Д-Эрвильи Эрнст
Приключения доисторического мальчика

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Aventures d'un petit garçon préhistorique en France
    Перевод с французского под редакцией С. Михайловой-Штерн (1928).

0x01 graphic

Эрнест д'Эрвильи.

Приключения доисторического мальчика

   Илл. М. Езучевского и В. Ватагина

0x01 graphic

Вступление.
О чем спрашивал отца маленький Жан?

   Однажды, во время каникул, отец прогуливался за городом со своим сыном, школьником лет двенадцати-тринадцати. Гуляли они, беседуя о различных случайных предметах -- животных, растениях, камнях и тому подобном.
   Проходя мимо сложенного в кучи щебня, приготовленного для утрамбовки дороги, мальчик вдруг спросил отца:
   -- Знаешь, папа, есть одна вещь, -- я сейчас об этом вспомнил, -- которую мне хотелось бы знать и которую, может быть, ты объяснишь мне.
   -- В чем дело, мой дорогой? -- спросил отец. -- Знаешь что, присядем-ка на траву, -- прибавил он, -- так будет куда удобнее.
   -- Дело вот в чем. Скажи ты мне, что делали, во что играли, чему учились, словом, чем занимались с утра до вечера, -- ведь тогда, наверное, не было школ, -- маленькие мальчики и девочки, жившие в старые-престарые, о! в очень древние времена... Я не вспомню сейчас, как ты их называл... Ну, словом, в те времена, о которых ты часто по вечерам разговариваешь с твоим другом Жэмсом.
   -- Э-э! -- воскликнул отец, -- вот так вопрос... Видишь ли, мой мальчик, этих древних, далеких времен, о которых мы говорим с Жэмсом, было немало. Есть древняя история египтян с их мумиями и пирамидами; древняя история Индии, Персии, Китая, Греции. Такая же древняя история есть и у римлян. Скажи, о каком же из этих древних времен думаешь ты, а я постараюсь рассказать тебе о работах и играх детей того времени.
   -- О, нет! я совсем не об этих народах хочу знать. Мне говорили, да и ты сам не раз говаривал, что история этих времен более или менее известна, не правда ли?..
   -- Верно. Но тогда о каких же неизвестных людях ты хочешь знать?
   -- Сейчас я постараюсь тебе объяснить. Когда Жэмс приходит к тебе, то вы оба рассматриваете какие-то странные камни и говорите много длинных слов, которых я не упомню и не смогу повторить их теперь; камни эти, ну, как бы тебе сказать?.. Да, они напоминают немного эти камни в куче щебня, только форма у них совсем другая. Есть длинные, почти плоские и режущие, похожие на зазубренное лезвие старого ножа; есть большие и круглые, к одному концу напоминающие копченые языки. Есть и похожие на лист мясистых растений: посередине они толсты, а по краям тонко насечены зубцами. Есть и такие, что кажутся железными наконечниками стрел...
   -- Ага! Ты говоришь о моих "кремнях".
   -- Да, да, о кремнях! Твои кремни покрыты какой-то беловатой или желтоватой глазурью, вроде сахара на больших круглых пряниках. Если переломить их, то они внутри оказываются темного цвета или цвета ячменного сахара и карамели. Я видел такие в Ботаническом саду и в музеях.
   -- Ты хороший наблюдатель, мой мальчик, и я тебя понимаю. Но при чем тут мои кремни, мои бедные "огневые камни", как их попросту называют в деревнях, никак не пойму. Может, ты хочешь изготовить огниво или кремни для ружей?.. Хотя теперь кремневые ружья не в ходу.

0x01 graphic

   -- Да нет же, совсем нет. Я слышал, как ты говорил с Жэмсом, что эти кремни были обтесаны и выделаны давным-давно, задолго до появления всех народов, и обтесаны ручным способом с помощью камня, заменявшего молот и резец. Потом ты говорил, что эти кремни служили оружием и орудиями в то время, когда человек не знал еще ни меди, ни железа, ни многого другого, что мы знаем теперь. Они были обтесаны дикарями древних времен бесконечно много лет тому назад, когда люди были куда более невежественны и дики, чем дикари далеких островов Тихого океана.
   -- Как ты все это запомнил, мой дорогой мальчик! -- перебил его отец, смотревший все время на сына с улыбкой. -- Это очень хорошо. У тебя прекрасная память. Да, совершенно верно, в те древние времена жили первобытные люди. И времена эти, действительно, страшно от нас далеки. Протекли они молчаливо, задолго до начала других, тоже очень и очень древних времен, но память о которых дошла до нас в преданиях, легендах и в истории. Поэтому эти "старые-престарые" времена и зовутся "временами доисторическими". Первобытные люди представляли тогда бродячие и оседлые племена -- жалкие, бедные существа, более или менее сильные, более или менее ловкие и совсем, надо тебе сказать, некрасивые! Их существование было открыто сравнительно недавно, в начале прошлого столетия, благодаря случайной находке кремневых орудий, которые они с грехом пополам обтесывали и выделывали. Эти кремневые орудия были найдены в земле вперемешку с костями животных. Животные были все или очень громадны, или странны; с ними эти люди боролись и даже ели их. Большинство этих животных давным-давно совершенно исчезло с поверхности земного шара.
   -- Знаешь, дорогой, мне так хочется знать... Скажи, ведь были же у этих первобытных древних-предревних дикарей маленькие мальчики и девочки? Не правда ли?..
   -- О! конечно, мой мальчик... даже всего несколько лет тому назад в одной из пещер Франции был найден скелет девятилетнего ребенка, сына одного из этих древних "тесальщиков камней".
   -- Ну вот, видишь ли, я знаю, что эти "тесальщики камней", пролежавшие века в своих могилах, должны были всю свою жизнь проводить в борьбе: и днем, и ночью биться и защищаться от других дикарей, своих противников, от кровожадных зверей, укрываться от дождя, снега, холода и в особенности от постоянного голода. И мне хотелось бы знать также...
   -- Существование их, действительно, было ужасно! -- подхватил отец.
   -- Я все это знаю, папа. Но мне было бы также интересно знать, что делали маленькие доисторические мальчики и девочки в то время, как их отцы и матери вели ежедневную борьбу с разными страшилищами и тяжелым трудом добывали себе пропитание. Меня эти доисторические мальчики и девочки очень занимают. Что они делали? Где их прятали отцы, здоровые и сильные, когда уходили на охоту, на войну, по своим делам в лес? А дети?.. что они говорили, где скрывались в это время?.. Вот что хотелось бы мне знать. Ведь, наверное, как интересно тогда было жить, интереснее чем теперь. Тогда жили такие удивительные животные, и потом, самое главное, наверное, тогда не приходилось так много учиться.
   -- Я понял тебя и постараюсь -- конечно, не раньше, как пересмотрев мои книги, -- рассказать тебе обо всем коротко, но так, чтобы тебе было понятно. Только не сейчас -- не сегодня и даже не завтра. Потому что над твоим вопросом надо поразмыслить. Через несколько дней я с удовольствием расскажу тебе, разумеется, вкратце, что писали об этом люди науки. И я надеюсь, что, если мой рассказ и не совсем удовлетворит, то, во всяком случае, покажется тебе любопытным и даже... увлекательным настолько, конечно, насколько может быть увлекательна история нескольких доисторических Робинзонов. И ты увидишь, что жить тогда было даже мальчикам и девочкам гораздо труднее. А учиться приходилось им не только не меньше, а гораздо больше.
   Затем отец и сын встали; разговор перешел на другие предметы, и, взяв снова друг друга под руку, они продолжали прерванную прогулку, как старые друзья.
   Через неделю Жан получил от отца несколько исписанных листков и тотчас принялся за чтение.
   Мне тоже было разрешено пробежать эту рукопись. Когда я кончил читать, мне пришло в голову, что ряд картин и рассказов о старых-престарых временах, из которых состояла эта рукопись, пожалуй, мог бы доставить маленьким читателям приятное развлечение, при условии, если сборник этот будет снабжен несколькими рисунками. И вот теперь этот план мой и это желание осуществлены.
   Теперь, мои дорогие читатели, и вы можете так же легко, как и Жан, узнать, что и как ответил отец на вопрос своего сына, когда написал для него "Приключения маленького доисторического мальчика во Франции". Вам стоит только прочесть эту книгу.

Глава I.
Жилище ребенка

На берегу реки

   В холодное, пасмурное и дождливое утро на берегу необычайно широкой реки, которая волновалась и шумела, как океан, сидел маленький девятилетний мальчик. Река быстро мчалась вперед и крутила в своих быстрых желтых волнах гигантские деревья, разные растения, тяжелые камни и громадные пловучие ледяные глыбы.
   Мальчик был один. Он присел на корточки перед связкой только что нарванного тростника. Его крошечное тельце было вовсе нечувствительно к холоду. Ужасающий шум и грохот льдин совершенно не обращали на себя его внимания.
   По обе стороны свирепого водного потока, отлогие берега которого густо поросли с двух сторон тростником, вздымались как бы высокие белые стены, прорезанные поперек бесконечными линиями черных и рыжих точек. Это были крутые откосы меловых холмов. Они терялись где-то вдали, в туманном и голубоватом сумраке, и сплошь поросли дремучими лесами, без дорог и тропинок. Леса состояли из гигантских сосен и елей, вековых орешников, берез, дубов и вязов.

Где жил ребенок

   Недалеко от мальчика, на скате холма, за его спиной, чуть повыше того места, где река омывала холм, зияла черная дыра, точно громадная разинутая пасть.
   Дыра эта была дверь, а также окно и печная труба обиталища, в котором жил мальчик. Это была глубокая естественная пещера. В ней он и родился всего девять лет тому назад. И в этой же пещере еще предки его предков, как ему рассказывали, принуждены были некогда укрываться в течение целого ряда сырых и холодных годов, сменивших такое же бесконечное знойное лето.
   Пещера имела всего только один выход. Через него и входили и выходили ее суровые обитатели; через него они получали воздух и свет; через него же вырывался наружу дым очага, на котором старательно и днем и ночью поддерживался огонь.
   От зияющего отверстия, спускаясь вниз, нагромождены были друг на друга громадные камни, образовавшие нечто вроде лестницы.

Прародитель

   На пороге пещеры появился высокий, сухой старик с темной, точно выдубленной кожей. Он был весь в морщинах. Его длинные седые волосы были приподняты и связаны пучком на верху головы. Мигающие красные веки были воспалены от едкого непрерывного дыма, наполняющего пещеру. Старик поднял руку и, прикрыв ладонью глаза над густыми нависшими бровями, вглядывался по направлению к реке.

0x01 graphic

   Затем издал короткий, хриплый звук, похожий на крик испуганной хищной птицы:
   -- Крак!
   Крак было имя ребенка со связкой камыша. Он получил это имя, потому что с самого детства проявил способность захватывать ночью заснувших в гнезде птиц, которых и приносил с торжеством в пещеру вместе с яйцами или птенцами. За такие успехи его награждали иногда за обедом изрядным куском сырого костного мозга -- почетного, избранного блюда, обыкновенно приберегаемого для старейшин и отцов семейств.
   В первобытные времена не было ни фамилии, ни тем более имен. Самое большее, что семьи и отдельных лиц различали по кличкам и прозвищам, имеющим какое-нибудь отношение к физическим качествам данной семьи или лица.
   Крак, услыхав свое имя, которым он гордился, потому что оно напоминало ему о его ночных подвигах, вскочил и с невероятной быстротой подбежал к старику, захватив связку камыша.
   Добежав до лестницы, он положил свою ношу и, подняв в знак почтения руки ко лбу, произнес:
   -- Я здесь, о Старейший! чего ты от меня желаешь?
   -- Дитя, -- ответил старик, -- все наши ушли еще до зари в леса на охоту за северными оленями и широкорогими быками. Они вернутся только к вечеру, потому что -- запомни это! -- дождь размывает и стирает следы, топит и уносит запах, оставляемый животными во мхах, смывает шерсть, которую они оставляют на коре деревьев, и нашим придется много потрудиться, прежде чем они встретят добычу. Значит, весь этот день наш. Оставь твой тростник. У нас достаточно древков для стрел, зато скоро не будет каменных наконечников, а также хороших и острых каменных осколков, потому что наши резцы обточились, зазубрились и обломались.
   -- Что ж ты повелишь мне делать, о Старейший?
   -- Вы с братьями пойдете со мной вдоль Белых Холмов. Мы запасемся кусками кремней, обвалившихся во время последних оттепелей со стенок берегового утеса. Там я открою тебе секрет их обтесывания. Уж пора, Крак! Ты вырос, в тебе довольно сил, и ты теперь достоин носить оружие, сделанное собственными руками. Обожди меня, я пойду за детьми.
   -- Слушаю и повинуюсь, -- ответил Крак, преклоняясь перед стариком и сияя от сдержанной радости.
   Старик назвал Крака красивым, большим и сильным, наверное, чтобы возбудить в нем соревнование, потому что на самом деле Крак был мал, даже очень мал, и притом худ так же, как и его прародитель.
   Лицо его было широко и покрыто красным загаром: надо лбом торчали жиденькие рыжие волосы, жирные, страшно спутанные, засыпанные пеплом и всяким сором. Он был очень некрасив, этот жалкий первобытный ребенок. Зато глаза его, глубоко запавшие, были полны жизни и блестели пробуждающимся умом.
   Он нетерпеливо стремился поскорее двинуться в путь и ударял широкой ступней с большими пальцами о землю, а всей пятерней сильно тянул себя за губы, как и теперь еще делают африканские негры в минуты сильных душевных волнений.
   Но вот прародитель появился и спустился по высоким каменным ступеням с быстротой, удивительной для его преклонных лет. За ним шла целая орда мальчуганов-дикарей. Все они, как и Крак, были чуть прикрыты от холода жалким плащами из звериных шкур.

Братья Крака

   Самый старший из них -- Гель. Ему уже пятнадцать лет. В ожидании достославного дня, когда охотники возьмут его с собой, он успел прославиться, как несравненный рыболов. Под руководством прародителя он научился вырезать из раковин острием кремневого осколка острые удочки, всегда убийственные для рыб. При помощи самодельного гарпуна, снабженного на конце обломком кости с тончайшими зубцами, он настигал в водяной глубине даже громадных лососей.
   За ним шел Рюг-большеухий. О нем можно было бы сказать, что у него слух и нюх собаки, если б в то время, когда жил Рюг, собака с ее качествами, так хорошо нам знакомыми, не была еще совершенно неизвестна.
   Рюг по запаху узнавал, где в частом кустарнике созрели плоды и где показались из-под земли молодые грибы; он распознавал деревья с закрытыми глазами по шелесту их листьев. Оба мальчика гордо выступали вперед, а за ними с серьезным видом и молча следовали другие мальчуганы.
   Прародитель подал знак, что пора двинуться в путь, и сам стал во главе детской группы, -- словно нынешний учитель, отправляющийся с учениками на прогулку.
   Только маленькие спутники старика, -- подробность, отличающая их группу от групп современных школьников, отправляющихся на загородную прогулку, -- несли все нечто в роде мешков, грубо сплетенных из узких полосок древесной коры, и держали в руке кто короткую палицу с тяжелой головкой, кто копье с каменным наконечником, кто нечто вроде головки молота из темного камня со следами долгой полировки от трения в выбоине скалы, наполненной песком и водой.

0x01 graphic

   Они шли тихо, ступая легко, бесшумно, так как твердо помнили наказ Старейшего и своих отцов о необходимости научиться к тому времени, когда придет и их черед идти в безмолвные леса на охоту, привлекать по возможности меньше внимания дичи и незнакомых злых грабителей.
   Матери подошли к выходу и с доброй улыбкой смотрели им вслед.
   Кроме матерей, провожали мальчиков еще две девочки, стройные и высокие -- Маб и Он. Они смотрели с завистью вслед мальчикам.

Ожо -- хранитель огня

   А в самом дымном обиталище Крака и его семьи, рядом с горящим огоньком, который слабо потрескивал в центре огромной кучи пепла и потухших углей, стоял на коленях совсем крошечный представитель первобытного человечества.
   Это был самый младший из мальчиков, по имени Ожо.
   Тяжело у него на сердце; порой из его впалой грудки вырывался тихий вздох: как жаль, что ему нельзя было пойти со Старейшим. Но он сдерживал слезы и мужественно исполнял свои долг.
   Сегодня его черед поддерживать огонь от зари до ночи.
   Он -- доверенное лицо!
   Мальчуган гордился этим и старался с достоинством нести ту большую ответственность, которая выпала на его долю. Огонь -- самая большая драгоценность в пещере, если он даст ему погаснуть, его ждет ужасное наказание. Вот почему, едва мальчик замечал, что пламя уменьшается и грозит потухнуть, как он начинал быстро подбрасывать на огонь ветки смолистого дерева, чтобы снова дать огню пищу и оживить его.
   И если глазки Ожо порой наполнялись слезами, заволакивающими зрение, то эти слезы вызваны были вовсе не горем, а едким дымом.
   Скоро он и думать перестал о том, что делают теперь его братья. Он был занят совсем другими думами и, пожалуй, эти думы еще больше удручали маленького Ожо: он был голоден, а ведь ему всего шесть лет!..
   Он думал о том, что если старейшины и отцы вернутся нынче вечером из лесу с пустыми руками, то ему придется удовольствоваться вместо ужина одним или двумя побегами папоротника, сорванного много дней тому назад и поджаренного на угольях.

Глава II.
Один из дней первобытных времен

Скудные находки

   Если Ожо голоден, то и братья его были голодны не меньше его. Пожалуй, даже больше, благодаря ходьбе и ветру. Старейший всю дорогу шепотом и разными знаками объяснял им, как различать на берегу реки водяные растения, мясистые корни которых могут кое-как наполнить голодный желудок в зимнее время, когда нет мяса. И от этих уроков и рассказов у маленьких путников являлось страстное желание украдкой сорвать и проглотить те изредка попадающиеся дикие ягоды и плоды, которые каким-то чудом уцелели в кустарниках, нетронутые морозом.
   Но им строго наказано еще с самого раннего детства приносить в пещеру все, что бы они ни нашли, будь то плоды или годные в пищу животные. Они привыкли, что только там, в пещере, после осмотра старшими, добыча делится между всеми, поэтому они пересиливали искушения голода и опускали в мешок все, что бы ни нашли по пути.
   Увы! С тех пор, как они покинули пещеру, им удалось найти только восемь или десять маленьких сухих яблок, несколько тощих полузамерзших улиток да серую змейку, не толще человеческого пальца. Змейку нашел Крак. Она спала под камнем, который он перевернул. У Крака была привычка, куда бы он ни шел, всегда переворачивать все камни по дороге, которые были ему под силу.
   Но если съестных припасов встречалось мало, то кусков кремня в форме больших желваков валялось пропасть у подошвы холмов. Мешок мальчуганов сильно потяжелел. Самые маленькие тащились, совсем согнувшись под своей ношей. Но они всеми силами старались скрыть усталость, так как знали, что старшие, привыкшие молча переносить страдания, встретят их жалобы презрением.
   Дождь с мелким градом шел без перерыва все время. Крак шел, весь поглощенный мыслью, что скоро он станет, быть может, великим и славным охотником, полезным членом семьи и будет носить настоящее оружие, а не маленькую детскую палицу. Пот градом катился с него, да и не мудрено: он тащил два большущих кремневых желвака.
   За ним шли, сдвинув брови, Гель и Рюг; их разбирала досада. Оба они ничего не нашли за всю дорогу, ничего не подобрали, точно нАсмех. Хоть бы рыбешку какую-нибудь нашли или гриб. А то только отыскали какого-то заморенного паука, такого же, как и они, голодного, который сидел в своей темной норе.
   Остальные брели в беспорядке, еле волоча ноги и как-то съежившись и поникнув головой. Дождь давно сбежал с их растрепанных волос и струился по щекам.

Доисторический завтрак

   После длинного перехода Старейший дал, наконец, знак для остановки.
   Ему тотчас же повиновались.
   -- Вот там, под навесом скалы, около берегового утеса, есть хорошее сухое местечко для отдыха, -- сказал он. -- Садитесь! Будем есть! Откройте ваши мешки!
   Кто лег, кто присел на корточки на песок, предоставив место под навесом, лучше всех защищенное от дождя, Старейшему.
   Крак показал прародителю содержимое всех мешков и почтительно поднес ему маленькую змейку, которую нашел. Ему казалось, что уж этот-то лакомый кусок, о котором сам он и мечтать не смел, мог съесть только прародитель.
   Но старик тихонько оттолкнул протянутую руку ребенка со словами:
   -- Это вам! Что до меня, я предпочитаю жевать корни, когда у меня нет жареного мяса. Я к этому давно привык: так делали и мои отцы. Посмотрите на мои зубы, -- по ним вы увидите, что я с самых ранних лет пережевывал либо сырое мясо, либо сырые волокнистые и клейкие растения. Во времена моей молодости, дети, огонь, прекрасный огонь, огонь-друг, который мы должны чтить, иногда совсем исчезал из наших стоянок под деревьями, на берегу рек, выступивших из берегов. Часто целыми месяцами, а то и годами отцы и я, лишенные огня, натруждали свои крепкие челюсти, перетирая в тесто сырую пищу, которую мы ели в том виде, в каком ее находили. Впрочем, довольно разговоров. Кушайте, дети. Пора!
   И дети с жадностью набросились на скудный запас, который им раздал прародитель.
   После этого жалкого, быстро уничтоженного завтрака, который очень немного утолил голод путешественников, старик приказал детям отдохнуть.
   Они сейчас же поплотней прижались друг к другу, чтобы лучше согреться, и сразу заснули тяжелым сном.

Работа Старейшего

   Что касается Крака, то надежда, что скоро с ним будут обращаться, как с настоящим взрослым юношей, совсем не дала ему сомкнуть глаз. Лежа, не шевелясь, в своем уголке, он украдкой, с глубокой любовью и даже с некоторым страхом наблюдал за стариком. Ведь прародитель столько перевидал на своем веку, столько знал таинственных и чудных вещей.
   А старик между тем, задумчиво пережевывая корень, внимательно, зорким и опытным глазом осматривал один за другим куски кремня, лежавшие около него.
   Крак тщательно запоминал каждое его движение.
   Он видел, как старик выбрал один из кремней, круглый и длинный, похожий на огурец, затем зажал его между ногами, подтянув их к себе.
   Когда камень очутился стоймя в крепких зажимах этих странных природных тисков, старик взял обеими руками другой, более объемистый, и ударил им несколько раз слегка и осторожно по закругленному острию кремня.

0x01 graphic

   Затем, сразу навалившись всей тяжестью тела на этот грубый молот, он двигал им по всем направлениям с такой силой, что жилы на его лбу вздулись и напряглись, а из боков кремневого куска летели длинные осколки различной ширины, похожие на продолговатые полумесяцы, с одного края толстые и шероховатые, с другого -- тонкие и очень острые. Они падали и рассыпались по песку, словно лепестки большого увядшего цветка.
   Эти осколки, цвета дикого меда, прозрачные, резали не хуже наших стальных ножей, только были непрочны. Их приходилось очень часто менять.
   У Крака невольно вырвался крик удивления и восхищения.
   Теперь он видел собственными глазами один из способов изготовления ножей и наконечников для копий и стрел.
   Старик не обратил никакого внимания на возглас ребенка. Собирая острые лезвия, только что им искусно сработанные, он вдруг насторожился и быстро повернул голову к реке. На лице его отразились сперва удивление, потом такой ужас, какого Крак еще никогда не видал на этом невозмутимом и гордом лице.
   Страх невольно охватил Крака, несмотря на весь его молодой пыл и задор. Однако он попытался остаться спокойным и тоже, как старик, насторожился, схватившись ручонкой за палицу.
   С севера, с верха реки доносился какой-то страшный, неясный шум, пока еще далекий; порой слышались ужасающие рычания.

Два чудовища прежних времен

   Дети испуганно вскочили и задрожали от страха. Старейший поспешно приказал им вскарабкаться по скользкой и почти отвесной скале, советуя ставить ногу и цепляться руками за выступающие камни и кремни, врезанные рядами, один над другим, в меловых стенах. Они повиновались и, достигнув площадки на половине высоты, улеглись плашмя на живот, облизывая в кровь ободранные пальцы.
   Но старик не мог последовать за ними. Он остался под выступом скалы. И Крак тоже упрямо отказался покинуть его, несмотря на все его угрозы.
   -- О прародитель! -- воскликнул он. -- Неведомая опасность грозит нам, как ты сам говоришь. Ты любишь меня. И я не хочу тебя покинуть. Мы умрем вместе или вместе победим. Ты непоколебим и силен, значит, ты будешь сражаться, а я... -- если оттуда идут к нам дурные люди или дикие звери, -- я прокушу им печень.
   Пока Крак с увлечением говорил свою воинственную речь, грозный шум усилился. Было очевидно, что он приближался с каждой минутой к месту, где были ребенок и старик.
   -- У тебя, Крак, глаза зоркие и молодые. Посмотри на реку, туда к северу. Что видишь ты?
   -- Небо совсем черное от больших птиц. Они кружатся. Наверное, их злобные крики и пугают нас.
   -- А на воде ты ничего не видишь? Посмотри еще раз. Птицы кружатся над рекой, значит, они сопровождают какую-нибудь плывущую по реке добычу, выжидая, когда можно будет на нее накинуться безнаказанно. Но кто же издает это страшное рычание? Это не могут быть птицы. Дай, я подниму тебя, -- взгляни еще раз.
   Но и на руках у Старейшего Крак напрасно всматривался в даль.
   -- Что видите вы, мальчуганы, оттуда сверху? -- крикнул старик детям, лежащим в безопасности на скале над его головой. -- Говори ты, Рюг.
   -- Мы видим, -- ответил мальчик, -- далеко посреди воды на белом поле какую-то черную массу. Но что это, сказать не можем. Черная масса шевелится.
   -- Хорошо, Рюг. Не черный ли это широкорогий бык? Положим, -- прибавил старик про себя, -- зубры стали редки в наших местах, однако их еще можно встретить.
   -- Нет, это чудовище больше широкоротого быка, -- воскликнул Рюг.
   -- О прародитель! -- вскричал Гель, -- теперь не одна, а две черных массы шевелятся, и белое поле местами -- красного цвета.
   -- Я их вижу теперь! Я их вижу, о отец! -- стремительно подхватил Крак, побледнев и дрожа всем телом. -- Там два зверя, и оба необычайной величины. О отец! Они оба на льдине, которая больше всей нашей пещеры. Они не двигаются. О отец! Они сейчас проплывут перед нами. Вот, смотри! Мы погибли!
   Старейший поставил Крака на землю и жадно впился глазами в даль.
   И старый охотник увидал зрелище, которое наполнило душу его леденящим ужасом, несмотря на всю его храбрость и презрение к смерти. Крак и остальные дети невольно плакали и дрожали от страха.
   На пенящихся волнах, шум которых сливался с оглушительным криком бесчисленного множества хищных птиц, неслась ледяная глыба чудовищной толщины и объема. Глыба несла, кружась на волнах, чудовищного слона-мамонта, непомерных размеров, с длинной гривой и развевающимся хвостом. Задние ноги чудовища попали в трещину льда, словно в западню.
   Чудовище стояло почти стоймя на своих задних ногах; изогнутые клыки были подняты кверху, а из хобота, торчавшего, словно мачта, бил к небу непрерывный кровавый фонтан. Все тело его было залито этой кровью, бившей также из пронзенного брюха, и зверь рычал и ревел в предсмертной агонии.

0x01 graphic

   А рядом лежал гигантский косматый носорог, пронзивший своим рогом брюхо мамонта, лежал недвижно и безмолвно, удушенный насмерть.
   В тот момент, когда эта ужасная группа, несомая на окровавленной льдине, проплывала мимо Старейшего, гигантский слон свалился на труп своего побежденного врага, испустив последний предсмертный крик.
   И земля потряслась от этого крика. Эхо долго-долго повторяло его, а хищные птицы, испуганные, пораженные ужасом, на мгновение замерли и приостановили свое ожесточенное преследование.
   Но затем с новой яростью бросились они на приступ ледяного плота, на котором покоилось теперь два гигантских трупа. Коршуны и орлы, наконец, спустились на добычу.
   Глыба льда исчезла из виду, унося трупы страшных зверей. Старик обтер рукой суровое лицо, облитое потом, и позвал своих маленьких спутников.
   Стуча зубами, еле волоча дрожащие ноги, не будучи в состоянии произнести ни звука, бедняжки спустились к старику, руку которого все еще судорожно сжимал Крак.
   После пережитого волнения было, конечно, уж трудно перейти к задуманным работам. Урок выделки кремневых орудий был отложен, и все угрюмо и как-то неуверенно двинулись обратно к пещере.
   Дети поминутно оборачивались и смотрели назад. Им все слышался шум летевших птиц, чудилось, что их настигает один из тех прожорливых зверей, которые сопровождали мертвого мамонта и носорога.
   Но мало-помалу они успокоились, и Крак, улыбаясь, сказал на ухо Рюгу:
   -- Ожо был так печален, когда мы уходили сегодня утром. А вечером, пожалуй, порадуется, что ему привелось остаться сегодня хранителем огня, -- по крайней мере, ему не пришлось пережить нашего ужасного страха.
   Но Рюг покачал головой и возразил:
   -- Ожо смелый; быть может, он, наоборот, пожалеет, что не видал такой удивительной борьбы.

Глава III.
Постоянный враг

Голод

   Дети без помехи вернулись домой до ночи.
   После страшного приключения, -- рассказ о котором заставил дрожать матерей и плакать маленьких сестер Маб и Он, -- родимая пещера, жалкая и дымная, показалась детям райским уголком.
   Здесь они чувствовали себя вполне счастливо, очутившись в безопасности. Рядом с ними были матери, вскормившие их своим молоком, кругом поднимались крепкие каменные стены, а великий и добрый друг-огонь нежно ласкал и обвевал их своей теплотой.
   Но хотя огонь и побеждает холод и пугает диких зверей, он бессилен защитить обитателей пещеры от нападений другого смертельного врага, который их вечно подстерегает.
   Этот постоянный враг, который всегда стоит настороже и страшно мстит, когда обитатели пещеры перестают с ним бороться либо по своей непредусмотрительности, либо по лености, -- этот вечный враг всегда и во все времена был врагом жизни.
   Имя этому неумолимому врагу, этому жадному тирану, который даже и в наши дни продолжает свои опустошительные набеги на землю и убивает людей тысячами, имя ему -- голод.
   Вот уже прошло четыре долгих дня с тех пор, как дети вернулись в пещеру, а охотники -- деды и отцы -- все еще были в отсутствии.
   Не заблудились ли они в лесу, несмотря на свою опытность? Или, быть может, их охота была бесплодна, и в отчаянии они напрасно рыскают до сих пор по лесу? Никто не мог ответить на эти вопросы. Впрочем, и прародитель, и матери, и дети привыкли к таким долгим отлучкам отцов. О них и не очень-то беспокоились бы, -- так все были уверены в их силе и ловкости, в их военной хитрости и находчивости, -- если бы в пещере был запас пищи.
   У первобытных людей во время таких долгих и томительных ожидании возвращения родных не сердце болело и надрывалось, а желудок.
   Небольшой остаток от прошлой охоты, -- полуиспортившийся кусок оленины, -- был съеден еще в первые дни.
   Из дичины, даже протухшей, ничего больше не осталось; приходилось приниматься за наиболее свежие шкуры из тех, что были отложены для одежды.

Суп давно прошедших времен

   Вооружившись маленьким кусочком овального и почти плоского кремня, тонкие края которого, искусно и осторожно обитые с помощью другого, более твердого камня, имели вид скребка, женщины грубо соскабливали шерсть и отделяли жилки с тяжелых шкур. Затем они разрезали приготовленные таким образом кожи на небольшие куски. Эти куски, еще покрытые кое-где кровью, вымачивали в воде и затем варили до тех пор, пока они не превратились в густую клейкую массу, которая и была съедена с удовольствием.
   Этот ужасный суп был, к тому же, сварен без горшка. Ведь первобытные охотники в течение долгих веков не знали глиняной посуды.
   Первобытные люди кипятили воду, налив ее в искусно сплетенный мешок из древесной коры, который, само собой разумеется, нельзя было ставить на горящие уголья; но люди остроумно придумали бросать прямо в воду несколько раскаленных на огне камней. Вода таким образом согревалась, но становилась мутной и грязной от золы.
   Что касается овощей, то в те времена они или совсем не существовали, или были неизвестны, в особенности в том виде, в каком видим мы их теперь. Много усилий, целые века потребовались на то, чтобы благодаря различным усовершенствованным способам обработки научиться выращивать современные овощи.
   Матери, забыв собственные страдания, с грустным озлоблением прислушивались к глухим стонам детей, свернувшихся в комочек на теплой золе, пока они приготовляли им эту клейкую животную кашицу.
   Несколько найденных корней, с трудом вырванных из замерзшей земли, были быстро съедены.
   Гель принес рыбу отвратительного вида, но ему удалось поймать только такую, проткнув ее острогой. Эта добыча, признанная великолепной, была тотчас же разделена и буквально проглочена, -- рыбу даже не потрудились поджарить на угольях. Но рыба была небольшая, а голодных ртов было много. Каждому досталось только на один глоток.

Семейный очаг Крака

   Тогда прародитель решил раздать всем какую-нибудь работу, чтобы хоть чем-нибудь отвлечь и занять внимание каждого, измученного невыносимыми страданиями.
   Жилище родителей Крака имело вид обширного погреба, почти круглого и сводчатого, вырытого некогда водами в толще мягкой горной породы. Эта пещера сообщалась отверстиями с другими, более мелкими пещерами. С каменного потолка повсюду свешивались сталактиты [Сталактиты или капельники -- натечные конусообразные образования, опускающиеся наподобие ледяных сосулек с потолка некоторых пещер (Здесь и далее прим. из первоиздания )], похожие на длинные белые рога. Вдоль стен пещеры, служившей главной комнатой, на грязной, покрытой нечистотами земле были навалены кучи сухих листьев и мха, прикрытые кое-где лохмотьями звериных шкур. Это постели семьи.
   Посреди пещеры лежала глубокая и большая куча пепла и сальных потухших углей: с краю она была теплая, жар же находился только посередине: из нее вырывались небольшие языки пламени, на которые Крак, дежурный хранитель огня, беспрестанно подбрасывал хворост, вытягивая его из близлежащей связки.
   К пеплу и углям очага примешивались всевозможные весьма непривлекательные объедки и грязные отбросы. Кости, расколотые в длину, из которых был вынут мозг после того, как их обглодали. Сосновые шишки, обуглившиеся раковины всех родов и видов. Круглые камни, пережеванная кора, рыбьи кости, зубы, куски кремня разной обделки и формы в большом количестве.
   Эти обломки кремней были остатки обеденных "ножей" и других орудий, пришедших в негодность, -- что случалось очень часто ввиду их непрочности и несовершенства. Они небрежно были брошены в отбросы.
   Первобытные люди, сидевшие на корточках или на коленях вокруг очага, который служил им и кухней и столом, и не подозревали, что когда-нибудь остатки их обедов, их затупившихся или сломанных орудий, будут старательно собираться, покупаться чуть не на вес золота и выставляться в великолепных залах музеев, например, в Сен-Жерменском замке [Сен-Жерменский замок на реке Сене в Париже, роскошный замок времен Франциска].
   Эти древние дикари не подозревали, конечно, что их следы, сохранившиеся в некоторых местах от разрушения, явятся когда-нибудь неопровержимыми свидетелями их жалкой и скудной жизни.
   Что касается обстановки пещеры, то ее, можно сказать, совсем не было. Из домашней утвари было несколько широких раковин от съедобных улиток, несколько плетеных мешков из коры или тростника, да, пожалуй, еще старинные чаши, которые переходили по наследству из семьи в семью и были не чем иным, как половинками кокосовых орехов.
   Зато оружия было вволю, и оружия страшного, впрочем, очень грубо сделанного. В пещере был обильный запас как годных, так и негодных к употреблению копий, дротиков, стрел. Все стрелы были с острым каменным наконечником, прикрепленным с помощью или растительного клея, или древесной и горной смолы, или жил животных. Много была костяных кинжалов, отростков оленьих рогов и самих рогов оленей и быков, палиц, зубчатых палок с насаженными на них клыками животных, каменных топоров без рукояток, кремневых резцов всякой величины, наконец, круглых камней для пращи [Праща -- первобытное метательное орудие; служит для метания камней при помощи веревки или ремня].

Ни животных, ни хлеба...

   Но домашнего животного не было ни одного, ни у очага, ни среди детей. Ни собаки, ни кошки, ни курицы, -- ничего. Дикие животные еще не были тогда приручены человеком для его удобства, для того, чтобы иметь всегда под рукой и без излишней затраты сил те запасы, какие мы получаем от нашего домашнего скота, и ту помощь при работе и охоте, какую мы имеем в лице собаки и лошади.
   Лошадей зато много и охотно ели, -- вернее, впрочем, не лошадей, а тех четвероногих, теперь исчезнувших с лица земли, которые были предками наших лошадей и осла.
   Крак не видал и никогда не пробовал ни коровьего, ни козьего молока.
   И никто в эту эпоху, о которой идет наш рассказ, не видал и не знал, что такое колос ржи или ячменя.
   Никто, даже сам Старейший.
   Быть может, он еще и встречал там и сям по равнинам во время былых странствований высокие, совершенно незнакомые ему растения, свежий колос которых он растирал руками, пробовал есть и нашел вкусным. Весьма возможно, что он сообщил о таком открытии и своим спутникам, и те тоже последовали его примеру.
   Однако, понадобились века и века, прежде чем потомки его пришли, наконец, путем собственного опыта, подкрепленного отцовскими преданиями, к убеждению, что следует собрать и перенести семена этих высоких растений поближе к жилищам, посеять и собрать побольше этих зерен, приятных на вкус и питательных.
   В жилище Крака не было ничего, даже в дни избытка и довольства, что напоминало бы хлеб или кашу из какого-нибудь хлебного растения.

Работа обитателей пещеры

   Обитатели пещеры дошли до такого изнурения, что начали глодать уже обглоданные раньше и брошенные в золу кости. Более того, Старейший распорядился, чтобы Рюг-большеухий собрал и эти последние начисто обглоданные кости и истолок их в углублении камня. Когда эта темная мука была готова, Рюг, вооружившись каменным скребком, принялся соскребать горькую обуглившуюся кору с побегов папоротника, остатков запаса, сделанного маленьким Ожо.
   Девочки, Маб и Он, стойко, без жалоб и стенаний переносившие голод, получили приказание сшить рваные меха, которые служили запасной одеждой семьи.
   Одна из них прокалывала аккуратно дырочки в разорванных краях жирных шкур костяным шилом, а другая продевала в эти дырочки вместо нитки жилы и сухожилия животных с помощью довольно тонкой иглы, тоже костяной, совсем похожей на наши штопальные иглы. Эта трудная и медленная работа вполне поглотила их внимание и заставила моментально забыть судороги, вызванные долгим голоданием.
   Прочие дети, по совету Старейшего, поправляли оружие и учились применять к делу даже самые маленькие кремневые осколки, изготовляя из них наконечники стрел.
   Ожо, несмотря на суровую погоду, был отправлен на поиски за желудями.
   Работа вряд ли благодарная, потому что, когда земля покрывалась снегом, голодные кабаны тоже выходили на поиски желудей и являлись опасными конкурентами человека.
   Но Ожо не боялся встречи с ними. Он так же ловко лазил по деревьям, как и его друг Крак, и сумел бы вмиг вскарабкаться на ветви в случае опасности.
   Впрочем, время от времени Рюг-большеухий выходил приглядеть за ним.
   Рюг взбирался по тропинке, которая поднималась зигзагами от пещеры к вершине холма, и издали ободрял маленького братишку, в то же время прислушиваясь к шуму, доносимому ветром.
   Но уж раз двадцать прислушивался он, а все не слышал желанного шума шагов приближающегося отряда, может быть, заглушаемых мхом; и, покачав головой, печально возвращался в пещеру и снова принимался скоблить свои корни.
   А день, между тем, близился к концу, и надежда увидеть сегодня охотников все слабела и слабела.
   Тупое, мрачное отчаяние постепенно овладевало всеми.
   Старейший, чтобы хоть как-нибудь стряхнуть такое оцепенение, приказал всем собираться и идти, пока не наступила ночь, на новые розыски в лес, на вершину холма, к югу от пещеры.
   Быть может, под руководством его и матерей, дети скорее найдут что-нибудь лучшее, чем до сих пор. Скорей откроют что-либо съедобное, вроде древесного клея или зимних личинок, которые раньше, когда дети ходили одни, могли ускользнуть от их внимания либо по незнанию, либо по недостатку опытности в такого рода поисках.
   Все безропотно повиновались и даже как будто с тайной надеждой в сердце.
   Женщины взяли оружие в свои сильные, мускулистые руки, а дети захватили палки, и все ушли.
   Только Крак один, гордясь оказанным ему довернем, остался у огня, который он должен был хранить вплоть до вечера.
   Он поджидал возвращения маленького Ожо, занятого, несмотря на холод и снег, сбором полусгнивших желудей, которых не захотели подобрать даже рыскающие по лесу животные.

Глава IV.
Долг и голод

Находка Ожо

   Прошло довольно много времени с тех пор, как Крак одиноко сидел на корточках перед очагом, усердно поддерживая огонь и занимаясь в то же время ловлей отвратительных паразитов, бегавших по его телу, когда шум быстрых, легких шагов послышался по камням и раковинам, усеивающим порог пещеры.
   Крак повернул голову и увидел Ожо, запыхавшегося, с блестящими от радости глазами, который вбежал к нему, держа в руке за хвост нечто вроде большой черноватой крысы.
   Это была пеструшка, предок тех самых пеструшек, что и теперь еще населяют равнины Сибири.
   -- Полюбуйся, это я ее убил, -- кричал Ожо, -- я один! Ах, я буду хорошим охотником!

0x01 graphic

   И он с живостью прибавил, бросая зверька к ногам брата и не замечая в своем торжестве, что тот был один:
   -- Идите за мной все! Сейчас же! Их еще много там, наверху. Они слишком скоро для меня бегают, но если мы пойдем все вместе, мы их захватим и поедим вволю сегодня вечером. Ну, живо!
   -- Не кричи так громко, малютка: разве не видишь, что все ушли в лес, -- сказал Крак. -- Остался только я один. Что ты, ослеп, что ли?
   Ожо увидел, что брат говорил правду.
   Это его совсем озадачило. Он ожидал общей радости, рассчитывал на восторженную благодарность своих старших братьев и даже на похвалу Старейшего. И вдруг, вместо такой прекрасной награды, выслушать холодные, почти насмешливые слова!

Искушение Крака

   Однако Ожо быстро оправился и стал, торопясь и захлебываясь, но очень точно и увлекательно описывать охоту, которую сейчас можно было устроить и без всякого, собственно труда. Надо было только подняться на верхнюю равнину к опушке дубового леса. Крак понял, какую громадную важность имеет для семьи открытие Ожо, и быстро вскочил на ноги, охваченный волнением и великодушным порывом.
   -- Живей! -- крикнул он. -- В дорогу!
   Крака, как и брата, охватила надежда принести в пещеру обильную пищу для всех, да еще в такой голодный день. Он схватил тяжелую палку и бросился вслед за братом.
   Но вдруг он вспомнил об огне, который был поручен его заботам, и остановился в раздумье.
   -- Иди же! -- крикнул Ожо, уже вышедший из пещеры. -- Иди, а то поздно будет. Их была совсем маленькая стайка, когда они прыгали и бегали у Трех Мертвых Сосен. Мы их еще захватим там, если поспешим, потому что сюда я прибежал бегом.
   -- А огонь, Ожо? -- воскликнул Крак. -- Смотри, он только что весело потрескивал, а теперь уже потухает; ведь и он тоже голоден!
   -- Ну, так дай ему поесть, -- ответил ребенок. -- Дай ему побольше поесть. Мы ведь недолго будем в отсутствии. Он не успеет всего пожрать, как мы уже вернемся.
   -- Ты думаешь, Ожо?
   -- Ну конечно. Мы пойдем ведь только на прогалину Трех Мертвых Сосен. Мы быстро вернемся назад. Вдвоем мы набьем изрядный запас маленьких зверьков. А там, наверху, чтобы вознаградить себя за труды, мы напьемся их теплой крови, только вскроем им жилы ногтем.
   Слушая убеждения маленького братишки, такие заманчивые для желудка, жестоко терзаемого голодом, бедный Крак стоял в нерешительности и раздумывал. Правда, если на огонь подбросить побольше ветвей, то он, быть может, и не погаснет, тем более, что отсутствие их будет очень кратковременно. Кроме того, думалось ему, такое короткое нарушение обязанностей только одно и могло спасти его от другого преступления, тоже очень и очень важного на его взгляд. Он не имел права пренебречь неожиданно явившейся помощью, о которой сообщал Ожо.
   Ребенок, побуждаемый собственным голодом и страданиями своей голодной семьи, которые он мог утолить так скоро и просто, -- решился, наконец, выбрать, из двух зол меньшее.
   И вот, подбросив немного дров на огонь, он в два-три прыжка нагнал Ожо.

Переселение пеструшек

   Оба они скоро добрались до вершины холма. Оттуда, осмотревшись, мальчуганы направились к прогалине Трех Мертвых Сосен.
   Место, указанное Ожо, можно было легко узнать по трем громадным одиноким соснам, давным-давно высохшим, но продолжавшим стоять, протягивая свои ветки, лишенные коры, словно кости скелетов-гигантов. Мальчики увидали, что папоротники и высокая желтая трава у корней деревьев сильно и быстро колышутся: это казалось тем более странно, что ветра совсем не было.
   -- Вот они! -- прошептал Ожо, дрожа и волнуясь, на ухо Краку. -- Внимание!.. Нападем на них, пока они нас не увидали. Это они колышут траву.
   Оба брата кинулись вперед с поднятыми палками и в несколько прыжков очутились среди животных, которые бесшумно двигались в траве. Они стали наносить удары направо и налево, думая только о том, как бы уложить побольше дичины.
   Пока оба маленьких охотника увлекались кровожадным, весьма естественным для первобытных времен, безжалостным избиением несчастных зверьков, чьих потомков мы знаем теперь под именем полевых крыс, житников и пеструшек, -- вдали по соседним лесам стали раздаваться крики других зверей.
   Одновременно над головой Ожо и Крака послышались оглушительное карканье и крики тысячи хищных птиц.
   Запыхавшись, еле шевеля руками, оба брата приостановили на минуту свою разрушительную работу, чтобы прислушаться к крикам и визгам, которые раздавались со всех сторон.
   Вглядываясь в ту сторону равнины, откуда доносился к ним непрерывный стон, все возраставший и возраставший, они заметили, что стая пеструшек, в середину которой они ворвались, приняла со времени их прибытия на место побоища необычайные размеры. Вместо прежней сотни, кругом были уже десятки тысяч. В какую бы сторону мальчики ни посмотрели теперь, они видели, как трава на громадном пространстве колышется и дрожит, словно волны зыбкого моря.
   Крак и Ожо поняли, -- так как им уже приходилось видеть, хотя издали, подобное зрелище, -- что они попали в центр переселения полевых крыс, число которых достигает миллионов. Полярные степи, даже и в наше время, бывают иногда свидетелями подобных путешествий и переселений, совершаемых стаями житников и пеструшек, которых ничто не останавливает, никакое препятствие не может побудить к отступлению. Они переплывают реки и покрывают своими несметными полчищами громадные пространства.

Отступление маленьких охотников

   Крак и Ожо были в положении очень критическом. Вслед за оживлением первых минут бойни последовали усталость и испуг. Мальчики поняли, но поздно, какую неосторожность они сделали, бросившись, очертя голову, в середину переселяющихся крыс, волны которых все прибывали и прибывали и окружали их теперь со всех сторон. Крысы, сначала бросившиеся было бежать от них, теперь теснились к ним, копошились у самых ног, потому что шедшие в середине принуждены были податься вперед под напором громадных масс, напиравших на них со всех сторон.
   И вскоре грызуны из осаждаемых превратились в осаждающих. Они храбро атаковали ноги маленьких охотников, которые попробовали бежать, прыгая туда и сюда. Но при первых же прыжках тысячи раз повторенный натиск этих маленьких мохнатых тел чуть не заставил детей потерять равновесие.
   Они остановились, так как упасть -- значило умереть наверно и умереть страшной смертью. Они были бы удушены и растерзаны полчищами крыс.
   В этот ужасный момент Крак увидал мертвые сосны, к которым они, к счастью, приблизились во время своих попыток к бегству.
   На старые деревья можно было легко взобраться по сучкам, образовавшим нечто вроде ступеней лестницы. К тому же, дети были очень проворны.
   И оба маленьких охотника, несмотря на сильную усталость и жестокие укусы крыс, снова принялись наносить удары палками по густым сплоченным рядам животных и кое-как пробили себе среди них проход.
   Им удалось добраться до подошвы сосен, и Крак, подхватив Ожо на спину, ловко вскарабкался по стволу.
   Несколько сотен зверьков кинулись было на приступ дерева, избранного Краком, но их сейчас же столкнули, опрокинули и подхватили задние ряды, так что им поневоле пришлось отказаться от мщения.
   Крак усадил Ожо на одном из самых крепких и высоких суков и, весь еще трепеща от ужаса, стал смотреть на равнину.
   Далеко-далеко, куда только ни достигал взгляд, земля исчезала под молчаливым сплошным покровом черных и серых крыс.
   Что касается высохшей травы, то от нее и следов не осталось. Первые стаи все пожрали.
   Ужасное передвижение пеструшек не прекращалось и грозило затянуться далеко за ночь. Ожо, чуть живой от холода и страха, крепко прижимался к брату.
   А Крак, увидя себя в безопасности, быстро вернул все свое самообладание и старался палкой отгонять птиц, которые, от усталости или чуя добычу, спускались на ветви мертвой сосны и на секунду сотнями рассаживались рядом с ними, оглушая детей криками.
   Еще до наступления ночи над равниной спустился ледяной туман, и это послужило к счастью детей. Без этого спасительного тумана дети наверно были бы замечены на своем дереве громадным медведем, черный силуэт которого они увидали сквозь завесу тумана, освещенного последними лучами заходящего солнца.
   Грозный зверь, застигнутый на пути безграничным потоком движущихся крыс, казался сам, несмотря на свою силищу, в большом затруднении, попав в середину этих маленьких существ. Он яростно прыгал, испуская жалобные рычания.
   -- Брат, -- сказал Крак, -- нам нельзя и думать вернуться сегодня вечером в пещеру. Я уж ничего не вижу, но слышу по-прежнему безостановочный, сильный и глухой шум. Это крысы идут без конца. Увы! мы должны остаться здесь до утра.
   -- Что ж, подождем до утра, -- стоически ответил маленький Ожо. -- У тебя на руках мне не холодно и не страшно, и я не голоден.
   -- Спи, -- ответил Крак, -- а я покараулю.
   И, пока ребенок засыпал, Крак, со страшным отчаянием в сердце, думал об огне, -- о нетерпеливом и прожорливом огне, который он покинул, бросив ему скудный запас пищи, и который теперь, наверное, погас по его вине, -- погас до возвращения прародителя или отцов.

Глава V.
Огонь погас

Встреча с охотниками

   Пока Крак, разоритель гнезд, с маленьким братом вступили в гибельный и неосторожный бой с легионами пеструшек-переселенцев, в южном лесу происходила встреча совершенно иного характера. Старейший повел женщин и детей в лес; они пошли искать там гусениц, как это часто делают еще и в наши дни дикари современной Австралии. Гусеницы, правда, уже попрятались на зиму в дуплах гниющих деревьев.
   Только что собрались они приступить к сбору сухих, валявшихся на земле, буковых плодов, и великий старец разрешил детям тут же, на месте жевать эти плоды, чтобы хотя таким образом обмануть голод, все мучительнее и мучительнее терзавший их внутренности, как где-то далеко, очень далеко, в туманной дали безлистных деревьев послышался перемежающийся глухой топот босых ног по мхам.
   Старейший приказал своим спутникам хранить глубокое молчание, приложив палец к губам, а сам стал прислушиваться, сначала с беспокойством; но вскоре лицо его прояснилось.
   Рюг-большеухий припал к земле и, зарывшись головой в траву, тоже прислушивался.
   -- Ну, Рюг? -- спросил старик.
   -- Идут люди, и много людей.
   -- Это наши, дитя. Успокойтесь.
   Радостное восклицание невольно вырвалось у матерей и детей.
   -- Прислушайтесь! -- продолжал между тем старец. -- Они идут медленно и ступают тяжело. Значит, они несут какую-нибудь ношу. Но что они несут? Быть может, раненого? Или они тащат тяжелую дичину на плечах?.. Мы сейчас это узнаем.
   Шум, между тем, приближался и с каждой минутой становился яснее.
   Наконец, вдали показалась группа людей.
   Зоркие глаза женщин быстро распознали знакомые черты мужей и братьев, о чем они сейчас же сообщили старшему начальнику.
   Дети подпрыгнули от радости при этом известии.
   Но Старейший сурово призвал их к порядку и приказал стоять смирно.
   Затем он двинулся один навстречу прибывшим, потрясая чем-то вроде начальнического жезла, сделанного из оленьего рога. Ручка рога из слоновой кости была покрыта наивным полудетским рисунком.
   Охотники приветствовали старика протяжным, диким и грубым, но дружественным криком.
   Затем обе стороны обменялись короткими объяснениями.
   Охотники принесли только несколько частей молодого северного оленя да половину лошади. Дичь становилась редка, -- уж слишком за ней гонялись охотники соседних племен. Пришлось и им с чужестранцами сразиться. Только те с первых ударов бежали, потому что их было немного, да и вооружение у них было плохое. Но как ни была плоха и тяжела охота, тем не менее, они вернулись, не потеряв никого из своих.
   Впрочем, у многих на коже виднелись царапины и ссадины и пестрели запекшиеся кровяные рубцы. Другие прихрамывали и еле тащили ноги, опираясь на сломанный сук вместо костыля.
   Матери, когда охотники приблизились настолько, что можно было расслушать их голоса, подняли детей на руки и молча склонились почтительно перед мужьями и братьями.
   Старейшины и охотники, несмотря на усталость, ответили на такой безмолвный привет дружбы. В их широко открытых глазах, устремленных на детей, промелькнуло мягкое, ласковое выражение.

Пир под открытым небом

   Старейший первый поведал новоприбывшим о крайней нужде, в которой находились вот уже четыре дня обитатели пещеры.
   Было решено тотчас же раздать голодным и охотникам небольшие порции свежего мяса, а затем уже идти в пещеру.
   Остальное же мясо решили отложить до другого дня и испечь в золе.
   Сейчас же разделили часть молодой оленины на порции, только далеко не равные: охотники захватили себе лучшие куски, а матери и дети покорно взяли те, которые были им оставлены, и сели с ними в сторонку, подальше от мужчин.
   Затем по сигналу, данному Старейшим, все челюсти сразу принялись за работу, быстро разрывая и пережевывая кровавую пищу.
   Что касается Старейшего, то он важно и с достоинством принял, -- как должную дань своим годам и своему положению в племени, -- содержимое оленьего желудка, которое было старательно вынуто и сохранено для него. Это было отвратительное пюре из полупереваренных трав, -- пюре, которое, впрочем, и теперь еще считается самым почетным и изысканным блюдом у эскимосов [Эскимосы -- туземные обитатели Гренландии и вообще северных полярных стран, особенно у берегов Америки].
   Старец старался есть медленно, смакуя, как истый знаток, странное рагу, принесенное ему сыновьями. Но как только он замечал, что за ним не следят, он начинал совать в рот кусок за куском с наивной прожорливостью самого жадного из своих правнуков.
   Старейший был голоден, и в этот момент всецело отдался приятному ощущению наполнить, наконец, пустой желудок. Он забыл и думать, как, впрочем, и все остальные, о двух маленьких отсутствующих на этом пиру, то есть об Ожо-пролазе и Краке, хотя он его любил больше других детей.
   Когда пища исчезла в желудках пирующих, начали подумывать о возвращении в пещеру. Охотники, сытые и усталые, так же как и их насытившиеся семьи, двинулись в поход, заранее предвкушая ту блаженную минуту, когда они улягутся отдохнуть и забудутся тяжелым сном на теплой золе или на шкурах под кровом старой каменной пещеры. Племя было обеспечено пищей на день или на два.

Что делали первобытные люди в часы досуга

   А такие беззаботные дни редко выпадали на долю первобытных людей. Такие дни -- высшая награда и величайшая радость, о какой они только могли мечтать, так как им приходилось вечно воевать то с животными, то со стихиями, чтобы поддержать и защитить свою жизнь и жизнь своих близких.
   В такие дни полнейшего спокойствия, бездействия и полноты желудка в их изнуренные тела возвращались безмерно растраченные силы. Ум, -- их младенческий ум, -- пробуждался и начинал мало-помалу работать, припоминая, сравнивая и перебирая наблюдения и замечания, вынесенные из последних охотничьих путешествий. И вот, благодаря таким размышлениям и внезапно блеснувшим в умах мыслям, придумывались новые охотничьи хитрости, совершенствовалось оружие, подыскивались новые слова для обозначения вещей, встреченных впервые в лесах.
   Их бедный язык обогащался новыми выражениями.
   Ослабевшие головы отдыхали от трудов, понесенных в часы сильных волнений, предаваясь спокойным, медленным и смутным мечтаниям, которые нередко вызывали ряд опытов, попыток создать что-либо новое. В случае неудачи опыты терпеливо возобновлялись и часто вели к полезным изобретениям.
   Иногда охотники, чтобы не забыть самим и заставить детей запомнить и схватить беглые черты воспоминаний о неведомых животных и странных растениях, которые им приходилось видеть в далеких лесах, пытались воспроизвести эти странные формы и характерные особенности в грубых, но верных рисунках. Они рисовали каменным острием на гладких костях или на плоских кусках камня.
   Некоторые изощрялись в этих тонких работах и оказывались не только хорошими художниками, но и терпеливыми наблюдателями. Очевидно, встреченная вещь сильно поразила их воображение.

Возвращение в пещеру

   Окончив ужин, охотники направились в свое убежище в скалах. Они шли медленно, тяжелым шагом, потому что желудок, при всей его крепости, с трудом переваривал принятую пишу.
   Ночь уже наступила, когда они добрались домой.
   К немалому удивлению, они не заметили красного света, всегда освещавшего круглое отверстие, заменявшее дверь.
   Неожиданное исчезновение этого веселого приветливого света, который так ласково манил их к себе еще издали при возвращении с охоты, поразило всех ужасом.
   Отряд остановился у подножия скалы, и старейшины стали совещаться.
   "Что произошло здесь в мое отсутствие?" -- думал Старейший и тихо сказал своим спутникам:
   -- Хранителем огня сегодня остался Крак. Предупредим его о нашем прибытии.
   Один из охотников взял костяной свисток, висевший у него на шее, и пронзительно свистнул.
   Но из пещеры не последовало никакого ответа.
   -- Значит, -- прошептал Старейший, и суровое сердце его дрогнуло, -- значит, Крак умер и Ожо тоже. На бедных малюток было, верно, сделано нападение. Мальчики, верно, убиты или уведены в плен какими-нибудь враждебными нам бродягами.
   -- Нет, -- возразил один из старейшин, -- этого быть не может: в окрестностях не появлялось никакого отряда чужеземных охотников. Крак и Ожо просто заснули, вот и все.
   -- Тогда поднимемся в пещеру без дальнейших разговоров, -- сурово промолвил Старейший. -- Захватим их сонными. Такая преступная небрежность, -- если только тут есть небрежность. -- заслуживает немедленного и страшного наказания.
   -- И смерти! смерти! -- раздались свирепые голоса. -- Смерти, если на горе нам огонь погас!
   Тут только мысль о непоправимом исчезновении огня, их векового товарища, хранителя их сна, друга, предстала пред охотниками во всем своем ужасе. Сперва они об этом как-то не подумали, даже заметив отсутствие привычного красного света при входе в пещеру. Но теперь эта мысль всецело завладела ими и мучительно отозвалась в сердце каждого. Что им за дело до необъяснимого исчезновения двух детей, -- ведь они не рабочие руки, а лишние рты.
   Зато мысль об огне, огне-утешителе, который, бывало, так весело потрескивал в пещере, наполняла их сердца ужасом и отчаянием.
   Если огонь погас, они будут должны тоже умереть. Они знали, чувствовали это. Даже во время похода отсутствие огня, хотя бы самое непродолжительное, бывало для них страшно мучительным. Если же правда, что они потеряли его навеки, тогда гибель неизбежна.
   Никогда еще ни их предки, ни они сами не были в такой опасности.
   Огонь, верный и жаркий огонь, жил в пещере вот уже много лет, занесенный сюда давным-давно неизвестно кем и неизвестно как.
   Где добыть теперь снова огня при теперешней бесконечной зиме, когда луна и деревья, которые загорались в былое время от молнии, падавшей с неба, как утверждают некоторые охотники, покрыты снегами и замерзшей грязью? Куда идти просить, как милости, горящую головню, когда ближайшие народы, схоронившиеся по неведомым тайникам, были, быть может, и сами без огня или решили ни с кем не разделять этого неоценимого сокровища, раз оно попало к ним в руки?
   -- Вперед! -- приказал Старейший, дрожа от испуга и горя.
   Так как давно ходили слухи, со слов Геля и Рюга, что шайка громадных гиен, обыкновенно сдерживаемая на почтительном расстоянии огнем, бродит каждый вечер перед пещерой, привлекаемая запахом разложившихся остатков, брошенных на кучу золы, то охотники поднимались по ступеням молча и осторожно, с рогатиной наготове.
   Женщины и дети остались, между тем, внизу у подножия скал, безмолвные, унылые.
   Но пещера была пуста, и со стен ее повеяло на пришедших ледяным холодом.
   Охотники ощупью исследовали свое жилище: их трепещущие руки с безнадежной нежностью ощупывали золу на очаге.
   Она была еще тепловата в центре кучи...
   Но Гель, бросившийся на золу ничком, напрасно дул изо всей силы на то место, которое казалось ему самым теплым, -- он не смог выдуть ни одной искорки.
   Огонь потух, потух совершенно, а дети исчезли!..
   Такую-то зловещую весть принес Гель матерям и детям, передав им приказание идти в пещеру, где их ждали охотники, совсем сраженные тяжестью страшной беды.
   Ему повиновались.
   И когда, наконец, собрались все, охваченные необъяснимым страхом, они не стали, да и не могли больше сдерживать громких и скорбных рыданий. Все легли или, вернее, повалились на землю, кто где стоял, словно навеки уничтоженные, стертые с лица земли.
   Когда прошел первый взрыв горя, несчастные, по очереди, все от мала до велика, впали в тяжелый сон и сразу потеряли сознание своего ужасного положения.
   Только Старейший, Рюг-большеухий и Гель-рыболов еще бодрствовали во тьме.
   Обоим последним было поручено, для охраны остальных, караулить порог пещеры вплоть до утренней зари.
   Что касается Старейшего, то он напрасно рылся в далеких и смутных обрывках прошлого, пытаясь вспомнить все, что ему доводилось слышать в детстве от отцов и дедов насчет таинственной жизни и происхождения огня. Он пытался вспомнить способы, какими некоторые дикари будто бы умели разными таинственными способами снова возрождать огонь к жизни, когда его заливало наводнением или когда его пожирал недостаток пищи -- топлива.

Глава VI.
Осуждение

Возвращение маленьких преступников

   Когда серый рассвет медленно разогнал темноту, покрывавшую землю, Крак открыл глаза и немало удивился, увидав себя на дереве. Впрочем, он сейчас же все припомнил, взглянул на братишку, спавшего у него на руках, и быстро перевел глаза на равнину, расстилавшуюся под ними.
   Все видимое пространство, вплоть до темной опушки леса, на его взгляд казалось пустынным. Земля была всюду однообразно желта, нигде не виднелось ни былинки.
   Крысы исчезли совершенно, а с ними исчезла и опасность, по крайней мере, в данный момент.
   Крак растолкал брата, и оба мальчугана, совершенно окоченелые, быстро спустились на землю, покинув свою воздушную спальню.
   Оба думали только о том, как бы теперь поскорей добраться до пещеры и явиться туда с богатым запасом дичи, чтобы хоть этим вымолить себе прощение за невольное долгое отсутствие.
   Ожо смеялся и был беззаботен. Но Крак сознавал свою вину и сердце его билось от страха.
   Они подобрали тех из убитых ими животных, которых не успели сожрать их кровожадные спутники, и быстрым шагом двинулись в путь.
   Спускаясь по тропинке утеса. Крак, разогревшийся на ходу, чувствовал, однако, как кровь стынет в его жилах.
   Рюг-большеухий первый услыхал и увидал с порога пещеры бедных маленьких выходцев с того света, которых он считал навеки погибшими.
   Он предупредил Геля и спешно кинулся им навстречу.
   В нескольких словах дети поведали ему о своем жалостном положении и рассказали, что понудило их провести ночь на дереве.
   -- Да, конечно, -- проворчал Рюг, довольно мягкий по природе, -- вы думали оказать громадную услугу нам всем; да и что с вас спрашивать -- вы дети. Конечно, все это, разумеется, было бы принято во внимание Старейшим; но вернулись отцы, и их гнев будет безжалостен. Они нашли пещеру брошенной и -- непоправимое последствие забытых тобой обязанностей, Крак! -- благородный огонь потухшим. Вы погибли! Вот что Рюг должен сказать вам, несчастные!
   -- О, Рюг! Что с нами сделают?
   -- То, что делают с северными оленями и лошадьми, когда их окружат и поймают.
   -- Нас убьют?
   -- Таков закон.
   Крак опустил голову на грудь. Ожо принялся горько плакать.
   Оба мальчугана уже знали, что такое смерть.
   Тронутый Рюг посоветовал им бежать.
   -- Спрячьтесь в лесу, подальше отсюда, -- говорил он, -- идите по направлению к восходу и каждый день выстукивайте по стволам деревьев, которые будут вокруг вас, три удара подряд поутру, в полдень и вечером. Я услышу сигнал, открою ваше убежище и принесу вам съестных припасов и одежду, чтобы закрыться.
   -- Бежим!.. -- сказал Ожо, пытаясь увлечь Крака.
   -- Стойте!.. -- послышался вдруг совсем близко прерывающийся голос, в котором они сейчас же узнали голос Старейшего.
   Рюг и дети, все трое захваченные врасплох, упали на колени, с мольбой протягивая руки.
   -- Гель предупредил меня о происходившем здесь, -- сказал старец. -- Я последовал за Рюгом. Придя вовремя, я все слышал. Я слышал, что вам советовал Рюг. Теперь уж поздно воспользоваться этим советом. Я вас поймал. Наказание справедливо и заслуженно, вы его не избежите. Вас ждут. Идемте!
   -- О Старейший! Сжалься над нами!.. -- молили дети.
   -- Ожо не виноват, отец, -- прибавил Крак с горячностью.
   Но старик, не слушая его, продолжал, на этот раз с грустью в голосе:
   -- О, Крак! так-то ты оправдал мое доверие и мою надежду на тебя! Я любовался твоим мужеством, твоим послушанием, живым любознательным умом, твоей разумной памятью. Я сделал бы из тебя охотника, не знающего соперников. А ты что натворил? Знаешь ли ты это? Ты совершил гнуснейшее из преступлений. Ты убил нашего благодетеля, -- ты убил огонь! Огонь должен быть отомщен. Ты приговорил наших к смертельному холоду. Поэтому ты должен тоже умереть прежде них.
   -- О, отец, умилосердись! Я узнал...
   -- Да, я знаю, на что ты ссылаешься. Но об этих причинах не стоит упоминать рядом с таким преступлением. Огонь, наш дорогой и почтенный друг, огонь погас! Довольно слов и пустых разговоров. Следуйте за мной. А ты, Рюг, перестань умолять меня. Идите вперед шагом, преступные дети, пусть, по крайней мере, наши не увидят перед собой презренных трусов, которых даже не стоит выслушивать.

Тайны Фо-чужеземца

   Несчастные дети, нежно поддерживаемые Рюгом, поднялись с замирающим сердцем по той самой тропинке, по которой вчера еще спустились так весело.
   От томления и страха их бросило даже в пот; но когда они вступили в пещеру, то почувствовали, какой ужасный холод охватил их.
   В пещере царило молчание.
   Однако все племя было в сборе, и только глубокое отчаяние заставляло всех клонить голову к земле и сдавливало им горло. Это было ужасно!
   Дети ожидали услышать страшные проклятия. Они приготовились выдержать их со всей стойкостью своих маленьких сердец, а вместо того... Это молчание и это отчаяние взрослых, царившие в пещере, показались им куда ужаснее самых яростных угроз.
   Вокруг потухшего очага сидели старейшины, время от времени почтительно касаясь его рукой, как касаются тела друга, в смерть которого не хочется верить. За ними сидели на корточках, неподвижно, начальники племени, распустив волосы, бывало, связанные пучком на макушке; теперь волосы у них падали в беспорядке по плечам в знак глубокой печали.
   Многие плакали.
   Вид слез, катившихся по щекам воинов, растрогал, как совершенно неожиданное зрелище, бедного Крака. Он почувствовал, что погиб. Ожо, весь дрожа, искал глазами в глубине пещеры мать, вскормившую его своим молоком.
   Но он не нашел ее в неподвижной группе женщин, стоявшей позади охотников.
   Тогда он сжал руку брата и закрыл глаза.
   -- Вот дети, -- сказал Старейший.
   Два сдержанных рыдания раздались из группы женщин.
   -- Пусть говорят, мы слушаем, -- пробормотал один из начальников, самый старший после прародителя.
   Крак чистосердечно рассказал то, что уж рассказывал раньше Рюгу, и объяснил, почему им с братом было невозможно вернуться вовремя в пещеру, как они раньше предполагали. Он просил стариков принять во внимание их молодые годы, их слабость и неопытность.
   -- Огонь умер!.. -- проворчал старейшина.
   Крак, задыхаясь, прибавил, что он, перед тем как покинуть пещеру, надеясь спасти жизнь другим, принял все предосторожности, чтобы огонь не мог пострадать, а, наоборот, прожил бы во время их отсутствия.
   -- Огонь умер!.. -- повторили начальники.
   -- И да будет он отомщен! -- вскричали они сейчас же. -- Поспешим!
   Крак и Ожо растерянно озирались кругом, а крики, призывы к смерти, между тем, все возрастали и возрастали.
   Дети пытались найти какой-нибудь след жалости на лицах старейшин и охотников, но все эти лица были или холодны, или яростны. Во всех взорах читалась непреклонная решимость.
   Рюг и Гель отвернулись.
   Старейший закрыл лицо своими могучими руками.
   Самый старший из начальников после Старейшего встал, подошел к детям и, грубо схватив их за руки, крикнул громовым голосом:
   -- Старейшины постановили. Их приговор должен быть выполнен. Огонь умер. Изменники должны тоже умереть от моей руки... На колени, преступники! А вам, отцы, матери и дети нашего племени, да будет их судьба уроком.
   Но когда он поднял над головой двух маленьких преступников тяжелый каменный топор, чтобы поразить их насмерть, Крак вырвался из рук его и упал на колени к ногам Старейшего.
   -- О, отец! отец! -- воскликнул он каким-то странно звенящим голосом, который потряс все собрание. -- Огонь умер, и я убил его; я заслуживаю смерти. Но ты... ведь ты знаешь столько тайн, ты был другом Фо-чужеземца, о, дорогой отец, ты можешь вернуть огню жизнь. Разве ты не можешь сделать того же, что делал Фо-чужеземец? Ответь мне, заклинаю тебя!
   -- Фо-чужеземец?.. Что хочет сказать этот ребенок, и что за имя упомянул он вдруг? -- пробормотал с удивлением старец, казалось, разбуженный от какого-то сновидения. -- Я забыл это имя.
   -- О, отец! Воспоминание о Фо-чужеземце, который уже там, где буду сейчас я, вдруг промелькнуло в моей голове. Я вспомнил, что он был твоим другом, и, значит, ты можешь сделать то же, что делал он.
   -- Но что же делал Фо-чужеземец? -- быстро спросил Старейший. -- Я не понимаю: что означают твои странные слова? Объяснись. Говори. А вы, сыны мои, -- прибавил старик смущенным голосом, -- дайте маленькую отсрочку этому преступнику.
   Мрачное судилище своим молчанием дало как бы согласие на просьбу старого начальника.
   Ребенок, собравшись с духом и крепко прижав руку к сердцу, словно затем, чтобы сдержать его сильное биение, начал свою речь, обращаясь к старцу:
   -- О, прародитель, ты разрешаешь мне говорить теперь, в такую минуту. Позволь же мне напомнить тебе о том, что только случайно ускользнуло из твоей памяти! Напомнить секрет Фо-чужеземца, о котором я и не думал все это время и который теперь, сам не знаю как, воскрес в моей голове. Да, вот только сейчас я припоминаю все, что мне рассказал Фо, когда я жил с ним в его пещере, ухаживая за ним во время его болезни и подавая ему питье, как то мне было приказано Старейшим.
   -- Что сообщил тебе Фо-чужеземец? Говори, мой мальчик, и пусть никто не осмелится перебить тебя.

Рассказ Крака

   -- Однажды, о Старейший, -- начал свой рассказ Крак, когда я бродил по пещерам, находящимся неподалеку от нашей, я по привычке переворачивал все камни, чтобы поохотиться за животными, которые любят искать под ними убежище себе. Под одним камнем, особенно тяжелым, который я только с трудом сдвинул с места, я открыл совсем неизвестные и невиданные никогда предметы. Я вскрикнул от изумления. Фо-чужеземец услыхал мой крик. Он хотя с трудом, но подошел ко мне. "Это принадлежит мне, -- сказал он, -- никогда не смей говорить о том, что видел, или я убью тебя!" Потом он прибавил: "Когда для меня наступит время уйти в ту страну, откуда нет возврата, я оставлю эти вещи Старейшему, который приютил меня и наградил своей любовью. Но до тех пор пусть он ничего не знает. Молчи, ты в этом не раскаешься!"
   -- Что слышу я? -- прервал старец. -- Фо никогда не говорил мне ни о чем подобном, но продолжай...
   -- О, Старейший! Фо-чужеземец сказал мне еще: "Так как ты открыл мое сокровище, то узнай, для чего оно служит". Сказав это, он взял кусок кремня и ударил по нему маленьким черным камнем, очень тяжелым. Он мне дал его в руку, чтобы я узнал его вес, и уверял, что камень этот упал однажды перед ним с неба с невероятным грохотом. Как только он ударил по кремню маленьким тяжелым камнем, из кремня посыпались искры без числа. Фо-чужеземец высек эти искры на сухой мох и стал дуть. Показалось пламя. Он бросил на него несколько щепок, и огонь, тот самый огонь, который я убил, начал жить. Но Фо-чужеземец сейчас же затоптал его ногой, и огонь в минуту погас.
   -- О, Крак, уж не лжешь ли ты? Или ты, может, видел во сне эти неслыханные вещи?
   -- Нет, отец! После этого Фо-чужеземец совсем тихо прибавил, что может по желанию возродить к жизни и убить огонь. И что, в случае покражи или потери маленького черного камня, он все-таки сумеет подчинить себе огонь другим способом, и сейчас же доказал мне это. Он выбрал из вещей, которые я нашел, короткую, очень твердую палку с дырочкой посередине; потом сел, положил палку под ноги, очень крепко нажав на нее, вставил в дырку конец другой маленькой палочки и принялся чрезвычайно быстро вертеть ее в разные стороны между ладонями рук. Скоро из дырочки показались сначала дым, потом пламя, которое опять зажгло сухой мох... Вот что я узнал от Фо.
   Пока ребенок говорил, на лицах его суровых слушателей отражались, как в зеркале, различные выражения удивления и напряженнейшего внимания. Даже Старейший на этот раз не в силах был сдержать свое волнение и сохранить невозмутимый вид.
   Ребенок смолк. Старейший вздохнул и сказал, точно говоря сам с собой:
   -- О, Крак, сердце мое преисполнено радости и надежды. Фо-чужеземец умер, так и не открыв мне своих тайн, как думал ты. Но теперь, благодаря твоим словам, в темной бездне моей памяти точно просиял свет. Теперь я все понимаю. Прошлое встает передо мной. Тайны Фо, я так угадываю, были известны моим предкам. Мне говорили об этом в детстве. Я знал их. Но они ускользнули из моей одряхлевшей памяти, и сегодня в ночь, несмотря на все мои усилия, я не мог вспомнить, в чем состояли эти тайны. Теперь, благодаря тебе, если ты сказал правду, и если мы найдем в пещере вещи, о которых ты говоришь, мы все будем спасены. Ведь огонь снова оживет, веселый и ласковый, и будет снова нам улыбаться и оберегать нас; -- надейся же на нашу благодарность.
   -- Старейшины пещеры, -- сказал старик, возвышая голос, -- вы слышали слова ребенка? Наряду с его преступлением вы обсудите теперь значение несравненной услуги, которую он нам, конечно, оказывает благодаря своему изумительному открытию. Мы сейчас об этом переговорим.
   -- Пусть будет так. В самом деле, стоит узнать, может ли благодеяние уменьшить преступление? -- сказал самый старший после прародителя. -- Пусть эти дети под надзором Рюга выйдут из пещеры и подождут там нашего решения.
   Когда Рюг, очень довольный в душе, уже готовился увести детей, Старейший снова обратился к Краку со следующими словами:
   -- Почему ты мне ни разу не говорил обо всем этом, дитя?
   -- О, Старейший, -- ответил Крак, -- прости, если я худо сделал, но ведь я обещал молчать. Я держал слово, данное Фо-чужеземцу. И потом, я думал, что вам, мой дорогой учитель, эти тайны давно известны! К тому же, дни проходили, сменяя друг друга, и я перестал об этом думать. Если бы я сейчас не вспомнил случайно о Фо, я так ничего не сказал бы, и это молчание стоило бы мне жизни.
   -- А что сталось с вещами, употребление которых тебе показал Фо?
   -- Не знаю. Я ни разу больше не осмелился пойти в пещеру, где их нашел. Они, должно быть, и теперь там, если только чужеземец их не уничтожил.
   -- Хорошо, Крак, -- ответил старец. -- Хорошо, надейся. И ты, малютка Ожо, утри слезы и тоже надейся. Что касается тебя, Рюг, то удержи свой язык, я поручаю детей твоему наблюдению. Только, пожалуйста, без советов, подобных тем, которые ты им только что давал. Понимаешь?
   -- Понимаю и повинуюсь.
   И Старейший со страшным волнением, которое он напрасно старался скрыть, смотрел, как дети уходили из пещеры.

Огневые палки и огниво

   Двумя палочками Фо-чужеземца и в наши дни очень многие дикари пользуются для добывания огня, когда очаг у них погаснет. Действительно, трение развивает теплоту, которая тем сильнее, чем трение продолжительнее и быстрее, -- теперь это явление общеизвестное. Если наблюдать спуск корабля с доков, то можно увидеть подтверждение этого факта собственными глазами, следя за килем корабля, когда он скользит по поддерживающим его доскам. Если бы он скользил таким образом долго, и если бы не принимали предосторожностей, поливая доски, они вспыхнули бы, как спички. Хотя доски обильно поливаются водой, все-таки показывается густой дым, а между тем, трение киля о доски длится всего несколько секунд.
   Громадные лесные пожары в жарких странах тоже часто бывают оттого, что внезапно воспламеняются сухие ветки, которые терлись одна о другую непрерывно и долго под напором сильного ветра.
   Но в то время, когда жили Фо и Крак, результат выполненного искусной рукой трения сухой и мягкой палки о палку твердую был известен только очень немногим лицам. И эти немногие лица окружали свой драгоценный секрет непроницаемой тайной, потому что благодаря ему они пользовались громадным влиянием над своими невежественными современниками.
   Фо-чужеземец, вероятно, долго скрывал свои знания, чтобы когда-нибудь, при случае, блестяще воспользоваться ими. Но такого случая так и не представилось в пещере, где огонь, за которым постоянно наблюдали, горел беспрерывно и днем, и ночью. Так как смерть не позволила ему открыть секрет Старейшему, его другу, то он и унес бы эту тайну с собой в могилу, не подними Крак, разоритель гнезд, совершенно случайно камня в пещере.
   Черный и тяжелый камень, извлекавший при ударе искры из осколков кремня вроде нашего огнива, был, весьма вероятно, куском металла, тогда совершенно неизвестного, скорее всего железа. Кусок настоящего железа, действительно упавший с неба, как утверждал Фо, -- это мог быть кусок чистого метеоритного железа, отделившегося при падении осколков болида, аэролита, словом, какой-нибудь падающей звезды, которая лопнула при прохождении через нашу атмосферу.
   Такие осколки небесного железа находили во все времена и на всех точках земного шара; да и совсем недавно, именно в 1870 году, были найдены в громадном количестве такие куски в Гренландии.
   Фо, наверно, заметил, пользуясь вначале своей тяжеловесной находкой, как прочным молотком для более тонкой обделки кремня, что этот солидный молоток извлекал из кремня искры длиннее и ярче, чем те, которые получались при ударе камня о камень. Вид этих больших искр быстро вызвал в наблюдательном уме Фо мысль воспользоваться ими для зажигания сухих листьев или мха...
   При всем своем несовершенстве, это доисторическое огниво представляло, тем не менее, сокровище громадной ценности.
   Оно должно было стать для племени, которому было открыто его употребление, семейным очагом, не боящимся никакой случайности и притом неугасимым. Это был очаг, который можно было зажечь, когда и где пожелаешь, то есть в некотором роде переносной очаг.
   Старейший рассчитывал восхитить своих сыновей при помощи этого драгоценного огнива и вырвать у них, пользуясь их изумлением и радостью при возрождении огня, помилование обоим виновным.

Изгнанник пещеры

   Пока старик с сыновьями осматривал пещеру, разыскивая сокровище Фо-чужеземца, виновные сидели молча на скале, в некотором расстоянии от входа, с удрученным видом и закрытыми глазами, ожидая приговора.
   Рюг наблюдал за ними, не говоря ни слова; только его большие уши вместо того, чтобы быть неподвижными, вдруг начинали лихорадочно двигаться.
   Совещание старейшин продолжалось долго.
   Наконец, старик вышел из пещеры и направился к детям.
   Но морщинистое чело его было совсем мрачно.
   Отвечая на молчаливый вопрос, прочитанный им в тревожном взоре Рюга, он сказал:
   -- Огонь снова горит! Ожо может вернуться в жилище. Ему прощают, так как он еще ребенок. Ему еще нужна мать.
   -- О, благодарю! -- весело вскричал маленький Ожо.
   Но сейчас же прибавил с отчаянием в голосе:
   -- А он, о Старейший? Что же он?
   Ожо повернулся к Краку, ласково гладя его по плечу.
   -- Краку дарована жизнь. Он останется жив. Но старейшины вынесли следующий непреложный приговор: кто хоть однажды изменяет своему долгу в такие годы, когда уже можно рассуждать, тот может и позднее снова подпасть такому же искушению. Племя не должно и не может более полагаться на Крака; поэтому Крак изгоняется из племени. Пусть он уходит.
   -- Увы! -- вздохнул Рюг.
   -- Молчи, Рюг. Старейшины сказали еще: снабженный оружием, одеждой и съестными припасами, Крак должен до окончания дня уйти далеко отсюда в лес. Пусть он ищет в той стороне, где восходит солнце, новую семью... Это ему дозволено.
   Речь его была прервана стоном Крака. Старик отвернулся, но потом опять продолжал:
   -- Гелю и тебе, Рюг, поручено указать изгнаннику дорогу к соседним племенам. Никто не хочет, чтобы он заблудился в лесу или сделался добычей зверей. Завтра на заре Гель и ты, Рюг, должны возвратиться в пещеру.
   -- О, учитель! Это ужасно! -- пробормотал Рюг. -- Крак так молод...
   -- Молчи, Рюг-большеухий. Откуда берется у тебя смелость оспаривать приговор старейшин? Даже мать Крака не осмелилась протестовать. Замолчи же, раб, и иди сейчас же к твоим повелителям! Они ждут тебя, чтобы дать последние указания. И ты, Ожо, иди за ним. Ну! Убирайся!
   Пока старик говорил так сурово, Рюг удалялся, опустив голову и не говоря ни слова, а за ним ковылял и спотыкался Ожо, ничего не видевший сквозь слезы.
   -- О, учитель! О, дорогой и уважаемый Учитель! -- вскричал Крак, когда они ушли. -- О, Старейший! Неужели я не увижу тебя больше? Никогда не увижу?..
   -- Никогда, Крак, никогда! Но не забывай моих уроков и советов, если ты хоть когда-нибудь любил меня, потому что ты мне был всегда дорог. Я все открыл тебе, чтобы сделать из тебя откровенного, ловкого, осторожного и догадливого мальчика, который сумеет с твердым сердцем встретить всякую случайность в жизни. Не надо больше слез! Перенеси несчастье... храбро. Мужчина не должен плакать! Прощай! Я все сказал.
   Крак склонился над рукой, которую ему протянул старец, поцеловал ее нежно и затем выпустил.
   Когда он поднял голову, Старейшего уже не было.
   Бедный Крак, несмотря на последние советы исчезнувшего друга, упал ничком на камни и смочил их горючими слезами, думая о матери, о братьях и маленьких сестрах, -- Маб и Он, обо всех, кого он должен навсегда покинуть.

Глава VII.
Изгнанник

Первые шаги изгнанника

   Наступила ночь.
   Гель и Рюг проводили Крака-изгнанника, как им было приказано. А потом, при входе в лес, печально покинули его и вернулись обратно, наказав ему в последний раз перед уходом: во-первых, проводить каждую ночь на дереве, так как такого рода ночлег не может повлечь за собой ничего непредвиденного для ребенка; во-вторых, идти только при свете -- утром в сторону солнца, днем, имея солнце позади себя.
   Крак, любимец Старейшего, -- приученный им с самого раннего детства к постоянному наблюдению за природой, -- совсем не боялся заблудиться в лесу, хотя и был ребенком и находился вдали от родных.
   Он думал о том, что силы его скоро иссякнут, что в случае борьбы со зверями или с людьми ему неоткуда ждать помощи, и что, при всей храбрости и уме, он должен неизбежно погибнуть, не отыскав других племен, к которым он теперь направлялся с тем, чтобы просить у них приюта.
   Крак шел, погруженный в самые мрачные размышления и, чтобы успокоить лихорадку, вызванную волнением, жевал корни, которые его научил распознавать и ловко откапывать Старейший.
   Он шел, устремив глаза вперед, в сумрачную даль, стараясь что-нибудь рассмотреть в сгущающейся тьме. На плечах он нес маленький запас провизии, а в руках крепко сжимал солидный нож с каменным наконечником. Кроме того, в куске кожи, служившей ему поясом, было зашито еще несколько кремневых ножей.
   Когда окончательно стемнело и наступила ночь, он остановился у подошвы громадной ели, избранной им для ночлега, и вскарабкался на нее с тем проворством, благодаря которому с самых ранних лет за ним утвердилось прозвище "разорителя гнезд".
   Крак уселся на одной из верхних ветвей, поел, потом, вздохнув, вспомнил об Ожо, который спал теперь в пещере рядом с матерью и, наконец, заснул.

Ночной посетитель

   Но благодетельный сон продолжался недолго: мальчик вдруг почувствовал, как по его лицу и по рукам точно скользнул какой-то очень холодный ремень.
   Крак вздрогнул сначала от необъяснимого прикосновения, но потом понял, что это змея, -- сосед его по постели, -- привлеченная теплотой его тела.
   Только что Крак успокоился и опять заснул, как был снова разбужен непонятным шумом. На поляне, почти у самого дерева, на котором спал Крак, раздавалось какое-то пыхтение и сопение. Очевидно, пока Крак спал, на поляну прибыл какой-то ночной посетитель.
   Крак никак не мог понять, кто это. Если это какой-нибудь зверь, то он должен издавать более понятные, свойственные ему звуки, кроме одного только пыхтения и сопения.
   Мальчик очень боялся, что неизвестное животное почует его на дереве и захочет достать. А ведь неизвестно, кто это, так как ничего не видно. Ночной посетитель легко мог принадлежать к числу животных, для которых деревья вполне доступны.
   На всякий случай, Крак вооружился самым крепким, самым острым из своих кремней и стал храбро выжидать.
   Пока Крак выжидал, дерево, на котором он сидел, вдруг сильно заколыхалось, словно его тряхнуло хорошим порывом ветра.
   Но ветра не было, кругом было тихо.
   И Краку вдруг пришла ужасная мысль: а что, если под деревом стоит гигантский медведь вроде того, какого он видел на равнине Мертвых Сосен в вечер переселения крыс, и пытается влезть на дерево?
   Только рычания не было слышно, хотя дерево и продолжало вздрагивать под прерывистыми ударами, а голодный медведь, когда чует добычу, всегда рычит.
   Дерево продолжало сильно качаться, кто-то возился у подножия дерева, по-прежнему с сильным сопением и пыхтением. Крак решил терпеливо ждать, что будет дальше, и дождаться близкого уже рассвета.
   Возня под деревом не прекращалась. К сопению и пыхтению присоединились еще какие-то тихие жалобные звуки. Продолжалось это довольно долго, потом затихло.
   Но Крак уже не мог спать, он боязливо ждал рассвета.

Таинственное существо

   Но вот, наконец, показалась заря.
   И что же увидал Крак, когда стал осторожно осматривать окрестности дерева?
   Он увидел распростертым на земле большое животное, необыкновенно странного вида. Оно казалось безжизненным, и Крак без всякого опасения слез с дерева. Он стал с любопытством рассматривать его.
   Это громадное животное, неизвестное Краку, -- животное, о котором Старейший говорил очень мало, описывая ему обитателей лесов, -- был не кто иной, как большой ящер. Один из чудовищных предков -- уже редких и во времена Крака -- причудливых и жалких существ, которые известны нам под названием "отряда неполнозубых или беззубых". Последние представители этого семейства в наше время называются "броненосцы" или "армадилы". Они покрыты броней, как ракообразные; кроме того, имеются еще "муравьеды" с длинной остроконечной мордой, которые питаются муравьями, и "айи" или ленивцы, названные так за чрезвычайную медленность своих движений и за свой особенный крик. Это все животные безобидные, несмотря на их безобразие и на чрезвычайно длинные когти; питаются они, главным образом, насекомыми, которых захватывают издалека при помощи непомерно длинного языка, покрытого клейким веществом.
   На спине и на голове животного в густой черной шерсти сидели плотные и очень широкие чешуйки, расположенные, точно черепицы на крыше. Они образовывали нечто вроде крепкой и гибкой брони и служили единственным оборонительным оружием, когда животное, свернувшись в клубок, пыталось избежать, не подавая признаков жизни, нападений хищных зверей, снабженных острыми зубами.
   Спустившись с дерева, Крак рассматривал неподвижный труп с большим волнением.
   Он, маленький Крак, избежал, по-видимому, благодаря своему спокойствию, большой опасности. Хорошо, что он так тихо и терпеливо сидел на дереве и ждал света, ведь животное такое большое и страшное! Крак понял, что, по-видимому, животное с кем-то боролось, было ранено и пришло ночью на поляну умереть. Вокруг ящера была лужа крови.

Верные друзья изгнанника

   Подняв громадные, острые когти ящера, Крак совершенно забыл о первейшем правиле предосторожности в лесах -- о необходимости хранить молчание -- и испустил громкий крик торжества, радуясь, что избежал, как ему казалось, большой опасности.
   Три далеких крика ответили ему.
   Крак, удивленный, почувствовал, как у него вдруг заколотилось сердце. Но, тут же вспомнив, что в лесу бывает эхо, которым они всегда забавлялись с братьями, быстро вернул себе прежнее хладнокровие, на минуту было его покинувшее, и засмеялся.
   Однако, он решил быть осторожнее, как сделал бы на его месте всякий истый охотник. Он схватил копье и подбежал к дереву, на котором провел ночь, прислонился к стволу и, насторожившись, быстро оглядел чащу, стараясь проникнуть взором в ее таинственную глубь.
   Но вот опять, -- хотя теперь он и рта не открывал, -- до него донеслось три крика, на этот раз, как ему показалось, более близких.
   Это уж никак не могло сойти за три раза повторенное эхо. Крики, очевидно, издавали люди.
   И действительно, едва Крак успел сообразить, в чем дело, как в чаще раздался шум поспешных шагов, треск сухих листьев под тяжелой ступней, шорох быстро раздвигаемых ветвей, и два молодых вооруженных человека вдруг очутились как раз против него.
   -- Крак!.. -- вскричали эти люди, -- вот и мы!
   Ошеломленный Крак выпустил копье из руки, засмеялся и, так как не мог говорить от удивления и радости, то скорей прошептал, чем сказал:
   -- Гель!.. Рюг!..
   -- Да, брат, теперь мы тебя уж больше не покинем Старейший позволил нам идти с ним и отыскать тебя.
   -- Старейший?.. -- растерянно прошептал ребенок.
   -- Да, это правда, -- внезапно произнес за ним знакомый голос.
   Крак обернулся, пораженный такой неожиданностью, и увидал в двух шагах от себя Старейшего с громадной волчьей шкурой на плечах, которую он носил, когда собирался в далекое путешествие. Он был вооружен, как для войны и охоты, а лицо его было изукрашено белыми полосами, сделанными мелом, как полагается начальнику племени.
   В руках старик держал свой начальнический жезл из резного рога северного оленя.
   Крак преклонил колено.
   -- О, отец! -- сказал он. -- Ты не покинул свое дитя в изгнании. Благодарю тебя!
   -- Помнишь, дитя, ты не оставил твоего старшего начальника тогда, на берегу реки, когда нас со всех сторон окружали дикие звери. Я вспомнил об этом. Я навсегда покинул пещеру. Видишь, я здесь. Только смерть может разлучить меня с тобой и с этими двумя доблестными и храбрыми сердцами, Гелем и Рюгом, которые умолили меня взять их с собой.
   Сказав это, старец попросил у Крака объяснения кровавого зрелища, поразившего его с первого взгляда.
   И, предшествуемый Гелем и Рюгом, он приблизился к ящеру, лежавшему на земле.
   Крак рассказал им историю ночного посещения.
   Рюг-большеухий слушал его с большим вниманием. Гель же вытаскивал между тем из лыковых плетушек, которыми были снабжены все четыре путника, пищу для утренней трапезы.
   Крак быстро закончил рассказ, и все принялись за еду.
   -- Сегодня вечером, -- сказал ему старик, -- тебе уж не придется садиться, как птице, на ветку из страха перед дикими зверями, и мы поедим жареного мяса, потому что я унес с собой "черный камень", оставив "огненные палки" нашим в пещере. У них, таким образом, долго еще не погаснет очаг. Огонь, который мы зажжем для ужина, мы продержим всю ночь, и каждый вечер он будет нашим верным хранителем, пока мы будем по очереди спать на земле.
   Покончив с завтраком, все двинулись в путь, в далекий неведомый мир, старик -- твердым шагом, а дети -- легко и весело.
   Первый день счастливого соединения четырех друзей прошел мирно, без всяких приключений, если не считать охоты и поимки маленькой лисицы, кровь которой была выпита на одной из остановок.

Обучение Крака

   За первыми днями пути последовало еще много других дней, то мрачных, с дождем, то светлых от падающего белого снега; солнце показывалось редко. А Старейший с внуками все продолжали идти в сторону восхода через леса, равнины, горы и долины.
   Ни один день не проходил без того, чтобы Крак не получал от прародителя или от братьев какого-нибудь чрезвычайно полезного объяснения.
   Он научился различать и узнавать журчание, дуновение, всякие звуки, крики, пение, свист, рычание -- словом, все голоса земли, живых существ.
   Природа была для него обширной школой, строгими учителями -- нужда и лишения, а в крайних случаях -- Старейший со своим долголетним опытом.
   Крак научился разным хитростям и способам, какие употребляются при охоте на животных. Научился ставить каждому из них западню, узнал места на их теле, при поранении которых смерть наступала быстро и неизбежно.
   В нем развились редкая ловкость и проворство. Силы его тоже росли вместе с сознанием.
   Несмотря на свои очень молодые годы, он бегал, прыгал, лазил, плавал и нырял лучше своих братьев.
   Отпечатки и следы животных, самые беглые признаки их прохода, например, легкие царапины самых маленьких когтей на коре, никогда не ускользали от его острого взгляда.
   Он умел подстеречь и схватить рыбу, как Гель, и слух у него теперь был не хуже, чем у Рюга, а благодаря сильно развитому обонянию он на громадном расстоянии предсказывал встречу с таким-то или таким-то животным.
   Но он отнюдь не хвастался всеми этими знаниями, которые приобрел так быстро благодаря собственной охоте, всегдашней готовности, постоянным усилиям, неутомимому прилежанию и, наконец, усиленному вниманию, с каким он всегда относился к малейшим речам Старейшего.
   Он остался все тем же скромным и терпеливым мальчиком. Он всегда относился с нежностью и восхищением к братьям, с уважением и благодарностью к словам своего учителя, хотя иногда личные наблюдения, основанные на недавнем опыте, принуждали его проверять, а иногда и отвергать некоторые устарелые мысли своего почтенного наставника, как ошибочные и недостаточно основательные.
   Словом, Крак был добрый и милый доисторический мальчик.
   По мере того, как путешествие затягивалось, погода становилась все хуже и суровее.

Рюг находит жилище

   Была середина зимы.
   Старец не раз уже подумывал о том, что было бы благоразумнее выждать наступления более теплых дней в каком-нибудь временном жилище.
   Но хижина, выстроенная из ветвей и даже обложенная толстым слоем земли, не могла быть для них надежным убежищем, так как ее быстро пробили бы проливные дожди или свалили бы яростные порывы ветра.
   Вот почему Старейший, не переставая надеяться на более мягкую погоду, продолжал шагать вперед, подыскивая в то же время какое-нибудь естественное углубление в скале, в котором они могли бы найти вполне безопасное убежище.
   Но ровная местность, в которой находились путники, когда старый охотник решился, наконец, на время прекратить путь к востоку, была совершенно лишена скал с пещерами и меловых холмов, которые так легко поддаются ломке.
   Попробовали они было поместиться в глубокой яме, которую нашли однажды утром в лесу; она была вырыта не особенно глубоко и служила, по всей вероятности, обширным логовищем какого-нибудь исчезнувшего животного былых времен и давным-давно была покинута.
   Но в ту же ночь, когда они в ней спрятались, воды соседнего болота, внезапно вздувшиеся от холодного ливня, разлились по равнине и залили логовище, только что превращенное в человеческое жилье.
   Путешественники чуть не утонули, захваченные водой во время сна.
   Пришлось покинуть это негостеприимное убежище и бежать на возвышенность, спасаясь от разлившихся вод.
   Однажды, когда наши охотники преследовали какую-то добычу, разбившись поодиночке, -- что, собственно, вовсе не входило в их привычки ввиду того, что обходить зверя куда легче нескольким сразу, чем одному, -- Рюг-большеухий увидел вдруг на вершине небольшого холмика, под деревьями, расщепившимися от времени и лишенными верхушек, странную правильную груду громадных камней, поросших мхом.
   Он к ней подошел, обошел ее кругом и осмотрел снаружи с недоверчивым любопытством.
   По обе стороны мрачного отверстия, напоминавшего ему вход в родимую пещеру, стояли поставленные на ребро плоские камни гораздо выше его роста, а на них лежали такие же плоские, широкие, массивные и длинные глыбы.
   Эти глыбы и камни образовали, таким образом, стены и потолок замечательной прочности.
   -- Это уж наверное сделано людьми, -- сказал сам себе Рюг.
   И сейчас же прибавил:
   -- И люди будут тут жить, потому что нам такое именно убежище и нужно, право! Под эти камни не проникнут никакие дожди и снега.
   Затем он снова обошел таинственную постройку и заметил, что она была со всех сторон совершенно плотно закрыта, только с одной стороны находилось темное отверстие, загороженное сеткой из вьющихся растений. Зверям было невозможно проникнуть туда иначе, как через этот ход, который было легко защитить.

0x01 graphic

   -- Ну-с, -- сказал себе Рюг, -- теперь осмотрим внутренность этого каменного жилья.
   Он осторожно раздвинул, насторожив свои большие уши, занавесь из лиан и терновника, висевшую перед отверстием, и отважился заглянуть в него.
   -- Там очень темно, -- проговорил он, -- но зато тихо. Войдем-ка туда.
   И он вошел в глубокое подземелье, держа копье наготове. Подземелье это было, очевидно, устроено рукой человека, как совершенно верно заметил и сказал храбрый Рюг-большеухий.
   В самом деле, Рюг открыл одну из самых древних построек, воздвигнутых неизвестной расой. Постройки эти еще недавно носили название "друидических" памятников, хотя подобные памятники встречались в разных местах земли, куда друиды древней Галлии никогда и не проникали. Новейшая наука дала им название "мегалитических" памятников, что означает: "сделанные из больших камней".
   Что касается целей, для которых они предназначались, то никто не может сказать об этом ничего достоверного. Служили ли они жилищем для живых представителей какого-нибудь племени? Употребляли ли их для могил, что кажется наиболее вероятным? Были ли они воздвигнуты в память великих военных подвигов, или в честь знаменитых вождей тех отдаленных времен? Вероятно, мы так никогда и не добудем об этом более точных сведений. Одно не подлежит сомнению, что мегалитические памятники, именно те, которые походят на колоссальные каменные столы, никогда не служили алтарями для кровавых человеческих жертв, как раньше ошибочно думали.

Геройский подвиг Рюга

   Прошло едва несколько секунд с тех пор, как Рюг скрылся под камнями, как из пещеры раздался сначала неясный треск, потом несколько пронзительных криков, сильных ударов и человеческих восклицаний.
   Затем в отверстии пещеры показался Рюг, запыхавшийся, забрызганный кровью, с обломком копья в руке; он глубоко вздохнул и бросился со всех ног бежать, не оборачиваясь, к тому месту, где должен был находиться Старейший.
   А тот, между тем, вместе с двумя другими охотниками, уже вернувшимися, удивлялся слишком долгому отсутствию Рюга.
   Подбежав к своим друзьям, Рюг вернее упал, чем сел у очага; он молчал и дрожал всем телом.
   Старик и дети смотрели на него с удивлением.
   -- Что случилось, Рюг? -- спросил Старейший. -- Откуда эта кровь? Где твоя дичь? У тебя оружие сломано! Что произошло?
   -- Люди! Люди! -- бормотал Рюг, мало-помалу начинавший дышать спокойнее.
   -- Люди! Где? -- вскричали охотники.
   -- Да, люди, вот там, в подземелье. Они напали на меня в темноте. Я сражался, несмотря на мрак, наудачу, пока у меня было оружие в руках, а потом бежал. Надо было предупредить вас об опасности и помешать вам попасть к ним в засаду, что случилось со мной. Сколько я их убил! Сколько я их убил! О, страшно много убил! Но их осталось еще много, много!
   Этот рассказ, прерываемый восклицаниями, произвел громадное впечатление на слушателей. Они были храбры, но и самые храбрые при вести о близкой битве становятся серьезными и задумываются.
   -- Вставайте и двинемся вперед, -- сказал Старейший. -- К оружию! Идем навстречу врагу. Однако, странно, почему они тебя не преследовали.
   Все сейчас же повиновались и под предводительством Рюга, к которому вернулось все его хладнокровие, мирные путешественники, превратившиеся в воинов, зашагали в строгом порядке к каменному дому, где, по рассказам Рюга, он чуть не встретил смерть.
   По приказанию Старейшего Гель взял с очага длинную горящую головню и захватил ее с собой.
   Они подошли ко входу в мрачное подземелье.
   Гель бросил туда, как только мог дальше, свой горящий факел, и воины испустили крик вызова, потрясая оружием. Они ожидали, что враг, сидевший в засаде, сейчас же яростно кинется на них.
   Но вместо этих людей, -- перед которыми Рюг показал столько благородного героизма, хотя его и атаковали врасплох, -- из пещеры вылетели какие-то большие черные и рыжие существа с огромными мохнатыми крыльями и оросили охотников кровяным дождем.
   Одни из них быстро улетели, исчезнув между деревьев, другие, раненые, вероятно, более серьезно, падали на землю, испуская ужасные пронзительные крики.
   Оказалось, что Рюг-большеухий принял в темноте за людей стаю огромных летучих мышей первобытных времен, породу, давно исчезнувшую.
   Охотники осмотрели павших зверей, и хотя эти громадные животные показались им менее грозными, чем вооруженные люди, однако, они не посмеялись над ошибкой Рюга, потому что острые когти этих летучих мышей казались им, да и в действительности были, страшными в случае борьбы.

Новое жилище и находка Крака

   Покинув трупы, все вернулись к пещере. Крак влез в нее, поднял головню, которая еще горела, раздул огонь и запалил сухую траву, покрывавшую пол пещеры, после чего встал на порог и стал выжидать.
   Когда дым рассеялся, весь отряд нырнул под каменный потолок, и Старейший заявил детям, что пещера кажется ему годной для жилья и вполне надежной защитой как от стихий, так и от диких зверей. Решено было провести в ней остаток зимы.
   В тот же вечер они уже спали в крытой пещере, в тепле и под кровом. Краку выпала первому честь оберегать друзей и следить за огнем в первую ночь.
   Зима прошла быстрее, чем ожидали охотники. Бесконечные морозы сменились теплыми дождями. Впрочем, в морозные дни охота на северных оленей была более удачна, потому что эти животные любят отыскивать под снегом лишаи и мох, которыми они питаются.
   Тихая речка протекала невдалеке от жилища охотников. И когда северные олени ушли к полуночным странам и стали реже встречаться, наши охотники начали делать облавы и бить по берегам реки кабанов, болотных птиц, выдр и множество других, более редких зверей. Одни из этих зверей были громадны, другие чуть-чуть больше кроликов. Все эти звери и зверьки валялись в грязи, ныряли и плавали, отыскивая рыбу и в особенности корни водяных растений. Большие, у которых нос заканчивался чем-то вроде короткого хобота, походили на нынешних тапиров [Тапиры -- крупные (до 2,5 м длины) ночные животные с короткими стоячими ушами, вытянутым в хобот носом, очень коротким хвостом. Живут семьями в лесах близ вод в южных странах]; маленькие напоминали своими задними лапами с перепончатыми пальцами, как у уток, семью бобров-строителей.
   Преследуя одно из этих животных, Крак нечаянно сделал чрезвычайно важное изобретение.
   На берегу валялись большие упавшие деревья. Они были настолько большие, что стащить их целиком к пещере было не под силу мальчикам, хотя бы даже с помощью Старейшего. Рюг пытался расколоть их каменными большими топорами, но ничего из этого не вышло. Каменные топоры только скользили по твердому высохшему дереву. Рюг бросил возиться с ними, и мальчики частенько сиживали во время отдыха на крепких стволах.
   Животное, за которым охотился Крак, вдруг спряталось в нору как раз под одним из стволов. Мальчуган сейчас же принялся расширять и расчищать руками и древком копья нору, а потом, чтобы ускорить дело, позвал на помощь брата.
   Крак и Рюг решили, что лучше всего будет отодвинуть дерево подальше, и тогда они несомненно поймают зверька.
   Краку и Рюгу удалось откатить упавшее дерево немного в сторону. Берег в этом месте был немного пологий, дерево покатилось и упало в реку, разбрасывая кругом целые фонтаны брызг.
   Упав в воду, сухой и крепкий ствол не затонул, а, напротив, тихо колыхаясь, поплыл по течению.
   Гель как раз купался в реке; увидев падающее дерево, он бросился за ним вдогонку. Тащить большое тяжелое бревно было трудно, и Гель решил взобраться на бревно верхом, справедливо полагая, что с помощью ног он скорее причалит к берегу.
   Расчет Геля увенчался полным успехом. Он сначала поплавал по реке верхом на бревне, а потом благополучно причалил к берегу.
   Между тем, мальчики поймали зверька, а затем им тоже захотелось купаться. Недолго думая, они бросились в реку вдогонку за Гелем. Но Гель на бревне плавал гораздо быстрее их. Краку и Рюгу стало завидно. Они решили устроить для себя такое же приспособление.
   С большим трудом оба мальчика скатили в реку еще два бревна, и вскоре на реке стала плавать целая флотилия. На берегу появился Старейший, привлеченный их веселыми криками и шумом; он присел на траву и любовался веселыми играми детей.

0x01 graphic

   Мальчики весело понеслись вниз по течению, Старейший некоторое время шел вдоль берега вместе с ними, но потом конечно, быстрое течение унесло пловцов далеко вперед. Краку стало грустно без Старейшего. И он стал обдумывать, как бы так устроить, чтобы и Старейший поплыл вместе с ними.
   Крак догнал Рюга, -- подплыл к нему и схватил его за плечо:
   -- Рюг, а как же Старейший?
   -- Что Старейший?
   -- Надо сделать, чтобы и он поплыл.
   -- Крак, ты стал совсем дерзким мальчишкой! Старейший будет плавать верхом на бревне! И как только тебе могла прийти в голову такая мысль!
   -- Знаешь что? Свяжем стволы вместе лианами и посадим на них Старейшего, а сами будем только держаться за концы.
   -- Пожалуй.
   Мальчики выскочили на берег, сорвали с деревьев крепкие лианы, связали ими стволы деревьев, и таким образом образовался небольшой плот.
   Старейший согласился исполнить просьбу детей и сел на плот, куда Крак уже успел набросать камышей, чтобы удобнее было сидеть. Тяжесть Старейшего, казалось, едва отягощала плот, даже, наоборот, сообщила ему больше устойчивости.
   Увидев это, Старейший, пораженный внезапной мыслью, приказал Краку осторожно сесть на плот.
   Крак повиновался.
   Плот продолжал плавать.
   По приказанию старика, к Краку присоединились Гель и Рюг. Плот принял легко и эту тяжесть.
   Путешественники, правда, чувствовали себя на плоту не совсем удобно; тем не менее, это нечаянное открытие имело свои хорошие стороны и могло пригодиться.
   Так как река текла приблизительно по направлению к восходу солнца, то Старейший объявил, что, во избежание излишнего утомления, они станут теперь, по крайней мере некоторое время, спускаться по реке на плоту.
   План этот, восхитивший детей, был приведен в исполнение на другой же день.
   Утром охотники занялись под руководством своего учителя срезкой и сушкой на огне длинных и крепких жердей, которые должны были служить для управления илотом.
   Они нашли в лесу еще несколько упавших деревьев, спустили их также на воду, связали их лианами и таким образом построили довольно большой плот.
   Погода стояла прекрасная, ветра не было, и река, хотя и быстрая, мирно текла в пустынных берегах.
   Отплыли без боязни, хотя с некоторым, вполне естественным, волнением для первобытных мореплавателей, да еще таких неопытных, как наши. Плот, высвободившись из окружавшего его камыша, поплыл, красиво качаясь, по волнам между берегами, на которых под влиянием солнечных дней уже пробуждалась зелень.

Глава IX.
Озерные жители

На борту плота

   В конце концов, однако, такое плавание становилось и утомительным, и опасным, потому что надо было не только предупреждать и избегать встречи и столкновения с плывшими деревьями или животными, но и остерегаться, как бы плот не опрокинулся. Наши путники старались управлять им при помощи шестов, которыми они научились владеть с каждым днем все искуснее и искуснее. На шестой день, обогнув крутой поворот реки, храбрые пловцы увидали вдали обширную голубую равнину, окруженную туманными горами.
   Река, по словам дальнозоркого Крака, как будто кончалась и терялась в этой равнине.
   Но Старейший объяснил детям, что большая голубая равнина -- не что иное, как обширное озеро, отражающее ясное небо. Рюг-большеухий сказал следующее:
   -- Я уж давно слышу какой-то шум; вот слышен он оттуда, с правого берега, из-за лесов. Сначала я его принял было за топот копыт бегущего стада северных оленей или лосей, теперь же мне точно слышится стук сталкивающихся камней. Считаю долгом сообщить вам это. Да вот прислушайся, Крак; ты, наверное, услышишь этот шум, так как по временам он заглушает ропот реки. Что это? Гигантские ли животные роют там берег, или мы скоро встретимся с тесальщиками кремней? Вот чего я еще не могу определить. Учитель, что ты об этом думаешь?
   Крак, прислушавшись, заявил, что, по его мнению, этот отдаленный шум идет от камней, которые бросают кучами друг на друга.
   -- Лучше говорить шепотом, -- сказал старик, -- а ты, Гель, передай мне вот тот мешок, что у тебя под ногами. Камнями, наверное, ворочают люди. Теперь полезно иметь под рукой оружие на случай, если придется сражаться, и захваченные мною подарки, благодаря которым, я надеюсь, эти незнакомые люди отнесутся к нам благосклонно.
   Сказав это, старик развязал жилу, стягивавшую мешок. Дети до сих пор не видали его содержимого.

Сокровища Старейшего

   Подарки, о которых Старейший говорил не без гордости, были для того времени, несомненно, драгоценной редкостью, -- они состояли из кусков черного янтаря, горного хрусталя, агата, мрамора ярких красок и желтого янтаря. Все куски были просверлены. Из них низались почетные ожерелья. Были тут и полосатые раковины, занесенные в эти края из очень далеких стран, кремни, наконечники для стрел, замечательно искусно сделанные, потом куски красного мела для разрисовки лица, наконец, перламутровые шила, удочки и иголки из слоновой кости.
   Таковы были сокровища, собранные понемногу стариком за всю его долгую жизнь.
   Дети, рассматривая их, широко раскрывали глаза от удивления.
   Впрочем, удивляться им пришлось недолго: надо было опять приниматься за шесты, потому что плот, подхваченный более скорым течением, быстро приближался как раз к тому самому месту правого берега, которое сейчас еще было так далеко и откуда теперь шум бросаемых камней доносился с каждой минутой все сильнее и сильнее.
   Старик спрашивал себя, не слишком ли неосторожно с их стороны продолжать теперь спускаться вниз по течению, и не лучше ли им высадиться и укрыться под привычную сень береговых лесов, когда Крак, дотронувшись до его руки, прошептал:
   -- Учитель, нас увидали!.. Я вижу перед нами, посреди реки, на древесных стволах, каких-то людей, которые делают нам знаки.
   -- Что делать, теперь поздно скрываться, идем смело им навстречу, -- ответил Старейший и, в свою очередь, принялся подавать им знаки руками: при этом он встал, поддерживаемый Гелем.
   Через несколько секунд плот наших охотников окружили четыре пловучие громады, никогда не виданные ни Краком, ни Старейшим. То были лодки, действительно сделанные из древесных стволов, но только заостренных по обоим концам и выдолбленных внутри.
   В этих лодках стояли люди и держали весла с круглыми лопастями.
   "Эти люди знают больше меня, но вид у них миролюбивый, -- сказал сам себе Старейший, бросив беглый, но восхищенный взгляд на вновь прибывших людей и на их лодки. -- Быть может, они-то и дадут нам приют, и с ними закончится моя жизнь и протекут дни этих юных людей. Сначала, однако, постараемся, чтобы нас хорошо приняли".
   Порешив таким образом, он обратился с миролюбивой речью к незнакомым людям, которые рассматривали их скорее с любопытством, чем враждебно, и, видимо, с удивлением показывали друг другу на странный для них плот наших путешественников.
   Гребцы в лодках, вероятно, не поняли речи старика; но ясное выражение его лица, его спокойные движения руками, ласковые переливы голоса, несомненно, убедили их, что почтенный старик и его спутники, такие еще молодые, пришли к ним с дружескими намерениями, может быть, с торговыми целями, но во всяком случае мирными.
   Лодки подъехали к плоту. Обе стороны раскланялись теперь и обменялись приветственными улыбками.
   За немногими исключениями, люди на лодках совсем походили по своему вооружению и одежде на людей, приплывших на плоту: даже черты лица их не очень разнились.
   Пока длилась церемония первого свидания, лодки и плот продолжали спускаться вниз по реке по воле ветра и течения и скоро очутились почти что у входа в озеро, против открытого песчаного берега, на котором наши путешественники увидали необычное как для Старейшего, так и для его внуков зрелище.

Доисторическая каменоломня

   В некотором расстоянии от берега, по склонам и на вершине холма, сплошь состоящего из галек [галька -- овальные или круглые обломки горных пород величиной до куриного яйца] и гравия [крупный песок, зерна которого достигают величины небольшой горошины], двигались взад и вперед вереницы людей, из которых одни наполняли камнями кожаные мешки, другие сносили полные мешки к берегу и высыпали камни в лодки, совершенно такие же, как и те, что сопровождали плот.
   Шум от этой работы и слышали Крак и Рюг.
   Плот и лодки подошли к подошве холма и пристали к берегу.
   Выйдя на берег, Старейший и его спутники увидали на вершине холма, в широкой расселине, образовавшейся, очевидно, при добывании камней в продолжение длинного промежутка времени, внушительных размеров скелет громадного животного. Оно было, конечно, занесено сюда мертвым много-много веков назад, во время какого-нибудь наводнения, и погребено понемногу в стоячем положении под слоями гравия, который беспрерывно наносился сюда рекой в то время еще, когда воды ее разливались куда выше их теперешнего уровня.
   На лазурно-голубом треугольнике неба, который виднелся сквозь эту расселину холма, чудовищный скелет вырисовывался удивительно отчетливо: казалось, его длинные побелевшие кости, не сдвинутые с места, держались какими-то невидимыми связками.
   Громадные плоские рога с причудливыми очертаниями, усаженные остриями и зубьями, торчали по обе стороны могучего черепа, высоко поднимая свои разветвления. По-видимому, это был олень или даже, вернее, лось.
   Старейший не раз в своей жизни охотился на лося и ел его, но никогда не видал такого громадного зверя, и вид чудовищных останков этого свидетеля прошедших времен поразил как его, так и его спутников.
   Тем временем большинство рабочих на холме продолжали свой тяжелый и непонятный для наших путников труд. Те из них, которые, по-видимому, только давали приказания и руководили работами, подошли к четырем пришельцам.
   По красивой осанке, но уверенному виду, по украшениям волос и ожерельям, наконец, по начальническим жезлам, Старейший сразу признал в незнакомцах вождей племени и протянул к ним руки с дарами.
   Вожди милостиво улыбнулись, не теряя, однако, своего достоинства, и между стариком и этими предводителями собирателей голышей и галек начался длинный разговор при помощи знаков.
   Старейший выразил желание, как от себя, так и от своих спутников, найти в жилищах людей этого племени радушный прием, какой подобает их достоинству и знаниям. Взамен они обещают разделить с ними их труды и охоты, словом, все занятия, и употребить все свои силы и опытность на помощь гостеприимным хозяевам. Он выразил также надежду быть принятыми со временем в число членов великой новой семьи, которую они, к своему счастью, встретили после длинного путешествия, сопряженного со столькими приключениями и лишениями.
   Когда просьба была высказана и понята, вожди смерили взглядом Геля, Рюга и Крака. Наружность этих смелых и отважных мальчиков, по-видимому, произвела на них приятное впечатление. Им нужны были сильные и смышленые работники, чтобы закончить громадный труд, предпринятый ими недавно на берегу этого озера. И они согласились на просьбу Старейшего.
   Гель, Рюг и Крак почтительно склонились перед ними и тотчас же принялись весело собирать гравий и гальку, не ведая еще пока, зачем и для чего они это делают, однако с не меньшей готовностью и ловкостью, чем остальные.
   Что касается Старейшего, в котором вожди признали человека, равного себе по положению, то он сел рядом с предводителями и выпил одновременно с ними, в знак союза, речную воду, поданную ему в большой раковине.
   Между тем, пироги [пирога -- длинная лодка, выдолбленная из целого дерева] нагрузились доверху. Все сели в лодки, а путешественники опять заняли места на плоту и тоже поплыли вслед.

Жилища озерных людей

   Вскоре они подплыли к месту, где река впадала в озеро Величина и прелесть озера вызвали восторг Старейшего и мальчиков. Они приветствовали его криками восторженного удивления.
   Но потом с не меньшим удивлением и восхищением любовались они одной из сторон озера. Там, на довольно большом расстоянии от берега, виднелось множество хижин, крытых тростником и обмазанных глиной. Хижины были выстроены на обширном помосте из древесных стволов, которые лежали на других таких же стволах, погруженных вертикально в воду. Эти сваи поднимались на несколько футов над поверхностью озера.
   Вода была так прозрачна, что наши путники могли видеть у подножия каждой сваи, на дне озера, громадные кучи галек и гравия.
   Тут только они поняли, зачем добывались камни на холме и перевозились сюда.
   Вертикальные стволы деревьев, грубо обтесанные каменными топорами, не могли глубоко войти в каменистую почву озера, а тогда еще никто не знал о "бабах", которыми теперь забивают сваи.

0x01 graphic

   Для того, чтобы прочнее укрепить эти сваи в том отвесном положении, в каком их ставили искусные водолазы, им помогали работники в лодках, насыпая у подножия свай громадные кучи камней.
   Это были водяные поселки, удивительные жилища людей-бобров с постоянно развивающимся умом. Многочисленные остатки таких жилищ существуют и по сие время. Они были недавно найдены в озерах Швейцарии и других европейских стран и получили теперь в науке название "озерных жилищ" или, вернее, "свайных построек".
   С изумлением Старейший и трое юношей смотрели на дома на воде, где им было дозволено жить отныне.
   -- В этих тростниковых пещерах, -- сказал Рюг, -- можно отдыхать спокойно. Здесь, кроме нападения птиц, змей да пожаров, и бояться-то нечего. А нападения диких зверей только забавны.
   Гель и Крак думали то же самое.
   Только Крак, хоть и радовался, что, наконец, попал в прекрасную страну, к окружавшим его суровым, но гостеприимным людям, в глубине своего честного и верного маленького сердечка думал о том, как отрадно было бы увидеть теперь на плотах, где стояли хижины этой неведомой деревни, строгое лицо матери и веселые гримаски сестер, Маб и Он.
   Что-то они делали теперь? Уж не забыли ли они его?
   Однако новизна всего виденного мало-помалу вытеснила из ума мальчугана это нежное сожаление и печальные вопросы.

Новые друзья

   Когда лодки подошли у хижины к новому месту постройки, где собирались ставить сваи, он снова развеселился и готов был сейчас же доказать, что сумеет направить свое рвение, мужество и сметливость на пользу принявшей его новой семьи.
   Между тем, на помостах снаружи хижины с любопытством теснились обитатели деревни, рассматривая плот с незнакомыми чужеземцами.
   Они приняли новых пришельцев с благосклонным любопытством. Их оружие и одежда сделались предметом продолжительного изучения со стороны молодежи поселка.
   Так как дружба между молодежью заключается скоро, то и между Краком и его братьями и озерными мальчиками их возраста, спустя несколько часов, установились такие отношения, как будто они всегда были знакомы.
   Гель-рыболов тотчас же отдал себя в распоряжение работников, попеременно нырявших под воду и поддерживавших сваи в отвесном положении, пока их основание укрепляли камнями.
   Гель чудесно нырял и мог оставаться под водой очень долгое время.
   Между тем, Рюг остался в лодках с теми, которые погружали сваи в воду, и очень быстро научился обтесывать и заострять концы древесных стволов с помощью длинного топора из шлифованного камня.
   Старейший взглянул на новые для него орудия, с которыми, казалось, было так ловко управляться, нашел, что они значительно опередили те, которые были до сих пор в употреблении у обитателей пещеры, и еще раз порадовался, что встретил племя, гораздо более способное к борьбе за существование.
   Он с радостью отметил это обстоятельство.
   Вечером, когда их поместили в большой и хорошо закрытой хижине, предназначенной им для жилья, Старейший поделился своими наблюдениями с мальчиками.
   -- Дети мои, -- сказал он, -- я рад, что мы встретили людей, которые -- я признаюсь в этом без стыда -- знают куда больше, чем старейшины пещеры и чем я сам. Подражайте им, работая с ними. Учитесь от них. Вы молоды и скоро научитесь владеть оружием и инструментами этих людей. Они изобрели такие хорошие вещи, потому что в этой мирной стране они были менее озабочены борьбой, чем мы, и имели больше времени и досуга. Когда-нибудь вы их догоните и даже, без всякого сомнения, перегоните. Что касается меня, то я сомневаюсь, чтобы в мои годы я мог научиться ловко владеть этими топорами с рукояткой, несмотря на то, что они мне очень нравятся, и этими тяжелыми палицами, снабженными зазубренными камнями, прикрепленными жилами.
   -- Учитель, -- сказал Крак, -- я наблюдал сегодня, что они делают, чтобы просверлить в топорах дыру для рукоятки из крепкого дерева. Один из здешних показал мне, что для этого берется костяная палка, песок и вода. Палку вращают безостановочно в топоре, отчего в конце концов на нем получается маленькая впадинка, которая становится все глубже и глубже, и, наконец, превращается в дырку. На эту работу надо, конечно, время и терпение.
   Старейший похвалил Крака за наблюдательность.
   Первая ночь на озере прошла очень спокойно, и в первый раз еще сон путешественников не прерывался тревожными криками ночных животных. Наоборот, их точно баюкал тихий плеск воды о сваи, подпиравшие их теплую хижину.

Два четвероногих друга

   На другой день, проснувшись бодрыми и веселыми, они вышли из своей хижины на помост или, вернее, на жидкие мостки, соединявшие деревню с берегом, и присоединились к жителям, уже занятым различными работами.
   Женщины жарили рыбу и мясо на очагах из плоских камней, скрепленных илом, который и сам стал таким же твердым, как камень.
   Вероятно, вид этого самого ила, обожженного огнем, и внушил позднее первобытным людям мысль лепить из него сосуды наподобие их плетушек из коры и затем обжигать эти сосуды на огне.
   Старейший объяснил своим детям, что, благодаря камням и илу, свайный помост не может загореться. И он признался, что с самого прибытия в поселок его все время преследовала и мучила мысль о том, как легко эти деревянные хижины могут вспыхнуть и загореться. Но теперь, после того, как он увидал, что огонь в поселке не раскладывается случайно на земле, а только на крепком очаге из камней, он совсем успокоился.
   Пока они разговаривали, дети-туземцы приложили к губам большие раковины и дули в них изо всех сил, извлекая хриплые звуки. На этот призыв работники, рассеянные по берегу и на пирогах, стали собираться к свайным хижинам. Настал час еды. Через несколько минут все собрались вокруг очага, и среди глубокого молчания началась раздача пищи.
   Некоторое время слышалось только шумное чавканье да иногда, так как все обедавшие не ели, а обжирались, громкая икота.
   С наслаждением смакуя маленьких мясистых рыбок с красными точками на спине, вероятно, форелей, Крак вдруг заметил, скорей с изумлением, чем с испугом, недалеко от очага двух зверьков с острыми ушами, но гладким хвостом.
   Эти зверьки, сидевшие в некотором расстоянии от едоков, бросали свирепые взгляды на мясо.
   Крак, немного удивленный равнодушием своих сотоварищей к животным, которые, казалось, готовы были кинуться на них, встал, не говоря ни слова, схватил свою палицу и собрался храбро напасть на зверьков, но начальник племени, заметивший его стремительное движение, сделал ему знак положить оружие на место и снова приняться за еду.
   Сам он сейчас же кинул несколько костей животным, которые жадно накинулись на эту скудную добычу и, ворча, оспаривали ее друг у друга, что вызвало смех среди детей.
   Начальник объяснил Старейшему, удивленному не меньше Крака, что эти дикие зверьки бродили однажды во время сильных холодов вокруг их лагеря, когда они работали на берегу. Вероятно, их мучил голод. Когда в них бросили, чтобы отпугнуть их, остатками какой-то пищи, то они не только не убежали, а подошли поближе и пожрали ее. Так продолжалось несколько дней подряд, причем животные терпеливо следовали за работавшими каждый раз, когда люди переменяли стоянку.
   -- В конце концов, -- добавил начальник, -- животные, увидав, что их не преследуют и что они находят тепло и пищу вблизи работающих, так и не покидали нас больше. И вот уж много дней прошло с тех пор, а они всюду следуют за нашими людьми, и когда наши охотники преследуют северного оленя или какую-нибудь другую дичь, они бегут вперед и кружатся около добычи, подгоняя ее к охотникам. Нам показалось это полезным, и мы решили не убивать их. Словом, теперь они тоже принадлежат к жителям поселка, и на них никто не обращает внимания.
   Старейший долго и с восхищением разглядывал животных, которых считали за друзей.

0x01 graphic

   Он и не подозревал, конечно, что впоследствии потомки этих зверей, прирученных так случайно, вследствие ухода и правильного питания, изменят более или менее свой теперешний вид, потеряют мало-помалу свой дикий нрав и свою склонность к самостоятельной охоте по лесам и превратятся в наших помощников и товарищей -- в собак.

Крак открывает опасных врагов

   Покончив с едой, все улеглись спать. Когда же пища переварилась, опять принялись за работу. Несколько охотников, за которыми потащились вслед и зверьки с острыми ушами, отправились в леса. С ними ушли также Гель, Рюг и Крак. Остальные снова принялись ставить сваи, а женщины и дети скоблили шкуры, натирали их песком, жиром и водой, чтобы выделать их как можно лучше и приготовить из них мягкие меха.
   Старейший и начальник поселка, усевшись рядом у очага, за которым они взялись приглядеть, обтесывали наконечники для стрел, соперничая друг перед другом в ловкости и умении. Приготовив наконечники, они сравнивали свою работу и дружески поздравляли друг друга.
   А поздравлять было с чем: такого поразительного совершенства и законченности достигали эти два мастера по тесанию кремней!
   Мы можем и сами убедиться в этом, -- стоит только повнимательнее рассмотреть в коллекциях музеев маленькие кусочки кремней, -- работу их и их учеников, дошедшую до нас.
   И мы не сумели бы лучше исполнить эту работу со всеми нашими теперешними инструментами, удобными и легкими.
   В то время, как оба старика работали на помосте "свайной постройки", Крак, бредя по лесной чаще за своими товарищами, вдруг услыхал хорошо знакомый ему треск, как бы от раскусывания зубами ореха; треск шел с верхушки дерева.
   Машинально поднял он голову, чтобы посмотреть, какой это грызун шелушит так неосторожно плоды, и сам в то же время присел в высокие сухие папоротники, чтобы скрыться от глаз животного.
   Но каково же было его удивление, когда он увидал на верхушке дерева не грызуна, а ноги какого-то человеческого существа!
   Крак замер неподвижно и, чуть дыша, спрятался еще глубже в траву, бесшумно, как змея, и стал выжидать, бросая взгляды на верхушку дерева через просветы в листве, которые, к счастью, его совсем скрывали.
   Существо, щелкавшее орехи на дереве, продолжало, между тем, отыскивать другие плоды, что и мешало ему, очевидно, смотреть вниз и расслышать шелест травы, раздвигаемой Краком. Скоро, впрочем, человек этот, вероятно, не найдя того, чего искал, решил спуститься на землю.
   Он выполнил это бесшумно и очень ловко; спустившись к подножию дерева, перевел дух и быстро скользнул в чащу.
   Он так и не заметил и не почуял даже молодого охотника.
   А тот успел-таки его рассмотреть. Ни по лицу, ни по одежде он не походил ни на одного из жителей поселка, с которыми Крак только что успел познакомиться.
   Кто же был этот незнакомец?
   Лицо у него было очень волосатое, а шею охватывало ожерелье из когтей медведя.
   Крак, вздохнувший свободно после ухода человека с ожерельем, очень обрадовался, что отделался от него так просто. На первых порах он собрался бежать со всех ног к своим, но после минутного размышления решил храбро последовать за незнакомым охотником и посмотреть, куда он пойдет.
   Руководимый обонянием и слухом, он сейчас же кинулся вслед за ним в лес и пополз чуть не по пятам за незнакомцем, во всяком случае так близко от него, что видел, как примятая им трава медленно поднималась по следам его ног.
   Но вот запах тины и водяных растений, сначала едва слышный, потом более и более острый, возвестил Краку, что они, вероятно, подходят к берегу озера. И действительно, он не ошибся.
   К шелесту листьев и ветвей скоро присоединился плеск воды на озере. Между деревьями и растениями падали полосы света, которые делались все ярче и ярче.
   У опушки леса Крак остановился.
   Он увидал, что незнакомец, ничуть не скрываясь, смело прошел по пустынному плоскому берегу и направился к чаще высокого тростника, окаймлявшего озеро. Пока он шел по берегу, над тростниками вдруг появились черноволосые головы.
   Крак пересчитал или, вернее, поднял по пальцу на каждую видимую им голову -- доисторические мальчики ведь не умели считать! -- и увидал, что вновь прибывших было столько, сколько у него пальцев на двух руках, да еще один палец на ноге.
   Крак очень хорошо рассмотрел незнакомцев, и у него не осталось ни малейшего сомнения, что никто из них не принадлежал к племени, живущему на воде.
   Он решил поскорее предупредить своих сотоварищей о странном появлении здесь незнакомцев, прятавшихся по берегу озера: ведь это мог быть неприятель.
   Крак пустился в обратный путь по лесу с уверенностью молодой собаки с тонким чутьем -- и осторожностью старого лесного бродяги.
   Он скоро присоединился к группе охотников, да и пора было, потому что Рюг и Гель уже беспокоились, не зная, чем объяснить исчезновение их маленького брата, и умоляли товарищей подождать хоть еще немного, чтобы Крак мог их разыскать.
   Рюг настойчиво уверял, что мальчик скоро вернется.
   -- Уж поверьте мне, -- говорил он, -- я слышу его шаги, он недалеко отсюда.
   Тем не менее, охотники были очень недовольны и уже ворчали, когда, наконец, появился Крак.
   Они были так недовольны, что и появление запоздавшего не успокоило их. Однако новость, принесенная Краком, сразу подействовала на них.
   Когда Крак описал незнакомцев, охотники озерного поселения, имевшие о соседних бродячих племенах более точные сведения, чем новые обитатели, тотчас же проявили все признаки живейшего волнения, гнева и страха.
   Они поспешно разрубили на части пойманного оленя, взвалили куски мяса себе на плечи и, прибавив шагу, двинулись к поселку.
   Собираясь сесть в лодки, они вдруг заметили, что двух пирог не хватало.
   -- Куда они девались?
   На иле плоского берега были ясно видны борозды, оставленные каждой из пирог, когда их тащили из воды на берег, чтобы их не унесло волной. Так же хорошо был виден и след двух теперь исчезнувших пирог; но обратного следа нигде на влажной почве не замечалось. Очевидно, лодки не были спущены на воду обыкновенным путем. Не было также никаких следов от ног, кроме тех, которые были оставлены охотниками еще при высадке на берег и которые они сразу признали за собственные следы.
   Однако, останавливаться долее на предположениях относительно таинственного исчезновения двух пирог было некогда. Быстро спустили охотники остальные лодки на воду и, сильно взмахивая веслами, понеслись к поселению на воде.

Военный совет и битва

   Приехав в озерный поселок и выйдя из лодки на помост, охотники немедленно направились к хижине вождей. Начальники вышли оттуда и собрались вокруг очага.
   Крак был тотчас же позван на важное совещание.
   Он повторил то, что уже раньше рассказал охотникам, дополняя слова для большей убедительности жестами.
   Вожди выслушали его, насупив брови, потом уже приступили к обсуждению. Покончив с ним, они обернулись к Старейшему, который присутствовал на собрании, не принимая участия в совете. Прежде всего, они поздравили его, что он так хорошо воспитал ребенка, сейчас говорившего перед собранием, а затем поручили ему благодарить Крака от имени всех и начальника племени.
   -- Без него, -- сказал, в свою очередь, этот последний, -- и без его осторожного и отважного поступка на нас, несомненно, было бы сделано нечаянное нападение и, вероятно, очень скоро. Оно задумано партией наших злейших врагов, ордой ненасытных лесных бродяг, которые пришли неизвестно откуда и скитаются с некоторых пор по берегам озера, разыскивая какую-нибудь добычу. Теперь мы предупреждены. Опасность велика; но кто остерегается, тот силен. Мы были твердо убеждены, что эти бродяги покинули нашу страну, так как мы потеряли их след; но теперь мы убедились, что они и не думали удаляться, а дерзко вернулись на берега озера и снова замышляют нашу гибель. Мы сумеем выждать и встретить их так, как подобает, если они опять осмелятся явиться сюда, как уже пытались раз ночью на плотах.
   Старейший простер свой начальнический жезл над головой Крака, склонился перед ним и ласково положил ему руку на плечо.
   Крак, удостоенный такой чести перед всеми, даже прослезился от радости.
   Пока шли эти разговоры, настала ночь. Все наскоро поели с разрешения вождя. Затем, по приказу вождя, самые сильные охотники отправились вынимать горизонтальные древесные стволы, вогнанные с силой между верхушками свай при входе на длинные мостки, соединяющие поселок с берегом озера; мостки эти были выстроены для удобства женщин и детей, а также тех из жителей, которые захотели бы перейти на землю во время отсутствия пирог. Женщинам и детям было приказано скрыться в хижинах, обращенных к середине озера. Впрочем, никто из них не лег спать. Работы производились, по возможности, без шума.
   Воины вооружились и были расставлены на местах начальниками. Пустыми остались центральный помост, где огонь, как всегда, мирно тлел под пеплом, и вход на мостки. Часть воинов получила приказание спуститься в пироги и залечь в них. Пироги эти разместились, по обыкновению, вдоль свай, перед мостками. Их только прикрыли сверху тростником, сорванным с крыш.
   Затем все стали ждать.
   Рюг, о необыкновенном слухе которого было рассказано его новым друзьям, был назначен на почетный пост. Он должен был, улегшись у огня, на свету, прислушиваться к ночным звукам, предупредить вождей о прибытии неприятеля и представиться спящим глубоким сном в момент высадки, -- словом, сыграть роль часового, которого одолел сон.
   Рюгу было также приказано, -- как только он увидит, что воины, стоящие на страже в самом поселке, кинутся неожиданно всей массой на неприятеля, -- отнюдь не вмешиваться в битву, а поспешно подкинуть на огонь камыш и валежник и внезапно осветить все поле битвы: камыш был нарочно облит для этого смолой и жиром и сложен около очага.
   Все приказания вождей были выполнены с точностью. Среди ночи Рюг вдруг поднял руку перед очагом, не говоря ни слова.
   -- Они идут, -- прошептал вождь, поняв движение Рюга, -- внимание! Смотрите, -- прибавил он на ухо Старейшему, -- они нарочно выждали наступления самых холодных часов, потому что думают, что в эти часы сон всего крепче и наши часовые могут задремать.
   Кругом царили полнейшая темнота и глубокое молчание. Только где-то там, на далеких берегах, изредка раздавался жалобный крик болотной птицы.
   Рюг вторично поднял руку и лег.
   -- Вот они!.. -- сказал вождь.
   До напряженного слуха воинов действительно стал долетать время от времени, среди мерного и тихого говора волн, какой-то осторожный и необычный плеск, точно вода разбивалась о плывущие по ее поверхности предметы.
   Скоро этот плеск стал слышен еще внятнее.
   Критический момент приближался.
   Рюг храпел.
   Его мирный, но звонкий храп, наверно, подбодрял врага, еще невидимого в темноте, и приглашал его подвигаться безбоязненно вперед. Неприятель уже заранее радовался, заметив, что часовой мирно спит: теперь он видел его вполне отчетливо при свете сторожевого огня распростертым на земле; он спал, вместо того, чтобы встретить врага на ногах и с копьем в руке.
   Так как до сих пор до слуха не долетало ничего похожего на стук весел о воду, то вождь заключил из этого, что пироги, украденные незнакомцами, или плот, на котором они сидели, буксировался сменявшими друг друга искусными пловцами.
   Так и было на самом деле.
   Эти пловцы подвели пироги вплотную к сваям с той стороны, где стояли лодки, в которых лежали воины, скрытые под связками тростника.
   Нападающие полезли один за другим на край помоста, производя так же мало шума, как водяные крысы.
   Скоро над столбами показались головы. При свете огня в их широко открытых глазах видно было свирепое выражение.
   Один за другим они взлезли на помост. С большинства струилась вода. Тот, который шел во главе, показал своим товарищам на уснувшего Рюга, внезапно потряс многозначительно копьем и двинулся к спящему.
   Но Рюг не спал. Во время своего притворного сна он мало-помалу приблизил к очагу головни, облитые смолой, которые, нагревшись, должны были моментально вспыхнуть.
   Когда вождь этих неведомых пришельцев, подняв копье, приготовился пронзить Рюга насквозь, смелый юноша сделал беспечное движение человека, переворачивающегося во сне на своей постели, отчего тело его переместилось и головни вспыхнули, быстро втолкнутые в огонь его ловкой рукой.
   Внезапное пламя ослепило чужого вождя, который на мгновение остановился с поднятой рукой.
   Этот короткий миг невольного замешательства был для него роковым, когда его копье вонзилось в пустое место. Со всех концов помоста бросились воины поселка и окружили высадившихся дикарей. Крак, вооруженный кинжалом, вмиг вырос перед неприятельским вождем и вонзил ему кинжал в грудь. Человек упал. Крак молча прикончил его.
   И с товарищами неприятельского вождя было поступлено не лучше. Удары дубин и палиц сыпались на обезумевший отряд, словно удары цепа по снопам хлеба.
   А огонь, между тем, пылал ярко, как маяк, и Рюг, среди ужасной битвы, спокойно и с сознанием долга без устали подбрасывал на очаг все новые и новые охапки. Когда какой-нибудь враг слишком близко подходил к храброму мальчику, то он, верный своему долгу, ограничивался тем, что совал в лицо неосторожному горящую головню.
   Незнакомцы сначала не думали уступать и сражались с каким-то диким героизмом. Падавшие под ударами вниз на помост кусали своих противников за пятки.
   Однако они скоро поняли, что им не победить воинов, число которых постоянно возобновлялось, тогда как их отряд уменьшался с каждой минутой, и быстро отступили к мосткам. Найдя их отрезанными, они повернули к лодкам и пирогам, рассчитывая броситься в них и уплыть под покровом ночи.
   Но едва они дошли до края помоста, как их встретили воины, которые, стоя в своих пирогах, огласили воздух грозным воинственным кличем.
   Нападающие, испуганные этим внезапным появлением новых врагов, поняли, что они погибли.
   Кто еще не был ранен, бросился в озеро, но за ними тотчас кинулись вдогонку Гель-рыболов и другие, последовавшие его примеру. Некоторые, хотя и раненые, продолжали сражаться, всячески оскорбляя победителей.
   Но скоро и они пали, подавленные численностью, пали рядом с теми из жителей поселка, которые, мертвые или насмерть израненные, лежали уже на окровавленных бревнах озерной деревни.

Неожиданный пожар

   Когда сражавшиеся, освободившись от врагов, уже отдыхали и пили, не отрываясь, холодную свежую воду, Рюг вдруг стал громко звать испуганных женщин и детей, которые издали присутствовали при битве, и требовал, чтобы они тащили поскорей шкуры и мочили их в воде.
   Вождь и Старейший, с замечательным хладнокровием подававшие все время, пока шла битва, оружие своим обезоруженным товарищам, осведомились о причине таких поспешных требований и криков Рюга.
   -- По-моему, -- ответил большеухий мальчик, -- бесполезно сжигать весь наш запас топлива. Теперь требуется затушить то, что было зажжено. Тем более, что и пол у нас начинает загораться.
   Действительно, поселку угрожала новая страшная опасность -- пожар.
   К счастью, благодаря неусыпной бдительности Рюга, женщины, вовремя послушавшиеся приказаний хранителя огня, притащили груды мокрых шкур, которые и были поспешно разложены по полу и на очаге; охотники тоже пришли на помощь и таскали сосуды из коры, полные воды.
   Огонь был быстро затушен.
   Тогда занялись ранеными.
   Трупы врагов были брошены в озеро.
   Только вождь, раньше чем столкнуть в воду тело человека с волосатым лицом, которого убил Крак, сорвал с убитого его ожерелье из когтей медведя и надел его на шею ребенка со словами:
   -- Ты вполне его заслужил, и я дарю тебе это ожерелье в знак уважения и благодарности от имени всего моего народа.
   Старейший взял руку Крака, положил ее на свое сердце, трепетавшее от волнения, и сказал:
   -- Теперь ты воин, сын мой, и я доволен тобою!..
   Наконец, на заре появился и Гель-рыболов; он плыл так же ловко, как рыба в воде. Все лицо у него, от виска до подбородка, было рассечено, что не мешало ему улыбаться.
   Спрошенный Старейшим, Гель сурово ответил:
   -- Я вместе с несколькими товарищами кончил под водой то, что вы начали на помосте. А чтобы помешать тому, кто мне нанес эту рану, узнать меня по ней когда-нибудь впоследствии, я выколол ему глаза.

Прощальное слово Старейшего

   За этой ужасной ночью последовал длинный ряд спокойных и мирных дней, и маленький поселок на сваях надолго стал снова убежищем труда и счастья.
   Быстро миновал ряд тихих и мирных годов, в течение которых Крак много раз выдвигался из среды товарищей своими прекрасными и добрыми качествами.
   В нем развивались, наравне с доблестью, предусмотрительность и знания.
   Осыпанный лестными отличиями, он тем не менее сохранил свою прежнюю скромность. Вот почему, несмотря на его молодость, никакие доказательства дружбы, снисхождения и доверия, получаемые им отовсюду, ни в ком не возбуждали зависти.
   Напротив, его ставили в пример младшим членам семей, и те старались подражать ему.
   Всякий чувствовал в нем будущего вождя, неоцененного руководителя, опытного советника, бесстрашного защитника.
   Гель и Рюг, которых он почти догнал ростом, охотно признавали во всем его первенство и в то же время продолжали любить его по-прежнему.
   Общее уважение, которым пользовался Крак, уверенность Старейшего, что его дорогой ученик достигнет когда-нибудь высшего положения в племени, немного смягчили то горькое сожаление, которое по временам охватывало старца при мысли, что ему не суждено судьбой увидеть собственными глазами резной жезл вождя в руках Крака.
   Однажды, почувствовав приближение конца, старец тайно поручил Гелю и Рюгу передать Краку в тот час, когда он получит право власти, и когда его, Старейшего, уже не будет в живых, древний знак отличия его власти -- резной жезл из кости северного оленя, которым он честно и гордо владел почти сто лет.
   Покончив с этой заботой, Старейший предался на волю судьбы, завернулся в свою волчью шкуру и со спокойным величием стал ждать конца.
   В день смерти вожди окружили его ложе, и он сказал им, указывая на Крака, который старался сохранить твердость духа, стоя между Гелем и Рюгом:
   -- Люди настоящего, слушайте, что скажет вам человек прошедшего: благодарю вас за ваше гостеприимство и оставляю вам вот это дитя. Оно должно руководить впоследствии вашим народом и направлять его к хорошему и к лучшему в борьбе за существование. Это человек будущего! Прощайте!
   Произнеся эти слова, Старейший скончался.

Глава X.
Слепой вожатый

Похороны Старейшего

   На другой день после смерти Старейшего вожди свайного поселения собрались на чрезвычайный совет. На совете этом было решено, что останки старца не будут спущены на дно озера и засыпаны грудой гравия, как это было в обычае после смерти рядового члена племени, а будут торжественно схоронены в земле, среди леса, как того требует житейская мудрость покойного.
   Труп был обернут, вместе с оружием и одеждами, в древесную кору и опущен в пирогу.
   Краку было поручено переправить эту похоронную лодку к берегу.
   Вожди же и воины должны были сопровождать ее на других пирогах.
   Постановление вождей было приведено в исполнение на следующий же день, на рассвете.
   Когда люди подошли к берегу, юноши племени, устроив носилки из ветвей, положили на них останки Старейшего, после чего процессия двинулась в путь. Первыми понесли похоронные носилки Гель и Рюг: за ними печально шел Крак в сопровождении вождей.
   В последних рядах шагали люди, тащившие мясо, коренья и рыбу, предназначенные для похоронного пира. Другие несли пузыри, наполненные водой на случай, если им не встретится ручья по дороге.
   После продолжительного и трудного перехода по лесу, шествие пришло в узкую долину, куда, кроме вождя, еще никто не проникал.
   Вождь избрал именно эту уединенную долину, чтобы Старейший мог в мире предаться здесь своему последнему сну. Он вполне заслужил этот отдых после такого долгого существования, преисполненного постоянных беспокойств и непрестанной борьбы.
   По приказу вождя, в долине была вырыта яма, и в нее положены останки престарелого чужеземного воина.
   Затем, вплоть до самого вечера, все присутствующие набрасывали землю на могилу.
   К ночи земляной холм достиг почти двадцати футов в вышину.
   Это большая насыпь из земли, камней и дерна должна была не только указывать будущим прохожим место, где был погребен человек, достойный памяти своих ближних, но и защищать его останки от покушений кровожадных зверей и разрушительной силы стихий.
   Когда курган (так зовут теперь эти могильные насыпи из земли и щебня, воздвигнутые над местом погребения) был готов, принялись зажигать костер и готовить пишу.
   И молча, лишь изредка вспоминая прекрасные качества товарища, ушедшего теперь от них навеки, собравшиеся справили похоронные поминки. Обычай этот продолжался из века в век, теряя, однако, с течением времени свой первоначальный строгий и простой характер, а наконец и свое значение.
   Первые тризны были очень непродолжительны и далеко не отличались обилием пищи, а, так сказать, вполне естественно вызывались собраниями в местах, обыкновенно пустынных, большого количества людей, пришедших издалека и часто с пустым желудком.
   Измученные ходьбой и работой по погребению, присутствующие восстановляли свои силы на месте погребения.
   В большинстве случаев, усталость и позднее время вынуждали их проводить даже ночь на месте погребения.
   То же самое сделали в этот вечер после похорон Старейшего и обитатели свайного поселка.
   С рассветом они уже были на ногах и готовились приступить к последней особенной работе, чтобы еще более торжественно почтить память умершего. Вождь повелел своим воинам набрать поблизости камней и поставить их стоймя вокруг кургана.
   К полудню в долине образовался громадный круг из камней всевозможной величины. Курган составлял центр этого круга.
   Такие "круги камней", оставшиеся от давно прошедших времен, или "кромлехи", настолько чтились потомками, что и теперь еще, по прошествии многих тысяч лет, в странах северной Европы встречается немало следов таких памятников.
   Когда каменный круг был закончен, вождь подошел к трем братьям и попросил их сказать воинам, что они довольны их работой.
   Дети, прежде всего, поблагодарили самого вождя за его заботы, а затем уже обратились к воинам с несколькими короткими фразами, которые вполне ясно передавали их чувства.
   Пока они говорили, воины, потрясая копьями, принялись медленно кружиться вокруг уже погасавших костров и испускать время от времени громкие крики, постепенно замиравшие в воздухе.
   Когда этот странный марш был окончен, все собрались вокруг вождей, ожидая сигнала к выступлению.
   Похороны кончились, теперь надо было двинуться обратно к озеру.

Незнакомцы большой равнины

   Крак и его братья шли молча, лишь изредка бросая печальные взгляды на исчезающие в туманном горизонте леса и холмы, -- те леса, среди которых они оставили могильный курган Старейшего; остальные воины весело подвигались вперед, равнодушно беседуя о своих делах.
   Они ни о чем другом не думали, кроме будущих охот и радостного возвращения в родные хижины, к своей семье.
   С наступлением ночи, когда отряд вышел из леса на открытую равнину, передовые воины или разведчики вдруг натолкнулись на нечто такое, что их не испугало, но крайне удивило.
   Они увидали три человеческих существа: юношу и двух молоденьких женщин, сидевших на корточках рядом с человеком много старше их, казалось, мертвым или готовившимся к смерти. Трое незнакомцев, по-видимому, были вконец изнурены усталостью и всякими лишениями.
   В нескольких шагах от старика, в луже крови валялся труп медведя.
   Разведчики испустили тревожный крик, чтобы предупредить шедших сзади, и воины, предводительствуемые вождем, живо очутились около четырех несчастных.
   Тем временем, обе молодые женщины и молодой человек встали, шатаясь, и взглядом и знаками умоляли подошедших о пощаде, сопровождая свои движения словами, которых озерные жители не понимали, но смысл которых был для них вполне ясен.
   Только Крак, слушая незнакомцев, вдруг страшно вздрогнул и посмотрел на Рюга и Геля, лица которых отражали в эту минуту такую же внутреннюю тревогу и волнение.
   И вот почему.
   Хотя они уже в течение многих лет не говорили, даже в разговорах между собой, на том языке, на котором изъяснялись когда-то в родной пещере, потому что решили усвоить и очень быстро изучили несложный язык обитателей свайного поселка, тем не менее, они не забыли совершенно слов, слышанных и повторяемых ими в детстве. И теперь они очень изумились и взволновались, потому что незнакомцы говорили на их родном языке.

0x01 graphic

   Спустившиеся сумерки мешали разглядеть черты и одежду этих горемык, так неожиданно встреченных на равнине, и трое братьев одновременно подумали, что перед ними, весьма вероятно, беглецы или выходцы из племени, очень близкого и, может быть, даже соседнего с обитателями пещеры на берегу реки. Они сообщили свою догадку вождю, который нашел их предположение очень основательным и приказал им немедля расспросить злополучных путников.
   Пока они беседовали, воины разложили костры и поспешили напоить и накормить чужеземцев.
   Измученные жаждой, те жадно пили, но от еды отказались.
   Попытались также пропустить хоть несколько капель живительной влаги в сжатые губы старика, лежавшего на земле рядом с другими, но напрасно: он был мертв.
   Затем Крак стал расспрашивать несчастных, внимательно изучая в то же время при свете огня их худые, костлявые лица, покрытые грязью и расцарапанные колючками от долгого скитания в густой чаще лесов.
   Обе молодые женщины лежали неподвижно и молча, видимо, совсем изнуренные; отвечал только молодой человек.
   Он рассказывал, что пришли они очень издалека, и что они, наверное, последние из оставшихся в живых от сильной и многочисленной когда-то семьи, которую беспрестанные нападения враждебного племени мало-помалу совсем довели до крайне бедственного положения.

Рассказ чужеземца

   -- В последний раз, -- прибавил юный чужеземец, -- вслед за большим ночным сражением, страшно ожесточенным, те из наших воинов, которые были еще не ранены, как я, например, после долгого и отчаянного боя, решили, не видя другого исхода, искать убежища в лесу и увели с собой женщин и детей, но многие из наших были захвачены во время бегства, убиты или уведены в плен. И только вот этим обеим женщинам да старику, от которого теперь остался только холодный труп, и мне самому удалось избежать ожесточенного преследования наших врагов. Удалось благодаря тому, что мы шли, не останавливаясь день и ночь. Мы пошли тише только тогда, когда решили, что находимся вне опасности. Тогда мы стали идти не наудачу, как раньше, а по направлению, которое было известно нашему старому товарищу по несчастью и которое он нам указывал. Порой он точно терял всякую бодрость и умолял нас продолжать путь одним, а его оставить на произвол судьбы.
   -- Чем же вызывалась такая странная просьба? -- спросил Крак.
   -- Ему думалось, что в такие опасные минуты он страшно мешает нам, потому что он был слеп.
   -- Слеп?
   -- Да, слеп. Он ничего не видел. Он был чужой нашему племени; мы встретили его в одну из наших разведок по лесу. Он бродил в лесной чаще, умирая от голода. Откуда он -- никто не знал; наши вожди, однако, его подобрали и приняли к себе.
   -- Приняли слепого! К чему он был годен? -- вскричал удивленный Крак. -- Это было неумно со стороны ваших вождей.
   -- Наши старики не так думали, -- ответил молодой человек. -- Они приняли слепого чужеземца, потому что он обещал им, если они сохранят ему жизнь, отблагодарить их со временем за такое благодеяние. Он обещал указать позднее нашему племени дорогу в неизвестную, чудную страну, где тепло и много дичи, нежных кореньев, вкусных плодов, и всюду струятся светлые ключи; в страну, говорил он, где жизнь течет легко и мирно, где люди живут в хижинах, построенных посреди обширных водных пространств.
   -- Так этот слепой видел наше озеро! -- подумал удивленный Крак.
   -- И вот с той поры воин стал жить и кормиться у нас, ожидая, когда наши старейшие, предвидевшие скорую погибель племени, согласятся, наконец, на переселение в другую страну, чего они, к несчастью, не сделали. "Он нам полезен своими рассказами", -- уверял самый старый из наших начальников. И в самом деле, чужеземец знал и учил нас многим новым вещам. Казалось, он видел памятью и опытом то, чего не видел глазами, настолько все его указания были точны.
   -- Значит, он сумел стать всем полезным, и вы были правы, оставив ему жизнь и предложив приют у себя, -- серьезно сказал Крак.
   Молодой чужеземец продолжал свой рассказ:
   -- Но мы не бросили слепого воина, хотя он и заклинал нас об этом, и я кормил его тем, что добывал на охоте. Зато он был нам добрым советчиком и опытным вожатым. Мы поминутно рассказывали ему о том, что видели вокруг себя, о небе и земле, о деревьях и растениях, -- словом обо всем, что встречали на своем пути. Он указывал нам затем, какого направления нам следовало держаться и в какую сторону следовало идти.
   Путь был длинный. Однажды вечером слепой воин, чувствуя, как силы его падают со дня на день и боясь, что он умрет, прежде чем доведет нас до страны, о которой нам беспрестанно рассказывал, дал нам множество разнообразных указаний о дороге, по которой мы должны идти, и о способах, какими мы можем ее найти. Затем он стал говорить нам о народе, с которым мы неизбежно встретимся и, вероятно, скоро, если последуем его советам. "Они наверно дадут вам приют, потому что вы придете к ним просителями, а не врагами", -- сказал он и затем прибавил: "Когда-то я тайно бродил по их владениям: я был, конечно, не один, и на глаза мои еще не спускалась тогда эта вечная ночь. В течение многих дней я наблюдал издалека за этими людьми, к которым я веду вас теперь. Они мирно ловили рыбу на берегах озер, переплывая по ним на древесных стволах, искусно выдолбленных внутри. И вид этих людей зажег в моем уме и уме моих товарищей ненасытное желание овладеть их прекрасными жилищами на воде, а также чудным оружием и великолепными лодками, благодаря которым эти люди могли так спокойно спать и иметь всегда обильную пищу. Мы несколько раз пытались победить их, но все наши попытки оставались бесплодными. Осторожность этих счастливых людей всегда разрушала наши планы.
   Наконец, однажды ночью представился случай захватить их врасплох спящими, и мы решили сделать нападение на сам поселок, но, -- увы!" -- простонал наш вожатый, рассказывая эту историю своего прошлого, -- мы были разбиты в эту ночь окончательно. Большинство моих товарищей погибли во время боя. Некоторые, и я в том числе, избегли смерти, бросившись в темные воды озера...
   -- Куда за ними кинулись вдогонку победители, -- подхватил Крак, с жаром перебив молодого чужеземца. -- Ваш вожатый должен был и это открыть вам, -- прибавил он с усмешкой торжества, -- и только один из беглецов, схваченный под водой одним из наших, вышел из воды живым. Как он спасся, я не знаю, но у него были выколоты оба глаза!
   -- О вождь! Вы правы, -- ответил молодой чужеземец, -- такова была действительно судьба этого воина. По вашим словам я догадываюсь теперь, что я, одинокий, безоружный и бессильный, попал нежданно именно к тем самым людям, о которых он мне говорил. Вы принадлежите к тому племени, на которое он некогда так несправедливо напал. О вождь! -- продолжал молодой человек твердым голосом и протягивая руки, -- делайте со мной, что хотите, но пощадите эти невинные создания. Я ваш пленный, врага же вашего уж нет в живых. Слепой и слабый, он все же доблестно пал в борьбе с медведем, который захватил его во сне, пока мы ушли искать свежей воды. Я убил медведя, но воин умер. Он был храбрец и звали его "Безглазым". Я сын вождя, и меня зовут Ожо.

Найденный брат

   Крик изумления вырвался одновременно из трех уст.
   -- Ожо!.. -- повторили вместе три голоса. -- Ожо!..
   -- Да, Ожо; это незначительное имя, но я надеюсь прославить его.
   -- Это он!.. Это наш брат!.. -- тихо промолвили Гель и Рюг, сжимая руки Крака и дрожа от радостного волнения.
   -- Я то же думаю, -- пробормотал Крак, -- и едва говорю от волнения, но, -- прибавил он, верный своим неизменным привычкам осторожности, -- воздержимся пока. Многие могут носить то же имя, и имя это, для нас столь дорогое, легко может принадлежать врагу. Имейте же терпение!
   И он громко спросил, обращаясь к чужеземцу:
   -- А эти женщины, кто они?
   -- Эти женщины мои сестры, дочери вождя.
   -- Их зовут?
   -- Маб и Он.
   Едва эти слова сорвались с уст незнакомца, как он почувствовал, что его с разных сторон обнимают какие-то сильные руки, а в ушах в то же время раздаются нежные слова, -- целый поток нежных слов. За этим взрывом братских чувств последовали объяснения.
   Не стоит описывать изумления Ожо, узнавшего своих братьев, -- оно само собой понятно.
   Что касается Маб и Он, то им казалось, что они видят во сне, будто маленький Крак превратился в такого прекрасного молодого воина.
   Вырвавшись из ласковых объятий, Крак пошел к вождю, который прилег у костра, пока он разговаривал с молодым незнакомцем. Крак рассказал ему о только что сделанном поразительном открытии и почтительно попросил у него помилования Ожо и сестер.
   -- Правда, их привел сюда один из наших бывших врагов, но теперь он мертв. Ожо -- ловкий, осторожный, преданный и честный юноша. О вождь, он постарается, как и я, денно и нощно служить племени, которое примет его к себе. Я отвечаю за него.
   -- В таком случае, друг Крак, я должен опять поблагодарить тебя, -- сказал вождь, -- потому что, приводя к нам своего брата, ты обогащаешь наше племя. Пусть будет по-твоему. Завтра я покажу нашим молодого воина.
   Ночь прошла спокойно. Воины спали, где попало, на обширной равнине, но Крак, Гель-рыболов и Рюг-большеухий, сидя нежно около брата и сестер, рассказывали им о своей жизни. А Ожо снова пересказывал, на этот раз со всеми подробностями, о постепенном упадке и кровавом конце последних обитателей пещеры, в которой они родились.
   -- Но еще задолго до битвы, которая стала для них роковой, -- сказал Ожо, заканчивая свой рассказ уже на заре, -- старейшины простили тебе, Крак, смерть огня и часто с горькими сожалениями оплакивали твою вероятную гибель...
   Несколько часов спустя дети пещеры, снова соединившиеся, на этот раз навсегда, подошли к берегам озера.

* * *

   Я кончаю, мой дорогой Жан.
   Наш друг Крак уже не маленький мальчик.
   Я думаю, что нам пора предоставить Крака, уже взрослого человека, а не маленького мальчика, дальнейшей доисторической судьбе, ограничиваясь лишь воспоминанием о нем.
   Ты видишь теперь, мой дорогой мальчик, что наша современная жизнь с ее техникой гораздо интереснее, разнообразнее, легче и лучше жизни тех далеких времен. Ты видишь также, что учиться и работать доисторическим мальчикам и девочкам приходилось гораздо больше, чем школьникам нашего времени. Потому не говори никогда, как ты любишь это часто повторять: "Ах, как жаль, что я не живу в эти интересные времена!" Поверь, что ум и гений человечества с каждым столетием делают жизнь людей и лучше и легче.

0x01 graphic

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru