Lib.ru/Классика: Детенгоф Александр Карлович. Изнанка войны

ИЗНАНКА ВОЙНЫ.

(Изъ дневника участника Русско-турецкой войны 1877--78 года).

Картинки съ натуры.
"Je n'enseingne pas, je raconte".
Montaigne.
"Я правду о тебѣ поразскажу такую,
Что хуже всякой лжи".
Грибоѣдовъ.

О вашей послѣдней войнѣ съ Турками, помимо сочиненій серьезнаго характера и чисто-спеціальнаго свойства, написано немало всевозможныхъ замѣтокъ, беллетристическихъ очерковъ и всякаго рода воспоминаній. Одинъ В. И. Немировичъ-Данченко написалъ на эту тему чуть не десять романовъ, однимъ словомъ -- образовалась довольно обширная и въ высшей степени интересная литература войны. Но былобы величайшей наивностью и заблужденіемъ думать, что всѣ эти многочисленныя сочиненія даютъ вполнѣ вѣрную, безпристрастно и всесторонне разработанную картину войны. Ничего подобнаго! Всякій, сколько-нибудь сообразительный читатель, догадается безъ особеннаго труда, что такая правдивая исторія минувшей войны, во всѣхъ ея деталяхъ и подробностяхъ, въ настоящее время безусловно немыслима. Во всѣхъ появившихся до сихъ поръ сочиненіяхъ, если не исключительно, то главнымъ образомъ, трактуется о походахъ, сраженіяхъ, трудной борьбѣ съ природой, героическихъ подвигахъ Русскаго войска, т. е. о такихъ вещахъ, которыя и безъ всякаго описанія извѣстны давнымъ-давно каждому школьнику. Въ самомъ дѣлѣ: кто же изъ насъ, Русскихъ людей, не знаетъ, что для Русскаго солдата^нѣтъ ничего невозможнаго и неприступнаго, что беззавѣтной храбрости и выносливости этого могучаго богатыря удивляется и завидуетъ весь міръ? Не даромъ же наше христолюбивое воинство называется "побѣдоноснымъ". Итакъ, распространяться о доблестяхъ Русскаго войска, т. е. главнымъ образомъ Pyèскаго солдата, это все равно, что повторять азбучныя истины объ умѣ Сократа, благородствѣ Марка Аврелія, честности Аристида и т. п. Совсѣмъ дѣло другого рода говорить вообще о томъ, что творилось на театрѣ военныхъ дѣйствій.

Каждый знаетъ, что офиціальныя бюллетени о побѣдахъ или пораженіи -- это только одна и притомъ далеко не самая важная сторона войны. За ней скрывается другая, глубокопоучительная исторія закулисной войны. Посторонней публикѣ желательно знать не только число убитыхъ, раненыхъ, отобранныхъ у непріятеля трофеевъ и проч., но также и то, какъ вели себя и держали начальники отдѣльныхъ частей, главные распорядители, отъ находчивости, умѣнья и хладнокровія которыхъ зависятъ исходъ сраженія, участь и жизнь многихъ тысячъ. Еще важнѣе знать, были ли солдаты одѣты, обуты и накормлены какъ слѣдуетъ, имѣли ли больные и раненые надлежащій уходъ и не было ли съ этой стороны какихъ-либо вопіющихъ злоупотребленій. Всѣ эти и много другихъ серьезныхъ вопросовъ имѣютъ едва ли не болѣе важное значеніе, чѣмъ одержанная надъ непріятелемъ громкая побѣда; между тѣмъ, господа пишущіе о войнѣ и весьма подробно разсуждающіе о томъ что думалъ такой-то начальникъ, о всѣхъ вышеупомянутыхъ вопросахъ краснорѣчиво умалчиваютъ, или говорятъ такими туманными намеками, что читатель, незнакомый съ дѣломъ, въ недоумѣніи пожимаетъ плечами, а мы-хорошо знакомые съ изнанкой войны -- только улыбаемся недоброй улыбкой и безсильно негодуемъ....

Я знаю, что мнѣ не удастся подѣлиться съ читателемъ и сотой долей того, что записано въ моемъ дневникѣ, но отчего же не сдѣлать попытки? Отчего не приподнять хоть кончика таинственной завѣсы и не поставить точку надъ і тамъ гдѣ можно? Если нельзя сказать всей правды, отчего не сказать хоть частицы ея?

Сербскотурецкая война, какъ извѣстно, была прелюдіей нашей войны съ Турками. Я, въ то время еще молодой офицеръ, служилъ въ К--ой сапёрной бригадѣ, и никогда не забуду того лихорадочнаго настроенія, въ какомъ находилось все К--ое общество, начиная отъ аристократіи и кончая послѣдней уличной торговкой. Повсемѣстные сборы въ пользу Славянъ, благотворительные спектакли, вечерй, концерты, публичныя лекціи, наконецъ отряды Сербскихъ добровольцевъ, сопровождаемые музыкой, цвѣтами и стихотвореніями "литераторовъ-обывателей" -- все это громко и краснорѣчиво свидѣтельствовало о горячемъ сочувствіи общества своимъ угнетеннымъ братьямъ. Само собой разумѣется, что такое явное и открытое увлеченіе Болгарскимъ вопросомъ не могло остаться незамѣченнымъ въ высшихъ правительственныхъ сферахъ, не могло не дѣйствовать на мягкую натуру покойнаго Государя Александра II.

Слѣдя за перипетіями Сербской войны съ величайшимъ вниманіемъ, постоянно слыша, читая и толкуя о невообразимыхъ жестокостяхъ Турокъ, наше довѣрчивое и наэлектризованное разными ужасами, политически-неразвитое общество даже не допускало мысли о томъ, чтобы Россія -- эта всегдашняя защитница и естественная покровительница Славянъ -- могла остаться равнодушной къ совершаемымъ Турками звѣрствамъ и не обнажила свой мечъ въ защиту угнетенныхъ единовѣрцевъ {Путешествіемъ императора Іосифа по западному берегу Адріатическаго мори началось, а Бисмаркомъ повелось тоже самое, что при Екатеринѣ Великой производилось Фридриховъ Великимъ и Кауницомъ, т. е. политическое кровопусканіе Россіи. П. Б.}. Такимъ образомъ, еще задолго до формальнаго объявленія войны нашимъ правительствомъ, она уже была рѣшена всѣмъ Русскимъ обществомъ; оно громко выражало свое неудовольствіе за медлительность Россіи. Всеобщее волненіе росло неудержимо, всѣ чувствовали приближеніе грозы, ходили какъ на иголкахъ и съ минуты на минуту ожидали приказа о мобилизаціи южной арміи.

Помню какъ теперь, въ Купеческомъ Клубѣ былъ назначенъ танцовальный вечеръ "въ пользу добровольцевъ".

Публики собралось множество, и вечеръ удался какъ нельзя лучше: музыканты играли съ какимъ-то особеннымъ увлеченіемъ, ловкіе кавалеры и очаровательныя барышни, пренебрегая усталостью и не рѣшаясь обидѣть отказомъ, танцовали, какъ говорится, до упаду, до измеможенія, и, не жалѣя каблуковъ, усердно работали ногами.... въ пользу добровольцевъ; а господа нетанцующіе не отходили отъ буфета и еще съ большимъ усердіемъ пили "за ихъ доброе здоровье"; однимъ словомъ, каждый выражалъ добровольцамъ сочувствіе по-своему. Какъ вдругъ, въ самую патетическую минуту, когда провинція расплясалась во всю, въ танцовальную залу, точно бомба, влетѣлъ запыхавшійся плацъ-адъютантъ, повелительнымъ жестомъ остановилъ музыку и, вставъ на стулъ, заявилъ громогласно, что сію минуту получена телеграмма о мобилизаціи К--аго округа и выступленіи въ походъ. Дружное ура было отвѣтомъ на эту вѣсть. Всѣ стали обниматься, пожимать руки и заранѣе поздравлять другъ друга съ пораженіемъ ненавистныхъ Турокъ. Кто-то крикнулъ гимнѣ! музыка заиграла Боже царя храни, и все слилось въ общемъ восторгѣ и ликованіи.... Въ заключеніи, раздался модный и всюду играемый въ то время "маршъ добровольцевъ", подъ заунывно-торжественные звуки котораго публика стала медленно расходиться....

Хотя всѣ съ нетерпѣніемъ ожидали приказа о мобилизаціи, но если бы читатель могъ заглянуть въ тѣ военныя семьи, которыя были заинтересованы предстоящей войной, то онъ увидѣлъ бы повсюду почти однѣ и тѣже картины истерическаго плача, горькихъ сѣтованій и весьма нелестныхъ эпитетовъ по адресу этой будто бы желаемой войны; а если бы какой-нибудь сердцевѣдецъ имѣлъ возможность заглянуть въ душу готовящихся къ походу, подслушать ихъ затаенныя мысли и желанія, то онъ убѣдился бы, что всѣ эти горячо и краснорѣчиво проповѣдующіе необходимость защиты угнетенныхъ Славянъ въ дѣйствительности вовсе объ этихъ Славянахъ не думали и даже имѣли о нихъ весьма смутное понятіе, а всецѣло были заняты своей собственной персоной, своими чисто-личными счетами и домашними дѣлишками....

Въ то время, когда блѣдныя, убитыя горемъ сестры, жены и въ особенности матери, трясущимися руками укладывая бѣлье своихъ дорогихъ воиновъ, заранѣе оплакивали ихъ погибель, потому что каждой матери непремѣнно чудилось, будто первая непріятельская пуля предназначена никому другому, а именно ея ненагляднымъ сыночкамъ, эти послѣдніе, съ худо скрываемою радостью, утѣшали своихъ плачущихъ матерей, женъ и сестеръ, а сами думали въ это время о предстоящемъ знакомствѣ съ новыми странами, о наградахъ, повышеніяхъ по службѣ, военныхъ подвигахъ и всякаго рода отличіяхъ, при чемъ, само собою разумѣется, заранѣе мечтали и видѣли во снѣ тотъ маленькій бѣленькій крестикъ, который для всякаго имѣетъ такое же значеніе, какъ для правовѣрнаго мусульманина обѣщанный Магометомъ рай съ гуріями.

Совсѣмъ другого рода мечты и планы роились въ головахъ тѣхъ пожилыхъ офицеровъ, которые командовали какой-нибудь отдѣльной частью, или завѣдывали хозяйствомъ. На лицахъ этихъ господъ можно было явственно прочесть заботы чисто-матеріальнаго свойства. Обложенные приказами, смѣтами и всевозможными справками, эти хозяева и распорядители казеннаго имущества, съ карандашемъ въ рукѣ, дѣлали приблизительныя вычисленія: сколько можно будетъ (сэкономитъ при закупкѣ всего необходимаго для своей части, и какъ устроить такимъ образомъ, чтобы, съ одной стороны, угодить начальству и представиться на смотръ въ приличномъ видѣ, а съ другой и себя не обсчитать и не обидѣть. Задача, какъ видите, трудная и головоломная: но мнѣ извѣстно изъ достовѣрныхъ источниковъ, что многіе рѣшили ее блистательно. Благодаря щедрости казны, которая отпускаетъ столько, что, кормя казеннаго воробья, можно прокормить большую семью, господа командиры отдѣльныхъ частей умудрились достигнуть того, что и невинность соблюли (похвалу начальства за бережливость) и капиталъ пріобрѣли.

Такимъ образомъ, съ первымъ выданнымъ на расходы казеннымъ рублемъ началось беззастѣнчивое расхищеніе государственнаго пирога, и тѣ, черезъ руки которыхъ проходилъ этотъ рубль, еще не трогаясь съ мѣста, успѣли прикарманить столько, что хватило не только дѣтишкамъ на молочишко, но и женѣ на шелковое платье, племянницамъ на шляпки и даже тещѣ на башмаки... Между тѣмъ это были только жалкія, ничтожныя крохи, въ сравненіи съ тѣми, ожидаемыми впереди жирными кусками, при одной мысли о которыхъ у командировъ спирало въ зобу дыханье и слюнки текли...

Но вотъ всѣ приготовленія окончены: войска снаряжены наскоро, обозы отремонтированы, насколько возможно и дозволяло время; остается только представиться высшему начальству, помолиться Богу, и затѣмъ, въ походъ!

Все это было продѣлано на громадномъ плацу передъ крѣпостью, въ присутствіи высшаго духовенства, сановниковъ и многочисленной толпы собравшагося народа. Чудное, безоблачное утро, торжественный молебенъ съ архіерейскими пѣвчими, горячая молитва сотевь тысячълюдей, окропленіе войскъ святой водой и благословеніе архіерея, трогательная, умная, глубокопрочувствованная рѣчь командующаго войсками, прощаніе съ родными, раздирающіе сердце вопли остающихся дома, вся эта неподдающаяся никакому описанію картина, о которой я, даже въ настоящую минуту занесенія ея на бумагу, не могу вспомнить равнодушно, неизгладимыми чертами врѣзалась въ душу и навсегда запечатлѣлась въ памяти присутствовавшихъ...

Послѣдній поцѣлуй дорогихъ сердцу лицъ, послѣдній прощальный взглядъ на окружающія насъ родныя мѣста -- и мы трогаемся въ путь!

Но не успѣли мы сдѣлать и ¹/₂ версты, какъ вся громоздкость и непрактичность нашего телеграфнаго обоза обнаружилась во всей своей непривлекательной очевидности. Начать съ того, что шестерка недавно купленныхъ и совершенно необъѣзженныхъ лошадей, при томъ подъ управленіемъ неискусныхъ кучеровъ и еще болѣе неопытныхъ Форейторовъ, никоимъ образомъ не могла везти громадную, неуклюжую фуру въ 180 пудовъ вѣса. Немудрено, что молодыя пугливыя лошади бросались въ сторону, становились на дыбы, брыкались и бились, путались въ постромкахъ, ломали вальки и дышла, сбрасывали Форейторовъ. Приходилось безпрестанно останавливаться, исправлять поломанное, перепрягать лошадей, вести ихъ въ поводу, подъ узцы, словомъ -- путешествіе невообразимо печальное и комичное. Ползя такимъ образомъ, мы невольно вспомнили генералъ-адъютанта Дрентельна, который, осматривая нашъ обозъ и любуясь его щеголеватой наружностью, Зе мѣтилъ со свойственнымъ ему мѣткимъ остроуміемъ: "Да, красивая и дорогая игрушка; но она имѣетъ тотъ единственный недостатокъ, что хороша до тѣлъ поръ, пока стоитъ въ сараѣ, подъ чехломъ, пока ея не трогаютъ съ мѣста; но какъ только вы попробуете примѣнить ее на практикѣ -- вы тотчасъ же убѣдитесь, что она ни къ чорту не годится". Золотыя, пророческія слова, которыя сбылись съ буквальной точностью на первомъ же шагу!..

Наконецъ, мы кое-какъ дотащились до вокзала, но тутъ насъ ожидалъ другой сюрпризъ: оказалось, что на желѣзной дорогѣ нѣтъ и не существуетъ никакихъ приспособленій, для втаскиванія огромныхъ фуръ на открытыя вагонныя платформы, а, крѣпкіе заднимъ умомъ, мы сами объ этомъ не подумали и заранѣе не позаботились. Дѣлать нечего! Пришлось самимъ заняться устройствомъ приспособленій для втаскиванія фуръ, что потребовало такъ много времени, что нашъ паркъ, вмѣсто того, чтобы выѣхать въ 10 часовъ утра, какъ предполагалось по расписанію, едва успѣлъ сдѣлать все необходимое къ полдню слѣдующаго дня и тронулся въ путь позднимъ вечеромъ. Разумѣется, что подобная непредвидѣнная задержка перепутала всѣ предположенія и расписанія поѣздовъ, послѣдствіемъ чего было то, что мы, отъѣхавъ отъ города какихъ-нибудь 3--4 станціи, т. е. не болѣе 100 верстъ, были переведены на запасный путь и простояли въ открытомъ полѣ, безъ всякой цѣли и смысла, ровно трое сутокъ. Порядки, какъ видишь читатель, въ чисто-Русскомъ вкусѣ. Не думайте, пожалуйста, что это только мы, злополучные телеграфисты, двигались такимъ черепашьимъ шагомъ. Ничуть не бывало! Мобилизація всей южной арміи и движеніе ея по желѣзной дорогѣ были произведены съ такой удивительной поспѣшностью и мудрой распорядительностью, что присутствовавшій при этомъ знаменитый генералъ К. просто выходилъ изъ себя и не стѣсняясь говорилъ открыто: "Хорошо, что мы собираемся воевать съ Турками, а не съ нашими сосѣдями, а то бы они десять разъ успѣли забрать насъ живьемъ, со всѣми бебёхами и потрохами". Полагаю, что мнѣніе такого авторитетнаго и компетентнаго человѣка, какъ генералъ К., не нуждается въ коментаріяхъ. Но движеніе обозовъ по Россіи было только цвѣточки, въ сравненіи съ тѣми ягодками, которыя ожидали насъ въ Бессарабіи, черноземная почва которой необыкновенно вязка и совершенно неудобна для перевозки тяжестей. Вы не можете себѣ представить, что было съ нашими Ноевыми ковчегами, когда имъ пришлось двигаться по грунтовымъ дорогамъ Бессарабіи. Пока было сухо и тепло, мы еще ползли кое-какъ, но какъ только полилъ дождь, начинались наши мученія: лошади и люди выбивались изъ силъ, потъ градомъ катилъ по лицамъ солдатъ. Ничего не помогало! Пробовали выпрячь лошадей и тащить поодиночкѣ каждую фуру одними людьми, на лямкахъ, но это ни къ чему не привело; тогда прибѣгли къ помощи такихъ сильныхъ животныхъ какъ буйволы, но и двѣ, три, четыре пары запряженныхъ цугомъ буйволовъ только рвали канаты какъ нитки и все-таки не могли двинуть съ мѣста и вытащить изъ грязи застрявшія по ступицы колесъ громоздкія фуры. Прибавьте къ этому пронизывающую насквозь сырость, жалкій видъ полуголаго, дрожащаго отъ холода плачущаго пастуха (хозяина буйволовъ), и вы поймете наше отчаянье, поймете и повѣрите, если я скажу вамъ, что, при видѣ всей этой удручающей душу картины полнаго безсилія, напряженные нервы нашего и безъ того сильно экзальтированнаго командира не выдержали: онъ сѣлъ на бревно, и, закрывъ лицо руками, зарыдалъ какъ ребенокъ...

Да, мы натерпѣлись и намучились съ нашими телеграфными обозами! Былъ случай, когда мы не могли сдѣлать болѣе трехъ верстъ въ сутки. Это отмѣчено въ моемъ дневникѣ. Къ довершенію нашихъ бѣдъ и несчастій, намъ были розданы карты "путей сообщенія въ Бессарабіи". Эти карты имѣли такое же свойство, какъ и наши обозы, т. е. на нихъ хорошо было смотрѣть, но нельзя было ими руководствоваться, по той причинѣ, что на нихъ обозначены такіе мосты, гати, рѣчки, овраги, деревни и разстоянія, которые никогда не существовали, или существовали при царѣ Горохѣ, и -- наоборотъ, не были обозначены такія дороги, мосты и деревушки, которые существовали и были намъ нужны. Замѣтьте, что карты составлялись офицерами Генеральнаго Штаба. Но составители картъ, должно быть, принадлежали къ числу такихъ же спеціалистовъ и знатоковъ своего дѣла, какъ тотъ знаменитый капитанъ генеральнаго штаба N, который, будучи посланъ въ качествѣ проводника, умудрился завести отрядъ генерала В. въ такія дебри и трущобы, что отрядъ едва не погибъ и, послѣ долгихъ мытарствъ, пришелъ тогда, когда сраженіе окончилось. За такое удивительное исполненіе своей обязанности генералъ В. назвалъ капитана Сусаниномъ, и эта мѣткая кличка до такой степени всѣмъ понравилась, что со времени послѣдней войны названіе "Сусанинъ" стало нарицательнымъ именемъ. Не правда ли, читатель, что все это похоже на анекдотъ и можетъ быть принято за вымыселъ, между тѣмъ я анекдотами не занимаюсь, а разсказываю голую правду.

Но если такъ, спроситъ незнакомый съ дѣломъ штатскій читатель, или читательница, то какимъ же образомъ телеграфный паркъ могъ исполнять свое назначеніе?" Въ томъ-то и дѣло, что паркъ исполнялъ его очень плохо, приносилъ пользу весьма незначительную и, въ большинствѣ случаевъ, дѣйствовалъ неисправно. Опытъ показалъ, что наши громоздкія фуры могутъ двигаться съ надлежащей скоростью только по шоссе и притомъ въ сухую погоду. Кромѣ того, тоненькіе и хрупкіе телеграфные столбики не только ломались отъ прикосновенія буйволовъ, задѣванія колесами и проч., но просто валились отъ вѣтра, вслѣдствіе чего движеніе тока прекращалось, и апаратъ не дѣйствовалъ. Отсюда происходили задержки, непріятности, тяжелыя сцены и всякаго рода недоразумѣнія. Генералъ N. N. (нынѣ занимающій высокій административный постъ), узнавъ, что его приказаніе не исполнено и телеграфная линія до помѣщенія его штаба до сихъ поръ не наведена, потребовалъ къ себѣ пишущаго эти строки, и разнесъ его, что называется, въ пухъ. Когда же я, маленькій человѣкъ, осмѣлился доложить, что лошади не могутъ везти тяжелыхъ фуръ, его превосходительство, очевидно, не имѣвшій ни малѣйшаго понятія объ организаціи нашихъ обозовъ, закричалъ въ недоумѣніи.-- Какъ не могутъ везти? Это еще что значитъ? Попробуйте хорошенько накормить лошадей овсомъ и сѣномъ, тогда онѣ навѣрно повезутъ. Кровь бросилась мнѣ въ голову отъ такого незаслуженнаго оскорбленія, но, твердо помня съ кѣмъ я говорю, и въ какое время, я отвѣчалъ съ полнымъ самообладаніемъ:-- Не только хорошо накормленныя лошади, но даже пять паръ сильныхъ буйволовъ не въ состояніи тащить наши громоздкія фуры, въ чемъ ваше превосходительство можете легко убѣдиться, взглянувъ въ это окно. Какъ разъ въ это самое время обозъ вступалъ въ деревушку, и генералъ, взглянувъ по указанному мною направленію, увидѣлъ собственными глазами, съ какими невѣроятными усиліями люди и буйволы втаскивали фуры на сравнительно небольшую горку. Да, теперь я вижу, что вы правы, замѣтилъ генералъ болѣе мягкимъ тономъ; но на кой же намъ чортъ такой паркъ, который не можетъ исполнять своего назначенія какъ слѣдуетъ? Его нужно сжечь, уничтожить. Пришлось вспомнить г.-а. Дрентельна.

Ползя черепашьимъ шагомъ, безпрестанно злясь и проклиная все и всѣхъ, мы, наконецъ, кое-какъ доползли до столицы Бессарабіи, Кишинева, гдѣ началось наше продолжительное стояніе. И вотъ, собравшись на границѣ Румыніи, точно крестоносцы подъ стѣнами Іерусалима, мы изнывали отъ бездѣйствія, скуки и томительной неизвѣстности, совершенно не постигая, кому нужно наше бездѣйствіе и для какой надобности собралось подъ Кишиневымъ такое множество войскъ, вмѣсто того, чтобы, пользуясь временемъ, безостановочно двигаться далѣе. Вѣдь не для того же, въ самомъ дѣлѣ, мы ждали и томились, чтобы наши враги и противники, Турки, успѣли приготовиться къ оборонѣ; между тѣмъ именно эта совершенно нелѣпая и неестественная причина назойливо лѣзла въ голову. По крайней мѣрѣ достовѣрно извѣстно, что Турки превосходно воспользовались нашимъ ничегонедѣланьемъ, и въ то время когда мы, собирая и стягивая войска, все чего-то ожидали, они, при усердной помощи изъ Лондона и подъ руководствомъ Англійскихъ, инженеровъ, прекрасно починили старыя укрѣпленія и возвели новыя...

Не трудно догадаться, какъ мы пользовались досугомъ. Чтобы убить праздное время, мы усердно ѣли, много пили и развлекались въ пріятной компаніи этихъ дамъ, которыя беззастѣнчиво предлагали свои услуги и даже сожительство въ одномъ съ ними номерѣ, тѣмъ болѣе, что въ Кишиневѣ нельзя было достать свободной квартиры. Всѣ эти многочисленныя дѣвы находились подъ наблюденіемъ полиціи, имѣли стройную организацію, и, подобно войскамъ, раздѣлялись на отряды и отдѣленія. По крайней мѣрѣ пишущій эти строки былъ свидѣтелемъ того, какъ приставъ отдавалъ приказаніе "начальницѣ 5-го отряда", чтобы она приготовила 12 красивыхъ и веселыхъ дѣвицъ и непремѣнно надушила ихъ, потому что въ прошлый разъ онъ получилъ замѣчаніе за то, что дѣвицы пахли чѣмъ-то отвратительнымъ. 12 веселыхъ дѣвъ должны быть готовы къ 9-ти часамъ вечера, и, послѣ тщательнаго осмотра будутъ отправлены... куда слѣдуетъ.... Но кто больше всего надоѣдалъ намъ, это Жиды. Грязный, вонючій, биткомъ набитый пришлымъ людомъ и переполненный войсками Кишиневъ положительно кишѣлъ Жидами, которые точно саранча, или ожидающіе добычи хищные звѣри, налетѣли со всѣхъ сторонъ. Нельзя было плюнуть или шагнуть, чтобы не натолкнуться на какого-нибудь юркаго, оборваннаго Жидочка, который вертѣлся какъ вьюнъ и назойливо предлагалъ свои услуги по части гешефтмахерства и всякаго рода продѣлокъ мошенническаго свойства. Полиція зорко слѣдила за этими пьявками, такъ какъ знала навѣрное, что многіе изъ нихъ служатъ шпіонами и развѣдчиками Турокъ; но, разумѣется, что полиція въ данномъ случаѣ играла смѣшную и жалкую роль человѣка, который гоняется съ обухомъ за комаромъ: Жидъ не былъ бы Жидомъ, если бы онъ не сумѣлъ обойти и одурачить всѣхъ за нимъ слѣдящихъ, какъ бы они не были хитры и предусмотрительны. Прикидываясь нашими друзьями и доброжелателями, они въ тоже время были еще больше друзьями нашихъ враговъ, и, ловко надувая обоихъ, занимаясь коммерціей, т. е. грабя за все въ три дорога, превосходно набивали свои широкіе карманы... Вотъ ужъ. именно, можно сказать безъ преувеличенія, что въ минувшую войну Жиды совсѣмъ одолѣли насъ....

Наконецъ, послѣ долгаго и томительнаго нашего стоянія подъ Кишиневымъ, пріѣхалъ покойный Государь, лично обнародовалъ знаменитый манифестъ о войнѣ съ Турціей, сдѣлалъ войскамъ прощальный смотръ, и послѣ напутственныхъ словъ, которыя глубоко запали въ нашу душу, мы, перейдя Прутъ, вступили въ союзную и содружественную намъ Румынію. Я думаю, что никто такъ этому не радовался, какъ мы, злополучные телеграфисты, потому что только вступивъ на твердую почву (шоссе), мы могли свободно вздохнуть и сказать: "Ну, теперь мы можемъ двигаться безостановочно, и даже не тихимъ шагомъ, а мелкой рысью"...

Чистенькіе, опрятные, довольно большіе и видимо благоустроенные города Румыніи произвели на насъ благопріятное впечатлѣніе, при чемъ невольно обращала на себя вниманіе выдающаяся красота Румынокъ, съ ихъ большими, полными огня и жгучей страсти выразительными глазами. Но и мужской типъ не менѣе красивъ, въ особенности среди молодцоватыхъ, представительныхъ офицеровъ. Рослые, статные, хорошо откормленные, одѣтые съ иголочки, расфранченные и надушоные точно передъ баломъ, эти салонные франты-моншёры, въ новенькихъ мундирахъ съ красными эполетами, смотрѣли необыкновенными щеголями, въ сравненіи съ которыми наши, въ большинствѣ, низкорослые, уставшіе, запыленные, плохо одѣтые и, надо правду сказать, дѣйствительно невзрачные на видъ армейскіе офицеры высматривали замухрышками. Немудрено, что Румыны посматривали на нашихъ офицеровъ съ какимъ-то пренебреженіемъ и относились къ нимъ свысока, что было причиной частыхъ и рѣзкихъ столкновеній. Вообще Румыны относились къ намъ съ явнымъ неброжелательствомъ, дѣлали намъ много всякаго рода затрудненій и смотрѣли на Русскихъ, какъ на грубыхъ и невѣжественныхъ дикарей, которымъ они великодушно дозволили пройти черезъ свою цивилизованную страну. Какъ ни оскорбительно и на первый взглядъ дико подобное отношеніе къ намъ какой-то несчастной, крошечной Румыніи; но Румыны, съ своей точки зрѣнія, были правы. Будьте, въ самомъ дѣлѣ, справедливы и безпристрастны. Маленькое государство, которое существуетъ менѣе столѣтія, сумѣло добиться независимости и стать въ ряду большихъ государствъ, на одинаковыхъ съ ними правахъ. Румынія имѣетъ свою армію, флотъ, посланниковъ при Европейскихъ дворахъ, а главное, имѣетъ полную свободу печати и слова. Какое изъ маленькихъ Славянскихъ государствъ можетъ похвастаться подобными учрежденіями, и какъ тутъ не зазнаться, когда на глазахъ Румынъ процвѣтаютъ другія, обширныя, существующія болѣе тысячи лѣтъ государства, въ которыхъ даже самое слово конституція нужно произносить съ оглядкой, а то, чего добраго, услышитъ городовой и васъ, раба Божія, за подобныя вольнодумства, упрячутъ въ такія отдаленныя мѣста, куда Макаръ телятъ не гонялъ?

Находясь среди друзей, которые хуже враговъ, мы, разумѣется, чувствовали себя очень неловко и съ нетерпѣніемъ ожидали вступленія въ родственную намъ Болгарію, въ твердой увѣренности, что "братушки" встрѣтятъ насъ съ распростертыми объятіями. И мы не ошиблись. Насъ дѣйствительно, по крайней мѣрѣ на первыхъ порахъ, встрѣчали необыкновенно торжественно, какъ благодѣтелей и спасителей отъ Турецкаго ига. Но за этой, вполнѣ естественной радостью униженнаго и оскорбленнаго человѣка скрывалась не менѣе естественная трусость напуганнаго и забитаго раба, который боится, чтобы Турки, вернувшись, не отомстили ему жестоко за то, что онъ принималъ Русскихъ, какъ своихъ избавителей и друзей.

Многіе изъ писавшихъ о минувшей войнѣ упрекали Болгаръ за эту, такъ сказать, двойственность ихъ обращенія съ нами; но мнѣ всегда казались эти обвиненія и несправедливыми, и необдуманными. Курьезно требовать, чтобы народъ, 500 лѣтъ находившійся подъ тяжкимъ игомъ Турокъ, проявлялъ чувства свободныхъ людей, а не обнаруживалъ собою воспитанныхъ вѣками рабовъ, которые всегда боятся, цѣлуютъ руки тѣхъ, кто ихъ колотитъ по зубамъ и въ свою очередь притѣсняетъ тѣхъ, кто отъ нихъ зависитъ. Я понимаю обвиненіе Болгаръ въ ихъ скрытности, противной жадности и недостаточномъ гостепріимствѣ; но ругать ихъ за то, что они относились къ намъ недовѣрчиво, не меньшей мѣрѣ странно.

Среди холопствовавшихъ и всячески заискивающихъ передъ нами братушекъ попадались такіе смѣльчаки, которые открыто и во всеуслышанье проповѣдывали, что непрошенное заступничество Россіи, эта чисто-медвѣжья услуга можетъ принести Болгарамъ вредъ и во всякомъ случаѣ не улучшитъ, а ухудшитъ ихъ положеніе, тѣмъ болѣе, что Европейскія государства никогда не дозволятъ и не допустятъ, чтобы Россія играла первенствующую роль руководительницы Славянъ. Послѣдующія событія доказали, что въ этихъ упрекахъ было немало горькой правды. Во всякомъ случаѣ минувшая война обнаружила наглядно и убѣдительно, что Болгаринъ, въ смыслѣ экономическаго и матеріальнаго достатка, несравненно богаче и зажиточнѣе нашего мужика. Когда Русскіе солдатики, вступивъ въ предѣлы Болгаріи, увидѣли прекрасную, плодородную землю, цвѣтущія поля, чистые какъ кристалъ ключи холодной воды, обширные сады и виноградники, они просто ахнули и пришли въ недоумѣніе. "Вотъ такъ край! невольно воскликнули они: да если бы нашему брату такая благодать, кажись и умирать ненадо!" Положимъ, что все добро и имущество Болгаръ было безжалостно расхищено и разграблено Турками; но дѣло въ томъ, что было что грабить и расхищать. А попробуйте ограбить нашего средняго мужика, вы увидите, что это дѣло довольно мудреное; потому что нашъ крестьянинъ и безъ того ничего не. имѣетъ, вѣчно живетъ впроголодь, вѣчно нуждается и бьется, бѣдняга, какъ рыба объ ледъ. Имѣя въ карманѣ блоху на арканѣ, онъ постоянно думаетъ о всякаго рода податяхъ и многочисленныхъ недоимкахъ, которыя держатъ его въ кабалѣ у деревенскихъ кулаковъ и отъ времени до времени усердно выбиваются сельскими властями...

Со вступленіемъ нашихъ войскъ въ предѣлы Болгаріи и послѣ блистательной переправы черезъ Дунай, начались тѣ непріятельскія стычки, сраженія, переходы черезъ Балканы, словомъ, тѣ военныя дѣйствія, которыя, не смотря на всѣ неудачи и неожиданныя препятствія, въ концѣ концовъ увѣнчались полнымъ успѣхомъ, завершились пораженіемъ Турокъ и покрыли наши доблестныя войска неувядаемой славой храбрецовъ и героевъ...

Говорить обо всемъ этомъ я, разумѣется, не буду: все это уже сдѣлано и прекрасно сдѣлано свѣдующими спеціалистами; да я совсѣмъ и не съ этой цѣлью взялся за перо. Я хочу вамъ разсказать, какъ мы, находившіеся при штабѣ и не принимавшіе въ сраженіяхъ никакого участія, мирные воины, подъ шумъ побѣдъ и громъ оружія, устраивали свои дѣла дѣлишки. Но прежде чѣмъ приступить къ этому крайне щекотливому и несовсѣмъ безопасному вопросу, я считаю необходимымъ сказать нѣсколько словъ о томъ, какъ господа военные, да, пожалуй, и всѣ мы Русскіе, смотримъ на пользованіе казеннымъ добромъ. Чтобы сдѣлать сравненіе наиболѣе вѣрнымъ и образнымъ, я не могу придумать ничего лучшаго, какъ напомнить читателю слѣдующее, сдѣланное дикаремъ, опредѣленіе добра и зла: "Если я отниму чужую жену, это добро; а если у меня отнимутъ, это зло". Вотъ именно точь въ точь такой же взглядъ сложился вѣками, окрѣпъ и прочно установился у многихъ военныхъ относительно пользованія казенной копѣйкой. Если отнимутъ вашу собственность, это гадко, мерзко, преступно; но если вы обворуете казну, это ничего, это совсѣмъ изъ другой оперы: взять у казны нисколько непредосудительно. Такой дикій взглядъ проистекаетъ изъ слѣдующаго софистическаго разсужденія. Казна не частное, отдѣльное лицо, какъ мы съ вами, а что-то неопредѣленное, какъ бы несуществующее, какой-то таинственный незнакомецъ, миѳъ, который даетъ вамъ деньги совсѣмъ не для того, чтобы вы возвращали ихъ обратно. Не возьмете вы остатокъ лично для себя, его все ровно, возметъ кто-нибудь другой; но разъ отпущенное казной на расходы никогда не возвращается обратно, какъ не возвращается утраченная дѣвушкой невинность... Понятно, что при такомъ возрѣніи на казенное имущество, отказаться отъ экономіи также смѣшно, глупо и нелѣпо, какъ смѣшно и глупо не поднять валяющійся на дорогѣ бумажникъ.

Исходя изъ подобнаго взгляда на казенное добро и руководствуясь тѣмъ простымъ соображеніемъ, что войны бываютъ не часто и, слѣдовательно, нужно пользоваться рѣдкимъ, счастливымъ случаемъ, господа командиры отдѣльныхъ частей и вообще всѣ, черезъ руки которыхъ проходилъ казенный рубль, принялись расхищать казну съ такимъ усердіемъ, что казенный сундукъ затрещалъ по всѣмъ швамъ. Никакое перо не въ состояніи передать и никакое воображеніе не въ состояніи представить себѣ, что творилось въ дѣйствующей арміи изъ-за казеннаго пирога. Это былъ совершенно открытый, беззастѣнчивый грабежъ среди бѣлаго дня, что-то непостижимо грубое и наглое, какая-то дикая Вакханалія. Можно было подумать, что всѣхъ обуяла неопредолимая страсть къ наживѣ, воровству, къ погонѣ за рублемъ. Казалось, самый воздухъ былъ пропитанъ міазмами хищенія и какъ бы трубилъ въ уши: "Бери, хватай, лови моментъ и пользуйся всѣмъ, что плохо лежитъ". И хватали, безстыдно хватали всѣ у кого были руки, кто могъ и сколько могъ... Какимъ образомъ совершалась вся эта процедура грабежа, я сейчасъ вамъ объясню. Вы увидите, что это также просто, какъ самый нехитрый фокусъ, который кажется вамъ замысловатымъ, только до тѣхъ поръ, пока не обнаружился его секретъ. Казна, какъ я уже упоминалъ выше, всегда отпускаетъ очень щедро, а во время минувшей войны эта щедрость перешла всякія границы: справочныя цѣны стояли такъ высоко, что самъ Августѣйшій главнокомандующій, утверждая ихъ своей подписью, только покачивалъ головой и говорилъ: "однако!" Достаточно сказать, что, напримѣръ, пудъ мяса доходилъ до 10 рублей, а пудъ сѣна до 1 рубля, замѣтьте -- золотомъ, т. е., другими словами, прибавьте еще столько же, потому что полуимперіалы (5 р. 15 к.) мѣнялись тогда на красненькую. И вотъ, всѣ эти отпускаемыя на продовольствіе людей и лошадей сотни тысячъ записывались, какъ водится, въ шнуровыя книги на приходъ, и затѣмъ расходовались... на бумагѣ, т. е. въ представляемыхъ начальству и контролю письменныхъ отчетахъ; всѣ, такъ называемые, оправдательные документы были въ полной, исправности, итоги и цифры тщательно провѣрены до полушки; а на самомъ дѣлѣ львиная доля отпущеннаго застрѣвала въ карманахъ начальниковъ отдѣльныхъ частей, а на долю солдатиковъ доставались жалкія крохи, ровно столько, сколько нужно для того, чтобы не умереть съ голоду. Можете себѣ представить, чѣмъ кормили нашихъ несчастныхъ солдатъ, если я скажу вамъ, что, не смотря на тяжелую работу и крайнюю нетребовательность нашихъ солдатъ, они не рѣдко не дотрогивались до такъ называемыхъ щей (правильнѣе помоевъ) и выбрасывали ихъ собакамъ, но даже собаки ѣли ихъ неохотно. Разумѣется, что такой пищей можно было потчивать только нестроевыхъ солдатъ, не участвующихъ въ сраженіяхъ, потому что дѣйствующія войска, во 1-хъ получали все натурой отъ пресловутаго товарищества Коганъ, Горвицъ и К^о, а во 2-хъ, боевыя войска никто и не посмѣлъ бы кормить падалью, потому что господа командиры рисковали въ первомъ же сраженіи получить нечаянную рану пониже спины... Но неужели, спроситъ читатель, солдаты терпѣливо выносили такое возмутительное нарушеніе ихъ правъ и никому не заявляли своихъ законныхъ претензій? въ качествѣ безпристрастнаго лѣтописца я могу отвѣчать, что слышалъ, будто нѣкоторыя команды пробовали бунтоваться и даже какой-то баталіонъ дѣлалъ попытку разбѣжаться; но въ какой степени все это справедливо и достовѣрно, я утверждать не рѣшаюсь. Во всякомъ случаѣ думаю, что даже самые жадные и безсовѣстные начальники, въ видахъ собственнаго интереса и безопасности, отъ времени до времени поступали такъ, какъ поступалъ нашъ хитрый и предусмотрительный командиръ. Какъ только онъ замѣчалъ, что солдаты ропщутъ и вообще недовольны, онъ тотчасъ же дѣлалъ внезапный смотръ, или поднималъ насъ по тревогѣ, находилъ все въ порядкѣ, благодарилъ за молодецкую службу и въ награду за отличное состояніе парка отдавалъ приказаніе приготовить хорошій обѣдъ, раздать всѣмъ нижнимъ чинамъ по чаркѣ водки и сверхъ того по двугривенному на человѣка. Такимъ способомъ онъ временно пріобрѣталъ расположеніе нижнихъ чиновъ, удовлетворялъ ихъ справедливое негодованіе и зажималъ имъ рты... до слѣдующаго ропота. Не даромъ же нашъ командиръ принадлежалъ къ выдумавшей обезьяну породѣ Нѣмцевъ!

Что касается прокормленія лошадей, то здѣсь процедура набиванія кармана упрощалась до нее plus ultra. Такъ какъ умныя и благородныя животныя, получая гомеопатическія дозы овса и сѣна, были лишены возможности жаловаться и ничѣмъ не могли выразить своей, горькой участи, то имъ ничего болѣе не оставалось, какъ отчаянно ржать, объѣдать другъ у друга хвосты, гривы и, въ концѣ концовъ, околѣвать съ голоду. Все это несчастныя животныя и продѣлывали, и при томъ такъ усердно, что нѣкоторые кавалерійскіе полки очутились на пѣхотномъ положеніи, т. е. совсѣмъ безъ лошадей. Разумѣется, что такое околѣваніе лошадей массами не могло не обратить на себя вниманіе высшаго начальства; но господа командиры весьма устроумно объясняли повальный падежъ тѣмъ, что наши будто бы изнѣженныя и непривыкшія къ суровому климату лошади избалованы хорошей пищей и теплыми конюшнями; тогда какъ здѣсь имъ поневолѣ приходится все время стоять на открытомъ воздухѣ (на коновязи) и питаться кукурузой, за невозможностью своевременно достать сѣна и овса въ достаточномъ количествѣ и хорошаго качества. Въ этихъ оправданіяхъ была крошечная доля правды; настоящая же правда заключалась въ томъ, что лошади не привыкли жить... совсѣмъ безъ ѣды. Изъ указанныхъ примѣровъ читатель можетъ видѣть, какъ немысловаты пріемы и способы, при помощи которыхъ господа командиры набивали свои карманы. Надо только имѣть податливую совѣсть и твердо помнить, что каждый расходъ долженъ быть оформленъ указаннымъ въ законѣ порядкомъ. И такъ, умѣйте прятать концы, и вы, застрахованный отъ всякой отвѣтственности, въ правѣ считать себя вполнѣ порядочнымъ человѣкомъ. "Не пойманъ -- не воры.

Но далеко не всѣ командиры дѣйствовали осторожно и осмотрительно. Въ то время, когда предусмотрительные люди копили тихо, молча, держали деньги при себѣ, отвозили домой сами, или отправляли въ Россію съ вѣрной оказіей (потому что почта имѣла секретное предписаніе слѣдитъ за болѣе или менѣе крупными кушами), другіе, въ жадной погонѣ за быстрой наживой, набивали свои карманы съ какой-то лихорадочной поспѣшностью, какъ бы боясь, что имъ помѣшаютъ, открыто сорили деньгами, хвастались количествомъ скопленнаго, вообще дѣйствовали неумѣло. Еще безразсуднѣе поступали тѣ, которые потворствовали открытому грабежу и сами принимали участіе въ продѣлкахъ, неблаговиднаго свойства. Какъ вамъ нравится, напримѣръ, слѣдующая картинка съ натуры. Блѣдный, испуганный, со слезами на глазахъ, Болгаринъ-пастухъ влетаетъ опрометью въ свою деревню и кричитъ благимъ матомъ, что солдаты увели изъ его стада нѣсколько головъ рогатаго скота и овецъ. Растеряннаго пастуха направляютъ, разумѣется, къ командиру части, куда онъ и идетъ въ сопровожденіи большой свиты сбѣжавшихся Болгаръ и нижнихъ чиновъ. Здѣсь разыгрывается слѣдующая трагикомедія: несчастный пастухъ бросается командиру въ ноги и, сильно жестикулируя, проситъ его защиты. Командиръ, прекрасно понимая, въ чемъ дѣло, дѣлаетъ видъ, что будто бы онъ ровно ничего не понимаетъ; когда же ему переводятъ жалобу Болгарина по-русски, командиръ внезапно переходитъ въ роль защитника, напускаетъ на себя тонъ возмущеннаго и съ притворнымъ негодованіемъ приказываетъ трубить "сборъ", съ цѣлью жестоко наказать виновныхъ, "если они будутъ обнаружены". Но вотъ люди собраны. Командиръ обращается къ нимъ съ краткой, но сильной рѣчью и разъясняетъ весь позоръ и гнусность нападенія на мирныхъ жителей, которыхъ они пришли не грабить, а защищать; затѣмъ, идя съ Болгариномъ вдоль Фронта, предлагаетъ ему узнать виновныхъ въ лицо, но съ тѣмъ, что если Болгаринъ ихъ не укажетъ, то за такое обидное и незаслуженное опозореніе его команды жалобщикъ будетъ выпоротъ тутъ же передъ собравшимися нижними чинами.

Можете себѣ представить положеніе несчастнаго Болгарина при такомъ предупрежденіи, при всей этой торжественной, наводящей трепетъ обстановкѣ! Разумѣется, что перепуганному пастуху всѣ солдатскія рожи кажутся похожими другъ на друга, какъ бараны его стада. Едва различая физіономіи и трясясь какъ въ лихорадкѣ, Болгаринъ не находитъ тѣхъ, которые его ограбили, по той простой причинѣ, что они отсутствуютъ и въ строю не находятся, а уведенные ими быки и бараны, быть можетъ, въ это самое время уже варятся въ котлахъ съ борщемъ. Разыгрывающій комедію начальникъ набрасывается на Болгарина съ площадными ругательствами и отдаетъ приказаніе "принести розогъ", но довольный тѣмъ, что недоразумѣніе разъяснилось и въ ею части воровъ не оказалось, великодушно прощаетъ блѣднаго какъ полотно Болгарина, который, не помня себя отъ радости, что его душу отпустили на покаяніе, убѣгаетъ стремглавъ, и ужъ конечно даетъ себѣ клятву никогда больше не жаловаться Русскимъ властямъ. Такія возмутительныя продѣлки случались нерѣдко. Я, по крайней мѣрѣ не разъ былъ свидѣтелемъ подобнаго "Шемякина суда"... Но и это не все. Находились такіе господа командиры, которые не гнушались и не брезгали промышлять разными выгодными аферами. Такъ, пользуясь невыразимо бѣдственнымъ положеніемъ ограбленныхъ и доведенныхъ до нищеты злополучныхъ погонцевъ, они пріобрѣтали у нихъ лошадей съ повозкой буквально за безцѣнокъ, и затѣмъ не стыдились сами, разумѣется подъ чужимъ именемъ, перевозить клади, торговать дровами и т. п. Такой промыселъ приносилъ большіе барыши, потому что, напримѣръ, небольшой возъ дровъ, который, по приказанію командира, вырубался солдатами въ окрестныхъ лѣсахъ и слѣдовательно доставался даромъ, ловкіе аферисты продавали за 2 полуимперіала, т. е. за 10 рублей золотомъ. Не правда ли процентъ недурной, не хуже Жидовскаго!.. Не знаю, право, какъ долго продолжался бы этотъ беззастѣнчивый грабежъ, если бы начальство не обнаружило подобныхъ продѣлокъ и не положило имъ конецъ строгимъ контролемъ и преслѣдованіемъ виновныхъ.

Но неужели, спроситъ изумленный читатель, такъ поступали всѣ командиры отдѣльныхъ частей безъ исключенія? Надо полагать, что среди военной семьи попадаются и уроды, т. е. люди безукоризненно честные; да и было бы невыразимо-тяжело думать, что все военное сословіе заражено хищническими наклонностями и состоитъ изъ однихъ взяточниковъ. Во всякомъ случаѣ, вмѣсто прямого отвѣта на этотъ щекотливый вопросъ, позвольте разсказать слѣдующій, весьма подходящій къ данному случаю эпизодъ, который невольно напрашивается на бумагу.

Въ любимомъ ресторанѣ хорошенькой Француженки m-me Жозефинъ собралась большая компанія офицеровъ, я, какъ это всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, зашелъ разговоръ о сраженіяхъ, наградахъ, послѣднихъ событіяхъ войны, словомъ, о тѣхъ жгучихъ и животрепещущихъ злобахъ дня, которыя занимали всѣ ума и никогда не сходили съ языка. Между прочимъ поднялся вопросъ о взяточничествѣ, и разговоръ перешелъ на эту тему. Одинъ молодой капитанъ, извѣстный своимъ либеральнымъ образомъ мыслей и острымъ язычкомъ, страшна возмущался царившимъ въ дѣйствующей арміи беззастѣнчивымъ воровствомъ и безпощадно громилъ взяточниковъ, у которыхъ нѣтъ ни стыда, ни совѣсти.-- Помилуйте, ораторствовалъ капитанъ, на что это похоже? Господа командиры отдѣльныхъ частей не только отнимаютъ у солдатъ послѣднее, т. е. грабятъ нищаго, но еще имѣютъ безстыдство и наглость хвастаться этимъ, какъ будто они и въ самомъ дѣлѣ совершаютъ нивѣсть какое похвальное дѣло. Что скажутъ про насъ иностранные корреспонденты, которые все это прекрасно замѣчаютъ и, разумѣется, разнесутъ по всему свѣту? Вѣдь это позоръ цѣлой арміи -- это просто не имѣетъ названія!.. Окружающая капитана молодежь, съ видимымъ сочувствіемъ и неподдѣльнымъ восторгомъ слушала громкую Филиппику оратора, который, не стѣсняясь въ выраженіяхъ, рисовалъ наши порядки самыми мрачными красками, какъ вдругъ изъ толпы стариковъ отдѣлился почтенный, украшенный орденами, заслуженный полковникъ, и, обратясь къ капитану, замѣтилъ ироническимъ тономъ:-- Вы что же это, капитанъ, хотите удивить молодежь своимъ краснорѣчіемъ, или въ васъ просто говоритъ зависть некомандующаго отдѣльной частью офицера, который видитъ, что всѣ берутъ, а ему не даютъ?-- Какъ вы смѣете, полковникъ, дѣлать подобныя оскорбительныя предположенія?-- На это даютъ мнѣ право мой чинъ, продолжительная служба, боевыя заслуги и сѣдина. А вотъ, какъ вы, капитанъ, осмѣливаетесь порицать огуломъ всю нашу армію, этого я, признаюсь, не понимаю.-- Ну и оставайтесь при вашихъ заслугахъ, сѣдинѣ и непониманіи, которыя меня нисколько не занимаютъ и которыя не даютъ вамъ права дѣлать мнѣ непрошенныя наставленія. Я, по крайней мѣрѣ, не признаю за вами этого права и слушать васъ отнюдь не намѣренъ.-- Да вы, капитанъ, не кипятитесь и не забывайте, что съ вами говоритъ старый полковникъ, который годится вамъ въ отцы и съ которымъ вы не имѣете права говорить такимъ тономъ.-- Ну и ступайте жаловаться на меи моему начальству.-- Ну, положимъ, что мнѣ нѣтъ никакой надобности жаловаться на васъ, когда я и самъ могу отправить васъ подъ арестъ; но я не имѣю къ этому ни малѣйшаго желанія и намѣренія, да вовсе не съ этой цѣлью и заговорилъ съ вами. Мнѣ хочется знать, сами-то вы когда-нибудь командовали отдѣльной частью?-- Могу удовлетворить ваше любопытство: командовалъ ротой болѣе двухъ лѣтъ.-- Ну и что же?-- А то, что передалъ роту въ такомъ блестящемъ состояніи и съ такой экономіей (около 1000 рублей), какой не имѣла ни одна рота въ цѣлой дивизіи.-- И вы, конечно, считаете себя необыкновенно безкорыстнымъ человѣкомъ и не шутя думаете, что это даетъ вамъ право всѣхъ ругать взяточниками и только одного себя считать честнымъ человѣкомъ?-- Надѣюсь, что имѣю полное право не считать себя воромъ.-- Простите меня великодушно, но ваша логика никуда не годится.-- Это на какомъ же основаніи?-- А на томъ простомъ основаніи, что командовать ротой и съэкономить какихъ-нибудь тысячу рублей -- ровно ничего не значитъ и ничего не доказываетъ. Вотъ если бы въ продолженіе многихъ лѣтъ командовали полкомъ или дивизіей, ворочали въ своихъ рукахъ крупные куши, ощущали шелестъ и запахъ сотенъ тысячъ, и при всемъ этомъ соблазнѣ все-таки не взяли бы себѣ ни одного мѣднаго гроша -- ну тогда, согласенъ, вы имѣли бы полное право считать себя вторымъ Аристидомъ; а пока вы напоминаете собой постоянно хвастающуюся, весьма некрасивую даму, которая только потому сохранила свою добродѣтель, что на нее никто не посягалъ.-- Такъ по вашему выходитъ, что все дѣло въ кушѣ, въ размѣрѣ той цифры, къ которой человѣкъ начинаетъ красть. Такъ ли я васъ понялъ?-- Очень радъ вашей сообразительности. Вы поняли меня какъ нельзя болѣе правильно: именно все дѣло въ цифрѣ. Одного не соблазнишь и десятками тысячъ, а другой не устоитъ и сразу спасуетъ передъ какой-нибудь несчастной сотней. Это зависитъ отъ многихъ причинъ и условій; но у всякаго есть "предѣлъ, его же не прейдеши".-- Значитъ вы отвергаете безусловно честныхъ людей, которыхъ не соблазнить ничѣмъ и никогда?-- Отвергаю безусловно и категорически, но, разумѣется, при той необходимой оговоркѣ, что это люди здравомыслящіе, а не психопаты, маніаки, вообще поврежденные умомъ.-- Однако у васъ, полковникъ, прекурьезная теорія: или мошенникъ или психопатъ, середины нѣтъ.-- Ну, ужъ, курьезна она, или нѣтъ -- это какъ вамъ будетъ угодно; но что мой взглядъ справедливъ, строго провѣренъ многочисленными примѣрами дѣйствительной жизни, за это я ручаюсь вамъ головой.

Оба противника долго и горячо убѣждали другъ друга, но каждый, по обыкновенію, остался при своемъ мнѣніи.

Пишущій эти строки разумѣется не намѣренъ присоединяться къ спорящимъ; но вотъ какъ сама жизнь отвѣтила на вопросъ по отношенію къ одному изъ спорящихъ. Не прошло и двухъ мѣсяцевъ послѣ этой пикировки, какъ нашъ капитанъ, въ качествѣ старшаго офицера въ паркѣ, былъ временно назначенъ его командиромъ, по случаю болѣзни настоящаго начальника. Казалось, такимъ образомъ, что сама судьба даетъ капитану случай и возможность блистательно опровергнуть своего противника и на дѣлѣ доказать справедливость своей теоріи. И что же? Съ несомнѣнно-безупречнымъ и до тѣхъ поръ завѣдомо-честнымъ капитаномъ неожиданно совершилась внезапная метаморфоза. Подобно человѣку, который, попавъ въ зачумленную среду, самъ подвергается заразной, эпидемической болѣзни, капитанъ, забывъ свое прошлое, свои, краснорѣчивыя проповѣди о взяточничествѣ, послалъ къ чорту всѣ теоретическія разсужденія и принялся набивать свой карманъ съ такимъ усердіемъ, что когда выздоровѣвшій командиръ возвратился изъ госпиталя и хотѣлъ вступить въ должность, онъ пришелъ въ ужасъ и отчаяніе отъ того состоянія, въ какомъ нашелъ свою часть за время своей болѣзни.

Самъ человѣкъ скупой и жадный до наживы, командиръ увидѣлъ, что воръ у вора укралъ дубинку, и, разумѣется, не могъ этого простить своему сопернику, которому жестоко отомстилъ слѣдующимъ, сдѣланнымъ въ присутствіи офицеровъ, замѣчаніемъ:-- Вотъ, господа, капитанъ, который, за короткое время моей болѣзни, привелъ паркъ въ такое состояніе, какъ будто онъ былъ подвергнутъ грабительскому нападенію непріятеля. Это, рекомендую вамъ, тотъ самый человѣкъ, который осмѣливается кричать о честности и казнокрадствѣ. Да я предпочитаю быть открытымъ взяточникомъ, чѣмъ жалкимъ фразёромъ, который, проповѣдуя о безкорыстіи, въ тоже время кормитъ солдатъ гнилой капустой и кладетъ себѣ въ карманъ ихъ порціонныя деньги. Я не хочу, капитанъ, отдавать васъ подъ судъ, но, надѣюсь, что вы избавите меня югъ удовольствія быть вашимъ начальникомъ.

Блѣдный, безъ кровинки въ лицѣ, стоялъ капитанъ, точно на горячихъ угольяхъ, и молча проглотилъ ужасную пилюлю, потому что ему нечего было сказать въ свое оправданіе: улики были слишкомъ явны и неопровержимы. Но публичная пощечина не могла пройти безслѣдно для такого гордаго и страшно самолюбиваго человѣка какимъ былъ капитанъ, вспыхивавшій отъ малѣйшаго замѣчанія и никогда не позволявшій наступить себѣ на ногу. Съ этого момента капитанъ сдѣлался неузнаваемъ: онъ сталъ уединяться, задумываться, въ каждомъ словѣ видѣлъ умышленный себѣ упрекъ, началъ пить, чего съ нимъ никогда прежде не бывало, и кончилъ тѣмъ, что, взявъ отпускъ, заѣхалъ къ своему другу, начальнику желѣзнодорожной станціи и, воспользовавшись временемъ отправленія поѣзда, застрѣлился въ кабинетѣ своего друга, оставивъ записку слѣдующаго содержанія: "Полковникъ N тысячу разъ правъ: всѣ мы, даже самые лучшіе изъ насъ, ужасные скоты и мерзавцы. Жить съ клеймомъ вора я не въ состояніи, и потому добровольно отправляюсь на тотъ свѣтъ. Прошу тебя, дорогой другъ, извинить меня за причиненное моимъ самоубійствомъ безпокойство, а прилагаемыя при семъ деньги возвратить тѣмъ у кого я ихъ взялъ, т. е. солдатамъ"...

Я разсказалъ въ общихъ чертахъ, какъ мы расхищали казну и набивали свои карманы; теперь я разскажу вамъ, какъ мы расходовали пріобрѣтенныя денежки и проводили свободное время. Это тоже довольно поучительная страничка минувшей войны. Извѣстно, что всякіе обозы, парки, вообще тяжести находятся при штабахъ, и потому обыкновенно располагаются въ городахъ, деревушкахъ и мѣстечкахъ. уже по одному этому обозы и парки устраиваются гораздо удобнѣе строевыхъ войскъ, которыя, располагаясь подъ открытымъ небомъ, должны поневолѣ ютиться въ палаткахъ, очень неудобныхъ, тѣсныхъ, плохо защищающихъ отъ вѣтра, дождя и непогоды. Какъ бы хата, простыя сѣни, даже холодный сарай не были плохи, но, при помощи разнаго рода приспособленій. О находчивости деньщика, они могутъ быть приведены въ довольно сносное жилище, а если вы къ тому же и сами обладаете умѣньемъ, вкусомъ и достаточнымъ количествомъ ковровъ, то ваше жилище дѣлается не только удобнымъ, но даже комфортабельнымъ, "gemüthlich", какъ говорятъ Нѣмцы. Нѣсколько хуже стоитъ вопросъ о продовольствіи, главнымъ образомъ потому, что не всегда можно достать свѣжую провизію; но и въ дѣлѣ питанія обозы и парки поставлены въ несравненно лучшія условія, чѣмъ войска дѣйствующія. Къ вашимъ услугамъ находятся сопровождающіе войска маркитанты, у которыхъ вы всегда можете получить холодныя зікуски, разные консервы и даже деликатесы. Положимъ, что все это скверно и страшно дорого, но во всякомъ случаѣ вы имѣете возможность и поѣсть и выпить. Это совсѣмъ не то, что подъ Шипкой, гдѣ люди по нѣскольку дней не видѣли горячей пищи и гдѣ стаканъ чаю съ кускомъ одеревенѣлой колбасы считался какимъ-то блаженствомъ.

Все это я говорю о сравнительномъ неудобствѣ тѣхъ обозовъ и парковъ, которые стояли отдѣльно, въ глухихъ деревушкахъ; если же вы приглашались къ столу главнокомандующаго, тогда пользовались прекрасно сервированнымъ, вкуснымъ и сытнымъ обѣдомъ, съ дорогими винами, кофе, сигарами и военной музыкой; васъ окружалъ такой комфортъ, вы сразу попадали въ такую обстановку, глядя на которую невольно забывалось и какъ-то плохо вѣрилось, что находишься въ дѣйствующей арміи, среди всякаго рода лишеній и ужасовъ войны. Скорѣе можно было думать, что вы участвуете въ какомъ-нибудь блестящемъ, загородномъ пикникѣ. Вашъ покорный слуга тоже удостоивался чести быть приглашаемъ къ такому столу, но, признаюсь откровенно, эти шикарные обѣды сильно смущали меня, по крайней мѣрѣ, въ началѣ, на первыхъ порахъ. Дѣло въ томъ, что я имѣю прескверную привычку вспоминать о "беззащитномъ, больномъ и голодномъ братѣ". Это, положимъ, еще не большая бѣда; но досадно то, что подобныя воспоминанія точно на зло являются какъ разъ въ такое время, когда они совершенно неумѣстны и въ состояніи испортить апетитъ и привести человѣка въ мерзѣйшее расположеніе духа. Такъ и въ данномъ случаѣ. Уплетая жареныхъ цыплятъ и слушая игривую музыку "Корневильскихъ колоколовъ", я невольно переносился мыслію туда, гдѣ люди, изнемогая отъ голода и холода, терпѣли страшныя лишенія и переносили ужасныя страданія. Понятно, что при такихъ мысляхъ жареные цыплята становились поперекъ горла, и мнѣ вдругъ дѣлалось такъ больно, стыдно, неловко и совѣстно, какъ будто я участвую въ какомъ-нибудь предосудительномъ дѣлѣ, какъ будто я лично виновенъ въ томъ, что несчастные солдаты мерзнутъ и голодаютъ...

Но къ чему человѣкъ не привыкаетъ, особенно если приходится привыкать къ омарамъ, анчоусамъ и т. п. деликатесамъ! Со временемъ я до такой степени сжился и втянулся въ окружающую меня обстановку, нервы до того притупились, что когда прислуживавшій мнѣ лакей жалобно причиталъ о варварствѣ Турокъ, я обыкновенно отвѣчалъ: "Неужто опять неистовствуютъ? Экіе подлецы! Дай-ка мнѣ еще порцію телячьихъ котлетъ и стаканъ краснаго вина!" Да, намъ штабнымъ жилось недурно! Занятія нисколько насъ не обременяли; отъ всякаго рода опасностей и нападенія непріятеля мы были застрахованы; свободнаго досуга больше чѣмъ нужно. Къ довершенію всего, молодцы-казаки, чтобы дать намъ полакомиться, срывали свѣжій виноградъ подъ выстрѣлами Турокъ и продавали офицерамъ по 30 коп. за большое сито.

-- Да неужто тебѣ 30 коп. дороже жизни? Вѣдь Турокъ можетъ подстрѣлить тебя какъ воробья.

-- Что жъ, ваше благородіе, двухъ смертей не бывать, а одной не миновать. Опять же, если Господь Богъ не допуститъ, такъ Турка не убьетъ.

Вотъ и разсуждай съ Русскимъ человѣкомъ!

Такъ мы жили и благодушествовали во время войны. Всего у насъ было вдоволь; одна бѣда, мы были лишены развлеченій. Чтобы убить время и разсѣять скуку, мы усердно пили, играли въ карты до одуренія и дразнили Жидовъ сообщеніемъ о заключеніи мира, чего Жиды до такой степени боялись, что при одномъ слухѣ о прекращеніи войны они приходили въ сильное волненіе и шептали въ ажитаціи: "Хай Богъ милуе, не дай Богъ!" Но, разумѣется, ни попойки, ни карточная игра не могли насъ удовлетворить, главнымъ образомъ потому, что у насъ не было общества, не было женщинъ. Проклятые Турки забрали съ собой всѣхъ, сколько-нибудь молодыхъ, Болгарокъ, даже красивыхъ подростковъ, оставивъ намъ дряхлыхъ, безобразныхъ старухъ и грудныхъ младенцевъ.

Настоящее раздолье начиналось только тогда, когда намъ удавалось какъ-нибудь добраться до Бухареста, этой православной Мекки, куда стремились всѣ алкавшіе и жаждавшіе сильныхъ ощущеній. Тугъ наша Русская натура развертывалась во всю, и мы, вознаграждая себя за долгій постъ, предавались необузданному веселью и разгулу. Вас. Ив. Немировичъ-Данченко, въ одномъ изъ своихъ описаній войны, весьма картинно рисуетъ царствовавшій въ Бухарестѣ развратъ, при чемъ, между прочимъ, говоритъ, что даже листочки деревьевъ сладострастно трепетали и прижимались другъ къ другу. Въ свое время надъ этими влюбленными листочками очень много и зло подтрунивали, между тѣмъ почтенный романистъ ничего не выдумалъ, а только съ обычнымъ увлеченіемъ и свойственнымъ ему гиперболизмомъ подчеркнулъ фактъ всеобщаго разврата. И дѣйствительно! Бухарестъ -- этотъ маленькій Вавилонъ, или, какъ его называли Румыны, второй Парижъ, представлялъ во время войны какой-то омутъ, который стремительно захватывалъ всѣхъ, кто случайно попадалъ въ него. Не будетъ преувеличеніемъ, если я скажу, что Бухарестъ игралъ роль громаднаго вертепа, громаднаго публичнаго дома, куда со всѣхъ концовъ, чуть не со всѣхъ частей свѣта, собирались найкрасивѣйшія кокотки всевозможныхъ племенъ и національностей.

Никогда не забуду, какъ, пріѣхавъ въ Бухарестъ по дѣламъ службы всего на два дня, я остановился въ гостиницѣ "Метрополь" и, занявъ номеръ, прежде всего, разумѣется, нажалъ кнопку электрическаго звонка, съ цѣлью позвать прислугу. Представьте же себѣ мое удивленіе, когда отворилась дверь и ко мнѣ вошла очаровательная брюнетка, съ такими чудными, огненными глазами, въ такомъ откровенномъ костюмѣ, что я залюбовался красавицей и, конечно, забылъ о томъ, что передо мной стоитъ горничная, которая ждетъ моихъ приказаній. Надо полагать, что моя растерянная фигура была довольно комична, потому что красавица безцеремонно расхохоталась, подошла къ зеркалу, стала кокетливо поправлять воткнутую въ волоса бѣлую розу, затѣмъ граціозно усѣлась на диванъ и спросила вызывающимъ тономъ: "Nun, was wollen Sie, mein lieber Herr?" Не оставалось никакого сомнѣнія, что это мистификація, что передо мной не горничная, во всякомъ случаѣ не прислуга. И дѣйствительно, оказалось, что это фрейленъ Альвина, которая пріѣхала изъ Вѣны въ Бухарестъ спеціально для того, чтобы "amüsieren mit (O)fficieren"...

Такими Альвинами, Бертами, Вандами -- какъ ихъ тамъ зовутъ!-- были наполнены всѣ рестораны, гостиницы, кофейни, кондитерскія, даже улицы и переулки. Всѣ эти Польки, Вѣнки. Болгарки, Румынки, Жидовки преслѣдовали только одну цѣль: амюзируя съ щедрыми на плату Русскими офицерами, какъ можно больше заработать и нажиться. Можно ли было устоять отъ дружнаго и стремительнаго натиска такой огромной стаи хищныхъ птицъ, тѣмъ болѣе, что эти милыя залетныя пташки, при своей обольстительной внѣшности, ловкости и необыкновенной привлекательности, отличались хитростью, жадностью и чисто-Ноздревскимъ нахальствомъ? Немудрено и неудивительно, что все содержимое въ нашихъ карманахъ цѣликомъ переходило въ хорошенькія ручки Джюльетъ изъ Конотопа и Маргаритъ изъ Бердичева. По всей вѣроятности вы не забыли и хорошо помните исторію того маленькаго, отданнаго подъ судъ интендантскаго чиновника, который, получая незначительное жалованье и беря не по чину, задавалъ Лукуловскіе пиры, тратилъ огромныя деньги на содержанку и преподносилъ ей дорогіе подарки. Но вѣдь этотъ интендантскій чинуша былъ мелкій, маленькій воришка, жалкая пичужка, или, выражаясь языкомъ Расплюева, мальчишка и щенокъ, въ сравненіи съ тѣми настоящими Кречинскими, которые клали въ карманъ дѣйствительно громадные куши и проматывала въ одинъ вечеръ чудь не содержаніе цѣлаго баталіона за круглый годъ. А такихъ Кречинскихъ въ дѣйствующей арміи было очень много. Теперь потрудитесь сообразить, какой нужно имѣть доходъ, чтобы позволять себѣ подобныя, безумныя траты! Возьмите въ руки карандашъ, бумагу и сосчитайте хоть приблизительно тѣ "бѣшеныя деньги", которыя были украдены, промотаны на сушасшедшія оргіи и привезены домой въ качествѣ скопленнаго сбереженія. Боюсь, что вы получите такую головокружительную цифру, которая васъ поразитъ и которую вы даже не сумѣете прочесть. но какъ бы полученная на бумагѣ цифра ни показалась вамъ неправдоподобной, вѣрьте мнѣ, что она далеко ниже дѣйстъительной; ибо то, что было украдено, не поддается никакому вычисленію, какъ звѣзды на небѣ, или песокъ на днѣ морскомъ.

Если бы господа штабные, на долю которыхъ выпали только однѣ выгоды и преимущества, пользовались своимъ счастьемъ скромно я умѣренно, съ этимъ еще можно было примириться; но въ томъ-то и дѣло, что многіе изъ штабныхъ держали себя относительно строевыхъ войскъ съ такой надменностью и высокомѣріемъ, какъ будто хотѣли сказать имъ: "Вы тутъ бѣдствуете и терпите всевозможныя лишенія? Ну, что жъ, сражайтесь и проливайте кровь за отечество, а мы будемъ за васъ благодушествовать и пользоваться всевозможными удобствами. Но только, пожалуйста, не воображайте, что за всѣ испытываемыя вами мученія вы одни получите награды и отличія. Ничуть не бывало! Мы штабные тоже получимъ точно такія же награды какъ и вы, хотя никакого участія въ сраженіяхъ принимать не будемъ и не намѣрены". Вотъ съ этимъ-то послѣднимъ господа строевые офицеры никакъ не могли примириться; такой вопіющей несправедливости они не могли переварить. Подумайте въ самомъ дѣлѣ: скромному, ничѣмъ невыдающемуся, но ежеминутно подвергающему свою жизнь опасности армейскому субалтернъ-офицеру, за участіе въ нѣсколькихъ сраженіяхъ, вѣшаютъ Станислава въ петлицу, какъ особенную милость; а какому-нибудь штабному адъютанту и лизоблюду, который служитъ передъ начальствомъ на заднихъ лапкахъ, за никому невѣдомыя заслуги прямо вѣшаютъ Анну на шею. Посмотрѣть на грудь другого штабного -- цѣлый иконостасъ, хоть снимай шапку и молись. Можно подумать, что онъ совершилъ чудеса храбрости и невѣроятные подвиги; а на повѣрку оказывается, что онъ никогда и ни въ какихъ сраженіяхъ не участвовалъ, пороху буквально не нюхалъ, непріятеля видѣлъ или связаннымъ, въ качествѣ плѣннаго, или въ больницѣ, и вся его заслуга заключается только въ томъ, что юнъ состоитъ при высокопоставленной особѣ въ качествѣ особенно приближеннаго человѣка и играетъ довольно неопредѣленную роль чего-то весьма страннаго и подозрительно-двусмысленнаго... "Но позвольте, останавливаетъ меня недовѣрчивый и сомнѣвающійся читатель, -- вѣдь вы разсказываете небылицы. Развѣ за такія вещи можно награждать орденами?" -- А кто же вамъ говоритъ, что за такія? Для этого есть много другихъ способовъ. Васъ, напримѣръ, посылаютъ встрѣтитъ важную особу, состоятъ при "знатномъ иностранцѣ", присутствовать при торжественной церемоніи и пр. За все это даютъ крестики, медали и вѣшаютъ на грудь красивыя бирюльки. Или, положимъ, васъ посылаютъ къ Государю Императору съ пріятнымъ извѣстіемъ о побѣдѣ, взятіи крѣпости и пр. Въ такомъ случаѣ вы можете смѣло разсчитывать на производство въ слѣдующій чинъ, можете заранѣе заказать и везти съ собой новыя эполеты. Такъ обыкновенно и дѣлается. Отправляетесь, положимъ, молодымъ полковникомъ, а возвращаетесь новоиспеченнымъ, сіяющимъ какъ младенецъ "его превосходительствомъ". Наконецъ, вамъ могутъ дать серьезное порученіе отправиться въ такую мѣстность, гдѣ завѣдомо есть непріятель. Тутъ ужъ вы прямо совершаете подвигъ, потому что хотя непріятель вовсе васъ и не видѣлъ, но это все равно: юнъ могъ видѣть и напасть, а разъ онъ могъ напасть,-- значитъ вы подвергали свою драгоцѣнную жизнь опасному риску и, слѣдовательно; имѣете полное право получить, если не золотую саблю "за храбрость", то, по крайней мѣрѣ, Владимира 3-й степени съ бантомъ. Вамъ, разумѣется, и даютъ его, послѣ того, какъ неподражаемый слогъ реляціи (вамъ знакомъ этотъ слогъ?) изобразитъ вашу прогулку, то-бишь -- подвигъ фантастическими красками во вкусѣ Майнъ-Рида или Жюля-Верна. Видите ли, какъ много способовъ существуетъ для того, чтобы отличиться и какъ легко сдѣлаться... параднымъ героемъ!.. Но, чтобы пользоваться особыми милостями, т. е. "лежа на печи ѣсть калачи", нужно находиться въ особенныхъ, совершенно исключительныхъ условіяхъ, на особомъ положеніи. Что это за условія и какого рода положеніе, я, къ сожалѣнію, не имѣю никакой возможности объяснить читателю, по той простой причинѣ, что затронутый мною щекотливый вопросъ принадлежитъ къ многочисленному разряду вопросовъ неудобныхъ для печати.....

Когда радостная вѣсть о взятіи Плевны, Османа-паши и Турецкой арміи облетѣла дѣйствующую армію, всѣ вздохнули съ облегченіемъ, точно съ груди свалился тяжелый камень. "Теперь, заговорили въ одинъ голосъ, Туркамъ не сдобровать; войну можно считать оконченной и не сегодня завтра мы, въ качествѣ побѣдителей, вступимъ въ Константинополь, чтобы продиктовать условія мира". О томъ, что мы можемъ завершить войну не въ стѣнахъ Константинополя, никому даже и въ голову не приходило, до такой степени это казалось всѣмъ дикимъ и ни съ чѣмъ несообразнымъ. Каково же было наше удивленіе, скажу прямо -- негодованіе, когда мы узнали (разумѣется, отъ Жидовъ), что Турція сдается на капитуляцію, война прекращается, но въ Константинополь мы не войдемъ, а подпишемъ прелиминарный договоръ въ Санъ-Стефано. Сначала, разумѣется, мы отнеслись къ этому слуху съ полнымъ недовѣріемъ и приняли его за мистификацію или Жидовское вранье. Подумайте въ самомъ дѣлѣ: вести упорную и продолжительную войну при совершенно исключительныхъ условіяхъ мѣстности и климата, истратить множество труда, денегъ и всевозможныхъ матеріаловъ (не говоря уже о человѣческихъ жизняхъ) и въ концѣ-концовъ отступить отъ Константиноля, когда находишься отъ него въ нѣсколькихъ шагахъ, когда всѣ жители приготовились встрѣчать васъ; да вѣдь это такая ни съ чѣмъ несообразная безсмыслица, такой дикій абсурдъ, подобно которому даже и придумать невозможно... Увы! То, чему никто не хотѣлъ вѣрить, скоро сдѣлалось неопровержимымъ. Когда Санъ-Стефанскій договоръ былъ подписанъ, и мы (опять-таки отъ Жидовъ) узнали, что именно побудило и заставило Августѣйшаго главнокомандующаго отказаться отъ занятія Константинополя,-- раздался такой вопль негодованія и всеобщаго ропота, что я, привыкшій жить въ странѣ, гдѣ никакого ропота не полагается, былъ до крайности изумленъ подобной смѣлостью и съ волненіемъ прислушивался къ открытому порицанію, выражаемому въ очень рѣзкой и недвусмысленной формѣ... Помню хорошо, что были попытки объяснять странную загадку тѣмъ, что будто бы покойный Государь Александръ Николаевичъ обѣщалъ не овладѣвать Константинополемъ. Но, во-первыхъ, Государь никогда не давалъ и не могъ давать обѣщаніе совсѣмъ миновать столицу Турціи; а во-вторыхъ, завладѣть Константинополемъ какъ своей собственностью и только войти въ городъ въ качествѣ побѣдителя -- это два совершенно различныя дѣйствія, которыя не имѣютъ между собой ничего общаго. Ясно, что вышеприведенное объясненіе не выдерживаетъ ни малѣйшей критики. Гораздо правдоподобнѣе тѣ объясненія, которыя до сихъ поръ циркулируютъ въ обществѣ и оффиціальнаго подтвержденія которыхъ Русская публика едва ли дождется когда-нибудь.

Война окончилась. Несчастныя жертвы войны, великіе покойники, спятъ непробуднымъ сномъ въ чужой землѣ. Вѣчная имъ память!-- а мы, живые и уцѣлѣвшіе, съ восторгомъ укладываемъ свои пожитки и съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ рвемся домой, къ своимъ очагамъ и Пенатамъ.

Проходитъ нѣсколько дней томительнаго ожиданія, и вотъ мы снова на родинѣ, среди дорогихъ и близкихъ намъ людей! Насъ встрѣчаютъ съ необыкновеннымъ восторгомъ и оваціями. Тріумфальные арки, флаги, декораціи, стеченіе публики, торжественныя молебствія, привѣтственныя рѣчи, цѣлый дождь букетовъ и живыхъ цвѣтовъ, всѣ эти трогательные знаки неподдѣльнаго энтузіазма глубоко волнуютъ вашу переполненную радостью душу, вызываютъ на глаза неудержимыя слезы и заставляютъ переживать такія ощущенія, которыя не поддаются никакому описанію... Разумѣется, публика не дѣлаетъ никакого различія между настоящими героями и тѣми, которые ни въ какомъ геройствѣ, кромѣ трактирнаго, неповинны.

Видя всѣхъ живыми, здоровыми, bien décorés, она одинаково чествуетъ какъ тѣхъ, которые проливали свою кровь за братьевъ Славянъ, такъ и тѣхъ, которые проливали Шампанское за "погибшихъ, но милыхъ созданій"... Прошли недѣли, мѣсяцы, годы, все улеглось, успокоилось, вошло въ свою обычную колею, и опять потянулась таже безконечная канитель... Молодежь стала тянуть прежнюю лямку, а тѣ, которые туго набили себѣ карманы и привезли съ собой крупныя сбереженія, стали охать и жаловаться на разстроенное здоровье, поспѣшили подать въ отставку, взяли отъ казны все, что только можно было взять, "купили деревеньку и живутъ помаленьку". Чувствуютъ ли они порой жестокіе укоры совѣсти, идетъ ли имъ чужое добро въ прокъ, на это я, разумѣется, не берусь отвѣчать. Но не далѣе какъ въ прошломъ году я случайно заѣхалъ къ одному изъ подобныхъ помѣщиковъ, попалъ какъ разъ на семейный праздникъ, засталъ большое, оживленное общество. Изъ того, что мнѣ удалось видѣть, слышать и подмѣтить, я пришелъ къ безотрадному заключенію, что обворовавшіе казну живутъ прекрасно, вполнѣ довольны своимъ положеніемъ и жалѣютъ только объ одномъ, что не взяли больше, а тѣ (помоложе), которые еще не имѣли случая украсть, въ тайнѣ завидуютъ успѣвшимъ набить свои карманы и жадно мечтаютъ о томъ, чтобы во время слѣдующей войны;на ихъ долю выпало бы такое же счастье...

Надѣюсь, что читатель и безъ моей помощи сумѣетъ подвести итогъ, сумѣетъ сдѣлать надлежащій выводъ изъ моихъ краткихъ замѣтокъ. Въ настоящее время ни для кого не секретъ, что минувшая война была "великой политической ошибкой, чтобы не сказать болѣе. Задавшись высокой цѣлью освободить родственныхъ намъ по вѣрѣ Славянъ отъ гнетущаго ига Турокъ, мы вскорѣ значительно сузили свою задачу, при чемъ не только не достигли желаемыхъ результатовъ, но даже не сумѣли добиться утвержденія всѣхъ пунктовъ Берлинскаго конгресса и не могли отстоять автономіи Арменіи и Македоніи.

Во всякомъ случаѣ, какъ бы кто ни смотрѣлъ на минувшую войну, не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что достигнутые войной очень-скромные результаты неизмѣримо ниже тѣхъ жертвъ, которыя принесла Россія.

Освобожденіе Болгаръ стоитъ намъ страшно дорого и куплено такой цѣной, которая не можетъ быть вознаграждена никогда и ничѣмъ...

Въ концѣ концовъ мы, по обыкновенію, разыграли роль благодѣтелей, которые жарятъ каштаны для того, чтобы ими воспользовались другіе. Грустно и тяжело высказать, но несомнѣнно, что Русско-Турецкая война 1877--1878 года принесла пользу и обогатила только Жидовъ, товарищество Горвицъ, публичныхъ женщинъ и командировъ отдѣльныхъ частей... Но можетъ быть эта война обнаружила наши успѣхи въ военномъ дѣлѣ со времени Севастопольской кампаніи и засвидѣтельствовала о нашемъ прогрессѣ? Увы! И на этотъ вопросъ приходится дать отвѣтъ весьма неутѣшительнаго свойства. Всѣ участвовавшіе и въ Крымской и въ послѣдней войнѣ и, слѣдовательно, имѣющіе возможность сравнивать, утверждаютъ единогласно, что намъ положительно нечѣмъ хвастаться: мы ни на волосъ не подвинулись впередъ; всѣ неурядицы Крымской войны въ такой же, если не большей степени, повторились и въ 1877 году. Судя по тому, что намъ приходилось видѣть, этому легко повѣрить. Въ самомъ дѣлѣ, развѣ казнокрадство, отсутствіе перевязочныхъ средствъ и всякаго рода возмутительныя безобразія, которыя описаны лейбъ-медикомъ Боткинымъ и многими другими достовѣрными свидѣтелями, не буквальное повтореніе всего того, что творилось въ пресловутую Крымскую кампанію? А цѣлыя горы валенковъ и полушубковъ, которые гнили въ то время, когда несчастные солдатики мерзли подъ Шипкой, развѣ это не таже корпія, которую везли въ Севастополь послѣ того, какъ миръ былъ заключенъ? {Въ нашей молодости случилось намъ слышать, по поводу расхищенія государственной казны во время Крымской войны, замѣчаніе одного умнаго человѣка горячившемуся патріоту: Ступайте въ Императорскую Публичную Библіотеку, гдѣ сохраняются тогдашніе листы газеты Times; поройтесь въ нихъ и найдете, что у Англичанъ, дѣйствовавшихъ подъ Севастополемъ, военное начальство воровало даже пушки. П. Б.} Нѣтъ, видно тяжелые уроки прошлаго не имѣютъ для насъ никакого поучительнаго значенія! Прослѣдите внимательно какой угодно вопросъ государственной важности, и вы увидите, что онъ былъ предметомъ обсужденія чуть не со временъ Рюрика, тщательно разработанъ печатью, и тѣмъ не менѣе періодически всплываетъ наружу, какъ вновь открытая Америка, и всякій разъ застрѣваетъ на полкахъ архива. Вникните хорошенько въ нашы пожары, голодухи, такъ-называемыя народныя бѣдствія. Вы убѣдитесь, что онѣ повторяются изъ года въ годъ съ чисто-математическою аккуратностью и проходятъ безслѣдно, безъ всякаго практическаго результата.

Александръ Молотовъ.

1900.

"Русскій Архивъ", кн.3, 1905

Оставить комментарий Детенгоф Александр Карлович (bmn@lib.ru) Год: 1905 Обновлено: 30/08/2022. 78k. Статистика. Статья: Публицистика Публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Из дневника участника Русско-турецкой войны 1877-78 года). Текст издания: "Русскій Архивъ", кн.3, 1905.

Детенгоф Александр Карлович Изнанка войны

ИЗНАНКА ВОЙНЫ.

Детенгоф Александр Карлович
Изнанка войны