, и подобнаго рода поведеніе ихъ, нужно замѣтить, вовсе не было необдуманнымъ или случайнымъ. Если читателю самому случилось въ 1860--1861 годахъ вращаться въ помѣщичьемъ или чиновничьемъ провинціальномъ обществѣ, то ему должно быть извѣстно, что именно въ этотъ промежутокъ времени очень многіе изъ класса образованныхъ людей старались казаться либеральными, точно такъ же, какъ въ нынѣшнее время, напримѣръ, многіе опасаются казаться не ретроградами. Вопервыхъ, тогда насмѣшекъ сильно всѣ боялись, а, вовторыхъ, нѣкоторый либерализмъ въ разговорѣ считали даже не безвыгоднымъ, такъ-какъ онъ былъ, тогда въ модѣ, и могъ даже доставить довольно видное, обезпеченное мѣсто въ службѣ. Читателю, вѣроятно, небезъизвѣстно, что тогда, спеціально за либерализмъ, раздавались очень недурныя должности, на которыхъ, впрочемъ, удержался только тотъ, кто, впослѣдствіи, съумѣлѣ впору и незамѣтно сдѣлать поворотъ налѣво кругомъ, какъ хорошій флюгеръ на башнѣ, съ отлично смазанными петлями въ шалнерѣ: безъ шума и безъ скрипа.
   Такимъ образомъ, общій разговоръ о принципахъ прекратился самъ собою и перешелъ на болѣе практическую почву: объ Иванахъ Ивановичахъ и Семенахъ Яковлевичахъ, которые, почему либо, преимущественно предъ всѣми другими, могли занять мѣста общественныхъ дѣятелей. Расхваливали преимущественно предъ всѣми какого-то отставного полковника, который отличался отмѣнною своею свирѣпостью. Полковникъ былъ нрава крутаго, характера непреклоннаго: устроивши себѣ на женины деньги барскую усадьбу, съ прочнымъ домомъ въ формѣ рыцарскаго замка (какъ и слѣдовало по политической эстетикѣ), онъ началъ дѣйствовать по старинному, по Куролесовски (см. Семейную Хронику Аксакова). Полковникъ свирѣпо отвергалъ самую возможность прогресса, такъ что объ этомъ предметѣ съ нимъ небезопасно даже было говорить, и утверждалъ, что всѣ эти новѣйшія измѣненія и направленія -- чистѣйшая ерунда; что не пройдетъ и трехъ лѣтъ, какъ эта новая, перешедшая къ намъ изъ-за границы, язва радикально излечится, и все опять вернется на старую колею, почему онъ и не находитъ нужнымъ сходить съ этой надежной колеи, и считаетъ дураками всѣхъ тѣхъ, кто добровольно изъ нея выскакиваетъ. Регулярно, каждую субботу, у него въ каретникѣ производилась отеческая расправа съ провинившимися дворовыми людьми, и не было почти такой недѣли, въ которую бы не нашлось провинившихся. Разсказывали, впрочемъ, что во едину отъ субботъ, незадолго до манифеста, и самъ полковникъ, наконецъ, попался въ очень непріятную исторію, и достовѣрность этой исторіи подтверждали почти неопровержимыми фактами. Когда онъ, по обыкновенію, приказавъ принести побольше розогъ, усѣлся съ сигарой въ каретникѣ, то сѣкуторы и сѣкомые вдругъ обратились къ нему съ покорнѣйшей просьбой: потрудиться лечь на приготовленную для другихъ скамью. Долго, говорятъ, отнѣкивался баринъ, но, однакоже, отнѣкаться не удалось: чего не достигли просьбами, то удалось привести въ исполненіе силой. Говорятъ, полковникъ держалъ себя, какъ слѣдовало благородному человѣку: онъ не умаливалъ, не кричалъ, а, стиснувъ зубы, стоналъ только, да и то болыйе отъ злости, чѣмъ отъ боли. Чрезъ нѣсколько дней послѣ печальнаго происшествія полковникъ сослалъ всѣхъ дѣйствующихъ лицъ въ Сибирь, безъ объясненія причинъ, а чрезъ нѣсколько лѣтъ они возвратились оттуда почти всѣ и удовлетворительно объяснили причины ссылки.
   Воспоминаніе это хотя и вызывало на сосредоточенныя помѣщичьи лица невольную улыбку (у насъ иного ничѣмъ больше и не разсмѣшишь, кромѣ разсказа о томъ, какъ ловко выдрали такого-то, и какъ такой-то вылетѣлъ изъ тарантаса въ оврагъ и сломалъ себѣ ключицу, или ногу, а еще и того смѣшнѣе, если сломалъ и ключицу и обѣ ноги), но, тѣмъ не менѣе, большинство открыто заявило себя въ пользу выдраннаго полковника, на томъ, вѣроятно, разумномъ основаніи, что за битаго постоянно двухъ небитыхъ даютъ.
   -- Теперь, господа, настали времена опасныя, говорили благоразумнѣйшіе.-- Народъ изъ всякаго повиновенія вышелъ, бунтуетъ. Попробуйте насадить на посредническія мѣста размазню-то эту, либералами что-называются, такъ покажутъ они вамъ Кузькину мать! Сами посудите: развѣ можно было допустить такой рѣзкій переходъ? Держали мы этихъ, прости Госсподи, скотовъ до послѣдняго дня въ полномъ повиновеніи, сами наказывали, сами миловали, а тутъ вдругъ и пальцемъ тронуть не смѣй! Помилуйте, господа, да эдакимъ манеромъ насъ всѣхъ завтра же перевѣшаютъ! (Разсуждавшіе такимъ образомъ, вѣроятно, ставили постоянно себя на мѣсто крестьянъ, соображая, что бы сдѣлали они на ихъ мѣстѣ?). Намъ нужны теперь именно такіе дѣятели, какъ полковникъ: только съ такимъ посредникомъ мы можемъ продолжать спать себѣ спокойно!
   Разговоръ на ту же тему развивался все обширнѣе. Чѣмъ меньше становилось разноцвѣтной водки въ графинахъ, тѣмъ сближеніе между незнакомыми дворянами дѣлалось тѣснѣе. Даже осторожные въ началѣ, молчаливые люди, -- и тѣ понемногу начали откровенничать, потому что тогда еще не успѣли выработаться тѣ, появившіеся у насъ во множествѣ, всего чрезъ какіе-нибудь полгода послѣ реформы, твердые и цѣльные характеры, къ которымъ вполнѣ примѣнима поговорка: мягко стелетъ, да жестко спать. Робкій и нерѣшительный вначалѣ разговоръ превратился въ гвалтъ, такъ что никто уже не обращалъ больше вниманія на плотно притворенную дверь комнаты съ дворянскимъ предводителемъ и его приближенными, изъ которой повременамъ доносились какіе-то возгласы въ родѣ "ура!" и, какъ будто звуки чего-то стекляннаго обо что-то, тоже стеклянное. Наконецъ, дверь изъ секретной комнаты растворилась настежь и изъ нея вышелъ раскраснѣвшійся нѣсколько господинъ, который сейчасъ же далъ знать, о чемъ у нихъ тамъ шло секретное совѣщаніе.
   -- Господа дворяне! провозгласилъ крупный во всѣхъ отношеніяхъ помѣщикъ, дѣлая рукою выразительный жестъ, чтобы молчали: -- вамъ небезъизвѣстно, конечно, что всѣ служащіе по крестьянскому дѣлу, по новому закону, будутъ получать содержаніе въ годъ не менѣе полуторы тысячи, а члены губернскаго присутствія даже и по двѣ. Вамъ небезъизвѣстно, что, до утвержденія мировыхъ посредниковъ по уѣзду, всѣ ихъ тяжкія обязанности будутъ лежать на нашемъ предводителѣ дворянства, который обремененъ теперь такимъ громаднымъ количествомъ дѣлъ, что одному человѣку нѣтъ никакой возможности и десятой даже части ихъ выполнить. Неужели же, господа дворяне, мы хладнокровно станемъ смотрѣть, какъ одинъ изъ среды нашей, облеченный всеобщимъ довѣріемъ, трудится за насъ и тратитъ даже собственныя свои деньги на разъѣзды, на канцелярію и на все? (Подъ этимъ все разумѣлась, конечно, и водка съ селедкой и предстоящій обѣдъ). Мы, господа, выбирали уважаемаго Ивана Семеныча въ то еще время, когда у предводителей, сравнительно, дѣлъ не было никакихъ. Онъ могъ постоянно проживать въ своемъ помѣстьѣ и изрѣдка лишь заглядывать въ уѣздный городъ, но могъ и вовсе не заглядывать; изрѣдка ѣздить по дворянскимъ имѣніямъ, но могъ и не ѣздить; теперь же вдругъ навалили на него цѣлую гору дѣлъ, подъ которой и дышать нельзя: справедливо ли это, господа дворяне? Заранѣе предвидѣвши значительное количество дѣла, почтенный Иванъ Семенычъ, быть можетъ, прямо бы отказался отъ выбора, да и всѣ бы, я полагаю, отказались, но теперь ему не осталось почти никакого выхода изъ тяжкаго положенія, хотя и онъ уже поговариваетъ о разстроившемся здоровьѣ и домашнихъ обстоятельствахъ... Господа дворяне! Чтобы окончательно не осиротѣть намъ, не лучше ли теперь же назначить почтенному Ивану Семенычу опредѣленную годовую сумму, хотя небольшую, напримѣръ, тысячи въ три-четыре? Сумму эту, мы, разумѣется, назовемъ не жалованьемъ, ибо смѣемъ ли мы деньгами оцѣнить понесенные имъ труды?-- Нѣтъ, это будетъ просто какъ бы фондомъ на погашеніе хотя нѣкоторыхъ, понесенныхъ имъ расходовъ, фондомъ, выдаваемымъ, разумѣется, въ безотчетное пользованіе на безгласные расходы... Подумайте, господа дворяне!...
   Рѣчь эта, нельзя сказать, чтобы не произвела нѣкотораго впечатлѣнія на слушателей, изъ которыхъ, иные не допили даже налитыя рюмки и положили обратно на подносъ уже искусанные бутерброды съ искрой и селедкой. Всѣ закопошились, всѣ, гурьбой, отправились къ предводителю, чтобы лично ему заявить свою признательность. Всѣ громко заявили, что у почтеннаго Ивана Семеныча такое вдругъ множество оказалось дѣлъ, что ему невозможно даже, предварительно не разорвавшись на части пропорціональныя, исполнить и десятой ихъ доли; что ныньче дѣйствительно въ одинъ и тотъ же день и часъ ждутъ его съ нетерпѣніемъ въ десяти-пятнадцати мѣстахъ вразъ, но, такъ-какъ въ одно и то же время одному человѣку невозможно ѣхать въ пятнадцать мѣстъ, то, очень естественно, во всѣхъ пятнадцати мѣстахъ вразъ ждутъ его понапрасну. Поднялся страшный гулъ по комнатамъ отъ этихъ заявленій благодарности и признательности предводителю, который, раскраснѣвшись, едва успѣвалъ откланиваться по сторонамъ, но, тѣмъ не менѣе, однако, листъ для подписки дворянскаго согласія на какую нибудь опредѣленную сумму, немедленно появившійся на столѣ, такъ и остался почти чистымъ, съ подписью только лишь шести-семи фамилій изъ партіи предводительскихъ друзей. Нельзя, разумѣется, было еще сказать, что билль о вознагражденіи не прошелъ окончательно, но, однакоже, нѣкоторыя сомнѣнія зародиться уже могли. У опытныхъ дворянъ были примѣты, по которымъ они видѣли, пройдетъ ли предложенный билль навѣрняка, или нѣтъ. Въ первомъ случаѣ дворяне сейчасъ же брались за перо и хотя, какъ говорится, кряхтѣли, но. все-таки подписывались, и только подписавшись уже, при отступленіи, какъ будто что-то такое шептали про себя съ кислыми гримасами, а теперь было вовсе не то. У всѣхъ физіономіи были веселыя, довольныя; никто не отказывался отъ подписи, но каждый считалъ необходимымъ немножко пообождать, по крайней-мѣрѣ, до послѣобѣденнаго времени, такъ-какъ подписаться недолго: спѣшить некуда. Указывали даже и на то, что сначала не мѣшало бы исполнить главное дѣло, по которому, съѣхались, а потомъ уже заняться сторонними, такъ сказать, экстраординарными.
   Въ короткій промежутокъ времени между накрываніемъ стола и внесеніемъ въ комнату янтарной стерляжьей ухи и массивной кулебяки, занялись провѣркою списковъ, которою, какъ оказалось, не худо было поспѣшить. По спискамъ числилось дворянъ, вполнѣ способныхъ занять посредническія должности, даже больше, чѣмъ въ натурѣ, потому что усердный письмоводитель включилъ въ нихъ шесть человѣкъ, дѣйствительно вполнѣ достойныхъ, но умершихъ уже лѣтъ пять тому назадъ, пропущены же были только двое: девяносто-двухлѣтній помѣщикъ, о существованіи котораго на этомъ свѣтѣ, какъ онъ самъ про себя выражался, даже самъ Богъ позабылъ, да еще одинъ молодой человѣкъ, хотя и съ университетскимъ дипломомъ, Но имѣвшій скверную привычку выносить соръ изъ избы посредствомъ печати. Мертвыхъ, разумѣется, исключили, пропущенныхъ внесли, но всякій напередъ зналъ очень хорошо, что шансы на выборъ въ посредники были совершенно одинаковы, какъ у внесенныхъ живыхъ, такъ и у исключенныхъ мертвыхъ.
   Вопросу о вознагражденіи предводителя такъ и не суждено было осуществиться. Только лишь успѣли выйдти изъ-за стола, какъ помѣщики цѣлыми десятками начали хвататься за шапки, и, по французскому обычаю, не прощаясь съ хозяиномъ, скрываться въ выходную дверь. Не болѣе, какъ чрезъ полчаса, у предводителя остались только его близкіе, а изъ города, чрезъ глубокій оврагъ, во всѣ стороны опять помчались и потащились разнокалиберные экипажи, отъ кареты и франтовскаго дормеза до тарантаса и таратайки включительно. Долго и грустно предводитель, съ небольшой кучкой своихъ товарищей-друзей, смотрѣлъ въ окно на удаляющіеся экипажи; наконецъ, махнувъ рукой, плюнулъ и крикнулъ въ прихожую:
   -- Человѣкъ! Три стола разставить, картъ побольше, да, слышь ты, холодненькаго!
   Вообще самостоятельныя попытки уѣздныхъ предводителей заполучить какое-нибудь опредѣленное жалованье окончились почти вездѣ такъ же неудачно, какъ и въ описанномъ мною случаѣ. Дворяне выказали готовность вознаградить только лишь словами и такими крѣпкими рукопожатіями, отъ которыхъ предводительская рука отекала иногда на цѣлыя сутки. Впослѣдствіи, впрочемъ, придумали еще вознаграждать посредствомъ письменныхъ адресовъ, такъ-какъ мѣра эта, дѣйствуя на самолюбіе отлично, обходилась весьма недорого: расходы требовались только лишь за сочиненіе проекта адреса, грамотное, гладкое изложеніе и болѣе или менѣе красивую переписку; въ газетахъ же печатать предводитель могъ уже и на свой счетъ. Дворяне разсуждали (и разсуждали основательно), что уже самая честь, оказанная человѣку избраніемъ въ предводители, можетъ считаться вполнѣ достаточнымъ вознагражденіемъ за случайные, въ кои-то вѣки встрѣтившіяся хлопоты по службѣ, хотя, само собою разумѣется, что оцѣнить дѣйствительную стоимость этой чести какой-нибудь опредѣленной денежной суммой не представлялось ни малѣйшей возможности. Иному, слишкомъ ужь богатому, у котораго денегъ, какъ говорится, куры не клюютъ, честь была, быть можетъ, дороже золота, но большинство предводителей, тѣмъ не менѣе, предпочитало получать вмѣсто чести по два съ полтиной въ сутки, что видно изъ печатныхъ и опубликованныхъ въ губернскихъ вѣдомостяхъ постановленій нѣкоторыхъ губернскихъ по крестьянскимъ дѣламъ присутствій. Такъ, въ числѣ постановленій казанскаго губернскаго присутствія, напримѣръ, мы читаемъ слѣдующее: "Губернскій предводитель дворянства, имѣя въ виду, что впредь до назначенія и утвержденія мировыхъ посредниковъ должности ихъ исправляютъ уѣздные предводители дворянства, и что кандидаты посредниковъ, во всѣхъ случаяхъ, когда исправляютъ должности посредниковъ, получаютъ по 2 р. 50 к. въ сутки, объяснилъ, что, принимая во вниманіе многосложность занятій и трудовъ въ настоящее время уѣздныхъ предводителей, онъ полагалъ бы совершенно справедливымъ и необходимымъ ходатайствовать о назначеніи имъ, за время исправленія должностей посредническихъ, суточныхъ денегъ въ томъ размѣрѣ, какой полагается для кандидатовъ посредниковъ. Присутствіе, соглашаясь съ мнѣніемъ г. губернскаго предводителя, единогласно постановило: предоставить предводителю войти съ представленіемъ къ г. министру внутреннихъ дѣлъ..." и проч.
   Такъ-какъ постановленіе это могло достигнуть до министра только лишь въ половинѣ апрѣля, а въ половинѣ мая утверждены уже были мировые посредники, то оказалось, что игра свѣчь не стоила. Ходатайство это подало только поводъ нѣкоторымъ неблагонамѣреннымъ людямъ толковать, что вотъ-де уѣздные предводители согласились честь безкорыстнаго служенія интересамъ избравшаго ихъ дворянства продать по 75-ти рублей въ мѣсяцъ, что составило бы за всѣ мѣсяцы ихъ усиленной дѣятельности всего-то рублей двѣсти или около того!
   Признаюсь, послѣ такой умѣренной оцѣнки странно какъ-то было мнѣ слушать въ различныхъ дворянскихъ клубахъ и читать въ дворянской газетѣ "Вѣсть" о всеобщей, будто бы, готовности крупныхъ дворянъ-помѣщиковъ посвятить свою дѣятельность безкорыстному служенію земству, учрежденія котораго только что начали открываться въ разныхъ губерніяхъ. Не далѣе, какъ чрезъ четыре года послѣ представленія губернскихъ предводителей министру о необходимости вознагражденія уѣздныхъ предводителей, изъ среды той же самой крупной дворянской партіи послышалось мнѣніе совсѣмъ инаго рода. Въ статьяхъ и корреспонденціяхъ "Вѣсти", нерѣдко подписанныхъ предводителями дворянства, громко уже высказывалось, что служба земству, по самому существу своему, необходимо должна быть безвозмездною, именно такою же, какою постоянно была служба предводителей избравшему ихъ дворянству. Нѣкоторые неопровержимые факты доказываютъ, однако же, что служба предводителей безвозмездною была единственно только потому, что получить денежную мзду не представлялось никакой возможности и повода, а какъ скоро представился легкій поводъ получить хотя по 200 рублей, сейчасъ же возможность эта была пущена въ ходъ, и если предводители потерпѣли неудачу, то, разумѣется, вовсе не по своей винѣ. Съ перваго раза можетъ страннымъ показаться, что одни и тѣ же люди, являясь дѣятелями по двумъ реформамъ, высказываютъ какъ-будто совершенно противоположные взгляды и убѣжденія. Можно даже подумать, что въ четырехлѣтній промежутокъ времени до земской реформу убѣжденія эти измѣнились радикально; что изъ людей корыстныхъ они сдѣлались безкорыстными; но, при внимательномъ обсужденіи обстоятельствъ дѣла, непремѣнно придешь къ тому, весьма утѣшительному выводу, что серьёзныя убѣжденія въ какіе-нибудь четыре года измѣниться не могутъ. Разгадка этимъ кажущимся противорѣчіямъ была въ сущности очень проста: въ крестьянскомъ дѣлѣ, въ ожиданіи съ часа на часъ грядущихъ посредниковъ, въ будущемъ ничего особенно хорошаго не предвидѣлось, слѣдовательно, на прощаньѣ, не мѣшало сорвать съ лихой собаки хоть шерсти клокъ, а въ земскомъ дѣлѣ совсѣмъ не то. Не трудно было понять, что въ земскомъ дѣлѣ всего важнѣе пріобрѣсти такъ-называемое вліяніе и что, заручившись этимъ вліяніемъ, послѣ легко будетъ пріобрѣсти уже не двѣсти рублей какихъ-нибудь, а гораздо больше. Нужно било постараться занять самыя крупныя мѣста по земству, напримѣръ, предсѣдателей управъ, губернскихъ гласныхъ и т. п., а чтобы занять эти должности, стоило только оттѣснить отъ нихъ людей бѣдныхъ, неимѣющихъ возможности отдавать земству время и труды даромъ: вотъ и начали проповѣдывать теорію безвозмезднаго служенія обществу, которая, хотя и не вполнѣ, но получила нѣкоторое примѣненіе на практикѣ, напримѣръ, въ отношеніи къ губернскимъ гласнымъ {Почти всѣ уѣздныя земскія собранія, желая имѣть своими представителями на губернскомъ собраніи людей, по возможности, порядочныхъ, которые нерѣдко бываютъ очень небогаты, назначили имъ небольшую сумму, напримѣръ, рублей по 60 на путевыя издержки въ губернскій городъ и на прожитіе въ немъ въ теченіе двадцати дней. Пособіе это, на второй хе годъ по введеніи въ дѣйствіе земскихъ учрежденій, было запрещено высшею властью, на томъ основаніи, что, по положенію, гласнымъ никакого содержанія не полагается, хотя, видимое дѣло, статья эта написана съ единственною цѣлью -- избавить земство отъ излишнихъ претензій нѣкоторыхъ, слишкомъ уже корыстолюбивыхъ господъ, которые вездѣ встрѣчаются.}.
   Но обратимся собственно къ крестьянскому дѣлу.
   Начиная съ первыхъ чиселъ марта и почти до конца мая, вся дѣятельность по новой реформѣ сосредоточивалась въ губернскихъ присутствіяхъ, которыя на первыхъ порахъ постоянно собирались въ полномъ своемъ составѣ, т.-е. съ прокуроромъ и управляющимъ палатою государственныхъ имуществъ. Присутствію помогали только лишь уѣздные предводители дворянства, въ качествѣ мировыхъ посредниковъ, но помощь эта, надобно правду сказать, была очень умѣренная, такъ-какъ предводители обращались въ присутствіе единственно только за разъясненіемъ постоянно мучившихъ ихъ безчисленныхъ недоумѣній и недоразумѣній. Въ первое время, по непривычкѣ къ дѣлу и отчасти по излишней добросовѣстности и робости, которыя постоянно появляются, какъ неизбѣжные спутники непривычки, присутствіе сильно затруднялось этими безконечными недоразумѣніями. На разрѣшеніе каждаго предводительскаго недоумѣнія, нерѣдко даже самаго пустяшнаго, сначала тратили часа по три, по четыре, но вскорѣ убѣдились, что такимъ манеромъ вести дѣло нельзя, но очень простой причинѣ: предводителей числилось въ губерніи 12; среднимъ числомъ на каждаго приходилось по четыре недоумѣнія въ сутки, слѣдовательно, на всѣхъ 48, а въ мѣсяцъ 1,440, тогда какъ губернское присутствіе располагало не болѣе, какъ сотней какой-нибудь рабочихъ часовъ въ мѣсяцъ. Необходимо было придумать какія-нибудь средства къ устраненію такихъ серьёзныхъ неудобствъ и средства эти, разумѣется, нашлись: члены присутствій очень скоро привыкли и научились, какъ всего удобнѣе можно обдѣлывать это дѣло. Не болѣе, какъ въ пять-шесть мѣсяцевъ своего существованія, губернскія присутствія навострились уже въ какой-нибудь часъ времени разрѣшать десятка по два предводительскихъ, а впослѣдствіи и посредническихъ недоумѣній, хотя, надобно правду сказать, спрашивающіе очень часто положительно не знали, что имъ дѣлать съ подобными разъясненіями, которыя ввергали ихъ въ недоумѣніе еще большее, чѣмъ оно было прежде. Если, напримѣръ, недоумѣвающій предводитель или посредникъ спрашивалъ, какъ ему поступать въ такомъ-то вотъ случаѣ, то ему коротко и ясно отвѣчали, чтобы онъ поступалъ какъ слѣдуетъ по статьямъ, относящимся къ дѣлу, хотя затрудненіе-то въ томъ именно и заключалось, что предводитель не могъ отъискать въ Положеніи ни одной статьи, прямо относящейся къ дѣлу, а поступать по смыслу, или по духу законовъ, онъ не смѣлъ или не могъ. Подобный, такъ сказать, сокращенный способъ рѣшенія недоумѣній для губернскихъ присутствій оказался благопріятнымъ въ высшей степени: господа недоумѣвающіе начали обращаться день ото дня все рѣже и рѣже, хотя изъ этого вовсе не слѣдовало, будто и самыхъ недоумѣній стало дѣйствительно меньше.
   Впрочемъ, надобно правду сказать, губернскія присутствія, въ особенности въ первое время, были по горло завалены дѣлами самыми разнообразными и затруднительными, такъ что стремленіе ихъ спустить по-боку надоѣдливыя дѣла по недоумѣніямъ могло считаться вполнѣ законнымъ. Нужно было, вопервыхъ, съ точностью отдѣлить черноземныя земли одного и того же уѣзда отъ смежныхъ съ ними нечерноземныхъ, и сдѣлать это поскорѣе и поаккуратнѣе, потому что и количество земли въ крестьянскомъ надѣлѣ и выкупная за нее сумма, назначались различныя, смотря по свойству почвы {Нерѣдко въ одномъ и томъ же уѣздѣ два смежныхъ имѣнія А. и В. числились въ разныхъ, такъ-называемыхъ, мѣстностяхъ и находились въ различныхъ условіяхъ. Въ имѣніи А maximum крестьянскаго надѣла опредѣлялся въ три съ половиною десятины, потому что земля была найдена черноземной, а въ имѣніи И въ четыре десятины и, по этому раздѣленію, выкупную сумму крестьянамъ приходилось платить разную. Высшій надѣлъ въ обоихъ имѣніяхъ, съ добавочнымъ платежомъ, оцѣнивался одинаково въ 150 руб., но, такъ-какъ въ первомъ земли числились на полдесятины меньше, чѣмъ во второмъ, то и выходило, что съ мужиковъ деревни А за десятину брали выкупной суммы 43 рубля, а съ сосѣдей ихъ всего 37 руб. 50 коп., хотя и эта послѣдняя цѣна выше существующихъ даже теперь при вольной продажѣ.}, а между тѣмъ, какія же средства имѣли присутствія для подобныхъ опредѣленій, требующихъ спеціально-научныхъ свѣдѣній? Нельзя не подивиться неимовѣрной сметливости и, можно даже сказать, геніальной способности нашихъ экспертовъ-помѣщиковъ, которые, безъ всякихъ химическихъ изслѣдованій почвы, безъ всякихъ научныхъ пріемовъ, въ одинъ какой-нибудь часъ времени, не выходя изъ своихъ кабинетовъ, съ точностью опредѣляли, въ какомъ именно пунктѣ уѣзда кончается черноземная полоса и гдѣ начинается нечерноземная. Невольно какъ-то западаетъ нѣкоторое сомнѣніе, вездѣ ли, полно, удачно сдѣлано у насъ такое глазомѣрное, наглядное опредѣленіе состава почвы, которое во всѣхъ другихъ странахъ, кромѣ Россіи, достигается лишь медленнымъ путемъ химическаго анализа, ботаническими признаками и проч., и проч.? Россійскій способъ что-то очень ужь напоминалъ собою наше мужицкое: "тяпъ да ляпъ -- вышелъ каратъ (т.-е. корабль), и мнѣ постоянно плохо въ него какъ-то вѣрилось, въ особенности послѣ разсказа, переданнаго мнѣ однимъ изъ служащихъ въ одной изъ канцелярій нѣкоего губернскаго присутствія.
   Является разъ въ канцелярію пріѣзжая изъ деревни помѣщица и трогаетъ за плечо секретаря, углубленнаго въ писаніе какой-то бумаги.
   -- Что вамъ угодно, сударыня?
   -- А ты, отецъ мой, кто такой? Письмоводитель, что-ли. здѣшній?
   -- Я, сударыня, секретарь. Что вамъ угодно?
   -- А скажи ты мнѣ, отецъ, гдѣ у васъ тутъ такой столъ, или отдѣленіе, что-ли -- не знай ужь я, какъ лучше-то сказать -- гдѣ черноземными дѣлами завѣдуютъ?
   -- У насъ такого отдѣленія нѣтъ! отвѣчалъ секретарь, отличавшійся необыкновеннымъ терпѣніемъ, такъ-какъ былъ въ постоянномъ столкновеніи съ помѣщиками и помѣщицами.
   -- Какъ-такъ нѣтъ? заорала помѣщица.-- А куда же дѣвалось-то оно? А развѣ давно къ моему сосѣду, Кузьмину, отсюдова же, отъ васъ, чиновникъ какой-то пріѣзжалъ, чайку попилъ, потолковалъ, да землю-то его въ черноземную книгу внесъ? Развѣ я не знаю, что-ли? Меня тогда дома не было, а то бы и я дѣльцо-то тогда же уладила. Вотъ теперича нарочно тащиться привелось! Вѣдь имѣніе-то у Кузьмина въ одномъ планѣ съ моимъ значится: это только вѣдь часть его отдѣлена въ приданое за дочерью моего дѣдушки. У насъ съ нимъ и до сей поры лѣсъ-то въ общемъ владѣніи: какъ же такъ случилось, что его земля, о-бокъ съ моей землей, перешла въ черноземную, а моя осталась глинистой? Ты думаешь, отецъ мой, что у меня тоже глотки-то нѣтъ, что я молчать стану? Какъ бы не такъі Я вѣдь знаю, что у васъ если молчать станешь, такъ про землю-то твою напишутъ, что она просто голый песокъ, для однихъ песочницъ вашихъ годится!
   Была ли удовлетворена помѣщица и насколько справедливъ вообще приведенный разсказъ -- этого я не знаю; знаю только, что, судя по печатнымъ постановленіямъ нѣкоторыхъ губернскихъ присутствіи, обрѣтающихся у меня подъ рукою, подобныя ходатайства дѣйствительно были и, притомъ, въ значительномъ количествѣ. Такъ, въ опубликованныхъ журналахъ казанскаго губернскаго присутствія мы, между прочимъ, находимъ жалобу нѣкоего помѣщика Покровскаго на мироваго посредника, который отказалъ ему въ просьбѣ передвинуть его деревню съ нечерноземной мѣстности въ черноземную, на томъ единственно основаніи, что "такъ-какъ губернскимъ присутствіемъ сдѣлано уже разграниченіе мѣстностей Дантевскаго уѣзда на полосы черноземную и нечерноземную, то онъ, посредникъ, не имѣетъ права сдѣлать распоряженія объ отнесеніи имѣнія г. Покровскаго къ черноземной полосѣ". Однимъ словомъ, при опредѣленіи свойства почвы, какъ видно, чистая случайность и произволъ допускались въ размѣрахъ неограниченныхъ. Чтобы быть причисленнымъ къ черноземнымъ помѣщикамъ, вовсе не требовалось доказательствъ существованія въ имѣніи чернозема; нужно было только, какъ выразилась помѣщица, "имѣть глотку здоровую", да еще твердую волю въ Евангельское изрѣченіе: "толцыте и отверзется, просите -- и дастся вамъ". Въ одномъ изъ прикамскихъ уѣздовъ Казанской губерніи, когда потребовалось опредѣлять maximum крестьянскаго надѣла, эксперты-помѣщики причислили многія имѣнія къ черноземной мѣстности, ссылаясь на мнѣніе ученаго Эренберга, занимавшагося микроскопическими изслѣдованіями, и на обиліе въ этой части уѣзда чернолѣсья (хотя такимъ же лѣсомъ уѣздъ обросъ сплошь). Сослались даже на ботаническіе признаки, а именно на обиліе въ ихъ мѣстности травъ: chenopodium, echinospermum, euphorbia amarantus, artemisia и т. п., а чрезъ пять лѣтъ, когда губернское земское собраніе, задумавшее положить начало мѣстной медицинской статистикѣ, обратилось въ уѣздную управу (того самаго уѣзда, въ которомъ находились эксперты-ботаники) за свѣдѣніями о составѣ почвы, о растущихъ на ней травахъ и деревьяхъ, то получило нѣсколько саркастическій даже отвѣтъ, что въ ихъ уѣздѣ, между земскими людьми, нѣтъ ни одного спеціалиста по естественнымъ наукамъ, слѣдовательно, нечего ихъ и спрашивать! Не странно ли: когда нужно было опредѣлить составъ почвы съ цѣлью обложить черноземныя земли высшимъ оброкомъ, то нашлись въ уѣздѣ и ботаники и геологи, а лишь потребовались такія же свѣдѣнія земству -- съ безкорыстной цѣлью собранія статистическихъ свѣдѣній -- тѣ же самые люди отвѣчаютъ наотрѣзъ, что у насъ-де спеціалистовъ нѣтъ и мы знать не знаемъ, вѣдать не вѣдаемъ, какъ-такъ у насъ почва и каки-таки деревья и травы у насъ растутъ?
   Кромѣ опредѣленія состава почвы (которое, какъ читатель замѣтилъ, стоило не особеннаго труда), присутствію на первыхъ порахъ предстояло разрѣшить многое множество чисто юридическихъ и экономическихъ вопросовъ, естественно возникшихъ при перемѣнѣ отношеній между помѣщиками и крестьянами. Тогда еще всякій вопросъ, хотя бы на него въ "Положеніяхъ" можно было отъискать прямой отвѣтъ, все-таки считался почему-то недоразумѣніемъ и недоумѣніемъ, требующимъ разъясненія. Во всемъ сомнѣвались, обо всемъ спрашивали: какъ прикажете? потому что въ насъ, русскихъ, когда мы поставлены въ положеніе лично отвѣтственное, смѣлости вообще замѣчается очень мало. Иное хотя и очень яснымъ кажется, но все-таки какъ-то безопаснѣе спросить у другихъ, чтобы послѣ, при случаѣ, можно было свалить отвѣтственность на другаго: кто-де его знаетъ, такъ или не такъ я думаю? Дѣло-то вѣдь новое, неизвѣстное! По новой, непроторенной тропинкѣ черезъ трясину я-де лучше пріятеля впередъ пущу, а самъ пойду по его слѣдамъ: провалится -- такъ у меня все-таки есть возможность воротиться домой! Не правда ли: очень вѣдь благрразумно?
   Вотъ одна изъ главнѣйшихъ причинъ того громаднаго количества мелкихъ, пустяшныхъ вопросовъ, которыми, на первыхъ порахъ, по горло заваливается у насъ каждое новое учрежденіе. Вопросы эти мелки и съ каждымъ изъ нихъ справиться ничего бы не значило, но они одолѣваютъ своимъ количествомъ, какъ комары и мошки въ лѣтнюю пору. Спрашивали рѣшительно обо всемъ, и о подходящемъ и неподходящемъ. Не было такого предмета, который бы не возбуждалъ въ новыхъ дѣятеляхъ цѣлой тучи сомнѣній и недоразумѣній. Одинъ изъ предводителей спрашивалъ, напримѣръ, о томъ, какъ понимать слова закона: отмѣняются, такъ-называемыя, добавочныя повинности, какъ-то караулы при господскихъ усадьбахъ, лѣсахъ, поляхъ, и можно ли, при существованіи такой статьи, посылать крестьянъ караулить господскіе амбары, лѣса, поля и проч.? Вопросъ, само собою разумѣется, нисколько незатруднительный, но все-таки присутствіе обязано было научить предводителя, какъ ему понимать, а на это тоже вѣдь время нужно, тѣмъ болѣе, что другой предводитель тутъ же спрашиваетъ письменно: что именно должно считаться подводой? Только что присутствіе успѣвало составить отвѣтъ, какъ уже опять появлялся новый вопросъ отъ третьяго предводителя: кого именно нужно считать малолѣтними, кого стариками? Считать ли малолѣтними дѣйствительно тѣхъ, кому лѣтъ немного, а стариками однихъ только дѣйствительно старыхъ, или какъ нибудь по другому? Четвертый вопрошалъ: имѣетъ ли помѣщикъ право, въ случаѣ смерти жены тягловаго крестьянина, требовать съ него двухдневной женской барщины, которую онъ -- не умри у него жена -- непремѣнно отправлялъ бы? Имѣетъ ли, наконецъ, помѣщикъ право требовать, на барскую работу, вмѣсто умершей не по винѣ помѣщичьей жены крестьянина, состоящую при вдовцѣ какую нибудь его родственницу, вдову или дѣвку (которая, быть можетъ, погостить ко вдовцу пріѣхала?) и, притомъ, несмотря ни на какія ихъ лѣта? т.-е., напримѣръ, ни на пяти лѣтній, ни на девяностолѣтній возрастъ вдовы или дѣвки? Встрѣчались, разумѣется, вопросы и посерьёзнѣе приведенныхъ, серьёзнѣе въ томъ отношеніи, что отвѣчать на нихъ было труднѣе. Такъ, отъ одного посредника поступилъ запросъ: можно ли, на основаніи новыхъ положеній, считать земляную работу при копаніи канавъ женскою работою, такъ-какъ помѣщики, въ видахъ отдѣленія своихъ усадьбъ отъ крестьянскихъ, заставляютъ работать и бабъ и дѣвицъ, при чемъ копающія нерѣдко по полусуткамъ остаются по колѣна въ водѣ? Читателю небезъизвѣстно, что вопросъ о примѣненіи женскаго труда до сей поры еще принадлежитъ едва-ли не къ самымъ запутаннымъ вопросамъ; слѣдовательно никого то не удивитъ, что на вопросъ этотъ различныя губернскія присутствія, смотря по личному ихъ составу, отвѣчали очень разнообразно. Одни находили, что копаніе канавъ вообще принадлежитъ къ работамъ, такъ-сказать, каторжнымъ, слѣдовательно прямо относится къ занятіямъ мужика; другія же, напротивъ, допускали здѣсь нѣкоторыя подраздѣленія. Если канаву приводилось копать такую, въ которой нужно было стоять по колѣна, или даже еще выше, чѣмъ по колѣна въ водѣ, въ такомъ случаѣ работа признавалась безусловно мужскою; если же ниже колѣна, то могла считаться и женскою.
   Не мало обременяли губернскія присутствія и такими дѣлами, которыя по существу своему вовсе и не подходили къ его разсмотрѣнію. У насъ еще до сей поры не привыкли съ точностью опредѣлять предметы вѣдомства и степень власти новыхъ учрежденій, а на всякое присутственное мѣсто, въ которомъ засѣдаютъ важныя лица, смотрятъ какъ на вмѣстилище всевозможной власти: и административной и судебной. Случалось, что старые, уволенные изъ службы чиновники вѣдомства государственныхъ имуществъ и губернскаго правленія приходили въ губернское присутствіе хлопотать о пенсіи; нерѣдко приходили туда и мужики, у которыхъ ночные воры вытащили изъ подломанной клети весь ихъ домашній скарбъ. Помѣщики (разумѣется не всѣ, а только, такъ-называемые, дикіе помѣщики) смотрѣли на губернское присутствіе, какъ на какое-то полицейское мѣсто, прямая обязанность котораго -- сѣчь бывшихъ крѣпостныхъ и, вообще, всячески приводить ихъ въ ужасъ. Изложивши въ энергическихъ выраженіяхъ весь ужасъ своего положенія, они просили губернское присутствіе "къ прекращенію самовольства крестьянъ принять рѣшительныя мѣры, такъ-какъ всякое послабленіе дѣлаетъ ихъ болѣе дерзкими и можетъ довести до крайности".
   Нельзя не отдать, впрочемъ, полной справедливости губернскимъ присутствіямъ: большинство ихъ такъ было составлено, что мнѣнія ихъ членовъ, принадлежащихъ къ умѣренно-либеральной партіи, имѣло перевѣсъ надъ мнѣніемъ ретроградовъ, которые почти всегда оставались на бобахъ, т.-е. при отдѣльномъ мнѣніи. Въ теченіе восьми лѣтъ (съ 1861-го года) изъ одной только губерніи кореспондировали въ газетахъ, будто члены тамошняго присутствія ѣздили сами по деревнямъ собирать оброки и, забывшись, что они не становые пристава, -- сами сѣкли недоимщиковъ. Не мѣшаетъ замѣтить притомъ, что происшествіе это опровергалось въ газетахъ же самими секуторами, которые честью завѣряли, что они сами никогда и никого не сѣкли, да и случилось-то оно уже въ 1865 или въ 1866 году, когда лучшіе, т.-е. либеральнѣйшіе изъ членовъ всѣ повышли и поразъѣхались -- кто на покой, а кто такъ и въ Царство Польское, на службу. Случилось описанное въ газетахъ происшествіе уже въ тотъ, печальный для губернскихъ присутствій періодъ ихъ существованія, когда земскіе представители въ одинъ голосъ начали кричать объ ихъ ненужности, о необходимости ихъ немедленнаго упраздненія, такъ-какъ обходятся земству онѣ дорого, а толку отъ нихъ не видно никакого.
   Въ описываемое мною время губернскія по крестьянскимъ дѣламъ присутствія всѣми еще считались положительно нужными мѣстами и объ уничтоженіи ихъ никому даже мысль въ голову не приходила. Тогда еще въ губернскихъ присутствіяхъ даже самые, повидимому, пустяшные вопросы возбуждали пренія чрезвычайно оживленныя, иногда длившіяся по цѣлымъ суткамъ, и пренія эти, по новости своей и оригинальности, возбуждали большой интересъ въ, публикѣ. Само собою разумѣется, что залу присутствія посѣщала только лишь публика, такъ сказать, отборная, исключительно изъ помѣщичьяго сословія, но вѣдь не нужно забывать, что и вопросы тамъ обсуждались такіе, которые для стороннихъ людей не только не представляли живого интереса, но просто иной разъ могли показаться непонятными. Вотъ, напримѣръ, одинъ изъ нихъ: "можно ли, впредь до утвержденія уставной грамоты по имѣнію, требовать отправленія барщины отъ ненадѣленныхъ землею, вышедшихъ изъ тягла стариковъ и не вступившихъ въ тягло малолѣтокъ, подростковъ, дѣвокъ, вдовъ и проч.?ъ
   Вопросъ этотъ казался тогда до такой степени существеннымъ, до такой степени близко задѣвающимъ помѣщичьи интересы, что на пренія явилось не мало людей стороннихъ, между которыми и по вечерамъ въ клубѣ шли ожесточенные споры. Дѣло это въ присутствіи тянулось больше недѣли, да и то ничѣмъ рѣшительнымъ не кончилось, такъ-какъ образовалось три отдѣльныхъ мнѣнія, хотя присутствіе состояло всего изъ шести членовъ. Чтобы читателю, незнакомому съ преніями въ нашихъ губернскихъ присутствіяхъ, дать объ нихъ хотя какое нибудь понятіе, я считаю нелишнимъ остановиться на этомъ интересномъ дѣлѣ, въ которомъ обѣ стороны, или, вѣрнѣе, всѣ три стороны: и консервативная и либеральная и умѣренная (называемая, по просту, ни то -- ни се) пустили въ ходъ весь запасъ своихъ знаній, краснорѣчія; вообще всѣ свои наличныя средства.
   По мнѣнію либеральной партіи {Партія эта составлялась обыкновенно изъ членовъ отъ правительства,-- главныхъ воротилъ всему дѣлу. Нерѣдко къ нимъ присоединялся и предсѣдатель, который, впрочемъ, нерѣдко приставалъ и къ партіи "ни то, ни се", во къ консерваторамъ -- никогда, по крайней-мѣрѣ, въ первые три года.}, ненадѣленные землею по малолѣтству и вышедшіе изъ тягла по старости и дряхлости, вовсе должны быть освобождены отъ барщины, такъ-какъ "Положеніями" отмѣнены всѣ тѣ повинности крестьянъ, которыя носятъ на себѣ характеръ помѣщичьяго произвола и личной зависимости. Вся суть "Положеній" въ томъ именно и заключается, что бывшіе крѣпостные теперь уже не изображаютъ собою такъ-называемую крещеную собственность, а, если и обязаны на время нести барщину, то единственно только за ту землю, которою пользуются и, притомъ, соразмѣрно съ ея количествомъ: за что-же, спрашивается, станутъ работать на помѣщика люди, не пользующіеся ни однимъ аршиномъ помѣщичьей земли? За воздухъ, развѣ, которымъ дышатъ, или за самое право дышать? Въ "Положеніяхъ" прямо сказано, что съ выходомъ ихъ крѣпостное право уничтожается навсегда; что немедленно уничтожаются всѣ добавочныя повинности, какъ-то: караулы и т. п.; какой же смыслъ имѣлъ бы этотъ законъ, еслибы, и при существованіи его, оставить неприкосновенными всѣ тѣ повинности, которыя существованіемъ своимъ обязаны только ничѣмъ неограниченному помѣщичьему произволу и, вообще, всѣмъ тѣмъ злокачественнымъ условіямъ, которыя именно и уничтожены Положеніями 19-го февраля? Напрасно наши противники -- говорили ораторы либеральной партіи -- указываютъ намъ на слова манифеста, которыми выражается желаніе сохранить въ имѣніяхъ, впредь до приведенія Положеній въ дѣйствіе, существующій нынѣ порядокъ, въ отвращеніе замѣшательства и для соблюденія общественной и частной пользы. Напрасно они указываютъ на 6-й пунктъ манифеста, которымъ повелѣвается: "до истеченія сего (двухгодичнаго) срока крестьянамъ и дворовымъ людямъ пребывать въ прежнемъ повиновеніи помѣщикамъ и безпрекословно исполнять прежнія ихъ обязанности" --.распоряженія эти нисколько не противорѣчатъ мнѣнію, нами высказываемому. Крѣпостное право Положеніями отмѣнено навсегда; крестьянамъ даны всѣ права свободнаго сельскаго состоянія, но въ пользованіе этими правами они вступаютъ тѣмъ порядкомъ и въ тѣ сроки, какіе указаны въ правилахъ о приведеніи въ дѣйствіе Положеній. Приведенныя нашими противниками слова манифеста именно и выражаютъ эту послѣдовательность. Новый порядокъ въ полномъ своемъ развитіи дѣйствительно наступаетъ для каждаго имѣнія только лишь со времени открытія волостей, суда и со введеніемъ въ дѣйствіе уставной грамоты; но изъ этого однако не слѣдуетъ, чтобы до того времени все оставалось по прежнему, какъ бы желали наши охранители всего стараго, отжившаго. Такъ-какъ уставныя грамоты будутъ касаться только постоянныхъ хозяйственныхъ отношеній, то права личныя и по состоянію не зависятъ отъ введенія въ дѣйствіе грамотъ. Нѣкоторыя изъ этихъ правъ должны вступить въ силу тотчасъ-же, а въ числѣ ихъ, само собою разумѣется, и освобожденіе крестьянъ отъ повинностей, ни на чемъ неоснованныхъ, кромѣ помѣщичьяго произвола, окончательно разрушеннаго въ тотъ моментъ, когда появились Положенія 19-го февраля.
   Несмотря на справедливость и ясность приведенныхъ доводовъ, консервативная партія твердо рѣшилась стоять на своемъ. "Никто не станетъ отрицать -- говорили ея ораторы -- полной справедливости начала, которымъ руководствовалась противная сторона при разрѣшеніи вопроса: тотъ, кто ничего не получаетъ, ничѣмъ и не обязывается, но... (Замѣтьте, читатель, это но и припомните, кстати, всѣ другія рѣчи и статьи охранителей: лотка въ нихъ постоянно одна и та же)... Но это правило непримѣнимо къ настоящему случаю, по слѣдующимъ соображеніямъ: члены присутствія при разрѣшеніи вопросовъ, возникающихъ изъ примѣненія къ дѣлу "Положеній", не должны руководствоваться собственными, личными побужденіями, какъ бы справедливы и благодѣтельны они ни казались. Здѣсь одно только законное для присутствія руководство, -- это книга, содержащая въ себѣ положенія и постановленія по крестьянскому дѣлу"... Далѣе слѣдуютъ неудачныя выписки изъ "Книги", которыя вовсе не доказываютъ того, что хочется доказать консерваторамъ: будто составители "Книги" вовсе, ужъ не руководствовались при ея составленіи справедливыми и благодѣтельными побужденіями.,
   Замѣтивъ, что однимъ неудачнымъ примѣненіемъ непримѣнимаго къ данному случаю закона никого на свою сторону не привлечешь, консервативный ораторъ приступилъ къ другому, тоже весьма употребительному между консерваторами средству, а именно къ запугиванью красной шапкой, хотя это послѣднее выраженіе понятно только лишь во Франціи, а не у насъ, гдѣ оно или ничего не значитъ, или-же, если и выражаетъ кое что, то, во всякомъ случаѣ, совсѣмъ иное, чѣмъ во Франціи. "Положимъ, разсуждали консерваторы, -- что не брать никакой платы съ тѣхъ, которые ничего отъ насъ не получили -- справедливо; предположимъ, что требованіе барщины съ малолѣтокъ и стариковъ, ненадѣленныхъ землею, можетъ даже считаться злоупотребленіемъ, но, сами посудите, гдѣ, въ какомъ имѣніи не было подобнаго злоупотребленія? Оно встрѣчается такъ часто и было до такой степени обыкновенно, что теперь уже, пожалуй, и не отличишь, гдѣ подростки и старики надѣлены землей, гдѣ не надѣлены: однообразіе повсюду существуетъ только въ безусловномъ требованіи барщины, не взирая ни на отсутствіе надѣла, "ни на какія лѣта". Надѣлъ подростка весьма часто сливается съ надѣломъ тягла, къ которому принадлежитъ не тягловый работникъ. (А такъ-какъ, замѣтимъ мы отъ себя -- у подростка почти никогда нѣтъ надѣла, то онъ, разумѣется, еще. крѣпче сливается съ надѣломъ тягла, такъ что нѣтъ уже никакой возможности отличить безземельнаго отъ обладающаго землей) "Если отмѣнить барщину безземельныхъ подростковъ -- восклицаетъ ораторъ, -- то, какими средствами помѣщикъ отберетъ излишне надѣленную землю на тягло и гдѣ норма такого полутягловаго надѣла? Здѣсь все зависѣло отъ произвола помѣщика, отъ увѣковѣченнаго обычнаго порядка въ имѣніи и отъ привычки крестьянъ: слѣдуетъ ли для одного и никакъ не далѣе какъ для двухъ лѣтъ нарушать этотъ порядокъ и чрезъ то возбуждать крестьянъ къ неудовольствію и волненіямъ, которыя неизбѣжны въ случаѣ разрушенія стараго порядка?.."
   Читатель видитъ, что и консервативная партія, затративъ понапрасну всѣ доводы, пробовала дѣйствовать иногда на чувства членовъ либеральной партіи, перенимая этотъ способъ у нея же. Ну, какъ, въ самомъ дѣлѣ, не пожалѣть бѣднаго мужичка: онъ такъ уже привыкъ къ порядкамъ, увѣковѣченнымъ произволомъ помѣщика; онъ такъ, бѣдняжка, привыкъ, въ качествѣ голаго бобыля, ходить на барщину, -- и вдругъ, для какихъ-нибудь двухъ лѣтъ, спокойствіе его нарушаютъ, говорятъ, что на барщину ему ходить не слѣдуетъ! Ну, какъ тутъ, казалось бы, не расчувствоваться и, вмѣстѣ съ тѣмъ, отчасти не струсить пущеннаго кстати, какъ бы мимоходомъ, намека на неизбѣжность смутъ и волненій?
   Либеральная партія, однако же, не расчувствовалась и, вмѣстѣ съ тѣмъ, нисколько не струсила, чего, впрочемъ, и слѣдовало ожидать; нѣсколько странно только, что не поддалась этимъ доводамъ даже и третья партія, состоящая изъ прокурора и управляющаго палатою государственныхъ имуществъ, которые, не приставая ни къ либераламъ, ни къ консерваторамъ, держали себя всегда самостоятельно, какъ и подобало такимъ важнымъ лицамъ.
   Казалось бы, что описываемый споръ долженъ былъ остановиться на двухъ крайнихъ, противоположныхъ мнѣніяхъ и дальше идти не могъ. Вопросъ состоялъ только въ томъ: обязаны ли безземельные крестьяне работать на помѣщика или не обязаны? На этотъ вопросъ существовало только два отвѣта: да или нѣтъ, какъ у присяжныхъ гласныхъ судовъ, но въ губернскомъ присутствіи нашлись однако и такіе члены, которые ухитрились сказать ни да, ни нѣтъ.
   "На основаніи "Положеній",-- говорили два члена, составившіе третью партію -- барщинная работа должна разсчитываться по тягламъ и, слѣдовательно, должна быть обязательною только лишь для надѣленныхъ землею, но... такъ-какъ въ разныхъ имѣніяхъ способъ отправленія барщины не совсѣмъ былъ одинаковъ, а, слѣдовательно, и переходъ отъ прежняго порядка къ новому можетъ подать поводъ къ различнымъ толкованіямъ, то для соблюденія спокойствія, слѣдовало бы оставить до поры, до времени все по старому, но... такъ-какъ "Положеніями" не вполнѣ разъясняются тѣ сомнѣнія, которыя теперь возникли между членами, то представить вопросъ въ неразрѣшенномъ видѣ на разрѣшеніе высшаго начальства..."
   Казалось, всего легче было ожидать, что въ губернскихъ присутствіяхъ, въ первоначальномъ ихъ шестичленномъ составѣ, по каждому вопросу будутъ составляться не три, а шесть отдѣльныхъ мнѣній, но не нужно забывать, что парные члены сидѣли только для поддержки, а не для заявленія какихъ бы то ни было самостоятельныхъ мнѣній. Такъ-какъ губернскія.присутствія составлялись изъ трехъ паръ (два члена отъ правивительства и предсѣдатель, два члена отъ дворянства и предводитель и, наконецъ, прокуроръ съ управляющимъ палатою), то самый составъ ихъ какъ бы ручался уже за то, что болѣе трехъ отдѣльныхъ мнѣній по одному вопросу въ нихъ возникать почти никогда не будетъ.
   

III.
Крестьянское самоуправленіе.

   Безспорно, пріятно со стороны смотрѣть, какъ предъ твонми глазами зарождается и развивается не по днямъ, по часамъ новое дѣло, долженствующее имѣть впослѣдствіи громадное значеніе; какъ реформа съ бумаги мало по малу вторгается въ самую жизнь; но еще несравненно пріятнѣе быть въ такомъ дѣлѣ не стороннимъ зрителемъ, а лицомъ дѣйствующимъ, въ особенности тому, кто съ этой именно цѣлью нарочно съ московской "Трубы" притащился.
   Давно наступили уже прекрасные майскіе дни; назначили уже и утвердили мировыхъ посредникомъ, которые быстро начали вводить по всѣмъ селамъ и деревнямъ такъ-называемое крестьянское самоуправленіе, а обо мнѣ все ни слуху, ни духу. Положительно только сдѣлалось мнѣ извѣстнымъ, что ни въ мировые посредники, нивъ кандидаты я не попалъ, такъ что оставалось только разсчитывать на должность члена при мировыхъ съѣздахъ.
   Въ нашъ участокъ мировымъ посредникомъ назначили почтеннаго старика лѣтъ шестидесяти съ небольшимъ хвостикомъ и, что всего замѣчательнѣе -- не изъ военныхъ, а изъ гражданскихъ чиновниковъ. Обстоятельство это я потому считалъ особенно замѣчательнымъ, что въ нашей мѣстности болѣе двухъ третей должностей мировыхъ дѣятелей замѣщены были людьми военными, преимущественно отставными, отъ генералъ-майора до подпоручика и ротмистра включительно, по всѣмъ частямъ регулярныхъ войскъ. Были мировые посредники и артиллеристы, были и флотскіе и отъ инфантеріи, но, впрочемъ, большинство оставалось за отставными офицерами, служившими въ легкой кавалеріи. Впослѣдствіи, для пополненія кадровъ мировыхъ дѣятелей, разрѣшено было занимать эти должности состоявшимъ на дѣйствительной службѣ офицерамъ. Появились у насъ и блестящіе гвардейскіе мундиры, на которыхъ массивная бронзовая цѣпь съ бляхой казались особенно красивыми. Всѣ эти господа, получая посредническое или кандидатское жалованье, по службѣ числились, однакоже, по гвардіи или арміи, по пѣхотѣ или кавалеріи.
   Крестьянское самоуправленіе, о которомъ впослѣдствіи такъ много толковали, вводилось чрезвычайно просто, такъ что съ непривычки можно было подумать, будто ничего ровно новаго и не вводилось, а будто такъ собрали народъ для взысканія какого-нибудь. Въ назначенный день, спозаранку, началъ собираться около сельской церкви народъ, по большой части мужики, но виднѣлись, впрочемъ, между ними и бабы, которыя пришли не ради самоуправленія, а такъ, изъ любопытства.
   Собрались сначала мужики въ толпу, поорали нѣсколько времени всѣ вмѣстѣ, заразъ, но такимъ манеромъ, что общаго у нихъ ничего не выходило, а потомъ разбились по кучкамъ, по своимъ деревнямъ и разлеглись на церковной оградѣ болѣе или менѣе живописными группами. Ждать имъ пріѣзда "сѣденькаго старичка" привелось-таки долго, да иначе, впрочемъ, и нельзя: самоуправленіе вовсе не такая вещь, чтобы ее можно получить очень-то скоро. Еще, сравнительно, русскому народу благо это далось легче, чѣмъ какому-нибудь другому: привелось только пролежать какихъ-нибудь пять-шесть часовъ подъ лучами палящаго майскаго солнца, позѣвать нѣсколько, въ носу поковырять и вздремнуть, такъ что переходъ отъ помѣщичьяго управленія къ полному самоуправленію многимъ могъ показаться совершенно даже незамѣтнымъ; тогда-какъ другимъ народамъ благо это доставалось обыкновенно недешево. Очень немудрено, что, получивши самоуправленіе такъ-сказать во снѣ, многіе и гораздо позже, чрезъ пять, чрезъ восемь даже лѣтъ, никакъ не могутъ понять въ своемъ положеніи рѣшительно никакой перемѣны противъ прежняго къ лучшему. "Какъ такъ перемѣна? когда ее дали?" спрашиваетъ иной, глаза выпуча; а все оттого, что онъ нечаянно всхрапнулъ въ тотъ моментъ, когда "сѣденькій старичокъ" привезъ и подарилъ ему самоуправленіе-то это. Очень немудрено также, что сравнительная легкость полученія не мало повліяла и на самую доброкачественность и прочность пріобрѣтеннаго товара, а если вѣрить "сѣденькимъ старичкамъ" и, вообще, всѣмъ нашимъ мировымъ дѣятелямъ, состоящимъ по артиллеріи и легкой кавалеріи, которые сами развозили крестьянское самоуправленіе по деревнямъ, то товаръ этотъ очень у насъ плохъ.
   -- Аяй долго что-то старичок-о-тѣ не ѣдетъ! слышалось кое-гдѣ, въ отдѣльной кучкѣ лежавшаго народа.-- Этакъ, пожалуй, братецъ ты мой, и до ночи прождешь, и махонькой полоски вспахать не успѣешь!
   -- Больно ужь ты прытокъ! отвѣчалъ другой голосъ.-- И завтра, можетъ, цѣлый день придется промаяться, и то ничего не подѣлаешь. Когда еще соберется, когда пріѣдетъ, когда что: думаешь скоро?
   -- А если, байтъ, на меня укажетъ, слышалось изъ другой группы: -- такъ ужь Христа-ради ослободите. Не пойду ни за что, бантъ, не пойду! На колѣнки стану передъ миромъ, вина сколько хошь выставлю, а ужь только чуръ меня, потому, какой, баитъ, я вамъ старшина? Въ третьемъ году сына, бантъ, въ рекруты сдалъ, годъ назадъ лошаденка пала, такъ теперь ужь, коли выберете -- въ конецъ разорите!...
   -- Господи помилуй! Грѣхи наши тяжкіе! раздавалось вдругъ откуда нибудь изъ-подъ забора, у подножія котораго лежалъ позѣвывающій во весь ротъ мужикъ, осѣняя его крестнымъ знаменіемъ, чтобы, въ ожиданіи мироваго посредника, не проскользнула туда какъ-нибудь прямо въ горло нечистая сила.
   Пріѣздъ часу въ первомъ пополудни посредника несказанно оживилъ оцѣпенѣвшую толпу. Оживило толпу, само собою разумѣется, не сочувствіе къ самому дѣлу, для выполненія котораго посредникъ пріѣхалъ, а единственно сознаніе, что теперь дѣло это сейчасъ ужь начнется, слѣдовательно, есть надежда, что когда-нибудь и покончится, а тогда можно будетъ и домой удрать. Мужика ожиданье-то это несносное очень уже одолѣваетъ. Иногда суть-то дѣла въ какомъ-нибудь гривенникѣ заключается, но, чтобы отдать или получить этотъ гривенникъ, нужно прождать у крыльца цѣлыя сутки, которыя иногда стоятъ, но меньшей мѣрѣ, рубль серебра. Этимъ единственно объясняется, иначе ничѣмъ необъяснимая, радость мужиковъ при появленіи даже становаго пристава, который сѣчь ихъ пріѣхалъ: казалось, чему бы тутъ радоваться?
   Сѣденькій старичокъ, окруженный временно-обязанными, сказалъ имъ нѣчто въ родѣ рѣчи, въ которой постарался объяснить цѣль своего пріѣзда и вообще все, считавшееся въ тѣ времена темнымъ и неудобопонятнымъ нетолько мужикамъ, но даже и самимъ посредникамъ, или посредственникамъ, какъ ихъ обыкновенно честили крестьяне.
   -- Ну, ребята, теперь скажите же мнѣ, ково вы хотите въ волостные старшины выбрать? спросилъ посредникъ, разъяснивъ по возможности самыя темныя мѣста.
   Мужики зашумѣли. Поднялся гвалтъ, изъ котораго не представлялось ни малѣйшей возможности ни одного слова понять. Впередъ изъ толпы выступили, такъ-называемые, старики. Я потому прибавляю "такъ-называемые", что между стариками были люди вовсе не старые, изъ чего можно заключить, что между крестьянами принимается въ разсчетъ не столько физическая, сколько умственная зрѣлость, -- обычай, по моему мнѣнію, превосходный, вполнѣ достойный подражанія. Не мѣшало бы его перенять дворянству и другимъ высшимъ сословіямъ. Пріобрѣсти званіе "старика" въ крестьянской средѣ едва-ли не труднѣе, чѣмъ получить, напримѣръ, чинъ статскаго совѣтника, въ особеннооти по ученому вѣдомству, въ которомъ, какъ извѣстно, до статскаго идутъ неимовѣрно быстро. Крестьянскіе старики бываютъ иногда лѣтъ сорока, даже подъ сорокъ и слывутъ въ средѣ крестьянской самыми разумными, а въ средѣ не крестьянской -- самыми что ни есть безумными и безразсудными. Изъ среды "стариковъ" обыкновенно избираются мірскіе ходатаи, которые иногда пѣхтурой бродятъ съ своими ходатайствами за тысячи верстъ, откуда ихъ нерѣдко препровождаютъ опять-таки, по образу пѣшаго хожденія, по этапу. Это, въ своемъ родѣ, присяжные повѣренные, но только обязанности ихъ будутъ потруднѣе, или, по крайней-мѣрѣ, поопаснѣе, чѣмъ нашихъ присяжныхъ повѣренныхъ, которыхъ розгами не сѣкутъ и по этапу не посылаютъ, а тѣхъ и сѣкутъ и посылаютъ.
   -- Вы тутъ межъ собой подумайте, да поразсудите, а я коекуда схожу на полчасика, сказалъ "старичокъ", воспользовавшись представившимся ему случаемъ позакусить и позаморить червячка у сосѣдняго помѣщика.
   Оказалось однако же, что "получасика" времени было достаточно единственно только на замореніе посредническаго червячка, а никакъ не на соглашеніе крестьянъ, собравшихся изъ разныхъ деревень, неимѣвшихъ до сей поры рѣшительно никакихъ общихъ интересовъ. Если идея единства Германіи сильно страдаетъ именно отъ раздробленія этой страны на мелкія герцогства и княжества, то общественный интересъ помѣщичьихъ крестьянъ неизбѣжно долженъ былъ пострадать еще сильнѣе отъ мельчайшаго раздробленія ихъ на цѣлыя сотни крошечныхъ помѣщичьихъ государствъ, изъ которыхъ въ каждомъ существовало свое особенное правленіе, свои законы и между которыми нерѣдко существовала съ незапамятныхъ временъ непримиримая вражда изъ-за гражданскихъ тяжбъ о землѣ между ихъ владѣльцами. Не нужно забывать, что такихъ отдѣльныхъ герцогствъ и княжествъ въ одномъ какомъ-нибудь, наугадъ взятомъ, Чембарскомъ уѣздѣ, числилось въ десять разъ больше, чѣмъ въ Германіи, въ томъ ея мѣстѣ, которое (на географическихъ раскрашенныхъ картахъ издали кажется~чѣмъ-то въ родѣ пестраго мраморнаго яйца.
   Неудивительно поэтому, что на вторичный запросъ посредника, кого они хотятъ выбрать въ старшины, крестьяне дали нѣсколько странный отвѣтъ: ково вашей милости будетъ угодно.
   -- Ну, если такъ, подхватилъ посредникъ: -- то я вамъ своего кандидата предложу. Вотъ не хотите ли Михайлу Гаврилова выбрать? Мужикъ онъ, кажется, хорошій, не пьющій и толковый: какого еще вамъ старшину нужно?
   -- Это и точно! заголосили въ толпѣ отдѣльные голоса.-- Почему-жъ и не Михайлу Гаврилова?... А кто-жъ это Михайло Гавриловъ? Да кто-жъ его знаетъ? Видно, мужикъ хорошій, когда самъ посредственникъ указываетъ? Такъ что же, братцы? Гаврилова, такъ Гаврилова: развѣ не все одно?... Гаврилова! Михайлу Гаврилова! заголосили въ толпѣ.
   -- Горшковскаго Федулу, братцы, лучше выберемте! послышался откуда-то зычный голосъ.-- Небойсь не покаетесь,.коли выберете!... а послѣ этого посыпался изъ толпы цѣлый календарь христіанскихъ именъ, при чемъ были перебраны чуть ли не всѣ мученики, за вѣру пострадавшіе. Гвалтъ опять поднялся страшный, такъ что благоразумный старичокъ-посредникъ, улыбнувшись, рѣшился пообождать до той поры, "пока не утихнетъ.
   -- Такъ что-жъ, ребята, надо же чѣмъ-нибудь покончить: Гаврилова, что-ли? повторилъ посредникъ, когда представилась возможность говорить.
   -- Гаврилова! Михайлу Гаврилова! гаркнули ближайшіе къ посреднику, а къ нимъ, мало по малу, пристали и другіе. Кричали рѣшительно всѣ, быть можетъ и разное, но въ этихъ случаяхъ важно только, чтобъ кричали. Народная воля и въ болѣе важныхъ случаяхъ выражается все однимъ и тѣмъ же способомъ. Большинство, быть можетъ, кричитъ во все горло: "à bas Скарятинъ, вонъ Скарятина!" но если передніе выкрикиваютъ эту фамилію безъ прибавленія "вонъ", то изъ этого дѣлается обыкновенно такое заключеніе, что народъ именно Скарятина, а не кого-нибудь другаго желаетъ имѣть своимъ представителемъ.
   Такъ дѣлаютъ и купцы, и дворяне, а не одни только временно-обязанные. Такъ дѣлаютъ и французы и итальянцы, а не только мы, русскіе, которымъ и кричать-то очень рѣдко приводилось что-нибудь иное, кромѣ извѣстной фразы: "рады стараться, ваше высокоблагородіе!"
   Слыхалъ я послѣ, что выборы старшинъ, старостъ и волостныхъ судей почти вездѣ были произведены подъ самымъ строгимъ вліяніемъ и надзоромъ мировыхъ посредниковъ. Слыхалъ я, что крестьянскій міръ рѣдко гдѣ остался довольнымъ насильно навязанными имъ начальниками, а между тѣмъ и года не прошло послѣ выборовъ, какъ изъ дворянской же среды началъ раздаваться громкій ропотъ на негодность вновь введеннаго крестьянскаго самоуправленія. Даже такіе, повидимому благодушные господа-помѣщики, какъ напримѣръ, г. Кошелевъ, -- и тѣ принялись роптать и даже, отчасти, злословить. Восхваляя миролюбивыя свойства русскаго народа, которой, вмѣсто того, чтобы тотчасъ же разсориться съ угнетавшими его помѣщиками, "сѣлъ съ ними за одинъ столъ, какъ будто бы вѣкъ вмѣстѣ сидѣлъ", г. Кошелевъ, лишь только дѣло касается крестьянскаго самоуправленія, сейчасъ же входитъ въ азартъ. "Почти всѣ начальники крестьянскіе -- пишетъ г. Кошелевъ въ своей книгѣ -- пьяницы. Знавали мы людей -- прибавляетъ онъ, -- которые, сдѣлавшись старшинами или старостами, спились округа и произвели растраты мірскихъ суммъ. Порядочные крестьяне перестали ходить на сходы, а горланы, моты и другіе негодяи на нихъ господствуютъ. Мировые посредники -- въ прискорбіемъ добавляетъ г. Кошелевъ, -- вмѣсто того, чтобы дѣло дѣлать, ограничиваются только полученіемъ своего жалованья"... (Почему бы ужь кстати и этихъ не ругнуть такимъ же крѣпкимъ словцомъ, какъ крестьянъ? Или не на столько безопасно?)
   Что же, однако, за странность такая? Крестьянскіе начальники, какъ извѣстно, выбраны почти вездѣ не только по указанію, но даже по приказанію гг. посредниковъ, слѣдовательно люди благонамѣренные, -- и вдругъ всѣ они, ни съ того ни съ сего, округа спиваются и дѣлаются грабителями и негодяями? Приговоръ г. Кошелева надъ мировыми посредниками слишкомъ ужь строгъ и, видимое дѣло, вызванъ только лишь минутнымъ раздраженіемъ. Если и были между ними такіе, которые исключительно только занимались "полученіемъ своего жалованья", то они дѣйствовали такъ не постоянно, а только въ промежутокъ времени между крестьянскими выборами, когда имъ и дѣлать ничего болѣе не оставалось. Въ защиту мировыхъ посредниковъ нужно сказать, что многіе изъ нихъ оказали бы величайшую услугу отечеству, еслибы они ограничились только полученіемъ своего жалованья; но, къ сожалѣнію, очень немногимъ изъ нихъ нравилась такая, хотя пріятная, но пассивная роль. Они вмѣщивались рѣшительно во все, въ самыя ничтожныя мелочи; они, какъ изъ книги же г. Кошелева видно, однимъ своимъ словомъ уничтожали рѣшенія крестьянскихъ волостныхъ судовъ, которыя по закону безъанпеляціонны, доказывая тѣмъ самымъ, что для нихъ законъ не писанъ, что они выше и сильнѣе всякаго закона. Мнѣ кажется, что, еслибы гг. посредники поменьше вмѣшивались въ чисто крестьянскія дѣла, то многихъ прискорбныхъ исторій (напр. Гусевской) вовсе бы и не было и не могло бы быть, потому что, съ какой же стати? Сами крестьяне, разумѣется, не выбрали бы въ старшины противнаго себѣ человѣка, слѣдовательно не стали бы его и гнать; а, въ такомъ случаѣ, какъ же бы могла возникнуть исторія; съ какой бы стати пошли бы туда солдаты?
   Крестьянское самоуправленіе даже и теперь, на девятомъ году своего существованія, очень и очень некрасиво, но, спрашивается, у кого же, у какого сословія оно красиво-то? У горожанъ развѣ, или у дворянъ? Не стоитъ и словъ тратить на доказательства того, до какой степени безнадежно-плохо оно и у этихъ высшихъ сословій, хотя они, казалось бы, имѣли полную возможность устроить его несравненно лучше, чѣмъ простые мужики. Горожане дѣйствительно сами выбираютъ себѣ голову, но, единственно изъ подобострастія, никѣмъ не принуждаемые, почти постоянно выбираютъ себѣ какого-нибудь потомка древней знатной фамиліи, напоминающаго собою "великолѣпнаго князя Тавриды", самая возможность существованія котораго понятна только лишь при полномъ отсутствіи самоуправленія. Послѣдствія такихъ выборовъ извѣстны: огромному большинству ѣсть почти нечего, мечтаютъ они о кускѣ хлѣба по доступной цѣнѣ, да о простыхъ, прочныхъ, но дешевыхъ сапогахъ, чтобы не ходить босикомъ, а представитель ихъ интересовъ въ это время сочиняетъ проекты постройки великолѣпныхъ пассажей со стеклянными сводами, въ которыхъ будутъ продаваться мужицкіе сапоги, да о красивыхъ монументахъ на площадяхъ. Горожане, какъ помужицки говорится, ревмя-ревутъ, но дѣла поправить не умѣютъ. Дворяне, при выборѣ своихъ представителей, поступаютъ почти такъ же. Однимъ только крестьянамъ не даютъ воли выбирать въ представители свои тѣхъ, кого они хотятъ, а назначаютъ людей имъ несимпатичныхъ, и потомъ сами же, кто назначилъ, удивляются, почему это у крестьянъ никакъ не можетъ ввестись сколько-нибудь сносное самоуправленіе! Сами же, вмѣсто выбранныхъ обществомъ и, слѣдовательно, отвѣтственныхъ предъ обществомъ, людей, назначаютъ чиновниковъ, да потомъ сами и удивляются, что эти люди поступаютъ такъ, каръ подобаетъ поступать чиновникамъ!
   Теперь не трудно понять, почему въ особенно счастливомъ положеніи очутились именно тѣ участки, въ которые мировыми посредниками были назначены, или люди до крайности лѣнивые и апатичные, или же, хотя и энергичные, но вполнѣ понимающіе, во что нужно вмѣшиваться и во что ни подъ какимъ видомъ не слѣдуетъ. Такъ-какъ общественнымъ мнѣніемъ въ губерніяхъ считается у насъ мнѣніе извѣстной кучки людей въ дворянскомъ клубѣ, то оба эти сорта посредниковъ: лѣнивыхъ и вполнѣ понимающихъ свое назначеніе, -- обыкновенно смѣшивались. Оба считались одинаково негодными. Славились и превозносились только лишь тѣ посредники, которые добровольныхъ соглашеній достигали посредствомъ зуботычинъ, а въ старшины и старосты и волостные судьи назначали своихъ расторопныхъ лакеевъ, которые дѣйствовали въ экстренныхъ случаяхъ, напримѣръ, при взысканіи недоимокъ, не хуже любого капитанъ-исправника старинныхъ временъ.
   Въ тѣхъ, очень немногочисленныхъ участкахъ, въ которыхъ волостные "начальники" дѣйствительно были выбраны, а не назначены, начальники эти пробовали-было кое-что сдѣлать въ пользу міра, "порадѣть міру", какъ они говорили, но всѣ эти пробы оказались въ высшей степени неудачными; и неудачными именно потому, что каждый готовъ былъ этимъ неопытнымъ людямъ только лишь подставить ногу, вмѣсто того, чтобы помочь сколько-нибудь серьёзно.
   Въ одномъ многопомѣстномъ селѣ проживалъ нѣкій помѣщикъ, съумѣвшій задолжать значительныя денежныя суммы всѣмъ, его окружающимъ: и родственникамъ, и знакомымъ, сбоямъ и чужимъ крестьянамъ, не исключая даже своихъ горничныхъ и кухарокъ. Послѣ выхода "Положеній" должники обратились, разумѣется по невѣдѣнію, съ жалобой на помѣщика въ волостное правленіе, а когда помѣщикъ наотрѣзъ объявилъ, что онъ ни копѣйки не отдастъ, если съ него станутъ требовать, а внесетъ, быть можетъ, частицу долга, если у него смиренно попросятъ, то раздосадованные должники отправились къ старшинѣ съ просьбою: взыскать съ помѣщика по роспискамъ.
   Старшина, не сообразивши того, что помѣщики ему неподсудны, послалъ къ нему приглашеніе явиться въ волостное правленіе, и такъ-какъ тотъ, разумѣется, не явился, то отправился къ нему самъ На домъ, захвативъ съ собою, на всякій случай, троихъ или четверыхъ стариковъ. Старики въ помѣщичьемъ домѣ дальше лакейской идти не осмѣлились, но старшина дерзнулъ вступить во вторую комнату и усѣлся тамъ, въ ожиданіи хозяина.
   Чрезъ нѣсколько минутъ въ комнату вбѣжалъ взбѣшенный помѣщикъ и, со сжатыми кулаками, остановился около старшины, который тоже всталъ съ занятаго имъ мѣста.
   -- Ты зачѣмъ здѣсь? Этихъ болвановъ зачѣмъ сюда нелегкая занесла?
   -- Да вотъ судить васъ пришли!
   -- Судить пришли! передразнилъ помѣщикъ съ недоброй улыбкой, пододвигаясь къ старшинѣ еще ближе; но старшина, дѣйствуя по убѣжденію и, какъ онъ думалъ, по закону, ничего худаго не предчувствовалъ и опять повторилъ:
   -- Да, судить, баринъ. Мы вызывали-было тебя въ контору, да ты не изволилъ явиться; такъ вотъ мы сами къ тебѣ явились. Помирись, ваше благородіе, съ мужиками-то, вѣдь надо же дѣло покончить: не захочешь же ты бѣдный народъ обижать...
   Помѣщикъ не выдержалъ. Разыгралась сцена въ достаточной степени гадкая; я могъ бы сказать "возмутительная", но это было бы уже слишкомъ, потому что у насъ нельзя шага шагнуть безъ того, чтобы на драку не натолкнуться: пора ужь и не возмущаться. Взбѣсившійся помѣщикъ поступилъ со старшиной точно такъ же, какъ впослѣдствіи, въ наши дни, поступилъ со священникомъ села Вихорны, отцомъ Іоанномъ, серпуховскій мировой судья, коллежскій ассессоръ Жуковъ. Еслибы старшина вздумалъ тогда жаловаться на оскорбленіе, то могъ бы въ своемъ прошеніи и выраженія даже употребить тѣ же самыя, какія употреблены отцомъ Іоанномъ, а именно: "онъ же, не вытерпѣвъ, схватилъ меня за бороду и, держа минуты 3 или 4, кричалъ: "такъ меня судить, меня судить" и спрашивалъ: какъ, меня судить? все-таки держа за оную..."
   Но волостной старшина никакого прошенія на оскорбленіе дѣйствіемъ никому не подавалъ, потому что чувствовалъ себя недостаточно сильнымъ; вдобавокъ и самый скандалъ съ нимъ завершился еще печальнѣе, чѣмъ у отца Іоанна съ серпуховскимъ мировымъ судьей Дмитріемъ Николаевичемъ Жуковымъ. Помѣщикъ, удерживая старшину за бороду, въ такомъ положеніи вывелъ его на крыльцо и "выпустилъ оную изъ рукъ" только лишь тогда, когда толкалъ съ крыльца въ шею.
   Урокъ, разумѣется, не пропалъ для старшины даромъ: онъ очень хорошо теперь понялъ, что помѣщики ему неподсудны; но, сами посудите, какіе же могли впослѣдствіи выработаться юристы изъ учениковъ, которымъ законовѣдѣніе преподавалось по такой ужасной системѣ? Наши мировые судьи очень часто рѣшаютъ дѣла, вовсе имъ неподсудныя; ну, что бы вышло и изъ мировыхъ судовъ, еслибы судей, за каждую ихъ ошибку, тоже бы теребили за бороды и выталкивали въ шею съ крыльца? Неужели, при такихъ условіяхъ, дворянскій мировой судъ былъ бы чѣмъ-нибудь лучше крестьянскаго, волостнаго, претерпѣвающаго жестокія нападенія со стороны такихъ господъ, которые и сами, при случаѣ, не прочь схватить волостнаго судью за бороду?
   Я представлю читателю два письма изъ цѣлой коллекціи собранныхъ мною, изъ которыхъ ясно, какъ смотрѣло большинство помѣщиковъ на новыя крестьянскія общественныя должности.
   Вотъ письмо одной помѣщицы къ волостному старшинѣ, съ сохраненіемъ, отчасти, правописанія:

"волостному старшинѣ.
Митрій Егоровъ!

   "Слышу, что осмѣлился моему бурмистру Леонтью Савелову надѣлалъ грубости за то что онъ лѣсъ не велѣлъ рубить, да какъ же ты смѣлъ сдѣлать, ты мерзавецъ забылъ что ты мужикъ и что я государемъ опредѣлена надъ вами. Ты болванъ думалъ что можетъ распоряжаться, я поставила вамъ бурмистромъ Савелова то и ты подлецъ долженъ его уважать онъ по моему приказанію не позволяетъ лѣсъ рубить, потому что вы такъ глупы что не понимаете что я для васъ его берегу, гдѣ вы его возьмете если будетъ пожаръ, вамъ это въ голову не придетъ. Ты спроси хорошенько, что твоя какая должность ты выбранъ унимать глупыхъ а ты тварь..." и т. д. въ томъ же родѣ. Помѣщица, какъ видно, была убѣждена, что она самимъ государемъ поставлена надъ крестьянами единственно только съ тою цѣлью, чтобы ругаться какъ можно покрѣпче, и никогда не думала признавать новыхъ крестьянскихъ правъ, данныхъ имъ закономъ. Старыя помѣщицы, какъ извѣстно, представляли собою самый консервативный элементъ изъ всего помѣщичьяго сословія. Онѣ рѣшительно отвергали все новое и не особенно деликатничали даже въ своихъ сношеніяхъ съ мировыми посредниками, о чемъ будетъ сказано ниже.
   Впрочемъ, руготня старыхъ помѣщицъ не особенно тревожила давно уже привыкшихъ къ ней крестьянъ. Несравненно больше тревоги доставляли имъ закоренѣлые отставные воины-помѣщики, которые, разозлившись на "Положенія", старались сорвать свою злобу на комъ придется и заявляли нерѣдко такія требованія, которыя дѣйствительно ставили иногда въ тупикъ неопытное крестьянское начальство. Вотъ, напримѣръ, одно изъ подобныхъ требованій. "Вслѣдствіе возникнувшихъ всюду поджоговъ -- писалъ помѣщикъ -- предлагаю оному правленію съ полученіемъ сего объявить по волости, чтобы ни одинъ человѣкъ не смѣлъ проходить чрезъ мою усадьбу, т.-е. дворомъ, задами онаго, а также равно и гумномъ. Таковые люди во время дня, какъ подозрительные, будутъ взяты подъ караулъ, а въ ночное время по онымъ будетъ произведенъ выстрѣлъ. Помѣщикъ, отставной маіоръ такой-то".
   Вотъ подобные, свирѣпые приказы, дѣйствительно ставили наивныхъ начальниковъ въ положеніе очень затруднительное. Старшина сейчасъ же отправлялся за разъясненіями къ мировому посреднику, иногда верстъ за пятьдесятъ, потому что, съ одной стороны, онъ чувствовалъ себя какъ будто не въ правѣ объявлять по волости о домашнемъ разстрѣливаніи, а, съ другой, боялся и молчать, потому что зналъ помѣщика за такого энергичнаго господина, который, при случаѣ, дѣйствительно не задумается и подстрѣлить человѣка, если замѣтитъ ночью на дворѣ или "на задахъ онаго".
   Волостной крестьянскій судъ, по закону, долженъ бы имѣть большое значеніе. Онъ рѣшаетъ окончательно, т.-е. безапелляціонно, споры и тяжбы между крестьянами цѣною до ста рублей. Онъ можетъ приговаривать виновныхъ къ общественнымъ работамъ, къ штрафамъ до трехъ рублей, арестамъ на недѣлю и къ тѣлесному наказанію. Рѣшенія его должны, по преимуществу, основываться на мѣстныхъ обычаяхъ, примѣняясь къ которымъ, впослѣдствіи предполагалось составить общій сельскій судебный уставъ и только временно, до составленія устава, допущено въ нихъ примѣненіе судебнаго сельскаго устава, изданнаго для государственныхъ крестьянъ. Рѣшенія волостныхъ судовъ предполагались вполнѣ самостоятельными, чтобы по нимъ можно было изучить мѣстные обычаи, въ настоящее время никому неизвѣстные и, соображаясь съ ними, составить уже сельскій уставъ, который бы вполнѣ могъ назваться народнымъ. На практикѣ все это исполнилось вовсе не такъ, какъ предполагалось. Крѣпостные, запуганные и безграмотные судьи, попавшіе въ эти должности случайно, вовсе не изъ лучшихъ людей, а напротивъ, изъ самыхъ плохихъ, которые не въ силахъ были отказаться отъ выбора, съ перваго же дня по вступленіи въ должность, очутились въ полнѣйшей зависимости отъ волостного писаря. Судьи, если только представлялась имъ малѣйшая возможность, вовсе не ходили въ судъ, а если и шли, то сидѣли тамъ молча, какъ истуканы "брады уставя", а писарь, какъ полновластный господинъ, допрашивалъ истца и отвѣтчика, вписывалъ ихъ отвѣты въ книгу, получалъ доходы съ кого было можно, самъ сочинялъ рѣшенія, соображаясь единственно со своими собственными привычками и обычаями, и въ концѣ концовъ, командовалъ судьямъ: "ребята, копти печати и прикладывай вотъ здѣсь!" Судьи послушно коптили печати на сальной свѣчкѣ и прикладывали ихъ на томъ мѣстѣ, на которое ткнулъ пальцемъ писарь, какъ кому удастся: кто вверхъ ногами, кто бокомъ. Только лишь въ статьѣ закона было написано, что рѣшенія ихъ безапелляціонны; на дѣлѣ же рѣшенія эти измѣнялись и уничтожались безпрестанно каждымъ изъ мировыхъ посредниковъ, которые, если имъ рѣшенія почему нибудь не нравились, распекали судей и писаря и приказывали тотчасъ же дѣло перерѣшить вновь. Впрочемъ, и перерѣшеній въ сущности никакихъ не было. Просто писарь, по приказанію посредника, писалъ новое рѣшеніе, а новыхъ судей собирали лишь затѣмъ, чтобы они опять покоптили печати и приложили ихъ къ новому листу бумаги. Судьи очень хорошо знали, что дѣло ихъ -- чистѣйшіе пустяки, а потому такъ и сами смотрѣли на свою должность; да и всѣ остальные врестньне смотрѣли на нихъ, разумѣется, съ пренебреженіемъ, какъ на совершенно безполезныхъ коптильщиковъ печатей; потому имъ почти нигдѣ и жалованья никакого не полагалось, хотя закономъ это не запрещено. Вмѣсто того, чтобы пользоваться почетомъ, должность коптильщика на первыхъ же порахъ потеряла всякій кредитъ и никто изъ порядочныхъ не хотѣлъ ее на себя брать, если только представлялась къ тому какая-нибудь возможность. "Поди-ка больно мнѣ нужно въ коптильщики-то эти идти! говорилъ зажиточный мужикъ.-- Сиди себѣ болваномъ, прикладывай куда тебѣ велятъ печать, а потомъ тебя же посредственникъ раскоститъ: и то не такъ и энто не такъ, а поди-ка мы много въ бумагахъ-то вашихъ понимаемъ!"
   Въ 1862 году, когда крестьяне, вникнувъ въ смыслъ "Положеній", начали упорно отказываться отъ всякихъ добровольныхъ сдѣлокъ съ помѣщиками, высшее начальство предложило губернаторамъ объѣхать ввѣренныя имъ губерніи и лично склонять временно-обязанныхъ крестьянъ къ повиновенію, хотя открытаго неповиновенія властямъ нигдѣ собственно и не замѣчалось.
   Понятно, что главнѣйшая цѣль губернаторскихъ объѣздовъ не была достигнута, такъ-какъ предполагаемаго неповиновенія властямъ на мѣстѣ не оказалось; но за то достигнуты были другія цѣли, которыхъ, быть можетъ, вовсе и въ виду не имѣлось. Губернаторы, во время своихъ разъѣздовъ по деревнямъ, могли, если только хотѣли, увидать и услыхать много кое-чего, прежде имъ неизвѣстнаго. Они могли, наконецъ, получить кое-какое понятіе и о крестьянскомъ самоуправленіи, хотя оно изучалось преимущественно по шнуровымъ книгамъ въ волостныхъ правленіяхъ.
   Книги для вписыванія рѣшеній крестьянскихъ судовъ оказались, разумѣется, всѣ на лицо; въ нѣкоторыхъ волостныхъ правленіяхъ усердные писаря завели даже по десяти, по двѣнадцати штукъ, но, къ изумленію ревизующихъ, книги эти найдены совершенно чистыми, безъ всякихъ записей, хотя невозможно было предположить, будто въ теченіе полутора года въ волости не случилось ни одного дѣла. Въ другихъ волостяхъ, на оборотъ, рѣшеній было найдено уже черезчуръ много, но до такой степени однообразныхъ, что объ изученіи по нимъ мѣстныхъ юридическихъ обычаевъ нечего было и думать. Въ цѣлой сотнѣ такихъ рѣшеній, послѣ форменнаго "Постановили", неизбѣжно слѣдовала одна и та же фраза: "на основаніи 102 ст. Общ. Полож. наказать виновнаго, двадцатью ударами розогъ". Тутъ же прилагалась и росписка наказаннаго (написанная писаремъ же по довѣренности наказаннаго) въ томъ, что онъ "рѣшеніемъ доволенъ и неудовольствія ни на кого не имѣетъ".
   -- И зачѣмъ это, судьи, у васъ въ употребленіи все только однѣ розги, да розги?-- спросилъ разъ одинъ изъ чиновниковъ губернаторской свиты, котораго оставили въ волостномъ правленіи разсматривать книги.-- Вѣдь розги -- самое послѣднее ужъ дѣло; это наказаніе чисто скотское. На нихъ даже и законъ указываетъ, какъ на послѣднюю мѣру, когда уже ничто другое не дѣйствуетъ.
   -- Чего же хорошаго въ розгахъ! согласились судьи.-- но какъ же намъ, баринъ, быть съ озорниками-то?
   -- Какъ быть!-- А аресты, а штрафы отчего же не примѣнить? Чѣмъ же они хуже розогъ?
   -- На штрафы наши робята не согласны, -- мы ужъ пробовали! рѣшительно отвѣчали судьи.-- У насъ въ волости народъ все бѣдный, маломочный: гдѣ ему штрафы платить? Подъ зарестъ садить некуда, да и отъ работы мужика оторвешь: раззоришь только значитъ, а посѣчь если, такъ это ничего. И острастка есть, и бѣднѣе мужикъ не будетъ: на спинѣ рѣпу не сѣять!
   И вездѣ одно и то же: множество однообразныхъ приговоровъ къ тѣлесному наказанію и почти нигдѣ ни одного рѣшенія по спорамъ и тяжбамъ, не только до ста рублей, но даже и на полтинникъ!
   Наконецъ, слава Богу, попалось и такое правленіе. Книга рѣшеній представляла собою вещь еще невиданную и неслыханную: рѣшеній множество и нигдѣ ни одной ссылки на статью сельскаго устава. Всюду только виднѣлась привлекательная фраза: "на основаніи мѣстныхъ обычаевъ". Встрѣчались, разумѣется, и наказанія за проступки, но розогъ не было вовсе; все только выговоры, да штрафы по гривеннику и двугривенному.
   Это странное обстоятельство обратило на себя вниманіе. Начались разспросы, разумѣется зАпросто, безъ всякой оффиціальности, потому что оффиціальности мужикъ боится пуще огня и ровно ничего не скажетъ, хотя ты его убей.
   -- Неужели же, старики, и на самомъ дѣлѣ у васъ во весь прошлый годъ не случилось ни одного наказанія розгами? Куда вонъ ни пріѣдешь, -- все вездѣ розги, да розги, а у васъ вотъ нѣтъ. Странно, какъ-то!
   -- Какъ-то есть ни одного наказанія розгами не случилось?-- переспросилъ одинъ изъ стариковъ.-- Твоей милости хочется знать: сѣкли ли у насъ ково въ конторѣ, или не сѣкли?
   -- Ну, да!
   -- Коли же не сѣкли!-- Вотчина у насъ большая, развѣ мало въ ней разнаго озорного народа? Извѣстно, иной разъ нельзя и не посѣчь! Сѣкли, батюшка, и мы; коли же не сѣкли!
   -- Почему же въ книгу-то у васъ объ этомъ не вписано?
   -- Да мы, родимый, безъ книгъ! Гдѣ же тутъ всякую всячину въ книгу запишешь? Иной разъ вонъ писарь отлучится куда, загуляетъ, али-бы что: гдѣ же его дожидаться? И воришко-то самъ проситъ, чтобы, значитъ, его раздѣлали поскорѣе; ну, мы постегаемъ его маленько, да и отпустимъ: не всяко лыко въ строку!
   Такимъ образомъ, мѣстные обычаи въ крестьянскихъ судахъ проявлялись только лишь въ томъ, что судьи нерѣдко сѣкли безъ книгъ; во всѣхъ же другихъ отношеніяхъ суды эти ничѣмъ не отличались отъ нашихъ старыхъ присутственныхъ мѣстъ, въ которыхъ дѣломъ орудовалъ одинъ только секретарь, а судьи подписывали все, что секретарь подсунетъ и руку одъ Изъ большаго количества собранныхъ мною рѣшеній волостныхъ судовъ, приведу здѣсь нѣсколько болѣе или менѣе впрочемъ выдающихся, какъ образцы большинства рѣшеній крестьянскихъ судовъ.
   "1862 года, такого-то мѣсяца, крестьянинъ Илья объявилъ въ волостномъ судѣ, что сего числа одножитель его Купреяновъ засталъ его свинью на своемъ гумнѣ и, будучи озлобленъ за потраву ржаной соломы, взявъ палку немилосердно началъ ее бить и она отъ побой кинулась на желѣзную борону и тутъ нанесенъ былъ еще ей ударъ палкою, которая съ осапаннымъ брюхомъ кое какъ добралась до своего двора и на другой день пала. (Побойство это видѣли такіе-то). Почему Илья въ тотъ-же разъ позвалъ къ себѣ сельскаго старосту для должнаго изслѣдованія, но онъ будучи не въ трезвомъ видѣ и родственникомъ Купреянова, причинилъ ему и женѣ его Матренѣ имѣющеюся у него палкою жестокое побойство при свидѣтеляхъ. Опредѣлили: на основаніи XII т. "гражд. зак." взыскать съ виновнаго 5 рублей на удовлетвореніе оными хозяина".
   Или вотъ еще одно рѣшеніе, изъ котораго отчасти видны крестьянскіе обычаи, хотя и не юридическіе.
   "1862 года мая 13-го дня волостные очередные судьи слушали словесную жалобу крестьянина Михайлова на Семенова нижеслѣдующаго содержанія. Какъ можетъ упомнить Михайловъ въ апрѣлѣ, во дни свѣтло-христова воскресенья, въ общемъ собраніи крестьянъ на улицѣ, гдѣ находился и крестьянинъ Семеновъ, а сынъ мой Матвей и племянникъ Семенова Ефимъ играли между собою, почему Ефимъ ударилъ моего сына, почему я сказалъ Семенову вопреки сего, чтобы онъ унималъ племянника своего отъ сихъ невоздержныхъ поступковъ, тогда какъ сыну моему минуло 10 лѣтъ, а Ефиму 18, то онъ можетъ обижать сына моего не всегда, отчего, къ неожиданности моей Семеновъ началъ при всѣхъ поносить меня неблагопристойными словами. А потомъ онъ же началъ меня поносить и въ самомъ волостномъ правленіи будучи его членомъ и, придавъ азартность, называлъ меня воромъ, яко-бы я или кто изъ семейства моего украли у племянницы его шерстяные чулки, которые будто-бы оная племянница видѣла на ногахъ сына моего Матвея, почему я въ тоже время просилъ старшину, не допущая меня съ сыномъ домой, учинить въ домѣ моемъ обыскъ, но Семеновъ обыска сего не допустилъ. Волостной судъ опредѣлилъ: на основаніи ст. 441--444 (правилъ для опред. мѣры наказ. за проступки) оставить Михайлова (т.-е. истца) въ подозрѣніи и дѣло сіе какъ безъ точныхъ доказательствъ и явныхъ уликъ оставить безъ послѣ дстій съ предоставленіемъ права и т. д."
   Нерѣдко въ тяжбахъ объ имуществѣ волостные суды постановляютъ рѣшенія вполнѣ справедливыя и безпристрастныя, но отъ этого выигравшему процессъ ничуть не легче, потому что приводить въ исполненіе эти рѣшенія въ деревняхъ совсѣмъ некому; въ особенности въ этомъ отношеніи страдали и страдаютъ женщины -- вдовы. Не даромъ, видно, ихъ беззащитными-то зовутъ!
   Не дальше какъ въ прошломъ году въ одномъ изъ уѣздовъ N губерніи крестьянинъ взялъ себѣ на двѣ души новь (т.-е. землю, только что расчищенную изъ-подъ лѣса) срокомъ на три года, но, засѣявши эту землю, умеръ, оставивъ бездѣтную вдову и пасынка, который, разумѣется, работалъ вмѣстѣ съ отцомъ. Тотчасъ послѣ его смерти міръ порѣшилъ отобрать у бабы душу (т.-е. душевой надѣлъ), оставивъ ее ни при чемъ. Баба за душу и не стояла; она желала только собрать хлѣбъ съ засѣяннаго мужемъ поля и отправилась-было на работу, но пасынокъ согналъ ее съ поля вѣхой. Баба пожаловалась волостному суду. Она заявила, что желала бы оставить за собою мужнину землю, за которую она согласна платить всѣ какія нужно повинности; но, такъ-какъ она знаетъ, что міръ порѣшилъ отобрать отъ нея душу, то дѣлать нечего: она только просить, чтобы позволили ей хлѣбъ собрать, потому что, хотя она и безъ души, а ѣсть все-таки хочетъ. Судъ постановилъ: отдать весь собранный съ земли хлѣбъ вдовѣ, за вычетомъ сѣмянъ, которыя отдать пасынку за участіе его въ работѣ; но такъ-какъ пасынокъ осмѣлился согнать мачиху съ поля вѣхой, то за этотъ проступокъ и сѣмянъ ему не давать".
   Рѣшеніе суда видимо клонилось въ пользу вдовы, но только какъ воспользоваться-то имъ? Лишь только баба отправилась на работу, какъ опять появился тамъ пасынокъ и пригрозилъ треснуть уже не вѣхой, а коломъ по затылку, если та не отстанетъ, но вдова оказалась очень энергичной женщиной.-- "Пусть попробуетъ, пусть тронетъ коломъ -- небойсь за это отвѣтитъ, а я все-таки жать пойду! Онъ міръ-то весь опоилъ, потому онъ и на его сторонѣ!" -- излагала вдова мировому посреднику, которому пришла на всякій случай заявить объ угрожавшей ей опасности.
   Есть у меня, впрочемъ, рѣшенія, основанныя и на мѣстныхъ обычаяхъ; но при чтеніи ихъ, невольно начинаешь сомнѣваться: не принимались ли въ соображеніе и здѣсь преимущественно обычаи и привычки всемогущаго волостнаго писаря, вмѣсто народныхъ обычаевъ? Вотъ одно изъ такихъ рѣшеній, которое я, впрочемъ, не нахожу нужнымъ приводить цѣликомъ въ подлинникѣ.
   "Въ 1851 году въ одно приволжское село пришелъ въ безсрочный отпускъ солдатъ Петръ Степановъ и женился на вдовѣ-крестьянкѣ той деревни, которая жила съ матерью Татьяной въ убогомъ домишкѣ. Одинокія женщины съ радостію приняли къ себѣ въ домъ солдата; жили онѣ до того бѣдно, что вдовѣ-невѣстѣ не на что было содержать семилѣтнюю свою дочь отъ перваго брака. Солдатъ, сдѣлавшись хозяиномъ, поправилъ гнилую избу заново, построилъ кой-какія службы, выдалъ впослѣдствіи дочь своей жены отъ перваго брака замужъ, при чемъ истратилъ 15 рублей; кромѣ того, съ согласія женщинъ, перенесъ избу на новое мѣсто, верстъ за шесть, при чемъ истратилъ не менѣе сорока рублей. Такъ-какъ у солдата родились дѣти, то онъ считалъ все имущество своимъ и дѣтскимъ и не разсчитывалъ ни на какія случайности, которыхъ, впрочемъ, не могъ избѣгнуть. Чрезъ десять лѣтъ умерли у него жена и ребенокъ, такъ что онъ остался съ старухой-тещею и дочерью и въ мирномъ домѣ ихъ поселился раздоръ. Старуха начала требовать, чтобы вдовецъ-солдатъ отдѣлилъ часть имущества внучкѣ, и требованіе свое выражала до такой степени рѣзко и упорно, что вдовецъ-солдатъ принужденъ былъ пожаловаться волостному суду, который постановилъ: "велѣть солдату Петру владѣть домомъ и имуществомъ, кромѣ носильнаго платья и коровы, одѣвать и призирать старуху, а что же касается до его дочери Екатерины, то приказать солдату, если онъ впослѣдствіи отдастъ ее замужъ въ приличномъ видѣ по крестьянскому обыкновенію, то пусть владѣетъ домомъ и имуществомъ, а если сего не сдѣлаетъ, то, по совершеннолѣтіи Екатерины, домъ долженъ поступить въ ея пользу во всемъ его составѣ. Солдатъ Петръ и его, вновь взятая жена, не должны обижать старуху; но если старуха пожелаетъ отойти отъ Петра, то должна взять корову и носильное платье, безъ требованія чего либо другого".
   Только что они уладились-было, какъ умираетъ остальная дочь и старуха заявляетъ уже новую претензію, несравненно уже серьёзнѣе первой: она требуетъ, чтобы зятя отъ нее выгнали вонъ, такъ-какъ изба принадлежитъ ей (хотя отъ гнилой избы въ 13 лѣтъ и гнилушки бы не осталось). Старуха уже не довольствуется носильнымъ платьемъ и коровой.
   Волостной судъ явно покровительствуетъ старухѣ и постановляетъ слѣдующее рѣшеніе, которое едва-ли можно признать справедливымъ и основаннымъ на мѣстныхъ народныхъ обычаяхъ: "домъ со всѣми пристройками присудить старухѣ Татьянѣ, а солдату Степанову велѣть изъ него выйти вонъ, но съ тѣмъ, чтобы ему было выдано 10 рублей въ вознагражденіе за труды и издержки, предоставивъ Степанову жить въ домѣ три мѣсяца -- и тогда уже окончательно выбраться. Во время же житія Степанова у тещи ни тотъ ни другой не должны имѣть никакихъ между собою неудовольствій, а если какія-либо будутъ съ той и другой стороны, то должны разойтись добровольно, не доводя жалобы ни до какого начальства. Рѣшеніе сіе, согласно 98-й ст. общ. пол., считается окончательнымъ, такъ-какъ солдатъ Степановъ добровольно желалъ разбирательства въ семъ судѣ".
   Но, несмотря на эти приписки и ссылку на статью закона, всякій очень хорошо зналъ, что рѣшеніе очень легко можно уничтожить, если только мировому посреднику будетъ то угодно. Случалось, что иной наивный писарь, помѣшанный на законности, протестовалъ противъ произвола, но такіе протесты, разумѣется, имѣли значеніе только лично для писаря, котораго сгоняли съ мѣста и замѣняли другимъ, человѣкомъ понимающимъ вещи не въ превратномъ видѣ. Всѣми уже замѣчено, что крестьяне не съ особеннымъ уваженіемъ относятся къ рѣшеніямъ своихъ судовъ и не признаютъ ихъ безапелляціонности; но причины этому вовсе не тѣ, на которыя обыкновенно указываютъ непримиримые враги крестьянскаго самоуправленія, старающіеся замѣнить его единоличнымъ дворянскимъ судомъ. Бывшихъ крѣпостныхъ крестьянъ вообще никто и никогда не старался познакомить съ тѣмъ, что слыветъ подъ именемъ законности и справедливости, а потому они въ справедливость ничьего рѣшенія, ни даже помѣщичьяго, не вѣрили и повиновались потому только, что за неповиновеніе били. Какъ скоро бить перестали и крестьяне замѣтили, что теперь судитъ уже не полновластный баринъ, а свой братъ-мужикъ, и что за апелляцію теперь уже не дерутъ -- они, очень естественно, сейчасъ же начали пробовать, кто рѣшитъ лучше, такъ-какъ въ каждомъ дѣлѣ, даже при самомъ справедливомъ рѣшеніи, одна сторона непремѣнно должна остаться недовольной. Крестьяне точно такъ же жаловались и на рѣшенія посредниковъ, мировыхъ съѣздовъ и губернскихъ присутствій "самому губернатору", а иногда шли и дальше, въ Петербургъ, откуда ихъ обыкновенно препровождали по этапу. По этой именно причинѣ въ первые два-три года "новой воли" каждый путешественникъ, остановившись въ губернскомъ городѣ, могъ замѣтить двигающіяся по улицамъ кучки мужиковъ съ котомками за плечами и съ посохами, съ какими ходятъ странники на богомолье: это были толпы крестьянскихъ адвокатовъ, или ходоковъ, идущихъ апеллировать на рѣшенія, въ справедливость которыхъ они не вѣрили. Будьте увѣрены, что еслибъ съ безапелляціонностью волостныхъ судовъ обращалось не такъ безцеремонно, то крестьяне уже теперь давно за умъ взялись: стали бы выбирать въ судьи дѣйствительно лучшихъ людей, потому что дрянь держать невыгодно; при безцеремонности же со стороны власть имѣющаго образованнаго дворянства не стоило и хлопотать. Что въ немъ, въ этомъ рѣшеніи потѣшныхъ "коптильщиковъ печатей", презираемомъ каждымъ "посредственна комъ", изъ которыхъ иной и самъ-то часто не вѣдалъ, что творилъ?
   

IV.
Мировые посредники и уѣздные мировые съѣзды.

   Ни для кого уже не составляетъ секрета то обстоятельство, что у насъ за всякое новое дѣло берутся съ неимовѣрной горячностью, которая, впрочемъ, и остываетъ такъ же быстро, какъ раскаленный утюгъ или щипцы для завивки волосъ. Иной новый дѣятель, на первыхъ порахъ, даже обѣда своего не доѣдаетъ отъ недосуговъ, ночей не досыпаетъ и, для большей развязности цъ движеніяхъ, постоянно ходитъ или, лучше сказать, бѣгаетъ въ узкомъ, коротенькомъ охотничьемъ костюмѣ и въ сапогахъ съ высокими голенищами, съ хлыстомъ; потомъ, мало по малу, незамѣтно, начинаетъ онъ разоблачаться и, въ концѣ концовъ, его нельзя даже себѣ представить въ иномъ положеніи, какъ въ лежачемъ, въ татарскомъ халатѣ и въ туфляхъ. Все это какъ нельзя яснѣе отразилось и въ дѣятельности прежнихъ и нынѣшнихъ мировыхъ посредниковъ. Первыхъ изъ нихъ я не могу себѣ иначе представить, какъ въ постоянномъ движеніи, въ постоянной тревогѣ, въ охотничьихъ сапогахъ, чтобы можно было бѣгать (хотя иногда и безъ толку) по грязи и болотамъ; нынѣшніе же представляются мнѣ въ воображеніи людьми спокойными, ничѣмъ невозмутимыми, облеченными въ халаты изъ термоламы и непремѣнно въ туфляхъ на босую ногу. Это именно тѣ солидные господа посредники, про которыхъ Кошелевъ въ своей книгѣ "Голосъ изъ земства" выразился, что они "ограничиваются лишь полученіемъ своего жалованья".
   Такъ-какъ первою и главнѣйшею обязанностью мировыхъ посредниковъ считалась повѣрка уставныхъ граматъ, подаваемыхъ помѣщиками, то на исполненіе этой обязанности они и бросились прежде всего, со свѣжими силами. Рвеніе ихъ на первыхъ порахъ было такъ велико, что мировыхъ посредниковъ можно было принять за работниковъ-мастеровыхъ, получающихъ поштучную плату: кто больше сработаетъ и доставитъ хозяину, тотъ больше и денегъ получитъ. Очень естественно, что при такой спѣшной работѣ даже отъ простыхъ крестьянскихъ котовъ или башмаковъ нельзя ожидать особенной прочности и изящества, а ужь не то, что отъ уставной граматы. которую повѣрить какъ слѣдуетъ несравненно труднѣе и копотливѣе, чѣмъ размочить и набить на колодку кожу. Ну, и хороши же за то выходили граматы; ужь во всякомъ случаѣ по изяществу и прочности ничѣмъ не лучше извѣстныхъ кимрскихъ сапоговъ! Повѣрка граматъ, для скорости, нерѣдко производилась наобумъ, иногда зимой, когда земельный надѣлъ былъ покрытъ огромными буграми снѣга. Крестьянскій надѣлъ въ этихъ скороспѣлыхъ гранатахъ обыкновенно показывался приблизительно, на вѣру, потому что ни плановъ, ни времени для ихъ составленія, ни достаточнаго количества землемѣровъ -- неоткуда было взять. Въ одной граматѣ, напримѣръ, указывалось, что крестьянскій надѣлъ измѣренъ приблизительно, домашними способами, а именно: посредствомъ двухъ кольевъ и воровенныхъ возжей, въ другой -- надѣлъ опредѣленъ по плану, который нынѣ внезапно утраченъ. Ничего нѣтъ удивительнаго въ томъ, что послѣ въ граматахъ оказалось многое множество невѣрностей и что исправленіе этихъ невѣрностей принесло втрое больше хлопотъ, чѣмъ самое составленіе граматъ вновь. Въ иномъ мѣстѣ оказывалось, напримѣръ, что въ удобную крестьянскую землю вошло, какъ бы нечаянно, огромное, никуда негодное болото, а крестьяне во время зимней повѣрки ничего противъ этого не возразили, и именно вотъ какимъ образомъ могло это случиться: негодное болото помѣщикъ въ граматѣ называлъ не той кличкой, подъ которой оно слыло у крестьянъ, а посредникъ не могъ видѣть, что такое тамъ, подъ снѣгомъ: болото или годная земля. Въ другомъ мѣстѣ по уставной граматѣ отъ крестьянъ отрѣзывалось десятинъ пятьдесятъ, будто бы излишнихъ, а послѣ оказывалось, что нетолько отрѣзывать не нужно, но еще не хватаетъ десятинъ тридцати до надѣла...
   Посредничья торопливость принесла много лишнихъ хлопотъ мировымъ съѣздамъ, но эта бѣда все-таки была поправимая; несравненно болѣе вреда принесло страстное желаніе нѣкоторыхъ посредниковъ во что бы то ни стало устроивать такъ-називаемыя добровольныя соглашенія крестьянъ съ помѣщиками.
   Въ одномъ изъ участковъ мировой посредникъ, разсчитывая на расположеніе къ себѣ крестьянъ (такъ-какъ былъ человѣкъ дѣйствительно добрый, хотя, какъ говорится, пороха выдумать не могъ), собралъ ихъ къ себѣ, чтобы потолковать и, если можно, разъубѣдить.
   Крестьяне, снявши шапки, выстроились въ двѣ шеренги передъ крыльцомъ на дворѣ, а посредникъ усѣлся на ступенькѣ лѣстницы и съ этого пункта, какъ съ каѳедры, началъ свою рѣчь.
   -- И почему вы, братцы, не соглашаетесь на сдѣлку, не подписываетесь подъ граматой, когда сами видите, что выгодно? Помѣщикъ не хочетъ отъ васъ отрѣзывать излишка, оставляя его въ вашемъ безвозмездномъ пользованіи: ну, чего же вамъ еще? Мнѣ что-ли вы не вѣрите, или натолковалъ вамъ кто нелѣпицы какой: ей-богу, не понимаю!
   -- Нѣтъ, мы тебѣ завсегда вѣрили и вѣримъ, Дормедонъ Львовичъ, отвѣчали мужики:-- только какъ же это мы одни-то подпишемся? Вѣдь мы сюда не сами отъ себя, а отъ міра пришли; міръ насъ не уполномочивалъ подписываться-то: развѣ онъ намъ спасибо скажетъ, если согласимся? Когда міръ будетъ согласенъ, тогда и мы согласны!
   -- Да вѣдь если вы согласитесь, то и міръ согласится? Надо хе начать-то кому-нибудь?
   -- Извѣстно, что начать кому-нибудь надо, согласились мужики: -- только зачѣмъ же мы первые-то начнемъ? У насъ въ округѣ сколько деревень, а еще нигдѣ ни на что не согласились: всѣ на старомъ положеніи. Ну, что, если мы, съ дуру-то, согласимся, а намъ отъ міру послѣ за это достанется? Вѣдь Не даромъ же мужики толкуютъ, что на рѣку Амуръ будутъ ссылать?
   Посредникъ, замѣчая, что всѣ его усилія пропадаютъ даромъ, мало по малу, вошелъ въ азартъ. Потъ катился съ добродушнаго его лица градомъ. Къ довершенію несчастія, посредникъ, разгорячившись, начиналъ заикаться и потому дѣло вышло дрянь.
   Мужики долго слушали нескладное заиканье разгорячившагося посредника, наконецъ, имъ стало его жалко.
   -- Да полно, успокойся, Дормедонъ Львовичъ, съ участіемъ замѣтилъ ему одинъ старый мужикъ.-- Не тревожь ты себя, отецъ родной, понапрасну-то! Вѣдь мы развѣ не видимъ, какъ ты для насъ стараешься?
   Такъ и не удалось ему ничего путнаго сдѣлать, а между тѣмъ, онъ дѣйствительно былъ человѣкъ до крайности добрый и крестьяне его любили, что можно было замѣтить изъ слѣдующаго случая.
   Привелось этому смиренному Дормидопту улаживать разъ различныя недоразумѣнія по уставной граматѣ въ имѣніи одного важнаго барина, который былъ самъ на лицо. Крестьяне потихоньку вызвали посредника на дворъ и объявили о кое-какихъ незаконныхъ поборахъ, которые, по ихъ мнѣнію, пора бы и прекратить. Посредникъ вполнѣ согласился съ законностью крестьянскихъ требованій, но только просилъ ихъ пообождать до отъѣзда помѣщика изъ имѣнія, потому что при немъ "какъ-то неловко", замѣтилъ посредникъ.-- "Человѣкъ онъ ужь старый, раздражительный, зачѣмъ же его злить понапрасну? Вотъ когда уѣдетъ -- заключилъ посредникъ, лукаво подмигивая глазомъ на барскій домъ -- тогда мы съ вами на просторѣ все это уладимъ!" Занятый разговорами съ крестьянами, посредникъ и не замѣтилъ, какъ баринъ сошелъ съ крыльца и приближался къ толпѣ, въ которой онъ ораторствовалъ. Предвидя опасность, одинъ изъ мужиковъ тихонько толкнулъ посредника въ бокъ и шопотомъ проговорилъ торопливо: "Дормедонъ Львовичъ, баринъ идетъ!"
   Обѣ стороны, т.-е. крестьяне и помѣщики, до такой степени успѣли другъ другу извѣриться, что на посредника, у котораго хоть кое-какъ ладилось дѣло, смотрѣли, какъ на колдуна какого, какъ на человѣка, знающаго волшебные заговоры; другіе же просто подозрѣвали въ немъ заговорщика и революціонера. До какой степени достигло недовѣріе въ крестьянахъ -- это читатель увидитъ изъ приведеннаго здѣсь, впрочемъ, часто повторявшагося, случая, которому я самъ былъ свидѣтелемъ.
   Пріѣхала къ намъ откуда-то издалека богатая помѣщица съ цѣлью -- непремѣнно при себѣ устроить сдѣлку съ крестьянами. Имѣніе ея находилось постоянно безъ всякаго присмотра, крестьяне пользовались за небольшую плату самыми лучшими землями и крестьяне въ немъ, относительно, благоденствовали. Теперь помѣщица желала окончательно закрѣпить всѣ эти земли за крестьянами, оставить за ними же, безъ всякаго съ ихъ стороны вознагражденія, излишекъ земли десятинъ сто и простить имъ дополнительный 30-тирублевый платежъ, но съ тѣмъ только, чтобы крестьяне непремѣнно согласились на добровольную сдѣлку: это была ея слабость. Нѣсколько разъ собирала она въ себѣ крестьянъ, называла ихъ не иначе, какъ "друзья мои", всенародно объявила, что они, т.-е. ея друзья, нанесутъ ей глубокій нравственный ударъ, если не согласятся покончить дѣло миролюбиво -- и добилась, наконецъ, того, что мужики перестали платить оброкъ. Замѣтивъ въ барынѣ слишкомъ ужь сильную силонность въ добровольному соглашенію, мужики начали подозрѣвать, что она хочетъ ихъ надуть. "Еслибы ей соглашеніе съ нами не особенно было выгодно, то не стала бы она изъ кожи лѣзть, говорили между собой крестьяне.-- Знаемъ мы эту штуку-то: когда крысъ въ ловушку ловятъ, то лакомаго куска не жалѣютъ!"
   Послѣ крестьяне и сами убѣдились въ безкорыстіи "чудной" помѣщицы. Когда составился выкупной договоръ съ подписями крестьянскихъ уполномоченныхъ, помѣщица вышла на врыльцо къ толпѣ и торжественно разорвала условіе о дополнительномъ 30-тирублевомъ платежѣ и объявила, что она даритъ "любезнымъ друзьямъ", за ихъ довѣріе въ ней, всю излишнюю сверхъ законнаго надѣла землю. Само собою разумѣется, что разыгралась трогательная, сцена великодушія съ одной стороны и громко выраженной благодарности съ другой, а этого только помѣщица и добивалась. Когда мужики расходились по домамъ, то говорили межъ собой: "да еслибы мы знали, что ей только этого хочется, такъ мы бы давно согласились; а то, кто же ее зналъ? Чудная какая-то, дай Богъ ей здоровья!"
   Всѣхъ назначенныхъ у насъ посредниковъ можно было отнести къ тремъ типамъ, рѣзко отличающимся одинъ отъ другого. Къ первому принадлежали посредники чиновники, постоянно мечтавшіе о какихъ-то наградахъ съ чьей бы то ни было стороны. Сначала они заискивали въ общественномъ мнѣніи дворянскаго клуба, а потомъ, когда поосмотрѣлись, начали дѣйствовать помягче, чтобы и въ клубѣ сохранить доброе имя и предъ начальствомъ, на всякій случай, не проиграть окончательно. Ко второму принадлежали богатые посредники -- умѣренные либералы, къ которымъ, какъ помѣсь, можно отнести и Дормидонта Львовича. Это были по преимуществу люди добрые, потому что злиться считали неприличнымъ; честные, потому что свои родовыя имѣнія были у нихъ достаточно велики. Они посредническимъ своимъ жалованьемъ не дорожили, отдавая его все, цѣликомъ, письмоводителямъ или секретарямъ, тогда какъ у другихъ посредниковъ, секретари, получая по 15 рублей въ мѣсяцъ, обязаны были въ этотъ же счетъ и самоваръ ставить посреднику и чистить сапоги. Эта порода посредниковъ могла бы считаться вполнѣ удовлетворительной, еслибы въ ней не было одного, очень важнаго природнаго недостатка: излишней горячности и вспыльчивости, которыя въ сношеніяхъ съ мужиками портили все дѣло. Иной разъ начнетъ толковать съ толпой мужиковъ -- и дѣло какъ будто ладно идетъ, только вдругъ, смотришь, и разгорячился ужь, изъ себя вышелъ, какъ плохой педагогъ съ безтолковыми учениками, и началъ ругаться.
   -- Экая безтолочь-то, безтолочь-то какая, чортъ бы васъ подралъ! кричитъ посредникъ.-- Да я вижу, ты просто дуракъ, братецъ! Ну, самъ посуди, какъ-же ты не дуракъ-то?
   -- Извѣстное дѣло, мы народъ темный, соглашается смиренно мужикъ и въ то же время мечтаетъ, какъ бы поскорѣе удрать домой; а нерѣшенный вопросъ такъ и остается нерѣшеннымъ и сводится на совершенно ненужныя доказательства, дуракъ ли крестьянинъ, или не дуракъ, о чемъ прежде и рѣчи не было.
   У такого сорта посредниковъ случайно можно было замѣтить, въ какомъ нибудь укромномъ уголкѣ ихъ квартиръ, напримѣръ въ чуланчикѣ подъ лѣстницей, довольно значительные запасы акуратно связанныхъ въ пучки розогъ, о примѣненіи которыхъ, впрочемъ, посредники тщательно умалчивали..
   -- Это у васъ зачѣмъ розги-то тамъ лежатъ? случилось мнѣ разъ спросить умѣренно либеральнаго посредника, въ квартирѣ котораго собрался мировой съѣздъ.
   -- Гдѣ розги? Какія розги? Что вы это, батюшка, говорите?
   -- Да такъ, молъ, настоящія розги, въ пучки связанныя. Вонъ тамъ, молъ, въ темномъ чуланчикѣ подъ лѣстницей: я тамъ галоши искалъ.
   -- Чортъ знаетъ, что это такое! горячился посредникъ.-- Кондратій! (на эту кличку являлся камердинеръ) Скажи пожалуйста, зачѣмъ тамъ эта дрянь лежитъ? Вонъ, они говорятъ, розги...
   -- Не могу знать-съ!-- отвѣчалъ покраснѣвшій Кондратій, видимо измышляя приличный случаю отвѣтъ.-- Прошлой зимой въ этомъ флигелѣ управляющій жилъ, такъ развѣ не отъ него ли остались?
   -- Очень, очень можетъ быть!-- подхватывалъ посредникъ.-- У меня дѣйствительно въ прошедшемъ году жилъ нѣмецъ-управляющій и онъ тово -- любилъ, знаете... Убери, братецъ, дрянь эту сейчасъ же, да потомъ зачѣмъ калоши туда засовывать? Развѣ имъ нѣтъ другого мѣста?
   Наконецъ третій типъ посредниковъ, -- это ужь отъявленные юные либералы, хотя тоже изъ дѣтей боярскихъ, нарочно вызванные издалека, изъ столицъ, на служеніе отечеству. На первыхъ порахъ эти юные либералы начали дѣйствовать рѣзко, такъ что дворянскій клубъ перепугался-было не въ шутку и успокоился не вразъ, да и то потому только, что въ немъ же засѣдали и отцы юныхъ либераловъ, которые относились къ шалостямъ младенцевъ съ улыбочкой и съ обычной фразой: стерпится-слюбится. Перемелется -- мука будетъ.
   Здѣсь кстати будетъ сказать нѣсколько словъ о дворянскомъ клубѣ, о которомъ я упоминалъ такъ часто.
   Въ началѣ шестидесятыхъ годовъ провинціальные клубы вразъ удивительно какъ оживились и пріобрѣли особенное значеніе. Такъ-какъ мировые посредники избирались изъ помѣщиковъ и помѣщиками, а въ клубѣ засѣдали старые вліятельные тузы помѣщики, мнѣніемъ которыхъ посредники преимущественно дорожили, то очень естественно, что мнѣніе дворянскаго клуба вполнѣ замѣняло собою заграничное общественное мнѣніе, до сихъ поръ у насъ еще неизвѣстное. Существовалъ (да и теперь существуетъ, но уже не имѣетъ прежняго значенія) цѣлый классъ клубныхъ завсегдателей, повидимому никогда ничѣмъ серьёзнымъ не занятыхъ, которые сами себя назначали въ почетные наблюдатели и въ безапелляціонные судьи надъ людьми, занятыми серьёзнымъ дѣломъ: это были своего рода биржевые гофъ-маклеры, назначающіе цѣну биржевымъ бумагамъ, съ тою только разницею, что здѣсь роль акцій играли мировые посредники. Почти каждую недѣлю цѣна того или другого посредника измѣнялась, то падая, какъ лотерейные билеты или акціи главнаго общества, то повышаясь процентовъ на 30 и больше. Такъ-какъ въ провинціи тогда не было еще никакого другого клуба, кромѣ дворянскаго, не было ничего такого, что бы напоминало собою Демутовскую малую биржу по отношенію ея къ главной, то очень естественно, что и сторонніе люди, такъ-называемые клубные гости, пробавлялись совсѣмъ уже обдѣланными, начисто обработанными слухами и сплетнями, оттуда же. Такимъ-то образомъ нерѣдко гибла репутація порядочнаго человѣка отъ безалабернаго приговора троихъ-четверыхъ озлобленныхъ гофъ-маклеровъ, приговорами которыхъ, впрочемъ, съ успѣхомъ можно было пользоваться, принимая ихъ всегда въ обратномъ смыслѣ, т.-е. хорошее по приговору принимая за дурное, и на оборотъ.
   Проходили иногда дни и недѣли безъ всякихъ новыхъ слуховъ, когда пережевывалось все старое. Эти дни вполнѣ соотвѣтствовали такимъ же днямъ въ биржевой жизни, послѣ которыхъ въ газетахъ обыкновенно пишутъ: "масло тихо, сало безъ спроса, на акціи желѣзныхъ дорогъ покупателей нѣтъ, продавцовъ много". Съѣдутся въ обычное время господа завсегдатели въ клубъ, усядутся на любимомъ своемъ мѣстечкѣ и, позѣвывая, потягиваясь, начинаютъ лѣниво спрашивать другъ друга: что, новенькаго чего нѣтъ-ли? Нѣтъ, ничего нѣтъ!-- лѣниво отвѣтитъ другой -- и тоже позѣвнетъ во весь ротъ, посматривая на спрашивающаго. Всѣ съ нетерпѣніемъ поджидаютъ появленія какого нибудь новаго человѣка, нагруженнаго свѣжими сплетнями; потому-то вѣроятно и избираютъ въ клубахъ "любимое мѣстечко" по большей части при самомъ входѣ на лѣстницу: чтобы, значитъ, прямо съ лѣстницы схватить этого новаго человѣка и сейчасъ же выпотрошить.
   Я самъ былъ разъ, случайно, въ одномъ губернскомъ городѣ, свидѣтелемъ клубной встрѣчи новаго человѣка, и могу засвидѣтельствовать, что ни одному русскому писателю, вполнѣ удачно изобразившему въ своемъ произведеніи новаго человѣка, не удастся достигнуть такого восторженнаго пріема со сторона публики, несмотря на ея долгія и напрасныя ожиданія. Новый человѣкъ только что пріѣхалъ изъ уѣзда и привезъ важную новость: молодой либералъ-посредникъ вытолкалъ въ шею изъ своей камеры помѣщика, который, будто-бы, явился къ нему для разрѣшенія какого-то не доразумѣнія.
   Надобно было видѣть, какъ оживился сонный провинціальный клубъ! Какое множество новыхъ гостей въ него вразъ прибыло! Новость была привезена въ грубомъ, необработанномъ видѣ и потому допускала множество разнообразныхъ варіяцій. Одни положительно утверждали, что помѣщикъ дѣйствительно былъ вытолканъ посредникомъ собственноручно, и именно въ шею; другіе говорили, что помѣщика, по приказанію посредника, лакеи вывели подъ руки, и третьи наконецъ, опровергая эти слишкомъ ужь рѣзкіе слухи, высказывали предположеніе, что помѣщикъ и въ шею навѣрное ничего не получалъ и подъ руки его не выводили, а просто онъ вышелъ изъ камеры самъ, предполагая въ будущемъ возможность подзатыльника. Несмотря на неполноту извѣстія, напоминавшаго собою неясныя телеграммы съ поля сраженія, отправляемыя въ разгаръ битвы, въ тотъ же вечеръ въ клубѣ организовались сильныя партіи pro и contra посредника; впрочемъ, все больше contra.
   Старая партія такъ-называемыхъ "бѣлыхъ" прямо, съ перваго же слова признала посредника непростительно виновнымъ. "Послѣ подобнаго поступка -- говорили "бѣлые" -- и жить на свѣтѣ никакого разсчета нѣтъ. Если посредники станутъ въ шею выталкивать помѣщиковъ, явившихся за разъясненіемъ недоразумѣній, то они у всѣхъ отобьютъ охоту, а, слѣдовательно, нечего и дворянскія деньги нонапрасну тратить на содержаніе посредниковъ... Это дѣло надо разжечь, говорили бѣлые, и уничтожить дерзкаго посредника немедленно, кто бы онъ тамъ ни былъ... Конечно, прибавляли они, жаль почтеннаго нашего собрата, старика, но что же дѣлать? Зачѣмъ же онъ допусилъ воспитать своего сынка въ такихъ правилахъ?"
   Вторая партія, которую составляли не одни только помѣщики, но также мѣстные ученые я юристы, логически выводила, что хотя въ шею толкаться не слѣдуетъ, но абсолютно не слѣдуетъ только лишь въ такомъ случаѣ, если положительно будетъ доказано, что мировой посредникъ толкалъ тяжущагося именно какъ посредникъ, а не какъ частное лицо, ибо частное лицо, находясь въ своемъ домѣ, имѣетъ право допустить нѣкоторое даже насиліе противъ лицъ, вторгающихся къ нему тоже насильно. Въ данномъ случаѣ, говорили люди мыслящіе, чрезвычайно важно знать: надѣта-ли была на посредника цѣпь въ то время, когда онъ толкалъ въ шею тяжущагося, или не была надѣта?
   Дѣло это чрезъ нѣсколько дней разъяснилось оффиціальнымъ путемъ, и такъ-какъ оно бросаетъ достаточно яркій свѣтъ на положеніе тогдашнихъ посредниковъ, то я, по возможности покороче, передамъ его читателю.
   Молодой посредникъ, только что вступившій въ должность, пріѣхалъ въ одно изъ селеній своего участка для повѣрки граматы, и, кстати, пригласилъ туда-же къ назначенному сроку нѣкоего помѣщика, который жаловался, что онъ на пять зимнихъ мѣсяцевъ отпустилъ крестьянъ своихъ на оброкъ, на заработки по 14 рублей, а они отдаютъ ему только по семи и отговариваются, что онъ отпускалъ ихъ именно за эту сумму. Такъ-какъ письменныхъ доказательствъ ни съ той ни другой стороны не было представлено, то посредникъ вызвалъ и крестьянъ и помѣщика.
   Уже самый вызовъ вмѣстѣ съ крестьянами сильно не показался помѣщику. "Ставить меня, имѣющаго чинъ и благородное званіе, на одну доску съ моимъ же мужикомъ?-- ропталъ помѣщикъ -- по моему это подло!" но все-таки однако поѣхалъ. Но вотъ, когда посредникъ показанія помѣщика началъ провѣрять показаніями крестьянъ, тогда терпѣніе его окончательно лопнуло. "Развѣ вы не могли, молодой человѣкъ, поговорить со мною предварительно неблагородному, наединѣ въ кабинетѣ?-- Развѣ мнѣ, прослужившему столько лѣтъ Царю и отечеству въ арміи и гарнизонѣ, нельзя было повѣрить на слово? А вы-то, кто же такой? горячился помѣщикъ все болѣе и болѣе, -- развѣ вы не такой-же благородный офицеръ, какъ и я? Ставить меня, благороднаго человѣка, на одну доску съ этими... и разспрашивать ихъ при мнѣ-же, правду-ли я говорю,-- это, милостивый государь, значитъ явно потворствовать мужикамъ, явно возбуждать ихъ противъ власти. Это выходитъ уже не мирное разбирательство, а просто Шемякинъ судъ! Да, сударь, Шемякинъ судъ! Послѣ этого мужики на улицѣ станутъ насъ грабить, а вы все-таки не повѣрите и опять-таки поставите грабителей съ ограбленнымъ на одну доску!..
   -- Да, сказалъ посредникъ сдержанно: -- еслибы дѣла о грабежахъ были мнѣ подсудны, то я и въ приведенномъ вами случаѣ вызвалъ бы непремѣнно и ту, и другую сторону, чтобы убѣдиться, былъ ли дѣйствительно грабежъ, и кто кого ограбилъ?...
   Выведенный послѣднею фразою посредника, по неизвѣстной причинѣ, изъ всякаго, терпѣнія, помѣщикъ вбѣжалъ въ единственную теплую комнату временнаго посредническаго помѣщенія, и тамъ, вѣроятно, подъ вліяніемъ теплоты, началъ изливать накопившуюся въ немъ желчь. Онъ кричалъ, что, во всякомъ случаѣ, останется недоволенъ Шемякинымъ судомъ, а потому, лучше бы тотъ и не писалъ своего постановленія, что онъ постарается согнать посредника съ мѣста, и увѣренъ, что достигнетъ этого... Напрасно посредникъ, чрезъ силу сдерживаясь, просилъ помѣщика, ради-Бога, удалиться изъ его камеры и послѣ обжаловать его рѣшеніе; помѣщикъ горячился все сильнѣе, какъ это всегда, впрочемъ, бываетъ, когда противникъ, чувствуя свое превосходство, отвѣчаетъ на брань холодно и логично...
   -- Куда жь я пойду? кричалъ помѣщикъ.-- Въ той комнатѣ можно только волковъ морозить, да и здѣсь вѣдь не присутствіе какое, поэтому вы не имѣете права заставить меня замолчать! Вы считаете меня разбойникомъ, грабителемъ; вы издалека намекаете, что я дралъ съ своихъ крестьянъ оброки несоразмѣрные; пусть такъ! Пусть все это правда, но прежде, чѣмъ это говорить про чужихъ, не мѣшало бы вамъ, молодой человѣкъ, своихъ-то припомнить...
   -- Эй, Иванъ! крикнулъ, наконецъ, посредникъ, быстро выбѣгая изъ комнаты: -- побудь тутъ съ этимъ господиномъ!
   Замѣтивъ въ дверяхъ комнаты лакея почтенной наружности, ощетинившійся помѣщикъ вышелъ, наконецъ, вонъ, громко проговоривъ за перегородкой двѣ-три такія фразы, которыя посредникъ могъ ему простить единственно только потому, что онъ былъ мировымъ посредникомъ... Неясная телеграмма въ клубъ была привезена самимъ же помѣщикомъ и передана знакомымъ ему новымъ человѣкомъ, который, разумѣется, съ восторгомъ взялъ на себя такое драгоцѣнное порученіе...
   Несмотря на разъясненія обвиняемаго, несмотря на множество свидѣтелей, посредникъ вывернулся изъ бѣды, единственно только благодаря общественному положенію и стариннымъ заслугамъ отца. Нашему брату ни подъ какимъ видомъ не удалось бы вывернуться изъ такого капкана: нѣтъ ужь, зацѣпили бы разъ, такъ шалишь -- не вывернешься, направленіе потому что опасное!
   И этого благороднаго юношу, несмотря на заслуги его отца, потаскали-таки по разнымъ мытарствамъ, и потревожили достаточно. Не считая экстренныхъ, публичныхъ засѣданій губернскаго присутствія, въ которомъ посредника спасло только лишь случайное большинство голосовъ, сколько онъ долженъ былъ перенести личныхъ, отеческихъ увѣщаній отъ своихъ и чужихъ, сколько онъ принужденъ былъ выслушать различныхъ проповѣдей, изъ которыхъ каждая была не короче извѣстнаго увѣщанія Владиміра Мономаха къ дѣтямъ! Въ этомъ случаѣ наше положеніе, то-есть безъ заслуженныхъ отцовъ, пожалуй, что и лучше! Вытурили бы сейчасъ же, да и кончено!
   Подобныя встряски не могли не оставить рѣзкихъ слѣдовъ на характерѣ молодаго, еще не совсѣмъ установившагося человѣка. Положимъ, чувство справедливости сохранилось въ немъ въ цѣлости; но жестокая встряска все-таки не пропала даромъ: она перемѣстила всѣ эти, прежде легко проявляющіяся наружу, чувства поглубже. Взбудараживъ внутренности, она закопала ихъ въ болѣе или менѣе толстый слой жира, такъ что наружу выскакивать стало имъ гораздо-таки потруднѣе прежняго, а потомъ, разумѣется, при благопріятной обстановкѣ, слой жира все будетъ дѣлаться толще и толще, достигнетъ, наконецъ, толщины двойной англійской подошвы, такъ что жиръ этотъ нужно будетъ предварительно растопить, если кто захочетъ добраться до того мѣста, гдѣ находится консервъ благородныхъ чувствъ и побужденій.
   Что пертурбація возъимѣла нѣкоторое дѣйствіе на увлекающагося посредника -- это я видѣлъ изъ его распоряженій по крестьянской жалобѣ, поданной ему вскорѣ послѣ первой встряски.
   Вотъ эта жалоба, въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ она была представлена:

"Г. мировому посреднику
такого-то волостнаго правленія рапортъ.

   "Временно-обязанная крестьянка, жонка Марфа Архипова, явясь въ сіе правленіе, объявила, что она 3-го сентября, будучи по наряду сельскимъ старостою на господскую жатву, и гдѣ во время таковой самъ господинъ-помѣщикъ, ходя по жнивѣ съ палкою въ рукахъ и каждую женщину къ скорѣйшей жатвѣ понуждаетъ, но въ особенности обратилъ вниманіе на ее, и съ произношеніемъ матерныхъ словъ и много разъ обзывалъ ее, какъ и мужнюю жену, непотребной, но ей противу сего сказано, что болѣе невозможной силы жать она не въ состояніи и не умѣетъ, на что господинъ помѣщикъ имѣемой у него палкою въ рукахъ по наклоненіи ее къ жниву началъ бить, но, по изломаніи палки на трое, сталъ кулаками по лицу и вискамъ, причинилъ ей жестокое побойство, отъ каковаго она не токмо работы произвести, но едва можетъ и ходить. А вслѣдъ за этимъ, того жь общества и деревни, другая жонка Александра Екимова явилась, что и ее, во время таковой же жатвы, оный же помѣщикъ съ произношеніемъ ругательныхъ словъ и названіемъ непотребной, но, кромѣ того, приводя причину за отлучку ее для естественной надобности, причинилъ ей жестокое же побойство со изломаніемъ палки, по вискамъ и головѣ кулаками, и до такой степени продолжалъ, что она отъ таковыхъ побойствъ и слабыхъ ея силъ, нечувствуя... (на этомъ мѣстѣ въ жалобѣ неразборчивое слово). Просили эти жонки о причиненныхъ имъ побойствахъ по невозможномъ принужденіи къ работѣ господиномъ-помѣщикомъ довести до свѣдѣнія начальства. Сентября 8-го 1862 г.".
   Разумѣется, гуманному посреднику отъ души было жаль несчастныхъ жонокъ, объ которыхъ господинъ-помѣщикъ изломалъ двѣ палки, но онъ поступилъ уже не попрежнему; энергія его покинула уже окончательно, и все это послѣ перваго же внушенія! Посредникъ самъ поѣхалъ къ помѣщику и уговорилъ его, но избѣжаніе скандала, заплатить избитымъ рубля по три-по четыре; помѣщикъ согласился, но, тѣмъ не менѣе, денегъ не отдалъ, и, вѣроятно, самъ же послѣ похохоталъ немало надъ трусливой гуманностью проученнаго имъ юноши!
   Прошелъ цѣлый годъ послѣ происшествія; посредникъ совсѣмъ позабылъ объ немъ, и былъ даже отчасти радъ, что съ рукъ скачалъ щекотливое дѣло, но волостное правленіе опять напомнило ему о забытомъ рапортомъ. Что дѣлать? Нужно какъ-нибудь уладить противное дѣло. Пріѣхалъ посредникъ въ деревню и вызвалъ потерпѣвшихъ отъ побоевъ и свидѣтелей.
   -- Дѣло это я не имѣю права рѣшать, сказалъ онъ.-- Подавайте просьбу въ уѣздный судъ!
   -- Куда ужь намъ въ судъ подавать, кормилецъ, заголосили бабы.-- Мы и то не рады, что дѣло-то начали!
   -- Такъ, значитъ, вы отказываетесь отъ своей просьбы?
   -- Заневолю, батюшка, откажешься! Боимся, чтобы намъ и отъ начальства-то чего не было... Вотъ какъ бы ты, ваша милость, оказалъ намъ божескую милость?
   -- Я вамъ сказалъ уже, что это дѣло до меня не касается! проговорилъ посредникъ, пожимая плечами.
   -- Извѣстно, кормилецъ, что до тебя не касается и не твое дѣло; а вотъ какъ бы ты самъ съѣздилъ къ барину-то нашему, и самъ бы попросилъ: не пожалуетъ ли онъ намъ деньжонокъ, хоть сколько нибудь? Тебя-то онъ, поди, тронуть не посмѣетъ? кланяясь въ землю, голосили бабы, какъ будто отчасти сомнѣваясь, не можетъ ли полно-лихой помѣщикъ и самому-то посреднику "причинить жестокаго побойства со изломаніемъ палки".
   -- Эхъ, бабы, бабы, бросьте вы лучше это поганое дѣло! глубоко вздыхая, сказалъ гуманный посредникъ, окончательно уже вступившій на путь "примиреній во что бы то ни стало", по которому идетъ большинство нынѣшнихъ мировыхъ судей, и по которому неизмѣнно шло большинство ихъ предшественниковъ, мировыхъ Посредниковъ.
   Посѣщая изрѣдка камеры петербургскихъ мировыхъ судей, я всегда мысленно переношусь во времена, давно прошедшія, въ провинціальную глушь, въ какую-нибудь полуразвалившуюся избенку, въ которой мировые посредники, при разъѣздахъ, чинили судъ и расправу. Разницы, право, нѣтъ никакой, кромѣ той развѣ, что ныньче судьи каждому говорятъ "вы", а тогда со всѣми тыкались. Вотъ, на выдержку, примѣръ изъ старинной посреднической практики.
   Одинъ, желчнаго характера помѣщикъ, замѣчая съ нѣкотораго времени у себя въ имѣніи повсюду антагонизмъ, неповиновеніе и воровство, поѣхалъ разъ, чѣмъ-то разсерженный, осматривать свою мельницу. Какъ разъ подъ сердитую его руку попалъ какой-то работникъ изъ дворовыхъ; парень смирный, но лѣнивый и неповоротливый. Получивши ни за что, ни про что первую зуботычину, парню слѣдовало бы скрыться, но онъ съ дуру остановился, а баринъ къ первой зуботычинѣ прибавилъ вторую, а потомъ третью и четвертую, такъ что одна сторона лица срочно-обязаннаго распухла, какъ у петербургскаго дачнаго жителя, слишкомъ рано переѣхавшаго на дачу. Парню растолковалъ кто-то, что теперь, по новому закону, драться помѣщикамъ ужь больше нельзя, и потому, покуда флюсъ еще не прошелъ, парень отправился съ жалобой къ мировому посреднику.
   Посредникъ оказался человѣкомъ добродушнымъ, нрава очень веселаго, но именно, вслѣдствіе мягкости характера, терпѣть не могъ споровъ и раздоровъ, и во всякаго рода дѣлахъ только и мечталъ о добровольныхъ соглашеніяхъ.
   -- Что тебѣ, мой милый, отъ меня нужно? ласково спросилъ онъ вошедшаго къ нему парня съ флюсомъ.
   -- Да вотъ, ваше благородіе, отвѣчалъ парень, переминаясь съ ноги на ногу: -- баринъ на мельницѣ меня убилъ: даже хлѣбъ жевать на лѣвую сторону нельзя.
   -- Такъ ты бы жевалъ покуда, мой другъ, на правую, отвѣчалъ посредникъ, у котораго въ головѣ блеснула уже мысль о соглашеніи.
   -- Извѣстно, что можно и на лѣвую жевать. Допрежъ сего, какъ новаго закона еще не было, иной разъ такъ отхлыщутъ, что ни на правую, ни на лѣвую щеку жевать нельзя, а теперь обидно!
   -- На что же обижаться-то, мой другъ? Ну, самъ ты возьми хоть себя:, чай, какъ разгорячишься, и самому никто подъ руку не подвертывайся? Можетъ, въ то время, какъ ты подвернулся, барина твоего разсердилъ кто-нибудь: что же тутъ удивительнаго, что онъ тебя и толкнулъ потихоньку?
   -- Какое, ваше благородіе, толкнулъ потихоньку! Разъ десять по рожѣ хлыстнулъ -- свидѣтели есть. Вѣдь ныньче драться-то не позволено. Я съ жалобой пришелъ.
   -- Ахъ, мой другъ, какой же ты странный человѣкъ! Я самъ знаю, что не позволено -- учить меня нечего, но развѣ въ этомъ дѣло? Ну, что за бѣда, если въ горячности, или какъ-нибудь нечаянно толкнулъ тебя человѣкъ; стоитъ ли дѣло-то начинать -- самъ ты подумай? Вѣдь чрезъ полтора года ты будешь совершенно свободнымъ человѣкомъ, какъ птица -- лети на всѣ четыре стороны: ну, трудно ли тебѣ потерпѣть "еще какихъ-нибудь восемнадцать мѣсяцевъ, протерпѣвши уже двадцать лѣтъ?... Наконецъ, вы и меня-то хоть немножко бы пожалѣли: у меня вѣдь и безъ вашихъ пустяковъ разныхъ дѣлъ цѣлый ворохъ...
   Срочно-обязанный на минуту задумался. "И въ самомъ дѣлѣ", разсуждалъ онъ: "всего-то приходится мнѣ ждать 18 мѣсяцевъ, а отъ посредственника, видно, все равно, ничего не добьешься"...
   -- Э, ну ихъ, подожду! сказалъ парень, махнувъ рукой.
   Такимъ, истинно-христіанскимъ, хотя нѣсколько одностороннимъ, понятіемъ о долготерпѣніи и незлобіи проникнуто большинство нынѣшнихъ мировыхъ судей, даже столичныхъ; о провинціальныхъ я уже и не говорю. Почти всѣ они безъ исключенія считаютъ своей обязанностью, во что бы то ни стало, непремѣнно примирить тяжущихся, хотя бы у одной изъ тяжущихся сторонъ рыло было сворочено На сторону кулакомъ другой, сильнѣйшей тяжущейся стороны. Если кто не полѣнится побродить по камерамъ мировыхъ судей обѣихъ столицъ, то онъ самъ отыщетъ множество подтвержденій сказанному. Иной разъ являются въ камеру жестоко избитый, робкій, чахоточнаго вида ученикъ какой-нибудь мастерской и избившій его, плечистый мастеръ, у котораго даже и въ присутствіи судьи кулаки оказываются въ сжатомъ положеніи, какъ бы наготовѣ на всякій случай. Начинается разбирательство.
   -- Что вы на это скажете, подсудимый? спрашиваетъ судья, выслушавши безсвязную, заглушаемую слезами, жалобу истца.
   -- Толкнуть я его, правда что толкнулъ потихоньку, говоритъ подсудимый, свирѣпо посматривая на истца:-- но какъ же мнѣ было и не толкнуть, если онъ суется не въ свое дѣло? Вы не смотрите, ваше благородіе, что онъ смиренный такой; это онъ такъ здѣсь-то только... Это такая, ваше высокородіе, бестія продувная...
   -- Подсудимый, воздержитесь отъ ругательныхъ словъ.
   -- Это я такъ только, ваше высокородіе, невзначай, потому терпѣнья ужь нѣтъ никакого. Ты вотъ вернись только ко мнѣ, попробуй... свирѣпо обращается онъ къ трепещущему истцу:-- я, братъ, тебя...
   -- Истецъ и подсудимый, не желаете ли покончить дѣло примиреніемъ? перебиваетъ судья.
   Мальчикъ плачетъ.
   -- Какое толкнулъ! бормочетъ онъ безсвязно.-- Спервоначала колодкой по головѣ звякнулъ, а потомъ за волосы... потомъ тузить кулачищами началъ... Тузилъ-тузилъ...
   -- Совѣтую вамъ примириться, настаиваетъ судья.-- Ну, мировая, что ли?
   -- Съ моей стороны я согласенъ, ваше высокородіе... резонерствуетъ плечистый мастеръ.-- Оно, конечно, мальчикъ молодой, глупъ еще...
   Вслѣдъ затѣмъ, какимъ-то, совершенно непонятнымъ ни для самихъ тяжущихся, ни для публики, манеромъ совершается примиреніе. Мальчикъ выходитъ изъ суда съ плачемъ, а за нимъ по пятамъ грозно слѣдуетъ плечистый отвѣтчикъ съ лицомъ свирѣпымъ, и ничего добраго необѣщающимъ...
   Былъ еще у насъ, впрочемъ, какъ исключеніе изъ общаго правила, особенный сортъ "галантерейныхъ мировыхъ посредниковъ", такихъ же вѣжливыхъ съ подначальными имъ людьми, какъ нынѣшніе мировые судьи, но при одномъ имени которыхъ крестьяне почему-то всегда говорили: "охъ, мягко стелетъ, да жестко спать!" Эти господа, пріучая крестьянъ къ мѣстоименію "вы", постоянно ничего не дѣлали, "Положеніями" не интересовались, праздники проводили въ городахъ, внѣ участковъ, и канцеляріи у нихъ, изъ экономическихъ разсчетовъ, помѣщались въ сѣнныхъ чуланахъ, гдѣ въ безпорядкѣ валялись планы и различные выкупные и дарственные договоры.
   Дня чрезъ три по вступленіи въ должность одного такого господина, является къ нему просительница, молодая горничная нецивилизованной помѣщицы, которая, въ порывѣ негодованія, закатила просительницѣ пощечину.
   Посредникъ, расхаживавшій, отъ нечего дѣлать, взадъ и впередъ по комнатѣ въ халатѣ, быстро переодѣлся какъ слѣдуетъ и принялся за разборъ дѣла.
   -- Какъ васъ зовутъ?
   -- Саломанидой-съ!
   -- Не угодно ли садиться, предложилъ посредникъ, пододвигая стулъ.-- Прошу васъ разъяснить, въ чемъ заключается ваша жалоба?
   Горничная начала-было разъяснять; но въ тотъ моментъ, когда она приближалась уже къ барской пощечинѣ, черезчуръ вѣжливый посредникъ очень некстати прервалъ ея разсказъ:
   -- Да что-жъ вы, однако, стоите? Садитесь, пожалуйста! сказалъ онъ, выказывая намѣреніе усадить истицу насильственно.
   Совершенно неожиданно, горничная оскорбилась.
   -- Позвольте спросить, что это значитъ, милостивый государь, за кого вы меня принимаете? Вы, кажется, думаете, что я изъ какихъ-нибудь: въ такомъ случаѣ очень ошибаетесь!.. Должно быть, я не туда зашла! быстро проговорила она, удаляясь изъ камеры озадаченнаго посредника.
   Этого сорта господа были просто божескимъ наказаніемъ, какъ для мировыхъ съѣздовъ, такъ и для крестьянъ своего участка. Сами замѣчая, что все, ими сдѣланное, никуда не годится, изъ боязни ошибиться, они со всякимъ, даже вовсе не подходящимъ дѣломъ, тали мужиковъ въ уѣздный городъ на мировой съѣздъ, который-де тамъ ужь рѣшитъ, какъ знаетъ. Въ одномъ селѣ, напримѣръ, мужикъ потерялъ на базарѣ 25 рублей и заявилъ чрезвычайно неясное подозрѣніе на того-то. Посредникъ, имѣвшій о подсудности такія же понятія, какъ и мужикъ, послалъ его на мировой съѣздъ, и злосчастный мужикъ, потерявшій 25 рублей, принужденъ былъ проѣхаться, разумѣется, понапрасну, верстъ полтораста, если считать туда и обратно.
   Чтобы хотя чѣмъ-нибудь заявить свою дѣятельность, эти господа вдругъ, ни съ того ни съ сего, дѣлались отъявленными либералами, но и въ этомъ случаѣ образомъ своихъ дѣйствій напоминали извѣстную сказку объ Иванушкѣ-дурачкѣ. "Когда мы всѣ изъ дому уйдемъ и ты куда-нибудь вздумаешь, такъ дверь-то, Иванушка, запри!" сказала ему матушка.-- "Извѣстно, запру!" отвѣчалъ Иванушка, но онъ понялъ приказъ по своему: онъ понялъ такъ, что ему самую-то дверь стеречь приказано, а потому, уходя изъ избы, снялъ дверь съ петель и понесъ съ собой на плечѣ, оставивъ избу на разграбленіе ворамъ".
   По такому же рецепту дѣйствовали и галантерейные посредники. Случилось разъ проѣзжать одному изъ нихъ мимо помѣщичьяго сада, и видитъ онъ сквозь рѣшетчатый заборъ, что въ саду, на полянкѣ, три бабы стожокъ сѣна мечутъ, а мужикъ стоитъ на стожкѣ съ вилами. Обыкновенная эта сцена возмутила, почему-то, посредника до глубины души. Какъ осмѣлился этотъ варваръ присуждать женщинъ къ такой тяжкой работѣ?-- разсуждалъ посредникъ, поглядывая сквозь заборъ. (Послѣ помѣщикъ говорилъ, что если онъ еще разъ замѣтитъ посредника около щелки забора, то ошпаритъ его кипяткомъ. Вѣроятно, опасаясь исполненія угрозы, посредникъ никогда къ помѣщику и не заглядывалъ). Тутъ же, мимоѣздомъ, посредникъ увидалъ бабъ, подымающихся на гору съ ведрами воды изъ единственной въ селеніи рѣчки въ оврагѣ. На бѣду, узналъ онъ, что бабы несли воду въ барскій домъ. Всего этого вполнѣ было достаточно, чтобы настрочить цѣлый обвинительный актъ въ самомъ либеральномъ духѣ противъ ужаснаго помѣщика, съ которымъ крестьяне никакъ не могли окончательно раздѣлаться именно потому, что и тотъ и другіе видѣли посредника только лишь издали, или въ щелкѣ забора, или скачущимъ на тройкѣ караковыхъ.
   Результаты подобной дѣятельности извѣстны: капризный помѣщикъ, безъ толку раздражаемый трусливымъ посредникомъ, капризничалъ еще больше, такъ что крестьяне, наконецъ, готовы были бы бѣжать на Амуръ, не взирая на желѣзные колпаки, а посредникъ ихъ только тѣмъ и занимался, что читалъ во множествѣ получаемыя отъ раздраженныхъ помѣщиковъ и помѣщицъ письма, въ родѣ нижеслѣдующихъ:

"Милостивый государь!

   "Я очень сожалѣла, что вы не посѣтили меня, когда были въ первый разъ въ имѣніи моемъ, и не представили мнѣ жалобы крестьянъ прежде, чѣмъ бы составлять одностороннее рѣшеніе.
   "Вода при моемъ имѣніи только тамъ и есть, гдѣ вы ее видѣли, и мѣсто ея тутъ, если не отъ сотворенія міра, то никакъ не позже всемірнаго потопа, съ тою разницею, что для большаго накопа устроена впослѣдствіи плотина, но за водой можно ходить не тамъ, гдѣ вы шагами намѣрили 270 саженъ, а позади усадьбы, гдѣ возвышенность похоже, за то разстояніе гораздо длиннѣе и туда женщины рѣдко ходятъ. Если вода находится на довольно значительномъ разстояніи отъ моего дома, то та же вода, а не другая, на томъ же разстояніи находится и отъ крестьянской усадьбы. Обычай здѣсь таковъ, что воду носятъ не только женщины, но даже дѣвочки для всѣхъ своихъ домашнихъ потребностей; если же иногда, за недосугомъ бабъ, мужики отправляются за водою на лошади, то мучатъ только это животное, которое съ великимъ трудомъ втаскиваетъ бочку или кадку съ водою, особенно въ мокрую погоду, когда скользятъ ихъ неподкованныя ноги, тогда какъ женщины и дѣвочки по обычаю и по привычкѣ, свободно несутъ ведра съ водою, и это дѣлается, вѣроятно, съ тѣхъ поръ, какъ стали на этомъ мѣстѣ жить люди".
   Или: въ письмѣ вашемъ, господинъ посредникъ, я замѣчаю явную ошибку, потому что подтверждать то, чего вы не видали и чего нѣтъ, -- было бы крайне неблагородно, даже безчестно, а это не соотвѣтствовало бы ни принятому вами на себя званію, ни данному вамъ образованію; въ противномъ же случаѣ, богъ-знаетъ, что ужь и думать о людяхъ!... и т. п.
   "Что же касается до швырянія женщинами сѣна при одномъ работникѣ, которому онѣ подавали сѣно,-- то это такой дрязгъ, такая пошлость, такая ничтожная мелочь, что я ставлю себя далеко выше, чтобы на эту случайную дрянь обращать свое вниманіе.
   "Затѣмъ, если вы справедливы и правы, а мировой съѣздъ могъ дозволить себѣ назвать отзывъ мой неосновательнымъ, то этому съѣзду и вамъ слѣдуетъ уже поддержать свое рѣшеніе, а именно: сохраняя здоровье женщинъ и дѣвочекъ, воспретить имъ носить воду, а мужьямъ и отцамъ посылать ихъ за водою. Тогда только будетъ видно, что рѣшеніе имѣетъ смыслъ."
   Подобнаго рода письма, разумѣется, совершенно отравляли праздные часы и дѣловыя минуты галантерейнаго посредника. Онъ жаловался на дерзкую помѣщицу, хотя и неуспѣшно; выходилъ изъ себя, но, мало-по-малу, мирился съ своей участью: онъ бросалъ дѣло окончательно, хотя покинуть прекрасную должность съ прелестнымъ жалованьемъ у него не хватало характера. Примкнувши въ семейству посредниковъ, спеціально занимающихся "полученіемъ жалованья", онъ свою общественную дѣятельность переносилъ на домашнюю почву и началъ изображать собою первообразъ нынѣшнихъ провинціальныхъ мировыхъ судей, про которыхъ въ газетахъ пишутъ нижеслѣдующее:
   "Въ Одессѣ много говорятъ о случаѣ, приключившемся съ однимъ изъ нашихъ мировыхъ судей -- строгимъ пуристомъ. Жена его какъ-то побранила кучера; послѣдній заявилъ жалобу мужу ея, какъ мировому судьѣ. Мировой судья торжественно позвалъ жену, и, разобравъ все дѣло, приговорилъ ее въ штрафу въ 50 руб."
   Или, вотъ что, напримѣръ, пишетъ корреспондентъ "Соврем. Изв." объ одномъ изъ участковыхъ судей Симбирской губерніи:
   "Одинъ участковый мировой судья Симбирскаго уѣзда, должно быть, за неимѣніемъ другихъ дѣлъ, подаетъ отъ себя самому же себѣ прошенія, кладя ихъ съ поклономъ къ себѣ на столъ, и потомъ заходитъ за рѣшетку на свое мѣсто, надѣваетъ на себя цѣпь, читаетъ во всеуслышаніе свое прошеніе и приступаетъ къ судоговоренію. Въ одномъ случаѣ, а именно въ дѣлѣ о покражѣ у него изъ сада клубники, кончилось мировою, такъ-какъ крестьянская баба, соблазнившаяся клубникою, но избѣжаніе дальнѣйшаго судопроизводства, согласилась заплатить судьѣ-истцу 5 руб., которые онъ и взялъ, называя, впрочемъ, похитительницу не иначе, какъ "милостивая государыня". Въ другомъ случаѣ производство дѣла ведено другимъ образомъ. По подачѣ себѣ прошенія объ увозѣ у него съ поля сноповъ ржи и прочтеніи онаго, положена была резолюція: "пригласить для разбирательства почетнаго мироваго судью такого". Въ назначенное время приглашенный почелъ долгомъ явиться, возсѣлъ на судейское мѣсто и приступилъ къ разбирательству. Началось судоговореніе. Судья-истецъ весьма краснорѣчиво изложилъ всю тягость содѣяннаго крестьяниномъ проступка, коснулся, между прочимъ, того зла, которое проистекаетъ изъ неуваженія къ чужой собственности, и просилъ строжайшаго наказанія преступника. Потомъ очередь дошла до отвѣтчика, который ничего не могъ сказать въ свое оправданіе, кромѣ какихъ-то пустяковъ. Тогда судья-истецъ, движимый состраданіемъ къ меньшему собрату и довольный выказать готовность къ защитѣ угнетенной невинности, обратился къ судьѣ и объяснилъ, что находитъ защиту весьма слабою и проситъ дозволить ему принять эту защиту на себя, хотя и противъ себя. Получивъ на такое необыкновенное предложеніе согласіе какъ отъ судьи, такъ и отъ милостиваго государя, оказавшагося виновнымъ въ кражѣ сноповъ, судья-адвокатъ сталъ на мѣсто обвиняемаго и началъ защиту, причемъ мало-по-малу взошелъ въ такой азартъ, что распушилъ самъ себя, какъ говорится, на чемъ свѣтъ стоитъ! Несмотря, однако же, на блестящую защиту, крестьянинъ все-таки былъ приговоренъ къ штрафу. Тогда судья-истецъ, онъ же и защитникъ, въ довершеніе своего гражданскаго подвига, подписалъ на это рѣшеніе за себя удовольствіе и за отвѣтчика неудовольствіе."
   Если переданное корреспондентомъ справедливо, то можно головой ручаться, что описанный, оригинальный мировой судья принадлежалъ прежде къ мировымъ посредникамъ.
   Мнѣ остается еще, для полноты очерка, сказать нѣсколько словъ о посредникахъ-драчунахъ, которые въ старые годы водились въ большомъ количествѣ, да и теперь еще, кажется, не совсѣмъ перевелись.
   Происхожденіе этого особаго вида очень понятно, если мы припомнимъ, изъ какой среды общества избирались мировые посредники. Нерѣдко назначались въ эти хорошо обезпеченныя должности отставные капитанъ-исправники, бывшіе становые пристава, даже вышедшіе въ отставку по разнымъ непріятностямъ полиціймейстеры, наконецъ просто помѣщики съ воинственными наклонностями въ мирное время; мудрена ли было ожидать, что эти люди когда нибудь прорвутся въ своихъ новыхъ мирныхъ должностяхъ и припомнятъ старинку? Вѣдь случается же такой грѣхъ ь съ мировыми судьями и даже съ самими членами новыхъ судебныхъ учрежденій: нѣтъ-нѣтъ, да и ухватитъ за бороду деревенскаго попа, или прикрикнетъ на какую нибудь слишкомъ застѣнчивую истицу: я, молъ, тебя велю выпороть! Посредническая или судейская цѣпь сама по себѣ еще ничего не значитъ и характера человѣка измѣнить не можетъ. Не только бронзовая цѣпь, но даже, говорятъ, настоящіе желѣзные кандалы, -- и тѣ иной разъ не въ силахъ удержать человѣка, когда страсти въ немъ разъиграются.
   Одного, знакомаго мнѣ чиновника каждый день посѣщала цѣлая толпа крестьянъ, которые съ разныхъ концовъ губерніи шли къ нему посовѣтоваться, какъ имъ быть, такъ-какъ своимъ посредникамъ они плохо вѣрили. Вотъ однажды являются къ нему пять стариковъ и съ ними молодой парень съ завязаннымъ глазомъ, который оказался въ ужасномъ положеніи: бѣлокъ налился кровью, веки распухли, а подъ глазомъ огромный синякъ.
   -- Зачѣмъ парня-то сюда привели? спросилъ чиновникъ.-- Его бы лучше къ лекарю. Ушибли, что ли?
   -- На добровольномъ соглашеніи посредственникъ пришибъ! отвѣчали мужики.-- Вотъ мы нарочно и привели-то его къ твоей милости, спросить: какъ намъ съ этимъ дѣломъ быть и куда жаловаться?
   Странный этотъ случай объяснился очень просто. По уставной граматѣ въ имѣніи одного помѣщика оказался большой излишекъ земли въ крестьянскомъ надѣлѣ, за временное пользованіе которымъ владѣлецъ запросилъ несообразно высокую дѣну. Долго уговаривалъ крестьянъ самъ помѣщикъ, потомъ на подмогу ему явился посредникъ-пріятель помѣщика, но убѣжденія эти до такой степени надоѣли крестьянамъ, что они порѣшили на сходкѣ не брать отрѣзка ни за какую цѣну, чтобы только какъ нибудь развязаться. Покуда мужики разсуждали на дворѣ, посредникъ успѣлъ порядочно-таки позакусить у пріятеля-помѣщика, отъ котораго вышелъ "красный-такой", по словамъ мужиковъ и, прочитавши вслухъ грамату, потребовалъ, чтобы уполномоченные подписались подъ повѣрочнымъ актомъ. Вотъ въ этотъ самый моментъ парня нелегкая и угоразлила сказать, что "подписываться-де мы не станемъ", за что онъ и получилъ, при всемъ сходѣ. нѣсколько ударовъ кулакомъ по глазу.
   Посовѣтовавшись съ чиновникомъ, порѣшили сейчасъ же идти въ губернское присутствіе съ жалобой на неправильныя дѣйствія посредника, и дѣйствительно пошли, но съ полдороги парень убѣжалъ отъ стариковъ и послѣ, когда его спрашивали, зачѣмъ онъ убѣжалъ?-- парень могъ только отвѣтить:
   -- А кто знаетъ, зачѣмъ? Какъ стали мы подходить къ присутствію-то этому, такой страхъ на меня напалъ, что и сказать нельзя! Улепетну-ка, думаю, покуда по добру-по-здорову: хоть одинъ-то глазъ цѣлъ покуда -- и то слава Богу!
   Изъ разныхъ мѣстностей нашего обширнаго отечества пишутъ, что даже и въ настоящее время "посредники-драчуны" еще не только не перевелись, но даже, относительно, благоденствуютъ, пользуясь поддержкой людей сильныхъ. Носились достовѣрные слухи, что въ прошедшемъ году одинъ посредникъ вышибъ зубъ волостному старшинѣ, отъ котораго поступила жалоба въ мѣстное губернское присутствіе. Членъ присутствія, командированный на дознаніе, сдѣлалъ все отъ него зависѣвшее, чтобы какъ нибудь потушить скандалъ, но сильно стѣснялся только тѣмъ обстоятельствомъ, что зубъ былъ пришитъ къ дѣлу. Препятствіе это, разумѣется, было устранено общими силами, потому что, во всякомъ случаѣ, гораздо удобнѣе крестьянскій зубъ отшить отъ дѣла, чѣмъ скандализировать благороднаго, хотя немножко и увлекающагося человѣка, нѣкоторымъ образомъ члена своей семьи. "Посредники-драчуны", какъ я слышалъ, пользуются въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ даже особеннымъ уваженіемъ въ старо-дворянской средѣ. Одинъ изъ нихъ разъ очень остроумно и не безъ юмора разсказывалъ при многолюдномъ собраніи, какъ онъ своей тяжелой посреднической цѣпью разбилъ рыло сельскому старостѣ... И никакъ нельзя сказать, чтобы эти посредники-драчуны были людьми свирѣпыми, злыми по натурѣ; встрѣчались между ними нерѣдко предобродушнѣйшія созданія. Зналъ я лично одного такого добряка, который сѣкъ своихъ подчиненныхъ не по собственному побужденію, а просто потому, что, по слабости характера, никакъ не могъ не согласиться съ требованіемъ помѣщика.
   Разъ встрѣчаю такого чудака на улицѣ. Ну, что, спрашиваю, какъ дѣла идутъ?
   -- Ничего, слава Богу, все смирно, только вотъ одинъ помѣщикъ-нѣмецъ одолѣваетъ ужь очень: все наказаній требуетъ. Каждый разъ, какъ заѣдешь въ его имѣнье,-- непремѣнно двоихъ-троихъ мужиковъ выставитъ, чтобы отпороть.
   -- Ну, что же вы-то?
   -- П-п-орю! добродушно отвѣчалъ посредникъ, имѣвшій привычку заикаться.
   Этимъ я, до поры-до-времени, заключу свое повѣствованіе о мировыхъ посредникахъ, предоставляя дѣлать выводы изъ всего сказаннаго самому читателю. Впрочемъ, общіе выводы дѣлать еще пожалуй что и рано.
   О мировыхъ съѣздахъ много распространяться нечего, потому что они составлялись изъ тѣхъ же мировыхъ посредниковъ, а предсѣдательство уѣзднаго дворянскаго предводителя и участіе члена отъ правительства особенно замѣтнаго вліянія на нихъ не имѣли, да и не могли имѣть. При полномъ отсутствіи гласности и публичности -- мировые съѣзды въ самомъ началѣ своего существованія пріобрѣли чисто домашній, халатный характеръ, въ особенности въ тѣхъ уѣздахъ, гдѣ съѣзды собирались не въ городахъ, а въ имѣніи помѣщика-посредника. Хозяинъ принималъ въ своемъ барскомъ домѣ членовъ съѣзда, какъ дорогихъ гостей; кормилъ ихъ и поилъ иногда дня по два, по три, а послѣ сытныхъ хозяйскихъ обѣдовъ, какъ извѣстно, не особенно было удобно слишкомъ строго разбирать крестьянскія на него жалобы. Въ уѣздныхъ городахъ публика могла бы посѣщать съѣзды, но сама почему-то не шла; многіе просто дичились идти на квартиру предводителя и не знали, что они имѣютъ на то право по закону. Были и такіе предводители, которымъ чрезвычайно хотѣлось привлечь на съѣздъ публику, чтобы при ней сказать заранѣе подготовленную рѣчь; они изъ силъ выбивались, чтобы заманить хотя человѣкъ десять стороннихъ слушателей, но всѣ ихъ попытки разрушались сами собою. Иные, для приманки, устроивали въ дни съѣзда пригласительные обѣды человѣкъ на 30, имѣя въ виду квартирующихъ въ городѣ армейскихъ офицеровъ, но приглашенные офицеры являлись именно тогда, когда уже нужно было садиться за обѣдъ: иной разъ подгонятъ изъ минуты въ минуту, къ великому огорченію предводителя, который принужденъ былъ говорить свою рѣчь уже за самымъ обѣдомъ. На второмъ уже году своего существованія, съѣзды во многихъ уѣздахъ не собирались вовсе: пріѣдутъ два посредника, изъ которыхъ одинъ постоянно и безъ того живетъ въ городѣ, прождутъ понапрасну до ночи, -- и потомъ разъѣзжаются себѣ по домамъ, потому что двое не составляютъ коллегіи. Перестали, разумѣется, ходить на нихъ и просители -- мужики, у которыхъ безплодное хожденіе на мировые съѣзды выражалось фразою: "напрасно лапти драть". Впрочемъ, иной мужикъ и радъ бы не идти, но нельзя: или приказано, или посредственника своего отъискиваетъ, такъ-какъ его во все остальное время мѣсяца нигдѣ семью собаками не отъищешь. Иной заѣдетъ въ чужой уѣздъ, или даже губернію и сидитъ тамъ себѣ въ своемъ помѣстьѣ; даже жалованье, съѣздитъ получить за нѣсколько мѣсяцевъ вразъ, а мужикъ его ищетъ понапрасну и иной разъ не отъискиваетъ даже на мировомъ съѣздѣ. Надобно, впрочемъ, замѣтить, что хотя съѣзды очень часто не составлялись за отсутствіемъ необходимаго количества членовъ, но все-таки считались учрежденіями постоянно существующими: ассигнованную на нихъ сумму они получали аккуратно. Постоянной квартирой съѣзда въ уѣздномъ городѣ нерѣдко пользовался одинъ изъ мировыхъ посредниковъ и въ экстренныхъ случаяхъ, напримѣръ при большомъ наплывѣ гостей на какую-нибудь купеческую свадьбу, отводилъ въ ней квартиры для пріѣзжающихъ. Всѣ, такъ-называемыя, текущія дѣла на съѣздѣ обыкновенно разрѣшалъ одинъ изъ членовъ, который поумнѣе, или просто секретарь, а прочіе только подписывали, такъ что, собственно, въ полной коллегіи и надобности никакой не предвидѣлось. Изъ всего сказаннаго читатель видитъ, что мировые съѣзды ничѣмъ не отличались отъ всѣхъ другихъ нашихъ общественныхъ учрежденій, напр. земскихъ управъ и т. п.; слѣдовательно и распространяться объ нихъ незачѣмъ; достаточно описать только одинъ.
   "Весною 1862 года, въ самую распутицу, пишетъ одинъ чиновникъ, перебывавшій почти на всѣхъ съѣздахъ губерніи, случилось мнѣ быть на одномъ изъ многолюднѣйшихъ съѣздовъ. Впечатлѣнія, мною вынесенныя съ этого съѣзда, передаю читателю.
   "Часовъ въ 11 утра отправился я въ домъ, занимаемый членами съѣзда. Квартира оказалась очень. удобною и, вообще, какъ я послѣ убѣдился, все, что касалось до хозяйства, было устроено превосходно, несравненно по крайней мѣрѣ лучше, нежели на всѣхъ остальныхъ съѣздахъ въ губерніи. Въ другихъ уѣздныхъ городахъ члены пріѣзжали обыкновенно на квартиру уѣзднаго предводителя и поневолѣ должны были пользоваться въ дни съѣзда даровымъ продовольствіемъ, не имѣя никакой возможности заплатить за все ими съѣденное, и выпитое; на описываемомъ же съѣздѣ все было устроено на болѣе раціональныхъ началахъ. За день до съѣзда, изъ губернскаго города пріѣзжалъ заранѣе заподряженный поваръ съ помощниками и съ самою разнообразною провизіею и винами, такъ что на этомъ съѣздѣ всегда можно было разсчитывать пообѣдать такъ, какъ далеко не всякому помѣщику удается пообѣдать и дома. Благодаря этому послѣднему обстоятельству, съѣздъ посѣщался со стороны помѣщиковъ очень усердно, такъ что здѣсь, менѣе нежели гдѣ нибудь, можно было заподозрить ихъ въ равнодушіи къ новымъ гласнымъ учрежденіямъ. Посторонніе посѣтители изъ помѣщиковъ пользовались всѣмъ безвозмездно, какъ гости, а все, ими съѣденное и выпитое, раскладывалось поровну на постоянныхъ членовъ, которымъ иногда приводилось платить рублей по десяти, и даже больше, за одни сутки.
   Забравшись слишкомъ рано на съѣздъ, я не нашелъ тамъ еще ни одного члена. Изъ пяти посредниковъ, какъ я узналъ, пріѣхалъ покуда только одинъ, да и тотъ съ дороги спалъ еще гдѣ-то, въ отдаленной комнатѣ. Среди залы разложенъ былъ большой столъ, накрытый краснымъ сукномъ, уставленный чернилицами и песочницами: все было такъ, какъ въ любомъ присутственномъ мѣстѣ; только членовъ не доставало. На дворѣ и въ сѣняхъ помѣщалась толпа мужиковъ и бабъ, забравшихся сюда еще до свѣту. Нѣкоторые изъ нихъ спали; нѣкоторые жевали хлѣбъ. Въ залѣ у окна, за особеннымъ столикомъ, сидѣлъ секретарь мироваго съѣзда и усердно что-то такое вписывалъ въ толстую тетрадь.
   Отъ скуки я попробовалъ-было заняться съ секретаремъ съѣзда разговорами, полагая, что, до открытія засѣданія, и ему дѣлать нечего.
   -- Это вы что такое, спрашиваю, записываете?
   -- А это я вписываю въ книгу постановленія мироваго съѣзда по всѣмъ тѣмъ дѣламъ, которыя поступили. Больше все объ утвержденіи отрѣзокъ-съ!
   -- Какія же такія постановленія? Вѣдь съѣздъ собирался мѣсяцъ назадъ; такъ развѣ еще съ той поры не записаны постановленія, которыя на немъ сдѣланы?
   -- Какъ это можно-съ! отвѣчалъ секретарь съ улыбкой.-- У насъ дѣло ведется аккуратно-съ! Постановленія прошедшаго съѣзда вписаны у меня еще до прошедшаго же съѣзда-съ, а теперь, я пишу постановленія по тѣмъ граматамъ, которыя къ сегодняшнему съѣзду поступили-съ!
   -- Какъ? Раздѣ здѣсь не просматриваютъ самыхъ граматъ, а прямо, на обумъ, постановленія пишутъ?
   -- Да зачѣмъ же ихъ просматривать-то?-- Вѣдь ихъ ужь разъ повѣрялъ посредникъ? Я полагаю, что посреднику было бы даже нѣсколько оскорбительно, еслибы всякую грамату опять провѣрять стали. Притомъ и не успѣютъ: вонъ вѣдь ихъ кипа какая! сказалъ секретарь, указывая пальцемъ належавшую передъ нимъ, дѣйствительно толстую, кипу.-- У насъ завсегда такъ дѣлается-съ: я подготовлю, а потомъ, когда гг. члены всѣ съѣдутся, то подпишутъ ихъ, а потомъ и разъѣдутся. Иначе и успѣть невозможно-съ.
   -- А рано ли у васъ съѣзжаются?
   -- Къ обѣду-съ!-- Впрочемъ, теперь, по случаю весенняго разлива рѣкъ, очень не мудрено, что и къ обѣду не поспѣютъ... У насъ вѣдь здѣсь съѣздъ веселый-съ!-- сказалъ секретарь, откладывая перо въ сторону.
   -- А что?
   -- Да такъ-съ! У насъ господа посредники -- все здѣшніе же помѣщики, народъ богатый, -- не то что на другихъ съѣздахъ. Ни разу не обходилось безъ того, чтобы человѣкъ семь-восемь помѣщиковъ не съѣхалось. Вечеромъ такая у насъ завсегда картежъ подымется, что даже волосы становятся дыбомъ: игра идетъ серьёзная-съ!
   -- Вотъ, молъ, какъ!
   -- Да-съ!... Ну, опять теперь у насъ и угощеніе завсегда отличное-съ. Вина все Елисѣевскія, и обѣдъ такой, что не хуже клубнаго-съ: всего вдоволь! Не даромъ одинъ шутникъ-помѣщикъ разъ сказалъ, что нашъ мировой съѣздъ цѣльнаго зажаренаго быка съѣстъ-съ!
   Секретарь опять заскрипѣлъ перомъ. Тишина наступила такая, что слышно было, какъ муха пролетитъ, да еще изъ сѣней и со двора доносилось отъ времени до времени восклицаніе: господи помилуй!-- произносимое обыкновенно мужикомъ, когда онъ, позѣвнувъ, креститъ ротъ. Къ полудню скука начала одолѣвать нестерпимая, а идти некуда, потому что по улицамъ такая ужаснѣйшая грязь, что только свиньямъ и въ пору.
   -- А что, спрашиваю опять секретаря: -- мужиковъ-то, я думаю, все-таки постараются отпустить поскорѣе?
   -- Неизвѣстно вѣдь, когда еще съѣдутся-съ. Впрочемъ, мы завсегда сначала постановленія объ утвержденіи граматъ покончимъ, а потомъ ужь примемся и за мужиковъ-съ. Да вы полагаете, что мужики сюда за дѣломъ пришли? Вѣдь они все по пустякамъ-съ!
   -- Быть не можетъ! Въ слякоть эдакую притащились, да по пустякамъ!
   -- По пустякамъ-съ! проговорилъ секретарь рѣшительно, и опять заскрипѣлъ перомъ.
   Чтобы хотя нѣсколько разсѣять скуку, я вышелъ на дворъ, на которомъ было не мало мужиковъ и бабъ, ожидавшихъ съѣзда съ такимъ же нетерпѣніемъ, какъ и я. Тамъ встрѣтились и знакомые мужики.
   -- А тебя, Ѳома, зачѣмъ Богъ сюда занесъ?
   -- Къ посредственнику!
   -- Зачѣмъ же сюда-то? Вѣдь посредникъ отъ вашей деревня всего въ шести верстахъ живетъ? Тамъ бы и ближе и удобнѣе сходить тебѣ къ нему; а *то, легкое ли дѣло, даль такую, въ грязь тащиться?
   -- Извѣстно, тамъ бы ближе, да что станешь дѣлать? Къ нему, къ старичку-то нашему, сколь тамъ ни ходи, все его дома нѣтъ: не сказывается, что ли, кто его знаетъ? Вотъ еще, когда сыночекъ-то съ нимъ въ деревнѣ жилъ, такъ того иногда высылалъ насъ разбирать, а теперь, какъ сынокъ-то уѣхалъ, то и толку никакого не добьется. Здѣсь еще толку не добьюсь, такъ въ комитетъ пойду!
   Ѳома, какъ послѣ по справкамъ оказалось, говорилъ правду. Дѣйствительно, въ одномъ изъ участковъ мировыми дѣлами правилъ старикъ, который по болѣзни и за частыми отлучками по своимъ дѣламъ, самъ почти никогда не принималъ мужиковъ, а поручалъ разборъ ихъ, или своей сестрѣ-старухѣ, или племянникамъ. Старуха по всей справедливости могла называться мировой посредницей, потому что иной разъ рѣшала дѣла положительно не хуже любого посредника. Въ тѣхъ крайнихъ случаяхъ, когда сама посредница варила варенье, или солила огурцы, -- споры и недоразумѣнія между крестьянами разрѣшались однимъ изъ дежурныхъ по хозяйству малолѣтныхъ ея племянниковъ. Вообще дѣла въ этомъ блаженномъ участкѣ велись патріархально и мирно, какъ оно и слѣдовало; къ сожалѣнію, крестьяне, подъ вліяніемъ ни на чемъ не основаннаго отвращенія къ женскому управленію вообще, послѣ каждаго рѣшенія посредницы шли въ городъ, верстъ за 50, или больше.
   Ѳома былъ постоянный ходокъ по мірскимъ дѣламъ и несъ эту, не всегда благодарную службу, съ терпѣніемъ великимъ. Не зная, куда именно съ чѣмъ обратиться, онъ выхаживалъ понапрасну верстъ двѣсти тамъ, гдѣ бы слѣдовало пройти всего двадцать. По дѣлу, которое слѣдовало къ посреднику, пошлютъ его въ губернскій городъ, въ присутствіе. Изъ присутствія посылаютъ къ посреднику, котораго онъ не застаетъ дома, и идетъ верстъ за 60 отъискивать его, на мировой съѣздъ. Со съѣзда, наконецъ, его все-таки отсылаютъ къ посреднику. Вообще, тяжела служба крестьянскихъ ходатаевъ!
   Между тѣмъ посредникъ, почивавшій въ отдаленной комнатѣ, всталъ, да подъѣхало къ этому времени еще двое, слѣдовательно можно было отправляться и въ залу.
   Очень какъ-то медленно съѣзжались члены многолюднаго съѣзда, вѣроятно по случаю разлившихся рѣкъ. Пробило уже два часа, секретарь давно успѣлъ написать постановленія по всѣмъ вступившимъ дѣламъ; на столикѣ подъ зеркаломъ давно появилась водка и закуска, а собралось всего только еще четверо, которые бродили взадъ и впередъ по комнатамъ, какъ бродятъ барышни въ дамскихъ клубахъ и на вечерахъ въ провинціальномъ городѣ. Пятый членъ подъѣхалъ въ то самое время, когда большой столъ начали накрывать бѣлой скатертью вмѣсто красной, пролежавшей совершенно понапрасну, такъ что несравненно разумнѣе было начинать прямо съ бѣлой. Члены поджидали старичка-посредника, котораго уважали до такой степени, что не рѣшались даже сѣсть безъ него за обѣдъ.
   Однако, оказалось, что голодъ -- не свой братъ. Когда аппетитъ разъигрался не въ шутку, то разсудили, что старичокъ-посредникъ легко могъ гдѣ нибудь завязнуть въ лужѣ, или зажорѣ, и, вообще, совсѣмъ сегодня не пріѣхать. Вообще, когда дѣло коснулось до обѣда, то всѣмъ вразъ пришла въ голову поговорка: семеро одного не ждутъ.
   Послѣ, впрочемъ, сдѣлалось извѣстнымъ, что многоуважаемый старичокъ-посредникъ не погрязъ ни въ одной лужѣ, а замедлилъ по нѣкоторымъ, чисто домашнимъ обстоятельствамъ. Въ то самое время, когда, послѣ обѣда, начали разносить мороженое, въ дверяхъ показался сѣдой, почтеннаго вида старичокъ, къ которому всѣ члены бросились, повидимому, съ большой радостью.
   Отдохнувши малымъ дѣломъ, кто съ дороги, а кто и съ обѣда, вечеромъ, уже при свѣчахъ, принялись за дѣло. Впрочемъ, только одинъ старичокъ-посредникъ и занялся разсматриваніемъ и провѣркою цифръ въ нѣкоторыхъ гранатахъ. Остальные члены, чтобы не помѣшать старику, не сбить его въ запутанныхъ счетахъ, разбрелись по другимъ комнатамъ, занявшись каждый своимъ дѣломъ; какимъ именно дѣломъ, -- это вскорѣ обозначилось по доносившимся въ залу изъ сосѣднихъ комнатъ отрывочнымъ возгласамъ: "вистъ! пасъ! гольдъ! уголъ! вабанкъ!"

Н. Демертъ.

"Отечественныя Записки", No 9--11, 1869

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru