Диккенс Чарльз
Холодный дом

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Чарльзъ Диккенсъ.

Холодный домъ.

Переводъ подъ редакціей М. А. Шишмаревой.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ЖУРНАЛУ
"Живописное обозрѣніе".

Типографія Спб. акц. общ. "Слово". Ул. Жуковскаго, 21.
1904.

   

ОГЛАВЛЕНІЕ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

   I. Въ Верховномъ судѣ
   П. Въ большомъ свѣтѣ
   III. Эсфирь
   IV. Заоблачная филантропія
   V. Утреннее приключеніе
   VI. Совсѣмъ дома
   VII. Дорожка привидѣнія
   VIII. Много грѣховъ
   IX. Знаки и намеки
   X. Переписчикъ
   XI. Нашъ дорогой братъ
   XII. На сторожѣ
   XIII. Разсказъ Эсфири
   XIV. Образецъ изящества
   XV. Белль-Ярдъ
   XVI. Томъ-Отшельникъ
   XVII. Разсказъ Эсфири
   XVIII. Леди Дэдлокъ
   XIX. Проходи!
   XX. Новый жилецъ
   XXI. Семейство Смольвидъ
   XXII. Мистеръ Беккетъ
   XXIII. Разсказъ Эсфири
   XXIV. Апелляція
   XXV. Мистеръ Снегсби все видитъ
   XXVI. Ловкіе стрѣлки
   XXVII. Еще одинъ старый служака
   XXVIII. Горнозаводчикъ
   XXIX. Молодой человѣкъ
   XXX. Разсказъ Эсфири
   XXXI. Сидѣлка и больная

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

   I. Назначенный часъ
   II. Конкурренты
   III. Винтъ нажатъ
   IV. Разсказъ Эсфири
   V. Чизни-Вудъ
   VI. Джерндайсъ съ Джерндайсомъ
   VII. Борьба
   VIII. Стряпчій и кліентъ
   IX. Національныя и домашнія дѣла
   X. Въ комнатѣ мистера Телькингорна
   XI. Въ кабинетѣ мистера Телькингорна
   XII. Разсказъ Эсфири
   XIII. Письмо и отвѣтъ
   XIV. Залогъ
   XV. Держите!
   XVI. Завѣщаніе Джо
   XVII. Развязка
   XVIII. По службѣ нѣтъ дружбы
   XIX. Разсказъ Эсфири
   XX. Разгадка
   XXI. Упрямство
   XXII. Слѣдъ
   XXIII. Взрывъ мины
   XXIV. Бѣгство
   XXV. Преслѣдованіе
   XXVI. Разсказъ Эсфири
   XXУП. Зимній день и зимняя ночь
   XXVIII. Разсказъ Эсфири
   XXIX. Перспектива
   XXX. Открытіе
   XXXI. Другое открытіе
   XXXII. Желѣзо и сталь
   XXXIII. Разсказъ Эсфири
   XXXIV. Заря новой жизни
   XXXV. Въ Линкольнширѣ
   XXXVI. Конецъ разсказа Эсфири
   

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.
Въ Верховномъ судѣ.

   Лондонъ. Осеннія судебныя сессіи недавно открылись, и лордъ-канцлеръ вновь засѣдаетъ въ Линкольнъ-Иннской палатѣ. Отвратительная ноябрьская погода. На улицахъ такъ грязно, какъ-будто воды потопа только что сошли съ земной поверхности, и появленіе на Гольборнскомъ холмѣ какого-нибудь гигантскаго ящера мегалозавра, футовъ сорокъ длиной, нисколько не удивило бы. Моросить. Дымъ изъ трубъ стелется низко по землѣ, примѣшивая черную копоть къ падающимъ снѣжнымъ хлопьямъ, точно одѣвая ихъ въ трауръ по солнцу.
   Собаки, выпачканныя грязью, совсѣмъ неузнаваемы; лошади забрызганы ею по самыя уши. Пѣшеходы въ сквернѣйшемъ настроеніи духа, толкаются, задѣваютъ другъ друга зонтиками, скользятъ и падаютъ на перекресткахъ, гдѣ скопились и наростають, какъ сложные проценты, цѣлые слои грязи, нанесенной ногами всѣхъ, прошедшихъ здѣсь съ начала дня (если только онъ дѣйствительно начинался сегодня).
   Туманъ повсюду: и вверхъ по рѣкѣ надъ зелеными островами и лугами, и при устьѣ, гдѣ онъ окутываетъ ряды коралей и напитывается зловоніемъ нечистотъ, извергаемыхъ въ рѣку громаднымъ и грязнымъ городомъ. Туманъ надъ Эссекскими болотами и надъ Кентскими высотами: туманъ застилаетъ глаза и забирается въ горло стараго гринвичскаго инвалида, покашливающаго у очага своей богадѣльни, заползаетъ въ трубку, которую курить послѣ обѣда сердитый шкиперъ въ своей каюгб, щиплетъ за пальцы маленькаго юнгу, дрожащаго на палубѣ.
   Мосты окутаны густой пеленой тумана, и если пѣшеходу, проходящему по мосту, случится заглянуть черезъ перила, ему кажется, что онъ виситъ въ воздушномъ шарѣ надъ густыми облаками.
   Тамъ и сямъ мерцаютъ газовые рожки, замѣняя солнце въ этотъ мрачный ноябрьскій день. Многія лавки освѣтились двумя часами раньше обыкновеннаго, но газъ свѣтить тускло, какъ будто недовольный, что его зажгли раньше времени.
   Сырой день кажется еще сырѣе, туманъ еще плотнѣе, грязныя улицы еще грязнѣе у крѣпкаго свинцоваго навѣса Темпльбара,-- достойнаго оплота крѣпкоголовой корпораціи. Близъ Темпльбара, въ Линкольнъ-Иннской палатѣ, въ самомъ центрѣ тумана, засѣдаетъ лордъ великій-канцлеръ.
   Какъ ни густъ сегодня туманъ, какъ ни глубока грязь -- они не могутъ сравниться съ тѣмъ мракомъ и грязью, въ которыхъ блуждаетъ и барахтается Верховный судъ, величайшій изъ всѣхъ нераскаянныхъ грѣшниковъ передъ лицомъ неба и земли.
   Если ужъ лорду-канцлеру необходимо здѣсь засѣдать, онъ долженъ засѣдать именно въ такой день, съ туманнымъ ореоломъ вокругъ головы, облеченный въ красную мантію, подъ сѣнью красныхъ драпировокъ. Пока толстый атторней съ внушительными бакенбардами тоненькимъ голосомъ читаетъ ему нескончаемый докладъ, взглядъ его устремленъ на подвѣшанную къ потолку лампу, свѣтъ которой теряется въ туманѣ.
   Въ такой именно день десятки членовъ Суда должны быть заняты однимъ изъ десяти тысячъ пунктовъ безконечнаго процесса, стараясь уличить другъ друга въ промахахъ и недосмотрахъ; въ такой именно день должны они вязнуть по уши въ юридическихъ изворотахъ, придавъ своимъ физіономіямъ видъ полнѣйшаго безстрастія, какъ подобаетъ опытнымъ актерамъ.
   Въ такой именно день прикосновенные къ процессу стряпчіе (двумъ-тремъ изъ нихъ процессъ перешелъ по наслѣдству отъ ихъ отцовъ, сколотившихъ на немъ капиталецъ) должны засѣдать въ этой загородкѣ, похожей на колодезь, (только не тотъ, откуда вышла истина), между краснымъ столомъ архиваріуса и шелковыми мантіями адвокатовъ, имѣя передъ собою груды протоколовъ, встрѣчныхъ исковъ, приговоровъ, заявленій, показаній, отношеній, рапортовъ и прочей чепухи, нелѣпой, но дорого оплачиваемой.
   Да наполнится мракомъ этотъ залъ съ мерцающими свѣчами! Да сгустится и никогда не разсѣется застилающій его туманъ! Да не пропустятъ въ него дневнаго свѣта потускнѣвшія стекла, чтобы, заглянувъ сюда сквозь стеклянныя двери, робкій новичекъ остерегся входить, проникшись ужасомъ передъ этимъ страшнымъ мѣстомъ и замогильными звуками, доносящимися изъ глубины святилища, гдѣ, подъ балдахиномъ, точно чудовищныя привидѣнія, засѣдаютъ парики во главѣ съ лордомъ-канцлеромъ, созерцающимъ тусклую лампу.
   Таковъ Канцлерскій судъ, тотъ самый, который въ каждомъ графствѣ владѣетъ развалинами и запущенными землями; имѣетъ своихъ помѣшанныхъ въ каждомъ сумасшедшемъ домѣ, своихъ покойниковъ на каждомъ кладбищѣ, тысячи разоренныхъ истцовъ въ стоптанныхъ башмакахъ и потертомъ платьѣ, просящихъ взаймы у перваго встрѣчнаго, или протягивающихъ руку за подаяніемъ,-- тотъ самый, который даетъ сильному средства уничтожать праваго, истощаетъ деньги и терпѣніе, убиваетъ мужество и надежду, помрачаетъ разсудокъ, разбиваетъ сердца. Всякій честный человѣкъ изъ засѣдающихъ здѣсь законниковъ долженъ бы предупреждать: "лучше вытерпите какую угодно несправедливость, но не приходите сюда"!
   Кто-же можетъ присутствовать въ залѣ суда въ этотъ ненастный вечеръ кромѣ канцлера, атторнеевъ по текущему дѣлу, двухъ-трехъ адвокатовъ безъ практики, да вышеупомянутыхъ стряпчихъ? Только архиваріусъ, засѣдающій пониже судьи въ мантіи и парикѣ, и должностныя лица, необходимыя для формальностей судопроизводства; да и тѣ всѣ зѣваютъ, не получая ни крошечки удовольствія отъ разбираемаго дѣла "Джерндайса съ Джерндайсомъ" -- многолѣтняго процесса, изъ котораго всякій интересъ давно выжать.
   Стенографы и газетные репортеры исчезаютъ вмѣстѣ съ остальными судебными завсегдатаями всякій разъ, какъ приходитъ чередъ этого дѣла; мѣста ихъ пусты.
   Маленькая помѣшанная старушонка, въ измятомъ чепцѣ, въ углу залы стоитъ на скамьѣ, чтобы лучше видѣть внутренность завѣшаннаго святилища; она всегда торчитъ въ палатѣ съ начала до конца засѣданія, питая смутную надежду на какое-то рѣшеніе въ свою пользу.
   Говорятъ, что старушонка дѣйствительно одно изъ многочисленныхъ, заинтересованныхъ въ процессѣ лицъ, но навѣрное никто не знаетъ, да никто объ этомъ и не заботится. Она носитъ съ собой въ ридикюлѣ маленькій свертокъ, который называетъ своими документами, но въ сверткѣ только клочки бумага, да высушенная лавандовая трава. Подъ стражею вводятъ блѣднаго изможденнаго арестанта (это уже въ шестой разъ), чтобы онъ могъ защищать себя лично. Его обвиняютъ въ томъ, что, будучи единственнымъ душеприказчикомъ, онъ запуталъ счеты, хотя и не доказано, имѣлъ ли онъ о нихъ какое нибудь понятіе. Весьма вѣроятно, что обвиняемый невиненъ; тѣмъ не менѣе будущность его разбита.
   Разоренный истецъ періодически наѣзжаетъ изъ Шропшира, тщетно добиваясь случая поговорить съ лордомъ-канцлеромъ по окончанія засѣданія и не желая понять, что тотъ даже не вѣдаетъ объ его существованіи, хотя и раззорялъ его впродолженіе двадцати пяти лѣтъ; шропширецъ занимаетъ одно изъ ближайшихъ къ святилищу мѣсто и не спускаетъ глазъ съ лорда-канцлера, готовясь обратиться къ нему съ воззваніемъ, какъ только встанетъ съ мѣста. Писцы знаютъ просителя въ лицо и ждутъ, что изъ этого выйдетъ, предвкушая: потѣху, которая хоть ненадолго разсѣетъ хандру, нагоняемую хмурой погодой.
   Тянется дѣло Джерндайсовъ. Эта, всѣмъ надоѣвшая, тяжба такъ усложнилась съ теченіемъ времени, что даже участники не знаютъ ея сути, а юристы, поговоривъ о ней минуть пять, приходятъ къ полнѣйшему разногласію по всѣмъ пунктамъ.
   Пока тянулся процессъ, народилось безчисленное множество дѣтей, молодежь переженилась, старики перемерли. Десятки лицъ оказались участниками въ этомъ дѣлѣ, сами не зная, какъ и почему; цѣлыя семейства наслѣдовали его съ незапамятныхъ временъ. Маленькій истецъ или отвѣтчикъ, которому обѣщали игрушечную лошадку, когда тяжба будетъ выиграна, успѣлъ вырости, обзавестись настоящими лошадьми и прогаллопировать на тотъ свѣтъ. Дѣвочки, состоявшія подъ опекой суда въ качествѣ малолѣтнихъ тяжущихся, сдѣлались матерями и бабушками. Длинный рядъ судей прошелъ, не оставивъ по себѣ и слѣда; длинный списокъ лицъ-участниковъ процесса превратился въ перечень покойниковъ; осталось не болѣе двухъ-трехъ современниковъ тому Тому Джерндайсу, который застрѣлился въ кофейнѣ Канцлерской улицы, доведенный до отчаянія безконечнымъ процессомъ, а тяжбѣ все еще не предвидѣлось конца.
   Дѣло Джерндайсовъ вошло въ поговорку,-- вотъ единственное добро, которое изъ него вышло; многимъ оно принесло смерть и несчастія, но за то позабавило юристовъ. Каждый служащій въ судѣ имѣлъ къ нему какое нибудь отношеніе; каждый канцлеръ, въ бытность свою адвокатомъ, участвовалъ въ немъ; старые сизоносые адвокаты за бутылкой послѣобѣденнаго портвейна отпускаютъ надъ нимъ премилыя шутки въ дружескомъ кругу; молодые клерки изощряютъ на немъ свое судейское остроуміе. Послѣдній лордъ-канцлеръ охарактеризовалъ его замѣчательно ловко: когда знаменитый адвокатъ Блоуэрсъ выразился однажды такъ: "это случится развѣ тогда, когда съ неба посыплется дождь изъ картофеля", канцлеръ поправилъ его: "или тогда, когда мы покончимъ дѣло Джерндайса съ Джерндайсомъ". Эта шутка особенно понравилась всей судейской братіи.
   Нерѣшенный вопросъ: на сколькихъ людей этотъ процессъ наложилъ свою руку, сколькихъ погубилъ и испортилъ въ конецъ. Начиная съ предсѣдателя, окруженнаго грудами запыленныхъ документовъ съ фигурирующими въ нихъ подъ разными соусами Джерндайсомъ съ Джерндайсомъ, и кончая простымъ клеркомъ, исписавшимъ десятки тысячъ листовъ съ этимъ вѣчнымъ заголовкомъ,-- ни одна душа не сдѣлалась лучше, благодаря этому процессу. Изъ хитростей, надувательствъ, хищеній и лганья во всѣхъ видахъ ничего хорошаго вырости не можетъ.
   Служащіе въ конторахъ стряпчихъ мальчики, которымъ приказано увѣрять приходящихъ истцовъ, что мистеръ Чизль или Мизль занятъ по горло до самаго вечера, пріучаются къ уверткамъ и обману; самъ стряпчій хотя и сколотилъ кругленькій капиталецъ на этомъ процессѣ, но лишился довѣрія даже родной матери и заслужилъ презрѣніе собственныхъ дѣтей. Разные Чизли и Мизли привыкли давать обѣщанія на вѣтеръ, вродѣ того, что они почтутъ своимъ долгомъ вникнуть въ дѣльце какого-нибудь бѣдняка Дризля и посмотрятъ, что можно для него сдѣлать -- вотъ какъ только освободятся отъ дѣла Джерндайсовъ.
   Проклятый процессъ щедрой рукой разсыпалъ сѣмена мошенничества и плутней; даже тѣ, кто слѣдилъ за ними издали, нечувствительно привыкли предоставлять злу полную свободу идти своимъ путемъ и научились думать, что въ мірѣ все дурно и лучше быть не можетъ.
   Итакъ, въ самомъ центрѣ тумана и грязи засѣдаетъ лордъ-канцлеръ въ Верховномъ судѣ.
   -- Мистеръ Тенгль! взываетъ онъ, утомленный неистощимымъ краснорѣчіемъ ученаго мужа.
   -- Милордъ! отзывается Тенгль; Тенгль прославился тѣмъ, что больше всякаго другого знаетъ о дѣлѣ Джерндайса съ Джерндайсомъ. Утверждаютъ, что, по выходѣ изъ школы, онъ не читалъ ничего, кромѣ этого дѣла.
   -- Скоро вы дадите заключеніе?
   -- Милордъ! Нѣкоторые пункты не выяснены, но моя обязанность повиноваться вашей милости, слѣдуетъ уклончивый отвѣтъ мистера Тенгля.
   -- Я думаю, мы должны выслушать адвокатовъ, заявляетъ канцлеръ съ легкой улыбкой.
   Восемнадцать ученыхъ собратовъ мистера Тенгля, каждый съ краткимъ конспектомъ въ тысячу восемьсоть листовъ, вскакиваютъ точно восемнадцать фортепьянныхъ молоточковъ, отвѣшиваютъ восемнадцать поклоновъ и опускаются на свои мѣста.
   -- Мы выслушаемъ васъ въ среду черезъ двѣ недѣли, заключаетъ лордъ-канцлеръ.
   Итакъ, разсматриваемый вопросъ разрѣшится на дняхъ, но этотъ вопросъ въ сравненіи со всѣмъ дѣломъ то-же, что маленькая почка на высокомъ лѣсномъ великанѣ.
   Канцлеръ и адвокаты приподымаются; арестанта торопливо толкаютъ въ спину; истецъ изъ Шропшира восклицаетъ:
   -- Милордъ! и мгновенно умолкаетъ, призываемый къ порядку грозными взглядами судебныхъ приставовъ.
   -- Относительно молодой дѣвицы, продолжаетъ канцлеръ все еще по дѣлу Джерндайсовъ,-- молодой дѣвицы...
   -- Прошу прощенья, молодого человѣка... выскакиваетъ вистсръ Тенгль.
   -- Относительно молодой дѣвицы, отчеканивая слова, продолжаетъ лордъ-канцлеръ,-- и молодого человѣка,-- двухъ молодыхъ людей,-- (Тенгль стушевывается) -- которыхъ я пригласилъ сюда сегодня, и которые ждутъ меня въ моемъ кабинетѣ, я долженъ замѣтить, что повидаюсь съ ними и удостовѣрюсь, можно-ли будетъ помѣстить ихъ у ихъ дяди.
   -- Прошу прощенья. Онъ умеръ... еще разъ выскакиваетъ мистеръ Тенгль.
   -- У ихъ,-- сквозь очки канцлеръ смотритъ въ бумагу, лежащую на пюпитрѣ,-- у ихъ дѣдушки.
   -- Прошу прощенья... Жертва отчаянія... Кончилъ дни самоубійствомъ.
   Въ этотъ моментъ маленькій адвокатъ съ громовымъ голосомъ, вынырнувшій изъ туманной бездны, обращается къ лорду-канцлеру:
   -- Соблаговолите выслушать меня, милордъ. Это мой довѣритель. Онъ дальній родственникъ. Я въ настоящую минуту не подготовленъ объяснить суду степень родства, но онъ приходится двоюроднымъ или троюроднымъ братомъ.
   Звуки этого замогильнаго голоса еще раздаются подъ сводами зданія, а маленькій адвокатъ уже нырнулъ въ бездну тумана, гдѣ его не сыщетъ самый зоркій глазъ.
   -- Я поговорю съ обоими молодыми людьми на счетъ ихъ пребыванія у ихъ родственника; результатъ переговоровъ я изложу суду завтра утромъ.
   Канцлеръ снова готовится откланяться, когда ему представляютъ арестанта. Но достаточныхъ уликъ для его обвиненія еще не накопилось, и несчастнаго отсылаютъ обратно въ тюрьму. Шропширецъ отваживается еще на одну попытку:-- Милордъ!-- взываетъ онъ, по канцлеръ, зная его, проворно исчезаетъ; за нимъ и всѣ остальные.
   Синіе мѣшки набиваются тяжелыми связками бумагъ и уносятся клерками. Сумасшедшая старушка уходить со своими документами. Пустая зала запирается.
   Еслибъ можно было собрать и запереть въ ней всѣ совершенныя здѣсь несправедливости, все причиненное горе, и все это поджечь! Какъ хорошо было бы для всѣхъ, особенно для лицъ, запутанныхъ въ тяжбу Джерндайса съ Джерндайсомъ!
   

ГЛАВА II.
Въ большомъ свѣтѣ.

   А теперь, въ тотъ же ненастный вечеръ, перенесемся изъ судейскаго міра въ другую область и бросимъ бѣглый взглядъ на большой свѣтъ. Разница между тѣмъ и другимъ не такъ велика, какъ можетъ сперва показаться. И тамъ, и здѣсь царство обычая и рутины: тамъ -- спящій непробуднымъ сномъ Рипъ-Ванъ-Винкль {Голландецъ въ сказкѣ Вашингтона Ирвинга, проспавшій все время войны на независимость. Примѣч. перев.}, который проснется развѣ только отъ громоваго удара; здѣсь -- спящія красавицы, которыхъ разбудитъ когда нибудь принцъ, и завертятся тогда остановившіеся вертела на кухнѣ, и проснется заколдованное царство!
   Узокъ этотъ "большой" свѣтъ. Тѣсны его предѣлы. Даже сравнительно съ нашимъ міркомъ онъ маленькая точка. Есть въ немъ и хорошее; есть честные, благородные люди. Безспорно: и большой свѣтъ имѣетъ свое значеніе. Но какъ драгоцѣнность, обернутая толстымъ, слоемъ ваты, онъ не можетъ ни слышать, ни видѣть жизни остального міра, не можетъ знать его стремленій и порывовъ. Въ этомъ великосвѣтскомъ кругу замираетъ все живое: недостатокъ воздуха мѣшаетъ всякому здоровому развитію.
   Миледи Дэдлокъ пріѣхала на нѣсколько дней въ свой городской домъ передъ отъѣздомъ въ Парижъ, гдѣ она рѣшила провести нѣсколько недѣль; дальнѣйшія ея намѣренія неизвѣстны. Она ѣдетъ въ Парижъ развлечься,-- такъ гласитъ свѣтская молва и другихъ объясненій не допускается, а свѣтская молва непогрѣшима во всемъ, что касается высшаго свѣта. Деревенская жизнь нагнала тоску на миледи Дэдлокъ, хотя она и зоветъ свое помѣстье своимъ Линкольнширскимъ "уголкомъ". Теперь весь Линкольнширъ подъ водой. Арка моста, ведущаго въ паркъ, размыта: вся окрестность на полъ-мили затоплена и превратилась въ огромную стоячую рѣку. Изъ воды точно острова торчатъ кое-гдѣ деревья, а дождевыя струи непрерывно бороздятъ ея поверхность.
   "Уголокъ миледи сталъ чрезвычайно печаленъ. Деревья такъ напитались водой, что вѣтки и сучья, срубленные при подчисткѣ парка, падали безъ малѣйшаго треска и шума. Промокшій насквозь олень вязнетъ въ просѣкѣ парка, превратившейся въ трясину. Раздавшійся выстрѣлъ теряетъ свою звучность во влажномъ воздухѣ; дымъ отъ него медленно тянется къ холмамъ, а безконечный дождь бороздитъ ихъ зеленые склоны. Сѣренькій пейзажъ, видимый изъ оконъ миледи, постепенно темнѣлъ и наконецъ принялъ цвѣтъ туши.
   На террасѣ, прозванной сыздавна "Дорожкой привидѣнія", дождевая вода наполнила всѣ вазы, и тяжелыя капли стучатъ, стучатъ всю ночь, падая на гладкія плиты. Стѣны маленькой церкви въ паркѣ покрылись плѣсенью, дубовая каѳедра пропиталась сыростью, и по воскресеньямъ, когда церковь отопрутъ, кажется, что въ ней пахнетъ прахомъ схороненныхъ Дэдлоковъ.
   Миледи бездѣтна Въ сумерки, сидя у окна въ своемъ будуарѣ, она видѣла домикъ привратника со свѣтомъ въ рѣшетчатомъ оконцѣ и подымающимся изъ трубы дымомъ, видѣла женщину и ребенка, который бѣжалъ впереди на встрѣчу радостно улыбающемуся отцу, и это выводило ее изъ себя.
   Миледи объявила, что готова умереть со скуки, и наконецъ покинула свое помѣстье, предоставивъ его дождю, воронамъ, кроликамъ, оленямъ, куропаткамъ и фазанамъ. Портреты умершихъ Дэдлоковъ смотрѣли со стѣнъ унылыми привидѣніями, пока дворецъ не заперъ ставенъ въ старинныхъ покояхъ. Когда они вновь увидятъ свѣтъ -- этого не скажетъ намъ свѣтская молва, которая, какъ сатана, знаетъ только прошедшее и настоящее, но не будущее.
   Сэръ Ленстеръ Дэдлокъ только баронетъ, но самый вліятельный изъ баронетовъ. Фамилія его такая же древняя, какъ холмы, окружающіе его помѣстье, но, конечно, заслуживаетъ большаго почтенія по крайней мѣрѣ, по мнѣнію самого баронета, земля могла бы обойтись безъ холмовъ, но никакъ не безъ Дэдлоковъ. Вообще онъ думаетъ, что только знатныя фамиліи имѣютъ право на значеніе въ природѣ.
   Сэръ Лейстеръ -- человѣкъ строгихъ правилъ, презирающій всякую низость, готовый скорѣе умереть, чѣмъ дать поводъ сомнѣваться въ своей чести, онъ благороденъ, настойчивъ, великодушенъ, но полонъ предразсудковъ и кастовой нетерпимости.
   Сэръ Лейстеръ двадцатью годами старше своей супруги, но онъ не старѣется и какъ будто замерзъ на шестьдесятъ пятомъ году. Но временамъ у него бываютъ припадки подагры, отчего его походка нѣсколько тяжела, но онъ сохранилъ благородную осанку. У него серебристые волосы и бакенбарды; онъ носитъ тонкое жабо, бѣлоснѣжный жилетъ, синій сюртукъ со свѣтлыми пуговицами. Онъ чопоренъ, величавъ, безукоризненно вѣжливъ, предупредителенъ къ женѣ и высоко цѣнить ея достоинства. Единственная романтичная черта его -- рыцарское обожаніе жены, нисколько не ослабѣвшее съ тѣхъ поръ, какъ онъ былъ женатъ. Онъ женился на ней по любви. Молва гласила, что у нея не было генеалогическаго дерева, но сэръ Лейстеръ имѣлъ столько знатныхъ предковъ, что въ этомъ не нуждался; за то у миледи былъ такой запасъ красоты, надменности, ума, котораго съ избыткомъ хватило бы на цѣлый легіонъ молодыхъ леди.
   Всѣ эти качества, въ соединеніи съ богатствомъ и высокимъ общественнымъ положеніемъ, сразу выдвинули ее впередъ и поставили во главѣ великосвѣтскаго общества. Александръ Македонскій плакалъ, что не осталось міровъ для завоеваній,-- такъ по крайней мѣрѣ говорится въ исторіи; не такъ было съ миледи: покоривъ свой міръ, она вполнѣ удовлетворилась. Она устала отъ своихъ успѣховъ, пресытилась ими. Невозмутимое равнодушіе, ледяное спокойствіе,-- таковы были трофеи ея побѣдъ. Она -- образецъ благовоспитанности. Ее ничто не можетъ возмутить; еслибы ее завтра перенесли на небо, она и къ этому отнеслась бы совершенно спокойно.
   Миледи очень хороша собой, и хотя находится уже не въ расцвѣтѣ красоты, но далека еще отъ заката; прежде ее можно было назвать скорѣе хорошенькой, чѣмъ красавицей, по съ годами лицо ей пріобрѣло выраженіе гордаго аристократическаго спокойствія и стало классически прекраснымъ.
   Ея изящная фигура кажется высокой отъ того, что она "прекрасно сложена по всѣмъ статьямъ" -- какъ выражается почтенный Бобъ Стебль. Тотъ же авторитетъ, превознося ея роскошные волосы, говорить, что она "самая выхоленная женщина во всемъ табунѣ".
   Обладающая всѣми этими совершенствами, миледи Дэдлокъ, за которой неустанно слѣдитъ вниманіе свѣта, прибыла въ Лондонъ на нѣсколько дней передъ отъѣздомъ въ Парижъ.
   Въ этотъ грязный и мрачный вечеръ въ городской домъ миледи вошелъ старомодно одѣтый пожилой господинъ, присяжный повѣренный и стряпчій судебной палаты, имѣющій честь быть ходатаемъ по дѣламъ Дэдлоковъ и хранящій въ своей конторѣ множество чугунныхъ ящиковъ, помѣченныхъ этой фамиліей.
   Изъ передней, по лѣстницѣ, черезъ многочисленныя галлереи и залы, блестящія во время сезона, теперь же холодныя и угрюмыя, кажущіяся посѣтителямъ волшебными чертогами, а хозяевамъ пустыней, напудренный Меркурій проводитъ пожилого господина къ миледи.
   Пожилой господинъ на видъ невзраченъ, однако утверждаютъ, что онъ составилъ себѣ хорошее состояніе отъ брачныхъ контрактовъ и духовныхъ завѣщаній своихъ аристократическихъ кліентовъ. Онъ считается надежнымъ хранителемъ семейныхъ тайнъ и окруженъ ихъ туманнымъ ореоломъ. Въ старыхъ, обросшихъ папоротниками мавзолеяхъ, украшающихъ собою уединенныя аллеи парковъ, погребено меньше фамильныхъ секретовъ, чѣмъ въ груди мистера Телькингорна. Онъ, что называется, человѣкъ старой школы и одѣвается старомодно: панталоны до колѣнъ, завязанные лентами, черные чулки или штиблеты. Все платье всегда черное; и замѣчательно, что изъ какой бы матеріи оно ни было сшито, хоть даже изъ шелковой, оно никогда не блеститъ, не отзывается на свѣтовые лучи, какъ и его молчаливый хозяинъ. Телькингорнъ принимаетъ участіе только въ дѣловыхъ разговорахъ и то тогда, когда его спрашиваютъ. Въ великосвѣтскихъ замкахъ, на углу обѣденныхъ столовъ или у дверей гостинной онъ какъ дома, его всякій знаетъ и половина пэровъ останавливается передъ нимъ съ любезнымъ обращеніемъ: "какъ поживаете, м-ръ Телькингорнъ?" Онъ степенно выслушиваетъ всѣ эти привѣтствія и пріобщаетъ ихъ къ почтенному запасу, который хранится въ его груди.
   Миледи не одна; въ комнатѣ присутствуетъ и сэръ Лейстеръ.
   Сэръ Лейстеръ привыкъ къ Тёлькингорну и весьма радъ его видѣть. Ему нравится, что этотъ почтенный джентльменъ, несмотря на свой представительный видъ, исполненъ почтительности, что баронетъ и принимаетъ какъ должную себѣ дань. Ему нравится, что даже нарядъ Телькингорна немножко смахиваетъ на костюмъ слуги; и въ самомъ дѣлѣ, вѣдь онъ слуга Дэдлоковъ, ключникъ ихъ юридическаго погреба, сторожъ ихъ тайнъ.
   Такъ ли думаетъ о себѣ мистеръ Телькингорнъ? Можетъ быть да, можетъ быть нѣтъ. Но здѣсь мы должны сдѣлать маленькое замѣчаніе, примѣнимое какъ къ Миледи Дэдлокъ, такъ и ко всему кругу, представительницей котораго она служитъ.
   Она считаетъ себя неразгаданнымъ существомъ, совершенно непроницаемымъ для остальныхъ смертныхъ, и когда она глядитъ на себя въ зеркало, ея образъ дѣйствительно смотритъ такимъ. Однако всѣ маленькіе спутники, вращающіеся вокругъ этой планеты, начиная со служанки и кончая директоромъ итальянской оперы, знаютъ въ совершенствѣ ея слабыя струны, предразсудки, капризы; изучили ея характеръ до такой степени, съ какою ея портниха изучила ея фигуру.
   Нужно-ли ввести въ моду новый покрой платья, новый уборъ, пѣвца, танцовщика, карлика или великана, словомъ, какую нибудь новинку,-- найдется множество людей, которыхъ миледи считаетъ раболѣпствующимъ ничтожествомъ, но которые укажутъ вамъ, какъ обойтись съ нею, чтобъ устроить дѣло. Подчиняясь ей, они ловко управляютъ ею; слѣдуя ея приказаніямъ, на самомъ дѣлѣ ведутъ ее за собою, а съ нею вмѣстѣ весь ея кругъ, какъ Гулливеръ, когда онъ зацѣпилъ и увлекъ за собою весь флотъ могущественныхъ Лиллипутовъ.
   -- Если вамъ надо обратиться къ нашимъ кліентамъ, говорятъ ювелиры Блезъ и Спаркль, подразумѣвая подъ словомъ "наши" леди Дэдлокъ и остальныхъ,-- то вы должны помнить, что имѣете дѣло не съ простой публикой, должны затронуть ихъ слабую струну, а она состоитъ вотъ въ томъ-то.
   -- Какъ пустить въ іодъ эту матерію, говорятъ по пріятельски купцы Шинъ и Глоссъ фабрикантамъ, -- спросите у насъ; мы знаемъ, какъ залучить новыхъ покупателей, и ввести ее въ моду.
   -- Если вамъ угодно, чтобъ эта гравюра попала на столы моихъ покупателей изъ высшаго круга говоритъ книгопродавецъ, мистеръ Следдери,-- если вы желаете, чтобъ въ ихъ салонахъ появился этотъ карликъ или великанъ, или ищете ихъ покровительства для такого-то предпріятія,-- предоставьте это мнѣ. Я изучилъ это общество въ совершенствѣ и верчу имъ, какъ хочу.-- И говоря это мистеръ Следдери, какъ честный человѣкъ, нисколько не преувеличиваетъ.
   Потому-то весьма возможно, что и мистеръ Телькингорнъ знаетъ, что происходитъ въ душѣ Дэдлоковъ.
   -- Докладывался ли канцлеру процессъ миледи, мистеръ Телькингорнъ?-- спросилъ сэръ Лейстеръ, подавая ему руку.
   -- Да-съ. Вновь докладывался сегодня, отвѣчаетъ Тёлькингорнъ, отвѣшивая смиренный поклонъ миледи, которая сидитъ на софѣ у камина, закрываясь вѣеромъ отъ огня.
   -- Безполезно спрашивать, сдѣлано-ли что нибудь сегодня, говоритъ миледи все еще съ тѣмъ скучающимъ видомъ, съ какимъ она покинула помѣстье.
   -- Ничего такого, что-бы вы могли считать чѣмъ нибудь, сегодня не сдѣлано.
   -- И никогда не будетъ сдѣлано! говоритъ миледи.
   Сэръ Лейстеръ не выражаетъ негодованія на безконечность процесса: медленность, дорого оплачиваемое судопроизводство, безпорядокъ вещей, давно установившійся въ британской конституціи. Правда, сэръ Лейстеръ не заинтересованъ въ тяжбѣ лично; въ ней замѣшана небольшая сумма, принадлежащая собственно миледи,-- ея приданое; ему немножко дико и смѣшно, что имя Дэдлокъ стоить на первомъ планѣ въ процессѣ. Но если-бъ онъ самъ былъ запутанъ въ тяжбѣ, даже въ томъ случаѣ, несмотря на разныя задержки правосудія, на нѣкоторый ущербъ своему состоянію, онъ уважалъ-бы судъ, потому что считалъ его изобрѣтеніемъ человѣческой мудрости, долженствующимъ вмѣстѣ съ другими подобными учрежденіями устанавливать и поддерживать порядокъ въ мірѣ (разумѣется, человѣческомъ). И онъ держится того мнѣнія, что даже легкое сочувствіе жалобамъ на представителей правосудія равносильно поощренію нѣкоторыхъ лицъ низшихъ сословій къ возмущенію, по примѣру Уата Тайлора.
   -- Такъ какъ въ ряду документовъ прибавилось нѣсколько небольшихъ показаній, а у меня привычка, можетъ быть и несносная, знакомить моихъ довѣрителей со всѣми обстоятельствами дѣла -- (осторожный человѣкъ, мистеръ Телькингорнъ беретъ на себя отвѣтственности ровно на столько, на сколько надо), къ тому же вы отправляетесь въ Парижъ, то я и захватилъ бумаги съ собою.
   (Кстати: сэръ Лейстеръ тоже ѣдетъ въ Парижъ, но свѣтское общество интересуется только миледи).
   Телькингорнъ вынимаетъ бумаги, проситъ позволенія положить ихъ на столикъ, на который облокотилась миледи; вынимаетъ очки и начинаетъ читать при свѣтѣ лампы, осѣненной абажуромъ:
   -- Судебная палата. Между Джономъ Джерндайсомъ...
   Миледи прерываетъ его съ просьбой опустить по возможности юридическіе термины. Телькингорнъ взглядываетъ черезъ очки и, пропустивъ нѣсколько строкъ, продолжаетъ чтеніе. Миледи слушаетъ разсѣянно. Сэръ Лейстеръ, въ большомъ креслѣ, смотритъ въ огонь и кажется находитъ не малое удовольствіе въ безконечныхъ повтореніяхъ и многословіи судейской казуистики, видя въ ней одинъ изъ національныхъ оплотовъ. Огонь въ каминѣ разгорѣлся, а крошечный вѣеръ миледи хоть и красивъ, но безполезенъ, поэтому она. мѣняетъ положеніе и случайно бросаетъ взоръ на лежащія передъ ней бумаги; наклоняется ближе, вглядывается, и неожиданно спрашиваетъ:
   -- Кто переписывалъ это?
   Телькингорнъ умолкаетъ, удивленный оживленіемъ миледи и ея странной интонаціей.
   -- Это вы называете писарскимъ почеркомъ? спрашиваетъ она, смотря на него съ своимъ обычнымъ разсѣяннымъ видомъ и играя вѣеромъ.
   -- Не совсѣмъ.-- Вѣроятно, Тёлькингорнъ разсматриваетъ рукопись,-- этотъ почеркъ установился прежде, чѣмъ пріобрѣлъ писарскій оттѣнокъ. Отчего вы это спросили?
   -- Только затѣмъ, чтобъ нѣсколько нарушить это монотонное однообразіе. Пожалуйста продолжайте.
   Телькингорнъ снова принимается за чтеніе. Жара усиливается. Миледи закрыла лицо вѣеромъ. Сэръ Лейстеръ началъ дремать, но внезапно вскакиваетъ:
   -- Что вы сказали?
   -- Я боюсь, говоритъ мистеръ Телькингорнъ поспѣшно вставая,-- я боюсь, что миледи дурно.
   -- Слабость, шепчетъ миледи поблѣднѣвшими губами, -- смертельная слабость. Позвоните, пусть меня проводятъ въ мою комнату.
   Мистеръ Тёлькингорнъ удаляется въ другую комнату, колокольчикъ звенитъ, раздается шарканье ногъ, тишина возстановляется.
   Наконецъ Меркурій проситъ мистера Телькингорна "пожаловать".
   -- Теперь лучше, говорить сэръ Лейстеръ, приглашая стряпчаго продолжать чтеніе ему одному,-- но я сильно встревоженъ. До сихъ поръ съ миледи никогда не бывало обмороковъ, но погода сегодня ужасная, къ тому же она до смерти соскучиласъ въ нашемъ Линкольнширскомъ помѣстьи.
   

ГЛАВА III.
Эсфирь.

   Съ чего начать мой разсказъ? Какъ приступить къ изложенію тѣхъ страницъ, которыя выпали на мою долю? Меня это очень затрудняетъ, такъ какъ знаю, что я далеко не умна. Помню, когда я была еще совсѣмъ маленькой дѣвочкой, я всегда говорила своей куклѣ, оставаясь съ ней наединѣ:
   -- Ты знаешь, милочка, какая я глупенькая: будь со мной терпѣлива.
   И она сидѣла, прислоненная къ спинкѣ кресла, со своими розовыми щечками и красными губками, уставившись глазами на меня, (или, вѣрнѣе, въ пространство), пока я, работая подлѣ, повѣряла ей свои секреты.
   Милая старая кукла! Я была такимъ застѣнчивымъ ребенкомъ, что кромѣ тебя ни передъ кѣмъ не открывала своего сердца, и рѣдко передъ кѣмъ рѣшалась открыть свои уста. Еще и теперь я чуть не плачу, когда вспомню, какимъ утѣшеніемъ она была для меня. Помню, какъ, бывало, вернувшись изъ школы, я взбѣгала наверхъ въ свою комнату и съ крикомъ: "О моя милая, вѣрная куколка! Я знала, что ты поджидаешь меня!" садилась на полъ, облокачивалась на ручку ея кресла и принималась разсказывать ей все, что видѣла и слышала за время нашей разлуки.
   Я всегда была наблюдательна, и хоть не такъ понятлива, какъ другіе но молча подмѣчаю все, что передо мной происходитъ и, обдумавъ послѣ про себя, о многомъ догадываюсь. Я не отличаюсь быстрымъ соображеніемъ, но если нѣжно люблю кого нибудь, то становлюсь проницательной; впрочемъ, можетъ быть, это только заблужденіе моего тщеславія.
   Какъ очарованная принцесса въ волшебныхъ сказкахъ, (но отнюдь не очаровательная) я, съ тѣхъ поръ какъ себя помню, жила и воспитывалась у своей крестной матери; по крайней мѣрѣ я такъ звала свою воспитательницу. Это была прекрасная женщина: по воскресеньямъ ходила въ церковь три раза, по четвергамъ и пятницамъ посѣщала утреннюю службу, и не пропускала ни одной проповѣди. Она была красива и, еслибъ ея лицо освѣщалось когда нибудь улыбкой, она была-бы хороша, какъ ангелъ. Но она никогда не. улыбалась и была всегда сурова и серьезна. Думаю, что она хмурилась всю свою жизнь отъ того, что сама была такъ совершенна въ сравненіи съ другими людьми. Я чувствовала такое громадное разстояніе между собою и ею (даже принявъ въ соображеніе разницу нашихъ лѣтъ), я казалась передъ ней такой ничтожной, жалкой, пустенькой, что не могла чувствовать себя свободно въ ея присутствіи и любить ее такъ, какъ бы хотѣла. Меня вѣчно мучила мысль, что она такъ хороша, а я ея недостойна. Я горячо надѣялась, что мое сердце станетъ добрѣе, и часто бесѣдовала объ этомъ съ своей милой, старой куклой, и все таки не любила своей крестной такъ, какъ должна бы была, какъ любила бы, еслибъ не была такой дурной дѣвочкой.
   Все это дѣлало меня болѣе сдержанной и скромной, чѣмъ я была отъ природы, и только съ куклой, съ моимъ единственнымъ другомъ, я чувствовала себя легко и свободно. Особенно помогъ этому одинъ случай, когда я была еще очень маленькой дѣвочкой. Я никогда не слышала о своей матери; я не слыхала и объ отцѣ, но больше интересовалась матерью. Не помню, чтобы когда нибудь я носила траурное платье; мнѣ не показывали могилы родителей, не говорили, гдѣ они похоронены. Меня учили молиться только за крестную, и ни за кого другого изъ родныхъ. Нѣсколько разъ я обращалась съ разспросами къ Рахили, нашей единственной служанкѣ (тоже прекрасной женщинѣ, но суровой ко мнѣ), когда она укладывала меня спать, но она отвѣчала: "Спокойной ночи, Эсфирь!" брала свѣчу и уходила.
   Во сосѣдней школѣ, гдѣ я была полупансіонеркой, меня звали: "маленькая Эсфирь Соммерсонъ", и хотя тамъ было семь дѣвочекъ, но я ни у одной не бывала. Правда, всѣ онѣ были много старше меня, умнѣе и развитѣе, но кромѣ того насъ раздѣляло и еще что-то. Я хорошо помню, какъ въ первую недѣлю моего поступленія въ школу одна изъ дѣвочекъ, къ величайшей моей радости, приглашала меня къ себѣ; но крестная послала письмо съ категорическимъ отказомъ, и я не пошла къ ней, да и къ другимъ не ходила. Былъ день моего рожденія. Всѣ ученицы праздновали такіе дни и послѣ разсказывали мнѣ, какъ у нихъ собирались гости, какъ онѣ веселились; для меня-же этотъ день былъ самымъ печальнымъ въ цѣломъ году.
   Я уже говорила о томъ, что, если мое тщеславіе не обманываетъ меня (я могу быть тщеславна, не сознавая это), я проницательна, когда дѣло касается и тѣхъ, кого я люблю. Я по натурѣ очень привязчива, вѣроятно и теперь страдала бы такъ же сильно, какъ въ тотъ достопамятный день (если только сердце человѣка можетъ два раза переживать такіе удары).
   Отобѣдавъ, мы съ крестной сидѣли у камина. Часы тикали, огонь трещалъ и долго не слышалось больше ни звука. Случайно я подняла глаза отъ работы и робко взглянула на крестную: она смотрѣла на меня суровымъ взглядомъ.
   -- Лучше бы, Эсфирь, не знать тебѣ дня своего рожденія!, Лучше бы тебѣ совсѣмъ не родиться!
   Я залилась слезами и рыдая проговорила:
   -- О, крестная! Дорогая, хорошая! Отчего? Ради Бога скажите! Можетъ быть мама умерла въ день моего рожденія?
   -- Нѣтъ. Не спрашивай меня, дитя.
   -- О, прошу васъ, разскажите что-нибудь о ней. Пожалуйста разскажите, голубушка крестная! Что я сдѣлала? Отчего она умерла? Почему я отличаюсь отъ другихъ дѣтей? Чѣмъ я виновата? О не уходите, крестная! поговорите со мною!
   Огорченная, перепуганная, я ухватилась за ея платье и бросилась передъ нею на колѣни, но она только говорила:
   -- Пусти меня!
   Вдругъ крестная встала. Ея суровое лицо имѣло такую власть надо мною, что я сразу прервала свою горячую рѣчь. Мои дрожащія рученки, которыя цѣплялись за нее, страстно умоляя о прощеніи, опустились подъ ея взглядомъ, и я прижала ихъ къ сильно бьющемуся сердцу. Она подняла меня, усадила и сѣла передо мною; какъ теперь вижу ея нахмуренныя брови и поднятый палецъ и слышу ровный, безстрастный голосъ.
   -- Твоя мать -- позоръ для тебя, а ты для нея. Наступитъ время, и скоро, когда ты поймешь это лучше, какъ можетъ понять только женщина! Я ей простила -- (но суровое лицо при этомъ нисколько не смягчилось) -- все зло, которое она мнѣ сдѣлала, и не стану больше объ этомъ говорить, хотя одинъ Богъ знаетъ, сколько я выстрадала. Тебѣ же, несчастное дитя, осиротѣвшее со дня рожденья, каждая изъ этихъ злополучныхъ годовщинъ напоминаетъ о твоемъ позорѣ и униженіи. Молись, чтобъ чужіе грѣхи не пали на твою голову, какъ сказано въ Писаніи. Забудь о своей матери, не напоминай о ней тѣмъ, которые, забывъ о ней, великодушны къ ея дочери. Ступай!
   Когда я, совершенно убитая, собиралась уже уйти, она прибавила:
   -- Смиреніе, самоотверженіе, прилежаніе -- вотъ чѣмъ ты должна приготовиться къ жизни, запятнанной съ самаго начала. Ты отличаешься отъ другихъ дѣтей тѣмъ, что кромѣ первороднаго грѣха надъ тобою тяготѣетъ еще другой!
   Я ушла въ свою комнату, дотащилась до постели и прижалась мокрой отъ слезъ щекой къ щекѣ своей куклы; прижимая къ груди этого единственнаго друга, я плакала, пока не уснула. Хотя я не вполнѣ понимала свое горе, однакожъ сознавала, что никому на землѣ я не принесла радости, ни для кого не была тѣмъ, чѣмъ Долли для меня.
   О, какъ дорога она мнѣ стала! Какъ часто потомъ, сидя съ нею вдвоемъ, повѣряла ей исторію моего рожденія; говорила, какъ я постараюсь загладить вину своего появленія на свѣтъ (которая мнѣ казалась безспорной, хотя я и чувствовала свою невиновность); какъ я буду, когда выросту, трудолюбива, безропотна, добра, и попытаюсь заслужить хоть чью-нибудь любовь,-- если это возможно для меня.
   При воспоминаніи объ этомъ у меня невольно навертываются слезы,-- надѣюсь, что это не дастъ повода обвинить меня въ чрезмѣрной снисходительности къ себѣ. Я не слезлива и веселаго права, но въ эту минуту не могу удержаться отъ слезъ. Ну, довольно, продолжаю.
   Пропасть, отдѣлявшая меня отъ крестной, послѣ этого случая еще увеличилась. Я чувствовала, что я лишняя въ ея домѣ, и мнѣ стало еще труднѣе подойти къ ней, хотя благодарность къ ней горѣла въ моемъ сердцѣ сильнѣе прежняго.
   То же я чувствовала по отношенію къ своимъ соученицамъ, къ Рахили и въ особенности къ ея дочери, которою она гордилась, и которая бывала у нея два раза въ мѣсяцъ. Я сдѣлалась еще сдержаннѣе, молчаливѣе, прилежнѣе. Однажды въ солнечный день я возвращалась изъ школы съ книгами и портфелемъ, слѣдя за длинною тѣнью, которую отбрасывала моя фигура; я хотѣла но обыкновенію незамѣтно проскользнуть наверхъ, но крестная, выглянувъ изъ гостиной, позвала меня. Съ нею сидѣлъ кто-то чужой, что было у насъ явленіемъ необычнымъ. Это былъ господинъ съ серьезнымъ лицомъ, одѣтый весь въ черное, въ бѣломъ галстукѣ и золотыхъ очкахъ; на его часовой цѣпочкѣ висѣли тяжелые брелоки, а на мизинцѣ былъ огромный перстень.
   -- Вотъ эта дѣвочка, сказала крестная шепотомъ и прибавила своимъ обыкновеннымъ, суровымъ голосомъ, -- вотъ Эсфирь, сэръ!
   Джентльменъ поправилъ очки, поглядѣлъ на меня и сказалъ: "Подойдите ближе, милочка!". Затѣмъ пожалъ мнѣ руку и попросилъ снять шляпку. "А!" сказалъ онъ, когда я исполнила его приказаніе, и прибавилъ: "Да!". Потомъ снялъ очки, уложилъ ихъ въ красный футляръ я принялся вертѣть его въ рукахъ. Откинувшись на спинку кресла, онъ кивнулъ крестной, и она сказала: "Можешь идти, Эсфирь!".
   Я сдѣлала реверансъ и ушла.
   Послѣ того прошло почти два года и мнѣ было уже четырнадцать лѣтъ. Въ одну страшную ночь мы съ крестной сидѣли у камина. Я по обыкновенію сошла къ ней въ девять часовъ, читать ей вслухъ библію. На этотъ разъ я читала евангеліе отъ Іоанна, о томъ, какъ привели къ Спасителю грѣшницу, и онъ наклонившись писалъ пальцемъ на пескѣ.-- "Когда же они продолжали спрашивать Его, Онъ восклонившись сказалъ имъ: кто изъ васъ безъ грѣха, первый брось въ нее камень".
   Я замолчала, потому что крестная быстро встала со стула и, сжавъ голову руками, страшнымъ голосомъ прокричала другое мѣсто изъ Писанія:
   -- "Бодрствуйте, чтобы Онъ, пришедши внезапно, не засталъ васъ спящими! И что вамъ говорю, говорю есѣмъ: бодрствуйте!" и съ этими словами она упала на полъ.
   Мнѣ не было надобности звать на помощь: ея страшный вопль, прозвучавшій по всему дому, былъ слышенъ даже на улицѣ. Ее несли въ постель. Она пролежала болѣе недѣли, но съ виду нисколько не измѣнилась. На ея нахмуренномъ лицѣ застыло выраженіе непреклонности, къ которому я привыкла. Я не отходила отъ нея ни днемъ, ни ночью и, опустивъ голову къ ней на подушку, чтобъ мой шепотъ былъ ей лучше слышенъ, осыпала ее поцѣлуями, благодарила, молилась за нее, умоляла простить и благословить меня, подать знакъ, что она меня слышитъ и понимаетъ. Но ея лицо осталось неподвижно и до самаго конца сохранило гнѣвное выраженіе, которое не измѣнила даже смерть.
   На другой день послѣ похоронъ снова явился джентльменъ въ черномъ платьѣ и бѣломъ галстукѣ. Мистрисъ Рахиль позвала меня, и я нашла его въ той же позѣ и на томъ же мѣстѣ, какъ будто онъ и не оставлялъ его.
   -- Мое имя Кенджъ, сказалъ онъ:-- можетъ быть вы припомните: Кенджъ и Карбой, Линкольнъ-Иннъ.
   Я отвѣчала, что помню его первое посѣщеніе.
   -- Пожалуйста, сядьте здѣсь, поближе ко мнѣ, и не сокрушайтесь -- это вѣдь не поможетъ. Я не имѣю надобности говорить вамъ, мистрисъ Рахиль,-- вы и такъ хорошо знакомы съ дѣлами покойной миссъ Бербери -- что ея доходъ былъ пожизненный, и что юная леди по смерти своей тетки...
   -- Моей тетки, сэръ?
   -- Безполезно продолжать обманъ теперь, когда для этого нѣтъ цѣли, проговорилъ дружелюбно мистеръ Кенджъ,-- ваша тетка de facto, но ne по закону. Не разстраивайтесь! Не плачьте, не дрожите!-- Мистрисъ Рахиль, безъ сомнѣнія, нашъ юный другъ слыхалъ о Джерндайсѣ съ Джерндайсомъ?
   -- Никогда, отвѣчала Рахиль.
   -- Возможно ли! воскликнулъ Кенджъ, поднимая очки,-- нашъ юный другъ (умоляю васъ не отчаиваться) никогда не слышалъ о Джерндайсѣ съ Джерндайсомъ?!
   Я покачала отрицательно головой, не понимая, о чемъ идетъ рѣчь.
   -- Не слыхать ничего о Джерндайсѣ! смотря на меня поверхъ стеколъ и вертя въ раздумьѣ футляръ, говорилъ мистеръ Кенджъ.-- Не знать ничего о величайшемъ процессѣ Верховнаго суда! Объ этомъ истинномъ памятникѣ юридической мудрости, въ которомъ каждая трудность, каждая случайность, всѣ самыя тонкія комбинаціи, всѣ формы судебной процедуры повторяются неоднократно. Такой процессъ могъ возникнуть только въ нашей великой, свободной странѣ. Сумма однѣхъ судебныхъ издержекъ въ этомъ дѣлѣ, могу сообщить вамъ, мистрисъ Рахиль, (я испугалась: не показалось ли ему, что я недостаточно внимательна, и потому онъ оборотился къ ней?) достигла въ настоящее время шестидесяти-семидесяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ!
   Проговоривъ это, мистеръ Кенджъ, откинулся на спинку кресла.
   Несмотря на все свое стараніе, я все-таки ничего не понимала, потому что была совершенно незнакома съ предметомъ разговора.
   -- Дѣйствительно, она объ этомъ никогда не слышала, удивительно! изумлялся мистеръ Кенджъ.
   -- Миссъ Бербери, которая теперь въ райской обители... начала Рахиль.
   -- Я надѣюсь. Я убѣжденъ въ этомъ! вѣжливо подтвердилъ мистеръ Кенджъ.
   -- Она желала, чтобъ Эсфирь знала только то, что ей полезно. Она знаетъ только то, что ей преподавалось.
   -- Это очень похвально, сказалъ Кенджъ, и прибавилъ, обращаясь ко мнѣ:
   -- А теперь перейдемъ къ дѣлу. Миссъ Бербери, ваша единственная родственница (прибавляю de facto, такъ какъ по закону у васъ нѣтъ родственниковъ) умерла, и нельзя ожидать, чтобъ мистрисъ Рахиль...
   -- О, конечно нельзя, поспѣшила перебить его Рахиль.
   -- Совершенно вѣрно, подтвердилъ Кенджъ,-- нельзя ожидать, чтобъ мистриссъ Рахиль обременила себя вашимъ содержаніемъ и пропитаніемъ (прошу васъ не сокрушаться). Вы можете принять теперь предложеніе, которое мнѣ было поручено сдѣлать миссъ Бербери года два тому назадъ; тогда это предложеніе было отвергнуто, но съ тѣмъ, что я могу его возобновить въ случаѣ печальнаго событія, которое теперь и произошло. Если теперь я обнаружу, что я въ дѣлѣ Джерндайсовъ и во многихъ другихъ служу представителемъ одного человѣколюбиваго, немного страннаго джентльмена, преступлю ли я хоть сколько-нибудь осмотрительность, предписываемую моей профессіей?
   Проговоривъ это, Кенджъ вновь откинулся на спинку кресла и устремилъ взглядъ на насъ обѣихъ. Онъ, казалось, наслаждался каждымъ звукомъ своего голоса; я этому не удивлялась, такъ какъ въ самомъ дѣлѣ у него былъ сильный, сладкозвучный голосъ, сообщавшій большое значеніе каждому произнесенному имъ слову. Онъ слушалъ себя съ очевиднымъ удовольствіемъ и по временамъ качалъ въ тактъ головою и закруглялъ періоды жестомъ руки. Тогда все это производило на меня сильное впечатлѣніе. Впослѣдствіи я узнала, что онъ взялъ себѣ образцомъ одного своего кліента, важнаго лорда, и что его прозвали "краснорѣчивымъ Кенджемъ".
   -- Мистеръ Джерндайсъ, продолжалъ онъ,-- будучи увѣдомленъ о безпомощномъ (я долженъ такъ выразиться) положеніи нашего юнаго друга, предлагаетъ помѣстить ее въ перворазрядное заведеніе, гдѣ ея образованіе будетъ дополнено, гдѣ позаботятся объ ея удобствахъ, будутъ предупреждать ея желанія и надлежащимъ образомъ подготовятъ ее къ исполненію тѣхъ обязанностей, къ которымъ, если можно такъ выразиться, Провидѣнію было угодно призвать ее. Мистеръ Джерндайсъ, не ставитъ никакихъ условій. Онъ только надѣется, что нашъ юный другъ не оставитъ этого заведенія безъ его вѣдома и согласія, что она будетъ прилежна и постарается пріобрѣсти тѣ свѣдѣнія, которыя впослѣдствіи обезпечатъ ей существованіе, что она будетъ идти всегда по стезѣ добродѣтели, и такъ далѣе.
   Я теперь еще менѣе была способна говорить.
   -- Ну, что жъ на это скажетъ нашъ юный другъ? продолжалъ Кенджъ.-- Обдумайте, обдумайте. Я жду отвѣта. Но подумайте.
   Что отвѣчала безпомощная, несчастная дѣвочка на такое предложеніе,-- повторять не стану.
   Можно бы пересказать ея слова, но не съумѣю выразить, что она чувствовала тогда и что будетъ чувствовать всю свою жизнь.
   Это свиданіе происходило въ Виндзорѣ, гдѣ я жила съ тѣхъ поръ, какъ себя помню. Недѣля прошла въ приготовленіяхъ и, запасшись всѣмъ необходимымъ, я сѣла въ дилижансъ, отправляющійся въ Ридинѣ.
   Мистрисъ Рахиль, по величію своей души, не могла снизойти до того, чтобы расчувствоваться при разставаньи, но я не была такъ совершенна и горько плакала. Я думала, что должна была постараться узнать ее ближе за эти годы, заслужить ея любовь настолько, чтобъ разлука хоть сколько-нибудь ее огорчила. Когда она дала мнѣ холодный поцѣлуй, подобный тѣмъ каплямъ, что падали съ крышъ въ этотъ холодный зимній день, то совѣсть стала упрекать меня, я бросилась къ ней, говоря:
   -- Знаю, это моя вина, что вы разстаетесь со мной такъ холодно!
   -- Нѣтъ, Эсфирь, отвѣчала она,-- это ваше несчастье.
   Дилижансъ былъ уже у ворогъ, и я простилась съ ней съ тяжелымъ сердцемъ. Она ушла прежде, чѣмъ мой багажъ успѣли положить на верхъ кареты, и затворила за собою дверь. Пока я могла видѣть домъ, я сквозь слезы смотрѣла на него изъ окна. Крестная мать оставила Рахили все свое имущество, и оно было назначено въ продажу. Старый коверъ съ розами, лежавшій передъ каминомъ и казавшійся мнѣ самой драгоцѣнной на свѣчѣ вещью, былъ вывѣшенъ на заборѣ и покрылся снѣгомъ. За день или за два до отъѣзда я завернула въ шаль мою старую куколку и, почти стыжусь признаться, заботливо закопала ее въ саду подъ большимъ деревомъ, осѣнявшимъ мое старое окно. Я оставила себѣ единственнаго друга, птичку, которую везла въ клѣткѣ съ собою.
   Когда домъ скрылся изъ виду, я усѣлась на низкомъ сидѣньи передъ окномъ и смотрѣла на деревья, опушенныя инеемъ, на мягкую снѣжную пелену, покрывавшую поля, на красное солнце, которое совсѣмъ не грѣло, на ледъ, съ котораго коньки и полозья салазокъ катавшихся дѣтей счистили снѣгъ, и который блисталъ, какъ полоса расплавленнаго металла.
   Въ противоположномъ углу кареты сидѣлъ джентльменъ, закутанный въ безчисленныя одежды и казавшійся отъ этого очень толстымъ; онъ. смотрѣлъ въ другое окно и не обращалъ на меня ни малѣйшаго вниманія.
   Я думала объ умершей крестной, о той ночи, когда я ей читала, о томъ суровомъ нахмуренномъ выраженіи, которое упорно сохраняло ея лицо даже на смертномъ одрѣ, о незнакомомъ мѣстѣ, куда я ѣду, о тѣхъ, кого тамъ встрѣчу, какіе они будутъ, какъ отнесутся ко мнѣ...
   Вдругъ чей-то голосъ заставилъ меня вздрогнуть; онъ произнесъ:-- За какимъ чертомъ вы плачете?
   Я такъ испугалась, что могла только прошептать: "я, сэръ?" понявши, что голосъ принадлежалъ закутанному джентльмену, глядѣвшему въ другое окно кареты.
   -- Да, вы? сказалъ онъ, повернувшись ко мнѣ.
   -- Я не знала, сэръ, что плачу, заикнулась было я.
   -- Ну такъ знайте, сказалъ джентльменъ,-- посмотрите-ка.
   Онъ нѣжно провелъ по моимъ щекамъ мѣховымъ обшлагомъ своего рукава и показалъ мнѣ, что онъ сталъ влажнымъ.
   -- Ну, теперь знаете?
   -- Да, сэръ.
   -- О чемъ вы плачете? вы не хотите ѣхать туда?..
   -- Куда, сэръ?
   -- Туда, куда ѣдете.
   -- Я очень рада ѣхать туда.
   -- Такъ смотрите-жъ веселѣе.
   Онъ казался мнѣ очень страннымъ, или скорѣе та часть его лица, которую было видно, потому что весь онъ былъ закутанъ до подбородка, а лицо пряталось въ мѣховую шапку съ наушниками, но я уже не боялась его и совсѣмъ успокоилась. Поэтому я сообщила ему, что плакала должно быть оттого, что моя крестная умерла, а мистрисъ Рахиль нисколько не опечалена разлукой со мною.
   -- Проклятая мистрисъ Рахиль! Пусть она улетитъ къ чорту на помелѣ!
   Я чуть было опять не испугалась, съ изумленіемъ посмотрѣла на него, и должна была сознаться, что у него добрые глаза. Онъ продолжалъ сердито ворчать про себя, давая мистрисъ Рахиль разныя прозвища. Немного спустя онъ разстегнулъ свой плащъ, казавшійся мнѣ такимъ широкимъ, что могъ "бы покрыть всю карету, и засунувъ руку въ боковой карманъ, сказалъ:
   -- Смотрите сюда, въ этой бумагѣ -- (бумага была свернута очень аккуратно) -- кусочекъ пуддинга съ коринкой, чудеснаго, самаго лучшаго на свѣтѣ, снаружи слой сахару, толщиною въ дюймъ, точно сало на баранинѣ въ мясныхъ лавкахъ. Есть еще пирожокъ; такіе приготовляютъ только во Франціи. Какъ бы вы думали, съ какой начинкой? Изъ печенки самаго жирнаго гуся! Вотъ такъ пирогъ! Посмотрю, какъ вы его скушаете.
   -- Очень вамъ благодарна, сэръ. Надѣюсь, что вы не обидитесь, но я не могу ихъ съѣсть, мнѣ не позволяютъ ѣсть жирнаго.
   -- Снова срѣзался! вскричалъ джентльменъ.
   Я никакъ не могла понять, что бы это значило. Онъ выбросилъ пирогъ за окно.
   Больше онъ не проронилъ ни слова до тѣхъ поръ, пока не вышелъ изъ кареты, не доѣзжая Ридинга. Прощаясь, онъ пожалъ мнѣ руку и совѣтовалъ быть доброй и прилежной. Должна сознаться, что я почувствовала себя легче послѣ его ухода, но впослѣдствіи я часто ходила гулять къ тому верстовому столбу, у котораго онъ вышелъ, надѣясь съ нимъ встрѣтиться. Но этого не случилось и постепенно онъ исчезъ изъ моей памяти.
   Когда карета остановилась, въ окно заглянула какая-то дама въ чрезвычайно опрятномъ костюмѣ, и сказала:
   -- Миссъ Донни.
   -- Нѣтъ, сударыня: Эсфирь Семмерсонъ.
   -- Я знаю, сказала дама,-- миссъ Донни.
   Тогда я поняла, что это она сама рекомендуется мнѣ, и извинилась за свою ошибку.
   Служанка, такая-же опрятная, какъ ея барыня, снесла мой багажъ въ маленькую зеленую телѣжку, гдѣ мы и усѣлись втроемъ.
   -- Все готово для васъ, Эсфирь, говорила дорогой миссъ Донни, -- планъ вашего образованія составленъ сообразно съ желаніями вашего опекуна, мистера Джерндайса.
   -- Кого вы сказали, сударыня?
   -- Вашего опекуна, мистера Джерндайса, повторила она.
   Я стала втупикъ и глядѣла такъ разсѣянно, что миссъ Донни подумала, не сдѣлалось-ли мнѣ дурно отъ холода, и предложила понюхать свой флаконъ съ солями.
   -- Вы знаете моего опекуна, сударыня? рѣшилась я наконецъ выговорить.
   -- Не лично, Эсфирь, но черезъ его повѣренныхъ, Кенджа и Карбоя. Превосходный человѣкъ мистеръ Кенджъ, и какъ краснорѣчивъ! Нѣкоторые его періоды неподражаемы!
   Въ душѣ я была съ этимъ согласна, но отъ смущенія не рѣшалась подтвердить вслухъ. Вскорѣ мы прибыли на мѣсто, и мое смущеніе усилилось еще болѣе, потому что я не успѣла приготовиться и собраться съ духомъ. Никогда не забуду, какой неловкой и неувѣренной я себя чувствовала въ этотъ первый вечеръ въ Гринлифѣ, -- такъ назывался домъ миссъ Донни. Но скоро это прошло и я такъ къ нему привыкла, точно сто лѣтъ въ немъ прожила, и прежняя жизнь у крестной стала казаться мнѣ сномъ.
   Нигдѣ въ свѣтѣ не найдете вы такого порядка, чистоплотности и аккуратности, какіе царствовали въ Гринлифѣ.
   Занятія были распредѣлены по часамъ, и каждое дѣло исполнялось въ свое время. Насъ, пансіонерокъ, было двѣнадцать и двѣ учительницы: миссъ Донни и ея сестра. Такъ какъ меня готовили тоже въ учительницы, то кромѣ совмѣстнаго обученія съ другими, я понемногу стала помогать миссъ Донни въ занятіяхъ, въ этомъ была вся разница между мною и другими ученицами; во всемъ же остальномъ къ намъ относились совершенно одинаково. По мѣрѣ увеличенія своихъ познаній, я могла больше помогать своимъ наставницамъ, и занятія съ дѣтьми поглощали все мое время; это мнѣ доставляло удовольствіе, потому что дѣвочки очень меня любили.
   Когда поступала новенькая, всегда немножко скучавшая по родномъ домѣ, робкая и печальная, она была всегда заранѣе увѣрена (не знаю почему), что найдетъ во мнѣ друга; поэтому всѣ вновь поступающія сдавались на мои руки. Онѣ называли меня милой и сами были такъ милы ко мнѣ!
   Часто, вспоминая тотъ памятный день, когда я дала себѣ слово стараться быть трудолюбивой, услужливой, любящей, дѣлать добро каждому, чтобъ заслужить привязанность людей; я стыдилась, что сдѣлала такъ мало, а получила такъ много.
   Я провела въ Гринлифѣ шесть счастливыхъ, покойныхъ лѣтъ, никуда не выѣзжая, если не считать праздничныхъ поѣздокъ къ сосѣдямъ. За все это время, благодаря Бога, ни одна душа не дала мнѣ замѣтить въ день моего рожденія, что я напрасно родилась на свѣтъ; напротивъ, этотъ день приносилъ мнѣ отъ всѣхъ столько знаковъ вниманія, что моя комната бывала украшена ими до самаго Рождества.
   Въ концѣ перваго полугодія моего пребыванія въ пансіонѣ, я спросила миссъ Донни, не слѣдуетъ-ли мнѣ написать благодарственное письмо Кейджу, и съ ея разрѣшенія написала. О полученіи моего письма я была увѣдомлена слѣдующимъ оффиціальнымъ извѣстіемъ: "содержаніе вашего письма своевременно передано нашему кліенту".
   Отъ миссъ Донни я слыхала, что плата за мое обученіе вносится аккуратно. Два раза въ годъ я посылала письма того-же содержанія, и каждый разъ получала отвѣтъ въ тѣхъ же выраженіяхъ, написанный тѣмъ-же писарскимъ почеркомъ съ подписью другой рукой, принадлежащей, по всей вѣроятности, мистеру Кенджу.
   Мнѣ такъ странно, что я должна писать всѣ эти подробности, какъ будто весь этотъ разсказъ будетъ исторіей моей личной жизни; впрочемъ скоро уже моя незначительная особа отойдетъ на второй планъ картины. Итакъ повторяю, я провела шесть счастливыхъ лѣтъ въ Гринлифѣ, подростая, развиваясь и видя въ окружавшихъ меня подругахъ, какъ въ зеркалѣ, тѣ перемѣны, которыя совершались во мнѣ самой. Въ одно ноябрьское утро я получила слѣдующее письмо:

"Ольдъ-Скверъ. Линкольнъ-Иннъ.

Дѣло Джерндайса съ Джерндайсомъ.

   Милостивая Государыня!
   Нашъ кліентъ, мистеръ Джерндайсъ, принимая по распоряженію Верховнаго суда подъ свою опеку несовершеннолѣтнюю участницу въ процессѣ, желалъ бы дать ей достойную подругу и поручилъ намъ увѣдомить васъ, что онъ былъ бы радъ воспользоваться вашими услугами.
   Мы распорядились, чтобы въ будущій понедѣльникъ вамъ было взято мѣсто въ дилижансѣ, отходящемъ изъ Ридинга въ Лондонъ въ восемь часовъ утра. Васъ встрѣтитъ у гостинницы "Бѣлаго Коня" въ Пиккадилли одинъ изъ нашихъ клерковъ и будетъ имѣть честь проводить васъ въ нашу контору по вышеозначенному адресу.
   Имѣемъ честь быть вашими, милостивая государыня, покорными слугами

Кенджъ и Карбой.

Миссъ Эсфири Соммерсонъ".

   О, никогда не забыть мнѣ того впечатлѣнія, ког рое произвело это письмо у насъ въ Гринлифѣ! Какъ нѣжно всѣ онѣ привязались ко мнѣ! Милосердный Господь, сжалившись надъ моей сиротской долей, привлекъ ко мнѣ эти юныя сердца. Я едва могла перенести горесть разлуки не потому, что мнѣ хотѣлось ихъ видѣть болѣе равнодушными (этого, признаюсь, я не желала), но во мнѣ перемѣшалось удовольствіе и грусть, какое-то радостное самодовольство и сожалѣніе, такъ что мое сердце едва не разрывалось, переполненное умиленіемъ и восторгомъ.
   Мнѣ оставалось всего пять дней на сборы; каждую минуту я получала новые знаки любви и признательности отъ окружающихъ.
   Наступилъ понедѣльникъ. Меня повели по всѣмъ комнатамъ, чтобъ поглядѣть на нихъ въ послѣдній разъ. Дѣвочки нѣжно прощались со мной. Одна просила: "Дорогая Эсфирь, простись со мною у моей постели, тутъ, гдѣ въ первый разъ ты такъ ласково утѣшала меня", другая умоляла написать ей на память, что я ее буду любить; всѣ обнимали меня со слезами и съ восклицаніями: "что съ нами будетъ, когда голубушка Эсфирь насъ покинетъ?" Я старалась высказать имъ, какъ я тронута ихъ добротой ко мнѣ, какъ я благодарна каждой, какъ я ихъ люблю.
   Что сталось съ моимъ сердцемъ, когда я увидѣла, что объ миссъ Доннъ жалѣютъ обо мнѣ не менѣе ученицъ, когда служанки говорили: "Да хранитъ васъ Богъ, миссъ!", когда хромой старикъ-садовникъ, который, казалось, и не замѣчалъ меня эти годы, побѣжалъ задыхаясь за каретой, чтобы вручить мнѣ букетикъ герани, и сказалъ, что я была его свѣтомъ яснымъ (право, онъ такъ сказалъ). А когда, проѣзжая мимо школы для бѣдныхъ, я увидѣла дѣтей, махавшихъ шляпами и платками, а потомъ сѣдовласыхъ джентльмена и леди, которыхъ я иногда навѣщала, помогая ихъ дочерямъ въ занятіяхъ, и которые, хотя и считались первыми гордецами въ околоткѣ, теперь кричали мнѣ: "Эсфирь, прощайте, дай вамъ Богъ счастія!" -- что почувствовало тогда мое сердце! Я не могла удержаться отъ слезъ и, рыдая, повторяла: "какъ я благодарна, какъ я всѣмъ благодарна!"
   Вскорѣ у меня мелькнула мысль, что если я пріѣду заплаканная, причину моихъ слезъ могутъ истолковать дурно, и я старалась успокоиться, говоря себѣ: "ты должна это сдѣлать! Такъ надо, Эсфирь!" Наконецъ, мало-по-малу, мнѣ удалось овладѣть собою; я примочила глаза лавандовой водой, чтобъ изгладить слѣды слезъ, такъ какъ Лондонъ былъ уже близко.
   Я была совершенно увѣрена, что мы пріѣхали, когда оставалось еще десять миль, а когда мы дѣйствительно пріѣхали, мнѣ уже начинало казаться, что мы никогда не доѣдемъ. Однакожъ, когда карета запрыгала по камнямъ мостовой и чуть не раздавила какой-то экипажъ, а другой экипажъ чуть не раздавилъ насъ, я повѣрила, что мы дѣйствительно у цѣли нашего странствія, и не ошиблась. Мы остановились.
   На тротуарѣ стоялъ молодой человѣкъ, должно быть какъ нибудь случайно выпачкавшійся въ чернилахъ; онъ обратился ко мнѣ со словами:-- Отъ Кенджа и Карбоя, миссъ, изъ Линкольнъ-Инна.
   -- Очень рада, сэръ.
   Онъ чрезвычайно услужливо предложилъ мнѣ руку, довелъ до экипажа, присмотрѣлъ за переноской моего багажа. Я освѣдомилась у него, не было-ли гдѣ-нибудь по близости пожара, такъ улицы были полны густыми клубами дыма, и въ нѣсколькихъ шагахъ ничего нельзя было различить.
   -- О нѣтъ, миссъ, это лондонская особенность.
   -- Я никогда не слышала ни о чемъ подобномъ.
   -- Туманъ, миссъ.
   -- Неужели!
   Мы медленно покатили по такимъ грязнымъ и мрачнымъ улицамъ, какихъ, я думаю, нѣтъ больше нигдѣ въ свѣтѣ, среди такой сумятицы и безпорядка, что я удивлялась, какъ здѣсь люди не теряютъ головы.
   Потомъ, проѣхавъ подъ старыми воротами, мы вдругъ перенеслись въ тишину, и черезъ безмолвный скверъ подъѣхали къ углу страннаго зданія, къ подъѣзду съ крутой лѣстницей, напоминавшему церковную паперть; и здѣсь въ самомъ дѣлѣ было кладбище, потому что изъ окна, освѣщающаго лѣстницу, я увидѣла снаружи подъ навѣсомъ огромные памятники. Здѣсь была резиденція Кенджа и Карбоя. Молодой человѣкъ провелъ меня черезъ контору въ кабинетъ Кенджа; тамъ никого не было. Онъ услужливо пододвинулъ для меня кресло къ огню, потомъ обратилъ мое вниманіе на маленькое зеркальце, висѣвшее на гвоздѣ у камина:-- Вотъ -- въ случаѣ если бы вы пожелали передъ представленіемъ лорду-канцлеру взглянуть на себя, оправиться послѣ дороги. Впрочемъ, -- прибавилъ онъ любезно:-- въ этомъ нѣтъ надобности, увѣряю васъ.
   -- Я должна представиться лорду-канцлеру?-- спросила я съ совершеннымъ недоумѣніемъ.
   -- Только для формы, миссъ. Мистеръ Кенджъ теперь въ судѣ и поручилъ мнѣ передать вамъ его привѣтствіе и предложить освѣжиться.
   Онъ указалъ на маленькій столикъ съ бисквитами и графиномъ вина и пододвинулъ мнѣ газеты; потомъ поправилъ огонь въ каминѣ и удалился.
   Все мнѣ показалось страннымъ: и этотъ ночной сумракъ среди бѣла дня, и свѣчи, горѣвшія такимъ тусклымъ, блѣднымъ пламенемъ, что я не могла различать словъ въ газетѣ и должна была ее бросить. Поглядѣвшись въ зеркало и убѣдившись, что моя шляпа въ порядкѣ, я осмотрѣла комнату, полуосвѣщенную, съ пыльными ободранными столами, съ кучами бумагъ, со шкапами, полными книгъ, сулящихъ мало удовольствія читателю.
   Я стала прохаживаться, предавшись своимъ мыслямъ; въ каминѣ пылалъ огонь, свѣчи мерцали и оплывали; по временамъ являлся молодой человѣкъ и снималъ съ нихъ нагаръ грязными щипцами.
   Наконецъ, черезъ два часа, явился мистеръ Кенджъ. Самъ онъ нисколько не измѣнился, и былъ очень удивленъ, но кажется и доволенъ, перемѣною во мнѣ.
   -- Такъ какъ вы будете компаньонкой молодой леди, которая теперь въ кабинетѣ лорда-канцлера, то мы полагаемъ, слѣдуетъ, чтобъ и вы тамъ присутствовали, миссъ Соммерсовъ. Надѣюсь, вы не испугаетесь лорда-канцлера?
   -- Нѣтъ, сэръ,-- отвѣчала я, и дѣйствительно не видѣла причины, почему бы мнѣ его бояться.
   Мистеръ Кенджъ предложилъ мнѣ руку, и мы отправились. Завернувъ за уголъ, мы прошли подъ колоннадой въ боковую дверь и, пройдя коридоръ, очутились въ удобной комнатѣ, гдѣ застали дѣвушку и молодого человѣка. Они стояли, облокотясь о каминный экранъ и разговаривая между собою; при нашемъ появленіи они обернулись и я увидѣла прелестную дѣвушку съ роскошными золотистыми волосами, нѣжными голубыми глазами и цвѣтущимъ открытымъ личикомъ.
   -- Миссъ Ада, это миссъ Соммерсонъ,-- сказалъ Кенджъ.
   Она пошла мнѣ навстрѣчу съ привѣтливой улыбкой и протянула было руку, но передумала и поцѣловала меня. Своимъ безыскусственнымъ, обворожительнымъ обращеніемъ она сразу плѣнила меня, и черезъ нѣсколько минуть мы сидѣли уже рядомъ въ оконной нишѣ, болтая такъ легко и свободно, какъ старые друзья. Такая доброта съ ея стороны совсѣмъ ободрила меня. Какая тяжесть спала съ моей души, какое счастье почувствовать, что она довѣрится мнѣ и полюбитъ меня!
   Молодой человѣкъ, Ричардъ Карстонъ, былъ ея дальній родственникъ; она подозвала его къ намъ. Это былъ красивый юноша съ умнымъ лицомъ и съ искреннимъ, заразительнымъ смѣхомъ; стоя передъ нами, освѣщенный каминнымъ огнемъ, онъ казался такимъ довольнымъ, веселымъ. Ему было не больше девятнадцати лѣтъ; онъ былъ старше кузины двумя годами. Оба были сироты и -- что меня крайне изумило -- до сихъ поръ никогда не встрѣчались. Всѣ мы трое впервые встрѣтились въ такомъ необычайномъ мѣстѣ,-- это было главной темой нашей бесѣды. Огонь въ каминѣ уже пересталъ трещать и только мигалъ своими красными глазами, точно старый дремлющій канцлерскій левъ,-- по сравненію Ричарда.
   Мы разговаривали вполголоса, потому что въ комнату часто входилъ джентльменъ въ полной судейской формѣ и въ парикѣ кошелькомъ, а въ растворенную дверь до насъ доносились издали протяжные звуки. По словамъ входившаго, это была рѣчь, которую держалъ адвокатъ по нашему дѣлу къ лорду-канцлеру, самъ же лордъ-канцлеръ выйдетъ къ намъ черезъ пять минутъ, какъ сообщилъ онъ Кенджу.
   Вскорѣ мы услышали суету, шарканье ногъ. Кенджъ сказалъ намъ, что судъ разошелся и канцлеръ въ сосѣдней комнатѣ.
   Джентльменъ въ парикѣ кошелькомъ широко распахнулъ дверь и пригласилъ насъ пожаловать. Кенджъ пошелъ первымъ, за нимъ моя милочка, иначе я не могу ее называть, такъ дорога она мнѣ стала. Тамъ въ креслѣ за столомъ сидѣлъ лордъ-канцлеръ, весь въ черномъ; его судейская мантія, обшитая золотымъ галуномъ, лежала на сосѣднемъ стулѣ. Онъ бросилъ на насъ пытливый, но ласковый, привѣтливый взглядъ.
   Джентльменъ въ парикѣ кошелькомъ положилъ связку бумагъ на сголъ и его лордство молча выбралъ одну и, перелистывая ее, спросилъ:
   -- Миссъ Клеръ, миссъ Ада Клеръ?
   Мистеръ Кенджъ представилъ ее, и лордъ-канцлеръ посадилъ ее возлѣ себя.
   Я сейчасъ же замѣтила, что лордъ-канцлеръ восхищенъ и заинтересованъ ею, что очень тронуло меня, потому что у юнаго, прелестнаго сознанія не было другого дома, кромѣ этого сухого оффиціальнаго мѣста, и вниманіе лорда великаго канцлера должно было замѣнять ей родительскія заботы и любовь.
   -- Джерндайсъ, о которомъ идетъ рѣчь,-- началъ верховный судья, все еще перелистывая бумаги, -- Джерндайсъ изъ Холоднаго дома?
   -- Точно такъ, сэръ,-- подтвердилъ мистеръ Кенджъ.
   -- Печальное названіе,-- замѣтилъ лордъ-канцлеръ.
   -- Но мѣсто не печальное, по крайней мѣрѣ теперь,-- возразилъ на это мистеръ Кенджъ.
   -- Холодный домъ находится...
   -- Въ Гертфордширѣ, милордъ.
   -- Джерндайсъ изъ Холоднаго дома не женатъ?
   -- Холостъ, милордъ.
   Послѣ недолгаго молчанія канцлеръ спросилъ:
   -- Молодой мистеръ Ричардъ Карстонъ здѣсь?
   Ричардъ подошелъ и поклонился.
   -- Гм!-- произнесъ лордъ-канцлеръ и перевернулъ нѣсколько страницъ.
   -- Осмѣлюсь напомнить его милости, -- замѣтилъ вполголоса Кенджъ,-- мистеръ Джерндайсъ изъ Холоднаго дома озаботился пригласить подходящую компаньонку для...
   -- Для Ричарда Карстона?-- улыбаясь и тоже вполголоса спросилъ его лордство (какъ мнѣ послышалось).
   -- Для миссъ Ады Клеръ. Вотъ эта молодая леди, миссъ Соммерсовъ.
   Его лордство благосклонно посмотрѣлъ на меня и отвѣтилъ любезнымъ поклономъ на мой реверансъ.
   -- Кажется, миссъ Соммерсовъ не находится въ родствѣ ни съ кѣмъ изъ лицъ, участвующихъ въ процессѣ?
   -- Нѣтъ, милордъ! и нагнувшись къ нему, Кенджъ прибавилъ что-то шопотомъ.
   Его лордство, не отрывая глазъ отъ бумагъ, выслушалъ его, кивнулъ головою и больше не смотрѣлъ на меня до самаго нашего ухода. Кенджъ и Ричардъ стали со мною у двери, оставивъ милочку мою (какъ мнѣ вновь хочется назвать ее) бесѣдовать съ лордомъ-канцл еромъ. Она разсказала мнѣ послѣ, что онъ. разспрашивалъ ее, хорошо ли она обсудила сдѣланное предложеніе, надѣется ли быть счастливой подъ кровомъ мистера Джерндайса, и если надѣется, то почему. Потомъ онъ всталъ, любезно откланялся и, стоя минуты двѣ, говорилъ съ Ричардомъ такъ непринужденно, какъ будто и не былъ лордомъ-капцлеромъ; несмотря на свой высокій санъ, онъ понималъ, что чистосердечное, дружелюбное обращеніе лучшій доступъ къ юношескому сердцу.
   -- Очень хорошо!-- сказалъ лордъ громко, -- я отдамъ нужныя распоряженія. Мистеръ Джерндайсъ изъ Холоднаго дома выбралъ, насколько я могу судить (при этомъ онъ взглянулъ на меня), прекрасную компаньонку для молодой леди, и все устроилось наилучшимъ образомъ при данныхъ обстоятельствахъ.
   Онъ шутливо отпустилъ насъ, и мы вышли, восхищенные его привѣтливостью, благодаря которой онъ не только не потерялъ своего достоинства въ нашихъ глазахъ, а напротивъ, выигралъ.
   Доведя насъ до колоннады, мистеръ Кенджъ вспомнилъ, что ему надо еще о чемъ-то спросить и вернулся назадъ, покинувъ насъ среди тумана у кареты лорда-канцлера, ожидающей со слугами его выхода.
   -- Ну, кончено!-- вскричалъ Ричардъ.-- Куда же мы теперь отправимся, миссъ Соммерсонъ!
   -- А вы развѣ не знаете?
   -- Конечно нѣтъ.
   -- А вы, моя милочка?-- спросила я у Ады.
   -- Нѣтъ. Можетъ быть вы знаете?
   -- И я не знаю.
   Мы, смѣясь, смотрѣли другъ на друга, сравнивая себя съ дѣтьми, заблудившимися въ лѣсу, когда смѣшная старушка въ измятомъ чепчикѣ и съ толстымъ ридикюлемъ подошла къ намъ, улыбаясь и церемонно присѣдая.
   -- О! Несовершеннолѣтніе Джерндайсы! Очень счастлива, увѣряю васъ, что имѣю честь... Хорошее предзнаменованіе: юность, надежда и красота находятся здѣсь и не знаютъ, какъ выйти.
   -- Помѣшанная!-- неосторожно шепнулъ Ричардъ, не думая, что она услышитъ.
   -- Правда, помѣшанная, молодой человѣкъ, отвѣтила она такъ быстро, что онъ совсѣмъ смутился.-- Я тоже несовершеннолѣтней состояла подъ опекой суда. Въ то время я не была сумасшедшей, говорила она, низко присѣдая и улыбаясь за каждой фразой, -- я была молода, полна надеждъ и кажется была красива. Теперь все пропало. Ни то, ни другое, ни третье ни къ чему не послужило. Я имѣю честь аккуратно присутствовать на судебныхъ засѣданіяхъ. Со своими документами я жду рѣшенія. Теперь ждать недолго. День суда настанетъ. Я открыла, что шестая печать, о которой говорится въ Апокалипсисѣ,-- печать Верховнаго суда. Я давно уже это открыла. Примите мое благословеніе!
   Ада была испугана, и мнѣ пришлось отвѣтить старушкѣ. Чтобъ сдѣлать ей удовольствіе, я сказала, что мы ее благодаримъ и весьма ей обязаны.
   -- Да? сказала она жеманясь.-- Надѣюсь. А вотъ и краснорѣчивый Кенджъ, тоже съ документами. Какъ поживаете, ваше высокоблагородіе?
   -- Отлично, отлично. Не безпокойте насъ, добрая женщина, отвѣчалъ Кенджъ, уводя насъ.
   -- Я ничѣмъ не докучаю, -- продолжала старушка, идя слѣдомъ за Адой и мною.-- Я хотѣла обѣимъ пожелать счастія. Развѣ это значитъ безпокоить? Я жду рѣшенья... Очень скоро. День суда настанетъ. Это для васъ хорошее предзнаменованіе. Примите мое благословеніе!
   Она остановилась внизу лѣстницы. Оглянувшись назадъ, мы увидѣли, что она провожаетъ насъ глазами, бормоча:
   -- Молодость, надежда и кросота! Въ судѣ! И краснорѣчивый Кенджъ! А! Примите мое благословеніе!
   

ГЛАВА IV.
Заоблачная филантропія.

   Когда мы вернулись въ кабинетъ Кенджа, онъ сообщилъ намъ, что мы переночуемъ у мистрисъ Джеллиби, и добавилъ, обращаясь ко мнѣ:
   -- Полагаю, вы знаете, кто такая мистрисъ Джеллиби?
   -- Нѣтъ, не знаю, сэръ, можетъ быть мистеръ Карстонъ, или миссъ Клеръ...
   Но и они ничего не знали объ этой дамѣ.
   -- Возможно-ли! воскликнулъ мистеръ Кенджъ,-- мистрисъ Джеллиби замѣчательная женщина.
   Вставши спиной къ огню и устремивъ взоръ на пыльный предкаминный коверъ, какъ будто тамъ была написана біографія этой дамы, онъ продолжалъ:
   -- Она посвятила себя исключительно интересамъ ближнихъ. Въ разныя эпохи у нея были чрезвычайно разнообразныя увлеченія: въ настоящее время она вся поглощена Африкой и занята культурой кофейнаго дерева, воспитаніемъ туземцевъ и переселеніемъ на берега африканскихъ рѣкъ избытка англійскаго населенія. Я полагаю, что мистеръ Джерндайсъ, за которымъ ухаживаютъ всѣ филантропы, зная, какъ онъ любитъ помогать всякому хорошему дѣлу, очень высокаго мнѣнія о мистрисъ Джеллиби.
   Кенджъ поправилъ свой галстукъ и обвелъ насъ взглядомъ.
   -- А мистеръ Джеллиби? вставилъ Ричардъ.
   -- Мистеръ Джеллиби... Я думаю, что охарактеризую его всего лучше, сказавъ, что онъ мужъ мистрисъ Джеллиби.
   -- Ничтожество? подсмѣялся Ричардъ.
   -- Я не сказалъ этого, серьезно отвѣтилъ Кенджъ,-- я не могъ сказать этого, такъ какъ ничего не знаю о немъ. Я никогда не имѣлъ удовольствія его видѣть, можетъ быть онъ прекраснѣйшій человѣкъ, но вполнѣ затмѣвается блестящими достоинствами своей супруги!
   Затѣмъ онъ прибавилъ, что помѣстить насъ на ночь у Джеллиби -- распорядился самъ Джерндайсъ, чтобы избавить насъ, утомленныхъ утреннимъ путешествіемъ, отъ далекаго переѣзда въ Холодный домъ въ такую темную ночь. Завтра же поутру насъ будетъ ждать карета мистрисъ Джеллиби.
   Мистеръ Кенджъ позвонилъ, и въ кабинетъ вошелъ молодой человѣкъ. Назвавъ его мистеромъ Гуппи, Кенджъ спросилъ его, отосланъ ли мой багажъ. Мистеръ Гуппи отвѣтилъ, что багажъ отосланъ и карета готова къ вашимъ услугамъ.
   -- Мнѣ остается только, говорилъ мистеръ Кенджъ, пожимая намъ руки,-- выразить мое живѣйшее удовольствіе, (добрый вечеръ, миссъ Клеръ!), что дѣло устроилось, питаю (прощайте, миссъ Соммерсонъ!) надежду на то, что оно поведетъ къ счастію, благополучію (радъ, что имѣлъ честь съ вами познакомиться, мистеръ Карстонъ!) и будетъ выгодно всѣмъ участвующимъ во всѣхъ отношеніяхъ. Смотрите, Гуппи, доставьте ихъ туда благополучно.
   -- Куда это туда, мистеръ Гуппи? спросилъ Ричардъ, когда мы вышли.
   -- Въ Тевисъ-Иннъ, это недалеко, знаете, недалеко.
   -- Я не знаю, такъ какъ только что пріѣхалъ изъ Винчестера и никогда не бывалъ въ Лондонѣ.
   -- Это сейчасъ за угломъ. Мы обогнемъ Ченсери-Ленъ, минуемъ Гольборнъ и черезъ пять минутъ на мѣстѣ. Какъ видите, миссъ Соммерсонъ, кругомъ та же лондонская особенность. Не такъ ли?
   Моя ошибка, повидимому, его ужасно забавляла.
   -- Да, въ самомъ дѣлѣ, туманъ очень густой, сказала я.
   -- Я увѣренъ, что онъ на васъ не повліяетъ дурно, судя по вашему цвѣту лица; напротивъ, вы кажетесь еще лучше.
   Мнѣ самой было смѣшно, что я покраснѣла отъ этого комплимента, отъ котораго самъ мистеръ Гуппи былъ въ восторгѣ. Усадивъ насъ въ карету онъ сѣлъ на козлы. Мы весело билтали, смѣясь надъ своей неопытностью и незнакомствомъ съ Лондономъ. Проѣхавъ подъ аркой, мы свернули въ узкую улицу, загроможденную высокими домами -- настоящій резервуаръ для храненія тумана, и подъѣхали къ двери съ грязной мѣдной дощечкой съ надписью "Джеллиби". Множество народу, преимущественно дѣтей, толпилось подлѣ дома.
   -- Не пугайтесь, сказалъ намъ мистеръ Гуппи въ каретное окно,-- все дѣло въ томъ, что одинъ изъ маленькихъ Джеллиби застрялъ головой въ рѣшеткѣ ограды двора.
   -- Бѣдное дитя! Пожалуйста, выпустите меня поскорѣе!
   -- Не безпокойтесь, миссъ. Съ маленькими Джеллиби всегда что нибудь случается, успокопвалъ меня мистеръ Гуппи, но я бросилась къ бѣдняжкѣ.
   Это былъ самый грязный ребенокъ, какого только можно себѣ представить; застрявъ своей шеей между прутьями рѣшетки, испуганный, раскраснѣвшійся, онъ громко кричалъ. Разносчикъ молока и церковный сторожъ тянули его за ноги на улицу, надѣясь вѣроятно, что отъ этого средства онъ сожмется и пролѣзетъ. Успокоивая ребенка, я замѣтила, что у него чрезвычайно большая голова, и подумала, что тамъ, гдѣ прошла такая голова, пройдетъ и тѣло: поэтому я предложила толкать его впередъ. Мое мнѣніе было одобрено, и сторожъ съ разносчикомъ такъ энергично принялись выталкивать малютку, что немедленно бы выбросили его на дворъ, еслибъ я не придержала его за передникъ, пока Ричардъ и мистеръ Гуппи пробѣжали черезъ кухню и приняли его на свои руки. Все обошлось благополучно. Малютка остался цѣлъ и невредимъ и началъ неистово колотить мистера Гуппи палочкой отъ своего обруча.
   Изъ домашнихъ никто не показывался, кромѣ одной особы въ деревянныхъ башмакахъ, которая толкала ребенка снизу метелкой, не знаю зачѣмъ и не думаю, чтобы она сама это знала.
   Поэтому я предположила, что мистрисъ Джеллиби не было дома, но къ моему удивленію, когда та-же особа встрѣтила насъ въ коридорѣ (уже безъ деревянныхъ башмаковъ) и вошла въ комнату перваго этажа, она доложила:
   -- Вотъ двѣ молодыхъ леди, мистрисъ Джеллиби.
   На дорогѣ попадалось множество дѣтей, и намъ стоило большого труда не наступить на нихъ въ темнотѣ; когда же мы входили къ хозяйкѣ дома, какой-то ребенокъ свалился съ лѣстницы съ большимъ шумомъ, стукаясь головой о каждую ступеньку. (Послѣ Ричардъ говорилъ, что онъ насчиталъ ихъ семь). Но на лицѣ мистрисъ Джеллиби не отразилось и тѣни того безпокойства, которое было на нашихъ, -- она приняла насъ съ величайшимъ хладнокровіемъ. Это была красивая, полная женщина лѣтъ сорока или пятидесяти, очень маленькаго роста, съ прекрасными глазами, которые имѣли привычку смотрѣть куда-то вдаль, какъ будто бы (цитирую опять слова Ричарда) всматривались въ африканскій берегъ.
   -- Очень рада, что имѣю удовольствіе принять васъ у себя, сказала она пріятнымъ голосомъ.-- Я чрезвычайно уважаю мистера Джерндайса, и всѣ, кѣмъ онъ интересуется, могутъ разсчитывать на мое вниманіе.
   Поблагодаривъ ее, мы сѣли у двери на хромоногій увѣчный диванъ.
   У мистрисъ Джеллиби были прекрасные волосы, но, по несчастію, занятія Африкой мѣшали ей чесаться; ея шаль, когда она встала къ намъ на встрѣчу, осталась на стулѣ, и мы замѣтили, что ея платье не сходилось сзади и сквозь отверстіе видна была шнуровка корсета, что напоминало рѣшетку садовой бесѣдки. Комната, усѣянная бумагами и почти вся занятая огромнымъ письменнымъ столомъ, также забросаннымъ кучами бумагъ, была, должна сознаться, ужасно грязна. Разглядывая ее, мы продолжали прислушиваться къ рыданіямъ бѣднаго ребенка, упавшаго съ лѣстницы; кто-то въ задней кухнѣ старался унять его плачъ.
   Но больше всего поразила насъ дѣвушка съ измученнымъ, болѣзненнымъ, хотя и миловиднымъ личикомъ, сидѣвшая за письменнымъ столомъ. Поглядывая на насъ, она грызла ручку пера. Она вся была выпачкана въ чернилахъ, и начиная съ растрепанныхъ волосъ до крошечныхъ ножекъ въ разорванныхъ и стоптанныхъ атласныхъ туфляхъ, ни одна часть ея одежды не находилась въ порядкѣ и на своемъ мѣстѣ.
   -- Вы меня находите, дорогія мои, по обыкновенію погруженной въ занятія, сказала мистрисъ Джеллиби, снимая нагаръ съ двухъ свѣчей въ жестяныхъ подсвѣчникахъ, которыя распространяли по комнатѣ ужасный запахъ сала (другого огня въ комнатѣ не было, а въ каминѣ лежали угли, связка дровъ и кочерга).-- Но вы меня извините. Въ настоящее время я занята Африкой. Это вовлекло меня въ переписку съ должностными лицами и многими частными людьми, принимающими близко къ сердцу интересы человѣчества. Къ счастью, дѣло подвигается впередъ. На будущей недѣлѣ мы надѣемся имѣть отъ ста-пятидесяти до двухъ-сотъ семействъ, занятыхъ воздѣлываніемъ кофейнаго дерева и воспитаніемъ туземцевъ Борріобула-Га, на лѣвомъ берегу Нигера.
   Такъ какъ Ада молчала, то отвѣчать должна была я, и сказала, что, вѣроятно, такой результатъ будетъ ей пріятенъ.
   -- Мнѣ ужъ теперь пріятно, возразила мистрисъ Джеллиби.-- Я посвятила всю мою энергію, всю себя этому дѣлу. Но это пустяки, лишь бы только оно удалось! Я съ каждымъ днемъ больше вѣрую въ успѣхъ. Меня очень удивляетъ, миссъ Соммерсонъ, что вы никогда не обращали своихъ мыслей къ Африкѣ!
   Этотъ переходъ былъ такъ неожиданъ, что я совершенно растерялась и заикнулась только о климатъ...
   -- Климатъ прекраснѣйшій на свѣтѣ! воскликнула мистрисъ Джеллиби.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Конечно, необходима осторожность. Но она необходима всюду. Если вы не будете остерегаться на Гольборнѣ -- васъ переѣдутъ; этого никогда не случится, если вы примите предосторожности. Такъ и въ Африкѣ.
   -- Безъ сомнѣнія, отвѣтила я, думая о Гольборнѣ.
   -- Можетъ быть, вамъ будетъ интересно взглянуть, сказала мистрисъ Джеллиби, подвигая къ намъ кипу бумагъ, -- на нѣкоторыя изъ замѣтокъ, сдѣланныхъ по этому пункту и по главному вопросу, пока я кончу письмо, которое диктовала моей старшей дочери. Рекомендую -- она мой секретарь
   Дѣвушка перестала грызть перо и отвѣтила на нашъ поклонъ полузастѣпчиво, полунадменно.
   -- Я сейчасъ кончу, хотя, прибавила мистрисъ Джеллиби съ улыбкой,-- моя работа нескончаема. Гдѣ мы остановились, Кадди?
   -- Посылаю свой привѣтъ мистеру Своллоу и прошу... прочитала Кадди.
   -- Прошу позволенія увѣдомить, согласно его письму по вопросу объ африканскомъ проектѣ... Нѣтъ Пеппи. Нѣтъ, ни за что!
   Пеппи, прервавшій африканскую корреспонденцію, былъ тотъ самый ребенокъ, который упалъ съ лѣстницы. Съ пластыремъ на лбу, онъ пришелъ показать свои ушибленныя колѣни; покрывавшія ихъ ссадины и грязь возбудили наше состраданіе, но мистрисъ Джеллиби сказала ему съ невозмутимымъ спокойствіемъ:
   -- Пошелъ прочь, негодный мальчикъ! и устремила свои прекрасные глаза снова къ Африкѣ.
   Такъ какъ она погрузилась въ диктовку, то я осмѣлилась, когда бѣдный Пеппи проходилъ мимо меня, остановить его и посадить на колѣни. Ребенокъ очень удивился, особенно, когда Ада поцѣловала его. Онъ задремалъ и, всхлипывая все рѣже и рѣже, уснулъ на моихъ руказъ. Я такъ занялась имъ, что забыла слѣдить за подробностями письма, хотя и вынесла впечатлѣніе, что оно имѣло чрезвычайно важное значеніе для Африки, и стыжусь, что такъ мало думала о немъ.
   -- Шесть часовъ! воскликнула мистрисъ Джеллиби.-- А нашъ обѣденный часъ -- пять, хотя, впрочемъ, у насъ нѣтъ опредѣленнаго времени и мы обѣдаемъ, какъ случится. Кадди, укажи миссъ Клеръ и миссъ Соммерсонъ ихъ комнаты. Можетъ быть онѣ желаютъ поправить свои туалеты.-- Вы извините меня, конечно, что я такъ мало вами занималась. О, негодное дитя! Пожалуйста, спустите его съ рукъ, миссъ Соммерсонъ!
   Я попросила оставить его у меня, искренно увѣряя, что онъ нисколько мнѣ не мѣшаетъ, снесла его къ себѣ и уложила на свою постель.
   Адѣ и мнѣ отвели двѣ смежныя комнаты. Обѣ были почти совершенно пусты и, тѣмъ не менѣе, въ обѣихъ царствовалъ безпорядокъ; занавѣска надъ моимъ окномъ была прикрѣплена вилкой.
   -- Быть можетъ, вамъ нужна горячая вода? спросила миссъ Джеллиби, ища и не находя кувшина.
   -- Если это васъ не затруднитъ...
   -- О, нисколько, вопросъ въ томъ, есть ли она, возразила миссъ Джеллиби.
   Въ комнатахъ было холодно и сыро, и признаюсь, я чувствовала себя скверно, а Ада чуть не плакала. Однако же мы развеселились, занявшись распаковкой своихъ чемодановъ. Вернувшаяся миссъ Джеллиби заявила, что, къ несчастью, горячей воды нѣтъ, -- не могутъ найти котелка, а чайникъ распаялся.
   Мы просили ее не безпокоиться и поспѣшили переодѣться, чтобъ скорѣе сойти внизъ къ огню. Въ двери постоянно заглядывали дѣтскія головки, всѣмъ любопытно было видѣть необыкновенное явленіе -- Пеппи, спящаго на моей постели; и я все время была подъ страхомъ, какъ бы дѣтскіе носики и пальчики не прищемились въ дверяхъ.
   Намъ нельзя было запереться, такъ какъ у моей двери не было ручки, а въ комнатѣ Ады хотя и была, но вертѣлась во всѣ стороны, не запирая двери. Поэтому я предложила дѣтямъ войти и расположиться у моего стола, а сама, одѣваясь, стала имъ разсказывать исторію Красной шапочки. Они притихли, какъ притаившіяся мышки, со включеніемъ и Пеппи, который проснулся передъ появленіемъ волка. Когда мы сходили внизъ, лѣстница была освѣщена свѣтильней, плавающей въ кружкѣ съ надписью: "На память о Тонбриджскихъ минеральныхъ водахъ". Въ гостиной, соединенной теперь съ рабочей комнатой мистрисъ Джеллиби открытыми дверями, молодая женщина съ распухшимъ лицомъ, подвязаннымъ фланелью, раздувала огонь и надымила такъ сильно, что мы начали кашлять и плакать, и должны были открыть окна на цѣлые полчаса.
   Все это время мистрисъ Джеллиби въ сосѣдней комнатѣ съ завиднымъ спокойствіемъ продолжала диктовать письма объ Африкѣ, что было для насъ большимъ счастьемъ, такъ какъ мы съ Адой громко хохотали, слушая разсказъ Ричарда о томъ, какъ онъ умывался въ пирожной формѣ и на своемъ туалетномъ столикѣ нашелъ котелокъ.
   Мы сошли къ обѣду послѣ семи часовъ, и предостереженія мистрисъ Джеллиби относительно осторожности оказались очень полезны, такъ какъ дырявый коверъ, покрывавшій лѣстницу и не укрѣпленный прутьями, представлялъ настоящія тенета.
   Намъ подана была рыба, ростбифъ, котлеты и пуддингъ,-- превосходный обѣдъ, если бы былъ приготовленъ, какъ слѣдуетъ, но все это было сырое. Молодая женщина, закутанная фланелью, сунула всѣ блюда на столъ, какъ попало, и на томъ успокоилась, а послѣ обѣда оставила всю посуду на ступеняхъ лѣстницы.
   Въ дверяхъ часто появлялась особа, которую мы видѣли въ деревянныхъ башмакахъ, по всей вѣроятности, кухарка; она появлялась по временамъ, ссорилась и бранилась съ первой за дверями; обѣ жили, должно быть, какъ кошка съ собакой.
   Обѣдъ тянулся долго, вслѣдствіе всякихъ неожиданныхъ случайностей, напримѣръ, блюдо съ картофелемъ опрокинулось въ угольный ящикъ, а ручка штопора оторвалась и ударила молодую женщину въ подбородокъ; но все время мистрисъ Джеллиби сохраняла полнѣйшее спокойствіе духа. Она сообщала намъ много интересныхъ подробностей о Барріобула-Га и тамошнихъ туземцахъ и получила въ продолженіе обѣда столько писемъ, что Ричардъ, сидѣвшій рядомъ съ нею, насчиталъ четыре конверта въ мясной подливкѣ на ея тарелкѣ. Это были письма отъ дамскихъ комитетовъ, отчеты и протоколы женскихъ митинговъ и запросы отъ людей, возбужденныхъ агитаціей филантроповъ, касательно культивированья кофе и туземцевъ. На нѣкоторыя письма требовались отвѣты, и хозяйка три или четыре раза высылала старшую дочь изъ-за обѣда писать ихъ. Какъ она была занята! Правду сказала она намъ, что принесла себя въ жертву дѣла.
   Мнѣ очень любопытно было знать, кто этотъ плѣшивый, смиреннаго вида господинъ въ очкахъ, который занялъ пустое мѣсто за столомъ уже послѣ того, какъ рыба была унесена. Повидимому, онъ тоже былъ причастенъ къ Барріобула-Га, только не какъ активный дѣятель, а какъ пассивный объекты по его безмолвію я приняла бы его за туземца, если бъ не бѣлый цвѣтъ колеи.
   Только когда мы вышли изъ-за стола, оставивъ его вдвоемъ съ Ричардомъ, у меня блеснула мысль: не это ли мистеръ Джеллиби? Да, это былъ онъ. Пришедшій вечеромъ молодой человѣкъ, по имени мистеръ Кволь, съ выпуклыми, лоснящимися висками, съ зачесанными назадъ волосами, отрекомендовавшійся Адѣ филантропомъ, сообщилъ ей, что онъ считаетъ супружескую чету Джеллиби -- союзомъ духа и плоти. Этотъ молодой человѣкъ иного говорилъ о своемъ значеніи въ африканскомъ вопросѣ, о своемъ проектѣ обучить колонистовъ Барріобула-Га вытачиванью фортепьянныхъ ножекъ и объяснялъ всѣ выгоды отъ осуществленія этого проекта. Онъ старался выставить передъ нами мистрисъ Джеллиби въ наилучшемъ свѣтѣ, и поминутно задавалъ ей такіе вопросы: "я думаю, вы ежедневно получаете отъ ста-пятидесяти до двухъ-сотъ писемъ по африканскому вопросу? Если моя память мнѣ не измѣняетъ, вы, кажется, однажды отослали съ одной почтой пять тысячъ циркуляровъ?". И повторялъ намъ всякій пазъ отвѣть мистрисъ Джеллиби, точно переводчикъ.
   Весь вечеръ мистеръ Джеллиби сидѣлъ въ углу, опершись головой о стѣнку въ глубокомъ уныніи. Ричардъ говорилъ, что, оставшись съ нимъ послѣ обѣда, мистеръ Джеллиби нѣсколько разъ открывалъ ротъ, какъ будто у него лежало что-то на душѣ, но сейчасъ же закрывалъ опять, чѣмъ приводилъ Ричарда въ великое смущеніе.
   Мистрисъ Джеллиби, уютно расположившаяся въ своемъ креслѣ, какъ въ гнѣздышкѣ, обложенномъ бумагами, весь вечеръ пила кофе и диктовала своей старшей дочери, а въ промежуткахъ вела диспутъ съ мистеромъ Кволемъ о всеобщемъ братствѣ людей, по поводу чего высказывала самыя высокія и прекрасныя чувства.
   Я не могла быть такой внимательной слушательницей, какъ мнѣ хотѣлось, потому что Пеппи и остальныя дѣти столпились вокругъ меня и Ады, въ углу гостиной, требуя новой сказки. Я шепотомъ разсказала имъ о Котѣ въ сапогахъ и хотѣла начать новую исторію, когда мистрисъ Джеллиби, случайно вспомнивъ о дѣтяхъ, приказала имъ идти спать. Пеп'хи потребовалъ, чтобъ уложила его въ постельку непремѣнно я, и мнѣ пришлось снести его наверхъ, гдѣ молодая женщина съ фланелевой повязкой бросилась на толпу дѣтей, какъ драгунъ на непріятеля, и упрятала ихъ въ постели. Послѣ этого я постаралась привести немного въ порядокъ наши комнаты и раздуть огонь, едва тлѣвшій въ каминѣ. "
   Входя въ гостиную, я почувствовала на себѣ взглядъ мистрисъ Джеллиби -- очевидно она презирала меня за суетность и пустоту, что меня очень огорчило, хотя я и сознавала, что не могу претендовать на высокій полетъ мыслей.
   Только около полуночи мы улучили удобную минуту и скрылись въ свои комнаты, оставивъ мистрисъ Джеллиби въ обществѣ бумагъ и неизсякаемой чашки кофе, а ея дочь ручкой пера въ зубахъ.
   -- Какой странный домъ! сказала мнѣ Ада, когда мы пришли наверхъ.-- Удивительно, что кузенъ Джонъ отослалъ насъ сюда!
   -- Я милочка, совсѣмъ смущена. Какъ ни стараюсь понять -- никакъ не могу.
   -- Чего? спросила Ада съ улыбкой.
   -- Всего. Можетъ быть и прекрасно намѣреніе мистрисъ Джеллиби облагодѣтельствовать африканскихъ туземцевъ, но Пеппи... хозяйство...
   Ада засмѣялась, обнявъ меня рукой за шею и увѣряя меня, что я кроткое, доброе, милое созданіе и совсѣмъ завладѣла ея сердцемъ.
   -- Вы никогда не унываете! Такъ заботитесь о всѣхъ, такъ беззаботно веселы и такъ скромны Вы съумѣлибы сдѣлать уютнымъ и пріятнымъ даже этотъ домъ?
   О, милочка! Въ простотѣ души она не сознавала, что, украшая меня небывалыми достоинствами, хвалитъ себя, обнаруживая всю доброту своего сердца.
   -- Могу ли я задать вамъ одинъ вопросъ? спросила я, когда мы усѣлись къ огню.
   -- Хоть тысячу!
   -- О вашемъ кузенѣ Джерндайсѣ, которому я столькимъ обязана. Опишите его мнѣ.
   Ада взглянула на меня изумленными глазами и, запрокинувъ свою золотистую головку, залилась такимъ очаровательнымъ смѣхомъ, что я не знала, чему больше удивляться: ея красотѣ, или ея неподдѣльному изумленію.
   -- Эсфирь, вы хотите, чтобы я описала вамъ кузена Джерндайса?
   -- Да, милочка, я никогда не видѣла его.
   -- Да вѣдь и я никогда его не видала!
   -- Можетъ ли быть?
   Ада разсказала мнѣ, что помнитъ съ дѣтства, какъ ея мать со слезами на глазахъ разсказывала о добротѣ и великодушіи мистера Джерндайса, и говорила, что ему можно довѣриться больше, чѣмъ кому-либо на свѣтѣ. Спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ смерти ея матери, онъ написалъ Адѣ такое простое, искреннее письмо, такъ чистосердечно предлагалъ поселиться у него, прибавляя, что со временемъ, исцѣлятся раны, нанесенныя злосчастнымъ процессомъ. Она съ благодарностью приняла его предложеніе. Ричардъ получилъ подобное же посланіе и далъ такой же отвѣтъ. Онъ видѣлъ Джерндайса, но только разъ, пять лѣтъ тому назадъ въ Винчестерской школѣ. Объ этомъ онъ разсказывалъ Адѣ какъ-разъ въ ту минуту, когда я ихъ увидѣла въ первый разъ. Все что онъ могъ вспомнить о Джерндайсѣ, это -- что онъ "толстый, румяный малый".
   Вотъ все, что она могла мнѣ сообщить. Я продолжала сидѣть передъ огнемъ, когда Ада уже улеглась, думала о Холодномъ домѣ и удивлялась, какимъ далекимъ кажется мнѣ вчерашній вечеръ. Не знаю, куда бы занеслись мои мысли, если бы легкій стукъ въ дверь не призвалъ меня къ дѣйствительности. Я тихонько отворила дверь и увидѣла миссъ Джеллиби со сломанной свѣчою въ кривомъ подсвѣчникѣ въ одной рукѣ и съ рюмкой для яицъ въ другой.
   -- Покойной ночи! сказала она сердитымъ голосомъ.
   -- Покойной ночи!
   -- Могу я войти! неожиданно спросила она меня все тѣмъ же сердитымъ, отрывистымъ тономъ.
   -- Конечно. Только не разбудите миссъ Клеръ.
   Она не захотѣла сѣсть, а стала у огня, обмакивая свой палецъ, выпачканный чернилами, въ рюмку съ уксусомъ и смачивая имъ чернильныя пятна на своемъ лицѣ. Долго стояла она безмолвно, мрачно нахмурившись,-- и вдругъ сказала:
   -- Ахъ, какъ бы я хотѣла, чтобы проклятая Африка провалилась къ чорту!
   Я было попробовала ее успокоить.
   -- Не говорите, миссъ Соммерсонъ! Я ее ненавижу! Отвратительная, мерзкая!
   Я сказала, что она вѣрно очень устала, приложила руку къ ея разгоряченному лбу и посовѣтовала ей лечь и успокоиться. Она продолжала стоять съ тѣмъ же угрюмымъ, нахмуреннымъ видомъ, потомъ неожиданно отставила рюмку и, обернувшись къ постели, на которой спала Ада, сказала:
   -- Какъ она хороша собой!
   Я съ улыбкой подтвердила это.
   -- Сирота?
   -- Да.
   -- Но, должно быть, училась многому? Танцамъ, музыкѣ, пѣнію? Можетъ говорить по французски, умѣетъ шить, знаетъ географію, исторію и все остальное?
   -- Конечно.
   -- А я не знаю. Я ничего не знаю! Умѣю только писать. Я всегда пишу для мамы. Какъ не стыдно было вамъ двумъ пріѣхать сегодня вечеромъ любоваться моимъ невѣжествомъ! Навѣрно, теперь вы мечтаете о себѣ Богъ знаетъ что?
   Я видѣла, что она едва удерживалась отъ слезъ, и молча глядѣла на нее. Надѣюсь, что она прочитала въ моемъ взглядѣ все участіе, которое я къ ней чувствовала.
   -- Это безобразіе!-- продолжала она.-- Вы и сами такъ думаете: весь домъ, дѣти, я -- всѣ гадки! Папа жалокъ -- и не удивительно! Присцилла пьяна -- она постоянно пьяна! Стыдно будетъ съ вашей стороны, если вы станете отрицать, что не замѣтили, когда она прислуживала за обѣдомъ, какъ отъ нея несло кабакомъ. Вы вѣдь замѣтили это?
   -- Милочка, увѣряю васъ, не замѣтила!
   -- Вы замѣтили, не отрекайтесь, вы замѣтили!
   -- О милочка! Дайте мнѣ сказать...
   -- Разсказывайте, вы вѣдь такъ умѣете разсказывать сказки, миссъ Соммерсонъ! Я не хочу васъ слушать.
   -- По вы выслушаете, если не хотите быть несправедливой. Повторяю, я не знала о томъ, что вы мнѣ сейчасъ сказали, потому что служанка не подходила ко мнѣ близко за обѣдомъ. Но разъ вы сказали, я, конечно, не сомнѣваюсь, и мнѣ очень прискорбно это слышать.
   -- И вы, конечно, ставите себѣ это въ заслугу?
   -- Нѣтъ, дорогая моя, это было бы очень глупо.
   Съ тѣмъ же недовольнымъ лицомъ она нагнулась надъ постелью и поцѣловала Аду, потомъ тихо подошла къ моему стулу. Ея грудь тяжело дышала, и мнѣ было ее безконечно жаль, но я думала, что лучше молчать.
   -- Я хотѣла бы умереть!-- вскричала она.-- Я хотѣла бы, чтобъ всѣ мы умерли, это было бы самое лучше...
   И она опустилась передо мной на колѣни, пряча свое лицо въ складкахъ моего платья, и, рыдая, стала умолять простить ее.
   Я утѣшала ее, какъ могла; хотѣла поднять, но она упиралась.
   -- Вы учите дѣвочекъ! О, если бы вы могли учить меня, какъ я стала бы у васъ учиться! Я такъ несчастна! Я такъ васъ люблю!
   Никакъ нельзя было уговорить ее сѣсть рядомъ со мною, она продолжала стоять на колѣняхъ на скамеечкѣ, уткнувшись въ мое платье. Мало по малу бѣдная измученная дѣвушка заснула; я приподняла ея голову, положила на-свое плечо и закуталась вмѣстѣ съ нею въ шаль, такъ какъ огонь потухъ и стало холодно. Сперва я напрасно старалась уснуть: передъ моими закрытыми глазами проносились образы, видѣнные втеченіе дня. Наконецъ, понемногу они стали сливаться, расплываться; мнѣ стало казаться, что на моемъ плечѣ спитъ то Ада, то одна изъ моихъ прежнихъ подругъ въ Гринлифѣ, съ которыми я какъ будто разсталась уже давно, то помѣшанная старушка. Потомъ мнѣ представился какой-то владѣлецъ Холоднаго дома, наконецъ я уже ничего не различала.
   Когда я открыла глаза, подслѣповатый день слабо боролся съ туманомъ и передо мною стоялъ маленькій грязный призракъ: это былъ Пеппи въ чепчикѣ и ночной рубашкѣ; онъ выползъ изъ своей кровати и перебрался ко мнѣ, отъ холода его зубы выбивали частую дробь.
   

ГЛАВА V.
Утреннее приключеніе.

   Хотя утро было очень сырое и густой туманъ казался непроницаемымъ (говорю: казался, ибо оконныя стекла были такъ грязны, что сквозь нихъ даже яркій лѣтній день глядѣлъ бы тускло), но я уже достаточно ознакомилась съ неудобствомъ спать при незапирающихся дверяхъ, къ тому же очень интересовалась Лондономъ, и потому одобрила предложеніе миссъ Джеллиби прогуляться.
   -- Мама не скоро еще сойдетъ внизъ, да и тогда придется ждать завтрака по крайней мѣрѣ часъ; папа закуситъ чѣмъ попало и уходитъ въ контору: онъ не знаетъ, что значитъ завтракать по-людски. Присцилла ставитъ ему съ вечера хлѣбъ и немножко молока, иногда случится, что молока не осталось, иногда ночью его выпьетъ кошка. Но я боюсь, что вы страшно устали и, можетъ быть, охотнѣе поспали бы?
   -- Я совсѣмъ не устала, душечка, и съ удовольствіемъ прогуляюсь.
   -- Ну, если такъ, то я схожу за своими вещами.
   Ада пожелала присоединиться къ намъ и черезъ десять минуть была готова. Я предложила Пеппи умыться, обѣщая за это положить его на свою постель. Онъ милостиво соизволилъ выразить свое согласіе и даже не расплакался, хотя во время операціи имѣлъ видъ угрюмый и вообще отнесся къ ней съ такимъ удивленіемъ, какъ будто видѣлъ ее въ первый разъ, а потомъ моментально заснулъ. Я сама было колебалась позволить себѣ такой самовольный поступокъ относительно чужого ребенка, но потомъ рѣшилась, подумавъ, что никто этого и не замѣтитъ.
   Окончивъ возню съ Пеппи, я помогла Адѣ одѣться, потомъ стала торопливо одѣваться сама и отъ всей этой суеты совсѣмъ разгорѣлась. Мы нашли миссъ Джеллиби за умываньемъ въ той комнатѣ, гдѣ она вчера занималась корреспонденціей.
   Присцилла, съ грязнымъ подсвѣчникомъ въ рукѣ, растапливала каминъ, бросая куски сала въ огонь, чтобъ онъ лучше разгорѣлся. Все было еще въ томъ видѣ, въ какомъ осталось со вчерашняго вечера: обѣденная скатерть не была снята, повсюду крошки, пыль, клочки бумаги. Наружная дверь стояла настежъ; на рѣшеткѣ двора висѣли оловянныя кружки и кувшинъ, а кухарку мы встрѣтити на улицѣ -- она выходила изъ кабака, утирая рукавомъ губы. Поравнявшись съ нами, она сообщила намъ, что заходила туда узнать, который часъ.
   Еще прежде мы встрѣтили Ричарда, онъ бѣгалъ взадъ и впередъ по тротуару, чтобъ согрѣться; онъ очень удивился, что мы такъ рано встали, и съ удовольствіемъ присоединился къ нашей компаніи. Я и миссъ Джиллиби шли впереди; въ ней явилась ея вчерашняя рѣзкость, и, не скажи она вчера, что любитъ меня, я бы никакъ этого не подумала по ея теперешнему виду.
   -- Куда же вы хотите идти?-- спросила она.
   -- Куда-нибудь,-- отвѣчала я.
   -- Куда-нибудь -- значитъ никуда,-- сказала миссъ Джеллиби, внезапно останавливаясь.
   -- Ведите насъ, куда хотите.
   Она зашагала большими шагами и потащила меня за собой.
   -- Мнѣ все равно!-- говорила она.-- Будьте свидѣтельницей миссъ Соммерсонъ, что я это сказала. Пусть онъ со своей противной лысиной ходитъ къ намъ хоть тысячу лѣтъ, я все-таки не стану съ нимъ говорить. Они съ мамой строятъ изъ себя настоящихъ ословъ!
   -- Дорогая моя, ваша дочерняя обязанность... попыталась было я возразить на этотъ эпитетъ, но миссъ Джеллиби стремительно перебила:
   -- Не говорите мнѣ о дочернихъ обязанностяхъ, миссъ Соммерсонъ! Гдѣ же материнскія обязанности? Отданы безъ остатка человѣчеству и Африкѣ. Такъ и спрашивайте у Африки въ чемъ должны состоять дочернія обязанности, это ея дѣло, а ужъ никакъ не мое! Вы возмущены? Ну, и я возмущена!
   Она тащила меня все быстрѣе и быстрѣе.
   -- Повторяю, онъ можетъ ходить къ намъ сколько угодно, а я ни слова съ нимъ не скажу. Я его не выношу! Ихъ разговоры съ мамой я ненавижу и презираю больше всего на свѣтѣ. Удивляюсь, какъ камни на мостовой у нашего дома не вышли изъ терпѣнья и остаются на мѣстахъ слушать всю эту галиматью и любоваться маминымъ хозяйствомъ!
   Я поняла, что она говоритъ о мистерѣ Кволѣ, котораго мы видѣли вчера вечеромъ.
   По счастію, насъ нагнали Ричардъ съ Адой и избавили меня отъ непріятной необходимости бесѣдовать на такую щекотливую тему.
   Они спросили насъ смѣясь, ужъ не условились ли мы бѣжать на перегонки. Нашъ разговоръ прервался. Миссъ Джеллиби молча шла рядомъ со мною съ грустнымъ лицомъ.
   Я разглядывала улицы, удивляясь ихъ безконечности и разнообразію; несмотря на ранній часъ, онѣ кишѣли народомъ; пѣшеходы и экипажи сновали по всѣмъ направленіямъ; въ лавкахъ хлопотали съ устройствомъ обычной ежедневной выставки въ окнахъ, чистили, мели; странныя созданія въ отрепьяхъ рылись въ выметенномъ сору, разыскивая булавки и всякіе отбросы.
   -- Кузина, мы какъ будто и не выходили изъ суда, -- говорилъ веселый голосъ Ричарда:-- смотрите, другой дорогой мы пришли къ мѣсту нашей вчерашней встрѣчи и... что это? Клянусь большой канцлерской печатью, вѣдь это опять вчерашняя старушка!
   И правда, вчерашняя старушка стояла передъ нами съ тѣми же улыбками и реверансами, и съ тѣмъ же покровительственнымъ видомъ говорила:
   -- А! Несовершеннолѣтніе Джерндайсы! Очень рада!
   -- Какъ вы рано вышли изъ дому, сударыня,-- сказала я въ отвѣтъ на ея реверансъ.
   -- Да. Я всегда рано гуляю. До засѣданія. Здѣсь мѣсто уединенное. Я собираюсь съ мыслями передъ началомъ дневныхъ занятій, -- говорила она жеманясь.-- Мои занятія требуютъ размышленій. Слѣдить за судопроизводствомъ ужасно трудно.
   -- Кто это?-- спросила у пеня потихоньку миссъ Джеллиби, крѣпко сжимая мою руку. Но у старушки былъ замѣчательно острый слухъ, -- она услыхала и обратилась прямо къ дѣвушкѣ.
   -- Истица, дитя мое. Къ вашимъ услугамъ. Имѣю честь аккуратно присутствовать на всѣхъ судебныхъ засѣданіяхъ. Со своими документами. Имѣю удовольствіе говорить съ другою юной участницей въ тяжбѣ Джерндайсъ?-- спросила она, низко присѣвъ и склонивъ голову на бокъ.
   Ричардъ, чтобъ загладить свою вчерашнюю оплошность, поспѣшилъ ласкою отвѣтить, что миссъ Джеллиби ничѣмъ не связана съ процессомъ.
   -- А, она не ожидаетъ рѣшенія? Но и она состарѣется. Только не такъ скоро. О нѣтъ! Это садъ Линкольнъ-Инна. Я зову его своимъ. Лѣтомъ это мое постоянное мѣстопребываніе. Птички здѣсь поютъ такъ мелодично! Я провожу здѣсь большую часть вакацій. Въ созерцаніи... Вы не находите, что вакаціи тянутся ужасно долго?
   Чтобъ не обмануть ея ожиданій, мы поспѣшили согласиться.
   -- Когда листья съ деревьевъ опадутъ и всѣ цвѣты завянутъ, такъ что не останется ни одного на букетъ лорду-канцлеру, тогда вакаціи кончаются,-- продолжала она:-- и шестая печать Апокалипсиса снова начинаетъ господствовать. Соблаговолите зайти ко мнѣ, посмотрѣть на мое жилище. Это будетъ для меня хорошимъ предзнаменованіемъ: юность, надежда, красота! Давно онѣ не посѣщали меня!
   Она взяла меня за руку и потащила за собой, кивая Ричарду и Адѣ, чтобъ они шли за нами. Я не знала, какъ отъ нея отдѣлаться, и взглядомъ просила Ричарда помочь мнѣ; но должно быть приглашеніе заинтересовало его, или, можетъ быть, онъ боялся оскорбить старушку, только онъ не обращалъ вниманія на мои знаки и шелъ за нами, а съ нимъ и Ада. Между тѣмъ, наша странная проводница посылала намъ самыя любезныя улыбки, повторяя, что живетъ неподалеку. Дѣйствительно, это было близко. Черезъ боковую калитку она провела насъ въ узкую улицу, примыкающую непосредственно къ заднему фасаду Линкольнъ-Инна и отдѣленную отъ зданія суда только дворами да переулками. Тутъ старушка вдругъ остановилась со словами:-- Вотъ моя квартира. Не угодно ли пожаловать!
   Мы стояли передъ жалкой лавчонкой, надъ дверьми которой было написано крупными буквами:

КРУКЪ. СКЛАДЪ ТРЯПЬЯ И БУТЫЛОКЪ.

   А внизу помельче

КРУКЪ.
ПОСТАВЩИКЪ КОРАБЕЛЬНЫХЪ ПРИНАДЛЕЖНОСТЕЙ.

   На окнѣ была изображена красная бумажная фабрика съ подъѣзжающими къ ней красными телѣгами, наложенными доверху красными мѣшками съ тряпьемъ. Тамъ и сямъ виднѣ лись надписи: "Покупаютъ кости". "Покупаютъ старое желѣзо, ломанную кухонную посуду". "Покупаютъ негодную бумагу". "Покупается подержанное платье мужское и женское".
   Казалось, что здѣсь покупаютъ все что угодно и ничего не продаютъ. На окнѣ стояло множество бутылокъ самыхъ разнообразныхъ сортовъ: отъ инбирнаго пива, отъ содовой воды, изъ подъ ваксы, аптекарскіе пузырьки, винныя бутылки, стклянки изъ подъ пикулей, изъ подъ чернилъ.
   Послѣднее слово мнѣ напомнило, что кромѣ множества пустыхъ чернильныхъ пузырьковъ еще много особенностей напоминало о близкомъ сосѣдствѣ этой лавки съ судебными учрежденіями: она казалась грязнымъ паразитомъ, непризнаннымъ родственникомъ судебной палаты. На улицѣ у дверей лавчонки стояла хромоногая скамья, а на ней лежала груда книгъ съ ярлыкомъ: "Судебные уставы, по 9 пенсовъ за томъ". Всѣ надписи были сдѣланы писарскимъ почеркомъ, какой я видѣла на бумагахъ въ конторѣ Кенджа и Карбоя и въ письмахъ, которыя получала отъ нихъ. Тѣмъ же почеркомъ было написано объявленіе, не имѣющее ничего общаго съ лавкой и гласившее:
   "Почтенный человѣкъ сорока пяти лѣтъ ищетъ переписки, исполняетъ заказы скоро и аккуратно. Адресоваться: Немо, квартира мистера Крука".
   По стѣнамъ лавки висѣли подержанные синіе и красные мѣшки, у двери лежали кучи старыхъ пергаментныхъ свертковъ и выцвѣтшихъ рваныхъ бумагъ. Мнѣ казалось, что всѣ ржавые ключи, которые сотнями валялись въ грудѣ стараго желѣза, когда-нибудь отворяли двери и ящики юристовъ; что всѣ лохмотья, лежавшіе на сломанныхъ деревянныхъ вѣсахъ и свѣшивавшіяся съ потолочной балки, нѣкогда были судейскими мантіями. "Для дополненія картины остается вообразить, что кости,-- вонъ тамъ, въ углу,-- и какъ чудесно онѣ вычищены! взгляните! это кости несчастныхъ кліентовъ", шепнулъ намъ Ричардъ.
   Въ это пасмурное утро въ лавкѣ, загороженной отъ свѣта стѣнами Линкольнъ-Инна, было совсѣмъ темно, и мы могли разсмотрѣть ея содержимое только благодаря фонарю, который держалъ старикъ въ очкахъ и мѣховой шапкѣ. Теперь онъ повернулся къ двери и замѣтилъ насъ.
   Это былъ маленькій сморщенный старикашка съ лицомъ, напоминающимъ лицо трупа; его голова ушла далеко въ плечи и дыханіе выходило густымъ паромъ, точно дымъ отъ горѣвшаго внутри огня. Брови и борода были совсѣмъ бѣлыя, кожа сплошь изрѣзана глубокими морщинами и толстыми вздутыми жилами, что дѣлало его похожимъ на старый древесный сукъ, осыпанный снѣгомъ.
   -- Хи-хи... Желаете что-нибудь продать? спросило старикъ, подходя къ двери.
   Мы поспѣшили ретироваться и обратились къ нашей проводницѣ, которая въ эту минуту тщетно пыталась отворить свою дверь. Ричардъ сталъ было убѣждать ее, что такъ какъ мы имѣемъ удовольствіе знать, гдѣ она живетъ, то можемъ уйти, и прибавилъ, что мы торопимся домой. Но отъ нея не такъ-то легко было отдѣлаться. Она такъ настойчиво просила насъ, особенно меня, войти хоть на минутку (для хорошаго предзнаменованія), что намъ оставалось только уступить. Къ тому же насъ разбирало любопытство, и когда старикъ сталъ въ свою очередь упрашивать: "Ну, ну, зайдите, сдѣлайте ей удовольствіе. Это займетъ не болѣе минутки. Заходите, заходите. Если та дверь не отворяется, пройдите черезъ лавку!" -- мы вошли, ободряемыя и поощряемыя Ричардомъ, и разсчитывая на его покровительство.
   -- Мой хозяинъ Крукъ, соблаговолила представить его намъ старушка:-- прозванъ сосѣдями лордомъ-канцлеромъ, а лавку зовутъ Верховнымъ судомъ. Очень эксцентричный человѣкъ. Большой чудакъ, страшный чудакъ, увѣряю васъ.
   Она покачала головой и постучала пальцемъ по лбу, давая понять, что мы должны быть къ нему снисходительны,-- потому что... вы понимаете? онъ немного... того! сказала она съ чрезвычайной важностью. Старикъ, услыхавъ это, засмѣялся.
   Положимъ, это правда, что меня зовутъ лордомъ "канцлеромъ, а лавку мою Верховнымъ судомъ, говорилъ онъ, идя впереди съ фонаремъ:-- А знаете ли, за что прозвали такъ меня и мою лавку?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Ричардъ довольно равнодушно.
   -- Видите-ли началъ было старикъ, останавливаясь и обернувшись къ намъ:-- А, хи-хи-хи! Какіе прекрасные волосы! У меня внизу три мѣшка женскихъ волосъ, но такихъ шелковистыхъ и тонкихъ нѣтъ. Что за цвѣтъ! какая тонина!
   -- Ну, любезный, довольно! крикнулъ Ричардъ, возмущенный тѣмъ, что старикъ своей желтой рукой дотронулся до волосъ Ады.-- Можете восхищаться про себя, какъ и мы, но вольностей себѣ не позволяйте!
   Старикъ бросилъ на него быстрый взглядъ, но Ада, раскраснѣвшаяся отъ смущенія и похорошѣвшая такъ, что поразила даже ко всему, кромѣ своего процесса, равнодушную старуху, поспѣшила вмѣшаться и сказала смѣясь, что гордится такимъ простодушнымъ комплиментомъ. Тогда мистеръ Крукъ вернулся къ начатому разсказу такъ же внезапно, какъ прервалъ его.
   -- Посмотрите, сколько у меня всякой всячины, говорилъ онъ приподнимая фонарь.-- Сосѣди ничего не понимаютъ и думаютъ, что все это никуда не годный хламъ, который здѣсь гніетъ и пропадаетъ, потому то и окрестили такъ это мѣсто. У меня масса пергамента и старыхъ бумагъ, я люблю ржавчину, плѣсень и паутину. Мнѣ все годится: доброму вору все въ пору. Что разъ попалось въ мои лапы, съ тѣмъ я ужъ не разстанусь (такъ думаютъ мои сосѣди, хоть толкомъ и не знаютъ). Я не люблю ничего переставлять, мести, вытирать, чистить или чинить. Вотъ почему они дали мнѣ это скверное прозвище. Я на нихъ плюю! Каждый день я хожу въ Иннъ смотрѣть, какъ засѣдаетъ мой высокоблагородный ученый собратъ. Онъ меня не замѣчаетъ, но я за нимъ наблюдаю: между нами разница небольшая, оба копаемся въ грязи, хи-хи!-- Леди Джэнъ!
   Большая сѣрая кошка спрыгнула съ ближайшей полки къ нему на плечо такъ неожиданно, что мы вздрогнули.
   -- Покажи имъ, какъ ты царапаешься. Ну, рви, леди Дженъ! говорилъ хозяинъ.
   Кошка соскочила на полъ, вонзила свои острые, какъ у тигра, когти въ кучу тряпья и стала его раздирать съ такимъ скрипомъ, что я почуствовала оскомину на зубахъ.
   -- Такъ она бросится на всякаго, на кого я ее науськаю! сказалъ старикъ.-- Я скупаю, между прочимъ, я кошачьи шкурки, эту также продали мнѣ на шкуру, видите, какая красота! Но я не содралъ ее. (Въ судѣ не такъ поступаютъ, не такъ ли?)
   Говоря это, онъ провелъ насъ черезъ лавку, отперъ заднюю дверь, которая вела внутрь дома, и остановился, положивъ руку на замокъ. Прежде чѣмъ пройти въ дверь, старушка любезно ему замѣтила:
   -- Будетъ, Крукъ! у васъ прекрасныя намѣренія, но вы надоѣли моимъ юнымъ друзьямъ. Они торопятся. Мнѣ самой пора идти въ судъ. Мои молодые друзья -- несовершеннолѣтніе участники въ тяжбѣ Джерндайсъ.
   -- Джерндайсъ? съ испугомъ воскликнулъ старикъ.
   -- Джерндайсъ съ Джерндайсомъ,-- громадный процессъ, пояснила она.
   -- Хи-хи! Кто бы подумалъ! проговорилъ онъ задумчиво и, видимо, чѣмъ то пораженный. Онъ смотрѣлъ на насъ съ такимъ любопытствомъ, и казался въ такомъ восторгѣ, что Ричардъ замѣтилъ:
   -- Вы, кажется, взяли на себя трудъ принимать участіе въ дѣлахъ, которыя разбираетъ вашъ достопочтенный ученый собратъ.
   -- Да, вы угадали, отвѣчалъ старикъ разсѣянно:-- ваше имя?..
   -- Ричардъ Карстонъ.
   -- Карстонъ, повторилъ онъ медленно загибая указательный палецъ и продолжая загибать слѣдующіе при дальнѣйшемъ перечисленіи:-- Да, тамъ есть эта фамилія и еще Бербери, Клеръ, Дэдлокъ.
   -- Онъ знаетъ о дѣлѣ столько же, сколько настоящій лордъ-канцлеръ, получающій за это жалованье, замѣтилъ Ричардъ.
   -- Э, пробормоталъ старикъ, выходя изъ задумчивости:-- Томъ Джерндайсъ... извините меня, что я такъ его называю, но въ судѣ его никогда не знали подъ другимъ именемъ, а было время, когда онъ былъ такъ же извѣстенъ тамъ, какъ теперь она (многозначительны!'! кивокъ въ сторону старухи). Томъ бывалъ здѣсь часто. Онъ пріобрѣлъ безпокойную привычку бродить около суда и разговаривать съ здѣшними лавочниками, заклиная ихъ избѣгать суда, какъ чумы, чтобы ни случилось. "Потому что, говорилъ Томъ, судиться -- это все равно, что жариться на медленномъ огнѣ, или чтобъ тебя растирали въ порошокъ между жерновами; судиться -- значитъ умирать подъ пчелиными жалами, захлебываться капля по каплѣ, сходить съума ежеминутно, изо дня въ день, изъ года въ годъ"... Онъ чуть-чуть не покончилъ съ собою вотъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ стоитъ молодая леди.
   Мы слушали съ ужасомъ.
   -- Онъ вошелъ въ эту дверь въ день своей смерти, продолжалъ. старикъ, указывая пальцемъ на полу воображаемый путь Тома Джерндайса.-- Весь околотокъ давно зналъ, что онъ покончить съ собой рано или поздно, и вѣроятно скоро. Такъ вотъ, въ этотъ день онъ вошелъ ко мнѣ, прошелся по лавкѣ, сѣлъ на скамью, вонъ эту, и попросилъ меня (вы конечно понимаете, что я тогда былъ помоложе) привести ему пинту вина, "потому что", говорилъ онъ: "я, Крукъ, совсѣмъ измучился,-- мой процессъ опять въ судѣ. Теперь, я думаю, рѣшеніе наконецъ близко". Мнѣ не хотѣлось оставлять его одного и я уговорилъ его сходить въ таверну, что по ту сторону улицы, проводилъ его туда и видѣлъ въ окно, какъ онъ усѣлся въ креслѣ у камина въ большой компаніи. Не успѣлъ я вернуться, какъ слышу выстрѣлъ,-- бѣгу въ въ таверну, и всѣ сосѣди бѣгутъ туда, и каждый кричитъ: это Томъ Джерндайсъ! і.
   Старикъ помолчалъ, поглядѣлъ на насъ, потомъ на фонарь, задулъ его и продолжалъ:
   -- Разумѣется мы не ошиблись. Хи-хи! Конечно вечеромъ, когда докладывалось дѣло, весь околотокъ собрался въ судѣ. Мой высокопоставленный ученый собратъ и компанія по обыкновенію копались въ грязи и притворялись, будто ничего не слыхали про случившееся, или, если и слыхали, то они тутъ не при чемъ. Охъ-хо-хо, Боже мой!
   Розовое личико Ады смертельно поблѣднѣло, Ричардъ выглядѣлъ не лучше; я понимала, что они должны чувствовать, если даже я, не участница въ процессѣ, такъ взволнована.
   Какое потрясеніе должны были испытать эти неопытныя молодыя сердца, узнавъ, что они наслѣдники цѣлаго ряда несчастій, оставившихъ по себѣ такія ужасныя воспоминанія. Я безпокоилась также о томъ, какъ подѣйствуетъ этотъ тяжелый разсказъ на бѣдную сумасшедшую, но, къ моему удивленію, старушка какъ будто и не слышала его и продолжала тащить насъ наверхъ, объясняя съ снисходительностью высшаго существа къ слабому смертному, что ея хозяинъ "немножко того... вы понимаете?"
   Она занимала большую комнату на чердакѣ, откуда открывался видъ на крыши Линкольнъ-Инна,-- что, казалось, и было главной причиной, побудившей ее занять эту комнату. Она говорила, что можетъ видѣть отсюда Линкольнъ-Иннъ даже ночью, особенно при лунномъ свѣтѣ. Комната была чистенькая, почти пустая, въ ней стояла только самая необходимая мебель; по стѣнамъ было прилѣплено нѣсколько старыхъ, вырванныхъ изъ книгъ гравюръ, изображающихъ адвокатовъ г канцлеровъ, и висѣло съ полдюжины ридикюлей и рабочихъ мѣшковъ "съ документами" -- какъ она намъ объяснила. Въ каминѣ не было ни топлива, ни золы, нигдѣ не видно ни принадлежностей одежды и ничего съѣстного. На полкѣ открытаго шкапа я замѣтила одну или двѣ пустыхъ тарелки, столько же чашекъ,-- и только; все это было чисто-пачисто вытерто и пусто. Осмотрѣвшись кругомъ, я начала понимать, какой трогательный смыслъ скрывался подъ жалкой внѣшностью старухи.
   -- Я чрезвычайно польщена, могу васъ увѣрить, визитомъ несовершеннолѣтнихъ Джерндайсовъ, привѣтливо говорила наша бѣдная хозяйка:-- очень обязана за хорошее предзнаменованіе. Мѣсто здѣсь уединенное. Удобно размышлять. Я очень ограничена въ выборѣ мѣста, такъ какъ мнѣ необходимо слѣдить за судопроизводствомъ. Я живу здѣсь много лѣтъ. Дни провожу въ судѣ, а вечера и ночи тутъ. Ночи мнѣ кажутся ужасно длинными, такъ какъ я мало сплю и много думаю. Иначе и нельзя, имѣя дѣло въ судѣ. Я въ отчаяніи, что не могу вамъ предложить шоколада. Вскорѣ выйдетъ рѣшеніе, и я заживу на широкую ногу. Въ настоящее же время (рѣшаюсь открыться въ этомъ несовершеннолѣтнимъ Джерндайсамъ, но только подъ условіемъ строжайшей тайны) я часто нахожусь въ затрудненіи, какъ сохранить приличную внѣшность. Я часто страдала здѣсь отъ холода; бывали непріятности и похуже холода. Но это ничего не значитъ. Простите, что завела разговоръ о такихъ пустякахъ.
   Она приподняла занавѣску, прикрывавшую узкое окно ея чердака и обратила наше вниманіе на висящія тамъ клѣтки съ птицами: жаворонками, коноплянками, щеглами; всѣхъ было по крайней мѣрѣ штукъ двадцать.
   -- Я начала покупать ихъ съ цѣлью, которую вы сейчасъ поймете. Я хотѣла выпустить ихъ на волю въ тотъ день, какъ выйдетъ рѣшеніе. Да-а. А они умираютъ въ неволѣ! Ихъ жизнь такъ коротка, а дѣло тянется такъ долго, что онѣ умираютъ одна за другой, и мою коллекцію я должна постоянно возобновлять. Это все молодыя птицы, но сомнѣваюсь, доживетъ ли до освобожденія хотъ одна. Неправда ли, это ужасно?
   Она не ждала отвѣтовъ на свои вопросы: должно быть она имѣла привычку задавать вопросы даже тогда, когда была одна.
   -- По временамъ, когда дѣло откладывается и большая печать снова господствуетъ, мнѣ приходитъ мысль, что, можетъ быть, когда нибудь и меня найдутъ бездыханной здѣсь, гдѣ я находила мертвыми столькихъ птичекъ!
   Отвѣчая на глубокую жалость, которую онъ прочелъ въ глазахъ Ады, Ричардъ нашелъ случай незамѣтно положить на каминъ нѣсколько монетъ, пока мы стояли передъ клѣтками, притворяясь, что разсматриваемъ птицъ.
   -- Я не могу позволить имъ много пѣть, говорила старушка,-- потому что (вамъ, быть можетъ, это покажется смѣшно) меня смущаетъ мысль, что они распѣваютъ здѣсь, пока я въ судѣ слѣжу за доказательствами. А мнѣ нужно, понимаете, полное спокойствіе. Въ другой разъ я скажу вамъ ихъ имена. Не теперь. Пусть ихъ поютъ на здоровье въ день такого хорошаго предзнаменованія. Въ честь юности, надежды и красоты! проговорила она, сопровождая каждое изъ послѣднихъ словъ улыбкой и реверансомъ. Ну, дадимъ имъ свѣту!
   И птички начали прыгать и щебетать.
   -- Я не могу впускать имъ свѣжаго воздуха, потому что кошка, леди Джэнъ,-- вы видѣли ее внизу -- точитъ на нихъ зубы. Она по цѣлымъ часамъ просиживаетъ за окномъ на перилахъ.-- Я открыла, продолжала она таинственнымъ шепотомъ:-- что ея врожденная кровожадность усилилась вслѣдствіе страха видѣть ихъ на свободѣ -- это потому, что скоро выйдетъ рѣшеніе. Она страшно хитра и лукава. Я почти увѣрена, что это не кошка, а волкъ сказочный, -- такъ трудно выгнать ее за дверь.
   Не знаю, скоро ли бы мы съумѣли найти предлогъ закончить нашъ визитъ, но весьма кстати на сосѣднихъ часахъ пробило половина десятаго. Она поспѣшно схватила со стола мѣшокъ съ документами и спросила, не пойдемъ ли мы съ ней въ судъ? Мы сказали, что не пойдемъ, прибавивъ, что не намѣрены ее задерживать.
   Отворяя дверь, она говорила:-- Съ такимъ чудеснымъ предзнаменованіемъ мнѣ сегодня болѣе, чѣмъ когда нибудь необходимо быть въ судѣ. Весьма возможно, что сегодня мое дѣло будетъ докладываться первымъ. У меня даже есть предчувствіе, что это непремѣнно такъ будетъ.
   Спускаясь, она говорила намъ шепотомъ, что весь домъ набитъ хламомъ, который хозяинъ все скупаетъ, а продавать не хочетъ -- потому что онъ немного... того, вы понимаете?
   Во второмъ этажѣ она остановилась передъ мрачнаго вида дверью.
   -- Здѣсь живетъ другой жилецъ, переписчикъ, объяснила она намъ.-- Уличные мальчишки говорятъ, что онъ продалъ душу чорту. Не знаю, что онъ сдѣлалъ съ полученными деньгами. Т-съ!
   Очевидно она подозрѣвала, что жилецъ можетъ услышать ее даже отсюда; повторяя: "т-съ" она отошла на ципочкахъ, какъ будто-бы звукъ ея шаговъ могъ передать ему, что она говорила.
   Когда мы проходили черезъ лавку, мы застали старика за довольно страннымъ занятіемъ: онъ опускалъ черезъ люкъ, продѣланный въ полу, свертки старыхъ бумагъ въ яму вродѣ колодца. Онъ работалъ такъ усердно, что съ него градомъ катился потъ. Опустивъ связку внизъ, онъ чертилъ мѣломъ на стѣнкѣ крестикъ. Ричардъ, Ада и миссъ Джеллиби прошли впередъ за старухой; когда же я, въ свою очередь, проходила мимо Крука, онъ остановилъ меня за руку и написалъ мѣломъ на стѣнѣ букву Д, выводя ее очень странно: онъ началъ букву съ конца и начертилъ ее наоборотъ. Это была заглавная буква, и не печатная, а совершенно такая, какую написалъ бы каждый клеркъ Кенджа и Карбоя.
   -- Можете вы это прочесть? спросилъ онъ, глядя на меня проницательнымъ взглядомъ.
   -- Конечно. Это не трудно.
   -- Что написано?
   -- Д.
   Взглянувъ еще разъ на меня, потомъ на дверь, онъ стеръ написанное и вывелъ на томъ же мѣстѣ "ж", только на этотъ разъ маленькое, не прописное, и опять спросилъ:
   -- Что это?
   Я отвѣтила.
   Онъ быстро стеръ и снова писалъ буквы тѣмъ же страннымъ способомъ, начиная съ конца и спрашивая каждый разъ, какая это буква, пока не вышло слова: Джерндайсъ. Ни разу онъ не оставилъ на стѣнкѣ двухъ буквъ вмѣстѣ. Когда я прочла все слово, онъ засмѣялся и сталъ снова тѣмъ же страннымъ способомъ и такъ же быстро чертить новыя буквы, изъ которыхъ составилось: Холодный домъ.
   Когда я съ удивленіемъ прочла эти два слова, онъ за смѣялся и спряталъ мѣлъ.
   -- Хи-хи. Я имѣю способность, миссъ, чертить на память буквы, хоть не умѣю ни читать, ни писать!
   Онъ казался мнѣ такимъ отвратительнымъ (и кошка его съ такой злостью смотрѣла на меня, какъ будто-бы я была сродни тѣмъ птицамъ наверху), что я вздохнула съ облегченіемъ, когда въ дверяхъ показался Ричардъ со словами: -- Надѣюсь, миссъ Соммерсонъ, что вы не заняты здѣсь продажей своихъ волосъ? Довольно съ мистера Крука и тѣхъ трехъ мѣшковъ!
   Я поспѣшила пожелать мистеру Круку добраго утра и присоединиться къ своимъ друзьямъ. Разставаясь съ нами, старушка торжественно насъ благословила и повторила свое вчерашнее обѣщаніе сдѣлать меня и Аду наслѣдницами своихъ будущихъ помѣстій. Поворачивая за уголъ, мы оглянулись назадъ и увидѣли въ дверяхъ лавки мистера Крука, смотрящаго намъ вслѣдъ. На его плечѣ сидѣла кошка и хвостъ ея торчалъ сбоку его мѣховой шапки, точно громадное перо.
   -- Вотъ наше первое лондонское приключеніе! сказалъ со вздохомъ Ричардъ.-- Ахъ, кузина, какое скверное слово: Канцелярскій судъ!
   -- И для меня, съ тѣхъ поръ, какъ себя помню, прибавила Ада.-- Какъ грустно, что я должна быть врагомъ столькихъ людей, да еще своихъ родственниковъ! А они, я увѣрена, со своей стороны питаютъ ко мнѣ враждебныя чувства, и всѣ мы разоряемъ другъ друга, не зная зачѣмъ и почему, и всю нашу жизнь проведемъ во враждѣ и недоразумѣніяхъ. Долженъ же кто нибудь изъ насъ быть правъ? Не странно-ли что ни одинъ честный судья, серьезно изучавшій это дѣло, не могъ открыть этого втеченіе столькихъ лѣтъ?
   -- Да, кузина, вы правы: въ этой разорительной нелѣпой игрѣ есть что-то дикое. Съ какимъ спокойствіемъ, съ какой безмятежностью занимались вчера судьи этимъ дѣломъ! а какъ подумаешь, сколько несчастій оно принесло,-- кружится голова и сжимается сердце! Когда я спрашиваю себя, какъ могло это случиться съ людьми, допустивъ, что это люди неглупые и порядочные, -- я теряю голову, а когда подумаю, что можетъ быть они дѣйствительно плуты,-- у меня сердце разрывается. Но во всякомъ случаѣ, Ада, -- вѣдь я могу звать васъ Адой?
   -- Конечно, кузенъ Ричардъ!
   -- Во всякомъ случаѣ, Ада, на насъ съ вами судъ не окажетъ дурного вліянія. Благодаря нашему доброму родственнику, мы столкнулись на жизненномъ пути и теперь насъ ничто не разлучитъ!
   -- Ничто, Ричардъ! тихо отвѣтила Ада.
   Миссъ Джеллиби значительно пожала мою руку и посмотрѣла на меня выразительнымъ взглядомъ. Я улыбнулась ей, мы весело продолжали свой путь, и наша прогулка закончилась весело.
   Спустя полчаса послѣ нашего возвращенія, явилась мистрисъ Джеллиби; затѣмъ втеченіе часа постепенно появлялись въ столовой разныя принадлежности завтрака.
   Не сомнѣваюсь, что мистрисъ Джеллиби укладывалась вечеромъ въ постель и, вставъ поутру, совершала свой туалетъ такъ же, какъ и всѣ смертные, но по ея наружному виду этого нельзя было сказать: костюмъ ея оставался въ томъ самомъ состояніи, въ какомъ былъ вчера.
   За завтракомъ она была очень занята, такъ какъ утренняя почта принесла ей кучу писемъ о Барріобула-Га; по ея словамъ, ей предстоялъ хлопотливый день. Дѣти вертѣлись вокругъ стола, безпрестанно падая и прибавляя новые синяки къ тѣмъ, которыми были испещрены ихъ ноги, представлявшія настоящую лѣтопись ихъ злоключеній. Маленькій Пеппи пропадалъ безъ вѣсти втеченіе полутора часа, пока наконецъ полисменъ принесъ его домой съ Ньюгетскаго рынка. Спокойствіе, съ которымъ мистрисъ Джеллиби перенесла это отсутствіе, а потомъ его возвращеніе въ нѣдра семьи, не мало насъ удивило. Все это время она продолжала неутомимо диктовать Каролинѣ, которая уже успѣла основательно выпачкаться въ чернилахъ.
   Въ часъ за нами пріѣхала открытая коляска и повозка за нашими вещами. Мистрисъ Джеллиби просила насъ передать ея привѣтъ ея доброму другу мистеру Джерндайсу. Каролина оставила свою конторку, чтобъ насъ проводить; она крѣпко поцѣловала меня въ коридорѣ и стала на крыльцѣ, кусая перо и горько плача. Пеппи, по счастію, спалъ и тѣмъ избавилъ себя отъ тяжелыхъ минутъ разставанія; (у меня было нѣкоторое подозрѣніе, что онъ очутился на Ньюгетскомъ рынкѣ, разыскивая меня). Остальныя дѣти окружили нашу коляску, влѣзали на запятки, безпрестанно падали, а когда мы тронулись, они пустились бѣжать за экипажемъ, рискуя попасть подъ колеса, чѣмъ привели насъ въ неописанный страхъ.
   

ГЛАВА VI.
Совсѣмъ дома.

   Мы покатили къ западу. День совершенно прояснился. Теперь, при яркомъ солнечномъ сіяніи, безконечныя улицы съ блестящими магазинами, кипучая дѣятельность, пестрая толпа народа, которую вызвала на воздухъ хорошая погода,-- поражали насъ гораздо больше.
   Но вотъ великолѣпный городъ остался позади, и мы поѣхали предмѣстьями, которыя, по моему, ничуть не уступали многимъ большимъ и красивымъ городамъ. Наконецъ мы очутились на настоящей проселочной дорогѣ, и на встрѣчу намъ стали попадаться вѣтряныя мельницы, стоги сѣна, верстовые столбы, фермерскія повозки, отъ которыхъ несся запахъ прѣлаго сѣна, качающіяся вывѣски постоялыхъ дворовъ, водопойныя колоды, деревья, изгороди, поля. Какъ хорошъ былъ этотъ окружающій зеленый пейзажъ впереди, и огромная столица въ отдаленіи! Подъ впечатлѣніемъ всего окружающаго мы такъ развеселились, что когда мимо проѣхала повозка, запряженная отличными лошадьми въ красной сбруѣ съ бубенчиками, мы готовы были запѣть подъ музыку мелодичнаго звона.
   -- Эта дорога приводитъ мнѣ на память моего тезку, Ричарда Виттингтона, особенно встрѣча съ этой повозкой... Однако, что бы это значило?
   Мы остановились, и повозка остановилась. Музыка прекратилась и лишь изрѣдка, когда лошадь трясла головою, раздавался слабый звонъ.
   -- Нашъ кучеръ оглядывается на того, что ѣдетъ въ повозкѣ. Тотъ идетъ къ намъ... продолжалъ Ричардъ: -- Здравствуй, любезный! Что за странность? посмотрите, Ада, у него на шляпѣ конвертъ съ вашимъ именемъ!
   Дѣйствительно, за ленту шляпы этого человѣка былъ засунутъ конвертъ, и не одинъ, а цѣлыхъ три, адресованные Адѣ, Ричарду и мнѣ. Онъ вручилъ ихъ каждому изъ насъ поочередно, при чемъ почтительно прочиталъ сперва вслухъ имя каждаго. На вопросъ Ричарда, отъ кого эти письма, онъ отвѣтилъ кратко: "Отъ хозяина, сэръ", надѣлъ шляпу, щелкнулъ бичомъ, и снова залились колокольчики.
   -- Это повозка мистера Джерндайса? спросилъ Ричардъ у нашего возницы.
   -- Да, сэръ, ѣдетъ въ Лондонъ.
   Мы развернули записки. Всѣ онѣ были одинаковаго содержанія; въ каждой твердымъ, четкимъ почеркомъ было написано слѣдующее:
   "Желаю, милый другъ, чтобы мы встрѣтились свободно и непринужденно, какъ старые друзья. Предадимъ прошлое забвенію, такъ будетъ удобнѣе для васъ и для меня.

Любящій васъ
Джонъ Джерндайсъ".

   Изъ всѣхъ троихъ я, быть можетъ, менѣе всѣхъ могла удивляться этой запискѣ, такъ какъ ни разу еще не имѣла случая поблагодарить того, кто столько лѣтъ былъ моимъ благодѣтелемъ и единственнымъ покровителемъ. Моя благодарность была такъ глубока, что до сихъ поръ я не думала о томъ, въ какихъ выраженіяхъ я ее выскажу; но теперь я почувствовала, что мнѣ будетъ очень трудно встрѣтиться съ нимъ, не промолвивъ ни слова о томъ, какъ я ему много обязана.
   Но въ Ричардѣ и Адѣ эти строки пробудили смутное воспоминаніе о томъ, что ихъ кузенъ Джерндайсъ всегда ненавидѣлъ всякія изъявленія благодарности и, чтобъ отъ нихъ избавиться, прибѣгалъ къ самымъ страннымъ способамъ, иногда же спасался бѣгствомъ. Ада припомнила, что она еще ребенкомъ слышала отъ матери, какъ однажды онъ оказалъ ей какую-то необыкновенно великодушную услугу, и какъ она отправилась его благодарить; увидавъ ее въ окно, онъ выскочилъ изъ дому черезъ черный ходъ, и цѣлыхъ три мѣсяца она о немъ не слыхала.
   За этимъ разсказомъ послѣдовали другіе на ту же тему, и цѣлый день мы почти ни о чемъ больше не говорили. Если случайно и затрогивали какую-нибудь постороннюю тему, то скоро опять возвращались къ прежней: строили догадки о домѣ,-- каковъ онъ съ виду, удобенъ ли; о томъ, когда мы пріѣдемъ, когда увидимъ мистера Джерндайса, -- сейчасъ же, или черезъ нѣсколько часовъ; что онъ намъ скажетъ, и что мы ему? и такъ безъ конца.
   Дорога была тяжела для лошадей, поэтому, когда встрѣтился подъемъ на гору, мы пошли пѣшкомъ, и это намъ такъ понравилось, что и потомъ, поднявшись на гору, мы не сѣли въ экипажъ, а продолжали идти. Въ Барнетѣ намъ были приготовлены другія лошади, но, такъ какъ имъ только что задали корму, и приходилось ждать, то мы рѣшили прогуляться и пошли осмотрѣть поле знаменитаго сраженія; экипажъ нагналъ насъ часа черезъ два. Все это такъ замедлило поѣздку, что наступала уже ночь, когда мы прибыли въ городъ С. Альбанъ; Холодный домъ, какъ мы знали, находился отсюда въ двухъ-трехъ миляхъ.
   Когда нашъ экипажъ запрыгалъ по камнямъ тряской мостовой, мы стали волноваться не на шутку; Ричардъ даже признался, что не прочь бы выскочить и убѣжать назадъ; а мы съ Адой дрожали съ головы до ногъ, несмотря на то, что, по случаю-холодной ночи, Ричардъ насъ старательно укуталъ. Когда мы выѣхали изъ города, Ричардъ сказалъ, что нашъ возница, принимавшій близко къ сердцу всѣ наши треволненія, обернулся и киваетъ намъ; мы съ Адой встали съ своихъ мѣстъ (Ричардъ ее заботливо поддерживалъ) и, вперивъ глаза въ темноту, старались при свѣтѣ звѣздъ разглядѣть что-нибудь впереди. Тамъ, на верхушкѣ холма, свѣтился огонекъ; нашъ возница, указавъ на него бичомъ, крикнулъ: "Вотъ и Холодный домъ!" и пустилъ лошадей въ гору такимъ галопомъ, что вѣтеръ и пыль пронеслись надъ нашими головами, точно струя воды надъ колесами мельницы. Свѣтъ то пропадалъ, то опять появлялся и вдругъ, когда мы повернули въ аллею, ярко блеснулъ намъ въ глаза; онъ выходилъ изъ окна стариннаго дома съ тремя шпицами на крышѣ.
   Когда мы подъѣхали, зазвонилъ колокольчикъ; этотъ звонъ среди ночной тишины, лай собакъ, потокъ свѣта, вырвавшійся изъ открытыхъ настежь дверей, фырканье усталыхъ лошадей,-- все это, вмѣстѣ съ учащеннымъ біеніемъ нашихъ сердецъ, привело насъ въ какое-то странное замѣшательство.
   -- Ада, милая моя, Эсфирь, дорогая, добро пожаловать! Какъ я радъ, что васъ вижу. Рикъ, если бъ у меня была еще рука, я бы протянулъ ее вамъ!
   Такъ говорилъ звучнымъ пріятнымъ голосомъ господинъ, обнимая одной рукой Аду, другой меня. Поцѣловавъ насъ съ отеческой нѣжностью, онъ повелъ насъ изъ сѣней въ маленькую комнатку, жарко натопленную и освѣщенную красноватымъ пламенемъ яркаго каминнаго огня. Здѣсь, поцѣловавъ насъ еще разъ, онъ усадилъ насъ рядомъ на диванъ противъ камина.
   Я чувствовала, что при первомъ нашемъ поползновеніи къ изъявленію нѣжныхъ чувствъ, онъ обратится въ бѣгство.
   -- Теперь, Рикъ, у меня руки свободны. Одно слово, сказанное кстати, лучше цѣлой рѣчи. Я отъ души радъ васъ видѣть. Вы дома. Грѣйтесь!
   Ричардъ почтительно, но по-товарищески пожалъ обѣими руками его руку и сказалъ, (такъ выразительно, что я было испугалась, какъ бы мистеръ Джерндайсъ не вздумалъ внезапно исчезнуть):
   -- Вы очень добры, сэръ! Мы вамъ очень обязаны! потомъ снялъ шляпу и пальто и усѣлся у камина.
   -- Какъ вамъ понравилась поѣздка? Какъ вамъ понравилась мистрисъ Джеллиби, моя милая? спрашивалъ мистеръ Джерндайсъ, обращаясь къ Адѣ.
   Пока Ада отвѣчала, я разсматривала его (нѣтъ надобности говорить, съ какимъ интересомъ). У него было красивое, выразительное, подвижное лицо; волосы серебристо стальнаго цвѣта. На мой взглядъ, ему было лѣтъ подъ-шестьдесятъ, но по онъ былъ крѣпокъ, свѣжъ и держался прямо. Съ перваго момента его голосъ показался мнѣ знакомымъ, теперь же, по его оригинальнымъ манерамъ и веселому выраженію глазъ, я сразу узнала джентльмена, который ѣхалъ со мной въ дилижансѣ шесть лѣтъ тому назадъ въ памятный день моей поѣздки въ Ридингъ. Да, безъ сомнѣнія, это онъ! Но какъ же я испугалась, когда, сдѣлавъ это открытіе, замѣтила его пристальный взглядъ: казалось, онъ прочелъ мои мысли и готовился обратиться въ бѣгство. Однако жъ, къ счастью, онъ остался и обратился ко мнѣ съ вопросомъ: что я думаю о мистриссъ Джеллиби?
   -- Она очень занята Африкой, сэръ.
   -- Благородно! сказалъ мистеръ Джерндайсъ и прибавилъ:-- но вы говорите то же, что сказала Ада (я не слыхала ея отвѣта), а, мнѣ кажется, думаете еще что-то другое?
   -- Мы думаемъ, начала я, взглянувъ на Аду и Ричарда, которые ободряли меня взглядомъ, -- что она, можетъ быть, слишкомъ мало заботится о своемъ домѣ.
   -- Пораженъ! вскричалъ мистеръ Джерндайсъ.
   Я снова встревожилась.
   -- Ну, дорогая моя, я желаю знать ваши настоящія мысли. Я, можетъ быть, нарочно послалъ васъ туда.
   Я продолжала все еще не совсѣмъ увѣренно:
   -- Мы думаемъ, что семейныя обязанности должны быть на первомъ планѣ, а разъ ими пренебрегаютъ, этого нельзя, вознаградить никакой Африкой.
   Тутъ Ричардъ пришелъ ко мнѣ на помощь:
   -- Я, можетъ быть, выражусь нѣсколько рѣзко, сэръ, но ея дѣти, по истинѣ, въ безобразномъ видѣ.
   -- У нея добрыя намѣренія, какъ-то торопливо возразилъ на это мистеръ Джерндайсъ.-- Фу, какой рѣзкій восточный вѣтеръ!
   -- Ревматизмъ, сэръ? спросилъ Ричардъ.
   -- Вѣроятно. Итакъ, маленькіе Джеллиби въ... Ахъ ты, Боже мой, проклятый восточный вѣтеръ!
   Выпаливая эти отрывистыя фразы, онъ два или три раза прошелся по комнатѣ, держа кочергу въ одной рукѣ и ероша волосы другой; онъ былъ такъ милъ въ своей добродушной досадѣ, что мы невольно любовались имъ.
   Онъ подалъ одну руку Адѣ, другую мнѣ и попросилъ Ричарда свѣтить намъ; когда мы хотѣли идти, онъ неожиданно удержалъ насъ и сказалъ:
   -- Это дѣти... Неужели вы ничего не сдѣлали... не могли... сладкихъ пирожковъ съ малиной, съ изюмомъ, или чего-нибудь въ этомъ родѣ?
   -- О, кузенъ! вырвалось у Ады.
   -- Хорошо, милочка. Я люблю это слово; зовите меня кузеномъ Джономъ, это будетъ еще лучше.
   -- Ну, такъ, кузенъ Джонъ, смѣясь начала опять Ада...
   -- Ха-ха-ха! Славно право! крикнулъ съ восторгомъ мистеръ Джерндайсъ.-- Звучитъ необыкновенно мило! Ну, такъ что же, дорогая моя?
   -- У нихъ было кое-что получше пирожковъ -- у нихъ была Эсфирь.
   -- А? Что же сдѣлала Эсфирь?
   -- Вотъ что, кузенъ Джонъ, продолжала Ада, сложивъ свои ручки на его рукѣ и отрицательно кивая головой на мои знаки:-- Эсфирь сразу съ ними подружилась. Она ихъ няньчила, укладывала спать, умывала, одѣвала, разсказывала имъ сказски, убаюкивала, покупала имъ игрушки. (О, моя добрая Ада! Я только всего и подарила маленькую оловянную лошадку Пеппи послѣ того, какъ его привели съ Ньюгетскаго рынка). А какъ она утѣшала бѣдную Каролину, старшую дочь мистрисъ Джеллиби, и какъ заботилась обо мнѣ, какъ была ко мнѣ предупредительна! Нѣтъ, Нѣтъ, Эсфирь, я не замолчу! Вы знаете, что я говорю правду!
   Добрая дѣвушка наклонилась къ мнѣ, поцѣловала меня и, взглянувъ на своего опекуна, храбро сказала:
   -- Ужъ какъ хотите, кузенъ Джонъ, а за подругу, которую вы мнѣ дали, я должна васъ благодарить, и благодарю!
   Я опять подумала, что это вызоветъ бѣгство мистера Джерндайса, но онъ остался и спросилъ Ричарда:
   -- Какой, вы говорили, былъ вѣтеръ, Рикъ?
   -- Сѣверный, сэръ.
   -- Вы правы. Вѣтеръ не восточный. Я ошибся. Идемъ, дѣвочки, я вамъ покажу вашъ домъ.
   Это былъ одинъ изъ тѣхъ восхитительно неправильныхъ домовъ съ несмѣтнымъ количествомъ сѣней, корридоровъ, лѣстницъ и лѣсенокъ, гдѣ вы идете то вверхъ, то внизъ, и, когда думаете, что обошли всѣ комнаты, неожиданно попадаете въ новыя; гдѣ вы до сихъ поръ найдете старинныя комнатки съ жалюзи на окнахъ, обвитыхъ снаружи плющомъ. Къ числу такихъ комнатъ принадлежала и моя,-- первая, въ которую мы вошли; потолокъ въ этой комнатѣ шелъ такими прихотливыми сводами, образовывалъ столько угловъ, что я никогда не могла ихъ пересчитать, а каминъ, гдѣ теперь пылалъ яркій огонь, былъ весь выложенъ бѣлыми изразцами, на гладкой поверхности которыхъ блестящими языками играло пламя.
   Спустившись по двумъ ступенькамъ, мы вошли въ прелестную маленькую гостиную, предназначенную для насъ, т. е. для меня и Ады, и выходящую прямо въ цвѣтникъ. Отсюда, поднявшись на три ступеньки, мы попадали въ комнату Ады съ огромнымъ окномъ, изъ котораго можно любоваться прекраснымъ видомъ (теперь въ него виднѣлось только темное пространство съ звѣзднымъ небомъ вверху); въ глубокой нишѣ окна могли помѣститься по крайней мѣрѣ три Ады. Изъ этой комнаты черезъ маленькую галлерею, къ которой примыкали двѣ парадныя комнаты, и лѣстницу съ нѣсколькими развѣтвленіями можно было пройти въ парадныя сѣни. Но если бъ изъ моей комнаты вы прошли не въ спальню Ады, а по другому направленію, то по лѣсенкѣ съ оригинально изогнутыми ступенями спустились-бы въ корридоръ, гдѣ стояли какіе-то трехугольные столики, настоящій индостанскій стулъ, привезенный изъ Индіи неизвѣстно кѣмъ и когда и отличавшійся той особенностью, что могъ быть превращенъ въ диванъ, ящикъ и кровать, и во всѣхъ видахъ его бамбуковый остовъ напоминалъ птичью клѣтку.
   Отсюда вы могли-пройти въ комнату Ричарда, служившую ему одновременно библіотекой, спальной и гостиной, и чрезвычайно удобную. Дальше, пройдя маленькій корридоръ, была спальня мистера Джерндайса, обставленная чрезвычайно просто; круглый годъ онъ спалъ съ открытымъ окномъ, и кровать его безъ занавѣсокъ стояла посреди комнаты для лучшаго доступа воздуха; рядомъ была маленькая уборная, гдѣ онъ ежедневно бралъ холодныя ванны. Изъ уборной шелъ другой коридоръ съ лѣстницей на дворъ, откуда можно было слышать, какъ конюхи чистятъ лошадей, покрикивая: "тпру! но!" и какъ стучатъ копыта по мощеному двору. Выйдя черезъ другую дверь изъ комнаты мистера Джерндайса (въ каждой комнатѣ было по крайней мѣрѣ по двѣ двери) и поднявшись на шесть ступенекъ, вы черезъ низкую арку входили въ первыя сѣни, удивляясь, какъ вы сюда попали, когда считали, что находитесь совсѣмъ въ другой сторонѣ дома.
   Обстановка, скорѣе старомодная, чѣмъ старая, соотвѣтствовала дому и, какъ и домъ, была чужда скучнаго однообразія.
   Комната Ады была настоящій цвѣтникъ,-- цвѣты всюду: на ситцѣ мебели, на обояхъ, на бархатѣ, вышивкахъ, на парчѣ двухъ креселъ съ высокими спинками, которыя, какъ два жеманныхъ придворныхъ, стояли по обѣ стороны камина въ обществѣ двухъ табуретовъ -- точно двухъ пажей.
   Наша гостиная была вся зеленая; по стѣнамъ висѣли въ рамкахъ лакированныя картины, изображавшія въ несмѣтномъ количествѣ удивительныхъ и удивленныхъ птицъ, которыя, казалось, съ изумленіемъ таращили глаза на все остальное: на форель въ стеклянной вазѣ, такую темную и блестящую, какъ будто ее полили соусомъ, на смерть капитана К/ка, на обработку чая въ Китаѣ, написанную природнымъ китайскимъ живописцемъ.
   Въ моей комнатѣ были овальныя гравюры съ изображеніемъ мѣсяцевъ: молодыядамы, съ короткими таліями, въ огромныхъ шляпкахъ, подвязанныхъ подъ подбородкомъ, ворошили сѣпо на лугу,-- представляя іюнь, а въ видѣ эмблемы октября тонконогіе джентльмены въ треугольныхъ шляпахъ указывали почему то на деревенскую колокольню.
   По всему дому было разсѣяно великое множество поясныхъ портретовъ карандашомъ, развѣшанныхъ безъ всякой симметріи, такъ что для молодого офицера, висѣвшаго въ моей комнатѣ, я нашла пару въ китайской комнатѣ, а для молодой дѣвушки съ цвѣткомъ на груди -- въ столовой. За то у меня висѣли еще двѣ картины: одна изображала господина съ привѣтливымъ лицомъ, въ костюмѣ временъ королевы Анны, котораго четыре ангела манили на небо гирляндами; на другой были вышиты шерстью плоды, котелокъ и всѣ буквы алфавита.
   Вся обстановка, начиная съ шкаповъ, столовъ, зеркалъ, занавѣсокъ, стульевъ и кончая флакончиками и подушечками для булавокъ на туалетныхъ столахъ, носила тотъ же отпечатокъ разнообразія. Но было во всемъ и нѣчто общее, -- это безукоризненная чистота; мебель покрывалась чехлами бѣлѣе снѣга, и во всѣхъ ящикахъ, вездѣ, гдѣ только было можно, были насыпаны розовые лепестки и душистая лавенда.
   Такимъ показался намъ Холодный домъ въ день нашего пріѣзда; таково было впечатлѣніе тепла, свѣта, уютности, которое онъ произвелъ на насъ своими ярко освѣщенными окнами, кое-гдѣ занавѣсами, гостепріимнымъ звономъ посуды гдѣ-то тамъ, въ отдаленіи, гдѣ шли приготовленія къ обѣду, наконецъ сіяющимъ лицомъ привѣтливаго хозяина и даже свистомъ вѣтра, акомпанировавшимъ всему, что мы слышали.
   -- Я очень радъ, что вамъ здѣсь нравится, сказалъ мистеръ Джерндайсъ, когда, обошедши весь домъ, мы вернулись въ нашу гостиную:-- у насъ безъ претензій, за то удобно. Домъ станетъ еще лучше, когда его освѣтятъ молодыя лица. Намъ остается всего полчаса до обѣда. Не будетъ никого, кромѣ самаго лучшаго созданія въ мірѣ -- ребенка.
   -- Эсѳирь, дѣти! воскликнула Ада.
   -- Я не въ буквальномъ смыслѣ сказалъ: ребенка, продолжалъ мистеръ Джерндайсъ.-- По годамъ это не ребенокъ, а такой же старикъ, какъ я; но по простодушію, свѣжести чувствъ, восторженности и совершенной неспособности къ житейскимъ дѣламъ, это настоящее дитя.
   Мы были очень заинтересованы.
   -- Онъ знаетъ мистрисъ Джеллиби, прибавилъ мистеръ Джерндайсъ:-- онъ музыкантъ, любитель, но могъ бы быть виртуозомъ; онъ также живописецъ -- дилетантъ, но могъ бы сдѣлаться настоящимъ художникомъ. Это человѣкъ необыкновенно одаренный и чрезвычайно привлекательный. Онъ неудачникъ во всемъ: въ денежныхъ дѣлахъ, въ стремленіяхъ, предпріятіяхъ, въ своей семьѣ, но не унываетъ. Совершенное дитя.
   -- Вы хотите сказать, что у него есть дѣти?-- спросилъ Ричардъ.
   -- Да, съ полдюжины. Какое! Около дюжины, я думаю. Но ему и горя мало. Развѣ онъ могъ заботиться о дѣтяхъ? Самъ онъ всегда нуждался въ уходѣ. Понимаете, это настоящее наивное дитя!
   -- И дѣти его должны были сами о себѣ заботиться? спросилъ Ричардъ.
   -- Совершенно вѣрно, и лицо мистера Джерндайса мгновенно омрачилось.-- Говорятъ, что дѣти бѣдняковъ выростаютъ и безъ всякаго ухода. Какъ бы то ни было, дѣти Гарольда Скимполя выросли. Боюсь, не перемѣнился ли опять вѣтеръ? Что-то я себя скверно чувствую.
   Ричардъ замѣтилъ, что мѣстность очень открыта.
   -- Да, открыта. Отъ этого то Холодный домъ необыкновенно чувствителенъ ко всякому порыву вѣтра. Идемте однако. Рикъ: намъ съ вами по дорогѣ.
   Нашъ багажъ давно ужъ прибылъ; имѣя все подъ рукой, я скоро одѣлась и занялась распаковкой вещей.
   Вошла служанка (не та что прислуживала Адѣ, а другая, которую я еще не видала) и подала мнѣ корзиночку съ двумя связками ключей; къ каждому ключу былъ привязанъ ярлычокъ.
   -- Это для васъ, миссъ, сказала она.
   -- Для меня?
   -- Хозяйственные ключи, миссъ.
   Мое изумленіе, кажется, удивило служанку и она прибавила: "Мнѣ приказали принести ихъ вамъ, какъ только вы останетесь однѣ. Вѣдь вы миссъ Соммерсонъ, если я не ошибаюсь?
   -- Да.
   -- Въ большой связкѣ ключи домашніе, а въ маленькой отъ погребовъ. Я покажу вамъ завтра, въ какое вамъ будетъ угодно время, шкапы и всѣ вещи.
   Я сказала, что буду готова въ половинѣ седьмого.
   Когда служанка ушла, я еще долго стояла съ ключами въ рукахъ, совершенно растерявшись передъ возложенной на меня отвѣтственностью. Ада такъ меня и застала. Я показала ей ключи и повѣдала свое смущеніе передъ новой обязанностью; она принялась ободрять меня съ такой восхитительной увѣренностію, что съ моей стороны было бы просто неблагодарно не почувствовать прилива бодрости.
   Конечно, я понимала, что она ставитъ меня такъ высоко лишь по добротѣ своей души, но мнѣ это все таки было пріятно.
   Когда мы сошли внизъ, намъ представили мистера Скимполя, который, стоя у камина, разсказывалъ Ричарду, какъ въ его время школьники играли въ мячъ.
   Мистеръ Скимполь былъ маленькій человѣчекъ съ очень большой головой; нѣжныя черты его лица, ясный взглядъ, пріятный голосъ были необыкновенно привлекательны. Онъ говорилъ такъ непринужденно, легко, съ такой заразительной веселостью, что мы слушали его, какъ очарованные. Онъ былъ на видъ далеко не такимъ сильнымъ и здоровымъ, какъ мистеръ Джерндайсъ, но цвѣтъ лица у него былъ лучше и въ волосахъ не было сѣдины, отчего онъ казался моложе; вообще по наружности онъ походилъ скорѣе на преждевременно состарѣвшагося молодого человѣка, чѣмъ на старика. Его манеры и костюмъ были нѣсколько небрежны, а прическа и слабо завязанный галстухъ, съ развѣвающимися концами были совершенно такіе, какъ бываютъ на портретахъ артистовъ, писанныхъ ими самими; все это соединялось въ моемъ умѣ съ представленіемъ о романтическомъ юношѣ, который опустился и полинялъ подъ бременемъ житейскихъ невзгодъ.
   Меня поражало, какъ могли сохраниться такія манеры и такая внѣшность у старика, прожившаго длинный рядъ годовъ, видѣвшаго и горе, и заботы.
   Я поняла изъ разговора, что мистеръ Скимполь изучалъ медицину и даже жилъ въ званіи домашняго врача при дворѣ какого-то нѣмецкаго принца. Но, по его словамъ, онъ былъ совершеннымъ ребенкомъ во всемъ, что касалось вѣса и мѣры; онъ зналъ о нихъ только, что они внушаютъ ему отвращеніе, и потому никогда не могъ прописать рецепта съ необходимой точностью. Вообще его голова не годилась для подобныхъ вещей, говорилъ онъ, и разсказалъ очень остроумно, какъ, когда за нимъ присылали, чтобъ пустить кровь принцу, или прописать рецептъ, его обыкновенно заставали въ постели за чтеніемъ газетъ или рисованіемъ фантастическихъ эскизовъ, и какъ онъ говорилъ въ такихъ случаяхъ, что не въ состояніи идти къ паціенту. Кончилось тѣмъ, что принцъ выразилъ свое неудовольствіе (въ чемъ, такъ откровенно сознавался самъ мистеръ Скимполь,-- онъ былъ совершенно правъ). Лейбъ медику было отказано и въ утѣшеніе ему осталась одна любовь (прибавилъ онъ съ заразительной веселостью), такъ какъ къ тому времени онъ влюбился, женился и "окружилъ себя розовыми личиками". Его добрый другъ мистеръ Джерндайсъ и другіе друзья помогли ему устроиться, доставляли разныя мѣста и занятія, но изъ этого толку не вышло, такъ какъ онъ долженъ признаться въ двухъ маленькихъ слабостяхъ:-- первая -- онъ не имѣетъ никакого представленія о времени, вторая: -- не понимаетъ цѣнности денегъ. Вслѣдствіе этого онъ никогда не могъ удержаться на службѣ, или вообще дѣлать какое-нибудь опредѣленное дѣло, никогда не могъ научиться знать цѣну чему-бы то ни было. Такъ онъ жилъ и такъ живетъ. Онъ любитъ читать газеты, дѣлать наброски карандашомъ, любитъ природу, искусство и требуетъ отъ людей одного: не мѣшать ему жить. Это, право, немного, его желанія очень ограниченны: дайте ему газету, собесѣдниковъ, музыку, баранину, кофе, красивый пейзажъ, немного бристольской бумаги, какихъ-нибудь фруктовъ (соотвѣтственно времени года), бутылочку кларету,-- и съ него довольно. Хоть онъ и дитя, но не проситъ, чтобъ ему достали съ неба луну. Онъ сказалъ людямъ: идите себѣ разными дорогами, носите красные или синіе мундиры, судейскія мантіи или докторскіе передники, гоняйтесь за славой и величіемъ, занимайтесь торговлей или ремесломъ, смотря по вкусу, и дайте жить Гарольду Скимполю.
   И еще много на ту же тему говорилъ мистеръ Скимполь съ увлекательной веселостью и полнымъ безпристрастіемъ, какъ будто все, что онъ говорилъ, нисколько его не касалось; какъ будто Скимполь третье лицо, у котораго есть свои слабости, но есть и права настолько солидныя, что общество не можетъ ими пренебрегать и чуть ли не должно считать ихъ своимъ главнымъ дѣломъ.
   Онъ насъ совсѣмъ очаровалъ, хотя я смутно чувствовала какую-то неловкость, не умѣя согласить его слова съ своимъ собственнымъ мнѣніемъ объ обязанностяхъ и долгѣ человѣка (которое я проводила въ своей жизни, конечно, далеко не совершенно). Кромѣ того меня смущала мысль: какимъ образомъ онъ съумѣлъ освободиться отъ этихъ обязанностей,-- а что онъ считалъ себя отъ нихъ свободнымъ, я уже не сомнѣвалась,-- такъ ясно онъ высказался.
   -- Я ничего не домогаюсь, продолжалъ мистеръ Скимполь съ той же свѣтлой улыбкой:-- Собственность для меня не существуетъ. У моего друга Джерндайса есть этотъ превосходный домъ, за что я ему безконечно обязанъ. Я могу здѣсь рисовать, заняться музыкой или чѣмъ-нибудь другимъ. Когда я здѣсь, я какъ будто бы владѣю этимъ домомъ, но безъ всякихъ хлопотъ, издержекъ, отвѣтственности. Короче: у меня есть управляющій, по имени Джерндайсъ, который никогда не обманетъ моего довѣрія. Вы упомянули о мистрисъ Джеллиби; это женщина съ свѣтлымъ умомъ, сильной волей и необыкновенной способностью къ дѣловымъ подробностямъ,-- женщина, способная предаться дѣлу съ изумительной энергіей, но я не сожалѣю, что у меня нѣтъ ея сильной воли, необычайной энергіи и способности къ дѣловымъ мелочамъ; я удивляюсь этой женщинѣ, но не завидую ей; я симпатизирую предмету ея заботъ, могу мечтать о немъ. Лежа на травкѣ въ прекрасную погоду, я могу перенестись къ берегамъ Африки, обнимать туземцевъ, наслаждаться окружающей тишиной и представить себѣ густую чащу тропической растительности такъ живо, какъ будто я тамъ былъ. Я не знаю, правильное-ли употребленіе дѣлаю изъ моихъ способностей, но другого я ничего не могу, а это исполняю превосходно. Васъ-же,-- практичныхъ людей съ дѣловыми привычками, признавшихъ Гарольда Скимполя старымъ ребенкомъ, -- прошу и умоляю объ одномъ: оставьте его жить, какъ ему нравится, восхищаться человѣческимъ родомъ, дѣлать то, или другое; будьте добры: позвольте ему ѣздить на своемъ конькѣ!
   Очевидно мистеръ Джерндайсъ не остался глухъ къ такимъ заклинаніямъ,-- доказательствомъ чему служило положеніе, занимаемое Скимполемъ въ его домѣ; однако мистеръ Скимполь счелъ нужнымъ пояснить это, обращаясь какъ-будто къ намъ, своимъ новымъ знакомымъ, но выражаясь безлично.
   -- Я завидую вамъ, великодушныя созданія, завидую вашей способности дѣлать то, что вы дѣлаете, -- я самъ ничего бы больше не желалъ,-- завидую, но и только. Я не чувствую къ вамъ пошлой благодарности, даже скорѣе чувствую, что вы должны быть мнѣ благодарны за то, что я Даю вамъ возможность и доставляю удовольствіе примѣнять свое великодушіе. Я знаю, что вы это любите. Быть можетъ, я для того и явился на свѣтъ, чтобъ увеличить количество получаемыхъ вами наслажденій; быть можетъ, я дѣлаю вамъ благодѣяніе, доставляя случай выводить меня изъ маленькихъ затрудненій. Зачѣмъ я буду сожалѣть о своей неспособности къ дѣламъ, къ житейскимъ мелочамъ, разъ она ведетъ за собою такія пріятныя послѣдствія? Я и не жалѣю!
   Изъ всѣхъ шутливыхъ (но полныхъ значенія) рѣчей мистера Скимполя послѣдняя, повидимому, пришлась наиболѣе по вкусу мистеру Джерндайсу. Часто впослѣдствіи я спрашивала себя, дѣйствительно ли это странно, или только кажется мнѣ страннымъ, какимъ образомъ этотъ человѣкъ, самый благодарный изъ всѣхъ людей, могъ такъ стыдиться чужой благодарности.
   Мы были въ восторгѣ. Я поняла, что мистеръ Скимполь отдалъ должную дань привлекательнымъ качествамъ Ады и Ричарда и, стараясь расположить ихъ къ себѣ, держалъ себя такъ откровенно въ первое же свиданіе. Ада и въ особенности Ричадъ были этимъ очень польщены и видимо оцѣнили довѣріе, съ которымъ этотъ привлекательный человѣкъ отнесся къ нимъ. Чѣмъ дальше, тѣмъ веселѣе лилась рѣчь мистера Скимполя. Онъ просто ослѣпилъ насъ своей увлекательной искренностію и оригинальной манерой касаться слегка всего, въ томъ числѣ и своихъ слабостей. Онъ какъ будто говорилъ: вы видите, я совершенно дитя, въ сравненіи со мною вы всѣ хитрецы (право меня онъ заставилъ видѣть себя въ такомъ свѣтѣ); я веселъ и невиненъ, какъ дитя; забудьте земные заботы и забавляйтесь со мною!
   Впрочемъ онъ былъ такъ чутокъ ко всему нѣжному и прекрасному, что уже этимъ однимъ покорялъ сердца. Вечеромъ, когда я приготовляла чай, а Ада въ сосѣдней комнатѣ, аккомпанируя себѣ на фортепіано, нѣжно напѣвала Ричарду романсъ, который ему хотѣлось припомнить, мистеръ Скимполь подсѣлъ ко мнѣ и заговорилъ объ Адѣ въ такомъ восторженномъ тонѣ, что я сразу его полюбила.
   -- Она точно утро со своими золотистыми волосами, голубыми глазами и свѣжимъ румянцемъ, говорилъ онъ:-- Ясное лѣтнее утро. Здѣшнія птицы будутъ ошибаться, принимая ее за цвѣтокъ. Развѣ можно звать сиротой это юное прелестное созданіе, одинъ видъ котораго наполняетъ васъ радостью? Она -- дитя вселенной!
   Мистеръ Джерндайсъ, стоявшій возлѣ насъ съ заложенными за спину руками, замѣтилъ съ улыбкой:
   -- Боюсь, не будетъ ли вселенная слишкомъ равнодушной матерью?
   -- Почемъ я знаю! крикнулъ беззаботно мистеръ Скимполь.
   -- Да я то знаю, сказалъ мистеръ Джерндайсъ.
   -- Ну, да, вы знаете общество, которое по вашему -- вселенная, я же о немъ ровно ничего не знаю, ну, и оставайтесь при своемъ мнѣніи. По моему же, на ихъ пути (онъ значительно взглянулъ на молодую пару) не можетъ, не должно быть терній суровой дѣйствительности; онъ будетъ усыпанъ розами, будетъ лежать въ такой долинѣ, гдѣ нѣтъ ни осени, ни зимы, ни весны, а вѣчное лѣто. Годы пройдутъ для нихъ безслѣдно, и отвратительное слово: деньги -- не коснется ихъ слуха.
   Мистеръ Джерндайсъ улыбнулся и ударилъ его легонько по головѣ, какъ будто и вправду онъ былъ малымъ ребенкомъ; потомъ, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, остановился и посмотрѣлъ на молодыхъ людей: въ его задумчивомъ взглядѣ было какое-то благословляющее выраженіе, которое потомъ я часто (о, какъ часто!) видѣла у него и которое на долго запечатлѣлось въ моемъ сердцѣ. Въ сосѣдней комнатѣ, озаренной мигающимъ пламенемъ камина, сидѣла Ада за фортепіано, а Ричардъ стоялъ наклонившись надъ ней; ихъ тѣни на стѣнѣ сливались, и при колеблющемся свѣтѣ всѣ окружающіе предметы принимали какія-то странныя, таинственныя очертанія. Ада играла такъ нѣжно и пѣла такъ тихо, что ея музыка слышалась не громче вѣтра, проносившагося вдали надъ холмами.
   На всей картинѣ лежалъ отпечатокъ тайны будущаго и легкій намекъ на него въ настоящемъ. Но не для того, чтобъ высказать эту мысль, которая блеснула тогда у меня въ головѣ, вызвала я воспоминаніе объ этой сценѣ. Я и тогда понимала разницу между намѣреніемъ и исполненіемъ, между безмолвнымъ взглядомъ моего опекуна и потокомъ рѣчей, который ему предшествовалъ; но, хотя этотъ взглядъ остановился на мнѣ только на минуту, я поняла его значеніе: мистеръ Джерндайсъ повѣрялъ мнѣ свою надежду на то, что можетъ быть со временемъ Ада и Ричардъ соединятся болѣе тѣсными узами.
   Такъ какъ мистеръ Скимполь игралъ на фортепіано и на віолончели, даже былъ немножко композиторомъ (онъ началъ было писать оперу, но ему скоро надоѣло и онъ довелъ ее только до половины) и исполнялъ свои сочиненія съ большимъ вкусомъ, то послѣ чая у насъ составился маленькій концертъ. Слушателями были: я, мистеръ Джерндайсъ и Ричардъ. Ричардъ былъ совершенно плѣненъ пѣніемъ Ады и объявилъ мнѣ, что она знаетъ, кажется, всѣ существующія пѣсни. Между тѣмъ мистеръ Скимполь какъ-то незамѣтно исчезъ, а за нимъ и Ричардъ. Пока я недоумѣвала, какъ могъ Ричардъ уйти и потерять случай слушать очаровавшее его пѣніе, изъ двери выглянула дѣвушка (та самая, что приносила мнѣ ключи) и спросила, не могу ли я выйти къ ней на минутку.
   Когда за нами затворилась дверь залы, она сказала мнѣ, всплеснувъ руками:
   -- О, миссъ, какое несчастіе! Пожалуйте наверхъ въ комнату мистера Скимполя, мистеръ Карстонъ очень васъ проситъ. Мистера Скимполя поразилъ ударъ, миссъ.
   -- Ударъ?
   -- Да, миссъ.
   Я очень испугалась за исходъ этой внезапной болѣзни, но не растерялась, успокоила, какъ могла, служанку, приказала ей никого не тревожить и, собравшись съ духомъ, послѣдовала за нею наверхъ, стараясь припомнить, какое средство годится въ данномъ случаѣ.
   Когда мы пришли наверхъ, служанка распахнула передо мной дверь и, къ своему неописанному удивленію, я увидѣла мистера Скимполя не въ постели и не распростертымъ на полу, а весело бесѣдующимъ съ Ричардомъ у камина. Ричардъ съ нѣсколько смущеннымъ видомъ поглядывалъ на господина въ бѣломъ сюртукѣ, который сидѣлъ на диванѣ и старательно приглаживалъ носовымъ платкомъ свои и безъ того до невозможности прилизанные волосы.
   -- Слава Богу, что вы пришли, миссъ Соммерсонъ! обратился ко мнѣ Ричардъ.-- Вы можете помочь намъ совѣтомъ. Нашъ другъ, мистеръ Скимполь, не пугайтесь!.. арестованъ за долгъ.
   -- Дѣйствительно, миссъ Соммерсонъ, началъ мистеръ Скимполь съ пріятной улыбкой и обычной безмятежностью:-- я попалъ въ такое положеніе, что болѣе чѣмъ когда нибудь нуждаюсь въ этомъ здравомъ смыслѣ, спокойствіи, привычкѣ къ послѣдовательности и разсудительности, которыми такъ богаты вы, какъ замѣтитъ всякій, имѣвшій счастіе пробыть четверть часа въ вашемъ обществѣ.
   Человѣкъ на диванѣ, страдавшій, повидимому, насморкомъ, фыркнулъ такъ громко, что я вздрогнула.
   -- Вашъ долгъ очень великъ, сэръ? спросила я мистера Скимполя.
   -- Дорогая миссъ Соммерсонъ, ничего не знаю: сколько-то фунтовъ, шиллинговъ, полупенсовъ, отвѣтилъ онъ, покачивая шутливо головой.
   -- Двадцать четыре фунта, шестнадцать шиллинговъ и семь съ половиною пенсовъ -- вотъ сколько замѣтилъ незнакомецъ.
   -- Сколько же это выходить: много, мало? А? спросилъ Скимполь.
   Незнакомецъ ничего не отвѣтилъ, но поднялъ такое богатырское сморканіе, что чуть не слетѣлъ съ дивана.
   -- Мистеръ Скимполь, сказалъ мнѣ Ричардъ,-- по своей деликатности не рѣшается обратиться къ кузену Джерндайсу, потому что недавно... такъ ли я понялъ, сэръ,-- недавно?
   -- Совершенно вѣрно, отвѣчалъ съ улыбкой мистеръ Скимполь.-- Впрочемъ я забылъ, когда это было и какая сумма... Джерндайсъ и теперь охотно бы заплатилъ, но я предпочитаю имѣть новаго покровителя. Я охотнѣе бы (и онъ посмотрѣлъ на меня и на Ричарда) развилъ великодушіе на новой почвѣ и посмотрѣлъ бы на его расцвѣтъ въ новой формѣ.
   -- Что вы присовѣтуете, миссъ Соммерсонъ? спросилъ тихонько Ричардъ.
   На это я сказала, что желала бы знать, какія послѣдствія ожидаютъ мистера Скимполя, если онъ не заплатитъ.
   -- Тюрьма или Коавинсъ {Долговое отдѣленіе для неисправныхъ должниковъ.}, отвѣчалъ незнакомецъ, бережно укладывая носовой платокъ въ стоявшую подлѣ на полу шляпу.
   -- Могу я спросить, сэръ, что такое Коавинсъ?
   -- Коавинсъ? переспросилъ незнакомецъ:-- домъ.
   Мы съ Ричардомъ переглянулись. Больше всего меня поражало то, что арестъ мистера Скимполя смущалъ гораздо больше насъ, чѣмъ его самого. Онъ наблюдалъ за нами съ величайшимъ интересомъ, но, повидимому, представившееся затрудненіе нисколько не относилъ къ себѣ: онъ вполнѣ умылъ руки въ этомъ дѣлѣ и считалъ его нашимъ.
   -- Я полагалъ, началъ онъ, добродушно приходя намъ на помощь:-- что мистеръ Ричардъ или его прелестная кузина, будучи участниками въ тяжбѣ объ огромномъ наслѣдствѣ, могутъ тотъ или другая, или оба вмѣстѣ, подписать что нибудь. выдать какую нибудь росписку, ручательство, обязательство, или какъ это тамъ называется? я думаю, они легко могли бы это устроить, навѣрное есть какой нибудь способъ?
   -- Никакого, отрѣзалъ незнакомецъ.
   -- Неужели? мнѣ -- впрочемъ я, конечно, не судья въ этихъ дѣлахъ,-- мнѣ это кажется очень страннымъ.
   -- Ужъ тамъ странно ли, нѣтъ ли, а говорятъ вамъ -- невозможно, сказалъ незнакомецъ грубо.
   -- Не горячитесь, не волнуйтесь, любезнѣйшій, ласково успокоивалъ его мистеръ Скимполь, набрасывая въ то же время очеркъ его головы на обложкѣ книги.-- Истерзайтесь дѣломъ, котораго вы являетесь лишь исполнителемъ. Мы съумѣемъ отличить человѣка отъ должности, которую онъ исполняетъ, личность отъ профессіи. Мы не пропитаны предразсудками и охотно допускаемъ, что въ частной жизни вы можете бытъ весьма почтеннымъ человѣкомъ и даже съ большимъ природнымъ призваніемъ къ поэзіи, чего вы, пожалуй, даже и не подозрѣваете.
   Незнакомецъ свирѣпо засопѣлъ. Не знаю ужъ, было ли это признаніемъ за собой поэтическихъ талантовъ, или негодующимъ отрицаніемъ.
   -- Ну, милая миссъ Соммерсонъ и милѣйшій мистеръ Ричардъ, какъ видите, я совершенно не способенъ помочь своему горю, сказалъ мистеръ Скимполь съ милой и довѣрчивой улыбкой, склонивъ голову на бокъ и разсматривая свой рисунокъ.-- Я въ вашихъ рукахъ и прошу только свободы. Бабочки свободны и человѣчество конечно не откажетъ Гарольду Скимполю въ томъ, что дозволяетъ бабочкамъ.
   -- Вотъ что, миссъ Соммерсонъ: я получилъ десять фунтовъ отъ мистера Кенджа. Попытаемся уладить дѣло этой суммой,-- шепнулъ мнѣ Ричардъ.
   У меня у самой было пятнадцать фунтовъ съ нѣсколькими пенсами, скопленныхъ за нѣсколько лѣтъ изъ моихъ карманныхъ денегъ. Я всегда боялась, что могу когда нибудь остаться безъ поддержки, одинокая, безъ родныхъ, безъ средствъ, и берегла эти деньги на черный день. Теперь я уже не нуждаюсь въ своемъ маленькомъ богатствѣ; я сказала о немъ Ричарду и попросила его, пока я схожу за деньгами, какъ нибудь деликатно сообщить мистеру Скимполю, что мы будемъ имѣть удовольствіе освободить его изъ подъ ареста.
   Когда я вернулась, мистеръ Скимполь, растроганный и сіяющій, поцѣловалъ мою руку: но радовался онъ опять таки не за себя, а за насъ (не могу не подчеркнуть еще разъ это удивительное явленіе): какъ будто лично у него не было никакихъ основаній радоваться, а наслаждался онъ единственно тѣмъ счастіемъ, которое доставило намъ. Ричардъ упросилъ меня принять на себя переговоры съ Коавинсомъ (такъ въ шутку прозвалъ незнакомца мистеръ Скимполь). Я отсчитала ему деньги и получила росписку.
   Мистеръ Скимполь пришелъ въ восторгъ. Свою благодарность онъ выразилъ такъ деликатно, что я сконфузилась гораздо меньше, чѣмъ можно было ожидать. Положивъ деньги въ карманъ, Коавинсъ буркнулъ въ мою сторону:
   -- Мое почтенье, миссъ!
   -- Любезный другъ, обратился къ нему мистеръ Скимполь, становясь спиной къ огню и отбросивъ въ сторону на половину оконченный эскизъ:-- я хотѣлъ бы спросить у васъ одну вещь, только не обижайте.
   Отвѣтъ былъ, какъ мнѣ послышалось: "Ну ладно" или что-то въ этомъ родѣ.
   -- Знали ли вы сегодня утромъ о порученіи, которое привело васъ сюда?
   -- Зналъ еще вчера вечеромъ.
   -- И это не испортило вамъ аппетита? Не разстроило васъ?
   -- Нисколько. Я зналъ, что если не захвачу васъ сегодня, то разыщу завтра утромъ. Одинъ день не дѣлаетъ большой разницы.
   -- Но когда вы шли сюда, былъ такой прелестный день: солнце сіяло, птицы пѣли, вѣтерокъ шелестѣлъ, свѣтъ я тѣни перебѣгали по полямъ.
   -- Ну, такъ что-жъ?
   -- О чемъ вы думали дорогой?
   -- О чемъ думалъ?-- проворчалъ Коавписъ съ обиженнымъ видомъ: -- у меня довольно дѣла и безъ думанья. Некогда мнѣ, сударь, думать.
   -- Неужели вамъ не пришла въ голову слѣдующая мысль: Гарольдъ Скимполь любитъ сіяніе солнца, дуновеніе вѣтерка, щебетаніе птицъ, этихъ артистовъ великаго храма природы, любитъ игру свѣта и тѣней -- и я долженъ лишить Гарольда Скимполя этого единственнаго наслѣдія, которымъ онъ владѣетъ отъ рожденія! Неужели вы объ этомъ не думали?
   -- Разумѣется -- не -- думалъ, -- проворчалъ Коавинсъ угрюмо, рѣшительно отрекаясь отъ навязываемыхъ ему нелѣпыхъ мыслей, что онъ съумѣлъ выразить только соотвѣтствующими удареніями и длинными паузами между словами, а при послѣднемъ словѣ такъ затрясъ головой, что она у него чуть не отвалилась.
   -- Поразительно страненъ процессъ мышленія у дѣловыхъ людей!-- произнесъ задумчиво мистеръ Скимполь.-- Благодарю васъ, любезный. Покойной ночи!
   Наше отсутствіе должно было удивить оставшихся внизу, поэтому я поспѣшила сойти къ нимъ и застала Аду за работой, бесѣдующую у камина со своимъ опекуномъ. За мною явился мистеръ Скимполь, а вскорѣ и Ричардъ.
   Остальной вечеръ прошелъ у меня въ томъ, что я брала первый урокъ игры въ триктракъ у мистера Джерндайса, который очень любилъ эту игру; я хотѣла поскорѣе ей научиться, чтобы играть съ нимъ, когда у него не будетъ лучшаго партнера.
   Мистеръ Скимполь исполнялъ на фортепіано отрывки изъ своей оперы, игралъ на віолончели, а въ промежуткахъ, обращаясь къ нашему столу, непринужденно сыпалъ искрами своего остроумія. Все это время въ головѣ у меня вертѣлся вопросъ, отчего это впечатлѣніе послѣобѣденнаго ареста передалось цѣликомъ намъ съ Ричардомъ, какъ будто арестованы были мы, а не онъ.
   Мы разошлись очень поздно. Ада хотѣла было уйти въ одиннадцать часовъ, но мистеръ Скимполь усѣлся за фортепіано, весело увѣряя ее, что самое лучшее средство продлить жизнь, это украсть нѣсколько часовъ у ночи. Только послѣ полуночи онъ взялся за подсвѣчникъ и скрылся, все съ тѣмъ же сіяющимъ лицомъ; я думаю, онъ удержалъ бы насъ до разсвѣта, еслибъ считалъ это приличнымъ.
   Ада съ Ричардомъ замѣшкалась, бесѣдуя о мистрисъ Джеллиби, строя догадки о томъ, кончила ли она теперь свою диктовку. Вдругъ мистеръ Джерндайсъ, удалившійся было къ себѣ, вернулся въ гостиную.
   -- Дорогіе мои, что это такое, что это такое?-- говорилъ онъ, ероша волосы и шагая взадъ и впередъ по комнатѣ съ добродушной досадой на лицѣ.-- Что мнѣ сказали? Рикъ, дитя мое, Эсфирь, дорогая, что вы надѣлали! Зачѣмъ? Съ какой стати? Сколько вы истратили? Ахъ, вѣтеръ опять перемѣнился, ужъ я чувствую!
   Мы молчали, не зная, что сказать.
   -- Ну, ну, Рикъ, говорите. Я долженъ сейчасъ же покончить съ этимъ дѣломъ, а то не усну. Сколько вы дали денегъ? Говорятъ, вы вдвоемъ заплатили? И зачѣмъ? Съ чего вамъ это въ голову взбрело? Богъ мой, какой жестокій восточный вѣтеръ!
   -- Я думаю, сэръ, что съ моей стороны будетъ не совсѣмъ честно, если я выдамъ мистера Скимполя. Онъ вполнѣ положился на насъ...
   -- Богъ съ вами, дитя мое! Да вѣдь онъ на каждаго полагается!-- воскликнулъ мистеръ Джерндайсъ, ударивъ себя по лбу и вцругъ останавливаясь передо мной.
   -- Неужели?
   -- На каждаго! Онъ завтра же попадетъ въ такіе же тиски! и мистеръ Джерндайсъ со свѣчой въ рукѣ опять зашагалъ по комнатѣ: -- Онъ въ тискахъ со дня своего рожденія, онъ вѣчно въ затруднительномъ положеніи! Я увѣренъ, что газетное объявленіе объ его рожденіи было напечатано въ такой редакціи: -- Въ прошлый вторникъ мистрисъ Скомпель, проживающая въ своемъ помѣстьи "Хлопотливая усадьба", разрѣшилась отъ бремени сыномъ въ затруднительномъ положеніи ",
   Ричардъ расхохотался, однако сказалъ: -- Какъ бы то ни было, сэръ, я не могу обмануть его довѣрія и сохраню его тайну. Конечно, если вы потребуете, чтобъ я сказалъ, я скажу, но думаю, что буду неправъ!
   -- Одобряю!-- крикнулъ мистеръ Джерндайсъ, внезапно останавливаясь и дѣлая тщетныя попытки запихать въ карманъ свой подсвѣчникъ.-- Фу ты, Господи! Что же это я? Возьмите его отъ меня, мой другъ; не знаю, что я хотѣлъ съ нимъ сдѣлать. А все этотъ вѣтеръ! Будь по вашему, Рикъ, я не стану допытываться, можетъ быть, вы и правы... Но... поймать двухъ юнцовъ и выжать изъ нихъ сокъ, какъ изъ пары свѣжихъ апельсиновъ! Нѣтъ, положительно, ночью будетъ буря!
   Онъ то старательно совалъ руки въ карманы, то изо всѣхъ силъ теръ ими голову.
   Я воспользовалась удобнымъ случаемъ и сказала, что въ такихъ вещахъ мистеръ Скимполь сущій ребенокъ.
   -- Какъ вы сказали, дорогая?-- обрадовался мистеръ Джерндайсъ.
   -- Сущій ребенокъ, сэръ, и при томъ совсѣмъ особенный...
   -- Именно, именно!-- подхватилъ онъ, мгновенно просіявъ.-- Вашъ женскій умъ попалъ прямо въ цѣль. Онъ совершенное дитя. Я сказалъ вамъ это,-- помните?-- въ первый же разъ, какъ заговорилъ о немъ.
   Мы сказали, что помнимъ.
   -- Онъ дитя. Развѣ не правда? и лицо мистера Джерндайса все болѣе и болѣе прояснялось.
   Мы согласились, что правда.
   -- Развѣ можно хоть на минуту принять его за взрослаго человѣка? Это было ребячество съ вашей стороны, то есть я хочу сказать -- съ моей стороны. Относиться къ нему, какъ къ взрослому, требовать отъ него отвѣтственности! Представить себѣ Гарольда Скимполя обдумывающимъ планы, послѣдствія, что нибудь смыслящимъ въ практическихъ дѣлахъ! Ха-ха-ха!
   Отрадно было видѣть, какъ темная туча сходитъ съ его яснаго лица, отрадно слышать, какъ онъ весело шутитъ, зная при томъ (этого невозможно было не знать), что источникъ этого веселья -- его неисчерпаемая доброта, благодаря которой онъ мучился тѣмъ, что долженъ обвинить, осудить человѣка. Въ глазахъ Ады стояли слезы, которыя она старалась замаскировать смѣхомъ, и я чувствовала, что я сама готова заплакать.
   -- Что за голова у меня на плечахъ, -- продолжалъ мистеръ Джерндайсъ:-- какъ я раньше не сообразилъ! Вѣдь все дѣло съ начала до конца показываетъ какой онъ ребенокъ. Никто, кромѣ ребенка, не подумалъ бы обратиться къ вамъ двоимъ? кому могло прійти въ голову, что у васъ есть деньги? Еслибъ дѣло шло о тысячѣ фунтовъ, вѣдь онъ и тогда поступилъ бы такъ же! И лицо мистера Джерндайса совсѣмъ просвѣтлѣло.
   Все, что мы видѣли за этотъ вечеръ, подтверждало послѣднее замѣчаніе мистера Джерндайса, что мы и поспѣшили засвидѣтельствовать.
   -- Да, да, это несомнѣнно! Однакожъ, Рикъ, Эсфирь и даже вы, Ада, потому что я неувѣренъ, пощадитъ ли его простодушіе вашъ маленькій кошелекъ -- вы всѣ должны мнѣ обѣщать, что больше это не повторится. Никакихъ пожертвованій, ни одного пенни!
   Мы обѣщали, причемъ Ричардъ весело подмигнулъ мнѣ на свой пустой карманъ, давая понять, что мы внѣ опасности нарушить данное слово.
   -- Что касается Скимполя, то все, что ему нужно, это кукольный домикъ съ хорошимъ столомъ и оловянными человѣчками, у которыхъ онъ могъ бы брать въ долгъ. Я думаю, онъ давно спитъ сладкимъ дѣтскимъ сномъ; пойду-ка и я успокою свою грѣшную голову на земномъ изголовьѣ. Покойной ночи, дорогіе мои, да храпитъ васъ Богъ!
   Пока мы зажигали свѣчи, онъ вернулся, заглянулъ въ дверь и сказалъ намъ съ улыбкой.
   -- Я смотрѣлъ на флюгеръ. Оказывается, напрасная тревога: вѣтеръ южный!
   И удалился напѣвая.
   Разговаривая у себя наверху, мы съ Адой рѣшили, что эти причуды съ восточнымъ вѣтромъ чистая выдумка, простой предлогъ, на который онъ сваливаетъ всѣ свои непріятности, чтобъ скрыть настоящую причину и какъ-нибудь не осудить или не оскорбить человѣка. Есть на свѣтѣ много докучливыхъ ворчуновъ, которые вѣчно брюзжатъ на погоду и вѣтеръ, стараясь этими придирками оправдать свой собственный сварливый нравъ. Какъ не похожъ на нихъ былъ этотъ эксцентричный человѣкъ! Къ чувству благодарности, которое я раньше питала къ нему, въ этотъ вечеръ прибавилась сердечная симпатія. Теперь я надѣялась, что скоро пойму его вполнѣ.
   Пока я была еще въ состояніи объяснять явныя противорѣчія въ характерѣ мистера Скимполя или мистрисъ Джеллиби: мнѣ не доставало опытности.
   Впрочемъ, я этого и не пробовала.
   Когда я осталась одна, мысли мои перенеслись къ Адѣ и Ричарду и къ тому, что довѣрилъ,-- какъ мнѣ показалось,-- относительно ихъ мистеръ Джерндайсъ. Мысли вихремъ кружились въ моей головѣ и, можетъ быть, благодаря все тому же гадкому вѣтру, постоянно обращались къ моей особѣ, занимаясь ею больше, чѣмъ бы слѣдовало. Я снова и снова переносилась въ домъ крестной матери, снова переживала дальнѣйшую эпоху моей жизни; туманные образы прошлаго вновь воскресали передо мною, вспоминались догадки, которыя я дѣлала тогда о томъ, знаетъ ли мистеръ Джерндайсъ мою исторію, не онъ ли мой отецъ?
   Но эти пустыя грезы давно уже разсѣялись.
   "Надо покончить и съ остальными",-- рѣшила я, вставая и отходя отъ камина.-- Не мнѣ мечтать о прошломъ; мнѣ нужно работать, трудиться съ бодрымъ духомъ и признательнымъ сердцемъ".
   "Долгъ, Эсфирь, прежде всего!" -- сказала я себѣ, встряхнувъ корзиночку съ ключами. Ключи зазвенѣли, какъ колокольчики, и подъ этотъ веселый звонъ я уснула, полная надеждъ.
   

ГЛАВА VII.
Дорожка привидѣнія.

   Спитъ Эсфирь, или бодрствуетъ, а въ Линкольнширѣ все идетъ дождь; день и ночь падаютъ дождевыя капли на широкія плиты террасы, называемой Дорожкой привидѣнія. Погода такая мерзкая, что врядъ ли самое живое воображеніе можетъ представить себѣ, что когда-нибудь прояснится. Впрочемъ, не только живое, но и никакое воображеніе здѣсь не работаетъ, потому что миледи и сэръ Лейстеръ (который, по правдѣ сказать, мало отличается игрой воображенія) находится въ Парижѣ, и тишина, какъ огромная птица съ тяжелыми крыльями, паритъ надъ Чизни-Вудомъ.
   Фантазія можетъ здѣсь разыгрываться развѣ только у животныхъ. Можетъ быть на заднемъ дворѣ за красной кирпичной оградой, въ длинномъ зданіи конюшенъ, увѣнчанномъ башенкой съ колоколомъ и часами съ огромнымъ циферблатомъ,-- сборнымъ пунктомъ сосѣднихъ голубей, которые, судя по ихъ глубокомысленному виду, наблюдаютъ время по движеніямъ часовой стрѣлки,-- можетъ быть, тамъ, на заднемъ дворѣ, лошади мечтаютъ о хорошей погодѣ и представляютъ ее себѣ лучше, чѣмъ конюхи. Можетъ быть старый рыжій (онъ слыветъ лучшимъ скакуномъ во всемъ округѣ), обращая свои большіе глаза къ рѣшетчатому окну надъ колодой съ сѣномъ, вспоминаетъ свѣжую яркую зелень на лугу (какъ она славно пахла!) рисуетъ въ своемъ воображеніи картину охоты и грезитъ, что несется съ собаками, пока конюхъ чиститъ сосѣднее стойло, поглощенный своей скребницей и щетками. Сѣрый (онъ помѣщается противъ двери) нетерпѣливо побрякиваетъ недоуздкомъ, настораживаетъ уши и поворачиваетъ голову, какъ только отворяется дверь, причемъ конюхъ каждый разъ говорить: "ну, сѣрый, смирно! Нѣтъ тебѣ сегодня работы", и очень можетъ быть, что сѣрый знаетъ это такъ же хорошо, какъ и конюхъ.
   Весьма возможно, что весь шестерикъ, который; повидимому, проводитъ такіе однообразные дни въ своихъ стойлахъ, находится въ живомъ общеніи между собою; весьма возможно, что какъ только затворится дверь, лошади вступаютъ въ оживленную бесѣду, гораздо болѣе интересную, чѣмъ та, которая идетъ въ ту минуту на кухнѣ или въ трактирѣ съ гербомъ Дэдлоковъ. Возможно и то, что онѣ проводятъ время въ назиданіи, а пожалуй и въ развращеніи маленькаго пони, того, что расхаживаетъ на свободѣ въ угловомъ стойлѣ.
   Дворовый песъ дремлетъ въ своей конурѣ, положивъ большую голову на переднія лапы; можетъ быть, онъ вспоминаетъ жаркій солнечный день, когда на всемъ дворѣ нѣтъ ни клочка тѣни, когда выведенный изъ терпѣнія, задыхаясь отъ жары, онъ рычитъ, грызетъ свою цѣпь и ищетъ, на комъ бы ему выместить свою досаду. Теперь сощуривъ глаза въ полудремотѣ, онъ грезитъ, что домъ полонъ гостей, что въ конюшняхъ и сараяхъ негдѣ повернуться отъ лошадей и экипажей, а въ надворныхъ строеніяхъ толкутся кучера и лакеи. Вотъ онъ даже вылѣзъ изъ конуры, какъ будто для того, чтобъ удостовѣриться своими глазами, но видимо разочарованный, навѣрное ворчитъ про себя: "Все дождь и дождь. И нигдѣ ни души!" возвращается домой и, грустно зѣвнувъ, ложится.
   Охотничьи собаки на псарнѣ за паркомъ тоже скучаютъ, ихъ заунывный вой доносится вѣтромъ до самаго дома: его слышно на всѣхъ лѣстницахъ, во всѣхъ этажахъ, даже въ комнатѣ миледи; можетъ быть собакамъ, въ то время, какъ кругомъ льются дождевые потоки, чудится, что онѣ охотятся по окрестностямъ. Рѣзвые кролики съ предательскими хвостами, сидятъ въ своихъ норкахъ у корней деревьевъ, помышляютъ вѣроятно о томъ счастливомъ времени, когда вѣтерокъ ласкалъ ихъ длинныя уши, когда они могли глодать сочные молодые побѣги.
   На птичьемъ дворѣ индѣйка, пребывающая подъ вѣчнымъ страхомъ передъ участью, грозящей о святкахъ ея потомству, вспоминаетъ о тѣхъ лѣтнихъ дняхъ, когда она водила дѣтей по просѣкѣ парка къ амбарамъ, полнымъ ячменя. Недовольный гусь тщетно пытается пролѣзть подъ высокую калитку и, еслибъ умѣлъ, конечно, выразилъ бы свое предпочтеніе тому времени, когда лучи солнца, падая на эту самую калитку, отбрасываютъ на песокъ ея длинную тѣнь.
   Но все-таки воображеніе мало работаетъ въ Чизни-Вудѣ, и еслибъ даже дѣятельность фантазіи проявилась здѣсь какъ-нибудь случайно, она, подобно всякому шуму въ этомъ старомъ пустомъ замкѣ, унеслась бы далеко, въ таинственную область привидѣній.
   Въ Линкольнширѣ дождь шелъ такъ долго и такъ упорно, что мистрисъ Роунсвель, старая ключница въ Чизни-Вудѣ, нѣсколько разъ снимала свои очки и протирала стекла, чтобъ удостовѣриться, нѣтъ ли на нихъ капель дождя. Мистрисъ Роунсвель не слышитъ шума дождевыхъ потоковъ, такъ какъ немножко глуховата, хотя и не сознается въ этомъ.
   Это красивая, очень чистоплотная старушка, толстая, но держится такъ прямо, что еслибъ послѣ ея смерти открылось, что вмѣсто корсета ей служила старая каминная рѣшотка,-- это никого бы не удивило. На мистрисъ Роунсвель погода мало дѣйствуетъ; было бы только цѣло господское добро,-- вотъ, по ея словамъ, единственная ея забота.
   Она сидитъ въ своей комнатѣ у полукруглаго окна. Ея комната въ нижнемъ этажѣ и выходитъ дверью въ корридоръ, а окномъ на гладкую квадратную площадку. Площадка обсажена кругомъ деревьями съ круглыми подстриженными верхушками, а между деревьями разставлены гладкіе круглые камни,-- все вмѣстѣ производитъ такое впечатлѣніе, какъ будто деревья собрались играть въ мячъ этими камнями.
   Весь домъ лежитъ на мистрисъ Роунсвель: она можетъ отпирать его и запирать, мыть, чистить и суетиться, сколько ея душѣ угодно. Но теперь домъ запертъ и, погруженный въ величественный сонъ, покоится на широкой, закованной въ желѣзо груди мистрисъ Роунсвель.
   Невозможно представить Чизни-Вудъ безъ мистрисъ Роунсвель, хотя она живетъ въ немъ всего пятьдесятъ лѣтъ. Еслибы мы спросили ее объ этомъ въ описанный дождливый день, она кы отвѣтила: "въ будущій вторникъ, если Богъ дастъ я до него доживу, минетъ ровно пятьдесятъ лѣтъ и три съ половиной мѣсяца". Мистеръ Роунсвель умеръ незадолго до выхода изъ моды пудреныхъ париковъ и скромно сложилъ свою косичку (если ее съ нимъ положили) въ углу парка, у старой заплесневѣлой церкви. И онъ, и жена были родомъ изъ сосѣдняго торговаго города. Ея значеніе въ Чизни-Вудѣ началось со временъ покойнаго сэра Дэдлока, когда она отличилась особеннымъ искусствомъ въ приготовленіи молочныхъ скоповъ.
   Настоящій представитель фамиліи Дэдлоковъ превосходный хозяинъ. На своихъ подчиненныхъ онъ смотритъ, какъ на людей, которые не могутъ имѣть ни своихъ отличительныхъ свойствъ, ни собственныхъ желаній и мнѣній; онъ убѣжденъ, что родился на свѣтъ съ цѣлью избавить ихъ отъ необходимости думать.
   Еслибъ какъ-нибудь случайно онъ убѣдился въ противномъ,-- это поразило бы его какъ ударъ грома, отъ котораго онъ не оправился бы до послѣдняго издыханія. Но онъ глубоко убѣжденъ, что общественное положеніе и слава отличнаго хозяина, которой онъ пользуется, обязываютъ его быть такимъ, каковъ онъ есть. Онъ очень цѣнитъ мистрисъ Роунсвелъ, считаетъ ее почтенной женщиной, вполнѣ достойной довѣрія; уѣзжая или возвращаясь въ Чизпи-Вудъ, онъ всегда подаетъ ей руку. Случись съ нимъ какое-нибудь несчастіе,-- болѣзнь, увѣчье или что нибудь въ этомъ родѣ,-- онъ скажетъ, если только будетъ въ состояніи говорить:
   "Оставьте меня всѣ и пришлите ко мнѣ мистрисъ Роунсвель", сознавая, что при ней не пострадаетъ его достоинство.
   Мистрисъ Роунсвель знала въ жизни горе. Старшій ея сынъ бѣжалъ изъ семьи, поступилъ въ солдаты и пропалъ безъ вѣсти. Даже и теперь, когда она о немъ заговоритъ, ея руки, обыкновенно спокойно сложенныя на животѣ, простираются впередъ и дрожатъ отъ волненія; даже и теперь она любитъ вспоминать, какой это былъ красивый, веселый, добрый и умный малый! Второй сынъ, по распоряженію баронета, долженъ былъ воспитываться при матери и со временемъ занять мѣсто управляющаго въ Чизни-Вудѣ. Но еще въ школѣ въ этомъ ребенкѣ проявились наклонности, не на шутку огорчавшія мистрисъ Роунсвель: мальчикъ устраивалъ паровыя машины изъ кастрюлекъ, придумывалъ разныя хитрыя приспособленія,-- вродѣ гидравлическаго насоса, который онъ изобрѣлъ, чтобъ его любимая канарейка могла сама себѣ накачивать воду,-- ей стоило только приложиться плечомъ къ колесу.
   Все это терзало материнское сердце мистрисъ Роунсвель. "Не поведетъ это къ добру", говорила она. Больше всего она боялась, чтобы сынъ не пошелъ по дорогѣ Уата Тайлора: она знала мнѣніе сэра Лейстера относительно профессій, съ которыми неразлучны дымъ и высокія трубы. Но обреченный гибели юный бунтовщикъ (очень кроткій и уступчивый въ другихъ отношеніяхъ) продолжалъ упорствовать въ своемъ призваніи, и кончилось тѣмъ, что онъ изобрѣлъ новую модель ткацкаго станка. Тогда мистрисъ Роунсвель. обливаясь слезами, открыла баронету отступничество своего сына. Серъ Лейстеръ сказалъ ей: "Любезная мистрисъ Роунсвель, я не охотникъ до словопреній. Лучше всего постарайтесь избавиться отъ этого малаго, опредѣлите его куда-нибудь на заводъ, гдѣ-нибудь подальше на сѣверѣ, гдѣ занимаются желѣзнымъ производствомъ въ большихъ размѣрахъ. Для мальчика съ подобными наклонностями это самая подходящая дорога".
   И младшій сынъ мистрисъ Роунсвель уѣхалъ на сѣверъ. Тамъ онъ и выросъ, и если впослѣдствіи сэръ Лейстеръ о немъ когда-нибудь думалъ, (онъ можетъ быть когда-нибудь даже встрѣчалъ его, когда тотъ гостилъ у матери въ Чизни-Вудѣ), то навѣрное представлялъ себѣ его загорѣлымъ человѣкомъ свирѣпаго вида, съ выпачканными сажей лицомъ и руками, однимъ изъ тѣхъ, которые имѣютъ привычку собираться по ночамъ при свѣтѣ факеловъ единственно затѣмъ, чтобы обсуждать преступные замыслы.
   Тѣмъ не менѣе сынъ мистрисъ Роунсвель выросъ, устроился, женился, подарилъ своей матери внука, который въ свою очередь уже выросъ и, окончивъ ученье, совершилъ поѣздку заграницу, чтобы расширить кругъ своихъ познаній и лучше приготовиться къ жизненной борьбѣ. Въ описанный ненастный день этотъ внукъ стоитъ передъ каминомъ въ комнатѣ мистрисъ Роунсвель въ Чизни-Вудѣ.
   -- Ахъ, какъ я рада видѣть тебя, Уаттъ, какъ я рада, какъ я рада! Ты красивый малый, вылитый дядя Джорджъ! Ахъ, Боже мой! и при воспоминаніи о пропавшемъ сынѣ руки мистрисъ Роунсвель по обыкновенію задрожали.
   -- Говорятъ, бабушка, что я похожъ на отца.
   -- И на него похожъ, дорогой мой, но больше на дядю Джорджа. Но, что отецъ твой, здоровъ? и мистрисъ Роунсвель опять сложила руки на животѣ.
   -- Благоденствуетъ, бабушка.
   -- Слава Богу.
   Мистрисъ Роунсвель любитъ и младшаго сына, но относится къ нему съ тяжелымъ чувствомъ, какъ къ человѣку, который, будучи честнымъ солдатомъ, измѣнилъ своему знамени и предался врагу.
   -- Такъ онъ совершенно счастливъ?
   -- Совершенно, бабушка.
   -- Ну, слава Богу. Такъ онъ и тебя пустилъ по своей дорогѣ, послалъ учиться въ чужія страны и все такое! Конечно, конечно, ему лучше знать. Нынче я перестала понимать то, что дѣлается на свѣтѣ за стѣнами Чизни-Куда, хоть я ужъ не молоденькая и видала на своемъ вѣку хорошихъ людей.
   -- Бабушка, кто эта хорошенькая дѣвушка, которую я встрѣтилъ у васъ? спрашиваетъ молодой человѣкъ, мѣняя предметъ разговора.-- Вы ее звали Розой?
   -- Она дочь одной бѣдной деревенской вдовы, въ нынѣшнія времена, дитя мое, трудно обучать служанокъ, вотъ я и взяла нарочно молоденькую. Она понятлива и способна, изъ нея выйдетъ прокъ. Она и теперь уже очень толково показываетъ домъ посѣтителямъ. Пока она живетъ у меня на моемъ столѣ.
   -- Надѣюсь, что я не прогналъ ее отсюда.
   -- Нѣтъ, вѣрно она подумала, что мы будемъ говорить о семейныхъ дѣлахъ. Она очень скромна, -- это хорошее качество въ молодой дѣвушяѣ и рѣдкость по нынѣшнимъ временамъ.
   Молодой человѣкъ наклоненіемъ головы одобряетъ эти безапелляціонные приговоры мудраго опыта. Вдругъ мистрисъ Роунсвель начинаетъ прислушиваться: "Стукъ колесъ!" вскрикиваетъ она. Да, ея молодой собесѣдникъ давно ужъ его слышитъ.
   -- Боже мой, кто бъ могъ пріѣхать въ такую погоду?
   Черезъ нѣсколько времени стучатъ въ дверь.
   -- Войдите!
   Входитъ черноглазая темноволосая деревенская красавица, свѣжая, какъ роза, такъ что капли дождя, сверкающія въ ея волосахъ, кажутся росой на только что сорванномъ цвѣткѣ.
   -- Кто это пріѣхалъ, Роза? спрашиваетъ мистрисъ Броунсвель.
   -- Два молодыхъ джентльмена въ кабріолетѣ, сударыня, они желаютъ видѣть домъ. Я имъ сказала, что это зависитъ отъ вашего разрѣшенія, быстро прибавила она въ отвѣтъ на отрицательный жестъ мистрисъ Роунсвель.-- Я вышла на подъѣздъ и сказала имъ, что теперь не время, но тотъ молодой джентльменъ, что правилъ экипажемъ, снялъ шляпу (несмотря на дождь) и просилъ передать вамъ эту карточку.
   -- Прочти, милый Уаттъ, говоритъ ключница.
   Роза такъ сконфузилась, подавая ему карточку, что уронила ее на полъ, оба бросились поднимать и стукнулись лбами. Роза еще больше сконфузилась.
   На карточкѣ всего два слова: мистеръ Гуппи.
   -- Гуппи! повторила мистрисъ Роунсвель:-- никогда не слыхала!
   -- Онъ говорилъ, что вы его не знаете, но оба они вчера ночью пріѣхали изъ Лондона на судебное засѣданіе въ десяти миляхъ отсюда, а засѣданіе рано кончилось. Онъ и говоритъ: "намъ, говоритъ, нечего было дѣлать, а такъ какъ мы много наслышаны о Чизни-Вудѣ, то и рѣшили съѣздить осмотрѣть его, несмотря на дурную погоду". Они оба клерки, и онъ говорить, что хоть не занимается въ конторѣ мистера Телькингорна, но въ случаѣ надобности можетъ воспользоваться его именемъ.
   Роза замолчала я тутъ только замѣтила, что произнесла цѣлую маленькую рѣчь, окончательно сконфузилась.
   Мистеръ Тёлькингорнъ считается принадлежащимъ къ дому Дэдлоковъ, къ тому же, какъ говорятъ, онъ составлялъ завѣщаніе мистрисъ Роунсвель, поэтому она сдается и, милостиво дозволивъ пріѣзжимъ осмотрѣть домъ, посылаетъ за ними Розу.
   Внукъ внезапно загорается страстнымъ желаніемъ видѣть домъ и присоединяется къ компаніи; бабушка въ восторгѣ, что онъ заинтересовался Чизни-Вудомъ, и выражаетъ желаніе сопровождать его, хотя, надо отдать ему справедливость, онъ усердно просить ее не безпокоиться.
   -- Весьма признателенъ вамъ, сударыня, говоритъ мистеръ Гуппи, совлекая съ себя, въ передней, насквозь промокшій дождевой плащъ.-- Мы, лондонскіе адвокаты, не часто выѣзжаемъ изъ города, и, разъ это случится, стараемся воспользоваться своимъ временемъ, какъ можно лучше.
   Старая ключница съ строгимъ лицомъ, но вѣжливо указываетъ рукой на широкую входную лѣстницу. Мистеръ Гуппи со своимъ спутникомъ слѣдуетъ за Розой; мистрисъ Роунсвель съ внукомъ идутъ за ними, а молодой садовникъ шествуетъ впереди и открываетъ ставни.
   Мистеръ Гуппи и его пріятель, какъ это всегда случается со всѣми обозрѣвателями, сначала страшно волнуются и суетятся: смотрятъ не туда, куда слѣдуетъ, не на тѣ вещи, которыя заслуживаютъ вниманія, а стоющія пропускаютъ, но вскорѣ начинаютъ зѣвать, высказываютъ глубокій упадокъ духа и совершенно выбиваются изъ силъ.
   Мистрисъ Роунсвель, величественная, какъ самъ Чизнивудскій замокъ, держится въ сторонѣ, гдѣ нибудь въ оконной нишѣ или въ другомъ укромномъ уголкѣ, и съ снисходительнымъ одобреніемъ прислушивается къ объясненіямъ Розы.
   Что же касается внука, то его вниманіе къ нимъ настолько бросается въ глаза, что Роза конфузится больше прежняго и становится еще прелестнѣе. Такимъ образомъ переходятъ изъ комнаты въ комнату. Молодой садовникъ впускаетъ свѣтъ въ мрачные покои, и портреты Дэдлоковъ выступаютъ передъ посѣтителями на нѣсколько мгновеній; ставни затворяются, и портреты снова погружаются въ могильный мракъ. Обезкураженные посѣтители въ отчаяніи: имъ начинаетъ казаться, что не будетъ конца этимъ Дэдлокамъ, фамильная гордость которыхъ состояла въ томъ, повидимому, чтобъ за всѣ семьсотъ лѣтъ своего существованія не сдѣлать ничего, что могло бы отличать ихъ другъ отъ друга.
   Даже большая гостиная не можетъ оживить упавшій духъ мистера Гуппи; онъ такъ усталъ, что чуть не падаетъ въ обморокъ у порога и едва можетъ собраться съ силами, чтобы войти. Но портретъ надъ каминомъ, произведеніе кисти моднаго современнаго живописца, производитъ на него волшебное дѣйствіе. Онъ моментально приходитъ въ себя, глядитъ на портретъ съ необычайнымъ интересомъ и отъ восхищенія какъ будто приростаетъ къ мѣсту.
   -- Боже мой, кто это?-- спрашиваетъ мистеръ Гуппи.
   -- Портретъ теперешней леди Дэдлокъ,-- поясняетъ Роза;-- необыкновенно похожъ и считается лучшимъ произведеніемъ художника.
   -- Что за чортъ! Я никогда не видалъ миледи, но я знаю это лицо!-- чуть не съ ужасомъ говоритъ мистеръ Гуппи своему товарищу.-- Есть ли копіи, гравюры съ этого портрета, миссъ?
   -- Портретъ никогда не былъ гравированъ. Сэръ Лей-стеръ не давалъ на это разрѣшенія.
   -- Какъ странно!-- шепчетъ мистеръ Гуппи:-- пусть меня зарѣжутъ, если я знаю почему мнѣ такъ знакомъ этотъ портретъ. Такъ это миледи Дэдлокъ!
   -- Портретъ направо изображаетъ теперешняго сэра Лейстера Дэдлока, а налѣво покойнаго сэра Лейстера.
   Но мистеръ Гуппи не удостаиваетъ вниманія этихъ вельможъ; онъ, не отрываясь, глядитъ на портретъ миледи.
   -- Просто необъяснимо, почему онъ мнѣ такъ знакомъ! Я совсѣмъ смущенъ, и оглянувшись на присутствующихъ, мистеръ Гуппи прибавляетъ:-- знаете, я думаю, что видѣлъ его во снѣ.
   Но никто не интересуется снами мистера Гуппи, и возможность его предположенія остается невыясненной. Онъ такъ поглощенъ созерцаніемъ портрета, что отходить отъ него только тогда, когда ставни затворяются; онъ идетъ къ какому то чаду, ничѣмъ больше не интересуется и проходитъ по остальнымъ комнатамъ съ такимъ видомъ, какъ будто и тутъ отыскиваетъ портретъ леди Дэдлокъ. Онъ осматриваетъ ея комнаты, которыя, какъ самыя изящныя, показываются подъ конецъ, глядитъ въ окна, откуда миледи недавно созерцала отвратительную погоду, которая чуть ее не уморила,-- но больше ни въ одной комнатѣ нѣтъ ея изображенія.
   Все на свѣтѣ имѣетъ свой конецъ, даже нескончаемый рядъ покоевъ Чезни-Вудскаго дома; деревенская красавица заканчиваетъ свое объясненіе, по обыкновенію, слѣдующимъ образомъ:
   -- Нижняя терраса весьма замѣчательна: вслѣдствіе одного фамильнаго преданія, она называется Дорожкой привидѣнія.
   -- Неужели?-- восклицаетъ мистеръ Гуппи съ жаднымъ любопытствомъ.-- Какое же преданіе? Что нибудь общее съ портретомъ?
   -- Пожалуйста разскажите эту исторію,-- проситъ вполголоса Уаттъ.
   -- Я не знаю ея, сэръ, и Роза краснѣетъ пуще прежняго.
   -- Она не разсказывается посѣтителямъ и почти уже забыта,-- говорить ключница, выступая впередъ.
   -- Извините меня, сударыня, но я опять таки позволяю себѣ спросить: не имѣетъ ли эта исторія какого нибудь отношенія къ тому портрету, потому что, увѣряю васъ, чѣмъ больше я о немъ думаю, тѣмъ больше убѣждаюсь, что онъ мнѣ знакомъ.
   Ключница ручается, что исторія нисколько не касается портрета. Мистеръ Гуппи весьма обязанъ ей за ея хлопоты и особенно за это сообщеніе. Подъ предводительствомъ садовника, они съ товарищемъ спускаются внизъ по другой лѣстницѣ, и слышно, какъ они уѣзжаютъ.
   Стемнѣло. Мистрисъ Роунсвель можетъ вполнѣ положиться на скромность своихъ двухъ юныхъ слушателей и разсказываетъ имъ, какъ получила терраса свое таинственное прозвище.
   Усѣвшись въ большое кресло передъ темнѣющимъ окномъ, она повѣствуетъ.-- Въ нечестивыя времена царствованія Карла I, дорогіе мои (я разумѣю то нечестивое время, когда мятежники возстали противъ этого прекраснаго короля) Чизни-Вудомъ владѣлъ сэръ Морбери Дэдлокъ. Существовалъ ли до тѣкъ поръ какой нибудь разсказъ о фамильномъ привидѣніи, я не знаю и утверждать не могу, но весьма вѣроятно, что существовалъ.
   Мистрисъ Роунсвель держится того мнѣнія, что такая древняя и знатная фамилія непремѣнно должна имѣть свое привидѣніе,-- это одна изъ привилегій высшихъ классовъ, отличіе благородныхъ фамилій, на которое не могутъ претендовать обыкновенные смертные.
   Мистрисъ Роунсвель продолжаетъ:
   -- Нѣтъ надобности говорить, что сэръ Мербери Дэдлокъ былъ на сторонѣ праведнаго мученика, но полагаютъ, жена его (въ ея жилахъ не было благородной крови) сочувствовала злоумышленникамъ; говорятъ, у нея были родственники между врагами короля и она находилась съ ними въ сношеніяхъ. Говорятъ, что когда сюда пріѣзжалъ на совѣтъ кто нибудь изъ джентльменовъ, сторонниковъ короля, защитниковъ праваго дѣла, она всегда подслушивала у дверей комнаты, гдѣ шли совѣщанія.-- Уаттъ, не слышишь ли шаговъ по терассѣ?
   Роза подвинулась къ ключницѣ.
   -- Я слышу, какъ дождь журчитъ по камнямъ и еще какіе то слабые звуки, точно эхо... Да, пожалуй, что шаги, только неровные, вродѣ того, какъ ходятъ хромые, отвѣчалъ молодой человѣкъ.
   Ключница величественно кивнула головой и продолжала: Частью вслѣдствіе разницы въ политическихъ мнѣніяхъ, частью отъ другихъ причинъ, сэръ Морбери и его жена жили не совсѣмъ ладно. Характеры у нихъ были разные; она была горда и гораздо моложе мужа; у нихъ не было дѣтей, которые могли бы ихъ сблизить. Послѣ смерти своего любимаго брата, убитаго въ междоусобную войну близкимъ родственникомъ сэра Морбери, она окончательно возненавидѣла весь родъ Дэдлоковъ. Говорятъ, что всякій разъ, какъ сэръ Морбери со своей свитой долженъ былъ ѣхать на защиту королевскаго дѣла, она прокрадывалась ночью въ конюшни и портила ноги лошадямъ, чтобъ онѣ хромали.
   Однажды мужъ подстерегъ, какъ она шла въ конюшню, и пошелъ за ней слѣдомъ. Когда она подошла къ лошади, онъ схватилъ ее за руку и между ними завязалась борьба; упала ли она, или ее лягнула лошадь, только она повредила себѣ бедро и съ тѣхъ поръ стала чахнуть.
   Мистрисъ Роунсвель продолжала едва слышнымъ шепотомъ:
   -- Прежде у миледи была прекрасная фигура и благородная поступь; несмотря на это, она ни разу не пожаловалась на свое увѣчье, на свои страданія. Цѣлые дни, во всякую погоду она или съ помощью палки, или держась за перила, ходила по терассѣ. Съ каждымъ днемъ ей становилось хуже; наконецъ въ одинъ вечеръ ея мужъ (съ которымъ она не сказала ни слова съ той достопамятной ночи), увидѣлъ въ окно, что она со всѣхъ ногъ упала на каменныя плиты террасы, и бросился къ ней на помощь. Она оттолкнула его, злобно на него взглянула и сказала: я хочу умереть здѣсь, на этой террасѣ, и буду гулять здѣсь и тогда, когда меня похоронятъ, до тѣхъ поръ, пока не сокрушится гордость этого дома. И всякій разъ, когда несчастіе и позоръ будетъ грозить Дэдлокамъ, здѣсь будутъ слышаться мои шаги".
   Уаттъ смотритъ на Розу, та конфузится, хотя въ комнатѣ почти темно, и не то отъ смущеній, не то отъ испуга, опускаетъ глаза.
   Мистрисъ Роунсвель продолжаетъ:
   -- Выговоривъ свою угрозу, миледи умерла тутъ же на террассѣ, и съ той поры она носитъ названіе Дорожки привидѣнія. Если шумъ, который ты сейчасъ слышалъ, Уаттъ, только эхо, то странно, отчего онъ слышится именно по ночамъ и притомъ не всегда; часто его не бываетъ слышно по цѣлымъ мѣсяцамъ, но разъ его услышали, можно быть увѣреннымъ, что смерть или болѣзнь угрожаетъ фамиліи.
   -- А позоръ, бабушка?
   -- Позоръ никогда не касался Чизни-Куда, гордо возражаетъ ключница, и внукъ поспѣшно съ ней соглашается.
   -- Такъ вотъ, дѣтки, что гласитъ преданіе, но такъ это или нѣтъ, и отчего бы тамъ ни происходилъ этотъ звукъ,-- онъ очень непріятенъ, говоритъ мистрисъ Роунсвель, вставая со стула.
   -- И замѣчательно, что нельзя его не слышать,-- сама миледи говоритъ, а она ничего не боится. Никуда отъ него не спрячешься. Уаттъ, сзади тебя стоитъ большіе французскіе часы съ музыкой. Ихъ сюда нарочно поставили: когда они заведены, то ходятъ очень громко. Умѣешь ты обращаться съ такими вещами, Уаттъ?
   -- Кажется умѣю, бабушка.
   -- Такъ заведи ихъ.
   Уаттъ заводитъ часы и музыку!
   Теперь подойди сюда, говоритъ ключница.-- Сюда, дружокъ, къ постели миледи, къ изголовью. Кажется еще не совсѣмъ стемнѣло, но все равно, прислушайся. Слышишь шаги на террасѣ? Ихъ не заглушаетъ ни музыка, ни стукъ маятника, правда?
   -- Правда.
   -- То же и миледи говорить.
   

ГЛАВА VIII.
Много грp3;ховъ.

   Еще не разсвѣло, а я была ужъ на ногахъ. Зажженныя мною свѣчи отражались въ темныхъ стеклахъ окна, точно два маяка. Я съ интересомъ наблюдала, какъ, по мѣрѣ наступленія дня, все мѣняетъ свой видъ и окружающіе предметы постепенно выступаютъ изъ мрака. Все рѣзче и рѣзче вырисовывался лежащій передо мною ландшафтъ, по которому свободно гулялъ вѣтеръ, точно мысли, уносившія меня наканунѣ въ далекую область минувшаго. Мнѣ открывались незнакомые предметы сначала въ неясныхъ очертаніяхъ сквозь туманную дымку разсвѣта; кое гдѣ сверкали еще послѣднія звѣзды. Но съ каждой минутой рамки картины раздвигались, вотъ тусклый сумракъ исчезъ, прояснѣло, и глазамъ моимъ представился поразительный по своей новости пейзажъ. Сочетанія предметовъ и красокъ были до такой степени разнообразны и незнакомы, что для того, чтобъ разсмотрѣть все въ подробности, понадобилось бы не менѣе часа времени.
   Пламя моихъ свѣчей поблѣднѣло и какъ-то незамѣтно слилось со свѣтомъ дня; самые темные углы моей комнаты освѣтились, и яркій солнечный день засіялъ надъ веселымъ пейзажемъ; только высокая башня аббатства бросала на него легкую тѣнь, соотвѣтствующую суровому характеру зданія. Но я ужъ часто замѣчала, какъ подъ суровой внѣшностью скрывается кротость и нѣжность.
   Домъ былъ въ такомъ порядкѣ, а домочадцы такъ внимательны ко мнѣ, что я безъ большого труда освоилась со своими ключами. Тѣмъ не менѣе первая попытка ознакомиться съ содержимымъ всѣхъ ящиковъ въ кладовыхъ и буфетахъ, записать количество вареній, соленій и консервовъ, стекла, фарфора и множества другихъ вещей (что я дѣлала довольно медленно, по смѣшной привычкѣ старыхъ дѣвъ къ методичности) заняла у меня столько времени, что, услышавъ звонъ колокола, я просто не захотѣла вѣрить, чтобъ это звонили къ завтраку.
   Я поскорѣе приготовила чай, такъ какъ это тоже была моя обязанность, но, несмотря на поздній часъ, никто еще не сходилъ внизъ. Въ ожиданіи я рѣшила обойти садъ; это было прелестное мѣстечко. Къ лицевому фасаду дома вела красивая полукруглая аллея (та самая, по которой мы вчера подъѣхали), на пескѣ до сихъ поръ оставались глубокія колеи, и я попросила садовника заровнять ихъ. За домомъ былъ хорошенькій цвѣтникъ, откуда я увидала Аду; она стояла у своего окна и посылала мнѣ воздушные поцѣлуи. За цвѣтникомъ шелъ огородъ, дальше, за особой загородкой, стояли стоги сѣна и на конецъ хорошенькая, точно игрушечка, мыза.
   Весь Холодный домъ со своими тремя шпицами на крышѣ, съ разнокалиберными, то большими, то маленькими, но необыкновенно красивыми окнами, съ увитымъ розами и жимолостью трельяжемъ на южной стѣнѣ, со своимъ уютнымъ, простымъ и привѣтливымъ видомъ, былъ вполнѣ достоинъ своего хозяина.-- Такъ выразилась Ада, вышедшая ко мнѣ на встрѣчу подъ руку съ кузеномъ Джономъ, за что кузенъ Джонъ щипнулъ ея хорошенькую щещку.
   Мистеръ Скимполь былъ такъ же обворожителенъ за завтракомъ, какъ и наканунѣ. Къ столу былъ поданъ медъ, и это дало ему поводъ произнести цѣлую рѣчь о пчелахъ.
   -- Я не имѣю ничего противъ меда, говорилъ онъ (еще бы: онъ съ такимъ удовольствіемъ уплеталъ его!),-- но протестую противъ пчелъ, которыя имъ кичатся.
   Онъ никакъ не могъ понять, почему пчелъ ставятъ въ образецъ людямъ? Вѣроятно пчелѣ нравится дѣлать медъ,-- вѣдь никто не принуждаетъ, и смѣшно ставить ей въ заслугу ея вкусы.
   -- Еслибы каждый кондитеръ сталъ жужжать о себѣ по свѣту и накидываться на всякаго встрѣчнаго, требуя, чтобъ тотъ оцѣнилъ и похвалилъ его работу,-- вѣдь этакъ и жить бы нельзя! И наконецъ, развѣ не смѣшно: не успѣлъ человѣкъ сколотить капиталецъ и обзавестись домомъ, и вдругъ его безъ церемоніи выкуриваютъ сѣрой. Какого бы вы были мнѣнія о манчестерскомъ фабрикантѣ, еслибъ онъ занимался пряжей хлопчатой бумаги единственно съ цѣлью этимъ чваниться?
   По мнѣнію мистера Скимполя, шмель есть олицетвореніе болѣе веселой и остроумной мысли Шмель говоритъ просто,-- извините меня, мнѣ некогда заниматься сотами: на свѣтѣ столько интереснаго, а моя жизнь такъ коротка. Дайте мнѣ на свободѣ любоваться Божьимъ міромъ и пусть тѣ, кого это не нимаетъ, позаботятся обо мнѣ! Такова, по мнѣнію мистера Скимполя, философія шмеля, и онъ находить ее превосходной, И навѣрное шмель, уживчивый малый (судя во всему, что о немъ знаютъ), желалъ бы находиться въ добромъ согласіи съ пчелами, еслибъ эти напыщенныя созданія не кичились такъ своимъ медомъ!
   И онъ такъ остроумно распространялъ это разсужденіе на множество самыхъ разнообразныхъ предметовъ, что разсмѣшилъ насъ до слезъ, хотя и говорилъ со всею серьезностью, на какую былъ способенъ. Но меня ожидали мои обязанности и, оставивъ мистера Джерндайса, Ричарда и Аду внимать краснорѣчію мистера Скимполя, я удалилась.
   Покончивъ съ хозяйственными хлопотами, я возвращалась по корридору со связкою ключей въ рукѣ и услышала, что меня зоветъ мистеръ Джерндайсъ. Онъ былъ въ маленькой комнаткѣ, рядомъ со своей спальней; множество книгъ и бумагъ придавало этой комнаткѣ видъ библіотеки, а цѣлая коллекція сапогъ, башмаковъ и шляпныхъ картонокъ превращала ее въ какой-то музей.
   -- Садитесь, дорогая, сказалъ мнѣ мистеръ Джерндайсъ:-- Вы въ моей Ворчальнѣ. Когда я не въ духѣ, я прихожу сюда ворчать.
   -- Значитъ, вы рѣдко здѣсь бываете, сэръ, замѣтила я.
   -- О, вы меня не знаете! Когда я разочарованъ или обманутъ.. т. е. когда дуетъ восточный вѣтеръ, я удаляюсь сюда. Изъ всѣхъ комнатъ свою Ворчальню я посѣщаю всего чаще. Вы еще не знаете моего ужаснаго характера. Что съ вами, дорогая? Отчего вы такъ дрожите?
   Я не могла сдержаться. Я старалась быть твердой, но наединѣ къ нимъ, встрѣчая ласковый взглядъ его добрыхъ глазъ, я была такъ счастлива, такъ тронута, что мое сердце переполнилось и... я поцѣловала ему руку. Не помню, что я ему сказала, и даже говорила ли что нибудь. Онъ страшно смутился и отошелъ къ окну, я было подумала, что онъ сейчасъ выскочитъ въ окно, но успокоилась, когда онъ обернулся, и по его глазамъ я догадалась, отчего онъ ихъ пряталъ отъ меня.
   Онъ прикоснулся къ моей головѣ, говоря:
   -- Ну, ну, довольно. Не надо быть такой глупенькой!
   -- Больше этого не случится, сэръ, но на первый разъ мнѣ было трудно удержаться... промолвила я.
   -- Вздоръ! Ничуть не трудно! И почему бы не такъ? Дѣло самое простое: я слышу о славной маленькой дѣвочкѣ, сироткѣ, у которой нѣтъ никого на свѣтѣ, и забираю себѣ въ голову сдѣлаться ея покровителемъ. Она выростаетъ, болѣе чѣмъ оправдываетъ мое хорошее мнѣніе, и я остаюсь ея опекуномъ и другомъ. Что же тутъ удивительнаго? Ничего не можетъ быть проще! А теперь, кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ. Ну-ка, покажи мнѣ твое милое, довѣрчивое открытое личико.
   Я сказала себѣ: "Эсфирь, другъ мой, ты меня удивляешь, развѣ этого ждутъ отъ тебя?" и, сложивъ руки на корзинкѣ съ ключами, призвала на помощь все свое хладнокровіе.
   На лицѣ мистера Джерндайса выразилось полное одобреніе. Онъ началъ говорить со мною такъ довѣрчиво и просто, какъ будто мы бесѣдовали съ нимъ каждое утро съ незапамятныхъ временъ. Мнѣ даже казалось, что такъ оно и было.
   -- Значитъ, Эсфирь, ты не имѣешь никакого понятія объ этомъ судебномъ процессѣ? спросилъ онъ меня.
   Я отрицательно качнула головой.
   -- Сомнѣваюсь, есть-ли на свѣтѣ человѣкъ, который бы въ немъ хоть что нибудь понималъ. Судейскіе крючки такъ дьявольски его запутали, что первоначальная причина тяжбы давно потонула въ рѣкѣ временъ. Когда то дѣло шло о завѣщаніи, объ опекѣ по завѣщанію, но теперь весь вопросъ вертится на судебныхъ издержкахъ. Мы являемся въ судъ, исчезаемъ, присягаемъ, допрашиваемся, передопрашиваемся, аргументируемъ, прикладываемъ печати, апеллируемъ, взводимъ обвиненія, вносимъ предложенія, вертимся вокругъ лорда-канцлера и его свиты, тратимся въ пухъ и прахъ, пока не разсыплемся въ прахъ сами. Теперь весь вопросъ въ судебныхъ издержкахъ, все остальное давно исчезло, аки дымъ.
   Я замѣтила, что онъ началъ ерошить свои волосы, и, чтобъ отвлечь его вниманіе отъ непріятныхъ мыслей, спросила:
   -- Такъ все дѣло было въ завѣщаніи?
   -- Да, насколько можно добраться, дѣло было такъ: въ одинъ злосчастный день одинъ изъ Джерндайсовъ составилъ себѣ громадное состояніе и написалъ очень сложное завѣщаніе. Явился вопросъ, какъ устроить охранительную опеку надъ имуществомъ, и кончилось тѣмъ, что все имущество растаяло въ этомъ вопросѣ. Тѣ, кто долженъ былъ получить по завѣщанію цѣлое богатство, доведены до такого ужаснаго состоянія, до такой нищеты, что, окажись они виновными въ похищеніи этихъ денегъ, и тогда постигшая ихъ кара была бы не больше Что касается самаго завѣщанія, то оно давно уже обратилось въ мертвую букву. Съ самаго начала этого злосчастнаго иска каждому участнику сообщается то, что уже извѣстно всѣмъ прочимъ; каждый долженъ имѣть копіи со всѣхъ вновь выходящихъ бумагъ, которыхъ накопляются цѣлые возы, долженъ платить за копіи, хоть и не получаетъ ихъ, и хоть никто въ нихъ не нуждается. И вы обязаны вертѣться въ этомъ бѣлкиномъ колесѣ, принимать участіе въ адской пляскѣ издержекъ, взятокъ, и такой безсмыслицы, какая не снилась и вѣдьмамъ на шабашѣ. Правосудіе ставитъ вопросы закону, законъ возвращаетъ ихъ открытыми; законъ находитъ, что они неразрѣшимы, правосудіе говоритъ, что законъ ошибается. И оба не могутъ ничего рѣшить безъ такихъ-то ходатаевъ, адвокатовъ со стороны А и такихъ-то со стороны В, и такъ далѣе до конца азбуки, точно сказка о бѣломъ бычкѣ. И такъ идетъ дѣло изъ года въ годъ, изъ поколѣнія въ поколѣніе, и тяжба возобновляется вновь и вновь, никогда не кончаясь. И вы никакимъ способомъ не можете выйти изъ числа тяжущихся, потому что вы участникъ и должны оставаться участникомъ, нравится это вамъ, или нѣтъ. Но главное: не надо думать. Бѣдный Томъ Джерндайсъ, мой дѣдушка, началъ думать и дошелъ до самоубійства.
   -- Тотъ мистеръ Джерндайсъ, чью исторію я слышала? спросила я.
   Онъ тихо наклонилъ голову.
   -- Да, Эсфирь, я его наслѣдникъ и это его домъ. Когда я сюда пріѣхалъ, это былъ настоящій Холодный домъ, на немъ отразилась нищета его хозяина.
   -- Какъ онъ измѣнился!
   -- Прежде онъ назывался: Домъ со шипцами, но дѣдушка далъ ему теперешнее названіе и поселился въ немъ затворникомъ. Съ утра до ночи корпѣлъ онъ надъ грудами тяжебныхъ бумагъ, въ тщетной надеждѣ распутать всю эту мистификацію и привести дѣло къ концу. Между чѣмъ домъ началъ разрушаться, вѣтеръ свисталъ въ щеляхъ стѣнъ, дождь протекалъ сквозь дырявую крышу, двери отказывались служить, дорожки заросли сорною травою. Когда я впервые увидѣлъ то, что оставалось отъ этого дома, мнѣ показалось, что и онъ посягнулъ на свою жизнь, за одно со своимъ несчастнымъ владѣльцемъ.
   Къ концу разсказа мистеръ Джерндайсъ весь дрожалъ. Онъ всталъ, прошелся по комнатѣ и мало по малу успокоился; лицо его прояснилось, онъ взглянулъ на меня, заложилъ руки въ карманы и сѣлъ.
   -- Я вѣдь говорилъ тебѣ, душечка, что здѣсь Ворчальня. Теперь сама видишь. Да, на чемъ, бишь, я остановился?
   -- На счастливой перемѣнѣ, произведенной вами въ Холодномъ домѣ.
   -- Да, правда, на Холодномъ домѣ. Въ Лондонѣ много нашихъ домовъ, и всѣ они и до сего дня въ такомъ же точно состояніи, въ какомъ былъ тогда Холодный домъ. Я сказалъ: нашихъ, подразумѣвая участвующихъ въ процессѣ, но я долженъ бы сказать, что вся эта недвижимость принадлежитъ судебнымъ издержкамъ: только судебнымъ издержкамъ достанется когда-нибудь то, что уцѣлѣетъ, только онѣ могутъ получить что-нибудь для всѣхъ же другихъ процессъ былъ бѣльмомъ на глазу и не принесъ ничего, кромѣ боли разочарованія. Въ Лондонѣ цѣлая улица такихъ домовъ; они стоятъ точно слѣпые калѣки со своими окнами, заложенными камнемъ, съ выбитыми стеклами и рамами, съ оторванными, печально повисшими на одной петлѣ ставнями, съ обломанными, заржавленными желѣзными рѣшетками; печи въ нихъ развалились, лѣстницы и двери обросли мохомъ и плѣсенью и угрожаютъ входящему смертью, балки подгнили и обвалились. Холодный домъ не былъ во владѣніи Верховнаго суда, но его хозяинъ былъ достояніемъ суда, и Холодный домъ былъ запечатанъ той же печатью, какъ и всѣ дома, состоящіе въ судебной опекѣ: большою печатью Верховнаго суда. Кто ее не знаетъ въ Англіи? Дѣти, и тѣ знаютъ!
   -- Но какъ измѣнился онъ теперь! опять сказала я.
   -- Да, отвѣчалъ онъ, повеселѣвъ:-- очень умно съ твоей стороны обращать мое вниманіе на лицевую сторону медали! (Какой незаслуженный комплиментъ моему уму!) Да, все это такія вещи, что я позволяю себѣ думать о нихъ только въ своей Ворчальнѣ. Впрочемъ, можешь разсказать Рику и Адѣ, если хочешь,-- предоставляю это твоему усмотрѣнію и полагаюсь на твою разсудительность, прибавилъ онъ серьезнымъ тономъ.
   -- Мнѣ кажется, сэръ... начала я.
   -- Душенька, зови меня лучше опекуномъ.
   Онъ сказалъ это такъ небрежно, точно это былъ простой капризъ, но подъ этой небрежностью скрывалась глубокая нѣжность. Я опять почувствовала, что задыхаюсь отъ волненія, и сказала себѣ: "Эсфирь, возьми себя въ руки! Понимаешь,-- ты должна!" И чтобы окончательно прійти въ себя, я легонько встряхнула корзиночку съ ключами, крѣпко ее стиснула и спокойно отвѣтила:
   -- Мнѣ кажется, опекунъ, что вы, полагаясь на мою разсудительность, слишкомъ высоко меня цѣните. Боюсь, что вы скоро во мнѣ разочаруетесь: я далеко не умна. Вы и сами, конечно, скоро бы это замѣтили, еслибъ даже у меня не хватило мужества сознаться самой.
   Но онъ ничѣмъ не обнаружилъ своего разочарованія; напротивъ! съ веселой улыбкой онъ сказалъ, что знаетъ меня отлично, и что для него я достаточно умна.
   -- Можетъ быть я сдѣлаюсь такой современенъ, но пока...
   -- Ты настолько умна, что можешь быть премилой хозяюшкой для всѣхъ насъ, дорогая моя, возразилъ онъ шутливо,-- маленькой старушкой, про которую въ дѣтской пѣсенкѣ поется, какъ она въ своемъ усердіи хочетъ смести паутину даже съ неба. А ты будешь сметать съ нашего неба не только паутину, но всякое облачко, и твое хозяйничанье, Эсфирь, должно кончиться тѣмъ, что мы въ одинъ прекрасный день наглухо заколотимъ Ворчальню.
   Съ этого дня у насъ вошло въ привычку давать мнѣ разныя прозвища; звали меня старушкой, хозяюшкой, мистрисъ Шиптонъ, тетушкой Гоббардъ, матушкой Дурденъ и множествомъ подобныхъ именъ, за которыми мое собственное имя совершенно затерялось.
   -- Однакожъ вернемся къ серьезному разговору, продолжалъ мистеръ Джерндайсъ:-- Ричардъ красивый, много обѣщающій юноша. Что съ нимъ дѣлать?
   Милосердый Боже! что за мысль спрашивать моего совѣта по такому важному вопросу!
   -- Онъ долженъ избрать себѣ профессію, продолжалъ мистеръ Джерндайсъ, заложивъ руки въ карманы и комфортабельно вытянувъ ноги,-- Онъ долженъ самъ сдѣлать выборъ. Само собой, что какъ только мы подымемъ этотъ вопросъ, все скопище париковъ закопошится, но такъ или иначе это должно быть сдѣлано.
   -- Скопище чего, опекунъ? переспросила я.
   -- Скопище париковъ,-- это, по моему, единственное подходящее для нихъ имя. Ричардъ несовершеннолѣтній и состоитъ подъ опекой суда, и по вопросу о выборѣ для него профессіи всѣ они должны высказать свое мнѣніе: Кенджъ и Карбой скажутъ свое мнѣніе и какой-нибудь мистеръ Нѣкто, состоящій въ должности могильщика, погребающаго законныя основанія исковъ въ задней комнатѣ Верховнаго суда, тоже скажетъ что нибудь по этому поводу, канцлеръ со всей своей свитой тоже изречетъ вѣское слово. Всѣ они получатъ за это прекрасное вознагражденіе, и вся процедура будетъ совершаться напыщенно, многословно, безтолково и дьявольски дорого; вотъ это я и называю болтовней париковъ. За что человѣчество наказано этою язвой? За чьи грѣхи столько юныхъ созданій попало въ эту яму?-- не знаю, но дѣло обстоитъ такъ.
   И мистеръ Джерндайсъ опять взъерошилъ свои волосы и намекнулъ на восточный вѣтеръ. Но лучшимъ доказательствомъ его доброты было то, что, несмотря на сильное волненіе, при взглядѣ на меня лицо его приняло свое обычное кроткое выраженіе.
   -- Мнѣ кажется, лучше всего спросить самого Ричарда, къ чему онъ чувствуетъ призваніе, замѣтила я.
   -- Я самъ то же думалъ. Знаешь, ты такъ умѣешь все улаживать, у тебя столько такта и хладнокровія,-- поговори съ нимъ и съ Адой, и посмотримъ, что у тебя выйдетъ. Я увѣренъ, что молоденькая старушка отлично устроитъ это дѣло.
   Я совсѣмъ растерялась передъ важностью возложеннаго на меня порученія. Я думала, что онъ самъ поговоритъ съ Ричардомъ, и никакъ не ожидала, что онъ поручитъ это мнѣ. Я сказала, что постараюсь исполнить его просьбу, хотя и боюсь (я чувствовала, что необходимо повторить это),-- что вовсе не такъ умна, какъ онъ воображаетъ; по опекунъ только разсмѣялся на это своимъ милымъ задушевнымъ смѣхомъ.
   -- Однако пойдемъ; на сегодня довольно съ насъ Ворчальни, сказалъ онъ вставая и отталкивая стулъ:-- постой, одно послѣднее слово: нѣтъ ли у тебя на душѣ чего нибудь, о чемъ ты хотѣла бы спросить меня, дорогая Эсфирь?
   Онъ такъ пристально смотрѣлъ на меня, что и я въ свою очередь внимательно на него взглянула и, понявъ его мысль, спросила:
   -- О себѣ, сэръ?
   -- Да.
   Я осмѣлилась положить свою руку (она дрожала гораздо сильнѣе, чѣмъ бы мнѣ хотѣлось) на его и сказала:
   -- Я ни о чемъ не спрошу, опекунъ. Я увѣрена, что еслибъ должна была что нибудь знать, еслибъ это кому нибудь было нужно, вы сказали бы мнѣ и безъ моей просьбы. Какое бы у меня было черствое сердце, еслибъ я не вполнѣ вамъ довѣряла. Мнѣ не о чемъ васъ спрашивать, рѣшительно не о чемъ!
   Онъ взялъ меня подъ руку, и мы пошли къ Адѣ. Съ той минуты я чувствовала себя съ нимъ совершенно легко и непринужденно, но желала больше узнавать о себѣ и была вполнѣ счастлива.
   Первое время мы вели въ Холодномъ домѣ очень дѣятельную и суетливую жизнь, такъ какъ должны были перезнакомиться со всѣми, ближними и дальними сосѣдями, знакомыми мистера Джерндайса. Во всѣхъ, знавшихъ мистера Джерндайса, мы съ Адой подмѣтили любопытную черту: всѣ они нуждались въ деньгахъ.
   Сидя съ нимъ по утрамъ въ Ворчальнѣ и помогая ему разбирать письма и отвѣчать на нихъ, мы изумлялись тому, что почти всѣ его знакомые, повидимому, поставили себѣ задачей жизни устраивать комитеты, привлекать къ нимъ членовъ и занимать деньги на свои предпріятія. Дамы не уступали въ этомъ отношеніи мужчинамъ и, по моему, были даже назойливѣе. Онѣ страстно кидались въ эти комитеты и съ необычайной стремительностью вербовали жертвователей на подписные листы; казалось, вся ихъ жизнь проходитъ въ раздачѣ и разсылкѣ по почтѣ всюду, гдѣ есть почтовыя конторы, подписныхъ листовъ всякаго рода со взносами отъ гинеи до пенса. Онѣ нуждались во всемъ: въ старыхъ платьяхъ, изношенномъ бѣльѣ, въ деньгахъ, углѣ, супѣ, кредитѣ, автографахъ, фланели; онѣ нуждались во всемъ томъ, что было и чего даже не было у мистера Джерндайса.
   Предложенія не уступали въ разнообразіи просьбамъ,-- предлагали выстроить новый домъ, выкупить изъ залога старый, возвести художественное зданіе (къ письму приложена гравюра), учредить по образцу средневѣковыхъ братствъ общину сестеръ Маріи, выразить благодарность мистрисъ Джеллиби, заказать портретъ масляными красками секретаря комитета для поднесенія его тещѣ, глубокая привязанность которой къ зятю всѣмъ извѣстна,-- словомъ, предлагалось рѣшительно все, начиная съ полумилліонной ренты и кончая мраморнымъ монументомъ и серебрянымъ чайникомъ. Подписывались тоже весьма разнообразно; тутъ были и англійскія женщины, и дщери Великобританіи, сестры Вѣры, сестры Надежды, короче, сестры всѣхъ основныхъ добродѣтелей, были уроженки Америки и множество другихъ псевдонимовъ. Казалось, всѣ онѣ только и дѣлаютъ, что выбираютъ, баллотируютъ, вербуютъ членовъ десятками тысячъ, подаютъ голоса и представляютъ куда-то кандидатовъ.
   Наши слабыя головы кружились при мысли о той лихорарадочной жизни, которую должны вести эти неутомимыя дамы. Изъ всѣхъ наиболѣе отличалась своей грабительской благотворительностью (если можно такъ выразиться) нѣкая мистрисъ Нардигль, которая, судя по числу писемъ, полученныхъ отъ нея мистеромъ Джерндайсомъ, имѣла почти такой же талантъ къ корреспонденціи, какъ и мистрисъ Джеллиби. Мы замѣтили, что вѣтеръ постоянно мѣнялся, какъ только упоминалось имя мистрисъ Пардигль. Рѣчь мистера Джерндайса въ такихъ случаяхъ рѣзко прерывалась, и онъ заговаривалъ о томъ, что есть два рода благотворителей: одни мало дѣлаютъ и много объ этомъ шумятъ, другіе потихоньку и безъ шума дѣлаютъ много. Подозрѣвая, что мистрисъ Пардигль принадлежитъ къ первымъ, мы очень желали ее видѣть и очень обрадовались, когда въ одинъ прекрасный день она явилась къ намъ со своими пятью сыновьями.
   Это была дама внушительныхъ размѣровъ, съ крупнымъ носомъ, осѣдланнымъ очками, и такимъ громовымъ голосомъ, что ему было тѣсно въ обыкновенной комнатѣ и онъ постоянно какъ будто рвался на просторъ. Вообще мистрисъ Пардигль несомнѣнно нуждалась въ просторѣ, ибо не успѣла она войти въ комнату, какъ опрокинула нѣсколько (довольно далеко разставленныхъ) стульевъ подоломъ своего необъятнаго платья.
   Только я и Ада оказались дома; мы приняли ее робко, охваченныя принесеннымъ ею съ собою холодомъ, отъ котораго совсѣмъ посинѣли (такъ по крайней мѣрѣ намъ показалось) слѣдовавшіе за ней по пятамъ маленькіе Пардигли.
   -- Молодыя дѣвицы, затараторила мистрисъ Пардигль послѣ первыхъ привѣтствій:-- рекомендую, мои пять сыновей. Вамъ, можетъ быть, случалось встрѣчать ихъ имена (вѣроятно и не разъ) на подписныхъ листахъ, которые имѣются у моего многоуважаемаго друга, мистера Джерндайса. Эгбертъ; мой первенецъ, двѣнадцати лѣтъ, послалъ всѣ свои карманныя деньги (пять шиллинговъ и три пенса) Токагупскимъ индѣйцамъ; Освальдъ, мой второй сынъ, десяти съ половиною лѣтъ, тотъ самый ребенокъ, который пожертвовалъ два шиллинга и девять пенсовъ на великую національную манифестацію кузнецовъ; для той же цѣли мой третій сынъ девяти-лѣтній Френсисъ, далъ одинъ шиллингъ и шесть съ половиною пенсовъ; Феликсъ, четвертый, семи лѣтъ, послалъ восемь пенсовъ Обществу престарѣлыхъ вдовицъ; Альфредъ, младшій, пяти лѣтъ, добровольно вступилъ въ Союзъ Дѣтей Радости и обязался не употреблять во всю свою жизнь табаку ни въ какомъ видѣ.
   Я никогда не видѣла дѣтей съ такими недовольными, сердитыми лицами, какъ у маленькихъ Пардиглей: это не была обыкновенная дѣтская досада, выражающаяся смѣшными гримасами, а дикое озлобленіе. При упоминаніи о Токагунскихъ индѣйцахъ Эгбертъ скроилъ такую свирѣпую дикарскую физіономію, что. его можно было смѣло принять за одного изъ самыхъ чистокровныхъ членовъ этого племени. Да и у остальныхъ дѣтей лица искажались при обозначеніи пожертвованныхъ ими суммъ; одинъ только маленькій новобранецъ въ Союзъ Дѣтей Радости продолжалъ стоять разинувъ ротъ съ прежнимъ тупоумнымъ видомъ.
   -- Вы посѣтили мистрисъ Джеллиби, если я не ошибаюсь? продолжала мистрисъ Пардигль.
   Мы отвѣтили, что даже ночевали тамъ.
   -- Мистрисъ Джеллиби -- истинная благодѣтельница человѣческаго рода и вполнѣ заслуживаетъ, чтобъ ей подали руку помощи, возгласила гостья своимъ громовымъ басомъ, (кстати, мнѣ все казалось, что въ горлѣ у нея сидить инструментъ, усиливающій ея голосъ; мнѣ казалось, что и очки, въ качествѣ орудія, помогающаго зрѣнію, излишняя роскошь для ея выпученныхъ глазъ).-- Мои мальчики тоже выказали свое сочувствіе африканскому вопросу, продолжала мистрисъ Пардигль: -- Эгбертъ пожертвовялъ шиллингъ и шесть пенсовъ, т. е., всѣ свои карманныя деньги за девять недѣль: тоже сдѣлали Освальдъ и остальные по мѣрѣ своихъ маленькихъ средствъ. Однако я не во всемъ согласна съ мистрисъ Джеллиби и не одобряю ея отношенія къ дѣтямъ. На какомъ основаніи они исключены изъ участія въ дѣлѣ, которому она себя посвятила? Не знаю, кто изъ насъ правъ, можетъ быть я и заблуждаюсь, но у меня другой образъ мыслей и я всюду вожу за собою своихъ дѣтей.
   При этихъ словахъ изъ устъ старшаго мальчика вылетѣлъ болѣзненный звукъ, который онъ постарался замаскировать зѣвотой, но мы съ Адой остались при томъ убѣжденіи, что это былъ стонъ.
   -- Каждый день аккуратно они посѣщаютъ со мною утреннюю службу, для чего встаютъ въ шесть часовъ утра круглый годъ, даже зимой; и затѣмъ, втеченіе дня, ходятъ за мною всюду, куда призываетъ меня долгъ. Я состою попечительницей школъ и членомъ благотворительнаго общества, засѣдаю въ комитетѣ народныхъ чтеній, въ комитетѣ раздачи пожертвованій, въ мѣстномъ комитетѣ о новорожденныхъ и во многихъ другихъ. Однѣ баллотировки отнимаютъ у меня массу времени; я думаю, нѣтъ человѣка, который былъ бы заваленъ работой, какъ я. По дѣти всюду мнѣ сопутствуютъ и поучаются: знакомятся съ бѣднымъ классомъ, пріобрѣтаютъ навыкъ къ благотворительнымъ занятіямъ, короче, получаютъ вкусъ ко всѣмъ этимъ вещамъ, что впослѣдствіи сдѣлаетъ ихъ полезными слугами ближнихъ и доставитъ удовлетвореніе имъ самимъ. Мои дѣти не легкомысленны -- всѣ свои карманныя деньги они тратятъ подъ моимъ руководствомъ на пожертвованія съ благотворительною цѣлью; они посѣщаютъ такъ много публичныхъ митинговъ, выслушиваютъ столько лекцій, рѣчей, проповѣдей, собесѣдованій, какъ рѣдко удается молодому поколѣнію. Мой пятилѣтній Альфредъ, который, какъ я вамъ говорила, поступилъ въ Союзъ Дѣтей Радости, былъ въ числѣ немногихъ дѣтей, доказавшихъ, что они поступили въ этомъ случаѣ вполнѣ сознательно: въ достопамятный вечеръ своего вступленія въ Союзъ эти дѣти (въ томъ числѣ и мой Альфредъ) выслушали горячую рѣчь предсѣдателя, продолжавшуюся ровно два часа.
   Альфредъ посмотрѣлъ на мать такими сердитыми глазами, какъ будто хотѣлъ сказать^ что онъ и до сихъ поръ не забылъ этого злосчастнаго вечера.
   -- Вы можетъ быть замѣтили на подписныхъ, листахъ, которые я присылала нашему уважаемому другу, мистеру Джерндайсу, что послѣ именъ моихъ птенцовъ въ концѣ всегда стоитъ: 0. А. Пардигль, чл. кор. общ., пожертвовалъ фунтъ стерлинговъ,-- это ихъ отецъ. Мы обыкновенно наблюдаемъ одинъ и тотъ же порядокъ: я вношу свою лепту первая, затѣмъ слѣдуютъ дѣтскіе взносы, сообразно съ возрастомъ и средствами каждаго, а мистеръ Пардигль составляетъ арьерградъ. Онъ счастливъ, что можетъ подъ моимъ руководствомъ дѣлать свои скромныя приношенія, и мы увѣрены, что, поступая такимъ образомъ, не только доставляемъ себѣ удовольствіе, но и показываемъ хорошій примѣръ нашимъ ближнимъ.
   Пока я выслушивала эту тираду, у меня все время вертѣлся вопросъ: что если бы мистеръ Джеллиби сошелся гдѣ-нибудь на обѣдѣ съ мистеромъ Пардиглемъ и, оставшись послѣ обѣда съ нимъ наединѣ, вздумалъ бы открыть ему свою душу, услышалъ ли бы и онъ въ свою очередь такое же интимное признаніе отъ мистера Пардигля? Я покраснѣла, поймавъ себя на такой мысли, но не могла прогнать ее изъ головы.
   -- У васъ здѣсь отличное мѣстоположеніе, сказала мистрисъ Пардигль, подойдя къ окну.
   Мы очень обрадовались возможности перемѣнись разговоръ и принялись расписывать красоты ландшафта, но очки на кругломъ носѣ отнеслись къ нимъ съ самымъ обиднымъ равнодушіемъ.
   -- Знаете вы мистера Гошера? спросила мистрисъ Пардигль.
   Мы должны были сознаться, что не имѣемъ этого удовольствія.
   -- Большая потеря для васъ, заявила гостья убѣжденнымъ тономъ:-- Гошеръ -- страстный, пылкій ораторъ, полный огня. Вонъ та полянка какъ будто самой природой предназначена для публичнаго митинга; взобравшись здѣсь на повозку, мистеръ Гошеръ могъ бы при удобномъ случаѣ говорить передъ вами цѣлые часы. Ну-съ, молодыя дѣвицы, продолжала она, вставъ и отодвигая свой стулъ отъ окна, при чемъ какая-то невидимая сила опрокинула своявшій на порядочномъ разстояніи круглый столикъ съ моей рабочей корзиной:-- теперь, я полагаю, вы достаточно меня знаете?
   При этомъ щекотливомъ вопросѣ Ада посмотрѣла на меня съ самымъ откровеннымъ ужасомъ, а на моихъ щекахъ вспыхнулъ румянецъ, обнаружившій преступный характеръ моихъ мыслей.
   -- Полагаю, вамъ ясны наиболѣе выдающіяся стороны моего характера. Онѣ такъ рѣзко бросаются въ глаза, что ихъ нельзя не замѣтить, да я ихъ и не скрываю. Скажу прямо: я человѣкъ труда; я люблю тяжелую работу, наслаждаюсь ею. Возбужденіе мнѣ полезно, я такъ привыкла къ тяжелому труду, что не знаю усталости.
   По долгу вѣжливости мы пробормотали, что такая черта большая рѣдкость и достойна всякой похвалы, или что-то въ этомъ родѣ,-- хорошенько не помню.
   Я очень люблю дѣтей и всегда рада быть съ ними, но на этотъ разъ дѣтское общество доставило мнѣ мало удовольствія. Какъ только мы вышли изъ дому, Эгбертъ, точно уличный попрошайка, сталъ канючить у меня шиллингъ на томъ основаніи, что его карманные деньги у него "зажилили". На мое замѣчаніе, что такое выраженіе совершенно неприлично особенно по отношенію къ матери, онъ только пробурчалъ: "Подѣломъ ей"! и ущипнулъ меня за руку съ любезнымъ комментаріемъ. "Что? Не нравится"? Затѣмъ онъ продолжалъ уже но адресу матери: "Ну, не срамъ ли то, что она дѣлаетъ? Увѣряетъ, что даетъ мнѣ деньги, а потомъ сама отнимаетъ. И зачѣмъ она ихъ называетъ мопми, когда я не могу ихъ тратить, куда хочу"? Эти дерзкіе вопросы возбудили воинственный духъ въ Освальдѣ и Френсисѣ, и всѣ трое принялись щипать мои руки, такъ больно закручивая кожу, что я едва не кричала. Тѣмъ временемъ Феликсъ отдавилъ мнѣ ноги, а членъ Союза Радости, который жертвовалъ цѣликомъ свои карманныя деньги и потому долженъ былъ воздерживаться не только отъ табаку, но и отъ сладкаго, такъ побагровѣлъ отъ огорченія и злости, когда мы проходили мимо лавки пирожника, что я чуть не умерла отъ испуга.
   Никогда я такъ не страдала тѣломъ и душой, какъ во время этой прогулки съ милыми малютками, такъ безчеловѣчно отплатившими мнѣ за то, что я отнеслась къ нимъ по человѣчески.
   Я вздохнула съ облегченіемъ, когда мы наконецъ достигли цѣли нашего похода, хотя это было очень печальное мѣсто. Кирпичникъ жилъ въ одной изъ убогихъ лачугъ, разбросанныхъ вокругъ кирпичнаго завода; у разбитыхъ окопъ лачугъ лѣпились свиные хлѣва, въ садахъ передъ дверьми не было ничего кромѣ лужъ стоячей водѣ; мѣстами вдоль стѣнъ стояли старыя кадки для стока дождевой воды, мѣстами для той же цѣли были покрыты ямы, превратившіяся въ колодцы съ жидкой грязью.
   Кое-гдѣ шатались или зѣвали у дверей и оконъ мужчины и женщины. Когда мы проходили мимо, они стали подсмѣиваться надъ господами, которые суютъ носъ не въ свое дѣло и лучше бы сидѣли по домамъ, чѣмъ надоѣдать добрымъ людямъ, да не пачкали бы башмачки, шляясь сюда смотрѣть, какъ живетъ простой народъ.
   Мистрисъ Пардигль храбро открывала шествіе, громогласно порицая грубость и неопрятность этихъ людей (я думаю, каждый изъ насъ былъ бы не чище, живя въ подобномъ мѣстѣ). Она привела насъ въ самую дальнюю лачугу, гдѣ мы всѣ съ трудомъ помѣстилась, когда вошли.
   Въ сырой и вонючей конурѣ кромѣ насъ были еще люди: женщина съ подбитымъ глазомъ няньчила у огня тяжело дышавшаго ребенка; мужчина съ страшно истощеннымъ лицомъ, весь выпачканный въ глинѣ, лежалъ на полу и курилъ трубку; сильный, здоровый парень примѣрялъ собакѣ ошейникъ, разбитная дѣвушка стирала что-то въ грязной водѣ.
   Когда мы вошли, всѣ взглянули на насъ, но никто не промолвилъ привѣтствія; женщина отвернулась, чтобы скрыть подбитый глазъ.
   -- Ну, друзья мои, какъ поживаете? произнесла мистрисъ Пардигль, но мнѣ показалось, что сухой тонъ ея голоса не совсѣмъ соотвѣтствовалъ этому ласковому привѣтствію.-- Вотъ я и опять у васъ. Помните, я говорила, что не знаю усталости. Я люблю тяжелый трудъ и вѣрна своему слову.
   -- Я не понимаю, что значитъ усталость,-- этого слова для меня не существуетъ. Попробуйте меня утомить, и вы увидите, что это невозможно, говорила мистрисъ Пардигль:-- многочисленность препятствій, которыя я преодолѣваю, размѣры моей дѣятельности (хотя я я считаю ее бездѣлицею) меня самое часто поражаютъ. Бывало такъ, что мои птенцы и мистеръ Пардигль изнемогали отъ усталости только присутствуя при моей работѣ, я же оставалась свѣжа, какъ жаворонокъ.
   Если сердитое лицо старшаго птенца могло стать еще сердитѣе, то это случилось теперь. Я замѣтила, какъ онъ сжалъ руку въ кулакъ и какъ будто нечаянно стукнулъ ею въ дно своей шляпы.
   -- Моя неутомимость оказываетъ мнѣ большія услуги, когда я дѣлаю свои визиты бѣднякамъ. Если я встрѣчаю человѣка, который не желаетъ меня слушать, я ему прямо говорю: любезный, я не знаю усталости, я ни передъ чѣмъ не уступаю, начатое всегда довожу до конца. Это производитъ изумительное дѣйствіе. Какъ разъ сегодня я должна навѣстить нѣсколькихъ бѣдняковъ здѣсь по близости; надѣюсь, что вы, миссъ Соммерсонъ, и вы, миссъ Клеръ, будете мнѣ сопутствовать.
   Я попробовала было увильнуть, сославшись на неотложныя дѣла, но эта отговорка не была принята. Тогда я сказала, что не увѣрена въ своихъ силахъ: тутъ нужно умѣнье обращаться съ людьми, столь отличными отъ меня по своему положенію, нужно знаніе человѣческаго сердца,-- въ чемъ я была совершенно неопытна. Прежде чѣмъ учить другихъ, я должна сама поучиться; я не могу повѣрить, что для того, чтобъ что нибудь сдѣлать, достаточно однихъ добрыхъ намѣреній. По всѣмъ этимъ причинамъ я считаю, что лучше всего будетъ, если я постараюсь быть полезной окружающимъ, буду оказывать имъ услуги по мѣрѣ моихъ силъ, постепенно расширяя кругъ моихъ обязанностей. Все это я высказала только потому, что мистрисъ Пардигль была гораздо старше и опытнѣе меня, къ тому же отличалась почти военной отвагой.
   -- Вы говорите такъ, вѣроятно, потому, миссъ Соммерсонъ, что неспособны къ тяжелой работѣ, къ тому напряженіе силъ, котораго она требуетъ, а въ этомъ вся суть. Но если вы не прочь посмотрѣть на меня въ дѣлѣ (я сейчасъ со всѣмъ семействомъ отправляюсь къ сосѣднему кирпичнику, большому негодяю), я буду очень рада взять васъ съ собою, и миссъ Клеръ также, если она окажетъ мнѣ честь.
   Мы съ Лдой переглянулись, и такъ какъ все равно собирались итти гулять, то и приняли предложеніе. Сходивъ за шляпками, мы вернулись въ гостиную и застали, что дѣти толкутся въ углу, а мистрисъ Пардигль ходить по комнатѣ, опрокидывая всю наличную легкую мебель.
   Мистрисъ Пардигль завладѣла Адой, а я пошла съ дѣтьми. Ада говорила потомъ, что мистрисъ Пардигль всю дорогу разсказывала ей своимъ басомъ о кровопролитной борьбѣ, которую она цѣлыхъ три года вела съ другой дамой. Весь вопросъ былъ въ томъ, чья кандидатка попадетъ въ пріютъ, и сколько ей пришлось подать просьбъ, предложеній, сколько разъ дѣло баллотировалось!
   Повидимому, это состязаніе доставило удовольствіе всѣмъ участвующимъ, кромѣ кандидатокъ, которыя и до сихъ поръ еще никуда не попали.
   -- Всѣ вы тутъ, или еще кого Богъ дастъ? проворчалъ лежащій на полу и, облокотившись на руку, принялся насъ разглядывать.
   -- Нѣтъ, мой другъ, мы всѣ здѣсь, отвѣчала мистрисъ Пардигль, усаживаясь на стулъ и опрокидывая другой.
   -- Потому что, видите ли, мнѣ сдается, не мало ли васъ притащилось, проговорилъ мужчина, не выпуская изо рта трубки и продолжая насъ разсматривать.
   Парень и дѣвушка захохотали, къ нимъ присоединились и два молодца, которые зашли посмотрѣть на насъ и стояли у порога, заложивъ руки въ карманы.
   -- Вы не можете утомить меня, добрые люди, отвѣчала мистрисъ Пардигль.-- Я люблю преодолѣвать препятствія, и чѣмъ больше вы затрудните мою работу, тѣмъ больше она доставитъ мнѣ удовольствія.
   -- Облегчимъ ей работу, проворчалъ человѣкъ съ трубкой.-- Я хочу, слышите ли, чтобъ это кончилось. Я не допущу, чтобъ вы распоряжались въ моемъ домѣ, выгоняли меня, какъ барсука изъ поры. Вы опять влѣзли сюда и по обыкновенію станете разспрашивать,-- такъ и быть, я избавлю васъ отъ этого труда. Чѣмъ занята моя дочь? Отираетъ. Посмотрите, что это за вода, понюхайте ее,-- каково пахнетъ? а вѣдь мы ее пьемъ! Какъ бы вамъ понравилось, если бы вамъ пришлось пить такую воду, небось подумали бы о джипѣ! Моя лачуга грязна? Да, грязна и нездорова; у насъ пятеро дѣтей грязныхъ и больныхъ и, если они умрутъ въ дѣтствѣ, тѣмъ лучше для нихъ и для насъ. Читалъ ли я книжонку, что вы оставили? Нѣтъ, не читалъ, здѣсь никто не умѣетъ читать, да если бы кто и умѣлъ, она намъ не годится. Эта книжка для ребятъ, а я не ребенокъ; можетъ быть вамъ вздумается оставить куклу, такъ мнѣ ее няньчить? Какъ я себя велъ? Пьянствовалъ три дня, пропьянствовалъ бы и четвертый, кабы денегъ хватило. Ходилъ ли въ церковь? Нѣтъ, и не думалъ, да меня тамъ и не ждутъ,-- для меня и церковный сторожъ слишкомъ важная персона. Почему у моей жены синякъ подъ глазомъ? Я подбилъ ей глазъ; если она скажетъ, что не я, то совретъ.
   Онъ сунулъ въ ротъ трубку, которую вынулъ изо рта въ началѣ своей рѣчи, повернулся на другой бокъ и продолжалъ курить. Все это время мистрисъ Пардигль, не спуская глазъ, смотрѣла на него черезъ очки съ самымъ невозмутимымъ видомъ, точно нарочно разсчитаннымъ, чтобъ усилить его раздраженіе.
   Она развернула назидательную книгу такимъ образомъ, какъ будто это палочка констебля, а она неумолимый стражъ, который отводить преступниковъ въ полицейскій участокъ.
   Я и Ада въ качествѣ незванныхъ гостей чувствовали себя крайне неловко и намъ казалось, что мистрисъ Пардигль поступила бы несравненно лучше, прибѣгнувъ къ какому нибудь иному способу для уловленія душъ этого народа.
   Дѣти угрюмо глазѣли по сторонамъ; хозяева не обращали на насъ никакого вниманія за исключеніемъ парня, который заставлялъ собаку лаять въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ мистрисъ Пардигль читала особенно восторженно. Мы обѣ болѣзненно чувствовали, что ей не удастся поколебать преграду между этими людьми и нами. Намъ казалось даже, что, какъ и ея напыщенныя рѣчи, книга дурно выбрана и не годилась бы для такихъ слушателей даже и въ томъ случаѣ, еслибъ было предложена съ большимъ тактомъ и скромностью. Что же касается той книжки, о которой такъ презрительно отозвался кирпичникъ, то мистеръ Джерндайсъ отзывался о ней такъ: "сомнѣваюсь, чтобъ самъ Робинзонъ Крузе прочелъ ее даже въ томъ случаѣ, еслибъ у него на островѣ не было никакихъ другихъ книгъ".
   Когда мистрисъ Пардигль стала собираться домой, мы почувствовали большое облегченіе.
   Кирпичникъ повернулся къ ней въ полъ-оборота и проворчалъ сквозь зубы:
   -- Кончили вы?
   -- На сегодня довольно, любезный другъ. Но я никогда не утомляюсь и приду къ вамъ опять, когда наступитъ ваша очередь, отвѣчала мистрисъ Пардигль, какъ ни въ чемъ не бывало.
   -- Прежде всего убирайтесь и оставьте насъ въ покоѣ, а тамъ чудите себѣ, сколько влѣзетъ, и прибавивъ крѣпкое ругательство, кирпичникъ скрестилъ руки и закрылъ глаза.
   Мистрисъ Пардигль встала, причемъ окружающіе предметы завертѣлись и попадали точно отъ порыва вихря, отъ котораго едва спаслась трубка хозяина. Взявъ за руки двоихъ дѣтей и приказавъ остальнымъ слѣдовать за собою, она выразила надежду, что закоснѣлые грѣшники выкажутъ признаки раскаянія къ слѣдующему ея визиту, и направилась въ сосѣднюю лачугу.
   Вѣроятно и тамъ (надѣюсь, это не будетъ слишкомъ смѣлымъ замѣчаніемъ съ моей стороны) она такъ же блистательно доказала, что не была тѣмъ истиннымъ миротворцемъ, который творитъ дѣла милосердія отъ полноты души, а дѣлала это единственно для расширенія поприща своей благотворительности.
   Она думала, что мы послѣдуемъ за нею; но, когда мѣсто очистилось, мы подошли къ сидящей у камина женщинѣ и спросили, чѣмъ боленъ ребенокъ, котораго она держала на рукахъ. Она ничего не сказала, только взглянула на него. Еще прежде мы замѣтили, что она старалась прикрывать рукой подбитый глазъ, какъ-будто желая устранить всякую мысль о чьемъ-либо буйствѣ, насиліи и жестокомъ обращеніи съ ребенкомъ.
   Ада наклонилась надъ малюткой и хотѣла прикоснуться къ его личику, но я потянула ее назадъ, замѣтивъ, что случилось: ребенокъ былъ мертвъ.
   -- О, Эсфирь! вскричала Ада, опускаясь передъ нимъ на колѣни:-- Голубушка, Эсфирь, взгляни на крошку! какъ онъ покоенъ! Бѣдный маленькій страдалецъ! Какъ мнѣ его жалко... и его, и мать. Никогда еще мнѣ не было такъ жалко! Бѣдняжечка моя!
   Нѣжное состраданіе, съ которымъ она горько плача склонилась надъ ребенкомъ, положивъ свою руку на руку матери, тронуло бы всякое материнское сердце. Бѣдная женщина сперва съ изумленіемъ взглянула на нее, потомъ залилась слезами. Я сняла съ ея колѣнъ легкую ношу, положила на столъ, потомъ постаралась украсить, чѣмъ могла, и прикрыла своимъ носовымъ платкомъ. Мы пробовали утѣшить бѣдную женщину, прошептавъ ей то, что сказалъ Спаситель о дѣтяхъ.
   Она не вымолвила ни слова и зарыдала пуще прежняго.
   Обернувшись я увидѣла, что парень увелъ собаку и стоялъ у дверей, глядя на насъ во всѣ глаза,-- въ нихъ не было слезъ, но не было и прежняго дерзскаго выраженія, та же перемѣна произошла и съ дѣвушкой; она сидѣла теперь въ углу, уставивъ глаза въ полъ.
   Кирпичникъ всталъ; онъ продолжалъ курить трубку съ прежнимъ недовѣрчивымъ видомъ, но молчалъ.
   Въ эту минуту въ комнату вбѣжала женщина, очень некрасивая и дурно одѣтая.
   Она бросилась къ бѣдной матери съ крикомъ: Дженни, Дженни!
   Услыхавъ этотъ голосъ, мать встала съ мѣста и бросилась на шею пришедшей. Та была далеко непривлекательна на видъ; ея лицо и руки носили слѣды побоевъ;-- но когда она стала утѣшать бѣдную мать, смѣшивая свои слезы съ ея слезами, она не нуждалась въ красотѣ. Все ея сочувствіе выражалось словами: "Дженни, Дженни!" Но надо было слышать тонъ голоса, какимъ она произносила эти простыя слова.
   Какъ трогательно было видѣть этихъ двухъ женщинъ, оборванныхъ, грубыхъ, избитыхъ, прижавшихся такъ тѣсно другъ къ другу, соединенныхъ такою сердечною привязанностью.
   Я чувствовалъ, какъ много они значутъ другъ для друга, какъ общее жизненное горе сблизило ихъ сердца. "Лучшія стороны этихъ людей скрыты отъ насъ,-- подумала я;-- и мы даже неспособны ихъ понять. Что значитъ бѣднякъ для бѣдняка,-- знаютъ только они сами, да Богъ".
   Мы сочли за лучшее потихоньку удалиться. Одинъ кирпичникъ, стоявшій у самой двери, замѣтилъ, что мы уходимъ, и посторонился, чтобы пропустить насъ, но сдѣлалъ видъ, будто, посторонился вовсе не для насъ, а случайно,-- и когда мы поблагодарили его, даже не отвѣтилъ.
   Всю дорогу домой Ада такъ горько плакала, что Ричардъ пришелъ въ отчаяніе (хотя и говорилъ мнѣ потомъ, что слезы удивительно къ ней идутъ), и мы рѣшили сходить вечеромъ въ коттеджъ кирпичника и снести туда кое-что для ребенка.
   Мы разсказали вкратцѣ мистеру Джерндайсу обо всемъ видѣнномъ, и вѣтеръ тотчасъ же перемѣнился.
   Вечеромъ и Ричардъ сопровождалъ насъ къ мѣсту нашего утренняго путешествія.
   Намъ пришлось идти мимо кабака; оттуда несся невообразимый гамъ, и въ числѣ людей, столпившихся у двери, мы замѣтили отца умершаго малютки; онъ кричалъ и шумѣлъ больше всѣхъ. Пройдя нѣсколько шаговъ, мы встрѣтили парня, неразлучнаго съ собакой, и его сестру; дѣвушка смѣялась и болтала на углу съ другими молодыми женщинами, но, увидѣвъ насъ сконфузилась, и когда мы проходили мимо, отвернулась.
   Дойдя до лачуги, мы оставили Ричарда у дверей и вошли однѣ. Женщина, такъ сердечно утѣшавшая бѣдную осиротѣлую мать, была еще здѣсь; она съ безпокойствомъ выглянула въ дверь, услышавъ наши шаги.
   -- Ахъ, это вы, барышни! произнесла она испуганнымъ шепотомъ,-- а я сторожу, не придетъ ли мой хозяинъ. У меня сердце не на мѣстѣ. Если не застанетъ меня дома, убьетъ.
   -- Вы говорите про своего мужа? спросила я.
   -- Да, миссъ, про хозяина. Джени заснула. Она совсѣмъ измучилась. Семь сутокъ не спускала съ рукъ бѣднаго малютку; отдохнетъ, бывало, только тогда, когда я улучу свободную минутку и прибѣгу, подержать его.
   Впустивъ насъ, она тихонько подошла къ постели, на которой спала Дженни, и положила подлѣ нея то, что мы принесли. Не замѣтно было никакихъ попытокъ прибрать комнату (да едва ли это было и возможно), но маленькое восковое личико придавало ей какую то трогательную торжественность.
   Ребенокъ былъ обмытъ, прибранъ, завернутъ въ чистый кусокъ холста и покрытъ моимъ платкомъ, на который тѣ же самыя мозолистыя израненныя руки нѣжно положили пучекъ душистыхъ травъ.
   -- Богъ наградить васъ за доброе дѣло. Вы славная женщина, сказали мы ей.
   -- Я, барышня? переспросила она съ удивленіемъ:-- т-ссъ! Дженни, Дженни!
   Джени было заворочалась и простонала во снѣ, но звукъ знакомаго голоса успокоилъ ее, и она опять уснула.
   Я приподняла платокъ, прикрывавшій свинцово-блѣдное личико ребенка; Ада наклонилась надъ нимъ и ея золотистые волосы окружили его блестящимъ ореоломъ. Какъ далека я тогда была отъ мысли, что этотъ платокъ послѣ недвижной, исполненной небеснаго мира груди младенца будетъ покоиться на сердцѣ, полномъ тревогъ!
   Стоя съ Адой у изголовья маленькаго мертвеца, я думала: "навѣрное ангелъ-хранитель этого малютки не забудетъ женщину, чья сострадательная рука позаботилась о маленькомъ мертвецѣ". И потомъ, когда мы уходили, мнѣ казалось, что онъ взираетъ на нее, какъ она стоитъ у двери, провожая насъ, боязливо прислушиваясь и оглядываясь по сторономъ, вся трепеща отъ страха за себя, но все-таки повторяя ласковымъ успокоительнымъ шепотомъ: "Дженни, Дженни!"
   

ГЛАВА IX.
Знаки и намеки.

   Не знаю, какъ это случается, что я пишу только о себѣ. Я все собираюсь писать о другихъ и стараюсь какъ можно меньше думать о себѣ, сержусь, когда мнѣ приходится опять и опять выступать въ этомъ разсказѣ, повторяю себѣ: "ты пренесносное созданіе, моя милая, я не хочу, чтобъ ты всѣмъ надоѣдала!"--но все напрасно. Надѣюсь, что тотъ, кому случится прочесть то, что я пишу, пойметъ, что на этихъ страницахъ такъ много говорится о моей особѣ лишь потому, что я вмѣстѣ съ другими принимала участіе въ описываемыхъ событіяхъ и нельзя было выключить меня изъ числа дѣйствующихъ лицъ.
   Вмѣстѣ съ моей милочкой мы читали, работали, занимались музыкой, и среди этихъ занятій незамѣтно пролетали зимніе дни, точно яркокрылыя птички, Ричардъ, несмотря на то, что былъ большой непосѣда, проводилъ съ нами всѣ вечера и большую часть послѣобѣденнаго времени,-- такъ наше общество ему нравилось. Я думаю, лучше сразу сказать, что онъ глубоко любилъ Аду; я сейчасъ же догадалась объ этомъ, хоть раньше никогда не видѣла влюбленныхъ. Само собою разумѣется, что я не говорила объ этомъ и даже виду не подавала, что я знаю что нибудь; напротивъ, я была такъ сдержана, такъ привыкла притворяться ничего не замѣчающей, что иногда мнѣ приходило въ голову, не сдѣлалась ли я лицемѣркой. Но дѣлать было нечего, оставалось только молчать, и я притаилась, какъ мышь; они были тоже сдержанны и скромны, какъ робкія мышки. Но они до такой степени простодушно не стѣснялись меня, ихъ взаимная любовь была такъ очаровательно папина, что по временамъ мнѣ бывало очень трудно выдержать и не обнаружить, съ какимъ участіемъ я къ ней отношусь.
   -- Наша старушка такая превосходнѣйшая женщина, что я буквально не могу безъ нея жить, говорилъ Ричардъ, выходя рано утромъ въ садъ мнѣ на встрѣчу, съ шутливымъ смѣхомъ и краснѣя.-- Прежде чѣмъ начать свой безтолковый день, прежде чѣмъ засѣсть за книги и инструменты или отправиться подобно бандиту рыскать по окрестнымъ горамъ и доламъ, я ощущаю неопреодолимую потребность зайти сюда и солидно, степенно погулять съ нашимъ общимъ покладистымъ другомъ. И вотъ я опять здѣсь.
   -- Знаешь, матушка Дурденъ, говорила мнѣ вечеромъ Ада, прислонясь головкой къ моему плечу и глядя въ огонь, пламя котораго отражалось въ ея задумчивыхъ глазкахъ:-- мнѣ не хочется говорить, а только посидѣть возлѣ тебя и помечтать. Мнѣ хочется смотрѣть на твое милое лицо, прислушиваться къ вою вѣтра и думать о бѣдныхъ морякахъ, которые теперь въ морѣ...
   -- Да, Ричардъ вѣроятно будетъ морякомъ: онъ съ дѣтство чувствовалъ склонность къ морю; мы часто говорили объ этомъ. Мистеръ Джерндайсъ писалъ къ одному изъ высокопоставленныхъ родственниковъ Ричарда, сэру Лейстеру Дэдлоку, прося его принять участіе въ молодомъ человѣкѣ. Сэръ Лейстеръ соизволилъ отвѣтить, что "онъ будетъ счастливъ содѣйствовать планамъ молодого человѣка, если это окажется въ его власти, на что, къ сожалѣнію, мало вѣроятности". Онъ прибавлялъ, что "миледи посылаетъ привѣтъ молодому человѣку, она помнить, что связана съ нимъ узами дальняго родства, и вполнѣ увѣрена, что онъ окажется на высотѣ своего долга во всякой приличной профессіи, какую пожелаетъ избрать".
   -- Изъ чего слѣдуетъ, что я долженъ самъ себѣ проложить дорогу, сказалъ мнѣ Ричардъ, прочтя это письмо.-- Ну, такъ что-жъ! Многимъ это удавалось, не я первый, мнѣ только хотѣлось бы для начала имѣть подъ своей командой каперское судно, чтобъ захватить лорда-канцлера и посадить его на голодный паекъ, пока онъ не произнесетъ рѣшенія по нашему дѣлу. Отъ діэты онъ бы похудѣлъ и можетъ сталъ бы быстрѣе ворочать умомъ.
   Этотъ милый юноша по навалъ большія надежды, но съ неистощимой веселостью и живымъ умомъ въ немъ соединялась поразительная беззаботность, которая заставляла меня иногда не на шутку задумываться главнымъ образомъ потому, что онъ величалъ ее мудрымъ благоразуміемъ. Эта безпечность особенно ярко бросалась въ глаза въ его денежныхъ разсчетахъ; чтобъ охарактеризовать странный способъ его вычисленій -- ничего не могу лучше придумать, какъ разсказать о деньгахъ, которыя мы съ нимъ ссудили мистеру Скимполю.
   Не знаю, отъ самого-ли мистера Скимполя, или отъ Коавинса, только мистеръ Джерндайсъ узналъ цифру уплаченнаго долга и отдалъ деньги мнѣ съ тѣмъ, чтобъ, удержавъ свою долю, я передалъ остальныя Ричарду. Сколько безполезныхъ издержекъ оправдывалъ онъ потомъ этой нежданной получкой! Онъ такъ говорилъ объ этихъ десяти фунтахъ, точно они были его новымъ сбереженіемъ, пріятной прибавкой къ его доходамъ. Если бы сложить всѣ издержки, которыя онъ ставилъ на счетъ этихъ несчастныхъ десяти фунтовъ, вышлабы весьма круглая сумма.
   -- О, благоразумная тетушка Гоббардъ, вѣдь я выигралъ десять фунтовъ по дѣлу Коавннса, почему же не пожертвовать часть? говорилъ онъ мнѣ, когда, нимало незадумываясь, рѣшилъ подарить пять фунтовъ кирпичнику.
   -- Какъ такъ выиграли? переспросила я.
   -- Почему мнѣ не отдать эти десять фунтовъ, которые я разъ ужъ отдалъ съ удовольствіемъ, не надѣясь когда нибудь получить обратно. Вѣдь вы не станете отрицать, что на это не было никакой надежды?
   -- Нѣтъ, не стану.
   -- Ну, вотъ, значитъ я и выигралъ десять фунтовъ!
   -- Да вѣдь это тѣ же самые, попыталась было я возразить.
   -- Это не мѣняетъ дѣла. У меня оказалось десятью фунтами больше, чѣмъ я разсчитывалъ, слѣдовательно я могу позволить себѣ истратить ихъ безъ угрызеній совѣсти.
   Когда мы отговорили его отъ этой траты, убѣдивъ, что изъ нея не выйдетъ ничего хорошаго, онъ такимъ же точно способомъ счелъ эти пять фунтовъ въ приходѣ.
   -- Позвольте, говорилъ онъ:-- значитъ я съэкояомилъ пять фунтовъ на дѣлѣ кирпичника, и если я прокачусь въ Лондонъ и истрачу на это четыре фунта, то у меня все-таки останется въ сбереженіи цѣлый фунтъ. А бережливость -- прекрасная вещь: сберегъ пенни, пріобрѣлъ пенни.
   Едва ли есть на свѣтѣ другой такой же великодушный и откровенный человѣкъ какимъ былъ Ричардъ. Я очень скоро узнала его такъ коротко, точно онъ былъ мнѣ роднымъ братомъ: пылкій, смѣлый, неугомонный, онъ въ то же время былъ чрезвычайно мягокъ и нѣженъ отъ природы; подъ вліяніемъ Ады послѣднее качество въ немъ замѣтно усилилось, и онъ сталъ самымъ очаровательнымъ собесѣдникомъ, -- веселымъ, добродушнымъ, готовымъ отнестись къ каждому съ участіемъ и довѣріемъ.
   Гуляя, болтая, просиживая съ ними цѣлые вечера, замѣчая ихъ возраставшую любовь, которую каждый изъ нихъ застѣнчиво скрывалъ отъ другого, какъ величайшую тайну, еще даже не подозрѣвая взаимности, я, право, не менѣе ихъ наслаждалась этими чудными грезами.
   Такъ мы жили, когда однажды за завтракомъ мистеръ Джерндайсъ получилъ письмо.
   Взглянувъ на адресъ, онъ воскликнулъ: "А! отъ Бойторна!" и сталъ читать съ видимымъ удовольствіемъ. Прочитавъ нѣсколько строкъ, онъ мимоходомъ замѣтилъ, что Бойторнъ пріѣдетъ къ намъ. Кто такой Бойторнъ?-- этотъ вопросъ интересовалъ насъ всѣхъ, и кромѣ того, -- не знаю, какъ другихъ,-- а меня занимала мысль, не помѣшаетъ ли ожидаемый гость установившемуся строю нашей жизни?
   Болѣе сорока пяти лѣтъ тому назадъ мы съ этимъ малымъ были вмѣстѣ въ школѣ, сказалъ мистеръ Джерндайсъ, хлопнувъ по письму, которое онъ положилъ на столъ. Въ тѣ времена Лаврентій Бойторнъ былъ самый буйный, самый громогласный, самый искренній, смѣлый и рѣшительный мальчикъ и остался такимъ на всю жизнь. А что это за страшилище, еслибъ вы знали!
   -- Видомъ, сэръ? спросилъ Ричардъ.
   -- Да, и видомъ и всѣмъ. Онъ десятью годами старше меня, но гораздо молодцоватѣе: на два дюйма выше и держится прямо, какъ старый солдатъ. Руки, какъ у кузнеца, грудь на выкатѣ, и какое рыцарское сердце бьется въ этой груди! а легкихъ... другихъ такихъ легкихъ, пожалуй и не сыскать. Заговоритъ или засмѣется, или вздохнетъ -- такъ домъ дрожитъ!
   Рисуя намъ портретъ своего друга, мистеръ Джерндайсъ опять развеселился, и мы замѣтили хорошій знакъ: не было ни малѣйшаго указанія на перемѣну вѣтра. Онъ продолжалъ:
   -- Что навѣрно привлечетъ ваши сердца, друзья мои, и что я самъ особенно цѣню въ этомъ человѣкѣ,-- это его внутреннія качества: теплота сердца, состраданіе, энтузіазмъ. Рѣчь Войторна поражаетъ не менѣе его голоса: онъ любитъ парадоксы, рѣзкости преувеличенія, вообще, всѣмъ степенямъ предпочитаетъ превосходную; въ качествѣ судьи и обличителя, онъ бываетъ свирѣпъ. Послушать его, такъ это какой-то дикарь, людоѣдъ; я думаю, что у многихъ онъ и пользуется такой репутаціей. Но довольно о немъ, сами увидите. Васъ навѣрно удивитъ его покровительственный тонъ со мной: онъ не можетъ забыть, что въ школѣ я былъ въ младшихъ классахъ, а онъ въ старшихъ, и наша дружба началась съ того, что онъ вышибъ два зуба (онъ говорить -- цѣлыхъ шесть) моему обидчику.
   И обратясь ко мнѣ, мистеръ Джердидайсъ прибавилъ:
   -- Дорогая моя, мистеръ Бойторнъ и его слуга будутъ здѣсь сегодня послѣ полудня.
   Я сдѣлала всѣ нужныя распоряженія для пріема мистера Бойторна, и мы съ любопытствомъ стали ждать его пріѣзда. Назначенное время прошло, но мистеръ Бойторнъ не показывался; наступилъ обѣденный часъ, а его все не было. Обѣдъ былъ отложенъ на часъ; мы сидѣли у камина, не зажигая свѣчей. Вдругъ входная дверь съ трескомъ распахнулась, и зала огласилась гнѣвными раскатами громоваго голоса:
   -- Джерндайсъ, насъ обманулъ какой-то разбойникъ, увѣрилъ, что надо взять вправо, а надо было влѣво. Этакій негодяй! Должно быть отецъ его совершенный подлецъ, что у него такой сынъ. Съ наслажденіемъ убилъ бы его, мерзавца!
   -- Развѣ онъ нарочно? спросилъ мистеръ Джерндайсъ.
   -- Да онъ всю жизнь проводитъ въ томъ, что сбиваетъ съ пути путешественниковъ,-- я совершенно въ этомъ убѣжденъ. Клянусь душой, когда онъ совѣтовалъ взять вправо, я тогда еще подумалъ, что мнѣ никогда не случалось видѣть такой разбойничьей рожи. И я стоялъ съ нимъ лицомъ къ лицу и не свернулъ ему башки!
   -- Ты хочешь сказать -- не вышибъ зубовъ? коварно замѣтилъ мистеръ Джерндайсъ/
   Ха-ха-ха! разсмѣялся гость, и въ самомъ дѣлѣ весь домъ задрожалъ отъ его смѣха.-- Такъ ты еще не забылъ? Ха-ха-ха! Ну, да, тотъ мальчишка былъ тоже отъявленный негодяй. Помнишь ты его рожу? Клянусь душой, это было какое-то воплощеніе самаго чернаго вѣроломства, коварства и жестокости. Я увѣренъ, что такая рожа была бы пугаломъ даже въ шайкѣ разбойниковъ по ремеслу. Встрѣть я его завтра на улицѣ, я свалю его, какъ подгнившій пень, клянусь честью!
   Я въ этомъ не сомнѣваюсь, сказалъ со смѣхомъ мистеръ Джерндайсъ:-- а пока судъ да дѣло, не хочешь ли пройти къ себѣ!
   -- Клянусь душой, Джерндайсъ, продолжалъ гость должно быть взглянувъ на часы:-- будь ты женатъ, то, право, скорѣе, чѣмъ позволить себѣ явиться въ такой поздній часъ, я выпрыгнулъ бы въ окно и забрался бы на высочайшую вершину Гималайскихъ горъ!
   -- А можетъ быть чуточку пониже? замѣтилъ мистеръ Джерндайсъ.
   -- Клянусь жизнью на Гималаи -- ни аршиномъ ниже! Ни за что въ мірѣ не позволилъ бы и себѣ такой непростительной дерзости, какъ заставить хозяйку дома ждать меня столько времени, да я скорѣе уничтожилъ, раздавилъ бы себя, какъ гадину!
   Съ этими словами онъ взошелъ на лѣстницу. Громовые раскаты его хохота неслись теперь сверху, и слабое эхо вторило имъ изъ сосѣднихъ комнатъ, какъ вторили и мы, заражаясь его весельемъ.
   Всѣ мы были расположены въ его пользу; въ его смѣхѣ было столько чистосердечія, его сильный, звучный голосъ былъ до такой степени привлекателенъ, каждое слово такъ искренне, что неистовыя преувеличенія его рѣчи казались холостыми пушечными выстрѣлами, которые никого не убиваютъ. Но мы все-таки не ожидали, чтобъ составленное нами представленіе о немъ до такой степени подтвердилось его наружностью.
   Мистеръ Джерндайсъ представилъ намъ красиваго старика крѣпкаго, высокаго, съ огромной сѣдой головой; когда онъ молчалъ, его прекрасное лицо было совершенно спокойно; онъ имѣлъ наклонность къ полнотѣ и, еслибъ не замѣчательная подвижность, не дававшая ему ни минуты покоя, его подбородокъ непремѣнно превратился бы въ двойной.
   По манерамъ онъ былъ вполнѣ джентльменъ, настоящій рыцарь; нѣжная ласковая улыбка, освѣщавшая его лицо, когда онъ говорилъ, не оставляла никакого сомнѣнія въ томъ, что этому человѣку нечего таить, что онъ является передъ вами такимъ, каковъ онъ есть, со всѣми своими достоинствами и недостатками. Видно было, что онъ, какъ выразился Ричардъ, не способенъ ограничиваться тѣсными рамками и стрѣлять изъ мелкаго оружія, потому и оглушаетъ пушеуными залпами холостыхъ выстрѣловъ.
   За обѣдомъ я все время смотрѣла на него, и смотрѣла съ одинаковымъ удовольствіемъ и тогда, когда онъ, улыбаясь, разговаривалъ со мной и Адой, и тогда, когда, подстрекаемый мистеромъ Джерндайсомъ, разражался взрывомъ энергичныхъ выраженій, и тогда, когда, закинувъ голову назадъ, точно породистая собака, оглушалъ насъ своимъ раскатистымъ хохотомъ.
   -- Надѣюсь, ты привезъ свою птичку? спросилъ его мистеръ Джерндайсъ.
   -- Удивительная птица въ Европѣ, клянусь небомъ! отозвался тотъ:-- Необыкновенное созданіе. Давайте мнѣ за нее десять тысячъ гиней -- не возьму, какъ честный человѣкъ. Я назначилъ ей пожизненную пенсію, на случай, если она меня переживетъ. Ея умъ и привязанность ко мнѣ -- феноменальны! Отецъ ея тоже выросъ на моихъ рукахъ и тоже, я вамъ скажу, необыкновенная была птица!
   Предметъ всѣхъ этихъ похвалъ была крошечная канарейка, до того ручная, что слуга мистера Бойторна принесъ ее на пальцѣ; облетѣвъ вокругъ комнаты она усѣлась на головѣ своего хозяина. При видѣ этого хрупкаго созданія, спокойно сидѣвшаго на огромной головѣ, изрыгавшей такія неукротимыя рѣчи, я подумала, что эта картина -- лучшая иллюстрація характера мистера Бойторна.
   -- Клянусь душою, Джерндайсъ, гремѣлъ мистеръ Бойторнъ, нѣжно поднося хлѣбную крошку къ клюву канарейки:-- на твоемъ мѣстѣ я схватилъ бы за шиворотъ всѣхъ этихъ крючкотворовъ и трясъ, пока не вытрясъ бы всѣхъ денегъ изъ ихъ кармановъ, или хоть костей изъ ихъ шкуры. Я добился бы рѣшенія, пробралъ бы ихъ не мытьемъ, такъ катаньемъ. Уполномочь меня, я обдѣлаю это для тебя съ величайшимъ удовольствіемъ.
   Впродолженіе этой рѣчи канарейка спокойно клевала изъ его рукъ.
   -- Спасибо, Лаврентій, отвѣчалъ со смѣхомъ мистеръ Джерндайсъ,-- но ты опоздалъ: дѣло въ такомъ положеніи, что никакая встряска всѣмъ судьямъ и адвокатамъ въ мірѣ не подвинетъ его ни на іоту.
   -- На всей землѣ никогда не было и не будетъ такой адской трущобы, какъ эта канцелярія! Одно средство: подвести подъ нее хорошую мину (не жалѣя пороху), выбрать удобный денекъ, когда всѣ крысы будутъ въ сборѣ, и взорвать со всѣми протоколами, уставами, копіями, чтобъ не спаслась ни одна чернильная душа, начиная съ превосходительныхъ и кончая мелкою сошкой, начиная съ сынка главнаго казначея и кончая папенькой -- сатаной!
   Невозможно было удержаться отъ смѣха при видѣ выраженія непреклонной рѣшимости, съ какимъ онъ рекомендовалъ эту энергичную реформу. Видя, что мы смѣемся, онъ закинулъ назадъ голову, широкая грудь его такъ и заходила отъ хохота, и всѣмъ почудилось, что этотъ хохотъ разносится эхомъ по всей окрестности.
   Но на птичку онъ не произвелъ ни малѣйшаго впечатлѣнія; она нисколько не испугалась; она чувствовала себя въ полнѣйшей безопасности и преспокойно клевала крошки со стола, повертывая головку то вправо, то влѣво и глядя ясными глазками на своего хозяина, точно и онъ былъ маленькой безобидною птичкой.
   -- Ну, а какъ твое дѣло съ сосѣдомъ о правѣ проѣзда по дорогамъ? спросилъ мистеръ Джерндайсъ:-- Вѣдь и ты не избавленъ отъ возни съ канцелярской паутиной.
   -- Онъ подалъ на меня искъ за нарушеніе недвижимой собственности, я съ своей стороны обвинилъ его въ томъ же, отвѣчалъ мистеръ Бойторнъ:-- Клянусь небомъ, онъ чертовски гордъ и простая нравственность не допускаетъ, чтобъ его имя было сэръ Лейстеръ; сэръ Люциферъ онъ -- вотъ онъ кто!
   -- Весьма лестный комплиментъ нашему дальнему родственнику, сказалъ смѣясь мистеръ Джерндайсъ Адѣ и Ричарду.
   -- Я попросилъ бы прощенія у миссъ Клеръ и у мистера Карстона, но по выраженію прелестнаго личика молодой дѣвицы и по улыбкѣ юнаго ждентльмена заключаю, что въ этомъ нѣтъ надобности, ибо ясно, что они держатъ своего дальняго родственника на почтительномъ разстояніи.
   -- Скажите лучше,-- онъ насъ держитъ, ввернулъ Ричардъ.
   -- Клянусь душою! я не видывалъ человѣка глупѣе, упрямѣе и надменнѣе этого Дэдлока; такой точно былъ его отецъ, да и дѣдъ не лучше! вырвался новый залпъ у мистера Войторна:-- Это надутый головастикъ, болванъ, который по необъяснимой ошибкѣ природы попалъ въ положеніе человѣка, а настоящее его значеніе -- служить палкой для прогулокъ. Всѣ члены этой семьи воображаютъ о себѣ нивѣсть что, а на самомъ дѣлѣ совершенные чурбаны. Но такъ или иначе, а ему но удастся запереть мою дорожку, сиди въ немъ хоть пятьдесятъ баронетовъ и живи они въ сотнѣ Чизни-Вудовъ, вставленныхъ одинъ въ другой, какъ рѣзные шарики изъ слоновой кости китайской работы. Онъ пишетъ мнѣ черезъ своего секретаря или не знаю тамъ какого агента: "Сэръ Лейстръ Дэдлокъ, баронетъ, свидѣтельствуетъ свое почтеніе мистеру Лаврентію Бойторну и позволяетъ себѣ обратить его вниманіе на то обстоятельство, что право проѣзда по дорогѣ, которая ведетъ къ старому церковному дому, нынѣ принадлежащему мистеру Бойторну, и составляетъ часть Чизни Вудскаго парка, принадлежитъ исключительно сэру Лейстеру, на основаніи чего сэръ Лейстеръ считаетъ нужнымъ запретить проѣздъ по упомянутой дорогѣ". Я отвѣчаю:-- "Мистеръ Лаврентій Бойторнъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе сэру Лейстеру Дэдлоку, баронету, и позволяетъ себѣ обратить его вниманіе на то обстоятельство, что никакихъ притязаній сэра Лейстера онъ не признаетъ; что же касается закрытія дороги, то онъ считаетъ нужнымъ прибавить, что будетъ очень радъ увидѣть человѣка, который осмѣлится ее закрыть".
   -- Онъ посылаетъ, какого то одноглазаго негодяя, загородить въѣздъ на дорогу. Я отдѣлываю этого мерзавца пожарной трубой такъ, что отъ страху душа у него уходить въ пятки и онъ едва уноситъ ноги. Ночью они таки ставятъ загородку. Утромъ я ее ломаю и сжигаю. Онъ подкупаетъ новыхъ негодяевъ: тѣ перелѣзаютъ ночью черезъ мою ограду и разгуливаютъ по моей землѣ. Я разставляю имъ западни, стрѣляю по ногамъ горохомъ, окачиваю изъ пожарнаго насоса, твердо рѣшившись освободить человѣчество отъ наглости этихъ разбойниковъ.-- Онъ приноситъ на меня жалобу въ нарушеніи права собственности, я подаю на него такую же, онъ обвиняетъ меня въ самоуправствѣ и оскорбленіи дѣйствіемъ, я защищаюсь отъ этихъ обвиненій и продолжаю свое. Ха-ха-ха!
   Слушая его, можно было подумать, что это не человѣкъ, а звѣрь лютый,-- съ такой свирѣпой энергіей онъ говорилъ. Но стоило вамъ заглянуть въ эти добрые глаза, такъ любовно смотрѣвшіе на птичку, которую онъ держалъ у себя на пальцѣ, нѣжно расправляя ея перышки, и вы ни на минуту не усумнились бы, что передъ вами самый кроткій человѣкъ въ мірѣ.
   И кто бы, услышавъ этотъ заразительный смѣхъ, увидѣвъ это лицо, дышавшее такимъ широкимъ добродушіемъ, повѣрилъ, что у этого человѣка есть свои невзгоды, ссоры, непріятности и жизнь его не вся проходитъ, какъ улыбающійся лѣтній день.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, говорилъ онъ:-- никакимъ Дэдлокамъ не удастся отрѣзать мнѣ дорогу! О миледи Дэдлокъ! я не говорю, (тутъ голосъ его на мгновеніе смягчился) -- она настоящая леди, и я, какъ подобаетъ истинному джентльмену, отношусь къ ней съ глубокимъ почтеніемъ, но баронету не уступлю, хоть голова его и набита его семисотлѣтнимъ дворянствомъ. Человѣкъ, который поступивъ въ полкъ двадцатилѣтнимъ юношей черезъ недѣлю вызвалъ на дуэль и проучилъ своего старшаго офицера, самаго надменнаго и самоувѣреннаго франтика, какой когда либо носилъ мундиръ, такой человѣкъ не позволитъ водить себя за носъ какому нибудь сэру Люциферу изъ мертвыхъ и живыхъ!
   -- Надѣюсь, этотъ человѣкъ заступится и за своего младшаго товарища? спросилъ опекунъ.
   -- Еще бы! Ужъ конечно не дастъ его въ обиду! воскликнулъ мистеръ Бойторнъ, ударивъ его по влечу съ покровительственнымъ видомъ,-- тонъ его былъ вполнѣ серьезенъ, хотя онъ и улыбался.-- Джерндайсъ, ты можешь вполнѣ на него положиться! Ло чтобъ покончить съ этимъ дѣломъ о дорогѣ (прошу извиненія у миссъ Клеръ и миссъ Соммерсонъ, что такъ долго занималъ ихъ такимъ сухимъ предметомъ), -- нѣтъ ли чего-нибудь на мое имя отъ Кенджа и Карбоя?
   -- Кажется нѣтъ, Эсфирь? спросилъ мистеръ Джерндайсъ.
   -- Ничего нѣтъ, опекунъ.
   -- Весьма признателенъ за вниманіе, поблагодарилъ меня мистеръ Бойторнъ:-- Мнѣ не было надобности и разспрашивать,-- достаточно недолгаго знакомства съ миссъ Соммерсонъ, чтобъ убѣдиться, какъ она внимательна ко всѣмъ, какъ все предупреждаетъ и предусматриваетъ.
   Кажется всѣ они рѣшились окончательно меня захвалить.
   -- Я спросилъ потому, что еще не былъ въ городѣ, такъ какъ пріѣхалъ сюда прямо изъ Линкольншира. Письма должны быть отосланы сюда; полагаю, что завтра получу извѣстіе о ходѣ моего дѣла.
   Впродолженіе вечера, который мы провели очень весело, я часто ловила его взглядъ, устремленный на Аду и Ричарда съ такимъ участіемъ и удовольствіемъ, отъ которыхъ его лицо казалось еще пріятнѣе. Когда онъ расположился неподалеку отъ фортепіано слушать музыку, которую, какъ признался намъ, страстно любилъ (что, впрочемъ, и замѣтно было по его восхищенію), а мы съ опекуномъ усѣлись играть въ триктракъ, я спросила мистера Джерндайса, женатъ ли его другъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ.
   -- Такъ навѣрное когда нибудь имѣлъ намѣреніе жениться!
   -- Почему ты такъ думать? спросилъ онъ, улыбаясь.
   Немножко покраснѣвъ отъ того, что выдала свою мысль, я стала объяснять:
   -- Потому, что во всей его манерѣ есть что-то до такой степенно мягкое и нѣжное, онъ такъ ласковъ съ нами, что...
   Я замолчала.
   Мистеръ Джерндайсъ посмотрѣлъ на своего друга и сказалъ:
   -- Ты права, малютка, разъ онъ готовъ былъ жениться. Давно это было. Только разъ.
   -- Она умерла?
   -- Нѣтъ... умерла для него. Это отразилось на всей его послѣдующей жизни. Повѣришь ли, у него еще до сихъ поръ сердце и голова полны юношескаго романтизма.
   -- Знаете, опекунъ, я это сама почти угадала. Впрочемъ, теперь, послѣ того, какъ вы сказали, мнѣ не мудрено это утверждать.
   -- Съ тѣхъ поръ онъ уже не въ силахъ былъ стать тѣмъ, чѣмъ мои" бы быть, продолжалъ мистеръ Джерндайсъ,-- и теперь, подъ старость, у него нѣтъ ни одной близкой души кромѣ слуги да желтенькой птички. Твой ходъ, душа моя.
   По тону опекуна я поняла, что больше нельзя продолжать разговора, такъ какъ угрожаетъ перемѣна вѣтра. Поэтому я прекратила дальнѣйшіе разспросы, хотя была очень заинтересована.
   Ночью меня разбудилъ громкій храпъ мистера Бойторна, и я опять раздумалась о старой исторіи его любви, пытаясь -- почти невозможная вещь,-- представить себѣ этихъ стариковъ молодыми, вернуть имъ прелесть юности. Я задремала, прежде чѣмъ въ этомъ успѣла, и мнѣ приснилось, что я еще дѣвочка и живу еще въ домѣ моей крестной. Почему снятся тѣ или другіе сны, я не могу объяснить, ибо недостаточно знакома съ этимъ предметовъ, но замѣтно, что мнѣ всегда снился этотъ періодъ моей жизни.
   На слѣдующее утро мистеръ Бойторнъ получилъ письмо отъ Кенджа и Карбоя съ извѣщеніемъ, что въ полдень къ нему явится ихъ клеркъ. Это былъ какъ разъ тотъ день въ недѣлѣ, когда я расплачивалась по счетамъ, подводила итоги расходамъ и вообще приводила въ порядокъ хозяйственныя дѣла, поэтому я осталась дома, а мистеръ Джерндайсъ съ Адой и Ричардомъ поѣхали кататься; мистеръ Бойторнъ хотѣлъ, покончивъ дѣла съ клеркомъ, выйти имъ навстрѣчу.
   Я сидѣла за работой, просматривая книжки поставщиковъ, складывая огромные столбцы цифръ, выдавая деньги и собирая росписки, когда мнѣ доложили о мистерѣ Гуппи.
   Раньше мнѣ почему-то, казалось что посланный отъ Кейджа и Карбоя окажется тѣмъ самымъ молодымъ человѣкомъ, который встрѣтилъ меня въ конторѣ дилижансовъ. Я рада была его видѣть, такъ какъ представленіе о немъ соединялось въ моемъ воспоминаніи съ началомъ моего теперешняго счастія.
   Я едва узнала мистера Гуппи, таинмъ франтомъ онъ явился. Платье на немъ было съ иголочки, шляпа блестящая, сиреневыя перчатки, пестрый галстукъ, отливавшій всѣми цвѣтами радуги; въ петлицѣ торчалъ огромный оранжерейный цвѣтокъ, а на мизинцѣ красовалось толстое золотое кольцо. На всю столовую отъ него распространялся запахъ медвѣжьей помады и еще какихъ-то другихъ благовоній. Я просила его присѣсть, и пока мы сидѣли вдвоемъ, въ ожиданіи возвращенія слуги, онъ такъ пристально смотрѣлъ на меня, что мнѣ стало неловко.
   Онъ складывалъ и перекладывалъ свои ноги и все смотрѣлъ на меня какимъ-то особеннымъ, не то испытующимъ, не то любопытнымъ взглядомъ, такъ что, задавая ему обычные въ такихъ случаяхъ вопросы,-- вродѣ того, что доволенъ ли онъ сегодняшней поѣздкой, и въ добромъ ли здоровьѣ находится мистеръ Кенджъ,-- я не рѣшалась поднять на него глазъ.
   Когда слуга доложилъ, что мистера Гуппи просятъ пожаловать наверхъ, въ комнату мистера Бойторна, я сказала ему, что когда онъ переговорить съ мистеромъ Бойторномъ, то выйдетъ въ этой комнатѣ готовый завтракъ, такъ какъ мистеръ Джерндайсъ надѣется, что онъ не откажется подкрѣпить свои силы.
   Взявшись за ручку двери, онъ спросилъ съ непонятнымъ смущеніемъ: "А буду ли имѣть честь застать здѣсь васъ, миссъ?" Когда я отвѣтила, что вѣроятно буду здѣсь, онъ поклонился и вышелъ, еще разъ взглянувъ на меня.
   Я объяснила его странное поведеніе природной застенчивостью и рѣшила дождаться его, присмотрѣть, чтобы все было подано, какъ слѣдуетъ, а потомъ уйти.
   Завтракъ былъ поданъ и долго стоялъ на столѣ; свиданіе мистера Бойторна съ мистеромъ Гуппи что-то затянулось; оно, повидимому, было бурное, такъ какъ, несмотря на то, что происходило за нѣсколько комнатъ, до меня по временамъ до. носился рыкающій басъ нашего гостя, должно быть въ тѣ минуты, когда онъ разражался особенно сильными залпами угрозъ.
   Наконецъ мистеръ Гуппи вернулся. Теперь послѣ совѣщанія съ мистеромъ Бойторномъ, онъ какъ-то еще присмирѣлъ и замѣтилъ мнѣ чуть не шепотомъ:
   -- По моему, миссъ, это настоящій татаринъ!
   -- Не угодно ли закусить, сэръ, сказала я.
   Онъ сѣлъ за столъ и принялся какъ-то порывисто точить ножъ объ вилку, продолжая глядѣть на меня прежнимъ упорнымъ взглядомъ (это я чувствовала, хоть и не поднимала на него глазъ). Точеніе продолжалось такъ долго, что я наконецъ рѣшилась взглянуть на него, чтобъ нарушить оцѣпенѣніе, въ которомъ онъ находился, и отъ котораго, очевидно, не могъ отдѣлаться. Мой маневръ удался: онъ перевелъ глаза на стоявшее передъ нимъ кушанье и сталъ его разрѣзывать.
   -- Не угодно ли и вамъ чего-нибудь скушать? Не возьмете ли кусочекъ, миссъ?
   -- Нѣтъ, благодарю васъ, не хочу.
   -- Такъ-таки рѣшительно ничего не скушаете? спросилъ онъ еще разъ и при этомъ выпилъ залпомъ стаканъ вина.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ. Я только затѣмъ ждала васъ, чтобъ узнать, не нужно ли вамъ чего-нибудь еще? Я прикажу.
   -- Очень вамъ обязанъ, миссъ. Передо мной все, чего я могу желать... то есть., по крайней мѣрѣ... у меня всегда будетъ желаніе... бормоталъ мистеръ Гуппи и выпилъ еще два стакана вина одинъ за другимъ.
   Я подумала, что лучше мнѣ уйти, но какъ только я встала, онъ вскочилъ и сказалъ умоляющимъ голосомъ:
   -- Прошу прощенія, миссъ. Будьте великодушны, подарите мнѣ одну минутку... для разговора по частному дѣлу!
   Не зная, что сказать, я опять сѣла.
   -- Прежде всего, миссъ, позволю себѣ выразить надежду, что то, о чемъ будутъ слѣдовать пункты, не поведетъ къ моему вреду, миссъ? началъ мистеръ Гуппи съ замѣтной тревогой, придвигая стулъ къ моему письменному столу.
   -- Не понимаю, что вы хотите сказать? отвѣчала я въ полномъ недоумѣніи.-- Юридическій терминъ, миссъ. Я "хочу сказать, что, если нашъ разговоръ ни къ чему не приведетъ, то я надѣюсь, вы не употребите его мнѣ во вредъ ни у Кенджа и Карбоя, ни въ другомъ мѣстѣ, и я останусь тѣмъ, чѣмъ былъ, т. е. мое положеніе и мои виды на будущее не потерпятъ ущерба. Короче, дѣльце вполнѣ конфиденціальное, и я надѣюсь, что все останется между нами.
   -- Я въ полномъ недоумѣнія, сэръ. Что можете вы конфиденціально сообщить мнѣ, которую видите второй разъ въ жизни? Но, разумѣется, я не имѣю никакого желанія вредить вамъ.
   -- Благодарю васъ, миссъ. Этого совершенно достаточно, я вамъ вѣрю.
   Все это время мистеръ Гуппи то полировалъ себѣ лобъ носовымъ платкомъ, то крѣпко потиралъ руки одну о другую.
   -- Разрѣшите мнѣ, миссъ, еще стаканъ вина; я думаю, это будетъ способствовать свободному теченію моей рѣчи и удалить задержки, равно тягостныя намъ обоимъ.
   Съ этими словами онъ отошелъ отъ меня. Я воспользовалась удобнымъ случаемъ и помѣстилась такъ, что столъ меня загораживалъ.
   -- Не позволите ли мнѣ предложить вамъ вина? не угодно ли, миссъ? спросилъ мистеръ Гуппи, видимо ободрившійся послѣ новаго стаканчика.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ.
   -- Ни даже полстаканчика? ни четверть? Нѣтъ, не желаете? Въ такомъ случаѣ станемъ продолжать. Въ настоящее время, миссъ Соммерсонъ, мое жалованье у Кенджа и Карбоя два фунта стерлинговъ въ недѣлю. Когда я впервые имѣлъ счастье увидѣть васъ, оно достигало только одного фунта пятнадцати шиллинговъ и стояло на этомъ уровнѣ долгое время. Теперь мнѣ прибавили пять шиллинговъ, и эта прибавка обезпечена до истеченія срока, не превышающаго двѣнадцати мѣсяцевъ отъ настоящаго дня. У моей матери есть маленькая недвижимая собственность, приносящая ей небольшой ежегодный доходъ, на которой она живетъ, хоть и скромно, но вполнѣ независимо въ Ольдъ-Стритъ-Родѣ. Она обладаетъ всѣми свойствами, чтобы быть превосходной свекровью: ни во что не вмѣшивается, не сварлива, уживчиваго нрава. У нея есть свои слабости, но у кого ихъ нѣтъ? Во всякомъ случаѣ она не выказываетъ ихъ при постороннихъ и когда бываютъ гости, вы свободно можете довѣрить ей вино и пиво, вообще спиртные напитки. Я живу въ Пентонъ-Плэсѣ, Пентонвиль; мѣсто, правда, низменное, но открытое, воздухъ свѣжій и мѣстность считается одною изъ самыхъ здоровыхъ. Миссъ Соммерсонъ! Я васъ обожаю! Это слово слабо выражаетъ мои чувства! Соблаговолите принять мое признаніе и дозвольте, если можно такъ выразиться, приложить къ нему предложеніе руки и сердца!
   Мистеръ Гуппи опустился на колѣни.
   Меня загораживалъ столъ, поэтому я не очень испугалась и сказала:
   -- Встаньте, сейчасъ же встаньте, сэръ, и кончите эту смѣшную сцену, иначе вы заставите меня нарушить данное слово и позвонить.
   -- Выслушайте меня, миссъ! взывалъ мистеръ Гуппи, простирая руки.
   -- Я не стану ничего слушать, пока вы не встанете съ ковра и не сядете на прежнее мѣсто у стола. Вы сдѣлаете это, если у васъ осталась хоть капля здраваго смысла.
   Онъ жалобно посмотрѣлъ на меня, однако поднялся и сѣлъ.
   -- Какая насмѣшка, миссъ, говорилъ онъ, приложивъ руку къ сердцу и печально покачивая головой надъ подносомъ съ закуской:-- Какая насмѣшка сидѣть за завтракомъ въ такую минуту, когда душа съ отвращеніемъ отвергаетъ всякую мысль о пищѣ!
   -- Прошу васъ кончить. Я васъ выслушала по вашей просьбѣ и теперь въ свою очередь прошу васъ прекратить эту сцену.
   -- Извольте, миссъ. Моя любовь и почтеніе равняются моему повиновенію. О, если бъ я могъ поклясться вамъ въ нихъ передъ алтаремъ!
   -- Это совершенно невозможно. Не поднимайте этого вопроса.
   -- Я знаю, миссъ, продолжалъ мистеръ Гуппи, склоняясь надъ подносомъ и глядя на меня прежнимъ упорнымъ взглядомъ который я чувствовала, хоть и посмотрѣла въ другую сторону;-- я знаю, что со свѣтской точки зрѣнія предложеніе ничтожнаго бѣдняка... Миссъ Соммерсонъ, ангелъ, не звоните!.. Я воспитанъ въ суровой школѣ и привыкъ къ разнообразнымъ случайностямъ жизненнаго поприща. Хотя я и молодъ, но пріобрѣлъ житейскую опытность и научился быть проницательнымъ: мнѣ часто удавалось выигрывать дѣла, доискиваться доказательствъ тамъ, гдѣ это казалось почти невозможнымъ. Благословенный вашей рукой, чего бы не сдѣлалъ я ради вашей выгоды! Я нашелъ бы средства обогатить васъ! Узналъ бы все, что васъ близко касается! Теперь, конечно, я ничего не знаю, но чего не открылъ бы, если бъ вы удостоили меня вашего довѣрія и вашего руководства!
   Я отвѣтила ему, что его воззваніе къ моимъ выгодамъ (или къ тому, что онъ считалъ для меня выгодой) будетъ такъ же безуспѣшно, какъ и обращеніе къ моимъ чувствамъ. Теперь онъ наконецъ понялъ, что я хочу одного, чтобъ онъ поскорѣе ушелъ.
   -- Жестокая! воскликнулъ онъ: -- Еще, еще лишь одно слово! О, ты не могла не замѣтить, какъ я былъ пораженъ твоей красотой еще въ тотъ день, когда впервые узрѣлъ тебя на дворѣ Бѣлой Лошади; конечно, ты замѣтила, что я не могъ не отдать должной дани твоимъ прелестямъ! Помнишь, какъ я откинулъ для тебя подножку экипажа? Правда, это была слабая дань, но я сдѣлалъ это единственно изъ уваженія къ твоей красотѣ! Съ тѣхъ поръ твой образъ запечатлѣлся въ моемъ сердцѣ. Вечеромъ я ходилъ передъ домомъ Джеллиби, чтобы только взглянуть на стѣны, которыя тебя скрывали. Сегодняшняя поѣздка сюда, въ такую даль, совершенно не нужная -- я нарочно придумалъ предлогъ для нея -- была устроена единственно ради тебя. Если я заговорилъ о выгодахъ, то только для того, чтобы почтительно предложить себя и мои ничтожныя услуги въ твое распоряженіе. Любовь въ моемъ сердцѣ была и всегда будетъ на первомъ мѣстѣ.
   -- Мнѣ было бы крайне прискорбно, мистеръ Гуппи, сказала я вставая и протягивая руку къ звонку, отнестись съ пренебреженіемъ ко всякому истинному чувству какого бы то ни было человѣка, хотя бы его признаніе было мнѣ и непріятно. Если вы дѣйствительно думали дать мнѣ доказательство своего хорошаго мнѣнія обо мнѣ, хотя для этого вы дурно выбрали мѣсто и время, я чувствую, что должна васъ благодарить. У меня мало основаній гордиться, и я вовсе не горда. Надѣюсь, прибавила я, мало думая о томъ, что говорю,-- что вы уйдете, какъ будто и не было этихъ дурачествъ, и займетесь дѣлами господъ Кенджа и Карбоя.
   -- Полминутки, миссъ, вскричалъ миссъ Гуппи, удерживая руку, которую я протянула къ звонку:-- Этотъ разговоръ не поведетъ къ вреднымъ послѣдствіямъ?
   -- Я никогда не вспомню о немъ, пока вы сами не подадите къ этому повода.
   -- Четверть минутки, миссъ! Въ случаѣ, если бы обдумавъ сказанное мною,-- когда бы это ни случилось, хоть черезъ десять лѣтъ: время не имѣетъ для меня значенія, ибо чувства мои неизмѣнны -- вы отмѣнили бы ваше рѣшеніе, особенно относительно той услуги, которую я могъ бы вамъ оказать, то мистеръ Вилльямъ Гуппи жительствуетъ въ ПептонъПлзсѣ, нумеръ восемьдесятъ седьмой, а если переѣхалъ или умеръ, вслѣдствіе разбитыхъ надеждъ, или чего-нибудь подобнаго, то мистрисъ Гуппи -- Ольдъ-Стритъ-Родъ, нумеръ триста второй.
   Я позвонила. Вошелъ слуга, и мистеръ Гуппи, положивъ на столъ свою карточку, удалился съ печальнымъ поклономъ. Я подняла глаза и увидѣла, что въ дверяхъ онъ еще разъ остановился взглянуть на меня.
   Я просидѣла за работой еще больше часу, заканчивая счеты и платежи. Когда я привела все въ порядокъ и убрала конторку, то встала такой спокойной и веселой, что, казалось, совсѣмъ забыла объ утреннемъ приключеніи.
   Но когда я пришла наверхъ въ свою комнату, я стала смѣяться, вспомнивъ о немъ, и вдругъ заплакала къ величайшему своему удивленію. Однимъ словомъ, я несомнѣнно волновалась. Я почувствовала, что въ моемъ сердцѣ грубо затронули старую струну, которая не звучала съ того далекаго дня, когда я похоронила въ саду свою дорогую старую куклу.
   

ГЛАВА X.
Переписчикъ.

   На восточномъ краю Ченсери-Лэна, или точнѣе говоря въ Куксъ-Кортѣ на Канцелярской улицѣ, ведетъ свою торговлю мистеръ Снегсби, поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей.
   Подъ тѣнью Куксъ-Корта, въ самомъ темномъ углу улицы, мистеръ Снегсби продаетъ всевозможные бланки для судебныхъ дѣлъ, свитки и листы пергамента, бумагу разнаго формата: для векселей, для судебныхъ предписаній, бурую, бѣлую, сѣрую, протечную, гербовую; перья гусиныя и стальныя, чернила, резину, растушовки, штифтики, карандаши, сургучъ и облатки, красныя тесемки, зеленыя ленты, карманныя книжки, альманахи, счетныя книги, адресъ-календари, шнурки, линейки, письменные приборы, стеклянные и свинцовые, перочинные яожи, ножницы, шнуровальныя пглы и другія мелкія канцелярскія принадлежности.
   Короче, мистеръ Снегсби продаетъ такое множество предметовъ, что перечислить ихъ всѣ нѣтъ никакой возможности. Торгуетъ онъ съ тѣхъ поръ, какъ по окончаніи ученья вступилъ въ компанію съ Пефферомъ. Тогда въ Куксъ-Кортѣ совершился переворотъ: появилась новая, свѣженькая вывѣска съ надписью "Пефферъ и Снегсби", замѣнившая стараго, почтенныхъ лѣтъ ветерана подъ скромнымъ именемъ: "Пефферъ", которое почти нельзя было разобрать,-- такъ обвился вокругъ него дымъ, этотъ лондонскій паразитъ; дымъ разъѣлъ его, какъ разъѣдаетъ плющъ, вскормившее его растеніе.
   Въ Куксъ-Кортѣ давно не видно Пеффера, да никто и не ожидаетъ его увидѣть, потому что ужъ двадцать пять лѣтъ, какъ онъ отдыхаетъ на кладбищѣ у церкви Св. Андрея въ Гольборнѣ подъ грохотъ телѣгъ и экипажей, неумолкаюшій цѣлый день и половину ночи, точно ревъ дракона.
   Очень можетъ быть, что, когда смолкнетъ этотъ ревъ, онъ является въ Куксъ-Кортъ украдкой, но никто этого не знаетъ. Можетъ быть онъ прогуливается на свѣжемъ воздухѣ, пока голосъ безжалостнаго пѣтуха въ подвалѣ маленькой молочной, что на Канцелярской улицѣ, не возвѣститъ ему минуту возвращенія въ могилу.
   Можетъ быть, ему любопытно бы изучить способность пѣтуха угадывать появленіе дневного свѣта, можетъ быть, онъ завидуетъ этой способности съ тѣхъ поръ, какъ самъ не можетъ наслаждаться дневнымъ свѣтомъ.
   Если когда нибудь Пефферъ и посѣщаетъ Куксъ-Кортъ при блѣдномъ свѣтѣ луны,-- чего не можетъ положительно отрицать никакой торговецъ канцелярскими принадлежностями,-- то онъ является невидимкой, и отъ этого никому ни тепло, ни холодно
   Когда Пефферъ былъ еще живъ, а мистеръ Снегсби, впродолженіе семи долгихъ лѣтъ, состоялъ у него въ ученикахъ, въ томъ же помѣщеніи при Пефферѣ жила его племянница, приземистая сварливая дѣвица съ чрезвычайно туго перетянутой таліей и чрезвычайно острымъ носомъ, который, подобно рѣзкому осеннему вечеру, становился къ концу еще острѣе.
   Куксъ-Кортская молва гласила, что мать этой племянницы, когда та была еще ребенкомъ, очень заботилась о томъ, чтобъ талія ея достигла совершенства, и каждое утро собственноручно зашнуровывала ее, упершись ногой въ ножку кровати, для лучшей опоры. Говорили, что, кромѣ наружныхъ средствъ, для той же цѣли употреблялись и внутреннія: она вливала ей въ горло цѣлыя пинты уксуса и лимоннаго соку; эти кислоты въѣлись въ паціентку, отразились на ея характерѣ и заострили ея носъ.
   Кто первый пустилъ этотъ слухъ -- неизвѣстно, но должно быть онъ не достигъ ушей молодого Снегсби. или не имѣлъ на него вліянія; по крайней мѣрѣ молодой человѣкѣ настойчиво ухаживалъ за племянницей, одержалъ побѣду надъ ея сердцемъ и, достигнувъ совершеннолѣтія, взялъ себѣ разомъ двухъ компаньоновъ.
   И такъ, въ настоящее время въ Куксъ-Кортѣ на Канцелярской улицѣ мистеръ Снегсби и племянница составляютъ одно цѣлое, и послѣдняя до сихъ поръ заботится о своей таліи, которая если и не всѣмъ правится, то безспорно имѣетъ цѣнность рѣдкости.
   Мистеръ и мистрисъ Снегсби составляютъ не только единую плоть, но, какъ утверждаютъ сосѣди, имѣютъ вдвоемъ одинъ голосъ, и голосъ этотъ, принадлежащій повидимому мистрисъ Снегсби, часто слышится въ Куксъ Кортѣ; мистеръ Снегсби изъясняется обыкновенно не иначе, какъ устами своей дражайшей половины.
   Мистеръ Снегсби кроткій, плѣшивый, робкій человѣчекъ съ блестящей лысиной и маленькимъ клочкомъ черныхъ волосъ на затылкѣ; онъ имѣетъ наклонность къ тучности и покорности, Когда въ сѣромъ рабочемъ камзолѣ и черныхъ коленкоровыхъ нарукавникахъ, стоя на порогѣ своей двери, онъ созерцаетъ облака, или за конторкой въ темной лавкѣ, съ тяжелой плоской линейкой въ рукахъ, кромсаетъ пергаментъ въ сообществѣ своихъ двухъ учениковъ, онъ производитъ впечатлѣніе застѣнчиваго, вполнѣ безпритязательнаго существа.
   Изъ подъ его ногъ въ эти часы часто слышится пронзительный голосъ, точно голосъ безпокойнаго духа, который не можетъ угомониться въ своемъ гробу,-- вырываются жалобы и вопли; случается при этомъ, что, когда крикъ подымется до самыхъ высокихъ нотъ, мистеръ Снегсби замѣтитъ своимъ ученикамъ:
   -- Это моя женушка задаетъ нахлобучку Осѣ!
   Имя, которое назвалъ мистеръ Снегсби, должно бы по удачному выраженію одного мѣстнаго остряка, принадлежать самой мистрисъ Снегсби, какъ необыкновенно мѣтко опредѣляющее ея наружность и ядовитый характеръ, по оно принадлежитъ не ей, а худенькой дѣвушкѣ изъ пріюта для бѣдныхъ. Это прозвище единственная ея собственность, за исключеніемъ маленькаго сундучка съ ея гардеробомъ и пятидесяти шиллинговъ годового жалованья.
   Нѣкоторые утверждаютъ, что при крещеніи Оса получила имя Августы; выросла она въ Тутингѣ и была отдана по контракту одному изъ благодѣтелей, и хотя, по мнѣнію всего прихода, развивалась тамъ при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ, по почему-то по временамъ ее "встряхивали припадки", -- происхожденія этой болѣзни никто изъ благотворительныхъ членовъ прихода не могъ объяснить.
   Осѣ двадцать три или двадцать четыре года, но на видъ она десятью годами старше; благодаря своимъ страннымъ припадкамъ, она получаетъ такую несоразмѣрно дешевую плату. Оса такъ боится, чтобъ ее не отослали назадъ къ благодѣтелю, что работаетъ за семерыхъ, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда ее схватитъ припадокъ и ее находятъ распростертой,-- съ головой въ ушатѣ, въ помойной ямѣ, въ кастрюлѣ съ кушаньемъ, или вообще въ такомъ мѣстѣ, около котораго се застигъ припадокъ.
   Для родственниковъ и опекуновъ двухъ молодыхъ учениковъ мистера Снегсби Оса служить большимъ утѣшеніемъ, такъ какъ рѣшительно нельзя опасаться, чтобъ она приворожила ихъ юныя сердца. Требованіямъ своей хозяйки она тоже вполнѣ удовлетворяетъ, ибо мистрисъ Снегсби можетъ ѣсть и пилить ее, ничѣмъ не рискуя, и, наконецъ, доставляетъ много пріятныхъ минуть мистеру Снегсби, который увѣренъ, что дѣлаетъ благодѣяніе тѣмъ, что держитъ се у себя.
   Въ глазахъ Осы жилище поставщика канцелярскихъ принадлежностей есть храмъ, полный великолѣпія; маленькая гостиная верхняго этажа, вся закутанная чехлами, точно старая дѣва въ передничкѣ и папильоткахъ, кажется ей самой изящной комнатой во всемъ христіанскомъ мірѣ. Видъ изъ оконъ,-- съ одной стороны на Куксъ-Кортъ, наискось Канцелярской улицы, а съ другой -- на задній дворъ тюрьмы Коавинсъ,-- кажется ей ландшафтомъ неподражаемой красоты. Два портрета масляными красками (на которые очевидно живописецъ не пожалѣлъ масла), изображающіе любовно переглядывающихся мистера и мистрисъ Снегсби,--для нея произведенія кисти Рафаэля или Тиціана.
   И такъ, за многія непріятности Оса имѣетъ и нѣкоторое вознагражденіе.
   Мистеръ Снегсби, за исключеніемъ тайнъ своего ремесла, всѣ дѣла передалъ женѣ: она распоряжается деньгами, бранится со сборщиками податей, назначаетъ время и мѣсто воскресныхъ моленій, выдаетъ мистеру Снегсби разрѣшенія на прогулки или другія увеселенія, не признаетъ за собой никакой отвѣтственности относительно обѣда и подаетъ къ столу, что ей вздумается.
   Такимъ образомъ мистрисъ Снегсби служить предметомъ зависти для всѣхъ женъ въ околоткѣ, не только по обѣ стороны Ченсери-Лэна, но даже въ Гольборнѣ; въ домашнихъ стычкахъ съ мужьями всѣ мѣстныя дамы обращаютъ ихъ вниманіе на разницу въ положеніи ихъ (т. е. женъ) и мистрисъ Снегсби, и въ поведеніи ихъ (т. е. мужей) и мистера Снегсби.
   Сплетни и слухи подъ сѣнью Куксъ-Корта носятся, какъ летучія мыши и толкаются во всѣ окна, и слухи эти гласятъ, что мистрисъ Снегсби ревнива и подозрительна, и по временамъ доводитъ мужа до того, что онъ убѣгаетъ изъ дому; слышно также, что мистеръ Снегсби сноситъ такое обращеніе только потому, что онъ трусливъ какъ заяцъ. Но замѣчено, что тѣ самыя жены, которыя ставятъ его въ примѣръ своимъ своевольнымъ мужьямъ, въ дѣйствительности смотрятъ на него съ пренебреженіемъ. Особенно презираетъ его одна дама, мужъ которой подозрѣвается -- и не безъ основанія -- въ томъ, что въ супружескихъ стычкахъ частенько пускаетъ въ ходъ свой зонтикъ, въ видѣ исправительнаго средства.
   Но всѣ эти неопредѣленные слухи насчетъ четы Снегсби возникли, быть можетъ, изъ того, что мистеръ Снегсби имѣетъ склонность къ созерцанію и поэзіи, любитъ, прогуливаясь лѣтокъ по Степль-Инну, наблюдать, какъ чирикаютъ воробьи и шелестятъ листья. Прохаживаясь по двору архива по воскресеньямъ послѣ полудня, любитъ разсказывать о добромъ старомъ времени, о томъ, что подъ угловой часовней можно открыть нѣсколько старыхъ каменныхъ гробницъ. Любитъ онъ также услаждать свое воображеніе воспоминаніями о многочисленныхъ канцлерахъ, вице-канцлерахъ и архиваріусахъ, которые сошли уже въ могилу. Разсказывая своимъ ученикамъ о томъ, какъ нѣкогда съ Гольборнскаго холма сбѣгалъ ручей, "чистый какъ хрусталь", а на мѣстѣ тротуаровъ были тропинки и вели онѣ въ зеленые луга, онъ такъ одушевляется, такъ проникается пламенной страстью къ сельской природѣ, что не имѣетъ даже надобности отправляться за городъ.
   День склоняется къ вечеру, газъ уже зажженъ, но свѣтитъ еще слабо, потому что не вполнѣ стемнѣло.
   Стоя у порога своей лавки, мистеръ Снегсби слѣдитъ за облаками и усматриваетъ на свинцовомъ небѣ, нависшемъ надъ Куксъ-Кортомъ, запоздавшую ворону, которая летитъ къ западу; пролетаетъ она надъ Канцелярскимъ переулкомъ, Линкольнъ Иннскимъ садомъ и направляется къ ЛинкольнъИнну.
   Здѣсь, въ огромномъ домѣ, принадлежавшемъ нѣкогда знатному вельможѣ, а нынѣ раздѣленномъ на нѣсколько квартиръ, сдающихся въ наемъ, живетъ мистеръ Телькингорнъ.
   Этотъ домъ -- излюбленное мѣсто юристовъ; они гнѣздятся въ этихъ бренныхъ останкахъ былого величія, какъ черви въ орѣхѣ.
   Въ бывшихъ чертогахъ до сихъ поръ уцѣлѣли широкія лѣстницы, просторные коридоры, высокія сѣни, уцѣлѣли даже расписные плафоны съ Аллегоріей въ римскомъ шлемѣ и небесно-голубой тогѣ, возлежащей на такой неприступной вышинѣ среди баллюстрадъ, колоннъ, цвѣтовъ, облаковъ и толстоногихъ мальчугановъ, что у каждаго, кто на нее смотритъ, начинаетъ кружиться голова -- впрочемъ, кажется, это общая участь всѣхъ аллегорій.
   Здѣсь, среди ящиковъ съ именами знатнѣйшихъ фамилій, пребываетъ мистеръ Телькингорнъ въ тѣ часы, когда его безмолвная фигура не присутствуетъ въ загородныхъ замкахъ, гдѣ великіе міра сего умираютъ со скуки. Сегодня онъ здѣсь и сидитъ за столомъ такъ смирно, какъ старая устрица, которую нѣтъ возможности открыть.
   На сколько можно различить въ сумракѣ сегодняшняго вечера, жилище мистера Телькингорна по виду похоже на него самого: нелюдимое, старомодное, съ отпечаткомъ какой-то холодной сдержанности, оно какъ будто старается ускользнуть отъ наблюденій.
   Неуклюжія, допотопныя, съ широкими спинками кресла краснаго дерева, обитыя волосяной матеріей, такія тяжелыя, что ихъ не сдвинешь съ мѣста; покрытые банковыми скатертями, старинные на тонкихъ ножкахъ столы; гравированные портреты извѣстныхъ лицъ знатнѣйшихъ фамилій послѣдняго и предпослѣдняго поколѣнія,-- вотъ что его окружаетъ.
   На полу, у его ногъ, разостланъ толстый темный турецкій коверъ; на столѣ, въ серебряныхъ старомодныхъ подсвѣчникахъ, стоятъ двѣ свѣчи, которыя не въ состояніи достаточно освѣтить обширную комнату.
   Заглавія на корешкахъ книгъ скрыты обертками; все, что можно запереть,-- подъ замкомъ и нигдѣ ни одного ключа; двѣ-три бумаги избѣгли обшей участи и лежатъ на столѣ.
   Мистеръ Телькингорнъ не обращаетъ вниманія на лежащіе передъ нимъ документы, а занятъ тѣмъ, что молча и медленно перекладываетъ съ мѣста на мѣсто круглую крышку отъ чернильницы и два обломка сургуча,-- эта работа помогаетъ его размышленіямъ. Онъ, видимо, не можетъ прійти къ какому-то рѣшенію: то крышка оказывается по серединѣ, то палочка краснаго сургуча, то чернаго. Но это все не то. Мистеръ Телькингорнъ смѣшиваетъ все и начинаетъ сызнова.
   Здѣсь, подъ расписнымъ плафономъ, съ котораго Аллегорія взираетъ на вторженіе мистера Телькингорна съ такимъ строгимъ видомъ, какъ будто угрожаетъ слетѣть на него и отрубить ему голову, здѣсь и жилище, и контора мистера Телькингорна.
   Онъ не держитъ большого штата прислуги: у него только одинъ слуга -- человѣкъ среднихъ лѣтъ, который почти не бываетъ подлѣ него, а сидитъ обыкновенно на скамьѣ въ передней и рѣдко обремененъ занятіями. Мистеръ Телькингорнъ не держится общепринятаго порядка и не нуждается въ клеркахъ, какъ другіе: великое хранилище тайнъ не можетъ довѣрять ихъ чужимъ рукамъ. Его кліенты нуждаются въ немъ самомъ, и онъ самолично выполняетъ все, что имъ нужно. Стряпчіе Темпля составляютъ всѣ бумаги, какія только могутъ понадобиться, по его таинственнымъ инструкціямъ; снимать съ нихъ копіи онъ отдаетъ поставщикамъ и за платой не стоитъ никогда. Человѣкъ среднихъ лѣтъ, сидящій на скамьѣ въ передней, знаетъ о дѣлахъ пэровъ не больше, чѣмъ первый встрѣчный подметальщикъ на Гольборнской улицѣ.
   Красный сургучъ, черный, крышка отъ чернильницы, другая крышка, песочница... Такъ! Эту по серединѣ, ту направо, эту налѣво. Колебаніе должно наконецъ прекратиться, теперь или никогда -- это ясно.
   Мистеръ Телькингорнъ встаетъ, поправляетъ очки, надѣваетъ шляпу, кладетъ въ карманъ рукопись и выходитъ, сказавъ человѣку въ передней:
   -- Я скоро вернусь.
   Очень рѣдко скажетъ онъ ему что нибудь болѣе опредѣленное.
   Путь мистера Телькингорна тотъ же, какимъ летѣла ворона, только короче: онъ направляется въ Куксъ-Кортъ, въ Канцелярскую улицу, къ Снегсби, спеціальному поставщику канцелярскихъ принадлежностей для суда, къ Снегсби, который беретъ на коммисію переписку бумагъ, снимаетъ копіи, перебѣливаетъ всевозможные судейскіе акты и проч. и проч.
   Обыкновенно около шести часовъ пополудни надъ КексъКортомъ носится благоуханіе горячаго чаю; вырывается оно изъ дверей мистера Снегсби,-- здѣсь день начинается рано: обѣдаютъ въ половинѣ второго, ужинаютъ въ половинѣ десятаго. Мистеръ Снегсби готовился уже спуститься въ подземные апартаменты для чаепитія, когда, выглянувъ въ дверь, увидѣлъ запоздалую ворону.
   -- Хозяинъ дома?
   Пока ученики пьютъ чай на кухнѣ въ обществѣ мистера и мистрисъ Снегсби, за лавкой присматриваетъ Оса, и слѣдовательно двѣ дочери портного, расчесывающія свои локоны передъ зеркаломъ во второмъ этажѣ противоположнаго дома, напрасно лелѣютъ надежду плѣнить ими сердца учениковъ и возбуждаютъ только никому ненужное удивленіе Осы, у которой волосы не хотятъ рости и, какъ всѣмъ извѣстно, никогда не выростутъ.
   -- Хозяинъ дома? спрашиваетъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- Да, онъ дома.
   И Оса отправляется за нимъ; она рада предлогу исчезнуть изъ лавки, на которую смотритъ со смѣшаннымъ чувствомъ благоговѣнія и ужаса, какъ на складъ страшныхъ орудій судебныхъ пытокъ, какъ на мѣсто, куда опасно входить, когда газъ погашенъ.
   Является мистеръ Снегсби, вспотѣвшій, съ лицомъ, лоснящимся отъ горячаго чаю и отъ масла; онъ торопливо проглатываетъ кусокъ хлѣба съ масломъ и говоритъ:
   -- Боже мой, мистеръ Телькингорнъ!
   -- Я къ вамъ на одно слово, мистеръ Снегсби.
   Снегсби моментально расцвѣтаетъ.
   -- Къ вашимъ услугамъ, сэръ. Но отчего вы не прислали за мной своего слугу? Пожалуйте въ комнату за лавкой, сэръ.
   Въ сосѣдней комнатѣ стоитъ запахъ пергамента; она служить одновременно кладовой и конторой; тутъ же занимаются перепиской бумагъ.
   Мистеръ Телькингоръ садится на стулъ передъ конторкой, противъ мистера Снегсби.
   -- Дѣло Джерндайса съ Джерндайсомъ, Снегсби.
   -- Слушаю, сэръ.
   Снегсби прибавляетъ свѣта, повернувъ газовый рожокъ, и скромно кашляетъ въ кулакъ, предчувствуя поживу; какъ робкій человѣкъ, онъ привыкъ покашливать на разные манеры, что избавляетъ его отъ труда говорить.
   -- Недавно вы снимали для меня копіи съ нѣкоторыхъ бумагъ по этому дѣлу.
   -- Такъ точно, сэръ.
   -- Одна изъ нихъ, говоритъ мистеръ Телькингорнъ, ощупывая карманы и роясь не въ томъ, гдѣ нужно (плотно закрытая устрица старой школы!),-- написана особеннымъ почеркомъ который мнѣ понравился. Случайно проходя мимо и думая, что я захватилъ эту рукопись съ собою, я зашелъ спросить васъ.. Но я не взялъ ее. Ничего, дѣло не важное, какъ нибудь въ другой разъ. Ахъ, вотъ она!.. Я зашелъ спросить васъ, кто это переписывалъ?
   -- Кто переписывалъ, сэръ? говоритъ Снегсби и, взявъ рукопись, кладетъ ее на конторку, повертывая и перелистывая лѣвой рукой, какъ умѣютъ дѣлать только торговцы бумагой.-- Мы сдавали ее на сторону, сэръ, у насъ тогда накопилось очень много работы. Сейчасъ я не могу вамъ сказать, кто ее переписывалъ. Справлюсь въ книгѣ, сэръ.
   Снегсби вынимаетъ изъ шкапа и дѣлаетъ новую попытку проглотить кусокъ хлѣба съ масломъ, застрявшій у него въ горлѣ, взглянувъ на копію, онъ начинаетъ водить указательнымъ пальцемъ по страницѣ:
   -- Джьюби, Покеръ... Джерндайсъ... Здѣсь, сэръ. Такъ. Какъ я это забылъ!.. Мы сдавали ее, сэръ, переписчику, который живетъ на той сторонѣ улицы.
   Мистеръ Телькнигорнъ увидѣлъ запись въ книгѣ гораздо раньше Снегсби и успѣлъ прочесть ее прежде чѣмъ палецъ Снегсби остановился на ней.
   -- Какъ вы его зовете? Немо? говоритъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- Немо, сэръ. Здѣсь обозначено: сорокъ два листа сданы въ среду въ восемь часовъ вечера, принесены въ четвергъ въ половинѣ девятаго утра.
   -- Немо! повторяетъ мистеръ Телькингорнъ,-- по латыни nemo значитъ никто.
   -- А по англійски нѣкто, сэръ, предлагаетъ свое мнѣніе Снегсби, почтительно покашливая.-- Это имя человѣческое. Оно стоитъ здѣсь, какъ видите. Сорокъ два листа сданы въ среду въ восемь часовъ вечера, принесены въ четвергъ въ половинѣ девятаго утра.
   Уголкомъ глаза мистеръ Снегсби начинаетъ слѣдить за головой своей супруги, которая выглядываетъ изъ двери лавки, чтобъ узнать, по какой причинѣ мужъ оставилъ свой чай недопитымъ. Мистеръ Снегсби выразительно покашливаетъ, желая ей сказать: милая, это заказчикъ.
   -- Въ половинѣ девятаго, сэръ, повторяетъ мистеръ Снегсби.-- Наши переписчики, живущіе поденной работой, часто имѣютъ странную судьбу. Можетъ быть это не настоящее его имя, а прозвище, которое онъ себѣ присвоилъ. Я припоминаю теперь, сэръ, что онъ назвалъ себя этимъ именемъ въ объявленіяхъ, которыя выставилъ въ главномъ правленіи, въ королевскомъ судѣ, въ судебныхъ палатахъ. Всѣ эти объявленія въ одномъ родѣ, знаете: "такой-то ищетъ занятій и проч."
   Мистеръ Телькингорнъ смотритъ въ маленькое окно, выходящее на задній дворъ тюрьмы Коавинсъ, въ окнахъ которой появляется свѣтъ; кофейная Коавинса выходитъ сюда же, на шторахъ ея отражаются туманные силуэты нѣсколькихъ фигуръ. Мистеръ Снегсби пользуется удобнымъ случаемъ, поворачиваетъ слегка голову къ двери и, взглянувъ черезъ плечо на свою жену, начинаетъ беззвучно шевелить губами, произнося въ видѣ оправданія:-- Тёль-кин-горнъ, бо-га-тый, влі-ятель-ный.
   -- Давали вы раньше работу этому человѣку? спрашиваетъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- Сколько разъ, сэръ! Даже для васъ!
   -- Я задумался о вещахъ болѣе важныхъ и позабылъ, гдѣ онъ живетъ.
   -- На той сторонѣ улицы, сэръ; тамъ, гдѣ... мистеръ Снегсби въ третій разъ старается проглотить хлѣбъ съ масломъ, который заупрямился и никакъ не проходитъ:-- гдѣ лавка тряпья и бутылокъ.
   -- Не можете ли указать мнѣ?
   -- Съ величайшимъ удовольствіемъ, сэръ.
   Мистеръ Снегсби снимаетъ нарукавники и сѣрый камзолъ, надѣваетъ черный сюртукъ, беретъ шляпу съ гвоздя.
   -- А вотъ и моя женушка! говоритъ онъ громко:-- дорогая моя, будь такъ добра, скажи которому нибудь изъ молодыхъ людей, чтобъ пришелъ присмотрѣть за лавкой, пока я пройдусь недалеко съ мистеромъ Телькингорномъ. Мистрисъ Снегсби, сэръ. Черезъ двѣ минуты я вернусь, дружочекъ.
   Мистрисъ Снегсби кланяется юристу, удаляется за прилавокъ, слѣдитъ за ними черезъ оконную штору, прокрадывается въ заднюю комнату и бросается къ записной книгѣ, которая до сихъ поръ лежитъ открытой: очевидно она любопытна.
   -- Боюсь, сэръ, что и звѣрь, и берлога покажутся вамъ не особенно презентабельными, говоритъ мистеръ Снегсби, шествуя по улицѣ и почтительно предоставляя узкій тротуаръ въ распоряженіе мистера Телькингорна:-- это ихъ общій жребій, сэръ. Особенность этого человѣка та, что онъ, кажется, никогда не спитъ. Если вамъ понадобится, онъ будетъ писать безъ конца, сколько назначите.
   Теперь уже совсѣмъ смерклось и газовые рожки ярко свѣтятъ. Они идутъ натыкаясь на клерковъ, которые несутъ на почту сегодняшнія письма, на спѣшащихъ къ обѣду адвокатовъ и атторнеевъ, на просителей и отвѣтчиковъ, истцовъ и вообще на людей, которымъ вѣковая мудрость приказныхъ поставила милліоны препятствій, мѣшающихъ имъ отправлять житейскія дѣла, подобно прочимъ смертнымъ.
   Вотъ они проходятъ то вмѣстилище всяческой грязи,-- то мѣсто, гдѣ лавируютъ въ невидимой грязи между закономъ и правосудіемъ, и ныряютъ въ видимой грязи улицы; какъ и откуда берется вся эта грязь -- неизвѣстно, извѣстно только, что когда ея скопится слишкомъ много, ее надо счистить.
   Судейскій крючекъ и судебный коммисіонеръ достигли наконецъ лавки тряпья и бутылокъ, громаднаго склада самыхъ отвратительныхъ товаровъ, пріютившейся подъ сѣнью Линкольнъ-Иннской стѣны и принадлежавшей, какъ гласила надпись, нѣкоему Круку.
   -- Вотъ гдѣ онъ живетъ, сэръ, говоритъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей.
   -- А, такъ это здѣсь, говоритъ безучастно мистеръ Тёлькигорнъ.-- Благодарствуйте.
   -- Развѣ вы но зайдете, сэръ?
   -- Нѣтъ. Я въ настоящую минуту направляюсь въ Линкольнъ-Иннскій скверъ. Добрый вечеръ. Благодарю васъ.
   Мистеръ Снегсби приподымаетъ шляпу и возвращается къ своей женушкѣ и недопитому чаю.
   Но мистеръ Телькингорнъ раздумалъ идти въ Линкольнъ-Инскій скверъ: пройдя немного, онъ повернулъ назадъ и вошелъ въ лавку мистера Крука.
   Тутъ довольно темно, но при свѣтѣ нагорѣвшей свѣчи можно различить старика и кошку, сидящихъ у камина въ глубинѣ лавки.
   Старикъ встаетъ и, взявъ въ руку свѣчу, идетъ навстрѣчу посѣтителю.
   -- Дома жилецъ?
   -- Жилецъ или жилица, сэръ? спрашиваетъ мистеръ Крукъ.
   -- Жилецъ. Тотъ, что беретъ переписку.
   Старикъ пристально разглядываетъ мистера Телькингорна, онъ знаетъ его въ лицо и имѣетъ смутное представленіе объ его извѣстности между аристократами.
   -- Вамъ угодно видѣть его, сэръ?
   -- Да.
   -- Мнѣ и самому это рѣдко удается, усмѣхается мистеръ Крукъ:-- позвать его сюда? Только мало, надежды, чтобъ онъ пришелъ, сэръ!
   -- Такъ я пойду къ нему самъ, отвѣчаетъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- Второй этажъ, сэръ. Возьмите свѣчу. Сюда, наверхъ!
   Мистеръ Крукъ въ сопровожденіи кошки становится у подножія лѣстницы и смотритъ вслѣдъ мистеру Телькингорну. Только что тотъ скрылся, старикъ смѣется:-- Хи-хи!
   Стряпчій глядитъ внизъ черезъ перила, кошка оскаливаетъ зубы и шипить на него.
   -- Смирно, леди Джэнъ! Будьте вѣжливы съ гостями милэди.
   Мистеръ Крукъ догоняетъ посѣтителя и говоритъ ему на ухо:-- Знаете, что говорятъ о моемъ жильцѣ?
   -- Что-жъ о немъ говорятъ?
   -- Говорятъ, что онъ продалъ душу чорту. Конечно, мы съ вами знаемъ, что чортъ не покупаетъ душъ, по могу сказать одно: я убѣжденъ, что мой жилецъ вступилъ бы въ эту сдѣлку скорѣе всякаго другого,-- такой онъ мрачный и угрюмый. Не выводите его изъ терпѣнія, сэръ,-- вотъ мой совѣтъ.
   Кивнувъ головой, мистеръ Телькингорнъ продолжаетъ свой путь. Онъ подходитъ къ грязной двери во второмъ этажѣ, стучится и не получаетъ отвѣта. Онъ отворяетъ дверь и при этомъ нечаянно тушить свѣчу. Въ комнатѣ, куда онъ вошелъ, воздухъ такъ спертъ, что свѣча и сама бы погасла. Маленькая комната совсѣмъ черна отъ сажи сала и грязи. На ржавой каминной рѣшеткѣ, такой помятой, какъ будто сама нищета сдавила ее своими острыми когтями, слабо тлѣетъ нѣсколько угольковъ. Въ углу у камина, на некрашеномъ сосновомъ столѣ, сплошь испещренномъ чернильными пятнами стоитъ изломанный пюпитръ. Въ другомъ углу покоится на стулѣ старый рваный чемоданъ, замѣняющій комодъ и шкапъ; какъ видно, въ немъ не очень нуждаются, ибо обѣ его крышки ввалились, какъ щеки умирающаго съ голоду бѣдняка.
   Полъ ничѣмъ не прикрытъ только передъ каминомъ валяются истоптанные лохмотья веревочнаго мата. Нѣтъ занавѣсокъ, которые скрывали, бы ночную тьму но старыя выцвѣтшіе ставни притворены и сквозь ихъ щели голодъ можетъ бросить свой призрачный взглядъ на человѣка, лежащаго на кровати.
   Противъ огня, на жалкой постели, представляющей какую-то смѣсь грязныхъ заплатъ, тощаго тюфяка и грубой парусины, стряпчій, остановившійся въ нерѣшимости въ дверяхъ, видитъ распростертую человѣческую фигуру.
   Весь костюмъ этого человѣка состоитъ изъ рубахи и панталонъ; ноги его босы, лицо кажется желтымъ при тускломъ свѣтѣ свѣчи, совершенно оплывшей и превратившейся въ кучу сала.
   Растрепанные волосы, сливаясь съ всклокоченной бородой и бакенбардами, окружаютъ лицо точно туманной пѣной.
   Грязная и вонючая комната, сырой и затхлый воздухъ; трудно сразу рѣшить, какой запахъ болѣе всего поражаетъ обоняніе и чуть не доводитъ до обморока, но, сквозь общую затхлую, пропитанную табакомъ атмосферу, до стряпчаго доносится горькій непріятный запахъ опіума.
   -- Эй, пріятель! кричитъ стряпчій, стуча въ дверь желѣзнымъ подсвѣчникомъ.
   Онъ думаетъ, что разбудилъ пріятеля, такъ какъ, хотя тотъ лежитъ немного отвернувшись, видно, что глаза его открыты.
   -- Ну, пріятель! Эй вы! снова кричитъ мистеръ Телькингорнъ.
   Онъ повторяетъ свой стукъ, и свѣча, которая давно уже начала тухнуть, наконецъ гаснетъ и оставляетъ его въ потемкахъ, только узкіе глаза ставень блестятъ надъ постелью.
   

ГЛАВА XI.
Нашъ дорогой братъ.

   Стряпчій остановился въ нерѣшимости среди темной комнаты.
   Вдругъ онъ почувствовалъ чье-то прикосновеніе къ своей рукѣ. Онъ вздрогнулъ и спросилъ:
   -- Кто тутъ?
   -- Это я, произнесъ надъ самымъ его ухомъ голосъ хозяина дома:-- вы, кажется, не могли его разбудить?
   -- Да.
   -- Гдѣ ваша свѣча?
   -- Погасла. Вотъ она.
   Крукъ беретъ ее, идетъ къ камину, нагибается къ золѣ и пробуетъ зажечь свѣчу, но его усилія тщетны, такъ какъ угли потухли.
   Онъ кричитъ жильцу, чтобъ тотъ сходилъ зажечь свѣчу въ лавку -- безполезно.
   Старикъ отправляется самъ.
   По какой-то причинѣ мистеръ Телькингорнъ не остается ждать его въ комнатѣ, а выходитъ на лѣстницу. Вскорѣ стѣна озаряется свѣтомъ: старикъ медленно всходитъ по ступенькамъ, зеленоглазая кошка слѣдуетъ за нимъ по пятамъ.
   -- Онъ всегда такъ крѣпко спитъ? тихо спрашиваетъ стряпчій.
   -- Гм, не знаю, отвѣчаетъ старикъ, тряся головой и приподымая брови:-- я почти ничего не знаю ни о немъ, ни объ его привычкахъ, кромѣ того, что онъ рѣдко показывается на свѣтъ Божій.
   Продолжая шептаться, оба разомъ входятъ въ комнату.
   Когда внесли свѣчу, щели въ окнахъ пропадаютъ, какъ будто ихъ глаза закрылись, но глаза человѣка, лежащаго на постели, остаются открытыми.
   -- Боже милостивый! Онъ умеръ! восклицаетъ мистеръ Телькингорнъ.
   Мистеръ Крукъ взялъ было свѣсившуюся руку человѣка, но мгновенно выпускаетъ се и рука тяжело раскачивается.
   Съ минуту оба безмолвно смотрятъ другъ на друга.
   -- Надо послать за докторомъ. Выйдите на лѣстницу, сэръ, и позовите миссъ Флайть. Вонъ у кровати ядъ. Покричите Флайтъ, говоритъ Крукъ, распростирая надъ постелью свои костлявыя руки, точно крылья летучей мыши.
   Мистеръ Телькингорнъ спѣшитъ на площадку и кричитъ:-- Миссъ Флайтъ! Миссъ Флайтъ! Идите сюда! Скорѣй! Миссъ Флайтъ!
   Крукъ слѣдитъ за нимъ глазами и, пока тотъ кричитъ на площадкѣ, успѣваетъ прокрасться къ чемодану и вернуться назадъ.
   -- Бѣгите, Флайтъ, бѣгите за ближайшимъ докторомъ. Торопитесь!
   Такъ говоритъ Крукъ своей жилицѣ, слабоумной старушкѣ.
   Она исчезаетъ въ одно мгновеніе ока и вскорѣ возвращается въ сопровожденіи доктора съ густо обсыпанной табакомъ широкой верхней губой и густо уснащеннымъ шотландскими оборотами говоромъ. Докторъ ворчливо брюжжитъ, такъ какъ его оторвали отъ обѣда.
   -- Мертвъ, какъ фараонъ, клянусь моими предками, говорить онъ послѣ короткаго осмотра.
   Мистеръ Телькингорнъ, стоя подлѣ стула съ чемоданомъ, спрашиваетъ, давно ли онъ умеръ?
   -- Давно ли, сэръ? Да часа три тому назадъ, отвѣчаетъ докторъ.
   -- Да, около, того, отзывается съ другой стороны кровати смуглый молодой человѣкъ.
   -- Вы тоже медикъ, сэръ? спрашиваетъ первый.
   Молодой человѣкъ даетъ утвердительный отвѣтъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я могу уйти, такъ какъ мнѣ здѣсь нечего дѣлать, говоритъ докторъ, этимъ замѣчаніемъ онъ заканчиваетъ свой краткій визитъ и идетъ кончать свой обѣдъ.
   Смуглый молодой лѣкарь подноситъ подсвѣчникъ къ лицу умершаго переписчика, который оправдалъ теперь свое странное имя, потому что превратился въ ничто.
   -- Я его знаю въ лицо; онъ послѣдніе полтора года покупалъ у меня опіумъ. Кто нибудь изъ присутствующихъ ему родня? спрашиваетъ лѣкарь, обводя ихъ взглядомъ.
   -- Я его домохозяинъ, отвѣчаетъ съ гримасой Крукъ, взявъ свѣчу изъ протянутой руки доктора, -- Какъ-то разъ онъ сказалъ мнѣ, что я самый близкій изъ что родственниковъ.
   -- Онъ умеръ отъ слишкомъ большой дозы опіума, въ этомъ нѣтъ сомнѣнія. Комната сильно пропахла опіемъ, говоритъ врачъ и, взявъ старый чайникъ, который ему подалъ Крукъ, прибавляетъ: -- этого хватитъ, чтобъ убить дюжину людей.
   -- Какъ вы думаете, онъ сдѣлалъ это нарочно? спрашиваетъ Крукъ.
   -- Принялъ большую дозу?
   -- Да?
   Крукъ причмокиваетъ губами, чуя, что въ воздухѣ пахнетъ чѣмъ-то интереснымъ.
   -- Не могу вамъ сказать. Думаю, что это мало вѣроятно, такъ какъ онъ привыкъ къ большимъ пріемамъ опія. Но навѣрное утверждать никто не можетъ. Кажется, онъ былъ очень бѣденъ.
   -- Да, повидимому, говорить старикъ, бросая кругомъ такой острый взглядъ, что кажется, будто онъ занялъ глаза у своей кошки:-- эта комната выглядитъ не роскошно. Но я, съ тѣхъ поръ, какъ онъ тутъ поселился, ни разу у него не былъ, а онъ былъ слишкомъ скрытенъ, чтобъ посвящать кого нибудь въ свои дѣла.
   -- Онъ остался вамъ долженъ?
   -- За шесть недѣль.
   -- Теперь онъ не заплатитъ, говоритъ молодой человѣкъ, еще разъ осмотрѣвъ трупъ.-- Нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ мертвъ, какъ египетская мумія; судя по его виду и обстановкѣ, смерть была для него счастливымъ походомъ. Въ молодости, навѣрное, онъ былъ красивъ.
   Съ этими словами молодой человѣкъ, видимо взволнованный, садится на край постели и, вглядываясь въ лицо покойника, кладетъ руку ему на сердце.
   -- Въ его манерахъ, помню, было что-то такое, что невольно наводило на мысль, не принадлежалъ ли онъ прежде къ хорошему обществу и уже впослѣдствіи палъ такъ низко. Такъ это или нѣтъ? продолжалъ докторъ, взглядывая на остальныхъ.
   -- Я могу сказать о немъ столько же, сколько о тѣхъ женщинахъ, чьи волосы лежатъ въ моихъ мѣшкахъ тамъ внизу, отвѣчалъ Крукъ.-- Все, что я могу сказать о немъ, это -- что онъ прожилъ у меня полтора года и все это время жилъ, ужъ тамъ кормился-ли, нѣтъ-ли,-- этого не знаю, а жилъ перепиской бумагъ.
   Впродолженіе этого разговора мистеръ Телькингорнъ, заложивъ руки за спину, стоялъ въ сторонѣ возлѣ стараго чемодана, повидимому безучастно и совершенно чуждый тѣхъ чувствъ, которыя волновали остальныхъ трехъ: любопытства мистера Крука, ужаса помѣшанной старушки и научнаго интереса, замѣтнаго въ молодомъ докторѣ, помимо его участія къ мертвецу, какъ къ человѣку.
   Непроницаемое лицо мистера Телькингорна такъ же мало выражаетъ чувства, какъ его черное платье отражаетъ солнечные лучи. Глядя на него, никто не сказалъ бы, что онъ думаетъ что нибудь въ эту минуту: онъ не обнаруживаетъ ни терпѣнія, ни нетерпѣнія, ни вниманія, ни разсѣянности. Онъ весь ушелъ въ свою скорлупу; объ его ощущеніяхъ также трудно судить, какъ о звукѣ дорогого инструмента, спрятаннаго въ футляръ.
   Однако теперь и онъ вмѣшивается въ разговоръ, обращаясь къ молодому доктору своимъ безстрастнымъ дѣловымъ тономъ:
   -- Незадолго до васъ я пришелъ сюда съ намѣреніемъ дать переписку покойному, котораго до сихъ поръ никогда не видалъ, слышалъ только о немъ отъ своего поставщика Снегсби, торговца бумагой въ. Куксъ-Кортѣ. Если здѣсь ничего не знаютъ о немъ, можетъ быть лучше послать за Снегсби?
   Помѣшанная старушка, которую онъ часто встрѣчалъ въ судѣ, знаками изъявляетъ готовность сходить за Снегсби.
   -- А! пожалуйста сходите! говоритъ ей стряпчій;
   Пока она ходитъ, докторъ оставляетъ безполезный осмотръ, накрываетъ мертвеца одѣяломъ и обмѣнивается нѣсколькими словами съ мистеромъ Крукомъ. Телькингорнъ все молчитъ, не покидая своего сторожевого поста у стараго чемодана.
   Мистеръ Снегсби поспѣшно прибѣгаетъ, не успѣвъ даже спять сѣраго камзола и черныхъ нарукавниковъ, приговаривая:
   -- Боже милостивый, до чего дошло! Боже мой, что случилось!
   -- Не можете ли, Снегсби, дать домохозяину нѣкоторыя свѣдѣнія объ этомъ несчастномъ человѣкѣ? обращается къ нему мистеръ Телькингорнъ:-- онъ, кажется, остался ему что-то долженъ; кромѣ того, разумѣется, его надо хоронить.
   Мистеръ Снегсби, откашлявшись почтительно, говоритъ въ руку:
   -- Но знаю, сэръ, что вамъ сказать; я могу только посовѣтовать послать за церковнымъ сторожемъ.
   -- Я не спрашивалъ у васъ совѣта, и самъ знаю, что посовѣтовать, возражаетъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- Конечно, сэръ, никто не дастъ лучшаго совѣта, чѣмъ ваша милость, говоритъ мистеръ Снегсби, почтительно кашлянувъ.
   -- Я спрашивалъ у васъ какихъ нибудь указаній относительно его родныхъ, его прежняго мѣстожительства, вообще всего, что вы о немъ знаете.
   Мистеръ Снегсби старается покашливаніемъ умилостивить мистера Телькингорна и отвѣчаетъ:
   -- Увѣряю васъ, сэръ, что я столько же знаю о немъ, откуда онъ явился, какъ о томъ...
   -- Куда онъ теперь отправился, подсказываетъ докторъ.
   Молчаніе. Мистеръ Телькингорнъ смотритъ на мистера Снегсби. Крукъ съ полуоткрытымъ ртомъ ожидаетъ, кто заговоритъ первый.
   -- Относительно его родныхъ, сэръ, я могу сказать вамъ вотъ что. Еслибъ кто-нибудь предложилъ мнѣ, Снегсби, что въ англійскомъ банкѣ готовы для васъ двадцать тысячъ фунтовъ, если вы назовете хоть одного родственника этого человѣка,-- я и тогда ничего не сказалъ бы. Поселился онъ здѣсь, въ этой лавкѣ, полтора года тому назадъ, если я не ошибаюсь...
   Крукъ утвердительно киваетъ головой:
   -- Да -- ровно полтора года.
   Послѣ этого подтвержденія мистеръ Снегсби продолжаетъ:
   -- Полтора года тому назадъ онъ пришелъ въ нашъ магазинъ и, заставъ тамъ мою женушку, такъ я привыкъ звать мистрисъ Снегсби, вручилъ ей образчикъ своего почерка, сказалъ, что нуждается въ перепискѣ, и далъ понять, что -- будемъ говорить прямо -- (это любимое выраженіе мистера Снегсби, которое онъ употребляетъ безпрестанно, какъ бы извиняясь за свою простодушную откровенность), что находится въ очень стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Моя жена вообще не благоволить къ незнакомцамъ, особенно когда,-- будемъ говорить прямо,-- когда они являются съ какими-нибудь просьбами, но, этотъ или расположилъ ее въ свою пользу -- не могу вамъ объяснить, чѣмъ именно: небрежной ли прической и небритой бородой, -- или по какимъ-нибудь другимъ женскимъ соображеніямъ, только она взяла образчикъ и записала адресъ.
   Значительно откашлявшись, мистеръ Снегсби продолжаетъ:
   -- Моя женушка часто путаетъ имена и вмѣсто Немо ей послышалось Немвродъ. Вотъ она стала напоминать мнѣ каждый день за обѣдомъ: "мистеръ Снегсби, вы не дали еще работы Немвроду. Отчего вы не дадите ему переписать тридцатъ восемь листовъ по процессу Джерндайсовъ!" и тому подобное. Такимъ образомъ, онъ сталъ постепенно получать заказы отъ нашей фирмы. Вотъ все, что я о немъ знаю. Онъ работалъ очень скоро и могъ писать цѣлыя ночи напролетъ; если вы дадите ему, скажемъ, сорокъ пять листовъ въ среду вечеромъ, онъ принесетъ ихъ въ четвергъ утромъ. Все это,-- заключаетъ свою рѣчь мистеръ Снегсби, вѣжливо указывая шляпой на постель,-- уважаемый -джентльменъ, безъ сомнѣнія, подтвердилъ бы вамъ, еслибъ могъ.
   -- Не лучше ли будетъ взглянуть вамъ -- нѣтъ ли у него бумагъ, которыя могли бы пролить нѣкоторый свѣтъ на это дѣло, говоритъ Телькингорнъ Круку.-- Назначатъ слѣдствіе и васъ будутъ допрашивать. Вы умѣете читать?
   -- Нѣтъ, не умѣю, отвѣчаетъ съ гримасой старикъ.
   -- Снегсби, говоритъ мистеръ Телькингорнъ,-- осмотрите за него комнату; этимъ вы избавите старика отъ большихъ затрудненій. Такъ какъ я уже здѣсь, то пожалуй подожду, если вы поторопитесь, и впослѣдствіи, когда потребуется, могу засвидѣтельствовать, что все было выполнено, какъ должно.-- Посвѣтите мистеру Снегсби, мы сейчасъ увидимъ, нѣтъ ли тутъ чего для васъ.
   -- Во-первыхъ, сэръ, говоритъ мистеръ Снегсби:-- здѣсь старый чемоданъ.
   -- Да, правда, вотъ чемоданъ.
   Мистеръ Телькингорнъ теперь только его замѣчаетъ, хотя стоялъ бокъ о бокъ съ нимъ, а въ комнатѣ было очень мало вещей.
   Старикъ-лавочникъ свѣтитъ и писчебумажный торговецъ начинаетъ обыскъ; лѣкарь прислонился къ углу камина; миссъ Флайтъ дрожитъ у двери и бросаетъ на всѣхъ боязливые взгляды. Старый воробей старой школы стоитъ на томъ же мѣстѣ, въ той же позѣ, въ своемъ наглухо застегнутомъ черномъ платьѣ и широкомъ бѣломъ галстукѣ, завязанномъ бантомъ, который такъ хорошо знакомъ всѣмъ пэрамъ.
   Въ старомъ чемоданѣ оказывается нѣсколько поношенныхъ принадлежностей одежды, связка долговыхъ росписокъ ростовщика -- этихъ входныхъ билетовъ на дорогу нищеты, смятый клочокъ пропахнувшей опіумомъ бумаги, на которомъ нацарапано: принято столько-то гранъ въ такой-то день, при чемъ дозы идутъ все возрастая: очевидно эта запись была начата съ намѣреніемъ правильно ее продолжать, но впослѣдствіи брошена.
   Находятъ еще нѣсколько грязныхъ клочковъ,-- вырѣзокъ изъ газетъ, судебными дознаніями о скоропостижно умершихъ. Больше въ чемоданѣ нѣтъ ничего. Обыскиваютъ шкапчикъ съ посудой, ящикъ забрызганнаго чернилами стола, но нигдѣ не оказывается ни старыхъ писемъ, ни другихъ бумагъ.
   Молодой врачъ осматриваетъ платье переписчика и находитъ только перочинный ножикъ да нѣсколько пенсовъ.-- Совѣтъ мистера Снегсби относительно церковнаго сторожа оказывается единственнымъ раціональнымъ. Помѣшанная старушка идетъ за сторожемъ, остальные выходятъ изъ комнаты.
   -- Не оставляйте здѣсь кошки, уведите ее, говоритъ врачъ.
   Крукъ выгоняетъ кошку, и она бѣжитъ внизъ, махая своимъ гибкимъ хвостомъ и облизываясь.
   -- Доброй ночи! говоритъ мистеръ Телькингорнъ и возвращается домой къ Аллегоріи и размышленіямъ.
   Новость успѣла уже облетѣть весь околотокъ; обыватели собираются въ группы потолковать о происшествіи. Уличные мальчишки, составляющіе авангардъ любопытныхъ, тѣсно обступаютъ окна мистера Крука. Полисменъ, побывавшій уже наверху, становится у дверей, какъ столпъ благочинія и порядка, и хотя по временамъ снисходительно допускаетъ мальчишекъ приблизиться, по иной разъ взглянетъ такъ грозно, что они такъ и разсыпятся во всѣ стороны, какъ горохъ.
   Мистрисъ Перкинсъ, которая ужъ нѣсколько недѣль не говоритъ съ мистрисъ Ппперъ вслѣдствіе непріятнаго недоразумѣнія, происшедшаго изъ-за того, что юные Перкинсы "потрепали" юныхъ Пиперовъ, теперь пользуется случаемъ возобновить дружескія сношенія съ бывшей пріятельницей.
   Мальчикъ, разносящій напитки въ угловой кофейнѣ, которому часто приходится имѣть дѣло съ пьяными людьми и полицейской частью, спѣшитъ воспользоваться своимъ положеніемъ привилегированнаго лица и вступаетъ въ конфиденціальную бесѣду съ полисменомъ, послѣ чего напускаетъ на себя видъ полнѣйшей неприступности, какъ будто участокъ и жезлъ полисмена ему нипочемъ.
   Обыватели высовываются изъ оконъ и переговариваются черезъ улицу; изъ Ченсери-Лэна прибѣгаютъ развѣдчики узнать, что случилось; второпяхъ они не успѣли захватить шапокъ, но, поглощенные любознательностію, относятся къ этому обстоятельству съ большимъ хладнокровіемъ. Вообще преобладаетъ чувство удовольствія по поводу того, что покойникъ, прежде чѣмъ покончить съ собою, не отправилъ на тотъ свѣтъ мистера Крука, но къ этому удовольствію примѣшивается капелька столь свойственнаго человѣческой природѣ разочарованія, что этого не случилось.
   Среди всѣхъ этихъ треволненій на сцену является приходскій сторожъ.
   Хотя мѣстное населеніе относится вообще съ насмѣшкой къ церковному сторожу, но въ данную минуту онъ пользуется большой популярностью и уваженіемъ, какъ человѣкъ, который увидитъ трупъ.
   Полисменъ считаетъ эту должность нелѣпостью, глупымъ остаткомъ тѣхъ варварскихъ временъ, когда еще существовали ночные сторожа, но пропускаетъ его, какъ неизбѣжное зло, которое надо терпѣть, пока правительство его не уничтожило.
   Напряженіе умовъ достигаетъ высшей степени, изъ устъ въ уста и передается новость, что сторожъ явился и вошелъ къ покойнику.
   Когда сторожъ выходитъ, волненіе, улегшееся было во время его отсутствія, снова растетъ.
   Оказывается, что сторожъ не могъ добиться никакихъ свѣдѣній объ умершемъ для завтрашняго дознанія, не нашелъ никого, кто бы зналъ покойника. Немедленно указываютъ на нѣсколькихъ лицъ, но никто изъ указанныхъ не можетъ сказать ничего новаго.
   Сторожъ сбивается съ толку и окончательно глупѣетъ, когда ему начинаютъ твердить что-нибудь вродѣ того, что вотъ сынъ мистрисъ Гринъ, тоже переписчикъ, отлично зналъ, покойнаго;-- подать его сюда!-- оказывается, что сынъ мистрисъ Гринъ находится на кораблѣ, который три мѣсяца тому назадъ отплылъ въ Китай, и сторожу предлагаютъ отнестись съ нимъ. по телеграфу черезъ лордовъ Адмиралтейства.
   Сторожъ заходитъ въ сосѣднія лавки и квартиры, чтобъ разспросить жильцовъ, и всякій разъ запираетъ за собой двери; это выводитъ изъ себя преслѣдующую его по пятамъ толпу, раздраженную, кромѣ того, его медленностью и глупостью.
   Полисменъ улыбается мальчику изъ кофейной. Въ публикѣ начинаетъ ослабѣвать интересъ и наступаетъ реакція. Тоненькіе дѣтскіе голоса дразнятъ сторожа тѣмъ, что онъ сварилъ, пріютскаго мальчика; пополняются хоромъ отрывки изъ народной пѣсни на этотъ сюжетъ, подтверждающіе, что именно изъ этого мальчика, и ни изъ чего другого, былъ сваренъ бульонъ для Приходскаго Дома Призрѣнія Бѣдныхъ.
   Полисменъ находитъ наконецъ нужнымъ поддержать уваженіе къ властямъ и хватаетъ за шиворотъ запѣвалу, хоръ обращается въ бѣгство; плѣнникъ отпускается на свободу лишь подъ условіемъ, что всѣ они немедленно уберутся и безпорядокъ прекратится. Условіе выполняется добросовѣстно.
   Возбужденіе толпы замираетъ. Безстрастный полисменъ (и въ самомъ дѣлѣ: что ему этотъ случай, эти нѣсколько лишнихъ капель опіума?), безстрастный полисменъ, со своей лоснящейся шляпой, въ несгибаемомъ камзолѣ съ кожаной перевязью" и всѣми остальными атрибутами, тяжелымъ шагомъ продолжаетъ свой обходъ, похлопывая одна о другую ладонями своихъ бѣлыхъ перчатокъ и пріостанавливается на перекресткахъ посмотрѣть, не наклюнулось ли чего-нибудь, вродѣ заблудившагося ребенка или смертоубійства.
   Подъ покровомъ ночи слабоумный сторожъ обходитъ съ повѣстками весь Чевсери-Лэнъ, но въ этихъ повѣсткахъ фамиліи присяжныхъ совершенно перевраны и можно разобрать только фамилію самого сторожа, которая никому не нужна.
   Повѣстки разнесены, свидѣтели увѣдомлены.
   Сторожъ возвращается къ мистеру Круку, куда онъ назначилъ сойтись нѣсколькимъ бѣднякамъ; всѣ они уже въ сборѣ и проведены наверхъ. И теперь здѣсь, въ бѣдномъ жилищѣ труженика, узкіе глаза ставенъ равнодушно смотрятъ, какъ жители здѣшняго міра убираютъ покойника, придаютъ ему послѣдній земной образъ, который принялъ никто, и который кто изъ насъ не приметъ?
   Всю ночь гробъ стоитъ рядомъ со старымъ чемоданомъ, а на кровати лежитъ одинокая фигура человѣка, прожившаго на свѣтѣ сорокъ пять лѣтъ и оставившаго послѣ себя такъ же мало слѣдовъ, какъ заблудившееся дитя.
   На слѣдующій день на дворѣ необыкновенное оживленіе: настоящая ярмарка, какъ выражается мистрисъ Перкинсъ въ дружеской бесѣдѣ съ мистрисъ Пиперъ, превосходнѣйшей женщиной, съ которой она вполнѣ примирилась.
   Коронеръ будетъ производить дознаніе въ залѣ "Солнечнаго Герба", въ той самой, гдѣ два раза въ недѣлю происходятъ музыкальныя собранія; всякій знаетъ, что этими собраніями дирижируетъ "извѣстная знаменитость" и что въ нихъ принимаетъ участіе комическій пѣвецъ, маленькій Свайльсъ, который, какъ гласитъ афиша, надѣется, что друзья соберутся поддержать его первоклассный талантъ.
   Нынче утромъ дѣла "Солнечнаго Герба" идутъ блестящимъ образомъ; даже дѣти, подъ вліяніемъ всеобщаго возбужденія, ощущаютъ какую-то сверхъ-естественную потребность въ подкрѣпленіи силъ, и пирожникъ, примостившійся на этотъ случай на углу улицы, не можетъ не сознаться, что сегодня его пирожки исчезаютъ аки дымъ.
   Сторожъ носится между лавкой мистера Крука и "Солнечнымъ Гербомъ", показывая находящійся въ его распоряженіи предметъ всеобщаго любопытства немногимъ избраннымъ, на чью скромность онъ можетъ положиться, и получая въ видѣ благодарности стаканъ элю или какого-нибудь другого горячительнаго напитка.
   Въ назначенный часъ прибываетъ коронеръ, котораго присяжные давно ждутъ; онъ встрѣченъ стукомъ кеглей, несущимся съ плотно убитой площадки кегельбана, смежной съ залой "Солнечнаго Герба".
   Коронеръ на своемъ вѣку посѣтить больше кабаковъ, чѣмъ послѣдній пьяница; запахъ опилокъ, табачнаго дыма, спирта и пива неразлученъ для него со смертью въ самыхъ ужасныхъ ея видахъ. Сторожъ и хозяинъ трактира вводятъ его въ залу, гдѣ онъ, положивъ шляпу на фортепіано, занимаетъ мѣсто во главѣ длиннаго стола, который составили изъ маленькихъ столиковъ, обильно изукрашенныхъ клейкими кружками отъ безчисленнаго множества перебывавшихъ на нихъ стакановъ и кружекъ.
   За столомъ садится столько присяжныхъ, сколько можетъ помѣститься, остальные стоятъ прислонившись къ фортепіано, или же размѣщаются вокругъ плевальницъ и трубокъ. Надъ головой коронера виситъ желѣзное кольцо -- ручка отъ колокольчика, что придаетъ этому величественному джентльмену такой видъ, какъ будто его сейчасъ повѣсятъ.
   Присяжные вызываются по очереди и приводятся къ присягѣ.
   Пока идетъ эта церемонія, волненіе въ публикѣ возобновляется вслѣдствіе того, что въ залу вошелъ низенькій человѣчекъ въ широкихъ отложныхъ воротничкахъ, съ огромной, какъ пивной котелъ, головой, съ влажными глазами и краснымъ носомъ. Человѣчекъ сталъ скромно у двери, какъ и прочая публика, по видно, что зала ему хорошо знакома. Кругомъ перешептываются, называютъ его знаменитымъ Свайльсомъ и высказываютъ весьма правдоподобное предположеніе, что онъ явился сюда съ цѣлью изучить пріемы коронера и потомъ представить его передъ публикой; навѣрное это будетъ главный номеръ сегодняго концерта.
   -- И такъ, джентльмены, начинаетъ коронеръ.
   -- Молчать! кричитъ сторожъ (не подумайте однако, чтобъ это приказаніе относилось къ коронеру, хотя оно и можетъ такъ показаться съ перваго взгляда).
   -- И такъ, джентльмены, вы собрались сюда, чтобъ произвести дознаніе о смерти человѣка. Вамъ будутъ представлены свидѣтельскія показанія объ обстоятельствахъ, сопровождавшихъ эту смерть, и вы должны будете вынести...-- Кегли! Какъ онѣ мѣшаютъ!-- Сторожъ, вы должны бы распорядиться прекратить игру!-- вынести свой вердиктъ согласно этимъ показаніямъ, не руководствуясь никакими посторонними соображеніями. Прежде всего надо осмотрѣть трупъ.
   -- Дайте дорогу!-- взываетъ сторожъ.
   И длинная, нестройная процессія, напоминающая отчасти отсталыхъ провожатыхъ въ похоронномъ шествіи, тянется къ дверямъ мистера Крука; послѣ осмотра нѣкоторые присяжные выходятъ торопливо совсѣмъ блѣдные. Сторожъ особенно заботятся о двухъ джентльменахъ, въ довольно грязныхъ манжетахъ съ оторванными пуговицами, и прилагаетъ всѣ старанія, чтобъ они какъ можно лучше видѣли все, что нужно видѣть. Онъ заботился о нихъ и раньше въ залѣ "Солнечнаго Герба", и поставилъ для нихъ особый столикъ, рядомъ съ коронеромъ, потому что это газетные хроникеры всѣхъ подобныхъ происшествій. Стороясъ, не чуждый нѣкоторыхъ человѣческихъ слабостей, хочетъ прочитать въ печати: "Муни, дѣятельный и расторопный сторожъ округа, сказалъ то-то подѣлалъ то-то", и ласкаетъ себя надеждой, что фамилія Муни будетъ упомянута съ такой же фамильярностью и благосклонностью, какъ имя палача въ послѣдней статьѣ.
   Знаменитый Свайльсъ ожидаетъ возвращенія коропера и присяжныхъ въ залу "Солнечнаго Герба", мистеръ Телькингорнъ также. Послѣдній былъ принятъ съ особеннымъ почтеніемъ и посаженъ между коронеромъ, угольнымъ ящикомъ и бильярдомъ.
   Слѣдствіе продолжается.
   Присяжные узнаютъ, какъ умеръ человѣкъ, о которомъ производится дознаніе, но и только.
   -- Джентльмены, присутствующій между нами знаменитый юристъ,-- говоритъ коронеръ:-- находился случайно при открытіи трупа умершаго, но онъ можетъ только повторить показанія, которыя мы уже слышали отъ доктора, хозяина, жилицы и писчебумажнаго торговца, и безполезно безпокоить его. Не найдется ли кого-нибудь въ числѣ присутствующихъ, кто бы могъ сообщить намъ, что-нибудь новое?
   Мистрисъ Перкинсъ выталкиваетъ впередъ мистрисъ Пиперъ. Та приноситъ присягу.
   -- Анастасія Пиперъ, джентльмены. Замужняя женщина.
   -- Ну, мистрисъ Ппнеръ, что вы имѣете сказать по настоящему дѣлу?
   О, мистрисъ Пиперъ можетъ наговорить съ три короба и говорить безъ всякихъ знаковъ препинанія и преимущественно вводными предложеніями, но сказала мало новаго. Живетъ она въ Куксъ-Кортъ (гдѣ ея мужъ имѣетъ столярную мастерскую), и давно уже въ сосѣдствѣ извѣстно (какъ разъ за два дня передъ тѣмъ, какъ былъ крещенъ Александръ Джемсъ Пиперъ, а его крестили восемнадцати мѣсяцевъ и четырехъ дней, потому что до тѣхъ поръ было мало надежды, джентльмены, что онъ останется живъ: это дитя страдало зубами); давно извѣстно, что этотъ горемыка -- какъ называлъ покойника мистрисъ Пиперъ -- продалъ свою душу. Можетъ быть этотъ слухъ пошелъ отъ того; что у горемыки былъ страшный видъ. Видѣла я его часто, и такъ какъ отъ природы робка, то, боясь его свирѣпой наружности, остерегалась подпускать къ нему дѣтей (если сомнѣваются, она надѣется, что ее поддержитъ мистрисъ Перкинсъ, которая присутствуетъ здѣсь и заслуживаетъ полнаго довѣрія, такъ же, какъ ея мужъ и вся семья). Видѣла часто, какъ преслѣдовали дѣти съ крикомъ горемыку (потому что дѣти всегда останутся дѣтьми, и вы не можете требовать, чтобъ они были Соломонами, потому что въ свое время и вы сами ими не были). Вслѣдствіе всѣхъ этихъ толковъ и свирѣпаго выраженія лица, какое тогда было у горемыки, ей часто снилось, что онъ выхватываетъ изъ кармана острый ломъ и пробиваетъ голову Джонни (этотъ ребенокъ не знаетъ страха и постоянно бѣгалъ за нимъ по пятамъ и дразнилъ его). Но она никогда не видала, чтобъ горемыка на самомъ дѣлѣ хватался за ломъ, или за другое острое орудіе; видѣла часто, какъ онъ молча уходилъ, когда за нимъ бѣжали дѣти; вѣроятно, онъ не питалъ особенной склонности къ дѣтямъ, никогда не разговаривалъ съ ними, да и со взрослыми не разговаривалъ, по крайней мѣрѣ ей не случалось видѣть. (Ахъ, да! она забыла! есть одинъ человѣкъ, съ которымъ онъ иногда говорилъ: это мальчикъ, что подметаетъ улицу на перекресткѣ; еслибъ этотъ мальчикъ былъ здѣсь, онъ подтвердилъ бы ея слова).
   Коронеръ спрашиваетъ, здѣсь ли мальчикъ?
   Сторожъ отвѣчаетъ отрицательно. Коронеръ приказываетъ отыскать и привести его. Въ отсутствіе "дѣятельнаго и расторопнаго" сторожа, коронеръ бесѣдуетъ съ мистеромъ Тёлькингорномъ.
   Джентльмены, вотъ мальчикъ!
   Да, вотъ онъ: грязный, охрипшій, въ отрепьяхъ. Разсказывайте, мальчикъ! Впрочемъ, позвольте: сперва необходимо выполнить нѣкоторыя предварительныя формальности;
   Имя? Джо. Другого онъ не знаетъ: не знаетъ, что у каждаго человѣка должно быть еще второе имя, никогда не слыхивалъ объ этомъ. Не знаетъ, что Джо уменьшительное имя отъ другого, болѣе длиннаго; для него и это имя достаточно длинно и вполнѣ удовлетворяетъ его. Умѣетъ ли подписать свое имя? Нѣтъ, не умѣетъ, никогда не былъ въ школѣ. Нѣтъ ни отца, ни матери, ни братьевъ, ни друзей, ни родного дома. Знаетъ, что такое метла и что лгать нехорошо, но кто ему сказалъ,-- не помнитъ. Не умѣетъ сказать въ точности, что будетъ съ нимъ послѣ смерти, если онъ теперь солжетъ "господамъ", но знаетъ, что за это его накажутъ, и подѣломъ; но этому будетъ говорить правду.
   -- Онъ не годится, джентльмены, -- говоритъ коронеръ, грустно качая головой.
   -- Вы полагаете, что нельзя принять его показанія, сэръ?-- спрашиваетъ одинъ добросовѣстный присяжный.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія,-- говоритъ коронеръ:-- вы слышали,-- онъ не можетъ сказать въ точности, что съ нимъ будетъ на томъ свѣтѣ. Мы въ судѣ, джентльмены, и не можемъ этого допустить. Ужасная безнравственность! Уведите мальчика.
   Мальчика уводятъ къ великому назиданію присутствующихъ, главнымъ образомъ маленькаго Свайльса, комическаго пѣвца.
   Есть другіе свидѣтели? Нѣтъ никого.
   Очень хорошо. Джентльмены! Нѣкто найденъ мертвымъ вслѣдствіе пріема слишкомъ большой дозы опіума. Доказано, что втеченіе полутора года онъ пріобрѣлъ привычку употреблять опіумъ въ огромномъ количествѣ. Если вы полагаете, что изъ свидѣтельскихъ показаній слѣдуетъ прійти къ заключенію, что онъ совершилъ самоубійство,-- постановите соотвѣтствующее опредѣленіе; если думаете, что смерть послѣдовала случайно,-- произнесите согласный съ этимъ вердиктъ.
   Вердиктъ произнесенъ: случайная смерть, внѣ всякихъ сомнѣній.
   -- Джентльмены, вы свободны. Прощайте!
   Коронеръ, застегивая пальто, допрашиваетъ частнымъ образомъ, съ помощью мистера Телькингорна, отвергнутаго свидѣтеля.
   Порочное созданіе знаетъ только, что покойный, онъ призналъ его по чернымъ волосамъ и желтому лицу, подвергался иногда преслѣдованію отъ дѣтей, которыя гонялись за нимъ съ гиканьемъ; что въ одну зимнюю холодную ночь, когда онъ, мальчикъ, дрожалъ на порогѣ одной двери возлѣ своего перекрестка, этотъ человѣкъ, проходя мимо, взглянулъ на него, подошелъ и сталъ разспрашивать. Узнавъ, что у мальчика никого нѣтъ на бѣломъ свѣтѣ, онъ сказалъ: "и у меня нѣтъ никого!" и далъ ему столько, чтобъ заплатить и за ужинъ, и за ночлегъ. Съ тѣхъ поръ этотъ человѣкъ часто съ нимъ разговаривалъ, спрашивалъ: крѣпко ли онъ спитъ, какъ онъ переноситъ холодъ и голодъ, желалъ ли бы онъ умереть и многое въ этомъ родѣ. Когда у него не было денегъ, то, проходя мимо мальчика, онъ говорилъ: "сегодня я такъ же бѣденъ, какъ ты", но когда деньги были, онъ всегда давалъ ему что нибудь.
   -- Онъ былъ очень добръ ко мнѣ, -- говоритъ мальчикъ, утирая глаза рванымъ рукавомъ: -- я хотѣлъ бы, чтобъ онъ могъ слышать, какъ я это говорю, теперь, когда онъ лежитъ тамъ вытянувшись. Онъ очень былъ добръ ко мнѣ!
   Выходя мальчикъ встрѣчаетъ мистера Снегсби, который ждалъ его на лѣстницѣ. Мистеръ Снегсби суетъ ему въ руку полкроны и, приложивъ паленъ къ носу, шепчетъ внушительно: "смотри, не напоминай мнѣ объ этомъ когда-нибудь, если увидишь меня съ женою, т. е. съ дамой, на своемъ перекресткѣ".
   Присяжные проводятъ еще нѣсколько времени въ "Солнечномъ Гербѣ" за частной бесѣдой; но подъ конецъ, среди облаковъ, наполняющаго залу, табачнаго дыма, остается не болѣе шести человѣкъ,-- двое ушли въ Гэмистедъ, остальные четверо устроили складчину, чтобъ пойти по уменьшенной платѣ въ вечерній спектакль и завершить это ужиномъ съ устрицами.
   Маленькаго Свайльса угощаютъ со всѣхъ сторонъ; когда его спрашиваютъ, что онъ думаетъ о коронерскомъ слѣдствіи, онъ, по своей склонности къ простонароднымъ выраженіямъ, характеризуетъ его такъ: "пишетъ мыслете". Замѣтивъ, какой популярностью пользуется маленькій Свайльсъ, хозяинъ "Солнечнаго Герба" разсыпается въ похвалахъ ему передъ присяжными и остальной публикой, утверждаетъ, что въ исполненіи характерныхъ пѣсенъ у него нѣтъ соперниковъ, а комическихъ костюмовъ у него столько, что его гардеробъ займетъ цѣлую повозку.
   Но вотъ "Солнечный Гербъ" окутался ночною мглою и вдругъ засверкалъ блескомъ газа. Наступаетъ часъ музыкальнаго собранія.
   "Знаменитость" занимаетъ свое мѣсто, противъ нея -- маленькій Свайльсъ; друзья собрались поддержать первоклассный талантъ. Въ разгарѣ вечера маленькій Свайльсъ подымается съ мѣста.
   -- Джентльмены, съ вашего позволенія я попробую представить сцену изъ дѣйствительной жизни, происходившую здѣсь сегодня утромъ.
   Его поощряютъ аплодисментами и онъ уходитъ.
   Возвращается онъ уже не маленькимъ Свайльсомъ, а коронеромъ, или, по крайней мѣрѣ, человѣкомъ, похожимъ на коронера, какъ двѣ капли воды, и начинаетъ свой разсказъ о слѣдствіи, разнообразя его веселымъ припѣвомъ подъ акомпаниментъ фортепіано:
   
   Ты не повѣришь,
   Какъ ты хорошъ!
   Бимъ, бамъ, бумъ,
   Бимъ, бамъ, бумъ!
   
   Наконецъ фортепіано умолкаетъ. Концертъ кончился. Посѣтители музыкальнаго собранія давно храпятъ на своихъ постеляхъ. Вокругъ одинокой фигуры, которая отдыхаетъ теперь въ своемъ послѣднемъ земномъ жилищѣ, покой и безмолвіе -- только продолговатые глаза ставенъ караулятъ ее въ ночной тиши.
   Если бы мать покинутаго человѣка, лелѣя его на своихъ рукахъ, прижимая къ своей груди, когда онъ малюткой подымалъ глаза къ ея любящему лицу и нѣжной рученкой обнималъ ея шею, могла бы провидѣть, что его ждетъ, какъ онъ, всѣми оставленный, будетъ лежать здѣсь одинъ,-- какимъ невѣроятнымъ показалось бы ей это видѣніе! Или, если въ его лучшіе дни въ сердцѣ его пылала страсть къ женщинѣ, гдѣ теперь эта женщина, которую онъ прижималъ къ своей груди, гдѣ она въ эту минуту, когда здѣсь, въ убогой комнатѣ -- печальномъ пріютѣ бѣдняка, лежитъ его одинокій трупъ, этотъ пепелъ потухшаго огня?
   Непокойно прошла ночь въ заведеніи мистера Снегсби въ Куксъ-Кортѣ, гдѣ Оса разогнала сонъ у всѣхъ домочадцевъ своими припадками, которыхъ мистеръ Снегсби насчиталъ около двадцати за ночь.
   Причина того, что она заболѣла именно сегодня, заключается въ томъ, что у нея отъ природы нѣжное сердце и такая впечатлительность, которая могла бы развиться въ фантазію, еслибъ не благотворительное вліяніе пріюта.
   Какъ бы то ни было, разсказъ мистера Снегсби объ утреннемъ слѣдствіи, на которомъ онъ присутствовалъ, произвелъ на нее ужасное впечатлѣніе: за ужиномъ она свалилась на полъ въ кухнѣ, выронивъ изъ рукъ голландскій сыръ, и съ ней сдѣлался припадокъ, за нимъ послѣдовалъ второй, третій и т. д.
   Когда она приходитъ въ себя послѣ припадка, то начинаетъ терзаться страхомъ, какъ бы мистрисъ Снегсби не отказала ей отъ мѣста, и умоляетъ всѣхъ идти спать и оставить се лежать на каменномъ полу, надѣясь этимъ умилостивить хозяйку. Такими мольбами и заклинаніями бываютъ обыкновенно наполнены короткіе промежутки между ея припадками, въ такихъ заклинаніяхъ прошла и эта ночь.
   Поэтому, несмотря на то, что мистеръ Снегсби самый терпеливый человѣкъ, но когда онъ услыхалъ, наконецъ, какъ пѣтухъ на молочной фермѣ Канцелярской улицы выражаетъ свой безкорыстный восторгъ по случаю разсвѣта, онъ глубоко вздохнулъ, промолвивъ:-- А я ужъ думалъ, что и ты умеръ!
   Въ самомъ дѣлѣ, любопытно, что имѣетъ въ виду эта птица, когда такъ неистово надрываетъ себѣ горло? какую задачу думаетъ она разрѣшить? почему она кричитъ такъ яростно по поводу того, что ея нисколько не касается и до чего, по настоящему, ей не должно быть никакого дѣла? Впрочемъ, вѣдь и съ людьми бываетъ то же: развѣ не кричатъ они такъ же яростно по поводу самыхъ ничтожныхъ обстоятельствъ!
   Но для насъ теперь дѣло не въ этихъ людяхъ, и не въ пѣтухѣ, а въ томъ, что наконецъ показался дневной свѣтъ, наступило утро, а затѣмъ и полдень.
   Ровно въ полдень дѣятельный и расторонный сторожъ (въ утреннихъ газетахъ его таки наградили этими качествами) является къ мистеру Кругу со своими помощниками. Они берутъ тѣло нашего дорогого брата, покинувшаго земную юдоль, и несутъ на отвратительное, зараженное кладбище.
   Кладбище расположено среди города, и заразныя болѣзни безпрепятственно распространяются на живущихъ возлѣ братьевъ и сестеръ, пока другіе братья и сестры сгибаются въ три погибели у заднихъ дверей офиціальныхъ лицъ и чувствуютъ себя прекрасно во всѣхъ отношеніяхъ.
   Вотъ пришли на кладбище, и здѣсь, на этомъ клочкѣ земли, до такой степени загрязненномъ, что даже нецивилизованный турокъ отвергъ бы его съ отвращеніемъ и неприхотливый кафръ содрогнулся бы при видѣ его, предаютъ христіанскому погребенію тѣло нашего возлюбленнаго брата.
   Дома обступили это мѣсто со всѣхъ сторонъ, и только узкій грязный проходъ ведетъ къ окружающей его желѣзной рѣшоткѣ, у которой жизнь въ самыхъ жалкихъ своихъ формахъ сталкивается со смертью и ядовитое дыханіе смерти отравляетъ жизнь.
   Здѣсь нашего возлюбленнаго брата опускаютъ на глубину одного или двухъ футовъ, зарываютъ его среди этой гнили, и когда онъ воскреснетъ, онъ встанетъ, какъ укоряющій призракъ-многимъ, съ такого смертнаго ложа -- постыднаго свидѣтельства будущимъ вѣкамъ о томъ, какъ цивилизація и варварство уживались рядомъ на этомъ надменномъ островѣ.
   Приди, ночная тьма! Для этого мѣста ты никогда не приходишь слишкомъ рано и не остаешься слишкомъ долго. Припте, блуждающіе огоньки, и освѣтите окна убогихъ лачугъ, вы, которые совершаете тамъ беззаконія, творите ихъ по крайней мѣрѣ не въ виду этой сцены смерти!
   Пусть ярче разгорится пламя газоваго рожка, такъ пасмурно мерцающаго надъ этой желѣзной рѣшоткой, которую окутываетъ отравленный липкій воздухъ! Пусть онъ зоветъ сюда каждаго прохожаго и кричитъ ему: взгляни сюда!..
   Вмѣстѣ съ ночною темнотою приходитъ сюда какая-то фигура съ опущенной головой. Она неловко пробирается по узкому проходу къ рѣшоткѣ, останавливается передъ нею, берется руками за желѣзные прутья и долго смотритъ сквозь ихъ.
   Потомъ пришедшій берется за метлу, принесенную съ собою, подметаетъ ступеньки и усердно прочищаетъ грязный проходъ. Съ какой нѣжностью старается онъ хоть немного красить этотъ грязный входъ! Кончивъ свою работу, онъ бросаетъ послѣдній взглядъ за рѣшотку и уходитъ.
   Это ты, Джо? Свидѣтель, отвергнутый по той причинѣ, что не могъ сказать въ точности какъ поступитъ съ тобою Тотъ, Кто сильнѣе рукъ человѣческихъ. Ты еще не вполнѣ погрязъ во тьмѣ, что-то, напоминающее далекій яркій лучъ свѣта, блеснуло въ тѣхъ словахъ, которыя-ты бормоталъ подметая ступеньки: "Онъ былъ очень добръ ко мнѣ, очень добръ!"
   

ГЛАВА XII.
На сторожѣ.

   Дождь въ Линкольнширѣ наконецъ пересталъ и Чизни-Будъ ожилъ.
   Мистрисъ Роунсвель погружена въ хозяйственныя хлопоты: сэръ Лейстеръ и миледи возвращаются изъ Парижа.
   Свѣтская молва провѣдала объ этомъ и спѣшитъ обрадовать счастливою вѣстью стосковавшуюся Англію; та же молва гласитъ, что пріѣзжіе будутъ принимать блестящій кругъ избраннаго beau mond'а (молва слаба въ англійскомъ языкѣ и легче выражается на французскомъ) въ своемъ родовомъ Линкольнширскомъ замкѣ, который съ древнихъ временъ славится гостепріимствомъ. Въ честь ожидаемыхъ гостей въ Чизни-Вудѣ починили сломанную арку моста, и воды, возвращенныя въ надлежащія границы, текутъ мирно и составляютъ одно изъ лучшихъ украшеній вида, открывающагося изъ оконъ дома.
   Солнце обливаетъ холоднымъ яснымъ свѣтомъ обнаженныя вѣтви деревъ и одобрительно посматриваетъ, какъ рѣзкій вѣтеръ развѣваетъ листья и высохшій мохъ. Солнечные лучи скользятъ по парку, преслѣдуя тѣни бѣгущихъ отъ нихъ облаковъ, гонятся за ними, но схватить не могутъ, заглядываютъ въ окна и бросаютъ на портреты предковъ такія прихотливыя свѣтлыя пскры и полосы, какія и не спились живописцамъ. На портретъ миледи, висящій надъ большимъ каминомъ, падаетъ снопъ косыхъ лучей, и въ направленіи этихъ лучей есть что-то зловѣщее: кажется, будто они поражаютъ ее въ самое сердце, какъ ударъ кинжала.
   Подъ этимъ холоднымъ солнечнымъ свѣтомъ, въ этотъ рѣзкій вѣтренный день миледи и сэръ Лейстеръ садятся въ свою дорожную карету; позади кареты на особомъ сидѣніи помѣщаются горничная миледи и преданный слуга сэра Лейстера.
   Со звономъ и щелканьемъ бича выѣзжать они со двора Бристольскаго отеля на Вандомской площади; лошади, на которыхъ сидятъ верхомъ два центавра въ ботфортахъ и лакированныхъ шляпахъ, пробуютъ бросаться въ стороны и становиться на дыбы, вѣтеръ развиваетъ ихъ гривы и хвосты.
   Они ѣдутъ галопомъ между полуосвѣщенной колоннадой улицы Риволи и садомъ злополучнаго дворца обезглавленнаго короля, проѣзжаютъ площадь Согласія и Елисейскія поля и черезъ заставу Звѣзды выѣзжаютъ изъ Парижа.
   Правду сказать, путники ѣдутъ не такъ быстро, какъ хотѣлось бы миледи, ибо и здѣсь она смертельно скучала: концерты, собранія, опера, театръ, катанья -- все ей надоѣло, ей опостылѣлъ весь подлунный міръ.
   Въ послѣднее воскресенье парижскій бѣдный людъ веселился, играя съ дѣтьми между статуями и подстриженными деревьями Тюльери, прогуливаясь по двадцати человѣкъ въ рядъ въ Елисейскихъ поляхъ, забавляясь деревянными лошадками и собачьей комедіей; нѣкоторые въ мрачномъ соборѣ Богоматери болтали у подножія колоннъ при блескѣ колеблющагося пламени множества маленькихъ свѣчей въ заржавленныхъ люстрахъ. За стѣнами Парижа, въ окрестностяхъ, танцовали, любезничали, курили и пили, прогуливаясь по кладбищамъ, играли въ карты, домино, на бильярдѣ, слушали кваканье лягушекъ, смотрѣли фокусы оборванныхъ шарлатановъ.
   А миледи въ этотъ день терзалась: мрачное жестокое отчаяніе обхватило ее своими острыми когтями, какъ клещъ впилось въ ея сердце; она возненавидѣла свою служанку за ея веселое -настроеніе.
   Понятно поэтому, отчего ей все кажется, что они не достаточно скоро покидаютъ Парижъ.
   Она такъ устала душой, что не видитъ ничего свѣтлаго ни впереди, ни позади себя. Ея тоска окутала ее такими крѣпкими сѣтями, которыя она не въ силахъ разорвать; для нея осталось одно средство, правда не радикальное, но способное хоть на время утишить ее боль, это средство -- бѣжать отъ того послѣдняго мѣста, гдѣ она пробовала успокоиться.
   Вотъ покидаемый Парижъ уже вдали; пошли перекрещиваться безконечныя дороги, обставленныя деревьями въ зимнемъ уборѣ.
   Когда миледи оглядывается въ послѣдній разъ, Парижъ уже на нѣсколько миль позади, застава Звѣзды превратилась въ блестящую на солнцѣ бѣлую точку, а городъ кажется маленькимъ холмикомъ на равнинѣ, надъ которымъ возвышаются двѣ темныя четырехугольныя башни, и лучи свѣта наклонно спускаются по нимъ, какъ ангелы во снѣ Іакова.
   Сэръ Лейстеръ всегда доволенъ и рѣдко скучаетъ; когда ему нечего дѣлать, онъ можетъ заниматься созерцаніемъ своего величія; имѣть такой неистощимый предметъ для размышленій -- большое преимущество для человѣка.
   Прочитавъ письма, онъ откидывается въ уголъ экипажа и начинаетъ размышлять о томъ, какое важное значеніе имѣетъ для общества такой человѣкъ, какъ онъ.
   -- Сегодня вы получили необыкновенно много писемъ, говоритъ миледи послѣ долгаго молчанія. Она очень утомлена, потому что прочитала уже цѣлую страницу за то время, какъ проѣхали двадцать миль.
   -- Въ нихъ нѣтъ ничего новаго. Ничего рѣшительно.
   -- Мнѣ показалось, что длинное посланіе, то, что вы прочли первымъ,-- отъ мистера Телькингорна?
   -- Вы все замѣчаете! говоритъ съ восхищеніемъ сэръ Лейстеръ.
   -- Ахъ, этотъ Телькингорнъ! Несноснѣйшій человѣкъ! издыхаетъ миледи.
   -- Да, я долженъ еще извиниться передъ вами: онъ проситъ передать вамъ что-то, говоритъ сэръ Лейстеръ, отыскивая и развертывая письмо:-- я совершенно забылъ объ этомъ, потому что мы остановились для смѣны лошадей, какъ разъ когда я дочиталъ до этой приписки, онъ пишетъ... Сэръ Лейстеръ такъ медленно надѣваеть и такъ долго поправляетъ свои очки, что миледи начинаетъ немножко волноваться.-- Онъ пишетъ: "относительно права на дорогу"... ахъ! это не то мѣсто,-- простите! Онъ пишетъ... гм!.. а, вотъ оно: "покорнѣйше прошу передать мое нижайшее почтеніе миледи, которой, я надѣюсь, перемѣна мѣста принесетъ пользу. Сдѣлайте мнѣ честь передать ей, если только это будетъ ей интересно, что по ея возвращеніи я могу сообщить ей нѣчто относительно человѣка, который переписывалъ показаніе, возбудившее ея любопытство. Я видѣлъ его".
   Миледи наклоняется впередъ и высовывается изъ окна.
   -- Вотъ что онъ поручаетъ передать вамъ, оканчиваетъ сэръ Лейстеръ.
   -- Мнѣ хотѣлось бы немного пройтись! говоритъ миледи, не отымая головы отъ окна.
   -- Пройтись? въ умиленіи переспрашиваетъ сэръ Лейстеръ.
   -- Мнѣ хотѣлось бы немного пройтись, повторяетъ миледи такъ явственно, что ошибиться невозможно:-- пожалуйста, прикажите остановить экипажъ!
   Карету остановили. Преданный слуга соскакиваетъ съ запятокъ, распахиваетъ дверцу, откидываетъ подножку, повинуясь нетерпѣливому движенію руки миледи.
   Миледи выходитъ изъ экипажа такъ быстро и идетъ такъ скоро, что сэръ Лейстеръ, несмотря на свою крайнюю вѣжливость, не успѣваетъ ее догнать и остается позади. Однако черезъ двѣ-три минуты онъ ее нагоняетъ; она улыбается, отчего кажется еще прекраснѣе; взявъ его подъ руку, она идетъ съ нимъ впередъ, по черезъ четверть мили объявляетъ, что прогулка ей наскучила, и оба опять садятся въ карету.
   Шумъ колесъ и стукъ копытъ продолжаются еще около трехъ дней, сопровождаемые хлопаньемъ бича, звономъ колокольчиковъ и подскакиваньемъ центавровъ.
   Въ отеляхъ, гдѣ останавливаются сэръ Лейстеръ и миледи, ихъ взаимная предупредительность и вѣжливость служатъ предметомъ всеобщаго восхищенія.
   Содержательница "Золотой Обезьяны" говоритъ:-- не смотря на то, что милордъ гораздо старше миледи и могъ бы быть ея отцомъ, съ перваго взгляда видно, что они любятъ другъ друга.
   Одинъ замѣчаетъ, какъ милордъ, обнаживъ свою почтенную серебристую голову и держа шляпу въ рукѣ, подсаживаетъ миледи въ экипажъ; другой обращаетъ вниманіе на то, какъ миледи отвѣтила на любезность мужа, наклонивъ, въ знакъ благодарности, свою граціозную головку и нѣжно прикоснувшись къ его рукѣ своими пальчиками.
   Восхитительная картина!
   Только море, какъ безстрастная стихія, нисколько не цѣнитъ великихъ міра сего и обходится съ ними совершенно такъ, |;жъ и съ простыми смертными.
   Къ сэру Лейстеру оно вообще неблагосклонно: стоитъ ему ступить на палубу парохода и лицо его мгновенно покрывается зелеными пятнами на манеръ рокфорскаго сыра, и вся его аристократическая натура испытываетъ ужасныя потрясенія: море обходится съ нимъ, какъ крайній радикалъ. Впрочемъ, какъ только онъ сходитъ на землю, достоинство его возстановляется.
   Переночевавъ въ Лондонѣ, они ѣдутъ въ Чизни-Вудъ. Они въѣзжаютъ въ паркъ, когда день склоняется къ вечеру. Холодный воздухъ становится еще холоднѣе, рѣзкій вѣтеръ еще пронзительнѣе, по мѣрѣ того, какъ тѣни оголенныхъ деревьевъ въ лѣсу сливаются въ одну черную массу, по мѣрѣ того, какъ темнѣетъ даже на Дорожкѣ привидѣній, примыкающей къ западному фасаду дома и дольше освѣщаемой огненнымъ пламенемъ вечерней зари.
   Грачи, качаясь въ своихъ высокихъ жилищахъ на сучьяхъ вязовъ, кажется, заняты обсужденіемъ вопроса: кто сидитъ въ каретѣ, которая проѣзжаетъ подъ ними? Часть ихъ утверждаетъ, что это возвращаются хозяева Чизни-Куда, и оспариваютъ всѣхъ несогласныхъ съ такимъ предположеніемъ; затѣмъ всѣ смолкаютъ, какъ будто покончили съ этимъ вопросомъ, и вдругъ споръ опять разгорается, возбужденный одной упрямой птицей, которая съ соннымъ, по настойчивымъ видомъ противорѣчитъ всѣмъ своимъ карканьемъ.
   Оставивъ грачей качаться и каркать, карета приближается къ дому, гдѣ привѣтливо свѣтятся огоньки въ нѣсколькихъ окнахъ. Множество неосвѣщенныхъ оконъ придаетъ необитаемый видъ мрачному фасаду; съ прибытіемъ блестящаго общества, это вскорѣ измѣнится.
   Мистрисъ Роунсвель встрѣчаетъ пріѣзжихъ и съ глубокимъ реверансомъ принимаетъ пожатіе руки, которымъ по своему обычаю удостоилъ ее сэръ Лейстеръ.
   -- Какъ поживаете, мистрисъ Роунсвель, очень радъ васъ видѣть?
   -- Имѣю честь привѣтствовать васъ, сэръ Лейстеръ, и надѣюсь, что вы въ добромъ здоровья?
   -- Превосходно себя чувствую, мистрисъ Роунсвель.
   -- По восхитительному виду миледи надо полагать, что и онѣ въ добромъ здоровьи? продолжаетъ мистрисъ Роунсвель съ другимъ глубокимъ реверансомъ.
   Миледи, не тратя лишнихъ словъ, заявляетъ, что она очень устала, въ чемъ была увѣрена заранѣе; Роза стоить въ отдаленіи позади домоправительницы; миледи, несмотря ни на что, сохранила свою обычную наблюдательность и спрашиваетъ:
   -- Кто эта дѣвушка?
   -- Я взяла ее, чтобъ понемногу пріучить къ дѣлу, миледи. Ее зовувъ Роза.
   -- Роза, подойдите сюда.
   Миледи знакомъ подзываетъ дѣвушку и повидимому очень заинтересовалась ею.
   -- Знаете-ли, дитя мое, что вы очень хороши собою? говоритъ миледи, прикоснувшись къ ея плечу двумя пальчиками.
   Роза отвѣчаетъ:-- Нѣтъ, милэди.
   Она не знаетъ, что ей дѣлать, куда смотрѣть, и отъ смущенія она кажется еще прелестнѣе.
   -- Сколько вамъ лѣтъ?
   -- Девятнадцать, миледи.
   -- Девятнадцать задумчиво повторяетъ миледи.-- Берегитесь, чтобъ васъ не испортили лестью.
   -- Слушаю, миледи.
   Миледи своими нѣжными пальчиками въ перчаткѣ дотрогивается до ямочки на щекѣ дѣвушки и идетъ къ дубовой лѣстницѣ, гдѣ сэръ Лейстеръ поджидаетъ ее, какъ вѣрный рыцарь. Дэдлокъ-предокъ, изображенный на панели такимъ же толстымъ и глупымъ, какимъ былъ при жизни, смотритъ на эту сцену съ такимъ видомъ, какъ-будто ничего въ ней не понимаетъ; вѣроятно такое состояніе духа было ему болѣе всего свойственно въ дни королевы Елизаветы.
   Весь этотъ вечеръ Роза проводитъ въ комнатѣ ключницы и только и дѣлаетъ, что превозносятъ до небесъ леди Дэдлокъ: какъ она привѣтлива, граціозна, красива, изящна! Какой у нея нѣжный голосъ, какъ она деликатна! Роза едва почувствовала прикосновеніе ея пальчиковъ. Все это мистрисъ Роунсвель подтверждаетъ съ самодовольной гордостью, нѣсколько, впрочемъ, сдержанно выражаясь насчетъ привѣтливости миледи: она не вполнѣ увѣрена въ томъ, что миледи привѣтлива. Боже сохрани, чтобъ она позволила себѣ сказать неодобрительное слово о какомъ-нибудь изъ членовъ этой превосходной фамиліи, особенно о миледи, которою восхищается весь свѣтъ; но мистрисъ Роунсвель думаетъ, что еслибъ миледи была не такъ холодна и надменна, а держала бы себя немножко доступнѣе -- ее можно было бы назвать привѣтливой.
   -- Я почти готова пожалѣть, что у миледи нѣтъ дѣтей (мистрисъ Роунсвель прибавляетъ "почти", ибо положительно высказаться въ такомъ смыслѣ, что что нибудь въ семьѣ Дэдлоковъ могло быть лучше, чѣмъ оно есть,-- граничило бы въ ея глазахъ чуть что не съ богохульствомъ). Если бы у миледи была теперь взрослая дочь, у ноя былъ бы интересъ въ жизни, и это придало бы ей ту послѣднюю степень совершенства, которой ей только и не достаетъ.
   -- Пожалуй, бабушка, отъ этого бы она еще больше загордилась? спрашиваетъ Уаттъ. (Съѣздивши домой, онъ, какъ добрый внукъ, пріѣхалъ опять навѣстить бабушку).
   -- Другъ мой, я не привыкла употреблять и даже выслушивать слова: болѣе, еще и тому подобное, когда ихъ прилагаютъ къ миледи въ смыслѣ порицанія.
   -- Простите, бабушка. Но вѣдь миледи горда; развѣ это не правда.
   -- Еслибъ и правда, такъ у нея есть на то основанія: фамилія Дэдлоковъ всегда имѣла основаніе гордиться.
   -- Должно быть въ ихъ молитвенникахъ выпущено то мѣсто, гдѣ говорится о гордости и тщеславіи; должно быть эти страницы есть только въ молитвенникахъ обыкновенныхъ смертныхъ, говоритъ Уаттъ и спѣшитъ прибавить:-- Простите, бабушка! Я пошутилъ!
   -- Сэръ Лейстеръ и леди Дэдлокъ не могутъ быть предметомъ шутокъ, другъ мой.
   -- Сэръ Лейстеръ ни въ какомъ отношеніи не можетъ быть предметомъ шутки, и я почтительно прошу его прощенія. Бабушка, я думаю, что прибытіе хозяевъ и ожидаемые гости не могутъ препятствовать мнѣ, какъ и всякому другому путешетвеннику, пробыть еще денька два въ "Дэдлокскомъ Гербѣ?"
   -- Разумѣется, дитя мое.
   -- Я очень радъ, потому что... потому что страстно желаю поближе познакомиться съ прекрасными здѣшними окрестностями.
   Онъ бросаетъ взглядъ на Розу, которая опустила глаза и покраснѣла, но, согласно старой примѣтѣ, у нея должны бы горѣть уши, а не щеки, потому что въ эту минуту камеристка миледи говоритъ о ней съ величайшей запальчивостью.
   Этой дѣвушкѣ тридцать два года; она француженка откуда-то съ юга, изъ Авиньона или Марселя; черноволосая, съ большими темными глазами; ее можно бы назвать красивой, еслибы ея ротъ не напоминалъ кошку, еслибъ сна не морщила такъ сердито свое лицо съ рѣзко выдающимися челюстями и еслибъ ея черепъ не былъ такимъ выпуклымъ.
   Въ ея блѣдномъ лицѣ есть что-то язвительное и злобное; сверхъ того у нея удивительная способность видѣть углами глазъ, не поворачивая головы, отъ чего каждому пріятнѣе находиться подальше отъ нея, особенно, когда она не въ духѣ. Несмотря на то, что одѣвается она съ большимъ вкусомъ и носитъ много украшеній, она кажется прирученной волчицей.
   Она въ совершенствѣ пзучила всѣ свои обязанности и ознакомилась съ англійскимъ языкомъ настолько, что говорить, какъ англичанка. Слѣдовательно теперь она не лѣзетъ за словомъ въ карманъ и выливаетъ на Розу цѣлый ушатъ бранныхъ словъ за то, что та приглянулась миледи, презрительный смѣхъ, которымъ она сопровождаетъ свои рѣчи, такъ непріятенъ, что преданный слуга, обѣдающій съ ней въ эту минуту, почувствуетъ большое облегченіе, когда она наконецъ замолчитъ.
   -- Ха-ха-ха! Она, Гортензія, пять лѣтъ служитъ миледи, и всегда ее держали на почтительномъ разстояніи, а эту куклу миледи, какъ только вошла въ домъ, приласкала и какъ еще нѣжно! Ха-ха-ха! "Знаете ли вы, что вы очень хороши, дитя мое?-- Нѣтъ, миледи (хорошо, по крайней мѣрѣ, что сама дѣвчонка не заблуждается). Сколько вамъ лѣтъ, дитя мое? Берегитесь, чтобъ васъ не испортили лестью, дитя!-- Вотъ потѣха!
   Короче, мадемуазель Гортензія такъ поражена несправедливостью миледи, что но монетъ о ней забыть и повторяетъ свой ядовитый разсказъ всѣ слѣдующіе дни, когда за обѣдомъ собираются ея соотечественницы и другія дѣвушки, состоящія при пріѣзжихъ гостяхъ въ такомъ же званіи, какъ она сама при миледи; повторяетъ съ невыразимымъ наслажденіемъ, гримасничая, кидая свои косые взгляды углами глазъ и поджимая тонкія губы. Это выраженіе, обличающее дурное расположеніе духа, часто отражается и въ зеркалѣ миледи, разумѣется тогда" когда сама миледи не смотрятъ въ него.
   Теперь въ Чизни-Вудѣ заняты всѣ зеркала, многіе послѣ долговременнаго отдыха; они отражаютъ всякія лица: красивыя, глупыя, молодыя, старыя, но желающія казаться молодыми; цѣлую коллекцію лицъ, пріѣхавшихъ въ Чизни-Вудъ въ январѣ погостить на одну или на двѣ недѣли,-- лицъ, неустанно подстерегаемыхъ великосвѣтской молвой: этотъ могучій ловецъ передъ Господомъ начинаетъ свою охоту за ними съ перваго же дня ихъ появленія при С. Джемскомъ дворѣ и травѣ ихъ, какъ гончая съ острымъ чутьемъ, до тѣхъ поръ, пока смерть не загонитъ ихъ въ могилу.
   "Линкольнширскій уголокъ" ожилъ. Днемъ его лѣса оглашаются звуками выстрѣловъ и человѣческими голосами, всадники и экипажи оживляютъ аллеи парка, лакеи и слуги всякаго рода толкутся въ деревнѣ и въ трактирѣ съ гербомъ Дэдлоковъ; ночью можно видѣть издалека, какъ между деревьями, точно нитка драгоцѣнныхъ камней въ темной оправѣ, сверкаетъ рядъ освѣщенныхъ окопъ большой гостиной, той, гдѣ надъ каминомъ виситъ портретъ миледи. По воскресеньямъ холодная маленькая церковь нагрѣвается почти до тепла изящною толпой; господствующій тамъ обыкновенно запахъ тлѣнія отъ праха погребенныхъ Дэдлоковъ заглушается тончайшими духами.
   Собравшійся здѣсь блестящій кругъ избранныхъ совмѣщаетъ въ себѣ много ума, образованія, мужества, чести, красоты, добродѣтели, но со всѣми этими достоинствами есть въ немъ маленькій недостатокъ.
   Какой же?-- Дэндизмъ.
   Нѣтъ больше Георга W, чтобъ предписывать моды современнымъ дэнди. Жаль! Исчезли туго накрахмаленные шейные платки, величиною съ полотенце, исчезли сюртуки съ короткими таліями, фальшивыя икры, корсеты; нѣтъ женоподобныхъ, изнѣженныхъ, каррикатурныхъ щеголей, которые въ оперѣ падали въ обморокъ отъ восторга, такъ что ихъ надо было приводить въ чувство, поднося къ ихъ носу флаконъ съ нюхательными солями,-- нѣтъ тѣхъ франтовъ, которые могли натягивать на себя лосиные панталоны только при помощи четырехъ человѣкъ, ходили смотрѣть на казни и мучились угрызеніями совѣсти отъ того, что раздавили букашку. Нѣтъ старинныхъ дэнди, но дэндизмъ еще существуетъ въ этомъ избранномъ кругу, и дэндизмъ болѣе вреднаго сорта, выражающійся въ вещахъ несравненно болѣе опасныхъ, чѣмъ полотенца вмѣсто галстуковъ, или пояса, препятствующіе пищеваренію, безсмысленность которыхъ была очевидна для всякаго разумнаго человѣка. Да, дэндизмъ несомнѣнно существуетъ.
   Въ обществѣ, которое собралось въ Чизни-Вудѣ, присутствуетъ нѣсколько лицъ, дамъ и мужчинъ, зараженныхъ дэндизмомъ самой новѣйшей моды, напримѣръ, дэндизмомъ религіи. Эти господа изъ какой-то сантиментальной потребности въ возбужденіи нервовъ условились плакаться на недостатокъ вѣры въ народѣ, разумѣя вѣру въ такія вещи, которыя были испытаны и найдены заслуживающими вѣры. Выходитъ такъ, какъ-будто простолюдинъ какимъ-то чудомъ вдругъ потерялъ вѣру въ фальшивый шиллингъ, когда увидѣлъ, что его нигдѣ но берутъ. Эти господа, только для того, чтобъ сдѣлать народъ болѣе вѣрнымъ старинѣ и придать ему живописность, охотно остановили бы теченіе времени и вычеркнули бы изъ исторіи нѣсколько вѣковъ.
   Есть дамы и мужчины, которые держатся другой моды, не менѣе изящной, хотя и не новой; эти дамы и мужчины покрываютъ весь міръ густымъ слоемъ лака; они отвергаютъ грубую дѣйствительность; для нихъ все должно быть безжизненно, во красиво. Они обрѣли прочный душевный покой: никогда и ни отъ чего не приходятъ въ восторгъ, никогда и ничѣмъ не огорчаются, не волнуются никакими идеями. По ихъ мнѣнію, даже изящныя искусства должны пудриться и пятиться съ поклонами назадъ, не хуже лорда-камергера, должны наряжаться (руками портныхъ и модистокъ) по выкройкамъ модъ прошлыхъ поколѣніи и особенную заботу прилагать къ тому, чтобы не только не идти впереди вѣка, но и ни въ чемъ даже не подчиниться его вліянію.
   Есть здѣсь и милордъ Будль; онъ пользуется въ своей партіи большой извѣстностью и въ совершенствѣ знаетъ, что такое служебный постъ. Сидя съ сэромъ Дэдлокомъ за послѣобѣденной бутылкой вина, онъ съ большой важностью сообщаетъ ему, что положительно не видитъ, къ чему стремится нынѣшній вѣкъ; пренія не такія, какъ въ былое время. Палата не такая, даже Кабинетъ составляется не такъ, какъ прежде.
   Онъ рѣшительно недоумѣваетъ, что будетъ, если падетъ настоящее министерство: верховной власти будетъ очень трудно составить новое министерство, -- придется выбрать или лорда Кудля, или сэра Томаса Дудля, потому что герцогъ Фудль вѣроятно сочтетъ для себя невозможнымъ войти въ составъ министерства, если тамъ будетъ Гудль, такъ какъ они поссорились послѣ дѣла Худля. Итакъ, министерство внутреннихъ дѣлъ и предсѣдательство въ Палатѣ Общинъ придется отдать Джудлю, финансы Кудлю, колоніи Лудлю, вручить Мудлю портфель министра иностранныхъ дѣлъ, а что же дать Нудлю? Предложить предсѣдательство въ Совѣтѣ? Невозможно: это готовятъ для Пудля. Отдать Лѣсной департаментъ тоже нельзя, потому что это мѣсто годится развѣ только для Кудля. Что же изъ этого слѣдуетъ? А то, что государство въ опасности, на краю гибели и непремѣнно погибнетъ, ибо не можетъ дать соотвѣтствующаго мѣста Нудлю,-- и это вполнѣ очевидно и ясно для патріотизма сэра Лейстера Дэдлока.
   На противоположномъ концѣ стола достопочтенный Вильямъ Вуффи, членъ парламента, оспариваетъ это мнѣніе. Конечно, онъ не сомнѣвается, что государство идетъ къ гибели,-- въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія,-- но причину этого онъ приписываетъ Куффи. Еслибы еще въ то время, какъ Куффи впервые вступилъ въ парламентъ, вы обошлись съ нимъ какъ слѣдуетъ, воспрепятствовали бы ему перейти на сторону Дуффи и заставили бы соединиться съ Хуффи, вы привлекли бы такого значительнаго сторонника, такого ядовитаго оратора, какъ Гуффи, васъ поддерживалъ бы при выборахъ такой богачъ, какъ Хуффи, вы избавились бы отъ такихъ трехъ противниковъ, какъ Джуффи, Куффи и Луффи и могли бы опереться на Муффи, его блестящія способности и знаніе дѣла придали бы силу вашему управленію, теперь же вы зависите отъ простого каприза какого нибудь Пуффля!
   Мнѣнія дѣлятся по этому пункту и по другимъ не столь важнымъ, но для всего блестящаго общества избранныхъ вполнѣ очевидно, что страна не можетъ имѣть другихъ интересовъ, кромѣ Будля и его партіи, и Вуффи и его партіи.
   Есть и другіе актеры для этой сцены, во они пока въ резервѣ. Есть огромное число сверхштатныхъ, къ которымъ можно, при случаѣ, обратиться, на которыхъ можно разсчитывать для аплодисментовъ и шиканья (какъ на театральной сценѣ), но Будль, Вуффи, ихъ преемники, семейства, наслѣдники, исполнители, администраторы и агенты,-- вотъ первостепенные актеры, вотъ природные руководители и вожаки, и другихъ не появится на сценѣ во вѣки вѣковъ.
   Какъ бы то ни было, Чизни-Вудъ биткомъ набитъ гостями: изящнымъ камеристкамъ знатныхъ леди приходится тѣсниться, и сердца ихъ полны жгучаго недовольства; но помѣстить ихъ лучше нельзя, такъ какъ все полнымъ-полно. Во всемъ замкѣ свободна только одна комната,-- комната въ башнѣ. Она не принадлежитъ къ числу самыхъ лучшихъ; обстановка въ ней хотя и удобная, но простая, старомодная и носитъ какой-то дѣловой характеръ,-- это комната мистера Телькингорна. Ее не отдадутъ никому другому, такъ какъ мистеръ Телькингорнъ можетъ прибыть съ минуты на минуту. Но.пока его нѣтъ. Онъ обыкновенно появляется такъ: въ одно прекрасное утро приходитъ въ паркъ пѣшкомъ изъ деревни, проходитъ прямо въ свою комнату, какъ-будто никогда ее и не покидалъ, черезъ служанку увѣдомляетъ сэра Лейстера о своемъ прибытіи, на случай, еслибъ онъ понадобился, и за десять минутъ до обѣда появляется у дверей библіотеки. Ночью онъ засыпаетъ въ своей башенкѣ подъ жалобный скрипъ флюгера, который вертится какъ-разъ надъ его головой, а по утрамъ, передъ завтракомъ, если погода хороша, можно видѣть, какъ его высокая черная фигура шагаетъ по террасѣ, напоминая грамаднаго прогуливающагося ворона.
   Каждый день передъ обѣдомъ миледи ищетъ его глазами во мракѣ библіотеки, но его все нѣтъ. Каждый день во время обѣда она бросаетъ взглядъ на тотъ конецъ стола, гдѣ былъ бы поставленъ ему приборъ, еслибы онъ пріѣхалъ, но нѣтъ лишняго прибора. Каждый вечеръ миледи спрашиваетъ у своей горничной: мистеръ Телькингорнъ пріѣхалъ?
   Отвѣть всегда одинъ и тотъ же:-- нѣтъ еще, миледи.
   Однажды, выслушавъ этотъ отвѣтъ, миледи, которой тогда расчесывали волосы, погрузилась въ глубокую задумчивость. Вдругъ она увидѣла въ зеркалѣ, что черные глаза ея служанки слѣдятъ за ней съ жаднымъ любопытствомъ.
   -- Потрудитесь заняться своимъ дѣломъ, замѣтила она мадемуазель Гортензіи: -- вы можете выбрать другое время, чтобъ любоваться своей красотой.
   -- Прошу прощенья. Я любуюсь красотой миледи.
   -- И въ такомъ случаѣ это совершенно лишнее.
   Разъ послѣ обѣда, незадолго до солнечнаго заката, когда яркія группы гостей, оживлявшія послѣдніе два часа Дорожку привидѣній, уже разошлись и на террасѣ оставались только сэръ Лейстеръ и миледи, явился, наконецъ, мистеръ Телькингорнъ. Онъ подошелъ своимъ обычнымъ размѣреннымъ шагомъ, который никогда не ускорялъ и не замедлялъ. На лицѣ его была обычная маска непроницаемости -- если только это была маска -- и казалось, что въ каждой складкѣ его платья сидятъ фамильные секреты. Но искренно ли онъ преданъ великимъ міра сего, или только отдаетъ имъ за извѣстную плату свои услуги,-- это остается тайной, и онъ хранитъ эту тайну такъ же крѣпко, какъ и тайны своихъ довѣрителей. Въ этомъ отношеніи онъ самъ себѣ повѣренный, который никогда не обманетъ.
   -- Какъ поживаете, мистеръ Телькингорнъ? спрашиваетъ баронетъ, подавая ему руку.
   Мистеръ Телькингорнъ совершенно здоровъ и сэръ Лейстеръ тоже совершенно здоровъ, и всѣ трое чрезвычайно этимъ довольны.
   Законникъ, заложивъ руки за сппну, прогуливается по террасѣ рядомъ съ баронетомъ; миледи идетъ рядомъ съ мужемъ по другую сторону.
   -- Мы давно вабъ поджидали, любезно замѣчаетъ сэръ Лейстеръ.-- Это должно означать: мы помнимъ о вашемъ существованіи, мистеръ Телькингорнъ, даже тогда, когда васъ нѣтъ на лицо, чтобъ напоминать объ этомъ своимъ присутствіемъ; мы оставляемъ уголокъ въ своей памяти для васъ, сэръ,-- замѣтьте это!
   Мистеръ Телькингорнъ отлично понимаетъ; онъ почтительно склоняетъ голову, говоритъ, что весьма обязанъ и добавляетъ:
   -- Я прибылъ бы сюда гораздо раньше, еслибъ меня но задержали нѣкоторыя справки по вашему процессу съ Бойторномъ.
   -- Совершенно недисциплинированный человѣкъ, личность въ высшей степени опасная во всякомъ обществѣ, съ самымъ дурнымъ направленіемъ, внушительно замѣчаетъ сэръ Лейстеръ.
   -- Онъ упрямъ, говоритъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- Меня это ничуть не удивляетъ, упрямство свойственно такому человѣку, говоритъ сэръ Лейстеръ, хотя самъ производитъ впечатлѣніе самаго упрямаго изъ смертныхъ.
   -- Вопросъ въ томъ, согласитесь ли вы пойти на какія-нибудь уступки? продолжаетъ юристъ.
   -- Ни на какія, отвѣчаетъ сэръ Лейстеръ:-- Мнѣ уступать?!
   -- Я не имѣлъ въ виду какихъ-либо важныхъ уступокъ. Я знаю, что вы не откажетесь отъ своихъ правъ. Я разумѣлъ второстепенные пункты.
   -- Мистеръ Телькингорнъ, отчеканиваетъ сэръ Лейстеръ:-- въ моемъ дѣлѣ съ мистеромъ Бойторномъ не можетъ быть рѣчи о второстепенныхъ пунктахъ. Я пойду дальше и замѣчу, что никакъ не могу согласиться съ тѣмъ, чтобъ какое бы то ни было мое право можно было признать второстепеннымъ. Говоря такъ, я отношу это не столько къ себѣ, какъ къ личности, сколько къ моимъ фамильнымъ правамъ, которыя я обязанъ поддерживать,
   Мистеръ Телькингорпъ еще разъ почтительно склоняетъ свою голову и говоритъ:
   -- Теперь у меня есть инструкціи. Мистеръ Бойторнъ задастъ намъ много хлопотъ.
   -- Это ужъ такой безпокойный характеръ, прерываетъ его сэръ Лейстеръ:-- онъ кажется на то и созданъ, чтобъ надоѣдать порядочнымъ людямъ! У него отвратительный характеръ; пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ его бы судили и пытали въ лондонской тюрьмѣ, какъ соучастника въ какомъ-нибудь процессѣ демагоговъ, и навѣрное подвергли бы строгому наказанію.
   Послѣ минутной паузы сэръ Лейстеръ добавляетъ:
   -- Повѣсили бы, колесовали или четвертовали.
   И, произнеся этотъ смертный приговоръ своему противнику, сэръ Лейстеръ видимо снялъ съ своей благородной груди огромную тяжесть и успокоился, какъ-будто приговоръ былъ узко приведенъ въ исполненіе.
   -- Однако наступаетъ уже ночь, становится холодно и миледи можетъ простудиться, говорить онъ:-- войдемъ въ комнаты, мой другъ.
   Они поворачиваютъ къ входной двери, и тутъ миледи въ первый разъ обращается къ мистеру Телькингорну.
   -- Вы поручали передать мнѣ что-то относительно того лица, о почеркѣ котораго я какъ-то васъ спросила. Съ вашей стороны очень любезно помнить такое ничтожное обстоятельство, я сама совсѣмъ о немъ забыла, и ваша приписка въ письмѣ къ сэру Лейстеру напомнила мнѣ о немъ. Не могу представить себѣ, что могъ напомнить мнѣ такой почеркъ, по, несомнѣнно, что-то напомнилъ.
   -- Что-то напомнилъ? повторяетъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- Да, должно быть, что-нибудь напомнилъ, если я его тогда замѣтила, беззаботно отвѣчаетъ миледи:-- и вы, въ самомъ дѣлѣ, взяли на себя трудъ разыскать писавшаго эту бумагу, какъ вы ее называли?.. показаніе?
   -- Да.
   -- Странное названіе!
   Они проходятъ въ эту минуту мрачную столовую нижняго этажа, освѣщаемую днемъ двумя большими окнами. Теперь здѣсь полумракъ. Огонь бросаетъ яркій свѣтъ на панели стѣнъ и слабо отражается въ оконныхъ стеклахъ; при блѣдномъ и холодномъ освѣщеніи осенняго заката виднѣется окружающій ландшафтъ, по которому, подъ свистъ холоднаго вѣтра, медленно стелется сѣрый туманъ, единственный путникъ, кромѣ громады тучъ.
   Миледи опускается въ большое кресло по одну сторону камина, сэръ Лейстеръ помѣщается въ другомъ креслѣ -- напротивъ; стряпчій становится передъ огнемъ и защищаетъ отъ него лицо ладонью лѣвой руки; такимъ образомъ, ему удобнѣй слѣдить за миледи.
   -- Да, я навелъ справки объ этомъ человѣкѣ и разыскалъ его, говоритъ мистеръ Телькингорнъ,-- но страннѣе всего то, что я нашелъ его...
   -- Не совсѣмъ приличнымъ? подсказываетъ миледи томнымъ голосомъ.
   -- Я нашелъ его мертвымъ.
   -- Богъ мой! восклицаетъ сэръ Лейстеръ, пораженный не столько самимъ фактомъ, сколько нелѣпостью выбранной для разговора темы.
   -- Я пришелъ въ его квартиру -- жалкое гнѣздо нищеты,-- и нашелъ его мертвымъ.
   Сэръ Лейстеръ вмѣшивается:
   -- Извините меня, мистеръ Телькингорнъ, но я думаю, чѣмъ меньше говорить о такихъ вещахъ...
   -- Пожалуйста, сэръ Лейстеръ, дайте мнѣ выслушать до конца, это какъ разъ подходящій разсказъ для сумерекъ, перебиваетъ миледи:-- Такъ вы нашли его мертвымъ? Это ужасно.
   Мистеръ Телькингорнъ утвердительно киваетъ головой и продолжаетъ:
   -- Отъ своей ли руки...
   Сэръ Лейстеръ опять пытается что-то возразить:
   -- По чести... по истинѣ...
   -- Пожалуйста, дайте мнѣ дослушать, останавливаетъ его миледи.
   -- Ваша воля -- законъ, моя милая, но я долженъ сказать...
   -- Вамъ нечего сказать! Продолжайте мистеръ Телькингорнъ.
   Сэръ Лейстеръ изъ любезности уступаетъ женѣ, но про себя все-таки думаетъ, что говорить о подобныхъ вещахъ, о такой грязи особамъ высшаго общества -- это по истинѣ... по истинѣ...
   Мистеръ Телькингорнъ возобновляетъ свой разсказъ съ возмутительнымъ спокойствіемъ:
   -- Я остановился на томъ, что нельзя сказать утвердительно, было ли это самоубійство, или нѣтъ, но во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что онъ умеръ отъ своей собственной руки, хотя осталось неизвѣстнымъ, послѣдовала ли смерть случайно, или самоубійство было совершено съ заранѣе обдуманнымъ измѣреніемъ. Присяжные на коронерскомъ слѣдствіи рѣшили, что онъ отравился случайно.
   -- Что за человѣкъ былъ этотъ несчастный? спрашиваетъ миледи.
   Стряпчій качаетъ головой.
   -- Трудно сказать. Онъ жилъ въ страшной нищетѣ и грязи; лицо у него было какъ у цыгана, волосы и борода нестрижены, нечесаны; судя по всему, я отнесъ бы его къ подонкамъ человѣческаго общества, но докторъ убѣжденъ, что когда-нибудь онъ занималъ лучшее положеніе въ свѣтѣ и видомъ былъ не таковъ.
   -- Какъ же звали это жалкое созданіе?
   -- Его звали такъ, какъ онъ самъ себя назвалъ, настоящаго имени никто не зналъ.
   -- Даже и тѣ, кто ухаживалъ за нимъ передъ смертью?
   -- За нимъ никто не ухаживалъ: его нашли уже мертвымъ, я его и нашелъ.
   -- И не нашлось никакого указанія...
   -- Никакого.
   Послѣ нѣкотораго размышленія стряпчій прибавляетъ:
   -- Въ квартирѣ былъ старый чемоданъ, но тамъ не оказалось никакихъ бумагъ.
   Впродолженіе этого короткаго разговора миледи и мистеръ Телькингорнъ держатъ себя совершенно такъ же, какъ всегда; правда, они пристально глядятъ другъ на друга, что, впрочемъ, весьма понятно при разговорѣ на такую необычную тему. Сэръ Лейстеръ все время упорно смотритъ въ огонь съ выраженіемъ лица точь въ точь такимъ, какъ у того Дэдлока, портретъ котораго украшаетъ входную лѣстницу. Но вотъ разсказъ оконченъ, и онъ съ надменнымъ видомъ возобновляетъ свой протестъ:
   -- Немыслимо, чтобы какое-нибудь сцѣпленіе идей могло напомнить миледи этого несчастнаго,-- можетъ быть, впрочемъ, что въ качествѣ писца онъ писалъ просьбы о вспомоществованіи, какія получаетъ миледи. Во всякомъ случаѣ, онъ, сэръ Лейстеръ, надѣется, что больше ничего не услышитъ о предметѣ, столь далекомъ отъ того положенія, какое миледи занимаетъ въ свѣтѣ.
   -- Конечно, эти вещи ужасны, но на минуту онѣ могутъ заинтересовать, говоритъ миледи, кутаясь въ свою пушистую мантилью:-- Будьте такъ добры, мистеръ Телькингорнъ, отворите мнѣ дверь!
   Мистеръ Телькингорнъ распахиваетъ и придерживаетъ дверь съ выраженіемъ глубокаго почтенія, и пропускаетъ миледи; она проходитъ мимо него съ обычнымъ усталымъ видомъ, но походка ея по обыкновенію исполнена смѣлой граціи.
   Мистеръ Телькингорнъ и миледи встрѣчаются въ тотъ же день за обѣдомъ, встрѣчаются и на слѣдующій день, встрѣчаются ежедневно впродолженіе многихъ дней. Леди Дэдлокъ, какъ и всегда -- божество томное, окруженное поклоненіемъ; но несмотря на фиміамъ, который ей воскуряютъ со всѣхъ сторонъ, она по прежнему смертельно скучаетъ на своемъ алтарѣ. Мистеръ Телькингорнъ, какъ и всегда, изображаетъ собою безмолвное хранилище благородныхъ тайнъ и удивительно умѣетъ быть совсѣмъ какъ дома въ совершенно чуждой для него сферѣ. Оба они удѣляютъ другъ другу такъ мало вниманія, какъ только возможно для людей, живущихъ подъ одною крышею.
   Очень можетъ быть, что мистеръ Телькингорнъ неутомимо подстерегаетъ миледи и не перестаетъ подозрѣвать ее, не довѣряя ея сдержанности; очень можетъ быть, что чѣмъ меньше вниманія, повидимому, обращаетъ онъ на нее, тѣмъ больше она на сторожѣ; очень можетъ быть, что каждый изъ нихъ готовъ дать многое, чтобъ только узнать, что знаетъ другой.
   Но до поры до времени все это скрыто въ глубокихъ тайникахъ ихъ душъ.
   

ГЛАВА XIII.
Разсказъ Эсфири.

   Много разъ мы держали совѣтъ о томъ, какую профессію избрать Ричарду; сперва, по желанію мистера Джерндайса, мы обсуждали этотъ вопросъ безъ него, потомъ и онъ принялъ участіе въ нашихъ совѣщаніяхъ, но долго мы не могли прійти ни къ какому рѣшенію: Ричардъ говорилъ, что онъ на все согласенъ. Когда мистеръ Джерндайсъ высказывалъ опасеніе, не поздно ли уже Ричарду по годамъ поступать во флотъ, оказалось, что Ричардъ думаетъ, что пожалуй и поздно; когда мистеръ Джерндайсъ спрашивалъ его мнѣнія относительно военной службы,-- Ричардъ отвѣчалъ: мысль недурна. Когда мистеръ Джерндайсъ совѣтывалъ ему хорошенько обдумать -- было ли его прежнее влеченіе къ морю обыкновенной мальчишеской фантазіей или серьезной склонностью, Ричардъ отвѣчалъ:-- Очень часто я самъ задавалъ себѣ этотъ вопросъ, но рѣшить не могъ.
   По этому поводу мистеръ Джерндайсъ говорилъ мнѣ:
   -- Не могу утверждать, чтобы въ нерѣшительности его характера была виновата исключительно та, сотканная изъ проволочекъ и неопредѣленности, юридическая паутина, которая опутываетъ этого мальчика со дня его рожденія, но не сомнѣваюсь, что, въ числѣ другихъ своихъ грѣховъ, судъ повиненъ и въ этомъ. Онъ зародилъ или по крайней мѣрѣ развилъ въ Ричардѣ привычку откладывать всякое рѣшеніе, разсчитывать на какую нибудь счастливую случайность, относиться ко всему на свѣтѣ нерѣшительно и неопредѣленно. Подъ вліяніемъ окружающихъ обстоятельствъ часто мѣняется характеръ людей пожилыхъ и уже установившихся, и странно было бы ожидать, что на этомъ мальчикѣ не отразятся вредныя вліянія его дѣтства.
   Я соглашалась съ этимъ, но находила, что надо было отчасти винить и воспитаніе Ричарда за то, что оно не противодѣйствовало этимъ вреднымъ вліяніямъ и не дисциплинировало его характеръ. Онъ пробылъ восемь лѣтъ въ училищѣ, гдѣ, насколько я помню, упражнялся лишь въ искусствѣ сочинять латинскіе стихи, и научился писать ихъ въ совершенствѣ и всякими размѣрами, но я никогда не слыхала, чтобъ тамъ хоть сколько нибудь позаботились изучить его склонности, подмѣтить недостатки и приспособить къ нимъ его воспитаніе. Напротивъ, онъ долженъ былъ приспособляться къ латинскимъ стихамъ; правда, что этотъ предметъ изучался такъ тщательно, что, еслибъ Ричардъ пробылъ въ училищѣ до глубокой старости, онъ и тогда постоянно совершенствовался бы въ латинскомъ стихосложеніи, пока для расширенія образованія не постарался бы забыть, какъ пишутся стихи.
   Конечно, латинскіе стихи прекрасны, они удивительно содѣйствуютъ развитію юношества, въ высшей степени пригодны для разныхъ случаевъ и остаются въ памяти на всю жизнь, по вопросъ:не полезнѣе было бы для Ричарда, еслибъ въ школѣ онъ изучилъ ихъ поменьше, а его самого изучили бы побольше.
   Я настолько невѣжественна, что не знаю даже, писали ли юные классики древней Греціи и Рима столько стиховъ, сколько ихъ пишутъ по гречески и по латыни наши школьники; я не знаю, есть ли еще кромѣ Англіи страна, гдѣ былъ бы введенъ такой обычай?
   Ричардъ задумчиво говорилъ вамъ:
   -- Я не имѣю ни малѣйшаго представленія о томъ, кѣмъ я желалъ бы быть; только знаю навѣрное, что не поступлю въ духовное званіе, въ остальномъ же это для меня почти то же, что игра въ орелъ и рѣшетку.
   -- Нѣтъ ли у тебя склонности къ профессіи Кенджа? спросилъ его мистеръ Джерндайсъ.
   -- Право не знаю... Я очень люблю греблю, а молодые клерки проводятъ много времени въ катаньяхъ на шлюпкѣ. Это отличная профессія!
   -- Медицина... предложилъ было мистеръ Джерндайсъ.
   -- Вотъ это дѣло! вскричалъ Ричардъ.
   (Я почти увѣрена, что никогда прежде онъ онъ не думалъ о медицинѣ).
   -- Вотъ это дѣло! повторялъ Ричардъ съ величайшимъ энтузіазмомъ.-- Положительно медицина мое призваніе: Ричардъ Карстонъ Д. М.!
   Онъ не шутилъ, хотя и заливался самымъ искреннимъ смѣхомъ; онъ объявилъ, что профессія избрана, и чѣмъ болѣе онъ о ней думалъ, тѣмъ она для него привлекательнѣе,-- "что можетъ быть выше искусства исцѣлять людей?" Ему казалось, что онъ самъ пришелъ къ этому заключенію,-- счастливое заблужденіе!-- самъ онъ никогда не могъ бы рѣшить, къ чему онъ болѣе всего склоненъ: онъ радостно ухватился за новую мысль, чтобъ только избавиться отъ тягостныхъ размышленій.
   Желала бы я знать, всегда ли латинскіе стихи приводятъ къ такому результату, или же Ричардъ представляетъ единич ный случай?
   Мистеру Джерндайсу стоило большого труда завести съ нимъ серьезный разговоръ, обратить его вниманіе на то, какъ важно здраво обсудить принимаемое рѣшеніе, чтобы не ошибиться. Послѣ такихъ разговоровъ Ричардъ становился чуточку серьезнѣе, но неизмѣнно кончалъ тѣмъ, что увѣрялъ меня и Аду,-- что "все обстоитъ благополучно", и сейчасъ же заговаривалъ о другомъ.
   -- Клянусь небомъ! восклицалъ мистеръ Бойторнъ (нужно ли говорить, какъ горячо интересовался онъ этимъ вопросомъ, какое живое участіе принялъ въ обсужденіи его? Думаю, что нѣтъ, ибо онъ ничего не дѣлалъ въ половину). Я чертовски радъ, что встрѣчаю молодого человѣка, пылко и благородно освящающаго себя этому высокому призванію. Чѣмъ больше пылкости онъ вложитъ въ это святое дѣло, тѣмъ лучше для человѣчества и тѣмъ хуже для корыстолюбивыхъ заправилъ, презрѣнныхъ плутовъ, которые постарались сдѣлать это славно искусство самымъ невыгоднымъ. Низко и подло назначать такое мизерное вознагражденіе корабельнымъ врачамъ! Будь моя воля, я бы сказалъ господамъ членамъ Совѣта Адмиралтейства: вотъ вамъ двадцать четыре часа сроку, или измѣните эту систему, или я подвергаю васъ сложному перелому обѣихъ ногъ и запрещаю врачамъ подавать вамъ помощь подъ страхомъ каторжныхъ работъ!
   -- Дай имъ хоть недѣлю сроку, попросилъ мистеръ Джерндайсъ.
   -- Ни подъ какимъ видомъ! Двадцать четыре часа, ни секунды больше! кричалъ мистеръ Бойторнъ.-- Что-же касается всѣхъ этихъ корпорацій, приходскихъ общинъ и тому подобныхъ собраній олуховъ и болвановъ, болтающихъ пустяки объ этомъ предметѣ,-- ихъ всѣхъ надо сослать на ртутные рудники и на всю жизнь, хотя бы только для того, чтобы не допустить ихъ осквернять англійскій языкъ,-- языкъ, на которомъ говорятъ во всемъ подлунномъ мірѣ. А этимъ господамъ, которые низко эксплуатируютъ благородныхъ юношей, отдавшихъ свои лучшіе годы наукѣ, вознаграждая ихъ за долголѣтнее и дорого стоющее обученіе, за ихъ неоцѣненныя услуги такъ, что этой подачкой не удовлетворился бы ни одинъ жалкій писарь,-- этимъ господамъ я свернулъ бы шеи и для назиданія выставилъ бы ихъ головы въ медицинской академіи, чтобъ всѣ члены медицинской корпораціи, молодые въ особенности, могли во-очію убѣдиться, до какой степени толщины можетъ достигнуть человѣческій черепъ.
   Закончивъ эту грозную тираду, онъ обернулся къ намъ съ пріятнѣйшей улыбкой и внезапно залился такимъ неудержимымъ хохотомъ, что, будь это не онъ, а кто-нибудь другой, можно было подумать, что онъ лопнетъ отъ напряженія.
   Когда истекъ срокъ, данный Ричарду мистеромъ Джерндайсомъ на размышленіе, онъ продолжалъ утверждать, что его выборъ сдѣланъ, и успокопвать меня и Аду, что "все обстоитъ прекрасно". Было рѣшено пригласить на совѣтъ мистера Кенджа. Мистеръ Кенджъ пожаловалъ къ обѣду; онъ развалился въ креслѣ, вертѣлъ свои очки, говорилъ своимъ сладкозвучнымъ голосомъ,-- словомъ, продѣлалъ буквально все то, что запечатлѣлось въ моей памяти еще съ тѣхъ поръ, какъ я видѣла его, когда была ребенкомъ.
   -- Да-а, это хорошая профессія, мистеръ Джерндайсъ, очень, очень хорошая, говорилъ Кенджъ.
   Опекунъ замѣтилъ, взглянувъ на Ричарда:
   -- Да, но подготовительныя занятія требуютъ большого прилежанія.
   -- О, безъ сомнѣнія, требуютъ большого прилежанія, подтвердилъ Кенджъ.
   -- Впрочемъ, въ большей или меньшей степени, прилежаніе необходимо при всякихъ серьезныхъ занятіяхъ; труда не избѣжать, какую не выбрать карьеру, продолжалъ опекунъ.
   -- Конечно, опять подтвердилъ Кенджъ.-- И безъ сомнѣнія, мистеръ Ричардъ Карстонъ, столь блестящимъ образомъ зарекомендовавшій себя -- если можно такъ выразиться,-- подъ сѣнью классическаго дерева, гдѣ протекли его юные годы, примѣнитъ на томъ славномъ поприщѣ, куда поступаетъ, принципы и знанія, пріобрѣтенныя версификаціей стиховъ на томъ языкѣ, на которомъ одинъ поэтъ сказалъ, если не ошибаюсь, такъ: "поэтомъ нельзя сдѣлаться, а надо родиться".
   -- Можете быть увѣрены, я сдѣлаю все, что могу, чтобъ добиться цѣли, сказалъ Ричардъ со всѣмъ свойственнымъ ему чистосердечіемъ.
   Мистеръ Кенджъ учтиво склонилъ голову.
   -- Превосходно. Теперь, когда мистеръ Ричардъ завѣрилъ насъ, что онъ разсчитываетъ добиться цѣли и сдѣлаетъ для этого все, что въ его власти (легкіе кивки мистера Кенджа осторожно, но явственно подчеркиваютъ послѣднія слова), теперь, мистеръ Джерндайсъ, намъ остается только изыскать лучшій способъ для достиженія цѣли его стремленій. Теперь вопросъ въ томъ, куда помѣстить въ настоящее время мистера Ричарда? Имѣется ли въ виду какой-нибудь врачъ-практикъ, пользующійся достаточной извѣстностью?
   -- Кажется, Рикъ, у тебя никого еще нѣтъ въ виду? спросилъ опекунъ.
   -- Никого, сэръ.
   -- Такъ съ. Теперь относительно мѣстопребыванія. Составили ли вы какой-нибудь опредѣленный планъ на этотъ счетъ? спросилъ Кейджъ.
   -- Н-нѣтъ, отвѣчалъ Ричардъ.
   -- Такъ-съ, еще разъ отмѣтилъ Кенджъ.
   -- Я желалъ бы нѣкотораго разнообразія, то есть, поправился Ричардъ,-- по возможности обширнаго круга для наблюденій.
   -- Вполнѣ основательное желаніе, одобрилъ мистеръ Кенджъ.-- Я полагаю, мистеръ Джерндайсъ, что не можетъ быть ничего легче, какъ устроить это дѣло. Прежде всего намъ надо найти подходящаго врача-практика, въ чемъ затрудненія не встрѣтится, какъ только станетъ извѣстно наше желаніе и,-- надо ли добавить?-- предлагаемое нами денежное вознагражденіе; трудность будетъ заключаться лишь въ выборѣ. Во-вторыхъ, намъ надо выполнить кое-какія формальности, которыя въ наше время требуются отъ тѣхъ, кто состоитъ подъ опекой суда. Въ скорости мы будемъ вполнѣ удовлетворены и добьемся цѣли, говоря словами мистера Ричарда. Замѣчательное совпаденіе! вдругъ воскликнулъ мистеръ Кенджъ и добавилъ съ оттѣнкомъ меланхолія въ голосѣ и улыбкѣ:-- Одно изъ тѣхъ, которыя не можетъ объяснить нашъ слабый умъ при современномъ ограниченномъ кругѣ нашихъ знаній!-- Не странно ли: у меня есть двоюродный братъ, медикъ, который, мнѣ кажется, какъ разъ подходитъ къ вашимъ требованіямъ, и, какъ мнѣ кажется, согласился бы на ваше предложеніе,-- я, конечно, не могу поручиться за его согласіе, такъ же, какъ и за ваше, но мнѣ кажется, онъ взялъ бы мистера Ричарда.
   Это предложеніе пришлось очень кстати, и было рѣшено, что мистеръ Кенджъ повидается со своимъ двоюроднымъ братомъ.
   Мистеръ Джерндайсъ еще прежде обѣщалъ свозить насъ на мѣсяцъ или на два въ Лондонъ; теперь мы рѣшили, что поѣдемъ вмѣстѣ съ Ричардомъ и заодно устроимъ его.
   Спустя недѣлю уѣхалъ отъ насъ мистеръ Бойторнъ; мы покинули Холодный домъ и поселились въ Лондонѣ, въ веселенькой квартирѣ въ Оксфордъ-Стритѣ, надъ лавкою обойщика.
   Все въ Лондонѣ насъ поражало; мы цѣлые дни проводили внѣ дома, осматривая достопримѣчательности, которымъ, казалось. конца не будетъ; съ восторгомъ посѣщали мы театры и видѣли всѣ пьесы, какія стоило смотрѣть. Упоминаю объ этомъ потому, что въ театрѣ я опять встрѣтилась съ мистеромъ Гуппи и съ этого времени онъ опять сталъ мнѣ надоѣдать.
   Въ одинъ прекрасный вечеръ мы съ Адой сидѣли въ ложѣ, Ричардъ занималъ свое любимое мѣсто позади кресла Ады; случайно взглянувъ въ партеръ, я увидѣла мистера Гуппи съ невозможно прилизанными волосами; онъ смотрѣлъ на меня въ упоръ, придавъ своему лицу выраженіе мрачнаго отчаянія. За все представленіе онъ ни разу не взглянулъ на актеровъ, а магнетизировалъ меня своимъ жалобнымъ взоромъ, и все время съ лица его не сходило заученное выраженіе глубокой скорби и безпредѣльнаго унынія.
   Хотя все это было и смѣшно, но страшно меня стѣсняло и отравило мнѣ удовольствіе на весь вечеръ. Съ этого времени, когда бы мы ни пришли въ театръ, всякій разъ я имѣла удовольствіе видѣть въ партерѣ эту фигуру съ устремленнымъ на меня умоляющимъ взоромъ, съ тѣмъ же унылымъ видомъ, съ прилизанными волосами и въ невѣроятныхъ размѣровъ отложныхъ воротничкахъ.
   Случалось, что мы пріѣзжали въ театръ и его еще не было; я начинала надѣяться, что онъ вовсе не придетъ; но когда я, заинтересовавшись спектаклемъ, совершенно забывала про мистера Гуппи, я вдругъ встрѣчала его томный взиръ и могла быть увѣрена, что до конца вечера онъ ужъ не оставитъ меня въ покоѣ.
   Не могу выразить, какъ это мнѣ было несносно: если бы онъ хоть причесалъ иначе волоса, хоть спряталъ бы свои воротнички, а то вѣчно лицезрѣть ту же глупую фигуру съ вытаращенными глазами, съ тѣмъ же глупымъ видомъ, долженствующимъ изображать мрачную меланхолію!
   Меня такъ стѣсняло вѣчно чувствовать на себѣ его взглядъ, что я не могла ни смѣяться, ни плакать во время спектакля, ни шевельнуться, ни говорить,-- мнѣ казалось, будто я связана и двигаюсь не такъ, какъ всегда.
   Я не могла уйти, въ аванъ-ложу, потому что Ада и Ричардъ привыкли, что я всегда была подлѣ нихъ, и если бъ меня замѣнилъ кто-нибудь другой, они не могли бы разговаривать такъ свободно. И я оставалась въ ложѣ, сама не своя, не зная, куда глаза дѣвать, потому что чувствовала, какъ меня преслѣдуютъ эти влюбленные взоры; меня мучило и то, что ради меня этотъ молодой человѣкъ тратитъ такъ безразсудно свое скромное жалованье.
   Я думала было разсказать обо всемъ мистеру Джерндайсу, но боялась, что пожалуй опекунъ приметъ это слишкомъ горячо и молодой человѣкъ лишится своего мѣста въ конторѣ, а я вовсе не хотѣла ему повредить. Мнѣ приходила также мысль довѣриться Ричарду, но потомъ подумала, что Ричардъ по всей вѣроятности воспылаетъ желаніемъ поставить мистеру Гуппи фонари подъ глазами, и ничего не сказала. Одно время мнѣ казалось, что слѣдуетъ чѣмъ-нибудь выразить свое неудовольствіе мистеру Гуппи, напр., нахмурить брови или неодобрительно покачать головой,-- по я чувствовала, что никогда на это не рѣшусь: хотѣла было написать его матери, но меня остановила мысль, что, завязавъ переписку, я пожалуй еще больше испорчу дѣло,-- къ тому же заключенію приводили меня и всѣ остальныя предположенія, и въ концѣ концовъ я убѣдилась, что рѣшительно ничего не могу подѣлать.
   Постоянство мистера Гуппи выражалось не только тѣмъ, что онъ аккуратно появлялся на каждомъ представленіи и въ каждомъ театрѣ, гдѣ были мы, но и тѣмъ, что мы непремѣнно встрѣчали его всюду, какъ только выходили изъ дому; два или три раза я видѣла даже, какъ онъ прицѣпился къ запяткамъ нашего экипажа, несмотря на гвозди, которые были тамъ натыканы. Если мы оставались дома, онъ помѣщался у фонарнаго столба противъ нашихъ оконъ. Квартира, которую мы занимали, была угловая и выходила на двѣ улицы, и фонарь приходился какъ разъ противъ оконъ моей спальни, такъ что по вечерамъ я остерегалась подходить къ окнамъ, и мои опасенія были основательны, ибо въ одну холодную лунную ночь я увидѣла мистера Гуппи, прислонившагося къ фонарному столбу и рискующаго схватить себѣ насморкъ.
   Счастье еще, что онъ былъ занятъ въ теченіе дня, иначе я не имѣла бы ни минуты покоя.
   Пока мы кружились въ вихрѣ удовольствій, въ которомъ принималъ такое необычайное участіе и мистеръ Гуппи, дѣло, которое привело насъ въ городъ, подвигалось своимъ чередомъ. Двоюродный братъ мистера Кенджа, мистеръ Байгемъ Беджеръ, имѣлъ въ Чельзи обширную практику и кромѣ того завѣдывалъ большой городской больницей. Онъ согласился зяниматься съ Ричардомъ и помѣстить его въ своемъ домѣ; повидимому, подъ руководствомъ мистера Беджера занятія Ричарда обѣщали идти успѣшно; они понравились другъ другу, условіе между ними было заключено, согласіе лорда канцлера получено, и дѣло покончено. Въ тотъ день, когда контрактъ былъ ^подписанъ, мы всѣ были приглашены къ мистеру Веджеру, "отобѣдать въ тѣсномъ семейномъ кругу",-- какъ значилось въ пригласительной запискѣ мистрисъ Беджеръ; и дѣйствительно, кромѣ хозяйки и насъ съ Адой, дамъ не было. Въ гостиной хозяйку окружали самые разнообразные предметы, по которымъ можно было заключить, что она занималась всѣмъ понемножку; рисовала, играла на фортепіано, на арфѣ, на гитарѣ, рукодѣльничала, читала, сочиняла стихи, ботанизировала. На мой взглядъ, мистрисъ Беджеръ было лѣтъ пятьдесятъ, одѣта она была очень моложаво и обладала такимъ яркимъ цвѣтомъ лица, что къ числу другихъ ея талантовъ надо прибавитъ еще одинъ: она немножко румянилась, не въ укоръ ей будь сказано.
   Мистеръ Беджеръ былъ бѣлокурый румяный господинъ съ ослѣпительно бѣлыми зубами, курчавыми волосами, нѣжнымъ голосомъ и глазами на выкатѣ, -- точно вѣчно чему-то удивлялся. Онъ былъ нѣсколькими годами моложе жены и ужасно ею восхищался; это восхищеніе основывалось на довольно курьезномъ фактѣ,-- на томъ, что онъ былъ ея третій мужъ. Не успѣли мы войти и усѣсться, какъ онъ съ торжественнымъ ни домъ обратился къ мистеру Джерндайсу:
   -- Едва ли вы повѣрите, что я третій мужъ мистрисъ Вайгемъ Беджеръ.
   -- Неужели?
   -- Да, третій. Не правда ли, миссъ Соммерсонъ, по виду мистрисъ Беджеръ нельзя подумать, чтобъ она была уже третій разъ замужемъ?
   -- Никакъ нельзя, поспѣшила подтвердить я.
   -- И оба были замѣчательные люди! продолжалъ мистеръ Беджеръ конфиденціальнымъ тономъ:-- капитанъ королевскаго флота Своссеръ,-- первый ея мужъ, былъ превосходнѣйшій морякъ, одинъ изъ лучшихъ офицеровъ своего времени. Имя же профессора Динго, моего достойнаго предшественника,-- пользуется европейской извѣстностью.
   Мистрисъ Беджеръ гордо улыбнулась, услышавъ эти слова, и въ отвѣтъ на ея улыбку супругъ продолжалъ:
   -- Да, душенька. Я только что сообщилъ нашимъ гостямъ, что до меня вы имѣли двухъ мужей, людей весьма замѣчательныхъ, чему мистеръ Джерндайсъ и миссъ Соммерсонъ вѣрятъ съ трудомъ, какъ и всѣ.
   -- Мнѣ не было и двадцати лѣтъ, когда я вышла за Своссера, капитана королевскаго флота, начала мистрисъ Беджеръ.-- Я плавала съ нимъ въ Средиземномъ морѣ и сдѣлалась настоящимъ морякомъ. Въ день двѣнадцатой годовщины моей первой свадьбы я сдѣлалась женою профессора Динго.
   -- Европейской знаменитости! вставилъ шепотомъ мистеръ Беджеръ.
   -- Наша свадьба съ мистеромъ Беджеромъ была отпразднована въ тотъ же самый день года,-- я привязалась къ этому дню.
   -- Такъ что, прервалъ мистеръ Беджеръ, подводя итогъ сказанному;-- мистрисъ Беджеръ вѣнчалась три раза, причемъ два первые мужа были замѣчательные люди, и свадьба каждый разъ происходила въ одинъ и тотъ же день и часъ: двадцать перваго марта, въ одиннадцать часовъ утра.
   Мы поспѣшили выразить приличное случаю изумленіе.
   -- Мистеръ Беджеръ, я боюсь оскорбить вашу скромность, но позвольте мнѣ поправить васъ и сказать: три замѣчательныхъ человѣка, замѣтилъ м-ръ Джерндайсъ.
   -- Благодарю, мистеръ Джерндайсъ, я всегда говорю ему то же, сказала мистрисъ Беджеръ;
   -- А что я всегда отвѣчаю вамъ, дорогая моя? Не стану изъ жеманства принижать себя, умалять извѣстность по своей спеціальности, которой я достигъ,-- нашъ другъ мистеръ Карстонъ будетъ имѣть много случаевъ судить объ этомъ. Но я не выжилъ еще изъ ума и не настолько самонадѣянъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ намъ,-- чтобъ приравнивать свою скромную репутацію къ той славной стезѣ, которою шествовали такіе выдающіеся люди, какими были капитанъ Своссеръ и профессоръ Динго.
   И отворивъ дверь въ смежную комнату, докторъ добавилъ:
   -- Можетъ быть, мистрисъ Джерндайсъ, вамъ будетъ интересно взглянуть: вотъ на этомъ портретѣ капитанъ Своссеръ, снятый по возвращеніи на родину послѣ стоянки у африканскихъ береговъ. Мистрисъ Беджеръ говоритъ, что у него на портретѣ такой желтый цвѣтъ лица отъ того, что онъ долго страдалъ отъ тамошней лихорадки. Но какая прекрасная голова!
   Мы подтвердили хоромъ:-- Прекрасная голова!
   -- Когда я на нее смотрю, я думаю -- вотъ этого человѣка я счелъ бы за счастье знать лично, продолжалъ мистеръ Беджеръ.-- Это лицо поражаетъ съ перваго взгляда и ясно говоритъ, что капитанъ Своссеръ былъ замѣчательный, изъ ряду вонъ выдающійся человѣкъ. По другую сторону портретъ профессора Динго, того я хорошо зналъ, я лѣчилъ его во время послѣдней болѣзни,-- сходство удивительное! Надъ фортепіано портретъ моей жены, когда она была мистрисъ Своссеръ, надъ диваномъ моя жена, когда она была мистрисъ Динго. Портрета теперешней мистрисъ Беджеръ у меня нѣтъ, -- я владѣю оригиналомъ и мнѣ не нужно копій.
   Доложили, что обѣдъ поданъ, и мы сошли въ столовую. Обѣдъ былъ отличный и превосходно сервированъ, но капитанъ и профессоръ не выходили изъ головы мистера Беджера и онъ ежеминутно угощалъ ими меня и Аду, которыя имѣли честь быть его сосѣдками и состоять подъ его исключительнымъ попеченіемъ.
   -- Вамъ угодно воды, миссъ Соммерсонъ? Позвольте, не нойте изъ этого стакана!-- Джемсъ, принесите профессорскій кубокъ!
   Ада похвалила искусственные цвѣты.
   -- Удивительно, какъ сохранились! Мистрисъ Байгемъ Беджеръ получила ихъ въ подарокъ во время своего путешествія по Средиземному морю.
   Предлагая мистеру Джерндайсу стаканъ кларету, онъ сказалъ:-- Только не этого. При такомъ торжественномъ случаѣ я угощу васъ особеннымъ кларетомъ.-- Джемсъ! капитанскаго вина!-- Мистеръ Джерндайсъ, это вино привезено капитаномъ Своссеромъ, ужъ не могу сказать, сколько лѣтъ тому назадъ. Неправда ли, превосходное винцо, мистеръ Джерндайсъ? Дорогая моя, сдѣлайте мнѣ удовольствіе, отвѣдайте этого вина.-- Джемсъ, капитанскаго вина барынѣ.-- Ваше здоровье, душа моя!
   Даже послѣ обѣда, когда мы, дамы, удалились въ гостиную, первый и второй мужья мистрисъ Беджеръ продолжали насъ преслѣдовать.
   Мистрисъ Беджеръ сначала преподнесла намъ краткій очеркъ жизни и заслугъ капитана Своссера до его женитьбы, а затѣмъ перешла къ болѣе подробному изложенію, начиная съ того вечера, когда капитанъ влюбился въ нее на офицерскомъ балу, происходившемъ на палубѣ корабля "Крнилеръ" во время стоянки въ Плимутской гавани.
   -- Милый старикъ "Криплеръ!" говорила мистрисъ Беджеръ, мечтательно качая головой.-- Это былъ благородный корабль; въ немъ ни сучка ни задоринки, говаривалъ бывало капитанъ Своссеръ, и дѣйствительно, онъ былъ удиферентованъ, какъ настоящее морское судно, имѣлъ отличный рангоутъ... извините, что я употребляю морскіе термины: въ тѣ времена я была настоящимъ матросомъ. Въ память той блаженной минуты капитанъ Своссеръ еще болѣе полюбилъ этотъ бригъ и часто говаривалъ, когда тотъ сталъ уже негоденъ къ плаванію, что, будь онъ богатъ, непремѣнно купилъ бы старый остовъ "Криплера" и велѣлъ бы вырѣшатъ надпись на шканцахъ, гдѣ мы съ нимъ танцовали, чтобъ отмѣтить то мѣсто, гдѣ онъ причалилъ и спустилъ флагъ передъ огнями моихъ марсовыхъ фонарей -- этимъ морскимъ выраженіемъ онъ обозначалъ мои глаза.
   Мистрисъ Беджеръ грустно покачала головой, взглянувъ въ зеркало, и вздохнула.
   -- Между капитаномъ Своссеромъ и профессоромъ Динго большая разница, продолжала она съ грустной улыбкой.-- Въ началѣ я долго ее чувствовала: въ моемъ образѣ жизни произошелъ цѣлый переворотъ. Но привычка въ соединеніи съ наукой примирили меня съ моей участью, -- наука, главнымъ образомъ. Я была единственнымъ спутникомъ профессора въ его ботаническихъ экскурсіяхъ; мало по малу я стала забывать, что была когда-то морякомъ, и превратилась въ ученаго.
   Не странно ли, что профессоръ былъ совершенная противоположность капитану Своссеру, а мистеръ Беджеръ нисколько не похожъ на нихъ обоихъ!
   Затѣмъ мы перешли къ повѣствованію о болѣзненной кончинѣ капитана и профессора.
   Мистрисъ Беджеръ дала намъ понять, что она только разъ въ жизни любила безумно и что капитанъ Своссеръ былъ предметомъ этой пылкой страсти, полной юношескаго энтузіазма, который послѣ никогда ужъ не возвращался. Разсказывая о предсмертныхъ страданіяхъ профессора, мистрисъ Беджеръ подражала его слабому голосу, говорила зловѣщимъ шепотомъ: "Гдѣ Лаура? Лаура, дай мнѣ воды съ сухарикомъ!" и профессоръ мало по малу испускалъ духъ, когда неожиданный приходъ мужчинъ сразу уложилъ его въ могилу.
   Въ этотъ вечеръ, да и во всѣ послѣдніе дни, я замѣчала, что Ада и Ричардъ старались какъ можно больше быть вмѣстѣ; конечно это было вполнѣ естественно, такъ какъ вскорѣ имъ грозила долгая разлука. Поэтому, когда мы вернулись домой и пришли въ свои комнаты, я не была особенно удивлена необыкновенной молчаливостью Ады, но я никакъ не ожидала того, что послѣдовало: она бросилась въ мои объятія, спрятала свое личико на моемъ плечѣ и шепнула мнѣ:
   -- Эсфирь, я хочу тебѣ сказать большой, секретъ!
   Воображаю, какой у нея можетъ быть секретъ!
   -- Что такое Ада?
   -- Ахъ, Эсфирь, ты ни за что не угадаешь.
   -- Хочешь, попробую?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не надо! закричала Ада, испугавшись, что я въ самомъ дѣлѣ угадаю.
   -- О чемъ же бы этотъ секретъ? спросила я, притворяясь, что пробую догадаться.
   -- Это о... Ричардѣ, прошептала Ада.
   -- Ну, моя родная, что же съ нимъ такое? спросила я, цѣлуя ея свѣтлые волосы, такъ какъ лицо свое она прятала.
   -- Ты никогда не угадаешь, Эсфирь!
   Мнѣ доставляло такое удовольствіе чувствовать, какъ она тѣсно прижималась ко мнѣ, пряча свою головку на моемъ плечѣ, что я не хотѣла ей помочь, зная къ тому же, что ея слезы вызваны не печалью, а смѣшаннымъ чувствомъ радости, гордости и надежды.
   -- Ричардъ говоритъ... я знаю, это глупо, потому что мы оба такъ молоды... но онъ говоритъ... (потокъ горючихъ слезъ)... что онъ любитъ меня, Эсфирь!
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Слыхано ли что нибудь подобное!.. сказала я.-- Но, говоря правду, моя кошечка, я могла бы сказать тебѣ это уже давнымъ-давно.
   Въ радостномъ изумленіи Ада приподняла свое раскраснѣвшееся личико, обвилась вокругъ моей шеи и засмѣялась сквозь слезы. Весело было видѣть ея смущеніе и слышать ея радостный смѣхъ.
   -- Неужели, милочка, вы считали меня такой простофилей, что я ничего не замѣчаю? Кузенъ Ричардъ любить тебя всѣмъ сердцемъ, не знаю ужъ какъ давно!
   -- А мнѣ ты никогда ни словомъ не заикнулась объ этомъ, упрекнула меня Ада, крѣпко цѣлуя.
   -- Я ждала, чтобъ мнѣ сказали.
   -- А теперь, когда ты узнала, скажи, ты не думаешь, что это дурно?
   Она смотрѣла такими умоляющими глазами, что подкупила бы меня, будь я даже самой старой и самой строгой дуэньей, но пока я еще далеко не была такой и потому поспѣшила отвѣтитъ отрицательно.
   -- Ну, милочка, начала было я:-- теперь я знаю самое ужасное.
   -- Ахъ, Эсфирь, это еще не самое ужасное! воскрикнула Ада, крѣпче обвивая мою шею и пряча лицо у меня на груди.
   -- Неужели еще не все?
   -- Не все! тяжело вздохнула она.
   Я продолжала шутить: -- Не хочешь ли ты сказать, что и ты...
   -- Да, Эсфирь, да! ты знаешь, что я люблю его, говорила она сквозь слезы и вдругъ громко зарыдала:-- Всѣмъ сердцемъ, всей душой люблю!
   Опять я не могла удержаться отъ смѣха и сказала ей, что и это давнымъ-давно знаю.
   Мы усѣлись передъ огнемъ и я говорила одна, пока Ада не успокоилась и не развеселилась; впрочемъ, говорить пришлось не долго.
   -- Какъ ты думаешь, тетушка Дурденъ, знаетъ кузенъ Джонъ? вдругъ спросила Ада.
   -- Если только онъ не слѣпъ, кошечка моя, то долженъ знать.
   -- Надо переговорить съ нимъ до отъѣзда Ричарда, сказала она и робко прибавила:-- Надо намъ съ тобой посовѣтоваться, можетъ быть ты скажешь опекуну? Ты не разсердишься, дорогая старушка, если Ричардъ войдетъ сюда?
   -- Такъ значитъ Ричардъ ждетъ за дверьми, плутовка?
   -- Навѣрное не знаю; думаю, что ждетъ, отвѣтила она застѣнчиво,-- одной этой восхитительной наивностью она могла бы совершенно побѣдить меня, еслибъ давно уже не владѣла моимъ сердцемъ.
   Конечно онъ былъ тутъ. Оба принесли себѣ по стулу и усѣлись такъ, что я была въ серединѣ, они по бокамъ; казалось, будто оба влюблены не другъ въ друга, а въ меня, -- такъ нѣжно, довѣрчиво и ласково они ко мнѣ относились.
   Сначала велись самыя безтолковыя рѣчи,-- я не пробовала прерывать ихъ, такъ какъ и сама находила въ нихъ удовольствіе; потомъ мы начали степенно разсуждать о томъ, какъ они молоды, какъ долго имъ надо ждать. Конечно, они не сомнѣвались, что будутъ счастливы: истинная прочная любовь преодолѣетъ всѣ препятствія, вдохнетъ въ нихъ твердую рѣшимость исполнять свой долгъ, дастъ имъ мужество, постоянство... Они готовы на все другъ для друга: Ричардъ говорилъ, что будетъ работать для Ады, не покладая рукъ; Ада обѣщала то же со своей стороны... Мы просидѣли половину ночи за такими разговорами; они спрашивали моихъ совѣтовъ, называли меня самыми нѣжными именами, и когда мы разставались, я дала имъ обѣщаніе, что завтра же переговорю съ кузеномъ Джономъ.
   На другой день послѣ, завтрака я сошла въ комнату, которая въ нашей лондонской квартирѣ исполняла должность ворчальни, и сказала опекуну, что мнѣ поручили передать ему кое-что.
   Захлопнувъ книгу, которую читалъ, онъ ласково сказалъ мнѣ:
   -- Ужъ если старушка взяла на себя порученіе, то это навѣрное что нибудь хорошее.
   -- Надѣюсь, что да. Я даже увѣрена, что для васъ это ужъ не тайна, хоть и случилось только вчера.
   -- Вотъ какъ! Что же это такое, Эсфирь?
   -- Дорогой опекунъ, вы конечно помните тотъ счастливый вечеръ, когда мы впервые явились въ Холодный домъ. Помните, какъ Ада пѣла въ темной комнатѣ?
   Я хотѣла вызвать въ немъ воспоминаніе о томъ взглядѣ, которымъ мы при этомъ обмѣнялись, и достигла цѣли.
   Послѣ нѣкотораго колебанія я продолжала:
   -- Потому что...
   -- Что же, голубушка? Не волнуйся такъ!
   -- Потому что Ада и Ричардъ полюбили другъ друга и объяснились.
   -- Какъ! уже? воскликнулъ опекунъ въ совершенномъ изумленіи.
   -- Да, уже. Правду сказать, опекунъ, я давно этого ожидала.
   -- Вотъ такъ штука!
   Минуту или двѣ онъ сидѣлъ погруженный въ раздумье; на его выразительномъ лицѣ блуждала его всегдашняя добрая, прекрасная улыбка.
   Потомъ онъ попросилъ меня передать имъ, что желаетъ ихъ видѣть. Когда они вошли, онъ отечески обнялъ Аду одною рукою и обратился къ Ричарду серьезно, но привѣтливо:
   -- Я счастливъ, что заслужилъ ваше довѣріе, мои милые, и надѣюсь, что сохраню его навсегда. Часто, когда я думалъ о тѣхъ отношеніяхъ, которыя установились между нами четверыми и такъ освѣтили и украсили мою жизнь, часто мнѣ представлялась въ далекомъ будущемъ возможность болѣе тѣсныхъ узъ между тобой, Рикъ, и твоей хорошенькой кузиной... не конфузься, Ада, дорогая моя. По многимъ причинамъ я желалъ и желаю этого союза, но не теперь, Рикъ -- въ далекомъ будущемъ.
   -- Отлично! благоразумно!-- Но выслушайте меня, дорогіе мои. Пожалуй я долженъ бы сказать вамъ, что вы не знаете еще себя, я долженъ бы сказать: можетъ случиться многое, что измѣнитъ ваши отношенія и разлучитъ васъ; цѣпи, которыя вы на себя надѣваете,-- конечно цѣпи изъ розъ и, по счастью, легко рвутся, но могутъ превратиться и въ свинцовыя.-- Но я не стану вамъ предлагать этихъ правилъ мудрой осторожности: кому суждено узнать ихъ по опыту, тотъ узнаетъ и такъ слишкомъ скоро. Вѣроятно по прошествіи многихъ лѣтъ ваше чувство не измѣнится, вы останетесь другъ для друга тѣмъ же, чѣмъ и теперь,-- предположимъ, что такъ и будетъ... но прежде, чѣмъ говорить дальше, я долженъ все-таки сказать слѣдующее: Если ваши чувства измѣнятся, если вы убѣдитесь, что лучше вамъ оставаться братомъ и сестрой, что вы заблуждались, разсуждая иначе въ ту пору, когда едва вышли изъ дѣтства,-- извини меня, пожалуйста, Рикъ,-- если вы въ этомъ убѣдитесь,-- то не стыдитесь признаться мнѣ: тутъ нѣтъ ничего ужаснаго, вещь самая обыкновенная.-- Конечно, я не имѣю никакихъ правъ надъ вами, я только вашъ другъ и дальній родственникъ, но я хотѣлъ бы имѣть ваше довѣріе и, надѣюсь, не сдѣлаю ничего такого, чтобы лишиться его.
   -- Скажу за себя и за Аду: знаю, что и она думаетъ то же, что я. Сэръ! вы пріобрѣли права надъ нами обоими, эти права укрѣпляются съ каждымъ днемъ, ихъ источникъ -- наше глубокое уваженіе, любовь, благодарность къ вамъ!
   -- Дорогой кузенъ Джонъ! сказала Ада, прильнувши къ его плечу:вы заняли въ моемъ сердцѣ мѣсто моего отца, я перенесла на васъ ту любовь и уваженіе, которыя питала къ нему, и готова повиноваться вамъ, какъ отцу.
   -- Ну, довольно. Перейдемъ къ нашему предположенію, сказалъ мистеръ Джерндайсъ.-- Бодро, полные надеждъ, взглянемъ на далекое будущее. Рикъ, ты вступаешь теперь въ свѣтъ, тебя примутъ тамъ, смотря по тому, каковъ ты самъ будешь. Вѣрь въ Провидѣніе, но и въ свои силы, и не раздѣляй этихъ двухъ вѣръ, какъ дѣлали древніе язычники. Постоянство въ любви -- вещь хорошая, но само по себѣ ничего не стоитъ, когда человѣкъ не обнаруживаетъ постоянства во всемъ, за что берется. Если ты не будешь твердо убѣжденъ въ этомъ, или не съумѣешь это убѣжденіе приложить къ дѣлу, то, будь въ тебѣ таланты хоть всѣхъ великихъ людей, прошлыхъ и настоящихъ,-- ты ничего не добьешься. Если ты держишься той нелѣпой идеи, будто успѣхъ, всякій настоящій успѣхъ въ чемъ бы то ни было, въ великомъ или маломъ, можно вырвать у судьбы смаху,-- разстанься съ этой мыслью, или разстанься съ Адой.
   -- Съ мыслью я охотно разстанусь, сэръ, отвѣчалъ Ричардъ улыбаясь:-- тѣмъ болѣе, что уже давно отъ нея отказался, и стану терпѣливо пробивать себѣ дорогу, надѣясь заслужить въ будущемъ кузину Аду.
   -- Отлично! потому что, если ты сдѣлаешь Аду несчастной, тебѣ не зачѣмъ было ея и домогаться! сказалъ мистеръ Джерндайсъ,
   -- Сдѣлать ее несчастной? Сохрани Богъ! Я готовъ скорѣе отказаться отъ ея любви! гордо отвѣтилъ Ричардъ.
   -- Хорошо сказано! Вотъ это хорошо сказано! вскричалъ мистеръ Джерндайсъ.-- Ада останется дома со мною. Все пойдетъ хорошо, Рикъ, если мысль объ Адѣ будетъ всегда съ тобою, среди предстоящихъ тебѣ трудовъ, и ты будешь ее любить столько же въ ея отсутствіи, какъ и тогда, когда увидишь ее, навѣщая насъ. Въ противномъ случаѣ, худо будетъ.-- Моя проповѣдь кончена. Я думаю, теперь вамъ съ Адой лучше всего пойти погулять.
   Ада нѣжно поцѣловала опекуна, Ричардъ отъ всего сердца пожалъ ему руку; выходя изъ комнаты, оба обернулись и взглянули на меня, давая мнѣ понять, что будутъ меня ждать.
   Дверь стояла отворенной и мы невольно слѣдили глазами, какъ они проходили по смежной комнатѣ, освѣщенной въ это мгновеніе яркимъ свѣтомъ солнца. Они шли подъ руку; Ричардъ, склонясь къ Адѣ, съ жаромъ говорилъ ей что-то; она слушала и смотрѣла на него такъ, какъ будто бы на свѣтѣ кромѣ него ничего не существовало.
   Юные, красивые, полные радужныхъ надеждъ, они шли легкими шагами, облитые яркими солнечными лучами; ихъ радостныя мысли, навѣрное, переносились къ будущему, которое сулило имъ столько счастія, и освѣщали грядущіе годы такимъ же яркимъ свѣтомъ, какимъ солнце освѣщало теперь ихъ путь.
   Но яркій потокъ солнечныхъ лучей прорвался лишь на минуту: какъ только Ричардъ и Ада скрылись изъ виду, и въ комнатѣ сразу потемнѣло.
   -- Правъ ли я, Эсфирь? спросилъ меня опекунъ. (Онъ -- воплощенная доброта и мудрость -- спрашиваетъ меня, правъ ли онъ?!) и потомъ прибавилъ, задумчиво качая головой: -- Рикъ можетъ пріобрѣсти тѣ качества, которыхъ ему не достаетъ. Адѣ я не давалъ накакихъ совѣтовъ, Эсфирь. Ея другъ и совѣтникъ всегда подлѣ нея.
   И онъ ласково положилъ руку мнѣ на голову.
   Я была растрогана и, какъ ни старалась, не могла этого скрыть.
   -- Полно, полно! сказалъ онъ.-- Мы позаботимся и о нашей маленькой хозяюшкѣ, чтобъ не вся ея жизнь прошла въ заботахъ о другихъ.
   -- Заботахъ? Дорогой опекунъ, повѣрьте, я самое счастливое созданіе въ мірѣ!
   -- Я-то повѣрю, но пожалуй встрѣтится человѣкъ, который найдетъ то, чего не находитъ сама Эсфирь, -- найдетъ, что наша старушка заслуживаетъ большаго, заслуживаетъ, чтобъ о ней думали больше, чѣмъ обо всѣхъ другихъ.
   Я забыла упомянуть, что на обѣдѣ "въ тѣсномъ семейномъ кругу" было еще одно лицо. Это была не дама, а мужчина, очень смуглый молодой человѣкъ,-- докторъ. Онъ держался очень сдержанно, но показался мнѣ добрымъ и симпатичнымъ, по крайней мѣрѣ таково было мнѣніе Ады и, когда она спросила меня, я съ ней согласилась.
   

ГЛАВА XIV.
Образецъ изящества.

   На слѣдующій день Ричардъ отправился къ своимъ новымъ занятіямъ; разставаясь съ нами, онъ поручалъ Аду мнѣ съ такой вѣрой въ меня, съ такой любовью къ ней, что совершенно меня растрогалъ. Даже и теперь я умиляюсь при воспоминаніи о томъ, сколько привязанности ко мнѣ выказали они оба даже въ описываемую эпоху, когда совершенно были поглощены другъ другомъ. Я была посвящена во всѣ ихъ дѣла, а когда они строили планы относительно своего будущаго, я непремѣнно въ нихъ фигурировала.
   Я должна была писать Ричарду разъ въ недѣлю, посылая самый подробный отчетъ объ Адѣ (Ада обѣщала ему писать черезъ день), а онъ долженъ былъ извѣщать меня о своихъ занятіяхъ и успѣхахъ, чтобъ я могла слѣдить, съ какой настойчивостью и усердіемъ онъ будетъ трудиться.
   На свадьбѣ я буду подругой невѣсты, а потомъ поселюсь съ ними и буду завѣдывать ихъ хозяйствомъ,-- они же постараются устроить мою жизнь такъ, чтобъ я была всегда счастлива.
   -- А если въ довершеніе всего мы разбогатѣемъ, вскричалъ Ричардъ,-- выиграемъ свой процессъ -- вѣдь это возможно, Эсфирь!..
   На ясное личико Ады набѣжала тѣнь.
   -- Ада, голубушка, почему жъ бы и не такъ? спросилъ онъ.
   -- Лучше бъ они сразу объявили насъ бѣдными, промолвила Ада.
   -- Не знаю... но во всякомъ случаѣ они такъ привыкли тянуть, что сразу не рѣшатъ. Вѣдь Богъ знаетъ, сколько лѣтъ прошло, а они не пришли ни къ какому рѣшенію.
   -- Это правда, согласилась Ада, но по взгляду ея было видно, что она не отказывается отъ своей мысли.
   Ричардъ продолжалъ настаивать:
   -- Вѣдь чѣмъ дальше, тѣмъ ближе къ окончанію, развѣ неправда, Ада?
   -- Ты знаешь лучше, Ричардъ. Но я боюсь, что мы сдѣлаемся несчастны, какъ только станемъ разсчитывать на этотъ злополучный процессъ.
   -- Развѣ мы станемъ надѣяться на него? Мы его знаемъ слишкомъ хорошо! сказалъ Ричардъ весело.-- Я только говорю, что если этотъ процессъ сдѣлаетъ насъ богачами,-- то я противъ этого ничего но имѣю. По торжественному постановленію, судъ, отвратительный судъ, состоитъ нашимъ опекуномъ, отсюда слѣдуетъ, что все, что онъ намъ дастъ,-- если только дастъ что-нибудь,-- будетъ принадлежать намъ законнымъ порядкомъ по праву, противъ этого никто не станетъ спорить.
   -- Но все-таки лучше забыть объ этомъ, отвѣтила Ада.
   -- Слушаю-съ. Предадимъ все это забвенію. Рѣшено и подписано. Хозяюшка, покажите свою одобряющую мордочку въ знакъ того, что вы скрѣпляете этотъ приговоръ.
   Я въ эту минуту занималась укладкой книгъ и отозвалась изъ глубины сундука:
   -- Вы ее не увидите, такъ какъ называете такимъ сквернымъ словомъ, но хозяюшка одобряетъ и утверждаетъ ваше мудрое рѣшеніе.
   Рѣшивъ разъ навсегда покончить съ этимъ дѣломъ и перестать мечтать о богатствѣ, Ричардъ сейчасъ же сталъ строить такіе воздушные замки, какіе подъ стать развѣ какому-нибудь индійскому раджѣ.
   Онъ уѣхалъ бодрымъ и веселымъ; мы съ Адой скоро почувствовали его отсутствіе, безъ него намъ предстояла тихая и монотонная жизнь.
   По пріѣздѣ въ Лондонъ мы съ мистеромъ Джерндайсомъ сдѣлали визитъ мистрисъ Джеллиби, но не застали ее дома: она была куда-то отозвана на чашку чая и увела дочь съ собою. Такъ какъ предполагалось, что на этомъ вечерѣ, кромѣ чаю будутъ проливаться потоки краснорѣчія по вопросу объ ускореніи устройства европейскихъ колоній въ Барріобула-Га (для болѣе успѣшной культуры кофейнаго дерева и для просвѣщенія туземцевъ, погруженныхъ во мракъ невѣжества), то предвидѣлась необходимость написать нѣсколько писемъ; изъ чего слѣдовало, что миссъ Джеллиби предстоитъ очень много дѣла и очень мало удовольствія на этомъ праздникѣ.
   Такъ какъ мы не могли дождаться возвращенія мистрисъ Джеллиби, то зашли вторично, но опять не застали ее,-- она сейчасъ послѣ завтрака отправилась въ Миль-Эндъ хлопотать, чтобъ Общество подаванія помощи лондонскимъ бѣднякамъ распространило свою дѣятельность на колонію Барріобула-Га.
   Въ прошлый разъ я не видѣла Пеппи, такъ какъ его нигдѣ не могли найти, и кухарка склонялась къ предположенію, не укатилъ-ли онъ на телѣгѣ мусорщика; теперь я опять о немъ освѣдомилась. Въ коридорѣ валялись еще устричныя раковины, изъ которыхъ онъ строилъ домикъ, но самого Пеппи не было видно; послѣ усердныхъ поисковъ кухарка объявила, что онъ "опять удралъ за баранами".
   -- За баранами? переспросили мы съ нѣкоторымъ изумленіемъ.
   -- Да, по базарнымъ днямъ онъ ихъ провожаетъ иной разъ до конца города, и въ какомъ видѣ возвращается... нельзя себѣ представить!
   На слѣдующее утро я и опекунъ сидѣли у окна, а Ада писала письмо (разумѣется къ Ричарду), когда доложили о приходѣ миссъ Джеллиби. За нею шелъ Пеппи собственной персоной; сестра приложила всѣ усилія, чтобъ сдѣлать его хоть сколько-нибудь благообразнѣе: умыла ему лицо и руки, смочила волосы и завила ихъ локонами.
   Все, что было надѣто на этомъ ребенкѣ, было или слишкомъ коротко, или слишкомъ длинно. Его голову украшала огромная шляпа вродѣ епископской митры, а на рукахъ были напялены перчатки, которыя были бы впору развѣ новорожденному. Сапоги его годились бы любому пахарю, а изъ клѣтчатыхъ панталонъ, слишкомъ короткихъ, хотя и надставленныхъ у колѣнъ оборками (совершенно другого рисунка) выглядывали голыя ноги, испещренныя царапинами въ такомъ количествѣ, что представляли нѣкоторое подобіе географическихъ картъ. Огромныя бронзовыя пуговицы, которыя прежде вѣроятно украшали фракъ мистера Джеллиби, замѣняли недостающія пуговицы на его шотландской курточкѣ. На всѣхъ частяхъ его одежды виднѣлись штопки и заплаты, шитыя наскоро и такимъ непостижимо страннымъ образомъ, что могли принадлежать только неопытной рукѣ миссъ Джеллиби.
   Сама же миссъ Джеллиби была неузнаваема,-- такъ измѣнился къ лучшему весь ея внѣшній видъ; она казалась теперь очень хорошенькой.
   Но взгляду, который она бросила на брата и потомъ на насъ, можно было заключить, что она отлично понимаетъ, сколько недостатковъ въ его костюмѣ, несмотря на всѣ ея усилія.
   -- Богъ мой, какой восточный вѣтеръ, воскликнулъ мистеръ Джерндайсъ, увидѣвъ входящихъ.
   Мы съ Адой ласково приняли гостью и представили ее мистеру Джерндайсу. Садясь, она сказала ему:
   -- Мама просила вамъ кланяться и извиниться, что не могла прійти,-- она очень занята корректурой своего проекта. Она только что разослала пять тысячъ новыхъ циркуляровъ и, зная, какъ вы этимъ интересуетесь, поручила сообщить вамъ объ этомъ и передать одинъ экземпляръ.
   И миссъ Джеллиби съ мрачнымъ видомъ вручила ему этотъ подарокъ.
   -- Покорно благодарю. Весьма обязанъ мистрисъ Джеллиби. О Боже мой, какой ужасный вѣтеръ!
   Тѣмъ временемъ мы снимали съ Пеппи епископскую митру и спрашивали его, помнитъ ли онъ насъ. Сперва онъ дичился и прятался, но смягчился при видѣ сладкаго торта, милостиво соизволилъ сѣсть ко мнѣ на колѣни и сидѣлъ, кушая тортъ, очень смирно. Когда мистеръ Джерндайсъ удалился въ свою временную ворчальню, миссъ Джеллиби начала со своей обычной стремительностью:
   У насъ въ Тевисъ-Иннѣ еще хуже прежняго. У меня нѣтъ ни минуты покоя отъ Африки. Лучше-бъ я была кѣмъ угодно...
   Я попробовала сказать ей что нибудь въ утѣшеніе, но она но дала мнѣ договорить:
   -- Это безполезно, миссъ Соммерсонъ; очень благодарна вамъ за доброе намѣреніе, но это безполезно,-- со мною такъ ужасно обращаются!.. Еслибъ съ вами такъ обращались, и вы бы не выносили утѣшеній. Пеппи, отправляйся подъ фортепіано и играй, будто ты дикій звѣрь!
   -- Не хочу -- отвѣтилъ Пеппи.
   -- Такъ ты такъ-то! неблагодарный, скверный, злой мальчишка! Никогда больше не стану заботиться о твоемъ костюмѣ!-- воскликнула со слезами миссъ Джеллиби.
   -- Ну, я пойду, Кадди, послушно сказалъ Пеппи, который въ сущности былъ очень добрый ребенокъ, и, чтобъ не огорчать сестру, сейчасъ же полѣзъ подъ фортепіано.
   -- Кажется вѣдь, что о такихъ пустякахъ не стоитъ плакать, но я такъ измучена, сказала намъ въ свое оправданіе бѣдная миссъ Джеллиби:-- я до двухъ часовъ ночи писала подъ мамину диктовку новые циркуляры. Я такъ ненавижу Африку, что ужъ отъ одного этого у меня разбаливается голова до того, что я ничего не вижу и не понимаю; Взгляните вы на этого несчастнаго ребенка. Видали вы что нибудь ужаснѣе?
   Пеппи, сидѣвшій подъ фортепіано, пребывалъ въ счастливомъ невѣдѣніи недостотковъ своего костюма и, посматривая на насъ изъ своей берлоги, спокойно уплеталъ тортъ.
   Миссъ Джеллиби придвинулась ближе къ намъ и продолжала:
   -- Я отослала его на другой конецъ комнаты, чтобъ онъ не слышалъ нашего разговора: дѣти такъ понятливы! Я сказала вамъ, что у насъ, хуже прежняго,-- папѣ вскорѣ придется объявить себя банкротомъ; тогда мама будетъ довольна! Ее надо за это благодарить, никого больше!
   Мы выразили надежду, что дѣла мистера Джеллиби не въ такомъ ужъ отчаянномъ положеніи.
   -- Безполезно на это надѣяться... Вы говорите такъ по своей добротѣ,-- сказала миссъ Джеллиби, качая головой:-- папа говорилъ мнѣ вчера утромъ (какой онъ былъ несчастный, еслибъ вы знали!), что онъ выбился изъ силъ. Я удивляюсь, какъ онъ до сихъ поръ выдержалъ: поставщики съѣстныхъ припасовъ присылаютъ намъ то, что имъ заблагоразсудится, служанки дѣлаютъ все, что хотятъ, у меня нѣтъ времени, еслибъ даже я умѣла, за всѣмъ присмотрѣть, а мама ни о чемъ не заботится. Не понимаю, какъ папа раньше не выбился изъ силъ: на его мѣстѣ, я бы давно убѣжала изъ дому!
   -- Вѣроятно вашего отца удерживала отъ этого мысль о семьѣ,-- сказала я улыбнувшись.
   -- Прекрасная семья, нечего сказать! Какую отраду онъ въ ней находитъ? Счеты поставщиковъ, грязь, шумъ, безпорядокъ, дѣти безъ призора, вѣчно чего нибудь не хватаетъ! Въ этомъ безобразномъ домѣ всегда такой погромъ, точно происходитъ мытье половъ или стирка, а между тѣмъ ничего никогда не моютъ.
   Миссъ Джеллиби топнула ногой и отерла слезы.
   -- Я не нахожу словъ, чтобъ выразить, до какой степени мнѣ жаль папу и какъ я сержусь на маму! Больше я не могу выносить,-- я рѣшилась. Я не хочу всю жизнь быть рабой и подчиняться тому, что меня назначаютъ въ жены мистеру Кволю. Выйти замужъ за филантропа: пріятная перспектива! Довольно ужъ съ меня, говорила бѣдная миссъ Джеллиби.
   Признаюсь, что я сама почувствовала раздраженіе противъ мистрисъ Джеллиби, слушая все это, видя эту заброшенную дѣвушку и зная, какъ много горькой правды было въ ея язвительныхъ словахъ.
   -- Я рѣшилась прійти къ вамъ только потому, что мы такъ подружились, когда вы у насъ останавливались: иначе мнѣ было бы совѣстно прійти, потому что я знаю, какой я должна казаться въ вашихъ глазахъ. Я пришла еще потому, что по всей вѣроятности не увижу васъ, когда вы въ слѣдующій разъ пріѣдете въ Лондонъ.
   Она такъ выразительно произнесла послѣднія слова, что мы съ Адой переглянулись, предвидя что-то новое.
   Миссъ Джеллиби продолжала, покачавъ головой:
   -- Да, по всей вѣроятности мы больше не увидимся! Я знаю, что могу положиться на васъ: вы меня не выдадите. Я помолвлена.
   -- И дома объ этомъ не знаютъ?-- спросила я.
   -- Боже мой, миссъ Соммерсонъ, да развѣ можетъ быть иначе? стала оправдываться она, немного взволнованная, но нисколько не сердясь:-- вы знаете маму, а папѣ я ничего не сказала, его же жалѣя; это сдѣлало бы его еще несчастнѣе.
   -- А развѣ онъ не сдѣлается несчастнѣе, когда вы выйдете замужъ безъ его ведома и согласія, душенька?
   Миссъ Джеллиби стала понемногу успокаиваться.
   -- О нѣтъ, нѣтъ. Я постараюсь, чтобъ папа сталь счастливѣе, чтобъ онъ могъ отдохнуть, приходя ко мнѣ. Я буду брать къ себѣ гостить Пеппи и остальныхъ по очереди, и буду о нихъ больше заботиться.
   Въ бѣдной Каролинѣ таилось много нѣжности: повѣряя намъ свои планы, она совсѣмъ расчувствовалась, а когда ей представилась незнакомая дотолѣ квартира семейнаго счастья, она пришла въ такое умиленіе, что даже расплакалась.
   Увидя это изъ своей пещеры, Пеппи растрогался въ свою очередь и опрокинулся навзничь съ громкимъ воплемъ. Его душевный миръ удалось возстановить только тогда, когда я, взявъ его на руки, поднесла поцѣловать сестру, водворила на прежнемъ мѣстѣ -- у себя на колѣняхъ -- и доказала ему, что Кадди уже смѣется (она нарочно для этого засмѣялась). Ему было дозволено взять каждую изъ насъ за подбородокъ и погладить рученкой по щекѣ; но боясь, что онъ не настолько еще успокоился, чтобъ выдержать заточеніе подъ фортепіано, мы поставили его на стулъ и позволили смотрѣть въ окно. Придерживая его за ногу, миссъ Джеллиби продолжала свою исповѣдь.
   -- Это началось съ вашего пріѣзда къ намъ.
   Весьма естественно, что мы освѣдомились, какимъ образомъ могло это случиться?
   -- Глядя на васъ, я почувствовала себя такой неуклюжей, что рѣшила во что бы то ни стало исправиться въ этомъ отношеніи и придумала учиться танцовать. Я сказала мамѣ, что мнѣ за себя стыдно и я хочу брать уроки танцевъ; въ отвѣтъ она только посмотрѣла на меня своимъ всегдашнимъ обиднымъ взглядомъ, какъ будто она меня не замѣчаетъ. Но я твердо рѣшилась и отправилась въ Ньюменъ-Стритъ въ классы мистера Тервейдропа.
   -- Такъ это тамъ... начала я.
   -- Да, тамъ. И помолвена я съ мистеромъ Тервейдропомъ. Ихъ два: отецъ и сынъ; мой мистеръ Тервейдропъ, разумѣется, сынъ. Жаль только, что я такъ дурно воспитана, но все-таки я навѣрно буду ему хорошей женой, потому что очень люблю его.
   -- Признаюсь, мнѣ очень грустно это слышать,-- сказала я.
   -- Не знаю, почему вамъ грустно,-- отвѣтила она съ нѣкоторой тревогой.-- Но такъ или иначе, я дала слово мистеру Тервейдропу, и онъ очень любитъ меня. Пока это тайна даже и для его отца, потому что старый мистеръ Тервейдропъ имѣетъ свою долю въ доходахъ отъ танцовальныхъ классовъ, и если сказать ему внезапно, что сынъ женится, это можетъ нанести ему тяжелое потрясеніе и разбить его сердце. Онъ очень благовоспитанъ, вполнѣ джентльменъ.
   -- А жена его знаетъ объ этомъ?-- спросила Ада.
   -- Жена старика? Ее на свѣтѣ нѣтъ, онъ вдовецъ.
   Здѣсь насъ прервали. Въ своемъ одушевленіи миссъ Джеллиби совершенно безсознательно дергала ногу Пенни, точно веревку отъ колокольчика; бѣдный мальчикъ, доведенный наконецъ до отчаянія, выразилъ свои страданія жалобнымъ воплемъ, а такъ какъ я была только слушательницей, то и взяла на свою отвѣтственность держать его. Испросивъ прощеніе Пеппи нѣжнымъ поцѣлуемъ и увѣривъ его, что она не хотѣла сдѣлать ему больно, Каролина продолжала:
   -- Вотъ положеніе вещей! Если я и заслуживаю порицанія, то виновата въ этомъ мама. Мы обвѣнчаемся, когда будетъ возможно, тогда я скажу папѣ и напишу мамѣ, она не очень огорчится: вѣдь я для ней только пишущая машина.
   И, подавивъ невольныя слезы, Кадди продолжала:
   -- Одно ужъ то хорошо, что, выйдя замужъ, я не буду больше слышать объ Африкѣ; молодой мистеръ Тервейдропъ ненавидитъ ее ради меня, и еслибъ старикъ зналъ, что это за отвратительное мѣсто, онъ тоже возненавидѣлъ бы.
   -- Тотъ, который такъ благовоспитанъ -- спросила я.
   -- Да, очень благовоспитанъ: онъ всюду прославился своими манерамя.
   -- Это онъ учить танцамъ?-- спросила Ада.
   -- Нѣтъ, самъ онъ ничему не учитъ, но манеры у него удивительны!
   Запинаясь, полная смущенія, Кадди сказала, что хочетъ сообщить намъ еще одну вещь и надѣется, что мы не разсердимся, когда узнаемъ: она воспользовалась знакомствомъ съ миссъ Флайтъ, маленькой помѣшанной старушкой, чтобъ по утрамъ, до завтрака, видѣться на нѣсколько минутъ со своимъ возлюбленнымъ,-- только на нѣсколько минуть
   -- Я захожу къ ней и въ другое время, но Принцъ бываетъ тамъ только утромъ; молодого Тервейдропа зовутъ Принцъ,-- я предпочла бы другое имя, потому что это звучитъ точно собачья кличка, но, конечно, онъ не самъ себя крестилъ. Старый мистеръ Тервейдропъ далъ ему это имя въ честь Принца Регента, которому онъ поклоняется за его изящныя манеры. Не думайте обо мнѣ дурно потому, что я устраиваю эти свиданія у миссъ Флайтъ (въ первый разъ я была у нея вмѣстѣ съ вами, помните?). Я хожу туда и ради ея самой: я очень ее полюбила и знаю, что и она меня любитъ. Если вы увидите молодого мистера Тервейдропа, я увѣрена, что онъ вамъ понравится, или по крайней мѣрѣ вы не станете думать о немъ худо. Теперь я иду туда на урокъ; не смѣю просить насъ, миссъ Соммерсонъ, пойти со мною, но если вы пойдете... я... буду рада, очень рада, зокончила она дрожащимъ, умоляющимъ голосомъ.
   Какъ разъ въ этотъ день мы съ опекуномъ уговорились отправиться къ миссъ Флайтъ; нашъ разсказъ о первомъ визигѣ очень заинтересовалъ его, по до сихъ поръ намъ всегда что нибудь мѣшало навѣстить старушку. Такъ какъ я знала, что имѣю вліяніе на миссъ Джеллиби и съумѣю удержать ее отъ всякаго слишкомъ опрометчиваго шага, если не оттолкну той довѣрчивости, съ которою бѣдняжка ко мнѣ относилась, то я предложила такой планъ: мы втроемъ (она, я и Пенни) отправимся въ танцевальные классы, а потомъ встрѣтимся съ Адой и опекуномъ у миссъ Флайтъ (я теперь только узнала имя помѣшанной старушки). Я поставила непремѣннымъ условіемъ, чтобъ оттуда Каролина и Пеппи вернулись къ намъ обѣдать,-- этотъ пунктъ договора былъ принятъ съ удовольствіемъ обоими. Приведя Пеппи въ приличный видъ съ помощью мыла, воды, нѣсколькихъ булавокъ и головной щетки, мы вышли изъ дому и направили паши стопы къ Ньюменъ-Стриту, который лежалъ неподалеку.
   Мы вошли въ ворота грязнаго дома: въ глубинѣ ихъ помѣщался входъ въ танцовальные классы; тутъ же, какъ можно было заключить по дощечкамъ, прибитымъ надъ входной дверью, жили: учитель рисованія, торговецъ углемъ (конечно, уголь его былъ сложенъ гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ) и литографъ. На самой большой дощечкѣ, прибитой на самомъ видномъ мѣстѣ, я прочла имя мистера Тервейдропа. Дверь была открыта настежь и переднюю загромождали: фортепіано, арфа и множество другихъ музыкальныхъ инструментовъ въ футлярахъ; при дневномъ свѣтѣ видно было, что всѣ эти вещи сильно подержаны и потерты; ихъ вынесли изъ комнаты потому, какъ объяснила мнѣ миссъ Джеллиби, что прошлый вечеръ танцовальную залу нанимали для концерта.
   Мы взошли наверхъ; окна лѣстницы были украшены бюстами и все показывало, что домъ былъ очень хорошъ въ былое время, когда его держали въ чистотѣ и порядкѣ, и когда онъ не былъ еще проконченъ насквозь дымомъ. Танцовальная зала помѣщалась надъ конюшнями задняго двора и освѣщалась черезъ потолочныя окна: это была большая пустая комната съ прекраснымъ резонансомъ и съ запахомъ конюшенъ. Вдоль стѣнъ стояли тростниковыя скамьи. Стѣны были украшены живописными изображеніями лиръ, чередовавшихся со стеклянными старомодными канделябрами, которыя отъ старости растеряли свои грушевидныя надвѣски, какъ осенью древесныя вѣтви теряютъ свои листья. Въ залѣ было нѣсколько дѣвицъ отъ тринадцати до двадцатитрехлѣтняго возраста; я отыскивала взглядомъ между ними учителя, когда Кадди, ущипнувъ меня за руку, произнесла обычную формулу представленія.
   -- Миссъ Соммерсонъ, мистеръ Принцъ Тервейдропъ.
   Я поклонилась маленькому голубоглазому человѣку, онъ былъ недуренъ собою и казался очень молодъ: льняные волосы, раздѣленные проборомъ по серединѣ, вились на концахъ; въ лѣвой рукѣ онъ держалъ смычекъ, а подъ мышкой маленькую скрипочку, одну изъ тѣхъ, которыя въ нашей школѣ мы звали карманными. Его ноги въ бальныхъ башмакахъ казались необыкновенно маленькими, и вообще во всей его наружности было что то женственое, наивное, что очень расположило меня въ его пользу; онъ произвелъ на меня странное впечатлѣніе: мнѣ показалось, что онъ долженъ быть непремѣнно похожъ на свою мать, и что его мать при жизни не пользовалась ни особымъ вниманіемъ, ни особымъ хорошимъ обращеніемъ.
   -- Счастливъ познакомиться съ подругой миссъ Джеллиби, сказалъ онъ, низко поклонившись мнѣ, и прибавилъ съ робкой нѣжностью:-- Я начиналъ уже бояться, что миссъ Джеллиби сегодня не придетъ, такъ какъ обыкновенно она приходитъ раньше.
   -- Это моя вина, сэръ: я задержала ее; пожалуйста извините меня, сказала я.
   -- О, миссъ, ради Бога!..
   Я прервала его:
   Продолжайте свои занятія, прошу васъ, я не хочу быть причиной новой задержки.
   Я отошла и усѣлась между Пеппи (онъ, какъ старый знакомый, вскарабкался уже на угловую скамью) и пожилой дамой грознаго вида, которая явилась сюда со своими двумя племянницами; видно было, что сапожищи. Пеппи зажгли въ ея груди страшное негодованіе.
   Между тѣмъ Принцъ Тервейдропъ настроилъ свою скрипочку и дѣвицы готовились начать танцы, какъ вдругъ въ боковыхъ дверяхъ появился мистеръ Тервейдропъ-старшій во всемъ блескѣ своего изящества.
   Это былъ толстый старикъ въ парикѣ и фальшивыхъ бакенбардахъ, съ фальшивыми зубами и фальшивымъ цвѣтомъ лица; онъ весь былъ на ватѣ, а на груди была подложена такая толстая подушка, что для полноты впечатлѣнія не хватало только звѣзды или широкой орденской ленты черезъ плечо. Онъ былъ надутъ и размалеванъ, подтянутъ и перетянутъ до послѣдней возможности. Его подбородокъ и даже уши тонули въ высокомъ галстукѣ, затянутомъ до того, что глаза вылѣзали изъ орбитъ; казалось, стоитъ распустить этотъ галстукъ, и объемъ мистера Тервейдропа сразу удвоится. Тяжелую и необычайныхъ размѣровъ шляпу онъ держалъ въ рукѣ какъ-то на отлетѣ, полями вверхъ, и похлопывалъ по ней парой бѣлыхъ перчатокъ; поза его была верхомъ изящества: онъ слегка осѣлъ на одну ногу, вздернулъ плечи, округлилъ локти; у него былъ лорнетъ, трость, табакерка, перстни, манжеты,-- все, что угодно, за исключеніемъ естественности. Онъ не былъ похожъ ни на молодого человѣка, ни на старика: это былъ не человѣкъ, а вывѣска,-- образецъ изящества.
   -- Отецъ! Гостья,-- подруга миссъ Джеллиби, миссъ Соммерсонъ.
   -- Польщенъ присутствіемъ миссъ Соммерсонъ, сказалъ мистеръ Тервейдропъ-старшій, и когда онъ поклонился, я увидѣла, какъ бѣлки его глазъ наливались кровью.
   -- Мой отецъ замѣчательный человѣкъ, онъ всюду возбуждаетъ восхищеніе, сказалъ мнѣ потихоньку сынъ съ такимъ глубокимъ убѣжденіемъ, что я была тронута.
   Мистеръ Тервейдропъ старшій сталъ спиною и, махнувъ сыну перчатками, съ видомъ величайшей снисходительности проговорилъ:
   -- Продолжай, Принцъ, продолжай, мой сынъ.
   Послѣ этого благосклоннаго дозволенія или, лучше сказать, приказанія, урокъ продолжался. Принцъ то игралъ на скрипочкѣ, танцуя, то на фортепіано, стоя, то напѣвалъ тактъ своимъ слабымъ голоскомъ, поправляя ошибку какой-нибудь ученицы; онъ добросовѣстно занимался съ наименѣе способными, поправлялъ каждый шагъ, каждое движеніе и ни на минуту не оставался въ покоѣ. Между тѣмъ его великолѣпный папенька стоялъ у огня, являя собою образецъ безукоризненной осанки.
   -- Вотъ онъ всегда такъ! сказала мнѣ дама грознаго вида.-- Спрашивается, съ какой стати онъ выставилъ на дверяхъ свою фамилію?
   -- У его сына та же фамилія.
   -- Онъ отнялъ бы у него и имя, если-бы только могъ, отозвалась она:-- Взгляните, какъ одѣть сынъ! (Дѣйствительно, костюмъ молодого человѣка былъ потертъ почти до неприличія), а отецъ разукрасился, какъ кукла, по случаю своихъ изящныхъ манеръ. Задала бы я ему эти манеры!
   Мнѣ захотѣлось узнать побольше объ этомъ господинѣ, и я спросила свою сосѣдку:
   -- Должно быть теперь онъ даетъ только уроки хорошихъ манеръ.
   -- Ни теперь, ни прежде, кратко отвѣтила та.
   Послѣ минутнаго размышленія я освѣдомилась, не преподаетъ ли онъ фехтованія?
   -- Я увѣренна, что онъ вовсе не умѣетъ фехтовать, сказала грозная дама и въ отвѣть на мой вопросительный любопытный взглядъ сообщила нѣсколько подробностей изъ жизни мистера Тервейдропа старшаго, раздражаясь все болѣе и болѣе по мѣрѣ развитія сюжета и завѣряя честнымъ словомъ, что все сущая правда.
   Мистеръ Тервейдропъ былъ женатъ на маленькой болѣзненной женщинѣ, учительницѣ танцевъ, имѣвшей много уроковъ (самъ же онъ всю жизнь только и дѣлалъ, что любовался собою), и заставилъ ее работать, или по крайней мѣрѣ допустилъ ее заработаться до смерти, чтобъ доставлять все, что ему было необходимо для поддержанія славы благовоспитаннаго джентльмена. Ему было необходимо показывать свои манеры лучшимъ знатокамъ, ему было необходимо постоянно имѣть передъ глазами лучшіе образцы, и для этого онъ долженъ былъ посѣщать всякія сборища фешенебельной публики, ѣздить въ Брайтонъ и другія модныя мѣста, когда это требовалось по хорошему тону,-- онъ прекрасно одѣвался и велъ праздную жизнь. Чтобъ доставить ему все это, бѣдная танцмейстерша трудилась до изнеможенія и продолжала бы трудиться и до сего времени, если бы у нея хватило силъ, потому что, несмотря на непомѣрный эгоизмъ этого человѣка, его жена, покоренная его изяществомъ, вѣрила въ него до послѣдней минуты. На смертномъ одрѣ она, въ самыхъ трогательныхъ выраженіяхъ, поручила его сыну, какъ человѣка, который всегда будетъ имѣть право на сыновнюю преданность, какъ человѣка, которымъ долженъ гордиться и котораго долженъ уважать. Сынъ наслѣдовалъ отъ матери благоговѣніе передъ изяществомъ отцовскихъ манеръ, возросъ въ этихъ чувствахъ и до сихъ поръ сохранилъ вѣру въ отца; теперь, тридцати лѣтъ отъ роду, онъ работаетъ на отца по двѣнадцати часовъ въ сутки и продолжаетъ преклоняться передъ нимъ, какъ передъ божествомъ.
   -- Посмотрите, какъ онъ важничаетъ! продолжала моя собесѣдница, указывая съ негодованіемъ на мистера Тервейдропа, который натягивалъ узкія перчатки, не вѣдая о расточаемыхъ ему похвалахъ.-- Вѣдь онъ мнить себя аристократомъ! А съ какой снисходительностью относится онъ къ сыну, какъ мастерски прикидывается любящимъ отцомъ! И обращаясь къ нему съ безконечной злобой, моя сердитая сосѣдка произнесла сквозь зубы:-- О, попадись ты только мнѣ!
   Хотя услышанный мною разсказъ былъ далеко не веселаго свойства, но тутъ я не могла не улыбнуться. Нельзя было не вѣрить, видя передъ собою отца и сына; не знаю, какъ-бы я отнеслась къ словамъ моей сосѣдки, не видя этой пары; не могу сказать, что бы я подумала о каждомъ изъ нихъ, если-бъ ничего о нихъ не слышала,-- но одно до такой степени дополняло другое, что не оставляло никакихъ сомнѣній въ правдивости разсказа. Мои глаза переходили отъ сына, который такъ усердно трудился, къ отцу, который такъ великолѣпно позировалъ; вдругъ мистеръ Тервейдропъ старшій подошелъ ко мнѣ, сѣменя ногами, и вступилъ со мной въ разговоръ.
   Онъ началъ съ того, что спросилъ меня: всегда ли я дарю Лондонъ счастьемъ моего присутствія, или онъ удостоился этой чести только на время? Конечно, я не стала ему высказываться, что я думаю на счетъ счастья моего присутствія, и отвѣтила только, гдѣ я живу.
   -- Отнесется ли снисходительно столь изящная и совершенная особа къ недостаткамъ, которыхъ не можетъ не замѣчать въ этомъ скромномъ убѣжищѣ? спросилъ онъ, поцѣловавъ пальцы своей правой перчатки, и, протянувъ ее по на правленію къ ученицамъ, прибавилъ:-- мы дѣлаемъ все, что можемъ; не жалѣя никакихъ усилій, чтобы шлифовать, шлифовать и шлифовать!
   Онъ сѣлъ подлѣ меня и приложилъ всѣ старанія, чтобы придать себѣ ту позу, въ которой былъ изображенъ на портретѣ, висѣвшемъ надъ софою,-- знаменитый образецъ, который онъ выбралъ себѣ для подражанія.
   -- Шлифовать, шлифовать и шлифовать, повторилъ онъ, взявъ понюшку табаку граціозно изогнутыми пальцами.-- Въ отношеніи манеръ теперь уже не то, что прежде, если смѣю такъ выразиться предъ особой, которую и природа и искусство одарили несравненной граціей, прибавилъ онъ съ поклономъ въ мою сторону, при чемъ высоко поднялъ брови, закрылъ глаза и вздернулъ плечи.
   -- Не то, сэръ?
   -- Мы выродились, продолжалъ онъ, качая головой, насколько это позволялъ его галстукъ.-- Вѣкъ всеобщаго равенства не благопріятствуетъ процвѣтанію изящныхъ манеръ и развиваетъ вульгарность. Можетъ быть я не вполнѣ безпристрастенъ, и, конечно, не мнѣ бы объ этомъ говорить, но много ужъ лѣтъ тому назадъ я прозванъ "Тервейдропъ-джентльменъ", и его королевское высочество Принцъ Регентъ сдѣлалъ мнѣ честь спросить обо мнѣ, когда я поклонился ему въ Брайтонѣ при его выходѣ изъ павильона (чрезвычайно элегантной архитектуры). Его королевское высочество изволилъ спросить:-- Кто это? Почему я его не знаю? Отчего у него нѣтъ тридцати тысячъ годового дохода?-- Этотъ маленькій анекдотъ сдѣлался общимъ достояніемъ, сударыня, и теперь еще повторяется между лицами высшихъ классовъ общества.
   -- Неужели?
   Онъ снова отвѣсилъ мнѣ поклонъ.
   -- Да, въ высшихъ классахъ, гдѣ еще влачитъ свое существованіе все, что осталось изящнаго въ Англіи. Увы, родная страна! ты выродилась и вырождаешься съ каждымъ днемъ. Немного осталось насъ, настоящихъ джентльменовъ, и я не вижу нашихъ преемниковъ -- за нами идетъ поколѣніе ремесленниковъ.
   -- Можно надѣяться, что здѣсь поколѣніе джентльменовъ не исчезнетъ, сказала я.
   -- Вы очень добры, отвѣтилъ онъ и опять вздернулъ плечи, поклонился и улыбнулся.-- Вы мнѣ льстите. Нѣтъ! сколько я ни старался, я не могъ развить въ бѣдномъ моемъ мальчикѣ эту отрасль искусства; я не хочу унижать моего дорогого сына, сохрани Боже! но у него нѣтъ... манеръ.
   -- Кажется, онъ превосходный учитель, замѣтила я.
   -- Поймите меня, милостивая государыня, онъ превосходный учитель; все, что можно пріобрѣсть, онъ пріобрѣлъ, все, что можно передать, онъ передаетъ, но есть вещи... и онъ взялъ новую понюшку табаку и отвѣсилъ новый поклонъ, какъ бы добавляя: вотъ это, напримѣръ!
   Я бросила взглядъ на середину комнаты, гдѣ поклонникъ Каролины, окруженный теперь лучшими ученицами, трудился еще усерднѣе прежняго.
   -- Возлюбленное дитя! прошепталъ, поправляя галстукъ, мистеръ Тервейдропъ.
   -- Вашъ сынъ неутомимъ.
   -- Все, что я слышу изъ вашихъ устъ, вознаграждаетъ меня за несбывшіяся надежды. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ мой сынъ идетъ по стопамъ своей матери, которая теперь въ лучшемъ мірѣ; она была преданное созданье. О, женщина, любящая женщина... Какъ прекрасенъ вашъ слабый полъ! сказалъ мистеръ Тервейдропъ съ какой-то приторной слащавостью въ голосѣ.
   Я встала и присоединилась къ миссъ Джеллиби, которая надѣвала свою шляпку; урокъ кончился, всѣ одѣвались и собирались уходить. Я не могла понять, когда миссъ Джеллиби и несчастный Принцъ нашли время объясниться, но на этотъ этотъ разъ имъ не было возможности обмѣняться и дюжиной словъ.
   -- Дорогой мой, знаешь ли, который часъ? милостиво спросилъ сына мистеръ Тервейдропъ.
   -- Нѣтъ, папенька.
   У сына часовъ не было; отецъ вынулъ прекрасные золотые часы съ такимъ видомъ, какъ будто подавалъ примѣръ человѣчеству, какъ слѣдуетъ совершать эту процедуру.
   -- Сынъ мой, теперь два часа. Помни, что въ три у тебя урокъ въ Кенсингтонской школѣ.
   -- У меня еще достаточно времени, папенька. Я перекушу чего-нибудь на скоро и отправлюсь.
   -- Торопись, дорогой мой мальчикъ. Ты найдешь на столѣ холодную баранину.
   -- Благодарствуйте. А вы, папенька, скоро уходите?
   -- Да, мой милый. Полагаю, тутъ мистеръ Тервейдропъ вздернулъ плечи и закрылъ глала въ скромномъ сознаніи своего достоинства:-- полагаю, что я долженъ по обыкновенію показаться въ городѣ.
   -- Пообѣдали бы вы гдѣ-нибудь получше.
   -- Я такъ и намѣреваюсь, милое дитя. Спрошу себѣ скромный обѣдъ во французскомъ ресторанѣ подъ Оперной Колонадой.
   -- Ну, и чудесно. Прощайте, папенька, сказалъ Принцъ, пожимая ему руку.
   -- Прощай, сынъ мой. Да благословитъ тебя Богъ! благоговѣйно произнесъ мистеръ Тервейдропъ.
   Казалось, эти слова доставили сыну большое удовольствіе. Видя, какъ онъ восхищается и гордится своимъ отцомъ, какъ преданъ ему,-- я почувствовала себя какъ будто виноватой передъ молодымъ человѣкомъ въ томъ, что не раздѣляю его слѣпой вѣры въ мистера Тервейдропа старшаго. За тѣ нѣсколько мгновеній, когда онъ прощался съ нами (особенно съ одной изъ насъ), хорошее впечатлѣніе, которое произвелъ на меня Принцъ, еще болѣе усилилось. Какое состраданіе, какое участіе къ нему я почувствовала, когда увидѣла, что, несмотря на все свое желаніе побыть еще немного съ Кадди, онъ положилъ въ карманъ свою скрипочку и покорно отправился къ своему холодному жаркому и своимъ кенсингтонскимъ урокамъ. Я едва не болѣе сердитой дамы злилась въ эту минуту на его отца.
   Когда мы выходили изъ дому, мистеръ Тервейдропъ-старшій отворилъ намъ дверь съ такимъ изящнымъ поклономъ, что оказался вполнѣ достойнымъ своего знаменитаго образца (на сколько, конечно, я могу судить); съ той-же граціей онъ перевелъ насъ на другую сторону улицы и отправился въ городъ, показывать себя между немногихъ уцѣлѣвшихъ джентльменовъ.
   На нѣсколько минутъ я такъ задумалась о томъ, что видѣла и слышала въ Ньюменъ-Стритѣ, что не была въ состояніи не только разговаривать съ Кадди, но даже сосредоточить вниманіе на томъ, что она мнѣ говорила. Я думала, есть ли или были ли еще на свѣтѣ джентльмены въ другихъ слояхъ общества, которые бы пріобрѣли свою репутацію исключительно своимъ внѣшнимъ видомъ?
   Но такое предположеніе показалось мнѣ дикимъ: невозможно, чтобъ на свѣтѣ существовало много мистеровъ Тервейдроповъ,-- и я рѣшила, что слѣдуетъ отдѣлаться отъ этой мысли и отдать свое вниманіе Кадди. Я такъ и сдѣлала. Мы проболтали съ ней всю дорогу до Линкольнъ-Инна; Кадди разсказала мнѣ, что воспитаніе ея возлюбленнаго было очень запущено, его записки можно было прочесть съ большимъ трудомъ. Еслибъ еще онъ меньше заботился о своемъ правописаніи, а то онъ изъ усердія ставилъ столько лишнихъ буквъ въ самыхъ короткихъ словахъ, что казалось, будто они написаны на какомъ угодно языкѣ, только не на англійскомъ.
   -- Конечно, бѣдняжка дѣлаетъ это съ самыми лучшими намѣреніями, но результатъ выходитъ совсѣмъ не тотъ, какого онъ ожидаетъ! Но можно ли требовать, чтобъ онъ былъ образованъ, когда всю жизнь провелъ на танцовальныхъ урокахъ, играя на скрипкѣ, или выдѣлывая на съ утра до ночи!?
   Что-жъ такое, что онъ не умѣетъ писать: она можетъ писать письма за двухъ, вѣдь это ея ремесло. На что ей его ученость? Пусть онъ лучше будетъ добръ къ ней.
   -- Кромѣ того, вѣдь и я не имѣю права быть слишкомъ требовательной,-- я и сама мало образована, по милости мамы! Я почти ничего не знаю, говорила Кадди.
   -- Теперь мы съ вами однѣ, продолжала она,-- и я должна вамъ сказать еще кое-что; мнѣ не хотѣлось упоминать объ этомъ раньше, когда вы еще не видѣли Принца. Вы знаете, каковъ нашъ домъ,-- тамъ я не могу научиться ничему, что необходимо знать женѣ Принца. У насъ хозяйство въ такомъ положеніи, что еслибъ я попробовала дома учиться хозяйничать, у меня опустились бы руки. Вотъ я и хожу практиковаться, къ кому, какъ вы думаете? Къ бѣдной миссъ Флайтъ! Рано утромъ я помогаю ей убирать комнату, чистить клѣтки, варю ей кофе -- конечно, она показала мнѣ, какъ это дѣлается -- и научилась приготовлять его очень хорошо -- Принцъ говоритъ, что никогда не пилъ такого вкуснаго кофе и что я навѣрное угожу даже его отцу, который очень разборчивъ въ этомъ отношеніи. Кромѣ того, я умѣю дѣлать пуддингъ, знаю, какъ надо выбиралъ баранину, какъ покупать чай, сахаръ, масло и множество другихъ самыхъ необходимыхъ въ хозяйствѣ вещей. Правда, я еще не научилась хорошо шить, продолжала Кадди, бросивъ взглядъ на косномъ Пеппи:-- но я думаю, что со временемъ научусь. Съ тѣхъ поръ, какъ я дала слово Принцу и начала учиться хозяйству, я чувствую, какъ исправился мой характеръ; я даже стала гораздо снисходительнѣе къ мамѣ. Правда, сегодня утромъ у васъ я опять вышла изъ себя, но это отъ того, что я увидѣла васъ и миссъ Клеръ такими изящными, красивыми; мнѣ стало стыдно за себя и за Пеппи,-- но мнѣ все-таки кажется, что мой характеръ сталъ лучше, чѣмъ прежде, и что я меньше злюсь на маму.
   Бѣдная дѣвушка говорила съ такой искренностью, ея разсказъ такъ тронулъ меня, что я сказала ей:
   -- Голубушка Кадди, я очень полюбила васъ, надѣюсь, мы сдѣлаемся друзьями.
   -- Ахъ, какъ я тогда буду счастлива! воскликнула она.
   -- Такъ станемъ-же друзьями съ этой минуты! будемъ почаще бесѣдовать о вашихъ затрудненіяхъ и стараться, какъ бы лучше все устроить.
   Кадди пришла въ восторгъ. Я сказала ей со своей обычной старосвѣтской манерой все, что умѣла, чтобъ ободрить ее и вдохнуть въ нее мужество.
   Я готова была все простить мистеру Тервейдропу, если только онъ хорошо приметъ свою невѣстку.
   Тѣмъ временемъ мы подошли къ дому мистера Крука. Дверь въ квартиры жильцовъ стояла отворенной и на косякѣ былъ прибитъ билетикъ объ отдачѣ въ наймы комнаты во-второмъ этажѣ. Увидѣвъ билетикъ, Кадди разсказала мнѣ, пока мы взбирались наверхъ, что въ этой комнатѣ кто-то скоропостижно умеръ и по этому поводу производилось слѣдствіе, а бѣдная старушка съ испугу захворала. Дверь этой комнаты теперь была растворена настежь, та самая мрачная дверь, на которую миссъ Флайтъ обратила мое вниманіе въ первое наше посѣщеніе.
   Печальна была эта опустѣлая комната,-- мрачная, унылая, она навела на меня тяжелое чувство, не только грусти, но какого-то страха.
   -- Вы блѣдны и дрожите! сказала мнѣ Кадди, и я чувствовала, что комната навела на меня леденящій ужасъ.
   Опекунъ съ Адой опередили насъ,-- за разговорами мы съ Кадди шли очень тихо,-- и мы застали ихъ уже на чердачкѣ миссъ Флайтъ; они занимались разглядываньемъ птицъ, а у камина разговаривалъ съ хозяйкой молодой докторъ. Этотъ докторъ съ большой заботливостью и состраданіемъ ходилъ за ней во время ея болѣзни.
   -- Въ качествѣ врача я больше не нуженъ миссъ Флайтъ, ей гораздо лучше и завтра она опять можетъ явиться въ судѣ, куда стремится душою и гдѣ ея отсутствіе, навѣрное, чувствуется всѣми, сказалъ докторъ.
   Миссъ Флайтъ съ удовольствіемъ выслушала этотъ комплиментъ, а насъ привѣтствовала реверансомъ.
   -- Считаю за честь вторичное посѣщеніе несовершенно лѣтнихъ Джерндайсовъ! Счастлива принять подъ своей скромной кровлей Джерндайса изъ Холоднаго дома! (съ особымъ реверансомъ въ его сторону). Еще разъ здравствуйте, дорогая Фицъ-Джерндайсъ! (этимъ именемъ она окрестила Кадди и всегда ее такъ называла).
   -- Она была опасно больна? спросилъ доктора опекунъ.
   Вопросъ былъ сдѣланъ шепотомъ, но она услыхала и сейчасъ же отвѣтила:
   -- Конечно больна, очень больна. Но не тѣлесныя муки -- душевныя. Тѣло не такъ страдало, какъ нервы. Да, нервы... видите ли (тутъ она понизила голосъ и продолжала, вся дрожа): въ этомъ домѣ случилась смерть. Отъ яду. Я очень чувствительна къ такимъ ужасамъ. Это меня сильно напугало,-- только одинъ мистеръ Вудкортъ знаетъ, какъ сильно.
   И она представила съ большою торжественностью:
   -- Мистеръ Вудкортъ, мой врачъ,-- несовершеннолѣтнія Джерндайсъ, Джерндайсъ изъ Холоднаго дома, Фицъ-Джерндайсъ.
   -- Миссъ Флайтъ, началъ докторъ серьезнымъ тономъ, нѣжно взявъ ее за руку:-- миссъ Флайтъ описываетъ свою болѣзнь со своей обычной точностью. Она была встревожена печальнымъ происшедствіемъ, которое могло бы взволновать и болѣе крѣпкаго человѣка; отъ волненія и огорченія она захворала. За мной прислали, какъ только прискорбный случай былъ открытъ; къ сожалѣнію, для несчастнаго было слишкомъ поздно, но съ тѣхъ поръ я постоянно навѣщалъ миссъ Флайтъ и вознагражденъ тѣмъ, что могъ быть ей полезенъ.
   -- Самый добрѣйшій изъ всѣхъ докторовъ! сказала по секрету мнѣ миссъ Флайтъ.-- Я жду рѣшенія. Какъ только настанетъ этотъ день, я подарю ему богатое помѣстье.
   Взглянувъ на нее съ доброй улыбкой, мистеръ Вудкортъ сказалъ:
   -- Черезъ два, три дня она будетъ такъ же здорова, какъ прежде; другими словами, -- совершенно здорова. Слыхали вы объ ея счастьи?
   -- Необыкновенная, неслыханная вещь! воскликнула миссъ Флайтъ съ сіяющимъ лицомъ:-- Каждую субботу краснорѣчивый Кенджъ или Гуппи, клеркъ краснорѣчиваго Кенджа, вручаетъ мнѣ пакетъ съ банковымъ билетомъ. Всегда на одну и ту же сумму -- представьте себѣ!-- по одному шиллингу на день. Понимаете, какъ это пришлось кстати! Да-а! А откуда идутъ эти банковые билеты? Вотъ въ чемъ вопросъ. Сказать ли вамъ, что я думаю?-- и миссъ Флайтъ отступила назадъ, придала своему лицу проницательное выраженіе и многозначительно потрясла указательнымъ пальцемъ правой руки: Я думаю, что ихъ присылаетъ лордъ великій канцлеръ, зная, какъ долго уже бездѣйствуетъ Большая печать. Охъ, какъ давно она бездѣйствуетъ! И онъ будетъ присылать ихъ до дня рѣшенія, котораго я жду. Понимаете, какъ это обязательно съ его стороны? Такимъ образомъ онъ самъ сознается въ своемъ промедленіи. Какъ деликатно! Когда я пришла въ судъ,-- я со своими документами аккуратно посѣщаю судебныя засѣданія -- я почти заставила его сознаться: я улыбнулась ему со своей скамьи, и онъ отвѣтилъ отвѣтилъ мнѣ улыбкой. Не правда ли это большое счастье? Теперь, когда я больна, Фицъ-Джерндайсъ распоряжается моими деньгами и тратитъ очень расчетливо, много выгадываетъ для меня, очень много.
   Я (такъ какъ она все время обращалась ко мнѣ) поздравила ее съ счастливымъ приращеніемъ ея доходовъ и пожелала, чтобъ оно никогда не прекращалось. Мнѣ не надо было долго ломать голову, чтобъ угадать источникъ этихъ денегъ и понять, кто былъ такъ внимателенъ къ бѣдной старушкѣ, мнѣ не надо было для этого даже глядѣть на моего опекуна, который въ это время весь погрузился въ разсматриваніе птицъ.
   -- Какъ вы зовете этихъ малютокъ, сударыня? есть у нихъ имена? спросилъ онъ, какъ ни въ чемъ не бывало.
   -- Я могу отвѣтить за миссъ Флайтъ, что у ея прачекъ есть имена, она обѣщала намъ сказать ихъ.-- Помнишь, Ада?
   Ада хорошо это помнила.
   -- Развѣ я обѣщала? спросила миссъ Флайтъ:-- Ахъ, кто это? Зачѣмъ вы, Крукъ, подслушиваете у моей двери?
   Дверя распахнулась и на порогѣ появился старикъ, хозяинъ дома, съ мѣховой шапкой въ рукахъ, за нимъ стояла кошка.
   -- Я не подслушивалъ, миссъ Флайтъ. Я только что хотѣлъ постучаться. Йо вы такая скорая!
   -- Выгоните свою кошку на лѣстницу! прогоните ее! кричала сильно встревоженная старушка.
   -- Ба, ба! Нѣтъ никакой опасности, когда я тутъ, благородные леди и джентльмены, медленно проговорилъ мистеръ Крукъ, разглядывая насъ каждаго по одиночкѣ своими хитрыми глазами:-- Она ни за что не бросится на птицъ, если я ей. не прикажу.
   -- Извините моего хозяина, сказала съ многозначительнымъ видомъ старушка:-- онъ.... того! совершенно!-- Что вамъ надо, Крукъ? Вы видите, у меня теперь гости.
   -- Хи-хи! Вы вѣдь знаете, я канцлеръ.
   -- Ну, такъ-чтожъ изъ этого? спросила миссъ Флайтъ.
   -- Странно было бы канцлеру не знать кого-нибудь изъ Джерндайсовъ, не правда ли, миссъ Флайтъ? отвѣтилъ хихикая старикъ:-- Я и позволилъ себѣ... Вашъ покойный слуга, сэръ. Я знаю дѣло Джерндайсовъ почти такъ-же хорошо, какъ и вы, сэръ. Знавалъ и стараго сквайра Тома, а васъ никогда еще не видывалъ, сэръ, даже въ судѣ, хотя бываю тамъ чуть не каждый день въ году.
   -- Я никогда не хожу туда, сказалъ мистеръ Джерндайсъ (и сказалъ правду: онъ положилъ себѣ за правило не показывайся въ судѣ ни при какихъ обстоятельствахъ).-- Вы могли бы встрѣтить меня гдѣ угодно, только не тамъ.
   -- Вотъ какъ! Строгоньки вы, сэръ, къ моему достопочтенному ученому собрату, хотя въ Джерндайсѣ это и не удивительно: обжегшись на молокѣ, будешь дуть и на воду. Вы разсматривали птичекъ моей жилицы, мистеръ Джерндайсъ? Старикъ мало-по-малу подвигался впередъ, теперь онъ стоялъ возлѣ опекуна и, дотронувшись до него локтемъ, уставился въ его лицо своими очками:-- Миссъ Флайтъ ни за что не скажетъ именъ своихъ птицъ, если есть хоть малѣйшая возможностъ этого избѣжать,-- это одна изъ ея странностей,-- но имена есть у всѣхъ, она сама и придумала. Это онъ сказалъ опекуну шепотомъ, послѣ чего громко спросилъ:-- Флайтъ, могу я ихъ перечесть?
   При этомъ онъ подмигнулъ намъ и указалъ пальцемъ на старушку, которая отвернулась и притворилась, что занята чисткой клѣтокъ.
   -- Какъ хотите, пробормотала она суетливо.
   Бросивъ еще разъ взглядъ на насъ, старикъ обернулся къ клѣткамъ и сталъ перечислять:
   -- Надежда, Радость, Юность, Миръ, Покой, жизнь, Прахъ, Пепелъ, Порча, Нужда, Гибель, Отчаяніе, Ярость, Смерть, Лукавство, Безуміе, Слова, Парики, Лохмотья, Пергаментъ, Прецедентъ, Грабежъ, Краснорѣчіе, Обманъ,-- вотъ сколько ихъ тутъ собрано, и всѣхъ держитъ въ неволѣ мой высокородный ученый собратъ.
   -- Какой рѣзкій вѣтеръ! пробормоталъ опекунъ.
   -- Въ тотъ день, когда мой высокородный и ученый собратъ постановитъ рѣшеніе, онѣ получатъ свободу, продолжалъ мистеръ Крукъ, опять подмигнувъ намъ.-- И тогда,-- если это когда нибудь случится -- добавилъ онъ шепотомъ и со страшной гримасой,-- онѣ попадутся въ лапы такимъ птицамъ, которыя никогда не знали клѣтки.
   -- Никогда еще не было такого восточнаго вѣтра, какъ сегодня! сказалъ опекунъ, притворяясь, что изъ окна ищетъ глазами флюгеръ.
   Съ большимъ трудомъ удалось намъ уйти, и не миссъ Флайтъ насъ удерживала,-- когда дѣло касалось удобствъ другихъ людей, она была очень понятлива,-- а мистеръ Крукъ. Опекунъ никакъ не могъ отдѣлаться отъ старика, который слѣдовалъ за нимъ по пятамъ, точно пришитый. Старикъ предложилъ показать свой Канцелярскій судъ, т. е. свою лавку и весь странный винигретъ, который тамъ хранился: онъ старался какъ можно долѣе протянуть этотъ осмотръ, и все время ни на шагъ не отставалъ отъ мистера Джерндайса. Нѣсколько разъ онъ задерживалъ его подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ, пока мы проходили дальше; его какъ будто мучило желаніе поговорить съ мистеромъ Джерндайсомъ о чемъ-то по секрету, но онъ никакъ не рѣшался начать. Я не могу себѣ представить физіономіи, на которой яснѣе бы, чѣмъ на лицѣ м-ра Крука въ тотъ день, отражались опасеніе, нерѣшительность, мучительное желаніе сдѣлать что-то, на что у него не хватало смѣлости. Онъ неотступно слѣдилъ за мистеромъ Джерндайсомъ, не сводилъ глазъ съ его лица; идя сзади, наблюдалъ за нимъ такъ бдительно, какъ лукавая старая лиса за добычей, и безпрестанно оглядывался на него, если шелъ впереди.
   Когда мы останавливались, онъ помѣщался противъ мистера Джерндайса, проводилъ рукою по своимъ полуоткрытымъ губамъ со страннымъ выраженіемъ сознанія своей власти, вращалъ глазами, хмурилъ свои сѣдыя брови такъ, что онѣ совсѣмъ закрывали глаза, и, казалось, изучалъ каждую черту лица мистера Джерндайса.
   Кошка сопутствовала намъ все время; наконецъ мы обошли весь домъ, осмотрѣли все рѣдкостное собраніе разнороднаго хлама и пришли въ комнату за лавкой. Тутъ на опрокинутомъ вверхъ дномъ пустомъ боченкѣ, стоялъ пузырекъ съ чернилами и лежало нѣсколько обломанныхъ перьевъ и грязныхъ обрывковъ театральныхъ афишъ; вся стѣна было оклеена крупными печатными буквами различныхъ шрифтовъ.
   -- Что вы дѣлаете въ этой комнатѣ? спросилъ опекунъ.
   -- Пробую выучиться безъ чужой помощи читать и писать.
   -- Что жъ, подвигается?
   -- Мало. Плохо, отвѣтилъ съ раздраженіемъ мистеръ Крукъ:-- Трудно учиться въ мои годы.
   -- Если бы у васъ былъ учитель, вамъ было бы легче.
   -- А можетъ быть онъ училъ бы меня не такъ, какъ надо, отвѣчалъ мистеръ Крукъ, и въ глазахъ его блеснула подозрительность.-- Я Богъ знаетъ сколько потерялъ оттого, что не умѣлъ читать и писать, и не хочу потерять еще, если меня выучатъ навыворотъ.
   -- Навыворотъ? Кто же, по вашему мнѣнію, способенъ на такую вещь? спросилъ опекунъ со своей добродушной улыбкой.
   -- Не знаю, мистеръ Джерндайсъ изъ Холоднаго дома отвѣтилъ старикъ, приподнявъ очки на лобъ и потирая руки.-- Не знаю кто, но лучше полагаться на себя, чѣмъ на другихъ.
   Эти отвѣты, эти странныя манеры побудили мистера Джерпіайса спросить у молодого доктора, когда мы вмѣстѣ возвращались назадъ, дѣйствительно ли Крукъ помѣшанъ, какъ утверждала его жилица? Мистеръ Вудкортъ отвѣтилъ, что нѣтъ никакихъ основаній это думать.-- Крукъ, какъ и всѣ невѣжественные люди, очень недовѣрчивъ и всегда болѣе или менѣе находится подъ вліяніемъ джина, который истребляетъ въ огромномъ количествѣ и въ чистомъ видѣ; навѣрное и мы замѣтили, какъ отъ старика несетъ водкой, и какъ пропахла ею комната за лавкой. Но до сихъ поръ онъ не обнаружилъ никакихъ признаковъ помѣшательства.
   Дорогою я купила Пеппи вѣтряную мельницу съ мѣшками муки, чѣмъ заслужила его расположеніе до такой степени, что онъ, когда мы вернулись домой, никому кромѣ меня не позволилъ спять съ себя шляпу и перчатки, а за обѣдомъ пожелалъ сидѣть непремѣнно рядомъ со мною; сестра его сѣла съ другой стороны, рядомъ съ Адой, которой мы конечно уже разсказали со всѣми подробностями все, относительно помолвки Кадди. Мы изо всѣхъ силъ ухаживали за Пенни и его сестрою; она сіяла отъ восторга; мистеръ Джерндайсъ былъ въ такомъ-же веселомъ настроеніи, какъ и мы, и всѣ были довольны и счастливы.
   Вечеромъ Кадди отправилась домой въ наемной каретѣ вмѣстѣ съ Пеппи, который спалъ глубокимъ сномъ, но все-таки крѣпко держалъ мельницу въ рукахъ.
   Я забыла упомянуть, или по крайней мѣрѣ не упомянула о томъ, что м-ръ Вудкортъ -- тотъ самый смуглый молодой, врачъ, съ которымъ мы познакомились у мистера Беджера, и о томъ, что опекунъ пригласилъ его обѣдать, а онъ обѣдалъ у насъ. А когда всѣ разошлись, и я сказала Адѣ: "Ну, милочка, поговоримъ о Ричардѣ", она засмѣялась и сказала...
   Но стоитъ ли повторять, что она сказала: она всегда любила пошутить:
   

ГЛАВА XV.
Белль-Ярдъ.

   Пока мы были въ Лондонѣ, мистера Джерндайса постоянно осаждала толпа филантроповъ,-- дамъ и мужчинъ,-- пріемы которыхъ крайне насъ изумляли. Въ числѣ самыхъ ярыхъ былъ мистеръ Кволь, явившійся вскорѣ послѣ нашего пріѣзда. Казалось, онъ погрузился въ филантропію весь, со своими блестящими висками, до самыхъ корней волосъ, которые въ неукротимомъ пылу филантропическаго азарта какъ будто готовились слетѣть съ его головы. Всякое дѣло было ему ни почемъ, но особенно искусенъ онъ былъ въ умѣньи курить фиміамы; онъ обладалъ замѣчательною способностью приходить въ восторгъ по всякому поводу и могъ купаться съ величайшимъ наслажденіемъ въ лучахъ любого свѣтила.
   Когда мы его видѣли въ первый разъ, онъ былъ совершенно поглощенъ изумленіемъ передъ мистрисъ Джеллиби, и я тогда подумала, что онъ благоговѣетъ только передъ нею; вскорѣ мнѣ пришлось убѣдиться въ своей ошибкѣ и открыть, что онъ былъ прихвостнемъ и трубачомъ всей клики.
   Въ одинъ прекрасный день къ намъ явилась мистрисъ Пардигль съ какимъ-то подписнымъ листомъ, и съ ней мистеръ Кволь; все, что ни говорила мистрисъ Пардигль, мистеръ Кволь повторялъ за нею: онъ старался теперь превознести ее, какъ прежде превозносилъ мистрисъ Джеллиби.
   Мистрисъ Пардигль прислала къ моему опекуну съ рекомендательной запиской своего краснорѣчиваго друга, мистера Гошера; съ мистеромъ Гошеромъ пришелъ и мистеръ Кволь. Мистеръ Гошеръ былъ господинъ золотушной комплекціи, съ влажной, потной кожей и огромнымъ, круглымъ, какъ луна, лицомъ, на которомъ сидѣли такіе крошечные глазки, что казалось, они перескочили сюда съ другого лица. Съ перваго взгляда въ немъ не было ничего привлекательнаго, но не успѣлъ онъ сѣсть, какъ мистеръ Кволь спросилъ потихоньку у меня и Ады, не находимъ ли мы, что величественное чело мистера Гошера сіяетъ духовной красотой, и не поражаемся ли мы изумительными очертаніями его лба? Короче сказать, изъ всѣхъ разнообразныхъ миссій, которыми задавались эти люди, ни одна не была намъ и вполовину такъ ясна, какъ миссія мистера Кволя: впадать въ экстазъ передъ миссіями всѣхъ другихъ, и ни одна не была такъ популярна въ ихъ средѣ.
   Мистеръ Джерндайсъ попалъ въ это общество по своему мягкосердечію и по стремленію дѣлать посильное добро, но вскорѣ онъ понялъ всю несостоятельность этой компаніи, гдѣ благотворительность являлась припадками, гдѣ горластые заправилы, спекуляторы на дешевую популярность, облекались въ милосердіе, какъ въ мундиръ. Онъ понялъ этихъ людей, пылкихъ на словахъ, а на дѣлѣ нетерпѣливыхъ и тщеславныхъ, раболѣпствующихъ до послѣдней степени низости передъ сильными міра сего, льстящихъ другъ другу. Онъ говорилъ намъ, что они невыносимы для тѣхъ, кто безъ шума и треска стремится помочь слабымъ подняться, вмѣсто того, чтобъ подымать ихъ понемножку при трубномъ звукѣ и подъ гулъ самовосхваленій.
   Помнится, когда былъ собранъ митингъ мистеромъ Гошеромъ для торжественнаго признанія заслугъ мистера Кволя (который передъ тѣмъ устроилъ такое же торжество мистеру Гошеру), то послѣ того, какъ послѣдній впродолженіе полутора часа говорилъ о предметѣ митинга и заклиналъ присутствовавшихъ учениковъ и ученицъ двухъ благотворительныхъ школъ, пожертвовать свои полупенсы, напомнивъ имъ о лептѣ вдовицы,-- восточный вѣтеръ дулъ цѣлыхъ три недѣли.
   Я упомянула объ этихъ господахъ потому, что возвращаюсь опять къ мистеру Скимполю. Мнѣ казалось, что характерная черта его натуры -- ребяческая беззаботность, доставляла большое утѣшеніе моему опекуну именно своимъ контрастомъ съ пріемами этихъ людей; ему не могло не доставлять удовольствія, что онъ встрѣтилъ хоть одного безхитростнаго, искренняго человѣка среди множества другихъ съ совершенно противоположными свойствами. Меня бы очень огорчило, еслибъ оказалось, что мистеръ Скимполь отгадалъ это и держитъ себя такъ съ разсчетомъ; я никогда хорошенько не понимала его и не мору утверждать положительно, являлся ли онъ для другихъ такимъ же, какимъ для моего опекуна.
   Хотя мы и давно жили въ Лондонѣ, но до сихъ поръ еще не видѣли мистера Скимполя,-- онъ хворалъ и сидѣлъ дома; наконецъ, однажды утромъ онъ явился, милый и любезный по обыкновенію и веселѣе чѣмъ когда либо.
   Вотъ и онъ! у него было разлитіе желчи,-- болѣзнь богачей; на этомъ основаніи и онъ можетъ считать себя богачомъ,-- такъ болталъ мистеръ Скимполь. Съ извѣстной, точки зрѣнія, судя по его расточительнымъ проектамъ, онъ и былъ богачомъ; своего доктора, напримѣръ, онъ награждалъ удивительно щедро: удвоивалъ и даже учетверялъ плату за его визиты. Онъ говорилъ доктору: "Вы заблуждаетесь, если думаете, что лечите меня даромъ; если бъ вы только знали, какъ я осыпаю васъ деньгами!" -- и ему такъ ясно представлялось, какъ онъ его осыпаетъ, какъ будто это такъ и было на самомъ дѣлѣ. Вѣдь еслибъ у него были тѣ тонкія бумажки, или, куски металла, которымъ люди придаютъ такое огромное значеніе, онъ съ радостью отдалъ бы ихъ доктору,-- но ихъ не было и намѣреніе замѣняло исполненіе; а такъ какъ намѣреніе было вполнѣ искреннее, то ему казалось, что деньги отданы и счеты покончены.-- Мистеръ Скимполь говорилъ:
   -- Потому ли, что я не знаю цѣнности денегъ, только я часто испытываю это ощущеніе,-- вѣдь это такъ естественно! Является, напримѣръ, мясникъ со своимъ счетцомъ,-- онъ всегда выражается такъ нѣжно: "счетецъ", чтобъ уплата показалась легче намъ обоимъ,-- въ чемъ безсознательно проявляется поэтическая черта человѣческой природы. Я отвѣчаю мяснику: любезный другъ, представьте себѣ, что вы получили, и вы не станете ужъ безпокоиться приходить со своимъ счетцемъ. Я намѣреваюсь вамъ заплатить; предположите же, что вамъ уже заплачено.
   Опекунъ разсмѣялся и сказалъ:
   -- А вдругъ мясникъ, вмѣсто того, чтобы поставлять вамъ говядину, ограничится однимъ намѣреніемъ?
   -- Поразительно! Дорогой Джерндайсъ, вы сказали какъ разъ то, что мнѣ отвѣтилъ мясникъ, -- онъ представилъ точь въ точь такое же возраженіе. "Позвольте васъ спросить, сэръ, зачѣмъ вы кушаете молодого барашка по восемнадцати пенсовъ фунтъ?" Весьма естественно, что, удивленный этимъ вопросомъ, я отвѣтилъ: потому, почтенный, что я люблю молодого барашка.-- Кажется, убѣдительно? На это онъ сказалъ: "А вы представляйте себѣ, что кушаете молодого барашка, точно такъ же, какъ совѣтуете мнѣ представить, что вы расплатились со мною". Обсудимъ хорошенько эти логическія положенія, любезный,-- сказалъ я; то, что вы мнѣ совѣтуете, невозможно: баранина у васъ есть, а денегъ у меня нѣтъ, такъ что, пока вы не отошлете баранину, вы ясно представить себѣ этого не можете; я же такъ живо представляю себѣ, что по счету уплачено, какъ будто въ самомъ дѣлѣ ужъ уплатилъ. А почему? потому что ничего больше сдѣлать не могу.-- Онъ ни слова не сказалъ въ отвѣтъ. Тѣмъ разговоръ и кончился.
   -- И онъ не принялъ законныхъ мѣръ?-- спросилъ опекунъ.
   -- Законныя мѣры онъ принялъ, по тутъ онъ дѣйствовалъ уже подъ вліяніемъ страсти, а не разсудка. Слово "страсть" напомнило мнѣ о Войторнѣ, -- онъ пишетъ, что вы съ дѣвицами обѣщали пріѣхать къ нему въ Линкольнширъ погостить въ его одинокомъ жилищѣ?
   -- Онъ очень подружился съ моими дѣвочками, и я обѣщалъ ему привести ихъ,-- отвѣтилъ м-ръ Джерндайсъ.
   Мистеръ Скимполь сказалъ, обращаясь къ намъ съ Адой.
   -- Природа поскупилась для Бойторна на мягкіе оттѣнки; слишкомъ ужъ онъ грозенъ, -- точно бурное море, слишкомъ запальчивъ, -- точно быкъ, которому всякій цвѣтъ кажется краснымъ. По надо отдать справедливость и признать за нимъ достоинства хорошаго кузнечнаго молота!
   Я бы удивилась, еслибъ эти два человѣка были другъ о другѣ высокаго мнѣнія: мистеръ Бойторнъ придавалъ многому слишкомъ большое значеніе, мистеръ Скимполь слишкомъ мало значенія придавалъ всему. Къ тому же, я помню, нѣсколько разъ, когда рѣчь заходила о Скимполѣ, мистеръ Бойторнъ разражался очень суровыми отзывами; поэтому теперь я ограничилась тѣмъ, что повторила за Адой, какіе мы съ Войторномъ большіе друзья.
   -- Онъ и меня приглашалъ,-- продолжалъ мистеръ Скимполь:-- но можетъ ли ребенокъ довѣриться такому чудовищу? Впрочемъ, теперь, подъ нѣжной охраной двухъ ангеловъ, я рѣшаюсь ѣхать. Онъ предлагаетъ заплатить за дорогу туда и обратно. Я думаю, это будетъ стоить нѣсколько шиллинговъ или фунтовъ, или что-нибудь въ этомъ родѣ... шиллинги и фунты... Кстати, помните ли, миссъ Соммерсонъ, нашего друга, Коавинса?
   Онъ задалъ этотъ вопросъ съ веселой и пріятной улыбкой, нисколько не смущаясь воспоминаніемъ о непріятномъ происшествіи.
   -- Да, помню,-- отвѣтила я.
   -- Онъ арестованъ Великимъ судебнымъ приставомъ и никогда ужъ больше никого не арестуетъ.
   То, что я услышала, меня поразило: въ моемъ умѣ какъ-то не соединялось никакое серьезное представленіе съ образомъ того человѣка, который въ тотъ памятный вечеръ пыхтѣлъ на софѣ и прилизывалъ свои волосы.
   Мистеръ Скимполь продолжалъ:
   -- Вчера меня увѣдомилъ объ его смерти его преемникъ, который въ настоящую минуту сидитъ въ моей квартирѣ и, какъ онъ выражается, "вступаетъ во владѣніе". Онъ явился вчера, какъ разъ въ день рожденія моей голубоглазой дочурки, и я поставилъ ему на видъ все неприличіе и нелѣпость его поступка: "будь у васъ голубоглазая дочка, вамъ не понравилось бы, еслибъ я пришелъ незваный въ день ея рожденья?" Но онъ все-таки остался.
   Мистеръ Скимполь весело разсмѣялся надъ этимъ забавнымъ эпизодомъ, легко коснулся клавишъ фортепіано, у котораго сидѣлъ, и продолжалъ, прерывая свой разсказъ нѣжными аккордами (въ тѣхъ мѣстахъ я поставлю точки):
   -- И онъ разсказалъ мнѣ... что Коавинсъ оставилъ... троихъ дѣтей... мать умерла раньше... профессія Коавинса... не совсѣмъ популярна... малютки Коавинса... въ жалкомъ положеніи...
   Мистеръ Джерндайсъ вскочилъ, потеръ себѣ голову и началъ бѣгать по комнатѣ; мистеръ Скимполь наигрывалъ любимую пѣсню Ады; я глядѣла на мистера Джерндайса и понимала, что происходитъ въ его душѣ; Ада, кажется, тоже догадывалась.
   М-ръ Джерндайсъ ходилъ, останавливался, потиралъ себѣ голову; наконецъ остановился передъ мистеромъ Скимполемъ и, положивъ руку на клавиши, сказалъ въ раздумьи:
   -- Мнѣ это не нравится, Скимполь?
   Мистеръ Скимполь, совершенно забывшій о чемъ шла рѣчь, посмотрѣлъ на него съ глубокимъ изумленіемъ. Мистеръ Джерндайсъ продолжалъ, прогуливаясь на небольшомъ пространствѣ между фортепіано и угломъ комнаты и ероша свои волосы такъ, какъ будто бы дулъ страшный восточный вѣтеръ.
   -- Этотъ. человѣкъ былъ необходимъ. Необходимость такихъ профессій вызывается нашими собственными ошибками, глупостями, незнаніемъ законовъ или нашими несчастіями, и мы не должны вымещать на нихъ свои вины. Своимъ ремесломъ онъ не вредилъ людямъ, а содержалъ дѣтей. Желательно было бы хорошенько разузнать объ этомъ.
   -- О Коавинсѣ?!!-- вскричалъ мистеръ Скимполь, понявшій наконецъ въ чемъ дѣло.-- Нѣтъ ничего легче! Стоитъ только пойти на главную квартиру Коавинсовъ, тамъ узнаемъ все, что намъ будетъ угодно.
   Мистеръ Джерндайсъ кивнулъ намъ,-- мы только и ждали сигнала.
   -- Прогуляемся туда, дорогія дѣвочки, эта прогулка ничѣмъ не хуже другихъ.
   Мы не заставили себя ждать.
   Мистеръ Скимполь отправился съ нами, радуясь предстоящей экспедиціи: это такъ ново для него, -- отыскивать Коавинса, вмѣсто того, чтобы Коавинсъ разыскивалъ его!
   Сперва онъ повелъ насъ въ Ченсери-Лэнъ и, указавъ на домъ съ желѣзными рѣшетками на окнахъ, назвалъ его замкомъ Коавинса. На нашъ звонокъ вышелъ изъ чего-то вродѣ привратницкой довольно непрезентабельный малый. Взглянувъ на насъ сквозь желѣзные прутья калитки, онъ спросилъ: "что вамъ надо?" и оперся подбородкомъ на острые наконечники прутьевъ.
   -- Здѣсь служилъ сыщикъ или полицейскій, или что-то въ этомъ родѣ, который недавно умеръ?-- спросилъ мистеръ Джерндайсъ.
   -- Служилъ. Ну?
   -- Мнѣ надо узнать его фамилію. Не можете ли сказать
   -- Его фамилія Неккетъ.
   -- А адресъ?
   -- Вель-Ярдъ, въ мелочной лавкѣ, по лѣвую руку, спросите Блиндеръ.
   -- Былъ ли онъ... не знаю, какъ выразиться... былъ ли онъ трудолюбивъ?-- пробормоталъ опекунъ.
   -- Неккетъ? О да! Выслѣживая дичь, онъ не зналъ усталости. Ужъ если онъ брался кого выслѣдитъ, просиживалъ, бывало, по восьми, по десяти часовъ на сторожевомъ посту гдѣ-нибудь на углу улицы, не сходя съ мѣста.
   -- Могло быть и хуже: можно взяться и не исполнить,-- сказалъ опекунъ, разговаривая самъ съ собою.-- Благодарствуйте. Больше намъ ничего не нужно.
   Мы ушли, а парень, склонивъ голову на бокъ, остался стоять у рѣшотки, облокотясь на нее руками, посасывая и поглаживая прутья.
   У Линкольнъ-Инна насъ поджидалъ мистеръ Скимполь, который не хотѣлъ подходить близко къ Коавинсу, и мы всѣ вмѣстѣ отправились въ Бель-Ярдъ, -- узкій переулокъ, лежавшій неподалеку.
   Скоро мы нашли мелочную лавочку, а въ ней добродушную пожилую женщину, которая страдала удушьемъ или водянкой, иди и тѣмъ и другимъ вмѣстѣ. На мой вопросъ она сказала:
   -- Дѣти Неккета? Да, здѣсь, миссъ. Пожалуйте въ третій этажъ. Дверь какъ разъ противъ лѣстницы, и она подала ключъ черезъ прилавокъ.
   Я поглядѣла на ключъ, потомъ на нее, -- она очевидно считала, что я знаю, какъ поступить дальше.
   Ключъ могъ быть только отъ комнаты дѣтей; поэтому, не распрашивая ее больше, я стала подниматься по темной лѣстницѣ; остальные послѣдовали за мною. Старыя доеки трещали подъ нашими ногами, хотя мы и старались ступать осторожно; во второмъ этажѣ одинъ жилецъ, обезпокоенный шумомъ нашихъ шаговъ, высунулся изъ двери и спросилъ, бросивъ нэ меня сердитый взглядъ:
   -- Вамъ нужно Гридли?
   -- Нѣтъ, сэръ, мы идемъ въ верхній этажъ,-- сказала я.
   Такъ же сердито посмотрѣлъ онъ и на остальныхъ, когда тѣ проходили мимо, и довольно грубо отвѣтилъ на привѣтствіе моего опекуна. Это былъ высокій блѣдный человѣкъ съ выпуклыми глазами и черепомъ, почти совершенно лишеннымъ волосъ; глубокія морщины бороздили его преждевременно состарѣвшееся лицо; задорный взглядъ, рѣзкія грубыя манеры въ соединеніи съ высокой, не по лѣтамъ могучей фигурой почти испугали меня. Онъ держалъ перо въ рукахъ и, проходя мимо его комнаты, я замѣтила, что она вся усѣяна обрывками бумаги. Онъ не трогался съ мѣста, а мы стали взбираться выше.
   Когда я постучала въ дверь противъ лѣстницы, мнѣ отвѣтилъ тоненькій голосокъ изнутри:
   -- Мы заперты. Ключъ у мистрисъ Блиндеръ.
   Я вложила ключъ въ замочную скважину и дверь отворилась. Мы увидѣли бѣдную съ покатымъ потолкомъ комнату, въ которой не было почти никакой мебели: маленькій пяти или шестилѣтій клопъ няньчилъ и баюкаль толстаго полуторагодовалаго ребенка. Несмотря на холодную погоду, въ каминѣ не было огня; дѣти были закутаны въ старые платки и какія-то накидки, но все-таки ихъ маленькія фигурки ежились, а носы совсѣмъ покраснѣли отъ холода; мальчикъ ходилъ изъ угла въ уголъ, укачивая ребенка, котораго держалъ на рукахъ, положивъ его голову къ себѣ на плечо.
   -- Кто заперъ васъ здѣсь однихъ?
   -- Чарли,-- отвѣчалъ мальчикъ, останавливаясь и глядя на насъ.
   -- Чарли, вашъ братъ?
   -- Нѣтъ, это сестра Шарлотта; папаша звалъ ее Чарли.
   -- Есть у васъ еще кто-нибудь, кромѣ Чарли.
   -- Я и Эмма,-- отвѣтилъ мальчикъ и принялся опять расхаживать по комнатѣ, стараясь смотрѣть на насъ, отчего тискалъ нанковый чепчикъ кажется слишкомъ крѣпко.
   Мы смотрѣли на этихъ дѣтей и молча перегдядывались.
   Вдругъ въ комнату вошла дѣвочка небольшого роста; ея хорошенькое личико смотрѣло не по лѣтамъ серьезно, одѣта она была какъ большая, чепчикъ былъ ей очень великъ, такъ же какъ и рабочій передникъ, о который она вытирала свои голыя руки. Не смотря на то, что ея пальцы побѣлѣли и сморщились отъ стирки и кое-гдѣ на нихъ остались слѣды мыльной пѣны, ее можно было принять за ребенка, занятаго игрой въ прачки и представляющаго взрослую работницу очень правдоподобно и схоже.
   Должно быть она была гдѣ нибудь неподалеку и бѣжала во всю мочь, потому что еле переводила духъ, не могла выговорить ни слова и только молча вытирала передникомъ свои руки и смотрѣла на насъ.
   Мальчикъ крикнулъ: "Вотъ и Чарли!" Ребенокъ, котораго онъ нянчилъ, протянулъ къ ней свои рученки и сталъ съ крикомъ проситься къ ней на руки; она взяла его такъ ловко, какъ умѣютъ брать только женщины, и дитя съ любовью прильнуло къ ней; она смотрѣла на насъ изъ-за плеча.
   Мы усадили ее на стулъ вмѣстѣ съ ея ношей; мальчикъ держался за ея передникъ.
   Опекунъ шепнулъ намъ:-- Возможно-ли, чтобъ это дитя могло своей работой содержать остальныхъ! Посмотрите на нихъ, ради Бога посмотрите!
   Дѣйствительно, стоило посмотрѣть, какъ эти трое дѣтей прижимались другъ къ другу, съ какой вѣрой двое изъ нихъ полагались на третью, а эта третья, сама еще ребенокъ, сидѣла степенно и солидно, что совсѣмъ не вязалось съ ея дѣтской фигуркой.
   -- Чарли, который тебѣ годъ? спросилъ опекунъ.
   -- Четырнадцатый.
   -- О, какой почтенный возрастъ! преклонный возрастъ, Чарли!
   Не умѣю выразить съ какой нѣжностью произнесъ это мой опекунъ, сколько грусти и состраданія было въ этихъ шутливыхъ словахъ!
   -- Ты одна живешь съ этими малютками? продолжалъ онъ.
   -- Да, сэръ, съ тѣхъ поръ, какъ папаша умеръ, отвѣтила дѣвочка, глядя на него съ полнымъ довѣріемъ.
   -- Какъ же вы живете, Чарли, чѣмъ вы живете? О! и опекунъ на минуту отвернулся.
   -- Послѣ смерти папаши я хожу на поденную работу; сегодня я стирала, сэръ.
   -- Господи помилуй! Да вѣдь ты такъ мала, что не достанешь до лохани!
   Она быстро отвѣтила:
   -- О, нѣтъ сэръ, достаю: я надѣваю высокіе сапоги, которые прежде носила мамаша.
   -- А когда умерла твоя бѣдная мать?
   -- Мамаша умерла, когда родилась Эмма, сказала дѣвочка, бросивъ взглядъ на ребенка, покоившагося на ея груди:-- Тогда папаша сказалъ мнѣ, что я должна замѣнить ей мать. Я и старалась. Такъ, что прежде еще, чѣмъ я начала ходить на работу, я работала дома: убирала, няньчила, стирала,-- такъ понемножку и научилась, понимаете, сэръ.
   -- И часто ты ходишь на работу?
   -- Какъ только берутъ, отвѣчала съ улыбкой дѣвочка:-- вѣдь за это платятъ шестипенсовики и шиллинги...
   -- И уходя, ты всегда запираешь дѣтей?
   -- Видите, сэръ, такъ безопаснѣе. Иногда къ нимъ заходитъ мистрисъ Блиндеръ, иногда мистеръ Гридли, а то и я прибѣгу на минутку. Они тутъ играютъ и Томъ нисколько не боится, что его запираютъ. Вѣдь не боишься, Томъ?
   -- Не боюсь, Чарли, мужественно отвѣтилъ Томъ.
   -- Когда наступитъ вечеръ и на дворѣ зажгутъ фонари, въ комнатѣ становится совсѣмъ свѣтло. Неправда ли, Томъ, почти свѣтло?
   -- Да, Чарли, почти свѣтло.
   -- Онъ у меня золото! сказала дѣвочка съ материнской нѣжностью.-- Когда Эмма устанетъ, онъ кладетъ ее на кровать, и самъ ложится, если усталъ. А когда я возвращаюсь, я приношу чего нибудь на ужинъ, тогда мы зажигаемъ свѣчу, и Томъ встаетъ и ужинаетъ со мною. Такъ вѣдь, Томъ?
   -- Да Чарли! и Томъ уткнулся лицомъ въ складки юбки и засмѣялся, а потомъ заплакалъ. Богъ знаетъ, чѣмъ были вызваны эти слезы: воспоминаніемъ ли объ ужинѣ, самомъ великомъ удовольствіи въ его жизни, или любовью и благодарностью къ сестрѣ, но это были первыя слезы, которыя мы здѣсь видѣли со времени нашего прихода. Маленькая сиротка разсказывала о смерти матери и отца такъ спокойно, какъ будто необходимость сохранить мужество, дѣятельная жизнь, полная заботъ, дѣтская гордость отъ сознанія, что она способна работать, какъ будто все это заглушило ея горе. Но теперь, когда заплакалъ Томъ, изъ ея глазъ выкатились двѣ тихія слезы, сама же она продолжала спокойно смотрѣть на насъ и не пошевельнулась, чтобъ не потревожить ни малѣйшимъ движеніемъ приникшихъ къ ней дѣтскихъ головокъ.
   Мы съ Адой стояли у окна, притворялся, что разсматриваемъ крыши домовъ, черныя отъ копоти печныя трубы, чахлыя растеньица и клѣтки съ птицами, украшавшія окна у сосѣднихъ домовъ.
   Вдругъ мы услышали голосъ мистрисъ Блиндеръ. Она поднялась изъ своей лавки (вѣроятно употребивъ на восхожденіе по лѣстницѣ все время, что мы здѣсь были) и теперь разговаривала съ опекуномъ.
   -- Немного я имъ дѣлаю, что не беру съ нихъ платы за квартиру; у кого, сэръ, хватитъ духу брать съ нихъ! говорила хозяйка.
   Опекунъ сказалъ намъ:
   -- Настанетъ время, когда эта добрая женщина узнаетъ, что дѣлала много, ибо все, что сдѣлано одному изъ малыхъ сихъ... и, обратясь къ ней спросилъ: -- Можетъ-ли работать это дитя?
   Думаю, сэръ, что можетъ, отвѣтила мистрисъ Блиндеръ, съ трудомъ переводя духъ,-- Она очень проворна. Надо было видѣть, какъ она ходила за дѣтьми послѣ смерти матери, весь околотокъ говорилъ объ этомъ. А какъ удивительно смотрѣла за отцомъ во время его болѣзни! "Мистрисъ Блиндеръ, говорилъ онъ мнѣ передъ кончиной,-- онъ лежалъ вонъ въ томъ углу,-- мистрисъ Блиндеръ, плохое было мое ремесло, но прошлую ночь я видѣлъ ангела подлѣ своей дочери и я ввѣряю ее Небесному Отцу!"
   -- Онъ не занимался никакимъ другимъ ремесломъ?
   -- Нѣтъ, сэръ, онъ былъ только сыщикъ; сперва, какъ только онъ поселился у меня, я не знала объ этомъ и, признаюсь, когда узнала, отказала ему отъ квартиры. Въ околоткѣ косо смотрѣли на его занятіе, да и жильцы мои не одобряли,-- вѣдь не особенно пріятно это ремесло; очень многіе требовали, чтобъ я прогнала Неккета, особенно мистеръ Гридли. а онъ хорошій жилецъ, хотя и вспыльчиваго нрава.
   -- И такъ вы ему отказали?
   -- Отказала. Но когда пришелъ срокъ, меня взяло сомнѣніе: я не замѣтила за нимъ ничего худого, онъ былъ аккуратенъ, трудолюбивъ, добросовѣстно исполнялъ дѣло, за которое взялся, а это много значитъ. Тутъ мистрисъ Блиндеръ, конечно безъ всякаго умысла взглянула на мистера Скимполя.
   -- Такъ, что вы оставили его?
   -- Я сказала ему, что если онъ уговоритъ мистера Гридли, я берусь поладить съ остальными и не стану обращать вниманія, нравится или не нравится это сосѣдямъ. Мистеръ Гридли согласился, правда неохотно: онъ всегда сурово относился къ Неккету, но къ дѣтямъ его былъ очень добръ послѣ его смерти; ужъ подлинно: не суди о человѣкѣ, пока не увидишь его поступковъ!
   -- И многіе добры къ дѣтямъ?
   -- Нельзя сказать, чтобъ къ нимъ были недобры, но, конечно, не то было бы, если бъ отецъ занимался другимъ ремесломъ. Мистеръ Коавинсъ далъ гинею, сыщики сдѣлали складчину и нѣкоторые сосѣди устроили подписку, именно тѣ, кто больше всѣхъ подтрунивалъ надъ бѣднымъ Неккетомъ; вообще не такъ ужъ худо. То же самое и съ Шарлоттой, иные не хотятъ нанимать ее потому, что она дочь сыщика: другіе берутъ, но попрекаютъ отцовскимъ ремесломъ; есть и такіе, которые ставятъ себѣ въ заслугу, что даютъ ей работу; все сбавляютъ ей плату и, вѣроятно, требовательнѣе къ ней, чѣмъ къ другимъ. Но она терпѣлива, понятлива и работаетъ изо всѣхъ силъ, такъ что къ ней относятся недурно, хотя могло бы быть и лучше!
   Мистрисъ Блиндеръ присѣла, чтобъ отдохнуть послѣ такой длинной рѣчи.
   Мистеръ Джерндайсъ повернулся къ намъ и хотѣлъ что-то сказать, но не успѣлъ, такъ какъ вошелъ въ комнату Гридли, о которомъ только что говорила мистрисъ Блиндеръ, тотъ самый человѣкъ, котораго мы встрѣтили на лѣстницѣ. Онъ обратился къ намъ такъ, какъ будто наше присутствіе въ этой комнатѣ выводило его изъ себя.
   -- Не знаю, леди и джентльмены, что вы здѣсь дѣлаете, но вы должны извинить мое появленіе: я прихожу сюда не за тѣмъ, чтобъ глазѣть по сторонамъ. Здорово, Чарли. Ну, Томъ и малютка, какъ мы сегодня поживаемъ?
   Дѣти смотрѣли на него, какъ на стараго знакомаго. Онъ ласково наклонился къ нимъ, хотя лицо его сохранило свое суровое выраженіе и манеры были грубы по прежнему. Замѣтивъ, какъ нѣженъ онъ съ дѣтьми, мистеръ Джерендайсъ простилъ ему грубость и отвѣтилъ кротко:
   -- Конечно никто сюда не придетъ глазѣть по сторонамъ.
   -- Можетъ быть, сэръ, можетъ быть, пробурчалъ тотъ, махнувъ терпѣливо рукою и сажая Тома къ себѣ на колѣни,-- у меня нѣтъ охоты вступать въ препирательства съ леди и джентльменами. Я столько ужъ велъ споровъ на своемъ вѣку, что съ меня довольно на всю жизнь.
   -- Вѣроятно, у васъ есть достаточныя причины быть вспыльчивымъ и раздраженнымъ... началъ мистеръ Джерндайсъ.
   -- Еще что? у меня вздорный нравъ, я вспыльчивъ, невѣжливъ!
   -- Да, немножко.
   Гридли спустилъ ребенка съ колѣнъ и подступилъ къ опекуну съ такимъ видомъ, какъ будто хотѣлъ его побить.
   -- Сэръ, знаете ли вы что-нибудь о Верховномъ судѣ?
   -- Къ своему несчастію, знаю.
   -- Къ несчастію? переспросилъ Гридли. Гнѣвъ его мгновенно утихъ.-- Въ такомъ случаѣ прошу прощенья, сэръ; я знаю, я не учтивъ и прошу у васъ извиненія! Сэръ!-- тутъ онъ опять заговорилъ съ прежней запальчивостью -- меня двадцать пять лѣтъ волочили по каленому желѣзу и я отвыкъ ступать по бархату, подите въ судъ и спросите, какими шутками услаждаются тамъ отъ скучныхъ занятій,-- вамъ отвѣтятъ, что лучшая шутка сложена про шропширца. Этотъ шропширецъ -- я! воскликнулъ онъ ударивъ себя кулакомъ въ грудь.
   -- Я и моя фамилія тоже многимъ доставили развлеченія въ этомъ присутственномъ мѣстѣ, спокойно отвѣтилъ опекунъ:-- навѣрное вы слышали мою фамилію -- Джерндайсъ.
   Гридли отвѣсилъ ему низкій поклонъ.
   Мистеръ Джерндайсъ, я вижу, вы гораздо спокойнѣе меня переносите нанесенныя вамъ несправедливости. Скажу больше,-- эти леди и джентльменъ, конечно, ваши друзья, и я могу говорить въ ихъ присутствіи,-- я бы рехнулся, если бъ иначе относился къ наносимымъ мнѣ оскорбленіямъ, только тѣмъ и сохраняю свой разсудокъ, что злюсь на этихъ господъ, придумываю какъ бы имъ отомстить, и неотступно требую правосудія, въ которомъ мнѣ отказываютъ. Только этимъ я и спасаюсь отъ сумасшествія! говорилъ онъ съ какой-то4 грубой простотой.-- Вы, можетъ быть, скажете, что я слишкомъ раздражаюсь; что дѣлать,-- такая натура ужъ: неправда меня возмущаетъ, и я выхожу изъ себя! Если я не буду тѣмъ, что есть, мнѣ остается замереть въ вѣчной улыбкѣ, какъ та помѣшанная, что вѣчно торчитъ въ судѣ. Если я сдамся и уступлю, значитъ я началъ выживать изъ ума.
   Тяжело было видѣть страстное возбужденіе, въ которомъ онъ находился, его искаженное лицо, запальчивые жесты, какими онъ сопровождалъ свою рѣчь.
   -- Вникните въ мое дѣло,-- мистеръ Джерндайсъ, -- оно ясно, какъ Божій день. Насъ было два брата. Отецъ, фермеръ, оставилъ матери ферму, инвентарь и все прочее по завѣщанію въ пожизненное владѣніе; по смерти матери все должно было перейти ко мнѣ съ тѣмъ, чтобъ я выплатилъ брату триста фунтовъ. Мать умираетъ. Спустя нѣкоторое время брать требуетъ завѣщанную сумму. Я и нѣкоторые родственники говоримъ, что часть своего наслѣдства онъ уже получилъ, живя у меня, пользуясь готовой квартирой, столомъ и прочимъ. Замѣтьте, вопросъ былъ только въ томъ, уплачена ли уже нѣкоторая часть трехсотъ фунтовъ? завѣщанія никто и не думалъ оспаривать. Братъ подаетъ на меня искъ, я обязанъ явиться въ этотъ проклятый Канцлерскій судъ, законъ принуждаетъ меня явиться, я долженъ дать отвѣтъ именно въ этомъ мѣстѣ. Семнадцать человѣкъ свидѣтелей требуется для такого простого дѣла! Оно назначается къ слушанію черезъ два года, но когда наступаетъ срокъ, откладывается еще на два, пока судья (провалиться бы ему на томъ свѣтѣ!) наведетъ справки дѣйствительно ли я сынъ своего отца,-- чего не оспаривалъ ни одинъ смертный! Потомъ находятъ, что мало свидѣтелей (припомните: ихъ было семнадцать!), что пропустили еще одного, и дѣло пересматривается сначала. Къ тому времени судебныя издержки (хотя процессъ еще не докладывался въ судѣ) были уже втрое больше, чѣмъ"сумма, изъ-за которой завязалась тяжба. Мой братъ съ радостью отказался бы отъ своей претензіи, чтобъ только не платить больше судебныхъ издержекъ, на нихъ ушло все состояніе, завѣшанное мнѣ отцомъ. Тяжба не рѣшена до сихъ поръ, она измучила меня, раззорила, довела до отчаянія, до того, что я сталъ такимъ, какъ видите! Конечно, мистеръ Джерндайсъ. въ вашемъ процессѣ замѣшаны тысячи, а въ моемъ, дѣло идетъ лишь о сотняхъ, по легче ли отъ того? Вся моя жизнь ушла на тяжбу, проклятая высосала изъ меня все до-чиста!
   Опекунъ сказалъ, что отъ всего сердца сочувствуетъ его горю и вовсе не намѣренъ утверждать, чтобъ одинъ только онъ, Джерндайсъ, страдалъ отъ несправедливостей этой чудовищной системы.
   Гнѣвъ мистера Гридли вспыхнулъ съ прежней силой.
   -- Системы! Со всѣхъ сторонъ я слышу это слово! Говорятъ, я не долженъ винить отдѣльныхъ лицъ,-- виновата система. Приходишь въ судъ и говоришь: "Милордъ, скажите пожалуйста, гдѣ же справедливость? Неужели вы осмѣлитесь сказать, что мнѣ было оказано правосудіе, что я отпущенъ изъ суда удовлетвореннымъ?". Милордъ ничего объ этомъ не вѣдаетъ, онъ поставленъ управлять системой. Являюсь въ Линкольнскій скверъ къ мистеру Телькингорну, судебному ходатаю,-- этотъ человѣкъ приводитъ меня въ бѣшенство своимъ самодовольнымъ видомъ, да и какъ ему не быть довольнымъ! у нихъ у всѣхъ довольный видъ: вѣдь къ нимъ пошло все, что потерялъ я,-- говорю ему, что ужъ отъ кого бы тамъ ни пришлось, а я добьюсь вознагражденія за мои убытки, добьюсь, чего бы это мнѣ не стоило. Онъ не подлежитъ отвѣту: отвѣчать должна система! Не я буду, если не приму съ ними энергичныхъ мѣръ; не знаю, что я сдѣлаю, если окончательно выйду изъ себя! Я буду лицомъ къ лицу обвинять всѣхъ приспѣшниковъ этой системы передъ Вѣчнымъ Судіей!
   Онъ былъ страшенъ. Еслибъ не видѣла своими глазами, я бы не повѣрила, что можно дойти до такого состоянія.
   -- И я ужъ началъ! сказалъ онъ, садясь и отирая потъ со лба.-- Мистеръ Држеридайсъ, я уже началъ! Я буйствовалъ, знаю это, но я долженъ былъ такъ поступить. Я побывалъ уже въ тюрьмѣ за оскорбленіе суда, я сидѣлъ въ тюрьмѣ за угрозы стряпчему, и опять попаду туда за то и за другое. Шропширецъ, надъ которымъ они потѣшаются, часто обманывалъ ихъ ожиданія, хотя они потѣшались надо мною даже тогда, когда меня заключали подъ стражу и вели въ тюрьму. Они мнѣ говорятъ, что я долженъ сдерживаться для своей же пользы; я отвѣчаю, что если стану сдерживаться, я рехнусь. Когда-то у меня былъ недурной характеръ, мои земляки помнятъ еще меня такимъ, но теперь я долженъ давать выходъ своимъ оскорбленнымъ чувствамъ: это только и держитъ мой мозгъ въ порядкѣ. На прошлой недѣлѣ лордъ-канцлеръ сказалъ мнѣ: "Гридли, для васъ самихъ было бы лучше, если вы не тратили бы здѣсь по пусту свое время, а вернулись въ Шропширъ и занялись тамъ дѣломъ." -- Милордъ, знаю, что для меня это лучше, а еще лучше было бы никогда не слышать самаго слова Верховный судъ, но, къ несчастію, я не могу отдѣлаться отъ прошлаго, а прошлое гонитъ меня сюда!-- И онъ прибавилъ въ бѣшенствѣ:-- Кромѣ того я хочу пристыдить ихъ, я буду являться въ судъ и стыдить ихъ до послѣдняго издыханія. Когда я буду знать, что мой конецъ близокъ, я притащусь въ судъ и тамъ умру, говоря имъ, пока хватитъ голоса: "вы вызывали меня сюда и отсылали назадъ много разъ, теперь вамъ придется отправить меня ногами впередъ!"
   Онъ такъ сжился со своей злобой, копившейся втеченіи многихъ лѣтъ, что даже теперь, когда успокоился, его лицо не утратило злобнаго выраженія.
   -- Я пришелъ.сюда, чтобы взять дѣтей къ себѣ въ комнату: я люблю, когда они у меня играютъ; я никакъ не думалъ, что столько наговорю, но все равно. Ты не боишься меня, Томъ?
   -- Нѣтъ, вы вѣдь разсердились не на меня.
   -- Правда, дитя мое. Ты ужъ уходишь, Чарли, да? Ну, пойдемъ, крошка! Онъ взялъ младшую дѣвочку на руки, она пошла къ нему очень охотно.-- Знаешь я не удивлюсь, если мы найдемъ внизу пряничнаго солдатика. Побѣжимъ-ка взглянуть на него, ну, живо!
   Онъ поклонился мистеру Джерндайсу, по прежнему неловко, но съ нѣкоторымъ почтеніемъ, слегка кивнулъ намъ и отправился въ свою комнату.
   Тутъ въ первый разъ заговорилъ мистеръ Скимполь. Онъ началъ своимъ обычнымъ веселымъ тономъ:
   -- По истинѣ, большое удовольствіе наблюдать, какъ все на свѣтѣ приспособляется одно къ другому. Вотъ, напримѣръ, мистеръ Гридли, человѣкъ съ твердой волей, несокрушимой энергіей, котораго, выражаясь фигурально, можно уподобить свирѣпому кузнецу; мнѣ такъ и представляется, какъ, много лѣтъ тому назадъ, этотъ Гридли вступалъ въ жизнь, точно влюбленный юноша, терзаемый невѣдомыми желаніями. И вотъ на его дорогѣ является Канцлерскій судъ, доставляетъ ему все, въ чемъ онъ нуждался -- и они связаны навѣки! Пожалуй, не случись этой встрѣчи, онъ былъ бы великимъ полководцемъ, разрушалъ бы города, или громилъ парламентъ, въ качествѣ политическаго дѣятеля. Теперь же Канцлерскій судъ и Гридли столкнулись, презабавно набросились другъ на друга и никому отъ этого не хуже; а Гридли, если можно такъ выразиться, получилъ занятіе на всю жизнь. Теперь обратимся къ Коавинсу, отцу этихъ прелестныхъ малютокъ. Коавинсъ можетъ служить восхитительной иллюстраціей высказаннаго положенія. Случилось, что даже онъ, мистеръ Скимполь, ропталъ на существованіе Коавинса, котораго встрѣтилъ на своей дорогѣ,-- и, конечно, онъ могъ прожитьи безъ Коавинса! Было время, когда, будь мистеръ Скимполь султаномъ и явись къ нему великій визирь съ ежедневнымъ вопросомъ: чего пожелаетъ повелитель правовѣрныхъ отъ своего раба? онъ могъ бы отвѣтить: голову Коавинса! Однако что же оказывается? Все это время онъ доставлялъ заработокъ самому достойному человѣку, былъ его благодѣтелемъ, далъ ему возможность такъ чудесно воспитать этихъ прелестныхъ дѣтей, развить въ нихъ гражданскія добродѣтели. Такъ что теперь, оглядывая эту комнату, онъ умиляется сердцемъ, слезы навертываются ему на глаза и онъ думаетъ: "Я былъ покровителемъ Коавинса, всѣ его маленькія радости дѣло моихъ рукъ!"
   Было что-то до такой степени плѣнительное въ его манерѣ слегка касаться этихъ фантастическихъ струнъ, онъ казался такимъ жизнерадостнымъ ребенкомъ рядомъ съ этой серьезной дѣтворой, которую мы здѣсь видѣли, что даже опекунъ чуть-чуть улыбнулся, когда подошелъ къ намъ послѣ интимной бесѣды съ мистрисъ Блиндеръ.
   Мы поцѣловали Чарли и вмѣстѣ съ нею спустились съ лѣстницы. Передъ домомъ мы остановились, чтобъ посмотрѣть, какъ она пойдетъ на работу; не знаю, куда она шла, но мы видѣли, какъ это крошечное созданіе въ огромномъ чепцѣ и передникѣ взрослой работницы перебѣжало дворъ, исчезло подъ воротами и потонуло въ сутолокѣ и шумѣ огромнаго города, какъ капля росы въ океанѣ.
   

ГЛАВА XVI.
Томъ-Отшельникъ.

   Миледи Дэдлокъ не сидится на мѣстѣ. Великосвѣтская молва въ полномъ недоумѣніи и едва успѣваетъ слѣдить за нею: сегодня она въ Чизни-Вудѣ, вчера была въ своемъ городскомъ домѣ, завтра можетъ быть окажется въ чужихъ краяхъ,-- ничего нельзя сказать навѣрное. Даже сэръ Ленстеръ, несмотря на всю любезность, нѣсколько затрудняется поспѣвать за миледи; на помощь ему является его вѣрный, неизмѣнный другъ -- подагра и, вцѣпившись въ его ноги, приковываетъ его къ старинной дубовой опочивальнѣ Чизпивуда.
   Сэръ Лейстеръ принимаетъ подагру, какъ навожденіе злого духа аристократическаго происхожденія. Всѣ Дэдлоки по прямой мужской линіи съ незапамятныхъ временъ страдали подагрой; противъ этого нечего возразить, это можетъ быть доказано, сэръ.
   Предки другихъ людей могутъ умирать отъ ревматизма, ихъ простая кровь можетъ заражаться пошлыми болѣзнями, но фамилія Дэдлоковъ выговорила себѣ исключительное право даже у смерти, этой всеобщей управительницы, и всѣ Дэдлоки умираютъ отъ своей собственной фамильной подагры.
   Она передается членами этой генеалогической линіи отъ одного къ другому, вмѣстѣ съ серебряной посудой, картинами и Линкольнширскимъ помѣстьемъ,-- она составляетъ часть ихъ привилегій.
   Хотя, конечно, сэръ Лейстеръ никогда не формулируетъ словами, по ему не чуждо такое представленіе, что ангелъ смерти, отправляя свои служебныя обязанности, сообщаетъ тѣнямъ аристократовъ: "Милорды и джентльмены, имѣю честь представить вамъ еще одного Дэдлока, прибывшаго сюда, какъ это удостовѣрено, вслѣдствіе фамильной подагры".
   Посему сэръ Лейстеръ предоставляетъ свои благородныя ноги въ распоряженіе этой благородной болѣзни, какъ бы отдавая этимъ должную дань своему имени и состоянію, вродѣ того, какъ феодалы платили за свои лены. Правда, онъ находитъ, что подагра позволяетъ себѣ слишкомъ большую вольность, когда опрокидываетъ Дэдлока на спину, дергаетъ и колетъ его конечности, но онъ думаетъ: "всѣ мы подвергались этому, подагра наша собственность; сотни лѣтъ ужъ постановлено, что мы не скомпроментируемъ фамильный склепъ кончиной отъ какой нибудь простонародной болѣзни, и я долженъ подчиниться этому постановленію".
   Величественное зрѣлище представляетъ сэръ Лейстеръ, лежа съ пурпурно-золотистымъ лицомъ среди большой гостинной на любимомъ своемъ мѣстѣ -- передъ портретомъ миледи; сквозь длинный рядъ оконъ комнату озаряютъ широкія полосы свѣта, чередуясь съ нѣжными переливами тѣней. Баронету свидѣтельствуютъ о его величіи и древніе дубы, обступившіе замокъ и вѣками укоренившіеся въ почвѣ, которая никогда не знала плуга и осталась до сихъ, поръ въ томъ видѣ, въ какомъ была, когда короли носились здѣсь со щитами и мечами или съ лукомъ и стрѣлами,-- и предки, окружающіе его въ комнатѣ; смотря на него со стѣнъ, они какъ будто говорятъ: "каждый изъ насъ на время здѣсь былъ дѣйствительностью и оставилъ свое живописное изображеніе и воспоминаніе, туманное, какъ греза, слабое, какъ тѣ отдаленные голоса грачей, которые тебя усыпляютъ".
   И въ эти минуты баронетъ чувствуетъ себя великимъ. Горе Бойторну и всякому другому нахалу, который осмѣлится оспаривать хоть пядень его земли!
   Теперь при сэрѣ Лейстерѣ находится только портретъ миледи, сама же она упорхнула въ Лондонъ, впрочемъ не намѣрена оставаться тамъ долго и скоро вернется, къ великому смущенію фешенебельныхъ умовъ. Городской домъ не приготовленъ къ принятію миледи, онъ угрюмъ и закутанъ въ чехлы; одинъ напудренный Меркурій безнадежно зѣваетъ у окна передней,-- еще вчера вечеромъ въ дружеской бѣсѣдѣ со своимъ знакомымъ, другимъ Меркуріемъ, такъ же, какъ и онъ, привыкшимъ къ хорошему обществу, онъ признавался, что если такой порядокъ вещей продлится, то для человѣка съ его принципами, съ его положеніемъ въ свѣтѣ, остается одно -- перерѣзать себѣ глотку.
   Какая можетъ быть связь между Линкольнширскимъ замкомъ, лондонскимъ домомъ, напудреннымъ Меркуріемъ и мѣстопребываніемъ подметальщика Джо, непризнаннаго закономъ Джо, на котораго упалъ слабый лучъ свѣта, когда онъ мелъ ступеньки кладбищенскихъ воротъ? А какая связь между множествомъ людей, участвующихъ въ безчисленныхъ житейскихъ драмахъ, непостижимымъ образомъ сведенныхъ вмѣстѣ несмотря на то, что ихъ раздѣляла огромная пропасть?
   Джо ничего не вѣдаетъ о звеньяхъ той цѣни, которая сковываетъ его съ другими людьми, онъ мететъ себѣ цѣлый день, и еслибъ его спросили, онъ резюмировалъ бы свое міросозерцаніе: "Ничего я не знаю"!
   Въ грязную погоду тяжело очищать перекрестокъ отъ грязи и еще тяжело жить этимъ заработкомъ,-- это онъ знаетъ, хотя никто его этому не училъ: самъ догадался.
   Джо проживаетъ или, вѣрнѣе, влачитъ свое существованіе въ развалинахъ, которыя между ему подобными извѣстны подъ именемъ улицы Тома-Отшельника. Всѣ порядочные люди обѣгаютъ эту мрачную улицу развалившихся домовъ; ею завладѣли разные предпріимчивые проходимцы, которые съумѣли воспользоваться ветхими строеніями, близкими къ полному разрушенію, устроились въ нихъ сами и стали отдавать въ наемъ. Теперь по ночамъ въ этихъ обвалившихся постройкахъ ютится нищета.
   Грязная толпа кишитъ въ этихъ убогихъ развалинахъ, какъ паразиты въ разлагающемся тѣлѣ; сюда, точно черви, пролѣзаютъ сквозь трещины стѣнъ и щели досокъ, засыпаютъ, свернувшись на полу, на который каплетъ дождь, и, расходясь, разносятъ съ собою повсюду заразу, сѣя на каждомъ шагу столько зла, что ни лорду Будлю, ни сэру Томасу Вудлю, ни герцогу Гудлю и ни одному изъ администраторовъ, кончая Фудлемъ, не исправить его и въ пятьсотъ лѣтъ, хотя они на то и рождены. s
   Подавно въ Томѣ-Отшельникѣ ужъ два раза слышался трескъ и вслѣдъ за тѣмъ поднималось густое облако пыли, точно отъ взрыва мины: это обрушивался какой-нибудь домъ. Послѣ такого происшествія въ газетахъ появлялась замѣтка, а въ сосѣдней больницѣ были заняты двѣ или три лишнихъ койки. Провалы остались въ полной неприкосновенности, они тоже даютъ пріютъ трущобнымъ обитателямъ и даже пользуются большой популярностью въ ихъ средѣ. Здѣсь много домовъ, близкихъ къ паденію, и очень можетъ быть, что въ Томѣ-Отшельникѣ ждутъ слѣдующаго обвала, какъ величайшаго благополучія.
   Само собою разумѣется, что эта пріятная недвижимость принадлежитъ Канцлерскому суду; всякій, у кого есть хоть полъ-глаза во-лбу, сочтетъ обидой для своей проницательности, если вы предположите, что ему надо это объяснять.
   Почему этому мѣсту дано названіе Тома-Отшельника? Потому ли, что оно служитъ нагляднымъ изображеніемъ перваго человѣка, запутаннаго въ процессъ Джерндайсовъ? потому ли, что Томъ жилъ здѣсь одинъ оденешенекъ послѣ того, какъ запрещеніе, наложенное судомъ, обратило эту улицу въ пустыню, а теперешніе жильцы еще не населили ее? потому ли дано это легендарное названіе, что его сочли достаточно выразительнымъ и подходящимъ для пристанища, откуда изгнанъ даже блѣдный призракъ надежды, которое навѣки отрѣзано отъ общества честныхъ людей?
   Никто этого достовѣрно не знаетъ. Разумѣется, не знаетъ и Джо; "я ничего не знаю", отвѣтилъ бы онъ, если-бъ его спросили.
   Какъ удивительно, должно быть, чувствовать себя въ положеніи Джо! Бродить по улицѣ среди незнакомыхъ образовъ, пребывать въ совершенномъ невѣдѣніи смысла таинственныхъ значковъ, которые въ такомъ множествѣ попадаются на углахъ, улицъ, въ окнахъ, надъ лавками, надъ дверьми. Видѣть, какъ одни читаютъ, а другіе пишутъ, видѣть разносящихъ письма почтальоновъ и не имѣть ни малѣйшаго представленія о томъ, что все это значитъ, не понимать ни одной буквы этого языка, уподобляясь безгласному слѣпому камню.
   Какъ должно быть странно становиться втупикъ, видя по воскресеньямъ людей съ молитвенниками въ рукахъ, направляющихся въ церковь, и думать, потому что вѣдь и Джо кое-когда думаетъ: "что все это значитъ? отчего это имѣетъ значеніе для другихъ, а для меня никакого?"
   Когда на улицѣ тебя гоняютъ съ мѣста на мѣсто, толкаютъ, даютъ подзатыльники, потому что другимъ кажется, что у тебя нѣтъ дѣла, которое требуетъ твоего присутствія тутъ, тамъ или гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ; какъ должно быть странно чувствовать, что это дѣйствительно правда, и сознавать при томъ, что очутился же я какъ-нибудь здѣсь на землѣ, дожилъ я до извѣстныхъ лѣтъ и сталъ тѣмъ, что я есть, оттого, что всѣ пренебрегаютъ мною.
   Какъ должно быть странно не только услышать, что тебя не считаютъ за человѣка, какъ тогда, когда позвали въ свидѣтели, но и чувствовать это всѣмъ существомъ всю свою жизнь; сознавать когда мимо тебя проходятъ лошади, собаки, рогатый скотъ, что ты по своему невѣжеству принадлежишь скорѣе къ нимъ, чѣмъ къ тѣмъ высшимъ существамъ, изысканныя чувства которыхъ оскорбляешь своимъ видомъ.
   Какъ должны быть странны представленія Джо о судебномъ разбирательствѣ, о судьѣ, епископѣ, государствѣ, о самомъ благодѣтельномъ для него учрежденіи -- конституціи, если только онъ знаетъ о ней.
   Необыкновенно странная вещь вся жизнь Джо и духовная и матеріальная, а смерть еще страннѣе!
   На встрѣчу утру, которое всегда запаздываетъ заглянуть въ эти края, выходитъ Джо изъ Тома-Отшельника, грызя на ходу грязную корку хлѣба. Много улицъ проходитъ онъ, но дома вездѣ еще заперты; чтобъ удобнѣе позавтракать, онъ присаживается на ступенькѣ подъѣзда Общества распространенія Евангелія въ языческихъ странахъ. Окончивъ свой завтракъ, Джо подметаетъ крыльцо въ знакъ признательности за пристанище и думаетъ про себя: "что это за зданіе такихъ огромныхъ размѣровъ?"
   Бѣдный оборвышъ не имѣетъ ни малѣйшаго представленія о духовномъ мракѣ, въ который погружены коралловые рифы Тихаго Океана, и не вѣдаетъ, чего стоитъ обращеніе драгоцѣнныхъ душъ, проживающихъ подъ кокосовыми пальмами и хлѣбными деревьями.
   Джо отправляется къ своему перекрестку и начинаетъ прибирать его къ наступающему дню.
   Городъ пробудился: огромный волчокъ спущенъ, завертѣлся и зажужжалъ. Зачѣмъ-то читаютъ, пишутъ... возобновляется обычная суетливая жизнь послѣ ночного отдыха... Джо, какъ умѣетъ, подвигается впередъ въ этой сутолокѣ, въ которой онъ понимаетъ не больше безсловесныхъ животныхъ. Сегодня базарный день. Быки, ослѣпленные, одурѣлые, раздраженные ударами, которые на нихъ сыплятся, мечутся, съ налитыми кровью глазами и съ пѣной у рта бросаются на каменныя стѣны, сшибаютъ съ ногъ ни въ чемъ неповинныхъ прохожихъ, ранятъ другъ друга. Какое сходство съ состояніемъ Джо! Огромное сходство!
   Приходитъ оркестръ музыкантовъ и начинаетъ играть. Джо слушаетъ музыку. Слушаетъ ее и собака гуртовщика, которая поджидаетъ своего хозяина у дверей мясной лавки; должно быть она размышляетъ о баранахъ, которые были на ея попеченіи, но уже благополучно доставлены на мѣсто. Но вотъ она начинаетъ безпокоиться относительно трехъ или четырехъ: никакъ не можетъ вспомнить, гдѣ она ихъ оставила, не сбились ли они съ дороги? и она оглядывается по сторонамъ, какъ будто ожидая ихъ увидѣть. Вдругъ она навостряетъ уши, прислушивается и вспоминаетъ все.
   Эта овчарка настоящій бродяга: она привыкла къ кабакамъ и дурному обществу; она страшно зла и по первому свистку готова броситься на барана и рвать въ клочки его шерсть; но вмѣстѣ съ тѣмъ она знаетъ свои обязанности, умѣетъ исполнять ихъ; люди позаботились воспитать ее, обучить, развить ея способности. Можно сказать почти навѣрное, что она и Джо слушаютъ музыку съ одинаковымъ животнымъ удовольствіемъ; что же касается до мыслей, желаній, веселыхъ или грустныхъ воспоминаній, стремленій къ чему-то высшему, которыя будитъ въ душѣ музыка, то въ этомъ отношеніи, вѣроятно, оба они, и собака и человѣкъ, стоятъ на одномъ уровнѣ.
   Но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ собака стоитъ гораздо выше маленькаго слушателя въ человѣческомъ образѣ. Предоставьте потомковъ собаки самимъ себѣ, они одичаютъ (подобно Джо) и по прошествіи нѣкотораго времени такъ выродятся, что забудутъ даже лаять, но не разучатся кусать.
   Погода испортилась, стало пасмурно, накрапываетъ изморозь. Джо выбивается изъ силъ на своемъ перекресткѣ, среди грязи, колесъ, лошадей, ударовъ бичей и зонтиковъ пѣшеходовъ, и за всю эту муку ему только-только удается добыть жалкіе гроши, которыми онъ заплатитъ за вонючій ночлегъ въ Томѣ-Отшельникѣ.
   Смеркается. Въ лавкахъ зажгли газъ, по тротуарамъ забѣгалъ фонарщикъ со своей лѣстницей,-- наступаетъ унылый вечеръ.
   Мистеръ Телькингорнъ въ своемъ кабинетѣ занятъ сочиненіемъ заявленія, съ которымъ завтра утромъ обратится въ ближайшій полицейскій участокъ, требуя задержанія опасной личности. Гридли, истецъ обманутый въ своихъ надеждахъ, являлся къ нему сегодня и былъ чрезвычайно дерзокъ; такихъ оскорбленій нельзя допустить и слѣдуетъ опять засадить Гридли въ тюрьму. Съ потолка Аллегорія, въ видѣ какого-то римлянина въ невозможной позѣ: ногами вверхъ, головой внизъ, съ вывихнутой рукой, которая по размѣрамъ годилась бы только Самсону, упорно указываетъ мистеру Телькингорну перстомъ на него; почему бы мистеру Телькингорну не обратить туда своихъ взоровъ? Но вѣдь римлянинъ вѣчно указываетъ на улицу, зачѣмъ же мистеру Телькингорну смотрѣть туда? А еслибъ онъ посмотрѣлъ и увидѣлъ проходящую мимо женщину что жъ изъ того? Вѣдь на свѣтѣ столько женщинъ! Мистеръ Телькингорнъ думаетъ даже, что черезчуръ много: женщины -- корень всякаго зла, хотя онѣ-то и доставляютъ работу юристамъ.
   Что жъ изъ того, что онъ увидѣлъ бы женщину, если даже она и старается пробраться незамѣтно? У всѣхъ женщинъ есть тайны-мистеръ Телькингорнъ превосходно это знаетъ.
   Но немногія женщины похожи на ту, что прошла теперь мимо оконъ мистера Телькингорна; какъ не вяжутся ея изящныя манеры съ простымъ платьемъ: по костюму -- это служанка изъ хорошаго дома, а по походкѣ и по манерѣ держаться -- знатная дама. Она спѣшитъ; видно, что ноги ея не привыкли ступать по грязной мостовой, какъ она не старается подражать чужой походкѣ. Ея лицо скрыто вуалью, но манеры такъ выдаютъ ее, что не одинъ прохожій бросаетъ на нее любопытный взглядъ.
   Она идетъ не оборачиваясь, знатная дама или горничная, но она идетъ съ какой-то опредѣленной цѣлью и навѣрное съумѣетъ ея достигнуть. Она не оборачивается ни разу, пока не приходитъ на перекрестокъ, гдѣ пребываетъ обыкновенно Джо со своей метлой; онъ подходитъ къ ней, прося милостыни; она все не оборачивается, переходитъ на другую сторону улицы и киваетъ ему, чтобъ онъ слѣдовалъ за нею.
   Джо идетъ на разстояніи двухъ шаговъ отъ нея, пока они по входятъ въ какой-то пустынный дворъ.
   -- Ты тотъ мальчикъ, о которомъ я прочла въ газетахъ? спрашиваетъ она, не подымая вуаля.
   -- Я ничего не знаю про газеты, угрюмо говоритъ Джо, бросая взглядъ на вуаль,-- я про нихъ и слыхомъ не слыхалъ.
   -- Тебя спрашивали на слѣдствіи?
   -- Ничего я не знаю про... а, вы говорите, про то, куда меня водилъ сторожъ? Тотъ ли я Джо, что былъ на разслѣдованіи?
   -- Да.
   -- Тотъ самый.
   -- Пойдемъ.
   Джо слѣдуетъ за нею и говоритъ:
   -- Вы хотите знать про человѣка, про того, который умеръ?
   -- Тс! Говори шепотомъ! Да, про него. При жизни онѣ былъ въ нуждѣ, въ бѣдности?
   -- О, да!
   -- Неужели онъ былъ такой, какъ ты? съ отвращеніемъ спрашиваетъ женщина.
   -- Куда мнѣ до него! Я простой бродяга. А вы знали его?
   -- Какъ ты смѣешь спрашивать меня объ этомъ?
   Джо отвѣчаетъ съ величайшей почтительностью:
   -- Не обижайтесь, леди! (Даже и онъ рѣшилъ, что она должна быть знатная дама).
   -- Я вовсе не леди, а простая служанка.
   -- Вы хорошенькая, говоритъ Джо, далекій отъ всякаго намѣренія оскорбить, отдавая только должную дань восхищенію.
   -- Помолчи и слушай. Не разспрашивай меня и стань подальше. Можешь ты указать мнѣ всѣ мѣста, о которыхъ говорилось въ газетномъ отчетѣ: откуда онъ бралъ переписку, гдѣ умеръ, куда тебя приводилъ сторожъ, гдѣ его похоронили? Ты знаешь, гдѣ его похоронили?
   Джо киваетъ утвердительно головой, онъ кивалъ такъ и тогда, когда она перечисляла всѣ остальныя мѣста.
   -- Ступай и покажи мнѣ эти страшныя мѣста. Когда подойдемъ, остановись и молчи, пока я не спрошу, и не оглядывайся назадъ. Если исполнишь все какъ слѣдуетъ, я тебѣ хорошо заплачу.
   Джо внимательно слушаетъ, но понимаетъ съ трудомъ и для лучшаго уразумѣнія отмѣчаетъ рукояткой метлы каждое слово. Онъ долго молча обдумываетъ то, что она сказала, наконецъ киваетъ своей лохматой головой и говоритъ:
   -- Меня не проведешь, не таковскій! Смотрите, не вздумайте задать тягу!
   Служанка отступаетъ на шагъ съ восклицаніемъ:
   -- Что хочетъ сказать этотъ ужасный мальчишка?
   -- Понимаете, не удерете послѣ.
   -- Не понимаю. Ступай впередъ! Я дамъ тебѣ столько Денегъ, сколько у тебя никогда не было.
   Джо почесываетъ голову и посвистываетъ. Потомъ, взявъ метлу подъ мышку, отправляется въ путь, ловко ступая босыми ногами по камнямъ и грязнымъ лужамъ.
   Куксъ-Кортъ. Джо останавливается. Молчаніе.
   -- Что здѣсь такое?
   -- Тутъ живетъ, кто давалъ ему работу, а мнѣ далъ полъкропы, отвѣчаетъ Джо шопотомъ и не оглядываясь.
   -- Ступай дальше.
   -- Лавка Крука. Джо опять останавливается. Долгое молчаніе.
   -- Кто здѣсь живетъ?
   -- Здѣсь онъ жилъ, по прежнему тихо отвѣчаетъ Джо.
   Молчаніе. Его спрашиваютъ, наконецъ:
   -- Въ которой комнатѣ?
   -- Въ задней комнатѣ, наверху. Съ угла улицы вы можете видѣть окно. Вонъ тамъ, вверху! Я видѣлъ его тамъ, когда онъ лежалъ вытянувшись, какъ палка. А вонъ на той сторонѣ кабакъ, куда меня привелъ сторожъ.
   -- Ступай дальше.
   На этотъ разъ ихъ путь не близокъ, но Джо отдѣлался отъ своего первоначальнаго подозрѣнія, точно выполняетъ уговоръ и идетъ, не оглядываясь. По извилистымъ вонючимъ переулкамъ добираются они, наконецъ, до узкаго перехода, запертаго желѣзной рѣшеткой и освѣщеннаго теперь газовыйь рожкомъ. Джо берется рукою за прутья и, взглянувъ за рѣшетку, говоритъ:
   -- Вотъ тутъ его положили.
   -- Здѣсь, въ этомъ ужасномъ мѣстѣ?
   -- Тамъ, за рѣшеткой. Вонъ за той кучей костей у сорной ямы. Онъ лежитъ неглубоко: насилу впихнули, пришлось стать на гробъ, чтобъ вошелъ на мѣсто. Коли бъ дверца была отворена, я могъ бы метлой разрыть землю и показать вамъ его, только дверь-то всегда заперта. Джо трясетъ дверь и прибавляетъ:-- Вѣрно потому ее и запираютъ. Смотрите: крыса! Какъ разъ тамъ!
   Джо гикаетъ на крысу и восклицаетъ:
   -- Смотрите, куда убѣжала,-- въ землю!
   Служанка стремительно кидается прочь отъ этой ужасной рѣшетки и прислоняется къ углу зловоннаго прохода, гдѣ платье ея пачкается въ липкой грязи. Она отгоняетъ отъ себя Джо, машетъ ему руками, кричитъ, чтобъ онъ отошелъ подальше, что онъ внушаетъ ей отвращеніе. Джо стоятъ, вытаращивъ глаза. Она наконецъ приходитъ въ себя.
   -- Освящено это ужасное мѣсто?
   -- Чѣмъ, газомъ? спрашиваетъ Джо недоумѣвая.
   -- Кропили его святой водой?
   Джо въ полномъ изумленіи.
   -- Я спрашиваю, кропили ли тутъ святой водой?
   -- Убей меня Богъ, если я знаю! Должно быть кропили. А хоть себѣ и кропили, такъ развѣ мѣсто отъ этого лучше? Ишь ты, нашла, что спросить.. кропили ли водой. Сказано: ничего я этого не знаю.
   Служанка почти не слушаетъ то, что онъ говоритъ, и, кажется, мало думаетъ о томъ, что говоритъ сама.
   Она снимаетъ перчатку, чтобъ вынуть деньги изъ кошелька. Джо безмолвствуетъ и замѣчаетъ про себя, какъ мала и бѣла эта рука и какія блестящія кольца носитъ хорошенькая служанка.
   Она суетъ монету въ его руку, стараясь не дотронуться до него, и вздрагиваетъ, когда ихъ руки сталкиваются.
   -- Теперь покажи мнѣ опять могилу, говоритъ она.
   Джо просовываетъ рукоятку метлы между прутьями рѣшетки и съ величайшимъ усердіемъ указываетъ ей мѣсто. Онъ оглядывается, чтобъ узнать, поняла ли она, но оказывается, что ея ужъ нѣтъ.
   Первымъ дѣломъ онъ подноситъ полученную монету къ газовому рожку: монета желтая,-- Джо замираетъ отъ восторга; потомъ пробуетъ ее на зубахъ, чтобъ удостовѣриться, не фальшивая ли она, и наконецъ, прячетъ для большей сохранности за щеку. Затѣмъ онъ тщательно подметаетъ ступеньки и проходъ къ рѣшеткѣ, и отправляется на ночлегъ къ Тому-Отшельнику. По дорогѣ онъ останавливается чуть не у всѣхъ газовыхъ фонарей, чтобъ полюбоваться на монету, попробовать ее на зубахъ и еще разъ увѣриться въ томъ, что это настоящее золото.
   Въ этотъ вечеръ напудренный Меркурій не можетъ пожаловаться на недостатокъ общества: миледи отправляется на званый обѣдъ, а послѣ посѣтить два-три бала.
   Сэръ Лейстеръ сидитъ на мѣстѣ, въ Линкольнширскомъ замкѣ, одинъ на одинъ со своей подагрой и жалуется мистрисъ Роунсвель на дождь, который такъ шумитъ на террасѣ, что мѣшаетъ ему читать газету у камина уютной уборной.
   -- Лучше бы сэръ Лейстеръ помѣстился въ другой половинѣ дома, говоритъ м-съ Роунсвель Розѣ:-- его уборная, какъ и комнаты миледи, выходитъ окнами на террасу, а я никогда еще не слышала шаговъ привидѣнія такъ ясно, какъ въ эту ночь.
   

ГЛАВА XVII.
Разсказъ Эсфири.

   Нечего и говорить, что Ричардъ скоро забылъ о своемъ обѣщаніи аккуратно писать, но за то онъ очень часто пріѣзжалъ къ намъ, пока мы оставались въ Лондонѣ. Онъ по прежнему восхищалъ всѣхъ своимъ блестящимъ умомъ, прекраснымъ расположеніемъ духа, не поддѣльной искренностью и заразительной веселостью; чѣмъ больше я его узнавала, тѣмъ больше любила. Какъ жаль, что воспитаніе не развило въ немъ настойчивости въ трудѣ и умѣнья сосредоточивать свои силы! Система, которую практиковали надъ нимъ, какъ и надъ сотнями другихъ мальчиковъ, совсѣмъ не похожихъ другъ на друга ни характерами, ни способностями, пріучила его заниматься, какъ разъ настолько, чтобъ благополучно сдавать экзамены. Онъ то стремительно набрасывался на уроки, отвѣчалъ блистательно и получалъ самые лестные отзывы, то по недѣлямъ не заглядывалъ въ книгу; онъ привыкъ полагаться на свои силы и не научился управлять ими. Онъ былъ одаренъ отъ природы блестящими качествами, съ которыми могъ бы достойно занимать высокое положеніе на всякомъ поприщѣ, по, какъ вода и огонь -- хорошіе слуги человѣка -- становятся плохими господами, такъ вышло и съ этими качествами: если бъ Ричардъ съумѣлъ ихъ подчинить, они были бы его вѣрными союзниками, теперь же, господствуя надъ нимъ, они сдѣлались его врагами.
   Я высказываю здѣсь свои мнѣнія не потому, чтобъ считала ихъ непреложной истиной, а лишь потому, что таковы дѣйствительно были мои мысли, а я хочу съ полной откровенностью изложить здѣсь все, что думала и чувствовала.
   Опекунъ былъ совершенно правъ,-- я часто имѣла случай наблюдать, что несчастная тяжба имѣла на характеръ Ричарда не меньшее, если не большее вліяніе, чѣмъ само воспитаніе: неопредѣленность положенія и постоянное ожиданіе богатыхъ милостей въ будущемъ придали ему беззаботность игрока, замѣшаннаго въ крупную игру.
   Какъ-то разъ, когда опекуна не было дома, насъ посѣтили мистеръ и мистрисъ Байгемъ Беджеръ. Понятно, что очень скоро разговоръ перешелъ на Ричарда. На мой вопросъ о немъ, мистрисъ Байгемъ Беджеръ сказала:
   -- Ахъ, мистеръ Карстонъ прекрасный молодой человѣкъ, истинное пріобрѣтеніе для нашего общества. Капитанъ Своссеръ говаривалъ бывало, что мое присутствіе за обѣдомъ въ каютъ-кампаніи пріятнѣе, чѣмъ земля въ виду при попутномъ вѣтрѣ, даже тогда, когда солонина становилась жестка, какъ ноки на форъ-марсѣ. Этими морскими терминами онъ выражалъ, какъ высоко цѣнилъ мое общество. То же самое могу сказать о мистерѣ Карстонѣ. Но вы не обвините меня въ чрезмѣрной поспѣшности заключеній, если я выскажу свою мысль до конца?
   Я дала надлежащій отвѣтъ, въ которомъ мистрисъ Беджеръ, судя по тону ея вопроса, нисколько, не сомнѣвалась.
   -- А миссъ Клеръ? спросила она медовымъ голосомъ.
   Ада поспѣшила отвѣтить то же, что и я, но этотъ приступъ замѣтно ее встревожилъ.
   -- Видите, мои милыя... вы извините меня, что я такъ васъ называю?
   Мы дали требуемое согласіе.
   -- Потому что вѣдь и въ самомъ дѣлѣ вы такъ милы; вы, позволю Себѣ сказать, такъ очаровательно прелестны. И такъ, мои милыя, хотя я еще молода, по крайней мѣрѣ мистеръ Байгемъ Беджеръ сдѣлалъ мнѣ этотъ комплиментъ.
   -- Протестую! воскликнулъ мистеръ Беджеръ точно на публичномъ митингѣ:-- это вовсе не комплиментъ!
   -- Хорошо, скажемъ такъ, хотя я молода еще...
   -- Внѣ всякаго сомнѣнія! воскликнулъ мистеръ Беджеръ.
   -- Хотя я молода, но въ своей жизни имѣла множество случаевъ наблюдать молодыхъ людей,-- сколько ихъ было на миломъ старомъ "Криплерѣ!". И послѣ, когда я съ капитаномъ Своссеромъ ходила въ Средиземное море, я пользовалась всякимъ случаемъ познакомиться съ мичманами, находившимися подъ командой капитана; у меня было много друзей между ними. Вы, мои милыя, не знаете людей этой профессіи и не поймете того, что можно было бы сказать по поводу отношенія мичмановъ къ денежнымъ счетамъ. Вы не то, что я; въ то время морская вода была моей стихіей, а я была настоящимъ матросомъ. Потомъ съ профессоромъ Дппго...
   -- Европейской знаменитостью, вставилъ шепотомъ мистеръ Беджеръ.
   -- Потерявъ перваго и выйдя замужъ за второго, продолжала мистрисъ Беджеръ, говоря о своихъ умершихъ мужьяхъ, какъ о слогахъ шарады:-- я опять была такъ счастлива, что имѣла возможность дѣлать наблюденія надъ молодежью: на лекціяхъ профессора Динго была всегда масса слушателей, и я, какъ жена знаменитаго ученаго, сама искавшая въ наукѣ утѣшенія, поставила себѣ въ обязанность открыть свой домъ студентамъ, для болѣе широкаго обмѣна научныхъ мыслей. По вторникамъ бисквиты и лимонадъ были къ услугамъ тѣхъ изъ гостей, кто желалъ освѣжиться, и наука неограниченно царила на этихъ вечерахъ.
   -- Какъ должно быть замѣчательны были эти собранія, благоговѣйно прошепталъ мистеръ Беджеръ: -- къ какимъ великимъ результатамъ должно было повести умственное общеніе съ такой выдающейся личностью!
   -- Теперь, будучи женою третьяго, мистера Беджера, я пополняю тотъ запасъ наблюденій, который накопился у меня при жизни капитана Своссера и расширился при профессорѣ Динго; поэтому, приступая къ сужденію о мистерѣ Карстонѣ, я отнюдь не новичокъ. И такъ, мои милыя, мое мнѣніе такое, что онъ поторопился выборомъ профессіи и недостаточно обдумалъ этотъ выборъ.
   Ада казалась очень встревоженной, и я спросила мистрисъ Беджеръ, на чемъ она основываетъ свое предположеніе.
   -- На характерѣ и поведеніи мистера Карстона, дорогая миссъ Соммерсонъ! У него такой счастливый характеръ, что, вѣроятно, ему не придетъ въ голову разобраться въ своихъ чувствахъ, но онъ томится избранной профессіей и ничѣмъ не выказываетъ того интереса, по которому можно узнать истинное призваніе. Медицина не внушаетъ ему ничего, кромѣ скуки,-- это мало обѣщаетъ въ будущемъ. Молодые люди, которые дѣйствительно любятъ медицину, въ родѣ, напримѣръ, Аллана Вудкорта, чувствуютъ себя вполнѣ вознагражденными за долгіе годы труда и лишеній уже тѣмъ, что пріобрѣтаютъ познанія, хотя трудъ ихъ въ денежномъ отношеніи оплачивается очень скудно. Но я вполнѣ убѣждена, что съ мистеромъ Карстовомъ этого не будетъ.
   Ада робко спросила: -- И мистеръ Беджеръ того же мнѣнія?
   -- Сказать правду, миссъ Клеръ, мнѣ не приходило въ голову разсматривать предметъ съ этой точки зрѣнія, пока ее не указала мистрисъ Беджеръ. Когда же она представила дѣло въ такомъ свѣтѣ, я разумѣется отнесся къ нему съ величайшимъ вниманіемъ, ибо, помимо того, что природа щедро одарила мистрисъ Беджеръ, она имѣла рѣдкое счастье развить свой умъ подъ вліяніемъ двухъ такихъ замѣчательныхъ,-- скажу болѣе,-- такихъ удивительныхъ людей, какъ капитанъ королевскаго флота Своссеръ и профессоръ Динго. Короче, я пришелъ къ тому же заключенію, что и мистрисъ Беджеръ.
   -- У капитана Своссера были два правила, выраженныя имъ по обыкновенію фигурально: не жалѣй огня, когда грѣешь смолу, и -- любишь чистоту, люби и швабру. Мнѣ кажется, что эти морскія правила приложимы и къ медицинской профессіи.
   -- Ко всѣмъ профессіямъ! Поразительное умѣнье выразить мысль кратко и ясно!
   -- Когда мы съ профессоромъ Динго, во время нашей свадебной поѣздки, были въ Сѣверномъ Дэвонширѣ, многіе замѣчали ему, что онъ обезображиваетъ архитектурныя зданія, отбивая своимъ геологическимъ молоткомъ куски камней отъ домовъ и другихъ построекъ. Профессоръ отвѣчалъ, что для него не существуетъ никакихъ зданій, кромѣ храма науки. Принципъ, какъ мнѣ кажется, тотъ же?
   -- Совершенно тотъ же! Прекрасно сказано! То же самое замѣчаніе, миссъ Соммерсонъ, профессоръ сдѣлалъ во время своей послѣдней болѣзни; уже ничего не сознавая, въ бреду онъ держалъ геологическій молотокъ у себя подъ подушкой, какъ бы вы думаете, зачѣмъ? а чтобы отсѣкать куски отъ тѣхъ, кто къ нему подходилъ. Вотъ, что значитъ руководящая страсть! Несмотря на несносныя отступленія, которыми они уснащали свою рѣчь, чувствовалось, что мнѣніе высказано ими безпристрастно и вполнѣ основательно. Мы рѣшили ничего не говорить мистеру Джерндайсу и серьезно потолковать съ Ричардомъ въ первый же разъ, какъ онъ пріѣдетъ.
   Онъ пріѣхалъ на другой день. Когда я вошла въ комнату, гдѣ они сидѣли съ Адой, то сейчасъ же я поняла по виду моей милочки, что она готова найти прекраснымъ все, что бы онъ ни сказалъ. Занявъ свое обычное мѣсто по другую сторону Ричарда, я освѣдомилась, какъ подвигаются его занятія?
   -- Хорошо.
   -- Видишь, Эсфирь! Можно ли отвѣтить лучше? вскричала торжествующимъ голосомъ наша баловница.
   Я попробовала было взглянуть на нее съ подобающей строгостью, но это мнѣ, конечно, не удалось.
   -- Хорошо? переспросила я.
   -- Да, довольно хорошо. Скучновато подъ часъ, по бываетъ и хуже.
   -- О, Ричардъ!
   -- Въ чемъ дѣло, Эсфирь?
   -- Бываетъ и хуже!
   -- Что жъ онъ такое сказалъ, госпожа ворчунья? и Ада убѣдительно взглянула на меня черезъ его плечо:-- Бываетъ хуже, значитъ хорошо.
   -- Разумѣется! Ричардъ беззаботно тряхнулъ головою, чтобъ откинуть волосы со лба.-- Къ тому же этотъ искусъ только на время, пока процессъ... Забылъ! запрещенная область! И такъ, все обстоитъ благополучно, поговоримъ о чемъ-нибудь другомъ.
   Ада выразила на это полную готовность,-- она была увѣрена, что вопросъ рѣшенъ, какъ нельзя болѣе удовлетворительно. Но мнѣ казалось, что на этомъ нельзя остановиться, и я вернулась къ прежнему.
   -- Дорогіе мои, подумайте, какъ важно для васъ обоихъ, чтобъ Ричардъ высказался серьезно и безъ всякихъ оговорокъ; вѣдь этотъ вопросъ -- вопросъ чести по отношенію къ вашему опекуну. Потолкуемъ лучше объ этомъ теперь, послѣ, пожалуй, будетъ поздно.
   -- Ну, поговоримъ, только я думаю, что Ричардъ правъ! сказала Ада.
   Я опять сдѣлала попытку взглянуть на нее строго, но толку вышло мало: она была такъ обворожительно мила, такъ любила его!
   -- Вчера у насъ были мистеръ и мистрисъ Беджеръ, и кажется они думаютъ, что медицина не нравится вамъ, Ричардъ.
   -- Они такъ думаютъ? О, это мѣняетъ дѣло! Я не имѣлъ ни малѣйшаго представленія о томъ, что они уже пришли къ этой мысли, и не хотѣлъ ихъ огорчать. Правда, медицина мало меня прельщаетъ, но что жъ изъ этого, вѣдь занятія идутъ сносно?
   -- Слышишь, Ада?
   Ричардъ продолжалъ полусерьезно, полушутя:
   -- Это правда, медицина не мое призваніе. Я мало изъ нея извлекаю, за то много узнаю о первомъ и второмъ мужѣ мистрисъ Беджеръ.
   -- Еще бы! вскричала Ада въ полномъ восторгѣ:-- Эсфирь, мы вѣдь вчера говорили то же самое!
   -- Ужасно однообразно. Сегодня тоже, что вчера, завтра то же, что сегодня, продолжалъ Ричардъ.
   -- Такой упрекъ можно сдѣлать всякимъ занятіямъ, возразила я,-- сама жизнь, кромѣ нѣкоторыхъ исключительныхъ случаевъ, страшно однообразна.
   -- Вы такъ думаете? Можетъ быть вы и правы, сказалъ Ричардъ съ прежнимъ задумчивымъ видомъ, но вдругъ развеселился и прибавилъ:-- Ну, мы описали кругъ и вернулись къ тому, съ чего начали. Медицина скучна, но бываетъ и хуже -- значитъ все обстоитъ благополучно, и поговоримъ о чемъ-нибудь другомъ.
   Тутъ даже Ада покачала головой и взглянула на него съ серьезнымъ упрекомъ, хотя лицо ея дышало любовью къ нему, лицо, которое показалось мнѣ такимъ довѣрчивымъ и простодушнымъ еще тогда, въ памятный вечеръ нашей прежней встрѣчи, когда я не могла знать, какое у нея довѣрчивое, безхитростное сердце.
   Мнѣ показалось, что теперь самый удобный случай. Я намекнула Ричарду, что, хотя онъ и бываетъ иногда черезчуръ беззаботенъ въ своихъ личныхъ дѣлахъ, но навѣрное не намѣренъ быть такимъ по отношенію къ Адѣ, что изъ любви къ ней онъ долженъ постараться отнестись серьезно къ важному шагу, который будетъ имѣть вліяніе на всю ихъ жизнь.
   Онъ выслушалъ меня съ полной серьезностью и отвѣтилъ:
   -- Дорогая матушка, я самъ много разъ думалъ объ этомъ и сердился на себя за то, что, при самомъ искреннемъ намѣреніи быть серьезнымъ, то или другое всегда мнѣ мѣшало. Самъ я не знаю, какъ это случается; должно быть мнѣ чего-то не хватаетъ. Даже и вы не знаете, какъ крѣпко а люблю Аду, но больше ни въ чемъ у меня нѣтъ постоянства.-- И онъ прибавилъ съ досадой:-- Медицина такая трудная вещь и столько отнимаетъ времени!
   -- Можетъ быть вы просто ее не любите, оттого она и кажется вамъ трудной?
   -- Бѣдняжка! Я нисколько не удивляюсь, что онъ не любитъ медицины, сказала Ада.
   Нѣтъ! рѣшительно всѣ мои попытки внушить ей благоразуміе ни къ чему не вели! Я опять хотѣла взглянуть на нее строго, и опять не могла, а еслибъ и могла, какой бы вышелъ изъ этого толкъ, когда она смотрѣла на Ричарда, сложивъ свои ручки на его плечѣ, а онъ не отводилъ взора отъ ея голубыхъ глазъ? Нѣжно проводя рукою по ея золотистымъ локонамъ, онъ говорилъ:
   -- Видишь ли, мое сокровище, я можетъ быть нѣсколько поторопился, или не понялъ своихъ склонностей, кажется онѣ дѣйствительно не къ тому направлены, но вѣдь я и не могъ ничего сказать, не испытавъ себя. Вопросъ теперь въ томъ, стоитъ ли передѣлывать то, что ужъ сдѣлано; какъ бы не вышло много шуму изъ пустяковъ.
   -- Ричардъ, голубчикъ, какъ можете вы называть это пустяками!
   -- Я сказалъ пустяки въ томъ смыслѣ, что не вижу никакой необходимости мѣнять то, что уже сдѣлано.
   Тутъ ужъ мы обѣ стали доказывать ему, что не только стоитъ, но непремѣнно нужно исправить то, что сдѣлано. Я спросила его, думалъ ли онъ о томъ, къ какимъ занятіямь онъ всего болѣе склоненъ.
   -- На этотъ вопросъ, дорогая старушка, я могу отвѣчать утвердительно. Да, я думалъ и нахожу, что мнѣ всего больше по душѣ юриспруденція.
   -- Юриспруденція? повторила Ада, точно пугаясь этого слова.
   Ричардъ продолжалъ:
   -- Когда я буду въ конторѣ Кенджа, предполагая, что я попаду въ ученики, именно, къ нему, я стану наблюдать за... гм! за запретной областью и, зная, что дѣло не заброшено, а направлено надлежащимъ образомъ, буду спокоенъ. Такимъ образомъ я буду имѣть возможность слѣдить за интересами Ады и за своими собственными, что одно и тоже.
   Я никакъ не могла повѣрить прочности этого рѣшенія и видѣла по лицу Ады, какъ ее огорчали эти несбыточныя ожиданія и это влеченіе къ какому-то миражу. Но по моему мнѣнію надо было поддержать въ немъ благое намѣреніе проявить хоть въ чемъ-нибудь постоянство, и поэтому я ограничилась совѣтомъ -- хорошенько увѣриться въ томъ, что на этотъ разъ его рѣшеніе твердо.
   -- Дорогая моя Минерва, могу васъ увѣрить, что у меня много постоянства, не меньше, чѣмъ у васъ. Я ошибся, но мы всѣ подвержены ошибкамъ; въ другой разъ со мной этого ужъ не случится. Изъ меня выйдетъ такой юристъ, что на рѣдкость, если только стоитъ, по вашему, затѣвать столько шуму изъ пустяковъ.
   Нерѣшительность, сквозившая въ его послѣднихъ словахъ, заставила насъ еще разъ и еще серьезнѣе повторить то, что мы уже высказали. Мы посовѣтовали ему разсказать обо всемъ мистеру Джерндайсу; Ричардъ отъ природы не былъ склоненъ къ скрытности и немедленно согласился. Мы сейчасъ же всей компаніей отправились къ опекуну и Ричардъ признался ему во всемъ. Тотъ выслушалъ очень внимательно и сказалъ:
   -- Рикъ, мы можемъ честно ретироваться, да такъ и сдѣлаемъ. Нужно только остерегаться,-- ради твоей кузины, Рикъ, ради твоей кузины,-- чтобъ не ошибиться вторично. Поэтому, относительно юридической карьеры, мы сдѣлаемъ маленькое испытаніе, положимъ нѣкоторое время на размышленіе, прежде чѣмъ окончательно рѣшиться: знаешь, семь разъ примѣрь, одинъ разъ отрѣжь.
   Ричардъ почувствовалъ вдругъ такой приливъ энергіи, что горѣлъ нетерпѣніемъ сію минуту отправиться въ контору мистера Кенджа и поступить къ нему въ ученье; впрочемъ, когда мы ему доказали, что въ такихъ дѣлахъ нельзя спѣшить, онъ безпрекословно подчинился и удовольствовался тѣмъ, что, усѣвшись подлѣ насъ, заговорилъ въ такомъ духѣ, какъ будто съ дѣтства у него было одно неизмѣнное желаніе, именно то, которое теперь овладѣло имъ. Опекунъ былъ съ нимъ добръ и ласковъ, но серьезенъ, такъ что, когда Ричардъ ушелъ и мы собрались расходиться по своимъ комнатамъ, Ада спросила его:
   -- Кузенъ Джонъ, вы не думаете дурно о Ричардѣ?
   -- Нѣтъ, душа моя.
   -- Такъ естественно, что онъ могъ ошибаться въ такомъ трудномъ вопросѣ, это могло случиться со всякимъ.
   -- Да, да, душа моя. Не смотри такъ печально.
   -- Я вовсе не печальна, кузенъ Джонъ, отвѣтила Ада съ веселой улыбкой; и, не снимая своей руки, которую прощаясь положила ему на плечо, продолжала:-- Я опечалилась бы лишь только въ томъ случаѣ, если бъ вы стали дурно думать о Ричардѣ.
   -- Я буду дурно думать о немъ, если черезъ него ты будешь несчастна, но и тогда виноватъ буду я, а не онъ, потому что я васъ свелъ. Но не стоитъ объ этомъ говорить: у него въ запасѣ много времени и цѣлая жизнь впереди. Я о немъ дурно думаю? Нѣтъ, дорогая моя! Готовъ поклясться, что и ты не думаешь.
   -- Конечно нѣтъ, кузенъ Джонъ! я не могу и не могла бы ни въ какомъ случаѣ думать о немъ дурно, если бы весь свѣтъ ополчился на него,-- я только сильнѣе бы его любила.
   Положивъ руки ему на плечи и глядя ему прямо въ лицо, она произнесла эти слова съ такой спокойной увѣренностью, что казалась олицетвореніемъ правды. Опекунъ посмотрѣлъ на нее задумчивымъ взглядомъ и сказалъ:
   -- Вѣроятно предопредѣлено, чтобъ добродѣтели матерей засчитывались иногда дѣтямъ такъ же, какъ и грѣхи отцовъ! Спокойной ночи, крошка! Спокойной ночи, хозяюшка! Сладко почивайте, пріятныхъ сновъ!
   Когда онъ провожалъ глазами уходящую Аду, я въ первый разъ замѣтила на его добромъ лицѣ какую-то тѣнь; это былъ уже не тотъ взглядъ, какимъ онъ смотрѣлъ на нее и на Ричарда, когда она пѣла при свѣтѣ камина, и не тотъ, какимъ онъ еще недавно слѣдилъ за ними обоими, когда они проходили по комнатѣ, озаренной солнечнымъ свѣтомъ. Даже тотъ взглядъ, который онъ бросилъ на меня послѣ ухода Ады, хотя и говорилъ мнѣ по прежнему безъ словъ о многомъ, но не былъ уже такимъ спокойнымъ и полнымъ надеждъ, какъ прежде.
   Ада никогда еще не расхваливала такъ Ричарда, какъ въ этотъ вечеръ. Она легла спать, не снявши браслета, который онъ ей подарилъ, и навѣрное видѣла его во снѣ, потому что, когда она заснула и я наклонилась, чтобы поцѣловать ее, у нея было такое счастливое и спокойное лицо.
   Мнѣ же совсѣмъ не хотѣлось спать, и чувствуя, что не засну, я сѣла работать; (само по себѣ, это, конечно, такой пустякъ, о которомъ не стоило бы и упоминать); я была какъ-то грустно настроена, сама не знаю, отчего, то есть думаю, что не знаю, а можетъ быть и знаю, но думаю, что не стоитъ объ этомъ говорить... Какъ бы то ни было, я рѣшилась усердно работать, чтобъ не дать себѣ унывать ни минуты. "Тебѣ ли грустить, Эсфирь? развѣ ты несчастна? чего тебѣ не достаетъ? Какое у тебя неблагодарное сердце!" сказала я себѣ, и какъ разъ во время, потому что, взглянувъ на себя въ зеркало, увидѣла, что готова расплакаться. Если бъ я могла спать, то тотчасъ легка бы въ постель, но я чувствовала, что рѣшительно не способна уснуть, поэтому, вынувъ изъ рабочей корзины вышивку, которую готовила для Холоднаго дома, я принялась за нее съ твердой рѣшимостью не выпускать изъ рукъ до тѣхъ поръ, пока глаза не закроются сами собою, и тогда только лечь въ постель. Въ моей вышивкѣ нужно было считать каждый крестикъ, такъ, что вскорѣ работа поглотила все мое вниманіе. но мнѣ не хватило шелка, я оставила его на рабочемъ столѣ въ той комнатѣ, которая временно замѣняла ворчальню; взявъ свѣчу, я потихоньку спустилась по лѣстницѣ въ нижній этажъ.
   Войдя въ комнату, я къ великому своему изумленію увидѣла, что опекунъ до сихъ поръ тамъ; онъ сидѣлъ передъ потухшимъ каминомъ, погруженный въ свои мысли, возлѣ него валялась неразвернутая книга; сѣдые волосы въ безпорядкѣ свѣшивались ему на лобъ, и лицо его казалось постарѣвшимъ на десять лѣтъ. Я сама испугалась неожиданности своего появленія и, послѣ минутной нерѣшимости, хотѣла незамѣтно уйти, но въ это мгновеніе онъ разсѣянно откинулъ рукой волосы, увидѣлъ меня и вздрогнулъ.
   -- Эсѳирь!
   Я объяснила ему, зачѣмъ пришла.
   -- За работой въ такой поздній часъ, дорогая моя!
   -- Я не могла уснуть и сѣла за работу нарочно, чтобъ утомить себя. Но и вы, дорогой опекунъ, такъ долго не ложитесь и кажетесь такимъ измученнымъ. Надѣюсь, у васъ нѣтъ горя, которое не давало бы вамъ спать?
   -- Ничего такого, хозяюшка, чтобы ты въ состояніи была понять.
   Грустный тонъ, какимъ онъ произнесъ эти слова, былъ такъ новъ для меня, что я повторила ихъ про себя, чтобъ лучше вникнуть въ ихъ смыслъ: "ничего такого, чтобы я въ состояніи была понять"!
   -- Я думалъ о тебѣ, Эсепрь, останься на минутку.
   -- Надѣюсь, не я причина вашего огорченія?
   Онъ махнулъ рукою въ видѣ отрицанія и принялъ свой обычный видъ. Эта перемѣна была такъ изумительна и обнаруживала такое самообладаніе, что я опять повторила про себя въ недоумѣніи: "ничего такого, чтобы я въ состояніи была понять".
   -- Сидя здѣсь, я думалъ о томъ, что ты должна узнать о себѣ все, что знаю я. Правда, это очень немного, почти что ничего.
   -- Дорогой опекунъ, когда вы объ этомъ заговорили со мною въ первый разъ...
   Онъ перебилъ меня, предвидя заранѣе, что я хочу сказать:
   -- Съ тѣхъ поръ я подумалъ, что твое нежеланіе разспрашивать и моя готовность сказать тебѣ то, что мнѣ извѣстно,-- двѣ совершенно разныя вещи. Можетъ быть, я даже обязанъ сообщить тебѣ то немногое, что знаю изъ твоей исторіи.
   -- Разъ вы такъ думаете, опекунъ, значитъ такъ оно и есть.
   -- Да, моя милая, я теперь такъ думаю, сказалъ онъ ласково, со своей доброй улыбкой, и продолжалъ, отчеканивая слова:-- Если твое положеніе въ свѣтѣ предубѣдитъ противъ тебя кого нибудь, мужчину или женщину, изъ такихъ людей, мнѣніемъ которыхъ стоитъ дорожить, надо, чтобъ хоть ты сама имѣла о немъ болѣе опредѣленное представленіе и не преувеличивала бы значенія ихъ мнѣнія.
   Я сѣла и, сдѣлавъ надъ собою нѣкоторое усиліе, постаралась успокоиться.
   -- Вотъ одно изъ моихъ раннихъ воспоминаній, опекунъ, -- мнѣ было сказано: твоя мать, Эсфирь, позоръ для тебя, а ты для нея. Наступитъ время, и скоро, когда ты поймешь это лучше, какъ можетъ понять только женщина.
   Повторяя эти слова, я закрыла лицо руками, но потомъ отняла ихъ и сказала ему, что я вѣчно благословляю его за то, что съ дѣтства до нынѣшняго часа не почувствовала того позора, который тяготѣетъ надо мною.
   Онъ протянулъ руку, чтобъ остановить меня. Зная, что онъ не выноситъ благодарности, я замолчала.
   Мистеръ Джерндайсъ началъ:
   -- Девять лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ я получилъ письмо отъ одной дамы; такихъ писемъ я никогда еще не читалъ: оно дышало суровой страстностью и несокрушимой энергіей. Ко мнѣ она обратилась можетъ быть потому, что была предубѣждена въ мою пользу по своимъ личнымъ соображеніямъ, а можетъ быть и въ самомъ дѣлѣ мои качества заслужили ея довѣріе. Она писала мнѣ о сиротѣ, дѣвочкѣ двѣнадцати лѣтъ, въ тѣхъ самыхъ жестокихъ выраженіяхъ, которыя сохранились въ твоей памяти; она писала, что воспитываетъ ее со дня рожденія въ тайнѣ, скрывая всякій слѣдъ ея существованія. Меня спрашивали, возьмусь ли я докончить воспитаніе ребенка въ томъ случаѣ, если писавшая умретъ прежде, чѣмъ дѣвочка выростетъ, и оставитъ ее на свѣтѣ одну безъ имени, безъ друзей, безъ родныхъ.
   Я слушала молча и внимательно смотрѣла на него.
   -- Твои воспоминанія дѣтства дополнятъ тебѣ, дорогая Эсфирь, мрачное міросозерцаніе писавшей; ложно понятыя сю религіозныя заповѣди омрачили ея душу; она была убѣждена, что дитя должно искупить грѣхъ, въ которомъ неповинно. Я пришелъ въ ужасъ при мысли о той мрачной жизни, которую должно влачить бѣдное маленькое созданьице, и отвѣтилъ на письмо.
   Я взяла его руку и поцѣловала.
   -- Мнѣ было поставлено требованіе, чтобъ я никогда не пытался увидѣть писавшую, которая давно уже чуждалась всякихъ сношеній съ людьми, но была согласна увидѣться съ довѣреннымъ лицомъ, которое я укажу. Я уполномочилъ Кенджа. Безъ всякой просьбы съ его стороны, совершенно добровольно, эта дама созналась, что живетъ подъ вымышленнымъ именемъ и приходится дѣвочкѣ теткой, если только можно признать родственныя узы при такихъ обстоятельствахъ. Она прибавила, чтобъ больше не ждали отъ нея никакихъ сообщеній (мой уполномоченный убѣдился, что это рѣшеніе непоколебимо), что она ни за что въ мірѣ ничего больше не откроетъ. Милая Эсфирь, я сказалъ тебѣ все.
   Я держала его руку въ своей.
   -- Я видалъ свою питомицу чаще, чѣмъ она меня, прибавилъ онъ просто, не придавая никакого значенія этой нѣжной заботливости обо мнѣ.-- Я зналъ, что ее всѣ любятъ, что она счастлива и научилась быть полезной другимъ. Она заплатила мнѣ сторицей за мои заботы, и платитъ каждый день, каждый часъ,
   -- А еще чаще благословляетъ своего опекуна, заступившаго ей мѣсто отца!
   При словѣ "отецъ" на его лицѣ появилось прежнее грустное выраженіе; онъ скоро справился съ собой, оно промелькнуло лишь на мгновеніе и непосредственно за моими словами,-- это я хорошо замѣтила.
   Значитъ мои слова огорчили его! И вновь я повторила про себя: "Я не въ состояніи понять, чего-то я не въ состояніи понять".
   Да, правда, я не поняла въ ту минуту и долго еще не понимала!
   -- Прими же отцовскій прощальный поцѣлуй и или спать, сказалъ онъ, цѣлуя меня въ лобъ.-- Для работъ и думъ часъ слишкомъ поздній. Ты достаточно работаешь для всѣхъ насъ впродолженіе дня, дорогая хозяюшка.
   Въ эту ночь я больше ужъ не работала и не предавалась грустнымъ мыслямъ, а раскрыла передъ Богомъ свое благодарное сердце и заснула сладкимъ сномъ.
   На слѣдующій день у насъ былъ гость, мистеръ Алланъ Вудкортъ. Онъ пришелъ проститься; мы знали заранѣе объ этомъ визитѣ: онъ уѣзжалъ въ Китай и Индію въ качествѣ корабельнаго врача и долженъ былъ пробыть тамъ долго, долго.
   Я знала, что онъ очень небогатъ. Его мать, вдова, издержала всѣ сбереженія на его воспитаніе. У молодого врача, который еще мало извѣстенъ, не можетъ быть прибыльной практики въ Лондонѣ; мистеръ Вудкортъ зарабатывалъ очень мало, хотя былъ занятъ цѣлые дни, а часто и ночи, подавая помощь сотнямъ бѣдныхъ людей, которые высоко цѣнили его искусство и благородную душу.
   Онъ былъ семью годами старше меня. Впрочемъ, объ этомъ нѣтъ никакой надобности упоминать, наврядъ ли это къ чему-нибудь пригодится.
   Онъ говорилъ намъ, что занимался медицинской практикой уже три или четыре года, и еслибъ у него хватило средствъ остаться въ Лондонѣ еще на столько-же, онъ могъ бы и не ѣхать въ такую даль. Но у него не было ни состоянія, ни доходовъ отъ практики, и онъ уѣзжалъ. За послѣднее время онъ часто бывалъ у насъ, и мы съ грустью думали объ его отъѣздѣ, потому что онъ считался однимъ изъ лучшихъ врачей; даже знаменитые доктора ставили его высоко.
   Теперь, пріѣхавъ къ намъ проститься, онъ въ первый разъ привезъ съ собою свою мать, красивую пожилую даму, съ блестящими черными глазами, очень гордую на видъ. Она была родомъ изъ Валлиса; въ числѣ ея предковъ былъ знаменитый Морганъ-онъ-Керригъ, происходившій изъ мѣстности, которая,-- насколько я разслышала,-- называлась Джимлетъ или какъ-то въ этомъ родѣ; доблестный Морганъ-онъ-Керригъ былъ самымъ славнымъ изъ всѣхъ прославленныхъ героевъ и по знатности своего рода не уступалъ королямъ. Всю жизнь онъ бродилъ по горамъ и вѣчно съ кѣмъ-нибудь сражался; знаменитый бардъ, имя котораго звучало какъ-то вродѣ Крумлинуоллинвэръ, воспѣлъ его подвиги въ балладѣ, которая, помнится, называлась Мьюлиннупллинвудъ.
   Повѣдавъ намъ о славѣ своего знаменитаго родственника, мистрисъ Вудкортъ выразила надежду, что ея сынъ Алланъ, куда бы ни забросила его судьба, будетъ всегда помнить о своемъ родословномъ древѣ и не уронитъ себя союзомъ съ особой низкаго происхожденія. Въ Индіи онъ навѣрное встрѣтитъ много хорошенькихъ англичанокъ, которыя являются туда съ разсчетомъ подцѣпить мужа; между ними найдутся дѣвушки съ хорошимъ состояніемъ, но для потомка такого знаменитаго рода ни богатство, ни привлекательность женщины не должны имѣть никакого значенія безъ знатности происхожденія, послѣднее должно для него стоять на первомъ мѣстѣ. Она столько толковала о происхожденіи, что одну минуту я было подумала съ нѣкоторой болью, не имѣетъ-ли она въ виду мое происхожденіе; но что за нелѣпая мысль,-- какое ей до этого дѣло!
   Казалось, мистеру Вудкорту краснорѣчіе его матушки было не особенно пріятно, но онъ настолько уважалъ ее, что не далъ ей этого замѣтить, а незамѣтно перемѣнилъ разговоръ, поблагодаривъ моего опекуна за гостепріимство и за тѣ счастливые часы -- онъ такъ именно и сказалъ: счастливые часы,-- которые онъ провелъ съ нами. Воспоминаніе о нихъ, говорилъ онъ, будетъ сопровождать его всюду, куда бы ни занесла его судьба; онъ будетъ беречь его, какъ величайшее сокровище. Потомъ онъ всталъ, простился съ опекуномъ, поцѣловалъ руку Ады, потомъ мою и уѣхалъ въ свое далекое, далекое странствованіе!
   Въ тотъ день я была очень занята: писала въ Холодный домъ инструкціи слугамъ, написала нѣсколько записокъ за опекуна, вытерла пыль съ его книгъ и бумагъ; ключамъ моимъ досталось тоже много работы, они звенѣли безъ умолку. Смеркалось, а я все еще не кончила и сидѣла съ работой у окна, напѣвая про себя что-то, какъ вдругъ нежданно входитъ Кадди.
   -- Какіе прелестные цвѣты у васъ, Кадди! она держала въ рукѣ маленькій, но восхитительный букетъ.
   -- Да, Эсфирь, я никогда не видѣла ничего подобнаго.
   -- Принцъ? шепнула я ей.
   Кадди покачала головой, поднесла ихъ мнѣ понюхать и отвѣчала;
   -- Нѣтъ, не Принцъ.
   -- Кадди, такъ у васъ два поклонника?
   -- Какъ, развѣ букетъ похожъ на что нибудь въ этомъ родѣ? спросила Кадди.
   Ущипнувъ ее за щеку, я повторила ея же вопросъ. Кадди вмѣсто отвѣта только засмѣялась. Потомъ сказала, что зашла ненадолго: черезъ полчаса Принцъ будетъ поджидать ее на перекресткѣ. Усѣвшись у окна, она весело болтала съ Адой и со мною, и по временамъ протягивала мнѣ букетъ или прикладывала его къ моимъ волосамъ, чтобъ посмотрѣть, идутъ ли мнѣ эти цвѣты. Уходя, она увела меня въ мою комнату и приколола цвѣты мнѣ на платье.
   -- Мнѣ! съ удивленіемъ вскричала я.
   Она поцѣловала меня и отвѣтила:
   -- Да, вамъ. Кто-то оставилъ ихъ для васъ.
   -- Гдѣ оставилъ?
   -- У бѣдной миссъ Флайтъ. Нѣкто, кто былъ очень добръ къ ней, уѣзжая и спѣша на свой корабль, оставилъ у нея эти цвѣты часъ тому назадъ. Нѣтъ, не снимайте! Оставьте ихъ у себя! и Кадди заботливо поправила букетъ.-- Нѣкто былъ тамъ при мнѣ, и я убѣждена, что онъ оставилъ ихъ нарочно!
   Ада подкралась сзади, обняла меня за талію и со смѣхомъ спросила:
   -- Развѣ букетъ похожъ на что нибудь въ этомъ родѣ? О да, старушка ворчунья, конечно похожъ! Очень, очень похожъ на что-то въ этомъ родѣ, дорогая моя!
   

ГЛАВА XVIII.
Леди Дэдлокъ.

   Помѣстить Ричарда въ контору Кенджа оказалось не такъ легко, какъ думали сначала; главнымъ препятствіемъ былъ самъ Ричардъ. Какъ только онъ получилъ возможность оставить мистера Беджера во всякую минуту, въ него закралось сомнѣніе -- слѣдуетъ ли бросать медицину? Онъ въ этомъ совсѣмъ не увѣренъ: профессія хорошая, онъ не можетъ утверждать, чтобы она внушала ему отвращеніе; не подождать-ли еще немного,-- можетъ быть окажется, что медицина и есть его призваніе?
   На этомъ основаніи онъ заперся въ своей комнатѣ съ книгами и костями и въ небольшой срокъ прошелъ очень много; но черезъ мѣсяцъ его рвеніе начало остывать, потомъ совсѣмъ погасло, потомъ возгорѣлось съ прежней силой, и такъ далѣе. Его колебанія между юриспруденціей и медициной продолжались такъ долго, что прошла половина лѣта, прежде чѣмъ онъ рѣшился наконецъ разстаться съ мистеромъ Беджеромъ и поступить на испытаніе къ Кенджу и Карбою.
   Послѣ всѣхъ этихъ капризовъ,-- какъ это ни странно,-- онъ преисполнился уваженіемъ къ себѣ за то, что на сей разъ рѣшился серьезно. Трудно было на него сердиться: такъ добродушно и весело онъ разсуждалъ, такъ горячо любилъ Аду.
   -- Что касается до мистераДжерндайса, говорилъ мнѣ Ричардъ (къ слову сказать, м-ръ Джерндайсъ все это время находилъ, что восточный вѣтеръ дуетъ съ ужаснымъ упорствомъ),-- что касается до мистера Джерндайса, Эсфирь, это лучшій изъ людей! Я долженъ работать ужъ ради того только, чтобъ доставить ему удовольствіе, и вы увидите, какъ я буду работать, съ головой погружусь въ юриспруденцію.
   Я не могла представить себѣ Ричарда серьезно работающимъ, это какъ-то совсѣмъ не вязалось съ его безпечно смѣющимся лицомъ, съ его склонностью ловить все на-лету и совершеннымъ неумѣньемъ что либо удержать. Тѣмъ не менѣе въ свои посѣщенія къ намъ онъ говорилъ, что удивляется, какъ еще не посѣдѣлъ за это время,-- столько онъ работаетъ. Его "погруженіе въ науку" началось, какъ я уже упомянула, въ серединѣ лѣта, когда онъ поступилъ къ Кенджу попробовать. понравится-ли ему новая профессія.
   Въ денежныхъ дѣлахъ онъ остался такимъ же, какъ и былъ: щедрымъ, расточительнымъ, необыкновенно безпечнымъ; по самъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что онъ чрезвычайно разсчетливъ и бережливъ.
   Какъ-то разъ при Адѣ я сказала ему полушутя, полусерьезно, что по его манерѣ обращаться съ деньгами ему нуженъ заколдованный Фортунатовъ кошелекъ.
   -- Ада, мое сокровище, слышишь ли, что говоритъ старушка, и знаешь ли почему она это говоритъ? Потому что я недавно заплатилъ восемь фунтовъ съ чѣмъ-то за новый костюмъ. Но, оставшись у Беджера, я долженъ бы выложить сразу двѣнадцать фунтовъ за скучнѣйшія лекціи; теперь въ результатѣ у меня четыре фунта экономіи.
   Опекунъ долго обсуждалъ вопросъ объ устройствѣ Ричарда въ Лондонѣ на то время, пока продлится его предварительное испытаніе; ему нельзя было жить съ нами въ Холодномъ домѣ, откуда было слишкомъ далеко до Лондона.
   -- Если Ричардъ рѣшитъ окончательно поступить къ Кенджу, онъ можетъ нанять такую квартиру, гдѣ и мы могли бы останавливаться во время пріѣздовъ въ Лондонъ, но, хозяюшка,-- тутъ опекунъ многозначительно потеръ себѣ голову:-- онъ все еще не рѣшилъ окончательно.
   Кончилось тѣмъ, что ему наняли на мѣсяцъ чистенькую квартирку съ мебелью въ старинномъ домѣ, вблизи Сквера Королевы. Ричардъ сейчасъ же истратилъ всѣ свои наличныя деньги на покупку разныхъ ненужныхъ бездѣлушекъ для украшенія своего жилища; если мнѣ съ Адой удавалось отговорить его отъ какой нибудь слишкомъ дорогой и слишкомъ безполезной покупки, которую онъ имѣлъ въ виду, Ричардъ запоминалъ ея стоимость, покупалъ что нибудь подешевле и разницу относилъ къ чистой прибыли.
   За всѣми этими хлопотами нашъ визитъ къ Бойторну все откладывался; наконецъ Ричардъ водворенъ въ покой квартирѣ и ничто не мѣшало нашей поѣздкѣ. Въ эту пору года Ричардъ могъ совершенно свободно уѣхать изъ Лондона, но, поглощенный новизною своего положенія и своими попытками распутать тайны злополучнаго процесса, онъ отказался сопровождать насъ и тѣмъ далъ поводъ Адѣ разсыпаться въ похвалахъ его трудолюбію.
   Мы отправились въ Линкольнширъ въ дилижансѣ; поѣздка была очень веселая: мистеръ Скимполь усердно развлекалъ насъ всю дорогу. Вся его мебель была отобрана за долгъ тѣмъ человѣкомъ, который такъ неожиданно явился къ нему въ день рожденья его голубоглазой дочки, но, повидимому, мысль объ этой утратѣ доставляла ему большое облегченіе.
   -- Прескучная вещь видѣть вокругъ себя всегда одни и тѣ же стулья и столы, ихъ однообразіе дѣйствуетъ на душу угнетающимъ образомъ. Вы чувствуете, точно они смотрятъ на васъ неподвижнымъ, ничего не выражающимъ взглядомъ, и сами смотрите на нихъ до того, что начинаете дурѣть. Гораздо пріятнѣе, когда ничто не привязываетъ васъ именно къ этому стулу или столу, а берете вы мебель на прокатъ и, какъ мотылекъ, перепархиваете съ розоваго дерева на красное, съ краснаго на орѣховое, отъ одного фасона къ другому, смотря по настроенію духа. Самое забавное въ этомъ происшествіи то, что за мебель до сихъ поръ не было заплачено въ магазинъ, а мой домохозяинъ преспокойно взялъ ее себѣ. Ну, развѣ это не смѣшно? Это верхъ комизма. Вѣдь мебельщикъ не давалъ моему хозяину обязательства платить за мою квартиру, зачѣмъ же хозяинъ хочетъ вынудить его къ этому? Если-бы у меня на носу былъ прыщикъ, который не нравился бы моему хозяину, не согласуясь съ его представленіями о красотѣ, неужели же онъ ободралъ бы носъ мебельщика, на которомъ нѣтъ никакого прыщика? Неправильность такого силлогизма очевидна!
   Мистеръ Джерндайсъ добродушно замѣтилъ:
   -- Изъ сего слѣдуетъ, что за столы и стулья долженъ заплатить тотъ, кто взялъ ихъ подъ арестъ? это очень мило.
   -- Разумѣется! Въ этомъ-то вся соль. Я говорилъ хозяину: за вещи, которыя вы такъ неделикатно у меня отобрали, заплатитъ мой превосходный другъ, мистеръ Джерндайсъ; отчего же вы не примете въ соображеніе его имущества? Но онъ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на мои слова.
   -- И не согласился ни на одно предложеніе?
   -- Ни на одно, хотя предложенія были самаго практическаго свойства. Я его увелъ въ свою комнату и сказалъ: послушайте, вы вѣдь человѣкъ дѣловой, такъ и будемъ разсуждать, какъ подобаетъ дѣловымъ людямъ. Вотъ чернила, перо, бумага и печать. Что вы желаете? Я жилъ въ вашемъ домѣ нѣкоторое время, надѣюсь, къ нашему обоюдному удовольствію, по крайней мѣрѣ до этого непріятнаго недоразумѣнія,-- останемся же и на будущее время друзьями. Чего вамъ отъ меня нужно?-- Онъ отвѣтилъ мнѣ метафорой въ восточномъ вкусѣ,-- что онъ никогда не видѣлъ цвѣта моихъ денегъ.-- Потому что ихъ у меня не бывало, любезный другъ, и я самъ не знаю, каковы они.-- А что предложите вы мнѣ, сэръ, если я вамъ дамъ отсрочку?-- Я не имѣю никакого представленія, что такое отсрочка, мой добрый другъ, но вы, какъ человѣкъ дѣловой, знаете, что въ такомъ случаѣ прибѣгаютъ къ помощи чернилъ, перьевъ, бумаги и печати, и я готовъ поступить по вашимъ указаніямъ. Не возмещайте же свои убытки на другомъ лицѣ: это чрезвычайно глупо, а дѣйствуйте, какъ человѣкъ дѣловой. Однако онъ не внялъ голосу благоразумія.
   Если младенческая наивность мистера Скимполя имѣла свои неудобства, за то несомнѣнно имѣла и свои преимущества. Во время путешествія у него былъ отличный аппетитъ, онъ не пренебрегалъ ни однимъ случаемъ чѣмъ нибудь подкрѣпиться (между прочимъ скушалъ цѣлую корзину отборныхъ оранжерейныхъ персиковъ) и ни разу не подумалъ о расплатѣ. Точно такъ же, когда кучеръ отбиралъ отъ пассажировъ деньги за мѣста, мистеръ Скимполь спросилъ его, сколько ему дать, чтобъ онъ остался вполнѣ доволенъ? И когда кучеръ отвѣтилъ великодушному и простоватому барину, что готовъ удовлетвориться полукроной, м-ръ Скимполь, замѣтивъ, что это требованіе довольно умѣренное, предоставилъ мистеру Джерндайсу уплатить эту сумму.
   Погода была чудная. Зеленѣющіе хлѣба волновались, жаворонки заливались звонкими пѣснями, живыя изгороди были сплошь покрыты цвѣтами, густая листва одѣвала деревья; съ полей, засаженныхъ бобами, доносилось восхитительное благоуханіе. Подъ вечеръ мы добрались до городка, гдѣ должны были высадиться изъ дилижанса, до тихаго глухого городка съ высокимъ церковнымъ шпицемъ, съ крестомъ на базарной площади, съ единственной улицей, залитой солнечнымъ свѣтомъ, съ прудомъ, въ которомъ бродила старая лошадь. Кое-гдѣ въ тѣнистыхъ уголкахъ виднѣлись представители мѣстнаго населенія, предававшіеся сладкой дремотѣ, лежа на травкѣ. Послѣ шелеста листьевъ и колосьевъ, который сопровождалъ васъ всю дорогу, этотъ городокъ казался такимъ неподвижнымъ, жаркимъ, безмолвнымъ, какимъ бываетъ маленькій городокъ только въ Англіи.
   У гостинницы насъ поджидалъ мистеръ Бойторнъ верхомъ на лошади; открытая коляска была готова, чтобъ доставить насъ въ его владѣнія, лежавшія въ нѣсколькихъ миляхъ отъ городка. Мистеръ Бойторнъ очень обрадовался намъ, проворно соскочилъ съ коня и отвѣсилъ намъ самый привѣтливый поклонъ.
   -- Что за отвратительный дилижансъ! Клянусь небомъ, это самая ужасная колымага, какая когда либо тащилась по землѣ! Опоздала на цѣлыхъ двадцать пять минутъ. Кучера надо повѣсить! Съ этими словами онъ по ошибкѣ накинулся на мистера Скимполя.
   -- Неужели опоздалъ? Я вѣдь въ этомъ мало смыслю! отвѣтилъ ему м-ръ Скимполь.
   -- На цѣлыхъ двадцать пять минутъ, какое! на двадцать шесть минутъ! сказалъ Бойторнъ, доставая часы.-- Въ экипажѣ ѣдутъ двѣ дамы, а этотъ бездѣльникъ умышленно опаздываетъ на двадцать шесть минуть. Разумѣется умышленно, тутъ нельзя предположить случайной задержки: и отецъ его, и дядя были величайшіе негодяи, какіе когда либо сидѣли на козлахъ.
   Выпаливая эти негодующія слова, онъ въ то же время съ самой изысканной любезностью подсаживалъ насъ въ коляску и весь сіялъ восторгомъ. Устроивъ насъ, онъ остановился съ непокрытой головою у дверцы и сказалъ:
   -- Милостивыя государыни, я въ отчаяніи, что вамъ придется проѣхать двѣ лишнихъ мили, но прямая дорога проходитъ черезъ паркъ сэра Дэдлока, а я поклялся, что при нашихъ настоящихъ отношеніяхъ ни моя нога, ни нога моей лошади не ступятъ на землю этого господина до послѣдняго моего издыханія!
   И встрѣтивъ взглядъ мистера Джерндайса, онъ залился своимъ оглушительнымъ хохотомъ, отъ котораго кажется задрожалъ даже этотъ оцѣпенѣлый городишка.
   -- Лаврентій, всѣ Дэдлоки теперь здѣсь? спросилъ опекунъ, когда мы катили по дорогѣ, а мистеръ Бойторнъ скакалъ подлѣ экипажа по зеленому дерну.
   -- Деревянный идолъ здѣсь, ха-ха-ха! и къ величайшему моему удовольствію лежитъ безъ ногъ, а миледи (тутъ мистеръ Бойторнъ по обыкновенію далъ понять почтительнымъ жестомъ, что совершенно исключаетъ ее изъ числа своихъ враговъ) ожидаютъ на дняхъ. Я нисколько не удивляюсь, что она оттягиваетъ свой пріѣздъ елико возможно. Какъ могло случиться, что это неземное существо вышло замужъ за такого крѣпколобаго истукана, какъ этотъ баронетъ? Неразрѣшимая, непостижимая тайна! Ха-ха-ха!
   -- А наши ноги могутъ ступать на землю Дэдлоковъ, пока мы будемъ жить у тебя, или ты и намъ запретишь? спросилъ опекунъ.
   -- Я запрещаю своимъ гостямъ только одну вещь: упоминать объ ихъ отъѣздѣ, -- отвѣчалъ мистеръ Бойторнъ, любезно склоняя голову передъ нами и улыбаясь своей милой улыбкой.-- Къ величайшему огорченію, я лишенъ счастья сопровождать ихъ въ Чизни-Вудъ, гдѣ мѣсто очень красивое. Но, клянусь свѣтомъ этого дня, Джерндайсъ, если вы, мои гости, явитесь съ визитомъ къ владѣльцу замка, можно сказать навѣрняка, что пріемъ будетъ не изъ горячихъ. Онъ и всегда облеченъ въ броню своего величія, вродѣ тѣхъ старинныхъ часовъ въ великолѣпныхъ футлярахъ, которые никогда не заводятся и никогда не ходятъ. Ха-ха-ха! Но, помяните мое слово, что принимая друзей своего сосѣда и друга Бойторна, онъ напуститъ на себя всю неприступность, какая только у него имѣется въ запасѣ.
   -- Я не поставлю его въ необходимость доказать это на дѣлѣ. Полагаю, что онъ такъ же равнодушенъ къ чести познакомиться со мной, какъ и я съ нимъ. Я удовольствуюсь прогулкой по его владѣніямъ, можетъ быть осмотрю замокъ, какъ это дѣлаютъ и другіе туристы.
   -- Отлично, очень радъ. Это будетъ болѣе соотвѣтствовать моему положенію въ здѣшнемъ обществѣ. Здѣсь на меня смотрятъ, какъ на второго Аякса, осмѣлившагося оскорбить Громовержца. Ха-ха-ха! Когда по воскресеньямъ я вхожу въ нашу маленькую церковь, почти всѣ прихожане пялятъ на меня глаза съ такимъ видомъ, какъ будто ожидаютъ, что я паду на землю, сраженный гнѣвомъ Дэдлока, и прахъ мой развѣетъ вѣтеръ. Ха-ха-ха! Я увѣренъ, что и самъ онъ удивляется, какъ я остаюсь цѣлъ, потому что, клянусь небомъ, онъ самый тупой, самодовольный, нахальный, безмозглый изъ ословъ.
   Тутъ вниманіе мистера Бойторна было отвлечено отъ владѣльца Чизни-Вуда, ибо мы выѣхали на вершину холма и нашъ другъ указалъ на самое помѣстье.
   Живописный старинный домъ стоялъ посреди роскошнаго парка: за деревьями, неподалеку отъ замка, виднѣлся шпицъ церкви, о которой упоминалъ мистеръ Бойторнъ. Прекрасны были величественныя деревья, съ быстро смѣняющимися на ихъ листвѣ трепетными, то свѣтлыми, то темными тѣнями, какъ будто отъ крыльевъ небожителей, парящихъ въ воздушной высотѣ; прекрасны были мягкіе, зеленые склоны, сверкающіе серебромъ воды; садъ, гдѣ пестрѣли правильно разбитыя, эффектныя клумбы самыхъ роскошныхъ цвѣтовъ. Несмотря на огромные размѣры, замокъ со своими щипцами, трубами, башнями, башенками, мрачнымъ подъѣздомъ, широкой террасой съ перилами и вазами, залитыми цѣлыми каскадами розъ, рисовался въ такихъ легкихъ очертаніяхъ, такое мирное, безмятежное спокойствіе царило вокругъ, что все вмѣстѣ казалось фантастическимъ видѣніемъ. Домъ, садъ, террасы, зеленѣющіе склоны, древніе дубы, свѣтлыя воды, мхи и папоротники, деревья, виднѣвшіяся повсюду, куда проникалъ глазъ, даль, широко раскинувшаяся передъ нами и утопающая въ пурпурномъ сіяніи, -- все производило впечатлѣніе ненарушимаго покоя, по крайней мѣрѣ такъ казалось мнѣ и Адѣ.
   Мы въѣхали въ маленькую деревню съ трактиромъ, надъ которымъ качался гербъ Дэдлоковъ; мистеръ Бойторнъ обмѣнялся поклономъ съ молодымъ человѣкомъ, сидѣвшимъ у дверей трактира; на скамьѣ, возлѣ него, лежали рыболовныя снасти.
   -- Это внукъ ключницы, мистеръ Роунсвель; онъ влюбленъ въ одну хорошенькую дѣвушку изъ замка. Леди Дэдлокъ приблизила эту дѣвушку къ своей особѣ, -- честь, которую мой юный другъ вовсе не цѣнитъ. Теперь онъ не могъ бы жениться, еслибъ даже Розочка была согласна, и вынужденъ пока утѣшаться, чѣмъ можетъ,-- вотъ онъ отъ времени до времени и является сюДа на день, либо на два... ловить рыбу. Ха-ха-ха!
   -- Они уже обручены, мистеръ Бойторнъ?-- спросила Ада.
   -- Не знаю, но кажется отлично понимаютъ другъ друга, дорогая миссъ Клеръ; впрочемъ, вы вѣроятно сами ихъ увидите, не вамъ меня спрашивать: вы компетентнѣе меня въ этомъ дѣлѣ.
   Ада покраснѣла.
   Мистеръ Бойторнъ на своемъ прекрасномъ сѣромъ конѣ легко опередилъ насъ, и когда мы подъѣхали къ дому, стоялъ въ дверяхъ съ непокрытой головой, гостепріимно протягивая руки намъ навстрѣчу. Мистеръ Бойторнъ жилъ въ хорошенькомъ домикѣ, который прежде принадлежалъ приходу; къ дому примыкалъ красивый цвѣтникъ, передъ домомъ была гладкая лужайка, а за домомъ огородъ и фруктовый садъ. Кругомъ было изобиліе плодовъ земныхъ; все здѣсь зрѣло, наливалось... даже почтенная кирпичная стѣна, окружавшая садъ, и та, казалось, краснѣла и спѣла на солнцѣ. Роскошно развилась здѣсь всякая растительность: липовыя аллеи превратились въ зеленые коридоры, яблони и вишни были усыпаны плодами, вѣтви крыжовника гнулись подъ тяжестью ягодъ чуть не до земли, такое же обиліе было малины и клубники, а персики покрывали шпалеры цѣлыми сотнями. Подъ натянутыми сѣтками и подъ ослѣпительно сверкавшими на солнцѣ стеклянными рамами произростало цѣлое богатство стручковъ, гороху, огурцовъ и прочихъ овощей; на каждомъ шагу встрѣчались новыя сокровища растительнаго царства. Съ сосѣднихъ луговъ, гдѣ убирали сѣно, доносился запахъ скошенной травы; къ аромату цвѣтовъ примѣшивался пряный запахъ огородныхъ растеній, и воздухъ былъ напоенъ такимъ благоуханіемъ, что казалось, возлѣ дома раскинутъ гигантскій букетъ.
   Въ пространствѣ, ограниченномъ кирпичной стѣной, царила такая безмятежная тишина, что развѣшенные, въ качествѣ птичьихъ пугалъ, пучки перьевъ едва шевелились.
   Въ сравненіи съ садомъ домъ содержался въ меньшемъ порядкѣ; это былъ одинъ изъ тѣхъ домовъ, гдѣ еще сохранились старинныя печи въ кухнѣ, вымощенной краснымъ кирпичомъ, и толстые брусья на потолкахъ. Съ одной стороны къ дому прилегалъ спорный кусокъ земли, на которомъ днемъ и ночью дежурилъ поставленный мистеромъ Бойторномъ часовой; въ случаѣ нападенія этотъ стражъ былъ обязанъ затрезвонить въ нарочито повѣшенный набатный колоколъ, спустить съ цѣпи огромнаго бульдога, конура котораго была поставлена возлѣ сторожевого поста, и вообще привести въ разстройство непріятельскія силы. Не довольствуясь этими предосторожностями, мистеръ Бойторнъ разставилъ доски, на которыхъ огромными цвѣтными буквами были изображены предостереженія его собственнаго сочиненія:
   "Остерегайтесь бульдога, онъ очень золъ. Лаврентій Бойторнъ".
   "Мушкеты заряжены крупной дробью. Лаврентій Бойторнъ".
   "Волчьи западни и ружья со взведенными курками стоятъ здѣсь днемъ и ночью. Лаврентій Бойторнъ".
   "Обратите вниманіе: всякій, кто осмѣлится безъ дозволенія ступить на эту землю, будетъ наказанъ самымъ жестокимъ образомъ всѣми средствами, какія могутъ имѣться въ распоряженіи частнаго лица, а затѣмъ подвергнется преслѣдованію по всей строгости законовъ. Лаврентій Бойторнъ".
   Когда нашъ хозяинъ показывалъ намъ эти зловѣщія надписи изъ окна гостиной, канарейка весело прыгала у него на головѣ, а самъ онъ заливался такимъ оглушительнымъ хохоt томъ, что я серьезно боялась, какъ бы онъ не повредилъ себѣ чего-нибудь.
   -- Отчего вы такъ безпокоитесь о томъ, чему не придаете серьезнаго значенія?-- легкомысленно сболтнулъ мистеръ Скимполь.
   -- Не придаю серьезнаго значенія!-- съ несказанной горячностью воскликнулъ мистеръ Бойторнъ.-- Я не придаю серьезнаго значенія? Да я бы купилъ льва, вмѣсто собаки, еслибы умѣлъ съ нимъ обращаться, и выпустилъ бы на перваго разбойника, который осмѣлится нарушить мои права. Пусть сэръ Лейстеръ согласится рѣшить этотъ вопросъ поединкомъ, я готовъ выйти и сразиться съ нимъ на какомъ угодно оружіи. Вотъ какъ серьезно отношусь я къ этому вопросу. Какъ нельзя болѣе серьезно!
   Мы пріѣхали къ мистеру Бойторну въ субботу и на другой день утромъ отправились въ маленькую церковь, находившуюся въ паркѣ; насъ привела туда тропинка, прилегавшая къ спорной землѣ и красиво извивавшаяся между деревьями и зелеными лужайками. Въ церкви собралось немного прихожанъ, почти исключительно крестьянъ; были также слуги изъ замка; нѣкоторыхъ мы уже застали, другіе пришли послѣ; въ числѣ ихъ было много величественныхъ лакеевъ и типичный старый кучеръ, смотрѣвшій такъ торжественно-важно, какъ будто былъ оффиціальнымъ представителемъ того великолѣпія, которое возилъ въ каретахъ. Было много. молодыхъ и хорошенькихъ служанокъ; между ними рѣзко выдѣлялось старое, во все еще красивое лицо ключницы и ея полная, представительная фигура; красивая дѣвушка, о которой разсказывалъ Бойторнъ, сидѣла возлѣ ключницы; она была такъ хороша собою, что еслибы даже я не замѣтила, какъ краснѣла она, встрѣчаясь глазами съ юнымъ рыболовомъ, я узнала бы ее по красотѣ. Рыболова я тоже узнала,-- онъ сидѣлъ очень близко отъ красавицы; за ними наблюдала, и весьма недоброжелательно, какъ мнѣ показалось, красивая, но непріятная дѣвушка, француженка; она, впрочемъ, не выпускала изъ виду никого изъ присутствующихъ.
   Колоколъ все звонилъ, такъ какъ важныя особы еще не прибыли, и у меня было время разсмотрѣть церковь. Это была старинная, темная, внушающая почтеніе церковь, съ какимъ-то землистымъ, могильнымъ запахомъ; густо затѣненныя древесными вѣтками окна пропускали скудный свѣтъ, при которомъ всѣ лица казались блѣдными, а мѣдныя плиты на полу и надгробные памятники, пострадавшіе отъ времени и сырости,-- совсѣмъ темными.
   Послѣ сумрака, наполнявшаго церковь, солнечный свѣтъ, заливавшій маленькую паперть, откуда продолжалъ доноситься монотонный звонъ колокола, казался ослѣпительно яркимъ. Но вотъ со стороны паперти слышится какое-то движеніе, на лицахъ крестьянъ появляется выраженіе подобострастной почтительности, съ мистеромъ Бойторномъ происходитъ мгновенное превращеніе: онъ напускаетъ на себя самую мрачную свирѣпость и рѣшительно не хочетъ знать о существованіи кого-то,-- по всѣмъ этимъ признакамъ я догадываюсь, что высокія особы прибыли, и что служба сейчасъ начнется.
   -- Господи! не вниди въ судъ съ рабомъ Твоимъ, яко да не оправдится предъ Тобою всякъ живый!
   Забуду-ли я когда-нибудь, какъ забилось мое сердце отъ взгляда, который я встрѣтила, когда вставала съ мѣста! Забуду-ли я, какъ оживились прекрасные гордые глаза, встрѣтясь съ моими! Это было только мгновеніе,-- я опустила свои глаза на молитвенникъ (какъ будто могла тамъ что-нибудь прочесть!), но прекрасное лицо навѣки запечатлѣлось въ моей памяти.
   Удивительно странно, что лицо этой дамы (хотя прежде я никогда его не видѣла, въ этомъ я была вполнѣ увѣрена) пробудило во мнѣ какое-то воспоминаніе, относящееся къ той эпохѣ, когда я жила у своей крестной; мнѣ вспомнились тѣ дни, когда я, одѣвъ свою куклу, начинала наряжаться сама и становилась на цыпочки передъ своимъ маленькимъ зеркаломъ.
   Не трудно было догадаться, что сѣдовласый джентльменъ со слабыми ногами, державшійся по всѣмъ правиламъ этикета и занимавшій вдвоемъ съ дамой всю огромную скамью, былъ сэръ Ленстеръ Дэдлокъ, а дама -- леди Дэдлокъ; но я не могла понять, почему лицо ея явилось для меня какъ бы осколкомъ зеркала, въ которомъ отражались отрывки моихъ дѣтскихъ воспоминаній, почему, встрѣтивъ ея взглядъ, я такъ смутилась и встревожилась.
   Я рѣшилась преодолѣть эту непонятную слабость и попробовала какъ можно внимательнѣе вслушиваться въ слова проповѣди, но странно: мнѣ чудилось, что въ моихъ ушахъ раздается не голосъ проповѣдника, а голосъ крестной матери, который я хорошо, помнила. Это навело меня на мысли, нѣтъ ли случайнаго сходства между моей крестной и леди Дэдлокъ,-- и я украдкой взглянула на нее.
   Пожалуй, нѣкоторое сходство было, но выраженіе совсѣмъ другое,-- въ лицѣ, которое я видѣла теперь передъ собою, совершенно отсутствовала та непреклонная суровость, которая была такъ же неразлучна съ лицомъ моей крестной, какъ морскія бури съ скалами. Нѣтъ, сходство было не такъ велико, чтобъ могло поразить, но я встрѣчала другихъ лицъ, которыя походили бы на величественное и надменное лицо лэди Дэдлокъ, и, тѣмъ, не менѣе, образъ этой аристократки, которую я никакъ не могла видѣть раньше и знала навѣрное, что вижу въ первый разъ, какой-то непонятной силой вызвалъ изъ прошедшаго мой собственный образъ, воскрешалъ передо мною маленькую Эсфирь Соммерсонъ, которая жила такимъ одинокимъ, заброшеннымъ ребенкомъ и день рожденія которой никому не приносилъ радости.
   Мое безотчетное волненіе было такъ сильно, что я вся дрожала; меня смущалъ даже устремленный на меня наблюдательный взглядъ француженки, хотя эта особа одинаково бдительно слѣдила за всѣми съ минуты своего появленія въ церкви. Мало-по-малу однако я побѣдила свое странное волненіе. Когда передъ проповѣдью готовились пѣть, я опять взглянула на миледи, но она не обращала на меня вниманія, и біеніе моего сердца стихло.
   Служба кончилась; сэръ Лейстеръ величественно, но съ чрезвычайной любезностью предложилъ руку супругѣ (хотя самъ могъ двигаться только при помощи толстой трости) и довелъ ее до маленькой запряженной пони коляски, въ которой они пріѣхали. Слуги разошлись, разошлись и прочіе прихожане, на которыхъ сэръ Лейстеръ впродолженіе службы взиралъ съ такимъ покровительственнымъ видомъ, какъ будто владѣлъ помѣстьями и въ небесныхъ обителяхъ,-- какъ замѣтилъ мистеръ Скимполь къ полному восторгу мистера Бойторна.
   -- Онъ вѣритъ въ это, твердо вѣритъ, сказалъ мистеръ Бойторнъ:-- въ это вѣрили и отецъ его, и дѣдъ и прадѣдъ.
   Тутъ м-ръ Скимполь совершенно неожиданно замѣтилъ:
   -- А все-таки, чрезвычайно пріятно видѣть такого человѣка.
   -- Не можетъ быть! воскликнулъ Бойторнъ.
   -- Отчего-же? Онъ хочетъ относиться ко мнѣ покровительственно? Отлично! Я подчиняюсь
   -- А я нѣтъ!
   -- Но вѣдь это влечетъ за собой многія неудобства, возразилъ мистеръ Скимполь своимъ легкомысленнымъ тономъ.-- Зачѣмъ же причинять себѣ неудобства? Вотъ я, напримѣръ: я принимаю вещи, не мудрствуя лукаво, по дѣтски, и никогда не навлеку на себя хлопотъ. Являюсь я, положимъ, сюда и встрѣчаю могущественнаго магната; магнатъ требуетъ, чтобы ему воздавали почести; я говорю: "могучій владыка! ты хочешь почестей? вотъ онѣ! Для меня удобнѣе оказать ихъ, чѣмъ отказать въ нихъ,-- вотъ онѣ! Соблаговолишь ты показать мнѣ что нибудь хорошенькое, я съ удовольствіемъ взгляну, соизволишь дать мнѣ что нибудь,-- я съ удовольствіемъ приму". И могучій владыка безъ сомнѣнія отвѣтитъ: "Вотъ умный малый,-- онъ ничѣмъ не нарушитъ моего пищеваренія и не причинитъ мнѣ разлитія желчи; онъ избавляетъ меня отъ необходимости выставлять, подобно ежу, колючія иглы". И вамъ обоимъ пріятно. Вотъ мой взглядъ на вещи, выраженный по-просту, безъ затѣй.
   -- Но предположимъ, что на другой день вы являетесь въ другое мѣсто и попадаете къ человѣку противнаго лагеря. Какъ вы тогда поступите?
   Мистеръ Скимполь отвѣтилъ съ величайшимъ чистосердечіемъ:
   -- Тогда я поступлю совершенно такъ-же: я скажу: "многоуважаемый Бойторнъ,-- предположимъ, что вы этотъ воображаемый человѣкъ,-- многоуважаемый Бойторнъ, вы противитесь могучему магнату? Превосходно, я также. Я считаю, что мое назначеніе въ человѣческомъ обществѣ -- быть пріятнымъ; по моему мнѣнію, таково назначеніе каждаго члена соціальной системы. Короче говоря, отъ этого зависитъ всеобщая гармонія. Поэтому, если вы протестуете, и я протестую." А теперь, превосходнѣйшій Бойторнъ, не пойдемъ ли мы обѣдать?
   -- На это превосходнѣйшій Бойторнъ можетъ сказать, началъ нашъ хозяинъ и лицо его покраснѣло отъ гнѣва:-- Я бы...
   -- Понимаю, онъ съ удовольствіемъ соглашается.
   -- Пойти обѣдать! М-ръ Бойторнъ пріостановился: ударилъ палкой въ землю и разразился гнѣвнымъ крикомъ:-- Да, но онъ прибавилъ бы, вѣроятно: "а гдѣ же принципы, мистеръ Гарольдъ Скимполь? гдѣ же принципы?"
   -- На это Гарольдъ Скимполь держалъ бы такой отвѣтъ: "Какъ вамъ не безъизвѣстно, я не имѣю никакого представленія о томъ, что такое принципы, не понимаю, что подразумѣваютъ подъ этимъ словомъ, не знаю, гдѣ они, кто ихъ имѣетъ. Если У васъ они есть, и вы находите это для себя удобнымъ, я сердечно радъ, и отъ души васъ поздравляю. Но я ничего не знаю о принципахъ, увѣряю васъ; нисколько на нихъ не претендую и обхожусь безъ нихъ, потому что я простъ, какъ дитя".
   Все это м-ръ Скимполь высказалъ съ самой веселой и невинной улыбкой.
   -- Какъ видите, превосходнѣйшій Бойторнъ, я во всѣхъ случаяхъ останусь съ обѣдомъ.
   Таковъ былъ одинъ изъ безчисленныхъ споровъ между ними. Я всегда со страхомъ ждала конца этихъ споровъ и увѣрена, что при другихъ обстоятельствахъ они могли бы закончиться бурнымъ взрывомъ со стороны нашего хозяина. Но онъ былъ высокаго понятія о долгѣ гостепріимства, о своихъ обязанностяхъ, какъ хозяина, по отношенію къ намъ, гостямъ; къ тому же опекунъ обезоруживалъ его своимъ искреннимъ смѣхомъ, да и мистеръ Скимполь, какъ ребенокъ, надувающій мыльные пузыри, которые у него сейчасъ лопаются, никогда не доводилъ спора до крайнихъ предѣловъ. Мистеръ Скимполь, повидимому, совершенно не сознавалъ, на какой опасной почвѣ онъ стоитъ, и обыкновенно послѣ такихъ бурныхъ преній принимался преспокойно набрасывать одинъ изъ тѣхъ эскизовъ парка, которыхъ онъ началъ множество и ни одного не кончилъ, или наигрывать на фортепіано отрывки разныхъ пьесъ, или напѣвать какой-нибудь мотивъ, или просто ложился на спину подъ деревомъ и смотрѣлъ на небо; послѣднее занятіе, по его словамъ, было навѣрное предназначено ему отъ природы, потому что въ высшей степени соотвѣтствовало его склонностямъ.
   -- Меня приводятъ въ восторгъ предпріятія, требующія крайняго напряженія силъ, говорилъ онъ, растянувшись на травѣ.-- Въ этомъ отношеніи я истинный космополитъ, потому что отношусь съ глубокимъ сочувствіемъ ко всѣмъ великимъ предпріятіямъ, какой бы странѣ они ни принадлежали. Лежа въ тѣни, вотъ какъ теперь, я съ восхищеніемъ думаю о смѣльчакахъ, которые отправляются на поиски сѣвернаго полюса или проникаютъ въ глубь тропическихъ странъ. Люди корыстолюбивые спрашиваютъ: "Что пользы человѣку ѣхать къ сѣверному полюсу? какая ему отъ этого прибыль?" -- Не знаю, отвѣтить на это не берусь, по, можетъ быть, путешественникъ, самъ того не сознавая, отправился туда съ цѣлью занимать мои мысли, пока я лежу здѣсь. Возьмемъ самый крайній примѣръ: негра-невольника на американскихъ плантаціяхъ. Полагаю, что его работа очень тяжела, что онъ не любитъ ее, что его существованіе очень печально, но для меня онъ оживляетъ пейзажъ, придаетъ ему извѣстную долю поэзіи; можетъ быть, для того онъ и существуетъ на свѣтѣ? Отчего не допустить такую догадку для объясненія существованія невольниковъ? Меня по крайней мѣрѣ она очень трогаетъ, и я нисколько не удивился бы, если бъ она оказалась вѣрна.
   Въ такихъ случаяхъ я обыкновенно задавала себѣ вопросъ, думаетъ ли онъ когда нибудь о мистрисъ Скимполь и о своихъ дѣтяхъ? и съ какой точки зрѣнія представляются они уму этого космополита? По моему разумѣнію, эти лица, въ какомъ бы то ни было видѣ, вообще очень рѣдко представлялись его уму.
   Прошла недѣля съ того памятнаго дня, когда такъ сильно забилось мое сердце при видѣ совершенно чужой мнѣ женщины. Дни стояли теплые, ясные; мы съ наслажденіемъ бродили по лѣсамъ, любуясь солнечными лучами, которые, пробившись сквозь прозрачную листву, такъ красиво разсыпались по стволамъ, перемѣшиваясь съ тѣнью отъ вѣтвей. Птицы заливались веселыми пѣснями, воздухъ дремалъ, точно убаюканный жужжаньемъ насѣкомыхъ.
   У насъ былъ любимый уголокъ, устланный мохомъ и прошлогодними листьями; тутъ лежало нѣсколько упавшихъ деревьевъ, уже почти совсѣмъ обнаженныхъ; присѣвъ на нихъ, мы любили смотрѣть на зеленые своды, поддерживаемые безчисленнымъ множествомъ естественныхъ колоннъ., Стволы самыхъ дальныхъ деревьевъ, замыкавшихъ прогалины, были освѣщены такъ ярко, что казались блестящими въ сравненіи съ нашимъ тѣнистымъ уголкомъ; контрастъ былъ поразительный и видъ отсюда на зеленыя аллеи былъ такъ хорошъ, что, казалось, все это мѣсто перенесено на землю изъ лучшаго міра.
   Въ субботу, черезъ недѣлю послѣ нашего пріѣзда, мы сидѣли втроемъ, -- мистеръ Джерндайсъ, Ада и я, въ своемъ любимомъ уголкѣ; вдругъ послышались вдали раскаты грома и по листьямъ зашумѣли дождевыя капли. Всю недѣлю воздухъ былъ душенъ и тяжелъ, но гроза разразилась такъ внезапно, что застала насъ врасплохъ; прежде чѣмъ мы успѣли выбраться на окраину парка, громъ усилился, молнія сверкала безпрерывно и дождь стучалъ по листьямъ такъ сильно, какъ будто капли были свинцовыя. Оставаться подъ деревьями было опасно; добѣжавъ до ограды парка, мы перелѣзли черезъ нее по обросшимъ мохомъ уступамъ и бросились въ сторожку, стоявшую неподалеку. И прежде мы часто любовались мрачной красотой этой сторожки: вся увитая плющемъ, она пріютилась въ древесномъ сумракѣ надъ крутымъ оврагомъ, густо заросшимъ папоротниками; мы видѣли разъ, какъ собака сторожа нырнула въ эти папоротники, точно въ воду. Теперь, когда небо заволоклась тучами, въ домикѣ было такъ темно, что войдя мы даже не замѣтили сторожа, пока онъ не подошелъ къ намъ съ двумя стульями въ рукахъ, -- для меня и Ады.
   Мы рѣшили переждать грозу въ сторожкѣ; ея рѣшетчатыя двери были раскрыты настежь и мы сѣли у порога. Какое величественное зрѣлище было передъ нашими глазами! Вѣтеръ трепалъ и гнулъ деревья, гналъ по небу дождевыя тучи, точно клубы дыма; сверкала ослѣпительная молнія, громъ гремѣлъ почти безъ промежутковъ. Сердце сжималось благоговѣйнымъ страхомъ передъ этими таинственными силами, во власти которыхъ наша жизнь, и въ то же время невольно думалось, какъ благодѣтельны эти силы: самый крошечный цвѣтокъ, самая ничтожная былинка освѣжены этой грозной бурей: она обновила все живущее.
   -- Не опасно ли сидѣть на такомъ открытомъ мѣстѣ во время грозы?
   -- Нѣтъ, Эсфирь, отвѣтила Ада.
   Но не я задала этотъ вопросъ.
   Сердце мое забилось опять такъ же тревожно, какъ недѣлю назадъ. Я не слыхала раньше этого голоса, отчего же онъ такъ взволновалъ меня? отчего при звукахъ его, какъ и при видѣ лица этой женщины, передо мною вновь воскресала я сама въ безчисленныхъ образахъ?
   Леди Дэдлокъ укрылась въ сторожкѣ еще до нашего прихода и теперь вышла изъ темнаго угла. Она стояла за мною, положивъ руку на спинку моего стула. Когда я обернулась, то увидѣла надъ собой ея лицо, а ея руку возлѣ своего плеча.
   -- Я васъ испугала?
   -- Нѣтъ, нисколько. И отчего бы мнѣ пугаться?
   -- Я имѣю удовольствіе говорить съ мистеромъ Джерндайсомъ.
   Узнавъ меня, вы мнѣ оказываете больше чести, чѣмъ я могъ надѣяться, леди Дэдлокъ.
   -- Я узнала васъ въ воскресенье въ церкви. Крайне сожалѣю, что нѣкоторыя обстоятельства, въ которыхъ, впрочемъ, сэръ Лейстеръ отнюдь не виноватъ, дѣлаютъ для меня невозможными болѣе близкія отношенія съ вами, пока вы живете здѣсь.
   Опекунъ отвѣтилъ съ улыбкой:
   -- Я знаю, какія это обстоятельства. Очень благодаренъ вамъ за вниманіе.
   Она подала ему руку съ какой-то своеобразной, видимо привычной ей, небрежной граціей и равнодушно продолжала разговоръ. Голосъ у нея былъ очень пріятный; граціозная, красивая, она въ совершенствѣ владѣла собой; глядя на нее, я думала: "она можетъ привлечь къ себѣ всякаго, разъ найдетъ, что это стоитъ труда". Она сѣла рядомъ съ нами на стулъ, который поставилъ для нея сторожъ.
   -- Пристроился ли тотъ молодой человѣкъ, о которомъ вы писали сэру Лейстеру? Сэръ Лейстеръ очень сожалѣлъ, что не имѣлъ возможности содѣйствовать желаніямъ этого юноши, сказала она мистеру Джерндайсу, почти не поворачивая головы въ его сторону.
   -- Надѣюсь, что да.
   Повидимому она уважала мистера Джерндайса и хотѣла пріобрѣсти его расположеніе. Въ ея высокомѣрномъ обращеніи было что-то необыкновенно, привлекательное, и самое это обращеніе стало мало по малу проще, (я сказала бы свободнѣе, но едва ли можно было держаться болѣе не принужденно, чѣмъ держалась она).
   -- Подъ вашей опекой состоитъ, кажется, еще одна молодая особа, миссъ Клеръ; вѣроятно это она?
   Опекунъ представилъ ей Аду по всѣмъ правиламъ этикета.
   -- Вы лишитесь славы безкорыстнаго Донъ-Кихота, которою пользуетесь, если будете принимать подъ свое покровительство такихъ красавицъ, сказала ему леди Дэдлокъ черезъ плечо; потомъ, повернувшись ко мнѣ, прибавила:-- Представьте же мнѣ и эту молодую особу.
   -- Миссъ Соммерсонъ фактически тоже состоитъ подъ моей опекой, но за нее я не отвѣчаю ни передъ какимъ лордомъ канцлеромъ.
   -- Миссъ Соммерсонъ потеряла родителей?
   -- Да.
   -- Она очень счастлива, имѣя такого опекуна.-- И леди Дэдлокъ посмотрѣла на меня.
   Я подтвердила, что для меня это большое счастье, и тоже взглянула на нее. Вдругъ по лицу ея пробѣжала тѣнь, она рѣзко отвернулась съ неудовольствіемъ и опять заговорила съ опекуномъ.
   -- Вѣка прошли съ тѣхъ поръ, какъ мы встрѣчались, мистеръ Джерндайсъ.
   -- Да, много времени. По крайней мѣрѣ я такъ думалъ, пока не увидѣлъ васъ въ прошлую субботу.
   -- Какъ? и вы говорите комплименты, или вы считаете, что они необходимы при разговорѣ со мною? Вѣроятно я пріобрѣла ужъ такую репутацію.
   -- Вы пріобрѣли такъ много, что должны нести за это маленькое возмездіе. Но я сказалъ правду.
   -- Такъ много!-- повторила она и засмѣялась.-- Да!
   Ея обаяніе было такъ могущественно, она смотрѣла на меня и Аду съ видомъ такого превосходства, какъ будто мы были дѣтьми. Теперь, заглядѣвшись на дождь, она, казалось, совершенно забыла о нашемъ присутствіи и погрузилась въ свои мысли такъ свободно, точно была совершенно одна.
   -- Кажется, когда мы вмѣстѣ были за границей, вы были ближе знакомы съ моей сестрою, чѣмъ со мною,-- сказала наконецъ леди Дэдлокъ, взглянувъ на м-ра Джерндайса.
   -- Да, намъ съ нею приходилось чаще встрѣчаться, отвѣтилъ онъ.
   -- Наши дороги съ нею разошлись. Да и прежде между нами было мало общаго, наши характеры ни въ чемъ не сходились. Объ этомъ можно было жалѣть, но помочь, я думаю, было нельзя.
   Леди Дэдлокъ опять заглядѣлась на дождь. Буря начала понемножку стихать. Ливень прекратился, не стало видно молній, громъ грохоталъ уже въ дальнихъ холмахъ, солнце засверкало на влажныхъ листьяхъ и въ дождевыхъ капляхъ. Мы сидѣли молча. Вдругъ на дорогѣ показался маленькій фаэтонъ, который рѣзвыя пони везли прямо къ намъ.
   -- Возвращается посланный миледи съ экипажемъ, сказалъ сторожъ.
   Когда фаэтонъ остановился, мы увидѣли, что тамъ сидѣло двое; первая вышла француженка, которую я видѣла въ церкви, а за нею та хорошенькая дѣвушка, о которой говорилъ мистеръ Бойторнъ; обѣ были нагружены шалями и мантильями; француженка подошла смѣло и самоувѣренно, другая -- робко и нерѣшительно.
   -- Я ваша камеристка, миледи. Порученіе относилось къ вашей служанкѣ,-- сказала француженка.
   -- Мнѣ показалось, миледи, что оно относится ко мнѣ, сказала молоденькая дѣвушка.
   -- Я послала за вами, дитя, спокойно отвѣтила леди Дэдлокъ.-- Накиньте на меня эту шаль.
   Молодая дѣвушка ловко набросила шаль ей на плечи; француженка, на которую не обращали ни малѣйшаго вниманія, смотрѣла на это, крѣпко стиснувъ зубы.
   -- Мнѣ очень жаль, что теперь неудобно возобновить наше прежнее знакомство, сказала леди Дэдлокъ мистеру Джерндайсу.-- Позвольте мнѣ прислать фаэтонъ назадъ для вашихъ дѣвицъ, онъ можетъ вернуться сюда очень скоро.
   Когда это предложеніе было отклонено, она ласково простилась съ Адой, мнѣ же не сказала никакого привѣтствія и, опираясь на руку Джерндайса, сѣла въ экипажъ, легкій дачный фаэтонъ съ верхомъ.
   -- Сядьте со мною, дитя, вы понадобитесь мнѣ. Ступай.
   Экипажъ покатился; француженка съ привезенными мантильями въ рукахъ осталась на томъ мѣстѣ, гдѣ вышла изъ фаэтона.
   Я думаю, что гордому человѣку всего труднѣе выносить гордость другихъ. Месть француженки выразилась самымъ неожиданнымъ образомъ; она стояла неподвижно, пока фаэтонъ не скрылся изъ вида, потомъ, съ совершенно спокойнымъ лицомъ, сняла свои башмаки, бросила, ихъ на землю и пошла босикомъ по мокрой травѣ въ ту сторону, гдѣ скрылся экипажъ.
   -- Эта дѣвушка помѣшанная? спросилъ сторожа опекунъ.
   -- О нѣтъ, сэръ. Гортензія умомъ еще почище другихъ, отвѣчалъ тотъ, (онъ вмѣстѣ со своей женой провожалъ глазами уходившую).-- Но она страшно горда и вспыльчива, горда и вспыльчива какъ чортъ! Она злится, потому что видитъ, что ей даютъ отставку, а возвышаютъ надъ нею другую.
   -- Но зачѣмъ же она пошла босикомъ по мокрой землѣ? спросилъ опекунъ.
   -- Не знаю ужъ,-- вѣрно затѣмъ, чтобъ прохладиться.
   -- А можетъ быть она приняла воду за кровь, прибавила жена сторожа:-- когда ея кровь разгорится, она способна идти по лужамъ крови такъ же, какъ теперь по водѣ.
   Нѣсколько минуть спустя, мы шли мимо замка. Такъ же, какъ и тогда мы увидѣли его въ первый разъ, онъ производилъ впечатлѣніе безмятежнаго мира; дождевыя капли сверкали вокругъ, какъ алмазы, дулъ легкій вѣтерокъ, птицы звонко щебетали, все ожило послѣ дождя; маленькій экипажъ, стоявшій у подъѣзда, блисталъ на солнцѣ, точно сказочная серебряная колесница. Къ замку подвигалась медленно, но твердымъ, увѣреннымъ шагомъ фигура, такая же спокойная, какъ и окружающій ландшафтъ,-- это шла мадемуазель Гортензія босикомъ но мокрой травѣ.
   

ГЛАВА XIX.
Проходи!

   Въ окрестностяхъ Ченсери-Лэна настали каникулы.
   Два прекрасныхъ корабля, Законъ и Правосудіе, выстроенные изъ тиковаго дерева, обшитые мѣдью, скрѣпленные желѣзомъ, облицованные бронзой, по которые, по какому-то необъяснимому случаю, никакъ не могутъ поднять парусовъ -- разоружились, а Летучій Голландецъ съ толпой страшныхъ призраковъ, въ образѣ истцовъ, умоляющихъ всякаго встрѣчнаго разобрать ихъ документы, унесся неизвѣстно куда.
   Судебныя палаты заперты, конторы стряпчихъ погружены въ крѣпкій сонъ, а въ Вестмпистеръ-Голлѣ такъ пустынно, что могли бы безпрепятственно распѣвать соловьи и прогуливаться влюбленные,-- которые тоже принадлежатъ къ классу просителей, но просителей нѣжныхъ, не похожихъ на тѣхъ, какіе встрѣчаются въ Вестминстеръ-Голлѣ въ обыкновенное время.
   Темпль, Ченсери-Йэнъ, Серджентъ-Иннъ, Линкольнъ-Иннъ со своими скверами похожи теперь на приморскія гавани во время отлива: судопроизводство, канцелярская волокита бросили якорь и сидятъ на меня; праздные клерки отъ нечего дѣлать катаются на своихъ табуретахъ, которымъ суждено принять перпендикулярное положеніе только тогда, когда, съ наотупленіемъ сессіи, нахлынетъ приливъ и унесетъ съ собою всю тину, что накопилась за этотъ промежутокъ. Наружныя двери судебныхъ палатъ на запорѣ; въ каморкѣ привратника прошенія и пакеты скопились цѣлыми четвериками. Можно бы получить хорошій урожай травы, выросшей по щелямъ каменной мостовой передъ Линкольнъ-Иннской палатой, еслибъ не разсыльные, которые, за неимѣніемъ другого занятія, посиживаютъ въ тѣнистыхъ уголкахъ, накинувъ на голову свои бѣлые передники въ защиту отъ мухъ, и выщипывая ее, пожевываютъ съ меланхолическимъ видомъ.
   На весь Лондонъ остался только одинъ судья, да и тотъ навѣдывается въ свою камеру не болѣе двухъ разъ въ недѣлю. Еслибъ его могли видѣть теперь обитатели провинціальныхъ городовъ и мѣстечекъ его округа!
   Ни пышнаго парика, ни красной мантіи, ни мѣховъ, ни жезлоносцевъ, ни копьеносцовъ,-- въ камерѣ засѣдаетъ коротко обстриженный, скромный джентльменъ самаго обыкновеннаго вида, въ бѣлыхъ панталонахъ и свѣтлой шляпѣ. Физіономія у судьи теперь такая же загорѣлая, какъ у моряка, а съ судейскаго носа подъ палящими лучами лѣтняго солнца облупилась кожа; возвращаясь домой, онъ обязательно заходить въ устричную лавку освѣжиться стаканомъ замороженнаго инбирнаго пива.
   Представители англійской адвокатуры разсѣялись по лицу земли. Какъ можетъ Англія обходиться впродолженіе четырехъ долгихъ лѣтнихъ мѣсяцевъ безъ адвокатскаго сословія,-- своего испытаннаго прибѣжища въ несчастій, своей законной славы и гордости въ красные дни? Какъ она безъ нихъ обходится,-- это вопросъ особый, но достовѣрно, что въ настоящее каникулярное время Великобританія лишена своего щита.
   Ученый джентльменъ, который негодовалъ на неслыханное оскорбленіе, нанесенное противною стороною самымъ нѣжнымъ чувствомъ его кліента,-- негодовалъ такъ страшно, что, казалось, никогда не могъ успокоиться; теперь, проживая въ Швейцаріи, чувствуетъ себя гораздо лучше, чѣмъ можно было ожидать.
   Ученый джентльменъ, который безпощадно разилъ своихъ противниковъ мрачными сарказмами, теперь во Франціи на Минеральныхъ водахъ и чувствуетъ себя такъ хорошо, какъ рыба въ водѣ.
   Ученый джентльменъ, проливающій потоки слезъ надъ угнетенной невинностью по самому ничтожному поводу, за послѣднія шесть недѣль не выронилъ ни одной слезинки.
   Сугубо ученый джентльменъ, холерическаго темперамента, пылкій по натурѣ, но охладившій свой природный жаръ, купаясь въ водоемахъ и прудахъ юриспруденціи, и изощрившійся въ самыхъ хитрыхъ аргументахъ до такой степени, что "закорючки", которыя онъ преподноситъ во время сессій судьямъ, ошеломляютъ не только всѣхъ непосвященныхъ, но и большинство посвященныхъ въ тайны юридическихъ изворотовъ; теперь этотъ ученый мужъ съ особеннымъ наслажденіемъ странствуетъ по жаркимъ и пыльнымъ окрестностямъ Константинополя.
   Остальныхъ членовъ этого великаго національнаго палладіума вы найдете и на Венеціанскихъ лагунахъ, и на Нильскихъ водопадахъ, и на Германскихъ купаньяхъ; разсыпаны они и по всему песчанному берегу Англіи, но въ опустѣлыхъ окрестностяхъ Ченсери-Лэна наврядъ-ли встрѣтите хоть одного изъ нихъ. Если же и мелькнетъ въ этой пустынѣ одинокій представитель адвокатскаго сословія и наскочитъ на какого-нибудь истца, который бродитъ здѣсь по привычкѣ, будучи не въ силахъ разстаться съ мѣстомъ своей пытки,-- то оба такъ пугаются другъ друга, что, какъ сумасшедшіе, разбѣгаются въ разныя стороны.
   Такихъ жаркихъ каникулъ давно ужъ не запомнятъ.
   Молодые клерки влюблены до безумія и утопаютъ въ блаженствѣ возлѣ предмета своей страсти, кто въ Маргстѣ, кто въ Рамсгетѣ, кто въ Гревзендѣ, сообразно съ тѣмъ, кто какую ступень занимаетъ въ служебной іерархіи.
   Всѣ клерки среднихъ лѣтъ начинаютъ думать о томъ, что по настоящему пора бы ихъ семьямъ перестать рости.
   Бродячія собаки скитаются въ аллеяхъ Линкольнъ-Ипна и вокругъ сада, задыхаясь отъ жары, и въ тщетныхъ поискахъ за водой забираются подъ лѣстницы и жалобно воютъ.
   Собаки,-- вожатые слѣпцовъ, тащатъ своихъ хозяевъ къ водопроводнымъ кранамъ или къ ушатамъ съ водой. Жалкая лавчонка, гдѣ на окнѣ красуется ваза съ золотыми рыбками, и гдѣ у дверей полито водой и привѣшенъ навѣсъ отъ солнца, кажется раемъ.
   Темпль-Баръ такъ раскалился, что всю ночь подогрѣваетъ смежныя улицы Страндъ и Флитстритъ, вродѣ того какъ внутренняя труба въ самоварѣ.
   Можно бы укрыться въ прохладныхъ конторахъ стряпчихъ, которыя раскинуты но близости Суда, но даже прохлада не стоитъ, чтобъ ее покупали такой дорогой цѣной,-- цѣной мертвящей скуки, хотя въ прилегающихъ къ этимъ убѣжищамъ узкихъ переулкахъ такъ жарко, какъ въ печи. Въ околоткѣ мистера Крука обыватели, задыхаясь въ комнатахъ, выносятъ стулья на улицу и располагаются у дверей; мистеръ Крукъ, покончивъ съ занятіями, тоже выходитъ на свѣжій воздухъ, въ сопровожденіи кошки, которой никогда не бываетъ жарко. Въ "Солнечномъ Гербѣ" на время лѣтняго сезона прекращены музыкальныя собранія, и маленькій Свайльсъ ангажированъ въ "Пастораль-Гарденъ", что на Темзѣ, онъ распѣваетъ тамъ подъ музыку самые невинные комическіе куплеты, совершенно идиллическаго содержанія, которые, какъ гласитъ афиша, ничѣмъ не оскорбятъ самаго изысканнаго вкуса.
   На время каникулъ надъ всей мѣстностью, гдѣ гнѣздятся юристы, праздность и меланхолія нависли, подобно громадному заплеснѣвѣлому покрывалу или гигантской паутинѣ. Мистеръ Снегсби, поставщикъ писчебумажныхъ принадлежностей въ Куксъ-Кортѣ, чувствуетъ на себѣ это вліяніе, не только душою, въ качествѣ человѣка съ созерцательной и чувствительной натурой, но и карманомъ, въ качествѣ вышеупомянутаго поставщика. Во время судебныхъ каникулъ у мистера Снегсби гораздо больше досуга для размышленій въ Степль-Иннѣ и во дворѣ Архивовъ; онъ говоритъ своимъ приказчикамъ, что стоитъ пораздумать надъ тѣмъ, какъ это у васъ стоитъ такая жаркая погода, когда море катить свои волны вокругъ нашего острова.
   Сегодня Оса съ утра хлопочетъ надъ уборкой маленькой гости иной, потому что мистеръ и мистрисъ Снегсби ждутъ гостей; общество соберется немногочисленное, но за то самое избранное: мистеръ и мистрисъ Чедбендъ, и никого больше. Люди, мало знакомые съ мистеромъ Чедбендомъ, принимаютъ его обыкновенно за бывшаго моряка, ибо онъ имѣетъ привычку и на словахъ и въ письмахъ сравнивать себя съ кораблемъ; но они ошибаются: мистеръ Чедбендъ, по его собственному признанію, принадлежитъ "къ церкви". Мистеръ Чедбендъ, не носитъ никакого духовнаго сана, и его гонители утверждаютъ, что онъ не имѣетъ сказать ничего такого, что бы оправдывало его добровольное зачисленіе себя въ ряды проповѣдниковъ, но у него есть свои послѣдователи, и мистрисъ Снегсби въ числѣ ихъ. Она прицѣпилась къ этому кораблю только недавно, когда жаркая погода разогрѣла ее религіозный пылъ.
   -- Моя женушка взялась за религію немножко круто, говоритъ мистеръ Снегсби воробьямъ Степль-Инна.
   Итакъ Оса, на которую производитъ сильное впечатлѣніе то, что ей суждено прислуживать хоть временно такому человѣку, какъ мистеръ Чедбендъ, обладающему, какъ ей извѣстно, даромъ говорить впродолженіе четырехъ часовъ безъ перерыва, убираемъ маленькую гостиную и накрываетъ столъ для чая.
   Мебель обтерта и выколочена, портреты мистера и мистрисъ Снегсби тронуты мокрой тряпкой, вынутъ лучшій чайный сервизъ и приготовлено великолѣпное угощеніе: аппетитный мягкій хлѣбъ, румяныя булочки, свѣжее масло, окорокъ, языкъ, нѣмецкія колбасы, нарѣзанныя тонкими ломтиками, анчоусы, изящно уложенные рядами и убранные петрушкой; будутъ еще и свѣжія яйца, которыя подадутся въ салфеткѣ, и горячія гренки, поджаренные въ маслѣ.
   Мистеръ Снегсби въ своемъ лучшемъ сюртукѣ; окинувъ взглядомъ всѣ приготовленія и многозначительно кашлянувъ въ руку, спрашиваетъ мистрисъ Снегсби:
   -- Въ которомъ часу, душенька, ты ожидаешь гостей?
   -- Въ шесть, отвѣчаетъ жена.
   Мистеръ Снегсби замѣчаетъ вскользь самымъ кроткимъ голосомъ, что уже пробило шесть.
   -- Можетъ быть вамъ угодно сѣсть за столъ не дожидаясь ихъ? слѣдуетъ негодующій отвѣтъ мистрисъ Снегсби.
   Кажется мистеръ Снегсби очень не прочь отъ этого, но онъ кашляетъ самымъ умиротворяющимъ образомъ и отвѣчаетъ:
   -- Нѣтъ, душенька, я просто сказалъ, что назначенное время...
   -- Что значитъ время въ сравненіи съ вѣчностью!
   -- Совершенная правда, моя милая, но когда ожидаютъ гостей къ чаю и дѣлаютъ всѣ приготовленія... можетъ быть... позже чѣмъ... И когда часъ назначенъ, не лучше-ли явиться во время.
   -- Явиться во время! Назначенный часъ! Вы говорите такъ, какъ будто мистера Чедбенда вызвали на дуэль и онъ просрочилъ явиться.
   -- Совсѣмъ нѣтъ, совсѣмъ пѣть, душенька, бормочетъ мистеръ Снегсби.
   Тутъ Оса, которая все это время стояла на стражѣ у окна спальни, съ шумомъ и громомъ, точно домовой, слетаетъ съ лѣстницы, врывается въ гостиную и объявляетъ, что мистеръ и мистрисъ Чедбендъ показались на горизонтѣ.
   Вслѣдъ затѣмъ раздается звонокъ у наружной двери, и Осѣ, подъ страхомъ немедленнаго возвращенія въ нѣдра благотворительнаго учрежденія, гдѣ она воспитывалась, внушается, какъ должно доложить о гостяхъ. Страшная угроза совершенно разстраиваетъ Осу, она съ испугу теряется и докладываетъ: "мистеръ и мистрисъ Чизмингъ, которая... который... церковникъ... или какъ это..." и поспѣшно удаляется, терзаемая укорами совѣсти.
   Мистеръ Чедбендъ -- тучный господинъ съ масляной улыбкой, съ жирнымъ желтымъ лицомъ, производящій такое впечатлѣніе, какъ будто онъ весь пропитанъ ворванью; мистрисъ Чедбендъ -- сумрачная, молчаливая женщина, суровая на видъ. Мистеръ Чедбендъ движется медленно и неуклюже, точно ученый медвѣдь; онъ не знаетъ, куда дѣть свои большія руки: онѣ какъ будто мѣшаютъ ему, и кажется, не будь у него рукъ, онъ сталъ бы на четвереньки. Его голова всегда покрыта обильнымъ потомъ; когда онъ говоритъ, онъ простираетъ впередъ свою огромную лапищу, какъ бы предваряя слушателей, что будетъ назидать ихъ.
   -- Друзья мои! возглашаетъ мистеръ Чедбендъ:-- Миръ дому сему! Хозяину его, хозяйкѣ его, юной дѣвѣ, отрокамъ,-- миръ всѣмъ! А почему преподаю миръ вамъ, друзья мои? Что такое миръ, въ чемъ онъ: во враждѣ-ли? Нѣтъ. Въ распряхъ-ли? Нѣтъ. Есть-ли миръ любовь и милость? Есть-ли миръ прекрасенъ и пріятенъ, ясенъ и радостенъ? О, да! Вотъ почему, Друзья мои, я желаю мира вамъ и домочадцамъ вашимъ.
   Мистрисъ Снегсби глубоко растрогана, поэтому мистеръ Снегсби полагаетъ, что отвѣтить "аминь" будетъ вполнѣ умѣстно. Его "аминь" принятъ хорошо.
   Мистеръ Чедбендъ продолжаетъ:
   -- Теперь, друзья мои, такъ какъ эта тема предо мною...
   Въ дверяхъ показывается Оса. Мистрисъ Снегсби, не сводя глазъ съ мистера Чедбенда, шепчетъ зловѣщимъ, гробовымъ голосомъ:-- Убирайся!
   -- Теперь, друзья мои, такъ какъ эта тема предо мною, на моей смиренной стезѣ, то я воспользуюсь ею...
   Слышно, какъ Оса шепчетъ:-- Тысяча семьсотъ восемьдесятъ второй... Гробовой голосъ повторяетъ зловѣщимъ шепотомъ:-- Убирайся!
   -- Теперь, друзья мои, спросимъ себя въ духѣ любви...
   Оса все твердитъ про себя:-- Тысяча семьсотъ восемьдесятъ второй...
   Мистеръ Чедбендъ умолкаетъ съ видомъ человѣка, привыкшаго къ гоненіямъ и покоряющагося судьбѣ, складываетъ свои жирныя уста въ томную улыбку и изрекаетъ:
   -- Выслушаемъ дѣву. Говорите, юная дѣва!
   -- Тысяча семьсотъ восемьдесять второй, сэръ, желаетъ знать, когда же шиллингъ. За проѣздъ, задыхаясь выпаливаетъ Оса.
   -- За... за проѣздъ? переспрашиваетъ мистрисъ Чедбендъ, Оса повторяетъ:-- Онъ требуетъ шиллингъ и восемь пенсовъ, или будетъ жаловаться въ судъ.
   Дамы испускаютъ вопль негодованія, но мистеръ Чедбендъ, приподнявъ руку вверхъ, успокаиваетъ ихъ смятеніе.
   -- Друзья мои! Я вспомнилъ объ одномъ долгѣ, который вчера забылъ вымолвить. Справедливость требуетъ, чтобъ я понесъ какое нибудь возмездіе, посему я не ронщу. Рахиль, дай ему восемь пенсовъ.
   Мистрисъ Снегсби глубоко вздыхаетъ и упорно смотритъ на мужа, какъ бы говоря: "слышишь этого апостола?" Ликъ мистера Чедбенда, лоснящійся отъ жира, сіяеть кротостью. Мистрисъ Чедбендъ отсчитываетъ деньги.
   Его привычка, основное правило его дѣйствій -- сводить такимъ образомъ свои счеты съ небомъ по самому ничтожному поводу и выставлять ихъ на показъ при всякомъ удобномъ случаѣ.
   -- Друзья мои, восемь пенсовъ -- небольшая сумма. Могло быть шиллингъ и четыре пенса, могло быть полкроны. Возрадуемся же и возвеселимся!
   Съ этимъ замѣчаніемъ, которое онъ возглашаетъ точно стихъ изъ псалма, мистеръ Чедбендъ направляется къ столу, но, прежде чѣмъ сѣсть, воздымаетъ руку и обращается къ публикѣ съ такимъ назиданіемъ:
   -- Друзья мои! Что разставлено здѣсь передъ нами? Подкрѣпительная пища. Нуждаемся-ли мы въ ней, друзья мои? Да, нуждаемся. А почему мы нуждаемся въ подкрѣпленіи? Потому что мы смертны, потому что мы заражены грѣхомъ, потому что мы живемъ на землѣ, а не въ воздухѣ. Можемъ-ли мы летать, друзья мои? Нѣтъ, не можемъ. А почему мы не можемъ летать?
   Тутъ мистеръ Снегсби, ободренный успѣхомъ своего "аминя", осмѣливается отвѣтить болѣе увѣреннымъ и твердымъ голосомъ, чѣмъ въ первый разъ:
   -- Потому что у васъ нѣтъ крыльевъ.
   Мистрисъ Снегсби грозно хмурится.
   Мистеръ Чедбендъ игнорируетъ замѣчаніе мистера Снегсби и разбиваеть въ прахъ его скромную догадку.
   -- Я говорю, друзья мои, почему мы не можемъ летать? Потому-ли, что намъ назначено ходить? Да, потому. Можемъ ли мы ходить, не имѣя силъ? Нѣтъ, не можемъ. А что бываетъ съ нами, когда мы лишаемся силъ? Ноги отказываются носить наше тѣло, колѣни подгибаются, лодыжки Подворачиваются, и мы падаемъ. Откуда же. друзья мои, извлекаемъ мы силу, потребную нашимъ членамъ? Можетъ быть изъ хлѣба въ разныхъ его формахъ, продолжаетъ онъ, обводя взглядомъ столъ,-- можетъ быть изъ масла, которое сбивается изъ молока, продукта, доставляемаго коровой? Можетъ быть изъ яицъ, которыя несутъ куры? Можетъ быть изъ ветчины, языка, колбасъ и тому подобнаго? Да, друзья мои. Приступимъ же къ земнымъ благамъ, которыя видимъ перецъ собою!
   Гонители мистера Чедбенда не хотятъ признать особенный даръ краснорѣчія въ его, способности нанизывать слова одно на другое. Ужъ одно это можетъ служить доказательствомъ ихъ пристрастнаго отношенія къ нему, ибо каждый знаетъ по опыту, что ораторскій стиль мистера Чедбенда имѣетъ широкое распространеніе и массу почитателей.
   Однако жъ на этотъ разъ мистеръ Чедбендъ умолкаетъ, усаживается за столъ и усердно налегаетъ на земныя блага, этотъ образцовый корабль построенъ такимъ образомъ, что кажется ему присуща способность превращать всякаго рода пищу въ тотъ составъ, которымъ пропитана вся его массивная фигура; когда онъ ѣстъ, его можно сравнить съ маслобойней, гдѣ фабрикація масла производится въ обширныхъ размѣрахъ. Въ описываемый лѣтній вечеръ эта способность широко примѣняется къ дѣлу.
   Въ это время, то есть въ самомъ разгарѣ вечера, Оса, которая все еще не пришла въ себя и нѣсколько разъ приводила въ разстройство и себя, и пирующихъ разными неожиданными выходками; разъ, напримѣръ, она исполнила воинственную музыку на головѣ мистера Чедбенда, брякнувъ объ нее тарелки и увѣнчавъ этого джентльмена булочками,-- итакъ, въ самомъ разгарѣ вечера, Оса шепчетъ мистеру Снегсби, что его зовутъ.
   -- Меня зовутъ, будемъ говорить прямо: меня зовутъ въ лавку, говоритъ мистеръ. Снегсби вставая.-- Прошу почтенное общество извинить меня; я отлучусь на минуту.
   Сойдя внизъ, мистеръ Снегсби находитъ, что его приказчики погружены въ созерцаніе констэбля, который держитъ за руку маленькаго оборвыша.
   -- Боже мой! Въ чемъ дѣло? воскликнулъ Снегсби.
   Констэбль отвѣчаетъ:
   -- Этотъ малый не слушаетъ приказаній и не уходитъ съ мѣста, хоть ему и говорено много разъ.
   -- Я никогда не остаюсь на одномъ мѣстѣ, сэръ, отвѣчаетъ мальчикъ, размазывая рукой слезы по грязному лицу.-- Я хожу, все хожу, съ тѣхъ поръ, какъ себя помню. Развѣ можно ходить больше моего?
   -- Онъ не хочетъ уходить, флегматично повторяетъ констэбль, ворочая головой, чтобъ придать шеѣ болѣе удобное положеніе въ жесткомъ форменномъ воротникѣ,-- онъ не хочетъ уходить, несмотря на многократныя предупрежденія, поэтому я былъ принужденъ арестовать его. Это самый упрямый бродяга, какого я знаю. Онъ не хочетъ уходить.
   -- Лопни мои глаза, мнѣ некуда уйти! и мальчикъ въ полномъ отчаяніи вцѣпляется руками въ волосы и топаетъ босою ногою объ полъ.
   -- Чтобъ не было ничего подобнаго! Слышалъ? У меня расправа коротка, говоритъ констэбль, встряхнувъ оборвыша съ самымъ равнодушнымъ видомъ.-- Въ моихъ инструкціяхъ сказано, чтобъ ты уходилъ, и я твердилъ тебѣ это пятьсотъ разъ.
   -- Куда-же? восклицаетъ малый.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, констэбль, вѣдь это вопросъ: куда? скажите пожалуйста, задумчиво вопрошаетъ мистеръ Снегсби, покашливая въ руку самымъ тревожнымъ и нерѣшительнымъ своимъ кашлемъ.-- Куда-же?
   -- Мои инструкціи не касаются этого. Въ моихъ инструкціяхъ сказано, чтобъ малый шелъ прочь. Слышишь, Джо? Что-жъ такого, что самыя крупныя свѣтила парламентскаго неба, несмотря на массу неотложной работы, втеченіе многихъ лѣтъ пребываютъ неподвижными, -- ты и тебѣ подобные не должны ссылаться на ихъ примѣръ, для васъ начертано одно полное глубокаго философскаго значенія правило, въ которомъ весь смыслъ вашего страннаго существованія на землѣ,-- проходи! Скрыться со свѣта ты не можешь, Джо, ибо этого не допустятъ парламентскія свѣтила, по -- проходи!
   Мистеръ Снегсби ничего не можетъ возразить на это и ничего не возражаетъ, а только покашливаетъ самымъ безнадежнымъ образомъ, желая этимъ выразить, что не находить выхода изъ положенія Джо. Тѣмъ временемъ на лѣстницѣ показываются мистеръ и мистрисъ Чедбендъ и мистрисъ Снегсби, привлеченные шумомъ голосовъ; Оса какъ привела мистера Снегсби, не трогалась съ мѣста, такъ что теперь въ сборѣ все населеніе дома.
   -- Вопросъ въ томъ, сэръ, знаете ли вы этого малаго. Увѣряетъ, что вы его знаете, говоритъ констэбль мистеру Снегсби.
   -- Онъ вовсе его не знаетъ, рѣшительно отвѣчаетъ мистрисъ Снегсби съ своего возвышенія.
   -- Милая женушка! и мистеръ Снегсби возводитъ глаза на мистрисъ Снегсби.-- Душенька, позвольте, потерпите минуточку. Я немного знаю этого юношу, и, на сколько знаю, не могу сказать о немъ ничего дурного, даже скорѣе напротивъ, и обратившись къ констэблю, онъ разсказываетъ грустную исторію своего знакомства съ Джо, умолчавъ, однако, о поваренной тому полукронѣ
   -- Ну, кажется до сихъ поръ все, что онъ разсказывалъ, правда. Когда я его арестовалъ на Гольборнѣ, онъ сказалъ, что вы его знаете. Тогда одинъ молодой человѣкъ, находившійся у.ъ толпѣ, заявилъ, что онъ васъ знаетъ, что вы почтенный коммерсантъ и что онъ явится самъ, въ случаѣ если я сдѣлаю у васъ дознаніе. Впрочемъ, повидимому молодой человѣкъ не намѣренъ сдержать свое слово. Ахъ, вотъ и онъ!
   Входитъ мистеръ Гуппи, киваетъ мистеру Снегсби, а передъ леди, стоящими на лѣстницѣ, снимаетъ шляпу со всей подобающей вѣжливостью.
   -- Я шелъ изъ конторы, когда попалъ на эту уличную сцену, и, услышавъ ваше имя, подумалъ, что не мѣшаетъ изслѣдовать это дѣло.
   -- Это очень любезно съ вашей стороны, сэръ. Я вамъ очень обязанъ, говоритъ Снегсби и пересказываетъ во второй разъ все, что знаетъ о Джо, опять-таки умалчивая о случаѣ съ полукроной.
   -- Теперь я знаю, гдѣ ты живешь, говоритъ констэбль Джо.-- Ты живешь въ Томѣ-Отшельникѣ. Невинное и пріятное мѣсто для жизни, неправда-ли?
   -- Я не могу уйти оттуда и жить въ лучшемъ мѣстѣ, сэръ, отвѣчаетъ Джо.-- Если бы я пошелъ нанимать квартиру въ хорошихъ домахъ, хозяева со мною и говорить бы не стали. Кто согласился бы пустить въ хорошую квартиру такого нищаго, какъ я?
   -- Такъ ты очень бѣденъ? спрашиваетъ констэбль.
   -- Очень... всегда.
   -- Прошу васъ судите сами: обшаривъ его карманы, я нашелъ эти двѣ. полукроны, говоритъ констэбль и показываетъ деньги всему обществу.
   -- Мистеръ Снегсби! Это все, что осталось у меня отъ соверена, который мнѣ дала дама подъ вуалью; она говорила, что она служанка. Приходитъ она разъ вечеромъ ко мнѣ на перекрестокъ и проситъ, чтобъ я показалъ ей этотъ домъ, и домъ того, кому вы давали писать, который вотъ умеръ, и кладбище, гдѣ его похоронили. Она говоритъ: ты тотъ мальчикъ, что былъ на разслѣдованіи? Я говорю: да, я она говоритъ: можешь ты показать всѣ эти мѣста? Я говорю -- могу. Она говорить: покажи. Я показалъ; она дала мнѣ соверенъ, и Джо утираетъ грязныя слезы,-- пять шиллинговъ я заплатилъ въ Томѣ-Отшельникѣ, за размѣнъ тоже пришлось дать, да одинъ парень укралъ у меня еще пять, пока я спалъ, а еще мальчикъ укралъ девять пенсовъ, да хозяинъ слизнулъ еще больше.
   -- Неужели ты думаешь, что кто нибудь повѣритъ тому, что ты наплелъ про соверенъ и про даму? Неужели ты на это надѣешься? спрашиваетъ констэбль, скосивъ на мальчика глаза съ неизрѣченнымъ презрѣніемъ.
   -- Ничего я не думаю и ни на что не надѣюсь, сэръ, все это сущая правда.
   -- Каковъ! замѣчаетъ констэбль, обращаясь къ собранію.-- Если я выпущу его теперь, поручитесь-ли вы, мистеръ Снегсби, что онъ не будетъ стоять на мѣстѣ?
   -- Нѣтъ, не поручится! кричитъ, съ лѣстницы мистрисъ Снегсби.
   -- Женушка, милая! взываетъ супругъ.-- Констэбль, я увѣренъ, что онъ не будетъ стоять на мѣстѣ. Понимаешь, Джо, это необходимо.
   -- Я буду стараться, сэръ, говоритъ несчастный Джо.
   -- То-то же! Ты знаешь, какъ тебѣ надо поступать, такъ и дѣлай, говоритъ констэбль,-- и помни, что въ слѣдующій разъ такъ легко не отдѣлаешься. Возьми свои деньги. Теперь, чѣмъ скорѣе ты очутишься за пять миль отсюда, тѣмъ лучше для всѣхъ.
   Сдѣлавъ это послѣднее предостереженіе и указавъ рукою на западъ, какъ на сторону, куда Джо можетъ безпрепятственно удалиться, констэбль желаетъ всей компаніи добраго вечера и вскорѣ Куксъ-Кортъ оглашается звуками его мѣрныхъ шаговъ; онъ идетъ по тѣнистой сторонѣ улицы, снявъ свою форменную шляпу съ жолтымъ обручемъ, чтобъ хоть немного прохладиться.
   Невѣроятная исторія, разсказанная Джо о дамѣ и соверенѣ, пробудила любопытство во всѣхъ присутствующихъ. Пытливый духъ мистера Гуппи имѣетъ особенную склонность къ свидѣтельскимъ показаніямъ, къ тому же мистеръ Гуппи жестоко соскучился отъ каникулярнаго бездѣйствія, поэтому онъ заинтересовывается этимъ случаемъ до такой степени, что производить прекрасный допросъ свидѣтелю по всей формѣ. Молодой юристъ такъ заинтересовываетъ дамъ, что мистрисъ Снегсби любезно приглашаетъ его наверхъ, въ гостинную, выпить чашку чая, если онъ извинитъ за безпорядокъ на чайномъ столѣ, такъ какъ они уже отпили чай.
   Мистеръ Гуппи изъявляетъ согласіе. Джо отдается приказаніе слѣдовать за всѣми, и мистеръ Гуппи принимается за него со всѣмъ усердіемъ молодого юриста, вертитъ имъ на всѣ лады, точно это кусокъ масла, который можно скомкать и придать ему какую угодно форму; Джо терзаютъ по всѣмъ правиламъ юридической науки; допросъ выходитъ вполнѣ образцовый какъ по ничтожности добытыхъ результатовъ, такъ и по своей продолжитсньпости. Мистеръ Гуппи упивается своимъ талантомъ; мистрисъ Снегсби чувствуетъ, что не только удовлетворена за любознательность, но и поднято достоинство торговаго заведенія ея мужа. Во все время, пока длится жаркая схватка мистера Гуппи съ безтолковымъ свидѣтелемъ, корабль мистера Чедбенда запасается матеріалами для производства жира и сидитъ на мели, ожидая удобнаго времени, чтобъ спуститься на воду.
   -- Ну, говоритъ наконецъ мистеръ Гупии:-- или этотъ малый цѣпляется за свой разсказъ изъ упрямства, или тутъ есть что-то особенное, непохожее на все, что я до сихъ поръ встрѣчалъ въ моей практикѣ у Кенджа и Карбоя!
   Мистрисъ Чедбендъ шепчетъ что-то на ухо мистрисъ Снегсби; мистрисъ Снегсби восклицаетъ:-- Не можетъ быть!
   -- Ужъ много лѣтъ! говоритъ на это мистрисъ Чедбендъ. Мистрисъ Снегсби поясняетъ клерку:-- Мистрисъ Чедбендъ много лѣтъ знаетъ контору Кенджа и Карбоя. Мистрисъ Чедбендъ -- супруга этого джентльмена -- достопочтеннаго мистера Чедбенда.
   -- Неужели! восклицаетъ мистеръ Гуппи.
   -- Я знала контору Кенджа до моего брака, прибавляетъ мистрисъ Чедбендъ.
   Мистеръ Гуппи переноситъ допросъ на нее.
   -- Вы участвовали въ какой-нибудь тяжбѣ, сударыня?
   -- Нѣтъ.
   -- Такъ вѣрно были прикосновенны къ какой нибудь, тяжбѣ.
   Мистрисъ Чедбендъ отрицательно качаетъ головой.
   -- Можетъ быть вы имѣли сношенія съ кѣмъ нибудь изъ тяжущихся, сударыня? продолжаетъ мистеръ Гуппи, который любитъ въ постройкѣ своей рѣчи руководствоваться принципами, выработанными юридической практикой.
   -- Не совсѣмъ, отвѣчаетъ мистрисъ Чедбендъ, принимая его вопросъ за шутку и угловато улыбаясь.
   -- Не совсѣмъ, повторяетъ мистеръ Гуппи.-- Превосходно. По имѣла ли какая-нибудь изъ знакомыхъ вамъ дамъ сношеній съ конторой Кенджа и Карбоя? Пока мы оставимъ въ сторонѣ вопросъ о томъ, какого рода были сношенія. Или это былъ кто-нибудь изъ знакомыхъ вамъ мужчинъ? Не спѣшите, сударыня... Такъ скажите, мужчина или дама?
   -- Ни то, ни другое, отвѣчаетъ съ прежней улыбкой мистрисъ Чедбендъ.
   -- А! Такъ ребенокъ! восклицаетъ мистеръ Гуппи и бросаетъ на изумленную мистрисъ Снегсби проницательный взглядъ, какими судьи мѣряютъ присяжныхъ.-- Теперь, сударыня, не будете-ли такъ добры сказать, кто былъ этотъ ребенокъ.
   -- Наконецъ-то вы угадали, сэръ, отвѣчаетъ мистрисъ Чедбендъ съ новой улыбкой:-- Ну такъ, сэръ, судя по вашей наружности, это было навѣрное до вашего поступленія въ контору. Мнѣ была поручена дѣвочка по имени Эсфирь Соммерсонъ, о которой должна была позаботиться контора Кенджа и Карбоя.
   -- Миссъ Соммерсонъ! восклицаетъ мистеръ Гуппи въ сильномъ волненіи.
   -- Я говорю -- Эсфирь Соммерсонъ, сурово отвѣчаетъ мистрисъ Чедбендъ.-- Въ то время и помину не было о томъ, Чтобъ ее величать миссъ. Она была просто Эсфирь.-- Эсфирь, поди туда, Эсфирь, сдѣлай то! И она должна была слушаться.
   -- Милостивая государыня! и мистеръ Гуппи направляется къ ней черезъ всю комнату: -- Вашъ покорный слуга встрѣчалъ эту молодую дѣвицу въ Лондонѣ, когда она впервые появилась въ немъ по выходѣ изъ учебнаго заведенія. Дозвольте мнѣ имѣть удовольствіе пожать вашу руку.
   Мистеръ Чедбендъ усматриваетъ въ этомъ обстоятельствѣ удобный случай, чтобъ пойти полнымъ ходомъ, встаетъ, дѣлаетъ обычный знакъ и отираетъ носовымъ платкомъ свою голову, съ которой струится потъ. Мистрисъ Снегсби шепчетъ:-- Тс!
   -- Друзья мои! Всѣми благами, которыя были здѣсь пріуготованы для насъ, мы воспользовались съ надлежащей умѣренностью (конечно, говоря объ умѣренности, мистеръ Чедбендъ исключаетъ свою особу). Да наполнится этотъ домъ плодами земными! Да умножатся въ немъ хлѣбъ и вино! Преуспѣянія изобилія, благоденствія дому сему! Благопоспѣшенія, совершенствованія и благополучія дому сему! Но, друзья мои, не воспользовались ли мы здѣсь и другимъ чѣмъ нибудь кромѣ земныхъ даровъ? Да, воспользовались. Чѣмъ же? Духовными благами? Да. Откуда же извлекли мы духовную пищу? Мой юный другъ, приблизься!
   Джо, къ которому относится это обращеніе, топчется на мѣстѣ, оглядывается по сторонамъ и подступаетъ къ краснорѣчивому проповѣднику, очевидно не вполнѣ довѣряя его намѣреніямъ.
   -- Мой юный другъ, ты для насъ перлъ, ты для насъ алмазъ, ты для насъ драгоцѣнный камень, ты для насъ сокровище. И знаешь ли почему мой юный другъ?
   -- Не знаю, ничего я не знаю.
   -- Именно потому, что ты ничего не знаешь, ты для насъ неоцѣненное сокровище! Кто ты такой, мой юный другъ? Звѣрь лѣсной? Нѣтъ. Птица небесная? Нѣтъ. Морская или рѣчная рыба? Опять-таки нѣтъ: ты отрокъ, ты человѣческое существо, мой юный другъ. О, какая славная участь быть человѣческимъ существомъ! А почему это славная участь, мой другъ? Потому что ты способенъ воспринимать уроки мудрости, потому что ты способенъ извлечь пользу изъ этого поученія, которое я для твоего блага преподаю тебѣ, потому что не столбъ, не бревно, не жердь, не чурбанъ, не палка, не камень.
   
   О неизсякаемый источникъ живительной радости --
   Обладать человѣческой душой, парящей къ небесамъ!
   
   Купаешься ли ты нынѣ въ этомъ источникѣ, мой юный другъ? Нѣтъ, не купаешься. А почему? Потому что ты пребываешь во тьмѣ, потому что ты пребываешь во мракѣ, потому что ты въ грѣхѣ, потому что ты въ рабствѣ. А что такое рабство, мой юный другъ? Спросимъ себя объ этомъ въ духѣ любви!
   При этой громоносной тирадѣ, Джо, который постепенно одурѣвалъ, подноситъ правую руку къ лицу и зѣваетъ на всю комнату.
   Мистрисъ Снегсби въ полномъ негодованіи и выражаетъ увѣренность, что этотъ мальчикъ одинъ изъ приспѣшниковъ дьявола.
   -- Друзья мои! и мистеръ Чедбендъ оглядывается вокругъ съ масляной улыбкой, отъ которой его жирный подбородокъ собирается въ складки:-- Я долженъ перенести посрамленіе, я долженъ перенести испытаніе, по всей справедливости я заслужилъ униженіе, я заслужилъ наказаніе, ибо прошлое воскресенье погрѣшилъ: я думалъ съ гордостью о томъ поученіи, которое впродолженіе трехъ часовъ преподавалъ слушателямъ. Къ моему счастью, счеты теперь сведены, мой кредиторъ удовлетворенъ этимъ вознагражденіемъ. Возрадуемся же и возвеселимся!
   Мистрисъ Снегсби совершенно потрясена.
   -- Друзья мои! говоритъ въ заключеніе мистеръ Чедбендъ, оглядывая свою аудиторію.-- Довольно на сей день для нашего юнаго друга. Придешь ли ты завтра, мой юный другъ, узнать у этой доброй дамы, гдѣ можешь найти меня, всегда готоваго поучать, и явишься ли ты ко мнѣ, подобно жаждущей ласточкѣ, на другой день, на третій и въ послѣдующій, и будешь ли ты являться втеченіе многихъ дней слушать мои поученія?
   Послѣдняя фраза сказана съ игривостью, напоминающей грацію коровы.
   Джо, у котораго на умѣ одно: какъ можно скорѣе ускользнуть, киваетъ уклончиво головой. Мистеръ Гуппи бросаетъ ему пенни, мистрисъ Снегсби кличетъ Осу и поручаетъ ей выпроводить его по-добру по-здорову; но на лѣстницѣ его настигаетъ мистеръ Снегсби и нагружаетъ разными остатками отъ закуски. Джо удаляется, прижимая добычу къ груди обѣими руками.
   Удаляется и мистеръ Чедбендъ (какъ утверждаютъ его гонители, надо удивляться не тому, что онъ неопредѣленно долгое время можетъ извергать самую ужасную чепуху, а тому, какъ онъ, разъ начавши, когда-нибудь замолкаетъ) и скрывается въ нѣдра своего семейнаго очага, до той минуты, пока не представится новый удобный случай помѣстить легкій ужинъ въ его маслобойню для перегонки на масло.
   Джо идетъ по улицамъ, пустыннымъ въ эту пору года, доходитъ до Блакфрайерскаго моста и присаживается на раскаленные солнцемъ камни, чтобы поѣсть.
   Онъ сидитъ, пережевывая свой ужинъ, и смотритъ на большой крестъ надъ соборомъ Св. Павла, сіяющій въ красновато-фіолетовыхъ облакахъ дыма.
   По лицу мальчика можно предположить, что священная эмблема такъ же смутно представляется его уму, какъ и громадный непонятный городъ, который она увѣнчиваетъ; эта золотая эмблема сіяетъ въ такой недоступной для него вышинѣ! И онъ сидитъ такъ до солнечнаго заката; рѣка быстро катитъ свои волны, двойной потокъ человѣческой толпы несется мимо него, все движется съ извѣстной цѣлью и въ извѣстномъ направленіи,-- а онъ сидитъ, пока его не прогонятъ и не скажутъ ему: проходи!
   

ГЛАВА XX.
Новый жилецъ.

   Судебныя вакаціи тянутся и съ убійственной медленностью приближаются къ концу, точно тихая рѣка, лѣниво пробирающаяся къ морю но плоской равнинѣ. Мистеръ Гуппи совсѣмъ изнылъ за это время; онъ иступилъ свой перочинный ножикъ и даже сломалъ его кончикъ, втыкая этотъ инструментъ во всѣхъ направленіяхъ въ свой пюпитръ; дѣлалъ онъ это не потому, чтобъ хотѣлъ зла своему пюпитру; а потому, что надо же что нибудь дѣлать. Притомъ надо придумать занятіе не слишкомъ возбуждающаго свойства, дабы не нарушать покоя физическихъ и умственныхъ силъ, и мистеръ Гуппи находитъ, что самыя подходящія для этого занятія -- раскачивать табуретъ на одной ножкѣ, ковырять ножомъ пюпитръ и зѣвать.
   Кенджъ и Карбой въ отлучкѣ, главный клеркъ взялъ продолжительный отпускъ и гоститъ у отца, вольнонаемные писцы отпущены и вся контора покоится на мистерѣ Гуппи и мистерѣ Карстонѣ. Мистеръ Карстонъ по цѣлымъ днямъ запирается въ кабинетѣ мистера Кенджа, что выводитъ изъ себя мистера Гуппи. Въ откровенныя минуты, когда онъ ужинаетъ салатомъ изъ омара у своей матушки въ Ольдъ-Стритъ-Родѣ, онъ высказываетъ ей съ горькимъ сарказмомъ свои опасенія, что контора слишкомъ невзрачное мѣсто для такихъ франтовъ, и знай онъ, что тамъ будетъ засѣдать такая персона, онъ приказалъ бы выкрасить за-ново полы и стѣны.
   Каждаго, поступающаго въ контору Кенджа и Карбоя, мистеръ Гуппи подозрѣваетъ въ томъ, что тотъ питаетъ коварные замыслы противъ него, мистера Гуппи. Ясно, что каждый изъ этихъ новичковъ только о томъ и думаетъ, чтобъ выжить его, мистера Гуппи; если бъ его спросили: какъ, когда и почему,-- онъ только бы прищурилъ бы глаза и покачалъ головой съ многозначительнымъ видомъ. Въ силу такихъ глубокомысленныхъ соображеній онъ самымъ искреннимъ образомъ хлопочетъ о томъ, чтобы разрушить заговоръ, котораго никогда не существовало, и обдумываетъ ходы въ игрѣ, въ которой у него нѣтъ противника.
   Новичекъ погруженъ въ разсматриваніе документовъ по дѣлу Джерндайса съ Джерндайсомъ, и это доставляетъ неизреченное удовольствіе мистеру Гуппи, ибо онъ знаетъ напередъ, что изъ такого занятія не можетъ выйти ничего кромѣ неудачи и огорченій; его удовольствіе раздѣляетъ третій его товарищъ по службѣ, вмѣстѣ съ нимъ коротающій скучное каникулярное время въ конторѣ Кенджа и Карбоя, молодой Смольвидъ, подающій большія надежды.
   Линкольнъ-Иннъ сильно сомнѣвается, былъ ли когда нибудь ребенкомъ молодой Смольвидъ, хотя его обыкновенно зовутъ Смолемъ или Птенцомъ, потому что онъ совсѣмъ еще юноша. Ему немногимъ больше шестнадцати лѣтъ, но онъ большой дока въ юриспруденціи, съ успѣхомъ ухаживаетъ за продавщицей въ табачной лавочкѣ по близости Ченсери-Лэна и ради этой леди порвалъ узы, которыя втеченіе многихъ лѣтъ связывали его съ другой. Смольвидъ -- истинное порожденіе города,-- хилое созданіе, съ слабыми членами, крошечнаго роста, но замѣтенъ издали по своей высочайшей шляпѣ. Предметъ его честолюбивыхъ мечтаній -- быть похожимъ на мистера Гуппи, который относится къ нему нѣсколько свысока; онъ одѣвается, какъ мистеръ Гуппи, подражаетъ его походкѣ и голосу, копируетъ его во всемъ. Онъ имѣетъ честь пользоваться особымъ довѣріемъ мистера Гуппи и при разныхъ затруднительныхъ случаяхъ частной жизни этого джентльмена даетъ ему полезные совѣты, почерпнутые изъ глубины собственной житейской опытности.
   Сегодня мистеръ Гуппи все утро виситъ на подоконникѣ, высунувшись изъ окна; онъ перепробовалъ всѣ стулья и не нашелъ себѣ нигдѣ удобнаго мѣста; онъ даже прикладывалъ голову къ желѣзной кассѣ, чтобы прохладиться. Два раза мистеръ Смольвидъ былъ командируемъ за прохладительными напитками и разводилъ ихъ въ конторскихъ кружкахъ, размѣшивая линейкой. Мистеръ Гуппи предлагаетъ на разсмотрѣніе молодого Смольвида такой парадоксъ: "Чѣмъ больше пьешь, тѣмъ больше хочется пить", и безнадежно опускаетъ истомленную голову на подоконникъ.
   Взглядъ мистера Гуппи скользитъ разсѣянно по тѣнистымъ аллеямъ Линкольнъ-Ивискаго сквера, по грудамъ кирпичей и бочкамъ съ известковымъ растворомъ; вдругъ онъ усматриваетъ внизу, въ уединенной аллеѣ, пару роскошныхъ бакенбардъ, которыя направляются прямо къ нему; вслѣдъ за тѣмъ раздается тихій свистъ, и голосъ, который, очевидно, стараются сдержать, кричитъ:
   -- Эй, Гуппи!
   -- Смоль! Что бы вы думали,-- вѣдь это Джоблингъ! говоритъ Гуппи, выведенный изъ дремоты.
   Смоль тоже высовываетъ голову въ окошко и киваетъ Джоблингу.
   -- Откуда вы вынырнули? вопрошаетъ мистеръ Гуппи.
   -- Съ огородовъ, что подъ Дептфордомъ. Но дольше я тамъ не останусь. Я поступаю въ солдаты, это рѣшено. Ссудите мнѣ полъ-кроны, я чертовски голоденъ!
   Своимъ отощалымъ видомъ Джоблингъ и самъ напоминаетъ запущенное на сѣмена огородное растеніе на грядкахъ подъ Дептфордомъ.
   -- Рѣшено -- я солдатъ! Если есть полукрона, бросьте мнѣ. Я пойду пообѣдаю.
   -- Хотите, пойдемъ вмѣстѣ? предлагаетъ мистеръ Гуппи, бросая монету, которую Джоблингъ ловко подхватываетъ.
   А долго придется васъ ждать?
   -- Не больше получаса. Я жду отступленія врага, отвѣчаетъ Гуппи, кивая головой на внутреннія комнаты.
   -- Какого врага?
   -- Новичка. Недавно поступилъ. Такъ подождете?
   -- Не можете ли дать мнѣ чего-нибудь почитать тѣмъ временемъ? спрашиваетъ Джоблингъ.
   Смольвидъ предлагаетъ "Юридическій Листокъ", по Джоблингъ рѣзко отвергаетъ предложеніе, потому что "не выноситъ этой канители".
   -- Я дамъ вамъ газету, говоритъ мистеръ Гуппи,-- Смоль снесетъ вамъ, но лучше, еслибъ вы не показывались здѣсь. Сядьте на лѣстницѣ и читайте. Мѣсто спокойное.
   Джоблингъ знакомъ изъявляетъ согласіе. Расторопный Смольвидъ снабжаетъ его газетами и отъ времени до времени выходитъ провѣдать его на площадку, изъ опасенія, что тому надоѣстъ ждать и онъ улизнетъ раньше времени.
   Наконецъ, врагъ удалился, и Смольвидъ приглашаетъ Джоблинга наверхъ.
   -- Ну, какъ же вы поживаете? спрашиваетъ мистеръ Гуппи, пожимая ему руку.
   -- Такъ себѣ. А вы?
   Мистеръ Гуппи отвѣчаетъ, что похвастать нечѣмъ, и мистеръ Джоблингъ отваживается спросить:
   -- А что подѣлываетъ она?
   Мистеръ Гуппи принимаетъ это за непозволительную вольность и укоризненно замѣчаетъ:
   -- Джоблингъ, въ человѣческомъ сердцѣ есть струны...
   Мистеръ Джоблингъ извиняется.
   -- Только не объ этомъ, говоритъ мистеръ Гуппи, и видно, что онъ находитъ мрачное наслажденіе въ своихъ терзаніяхъ,-- потому, что есть струны, Джоблингъ...
   Джоблингъ опять извиняется.
   Во время этого краткаго діалога дѣятельный Смольвидъ, который также приметъ участіе въ обѣдѣ, написалъ на лоскуткѣ бумаги канцелярскимъ почеркомъ: "Не замедлятъ вернуться". Онъ привѣшиваетъ это заявленіе на ящикъ для писемъ, надѣваетъ свою высокую шляпу нѣсколько на бокъ, какъ носитъ свою мистеръ Гуппи, и объявляетъ патрону, что теперь ихъ больше ничто не удерживаетъ.
   Съ общаго согласія отправляются обѣдать въ сосѣднюю харчевню, извѣстную между посѣтителями подъ именемъ "Молніи-; тамъ прислуживаетъ толстуха лѣтъ сорока, которая, какъ утверждаютъ, произвела нѣкоторое впечатлѣніе на пылкаго Смольвида. Про него говорятъ, что онъ чародѣй, для котораго годы не имѣютъ никакого значенія; онъ развитъ не по лѣтамъ и обладаетъ мудростью столѣтней совы; если онъ лежалъ когда-нибудь въ колыбели, то надо думать, что и тогда былъ уже во фракѣ. У молодого Смольвида тонкій, опытный глазъ, онъ пьетъ и куритъ, съ видомъ ученой обезьяны, и носитъ такіе твердые воротнички, что не ворочаетъ шеей; его не проведешь, онъ -- старый воробей. Короче, отъ младыхъ ногтей онъ вскормленъ Закономъ и Правосудіемъ и превратился во что-то вродѣ чертенка въ человѣческомъ образѣ; чтобъ объяснить его земное происхожденіе, про него сложено въ конторахъ, будто его отецъ былъ Джонъ До, а мать -- единственная женская отрасль фамиліи Po {Сокращенія въ дѣловыхъ бумагахъ очень употребительны въ Англіи; напримѣръ, вмѣсто повторенія именъ истца и отвѣтчика, въ адвокатской практикѣ принято иногда обозначать ихъ терминами До и Ро. Прим. перев.}, такъ что его первое дѣтское платьице было сшито изъ синяго мѣшка {Юридическіе документы прячутся обыкновенно въ синіе мѣшки. Прим. перев.}.
   Въ харчевнѣ мистеръ Смольвидъ направляется прямо къ своему мѣсту, не удостоивъ ни малѣйшаго вниманія артистически разложенныхъ на окнѣ бѣлоснѣжныхъ птицъ, цвѣтную капусту, корзинъ съ зеленымъ горошкомъ, свѣжіе, блестящіе огурцы и мясныя туши, ожидающія вертела. Мистера Смольвида здѣсь знаютъ и цѣнятъ; у него есть свой излюбленный столикъ, онъ требуетъ себѣ всѣ газеты, и если ихъ удержатъ дольше десяти минутъ послѣ того, какъ онъ потребовалъ, то крѣпко достается отъ него старымъ, лысымъ завсегдатаямъ. Здѣсь ему не осмѣлятся подать начатый хлѣбъ и не подадутъ жаркого отъ плохого куска, а относительно подливки онъ неумолимъ. Зная объ его чародѣйственной силѣ и полагаясь на его испытанную опытность, мистеръ Гуппи держитъ съ нимъ совѣщаніе, составляя меню сегодняшняго пиршества; послѣ того, какъ служанка перечла имъ все, что имѣется въ буфетѣ по части мясныхъ блюдъ, мистеръ Гуппи обращаетъ на него вопросительный взглядъ и говоритъ:
   -- Что вы выберете, Птенецъ?
   Полный сознанія своего значенія, Птенецъ отдаетъ предпочтеніе телятинѣ съ ветчиной и французскими бобами.
   -- Не забудьте фарша, Полли,-- прибавляетъ онъ, выразительно прищуривъ свой опытный глазъ.
   Гуппи и Джоблингъ требуютъ себѣ то же; къ этому прибавлено три пинты пива пополамъ съ портеромъ.
   Служанка возвращается, неся въ рукахъ что-то вродѣ Вавилонской башни; по при ближайшемъ изслѣдованіи оказывается, что это гора тарелокъ и блюдъ съ оловянными крышками, которая ставится передъ мистеромъ Смольвидомъ; онъ одобряетъ благосклоннымъ взглядомъ и подмигиваетъ служанкѣ.
   Затѣмъ почтенный тріумвиратъ удовлетворяетъ свой аппетитъ среди постоянной суеты, хлопанья дверей, звона посуды, грохота машины, которая подаетъ блюда изъ кухни, среди громкихъ выкрикивапій въ рупоръ новыхъ порцій и разсчетовъ за поданныя, въ жаркой атмосферѣ, пропитанной запахомъ дымящихся кушаньевъ, въ которой ножи и скатерти точно какимъ-то волшебствомъ покрываются саломъ и обливаются потоками пива и грязи.
   Мистеръ Джоблингъ застегнутъ гораздо плотнѣе, чѣмъ это обыкновенно принято, поля его шляпы лоснятся такъ, какъ будто по нимъ ползалъ слизнякъ, такое же явленіе наблюдается на разныхъ частяхъ его одежды, особенно на швахъ; вообще вся его наружность имѣетъ нѣсколько поблекшій видъ джентльмена въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, даже его пышныя бакенбарды повисли какъ-то уныло. Его аппетитъ таковъ, что повидимому онъ довольно долгое время воздерживался отъ употребленія пищи; онъ такъ скоро расправляется со своей порціей телятины, что уничтожаетъ ее безъ остатка, тогда какъ его компаньоны только что принялись за своп. Мистеръ Гуппи предлагаетъ ему потребовать вторую.
   -- Благодарствуйте, Гуппи, право не знаю, пожалуй я не прочь.
   И когда ему подаютъ вторую порцію, онъ нападаетъ на нее съ прежнимъ усердіемъ. Мистеръ Гуппи молча наблюдаетъ, какъ онъ, справившись наполовину со второй порціей телятины, потягиваетъ изъ кружки вторую порцію пива съ портеромъ, потомъ вытягиваетъ ноги и потираетъ руки. Мистеръ Гуппи смотритъ на него съ видимымъ удовольствіемъ и говоритъ:
   -- Вотъ вы опять сдѣлались человѣкомъ, Тони!
   -- Не совсѣмъ еще! Я чувствую себя такъ, точно вновь родился на свѣтъ.
   -- Не хотите-ли спросить себѣ какой-нибудь зелени? Латука, горошку, капусты?
   -- Благодарствуйте, Гуппи, право не знаю... пожалуй я не прочь отъ капусты.
   Приказаніе отдано при саркастическомъ поясненіи мистера Смольвида: "Только, пожалуйста, безъ улитокъ, Полли!" Капуста появляется.
   -- Я чувствую, какъ росту, Гуппи, говоритъ Джоблингъ, аппетитно работая ножомъ и вилкой.
   -- Очень радъ это слышать.
   -- Право! Я чувствую, будто мнѣ шестнадцать лѣтъ.
   Онъ не произноситъ больше ни слова, пока не очищаетъ всей тарелки, и работаетъ съ такимъ похвальнымъ усердіемъ, что кончаетъ въ одно время со своими пріятелями, обогнавъ ихъ такимъ образомъ на порцію телятины съ ветчиной и на порцію капусты.
   -- Ну, Смоль, что вы намъ присовѣтуете на сладкое?
   -- Мозговой пуддингъ, не задумываясь отвѣчаетъ мистеръ Смольвидъ.
   -- Гм, недурно! восклицаетъ Джоблингъ, приподнявъ брови:-- Благодарствуйте, Гуппи, право не знаю, кажется я не прочь отъ мозгового пуддинга.
   Поданы три порціи пуддинга, и Джоблингъ шутливо замѣчаетъ, что онъ уже достигъ цвѣтущаго возраста. За симъ слѣдуютъ по командѣ Смольвида три порціи честеру, три порціи рому и банкетъ достигаетъ своего зенита.
   Мистеръ Джоблингъ кладетъ ноги на обитую ковромъ скамейку, на которой сидитъ, прислонившись сппной къ стѣнѣ, и удобно разваливается.
   -- Я уже выросъ, Гуппи, и достигъ зрѣлыхъ лѣтъ.
   -- Скажите, что вы теперь думаете о... васъ не стѣсняетъ присутствіе Смольвида? спрашиваетъ Гуппи.
   -- Нисколько. Съ удовольствіемъ пью за его здоровье!
   -- И за ваше! отвѣчаетъ Смольвидъ.
   -- Я хотѣлъ спросить, что вы теперь думаете насчетъ поступленія въ солдаты?
   -- Что я могу сказать объ этомъ послѣ обѣда, милѣйшій Гуппи? Что думаешь до обѣда -- одно, а думаешь послѣ обѣда -- другое! Но всё-же и послѣ обѣда я задаю себѣ вопросъ: что мнѣ дѣлать, какъ я проживу? Знаете: Иль фо манже, какъ говорятъ французы, а для меня ѣда необходима; какъ для француза, или даже болѣе.
   Мистеръ Смольвидъ совершенно того-же мнѣнія.
   -- Еслибъ кто-нибудь сказалъ мнѣ даже въ то время, когда я скакалъ съ вами, Гуппи, въ Линкольнширъ осматривать замокъ Кестъ-Вудъ...
   -- Чизни-Вудъ, поправляетъ Смольвидъ.
   -- Чизни-Вудъ,-- благодарю уважаемаго друга за эту поправку,-- еслибы кто-нибудь сказалъ мнѣ тогда, что мнѣ придется такъ круто, я бы подрался съ нимъ, право, говоритъ Джоблингъ, съ видомъ отчаянія и покорности судьбѣ прихлебывая ромъ, разбавленный водой,-- я пустилъ бы ему пулю въ голову.
   -- Но, Тони, вы вѣдь и тогда были въ отчаянномъ положеніи, возражаетъ Гуппи, вы только о томъ и говорили, когда мы ѣхали.
   -- Гуппи, я этого и не отрицаю, я былъ въ ужасныхъ обстоятельствахъ, но я думалъ, что они поправятся.
   Какъ обыкновенна такая надежда: не на то разсчитываютъ люди, что поправятъ свои обстоятельства, а именно на то, что обстоятельства сами поправятся.
   -- Я твердо надѣялся на то, что обстоятельства поправятся и все устроится, продолжаетъ мистеръ Джоблингъ въ нѣсколько неопредѣленныхъ выраженіяхъ, вѣроятно, имѣя и самъ весьма смутное представленіе о томъ, какъ это могло бы случиться,-- однако мнѣ пришлось разочароваться, вышло не такъ. Но когда кредиторы стали осаждать контору и приносить на меня жалобы по всякимъ пустяковымъ, мерзкимъ счетамъ, мнѣ отказали отъ мѣста; то же было и во всѣхъ мѣстахъ, куда я обращался: наводили обо мнѣ справки, мое положеніе обнаруживалось, и меня выпроваживали. Что-же мнѣ оставалось дѣлать?-- Скрываться и стараться жить какъ можно дешевле на Дептфордскихъ огородахъ. Но легко сказать: жить какъ можно дешевле. Извольте экономничать, когда вовсе нѣтъ денегъ! Эта такая же задача, какъ мотать деньги, когда ихъ нѣтъ.
   Послѣднее легче, какъ полагаетъ мистеръ Смольвидъ.
   -- Разумѣется! Послѣднее принято въ самомъ фешенебельномъ обществѣ, а у меня, сознаюсь, были всегда двѣ слабости: фешенебельность и бакенбарды. Но это благородныя слабости, чортъ возьми! прибавляетъ мистеръ Джоблингъ вызывающимъ тономъ послѣ того, какъ навѣдался въ свой стаканъ съ ромомъ.-- Что-же остается дѣлать молодому человѣку при такихъ обстоятельствахъ, какъ не обратиться къ вербовщику?
   Теперь наступаетъ чередъ мистера Гуппи высказать свое мнѣніе по вопросу о томъ, что остается дѣлать молодому человѣку.
   Мистеръ Гуппи исполненъ величественной серьезности и имѣетъ видъ человѣка, который всю свою жизнь былъ жертвою глубокаго сердечнаго горя.
   -- Джоблингъ! Я и нашъ общій другъ Смольвидъ... (Мистеръ Смольвидъ скромно добавляетъ: "оба джентльмены",-- и отпиваетъ изъ стакана), много разъ имѣли разговоръ объ этомъ предметѣ съ тѣхъ поръ, какъ васъ...
   -- Выгнали,-- говорите прямо, Гуппи! вѣдь вы это хотѣли сказать! съ горечью восклицаетъ мистеръ Джоблингъ.
   -- Нѣтъ,-- какъ вы оставили Иннъ, деликатно подсказываетъ мистеръ Смольвидъ.
   -- Съ тѣхъ поръ, какъ вы оставили Иннъ, Джоблингъ. И я сообщилъ нашему общему другу планъ, который думаю вамъ предложить. Знаете вы Снегсби, поставщика канцелярскихъ принадлежностей?
   -- Знаю, что есть такой, но онъ не былъ нашимъ поставщикомъ, поэтому я не знакомъ съ нимъ.
   -- Онъ нашъ и я знакомъ съ нимъ, возражаетъ мистеръ Гуппи.-- Недавно я ближе познакомился съ нимъ вслѣдствіе нѣкоторыхъ случайныхъ обстоятельствъ и былъ у него частнымъ образомъ, въ гостяхъ. Объ этихъ обстоятельствахъ нѣтъ надобности распространяться: они могутъ имѣть нѣкоторое отношеніе къ предмету, который омрачилъ мое существованіе, впрочемъ могутъ и не имѣть.
   Мистеръ Смольвидъ и мистеръ Джоблингъ знаютъ коварную привычку мистера Гуппи возбуждать любопытство намеками на свои сердечныя невзгоды и затѣмъ остановить всякіе разспросы, деликатно, но строго напомнивъ объ извѣстныхъ струнахъ въ человѣческомъ сердцѣ: поэтому ни тотъ, ни другой не попадаются въ ловушку и хранятъ молчаніе.
   -- Это можетъ быть, а можетъ и не быть, -- повторяетъ мистеръ Гуппи.-- Но это не идетъ къ дѣлу. Достаточно упомянуть, что оба они, и мистеръ, и мистрисъ Снегсби съ удовольствіемъ окажутъ мнѣ услугу, и что у Снегсби въ горячее время бываетъ много работы по перепискѣ бумагъ. Онъ исполняетъ всѣ заказы Телькингорна и имѣетъ кромѣ того превосходную практику. Нашъ общій другъ Смольвидъ можетъ подтвердить это, если захочетъ.
   Мистеръ Смольвидъ киваетъ утвердительно и повидимому готовъ присягнуть.
   -- Господа судьи и господа присяжные,-- я подразумѣваю васъ, Джоблингъ,-- на мое предложеніе вы можете возразить, что это печальная перспестива для жизни. Согласенъ. Но лучше что-нибудь, чѣмъ ничего;.во всякомъ случаѣ это лучше, чѣмъ рекрутчина. Вамъ нужно выждать, нужно, чтобъ время изгладило воспоминаніе о вашихъ послѣднихъ приключеніяхъ. Вы можете кончить чѣмъ-нибудь худшимъ, чѣмъ переписка бумагъ для Снегсби.
   Джоблингъ готовъ возразить, но предусмотрительный Смольвидъ останавливаетъ его, строго кашлянувъ, и сказавъ: -- Вспомните Шекспира!
   -- Это одна сторона вопроса, но есть и другая, перейдемъ къ ней. Знаете вы Крука, извѣстнаго по всему Лэну подъ именемъ лорда-канцлера? Ну же, Джоблингъ, вѣдь вы знаете Крука?-- прибавляетъ мистеръ Гуппи тѣмъ самымъ тономъ, какимъ онъ ободряетъ свидѣтелей при допросахъ.
   -- Знаю въ лицо.
   -- Знаете въ лицо?-- чудесно. А знаете старушку Флайтъ?
   -- Кто-же не знаетъ?
   -- Кто-жъ ее не знаетъ,-- превосходно. Ну, слушайте. За послѣднее время въ мои обязанности входитъ передавать еженедѣльно этой Флайтъ извѣстную сумму за вычетомъ платы за квартиру, которую, согласно полученнымъ инструкціямъ, я вручаю аккуратно самому Круку въ ея присутствіи. Это повело къ тому, что у меня завязались сношенія съ Крукомъ и я познакомился съ его домомъ и съ его привычками. Я знаю, что у него отдается внаймы комната; вы можете нанять ее за самую ничтожную плату, поселиться тамъ подъ какимъ-нибудь чужимъ именемъ и жить такъ спокойно, какъ будто вы за сто миль отсюда. Онъ васъ ни о чемъ не будетъ раопрашивать и приметъ хоть сейчасъ по одному моему слову. Скажу вамъ, Джоблингъ, еще вотъ что (тутъ голосъ мистера Гуппи сразу понизился и сталъ дружески фамильярнымъ) -- старикъ необыкновенный чудакъ, вѣчно роется въ старыхъ бумагахъ и старается самоучкой выучиться читать и писать, но по моему ни на волосъ не подвигается впередъ. Это необыкновенный чудакъ, и мнѣ кажется, что можетъ быть стоитъ обратить на него вниманіе.
   -- Вы хотите сказать... начинаетъ Джоблингъ.
   Мистеръ Гуппи пожимаетъ плечами и становится по прежнему сдержаннымъ.
   -- Я хочу сказать, что не могу понять. Обращаюсь къ нашему общему другу Смольвиду, пусть онъ подтвердитъ, слышалъ ли отъ меня, и но разъ, что я по могу понять этого старика.
   Мистеръ Смольвидъ лаконически подтверждаетъ:
   -- Еще бы!
   -- Я многое видѣлъ въ своей дѣловой практикѣ и въ жизни; для меня большая рѣдкость встрѣтить человѣка, котораго я не разгадалъ бы болѣе или менѣе, но мнѣ никогда не попадался старый плутъ до такой степени хитрый и скрытный, несмотря на то, что почти никогда не бываетъ трезвъ; понимаете, это замѣчательный субъектъ. Около него нѣтъ ни души, а говорятъ, что онъ страшно богатъ; можетъ быть онъ занимается контрабандой, или утайкой краденаго, или потихоньку промышляетъ закладами и ростовщичествомъ,-- всѣ эти предположенія уже явились у меня,-- во всякомъ случаѣ, стоитъ узнать его поближе, и я не вижу, почему бы вамъ не заняться этимъ, если всѣ остальныя условія вамъ подходилъ.
   Мистеръ Джоблингъ, мистеръ Группи и мистеръ Смольвидъ сидятъ облокотившись подбородкомъ на руки и уставивъ глаза въ потолокъ. По прошествіи нѣкотораго времени они прихлебываютъ изъ стакановъ, откидываются назадъ, закладываютъ руки въ карманы и смотрятъ другъ на друга.
   Будь у меня та энергія, какой я обладалъ прежде, Топи, начинаетъ со вздохомъ мистеръ Гуппи, -- но есть струны въ человѣческомъ сердцѣ...
   Мистеръ Гуппи топитъ свои разстроенныя чувства въ ромѣ съ водой и заключаетъ рѣчь тѣмъ, что онъ уступаетъ этотъ интересный случай Джоблингу, предувѣдомляя его, что впродолженіе вакацій и вообще до тѣхъ поръ, пока дѣла его не пойдутъ на ладъ, кошелекъ мистера Гуппи, "въ размѣрѣ трехъ, четырехъ и даже пяти фунтовъ", къ его услугамъ. "Ибо никто не скажетъ, что Вильямъ Гуппи отвернулся отъ друга въ несчастій", заключаетъ онъ высокопарно. Послѣдняя часть предложенія приходится до такой степени кстати, что Джоблингъ говоритъ растроганнымъ голосомъ.
   Гуппи! вы славный малый; вашу руку!
   -- Вотъ она, Джоблингъ!
   Гуппи, мы теперь друзья навѣки!
   -- Да, Джоблингъ!
   Они пожимаюгь другъ другу руки и Джоблингъ прибавляетъ съ большимъ чувствомъ:
   -- Благодарю васъ, Гуппи. Пожалуй я не прочь выпить еще стаканчикъ за нашу дружбу.
   Послѣдній жилецъ Крука умеръ въ этой комнатѣ, замѣчаетъ вскользь мистеръ Гуппи.
   -- Умеръ! Однако!
   -- Было слѣдствіе: рѣшили, что смерть случайная. Вы не придаете этому значенія?
   -- Я не цридаю значенія, но онъ могъ бы выбрать другое мѣсто. Чортъ знаетъ, какъ странно, что онъ взялъ да и умеръ въ моей комнатѣ!
   Мистеръ Джоблингъ принимаетъ близко къ сердцу такое неслыханное самовольство, и нѣсколько разъ возвращается къ этому предмету, восклицая:-- "развѣ нѣтъ другихъ мѣстъ! или: "вѣдь ему было бы непріятно, если-бъ я умеръ въ его комнатѣ?"
   Тѣмъ не менѣе, такъ какъ само собой разумѣется, что договоръ заключенъ, мистеръ Гуппи предлагаетъ отправить вѣрнаго Смольвида развѣдать, дома ли Крукъ, и если да, то покончить дѣло немедля. Джоблингъ одобряетъ, Смольвидъ скрывается подъ высочайшей шляпой и выходитъ изъ комнаты походкой мистера Гуппи. Вскорѣ онъ возвращается съ извѣстіемъ, что Крукъ дома: онъ видѣлъ въ дверь, какъ тотъ сидѣлъ въ комнатѣ за лавкой и должно быть спалъ, какъ убитый.
   -- Въ такомъ случаѣ я расплачусь, и пойдемъ. Смоль, сочтите, сколько за все?
   Мистеръ Смольвидъ подзываетъ служанку и, моргнувъ ей глазомъ, начинаетъ:
   -- Четыре порціи телятины съ ветчиной -- это три; четыре порціи картофеля -- три и четыре {Пенса.}; порція капусты -- три и шесть, три пуддинга -- четыре и шесть, шесть хлѣбовъ -- пять, три порціи сыра -- пять и три, четыре пинты пива съ портеромъ -- шесть и три, четыре порціи рому -- восемь и три, да три Полли, итого восемь и шесть. Изъ этого полсоверена Полли получить восемь и шесть, и сдачи восемнадцать пенсовъ.
   Это изумительное вычисленіе нисколько не утомило молодого Смольвида; онъ отпускаетъ друзей, хладнокровно кивнувъ имъ головою, а самъ остается, чтобъ отдать дань восхищенію Полли, если позволятъ обстоятельства, и прочесть сегодняшнія газеты.
   Газетные листы такъ велики въ сравненіи съ его фигурой безъ шляпы, что когда онъ развернулъ Таймсъ, чтобъ пробѣжать городскую хронику, кажется, будто онъ собрался спать и завернулся въ простыню.
   Мистеръ Гуппи и мистеръ Джоблингъ направляются къ лавкѣ тряпья и старыхъ бутылокъ, гдѣ находятъ Крука все еще спящимъ.
   Онъ громко храпитъ, опустивъ голову на грудь, и не только не слышитъ, когда его окликаютъ, но даже не чувствуетъ, когда начинаютъ тормошить; около него, на столѣ, среди всякаго хлама стоитъ пустая бутылка отъ джипа и стаканъ. Воздухъ комнаты до такой степени пропитанъ спиртными парами, что даже зеленые глаза кошки, которая сидитъ на полкѣ и смотритъ на посѣтителей, щурятся и закрываются точно у пьяной.
   -- Вставайте! Мистеръ Крукъ! Эй, сэръ! кричитъ мистеръ Гуппи, встряхивая безчувственное тѣло старика.
   Но съ такой же легкостью можно бы разбудить узелъ пропитаннаго спиртомъ стараго тряпья.
   -- Видали ли вы когда-нибудь, чтобъ пьяные, засыпая, впадали въ такое оцѣпенѣніе? спрашиваетъ мистеръ Гуппи.
   Если онъ всегда такъ спитъ, то я думаю, скоро этакъ заснетъ навѣки.
   -- Это скорѣе припадокъ, чѣмъ обыкновенный сонъ, говоритъ мистеръ Гуппи и опять толкаетъ старика: -- Эй, ваше лордство.
   -- Его можно пятьдесятъ разъ обокрасть!
   -- Проснитесь!
   Послѣ долгихъ хлопотъ старикъ открываетъ глаза, но кажется не видитъ ни посѣтителей и ничего вокругъ. Хотя онъ переложилъ одну ногу на другую, скрестилъ руки и нѣсколько разъ раскрылъ и закрылъ свои пересохшія губы, но по прежнему не способенъ ничего понять.
   -- Во всякомъ случаѣ онъ живъ, говоритъ мистеръ Гуппи.-- Какъ поживаете, лордъ-канцлеръ? Я привелъ къ вамъ своего отца по маленькому дѣлу.
   Старикъ все еще сидитъ безъ сознанія, нѣсколько разъ чмокаетъ сухими губами и наконецъ дѣлаетъ попытку встать; они помогаютъ ему, онъ прислоняется къ стѣнѣ и смотритъ на нихъ во всѣ глаза.
   -- Какъ поживаете, мистеръ Крукъ? говоритъ мистеръ Гуппи, который нѣсколько опѣшилъ.-- Какъ поживаете, сэръ? Вы смотрите молодцомъ, поэтому надѣюсь, что вы въ полномъ здравіи.
   Вмѣсто отвѣта старикъ замахнулся рукою; неизвѣстно, на мистера Гуппи или безъ всякой цѣли -- и покачнулся на мѣстѣ; отвернувшись лицомъ къ стѣнѣ и опершись о нее лбомъ, онъ стоитъ нѣсколько минутъ неподвижно, потомъ шатаясь идетъ ко входной двери. Отъ воздуха-ли, отъ движенія-ли на улицѣ, отъ времени ли, которое прошло, или отъ всѣхъ этихъ причинъ, только онъ приходитъ въ себя и возвращается назадъ довольно твердымъ шагомъ; поправивъ на головѣ свою мѣховую шапку, онъ устремляетъ проницательный взглядъ на пришедшихъ.
   -- Вашъ слуга, джентльмены. Я вздремнулъ немножко. Иногда меня трудно бываетъ разбудить.
   -- Да, трудновато, сэръ, отвѣчаетъ мистеръ Гуппи.
   -- А вы пробовали, а? подозрительно спрашиваетъ Крукъ.
   -- Да, немножко, объясняетъ Гуппи.
   Взглядъ старика останавливается на бутылкѣ; онъ беретъ се, разсматриваетъ, медленно наклоняетъ и опрокидываетъ кверху дномъ.
   -- Ну, да; кто-то ее опорожнилъ! воскликнулъ онъ.
   -- Увѣряю васъ, что мы ее нашли въ такомъ видѣ. Не позволите ли мнѣ наполнить ее для васъ?
   -- Конечно, позволю, восклицаетъ въ восторгѣ Крукъ.-- Еще бы, объ этомъ не стоитъ и спрашивать. Вы ее можете наполнить вонъ тамъ, напротивъ, въ "Солнечномъ Гербѣ", спросите четырнадцатипенсовый Канцлерскій, тамъ ужъ знаютъ!
   Онъ суетъ пустую бутылку мистеру Гуппи и такъ торопитъ его, что тотъ, кивнувъ своему другу, бросается бѣгомъ исполнять порученіе и очень скоро возвращается съ полной бутылкой; старикъ бережно беретъ ее въ руки, точно любимаго внука и нѣжно похлопываетъ. Отвѣдавъ изъ нея, онъ прищуриваетъ глаза и шепчетъ:
   -- А это не четырнадцатипенсовый Канцлерскій, нѣтъ! Это восемнадцатипенсовый!
   -- Я думалъ, что этотъ вамъ больше понравится, говорить мистеръ Гуппи.
   -- Вы, истинный джентльменъ, сэръ, отвѣчаетъ Крукъ и опять прихлебываетъ изъ бутылки, при чемъ его дыханіе обдастъ ихъ точно пламенемъ.
   -- Вы высокоблагородный баронъ!
   Пользуясь этимъ благопріятнымъ моментомъ, мистеръ Гупик представляетъ своего друга, придумавъ ему экспромтомъ фамилію Уивль, и излагаетъ причину посѣщенія. Мистеръ Крукъ, по выпуская бутылку изъ рукъ, дѣлаетъ, не торопясь, осмотръ гостю, и повидимому, остается доволенъ.
   -- Угодно посмотрѣть комнату, молодой человѣкъ? Прекрасная комната. Выбѣлена заново, вымыта мыломъ и содой. Гм! За нее надо бы взять вдвое дороже, чѣмъ я назначаю, она стоитъ того, не считая моего общества, когда вы пожелаете имъ воспользоваться, и удивительной кошки, которая уничтожитъ вамъ всѣхъ мышей.
   Отрекомендовавъ такимъ образомъ свою комнату, старикъ ведетъ ихъ наверхъ; въ самомъ дѣлѣ комната гораздо чище прежняго и въ ней разставлена кое-какая старая мебель, которую старикъ вытащилъ изъ своихъ неисчерпаемыхъ складовъ.
   Дѣло скоро улаживается, потому что мистеръ Крукъ радъ одолжить мистера Гуппи, который связанъ съ Кенджемъ и Карбоемъ, съ процессомъ Джерндайсовъ и съ другими извѣстными тяжбами, пользующимися его расположеніемъ; рѣшено, что мистеръ Уивль водворится въ квартирѣ съ завтрашняго дня. Затѣмъ мистеръ Уивль съ мистеромъ Гуппи отправляются въ Курзиторъ-Стритъ, въ Куксъ-Кортѣ, гдѣ совершается представленіе перваго джентльмена мистеру Снегсби и, что всего важнѣе, обезпечивается голосъ и расположеніе мистрисъ Снегсби. Затѣмъ подробный отчетъ обо всемъ происшедшемъ сообщаете? знаменитому Смольвиду, который ожидаетъ ихъ въ конторѣ, облеченный для такого случая въ свою огромную шляпу.
   Мистеръ Гуппи замѣчаетъ, что хорошо бы закончить этой день театромъ, но есть такія струны въ человѣческомъ сердцѣ, которыя превратили бы это удовольствіе въ горькую насмѣшку.
   На другой день въ сумерки мистеръ Уивль скромно является къ Круку; его багажъ не таковъ, чтобъ причинить кому-либо хлопоты или затрудненія, -- мистеръ Уивль приноси гь его самъ въ новую квартиру; когда онъ засыпаетъ, узкіе глаза ставенъ смотрятъ на него съ удивленіемъ. Мистеръ Уивль весьма искусный человѣкъ на малыя дѣла, и на слѣдующій день, попросивъ иголку у миссъ Флайтъ и молотокъ у хозяина, устраиваетъ приспособленіе, замѣняющее драпри, а вмѣсто полокъ вбиваетъ нѣсколько крючковъ, на которые вѣшаетъ свои двѣ чайныхъ чашки, кувшинъ, и всякую-всячппу, точно морякъ, потерпѣвшій крушеніе и умѣющій извлечь пользу изъ всего.
   Изъ всѣхъ немногочисленныхъ вещей, составляющихъ собственность мистера Уивля, онъ цѣнитъ болѣе всего,-- конечно послѣ своихъ роскошныхъ бакенбардъ, къ которымъ онъ питаетъ всю ту любовь, какую только могутъ бакенбарды пробудить въ мужскомъ сердцѣ, -- послѣ бакенбардъ онъ цѣнитъ выше всего коллекцію избранныхъ гравюръ, извлеченную изъ истинно національнаго сочиненія: "Богини Альбіона или великолѣпная галлерея британскихъ красавицъ", На этихъ гравюрахъ всѣ титулованныя леди и модныя львицы изображены съ самыми разнообразными улыбками, какія только можетъ произвести искусство въ соединеніи съ деньгами.
   Онъ украшаетъ свою квартиру этими чудными портретами, которые, во время его пребыванія на Дептфордскихъ огородахъ, хранились въ картонкѣ, помѣщеніи далеко ихъ не достойномъ. Теперь же, такъ какъ великолѣпныя британскія красавицы разодѣты во всѣ туалеты, какіе только можетъ выдумать человѣческое воображеніе, -- такъ какъ онѣ играютъ на всевозможныхъ музыкальныхъ инструментахъ, ласкаютъ собакъ всякихъ породъ, созерцаютъ ландшафты самаго разнообразнаго характера, окружены самыми фантастическими вазами и баллюстрадами, то впечатлѣніе получается поразительное.
   У мистера Уивля такая же слабость къ модному свѣту, какая была у Тони Джоблинга; онъ достаетъ по вечерамъ газеты въ "Солнечномъ Гербѣ" и, читая-о блестящихъ метеорахъ, которые въ разныхъ направленіяхъ носятся по великосвѣтскому небу, получаетъ невыразимое удовлетвореніе. Онъ таетъ отъ удовольствія, узнавъ, что такой-то членъ блестящаго избраннаго общества вчера имѣлъ честь собрать это общество у себя, или что другой такой же блестящій членъ этого общества завтра будетъ имѣть честь его покинуть.
   Знать, что дѣлаютъ и будутъ дѣлать британскія красавцы, какіе предполагаются браки въ средѣ британскихъ красавицъ, какіе въ обращеніи слухи на счетъ ихъ, знать объ этомъ -- значитъ знать судьбы человѣчества; прочитавъ великосвѣтскія новости, мистеръ Уивль переносить свой взоръ на портреты и ему кажется, что онъ знакомъ съ оригиналами и хорошо ихъ знаетъ.
   Говоря вообще, мистеръ Уивль жилецъ очень покойный, ловкій на всѣ руки и хитрый на выдумки, какъ уже было упомянуто; онъ умѣетъ стряпать и стирать, недурной плотникъ, а когда лягутъ вечернія тѣни, онъ пускаетъ въ ходъ свою наклонность къ общительности. Въ эту пору дня, если только онъ не принимаетъ у себя мистера Гуппи или его маленькаго двойника въ большой шляпѣ, онъ выходитъ изъ своей мрачной комнаты и разговариваетъ съ Крукомъ или болтаетъ "очень свободно", какъ выражаются Куксъ-Кортцы, желая его похвалить) со всякимъ, кто расположенъ къ бесѣдѣ. Вслѣдствіе этого мистрисъ Пиперъ, которая признается въ околоткѣ" законодательницей общественнаго мнѣнія, высказываетъ мистрисъ Перкинсъ два замѣчанія: Первое, что если ея Джонни будетъ носить когда-нибудь бакенбарды, она желаетъ, чтобъ они были точно такія, какъ у этого молодого человѣка; второе,-- помяните мое слово, мистрисъ Перкинсъ,-- этотъ молодой человѣкъ заполучитъ когда-нибудь всѣ деньжищи стараго Крука!
   

ГЛАВА XXI.
Семейство Смольвидъ.

   Въ зловонной мѣстности, во всѣхъ отношеніяхъ обиженной природой, не смотря на то, что одинъ изъ возвышенныхъ ея пунктовъ носитъ названіе Веселой горы, молодой Смольвидъ, нареченный при крещеніи Варфоломеемъ, а въ домашнемъ кругу извѣстный подъ именемъ Барта, проводитъ то недолгое время, которое у него остается свободнымъ отъ конторскихъ занятіи. Онъ живетъ въ глухой улицѣ, узкой, темной, всегда пустынной и печальной, похожей на склепъ; какимъ-то чудомъ уцѣлѣлъ на этой улицѣ толстый пень стараго дерева, въ которомъ столько же жизненныхъ соковъ, сколько въ молодомъ Смольвидѣ юношеской свѣжести.
   Втеченіе многихъ поколѣній только одно дитя было въ фамиліи Смольвидъ,-- были маленькіе старички и старушки, но
   дѣтей не было, пока бабка молодого Смольвида, живущая еще понынѣ, не впала въ состояніе дѣтства, лишившись разсудка; она ничего не замѣчаетъ, ничѣмъ не интересуется, потеряла память и соображеніе, и постоянно надо слѣдить, чтобъ она, сонная, не свалилась въ каминъ; ея дѣтскія выходки, вѣроятно, нѣсколько оживляютъ семейную жизнь Смольвидовъ.
   Дѣдъ Варфоломея Смольвида тоже живъ, по лишился употребленія ногъ и почти не владѣетъ руками, хотя разсудокъ его здравъ и невредимъ, и въ его памяти держатся такъ же хорошо, какъ и прежде, четыре правила арифметики и небольшой запасъ свѣдѣніи, который онъ считаетъ пригоднымъ для жизни. Въ другихъ отношеніяхъ въ немъ незамѣтно никакой перемѣны; идеализмъ, восторженность, пониманіе прекраснаго и другія душевныя свойства, которыя считаются принадлежностью человѣческаго существа, какъ были въ зародышѣ въ его душѣ, такъ и остались въ видѣ личинокъ, никогда не развившись въ бабочекъ.
   Отецъ этого милаго старичка изъ окрестностей Веселой горы принадлежалъ къ классу тѣхъ толстокожихъ двуногихъ пауковъ съ тугонабитой мошной, которые, растянувъ паутину, стерегутъ въ своихъ норахъ, когда попадутся неосторожныя мухи. Богъ, которому поклонялся этотъ старый язычникъ, назывался сложнымъ процентомъ; для него онъ жилъ, ради него женился, отъ него умеръ, когда въ одномъ маленькомъ, но честномъ дѣльцѣ, -- разсчитанномъ впрочемъ такъ, что весь убытокъ долженъ былъ пасть на долю другихъ,-- онъ понесъ тяжелую потерю, въ немъ порвалось что-то, какой-то нервъ, необходимый для существованія, -- ибо ни въ какомъ случаѣ это не могло быть сердце,-- и его карьера кончилась!
   Такъ какъ онъ не пользовался хорошей репутаціей, то его часто приводили въ примѣръ несостоятельности воспитанія, ибо учась въ Безплатной школѣ, онъ прошелъ въ вопросахъ и отвѣтахъ полный курсъ исторіи такихъ древнихъ народовъ, какъ Аммореи и Хеттеяне. Его нравственныя свойства унаслѣдовалъ сынъ, которому съ раннихъ лѣтъ внушалось, какъ надо преуспѣвать въ жизни и котораго по двѣнадцатому году отецъ опредѣлилъ клеркомъ къ одному нотаріусу, ловкому дѣльцу, гдѣ юноша жадный отъ природы, развилъ свои наслѣдственные таланты и оказалъ быстрые успѣхи въ наукѣ учета векселей. Рано вступивъ въ жизнь и поздно женившись, по примѣру отца, онъ произвелъ въ свою очередь себѣ подобнаго сына, съ душой алчной и ненасытной, который тоже рано началъ свою дѣловую карьеру, поздно женился и сдѣлался отцомъ двухъ близнецовъ: сына Варфоломея и дочери Юдифи.
   Все время, пока медленно росло фамильное древо Смольвидовъ, всѣ они очень рано начинали заниматься дѣлами и очень поздно женились, развивали въ себѣ дѣловыя способности, удалялись отъ развлеченій и изгоняли изъ своего обихода романы, волшебныя сказки, басни и вымыслы, -- все, что носитъ на себѣ отпечатокъ легкомыслія. Отсюда воспослѣдовало то, что въ этой фамиміи не бывало дѣтей, а тѣ маленькія созданьица, которыя появлялись, маленькіе старички и старушонки, походили на старыхъ обезьянъ, только съ душевными способностями болѣе низкаго качества.
   Въ настоящую минуту вышеупомянутые дѣдъ и бабка Смольвидъ сидятъ въ двухъ черныхъ волосяныхъ креслахъ на колесахъ, по обѣимъ сторонамъ камина, въ темной маленькой гостиной, которая на нѣсколько футовъ ниже поверхности улицы. Тутъ они проводятъ долгіе блаженные часы; мрачна, неуютна и негостепріимна эта комната: единственныя ея украшенія -- грубыя банковыя скатерти на столахъ и чайный подносъ изъ желѣзнаго листа; по отсутствію всякихъ украшеній она служитъ недурнымъ аллегорическимъ изображеніемъ души старика Смольвида.
   На каминномъ очагѣ два треножника для горшковъ и кастрюль,-- присмотръ за ними лежитъ на дѣдушкѣ Смольвидъ; мѣдный выступъ между треножниками исполняетъ роль подставки для жаренья мяса,-- за этимъ тоже наблюдаетъ старикъ. Въ креслѣ почтеннаго старца, подъ сидѣньемъ, устроенъ ящикъ, и въ немъ, подъ защитой его скрюченныхъ ногъ, помѣщено все его состояніе, достигающее, какъ говорятъ баснословной цифры. За спиной Смольвида старая подушка: она у него всегда подъ рукой, чтобы было чѣмъ бросить въ подругу дней, когда та сдѣлаетъ неделикатный намекъ на деньги самый щекотливый предметъ для старика.
   -- Гдѣ Бартъ? спрашиваетъ дѣдушка Смольвидъ Юдифь, сестру молодого Смольвида.
   -- Онъ еще не возвращался.
   -- Что, пора уже пить чай или нѣтъ?
   -- Нѣтъ еще.
   -- А много ли еще осталось времени?
   -- Десять минутъ.
   -- А?
   -- Десять минутъ! повторяетъ Юдифь громче.
   -- Э, десять минутъ! говоритъ дѣдушка Смольвидъ. Бабушка, которая что-то бормочетъ, кивая треножникамъ головой, слышитъ слово "десять" и, вообразивъ, что дѣло идетъ о деньгахъ, начинаетъ выкрикивать точно старый вылинявшій попугай:
   -- Десять билетовъ! Десять десяти фунтовыхъ билетовъ!
   -- Замолчи, глупая башка, кричитъ почтенный старецъ и запускаетъ въ нее подушкой.
   Результататъ этого метательнаго упражненія двоякій: голова старухи въ большемъ чепцѣ пригвождается къ спинкѣ кресла, такъ что, когда внучка извлекла ее на свѣтъ Божій, чепчикъ принялъ самый удивительный фасонъ, а усиліе, которое потребовалось отъ старика, отозвалось и на немъ самомъ; онъ опрокинулся назадъ, точно сломанная маріонетка. Въ такомъ видѣ почтенный джентльменъ кажется какой-то горой платья съ чернымъ колпакомъ наверху, и совсѣмъ не похожъ на одушевленное существо, пока руками внучки не производятся надъ нимъ двѣ операціи: сперва встряхиваютъ его, точно большую бутыль, потомъ взбиваютъ, какъ подушку. Послѣ примѣненія этихъ средствъ, подъ колпакомъ появляется какой-то намекъ на шею, и вотъ старикъ и спутница заката его жизни опять сидятъ другъ противъ друга, точно два часовыхъ, которыхъ забылъ смѣнить черный сержантъ -- смерть.
   Юдифь -- особа, вполнѣ подходящая къ этой четѣ; невозможно усомниться въ томъ, что она сестра мистера Смольвида-младшаго, такъ они похожи; если сложить обоихъ, то едва ли выйдетъ одинъ человѣкъ среднихъ размѣровъ. Въ Юдифи такъ рѣзко обозначилось вышеупомянутое сходство фамиліи Смольвидъ съ объезьянами, что, одѣтая въ шапочку и юбочку съ блестками, она могла бы плясать вмѣсто мартышки на крышкѣ шарманки, не возбудивъ ни малѣйшаго подозрѣнія. Впрочемъ, теперь на ней самое обыкновенное, довольно неопрятное платье изъ какой-то темной матеріи.
   У Юдифи никогда не было куколъ, она никогда не слыхала о Сандрильонѣ, не знала никакихъ игръ. Разъ или два, когда ей было лѣтъ десять, ей случилось попасть въ дѣтское общество, но дѣти не умѣли играть съ Юдифью, и она не умѣла играть съ ними; она казалась существомъ иной породы, и съ обѣихъ сторонъ возникло инстинктивное отвращеніе.
   Сомнительно, смѣется ли когда нибудь Юдифь; ей такъ рѣдко случалось видѣть смѣющихся людей, что по всей вѣроятности она и сама не умѣетъ смѣяться; безъ сомнѣнія она не имѣетъ никакого понятія о томъ, что такое веселый юношескій хохотъ; ея лицо имѣетъ такой старческій видъ, такъ застыло въ одномъ выраженіи, что совершенно не поддается другимъ.
   Такова Юдифь
   А братъ ея никогда въ жизни не гонялъ кубарей и знаетъ о Мальчикѣ-съ-пальчикъ и о Синдбадѣ-мореходѣ столько же, сколько о жителяхъ луны; ему также трудно было бы играть въ зайчика или въ крикетъ, какъ самому превратиться въ зайца или въ мячъ. Но все же онъ выше сестры; въ его узкомъ мірѣ фактовъ есть маленькій просвѣтъ въ болѣе широкую область понятій мистера Гуппи, чѣмъ и объясняется его благоговѣніе передъ этимъ свѣтиломъ.
   Юдифь ставитъ на столъ желѣзный подносъ и разставляетъ чашки и блюдечки съ такимъ звономъ, точно бьетъ въ гонгъ; она кладетъ хлѣбъ въ желѣзную корзину, а масло, въ очень умѣренномъ количествѣ, на оловянное блюдце. Дѣдушка Смольвидъ жадно смотритъ на приготовленія къ чаю и спрашиваетъ, гдѣ дѣвушка.
   -- Вы говорите о Чарли?
   -- А?
   -- Вы говорите о Чарли?
   Послѣднее слово задѣваетъ въ бабушкѣ какую-то пружину, она заливается хохотомъ и, кивая треножникамъ, начинаетъ нѣтъ: "Чарли на водѣ, Чарли по водѣ, Чарли на водѣ, Чарли по водѣ"! Старуха поетъ все съ большимъ и большимъ одушевленіемъ, дѣдушка бросаетъ взглядъ на подушку, но онъ не достаточно еще оправился отъ послѣдняго упражненія; наконецъ тишина возстановляется и онъ говоритъ:
   -- А! Такъ это ее зовутъ Чарли! она много ѣстъ: лучше бы нанимать ее на своихъ харчахъ.
   Юдифь прищуривается совершенно такъ, какъ братъ, качаетъ головой и складываетъ губы, чтобъ сказать нѣтъ, но не произноситъ этого вслухъ.
   -- Нѣтъ? Почему?
   -- Придется давать шесть пенсовъ въ день, а она обходится дешевле.
   -- Правда?
   Юдифь киваетъ съ глубокимъ пониманіемъ дѣла и принимается рѣзать хлѣбъ тоненькими ломтиками и скупо намазывать его масломъ. "Чарли, гдѣ ты?" кричитъ она. На этотъ зовъ робко появляется дѣвочка въ грубомъ передникѣ, въ огромномъ чепчикѣ и со щеткой въ рукахъ, которыя носятъ слѣды мыльной пѣны.
   -- Что ты тамъ дѣлаешь? набрасывается на нее Юдифь съ видомъ старой вѣдьмы.
   -- Я прибирала заднюю комнату наверху, миссъ.
   -- Работай хорошенько и не болтай зря. У меня нельзя зѣвать. Ступай, кончай поскорѣй! кричитъ Юдифь, топая ногой.-- Съ вами, дѣвчонками, больше возни, чѣмъ вы сами стоите!
   Суровая матрона возвращается къ намазыванію тартинокъ; тѣнь ея брата, заглянувшаго въ окно, падаетъ на нее, и она съ ножомъ и хлѣбомъ въ рукахъ идетъ отворять дверь.
   -- Это ты, Барть? спрашиваетъ дѣвушка.
   -- Я, отвѣчаетъ Бартъ.
   -- Ты проводилъ время со своимъ другомъ, а?
   Бартъ утвердительно киваетъ головой.
   -- Обѣдалъ на его счетъ?
   Бартъ опять киваетъ.
   -- Это хорошо. По возможности старайся жить на его счетъ, по остерегайся слѣдовать такому глупому примѣру. Это единственная польза, какую можно извлечь изъ этого друга! говоритъ мудрый старецъ.
   Нельзя сказать, чтобы внукъ безусловно раздѣлялъ это мнѣніе, однако онъ удостоиваетъ его одобренія, слегка кивнувъ головой и прищуривъ глазъ; взявъ стулъ, онъ садится къ чайному столу. Надъ чашками наклоняются четыре старческихъ лица, похожихъ на зловѣщіе призраки; мистрисъ Смольвидъ отъ времени до времени приходитъ въ такое состояніе, что его надо встряхивать, точно черную стклянку аптекарской микстуры.
   Почтенный старикъ продолжаетъ преподавать внуку уроки житейской мудрости:
   Да, да! этотъ совѣтъ далъ бы тебѣ и твой отецъ, еслибъ былъ живъ. Ты не помнишь своего отца, жаль, что не помнишь, онъ былъ весь въ меня, (изъ чего отнюдь не слѣдуетъ, чтобы у покойнаго джентльмена была особенно пріятная наружность).
   Положивъ тартинку на колѣно, старикъ продолжаетъ:
   -- Да, онъ былъ истинный сынъ мой. А ужъ какъ считалъ! Пятнадцать лѣтъ, какъ онъ умеръ.
   При этихъ словахъ мистрисъ Смольвидъ разражается по своему обыкновенію:
   Пятнадцать сотенъ фунтовъ! Пятнадцать сотенъ фунтовъ въ черномъ ящикѣ! Пятнадцать сотенъ фунтовъ заперто! Пятнадцать сотенъ фунтовъ припрятано!
   Достойный супругъ, отложивъ въ сторону хлѣбъ съ масломъ, запускаетъ въ нее подушкой, голова старухи придавливается къ стѣнкѣ кресла, а самъ старикъ въ изнеможеніи опрокидывается назадъ. Зрѣлище, которое онъ представляетъ послѣ такихъ увѣщаній, оригинально, но далеко не пріятнаго свойства; во первыхъ, потому, что отъ толчка черный колпакъ сползаетъ и закрываетъ ему одинъ глазъ, что придаетъ ему видъ подкутившаго чорта; во вторыхъ, потому, что при этомъ онъ осыпаетъ самой ужасной бранью свою супругу; въ третьихъ, потому, что контрастъ между такими энергичными дѣйствіями и безпомощной фигурой невольно наводитъ на мысль, какое это должно быть гадкое, злое существо и сколько вреда онъ принесъ бы, если бы могъ. Впрочемъ въ семьѣ Смольвидъ подобныя сцены такъ часты, что проходятъ незамѣтно. Старика встряхиваютъ, подушка водворяется на свое обычное мѣсто, старую леди сажаютъ прямо, причемъ поправляютъ ей чепчикъ, если не забудутъ, и она сидитъ, готовая опять свалиться, какъ кегля
   На этотъ разъ проходитъ довольно много времени, прежде чѣмъ старый джентльменъ оправляется на столько, что можетъ возобновить свою рѣчь, но и тогда онъ обильно уснащаетъ ее ласкательными эпитетами по адресу своей подруги жизни, равнодушной ко всему на свѣтѣ, кромѣ двухъ треножниковъ.
   -- Будь живъ твой отецъ, Бартъ, онъ нажилъ бы много денегъ,-- ахъ болтливая старая корга! но только что онъ началъ возводить зданіе, на основаніе котораго., потратилъ столько лѣтъ,-- замолчи старая сорока, ощипанная ворона, безмозглый попугай!-- какъ заболѣлъ изнурительной лихорадкой и умеръ, не переставая до послѣдней минуты заботиться о дѣлахъ, потому что былъ разсчетливый и бережливый человѣкъ. Старая хрычовка! Запустить бы въ тебя дохлой кошкой, вмѣсто подушки, да и запущу, если не перестанешь корчить дуру! Твоя мать была тоже экономная и умѣла беречь свое добро; какъ родила она тебя и Юдифь, такъ и сгорѣла, точно березовый трутъ. Ахъ поросячья голова, свиное рыло, старая чертовка!
   Юдифь не интересуется разсказомъ старика, ибо слышитъ его уже не въ первый разъ. Она сливаетъ въ полоскательницу остатки чаю изъ чашекъ и блюдцевъ и выливаетъ туда же то, что осталось въ чайникѣ,-- это готовится вечерняя трапеза для поденщицы. Для нея же собраны въ желѣзную корзинку тѣ немногочисленные огрызки хлѣба, которые все-таки остались, не смотря на строгую экономію, царствующую въ домѣ:
   -- Твой отецъ, Бартъ, былъ компаньономъ въ моихъ дѣлахъ, и когда я умру, ты и Юдифь получите все. Рѣдкое счастье, что вы оба съ малолѣтства привыкли къ дѣлу: Юдифь умѣетъ дѣлать цвѣты, а ты изучилъ законы. Вамъ не надо будетъ тратить своихъ денегъ, и безъ нихъ проживете, а капиталъ вашъ будетъ рости. Когда я умру, Юдифь опять примется за цвѣты, а ты будешь продолжать занятія къ конторѣ.
   По виду Юдифи скорѣе можно предположить, что ея спеціальность приготовлять шипы, а по цвѣты, но на самомъ дѣлѣ она изучила въ совершенствѣ всѣ тайны цвѣточнаго мастерства. Когда старикъ заговорилъ о своей смерти, внимательный наблюдатель могъ бы подмѣтить въ глазахъ брата и сестры нѣкоторое нетерпѣніе узнать, -- когда же настанетъ наконецъ это желанное событіе, и довольно опредѣленную увѣренность въ томъ, что ему давно пора совершиться.
   Окончивъ свои приготовленія, Юдифь говоритъ:
   -- Я позову дѣвушку пить чай сюда. Если ей дать въ кухнѣ, она никогда не кончитъ.
   Вслѣдствіе этого рѣшенія въ комнатѣ появляется Чарли и подъ перекрестнымъ огнемъ четырехъ паръ глазъ принимается за полоскательницу съ чаемъ и за бренные останки хлѣба съ масломъ. Юдифь рядомъ съ этой свѣжей дѣвочкой, за которой она бдительно надзираетъ, кажется существомъ, принадлежащимъ къ одной изъ отдаленнѣйшихъ геологическихъ эпохъ и прожившимъ несмѣтное число лѣтъ. Изумительно, съ какою внимательностью накидывается она на дѣвочку и придирается къ ней по всякому ничтожному иди и безъ всякаго повода; она выказываетъ такое совершенство въ искусствѣ муштровать прислугу, какого рѣдко достигаютъ даже старыя практичныя хозяйки. Когда ей показалось, что Чарли бросила вопросительный взглядъ на полоскательницу съ чаемъ, она топаетъ ногами, трясетъ головой и кричитъ:
   -- Ну, еще будешь зѣвать по сторонамъ цѣлый часъ! Ѣшь поскорѣе и принимайся за работу.
   -- Слушаю, миссъ.
   -- Не болтай попусту, знаю я васъ. Дѣлай свое дѣло молча, тогда повѣрю.
   Чарли послушно отхлебываетъ большой глотокъ помоевъ и такъ спѣшитъ покончить съ обгрызками хлѣба, что миссъ Смольвидъ начинаетъ обвинять ее въ обжорствѣ, которое "въ васъ, дѣвушкахъ, отвратительно".
   Чарли трудно что-нибудь возразить противъ этого. Слышится стукъ въ дверь, Юдифь кричитъ:
   -- Посмотри, кто тамъ, да не жуй, какъ станешь отворять дверь.
   Когда предметъ ея неусыпныхъ попеченій отправляется по этому приказу, Юдифь пользуется случаемъ, чтобъ сгрести остатки хлѣба и поставить въ полоскательницу грязныя чашки въ знакъ того, что считаетъ чаепитіе оконченнымъ.
   -- Ну, кто тамъ! что надо? рычитъ Юдифь.
   Пришелъ какой-то мистеръ Джоржъ. Онъ входитъ въ комнату безъ доклада и безъ всякихъ лишнихъ церемоній.
   -- Ухъ, какъ у васъ жарко. Всегда у огонька, а? Впрочемъ, пожалуй, вы поступаете благоразумно, что привыкаете жариться.
   Послѣднее замѣчаніе мистеръ Джоржъ дѣлаетъ à parte, кланяясь старику Смольвиду.
   -- А, это вы... Какъ поживаете? привѣтствуетъ его старикъ.
   -- Такъ себѣ, отвѣчаетъ мистеръ Джоржъ и берется за стулъ.-- Съ вашей внучкой я имѣлъ уже честь познакомиться. Мое почтеніе миссъ!
   -- А это мой внукъ, его вы еще не видали, онъ занимается въ конторѣ и рѣдко бываетъ дома.
   -- Честь имѣю кланяться. Очень похожъ на сестру, чертовски похожъ на сестру! говоритъ мистеръ Джоржъ, дѣлая сильное, но нельзя сказать чтобы лестное удареніе на словѣ "чертовски".
   -- Какъ ваши дѣла, мистеръ Джоржъ?
   -- Какъ по маслу.
   Мистеръ Джоржъ смуглый человѣкъ лѣтъ пятидесяти, хорошо сложенный, съ добрымъ лицомъ, вьющимися черными волосами, ясными глазами и широкой грудью. Его сильныя, мускулистыя руки загорѣли такъ же, какъ и лицо, и повидимому привыкли къ тяжелой работѣ. Любопытна"его манера садиться: садясь онъ оставляетъ между своей спиною и спинкой стула промежутокъ, какъ будто для ранца или походной шинели; шагаетъ онъ тоже тяжелымъ размѣреннымъ шагомъ, къ которому очень шелъ бы звонъ шпоръ и бряцаніе сабли; теперь онъ гладко выбритъ, по по складу его рта можно заключить, что онъ много лѣтъ украшался длинными усами,-- это предположеніе подтверждается и его привычкой подносить по временамъ смуглую руку къ верхней губѣ. Словомъ, по всему можно догадаться, что мистеръ Джоржъ былъ нѣкогда въ военной службѣ.
   Удивительный контрастъ представляетъ мистеръ Джоржъ съ семействомъ Смольвидовъ! Навѣрное никогда солдату но случалось стоять постоемъ у хозяевъ, которые бы меньше подходили къ нему, чѣмъ эта семья къ мистеру Джоржу. Между ними столько же сходства, какъ между широкимъ палашомъ и ножемъ, которымъ открываютъ устрицы: такое же глубокое, поразительное различіе между его размашистыми манерами и ихъ скаредными привычками, между его звучнымъ басомъ и ихъ пронзительными жидкими голосами. Когда онъ сидитъ въ этой невзрачной гостиной, всегда нагнувшись впередъ, уперевъ руки въ колѣни и разставивъ локти, то кажется, что онъ могъ бы проглотить все семейство вмѣстѣ съ четырьмя комнатами и кухней. Помолчавъ и оглянувъ комнату, мистеръ Джоржъ спрашиваетъ дѣдушку Смольвида:
   -- Зачѣмъ вы трете себѣ ноги? Чтобъ возбудить въ нихъ жизнь?
   -- Частью по привычкѣ, мистеръ Джоржъ, а частью, правда, помогаетъ кровообращенію.
   -- Кро-во-обра-ще-нію... я не думаю, чтобъ изъ этого выходило много толку, говоритъ мистеръ Джоржъ, складывая руки на груди, отъ чего она кажется еще шире.
   -- Конечно, мистеръ Джоржъ, я старъ, но я еще бодръ, а посмотрите на нее,-- говоритъ старикъ, кивая на жену,-- а вѣдь я старше! Ахъ ты, старая чертовка! бормочетъ онъ, внезапно загораясь прежней злобой противъ старухи.
   -- Несчастная! говоритъ мистеръ Джоржъ, оборачиваясь къ ней.-- Не браните ее, взгляните какая она жалкая. И чепчикъ съѣхалъ на бокъ! Приподымитесь, сударыня, вотъ такъ, такъ вамъ будетъ удобнѣе.
   Мистеръ Джоржъ поправляетъ чепчикъ, усаживаетъ старуху и, возвращаясь на свое мѣсто, говоритъ мистеру Смольвиду:
   -- Вспомните о своей матери, если не уважаете ее какъ, жену.
   -- Вы должно быть были превосходнымъ сыномъ, мистеръ Джоржъ! говоритъ старикъ, взглянувъ на него искоса.
   -- Лицо мистера Джоржа темнѣетъ, когда отвѣчаетъ:-- Ну, нѣтъ!
   -- Меня это очень удивляетъ!
   -- Однакожъ это правда. Я долженъ бы быть хорошимъ сыномъ, и думалъ, что буду, но вышло не такъ. Я былъ очень дурнымъ сыномъ, мистеръ Смольвидъ; сказать короче:, никогда никому не принесъ радости.
   -- Быть не можетъ! восклицаетъ старикъ.
   -- Впрочемъ, чѣмъ меньше объ этомъ говорить, тѣмъ лучше. Къ дѣлу! Вы помните условія договора: трубка табаку за двухмѣсячные проценты. Ну-съ, все въ исправности. Вы можете, не опасаясь, приказать подать мнѣ трубку;, вотъ новый вексель, а вотъ проценты за два мѣсяца. Чортъ побери, трудненько было ихъ наскрести!
   Говоря это атлетическій мистеръ Джоржъ сидитъ по прежнему со скрещенными руками, какъ будто готовясь проглотить все семейство, вмѣстѣ съ квартирой. Тѣмъ временемъ дѣдушка Смольвидъ при помощи Юдифи достаетъ изъ запертаго бюро два черныхъ кожаныхъ портфеля, укладываетъ въ первый портфель только что полученный документъ, достаетъ изъ второго другой такой-же документъ и вручаетъ его мистеру Джоржу, который комкаетъ и скручиваетъ его такъ, чтобъ удобно было закурить трубку. Такъ какъ, прежде чѣмъ выпустить одинъ вексель изъ кожаной темницы, старикъ разглядываетъ въ очки и сличаетъ каждую букву обоихъ, -- такъ какъ онъ трижды пересчитываетъ деньги и два раза требуетъ, чтобы Юдифь пересчитала ихъ вслухъ,-- такъ какъ онъ весь дрожитъ, а потому двигается и говоритъ до невозможности медленно, то на совершеніе всей процедуры требуется не мало времени. Только тогда, когда все это покончено, онъ отрываетъ свои алчные глаза и пальцы отъ бумагъ, и отвѣчаетъ на замѣчаніе мистера Джоржа:
   -- Опасаюсь подать вамъ трубку? Мы не скареды, сэръ. Юдифь, распорядись подать трубку и стаканъ водки съ водой мистеру Джоржу.
   Близнецы, до смѣшного похожіе другъ на друга, одинаково презрительно относятся къ гостю, упорно отводятъ глаза въ сторону, за исключеніемъ того времени, когда ихъ вниманіе было привлечено кожаными бумажниками, и теперь оба разомъ удаляются, предоставивъ гостя старику, точно два медвѣжонка, уступающіе путника медвѣдицѣ.
   -- Вѣроятно вы цѣлый день проводите въ этой комнатѣ? спрашиваетъ мистеръ Джоржъ, продолжая сидѣть со скрещенными руками.
   -- Да, да.
   -- И ровно ничѣмъ не занимаетесь?
   -- Присматриваю за огнемъ, за варевомъ и за жаркимъ...
   -- Когда оно есть, выразительно добавляетъ мистеръ Джоржъ.
   -- Ну да, разумѣется, когда есть жаркое.
   -- Читаете вы что нибудь, или можетъ быть заставляете читать себѣ вслухъ?
   Старикъ торжественно качаетъ головой.
   -- О нѣтъ! въ нашей семьѣ никогда не было охотниковъ до чтенія. Дорогая забава! Глупость, праздная трата времени, безуміе! Нѣтъ, нѣтъ!
   Переводя взглядъ съ жены на мужа, посѣтитель говоритъ голосомъ, слишкомъ тихимъ, для тугого на ухо старика: "Васъ пара пятокъ, какъ я вижу!" и добавляетъ громче:
   -- Я говорю...
   -- Слышу!
   -- Я говорю, что опоздай я на одинъ день, вѣдь вы бы продали мое имущество съ молотка?
   -- Что вы, другъ мой, никогда! восклицаетъ дѣдушка Смольвидъ, простирая къ нему руки, какъ бы съ тѣмъ, чтобъ его обнять.-- Никогда я не поступилъ бы такъ, другъ мой! На мой пріятель изъ Сити, который далъ вамъ въ долгъ по моей просьбѣ, тотъ, пожалуй, могъ бы...
   -- А! Такъ за него вы не поручитесь? продолжаетъ допрашивать мистеръ Джорджъ, прибавивъ потихоньку:-- Ахъ ты старая лиса!
   -- На него нельзя положиться, другъ мой, за него я не могу ручаться, онъ будетъ требовать соблюденія договора въ точности.
   -- Чортъ бы его побралъ! говорить мистеръ Джоржъ.
   Появляется Чарли съ подносомъ; на которомъ лежатъ трубка и маленькій свертокъ табаку и стоитъ стаканъ съ водкой; мистеръ Джоржъ обращается къ ней:
   -- Какъ ты здѣсь очутилась, дѣвочка? У тебя нѣтъ фамильнаго сходства съ ними?
   -- Я работаю у нихъ, сэръ.
   Кавалеристъ, если только мистеръ Джоржъ кавалеристъ или былъ имъ, снимаетъ большой чепчикъ съ ея головы прикосновеніемъ удивительно легкимъ для такой сильной руки и гладитъ ее по волосамъ:
   -- Ты немножко оживляешь этотъ печальный домъ: здѣсь такой же недостатокъ молодости, какъ и свѣжаго воздуху.
   Отпустивъ ее, онъ закуриваетъ трубку и пьетъ за здоровье пріятеля изъ Сити, -- единственнаго продукта фантазіи мистера Смольвида-старшаго.
   -- Такъ вы думаете, что онъ былъ бы неумолимъ а?
   -- Пологаго, что такъ; опасаюсь, что онъ принялъ бы рѣшительныя мѣры. Я знаю, онъ приступалъ къ продажѣ съ молотка имущества уже разъ двадцать, неосторожно прибавляетъ дѣдушка Смольвидъ. Неосторожно, потому, что его прекрасная половина, которая успѣла было задремать, внезапно просыпается отъ слова двадцать и начинаетъ бормотать:
   -- Двадцать тысячъ фунтовъ, двадцать тысяча-фунтовыхъ билетовъ въ ящикѣ, двадцать гиней, двадцать милльоновъ, по двадцати процентовъ...
   Подушка летитъ и прерываетъ ея бормотанье. Посѣтитель, который видитъ этотъ странный экспериментъ въ первый разъ, спѣшитъ снять подушку, освободить и поправить голову старухи.
   -- Старая хрычовка, идіотка, скорпіонъ, дохлая жаба! Вѣдьма на памелѣ, болтливая колдунья! Сжечь бы тебя на кострѣ! рычитъ распростертый въ креслѣ старикъ.-- Охъ, встряхните меня немножко, другъ мой!
   Ошеломленный этой сценой, мистеръ Джоржъ смотритъ то на одного, то на другую, но согласно полученной инструкціи, беретъ почтеннаго старца за шиворотъ и приподнявъ его какъ куклу, кажется раздумываетъ, не встряхнуть ли его такъ, чтобъ на будущее время онъ лишился возможности бросаться подушками и отдалъ бы Богу душу. Однако онъ побѣждаетъ это искушеніе; встряхнувъ старика такъ сильно, что его голова подскакиваетъ, какъ у арлекина, онъ ловко сажаетъ его въ кресло и такъ энергично третъ, что тотъ не можетъ прійти въ себя цѣлую минуту, и только глазами моргаетъ.
   -- О Боже! взываетъ онъ наконецъ:-- Довольно, довольно, другъ мой. О ради Бога! Я задыхаюсь, Боже мой!
   Правду сказать, мистеръ Смольвидъ имѣетъ нѣкоторое подозрѣніе противъ своего дорогого друга, который кажется ему теперь еще громаднѣе, чѣмъ прежде. Но страшилище спокойно усаживается на свое мѣсто и окружаетъ себя густыми клубами дыму, утѣшаясь про себя слѣдующимъ философскимъ разсужденіемъ:-- Имя твоего пріятеля изъ Сити начинается съ буквы Ч и ты, любезный, совершенно правъ, придавая такую важность договору съ нимъ.
   -- Вы что-то говорите, мистеръ Джоржъ?
   Кавалеристъ отрицательно качаетъ головой, продолжаетъ курить, опершись руками въ колѣни и разставивъ локти съ воинственнымъ видомъ, и съ большимъ вниманіемъ разглядываетъ мистера Смольвида, отмахивая по временамъ рукою клубы дыма, чтобъ лучше видѣть. Не измѣняя своей позы, онъ подноситъ къ губамъ стаканъ и говоритъ:
   -- Бьюсь объ закладъ, что я единственный человѣкъ между живыми и мертвыми, который попользовался отъ васъ трубкой табаку?
   -- Да, правда, мистеръ Джоржъ, я никого не принимаю у себя и не угощаю: я не имѣю на это средствъ. Но такъ какъ вы, по своей привычкѣ шутить, поставили трубку въ число условій...
   -- Конечно, трубка табаку стоитъ сущіе пустяки, но мнѣ пришла фантазія потребовать ее, чтобъ урвать у васъ хоть что нибудь взамѣнъ своихъ денегъ.
   -- О, вы человѣкъ весьма благоразумный, сэръ, весьма благоразумный, говоритъ дѣдушка Смольвидъ, потирая себѣ ноги.
   Мистеръ Джоржъ, спокойно покуривая, отвѣчаетъ:
   -- О, я всегда былъ благоразумнымъ.-- Пуфъ!-- Прекрасное тому доказательство, что я попалъ сюда,-- Пуфъ! И что я сталъ, тѣмъ, что есть.-- Пуфъ!-- Мое благоразуміе всѣмъ извѣстно.-- Пуфъ!-- Благодаря ему, я и имѣлъ такой успѣхъ въ жизни.
   -- Не унывайте, сэръ, вы можете еще понравиться.
   Мистеръ Джоржъ смѣется и отпиваетъ изъ стакана.
   -- Развѣ у васъ нѣтъ родственниковъ, которые могли бы уплатить эту маленькую сумму? спрашиваетъ мистеръ Смольвидъ и глаза его загораются.-- Или поручились бы за васъ, чтобъ я могъ уговорить своего пріятеля изъ Сити дать вамъ еще? Двухъ надежныхъ поручителей было бы достаточно для моего пріятеля. Нѣтъ ли у васъ такихъ, мистеръ Джоржъ?
   Мистеръ Джоржъ хладнокровно продолжаетъ курить и отвѣчаетъ:,
   -- Если бъ и были, я не сталъ бы ихъ безпокоить. У нихъ и безъ того было довольно хлопотъ изъ за меня. Конечно, для бродяги, который растратилъ попусту лучшіе годы, было бы очень удобно явиться съ повинною къ тѣмъ почтеннымъ людямъ, которые никогда не видѣли отъ него радости, и жить на ихъ. счетъ. Но, по моему, это не годится: ужъ разъ ушелъ, такъ живи за свой счетъ и страхъ. Вотъ мое мнѣніе.
   Дѣдушка Смольвидъ пытается намекнуть;
   -- Но, мистеръ Джоржъ, весьма естественная родственная привязанность...
   -- Къ двумъ надежнымъ поручителямъ? подсказываетъ мистеръ Джоржъ, продолжая спокойно покуривать свою трубочку, и качаетъ отрицательно головой.-- Нѣтъ. Это не по мнѣ.
   Съ тѣхъ поръ какъ мистеръ Джоржъ усадилъ старика, тотъ понемножку все сползалъ съ кресла и теперь опять представляетъ изъ себя безформенную кучу тряпья. На этотъ разъ призывается Юдифь, и послѣ того какъ операція встряхиванья совершена, старый джентльменъ проситъ эту гурію остаться подлѣ него; повидимому онъ остерегается затруднять мистера Джоржа вторичнымъ требованіемъ его услугъ.
   Послѣ того, какъ все приведено въ порядокъ, старикъ говоритъ:
   -- Ахъ, мистеръ Джоржъ, какъ хорошо было бы для васъ, если бъ вы открыли слѣдъ капитана. Когда вы въ первый разъ явились сюда, прочитавъ въ газетахъ наше объявленіе,-- говоря "наше", я разумѣю своего пріятеля изъ Сити и еще двухъ, трехъ друзей, которые помѣщаютъ свои капиталы въ подобныя предпріятія и на столько привязаны ко мнѣ, что часто оказываютъ мнѣ вспомоществованіе въ моихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, -- еслибъ тогда вы помогли намъ въ розыскахъ, это припасло бы вамъ немалую выгоду.
   -- Хоть я и хотѣлъ бы разбогатѣть, но на сей разъ радуюсь, что этого не случилось, отвѣчаетъ мистеръ Джоржъ, который куритъ теперь далеко не съ прежней безмятеяспостью: съ тѣхъ поръ какъ вошла Юдифь, онъ, точно заколдованный, не можетъ оторвать отъ нея глазъ, хотя восхищенія въ нихъ незамѣтно.
   -- Почему же, мистеръ Джоржъ? спрашиваетъ раздраженно старикъ.-- Почему же во имя... ахъ, ракалія! (Послѣднее относится, очевидно, къ дремлющей мистрисъ Смольвидъ).
   -- По двумъ причинамъ, товарищъ.
   -- А какія эти причины, мистеръ Джоржъ, во имя...
   -- Во имя вашего пріятеля изъ Сити?
   -- Да хоть его, если хотите! Такъ какія же это причины, мистеръ Джоржъ?
   Отвѣчая ему, мистеръ Джоржъ не спускаетъ глазъ съ Юдифи: ея старообразное лицо такъ похоже на лицо дѣда, что онъ какъ будто не замѣчаетъ, къ кому изъ нихъ обращается.
   -- Во первыхъ, вы, господа, меня надули. Въ объявленіи было напечатано, что если явится мистеръ Гаудонъ, или капитанъ Гаудопъ, какъ вамъ больше нравится, то услышитъ нѣчто пріятное для себя.
   -- Ну? пронзительнымъ голосомъ поощряетъ его старикъ.
   -- Ну, не очень-то было бы ему пріятно, ему очутиться въ тюрьмѣ.
   -- Почемъ знать? Кто нибудь изъ его богатыхъ родственниковъ могъ уплатить его долги или прійти къ соглашенію съ кредиторами. Кромѣ того, вѣдь и онъ насъ обманулъ: онъ остался долженъ огромную сумму. Знай я это раньше, я задушилъ бы его своими руками. Когда я думаю о немъ, шипитъ старикъ, растопыривая безсильные пальцы,-- я кажется и теперь задушилъ бы его, если бъ могъ!-- И съ внезапнымъ порывомъ ярости онъ бросаетъ подушкой въ неповинную мистрисъ Смольвидъ, но на этотъ разъ подушка пролетаетъ мимо, безъ всякаго вреда для старухи.
   Кавалеристъ, прослѣдивъ, куда упала подушка, обращаетъ свой взоръ на потухающую трубку, которую вынулъ изо рта, и говорить:
   -- Не вамъ толковать мнѣ о томъ, какъ онъ прожигалъ жизнь и разорялся. Я былъ его правой рукой въ болѣзни и въ счастіи, въ богатствѣ и бѣдности, и тогда, когда онъ былъ на пути къ полному разоренію. Я отвелъ его руку, когда для него все было потеряно и онъ хотѣлъ застрѣлиться.
   -- Жаль, что онъ не успѣлъ спустить курокъ,-- говоритъ добрый старичекъ,-- и не разбилъ себѣ головы на столько кусковъ, сколько долженъ фунтовъ.
   -- Въ такомъ случаѣ она должна бы разлетѣться въ мелкіе дребезги,-- хладнокровно замѣчаетъ кавалеристъ.-- Все-таки въ былые дни онъ былъ молодъ, красивъ, полонъ надеждъ, и я радъ, что не зналъ, гдѣ его найти, и не указалъ ему на ту пріятную перспективу, которую ему готовили. Вотъ причина нумеръ первый.
   -- А нумеръ второй еще лучше?-- шипитъ старикашка?
   -- Пожалуй. Я изъ эгоистическихъ видовъ не хотѣлъ бы встрѣчаться съ нимъ, потому что за этимъ мнѣ пришлось бы отправляться на тотъ свѣтъ.
   -- Почему же на тотъ свѣтъ?
   -- Потому что его нѣтъ на этомъ.
   -- Отчего вы такъ думаете?
   -- Не теряйте спокойствія духа, какъ вы потеряли свои деньги,-- невозмутимо замѣчаетъ мистеръ Джоржъ, вытряхивая пепелъ изъ трубки.-- Онъ давно утонулъ, я въ этомъ убѣжденъ. Онъ упалъ за бортъ корабля, случайно или нарочно -- ужъ не знаю, можетъ быть вашъ пріятель изъ Сити знаетъ... Знакомъ ли вамъ этотъ мотивъ, мистеръ Смольвидъ?-- прибавляетъ онъ, принимаясь насвистывать и акомпанируя себѣ ударами пустой трубки по столу.
   -- Нѣтъ, не знакомь. Мы не занимаемся подобными вещами.
   -- Это похоронный мартъ, который играютъ, когда хоронятъ военныхъ, самый подходящій конецъ къ этой исторіи. Теперь, если ваша прелестная внучка,-- надѣюсь, вы меня извините, миссъ,-- соблаговолитъ позаботиться объ этой трубкѣ втеченіе двухъ мѣсяцевъ, вы избѣжите лишнихъ расходовъ по покупкѣ покой къ слѣдующему разу. Добрый вечеръ, мистеръ Смольвидъ!
   -- Дорогой другъ мой! и старикъ протягиваетъ ему обѣ руки.
   -- Итакъ, вы думаете, что вашъ пріятель изъ Сити будетъ неумолимъ, если я не внесу денегъ въ надлежащій срокъ?-- спрашиваетъ мистеръ Джоржъ, глядя на него съ высоты своего огромнаго роста, точно великанъ на пигмея.
   -- Боюсь, что такъ, милый другъ мой.
   Мистеръ Джоржъ смѣется.
   Посмотрѣвъ еще разъ на мистера Смольвида и отвѣсивъ поклонъ Юдифи, которая презрительно отвертывается, онъ выходитъ изъ комнаты, гремя воображаемой саблей и другими металлическими атрибутами военной формы. Когда дверь за нимъ затворилась, старикъ дѣлаетъ отвратительную гримасу и посылаетъ ему вслѣдъ слѣдующее милое напутствіе:
   -- Проклятый мошенникъ! Изловлю-жъ я тебя, попадешься ты мнѣ въ лапы, песъ!
   Затѣмъ онъ переносится мысленно въ тѣ восхитительныя области, которыя воспитаніе и жизнь открыли его уму; и дѣдушка съ бабушкой опять блаженствуютъ у камина, какъ два часовыхъ, которыхъ забылъ смѣнить вышеназванный черный сержантъ.
   А пока эта чета вѣрно на своемъ посту, мистеръ Джоржъ идетъ по улицамъ своей тяжелой походкой, съ развязнымъ видомъ, но съ серьезнымъ лицомъ. Восемь часовъ. Уже совсѣмъ смерклось. У Ватерлооскаго моста онъ останавливается пробѣжать афиши и рѣшаетъ идти въ Астлейскій театръ. Тамъ онъ восхищается лошадьми и гимнастическими штуками, критически относится къ оружію, неодобрительно къ битвамъ, въ которыхъ съ поразительною ясностью обнаружилось невѣжество актеровъ въ фехтованіи. Въ чувствительныхъ мѣстахъ пьесы онъ совершенно растроганъ, а въ послѣдней сценѣ, когда влюбленные наконецъ соединяются и императоръ Татаріи благословляетъ ихъ со своей колесницы, развертывая надъ ними англійскій флагъ, глаза мистера Джоржа увлажняются слезой.
   Выйдя изъ театра, онъ опять переходитъ мостъ и держитъ къ Гей-Маркету и Лейчестеръ-Скверу, въ ту любопытную мѣстность, гдѣ сгруппированы разныя приманки для привлеченія иностранцевъ: залы для игры въ мячъ, боксеры, учителя фехтованія, магазины стараго фарфора, игорные дома, выставки, и ютится пестрая смѣсь всякой голи.
   Очутившись въ самомъ центрѣ этой мѣстности и пройдя черезъ дворъ и чисто выбѣленныя сводчатыя ворота, мистеръ Джоржъ подходитъ къ большому кирпичному зданію, состоящему изъ голыхъ стѣнъ, пола и крыши на стропилахъ, въ которой продѣланы окна; на переднемъ фасадѣ этого зданія, если тутъ есть фасадъ, написано: "Галлерея для стрѣльбы въ цѣль и проч. Джоржа". Онъ входитъ въ галлерею для стрѣльбы въ цѣль и проч., освѣщенную газовыми рожками, теперь частью уже потушенными: кромѣ двухъ бѣлыхъ мишеней тутъ находятся приспособленія для стрѣльбы изъ лука и разныя принадлежности для фехтованія и для національнаго искусства -- бокса. Такъ какъ ночью никто не занимается подобными упражненіями, то въ. галлереѣ нѣтъ посѣтителей, и она находится въ распоряженіи маленькаго уродца съ огромной головой, который спитъ на полу. Этотъ человѣкъ одѣтъ такъ, какъ одѣваются оружейники: въ зеленый банковый передникъ и колпакъ; его руки и лицо почернѣли отъ пороха; онъ лежитъ подъ ярко освѣщенной газовымъ рожкомъ бѣлой мишенью и рядомъ съ ней кажется еще чернѣе. Недалеко отъ него стоитъ столъ самой первобытной работы съ клещами и другими инструментами, которыми онъ работаетъ. Лицо его въ шрамахъ и рубцахъ, одна щека вся въ синеватыхъ пятнахъ, должно быть онъ не разъ былъ опаленъ порохомъ при исправленіи своихъ обязанностей.
   -- Филь! тихо окликаетъ мистеръ Джоржъ.
   Филь мгновенно вскакиваетъ и отвѣчаетъ:-- Есть!
   -- Что сдѣлано?
   -- Плохо. Пять дюжинъ изъ винтовки и дюжина изъ пистолета. И всѣ въ цѣль! говоритъ со вздохомъ Филь.
   Когда Филь отправляется исполнять приказаніе, оказывается, что онъ сильно хромаетъ, хотя, не смотря на это, движется очень быстро. У него нѣтъ одной брови съ той стороны лица, гдѣ щека опалена порохомъ, за то съ другой густая черная бровь,-- это придаетъ ему какой-то странный зловѣщій видъ; кажется, съ его руками случались всевозможныя несчастія, судя по многочисленнымъ знакамъ, которые они по себѣ оставили; его пальцы искалѣчены на всѣ лады, скрючены, согнуты, покрыты шрамами. Повидимому, онъ очень силенъ, ибо ворочаетъ тяжелыя скамьи, какъ перышко; у него странная привычка: вмѣсто того, чтобъ прямо подойти къ вещи, которую нужно взять, онъ направляется къ ней обходомъ вокругъ галлереи, прихрамывая и шмыгая плечомъ по стѣнамъ, отъ чего на нихъ остался слѣдъ, который извѣстенъ въ галлереѣ подъ названіемъ "полосы Филя".
   Заперевъ большую входную дверь и завернувъ газовые рожки, кромѣ одного, охранитель галлереи мистера Джоржа завершаетъ свои дневные обязанности, притащивъ изъ деревяннаго чулана, пристроеннаго къ углу зданія, два матраца со всѣми остальными спальными принадлежностями. Онъ кладетъ ихъ въ противоположныхъ концахъ галлеріи, послѣ чего мистеръ Джоржъ устраиваетъ свою постель, а Филь свою.
   Теперь, когда хозяинъ галлереи снялъ съ себя сюртукъ и жилетъ, въ немъ еще замѣтнѣе солдатская выправка.
   -- Филь! говоритъ онъ, подходя къ уродцу:-- вѣдь тебя, кажется, нашли на порогѣ?
   -- Въ канавѣ. Сторожъ споткнулся на меня.
   -- Значитъ, съ самаго ранняго дѣтства тебѣ суждено быть бродягой?
   -- Стало быть такъ.
   -- Спокойной ночи, Филь!
   -- Спокойной ночи, старшина.
   И въ постель Филь не можетъ отправиться прямымъ путемъ, а находитъ нужнымъ шмыгнуть плечомъ по двумъ стѣнамъ и только тогда укладывается спать. Кавалеристъ, пройдясь раза три по пространству, отдѣляющему мишень отъ прицѣла, и насмотрѣвшись на луну, которая свѣтитъ сквозь потолочныя окна, направляется къ своему ложу болѣе короткой дорогой и тоже ложится.
   

ГЛАВА XXII.
Мистеръ Беккетъ.

   Вечеръ жаркій, но Аллегорія Линкольнъ-Иннъ-Фильдса зябнетъ отъ холода, такъ какъ оба окна въ кабинетѣ мистера Телькингорна растворены настежь, а комната высока, темна и въ ней всегда откуда нибудь дуетъ; эти качества не особенно желательны, когда наступаетъ ноябрь съ туманами и дождями, или январь со льдомъ и снѣгомъ, но имѣютъ свои достоинства въ знойную лѣтнюю пору. Потому-то въ сегодняшній вечеръ Аллегорія, несмотря на свои персикообразныя щеки, несмотря на колѣни, представляющія подобіе цвѣточныхъ букетовъ, несмотря на розовыя опухоли вмѣсто мускуловъ на икрахъ и на рукахъ, имѣетъ такой видъ, будто дрожитъ отъ холода.
   Тучи пыли влетаютъ въ окна мистера Телькингорна, цѣлые запасы пыли скопились между бумагами и въ мебели. На всемъ лежитъ толстый слой пыли. Когда свѣжій вѣтерокъ полей по ошибкѣ залетитъ сюда и испуганный спѣшитъ поскорѣе выбраться въ глаза Аллегоріи попадаетъ столько-же пыли, сколько сословіе господъ юристовъ, или одинъ изъ его истинныхъ представителей, м-ръ Телькингорнъ, пускаетъ при случаѣ въ глаза простыхъ смертныхъ.
   Въ дѣловомъ кабинетѣ мистера Телькингорна, наполненномъ пылью,-- матеріаломъ, въ который когда-нибудь превратятся и его бумаги, и самъ онъ, и его кліенты, въ который суждено превратиться всѣмъ земнымъ предметамъ, одушевленнымъ и неодушевленнымъ, сидитъ въ, настоящую минуту у открытаго окна м-ръ Телькингорнъ собственной персоной и благодушествуетъ за бутылкой стараго портвейна.
   При всей своей черствости, замкнутости и молчаливости, м-ръ Телькингорнъ знаетъ толкъ въ старомъ винѣ. Въ таинственномъ подвалѣ, составляющемъ одинъ изъ многочисленныхъ его секретовъ, храпитъ онъ свой портвейнъ, которому нѣтъ цѣны. Въ такіе дни, какъ напримѣръ сегодня, когда онъ обѣдаетъ въ своей квартирѣ однимъ кускомъ рыбы, говядины или цыпленкомъ изъ сосѣдняго ресторана, послѣ обѣда онъ спускается со свѣчой въ рукѣ въ пустынныя области, которыя находятся подъ уединеннымъ чертогомъ; возвращеніе его возвѣщается отдаленнымъ громыханьемъ запирающихся замковъ;, съ драгоцѣнной бутылкой въ рукахъ, принося съ собою землистый запахъ погреба, онъ торжественно входитъ въ кабинетъ. Пятьдесятъ лѣтъ насчитывается лучезарному нектару, который льется изъ бутылки, онъ краснѣетъ въ стаканѣ отъ скромнаго сознанія своего высокаго достоинства и наполняетъ комнату восхитительнымъ благоуханіемъ южныхъ гроздій.
   Сидя при свѣтѣ сумерекъ у открытаго окна, м-ръ Телькингорнъ смакуетъ свое винцо; этотъ нектаръ какъ будто нашептываетъ ему о своемъ пятидесятилѣтнемъ молчаніи и дѣлаетъ его еще сдержаннѣе. Болѣе непроницаемый, чѣмъ когда либо, сидитъ м-ръ Телькингорнъ, попивая винцо; случается ли ему при этомъ быть навеселѣ,-- покрыто мракомъ неизвѣстности. Въ эти часы сумерекъ онъ передумываетъ о всѣхъ извѣстныхъ ему тайнахъ, связанныхъ съ темными лѣсами и парками, съ пустынными запертыми чертогами, можетъ быть одну-двѣ мысли онъ удѣляетъ и самому себѣ: своей фамильной исторіи, своимъ капиталамъ, своему завѣщанію, которое остается для всѣхъ тайной. Быть можетъ въ эти часы вспоминаетъ онъ одного изъ своихъ друзей, стараго холостяка, тоже юриста, человѣка такого же закала, какъ онъ самъ, который до семидесяти пяти лѣтъ велъ такой же образъ жизни, но вдругъ, въ одинъ прекрасный лѣтній вечеръ, вѣроятно найдя такую жизнь слишкомъ монотонной, подарилъ свои золотые часы парикмахеру, не спѣша отправился домой, въ Темпль, и повѣсился.
   Но сегодня вечеромъ мистеръ Телькингорнъ не одинъ и не предается своимъ обычнымъ мыслямъ: за тѣмъ же столомъ, но скромно отодвинувшись отъ него и неудобно примостившись на своемъ стулѣ, сидитъ робкій человѣчекъ съ блестящей лысиной, почтительно покашливающій въ руку, когда, стряпчій угощаетъ его виномъ.
   -- Ну, Снегсби, разскажите-ка еще разъ эту странную исторію.
   -- Извольте, сэръ.
   -- Вы сказали мнѣ, когда были такъ добры, зашли сюда вчера вечеромъ...
   -- За эту смѣлость я долженъ просить у васъ извиненія, сэръ; но вспомнивъ, что вы, повидимому, заинтересовались этимъ лицомъ, я подумалъ, что можетъ быть вы... именно... пожелаете...
   Не таковскій человѣкъ мистеръ Телькингорнъ, чтобъ помочь мистеру Снегсби справиться съ его фразой или выяснить, какое могло быть у него желаніе, поэтому мистеръ Снегсби кончаетъ свою рѣчь смущеннымъ кашлемъ, повторивъ:-- Я знаю, сэръ, что долженъ просить у васъ извиненія за эту смѣлость.
   -- Нисколько! Вы говорили, Снегсби, что отправились ко мнѣ, не сообщивъ о своемъ намѣреніи вашей супругѣ. По моему мнѣнію, вы поступили очень благоразумно, такъ какъ дѣло не такого рода, чтобъ можно было о немъ болтать.
   -- Видите ли, сэръ, моя женушка, -- будемъ говорить прямо, -- немного любопытна. Да, сэръ, она любопытна. Бѣдняжка подвержена спазмамъ и для нея полезно, чтобъ ея умъ былъ чѣмъ нибудь занятъ, вслѣдствіе этого ее занимаетъ рѣшительно все, касающееся и не касающееся ея, особенно послѣднее. У моей жены очень дѣятельный характеръ, сэръ.
   Мистеръ Снегсби отпиваетъ изъ стакана и, кашлянувъ въ знакъ изумленія, бормочетъ:
   -- Боже мой, какое прекрасное вино!
   -- Поэтому вы промолчали о вчерашнемъ визитѣ, и о сегодняшнемъ тоже?
   -- Да, сэръ. Въ настоящее время моя женушка,-- будемъ говорить прямо,-- въ набожномъ настроеніи, или по крайней мѣрѣ такъ ей кажется; она посѣщаетъ вечернія размышленія, какъ это у нихъ называется, одного благочестиваго мужа, по фамиліи Чедбенда. Везъ сомнѣнія, его проповѣди очень краснорѣчивы,-- хотя я не вполнѣ одобряю его стиль, впрочемъ, это не идетъ къ дѣлу. Такимъ образомъ моя женушка занята, и потому теперь для меня легче уходить, не возбуждая подозрѣній.
   Мистеръ Телькингорнъ одобрительно киваетъ.
   -- Снегсби, налейте себѣ вина.
   -- Благодарю васъ, сэръ. Необыкновенное вино, сэръ.
   -- Нынче рѣдкость такое вино. Ему болѣе пятидесяти лѣтъ.
   -- Неужели? Впрочемъ меня это не удивляетъ,-- ему можно дать сколько угодно лѣтъ.
   Воздавъ такимъ образомъ должную дань портвейну, мистеръ Снегсби скромно кашляетъ въ руку, какъ будто въ знакъ извиненія за то, что пьетъ это драгоцѣнное вино.
   -- Не потрудитесь ли вы еще разъ повторить то, что разсказалъ мальчикъ, говоритъ мистеръ Телькингорнъ, заложивъ руки въ карманы панталонъ и опрокидываясь на спинку стула.
   -- Съ величайшимъ удовольствіемъ, сэръ.
   Съ большою точностью, хотя и очень многословно, мистеръ Снегсби повторяетъ то, что слышали отъ Джо гости, собравшіеся въ его домѣ; когда разсказчикъ уже у конца своего повѣствованія, онъ вдругъ испуганно вздрагиваетъ и восклицаетъ:
   -- Господи помилуй! Я и не зналъ, что здѣсь есть еще одинъ джентльменъ!
   Мистеръ Снегсби испугался, потому что увидѣлъ между собою и мистеромъ Телькингорномъ какого-то господина въ шляпѣ и съ палкой въ рукахъ, который стоитъ у стола и внимательно слушаетъ; этого господина раньше не было въ комнатѣ, онъ не входилъ въ дверь и не могъ войти въ окно. Въ комнатѣ есть шкапъ, по петли его не скрипѣли, да и шаговъ не было слышно; тѣмъ не менѣе въ комнатѣ очутился третій человѣкъ и спокойно стоитъ здѣсь, заложивъ руки за спину, со шляпой на головѣ и съ палкой въ рукахъ, въ позѣ внимательнаго. Это человѣкъ среднихъ лѣтъ, крѣпкаго сложенія, съ проницательнымъ взглядомъ, одѣтый въ черное, на видъ рѣшительный и спокойный. Онъ съ такимъ вниманіемъ разглядываетъ мистера Снегсби, точно хочетъ снять съ него портретъ; за исключеніемъ этого, да таинственности его появленія, въ немъ нѣтъ ничего замѣчательнаго, по крайней мѣрѣ на первый взглядъ.
   -- Не обращайте вниманія на этого джентльмена,-- говоритъ мистеръ Телькингорнъ самымъ невозмутимымъ тономъ:-- это мистеръ Беккетъ.
   -- Неужели, сэръ?-- отзывается мистеръ Снегсби, пробуя выразить кашлемъ, что онъ находится въ полномъ невѣдѣніи, кто такой мистеръ Беккетъ.
   -- Мнѣ нужно было, чтобъ онъ слышалъ вашъ разсказъ; по нѣкоторымъ причинамъ я желалъ бы больше разузнать объ этомъ дѣлѣ, а онъ очень ловокъ въ такихъ вещахъ. Ваше мнѣніе, мистеръ Беккетъ?
   -- Дѣло просто, сэръ. Наши люди запретили молодцу стоять на мѣстѣ, и на прежнемъ мѣстѣ его нѣтъ, поэтому если мистеръ Снегсби согласится пойти со мной въ улицу Тома-Отшельника и указать мнѣ парня, мы приведемъ его сюда часа черезъ два, даже скорѣе. Конечно, я могъ бы сдѣлать это и безъ мистера Снегсби, но этотъ путь кратчайшій.
   -- Мистеръ Беккетъ -- одинъ изъ высшихъ агентовъ сыскной полиціи,-- поясняетъ своему гостю мистеръ Телькингорнъ.
   -- Неужели, сэръ?
   И жалкій клочокъ волосъ на головѣ мистера Снегсби имѣетъ поползновеніе стать дыбомъ.
   -- Если вы ничего не имѣете возразить противъ того, чтобъ отправиться вмѣстѣ съ мистеромъ Беккетомъ въ вышеупомянутое мѣсто, и потрудитесь сдѣлать это, я буду очень вамъ обязанъ.
   Мистеръ Снегсби съ минуту колеблется; мистеръ Беккетъ проникаетъ въ самую суть его помысловъ.
   -- Не бойтесь повредить мальчику, будьте увѣрены, что вы не сдѣлаете ему ничего худого: мы только приведемъ его сюда, зададимъ ему нѣсколько нужныхъ вопросовъ и, заплативъ за безпокойство, отпустимъ во-свояси. Это будетъ для него очень выгодное дѣльце. Обѣщаю вамъ, какъ честный человѣкъ, что вы увидите, какъ мальчикъ уйдетъ отсюда вполнѣ довольный. Не бойтесь же, вы не можете ему повредить.
   Вполнѣ успокоенный мистеръ Снегсби говоритъ веселымъ голосомъ:
   -- Отлично, въ такомъ случаѣ, мистеръ Телькингорнъ...
   -- Идите-ка сюда, мистеръ Снегсби.
   И м-ръ Беккетъ беретъ мистера Снегсби за руку и отводитъ въ сторону; потомъ, ткнувъ его по пріятельски пальцемъ въ грудь, говоритъ конфиденціальнымъ тономъ:
   -- Вы, разумѣется, знаете свѣтъ, какъ человѣкъ дѣловой -и умный...
   Кашлянувъ изъ скромности, коммисіонеръ отвѣчаетъ:
   -- Благодарствуйте, очень обязанъ за лестное мнѣніе, но...
   -- Вы человѣкъ дѣловой и умный, -- повторяетъ Беккоть,-- и такому человѣку, да еще занятому такимъ дѣломъ, какъ ваше, которое основывается на довѣріи къ честному слову, для котораго необходимъ человѣкъ съ головой на плечахъ, человѣкъ сметливый и проницательный, -- у меня былъ дядя поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей,-- нѣтъ надобности говорить, какого образа дѣйствія слѣдуетъ держаться въ данномъ случаѣ. Вы сами лучше всякаго другого понимаете, что самое благоразумное хранить тайну такъ вѣдь,-- хранить тайну?
   -- Конечно, еще бы!
   -- Вамъ, я не опасаясь могу сказать, -- продолжаетъ Беккетъ невольно располагающимъ къ себѣ тономъ дружеской откровенности,-- что дѣло идетъ, на сколько я понимаю, о небольшомъ состояніи, на которое имѣлъ право покойникъ, а женщина эта пустилась въ разные поиски относительно этой собственности, понимаете?
   -- А!-- восклицаетъ мистеръ Снегсби, хотя понимаетъ повидимому довольно смутно.
   -- А вы желаете, конечно, чтобъ каждое лицо пользовалось тѣмъ, что ему принадлежитъ по закону, вы вѣдь желаете этого?-- продолжаетъ мистеръ Беккетъ и любезно тыкаетъ его легонько пальцемъ въ грудь.
   -- Конечно!
   И мистеръ Снегсби киваетъ головой. е
   -- Чтобы содѣйствовать этому и вмѣстѣ съ тѣмъ сдѣлать одолженіе, -- какъ вы называете на своемъ дѣловомъ языкѣ: кліентъ или заказчикъ, я забылъ какое выраженіе употреблялъ обыкновенно мой дядя?
   -- Я обыкновенно говорю: заказчикъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Снегсби.
   -- Именно такъ!
   И мистеръ Беккетъ съ большимъ чувствомъ пожимаетъ ему руку.
   -- Чтобы содѣйствовать этому и вмѣстѣ съ тѣмъ сдѣлать одолженіе выгодному заказчику, вы хотите отправиться со мною къ Тому-Отшельнику и затѣмъ держать это путешествіе въ строгомъ секретѣ, и даже послѣ никому никогда не обмолвиться ни словомъ. Сколько я понялъ, таково ваше намѣреніе?
   -- Именно, сэръ, вы меня поняли, -- отвѣчаетъ мистеръ Снегсби.
   -- Такъ вотъ ваша шляпа.
   Мистеръ Беккетъ распоряжается шляпой такъ, какъ будто это его собственная.
   -- Вы кажется готовы, я тоже.
   Они уходятъ. Мистеръ Телькингорнъ остается допивать старый портвейнъ: ни малѣйшаго волненія не замѣтно на поверхности непроницаемыхъ глубокихъ тайниковъ его души.
   -- Не знаете ли вы одного очень хорошаго человѣчка, по имени Гридли?-- дружески обращается мистеръ Беккетъ къ мистеру Снегсби, когда они спускаются съ лѣстницы.
   Мистеръ Снегсби подумавши отвѣчаетъ:
   -- Нѣтъ, не знаю никого съ такой фамиліей. Зачѣмъ вы объ этомъ спросили?
   -- Просто такъ. Этотъ человѣчекъ, поддавшись порыву раздраженія, позволилъ себѣ оскорбить нѣкоторыхъ почтенныхъ особъ, а послѣ того, какъ я получилъ приказъ арестовать его, скрылся. Очень жаль, когда умный человѣкъ поступаетъ необдуманно.
   По дорогѣ мистеръ Снегсби замѣчаетъ, что его спутникъ, не смотря на то, что идетъ скорымъ шагомъ и повидимому съ самымъ беззаботнымъ видомъ успѣваетъ высмотрѣть все, что дѣлается вокругъ, и манера ходить у него совсѣмъ особая: когда надо повернуть направо или налѣво, онъ притворяется, что намѣренъ идти прямо и только въ самый послѣдній моментъ сворачиваетъ, куда надо.
   Встрѣчается констэбль, обходящій дозоромъ улицы, оба: констэбль и вожатый мистера Снегсби принимаютъ разсѣянный видъ и, устремивъ взоры въ пространство, расходятся въ разныя стороны, совсѣмъ не замѣчая другъ друга. Идетъ впереди приличный молодой человѣкъ, небольшого роста въ блестящей шляпѣ, съ лоснящимися волосами, лежащими гладкими прядями по обѣимъ сторонамъ головы; мистеръ Беккетъ, не обращая на него повидимому никакого вниманія, мимоходомъ прикасается къ нему палкой, молодой человѣкъ оглядывается,-- и немедленно куда-то испаряется.
   Вообще мистеръ Беккетъ ничѣмъ не выдаетъ своихъ впечатлѣній, и лицо его измѣняется такъ же мало, какъ и траурное кольцо на его мизинцѣ или та булавка въ очень широкой оправѣ, съ очень маленькими брильянтиками, которая украшаетъ его рубашку.
   Наконецъ приходятъ къ Тому-Отшельнику. Мистеръ Беккетъ останавливается на углу и беретъ потайной фонарь у констэбля, стоящаго на этомъ посту; констэбль идетъ ихъ провожать, прикрѣпивъ себѣ къ поясу другой такой же фонарь. Шествуя между двумя проводниками, мистеръ Снегсби вступаетъ въ отвратительную улицу, которая никогда не просыхаетъ и не провѣтривается. Въ настоящее время въ другихъ мѣстахъ вездѣ сухо, здѣсь же глубокая черная грязь и лужи стоячей воды. Зловонныя испаренія и видъ этой улицы такъ поражаютъ мистера Снегсби, что хотя онъ и прожилъ всю жизнь въ Лондонѣ, онъ отказывается вѣрить своимъ чувствамъ. Къ этой улицѣ съ грудами развалинъ примыкаютъ такіе ужасные переулки, что мистеръ Снегсби страдаетъ тѣлесно и душевно, чувствуя себя такъ, какъ будто съ каждымъ шагомъ все глубже погружается въ какую-то адскую бездну.
   -- Посторонитесь, мистеръ Снегсби, говоритъ Беккетъ, когда имъ встрѣчаются жалкія носилки, за которыми слѣдуетъ шумная толпа,-- теперь здѣсь свирѣпствуетъ горячка.
   Толпа оставляетъ прежній предметъ своего любопытства и обступаетъ трехъ прохожихъ; ужасныя лица мелькаютъ передъ ними, точно рой зловѣщихъ сновидѣній, потомъ разсыпаются по переулкамъ, прячутся въ развалинахъ, укрываются за стѣнами и преслѣдуютъ путниковъ криками и пронзительными свистками все время, пока тѣ остаются въ этомъ мѣстѣ.
   -- И въ этихъ домахъ горячка, Дэрби? хладнокровно спрашиваетъ мистеръ Беккетъ, направляя свой фонарь на кучу смрадныхъ развалинъ.
   Дэрби отвѣчаетъ:-- Она здѣсь въ каждомъ домѣ, и прибавляетъ, что уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ горячка коситъ народъ цѣлыми десятками, едва успѣваютъ уносить: -- мрутъ какъ овцы отъ паршей.
   Продолжая путь, мистеръ Беккетъ дѣлаетъ замѣчаніе, что мистеръ Снегсби дурно выглядитъ; тотъ отвѣчаетъ, что задыхается въ этомъ ужасномъ воздухѣ.
   Наводятъ справки въ разныхъ домахъ о мальчикѣ по имени Джо, но въ Томѣ-Отшельникѣ рѣдко кто зовется христіанскимъ именемъ, даннымъ при крещеніи, и мистера Снегсби спрашиваютъ, можетъ быть ему нуженъ Морковка, Полковникъ, Висѣльникъ, Долото, Залай-завой, Верзила или Кирпичъ? Каждый разъ мистеръ Снегсби вновь повторяетъ описаніе наружности мальчика, котораго они ищутъ; мнѣніе раздѣляется относительно того, какая личность соотвѣтствуетъ этому портрету; одни утверждаютъ, что это Морковка, другіе полагаютъ, что рѣчь идетъ о Кирпичѣ. Приводятъ Полковника, но онъ ничуть не похожъ на того, кого они ищутъ.
   Всякій разъ, какъ мистеръ Снегсби со спутниками останавливаются, ихъ обступаютъ со всѣхъ сторонъ и изъ глубины грязной толпы раздаются любезные совѣты по адресу мистера Беккета, а какъ только они тронутся въ путь и опдть заблестятъ фонари, толпа разсыпается и слѣдуетъ заппми по прежнему, укрываясь въ переулкахъ и за стѣнами развалинъ.
   Наконецъ находятъ лачугу, куда, говорятъ, приходитъ каждую ночь на ночлегъ парень по имени Голышъ, по всей вѣроятности это и есть тотъ Джо, котораго отыскиваютъ,-- къ этому заключенію приходятъ послѣ того, какъ мистеръ Снегсби обмѣнивается нѣсколькими словами съ владѣлицей логовища, пьяной фигурой, укутанной въ какія-то черные лохмотья, которая поднялась навстрѣчу посѣтителямъ съ кучи тряпья, набросаннаго на полу собачьей конуры, -- собственнаго апартамента хозяйки. Голышъ пошелъ къ доктору за лекарствомъ для одной больной, но скоро вернется.
   -- А кто ночуетъ у васъ сегодня? спрашиваетъ мистеръ Беккетъ, открывая дверь въ другое помѣщеніе и освѣщая его фонаремъ.-- Двое пьяныхъ мужчинъ и двѣ женщины. Нарвите здоровые, говоритъ онъ, разглядывая пьяныхъ и отводя руки, которыми они во снѣ закрыли лица.-- Это ваши мужья, голубушки?
   -- Да, сэръ, наши мужья, отвѣчаетъ одна изъ женщинъ.
   -- Кирпичники?
   -- Да, сэръ.
   -- Что вы здѣсь дѣлаете? Вы не лондонскіе?
   -- Нѣтъ, сэръ. Мы изъ Гертфордшира.
   -- Откуда именно?
   -- Изъ Сентъ-Альбана.
   -- Вы пришли пѣшкомъ?
   -- Вчера, сэръ. Теперь въ нашихъ мѣстахъ нѣтъ работы, .да кажется и здѣсь нечего ждать хорошаго, врядъ ли мы добьемся здѣсь чего нибудь!
   -- Мудрено чего нибудь добиться такимъ способомъ, киваетъ мистеръ Беккетъ на фигуры, распростертыя на полу.
   Правда ваша: мы съ Джеппи хорошо это знаемъ, со вздоромъ отвѣчаетъ женщина.
   Хотя и нѣсколько выше, чѣмъ предыдущая, эта комната все таки настолько низка, что если бы самый высокій изъ вошедшихъ захотѣлъ выпрямиться, то задѣлъ бы головою закопченый потолокъ; она непріятно поражаетъ всѣ пять чувствъ; воздухъ тутъ такъ испорченъ, что толстая свѣча горитъ блѣднымъ, тусклымъ свѣтомъ. По стѣнамъ стоятъ двѣ скамьи, третья, повыше, замѣняетъ столъ; мужчины лежатъ тамъ, гдѣ свалились, женщины сидятъ у свѣчи; та, которая говорила съ мистеромъ Беккетомъ, держитъ на рукахъ грудного ребенка.
   -- Сколько времени малюткѣ? На видъ онъ такой, будто вчера родился, спрашиваетъ мистеръ Беккетъ далеко не грубымъ голосомъ; когда свѣтъ фонаря падаетъ на ребенка, мистеру Снегсби почему то вспоминается другой младенецъ, котораго рисуютъ на картинахъ окруженнаго свѣтлымъ сіяніемъ.
   -- Ему еще нѣтъ трехъ недѣль, сэръ.
   -- Это вашъ ребенокъ?
   -- Мой.
   Другая женщина, которая и раньше склонялась надъ ребенкомъ, теперь опять нагибается и цѣлуетъ его.
   -- Кажется, вы любите его не меньше матери, говоритъ мистеръ Беккетъ.
   -- У меня былъ такой же, да умеръ.
   -- Ахъ, Дженни, Дженни, это лучше! Гораздо лучше думать о мертвомъ, чѣмъ о живомъ, право лучше!
   -- Кажется вы не такая испорченная женщина, чтобъ желать смерти своему ребенку, строго говорить мистеръ Беккетъ.
   -- О Боже мой! ваша правда, сэръ, я не такая. Я могла бы жизнь за него отдать не хуже всякой благородной леди.
   -- Такъ не говорите же такихъ вещей. Зачѣмъ вы это. говорили? спрашиваетъ мистеръ Беккетъ мягче.
   Съ глазами, полными слезъ, женщина отвѣчаетъ:
   -- Мнѣ это невольно пришло въ голову; посмотрѣла я, какъ онъ лежитъ вотъ этакъ, сонный, и подумала: зачѣмъ ему жить? Если-бъ онъ никогда больше не проснулся, знаю, я такъ горевала бы, что вы подумали бы. я рехнулась съ горя, отлично это знаю! Я была съ Дженни, когда она потеряла своего ребенка,-- вѣдь я была съ тобою, Дженни, -- и видѣла, какъ она убивалась. Но посмотрите вокругъ, взгляните на нихъ! и она указала на спящихъ, -- посмотрите на мальчика, котораго ждете,-- онъ вызвался сходить мнѣ за лекарствомъ,-- вспомните всѣхъ тѣхъ дѣтей, съ которыми по вашей должности вамъ часто приходится сталкиваться: они и выростаютъ подъ вашимъ присмотромъ.
   -- Ну, вы воспитаете своего такъ, что онъ будетъ хорошимъ человѣкомъ; выростетъ, вамъ помогать станетъ, будетъ присматривать за вами, когда состарѣетесь.
   -- Постараюсь, отвѣчаетъ женщина, утирая глаза, -- прошлою ночью, когда я не могла заснуть отъ усталости и меня мучила лихорадка, я передумывала обо всемъ, что встрѣтится ему въ жизни. Мой хозяинъ, можетъ, станетъ перечить мнѣ, не захочетъ вести его по моему; выростетъ онъ подъ колотушками, увидитъ не разъ меня битой, опротивѣетъ ему дома, сдѣлается можетъ быть бродягой. Буду я изъ силъ выбиваться, и не буду въ состояніи ничѣмъ помочь, и, пожалуй, несмотря на всѣ мои заботы, онъ выростетъ дурнымъ человѣкомъ, и, можетъ, когда нибудь, сидя возлѣ него, спящаго ужъ не такимъ спокойнымъ сномъ, какъ теперь, и вспоминая, какъ онъ лежалъ у меня на груди, я пожалѣю, что онъ не умеръ въ дѣтствѣ, какъ ребенокъ Дженни.
   -- Полно, перестань Лиза! Ты устала и нездорова, дай-ка мнѣ его, сказала Дженни; принимая отъ нея ребенка, она распахнула было на ней платье, но сейчасъ же поправила, прикрывъ чахлую, высохшую грудь, около которой покоился малютка. Баюкая его, Дженни принялась ходить по комнатѣ, говоря:
   -- Изъ за моего добраго ребеночка я такъ люблю этого, изъ за него же и Лиза крѣпче его любитъ, хоть и приходятъ ей въ голову эти мысли. Когда она говоритъ о томъ, что лучше бы ему умереть, я думаю, что отдала бы какое угодно богатство, чтобъ вернуть своего милочку; но чувствуемъ мы одно и то же, сказать только вотъ не умѣемъ, а материнское сердце чувствуетъ одинаково.
   Мистеръ Снегсби сморкается и сочувственно кашляетъ; въ это время слышится шумъ шаговъ, Беккетъ направляетъ свѣтъ фонаря на дверь и спрашиваетъ мистера Снегсби: -- Ну, что скажете о Голышѣ,-- онъ?
   -- Да, это Джо, отвѣчаетъ Снегсби.
   Въ кругѣ свѣта, который падаетъ на двери, появилась, точно колеблющееся изображеніе волшебнаго фонаря, фигура Джо, дрожащаго отъ мысли, что должно быть онъ провинился противъ требованіи закона, уйдя не достаточно далеко.
   Однако послѣ того, какъ мистеръ Снегсби завѣряетъ его успокоительнымъ тономъ:-- Это по одному выгодному для тебя дѣльцу, тебѣ заплатятъ,-- Джо приходитъ въ себя, и когда м-ръ Беккетъ уводитъ его изъ комнаты, чтобъ перемолвить два-три слова съ нимъ наединѣ, онъ повторяетъ свой разсказъ хотя и задыхаяясь, но вполнѣ удовлетворительно.
   -- Мы съ парнемъ столковались, все отлично, говорить вернувшись мистеръ Беккетъ.-- А теперь, мистеръ Снегсби, можно и въ путь отправляться.
   Но, во первыхъ, Джо долженъ докончить то, что по добротѣ души взялся исполнить,-- онъ передаетъ принесенное лекарство съ лаконическимъ наставленіемъ:-- "примешь все, какъ есть"; во вторыхъ, мистеръ Снегсби долженъ положить на столъ полукрону, -- панацею, которою онъ обыкновенно думаетъ исцѣлить всѣ скорби; въ третьихъ, мистеръ Беккетъ долженъ взять Джо за руку повыше локтя и подталкивать передъ собою,-- профессіональный пріемъ, безъ котораго онъ не можетъ обойтись, когда ведетъ подобнаго субъекта.
   Когда все это выполнено, выходятъ, пожелавъ женщинамъ покойной ночи, и еще разъ погружаются въ мракъ и зловоніе Тома-Отшельника. Идутъ опять такъ же, какъ добрались до этой норы; опять темныя личности, укрывающіяся въ развалинахъ, преслѣдуютъ ихъ свистками до самыхъ границъ Тома-Отшельника, гдѣ фонари вручаются Дэрби, и преслѣдователи, точно черти, обреченные на заточеніе въ предѣлахъ этой мѣстности, съ воемъ возвращаются вспять и исчезаютъ изъ вида. Скорымъ шагомъ идутъ по другимъ улицамъ, болѣе свѣтлымъ и чистымъ (никогда не казались онѣ мистеру Снегсби такими свѣтлыми и чистыми, какъ теперь), и наконецъ добираются до квартиры мистера Телькингорна.
   Взойдя на темное крыльцо (квартира мистера Телькингорна въ первомъ этажѣ), мистеръ Беккетъ вспоминаетъ, что ключъ отъ двери у него въ карманѣ и потому нѣтъ надобности звонить, но съ замкомъ онъ возится очень долго для человѣка опытнаго въ такого рода дѣлахъ, и отворяетъ дверь съ большимъ шумомъ. Можетъ быть онъ стучитъ нарочно, чтобъ дать знать кому слѣдуетъ о своемъ возвращеніи.
   Какъ бы то ни было, дверь наконецъ отперта.
   Входятъ въ переднюю, тамъ горитъ лампа, мистера Телькингорна нѣтъ въ той комнатѣ, гдѣ онъ вечеромъ распивалъ свое винцо, гдѣ онъ обыкновенно сидитъ, но свѣчи въ старомодныхъ серебряныхъ подсвѣчникахъ зажжены и ярко освѣщаютъ комнату. Мистеръ Беккетъ по прежнему крѣпко держитъ Джо повыше локтя и такъ пристально слѣдитъ за нимъ, что Снегсби кажется, будто у этого человѣка несмѣтное количество глазъ. Какъ только они вошли въ кабинетъ, Джо вздрагиваетъ и останавливается.
   -- Что съ тобой? спрашиваетъ его шепотомъ Беккетъ.
   -- Она!
   -- Кто?
   -- Дама.
   -- Посреди комнаты на самомъ освѣщенномъ мѣстѣ стоитъ женская фигура, закутанная вуалемъ, стоитъ молча и не двигаясь; она обращена лицомъ къ двери, но какъ будто не замѣчаетъ входящихъ и неподвижна, какъ статуя.
   -- Почемъ ты узналъ, что это та самая дама? громко спрашиваетъ сыщикъ.
   Пристально разглядывая незнакомку, Джо отвѣчаетъ:
   -- Я узналъ вуаль, шляпу и платье.
   -- Увѣренъ ли ты въ томъ? Взгляни еще разъ, говоритъ Беккетъ, наблюдая за нимъ съ величайшимъ вниманіемъ.
   -- Я и такъ гляжу во всѣ глаза. Это ея вуаль, шляпа и платье, отвѣчаетъ Джо.
   -- Ты мнѣ толковалъ что-то про кольца?
   -- Тутъ у нея такъ и сверкало, говоритъ Джо, проводя пальцами лѣвой руки по суставамъ правой и не спуская глазъ съ закутанной фигуры.
   Она снимаетъ перчатку и показываетъ ему правую руку.
   -- Что скажешь? спрашиваетъ мистеръ Беккетъ.
   Джо качаетъ головой:-- Кольца другія, да и рука не та.
   -- Что ты толкуешь! говорить Беккетъ, хотя очевидно онъ доволенъ, даже очень доволенъ.
   -- У той рука была бѣлѣе, нѣжнѣе и меньше.
   -- Ты скоро пожелаешь меня увѣрить, что я самъ себѣ маменька, отвѣчаетъ мистеръ Беккетъ.-- Помнишь ли голосъ той дамы?
   -- Кажется помню.
   Закутанная фигура говоритъ: -- Похожъ онъ на этотъ? Я буду говорить, сколько угодно, если ты не увѣренъ, тотъ ли это голосъ; похожъ?
   -- Совсѣмъ не похожъ, съ ужасомъ говоритъ Беккету Джо.
   -- Какъ же ты сказалъ, что это та самая дама?
   Джо въ полномъ недоумѣніи, хотя продолжаетъ твердить съ прежней увѣренностію свои запутанныя объясненія:
   -- Потому что вуаль, шляпа и платье, это все ея, а сама не она; не ея рука, кольца, голосъ, а вуаль, шляпа и платье ея, и на ней все сидѣло точно также, и ростъ такой же, какъ у той, что дала мнѣ соверенъ и улизнула.
   -- Ну, не много же отъ тебя толку! пренебрежительно говоритъ мистеръ Беккетъ: -- Все таки вотъ тебѣ пять шиллинговъ; придумай, какъ бы получше ихъ истратить, а о прочемъ не безпокойся.
   И Беккетъ, почти не двигая пальцами, перебрасываетъ монеты изъ одноніруки въ другую, точно фокусникъ -- это искусство ему тоже знакомо, но онъ употребляетъ его только, когда желаетъ щегольнуть ловкостью; потомъ онъ кладетъ деньги столбикомъ на ладонь мальчика и выводитъ его за дверь. Мистеръ Снегсби, который среди этой таинственности чувствуетъ себя далеко не въ своей тарелкѣ, остается одинъ съ закутанной фигурой, но черезъ секунду въ комнату входитъ мистеръ Телькингорнъ, вуаль подымается и дама оказывается француженкой съ довольно красивымъ лицомъ, іхотя въ выраженіи его есть что-то непріятное.
   -- Благодарю васъ, mademoiselle Гортензія, съ своимъ обычнымъ хладнокровіемъ говоритъ мистеръ Телькингорнъ -- больше я не стану васъ безпокоить по случаю этого пари.
   -- Вы будете настолько добры, сэръ, чтобъ помнить, что я теперь безъ мѣста? спрашиваетъ mademoiselle Гортензія.
   -- Конечно, конечно!
   -- И удостоите меня чести вашей личной рекомендаціи?
   -- Все, что могу, mademoiselle Гортензія.
   -- Одно слово мистера Телькингорна имѣетъ такую силу!
   -- Къ вашимъ услугамъ, mademoiselle.
   -- Примите увѣреніе въ моей глубокой благодарности, сэръ.
   -- Спокойной ночи.
   Mademoiselle Гортензія кланяется и выходитъ со свойственной француженкамъ граціей; мистеръ Беккетъ принимаетъ на себя обязанности церемоніймейстера, причемъ обнаруживаетъ такую-же ловкость и знаніе дѣла, какъ и во всемъ, за что онъ берется, и не безъ галантности провожаетъ ее по лѣстницѣ.
   -- Ну, Беккетъ? спрашиваетъ мистеръ Телькингорнъ, когда тотъ возвращается.
   -- Все вышло именно такъ, сэръ, какъ я предполагалъ. Несомнѣнно, что другая была въ этомъ платьѣ,-- мальчикъ съ большой точностью запомнилъ цвѣтъ платья и все прочее. Мистеръ Снегсби! Я далъ вамъ честное слово, что мальчикъ будетъ отпущенъ по добру по здорову. Такъ ли вышло?
   -- Да, сэръ, вы сдержали свое слово. И если я больше не нуженъ мистеру Телькингорну, то я думаю... такъ какъ женушка станетъ безпокоиться...
   -- Благодарю васъ, Снегсби, вы больше не нужны. Очень обязанъ вамъ за ваши хлопоты.
   -- Не за что, сэръ. Позвольте пожелать вамъ покойной ночи.
   Мистеръ Беккетъ провожаетъ его до дверей, нѣсколько разъ пожимаетъ ему руку и говоритъ:
   -- Мистеръ Снегсби, мнѣ особенно въ васъ нравится то, что отъ васъ трудно что нибудь вывѣдать. Вы не такой человѣкъ, сэръ. Разъ вы сознали, что поступили правильно, что не сдѣлали ничего дурного, вы перестаете думать о совершившемся, какъ будто ничего и не было, и дѣлу конецъ. Вотъ какъ вы поступаете.-- То есть, конечно, я долженъ такъ поступить, сэръ.
   -- Ахъ, вы несправедливы къ себѣ! Вы именно такъ и поступаете, какъ слѣдуетъ, какъ должны поступить, говоритъ мистеръ Беккетъ и опять жметъ ему руку съ особенной нѣжностью.-- Вотъ это-то и цѣнятъ въ человѣкѣ вашей профессіи.
   Мистеръ Снегсби бормочетъ какой-то подходящій отвѣтъ и отправляется домой, до такой степени смущенный событіями этого вечера, что не можетъ рѣшить, во снѣ или на яву онъ все это видѣлъ, во снѣ или на яву видитъ онъ теперь эти улицы, по которымъ идетъ, и этотъ мѣсяцъ, освѣщающій ему путь. Но вскорѣ передъ нимъ доказательство того, что все это дѣйствительность,-- несомнѣнное доказательство въ образѣ мистрисъ Снегсби, бодрствующей въ папильоткахъ и ночномъ чепцѣ. Она посылала уже Осу въ полицейскій участокъ съ офиціальнымъ заявленіемъ объ исчезновеніи мужа и втеченіе послѣднихъ двухъ часовъ съ величайшимъ совершенствомъ прошла черезъ всѣ степени обморока.
   И,-- какъ говоритъ съ большимъ чувствомъ маленькая женщина,-- вотъ ваша благодарность!
   

ГЛАВА XXIII.
Разсказъ Эсфири.

   Шесть пріятныхъ недѣль провели мы у мистера Бойторна и тогда только вернулись домой. За это время намъ часто случалось бывать въ паркѣ, гулять по лѣсу, не разъ, если было по пути, заходили мы въ домикъ, гдѣ укрывались отъ грозы, поболтать съ женою сторожа, но нигдѣ не встрѣчали леди Дэдлокъ; лишь по воскресеньямъ видѣли ее въ церкви. Много гостей перебывало за это время въ Чизни-Вудѣ. по, несмотря на прекрасныя лица, окружавшія миледи, ея лицо всегда производило на меня то же впечатлѣніе, какъ и въ первый разъ. Даже теперь я не могу отдать себѣ отчета,-- было ли это впечатлѣніе пріятное или тягостное, влекло ли меня къ ней, или отталкивало отъ нея, кажется, къ моему восхищенію примѣшивалась боязнь,-- знаю только, что въ ея присутствіи мои мысли всегда переносились назадъ, къ ранней порѣ моей жизни.
   Не разъ мнѣ казалось, что и она также интересуется мною, что мое присутствіе, хотя можетъ быть нѣсколько иначе, но тоже волнуетъ ее; когда же я взглядывала нѣ нее и видѣла се такой невозмутимой и неприступной, такой далекой отъ пеня, я чувствовала, что мое предположеніе нелѣпо. Мнѣ казалось непростительной слабостью поддаваться странному впечатлѣнію, которое она на меня производила, и я изо всѣхъ силъ старалась не поддаваться.
   Кажется, здѣсь умѣстно будетъ упомянуть объ одномъ случаѣ. происшедшемъ незадолго до того, какъ мы оставили домъ мистера Бойторна.
   Мы съ Адой гуляли въ саду, когда намъ сказали, что кто-то желаетъ говорить со мною; войдя въ маленькую столовую, я увидѣла горничную миледи, ту самую француженку, которая въ тотъ день, когда насъ застигла гроза, сняла башмаки и отправились въ замокъ босикомъ по мокрой травѣ.
   -- Mademoiselle!-- начала она, пронизывая меня своимъ колючимъ взглядомъ: впрочемъ, видъ ея былъ самый любезный и въ манерѣ не было ни подобострастія, ни дерзости.-- Являясь сюда, я позволила себѣ слишкомъ большую смѣлость, но вы такъ добры, mademoiselle, что навѣрное извините меня.
   -- Вамъ не въ чемъ извиняться: мнѣ передали, что вы желаете говорить со мною?
   -- Да, mademoiselle. Тысячу разъ благодарю за согласіе. Вы позволите мнѣ говорить, не такъ-ли?
   Она говорила быстро, самымъ непринужденнымъ тономъ.
   -- Разумѣется, сдѣлайте милость,-- отвѣтила я.
   -- Вы такъ любезны, mademoiselle! Выслушайте же меня пожалуйста. Я оставила миледи, мы съ ней не могли поладить: миледи такъ горда, такъ высокомѣрна. Pardon! Вы совершенно правы, mademoiselle,-- быстро прибавила она, угадавъ, что я хочу сказать, лишь только я успѣла подумать,-- конечно, я не должна бы являться къ вамъ съ жалобами на миледи. Но больше я не скажу ни слова, кромѣ того, что миледи горда и высокомѣрна. Это всему свѣту извѣстно.
   -- Пожалуйста къ дѣлу.
   -- Сію минуту. Я такъ благодарна вамъ, mademoiselle, за вашу любезность. Mademoiselle, я невыразимо желаю поступить въ услуженіе къ молодой леди, такой же доброй, прекрасной, благовоспитанной, какъ вы. Вы настоящій ангелъ! Ахъ, если бъ я имѣла честь служить вамъ!
   -- Очень сожалѣю... начала было я.
   -- Не отказывайте мнѣ впередъ, mademoiselle! И ея тонкія черныя брови нахмурились.-- Не отнимайте у меня надежды. Я знаю, что мѣсто у васъ будетъ болѣе скромное, чѣмъ оставленное мною: придется жить въ деревнѣ, ничего не значитъ,-- именно этого я и желаю. Я знаю, что буду получать меньше жалованья, но я удовольствуюсь и малымъ.
   -- Увѣряю васъ, я не держу горничной, -- отвѣтила я, смутясь при одной мысли имѣть при себѣ такую служанку.
   -- Ахъ, mademoiselle, почему же? Вы имѣли бы вполнѣ преданную вамъ женщину, которая съ восторгомъ служила бы вамъ, честную, старательную, вѣрную. Mademoiselle, я всѣмъ сердцемъ желаю поступить къ вамъ; о деньгахъ не будемъ говорить, берите меня такъ, даромъ.
   Она говорила съ такимъ необыкновеннымъ пыломъ, что просто пугала меня; я невольно отступила назадъ, но она въ своемъ увлеченіи, казалось, этого не замѣчала и продолжала приставать ко мнѣ, говоря быстро, хотя и сдержаннымъ голосомъ, держась изящно и вполнѣ прилично.
   -- Mademoiselle! Я родомъ съ юга; мы народъ горячій, умѣемъ сильно любить и страстно ненавидѣть. Миледи была слишкомъ горда для меня, а я для нея, -- теперь это дѣло прошлое, конченное. Примите меня въ услуженіе, и я буду служить вамъ вѣрой и правдой. Я сдѣлаю для васъ больше, чѣмъ вы можете себѣ представить. Но все еще молчаніе! Mademoiselle, я сдѣлаю все, что только возможно. Если вы примете мои услуги, вы не раскаетесь, я буду служить вамъ хорошо. Вы даже не знаете, какъ я буду служить вамъ!
   Пока я объясняла, почему мнѣ невозможно взять ее,-- при чемъ я не сочла нужнымъ прибавить, какъ мало желала этого,-- она упорно смотрѣла на меня съ такимъ выраженіемъ, что мнѣ казалось, я вижу передъ собою одну изъ тѣхъ женщинъ, которыя встрѣчались на Парижскихъ улицахъ въ эпоху террора. Она выслушала меня, ни словомъ не прерывая, и потомъ сказала своимъ пріятнымъ акцентомъ и самымъ кроткимъ голосомъ:
   -- Кончено! Вы не дадите мнѣ иного отвѣта! Очень жаль; я должна отправиться въ другое мѣсто искать того, чего не нашла здѣсь. Позвольте мнѣ поцѣловать вашу руку.
   Коснувшись моей руки, она кажется успѣла въ одно мгновеніе разглядѣть на ней каждую жилку и посмотрѣла на меня еще внимательнѣе прежняго. Сдѣлавъ послѣдній реверансъ, она спросила:
   -- Кажется, я удивила васъ, mademoiselle, въ тотъ день, когда была гроза?|
   -- Признаюсь, всѣ мы были изумлены.
   -- Я дала себѣ тогда обѣтъ, отвѣтила она, улыбаясь,-- и хотѣла запечатлѣть въ своей памяти, что должна его сдержать. И я сдержу его. Adieu, mademoiselle!
   Такъ кончилось наше свиданіе, и какъ я была рада, что оно кончилось!
   Должно быть она вскорѣ удалилась изъ тѣхъ мѣстъ, потому что больше я ее не встрѣчала. Теперь ничто не нарушало спокойствія этихъ пріятныхъ лѣтнихъ дней; какъ я уже говорила, когда шесть недѣль прошли, мы вернулись въ Холодный домъ.
   Ричардъ пріѣзжалъ къ намъ аккуратно каждую недѣлю въ субботу или воскресенье и оставался до понедѣльника; кромѣ того, иногда совершенно неожиданно среди недѣли онъ пріѣзжалъ верхомъ и, проведя вечеръ съ нами, уѣзжалъ рано утромъ на слѣдующій день. Онъ былъ такой же оживленный, какъ всегда, говорилъ, что занимается усердно, но въ глубинѣ души я не совсѣмъ была довольна имъ: мнѣ казалось, что его рвеніе направлено не туда, куда слѣдуетъ; я была убѣждена, что ни къ чему, кромѣ призрачныхъ надеждъ, не приведутъ его занятія роковымъ процессомъ, причинившимъ уже столько горя и несчастій. Теперь, по словамъ Ричарда, онъ постигъ самую суть этой загадки,-- ничего нѣтъ проще, какъ устроить, чтобъ завѣщаніе, по которому ему и Адѣ достается не знаю ужъ сколько именно тысячъ фунтовъ, наконецъ было утверждено, если только въ Канцлерскомъ судѣ есть хоть капля здраваго смысла и справедливости (о, какъ страшно звучало въ моихъ ушахъ это слово "если"!), и счастливая развязка не замедлитъ послѣдовать въ самомъ непродолжительномъ времени. Въ доказательство онъ приводилъ всѣ аргументы, вычитанные имъ по этому вопросу, и каждый изъ нихъ укрѣплялъ его въ этомъ ослѣпленіи. Ричардъ сдѣлался завсегдатаемъ въ Канцлерскомъ судѣ, онъ говорилъ, что каждый день встрѣчаетъ тамъ миссъ Флайтъ и бесѣдуетъ съ ней,-- что ему удалось заслужить ея благосклонность, и хотя онъ посмѣивается надъ нею, по жалѣетъ ее всѣмъ сердцемъ. Но ни разу не подумалъ онъ, что роковая цѣпь соединяетъ его цвѣтущую молодость съ ея увядшей старостью,-- его надежды, свободныя, какъ вѣтеръ, съ ея птицами, запертыми въ клѣтки, съ ея холоднымъ и голоднымъ чердакомъ, съ ея разстроеннымъ умомъ.
   Ада любила Ричарда такъ сильно, что у нея не могло явиться никакихъ сомнѣній по поводу того, что онъ говорилъ или дѣлалъ; опекунъ хотя и часто жаловался на восточный вѣтеръ, хотя чаще обыкновеннаго бывалъ въ ворчальнѣ, но хранилъ строгое молчаніе по этому предмету; поэтому, когда по просьбѣ Кадди и Джеллиби я должна была отправиться въ Лондонъ, я написала Ричарду, чтобъ онъ встрѣтилъ меня въ конторѣ дилижансовъ, думая, что мы можемъ поговорить на свободѣ.
   Когда я пріѣхала, онъ ужъ ждалъ меня; мы вышли, взявшись подъ руку, и при первой возможности заговорить съ нимъ серьезно, я спрашивала:
   -- Ну, Ричардъ, какъ вамъ кажется, на этотъ разъ ваше рѣшеніе прочно?
   -- О да, голубушка, все идетъ прекрасно.
   -- Но рѣшеніе ваше прочно?
   -- Что вы подъ этимъ подразумѣваете? спросилъ Ричардъ, весело засмѣявшись.
   -- Я спрашиваю относительно юриспруденціи.
   -- О все идетъ отлично.
   -- Вѣдь и раньше вы говорили то же, милый Ричардъ.
   -- По вашему такой отвѣтъ не годится, а? Ну, пожалуй, это и правда. Вы хотите узнать, окончательно ли я остановился на юриспруденціи?
   Да -- Какъ же я могу окончательно остановиться на этомъ?-- И, желая показать трудность рѣшенія такого вопроса, Ричардъ сдѣлалъ выразительное удареніе на словѣ "окончательно".-- Можно ли что нибудь рѣшать окончательно, пока не рѣшено дѣло,-- подъ этимъ словомъ я подразумеваю запрещенный предметъ.
   -- А вы думаете, что оно когда нибудь рѣшится?
   -- По крайней мѣрѣ мнѣ такъ сдается.
   Нѣкоторое время мы шли молча, наконецъ Ричардъ заговорилъ съ той откровенностью, которая такъ къ нему располагала:
   -- Дорогая Есфирь, я понимаю васъ и отъ всего сердца желалъ бы быть болѣе постояннымъ,-- разумѣется не относикльно Ады, которую люблю съ каждымъ днемъ все больше и больше,-- но по отношенію къ самому себѣ; я не умѣю ясно выразить свою мысль, но вы понимаете, что я хочу сказать. Ужь я человѣкъ болѣе постоянный, я уцѣпился бы изо всѣхъ силъ за Беждера или за Кенджа и Карбоя, занимался бы ровно и систематически, не надѣлалъ бы долговъ...
   -- У васъ есть долги, Ричардъ?
   -- Да, небольшіе... Я сталъ немного играть на бильярдѣ, ну и многое тому подобное... теперь, когда вы узнали, вы презираете меня, Эсфпрь, не правда ли?
   -- Вы отлично знаете, что нѣтъ.
   -- Вы лучше относитесь ко мнѣ, чѣмъ я самъ. Меня страшно мучитъ, что у меня нѣтъ постоянства, но, дорогая Эсфирь, откуда же мнѣ его взять? Если бъ вы поселились въ недостроенномъ домѣ, вы не могли бы прочно располагать въ немъ; если бъ вы были осуждены оставлять неоконченнымъ все, за что ни возьметесь, вамъ было бы трудно взяться за что бы то ни было,--такъ и со мною. Я родился и выросъ среди превратностей этого безконечнаго процесса; вліяніе его на меня началось еще съ той поры, когда я не зналъ хорошенько, что значитъ слово судъ, и продолжается до сихъ поръ. Вотъ я и вышелъ такимъ, какъ есть,-- человѣкомъ, который по временамъ сознаетъ, что онъ вовсе недостоинъ любви та кого преданнаго существа, какъ кузина Ада.
   Мѣсто, гдѣ мы находились, было уединенное; закрывъ глаза руками, онъ зарыдалъ при послѣднихъ словахъ.
   -- О, Ричардъ, не горюйте! У васъ благородная натура, любовь Ады придастъ вамъ силъ на борьбу съ собою.
   -- Знаю, дорогая Эсфирь, знаю все это, проговорилъ онъ, сжимая мою руку.-- Не обращайте вниманія на мою слабость. Давно ужъ у меня это лежитъ на душѣ много разъ хотѣлъ я поговорить съ вами, но или случая не было или мужества не хватало. Я знаю, что мысль объ Адѣ должна поддерживать меня, а выходитъ не такъ,--даже и тутъ мнѣ не хватаетъ твердости. Я люблю Аду, готовъ за нее жизнь отдать, а дѣлаю зло и ей и себѣ каждый день, каждый часъ. Но такъ не можетъ продолжатся вѣчно: дѣло будетъ слушаться послѣдній разъ и рѣшится въ нашу пользу, тогда вы и Ада увидите, какимъ я могу быть!
   Мнѣ было мучительно слышать его рыданія и видѣть его слезы, но оживленіе, съ которымъ онъ произнесъ послѣднія слова, надежда, звучавшая въ нихъ, опечалили меня еще больше.
   -- Эсфирь, я хорошо разсмотрѣлъ всѣ бумаги, я рылся въ нихъ цѣлые мѣсяцы, продолжалъ онъ и обычная веселость опять вернулась къ нему,--можете быть увѣрены, что ми выйдемъ изъ процесса побѣдителями. Правда, процессъ тянулся долгіе годы, но тѣмъ больше вѣроятности, что мы вскорѣ дождемся его окончанія. Теперь наше дѣло опять стоитъ на очереди, скоро наконецъ послѣдуетъ благополучная развязка, и тогда увидите!
   Вспомнивъ, что, говоря о Кенджѣ и Карбоѣ, онъ включилъ ихъ въ одну категорію съ мистеромъ Беджеромъ, я спросила, когда онъ намѣренъ зачислиться въ Линкольнъ-Иннъ.
   -- Опять! Я совсѣмъ не думаю зачисляться въ эту корпорацію отвѣчалъ онъ съ видимымъ усиліемъ,-- довольно съ меня! Поработавши, какъ каторжный, надъ процессомъ Джерндайсовъ, я по горло насытился юриспруденціей и убѣдился, что не могу полюбить ее; кромѣ того я становлюсь еще болѣе нерѣшительнымъ оттого, что постоянно присутствую на мѣстѣ дѣйствія!.. и къ нему вернулся прежній, самоувѣренный тонъ.-- И такъ, весьма естественно, что теперь мои помыслы устремились... куда, какъ вы думаете?
   -- Не могу себѣ представить!
   -- Не смотрите такъ серьезно, дорогая Эсфирь. Я увѣренъ, что придумалъ самое лучшее, что могу сдѣлать. Такъ какъ я не нуждаюсь въ профессіи, которая давала бы средства къ жизни, потому что, когда процессъ кончится, я буду обезпеченъ, то и считаю эту карьеру, которая по характеру своему тоже болѣе или менѣе непостоянна, соотвѣтствующей тѣмъ условіямъ, въ какихъ я временно нахожусь, -- какъ нельзя болѣе соотвѣтствующей могу сказать. Такъ куда же всего естественнѣе было обратиться моимъ помысламъ?
   Я взглянула на него съ недоумѣніемъ и отрицательно покачала головой.
   -- Какъ, а военная служба! отвѣтилъ Ричардъ съ глубокимъ убѣжденіемъ.
   -- Военная служба? переспросила я.
   -- Разумѣется, военная служба! Для этого надо только выправить патентъ, вотъ и все.
   И онъ пустился въ объясненія, подтверждая ихъ вычисленіями, приготовленными заранѣе въ его записной книжкѣ; предположимъ, что онъ сдѣлаетъ въ шесть мѣсяцевъ, скажемъ, двѣсти фунтовъ долгу; въ такой же періодъ времени, служа въ арміи, онъ не задолжаетъ ни копейки, если твердо на это рѣшится; такимъ образомъ, поступивъ въ военную службу, онъ сберегаетъ четыреста фунтовъ въ годъ, т. е. въ пять лѣтъ двѣ тысячи фунтовъ,-- сумму значительную. Потомъ онъ заговорилъ о жертвѣ, которую приноситъ, разлучаясь на время съ Адой, о своей твердой рѣшимости вознаградить ея любовь, упрочить ея счастіе, побѣдить свои недостатки, пріобрѣсти устойчивость, которой ему не достаетъ; заговорилъ съ такой искренностью и простодушіемъ, что я почувствовала, какъ мучительно больно сжимается мое сердце. Я думала о томъ, чѣмъ это кончится, если такъ быстро, такъ безповоротно отразилась на лучшихъ свойствахъ его души роковая зараза, которая губила все, къ чему прикасалась.
   Со всей пылкостью, на которую была способна, съ послѣдней искрой надежды, которая у меня еще сохранилась, я заговорила съ Ричардомъ; ради Ады я умоляла его не возлагать никакихъ упованій на Канцлерскій судъ. Ричардъ охотно соглашался со всѣмъ, что я говорила, краснорѣчиво громилъ Палату и все съ ней связанное, рисовалъ въ блестящихъ краскахъ, какимъ онъ станетъ... увы! тогда, когда злополучный процессъ выпуститъ его изъ своихъ когтей. Нашъ разворь продолжался долго, но въ сущности мы все топтались на одномъ мѣстѣ.
   Нуконецъ мы пошли къ Сого-Скверу, гдѣ должна была ждать меня Каролина, назначившая это мѣсто потому, что тутъ мы могли поговорить спокойно, и потому еще, что оно неподалеку отъ Ньюменъ-Стрита. Кадди была въ томъ садикѣ, что въ центрѣ сквера,.и, увидавъ меня, поспѣшила къ намъ на встрѣчу. Перекинувшись съ нею нѣсколькими шутливыми фразами, Ричардъ оставилъ насъ вдвоемъ.
   -- У Принца есть ученикъ, черезъ котораго онъ досталъ ключъ отъ сада; если вы не прочь погулять тутъ со мною, мы запремъ калитку изнутри, и я могу на свободѣ разсказать вамъ то, для чего мнѣ понадобилось выписать сюда мою милую голубушку.
   -- И прекрасно, душечка, вы не могли сдѣлать ничего лучше.
   Кадди нѣжно поцѣловала меня, заперла калитку и, взявшись за руки мы стали расхаживать по саду; Кадди была въ полномъ восторгѣ отъ нашего таинственнаго свиданія.
   -- Видите-ли Эсфирь: послѣ того, какъ вы сказали, что я сдѣлаю дурно, выйдя замужъ безъ вѣдома мамы, и что нехорошо, тоже оставлять ее въ полномъ невѣдѣніи относительно нашей помолвки,-- хотя, должна признаться, я не вѣрю, чтобъ мамаша много думала обо мнѣ,-- я рѣшила, что слѣдуетъ сообщить ваше мнѣніе Принцу. Во первыхъ потому, что я стараюсь примѣнять къ дѣлу все, что вы мнѣ совѣтуете; во вторыхъ, потому, что у меня нѣтъ секретовъ отъ Принца.
   -- Ну, чтожъ Кадди, онъ одобрилъ?
   -- О, голубушка моя! Увѣряю васъ, онъ одобритъ все, что бы вы ни сказали. Вы не имѣете ни малѣйшаго представленія о томъ, какого онъ о васъ мнѣнія!
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Право! Другая на моемъ мѣстѣ стала бы ревновать его къ вамъ, засмѣялась Кадди, лукаво покачавъ головой,-- но меня это только радуетъ, потому что вы -- первый другъ, который встрѣтился мнѣ въ жизни, и лучшій другъ, какой когда-нибудь у меня будетъ; по моему никто не можетъ уважать и любить васъ слишкомъ много.
   -- Честное слово, Кадди, это какой-то общій заговоръ противъ меня; вы всѣ поставили себѣ цѣлью захвалить меня! Но что же дальше?
   -- Сейчасъ скажу, и Кадди довѣрчиво скрестила свои руки на моей шеѣ.-- Ну, долго мы говорили объ этомъ, и я сказала: Принцъ, такъ какъ миссъ Соммерсонъ...
   -- Неужели вы такъ и назвали меня: миссъ Соммерсонъ.
   Нѣтъ, конечно! я сказала Эсфирь, вскричала Кадди съ просіявшимъ лицомъ.-- Я сказала Принцу: такъ какъ Эсфирь такого мнѣнія, Принцъ, и постоянно продолжаетъ намекать на то же въ тѣхъ милыхъ записочкахъ, которыя вы такъ любите слушать, когда я читаю ихъ вамъ, то я рѣшила открыть всю правду мамѣ, когда вы найдете удобнымъ. И мнѣ кажется, Принцъ, Эсфирь думаетъ, что лучше, честнѣе и благороднѣе будетъ сказать вамъ обо всемъ своему отцу.
   -- Да, душечка, конечно, Эсфирь такъ думаетъ.
   -- Вотъ видите ли, я была права! воскликнула Кадди.-- Ну, это очень встревожило Принца,-- не потому, чтобъ онъ сомнѣвался въ себѣ,-- а потому, что онъ питаетъ такое глубокое уваженіе къ старому мистеру Тервейдропу и боится, что при этой вѣсти у отца можетъ сдѣлаться разрывъ сердца, или онъ упадетъ безъ чувствъ и вообще будетъ страшно пораженъ. Принцъ боится, что отецъ сочтетъ это непочтительностью въ себѣ и испытаетъ сильное потрясеніе, потому что, понимаете-ли, по своей утонченной натурѣ старый мистеръ Тервейдропъ крайне чувствителенъ и впечатлителенъ.
   -- Будто?
   -- Ужасно впечатлителенъ!-- Принцъ мнѣ говорилъ. Такъ вотъ всѣ эти соображенія заставили мое милое дитя,-- я не хотѣла сказать этого при васъ, Эсфирь, я часто называю Принца мое милое дитя... оправдывалась Кадди, сильно покраснѣвъ.
   Я засмѣялась. Она тоже смѣялась и краснѣла, потомъ продолжала:
   -- Эти соображенія заставили его...
   -- Заставили кого?
   -- О, какая вы злая! упрекнула меня Кадди, и лицо ея запылало пуще прежняго,-- милое дитя, если ужъ вамъ такъ хочется! Эти соображенія заставили его мучиться цѣлыя недѣли и откладывать объясненіе со дня на день. Наконецъ онъ сказалъ мнѣ: "Кадди, мнѣ кажется, будетъ легче начать разговоръ, если миссъ Соммерсонъ, которая пользуется расположеніемъ моего отца, согласится при этомъ присутствовать", и я пообѣщала ему, что попрошу васъ..." И посмотрѣвъ на меня робкимъ, по полнымъ надежды взглядомъ, она прибавила:-- Кромѣ того, я положила себѣ,-- въ случаѣ, если вы согласитесь,-- просить васъ отправиться послѣ со мною къ мамѣ. Вотъ что я подразумѣвала въ своей запискѣ, когда писала, что собираюсь просить у васъ большого одолженія и помощи. Если вы, Эсфирь, согласитесь оказать мнѣ эту услугу, мы оба вамъ будемъ ужасно благодарны.
   -- Дайте подумать, Кадди, отвѣчала я, притворившись, что мнѣ надо обсудить этотъ вопросъ.-- Правду сказать, я думаю, что, еслибъ понадобилось, я согласилась бы сдѣлать для васъ и побольше этого. Я готова къ услугамъ вашимъ и вашего милаго дитяти всегда, когда вамъ угодно.
   Этотъ отвѣтъ привелъ Каролину въ совершенный восторгъ,-- я думаю, никто въ мірѣ не умѣлъ цѣнить такъ, какъ она, всякой незначительной услуги, самаго ничтожнаго одолженія. Мы прошлись раза два по саду, пока Кадди надѣвала новенькія перчатки и оправляла свой туалетъ, чтобы быть достойною "образца изящества" и не потерять въ его мнѣніи; затѣмъ мы отправились прямо въ Ньюменъ-Стритъ. Разумѣется, Принцъ былъ по обыкновенію занять урокомъ. Когда мы вошли, онъ занимался съ дѣвочкой, подающей очень мало надеждъ, неуклюжей какъ чурбанъ, съ надутымъ лицомъ и глухимъ голосомъ; при ней состояла чопорная мамаша, у которой былъ такой видъ, точно она чѣмъ-то недовольна. Смущеніе, въ которое нашъ приходъ повергъ учителя, конечно не содѣйствовало успѣшности преподаванія, и хотя урокъ продолжался, но толку выходило очень мало; наконецъ дѣвочка перемѣнила башмаки, накинула шаль, чтобъ закрыть бѣлое кисейное платье, и ушла вмѣстѣ со своей мамашей.
   Обмѣнявшись предварительно нѣсколькими словами, мы пошли разыскивать старика, и нашли въ единственной удобной комнатѣ во всемъ домѣ,-- его собственной. Онъ сидѣлъ на софѣ съ атрибутами своего изящества, шляпою и перчатками, и, подкрѣпляя себя легкой закуской, должно быть въ антрактахъ не торопясь совершалъ свой туалетъ, потому-что передъ нимъ стоялъ нессесеръ и лежали щетки и прочія туалетныя принадлежности,-- все самаго изящнаго разбора.
   -- Отецъ! Миссъ Соммерсонъ, миссъ Джеллиби.
   Польщенъ! Очарованъ! произнесъ мистеръ Тервейдропъ, вставая съ мѣста, и, приподнявъ плечи, отвѣсилъ намъ свой обычный поклонъ.-- Прошу! (онъ подвинулъ намъ стулья). Садитесь! (Онъ поцѣловалъ кончики пальцевъ лѣвой перчатки). Я въ полномъ восторгѣ. (И закативъ глаза, онъ сталъ ворочать бѣлками)!-- Мой скромный пріютъ превратился въ Эдемъ! (И онъ усѣлся на софу такъ, какъ кромѣ него не могъ бы сдѣлать ни одинъ джентльменъ во всей Европѣ).
   -- Опять застаете вы насъ, миссъ Соммерсонъ, среди тѣхъ же скромныхъ занятій: шлифуемъ, шлифуемъ! Опять прекрасный полъ поощряетъ и награждаетъ насъ, благосклонно удостоивая счастьемъ своего присутствія. Въ такія времена, какъ нынѣшнія, когда замѣчается страшный упадокъ въ отношеніи граціи со временъ Его Королевскаго Высочества принца Регента, моего патрона, смѣю сказать, особенно пріятно бываетъ узнать, что изящество еще не вполнѣ попрано ногами жалкихъ ремесленниковъ и есть нѣкоторая надежда, что оно можетъ ожить, согрѣтое улыбкой красоты.
   Я промолчала, не найдя ничего подходящаго для отвѣта; онъ граціозно взялъ щепотку табаку.
   -- Дорогой сынъ мой, послѣ полудня у тебя четыре урока. Совѣтую тебѣ закусить сандвичами и спѣшить.
   -- Благодарю васъ, папенька, я поспѣю. Милый папенька, могу ли просить васъ выслушать хладнокровно то, что я сейчасъ вамъ скажу?
   -- Праведное небо! воскликнулъ образецъ изящества, блѣднѣя отъ ужаса, потому что Принцъ и Кадди, взявшись за руки, опустились передъ нимъ на колѣни.
   -- Что такое? Въ здравомъ ли вы умѣ? Что это значитъ?
   -- Папенька! кротко отвѣтилъ Принцъ:-- я люблю ее, мы обручены.
   -- Обручены! пролепеталъ мистеръ Тервейдропъ и, прислонившись къ спинкѣ дивана, прикрылъ глаза рукою.-- Мое сердце пронзено стрѣлой, пущенной рукой родного сына!
   Принцъ продолжалъ, путаясь на каждомъ словѣ:
   -- Мы обручены уже давно... миссъ Соммерсонъ, узнавъ объ этомъ, посовѣтовала объявить обо всемъ вамъ, и была такъ добра, что согласилась присутствовать при этомъ. Папенька! Миссъ Джеллиби питаетъ къ вамъ глубокое уваженіе....
   Мистеръ Тервейдропъ застоналъ.
   -- О, умоляю васъ, умоляю васъ, успокойтесь, папенька! И Принцъ торопливо прибавилъ:-- Миссъ Джеллиби питаетъ къ вамъ глубочайшее уваженіе, забота о вашемъ спокойствіи будетъ всегда первой нашей обязанностью.
   Мистеръ Тервейдропъ зарыдалъ.
   -- Успокойтесь, папенька, умоляю васъ! восклицалъ Принцъ.
   -- Сынъ мой! счастлива твоя святая мать, что ей не пришлось испытать этого удара. Разите глубже, не щадите! Убивайте на-повалъ!
   -- О, не говорите такъ, папенька! умолялъ Принцъ, заливаясь слезами.-- Вы разбиваете мнѣ сердце. Увѣряю васъ, что первое, чего мы желаемъ и къ чему будемъ стремиться -- вашъ комфортъ. Каролина и я никогда не забудемъ своихъ обязанностей, она считаетъ своимъ долгомъ то, что я считаю своимъ,-- мы часто объ этомъ бесѣдовали. Съ вашего одобренія и согласія, папенька, мы дадимъ обѣтъ сдѣлать вашу жизнь пріятной и счастливой.
   -- Рази глубже, рази на-повалъ, продолжалъ бормотать мистеръ Тервейдропъ, но, мнѣ казалось, внимательно прислушивался къ словамъ сына.
   -- Милый, дорогой папенька, мы хорошо понимаемъ, что вы привыкли къ маленькимъ удобствамъ и имѣете на нихъ право; первой нашей заботой будетъ доставить вамъ эти удобства; мы поставимъ себѣ за честь, чтобы вы ни въ чемъ не нуждались. Если вы осчастливите насъ своимъ согласіемъ и дадите свое благословеніе, мы будемъ ждать со свадьбой, сколько вы назначите, и когда женимся, то, разумѣется, ваше благополучіе будетъ для насъ всегда на первомъ планѣ. Вы всегда будете главой дома и хозяиномъ здѣсь; мы хорошо сознаемъ, что съ нашей стороны было бы преступленіемъ, еслибъ мы, забывъ свои обязанности, не стали изо всѣхъ силъ стараться сдѣлать вашу жизнь пріятной.
   Мистеръ Тервейдропъ переживалъ жестокія внутреннія терзанія.
   Наконецъ, пыхтя и отдуваясь въ своемъ тѣсномъ галстухѣ, онъ выпрямился, принялъ подобающую позу на софѣ, предъ нами предстало безукоризненное воплощеніе благороднаго отца.
   -- Сынъ мой! Дѣти мои! Не могу противиться вашимъ просьбамъ, будьте счастливы! произнесъ онъ.
   Никогда не видѣла я ничего подобнаго той картинѣ, которую представлялъ этотъ старикъ, когда благосклонно помогалъ встать своей будущей невѣсткѣ и протягивалъ руку сыну, который почтительно и съ трогательной благодарностью поднесъ ее къ губамъ.
   -- Дѣти мои! началъ мистеръ Тервейдропъ, усадивъ Каролину подлѣ себя и отечески обнявъ ее лѣвой рукой, а правой упершись въ бокъ.-- Сынъ мой, дочь моя! ваше счастье будемъ моей главной заботой, я буду стоять на стражѣ его. Вы всегда будете жить у меня (вѣроятно онъ подразумѣвалъ: я всегда буду жить у васъ). Отнынѣ этотъ домъ вашъ столько же, сколько и мой, считайте его своимъ. Дай Богъ, чтобъ еще много лѣтъ вы раздѣляли его со мной!
   Дѣйствіе его изящныхъ пріемовъ было такъ могущественно, что Принцъ и Кадди были совершенно подавлены благодарностью, какъ будто онъ совершалъ въ ихъ пользу величайшее самопожертвованіе, а не пристраивался къ нимъ на хлѣба на всю жизнь.
   -- Что касается меня, дѣти, я въ той порѣ, когда листья блекнуть и желтѣютъ, и нельзя сказать, долго ли будутъ влачить жизнь эти послѣдніе останки истиннаго джентльменства въ нашъ вѣкъ ткачей и прядильщиковъ. Но пока продлятся дни мои, я долженъ отдавать свой долгъ обществу и буду по обыкновенію появляться въ городѣ. Мои потребности ограничены и просты: вотъ эта скромная комнатка, необходимые предметы для моего туалета, легкій завтракъ и скромный обѣдъ -- съ меня и достаточно. Разсчитывая на вашу привязанность въ соединеніи съ чувствомъ долга, я возлагаю на васъ удовлетвореніе этихъ потребностей, а объ остальномъ позабочусь самъ.
   Они были буквально подавлены такимъ необкновеннымъ великодушіемъ.
   -- Сыпь мой, въ отношеніи того, чего тебѣ не достаетъ,-- изящества, съ которымъ надо родиться, которое можно развить воспитаніемъ, но нельзя пріобрѣсти, разъ его нѣтъ,-- ты можешь положиться на меня. Я вѣренъ своему призванію со временъ блаженной памяти Его Королевскаго Высочества принца Регента, и не покину его! Нѣтъ мой сынъ! Если ты хоть-сколько нибудь гордишься скромнымъ положеніемъ, которое занимаетъ твой отецъ, будь увѣренъ, что оно никогда не затмится. У^тебя, Принцъ, качества совсѣмъ другія -- не можемъ же мы всѣ быть одинаковы, желать этого было бы неблагоразумно,-- работай будь, трудолюбивъ, добывай деньги и старайся расширить, на сколько возможно, кругъ своихъ учениковъ
   -- Расчитывайте на меня, милый папенька, я сдѣлаю все, что отъ меня будетъ зависѣть.
   -- Въ этомъ я не сомнѣваюсь: у тебя нѣтъ блестящихъ качествъ, сынъ мой, но ты трудолюбивъ и терпѣливъ. И такъ, дѣти мои, по примѣру святой женщины, на жизненномъ пути которой я имѣлъ счастье зажечь нѣсколько свѣтлыхъ лучей, заботьтесь о процвѣтаніи нашихъ классовъ, старайтесь удовлетворять мои скромныя потребности, и да благословитъ васъ Богъ!
   Въ честь необыкновеннаго событія, мистеръ Тервейдропъ сдѣлался до того любезенъ, что я спросила Каролину, не пора ли намъ отправляться въ Тевисъ-Иннъ, если мы собираемся туда сегодня. Мы наконецъ ушли, разумѣется послѣ того, какъ помолвленные нѣжно простились другъ съ другомъ; Каролина была на верху блаженства и всю дорогу разсыпалась въ такихъ горячихъ похвалахъ старому мистеру Тервейдропу, что я ни за что не рѣшилась бы сказать ей ни одного слова ему въ осужденіе.
   На окнахъ дома въ Тевисъ-Ипнѣ были наклеены билетики съ извѣщеніемъ, что онъ отдается внаймы; самъ домъ казался еще грязнѣе, мрачнѣе, еще непрезентабельнѣе прежняго. Дня за два передъ этимъ имя мистера Джеллиби появилось въ спискѣ банкротовъ. Онъ былъ въ столовой съ двумя какими-то джентльменами, которые съ помощью счетныхъ книгъ, синихъ мѣшковъ и бумагъ, наваленныхъ цѣлыми грудами, дѣлали отчаянныя усилія распутать его дѣла, самъ онъ, какъ мнѣ показалось, когда Кадди по ошибкѣ ввела меня въ эту комнату, совершенно отказывался понимать въ нихъ хоть что нибудь и сидѣлъ безмолвно и безучастно на углу большого обѣденнаго стола.
   Дѣти шумѣли въ кухнѣ совершенно однѣ; поднявшись наверхъ, въ комнату хозяйки дома, мы застали ее занятой обширной корреспонденціей: она распечатывала, прочитывала и сортировала письма, весь полъ вокругъ былъ усѣянъ лоскутками бумаги. Она была такъ погружена въ свои занятія, что хоть и посмотрѣла на меня тѣмъ страннымъ взглядомъ своихъ блестящихъ глазъ, который какъ будто виталъ гдѣ-то въ другомъ мірѣ, но не сразу узнала меня.
   -- А! миссъ Соммерсонъ! сказала она наконецъ.-- А я думала совсѣмъ о другомъ. Надѣюсь, вы здоровы? Очень рада васъ видѣть. Какъ поживаетъ мистеръ Джерндайсъ и миссъ Клеръ?
   Я съ своей стороны выразила надежду, что мистеръ Джеллиби хорошо себя чувствуетъ.
   -- Не совсѣмъ, отвѣтила мистриссъ Джеллиби самымъ спокойнымъ тономъ.-- Въ его дѣлахъ случилось разстройство, и онъ немножко не въ духѣ. По счастью для меня, мнѣ некогда думать объ этомъ, -- я такъ занята: въ настоящую минуту, миссъ Соммерсонъ, у насъ уже сто семьдесятъ семействъ, по пяти человѣкъ среднимъ числомъ въ каждомъ, частью уѣхали, частью уѣзжаютъ на лѣвый берегъ Нигера.
   Я подумала объ одномъ близкомъ ей семействѣ, которое не уѣхало и не уѣзжало на лѣвый берегъ Нигера, и удивилась, какъ можетъ она быть столь спокойной.
   -- Я вижу, вы привели Кадди домой, замѣтила мистрисъ Джеллиби, бросивъ взглядъ на дочь.-- Теперь для насъ большая рѣдкость видѣть ее дома; она почти совсѣмъ забросила свои прежнія занятія, такъ что я была принуждена нанять на ея мѣсто одного юношу.
   -- Я увѣрена, мамаша... начала Кадди.
   -- Ты вѣдь знаешь, Кадди, что я наняла себѣ въ помощники юношу,-- онъ теперь обѣдаетъ,-- зачѣмъ же ты противорѣчишь? возражала мистрисъ Джеллиби съ величайшей кротостью.
   -- Я не противорѣчу, мамаша, а только хотѣла сказать, что навѣрное вы не думали закабалить меня на всю жизнь въ черную работу.
   Мистрисъ Джеллиби все это время продолжала распечатывать и сортировать письма; теперь она обвела ихъ выразительнымъ взглядомъ и отвѣчала съ ясной улыбкой:
   -- Я полагаю, милая моя, что твоя мать подаетъ тебѣ примѣръ любви къ труду; кромѣ того, что значитъ "закабалить въ черную работу?" Если бы ты хоть сколько-нибудь сочувствовала судьбамъ человѣчества, ты была бы выше подобной идеи! Но у тебя, Кадди, нѣтъ ни малѣйшаго сочувствія,-- я часто тебѣ это говорила,-- ни малѣйшаго сочувствія.
   -- Къ Африкѣ, мама? Да, ни малѣйшаго.
   -- Разумѣется. Еслибъ по счастію я не была такъ занята, миссъ Соммерсонъ, -- продолжала мистрисъ Джеллиби, благосклонно переводя на меня взглядъ, пока обдумывала, куда положить только что распечатанное письмо, -- это бы огорчало и мучило меня. Но я должна думать о Барріубула-Га, мнѣ необходимо сосредоточиваться, и въ этомъ одномъ мое спасеніе.
   Каролина бросила на меня умоляющій взглядъ, и такъ какъ въ это время мистрисъ Джеллиби сидѣла обратившись ко мнѣ лицомъ и созерцая далекіе берега Африки поверхъ моей шляпки, то я воспользовалась этимъ случаемъ, чтобъ коснуться предмета моего посѣщенія и привлечь къ нему вниманіе мистрисъ Джеллиби.
   -- Можетъ быть васъ удивляетъ, что я явилась сюда и прервала ваши занятія?-- начала я.
   -- Я всегда рада васъ видѣть, -- отвѣчала она, продолжая заниматься своимъ дѣломъ.
   И прибавила съ кроткой улыбкой:
   -- Хоть и желала бы, чтобъ вы больше интересовались Барріубульскимъ проектомъ.
   -- Я пришла сюда съ Кадди, такъ какъ она думаетъ, что не должна имѣть секретовъ отъ своей матери, и находитъ, что мое присутствіе придастъ ей мужества и поможетъ сообщить вамъ одну ея тайну.
   Мистрисъ Джеллиби на секунду оторвалась отъ своего занятія, покачала головой и безмятежно принялась за работу, сказавъ:
   -- Кадди, ты навѣрное собираешься сказать какую-нибудь глупость.
   Кадди горько заплакала. Шляпка, у которой она развязала завязки, свалилась съ ея головы и тащилась за ней по полу.
   -- Мама! я помолвлена.
   -- Ахъ, Кадди, глупая дѣвочка, какая ты простушка,-- отвѣтила разсѣянно мистрисъ Джеллиби, глядя въ письмо, которое только что распечатала.
   -- Я помолвлена, мамаша, съ молодымъ мистеромъ Тервейдропомъ, который учитъ въ классахъ Ньюменъ-Стрита и мистеръ Тервейдропъ-старшій -- онъ, мама, настоящій джентльменъ -- далъ намъ свое согласіе, и я прошу вашего согласія, мамаша, потому что безъ него я не буду счастлива, никогда, никогда!-- рыдала Каролина, которая забыла свои обычныя жалобы и все, кромѣ своей привязанности къ матери.
   -- Видите, миссъ Соммерсонъ, какое счастье, что у меня столько занятій и что я принуждена постоянно сосредоточивать на нихъ свои мысли. Вотъ моя дочь помолвлена съ сыномъ танцмейстера, сама не симпатизируетъ судьбамъ человѣчества, хочетъ вступить въ среду, гдѣ онѣ не пользуются ни малѣйшимъ сочувствіемъ, тогда какъ одинъ изъ первыхъ филантроповъ нашего времени, мистеръ Кволь, говорилъ мнѣ, что интересуется ею!
   -- Мама, я всегда ненавидѣла мистера Кволя, онъ внушаетъ мнѣ отвращеніе!-- со слезами отвѣчала Кадди.
   -- Кадди, Кадди!-- съ величайшей снисходительностью вымолвила мистрисъ Джеллиби, распечатывая новый пакетъ.-- Я не сомнѣваюсь, что ты его ненавидишь, и какъ же можетъ быть иначе: ты совершенно лишена гуманныхъ симпатій, которыми онъ переполненъ! Еслибы общественныя обязанности не были моимъ любимѣйшимъ чадомъ, еслибъ я не была занята дѣятельностію въ обширныхъ размѣрахъ и на широкомъ поприщѣ, тогда, миссъ Соммерсонъ, эти ничтожныя мелочи огорчали бы меня. Но позволю ли я, чтобъ глупыя выходки моей дочери, со стороны которой я не ожидала ничего другого, стала преградой между мной и огромнымъ африканскимъ континентомъ? Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ!-- повторила мистрисъ Джеллиби самымъ спокойнымъ голосомъ и съ ясной улыбкой, продолжая распечатывать новые пакеты.
   Я не знала, что сказать, потому что хотя и могла ожидать чего-нибудь подобнаго, но все-таки не была подготовлена къ полнѣйшему равнодушію, съ которымъ было принято извѣстіе; Кадди тоже, казалось, совершенно растерялась. Мистрисъ Джеллиби продолжала спокойно вскрывать и сортировать письма, повторяя по временамъ самымъ сладкимъ голосомъ:-- нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ!
   -- Мама, надѣюсь, вы не сердитесь на меня?-- вымолвила, наконецъ, Каролина.
   -- Но истинѣ, Кадди, ты неразумное дитя,-- задавать такіе вопросы послѣ всего, что я высказала о томъ, какіе интересы наполняютъ мою душу!
   -- И я могу надѣяться, мама, что вы дадите свое согласіе и пожелаете намъ счастья?-- спросила Кадди.
   -- Ты поступила, какъ глупая сумасбродная дѣвочка, вмѣсто того, чтобъ посвятить себя на высокое служеніе обществу... но шагъ сдѣланъ: я взяла себѣ помощника, и больше объ этомъ не стоитъ говорить. Пожалуйста не надо, Кадди!-- сказала она, когда дочь подошла поцѣловать ее, -- ты мѣшаешь мнѣ работать, а я должна покончить съ этой грудой писемъ до полученія вечерней почты.
   Я подумывала было уйти, по меня остановили слѣдующія слова Каролины:
   -- Мама, вы позволите мнѣ привести его къ вамъ?
   Мистрисъ Джеллиби, которая уже погрузилась въ созерцаніе дальнихъ странъ, воскликнула:
   -- Бога ради, Каролина! Ты опять начинаешь! Кого привести?
   -- Его, мама.
   -- Кадди, Кадди!-- укоризненно произнесла мистрисъ Джеллиби, недовольная тѣмъ, что ей надоѣдаютъ такими пустяками, и прибавила съ видомъ мученицы:-- Ты должна выбрать такой вечеръ, когда нѣтъ засѣданій Главнаго общества, собраній отдѣльныхъ секцій и вспомогательныхъ комиссій, ты должна сообразовать этотъ визитъ съ распредѣленіемъ моего времени. Вы очень добры, миссъ Соммерсонъ, что пришли сюда помочь этой дурочкѣ. До свиданія! Мнѣ не будетъ надобности извиняться передъ вами въ томъ, что у меня мало свободнаго времени, когда я скажу, что нынче утромъ я получила пятьдесятъ восемь писемъ отъ семействъ разныхъ фабричныхъ рабочихъ, желающихъ получить подробныя свѣдѣніи о природныхъ условіяхъ страны и о воздѣлываніи кофейныхъ плантацій.
   Меня нисколько не удивило, что Кадди была печальна, когда мы спускались внизъ, что она разрыдалась, обнявъ меня за шею и повторяя, что лучше бы мать накричала на нее, разбранила ее, только бы не отнеслась къ ней съ такимъ обиднымъ равнодушіемъ; не удивилась я и тогда, когда Кадди сообщила мнѣ, что ея гардеробъ такъ бѣденъ, что она не знаетъ даже, какъ ей прилично одѣться къ вѣнцу. Мало-помалу мнѣ удалось развеселить ее, распространившись о томъ, сколько можетъ она сдѣлать для своего несчастнаго отца и для Пеппи, когда у нея будетъ свой собственный домъ. Потомъ мы сошли внизъ, въ сырую темную кухню, гдѣ Пеппи и его младшіе братья и сестры барахтались на каменномъ полу. Мы затѣяли съ ними такую возню, что я испугалась, какъ бы мое платье не разлетѣлось въ клочки, и во избѣжаніе этого прибѣгла къ волшебнымъ сказкамъ.
   Время отъ времени изъ столовой слышались громкіе голоса, иногда раздавался стукъ упавшей мебели, и въ послѣднихъ случаяхъ мнѣ всякій разъ чудилось, что это бѣдный мистеръ Джеллиби, послѣ тщетныхъ попытокъ разобраться въ своихъ дѣлахъ, выскочилъ изъ-за обѣденнаго стола и бросился къ окну съ намѣреніемъ выпрыгнуть на мостовую.
   Возвращаясь поздно вечеромъ домой, послѣ этого хлопотливаго дня, я на досугѣ много передумала о замужествѣ Кадди и пришла къ тому заключенію, что, несмотря на старика Тервейдропа, ея положеніе улучшится, и она станетъ счастливѣе. Хотя, повидимому, мало было шансовъ на то, чтобъ оба они когда нибудь поняли, что такое въ дѣйствительности образецъ изящества, но для нихъ такъ было пожалуй и лучше, да и кто пожелалъ бы имъ большей мудрости въ этомъ отношеніи? Что касается меня, я не желала имъ этого и почти стыдилась, что сама не могу вѣрить въ него такъ, какъ они. Взглянувъ вверхъ на звѣзды, я вспомнила о тѣхъ, кто теперь плаваетъ въ далекихъ моряхъ, думала о томъ, какія-то звѣзды они теперь видятъ, и молилась, чтобъ мнѣ всегда было даровано счастье быть полезной, на сколько могу, хоть кому-нибудь;
   Когда я вернулась въ Холодный домъ, всѣ по обыкновенію такъ метъ обрадовались, что, еслибъ я не боялась ихъ огорчить, я бы заплакала отъ умиленія. Всѣ въ домѣ, отъ высшихъ до низшихъ, привѣтствовали меня съ такими веселыми лицами, такъ были счастливы услужить мнѣ хоть чѣмъ нибудь, что я почувствовала себя самымъ счастливымъ созданіемъ въ мірѣ.
   Мы очень заболтались въ этотъ вечеръ; опекунъ и Лда заставили меня разсказать имъ все о Кадди, и я говорила, говорила безъ умолку, такъ что, придя къ себѣ въ комнату, я чуть не покраснѣла, вспомнивъ, сколько наболтала. Вдругъ послышался легкій стукъ въ дверь, и послѣ того, какъ я сказала: "войдите!" въ комнатѣ появилась хорошенькая дѣвочка въ траурѣ и, сдѣлавъ мнѣ реверансъ сказала топкимъ голосомъ:
   -- Къ вашимъ услугамъ, миссъ. Я Чарли.
   -- Ты Чарли?-- съ удивленіемъ спросила я, наклоняясь къ ней, и, поцѣловавъ ее, прибавила: -- Очень рада видѣть тебя, Чарли.
   -- Къ вашимъ услугамъ, миссъ. Я ваша служанка,-- проговорила она своимъ нѣжнымъ голосомъ -- Что такое?
   -- Мистеръ Джерндайсъ сдѣлалъ вамъ сюрпризъ, -- я къ вашимъ услугамъ.
   Обнявъ Чарли, я сѣла и молча смотрѣла на нее.
   -- О, миссъ!
   Чарли захлопала рученками и по ея щекамъ съ ямочками покатились слезы.
   -- Представьте себѣ: Томъ въ школѣ, и учится такъ хорошо! А малютка Эмма у мистрисъ Блиндеръ, и та очень о ней заботится. Томъ бы и раньше поступилъ въ школу, Эмма и раньше бы перешла къ мистрисъ Блиндеръ, а я сюда, но мистеръ Джерндайсъ думалъ, что лучше намъ привыкнуть къ разлукѣ по немножку, потому что мы такіе маленькіе. Отчего же вы плачете, миссъ? Не плачьте пожалуйста!
   -- Я не могу удержаться, Чарли.
   -- И я не могу удержаться, миссъ. Я къ вашимъ услугамъ, миссъ. Мистеръ Джерндайсъ думаетъ, что вы иногда будете меня учить. А съ Томомъ и Эммой мы будемъ видѣться разъ въ мѣсяцъ. Я такъ счастлива, такъ благодарна, миссъ!
   И Чарли заплакала горючими слезами.
   -- Я такъ буду стараться быть вамъ хорошей служанкой!
   -- О, Чарли, не забывай никогда того, кто сдѣлалъ все это для васъ!
   -- Нѣтъ, миссъ, я никогда не забуду. И Томъ, и Эмма не забудутъ,-- это сдѣлали вы, миссъ.
   -- Я ничего и не знала объ этомъ. Это все сдѣлалъ мистеръ Джерндайсъ, Чарли.
   -- Да, миссъ. Но онъ сдѣлалъ это ради васъ, чтобъ вы могли взять меня къ себѣ. Я -- маленькій подарокъ вамъ отъ него, и все сдѣлано изъ любви къ вамъ. Будьте увѣрены, что и я, и Томъ всегда будемъ помнить это.
   И, отеревъ глаза, Чарли вступила въ отправленіе своихъ обязанностей, принялась съ серьезнымъ видомъ взрослой расхаживать по комнатѣ, прибирая все, что попадалось подъ руку, но вскорѣ подошла ко мнѣ неслышными шагами и опять стала просить:
   -- О, пожалуйста, не плачьте, миссъ!
   -- Не могу удержаться,-- опять отвѣтила я.
   -- И я, миссъ, тоже не могу удержаться, -- повторила Чарли.
   Впрочемъ я плакала отъ радости, да и она также.
   

ГЛАВА XXIV.
Апелляція.

   Вскорѣ послѣ того разговора со мною, о которомъ я дала здѣсь подробный отчетъ, Ричардъ повѣдалъ свои колебанія мистеру Джерндайсу. Хотя вѣсть эта очень огорчила и разочаровала опекуна, но, какъ мнѣ показалось, не была для него полнѣйшей неожиданностію.
   Начались у нихъ долгія совѣщанія; часто они сидѣли вдвоемъ запершись до поздней ночи или все утро напролетъ, часто уѣзжали на цѣлые дни въ Лондонъ; шли безконечные переговоры съ мистеромъ Кенджемъ. Опекунъ имѣлъ множество непріятныхъ хлопотъ; все это время онъ сильно страдалъ отъ перемѣнъ вѣтра, безпрестанно ерошилъ свою гриву, такъ что кажется ни одного волоса не оставилъ на мѣстѣ, по со мною и Адой былъ такъ же милъ, какъ всегда, хотя упорно обходилъ молчаніемъ то, что насъ интересовало. Отъ Ричарда, несмотря на всѣ наши старанія, мы не могли выпытать ничего, кромѣ общихъ увѣреній, что все идетъ какъ нельзя лучше и кончится отлично, но это мало облегчало нашу тревогу.
   Впрочемъ, потомъ мы узнали, что къ лорду-канцлеру обратились съ новымъ ходатайствомъ, гдѣ въ защиту Ричарда указывалось на то, что онъ сирота и несовершеннолѣтній, и не знаю ужъ еще на что; въ судѣ было много преній по этому вопросу, лордъ-канцлеръ высказался публично въ томъ смыслѣ, что Ричардъ непостоянный и взбалмошный юноша. Дѣло нѣсколько разъ откладывалось, отсрочивалось, выслушивалось, проходило разныя инстанціи; подавались новыя прошенія, наконецъ Ричардъ сталъ говорить намъ, что, вѣроятно, ему удастся поступить на службу не иначе какъ въ качествѣ семидесяти или восьмидесяти-лѣтняго ветерана. Ричардъ былъ вторично приглашенъ въ собственный лордъ-канцлера кабинетъ, гдѣ его лордство весьма серьезно выговаривалъ ему за то, что онъ тратитъ по пусту время и не можетъ принять окончательнаго рѣшенія.
   -- Неправда ли, миленькая шутка эти упреки въ устахъ приказныхъ крючковъ? замѣтилъ намъ Рмчардъ, разсказывая объ этомъ.
   Наконецъ было объявлено, что просьба уважена, фамилія Ричарда была занесена въ списки гвардейской кавалеріи, какъ кандидата на вакансію прапорщика, агенту была внесена нужная сумма на патентъ. Ричардъ по своему обыкновенію съ жаромъ набросился на изученіе предметовъ, необходимыхъ въ военной службѣ, и началъ вставать въ пять часовъ утра, чтобъ упражняться въ фехтованіи. Въ этихъ событіяхъ прошла судебная сессія, прошли вакаціи; иногда до насъ доходили слухи, что дѣло Джерндайсовъ вновь назначено къ слушанію или вновь отложено, что о немъ упоминалось или что оно докладывалось, что оно выступало на сцену или опять исчезало. Ричардъ жилъ теперь въ Лондонѣ, у новаго учителя, и не могъ бывать у насъ такъ часто, какъ прежде; опекунъ по прежнему хранилъ строгое молчаніе; такъ прошло нѣсколько времени, пока Ричардъ получилъ чинъ прапорщика и предписаніе присоединиться къ своему полку, который стоялъ въ Ирландіи.
   Съ этой вѣстью онъ прискакалъ къ намъ вечеромъ на почтовыхъ; опекунъ имѣлъ съ нимъ долгій разговоръ, наконецъ, высунувъ голову въ дверь той комнаты, гдѣ сидѣли мы съ Адой, закричалъ:
   -- Дѣвочки, идите сюда!
   Когда мы вошли, Ричардъ, который послѣднее время всегда бывалъ въ прекрасномъ настроеніи духа, стоялъ у камина пасмурный и сердитый.
   -- Ада! Рикъ и я несогласны во мнѣніяхъ. Полно, полно, Рикъ, смотри повеселѣе.
   -- Вы очень жестоки ко мнѣ, сэръ, отвѣтилъ Ричардъ.-- Это для меня тѣмъ чувствительнѣе, что вы всегда были добры и внимательны ко мнѣ. Я никогда не съумѣю отблагодарить васъ за все, что вы для меня сдѣлали. Безъ васъ я никакъ не могъ бы устроить теперь свое поступленіе въ полкъ.
   -- Пусть такъ, но мнѣ хотѣлось бы сдѣлать для тебя нѣчто большее,-- примирить тебя съ самимъ собою.
   -- Надѣюсь, вы извините меня, сэръ, если я скажу вамъ, что, по моему мнѣнію, я лучшій судья во всемъ, что касается меня лично, отвѣтилъ Ричардъ надменно, хотя все еще сохраняя почтительный тонъ.
   Мистеръ Джерндайсъ нисколько не потерялъ хорошаго расположенія духа послѣ такого отвѣта и шутливо замѣтилъ:
   -- Надѣюсь, ты извинишь меня, дорогой Ричардъ, если я скажу, что хотя съ твоей стороны совершенно понятенъ такой образъ мыслей, но я думаю иначе. Я долженъ исполнить свой долгъ, въ противномъ случаѣ ты же самъ осудишь меня впослѣдствіи, когда будешь въ состояніи хладнокровно отнестись къ дѣлу, а я хочу сохранить твое уваженіе.
   Ада такъ поблѣднѣла, что опекунъ поспѣшилъ усадить ее въ свое большое кресло и самъ сѣлъ подлѣ.
   -- Это сущіе пустяки, дорогая моя, не волнуйся. Простая размолвка между друзьями, которую мы сочли нужнымъ сообщить тебѣ, потому что ты причиной ея. Пожалуйста же не пугайся.
   -- Разъ я знаю, что это исходитъ отъ васъ, кузенъ Джонъ, я не пугаюсь, отвѣтила Ада, улыбаясь ему.
   -- Благодарю, душенька. Удѣли мнѣ минуту вниманія, и старайся не смотрѣть на Рика; прошу и твоего вниманія, хозяюшка. И, взявъ въ свою руку ручку Ады, свѣсившуюся съ кресла, онъ продолжалъ:-- Помнишь ли ты, дорогая дѣвочка, нашъ разговоръ послѣ того, какъ маленькая старушка сообщила мнѣ о вашей любви?
   -- Возможно ли, кузенъ Джонъ, чтобъ мы съ Ричардомъ могли когда нибудь забыть, съ какой добротой вы отнеслись къ намъ въ тотъ памятный вечеръ!
   -- Я никогда не забуду, сказалъ Ричардъ.
   -- Я тоже, повторила Ада.
   -- Тѣмъ легче, мнѣ будетъ высказаться, тѣмъ легче намъ будетъ прійти къ соглашенію, сказалъ мистеръ Джерндайсъ съ просіявшимъ лицомъ.-- Ада, птичка моя, ты знаешь, что теперь Рикъ избралъ себѣ профессію въ послѣдній разъ; чтобъ устроить его поступленіе на службу и снабдить всемъ нужнымъ, понадобится все, что осталось отъ его состоянія: оно все истрачено, и отнынѣ онъ навѣки привязанъ къ тому пути, который избралъ.
   -- Совершенно вѣрно: истрачено все, что у меня было,-- я очень радъ, что узналъ объ этомъ,-- но это далеко не все, что мнѣ принадлежитъ, сэръ...
   -- Рикъ, Рикъ! въ ужасѣ крикнулъ мистеръ Джерндайсѣ измѣнившимся голосомъ, поднимая руки, какъ будто для того, чтобъ зажать себѣ уши,-- ради Господа Бога не ожидай ничего отъ судебнаго рѣшенія, не возлагай никакихъ упованій на это проклятіе, которое тяготѣетъ надъ нашей семьею! Что бы ни выпало тебѣ на долю въ этой жизни, никогда не обращай своихъ взоровъ къ ужасному призраку, который преслѣдуетъ насъ столько лѣтъ. Лучше жить въ долгъ, лучше просить милостыню, лучше умереть.
   Горячность, съ которой было произнесено это воззваніе, напугала насъ; Ричардъ закусилъ губы и взглянулъ на меня, чувствуя, что я также думаю о томъ, какъ необходимо ему теперь сдержаться и не сказать того, что готовилось слетѣть съ его языка.
   -- Ада, голубушка моя, я говорю рѣзко, по вѣдь я живу въ Холодномъ домѣ и видѣлъ здѣсь во-очію послѣдствія того, отъ чего васъ предостерегаю, заговорилъ мистеръ Джерндайсъ своимъ прежнимъ тономъ.-- Но довольно объ этомъ. Вступая теперь на новое поприще, Ричардъ рискуетъ всѣмъ, что имѣетъ. Послѣднее его имущество поставлено на карту. Поэтому я совѣтую и ему и тебѣ, ради васъ обоихъ, разстаться чужими, съ сознаніемъ, что васъ ничто не связываетъ. Я долженъ пойти даже дальше. Выскажусь откровенно,-- вы сами, по своей доброй волѣ, довѣрились мнѣ, и я также свободно довѣрюсь вамъ; я попрошу васъ съ этого дня отказаться другъ отъ друга и сохранить только родственныя отношенія.
   -- Лучше сразу сказать, что вы потеряли ко мнѣ всякое довѣріе, сэръ, и совѣтуете Адѣ сдѣлать то же.
   -- Лучше не говорить ничего подобнаго, Рикъ, потому что я этого не думалъ.
   -- Вы думаете, что я началъ дурно, сэръ, и это правда.
   -- Я высказалъ во время нашего послѣдняго разговора свое мнѣніе относительно тебя и свои надежды, отвѣтилъ мистеръ Джерндайсъ самымъ сердечнымъ и ободряющимъ тономъ:-- ты вовсе еще и не начиналъ; твое время еще не прошло; наступаетъ минута серьезно отнестись къ жизни, начни же хорошо. Вы оба еще очень молоды, милые мои, будьте только братомъ и сестрой и ничѣмъ больше,-- болѣе тѣсныя узы будутъ возможны, Рикъ, тогда, когда трудомъ ты пробьешь себѣ дорогу къ жизни, не раньше.
   -- Вы очень жестоки ко мнѣ, сэръ,-- я не могъ предположить, чтобъ вы были такъ жестоки.
   -- Мой дорогой мальчикъ, я жестокъ и къ самому себѣ, оттого что принужденъ огорчить васъ. Но отъ васъ самихъ зависитъ помочь горю. Ада! для него будетъ лучше, если онъ будетъ чувствовать себя свободнымъ, не связаннымъ юношеской клятвой. Рикъ! для нея это будетъ лучше, гораздо лучше, ты обязанъ сдѣлать это для нея. Ну, каждый изъ васъ и сдѣлаетъ то, что лучше для другого, и вамъ обоимъ будетъ лучше.
   -- Почему это будетъ лучше, сэръ? поспѣшно возразилъ Ричардъ.-- Не то было, когда мы открыли вамъ свои сердца. Вы тогда говорили не то.
   -- Съ тѣхъ поръ мое мнѣніе измѣнилось; я не виню тебя, Рикъ, но мое мнѣніе измѣнилось.
   -- Относительно меня, сэръ?
   -- Относительно васъ обоихъ. Вы еще слишкомъ молоды, чтобъ поручиться другъ за друга, этого не слѣдуетъ допускать, и я не могу на это согласиться. Полно, милые мои, начнемъ сначала! Что прошло, то быльемъ поросло, перевернемъ страницу и начнемъ писать на чистомъ листѣ.
   Ричардъ съ безпокойствомъ взглянулъ на Аду, но не скасказалъ ни слова.
   -- До сихъ поръ я избѣгалъ толковать объ этомъ съ вами и съ Эсфирью, чтобъ обсудить вопросъ всѣмъ вмѣстѣ и чтобъ каждый могъ отнестись къ нему безъ предвзятаго мнѣнія. Теперь же, высказавъ все это, искренне вамъ совѣтую, всѣмъ сердцемъ умоляю васъ отказаться другъ отъ друга. Предоставьте все времени, совѣсти, постоянству. Поступивъ иначе, вы раскаетесь и заставите меня каяться въ томъ, что я васъ сблизилъ.
   За этимъ послѣдовало долгое молчаніе.
   -- Кузенъ Ричардъ! начала наконецъ Ада, поднявъ на его лицо нѣжный взглядъ ясныхъ голубыхъ глазъ,-- по моему, послѣ всего, что намъ сказалъ кузенъ Джонъ, намъ не остается выбора. Относительно меня ты можешь быть совершенно спокоенъ, оставляя меня на попеченіи кузена Джона; будь увѣренъ, что мнѣ не останется ничего желать, если я во всемъ буду слѣдовать его совѣтамъ... Я не сомнѣваюсь въ тебѣ, кузенъ Ричардъ... (тутъ Ада немножко смутилась), я не думаю, чтобъ ты полюбилъ другую, но, что бы ни случилось, я никогда тебя не осужу и всегда буду желать тебѣ счастія. Мнѣ ты можешь вѣрить, кузенъ Ричардъ, я не измѣнчива, но и не безразсудна... Вѣдь и для брата и для сестры можетъ быть тяжелая разлука, и мнѣ очень тяжело, Ричардъ, но вѣдь это для твоего же счастія. Я всегда буду вспоминать о тебѣ съ Эсфирью и... и можетъ быть ты будешь думать иногда обо мнѣ, кузенъ Ричардъ. И такъ, теперь мы опять только братъ и сестра, Ричардъ; сказала она, вставая и протягивая ему дрожащую ручку,-- можетъ быть навсегда, но я буду вѣчно молиться за своего дорого брата, чтобъ Богъ благословилъ его, гдѣ бы онъ ни былъ.
   Мнѣ казалось, странно, что Ричардъ не можетъ простить опекуну высказаннаго имъ мнѣнія, хотя самъ Ричардъ говорилъ мнѣ то же и даже въ болѣе рѣзкихъ выраженіяхъ. Однако жъ дѣло было такъ. Съ грустью стала я замѣчать, что съ этой минуты Ричардъ никогда уже не былъ такъ откровененъ и простъ съ мистеромъ Джерндайсомъ, какъ прежде; тотъ же, хотя и имѣлъ уважительные поводы, нисколько но измѣнился по отношенію къ Ричарду, поэтому исключительно одинъ Ричардъ былъ причиной того отчужденія, которое возникло между ними.
   Приготовленія къ отъѣзду и хлопоты объ экипировкѣ скоро развлекли и даже утѣшили Ричарда въ разлукѣ съ Адой, которая оставалась въ Гертфордширѣ, пока онъ со мною и съ мистеромъ Джерндайсомъ уѣзжалъ на недѣлю въ Лондонъ. Онъ вспоминалъ о ней какъ-то порывами, и въ такія минуты проливалъ потоки слезъ и осыпалъ себя самыми тяжелыми упреками, но спустя нѣсколько минуть уже составлялъ несбыточные планы, толковалъ о томъ, какъ они оба вскорѣ разбогатѣютъ, будутъ счастливы на вѣки, и опять становился такимъ же веселымъ, какъ всегда. Это было очень хлопотливое время; мы съ Ричардомъ бѣгали цѣлые дни по магазинамъ, покупая самыя разнообразныя вещи, которыя, по его мнѣнію, были для него необходимы; не знаю ужъ, чего бы онъ не накупилъ, еслибъ его предоставить самому себѣ. Мнѣ Ричардъ довѣрялъ безусловно; часто очень трогательно и съ большимъ чувствомъ каялся мнѣ въ своихъ ошибкахъ и говорилъ о своемъ твердомъ намѣреніи исправиться; онъ столько твердилъ о томъ, какъ эти разговоры со мною ободряютъ его, что я не уставала съ нимъ бесѣдовать.
   Всю эту недѣлю къ намъ ежедневно являлся фехтовать съ Ричардомъ одинъ бывшій кавалерійскій солдатъ, красивый, высокій человѣкъ съ открытымъ лицомъ и смѣлымъ видомъ; уже нѣсколько мѣсяцевъ Ричардъ бралъ у него уроки фехтованія. Я столько слышала про него и отъ Ричарда, и отъ опекуна, что однажды пошла съ работой въ ту комнату, куда онъ долженъ прійти.
   -- Доброе утро, мистеръ Джоржъ! сказалъ ему опекунъ, съ которымъ мы только вдвоемъ были дома въ то утро.-- Мистеръ Карстонъ скоро вернется, а пока миссъ Соммерсонъ будетъ пріятно съ вами познакомиться. Садитесь.
   Онъ сѣлъ, не взглянувъ на меня, какъ мнѣ показалось, немного смущенный моимъ присутствіемъ, и нѣсколько разъ провелъ своей массивной загорѣлой рукой по верхней губѣ.
   -- Вы пунктуальны, какъ солнце, сказалъ ему опекунъ.
   -- Военная выправка, сэръ. Въ силу привычки, только въ силу привычки. Я отнюдь не дѣловой человѣкъ.
   -- Однако жъ, какъ мнѣ говорили, вы держите большое заведеніе?
   -- Я держу галлерею для стрѣльбы, только вовсе не большую.
   -- Каково стрѣляетъ и фехтуетъ мистеръ Карстонъ? спросилъ опекунъ.
   -- Недурно, отвѣчалъ мистеръ Джоржъ, скрестивъ руки на груди, отъ чего показался еще массивнѣе.-- Еслибъ мистеръ Карстонъ захотѣлъ, онъ могъ бы выучиться превосходно владѣть оружіемъ.
   -- Развѣ онъ не старается?
   -- На первыхъ порахъ, сэръ, онъ занимался очень усердно, но потомъ охладѣлъ. Вѣроятно его что-нибудь отвлекаетъ, можетъ быть мысль о какой-нибудь молодой леди? и въ первый разъ его ясные темные глаза обратились на меня.
   -- Увѣряю васъ, мистеръ Джоржъ, что отвлекаетъ его не мысль обо мнѣ, хотя вы кажется подозрѣваете меня, отвѣтила я, смѣясь.
   Его смуглое лицо покраснѣло; поклонившись мнѣ по военному, онъ отвѣтилъ:-- Надѣюсь, миссъ не обидѣлась. Я человѣкъ неотесанный.
   -- Напротивъ, я сочла это за комплиментъ.
   Прежде онъ совсѣмъ не глядѣлъ на меня, за то теперь нѣсколько разъ подъ-рядъ бросилъ быстрый взглядъ на мое лицо и спросилъ опекуна съ застѣнчивостью, странной въ такомъ мужественномъ человѣкѣ:
   -- Прошу прощенья, сэръ, но мы сдѣлали мнѣ честь назвать имя молодой дѣвицы...
   -- Миссъ Соммерсонъ.
   -- Миссъ Соммерсонъ, повторилъ онъ, взглянувъ на меня еще разъ.
   -- Вамъ знакома эта фамилія? спросила я.
   -- Нѣтъ, миссъ, я никогда ее не слыхивалъ. Я думаю, гдѣ я васъ видѣлъ.
   Такая искренность звучала въ его словахъ, что, поднявъ глава отъ работы, я съ любопытствомъ взглянула на него и сказала:
   -- Не думаю, чтобъ мы встрѣчались: я хорошо запоминаю лица.
   -- Я также, миссъ, отвѣтилъ онъ, смотря мнѣ прямо въ лицо своими темными глазами.-- Гм! съ чего мнѣ это пришло въ голову!
   Онъ опять густо покраснѣлъ и такъ былъ смущенъ своими попытками припомнить, какое воспоминаніе соединялось у него съ моимъ лицомъ, что опекунъ поспѣшилъ къ нему на выручку, спросивъ, много ли у него учениковъ.
   Число ихъ постоянно мѣняется, сэръ, по большей части бываетъ достаточно, но прожить на этотъ заработокъ все таки трудно.
   -- А какого сорта люди приходятъ въ вашу галлерею?
   -- Разнаго сорта: англичане и иностранцы, отъ джентльменовъ до подмастерьевъ включительно. Случалось приходили француженки и очень искусно стрѣляли изъ пистолета, разумѣется являлись и сумасшедшіе, но они проникаютъ всюду, куда свободенъ доступъ.
   -- А не приходятъ ли къ вамъ практиковаться съ злостнымъ намѣреніемъ закончить свою практику на живыхъ мишеняхъ? шутливо спросилъ опекунъ.
   -- Рѣдко, однако бываютъ и такіе; но по большей части приходятъ или съ цѣлью развить въ себѣ ловкость, или просто отъ нечего дѣлать.
   Мистеръ Джоржъ выпрямился, уперся руками въ колѣни и прибавилъ:
   -- Прошу прощенья за нескромный вопросъ,-- вы имѣете дѣло въ судѣ, если не ошибаюсь?
   -- Къ сожалѣнію, да.
   -- У меня бывалъ одинъ изъ вашихъ собратовъ.
   -- То есть изъ имѣющихъ дѣло съ судомъ? переспросилъ опекунъ.-- Зачѣмъ же онъ васъ посѣщалъ?
   -- Этого человѣка столько таскали по мытарствамъ, такъ раздражили, утомили и измучили, что онъ совсѣмъ сбѣсился. Не думаю, чтобъ онъ хотѣлъ цѣлить въ кого нибудь, но ко мнѣ онъ являлся раздраженный до послѣдней степени, уплачивалъ за пятьдесятъ выстрѣловъ впередъ и стрѣлялъ до тѣхъ поръ, пока становился весь красный. Какъ-то разъ, когда въ галлереѣ не было кромѣ него никакихъ посѣтителей, онъ разсказалъ мнѣ обо всѣхъ своихъ обидахъ. Товарищъ! отвѣтилъ я ему,-- значитъ, стрѣльба служитъ вамъ предохранительнымъ клапаномъ, черезъ который вы выпускаете накопившуюся злобу: это было бы хорошо, не будь вы въ такомъ состояніи; теперь же мнѣ совсѣмъ не нравится ваше увлеченіе стрѣльбой; на вашемъ мѣстѣ я выбралъ бы что нибудь другое. Высказывая свое мнѣніе, я ожидалъ какой нибудь вспышки съ его стороны, такъ какъ онъ былъ страшно раздраженъ, но онъ принялъ мои слова очень хорошо, бросилъ стрѣлять, мы пожали другъ другу руки и съ тѣхъ поръ сдѣлались друзьями.
   -- Что это былъ за человѣкъ? спросилъ опекунъ, очень заинтересованный разсказомъ.
   -- Прежде, когда онъ еще не превратился въ разъяреннаго быка, котораго травятъ собаками, онъ былъ скромнымъ фермеромъ въ Шропширѣ, отвѣтилъ мистеръ Джоржъ.
   -- Его фамилія Гридли?
   -- Да, сэръ.
   Пока я обмѣнивалась съ опекуномъ нѣсколькими словами, выражавшими удивленіе по поводу страннаго совпаденія, мистеръ Джоржъ опять нѣсколько разъ посмотрѣлъ на меня. Я объяснила ему, откуда мы знаемъ Гридли. Онъ принялъ объясненіе, какъ величайшую любезность съ моей стороны, и въ знакъ признательности опять поклонился мнѣ по военному.
   -- Не могу понять отчего, но при взглядѣ на ваше лицо мнѣ что-то припоминается, повторилъ онъ, вглядываясь въ меня, провелъ своей сильной рукой по темнымъ кудрямъ, какъ будто желая прогнать какую то неотвязную мысль, потомъ нагнулся немного впередъ, подбоченясь одной рукой, положивъ другую на колѣно, и въ печальномъ раздумьѣ уставился въ полъ.
   -- Мнѣ очень грустно было узнать, что вслѣдствіе своего раздраженнаго состоянія Гридли попалъ въ новыя непріятности и теперь скрывается, сказалъ опекунъ.
   -- Такъ и мнѣ говорили, сэръ, отвѣтилъ мистеръ Джоржъ, продолжая задумчиво смотрѣть на полъ, -- такъ и мнѣ говорили.
   -- Не знаете ли, куда онъ скрылся?
   -- Нѣтъ, сэръ, я ничего не могу сказать о немъ, отвѣтилъ мистеръ Джоржъ, подымая глаза и выходя изъ своей задумчивости.-- Я думаю, недолго ему маяться на свѣтѣ. Даже самое мужественное., сердце, которое можетъ терпѣть цѣлые годы, но выдерживаетъ наконецъ.
   Приходъ Ричарда прервалъ разговоръ. Мистеръ Джоржъ всталъ, опять раскланялся со мной по своему, распрощался съ опекуномъ и вышелъ изъ комнаты своей тяжелой походкой.
   Это было утро дня, назначеннаго для отъѣзда Ричарда; всѣ покупки были сдѣланы, укладку вещей я кончила послѣ, полудня, и наше время было свободно до поздняго вечера, когда Ричардъ долженъ былъ отправиться въ Ливерпуль, а оттуда дальше. Въ этотъ день дѣло Джерндайсовъ опять стояло на очереди, поэтому Ричардъ предложилъ мнѣ пойти въ судъ послушать, что тамъ дѣлается. Такъ какъ это былъ послѣдній день его пребыванія съ нами, и онъ очень просилъ меня, я согласилась: кстати я ни разу еще не была въ судѣ. Мы отправились въ Вестминстеръ, гдѣ въ то время происходили засѣданія Верховнаго суда; дорогою мы уговаривались о письмахъ, какія будемъ писать другъ другу, и строили радужные планы относительно будущаго. Мистеръ Джерндайсъ зналъ, куда мы идемъ, потому его, конечно, не было съ нами.
   Когда мы вошли, лордъ-канцлеръ, тотъ самый, котораго я видѣла въ его собственномъ кабинетѣ въ Линкольнъ-Иинѣ, засѣдалъ чрезвычайно торжественно на своемъ возвышеніи; пониже его, на покрытомъ краснымъ сукномъ столѣ, лежали печати, жезлъ и стоялъ безвкусный букетъ, величиною съ цѣлый цвѣтникъ, наполнявшій благоуханіемъ всю залу. Еще пониже засѣдалъ длинный рядъ стряпчихъ съ кипами бумагъ на половикѣ у ихъ ногъ, множество адвокатовъ въ парикахъ и маи тіяхъ; нѣкоторые изъ нихъ бесѣдовали, другіе спали, одинъ ораторствовалъ, но никто не удѣлялъ ему ни малѣйшаго вниманія. Лордъ-канцлеръ сидѣлъ прислонившись къ спинкѣ своего удобнаго кресла, облокотясь на мягкія ручки и опустивъ голову на руку. Одни изъ присутствовавшихъ дремали, другіе читали газеты или прохаживались въ глубинѣ залы, или, собравшись въ группы, о чемъ-то перешептывались; повидимому всѣ чувствовали себя прекрасно, никто никуда не спѣшилъ и каждый расположился, какъ ему было удобнѣе.
   При видѣ безмятежнаго спокойствія, царившаго здѣсь, при видѣ этихъ пышныхъ одѣяній и торжественной обстановки невольно приходило на мысль, какую жалкую жизнь влачатъ истцы, какой смертью они умираютъ; приходили на мысль лишенія и страданія горемыкъ, пущенныхъ по міру представителями этого великолѣпія. Столько разбитыхъ надеждъ, столько озлобленныхъ сердецъ, въ которыхъ бушуетъ раздраженіе,-- что до того! изо дня въ день, изъ года въ годъ здѣсь плавно, невозмутимо, въ строгомъ порядкѣ, съ тѣми же формальностями совершается все та же комедія. Величественно засѣдаютъ лордъ-канцлеръ и безчисленный сонмъ юристовъ, спокойно посматриваютъ они другъ на друга и на зрителей, какъ будто никто изъ нихъ и не слыхивалъ, что по всей Англіи считается горькой насмѣшкой слово "правосудіе", представителями котораго они состоятъ, ради котораго они собрались здѣсь,-- что общее мнѣніе признаетъ невозможнымъ чудомъ, чтобъ это гнусное, гадкое слово принесло кому-нибудь хоть крупицу добра.
   Мнѣ, неискушенной опытомъ, все это казалось какимъ-то страннымъ, невѣроятнымъ противорѣчіемъ, котораго я никакъ не могла постигнуть. Сидя тамъ, куда меня посадилъ Ричардъ, я старалась слушать и смотрѣть, но все, окружавшее меня, такъ мало походило на дѣйствительность, что казалось мнѣ сномъ,-- все, кромѣ бѣдной помѣшанной, миссъ Флайтъ, улыбавшейся судьямъ со своей скамьи.
   Какъ только миссъ Флайтъ увидѣла насъ, она направилась къ тому мѣсту, гдѣ мы сидѣли, граціозно выразила свою радость привѣтствовать меня въ своихъ владѣніяхъ и стала указывать ихъ главныя достопримѣчательности съ величайшей гордостью и удовольствіемъ. Мистеръ Кенджъ тоже подошелъ къ намъ и, точно хозяинъ, считающій долгъ гостепріимства необходимымъ для поддержанія чести своего дома, привѣтствовалъ насъ со всей благосклонностью и скромностью, приличествующей владѣльцу.
   -- Неудачный день для посѣщенія, сказалъ онъ мнѣ, -- лучше бы вамъ прійти въ день перваго засѣданія, при началѣ сессіи, впрочемъ, и теперь зрѣлище внушительное, очень внушительное.
   Спустя полчаса послѣ нашего прихода, дѣло, которымъ занимались,-- если можно, говоря о господахъ юристахъ, употребить такое выраженіе,-- повидимому угасло само собою, не приведя ни къ какому результату, что, конечно, всѣми и ожидалось. Лордъ-канцлеръ сбросилъ съ своего пюпитра связку бумагъ тѣмъ джентльменамъ, что сидѣли пониже, и кто-то провозгласилъ: Дѣло Джерндайса съ Джерндайсомъ! Поднялся шумъ и хохотъ, началось бѣгство изъ залы всѣхъ постороннихъ, стали появляться груды документовъ, толстыя связки бумагъ и туго набитые синіе мѣшки. Дѣло было поднято "для дальнѣйшаго хода и направленія" объ опредѣленіи судебныхъ издержекъ, на сколько я могла помять (правду сказать, я понимала довольно смутно), но я насчитала двадцать три облаченныхъ въ парики джентльмена, которые приняли участіе въ обсужденіи вопроса, хотя, повидимому, понимали въ немъ не больше моего. Джентльмены тараторили на перебой, давали объясненія лорду-канцлеру, противорѣчили другъ другу, одни говорили, что дѣло было такъ, другіе, что оно было вотъ этакъ, нѣкоторые для шутки предлагали прочесть толстые томы показаніи, чѣмъ много позабавили остальныхъ, послышался хохотъ, шумъ, всѣ причастные дѣлу пришли въ безотчетное веселое настроеніе и, видимо, окончательно перестали понимать другъ друга. Клерки продолжали приносить новыя кипы бумагъ, много рѣчей было начато и прервано, наконецъ черезъ часъ или около того пришли къ такому рѣшенію, какъ объяснилъ намъ мистеръ Кенджъ, чтобъ дѣло "пока отложить"; послѣ чего стали опять связывать и уносить бумаги, хотя далеко еще не всѣ были принесены.
   Услышавъ, чѣмъ все кончилось, я взглянула на Ричарда и была поражена страдальческимъ выраженіемъ его молодого лица.
   -- Не можетъ же такъ продолжаться вѣчно, милая Эйфирь! Въ слѣдующій разъ будетъ больше удачи. Вотъ все, что онъ сказалъ мнѣ.
   Я видѣла мистера Гуппи, который разбиралъ и приносилъ бумаги мистеру Кенджу; онъ поклонился мнѣ съ такой безнадежностью во взорѣ, что я почувствовала живѣйшее желаніе поскорѣе удалиться; Ричардъ предложилъ мнѣ руку, и мы направились было къ выходу, когда мистеръ Гуппи подошелъ къ намъ и сказалъ шепотомъ:
   -- Прошу прощенья у васъ, мистеръ Карстонъ, и у васъ, массъ Соммерсонъ, что задерживаю, но здѣсь есть одна знакомая мнѣ дама, которая знаетъ миссъ Соммерсонъ и желала бы пожать ей руку.
   При этихъ словахъ я увидѣла передъ собою мистрисъ Рахиль, которая жила при мнѣ у моей крестной матери; встрѣча эта была такъ неожиданна, что мнѣ почудилось, будто одно изъ моихъ воспоминаній облеклось въ тѣлесную оболочку.
   -- Какъ поживаете, Эсфирь? Узнали ли вы меня?
   Я подала ей руку, сказала, что узнала ее и что она очень мало измѣнилась.
   -- Удивительно, какъ вы помните еще прежнее. Времена перемѣнились, сказала она со своей обычной суровостью.-- Все-таки я рада, что вижу васъ, и что вы меня узнали. Стало быть не слишкомъ еще загордились. (Но, судя по ея виду, она не испытывала особенной радости, а скорѣе нѣкоторое разочарованіе оттого, что этого не случилось).
   -- Загордилась! Что вы, мистрисъ Рахиль! воскликнула я.
   -- Я вышла замужъ, Эсфирь, и называюсь теперь мистрисъ Чедбендъ, холодно поправила она.-- Прощайте, Эсфирь, будьте здоровы.
   Мистеръ Гуппи чрезвычайно внимательно выслушалъ нашъ краткій разговоръ, тяжело вздохнулъ надъ моимъ ухомъ и повелъ мистрисъ Рахиль, проталкивались сквозь толпу, потому что тамъ, гдѣ мы остановились, тѣснилось множество народу: одни уходили, другіе входили. Мы съ Ричардомъ продолжали пробираться къ выходу, я еще находилась подъ впечатлѣніемъ неожиданной встрѣчи съ Рахилью, когда въ числѣ входящихъ увидѣла вдругъ мистера Джоржа; раздвигая толпу, онъ шелъ прямо на насъ и черезъ головы окружающихъ смотрѣлъ во внутренность залы, не замѣчая насъ. Когда я обратила на него вниманіе Ричарда, тотъ окликнулъ его:-- Джоржъ!
   -- Какъ хорошо, что я встрѣтилъ васъ, сэръ, и васъ, миссъ! Не кожете ли вы указать мнѣ особу, которую я ищу; я совсѣмъ не знаю здѣшнихъ мѣстъ.
   И съ этими словами онъ свернулъ въ сторону и, расчистивъ намъ дорогу, вывелъ изъ толпы; мы остановились въ углу за большой красной занавѣсью, и онъ продолжалъ:
   -- Здѣсь есть маленькая помѣшанная старушка, которую... Гм!
   Я подняла палецъ въ знакъ молчанія, потому что миссъ Флайтъ стояла подлѣ; она все время не отходила отъ меня и, какъ я къ своему величайшему смущенію замѣтила, старалась привлечь на меня вниманіе всѣхъ юристовъ, которыхъ знала, шепча каждому на ухо: "Тс! Это Фицъ-Джсридайсъ налѣво отъ меня!"
   -- Гмъ! Помните, миссъ, сегодня утромъ мы говорили объ одномъ человѣкѣ? и м-ръ Джоржъ прибавилъ потихоньку, прикрывъ ротъ рукою:-- о Гридли.
   -- Помню.
   -- Онъ скрывается у меня. Я не могъ сказать объ этомъ, не имѣя его разрѣшенія. Онъ, миссъ, собрался въ послѣдній походъ и передъ этимъ забралъ себѣ въ голову капризъ повидаться вотъ съ нею. Говоритъ, что они могутъ понять другъ друга, что она была здѣсь для него другомъ. Я и пришелъ за нею, потому что, какъ посмотрѣлъ на Гридли, мнѣ почудилось, что я слышу бой барабановъ, затянутыхъ чернымъ сукномъ.
   -- Сказать ей объ этомъ? спросила я.
   -- Будьте такъ добры! отвѣтилъ онъ, взглянувъ съ нѣкоторымъ страхомъ на миссъ Флайтъ.-- Это Провидѣніе устроило мою встрѣчу съ вами, миссъ. Самъ я, навѣрное, не зналъ бы, какъ обойтись съ этой леди.
   И положивъ руку на грудь, онъ стоялъ въ воинственной позѣ, пока я объясняла миссъ Флайтъ на ухо цѣль его прихода.
   -- Шропширецъ! мой сердитый другъ! почти такой же знаменитый, какъ я сама! воскликнула она.-- Конечно, я съ величайшимъ удовольствіемъ буду ходить за нимъ.
   -- Тс! Онъ теперь скрывается и живетъ у мистера Джоржа. Это мистеръ Джоржъ.
   -- Не-у-же-ли? Горжусь тѣмъ, что имѣю честь! Военный, мой милочка, шепнула она мнѣ,-- военный, настоящій генералъ.
   Бѣдная миссъ Флайтъ сочла необходимымъ какъ можно любезнѣе привѣтствовать мистера Джоржа, чтобъ выразить свое уваженіе къ военному званію, и отпускала реверансъ за реверансомъ, такъ что уже я и не знаю, какъ мы выбрались изъ суда.
   Когда наконецъ это удалось, она, продолжая величать мистера Джоржа генераломъ, взяла его додъ руку, къ величайшему удовольствію зѣвакъ, которые съ любопытствомъ созерцали эту сцену. Онъ такъ растерялся, такъ убѣдительно просилъ меня "не дезертировать", что я никакъ не могла рѣшиться покинуть его, главнымъ образомъ потому, что знала, какъ слушается меня всегда миссъ Флайтъ, къ тому же и она сказала мнѣ: -- Разумѣется, моя милая Фицъ-Джерндайсъ, вы будете намъ сопутствовать.
   Ричардъ, очевидно, тоже желалъ идти съ ними, потому что безпокоился, благополучно ли они доберутся до цѣли своего странствія; и такъ рѣшено было, что мы отправимся всѣ вмѣстѣ. Но прежде я написала на скоро карандашомъ нѣсколько строкъ мистеру Джерндайсу, объясняя, куда и зачѣмъ мы идемъ, такъ какъ, по словамъ Джоржа, Гридли, узнавъ объ его утреннемъ разговорѣ съ моимъ опекуномъ, все время послѣ того вспоминалъ мистера Джерндайса. Записка, запечатанная мистеромъ Джоржемъ, который забѣжалъ для этого въ кофейню, была отправлена съ посыльнымъ.
   Мы наняли извозчичью карету и пріѣхали въ одну изъ улицъ, примыкающихъ къ Лейчестеръ-Скверу, затѣмъ пошли по узкому двору, находившемуся передъ входомъ въ галлерею; м-ръ Джоржъ все время извинялся, что ведетъ насъ такой дорогой. Когда онъ взялся за ручку колокольчика своей двери, къ нему подошелъ почтенный сѣдовласый джентльменъ въ очкахъ, въ черномъ пальто и такихъ же штиблетахъ и въ широкополой шляпѣ; въ рукахъ у него была толстая трость съ золотымъ набалдашникомъ.
   -- Извините меня, любезный другъ,-- скажите это ли галлерея для стрѣльбы Джоржа?
   -- Точно такъ, сэръ, отвѣтилъ Джоржъ, взглядывая на надпись крупными буквами на выбѣленной стѣнѣ галлереи.
   -- Ахъ, дѣйствительно! сказалъ пожилой джентльменъ, устремляя свой взглядъ но тому же направленію.-- Благодарю васъ. Вы позволили?
   -- Да, сэръ. Джоржъ -- это я.
   -- Неужели? Такъ вы мистеръ Джоржъ; какъ видите, я поспѣлъ сюда скорѣе васъ. Безъ сомнѣнія, это вы приходили за мной?
   -- Нѣтъ, сэръ.
   -- Неужели? Значить вашъ слуга приходилъ за мною. Я докторъ, и пять минутъ тому назадъ меня позвали навѣстить больного въ галлерею, для стрѣльбы Джоржа.
   Мистеръ Джоржъ, обернувшись ко мнѣ и Ричарду, проговорилъ:-- Барабаны затянуты чернымъ сукномъ... и торжественно покачалъ головой.
   Въ эту минуту дверь отворилъ человѣкъ страннаго вида въ зеленомъ колпакѣ и зеленомъ передникѣ; его платье, лицо и руки были выпачканы чернымъ. Пройдя по мрачному коридору, мы вступили въ галлерею,-- просторную залу съ голыми кирпичными стѣнами, наполненную мишенями, ружьями, шпагами и другими подобными вещами.
   Когда всѣ мы вошли, докторъ остановился, снялъ шляпу и какимъ-то чудомъ преобразился: на его мѣстѣ стоялъ совсѣмъ другой человѣкъ. Этотъ человѣкъ быстро обернулся къ Джоржу, дотронулся до его груди указательнымъ пальцемъ и сказалъ:
   -- Взгляните-ка сюда, Джоржъ. Вы знаете меня и я знаю васъ. Вы человѣкъ бывалый, я тоже. Мое имя Беккетъ; какъ вамъ извѣстно, я получилъ приказъ арестовать Гридли; вы прятали его долго и очень искусно, надо отдать вамъ справедливость.
   Мистеръ Джоржъ сурово посмотрѣлъ на него, закусилъ губы и покачалъ головой.
   Тотъ продолжалъ:
   -- Джоржъ, вы человѣкъ здравомыслящій и съ хорошимъ направленіемъ; я посомнѣваюсь, что вы именно таковы. Замѣтьте: я обращаюсь къ вамъ не такъ, какъ ко всякому простому человѣку, потому что вы служили государству и знаете, что надо повиноваться, когда велитъ долгъ, слѣдовательно, вы далеки отъ того, что бы мнѣ препятствовать; и, если я потребую вашей помощи, вы станете мнѣ помогать, вотъ что вы сдѣлаете. Филь Скводъ! Не крадитесь втихомолку вонъ изъ галлереи, я васъ знаю и запрещаю вамъ это.
   Человѣкъ, выпачканный чернымъ, дѣйствительно ковылялъ вдоль стѣны, опираясь на нее плечомъ, и съ угрожающимъ видомъ смотрѣлъ на ворвавшагося насильно посѣтителя.
   -- Филь! сказалъ мистеръ Джоржъ.
   -- Чего изволите, старшина?
   -- Смирно!
   Человѣкъ остановился съ тихимъ ворчаніемъ.
   -- Леди и джентльмены, извините, если что либо покажется вамъ непріятнымъ;, я Беккетъ, инспекторъ тайной полиціи. и долженъ исполнить здѣсь свою обязанность. Джоржъ, я знаю, гдѣ тотъ человѣкъ, который мнѣ нуженъ: прошлую ночь я взобрался къ вамъ на крышу и сквозь потолочное окно видѣлъ его и васъ съ нимъ. Онъ вотъ тамъ, продолжалъ Беккетъ, указывая рукою.-- Тамъ онъ лежитъ на кушеткѣ. Я долженъ видѣть его и сказать, что онъ арестованъ. Но вы меня знаете, значитъ знаете, что я не считаю нужнымъ прибѣгать къ строгимъ мѣрамъ. Дайте мнѣ только слово честнаго человѣка, слово солдата, что не будете мнѣ препятствовать, и этого достаточно,-- я постараюсь сдѣлать для васъ все, что отъ меня зависитъ.
   -- Я слово даю, во съ вашей стороны это не хорошо, мистеръ Беккетъ.
   -- Вздоръ, Джоржъ? Не хорошо? и ткнувъ его опять пальцемъ въ грудь, мистеръ Беккетъ пожалъ ему руку.-- А развѣ съ вашей стороны хорошо прятать мою добычу? Будьте же вы справедливы ко мнѣ, бравый ветеранъ, настоящій рыцарь, Вильгельмъ Телль! Да, леди и джентльмены, онъ представляетъ собою лучшій образчикъ британскаго война. Я отдалъ бы пятидесятифунтовый билетъ, чтобъ имѣть такую фигуру!
   Тутъ мистеръ Джоржъ, поразмысливъ немного, предложилъ, чтобъ сперва отправились къ "товарищу", такъ онъ назвалъ Гридли, онъ съ миссъ Флайтъ, и получивъ на это согласіе Беккета, пошелъ съ нею въ противоположный уголъ галлереи, оставивъ насъ у стола, на которомъ лежали ружья.
   Пока они отсутствовали, мистеръ Беккетъ воспользовался случаемъ поговорить со всѣми нами по очереди. Меня онъ спросилъ, не боюсь ли я, какъ большая часть молодыхъ леди, огнестрѣльнаго оружія; у Ричарда освѣдомился, хорошо ли онъ стрѣляетъ, а Филю задалъ нѣсколько вопросовъ относительно ружей: какое изъ нихъ по его мнѣнію лучше, сколько оно можетъ стоить, если купить его изъ первыхъ рукъ, и т. п. Потомъ онъ высказалъ свое сожалѣніе по поводу того, что Филь даетъ волю порывамъ раздраженія, тогда какъ отъ природы кротокъ и нѣженъ, какъ красная дѣвица.
   Потомъ онъ проводилъ насъ къ выходу. Мы съ Ричардомъ собрались уходить, по мистеръ Джоржъ вышелъ къ намъ и сказалъ, что если мы не прочь навѣстить "товарища", тотъ будетъ очень радъ насъ видѣть. Не успѣлъ онъ это сказать, какъ зазвонилъ колокольчикъ и явился опекунъ, "воспользовавшійся случаемъ",-- какъ онъ говорилъ,-- "сдѣлать что нибудь для человѣка, который терпитъ одинаковое съ нимъ несчастіе". Мы вчетверомъ вошли къ Гридли: онъ лежалъ въ чуланѣ, отдѣленномъ отъ галлереи досчатой некрашеной переборкой, футовъ въ десять вышиною, не достигавшей крыши, такъ что надъ головою были стропила галлереи и потолочное окно, черезъ которое мистеръ Беккетъ выслѣдилъ Гридли.
   Солнце близилось къ закату и низко стояло на небѣ, его пурпурные лучи падали сверху, оставляя полъ въ тѣни. На простой кушеткѣ, покрытой простыней, лежалъ Шропширецъ, одѣтый почти такъ же, какъ и при первой нашей встрѣчѣ, но до того измѣнившійся, что я съ трудомъ признала въ этомъ безкровномъ лицѣ то, которое осталось въ моей памяти.
   Скрываясь въ этомъ убѣжищѣ, онъ не переставалъ писать обличенія судьямъ, о чемъ свидѣтельствовали исписанныя бумаги, которыми были завалены столъ и нѣсколько полокъ, испорченныя перья и другія письменныя принадлежности. Маленькая помѣшанная сидѣла подлѣ больного и держала его за руку, они были совершенно поглощены другъ другомъ, для нихъ, какъ будто, не существовали другіе; трогательную картину представляли эти два существа, соединенныя роковой связью. Никто изъ насъ не рѣшился приблизиться къ нимъ и мы остановились въ отдаленіи.
   Передъ нами была блѣдная тѣнь прежняго Шропширца: куда дѣвался его голосъ, энергичное выраженіе лица, его пылкость и непоколебимое упорство, съ которымъ онъ боролся за свои права,-- неправда одолѣла его наконецъ.
   Гридли поклонился мнѣ и Ричарду, а опекуну сказалъ:
   -- Вы очень добры, мистеръ Джерндайсъ, что пришли ко мнѣ,-- скоро меня уже не будетъ. Мнѣ хочется пожать вамъ руку, сэръ,-- вы хорошій человѣкъ, врагъ неправды. Богу извѣстно, какъ я высоко васъ уважаю.
   И они горячо пожали другу другу руки; опекунъ сказалъ ему нѣсколько утѣшительныхъ словъ, Гридли отвѣтилъ:
   -- Можетъ быть вамъ покажется страннымъ, сэръ, но я не захотѣлъ бы васъ видѣть, если бы теперь мы встрѣчались въ первый разъ; но вы знаете, какъ я бросилъ имъ перчатку, какъ я боролся одинъ противъ всѣхъ, какъ я говорилъ имъ правду до конца, говорилъ, что они такое, что они сдѣлали со мною; вы знаете все это,-- смотрите же теперь на эту развалину, мнѣ все равно.
   -- Вы мужественно выдерживали эту неравную борьбу, сказалъ опекунъ.
   -- Да, сэръ, отвѣчалъ онъ со слабой улыбкой.-- Я говорилъ вамъ, что со мной станется, когда я перестану бороться,-- взгляните! Взгляните на обоихъ насъ, взгляните!-- И просунувъ свою руку подъ руку миссъ Флайтъ, онъ привлекъ ее ближе къ себѣ.-- Вотъ чѣмъ кончается моя повѣсть: пзо всѣхъ моихъ привязанностей, стремленій и надеждъ, изъ всѣхъ людей, мертвыхъ и живыхъ, мнѣ близка одна эта бѣдная душа, и я ей но чуждъ. Насъ связываютъ долгіе годы страданій. Изъ всѣхъ связей, какія у меня на землѣ, это единственная, которую не порвалъ судъ!
   -- Примите мое благословеніе, Гридли, примите мое благословеніе, твердила со слезами миссъ Флайтъ.
   -- Безумецъ! Я думалъ, имъ никогда не удастся сломить меня! Я рѣшилъ, мистеръ Джерндайсъ, что этого не будетъ, я вѣрилъ, что буду обличать ихъ до самой смерти за то, что они насмѣялись надо мною; но я изнемогъ! Не знаю, давно ли я началъ выбиваться изъ силъ,-- мнѣ кажется, я свалился въ какой нибудь часъ. Хотѣлъ бы, чтобъ до нихъ никогда не дошелъ слухъ о томъ, что у меня опустились руки; хотѣлъ бы, чтобъ каждый изъ здѣсь присутствующихъ заставилъ ихъ повѣрить, что я умеръ, не сдаваясь, и упорно продолжалъ вызывать ихъ на бой, какъ дѣлалъ это много, много лѣтъ.
   Здѣсь мистеръ Беккетъ, который усѣлся въ уголку у двери, сталъ съ величайшимъ добродушіемъ утѣшать его по своему.
   -- Полно, полно, не отчаивайтесь, мистеръ Гридли; вы только немножко ослабѣли, это бываетъ со всѣми и со мной тоже. Ободритесь, встряхнитесь! Сколько разъ вы еще будете злиться на нихъ и выходить изъ себя, двадцать разъ еще я буду ловить васъ и арестовывать, если удастся.
   Гридли сдѣлалъ отрицательный жестъ.
   -- Не качайте головой, лучше кивните въ знакъ согласія. Боже мой, сколько разъ я имѣлъ съ вами дѣло. Развѣ не видалъ я васъ во Флитѣ {Лондонская тюрьма.}, за оскорбленіе суда, несчетное число разъ? Развѣ не являлся я въ судебную залу разъ двадцать нарочно, чтобъ посмотрѣть, какъ вы будете кидаться на лорда-канцлера, точно бульдогъ? Развѣ вы забыли, какъ, при самомъ началѣ своего похода противъ стряпчихъ, вы по два и по три раза въ недѣлю возмущали своими угрозами спокойствіе всѣхъ блюстителей общественнаго порядка? Спросите присутствующую здѣсь старую леди, она всегда при этомъ бывала. Встряхнитесь же, мистеръ Гридли, встряхнитесь, сэръ.
   -- Что вы съ нимъ сдѣлаете? шепотомъ спросилъ у него Джоржъ.
   -- Еще не знаю, отвѣчалъ также шепотомъ Беккетъ и продолжалъ громко,-- вы говорите, что изнемогли, мистеръ Гридли: три недѣли вы водили меня за носъ, заставили карабкаться но крышамъ, точно кота-Ваську, и явиться сюда подъ видомъ доктора! Подите,-- развѣ это похоже на изнеможеніе? Я скажу вамъ, въ чемъ вы теперь нуждаетесь, -- въ возбужденіи. Да. Вамъ необходимо возбужденіе,-- вотъ все, что вамъ надо. Вы къ нему привыкли и не можете безъ него обойтись,-- я и самъ тоже привыкъ къ возбужденію. Ну, такъ вотъ предписаніе насчетъ васъ, вслѣдствіе жалобы мистера Телькингорна, -- того, что изъ Линкольнъ-Иннъ-Фильдса. Это предписаніе странствовало чуть не по всѣмъ графствамъ. Что вы скажете на предложеніе слѣдовать за мною? Вы выскажете судьямъ самые ядовитые аргументы, это будетъ вамъ полезно, освѣжитъ васъ, вы придумаете какую нибудь новую выходку противъ лорда-канцлера. Сдаваться. Меня удивляетъ, когда человѣкъ съ вашей энергіей говорятъ подобныя вещи. Вы не должны сдаваться. Не даромъ вы сдѣлались притчей во языцѣхъ въ Канцлерскомъ судѣ. Джоржъ, дайте руку мистеру Гридли, и мы посмотримъ, но лучше ли ему будетъ, когда онъ встанетъ.
   -- Онъ очень слабъ, сказалъ Джоржъ тихимъ голосомъ.
   -- Слабъ? со страхомъ повторилъ Беккетъ.-- Я желалъ только ободрить его,-- непріятно видѣть стараго знакомаго въ такомъ состояніи духа. Ничто бы его такъ не развеселило, какъ маленькая перебранка со мною. Онъ могъ бы разносить меня, сколько его душѣ угодно; я бы никогда не заявилъ на него претензіи.
   Своды галлереи огласились воплемъ миссъ Флайтъ, который и до сихъ поръ раздается въ моихъ ушахъ:
   -- О, нѣтъ, Гридли... безъ моего благословенія! Послѣ столькихъ лѣтъ! такъ закричала она, когда онъ, тяжело упавъ навзничь, остался недвижимъ.
   Солнце закатилось. Свѣтъ постепенно потухалъ, и тѣни ползли все выше. Но мнѣ казалось, что тѣнь отъ этой пары: одного умершаго, другой живой, больше ночной тьмы омрачала отъѣздъ Ричарда, и сквозь прощальный привѣтъ Ричарда мнѣ слышалось:
   -- Изъ всѣхъ моихъ привязанностей, стремленій и надеждъ, изъ всѣхъ людей, мертвыхъ и живыхъ, мнѣ близка одна эта бѣдная душа, и я ей не чуждъ. Насъ связываютъ долгіе годы страданій. Изъ всѣхъ связей, какія у меня были на землѣ, это единственная, которую не порвалъ судъ!
   

ГЛАВА XXV.
Мистрисъ Снегсби все видитъ.

   Въ Куксъ-Кортѣ на Канцелярской улицѣ не спокойно: черное подозрѣніе проникло въ эту мирную обитель. Правда, большинство обывателей Куксъ-Корта живетъ себѣ по прежнему безмятежно, но мистеръ Снегсби перемѣнился, и его женушка знаетъ это.
   Томъ-отшельникъ и Линкольнъ-Иннъ-Фильдсъ точно два неукротимыхъ скакуна прикованы къ колесницѣ воображенія мистера Снегсби: мистеръ Беккетъ погоняетъ, Джо и мистеръ Телькингорнъ сидятъ за пассажировъ, и вся эта компанія неотвязно преслѣдуетъ мистера Снегсби среди его мирныхъ занятій. Даже за семейной трапезой въ маленькой кухнѣ, среди горячаго пара, который подымается съ обѣденнаго стола, его воображеніе уносится невѣдомо куда, и, отрѣзавъ первый кусокъ отъ бараньей ноги, мистеръ Снегсби оставался недвижимъ, вперивъ взоры въ кухонную стѣну.
   Мистеръ Снегсби не можетъ понять, зачѣмъ онъ понадобился мистеру Телькингорну; что-то неладно, но что именно, для кого, гдѣ. когда, какія послѣдствія могутъ изъ этого произойти, откуда ихъ ожидать, -- все это ему неизвѣстно и составляетъ для него неразрѣшимую загадку. Внушительное впечатлѣніе отъ коронъ, мантій, звѣздъ и подвязокъ, которыя блещутъ изъ подъ слоя пыли въ кабинетѣ мистера Телькингорна, почтеніе передъ тайнами, извѣстными самому лучшему и самому неприступному изъ его заказчиковъ, этому юристу, передъ которымъ благоговѣетъ вся судейская братія и вся округа, воспоминаніе объ агентѣ тайной полиціи, съ его указательнымъ пальцемъ, съ его плѣнительно-довѣрчивой манерой порабощать человѣка,-- убѣждаютъ мистера Снегсби, что онъ участникъ какой-то страшной тайны. Но онъ не вѣдаетъ, въ чемъ состоитъ эта тайна,-- это-то и усугубляетъ опасность положенія: каждый день, каждую минуту, при всякомъ звонкѣ колокольчика, при каждомъ новомъ посѣтителѣ лавки, отъ каждаго полученнаго письма тайна можетъ обнаружиться, и, точно отъ подожженнаго фитиля, вспыхнетъ, задымится и взорветъ... кого?.. знаетъ только одинъ мистеръ Беккетъ.
   Поэтому всякій разъ, какъ незнакомой человѣкъ входитъ въ лавку,-- а сколько ихъ является въ теченіе дня! и спрашиваетъ, можно ли видѣть мистера Снегсби, сердце торговца писчебумажными принадлежностями тревожно колотится въ преступной груди. При такихъ вопросахъ онъ претерпѣваетъ ужасныя страданія, и если спрашивающій какой нибудь мальчишка, мистеръ Снегсби отводитъ свою душу, накидываясь на ни въ чемъ неповиннаго мальчишку и яростно допрашивая его, зачѣмъ онъ не говоритъ сразу, что ему нужно. Самые надоѣдливые покупатели, самые назойливые мальчишки преслѣдуютъ мистера Снегсби даже во снѣ, пугаютъ всякими неожиданными вопросами, и нерѣдко ночью, когда на маленькой фермѣ, что на Канцелярской улицѣ, пѣтухъ, по своей необъяснимой привычкѣ, прогорланить о близости утра, мистеръ Снегсби просыпается среди кошмара отъ того, что женушка расталкиваетъ его, спрашивая, что съ нимъ.
   Сама его женушка тоже не малое для него затрудненіе. Сознавая каждую минуту, что онъ долженъ скрывать отъ нея тайну и крѣпко на крѣпко беречься ея прозорливости, мистеръ Снегсби принимаетъ въ ея присутствіи видъ провинившейся собаки, всячески избѣгающей встрѣтить взглядъ своего хозяина. Эти опасные признаки замѣчены женушкой и не пропадаютъ для ноя безслѣдно, а приводятъ къ такому заключенію: у Снегсби есть что-то на душѣ!
   Такимъ-то образомъ въ Куксъ-Кортѣ на Канцелярской улицѣ закралось подозрѣніе; для мистрисъ Снегсби переходъ отъ подозрѣнія къ ревности такъ же естественъ и близокъ, какъ отъ Куксъ-Корта до Ченсери Лэна; такимъ-то образомъ въ Куксъ-Кортъ на Канцелярской улицѣ закралась и ревность. Разъ забравшись сюда, она попала на благодарную почву и разрослсь въ груди мистрисъ Снегсби пышнымъ цвѣтомъ: ревность подымаетъ ее по ночамъ съ постели и побуждаетъ осматривать карманы мужа, рыться въ его письмахъ, ревизовать грос-бухъ, счетныя книги, выручку, ящики и желѣзную кассу, подсматривать подъ окнами, подслушивать у дверей и перетолковывать вкось и вкривь результаты этихъ изслѣдованій.
   Мистрисъ Снегсби неутомима въ преслѣдованіи своей идеи, такъ что всѣмъ начинаетъ казаться, что въ домѣ завелось привидѣніе: ибо въ самые неуказанные часы слышится скрипъ половицъ и шелестъ платья; приказчики думаютъ, что когда-нибудь здѣсь было совершено убійство. Оса держится какого-то повѣрья, почерпнутаго въ Тутингѣ, гдѣ оно было очень распространено между сиротами, о сокровищѣ, зарытомъ въ погребѣ и охраняемомъ старикомъ съ длинной бѣлой бородой, который заключенъ тамъ уже семь тысячъ лѣтъ за то, что прочелъ на выворотъ Отче нашъ.
   Мистрисъ Снегсби неутомимо спрашиваетъ себя: "Кто былъ Немвродъ? Кто эта дама... эта тварь? Кто этотъ мальчикъ"?
   Немвродъ такъ же мертвъ въ настоящее время, какъ тотъ могучій звѣроловъ, чьгмъ именемъ окрестила его мистрисъ Снегсби; о дамѣ извѣстно слишкомъ мало; поэтому мысленное око мистрисъ Снегсби съ удвоенной бдительностію устремляется на мальчика. "Кто же этотъ мальчикъ"? Въ тысячу первый разъ спрашиваетъ себя мистрисъ Снегсби: "Кто этотъ"... И вдругъ ее осѣняетъ вдохновеніе.
   Ясно, что у этого оборвыша нѣтъ никакой почтительности къ мистеру Чедбенду. Да и откуда ей взяться, когда на глазахъ у него такіе вредные примѣры! Мистеръ Чедбендъ велѣлъ ему прійти опять,-- мистрисъ Снегсби слышала это собственными ушами,-- чтобъ ему дали адресъ дома, гдѣ будетъ происходить духовная бесѣда, по мальчишка не явился. Почему? Очевидно потому, что ему было сказано не приходить. Кто же запретилъ приходить, кто? А! теперь она понимаетъ все.
   Къ счастію -- и мистрисъ Снегсби топко улыбается и выразительно качаетъ головой -- вчера на улицѣ мистеръ Чедбендъ встрѣтилъ мальчишку, и такъ какъ онъ желаетъ воспользоваться этимъ подходящимъ субъектомъ для духовнаго назиданія избранной паствы, то остановилъ его и потребовалъ, подъ угрозой отдать его въ руки полиціи, чтобъ тотъ указалъ, гдѣ онъ живетъ, и поклялся прійти въ Куксъ-Кортъ завтра вечеромъ. "Зав-тра ве-че-ромъ"! повторяетъ мистрисъ Снегсби съ выразительнымъ удареніемъ; и опять тонко улыбается и качаетъ головой. Завтра вечеромъ мальчишка будетъ здѣсь, завтра вечеромъ мистрисъ Снегсби не спуститъ глазъ съ него и еще кое съ кого, и...
   -- О, можете скрытничать сколько угодно, но меня вамъ не провести! съ презрительнымъ высокомѣріемъ восклицаетъ мистрисъ Снегсби.
   Мистрисъ Снегсби никому не трубитъ въ уши своего открытія и сохранитъ свою тайну про себя.
   Наступаетъ завтрашній день съ аппетитными приготовленіями для маслодѣльни, наступаетъ и вечеръ. Является мистеръ Снегсби, облеченный суртукъ, являются Чедбенды, и когда корабль уже нагруженъ, являются ученики и Оса, готовые вкусить духовной пищи, является наконецъ тотъ, кого мистеръ Чедбендъ хочетъ обратить на путь истины, является Джо съ опущенной головой, волоча ноги, комкая въ грязныхъ рукахъ лохмотья мѣховой шапки, точно пойманную птицу, которую онъ хочетъ ощупать прежде чѣмъ съѣстъ сырьемъ.
   Когда Оса вводитъ Джо въ гостинную, мистрисъ Снегсби пронизываетъ быстрымъ взглядомъ его и своего мужа. Ага, они переглянулись! Зачѣмъ мистеру Снегсби смотрѣть на этого мальчишку? Мистрисъ Снегсби все поняла: ясно, какъ Божій день, что мистеръ Снегсби отецъ этого мальчика. Въ противномъ случаѣ зачѣмъ имъ обмѣниваться взглядомъ, зачѣмъ мистеру Снегсби смущаться и выразительно покашливать въ руку?
   -- Миръ вамъ, друзья мои! говоритъ Чедбендъ, подымаясь съ мѣста и вытирая обильныя выпотѣнія на своемъ маслянистомъ ликѣ.-- Миръ да будетъ съ нами! А почему такъ, друзья мои? вопрошаетъ съ маслянной улыбкой.-- Ибо миръ не можетъ быть противъ насъ, ибо миръ долженъ быть для насъ, ибо миръ не приноситъ съ собою вражды, подобно хищному ястребу, ибо миръ сходить на насъ, аки голубь. Посему, друзья мои, да будетъ съ нами миръ! Отрокъ выступи на середину!
   Мистеръ Чедбендъ простираетъ свою жирную длань и, опустивъ ее на руку Джо, обдумываетъ, куда бы лучше его поставить. Джо, пребывающій въ сильномъ сомнѣніи относительно намѣреній благочестиваго мужа, увѣренный, что ему угрожаетъ какая-то непріятность, бормочетъ:-- Пустите! Ничего я вамъ не говорилъ. Пустите!
   -- Нѣтъ, юный другъ мой, не пущу, кротко отвѣчаетъ мистеръ Чедбендъ.-- А почему? Ибо я дѣлатель жатвы, ибо я радѣтель, ибо я труженикъ на пивѣ, ибо ты посланъ мнѣ и сдѣлаешься драгоцѣннымъ орудіемъ въ рукѣ моей. Да послужитъ орудіе сіе на пользу вамъ, друзья мои, вамъ на утѣшеніе, вамъ на обогащеніе, вамъ на усовершенствованіе, вамъ на благо! Юный другъ мой, сядь на этотъ стулъ.
   Джо должно быть вообразилъ, что достопочтенный джентльменъ намѣренъ остричь ему волосы, потому что онъ защищаетъ обѣими руками свою голову, всевозможными способами выказываетъ свое нежеланіе подчиниться приглашенію, и большихъ трудовъ стоитъ водворить его на желаемомъ мѣстѣ.
   Когда наконецъ его, точно безжизненное чучело, усаживаютъ на стулъ, мистеръ Чедбендъ отступаетъ къ столу и, воздымая свою медвѣжью лапу, возглашаетъ: "Друзья мои!" подавая этимъ сигналъ къ тишинѣ и вниманію. Приказчики хихикаютъ исподтишка и подталкиваютъ другъ друга локтемъ; Оса, отъ смѣшанныхъ чувствъ: благоговѣйнаго восторга передъ мистеромъ Чедбендомъ и состраданія къ одинокому отверженцу, несчастію котораго она глубоко сочувствуетъ, впадаетъ въ состояніе, близкое къ столбняку.
   Мистрисъ Снегсби молчаливо заряжаетъ свои пороховыя мины, угрюмая мистрисъ Чедбендъ расположилась у огня и грѣетъ колѣна, находя, что ощущеніе тепла благопріятствуетъ воспріятію душеспасительныхъ увѣщаній.
   Обыкновенный ораторскій пріемъ мистера Чедбенда -- вперить взоръ въ кого нибудь одного изъ членовъ своей пастры и обращать всѣ свои разсужденія исключительно къ этому лицу. Отъ избраннаго, разумѣется, при этомъ ожидается, что онъ по временамъ будетъ выражать испытываемыя въ глубинѣ души ощущенія подобающимъ образомъ: вздохомъ, воплемъ, ворчаньемъ, или инымъ, приличнымъ случаю, знакомъ. Какая нибудь старушка начинаетъ вторить съ сосѣдней скамьи, затѣмъ подхватываетъ еще кто нибудь, и такимъ образомъ умиленіе сообщается всѣмъ присутствующимъ, передается, какъ фантъ въ игрѣ, отъ одного къ другому, до самыхъ закоренѣлыхъ грѣшниковъ, и, исполняя роль парламентскихъ рукоплесканій, пускаетъ корабль Чедбенда на всѣхъ парахъ. На этотъ разъ, возгласивъ свое обращеніе, мистеръ Чедбендъ, просто въ силу привычки, остановилъ взоръ свой на мистерѣ Снегсби и тѣмъ обрекъ несчастнаго коммиссіонера, уже и безъ того достаточно смущеннаго быть непосредственной жертвой его краснорѣчія.
   -- Здѣсь, среди насъ, друзья мои, нѣкій язычникъ и идолопоклонникъ, обитающій въ нѣдрахъ Тома-Отшельника и скитающійся по лицу земли, аки овца безъ пастыря.
   И мистеръ Чедбендъ подчеркиваетъ это мѣсто грязнымъ ногтемъ большого пальца, посылаетъ масляную улыбку мистеру Снегсби, долженствующую означать: если вы еще не побѣждены, то у оратора на готовѣ аргументъ, который сразитъ васъ окончательно.
   -- Здѣсь, среди насъ, друзья мои, нашъ братъ, отрокъ. Безъ родителей, безъ родственниковъ, не имѣющій ни стадъ, ни табуновъ, ни золота, ни серебра, ни драгоцѣнныхъ камней. Почему же, друзья мои, онъ лишенъ этихъ благъ? Почему онъ не владѣетъ ими?
   Мистеръ Чедбендъ задаетъ этотъ вопросъ такимъ тономъ, какъ будто предлагаетъ совершенно новую, очень трудную и замысловатую задачу на обсужденіе мистера Снегсби и умоляетъ того не отказываться рѣшить ее.
   Мистеръ Снегсби, сильно встревоженный таинственнымъ взглядомъ, которымъ его только что подарила супруга (когда мистеръ Чедбендъ произнесъ слово -- родители), отваживается на скромное заявленіе:
   -- Не знаю, сэръ.
   За такое неумѣстное вмѣшательство мистрисъ Чедбендъ окидываетъ его грознымъ взглядомъ, а мистрисъ Снегсби восклицаетъ: -- Стыдись!
   -- Я слышу голосъ, говоритъ Чедбендъ:-- робкій ли это голосъ, друзья мои? Боюсь, что нѣтъ, хотя искренно желалъ бы, чтобъ это было такъ.
   Протяжное "ахъ!" вырывается изъ устъ мистрисъ Снегсби.
   -- Я слышу голосъ, который произнесъ: "не знаю". Посему, друзья мои, я объясню вамъ причину. Я скажу вамъ, что этотъ братъ, присутствующій среди насъ, лишенъ родителей, родственниковъ, стадъ, табуновъ, золота, серебра и драгоцѣнныхъ камней потому, что онъ лишенъ свѣта, сіяющаго на нѣкоторыхъ изъ насъ. Что же это за свѣтъ? Я спрашиваю васъ, что это за свѣтъ?
   Мистеръ Чедбендъ откидываетъ главу назадъ и умолкаетъ, но мистеръ Снегсби не идетъ уже, себѣ на погибель, на эту удочку. Мистеръ Чедбендъ нагибается впередъ, склоняется надъ столомъ и кидаетъ въ упоръ мистеру Снегсби свой отвѣтъ, пуская въ ходъ вышеупомянутый ноготь для большей убѣдительности.
   -- Это свѣтъ изъ свѣтовъ, лучъ изъ лучей, солнце изъ солнцъ, звѣзда изъ звѣздъ. Это свѣтъ истины!
   Мистеръ Чедбендъ выпрямляется и бросаетъ торжествующій взглядъ на мистера Снегсби.-- Вы не можете сказать мнѣ, что она не есть свѣточъ изъ свѣточей, ибо я говорю вамъ и повторю мильонъ разъ, что истина -- это свѣточъ изъ свѣточей. Я скажу вамъ, что я буду твердить это, нравится оно вамъ, или нѣтъ, и чѣмъ меньше вамъ нравится, тѣмъ громче я буду твердить, буду кричать въ рупоръ! Я скажу вамъ: попробуйте не согласиться съ этимъ, и вы падете, будете повержены въ прахъ, истерты въ порошокъ, сокрушены, разбиты въ дребезги!
   Послѣдователи мистера Чедбенда давно замѣтили, что этотъ ораторскій пріемъ всегда оказываетъ изумительное дѣйствіе; въ данномъ случаѣ результатъ его двоякій: чело оратора покрывается обильнымъ потомъ, а невинный мистеръ Снегсби представленъ несомнѣнымъ врагомъ добродѣтели, человѣкомъ съ каменнымъ сердцемъ и мѣднымъ лбомъ. Несчастный коммиссіонеръ, выставленный въ такомъ свѣтѣ, еще больше смущается и окончательно принимаетъ видъ мокрой курицы, и тутъ-то мистеръ Чедбендъ наноситъ ему послѣдній ударъ.
   Впродолженіе нѣкотораго времени проповѣдникъ занятъ отираніемъ пота со своей добродѣтельной главы, отъ которой идетъ такой паръ, что, кажется, носовой платокъ сейчасъ загорится -- такъ онъ курится послѣ каждаго утиранія.
   -- Друзья мои! продолжая разсуждать о предметѣ, который мы, по мѣрѣ нашихъ слабыхъ силъ, пытаемся разъяснить, спросимъ себя, что такое истина, о которой я упомянулъ. Ибо, мои юные друзья (обращаясь внезапно къ приказчикамъ и Осѣ, чѣмъ приводитъ ихъ въ трепетъ), если врачъ рекомендуетъ мнѣ принять каломель или касторовое масло, весьма естественно, что я стану вопрошать: что такое каломель? что такое касторовое масло? Весьма естественно мое желаніе получить о нихъ нѣкоторыя свѣдѣнія, прежде чѣмъ принять одно или другое, или оба вмѣстѣ. И такъ, мои юные друзья, что же такое истина? Опросимъ себя, что такое истина, когда она является въ будничномъ платьѣ, въ неприкрашенномъ видѣ. Есть ли она обманъ?
   "А -- ахъ"! изъ устъ мистрисъ Снегсби.
   -- Есть ли она скрытность?
   Энергичная мимика мистрисъ Снегсби въ знакъ отрицанія.
   -- Есть ли она умолчаніе?
   Очень долгое и очень упорное качаніе головой со стороны мистрисъ Снегсби.
   -- Да, друзья мои, все это не есть истина, ни одно изъ этихъ названій не приличествуетъ ей. Когда сей юный язычникъ, присутствующій среди насъ,-- онъ теперь заснулъ, печатью равнодушія и погибели запечатаны его вѣжды, но не будите его, ибо таковъ мой удѣлъ: бороться, сражаться, изъ силъ выбиваться ради него,-- когда сеи закоснѣлый язычникъ насказалъ намъ небылицъ про леди и про соверенъ, было ли это истиной? Нѣтъ. Былъ ли тутъ слѣдъ, капля, крупица истины? Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ.
   Мистрисъ Снегсби впивается въ глаза мужа, стараясь проникнуть въ глубь его души, точно свидѣтельствуетъ черезъ окна какое нибудь подозрительное помѣщеніе; еслибъ мистеръ Снегсби могъ выдержать этотъ взглядъ,-- онъ былъ бы не мистеръ Снегсби, и онъ не выдержалъ: онъ опустилъ глаза долу и голова его поникла.
   -- Ибо, мои юные друзья,-- тутъ мистеръ Чедбендъ спускается до уровня пониманія своихъ юныхъ друзей, поясняя мысль нагляднымъ примѣромъ и смиренно улыбаясь отъ того, что дѣлаетъ такое снисхожденіе,-- если хозяинъ дома сего отправившись изъ жилища своего въ городъ, увидитъ угря и, вернувшись въ домъ свой, призоветъ жену свою и скажетъ ей: Радуйся со мною Сара, ибо я видѣлъ слона!-- будетъ ли это истина?
   Мистрисъ Снегсби заливается слезами.
   -- Или, положимъ, увидитъ слона и, вернувшись, скажетъ: вотъ былъ въ городѣ, но видѣлъ только угря,-- будетъ ли это истина?
   Мистрисъ Снегсби громко рыдаетъ.
   Мистеръ Чердбендъ, поощренный эффектомъ своего уподобленія, продолжаетъ:
   -- Или, юные друзья мои, положимъ, что безчеловѣчные родители задремавшаго язычника,-- ибо, нѣтъ сомнѣнія, у него были родители,-- бросивъ его волкамъ и ястребамъ, дикимъ собакамъ, сернамъ и змѣямъ, вернулись въ свои обиталища къ трубкамъ и кружкамъ, къ флейтамъ и пляскамъ, къ крѣпкимъ напиткамъ и обильнымъ явствамъ,-- будетъ ли это истина?
   Мистрисъ Снегсби дѣлается жертвой спазмъ, но сдается имъ не безъ боя, а съ такими криками и воплями, что они раздаются по всему Куксъ-Корту, наконецъ впадаетъ въ столбнякъ, и ее несутъ по узкой лѣстницѣ наверхъ, точно фортепіано.
   Послѣ неистовыхъ воплей, свидѣтельствующихъ о невыразимыхъ страданіяхъ, которыя наводятъ ужасъ на всѣхъ присутствующихъ, изъ спальни являются послы съ извѣстіемъ; мистрисъ Снегсби лучше, хотя она очень слаба. Тогда мистеръ Снегсби, совершенно уничтоженный и оробѣвшій, осмѣливается выйти изъ-за дверей гостиной, куда былъ загнанъ при переноскѣ безчувственнаго тѣла.
   Все это время Джо сидитъ все на томъ же стулѣ; теперь онъ проснулся и щиплетъ свою шапку, засовывая въ рогъ кусочки мѣха и выплевывая ихъ потомъ съ видомъ раскаянія, такъ какъ сознаетъ, что онъ неисправимый нечестивецъ, и что не стоило заставлять его не спать, потому что онъ все равно ничего не понимаетъ и никогда не пойметъ.
   Однако же есть трогательная исторія, полная глубокаго интереса даже для тѣхъ, кто такъ близокъ къ животному, какъ ты, Джо,-- исторія Того, Кто умеръ на землѣ за людей, и еслибы Чедбенды, не заслоняя тебѣ свѣта своей особой, ограничились простой передачей этой исторіи, на столько краснорѣчивой, что она не нуждается въ ихъ прикрасахъ и добавленіяхъ,-- ты не заснулъ бы, Джо, и многому бы научился, слушая ее.
   Но Джо никогда не слыхалъ о книгахъ, гдѣ разсказана эта исторія, для него нѣтъ разницы между тѣми, кто ихъ писалъ, и преподобнымъ Чедбендомъ; онъ знаетъ только послѣдняго, и готовъ скорѣе бѣжать цѣлый часъ не останавливаясь, чѣмъ въ теченіе пяти минутъ слушать его разглагольствованія
   "Дольше не стоитъ здѣсь оставаться" думаетъ про себя Джо, "сегодня мистеръ Снегсби мнѣ ничего но окажетъ",-- и пробирается къ лѣстницѣ.
   Но внизу его встрѣчаетъ сострадательная Оса; она оперлась на перила кухонной лѣстницы и старается побороть приступъ надвигающагося припадка, вызваннаго завываніями мистрисъ Снегсби; она держитъ въ рукахъ свой ужинъ,-- хлѣбъ съ сыромъ, чтобы вручить его Джо, съ которымъ въ первый разъ рѣшается обмѣняться нѣсколькими словами.
   -- Вотъ тебѣ поѣсть, бѣдный мальчикъ, говоритъ Оса.
   -- Благодарю, мэмъ.
   -- Ты голоденъ?
   -- Какъ волкъ.
   -- Гдѣ твой отецъ и твоя мать?
   Джо остается съ кускомъ во рту, вытаращивъ по нее изумленные глаза: эта выросшая безъ призора сирота положила руку ему на плечо; первый разъ въ его жизни случается, чтобы чья-нибудь рука ласково прикоснулась къ нему.
   -- Я ничего о нихъ не знаю.
   -- Я тоже ничего не знаю о своихъ, восклицаетъ Оса, стараясь подавить волненіе, при которомъ скорѣе можетъ наступить припадокъ, и быстро убѣгаетъ, точно чего-то испугавшись.
   -- Джо! шепчетъ мистеръ Снегсби, пока мальчикъ мѣшкотно спускается по ступенькамъ.
   -- Я здѣсь, мистеръ Снегсби.
   -- Я не зналъ, что ты уходишь. Вотъ тебѣ полъ-кроны. Это хорошо, что ты ничего не сказалъ о той дамѣ, которую мы съ тобой видѣли тогда вечеромъ. Могло бы выйти худо. Ты и всегда молчи.
   -- Я и то ухожу, сэръ.
   За мистеромъ Снегсби крадется, какъ тѣнь, какой-то призракъ въ ночномъ чепцѣ и пеньюарѣ, провожаетъ его до дверей той комнаты, откуда онъ вышелъ, и проскальзываетъ на верхъ. Отнынѣ эта тѣнь сопровождаетъ его, куда бы онъ ни шелъ, и, какъ его собственная тѣнь, не отстаетъ отъ него ни на шагъ, тиха и безмолвна.
   И въ какую бы таинственную атмосферу ни попалъ мистеръ Снегсби и его собственная тѣнь, онъ долженъ остерегаться всякихъ тайнъ, ибо тамъ присутствуетъ и бдительная мистрисъ Снегсби -- кость отъ костей его, плоть отъ плоти его, тѣнь его тѣни.
   

ГЛАВА XXVI.
Ловкіе стрѣлки.

   Въ окрестности Лейчестеръ-Сквера заглянуло своими тусклыми глазами зимнее блѣднѣющее утро, но нашло тамъ очень мало желающихъ вставать съ постели. Большинство здѣшнихъ обывателей даже и въ лучшую пору года встаютъ поздно, ибо принадлежа къ хищнымъ птицамъ, являются на ночлегъ тогда, когда солнце высоко, а просыпаются и выходятъ на добычу, когда заблестятъ звѣзды.
   Теперь на чердакахъ и въ верхнихъ этажахъ, за грязными занавѣсками и шторами, подъ защитой фальшивыхъ именъ, фальшивыхъ волосъ, фальшивыхъ драгоцѣнностей и титуловъ, фальшивыхъ исторій, вся мошенническая колонія спитъ первымъ крѣпкимъ сномъ: здѣсь и рыцари зеленаго поля, которые по личному опыту могутъ говорить о заграничныхъ галерахъ и отечественныхъ смирительныхъ домахъ, и трусливые шпіоны разныхъ національностей, вѣчно дрожащіе отъ страха за свою шкуру, и преслѣдуемые угрызеніями совѣсти предатели, негодяи и буяны, игроки, шулера и лжесвидѣтели, есть даже клейменые каленымъ желѣзомъ.
   Здѣсь собрано больше звѣрства, чѣмъ было у Нерона, больше преступленій,-чѣмъ въ Ньюгетѣ.
   Чортъ отвратителенъ и во фланелевой блузѣ (онъ бываетъ ужасенъ и въ такомъ одѣяніи), по когда, воткнувъ въ манишку булавку онъ титулуется джентльменомъ, играетъ на бильярдѣ и въ рулетку, понтируетъ, сводитъ близкое знакомство съ векселями долговыми росписками, тогда онъ является болѣе опаснымъ, лукавымъ и гадкимъ, чѣмъ во всякомъ другомъ видѣ; такимъ встрѣтитъ его мистеръ Беккетъ, когда ему заблагоразсудится обревизовать нѣдра Лейчестеръ-Сквера.
   По тусклое зимнее утро не нуждается въ подобныхъ джентльменахъ и не будитъ ихъ, за то будитъ мистера Джоржа и его наперсника; они подымаются съ постели, свертываютъ и убираютъ свои матрацы. Выбрившись передъ зеркальцемъ микроскопическихъ размѣровъ, мистеръ Джоржъ съ непокрытой головой и распахнутой грудью отправляется на маленькій дворикъ къ помпѣ. Когда онъ возвращался назадъ, лицо его лоснится отъ желтаго мыла, ледяной воды, тренія и обливаній; онъ вытирается огромнымъ накатнымъ полотенцемъ, отдуваясь точно водолазъ, только что вылѣзшій изъ рѣки.
   Чѣмъ больше онъ третъ себѣ голову, тѣмъ сильнѣе закручиваются завитки его кудрявыхъ волосъ, и кажется, нельзя будетъ ихъ расчесать иначе, какъ при помощи скребницы или желѣзныхъ грабель. Наклонившись немного впередъ, чтобъ вода не попала на ноги, онъ третъ себѣ лицо, фыркаетъ, отдувается, и, поворачивая голову направо и налѣво, полируетъ голову и шею такъ, что кажется слѣзетъ кожа.
   Все это время Филь, стоя на колѣняхъ и растапливая каминъ, такъ пристально смотритъ на своего принципала, какъ будто для него достаточно посмотрѣть на этотъ процессъ умыванья, чтобъ быть чистымъ, и какъ будто его подкрѣпитъ на весь день избытокъ здоровья, которымъ пышетъ отъ мистера Джоржа. Когда мистеръ Джоржъ вытерся, онъ начинаетъ чесать себѣ голову двумя жесткими щетками заразъ и такъ немилосердно, что Филь, который теперь, шмыгая плечомъ по стѣнамъ, подметаетъ галлерею, сочувственно моргаетъ.
   Когда фундаментальная часть туалета окончена, орнаментальная беретъ не много времени. За тѣмъ мистеръ Джоржъ набиваетъ и зажигаетъ трубку, и начинаетъ курить, расхаживая по галлереѣ по своему обыкновенію; онъ куритъ торжественно и прохаживается медленно: быть можетъ эта первая утренняя трубка посвящена памяти покойнаго Гридли. Послѣ нѣсколькихъ молчаливыхъ турокъ мистеръ Джоржъ говоритъ:
   -- Такъ тебѣ, Филь, сегодня снилась деревня?
   Филь, проснувшись, упомянулъ вскользь объ этомъ снѣ
   -- На что же она была похожа?
   Подумавъ немного, Филь отвѣчаетъ:
   -- Не знаю, старшина.
   -- Какъ же ты узналъ, что это деревня?
   -- Должно быть потому, что тамъ была трава. А на ней лебеди,-- прибавляетъ Филь послѣ нѣкотораго размышленія.
   -- Что же дѣлали лебеди?
   -- Кажется, ѣли траву.
   Хозяинъ продолжаетъ прогулку, а человѣчекъ принимается за приготовленія къ завтраку: они не слишкомъ сложны,-- нужно приготовить всѣ принадлежности скромнаго завтрака на двѣ персоны и поджарить на каминной рѣшеткѣ нѣсколько ломтиковъ ветчины, но такъ какъ за каждымъ предметомъ Филю необходимо обойти кругомъ всей галлереи, и онъ никогда не приноситъ двухъ вещей заразъ, то времени уходитъ много.
   Наконецъ Филь доказываетъ, что все готово, мистеръ Джоржъ выколачиваетъ трубку, кладетъ ее на каминъ и садится за столъ: подавъ ему, Филь принимается завтракать самъ, усѣвшись на концѣ стола и пристроивъ тарелку къ себѣ на колѣни: можетъ быть онъ выражаетъ этимъ свое смиреніе или хочетъ скрыть свои черныя руки, а можетъ быть это его обыкновенная манера кушать.
   -- Деревня! Я думаю, ты на яву никогда ее и по видывалъ, Филь? говоритъ мистеръ Джоржъ, работая ножомъ и вилкой.
   -- Я видалъ разъ болота, отвѣчаетъ Филь, съ аппетитомъ уничтожая свой завтракъ.
   -- Гдѣ же?
   -- Я не знаю, гдѣ это было, но я ихъ видѣлъ, командиръ. Они такія плоскія, и тамъ сыро.
   Старшина и командиръ -- титулы, которыми, въ знакъ особаго почтенія и уваженія, Филь величаетъ своего хозяина, считая его одного достойнымъ ихъ.
   -- Я родился въ деревнѣ, Филь.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Да. И выросъ.
   Филь очень заинтересованъ и выражаетъ это тѣмъ, что, поднявъ свою единственную бровь, почтительно взглядываетъ на хозяина и не сводитъ съ него глазъ даже тогда, когда проглатываетъ большой глотокъ кофе.
   -- Въ цѣлой Англія нѣтъ ни одной птички, пѣсни которой я бы не слышалъ, нѣтъ ни куста или ягоды, которыхъ бы я не умѣлъ назвать, нѣтъ дерева, на которое я не влѣзъ бы. если бы понадобилось. Я былъ когда-то настоящимъ деревенскимъ мальчикомъ -- моя матушка жила въ деревнѣ.
   -- Чудесная, должно быть, старушка ваша, матушка, командиръ?
   -- И вовсе не была стара тридцать пять лѣтъ тому назадъ. Я готовъ биться объ закладъ, что и въ девяносто лѣтъ она будетъ такъ же широка въ плечахъ, какъ и я, и держаться будетъ такъ-же прямо.
   -- Она умерла девяноста лѣтъ, старшина?
   -- Нѣтъ! Впрочемъ Богъ съ ней. Что это мнѣ вздумалось вспомнить деревню, деревенскихъ мальчиковъ, бѣглецовъ и тому подобные пустяки?-- Все ты виноватъ. Значитъ, если несчитать болотъ, ты никогда не видалъ деревни, кромѣ, какъ во снѣ?
   Филь качаетъ головой.
   -- А хотѣлъ бы увидать?
   -- Н-нѣтъ, особеннаго желанія не имѣю.
   -- Съ тебя достаточно и города, а?
   -- Видите ли, командиръ, я не знаю ничего другого, къ тому же слишкомъ старъ, чтобы любить новинки.
   -- Сколько тебѣ лѣтъ, Филь? спрашиваетъ мистеръ Джоржъ, поднося къ губамъ дымящееся блюдечко.
   -- Въ мои лѣта входитъ восемь. Мнѣ не можетъ быть восемьдесятъ, не можетъ быть и восемнадцать, значить что-то среднее между чѣмъ и другимъ.
   -- Какъ? Что за чертовщина?-- И мистеръ Джоржъ ставитъ на столъ блюдечко, не сдѣлавъ ни одного глотка, и начинаетъ смѣяться, но сейчасъ же умолкаетъ, замѣтивъ, что Филь что-то высчитываетъ на своихъ грязныхъ пальцахъ.
   -- Мнѣ было ровно восемь,-- такъ считали въ приходѣ,-- когда я ушелъ съ мѣдникомъ. Меня послали по дѣлу; вотъ пошелъ я, и вижу: сидячъ мѣдникъ у стараго строенія возлѣ яркаго огня. Онъ и говоритъ: "Не хочешь ли идти со мною, парень?" Пожалуй,-- говорю, и вотъ онъ вмѣстѣ со мной отправился въ Клеркенвиль, тогда было первое апрѣля. Я умѣлъ считать до десяти. Когда снова наступило первое апрѣля, я сказалъ себѣ: теперь тебѣ восемь лѣтъ и одинъ годъ, потомъ на слѣдующее первое апрѣля я сказалъ: вотъ тебѣ восемь лѣтъ и два года. Потомъ мнѣ стало уже десять лѣтъ и восемь, потомъ два раза десять и восемь. Тутъ мнѣ трудно ужъ стало считать и я бросилъ, но я знаю, что въ моихъ лѣтахъ есть восемь.
   -- А! И мистеръ Джоржъ принимается за прерванный завтракъ.-- Что же случилось съ мѣдникомъ?
   -- Пьянство довело его до больницы, а больница, какъ мнѣ передавали, спровадила его прямо въ могилу, отвѣчаетъ таинственно Филь.
   -- Такимъ образомъ тебѣ вышло повышеніе: ты сдѣлался его преемникомъ?
   -- Да, командиръ, практика, какая у него была, перешла ко мнѣ; не очень-то много было работы, потому что кругомъ Саффронъ-Гилль, Гаттонъ-Гарденъ, Клеркенвиль, Смифильдъ,-- мѣстность бѣдная, гдѣ котлы служатъ, пока въ нихъ нечего и чинить. Главный доходъ хозяину былъ отъ странствующихъ мѣдниковъ, которые проживали у насъ, но меня они бросили: я не былъ похожъ на хозяина. Тотъ пѣлъ имъ хорошія пѣсни, я не зналъ ни одной; тотъ выбивалъ на желѣзныхъ и оловянныхъ горшкахъ всякія пьесы, я же умѣлъ только ихъ чинить, я отъ роду не могъ взять ни одной музыкальной ноты. Я тутъ еще женамъ ихъ не нравилось, что я безобразенъ.
   -- Онѣ были слишкомъ разборчивы. Ты не хуже другихъ, Филь, говоритъ хозяинъ съ ласковой улыбкой.
   -- Нѣтъ, старшина, отвѣчаетъ Филь, качая головой, -- нѣтъ. Когда я ушелъ съ мѣдникомъ, я, хоть и не могъ похвалиться наружностью, но былъ какъ люди. А какъ съ младости сталъ раздувать огонь ртомъ, да глотать дымъ, да то и дѣло обжигался да опалялъ волосы, да -- видно ужъ на роду мнѣ было написано такое несчастье -- вѣчно попадалъ въ расплавленный металлъ, а какъ сталъ постарше, часто терпѣлъ увѣчья отъ мѣдника, когда тотъ напивался пьянъ -- рѣдкій день этого не было,-- такъ и вышло, что красоты во мнѣ большой не было, даже ужъ въ ту пору. А потомъ пробылъ двѣнадцать лѣтъ въ кузницѣ, гдѣ рабочіе постоянно устраивали мнѣ каверзы, да опалило меня случайно на газовомъ за водѣ, а какъ вылетѣлъ я изъ окна, когда набивалъ ракетныя гильзы для фейерверка, такъ и сталъ такимъ уродомъ, что хоть за деньги показывайся!
   Очевидно вполнѣ помирившійся съ такой участью, Филь проситъ налить ему вторую чашку кофе и, отпивая изъ нея, говоритъ:
   -- Вскорѣ послѣ того, какъ меня выбросило ракетой изъ окна, я и увидѣлъ васъ, командиръ, въ первый разъ, помните?
   -- Помню, Филь, ты прогуливался по солнышку..
   -- Ползъ, старшина, ползъ у стѣнки.
   -- Да, совершенно вѣрно, шелъ, опираясь о стѣнку.
   -- Въ больничномъ колпакѣ! восклицаетъ Филь съ воодушевленіемъ.
   -- Да, въ колпакѣ.
   -- И на костыляхъ!
   Филь еще больше воодушевляется.
   -- И на костыляхъ.
   -- Вы тогда остановились, помните? Филь поспѣшно отодвигаетъ чашку съ блюдцемъ и снимаетъ тарелку съ колѣнъ.-- И сказали: "товарищъ, ты былъ на войнѣ?" Я не отвѣчалъ, потому что очень удивился, какъ это такой сильный, высокій и здоровый человѣкъ не побрезгалъ заговорить съ хромымъ калѣкой, какимъ я былъ тогда. А вы говорите со мной отъ сердца, и такъ-то мнѣ пріятно, тепло на душѣ, точно стаканчикъ водки проглотилъ. "Что съ тобой случилось, товарищъ? Ты тяжело контуженъ, гдѣ у тебя болитъ, дружище? Ободрись и разскажи мнѣ..." Ободрись! да я и то ужъ ободрился. Я вамъ отвѣтилъ; слово за слово мы разговорились, и вотъ я здѣсь. И вотъ я здѣсь, командиръ! восклицаетъ Филь, и вскочивъ съ мѣста, начинаетъ ходить кругомъ, не отдавая себѣ, отчета, зачѣмъ онъ это дѣлаетъ.
   -- Когда не хватитъ мишени, или когда надо будетъ поправить дѣла, скажите посѣтителямъ, чтобъ цѣлили въ меня,-- моя красота отъ этого не пострадаетъ. Пускай! Если понадобится, я и для бокса могу приготовиться, пусть тузятъ меня по головѣ,-- я и не почувствую. Если потребуется имъ гимнастическій мячъ, могутъ зашвырнуть меня хоть въ Корнваллисъ, Девонширъ или Ланкаширъ,-- мнѣ вреда отъ этого не будетъ, меня въ жизни швыряли на всякія манеры.
   Выпаливъ этотъ импровизированный спичъ, сопровождаемый соотвѣтствующей выразительной жестикуляціей, Филь Скводъ обходитъ вокругъ стѣнъ галлереи, быстро устремляется къ командиру и стукаетъ его головой въ грудь, чтобъ выразить всю свою преданность; затѣмъ, какъ ни въ чемъ не бывало, принимается убирать завтракъ.
   Весело засмѣявшись и потрепавъ его по плечу, мистеръ Джоржъ помогаетъ ему прибрать со стола и привести галлерею въ надлежащій порядокъ. Потомъ, повозившись нѣсколько времени съ гимнастическими гирями, онъ взвѣшивается на вѣсахъ и, найдя, что "прибавилось жиру", берется за шпагу и самымъ серьезнымъ образомъ фехтуетъ въ одиночку. Тѣмъ временемъ Филь садится за работу у своего стола, привинчиваетъ, отвинчиваетъ, чиститъ, разбираетъ, продуваетъ всякія, самыя крошечныя дырочки, словомъ, дѣлаетъ все, что только можно сдѣлать при чисткѣ огнестрѣльнаго оружія, и съ каждой минутой становится чернѣе.
   Вдругъ до хозяина и слуги доносится шумъ шаговъ въ коридорѣ, какой-то странный шумъ, возвѣщающій прибытіе не совсѣмъ обыкновенныхъ посѣтителей. Шаги раздаются все ближе и ближе, наконецъ въ галлерею вваливается группа такая удивительная, что съ перваго взгляда ее можно принять за одну изъ тѣхъ, которыя появляются на лондонскихъ улицахъ разъ въ годъ -- пятаго ноября.
   Группа состоитъ изъ безобразной немощной фигуры, которую несутъ въ креслѣ два носильщика въ сопровожденіи худощавой особы женскаго пола съ такимъ лицомъ, что еслибы ея губы не были крѣпко сжаты, ее можно бы принять за комическую маску, которая сейчасъ прочтетъ куплеты въ честь того достопамятнаго дня {Англійскіе простолюдины празднуютъ 5 ноября, день, когда былъ открытъ Пороховой заговоръ (5 ноября 1605 г. католики намѣревались взорвать посредствомъ пороховой мины Парламентъ вмѣстѣ съ королемъ Іаковомъ). И донынѣ въ этотъ день дѣлаютъ чучело, изображающее главнаго заговорщика Гая Фокса, и издѣваются надъ нимъ. Примѣч. перев.}, когда собирались взорвать Англію на воздухъ.
   Носильщики опускаютъ кресло на полъ; сидящая въ немъ фигура восклицаетъ: "О, Господи помилуй, я совсѣмъ разбитъ! Какъ поживаете, милый другъ мой, какъ поживаете?" и мистеръ Джоржъ узнаетъ въ этой развалинѣ достопочтеннаго мистера Смольвида, который собрался на прогулку съ внучкой въ качествѣ тѣлохранительницы.
   -- Мистеръ Джоржъ, дорогой другъ мой, какъ поживаете? повторяетъ мистеръ Смольвидъ, выпуская изъ правой руки шею носильщика, котораго чуть не задушилъ.-- Вы удивлены, видя меня здѣсь?
   -- Я бы не больше удивился, увидя вашего пріятеля изъ Сити, отвѣчаетъ мистеръ Джоржъ.
   -- Я рѣдко выхожу! вздыхаетъ мистеръ Смольвидъ.-- Много мѣсяцевъ уже прошло съ тѣхъ поръ, какъ я послѣдній разъ выходилъ изъ дому,-- неудобно и очень убыточно. Но мнѣ такъ хотѣлось повидать васъ, дорогой мистеръ Джоржъ. Какъ поживаете?
   -- Хорошо; надѣюсь, что и вы тоже.
   -- Дай Богъ вамъ всякаго благополучія, говоритъ мистеръ Смольвидъ, пожимая ему обѣ руки.-- Я взялъ съ собою внучку, Юдифь; нельзя было удержать ее дома, такъ горячо желала она васъ провѣдать.
   -- Гм! Однако жъ по ея виду этого не замѣтно! бормочетъ мистеръ Джоржъ.
   -- Вотъ мы наняли кэбъ, поставили туда кресло, а когда доѣхали до васъ, меня вынули изъ экипажа, посадили въ кресло и принесли сюда, чтобъ я могъ видѣть дорогого моего друга и его заведеніе. Это вотъ кучеръ, говоритъ мистеръ Смольвидъ, указывая на того носильщика, который подвергался опасности быть задушеннымъ и теперь уходитъ, растирая себѣ шею.-- Ему не придется платить за то, что помогъ нести, это пойдетъ въ счетъ платы за проѣздъ.-- И, указывая на другого носильщика, мистеръ Смольвидъ, прибавляетъ:-- А вотъ этого мы наняли на углу за пинту двухпенсоваго пива. Юдифь, дай ему два пенса. Я не былъ увѣренъ, есть ли у васъ слуга; знай я это, я не нанималъ бы этого человѣка.
   Взглянувъ на Филя, дѣдушка Смольвидъ не можетъ скрыть своего испуга и восклицаетъ:-- Господи помилуй! И при настоящихъ обстоятельствахъ его страхъ довольно основателенъ, ибо Филь, никогда еще не видавшій чернаго колпака дѣдушки Смольвида, застылъ съ ружьемъ въ рукахъ въ такой позѣ, какъ будто собирался пристрѣлить старика, какъ какую-нибудь безобразную птицу вороньяго рода.
   -- Юдифь, дитя мое, отдай этому человѣку два пенса, и это слишкомъ большая плата за его услугу.
   Человѣкъ этотъ принадлежитъ къ тѣмъ страннымъ образчикамъ человѣческаго рода, которые внезапно, точно грибы, выростаютъ передъ вами на западныхъ улицахъ Лондона, предлагая подержать лошадь или кликнуть извозчика. Нельзя сказать, чтобы его привели въ восторгъ два пенса, полученные отъ Юдифи; онъ подбрасываетъ монету на воздухъ, небрежно ловитъ и удаляется.
   -- Дорогой м-ръ Джоржъ, будьте такъ добры, помогите придвинуть меня поближе къ огоньку. Я привыкъ грѣться у огня, я вѣдь старикъ и скоро зябну. О, Господи помилуй!
   Послѣднее восклицаніе вырывается у достопочтеннаго джентльмена отъ испуга: мистеръ Скводъ, какъ какой-то гномъ, схватываетъ его вмѣстѣ съ кресломъ и ставитъ чуть не въ самый жаръ.
   -- Господи! Силы небесныя! твердитъ задыхаясь старикъ.-- Дорогой другъ мой, вашъ слуга удивительно силенъ и проворенъ, удивительно проворенъ. Юдифь, отодвинь маня немножко. Мои ноги начинаютъ горѣть!
   И дѣйствительно, носы присутствующихъ убѣждаются въ справедливости послѣдняго заявленія, обоняя запахъ горѣлой шерсти, подымающійся отъ чулокъ почтеннаго джентльмена. Прелестная дѣва послушно исполняетъ просьбу старика, потомъ поправляетъ колпакъ, который надвинулся ему на глаза, точно черный гасильникъ на свѣчку.
   Получивъ возможность оглянуться, мистеръ Смольвидъ замѣчаетъ на себѣ взглядъ мистера Джоржа и еще разъ жметъ ему руки.
   -- Дорогой другъ, какъ я радъ васъ видѣть. А, это ваше заведеніе? Прелестно, точно картинка. А что, не случается, чтобъ какое-нибудь изъ этихъ ружей случайно выстрѣлило? спрашиваетъ онъ, чувствуя себя немножко не по себѣ.
   -- О нѣтъ, не бойтесь.
   -- А вашъ слуга, онъ... о, Господи помилуй... онъ не можетъ выстрѣлить, нечаянно, разумѣется?
   -- До сихъ поръ онъ еще никого не ранилъ, кромѣ себя, отвѣчаетъ улыбаясь мистеръ Джоржъ.
   -- И должно быть неоднократно! По, вѣдь, если онъ могъ ранить себя, значитъ можетъ ранить и другого, съ умысломъ... или безъ умысла... Мистеръ Джоржъ, прикажите ему положить это дьявольское ружье и убираться!
   Повинуясь хозяйскому знаку, Филь удаляется съ пустыми руками на противоположный конецъ галлереи; успокоенный мистеръ Смольвидъ потираетъ себѣ ноги.
   -- Такъ вы поживаете хорошо? говоритъ онъ мистеру Джоржу, который стоить около него со шпагой въ рукахъ:-- благодаря Бога благоденствуете?
   Мистеръ Джоржъ холодно киваетъ головою и говоритъ.-- Продолжайте. Вѣдь не затѣмъ же вы явились сюда, чтобъ сказать мнѣ это.
   -- Ахъ, какой же вы шутникъ, мистеръ Джоржъ! Я не знаю другого такого пріятнаго собесѣдника!
   -- Ха-ха-ха! Продолжайте.
   -- Дорогой другъ мой... но этотъ мечъ на видъ преострый и пренепріятно сверкаетъ... Онъ можетъ случайно задѣть кого-нибудь... Я весь дрожу.-- И пока кавалеристъ отходитъ въ сторону, чтобъ положить шпагу, старикъ говорятъ à parte Юдифи:-- Проклятый! что какъ ему взбредетъ въ голову покончить со мною счеты въ этомъ ужасномъ мѣстѣ! А жаль, что нѣтъ старой вѣдьмы: я бы хотѣлъ, чтобъ онъ отрубилъ ей голову!
   -- Мистеръ Джоржъ возвращается, складываетъ на груди руки и, глядя сверху на старика, который съ каждой минутой сползаетъ все ниже въ своемъ креслѣ, спокойно говоритъ:
   -- Теперь приступимъ!
   -- Но къ чему же, къ чему, мой дорогой другъ? кричитъ мистеръ Смольвидъ, потирая себѣ руки и лукаво засмѣявшись.
   -- Къ трубкѣ! отвѣчаетъ мистеръ Джоржъ съ величайшимъ спокойствіемъ, затѣмъ ставитъ стулъ къ камину, достаетъ трубку, набиваетъ и закуриваетъ съ самымъ хладнокровнымъ видомъ.
   Это выводитъ изъ себя мистера Смольвида и, не зная, какъ приступить къ цѣли своего посѣщенія,-- въ чемъ бы она ни заключалась,-- онъ въ безсильной ярости царапаетъ ногтями воздухъ, горя желаніемъ вцѣпиться въ лицо мистера Джоржа и выцарапать ему глаза. Такъ какъ у стараго джентльмена длинные крючковатые ногти, высохшія жилистыя руки и водянистые зеленые глаза, то въ эту минуту онъ очень похожъ на злого духа, тѣмъ болѣе, что совершенно скатился съ кресла и представляетъ какую-то безформенную массу. Это зрѣлище дѣйствуетъ даже на Юдифь, хотя глаза ея привыкли къ подобнымъ картинамъ; она стремглавъ бросается къ старику -- нельзя сказать, чтобы руководимая исключительно нѣжной привязанностью къ дѣдушкѣ -- и такъ встряхиваетъ, толкаетъ и поколачиваетъ его по всему тѣлу, что раздаются звуки, напоминающіе удары трамбовки мостильщика.
   При помощи такихъ средствъ старикъ опять водворенъ въ креслѣ, и хотя у него побѣлѣло лицо и окоченѣлъ носъ, но онъ все еще продолжаетъ раздирать ногтями воздухъ. Юдифь подходитъ къ мистеру Джоржу и толкаетъ его въ спину своимъ костлявымъ пальцемъ, онъ подымаетъ голову; тогда она даетъ такой же толчокъ дѣду и, сведя ихъ такимъ образомъ вмѣстѣ, устремляетъ свой жесткій взглядъ въ огонь.
   -- Ай, ай, ой, ой, ухъ! бормочетъ дѣдушка Смольвидъ, съ трудомъ подавляя свою ярость.-- Дорогой другъ мой!
   -- Я уже сказалъ вамъ, чтобъ вы говорили сразу, что вамъ надо. Я человѣкъ прямой и не умѣю ходить вокругъ да около; у меня нѣтъ на это ни сноровки, ни умѣнья.-- И мистеръ Джоржъ засовываетъ трубку въ ротъ.-- Когда вы начинаете ткать свою паутину, я чувствую, что меня душитъ.-- II онъ широко вбираетъ въ себя воздухъ всею грудью, какъ будто желая удостовѣриться, не задохся ли.
   -- Если вы явились съ дружескимъ визитомъ, я очень радъ,-- милости просимъ! Если вы желали осмотрѣть мою движимость, -- добро пожаловать. Если вы хотите взять что нибудь,-- берите!
   Прелестная Юдифь, не спуская взора съ каминной рѣшотки, опять даетъ тумака своему дѣдушкѣ.
   -- Видите ли, и ваша внучка того же мнѣнія. Не понимаю, ради какого дьявола эта молодая леди не хочетъ сѣсть, какъ добрые люди! говоритъ въ задумчивости мистеръ Джоржъ, глядя на Юдифь.
   -- Она находится возлѣ меня, чтобъ помогать мнѣ, сэръ, отвѣчаетъ дѣдушка Смольвидъ.-- Я старый человѣкъ, сэръ, и нуждаюсь въ нѣкоторомъ вниманіи, я уже не такъ дряхлъ, какъ та ощипанная старая вѣдьма,-- тутъ онъ невольно бросаетъ взглядъ на подушку,-- но за мной нуженъ уходъ, мой дорогой другъ.
   -- Ну! и бывшій воинъ поворачиваетъ къ нему свой стулъ.-- Что же дальше?
   -- Мой пріятель изъ Сити имѣлъ небольшое дѣльце съ однимъ изъ вашихъ учениковъ.
   -- Да? Жалѣю своего ученика.
   Мистеръ Смольвидъ потираетъ себѣ ноги.
   -- Этотъ красивый юноша -- теперь уже офицеръ, по фамиліи Карстонъ. Явились его друзья и уплатили все до чиста, очень благородно.
   -- Такъ они заплатили? говоритъ мистеръ Джоржъ.-- Какъ вы думаете, не приметъ ли вашъ пріятель изъ Сити добраго совѣта отъ меня?
   -- Я полагаю, что приметъ, особенно отъ васъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я посовѣтую ему не имѣть больше дѣлъ съ этимъ молодчикомъ: изъ него ничего ужъ нельзя высосать. Я знаю навѣрное, что онъ голъ, какъ соколъ.
   -- Нѣтъ, мой дорогой другъ; нѣтъ, мистеръ Джоржъ; нѣтъ, сэръ! возражаетъ ушка Смольвидъ, лукаво ухмыляясь и потирая свои тощія ноги.-- Не совсѣмъ такъ; у молодого человѣка есть добрые друзья; есть жалованье, есть патентъ, который стоитъ кое что, если его продать, есть доля въ процессѣ, наконецъ можно разсчитывать на приданое его будущей жены; кромѣ того, видите ли, мистеръ Джоржъ, мнѣ кажется, мой пріятель разсчитываетъ на молодого человѣка еще въ одномъ отношеніи, говоритъ дѣдушка Смольвидъ, сдвинувъ свою ермолку и почесываясь за ухомъ, точно обезьяна.
   Мистеръ Джоржъ отложилъ трубку и, облокотившись рукой на спинку стула, стучитъ правой ногой въ полъ, какъ будто не совсѣмъ довольный оборотомъ разговора.
   Мистеръ Смольвидъ продолжаетъ:
   -- Но перейдемъ отъ одного предмета къ другому, отъ прапорщика къ капитану,-- повысимъ нашу тему, какъ выразился бы какой нибудь шутникъ.
   -- О комъ вы теперь говорите? О какомъ капитанѣ? спрашиваетъ мистеръ Джоржъ, нахмурившись и переставъ разглаживать воображаемые усы.
   -- О нашемъ капитанѣ, о томъ, котораго мы оба знаемъ, о капитанѣ Гаудонѣ.
   -- Такъ вотъ въ чемъ дѣло! говоритъ мистеръ Джоржъ и потихоньку свищетъ, замѣтивъ, что и дѣдъ знучка пристально смотрятъ на него.-- Вотъ вамъ что понадобилось! Ну, что же о немъ? Продолжайте, а то я скоро совсѣмъ задохнусь. Говорите же!
   -- Любезный другъ, ко мнѣ обратились вчера, -- Юдифь, встряхни меня немножко,-- ко мнѣ обратились по поводу капитана, и я до сихъ поръ остаюсь при томъ убѣжденіи, что онъ живъ.
   -- Чушь!
   -- Вы сдѣлали какое-то замѣчаніе, дорогой другъ? спрашиваетъ старикъ, приставивъ руку къ уху.
   -- Чушь!
   -- О! Судите сами по тѣмъ вопросамъ, которые были мнѣ предложены и по тѣмъ резонамъ, которыми при этомъ руководились. Какъ вы думаете, чего хочетъ адвокатъ, который задаетъ эти вопросы?
   -- Поживы! отвѣчаетъ мистеръ Джоржъ.
   -- Ничего подобнаго!
   -- Въ такомъ случаѣ онъ не адвокатъ, говоритъ мистеръ Джоржъ, складывая руки съ видомъ непоколебимаго убѣжденія.
   -- Онъ юристъ, знаменитый юристъ, дорогой другъ мой. Онъ хочетъ видѣть образчикъ почерка капитана Гаудона для сравненія съ почеркомъ тѣхъ бумагъ, которыя находятся въ его распоряженіи. Онъ только взглянетъ и вернетъ обратно.
   -- Что же дальше?
   -- Вспомнивъ объявленіе, которымъ вызывались тѣ, кто можетъ дать какія нибудь свѣдѣнія о капитанѣ Гаудонѣ, этотъ юристъ пришелъ ко мнѣ, точно такъ же, какъ и вы, дорогой другъ. Позвольте пожать вашу руку. Какъ я радъ, что вы пришли тогда! Какой дружбы былъ бы я лишенъ, если бы вы не пришли!
   -- Что же далѣе, мистеръ Смольвидъ? спрашиваетъ мистеръ Джоржъ, выполнивъ съ нѣкоторой сухостью церемонію рукопожатія.
   -- У меня кромѣ его подписи нѣтъ ни строки, написанной имъ. И яростно комкая въ рукахъ свой черный колпакъ, старикъ, которому пришло на память одно изъ немногихъ, извѣстныхъ ему молитвенныхъ прошеній, восклицаетъ: -- Труса, потопа, огня, меча, на его голову! У меня только его подписи, полмилліона его подписей! Но у васъ, дорогой мистеръ Джоржъ,-- и старикъ, задыхаясь, старается придать своей рѣчи прежній сладкій тонъ, пока Юдифь поправляетъ колпакъ на его головѣ, гладкой, какъ кегельный шаръ, -- но у васъ навѣрное найдется письмо, или какая нибудь бумага, писанная имъ? Довольно строчки, написанной его рукой.
   -- Нѣсколько строчекъ, писанныхъ его рукой, можетъ быть у меня и найдутся, говорить въ раздумьи бывшій кавалеристъ.
   -- Лучшій другъ мой.
   -- А можетъ быть и нѣтъ.
   -- О! уныло восклицаетъ мистеръ Смольвидъ.
   -- Еслибъ у меня были цѣлые мѣшки его писаній, я и тогда не показалъ бы вамъ даже такого маленькаго клочка, какой идетъ на забивку патрона, не узнавъ сперва, зачѣмъ вамъ это понадобилось.
   -- Сэръ, я сказалъ вамъ зачѣмъ; дорогой мистеръ Джоржъ, я объяснилъ вамъ зачѣмъ.
   -- Этого мало. Я хочу знать больше, прежде чѣмъ признаю причины уважительными.
   -- Въ такомъ случаѣ не хотите ли отправиться къ адвокату? Милый другъ мой, не хотите ли сами повидаться съ этимъ джентльменомъ? торопливо предлагаетъ мистеръ Смольвидъ, вытаскивая своими костлявыми руками старые невзрачные серебряные часы.-- Я говорилъ ему, что быть можетъ явлюсь къ нему сегодня между десятью и одиннадцатью, а теперь половина одиннадцатаго. Не хотите ли отправиться къ этому джентльмену, мистеръ Джоржъ?
   -- Гм! Мнѣ это не совсѣмъ нравится, говоритъ съ большой серьезностью мистеръ Джоржъ.-- Не знаю, почему вы такъ объ этомъ стараетесь.
   -- Я стараюсь обо всемъ, что можетъ пролить какой-нибудь свѣтъ на капитана Гаудона. Развѣ не провелъ онъ всѣхъ насъ? Развѣ не долженъ онъ намъ громадныхъ суммъ? Я стараюсь! Все относящееся къ нему кого можетъ касаться ближе, тѣмъ меня? Нѣтъ мой милый другъ, прибавляетъ старикъ понизивъ голосъ,-- не думайте, что я хочу васъ обмануть, я далекъ отъ этого. И такъ, готовы ли вы отправиться со мною, мой дорогой другъ.
   -- Э, я буду готовъ въ минуту, но помните: я ничего не обѣщаю.
   -- Да, да, дорогой мистеръ Джоржъ.
   -- А вы даромъ доставите меня туда, къ этому адвокату, и ничего не потребуете за провозъ? спрашиваетъ мистеръ Джоржъ, доставая шляпу и толстыя, много разъ мытыя замшевыя перчатки.
   Эта шутка такъ нравится мистеру Смольвиду, что онъ долго заливается дребезжащимъ смѣхомъ, но все-таки не перестаетъ черезъ плечо слѣдить за мистеромъ Джоржемъ и пожираетъ его глазами, пока тотъ, на противоположномъ концѣ галлереи, отпираетъ висячій замокъ у грубаго шкапчика съ посудой, заглядываетъ туда, шарить на верхнихъ полкахъ и вынимаетъ что-то. Слышится шелестъ бумаги, мистеръ Джоржъ прячетъ какую-то вещь у себя на груди, Юдифь толкаетъ мистера Смольвида, мистеръ Смольвидъ толкаетъ Юдифь.
   -- Я готовъ, говоритъ подходя мистеръ Джоржъ.-- Филь, снеси этого джентльмена въ экипажъ и не требуй съ него платы.
   -- Господи помилуй, Боже мой! Подождите минутку! вопитъ мистеръ Смольвидъ.-- Вашъ слуга слишкомъ проворенъ. Увѣрены ли вы, что снесете меня осторожно, добрый человѣкъ?
   Филь, не отвѣчая, схватываетъ кресло вмѣстѣ съ его содержимымъ; мистеръ Смольвидъ умолкаетъ и заключаетъ его шею въ тѣсныя объятія. Филь мчится бокомъ по корридору, какъ будто получилъ приказаніе бросить старика въ ближайшій кратеръ вулкана; однако же въ концѣ концовъ благополучно сваливаетъ старика въ экипажъ, Юдифь усаживается подлѣ, крыша кареты украшается кресломъ, мистеръ Джоржъ занимаетъ мѣсто на козлахъ.
   Когда по временамъ мистеръ Джоржъ заглядываетъ сквозь стекло внутрь кареты, зрѣлище, которое представляется его глазамъ, приводитъ его въ совершенное смущеніе; угрюмая Юдифь сидитъ недвижимо, а старикъ въ съѣхавшемъ на одинъ глазъ колпакѣ совсѣмъ сползъ съ сидѣнья на солому и безпомощно глядитъ своимъ свободнымъ глазомъ.
   

ГЛАВА XXVII.
Еще одинъ новый служака.

   Не долго приходится мистеру Джоржу возсѣдать на козлахъ, такъ какъ цѣль странствія Линкольнъ Иннъ-Фильдсъ. Когда кучеръ остановилъ коней, мистеръ Джоржъ сходитъ и спрашиваетъ въ окно кареты:
   -- Вашъ юристъ мистеръ Телькингорнъ?
   -- Да, мой дорогой другъ, а вы его знаете?
   -- Слышалъ, кажется даже видѣлъ, но не знаю, и онъ меня не знаетъ.
   За симъ слѣдуетъ переноска мистера Смольвида, что исполняется очень просто при помощи кавалериста, старика вносятъ въ кабинетъ стряпчаго и ставятъ передъ каминомъ на турецкомъ коврѣ. Мистера Телькингорна нѣтъ дома, но онъ скоро вернется, какъ сообщилъ имъ человѣкъ, сидѣвшій на скамьѣ въ передней; поправивъ огонь, человѣкъ этотъ удаляется во свояси и гости остаются одни.
   Мистеръ Джоржъ очень заинтересовался кабинетомъ стряпчаго; онъ осматриваетъ живопись на потолкѣ, старыя юридическія книги, портреты знатныхъ кліентовъ и читаетъ вслухъ имена на ящикахъ.
   -- Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, баронетъ, читаетъ мистеръ Джоржъ съ задумчивымъ видомъ.-- А! Замокъ Чизни-Вудъ. Гм! Долго созерцаетъ мистеръ Джоржъ эту надпись, какъ какую нибудь картину, и, отходя къ огню, повторяетъ;-- Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, баронетъ, замокъ Чизни-Вудъ, гм!
   -- Настоящій монетный дворъ, шепчетъ дѣдушка Смольвидъ, потирая ноги:-- страшный богачъ!
   -- Кто? Этотъ джентльменъ, Телькингорнъ, или баронетъ.
   -- Этотъ джентльменъ, этотъ джентльменъ!
   -- Такъ и я слышалъ: знаетъ такія вещи, что навѣрное богатъ, объ закладъ можно биться. Здѣсь у н§го недурно! говоритъ мистеръ Джоржъ, оглянувшись вокругъ:-- посмотрите-ка вонъ на тотъ денежный сундукъ.
   Приходъ хозяина прерываетъ разговоръ. Въ мистерѣ Телькингорнѣ, разумѣется, незамѣтно никакой перемѣны: одѣтъ старомодно, въ рукахъ очки въ потертомъ старомъ футлярѣ, манеры сдержаны и сухи, голосъ жесткій и глухой; зоркая бдительность скрывается подъ маской безстрастія; критическій и даже, можетъ быть, презрительный взоръ. Если бы пэры знали его, они отыскали бы себѣ болѣе горячихъ поклонниковъ, болѣе вѣрующихъ послѣдователей.
   -- Доброе утро, мистеръ Смольвидъ! говоритъ онъ входя.-- Какъ я вижу, вы привели съ собою сержанта. Садитесь, сержантъ.
   Снимая перчатки и укладывая ихъ въ шляпу, мистеръ Телькингорнъ смотритъ сквозь полузакрытыя вѣки на мистера Джоржа и, можетъ быть, говорить про себя: обработаемъ тебя, дружокъ!
   -- Садитесь, сержантъ! повторяетъ онъ подходя къ своему столу, который стоить у камина, и усаживаясь въ удобное кресло. Утро холодное и сырое!
   Мистеръ Телькингорнъ грѣетъ у рѣшетки поочередно ладони и пальцы, посматриваетъ -- сквозь маску, которая всегда на немъ -- на тріо, усѣвшееся передъ нимъ небольшимъ полукругомъ, и обращается къ мистеру Смольвиду, котораго только что встряхнули, дабы онъ былъ въ состояніи принять участіе въ разговорѣ.
   -- Я вижу, что вы, мистеръ Смольвидъ, привели съ собою нашего друга, сержанта.
   -- Да, сэръ! отвѣчаетъ тотъ, раболѣпствую передъ капиталами и вліяніемъ юриста.
   -- Что же говоритъ объ этомъ дѣлѣ сержантъ?
   -- Мистеръ Джоржъ, это тотъ джентльменъ! говоритъ старикъ, указывая на стряпчаго движеніемъ дрожащей морщинистой руки.
   Мистеръ Джоржъ кланяется джентльмену, но по прежнему сидитъ въ глубокомъ молчаніи на копчикѣ стула и вытянувшись въ струнку, какъ будто на немъ полная походная аммуниція.
   Мистеръ Телькингорнъ продолжаетъ:
   -- Ну, что же, Джоржъ? Кажется васъ зовутъ Джоржъ?
   -- Точно такъ, сэръ.
   -- Что же вы скажете, Джоржъ?
   -- Извините, сэръ, я желалъ бы знать, что вы скажете?
   -- Вы спрашиваете о наградѣ?
   -- Я спрашиваю обо всемъ, сэръ.
   Для мистера Смольвида это ужъ слишкомъ, онъ прорывается восклицаніемъ: "Чортова кукла!" но немедленно проситъ извиненія у мистера Телькингорна за неловкое выраженіе, говоря въ свое оправданіе Юдифи:-- Я вспомнилъ твою бабушку.
   Мистеръ Телькингорнъ разваливается въ креслѣ, кладетъ ногу на ногу и поясняетъ мистеру Джоржу:
   -- Я полагалъ, сержантъ, что мистеръ Смольвидъ достаточно выяснилъ вамъ суть дѣла. Оно очень несложно. Вы служили когда-то подъ начальствомъ капитана Гаудона, ходили за нимъ во время его болѣзни, оказали ему много мелкихъ услугъ, были, какъ я слышалъ, его довѣреннымъ лицомъ. Такъ это или нѣтъ?
   -- Точно такъ, сэръ! отвѣчаетъ мистеръ Джоржъ съ военнымъ лаконизмомъ.
   -- Поэтому у васъ вѣроятно имѣется что нибудь, безразлично что,-- счетъ, инструкція, письмо, что нибудь, писанное рукой капитана. Я желалъ бы сравнить почеркъ тѣхъ бумагъ, какія, можетъ быть, имѣются у васъ, съ тѣмъ, какимъ написаны бумаги, находящіяся въ моемъ распоряженіи. Если вы доставите мнѣ эту возможность, вы получите приличное вознагражденіе за хлопоты: три, четыре, пять гиней.
   -- Благородно, мой дорогой другъ! кричитъ дѣдушка Смольвидъ, зажмуривъ глаза отъ восторга.
   -- Если этого мало, скажите прямо, по солдатски, сколько вы хотите. Вамъ нѣтъ необходимости разставаться съ принадлежащими вамъ бумагами, хотя я бы предпочелъ получить ихъ въ полную собственность.
   Мистеръ Джоржъ сидитъ въ прежней позѣ, смотритъ то въ полъ, то въ потолокъ и молчитъ. Вспыльчивый мистеръ Смольвидъ царапаетъ ногтями воздухъ.
   -- Вопросъ во первыхъ въ томъ, начинаетъ мистеръ Телькингорнъ методично, сдержанно, съ видомъ полнѣйшаго равнодушія:-- есть ли у васъ что нибудь, писанное рукой капитана Гаудона?
   -- Во первыхъ, есть ли у меня что нибудь писанное рукой капитана Гаудона? повторяетъ мистеръ Джоржъ?
   -- Во вторыхъ, сколько желаете за свои хлопоты?
   -- Во вторыхъ, сколько желаю за свои хлопоты? повторяетъ мистеръ Джоржъ.
   -- Въ третьихъ, вы сами можете судить, похожъ ли его почеркъ на этотъ, и мистеръ Телькингорнъ неожиданно вручаетъ ему связку изъ нѣсколькихъ исписанныхъ листовъ.
   -- Похожъ ли его почеркъ на этотъ? опять повторяетъ мистеръ Джоржъ. Онъ повторяетъ слова Телькингорна совершенно машинально, смотря на него въ упоръ, и хотя держитъ въ рукѣ показанія по процессу Джерндайсовъ, которые даны ему на разсмотрѣніе, но не удостоиваетъ ихъ ни единымъ взглядомъ; судя по его виду, онъ погруженъ въ обдумываніе предложенныхъ вопросовъ и находится въ большомъ затрудненія.
   -- Ну, что же вы скажете? спрашиваетъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- Извините меня, сэръ, я не хотѣлъ бы впутываться въ это дѣло, отвѣчаетъ мистеръ Джоржъ, вставая и выпрямляясь во весь свой гигантскій ростъ.
   Мистеръ Телькингорнъ по наружности совершенно спокоенъ, когда спрашиваетъ:-- Почему же?
   -- Я солдатъ, сэръ, а не дѣловой человѣкъ. Въ штатскихъ дѣлахъ я то, что называютъ -- простофиля. У меня, сэръ, голова устроена такъ, что я ничего не смыслю въ дѣлахъ. Я готовъ лучше выдержать перекрестный огонь, чѣмъ перекрестный допросъ. Часъ тому назадъ я говорилъ мистеру Смольвиду, что въ подобныхъ случаяхъ испытываю такое чувство, точно меня душатъ.-- И оглянувъ компанію, мистеръ Джоржъ добавляетъ:-- Вотъ и теперь я чувствую, что задыхаюсь.
   Съ этими словами онъ дѣлаетъ три шага впередъ, кладетъ бумаги на письменный столъ, отступаетъ и останавливается на прежнемъ мѣстѣ, вытянувшись какъ палка, переводя глаза съ пола на потолокъ и заложивъ руки за спину, какъ бы во избѣжаніе того, чтобъ ему не вручили вторично какихъ нибудь документовъ.
   Мистеръ Смольвидъ готовъ выйти изъ себя, онъ ужъ открываетъ ротъ, чтобъ обругаться, однако во-время сдерживается и, поперхнувшись однимъ изъ своихъ любимыхъ словечекъ, начинаетъ заикаясь и самымъ сладкимъ голосомъ убѣждать "своего дорогого друга" не поступать опрометчиво, не упрямиться, а сдѣлать то, чего проситъ высокопочтенный джентльменъ, ибо тутъ нѣтъ ничего предосудительнаго, а для мистера Джоржа выгода несомнѣнная. Мистеръ Телькингоръ ограничивается тѣмъ, что отъ времени до времени роняетъ фразы вродѣ: "Конечно; сержантъ, вы лучшій судья въ томъ, что касается вашихъ интересовъ", -- "Но увѣрены ли вы, что никому не повредите своимъ отказомъ?" -- "Какъ вамъ угодно, какъ вамъ угодно", "Разъ вы знаете, чего хотите, этого совершенно достаточно". Онъ оставляетъ свои замѣчанія съ полнѣйшимъ равнодушіемъ и, взглянувъ на бумаги, лежащія на столѣ, приготовляется писать.
   Мистеръ Джоржъ очень взволнованъ, онъ переминается съ ноги на ногу, переноситъ недовѣрчивый взглядъ съ расписаннаго потолка на полъ, на мистера Смольвида, на мистера Телькингорна и опять на потолокъ.
   -- Увѣряю васъ, сэръ, не въ обиду вамъ будь сказано,-- здѣсь между вами и мистеромъ Смольвидомъ я задыхаюсь ежеминутно. Честное слово! Я вамъ не ровня, джентльмены. Не можете ли сказать мнѣ, на случай, если у меня найдется образчикъ почерка, о которомъ вы спрашиваете, зачѣмъ онъ вамъ понадобился?
   Мистеръ Телькингорнъ холодно качаетъ головою.
   -- Нѣтъ, я не могу вамъ сказать. Если бъ вы были дѣловой человѣкъ, мнѣ не понадобилось бы объяснять вамъ, что, какъ бы ни были невинны побудительныя причины такихъ просьбъ, какъ моя, въ профессіи, къ которой я принадлежу, не принято ихъ сообщать. Но если вы боитесь причинить вредъ капитану Гаудону, можете быть спокойны.
   -- Еще бы, вѣдь онъ умеръ.
   -- Да? и мистеръ Телькингорнъ принимается писать.
   Мистеръ Джоржъ смотритъ въ замѣшательствѣ въ свою шляпу и говоритъ послѣ нѣкотораго молчанія.
   -- Мнѣ очень жаль, что я не могъ дать вамъ болѣе удовлетворительнаго отвѣта. Пожалуй я посовѣтуюсь съ однимъ своимъ другомъ, также бывшимъ солдатомъ, онъ дѣльная башка, не то, что я,-- и посмотрю, что онъ скажетъ. Я же... и мистеръ Джоржъ безнадежно проводитъ рукой по лбу, -- я же чувствую, что совсѣмъ задохся и ничего не понимаю.
   Мистеръ Смольвидъ, услышавъ, что авторитетъ, къ которому намѣрены прибѣгнуть за совѣтомъ,-- старый солдатъ, принимается такъ энергично настаивать, чтобъ мистеръ Джоржъ поскорѣе посовѣтовался съ нимъ, и главное не забылъ упомянуть о наградѣ въ пять гиней или болѣе, что мистеръ Джоржъ обѣщаетъ непремѣнно повидаться со своимъ другомъ. Мистеръ Телькингорнъ не говоритъ ни слова.
   -- Значитъ, я съ вашего позволенія, сэръ, посовѣтуюсь со своимъ другомъ и явлюсь къ вамъ сегодня же съ рѣшительнымъ отвѣтомъ. Мистеръ Смольвидъ, если вы желаете, чтобъ васъ снесли съ лѣстницы...
   -- Сію минуту, дорогой другъ мой, сію минуту, только позвольте мнѣ сказать два слова по секрету мистеру Телькингорну.
   -- Сколько угодно, сэръ. Не торопитесь.
   Мистеръ Джоржъ удаляется въ другой конецъ комнаты и опять погружается въ созерцаніе денежныхъ ящиковъ и другихъ предметовъ.
   -- Не будь я слабъ, какъ чортова кукла, я бы, сэръ, вырвалъ у него эту бумагу,-- она спрятана у него на груди подъ платьемъ, и потухшіе глаза старика вспыхиваютъ зеленымъ огонькомъ, когда онъ шепчетъ мистеру Телькингорну, притянувъ его къ себѣ за фалду сюртука.-- Я своими глазами видѣлъ, какъ онъ пряталъ бумагу, и Юдифь видѣла. Говори же, вѣдь ты видѣла деревянное чучело, повѣсить бы тебя вмѣсто вывѣски тамъ, гдѣ продаютъ палки.
   За этимъ пылкимъ увѣщаніемъ слѣдуетъ такой толчокъ внучкѣ, что обезсилѣвшій старикъ скатывается съ кресла, увлекая за собою мистера Телькингорна; внучка подхватываетъ его и встряхиваетъ пзо всей мочи.
   -- Любезный другъ, насиліе не въ моихъ правилахъ, замѣчаетъ ему холодно мистеръ Телькингорнъ.
   -- Знаю, сэръ, но вѣдь обидно. Это раздражаетъ еще больше, чѣмъ та болтливая сорока, твоя бабка, говоритъ старикъ, обращаясь къ невозмутимой Юдифи.-- Знать, что у него есть то, что тебѣ надо, и не имѣть возможности взять. Бродяга! Нужды нѣтъ, сэръ, нужды нѣтъ: не долго ему праздновать, онъ у меня въ тискахъ, и я его что дальше, то больше прижимаю. Я жъ его скручу! Я нажму впитъ, сэръ. Не хочетъ по доброй волѣ, заставимъ сдѣлать по неволѣ. Теперь, дорогой мистеръ Джоржъ, говоритъ старикъ, выпуская мистера Телькингорна и отвратительно ему подмигивая,-- теперь я готовъ принять вашу помощь, мой превосходнѣйшій другъ.
   Несмотря на все самообладаніе мистера Телькингорна, на его лицѣ появляется слабая тѣнь улыбки, когда онъ, стоя на каминномъ коврѣ спиною къ огню, наблюдаетъ за тѣмъ, какъ отправляется въ путь мистеръ Смольвидъ. На прощальный поклонъ сержанта мистеръ Телькингорнъ отвѣчаетъ легкимъ кивкомъ.
   Когда мистера Смольвида водворили въ кэбѣ, сержантъ приходитъ къ заключенію, что гораздо легче было снести его съ лѣстницы, чѣмъ отдѣлаться отъ него теперь, ибо старикъ, дружески удержавъ его за пуговицу и пылая втайнѣ страстнымъ желаніемъ разстегнуть ему сюртукъ и ограбить его, такъ распространился по поводу пяти гиней, что сержанту понадобилось употребить значительное усиліе, чтобъ вырваться отъ него. Наконецъ онъ освободился и отправляется на поиски своего совѣтника. Черезъ увѣнчанный башнями Темпль, черезъ Вайтфрайерсъ, Блакфрайерскій мостъ и Блакфрайерсъ-Родъ чинно шествуетъ мистеръ Джоржъ и вступаетъ въ улицу съ маленькими лавчонками, лежащую въ той мѣстности, гдѣ дороги на Кентъ и Серрей сплетаются съ лондонскими улицами. Въ одну изъ такихъ маленькихъ лавчонокъ чі направляетъ свои стопы мистеръ Джоржъ; судя по выставленнымъ въ окнѣ скрипкамъ, духовымъ инструментамъ, тамбуринамъ и треугольникамъ.-- это инструментальный магазинъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ лавки мистеръ Джоржъ останавливается, увидѣвъ, что изъ лавки вышла женщина въ подоткнутой верхней юбкѣ и съ маленькимъ деревяннымъ корытцемь въ рукахъ; женщина останавливается на краю мостовой и что-то полощетъ въ корытцѣ Мистеръ Джоржъ говоритъ про себя: "Овощи моетъ. Вѣчно-то она что нибудь моетъ; только тогда и не плескалась въ водѣ, какъ ѣхала на фурѣ въ обозѣ".
   Предметъ этихъ размышленій такъ занятъ своимъ дѣломъ, что замѣчаетъ появленіе мистера Джоржа только тогда, когда, покончивъ съ полосканьемъ и выливъ воду въ канаву, подымаетъ голову и находитъ его возлѣ себя.
   Встрѣча сержанту далеко не лестная:
   -- Ахъ это вы, Джоржъ! Какъ увижу васъ, такъ и подумаю всякій разъ: провались онъ, чтобъ ему пусто было!
   Но мистеръ Джоржъ не обращаетъ никакого вниманія на это привѣтствіе и идетъ за женщиной въ лавку, гдѣ она, поставивъ корыто на прилавокъ и опершись на него руками, уже болѣе любезно здоровается съ гостемъ.
   -- Джоржъ, я волнуюсь за Матвѣя Бегнета только въ тѣ минуты, когда вы возлѣ него. Вы такой непосѣда, такой неугомонный...
   -- Знаю, знаю мистрисъ Бегнетъ.
   -- Какая же польза отъ того, что вы знаете? Отчего же не перемѣнитесь?
   -- Должно быть ужъ такая натура! отвѣчаетъ добродушно сержантъ.
   -- Большая мнѣ будетъ радость, если вы изъ за своей натуры соблазните моего Мата бросить музыку и потянете куда нибудь въ новую Зеландію или въ Австралію? кричитъ мы стрисъ Бегнетъ довольно пронзительнымъ голосомъ.
   Мистрисъ Бегнетъ нельзя назвать некрасивой: хотя она широка костью, хотя отъ солнца и вѣтра кожа на лицѣ ея огрубѣла и покрылась веснушками, а волосы выцвѣли, но у нея блестящіе глаза и отъ нея пышетъ здоровьемъ и силой. Это добрая, дѣятельная женщина съ честнымъ и смѣлымъ лицомъ, лѣтъ сорока пяти или пятидесяти, одѣта она опрятно и просто, вся одежда на ней изъ самой прочной матеріи, единственное украшеніе въ ея костюмѣ -- обручальное кольцо; съ тѣхъ поръ, какъ оно было въ первый разъ надѣто, ея палецъ такъ растолстѣлъ, что оно уже не снимается и сойдетъ съ ней въ могилу.
   -- Мистрисъ Бегнетъ, даю вамъ слово, что Мату не будетъ отъ меня худа, можете на меня положиться.
   -- Надѣюсь, что могу. Но вы такой непосѣда!
   И мистрисъ Бегнетъ прибавляетъ:-- Ахъ, Джоржъ, Джоржъ, если бъ вы захотѣли угомониться и женились на вдовѣ Джоя Пуча, когда онъ умеръ въ Сѣверной Америкѣ,-- она бы взяла васъ въ руки.
   Сержантъ отвѣчаетъ полусерьезно, полушутя: -- Конечно, тогда былъ удобный случай, но теперь я никогда ужъ не устроюсь, какъ порядочные люди. Можетъ быть со вдовой Джоя Пуча мнѣ бы и хорошо жилось... въ ней было что-то такое и было что-то съ ея стороны... по я не могъ себя принудить. Вотъ если-бъ мнѣ выпало счастье найти такую жонку, какъ подцѣпилъ себѣ Матъ!
   Какъ женщина добродѣтельная, но въ то же время способная понимать шутки, мистрисъ Бегнетъ отвѣчаетъ на этотъ комплиментъ весьма своеобразно: въ лицо мистеру Джоржу летитъ пучокъ зелени, а мистрисъ Бегнетъ, захвативъ свое корыто, уходитъ въ комнату за лавкой.
   М-ръ Джоржъ слѣдуетъ за нею по ея приглашенію.
   -- А, Квебекъ, Мальта, куколки мои. Подойдите и поцѣлуйте вашего верзилу.
   Конечно нельзя предположить, чтобъ двумъ юнымъ дѣвицамъ, которыхъ привѣтствуетъ мистеръ Джоржъ, были даны такія имена при крещеніи, но ихъ зовутъ такъ въ семьѣ по мѣсту ихъ рожденія на походныхъ стоянкахъ; обѣ сидятъ на трехногихъ табуретахъ и обѣ за дѣломъ: младшая, пяти или шестилѣтняя дѣвочка, учитъ буквы по копѣечной азбукѣ; старшая, которой должно быть лѣтъ восемь или девять, учитъ сестру и шьетъ что-то чрезвычайно прилежно. Обѣ привѣтствуютъ мистера Джоржа радостными восклицаніями, какъ стараго друга, и послѣ нѣсколькихъ поцѣлуевъ и веселыхъ прыжковъ ставятъ подлѣ него свои табуреты.
   -- А какъ поживаетъ юный Вульвичъ? спрашиваетъ Джоржъ.
   -- Ахъ, повѣрите ли? получилъ ангажементъ въ театръ играть на флейтѣ и вмѣстѣ съ отцомъ участвуетъ въ военной пьесѣ! восклицаетъ вся разрумянившаяся мистрисъ Бегнетъ, поворачиваясь къ гостю отъ своихъ кастрюль, -- она занята стряпней.
   -- Браво, крестникъ! кричитъ Джоржъ, хлопнувъ себя по ляжкѣ.
   -- Увѣряю васъ! Да, мой Вульвичъ молодецъ -- настоящій британецъ!
   -- А Матъ дудитъ на своемъ фаготѣ! Да вы теперь совсѣмъ респектабельные люди: семья, дѣти подростки, въ Шотландіи старая мать Матвѣя, и гдѣ-то вашъ старикъ отецъ, вы съ ними переписываетесь, помогаете имъ понемножку... Ну, разумѣется, какъ не пожелать, чтобъ я провалился сквозь землю; конечно, я къ вамъ не подхожу.
   Мистеръ Джоржъ задумывается, сидя передъ огонькомъ въ этой чисто выбѣленной комнатѣ съ запахомъ казармы, съ поломъ, усыпаннымъ пескомъ, въ комнатъ, гдѣ нѣтъ ничего лишняго, но за то нѣтъ ни пятнышка, ни пылинки нигдѣ, начиная съ лицъ Квебека и Мальты и кончая блестящими оловянными горшками и сковородами на полкахъ.
   Мистеръ Дясоржъ сидитъ погруженный въ раздумье, а мистрисъ Бегнетъ хлопочетъ надъ стряпней, когда возвращаются домой мистеръ Бегнетъ и юный Вульвичъ. Мистеръ Бегнетъ бывшій артиллеристъ, онъ высокъ и держится прямо, у него косматыя брови и бакенбарды, похожія на волокна кокосоваго орѣха, на головѣ совсѣмъ нѣтъ волосъ, лицо сильно загорѣлое. У него отрывистый, сильный и звонкій голосъ, напоминающій отчасти звукъ инструмента, которому онъ себя посвятилъ, и даже въ наружности его много общаго съ фаготомъ: онъ такой же длинный, несгибающійся, точно окованный мѣдью. Юный Вульвичъ являетъ собою типичный образецъ маленькаго барабанщика.
   И отецъ, и сынъ радушно привѣтствуютъ гостя. Улучивъ удобную минуту, мистеръ Дясоржъ говоритъ, что пришелъ посовѣтываться о дѣлѣ, но мистеръ Бегнетъ гостепріимно объявляетъ, что ничего не хочетъ слышать о дѣлахъ до обѣда, и что его другъ получитъ отъ его совѣтъ не раньше, какъ получивъ порцію вареной свинины и зелени. Кавалеристъ соглашается и, чтобъ не мѣшать приготовленіямъ къ обѣду, оба выходятъ на улицу и принимаются расхаживать размѣреннымъ шагомъ, скрестивъ руки на груди, точно находятся на валу батареи.
   -- Ты меня знаешь, Джоржъ,-- я плохой совѣтчикъ, говоритъ м-ръ Бегнетъ.-- Тебѣ дастъ совѣтъ старуха, она у меня голова; но я при ней объ этомъ молчокъ: надо поддерживать дисциплину. Подожди, пока она угомонится со своей стряпней; тогда и посовѣтуемся. Что старуха скажетъ, то и дѣлай.
   -- То и сдѣлаю, Матъ. Мнѣ дороже совѣтъ отъ нея, чѣмъ отъ цѣлой коллегіи.
   -- Что коллегія! Оставьте-ка любую коллегію въ другой части свѣта одну какъ перстъ въ сѣренькой мантильѣ и съ зонтикомъ -- всего имущества. Умудрится ли она вернуться въ Европу? А моя старуха вернется, какъ пить дать, разъ вѣдь ужъ вернулась.
   -- Правда! говоритъ мистеръ Джоржъ.
   -- Пусть-ка коллегія ухитрится устроить цѣлый домъ, когда въ одномъ карманѣ пусто, а въ другомъ нѣтъ ничего,-- какъ было у моей старухи, когда она начала дѣло. А теперь посмотри, какъ шибко идетъ.
   -- Очень радъ слышать, Матъ, что дѣла твои хороши.
   Мистеръ Бегнетъ подтверждаетъ это:-- Старуха бережлива. У нея гдѣ-то запрятанъ чулокъ съ деньгами, я его не видалъ, но знаю, что есть; подожди, пока она отстряпаетъ, тогда она все тебѣ устроитъ.
   -- Сущій кладъ твоя старуха! восклицаетъ мистеръ Джоржъ.
   -- Лучше всякаго клада,-- но при ней я молчокъ: надо поддерживать дисциплину. Вѣдь это она угадала мое музыкальное призваніе; безъ нея я бъ до сихъ поръ тянулъ лямку артиллериста. Шесть лѣтъ я пилилъ на скрипкѣ, десять дулъ на флейтѣ; старуха сказала: толку не будетъ, старанія много, а гибкости нѣтъ; попробуй фаготъ. И выпросила взаймы фаготъ у капельмейстера Карабинернаго полка. Я сталъ учиться. Упражнялся въ траншеяхъ: что дальше, то лучше, и выучился,-- теперь этимъ живу.
   Джоржъ замѣчаетъ, что мистрисъ Вогнетъ свѣжа, какъ роза, и румяна, какъ яблоко.
   -- Старуха настоящая красавица. Она точно прекрасный день,-- что дальше, то лучше. Я никогда не видѣлъ ей равной, но при ней молчу: надо поддерживать дисциплину.
   Продолжая бесѣду, друзья маршируютъ по улицѣ, пока Квебекъ и Мальта не являются съ приглашеніемъ воздать должное свининѣ и зелени.
   Передъ обѣдомъ мистрисъ Бегнетъ читаетъ молитву, точно военный капелланъ; въ распредѣленіи кушаній, какъ и во всѣхъ хозяйственныхъ распоряженіяхъ, мистрисъ Бегнетъ обнаруживаетъ строго выработанную систему: на каждую тарелку она накладываетъ по своему усмотрѣнію свинины, подливки, зелени, картофеля и даже горчицы, передаетъ тарелку по принадлежности; потомъ наливаетъ всѣмъ пива изъ походной манерки, и только тогда, когда всѣ удовлетворены, принимается утолять свой голодъ и кушаетъ съ завиднымъ аппетитомъ. Сервировку стола составляетъ оловяная и роговая посуда, побывавшая на своемъ вѣку въ разныхъ частяхъ свѣта. Особенно замѣчателенъ ножъ молодого Вульвича, про который извѣстно, что въ разныхъ рукахъ онъ совершилъ полное кругосвѣтное путешествіе, теперь же онъ сталъ похожъ на устрицу, ибо имѣетъ сильную наклонность закрываться,-- свойство, которое часто отбиваетъ аппетитъ у молодого музыканта.
   По окончаніи обѣда, мистрисъ Бегнетъ съ помощью своихъ юныхъ отпрысковъ, которыя сами моютъ свои чашки, и тарелки, ножи и вилки, приводить обѣденную посуду въ прежній свѣтлый, блестящій видъ и убираетъ по мѣстамъ, но сперва подметаетъ каминъ, чтобы мистеръ Бегнетъ и гость могли немедленно закурить свои трубки. Эти хозяйственныя хлопоты сопровождаются безпрестанными путешествіями на дворъ за водой и частымъ употребленіемъ въ дѣло ведра, роль котораго заканчивается тѣмъ, что оно имѣетъ честь служить для омовеній самой хозяйки дома, послѣ чего она становится опять свѣжа, какъ роза, и усаживается за шитье.
   Тогда, и только тогда мистеръ Бегнетъ,-- предполагая, что стряпня выскочила у старухи изъ головы,-- предлагаетъ сержанту изложить дѣло; мистеръ Джоржъ приступаетъ къ этому съ большой осторожностью, дѣлая видъ, что обращается къ мистеру Бегнету, но ни на минуту -- такъ же, какъ и бывшій артиллеристъ -- не спуская глазъ со старухи; что же касается старухи, -- она -- сама скромность, вся поглощена своимъ шитьемъ.
   Когда дѣло изложено, мистеръ Бегнетъ пускаетъ въ ходъ свою обычную уловку для поддержанія дисциплины.
   -- Это все, Джоржъ? спрашиваетъ онъ.
   -- Все.
   -- Ты поступишь сообразно съ моимъ мнѣніемъ?
   -- Да.
   -- Старуха, выскажи ему свое мнѣніе. Скажи, какъ, по моему, ему слѣдуетъ поступить.
   Это мнѣніе заключается въ томъ, что слѣдуетъ стараться имѣть какъ можно меньше сношеній съ людьми, которые хитрѣе насъ, и не путаться въ дѣла, которыхъ не понимаешь; что самое лучшее правило,-- всегда избѣгать секретовъ, тайнъ, томныхъ дѣлъ, и не зная броду не соваться въ воду. Таково мнѣніе мистера Бегнета, выраженное устами его жены, и, какъ вполнѣ согласное съ собственнымъ мнѣніемъ мистера Джоржа, снимаетъ съ его души большую тяжесть, прогоняя всѣ сомнѣнія и колебанія.
   Ради такого случая слѣдуетъ выкурить вторую трубку и побесѣдовать о добромъ старомъ времени со всѣми членами семейства: у каждаго изъ нихъ имѣются свои воспоминанія, сообразно съ его возрастомъ.
   Такимъ образомъ время летитъ незамѣтно, и мистеръ Джоржъ только тогда подымается съ мѣста, чтобъ распрощаться съ хозяевами, когда фаготу и флейтѣ приходитъ пора отправляться въ театръ къ ожидающей ихъ публикѣ. Но передъ уходомъ мистеръ Джоржъ долженъ еще въ качествѣ друга дома проститься съ Мальтой и Квебекомъ, опустить незамѣтно шиллингъ въ карманъ своего крестника и поздравить его съ успѣхами; такъ что уже совсѣмъ стемнѣло, когда мистеръ Джоржъ пускается въ путь въ Линкольнъ-Иннъ-Фильдсу.
   Дорогою онъ думаетъ:-- Всякій семейный домъ заставляетъ такого человѣка, какъ я, сильнѣе чувствовать свое одиночество. Но хорошо я сдѣлалъ, что не промаршировалъ къ алтарю: я не созданъ для семейной жизни. Даже въ теперешнихъ лѣтахъ я все еще бродяга въ душѣ, и если бъ моя галлерея требовала отъ меня правильныхъ занятій, если бъ я не жилъ въ ней на бивуакахъ, по цыгански, я бы и ее бросилъ черезъ мѣсяцъ. Что-жъ! Давно ужъ никого я не позорю и не безпокою, спасибо и за то.
   И онъ насвистываетъ, чтобъ прогнать невеселыя мысли.
   Взойдя на лѣстницу мистера Телькингорна, онъ находитъ наружную дверь запертой, и такъ какъ на лѣстницѣ темно, онъ принимается шарить около двери, пробуя ее отворить и ощупью отыскивая ручку колокольчика, когда на лѣстницѣ появляется мистеръ Телькингорнъ,-- спокойный по обыкновенію, и спрашиваетъ сердитымъ голосомъ:
   -- Кто тутъ? Что вы дѣлаете?
   -- Извините, сэръ. Это я, сержантъ Джоржъ.
   -- Развѣ сержанта Джоржъ не видитъ, что моя дверь заперта?
   -- Я не могъ этого видѣть, и не видѣлъ, отвѣчаетъ немного уязвленный Джоржъ.
   -- Вы перемѣнили свое мнѣніе или остаетесь при прежнемъ? спрашиваетъ мистеръ Телькингорнъ, во знаетъ отвѣтъ уже напередъ.
   -- Я остаюсь при прежнемъ, сэръ.
   -- Такъ я и думалъ. Вы больше не нужны, можете идти.
   Открывая дверь своимъ ключемъ, мистеръ Телькингорнъ спрашиваетъ:
   -- Вы тотъ человѣкъ, у котораго нашли Гридли?
   -- Да, я тотъ человѣкъ. Что жъ изъ этого, сэръ? говоритъ мистеръ Джоржъ, остановись на ступенькахъ лѣстницы.
   -- Что изъ этого? Мнѣ не нравятся ваши знакомства. Если бъ я зналъ сегодня утромъ, что тотъ скрывался у васъ, вы не переступили бы порога моей двери. Гридли опасный человѣкъ, наглецъ, злодѣй!
   Произнося эти слова, мистеръ Телькингорнъ сверхъ обыкновенія возвышаетъ голосъ и, взойдя въ комнату, съ шумомъ захлопываетъ за собою дверь.
   Мистеръ Джоржъ страшно раздраженъ такимъ пріемомъ; больше всего его возмущаетъ то, что клеркъ, подымавшійся на лѣстницу, слышалъ изъ всего разговора только послѣднія слова и, очевидно отнесъ ихъ къ нему, мистеру Джоржу.
   -- Нечего сказать, въ хорошемъ свѣтѣ я выставленъ: опасный человѣкъ, наглецъ, злодѣй! ворчитъ старый служака, спускаясь съ лѣстницы, и энергично ругается.
   Взглянувъ вверхъ, онъ видитъ, что клеркъ слѣдить за нимъ и старается разглядѣть его лицо, когда онъ проходитъ подъ лампой; это усиливаетъ гнѣвъ мистера Джорджа и втеченіе пяти минутъ онъ въ отвратительномъ настроеніи духа. Чтобъ выгнать изъ головы непріятное происшествіе, онъ опять принимается насвистывать, и на этотъ разъ направляется къ своей галлереѣ.
   

ГЛАВА XXVIII.
Горнозаводчикъ.

   Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ избавился на время отъ фамильной подагры и въ настоящую минуту на ногахъ въ буквальномъ и въ переносномъ смыслѣ. Онъ пребываетъ въ своемъ "Линкольнширскомъ уголкѣ". Опять разлились воды и затопили низины, и, какъ хорошо не защищенъ Чизни-Вудскій замокъ, холодъ и сырость прокрались въ него и пронизываютъ баронета до самыхъ костей. Этихъ враговъ не можетъ прогнать даже яркое пламя толстыхъ сучьевъ и каменнаго угля,-- продуктовъ современныхъ или допотопныхъ Дэдлокскихъ лѣсовъ, пылающее въ огромныхъ каминахъ, и въ сумеркахъ бросающее отблескъ на хмурый лѣсъ, который насупился, видя, какъ его деревья приносятся въ жертву огню. Трубы съ горячимъ паромъ проходятъ по всему дому, двери и окна тщательно обиты, повсюду спущены занавѣсы и разставлены экраны, но все это не можетъ восполнить недостатокъ тепла и не удовлетворяетъ сэра Лейстера. Поэтому въ одно прекрасное утро великосвѣтская молва доводитъ до всеобщаго свѣдѣнія, что вскорѣ ожидается прибытіе леди Дэдлокъ въ Лондонъ, гдѣ она проведетъ нѣсколько недѣль.
   Истина, печальная истина, что даже у великихъ людей бываютъ бѣдные родственники; на самомъ дѣлѣ ихъ бываетъ даже больше, чѣмъ слѣдовало бы по справедливости. Самая чистая красная кровь, если ее беззаконно прольютъ, будетъ точно такъ же, какъ и кровь низшаго качества, громко вопіять, чтобъ ее услышали. Кузены сэра Лейстера, самыхъ дальнихъ степеней родства, тѣ же жертвы убійства, ибо лишены того, что считаютъ принадлежащимъ себѣ по праву.
   Между ними есть такіе бѣдняки, для которыхъ было бы большимъ счастьемъ, если бы они не были прикованы къ золотой цѣпи Дэдлоковъ цѣпочками изъ накладного серебра, а были бы скроены изъ простого желѣза и трудились бы на какомъ-нибудь скромномъ поприщѣ. Но они имѣютъ честь принадлежать къ благородной фамиліи, и вслѣдствіе этого служба для нихъ закрыта: они могутъ занимать мѣста только почетныя, но отнюдь не доходныя.
   Поэтому бѣдные родственники гостятъ у богатыхъ кузеновъ, дѣлаютъ долги, когда есть возможность, живутъ перебиваясь со дня на день, мужчины не находятъ себѣ невѣстъ, женщины не составляютъ партіи, тѣ и другія катаются въ чужихъ каретахъ, сидятъ за обѣдами, которыхъ не готовили, и такъ-то проходитъ вся ихъ жизнь въ великосвѣтскомъ кругу.
   Каждый изъ людей одного образа мыслей съ сэромъ Дэдлокомъ, начиная съ лорда Будля и герцога Фудля до самого Нудля, приходится ему родственникомъ болѣе или менѣе близкимъ; сэръ Лейстеръ точно именитый паукъ: повсюду раскиданы сѣти его родства. Гордясь тѣмъ, что состоитъ въ родствѣ съ важными особами, сэръ Лейстеръ добръ и великодушенъ по отношенію къ мелкой сошкѣ, какъ настоящій джентльменъ, исполненный чувства собственнаго достоинства.
   И теперь, несмотря на сырость, сэръ Лейстеръ съ постоянствомъ мученика переноситъ нашествіе многочисленныхъ кузеновъ. Въ первомъ ряду и на первомъ мѣстѣ между этими родственниками стоитъ Волюмнія Дэдлокъ, дѣвица шестидесяти лѣтъ, связанная двойными узами высокаго родства, такъ какъ по матери она родня другой знатной фамиліи.
   Въ молодости миссъ Волюмнія славилась удивительнымъ талантомъ вырѣзывать изъ цвѣтной бумаги различныя украшенія, пѣла по испански, аккомпанируя себѣ на гитарѣ, и отличалась во французскихъ шарадахъ въ сельскихъ замкахъ своихъ богатыхъ родичей; такимъ образомъ дни ея жизни отъ двадцатаго до сорокового года текли очень пріятно. Къ тому времени она мало по малу начала замѣчать, что ея испанскіе романсы наводятъ на всѣхъ скуку, и удалилась въ Батъ, гдѣ и живетъ очень скудно на деньги, которыя ежегодно присылаетъ ей въ подарокъ сэръ Лейстеръ, и откуда дѣлаетъ по временамъ набѣги на замки своихъ родственниковъ.
   Въ Батѣ у нея громадный кругъ знакомства среди древнихъ пугалообразныхъ джентльменовъ на тоненькимъ ножкахъ, облеченныхъ въ нанковые панталоны; въ этомъ уныломъ городкѣ она занимаетъ высокое положеніе; во всѣхъ другихъ мѣстахъ она сама кажется пугачомъ, вслѣдствіе чрезмѣрнаго употребленія румянъ и пристрастія къ давно вышедшему изъ моды жемчужному ожерелью, похожему на четки изъ крошечныхъ яицъ.
   Во всякой странѣ, гдѣ правительство функціонируетъ нормально, Волюмнія непремѣнно получала бы пенсію; когда во главѣ управленія сталъ Вильямъ Буффи, всѣ ожидали, что эта почтенная дѣвица будетъ занесена въ списки пенсіонеровъ и надѣлена сотней, другой фунтовъ въ годъ, но, противъ всякихъ ожиданій, Вильямъ Буффи почему то изволилъ найти этотъ актъ справедливости несвоевременнымъ. Это былъ первый признакъ, который ясно указалъ сэру Лейстеру, что страна стремится къ погибели.
   Въ Чизни-Вудѣ гоститъ и достопочтенный Бобъ Стэбль, который умѣетъ приготовлять лошадиныя микстуры съ искусствомъ опытнаго ветеринара и стрѣляетъ лучше многихъ егерей. Онъ давно уже сгораетъ желаніемъ послужить отечеству въ какой-нибудь не слишкомъ утомительной должности, гдѣ дѣла поменьше, а жалованья побольше и нѣтъ никакой отвѣтственности. Во всякой благоустроенной странѣ это желаніе, столь естественное въ благовоспитанномъ молодомъ человѣкѣ хорошей фамиліи, было бы немедленно удовлетворено, но Вильямъ Буффи почему-то нашелъ несвоевременнымъ доставить мѣсто молодому человѣку;-- это было вторымъ признакомъ, указавшимъ сэру Лейстеру, что страна стремится къ погибели.
   Остальные родственники, собравшіеся въ замкѣ леди и джентльмены различныхъ возрастовъ съ разными дарованіями, по большей части люди благовоспитанные и неглупые, могли бы хорошо устроиться въ жизни, еслибъ могли заглушить въ себѣ сознаніе, что они принадлежатъ къ знатной фамиліи, но это сознаніе ихъ совершенно подавляетъ, и они ведутъ праздную безцѣльную жизнь, сами не знаютъ, что дѣлать съ собою, и другіе недоумѣваютъ, что дѣлать съ ними.
   Въ этомъ обществѣ, какъ и вездѣ, царить миледи Дэдлокъ. Прекрасная, изящная, одаренная всѣми совершенствами и могущественная въ своемъ маленькомъ міркѣ,-- маленькомъ, ибо фэшенебельный міръ не простирается отъ полюса до полюса,-- она имѣетъ огромное вліяніе въ домѣ сэра Дэдлока и, несмотря на все свое равнодушіе и надменность, совершенствуетъ и облагораживаетъ все вокругъ. Кузены, даже тѣ старшіе кузены, которые были скандализированы женитьбой сэра Лейстера на миледи, теперь поклоняются ей, точно феодальные вассалы, а достопочтенный Бобъ Стэбль ежедневно, послѣ перваго и второго завтрака, повторяетъ немногимъ избраннымъ свое оригинальное замѣчаніе -- что миледи самая выхоленная женщина во всемъ табунѣ.
   Таковы гости, собравшіеся въ большой Чизни-Вудской гостиной въ сегодняшній пасмурный вечеръ, когда громкіе, но не долетающіе сюда, шаги на "Дорожкѣ приведенія" можно принять за шаги какого нибудь покойнаго кузена, скитающагося по морозу. Поздній вечеръ; скоро ужъ пора ложиться спать. Во всѣхъ спальняхъ горятъ яркіе огни, отбрасывающіе зловѣщія тѣни отъ мебели на потолокъ и на стѣны. Въ дальнемъ углу, у двери, на столѣ приготовлено множество подсвѣчниковъ, ожидающихъ, когда гостямъ будетъ угодно разойтись по своимъ комнатамъ.
   Кузены зѣваютъ на отоманкахъ, кузены окружаютъ фортепіано, подносъ съ содовой водой, карточный столъ, кузены толпятся у огня; у другого огромнаго камина -- ихъ въ комнатѣ два -- сидитъ сэръ Лейстеръ съ одной стороны, а съ другой миледи. Волюмнія, какъ одна изъ самыхъ привилегированныхъ родственницъ, сидитъ между хозяевами въ роскошномъ креслѣ; сэръ Лейстеръ съ очевиднымъ неудовольствіемъ бросаетъ взгляды на ея румяны и жемчужное ожерелье.
   -- Я часто встрѣчаю на лѣстницѣ прехорошенькую дѣвушку, томно произноситъ миссъ Волюмнія, мысли которой, кажется, мало-по-малу засыпаютъ къ концу долгаго вечера съ плохо вяжущимся разговоромъ.-- Это самая хорошенькая дѣвушка, какую я когда-либо видѣла.
   -- Protégée миледи, замѣчаетъ сэръ Лейстеръ.
   -- Я такъ и думала. Я была увѣрена, что только необыкновенный взглядъ могъ оцѣнить эту дѣвушку. Она -- чудо что такое; можетъ быть нѣсколько грубый типъ красоты (этой оговоркой миссъ Волюмнія намекаетъ на свой собственный типъ), но въ своемъ родѣ совершенство. Я никогда не видѣла такого цвѣтущаго лица.
   Недовольный взглядъ, который сэръ Лейстеръ бросаетъ на ея румяна, повидимому подтверждаетъ это. Миледи отвѣчаетъ утомленнымъ голосомъ:
   -- Если тутъ и былъ чей-нибудь необыкновенный взглядъ, такъ это мистрисъ Роунсвель, а вовсе не мой. Роза -- ея открытіе.
   -- Она ваша горничная?
   -- Нѣтъ; она состоитъ при мнѣ въ качествѣ... право не знаю чего: исполняетъ мои порученія, служитъ мнѣ вмѣсто секретаря, развлекаетъ меня.
   -- Вамъ нравится держать ее при себѣ, какъ хорошенькій цвѣтокъ, птичку, картину, болонку, нѣтъ, конечно, не какъ болонку, а какъ хорошенькую вещицу, говоритъ Волюмнія сочувственно.-- Да, она обворожительна! Какъ мило, что эта восхитительная старушка ее разыскала. Должно быть мистрисъ Роунсвель теперь невѣроятныхъ лѣтъ, а все еще дѣятельна и красива. Положительно, это лучшій мой другъ!
   Сэръ Лейстеръ сознаетъ, что эти похвалы заслуженны, и что ключницѣ Чизни-Вуда подобаетъ быть замѣчательной женщиной; кромѣ того, онъ въ самомъ дѣлѣ уважаетъ мистрисъ Роунсвель и любитъ слышать, когда ее хвалятъ, поэтому онъ говоритъ:
   -- Вы совершенно правы, Волюмнія! чѣмъ и приводитъ Волюмнію въ полный восторгъ.
   -- У нея, кажется, нѣтъ своей дочери?
   -- У мистрисъ Роунсвель? Нѣтъ; у нея сынъ, даже два сына.
   Сегодня вечеромъ хроническая болѣзнь миледи -- скука, особенно усилилась отъ присутствія Волюмніи; миледи подавляетъ зѣвоту и бросаетъ взглядъ въ сторону подсвѣчниковъ.
   Сэръ Лейстеръ продолжаетъ торжественно и мрачно:
   -- Вотъ замѣчательный примѣръ распущенности, въ которую впалъ нашъ вѣкъ въ своемъ стремленіи уничтожить всѣ границы, порвать всѣ оплоты, искоренить различія между сословіями,-- по словамъ мистера Телькингорна, сыну мистрисъ Роунсвель было предложено вступить въ парламентъ.
   Волюмнія пронзительно взвизгиваетъ.
   -- Да, въ парламентъ, повторяетъ сэръ Лейстеръ.
   -- Слыхано ли что-нибудь подобное? Во имя неба, кто это такой? восклицаетъ Волюмнія.
   -- Кажется онъ... горнозаводчикъ, медленно выговариваетъ сэръ Лейстеръ, какъ бы не совсѣмъ увѣренный въ безошибочности употребленнаго термина.
   Волюмнія взвизгиваетъ еще пронзительнѣе.
   -- Это предложеніе было имъ отклонено, если только сообщеніе мистера Телькингорна вѣрно,-- въ чемъ я не сомнѣваюсь, зная, какой онъ точный и пунктуальный человѣкъ; но отказъ нисколько не уменьшаетъ чудовищной аномаліи самаго явленія, которое грозитъ самыми неожиданными и, какъ мнѣ кажется, страшными послѣдствіями.
   Волюмнія встаетъ и направляется къ подсвѣчникамъ, сэръ Лейстеръ съ любезной предупредительностью идетъ черезъ всю гостиную, приноситъ ей одинъ и зажигаетъ свѣчу.
   -- Я долженъ просить васъ, миледи, остаться на нѣсколько минутъ, ибо этотъ индивидуумъ, о которомъ сейчасъ говорили, незадолго до обѣда прибылъ въ замокъ и просилъ меня въ очень приличной запискѣ,-- сэръ Лейстеръ со своей обычной правдивостью считаетъ своимъ долгомъ указать на это, -- въ очень приличной и вѣжливой запискѣ просилъ удостоить его свиданіемъ съ вами и со мною по поводу этой молодой дѣвушки. Такъ какъ онъ уѣзжаетъ сегодня въ ночь, то я отвѣтилъ, что мы примемъ его сегодня же передъ отходомъ ко сну.
   Волюмнія въ третій разъ пронзительно взвизгиваетъ и выпархиваетъ изъ комнаты, пожелавъ хозяевамъ поскорѣе отдѣлаться отъ этого, какъ его... горнозаводчика!
   Остальные кузены тоже вскорѣ исчезаютъ, и по выходѣ послѣдняго сэръ Лейстеръ звонитъ.
   -- Засвидѣтельствуйте мое почтеніе мистеру Роунсвелю. который находится въ квартирѣ ключницы, и скажите, что теперь я могу его принять.
   Миледи, которая разсѣянно слушала все, что говорилось, внимательно взглядываетъ на мистера Роунсвеля, когда тотъ входить въ комнату. Ему, должно быть, лѣтъ пятьдесятъ съ небольшимъ; у него, какъ и у матери, пріятная наружность и звучный голосъ, темные волосы начинаютъ исчезать съ широкаго лба, лицо открытое и умное. По наружности онъ смотритъ зажиточнымъ джентльменомъ, одѣтъ въ черное, довольно полонъ, но очень подвиженъ и энергиченъ. Держитъ себя совершенно просто и непринужденно, и не испытываетъ ни малѣйшаго смущенія въ присутствія высокопоставленныхъ лицъ.
   -- Сэръ Лейстеръ и леди Дэдлокъ, я уже имѣлъ честь извиниться, что обезпокоилъ васъ. Постараюсь быть по возможности краткимъ. Благодарю васъ, сэръ Лейстеръ.
   Голова Дэдлока обращается къ софѣ, стоящей между нимъ и миледи; мистеръ Роунсвель спокойно садится на указанное мѣсто.
   -- Въ настоящее время великихъ предпріятій у подобныхъ мнѣ людей столько рабочихъ въ разныхъ мѣстахъ, что мы постоянно куда-нибудь спѣшимъ.
   Въ Чизни-Вудѣ никто никуда не спѣшитъ, и сэръ Лейстеръ доволенъ, что горнозаводчикъ можетъ воочію убѣдиться, какъ все спокойно въ этомъ древнемъ домѣ, обросшемъ мирнымъ паркомъ, гдѣ плющъ и мохъ безпрепятственно разростаются долгіе годы, гдѣ сучковатые, бугристые вязы и тѣнистые дубы вросли въ папоротники и листья, скопившіеся сотнями лѣтъ, гдѣ солнечные часы на террасѣ безмолвно указываютъ время впродолженіе многихъ вѣковъ, время, которое составляетъ полную собственность каждаго изъ Дэдлоковъ точно такъ же, какъ замокъ и земельныя владѣнія.
   И сэръ Лейстеръ, удобно расположившись въ креслѣ, противопоставляетъ неугомонной непосѣдливости горнозаводчиковъ величавое спокойствіе своей особы и своего замка.
   -- Леди Дэдлокъ была такъ добра, продолжаетъ мистеръ Роунсвель съ поклономъ и взглядомъ въ сторону миледи,-- что приблизила къ себѣ одну красивую молодую дѣвушку, по имени Розу. Мой сынъ влюбился въ эту дѣвушку и просилъ моего согласія на бракъ съ нею, если она будетъ согласна,-- впрочемъ, за этимъ, кажется, остановки не будетъ. До сегодняшняго дня я ни разу не видѣлъ этой дѣвушки, но, хотя мой сынъ и влюбленъ, я имѣю довѣріе къ его здравому смыслу. Я нашелъ, что дѣвушка вполнѣ соотвѣтствуетъ тому понятію, которое я составилъ о ней по описанію сына; моя мать отзывается о ней съ большой похвалой.
   -- И Роза во всѣхъ отношеніяхъ этого заслуживаетъ, говоритъ миледи.
   -- Я очень счастливъ слышать это отъ васъ, леди Дэдлокъ, и нѣтъ надобности говорить, какую цѣнность имѣетъ для меня ваше доброе о ней мнѣніе.
   -- Это совершенно безполезно, замѣчаетъ сэръ Лейстеръ съ невыразимымъ величіемъ, находя, что горнозаводчикъ черезъ чуръ ужъ развязенъ.
   -- Вы правы, сэръ Лейстеръ, совершенно безполезно. Мой сынъ очень молодъ и Роза также; я самъ пробилъ себѣ дорогу въ свѣтѣ, и сынъ долженъ сдѣлать тоже, поэтому не можетъ быть и вопроса о возможности ихъ женитьбы въ настоящее время. По предположимъ, что дѣвушка приметъ его предложеніе, и я соглашусь на ихъ обрученіе;-- я думаю лучше сразу высказаться откровенно, и увѣренъ, что вы, сэръ Лейстеръ, и вы, леди Дэдлокъ, поймете необходимость этого и извините меня: я ставлю условіемъ, чтобъ она не оставалась въ Чизни-Вудѣ. Поэтому, прежде чѣмъ вступить въ дальнѣйшіе переговоры съ сыномъ, я осмѣливаюсь сказать, что если удаленіе молодой дѣвушки изъ замка будетъ почему нибудь неудобно или встрѣтитъ какія либо возраженія съ вашей стороны, я оставлю дѣло въ прежнемъ положеніи и не дамъ ему дальнѣйшаго хода.
   Поставить условіемъ, чтобъ дѣвушка оставила Чизни-Вудъ! Въ головѣ баронета вихремъ проносятся всѣ его прежнія предчувствія относительно Уатта Тайлора и населенія горнозаводской Англіи, которое занято только тѣмъ, что при свѣтѣ факеловъ куетъ крамолу, и отъ негодованія его почтенные сѣдые волосы становятся дыбомъ.
   -- Должны ли мы: я и миледи, понять васъ, мистеръ Роунсвель, въ томъ смыслѣ, что по вашему мнѣнію, сэръ, Чизни-Вудъ не достаточно хорошъ для этой дѣвицы? спрашиваетъ сэръ Лейстеръ, присоединяя имя миледи отчасти изъ любезности, но больше потому, что питаетъ большое довѣріе къ ея здравому смыслу,-- или же вы подразумѣваете, что пребываніе въ Чизни-Вудѣ оскорбительно для нея?
   -- Конечно нѣтъ, сэръ Лейстеръ.
   -- Очень радъ это слышать, надменно замѣчаетъ сэръ Лейстеръ.
   -- Пожалуйста, мистеръ Роунсвель, объясните, что вы хотите сказать? говоритъ миледи, прерывая сэра Лейстера легкимъ жестомъ своей красивой ручки, точно отгоняетъ муху.
   -- Охотно, леди Дэдлокъ. Именно этого я и желаю.
   Спокойное лицо миледи обращается къ энергичной физіономіи гостя, на которой написаны чисто саксонская настойчивость и рѣшительность; миледи слушаетъ его съ большимъ вниманіемъ и по временамъ наклоняетъ голову въ знакъ согласія; на ея лицѣ сквозь заученное выраженіе безстрастія проскальзываетъ живой интересъ и участіе, которыхъ она, несмотря на привычку къ сдержанности, не можетъ скрыть.
   -- Я сынъ вашей ключницы, леди Дэдлокъ, и мое дѣтство прошло въ этомъ домѣ; моя мать прожила здѣсь полстолѣтія и умретъ, безъ сомнѣнія, здѣсь же. Она представляетъ собою, можетъ быть, одинъ изъ самыхъ лучшихъ образцовъ любящихъ, преданныхъ и вѣрныхъ слугъ, которыми можетъ гордиться Англія; эту черту не могутъ ставить въ заслугу исключительно себѣ ни представители высшаго, ни представители низшаго сословій, такъ какъ такіе примѣры доказываютъ прекрасныя качества обѣихъ сторонъ: какъ одной, такъ и другой.
   Такое трактованіе вопроса нѣсколько коробитъ сэра Лейстера, но по своей честности и правдивости онъ не возражаетъ и молча признаетъ справедливость объясненій горнозаводчика.
   -- Простите, что я говорю столь избитыя вещи, но мнѣ не хотѣлось бы дать поводъ къ заключенію, будто я стыжусь положенія, какое моя мать занимаетъ въ этомъ домѣ (говоря это, гость бросаетъ взглядъ на баронета), или къ обвиненію меня въ недостаткѣ уваженія къ Чизни-Вуду и фамиліи Дэдлоковъ. Разумѣется я желалъ бы,-- да, я желалъ бы, леди Дэдлокъ,-- чтобъ моя мать удалилась на покой послѣ столькихъ лѣтъ труда и провела остатокъ своихъ дней у меня. Но я понялъ, что разорвать крѣпкія узы, которыя связываютъ ее съ замкомъ, значитъ разбить ея сердце, поэтому давно уже оставилъ эту мечту.
   Услышавъ, что мистрисъ Роунсвель внушается мысль разстаться съ домомъ, который она должна считать роднымъ, сэръ Лейстеръ снова вооружается всѣмъ своимъ великолѣпіемъ.
   Горнозаводчикъ продолжаетъ просто и скромно:
   -- Я былъ подмастерьемъ и простымъ рабочимъ, жилъ долгіе годы на маленькомъ жалованьи, получилъ самое элементарное образованіе, самъ заботился пополнить его пробѣлы. Жена моя -- дочь надсмотрщика и воспитана очень просто. У насъ три дочери и сынъ, о которомъ я уже говорилъ; по счастью мы могли поставить ихъ въ лучшія условія, чѣмъ тѣ, въ которыхъ выросли сами, и дали имъ хорошее, очень хорошее воспитаніе,-- нашей главной заботой, нашимъ величайшимъ удовольствіемъ было сдѣлать ихъ достойными всякаго положенія въ обществѣ.
   Въ послѣднихъ словахъ горнозаводчика звучитъ гордость, какъ будто онъ прибавляетъ про себя: "достойными занять мѣсто даже въ средѣ владѣльцевъ Чизни-Вуда". Поэтому со стороны сэра Дэдлока его слова встрѣчены опять нѣкоторой демонстраціей великолѣпія.
   -- Все это очень обыкновенно въ классѣ, къ которому я принадлежу: у насъ, леди Дэдлокъ, чаще чѣмъ гдѣ-нибудь бываютъ такъ называемые неравные браки. Сынъ сообщаетъ отцу, что онъ влюбленъ въ молодую работницу на фабрикѣ. Услышавъ это, отецъ, нѣкогда и самъ работавшій на фабрикѣ можетъ быть, сначала немного огорчится, можетъ быть, будетъ разочарованъ, такъ какъ имѣлъ другіе виды относительно своего сына, тѣмъ не менѣе есть нѣкоторые шансы на то, что онъ, наведя справки и узнавъ, что дѣвушка безукоризнена, отвѣтитъ сыну: "Я долженъ прежде увѣриться въ прочности твоихъ чувствъ; я долженъ убѣдиться, что это не простое увлеченіе. Для васъ обоихъ это вопросъ очень серьезный, поэтому отложимъ его рѣшеніе на нѣкоторое время; я помѣщу ее для пополненія образованія на два года хоть въ тотъ пансіонъ, гдѣ учились твои сестры; ты дашь мнѣ слово, что будешь видѣться съ нею не чаще, чѣмъ это дозволяется порядками учебнаго заведенія. Если, по прошествіи этого времени, когда вы станете болѣе подходить другъ къ другу по образованію, ваше желаніе не измѣнится, я сдѣлаю, что отъ меня зависитъ, чтобъ устроить ваше счастіе". Миледи! Я знаю много подобныхъ примѣровъ и полагаю, что они указываютъ мнѣ въ данномъ случаѣ надлежащій образъ дѣйствій.
   Величественное негодованіе баронета наконецъ разражается. Онъ спокоенъ, но ужасенъ.
   -- Мистеръ Роунсвель, начинаетъ онъ, заложивъ правую руку за бортъ своего синяго фрака и принявъ позу, въ какой изображенъ въ фамильной галлереѣ.-- Мистеръ Роунсвель, вы сравниваете Чизни-Вудъ съ... здѣсь онъ дѣлаетъ усиліе, чтобъ не задохнуться, съ фабрикой?
   -- Конечно, сэръ Лейстеръ, это два совершенно различныя мѣста, но въ настоящемъ случаѣ, какъ мнѣ кажется, между ними можно сдѣлать нѣкоторое сближеніе.
   Сэръ Лейстеръ бросаетъ величественные взгляды по сторонамъ, чтобъ увѣриться, что онъ не спитъ, а слышитъ это на-яву.
   -- Извѣстно ли вамъ, сэръ, что молодая особа, которую миледи, мы-ле-ли приблизила къ себѣ, воспитывалась въ сельской школѣ Чизни-Вуда?
   -- Я знаю объ этомъ, сэръ Лейстеръ. Очень хорошая школа; фамилія Дэдлоковъ щедро ее поддерживаетъ!
   -- Въ такомъ случаѣ, мистеръ Роунсвель, мнѣ совершенно непонятно, какъ примѣнить только что высказанное вами къ данному случаю?
   -- Вамъ "станетъ это болѣе понятно, сэръ Лейстеръ, отвѣчаетъ горнозаводчикъ, немного покраснѣвъ,-- когда я скажу вамъ, что не смотрю на обученіе въ сельской школѣ, какъ на образованіе, достаточное для жены моего сына.
   Критиковать школу Чизни-Вуда, доселѣ неприкосновенную!-- отсюда недалеко и до потрясенія общественныхъ основъ;-- это сопоставленіе во мгновеніе ока мелькаетъ въ умѣ баронета. Если эти ужасные люди, горнозаводчики, углепромышленники или какъ ихъ тамъ, забывши свое мѣсто, не только сами выходятъ изъ общественнаго положенія, къ которому предназначены,-- а по логикѣ баронета всякій безспорно и навѣки обреченъ пребывать въ томъ состояніи, въ которомъ рожденъ,-- во стремятся и другимъ давать воспитаніе выше ихъ положенія, то что же можетъ отсюда воспослѣдовать, какъ не потрясеніе основъ, уничтоженіе различій между общественными классами и проч. и проч.
   -- Извините, я васъ прерву на одну минутку! говоритъ сэръ Лейстеръ миледи, замѣтивъ, что она собирается заговорить.-- Мистеръ Роунсвель! наши взгляды на долгъ, на назначеніе человѣка, на воспитаніе, короче всѣ наши взгляды такъ діаметрально противоположны, что продолженіе нашихъ препирательствъ будетъ непріятно намъ обоимъ. Эта дѣвушка почтена вниманіемъ и милостями миледи и, если пожелаетъ лишиться ихъ или поддаться вліянію кого-нибудь, кто, вслѣдствіе своихъ особливыхъ мнѣній -- вы позволите мнѣ такъ выразиться, хотя я охотно допускаю, что никто не обязанъ отдавать мнѣ отчета въ своихъ мнѣніяхъ,-- сочтетъ за лучшее лишить ее вниманія и милостей миледи, эта дѣвушка свободна сдѣлать это во всякую минуту. Мы очень обязаны вамъ за откровенность, съ которой вы высказались; эта откровенность никоимъ образомъ не повліяетъ на положеніе молодой особы въ нашемъ домѣ. Кромѣ этого мы ничего вамъ не можемъ сказать и просимъ, чтобъ вы были такъ добры, оставили эту тему.
   Гость медлитъ съ минуту, ожидая, не скажетъ ли чего-нибудь миледи, но она безмолвствуетъ; тогда онъ подымается съ мѣста, говоря:-- Позвольте мнѣ поблагодарить васъ, сэръ Лейстеръ и леди Дэдлокъ, за ваше вниманіе. Я скажу только, что серьезно посовѣтую сыну побѣдить въ себѣ склонность къ этой дѣвицѣ. Покойной ночи!
   Сэръ Лейстеръ отвѣчаетъ, согласно своей джентльменской натурѣ:
   -- Мистеръ Роунсвель, уже поздно, дороги темны; надѣюсь, ваше время не такъ уже драгоцѣнно и позволитъ мнѣ и миледи предложить вамъ гостепріимство Чизни-Вуда хоть на одну ночь.
   -- Надѣюсь, вы не откажетесь? прибавляетъ миледи.
   -- Очень вамъ обязанъ, но я долженъ ѣхать всю ночь, чтобъ завтра утромъ поспѣть на мѣсто въ назначенное время.
   Горнозаводчикъ откланивается, сэръ Лейстеръ звонитъ, и когда гость выходитъ изъ комнаты, миледи встаетъ со своего мѣста.
   Придя въ свой будуаръ, миледи садится у камина и, глядя на Розу, которая пишетъ въ сосѣдней комнатѣ, погружается въ такую задумчивость, что не слышитъ даже шума на "Дорожкѣ привидѣнія". Наконецъ она зоветъ Розу:
   -- Подите сюда, дитя. Скажите мнѣ правду: вы любите?
   -- О! миледи!
   Взглянувъ на поникшее и раскраснѣвшееся личико, миледи говоритъ улыбаясь:
   -- Кого же? Внука мистрисъ Роунсвель?
   -- Да, миледи. Но я не знаю еще, люблю ли я его...
   -- Еще не знаетъ! Наивная крошка. А о его любви вы уже знаете?
   -- Кажется онъ немножко любитъ меня, миледи. И Роза заливается слезами.
   Неужели это леди Дэдлокъ,-- эта женщина, которая съ материнской лаской гладитъ темные волосы хорошенькой крестьяночки и съ такимъ участіемъ задумчиво смотритъ на нее? Да, это леди Дэдлокъ.
   -- Слушайте, дитя. Вы молоды, правдивы и, кажется, привязаны ко мнѣ.
   -- Да, миледи. Больше всего на свѣтѣ я хотѣла бы доказать вамъ свою привязанность.
   -- Я не вѣрю, чтобъ вы такъ скоро захотѣли бросить меня, Роза, даже для возлюбленнаго.
   -- Нѣтъ, миледи, нѣтъ. И испуганная этой мыслью Роза въ первый разъ взглядываетъ на нее.
   -- Положитесь на меня, дитя, не бойтесь меня. Я желаю вамъ счастія и позабочусь о немъ, если только могу кого нибудь на землѣ сдѣлать счастливымъ.
   Роза опять заливается слезами, падаетъ на колѣни къ ногамъ миледи и цѣлуетъ ея руку. Миледи стоитъ, глядя въ огонь, и сжимаетъ руку дѣвушки въ своихъ, потомъ медленно выпускаетъ ее.
   Замѣтивъ ея задумчивость, Роза потихоньку удаляется, но миледи все не спускаетъ глазъ съ пламени. Чего она тамъ ищетъ? О чемъ мечтаетъ? Не о другой ли рукѣ, которой нѣтъ, которая никогда не существовала и которая однимъ прикосновеніемъ могла бы измѣнить ея жизнь? Или она прислушивается къ звукамъ на террасѣ и думаетъ, на чьи шаги они похожи: на мужскіе? на женскіе? или на частый топотъ рѣзвыхъ дѣтскихъ ножекъ? Ее преслѣдуютъ грустныя мысли, иначе зачѣмъ бы этой высокомѣрной женщинѣ, запоровъ двери, сидѣть одной одинешенькой у потухающаго камина?
   На слѣдующій день уѣзжаетъ Волюмнія, и до обѣда должны разъѣхаться всѣ остальные кузены; вся банда родственниковъ ужасается, выслушивая за завтракомъ разглагольствованія сэра Лейстера о потрясеніи основъ, разрушеніи границъ, колебаніи общественнаго строя и прочихъ гибельныхъ явленіяхъ, въ которыхъ повиненъ сынъ мистрисъ Роунсвель. Вся банда родственниковъ негодуетъ и естественно приписываетъ гибельныя явленія слабости Вилльяма Буффи, благодаря которой они такъ несправедливо лишены всякой поддержки: мѣстъ, пенсіи и прочихъ благъ.
   Что касается Волюмніи, она такъ краснорѣчиво распространяется на ту же тему, когда сэръ Лейстеръ сводитъ ее подъ руку съ главной лѣстницы, какъ будто уже вся сѣверная Англія возстала съ цѣлью завладѣть ея жемчужнымъ ожерельемъ и баночкой съ румянами. За Волюмніей и всѣ остальные кузены, среди суеты своихъ лакеевъ и горничныхъ,-- ибо, хотя и себя-то они содержатъ съ трудомъ, но обязаны держать слугъ -- этого требуетъ ихъ общественное положеніе, какъ родственниковъ знаменитой фамиліи,-- разсыпаются но всѣмъ четыремъ странамъ свѣта.
   Зимній вѣтеръ, что-то разгулявшійся сегодня, раскачиваетъ деревья вокругъ опустѣвшаго дома, и кажется, будто бѣдные родственники превратились въ эти сухіе листья, которые несутся по волѣ вѣтра.
   

ГЛАВА XXIX.
Молодой человѣкъ.

   Чизни-Вудъ запертъ, ковры свернуты въ трубки и лежатъ по угламъ опустѣвшихъ комнатъ, яркія шелковыя ткани облеклись покаянною власяницею грубаго холста, рѣзьба и позолота померкли, предки Дэдлоковъ вновь лишены дневного свѣта. Вокругъ дома листья нападали толстымъ слоемъ: хоть садовникъ и подметаетъ безпрестанно аллеи, хоть и увозитъ листья полными тачками, все-таки ихъ столько, что тонетъ нога.
   Вокругъ Чизни-Вуда завываетъ вѣтеръ, хлещетъ дождь, окна скрипятъ, трубы стонутъ. Туманами наполнены аллеи, туманы заволакиваютъ дальніе края горизонта, стелются надъ полями, точно печальная погребальная процессія. Въ холодныхъ пустыхъ чертогахъ стоитъ какой-то непріятный запахъ, напоминающій отчасти запахъ тлѣнія, наполняющій маленькую церковь парка, и невольно наводитъ на мысль, что покойные Дэдлоки разгуливаютъ ночью по заламъ замка.
   Но въ лондонскомъ домѣ Дэдлоковъ жизнь пробудилась въ полномъ блескѣ, ибо почти никогда не случается, чтобъ Чизни-Вудъ и городской домъ расцвѣтали или замирали одновременно,-- правда, за однимъ только исключеніемъ: въ случаѣ смерти кого-нибудь изъ членовъ фамиліи, оба дома одинаково облекаются въ трауръ.
   Роскошныя комнаты лондонскаго дома напоены свѣтомъ, тепломъ и благоуханіемъ, оранжерейные цвѣты изгоняютъ отсюда, на сколько возможно, воспоминаніе о зимѣ, мягкіе ковры заглушаютъ всякій шумъ и только тиканье часовъ да трескъ пламени нарушаютъ тишину; поэтому въ своемъ городскомъ домѣ сэръ Лейстеръ чувствуетъ себя такъ, точно его окоченѣвшее тѣло окутывается какой-то мягкой, радужной шерстяной тканью.
   Съ наслажденіемъ, полный сознанія своего достоинства, покоитъ онъ свои члены передъ огромнымъ огнемъ въ библіотекѣ, благосклонно скользитъ взоромъ по корешкамъ книгъ, или удостаиваетъ одобрительнаго взгляда произведенія изящныхъ искусствъ: сэръ Лейстеръ владѣлецъ многихъ старыхъ и новыхъ картинъ. Нѣкоторыя изъ этихъ картинъ принадлежатъ къ той школѣ, которую можно назвать школой маскарадныхъ баловъ, такъ какъ здѣсь искусство являетъ себя спеціалистомъ по костюмерной части, и произведенія этой школы -- тѣ же каталоги разныхъ продажныхъ вещей, напримѣръ: Три стула съ высокими спинками, одинъ столъ съ накрытымъ приборомъ, длинно-горлая бутылка съ виномъ, фляжка, женскій испанскій костюмъ, снятый съ натуры портретъ миссъ Джогъ въ три четверти, рыцарское вооруженіе и въ немъ Донъ-Кихотъ. Или: Каменная растрескавшаяся терраса, въ отдаленіи гондола, полный костюмъ венеціанскаго сенатора, богато вышитое бѣлое атласное платье, снятый съ натуры портретъ миссъ Джогъ въ профиль, золотая турецкая сабля, богато украшенная на рукояткѣ драгоцѣнными камнями, настоящій очень рѣдкій мавританскій костюмъ и въ немъ Отелло.
   Мистеръ Телькингорнъ очень часто появляется у Дэдлоковъ по дѣламъ, касающимся имѣній баронета, вродѣ возобновленія арендныхъ договоровъ и т. п.; ему часто приходится встрѣчаться съ миледи; оба по прежнему невозмутимо спокойны и менѣе чѣмъ когда либо обращаютъ вниманія другъ на друга. Быть можетъ, миледи боится мистера Телькингорна, быть можетъ мистеръ Телькингорнъ знаетъ объ этомъ; быть можетъ онъ подстерегаетъ ее упорно и постоянно, съ полнымъ хладнокровіемъ, безъ угрызеній совѣсти, безъ капли жалости. Быть можетъ ея красота, ея положеніе въ свѣтѣ, окружающій ее блескъ только придаютъ ему болѣе рвенія въ преслѣдованіи своей жертвы, быть можетъ отъ этого онъ съ ней еще болѣе неумолимъ. Отъ того ли, что онъ хладнокровенъ и жестокъ, непреклоненъ въ исполненіи того, что считаетъ своимъ долгомъ, отъ того ли, что его грызетъ властолюбіе или мучитъ желаніе проникнуть въ тайну, которую отъ него прячутъ, отъ того ли, что онъ ненавидитъ весь этотъ блескъ, служа самъ слабымъ его лучомъ, отъ того ли, что, считая унизительной любезность своихъ знатныхъ кліентовъ, онъ таитъ и копитъ въ глубинѣ души своей обиды и оскорбленія,-- отъ всѣхъ ли этихъ причинъ порознь или вмѣстѣ, но лучше было бы для миледи, еслибъ за нею слѣдили съ неусыпною бдительностью пять тысячъ паръ глазъ изъ великосвѣтскаго круга, чѣмъ глаза этого черстваго юриста въ галстукѣ жгутомъ и въ черныхъ панталонахъ, подвязанныхъ у колѣнъ.
   Сэръ Лейстеръ сидитъ въ комнатѣ миледи, той самой, гдѣ мистеръ Телькингорнъ читалъ показаніе по дѣлу Джерндайсовъ. Миледи, какъ въ тотъ памятный день, сидитъ передъ каминомъ съ вѣеромъ въ рукѣ. Сэръ Лейстеръ сегодня особенно хорошо настроенъ, ибо нашелъ въ своей газетѣ статью, въ которой прямо говорится объ оплотахъ и общественномъ зданіи то самое, что всегда говорятъ онъ; эта статья такъ подходитъ къ послѣднему случаю съ горнозаводчикомъ, что сэръ Лейстеръ нарочно пришелъ изъ библіотеки, чтобъ прочитать ее миледи.
   -- Написавшій эту статью, человѣкъ вполнѣ здравомыслящій, замѣчаетъ баронетъ въ видѣ предисловія, посылая съ высоты своего величія снисходительный кивокъ автору статьи.
   Но, несмотря на всѣ достоинства здравомыслящаго автора статьи, онъ кажется миледи нестерпимо скучнымъ, и послѣ тщетной попытки слушать, или, вѣрнѣе, казаться слушающей, она такъ задумывается, какъ будто не покидала Чизни-Вуда, и этотъ огонь, на который устремленъ теперь ея взоръ,-- горитъ въ каминѣ ея Чизни-Вудскаго будуара. Сэръ Лейстеръ, ничего не замѣчая, продолжаетъ читать, и лишь изрѣдка отымаетъ отъ глазъ двойной лорнетъ и останавливается, чтобы замѣтить: "Совершенно справедливо.-- Очень ясно изложено.-- Я самъ неоднократно высказывалъ это замѣчаніе". И аккуратно каждый разъ теряетъ мѣсто, гдѣ читалъ, и долго ищетъ, бѣгая глазами но газетнымъ столбцамъ.,
   Величественно и внушительно читаетъ сэръ Лейстеръ. Вдругъ распахивается дверь и появляется напудренный Меркурій съ слѣдующимъ страннымъ докладомъ:
   -- Миледи! Молодой человѣкъ, по имени Гуппи!
   Сэръ Лейстеръ умолкаетъ, удивленно раскрываетъ глаза и переспрашиваетъ зловѣщимъ голосомъ: "Молодой человѣкъ, по имени Гуппи?" Оглянувшись онъ замѣчаетъ въ дверяхъ молодого человѣка, по имени Гуппи, очень смущеннаго и ни по манерѣ, ни по наружности не производящаго внушительнаго впечатлѣнія.
   -- Скажите, о чемъ вы думаете, врываясь съ докладомъ о какомъ-то молодомъ человѣкѣ, по имени Гуппи?
   -- Извините, сэръ Лейстеръ, но миледи изволила приказать, чтобъ впустить. этого молодого человѣка, когда онъ явится. Я не зналъ, что вы здѣсь, сэръ Лейстеръ.
   Оправдываясь такимъ образомъ, Меркурій бросаетъ на молодого человѣка, по имени Гуппи, презрительный и негодующій взглядъ, который долженъ означать: "Ишь принесла нелегкая! Изволь теперь выслушивать выговоры изъ-за тебя".
   -- Это правда, я отдала такое распоряженіе, говоритъ миледи.-- Молодой человѣкъ подождетъ.
   -- Нѣтъ, миледи, если онъ пришелъ по вашему приказанію,-- я удаляюсь.
   И со своей обычной любезностью къ миледи, баронетъ спѣшитъ уйти, отвѣтивъ чуть замѣтнымъ кивкомъ на поклонъ молодого человѣка, котораго въ своемъ величіи принимаетъ за какого нибудь дерзкаго башмачника.
   Когда слуга вышелъ, леди Дэдлокъ мѣряетъ молодого человѣка надменнымъ взглядомъ и, оставивъ его стоять у дверей, спрашиваетъ -- что ему надо?
   -- Чтобъ ваше лордство были такъ добры, -- удостоили меня краткимъ разговоромъ, отвѣчаетъ смущенный мистеръ Гуппи.
   -- Должно быть вы то лицо, отъ котораго я получила такое множество писемъ?
   -- Множество, ваше лордство,-- вы правы. Я писалъ, пока ваше лордство не удостоили меня отвѣтомъ.
   -- Развѣ вы не могли высказать письменно то, что вамъ надо, и тѣмъ избавить меня отъ разговора, о которомъ просите?
   Мистеръ Гуппи сжимаетъ губы и качаетъ головой.
   -- Вы удивительно назойливы. Если окажется, что ваши сообщенія не имѣютъ никакого отношенія ко мнѣ -- чего, разумѣется, и надо ожидать, -- я попрошу васъ замолчать безъ всякихъ церемоній. А теперь, если угодно, говорите.
   И миледи, беззаботно постукивая вѣеромъ, снова обращаетъ взоръ къ камину, повернувшись спиною къ молодому человѣку, по имени Гуппи.
   -- Въ такомъ случаѣ, съ позволенія вашего лордства, я приступлю прямо къ дѣлу. Гм! Какъ я докладывалъ вашему лордству въ первомъ своемъ письмѣ, я -- клеркъ. Состоя въ юридической корпораціи, я пріобрѣлъ привычку не сообщать въ письмахъ ничего компрометирующаго, потому-то я и не упоминалъ, къ какой фирмѣ принадлежу. Мое положеніе въ этой фирмѣ и жалованье -- вполнѣ удовлетворительны. Теперь я могу открыть вашему лордству, что эта фирма -- Кенджъ и Карбой въ Линкольнъ-Иннѣ, и должна быть вамъ не безъизвѣстна по своему участію въ процессѣ Джерндайсовъ.
   Лицо миледи начинаетъ выражать нѣкоторое вниманіе; она перестаетъ играть вѣеромъ и, видимо, вслушивается. Ободренный молодой человѣкъ продолжаетъ:
   Заодно сообщу вашему лордству, что къ упомянутому процессу не имѣетъ никакого отношенія то дѣло, вслѣдствіе ко тораго я такъ пламенно желалъ свиданія съ вами, что мое поведеніе могло вамъ показаться, и дѣйствительно показалось, навязчивымъ, даже дерзкимъ.
   Мистеръ Гуппи пріостанавливается, ожидая получить увѣреніе въ противномъ, и, не получивъ его, продолжаетъ:
   -- Если бъ это дѣло касалось процесса Джерндайсовъ, я обратился бы къ повѣренному вашего лордства -- мистеру Телькингорну, что изъ Линкольнъ-Иннъ-Фильдса. Я имѣю удовольствіе быть съ нимъ знакомымъ -- по крайней мѣрѣ при встрѣчахъ мы раскланиваемся,-- и я отправился бы прямо къ нему.
   Миледи, полуобернувшись къ мистеру Гуппи, говоритъ: -- Вы бы сѣли.
   -- Благодарю, ваше лордство, отвѣчаетъ мистеръ Гуппи садясь, и обращается за справками къ узенькой полоскѣ бумаги, на которой онъ сдѣлалъ нѣсколько краткихъ замѣтокъ, относительно предположенныхъ сообщеній, но, когда онъ смотритъ теперь на эти замѣтки, значеніе ихъ покрывается для него глубокимъ мракомъ.-- Я... ахъ, да!-- прежде всего я долженъ замѣтить, что вручаю свою судьбу вашему лордству, ибо, есливы принесете на меня жалобу, по поводу настоящаго визита, Кенджу и Карбою или мистеру Телькингорну, я -- сказать вамъ откровенно -- окажусь въ очень непріятномъ положеніи, слѣдовательно, я вполнѣ полагаюсь на ваше благородство.
   Негодующимъ жестомъ руки съ вѣеромъ миледи даетъ понять мистеру Гуппи, что онъ не стоитъ того, чтобъ на него жаловаться.
   -- Благодарю, ваше лордство, я вполнѣ, удовлетворенъ. Теперь я... что, бишь, такое?.. Дѣло въ томъ, что я обозначилъ здѣсь заглавія тѣхъ пунктовъ, которыхъ намѣреваюсь коснуться, но написалъ ихъ сокращенно и не могу теперь добраться до ихъ смысла. Если ваше лордство разрѣшитъ мнѣ подойти на минуту къ окну, я...
   Мистеръ Гуппи идетъ къ окну, натыкается на клѣтку съ птицами и въ замѣшательствѣ проситъ у нихъ извиненія,-- все это мало содѣйствуетъ уразумѣнію замѣтокъ; онъ что-то бормочетъ, горячится, краснѣетъ и наконецъ, поднеся бумагу къ самому носу, читаетъ:
   -- С.С., что же это значитъ? С.С.? А! Е. С. знаю, понялъ!
   И покончивъ со своими недоумѣніями, мистеръ Гуппи отходитъ отъ окна и останавливается между своимъ прежнимъ мѣстомъ и кресломъ миледи.
   -- Не знаю, случалось ли вашему лордству видѣть, или можетъ быть вы изволили слышать про одну молодую леди, по фамиліи миссъ Соммерсонъ?
   Миледи смотритъ ему въ глаза.
   -- Недавно я видѣла дѣвушку съ такой фамиліей. Это было прошлую осень.
   -- Не поразило ли васъ сходство этой дѣвицы съ кѣмъ-нибудь? спрашиваетъ мистеръ Гуппи, скрестивъ руки, наклонивъ голову на бокъ и почесывая своимъ меморандумомъ уголокъ рта.
   Миледи не сводитъ съ него глазъ.
   -- Нѣтъ.
   -- Не похожа ли она на кого-нибудь изъ лицъ, принадлежащихъ къ фамиліи вашего лордства?
   -- Нѣтъ.
   -- Я полагаю, ваше лордство едва ли помнитъ лицо миссъ Соммерсонъ?
   -- Я отлично помню эту молодую особу. Какое же отношеніе имѣетъ это ко мнѣ?
   -- Увѣряю ваше лордство, что, имѣя образъ миссъ Соммерсонъ запечатлѣннымъ въ моемъ сердцѣ, -- о чемъ сообщаю вамъ по секрету, -- я, когда имѣлъ честь осматривать замокъ Чизни-Вудъ, во время краткаго пребыванія съ моимъ другомъ въ графствѣ Линкольнширъ, нашелъ такое огромное сходство между портретомъ вашей милости и миссъ Эсфирью Соммерсонъ, что оно совершенно меня ошеломило, такъ что въ ту минуту я не могъ даже отдать себѣ отчета, что именно меня поразило. Теперь же, когда я имѣю честь видѣть васъ близко -- послѣ того, какъ видѣлъ портретъ, я нѣсколько разъ бралъ смѣлость смотрѣть незамѣченнымъ на ваше лордство, когда вы катались по парку, но ни разу не видѣлъ васъ такъ близко,-- сходство еще болѣе изумительно, чѣмъ я предполагалъ.
   Молодой человѣкъ, по имени Гуппи! было время, когда знатныя дамы жили въ укрѣпленныхъ башняхъ, охраняемыя вѣрными пажами; въ тѣ времена при одномъ такомъ взглядѣ, какой бросили сію минуту на васъ эти прекрасные глаза, ваша ничтожная жизнь пропала бы ни за грошъ!
   Миледи медленно обмахивается вѣеромъ и спрашиваетъ мистера Группи, какое ей дѣло до его страсти отыскивать сходства!
   -- Ваше лордство! Я приближаюсь къ цѣли, отвѣчаетъ онъ, вновь прибѣгая къ своимъ справкамъ.-- Ахъ эти замѣтки, провались онѣ совсѣмъ! А, мистрисъ Чедбендъ! Такъ.
   Мистеръ Гуппи возвращается на мѣсто, выдвигаетъ свой стулъ немного впередъ и садится. Миледи сидитъ попрежнему спокойно, прислонившись къ спинкѣ кресла, и хотя въ ея граціозной позѣ, можетъ быть, нѣсколько менѣе непринужденности, чѣмъ обыкновенно, но взглядъ ея не теряетъ обычной твердости.
   -- Позвольте еще минутку! мистеръ Гуппи еще разъ обращается къ своимъ замѣткамъ.-- Е. С. два раза? Ахъ, да, такъ; теперь я все припомнилъ! и свернувъ лоскутокъ бумаги въ трубочку, онъ при дальнѣйшемъ изложеніи размахиваетъ имъ въ воздухѣ точно камертономъ.
   -- Тайна покрываетъ рожденіе и младенчество миссъ Соммерсонъ. Я узналъ объ этомъ -- сообщаю подъ секретомъ вашему лордству -- вслѣдствіе моихъ занятій у Кенджа и Карбоя. Какъ я имѣлъ уже честь вамъ докладывать, образъ миссъ Соммерсонъ запечатлѣнъ въ моемъ сердцѣ; поэтому, если бъ я могъ разъяснить эту тайну и доказать, что у нея есть родственники съ хорошимъ положеніемъ въ обществѣ, или открыть, что, имѣя честь принадлежать къ одной изъ дальнихъ вѣтвей вашей фамиліи, она можетъ быть участницей въ процессѣ Джерндайсовъ, я имѣлъ бы нѣкоторое право надѣяться, что миссъ Соммерсонъ взглянетъ благосклоннѣе прежняго на мое предложеніе. По истинѣ, тогда она отнеслась къ нему совсѣмъ неблагосклонно.
   Что то вродѣ насмѣшливой улыбки мелькаетъ на лицѣ миледи.
   -- По странному стеченію обстоятельствъ, какія, впрочемъ, встрѣчаются въ практикѣ людей нашей профессіи, -- къ которой я могу себя причислить, потому что хотя еще и не утвержденъ окончательно, но уже получилъ отъ Кенджа и Карбоя удостовѣреніе о моихъ занятіяхъ въ конторѣ, и какъ ни было трудно, но внесъ гербовыя пошлины, на которыя ушла большая часть маленькаго капитала моей матери, -- я встрѣтилъ случайно особу, служившую прежде у леди, которая воспитывала миссъ Соммерсонъ, пока мистеръ Джерндайсъ не взялъ ее на свое попеченіе. Эта леди, ваше лордство, звалась миссъ Бербери?
   Не происходить ли мертвенный цвѣтъ лица миледи отъ зеленой шелковой подбивки вѣера, который она держитъ въ рукѣ около лица, или же она такъ ужасно поблѣднѣла?
   -- Случалось ли когда-нибудь вашему лордству слышать о миссъ Бербери?
   -- Не знаю. Кажется. Да.
   -- Миссъ Бербери состояла въ родствѣ съ фамиліей вашего лордства?
   Губы миледи шевелятся, но не произносятъ ни звука. Она качаетъ головой.
   -- Она не родственница ли вашему лордству? Такъ! Но можетъ быть ваше лордство не знали о томъ, что родство существуетъ? Такъ! Значитъ, это могло быть? Такъ! Очень хорошо.
   На каждый изъ этихъ вопросовъ миледи киваетъ головой.
   -- Миссъ Бербери была чрезвычайно скрытна, что въ женщинѣ кажется необыкновеннымъ, ибо женскій полъ, по крайней мѣрѣ среднихъ классовъ, имѣетъ большую склонность къ разговорамъ; поэтому моя свидѣтельница ничего не знала о томъ, есть ли у миссъ Бербери какіе-нибудь родственники. Только разъ, единственный разъ она была нѣсколько болѣе откровенна съ моей свидѣтельницей относительно одного пункта и сказала ей, что настоящее имя дѣвочки не Эсфирь Соммерсовъ, а Эсфирь Гаудонъ.
   -- Боже мой!
   Мистеръ Гуппи широко раскрываетъ глаза: взглядъ сидящей передъ нимъ женщины устремленъ на него, прежняя мрачная тѣнь лежитъ на ея лицѣ, попрежнему она держитъ вѣеръ въ рукѣ, губы ея попрежнему полураскрыты и брови немного сдвинуты, но она вся помертвѣла. Черезъ мгновеніе она видитъ, какъ къ ней возвращается сознаніе, какъ по всему ея тѣлу пробѣгаетъ содроганіе, точно зыбь по поверхности водъ; онъ видитъ, какъ трясутся ея губы, и она дѣлаетъ невѣроятное усиліе надъ собою, чтобъ придать имъ спокойное выраженіе, видитъ, что она вернулась къ сознанію его присутствія и сказанныхъ имъ словъ.
   Все это происходитъ въ такой короткій промежутокъ времени, что ея восклицаніе и обморочное состояніе исчезаютъ также безслѣдно, какъ черты тѣхъ долго лежавшихъ неприкосновенными труповъ, которые находятъ иногда въ гробницахъ и которые при первомъ соприкосновеніи съ воздухомъ-разсыпаются въ прахъ, точно отъ удара молніи.
   -- Вашему лордству знакома фамилія Гаудонъ?
   -- Я ее слышала прежде.
   -- Вѣроятно это фамилія кого-нибудь изъ дальнихъ родственниковъ вашего лордства по боковой линіи?
   -- Нѣтъ.
   -- Теперь, ваше лордство, я перехожу къ послѣднему пункту, насколько мнѣ удалось его выяснить: я постоянно подвигаюсь впередъ и надѣюсь со временемъ выяснить его окончательно. Надобно вамъ сказать,-- можетъ быть это какимъ-нибудь образомъ уже и дошло до вашего лордства,-- что нѣсколько времени тому назадъ въ домѣ нѣкоего Крука близъ Ченсери-Лэна былъ найденъ мертвымъ переписчикъ, жившій въ крайней нищетѣ. Было произведено дознаніе о его смерти, но онъ проживалъ подъ вымышленнымъ пменемъ, и настоящая его фамилія осталась неизвѣстной. Недавно мнѣ удалось открыть, что фамилія его была Гаудонъ.
   -- Какое же мнѣ до этого дѣло?
   -- Ахъ, ваше лордство, тутъ-то вся суть! Вскорѣ послѣ смерти этого человѣка произошло одно странное обстоятельство: какая-то леди -- переодѣтая -- приходила осматривать мѣсто, гдѣ разыгралось это происшествіе и могилу этого человѣка. Она наняла мальчишку подметальщика, чтобъ онъ показалъ ей то и другое. Еслибъ ваше лордство пожелали слышать подтвержденіе разсказанному отъ самого мальчика,-- я могу достать его во всякую минуту.
   Нѣтъ, этотъ оборвышъ не нуженъ миледи, и она не желаетъ слышать никакихъ подтвержденій.
   -- Могу васъ увѣрить, что это появленіе очень странно; еслибъ вы слышали, какъ мальчикъ разсказываетъ о кольцахъ, заблестѣвшихъ на пальцахъ леди, когда она сняла перчатку, вамъ пришло бы на мысль, что это происшествіе очень романическое.
   Брильянты сверкаютъ на рукѣ, которая держитъ вѣеръ, и такъ какъ она играетъ имъ, то камни блестятъ еще ярче; на лицѣ миледи опять то выраженіе, которое въ прежнія времена могло бы имѣть такія опасныя послѣдствія для молодого человѣка, по имени Гуппи.
   -- Думали, что переписчикъ не оставилъ послѣ себя ни одного лоскутка бумаги, по которому можно бы удостовѣрить его личность. но онъ оставилъ кое-что. Послѣ него осталась связка старыхъ писемъ.
   Вѣеръ по-прежнему мѣрно движется въ рукѣ миледи, а сама она не спускаетъ глазъ съ мистера Гуппи.
   -- Письма были взяты и спрятаны; завтра вечеромъ онѣ поступятъ въ мое распоряженіе.
   -- Еще разъ спрашиваю васъ: какое мнѣ до этого дѣло?
   -- Я закончу вотъ чѣмъ, ваше лордство.
   Мистеръ Гуппи встаетъ.
   -- Еслибъ вы пришли къ заключенію, что во всей этой цѣпи фактовъ: въ несомнѣнномъ, поразительномъ сходствѣ молодой дѣвицы съ вами, которое принимается въ юридической практикѣ, какъ положительное доказательство, -- въ томъ обстоятельствѣ, что она воспитана миссъ Бербери и миссъ Бербери удостовѣрила, что ея настоящее имя Гаудонъ, въ томъ, что ваше лордство очень хорошо знаете обѣ эти фамиліи, и наконецъ въ смерти Гаудона со всѣми сопровождающими ее обстоятельствами,-- еслибъ на основаніи всѣхъ этихъ фактовъ вы пришли къ заключенію, что ваши фамильные интересы требуютъ прекращенія этого дѣла, то я принесу вамъ найденныя бумаги. Я ничего не знаю объ ихъ содержаніи, за исключеніемъ того, что это старыя письма; до сихъ поръ я еще не имѣлъ ихъ въ своемъ распоряженіи. Какъ только получу, я принесу ихъ сюда и въ первый разъ загляну въ нихъ вмѣстѣ съ вашимъ лордствомъ. Я кончилъ. Я говорилъ уже, что окажусь въ очень непріятномъ положеніи при малѣйшей жалобѣ съ вашей стороны, и что все хранится въ тайнѣ.
   Единственная ли это цѣль визита мистера Гуппи, или у него есть другая? Разоблачили ли его слова во всей полнотѣ его намѣренія и подозрѣніе, которое привело его сюда, и, если нѣтъ, что за ними скрывается? Она можетъ смотрѣть на него, но онъ можетъ потупить глаза и сдѣлать такое лицо, какъ у опытнаго юриста на допросѣ, по которому ничего не прочитаешь.
   -- Можете принести письма, если хотите, говоритъ миледи.
   -- Клянусь честью, ваше лордство не слишкомъ-то щедры на поощренія, отвѣчаетъ онъ, нѣсколько обиженный.
   -- Вы можете, если вамъ угодно, принести письма, повторяетъ миледи тѣмъ же тономъ.
   -- Я принесу. Позвольте пожелать вашему лордству добраго утра!
   На столѣ, возлѣ миледи, стоить изящная бездѣлушка -- окованный ларчикъ, отдѣланный въ видѣ стариннаго денежнаго сундука. Продолжая смотрѣть на мистера Гуппи, миледи придвигаетъ къ себѣ и отпираетъ ларчикъ.
   -- О, ваше лордство: не эти мотивы руководили мною, могу васъ увѣрить; я не приму ничего; тѣмъ не менѣе, весьма вамъ обязанъ. Желаю вамъ добраго утра.
   Молодой человѣкъ удаляется съ поклономъ; внизу, надменный Меркурій не считаетъ своей обязанностью покинуть для него свой Олимпъ -- у камина передней -- и отворить ему дверь.
   Сэръ Лейстеръ грѣется въ библіотекѣ и сладко дремлетъ надъ газетой: нѣтъ ли въ домѣ причины, которая бы нарушила его покой и заставила вздрогнуть въ испугѣ, отъ которой бы старинные деревья Чизни-Вудскаго парка подняли къ небу свои сучковатыя руки, фамильные портреты нахмурились, фамильные доспѣхи зашевелились?
   Нѣтъ. Пусть раздаются стоны, рыданія, крики, лондонскій отель Дэдлоковъ такъ тщательно огражденъ извнѣ и внутри, что развѣ звукъ военной трубы донесся бы до ушей сэра Лейстера изъ комнаты миледи, да и то лишь въ видѣ слабаго эхо.
   И однако въ этомъ домѣ изъ устъ колѣнопреклоненной фигуры вырывается безумный вопль:
   -- О дитя мое, дитя мое! Жестокая сестра увѣрила меня, что ты умерла, едва начавъ жить. Она отреклась отъ меня, отъ моего имени и взрастила тебя! О дитя мое, дитя мое!
   

ГЛАВА XXX.
Разсказъ Эсфири.

   Вскорѣ послѣ отъѣзда Ричарда къ намъ пріѣхала гостья, пожилая дама; это была мистрисъ Вудкортъ. Она пріѣхала изъ Валлиса погостить у мистрисъ Байгемъ Беджеръ и "по желанію Аллана" написала оттуда опекуну, что сынъ просилъ ее подѣлиться съ нами тѣми извѣстіями, какія она имѣетъ о немъ,-- передать, что онъ совершенно здоровъ и "посылаетъ сердечный привѣтъ всѣмъ намъ". Опекунъ пригласилъ ее въ Холодный домъ, и она прожила у насъ около трехъ недѣль. Со мною она была очень любезна и такъ необыкновенно сообщительна, что по временамъ я чувствовала себя съ ней крайне неловко: я не имѣла никакого права быть недовольной ея откровенностью, знала, что это нелѣпо съ моей стороны, но все же не могла не испытывать нѣкотораго неудовольствія, слушая ее.
   Мистрисъ Вудкортъ была маленькая подвижная старушка; говоря со мною, она обыкновенно сидѣла сложивъ руки одну на другую и глядя мнѣ прямо въ глаза. Быть можетъ, это и дѣйствовало на меня такъ непріятно, а можетъ быть меня смущалъ ея нарядъ и манеры, хотя впрочемъ я находила въ нихъ оригинальную прелесть. Не могу сказать, чтобы мнѣ не нравилось ея живое и красивое лицо, очень хорошо сохранившееся для женщины ея лѣтъ, но отчего-то мнѣ было страшно неловко въ ея присутствіи, и если я знаю теперь, отчего именно, то тогда не знала, или по крайней мѣрѣ... впрочемъ не стоитъ объ этомъ говорить.
   Какъ-то разъ, когда я подымалась къ себѣ на верхъ, чтобы ложиться спать, она зазвала меня въ свою комнату, гдѣ я нашла ее сидящей въ большомъ креслѣ передъ каминомъ.
   Господи помилуй, сколько наговорила она мнѣ въ этотъ вечеръ о Морганѣ онъ Керригѣ? Подъ конецъ я совершенно упала духомъ! Она декламировала строфы Крумлипуоллинвэра изъ Мьюдиннуаллинвуда, -- впрочемъ не ручаюсь, что вѣрно передаю эти имена,-- и чрезвычайно одушевлялась выраженными въ нихъ чувствами; хотя, по незнанію валлійскаго нарѣчія, я только и поняла, что въ этихъ стихахъ воспѣвается славный родъ Моргана-омъ-Керрига.
   -- Вотъ наслѣдіе моего сына! сказала она въ заключеніе торжественно и величаво:-- Гдѣ бы онъ ни былъ, онъ можетъ разсчитывать, что къ нему будутъ относиться какъ къ родственнику Онъ-Керрига; у него можетъ и не быть состоянія, но, дорогая моя, при немъ всегда будетъ то, что лучше денегъ -- происхожденіе отъ благородной фамиліи.
   Я нѣсколько сомнѣвалась, станутъ-ли въ Китаѣ и Индіи особенно заботиться о томъ, кто таковъ Морганъ-онъ-Керригъ, но, разумѣется, не высказала своихъ сомнѣній и ограничилась замѣчаніемъ, что прекрасная вещь -- имѣть такихъ знатныхъ родственниковъ.
   -- Да, это очень важная вещь, дорогая моя! былъ отвѣтъ.-- Но есть тутъ и свои невыгоды; напримѣръ: въ силу своего высокаго происхожденія сынъ очень стѣсненъ въ выборѣ жены; конечно, и особы королевской крови точно также стѣснены въ супружескомъ вопросѣ...
   Тутъ она легонько ударила меня по рукѣ и, погладила мое платье, какъ бы выражая этимъ, что, несмотря на раздѣляющее насъ разстояніе, все-таки имѣетъ хорошее мнѣніе обо мнѣ.
   -- Покойный мистеръ Вудкортъ, дорогая моя, продолжала она растроганнымъ голосомъ, ибо у нея кромѣ высокой генеалогіи было и любящее сердце,-- происходилъ изъ знаменитой шотландской фамиліи Макъ-Куртовъ изъ Макъ-Курта. Онъ служилъ королю и отечеству въ качествѣ офицера королевскаго шотландскаго полка и умеръ на полѣ брани. Мой сынъ -- послѣдній представитель двухъ древнихъ фамилій. Можетъ быть, Богъ благословитъ его поднять ихъ на прежнюю высоту союзомъ съ какой-нибудь не менѣе старинной фамиліей.
   Напрасно пыталась я перемѣнить разговоръ, хотя бы только для разнообразія, а можетъ быть и... впрочемъ, нѣтъ необходимости распространяться о такихъ мелочахъ,-- не было возможности отвлечь мистрисъ Вудкортъ отъ ея излюбленной темы.
   На другой вечеръ она говорила мнѣ:
   -- Дорогая моя, у васъ столько здраваго смысла, вы имѣете такой не по лѣтамъ разумный взглядъ на вещи, что мнѣ очень пріятно бесѣдовать съ вами о своихъ семейныхъ дѣлахъ. Вы мало знаете моего сына, но, можетъ быть, все-таки знаете на столько, что помните его?
   -- Да, мэмъ, я помню его.
   -- Мнѣ кажется, дорогая моя, что вы очень вѣрно оцѣниваете людей, и мнѣ хотѣлось бы знать ваше мнѣніе о моемъ сынѣ.
   -- О, мистрисъ Вудкортъ! Это такъ трудно!
   -- Почему трудно, дорогая моя, я не вижу причины?
   -- Трудно сказать мнѣніе...
   -- О человѣкѣ, который такъ мало знакомъ? Да, это правда.
   Я не то хотѣла сказать, такъ какъ мистеръ Вудкортъ часто бывалъ въ нашемъ домѣ и очень сблизился съ опекуномъ; я упомянула объ этомъ, прибавивъ, что повидимому мистеръ Вудкортъ очень свѣдущій врачъ,-- насколько мы могли судить,-- и что его доброта и великодушіе къ миссъ Флайтъ выше всякихъ похвалъ.
   -- Вы отдаете ему должную справедливость и очень точно его охарактеризовали, сказала мистрисъ Вудкортъ, пожимая мнѣ руку.-- Алланъ славный малый и къ своей профессіи относится безукоризненно, хоть я и мать ему, но не могу не сказать этого. Но должна сознаться, что у него, моя милая, есть и недостатки.
   -- Они есть у каждаго.
   -- Да, но у него такіе недостатки, отъ которыхъ онъ можетъ и долженъ исправиться, продолжала хитрая старуха, качая головой.-- Я такъ привязана къ вамъ, что могу сообщить вамъ, какъ постороннему, нисколько не заинтересованному лицу, что мой сынъ -- само непостоянство.
   Я сказала, что, по моему мнѣнію, едва ли это возможно, судя по репутаціи, которую онъ заслужилъ, и потому, съ какимъ постоянствомъ и рвеніемъ онъ исполняетъ обязанности своей профессіи.
   -- Опять таки вы правы, дорогая моя, возразила она.-- Но, видите ли, говоря о его непостоянствѣ, я имѣла въ виду вовсе не его профессію.
   -- О!
   -- Я говорила объ его непостоянствѣ въ отношеніяхъ къ людямъ. Онъ съ восемнадцати лѣтъ любезничаетъ съ дѣвицами, а на самомъ дѣлѣ, представьте, никогда не интересовался ни одной изъ нихъ; ему и на мысль не приходитъ, что онъ можетъ кому нибудь повредить, или что его поведеніе можетъ значить что нибудь большее, чѣмъ простая вѣжливость любезнаго и веселаго молодого человѣка. Вѣдь это дурно съ его стороны, не правда ли?
   -- Конечно, сказала я, такъ какъ, повидимому, она ожидала отвѣта.
   -- Вѣдь это можетъ повести къ разнымъ недоразумѣніямъ, но такъ ли?
   Я согласилась съ тѣмъ, что и это возможно.
   -- Поэтому я говорила ему много разъ, что ради себя и ради другихъ онъ долженъ быть болѣе остороженъ. А онъ всегда мнѣ отвѣчаетъ: "матушка, я постараюсь исправиться, но вы лучше всѣхъ знаете меня, вамъ извѣстно, что я поступаю такъ безъ злого умысла, и даже, правду говоря, безъ всякаго обдуманнаго намѣренія. Конечно, все это такъ, но это не оправданіе. Впрочемъ, такъ какъ теперь онъ уѣхалъ далеко и на неопредѣленное время, и ему можетъ представиться тысячи случаевъ сдѣлать хорошую партію, то можно смотрѣть на это, какъ на дѣло прошлое. Ну, а вы, дорогая моя, что вы думаете о своей маленькой особѣ? вдругъ спросила она, улыбаясь и кивая мнѣ.
   -- Я, мистрисъ Вудкортъ?
   -- Я не хочу быть такой эгоисткой, чтобъ говорить только о моемъ сынѣ, который уѣхалъ на поиски счастья и жены; когда же вы, миссъ Соммерсонъ, станете отыскивать себѣ мужа и устраивать свою судьбу? А? Взгляните же! Какъ вы покраснѣли!
   Не думаю, чтобъ я покраснѣла, -- но, если и покраснѣла, это не важно, -- я отвѣтила, что совершенно довольна своей судьбой и нисколько не желаю мѣнять ее.
   -- Сказать ли вамъ, душечка, что я всегда думаю о васъ и вашей будущей судьбѣ?
   -- Скажите, если вы хорошій пророкъ.
   -- Ну, въ такомъ случаѣ я скажу, что вы выйдете замужъ за человѣка богатаго, съ большими достоинствами, старше васъ годами, этакъ, двадцатью пятью. Изъ васъ выйдетъ прекрасная жена, мужъ васъ будетъ очень любить, и вы будете счастливы.
   -- Завидная участь, но почему же вы думаете, что это моя участь?
   -- Она вамъ подходитъ: вы такая хлопотунья, такая заботливая, и положеніе ваше такое особенное, что это какъ разъ вамъ подходитъ и непремѣнно такъ и будетъ. И никто искреннѣе меня, душечка, не поздравитъ васъ съ такимъ бракомъ.
   Странно, что мнѣ могло быть непріятно слушать это, но кажется было... да, навѣрное было...
   Эти вечернія бесѣды такъ разстраивали меня, что, бывало, я долго не могла уснуть; мнѣ было стыдно признаться въ этомъ даже Адѣ, и отъ этого я чувствовала себя еще несчастнѣе. Многое отдала бы я за возможность избѣжать интимныхъ изліяній этой старушки: онѣ давали мнѣ поводъ составлять о ней самыя противоположныя мнѣнія. Иногда мнѣ казалось, что она все выдумываетъ; въ другой разъ я думала, что она образецъ правдивости. По временамъ я считала ее очень хитрой, а черезъ минуту была увѣрена въ ея простосердечіи и въ отсутствіи всякаго лукавства въ ея благородной валлійской груди. И какое мнѣ было до всего этого дѣло, почему это могло меня интересовать? Почему, отправляясь къ себѣ наверхъ со своей корзиночкой ключей и заходя по ея приглашенію въ ея комнату, я не могла разговаривать съ нею такъ же просто, какъ со всякой другой? почему меня мучили тѣ безобидныя вещи, которыя она говорила? Меня влекло къ ней, въ этомъ нѣтъ сомнѣнія, иначе зачѣмъ бы мнѣ такъ безпокоиться о томъ, понравлюсь ли я ей, и такъ радоваться, когда я въ этомъ убѣдилась? зачѣмъ бы мнѣ послѣ разговоровъ съ нею припоминать съ глубокой болью и тревогой каждое сказанное ею слово и взвѣшивать его на разные лады? Почему ея пребываніе въ нашемъ домѣ и эти интимныя бесѣды, которыя повторялись всякій вечеръ, были такъ тягостны мнѣ, когда я въ то же время чувствовала, что такъ для меня лучше и спокойнѣе, и радовалась, что она пріѣхала къ намъ?
   Я не могла разобраться въ этихъ недоразумѣніяхъ и противорѣчіяхъ, по крайней мѣрѣ если я и могла понять... но когда-нибудь опять вернусь къ этому, теперь не стоитъ объ этомъ распространяться.
   Когда мистрисъ Вудкортъ уѣзжала, мнѣ было грустно съ нею разставаться, хотя я вздохнула съ облегченіемъ послѣ ея отъѣзда. Вслѣдъ за нею къ намъ пріѣхала Кадди Джеллиби и привезла цѣлый коробъ новостей, который занялъ насъ на долго.
   Во первыхъ Кадди объявила: она ни за что не согласится приступить къ изложенію своихъ извѣстій прежде, чѣмъ не будетъ установлено, -- что я лучшій совѣтчикъ въ мірѣ. Ада поспѣшила заявить, что это вовсе не новость, я же, разумѣется, сказала, что онѣ говорятъ глупости. Послѣ этого Кадди сообщила, что ея свадьба въ этомъ мѣсяцѣ, и если мы съ Адой согласимся сопровождать ее къ вѣнцу въ качествѣ свадебныхъ подругъ, то она будетъ счастливѣйшей дѣвушкой на свѣтѣ. Конечно, послѣ такой новости намъ надо было столько сказать другъ другу, что я думала, мы никогда не кончимъ.
   Повидимому, несчастный отецъ Каролины довольно благополучно "прошелъ сквозь банкротство", -- какъ выражалась она, точно банкротство было чѣмъ-то вродѣ тоннеля,-- и кредиторы отнеслись къ нему очень мягко и сострадательно; хотя онъ до конца ничего не понялъ въ своихъ дѣлахъ, но, такъ или иначе, все-таки закончилъ ихъ. Онъ отдалъ все, что имѣлъ (судя по его обстановкѣ, я не думаю, чтобъ это было много), и каждый изъ его кредиторовъ вынесъ полную увѣренность, что больше онъ ничего не могъ сдѣлать.
   Такимъ образомъ онъ съ честью вышелъ изъ своихъ затрудненій и, раздѣлавшись со своей "конторой", долженъ былъ начинать жизнь сызнова. Я такъ и не узнала, что это была, за контора. Кадди говорила, что онъ былъ главнымъ агентомъ таможни; единственное, что мнѣ было извѣстно о его дѣлахъ, это то, что, когда ему нужно было денегъ больше обыкновеннаго, онъ отправлялся искать ихъ въ Доки и находилъ съ величайшимъ трудомъ.
   Успокоивъ свою душу тѣмъ, что далъ себя остричь, какъ ягненка, мистеръ Джеллиби переѣхалъ съ семействомъ въ меблированныя комнаты на Гаттонъ-Гарденъ (явившись туда впослѣдствіи, я застала дѣтей за выщипываніемъ изъ обивки мебели конскаго волоса, которымъ они набивали себѣ ротъ). Тутъ-то Кадди устроила свиданіе между своимъ отцомъ и мистеромъ Тервейдрономъ.
   Смиренный и кроткій мистеръ Джеллиби преисполнился тикимъ уваженіемъ къ изяществу мистера Тервейдропа, что они подружились очень легко. Такимъ образомъ мало-по-малу мистеръ Тервейдропъ освоился съ мыслью о женитьбѣ сына, и его отцовскія чувства достигли такого верха великодушія, что онъ сталъ смотрѣть на это событіе, какъ на весьма близкое, и наконецъ, разрѣшилъ молодой четѣ свить гнѣздышко въ танцовальныхъ классахъ Ньюменъ-Стрита.
   -- А вашъ папа что говоритъ, Каролина?
   -- О! Бѣдный папа только заплакалъ и сказалъ: "надѣюсь, что ваша жизнь сложится счастливѣе, чѣмъ моя". Онъ не говорилъ этого при Принцъ, а сказалъ мнѣ одной: "бѣдная дѣвочка, тебя не научили, какъ сдѣлать домъ пріятнымъ мужу, но ты сама старайся объ этомъ, иначе, если ты его любишь, лучше убей его сразу, но не выходи за него".
   -- Какъ же вы успокоили ого, Каролина?
   -- Мнѣ очень тяжело было видѣть бѣднаго папу въ такомъ уныніи и слышать отъ него такія ужасныя вещи,-- я не могла удержаться отъ слезъ. Потомъ я сказала, что отъ всего сердца желаю сдѣлать свой домъ пріятнымъ; я сказала еще: надѣюсь, папа, ты будешь приходить отдыхать къ намъ по вечерамъ; я постараюсь не быть для тебя такой дурной дочерью, какъ прежде, когда жила у тебя: буду заботиться о тебѣ. Потомъ, когда я сказала, что буду брать Пеппи гостить къ себѣ, папа опять заплакалъ и сказалъ, что его дѣти индѣйцы.
   -- Индѣйцы, Кадди?
   -- Да, дикіе индѣйцы. Онъ сказалъ, (тутъ она такъ зарыдала, что далеко не была похожа на счастливѣйшую дѣвушку въ свѣтѣ), что самое лучшее для нихъ было бы убить ихъ томагавкомъ.
   Ада усомнилась, дѣйствительно ли мистеръ Джеллиби питаетъ такія кровожадныя намѣренія.
   -- Разумѣется, папа не хотѣлъ бы видѣть своихъ дѣтей плавающими въ крови, онъ хотѣлъ только сказать, какъ они несчастны, оттого что они мамины дѣти, какъ несчастенъ онъ самъ, оттого что онъ ея мужъ. Я думаю то же самое, хотя это и можетъ показаться чудовищнымъ.
   Я спросила Каролину, знаетъ ли мистрисъ Джеллиби о томъ, что день ея свадьбы назначенъ.
   -- Развѣ вы не знаете маму, Эсфирь! Развѣ можно сказать навѣрное, знаетъ она или нѣтъ! Я нѣсколько разъ ей говорила, а она всякій разъ посмотритъ на меня своимъ кроткимъ взглядомъ такъ... (тутъ Кадди пріостановилась и прибавила внезапно пришедшее ей на умъ сравненіе) -- точно я какая нибудь далекая колокольная: потомъ покачаетъ головою и скажетъ: какая ты несносная, Кадди! Смотришь, она ужъ опять погрузилась въ свою Барріобульскую корреспонденцію.
   -- А ваше приданое, Каролина? спросила я, потому что съ нами она не стѣснялась.
   -- Ахъ, дорогая Эсфирь, я постараюсь приготовить себѣ что могу, и надѣюсь, что Принцъ никогда не станетъ мнѣ пенять, что я явилась къ нему чуть ли не въ нищенскихъ лохмотьяхъ. Если бы дѣло шло объ экипировкѣ кого нибудь изъ Барріобула-Га, мама бы очень хлопотала и ничего не забыла бы, но при настоящемъ положеніи вещей она и въ усъ не дуетъ.
   Нельзя было упрекнуть Кадди въ недостаткѣ дочерней любви,-- она залилась слезами, упомянувъ объ этомъ печальномъ обстоятельствѣ, какъ о неопровержимомъ фактѣ, котораго къ сожалѣнію отрицать было нельзя.
   Намъ съ Адой было очень жаль бѣдную дѣвушку, которая, несмотря на всѣ неблагопріятныя условія, осталась такой хорошей, и мы обѣ въ одинъ голосъ предложили маленькій планъ, который привелъ ее въ восторгъ. Онъ состоялъ въ томъ, что Кадди погоститъ у насъ три недѣли, а потомъ я на недѣлю поѣду къ ней, и мы всѣ вмѣстѣ примемся разсчитывать, прикидывать, шить, кроить, чинить, словомъ, сдѣлаемъ все, что только можно придумать для ея экипировки. Опекунъ тоже остался доволенъ нашимъ планомъ, и на слѣдующій же день мы отправились въ Лондонъ и торжественно привезли оттуда Кадди вмѣстѣ съ ея сундуками и со всѣми покупками, какія можно было сдѣлать на десяти фунтовый билетъ, подаренный ей отцомъ. Надо полагать, что мистеръ Джеллиби добылъ его въ Докахъ, но въ Докахъ ли или въ другомъ мѣстѣ, а все-таки добылъ и подарилъ дочери.
   Трудно сказать, чего не накупилъ бы ей мистеръ Джерндайсъ, если бы мы дали свое одобреніе, но мы разсудили, что ему слѣдуетъ ограничиться подаркомъ подвѣнечнаго платья и шляпы; онъ согласился, и если Кадди когда нибудь въ свою жизнь была счастлива, такъ это въ тотъ день, когда сѣла за шитье своего приданаго.
   Бѣдная дѣвушка была такъ неловко обращалась съ иглой, что колола себѣ пальцы съ такимъ же постоянствомъ, какъ прежде пачкала ихъ чернилами; сначала она всякій разъ при этомъ краснѣла, частью отъ боли, частью отъ сознанія своей неловкости, но вскорѣ стала дѣлать быстрые успѣхи. Мы работали день за днемъ съ величайшимъ усердіемъ и удовольствіемъ: я, она, Ада, моя маленькая служанка Чарли и модистка изъ города.
   Кромѣ того Кадди страстно желала, какъ она выражалась, "изучить хозяйство и обратилась съ просьбой быть ея руководительницей, къ кому же?-- Ко мнѣ! Учиться хозяйству у особы съ такой обширной опытностью, какъ моя,-- помилосердуйте! я готова была принять это за шутку, засмѣялась, покраснѣла и сконфузилась. Но все-таки должна была сказать, что съ удовольствіемъ научу ее всему, что сама знаю, показала ей всѣ свои книги и хозяйственные пріемы. По тому жадному вниманію, съ какимъ она меня слушала, можно было предположить, что я посвящаю ее въ какія нибудь необыкновенно хитрыя открытія, а кто увидѣлъ бы, какъ она, заслышавъ звонъ моихъ ключей, выскакивала и бросалась ко мнѣ, тотъ подумалъ бы, что ни одинъ изъ знаменитыхъ самозванцевъ не имѣлъ такого слѣпого приверженца, какъ Кадди Джеллиби.
   Три недѣли пролетѣли незамѣтно среди шитья, хозяйственныхъ хлопотъ, уроковъ Чарли, вечернихъ партій въ триктракъ съ опекуномъ или дуэтовъ съ Адой.
   Затѣмъ, оставивъ Холодный домъ и опекуна на попеченіе Ады и Чарли, я отправилась съ Кадди въ ея домъ, чтобъ посмотрѣть, что тамъ можно сдѣлать.
   Говоря о домѣ Каролины, я подразумѣваю меблированныя комнаты Гатгопъ-Гардена; оттуда мы раза два навѣдывались въ Ньюменъ-Стритъ, гдѣ тоже шли дѣятельныя приготовленія, клонившіяся главнымъ образомъ къ увеличенію удобствъ стараго мистера Тервейдропа, а между прочимъ и къ устройству новобрачной четы въ скудно меблированномъ помѣщеніи подъ самой крышей. Но первой нашей заботой было привести меблированную квартиру въ наивозможно приличный видъ къ свадебному завтраку и заблаговременно внѣдрить въ голову мистрисъ Джеллиби хотя слабое понятіе о предстоящемъ событіи.
   Послѣднее было всего труднѣе, такъ какъ мистрисъ Джеллиби въ обществѣ молодого человѣка болѣзненнаго вида занимала лучшую переднюю комнату, -- вторая была простой чуланъ,-- вся эта комната была усѣяна обрывками бумаги, документами, касающимися Барріобула-Га, и походила на неопрятно содержимый хлѣвъ. Мистрисъ Джеллиби сидѣла тамъ цѣлый день, распивая крѣпчайшій кофе, диктуя, принимая въ назначенные часы посѣтителей по Барріобульскимъ дѣламъ; болѣзненный молодой человѣкъ, который, какъ мнѣ казалось, увядалъ съ каждымъ днемъ, обѣдалъ внѣ дома. Мистеръ Джеллиби, являясь домой, обыкновенно только вздыхалъ и удалялся внизъ на кухню, гдѣ наскоро ѣлъ, если у кухарки было что нибудь приготовлено, а потомъ, чувствуя, что онъ тамъ лишній, выходилъ на улицу и гулялъ по Гаттонъ-Гардой у, несмотря ни на какую погоду. Бѣдныя дѣти копошились обыкновенно на лѣстницѣ и безпрестанно скатывались внизъ.
   Придать этимъ маленькимъ жертвамъ мало-мальски приличный образъ было совершенію невозможно въ тотъ небольшой промежутокъ времени, который былъ въ нашемъ распоряженіи; поэтому я предложила Кадди оставить ихъ въ день свадьбы въ мезонинѣ, гдѣ они спали, позаботившись, чтобы они чувствовали себя тамъ совершенно счастливыми, и сосредоточить главныя заботы на мистрисъ Джеллиби, ея комнатѣ и свадебномъ завтракѣ. Правду говоря, мистрисъ Джеллиби требовала особеннаго вниманія, ибо со времени нашего перваго свиданія рѣшетка на ея спинѣ расползлась еще шире, а волосы напоминали гриву ломовой лошади.
   Мнѣ казалось, что мы скорѣе приблизимся къ цѣли, если покажемъ мистриссъ Джеллиби приданое Кадди, и потому однажды вечеромъ, когда болѣзненный молодой человѣкъ ушелъ, я пригласила ее взглянуть на приданое, разложенное на постели Кадди. Она встала изъ за письменнаго стола со своей обычной кротостью и сказала:
   -- Дорогая миссъ Соммерсонъ, ваше участіе въ этихъ приготовленіяхъ доказываетъ вашу доброту, но они такъ смѣшны. Мнѣ кажется такой нелѣпой мысль о томъ, что Кадди выходитъ замужъ. О, Кадди, глупенькая дѣвочка!
   Тѣмъ не менѣе она отправилась съ нами на верхъ и своимъ витающимъ въ пространствѣ взглядомъ посмотрѣла на разложенныя вещи, но онѣ пробудили въ ней совершенно другую мысль, потому что она сказала покачавъ головой и печально улыбнувшись:
   -- Дорогая миссъ Соммерсонъ! половины истраченныхъ на все это денегъ было бы достаточно этой глупой дѣвочкѣ, чтобъ совершенно экипироваться для поѣздки въ Африку!
   Когда мы сошли внизъ, мистрисъ Джеллиби спросила меня, неужели эта скучная исторія должна совершиться въ будущую среду, и получивъ удовлетворительный отвѣтъ, спросила:-- Неужели понадобится моя комната? Выносить мои бумаги немыслимо.
   Я осмѣлилась заявить ей, что ея комната необходима, и выразила надежду, что на это время бумаги можно куда нибудь убрать.
   -- Конечно вамъ лучше знать, дорогая Соммерсонъ; но, принудивъ меня взять секретаря, Кадди доставила мнѣ пропасть затрудненій, и при той массѣ работы, которая на мнѣ лежитъ, я не знаю, какъ быть. Въ среду послѣ обѣда у насъ назначено собраніе Вспомогательной коммиссіи, и ея свадьба для насъ огромное неудобство.
   -- Которое больше не повторится, замѣтила я, улыбнувшись,-- вѣдь, по всей вѣроятности, Кадди выйдетъ замужъ только разъ.
   -- Это правда, да, это правда. Ну, такъ дѣлайте, какъ знаете.
   Слѣдующимъ, стоящимъ на очереди вопросомъ было, какъ одѣть мистрисъ Джеллиби для предстоящаго торжества. По моему мнѣнію, трудно увидѣть что нибудь интереснѣе той картины, какую представляла она, когда, сидя за своей конторкой, смотрѣла на насъ своимъ свѣтлымъ взглядомъ, пока мы съ Кадди обсуждали этотъ важный вопросъ, и качала головой съ полусострадательной улыбкой, какъ и подобаетъ высшему существу, обреченному выносить вздорную болтовню.
   Ограниченность гардероба мистрисъ Джеллиби и ужасное состояніе, въ какомъ онъ находился, увеличивали трудность нашей задачи; наконецъ намъ все-таки удалось изобрѣсти нарядъ, который приличествовалъ бы при подобномъ событіи матери средняго круга. Она не измѣнила себѣ и дальше; съ разсѣяннымъ видомъ отдалась въ руки портнихи и, примѣряя изобрѣтенный нами костюмъ, съ величайшей кротостью высказала мнѣ, какъ она жалѣетъ, что мои помыслы не обращены къ Африкѣ.
   Размѣры ихъ квартиры были далеко не обширны, но я думаю, еслибы мистрисъ Джеллиби помѣстить въ качествѣ единственной жилицы въ соборъ Св. Павла или Св. Петра, то единственное преимущество отъ увеличенія ея обиталища состояло бы въ томъ, что она развела бы грязь и безпорядокъ на большемъ пространствѣ.
   Во время этихъ Приготовленій къ свадьбѣ я вынесла убѣжденіе, что всякая вещь, принадлежащая семейству Джеллиби и способная разбиться, была разбита, все, что можно было испортить, было такъ или иначе попорчено, вездѣ, гдѣ могла помѣститься грязь, она была,-- начиная съ дѣтской колѣнки и кончая дверной дощечкой.
   Бѣдный мистеръ Джеллиби, когда былъ дома, обыкновенно сидѣлъ, молчаливо прислонившись головой къ стѣнѣ; когда онъ увидѣлъ, что мы съ Кадди хотимъ попытаться водворить какой нибудь порядокъ среди этого хаоса и мерзости запустѣнія, онъ снялъ сюртукъ и приготовился намъ помогать. Но когда мы раскрыли шкапы, изъ нихъ стали появляться на свѣтъ Божій такія удивительныя вещи: куски заплесневѣлыхъ пироговъ, прокисшія бутылки вина, чепчики мистрисъ Джеллиби, письма, чай, вилки, разрозненные сапоги и дѣтскіе башмаки, полѣнья, облатки, крышки кастрюль, растаявшій сахаръ въ обрывкахъ бумажныхъ сверчковъ, скамеечки; щетки, хлѣбъ, шляпки, книжки въ замасленныхъ переплетахъ, оплывшіе огарки въ сломанныхъ подсвѣчникахъ, орѣховыя скорлупки, головки и шейки раковъ, поддонники, перчатки, кофейная гуща, зонтики и такъ далѣе,-- что мистеръ Джеллиби испугался и все бросилъ. Но аккуратно каждый вечеръ онъ приходилъ, снималъ сюртукъ и садился, опершись головой о стѣну, готовый помогать намъ, если бы только зналъ, какъ за это приняться.
   -- Бѣдный папа, говорила мнѣ Кадди наканунѣ великаго дня, когда мы наконецъ водворили нѣкоторый порядокъ.-- Съ моей стороны дурно оставить его, но что могла бы я для него сдѣлать, если бы и осталась! Съ тѣхъ поръ, какъ я познакомилась съ вами, я много разъ принималась за уборку дома, но безполезно: мама и Африка перевертываютъ все вверхъ дномъ. У насъ ни разу не было непьющей служанки; мама портитъ все.
   Мистеръ Джеллиби не могъ слышать ея словъ, но все таки былъ грустенъ и, кажется, даже плакалъ.
   -- Какъ болитъ за него мое сердце! рыдала Кадди.-- Сегодня меня преслѣдуетъ мысль, что, женясь на мамѣ, папа навѣрное такъ-же былъ увѣренъ въ своемъ счастьи, какъ увѣрена я, выходя за Принца. Какое ужасное разочарованіе!
   -- Дорогая моя Кадди! произнесъ мистеръ Джеллиби, медленно обводя глазами комнату. (Это было въ первый разъ, что я услышала отъ него три слова подъ рядъ).
   -- Что папа? вскричала Кадди, подбѣгая и крѣпко обнимая его.
   -- Дорогая моя, никогда не отдавай своей привязанности...
   -- Кому, папа? прошептала Кадди.-- Неужели Принцу?
   -- Нѣтъ, моя дорогая, Принца люби, но никогда не отдавай своей привязанности...
   Описывая нашъ первый визитъ въ Тевисъ-Иннъ, я говорила, какъ, по словамъ Ричарди, мистеръ Джеллиби, оставшись съ нимъ наединѣ послѣ обѣда, много разъ раскрывалъ ротъ, но умолкалъ, не произнеся ни звука. Такая ужъ у него была привычка. И теперь онъ нѣсколько разъ раскрывалъ ротъ и качалъ головою съ меланхолическимъ видомъ.
   -- Что ты хотѣлъ сказать, папа? Кому я не должна отдавать свою привязанность? спрашивала Кадди, продолжая обнимать и ласкать его.
   -- Не отдавай своей привязанности миссіямъ, дитя мое.
   Мистеръ Джеллиби застоналъ и опять прижался головою къ стѣнѣ. Это былъ единственный разъ, когда я слышала отъ него нѣкоторый намекъ на Барріобульскій вопросъ. Вѣроятно, когда нибудь прежде онъ былъ живѣе и разговорчивѣе, но впалъ въ полную апатію задолго до того, какъ мы съ нимъ познакомились.
   Я думала, что въ эту ночь мистрисъ Джеллиби никогда на кончитъ пробѣгать своимъ яснымъ взоромъ бумаги и пить свой кофе. Пробило двѣнадцать часовъ, прежде чѣмъ мы получили комнату въ свое распоряженіе, и очистка ея казалась до такой степени невозможна, что Кадди, выбившись изъ силъ, сѣла на полъ въ самую пыль и заплакала; но вскорѣ она утѣшилась, и мы съ ней сдѣлали чудеса, прежде чѣмъ легли спать. На утро комната приняла совершенно другой, почти веселый видъ, при помощи небольшого количества цвѣтовъ, мыла, воды и нѣкоторыхъ перестановокъ. Завтракъ, хотя и простой, былъ сервированъ мило, а Кадди была очаровательна; но когда явилась моя милочка, я подумала, что никогда не видѣла личика прелестнѣе.
   Мы устроили для дѣтей особый завтракъ на верху и посадили Пеппи во главѣ стола; когда Кадди явилась къ нимъ въ своемъ свадебномъ платьѣ, они захлопали въ ладоши и завизжали отъ восторга. Кадди плакала отъ мысли, что покидаетъ ихъ, и продолжала обнимать и цѣловать то того, то другого, такъ что мы были вынуждены обратиться къ помощи Принца, чтобъ увести ее, и... какъ ни грустно, но должна сознаться, что Пеппи его укусилъ.
   Внизу мистеръ Тервейдропъ-старшій -- нельзя передать словами съ какимъ изяществомъ онъ держался -- милостиво благословилъ Кадди и далъ понять опекуну, что счастье его сына -- дѣло его рукъ, и что онъ принесъ въ жертву ему свои личныя удобства.
   -- Мой дорогой сэръ, говорилъ онъ: -- молодые будутъ жить со мною, мой домъ на столько великъ, что они помѣстятся удобно, и мой кровъ пріютитъ ихъ. Я желалъ бы -- вы конечно поймете, мистеръ Джерндайсъ, что я хочу сказать, такъ какъ вы помните моего знаменитаго патрона, Принца Регента,-- я желалъ бы, чтобъ мой сынъ взялъ себѣ жену изъ семьи, одаренной большимъ изяществомъ, но... да будетъ воля Божія!
   Мистеръ и мистрисъ Пардигль были въ числѣ гостей. Мистеръ Пардигль былъ человѣкъ упрямаго вида, съ щетинистыми волосами, въ широкомъ жилетѣ; онъ неумолкая гудѣлъ раскатистымъ басомъ о своей лептѣ, о лептѣ мистрисъ Пардигль, о лептѣ своихъ пяти малютокъ. Мистеръ Кволь, съ волосами, откинутыми по обыкновенію назадъ, и съ болѣе обыкновеннаго лоснящимися висками, тоже присутствовалъ, но не въ качествѣ отвергнутаго жениха, а въ качествѣ избраннаго одной, хотя и не молодой, но незамужней леди, миссъ Упскъ. По словамъ опекуна, призваніе миссъ Упскъ, которая тоже была въ числѣ гостей, состояло въ томъ, чтобы доказать міру, что назначеніе женщины таково же, какъ и назначеніе мужчины, и что единственная истинная миссія обоихъ -- посѣщать всѣ публичные митинги и постановлять деклараціи обо всемъ на свѣтѣ.
   Гости были немногочисленны, но, какъ и слѣдовало ожидать отъ гостей мистрисъ Джеллиби, всѣ они посвятили себя разнымъ общественнымъ дѣламъ. Кромѣ лицъ, о которыхъ я упомянула, была еще очень неопрятная дама въ съѣхавшемъ на бокъ чепчикѣ и въ платьѣ, къ которому былъ приклеенъ магазинный этикетъ съ обозначеніемъ цѣны; въ ея домѣ, какъ разсказывала мнѣ Кадди, было грязно и голо, за то свою церковь она разукрасила точно выставку рѣдкостей. Вереницу гостей заключалъ сварливый джентльменъ, который кричалъ, что всѣ люди ему братья, но, повидимому, состоялъ въ самыхъ холодныхъ отношеніяхъ со своей большой семьей.
   Самое наивное простодушіе не могло бы придумать болѣе неподходящей компаніи для этого торжества; изъ всѣхъ разнообразныхъ миссій, которыми задавались присутствовавшіе, они не выносили только одной, самой простой -- жизни для семьи.
   Мы еще не успѣли сѣсть за столъ, какъ миссъ Уиксъ заявила намъ негодующимъ тономъ, что со стороны тирановъ-мужчинъ низкая клевета говорить, что женщина предназначена, главнымъ образомъ, для узкой сферы семейныхъ интересовъ.
   Другой особенностью собравшагося общества было то, что, за исключеніемъ мистера Кволя, призваніемъ котораго, какъ я выше упоминала, было курить фиміамы всѣмъ своимъ единомышленникамъ, никому изъ членовъ этого общества не было дѣла до миссій остальныхъ.
   Мистрисъ Пардигль была твердо убѣждена, что ея система дѣйствій -- накидываться на бѣдныхъ, навязывая имъ благодѣянія точно горячешную рубашку,-- единственная непогрѣшимая, и но признавала никакихъ другихъ средствъ для спасенія человѣчества; миссъ Уискъ не менѣе твердо была убѣждена, что отъ всѣхъ золъ на свѣтѣ можетъ спасти только эмансипація женщины отъ рабства, въ которомъ ее держитъ тиранъ-мужчина, между тѣмъ какъ мистрисъ Джеллиби сидѣла улыбаясь какой-то своей мечтѣ и не видѣла ничего ближе Баріобула Га.
   Но я отдалилась отъ своего повѣствованія; возвращаюсь къ свадьбѣ Каролины. Мы всѣ поѣхали въ церковь, гдѣ мистеръ Джеллиби передалъ дочь жениху. Я не съумѣю описать ту величественную позу, которую принялъ мистеръ Тервейдропъ-старшій, обнявъ шляпу лѣвой рукой и повернувъ ее отверстіемъ впередъ, такъ что внутренность ея была направлена на священнослужителя, точно жерло пушки,-- какъ онъ закатывалъ глаза подъ самый парикъ, какъ онъ впродолженіе всей церемоніи сталъ позади насъ, невѣстиныхъ подругъ, вздернувъ плечи, и какой церемонный поклонъ отвѣсилъ намъ потомъ. Миссъ Уиксъ, наружность которой я никакъ не могу назвать пріятной, а манеры изящными, внимала словамъ обряда съ негодующимъ лицомъ, точно считала и ихъ отчасти отвѣтственными въ порабощеніи женщины.
   Мистрисъ Джеллиби со своей ясной улыбкой и свѣтлымъ взоромъ казалась особой, до которой происходящее относилось менѣе, чѣмъ до кого-либо. По окончаніи обряда мы. какъ подобаетъ, вернулись домой къ завтраку, и мистрисъ Джеллиби усѣлась во главѣ стола, а мистеръ Джеллиби на нижнемъ концѣ; Кадди передъ завтракомъ прокралась наверхъ, чтобъ еще разъ обнять дѣтей и сказать имъ, что ее зовутъ теперь Тервейдропъ. Но это извѣстіе вмѣсто того, чтобъ обрадовать Пеппи, повергло его въ бурное отчаяніе, которое выразилось такимъ брыканьемъ, что Каролина принуждена была послать за мной, но я ничего не могла подѣлать, пока не пообѣщала взять его къ парадному столу. Когда мы съ нимъ сошли внизъ, и онъ усѣлся у меня на колѣняхъ, мистрисъ Джеллиби, увидя какой на немъ передникъ, замѣтила только. "Ахъ, противный Пеппи, ты настоящій поросенокъ!" Но нисколько не смутилась. Пеппи держалъ себя очень мило, за тѣмъ только исключеніемъ, что окунулъ въ рюмку голову Ноя, котораго принесъ съ собою (изъ ковчега, подареннаго мною передъ тѣмъ, какъ отправляться въ церковь) и непремѣнно хотѣлъ ее обсосать. Мистеръ Джерндайсъ со своимъ мягкимъ характеромъ, находчивостью, привѣтливостью съумѣлъ сдѣлать даже этотъ завтракъ пріятнымъ, несмотря на то, что собравшееся общество крайне затрудняло эту задачу: повидимому каждый изъ гостей былъ способенъ говорить только о себѣ и о своей дѣятельности, и притомъ такъ, какъ будто на свѣтѣ ничего больше и не существовало. Несмотря на все это, опекунъ съумѣлъ развеселить Кадди, придать должное значеніе торжеству и вообще сдѣлать такъ, что мы и не замѣтили, какъ прошелъ завтракъ. Боюсь и подумать, что бы мы дѣлали безъ него, ибо въ этой компаніи, презиравшей и новобрачную, и новобрачнаго, и мистера Тервейдропа-старшаго, который въ свою очередь, въ силу своего изящества, относился свысока къ собравшемуся обществу, наше положеніе было далеко не изъ пріятныхъ.
   Наконецъ настало время отъѣзда; всѣ вещи Кадди были уложены въ наемную карету, которая должна была отвезти новобрачныхъ въ Гревзендъ. Трогательно было видѣть привязанность Каролины къ ея жалкому дому и нѣжность, съ которой она при прощаньи повисла на шеѣ матери.
   -- Какъ мнѣ жаль, что я не могла продолжать писать подъ вашу диктовку, мама! рыдала Кадди.-- Надѣюсь, вы простили меня?
   -- Ахъ, Кадди, Кадди! Сколько разъ я говорила тебѣ, что наняла помощника и что это дѣло конченное.
   -- Правда, вы не сердитесь на меня? нисколько не сердитесь? Скажите, что не сердитесь, прежде чѣмъ я уѣду.
   -- Сумасшедшая дѣвочка! Развѣ я кажусь сердитой? способна ли я сердиться, есть ли у меня на это время?
   -- Позаботьтесь о папѣ, пока меня не будетъ.
   Мистрисъ Джеллиби разсмѣялась и потрепала ее по щекѣ.-- У тебя голова набита романтическимъ вздоромъ, Кадди: уѣзжай, мы съ тобой разстаемся друзьями. Прощай, Кадди, будь счастлива!
   Тогда Кадди повисла на шеѣ отца и прижалась щекой къ его лицу, точно онъ былъ ребенкомъ, котораго надо утѣшить. Все это происходило уже въ передней. Выпустивъ ее изъ объятій, мистеръ Джеллиби сѣлъ на лѣстницу и, уткнувшись лицомъ въ носовой платокъ, прижался головой къ стѣнѣ; мнѣ кажется, я даже почти увѣрена, что стѣны доставляли ему нѣкоторое утѣшеніе.
   Взявъ за руку Кадди, Принцъ глубоко растроганный и съ величайшей почтительностью повернулся къ своему отцу, поза котораго въ эту минуту была неподражаема.
   -- Еще разъ благодарю васъ, папенька! сказалъ Принцъ, цѣлуя ему руку.-- Безгранично благодаренъ вамъ за вашу доброту и за согласіе на нашъ бракъ. Я знаю, что и Кадди глубоко чувствуетъ вашу доброту.
   -- О да, да! рыдала Каролина.
   -- Дорогой сынъ мой, дорогая дочь моя, я исполнилъ свой долгъ. Если въ эту минуту духъ святой женщины паритъ надъ нами и смотритъ на насъ,-- въ этомъ, а также и въ вашей привязанности моя награда. Я вѣрю, что и вы, сынъ мой и дочь моя, тоже никогда не нарушите вашего долга.
   -- Никогда, папенька! вскричалъ Принцъ.
   -- Никогда, никогда, дорогой мистеръ Тервейдропъ! сказала Каролина.
   -- Этого и слѣдуетъ ожидать. Дѣти мои, мой домъ -- вашъ домъ, мое сердце принадлежитъ вамъ. Пока смерть не разлучитъ насъ, я никогда васъ не покину. Дорогой сынъ мой, ты кажется расчитывалъ быть недѣлю въ отсутствіи?
   -- Недѣлю, папенька. Мы вернемся домой ровно черезъ недѣлю отъ сегодняшняго дня.
   -- Дорогое дитя, надѣюсь, ты позволишь мнѣ даже при настоящихъ исключительныхъ обстоятельствахъ посовѣтовать тебѣ строгую пунктуальность. Тебѣ очень важно не потерять уроковъ; ученики, посѣщающіе тебя, могутъ быть недовольны, если ты выкажешь пренебреженіе къ своимъ обязанностямъ.
   -- Черезъ недѣлю отъ сегодняшняго дня мы пріѣдемъ къ обѣду, папенька.
   -- Хорошо. Вы найдете, дорогая Каролина, пылающій огонь въ своей комнатѣ, а въ моей васъ будетъ ждать обѣдъ. Ни слова! прибавилъ онъ, великодушно предупреждая возраженія, которыя пытался было сдѣлать Принцъ въ своемъ смиреніи.-- Ни слова! Вы съ Каролиной еще не успѣете осмотрѣться въ своемъ новомъ помѣщеніи, поэтому въ день пріѣзда будете обѣдать у меня. Ну, да благословитъ васъ Богъ!
   Они уѣхали. Я не знала, кому больше удивляться: мистрисъ Джиллиби или мистеру Тервейдропу: Ада и мистеръ Джерндайсъ сознались, когда мы послѣ заговорили объ этомъ, что они пребывали въ такомъ же недоумѣніи. Но прежде чѣмъ новобрачные уѣхали, я получила самый неожиданный и краснорѣчивый комплиментъ отъ мистера Джеллиби: онъ подошелъ ко мнѣ въ передней, взялъ меня за обѣ руки, горячо пожалъ ихъ и дважды открылъ ротъ. Такъ какъ я поняла, что онъ хотѣлъ выразить, то смутилась и сказала:
   -- Сдѣлайте милость, сэръ, пожалуйста не говорите объ этомъ!
   -- Надѣюсь, это будетъ счастливый бракъ, опекунъ, сказала я, когда мы втроемъ возвращались домой.
   -- Надѣюсь, хозяюшка. Но терпѣніе. Увидимъ.
   -- Развѣ вѣтеръ сегодня восточный? рѣшилась я спросить.
   Онъ засмѣялся и сказалъ:-- Нѣтъ.
   -- Но, кажется, сегодня долженъ бы быть восточный вѣтеръ. замѣтила я.
   Онъ опять отвѣтилъ: "Нѣтъ". Моя Ада съ увѣренностью повторила "нѣтъ.", и покачала своей хорошенькой головкой, которая съ цвѣтами въ золотистыхъ волосахъ казалась олицетвореніемъ весны. Я не могла удержаться и поцѣловала ее, потомъ сказала:-- Много ты знаешь о восточномъ вѣтрѣ, моя дурнушка!
   То, что они отвѣтили, было вызвано ихъ любовью ко мнѣ и ничѣмъ больше; я это знаю и помню, что это было уже давно; но слова, которыя сказали они тогда, доставляютъ мнѣ и теперь столько удовольствія, что я запишу ихъ, хотя, быть можетъ, и вычеркну послѣ. Они сказали, что въ присутствіи одной особы восточный вѣтеръ не смѣетъ дуть; они сказали, что вездѣ, гдѣ бы ни появилась госпожа Ворчунья, она приноситъ съ собою солнечный свѣтъ и нѣжный лѣтній вѣтерокъ.
   

ГЛАВА XXXI.
Сидѣлка и больная.

   Вернувшись домой послѣ долгаго отсутствія, я какъ-то вечеромъ поднялась къ себѣ на верхъ взглянуть, какъ подвигается чистописаніе Чарли. Это искусство давалось ей съ большимъ трудомъ; когда она писала, казалось, что не она водитъ перомъ, а перо въ ея рукѣ превращается въ одушевленное существо и настойчиво лѣзетъ не туда куда надо, кривитъ, останавливается, брызжетъ, идетъ бокомъ на поворотахъ, словомъ, упрямится, какъ не выѣзженный оселъ потъ сѣдломъ. Просто удивительно, какъ изъ подъ этой пухленькой рученки могли выходить такія старческія, скорченныя, сморщенныя буквы, которыя такъ и шатались во всѣ стороны. Однако во всѣхъ другихъ работахъ Чарли была необыкновенно искусна, и такихъ ловкихъ, маленькихъ пальчиковъ, какъ у нея я никогда не видывала.
   Бросивъ черезъ ея плечо взглядъ въ тетрадь, гдѣ буква о являлась четыреугольной, грушеобразной, треугольной и присѣдала на разные лады, я сказала:
   -- Ну, Чарли, мы дѣлаемъ успѣхи. Если бы только намъ удалось сдѣлать о круглымъ, больше нечего было бы и желать.
   Я написала одно о, Чарли тоже стала выводить о, по ея перо не захотѣло закончить букву какъ слѣдуетъ, а украсило ее большущимъ узломъ.
   -- Не горюй, Чарли, со временемъ научимся!
   Чарли положила перо, чистописаніе было кончено; она нѣсколько разъ сжала и разжала свою застывшую отъ долгаго напряженія рученку, посмотрѣла на исписанную страницу серьезнымъ исполненнымъ гордости взглядомъ, не лишеннымъ, впрочемъ, и нѣкотораго сомнѣнія, потомъ встала и присѣла ко мнѣ.
   -- Благодарствуйте, миссъ. Не знаете ли вы одну бѣдную женщину, по имени Джонни?
   -- Жену Кирпичника? Знаю.
   -- На дняхъ, когда я выходила изъ дому, она подошла ко мнѣ и сказала, что вы ее знаете. Она спросила, не горничная ли я молодой леди, то есть ваша миссъ, и я сказала, что да.
   -- Я думала, что она совсѣмъ отсюда уѣхала.
   -- Да, миссъ, по теперь она опять вернулась и живетъ тамъ, гдѣ прежде жила, и Лиза съ нею. Вы и Лизу знаете?
   -- Кажется я видѣла ее, только не знала, какъ ее зовутъ.
   -- И она такъ мнѣ сказала! Да, миссъ, онѣ обѣ вернулись, весь свѣтъ исколесили.
   И Чарли посмотрѣла на меня широко раскрытыми большими глазами; еслибъ въ ея чистописаніи буквы выходили такими же круглыми, лучшаго нельзя бы и желать.
   -- Знаете, миссъ, эта Джепни три или четыре дня бродила вокругъ нашего дома, въ надеждѣ увидѣть васъ, миссъ, хоть издали,-- ей только того и было надо, она говоритъ,-- но вы были уѣхавши. И представьте, миссъ, когда она увидала меня, ей показалось по моему виду, что должно быть я и есть ваша горничная!
   И Чарли залилась гордымъ и радостнымъ смѣхомъ.
   -- Неужели, Чарли?
   -- Правда, миссъ, по моему виду!
   И Чарли въ живѣйшемъ восторгѣ принялась было опять хохотать, но вдругъ сдѣлала круглые глаза и напустила на себя серьезный видъ, какой подобаетъ моей горничной. Мнѣ никогда не надоѣдало смотрѣть, какъ Чарли, торжествуя отъ сознанія высокаго поста, который занимаетъ, стояла передо мною со своимъ юнымъ личикомъ, крошечной фигуркой и степенными движеніями, сквозь которыя такъ забавно прорывались по временамъ взрывы дѣтскаго веселья.
   -- Гдѣ же ты встрѣтила ее, Чарли?
   Тогда моя маленькая горничная отвѣтила: "У дверей доктора, миссъ", ея личико опечалилось,-- она еще не сняла своего траурнаго платья. На мой вопросъ, не больна ли жена кирпичника, Чарли отвѣтила: "нѣтъ". Былъ боленъ какой-то чужой мальчикъ, пришедшій въ Сентъ-Альбанъ неизвѣстно откуда, у котораго, какъ сказала мнѣ Чарли, не было ни матери, ни отца, никого на свѣтѣ.-- "Такъ было бы и съ нашимъ Томомъ, миссъ, если бы я и Эмма умерли вслѣдъ за отцомъ". И круглые глаза Чарли наполнились слезами.
   -- Такъ Дженни приходила за лекарствомъ для этого мальчика?
   -- Да, она мнѣ сказала, что онъ сдѣлалъ разъ то же для нея.
   И крѣпко прижавъ къ себѣ скрещенныя руки, Чарли такъ выразительно посмотрѣла на меня, что мнѣ стоило небольшого труда прочесть ея мысли.
   -- Мнѣ кажется, Чарли, лучше всего намъ съ тобою сходить къ Дженни и посмотрѣть, что тамъ можно сдѣлать.
   Ея полную готовность доказала та быстрота, съ какой она принесла мою шляпку и вуаль и помогла мнѣ одѣться, а потомъ зашпилила на себѣ теплый платокъ, придававшій ей такой старушечій видъ. Мы вышли изъ дому, не сказавъ никому ни слова.
   Ночь была холодная и бурная; деревья гнулись отъ вѣтра; дождь, который шелъ съ небольшими перерывами уже нѣсколько дней и лилъ сегодня весь день, все не прекращался; небо хоть и очистилось мѣстами, но было мрачно даже тамъ, гдѣ надъ нашими головами блестѣло нѣсколько звѣздъ.
   На сѣверѣ и сѣверо западѣ, гдѣ солнце закатилось три часа тому назадъ, оставалась красивая, но вмѣстѣ съ тѣмъ зловѣщая блѣдная полоса свѣта, на которой вырисовывались мрачные ряды волнистыхъ тучъ, напоминавшихъ море, застывшее въ моментъ сильной бури. Въ сторонѣ Лондона, надъ огромнымъ пространствомъ горизонта, нависло красновато-коричневое облако свѣта; при взглядѣ на это тускло мерцающее таинственное облако невольно рождалась мысль о небесномъ огнѣ, озаряющемъ съ высоты невидимые дома громаднаго города и лица многихъ тысячъ его обитателей, и контрастъ между двумя освѣщеніями поражалъ своею торжественностью.
   Въ эту ночь мнѣ и на мысль не приходило того, что должно было вскорѣ со мною случиться,-- въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія,-- и однакожъ я твердо помню, что въ то мгновеніе, когда я, пріостановившись у садовой калитки и взглянувъ на небо, тронулась въ путь, я испытала странное неопредѣленное ощущеніе: мнѣ представилась я сама, но не такою, какой я была, а въ какомъ-то новомъ образѣ. Я хорошо помню, что это было со мною именно тамъ и въ ту минуту; испытанное впечатлѣніе всегда вспоминается мнѣ въ связи съ этимъ мѣстомъ и временемъ, и вмѣстѣ съ ними воскресаютъ въ моей памяти всѣ мельчайшія подробности обстановки: отдаленный гулъ людскихъ голосовъ въ городѣ, лай собаки и шлепанье по грязи колесъ какого-то экипажа, спускавшагося подъ гору.
   Это былъ вечеръ субботы, и потому большая часть населенія того мѣстечка, куда мы шли, отсутствовала, пьянствуя по разнымъ кабакамъ. Теперь здѣсь было гораздо тише, чѣмъ тогда, когда я увидѣла эту мѣстность впервые, но грязь и нищета остались тѣ же. Въ печахъ, гдѣ обжигался кирпичъ, горѣлъ огонь, распространяя вокругъ удушливые пары и блѣдно синеватый свѣтъ.
   Мы подошли къ коттеджу, гдѣ на грязномъ покрытомъ заплатами окнѣ тускло горѣла свѣча; постучались въ дверь и вошли. Мать ребенка, умершаго при насъ, сидѣла на стулѣ у кровати по одну сторону камина, гдѣ слабо мерцалъ огонь: противъ нея, прислонившись къ камину, сидѣлъ на полу на корточкахъ мальчикъ въ лохмотьяхъ. Подъ мышкой онъ держалъ рваную мѣховую шапку, прижимая ее къ себѣ, точно какую нибудь драгоцѣнность; онъ пытался согрѣться у огня и дрожалъ такъ, что тряслись окна и ветхая дверь. Воздухъ въ лачугѣ былъ еще болѣе спертый, чѣмъ при первомъ моемъ посѣщеніи, и имѣлъ какой-то совершнено особый, нездоровый запахъ.
   Какъ только мы вошли, я, не снимая вуаля, заговорила съ женщиной; вдругъ мальчикъ вскочилъ и уставился на меня съ какимъ-то необъяснимымъ выраженіемъ ужаса и изумленія. Это произошло очень быстро; было ясно, что причина его испуга -- я, поэтому я не подошла къ нему, а осталась стоять на прежнемъ мѣстѣ.
   -- Не хочу я идти на кладбище, бормоталъ мальчикъ.-- Говорятъ вамъ не пойду!
   Я подняла вуаль и продолжала говорить съ Дженни.
   -- Не обращайте на него взиманія, мэмъ, сказала она мнѣ шепотомъ:-- Онъ сейчасъ придеть въ себя. И, обратившись къ мальчику, спросила:-- Джо, что съ тобою?
   -- Знаю, знаю, зачѣмъ она пришла! кричалъ онъ.
   -- Кто?
   -- Вонъ та леди. Она пришла, чтобъ тащить меня туда, гдѣ хоронятъ. Не хочу идти на кладбище, я ненавижу кладбище; она хочетъ закопать меня.
   Его опять охватила дрожь, и когда онъ прислонился къ стѣнѣ, вся лачуга такъ и затряслась.
   -- Вотъ такъ-то цѣлехонькій день несетъ чепуху, мэмъ! сказала съ состраданіемъ Джепни.-- Что ты таращишь глаза, Джо? Это миледи.
   -- Она миледи? переспросилъ мальчикъ и, оттѣнивъ рукою свои воспаленные глаза, принялся разсматривать меня.-- Она похожа на ту. Шляпка не такая, платье не такое, а все-таки похожа.
   Моя малютка Чарли, со своей преждевременной опытностью въ обращеніи съ больными и несчастными, сняла съ себя шляпу и платокъ, взяла стулъ, увѣренно подошла къ мальчику и усадила его со всѣми пріемами старой, опытной сидѣлки, съ тою только разницей, что ни у одной сидѣлки не было такого цвѣтущаго юнаго личика, внушившаго, повидимому, больному такое довѣріе къ Чарли.
   -- Скажите вы мнѣ толкомъ: это та леди, та другая?
   Чарли покачала головой и методично оправила его лохмотья такъ, чтобъ ему было по возможности теплѣе.
   -- А! Ну, теперь и мнѣ кажется, что не та, пробормоталъ мальчикъ.
   -- Я пришла посмотрѣть, не могу ли что нибудь сдѣлать для тебя, сказала я.-- Что съ тобою?
   -- Я все мерзну, отвѣтилъ мальчикъ хрипло, глядя на меня дикимъ, блуждающимъ взглядомъ.-- И все ко сну клонить, и голова кружится; а во рту сухо, и кости болятъ, такъ что моченьки моей нѣтъ.
   -- Когда онъ пришелъ сюда? спросила я Дженни.
   -- Сегодня утромъ, мэмъ, я нашла его на краю города; я еще прежде, въ Лондонѣ, знала его. Такъ вѣдь, Джо?
   -- Въ Томѣ-Отшельникѣ, сказалъ мальчикъ.
   Онъ только на очень короткое время могъ сосредоточивать свое. вниманіе и смотрѣть осмысленно, вслѣдъ за такими свѣтлыми промежутками его голова, ослабѣвъ, тяжело падала, и онъ говорилъ, какъ въ полудремотѣ.
   -- Когда онъ пришелъ изъ Лондона? спросила я.
   Мнѣ отвѣтилъ самъ мальчикъ, теперь весь багровый отъ жару.-- Я пришелъ вчера, мнѣ приказали идти.
   -- Куда?
   -- Куда нибудь, отвѣтилъ онъ немного громче.-- Я долженъ былъ ходить и все ходилъ, ходилъ, гораздо больше, чѣмъ прежде, съ тѣхъ поръ, какъ та, другая, дала мнѣ соверенъ. Мистрисъ Снегсби все меня подстерегаетъ, все погоняетъ, чтобъ я шелъ. Что я ей сдѣлалъ? И всѣ они меня стерегутъ, и все погоняютъ, все погоняютъ. Всѣ твердятъ мнѣ: проходи!-- и гонятъ меня, какъ только я проснусь и до поздней ночи. Я долженъ былъ идти куда нибудь. Вотъ я и шелъ. Она сказала мнѣ въ Томѣ-Отшельникѣ, что она изъ Сатальбана, я и отправился по Сатальбанской дорогѣ, мнѣ все равно, по какой ни идти.
   Онъ всякій разъ кончалъ свою рѣчь тѣмъ, что обращался къ Чарли.
   -- Что съ нимъ дѣлать? спросила я у Дженни, отведя ее въ сторону.-- Въ такомъ состояніи ему нельзя продолжатъ путь, еслибъ даже онъ шелъ съ какой нибудь опредѣленной цѣлью, а онъ даже не знаетъ, куда идетъ.
   -- Я и сама знаю объ этомъ ровнехонько столько же, сколько новорожденный младенецъ; можетъ быть новорожденный могъ бы сказать даже больше моего, еслибъ умѣлъ говорить, отвѣтила Дженни, глядя на мальчика съ глубокой жалостью.-- Я продержала его у себя цѣлый день, дала ему бульону и лекарства, а Лиза пошла попытать, нельзя ли его куда-нибудь пристроить; мой малютка спитъ вонъ тамъ,-- это Лизинъ ребенокъ, только я часто зову его своимъ. Но я не могу держать долго этого бѣднягу: если мой мужъ придетъ и застанетъ его, онъ вытолкнетъ его въ шею, да пожалуй еще и поколотитъ. Постойте! Кажется Лиза идетъ.
   Въ комнату вошла другая женщина, мальчикъ вскочилъ на ноги; должно быть у него смутно мелькнула мысль, что ему надо уходить. Я не замѣтила, какъ проснулся малютка, спавшій на постели, и когда Чарли взяла его на руки; только теперь я увидѣла, что она ходитъ по комнатѣ, баюкая его; она держала и носила его съ материнской нѣжностью и ловкостью, точно все еще жила на чердакѣ мистрисъ Блиндеръ съ Томомъ и Эммой.
   Подруга Дженни побывала во многихъ мѣстахъ, толкалась въ разныя двери, но вернулась ни съ чѣмъ. Въ больницахъ ей сперва отвѣтили, что слишкомъ рано, а потомъ сказали, что слишкомъ поздно; одно офиціальное лицо отсылало ее къ другому, а второе опять къ первому, такъ и перебрасывали изъ рукъ въ руки, какъ мячикъ.
   Когда я слушала ее, мнѣ невольно пришло на мысль, что эти господа получаютъ свое жалованье не за исполненіе своихъ обязанностей, а за ловкость, съ какой уклоняются отъ нихъ.
   Въ заключеніе она сказала, едва переводя дыханіе отъ страха и отъ поспѣшности, съ какой бѣжала:
   -- Дженни, твой хозяинъ возвращается домой и мой недалеко. Мы больше ничего не можемъ сдѣлать для мальчика, помоги ему Боже!
   Обѣ собрали нѣсколько пенсовъ и сунули ихъ въ руку мальчика. Пробормотавъ что-то вродѣ благодарности, Джо поплелся къ выходу въ полу-забытьи, не понимая хорошенько, чего отъ него требуютъ.
   -- Дай мнѣ ребенка, голубушка! сказала пришедшая женщина Чарли.-- Спасибо! Прощай Дженни! Если мой хозяинъ придетъ добрый, я обѣщаю вамъ, молодая леди, что посмотрю, нельзя ли будетъ помѣстить парня до утра гдѣ-нибудь около обжигательныхъ печей.
   Она поспѣшно убѣжала, и когда мы проходили мимо ея коттеджа, она стояла у дверей, убаюкивая пѣсней ребенка и безпокойно поглядывая на дорогу, откуда долженъ былъ прійти ея мужъ. Я не рѣшилась остановиться поговорить съ ней, боясь навлечь на нее непріятности, но сказала Чарли. что невозможно оставить мальчика умирать на улицѣ. Проворство Чарли равнялось ея присутствію духа; зная лучше меня, что надо дѣлать, она быстро проскользнула впередъ, и у обжигательныхъ печей мы уже яагнали Джо.
   Вѣроятно при началѣ своего странствія онъ несъ подъ мышкой узелокъ съ пожитками, который у него украли или онъ самъ потерялъ; я думаю такъ потому, что онъ продолжалъ прижимать къ себѣ свою рваную шапку, а самъ шелъ съ непокрытой головой, несмотря на проливной дождь. Когда мы окликнули его, онъ остановился и, увидѣвъ меня, опять выказалъ всѣ признаки ужаса; его блестящіе глаза впились въ мое лицо, и даже припадокъ дрожи на время прекратился. Я сказала ему, чтобъ онъ шелъ съ нами, что мы позаботимся пріискать ему на ночь какой-нибудь пріютъ.
   -- Не нужно. Я могу прилечь у горячихъ кирпичей.
   -- Вѣдь ты можешь тамъ умереть, сказала ему Чарли.
   -- Умираютъ вездѣ. Умираютъ и у себя на квартирѣ.-- она знаетъ гдѣ, я ей показывалъ; умираютъ въ Томѣ-Отшельникѣ, въ развалинахъ. Какъ я посмотрю, больше народу умираетъ, чѣмъ живетъ. И онъ спросилъ у Чарли хриплымъ шепотомъ:-- Если она не та, другая, такъ ужъ ни какъ не иностранка, значитъ ихъ всѣхъ три?
   Чарли взглянула на меня съ нѣкоторымъ страхомъ. Я тоже немного трусила, когда мальчикъ впивался въ меня своимъ блестящимъ взглядомъ, но, когда я кивнула ему, онъ безпрекословно повернулъ и послѣдовалъ за нами; убѣдившись, что имѣю на него нѣкоторое вліяніе, я направилась прямо домой. Идти было недалеко -- нужно было только подняться на вершину холма, но дорога была безлюдна, мы встрѣтили всего только одного человѣка, и я опасалась, доведемъ ли мы мальчика безъ посторонней помощи, такимъ невѣрнымъ, колеблющимся шагомъ онъ шелъ. Однако онъ не жаловался и -- если можно такъ выразиться -- относился къ своему состоянію какъ-то безучастно.
   Я оставила его на время въ передней, онъ забился въ оконную нишу и какъ-то весь съежился, но я сомнѣваюсь, чтобъ окружавшій его комфортъ и яркое освѣщеніе произвели на него особенное впечатлѣніе: онъ оглядывалъ ихъ совершенно безучастно. Войдя въ гостиную, чтобъ переговорить съ опекуномъ, я застала тамъ мистера Скимполя, который пріѣхалъ, какъ онъ это часто дѣлывалъ, не предупредивъ заранѣе и не захвативъ съ собою никакихъ вещей; все, что ему было нужно, онъ обыкновенно бралъ у мистера Джерндайса.
   Они оба пошли со мною взглянуть на мальчика; слуги тоже собрались въ передней. Чарли стояла возлѣ мальчика; онъ дрожалъ, забившись въ нишу окна, точно загнанное въ берлогу раненое животное. Опекунъ задалъ ему нѣсколько вопросовъ, пощупалъ ему голову, заглянулъ въ глаза и сказалъ:
   -- Онъ кажется серьезно боленъ; какъ вы думаете, Гарольдъ?
   -- Лучше бы вамъ выпроводить его отсюда, отвѣтилъ мистеръ Скимполь,
   -- Что вы хотите сказать? строго спросилъ опекунъ.
   -- Дорогой Джерндайсъ, вы знаете, я дитя. Сердитесь на меня, если по вашему я этого ^заслуживаю, но у меня врожденное отвращеніе къ такимъ вещамъ, и было даже тогда, когда я занимался медициной. Вы сами понимаете, что есть опасность съ такимъ больнымъ; его лихорадочное состояніе -- штука очень скверная.
   Мистеръ Скимполь вернулся въ гостиную; усѣвшись на табуретъ передъ фортепіано и весело поглядывая на насъ, онъ со своей обычной беззаботностью сказалъ намъ слѣдующее:
   -- Вы скажете -- это ребячество. Да, можетъ быть, но я дитя и никогда не претендовалъ на то, чтобъ меня считали взрослымъ. Если вы выпроводите этого мальчика на улицу, вы только вернете его туда, гдѣ онъ пребывалъ и раньше; ему отъ этого не будетъ хуже, чѣмъ было. Если хотите, можете даже сдѣлать такъ, чтобъ ему было лучше: дайте ему шестипенсовикъ, или пять шиллинговъ, или десять фунтовъ... вамъ лучше знать, сколько именно -- я не математикъ, но такъ или иначе избавьтесь отъ него!
   -- А что онъ будетъ дѣлать? спросилъ опекунъ.
   Мистеръ Скимполь пожалъ плечами и улыбнулся своей обворожительной улыбкой:
   -- Клянусь честью, я не имѣю объ этомъ ни малѣйшаго понятія! Но, разумѣется, что-нибудь да сдѣлаетъ.
   Опекунъ, которому я наскоро разсказала о безполезныхъ попыткахъ двухъ женщинъ пристроить мальчика, принялся расхаживать по комнатѣ, ероша себѣ волосы и говоря:
   -- Будь этотъ оборвышъ преступникомъ и сиди онъ въ тюрьмѣ, для него были бы открыты двери больницъ и за нимъ ухаживали бы, какъ и за всякимъ другимъ мальчикомъ Великобританскаго королевства. Не ужасно ли это?
   Дорогой мой Джерндайсъ! Простите за наивность вопроса, исходящаго отъ наивнаго существа, совершеннаго невѣжды въ людскихъ дѣлахъ, -- отчего же въ такомъ случаѣ ему бы не сдѣлаться преступникомъ?
   Опекунъ остановился и посмотрѣлъ на мистера Скимполя съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ, въ которомъ къ негодованію примѣшивалась невольная улыбка. Мистеръ Скимполь, нисколько не смущаясь, продолжалъ тѣмъ же задушевнымъ тономъ.
   -- Мнѣ сдается, нашего юнаго друга нельзя заподозрить въ излишней деликатности, а по-моему съ его стороны было бы гораздо благоразумнѣе и, пожалуй, даже приличнѣе, еслибъ онъ обнаружилъ нѣкоторую дозу дурно направленной энергіи, которая привела бы его въ тюрьму; въ этомъ было бы больше отваги и даже нѣкоторая своеобразная поэзія.
   -- Кажется, на свѣтѣ нѣтъ другого подобнаго вамъ ребенка! замѣтилъ опекунъ, возобновляя свою безпокойную прогулку изъ угла въ уголъ.
   -- Вы думаете? Я и самъ такъ думаю. Признаюсь, я не вижу, почему бы нашему юному другу не постараться, по мѣрѣ силъ, найти случай облечься той поэзіей, которая ему доступна? Несомнѣнно, что онъ явился на свѣтъ съ аппетитомъ, и, по всей вѣроятности когда онъ здоровъ, аппетитъ у него превосходный. Ну-съ, отчего жъ бы ему въ самомъ дѣлѣ, когда наступить часъ, въ который онъ больше любитъ обѣдать,-- должно быть около полдня,-- не заявить обществу: "Я голоденъ, но будете ли вы такъ добры дать мнѣ приборъ и покормить меня?" Общество взяло въ свое исключительное распоряженіе систему распредѣленія приборовъ и проповѣдуетъ, что долженъ быть приборъ и для нашего юнаго друга, однако не даетъ ему этого прибора. Тогда онъ говоритъ: "Въ такомъ случаѣ извините, если я самъ его возьму". Вотъ что я понимаю подъ дурно направленной энергіи, которая имѣетъ за собою разумныя основанія и нѣкоторый романическій ореолъ. Если бы нашъ молодой другъ явился выразителемъ такой энергіи, я заинтересовался бы имъ больше, чѣмъ теперь, когда онъ оказывается простымъ бродягой, какихъ много.
   -- А между тѣмъ, теперь ему худо, рѣшилась я вставить свое замѣчаніе,
   -- А между тѣмъ, теперь ему худо, какъ справедливо замѣтила практичная, здравомыслящая миссъ Соммерсонъ, весело подхватилъ мистеръ Скимполь.-- Поэтому я и посовѣтовалъ бы вамъ выпроводить сего юнца, прежде чѣмъ ему станетъ еще хуже.
   Я, кажется, никогда не забуду пріятной улыбки, съ которой онъ проговорилъ эти слова. Опекунъ повернулся ко мнѣ и сказалъ:
   -- Конечно, я могъ бы, хозяюшка, устроить, чтобъ его сейчасъ же приняли въ больницу, для этого мнѣ стоило бы только съѣздить туда самому -- хотя это ужасно, что при его положеніи необходимы такія мѣры. Но теперь ужъ поздно, нрчь темная, погода отвратительная, а онъ совсѣмъ выбился изъ силъ. Въ комнаткѣ надъ конюшней есть удобная постель: лучше мы помѣстимъ его тамъ на ночь, а утромъ перевеземъ въ больницу, закутавши хорошенько.
   -- Вы таки возвращаетесь къ этому юношѣ? спросилъ мистеръ Скимполь, видя, что мы уходимъ и присаживаясь къ роялю.
   -- Да, сказалъ опекунъ.
   -- Какъ я завидую вашей организаціи, Джерндайсъ! игриво воскликнулъ мистеръ Скимполь: -- Вы и миссъ Соммерсонъ не обращаете вниманія на опасность и на тому подобныя вещи, вы готовы всякую минуту куда-нибудь идти, что-нибудь дѣлать. Вотъ что значить воля! У меня совсѣмъ нѣтъ воли. И не то, чтобы я не хотѣлъ, а не могу, да и только.
   -- Кажется, вы не можете даже присовѣтовать какого-нибудь лекарства этому мальчику? проговорилъ опекунъ, бросивъ на него черезъ плечо полусердитый взглядъ -- именно полусердитый, потому что опекунъ никогда, кажется, не могъ серьезно разсердиться на мистера Скимполя, считая его существомъ, къ которому нельзя предъявлять такихъ требованій, какъ ко взрослымъ людямъ.
   -- Дорогой Джерндайсъ, я замѣтилъ въ его карманѣ сткляночку съ прохладительной микстурой, пусть онъ ее приметъ,-- вотъ лучшій совѣтъ, какой можно дать. Прикажите побрызгать уксусомъ комнату, гдѣ онъ будетъ спать, и поддерживать въ ней умѣренную температуру, а его укрыть, но такъ, чтобъ ему не было слишкомъ жарко. Впрочемъ,-- давать совѣты -- просто дерзость съ моей стороны: миссъ Соммерсонъ отлично знаетъ всѣ эти средства и имѣетъ такой удивительный распорядительный талантъ, что съумѣетъ все устроить.
   Мы вернулись въ переднюю и объяснили Джо нашъ планъ относительно его устройства; Чарли повторила ему наши объясненія, но онъ принялъ ихъ съ тѣмъ безжизненнымъ равнодушіемъ, которое я уже и прежде въ немъ замѣтила, и такъ апатично смотрѣлъ на всю возню, которую подняли для него какъ-будто все это дѣлалось для кого-нибудь другого. Прислуга отнеслась къ мальчику очень сострадательно и такъ усердно намъ помогала, что вскорѣ комната надъ конюшней была готова и нѣсколько человѣкъ перенесли его туда, хорошо закутаннаго, черезъ сырой дворъ; пріятно было видѣть, какъ всѣ были добры къ нему, какъ безпрестанно величали его то молодцомъ, то старикашкой, въ полномъ убѣжденіи, что это должно очень его оживить.
   Чарли распоряжалась всѣми приготовленіями и безчисленное множество разъ пропутешествовала изъ дома въ комнату больного съ разными вещами, которыя, по нашему мнѣнію, могли доставить ему нѣкоторый комфортъ и подкрѣпить его силы. Опекунъ самъ сходилъ къ нему передъ тѣмъ, какъ лечь спать, и вернувшись въ ворчальню, чтобы написать по поводу мальчика письмо, которое посланный долженъ былъ на разсвѣтѣ отвезти въ городъ, сообщилъ мнѣ, что повидимому больной чувствуетъ себя лучше и скоро уснетъ.
   -- Его заперли снаружи, сказалъ мнѣ опекунъ, чтобъ онъ какъ-нибудь не выскочилъ въ бреду, и я принялъ мѣры, чтобъ самый легкій шумъ въ его комнатѣ былъ услышанъ.
   Ада не выходила въ этотъ вечеръ изъ своей комнаты по случаю простуды, такъ что мистеръ Скимполь все время сидѣлъ одинъ и развлекался, наигрывая и напѣвая отрывки изъ разныхъ патетическихъ арій; мы издали слышали, какъ онъ пѣлъ съ большимъ чувствомъ. Когда мы вернулись въ гостиную, онъ объявилъ, что споетъ намъ маленькую балладу, которая пришла ему въ голову "à propos нашего молодого друга", и тотчасъ запѣлъ о крестьянскомъ мальчикѣ, который:
   
   Въ пучину свѣта брошенъ, скитаться обреченъ,
   Лишенъ родного крова, родителей лишенъ.
   
   Исполнивъ балладу съ большимъ вкусомъ и одушевленіемъ, онъ сказалъ намъ, что она всегда вызываетъ у него слезы. Весь остальной вечеръ онъ былъ особенно веселъ; по его словамъ, сознаніе, что онъ находится въ кругу людей, имѣющихъ счастье быть дѣльными людьми, настроило его такъ радостно, что онъ готовъ "щебетать какъ птичка". Попивая свой негусъ {Примѣчаніе: Негусъ -- вино, подогрѣтое съ разными пряностями.}, онъ поднялъ стаканъ "за здравіе нашего юнаго друга" и тутъ же сочинилъ и развилъ остроумную гипотезу о томъ, что можетъ быть этому мальчику предназначено подобно Виттингтону, сдѣлаться впослѣдствіи лондонскимъ лордъ-мэромъ, и тогда онъ откроетъ богоугодное заведеніе имени Джерндайса, домъ призрѣнія имени Соммерсонъ и учредить ежегодное паломничество въ Ст. Альбанъ. Безъ всякаго сомнѣнія нашъ молодой другъ превосходнѣйшій юноша въ своемъ родѣ, но онъ не во вкусѣ Гарольда Скимполя. Когда Гарольдъ Скимполь въ первый разъ узналъ каковъ Гарольдъ Скимполь, онъ сперва очень изумился, по потомъ принялъ его со всѣми его недостатками, рѣшивъ, что самое лучшее -- философски отнестись къ факту, и думаетъ, что и мы должны съ этимъ согласиться.
   Послѣднее донесеніе Чарли было, что больной успокоился; изъ моего окна былъ виденъ фонарь, который ему оставили; фонарь мирно горѣлъ, и я легла въ постель, счастливая сознаніемъ, что мальчикъ нашелъ пріютъ. Незадолго до разсвѣта меня разбудилъ говоръ и какое-то необычное движеніе на дворѣ; я одѣлась, взглянула въ окно и, увидѣвъ одного изъ нашихъ слугъ, который вчера былъ въ числѣ наиболѣе симпатизирующихъ мальчику, спросила его, не случилось ли чего въ домѣ. (фонарь продолжалъ по прежнему горѣть въ комнаткѣ надъ конюшней).
   -- Мальчикъ, миссъ...
   -- Что съ нимъ, ему хуже?
   -- Его нѣтъ, миссъ.
   -- Умеръ?
   -- Не умеръ, миссъ, а исчезъ.
   Когда онъ исчезъ, какъ, почему -- оставалось загадкой! Дверь была на замкѣ, фонарь стоялъ по прежнему на окнѣ, только и можно было предположить, что пролѣзъ черезъ трапъ въ полу, который велъ въ пустой каретный сарай; но трапъ былъ опущенъ и не похоже было на то, чтобъ его поднимали. Все было по мѣстамъ. Когда этотъ фактъ былъ ясно установленъ, мы должны были допустить грустное предположеніе, что ночью больнымъ овладѣлъ припадокъ бреда и, увлеченный какой-нибудь галлюцинаціей или преслѣдуемый воображаемымъ страшилищемъ, онъ прокрался вонъ и блуждаетъ теперь гдѣ нибудь безпомощный, страдающій. Всѣ мы были такого мнѣнія, за исключеніемъ мистера Скимполя; онъ по своему обыкновенію легко отнесся къ этому случаю.
   -- Нашему молодому другу пришло въ голову, что со своею злокачественной лихорадкой онъ далеко не пріятный сожитель, и, будучи отъ природы крайне деликатенъ, онъ постарался избавить домъ отъ своего присутствія -- такъ шутилъ по этому поводу мистеръ Скимполь.
   Было произведено цѣлое разслѣдованіе, обшарили каждое мѣстечко; обыскали обжигательныя печи, посѣтили коттеджи кирипчниковъ, подробно допросили обѣихъ женщинъ, но онѣ рѣшительно ничего не знали и нельзя было усомниться въ искренности ихъ неподдѣльнаго изумленія. Погода давно стояла сырая, и всю ночь шелъ дождь, поэтому на землѣ нельзя было найти слѣдовъ. Изгородь и ровъ, стѣны, скирды и стога, все было осмотрѣно нашими людьми на большое разстояніе вокругъ, такъ какъ предполагали, не лежитъ ли мальчикъ гдѣ нибудь безъ чувствъ или мертвый; но не нашлось ни малѣйшаго указанія его присутствія гдѣ нибудь по близости. Съ той минуты, какъ его оставили одного въ комнатѣ надъ конюшней, никто его не видѣлъ: онъ исчезъ безслѣдно.
   Поиски продолжались пять дней; я не думаю, чтобъ они прекратились и тогда, но мое вниманіе было отвлечено другимъ, на вѣки памятнымъ мнѣ событіемъ. Однажды вечеромъ, когда Чарли опять занималась чистописаніемъ въ моей комнатѣ, а я сидѣла съ работой противъ нея, я почувствовала, что столъ весь трясется; взглянувъ на Чарли, я увидѣла, что она дрожитъ съ головы до ногъ.
   -- Чарли, тебѣ холодно?
   -- Кажется да, миссъ, отвѣтила она, -- не знаю, что со мною, я не могу удержаться отъ дрожи; вчера, въ это же самое время, со мною было то же. Пожалуйста не безпокойтесь, мнѣ немного нездоровится.
   Я услышала голосъ Ады и бросилась къ двери, соединяющей мою комнату съ нашей общей, и заперла ее на ключъ. Ада просила меня отпереть, но я сказала: -- Теперь нельзя, голубушка, уходи. Я сейчасъ къ тебѣ приду.
   Ахъ! много много, времени прошло, прежде чѣмъ мы съ ней свидѣлись!
   Чарли заболѣла; спустя двѣнадцать часовъ ей было худо. Я помѣстила ее въ своей комнатѣ, уложила на свою постель и осталась при ней сидѣлкой. Я сообщила опекуну о ея болѣзни и объяснила, почему должна отдѣлиться отъ Ады и не видѣться съ нею. Вначалѣ Ада безпрестанно подходила къ дверямъ, плакала, звала меня, осыпала упреками; но я написала ей длинное письмо, я написала, что она мучитъ меня, что я чувствую себя несчастной и заклинаю ее во имя любви ко мнѣ, ради моего спокойствія не подходить къ моей комнатѣ, и могу позволить ей только подходить къ моему окну, которое выходитъ въ садъ. Послѣ этого она стала часто приходить ко мнѣ подъ окно.
   И прежде, когда мы почти не разлучались, я любила ея голосъ, но какъ я полюбила его теперь, когда слушала ее изъ-за оконной занавѣси! Какъ полюбила я его послѣ, когда настало самое тяжелое время!
   Мнѣ поставили кровать въ нашей общей гостиной, Ада перешла въ другую часть дома; раскрывъ двери въ мою комнату, я превратила обѣ комнаты въ одну и имѣла возможность поддерживать въ нихъ чистый воздухъ. Всѣ слуги были такъ добры, что съ величайшей радостью готовы были являться во всякую минуту днемъ и ночью, и помогать мнѣ ухаживать за больной; ни малѣйшаго признака боязни или неохоты не было ни въ комъ изъ нихъ, но я рѣшила, что лучше выбрать какую нибудь одну солидную женщину, на которую можно было положиться, что она станетъ соблюдать осторожность и не будетъ видѣться съ Адой. Такимъ образомъ я могла иногда выйти подышать свѣжимъ воздухомъ, и, когда больная не нуждалась въ моихъ услугахъ, я гуляла съ опекуномъ, если не было опасности встрѣтить Аду.
   Бѣдной Чарли становилось все хуже и хуже, ей грозила смерть; много долгихъ дней и ночей пролежала она тяжко больная, но малютка была такъ терпѣлива, обнаруживала столько мужества, что часто, сидя у ея постели и держа ея голову въ своихъ рукахъ,-- въ такомъ положеніи она чувствовала себя спокойнѣе,-- я часто молилась Небесному Отцу, чтобъ онъ далъ мнѣ никогда не забыть этого урока, который давала мнѣ своимъ примѣромъ моя маленькая сестра во Христѣ.
   Сначала меня очень безпокоила мысль, что, если даже Чарли выздоровѣетъ, ея хорошенькое личико измѣнится и будетъ обезображено -- она была такъ прелестна съ этими ямочками на щекахъ! Но потомъ мысль объ этомъ исчезла передъ сознаніемъ грозящей ей смертельной опасности.
   Когда ей было особенно худо, она постоянно переносилась мыслью къ постели умирающаго отца и къ дѣтямъ, оставленнымъ на ея попеченіи, и совсѣмъ не узнавала меня; я тогда брала ея голову въ свои руки, и безпокойный бредъ мало по малу утихалъ; въ такія минуты я обыкновенно думала, какъ сообщу двумъ осиротѣвшимъ крошкамъ о смерти этой малютки, которую любящее сердце научило, какъ замѣнить имъ мать.
   Въ другіе моменты она узнавала меня, говорила со мною, просила передать Тому и Эммѣ, какъ она ихъ любила, какъ она увѣрена, что Томъ выростетъ хорошимъ человѣкомъ. Въ эти минуты она разсказывала мнѣ то, что читала своему отцу во время его болѣзни: о юношѣ, единственномъ сынѣ вдовы, котораго несли хоронить, о дочери сотника, воскрешенной милосердной рукой на смертномъ одрѣ. Она разсказывала мнѣ, какъ, послѣ смерти отца, въ первомъ припадкѣ горя она на колѣняхъ молилась, чтобы Богъ воскресилъ его и возвратилъ бѣднымъ дѣтямъ; она говорила, что если ей не суждено выздоровѣть и она умретъ, можетъ быть и брату ея придетъ въ голову молиться, чтобъ Богъ ее воскресилъ, и чтобы тогда я сказала ему, что всѣ эти люди, возвращенные на землю во время оно, были воскрешены только за тѣмъ, чтобы убѣдить насъ во всеобщемъ воскресеніи въ день судный.
   Но во всѣ періоды болѣзни Чарли ни на секунду не оставляли тѣ хорошія качества, о которыхъ я не разъ говорила: и часто, очень часто вспоминала я, какъ уповалъ на Бога бѣдный отверженецъ ея отецъ и вѣрилъ, что Тотъ пошлетъ ей Ангела хранителя. И Чарли не умерла. Опасность исчезала мало по малу, и Чарли начала поправляться, долго пробывъ между жизнью и смертью. Сначала у меня не было никакой надежды на то, что ея личико останется такимъ, какъ было, и не будетъ обезображено, но вскорѣ я стала убѣждаться въ противномъ и увидѣла, какъ возвращается къ ней прежняя миловидность.
   Великое это было утро, когда я могла сообщить о полномъ выздоровленіи Чарли Адѣ, стоявшей въ саду; великій былъ этотъ вечеръ, когда Чарли и я пили наконецъ вмѣстѣ чай въ комнатѣ, сосѣдней съ той, гдѣ. она лежала во время болѣзни!
   Но въ этотъ же самый вечеръ я почувствовала ознобъ. Къ счастью для обѣихъ насъ, мысль о томъ, что я заразилась отъ Чарли той же болѣзнью, пришла мнѣ въ голову уже тогда, когда дѣвочка лежала въ постели и спала мирнымъ сномъ; за чаемъ я не обращала еще вниманія на свое нездоровье, но теперь я знала уже навѣрное, что не замедлю послѣдовать примѣру Чарли.
   Утромъ однакожъ я была еще въ силахъ встать рано, отвѣтить на привѣтствіе моей милочки, стоявшей подъ окномъ и поговорить съ нею столько же, какъ обыкновенно. Но я смутно вспоминала, что ночью расхаживала по комнатамъ не совсѣмъ сознательно, хотя и помнила, гдѣ я нахожусь; а по временамъ я испытывала сгранное ощущеніе, будто я росту и толстѣю. Въ тотъ же вечеръ мнѣ было на столько скверно, что я рѣшилась приготовить Чарли къ тому, что меня ожидало, и, имѣя это въ виду, сказала ей:
   -- Ты теперь совсѣмъ здорова, Чарли?
   -- О, да!
   -- На столько здорова, что я могу сказать тебѣ одинъ секретъ?
   -- Да, конечно, миссъ! съ восторгомъ вскричала Чарли, но радостное выраженіе ея лица сейчасъ же исчезло, ибо она прочла секретъ по моему лицу; она вскочила съ кресла и бросилась ко мнѣ на грудь съ воплемъ:-- О, миссъ, это я сдѣлала, это я виновата!
   И многое въ томъ же родѣ говорила она; ея благодарное сердечко разрывалось отъ горя. Давъ ей выплакаться, я сказала:
   -- Ну, Чарли, если я заболѣю, вся моя надежда на тебя. Ты оправдаешь мое довѣріе, если отнесешься къ моей болѣзни съ тѣмъ же мужествомъ и спокойствіемъ, съ какимъ относилась къ своей.
   -- Дайте мнѣ поплакать еще немножко! О дорогая моя, голубушка моя, дайте мнѣ поплакать еще чуточку. Я буду потомъ благоразумна!
   Не могу вспомнить безъ слезъ, съ какой любовью и преданностью вырывались у нея эти слова, какъ крѣпко обнимала она меня. Я дала ей выплакаться, и намъ обѣимъ стало легче.
   -- Теперь вы можете сказать мнѣ, что хотѣли, миссъ. Я слушаю васъ.
   -- Немногое мнѣ остается сказать, Чарли. Вечеромъ я сообщу о своей болѣзни доктору, который лечилъ тебя, и скажу, что ты будешь моей сидѣлкой.
   Бѣдная дѣвочка поблагодарила меня отъ всего сердца.
   -- Утромъ, когда ты услышишь въ саду голосъ миссъ Ады, если я не буду уже въ состояніи подойти къ окошку, скажи ей, что я сплю, что я устала и заснула. Все время, пока я буду больна, не пускай никого въ комнату и держи ее точно такъ же, какъ я держала во время твоей болѣзни.
   Чарли обѣщала исполнить все въ точности, и я легла, потому что чувствовала себя очень дурно. Вечеромъ я видѣлась съ докторомъ и добилась его согласія не говорить пока никому въ домѣ о моей болѣзни. Я очень неясно помню, какъ ночь смѣнилась днемъ, а день ночью, но въ это первое утро я могла еще подойти къ занавѣскѣ и поговорить съ моей милочкой. На слѣдующее утро я слышала, какъ она звала меня, -- о какъ дорогъ былъ теперь мнѣ ея голосъ!-- черезъ силу я сказала Чарли, мнѣ было трудно говорить, чтобъ она отвѣтила, что я сплю. Я слышала, какъ нѣжно она произнесла.
   -- Ради всего на свѣтѣ, не разбуди ее, Чарли!
   -- Чарли, какова сегодня на видъ моя любимица? спросила я.
   -- Какъ будто немного печальная, отвѣтила дѣвочка, гладя въ окно сквозь занавѣску.
   -- Но все такая же прелестная?
   -- Да, миссъ... Она все еще смотритъ въ окно.
   Богъ да благословитъ ея ясные голубые глазки!
   Я подозвала Чарли и дала ей послѣднее порученіе:
   -- Слушай, Чарли. Когда Ада узнаетъ о моей болѣзни, она будетъ пытаться войти ко мнѣ въ комнату. Ни за что не впускай ее, Чарли, если меня любишь! Чарли, если ты впустишь ее хоть на минуту, я умру!
   -- Я не пущу ее. Она не войдетъ сюда, обѣщала Чарли.
   -- Вѣрю, вѣрю тебѣ, голубушка. Теперь подойди, сядь возлѣ меня и возьми меня за руку. Я хочу чувствовать твое прикосновеніе, Чарли, потому что я не могу тебя видѣть: я ослѣпла.
   

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГЛАВА I.
Назначенный часъ.

   Ночь надвигается на Линкольнъ-Иннъ,-- безпокойную, шумную долину, пріютившуюся подъ сѣнію Закона, гдѣ истцы и днемъ-то находятъ мало свѣта; ночь надвигается на Линкольнъ-Иннъ, даже свѣчи въ конторахъ юристовъ погасли, клерки сбѣжали по ветхимъ деревяннымъ лѣстницамъ и разсѣялись кто куда. Только что замеръ заунывный бой часовъ: пробило девять; всѣ входы заперты; ночной сторожъ -- величественный мужчина, имѣющій удивительную способность ко сну, началъ свое дежурство въ привратницкой. Ряды оконъ надъ лѣстницами, съ лампами, мерцающими подобно очамъ Правосудія, подслѣповатаго Аргуста съ нахлобученными на глаза непроницаемыми колпаками, подмигиваютъ звѣздамъ.
   Въ грязноватыхъ оконцахъ подъ крышами тамъ и сямъ виднѣются тускло свѣтящіяся точки, указывающія мѣста, гдѣ писцы и мудрые законовѣды продолжаютъ еще работать надъ запутываніемъ движимыхъ и недвижимыхъ имуществъ въ юридическія сѣти, считая въ среднемъ уловѣ около двѣнадцати жертвъ на каждый акръ земли.
   Хотя время, положенное для занятій въ присутственныхъ мѣстахъ, уже миновало, но эти трудолюбивые, какъ пчелы, благодѣтели себѣ подобныхъ еще продолжаютъ заниматься своимъ ремесломъ, ибо ихъ работа съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе округляетъ счетъ кліента.
   Въ сосѣднемъ кварталѣ, тамъ, гдѣ находится мѣстопребываніе лорда-канцлера изъ лавки тряпья и бутылокъ, замѣтно всеобщее стремленіе къ ужину и пиву. Мистрисъ Пиперъ и мистрисъ Перкинсъ вышли къ дверямъ своихъ квартиръ; сыновья этихъ дамъ, соблазнившись приглашеніемъ своихъ сверстниковъ поиграть въ прятки, впродолженіе нѣсколькихъ часовъ стремительно летали по переулкамъ Ченсери-Лэна или лежали въ засадѣ къ величайшему замѣшательству прохожихъ; теперь мистрисъ Пиперъ и мистрисъ Перкинсъ поздравляютъ другъ друга съ тѣмъ, что дѣти наконецъ улеглись спать и онѣ могутъ поболтать на свободѣ.
   Предметомъ ихъ бесѣды служитъ по обыкновенію мистеръ Крукъ и его жилецъ, тотъ фактъ, что мистеръ Крукъ "вѣчно подъ хмѣлькомъ" и вѣроятность завѣщанія въ пользу молодого человѣка. Но кромѣ того имъ есть что сказать другъ другу о музыкальныхъ собраніяхъ въ "Солнечномъ Гербѣ", откуда черезъ полуоткрытыя окна доносятся звуки фортепіано и гдѣ маленькій Свайльсъ, который только что привелъ любителей музыки въ неистовый восторгъ, насмѣшивъ ихъ до упада, теперь перешелъ къ другому жанру и сентиментально заклинаетъ ихъ "слушать, слушать, слушать, какъ водопадъ шумитъ".
   Мистрисъ Перкинсъ и мистрисъ Пиперъ обмѣниваются мнѣніями по поводу другой знаменитости, принимающей участіе въ Музыкальныхъ собраніяхъ, имя которой тоже красуется въ рукописной афишѣ, выставленной въ окнѣ "Солнечнаго Герба". Мистрисъ Перкинсъ достовѣрно извѣстно, что, хотя эта особа значится въ афишѣ подъ именемъ "миссъ Мельвильсонъ", она замужемъ уже полтора года, и каждый вечеръ въ помѣщеніе Музыкальныхъ собраній приносится грудной младенецъ, чтобы получить въ антрактахъ между музыкальными номерами ту пищу, которая свойственна его возрасту.
   -- Я скорѣе готова бы продавать на улицѣ спички, чѣмъ заниматься такой профессіей, говоритъ мистрисъ Перкинсъ. Мистрисъ Пиперъ, какъ и слѣдуетъ ожидать, вполнѣ раздѣляетъ это мнѣніе и предпочитаетъ аплодисментамъ толпы скромную жизнь частнаго лица,-- благодаря Бога сама эна, разумѣется и мистрисъ Перкинсъ также, пользуется безукоризненной репутаціей.;
   Въ это время появляется мальчикъ изъ "Солнечнаго Герба" и приноситъ мистрисъ Пиперъ къ ужину пинту пѣнящагося нива; принявъ отъ него кувшинъ, мистрисъ Пиперъ удаляется во-свояси, пожелавъ доброй ночи мистрисъ Перкписъ, которая держитъ въ рукѣ свою пинту пива, принесенную изъ той же гостинницы однимъ изъ юныхъ Перкинсовъ, пока онъ не улегся еще спать.
   Слышно хлопанье ставенъ въ запирающихся лавкахъ, разносится запахъ табаку отъ закуренныхъ трубокъ, наконецъ падающія звѣздочки въ верхнихъ окнахъ указываютъ на то, что всѣ отошли на покой. Теперь полисменъ начинаетъ свой обходъ: постукиваетъ по дверямъ, пробуетъ запоры, подозрительно осматриваетъ попадающіеся на встрѣчу узлы, руководствуясь предположеніемъ, что всѣ люди на свѣтѣ дѣлятся на такихъ, которые обкрадываютъ, и на такихъ, которыхъ обкрадываютъ.
   Ночь душная, хотя изъ земли подымаются холодныя испаренія и наполняютъ воздухъ туманомъ, ночь, которою воспользуются бойни, сточныя трубы, вредныя для здоровья фабрикаціи, канавы со стоячей водой, кладбища, чтобъ прибавить работы чиновнику, который ведетъ списки умершихъ.
   Оттого-ли, что въ воздухѣ есть что-то особенное,-- и въ самомъ дѣлѣ въ немъ много кое-чего,-- оттого ли, что у мистера Уивля есть что-нибудь на душѣ, только мистеръ Уивль, Джоблингъ тожъ, не въ своей тарелкѣ. Онъ по крайней мѣрѣ разъ двадцать въ часъ выходитъ изъ комнаты на улицу; эти хожденія начались, какъ только стемнѣло, и участились съ тѣхъ поръ, какъ лордъ-канцлеръ заперъ свою лавку -- что онъ сдѣлалъ сегодня раньше обыкновеннаго; въ дешевенькой бархатной шапочкѣ, туго стягивающей его черепъ и придающій невѣроятные размѣры его бакенбардамъ, мистеръ Уивль то появляется у себя наверху, то показывается въ дверяхъ, выходящихъ на улицу.
   Нѣтъ ничего необыкновеннаго въ томъ, что мистеру Снегсби сегодня тоже не по себѣ, ибо подъ бременемъ тайны, лежащей у него на душѣ, онъ теперь всегда болѣе или менѣе не въ духѣ. Какая-то непонятная сила толкаетъ его къ лавкѣ старьевщика: ему сдается, что здѣсь-то и кроется источникъ тайны, въ которой онъ состоитъ участникомъ, хотя и не посвященнымъ. Лавка мистера Крука неотразимо влечетъ къ себѣ мистера Снегсби; даже сегодня, выйдя послѣ ужина съ твердымъ намѣреніемъ погулять не болѣе десяти минутъ, пройтись только до конца Ченсери-Лэна, онъ у "Солнечнаго Герба" переходить на другую сторону и приближается къ дому мистера Крука.
   -- Какъ, это мистеръ Уивль? Это вы тутъ? и поставщикъ писчебумажныхъ принадлежностей останавливается побесѣдовать.
   -- Да, это я, мистеръ Снегсби.
   -- Вы, какъ и я, вышли подышать чистымъ воздухомъ передъ сномъ?
   -- Ну, здѣсь не очень-то надышишься; да и тотъ воздухъ, какой есть, далеко не чистый! отвѣчаетъ мистеръ Уивль, поглядывая въ оба конца переулка.
   -- Совершенно вѣрно, сэръ. Не замѣчаете ли вы, и мистеръ Снегсби нѣсколько разъ съ разстановками втягиваетъ въ себя и нюхаетъ воздухъ,-- не замѣчаете ли вы, мистеръ Уивль, что здѣсь,-- будемъ говорить прямо,-- какъ будто припахиваетъ саломъ?
   -- Да, сегодня вечеромъ я и самъ замѣтилъ какой-то особенно странный запахъ, отвѣчаетъ мистеръ Уивль.-- Должно быть въ "Солнечномъ Гербѣ" жарятъ котлеты.
   -- Вы думаете, это пахнетъ котлетами? Гм! Котлеты? и мистеръ Снегсби опять нюхаетъ воздухъ.-- Да, должно быть котлеты. Но, вѣроятно, поваръ зазѣвался: котлеты пригорѣли, сэръ! И мнѣ кажется... мистеръ Снегсби еще разъ вдыхаетъ воздухъ, потомъ плюетъ и утираетъ ротъ,-- мнѣ кажется, будемъ говорить прямо, что котлеты были далеко не свѣжія, когда ихъ поставили жариться.
   -- Похоже на то. Воздухъ пропитанъ заразой.
   -- Да, такая атмосфера дѣйствуетъ на расположеніе духа, говоритъ мистеръ Снегсби.
   -- Клянусь Св. Георгіемъ! Она наводитъ на меня ужасъ!
   -- Это, видите ли, потому, что вы живете въ уединенномъ мѣстѣ, въ комнатѣ, съ которой связаны мрачныя воспоминанія, и мистеръ Снегсби бросаетъ черезъ плечо своего собесѣдника взглядъ въ темный корридоръ, потомъ отступаетъ на шагъ, чтобы окинуть взглядомъ весь домъ.-- Я не могъ бы жить въ такой комнатѣ совершенно одинъ, какъ живете вы, сэръ. Я бы такъ мучился и терзался, что иногда по вечерамъ выбѣгалъ бы вонъ и стоялъ на улицѣ, чтобъ только не сидѣть тамъ. Но правда, вы не видѣли въ этой комнатѣ того, что видѣлъ я. Это большая разница.
   -- Вся эта исторія мнѣ достаточно хорошо извѣстна, отвѣчаетъ мистеръ Уивль.
   -- Происшествіе не изъ особенно пріятныхъ! и мистеръ Снегсби скромнымъ покашливаніемъ въ руку выражаетъ непреложность своего убѣжденія.-- Мистеръ Крукъ долженъ бы принять это во вниманіе при назначеніи квартирной платы. Надѣюсь, что онъ взялъ это въ разсчетъ?
   -- Конечно, ему слѣдовало бы такъ посгупить, но не думаю, чтобъ онъ это сдѣлалъ.
   -- Вы находите эту плату высокой, сэръ? Въ нашемъ околоткѣ квартирная плата высока; не знаю почему, по близость суда подымаетъ цѣны на все. Я не хочу этимъ сказать что нибудь дурное объ учрежденіи, которое даетъ мнѣ средства къ жизни... прибавляетъ мистеръ Снегсби, кашлянувъ въ видѣ оправданія.
   Мистеръ Уивль опять поглядываетъ въ оба конца переулка, а потомъ смотритъ на коммиссіонера; поймавъ его взглядъ, мистеръ Снегсби смущается, отводитъ глаза въ сторону, смотритъ на звѣзды и выражаетъ покашливаніемъ затруднительное положеніе, въ которое онъ поставленъ разговоромъ. Потирая руки онъ начинаетъ:
   -- Достойный примѣчанія фактъ: онъ былъ...
   -- Кто онъ? перебиваетъ мистеръ Уивль.
   -- Покойникъ, отвѣчаетъ мистеръ Снегсби и, скосивъ правую бровь, указываетъ головой на лѣстницу.
   -- Ахъ, вотъ вы про что! Я думалъ о немъ уже кончено, говоритъ мистеръ Уивль, какъ будто предметъ разговора не особенно ему пріятенъ.
   -- Я хотѣлъ только указать на достойный примѣчанія фактъ: онъ явился, поселился здѣсь и былъ въ числѣ моихъ переписчиковъ, и вы тоже явились, живете здѣсь и тоже переписываете для меня. Конечно, тутъ нѣтъ ничего унизительнаго, вставляетъ мистеръ Снегсби, испугавшись, какъ бы его не поняли въ томъ смыслѣ, будто онъ предъявляетъ права хозяина на мистера Уивля.-- Я знавалъ одного переписчика который поступилъ потомъ на пивоварню и сдѣлался очень почтеннымъ человѣкомъ, чрезвычайно почтеннымъ человѣкомъ, сэръ, прибавляетъ мистеръ Снегсби съ нѣкоторымъ предчувствіемъ, что едва ли онъ этимъ поправитъ дѣло.
   -- Да, это фактъ, достойный примѣчанія, какъ вы выразились, отзывается Уивль, принимаясь опять оглядывать переулокъ.
   -- Не виденъ ли въ этомъ какъ бы перстъ Провидѣнія? вопрошаетъ мистеръ Снегбси.
   -- Пожалуй.
   -- Именно перстъ Провидѣнія, несомнѣнно перстъ Провидѣнія. И мистеръ Снегсби покашливаетъ на этотъ разъ утвердительно.-- Ну, мистеръ Уивль, кажется, я долженъ пожелать вамъ покойной ночи... Мистеръ Снегсби произносить это такъ, какъ будто чрезвычайно сожалѣетъ о томъ, что надо уходить, хотя, съ той минуты, какъ остановился, все время обдумывалъ, какъ бы сдѣлать это половчѣе.-- Пора мнѣ домой, а то моя женушка хватится меня. Покойной ночи, сэръ!
   Если мистеръ Снегсби спѣшитъ домой, чтобы избавить мистрисъ Снегсби отъ безпокойства,-- то онъ можетъ не торопиться, ибо его женушка не спускаетъ съ него глазъ впродолженіе всей его прогулки: она крадется за нимъ, накинувъ на голову носовой платокъ, и, пробираясь мимо мистера Уивля, бросаетъ пытливый взглядъ на этого джентльмена и на его дверь.
   -- Вы-то во всякомъ случаѣ узнаете меня потомъ, мэмъ, говоритъ про себя мистеръ Уивль:-- Но, кто бы вы ни были, я не могу сдѣлать комплимента вашей наружности и вашему головному убору. Ахъ, этотъ малый, кажется, никогда не придетъ!
   Но пока онъ говоритъ, этотъ малый подходитъ. Мистеръ Уивль многозначительно подымаетъ палецъ, увлекаетъ пришедшаго въ коридоръ, запираетъ входную дверь и оба отправляются на верхъ: мистеръ Уивль ступаетъ тяжело; мистеръ Гуппи, ибо это онъ. взбѣгаетъ по лѣстницѣ удивительно легко. Когда двери комнаты тщательно заперты, начинается тихій разговоръ.
   -- Я думалъ, вы пропадете гдѣ нибудь у чорта на куличкахъ, и не придете, говоритъ Тони.
   -- Почему же? Я сказалъ вѣдь: около десяти.
   -- Вы сказали около десяти, да, вы сказали около десяти, но по моему было уже десять разъ десять, по моему теперь уже сто: никогда въ моей жизни время не тянулось такъ, какъ сегодня!
   -- Отчего? Что случилось?
   -- Ровно ничего; но пока я задыхался отъ копоти въ этой миленькой конурѣ, чего мнѣ только не лѣзло въ голову! Одно страшнѣе другого! Ахъ, эта каторжная свѣча! И Тони указываетъ на стоящую на столѣ восковую свѣчу, на которой нагаръ виситъ огромнымъ кочномъ, а воскъ оплылъ въ видѣ погребальнаго савана.
   -- Это легко поправить, говоритъ Гуппи, взявъ въ руки щипцы.
   -- Вы думаете? Вовсе не такъ легко, какъ вамъ кажется. Она все время такъ коптитъ.
   -- Да что такое съ вами, Тони? спрашиваетъ мистеръ Гуппи, остановившись со щипцами въ рукѣ передъ другомъ, который епдитъ, упершись локтями въ столъ.
   -- Вилльямъ Гуппи, я въ уныніи, отвѣчаетъ другъ.-- Во всемъ виновата эта невыносимо мрачная, убійственная комната и тотъ старый чортъ внизу.
   Мистеръ Уивль сердито отпихиваетъ локтемъ лоточекъ со щипцами, опускаетъ голову на руку, кладетъ ноги на каминную рѣшетку и смотритъ въ огонь. Мистеръ Гуппи наблюдаетъ за нимъ, качаетъ головой и въ самой непринужденной позѣ садится по другую сторону стола.
   -- Кто это разговаривалъ съ вами, Тони, кажется Снегсби?
   -- Да будь онъ... да, это былъ Снегсби, измѣняетъ Тони конструкцію начатой фразы.
   -- По дѣлу?
   -- Нѣтъ, не по дѣлу. Онъ шатался тутъ по близости и подошелъ ко мнѣ отъ нечего дѣлать.
   -- Я такъ и думалъ, что это Снегсби, и сочтя за лучшее, чтобъ онъ не видѣлъ меня, остановился подождать, когда онъ уйдетъ.
   -- Опять за прежнее, Вильямъ Гуппи! восклицаетъ Тони, поднявъ на минуту глаза на своего друга.-- Какая таинственность и скрытность! Клянусь Св. Георгіемъ, еслибъ мы совершили убійство, мы и тогда не могли бы окружить себя большей таинственностію!
   Мистеръ Гуппи дѣлаетъ видъ, что улыбается, и чтобы перемѣнить разговоръ, смотритъ съ восхищеніемъ -- искреннимъ или притворнымъ -- на великолѣпную галлерею британскихъ красавицъ, украшающую комнату. Онъ заканчиваетъ свое обозрѣніе повѣшеннымъ надъ каминомъ портретомъ леди Дэдлокъ, изображающимъ ее на террасѣ съ пьедесталомъ и съ вазой на пьедесталѣ, съ шалью на вазѣ, съ роскошной шубой на шали, съ рукою на роскошной шубѣ и съ браслетомъ на рукѣ.
   -- Портретъ леди Дэдлокъ удивительно похожъ, говоритъ мистеръ Гуппи:-- такъ, кажется, и заговорить.
   -- Очень бы этого желалъ, ворчитъ Тони, не мѣняя позы:-- по крайней мѣрѣ могъ бы разговаривать здѣсь съ великосвѣтской львицей!
   Мистеръ Гуппи убѣждается, что ласковымъ обращеніемъ сегодня не проймешь мистера Уивля и, перемѣнивъ тонъ, адресуется къ нему съ такимъ увѣщаніемъ:
   -- Тони, я умѣю уважать мрачныя чувства; никто лучше меня не знаетъ, что дѣлается съ человѣкомъ, когда имъ овладѣетъ грусть, и можетъ быть никто въ свѣтѣ не имѣетъ такого права знать это, какъ человѣкъ, въ сердцѣ котораго запечатлѣвъ неизгладимый образъ; но всему есть границы, особенно когда присутствуетъ сторона ни въ чемъ неповинная, не причинившая вамъ никакихъ обидъ, и я долженъ поставить вамъ на видъ, Тони, что не считаю въ настоящемъ случаѣваше обращеніе достаточно гостепріимнымъ и джентльменскимъ.
   -- Вилльямъ Гуппи, вы слишкомъ жестоки!
   -- Можетъ быть, сэръ, отвѣтствуетъ Вилльямъ Гуппи,-- по я жестоко уязвленъ.
   Мистеръ Уивль соглашается допустить, что онъ былъ неправъ, и проситъ мистера Вилльяма Гуппи забыть и простить; во мистеръ Вилльямъ Гуппи, одержавъ верхъ, не сразу уступаетъ просьбамъ друга, а продолжаетъ сыпать горькіе упреки.
   -- Нѣтъ, Тони, вы бы должны вникнуть, какъ вы оскорбляете чувства человѣка, у котораго въ сердцѣ запечатлѣвъ неизгладимый образъ,-- человѣка, несчастнаго въ самыхъ нѣжнѣйшихъ своихъ привязанностяхъ, гдѣ вибрируютъ самыя тончайшія струны. Вы, Тони, обладаете всѣмъ, что можетъ очаровывать взоры и внушать симпатію; не въ вашемъ характерѣ -- и къ счастью для васъ: я, быть можетъ, радъ бы былъ сказать тоже о себѣ,-- не въ вашемъ характерѣ порхать надъ однимъ цвѣткомъ. Для васъ открытъ цѣлый цвѣтникъ и на легкихъ крыльяхъ вы перепархиваете отъ одного цвѣтка къ другому. И однако жъ, Тони, я неспособенъ бы былъ оскорбить, безъ повода, даже такія чувства, какъ ваши!
   Тони вторично умоляетъ простить и забыть, и восклицаетъ энергично:
   -- Вилльямъ Гуппи! довольно!
   Вилльямъ Гуппи снисходить къ этой мольбѣ, говоря:
   -- Самъ я никогда не началъ бы этого разговора!
   -- Перейдемъ теперь къ этимъ письмамъ, говоритъ Тони, поправляя огонь въ каминѣ.-- Не странно ли со стороны Крука назначить для передачи ихъ мнѣ такое необыкновенное время: полночь?
   -- Очень странно. И съ чего взбрела ему въ голову такая фантазія?
   -- Развѣ онъ знаетъ съ чего? Онъ и самъ не знаетъ,-- сказалъ, что сегодня его рожденье и что онъ отдаетъ мнѣ письма ровно въ полночь. Онъ будетъ мертвецки пьянъ къ тому времени, онъ пьянствовалъ весь день.
   -- А не забудетъ онъ о назначенномъ часѣ?
   -- Забудетъ? Можете быть покойны: онъ никогда ничего не забываетъ. Я видѣлъ его сегодня около восьми часовъ,-- помогалъ ему запирать лавку,-- письма были у него въ мѣховой шапкѣ, онъ мнѣ показывалъ. Когда мы заперли лавку, онъ вынулъ ихъ изъ шапки, сѣлъ передъ каминомъ и сталъ ихъ пересматривать. Я послѣ слышалъ изъ своей комнаты, какъ онъ завывалъ внизу, точно вѣтеръ въ непогоду, распѣвая свою единственную пѣсню о Харонѣ и пьянчугѣ Бибо, который переселился на тотъ свѣтъ пьянымъ. А потомъ притихъ, точно старая крыса въ своей норѣ.
   -- И вы пойдете къ нему ровно въ двѣнадцать часовъ?
   -- Да, въ двѣнадцать часовъ; потому-то я и сказалъ вамъ, когда вы вошли, что мнѣ кажется, будто теперь не десять часовъ, а сто.
   Мистеръ Гуппи кладетъ ногу на ногу и нѣсколько минутъ сидитъ въ безмолвномъ размышленіи, потомъ спрашиваетъ:
   -- Тони, онъ все еще не умѣетъ читать?
   -- Онъ никогда не научится. Онъ знаетъ буквы и умѣетъ писать ихъ по одиночкѣ, при моей помощи онъ сдѣлалъ въ этомъ успѣхи, по никакъ не можетъ научиться складывать,-- для этого искусства онъ слишкомъ старъ и слишкомъ много пьетъ.
   -- Какъ же онъ разобралъ имя Гаудонъ? спрашиваетъ мистеръ Гуппи, то и дѣло перекладывая свои вытянутыя ноги.
   -- Не могъ онъ разобрать. Вы знаете, какую странную способность онъ имѣетъ запоминать очертанія буквъ, и какъ точно онъ срисовываетъ на глазъ цѣлыя слова. И эту фамилію онъ написалъ мнѣ такимъ образомъ, очевидно запомнивъ направленіе линій въ буквахъ, и спросилъ у меня, какое это слово.
   -- Тони! говорить мистеръ Гуппи, продолжая перекладывать свои ноги на разные лады. Не можете ли вы сказать, какой рукой писаны эти письма: мужской или женской?
   -- Женской. И ставлю пятьдесятъ противъ одного, что писавшая ихъ настоящая леди: буквы очень наклонныя, и буква н кончается длиннымъ торопливымъ росчеркомъ.
   Впродолженіе этого разговора мистеръ Гуппи кусалъ ногти большихъ пальцевъ то на той, то на другой рукѣ, мѣняя палецъ каждый разъ, какъ мѣнялъ положеніе ногъ; онъ хотѣлъ сдѣлать это и теперь, но вдругъ его вниманіе сосредоточивается на рукавѣ сюртука и онъ съ ужасомъ принимается его разглядывать.
   -- Тони, что происходитъ сегодня въ этомъ домѣ? Не загорѣлось ли въ трубѣ?
   -- Загорѣлось въ трубѣ?!
   -- Взгляните, сколько сажи! Взгляните сюда на мою руку и на столъ! Посмотрите, какъ она впиталась въ матерію: и не сдуешь, и пачкаетъ, точно черное сало.
   Въ нѣмомъ изумленіи смотрятъ они другъ на друга; Тони выходитъ на лѣстницу, прислушивается, взбирается наверхъ, сходитъ внизъ, по все спокойно, и, возвратившись назадъ, онъ повторяетъ мистеру Гуппи замѣчаніе, сказанное имъ недавно мистеру Снегсби, относительно котлетъ, которыя жарятся въ "Солнечномъ Гербѣ". Они садятся у огня, очень близко другъ къ другу, прислонившись къ другому краю стола; мистеръ Гуппи все еще съ невыразимымъ отвращеніемъ разсматриваетъ свой рукавъ, возобновляя прерванный разговоръ:
   -- Такъ это тогда старикъ сообщилъ вамъ, что взялъ письма изъ чемодана своего умершаго жильца?
   Тони, трусливо поглаживая свои бакенбарды, отвѣчаетъ:
   -- Да, тогда. Тогда-то я и черкнулъ записочку своему дорогому другу, высокоуважаемому Вилльяму Гуппи, увѣдомляя его о назначенномъ на эту ночь свиданіи и не совѣтуя ему приходить рано, потому что старый чортъ Крукъ топкая бестія.
   Развязный тонъ свѣтскаго молодого человѣка, свойственный мистеру Упилю, сегодня какъ-то ему не дается; онъ забылъ даже о своихъ банкенбардахъ и, повидимому, опять становится жертвой страха, послѣ того какъ подозрительно оглянулся назадъ.
   -- Вы должны, принести эти письма въ свою комнату, чтобъ прочесть и вникнуть въ ихъ содержаніе, а потомъ разсказать ему, -- такой кажется былъ у васъ уговоръ? спрашиваетъ мистеръ Гуппи, кусая отъ безпокойства ноготь большого пальца.
   -- Говорите тише. Да, мы такъ съ нимъ условились.
   -- Я сказалъ вамъ, Тони, какъ...
   -- Говорить вамъ -- тише! прерываетъ его опять Тони.
   Мистеръ Гуппи киваетъ своей умной головой, придвигается еще ближе и понижаетъ голосъ до шепота.
   -- Я сказалъ вамъ, какъ поступить. Первое: надо приготовить другую, совершенно такую же связку, такъ что, еслибъ старикъ потребовалъ письма въ то время, какъ они будутъ у меня, вы могли бы дать ему эту связку.
   -- Вѣрнѣе всего, что онъ откроетъ подлогъ при первомъ взглядѣ на связку, это въ пятьсотъ разъ вѣроятнѣе при такихъ дьявольскихъ глазахъ, какъ у него.
   -- Тогда мы сбросимъ маску: письма не принадлежатъ ему и никогда не принадлежали; вы, узнавъ это, передали ихъ мнѣ, своему другу юристу -- для безопасности. Въ крайности, если онъ этого потребуетъ, письма вѣдь будутъ цѣлы и мы всегда можемъ ему вернуть.
   -- И -- да, нерѣшительно допускаетъ мистеръ Уивль.
   -- Тони, какъ вы это говорите! Ужъ не сомнѣваетесь ли вы въ Вилльямѣ Гуппи? Не подозрѣваете ли меня въ какомъ нибудь зломъ умыслѣ?
   -- Вилльямъ! мои подозрѣнія не заходятъ за предѣлы того, что я знаю, торжественно отвѣчаетъ мистеръ Уивль.
   -- А что вы знаете? настаиваетъ мистеръ Гуппи, невольно возвышая голосъ. Но Тони еще разъ предостерегаетъ его:-- "говорите тише!" и беззвучно шевеля губами, мистеръ Гуппи повторяетъ свой вопросъ.
   -- Я знаю три вещи. Во первыхъ то, что мы тутъ съ вами шепчемся и секретничаемъ, какъ пара заговорщиковъ.
   -- Ну, такъ чтожъ! При другомъ образѣ дѣйствій мы оказались бы парой дураковъ, ибо это единственный путь обдѣлать то, что намъ надо. Второе?
   -- Второе -- мнѣ непонятно, какая намъ будетъ прибыль отъ всего этого?
   Мистеръ Гуппи обращаетъ глаза къ портрету леди Дэдлокъ и отвѣчаетъ:
   -- Я просилъ васъ, Тони, слѣпо положиться въ этомъ на честь вашего друга; не говоря уже о томъ, что дѣльце это сослужитъ службу, какъ я разсчитываю, вашему другу въ отношеніи тѣхъ струнъ человѣческой души, которыя... которыхъ не слѣдуетъ затрогивать пока,-- вашъ другъ не дуракъ и знаетъ, что дѣлаетъ. Что это такое?
   -- Это бьетъ одиннадцать въ Соборѣ Св. Павла. Прислушайтесь: сейчасъ раздастся звонъ башенныхъ часовъ по всему Сити.
   Друзья сидятъ молча, прислушиваясь къ металлическому звону, который раздается на разныхъ башняхъ, ближнихъ и дальнихъ, высокихъ и низкихъ, и звучитъ на самые разнообразныя тоны. Когда наконецъ замираетъ послѣдній ударъ, наступившая тишина кажется еще таинственнѣе. Обыкновеннымъ послѣдствіемъ разговора шепотомъ является одно непріятное ощущеніе: въ окружающей атмосферѣ молчанія чудится странный трескъ и шорохъ, шелестъ отъ рѣянія безплотныхъ одеждъ, какіе-то таинственные шаги, отъ которыхъ не остается слѣдовъ ни на пескѣ морскомъ, ни на свѣжемъ снѣгу. Такое ощущеніе является теперь у обоихъ друзей; имъ кажется, что воздухъ наполненъ призраками, и оба, точно по уговору, разомъ оборачиваются посмотрѣть, заперта ли дверь.
   -- Ну, Тони? говоритъ мистеръ Гуппи, придвигаясь поближе къ огню и неизмѣнно продолжая грызть свой ноготь.-- А третье-то что же?
   -- То, что далеко не пріятная вещь составлять заговоры противъ покойника въ комнатѣ, гдѣ онъ умеръ, особенно если и самъ живешь въ той же комнатѣ.
   Противъ него мы не составляемъ никакого заговора.
   -- Можетъ быть, но все-таки это мнѣ не нравится. Поживите-ка здѣсь сами, посмотримъ, что вы скажете.
   -- А относительно того, что онъ умеръ въ этой комнатѣ, говоритъ, обходя вопросъ, мистеръ Гуппи,-- такъ въ каждой почти въ комнатѣ кто нибудь да умеръ.
   -- Да, но въ другихъ комнатахъ мертвецовъ оставляютъ въ покоѣ и... и они оставляютъ васъ въ покоѣ! отвѣчаетъ Тони.
   Они глядятъ другъ на друга. Мистеръ Гуппи высказываетъ торопливое замѣчаніе, что своимъ заговоромъ они, -- онъ въ этомъ увѣренъ,-- оказываютъ услугу покойнику. Мистеръ Уивль проходитъ это замѣчаніе глубокимъ молчаніемъ и такъ неожиданно принимается мѣшать огонь, что мистеръ Гуппи вздрагиваетъ, какъ будто тотъ запускаетъ щипцы не въ каминъ, а въ его собственное сердце.
   -- Тьфу! Этой отвратительной сажи, кажется, стало еще больше! говоритъ мистеръ Гуппи.-- Откроемъ окно и впустимъ немного воздуху, здѣсь смертельная духота.
   Они подымаютъ раму и высовываются изъ окна; противоположные дома стоятъ такъ близко, что совсѣмъ загораживаютъ небо, но огоньки, мелькающіе тамъ и сямъ въ засаленныхъ окнахъ, и отдаленный стукъ экипажей доказываютъ, что тамъ есть люди и движеніе, поэтому друзья начинаютъ чувствовать себя лучше. Мистеръ Гуппи постукиваетъ пальцами по подоконнику и опять принимается шептать.
   -- Кстати, Тони, не забудьте, что я не посвящалъ въ это дѣло старикашку Смольвида (мистеръ Гуппи разумѣетъ подъ этой кличкой мистера Смольвида), его дѣдъ тонкая бестія. И вся семейка пронюхала бы объ этомъ,
   -- Не бойтесь, не забуду, я обо всемъ помню.
   -- Какъ вы думаете, начинаетъ опять мистеръ Гуппи,-- правда ли, что у Крука есть другія важныя бумаги, какъ онъ хвастался вамъ, когда между вами завязалась эта дружба?
   Тони качаетъ головой.
   -- Не знаю. Понятія не имѣю. Если намъ удастся кончить это дѣло, не возбудивъ подозрѣній, мнѣ будетъ легче разузнать объ этомъ. Теперь же, когда я не видалъ этихъ бумагъ, что я могу о нихъ знать, когда онъ и самъ не знаетъ? Старикъ выудитъ оттуда какое нибудь слово и напишетъ мѣломъ на стѣнѣ или на столѣ, и спрашиваетъ, что оно значитъ, но легко можетъ быть, что весь его архивъ, съ начала до конца, состоитъ изъ негодныхъ бумагъ, которыя онъ скупалъ Богъ вѣсть зачѣмъ. То, что онъ владѣетъ важными бумагами -- пунктъ его помѣшательства; чтобъ прочесть ихъ, онъ учится читать цѣлую четверть вѣка -- такъ по крайней мѣрѣ онъ мнѣ говорилъ.
   -- Вопросъ въ томъ, какъ эта мысль пришла ему въ голову? вопрошаетъ послѣ нѣкотораго размышленія мистеръ Гуппи, прищуривъ одинъ глазъ.-- Быть можетъ, онъ нашелъ эти бумаги въ какой нибудь купленной вещи, запрятанными въ такое мѣсто, гдѣ нельзя было подозрѣвать ихъ присутствія, и изъ этого вывелъ своей хитрой башкой, что они имѣютъ большую цѣнность.
   -- А можетъ быть ему подсунули эти бумаги, увѣривъ, что онѣ очень цѣнны, или, можетъ быть, онъ помѣшался на этомъ отъ разныхъ причинъ: отъ того, что постоянно возится со всякимъ хламомъ, отъ того, что болтается въ Канцлерскомъ судѣ и вѣчно слышитъ толки о всевозможныхъ документахъ, замѣчаетъ мистеръ Уивль.
   Мистеръ Гуппи киваетъ головой, взвѣшивая про себя возможность всѣхъ этихъ предположеній, и, сидя на подоконникѣ, продолжаетъ въ задумчивости постукивать по немъ пальцами, но вдругъ поспѣшно отдергиваетъ руку.
   -- Ахъ, чортъ, что это такое? Взгляните на мои пальцы!
   Его пальцы выпачканы какою-то густою желтою жидкостью, отвратительнаго запаха, отвратительною на видъ и на ощупь: это какое-то тошнотворное масло, возбуждающее невольное отвращеніе. Оба вздрагиваютъ.
   -- Что это такое! Вы выливали что нибудь за окно?
   -- Выливалъ что нибудь за окно? Ничего, клянусь вамъ! Ничего, съ тѣхъ поръ, какъ живу здѣсь! кричитъ мистеръ Уивль.
   -- Однако же взгляните сюда!
   Когда къ окну подносятъ свѣчу, видно, какъ густая жидкость медленно просачивается изъ угла рамы, стекаетъ внизъ и образуетъ вонючую лужицу.
   -- Ужасный домъ! восклицаетъ мистеръ Гуппи, запирая окно.-- Дайте мнѣ поскорѣе воды, или я отрублю себѣ руку.
   Онъ моетъ руки, третъ, скребетъ, нюхаетъ и опять моетъ, такъ долго, что, когда кончаетъ эту операцію и, выпивъ стаканъ водки, становится передъ каминомъ; бьетъ двѣнадцать въ соборѣ св. Павла, и вслѣдъ за тѣмъ начинаютъ бить всѣ другіе башенные часы, и во мракѣ ночи съ разныхъ высотъ и на разные тоны протяжно несутся звонкіе удары.
   -- Вотъ, наконецъ, назначенный часъ. Идти?
   Мистеръ Гуппи киваетъ головой и даетъ другу подзатыльникъ "на счастье", но не той рукой, которая была запачкана, а лѣвой. Мистеръ Уивль уходитъ, а мистеръ Гуппи располагается у камина и старается заглушить свое нетерпѣніе, убѣждая себя, что ждать придется долго. По черезъ какую нибудь минуту на лѣстницѣ раздается скрипъ шаговъ и Топи опрометью вбѣгаетъ въ комнату.
   -- Ужъ получили?
   -- Получилъ, какже! Старика нѣтъ!
   Мистеръ Уивль въ такомъ переполохѣ, что мистеръ Гуппи пугается въ свою очередь и бросается къ нему съ громкимъ восклицаніемъ:
   -- Что случилось?
   -- Я никакъ не могъ добиться, чтобъ онъ услышалъ мой стукъ; отворяю потихоньку дверь и заглядываю... Тамъ такой же запахъ гари, та же сажа и то же вонючее масло, а старика нѣтъ!
   Послѣднія слова вырываются у мистера Уивля какимъ-то стономъ.
   Мистеръ Гуппи беретъ свѣчу, и оба, полумертвые отъ страха, отправляются внизъ, держась за руки. Толкаютъ дверь и входятъ въ комнатку за лавкой. У самаго порога -- кошка, она вся ощетинилась, но шипитъ не на нихъ, а на что-то, лежащее у камина. Комната полна какимъ-то удушливымъ дымомъ, хотя въ комнатѣ чуть тлѣетъ слабый огонекъ; стѣны и потолокъ покрыты какой-то жирной копотью. Все на своихъ обычныхъ мѣстахъ: и стулья, и столъ, и бутылка на столѣ, которая неизмѣнно тутъ присутствуетъ. На спинкѣ стула виситъ мѣховая шапка и пальто старика.
   Указывая своему другу на всѣ эти предметы дрожащимъ пальцемъ, мистеръ Уивль шепчетъ:
   -- Посмотрите: все, какъ я вамъ говорилъ. Когда я его видѣлъ въ послѣдній разъ, онъ снялъ шапку, вынулъ изъ нея маленькую связку писемъ, повѣсилъ пальто, и, когда я выходилъ, онъ стоялъ, перелистывая письма какъ разъ на томъ мѣстѣ,-- вонъ тамъ, гдѣ теперь лежитъ на полу эта черноватая кучка.
   Не повѣсился ли онъ? Оба подымаютъ глаза къ потолку?-- Нѣтъ.
   -- Посмотрите, шепчетъ Тони.-- Вонъ тамъ на полу, возлѣ ножки стула валяется грязный шнурокъ, какими связываютъ перья въ пучки. Этимъ шнуркомъ были обвязаны письма; передъ тѣмъ, какъ начать ихъ перелистывать, онъ медленно развязалъ шнурокъ и, искоса поглядывая на меня со своей хитрой усмѣшкой, бросилъ его сюда. Я замѣтилъ тогда, куда онъ упалъ.
   -- Что съ кошкой? Обратите на нее вниманіе! говоритъ мистеръ Гуппи.
   -- Взбѣсилась. И не мудрено въ такомъ дьявольскомъ мѣстѣ!
   Они подвигаются впередъ, осторожно осматриваясь. Кошка остается тамъ, гдѣ ее нашли, оскалившись на какой-то предметъ, лежащій между двухъ стульевъ у камина.
   -- Что тутъ такое? Посвѣтите.
   Тутъ обгорѣлъ небольшой кусокъ пола, тутъ испепелившаяся связка сожженныхъ бумагъ, пропитанныхъ чѣмъ-то жирнымъ, тутъ... что это: остатки обгорѣлаго полѣна, покрытые бѣлымъ пепломъ, или угли? О, ужасъ! Это онъ! Эта куча золы, отъ которой они стремглавъ бѣгутъ на улицу, уронивъ свѣчу, толкая и сваливая съ ногъ другъ друга,-- это всё, что осталось отъ Крука!
   -- Караулъ! Помогите! Сюда, поскорѣе!
   Сбѣгается огромная толпа, но помочь никто не можетъ. Лордъ-канцлеръ, вѣрный и въ послѣднемъ актѣ своему титулу, умеръ смертью, подобающей канцлерамъ всѣхъ судовъ и властямъ всякихъ наименованій, начальствующимъ въ такихъ мѣстахъ, гдѣ подъ личиной правосудія царитъ несправедливость.
   Называйте эту смерть, какъ вамъ заблагоразсудится, приписывайте ее кому хотите, говорите, что ее можно бы предупредить такъ или иначе, -- она все таки остается смертью, происходящей отъ испорченныхъ соковъ пропитаннаго алкоголемъ тѣла, смертью отъ самовозгаранія, и ни какой другой изъ всѣхъ смертей, отъ которыхъ сходятъ въ могилу {Примѣчаніе: По поводу смерти Крука, Диккенсъ въ предисловіи къ Холодному дому говоритъ слѣдующее:
   "Многіе отрицаютъ возможность смерти отъ самовозгаранія; послѣ того, какъ ота глава появилась въ печати, мой добрый другъ мистеръ Льюисъ, предполагая, что такая смерть опровергнута всѣми авторитетами пауки (впослѣдствіи онъ убѣдился въ своемъ заблужденіи), напечаталъ нѣсколько талантливыхъ писемъ ко мнѣ, въ которыхъ доказывалась невозможность самовозгаранія. Нѣтъ надобности говорить, что, печатая эту главу, я не вводилъ читателей въ заблужденіе ни преднамѣренно, ни по небрежности, и, прежде чѣмъ взяться за описаніе смерти Крука, позаботился изслѣдовать этотъ предметъ. Въ печати извѣстпо около 30 описаній подобныхъ случаевъ; изъ нихъ самый замѣчательный -- смерть графини Корнеліи де-Боли Цезенатъ, тщательно изслѣдованный и списанный Джузеппе Бьянчини, довольно извѣстнымъ ученымъ литераторомъ того времени, опубликовавшимъ свой отчетъ въ 1731 году въ Веронѣ. Обстоятельства, сопровождавшія этотъ случай, установлены съ полной точностью; ими я и воспользовался для описанія смерти Крука. Другой замѣчательный примѣръ былъ въ Реймсѣ 6-ю годами раньше, о немъ повѣствуетъ Ле-Ка, одинъ изъ самыхъ знаменитыхъ французскихъ врачей.
   Жертвой этого случая была женщина, мужа которой несправедливо обвинили въ ея убійствѣ, но послѣ аппеляціи его оправдали, такъ какъ было доказано съ полной очевидностью, что она умерла отъ самовозгаранія.
   Не считаю нужнымъ прибавлять что либо къ этимъ фактамъ и къ ссылкамъ на тѣ авторитеты, которые читатель найдетъ на страницахъ печатнымъ отчетовъ и наблюденій извѣстныхъ медицинскихъ профессоровъ, французскихъ, англійскихъ, шотландскихъ, новѣйшаго времени.}.
   

ГЛАВА II.
Конкурренты.

   Присутствовавшіе на коронерскомъ слѣдствіи въ "Солнечномъ Гербѣ" два джентльмена, коихъ обшлага и пуговицы не говорятъ въ пользу ихъ аккуратности, явились опять въ предѣлы этой мирной обители; они нагрянули изумительно скоро, -- правду говоря, за ними сбѣгалъ "дѣятельный и расторопный" сторожъ, -- переспросили весь околотокъ и, засѣвъ въ залѣ "Солнечнаго Герба", принялись за работу: легкое перо ихъ такъ и летаетъ по тончайшей бумагѣ. Они пишутъ, что вчера, около полуночи, мѣстность прилегающая къ Ченсери-Лэну, была потрясена слѣдующимъ необычайнымъ открытіемъ. Безъ сомнѣнія, читатели помнятъ, -- продолжаютъ они -- то тяжелое впечатлѣніе, которое нѣсколько времени тому назадъ произвелъ на публику таинственный случай смерти отъ опіума, происшедшій въ первомъ этажѣ дома, гдѣ помѣщается магазинъ тряпья, бутылокъ и корабельныхъ принадлежностей, содержимый чрезвычайно эксцентрическимъ старикомъ, отъявленнымъ пьяницей, по имени Крукомъ. По замѣчательному совпаденію, Крукъ былъ допрашиваемъ на слѣдствіи, которое, какъ вѣроятно помнятъ, происходило въ "Солнечномъ Гербѣ", превосходно содержимой тавернѣ, непосредственно примыкающей съ западной стороны къ упомянутому помѣщенію и состоящей въ завѣдываніи вполнѣ почтеннаго трактирщика, Джемса Джоржа Богсби.
   Далѣе разсказывается, какъ можно многословнѣе, что обитателями той мѣстности, въ которой произошелъ трагическій случай, составляющій предметъ настоящей статьи, былъ замѣченъ вчера вечеромъ впродолженіи нѣсколькихъ часовъ какой-то особенный запахъ. До какой степени одно время усилился этотъ запахъ, можно судить по тому замѣчанію, которое мистеръ Свайльсъ, комическій пѣвецъ, ангажированный мистеромъ Д. Д. Богсби, сообщилъ нашему репортеру; это замѣчаніе сдѣлано было мистеромъ Свайльсомъ миссъ М. Мельвильсонъ, леди, претендующей, не безъ основанія, на музыкальный талантъ и также приглашенной мистеромъ Д. Д. Богсби принять участіе въ ряду концертовъ, извѣстныхъ подъ именемъ Музыкальныхъ собраній или музыкальныхъ митинговъ, которые происходить въ "Солнечномъ Гербѣ" подъ управленіемъ Д. Д. Богсби, согласно постановленію Георга П. Мистеръ Свайльсъ сказалъ ей, что дурное состояніе атмосферы въ этотъ вечеръ причинило серьезный вредъ его голосу,-- подлинное его выраженіе было: "Я сегодня все равно, что опорожненный почтовый ящикъ: у меня нѣтъ ни единой ноты".
   Далѣе говорится, какъ замѣчаніе мистера Свайльса было цѣликомъ подтверждено двумя почтенными замужними женщинами, проживающими въ томъ же кварталѣ: мистрисъ Пиперъ и мистрисъ Перкинсъ; обѣими было замѣчено зловоніе, которое по ихъ мнѣнію распространялось изъ помѣщенія, занимаемаго мистеромъ Крукомъ, погибшимъ ужасною смертью.
   Все это и многое другое излагаютъ тутъ же на мѣстѣ два джентльмена, составившіе при настоящей печальной катастрофѣ полюбовное товарищество, а юное населеніе квартала, повскакавъ съ постелей, карабкается на окно "Солнечнаго Герба", чтобы взглянуть хоть на макушки репортерскихъ головъ.
   Взрослые такъ же, какъ и мелюзга, не спятъ эту ночь и, напяливъ на себя что попало, толкутся вокругъ злополучнаго дома, который не сходитъ у нихъ съ языка. Миссъ Флайтъ храбро извлекли изъ ея комнаты, какъ будто та была уже объята пламенемъ, и пристроили вмѣстѣ съ постелью въ "Солнечномъ Гербѣ". Это почтенное заведеніе всю ночь на пролетъ не гаситъ газовыхъ рожковъ и не запираетъ дверей, потому что общественныя волненія какого бы то ни было рода благопріятствуютъ его операціямъ, заставляя населеніе нуждаться въ подкрѣпленіи силъ. Съ самаго дня коронерскаго дознанія не уничтожалось здѣсь такого количества водки съ водой и подкрѣпляющихъ закусокъ съ чеснокомъ. Когда мальчикъ подручный услышалъ о происшествіи, то немедленно засучилъ рукава до самыхъ плечъ и сказалъ: "Будетъ намъ работа!" При первомъ крикѣ о помощи юный Пиперъ помчался за пожарными и торжественно вернулся, помѣщаясь на верху бранспойта, среди пожарныхъ касокъ и факеловъ, и держась изо всѣхъ силъ, чтобъ не выскочить на галопѣ. Послѣ тщательнаго изслѣдованія всѣхъ трещинъ и щелей, одна каска остается и медленно прохаживается по улицѣ въ обществѣ двухъ полисменовъ, которые приставлены сторожить домъ. Каждый обыватель, свободно располагающій шестипенсовикомъ, испытываетъ непреодолимое желаніе выразить этому тріо свое сочувствіе въ видѣ какого нибудь жидкаго угощенія.
   Мистеръ Уивль и мистеръ Гуппи помѣщаются у стойки, и чтобъ побудить ихъ остаться, "Солнечный Гербъ" готовъ предложить къ ихъ услугамъ все, что содержится за стойкой.
   -- Теперь не въ такое тремя, чтобъ трястись надъ деньгами, говоритъ мистеръ Богсби, хотя при этомъ очень внимательно слѣдитъ за тѣми, которыя протекаютъ въ его конторку:-- приказывайте, джентльмены, и къ вашимъ услугамъ все, что вамъ будетъ угодно потребовать!
   По этому приглашенію друзья, особенно мистеръ Уивль, требуютъ столько, что наконецъ уже затрудняются отдать себѣ ясный отчетъ, что именно они требуютъ. Всѣмъ вновь прибывшимъ они разсказываютъ съ разными варіаціями о томъ, что они дѣлали эту ночь, что говорили, что думали, что видѣли.
   Между тѣмъ то тотъ, то другой изъ полисменовъ мелькаетъ у дверей и, пріотворивъ одну половинку на длину вытянутой руки, заглядываетъ изъ наружнаго мрака внутрь заведенія; не потому, чтобы онъ имѣлъ какія либо подозрѣнія, а просто такъ, чтобъ знать на всякій случай, что тамъ дѣлается.
   Ночь медленно протекаетъ среди этихъ событій и застаетъ обывателей квартала не въ постели, а на ногахъ, несмотря на неурочное время; всѣ угощаютъ или сами угощаются и ведутъ себя какъ люди, неожиданно получившіе наслѣдство. Но вотъ ночь удаляется тяжелой стопою, фонарщикъ начинаетъ свой обходъ и уничтожаетъ свѣтлыя верхушки фонарей, точно исполнитель повелѣній какого нибудь деспота, отсѣкающій головы, пытавшіяся разсѣять царящій въ странѣ мракъ. Такъ или иначе, по наступаетъ день.
   И день, даже лондонскій день, различаетъ своимъ тусклымъ окомъ, что весь кварталъ бодрствовалъ цѣлую ночь: не только головы спящихъ, лежащія на столахъ, и ноги покоящіяся на жесткомъ полу вмѣсто постели, но даже кирпично-известковая физіономія самого квартала кажется измученной и усталой. Теперь пробудилось уже населеніе окрестностей и, узнавъ о происшествіи, сбѣгается отовсюду полуодѣтое, запыхавшееся и пристаетъ ко всѣмъ съ разспросами о случившемся. Два полисмена и каска, болѣе безстрастные по наружности чѣмъ остальные, должны порядкомъ поработать, охраняя дверь злолополучнаго дома.
   -- Боже милостивый, джентльмены! Что я слышу! говоритъ, прибѣгая въ попыхахъ мистеръ Снегсби.
   -- Да, правда, отвѣчаетъ ему одинъ полисменъ.-- Вышелъ казусъ, можно сказать. Проходите, проходите!
   -- Боже милостивый, джентльмены, продолжаетъ мистеръ Снегсби, подавшись немного назадъ:-- Я былъ у этой двери прошлою ночью между десятью и одиннадцатью и разговаривалъ съ молодымъ жильцомъ.
   -- Да? Въ такомъ случаѣ вы можете найти молодого человѣка въ слѣдующемъ домѣ, говоритъ полисменъ.-- Проходите, проходите!
   -- Надѣюсь, онъ не раненъ? спрашиваетъ мистеръ Снегсби.
   -- Раненъ, нѣтъ?-- съ какой стати?
   Мистеръ Снегсби, совершенно неспособный отвѣтить не только на этотъ, но и на всякій другой вопросъ направляется къ "Солнечному Гербу" и находитъ мистера Уивля поникшимъ въ изнеможеніи надъ чашкой чая съ гренками, съ лицомъ, истощеннымъ волненіями и окруженнымъ облаками табачнаго дыма.
   -- Ахъ, и мистеръ Гуппи здѣсь? восклицаетъ мистеръ Снегсби.-- Господи помилуй, во истину во всемъ этомъ виденъ перстъ Провидѣнія! Моя жен... Даръ слова покидаетъ мистера Снегсби, ибо онъ видитъ, что дама, которую онъ собирался назвать, вошла въ залу "Солнечнаго Герба", несмотря на ранній часъ дня и, остановившись у пивной бочки, устремила на него такой укоризненный взглядъ, что языкъ его прилипъ къ гортани.
   -- Дорогая моя, лепечетъ онъ, когда языкъ его наконецъ развязался:-- не хочешь ли спросить чего нибудь? Не хочешь ли, напримѣръ,-- будемъ говори;ь прямо,-- выпить капельку грогу?
   -- Нѣтъ.
   -- Милочка моя, ты знаешь этихъ двухъ джентльменовъ?
   -- Да! отвѣчаетъ мистрисъ Снегсби не сводя глазъ съ супруга и совершенно игнорируя двухъ остальныхъ. Бѣдный мистеръ Снегсби не можетъ выносить подобнаго обращенія и. взявъ супругу за руку, отводитъ ее въ сторону къ сосѣдней бочкѣ.
   -- Дорогая женушка, почему ты такъ на меня смотришь? Пожалуйста, умоляю тебя, не смотри на меня такъ.
   -- Развѣ я могу передѣлать свои глаза? да если бы и могла не желала бы.
   Мистеръ Снегсби говоритъ:-- Неужели? кашляетъ умиротворяющимъ образомъ и нѣсколько времени пребываетъ въ раздумьи; потомъ кашляетъ уже смущенно и, доведенный до крайней степени замѣшательства пристальнымъ взглядомъ жены, произноситъ:-- Да, это ужасная тайна, душенька!
   -- Это ужасная тайна! повторяетъ мистрисъ Снегсби, потрясая головой.
   -- Милая женушка, продолжаетъ мистеръ Снегсби жалобнымъ голосомъ.-- Ради всего святого не говори со мною съ этимъ горькимъ выраженіемъ и не смотри на меня такимъ испытующимъ взоромъ. Умоляю, заклинаю тебя! Ради самого Создателя! Ужъ не подозрѣваешь ли ты, что я хочу предать кого нибудь самосожиганію?
   -- Объ этомъ я ничего не могу сказать.
   Мистеръ Снегсби, наскоро взвѣсивъ свое несчастное положеніе, видитъ, что онъ тоже ничего не можетъ сказать, ибо не можетъ положительно отрицать свое соучастіе въ прискорбномъ происшествіи; онъ принималъ участіе,-- въ чемъ, и самъ не знаетъ и запутанъ въ какую-то тайну, и возможно, что,-- не вѣдая того,-- замѣшанъ какимъ нибудь образомъ и въ настоящей катастрофѣ. Мистеръ Снегсби трусливо отираетъ лобъ платкомъ и тяжело вздыхаетъ.
   -- Жизнь моя! говоритъ несчастный:-- позволь мнѣ спросить, зачѣмъ ты, такая щепетильная и осмотрительная въ своихъ поступкахъ, явилась въ ранній часъ утра въ винный погребокъ?
   -- А зачѣмъ вы явились сюда? спрашиваетъ въ свою очередь мистрисъ Снегсби.
   Дорогая моя, я пришелъ только чтобъ разузнать объ этомъ приключеніи съ почтеннымъ старикомъ, который... сгорѣлъ. Мистеръ Снегсби дѣлаетъ паузу, чтобъ подавить тяжелый вздохъ:-- Потомъ за завтракомъ я разсказалъ бы тебѣ...
   -- Да, вы разсказали бы,-- вѣдь вы мнѣ все разсказываете, мистеръ Снегсби!
   -- Все! Жен...
   Мистрисъ Снегсби смотритъ съ мрачной улыбкой, какъ ростетъ смущеніе ея мужа, наконецъ говорить:
   -- Я была бы очень довольна, если бы вы соблаговолили вернуться со мною домой. Полагаю, мистеръ Снегсби, что тамъ вы въ большей безопасности, чѣмъ гдѣ бы то ни было.
   -- Душенька, я... конечно я могу пойти, разумѣется... Я готовъ идти съ тобою.
   Мистеръ Снегсби обводитъ растеряннымъ взглядомъ буфетную стойку, желаетъ мистеру Уивлю и мистеру Гуппи добраго утра, выражаетъ свое удовольствіе видѣть ихъ цѣлыми и невредимыми и выходить вслѣдъ за супругой изъ "Солнечнаго Герба". Вслѣдствіе упорства, съ какимъ смотритъ на него весь этотъ день мистрисъ Снегсби, его подозрѣнія относительно того, не отвѣтственъ-ли онъ какими-то необъяснимыми путями въ печальной катастрофѣ, о которой говоритъ весь околодокъ, переходитъ въ увѣренность. Внутреннія страданія мистера Снегсби такъ велики, что у него даже блуждаетъ смутная мысль, не отдаться-ли ему въ руки правосудія, чтобъ, если онъ невиненъ, его оправдали, а если виновенъ, наказали по всей строгости законовъ.
   Окончивъ завтракъ, мистеръ Гуппи и мистеръ Уивль направляютъ стопы свои въ Линкольнъ-Иннъ, чтобы погулять въ скверѣ и, насколько возможно, разсѣять этой прогулкой мрачную паутину, которая заволакиваетъ ихъ умственныя способности.
   -- Тони, теперь самая благопріятная минута поговорить о томъ, что необходимо выяснить немедля, говоритъ мистеръ Гуппи послѣ того, какъ они молча обошли скверъ съ четырехъ сторонъ.
   -- Вотъ что я скажу вамъ, Вилльямъ Гуппи! отвѣчаетъ мистеръ Уивль, обращая на пріятеля звѣрскій взглядъ.-- Если опять заговоръ, лучше и не заикайтесь. Довольно съ меня, не хочу больше участвовать въ заговорахъ. Скоро мы сами взлетимъ на воздухъ отъ вашихъ минъ.
   Это возраженіе до такой степени непріятно мистеру Гуппи, что его голосъ дрожитъ, когда онъ отвѣчаетъ нравоучительнымъ тономъ:
   -- Я думалъ, Тони, что пережитое нами въ прошлую ночь послужитъ вамъ урокомъ никогда болѣе не вдаваться въ личности.
   На это мистеръ Уивль отвѣтствуетъ:
   -- Я думалъ, Вилльямъ, что это послужитъ вамъ урокомъ никогда болѣе не пускаться въ заговоры.
   Тогда мистеръ Гуппи спрашиваетъ:
   -- Кто пускается въ заговоры?
   -- Вы, отвѣчаетъ мистеръ Джоблингъ.
   -- Нѣтъ! возражаетъ мистеръ Гуппи.
   -- Да, вы! настаиваетъ мистеръ Джоблингъ.
   -- Кто это говоритъ? спрашиваетъ мистеръ Гуппи.
   -- Я говорю, отвѣчаетъ мистеръ Джоблингъ.
   Тогда мистеръ Гуппи возражаетъ:-- Ахъ, неужели?
   На что мистеръ Джоблингъ отвѣчаетъ:-- Да, въ самомъ дѣлѣ.
   Оба разгорячились, и нѣкоторое время ходятъ молча, чтобъ охладить свой пылъ.
   -- Тони! говоритъ наконецъ мистеръ Гуппи.-- Если-бъ вы выслушали своего друга, вмѣсто того чтобъ набрасываться на него, то не впали-бы въ такую ошибку. Но, какъ человѣкъ вспыльчиваго характера, вы не въ состояніи размышлять. Владѣя всѣмъ, что чаруетъ глазъ...
   -- Къ чорту глаза! быстро прерываетъ мистеръ Уивль.-- Говорите прямо то, что хотите сказать.
   Мистеръ Гуппи убѣждается, что его другъ въ мрачномъ и прозаическомъ настроеніи, и только тонъ незаслуженный обиды, которымъ онъ продолжаетъ свою рѣчь, выдаетъ оскорбленныя его чувства.
   -- Тони, когда я упомянулъ объ обстоятельствѣ, которое мы должны выяснить какъ можно скорѣе, я былъ далекъ отъ самаго невиннаго заговора. Вы знаете, что въ судебной практикѣ напередъ обсуждаютъ, какіе факты будутъ показаны свидѣтелями; желательно или нѣтъ, чтобы и мы знали, какіе факты намъ показывать на слѣдствіи, которое будетъ произведено по поводу смерти несчастнаго стараго скря... джентльмена? (Мистеръ Гуппи хотѣлъ сказать скряги, но спохватился, что слово джентльменъ болѣе приличествуетъ обстоятельствамъ).
   -- Какіе факты? Да просто факты!
   -- Факты, касающіеся слѣдствія, то есть, -- и мистеръ Гуппи перечисляетъ ихъ по пальцамъ:-- что именно мы знали о его привычкахъ, когда видѣли его въ послѣдній разъ, въ какомъ положеніи онъ тогда находился, открытіе, которое мы сдѣлали, и какъ его сдѣлали.
   -- Да, это факты, говоритъ мистеръ Уивль.
   -- Мы сдѣлали открытіе вслѣдствіе того, что старикъ по своей эксцентричности назначилъ вамъ прійти ровно въ полночь, чтобъ вы прочли ему какую-то бумагу, -- какъ вы и раньше часто дѣлали, ибо самъ онъ не умѣлъ читать. Я проводилъ этотъ вечеръ у васъ, вы позвали меня внизъ и т. д. Вѣроятно, вы согласитесь, что на слѣдствіи, которое производится только объ обстоятельствахъ, сопровождавшихъ смерть человѣка, нѣтъ никакой необходимости докладывать о томъ, что выходитъ за предѣлы этихъ фактовъ.
   -- Да, я полагаю, что необходимости нѣтъ.
   -- Надѣюсь, что это не заговоръ? говоритъ оскорбленный мистеръ Гуппи.
   -- Если вы не имѣли въ виду ничего другого, отвѣчаетъ ему мистеръ Уивль,-- я беру назадъ свое замѣчаніе.
   -- Теперь, Тони, говоритъ мистеръ Гуппи, взявъ его опять подъ руку и возобновляя прогулку медленнымъ шагомъ,-- въ качествѣ вашего друга мнѣ хотѣлось бы знать, думаете-ли вы все-таки о громадныхъ преимуществахъ, которыя передъ вами откроются, если вы будете продолжать жить на этой квартирѣ?
   -- Что вы хотите сказать? спрашиваетъ Тони, останавливаясь.
   -- Думаете-ли вы о громадныхъ преимуществахъ, которыя передъ вами откроются, если вы останетесь жить на этой квартирѣ?
   -- На этой квартирѣ? Тамъ? спрашиваетъ мистеръ Уивль, указывая въ ту сторону, гдѣ находится лавка тряпья и бутылокъ.
   Мистеръ Гуппи киваетъ головой.
   -- Я не останусь тамъ ни одной ночи, хоть вы меня озолотите! говоритъ мистеръ Уивль, вперивъ въ своего друга свирѣпый взглядъ.
   -- Вы серьезно говорите?
   -- Серьезно-ли? Развѣ похоже, чтобъ я болталъ зря? Да я убѣжденъ, что иначе не въ состояніи поступитъ, говоритъ мистеръ Уивль съ неподдѣльной дрожью.
   -- И такъ возможность, потому что такъ слѣдуетъ смотрѣть на этотъ вопросъ, возможность, даже большая вѣроятность вступить въ обладаніе движимымъ имуществомъ, принадлежавшимъ старому одинокому человѣку, не имѣвшему, повидимому, на свѣтѣ ни одной близкой души, вѣрный случай, который дается вамъ въ руки, узнать истину о хламѣ, хранившемся у старика, все это не перевѣшиваетъ въ вашихъ глазахъ впечатлѣній минувшей ночи,-- такъ ли я васъ понимаю? говоритъ раздосадованный мистеръ Гуппи, кусая большой палецъ.
   -- Разумѣется не перевѣшиваетъ. И вы способны такъ хладнокровно настаивать, чтобъ я остался жить тамъ? съ негодованіемъ восклицаетъ мистеръ Уивль.-- Переѣзжайте туда сами!
   -- Я, Тони? Но вѣдь раньше я тамъ не жилъ и не могу переѣхать ни съ того, ни съ сего, тогда какъ вы уже живете тамъ, говоритъ мистеръ Гуппи успокоительнымъ тономъ.
   -- Милости просимъ, можете располагаться въ моей комнатѣ, какъ дома, отвѣчалъ ему другъ.
   -- Значитъ, если я васъ хорошо понялъ, Топи, вы рѣшительно и окончательно отказываетесь отъ всего?
   -- Вы говорите сущую истину,-- да, отказываюсь, отвѣчаетъ Тони съ видомъ непоколебимаго убѣжденія.
   Пока они бесѣдуютъ такимъ образомъ, по скверу катится наемная карета, на козлахъ которой видна огромная шляпа; внутри экипажа, и, слѣдовательно, менѣе доступные взорамъ публики, хотя отчетливо видимые для двухъ друзей, такъ какъ карета остановилась очень близко отъ нихъ,-- сидятъ мистеръ и мистрисъ Смольвидъ съ внучкой Юдифью.
   Во всѣхъ членахъ этой компаніи замѣтны торопливость и возбужденіе; когда огромная шляпа, украшающая мистера Смольвида-младшаго, слѣзла съ козелъ, мистеръ Смольвидъ-старшій высовываетъ голову изъ окна кареты и кричитъ мистеру Гуппи:
   -- Какъ поживаете, сэръ, какъ поживаете?
   -- Удивляюсь, зачѣмъ понадобилось Смолю и всей семейкѣ тащиться сюда въ такой ранній часъ? говоритъ мистеръ Гуппи, кивнувъ своему закадычному другу.
   -- Дорогой мой сэръ! продолжаетъ кричать дѣдушка Смольвидъ!-- сдѣлайте одолженіе, будьте вы съ вашимъ другомъ такъ любезны, перенесите меня въ здѣшнюю харчевню, пока Бартъ съ сестрою снесутъ туда свою бабку. Не потрудитесь-ли вы оказать эту услугу старому человѣку?
   Мистеръ Гуппи смотритъ на своего пріятеля, повторяя вопросительно: "Въ здѣшнюю харчевню?" и друзья приготовляются нести почтенную ношу въ "Солнечный Гербъ".
   -- Вотъ тебѣ плата за проѣздъ! говоритъ патріархъ, свирѣпо оскалившись и грозя кучеру безсильнымъ кулакомъ.-- Попроси-ка у меня еще хоть пенни и я притяну тебя къ суду. Милые молодые люди пожалуйста осторожнѣе со мною. Позвольте мнѣ обнять васъ за шею, я не буду жать очень крѣпко. О, Господи помилуй! О, мои косточки!
   Хорошо, что "Солнечный Гербъ" недалеко, ибо лицо мистера Уивля еще на половинѣ пути принимаетъ такой видъ, точно онъ пораженъ апоплексіей; къ счастію однакожъ эти опасные симптомы осложняются только произнесеніемъ хриплыхъ звуковъ, обличающихъ затрудненное дыханіе; мистеръ Уивль благополучно заканчиваетъ взятую на себя обязанность, и привѣтливый старый джентльменъ согласно собственному желанію водворенъ въ залѣ "Солнечнаго Герба".
   -- Боже мой, стонетъ мистеръ Смольвидъ, еле переводя духъ и оглядываясь по сторонамъ.-- Господи помилуй! Ахъ, мои кости и поясница, какъ онѣ поютъ и болятъ. Угомонишься-ли ты, дурья голова! Полно тебѣ топтаться, плясать и подскакивать, ощипаный попугай. Садись!
   Это краткое увѣщаніе вызвано упорствомъ, съ которымъ мистрисъ Смольвидъ, какъ только очутилась въ комнатѣ, начинаетъ сѣменить ногами и присѣдать всѣмъ неодушевленнымъ предметамъ, акомпанируя себѣ какимъ-то бормотаньемъ и напоминая пляску вѣдьмъ на шабашѣ. Вѣроятно, нервная болѣзнь бѣдной старухи и разстройство ея умственныхъ способностей виноваты въ этихъ демонстраціяхъ; въ настоящую минуту онѣ сосредоточены на виндзорскомъ креслѣ -- близнецѣ того, въ которомъ сидитъ ея достойный супругъ, и прерываются только тогда, когда внуки усаживаютъ ее насильно въ это кресло, а тѣмъ временемъ ея владыка осыпаетъ ее цѣлымъ потокомъ краснорѣчивыхъ эпитетовъ, изъ коихъ чаще другихъ повторяется: галка со "свинячей" головой. Наконецъ, обращаясь къ мистеру Гуппи, дѣдушка Смольвидъ вопрошаетъ:
   -- Слышали-ли вы, господа, какое здѣсь случилось несчастіе?
   -- Слышали ли! Да вѣдь мы первые его открыли!
   -- Вы открыли! Вы оба открыли! Бартъ,-- они открыли!
   Молодые люди смотрятъ во всѣ глаза на старшаго и младшаго Смольвидовъ, которые осыпаютъ ихъ любезностями.
   -- Дорогіе друзья мои! хнычетъ дѣдушка Смольвидъ, протягивая имъ руки.-- Тысячу разъ благодарю васъ за то, что взяли на себя печальный трудъ открытія останковъ брата мистрисъ Смольвидъ.
   -- А? произноситъ мистеръ Гуппи.
   -- Брата мистрисъ Смольвидъ, дорогой другъ мой, -- ея единственнаго родственника. Между нами не было сношеній, -- о чемъ мы теперь крайне сожалѣемъ,-- но покойный самъ не хотѣлъ ихъ поддерживать. Онъ недолюбливалъ насъ: онъ всегда былъ эксцентриченъ, очень эксцентриченъ. На случаи, если не осталось завѣщанія,-- что почти несомнѣнно,-- я достану приказъ объ охраненіи имущества. Я пріѣхалъ взглянуть на имущество,-- оно должно быть опечатано, оно должно быть охраняемо. Я пріѣхалъ взглянуть на имущество! повторяетъ мистеръ Смольвидъ, загребая воздухъ всѣми десятью пальцами.
   -- Мнѣ кажется, Смоль, говоритъ неутѣшный мистеръ Гуппи,-- вы могли бы сообщить, что старикъ вамъ дядя.
   -- Вы оба такъ мало говорили мнѣ о знакомствѣ съ нимъ, что я думалъ сдѣлать вамъ пріятное, поступая такъ же, отвѣчаетъ этотъ старый воробей и глаза его блещутъ скрытой радостью.-- Къ тому же я не очень-то гордился этимъ родственникомъ.
   -- Кромѣ того, я полагаю, вамъ безразлично -- былъ ли онъ намъ родня, или нѣтъ! прибавляетъ Юдифь, съ тѣмъ же злораднымъ блескомъ въ глазахъ.
   -- Онъ ни разу въ жизни не видѣлъ меня, замѣчаетъ Смоль.-- Не знаю, какъ бы я могъ представить его вамъ!
   -- Онъ никогда не поддерживалъ сношеній съ нами, вмѣшивается въ разговоръ старый джентльменъ,-- объ этомъ мы теперь крайне сожалѣемъ, но я пріѣхалъ взглянуть на имущество и на бумаги. Наши права доказаны: документы въ рукахъ моего повѣреннаго. Мистеръ Телькингорнъ изъ Линкольнъ-Иннъ-Фильдса былъ такъ добръ, что согласился дѣйствовать въ качествѣ моего повѣреннаго, а у него, доложу вамъ, комаръ носу не подточитъ. Крукъ былъ единственный братъ мистрисъ Смольвидъ, у Крука больше не было родныхъ, и у нея нѣтъ родныхъ кромѣ него. Я говорю о твоемъ братѣ, старая колотовка, ему было семьдесятъ шесть лѣтъ.
   Мистрисъ Смольвидъ немедленно принимается раскачивать головою и пищать:-- Семьдесятъ шесть фунтовъ, семь шиллинговъ и семь пенсовъ; семьдесятъ шесть тысячъ мѣшковъ съ деньгами, семь тысячъ шестьсотъ милліоновъ пачекъ банковыхъ билетовъ.
   -- Эй, кто нибудь, дайте мнѣ пивную кружку! кричитъ супругъ въ отчаяніи, безпомощно оглядываясь и не находя возлѣ себя ничего, что могло бы служить метательнымъ снарядомъ.-- Подайте мнѣ хоть плевательницу! Сдѣлайте одолженіе, дайте мнѣ что нибудь твердое, чтобъ я могъ въ нее кинуть! Старая вѣдьма, собака, ободранная кошка, горластая чертовка!
   Тутъ мистеръ Смольвидъ, до послѣдней степени возбужденный собственнымъ краснорѣчіемъ, за неимѣніемъ подъ рукой ничего болѣе подходящаго, изо всѣхъ силъ толкаетъ Юдифь на бабку, а самъ валится на спинку кресла, точно пустой мѣшокъ.
   -- Встряхните меня, пожалуйста, будьте благодѣтели! раздается слабый голосъ изъ кучи тряпья, въ которой что-то копошится.-- Я пріѣхалъ взглянуть на имущество. Встряхните меня и кликните полицейскаго, что стоитъ у сосѣдняго дома, я долженъ съ нимъ объясниться относительно имущества. Мой повѣренный сейчасъ явится сюда, чтобъ принять охранительныя мѣры. Ссылка или висѣлица тому, кто осмѣлится коснуться имущества!
   И пока почтительные внуки подымаютъ и усаживаютъ дѣда, употребляя обычныя въ такихъ случаяхъ возбуждающія средства въ видѣ встряхиванья и постукиванья кулакомъ, онъ продолжаетъ повторять, какъ эхо:-- Иму... иму... имущества, имущества!
   Мистеръ Уивль и мистеръ Гуппи смотрятъ другъ на друга, первый съ видомъ человѣка, еще раньше отказавшагося отъ всякихъ притязаній на личную выгоду, второй съ выраженіемъ разочарованія, какъ у человѣка, который еще питалъ нѣкоторыя надежды. Но притязанія Смольвидовъ неоспоримы: приходитъ клеркъ мистера Телькингорна, покинувъ свой постъ на скамьѣ у кабинета стряпчаго, и увѣдомляетъ полицію, что мистеръ Телькингорнъ ручается за то, что у этихъ ближайшихъ родственниковъ имѣются въ порядкѣ всѣ доказательства ихъ правъ на наслѣдство, и что, по истеченіи установленнаго срока и выполненіи всѣхъ формальностей, они законнымъ образомъ вступятъ во владѣніе. Такимъ образомъ права мистера Смольвида удостовѣрены, и онъ допускается выразить свое соболѣзнованіе визитомъ въ домъ мистера Крука; его вносятъ по лѣстницѣ въ опустѣлую комнату миссъ Флайтъ, и кажется, будто въ ея птичникъ ворвалась отвратительная хищная птица.
   Вѣсть о неожиданномъ появленіи наслѣдника быстро облетаетъ весь околотокъ, поддерживаетъ въ публикѣ интересъ къ событію и благопріятствуетъ процвѣтанію "Солнечнаго Герба". Мистерисъ Пиперъ и мистрисъ Перкинсъ полагаютъ, что для молодого человѣка будетъ тяжелымъ ударомъ, если покойный не сдѣлалъ завѣщанія, и находятъ, что наслѣдники должны бы выдать ему въ утѣшеніе какой нибудь подарокъ. Юные Пиперъ и Перкинсъ, въ качествѣ членовъ того неугомоннаго кружка молодежи, который наводить ужасъ на всѣхъ пѣшеходовъ Чепсери-Лэна, цѣлый день сгараютъ и превращаются въ пепелъ то позади водокачальной помпы, то подъ крытыми воротами, откуда вся окрестность оглашается дикими воплями и причитаніями товарищей надъ ихъ останками.
   Маленькій Свайльсъ и миссъ М. Мельвильсонъ, чувствуя, что при такихъ чрезвычайныхъ событіяхъ падаетъ грань, отдѣляющая знаменитостей отъ простыхъ смертныхъ, дружески бесѣдуютъ съ поклонниками ихъ талантовъ. Мистеръ Богсби докладываетъ публикѣ, что главной новинкой музыкальныхъ собраній на слѣдующей недѣлѣ будетъ: Смерть короля, народная пѣсня, исполненная хоромъ, въ которомъ примутъ участіе всѣ силы трупы. "Д. Д. Богсби" -- извѣщаетъ афиша,-- "несмотря на значительныя издержки по постановкѣ этого хора, предлагаетъ его публикѣ вслѣдствіе общаго желанія, выраженнаго высокоуважаемыми посѣтителями, и въ честь недавняго печальнаго событія, которое произвело на всѣхъ столь сильное впечатлѣніе".
   Обывателей особенно безпокоитъ одинъ пунктъ, касающійся покойника, а именно: дадутъ ли его гробу надлежащіе размѣры, несмотря на малый объемъ того, что туда положатъ? Но послѣ заявленія гробовщика, побывавшаго въ тотъ же день у стойки "Солнечнаго Герба", что ему заказавъ "шестифутовой", волненіе умовъ успокоивается и всѣми признается, что поведеніе мистера Смольвида дѣлаетъ ему большую честь.
   И внѣ квартала, далеко за предѣлами его, сильное возбужденіе; люди науки, философы являются взглянуть на мѣсто происшествія, экипажи высаживаютъ на перекресткѣ членовъ медицинской профессіи, прибывающихъ съ той же цѣлью; никогда еще въ этой мѣстности не слыхано такой массы ученыхъ разсужденій о воспламеняемости газовъ и о фосфористомъ водородѣ. Нѣкоторые изъ помянутыхъ авторитетовъ, разумѣется умнѣйшіе, съ негодованіемъ доказываютъ, что покойникъ не могъ умереть тою смертью, какой умеръ. Другіе авторитеты, для доказательства того, что такая смерть возможна, напоминаютъ первымъ о судебныхъ слѣдствіяхъ, напечатанныхъ въ шестомъ томѣ философскихъ трактатовъ; объ одной книгѣ, довольно извѣстной въ англійской судебной медицинѣ; о случившейся въ Италіи смерти графини Корнеліи Боли, подробно изложенной Бьянчини, пребендаріемъ Веронскимъ, авторомъ довольно ученаго труда, извѣстнымъ въ свое время не за послѣдняго дурака; о свидѣтельствѣ господъ Фодеро и Меръ, двухъ дерзкихъ французовъ, осмѣлившихся изслѣдовать этотъ предметъ, и наконецъ о подтверждающемъ свидѣтельствѣ господина Ле-Ка, извѣстнаго въ свое время французскаго медика, который былъ до того неделикатенъ, что не только жилъ въ домѣ, гдѣ случилось самовозгараніе, но и -описалъ подробно этотъ случай.
   Несмотря на всѣ эти возраженія, первые авторитеты продолжаютъ смотрѣть на упрямство, съ которымъ покойный Крукъ избралъ такой путь для переселенія въ лучшій міръ, какъ на ничѣмъ не смываемую личную обиду.
   Чѣмъ меньше понимаютъ обыватели въ этихъ разсужденіяхъ, тѣмъ большее получаютъ удовольствіе, но буфету "Солнечнаго Герба" это правится больше всѣхъ.
   Затѣмъ является художникъ, рисующій иллюстраціи для газетъ; у нихъ заранѣе набросанъ первый планъ съ фигурами, готовый появиться на всякой иллюстраціи, что бы она ни изображала: кораблекрушеніе у береговъ Корнваллиса, смотръ войскамъ въ Гайдъ-Паркѣ или митингъ въ Манчестерѣ. Артистъ, расположившись въ комнатѣ мистрисъ Перкписъ, отнынѣ навѣки прославленной, набрасываетъ на доскѣ домъ мистера Крука въ натуральную величину и, послѣ того, какъ былъ допущенъ заглянуть въ дверь роковой комнаты, изображаетъ этотъ апартаментъ въ три четверти мили длиною и пятьдесятъ ярдовъ вышиною, что особенно восхищаетъ населеніе квартала.
   Все это время вышеупомянутые два джентльмена мелькаютъ то тутъ, то тамъ, присутствуютъ на ученыхъ диспутахъ, пробираются всюду, слушаютъ все и поминутно ныряютъ въ залу "Солнечнаго Герба", гдѣ ихъ легкое перо летаетъ по тончайшей бумагѣ.
   Наконецъ является коронеръ и производится слѣдствіе, совершенно такъ, какъ и въ прошлый разъ, съ тою разницей, что на сей разъ коронеръ относится съ особой внимательностью къ разбираемому случаю, какъ изъ ряда вонъ выходящему, и въ частной бесѣдѣ съ джентльменами, вошедшими въ составъ присяжныхъ, говоритъ имъ:
   -- Это какой-то несчастный, роковой домъ, джентльмены; бываютъ иногда такія совпаденія, они принадлежатъ къ категоріи тайнъ, превышающихъ человѣческій разумъ.
   Послѣ чего выступаетъ на сцену шестифутовый предметъ, возбуждая во многихъ изумленіе.
   Во всѣхъ этихъ перипетіяхъ мистеръ Гуппи,-- за исключеніемъ того времени, когда даетъ свое свидѣтельское показаніе, -- играетъ самую ничтожную роль: его отгоняютъ, какъ будто онъ ничѣмъ не отличается отъ прочей публики; онъ можетъ смотрѣть только съ улицы на таинственный домъ съ горькимъ сознаніемъ, что самъ оттуда изгнанъ, и съ сокрушеніемъ видитъ, какъ мистеръ Смольвидъ замыкаетъ дверь. Но прежде, чѣмъ кончится вся эта процедура, т. е. до наступленія ночи, слѣдующей за катастрофой, мистеръ Гуппи долженъ еще сообщить нѣчто миледи Дэдлокъ.
   Поэтому, съ тяжелымъ сердцемъ и съ горькимъ сознаніемъ того, что онъ не сдержалъ слова, молодой человѣкъ, по имени Гуппи, является около семи часовъ вечера въ городской отель Дэдлоковъ и проситъ доложить о немъ миледи. Меркурій отвѣчаетъ, что миледи ѣдетъ на званный обѣдъ,-- развѣ онъ не видѣлъ кареты у подъѣзда? Да, онъ видѣлъ карету но все-таки ему надо видѣть миледи. Меркурій съ радостью, какъ онъ заявляетъ о томъ своему сослуживцу-камердинеру, "надавалъ бы тумаковъ" молодому человѣку, но данныя ему инструкціи категоричны, и онъ съ угрюмымъ видомъ предлагаетъ мистеру Гуппи подождать въ библіотекѣ.
   Итакъ, пока идутъ докладывать, мистеръ Гуппи оставленъ въ огромной, полуосвѣщенной комнатѣ онъ безпокойно оглядывается по сторонамъ: во всѣхъ тѣнистыхъ уголкахъ ему мерещится черная кучка углей, подернутыхъ бѣлымъ пепломъ. Онъ слышитъ какой-то шелестъ, вдругъ это... Нѣтъ, это не привидѣніе, а прекрасное существо изъ плоти и крови облеченное въ блестящій нарядъ.
   -- Прошу прощенья у вашего лордства, смущенно бормочетъ мистеръ Гуппи;-- я явился въ такое неудобное время...
   -- Я сказала вамъ, что вы можете прійти во всякое время. Миледи садится и такъ же, какъ и въ прошлый разъ смотритъ на него въ упоръ.
   -- Благодарю ваше лордство за вашу привѣтливость.
   -- Садитесь, говоритъ миледи, далеко не привѣтливымъ тономъ.
   -- Не знаю, стоитъ ли садиться и задерживать ваше лордство: я не принесъ тѣхъ писемъ, о которыхъ говорилъ, когда имѣлъ честь посѣтить ваше лордство.
   -- Вы пришли только за тѣмъ, чтобъ это сказать?
   -- Только за тѣмъ, чтобъ это сказать, ваше лордство.
   Мистеръ Гуппи, огорченный и подавленный, чувствовалъ себя и прежде крайне неловко, теперь же онъ совершенно уничтоженъ ослѣпительнымъ блескомъ своей собесѣдницы. Миледи отлично знаетъ какое дѣйствіе производитъ ея наружность, она изучила его до тонкости и умѣетъ имъ пользоваться въ совершенствѣ. Когда она такъ холодно смотритъ въ упоръ на мистера Гуппи, онъ не только сознаетъ, что потерялъ всякую путеводную нить къ уразумѣнію того, чѣмъ заняты ея мысли, но и съ каждой минутой сильнѣе чувствуетъ, какъ она все болѣе и болѣе отдаляется отъ него.
   Очевидно, она не заговоритъ, значитъ, онъ долженъ начать.
   -- Словомъ, ваше лордство, произноситъ онъ трусливымъ тономъ раскаивающагося вора: лицо, отъ котораго я долженъ былъ получить внезапно, скончалось и...
   Мистеръ Гуппи умолкаетъ; миледи доканчиваетъ за него:
   -- И письма пропали?
   -- Кажется такъ, ваше лордство.
   Можетъ быть, онъ хоть теперь увидитъ на ея лицѣ слабый отпечатокъ облегченія, доставленнаго этимъ извѣстіемъ? Нѣтъ, онъ не увидитъ ничего подобнаго, еслибъ даже это прекрасное лицо не производило на него такого подавляющаго впечатлѣнія, и онъ могъ бы прямо смотрѣть на него. Заикаясь, онъ приноситъ неловкое извиненіе за свою неудачу.
   -- Это все, что вы хотѣли мнѣ сказать? спрашиваетъ леди Дэдлокъ, выслушавъ его бормотанье.
   Мистеру Гуппи кажется, что онъ все сказалъ.
   -- Обдумайте хорошенько, увѣрены ли вы въ этомъ, такъ какъ вамъ въ послѣдній разъ представляется случай говорить со мною.
   Мистеръ Гуппи увѣренъ, что ему больше нечего сказать, и на самомъ дѣлѣ у него теперь вовсе нѣтъ желанія продолжать разговоръ.
   -- Довольно. Избавляю васъ отъ извиненій. Прощайте.
   И миледи звонитъ Меркурія, чтобъ онъ показалъ дорогу молодому человѣку, по имени Гуппи.
   Случайно въ то же время въ домѣ находится пожилой человѣкъ, по имени Телькингорнъ. Этотъ пожилой человѣкъ открываетъ дверь библіотеки и входитъ неслышными шагами какъ разъ въ тотъ моментъ, когда первый оставляетъ комнату, и они сталкиваются лицомъ къ лицу. Вошедшій и миледи обмѣниваются взглядомъ -- и на мгновеніе маски сброшены. Промелькнуло подозрѣніе, быстрое какъ молнія; еще мгновеніе -- и все исчезло.
   -- Виноватъ, леди Дэдлокъ, тысячу разъ прошу извиненія, никакъ не ожидалъ найти васъ здѣсь въ этотъ часъ, думалъ, что въ комнатѣ нѣтъ никого. Извините!
   -- Въ чемъ же? небрежно роняетъ она.-- Пожалуйста оставайтесь здѣсь. Я сейчасъ уѣзжаю. Мнѣ больше нечего Сказать этому молодому человѣку.
   Смущенный молодой человѣкъ кланяется и подобострастно освѣдомляется, какъ здоровье мистера Телькингорна.
   -- А, отъ Кенджа и Карбоя, кажется? спрашиваетъ стряпчій, пристально глядя изъ-подъ нахмуренныхъ бровей на мистера Гуппи, хотя и призналъ его съ перваго взгляда.
   -- Да-съ, отъ Кенджа и Карбоя, мистеръ Телькингорнъ. По фамиліи Гуппи, сэръ.
   -- Да, да. Благодарствуйте, мистеръ Гуппи, я здоровъ.
   -- Весьма счастливъ это слышать, сэръ. Ваше здоровье драгоцѣнно для славы нашей профессіи.
   -- Благодарю васъ, мистеръ Гуппи.
   Мистеръ Гуппи выскальзывалъ изъ комнаты. Мистеръ Телькингорнъ сводить миледи съ лѣстницы и провожаетъ до кареты; рядомъ съ этой черной, старообразной фигурой ея блестящая красота выигрываетъ, какъ брилліантъ отъ фольговой оправы. Возвращаясь въ комнаты, мистеръ Телькингорнъ потираетъ себѣ подбородокъ и впродолженіе вечера очень часто повторяетъ этотъ жестъ.
   

ГЛАВА III.
Винтъ нажатъ.

   -- Что-же это такое? говоритъ мистеръ Джоржъ:-- холостой зарядъ, или боевая картечь? Щелканье курка, или выстрѣлъ?
   Предметъ этихъ размышленій -- распечатанное письмо, повидимому, крайне встревожившее стараго служаку: онъ то поднесетъ его къ самому носу, то отдалитъ на всю длину руки, то подержитъ въ одной рукѣ, то переложитъ въ другую; то подниметъ брови, то нахмурится; читаетъ его, склонивъ голову направо, читаетъ его, склонивъ голову налѣво, но ничто не помогаетъ. Положивъ письмо на столъ и разгладивъ тяжелой ладонью, мистеръ Джоржъ начинаетъ задумчиво расхаживать по галлереѣ, останавливаясь по временамъ, чтобы снова, со свѣжей головой, взглянуть на него, но даже и это ни къ чему не ведетъ.
   -- Холостой зарядъ, или боевая картечь? размышляетъ мистеръ Джоржъ.
   Филь Скводъ, занятый раскрашиваніемъ мишеней, напѣваетъ въ темпѣ скораго марша голосомъ, напоминающимъ громъ турецкихъ барабановъ, что онъ непремѣнно вернется къ оставленной красоткѣ.
   -- Филь! кричитъ мистеръ Джоржъ, подзывая его кивкомъ головы.
   Филь приближается по своему обыкновенному способу: шмыгнувъ сначала плечомъ по стѣнѣ, онъ кидается къ своему командиру, точно идетъ въ атаку штыками; его черное лицо испещрено брызгами бѣлой краски, рукояткой кисти онъ почесываетъ свою единственную бровь.
   -- Филь, вниманіе! Слушай!
   -- Слушаю, командиръ.
   "Сэръ, позволяю себѣ напомнить вамъ, хотя, какъ вамъ извѣстно, законъ не обязываетъ меня къ этому, что завтра наступаетъ срокъ векселя, выданному вамъ мистеромъ Матвѣемъ Бегнетомъ и акцептованному вами, суммою девяносто семь фунтовъ, четыре шиллинга, десять пенсовъ, каковую сумму потрудитесь приготовить и внести по предъявленію.
   Вашъ покорный слуга Джошуа Смольвидъ".
   -- Что скажешь на это, Филь?
   -- Скверно, командиръ.
   -- Почему?
   -- Потому что всегда скверно, когда треоуютъ денегъ,-- мнѣ такъ кажется, отвѣчаетъ Филь, подумавъ и проводя ручкой киски поперечную морщину на лбу.
   -- И замѣть, Филь, говоритъ солдатъ, присаживаясь къ столу,-- что я уплатилъ уже добрую половину этой суммы въ видѣ процентовъ и тому подобнаго.
   Филь пятится назадъ съ ужасной гримасой на своемъ исковерканномъ лицѣ, намекая этимъ на то, что, по его мнѣнію, упомянутое обстоятельство нисколько не улучшаетъ дѣла.
   -- И замѣть еще, Филь, продолжаетъ солдатъ, останавливая его возраженія движеніемъ руки,-- всегда признавалось, что вексель можетъ быть отсроченъ, какъ это у нихъ тамъ называется, и онъ переписывался уже безконечное множество разъ. Что ты на это скажешь?
   -- Скажу, что теперь конецъ.
   -- Ты думаешь? Гм! Я самъ думаю.
   -- Джошуа Смольвидъ -- тотъ, котораго приносили сюда въ креслѣ?
   -- Тотъ самый.
   -- Командиръ, говоритъ Филь торжественно,-- у него жадность піявки, изворотливость змѣи, лапы, какъ у паука, онъ сожметъ въ нихъ, какъ въ клещахъ.
   Выразивъ такъ картинно свое мнѣніе и выждавъ, не потребуется ли отъ него новыхъ замѣчаній, мистеръ Скводъ возвращается на прежнее мѣсто къ прерванному занятію и вновь принимается обѣщать прежнимъ ритмомъ, но еще съ большей энергіей, воображаемой красоткѣ, что онъ непремѣнно къ ней вернется.
   Джоржъ складываетъ письмо и, возобновивъ маршировку, подходитъ къ Филю.
   -- А вѣдь есть одинъ способъ уладить дѣло, говоритъ тотъ, лукаво поглядывая на своего командира.
   -- Знаю какой -- заплатить деньги. Да, еслибъ это я могъ. Филь качаетъ головой.
   -- Нѣтъ, старшина, есть способъ получше,-- тутъ онъ артистически взмахиваетъ кистью,-- сдѣлайте то, что я теперь дѣлаю.
   -- Обѣлиться? {Непереводимыя игра словъ: whitewash -- бѣлить, а также посадить въ тюрьму за долги. Примѣч. перевод.}
   Филь киваетъ головой.
   -- Прекрасный способъ! А подумалъ ли ты, что будетъ тогда съ Бегнетами? Знаешь ли ты, что они разорятся, уплативъ мои долги? То, что ты мнѣ предлагаешь, безчестно, Филь! Клянусь жизнью, безчестно! говоритъ солдатъ, глядя на него съ негодованіемъ.
   Филь, стоя на одномъ колѣнѣ передъ мишенью и растирая пальцемъ бѣлый ободокъ чернаго кружка, раскрываетъ ротъ съ тѣмъ, чтобъ въ энергичномъ протестѣ высказать, что онъ совсѣмъ забылъ объ отвѣтственности Бететовъ и больше всего на свѣтѣ желаетъ, чтобъ не тронули ни единаго волоска на ихъ головахъ, но въ это время въ коридорѣ раздаются шаги и веселый голосъ спрашиваетъ, дома ли мистеръ Джоржъ. Бросивъ взглядъ на своего командира, Филь ковыляетъ къ дверямъ, говоря: "Дома, мистрисъ Бегнетъ, дома", и вслѣдъ за тѣмъ въ дверяхъ появляется старуха въ сопровожденіи мистера Бетета.
   Когда старуха выходитъ изъ дому,-- въ какое бы то ни было время года,-- на ней всегда одна и та же сѣрая мантилья, очень подержаная, неизящная, но замѣчательно чистая, несомнѣнно та самая, которая такъ дорога мистеру Бегнету тѣмъ, что вернулась изъ другой части свѣта въ Европу вмѣстѣ съ мистрисъ Бегнетъ и зонтикомъ. Этотъ зонтикъ тоже неизмѣнная принадлежность туалета мистрисъ Бегнетъ, когда она внѣ дома; цвѣта онъ такого, который неизвѣстенъ въ подлунномъ мірѣ, ручка представляетъ неправильный деревянный крючокъ, кончикъ увѣнчанъ какимъ-то металлическимъ предметомъ, похожимъ на миніатюрную модель такого вѣерообразнаго окна, какія бываютъ надъ входными дверями; это украшеніе ничѣмъ не выказываетъ стремленія оставаться на своемъ посту съ тою непоколебимостью, какой слѣдуетъ ожидать отъ предмета, такъ долго пробывшаго въ Британской арміи. По тому, какъ обвисла одежда, облекающая этотъ зонтикъ, ясно, что его корсетъ не совсѣмъ исправенъ,-- это обстоятельство быть можетъ зависитъ отъ того, что втеченіе долгихъ лѣтъ онъ исполняетъ должность то буфета (дома), то дорожнаго мѣшка (въ путешествіяхъ).
   Старуха никогда его не раскрываетъ, вполнѣ полагаясь на предохранительныя свойства своей мантильи съ огромнымъ капюшономъ, а употребляетъ лишь въ качествѣ жезла, чтобъ указывать на рынкѣ выбранную часть говядины, либо пучекъ зелени, или привлечь вниманіе продавца дружескимъ толчкомъ въ бокъ. Никогда также не выходитъ она изъ дому безъ своей базарной корзинки, представляющей собою какой-то колодезь изъ ивовыхъ прутьевъ съ двойною крышкой.
   Поэтому, когда загорѣлое пышущее свѣжестью лицо мистрисъ Бегнетъ въ шляпѣ изъ грубой соломы появляется въ галлерѣе для стрѣльбы, ей и теперь неизмѣнно сопутствуютъ три вышеназванные предмета.
   -- Ну, Джоржъ, старый товарищъ, какъ поживаете въ это чудное солнечное утро? спрашиваетъ она и, сильно тряхнувъ его руку, садится, чтобъ отдохнуть отъ ходьбы. Имѣя способность, укрѣпившуюся отъ долгихъ странствій на верху багажныхъ фуръ и въ другихъ тому подобныхъ положеніяхъ,-- удобно устраиваться во всякомъ мѣстѣ, мистрисъ Бегнетъ сейчасъ же развязываетъ ленты шляпки, откидываетъ ее назадъ, складываетъ руки на груди и такимъ образомъ располагается вполнѣ комфортабельно на жесткой скамьѣ.
   Темъ временемъ мистеръ Бегнетъ пожимаетъ руку мистеру Джоржу и Филю, котораго мистрисъ Бегнетъ подарила ласковымъ поклономъ и добродушной улыбкой.
   -- Джоржъ! быстро продолжаетъ мистрисъ Бегнетъ:-- мы съ Дубомъ -- она часто называетъ такъ супруга: товарищи по полку дали ему это призвище въ честь его дубоватой физіономіи,-- мы съ Дубомъ зашли къ вамъ, чтобъ по обыкновенію исполнить все, что касается поручительства. Дайте ему подписать новый вексель.
   -- А я собирался сегодня къ вамъ, черезъ силу говоритъ мистеръ Джоржъ.
   -- Мы такъ и думали, поэтому нарочно вышли пораньше, чтобъ застать васъ, а Вульвичъ,-- что за безподобный мальчикъ!-- остался смотрѣть за сестрами. Мой Дубокъ послѣднее время ведетъ сидячую жизнь,-- такъ что прогулка ему полезна. Но что съ вами, Джоржъ? Вы на себя но похожи! прерываетъ мистрисъ Бегнетъ свою веселую болтовню.
   -- Да, мнѣ не по себѣ, отвѣчаетъ солдатъ:-- меня кое-что смущаетъ, мистрисъ Бегнетъ.
   Ея проницательные ясные глаза быстро угадываютъ истину,
   -- Джоржъ! произноситъ она, поднявъ указательный палецъ:-- Не говорите, что неблагополучно съ поручительствомъ! Не говорите этого, Джоржъ ради дѣтей!
   Солдатъ смотритъ не нее съ перепуганнымъ лицомъ.
   -- Джоржъ! И мистрисъ Бегнетъ то выразительно потрясаетъ обѣими руками въ воздухѣ, то опускаетъ ихъ на колѣна.-- Если вы допустили, чтобы съ поручительствомъ Матвѣя было неблагополучно, если вы вовлекли его въ бѣду и ему угрожаетъ распродажа имущества,-- я по вашему лицу, какъ по открытой книгѣ, читаю, что ему грозитъ бѣда,-- вы поступили безсовѣстно и жестоко. Да, повторяю вамъ, Джоржъ, жестоко! Вотъ вамъ!
   Мистеръ Бегнетъ, неподвижный, какъ фонарный столбъ или водокачальная помпа, прикрываетъ свое лысое темя огромной рукой, какъ бы защищая голову отъ льющагося душа, и въ большомъ переполохѣ смотритъ на жену.
   -- Джоржъ! продолжаетъ она: -- Вы меня удивляете! Джоржъ, мнѣ стыдно за васъ! Джоржъ, я не могла бы повѣрить, что вы способны на такую вещь! Я всегда знала, что вы тотъ камень, который перекатывается съ мѣста на мѣсто и никогда не обрастаетъ мохомъ, но мнѣ и въ голову не приходило, что вы способны отнять у дѣтей Бегнета ту капельку мху, что устилаетъ ихъ гнѣздышко. Вы знаете, какой трудолюбивый, работящій парень Матъ, вы знаете, каковы Квебекъ, Мальта и Вульвичъ, и я никогда не думала, что у васъ хватитъ духу такъ поступить съ нами. О, Джоржъ!
   И мистрисъ Бегнетъ наивнымъ жестомъ утираетъ себѣ глаза краемъ мантильи.
   -- Какъ могли вы такъ поступить!
   Мистрисъ Бегнетъ умолкаетъ. Мистеръ Бегнетъ снимаетъ руку головы, какъ будто бы душъ прекратился, и безутѣшно глядитъ на Джоржа. Джоржъ весь побѣлѣлъ и съ отчаяніемъ смотритъ на сѣрую мантилью и соломенную шляпу.
   -- Матъ! начинаетъ онъ убитымъ голосомъ, обращаясь къ товарищу, но продолжая смотрѣть на старуху:-- Меня очень огорчаетъ, что ты принялъ это такъ близко къ сердцу, потому что, надѣюсь, дѣло еще не такъ плохо. Сегодня утромъ я получилъ это письмо (онъ читаетъ его вслухъ), но надѣюсь, что все можно еще уладить. Вы правы, я катящійся камень и никогда не приносилъ добра тѣмъ, на чьей дорогѣ попадался. Невозможно любить твоихъ дѣтей и жену больше, чѣмъ люблю ихъ я, старый бездомный бродяга, и я надѣюсь, что, помня это, ты постараешься простить мнѣ то зло, какое я имъ сдѣлалъ. Не думай, чтобъ я скрылъ что нибудь отъ тебя, Матъ, письмо получено только четверть часа тому назадъ.
   -- Старуха, шепчетъ мистеръ Бегнетъ послѣ краткаго молчанія:-- выскажи ему мое мнѣніе.
   -- Ахъ, отчего онъ не женился на вдовѣ Джоя Пуча! говоритъ мистрисъ Бегнетъ, не то плача, не то смѣясь:-- онъ никогда не попалъ бы въ такую бѣду!
   -- Старуха говоритъ дѣло. Отчего ты не женился?
   -- Навѣрное у нея есть теперь лучшій мужъ, отвѣчаетъ Джоржъ.-- Какъ бы то ни было, я не женился и стою тутъ передъ вами каковъ есть. Что мнѣ дѣлать? Все, что у меня есть,-- вы видите, это не мое, а ваше; скажите слово и я продамъ все до нитки. Еслибъ я надѣялся выручить этой продажей нужную сумму, я бы распродалъ все уже давнымъ-давно. Вѣрь, Матъ, что я не отдамъ въ жертву тебя и твое семейство, скорѣе продамъ себя. Кабы только знать, кто захочетъ купить такую подержанную истрепанную ветошку! восклицаетъ онъ, съ презрѣніемъ ударивъ себя въ грудь.
   -- Старуха, шепчетъ мистеръ Бегнетъ:-- выскажи ему мое мнѣніе до конца.
   -- Джоржъ, принявъ все въ соображеніе, васъ можно винить лишь въ томъ, что вы затѣяли дѣло, не имѣя средствъ.
   -- Да, это вполнѣ въ моемъ вкусѣ, соглашается бѣдный солдатъ, сокрушенно качая головой.
   -- Молчи! Старуха еще не кончила; слушай, что я скажу дальше, говоритъ мистеръ Бегнетъ.
   -- По настоящему, вы не должны бы просить о поручительствѣ и пронимать его, но что сдѣлано, то сдѣлано. Вы всегда были честный, прямодушный малый, насколько это въ вашей власти, хотя и вѣтрогонъ. Съ другой стороны, согласитесь, Джоржъ, что намъ нельзя не безпокоиться, когда такая бѣда виситъ надъ нашими головами. Итакъ простите насъ, Джоржъ, забудьте, что я вамъ наговорила, такъ что ли? Кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ!
   Мистрисъ Бегнетъ протягиваетъ одну руку Джоржу, другую мужу; мистеръ Джоржъ беретъ ихъ обоихъ за руки и держитъ, пока говоритъ.
   -- Увѣряю васъ, я бы отдалъ все на свѣтѣ, чтобъ избавить васъ отъ этой отвѣтственности. Но все, что я успѣвалъ насобирать за два мѣсяца, уходило на проценты. Мы съ Филемъ тратимъ на себя немного, но галлерея не даетъ столько, сколько я ожидалъ, короче говоря,-- это далеко не монетный дворъ. Вы говорите: дурно, что я за нее взялся. Согласенъ. Но, дѣлая этотъ шагъ, я думалъ, что галлерея дастъ мнѣ опредѣленное положеніе и средства, вы пробовали разочаровывать меня и, клянусь душою, я очень благодаренъ вамъ и стыжусь за себя.
   Заключивъ свою рѣчь этими словами, мистеръ Джоржъ пожимаетъ руки обоимъ, потомъ отступаетъ и останавливается въ такой позѣ, какъ будто имъ сказано послѣднее слово, и онъ ждетъ, что его сейчасъ разстрѣляютъ со всѣми почестями, подобающими военному.
   -- Джоржъ, выслушай меня до конца, говоритъ мистеръ Бегнетъ, бросивъ взглядъ на жену:-- старуха, продолжай.
   Мистеру Бегнету осталось высказать немногое: прежде всего слѣдуетъ заняться письмомъ, и потому онъ совѣтовалъ бы Джоржу немедленно отправиться вмѣстѣ къ мистеру Смольвиду, памятуя, что главная задача -- спасти невиннаго мистера Бегнета, у котораго нѣтъ денегъ на уплату по векселю. Мистеръ Джоржъ вполнѣ одобряетъ этотъ совѣтъ, надѣваетъ шляпу и готовится промаршировать съ товарищемъ въ непріятельскій лагерь.
   -- Джоржъ, не обращайте вниманія на глупое слово знаете нашъ бабій языкъ? говоритъ мистрисъ Бегнетъ, потрепавъ его по плечу.-- Я ввѣряю вамъ свой Дубокъ, и увѣрена, что вы его выручите.
   Джоржъ находитъ, что это хорошо сказано, и обѣщаетъ выручить мистера Бегнета, чего бы это ему ни стоило.
   Послѣ того мистрисъ Бегнетъ съ просіявшимъ лицомъ отправляется вмѣстѣ со своей мантильей, корзинкой и зонтикомъ домой къ остальнымъ членамъ семейства, а товарищи дѣлаютъ вылазку во вражескій лагерь въ надеждѣ смягчить мистера Смольвида.
   Врядъ ли въ цѣлой Англіи найдутся два человѣка менѣе способные, чѣмъ мистеръ Джоржъ и Матвѣй Бегнетъ, добиться чего-нибудь отъ дѣдушки Смольвида; несмотря на ихъ воинственный видъ, широкія квадратныя плечи и тяжелую поступь, врядъ ли въ цѣлой Англіи найдется пара дѣтей болѣе простосердечныхъ и неумѣлыхъ въ житейскихъ дѣлахъ Смольвидскаго пошиба. Пока они съ большой важностью шествуютъ по улицамъ, ведущимъ въ область Веселой горы, мистеръ Бегнетъ, замѣтивъ задумчивость своего спутника и приписывая ее недавней вспышкѣ мистрисъ Бегнетъ, говоритъ:
   -- Джоржъ, ты знаешь старуху: она мягка и нѣжна, какъ воскъ, но затронь ея дѣтей или мужа, она вспыхнетъ, какъ порохъ.
   -- Это дѣлатъ ей честь, Матъ.
   -- Джоржъ, все, что ни сдѣлаетъ старуха,-- дѣлаетъ ей честь! говоритъ мистеръ Бегнетъ, смотря прямо передъ собою.-- Но я не говорю этого ей,-- надо поддерживать дисциплину.
   -- Ее надо цѣнить на вѣсъ золота, замѣчаетъ Джоржъ.
   -- На вѣсъ золота!? Въ старухѣ сто семьдесятъ четыре фунта вѣсу; ты думаешь, я возьму взамѣнъ сто семьдесятъ четыре фунта золота, или какого бы то ни было металла? Нѣтъ, не возьму, потому что металлъ, изъ котораго она сдѣлана, драгоцѣннѣе всѣхъ!
   -- Правда твоя, Матъ.
   -- Съ тѣхъ поръ, какъ она взяла меня, принявъ отъ меня обручальное кольцо, она на всю жизнь завербовала себя на службу мнѣ и дѣтямъ. Она такъ вѣрно, такъ горячо предана своему знамени, что дотронься до насъ пальцемъ, она ощетинится и возьмется за оружіе. Ты, Джоржъ, не обращай вниманія, когда она, исполняя долгъ службы, подымаетъ пальбу по всей линіи. Не обращай вниманія, потому что она только вѣрна своему знамени.
   -- Богъ да благословитъ ее, Матъ, отвѣчаетъ Джоржъ,-- за это я ставлю ее еще выше.
   -- И ты правъ, добавляетъ мистеръ Бегнетъ въ величайшемъ энтузіазмѣ, хотя на его деревянномъ лицѣ не трогается ни одинъ мускулъ.-- Какъ высоко ни поставьте ее, хоть на Гибралтарскую скалу,-- все еще будетъ мало по ея заслугамъ. Но я никогда не говорю этого при ней: надо поддерживать дисциплину.
   Похвальное слово въ честь мистрисъ Бегнетъ кончается только тогда, когда они подходятъ къ дому дѣдушки Смольвида, что у Веселой горы. Дверь отворяетъ неизмѣнная Юдифь, которая далеко не благосклонно обозрѣваетъ пришельцевъ съ головы до ногъ и оставляетъ стоять у дверей, пока сама идетъ справиться у оракула, впускать-ли ихъ. Должно быть оракулъ отвѣтилъ утвердительно, судя по тѣмъ словамъ, которыя по возвращеніи слетаютъ съ ея медовыхъ устъ:-- Входите. коли надо.
   Обласканные этимъ привѣтствіемъ, старые служаки входятъ въ комнату и застаютъ мистера Смольвида съ ногами въ ящикѣ для бумагъ, точно онъ принимаетъ ножную бумажную ванну, а старуху съ подушкой на головѣ, что придаетъ ей сходство съ птицей, покрытой темнымъ, чтобъ замолчала.
   -- Дорогой другъ мой! восклицаетъ дѣдушка Смольвидъ, привѣтливо протягивая обѣ тощія руки на встрѣчу сержанту:-- Какъ поживаете, какъ поживаете? Кто это съ вами, мой дорогой другъ?
   -- Это Матвѣй Бегнетъ, мой товарищъ, отвѣчаетъ мистеръ Джоржъ, не способный еще настроить себя миролюбиво,-- тотъ, что помогъ мнѣ въ нашей сдѣлкѣ.
   -- А, мистеръ Бегнетъ, неужели! И старикъ, приложивъ руку къ глазамъ, разсматриваетъ мистера Бегнета.-- Надѣюсь, вы здоровы, мистеръ Бегнетъ? Красивый мужчина, мистеръ Джоржъ,-- какой воинственный видъ!
   Стульевъ гостямъ не предлагаютъ, мистеръ Джоржъ придвигаетъ одинъ товарищу, другой себѣ и оба садятся: мистеръ Бегнетъ такъ, какъ будто можетъ сгибаться только пополамъ.
   -- Юдифь, принеси трубку.
   -- Не знаю, стоитъ-ли безпокоиться барышнѣ, вставляетъ мистеръ Джоржъ,-- сказать по правдѣ, сегодня я вовсе не расположенъ курить.
   -- Да? переспрашиваетъ старикъ. Юдифь принеси трубку.
   -- Дѣло въ томъ, мистеръ Смольвидъ, что я сегодня не въ своей тарелкѣ; вашъ другъ изъ Сити, кажется, началъ выкидывать со мною скверныя штуки.
   -- Помилуйте, онъ этого никогда не дѣлаетъ, говоритъ мистеръ Смольвидъ.
   -- Никогда не дѣлаетъ? Очень радъ слышать, а я было думалъ, что это его шутки,-- вы понимаете, я говорю о письмѣ.
   Дѣдушка Смольвидъ гнусно улыбается, признавъ письмо.
   -- Что значитъ это письмо? спрашиваетъ мистеръ Джоржъ.
   -- Юдифь, ты, принесла трубку? Подай мнѣ. Вы спрашиваете, мой добрый другъ, что оно значитъ?
   -- Э, да вы сами знаете, мистеръ Смольвидъ, что порядочно таки моихъ деньжонокъ перепало уже вамъ, отвѣчаетъ солдатъ, принуждая себя говорить по возможности мягко и убѣдительно, держа въ одной рукѣ письмо, а кулакомъ другой упираясь въ бокъ.-- Теперь мы съ вами лицомъ къ лицу, и оба хорошо знаемъ, какой былъ уговоръ; я готовъ сдѣлать то, что мы дѣлали всякій разъ, какъ истекалъ срокъ, и оставить дѣло въ прежнемъ положеніи. Раньше я никогда не получалъ отъ васъ писемъ, и сегодня утромъ ваше письмо меня встревожило, потому что мой другъ, Матвѣй Бегнетъ, какъ вы знаете, не бралъ у меня этихъ денегъ...
   -- Этого я не знаю, хладнокровно заявляетъ мистеръ Смольвидъ.
   -- Какъ не знаете? Вы забыли, я вамъ говорилъ.
   -- Да, вы мнѣ говорили, но я все таки не знаю.
   -- Ну, а я такъ знаю, говоритъ солдатъ, проглатывая свою ярость.
   -- А, это дѣло другое, съ величайшимъ добродушіемъ изрекаетъ дѣдушка Смольвидъ и прибавляетъ:-- по положеніе мистера Бегнета нисколько не мѣняется отъ того, бралъ онъ деньги, или нѣтъ.
   Несчастный Джоржъ дѣлаетъ большое усиліе надъ собою, чтобы не помѣшать благопріятному теченію дѣла и умилостивить мистера Смольвида, поймавъ его на словѣ.
   -- Именно то, что вы сказали, мистеръ Смольвидъ, я самъ хотѣлъ сказать: такъ или иначе, но находящійся здѣсь Матвѣй Бегнетъ является отвѣтственнымъ лицомъ; это обстоятельство, видите ли, чрезвычайно тревожитъ его достойную супругу и меня тоже такъ какъ онъ семейный человѣкъ, а вовсе по такой никуда негодный бобыль, какъ я. Ну, мистеръ Смольвидъ, продолжаетъ солдатъ, пріобрѣтая больше самоувѣренности по мѣрѣ того, какъ съ такой истинно солдатской ловкостью подвигаетъ дѣло,-- хотя мы съ вами до нѣкоторой степени и друзья, я все таки знаю, что не могу просить васъ освободить моего друга отъ отвѣтственности.
   -- Зачѣмъ-же такая скромность? просить вы меня можете обо всемъ, мистеръ Джоржъ.
   Сегодня въ шутливомъ настроеніи дѣдушки Смольвида есть что-то людоѣдское.
   -- А вы можете отказать, не такъ-ли? Или можетъ быть не столько вы, сколько вашъ пріятель изъ Сити? Ха-ха ха.
   -- Ха-ха-ха! вторитъ дѣдушка Смольвидъ; его смѣхъ звучитъ такъ рѣзко, его зеленые глаза блестятъ такимъ зловѣщимъ свѣтомъ, что врожденная серьезность мистера Бегнета усугубляется отъ созерцанія этого достойнаго старика.
   -- Ладно! простодушно продолжаетъ Джоржъ.-- Я очень радъ, что мы съ вами можемъ толковать объ этомъ въ топѣ шутки, потому что я хочу кончить дѣло къ обоюдному удовольствію. Мы тутъ оба,-- не угодно-ли вамъ, мистеръ Смольвидъ, покончить это дѣло тутъ-же на мѣстѣ такъ, какъ мы дѣлали и прежде? Вы снимете большую тяжесть съ души мистера Бегнета и успокоите его семейство, сказавъ ему, что нашъ уговоръ остается въ полной силѣ.
   Тутъ пронзительный голосъ какого-то привидѣнія, если это только не расшалившаяся Юдифь, насмѣшливо восклицаетъ:-- Ахъ, Боже правый!
   Впрочемъ, когда изумленные посѣтители оглядываются, Юдифь по прежнему храпитъ молчаніе, хотя подбородокъ ея еще вздрагиваетъ отъ насмѣшливой и презрительной улыбки.
   Серьезность мистера Бегнета еще усугубляется.
   Тецерь заговариваетъ мистеръ Смольвидъ, все еще держащій трубку въ рукахъ.
   -- Вы, кажется, спрашивали меня, мистеръ Джоржъ, что значитъ это письмо?
   -- Да, я спрашивалъ, отвѣчаетъ солдатъ своимъ откровеннымъ тономъ,-- но теперь, когда все устраивается такъ пріятно, я о немъ не забочусь.
   Мистеръ Смольвидъ прицѣливается трубкой въ голову сержанта, но нарочно дѣлаетъ промахъ, трубка летитъ на полъ и разбивается въ дребезги.
   -- Вотъ что оно значитъ, мой дорогой другъ. Я разорю васъ, я раздавлю васъ, я изотру васъ въ порошокъ. Убирайтесь къ чорту!
   Друзья приподымаются и смотрятъ другъ на друга, Серьезность мистера Бегнета достигаетъ высшей степени.
   -- Убирайтесь къ чорту! повторяетъ старикъ.-- Надоѣли мнѣ ваши трубки, ваша нахальная болтовня. Туда же! Независимый, гордый солдатъ! Ступайте къ моему повѣренному,-- вы должны помнить, гдѣ онъ живетъ,-- были тамъ уже разъ: не хотите ли показать тамъ свою независимость? Ступайте, мой дорогой другъ, тамъ можетъ быть и будетъ удача. Отвори дверь, Юдифь, и выпроводи на улицу этихъ хвастуновъ. Кликни на помощь, если не захотятъ идти. Гони ихъ вонъ!
   Старикъ оретъ во все горло, и мистеръ Бегнетъ, прежде чѣмъ товарищъ опомнился отъ изумленія, беретъ его за плечи и направляетъ къ выходу; торжествующая Юдифъ немедленно захлопываетъ за ними дверь.
   До крайности смущенный мистеръ Джоржъ стоитъ нѣсколько минутъ неподвижно, устремивъ взоръ на дверной молотокъ. Мистеръ Бегнетъ, серьезность котораго достигла крайнихъ предѣловъ, прохаживается взадъ и впередъ, точно часовой, передъ маленькимъ окномъ гостиной, каждый разъ заглядываетъ туда и, повидимому, обдумываетъ что-то про себя.
   -- Ну, Матъ, надо попытаться у стряпчаго! говоритъ мистеръ Джоржъ, когда наконецъ пришелъ въ себя.-- А что ты думаешь объ этомъ мошенникѣ?
   Мистеръ Бегнетъ останавливается, бросаетъ прощальный взглядъ на окно и, указавъ головою на комнату, произносить:
   -- Будь здѣсь старуха, я бъ ему задалъ!
   Отведя такимъ образомъ душу и разрѣшившись отъ своихъ размышленій, мистеръ Бегнетъ пускается въ путь, шагая въ йогу съ товарищемъ. Когда они являются въ Линкольнъ-ИннъФильдсъ, мистеръ Телькингорнъ оказывается занятъ и его нельзя видѣть. Онъ кажется вовсе не расположенъ ихъ принять, потому что по прошествіи часа клеркъ, призванный звонкомъ въ кабинетъ стряпчаго и воспользовавшійся случаемъ доложить о нихъ, выноситъ далеко неутѣшительный отвѣть: мистеру Телькингорну нечего имъ сказать, лучше имъ и не дожидаться понапрасну.
   Однакожъ они остаются ждать со стойкостью военныхъ людей; наконецъ колокольчикъ звонитъ вторично, и изъ кабинета выходитъ кліентъ, который былъ у мистера Телькингорна. Это красивая старуха не кто иная, какъ мистрисъ Роунсвель, ключница Чизни-Вуда. Она со старомоднымъ реверансомъ выходитъ изъ святилища и тихо затворяетъ за собою дверь. Здѣсь должно быть относятся къ ней съ почтеніемъ, потому что клеркъ встаетъ съ своего мѣста, чтобъ проводить ее къ выходу; благодаря его за услугу, мистрисъ Роунсвель замѣчаетъ двухъ товарищей.
   -- Извините за вопросъ, сэръ, кажется эти джентльмены военные?
   Клеркъ взглядываетъ на нихъ вопросительно; мистеръ Джоржъ у камина углубился въ разсматриваніе календаря, поэтому отвѣчать берется мистеръ Бегнетъ:
   -- Точно такъ, сударыня. Прежде были военными.
   -- Такъ я и думала, увѣрена была. У меня такъ и забилось сердце, какъ увидѣла васъ, джентльмены; это всегда со мной бываетъ, когда я вижу военныхъ. Да хранитъ васъ Богъ, джентльмены! Простите старуху, -- у меня былъ сынъ, который пошелъ въ солдаты, Красивый былъ юноша, смѣлый и по своему добрый, хотя нѣкоторые и старались очернить его въ глазахъ бѣдной матери. Простите, что обезпокоила васъ, сэръ. Богъ да благословитъ васъ, джентльмены!
   -- И васъ также, сударыня! отвѣчаетъ мистеръ Бегнетъ отъ всего сердца.
   Есть что-то трогательное въ горячности, съ какою говорить мистрисъ Роунсвель, въ трепетѣ, который пробѣгаетъ по ея чопорной фигурѣ; но мистеръ Джоржъ такъ занятъ календаремъ,-- кажется прошлогоднимъ,-- что подымаетъ глаза только тогда, когда за ушедшей заперлась дверь.
   -- Джоржъ! шепчетъ угрюмо мистеръ Бегнетъ, когда тотъ наконецъ оторвался отъ календаря.-- Не унывай. Мы солдаты, развѣ можно распускать нюни? Развеселись, сердечный.
   Клеркъ опять отправился въ кабинетъ стряпчаго доложить, что посѣтители все еще здѣсь, и слышно, какъ въ отвѣтъ ему мистеръ Телькингорнъ говоритъ сердитымъ голосомъ:
   -- Въ такомъ случаѣ пусть войдутъ!
   Войдя въ большую комнату съ расписаннымъ плафономъ, друзья застаютъ мистера Телькингорна стоящимъ передъ каминомъ.
   -- Ну-съ, что вамъ понадобилось? Сержантъ, я вѣдь говорилъ вамъ въ послѣдній разъ, чтобъ и духу вашего здѣсь не было.
   Сержантъ, совершенно выбитый изъ колеи за послѣднія нѣсколько минутъ и не похожій на себя, отвѣчаетъ, что, получивъ вотъ это письмо, ходилъ объясняться по поводу его къ мистеру Смольвиду, а тотъ отослалъ его сюда.
   -- Мнѣ нечего вамъ сказать, говоритъ мистеръ Телькингорнъ.-- Если вы дѣлаете долги, то должны платить ихъ или нести соотвѣтствующія послѣдствія. Кажется не стоило приходить сюда затѣмъ, чтобы это узнать?
   Сержантъ къ сожалѣнію долженъ сознаться, что у него нѣтъ денегъ.
   -- Прекрасно, въ такомъ случаѣ за васъ заплатитъ другой, вотъ этотъ человѣкъ, если это онъ.
   Сержантъ съ огорченіемъ долженъ сказать, что и у того тоже нѣтъ денегъ.
   -- Отлично, вы оба должны заплатить или оба подвергнетесь преслѣдованію и оба пострадаете. Нельзя безнаказанно прикарманивать чужіе фунты, шиллинги и пенсы.
   Стряпчій садится въ свое удобное кресло и принимается мѣшать въ каминѣ.
   Мистеръ Джоржъ надѣется, что мистеръ Телькингорнъ будетъ такъ добръ...
   -- Повторяю вамъ, сержантъ, мнѣ нечего сказать. Я не люблю людей, съ которыми вы близки, и не нуждаюсь въ вашихъ посѣщеніяхъ. Я не занимаюсь взысканіями по векселямъ, это не моя спеціальность; мистеръ Смольвидъ заблагоразсудилъ поручить мнѣ свое дѣло, но обыкновенно я такихъ дѣлъ не веду, обратитесь къ Мильхиседеку въ Клиффордсъ-Иннѣ.
   -- Извините меня, сэръ, но, какъ ни мало вы меня поощряете и какъ ни непріятенъ этотъ разговоръ намъ обоимъ, я все-таки прошу разрѣшенія сказать вамъ два слова съ глазу на глазъ.
   Мистеръ Телькингорнъ встаетъ и, заложивъ руки въ карманы, отходитъ къ оконной нишѣ.
   -- Ну, мнѣ некогда!
   Хотя онъ кажется воплощеннымъ равнодушіемъ, но это не мѣшаетъ ему окинуть солдата проницательнымъ взглядомъ, причемъ онъ позаботился стать спиною къ свѣту, а солдата поставить лицомъ къ окну.
   -- Сэръ! Человѣкъ, пришедшій со мною -- тотъ самый, который запутанъ въ моемъ несчастномъ дѣлѣ,-- такъ, здорово живешь,-- и моя единственная забота избавить его отъ непріятностей, которыя могутъ угрожать ему изъ-за меня. Онъ человѣкъ семейный и вполнѣ почтенный, служившій въ королевской артиллеріи...
   -- Любезный, до вашей артиллеріи со всѣми офицерами, солдатами, пушками, фурами, лошадьми и аммуниціей мнѣ столько же дѣла, сколько до прошлогодняго снѣга.
   -- Можетъ быть, сэръ. Но я-то очень забочусь о томъ, чтобъ Бегнетъ, его жена и дѣти не пострадали изъ за меня. Если я могу ихъ выручить тѣмъ, что вы прежде хотѣли отъ меня получить, я не колеблясь готовъ вамъ отдать эту вещь.
   -- Вы захватили ее съ собою?
   -- Я принесъ ее, сэръ.
   Сержантъ, запомните то, что я вамъ скажу, ибо это мое послѣднее слово, продолжаетъ стряпчій своимъ холоднымъ, безстрастнымъ тономъ, который сильнѣе всякой гнѣвной вспышки дѣйствуетъ на того, съ кѣмъ онъ говоритъ.-- Поймите слѣдующее: вы можете, если угодно, оставить здѣсь на нѣкоторое время ту вещь, которую принесли съ собою, вы можете, если угодно, унести ее обратно. Въ случаѣ если вамъ будетъ угодно оставить ее здѣсь, я могу привести ваше дѣло въ прежнее положеніе, даже сдѣлаю больше: выдамъ вамъ письменное обязательство, что этого человѣка, Бегнета, не тронутъ до послѣдней крайности, т. е. что кредиторъ станетъ взыскивать съ него только тогда, когда съ васъ ужъ нечего будетъ взять. Въ дѣйствительности это для него полное освобожденіе. Что же, рѣшаетесь?
   Сержантъ опускаетъ руку въ карманъ, говоря:
   -- Я долженъ рѣшиться, сэръ.
   Мистеръ Телькингорнъ надѣваетъ очки, садится и, написавъ обязательство, медленно прочитываетъ его мистеру Бегнету, сопровождая соотвѣтствующими разъясненіями. Слушая его, мистеръ Бегнетъ устремляетъ взоръ къ потолку, опять прикрываетъ рукой свою лысину въ защиту отъ новаго словеснаго душа и повидимому крайне нуждается въ присутствіи старухи, чтобы выразить свое мнѣніе.
   Джоржъ вынимаетъ изъ грудного кармана сложенную бумагу и дрожащей рукой кладетъ ее возлѣ стряпчаго.
   -- Это только небольшое письмо съ инструкціями, сэръ; послѣднее, какое я отъ него получилъ.
   Вы можете, мистеръ Джоржъ, съ такимъ же успѣхомъ смотрѣть на мельничный жерновъ, наблюдая, не измѣнится ли его выраженіе, какъ на физіономію мистера Телькингорна, когда онъ раскрываетъ и читаетъ бумагу.
   Съ лицомъ безстрастнымъ, какъ сама смерть, онъ опять складываетъ бумагу и прячетъ въ конторку; затѣмъ ему больше нечего дѣлать съ посѣтителями, какъ только распроститься съ ними довольно невѣжливымъ кивкомъ и сказать ледянымъ тономъ:
   -- Можете идти.-- Проводите этихъ людей.
   Клеркъ выпроваживаетъ ихъ, и они отправляются въ резиденцію мистера Бегнета къ обѣду,
   Сегодня обѣдъ состоитъ для разнообразія не изъ вареной свинины, а изъ вареной говядины и овощей; мистерисъ Бегнетъ распредѣляетъ кушанье совершенно такъ, какъ и въ первый разъ, и приправляетъ его тѣмъ же добродушіемъ, ибо она принадлежитъ къ той рѣдкой породѣ женщинъ, которыя принимаютъ все, что выпадаетъ на ихъ долю добраго, безъ всякой задней мысли о томъ, не могло-ли оно быть лучше, и умѣютъ найти свѣтлый лучъ во всякомъ темномъ облакѣ, появившемся на ихъ горизонтѣ. Въ настоящемъ случаѣ облакомъ является нахмуренное чело мистера Джоржа, его необыкновенная задумчивость и печаль; чтобъ прогнать это облако, мистрисъ Бегнетъ разсчитываетъ сперва на соединенныя ласки Квебека и Мальты. Но оказывается, что эти молодыя дѣвицы слишкомъ чувствительны къ грустному виду верзилы, который сегодня совсѣмъ не похожъ на ихъ веселаго друга, поэтому мистрисъ Бегнетъ мигаетъ этой легкой пѣхотѣ и оставляетъ мистера Джоржа въ покоѣ, надѣясь, что онъ самъ развернетъ фронтъ на открытомъ полѣ домашняго очага. Однако онъ продолжаетъ пребывать въ сомкнутомъ строѣ и епдитъ задумчивый и пасмурный.
   Все время, пока продолжаются долгія послѣобѣденныя омовенія и хожденія за водой, а солдаты сидятъ съ трубками, видъ у мистера Джоржа такой-же, какъ и за обѣдомъ; онъ забываетъ курить, задумчиво глядитъ въ огонь и даже допускаетъ трубку погаснуть; поведеніе мистера Джоржа такъ пугаетъ мистера Бегнета, наполняетъ грудь его такой тревогой, что даже табакъ не доставляетъ ему никакого удовольствія. Поэтому, когда наконецъ появляется мистрисъ Бегнетъ, вся разрумянившаяся отъ холодной воды, и садится за шитье, мистеръ Бегнетъ окликаетъ ее и многозначительно подмигиваетъ, чтобъ, дескать, разузнала, въ чемъ дѣло.
   -- Джоржъ, какой вы сегодня унылый! говоритъ она, спокойно работая пглою.
   -- А что, плохой собесѣдникъ, не такъ-ли?
   -- Совсѣмъ не похожъ на нашего верзилу, мамаша! кричитъ маленькая Мальта.
   -- Должно быть онъ боленъ, мамаша! добавляетъ Квебекъ.
   -- Оттого, что не похожъ на вашего верзилу? Разумѣется, это дурной знакъ, говоритъ Джоржъ, цѣлуя обѣихъ дѣвицъ.-- Да, это правда, боюсь, что правда. Онъ вздыхаетъ.-- Эти крошки всегда правы.
   -- Джоржъ, говорить мистрисъ Бегнетъ, прилежно работая, -- если вы настолько злы, чтобы помнить еще рѣзкое слово старой солдатки, которая должна бы, по настоящему, откусить себѣ языкъ и почти готова это сдѣлать, то я ужъ и не знаю, что мнѣ вамъ сказать.
   -- Милая, добрая душа! отвѣчаетъ солдатъ.-- Объ этомъ и разговора не можетъ быть.
   -- Потому что въ самомъ дѣлѣ,-- божусь вамъ,-- я только и хотѣла сказать, что ввѣряю вамъ свой Дубокъ и увѣрена, что вы его выручите. И вы благородно поступили, выручили таки!
   -- Благодарю васъ, голубушка. Я радъ, что вы обо мнѣ хорошаго мнѣнія.
   И, такъ какъ мистрисъ Бегнетъ сидитъ подлѣ него, онъ беретъ руку, въ которой она держитъ иголку, и крѣпко пожимаетъ, потомъ внимательно смотритъ ей въ лицо, пока она работаетъ, и, взглянувъ на Вульвича, сидящаго въ уголку, дѣлаетъ ему знакъ подойти.
   -- Слушай, мальчикъ, говоритъ мистеръ Джоржъ, нѣжно проводя рукой по волосамъ, -- взгляни на это доброе, ласковое лицо. Оно свѣтится любовью къ тебѣ, дружокъ. Пока она слѣдовала за твоимъ отцомъ въ походахъ и заботилась о своихъ малюткахъ, оно загорѣло отъ солнца и вѣтра, но пышеть здоровьемъ и свѣжестью, какъ спѣлое яблоко на деревѣ.
   Лицо мистера Бегнета выражаетъ, на сколько позволяютъ его деревянныя черты, полнѣйшее согласіе и одобреніе.
   -- Настанетъ время, дружокъ, когда волосы твоей матери посѣдѣютъ, лицо покроется морщинами и она превратится въ красивую почтенную старушку. Старайся теперь, пока ты молодъ, о томъ, чтобъ тогда ты могъ сказать: "Не отъ меня эта сѣдина, не отъ меня эти морщины!" Заботься объ этомъ теперь, Вульвичъ, потому что, когда ты станешь взрослымъ мужчиной, изъ всѣхъ твоихъ мыслей эта будетъ самая пріятная.
   Мистеръ Джоржъ заключаетъ свою рѣчь тѣмъ, что встаетъ со стула, усаживаетъ мальчика на свое мѣсто подлѣ матери и какъ-то торопливо говоритъ, что выкуритъ свою трубку на улицѣ.
   

ГЛАВА IV.
Разсказъ Эсфири.

   Я пролежала больная нѣсколько недѣль, и прошлая моя жизнь отошла для меня въ область блѣдныхъ воспоминаній; причиной этого была не столько продолжительность времени, которое я проболѣла, сколько перемѣна въ привычкахъ -- слѣдствіе моей неподвижности и безпомощности. Уже при самомъ началѣ болѣзни мнѣ стало казаться, что прошлое отодвинулось отъ меня куда-то на неизмѣримое разстояніе; отдѣльные періоды моей жизни какъ-то сливались въ моемъ представленіи, хотя въ дѣйствительности ихъ раздѣляли длинные промежутки. Болѣзнь какъ-будто перенесла меня черезъ темное озеро, и все, пережитое мною, осталось на томъ далекомъ берегу, гдѣ я разсталась съ здоровьемъ.
   Сначала меня очень тревожило, что я не исполняю своихъ хозяйственныхъ обязанностей, но вскорѣ онѣ стали такъ же далеки отъ меня, какъ мои давнишнія занятія въ Гринлифскомъ пансіонѣ, или какъ тѣ дни, когда съ сумкой подъ мышкой я возвращалась изъ школы въ домъ крестной и рядомъ со мною двигалась моя маленькая тѣнь. Я поняла теперь то, что прежде никогда не приходило мнѣ въ голову: какъ въ сущности коротка жизнь, какое крошечное мѣсто въ сознаніи человѣка занимаетъ она.
   Въ самую тяжелую пору болѣзни особенно мучительно было это перепутываніе между собою разныхъ періодовъ моей жизни; мнѣ одновременно представлялось, будто я ребенокъ, взрослая пансіонерка, хозяйка Холоднаго дома, будто на мнѣ лежатъ заботы и обязанности каждаго изъ этихъ положеній и я безуспѣшно пытаюсь согласовать ихъ.
   Вѣроятно, немногіе изъ тѣхъ, кто не былъ самъ въ такомъ положеніи, поймутъ меня и смогутъ представить себѣ это мучительно-тревожное состояніе. Поэтому едва рѣшаюсь упомянуть о томъ, какъ въ эту долгую ночь, -- все это время казалось мнѣ одной ночью, хотя конечно, за этотъ промежутокъ, ночи много разъ смѣнялись днями,-- я все взбиралась по какой то колоссальной лѣстницѣ, но что-то всегда мѣшало мнѣ добраться до верхушки, и, какъ червякъ, котораго я видѣла разъ въ саду, я снова принималась лѣсть наверхъ. Въ промежуткахъ я иногда вполнѣ отчетливо, а иногда какъ-то смутно сознавала, что лежу на своей постели; разговаривая съ Чарли, я узнавала ее, чувствовала ея прикосновеніе, но все-таки говорила жалобнымъ голосомъ: "Ахъ, Чарли, какая безконечная лѣстница, она все растягивается и кажется доходитъ до самаго неба!" И опять принималась карабкаться по ступенькамъ.
   Рискну ли разсказать о тѣхъ еще болѣе тяжелыхъ минутахъ, когда я висѣла гдѣ то въ безграничномъ темномъ пространствѣ и была однимъ изъ звеньевъ какого-то огненнаго не то кольца, не то ожерелья или сверкающаго круга; въ такія минуты я молила только объ одномъ, чтобы меня вырвали изъ этой ужасной огненной цѣпи или какъ нибудь освободили отъ мучительнаго сознанія, что я составляю съ ней одно нераздѣльное цѣлое.
   Быть можетъ лучше бы не говорить объ этихъ видѣніяхъ больного воображенія, быть можетъ разсказъ о нихъ утомителенъ и непонятенъ, но я вызываю эти воспоминанія не затѣмъ, чтобъ заставить другихъ пережить тяжелыя минуты, и не потому, чтобъ эти воспоминанія были мнѣ пріятны, но мнѣ кажется, что, чѣмъ болѣе мы будемъ знать объ всѣхъ такихъ непонятныхъ и мучительныхъ проявленіяхъ болѣзни, тѣмъ скорѣе научимся ихъ облегчать.
   Вѣроятно для многихъ понятнѣе будетъ то безмятежное состояніе, которое наступило для меня потомъ; восхитительный долгій сонъ, блаженный покой, когда я была настолько слаба, что относилась совершенно равнодушно къ собственному существованію и -- по крайней мѣрѣ мнѣ теперь такъ кажется,-- услышала бы о томъ, что я умираю, безъ малѣйшаго волненія только лишь съ нѣжнымъ сожалѣніемъ о тѣхъ, кого я покидаю. Въ такомъ то состояніи я была, когда впервые зажмурилась отъ блеснувшаго мнѣ въ глаза свѣта и съ безграничной радостью, которую не выразить словами, узнала, что я опять вижу.
   Я слышала, какъ Ада день и ночь плакала у дверей, какъ она называла меня жестокой и говорила, что я ее не люблю, какъ умоляла, чтобъ ее впустили ходить за мной, но, когда только была въ силахъ, я говорила: "ни за что дорогая моя, ни за что!4 и снова повторяла Чарли, чтобъ она не впускала ее ко мнѣ, даже если я умру. Чарли въ это трудное время была вѣрна мнѣ всѣмъ своимъ великимъ сердцемъ, и своей маленькой ручонкой держала дверь на замкѣ.
   Когда мое зрѣніе стало укрѣпляться и съ каждымъ днемъ глаза мои привыкали выносить все больше и больше свѣта, я могла читать письма, которыя Ада писала мнѣ каждый день утромъ и вечеромъ, и, не опасаясь повредить ей, могла подносить ихъ къ губамъ и прижиматься къ нимъ щекой. Я могла видѣть, какъ моя нѣжная и заботливая служаночка расхаживаетъ по обѣимъ комнатамъ, приводя все въ порядокъ, какъ она весело разговариваетъ съ Адой черезъ окно, уже не закрытое занавѣской. Я могла понять, оттого въ домъ такая тишина, и оцѣнить, какая въ этомъ выражалась заботливость со стороны тѣхъ, кто всегда былъ такъ добръ ко мнѣ. Я могла облегчать слезами свое переполненное сердце и, несмотря на свою слабость, была такъ же счастлива, какъ прежде, когда наслаждалась полнымъ здоровьемъ.
   Мало по малу начали возвращаться мои силы; я уже не лежала больше въ странной неподвижности, безучастно наблюдая за всѣмъ, что для меня дѣлается, а стала понемножку владѣть своими членами, оказывать сама себѣ услуги, стала опять интересоваться жизнью и привязываться къ ней.
   Какъ памятенъ мнѣ тотъ вечеръ, когда, обложенная подушками, я сѣла въ постели для перваго торжественнаго чаепитія въ обществѣ Чарли! Какъ была счастлива, какъ суетилась милая малютка, этотъ ангелъ Божій, посланный въ нашъ грѣшный міръ для утѣшенія слабыхъ и несчастныхъ! Она поминутно останавливалась среди своихъ хозяйственныхъ приготовленій, клала голову ко мнѣ на грудь и нѣжно ласкалась, повторяя, какъ она рада, какъ она рада! Кончилось тѣмъ, что я была принуждена сказать:
   -- Чарли, голубушка, если ты будешь такъ продолжать, мнѣ придется опять лечь, потому что я слабѣе, чѣмъ думала.
   Тогда она притихла, какъ мышка, и молча занялась своимъ дѣломъ, перебѣгая изъ одной комнаты въ другую, и ея сіяющее личико мелькало то тутъ, то тамъ, то исчезало въ тѣни, то появлялось освѣщенное этимъ божественнымъ, дивнымъ солнцемъ!
   Когда все было готово, и у моей постели стоялъ приготовленный и украшенный любящей рукой Ады чайный столъ съ разными соблазнительными лакомствами, со сверкающей бѣлой скатертью и букетомъ цвѣтовъ, я почувствовала себя на столько сильной, чтобъ спросить Чарли о томъ, что уже нѣсколько времени занимало меня.
   Я начала съ того, что похвалила ее за отличное содержаніе комнаты; дѣйствительно нигдѣ не было ни пятнышка, ни пылинки, воздухъ чистый и свѣжій, вообще съ трудомъ вѣрилось, чтобы въ этой комнатѣ такъ долго лежалъ больной человѣкъ. Мои комплименты привели Чарли въ восторгъ, ея личико расцвѣло ярче прежняго.
   -- Однако, Чарли, здѣсь не достаетъ чего-то, къ чему я привыкла, сказала я, оглядываясь вокругъ.
   Бѣдная малютка тоже оглянулась и покачала головой съ слабой попыткой показать, что не понимаетъ, о чемъ я говорю.
   -- Картины всѣ на своихъ мѣстахъ?-- спросила я.
   -- Всѣ до одной, миссъ.
   -- А мебель?
   -- Вся, я только кое-что передвинула, чтобъ было попросторнѣе.
   -- Однако недостаетъ какого-то знакомаго предмета. Ахъ, знаю! Не достаетъ зеркала.
   Чарли выскочила изъ-за стола, сдѣлавъ видъ, что забыла что-то въ сосѣдней комнатѣ, и я слышала, какъ она тамъ разрыдалась.
   Теперь я была увѣрена въ томъ, о чемъ такъ часто думала, и могла благодарить Бога, что ударъ не былъ для меня неожиданнымъ. Я кликнула Чарли; она вошла, стараясь казаться улыбающейся, но на самомъ дѣлѣ ея лицо было очень печально. Я обняла ее и сказала:
   -- Не стоитъ горевать, Чарли; надѣюсь, что отлично проживу и безъ прежняго лица.
   Я настолько уже поправилась, что могла сидѣть въ креслѣ и даже, опираясь на Чарли, доплелась въ сосѣднюю комнату; тамъ зеркало тоже исчезло съ своего обычнаго мѣста, но это не прибавило новой горечи къ ниспосланному мнѣ испытанію.
   Все это время мистеръ Джерндайсъ горячо желалъ меня видѣть, и теперь не было болѣе причинъ отказывать себѣ въ этомъ счастіи. Онъ пришелъ утромъ и въ первую минуту только и могъ выговорить, крѣпко обнявъ меня:
   -- Милая, дорогая дѣвочка!
   Я давно знала,-- и кто могъ знать лучше меня?-- какой глубокій источникъ любви и великодушія таился въ его сердцѣ, и развѣ мое безобразіе и тѣ мелкія страданія, которыя оно мнѣ причиняло, не выкупались тѣмъ, что я занимала такое важное мѣсто въ этомъ благородномъ сердцѣ? "Да, я не ошиблась",-- думала я:-- "онъ увидѣлъ меня и любитъ не меньше прежняго; онъ увидѣлъ меня и любитъ еще сильнѣе, о чемъ же мнѣ сокрушаться?"
   Онъ опустился на софу подлѣ меня, поддерживая меня одной рукой, и нѣсколько времени закрывался отъ меня, но когда отнялъ руку, на лицѣ его было обыкновенное милое выраженіе, такое, лучше котораго на свѣтѣ никогда не бывало и быть не можетъ.
   -- Трудное мы пережили время!-- сказалъ онъ, -- какой непреклонной была наша маленькая старушка.
   -- Это вѣдь къ лучшему, опекунъ.
   -- Къ лучшему? разумѣется, -- какъ и все, что она дѣлаетъ, нѣжно проговорилъ онъ.-- Но мы съ Адой чувствовали себя такими одинокими и несчастными! Твоя подруга Кадди безпрестанно являлась справляться о тебѣ; всѣ, кто тебя знаетъ, сильно безпокоились за тебя. Бѣдный Рикъ даже мнѣ написалъ, такъ безпокоился.
   Изъ писемъ Ады мнѣ было извѣстно о посѣщеніяхъ Кадди, но о Ричардѣ я ничего не знала и сказала это опекуну.
   -- Да, голубушка, я счелъ за лучшее не говорить Адѣ.
   -- Вы сказали, что онъ вамъ написалъ,-- продолжала я, дѣлая такое же удареніе на этомъ словѣ, какое сдѣлалъ онъ,-- какъ будто это вещь необыкновенная; вѣдь съ его стороны такъ естественно написать своему лучшему другу!
   -- Душа моя, онъ далеко не увѣренъ, что я его лучшій другъ, и обратился ко мнѣ только потому, что не могъ получить отвѣта отъ тебя самой, а другого пути узнать о тебѣ не было; написалъ холодное, надменное, сухое, злобное письмо. Ну, чтожъ, милая старушечка, надо быть снисходительнымъ, его нельзя винить. Процессъ Джерндайсовъ измѣнилъ его до неузнаваемости и выставилъ меня передъ нимъ въ ложномъ свѣтѣ. Я видѣлъ на своемъ вѣку еще худшіе плоды злополучнаго процесса, худшіе во много разъ. Будь въ немъ запутаны ангелы, навѣрное даже на нихъ отразилось бы его пагубное вліяніе.
   -- Однакоже васъ процессъ нисколько не измѣнилъ.
   -- Что ты, голубушка!-- отвѣтилъ онъ смѣясь.-- Несчетное множество разъ южный вѣтеръ превращался изъ-за него въ восточный. Рикъ не довѣряетъ мнѣ и подозрѣваетъ меня; законники, съ которыми онъ связался, учатъ его не довѣрять мнѣ и подозрѣвать меня. Ему насказали, что наши интересы противоположны, что наши притязанія расходятся и тому подобное. А между тѣмъ, если бъ я только могъ выкарабкаться изъ этихъ горъ бумаги, нагроможденныхъ крючкотворами, изъ этой грязи, въ которой такъ давно треплется мое бѣдное имя, если бъ я могъ уничтожить ее, отказавшись отъ своихъ правъ,-- небу извѣстно, что я сдѣлалъ бы это сію же минуту? Но я не могу этого сдѣлать, теперь это уже не въ человѣческой власти. Если бъ я могъ вернуть Рику его прежній счастливый характеръ, я съ радостью отказался бы отъ всѣхъ денегъ, оставленныхъ въ судейской кассѣ всѣми умершими истцами, какіе были прикованы къ колесницѣ правосудія, исколесовавшей имъ сердце и душу,-- хотя этихъ денегъ столько, что изъ ихъ можно бы воздвигнуть высочайшую пирамиду въ память величайшаго беззаконника -- Канцлерскаго суда.
   -- Неужели Ричардъ можетъ подозрѣвать васъ! воскликнула я съ изумленіемъ.
   -- Ахъ, душа моя, душа моя! Тонкій ядъ, продуктъ всей лжи и обмановъ, естественно развиваетъ эту болѣзнь. Эта гибельная отрава заразила его кровь, и въ его глазахъ всѣ предметы теряютъ свой настоящій видъ. Не его это вина!
   -- Но это ужасное несчастье, опекунъ.
   -- Да, ужасное несчастье -- подпасть подъ вліяніе злосчастнаго процесса. Большаго несчастія я не знаю. Мало по малу онъ дошелъ до того, что съ полнымъ довѣріемъ сталъ опираться на подгнившій камышевый стебель, и все окружающее кажется ему такимъ же гнилымъ и неустойчивымъ, какъ его шаткая опора. Но отъ всей души повторяю: мы должны быть снисходительны къ бѣдному Рику; сколько на своемъ вѣку пришлось мнѣ видѣть такихъ же прекрасныхъ молодыхъ сердецъ, испорченныхъ той же заразой!
   Я все таки не могла удержаться, чтобъ не сказать ему, какъ изумлена и огорчена неудачей его благихъ безкорыстныхъ намѣреній.
   -- Ты не должна такъ говорить, госпожа ворчунья, отвѣтилъ онъ шутливо.-- Надѣюсь, что Ада на меня не пожалуется, а это уже что нибудь да значитъ Я мечталъ, что эти юныя существа будутъ считать меня другомъ; я думалъ, что наша дружба будетъ крѣпка и устоитъ, несмотря ни на какія тяжбы. Но я грезилъ о невозможномъ. Дѣло Джерндайса противъ Джерндайса было нянькой и воспитателемъ Ричарда.
   -- Но, опекунъ, развѣ нельзя надѣяться, что жизненный опытъ заставитъ его понять, какъ горько онъ ошибается?
   -- Будемъ надѣяться, дорогая Эсфирь, что это случится, и случится не слишкомъ поздно. Во всякомъ случаѣ мы не должны строго относиться къ нему. Много ли найдется вполнѣ сложившихся зрѣлыхъ людей, хорошихъ людей, которые, попали въ этотъ же судъ въ качествѣ истцовъ, уцѣлѣютъ и не перемѣнятся къ худшему въ одинъ, два много три года? Какъ же удивляться тому, что это случилось съ Рикомъ?
   Тутъ опекунъ понизилъ голосъ и заговорилъ такъ, точно размышлялъ вслухъ.
   -- Несчастный юноша сначала не могъ повѣрить,-- да и кто бы могъ?-- что судъ то, что онъ есть на самомъ дѣлѣ. Съ искреннимъ, горячимъ довѣріемъ этотъ юноша ждетъ, что судъ войдетъ въ его интересы и разрѣшитъ его тяжбу; но судъ медлитъ, тянетъ, выматываетъ изъ него жилы, раздражаетъ, мучитъ, выводитъ его изъ терпѣнія; шагъ за шагомъ разбиваетъ его розовыя надежды; но такъ какъ юноша все еще вѣритъ, все еще жаждетъ правосудія, то начинаетъ считать всѣхъ на свѣтѣ лицемѣрами и лжецами. Такъ-то! Недовольно объ этомъ, дорогая моя.
   Опекунъ продолжалъ заботливо поддерживать меня, обнявъ одной рукою; его нѣжность растрогала меня до слезъ; я склонилась къ нему на плечо съ такою любовью какъ-будто онъ былъ моимъ отцомъ. Наступило молчаніе. Я обдумывала, какъ бы мнѣ повидаться съ Ричардомъ, и рѣшила, что, какъ только поправлюсь совсѣмъ, непремѣнно увижусь съ нимъ и попытаюсь все уладить.
   -- Однако есть лучшіе предметы для разговора въ такой радостный день, какъ день выздоровленія нашей дорогой дѣвочки. Я долженъ былъ начать съ исполненія одного порученія. Когда Ада можетъ прійти къ тебѣ, голубушка?
   Я уже думала объ этомъ. Этотъ вопросъ былъ отчасти въ связи съ исчезновеніемъ зеркалъ, правда, только отчасти, ибо я знала, что Ада не измѣнится ко мнѣ оттого, что измѣнилось мое лицо.
   -- Дорогой опекунъ, я такъ долго была разлучена съ нею, что... хотя она мнѣ дороже свѣта...
   -- Знаю, госпожа ворчунья, отлично знаю.
   Онъ былъ такъ добръ, его прикосновеніе выражало столько состраданія и такую нѣжную привязанность, его голосъ вливалъ столько утѣшенія въ мое сердце, что я смолкла на мгновеніе, будучи не въ состояніи продолжать.
   -- Ты устала, сказалъ онъ,-- отдохни немножко.
   -- Я такъ цолго не видѣлась съ Адой, начала я опять послѣ небольшой паузы,-- что желала бы еще нѣсколько времени побыть одной. Лучше бы мнѣ уѣхать отсюда, прежде чѣмъ мы съ ней увидимся. Если бы можно было мнѣ съ Чарли уѣхать куда нибудь въ деревню, какъ только я буду въ состояніи двигаться... въ деревнѣ мои силы скоро окрѣпнутъ, я оживу отъ свѣжаго воздуха и отъ предвкушенія счастія быть снова съ Адой. Такъ, мнѣ кажется, будетъ лучше для насъ обѣихъ.
   Можетъ быть мое желаніе привыкнуть немного къ своему обезображенному лицу прежде свиданія съ Адой было большимъ малодушіемъ, но я не могла отъ него отдѣлаться, хотя и страстно желала увидѣть Аду. Я была увѣрена, что опекунъ понялъ, какое побужденіе руководило мною, но это меня не смутнло, я знала, что онъ извинитъ мнѣ мое малодушіе.
   -- Пусть наша избалованная старушка дѣлаетъ по своему, хоть я знаю, что ея непреклонность заставитъ кое кого пролить много слезъ. Взгляни, вотъ письмо отъ Бойторна. Онъ, какъ настоящій рыцарь, отдаетъ въ твое распоряженіе весь свой домъ, откуда нарочно выѣхалъ заранѣе, клянется небомъ и землей и всѣми страшными клятвами, какія только можетъ вытерпѣть бумага, что если ты не переѣдешь, онъ не оставитъ въ своемъ домѣ камня на камнѣ!
   И опекунъ подалъ мнѣ письмо отъ Бойторна.
   Безъ всякаго общепринятаго обращенія, вродѣ: "Дорогой Джерндайсъ" и т. п., оно прямо начиналось такъ: "Клянусь, что если миссъ Соммерсонъ не поселится въ моемъ домѣ, который я оставляю сегодня въ часъ пополудни"... Дальше въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ, но съ величайшей серьезностью излагалось упомянутое предложеніе.
   Читая это посланіе, мы смѣялись отъ души, что, впрочемъ, не помѣшало намъ воздать должное добротѣ его автора. Было рѣшено, что я завтра же отошлю мистеру Бойторну благодарственное письмо, въ которомъ скажу, что принимаю его предложеніе. Оно пришлось мнѣ очень по сердцу, ибо изъ всѣхъ мѣстъ, о которыхъ я могла мечтать, ни одно не нравилось мнѣ такъ, какъ Чизни-Вудъ.
   -- Ну, милая хозяюшка, проговорилъ опекунъ, вынимая часы.-- мнѣ пора уходить; я заранѣе рѣшилъ, что не буду у тебя засиживаться, чтобъ не утомить тебя, и теперь мнѣ осталась всего одна минутка. У меня есть къ тебѣ еще одна челобитная. Маленькая миссъ Флайтъ, услышавъ о твоей болѣзни, пришла сюда изъ Лондона, сдѣлавъ ни больше, ни меньше какъ двадцать миль въ бальныхъ башмакахъ, только затѣмъ, чтобъ разузнать о тебѣ. Хорошо еще, что мы были дома, а то ей и назадъ пришлось бы возвращаться пѣшкомъ.
   -- Опять по старому! Кажется, всѣ до одного въ заговорѣ, чтобъ осчастливить меня!
   -- Ну, мышка, если тебѣ не будетъ слишкомъ утомительно принять это безобидное созданіе, прежде чѣмъ ты поѣдешь спасать обреченный на разрушеніе домъ Бойторна, я увѣренъ, что ты этимъ обрадуешь ее и осчастливишь такъ, какъ не могъ бы осчастливить даже я, хотя и ношу обаятельное имя "Джерндайсъ".
   Безъ сомнѣнія, онъ понималъ, что свиданіе съ этимъ бѣднымъ, обиженнымъ судьбою существомъ будетъ для меня хорошимъ урокомъ. Я, кажется, не съумѣла вполнѣ выразить, съ какимъ искреннимъ удовольствіемъ приму ее. И прежде я ее жалѣла, но никогда еще не сочувствовала ей такъ, какъ теперь; и прежде я всегда рада была успокоить и утѣшить ее, но прежде это и на половину не радовало меня такъ, какъ теперь. Мы условились относительно дня, когда миссъ Флайтъ пріѣдетъ раздѣлить мой ранній обѣдъ.
   Когда опекунъ ушелъ, я опустила голову на подушку и молила Бога простить мнѣ, что, осыпанная Его дарами, я такъ преувеличивала тяжесть посланнаго мнѣ испытанія. Мнѣ вспомнилась дѣтская молитва, которую я возсылала къ небу въ одинъ давно прошедшій день моего рожденія, прося Бога сдѣлать меня трудолюбивой, твердой, смиренной, дать мнѣ возможность дѣлать добро другимъ и заслужить капельку любви къ себѣ. Мнѣ пришло на память счастіе, которымъ я наслаждалась, привязанность ко мнѣ всѣхъ этихъ любящихъ сердецъ,-- и совѣсть упрекнула меня. Если теперь я выкажу слабость, къ чему послужили благодѣянія, которыя были мнѣ дарованы? Я повторила мою старую дѣтскую молитву тѣми же словами, и прежній миръ сошелъ въ мою душу. Опекунъ сталъ приходить ко мнѣ каждый день. Спустя недѣлю или около того, я могла ходить по своимъ двумъ комнатамъ и вести долгіе разговоры съ Адой изъ-за оконной занавѣски; я ее еще не видѣла, ибо не имѣла мужества взглянуть на ея прелестное личико, хотя могла легко сдѣлать это такъ, чтобъ она меня не замѣтила.
   Въ назначенный день пріѣхала миссъ Флайтъ. Бѣдная старушка, совершенно забывъ свою обычную чопорность, вбѣжала въ комнату съ восклицаніемъ:-- Дорогая моя Фицъ-Джерндайсъ! бросилась ко мнѣ на шею и осыпала меня поцѣлуями.
   -- Ахъ, Боже мой! воскликнула она, опустивъ руку въ ридикюль,-- у меня здѣсь только документы. Дорогая Фицъ-Джерндайсъ, одолжите мнѣ носовой платокъ.
   Чарли подала ей платокъ, и добрая старушка, прижавъ его къ глазамъ обѣими руками, минутъ десять проливала слезы.
   -- Я плачу отъ радости, дорогая Фицъ-Джерндайсъ, поторопилась она объяснить.-- Вовсе не отъ огорченія, а отъ радости, что опять вижу васъ, отъ удовольствія, что имѣю честь быть у васъ. Я васъ люблю, дорогая моя, гораздо больше, чѣмъ канцлера, хотя и посѣщаю аккуратно его засѣданія. Кстати, милая моя, по поводу носового платка...
   Тутъ миссъ Флайтъ вопросительно взглянула на Чарли, которая выходила на встрѣчу дилижансу. Чарли взглянула на меня и, повидимому, не особенно поощряла продолженіе повѣствованія.
   -- Очень хорошо! Совершенная правда. Съ моей стороны было нескромно заговорить объ этомъ, но, дорогая Фицъ-Джерндайсъ, по временамъ -- скажу вамъ откровенно, ибо вамъ бы и въ голову не пришло,-- у меня тутъ... немножко... путается, докончила она, указывая себѣ на лобъ.-- Больше ничего.
   -- Что вы мнѣ хотѣли сказать? спросила я улыбаясь, такъ какъ знала, что ей ужасно хочется разсказать.-- Вы возбудили мое любопытство и должны его удовлетворить.
   Миссъ Флайтъ поглядѣла на Чарли, какъ-будто спрашивая у нея совѣта въ этомъ важномъ дѣлѣ. Та сказала:
   -- Въ такомъ случаѣ, мэмъ, лучше скажите, и миссъ Флайтъ стала ее ужасно благодарить.
   -- Наша маленькая пріятельница удивительно умна, сказала она мнѣ со своимъ таинственнымъ видомъ.-- Мала, но чрезвычайно умна! И такъ, моя милая, вернемся къ этому интересному разсказу,-- это всего только разсказъ, но, по моему, очаровательный. Та особа, которая провожала насъ отъ дилижанса, бѣдно одѣтая и въ такой неизящной шляпкѣ...
   -- Это Дженни, миссъ, вставила Чарли.
   -- Именно, именно, согласилась миссъ Флайтъ съ пріятной улыбкой,-- Дженни, да. И что же она разсказала нашей маленькой пріятельницѣ?! Какая-то леди подъ вуалью приходила въ коттеджъ разспрашивать о здоровьѣ моей милой Фицъ-Джерндайсъ и унесла съ собою на память носовой платокъ, только потому, что онъ принадлежалъ прежде моей дорогой Фицъ-Джерндайсъ. Это дѣлаетъ честь дамѣ подъ вуалью, не правда-ли?
   -- Я съ удивленіемъ посмотрѣла на Чарли. Она сказала:
   -- Дженни говоритъ, миссъ, что, когда умеръ ея малютка, вы оставили у нихъ свой платокъ; она его сняла и спрятала вмѣстѣ съ вещами, какія остались отъ бэби. Я думаю, миссъ, она поступила такъ отчасти потому, что онъ покрывалъ малютку.
   -- Мала, по чрез-вы-чай-но умна! прошептала миссъ Флайтъ, указывая себѣ на лобъ, чтобъ сильнѣе выразить весь умъ Чарли.-- И какъ толково говоритъ! Гораздо толковѣе всѣхъ адвокатовъ, какихъ я слышала.
   -- Я помню это, Чарли, сказала я,-- что же дальше?
   -- Ну вотъ, миссъ, этотъ самый платокъ леди и унесла. Дженни просила сказать вамъ, миссъ, что она не отдала бы этого платка ни за какія сокровища, но леди взяла его потихоньку и оставила вмѣсто него деньги. Съ вашего позволенія, миссъ, Дженни ее совсѣмъ не знаетъ.
   -- Кто жъ бы это могъ быть? сказала я.
   -- Дорогая моя, сказала миссъ Флайтъ, таинственно приблизивъ губы къ моему уху, -- по моему мнѣнію, только не говорите этого нашей маленькой пріятельницѣ, это была жена лорда-канцлера. Онъ вѣдь женатъ. Я слышала, она ужасно съ нимъ обращается. Представьте, даже бросаетъ бумаги его лордства въ каминъ, когда онъ отказывается платить по счетамъ ювелира!
   Я не задумывалась много надъ тѣмъ, кто была эта леди: я рѣшила, что это, должно быть, была Каролина; кромѣ того мое вниманіе было отвлечено гостьей, которая повидимому озябла и проголодалась, пока ѣхала. Когда принесли обѣдъ, я должна была помочь ей принарядиться въ старый обтрепанный шарфъ; она облеклась въ поношенныя заштопанныя перчатки, которыя привезла съ собой въ бумажномъ сверткѣ, и была вполнѣ довольна собою.
   Я предсѣдательствовала за обѣдомъ, состоявшимъ изъ рыбы, жареной курицы, телятины, зелени и пудинга съ мадерой. Я такъ радовалась, видя, какъ довольна миссъ Флайтъ, съ какимъ достоинствомъ, съ какими церемоніями она кушаетъ, что вскорѣ забыла обо всемъ другомъ. Когда передъ нами поставили дессертъ, приготовленный руками моей милочки, которая никому не уступала права заботиться обо мнѣ, миссъ Флайтъ такъ разболталась и казалась такой счастливой, что я, зная, какъ она любитъ говорить о себѣ, придумала навести ее на мысль разсказывать свою исторію. Я начала такъ:
   -- Скажите, миссъ Флайтъ, давно вы посѣщаете засѣданія лорда-канцлера?
   -- О, ужъ много лѣтъ, очень много лѣтъ, дорогая моя. Я жду рѣшенія. Теперь ждать недолго.
   Несмотря на то, что надежда никогда не покидала старушку, она такъ заволновалась, что у меня явилось сомнѣніе, хорошо ли я сдѣлала, затронувъ эту тему, и я рѣшила перевести разговоръ на что нибудь другое.
   -- Отецъ мой ожидалъ рѣшенія, и братъ, и сестра, всѣ они ждали рѣшенія, и я жду.
   -- Они всѣ..
   -- Умерли, пока тянулось дѣло.
   Я видѣла, что ей хочется продолжать, и подумала, что, пожалуй лучше будетъ поддержать разговоръ.
   -- Не благоразумнѣе ли было бы съ вашей стороны не ждать больше? сказала я.
   -- Да, разумѣется, отвѣтила она быстро.
   -- И не посѣщать больше суда?
   -- Конечно. Очень мучительно, дорогая Фицъ-Джерндайсъ, вѣчно ожидать того, что никогда не наступить. Очень мучительно, увѣряю васъ. Я стала кости да кожа.
   И она протянула мнѣ руку, которая въ самомъ дѣлѣ была поразительно худа.
   -- Но, дорогая моя, въ судѣ есть какая-то страшная притягательная сила. Тс! Не говорите объ этомъ нашей маленькой пріятельницѣ, когда она вернется. Она можетъ испугаться и совершенно основательно. Да это мѣсто страшно влечетъ къ себѣ: вы не можете разстаться съ нимъ, вы должны ждать.
   Я пробовала ее разувѣрить. Она выслушала меня терпѣливо, съ улыбкой на губахъ, но у нея былъ уже готовъ отвѣтъ.
   -- А! Вы думаете, я говорю такъ оттого, что свихнулась. Это вѣдь очень глупо -- свихнуться, все тогда путается въ головѣ. Но, дорогая, я бываю въ судѣ много лѣтъ, и я хорошо замѣтила: это вліяніе печати и жезла, которые лежатъ на столѣ.
   Я спросила, въ чемъ же, по ея мнѣнію, выражается ихъ дѣйствіе?
   -- Въ притяженіи, отвѣтила миссъ Флайтъ,-- они притягиваютъ къ себѣ людей, высасываютъ изъ нихъ здоровье, умъ, всѣ хорошія качества, лишаютъ ихъ спокойствія. Я чувствовала, какъ по ночамъ они отымаютъ у меня покой. Эти дьяволы околдовываютъ своимъ холоднымъ блескомъ!
   Она нѣсколько разъ шлепнула меня по рукѣ и весело закивала, какъ будто желая дать мнѣ этимъ понять, что, хоть ея рѣчи и мрачны, хоть она сообщаетъ такія ужасныя тайны, во мнѣ лично нечего бояться.
   -- Позвольте, я разскажу вамъ, какъ было со мной. Прежде чѣмъ они притянули меня, что я дѣлала? Играла на тамбуринѣ? Нѣтъ, вышивала въ тамбуръ. И моя сестра тоже занималась вышиваньемъ, а отецъ и братъ работали на постройкахъ. Мы жили всѣ вмѣстѣ. И очень прилично, дорогая, моя, очень прилично! Сперва они притянули отца, понемножку, исподволь. Тогда семья распалась. Черезъ нѣсколько лѣтъ онъ превратился въ раздражительнаго, угрюмаго, озлобленнаго банкрота, у котораго ни для кого не было ни добраго слова, ни добраго взгляда. А прежде онъ былъ совсѣмъ другой, милая Фицъ-Джерндайсъ, совсѣмъ другой! Его посадили въ долговую тюрьму, тамъ онъ и умеръ. За отцомъ покатился подъ гору братъ... къ пьянству, къ нищетѣ къ смерти. Потомъ и сестру затянуло, тс! куда -- не спрашивайте. Я захворала. Я была въ нищетъ. Тогда я услыхала, я еще и прежде слышала, что не всѣхъ этихъ несчастіяхъ виноватъ судъ. Выздоровѣвъ, я пошла взглянуть на это чудовище, увидала его, и меня тоже затянуло.
   Когда она кончила свой короткій разсказъ, который передавала тихимъ надорваннымъ голосомъ, какъ будто еще подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ испытаннаго потрясенія, къ ней вернулся ея обыкновенный привѣтливый, полный достоинства видъ.
   -- Вы не вѣрите мнѣ, дорогая? Пусть! когда нибудь повѣрите. Я немного свихнувшись, но я замѣтила! За эти годы я видѣла много новичковъ; они являлись, ничего не подозрѣвая, и попадали подъ вліяніе жезла и печати. Такъ было съ моимъ отцомъ, съ братомъ, съ сестрою и со мною. Я слышала, какъ краснорѣчивый Кенджъ и остальные говорятъ новичкамъ: "Вы не знаете миссъ Флайтъ? вы еще здѣсь вновѣ. Вы должны подойти и представиться миссъ Флайтъ". Пре-крас-но! Горжусь честью! Они смѣются, но я напередъ знаю, Фицъ-Джерндайсъ, что съ ними случится. Я знаю лучше ихъ, когда начнется дѣйствіе притягательной силы. О, я изучила признаки! Я видѣла, какъ они появились у Гридли, и видѣла, чѣмъ онъ кончилъ. Дорогая Фицъ-Джерндайсъ, и она опять понизила голосъ:-- я замѣтила ихъ появленіе у нашего друга, несовершеннолѣтняго Джерндайса. Надо удержать его, иначе онъ затянется и погибнетъ.
   Нѣсколько минутъ она смотрѣла на меня молча. Но мало-по-малу лицо ея оживилось, она улыбнулась,-- можетъ быть потому, что боялась, не были ли ея рѣчи слишкомъ мрачны, а можетъ быть потому, что растеряла связь мыслей, и продолжала другимъ тономъ, чинно прихлебывая вино:
   -- Да, дорогая моя, какъ сказала, жду рѣшенія. Скоро. Знайте,-- тогда я выпущу на свободу моихъ пташекъ и пожалую изъ своихъ владѣній нѣкоторыхъ лицъ.
   Меня поразилъ ея намекъ на Ричарда и зловѣщій смыслъ ея безсвязныхъ рѣчей, которымъ ея собственный жалкій видъ служилъ превосходной иллюстраціей.
   Къ счастью, она опять была совершенно довольна собой и сіяла улыбкой.
   Положивъ свободную руку на мою, она весело заговорила:
   -- Вы однако еще не поздравили меня, дорогая, ни слова не сказали о моемъ докторѣ.
   Я созналась, что совершенно ее не понимаю.
   -- О моемъ докторѣ, мистерѣ Вудкортѣ, дорогая, который былъ такъ внимателенъ ко мнѣ, несмотря на то, что лечилъ меня даромъ. Впрочемъ это только пока. Настанетъ день! Я хочу сказать: день рѣшенія, которое разрушитъ чары жезла и печати.
   -- Мистеръ Вудкортъ теперь далеко, да, мнѣ кажется, ужъ и время прошло для такого поздравленія.
   -- Какъ, дитя мое, вы не знаете, что съ нимъ случилось, возможно ли!
   -- Не знаю.
   -- Но вѣдь объ этомъ всѣ говорили, моя радость!
   -- Вы забываете, какъ давно я не выхожу отсюда.
   -- Правда, дорогая, виновата. По вмѣстѣ съ остальнымъ я потеряла и память. Какая губительная сила, не правда ли? И такъ, дорогая моя, у береговъ Остъ-Индіи случилось ужасное кораблекрушеніе.
   -- Кораблекрушеніе! Мистеръ Вудкортъ...
   -- Не волнуйтесь, милочка, онъ внѣ опасности. Ужасная сцена. Смерть въ разныхъ видахъ. Сотни умершихъ и умирающихъ. Огонь, буря, мракъ. Утопающіе выброшены на скалу. Мой дорогой докторъ -- герой. Хладнокровенъ и храбръ. Спасаетъ жизнь многимъ, не жалуется ни на голодъ, ни на жажду, закутываетъ своимъ платьемъ тѣхъ, кто лишился одежды, становится предводителемъ, указываетъ что надо дѣлать. Всѣ ему подчиняются, онъ ходитъ за больными, погребаетъ умершихъ и наконецъ спасаетъ всѣхъ, кто остался въ живыхъ. Несчастные боготворятъ его, дорогая моя! Когда они добрались до твердой земли, всѣ пали къ его йогамъ, благословляя его. Теперь молва о немъ гремитъ по всей странѣ. Постойте, гдѣ мой ридикюль? Прочтите, вы должны прочесть, я захватила съ собою.
   И я прочла эту благородную исторію медленно и не вполнѣ понимая смыслъ того, что читала, потому что глаза мои застилало слезами и я неясно различала слова. Нѣсколько разъ впродолженіе чтенія длинной статьи, вырѣзанной миссъ Флайтъ изъ газеты, я такъ плакала, что должна была откладывать газету въ сторону.
   Я гордилась тѣмъ, что знаю человѣка, совершившаго такое благородное, мужественное дѣло; я торжествовала отъ того, что онъ покрылъ себя неувядаемой славой; я такъ восхищалась его подвигомъ, что завидовала тѣмъ несчастнымъ, которые упали къ его ногамъ и благословляли своего спасителя. Я сама готова была преклонить колѣни передъ нимъ, который былъ далеко... и, полная восторга, осыпать его благословеніями за его мужество и великодушіе. Я чувствовала, что никто... ни мать, ни сестра, ни жена... не могли бы чтить его больше меня. Никто!
   Гостья предложила эту статью мнѣ въ подарокъ. Когда стало смеркаться и миссъ Флайтъ начала прощаться, боясь пропустить дилижансъ, съ которымъ должна была вернуться въ Лондонъ, она все еще разсказывала о кораблекрушеніи, а я все еще не успокоилась и не могла освоиться со всѣми подробностями этого происшествія.
   -- Дорогая моя, говорила она, заботливо укладывая шарфъ и перчатки,-- моему храброму доктору должны пожаловать титулъ и, безъ сомнѣнія, пожалуютъ. Какого вы объ этомъ мнѣнія?
   Я конечно была согласна, что онъ заслужилъ титулъ, но не могла согласиться съ тѣмъ, что онъ дѣйствительно его получитъ.
   -- Отчего? спросила миссъ Флайтъ съ нѣкоторой рѣзкостью.
   Я сказала, что въ Англіи не принято жаловать людямъ титулы за гражданскія заслуги, какъ-бы онѣ ни были велики и славны, за однимъ, впрочемъ, исключеніемъ, -- когда эти заслуги въ томъ, что человѣкъ нажилъ большой капиталъ.
   -- Боже правый! Какъ можно говорить подобныя вещи! воскликнула она.-- Развѣ вы не знаете,-- всѣ, кто составляетъ украшеніе Англіи, кто отличился на поприщѣ науки, поэзіи, прославился какими-нибудь талантами или гуманными подвигами,-- всѣ возводятся въ знатное достоинство. Оглянитесь вокругъ, моя милая, и всмотритесь. Должно быть, теперь ваши мысли немножко путаются, если вы не знаете, что по этой-то причинѣ титулы и не переводятся въ нашей странѣ.
   Кажется, она искренно вѣрила тому, что говорила, потому что были моменты, когда разсудокъ совершенно покидалъ ее.
   Теперь я должна разстаться съ тайной, которую долго пыталась скрыть.
   Иногда мнѣ казалось, что мистеръ Вудкортъ любитъ меня, и что, будь онъ богаче, онъ быть можетъ открылъ бы мнѣ свою любовь, прежде чѣмъ уѣхать.
   Иногда мнѣ казалось, что его признаніе доставило бы мнѣ огромную радость.
   Но какъ хорошо, что этого не случилось!
   Еслибъ между нами была переписка, сколько бы выстрадала я теперь, когда должна была бы вернуть слово, данное той, которую онъ зналъ прежде.
   Да, гораздо лучше, что такъ вышло. Богу угодно было милостиво избавить меня отъ этой муки; я могла съ облегченнымъ сердцемъ повторить мою дѣтскую молитву и стараться слѣдовать тому высокому примѣру, который подавалъ мнѣ Алланъ Вудкортъ. Мы ничѣмъ не были связаны, между нами не было цѣпи, которую я должна была-бы порвать, или онъ долженъ бы влачить.
   Отнынѣ я буду идти скромной тропою долга, передъ нимъ же открытъ широкій, славный путь. И хотя насъ раздѣляетъ теперь огромной разстояніе, я буду стремиться къ тому, чтобъ встрѣтить его, когда онъ вернется, съ сердцемъ чистымъ, чуждымъ себялюбивыхъ мыслей, встрѣтить его лучшей, чѣмъ я была тогда, когда лицо мое имѣло нѣкоторую привлекательность въ его глазахъ.
   

ГЛАВА V.
Чизни-Вудъ.

   Мы съ Чарли отправились въ Линкольнширъ не однѣ: опекунъ рѣшилъ, что непремѣнно доставитъ меня въ домъ Бойторна самъ и сопровождалъ насъ до самаго мѣста. Два дня мы были въ дорогѣ. Дуновеніе вѣтерка, благоуханіе полей, цвѣтокъ, листокъ, былинка, мимолетное облачко,-- все въ природѣ казалось мнѣ прекраснымъ и восхищало меня. Это было первое, что я выиграла болѣзнью. Какъ незначительна была моя потеря въ сравненіи съ этой открывшейся мнѣ полнотой наслажденія твореніемъ Божіимъ.
   Опекунъ хотѣлъ сейчасъ же вернуться домой; дорогой мы назначили день, когда пріѣдетъ ко мнѣ Ада, а пока я приготовила ей письмо, которое онъ взялся доставить.
   Мы прибыли на мѣсто въ прекрасный лѣтній вечеръ, и черезъ полчаса опекунъ уѣхалъ назадъ.
   Если бы я была сказочной принцессой, крестницей какой-нибудь доброй феи, которая создала бы для меня дворецъ мановеніемъ волшебной палочки, мнѣ и тамъ не могло бы быть лучше, чѣмъ въ домѣ мистера Бойторна.
   Сколько приготовленій къ моему пріѣзду, какое нѣжное вниманіе ко всѣмъ моимъ вкусамъ и привычкамъ!
   Осматривая комнаты, я нѣсколько разъ должна была садиться,-- такъ была взволнована. Восхищеніе Чарли, которой я показывала домъ, помогло мнѣ успокоиться; послѣ того, какъ мы обошли садъ и она исчерпала весь свой словарь выраженій удивленія, я почувствовала себя въ томъ безмятежно счастливомъ состояніи, въ какомъ и должна была быть.
   Напившись чаю, я сказала себѣ: "Эсфирь, теперь ты настолько уже пришла въ себя, что можешь написать нѣсколько благодарственныхъ словъ гостепріимному хозяину".
   Онъ оставилъ мнѣ записочку, въ которой горячо привѣтствовалъ меня и поручалъ моимъ заботамъ свою канарейку -- высшее доказательство его довѣрія.
   Отвѣчая на это милое посланіе, я писала, что всѣ его любимые цвѣты и деревья живы и здоровы; а лучшая изъ птицъ прощебетала мнѣ самое радушное привѣтствіе, сидя на моемъ плечѣ, къ необыкновенному восторгу моей маленькой служанки, потомъ пристроилась на жердочкѣ въ углу клѣтки, и я не могу доложить ему въ точности, спитъ-ли она уже, или нѣтъ. Окончивъ письмо, я занялась распаковкой и разборкой своихъ вещей и отправила Чарли спать пораньше, сказавъ ей, что сегодня она мнѣ больше не понадобится.
   Я еще ни разу не смотрѣлась въ зеркало; моего зеркала мнѣ до сихъ поръ не вернули и я на этомъ не настаивала. Я знала, что это непростительная слабость съ моей стороны, но сказала себѣ, что начну борьбу съ нею тогда, когда буду здѣсь. Потому-то мнѣ и хотѣлось остаться одной; когда Чарли ушла, я сказала себѣ:
   "Эсфирь, если ты намѣрена быть счастливой, если ты дала слово быть твердой, то и должна его сдержать".
   И я рѣшилась сдержать его, но сперва еще разъ постаралась припомнить всѣ дарованныя мнѣ блага, помолилась и нѣсколько времени просидѣла въ раздумьи.
   Хотя болѣзнь была опасна, но мнѣ не обрѣзали волосъ, они были по прежнему длинны и густы; я распустила ихъ, тряхнула головой и подошла къ туалету; зеркало было покрыто кисейной занавѣской, я откинула ее и стояла, глядя сквозь густую волну волосъ, закрывавшихъ мнѣ лицо.
   Потомъ я отвела волосы и рѣшительно взглянула въ зеркало, ободряемая яснымъ взоромъ, который смотрѣлъ на меня оттуда. Да, я очень измѣнилась, ужасно измѣнилась. Въ первую минуту это чужое лицо такъ поразила меня, что я готова была закрыться руками и убѣжать, если-бъ не ободрялъ меня тотъ же ясный взглядъ. Вскорѣ я нѣсколько освоилась со своей покой физіономіей и лучше, чѣмъ въ первую минуту, могла судить о происшедшей перемѣнѣ.
   Лицо мое было вовсе не такое, какъ я ожидала; впрочемъ, я не ожидала ничего опредѣленнаго и всякая перемѣна поразила бы меня.
   Красавицей я никогда не была и не считала себя, но какая огромная разница! Какъ я подурнѣла! Благодареніе Богу -- Онъ помогъ мнѣ: слезы, упавшія изъ глазъ моихъ, были безъ горечи, лились не долго, и я была въ состояніи остаться передъ зеркаломъ все время, пока причесывалась на ночь; сердце мое было полно признательности.
   Одинъ вопросъ смущалъ меня и, прежде, чѣмъ заснуть, я долго его обдумывала. Я сохранила букетъ мистера Вудкорта; когда цвѣты завяли, я высушила ихъ и положила въ свою любимую книгу; объ этомъ никто не зналъ, даже Ада. Теперь я сомнѣваюсь, имѣю ли я право сохранять подарокъ, посланный той, которой болѣе не существуетъ,-- не будетъ ли такой поступокъ неблагороднымъ но отношенію къ нему. А я не хотѣла допускать неблагородныхъ побужденій даже въ самые сокровенные уголки моего сердца, которые навсегда останутся неизвѣстны ему; не хотѣла, такъ какъ могло бы быть, что я любила бы его, что я была бы связана съ нимъ. Наконецъ я пришла къ заключенію, что могу сохранить цвѣты только какъ воспоминаніе о томъ, что невозвратно прошло, забыто и погребено. Можетъ быть мои волненія покажутся пустыми, но я относилась къ нимъ въ высшей степени серьезно.
   На другой день я постаралась встать пораньше, и когда Чарли на цыпочкахъ вошла въ комнату, она застала меня уже передъ зеркаломъ.
   -- Боже милостивый, миссъ! вскричала она въ испугѣ.-- Вы тутъ!
   -- Да, отвѣтила я, спокойно закалывая косы.-- Я совершенно здорова и счастлива.
   Видно было, что великая тяжесть спала съ ея души, но еще большую тяжесть я сняла со своей: теперь я знала худшее и была спокойна. Продолжая свой разсказъ, я не буду скрывать моментовъ, когда мной овладѣвала слабость, но мнѣ всегда скоро удавалось преодолѣвать ее и ясное настроеніе духа мнѣ не измѣнило.
   Желая до пріѣзда Ады совершенно оправиться тѣломъ и духомъ, я распредѣлила время такъ, чтобы вмѣстѣ съ Чарли проводить цѣлый день на свѣжемъ воздухѣ. Мы рѣшили гулять до завтрака, рано обѣдать, опять гулять до и послѣ обѣда, а послѣ чая, походивъ немного по саду, рано укладываться спать. Мы рѣшили, что въ окрестности не останется ни одного пригорка, на который бы мы не взобрались, но будетъ поля, тропинки, дороги -- гдѣ бы мы не побывали.
   Въ домѣ не было недостатка въ разныхъ подкрѣпительныхъ и возстановляющихъ силы средствахъ; добрая ключница мистера Бойторна вѣчно бѣгала за мною съ какимъ нибудь кушаньемъ или напиткомъ: стоило мнѣ лодолыге остаться въ паркѣ, какъ она выростала словно изъ подъ земли съ корзинкой въ рукахъ, и на веселомъ лицѣ ея можно было прочесть, какъ важно кушать почаще для подкрѣпленіе силъ. Былъ пони, предназначенный для моихъ поѣздокъ верхомъ, хорошенькій пони съ огромной головой, короткой шеей и гривой, падавшей ему на глаза.
   Онъ могъ, -- когда хотѣлъ, -- бѣжать самымъ покойнымъ легкимъ галопомъ и былъ для меня сущій кладъ. Черезъ нѣсколько дней послѣ моего пріѣзда онъ ужо прибѣгалъ на мой зовъ, когда я приходила на выгонъ, ѣлъ изъ моихъ рукъ и бѣгалъ за мною какъ собака. Мы съ нимъ такъ прекрасно понимали другъ друга, что, когда на какой нибудь тѣнистой тропинкѣ онъ, бывало, заупрямится и начнетъ трусить лѣнивой рысцой, мнѣ стоило только шлепнуть его по шеѣ и сказать: "Лохматка, отчего ты не бѣжишь въ галопъ, ты знаешь, какъ я люблю галопъ, вѣрно ты заснулъ, глупенькій!"--и Лохматка уморительно встряхивалъ головой и пускался галопировать, а отставшая Чарли заливалась веселымъ смѣхомъ, звучавшимъ лучше всякой музыки. Не знаю, кто окрестилъ Лохматку его именемъ, но оно удивительно шло къ его взъерошенной шерсти.
   Разъ запрягли мы Лохматку въ маленькую колясочку и торжественно покатили по зеленымъ просѣкамъ парка; мы проѣхали уже около пяти миль и превозносили нашего конька до небесъ, какъ вдругъ ему очевидно не понравилось, что всю дорогу надъ нимъ вьется рой маленькихъ мошекъ, кружится около его ушей и не отстаетъ отъ него ни на шагъ, и онъ остановился, чтобъ поразмыслить надъ этимъ. Должно быть онъ пришелъ къ заключенію, что надо положить предѣлъ нахальству мошекъ, и рѣшительно отказался двигаться впередъ; я передала вожжи Чарли, вышла изъ экипажа и пошла пѣшкомъ; Лохматка очень добродушно и бодро пошелъ за мною, просовывая голову мнѣ подъ руку и потираясь ушами о рукавъ моего платья. Напрасно я говорила ему: "Ну, Лохматка, если теперь я сяду, ты навѣрное пойдешь и самъ",-- только что я садилась, онъ опять останавливался какъ вкопанный.
   Я была принуждена вести его всю дорогу, и въ такомъ порядкѣ мы вернулись домой, къ большому восторгу всего населенія.
   Намъ съ Чарли казалось, что нѣтъ людей дружелюбнѣе жителей этого мѣстечка; уже черезъ недѣлю всѣ радостно встрѣчали насъ, и всякій разъ, какъ намъ случалось проходить мимо, а это бывало по нѣскольку разъ въ день, изъ всѣхъ коттеджей высовывались головы съ ласковыми привѣтствіями. И въ первый мой пріѣздъ я уже знала большинство взрослыхъ и почти всѣхъ дѣтей; но теперь даже самая колокольня смотрѣла на меня, точно закадычный другъ.
   Въ числѣ моихъ новыхъ друзей была одна старушка, жившая въ крытомъ соломой, ослѣпительно бѣломъ домикѣ, такомъ крошечномъ, что когда на окна снаружи надѣвалась ставня, онѣ закрывали весь передній фасадъ.
   У старушки былъ внукъ матросъ; я разъ писала ему отъ ея имени и въ заголовкѣ письма нарисовала каминъ, у котораго онъ выросъ, а подлѣ дѣтскій тубаретъ, стоявшій на своемъ старомъ мѣстѣ; вся деревня нашла мой рисунокъ верхомъ совершенства, когда-же изъ Плимута пришелъ отвѣтъ, гдѣ внукъ писалъ, что увезетъ мой рисунокъ съ собой въ Америку, на мою долю выпала вся слава, которая въ дѣйствительности должна была относиться къ исправности почты.
   Такимъ образомъ пролетало мое время среди долгихъ прогулокъ, игръ съ дѣтьми, болтовни съ разными знакомыми, визитовъ въ коттеджи, куда меня усердно приглашали, учебныхъ занятій съ Чарли, за сочиненіемъ ежедневныхъ писемъ къ Адѣ; мнѣ некогда было думать о своей утратѣ, и я почти всегда бывала весела. Если иногда и являлись печальныя мысли, я спѣшила чѣмъ нибудь заняться и забывала о нихъ. Однажды, впрочемъ, меня кольнуло больнѣе, чѣмъ я ожидала; это было, когда одинъ ребенокъ спросилъ: "Мама, отчего леди не такая хорошенькая, какъ прежде?" -- Но, когда я увидѣла, что этотъ малютка любитъ меня по-прежнему, когда онъ покровительственно и участливо провелъ своей мягкой рученкой но моему лицу, я совершенно успокоилась. Сколько было случаевъ, доказавшихъ мнѣ къ моему утѣшенію, что благороднымъ сердцамъ свойственно относиться съ участіемъ и деликатностью къ людскомъ недостаткамъ. Одинъ изъ такихъ случаевъ особенно тронулъ меня.
   Случилось мнѣ разъ зайти въ маленькую церковь, когда тамъ только что кончилось вѣнчанье и новобрачные расписывались въ книгѣ. Женихъ, которому первому подали перо, поставилъ вмѣсто подписи креста", въ свою очередь поставила крестъ и невѣста, тогда какъ я знала, что она не только самая хорошенькая дѣвушка въ деревнѣ, но и лучшая ученица въ школѣ; я взглянула на нее съ удивленіемъ.
   Она отвела меня въ сторону и со слезами на глазахъ шепнула: "Онъ славный, добрый парень, миссъ, но не умѣетъ писать... Теперь онъ уже началъ учиться у меня и... я не хотѣла пристыдить его!" -- "Чего же мнѣ бояться",-- подумала я, "когда даже въ простой крестьянской дѣвушкѣ можно встрѣтить столько деликатности!"
   Свѣжій живительный воздухъ скоро вернулъ мнѣ прежній здоровый цвѣтъ лица; Чарли расцвѣла на славу, ея личико такъ и пылало свѣжимъ румянцемъ; мы очень весело проводили день и очень крѣпко спали ночью.
   У меня было любимое мѣстечко; въ Чизни-Вудскомъ паркѣ, со скамьи, которая тамъ стояла, открывался восхитительный видъ: густыя деревья въ этомъ мѣстѣ немного раздвигались и открывался ясный, залитый солнцемъ ландшафтъ необыкновенной красоты. Я стала приходить сюда каждый день и сидѣла на скамьѣ по цѣлымъ часамъ; отсюда была видна живописная терраса, прозванная "Дорожкой привидѣній" и особенно украшавшая этотъ видъ. Зловѣщее названіе террасы и старая фамильная легенда, связанная съ ней и разсказанная мнѣ мистеромъ Бойторномъ, придавали пейзажу таинственную окраску и увеличивали его привлекательность. Вблизи былъ холмикъ, на которомъ росло несмѣтное множество фіалокъ; Чарли очень любила собирать полевые цвѣты и привязалась къ этому мѣсту не меньше меня.
   Безполезно заниматься вопросомъ, почему я никогда не подходила близко къ замку и ни разу не побывала внутри, хотя и слышала, что хозяевъ не было и ихъ скоро не ждали: нельзя сказать, чтобъ замокъ не интересовалъ меня и не возбуждалъ моего любопытства; напротивъ, сидя на своей скамьѣ, я часто строила предположенія о томъ, какъ тамъ расположены комнаты, слышится-ли по временамъ эхо, похожее на шаги, доносящіеся съ "Дорожки привидѣній".
   Можетъ быть, хотя леди Дэдлокъ и отсутствовала, но меня отдаляло отъ замка то неопредѣленное чувство, которое она мнѣ внушала; впрочемъ я не увѣрена въ этомъ. Ея образъ естественно соединялся съ замкомъ въ моихъ мысляхъ, но я не могу утверждать положительно, чтобъ онъ меня отталкивалъ, хотя и было что-то въ этомъ родѣ.
   По этой причинѣ, или вѣрнѣе безпричинно, но я ни разу не подходила къ замку до того дня, къ которому приближается теперь мое повѣствованіе.
   Однажды послѣ долгой прогулки я усѣлась на своемъ любимомъ мѣстечкѣ, а Чарли неподалеку рвала фіалки.
   Глядя на "Дорожку привидѣній", на которую падала густая тѣнь отъ дома, я рисовала въ своемъ воображеніи женскій призракъ, бродящій здѣсь, если вѣрить разсказамъ; вдругъ я замѣтила между деревьями чью ту приближающуюся фигуру.
   Аллея была такъ длинна и листья бросали такую густую тѣнь, что я сперва не могла различить, кто это. Мало-по-малу я разсмотрѣла, что это фигура женщины, дамы, и наконецъ узнала леди Дэдлокъ; она была одна, направлялась въ мою сторону и шла, къ моему удивленію, гораздо быстрѣе, чѣмъ обыкновенно.
   Меня смутило ея неожиданное появленіе: я хотѣла было встать и продолжать прогулку, но не могла двинуться, что то приковало меня къ мѣсту,-- не ея торопливый жестъ, которымъ она просила меня остаться, не эти протянутыя ко мнѣ руки и быстрые шаги, не огромная* перемѣна въ манерѣ, не отсутствіе ея обычной надменной замкнутости; нѣтъ не это, а что-то въ ея лицѣ, что-то, о чемъ я мечтала и грезила, когда была ребенкомъ,-- что-то, чего я никогда не видѣла въ другихъ лицахъ и раньше не замѣчала въ ней.
   Испугъ и слабость овладѣли мною и я кликнула Чарли; леди Дэдлокъ на минуту остановилась и стала опять очень похожей на ту, какой я ее знала раньше.
   -- Боюсь, что испугала васъ, миссъ Соммерсонъ, заговорила она, медленно приближаясь.-- Вы еще не совсѣмъ оправились; я слышала, вы были очень больны, и сильно тревожилась о васъ.
   Я не могла поднять глазъ на ея блѣдное лицо, не могла подняться со скамьи. Она подала мнѣ руку, и смертельный холодъ этой руки, противорѣчившій спокойному выраженію, которое она старалась придать своимъ чертамъ, только увеличилъ непобѣдимое обаяніе, которое она производила на меня. Мысли вихремъ кружились въ моей головѣ.
   -- Вы кажется начинаете по-немножку поправляться? съ участіемъ спросила она.
   -- Минуту назадъ я чувствовала себя совершенно здоровой, леди Дэдлокъ.
   -- Это ваша молоденькая служанка?
   -- Да.
   -- Не отошлете-ли вы ее впередъ и не позволите-ли мнѣ проводить васъ до дому?
   -- Чарли, отнеси цвѣты домой, я приду вслѣдъ за тобою.
   Чарли сдѣлала низкій реверансъ, надѣла шляпку и ушла.
   Леди Дэдлокъ сѣла рядомъ со мною.
   Словами не выразить того, что я почувствовала, увидѣвъ въ рукѣ миледи тотъ носовой платокъ, которымъ я когда то накрыла умершаго ребенка.
   Я смотрѣла на нее, по ничего не видѣла, не слышала и задыхалась; сердце билось у меня въ груди такъ бурно и неукротимо, что мнѣ казалось, жизнь покидаетъ меня, но когда она прижала меня къ груди, обливая слезами, осыпала поцѣлуями и нѣжными ласками, я пришла въ себя.
   Когда же она опустилась на колѣни съ крикомъ: "Дитя мое, дитя мое, я твоя преступная, несчастная мать! Прости меня!" -- когда я увидѣла ее на землѣ у своихъ ногъ въ отчаянныхъ душевныхъ мукахъ, то, несмотря на все свое волненіе, почувствовала глубокій приливъ благодарности къ Божьему Промыслу, измѣнившему мои черты, чтобъ сходство нашихъ лицъ не могло опозорить ее, чтобъ никто, взглянувъ на насъ, не могъ заподозрить нашей кровной близости.
   Я стала подымать ее, умоляя, заклиная не стоять передо мною въ этомъ положеніи, не предаваться такому отчаянію; я высказала это въ безсвязныхъ словахъ: кромѣ душившаго меня волненія, меня просто пугало, что я вижу ее у своихъ ногъ. Я сказала ей,-- или пыталась сказать,-- что если я, ея ребенокъ, могла когда-нибудь прощать ее, то сдѣлала это ужо много, много лѣтъ тому назадъ.
   Я сказала, что мое сердце переполнено любовью къ ней, что эта любовь врожденная, которую минувшее не измѣнило и не могло измѣнить, что теперь, когда мать впервые прижала меня къ груди своей, не мнѣ требовать у нея отчета въ данной мнѣ жизни, что мой долгъ благословлять ее и принять съ распростертыми объятіями, хотя бы даже весь свѣтъ отъ нея отвернулся, что я только и прошу позволить мнѣ любить ее.
   Мы сжали другъ-друга въ объятіяхъ. Кругомъ въ лѣсу царило безмолвіе и покой, не было покоя только въ нашихъ взволнованныхъ сердцахъ.
   -- Поздно благословлять меня, поздно! простонала моя мать.-- Я должна одна идти своей печальной дорогой, куда-бы она меня ни привела. Съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ все болѣе и болѣе омрачается мой путь,-- это наказаніе, которое опредѣлено мнѣ здѣсь на землѣ; я несу его молча и скрываю.
   Даже говоря о своихъ страданіяхъ, она облеклась обычной маской гордаго равнодушія, хотя впрочемъ сейчасъ-же опять ее сбросила.
   -- Я должна хранить тайну, если только можно ее сохранить, не ради себя, но ради мужа. Я жалкое, гадкое созданіе!
   При этихъ словахъ въ ея глухомъ голосѣ зазвучало подавленное отчаяніе ужаснѣе самаго раздирательнаго вопля. Закрывъ лицо руками, она отклонилась отъ моихъ объятій, точно не хотѣла, чтобъ я касалась ея; ни убѣжденіями, ни ласками я не могла добиться, чтобъ она встала. Нѣтъ, нѣтъ только въ этомъ положеніи она можетъ говорить со мною; съ другими и въ другое время она должна быть надменна и горда, но теперь, въ эту единственную минуту жизни, когда она можетъ быть сама-собой, она хочетъ униженій, хочетъ оскорбленій.
   Она говорила, что во время коей болѣзни была близка къ безумію,-- незадолго передъ тѣмъ она узнала, что ея дочь жива; раньше она и не подозрѣвала, что я ея дочь. Она послѣдовала за мною сюда, чтобы со мною поговорить наединѣ единственный разъ въ жизни; отнынѣ мы не должны ни видѣться, ни сообщаться, и въ этой жизни вѣроятно никогда больше не обмѣняемся ни единымъ словомъ.
   Она дала мнѣ письмо, написанное ею только для меня одной; прочитавъ письмо, я должна немедленно его уничтожить, не ради ея, но ради ея мужа и себя самой; отнынѣ я должна считать ее умершею.
   Она меня любитъ со всѣмъ пыломъ материнской любви и проситъ, если только я могу, вѣрить этому хоть по тѣмъ мукамъ, въ которыхъ ее вижу; быть можетъ при мысли о томъ, сколько она выстрадала, я немножко пожалѣю ее. Ей никто не можетъ помочь, надежды для нея не существуетъ; ея удѣлъ -- бороться за сохраненіе своей тайны, чтобъ открытіе этой тайны не покрыло позоромъ и безславіемъ имя, которое она носитъ. Возлѣ нея не можетъ быть привязанностей и ни одно человѣческое существо не въ состояніи ей помочь.
   -- Но развѣ тайна можетъ открыться? развѣ тебѣ угрожаетъ эта опасность, дорогая матушка?
   -- Да, недавно она чуть не открылась, спасъ случай; но какой нибудь другой случай можетъ все погубить завтра, послѣ завтра, каждую минуту.
   -- Есть кто-нибудь, кого ты боишься?
   -- Не дрожи и не плачь, дорогое дитя мое. Я не стою твоихъ слезъ, сказала матушка, цѣлуя мои руки, -- да, есть человѣкъ, котораго я боюсь.
   -- Врагъ и не другъ. Человѣкъ слишкомъ безстрастный, чтобы быть врагомъ или другомъ. Это стряпчій, сэра Лейстера, исполнительный какъ машина, черствый, заботящійся только о своихъ выгодахъ, да о томъ, чтобы пользоваться репутаціей лица, которому извѣстны тайны всѣхъ знатныхъ фамилій.
   -- Онъ что-нибудь подозрѣваетъ?
   -- Многое.
   -- Неужели онъ подозрѣваетъ тебя? спросила я въ тревогѣ.
   -- Да, онъ всегда на сторожѣ и всегда слѣдитъ за мной. Я могу сбивать его съ толку, но не могу совсѣмъ избавиться отъ него.
   -- Развѣ въ немъ нѣтъ ни капли жалости? ни капли совѣсти?
   -- Ни того, ни другого. Въ [немъ нѣтъ и злобы. Онъ равнодушенъ къ всему, кромѣ своего призванія. А призваніе его -- развѣдывать секреты и пользоваться властью, которую они ему даютъ. Въ этомъ онъ не имѣетъ соперниковъ.
   -- Развѣ нельзя довѣриться ему?
   -- Не стану и пытаться. Богъ вѣсть, какъ кончится мрачный путь, по которому я иду столько лѣтъ, но я до конца пойду одна; можетъ быть конецъ ужъ близокъ, можетъ быть далекъ, но пока длится моя жизнь, я никуда не сверну съ моего пути.
   -- Матушка, дорогая матушка, ты твердо рѣшилась?
   -- Да, я рѣшилась. Я такъ долго громоздила безуміе на безуміе; гордость, презрѣніе и дерзость такъ долго были единственнымъ моимъ оружіемъ, я такъ ушла въ тщеславіе, что теперь мнѣ остается одно: бороться съ опасностью, пока я жива. Опасность обвилась вокругъ меня, какъ эти деревья вокругъ дома, но все-таки мой путь останется тотъ же; для меня нѣтъ другихъ путей и быть не можетъ.
   -- Мистеръ Джерндайсъ... начала была я, но матушка перебила меня:
   -- Онъ подозрѣваетъ?
   -- Нѣтъ, навѣрное нѣтъ. Можешь быть покойна! и я пересказала ей то, что опекунъ зналъ изъ моей исторіи.-- Но онъ такъ добръ, такъ уменъ, что еслибъ зналъ, онъ могъ бы...
   Матушка, продолжавшая стоять въ прежней позѣ, поднесла руку къ моимъ губамъ и остановила меня.
   -- Ему можешь все сказать, проговорила она послѣ недолгаго молчанья.-- Даю тебѣ свое полное разрѣшеніе, -- только этотъ жалкій даръ и можетъ дать своему заброшенному ребенку такая мать, какъ я,-- но если разскажешь ему, не говори объ этомъ мнѣ; настолько гордости у меня еще осталось.
   Не могу въ точности припомнить всего, что я ей сказала, потому что отъ волненія и отчаянія я и сама хорошенько не понимала того, что говорю, хотя каждое слово моей матери навѣки запечатлѣлось въ моей памяти; я жадно ловила звуки этого печальнаго голоса, такъ мало мнѣ знакомаго, несмотря на то, что то былъ голосъ моей матери: я не слышала его съ первыхъ дней младенчества, не научилась отличать его изъ тысячи другихъ голосовъ, онъ не баюкалъ меня въ колыбели, не посылалъ мнѣ благословеній и одобреній на жизненномъ пути. Я объяснила ей, или вѣрнѣе пыталась объяснись ей, что мистеръ Джерндайсъ, который былъ для меня лучшимъ изъ отцовъ, съумѣетъ помочь и ей. Матушка отвѣчала, что это невозможно: помочь ей никто не можетъ, она должна одиноко идти по пустынѣ, которая лежитъ передъ нею.
   -- Дитя мое, дитя мое, въ послѣдній разъ! Это послѣдніе поцѣлуи! Въ послѣдній разъ обвиваются твои руки около моей шеи. Мы не встрѣтимся больше. Я должна остаться такой, какъ была,-- вотъ моя награда, вотъ мой приговоръ. Если ты услышишь про блестящую, счастливую, окруженную поклоненіемъ и лестью леди Дэдлокъ, вспомни, какія душевныя язвы таптъ подъ этой маской твоя жалкая мать! Подумай тогда о томъ, какъ она страдаетъ, какъ ее гложетъ совѣсть, какъ она душитъ въ груди свою единственную истинную любовь, и, если можешь, прости свою мать и молись, чтобъ Богъ послалъ ей прощеніе!
   Еще нѣсколько минутъ мы сжимали другъ друга въ объятіяхъ, но она была настолько тверда, что отвела мои руки, поцѣловала меня въ послѣдній разъ и, не допустивъ обнять ее еще разъ, исчезла между деревьями. Я осталась одна.
   Передо мною частью въ тѣни, частью на солнцѣ лежалъ старинный замокъ со своими террасами и башнями; когда я увидѣла его впервые, онъ представлялся мнѣ воплощеніемъ безмятежнаго мира, теперь же мнѣ чудилось, что я вижу передъ собою жестокаго, безжалостнаго тюремщика моей матери. Я была такъ потрясена, что сначала чувствовала себя такою же слабою и безпомощною, какъ недавно на одрѣ болѣзни, но вскорѣ опомнилась при мысли объ опасности, кото рая угрожала моей матери, о необходимости быть на сторожѣ и удалить отъ нея всякое самое ничтожное подозрѣніе. Я приняла предосторожности, чтобъ Чарли не догадалась, что я плакала: заставила себя думать, что священный долгъ обязываетъ меня сдерживаться и быть предусмотрительной. Однакожъ не скоро удалось мнѣ совладать съ приступами горя, и прошло больше часу прежде, чѣмъ я была въ состояніи вернуться домой. Я шла очень тихо и сказала Чарли, которая поджидала меня у садовой рѣшетки, что, разставшись съ леди Дэдлокъ, я захотѣла еще погулять, и потому очень устала и хочу поскорѣе лечь въ постель. Оставшись одна въ своей комнатѣ, я совершенно безопасно могла прочесть письмо. Изъ него я поняла -- и это было для меня большимъ утѣшеніемъ -- что мать не бросала меня: ея старшая и единственная сестра,-- та, которую въ дѣтствѣ я звала крестной,-- открыла во мнѣ признаки жизни, когда всѣ остальные сочли меня мертворожденной, и хотя она вовсе не желала, чтобъ я жила, руководимая суровымъ чувствомъ долга, втайнѣ взрастила меня и послѣ моего рожденія никогда ужъ не видалась съ моей матерью. Такъ необычайно было мое вступленіе въ свѣтъ: въ представленіи моей матери, до самаго послѣдняго времени, я была существомъ, которое никогда не жило, не дышало, не имѣло имени и было похоронено. Увидѣвъ меня въ первый разъ въ церкви, она вздрогнула, подумавъ о той, которая, еслибъ жила, была бы похожа на меня, но только одна эта мысль и пришла ей въ голову. Нѣтъ пока необходимости говорить о томъ, что еще заключалось въ письмѣ: для этого будетъ свое время и свое мѣсто.
   Первой моей заботой по прочтеніи письма было сжечь его и уничтожить даже пепелъ. Тяжело стало у меня на сердцѣ, мнѣ невольно думалось: зачѣмъ меня взрастили, зачѣмъ я не умерла ребенкомъ; надѣюсь, такая мысль не покажется слишкомъ чудовищной: вѣдь я сознавала, что такъ было бы лучше для другихъ, что многіе были бы отъ этого счастливѣе. Меня страшило мое собственное существованіе, такъ какъ оно грозило опасностью моей матери и позоромъ благородной фамиліи, и я была потрясена мыслью, что мнѣ при самомъ рожденіи предназначалось умереть, а я, по недоразумѣнію, осталась жить. Всѣ эти мысли невыносимо терзали меня; наконецъ я уснула совершенно измученная, по, проснувшись, опять заплакала, вспомнивъ, что все-таки живу на свѣтѣ, увеличивая этимъ бремя мученій для другихъ. Больше прежняго пугалась я себя самой при мысли о томъ существѣ, противъ котораго я была живой уликой,-- о владѣтельницѣ Чизни-Вуда, о новомъ значеніи тѣхъ ужасныхъ словъ, которыя раздавались теперь въ моихъ ушахъ подобно ропоту грозныхъ морскихъ валовъ: "Твоя мать, Эсфирь, позоръ для тебя, а ты для нея; настанетъ время, и скоро, когда ты поймешь это лучше, поймешь, какъ можетъ понять только женщина" и вслѣдъ за этимъ "молись ежедневно, чтобъ грѣхи другихъ не упали на твою голову".
   Я не могла разобраться во всѣхъ этихъ мысляхъ, мнѣ казалось, что часъ воздаянія насталъ, что стыдъ и позоръ пали на меня.
   День угасъ, наступилъ вечеръ печальный и мрачный, а я все терзалась отчаяніемъ. Я вышла изъ дому и направилась къ парку; я шла, машинально слѣдя за тѣнями, сгущавшимися на деревьяхъ, за увѣреннымъ полетомъ летучихъ мышей, которыя по временамъ чуть не задѣвали меня крыльями; сама не знаю, какъ я подошла къ замку; быть можетъ, будь я въ другомъ настроеніи и лучше владѣй собой, я постаралась бы этого избѣжать, но теперь случилось такъ, что я выбрала тропинку, которая вела прямо къ замку.
   Я не рѣшилась остановиться и разсмотрѣть замокъ, а постаралась поскорѣе пройти мимо садовой террасы, откуда неслось упоительное благоуханіе, мимо широкихъ дорожекъ, мимо грядокъ съ выхоленными цвѣтами, мимо мягкихъ дерновыхъ лужаекъ; я видѣла, какъ хорошъ и величественъ замокъ, видѣла слѣды, которые безжалостное время оставило на старинныхъ каменныхъ парапетахъ, балюстрадахъ, на ступеняхъ широкихъ лѣстницъ, видѣла, какъ мохъ и цѣпкій плющъ обвились вокругъ нихъ и около пьедестала солнечныхъ часовъ, слышала журчанье фонтана. Дорога поворачивала мимо длинныхъ рядовъ темныхъ оконъ; окна шли въ перемежку съ стрѣльчатыми башенками и чрезвычайно оригинальными портиками, на которыхъ старые львы и какія-то фантастическія чудовища выступали изъ темныхъ углубленій и, вставъ на дыбы и оскалившись на надвигающійся вечерній сумракъ, сжимали въ когтяхъ щиты съ гербами.
   Повернувъ къ воротамъ, дорожка пересѣкала дворъ, куда выходилъ главный подъѣздъ (тутъ я ускорила шаги), и приходила мимо конюшенъ; здѣсь до меня донеслись какіе то глухіе звуки: не то шелестъ вѣтра въ густой листвѣ плюща, покрывавшей высокую красную стѣну, не то жалобный скрипъ флюгера, не то отдаленный собачій лай или крикъ пѣтуха. Дальше меня встрѣтилъ сладкій запахъ липъ и шелестъ ихъ листьевъ, и при поворотѣ тропинки я очутилась у южнаго фасада дома; надо мною была балюстрада "Дорожки привидѣній", въ одномъ изъ оконъ, выходившихъ на террасу, виднѣлся свѣтъ -- должно быть то была комната моей матери.
   Эта часть дороги была вымощена такъ же, какъ и терраса, что возвышалась надъ моей головой, и шаги мои, дотолѣ неслышные, будили эхо на плитахъ террасы.
   Я ни разу не останавливалась, но мимоходомъ успѣвала разсмотрѣть все окружающее; теперь я пошла быстрѣе, и освѣщенное окно осталось уже позади, когда эхо моихъ шаговъ навело меня на мысль о томъ, какая ужасная правда въ легендѣ о "Дорожкѣ привидѣній":-- вѣдь это я должна навлечь несчастіе на величественный домъ, вѣдь это мои шаги, какъ грозное предупрежденіе, раздаются на плитахъ террасы.
   Меня охватилъ такой ужасъ, что я вся похолодѣла и, убѣгая отъ самой себя, опрометью бросилась назадъ, по той же дорогѣ, по которой пришла, и ни разу не останавливалась, пока не выбѣжала за ограду и не оставила за собой зловѣщій паркъ.
   Только тогда я начала наконецъ понимать, какъ неблагодарно, несправедливо съ моей стороны падать духомъ и считать себя несчастной, когда, запершись на ночь въ своей комнатѣ и вдоволь наплакавшись, принялась за чтеніе ожидавшихъ меня писемъ.
   Письмо моей милочки, которая должна была пріѣхать завтра, дышало такой радостью отъ предвкушенія предстоящаго свиданія, что я была бы каменной, если-бъ оно меня не тронуло.
   Отъ опекуна тоже было письмо: онъ просилъ меня сказать госпожѣ ворчуньѣ, -- если я встрѣчу гдѣ нибудь эту даму,-- что безъ нея всѣ адски скучаютъ, хозяйство на волосъ отъ гибели, никто кромѣ нея не умѣетъ ходить "при ключахъ" и всѣ домочадцы находятъ, что домъ сталъ совсѣмъ не тотъ, и грозятъ взбунтоваться, если она не скоро вернется.
   Два такихъ письма не могли не убѣдить меня, что я любима и счастлива гораздо больше, чѣмъ того заслуживаю; мало по малу мысли мои перенеслись къ прошлому и привели меня въ болѣе спокойное состояніе, въ какомъ мнѣ и надлежало быть.
   Я видѣла ясно, что не могла быть предопредѣлена къ смерти или обречена не быть въ числѣ живыхъ, такъ какъ мнѣ назначалась жизнь полная счастія; я видѣла ясно, какъ много соединилось, чтобы содѣйствовать моему благополучію,-- что во фразѣ: "грѣхи отцовъ падаютъ на дѣтей", не можетъ быть того зловѣщаго смысла, который пугалъ меня сегодня утромъ.
   Я сознавала, что такъ же невинна въ своемъ рожденіи, какъ какая нибудь принцесса въ томъ, что она королевская дочь, что за мое рожденіе Небесный Отецъ не накажетъ меня, какъ не наградитъ принцессу за то, что она принцесса.
   Потрясеніе, пережитое мною въ этотъ день, научило меня, что я могу найти утѣшеніе и облегченіе, несмотря на обрушившійся на меня ударъ.
   Я повторила свой обѣтъ и молила Бога дать мнѣ силу его исполнить, я излила свое сердце въ этой молитвѣ и почувствовала, какъ начинаетъ разсѣиваться мракъ, окутывавшій меня съ утра; я проспала ночь совершенно спокойно, и, когда утренній свѣтъ разбудилъ меня, вчерашнія мрачныя мысли безслѣдно исчезли.
   Моя дорогая дѣвочка должна пріѣхать въ пять часовъ пополудни; какъ убить время до ея пріѣзда? Конечно, лучше всего предпринять длинную прогулку по дорогѣ, откуда она должна пріѣхать. Поэтому я, Чарли и Лохматка (осѣдланный, потому что послѣ того рокового скучая мы никогда больше его не запрягали) пустились въ экскурсію. Вернувшись домой, мы произвели генеральный смотръ дому и саду, убѣдились, что все въ такомъ видѣ, лучше какого нельзя и желать; выпустили канарейку изъ клѣтки, чтобъ она, какъ самое главное украшеніе дома, была на готовѣ къ пріему гостей.
   Тѣмъ не менѣе до пріѣзда Ады оставалось еще два долгихъ часа, которые показались мнѣ цѣлой вѣчностью; должна признаться, что все это время мучилась мыслью о своемъ безобразіи; я такъ горячо любила мою милочку, что ужасно боялась дѣйствія, которое должно произвести на нея мое лицо. Меня пугало это не потому, чтобы въ сердцѣ моемъ еще оставался ропотъ противъ постигшаго меня удара,-- я знаю, что этого не было,-- но я не могла не задавать себѣ вопроса: приготовлена-ли она къ тому, что увидитъ? Не испытаетъ-ли она при первомъ взглядѣ на меня разочарованія и страха? Вѣдь я могу показаться ей гораздо хуже, чѣмъ она ожидаетъ, вѣдь ея взглядъ будетъ искать стараго друга, Эсфирь, и не найдетъ! Вѣдь она должна будетъ понемногу привыкать къ новому, незнакомому ей образу!
   Я была увѣрена заранѣе, что она не съумѣетъ скрыть отъ меня своего перваго впечатлѣнія, я слишкомъ хорошо изучила всѣ выраженія ея милаго личика, по которому можно было читать какъ по открытой книгѣ, и обдумывала, могу ли я поручиться за себя, если увижу, что мои опасенія оправдались.
   Да, мнѣ казалось, что могу, послѣ вчерашняго вечера мнѣ казалось, что я могу; но томиться тревогой ожиданія, думать безъ конца все объ одномъ и томъ же, было плохой подготовкой къ предстоящему свиданію; поэтому я рѣшила отправиться на встрѣчу Адѣ и сказала Чарли, что пойду одна. Чарли одобрила мое рѣшеніе, какъ одобряла все, чего мнѣ хотѣлось, и я пошла.
   Не успѣла я дойти до второго верстового столба, какъ вся затрепетала, увидѣвъ впереди пыль на дорогѣ, -- хотя отлично знала, что это еще не былъ и не могъ быть дилижансъ,-- и рѣшилась вернуться домой; но какъ только повернула, еще больше испугалась, что дилижансъ нагонитъ меня, и всю почти дорогу бѣжала бѣгомъ.
   Только когда я была уже дома, мнѣ пришло въ голову: хорошую штуку я выкинула: раскраснѣлась, и стала еще хуже!
   Наконецъ, когда я думала, что до пріѣзда Ады остается еще болѣе получаса, Чарли вдругъ закричала мнѣ:-- Вотъ она, миссъ! Она идетъ сюда.
   Не думая о томъ, что дѣлаю, я взбѣжала наверхъ въ свою комнату, спряталась за дверь, притаилась за ней, вся дрожа, и не тронулась съ мѣста даже тогда, когда услышала на лѣстницѣ голосъ Ады: "Эсфирь, дорогая, любимая, гдѣ ты? Милая старушка! Госпожа ворчунья!"
   Она вбѣжала въ комнату и хотѣла было уже уйти, когда увидѣла меня за дверью. О, безцѣнная дѣвушка, прежній ласковый взглядъ, прежняя нѣжность, прежняя любовь и привязанность! И ничего больше, ровно ничего!
   О, какъ я была счастлива, когда милая хорошенькая подруга опустилась подлѣ меня на полъ (я сидѣла на полу) и, прижавшись своей свѣжей щечкой къ моему рябому лицу, покрыла его слезами и поцѣлуями, называя меня всѣми нѣжными именами, какія можно придумать, баюкая меня, какъ малаго ребенка, и прижимая къ своему вѣрному сердечку.
   

ГЛАВА VI.
Джерндайсъ съ Джерндайсомъ.

   Если бы тайна, которую я должна была скрывать, касалась одной меня, я бы сейчасъ же довѣрила ее Адѣ, но эта тайна была не моя и мнѣ казалось, что, пока не представится крайней необходимости, я не имѣю права подѣлиться сю даже съ опекуномъ. Я должна была одна нести эту тяжесть; теперь мнѣ было ясно, въ чемъ заключается мой долгъ, и, чтобъ выполнять его, я не нуждаюсь въ одобреніи и поощреніи, такъ какъ меня поддерживала любовь моей милочки.
   Нерѣдко впрочемъ по ночамъ, когда Ада спала и кругомъ стояла ничѣмъ ненарушимая тишина, воспоминаніе о матери мучило меня и не давало мнѣ уснуть; въ другое же время я гнала его прочь, и Ада видѣла меня такой, какою я была прежде, за исключеніемъ конечно той перемѣны, о которой я уже много говорила и которой больше не намѣрена касаться.
   Сначала мнѣ было очень трудно казаться спокойной, особенно въ первый вечеръ, когда Ада за работой спросила меня, нѣтъ ли въ настоящее время кого нибудь изъ Дэдлоковъ въ замкѣ, и я была принуждена отвѣтить утвердительно, упомянувъ, что третьяго дня въ паркѣ леди Дэдлокъ разговаривала со мною. Еще затруднительнѣе стало мое положеніе, когда Ада спросила, о чемъ мы говорили; я сказала, что миледи разспрашивала о моей болѣзни и была очень любезна, на что Ада, признавъ красоту и изящество миледи, замѣтила, что у нея очень надменныя манеры и леденящій взглядъ.
   Тутъ. Чарли подоспѣла мнѣ на выручку, совершенно того не сознавая, разсказавъ, что миледи пробыла въ замкѣ всего двѣ ночи по дорогѣ изъ Лондона въ какой то замокъ въ сосѣднемъ графствѣ. Чарли вполнѣ оправдывала пословицу о маленькой птичкѣ, у которой кого-токъ остеръ, потому что успѣвала въ нѣсколько часовъ слышать и узнавать столько, сколько мнѣ не удавалось и въ цѣлый мѣсяцъ.
   Мы пробыли ровно мѣсяцъ въ домѣ мистера Бойторна. Прошло не больше недѣли съ пріѣзда моей милочки, когда разъ вечеромъ, послѣ того какъ мы, кончивъ помогать садовнику при поливкѣ цвѣтовъ, вернулись въ комнаты и только что зажгли свѣчи, Чарли съ многозначительнымъ видомъ появилась за кресломъ Ады и таинственнымъ киваніемъ вызвала меня изъ комнаты.
   -- Ахъ, миссъ, васъ спрашиваютъ въ "Гербѣ Дэдлоковъ", прошептала она, сдѣлавъ круглые глаза.
   -- Что такое? Не можетъ быть, чтобъ меня вызывали въ харчевню! Кто меня спрашиваетъ?
   -- Не знаю, кто, миссъ, отвѣчала Чарли, выставивъ впередъ свою мордочку и крѣпко прижимая руки къ завязкамъ передника, какъ она дѣлала всегда, когда предвкушала что нибудь таинственное и заманчивое.-- Джентльменъ, миссъ, поклонъ, миссъ, не угодно-ли вамъ пожаловать, только и всего.
   -- Какой поклонъ? должна была переспросить я, такъ какъ, не смотря на наши уроки, грамматика Чарли все еще прихрамывала.
   -- Отъ него, миссъ.
   -- А почему же ты являешься посломъ?
   -- Не я посломъ, а Вилльямъ Грёббль, миссъ.
   -- Какой Вилльямъ Грёббль?
   -- Мистеръ Грёббль, развѣ вы не знаете миссъ? И Чарли произнесла съ разстановкой, точно читала вывѣску:
   -- "Гербъ Дэдлоковъ" Вилльяма Грёббля.
   -- Ахъ, содержатель харчевни!
   -- Именно, миссъ. Еще жена у него такая красивая, только сломала ногу у самой косточки, такъ не срослось. А братъ ея,-- пильщикъ, миссъ, и теперь епдитъ въ острогѣ,-- совсѣмъ спился съ-кругу; они такъ и ждутъ, что пиво отправитъ его на тотъ свѣтъ.
   Я не могла придумать, кто бы могъ спрашивать меня въ "Гербѣ Дэдлоковъ", и такъ какъ теперь я всего боялась, то и рѣшила отправиться туда одна. Приказавъ Чарли принести мнѣ шляпку, вуаль и шаль, я торопливо одѣлась и пошла по узкой холмистой улицѣ, которая была мнѣ такъ же знакома, какъ садъ мистера Бойторна.
   Мистеръ Грёббль поджидалъ меня, стоя въ одномъ жилетѣ въ дверяхъ своей чистенькой таверны.
   Увидѣвъ меня, онъ обѣими руками снялъ шляпу, и держа ее такъ, точно это желѣзная кастрюля (на видъ она была не легче кастрюли), провелъ меня по усыпанному пескомъ корридору въ свою лучшую горницу, очень чистую, загроможденную массой растеній, съ ковромъ, съ раскрашеннымъ изображеніемъ королевы Королины, со множествомъ раковинъ, съ огромнымъ количествомъ чайныхъ подносовъ, двумя чучелами рыбъ подъ стеклянными колпаками и привѣшаннымъ подъ потолкомъ не то яйцомъ, не то тыквой,-- навѣрное не знаю и сомнѣваюсь, чтобы кто нибудь зналъ.
   Я хорошо знала въ лицо мистера Грёббля, такъ какъ онъ вѣчно торчалъ въ дверяхъ своего заведенія; это былъ толстякъ среднихъ лѣтъ, пріятной наружности, который, повидимому, нигдѣ даже у домашняго очага, не разставался со своей шляпой и не снималъ сапогъ съ отворотами, но сюртукъ надѣвалъ только отправляясь въ церковь.
   Онъ снялъ со свѣчи, отступилъ на шагъ, чтобъ посмотрѣть хорошо ли вышло, и исчезъ изъ комнаты совершенно неожиданно для меня, такъ какъ я только что собралась спросить, кто меня вызывалъ. Въ эту минуту изъ другой комнаты до меня донеслись какіе-то, какъ мнѣ показалось, знакомые голоса, но сейчасъ же умолкли. Раздались быстрые, легкіе шаги, дверь моей комнаты отворилась и передо мною стоялъ... кто же?-- Ричардъ!
   -- Дорогая Эсфирь, мой лучшій другъ!
   И онъ горячо, по братски поздоровался со мной; отъ изумленія и удовольствія я чуть было не забыла сказать ему, что Ада здѣсь и здорова.
   -- Какъ всегда, предупреждаете мои мысли,-- все та же! сказалъ Ричардъ, усаживая меня и самъ садясь возлѣ.
   -- Я приподняла вуаль.
   -- Все та же! повторилъ онъ по прежнему ласково и сердечно.
   Тогда я совсѣмъ откинула вуаль, положила руку ему на плечо и, глядя ему въ глаза, поблагодарила за ласковую встрѣчу и сказала, что страшно рада его видѣть, тѣмъ болѣе что сама еще во время болѣзни рѣшила переговорить съ нимъ.
   -- Милый другъ, ни съ кѣмъ мнѣ не хотѣлось такъ побесѣдовать, какъ съ вами; надо, чтобъ вы поняли меня.
   -- А мнѣ надо, чтобъ вы поняли другихъ.
   -- Вы подразумѣваете Джона Джерндайса, не такъ ли?
   -- Да.
   -- Это меня тѣмъ болѣе радуетъ, что я самъ собирался говорить именно о немъ; я хочу, чтобъ вы меня поняли, но замѣтьте -- вы, только, вы! Я не обязанъ отчетомъ ни мистеру Джерндайсу, ни кому бы то ни было.
   Мнѣ было непріятно слышать, что онъ говоритъ такимъ тономъ о мистерѣ Джерндайсѣ, и я замѣтила ему это.
   -- Ну, хорошо, голубушка, не станемъ пока объ этомъ распространяться. Я теперь намѣренъ мирно отправиться подъ руку съ вами въ ваше здѣшнее обиталище и сдѣлать своимъ визитомъ сюрпризъ прелестной кузинѣ. Надѣюсь, что, несмотря на всю вашу преданность Джону Джерндайсу, вы разрѣшите мнѣ такую вольность?
   Дорогой Ричардъ, вы знаете, что и въ Холодномъ домѣ васъ примутъ съ распростертыми объятіями, что, если только вы захотите, его домъ -- вашъ домъ; вы знаете, что и здѣсь вы будете дорогимъ гостемъ.
   -- Такъ можетъ говорить только лучшая изъ старушекъ! весело вскричалъ Ричардъ.
   Я освѣдомилась, доволенъ ли онъ своей службой.
   -- Да, пожалуй. Все идетъ прекрасно. На время эта штука не хуже прочихъ. Не знаю, что буду о ней думать, когда мое положеніе опредѣлится, но тогда я могу продать патентъ и... теперь впрочемъ не стоитъ разводить эту скучную матерію.
   Такъ молодъ, красивъ, во всѣхъ отношеніяхъ полная противоположность миссъ Флайтъ, -- и однако въ его грустномъ, мрачномъ, тревожномъ взорѣ мелькаетъ ужасное, роковое сходство съ бѣдной помѣшанной!
   -- Я теперь въ отпуску, сказалъ Ричардъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Да. Я пріѣхалъ въ Лондонъ, чтобъ посмотрѣть... въ какомъ положеніи стоитъ мое дѣло до начала вакацій, сказалъ Ричардъ, принудивъ себя разсмѣяться.-- Мы пустимъ-таки въ ходъ эту старую тяжбу, даю вамъ слово!
   Не удивительно, что я недовѣрчиво покачала головой.
   -- Вы правы, тема далеко не изъ пріятныхъ, продолжалъ Ричардъ, и прежняя тѣнь омрачила его лицо.-- Ну ее ко всѣмъ чертямъ! Какъ вы думаете, кто здѣсь со много?
   -- Неужели я слышала голосъ мистера Скимполя?
   -- Именно. Вотъ человѣкъ! Никто не дѣлаетъ мнѣ столько добра, какъ этотъ очаровательный ребенокъ!
   Я спросила, знаетъ ли кто-нибудь объ ихъ отъѣздѣ.
   Ричардъ сказалъ, что нѣтъ, и разсказалъ, какъ онъ зашелъ къ старому младенцу -- такъ онъ называлъ Скимполя,-- и тотъ сообщилъ ему, гдѣ мы находимся въ настоящее время, а когда Ричардъ выразилъ желаніе повидаться съ нами, старый младенецъ вызвался ему сопутствовать; вотъ онъ и захватилъ его съ собою.-- Онъ стоить,-- я говорю не о мизерныхъ издержкахъ,-- дороже всякаго золота. Это такой весельчакъ, такое безкорыстное созданіе, а какъ свѣжъ и юнъ душою!
   Я не видѣла доказательства безкорыстія стараго младенца въ томъ, что онъ возложилъ на Ричарда уплату своихъ дорожныхъ издержекъ, но не высказала своей мысли, ибо въ комнату вошелъ самъ мистеръ Скимполь и разговоръ перемѣнился.
   При видѣ меня мистеръ Скимполь пришелъ въ неописанный восторгъ; по его словамъ, впродолженіе шести недѣль моей болѣзни онъ проливалъ цѣлые потоки сочувственныхъ слезъ и никогда въ жизни не былъ такъ счастливъ, какъ въ тотъ день, когда услышалъ о моемъ выздоровленіи.
   -- Теперь, говорилъ онъ,-- я начинаю понимать, зачѣмъ въ мірѣ такая смѣсь добра и зла; послѣ того какъ кто-нибудь былъ боленъ, я чувствую, что больше цѣню здоровье; не знаю почему, но въ мірѣ такъ устроено: оттого что А косъ, В, который видитъ прямо, чувствуетъ себя счастливѣе; оттого что у С деревянная нога, Д пріятнѣе сознавать, что въ его шелковомъ чулкѣ нога изъ плоти и крови.
   -- Дорогая миссъ Соммерсонъ, вотъ нашъ общій другъ Ричардъ, полный яркихъ видѣній грядущаго, которыя онъ вызываетъ изъ тьмы Канцлерскаго суда. Развѣ не восхитительно? Развѣ не прелесть? Вѣдь это сама поэзія! Въ древнія времена пастушокъ населялъ пустынныя рощи и поляны веселымъ хороводомъ нимфъ, пляшущихъ подъ звуки свирѣли Пана, современный пастушокъ, идиллическій Ричардъ, оживляетъ мрачные своды судебной палаты, заставляя Фортуну съ ея веселой свитой рѣзвиться подъ мелодическіе звуки судебныхъ рѣшеній. Это прелестно! Какой-нибудь желчный брюзга можетъ быть скажетъ: "Стало быть вы защищаете эти злоупотребленія законниковъ?" Я отвѣчу: "Ворчливый другъ! Я ихъ не защищаю, но нахожу въ нихъ своего рода удовольствіе, ибо мой другъ юный пастушокъ превращаетъ ихъ въ нѣчто, имѣющее огромное очарованіе для моего слабаго ума. Я не рѣшусь утверждать, что злоупотребленія именно для того и существуютъ, хотя и это возможно, ибо я дитя среди васъ, ворчливыхъ дѣльцовъ, и не мое призваніе давать вамъ или себѣ отчетъ въ чемъ бы то ни было".
   Я начала серьезно бояться, что Ричардъ не могъ выбрать себѣ худшаго друга; мнѣ было очень грустно, что именно въ такое время, когда онъ всего болѣе нуждался въ строгихъ принципахъ и устойчивости, около него находится вѣтреный человѣкъ съ развязаннымъ отношеніемъ ко всему на свѣтѣ, привлекательный въ своей распущенности и совершенно лишенный всякихъ принциповъ.
   Мнѣ было понятно, почему такой человѣкъ, какъ опекунъ, много испытавшій въ жизни, насмотрѣвшійся благодаря фамильному бѣдствію на отвратительныя кляузы и ссоры, находилъ огромное облегченіе въ простодушной искренности, съ которой мистеръ Скимполь признавался въ своихъ слабостяхъ, но я не могла убѣдить себя, что въ profession de foi мистера Скимполя дѣйствительно столько безъискусственности, сколько казалось съ перваго взгляда; мнѣ сдавалось, что эта profession de foi служитъ ему не хуже любой профессіи, освобождая его отъ хлопотъ и заботъ.
   Мы пошли втроемъ, но мистеръ Скимполь остался у калитки, а мы съ Ричардомъ тихонько вошли въ домъ и я сказала:
   -- Ада, милочка, со мною пришелъ одинъ джентельменъ, который желаетъ тебя видѣть.
   По ея вспыхнувшему и просіявшему личику не трудно было прочесть, какъ нѣжно она его любитъ, и онъ понялъ это, какъ поняла и я: они встрѣчались какъ простые кузены, но эта родственная встрѣча была сшита слишкомъ бѣлыми нитками.
   Я старалась не поддаваться дурнымъ предчувствіямъ, которыя у меня возникли, но я не могла не видѣть, что Ричардъ продолжаетъ питать прежнія чувства къ своей кузинѣ; разумѣется онъ, какъ и всякій, восхищался ею, но мнѣ казалось, что теперь онъ еще пламеннѣе прежняго возобновилъ бы юношескіе обѣты, которые ихъ связывали, и что его удерживаетъ только сознаніе, что она слишкомъ уважаетъ обѣщаніе, данное опекуну.
   Меня мучила мысль, что пагубное вліяніе распространилось даже на его отношенія къ Адѣ,-- что пока дѣло Джерндайсовъ у него на умѣ, онъ не можетъ даже къ этому, какъ и ко всѣмъ другимъ вопросамъ, относиться съ надлежащей серьезностью и честностью. Ахъ, я никогда не узнаю, чѣмъ былъ бы Ричардъ, еслибъ его не коснулась эта зараза.
   Самымъ искреннимъ тономъ онъ объявилъ Адѣ, что его посѣщеніе не есть тайная вылазка съ цѣлью нарушить условія договора, который она приняла отъ мистера Джерндайса (черезчуръ слѣпо и довѣрчиво, по его мнѣнію),-- что онъ явился открыто, чтобъ повидаться со мной и съ нею и оправдать въ нашихъ глазахъ ту позицію, которую былъ вынужденъ занять по отношенію къ мистеру Джерндайсу.
   Теперь объясняться неудобно: сейчасъ явится "старый младенецъ", поэтому онъ проситъ назначить завтра утромъ часъ, когда онъ могъ бы поговорить со мною откровенно. Я предложила ему прогулку въ паркѣ въ семь часовъ утра, на что онъ и согласился. Вслѣдъ за тѣмъ явился мистеръ Скимполь и забавлялъ насъ цѣлый часъ; онъ усердно просилъ свиданія съ маленькой Коавинсъ, то есть Чарли, и сказалъ ей покровительственнымъ тономъ, что изо всѣхъ силъ старался доставить работу ея отцу и что, если кто нибудь изъ ея братьевъ поторопится заняться той же профессіей, онъ, мистеръ Скимполь, обѣщаетъ доставить ему заработокъ.
   -- Потому что, говорилъ мистеръ Скимполь, благодушно поглядывая на насъ изъ-за стакана съ виномъ,-- потому что я вѣчно ловлюсь въ ихъ сѣти. Я какъ утлый челнъ постоянно ныряю, но меня всегда выноситъ на поверхность. Вы знаете, что по неимѣнію презрѣннаго металла самъ я не могу всплыть, во есть лица, которыя владѣютъ имъ, и меня всегда кто-то спасаетъ. Меня не удастся поймать, какъ какого нибудь скворца. Вы спросите, кто меня выручаетъ,-- клянусь честью, не могу вамъ сказать, но выпьемъ за здоровье этого таинственнаго незнакомца, да благословитъ его Богъ!
   На другой день Ричардъ немного проспалъ, но ждать его пришлось не очень долго и мы вдвоемъ направились въ паркъ. Утро было ясное и росистое, на небѣ ни облачка; птицы заливались райскими пѣснями, деревья, трава, папоротники были разубраны блестящими искрами; лѣсъ сталъ еще красивѣе вчерашняго; казалось, будто ночью, когда онъ былъ объятъ богатырскимъ сномъ, природа приложила всѣ старанія, чтобъ пріукрасить его къ нынѣшному дню, не забывъ ни однаго крошечнаго листочка.
   -- Какъ здѣсь хорошо! вскричалъ Ричардъ, оглядываясь кругомъ.-- Сюда не врывается диссонансомъ стукъ и грохотъ юридической машины.
   Да, но и здѣсь гармонія нарушалась однимъ диссонансомъ.
   -- Знаете что, старушка, какъ только мои дѣла окончательно устроятся, я пріѣду сюда и заживу на покоѣ!
   -- Къ чему откладывать, отчего не зажить на покоѣ теперь же? спросила я.
   -- О, теперь! не только жить спокойно, но даже предпринять что-нибудь опредѣленное и то нельзя, невозможно, по крайней мѣрѣ для меня.
   -- Почему?
   -- Вы знаете почему, дорогая Эсфирь. Еслибъ вы были принуждены жить въ недостроенномъ домѣ, который должны сломать до основанія и перестроить сегодня, завтра, на будущей недѣлѣ, словомъ неизвѣстно когда, то вамъ трудненько было бы жить въ немъ покойно и устраиваться прочно. Такъ и со мною. Теперь! Слово "теперь" не существуетъ для насъ, истцовъ.
   Опять подмѣтила я у Ричарда вчерашній мрачный взглядъ и почти начала вѣрить въ роковую притягательную силу, о которой толковала моя помѣшанная пріятельница. Страшно сказать, но въ этомъ взглядѣ было что-то, напоминающее несчастнаго покойнаго Гридли.
   -- Дурное начало для нашего разговора, Ричардъ.
   -- Я зналъ, что вы это скажете, госпожа ворчунья.
   -- И не я одна, голубчикъ Ричардъ; не я предупреждала васъ не возлагать надеждъ на фамильное проклятіе.
   -- Опять Джонъ Джерндайсъ, опять вы къ нему возвращаетесь! нетерпѣливо вскричалъ Ричардъ.-- Ладно! Все-ровно, рано или поздно мы должны были коснуться его, потому что онъ главная цѣль моего разговора съ вами. Лучше ужъ сразу! Дорогая Эсфирь, какъ можете вы быть такъ слѣпы? Неужели вы не видите, что онъ лицо заинтересованное; для него, конечно, лучше, чтобъ я ничего не зналъ о процессѣ и не заботился о немъ, по для меня то не выгодно.
   -- О, Ричардъ! воскликнула я съ упрекомъ.-- Возможно ли, вы, который знали его, видѣли и слышали, жили подъ его кровомъ,-- какъ у васъ языкъ поворачивается высказывать такія недостойныя подозрѣнія, хотя бы даже въ этомъ уединенномъ мѣстѣ, гдѣ кромѣ меня никто васъ не услышитъ?
   Ричардъ густо покраснѣлъ; по врожденному благородству своей натуры, онъ почувствовалъ справедливость упрека: Онъ помолчалъ съ минуту и сказалъ глухимъ голосомъ:
   -- Вы кажется знаете, Эсфирь, что я не подлецъ; я понимаю, что недовѣріе и подозрѣніе -- жалкія качества въ человѣкѣ моихъ лѣтъ.
   -- Знаю, Ричардъ, что вы честный человѣкъ, совершенно увѣрена.
   -- Милая дѣвушка, это такъ похоже на васъ! Вы доставляете мнѣ громадное утѣшеніе. Я такъ нуждаюсь въ утѣшеніи среди всѣхъ этихъ проклятыхъ дѣть!
   -- Отлично знаю, дорогой Ричардъ, такъ же хорошо знаю, какъ вы сами; всѣ такія кривотолкованія чужды вашей натурѣ. И знаю даже, и вы, конечно, тоже, причину этой перемѣны.
   -- Такъ, сестричка, такъ, сказалъ Ричардъ немножко веселѣе,-- вы, несмотря ни на что, относитесь ко мнѣ по прежнему хорошо. Но вспомните: если я имѣлъ несчастіе попасть подъ дурное вліяніе, то и онъ не могъ его избѣжать,-- если оно отразилось на мнѣ, то должно было отразиться и на немъ. Я не стану утверждать, чтобы мистеръ Джерндайсъ не былъ честнымъ человѣкомъ внѣ этой юридической паутины, но она, какъ вамъ извѣстно, портитъ всѣхъ, кого ни коснется, вы сто разъ слышали объ этомъ отъ него самого. Отчего же одинъ онъ избѣжалъ заразы?
   -- Потому что онъ не такой, какъ другіе, онъ человѣкъ исключительный и, кромѣ того, всегда держался далеко отъ злополучнаго процесса.
   -- Потому что, потому что! съ живостью подхватилъ Ричардъ.-- Я не увѣренъ, чтобы было правдоподобно сохранять такое наружное равнодушіе. Но оно очень удобно. Это можетъ побудить другихъ заинтересованныхъ лицъ отнестись спустя рукава къ своимъ интересамъ; люди могутъ умереть, спорные пункты могутъ забыться и все можетъ кончиться къ самому полному благополучію.
   Мнѣ такъ стало жаль Ричарда, что я не рѣшилась упрекнуть его хотя бы даже взглядомъ; я вспомнила, съ какимъ благородствомъ отнесся опекунъ къ его заблужденіямъ, какъ снисходительно говорилъ о нихъ.
   -- Эсфирь, заключилъ Ричардъ,-- я пріѣхалъ сюда не за тѣмъ, чтобъ заочно осыпать обвиненіями Джона Джерндайса; я пріѣхалъ, чтобъ оправдаться самому. Скажу вамъ вотъ что все шло прекрасно, и мы были въ наилучшихъ отношеніяхъ пока я былъ безпечнымъ мальчикомъ и не заботился объ этой тяжбѣ, но какъ только я сталъ ею интересоваться и вникать въ дѣло, все перевернулось. Тогда-то Джонъ Джерндайсъ открылъ, что мы съ Адой должны прервать наша отношенія, что я не гожусь для нея, если не перемѣню своего предосудительнаго направленія. Ну, Эсфирь, своего предосудительнаго направленія я не перемѣню и не намѣренъ снискивать милостей Джона Джерндайса неблаговиднымъ компромиссомъ, котораго онъ не въ правѣ мнѣ предписывать. Понравится ему или нѣтъ, но я намѣренъ отстаивать свои права и права Ады. Я много думалъ объ этомъ и окончательно рѣшился.
   Бѣдный Ричардъ! Его лицо, голосъ и манеры доказывали, что онъ въ самомъ дѣлѣ много объ этомъ думалъ!
   -- И я честно высказалъ ему свое мнѣніе,-- надо вамъ сказать, что я писалъ ему,-- я сказалъ: чѣмъ притворяться, лучше быть въ открытой враждѣ, поблагодарилъ его за доброжелательство и покровительство, которое онъ мнѣ оказывалъ, и объявилъ, что наши дороги расходятся и что я пойду своей дорогой. По одному изъ завѣщаній, которыя имѣются при дѣлѣ, я долженъ получить больше его; не берусь рѣшать, чтобъ именно это завѣщаніе было утверждено, но въ его пользу имѣются нѣкоторые шансы.
   -- Я не отъ васъ перваго узнаю объ этомъ письмѣ, дорогой Ричардъ, я слышала о немъ раньше и при этомъ не было сказано ни одного гнѣвнаго или обиднаго для васъ слова.
   -- Неужели? отозвался Ричардъ, немного смягчаясь.-- Очень радъ; я говорилъ, что онъ человѣкъ честный во всемъ, кромѣ этого злополучнаго процесса. Я всегда говорилъ это и не сомнѣвался въ его честности. Знаю, что мои теперешніе взгляды кажутся вамъ черствыми и такими же покажутся Адѣ, когда вы ей разскажете, о чемъ мы говорили. Но, еслибы вы вникли въ это дѣло, какъ я, еслибъ вы зарывались въ документы такъ же добросовѣстно, какъ дѣлалъ это я въ бытность мою у Кенджа и Карбоя, еслибъ вы изучили всю массу этихъ исковъ, встрѣчныхъ исковъ, обвиненій, жалобъ, вы сказали бы, что я еще слишкомъ умѣренъ.
   -- Можетъ быть. А какъ вы думаете, Ричардъ, много ли правды во всѣхъ этихъ документахъ?
   -- Гдѣ-нибудь да есть же правда въ этой тяжбѣ...
   -- То есть, была когда-то, перебила я,
   -- Нѣтъ, есть и должна быть, продолжалъ онъ запальчиво,-- надо только вывести ее на свѣтъ Божій! Допустить, чтобъ Ада была взяткой, которой покупаютъ мое устраненіе отъ дѣла! Развѣ такимъ путемъ можно содѣйствовать обнаруженію истины? Вы говорите, процессъ измѣнилъ меня; Джонъ Джерндайсъ говоритъ, что процессъ измѣнялъ, измѣняетъ и будетъ измѣнять каждаго, кто приходитъ съ нимъ въ соприкосновеніе,-- тѣмъ съ большимъ правомъ я рѣшаюсь сдѣлать все, что въ моей власти, чтобы наконецъ привести его къ концу.
   -- Все, что въ вашей власти, Ричардъ! Неужели вы думаете, что другіе втеченіе столь долгихъ лѣтъ не дѣлали всего, что было въ ихъ силахъ? И развѣ своей гибелью они облегчили хоть сколько-нибудь трудность задачи?
   -- Не можетъ же это тянуться вѣчно! возразилъ Ричардъ съ такой запальчивостью, что мнѣ снова пришелъ на память несчастный Гридли,-- я молодъ, энергиченъ, а энергія и твердая рѣшимость творятъ чудеса. Другіе отдавались дѣлу только вполовину. Я отдаюсь ему весь; я дѣлаю его цѣлью моей жизни.
   -- О, Ричардъ, дорогой Ричардъ! тѣмъ хуже, тѣмъ хуже!
   -- Не бойтесь за меня, отвѣтилъ онъ ласково.-- Вы милая, добрая, умная, благоразумная дѣвушка, вы благословеніе Божіе, но у васъ есть свои предразсудки. Вернусь опять къ Джону Джерндайсу. Долженъ вамъ сказать, дорогая Эсфирь, что тѣ отношенія, въ которыхъ мы были съ нимъ прежде и которыя онъ считаетъ самыми подходящими, въ сущности были неестественны.
   -- Вы считаете вражду и непріязнь болѣе естественными отношеніями, Ричардъ?
   -- Нѣтъ, этого я не говорю. Я хотѣлъ только сказать, что наше общее участіе въ процессѣ ставитъ насъ въ такое положеніе другъ къ другу, съ которымъ несовмѣстимы добрыя отношенія. Видите, еще одна причина, чтобъ ускорить развязку тяжбы! Когда она воспослѣдуетъ, я, быть можетъ, приду къ убѣжденію, что ошибался въ Джонѣ Джерндайсѣ. Когда я избавлюсь отъ заботъ, связанныхъ съ тяжбой, мое сознаніе прояснится и, быть можетъ, я соглашусь съ тѣмъ, что вы говорили нынче, я тогда постараюсь загладить свою ошибку.
   Все, все откладывается до этого воображаемаго рѣшенія! До тѣхъ поръ все оставляется невыясненнымъ и неопредѣленнымъ!
   -- Теперь, о лучшая изъ другой, -- я хотѣлъ бы дать понять кузинѣ, что въ моихъ отношеніяхъ къ Джону Джерндайсу я вовсе не являюсь вздорнымъ, непостояннымъ, своенравнымъ человѣкомъ, что у меня есть свои основанія и резоны. Я желалъ бы, чтобъ именно вы объяснили ей это, потому что знаю ея уваженіе и почтеніе къ кузену Джону, вы же, хоть и не одобряете мой образъ дѣйствій, по,-- я знаю,-- передадите ей въ болѣе мягкой формѣ и... и къ тому же... тутъ онъ запнулся, -- однимъ словомъ я... я не хотѣлъ бы явиться сварливымъ, подозрительнымъ сутягой въ глазахъ такого искренняго существа, какъ кузина Ада.
   Я сказала ему, что въ послѣднихъ словахъ онъ больше похожъ самъ на себя, чѣмъ во всемъ томъ, что говорилъ раньше.
   -- Можетъ быть и такъ; да, мнѣ кажется, вы правы, голубушка. Со временемъ я буду способенъ вести свою игру открыто; не бойтесь, тогда все уладится.
   Я спросила, не желаетъ ли онъ передать Адѣ еще что-нибудь, или это все?
   -- Конечно не все. Я не стану скрывать отъ нея, что Джонъ Джерндайсъ отвѣтилъ на мое письмо совершенно такъ, какъ всегда, называлъ меня своимъ дорогимъ Рикомъ, пытался опровергнуть мои взгляды, убѣждалъ, что они не могутъ служить основаніемъ для разлада между нами и все въ томъ же родѣ. Но это нисколько не мѣняетъ дѣла. Я хочу еще, чтобъ Ада знала, что хоть я теперь и рѣдко съ ней вижусь, я слѣжу за ея интересами такъ же заботливо, какъ за своими -- мы съ ней плывемъ въ одной и той же лодкѣ. Пусть она не вѣритъ, если обо мнѣ станутъ распускать слухи, будто я взбалмошный, безразсудный; напротивъ, я только и думаю, что объ окончаніи дѣла: съ нимъ связаны всѣ мои планы. Будучи совершеннолѣтнимъ, идя тѣмъ путемъ, который выбралъ, я не считаю себя обязаннымъ отдавать отчетъ въ моихъ поступкахъ Джону Джерндайсу, но Ада, пока все еще несовершеннолѣтняя, состоитъ подъ опекой, и я не прошу возобновить ея слово. Къ тому времени, когда она будетъ свободно дѣйствовать самостоятельно, а я тѣмъ болѣе, мы въ денежномъ отношеніи будемъ занимать иное положеніе въ свѣтѣ; въ этомъ я увѣренъ. Если вы, дорогая Эсфирь, передадите ей все это съ вашей обычной осторожностью, то окажете мнѣ величайшую услугу и я накинусь на процессъ Джерндайсовъ съ удвоенной энергіей. Разумѣется, я не прошу дѣлать изъ нашего разговора тайну для Холоднаго дома.
   -- Ричардъ, вы мнѣ такъ довѣряете,-- не примете ли отъ меня совѣта?
   -- Не могу принять, если онъ касается предмета нашего разговора. Всякому же другому вашему совѣту охотно послѣдую, дорогая Эсфирь.
   Какъ будто въ его жизни существовали другіе интересы, какъ будто вся его дѣятельность, вся его личность не были окрашены однимъ цвѣтомъ!
   -- Но вы позволите мнѣ сдѣлать одинъ вопросъ?
   -- Еще бы! отвѣчалъ онъ смѣясь.-- Не знаю, кто больше васъ имѣетъ на это право!
   -- Вы упомянули о неопредѣленности своего настоящаго положенія...
   -- Можетъ ли быть иначе, когда у меня нѣтъ пока ничего опредѣленнаго?
   -- У васъ опять долги?
   -- Разумѣется, отвѣчалъ онъ, удивленный наивностью вопроса.
   -- Почему же "разумѣется"?
   -- Развѣ можно вполнѣ отдаться дѣлу, не входя въ издержки? Вы забываете, а можетъ и не знаете, что мы съ Адой имѣемъ доли въ обоихъ завѣщаніяхъ; вопросъ только въ суммѣ; достанется ли намъ большая или меньшая, во всякомъ случаѣ проигрыша для меня быть не можетъ. Да благословитъ Богъ ваше доброе сердце, безцѣнная Эсфирь, но,-- прибавилъ онъ веселымъ тономъ, забавляясь моей тревогой,-- не безпокойтесь за меня, я вывернусь.
   Меня такъ глубоко волновала грозящая ему опасность что я сдѣлала еще одну попытку предостеречь его, сказала ему все, что только могла придумать, умоляла его и отъ себя, и ради Ады одуматься, пока не поздно, пробовала доказать его заблужденіе. Онъ выслушалъ меня нетерпѣливо и кротко, но слова мои не произвели на него никакого дѣйствія. Конечно, этому нечего было удивляться послѣ того, какъ онъ такъ отнесся къ письму мистера Джерндайса, но я все-таки рѣшила испытать еще вліяніе Ады; поэтому, вернувшись домой къ завтраку, пересказала Адѣ нашъ разговоръ и объяснила, почему я страшусь, что Ричардъ погибнетъ самъ и загубитъ ея жизнь. Она очень огорчилась, хотя далеко не раздѣляла всѣхъ моихъ опасеній и была увѣрена,-- какъ это было естественно со стороны такого любящаго созданія!-- что Ричардъ со временемъ сознаетъ свои заблужденія; теперь же она написала ему слѣдующее письмо:
   "Милый и дорогой кузенъ, Эсфирь пересказала мнѣ, о чемъ вы говорили, и я пишу тебѣ, чтобъ въ свою очередь повторить еще разъ то, что она говорила: рано или поздно ты поймешь,-- въ этомъ я глубоко убѣждена,-- что кузенъ Джонъ воплощенная правда, доброта и искренность, и горько раскаешься, что хотя и ненамѣренно, но былъ къ нему несправедливъ.
   "Не знаю, какъ выразить то, что я хочу еще сказать, но ты навѣрное поймешь мою мысль. Очень боюсь, дорогой кузенъ, что ты отдался этому злополучному процессу отчасти ради меня и ради меня дѣлаешь себя несчастнымъ, а разъ ты несчастливъ, несчастлива и я.
   "Если это такъ, если, посвящая себя этимъ занятіямъ, ты дѣлаешь это ради меня, то умоляю тебя, откажись отъ нихъ; самое лучшее, что ты можешь сдѣлать для моего счастія, это,-- навсегда разстаться съ роковой тѣнью, которая омрачила наше рожденіе.
   "Не сердись на меня за эти слова; заклинаю, умоляю тебя -- откажись навсегда отъ этого дѣла ради меня, ради твоего собственнаго счастія. Умоляю тебя всѣмъ святымъ! У меня врожденное отвращеніе къ этому источнику бѣдствій, который былъ причиною того, что мы осиротѣли съ самаго ранняго дѣтства. Сколько съ тѣхъ поръ случаевъ убѣдиться, что онъ никому не принесъ добра и отрады, а одно лишь горе.
   "Дорогой кузенъ, мнѣ нѣтъ надобности говорить, что ты совершенно свободенъ и что по всей вѣроятности тебѣ встрѣтится кто-нибудь, кого ты полюбишь больше, чѣмъ свою первую любовь. Я увѣрена, что твоя избранница предпочтетъ раздѣлить съ тобою скромную долю и жить въ бѣдности, но съ тѣмъ, чтобъ ты былъ счастливъ и спокойно шелъ по избранной дорогѣ, исполняя свой долгъ, вмѣсто того чтобъ надѣяться на богатство или даже -- если это когда-нибудь сбудется -- жить въ богатствѣ, которое будетъ куплено цѣною долгихъ лѣтъ томительныхъ ожиданій, тревогъ и мученій. Не удивляйся, что при своей неопытности и незнаніи свѣта я берусь утверждать это такъ смѣло и рѣшительно, по сердце говоритъ мнѣ, что я права.

Навсегда преданная тебѣ кузина Ада".

   Это письмо сейчасъ же привело къ намъ Ричарда, но нисколько его не переубѣдило:-- отлично: посмотримъ кто былъ правъ, онъ намъ докажетъ -- вотъ увидите! Судя по тому, какимъ оживленнымъ и возбужденнымъ онъ явился, было очевидно, что письмо доставило ему большое удовольствіе, но и только; я могла утѣшаться лишь надеждой на то, что впослѣдствіи, когда онъ станетъ перечитывать письмо, оно произведетъ на него болѣе сильное впечатлѣніе.
   Ричардъ и мистеръ Скимполь взяли себѣ мѣста въ дилижансѣ, который долженъ былъ пойти на слѣдующее утро, а этотъ день рѣшили провести у насъ, и я сказала себѣ, что непремѣнно поговорю съ мистеромъ Скимполемъ; благодаря тому, что мы цѣлые дни проводили внѣ дома, удобный случай скоро представился. Со всевозможной деликатностью я намекнула мистеру Скимполю, какая на немъ лежитъ отвѣтственность за поощреніе Ричарда идти по избранному пути.
   -- Отвѣтственность, дорогая миссъ Соммерсонъ? повторилъ онъ, подхватывая это слово съ самой пріятнѣйшей улыбкой,-- я послѣдній человѣкъ въ свѣтѣ, къ которому приложимо слово отвѣтственность; я никогда не былъ и не буду такимъ человѣкомъ.
   -- Мнѣ кажется, что каждый долженъ нести отвѣтственности за свои поступки, осмѣлилась я замѣтить съ нѣкоторой робостью, ибо онъ былъ гораздо старше и опытнѣе меня.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? шутливо переспросилъ мистеръ Скимполь, какъ будто изумленный тѣмъ, какъ я смотрю на этотъ вопросъ.-- Вѣдь каждый обязанъ также платить свои долги, а я нѣтъ. Взгляните,-- и онъ вынулъ изъ кармана горсть серебра,-- вотъ деньги. Я не имѣю ни малѣйшаго представленія о томъ, сколько тутъ, и не въ состояніи ихъ пересчитать. Можетъ быть тутъ четыре шиллинга и девять пенсовъ, можетъ быть четыре фунта и девять пенсовъ. Говорятъ, что я долженъ гораздо болѣе этого -- очень возможно; охотно признаю, что я долженъ столько, сколько добрые люди дали мнѣ взаймы. Если они не перестаютъ давать, съ какой стати я перестану брать? Вотъ вамъ въ сжатомъ видѣ образчикъ воззрѣній Гарольда Скимполя. Если это называется отвѣтственностью, значитъ я отвѣствененъ за свои поступки.
   Онъ преспокойно спряталъ деньги въ карманъ и посмотрѣлъ на меня съ такой ясной улыбкой, какъ будто только что разсказалъ весьма забавный анекдотъ про какого-нибудь своего знакомаго; онъ почти убѣдилъ меня, что къ нему и въ самомъ дѣлѣ нельзя прикладывать обыкновенную мѣрку.
   -- Разъ вы упомянули объ отвѣтственности, миссъ Соммерсонъ, я долженъ сознаться, что не имѣлъ счастія знать никого, кто бы болѣе васъ подходилъ къ этому представленію. Когда я вижу васъ, прилагающей всѣ усилія, чтобъ съ изумительнымъ совершенствомъ выполнить систему, которую вы создали, мнѣ хочется сказать, и я очень часто говорю про себя -- вотъ это отвѣтственность!
   Трудно было послѣ этихъ словъ приступить къ выясненію моей мысли, но я продолжала упорствовать и высказала мистеру Скимполю нашу общую надежду, что онъ не только не будетъ поддерживать Ричарда въ его опасныхъ иллюзіяхъ, но постарается отвлечь его отъ нихъ.
   -- Охотно исполнилъ бы ваше желаніе, дорогая миссъ Соммерсонъ, кабы могъ; но я не умѣю хитрить и притворяться. Если Ричардъ беретъ меня за руку, идетъ въ Вестминстерскую палату и вводитъ меня въ химерическій кортежъ Фортуны, говоря: "Скимполь, присоединитесь къ веселому хороводу", я не могу не сдѣлать того, о чемъ онъ проситъ. Знаю, что здравый смыслъ этого не одобряетъ, но у меня нѣтъ здраваго смысла.
   -- Къ большому несчастію Ричарда, замѣтила я.
   -- Вы такъ думаете? Ну, нѣтъ, не говорите.-- Предположимъ, что Ричардъ находится въ области господина Здраваго Смысла -- превосходнаго во всѣхъ отношеніяхъ человѣка, немножко угрюмаго, ужасно практичнаго, съ размѣненнымъ десяти фунтовымъ билетомъ въ каждомъ карманѣ, съ разграфленной счетной книжкой въ рукѣ, словомъ, какъ двѣ капли воды похожаго на сборщика податей. Нашъ милый Ричардъ, пылкій, полный надеждъ, презирающій препятствія, съ сердцемъ, въ которомъ поэзія бьетъ ключомъ, говоритъ своему почтенному спутнику: "видите этотъ золотой горизонтъ, который открывается передо мною, яркій, прекрасный, радостный, я перепрыгну черезъ окружающій ландшафтъ и брошусь туда". Но почтенный спутникъ сбрасываетъ его съ облаковъ на землю три помощи своей разграфленной счетной книжки и самымъ прозаическимъ языкомъ объясняетъ ему, что онъ съ своей стороны не видитъ ничего подобнаго, и доказываетъ, какъ дважды два четыре, что на горизонтѣ нѣтъ ничего, кромѣ плутней, взятокъ, париковъ и мантій.-- Знаете, вѣдь это очень тяжелый пріемъ, до крайности благоразумный разумѣется, но непріятный. Я на него неспособенъ: у меня нѣтъ разграфленной счетной книжки, я ни капли не похожъ на почтеннаго сборщика податей, никогда не былъ и не хочу быть почтеннымъ. Какъ на странно, но это такъ.
   Продолжать бѣло безполезно; окончательно потерявъ всякую надежду на мистера Скимполя, я предложила ему догнать Аду и Ричарда, которые насъ немного опередили.
   Пока мы гуляли, мистеръ Скимполь описывалъ намъ въ комическомъ видѣ фамильные портреты замка Дэдлоковъ, гдѣ онъ былъ сегодня утромъ. Тамъ были, по его словамъ, такія надменныя пастушки -- прежнія леди Дэдлокъ,-- что мирные посохи въ ихъ рукахъ превращались въ смертоносное оружіе.
   Онѣ пасли свои стада напудренныя, затянутыя и въ мушкахъ, для вящшаго устрашенія простыхъ смертныхъ, точно тѣ вожди дикихъ племенъ, которые, готовясь въ бой, раскрашиваются по-военному.
   Былъ тамъ одинъ Дэдлокъ, изображенный на полѣ битвы, причемъ взорванный подкопъ, клубы дыма, молніи выстрѣловъ, горящій городъ, осажденная крѣпость -- все помѣщалось между задними ногами его лошади, вѣроятно для того, чтобъ показать, какъ мало вниманія обращаютъ Дэдлоки на подобные пустяки. Весь знаменитый родъ Дэдлоковъ представлялся мистеру Скимполю въ видѣ огромной коллекціи набитыхъ чучелъ со стеклянными глазами, размѣщенныхъ подъ стеклянными колпаками по разнымъ жердочкамъ, въ разнообразныхъ, полныхъ достоинства позахъ.
   Всякій разъ, какъ при мнѣ теперь называли фамилію Дэдлокъ, я чувствовала себя крайне неловко, поэтому я вздохнула съ облегченіемъ, когда Ричардъ, замѣтивъ какого-то незнакомца, который шелъ къ намъ на встрѣчу, бросился къ нему съ восклицаніемъ изумленія.
   -- Господи, да это Вольсъ! вскричалъ мистеръ Скимполь.
   -- Должно быть другъ Ричарда? спросили мы.
   -- Другъ и совѣтникъ въ юридическихъ вопросахъ, былъ отвѣтъ.-- Вотъ миссъ Соммерсонъ, если вамъ нуженъ здравый смыслъ, отвѣтственность, почтенность, соединенные въ одномъ лицѣ, то образецъ такихъ добродѣтелей -- Вольсъ.
   -- Для насъ новость, сказали мы мистеру Скимполю,-- что у Ричарда есть повѣренный Вольсъ.
   -- Онъ взялъ Вольса, кажется, тогда, когда вышелъ изъ-подъ опеки и разошелся съ нашимъ общимъ знакомымъ, сладкорѣчивымъ Кенджемъ, то есть навѣрное тогда, потому что я и свелъ ихъ.
   -- Вы его давно знаете? спросила Ада.
   -- Вольса? У меня съ нимъ такого же рода знакомство, какъ со многими господами той же профессіи. Онъ обошелся со мной очень вѣжливо, принимая,-- какъ это у нихъ тамъ называется,-- мѣры въ порядкѣ гражданскаго судопроизводства, которыя кончились тѣмъ, что онъ арестовалъ меня. Кто-то былъ такъ добръ, что уплатилъ мой долгъ, суммою въ четыре съ чѣмъ-то пенса,-- цифру фунтовъ и шиллинговъ забылъ, помню только, что кончалось четырьмя пенсами, и мнѣ тогда показалось очень страннымъ, что я долженъ кому-то четыре пенса. Послѣ того я и свелъ ихъ съ Ричардомъ, Вольсъ просилъ меня рекомендовать его. На сколько припомню, прибавилъ мистеръ Скимполь съ добродушнѣйшей улыбкой, будто дѣлая нечаянное открытіе,-- Вольсъ даже подкупилъ меня, вручивъ мнѣ сколько-то денегъ и назвавъ ихъ коммиссіонными. Кажется, онъ далъ мнѣ пяти фунтовый билетъ... да, припоминаю, именно такъ!
   Его дальнѣйшія воспоминанія относительно этого пункта были прерваны Ричардомъ, который вернулся къ намъ очень взволнованный и торопливо представилъ намъ мистера Вольса. Это былъ высокій, тонкій, сутуловатый человѣкъ лѣтъ пятидесяти, съ красной сыпью на лицѣ и съ топкими губами, которыя онъ поджималъ точно отъ холода. Онъ былъ въ черныхъ перчаткахъ, одѣтъ во все черное, застегнутъ до самаго подбородка; всего замѣчательнѣе въ немъ были его безжизненныя манеры и тяжелый взглядъ, упорно направленный на Ричарда.
   -- Надѣюсь, я не помѣшалъ вамъ, леди, сказалъ мистеръ Вольсъ, и тутъ я замѣтила въ немъ вторую особенность -- манеру говорить какимъ-то желудочнымъ голосомъ.-- Мистеръ Карстонъ взялъ съ меня слово сообщать ему всякій разъ, какъ его дѣло будетъ назначено къ слушанію, и такъ какъ вчера, уже посл-и того, какъ почта была отослана, одинъ изъ моихъ клерковъ увѣдомилъ меня, что дѣло, сверхъ всякихъ ожиданій, назначено на завтра, то сегодня поутру я выѣхалъ сюда, чтобъ посовѣтоваться съ моимъ довѣрителемъ.
   -- Да, сказалъ Ричардъ, поглядывая на насъ съ торжествующимъ видомъ, -- мы не позволимъ дѣлу тащиться, какъ прежде, черепашьимъ шагомъ. Мы его пустимъ въ ходъ. Мистеръ Вольсъ, надо поискать какого-нибудь возницу, чтобъ добраться до почтовой станціи и захватить вечерній дилижансъ.
   -- Все, что вамъ угодно, сэръ. Я весь къ вашимъ услугамъ.
   -- Постойте, и Ричардъ взглянулъ на часы,-- у насъ впереди еще часъ. Я забѣгу въ "Дэдлокскій Гербъ", уложу чемоданъ, закажу гигъ, фаэтонъ или что тамъ случится, и вернусь къ чаю. Кузина Ада, Эсфирь, вы позаботитесь о мистерѣ Вольсѣ до моего возвращенія?
   И Ричардъ, волнуясь и спѣша, исчезъ въ сумракѣ надвигающагося вечера; мы же двинулись домой.
   -- Развѣ присутствіе мистера Карстона въ судѣ необходимо, сэръ? Развѣ онъ можетъ чѣмъ нибудить помочь? спросила я.
   -- Нѣтъ, миссъ. Сомнѣваюсь, отвѣчалъ мистеръ Вольсъ.
   Мы обѣ выразили сожалѣніе, что Ричардъ ѣдетъ, когда ему предстоитъ только разочарованіе.
   -- Мистеръ Карстонъ поставилъ, себѣ за правило самому наблюдать за своими интересами, а когда кліентъ заявляетъ намъ требованіе, въ которомъ нѣтъ ничего беззаконнаго, мы должны повиноваться. Мое правило въ дѣлахъ -- честность и прямота. Я вдовецъ съ тремя дочерьми: Эммой, Джэнъ и Каролиной, и мое главное желаніе -- исполнять свои обязанности и оставить имъ честное имя... Здѣшняя мѣстность кажется мнѣ очаровательной, миссъ.
   Такъ какъ это замѣчаніе относилось ко мнѣ, ближайшей сосѣдкѣ мистера Вольса, то я поспѣшила поддержать его и перечислила главныя красоты здѣшней мѣстности.
   -- Удивительное мѣстечко! У меня есть престарѣлый родитель, живущій въ Таунтонской долинѣ, своей родинѣ и тамошняя мѣстность мнѣ очень нравится. Я не имѣлъ ни малѣйшаго представленія, что здѣсь такое привлекательное мѣстечко.
   Чтобъ поддержать разговоръ, я спросила мистера Вольса, желалъ-ли бы онъ постоянно жить въ деревнѣ.
   -- Ахъ, миссъ, вы затронули мою слабую струну. Я не пользуюсь хорошимъ здоровьемъ, у меня попорчено пищевареніе, и еслибъ я думалъ только о себѣ, то удалился бы на лоно природы, тѣмъ болѣе что дѣловыя заботы лишаютъ меня возможности пользоваться обществомъ, особенно обществомъ дамъ, тогда какъ я всегда питалъ къ нему особенную слабость. По у меня три дочери: Эмма, Джэпъ и Каролина, и престарѣлый родитель, поэтому я не имѣю права поддаваться эгоистическимъ стремленіямъ. Правда, теперь я освобожденъ отъ обязанности содержать бабушку, которая умерла на сто второмъ году отъ рожденія, но на мнѣ осталась еще масса обязанностей, требующихъ, чтобъ машина всегда была въ ходу.
   Благодаря его безжизненному желудочному голосу, нужно было большое вниманіе, чтобъ разслушать, что онъ говоритъ.
   -- Извините, что я упомянулъ о своихъ дочеряхъ, онѣ моя слабость. Мое единственное желаніе -- обезпечить имъ самостоятельное положеніе и вмѣстѣ съ тѣмъ оставить доброе имя.
   Мы подошли къ дому мистера Бойторна, гдѣ насъ ожидалъ чай.
   Скоро пришелъ и Ричардъ; онъ торопился, волновался и, нагнувшись надъ стуломъ мистера Вольса, шепнулъ ему что-то на ухо. Тотъ отвѣчалъ громко, конечно, насколько могъ.
   -- Хотите взять меня съ собою, сэръ? Мнѣ совершенно все равно, какъ вамъ будетъ угодно: я весь въ вашемъ распоряженіи.
   Изъ этого мы поняли, что мистеръ Скимполь займетъ завтра въ дилижансѣ одинъ два мѣста, за которыя было уже уплачено. Такъ какъ разлука съ Ричардомъ очень огорчала и тревожила насъ обѣихъ и мы были нерасположены пользоваться обществомъ мистера Скимполя, то деликатно намекнули ему, что, проводивъ путешественниковъ, удалимся къ себѣ, оставивъ его въ "Гербѣ Дэдлоковъ".
   Ричардъ, которому все представлялось въ радужныхъ краскахъ, былъ въ очень веселомъ настроеніи, пока мы шли на вершину холма за деревней, гдѣ было приказано ждать экипажу. Какой-то человѣкъ съ фонаремъ въ рукахъ держалъ подъ уздцы необычайно сухопарую бѣлую лошадь.
   Никогда не забуду этихъ двухъ фигуръ, сидящихъ рядомъ въ экипажѣ при тускломъ освѣщеніи фонаря: Ричардъ съ возжами въ рукахъ, цвѣтущій, смѣющійся, полный огня; мистеръ Вольсъ, невозмутимый подтянутый, весь въ черномъ, не сводящій съ своего юнаго спутника упорнаго взгляда, точно змѣя, которая хочетъ околдовать свою добычу. Передо мной такъ и встаетъ эта картина: душная, темная ночь, вспыхивающая зарница, пыльная дорога, замкнутая изгородями и высокими деревьями, костлявая бѣлая лошадь и экипажъ, покатившій рысью къ роковому "Джерндайсу съ Джерндайсомъ".
   Вотъ что сказала мнѣ въ этотъ вечеръ моя милочка: будетъ-ли Ричардъ богатъ, окруженъ друзьями или разоренъ и одинокъ, для нея это составитъ лишь ту разницу, что въ послѣднемъ случаѣ онъ будетъ больше нуждаться въ преданномъ сердцѣ, и это сердце должно любить его еще сильнѣе. Какъ бы мало ни думалъ онъ о ней среди своихъ заблужденій, она всегда будетъ думать только о немъ, все ея счастіе въ томъ, чтобъ посвятить себя ему.
   Сдержала-ли она свое слово?
   Я гляжу на свой жизненный путь, который становится все короче и короче и близится къ концу, и надъ мертвымъ моремъ несчастнаго процесса, надъ всѣмъ пепломъ, выброшеннымъ имъ на берегъ, я вижу одинъ неизмѣнный, исполненный доброты и преданности прекрасный образъ моей милочки.
   

ГЛАВА VII.
Борьба.

   Погостивъ у мистера Бойторна ровно столько, сколько предполагали, мы вернулись въ Холодный домъ и были встрѣчены съ радушіемъ, растрогавшимъ меня до глубины души. Здоровье мое совершенно поправилось, силы вернулись; и найдя въ своей комнатѣ ожидающіе моего возвращенія хозяйственные ключи, я позвонила ими, точно для меня наступалъ новый годъ, и подъ этотъ веселый звонъ я сказала себѣ: помни свой долгъ, Эсфирь! Не бѣда, что тебѣ стало немножко тяжелѣе исполнять его: будь по прежнему бодра и весела, будь довольна своей участью. За работу!
   Первые дни по пріѣздѣ я была занята по горло: пришлось пересмотрѣть столько счетовъ, открыть и перебрать столько ящиковъ и шкаповъ, столько разъ пропутешествовать въ ворчалыпо и обратно, вообще столько суетиться, что у меня не было ни минуты свободной. Только когда все было приведено въ порядокъ и пошло своимъ чередомъ, я могла съѣздить на нѣсколько часовъ въ Лондонъ; меня побудило совершить эту поѣздку нѣчто, заключавшееся въ письмѣ, уничтоженномъ мною въ Чизни-Вудѣ.
   Предлогомъ для своей поѣздки я избрала посѣщеніе Кадди Джеллиби -- я такъ привыкла къ ея дѣвичьей фамиліи, что не могла звать ее иначе,-- и написала ей записку, въ которой предупреждала, что мнѣ надо сдѣлать въ Лондонѣ одинъ дѣловой визитъ и я прошу ее сопутствовать мнѣ.
   Я выѣхала изъ дому такъ рано, что когда дилижансъ прибылъ въ Лондонъ, утро едва занималось. Кадди, не видѣвшая меня со дня свадьбы, такъ обрадовалась, осыпала меня такими нѣжными ласками, что я начала бояться, какъ бы мужъ не приревновалъ ее ко мнѣ; но и онъ въ свою очередь отнесся ко мнѣ съ самымъ искреннимъ расположеніемъ, короче сказать, повторилась та же исторія: меня баловали не по заслугамъ.
   Когда я пріѣхала, мистеръ Тервейдропъ-старшій былъ еще въ постели и Кадди варила шоколадъ, который долженъ былъ снести къ нему въ комнату меланхолическій маленькій подмастерье (мнѣ показалось очень страннымъ, что у танцмейстера можетъ быть подмастерье). Кадди сказала мнѣ, что ея свекоръ необыкновенно добръ и внимателенъ и что ихъ совмѣстная жизнь очень счастлива. Подъ счастливой совмѣстной жизнью она подразумѣвала, должно быть то, что свекоръ жилъ въ хорошей квартирѣ и пользовался всѣми удобствами, а они съ мужемъ обрѣзывали себя во всемъ и ютились въ двухъ крошечныхъ комнаткахъ надъ конюшнями.
   -- Что подѣлываетъ ваша мама, Кадди?
   -- Я слышу о ней отъ папы, но видимся мы очень рѣдко. Къ моему удовольствію, мы въ дружбѣ, но мама считаетъ такой нелѣпостью мой бракъ съ танцмейстеромъ, что, кажется, боится, какъ бы самой не попасть черезъ насъ въ нелѣпое положеніе.
   Я не могла не подумать, что лучшая предосторожность, какую могла принять мистрисъ Джеллиби, чтобъ не попасть въ нелѣпое положеніе,-- это пополнить свои семейныя обязанности, прежде чѣмъ унестись за края горизонта въ поискахъ дѣла.
   -- А вашъ папа?
   -- Онъ приходитъ ко мнѣ каждый вечеръ, сказала Кадди,-- и съ такимъ удовольствіемъ епдитъ вонъ въ томъ уголку, что просто наслажденіе смотрѣть!
   Взглянувъ по указанному направленію, я увидѣла на стѣнѣ слѣдъ, оставленный головою мистера Джеллиби,-- отрадно было узнать, что онъ нашелъ наконецъ мѣсто, куда могъ преклонить голову.
   -- А вы, Кадди?-- держу пари, что вы постоянно заняты?
   -- Да, это правда. Скажу вамъ, душечка, подъ большимъ секретомъ, что я готовлюсь, чтобъ самой давать уроки; Принцъ не крѣпкаго здоровья и я хочу помогать ему. У бѣднаго мальчика столько дѣла: занятія въ школахъ и на дому, частные уроки и потомъ подмастерья.
   Это слово казалось мнѣ такимъ дикимъ, что я освѣдомилась, много ли у нихъ подмастерьевъ.
   -- Четыре, одинъ живущій и три приходящихъ, отвѣтила Кадди,-- хорошія дѣти, только, когда соберутся вмѣстѣ, начинаютъ играть, вмѣсто того чтобъ заниматься дѣломъ; поэтому тотъ мальчикъ, котораго вы видѣли, теперь упражняется въ одиночку въ пустой кухнѣ; другихъ мы тоже стараемся, по мѣрѣ возможности, размѣщать въ разныхъ углахъ дома.
   -- Чтобъ они упражнялись?
   -- Да. Они практикуются въ тѣхъ на, которыя имъ показаны, а потомъ танцуютъ всѣ вмѣстѣ въ классѣ; въ настоящее время года они берутъ урокъ въ пять часовъ утра.
   -- Какая трудолюбивая жизнь! воскликнула я.
   -- Не правда-ли? отозвалась улыбаясь Кадди.-- Когда позвонятъ утромъ,-- колокольчикъ проведенъ къ намъ въ комнату, чтобъ не безпокоить мистера Тервейдропа,-- и, выглянувъ въ окно, я вижу ихъ у подъѣзда съ бальными башмаками подъ мышкой, мнѣ всегда приходятъ на память трубочисты.
   Въ какомъ странномъ свѣтѣ предстала передо мною одна, изъ отраслей изящныхъ искусствъ!
   Кадди была вполнѣ довольна эффектомъ своего разсказа и весело продолжала передавать подробности о своихъ занятіяхъ.
   -- Вы понимаете, дорогая Эсфирь, въ видахъ экономіи мнѣ необходимо умѣть немножко играть на фортепіано и на скрипкѣ, поэтому я учусь теперь на томъ и на другомъ. Еслибы мама была какъ добрые люди, я хоть сколько нибудь да знала бы музыку, но меня никогда не учили, и сперва, сознаюсь, эта сторона дѣла сильно меня обезкураживала. Но у меня отличный слухъ, работать я привыкла -- за это-то во всякомъ случаѣ слѣдуетъ поблагодарить маму,-- а твердая воля преодолѣваетъ все.
   Съ этими словами Кадди подсѣла смѣясь къ старому визгливому фортепіано и съ большимъ одушевленіемъ сыграла кадриль. Кончивъ, она встала очень довольная собой и сказала улыбаясь и краснѣя:
   -- Не смѣйтесь, пожалуйста, не смѣйтесь!
   Я скорѣе готова была заплакать, но удержалась и стала хвалить ее отъ чистаго сердца, ибо была вполнѣ убѣждена, что хоть она всего только танцмейстерша, что хоть ея честолюбивыя мечты не заносятся высоко, но избранный ею простой, честный путь упорнаго труда не хуже любой изъ "миссій".
   -- Дорогая, вы не повѣрите, какъ вы меня обрадовали, восторженно говорила Кадди;-- вы не можете себѣ представить, сколькимъ я вамъ обязана: какъ измѣнилась моя жизнь! Помните, на что я была похожа въ тотъ первый вечеръ,-- невѣжда, замарашка! Кто-бы тогда подумалъ, что я буду учительницей танцевъ? Кому могло прійти въ голову все то, что со мной случилось!
   Тутъ вернулся ея мужъ -- онъ уходилъ, чтобъ мы могли наговориться всласть -- и сталъ готовиться къ уроку, который долженъ былъ сейчасъ начаться въ залѣ. Кадди сказала, что готова меня сопровождать хоть сейчасъ, но было еще слишкомъ рано, поэтому мы втроемъ спустились къ ученикамъ, и я тоже приняла участіе въ танцахъ.
   Трудно себѣ представить что нибудь оригинальнѣе этихъ учениковъ. Кромѣ, того меланхолическаго подмастерья, который упражнялся въ одиночку въ кухнѣ (надѣюсь, что не это грустное одиночество было причиной его меланхоліи), было еще два другихъ мальчика и худая, грязная дѣвочка въ газовомъ платьѣ, высокая не по лѣтамъ, въ безобразной шляпкѣ, тоже газовой; своя бальные башмаки она принесла въ старомъ потертомъ бархатномъ ридикюлѣ. Мальчики, когда не танцевали, были такими, какими бываютъ всѣ мальчики, то есть съ карманами, набитыми бичевками, камешками, игральными костями; ноги у нихъ, особенно пятки, были въ ужасномъ видѣ. Я освѣдомилась у Кадди, что заставило ихъ родителей выбрать своимъ дѣтямъ эту профессію. Кадди сказала, что не знаетъ навѣрное: можетъ быть они предназначаются въ танцмейстеры, а можетъ быть въ балетъ. Всѣ были изъ бѣдныхъ семействъ; мать меланхолическаго мальчика держала пивную лавочку.
   Мы съ величайшей серьезностью танцовали цѣлый часъ; меланхолическій мальчикъ выдѣлывалъ ногами настоящія чудеса; было очевидно, что его меланхолія доходитъ только до пояса.
   Кадди подъ руководствомъ своего мужа пріобрѣла своеобразную. грацію, которая необыкновенно шла къ ея хорошенькому личику и фигуркѣ; она ужъ и теперь помогала ему въ занятіяхъ съ учениками, онъ только наигрывалъ на скрипочкѣ и дѣлалъ на, когда до него доходила очередь выдѣлывать какую нибудь фигуру.
   Жеманство дѣвочки въ газовомъ платьѣ, ея презрительное отношеніе къ мальчикамъ -- такъ и просились на картину.
   Такимъ-то образомъ мы танцовали ровно часъ, потомъ мужъ Кадди отправился куда-то на урокъ, Кадди пошла переодѣться, чтобъ идти со мною, а я осталась въ залѣ. Приходящіе подмастерья вышли на лѣстницу, чтобы перемѣнить башмаки, и принялись таскать за волосы живущаго,-- такъ по крайней мѣрѣ можно было заключить по его крикамъ. Вернулись они въ растегнутыхъ курточкахъ съ засунутыми въ карманы туфлями, вынули изъ узелковъ хлѣбъ съ холодной говядиной и расположились бивуакомъ подъ одной изъ нарисованныхъ на стѣнѣ лиръ. Газовая дѣвочка торопливо переобулась въ стоптанныя ботинки, засунула туфли въ ридикюль, нахлобучила на голову свою безобразную шляпку и, отвѣтивъ на мой вопросъ: любитъ-ли она танцовать,-- "только не съ мальчиками", съ презрительнымъ видомъ вышла изъ залы.
   -- Мистеръ Тервейдропъ въ отчаяніи, сказала мнѣ Кадди,-- что не успѣлъ кончить своего туалета и лишенъ удовольствія видѣть васъ. Вы большая его фаворитка, Эсфирь.
   Я сказала, что весьма обязана ему за честь, но конечно не особенно огорчилась тѣмъ, что не унижу мистера Тервейдропа.
   -- Туалетъ мистера Тервейдропа требуетъ много времени, продолжала Кадди,-- вѣдь его всѣ знаютъ и онъ долженъ поддерживать свою репутацію. Вы не можете себѣ представить, какъ онъ добръ къ папѣ, по цѣлымъ вечерамъ разсказываетъ ему о принцѣ Регентѣ, и я никогда не видѣла папу такимъ оживленнымъ.
   Мнѣ ужасно понравилась эта картина: мистеръ Тервейдропъ, развертывающій всю глубину своего изящества передъ мистеромъ Джеллиби! Я спросила у Кадди, неужели мистеру Тервейдропу удалось сдѣлать ея отца разговорчивымъ?
   -- Это нельзя сказать; но самъ-то онъ разговариваетъ съ папой, а папа въ восторгѣ отъ него и очень любитъ его слушать. Разумѣется, я знаю, что у папы нѣтъ никакихъ притязаній на изящество, но они все таки сошлись и сдѣлались большими друзьями. Прежде я никогда не видала, чтобъ.папа нюхалъ табакъ, теперь же всякій разъ, какъ мистеръ Тервейдропъ протянетъ ему свою табакерку, онъ непремѣнно возьметъ щепотку и нюхаетъ ее весь вечеръ.
   Какія странныя вещи случаются на свѣтѣ: мистеръ Тервейдропъ, выручающій мистера Джеллиби изъ Барріобула-Га! Я не могла себѣ представить ничего забавнѣе.
   -- Признаться, я очень боялась, продолжала Каролина послѣ нѣкотораго колебанія,-- не будетъ ли Пеппи безпокоить мистера Тервейдропа, но старикъ удивительно добръ къ мальчику, проситъ даже присылать его къ себѣ, дорогая моя! Позволяетъ ему подавать себѣ въ кровать газету, отдаетъ корочки отъ своего торта, даетъ разныя маленькія порученія, посылаетъ ко мнѣ, чтобъ я дала ему шестипенсовикъ, и такъ далѣе. Короче, весело закончила Кадди,-- я счастливѣйшая женщина и должна ежеминутно благодарить небо. Куда же мы пойдемъ, Эсфирь?
   -- Въ Ольдъ-Стритъ-Родъ, мнѣ надо сказать нѣсколько словъ клерку одного стряпчаго, тому самому, который былъ высланъ на встрѣчу мнѣ въ контору дилижансовъ, когда я въ первый разъ въ жизни пріѣхала въ Лондонъ и въ первый разъ увидала васъ. Этоіъ клеркъ и привезъ тогда насъ къ вамъ.
   -- Значитъ, я самое подходящее лицо, чтобъ проводить васъ къ нему, сказала Кадди.
   Мы направились въ Ольдъ-Стритъ-Родъ, въ жилище мистрисъ Гуппи; ея квартира оказалась въ первомъ этажѣ и сама хозяйка, пока мы о ней спрашивали, выглядывала изъ-за двери съ опасностью быть прищемленной, какъ орѣхъ. Вслѣдъ за тѣмъ она предстала передъ нами, прося пожаловать въ комнаты. Это была старуха въ огромномъ чепцѣ, съ краснымъ носомъ, съ бѣгающими глазками, постоянно чему-то улыбающаяся. Маленькая пріемная была прибрана къ пріему гостей; тутъ висѣлъ портретъ сына мистрисъ Гуппи.
   Тутъ же былъ и оригиналъ портрета, одѣтый необычайно пестро; когда мы вошли, онъ сидѣлъ у стола и, приставивъ указательный палецъ ко лбу, казался погруженнымъ въ чтеніе юридическихъ бумагъ.
   -- Миссъ Соммерсонъ! произнесъ мистеръ Гуппи, вставая,-- пустыня превратилась въ оазисъ! Маменька, будьте такъ добры, подайте стулъ другой леди и не торчите на дорогѣ.
   Мистрисъ Гуппи, которой не сходящая съ устъ улыбка придавала шаловливый видъ, поспѣшила исполнить просьбу сына и усѣлась въ уголку, прижимая обѣими руками къ груди носовой платокъ, точно припарку.
   Я представила Кадди, и мистеръ Гуппи объявилъ, что каждый, кто друженъ со мною, будетъ у него желаннымъ гостемъ. Потомъ я приступила къ цѣли моего посѣщенія.
   -- Я взяла на себя смѣлость послать вамъ записку, сэръ.
   Вмѣсто отвѣта мистеръ Гуппи вытащилъ изъ кармана, который былъ поближе къ сердцу, мою записку, поднесъ ее къ губамъ и, пряча на прежнее мѣсто, отвѣсилъ мнѣ поклонъ, причемъ маменька его пришла въ такое веселое настроеніе, что завертѣла головой, не переставая улыбаться, и дружески подтолкнула Кадди локтемъ въ бокъ.
   -- Могу я сказать вамъ нѣсколько словъ наединѣ? спросила я.
   Вѣроятно я никогда не увижу ничего подобнаго тѣмъ штукамъ, которыя вдругъ стала выкидывать мистрисъ Гуппи: она залилась неслышнымъ смѣхомъ, закивала головой и, прижимая платокъ къ губамъ, стала осыпать Каролину дружескими толчками то локтемъ, то плечемъ, то рукой, словомъ пришла въ такой неистовый восторгъ, что съ большимъ трудомъ прослѣдовала наконецъ съ Каролиной въ сосѣднюю спальню.
   -- Миссъ Соммерсонъ, извините причуды родительницы, поглощенной мыслью о счастьѣ сына. Маменька въ нѣсколько возбужденномъ состояніи, но она дѣйствуетъ подъ вліяніемъ родительскихъ чувствъ.
   Едва ли кто нибудь можетъ такъ покраснѣть и такъ измѣниться въ одно мгновеніе, какъ покраснѣлъ и измѣнился мистеръ Гуппи, когда я подняла вуаль.
   -- Я предпочла повидаться съ вами здѣсь, а не въ конторі; Кенджа, потому что, помня о томъ, что вы сказали мнѣ во время нашего интимнаго разговора, я боялась поставить васъ въ затруднительное положеніе своимъ визитомъ туда.
   Было очень ясно, что и теперь я поставила его въ затруднительное положеніе: никогда мнѣ не случалось видѣть, чтобъ человѣкъ такъ смутился, испугался, изумился и растерялся.
   -- Миссъ Соммерсонъ, бормоталъ онъ,-- извините, но въ нашей профессіи необходима... ясность... вы сослались на случай... когда я... когда я имѣлъ честь сдѣлать вамъ признаніе, которое...
   Онъ поперхнулся, точно у него что-то застряло въ горлѣ, поднесъ руку къ горлу, закашлялся, сдѣлалъ гримасу, попробовалъ проглотить, опять закашлялся, безпомощно оглянулся вокругъ и сталъ перелистывать бумаги.
   -- Со мной что-то вродѣ головокруженія, миссъ, объяснилъ онъ,-- какъ будто ударило въ голову. Я, кх! я отчасти подверженъ такимъ припадкамъ, кх! Клянусь св. Георгіемъ!
   Я дала ему время прійти въ себя; онъ нѣсколько разъ приложилъ руку къ головѣ, потомъ оттолкнулъ стулъ въ самый уголъ и продолжалъ:
   -- Я хотѣлъ только замѣтить... кх! должно быть что нибудь въ бронхахъ... гм!.. замѣтить, что вы тогда изволили отвергнуть мое признаніе. Вы... вы вѣроятно не станете на это возражать? Хотя при пашемъ разговорѣ и нѣтъ свидѣтелей, но можетъ быть для вящшаго успокоенія васъ самихъ... вы согласитесь подтвердить этотъ фактъ.
   -- Само собою разумѣется, мистеръ Гуппи, -- я отвергла ваше предложеніе безусловно и безъ всякихъ ограниченій.
   -- Благодарю васъ, миссъ, отвѣтилъ онъ принимаясь мѣрять столъ дрожащей рукой.-- Этого совершенно достаточно. Ваше показаніе дѣлаетъ вамъ честь. Кх! Вы конечно не оскорбитесь, если я упомяну, хотя нѣтъ надобности говорить объ этомъ особѣ съ такимъ здравымъ умомъ... если я упомяну, что такъ какъ мое предложеніе было отвергнуто, то дѣло на томъ и кончилось.
   -- Само собою разумѣется.
   -- Можетъ быть... Кх! Можетъ быть это пустая формальность, но, если вы не будете имѣть ничего противъ, то для вящшаго успокоенія... васъ самихъ... потрудитесь еще разъ подтвердить это, миссъ.
   -- Охотно; вполнѣ подтверждаю все сказанное вами.
   -- Благодарю васъ. Очень благородно съ вашей стороны, признаюсь! Крайне сожалѣю, что положеніе моихъ дѣлъ въ связи съ обстоятельствами, надъ которыми я не властенъ, ставитъ меня въ невозможность возобновить мое предложеніе хотя бы въ далекомъ будущемъ, но воспоминаніе о немъ останется для меня навсегда священнымъ, связаннымъ... кх! съ храмомъ дружбы.
   Бронхитъ мистера Гуппи прошелъ, онъ пересталъ мѣрять столъ.
   -- Могу я изложить теперь то, что желала сказать вамъ? начала я.
   -- Удостоите меня большой чести, увѣряю васъ, отвѣтилъ мистеръ Гуппи.-- Я знаю, съ вашимъ здравымъ умомъ и яснымъ пониманіемъ вещей вы никогда не измѣните справедливости, и я съ удовольствіемъ выслушаю все, что вы намѣрены мнѣ сообщить.
   -- Вы тогда намекнули...
   -- Извините, миссъ; въ этой забытой области лучше избѣгать неясныхъ выраженій; я не признаю, чтобъ я на что нибудь намекалъ.
   -- Вы тогда сказали, начала я опять,-- что можете найти средства содѣйствовать моимъ интересамъ, произвести благопріятную перемѣну въ моей судьбѣ, сдѣлавъ открытія, предметомъ которыхъ буду я. Полагаю, что вы почерпнули эту увѣренность изъ того, что я сирота, всѣмъ обязанная своему благодѣтелю, мистеру Джерндайсу. Я только затѣмъ и пришла, чтобъ просить васъ мистеръ Гуппи, оставить всякую мысль быть мнѣ полезнымъ въ этомъ отношеніи. Я часто объ этомъ думала, особенно послѣ своей болѣзни, и наконецъ рѣшилась, на тотъ случай еслибъ вы вернулись къ своему намѣренію и вздумали приводить его въ исполненіе, повидаться съ вами и убѣдить васъ, что вы заблуждаетесь. Вы не можете сдѣлать никакого открытія, которое было бы мнѣ полезно или пріятно. Мнѣ извѣстна моя исторія и, могу васъ увѣрить, что посредствомъ своихъ открытій вы никоимъ образомъ не можете содѣйствовать моему благополучію. Быть можетъ вы давно уже оставили этотъ проектъ; если такъ, извините, что я васъ напрасно безпокоила, если жъ нѣтъ, умоляю васъ повѣрить тому, что я говорю, и навсегда отказаться отъ своего намѣренія. Прошу васъ сдѣлать это ради моего спокойствія.
   -- Долженъ признаться, миссъ, что вы высказались съ такимъ здравомысліемъ и пониманіемъ дѣла, которыя дѣлаютъ вамъ честь. Ничто не можетъ быть для меня утѣшительнѣе такого здраваго взгляда на вещи, и если я питалъ нѣкоторыя заблужденія относительно вашихъ намѣреній, то готовъ принести повинную. Надѣюсь, вы поймете, миссъ, что такое предложеніе извиненій съ моей стороны ограничивается, какъ должны подсказать вамъ вашъ здравый умъ и пониманіе вещей, лишь настоящими обстоятельствами.
   Мистеръ Гуппи пересталъ вилять, казался очень сконфуженнымъ и повидимому совершенно искренно былъ радъ возможности сдѣлать что нибудь для меня.
   -- Будьте такъ добры, позвольте мнѣ досказать, сэръ, и глядя ему въ глаза, я продолжала:-- Мой визитъ сюда обставленъ такъ, что о немъ никто не узнаетъ, потому что вы сами просили меня не разглашать о нашемъ интимномъ разговорѣ, а я уважаю вашу просьбу и, какъ вы должны помнить, всегда уважала. Я упомянула о своей болѣзни. Не вижу, почему бы мнѣ не сказать, что теперь исчезли тѣ деликатныя причины, которыя могли бы удержать меня отъ обращенія къ вамъ, потому-то я и обращаюсь къ вамъ съ вышеизложенной просьбой. Надѣюсь, вы сдѣлаете это для меня.
   Надо отдать справедливость мистеру Гуппи, онъ конфузился все Сильнѣе и сильнѣе, и отвѣчая мнѣ сконфузился до того, что весь запылалъ:
   -- Даю вамъ честное слово, клянусь жизнью, душей, что, пока живъ, буду дѣйствовать согласно вашему желанію, миссъ Соммерсонъ, и никогда не сдѣлаю шага въ противоположномъ направленіи. Чтобъ васъ окончательно успокоить, я готовъ торжественно поклясться: давая въ настоящую минуту вышереченное обѣщаніе... касающееся стоящаго на очереди вопроса, продолжалъ онъ торопливо, точно повторяя заученную формулу,-- клянусь, я говорю правду, чистую правду, одну только правду..
   -- Этого совершенно достаточно, перебила я, вставая.-- Очень вамъ благодарна. Кадди, пойдемъ!
   Кадди вернулась вмѣстѣ съ маменькой мистера Гуппи, которая адресовала теперь ко мнѣ всѣ свои подмигиванья, улыбочки и подталкиванья локтемъ, и мы откланялись.
   Мистеръ Группи проводилъ насъ до дверей съ видомъ человѣка, который не вполнѣ очнулся отъ сна; такимъ мы его и оставили:
   Но черезъ минуту онъ выскочилъ за нами на улицу безъ шляпы, съ развевающимися волосами и остановилъ насъ.
   -- Миссъ Соммерсонъ, клянусь честью, вы можете на меня положиться! сказалъ онъ съ жаромъ.
   -- Вполнѣ полагаюсь.
   -- Извините, миссъ, продолжалъ мистеръ Гуппи, переминаясь на мѣстѣ и очевидно не зная, уііти или остаться,-- не согласитесь ли вы, для вящшаго своего успокоенія -- ибо я отъ души желаю, чтобъ вы успокоились, повторить въ присутствіи этой леди, свидѣтельницы съ вашей стороны, повторить высказанныя вами завѣренія...
   -- Кадди, сказала я, обращаясь къ ней,-- можетъ быть вы не очень удивитесь, услышавъ, что никогда не существовало никакого обязательства...
   -- Или какого бы то ни было обѣщанія вступить въ бракъ... подсказалъ мистеръ Гуппи.
   -- Или какого бы то ни было обѣщанія вступить въ бракъ, повторила я,-- между этимъ джентльменомъ...
   -- Вилльямомъ Гуппи, жительствующимъ въ ПентонъПлзсѣ, Пентонвиль близъ Миддльсекса, пробормоталъ онъ,
   -- Между этимъ джентльменомъ, Вилльямомъ Гуппи, жительствующимъ въ Пентонъ-Плзсѣ, Пентонвиль близъ Миддльсекса, и мною.
   -- Благодарю васъ. Для полноты... кх! извините, какъ имя и фамилія этой леди?
   Я сказала.
   -- Замужняя? Точно такъ, замужняя, благодарю васъ. Урожденная Каролина Джеллиби, проживала въ дѣвицахъ въ Тевисъ-Иннѣ въ округѣ Сити, но другого прихода, а нынѣ жительствуетъ въ Ньюменъ-Стритъ, Оксфордъ-Стрить. Весьма обязанъ.
   Онъ убѣжалъ, но сейчасъ же опять догналъ насъ.
   -- Касательно же извѣстнаго вамъ дѣла я вполнѣ искренно, вполнѣ искренно сожалѣю о томъ, что положеніе моихъ дѣлъ въ связи съ обстоятельствами, надъ которыми я не властенъ, препятствуетъ возобновленію того, что покончено нѣсколько времени тому назадъ, сказалъ онъ съ безпомощнымъ и безнадежнымъ видомъ.-- Но теперь это совершенно невозможно. Я сошлюсь на васъ,-- скажите, возможно-ли?
   Я сказала, что разумѣется невозможно, что тутъ не можетъ быть и вопроса.
   Онъ поблагодарилъ, опять убѣжалъ и опять вернулся.
   -- Вы поступили въ высшей степени благородно, миссъ. Если бы можно было воздвигнуть алтарь въ храмѣ дружбы... клянусь душою, вы вполнѣ можете разсчитывать на меня, за исключеніемъ самой нѣжной изъ страстей!
   Борьба, бушевавшая въ груди мистера Гуппи, и вызванныя ею безчисленныя колебанія между нами и материнскимъ жилищемъ слишкомъ бросались въ глаза, особенно потому, что дулъ сильный вѣтеръ, развѣвавшій его волосы (которые давно бы слѣдовало остричь), и мы прибавили шагу, чтобъ избавиться отъ него. Я вздохнула съ облегченіемъ, когда мы отошли на приличное разстояніе, но, оглянувшись въ послѣдній разъ, мы увидѣли мистера Гуппи, все еще колеблющагося и терзаемаго внутренней борьбой.
   

ГЛАВА VIII.
Стряпчій и кліентъ.

   Имя мистера Вольса, сопровождаемое надписью: "въ первомъ этажѣ", красуется на одной изъ дверей Симондсъ-Ипна въ Ченсери-Лэнѣ. Унылое, невзрачное, блѣдное, подслѣповатое зданіе этотъ Симондсъ-Иннъ; онъ похожъ на огромный сорный ящикъ съ рѣшетомъ и двумя отдѣленіями; глядя на него, невольно кажется, что Симондъ былъ въ свое время большимъ скрягой, построившимъ это зданіе изъ никуда негоднаго матеріала, который охотно поддался ржавчинѣ и плѣсни, порчѣ и разрушенію, чтобъ своимъ убожествомъ сохранить для потомства имя Симонда. Въ этомъ-то грязноватомъ зданіи, увѣковѣчивающемъ память Симонда, водружено юридическое знамя мистера Вольса.
   Контора мистера Вольса занимаетъ очень скромное положеніе и болѣе чѣмъ скромное помѣщеніе; она прижалась въ углу и прищуривается на глухую стѣну. Сдѣлавъ три шага по темному коридору съ выбитымъ поломъ, кліентъ натыкается на черную какъ сажа дверь мистера Вольса, пріютившуюся въ такомъ мѣстѣ, гдѣ въ самое яркое лѣтнее утро царитъ глубочайшій мракъ, у перегородки, отдѣляющей лѣстницу подвальнаго этажа, о которую запоздавшіе юристы часто разбиваютъ лбы. Размѣры конторы таковы, что одинъ изъ клерковъ можетъ отворять входную дверь не вставая съ мѣста, а другой, сидящій рядомъ съ первымъ за тѣмъ же столомъ, можетъ съ такимъ же удобствомъ мѣшать въ каминѣ.
   Въ комнатѣ пахнетъ плѣсенью и пылью и какъ будто слышится еще прокислый запахъ бараньяго жира, происходящій отъ того, что здѣсь ночью, а часто и днемъ жгутъ сальныя свѣчи и постоянно перебирають и перевертываютъ пергаментные листы въ замасленныхъ ящикахъ. Воздухъ душный и спертый. Съ незапамятныхъ временъ стѣны не бѣлились, полы не красились, трубы вѣчно дымятъ, стѣны и потолокъ закоптѣли; окна съ тусклыми разбитыми стеклами, имѣющими наклонность всегда быть грязными, обладаютъ страннымъ свойствомъ захлопываться сами собою, чѣмъ и объясняется обычай закладывать къ жаркую погоду полѣно между ихъ челюстями.
   Мистеръ Вольсъ очень солидный человѣкъ; большихъ дѣлъ онъ не ведетъ, но человѣкъ онъ очень солидный. Всѣми знаменитыми стряпчими, составившими или составляющими себѣ кругленькое состояніе, признано, что мистеръ Вольсъ -- человѣкъ вполнѣ солидный. Онъ никогда не даетъ маху,-- первый признакъ солидности для стряпчаго; второй признакъ солидности,-- онъ сдержанъ и серьезенъ; у него пищевареніе не въ порядкѣ,-- это ужъ высшій признакъ солидности. Сверхъ того онъ сдираетъ шкурки съ живыхъ кліентовъ на шубки своимъ дочерямъ и содержитъ престарѣлаго родителя въ Таунтонской долинѣ.
   Основной принципъ англійской юриспруденціи -- создавать себѣ занятіе; другого опредѣленнаго, яснаго, послѣдовательно выдержаннаго принципа въ ней нѣтъ. Разсматривая съ этой точки зрѣнія, англійская юриспруденція превращается въ стройную, послѣдовательную систему вмѣсто того чудовищнаго лабиринта, какимъ склонны считать ее непосвященные. Выясните разъ навсегда этимъ профанамъ, что главный ея принципъ создавать себѣ занятія на ихъ счетъ, -- и они навѣрное угомонятся и перестанутъ роптать.
   Но такъ какъ этотъ принципъ не выясненъ съ полной опредѣленностью, то непосвященные, понимая его лишь отчасти, да и то смутно, и чувствуя, какъ больно онъ отзывается на ихъ карманѣ и душевномъ спокойствіи, ропщутъ и негодуютъ.
   Тогда на сцену выдвигается въ видѣ неопровержимаго аргумента солидность мистера Вольса. "Отмѣнить это постановленіе, дорогой сэръ?" говоритъ мистеръ Кенджъ уязвленному кліенту.-- "Что вы? Это немыслимо. Отмѣните его -- и какими послѣдствіями отзовется вашъ необдуманный шагъ на цѣломъ классѣ судебныхъ ходатаевъ, достойнымъ представителемъ которыхъ служитъ,-- позвольте сказать вамъ, -- мистеръ Вольсъ, повѣренный противной стороны въ настоящемъ дѣлѣ? Этотъ классъ, сэръ, исчезнетъ съ лица земли. Не можете-же вы допустить,-- скажу больше,-- соціальная система не можетъ допустить утрату людей, подобныхъ мистеру Вольсу, дѣятельныхъ, ревностныхъ, стойкихъ, проницательныхъ. Я понимаю, дорогой сэръ, что вы теперь возбуждены противъ существующаго порядка вещей, который, сознаюсь, сложился нѣсколько неблагопріятно для васъ, но никогда не подамъ голоса за уничтоженіе людей, подобныхъ мистеру Вольсу".
   Солидность мистера Вольса съ ошеломляющимъ успѣхомъ приводилась въ доказательство даже передъ парламентскими комиссіями, какъ это явствуетъ изъ слѣдующихъ офиціальныхъ замѣтокъ одного знаменитаго стряпчаго.
   Вопросъ (нумеръ пятьсотъ семьдесятъ тысячъ восемьсотъ девяносто шестой).-- Насколько я понялъ, эти юридическіе пріемы безспорно замедляютъ ходъ судопроизводства?
   Отвѣтъ.-- Да, они причиняютъ нѣкоторое замедленіе.
   Вопросъ.-- И требуютъ значительныхъ издержекъ?
   Отвѣтъ.-- Разумѣется, нельзя же вести дѣло даромъ.
   Вопросъ.-- И доставляютъ огорченія?
   Отвѣтъ.-- Я не подготовленъ отвѣчать на этотъ вопросъ; мнѣ они не доставляли огорченій,-- напротивъ.
   Вопросъ.-- Какъ вы думаете, не послужитъ ли ихъ уничтоженіе къ ущербу для судебныхъ ходатаевъ?
   Отвѣтъ.-- Въ этомъ я не сомнѣваюсь.
   Вопросъ.-- Можете ли вы назвать кого-нибудь изъ судебныхъ ходатаевъ, къ ущербу котораго поведетъ сія мѣра?
   Отвѣтъ.-- Не колеблясь назову мистера Вольса; онъ будетъ разоренъ.
   Вопросъ.-- Считается ли мистеръ Вольсъ солиднымъ человѣкомъ въ своей профессіи?
   Отвѣтъ, который оказывается роковымъ, потому что на десять лѣтъ погребаетъ коммиссію.-- Мистеръ Вольсъ считается однимъ изъ солиднѣйшихъ членовъ профессіи.
   Въ дружеской частной бесѣдѣ авторитеты, не менѣе безкорыстные, скажутъ вамъ, что они рѣшительно недоумѣваютъ, куда стремится нашъ вѣкъ: мы несемся къ пропасти, каждый день хотимъ что-нибудь мѣнять, тогда какъ эти перемѣны грозятъ гибелью людямъ, подобнымъ мистеру Вольсу, человѣку вполнѣ почтенному, у котораго престарѣлый родитель въ Таунтонской долинѣ и три непристроенныя дочери на рукахъ.-- "Еще шагъ въ томъ же направленіи, говорятъ они, -- и что станется съ родителемъ мистера Вольса?-- Погибнетъ.-- А съ тремя дочерьми?-- Сдѣлаются бѣлошвейками или пойдутъ въ гувернатки".
   Выходитъ такъ: будь мистеръ Вольсъ и его родственники каннибалами и предложите уничтожить людоѣдство, эти господа закричатъ вамъ въ добродѣтельномъ негодованіи: Какъ! отмѣнить людоѣдство! Да вѣдь этакъ вы заставите Вольсовъ умереть съ голоду!
   Словомъ, мистеръ Вольсъ со своими тремя дочерьми и престарѣлымъ родителемъ играетъ роль безсмѣнной подпорки, назначенной поддерживать подгнившій фундаментъ, обратившійся въ развалину, которая угрожаетъ общественной безопасности. Для очень многихъ въ большинствѣ случаевъ вопросъ заключается вовсе не въ томъ -- смѣнится ли зло добромъ (такія соображенія имъ совершенно чужды), а въ томъ -- будетъ ли выгодно или невыгодно легіону почтенныхъ господъ Вольсовъ.
   Черезъ десять минутъ лордъ-канцлеръ надолго закроетъ засѣданія передъ каникулами.
   Мистеръ Вольсъ и его юный кліентъ, сопутствуемые кучей синихъ мѣшковъ, набитыхъ какъ попало и раздувшихся подобно удавамъ, только-что пожравшимъ свою добычу, вернулись изъ офиціальнаго вертепа. Мистеръ Вольсъ, невозмутимый и безстрастный, какъ и подобаетъ вполнѣ солидному человѣку, снимаетъ черныя перчатки, такъ тѣсно сжимающія его руки, что кажется, будто онъ сдираетъ съ нихъ кожу, снимаетъ свою плотно облегающую голову, шляпу, точно скальпируетъ себя и садится къ письменному столу. Кліентъ бросаетъ перчатки и шляпу на полъ, отипхиваетъ ихъ ногою, не заботясь, куда онѣ отлетятъ, со вздохомъ, похожимъ на стонъ, бросается въ кресло, подпираетъ рукой свою усталую голову и кажется воплощеніемъ юношескаго отчаянія.
   -- Опять ничего, ровнешенько ничего! восклицаетъ Ричардъ.
   -- Не говорите "ничего", сэръ, безмятежно отвѣтствуетъ Вольсъ.-- Вполнѣ достаточно, сэръ, вполнѣ достаточно.
   -- Что же сдѣлано? уныло спрашиваетъ Ричардъ.
   -- Вопросъ не такъ поставленъ. Надо спросить: что дѣлается?
   -- Что же дѣлается? сердито повторяетъ Ричардъ.
   Мистеръ Вольсъ, облокотившись на стулъ, играетъ пальцами, методично сводя и разводя ихъ концы. Вперивъ въ кліента упорный и тяжелый взглядъ, онъ говоритъ:
   -- Многое дѣлается, сэръ. Мы уперлись плечомъ въ колесо, мистеръ Карстонъ, и колесо начинаетъ вертѣться.
   -- Да, вмѣстѣ съ Иксіономъ {Миѳологическіе Иксіонъ, низверженный Юпитеромъ въ преисподнюю гдѣ былъ привязанъ къ вѣчно вращающемуся колесу. Прим. перев.}! Какъ прожить эти четыре или пять проклятыхъ мѣсяцевъ! восклицаетъ юноша, вскочивъ съ мѣста и принимаясь ходить по комнатѣ.
   -- Мистеръ Карстонъ! говорить Вольсъ, неотступно слѣдя за нимъ глазами.-- У васъ нетерпѣливый характеръ; это меня крайне огорчаетъ. Извините, если я посовѣтую вамъ не горячиться, не раздражаться, не тратить силъ понапрасну. Слѣдуетъ быть терпѣливѣе и лучше владѣть собой.
   -- То есть я долженъ подражать вамъ, мистеръ Вольсъ? говорить Ричардъ съ нетерпѣливымъ смѣхомъ, снова усаживаясь и бѣшено постукивая ногой по истертому ковру.
   -- Сэръ, возглашаетъ мистеръ Вольсъ, глядя на кліента точно пожираетъ его глазами со всѣмъ аппетитомъ, свойственнымъ законнику,-- сэръ! возглашаетъ безжизненный, безкровный мистеръ Вольсъ своимъ замогильнымъ голосомъ: -- я не настолько самонадѣянъ, чтобъ вамъ или кому бы то ни было ставить въ образецъ для подражанія. Позвольте мнѣ оставить своимъ тремъ дочерямъ безупречное имя,-- съ меня и довольно, я не эгоистъ. Но разъ вы заговорили обо мнѣ такъ опредѣленно, я долженъ засвидѣтельствовать, что былъ бы не прочь удѣлить вамъ немного моей -- вы, кажется, склонны называть это безчувственностью, пусть такъ, возражать не буду,-- немного моей безчувственности.
   -- Мистеръ Вольсъ, возражаетъ нѣсколько смущенный кліентъ, -- я вовсе не хотѣлъ обвинять васъ въ безчувственности.
   -- Мнѣ кажется, вы обвинили, хотя и безсознательно, отвѣчаетъ невозмутимый Вольсъ.-- Что-жъ, это весьма естественно. Долгъ повелѣваетъ мнѣ сохранять все свое хладнокровіе въ вашихъ же интересахъ и я вполнѣ понимаю, что при такомъ возбужденномъ состояніи, какъ у васъ въ настоящую минуту, это можетъ показаться безчувственностью. Мои три дочери знаютъ меня лучше, престарѣлый родитель знаетъ меня лучше: конечно, они знаютъ меня лучше чѣмъ вы, и, помимо того, проницательное око любви не то, что недовѣрчивое око кліента. Я не жалуюсь, сэръ, на эту недовѣрчивость,-- она въ порядкѣ вещей,-- напротивъ, я желаю контроля, я домогаюсь контроля. Но, мистеръ Карстонъ, не забывайте, что ваши собственные интересы требуютъ отъ меня хладнокровія и методичности; я не могу иначе поступать, хотя бы вамъ даже и не нравилось!
   Бросивъ взглядъ на конторскую кошку, подстерегающую у норки мышь, мистеръ Вольсъ переводитъ свой околдовывающій взоръ на кліента и продолжаетъ едва слышнымъ голосомъ, который выходитъ изъ его застегнутаго сюртука такъ глухо, точно въ груди его сидитъ нечистый духъ, твердо рѣшившійся не покидать своей позиціи.
   -- Вы спрашиваете, сэръ, что вамъ дѣлать на вакаціяхъ; полагаю, что молодой офицеръ, если пожелаетъ, всегда найдетъ чѣмъ развлечься. Если бы вы спросили меня, что я буду дѣлать впродолженіи вакацій, я не затруднился бы отвѣтить на вашъ вопросъ. Я посвящу себя вашимъ интересамъ; изо дня въ день я буду на своемъ посту, занятый вашими интересами. Это мой долгъ, мистеръ Карстонъ, и для меня вакаціи не составляютъ разницы; если вы пожелаете посовѣтоваться со мною о своихъ интересахъ, вы всегда найдете меня здѣсь. Другіе юристы на каникулахъ уѣзжаютъ изъ Лондона; я не уѣзжаю,-- говорю это не въ осужденіе имъ, просто говорю, что не уѣзжаю. Это бюро -- ваша скала, сэръ!
   Мистеръ Вольсъ ударяетъ по бюро, оно издаетъ глухой звукъ, точно пустой гробъ; впрочемъ этотъ звукъ не производитъ такого впечатлѣнія на Ричарда, напротивъ онъ дѣйствуетъ на него ободряющимъ образомъ, и мистеру Вольсу быть можетъ это извѣстно.
   -- Я отлично знаю, мистеръ Вольсъ, говоритъ Ричардъ болѣе дружескимъ тономъ,-- что вы такой человѣкъ, на котораго можно вполнѣ положиться; имѣть дѣло съ вами, значитъ имѣть цѣло съ человѣкомъ, который не даетъ себя провести. Но поставьте себя на мое мѣсто, представьте, что вы выбиты изъ колеи, влачите жизнь, полную неопредѣленности, погружаетесь съ каждымъ днемъ все глубже и глубже въ эту темную пучину, постоянно переходите отъ надежды къ разочарованію, убѣждаетесь, что вы сами мѣняетесь къ худшему и что въ окружающемъ нѣтъ никакой перемѣны къ лучшему, и вы станете по временамъ смотрѣть на этотъ процессъ такъ же мрачно, какъ я.
   -- Вы знаете сэръ, я никогда не обнадеживаю, я съ самаго начала говорилъ вамъ, мистеръ Карстонъ, что никогда не обнадеживаю; особенно въ подобной тяжбѣ, гдѣ большая часть издержекъ превышаетъ доходы съ имущества, и слишкомъ опрометчиво отнесся бы къ своей доброй славѣ, еслибъ сталъ подавать надежды, ибо могло бы показаться, что я обнадеживаю васъ изъ-за своихъ выгодъ. Но тѣмъ не менѣе, когда вы говорите, что нѣтъ перемѣны къ лучшему, то въ интересахъ простой истины я долженъ это отрицать.
   -- Какъ? спрашиваетъ Ричардъ съ прояснѣвшимъ лицомъ.-- Откуда вы это видите?
   -- Мистеръ Карстонъ, представитель вашихъ интересовъ...
   -- Вы сказали уже -- скала.
   -- Именно, сэръ, подтверждаетъ мистеръ Вольсъ, кивнувъ головой и постукивая по своему гробу, въ которомъ, судя по звуку, мертвецъ давно уже превратился въ прахъ -- скала; это уже что нибудь да значитъ. Далѣе, ваши интересы выдѣлены и болѣе не теряются среди другихъ интересовъ,-- это тоже ужъ кое-что. Мы не даемъ процессу дремать, мы его будимъ, расталкиваемъ, даемъ ему ходъ, -- это опять что нибудь да значить. Онъ уже и по существу и по имени принадлежитъ не одному только Джерндайсу; теперь ужъ никто изъ другихъ истцовъ не можетъ направлять его, сообразуясь только со своимъ желаніемъ;-- и это, безъ сомнѣнія, составляетъ нѣчто.
   Ричардъ внезапно краснѣетъ и ударяетъ кулакомъ по столу,
   -- Мистеръ Вольсъ! еслибъ въ тотъ день, когда я впервые явился въ домъ Джона Джерндайса, кто нибудь сказалъ мнѣ, что онъ далеко не тотъ безкорыстный другъ, какимъ мнѣ казался, что онъ -- то, во что мало по малу превратился, я бы въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ опровергнулъ эту клевету, я бы горячо защищалъ его. Такъ былъ я не опытенъ! Теперь же онъ является въ моихъ глазахъ воплощеніемъ процесса; для меня процессъ -- это Джонъ Джерндайсъ; чѣмъбольше я страдаю, тѣмъ больше негодую на Джона Джерндайса; всякая новая проволочка, всякое новое разочарованіе -- есть для меня новое оскорбленіе, нанесенное его рукой.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не говорите этого, останавливаетъ Ричарда мистеръ Вольсъ.-- Мы должны быть терпѣливы, это нашъ долгъ. Кромѣ того я никого не осуждаю, никогда неосуждаю.
   -- Мистеръ Вольсъ! возражаетъ раздраженный кліентъ,-- вы знаете такъ же хорошо, какъ и я, что онъ затушилъ бы дѣло, еслибъ могъ.
   -- Правда, онъ не дѣятеленъ, повидимому неохотно соглашается мистеръ Вольсъ,-- онъ не дѣятеленъ. Тѣмъ не менѣе у него могутъ быть самыя лучшія намѣренія. Кто можетъ читать въ человѣческомъ сердцѣ, мистеръ Карстонъ?
   -- Вы, говорить Ричардъ.
   -- Я?!
   -- Настолько по крайней мѣрѣ, чтобъ проникнуть въ его намѣренія. Противоположны или нѣтъ наши интересы? Отвѣчайте! и Ричардъ сопровождаетъ послѣднія слова тремя ударами по спасительной скалѣ.
   Вольсъ отвѣчаетъ не моргнувъ глазомъ и не выходя изъ своей неподвижности:
   -- Мистеръ Карстонъ! Я нарушилъ бы долгъ, который лежитъ на мнѣ, какъ на вашемъ повѣренномъ и совѣтчикѣ, я обманулъ бы ваше довѣріе, еслибъ сталъ утверждать, что ваши интересы тождественны съ интересами мистера Джерндайса. Этого нѣтъ, сэръ. Я никогда не истолковываю мотивовъ чьихъ нибудь дѣйствій. Я самъ отецъ и имѣю отца и никогда не истолковываю мотивовъ. Но передъ велѣніями долга моей профессіи я не могу отступить, хотя бы даже это посѣяло разладъ въ семьѣ. Я понимаю вашъ вопросъ такъ, что вы теперь обращаетесь ко мнѣ, какъ къ своему юридическому совѣтчику, и въ качествѣ такового отвѣчаю: да, ваши интересы противоположны.
   -- Разумѣется такъ! вы открыли это уже давнымъ давно.
   -- Мистеръ Карстонъ, я никогда не говорю о третьемъ лицѣ болѣе того, что необходимо. Я желаю оставить своимъ тремъ дочерямъ: Эммѣ, Джэнъ и Каролинѣ незапятнанное имя и незначительныя крохи, заработанныя неусыпнымъ трудомъ. Кромѣ того я желаю жить въ мирѣ съ моими собратами по профессіи. Когда мистеръ Скимполь сдѣлалъ мнѣ честь -- я не говорю: высокую честь, ибо до лести никогда не унижусь, -- познакомилъ меня съ вами въ этой самой комнатѣ, я тогда же сказалъ, что не могу ни подать вамъ совѣта, ни высказать своего мнѣнія относительно вашихъ дѣлъ, пока онѣ ввѣрены другому члену нашей корпораціи, и я высказался о конторѣ Кенджа и Карбоя въ такихъ выраженіяхъ, къ какимъ меня обязывало мое высокое къ ней уваженіе. Тѣмъ не менѣе вы заблагоразсудили оставить ихъ, поручили свои интересы мнѣ; я принялъ ихъ съ честными намѣреніями. Теперь въ этой конторѣ ваши интересы стоятъ на первомъ планѣ. Мое пищевареніе, какъ можетъ быть вамъ случалось уже слышать, далеко не въ удовлетворительномъ состояніи и покой былъ бы мнѣ очень полезенъ, но пока я вашъ представитель, я не буду знать покоя. Вы найдете меня на своемъ посту всегда, когда я вамъ понадоблюсь; вызывайте меня куда угодно, и я явлюсь. Втеченіе вакацій я посвящу все свободное время на болѣе близкое и подробное ознакомленіе съ вашимъ дѣломъ, на изобрѣтеніе всякихъ способовъ, чтобъ послѣ Михайлова дня сдвинуть небо и землю, включая разумѣется и лорда-канцлера; когда же я наконецъ поздравлю васъ, сэръ, добавляетъ мистеръ Вольсъ съ суровостью бойца, твердо рѣшившагося выиграть битву,-- когда я наконецъ поздравлю васъ отъ всего сердца со вступленіемъ во владѣніе имуществомъ -- я могъ бы сказать богатствомъ, по мой принципъ -- никогда не обнадеживать,-- вы мнѣ не будете должны ничего, кромѣ маленькаго излишка, который можетъ оказаться сверхъ обыкновеннаго счета но таксѣ, какіе обыкновенно предъявляются кліенту стряпчимъ по разсчету всей суммы имущества. Отъ васъ, мистеръ Карстонъ, я требую только разрѣшенія исполнять свой долгъ ревностно и дѣятельно, а не такъ рутинно и вяло, какъ это дѣлалось прежде. Только этой степени довѣрія я и домогаюсь. Когда дѣло будетъ доведено до благополучнаго конца, кончится и наше знакомство.
   Декларація принциповъ мистера Вольса сопровождается добавочной оговоркой: такъ какъ мистеръ Карстонъ возвращается въ полкъ, то не заблагоразсудитъ ли онъ выдать своему повѣренному чекъ на двадцать фунтовъ?
   -- Потому что послѣднее время, сэръ, у меня было много консультацій по вашему дѣлу, а это стоитъ денегъ, замѣчаетъ мистеръ Вольсъ, перелистывая свою записную книгу;-- я же далеко по капиталистъ. Когда мы впервые вошли въ сношенія, я объявилъ вамъ откровенно -- стряпчій долженъ быть какъ можно болѣе откровененъ съ кліентомъ, таковъ мой принципъ,-- что я не капиталистъ и что если вамъ нуженъ капиталъ, то лучше оставить дѣло у Кенджа. Нѣтъ, мистеръ Карстонъ, здѣсь вы не найдете ни преимуществъ, ни невыгодъ капитала. Здѣсь,-- мистеръ Вольсъ ударяетъ по бюро,-- ваша скала. Здѣсь не претендуютъ ни на что большее.
   Уныніе кліента мало по малу исчезло, въ душѣ его воскресаетъ надежда, онъ беретъ перо и пишетъ вексель, впрочемъ не безъ нѣкоторыхъ мучительныхъ размышленій и соображеній о срокѣ, который онъ можетъ назначить для уплаты, принимая во вниманіе скудныя средства повѣреннаго. Между тѣмъ мистеръ Вольсъ, застегнутый на всѣ пуговицы тѣлесно и душевно, внимательно слѣдитъ за своимъ кліентомъ, а рядомъ конторская кошка подстерегаетъ мышь у норы.
   Засимъ кліентъ пожимаетъ руку стряпчему и умоляетъ его всѣмъ святымъ употребить всѣ силы, чтобъ развязать его съ Канцлерскимъ судомъ. Мистеръ Вольсъ, который никогда не обнадеживаетъ, кладетъ руку ему на плечо и говоритъ улыбаясь:
   -- Всегда на своемъ посту, сэръ; вы сами или ваше письмо всегда застанете меня здѣсь,-- у колеса.
   Такимъ образомъ они разстаются.
   Оставшись одинъ, мистеръ Вольсъ переноситъ изъ своей записной книги въ счетную разныя мелкія суммы, предназначенныя на самыя настоятельныя надобности трехъ дочекъ; такъ лисица или волчица пересчитываетъ цыплятъ или заблудившихся путниковъ, постоянно имѣя въ виду своихъ дѣтенышей, не въ обиду будь сказано тремъ тощимъ, невзрачнымъ, жеманнымъ дѣвицамъ, проживающимъ вмѣстѣ съ родителемъ въ одномъ изъ грязныхъ коттеджей Кеннингтона, утопающемъ въ болотистой почвѣ чахлаго сада.
   Выйдя изъ унылаго Симопдсъ-Инна на залитый солнцемъ Ченсери-Лэнъ (ибо бываютъ дни, когда и здѣсь бываетъ солнце), Ричардъ поворачиваетъ къ Линкольнъ-Инну и задумчиво идетъ въ тѣни его деревьевъ. Какъ часто падала трепетная тѣнь Линкольнъ-Иннскихъ деревьевъ на такихъ прохожихъ, бредущихъ медленной стопой, съ поникшей головой, съ нахмуреннымъ челомъ, грызущихъ ногти съ разсѣяннымъ, мечтательнымъ видомъ, разоренныхъ, истощенныхъ, жизнь которыхъ отравлена навѣки. Тотъ, кого теперь осѣняютъ эти деревья, пока еще не въ лохмотьяхъ, но можетъ и это случиться,-- вѣдь Канцлерскій судъ руководится только прецедентами и кромѣ нихъ не признаетъ ничего, а сколько такихъ прецедентовъ уже бывало! Почему же одинъ Ричардъ избѣжитъ судьбы, которая постигла тысячи его предшественниковъ?
   Но паденіе Ричарда совершилось такъ недавно, что онъ считаетъ пока свой случай исключительнымъ и безцѣльно бродитъ тутъ, разставаясь съ этими мѣстами на нѣсколько долгихъ мѣсяцевъ съ большой неохотой, хотя они и ненавистны ему. Его сердце гложетъ забота, сомнѣнія, подозрительность, но въ немъ найдется мѣсто и для горькаго изумленія, когда онъ вспомнитъ, какимъ онъ былъ въ свое первое посѣщеніе Линкольнъ-Инна, какъ тогда и онъ самъ, и все окружающее было другимъ въ его глазахъ. Но несправедливость рождаетъ несправедливость; борьба съ тѣнями, изъ которой онъ всегда выходитъ побѣжденнымъ, побуждаетъ его искать противника въ средѣ живыхъ существъ; онъ чувствуетъ какое-то мрачное облегченіе, обращая свою вражду отъ неосязаемаго, неопредѣленнаго, никѣмъ не понятаго процесса къ человѣку, бывшему его другомъ, желавшему спасти его отъ гибели. Ричардъ говорилъ Вольсу правду. Въ какомъ-бы онъ ни былъ настроеніи -- раздраженномъ или кроткомъ, онъ всегда одинаково винитъ въ своихъ несчастіяхъ одного и того-же человѣка: только съ этой стороны онъ встрѣтилъ противодѣйствіе, разумѣется умышленное, и ясно, что такой умыселъ могъ родиться только у того, чья жизнь направлена на осуществленіе затаенной цѣли. Кромѣ того для Ричарда служитъ до нѣкоторой степени оправданіемъ въ собственныхъ глазахъ то, что у него есть противникъ и притѣснитель изъ плоти и крови.
   Или ужъ Ричардъ такое чудовище, или, быть можетъ, въ день судный, когда ангелъ развернетъ свитокъ беззаконій, окажется, что Канцлерскій судъ богатъ подобными прецедентами?
   Пока Ричардъ, погруженный въ свои мысли, проходить черезъ скверъ и исчезаетъ въ южныхъ воротахъ, за нимъ слѣдятъ двѣ пары глазъ, встрѣчающихъ подобныя фигуры не впервые. Обладатели этихъ глазъ мистеръ Гуппи и мистеръ Уивль, бесѣдующіе между собою, опершись на рѣшетку сада. Ричардъ прошелъ мимо нихъ, но не замѣтилъ ихъ, ибо онъ не видитъ ничего вокругъ.
   -- Вилльямъ, говоритъ мистеръ Уивль, расправляя бакенбарды,-- вонъ прошло самовозгараніе; хоть и медленное, но ужъ во всякомъ случаѣ вѣрное.
   -- Онъ съ головой ушелъ въ дѣло Джерндайсовъ и должно быть теперь по уши въ долгу. Я о немъ всегда зналъ немного: въ бытность свою у насъ онъ задиралъ носъ и заносился выше пирамидъ. Я очень былъ радъ, когда избавился отъ него и какъ отъ сослуживца, и какъ отъ кліента.
   Мистеръ Гуппи перекладываетъ руки, мѣняетъ позу и возобновляетъ прерванный разговоръ:
   -- И такъ, Тони, какъ я уже сказалъ, они возятся тамъ до сихъ поръ, перебираютъ весь хламъ,-- пересматриваютъ бумаги, роются въ грудахъ тряпья. При этакой скорости имъ и семи лѣтъ будетъ мало.
   -- И Смоль имъ помогаетъ?
   -- Уже съ недѣлю, какъ онъ ушелъ отъ насъ. Сказалъ Кенджу, что у его дѣда много дѣлъ и старику не подъ силу справляться одному, такъ что нужна его помощь. Между Смоломъ и мною возникла было нѣкоторая холодность изъ-за того, что онъ такъ скрытничалъ, но онъ утверждаетъ, что первые начали мы съ вами; а такъ какъ отчасти оно и въ самомъ дѣлѣ было такъ, то я постарался стать съ нимъ на прежнюю ногу. Отъ него-то я и узналъ, что они до сихъ поръ тамъ возятся.
   -- Вы къ нимъ не заглядывали?
   -- Тони, говоритъ въ нѣкоторомъ замѣшательствѣ мистеръ Гуппи:-- правду сказать, я недолюбливаю этотъ домъ, мнѣ не хочется идти туда одному, потому-то я и предлагаю отправиться вмѣстѣ; вѣдь надо же вамъ забрать ваши вещи. Теперь самое подходящее время. Тони! мистеръ Гуппи облекается таинственностью, умиляется и становится краснорѣчивъ:-- необходимо еще разъ запечатлѣть въ вашей душѣ, что независящія отъ меня обстоятельства внесли грустную перемѣну въ планы, которые я лелѣялъ съ такой любовью, и навсегда уничтожили неизгладимый образъ, о которомъ вы знаете изъ моихъ дружескихъ изліяній. Мой кумиръ разбитъ, низвергнутъ! Мое единственное желаніе касательно извѣстнаго предмета, который я хотѣлъ добыть при вашемъ дружескомъ содѣйствія, теперь въ томъ, чтобъ оставить его въ покоѣ и предать все забвенію. Тони, вы знали этого хитраго чудака, эту жертву самовозгоранія. Какъ по вашему мнѣнію -- скажите: возможно ли, вѣроятно-ли, чтобъ послѣ того, какъ вы видѣлись съ нимъ въ послѣдній разъ, ему пришло въ голову спрятать куда нибудь эти бумаги? Возможно-ли, что онѣ не погибли въ ту ночь?
   Мистеръ Уивль нѣкоторое время размышляетъ и затѣмъ отрицательно качаетъ головой, -- нѣтъ. Этого онъ не думаетъ.
   -- Тони! говоритъ мистеръ Гуппи, когда они тронулись въ путь по направленію къ Корту,-- поймите меня хорошенько. Не вдаваясь въ подробности, я повторяю, что кумиръ разбитъ и мнѣ больше некому служить; остается лишь предать прошлое забвенію. Я далъ слово, что все будетъ предано забвенію; я обязанъ сдѣлать это и для самого себя, и во имя разбитаго кумира, и во имя обстоятельствъ, надъ которыми я не властенъ. Еслибъ вы жестомъ или взглядомъ дали мнѣ понять, что видѣли гдѣ нибудь въ своей бывшей квартирѣ бумаги, сколько нибудь похожія на тѣ, я бы бросилъ ихъ въ огонь, взявъ на себя всю отвѣтственность
   Мистеръ Уивль одобрительно киваетъ. Мистеръ Гуппи, который значительно выросъ въ собственномъ мнѣніи послѣ своей рѣчи, изложенной на половину юридическимъ, на половину романтическимъ языкомъ, ибо мистеръ Гуппи имѣетъ страсть прибѣгать въ разговорахъ или къ формѣ допроса, или къ формѣ спича,-- мистеръ Гуппи, полный достоинства, сопровождаетъ своего друга къ Корту.
   Никогда, съ тѣхъ поръ, какъ существуетъ Кортъ, не было здѣсь такого обилія новостей: происходящее въ лавкѣ тряпья и бутылокъ даетъ неисчерпаемый источникъ для пересудовъ; регулярно каждое утро, ровно въ восемь часовъ, прибываетъ сюда мистеръ Смольвидъ-старшій въ сопровожденіи своей супруги, Юдифи и Барта; регулярно каждый день они остаются въ лавкѣ вплоть до девяти часовъ вечера, подкрѣпляясь скуднымъ обѣдомъ на скорую руку, который приносятъ имъ изъ харчевни, осматривая, переворачивая копаясь, ныряя въ сокровищахъ оплакиваемаго дорогого покойника. Никто не знаетъ, въ чемъ заключаются эти сокровища; они держать это въ глубокой тайнѣ и весь околотокъ сходитъ съ ума отъ любопытства; возбужденному воображенію мерещатся гинеи, сыплющіяся изъ старыхъ чайниковъ, пуншевые бокалы, биткомъ набитые кронами, тюфяки и подушки креселъ, начиненные банковыми билетами.
   Всѣ окрестные обитатели запасаются шестипенсовыми книжечками, съ раскрашенной картинкой на заголовкѣ, содержащими исторію Даніэля Денсера и его сестры, и мистера Эльвеса изъ Суффолька, и приписываютъ мистеру Круку всѣ факты, заключающіеся въ этихъ подлинныхъ исторіяхъ. Оба раза, когда пріѣзжалъ мусорщикъ, чтобъ забрать негодную бумагу, золу и разбитыя бутылки, всѣ обыватели собирались и жадно накидывались на увозимыя корзины сора.
   Много разъ встрѣчали рыскающихъ по сосѣдству двухъ джентльменовъ легкаго пера; только теперь они бродятъ въ одиночку, избѣгая другъ друга, такъ какъ прежнее ихъ товарищество распалось. "Солнечный Гербъ" на своихъ музыкальныхъ вечерахъ мастерски умѣетъ попасть въ тонъ преобладающаго интереса.
   Маленькаго Свайльса съ его пародіями на излюбленную тему встрѣчаютъ громкими рукоплесканіями, и, поощряемый горячимъ одобреніемъ всей аудиторіи, этотъ талантливый пѣвецъ возвышается почти до вдохновенія.
   Даже миссъ М. Мельвильсонъ, исполняя на афишѣ каледонскую пѣсню -- Дремали мы, выразительно подчеркиваетъ припѣвъ "котъ любитъ сало" и лукаво киваетъ при этомъ головой въ сторону сосѣдняго дома; и всѣ мгновенно понимаютъ, что эти слова должны означать: "мистеръ Смольвидъ любитъ загребать деньги", и всегда требуютъ повторенія.
   Какъ бы то ни было, а въ Кортѣ все таки до сихъ поръ ничего не открыли; это-то и подстрекаетъ всѣхъ, какъ сообщаютъ мистрисъ Пиперъ и мистрисъ Перкинсъ жильцу мы? етера Крука, прибытіе котораго послужило сигналомъ къ стеченію всѣхъ жителей околотка.
   Когда мистеръ Уивль и мистеръ Гуппи подъ недремлющимъ окомъ Куксъ-Кортскихъ обывателей стучатся въ завѣтную дверь, ихъ популярность достигаетъ высшей точки, но когда, въ противность общимъ ожиданіямъ, ихъ впускаютъ, они немедленно теряютъ свой престижъ и публика рѣшаетъ, что это не къ добру.
   Ставни въ домѣ заперты, въ нижнемъ этажѣ такая темнота, что безъ свѣчи ничего не видно.
   Внезапно перейдя отъ солнечнаго свѣта къ мраку, посѣтители, которыхъ мистеръ Смольвидъ-младшій впускаетъ въ комнату за лавкой, сначала не видятъ ничего, кромѣ какихъ-то тѣней, и только постепенно начинаютъ различать мистера Смольвида-старшаго, который сидитъ въ своемъ креслѣ на краю люка, похожаго на могилу, набитую бумагами; добродѣтельная Юдифь роется въ этой могилѣ точно гробокопатель женскаго пола. Тутъ же на полу возсѣдаетъ мистрисъ Смольвидъ, осыпанная съ ногъ до головы клочками печатной и писанной бумаги -- вѣроятно это супружескія привѣтствія, полученныя ею втеченіе дня. Вся компанія, со Смолемъ включительно, почернѣла отъ пыли и грязи и смахиваетъ на скопище дьяволовъ; это впечатлѣніе усиливается общимъ видомъ комнаты; если только это возможно, въ ней теперь еще больше хламу и сору, чѣмъ было прежде. Особенно зловѣщій видъ придаютъ ей слѣды, оставшіеся отъ прежняго хозяина, о которомъ напоминаютъ даже эти написанныя мѣломъ на стѣнахъ буквы.
   При входѣ посѣтителей мистеръ Смольвидъ и Юдифь одновременно останавливаются въ своемъ занятіи.
   -- Ахъ! каркаетъ старикъ.-- Какъ поживаете джентльмены, какъ поживаете? Пришли за своими вещами, мистеръ Уивль? Превосходно, превосходно. Ха-ха-ха! А мы ужъ собирались продать ихъ, чтобъ выручить квартирную плату,-- онѣ вѣдь занимаютъ комнату. Но, я полагаю, чувствуете здѣсь себя какъ дома? Очень радъ васъ видѣть, очень радъ!
   Мистеръ Уивль благодаритъ и боязливо озирается; мистеръ Гуппи дѣлаетъ то же; взоръ мистера Уивля не открываетъ ничего новаго; глаза мистера Гуппи, заканчивая обозрѣніе, встрѣчаютъ острый взглядъ мистера Смольвида-старшаго.
   Обходительный старикъ продолжаетъ бормотать, какъ испорченная шарманка, у которой къ концу піесы не хватаетъ нотъ: "какъ поживаете, какъ по... какъ...", и умолкаетъ съ насмѣшливой гримасой, когда мистеръ Гуппи испуганно вздрагиваетъ, увидѣвъ въ темномъ углу мистера Телькингорна, стоящаго въ спокойной позѣ, заложивъ руки за спину.
   -- Джентльменъ былъ такъ добръ, что взялъ на себя трудъ дѣйствовать въ качествѣ моего повѣреннаго, говоритъ дѣдушка Смольвидъ:-- конечно я неподходящій кліентъ для джентльмена такого полета, но онъ такъ добръ, что согласился на мою просьбу.
   Мистеръ Гуппи легонько подталкиваетъ локтемъ своего друга, чтобъ заставить его оглянуться, и почтительно кланяется мистеру Телькингорну, который отвѣчаетъ легкимъ наклоненіемъ головы. Судя по всему, мистеръ Телькингорнъ не принимаетъ участія въ томъ, что здѣсь происходитъ, это его лишь забавляетъ какъ курьезъ.
   -- Однако тутъ собрана значительная движимость, замѣчаетъ мистеръ Гуппи мистеру Смольвиду.
   -- Тряпье и хламъ, мой дорогой другъ,-- хламъ и тряпье! Я, Бартъ и Юдифь пробуемъ составить опись тому, что можно продать, но до сихъ поръ намъ не удалось найти ничего стоющаго, не удалось найти, не удалось, не уда...
   И мистеръ Смольвидъ опять умолкаетъ, а взоры мистера Уивля и мистера Гуппи еще разъ обѣгаютъ комнату.
   -- Сэръ, мы не станемъ васъ дольше безпокоить, говоритъ мистеръ Уивль,-- не позволите-ли намъ подняться въ мою комнату.
   -- Куда угодно, дорогой сэръ, куда угодно. Пожалуйста располагайтесь какъ дома.
   Очутившись на верху, мистеръ Гуппи вопросительно поднимаетъ брови и взглядываетъ на Тони, Тони качаетъ головой.
   Комната кажется имъ мрачной, ужасной; на заржавленной рѣшеткѣ камина еще съ той достопамятной ночи лежитъ зола, все въ комнатѣ внушаетъ пріятелямъ величайшее отвращеніе; прежде чѣмъ прикоснуться къ чему-нибудь, они сначала заботливо сдуваютъ пыль. У нихъ нѣтъ ни малѣйшаго желанія продлить свое посѣщеніе, они торопятся упаковать вещи и рѣшаются говорить только шепотомъ.
   -- Посмотрите! Тони въ испугѣ отступаетъ.-- Сюда пришла эта ужасная кошка!
   Мистеръ Гуппи прячется за стулъ.
   -- Смоль разсказывалъ мнѣ о ней. Въ ту ночь она металась какъ угорѣлая, потомъ забралась на крышу, двѣ недѣли пропадала, и наконецъ кубаремъ выкатилась изъ трубы, тощая, какъ скелетъ. Отвратительное животное! Взгляните: право она все понимаетъ. Глядитъ такъ, будто въ ней сидитъ самъ Крукъ. Брысь! Убирайся, дьяволъ ты этакій!
   Леди Джэнъ вовсе не намѣрена повиноваться, она стоитъ въ дверяхъ, оскалившись какъ тигръ и выгнувъ хвостъ, на нее натыкается входящій мистеръ Телькингорнъ, она проскальзываетъ между его ногъ и съ зловѣщимъ ворчаньемъ, изогнувшись дугой, взбѣгаетъ на лѣстницу, вѣроятно затѣмъ, чтобъ опять скитаться на чердакѣ и опять вернуться черезъ печную трубу.
   Мистеръ Гуппи, могу я сказать вамъ два слова? говоритъ мистеръ Телькингорнъ.
   Мистеръ Гуппи занятъ тѣмъ, что снимаетъ со стѣны Блестящую Галлерею британскихъ красавицъ и укладываетъ сіи произведенія искусства въ ихъ прежнее хранилище.
   -- Сэръ, отвѣчаетъ онъ покраснѣвъ.-- Я желаю быть вѣжливымъ со всякимъ членомъ нашей корпораціи, а тѣмъ болѣе съ такимъ извѣстнымъ, могу добавить: такимъ знаменитымъ, какъ вы; но я долженъ поставить условіемъ, сэръ, чтобъ вы говорили то, что хотите мнѣ сказать, въ присутствіе моего Друга.
   -- Вотъ какъ!
   -- Да, сэръ. У меня есть свои резоны, они не личнаго характера, но для меня ихъ вполнѣ достаточно.
   -- Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія, говоритъ мистеръ Телькингорнъ, такой-же неподвижный и невозмутимый, какъ каминъ, къ которому онъ теперь подходитъ.-- То, что я хочу сказать не настолько важно, чтобъ вы безпокоились предписывать мнѣ условія, мистеръ Гуппи.-- Онъ умолкаетъ улыбаясь, и улыбка его такая же мрачная и безцвѣтная, какъ его платье.-- Васъ надо поздравить, мистеръ Гуппи, вы счастливый молодой человѣкъ, сэръ.
   -- Это правда, сэръ, не могу пожаловаться.
   -- Пожаловаться?! Высокопоставленные друзья, свободный доступъ въ знатные дома, пріемъ у элегантныхъ леди! Да, мистеръ Гуппи, въ Лондонѣ многіе отдали-бы свои уши, чтобъ быть на вашемъ мѣстѣ!
   Мистеръ Гуппи, готовый повидимому отдать въ эту минуту свои покраснѣвшія уши, чтобъ очутиться на мѣстѣ этихъ людей, отвѣчаетъ:
   -- Сэръ, я усердно занимаюсь своей профессіей, безукоризненно исполняю свои обязанности у Кенджа и Карбоя, и мои знакомые и друзья не имѣютъ никакого отношенія ни къ нимъ и ни къ кому другому изъ членовъ нашей корпораціи, не исключая даже мистера Телькингорна. Я не обязанъ давать вамъ отчетъ, несмотря на все мое уваженіе къ вамъ, и ни мало не желая васъ оскорбить, повторяю, не желая васъ оскорбить...
   -- О, разумѣется!
   -- Я не намѣренъ давать вамъ какихъ-бы то ни было объясненій.
   -- Совершенно правильно. Мистеръ Телькингорнъ холодно киваетъ.-- Прекрасно. Но этимъ портретамъ я заключаю, обращается онъ къ изумленному Тони,-- что вы, сэръ, очень интересуетесь великосвѣтскимъ обществомъ,-- добродѣтель, свойственная почти всѣмъ англичанамъ.
   Мистеръ Телькингорнъ все это время неподвижно стоялъ у камина, но теперь поворачивается и очки его направляются въ другую сторону.
   -- Кто? Леди Дэдлокъ А! Большое сходство въ своемъ родѣ, но недостаетъ выраженія сильной воли. Добрый день, джентльмены, добрый день.
   По уходѣ Телькингорна, мистеръ Гуппи, котораго прошибъ потъ отъ волненія, нервно оканчиваетъ укладку Блестящей Галлереи, заключая ее портретомъ леди Дэдлокъ, и торопливо говоритъ изумленному товарищу:
   -- Тони, кончимъ поскорѣй и выберемся отсюда. Напрасно скрывать отъ васъ долѣе, что между мною и тою изъ представительницъ высшей аристократіи, которую я держу теперь въ рукахъ, существовали сношенія и тайное соглашеніе. Могло настать время, и я открылъ-бы вамъ эту тайну. Теперь это время никогда не настанетъ. Я долженъ предать все забвенію,-- меня обязываетъ къ тому и данная мною клятва, и мой разбитый кумиръ, и обстоятельства, надъ которыми я не властенъ. Во имя нашей дружбы, во имя уваженія, которое, по собственному вашему признанію, вы питаете къ высшему кругу, во имя тѣхъ незначительныхъ выгодъ, которыя я могу вамъ доставить, предайте все забвенію, не предлагая мнѣ ни одного вопроса!
   

ГЛАВА IX.
Національныя и домашнія дѣла.

   Нѣсколько недѣль Англія находилась въ самомъ бѣдственномъ положеніи: лордъ Кудль хотѣлъ выйти изъ министерства, сэръ Томасъ Дудль не хотѣлъ вступать, а такъ какъ кромѣ Кудля и Дудля въ Великобританіи нѣтъ людей, достойныхъ стоять у кормила, то несчастная страна оставалась безъ правительства.
   Надо еще благодарить Бога, что между этими двумя великими людьми не состоялась дуэль, которая одно время считалась неизбѣжной, ибо, еслибы дѣйствіе обоихъ пистолетовъ оказалось одинаково губительно и Кудль съ Дудлемъ убили бы другъ друга, то, надо полагать, Англіи пришлось бы ждать до тѣхъ поръ, пока не подростутъ и не примутъ бразды правленія маленькіе Кудль и Дудль, бѣгающіе теперь въ курточкахъ и короткихъ панталончикахъ.
   Но, къ счастью, это ужасное національное бѣдствіе было устранено: лордъ Кудль во-время открылъ, что сказанныя имъ въ пылу дебатовъ слова: "отъ всей души презираю подлую и низкую дѣятельность сэра Томаса Дудля", должны были означать, что рознь партій не мѣшаетъ ему отдать должную дань восхищенія этой дѣятельности, а съ другой стороны сэръ Томасъ Дудль, какъ оказалось, былъ внутренно глубоко убѣжденъ, что лордъ Кудль послужитъ образцомъ добродѣтели и доблести для потомства.
   Но все-таки втеченіе нѣсколькихъ недѣль Англія была въ большомъ затрудненіи. "Какъ бы она перенесла бурю, не имѣя кормчаго?" спрашивалъ весьма резонно сэръ Лейстеръ Дэдлокъ.
   Но лучше всего то, что сама Англія повидимому, мало заботилась о грозящей ей гибели; какъ во дни оны, передъ потопомъ, такъ и теперь, ѣли, пили, женились и выходили замужъ. Но лордъ Кудль понималъ опасность, и всѣ ихъ послѣдователи и приспѣшники имѣли, на сколько возможно, ясное понятіе объ угрожающей опасности; наконецъ сэръ Томасъ Дудль соблаговолилъ оправдать возлагаемыя на него надежды и вступилъ въ управленіе; онъ сдѣлалъ даже больше: привелъ съ собою всѣхъ племянниковъ, кузеновъ и остальныхъ родичей. Значитъ можно было надѣяться, что старый корабль не потонетъ.
   Дудль нашелъ, что онъ долженъ обратиться къ странѣ, и вотъ онъ опрокидывается на нее въ образѣ совереновъ и пива, и благодаря этой метаморфозѣ имѣетъ возможность появляться одновременно во многихъ мѣстахъ заразъ. Вся Великобританія занята упрятываніемъ въ карманы Дудля въ видѣ совереновъ, поглощеніемъ его же въ видѣ пива и вмѣстѣ съ тѣмъ,-- несомнѣнно въ видахъ преуспѣянія своей славы и нравственности,-- клянется и божится, что не дѣлаетъ ни того, ни другого.
   Лондонскій сезонъ заканчивается, потому что Дудлисты и Кудлисты разсѣеваются повсюду, чтобъ помочь Великобританіи въ сихъ благочестивыхъ упражненіяхъ.
   Изъ всѣхъ этихъ признаковъ мистрисъ Роунсвель, ключница Чизни-Вуда, заключаетъ, хотя соотвѣтственныя инструкціи еще не получены, что слѣдуетъ ожидать скораго прибытія въ замокъ владѣльцевъ со всей свитой родственниковъ и другихъ лицъ, долженствующихъ разными путями содѣйствовать великому конституціонному дѣлу. Величественная старуха пользуется случаемъ доказать, что замокъ всегда на-готовѣ: полы сіяютъ, какъ зеркала, ковры и занавѣсы выбиты и вычищены, пышныя постели взбиты, буфеты и кухни во всеоружіи, -- все готово поддержать подобающимъ образомъ достоинство Дэдлоковъ.
   Прекрасный лѣтній вечеръ на закатѣ, всѣ приготовленія кончены; величественнымъ и печальнымъ смотритъ старинный домъ, въ которомъ столько приспособленій для жилья, и нѣтъ обитателей, если не считать фамильныхъ портретовъ.
   "Да, они жили въ свое время, они были и исчезли", могъ бы думать кто-нибудь изъ живыхъ Дэдлоковъ, проходя по картинной галлерѣ, "они такъ же видѣли, какъ и я теперь вижу, эту тихую, безмолвную галлерею, они такъ же думали, какъ думаю я, о той пустотѣ, которая образуется, когда они исчезнутъ со сцены, они такъ же, какъ теперь я, съ трудомъ могли себѣ представить, какъ это на свѣтѣ обойдется безъ нихъ, такъ же были далеки отъ моего міра, какъ далекъ теперь отъ меня ихъ міръ, отдѣленный гробовой стѣной отъ всего живого; такъ же умерли, какъ умру и я, не оставивъ по себѣ ни слѣда, ни сожалѣній".
   Прекрасенъ снаружи старый замокъ въ этотъ часъ заката: солнце позолотило сѣрые камни, окна кажутся огненными, сквозь нихъ льются внутрь обильные, широкіе, могучіе потоки свѣта, отъ которыхъ оттаиваютъ даже замороженные Дэдлоки. Тѣни листьевъ играютъ на портретахъ и придаютъ имъ странныя выраженія: заставляютъ подмигивать плотнаго судью въ углу, одаряютъ ямочкой на подбородкѣ баронета съ жезломъ въ рукахъ и съ выпученными глазами; на грудь каменной красавицы-пастушки бросаютъ горячее свѣтлое пятно, которое могло бы согрѣть этотъ камень сто лѣтъ назадъ; прабабку Волюмнію въ башмакахъ съ высокими каблуками, ужасно похожую на свою правнучку, одѣваютъ сіяніемъ, точно святую; придворную фрейлину Карла И, съ огромными круглыми глазами и другими соотвѣтствующими прелестями, заставляютъ купаться въ переливающихся волнахъ свѣта и тѣни.
   Солнечный свѣтъ меркнетъ. Паркетъ темнѣетъ, сумракъ медленно ползетъ вверхъ но стѣнамъ и укладываетъ Дэдлоковъ въ могилу, какъ сдѣлали въ свое время смерть и годы. Тѣнь развѣсистаго дуба, падая на висящій надъ каминомъ портретъ миледи, заставляетъ се блѣднѣть и трепетать; кажется, будто огромная рука держитъ надъ нею густое покрывало, выжидая момента, чтобъ его накинуть. Тѣни сгущаются, взбираются выше и выше; вотъ только на потолкѣ остался красноватый отблескъ, вотъ и онъ погасъ.
   Весь ландшафтъ, который днемъ съ террасы казался такимъ близкимъ, удаляется, расплывается, обращается въ туманные призраки,-- какъ и многія другія прекрасныя вещи на свѣтѣ, близкія и легко достижимыя съ перваго взгляда.
   Поднимается легкій туманъ, на землю пала роса, сладкія благоуханія сада носятся въ воздухѣ. Деревья слились въ одну сплошную массу, пока восходящая луна не бросила между стволами свѣтлыхъ полосъ; при этомъ освѣщеніи аллеи превратились въ придѣлы какого-то храма съ фантастически изогнутыми арками.
   Луна поднялась выше, величественный замокъ кажется теперь еще болѣе безлюднымъ и похожъ на тѣло, отъ котораго отлетѣла жизнь. Теперь, попавъ въ эти комнаты, даже страшно подумать о тѣхъ изъ Дэдлоковъ, кто еще недавно покоился въ этихъ пустынныхъ спальняхъ, уже не говоря о мертвецахъ.
   Теперь часъ призраковъ, когда каждый уголъ обращается въ пещеру, каждая уходящая внизъ ступенька -- въ колодезь, когда цвѣтныя стекла бросаютъ блѣдный фантастическій отблескъ на полъ, когда вездѣ мерещатся какія-то темныя лѣстницы, когда испуганному воображенію кажется, что доспѣхи на стѣнахъ украдкой шевелятся, а въ шлемахъ и каскахъ подъ опущенными забралами скрываются головы.
   Но изъ всѣхъ тѣней Чизни-Вуда первой появляется и послѣдней исчезаетъ та, которая падаетъ въ большой гостинной на портретъ миледи; въ этотъ часъ, при другомъ освѣщеніи, она мѣняетъ свой видъ, превращаясь въ поднятыя руки, угрожающія прекрасному лицу, которое дрожитъ и трепещетъ отъ ужаса.
   -- Она не совсѣмъ здорова мэмъ, говоритъ груммъ, допущенный къ аудіенціи у мистрисъ Роунсвель.
   -- Миледи нездорова? Что съ ней?
   -- Миледи все прихварывала, мэмъ, съ тѣхъ поръ, какъ въ послѣдній разъ жила здѣсь, -- то есть, я хочу сказать, останавливалась, словно перелетная птичка. Съ тѣхъ поръ миледи на рѣдкость какъ мало выѣзжаетъ, все больше сидитъ въ своей комнатѣ.
   -- Томасъ, говоритъ ключница съ гордымъ, самодовольствомъ, -- Чизни-Вудъ скоро поправитъ миледи. Нигдѣ нѣтъ такого чистаго воздуха, это самое здоровое мѣсто на свѣтѣ.
   Можетъ быть Томасъ имѣетъ по этому предмету особое мнѣніе и вѣроятно намекаетъ на это, поглаживая свою лоснящуюся голову, но воздерживается отъ дальнѣйшихъ возраженій и удаляется на кухню, гдѣ услаждаетъ себя элемъ и пирогомъ съ говядиной.
   Грумъ Томасъ -- та рыба-лоцманъ, которая предшествуетъ болѣе родовитой акулѣ. На слѣдующій вечеръ прибываютъ баронетъ и миледи съ огромнымъ кортежемъ, съ родными и присными, собравшимися со всѣхъ четырехъ странъ свѣта. Съ этихъ поръ по всей странѣ, но главнымъ образомъ тамъ, гдѣ Дудль разливается золотымъ или пивнымъ дождемъ, начинаютъ рыскать какія-то таинственныя, темныя личности -- просто напросто люди отъ природы безпокойнаго нрава, которые нигдѣ и никогда ничѣмъ не могутъ заняться.
   При настоящихъ обстоятельствахъ, когда дѣло идетъ о спасеніи отечества, сэръ Лейстеръ находитъ кузеновъ полезными. Невозможно найти человѣка, болѣе подходящаго, чѣмъ достопочтенный Бобъ Стэбль, для предсѣдательствованія на охотничьихъ обѣдахъ; трудно найти людей болѣе подходящихъ для скитаній по избирательнымъ собраніямъ и болѣе способныхъ поддержать старушку Англію, чѣмъ остальные кузены. Волюмнія немножко безтолкова, но она благороднаго происхожденія, многіе цѣнятъ ея игривый разговоръ, ея французскіе каламбуры, которые настолько устарѣли, что съ теченіемъ времени стали опять новостью, цѣнятъ честь вести къ обѣду дѣвицу изъ рода Дэдлоковъ и даже танцовать съ нею. При настоящихъ обстоятельствахъ танцы являются патріотическимъ дѣломъ, и Волюмнія безъ устали прыгаетъ для блага неблагодарной страны, не удостоившей ея даже пенсіи.
   Миледи не старается занимать многочисленныхъ гостей г рѣдко показывается днемъ, такъ какъ все еще хвораетъ; не одно лишь ея появленіе доставляетъ огромное облегченіе на всѣхъ этихъ скучныхъ обѣдахъ, несносныхъ завтракахъ, балахъ и другихъ меланхолически-церемонныхъ торжествахъ, ибо. что касается сэра Лейстера, онъ рѣшительно не способенъ понять, какъ кто-нибудь, удостоенный чести быть подъ его кровомъ, можетъ еще въ чемъ-нибудь нуждаться, и своимъ величественнымъ самодовольствомъ производитъ на общество дѣйствіе великолѣпнаго холодильника.
   Каждый день кузены галопируютъ или трусятъ рысцой то по пыльнымъ улицамъ, то по проселочнымъ дорогамъ, разъѣзжая по избирательнымъ собраніямъ и комитетамъ (въ кожаныхъ перчаткахъ и съ биному. въ рукахъ -- по деревнямъ, въ замшевыхъ и съ хлыстикомъ -- по городкамъ), каждый день рапортуютъ о своихъ подвигахъ сэру Лейстеру, и каждый день по поводу этихъ рапортовъ, обыкновенно послѣ обѣда, сэръ Лейстеръ преподаетъ имъ свои поученія.
   Каждый день всѣ незанятые люди безпокойнаго права имѣютъ такой видъ, какъ будто нашли себѣ занятіе. Каждый день Волюмнія бесѣдуетъ съ сэромъ Лейстеромъ о положеніи націи, и на основаніи этихъ бесѣдъ баронетъ начинаетъ склоняться къ заключенію, что Волюмнія мыслящая женщина, а вовсе не такая простушка, какою онъ считалъ ее прежде.
   -- Какъ идутъ наши дѣла? Все ли у насъ благополучно? спрашиваетъ миссъ Волюмнія въ ажитаціи.
   Важныя національныя дѣла близятся къ концу; еще нѣсколько дней -- и золотой и пивной дождь прекратится. Въ гостиной только что показался по окончаніи обѣда сэръ Лейстеръ -- яркая звѣзда первой величины, -- окруженный тучами кузеновъ.
   -- Волюмнія, отвѣчаетъ сэръ Лейстеръ, держащій въ рукахъ какой-то длинный реестръ,-- наши дѣла идутъ удовлетворительно.
   -- Удовлетворительно! только-то!
   На дворѣ прекрасная лѣтняя погода, но для сэра Лейстера до вечерамъ разводятъ въ каминѣ огонь. Онъ садится на свое обычное мѣсто у экрана и повторяетъ твердымъ и отчасти недовольнымъ тономъ, который долженъ означать: я не то, что всѣ простые смертные, и слова мои нельзя понимать въ такомъ простомъ смыслѣ.
   -- Волюмнія, наши дѣла идутъ удовлетворительно.
   По крайней мѣрѣ нѣтъ оппозиціи вашей партіи? Вопрошаетъ Волюмнія съ надеждой.
   -- Нѣтъ, Волюмнія. Безумная страна, -- съ сожалѣніемъ долженъ констатировать прискорбный фактъ,-- во многомъ утратила здравый смыслъ, но...
   -- Но не настолько, чтобъ дойти до оппозиціи вамъ. Какъ я рада это слышать.
   Этими словами Волюмнія опять входитъ въ милость. Сэръ Лейстеръ благосклонно склоняетъ голову, какъ бы говоря: А все-таки она мыслящая женщина, хотя по временамъ и бываетъ опрометчива.
   Замѣчаніе перезрѣлой красавицы является въ сущности совершенно излишнимъ: сэръ Лейстеръ предъявляетъ массѣ свою кандидатуру какъ приказъ по арміи, который подлежитъ наискорѣйшему исполненію. Относительно же двухъ другихъ принадлежащихъ ему мѣстъ, менѣе важныхъ, онъ ограничивается тѣмъ, что просто посылаетъ туда своихъ кандидатовъ съ заказомъ мастерамъ: потрудитесь выкроить изъ этого матерьяла двухъ членовъ парламента и прислать, когда будутъ готовы.
   -- Однакожъ, Волюмнія, я долженъ сказать, что, къ сожалѣнію, во многихъ мѣстахъ народъ обнаружилъ дурное направленіе и правительство встрѣтило оппозицію самую опредѣленную и самую неукротимую!
   -- Пре-зрѣн-ны-е! произноситъ Волюмнія.
   Оглянувъ кузеновъ, размѣстившихся на оттоманкахъ и диванахъ, сэръ Лейстеръ продолжаетъ:
   -- И даже во многихъ, точнѣе говоря во всѣхъ мѣстахъ, гдѣ правительство одержало верхъ надъ крамольниками...
   Замѣтимъ мимоходомъ, что Кудлисты всегда крамольники въ глазахъ Дудлистовъ, которые въ свою очередь занимаютъ то же положеніе у Кудлистовъ.
   -- ...хотя мое достоинство, какъ англичанина, оскорбляется, но я принужденъ признать, что даже и тамъ наша партія восторжествовала лишь при помощи громадныхъ издержекъ: сотенъ (сэръ Лейстеръ глядитъ на кузеновъ и его благородное негодованіе растетъ), сотенъ тысячъ фунтовъ!
   Если у Волюмніи есть недостатокъ -- то это избытокъ наивности; конечно, наивность удивительно идетъ къ передничку и пелеринкѣ, но не совсѣмъ гармонируетъ съ румянами и жемчужнымъ ожерельемъ. Какъ бы то ни было, наивность побуждаетъ миссъ Волюмнію спросить:
   -- На что?
   -- Волюмнія! строго предостерегаетъ ее сэръ Лейстеръ.-- Волюмнія!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не то! восклицаетъ Волюмнія, слегка взвизгнувъ.-- Какъ я глупа! Я хотѣла сказать: какъ жаль!
   -- Очень радъ слышать, что вы хотѣли сказать, "какъ жаль", произноситъ сэръ Лейстеръ.
   Волюмнія спѣшитъ высказать, что всѣхъ этихъ возмутительныхъ людей, которые оскорбляюгь достоинство англичанъ, слѣдуетъ судить, какъ измѣнниковъ, и насильно заставить ихъ поддерживать правое дѣло.
   -- Очень радъ слышать, Волюмнія, повторяетъ баронетъ, умилостивленный и смягченный такими чувствами,-- очень радъ слышать, что вы хотѣли сказать: "какъ жаль", ибо это позоръ для избирателей. Но такъ какъ вы неосторожно, хотя и не преднамѣренно, задали мнѣ необдуманный вопросъ: "на что?" то позвольте отвѣтить вамъ: на необходимыя издержки. Полагаю, что здравый смыслъ подскажетъ вамъ не затрогивать болѣе этого предмета ни здѣсь, ни гдѣ бы то ни было въ другомъ мѣстѣ.
   Сэръ Лейстеръ считаетъ себя обязаннымъ сдѣлать Волюмніи это внушеніе, ибо много толкуютъ о томъ, что въ двухъ стахъ петиціяхъ "необходимыя издержки" будутъ названы словомъ "подкупъ", ибо нашлись такіе безстыдные насмѣшники, которые предложили выпустить изъ церковной службы молитву о членахъ перламента и предписать конгрегаціи вѣрныхъ молиться о шестьсотъ пятидесяти восьми джентльменахъ, потерявшихъ умственныя способности.
   Нѣсколько оправившись послѣ полученнаго выговора, Волюмнія говорить:
   -- Я думаю, мистеру Телькингорну была масса работы.
   Сэръ Лейстеръ широко раскрываетъ глаза.
   -- Не знаю, почему у мистера Телькингорна должно прибавиться работы? Онъ не кандидатъ. Не знаю, какія обязательства могли на немъ лежать?
   Волюмнія думаетъ, что быть можетъ онъ содѣйствовалъ. Сэръ Лейстеръ хотѣлъ бы знать: кому и въ чемъ? Совершенно растерявшаяся Волюмнія смущенно лепечетъ, что быть можетъ кто нибудь нуждался въ совѣтахъ и указаніяхъ мистера Телькни горна.
   Сэръ Лейстеръ не имѣетъ рѣшительно никакихъ свѣдѣній о томъ, нуждался ли это время какой нибудь кліентъ мистера Телькингорна въ его помощи.
   Леди Дэдлокъ сидитъ у открытаго окна, положивъ руку на подоконную подушку и устремивъ взглядъ въ паркъ, гдѣ ложатся ночныя тѣни; съ тѣхъ поръ, какъ упомянуто имя стряпчаго, она, повидимому, прислушивается къ разговору.
   Необычайно тщедушный кузенъ съ усиками тайно замѣчаетъ со своей кушетки:
   -- Вче'а я отъ кого-то с'ыша'ъ, что Теъкинго'въ уѣха'ъ по какому-то дѣ'у въ го'нозаводческій ок'угъ и ве'нется сегодня; пожа'уй онъ явится съ вѣстью о по'аженіи Куд'я.
   Въ эту минуту Меркурій, явившійся съ кофе, докладываетъ сэру Лейстеру, что мистеръ Телькингорнъ прибылъ и теперь обѣдаетъ. Миледи на мгновеніе поворачиваетъ голову, потомъ по прежнему смотритъ въ окно.
   Волюмнія объявляетъ, что она въ восторгѣ отъ пріѣзда очаровательнаго мистера Телькингорна. Это такой оригинальный, такой загадочный человѣкъ; знаетъ кучу интересныхъ вещей и молчитъ какъ могила. Волюмнія убѣждена, что онъ франкмасонъ; навѣрное онъ начальникъ ложи, носитъ передникъ и возсѣдаетъ какъ идолъ среди шандаловъ и лопатокъ. Всѣ эти игривыя замѣчанія прелестной дѣвы высказываются дѣтски наивнымъ тономъ.
   -- Съ тѣхъ поръ, какъ я здѣсь, онъ еще ни разу и былъ въ Чизни-Вудѣ. Я боялась, что онъ разобьетъ мнѣ сердце своимъ непостоянствомъ. Иногда мнѣ казалось, что онъ уже умеръ!
   Какая-то тѣнь легла на лицо миледи; можетъ быть это надвинулся вечерній сумракъ, а можетъ быть ея чело омрачилось мыслью: "я желала "бы, чтобъ онъ умеръ!"
   -- Здѣсь мистеръ Телькингорнъ всегда-желанный гость, говоритъ сэръ Лейстеръ.-- Онъ всегда и вездѣ одинаково скроменъ. Это вполнѣ достойная личность и пользуется заслуженнымъ уваженіемъ.
   Разслабленный кузенъ думаетъ, что "Тёъкппго'въ ко'оссаъно богатъ".
   -- Везъ сомнѣнія онъ занимаетъ прочное положеніе, говоритъ сэръ Лейстеръ.-- Ему отлично платятъ, а въ высшемъ обществѣ онъ принятъ почти на равной ногѣ.
   Всѣ вздрагиваютъ: по близости раздался выстрѣлъ.
   -- Ахъ, Боже мой, что это! взвизгиваетъ Волюмнія.
   -- Это крыса, говорить миледи,-- должно быть застрѣлили крысу.
   Входитъ мистеръ Телькингорнъ въ сопровожденіи Меркуріевъ съ зажженными лампами и свѣчами.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не надо, говоритъ сэръ Лейстеръ.-- Вы, миледи, не прочь посидѣть въ сумеркахъ?
   Напротивъ, миледи очень рада.
   -- А вы, Волюмнія?
   О! сидѣть и бесѣдовать въ темнотѣ -- для Волюмніи ничего не можетъ быть восхитительнѣе!
   -- Въ такомъ случаѣ унесите огонь, говоритъ сэръ Лейстеръ.-- Прошу меня извинить, Телькингорнъ, какъ поживаете?
   Мистеръ Телькингорнъ приближается по обыкновенію не спѣша, свидѣтельствуетъ свое почтеніе миледи, пожимаетъ руку сэру Лейстеру и садится по другую сторону маленькаго столика съ газетами -- мѣсто, которое онъ всегда занимаетъ, когда готовится что нибудь сообщить баронету.
   Сэръ Лейстеръ выражаетъ опасеніе, какъ бы миледи, которой и безъ того нездоровится, не простудилась у открытаго окна; миледи благодаритъ его, но желаетъ остаться у окна, потому что здѣсь больше воздуха. Сэръ Лейстеръ встаетъ, укутываетъ ее шарфомъ и возвращается на прежнее мѣсто. Тѣмъ временемъ мистеръ Телькингорнъ нюхаетъ табакъ.
   -- Чѣмъ кончилась битва? спрашиваетъ сэръ Лей стеръ.
   -- Неудачей. Дѣло провалилось съ самаго начала: они провели своихъ кандидатовъ. Вы совершенно разбиты: три противъ одного.
   Мистеръ Телькингорнъ настолько политиченъ, что не имѣетъ никакихъ политическихъ мнѣній, поэтому онъ не говоритъ "мы", а "вы" разбиты.
   Сэръ Лейстеръ величественъ въ своемъ гнѣвѣ. Волюмнія никогда не слыхивала ничего подобнаго. Разслабленный кузенъ утверждаетъ, что такъ будетъ, пока "не заткнутъ г'отокъ этимъ ме'завцамъ".
   Когда возстановилось молчаніе, мистеръ Телькингорнъ говоритъ:
   -- Это вѣдь то именно мѣсто, гдѣ хотѣли выставить кандидатомъ сына мистрисъ Роунсвель.
   -- Да, я помню, вы тогда говорили: онъ имѣлъ настолько такта и смысла, что отклонилъ это предложеніе. Никоимъ образомъ не могу одобрить мнѣній, выраженныхъ имъ въ этой самой комнатѣ во время нашего свиданія, но съ удовольствіемъ отдаю ему справедливость: этимъ отказомъ онъ безспорно выказалъ пониманіе приличій.
   -- Которое однакожъ не помѣшало ему принять дѣятельное участіе въ настоящихъ выборахъ.
   Слышно, какъ сэръ Лейстеръ тяжело переводитъ духъ.
   -- Такъ-ли я васъ понялъ? Сынъ мистрисъ Роунсвель принялъ участіе въ настоящихъ выборахъ?
   -- Необычайно дѣятельное.
   -- Противъ...
   -- Конечно противъ васъ. Онъ не дурной ораторъ, говоритъ ясно и энергично. Его рѣчь очень повредила вамъ, онъ имѣетъ большое вліяніе. Онъ былъ полнымъ господиномъ при подачѣ голосовъ.
   Хотя никому не видно, но для всѣхъ несомнѣнно, что сэръ Лейстеръ выказываетъ величественное изумленіе.
   Мистеръ Телькингорнъ продолжаетъ, какъ заведенная машина.
   -- И ему много помогалъ сынъ.
   -- Его сынъ? переспрашиваетъ сэръ Лейстеръ съ зловѣщею мягкостью.
   -- Да, его сынъ.
   -- Тотъ, который хотѣлъ жениться на дѣвушкѣ, находящейся въ услуженіи у миледи?
   -- Тотъ самый. У него только одинъ сынъ.
   Послѣ томительной паузы, впродолженіе которой присутствующіе слышали сопѣніе баронета и могли догадываться о степени его изумленія, сэръ Лейстеръ говоритъ:
   -- Въ такомъ случаѣ клянусь честью и жизнью, клянусь моей репутаціей и принципами,-- оплоты, охранявшіе общество, подорваны, воды хлынули и уничтожили всѣ границы, расшатали всѣ связи, которыми держится общественный строй!
   Общій взрывъ негодованія. Волюмнія думаетъ, что настало время, когда власть должна вступиться и принять рѣшительныя мѣры. Разслабленный кузенъ думаетъ, что: "ст'ана бѣшены мъ га'опомъ несется къ чо'ту".
   -- Прошу прекратить обсужденіе этого вопроса, говоритъ задыхаясь сэръ Лейстеръ.-- Комментаріи излишни. Что касается до молодой дѣвушки, надѣюсь, миледи...
   -- Я не намѣрена съ ней разстаться, отзывается со своего мѣста миледи тихимъ, но рѣшительнымъ тономъ.
   -- Я не думалъ этого предлагать, возражаетъ сэръ Лейстеръ,-- очень радъ, что вы такъ рѣшили. Я льщу себя надеждой, что, сочтя ее достойной своего покровительства, вы употребите все свое вліяніе, чтобъ удалить ее отъ этихъ опасныхъ людей. Вы можете указать ей, какъ гибельно отзовутся связи съ такими людьми на обязанностяхъ и принципахъ; вы можете сохранить ее для лучшей доли. Ей можно дать понять, что, вѣроятно, черезъ нѣкоторое время въ Чизни-Вудѣ для нея найдется мужъ, который... послѣ минутнаго размышленія сэръ Лейстеръ добавляетъ:-- который не оторветъ ее отъ алтарей предковъ.
   Сэръ Лейстеръ предлагаетъ миледи свои замѣчанія съ тою же почтительностью и вѣжливостью, съ какой всегда обращается къ ней. Въ отвѣтъ она только киваетъ головою. Луна взошла и своимъ блѣднымъ холоднымъ сіяніемъ освѣщаетъ лицо миледи.
   -- Однакожъ замѣчательно какъ эти люди по своему горды.
   -- Горды? Сэръ Лейстеръ не вѣритъ своимъ ушамъ.
   -- Меня нисколько не удивитъ, если они откажутся отъ этой дѣвушки, не дожидаясь, чтобъ она отказалась отъ нихъ, и не только отецъ, а даже и влюбленный разумѣется въ томъ случаѣ, если она, останется въ Чизни-Вудѣ при настоящихъ обстоятельствахъ.
   -- Вотъ какъ! говоритъ сэръ Лейстеръ весь дрожа.-- Вы, мистеръ Телькингорнъ, должны ихъ близко знать, вы были тамъ.
   -- Именно такъ, сэръ Лейстеръ, это фактъ. Да вотъ, я могу разсказать одну исторію, съ разрѣшенія миледи...
   Миледи даетъ разрѣшеніе наклоненіемъ головы. Волюмнія въ восторгѣ,-- исторія! Наконецъ-то мистеръ Телькингорнъ что нибудь разскажетъ! а будетъ въ ней привидѣніе?
   -- Нѣтъ, это не сказка, а быль.
   Мистеръ Телькингорнъ на минуту умолкаетъ и затѣмъ повторяетъ гораздо выразительнѣе, чѣмъ говоритъ обыкновенно:
   -- Быль, миссъ Дэдлокъ. Подробности я узналъ только недавно, сэръ Лейстеръ, ихъ немного. Эта исторія подтверждаетъ на примѣрѣ то, что я сказалъ. Имена лицъ я пока опущу; надѣюсь, леди Дэдлокъ не сочтетъ меня за это невѣжливымъ.
   При свѣтѣ каминнаго огня можно видѣть, что мистеръ Телькингорнъ поворачивается къ окну, освѣщенному луною. Цри свѣтѣ луны можно видѣть леди Дэдлокъ, спокойную и невозмутимую.
   -- У одного согражданина этого мистера Роунсвеля, находящагося въ совершенно такихъ же обстоятельствахъ, и притомъ, какъ мнѣ разсказывали, человѣка состоятельнаго, была дочь, которая обратила на себя вниманіе одной знатной леди,-- знатной не въ сравненіи съ нимъ, а настоящей знатной леди: мужемъ ея былъ джентльменъ такой же высокопоставленный какъ вы, сэръ Лейстеръ.
   Сэръ Лейстеръ снисходительно киваетъ и говорить:
   -- Такъ, мистеръ Телькингорнъ,-- это должно означать, что, въ такомъ случаѣ, леди дѣйствительно стояла необычайно высоко.
   -- Эта леди, богатая, прекрасная, полюбила дѣвушку, приблизила къ себѣ и была къ ней очень добра. Но у леди, при ея высокомъ положеніи, была одна тайна, которую она скрывала много лѣтъ. Въ ранней молодости она была обручена съ однимъ негодяемъ,-- онъ былъ офицеръ, кажется капитанъ,-- знакомство съ которымъ не могло повести ни къ чему хорошему. Замужъ за него она не вышла, но у нея былъ ребенокъ, и капитанъ былъ отцомъ этого ребенка.
   При свѣтѣ камина можно видѣть, что мистеръ Телькингорнъ смотритъ на освѣщенное луною окно. При свѣтѣ луны можно видѣть спокойный и невозмутимый профиль леди Дэдлокъ.
   -- Когда капитанъ умеръ, леди сочла себя спасенной, но вслѣдствіе стеченія обстоятельствъ тайна открылась; не буду утомлять васъ разсказомъ о томъ, какъ это случилось; какъ мнѣ передавали, началось съ того, что леди позволила себѣ однажды неосторожно чему-то удивиться. Это показываетъ, какъ трудно даже самымъ твердымъ людямъ -- она была очень твердаго характера -- быть постоянно на-сторожѣ. Можете себѣ представить, какое впечатлѣніе произвело въ домѣ открытіе тайны; можете представить себѣ, сэръ Лейстеръ, въ какомъ горѣ былъ мужъ. Но въ настоящую минуту это насъ не касается. Когда согражданинъ мистера Роуисвеля узналъ все, онъ не допустилъ свою дочь пользоваться покровительствомъ знатной леди и жить въ ея домѣ; ему казалось, что оставаться тамъ -- позоръ и униженіе для его дочери. До такой степени онъ былъ гордъ. И онъ увезъ свою дочь, нисколько не оцѣнивъ оказанной ему и ей чести, напротивъ, онъ такъ сердился, такъ стыдился положенія, которое занимала его дочь, какъ-будто эта леди была самой послѣдней женщиной. Вотъ и весь мой разсказъ. Надѣюсь, леди Дэдлокъ извинитъ за грустную исторію.
   По поводу слышаннаго высказываются мнѣнія, болѣе или менѣе несогласныя съ млѣніемъ Волюмиіи. Прелестная дѣва не можетъ повѣрить, чтобъ могла быть такая леди, и считаетъ всю исторію выдумкой. Большинство склоняется къ мнѣнію, высказанному разслабленнымъ кузеномъ въ нѣсколькихъ краткихъ словахъ:
   -- Е'унда. Къ чо'ту этого сог'ажданина.
   Сэръ Лейстеръ приписываетъ все Уату Тайлору и предсказываетъ, какихъ грядущихъ событій слѣдуетъ ожидать.
   Общій разговоръ продолжается недолго, ибо съ тѣхъ поръ, какъ начались "необходимыя издержки", въ Чизни-Вудѣ ложатся поздно, сегодня же первый вечеръ, который проводятъ въ своемъ семейномъ кругу, послѣ десяти часовъ сэръ Лейстеръ проситъ мистера Телькингорна позвонить, чтобъ принесли свѣчи. Къ этому времени потокъ луннаго свѣта затопилъ все окно, у котораго сидитъ миледи. Теперь, въ первый разъ за весь вечеръ, миледи мѣняетъ позу, встаетъ съ мѣста и подходить къ столу за стаканомъ воды; кузены, щурясь, какъ летучія мыши, отъ яркаго свѣта, бросаются толпою, чтобъ подать миледи стаканъ. Волюмнія, которая всегда не прочь подкрѣпиться, за неимѣніемъ лучшаго тоже беретъ стаканъ съ водой и отпиваетъ крошечный глотокъ, какъ птичка. Миледи, граціозная, самоувѣренная, провожаемая восхищенными взорами, медленно проходитъ анфиладу комнатъ, рядомъ съ Волюмніей, и прелестная нимфа далеко не выигрываетъ отъ этого сосѣдства.
   

ГЛАВА X.
Въ комнатѣ мистера Телькингорна.

   Мистеръ Телькингорнъ приходитъ въ свою комнату въ башнѣ немного усталый, вѣроятно, съ дороги, хотя онъ ѣхалъ не спѣша. На его лицѣ такое выраженіе, точно онъ исполнилъ трудное дѣло и доволенъ собою.
   Сказать о человѣкѣ, такъ строго и неуклонно обуздывающемъ всякое проявленіе своихъ чувствъ, что онъ торжествуетъ, было бы такою же нелѣпостью, какъ предположить, что его можетъ волновать любовь, жалость или тому подобныя романтическія слабости.
   Онъ только спокойно доволенъ. Быть можетъ, онъ наслаждается сознаніемъ своей усилившейся власти теперь, когда, крѣпко сжавъ и заложивъ за спину жилистыя руки, онъ безшумно прогуливается по комнатѣ.
   На огромномъ письменномъ столѣ лежитъ груда бумагъ, тутъ же горитъ лампа подъ зеленымъ абажуромъ, лежатъ очки, къ столу придвинуто удобное кресло -- по всему видно, что мистеръ Телькингорнъ намѣревался передъ сномъ еще позаняться. Но онъ не расположенъ работать: заглянувъ мелькомъ въ приготовленныя бумаги, причемъ онъ низко пригибается къ нимъ, такъ какъ, по слабости зрѣнія, вечеромъ плохо разбираетъ даже печать, онъ открываетъ окно и выходитъ изъ своей башни на свинцовую кровлю. Тамъ онъ медленно ходитъ взадъ и впередъ, прохлаждая себя, если только можетъ прохлаждать себя такой хладнокровный человѣкъ, послѣ исторіи, разсказанной имъ въ большой гостиной.
   Были времена, когда такіе ученые мужи, какъ мистеръ Телькингорнъ, взбирались по ночамъ на башни и глядѣли на небо, чтобъ по звѣздамъ прочесть свою судьбу; сегодня на небѣ видны миріады звѣздъ, правда, не очень блестящихъ при яркомъ свѣтѣ лупы. Если мистеръ Телькингорнъ, прогуливаясь но свинцовымъ плитамъ, отыскиваетъ на небѣ свою звѣзду, то, должно быть, это одна изъ самыхъ блѣдныхъ звѣздъ, когда на землѣ у нея такой представитель.
   Быть можетъ, незачѣмъ мистеру Телькнигорну такъ далеко отыскивать свою судьбу, быть можетъ, она начертана гораздо ближе.
   Онъ продолжаетъ ходить, мысли его, вслѣдъ за взглядомъ, унеслись куда-то въ даль; вдругъ онъ останавливается у окна,-- онъ видитъ устремленные на него чьи-то глаза. Его комната низка, наружная дверь какъ разъ противъ окна и въ эту стеклянную дверь смотрятъ изъ корридора чьи-то глаза. Онъ хорошо знаетъ эти глаза. Ужъ много лѣтъ къ его щекамъ не приливала кровь такъ* сильно и внезапно, какъ теперь, когда онъ узналъ леди Дэдлокъ.
   Онъ входитъ въ комнату, миледи тоже входитъ и запираетъ за собою не только стеклянную, но и вторую плотную дверь. Въ ея глазахъ что-то тревожное -- гнѣвъ или страхъ? Видъ у нея такой же, какъ и въ гостиной два часа тому назадъ; та же невозмутимость, то же самообладаніе.
   Страхъ или гнѣвъ?-- онъ не можетъ рѣшить. Эта блѣдность, эта сосредоточенность -- признаки страха или гнѣва?
   -- Леди Дэдлокъ?
   Она молчитъ и опускается въ кресло.
   Они смотрятъ другъ на друга, какъ два изваянія.
   -- Зачѣмъ разсказали вы имъ всѣмъ мою исторію?
   -- Мнѣ было нужно увѣдомить васъ, леди Дэдлокъ, что она мнѣ извѣстна.
   -- Вы давно ее знаете?
   -- Подозрѣвалъ давно, достовѣрно узналъ недавно.
   -- Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ?
   -- Нѣтъ, нѣсколько дней.
   Онъ стоитъ передъ ней, положивъ одну руку на спинку стула, другую заложивъ за бортъ своего старомоднаго жилета, въ той же самой позѣ, въ какой онъ всегда стоитъ передъ пою со времени ея замужества; та же формальная учтивость, то же сдержанное вниманіе, которыя могутъ быть и вызовомъ, все тотъ же холодный, непроницаемый человѣкъ и держитъ себя на томъ же почтительномъ разстояніи какъ-будто ничто не измѣнилось.
   -- Правда относительно бѣдной дѣвушки?
   Онъ качаетъ головою и наклоняется впередъ, не вполнѣ понимая вопросъ.
   -- То, что вы разсказали, правда? Ея друзья знаютъ мою исторію? Она сдѣлалась притчей во языцѣхъ, о ней кричатъ на улицахъ?
   Такъ: гнѣвъ, страхъ, стыдъ -- все вмѣстѣ. Какая однако энергія у этой женщины, какъ она сдерживаетъ чувства, бушующія въ ея груди!
   Такъ думаетъ мистеръ Телькингорнъ, глядя на миледи, и его лохматыя сѣдыя брови сдвигаются чуточку больше обыкновеннаго подъ ея пристальнымъ взоромъ.
   -- Нѣтъ, леди Дэдлокъ, это только гипотеза, возникшая у меня вслѣдствіе нѣсколькихъ высокомѣрныхъ словъ, безсознательно сказанныхъ сэромъ Лейстеромъ. Но когда узнаютъ все, эта гипотеза станетъ дѣйствительностью.
   -- Значитъ, пока еще не знаютъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Могу ли я отвратить бѣду, грозящую бѣдной дѣвушкѣ, и спасти ее прежде, чѣмъ все узнается?
   -- По этому пункту не могу вамъ дать удовлетворительнаго отвѣта, леди Дэдлокъ, отвѣчаетъ мистеръ Телькингорнъ и, съ жаднымъ любопытствомъ наблюдая ея внутреннюю борьбу, думаетъ: "Самообладаніе и сила этой женщины просто изумительны!"
   -- Сэръ, начинаетъ она, сдѣлавъ надъ собой неимовѣрное усиліе, чтобъ говорить явственно, -- я выскажусь яснѣе. Не оспариваю вашей гипотезы; я давно ее предвидѣла такъ же ясно, какъ вы, и почувствовала ея неизбѣжность, когда увидѣла впервые мистера Роунсвеля. Я поняла, что, знай онъ всю правду, онъ счелъ бы мою привязанность и покровительство неизгладимымъ пятномъ для бѣдной, ни въ чемъ неповинной дѣвушки. Но я интересуюсь этой дѣвушкой, вѣрнѣе -- интересовалась, ибо меня больше здѣсь не будетъ, и, если вы обѣщаете помнить объ этомъ, попираемая вами женщина сочтетъ это за большую милость съ вашей стороны.
   Внимательно слушающій мистеръ Телькингорнъ отвергаетъ послѣднія слова миледи, выражая пожатіемъ плечъ свое самоуничиженіе, и еще больше сдвигаетъ свои сѣдыя брови.
   -- Вы меня предупредили объ огласкѣ, которая меня ожидаетъ,-- благодарю васъ. Можетъ быть, вы хотите чего-нибудь отъ меня потребовать? Можетъ быть, я могу избавить мужа отъ лишнихъ тревогъ, подтвердивъ ему точность вашего открытія? Я напишу все, что вамъ будетъ угодно продиктовать. Я готова.
   "Она и въ самомъ дѣлѣ готова!" думаетъ стряпчій, видя, какъ она твердою рукою беретъ перо.
   -- Я не хочу васъ безпокоить, леди Дэдлокъ, пощадите себя.
   -- Я сказала уже, что давно этого ждала. Я не хочу себя щадить, не хочу, чтобъ меня щадили. Вы не можете мнѣ сдѣлать ничего хуже того, что уже сдѣлали. Кончайте же начатое.
   -- Леди Дэдлока, я ничего не намѣренъ дѣлать. Разрѣшите мнѣ сказать вамъ нѣсколько словъ.
   Они и теперь продолжаютъ подстерегать другъ друга и наблюдать другъ за другомъ; а въ открытое окно звѣзды наблюдаютъ за ними. Вокругъ замка лежатъ мирныя поляны, облитыя луннымъ свѣтомъ: обширный домъ тихъ и покоенъ какъ могила. Какъ могила! Гдѣ заступъ и могильщикъ, которые въ эту мирную ночь зароютъ послѣднюю важную тайну вмѣстѣ со всѣми другими, похороненными въ груди мистера Телькингорна? Можетъ быть этотъ могильщикъ еще не родился? можетъ быть заступъ еще не выкованъ? Странно ломать голову надъ такими вопросами, но, можетъ быть, еще страннѣе не думать о нихъ въ эту лѣтнюю ночь подъ наблюдательнымъ взглядомъ звѣздъ.
   -- О своемъ раскаяніи, угрызеніяхъ совѣсти, о своихъ чувствахъ я не скажу ни слова, продолжаетъ леди Дэдлокъ.-- Я пройду ихъ молчаніемъ, ибо вы все равно для нихъ глухи.
   Онъ пробуетъ притворно протестовать, но она отклоняетъ эти поползновенія презрительнымъ жестомъ.
   -- Я пришла сюда, чтобъ говорить совсѣмъ о другомъ. Мои драгоцѣнности цѣлы, ихъ найдутъ на своемъ мѣстѣ, платья мои и всѣ цѣнныя вещи тоже цѣлы. Я взяла небольшую сумму денегъ; чтобъ не привлечь на себя вниманія, я надѣла чужое платье. Я ухожу навсегда, поручаю вамъ передать объ этомъ кому слѣдуетъ. Вотъ все, о чемъ я васъ прошу.
   -- Виноватъ, миледи, кажется я не вполнѣ хорошо васъ понялъ, говоритъ неподвижный какъ статуя мистеръ Телькингорнъ.-- Вы удаляетесь?
   -- Да, навсегда. Въ эту же ночь, сейчасъ.
   Мистеръ Телькингорнъ качаетъ головой. Она встаетъ, онъ не мѣняетъ позы, продолжаетъ держаться за спинку стула и качать головой.
   -- Что? Что вы хотите этимъ сказать?
   -- Вы не уйдете, лэди Дэдлокъ, говоритъ онъ невозмутимо.
   -- Но мое исчезновеніе необходимо. Развѣ вы забыли, что я навлекаю позоръ и безчестіе на этотъ домъ. Развѣ вы забыли, гдѣ вы?.. Развѣ вы забыли, чей это домъ?
   -- Нѣтъ, не забылъ.
   Не удостоивъ его отвѣтомъ, она идетъ къ выходу, мистеръ Телькингорнъ попрежнему неподвиженъ; когда рука ея уже на ручкѣ двери, онъ говоритъ, даже не повысивъ голоса.
   -- Соблаговолите остановиться и выслушать меня, леди Дэдлокъ, иначе я забью въ набатъ, подыму весь домъ и разскажу при всѣхъ вашу исторію.
   Онъ побѣдилъ. Она дрожитъ, растерянно подноситъ руку къ головѣ -- признаки сами по себѣ ничтожные, но когда опытный глазъ мистера Телькингорна подмѣчаетъ въ такой особѣ минутную нерѣшительность -- онъ знаетъ ей цѣну.
   Онъ быстро повторяетъ:-- Соблаговолите выслушать меня, леди Дэдлокъ, -- и указываетъ на кресло, съ котораго она встала; она колеблется, но онъ опять знакомъ предлагаетъ ей сѣсть, и она садится.
   -- Не стану оправдываться, леди Дэдлокъ, въ непріятныхъ отношеніяхъ, которыя между нами возникли, ибо не я въ нихъ виноватъ. Вамъ хорошо извѣстно положеніе, которое я занимаю при сэрѣ Лейстерѣ; вѣроятно вы давно уже поняли, что именно отъ меня скорѣе всего можно было ожидать этого открытія.
   -- Сэръ, говоритъ она, не подымая глазъ,-- лучше мнѣ уѣхать; лучше вамъ не удерживать меня. Мнѣ больше нечего сказать.
   -- Извините, леди Дэдлокъ, я долженъ просить васъ выслушать меня до конца.
   -- Въ такомъ случаѣ я буду слушать у окна, здѣсь я задыхаюсь.
   Подозрительный взглядъ, который онъ бросаетъ на нее, когда она подходитъ къ окну, выдаетъ его опасеніе. Не задумала ли она броситься внизъ, чтобъ размозжить себѣ голову о выступы и карнизы и упасть бездыханной на плиты террасы? Но онъ разувѣряется, увидѣвъ, какъ спокойно стоитъ она у окна, даже не прикасаясь къ нему и глядя на звѣзды -- только не на тѣ, что сіяютъ въ вышинѣ: ея мрачный взоръ устремленъ на звѣзды, которыя низко стоятъ вдали, надъ горизонтамъ. Стоя за ея спиной, онъ ни на секунду не выпускаетъ ее изъ виду.
   -- Леди Дэдлокъ, я не пришелъ еще ни къ какому удовлетворительному рѣшенію; я не выяснилъ, что мнѣ дѣлать и какъ я поступлю, а пока попрошу васъ хранить тайну, которую вы хранили столько лѣтъ, и не удивляться, если и я буду молчать.
   Онъ пріостанавливается, ожидая, но скажетъ ли она чего-нибудь, но она молчитъ.
   -- Извините, леди Дэдлокъ, это чрезвычайно важно. Вы удостаиваете меня своимъ вниманіемъ?
   -- Да.
   -- Благодарствуйте. Зная твердость вашего характера, я не долженъ бы и предлагать этотъ вопросъ, но когда я дѣйствую, я имѣю привычку изслѣдовать почву на каждомъ шагу. Единственное, что необходимо взять въ соображеніе въ настоящемъ случаѣ -- сэръ Лейстеръ.
   -- Тогда зачѣмъ же вы меня задерживаете? спрашиваетъ она тихимъ голосомъ, не сводя глазъ съ далекихъ звѣздъ.
   -- Именно потому, что его надо взять въ соображеніе, леди Дэдлокъ. Мнѣ нѣтъ надобности говорить вамъ, какъ онъ гордъ и какъ слѣпо онъ вѣритъ въ васъ; если бы луна скатилась съ неба, это не такъ изумило бы его, какъ необходимость признать, что вы, его жена, упали съ недосягаемой высоты, которую всегда занимали въ его глазахъ.
   Она тяжело и быстро дышетъ, но больше ничто не обличаетъ ея волненія; она стоитъ передъ нимъ такою же, какъ онъ видѣлъ ее всегда въ кругу поклоняющагося ей блестящаго общества.
   -- Знайте, леди Дэдлокъ, что еще недавно я скорѣе понадѣялся бы вырвать своими руками какой нибудь могучій дубъ здѣшняго парка, чѣмъ подорвать вашу власть надъ сэромъ Лейстеромъ и пошатнуть его вѣру въ васъ. И даже теперь я все еще колеблюсь, не потому, чтобъ опасался, что онъ не повѣрить,-- даже и ему теперь невозможно не повѣрить,-- но потому, что ничто не можетъ подготовить его къ такому удару.
   -- Даже мое бѣгство? Подумайте еще объ этомъ.
   -- Нечего и думать. Ваше бѣгство, леди Дэдлокъ, поведетъ къ неминуемой огласкѣ и раснесетъ истину по всему свѣту; тогда честь фамиліи погибла.
   Рѣшительный тонъ его отвѣта не допускаетъ никакихъ возраженій.
   -- Говоря, что надо взять въ соображеніе сэра Лейстера, я подразумѣвалъ и честь фамиліи, ибо это одно и то же. Сэръ Лейстеръ и баронетство, сэръ Лейстеръ и Чизни-Вудъ, сэръ Лейстеръ и его предки, сэръ Лейстеръ и родовое имѣніе -- вещи неразлучныя; полагаю, нѣтъ надобности докладывать вамъ объ этомъ, леди Дэдлокъ? говоритъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- Продолжайте.
   -- Изъ этого слѣдуетъ, что мнѣ надо многое обдумать, продолжаетъ мистеръ Телькингорнъ своимъ обычнымъ, дѣловымъ тономъ. Дѣло должно быть замято, если только возможно, а развѣ это будетъ возможно, когда сэръ Лейстеръ сляжетъ отъ горя въ постель и сойдетъ въ могилу? Если я завтра нанесу ему этотъ ударъ, чѣмъ объяснимъ мы свѣту перемѣну въ немъ,-- неизбѣжное послѣдствіе потрясенія? Что могло удалить васъ изъ дому? Тогда-то, леди Дэдлокъ, молва неизбѣжно разнесется повсюду, тогда-то о васъ станутъ кричать на улицахъ; и помните, что позоръ ляжетъ не на васъ однѣхъ,-- въ настоящемъ случаѣ я не могу принимать васъ въ соображеніе,-- но и на вашего мужа, леди Дэдлокъ, на вашего мужа.
   Онъ излагаетъ факты ясно, не спѣша, точно читаетъ дѣловую бумагу.
   -- Съ другой стороны дѣло представляется такъ; сэръ Лейстеръ преданъ вамъ до потери разсудка; быть можетъ даже то, что мы съ вами знаемъ, не въ силахъ будетъ убить эту преданность.-- Я беру крайній случай, но онъ возможенъ. Въ этомъ случаѣ лучше, чтобъ онъ ничего не зналъ. Здравый смыслъ говоритъ, что такъ будетъ лучше и для него, и для меня. Я долженъ все это принять въ разсчетъ и комбинація всѣхъ этихъ условій дѣлаетъ рѣшеніе весьма затруднительнымъ.
   Она не двигается; звѣзды, на которыя устремленъ ея взоръ, начинаютъ блѣднѣть и, кажется, ихъ холодный свѣтъ заморозилъ ее.
   -- Житейская опытность привела меня къ выводу, мистеръ Телькингорнъ засовываетъ руки въ карманы и продолжаетъ трактовать вопросъ съ пріемами дѣлового человѣка, безучастнаго какъ машина,-- житейская опытность привела меня къ тому выводу, что для большинства людей, которыхъ я зналъ на своемъ вѣку, было бы лучше никогда по жениться. По крайней мѣрѣ въ трехъ четвертяхъ ихъ огорченій была виновата женитьба; такъ я думалъ, когда женился сэръ Лейстеръ, такъ продолжаю думать и теперь. Но объ этомъ но стоитъ распространяться. Я поступлю такъ, какъ укажутъ обстоятельства, а пока долженъ проситъ васъ хранить свою тайну; я со своей стороны тоже буду молчать.
   -- И я должна влачить ту же жизнь, терзаться изо дня въ день для вашего удовольствія? спрашиваетъ она, все не сводя глазъ съ далекихъ звѣздъ.
   -- Боюсь что такъ, леди Дэдлокъ.
   -- Вы считаете необходимымъ, чтобъ я оставалась привязанной къ позорному столбу?
   -- Я убѣжденъ въ необходимости того, что вамъ предлагаю.
   -- И я должна стоять на этихъ пышныхъ подмосткахъ, разыгрывая роль въ жалкой комедіи, которую играю столько лѣтъ, и дожидаясь, когда онѣ рухнутъ подо мною по вашему сигналу? медленно произноситъ она.
   -- Послѣ предупрежденія, леди Дэдлокъ, послѣ предупрежденія. Я не сдѣлаю ни шага, не предупредивъ васъ.
   Она задаетъ вопросы машинально, точно повторяя ихъ на память, или говоря во снѣ:
   -- Мы должны встрѣчаться по прежнему?
   -- Совершенно такъ-же, какъ прежде, если вы позволите.
   -- И я должна скрывать свою вину такъ-же, какъ скрывала ее столько лѣтъ?
   -- Такъ-же, какъ скрывали ее столько лѣтъ. Я первый не упомянулъ бы объ этомъ, леди Дэдлокъ, но теперь я могу вамъ напомнить, что тайна не сдѣлалась ни тяжелѣе, ни хуже, ни лучше, чѣмъ была. Теперь я знаю ее, раньше только подозрѣвалъ, но вѣдь и раньше мы никогда вполнѣ не довѣряли другъ другу.
   Нѣсколько минутъ она стоить молча, замкнувшись въ своемъ ледянымъ спокойствіи, потомъ спрашиваетъ:
   -- На сегодняшній вечеръ нашъ разговоръ конченъ?
   -- Мнѣ бы хотѣлось, чтобъ вы подтвердили, что согласны на мои условія, леди Дэдлокъ, говоритъ методическій мистеръ Телькингорнъ, потирая руки.
   -- Подтверждаю.
   -- Прекрасно. Въ заключеніе по привычкѣ къ аккуратности, позволю себѣ себѣ напомнить вамъ слѣдующее,-- на случай, если бы понадобилось довести этотъ фактъ до свѣдѣнія сэра Лейстера: впродолженіе нашей бесѣды мною было ясно заявлено что, единственное соображеніе, которое я принимаю въ разсчетъ -- сэръ Лейстеръ, его честь и фамильная репутація. Я былъ бы счастливъ принятъ въ соображеніе и леди Дэдлокъ, если бы допускали обстоятельства, но къ несчастію это невозможно.
   -- Я могу засвидѣтельствовать вашу вѣрность фактамъ, сэръ.
   Слушая его и отвѣчая ему, она сохраняетъ все ту же задумчивость и неподвижность, наконецъ поворачивается и идетъ къ двери все съ той же данной ей отъ природы и тщательно выработанной гордой осанкой.
   Мистеръ Телькингорнъ распахиваетъ передъ нею двери -- совершенно такъ, какъ сдѣлалъ бы вчера или десять лѣтъ тому назадъ,-- и отвѣшиваетъ свой обычный церемонный поклонъ, когда она проходить мимо. Но взглядъ, которымъ его даритъ прекрасное лицо, исчезая во мракѣ, не похожъ на всегдашній ее взглядъ, и жестъ, которымъ отвѣчаютъ на его почтительный поклонъ, не ея обыкновенный жестъ; тѣмъ не менѣе, оставшись одинъ, мистеръ Телькингорнъ думаетъ: "какое удивительное самообладаніе у этой женщины!".
   Онъ еще больше укрѣпился бы въ своемъ мнѣніи, если бы видѣлъ, какъ эта женщина мечется по своей комнатѣ съ безпорядочно распущенными волосами, съ лицомъ, искаженнымъ страданіемъ, заломивъ руки надъ головою.
   Онъ призадумался бы еще больше, если бъ видѣлъ, какъ эта женщина, не останавливаясь ни на секунду, не зная усталости, ходить всю ночь напролетъ подъ акомпаниментъ зловѣщихъ шаговъ на "Дорожкѣ привидѣній".
   Такъ какъ стало холодно, онъ запираетъ окно, спускаетъ занавѣски, ложится въ постель и засыпаетъ. Но вотъ звѣзды погасли и блѣдный разсвѣтъ, заглянувъ въ башню, застаетъ почтеннаго джентльмена въ самый невыгодный для него моментъ: глядя на него теперь, при тускломъ свѣтѣ ранняго утра, кажется, что могильщикъ получилъ уже заказъ и заступъ скоро примется за работу.
   То же блѣдное утро заглядываетъ и къ сэру Лейстеру, который въ сладкомъ сновидѣніи милостиво отпускаетъ грѣхи покаявшейся странѣ, и къ кузенамъ, которымъ спится, что они занимаютъ важные служебные посты и расписываются въ полученіи жалованья, -- и къ цѣломудренной Волюмніи, одаряющей своей рукой и приданымъ въ пятьдесятъ съ чѣмъ-то фунтовъ отвратительнаго генерала съ фальшивыми зубами на подобіе фортепіанныхъ клавишей, который давно уже служитъ предметомъ восхищенія въ Батѣ и предметомъ ужаса во всякомъ другомъ мѣстѣ. Заглядываетъ оно и въ маленькія комнатки подъ чердакомъ, на заднемъ дворѣ и надъ конюшнями, въ комнатки, гдѣ болѣе скромному честолюбію грезится блаженство въ каморкѣ привратника или законный бракъ съ Виллемъ или съ Салли.
   Выше и выше поднимается на небѣ яркое солнце, а съ нимъ и все подымается: Вилли и Салли, влажныя испаренія земли, поникшіе листья и цвѣты, птицы, звѣри и пресмыкающіеся; подымаются садовники и метутъ дорожки и укатываютъ изумрудные бархатистые газоны; подымается дымъ отъ разведеннаго въ кухнѣ огня и клубится въ прозрачномъ воздухѣ; подымается наконецъ и флагъ надъ башней, гдѣ безмятежно покоится мистеръ Телькингорнъ, и, весело развѣваясь, возвѣщаетъ міру, что сэръ Лейстеръ и леди Дэдлокъ изволятъ находиться дома и готовы оказать гостепріимный пріемъ въ своемъ родовомъ замкѣ.
   

ГЛАВА XI.
Въ кабинетѣ мистера Телькингорна.

   Отъ волнующихся пажитей и развѣсистыхъ дубовъ Чизни-Вуда мистеръ Телькингорнъ переносится въ душный, жаркій, пыльный Лондонъ.
   Способъ, посредствомъ котораго онъ отправляется изъ замка въ Лондонъ и обратно,-- составляетъ одну изъ его непроницаемыхъ тайнъ: въ Чизни-Вудскихъ чертогахъ онъ появляется всегда такъ неожиданно, какъ будто его квартира рядомъ съ замкомъ, а въ свой дѣловой кабинетъ возвращается такъ, какъ будто вовсе не выѣзжалъ изъ ЛинкольнъИннъ-Фильдса. Онъ не переодѣвается въ дорожный костюмъ и никогда не говоритъ о своихъ путешествіяхъ. Только сегодня утромъ онъ исчезъ изъ комнатки въ башнѣ, а теперь въ сумеркахъ уже стоитъ у дверей своей квартиры въ Линкольнъ-Иннъ-Фильдсѣ.
   Подобно черной лондонской воронѣ, избѣгающей общества другихъ птицъ, свившихъ гнѣзда въ этихъ Линкольнъ-Иннскихъ поляхъ {Линкольнъ-Иннъ-Фильдсъ буквально значитъ: поля Линкольнъ-Инна. Примѣч. перев.}, гдѣ барашки встрѣчаются только въ видѣ пергамента, козлики -- въ видѣ париковъ, гдѣ журчащіе ручейки замѣняются потоками юридическаго витійства,-- этотъ стряпчій, высохшій и увядшій, живетъ одиноко среди людей, сторонится отъ нихъ; онъ состарился, не зная сладкихъ юношескихъ грезъ и смѣлыхъ порывовъ, онъ такъ долго вилъ свое гнѣздо въ изгибахъ и пзворотахъ человѣческой натуры, что совсѣмъ позабылъ ея высшее и лучшее назначеніе.
   Теперь онъ бредетъ домой; раскаленные дома, раскаленная мостовая обращаютъ улицы въ какія-то чудовищныя печи; мистеръ Телькингорнъ задыхается отъ жажды и мечтаетъ о своемъ освѣжительномъ пятидесятилѣтнемъ портвейнѣ.
   Фонарщикъ съ лѣстницей подъ мышкой бѣгаетъ по той сторонѣ Фильдса, куда выходитъ домъ мистера Телькингорна, когда этотъ верховный жрецъ благородныхъ тайнъ входитъ въ свой мрачный дворъ. Онъ подымается по лѣстницѣ и готовъ уже незамѣтно прокрасться въ темную переднюю, когда въ концѣ лѣстницы встрѣчаетъ робкаго человѣка, который гнется передъ нимъ въ три погибели.
   -- Кажется Снегсби?
   -- Точно такъ, сэръ. Надѣюсь, вы здоровы, сэръ Я только что былъ у васъ и возвращаюсь домой.
   -- Что такое? Вамъ что нибудь нужно?
   -- Да, сэръ, отвѣчаетъ мистеръ Снегсби, не рѣшаясь надѣть шляпы изъ почтенія къ лучшему заказчику.-- Я очень бы желалъ сказать вамъ нѣсколько словъ, сэръ.
   -- Не можете ли сказать здѣсь?
   -- Какъ вамъ угодно, сэръ.
   -- Ну, говорите.
   Стряпчій опирается о желѣзныя перила верхней площадки лѣстницы и устремляетъ взглядъ на ламповщика, который зажигаетъ теперь фонари на дворѣ.
   -- Это касается... начинаетъ мистеръ Снегсби таинственнымъ шепотомъ.-- будемъ говорить прямо, касается иностранки, сэръ.
   Мистеръ Телькингорнъ удивленно вглядывается на него.
   -- Какой иностранки?
   -- Француженки, если Не ошибаюсь. По незнакомству съ французскимъ языкомъ, могу судить только по ея манерамъ и по наружности, что она француженка; можетъ быть и не француженка, по во всякомъ случаѣ, навѣрное, иностранка. Та, что была въ вашей квартирѣ въ тотъ вечеръ, когда я и мистеръ Беккетъ имѣли честь явиться къ вамъ; еще съ нами былъ подметальщикъ.
   -- Ахъ, да, mademoiselle Гортензія.
   -- Точно такъ-съ; и мистеръ Снегсби смиренно кашляетъ, прикрывъ ротъ шляпой.-- Я не имѣю счастія знать иностранныхъ именъ, но не сомнѣваюсь, что это... она.
   Мистеръ Снегсби пробуетъ повторить названное имя, но его усилія тщетны, и онъ опять сосредоточенно кашляетъ въ видѣ извиненія.
   -- Что же вы о ней скажете, Снегсби?
   Поставщикъ писчебумажныхъ принадлежностей приступаетъ къ своему сообщенію, пользуясь шляпой, какъ прикрытіемъ.
   -- Трудненько приходится мнѣ, сэръ. Моя семейная жизнь очень счастлива, по крайней мѣрѣ на сколько можно ожидать счастія отъ семейной жизни, но моя женушка имѣетъ склонность къ ревности. И, понимаете, тутъ зачастила эта иностранка, такая миловидная -- отбою отъ нея нѣтъ, повадилась шляться въ лавку,-- я не любитель сильныхъ выраженій, сэръ, во право же иначе нельзя выражаться,-- отбою отъ нея нѣтъ... повадилась шляться въ домъ... вы понимаете, что... не такъ ли, сэръ?.. Вѣдь посудите сами, сэръ!
   Мистеръ Снегсби заканчиваетъ свою рѣчь самымъ жалобнымъ тономъ и разражается кашлемъ, долженствующимъ пополнить всѣ недомолвки.
   -- Что же вамъ, собственно, отъ меня нужно? спрашиваетъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- Сэръ, поставьте себя на мое мѣсто, и вы поймете, что я долженъ чувствовать, будучи связанъ неразрывными узами съ такой впечатлительной женщиной, какъ моя жена. Надо вамъ сказать, сэръ, что иностранка,-- вы сейчасъ изволили произнести ея имя самымъ настоящимъ французскимъ языкомъ, какъ я полагаю,-- какъ-то поймала въ тотъ вечеръ имя Снегсби,-- она, знаете, такая проворная, сообразительная,-- поразспросила и прямешенько направилась въ мою лавку. Приходитъ она въ обѣденное время; Оса, наша дѣвушка, ужасно робкое созданіе, имѣетъ, знаете ли, при падки, такъ испугалась этой иностранки,-- у нея въ самомъ дѣлѣ пронзительный такой взглядъ и голосъ, какъ у змѣи, человѣку со слабой головой не мудрено напугаться, что вмѣсто того, чтобъ отказать, впустила ее, а сама покатилась съ кухонной лѣстницы, пересчитала всѣ ступеньки головой и грохнулась въ такомъ припадкѣ, какихъ, я думаю, нигдѣ больше и не видано. Счастье еще, что такъ случилось, по крайности хоть женушка была занята, и я пошелъ въ лавку одинъ. Иностранка сказала мнѣ, что такъ какъ чиновникъ мистера Телькингорна, -- вѣроятно такъ по ихнему называется клеркъ, -- всегда ей отказываетъ, то она намѣрена ходить ко мнѣ въ лавку, пока ее не примутъ у васъ.-- Съ тѣхъ попъ она и повадилась шляться... патетически возглашаетъ мистеръ Снегсби и энергично повторяетъ,-- шляться въ Куксъ-Кортъ. Невозможно передать всѣхъ послѣдствій, которыя вытекаютъ изъ этихъ посѣщеній. Я не изумлюсь, узнавши, что и въ сосѣдяхъ пробудились какія-нибудь обидныя подозрѣнія на мой счетъ, не говоря уже о моей женушкѣ, что ужъ само собой разумѣется. Тогда какъ, беру небо въ свидѣтели! мистеръ Снегсби потрясаетъ головой,-- я не имѣлъ никакого понятія объ иностранкахъ, исключая тѣхъ, которыя прежде, бывало, ходили съ пучкомъ метелокъ и съ ребенкомъ на рукахъ, а въ нынѣшнее время ходятъ съ тамбуриномъ и въ серьгахъ.
   Мистеръ Телькингорнъ серьезно выслушиваетъ эту тираду и, когда коммиссіонеръ умолкаетъ, спрашиваетъ:
   -- Все, Снегсби?
   -- Все, сэръ, отвѣчаетъ Снегсби, и кашель выразительно дополняетъ: "но и этого съ меня слишкомъ достаточно".
   -- Не знаю, чего хочетъ mademoiselle Гортензія, если только она не рехнулась?
   -- Даже и въ такомъ случаѣ, сэръ, жалобно отзывается мистеръ Снегсби,-- не большое утѣшеніе, когда какой-нибудь иностранный кинжалъ или другое смертоносное оружіе направлено на семейныя нѣдра.
   -- Конечно, конечно. Этому надо положить конецъ. Душевно сожалѣю, что вамъ причинили столько безпокойствъ. Если она опять явится, пришлите ее ко мнѣ.
   Мистеръ Снегсби, изогнувшись въ дугу, почтительно откланивается, кашляетъ въ видѣ извиненія за то, что обезпокоилъ, и съ облегченнымъ сердцемъ отправляется въ путь. Мистеръ Телькингорнъ идетъ къ себѣ, бормоча:
   -- Кажется, женщины на свѣтѣ только за тѣмъ и существуютъ, чтобъ отравлять жизнь добрымъ людямъ. Мало было госпожи, теперь еще служанка! Ну, съ этой тварью я не стану долго церемониться!
   Съ этими словами онъ отпираетъ дверь, идетъ ощупью по темнымъ комнатамъ, зажигаетъ свѣчи и осматривается. Въ комнатѣ не настолько свѣтло, чтобъ можно было разглядѣть всю аллегорію на потолкѣ, по можно ясно различить вылѣзающаго изъ облаковъ несноснаго римлянина съ его протянутымъ, вѣчно на что-то указующимъ перстомъ. Впрочемъ, мистеръ Телькингорнъ не удостоиваетъ римлянина своимъ вниманіемъ; вынувъ изъ кармана маленькій ключикъ, онъ отпираетъ ящикъ; изъ ящика беретъ другой ключъ и отпираетъ сундукъ, изъ сундука достаетъ опять ключъ, и такъ добирается до огромнаго ключа отъ погреба, съ которымъ намѣревается спуститься въ ту таинственную область, гдѣ хранится старый портвейнъ. Со свѣчей въ рукѣ подходитъ онъ къ двери, когда снаружи раздается стукъ.
   -- Кто это? А, это вы, сударыня! Вы пришли очень кстати, я только что о васъ слышалъ. Ну-съ, что вамъ надо?
   Съ этими словами онъ обращается къ своей гостьѣ, mademoiselle Гортензіи, ставитъ свѣчу на каминъ въ передней и похлопываетъ себя ключомъ по высохшей щекѣ.
   Прежде чѣмъ отвѣтить, эта особа кошачьей породы, крѣпко сжавъ губы и бросая искоса на стряпчаго злобные взгляды, безшумно запираетъ за собою дверь.
   -- Много мнѣ пришлось безпокоиться, пока я васъ наконецъ застала, сэръ.
   -- Вамъ пришлось безпокоиться!
   -- Я много разъ приходила сюда, сэръ, но мнѣ всегда говорить: мистеръ Телькингорнъ ушелъ, мистеръ Телькингорнъ занятъ, мистеръ Телькингорнъ -- то, мистеръ Телькингорнъ -- другое, словомъ -- для васъ его нѣтъ дома.
   -- Совершенная правда.
   -- Неправда. Ложь!
   Въ манерахъ mademoiselle Гортензіи прорывается иногда что-то, до такой степени напоминающее тигрицу, готовую сдѣлать прыжокъ, что тѣ, кто имѣетъ съ нею дѣло въ такія минуты, инстинктивно вздрагиваютъ и отступаютъ. Такъ было теперь и съ мистеромъ Телькингорномъ, хотя mademoiselle Гортензія стоить неподвижно, хотя ея глаза, искоса мечущіе искры, полузакрыты, и она только презрительно улыбается и покачиваетъ головой.
   -- Ну, сударыня, говоритъ стряпчій, нетерпѣливо постукивая ключомъ по каминной доскѣ,-- если вамъ есть что сказать мнѣ, говорите.
   -- Сэръ, вы нехорошо со мной поступили, вы были скаредны и скупы.
   -- Гм! скареденъ и скупъ? переспрашиваетъ онъ, почесывая носъ кончикомъ ключа.
   -- Да. Нѣтъ надобности повторять, вы сами отлично это знаете. Вы поймали меня, обошли, ловко выпытали, что вамъ было надо, добились, чтобъ я показала вамъ мое платье, которое было на миледи въ тотъ вечеръ, просили меня явиться въ немъ, когда должны были привести сюда мальчишку. Развѣ не такъ? Говорите!-- Mademoiselle Гортензія снова готовится сдѣлать прыжокъ.
   "Мегера!" кажется думаетъ при себя мистеръ Телькингорнъ, недовѣрчиво глядя на нее, и говорить вслухъ:
   -- Я вамъ заплатилъ, милашка.
   -- Вы мнѣ заплатили! презрительно повторяетъ взбѣшенная mademoiselle Гортензія.-- Два соверена! Вотъ они, я ихъ не тратила, не размѣнивала даже, я отказываюсь отъ нихъ, я ихъ презираю, бросаю!
   И она исполняетъ это буквально: бросаетъ деньги на полъ съ такой силой, что они подскакиваютъ, быстро кружатся и раскатываются въ разные углы.
   -- Вотъ вамъ! большіе глаза mademoiselle Гортензіи опять исчезаютъ подъ полуопущенными вѣками.-- Ахъ, мой Богъ, вы заплатили!
   Мистеръ Телькингорнъ почесываетъ голову ключомъ, пока она заливается саркастическимъ хохотомъ.
   -- Должно быть вы богаты, красавица, что такъ расшвыриваете деньги! спокойно замѣчаетъ онъ.
   -- Я богата: я очень богата ненавистью. Я отъ всего сердца ненавижу миледи; вы это знаете.
   -- Знаю? Откуда я могъ бы знать?
   -- Вы превосходно это знали еще прежде, чѣмъ обратились ко мнѣ съ разспросами. Вы превосходно знали, какъ я на нее р-р-р-р-разозлена.-- Кажется mademoiselle Гортензія рѣшительно не въ состояніи достаточно энергично выговорить букву р въ послѣднемъ словѣ, несмотря на то, что крѣпко сжимаетъ руки и стискиваетъ зубы, думая этимъ себѣ помочь.
   -- А, я зналъ! неужели? говоритъ мистеръ Телькингорнъ, внимательно разсматривая бородку ключа.
   -- Конечно знали! я не слѣпа. Потому-то вы такъ увѣренно обратились ко мнѣ. И вы были правы! Я ее нена-ви-жу!-- Mademoiselle Гортензія складываетъ руки, отвертывается и послѣднія слова бросаетъ ему черезъ плечо.
   -- Это все, или есть еще что-нибудь, что бы вы желали сказать мнѣ, mademoiselle?
   -- Я все еще безъ мѣста. Поставьте меня на мѣсто, найдите мнѣ хорошее мѣсто на выгодныхъ условіяхъ. Если не можете или не хотите, поручите мнѣ слѣдить за ней, подстерегать ее, я помогу вамъ опозорить и обезчестить ее, охотно помогу. Я буду вамъ хорошей помощницей. Я вѣдь знаю, изъ-за чего вы хлопочете, вы хотите ея позора! Будто я этого не знаю!
   -- Кажется, вы очень много знаете, замѣчаетъ мистеръ Телькингорнъ.
   -- А развѣ нѣтъ? Неужели я такъ наивна, что такъ и повѣрю, какъ неразумное дитя, будто я должна была прійти въ томъ платьѣ и встрѣтиться съ мальчишкой по поводу какого-то пари? Ахъ, мой Богъ, пари!
   Всю эту тираду вплоть до слова "пари" mademoiselle произносить иронически-вѣжливымъ, мягкимъ тономъ, который внезапно переходить въ желчный и презрительный, причемъ ея черные глаза мгновенно раскрываются во всю ширину и мечутъ молніи.
   -- Разсмотримъ теперь, какъ стоитъ дѣло, говорить мистеръ Телькингорнъ, почесывая ключомъ подбородокъ и хладнокровно глядя на нее.
   -- Разсмотримъ, соглашается mademoiselle и гнѣвно трясетъ головой.
   -- Вы явились ко мнѣ съ чрезвычайно скромной просьбой, которую только что изволили изложить, и если я не соглашусь ее исполнить, вы опять придете.
   -- Да, опять и опять приду, отвѣчаетъ mademoiselle, продолжая трясти головой,-- буду приходить несчетное множество разъ. Буду приходить вѣчно!
   -- Вѣроятно также и къ мистеру Снегсби? Такъ какъ вашъ визитъ ко мнѣ не удался, то вы опять станете являться къ нему?
   -- Опять, опять и опять! твердитъ она въ какомъ-то самозабвеніи.-- Безчисленное множество разъ, вѣчно!
   -- Очень хорошо. Теперь позвольте мнѣ, mademoiselle Гортензія, посовѣтовать вамъ взять свѣчку и подобрать свои деньги; кажется вы найдете ихъ у перегородки, гдѣ обыкновенно сидитъ клеркъ, вонъ тамъ въ углу.
   Она презрительно глядитъ на него черезъ плечо, смѣется и не двигается съ мѣста.
   -- Не желаете?
   -- Не желаю.
   -- Вы станете немного бѣднѣе, я немного богаче. Только и всего. Взгляните сюда, сударыня, это ключъ отъ моего погреба. Очень большой, не правда-ли? Но тюремные ключи еще больше. Въ этомъ городѣ есть исправительные дома,-- тамъ даютъ работу и женщинамъ,-- рѣшетки у нихъ толстыя и крѣпкія, и ключи по всей вѣроятности огромные. Боюсь, что женщинѣ съ вашимъ умомъ и энергіей будетъ не совсѣмъ пріятно, когда за нею повернется одинъ изъ такихъ ключей и запретъ ее надолго. Какъ вы думаете?
   Не моргнувъ бровью, mademoiselle отвѣчаетъ самымъ любезнымъ тономъ:
   -- Я думаю, что вы презрѣнный негодяй.
   -- Можетъ быть, отвѣчаетъ мистеръ Телькингорнъ сморкаясь.-- Но я не спрашивалъ, что вы думаете обо мнѣ, я спрашивалъ, что вы думаете о тюрьмѣ?
   -- Ничего. Это меня не касается.
   -- И очень касается, сударыня, говоритъ стряпчій и съ медлительной осторожностью укладываетъ носовой платокъ въ карманъ и поправляетъ жабо,-- законы въ Англіи настолько деспотичны, что запрещаютъ безпокоить англійскаго гражданина, даже дамамъ, хотя бы даже визитами,-- если эти визиты ему нежелательны. И если ему вздумается пожаловаться, докучливую даму берутъ и запираютъ въ тюрьму, гдѣ она должна подчиниться очень строгой дисциплинѣ. За нею повертывается ключъ, вотъ такъ! и онъ показываетъ своимъ ключомъ, какъ это дѣлается.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? спрашиваетъ mademoiselle тѣмъ же любезнымъ тономъ.-- Это забавно! Но, право, не могу взять въ толкъ, какимъ образомъ это можетъ касаться меня!
   -- Попробуйте еще разъ прійти ко мнѣ или къ мистеру Снегсби, и вы узнаете, мой прекрасный другъ.
   -- Что же? Быть можетъ тогда вы посадите меня въ тюрьму?
   -- Быть можетъ,
   Повидимому невозможно, чтобъ у особы, которая находится въ такомъ шутливомъ и пріятномъ настроеніи, какъ mademoiselle въ эту минуту, появилась на губахъ пѣна,-- это было бы страннымъ противорѣчіемъ, однако, при взглядѣ на ея тигровый ротъ кажется, что она къ этому близка.
   -- Однимъ словомъ, сударыня,-- хотя я буду въ отчаяніи, рѣшившись на такой невѣжливый поступокъ, -- по если вы когда-нибудь позволите себѣ явиться безъ приглашенія сюда или туда,-- я буду вынужденъ отдать васъ въ руки полиціи; тамъ очень любезны, но имѣютъ позорный обычай, провожая по улицѣ надоѣдливыхъ особъ, связывать имъ руки. Такъ-то, душенька!
   Mademoiselle Гортензія протягиваетъ къ нему руку и шипитъ:
   -- Попробую! Посмотримъ, осмѣлитесь ли вы это сдѣлать!
   -- И если, продолжаетъ мистеръ Телькингорнъ, не обращая на нее вниманія,-- если я доставлю вамъ мѣсто, хорошее мѣсто за тюремнымъ замкомъ, много пройдетъ времени, пока васъ опять выпустятъ на свободу.
   -- Посмотримъ! повторяетъ mademoiselle тѣмъ же тономъ.
   Стряпчій продолжаетъ, будто не слышитъ:
   -- А теперь вамъ лучше уйти. Двадцать разъ подумайте, прежде чѣмъ явиться сюда.
   -- Подумайте лучше вы! Двѣсти разъ подумайте о томъ, что вы сказали! отвѣчаетъ она.
   -- Вы знаете, что ваша госпожа отказала вамъ захватъ необузданный характеръ, говоритъ мистеръ Телькингорнъ, провожая ее къ выходу.-- Возьмите себя въ руки и примите къ свѣдѣнію то, что я вамъ сказалъ, ибо, сударыня, свои обѣщанія я всегда сдерживаю, свои угрозы всегда исполняю.
   Она спускается съ лѣстницы, не отвѣчая и даже не обернувшись.
   Удостовѣрившись, что она ушла, мистеръ Телькингорнъ въ свою очередь спускается внизъ, приноситъ покрытую паутиной бутылку и принимается не спѣша наслаждаться ея содержимымъ; по временамъ, закинувъ голову на спинку стула, онъ видитъ надъ собой упрямаго римлянина съ протянутой рукой.
   

ГЛАВА XII.
Разсказъ Эсфири.

   Говорить ли о томъ, что я много думаю о своей матери? Она приказала мнѣ считать ее умершей, но я не могла забыть, что она жива, и вмѣстѣ съ тѣмъ, не осмѣливалась ни сближаться съ ней, не писать ей, боясь увеличить опасность, которая ей угрожала. Порой, при мысли о томъ, что я для нея живая угроза, меня охватывалъ тотъ же ужасъ къ себѣ самой, какой я испытала, когда впервые узнала роковую тайну. Я не смѣла произносить имени леди Дэдлокъ. Мнѣ казалось, что я не имѣю даже права слышать о ней; если, какъ это иногда случалось, при мнѣ заговаривали о ней, я старалась не слушать, пробовала считать про себя, мысленно повторять наизусть какіе-нибудь стихи, или просто уходила изъ комнаты.
   Часто это было совершенно излишнимъ -- теперь я это знаю, но тогда я боялась, не заставитъ ли меня то, что я услышу, какъ-нибудь невольно выдать тайну.
   Говорить ли о томъ, какъ часто я вспоминала голосъ моей матери, мечтая услышать его еще разъ -- чего мнѣ страстно хотѣлось,-- думая о томъ, какъ это грустно и странно, что онъ такъ непривыченъ для моего слуха.
   Говорить ли о томъ, какъ жадно я ловила все, что говорилось въ печати о моей матери, какъ часто я проходила мимо ея городскаго дома, который неотразимо привлекалъ меня, хотя я и боялась взглянуть на него; какъ однажды я увидѣла ее въ театрѣ, и она увидѣла меня, но среди разношерстнаго общества, наполнявшаго зрительную залу, мы были такъ далеки другъ отъ друга, что всякая мысль о связи между нами казалась сномъ.
   Но стоитъ ли объ этомъ говорить? Мой жребій былъ такъ счастливъ, на своемъ жизненномъ пути я встрѣтила столько доброты и великодушія, что было бы неблагодарностью съ моей стороны распространяться о единственномъ облакѣ, омрачавшемъ мою свѣтлую долю.
   Въ этотъ промежутокъ Ричардъ часто бывалъ темою нашихъ разговоровъ съ опекуномъ; Ада такъ любила Ричарда, что хотя и очень огорчалась его несправедливостью къ опекуну, но порицать его не могла. Опекунъ не упрекнулъ его ни однимъ словомъ.
   -- Рикъ заблуждается, дорогая моя, говорилъ онъ ей.-- Всѣ мы ошибаемся. Надѣюсь, что время укажетъ ему его заблужденія и при твоей помощи онъ образумится.
   Послѣ мы узнали то, что тогда только подозрѣвали, а именно, что мистеръ Джерндайсъ хоть и уповалъ на время, но не разъ пытался и самъ открыть глаза Ричарду: писалъ ему, ѣздилъ къ нему, бесѣдовалъ съ нимъ, испробовалъ все, что подсказало ему его доброе сердце. Но бѣдный Ричардъ оставался глухъ и слѣпъ: если онъ несправедливъ, то по окончаніи процесса постарается это загладить; если онъ заблуждается,-- тѣмъ больше основаній направить всѣ силы на то, чтобъ разсѣять тучи, которыя затуманиваютъ все вокругъ него и сбиваютъ его съ толку; если его подозрѣнія и невѣрное пониманіе вещей -- порожденія процесса, то дайте ему кончить процессъ и выйти на путь истины,-- таковъ былъ его неизмѣнный отвѣтъ. "Джерндайсъ съ Джерндайсомъ" такъ завладѣли имъ, что нельзя было привести ни одного довода, котораго бы онъ не подтасовалъ такимъ образомъ и не обратилъ въ новое доказательство въ пользу своего образа дѣйствій.
   Опекунъ какъ-то даже сказалъ:-- Кажется мы только вредимъ бѣдному малому, стараясь его убѣдить, и будетъ больше проку, если мы предоставимъ его самому себѣ.
   Однажды при удобномъ случаѣ я намекнула опекуну, что, по моему мнѣнію, мистеръ Скимполь плохой совѣтчикъ для Ричарда.
   -- Совѣтчикъ? повторилъ, смѣясь опекунъ.-- Душа моя, кто же возьметъ Скимполя въ совѣтчики?
   -- Вѣрнѣе сказать, онъ имѣетъ дурное вліяніе на Ричарда; онъ поощряетъ его фантазію.
   -- Поощряетъ? Этотъ веселый мотылекъ, это созданіе не отъ міра сего можетъ забавлять и развлекать Ричарда, но спрашивать у него совѣта или искать поощреній Ричардъ не станетъ. Кому же придетъ въ голову серьезно относиться къ такому ребенку, какъ Скимполь!
   -- Скажите, кузенъ Джонъ, какъ могло случиться, что онъ остался такимъ ребенкомъ на всю жизнь? спросила только что подошедшая къ нимъ Ада.
   -- Какъ могло случиться? переспросилъ растерявшійся опекунъ, потирая голову.
   -- Да.
   -- Онъ человѣкъ чувства... впечатлительный... воспріимчивый... у него пылкое воображеніе, началъ опекунъ съ большими разстановками, и сталъ еще больше ерошить волосы,-- эти качества въ немъ нисколько не дисциплинированы. Должно быть въ молодости имъ восхищались и превозносили за эти качества, мало придавая значенія ихъ правильному развитію, вотъ онъ и вышелъ такимъ какъ есть. Развѣ не правда? спросилъ опекунъ и вдругъ умолкъ; онъ ожидалъ найти въ насъ сочувствіе, это было по его взгляду.
   Ада переглянулась со мной и выразила сожалѣніе, что мистеръ Скимполь вводятъ Ричарда въ издержки.
   -- Гм, гм! это не годится. Надо положить этому конецъ, этого не будетъ, торопливо заговорилъ опекунъ.
   -- По моему всего непріятнѣе то, что мистеръ Скимполь за пятифунтовый билетъ свелъ Ричарда съ Вельсомъ, сказала я.
   -- Что ты говоришь! темная тѣнь пробѣжала по лицу опекуна.-- Впрочемъ это похоже на него, это похоже на него. Онъ это сдѣлалъ не изъ алчности къ деньгамъ,-- онъ ихъ вовсе не цѣнитъ. Онъ ведетъ Ричарда къ Вольсу, такимъ образомъ сближается съ Вольсомъ, и тотъ даетъ ему заимообразно пять фунтовъ. Далѣе этого онъ ничего не видитъ, и не считаетъ, что сдѣлаетъ что-либо дурное. Бьюсь объ закладъ, что онъ же самъ вамъ и разсказалъ?
   -- Да.
   -- Такъ и есть! вскричалъ опекунъ съ торжествующимъ видомъ.-- Такой ужъ человѣкъ. Вѣдь еслибъ онъ считалъ свой поступокъ дурнымъ, или даже подозрѣвалъ, что тутъ есть что нибудь дурное, онъ не разсказалъ бы, а онъ разсказываетъ съ тѣмъ же простодушіемъ, съ какимъ бралъ эти деньги. Вы непремѣнно должны видѣть его въ домашней обстановкѣ, вы тогда лучше его поймете; мы должны отдать ему визитъ и предостеречь его относительно Ричарда... Богъ съ вами, милыя!-- это младенецъ, сущій младенецъ.
   И такъ, въ одно прекрасное утро мы пріѣхали въ Лондонъ и появились у дверей мистера Скимполя. Онъ жилъ въ Сомерсъ Тоунѣ, около полигона; въ то время тамъ ютилось много испанскихъ изгнанниковъ: намъ встрѣчалось нѣсколько фигуръ въ большихъ плащахъ, съ сигарами въ зубахъ. Оттого ли, что мистеръ Скимполь былъ сверхъ ожиданій хорошимъ жильцомъ, благодаря щедрости своего неизвѣстнаго друга, который въ концѣ концовъ всегда оплачивалъ его квартиру,-- оттого ли, что, вслѣдствіе его неспособности къ дѣламъ, хозяевамъ трудно было выжить его изъ дома, но онъ много лѣтъ проживалъ въ одномъ и томъ же домѣ. Этотъ домъ, какъ и слѣдовало ожидать, находился въ состояніи, близкомъ къ разрушенію: въ рѣшеткѣ, замыкавшей дворъ, не доставало нѣсколькихъ прутьевъ, бакъ для воды былъ дырявый, дверной молотокъ отсутствовалъ, ручка колокольчика оторвалась давнымъ давно, судя потому, какъ заржавѣла проволка, и только грязные слѣды ногъ на порогѣ показывали, что домъ обитаемъ.
   Намъ отворила дверь особа весьма неряшливая и такая толстая, что казалось, всѣ прорѣхи на ея платьѣ и дыры на башмакахъ появились оттого, что и платье и башмаки лопнули отъ напора жира, какъ перезрѣвшій стручекъ.
   Она заслонила было проходъ своимъ могучимъ тѣломъ, но узнавъ мистера Джериджайса -- вѣроятно его образъ связывался въ ея умѣ съ получкой жалованья -- ретировалась и пропустила насъ въ домъ.
   Дверной замокъ не дѣйствовалъ, и ей пришлось прибѣгнуть къ помощи цѣпи, тоже сломанной, чтобъ запереть входную дверь, послѣ чего она попросила насъ пожаловать наверхъ.
   Мы поднялись по лѣстницѣ, блистающей полнымъ отсутствіемъ украшеній, если не считать тѣхъ же грязныхъ слѣдовъ; мистеръ Джерндайсъ безъ всякихъ церемоній вошелъ прямо въ комнаты, мы послѣдовали за нимъ. Комната, куда мы вошли, была темная, грязная, но обставлена съ нѣкоторой роскошью, правда довольно жалкаго свойства: тутъ было фортепіано, софа, скамеечка, удобное кресло и разная другая мягкая мебель, много вышитыхъ подушекъ, книгъ, нѣсколько картинъ и гравюръ, газеты, ноты, рисовальныя принадлежности. Разбитое стекло въ одномъ изъ грязныхъ оконъ замѣнялось бумагой, приклеенной облатками, за то на столѣ стояли тарелки съ ароматными персиками, виноградомъ и пирожнымъ, и бутылка искрометнаго вина. Самъ мистеръ Скимполь въ халатѣ полулежалъ на софѣ, прихлебывая горячій кофе изъ дорогой фарфоровой китайской чашки (было около полудня), и любовался роскошными желтофіолями, разставленными на балконѣ. Наше появленіе нисколько его не смутило; онъ всталъ и принялъ насъ со своей обычной безпечной веселостью.
   Вотъ какъ я живу, сказалъ онъ, когда мы, не безъ нѣкоторыхъ затрудненій, такъ какъ почти всѣ стулья оказались сломанными, наконецъ разсѣлись по мѣстамъ.
   -- Вотъ какъ я живу! Вы меня застаете за скромнымъ завтракомъ. Есть люди -- и много -- которымъ на завтракъ нужно цѣлую баранью ногу или ростбифъ. Я не таковъ: дайте мнѣ персикъ, чашку кофе, кларетцу -- съ меня и довольно; я люблю ихъ за то, что они напоминаютъ мнѣ солнце, а въ бараньей ногѣ и въ ростбифѣ нѣтъ ничего, кромѣ животнаго удовлетворенія.
   -- Эта комната -- пріемный кабинетъ нашего друга, то есть была бы, еслибъ онъ практиковалъ въ качествѣ врача, это его святилище, его студія, сказалъ нашъ опекунъ.
   -- Да, проговорилъ Скимполь, оглядываясь вокругъ съ лучезарной улыбкой: -- это моя клѣтка; клѣтка, гдѣ пташка осуждена жить и пѣть. Ей иногда выщипываютъ перья и обрѣзываютъ крылья, но она знай себѣ поетъ!
   Онъ протянулъ намъ тарелку съ виноградомъ, повторяя:
   -- А она знай себѣ ноетъ, хоть и слабымъ голоскомъ, а все поетъ!
   -- Чудесный виноградъ. Подарокъ? освѣдомился опекунъ.
   -- Нѣтъ, мнѣ присылаетъ его нѣкій любезный садовникъ. Вчера его работникъ, который приноситъ обыкновенно виноградъ, пожелалъ узнать, ждать ли ему денегъ.-- "Не совѣтую, любезный другъ", говорю я ему,-- "если вы дорожите своимъ временемъ";-- должно быть дорожитъ, потому что ушелъ.
   Опекунъ взглянулъ на насъ съ улыбкой, будто спрашивая: "Вѣдь правда, младенецъ не отъ міра сего?"
   -- Этотъ день будетъ навѣки памятенъ намъ, весело продолжалъ мистеръ Скимполь, наливая въ стаканъ кларету.-- Мы назовемъ его днемъ Сентъ-Клеръ и Сентъ-Соммерсонъ. Вы должны познакомиться съ моими тремя дочерьми; свою голубоглазую дочку я зову Красотой, другую Чувствомъ, третью Искусствомъ. Вы должны познакомиться съ ними, онѣ будутъ въ восторгѣ.
   Онъ хотѣлъ-было позвать дочерей, но опекунъ просилъ его подождать одну минуту, такъ какъ онъ имѣетъ сказать ему нѣсколько словъ.
   -- Дорогой Джерндайсъ, отвѣтилъ мистеръ Скимполь, возвращаясь на мѣсто,-- не одну, а сколько угодно минутъ. Здѣсь не дорожатъ временемъ, мы никогда не знаемъ который часъ и не безпокоимся объ этомъ. Скажутъ: такъ вы не добьетесь успѣха въ жизни; -- конечно, но мы на это и не претендуемъ.
   Опекунъ взглянулъ на насъ, какъ бы говоря: "Слышите?"
   -- То, что я хочу сказать вамъ, Гарольдъ, касается Рика, началъ онъ.
   -- Лучшаго моего друга! воскликнулъ мистеръ Скимполь съ сердечнымъ порывомъ.-- Кажется, мнѣ бы не слѣдовало дружить съ нимъ, такъ какъ вы въ размолвкѣ, но это выше моихъ силъ; онъ полонъ поэзіи юности, и я люблю его. Moжетъ быть вамъ это и не нравится, но ничего не подѣлаешь -- я люблю его.
   Заразительная искренность этого признанія, совершенно, повидимому, исключавшая возможность корыстныхъ побужденій, плѣнила не только опекуна, но кажется и Аду, по крайней мѣрѣ въ это мгновеніе.
   -- Гарольдъ, любите его на здоровье, сколько хотите, но пожалѣйте его кошелекъ, возразилъ мистеръ Джерндайсъ.
   -- Его кошелекъ? Я что-то перестаю понимать.
   Мистеръ Скимполь подлилъ себѣ вина, обмакнулъ въ него пирожное, покачалъ головой и улыбнулся намъ съ Адой, намекая, что едва-ли и дальше что-нибудь пойметъ.
   Тогда опекунъ выразился яснѣе:
   -- Когда вы съ Ричардомъ куда-нибудь отправляетесь, вы не должны допускать, чтобъ онъ платилъ за васъ.
   Лицо мистера Скимполя озарилось веселой улыбкой отъ комичности такого заявленія.
   -- Что же прикажете мнѣ дѣлать, любезный Джерндайсъ? Когда онъ меня приглашаетъ, я не могу отказать, а какъ я заплачу за себя, не имѣя денегъ? Да еслибъ онѣ у меня и были, я не зналъ бы, что съ ними дѣлать. Я спрашиваю: сколько? Мнѣ, положимъ, отвѣчаютъ; семь шиллинговъ шесть пенсовъ -- и я ничего не понимаю, для меня это китайская грамота. Не могу я заговорить на языкѣ, котораго не знаю, а денежные термины для меня именно такой неизвѣстный языкъ.
   Опекунъ ничуть не разсердился на этотъ простодушный отвѣтъ и только сказалъ:
   -- Ну, хорошо, когда вы задумаете отправиться куда-нибудь съ Рикомъ, берите денегъ у меня (разумѣется, ему объ этомъ ни слова) и, вручивъ ихъ Ричарду, предоставляйте ему расплачиваться.
   -- Милый Джерндайсъ, я готовъ исполнить все, что доставитъ вамъ удовольствіе, но лзвппите, мнѣ это кажется празднымъ формализмомъ, предразсудкомъ. Кромѣ того, даю вамъ честное слово, миссъ Клеръ и миссъ Соммерсонъ, я считалъ мистера Карстона колоссально богатымъ. Я думалъ, что ему стоитъ написать чекъ, вексель, росписку или что-нибудь въ этомъ родѣ, и деньги польются дождемъ.
   -- Но въ дѣйствительности это вовсе не такъ, сэръ. Ричардъ бѣденъ, сказала Ада.
   -- Неужели? Вотъ не ожидалъ! проговорилъ мистеръ Скимполь съ ясной улыбкой.
   -- И не станетъ богаче отъ того, что вѣруетъ въ свою подгнившую опору, выразительно сказалъ опекунъ, положивъ руку на рукавъ мистера Скимполя, -- смотрите не поощряйте его въ этой вѣрѣ, Гарольдъ.
   -- Мой добрый другъ и вы, дорогія мои миссъ Соммерсонъ и миссъ Клеръ! Да развѣ я способенъ на это? Это не по моей части, -- это дѣла, а въ дѣлахъ я ровно ничего не смыслю. Не я его поощряю -- онъ увлекаетъ меня. Онъ становится на арену тяжебныхъ подвиговъ, развертываетъ передо мною блестящую перспективу и говоритъ: вотъ разультаты моихъ стараній, восхищайся. И я восхищаюсь блестящей перспективой, какъ и всѣмъ красивымъ, по, разумѣется, ничего въ ней не понимаю,-- такъ ему и говорю.
   Неподдѣльное чистосердечіе и какая-то дѣтская безпомощность, съ какими онъ все это излагалъ, развязность, съ какой онъ восхищался своимъ невѣдѣніемъ, оригинальный пріемъ взять подъ покровительство себя самого и защищать эту эксцентричную особу, въ соединеніи съ присущей ему восхитительной непринужденностью,-- все это говорило въ пользу мнѣнія опекуна.
   Когда мистеръ Скимполь былъ тутъ, то чѣмъ больше я на него смотрѣла, тѣмъ менѣе вѣроятнымъ казалось мнѣ предположеніе, чтобъ онъ могъ строить козни, утаивать что-нибудь или на кого-нибудь вліять; по когда онъ отсутствовалъ, я начинала этому вѣрить и мнѣ было непріятно думать, что онъ находится въ сношеніяхъ съ однимъ изъ дорогихъ мнѣ лицъ.
   Освѣдомившись, оконченъ ли -- какъ онъ выразился -- его допросъ, мистеръ Скимполь съ сіяющимъ лицомъ отправился за своими дочерьми (сыновья его въ разное время сбѣжали изъ родительскаго дома), оставивъ мистера Джерндайса въ полномъ восторгѣ отъ того, какъ блистательно оправдался его другъ. Черезъ нѣсколько минуть мистеръ Скимполь вернулся въ сопровожденіи своихъ трехъ дочерей и ихъ матери. Должно быть, когда-нибудь эта женщина была красавицей, но теперь отъ всей ея красоты остался только римскій носъ; сама же она была хилая, дряхлая отаруха, согнувшаяся подъ бременемъ вѣчныхъ домашнихъ неурядицъ.
   -- Вотъ моя Красота -- Аретуза -- пошла по стопамъ отца: играетъ и поетъ; вотъ Чувство -- Лаура, играетъ, но не поетъ; вотъ Искусство -- Китти, поетъ, но не играетъ; всѣ мы немножко рисуемъ, сочиняемъ и не имѣемъ ни малѣйшаго представленія о времени и деньгахъ^Мистрисъ Скимполь вздохнула; вѣроятно этотъ вздохъ означалъ, что она съ удовольствіемъ вычеркнула бы послѣднее качество изъ списка фамильныхъ добродѣтелей; мнѣ показалось, что ей очень хотѣлось, чтобъ опекунъ замѣтилъ этотъ вздохъ, и что она вздыхаетъ такъ и при каждомъ удобномъ случаѣ.
   Поглядывая на насъ своими живыми глазами, мистеръ Скимполь продолжалъ:
   -- Любопытно подмѣчать семейныя особенности; въ нашей семьѣ всѣ -- дѣти, и я -- самый младшій.
   Дочери, повидимому очень его любившія, улыбнулись; очевидно имъ, особенно младшей, очень нравилось это забавное обстоятельство.
   -- Не такъ ли, дорогія мои? Именно такъ и иначе быть ле можетъ, потому что, какъ поется про собаку: "какъ идти противъ природы?" Вотъ у миссъ Соммерсонъ поразительныя способности къ хозяйству и необъятное знаніе разныхъ дѣловыхъ мелочей; она пожалуй не повѣритъ, что въ этомъ домѣ не знаютъ, какъ готовятся котлеты. Однако это совершенная правда. Мы не имѣемъ никакого понятія о поваренномъ искусствѣ, намъ совершенно неизвѣстно употребленіе иглы и нитки. Мы восхищаемся тѣмъ, кто обладаетъ практической мудростью, которой намъ недостаетъ, но не сердитесь же и вы на насъ за этотъ недостатокъ, господа мудрецы! Да и что имъ сердиться? Живи и жить давай другимъ -- вотъ нашъ девизъ. Кормитесь своей практической мудростью, а мы будемъ кормиться вами!
   Онъ засмѣялся, но, какъ всегда, говорилъ съ полной искренностью и именно то, что думалъ,-- такъ по крайней мѣрѣ мнѣ казалось.
   -- Мы сочувствуемъ всему, не такъ ли, мои розы?
   -- О да, папа! закричали всѣ три въ одинъ голосъ.
   -- Это наша спеціальность среди житейскаго волненья: смотрѣть на него, интересоваться имъ мы можемъ,-- мы смотримъ и интересуемся; чего же больше? Вотъ моя красавица уже три года какъ замужемъ за такимъ же младенцемъ, какъ она сама, и имѣетъ теперь еще двухъ ребятъ. Съ политико-экономической точки зрѣнія это дурно, по тѣмъ не менѣе очень пріятно; всѣ эти маленькія событія подали поводъ къ семейнымъ торжествамъ и дали намъ возможность проявить наши общественные инстинкты: въ одно прекрасное утро она ввела въ нашу семью своего молодого мужа и они вмѣстѣ съ птенцами свили свое гнѣздышко у насъ подъ крышей. Когда-нибудь Чувство и Искусство послѣдуютъ этому примѣру, и мы заживемъ припѣваючи,-- не знаю чѣмъ, но заживемъ.
   Юная мать двухъ птенцовъ казалась слишкомъ молодой, и я не могла не пожалѣть и ея, и ея дѣтей. Было очевидно, что всѣ сестры выросли, какъ трава въ полѣ, и имѣли какъ разъ настолько разныхъ случайныхъ познаній, сколько это было нужно, чтобъ обладательницы ихъ могли служить игрушками для своего отца въ часы его досуга.
   Художественные вкусы папаши выражались даже въ прическахъ дочекъ; каждая убирала волосы въ соотвѣтственномъ стилѣ: Красота носила классическую прическу; распущенные локоны Чувства лежали въ лирическомъ безпорядкѣ; волосы Искусства были собраны въ изящную діадему съ массой мелкихъ кудряшекъ, спускавшихся на лобъ до самыхъ глазъ. Костюмы, довольно впрочемъ неопрятные и небрежные, соотвѣтствовали прическамъ.
   Изъ разговора съ ними мы обѣ пришли къ заключенію, что эти молодыя леди представляютъ совершенное подобіе отца.
   Мистеръ Скимполь рѣшилъ уѣхать къ намъ и пошелъ переодѣваться; пока онъ переодѣвался, мистеръ Джерндайсъ, который все время тормошилъ свои волосы и неоднократно намекалъ на перемѣну вѣтра, бесѣдовалъ въ уголку съ мистрисъ Скимполь, и намъ показалось, что мы слышали звяканье денегъ.
   -- Позаботьтесь о своей мамѣ, мои розы, сказалъ мистеръ Скимполь, вернувшись въ комнату.-- Она сегодня дурно себя чувствуетъ. Я уѣду денька на два къ мистеру Джерндайсу, наслушаюсь пѣнія жаворонковъ: оно поможетъ мнѣ сохранить хорошее расположеніе духа; вы знаете, что дома оно подвергалось и подвергается тяжелымъ испытаніямъ.
   -- Ахъ, этотъ отвратительный человѣкъ! вздохнуло Искусство.
   -- И какъ разъ въ ту минуту, когда папа любовался голубымъ небомъ, сидя среди своихъ желтофіолей! отозвалась Лаура сочувственнымъ тономъ.
   -- Да, этотъ поступокъ былъ крайне грубъ и обнаружилъ полнѣйшее отсутствіе гуманныхъ чувствъ и поэзіи, добродушно согласился мистеръ Скимполь и въ поясненіе намъ добавилъ:-- моихъ дочерей очень оскорбилъ поступокъ одного почтеннаго...
   -- Почтеннаго! Папа! съ негодованіемъ воскликнули сестры.
   -- Одного грубіяна, представляющаго изъ себя нѣчто вродѣ ощетинившагося ежа въ человѣческомъ образѣ -- это нашъ сосѣдъ булочникъ; одолжилъ намъ два кресла -- намъ нужны были кресла, ему они были не нужны, и намъ казалось весьма естественнымъ, что онъ отдаетъ ихъ намъ. Ну-съ, мы стали пользоваться этими креслами, и они понятно немножко поистерлись; тогда онъ вдругъ требуетъ ихъ обратно. Мы вернули. Вы думаете тѣмъ дѣло и кончилось? Какъ бы не такъ! Онъ жалуется, что кресла истрепались. Я ему весьма резонно объяснилъ его заблужденіе, я сказалъ: "Неужели вы въ ваши годы не знаете, что кресла не такой предметъ, который ставится на полку, чтобъ имъ любовались, чтобъ его созерцали издали на почтительномъ разстояніи? Неужели вы не знали, что мы беремъ ихъ затѣмъ, чтобъ сидѣть на нихъ?" Но онъ не хотѣлъ слышать никакихъ резоновъ, не внималъ голосу разсудка и употребилъ очень рѣзкія выраженія. Я однако не вышелъ изъ терпѣнія и обратился къ нему съ такимъ воззваніемъ: "Любезный другъ, несмотря на огромную разницу въ нашихъ дѣловыхъ способностяхъ, и я, и вы -- дѣти одной великой матери-природы. Въ это цвѣтущее лѣтнее утро вы видите передо мною цвѣты (я тогда лежалъ на софѣ), надо мною безоблачное небо, подлѣ меня на столѣ плоды, воздухъ напоенъ благоуханіемъ и я погруженъ въ созерцаніе природы; во имя нашего братства, заклинаю васъ -- не заслоняйте отъ меня этотъ источникъ высокихъ наслажденій, не ставьте между имъ и мною нелѣпую фигуру разъяреннаго булочпика".-- Но, представьте себѣ, и мистеръ Скимполь изумленно приподнялъ брови,-- онъ упорно продолжалъ и продолжаетъ становиться между нами и мѣшать мнѣ наслаждаться природой. Вотъ почему я радуюсь, что избавлюсь отъ него хоть на два дня, уѣхавъ къ моему дорогому другу Джерндайсу.
   Повидимому, отъ разсчетовъ мистера Скимполя совершенно ускользнуло, что его жена и дочери остаются въ жертву булочнику, но для нихъ это не было новостью, а вошло уже въ порядокъ вещей. Прощаніе его съ семействомъ было чрезвычайно нѣжно, но онъ сохранилъ свою обычную веселость и спокойствіе духа и послѣдовалъ за ними какъ ни въ чемъ не бывало. Спускаясь по лѣстницѣ, мы сквозь открытыя двери имѣли случай замѣтить, что собственный апартаментъ мистера Скимполя былъ настоящій палаццо въ сравненіи съ остальными комнатами.
   У меня не было никакого предчувствія, что, прежде чѣмъ кончится этотъ день, случится нѣчто такое, что меня очень встревожитъ и поведетъ къ навѣки мнѣ памятнымъ событіямъ; всю дорогу домой мистеръ Скимполь былъ въ ударѣ и невозможно было о чемъ нибудь задуматься, ибо нельзя было слушать его и не восхищаться. Онъ совершенно очаровалъ насъ съ Адой, а что касается опекуна, то вѣтеръ, который съ тѣхъ поръ какъ мы побывали въ Сомерсъ-Тоунѣ грозилъ на весь день остаться восточнымъ, совершенно перемѣнился, не успѣли мы отъѣхать и двухъ миль.
   Если во многихъ вещахъ ребячество Скимполя оставалось подъ сомнѣніемъ, то во всякомъ случаѣ для всѣхъ было ясно, что онъ совершенно по дѣтски радовался перемѣнѣ мѣста и хорошей погодѣ; несмотря на забавныя выходки, которыми онъ потѣшалъ насъ всю дорогу, онъ нисколько не утомился и прежде всѣхъ насъ очутился въ гостинной. Не кончивъ еще возни со своими ключами, я уже услыхала, какъ онъ распѣваетъ за фортепіано разныя баркароллы и нѣмецкіе романсы.
   Передъ обѣдомъ мы собрались въ гостинной; мистеръ Скимполь все еще сидѣлъ у фортепіано, извлекая по временамъ лѣнивые аккорды и въ промежуткахъ разсказывая о своемъ намѣреніи окончить набросокъ развалинъ Веруламскаго аббатства, начатый имъ года два тому назадъ и успѣвшій тогда ему прискучить; въ это время опекуну подали карточку и онъ съ удивленіемъ громко прочелъ:

Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ.

   Все закружилось передъ моими глазами и прежде чѣмъ я могла опомниться, посѣтитель былъ уже въ комнатѣ; если бъ я была въ состояніи двинуться, я бы убѣжала, но я настолько потеряла присутствіе духа, что даже не въ силахъ была отойти дальше къ окну, гдѣ сидѣла Ада. Я ничего не видѣла и не понимала, гдѣ я. Услышавъ свою фамилію, я догадалась, что опекунъ представляетъ меня гостю.
   -- Пожалуйста садитесь, сэръ Лейстеръ.
   Поблагодаривъ вѣжливымъ поклономъ, сэръ Лейстеръ сѣлъ.
   -- Имѣю честь посѣтить васъ, мистеръ Джерндайсъ...
   -- Сэръ Лейстеръ, вы дѣлаете мнѣ честь.
   -- Благодарствуйте,-- посѣтить васъ по дорогѣ изъ Линкольншира, чтобъ выразить мое сожалѣніе по поводу того, что мои непріязненныя отношенія съ извѣстнымъ вамъ джентльменомъ, у котораго вы гостили, вслѣдствіе чего я воздержусь отъ дальнѣйшихъ коментарій на его счетъ, воспрепятствовали намъ и леди, которымъ вы сопутствовали, осмотрѣть въ моемъ замкѣ Чизни-Вудѣ то немногое, что достойно вниманія просвѣщенныхъ цѣнителей съ утонченнымъ вкусомъ.
   -- Вы очень любезны, сэръ Лейстеръ. Позвольте поблагодарить васъ отъ имени этихъ леди, присутствующихъ здѣсь въ настоящую минуту, и отъ своего.
   -- Неужели извѣстный джентльменъ,-- отъ дальнѣйшихъ намековъ на него воздержусь по тѣмъ причинамъ, о которыхъ уже упомянулъ,-- неужели, мистеръ Джерндайсъ, этотъ джентльменъ, сдѣлалъ мнѣ честь и такъ ошибочно истолковалъ мой характеръ, что поселилъ въ васъ спасенія, будто въ моемъ Линкольнширскомъ замкѣ вы не будете приняты съ тою привѣтливостью и учтивостью, съ какою живущимъ въ замкѣ предписано встрѣчать всѣхъ леди и джентльменовъ, являющихся въ мой домъ. Если это такъ, прошу васъ замѣтить, сэръ, что фактъ извращенъ.
   Опекунъ протестовалъ жестомъ противъ такого предположенія, но промолчалъ.
   -- Мнѣ очень прискорбно было узнать, продолжалъ сэръ Лейстеръ съ внушительнымъ видомъ,-- очень при-скорб-но, могу васъ увѣрить, мистеръ Джерндайсъ, узнать отъ ключницы Чизни-Вуда, что та же причина воспрепятствовала одному изъ членовъ вашего общества, повидимому знатоку въ изящныхъ искусствахъ, осмотрѣть фамильные портреты такъ внимательно и подробно, какъ онъ хотѣлъ, и какъ они, по крайней мѣрѣ нѣкоторые изъ нихъ, этого заслуживаютъ.
   Тутъ сэръ Лейстеръ вынулъ карточку, поднесъ ее къ лорнету и прочелъ немного запинаясь, но сохраняя величественный видъ: -- Мистеръ Гиррольдъ... Геральдъ... Гарольдъ... Скамилингъ... Скумилингъ... Прошу извинить! Скимполь.
   -- Вотъ мистеръ Гарольдъ Скимполь, сказалъ немного удивленный опекунъ.
   -- О! весьма радъ встрѣтить мистера Скимполя! воскликнулъ сэръ Лейстеръ.-- Пользуюсь случаемъ выразить ему лично свое сожалѣніе по этому поводу. Надѣюсь, сэръ, что, когда вы будете опять находиться въ моемъ сосѣдствѣ, васъ ни что болѣе не удержитъ отъ ближайшаго ознакомленія съ достопримѣчательностями замка.
   -- Вы чрезвычайно любезны, сэръ Лейстеръ. Получивъ такое поощреніе, я конечно не премину доставить себѣ это удовольствіе и буду имѣть честь вторично посѣтить ваше великолѣпное жилище. Владѣльцы замковъ, подобныхъ Чизни-Вуду,-- благодѣтели общества, прибавилъ мистеръ Скимполь со своей обычной шутливой непринужденностью.-- Они по своей добротѣ хранятъ множество дивпыхъ произведеній искусства и великодушно предоставляютъ восхищаться имъ намъ бѣднякамъ. Лишить себя предлагаемаго удовольствія, но заплатить должную дань восхищенія этимъ сокровищамъ, значило бы быть неблагодарнымъ къ нашимъ благодѣтелямъ.
   Сэру Лейстеру видимо весьма понравились чувства, высказанныя мистеромъ Скимполемъ.
   -- Вы артистъ, сэръ?
   -- Нѣтъ, только любитель, человѣкъ совершенно праздный.
   Повидимому это еще больше понравилось сэру Лейстеру. Онъ выразилъ надежду, что быть можетъ по счастливой случайности будетъ самъ въ Чизни-Вудѣ, когда мистеръ Скимполь въ слѣдующій разъ пріѣдетъ въ Линкольнширъ. Мистеръ Скимполь объявилъ, что будетъ очень польщенъ, если удостоится этой чести.
   Сэръ Лейстеръ продолжалъ, обращаясь опять къ опекуну.
   -- Мистеръ Скимполь разсказалъ ключницѣ, которая, какъ онъ, быть можетъ, замѣтилъ, принадлежитъ къ числу старинныхъ преданныхъ слугъ фамиліи...
   -- Это было, когда я пріѣзжалъ навѣстить миссъ Соммерсонъ и миссъ Клеръ и заходилъ въ замокъ, вставилъ въ поясненіе намъ мистеръ Скимполь.
   -- Мистеръ Скимполь разсказалъ, что въ первый разъ пріѣзжалъ въ Чизни-Вудъ со своимъ другомъ, мистеромъ Джерндайсомъ...
   Сэръ Лейстеръ поклонился обладателю этого имени.
   -- Отсюда я и узналъ обстоятельство, по поводу котораго имѣлъ честь высказать свое сожалѣніе. Очень прискорбно, что это случилось съ джентльменомъ, который принадлежитъ къ числу старинныхъ знакомыхъ леди Дэдлокъ и даже состоитъ съ ней въ дальнемъ родствѣ, съ джентльменомъ, къ которому, какъ я узналъ отъ самой миледи, она питаетъ глубокое уваженіе. Могу васъ увѣрить, мнѣ очень прискорбно.
   -- Пожалуйста не говорите больше объ этомъ, сэръ Лейстеръ, отвѣтилъ опекунъ.-- Я и всѣ мы чрезвычайно цѣнимъ ваше вниманіе. Ошибка произошла по моей винѣ и я спѣшу принести оправданіе.
   За все время я ни разу не подняла глазъ, ни разу не взглянула на гостя и, какъ мнѣ казалось, даже не слышала того, что говорилось; удивительно, какъ я могла возстановить теперь этотъ разговоръ, такъ я была смущена тогда присутствіемъ человѣка, котораго инстинктивно старалась избѣгать. Я слушала машинально, ничего не понимая, въ головѣ у меня стучало, сердце билось неудержимо.
   -- Миледи сообщила мнѣ, что имѣла удовольствіе случайно встрѣтиться съ вами, мистеръ Джерндайсъ, и съ вашими воспитанницами во время ихъ пребыванія въ нашемъ сосѣдствѣ: позвольте мнѣ, мистеръ Джерндайсъ, повторить вамъ и этимъ леди, что я надѣюсь быть въ Чизни-Вудѣ, когда вы почтите его своимъ посѣщеніемъ, произнесъ сэръ Лейстеръ вставая.-- Обстоятельства не позволяютъ мнѣ сказать, что я буду польщенъ визитомъ мистера Бойторна, но эти обстоятельства касаются одного только упомянутаго джентльмена и не распространяются ни на кого другого.
   -- Вамъ извѣстно мое мнѣніе о немъ, замѣтилъ намъ вскользь мистеръ Скимполь, -- это бѣшеный быкъ, которому всякій цвѣтъ кажется краснымъ.
   Сэръ Лейстеръ закашлялся, какъ бы не желая ничего слышать о такомъ человѣкѣ, какъ Бойторнъ и чрезвычайно церемонно и учтиво простился съ нами.
   Я бѣгомъ пустилась въ свою комнату и оставалась тамъ до тѣхъ поръ, пока ко мнѣ не вернулось самообладаніе; къ счастью мое волненіе не было ни кѣмъ замѣчено, и, вернувшись въ гостиную, я къ своей радости услышала только нѣсколько шутокъ на мой счетъ, на ту тему, что я испугалась и онѣмѣла при видѣ великаго линкольнширскаго баронета.
   Я рѣшила, что теперь настало время разсказать опекуну мою исторію, ибо я боялась, что буду поставлена въ необходимость встрѣтиться съ матерью въ ея домѣ и поддерживать съ нею сношенія; я боялась даже того, что мистеръ Скимполь, мой знакомый, воспользуется любезностью ея мужа, и чувствовала, что не могу дальше одна, безъ помощи опекуна, руководить собою.
   Вечеромъ, когда мы разошлись послѣ обычной бесѣды съ Адой и въ нашей общей гостиной, я вышла изъ своей комнаты и отправилась въ библіотеку въ надеждѣ застать тамъ опекуна, такъ какъ знала, что передъ тѣмъ какъ лечь спать онъ всегда читаетъ. И въ самомъ дѣлѣ изъ коридора я увидѣла въ библіотекѣ свѣтъ.
   -- Опекунъ, можно войти?
   -- Конечно, хозяюшка. Что случилось?
   -- Ничего особеннаго. Я хочу поговорить съ вами объ одномъ касающемся меня дѣлѣ и подумала, что теперь это всего удобнѣе. Онъ придвинулъ мнѣ стулъ, потомъ закрылъ и отложилъ свою книгу; на добромъ лицѣ, которое обратилось теперь ко мнѣ, я, замѣтила кромѣ глубокаго вниманія, то самое странное выраженіе, какое видѣла въ ту ночь, когда онъ сказалъ, что я чего-то не въ состояніи понять.
   -- Все, что касается тебя, дорогая Эсфирь, касается насъ всѣхъ. Я слушаю тебя съ величайшимъ вниманіемъ.
   -- Я знаю это. Опекунъ, я такъ нуждаюсь въ вашемъ совѣтѣ, въ вашей поддержкѣ! О, если бъ вы знали, какъ я нуждаюсь въ нихъ сегодня!
   Его, очевидно, встревожило мое волненіе.
   -- Я съ нетерпѣніемъ ждала минуты, когда можно будетъ поговорить съ вами, особенно съ тѣхъ поръ, какъ ушелъ нашъ сегодняшній гость.
   -- Гость! Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ?
   -- Да.
   Онъ скрестилъ руки и съ глубокимъ изумленіемъ смотрѣлъ на меня, ожидая, что я скажу дальше. Я не знала, какъ начать.
   -- Вотъ никогда не подумалъ бы, Эсфирь, что есть какое-нибудь отношеніе между тобою и нашимъ гостемъ; онъ -- но слѣдній, про кого я могъ бы это подумать! замѣтилъ улыбаясь опекунъ.
   -- Еще очень недавно я сама не повѣрила бы этому.
   Улыбка исчезла съ его лица и оно стало серьезно. Онъ подошелъ къ двери, чтобъ убѣдиться, хорошо ли она заперта, и вернулся на прежнее мѣсто около меня.
   -- Помните, опекунъ, что говорила леди Дэдлокъ о своей сестрѣ въ тотъ день, когда насъ застигла гроза?
   -- Конечно, помню.
   -- Она говорила, что ея сестра и она были несходныхъ характеровъ, что ихъ дороги разошлись.
   -- Помню, помню.
   -- Отчего онѣ разошлись, опекунъ?
   Его лицо разомъ измѣнилось, когда онъ взглянулъ на меня.
   -- Дитя мое, что за вопросъ! Я не знаю; полагаю, что не знаетъ никто, кромѣ нихъ. Кому извѣстны тайны этихъ двухъ гордыхъ, прекрасныхъ женщинъ? Ты видѣла леди Дэдлокъ; если бы ты видѣла ея сестру, то знала бы, что та была такъ же надменна и горда, какъ и эта.
   -- Ахъ, опекунъ, я видѣла, я часто видѣла ее!
   -- Ты?
   Онъ на минуту остановился, закусивъ губы.
   -- Эсфирь, когда ты разъ, давно уже, спросила у меня, почему Бойторнъ не женился, и когда я отвѣтилъ, что онъ долженъ былъ считать умершей ту, на которой собирался жениться, что это имѣло роковое вліяніе на его послѣдующую жизнь,-- скажи, ты тогда знала уже, кто была эта женщина?
   -- Нѣтъ, опекунъ, отвѣтила я съ ужасомъ, смутно предчувствуя истину.-- Нѣтъ, даже и теперь не знаю.
   -- Это была сестра леди Дэдлокъ.
   Я едва собралась съ силами, чтобъ выговорить:
   -- Умоляю васъ, скажите, почему она съ нимъ разсталась?
   -- Это было ея рѣшеніе и мотивы его остались скрыты въ ея непреклонной душѣ. Онъ предполагалъ,-- по это лишь его предположеніе, что она была смертельно оскорблена, что ея гордость была больно задѣта въ ссорѣ съ сестрой. Ему она написала только, что съ того дня, какъ онъ получитъ ея письмо, она умретъ для него -- и буквально исполнила слово,-- что она принимаетъ свое рѣшеніе, зная его гордую натуру и его высокое понятіе о чести; что, будучи сама такою же гордой и такихъ же понятій, какъ онъ, она приноситъ эту жертву и считаетъ своимъ долгомъ жить и умереть вдали отъ свѣта. И она сдержала слово до конца,-- вѣроятно теперь она уже умерла: съ этой минуты не только онъ, но и никто ее больше не видѣлъ и ничего о ней не слышалъ.
   -- О, что я надѣлала! Сколько горя я причинила, сама того не зная! воскликнула я, давая выходъ своему отчаянію.
   -- Ты, Эсфирь?
   -- Да, я, хотя и невольно. Сомнѣній быть но можетъ -- эта сестра, удалившаяся отъ міра -- та, съ которой связаны мои первыя воспоминанія.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнулъ онъ въ испугѣ.
   -- Да, опекунъ, да! А ея сестра -- моя мать!
   И я хотѣла разсказать ему все, что заключалось въ письмѣ моей матери, но въ ту минуту онъ отказался меня слушать.
   Онъ заговорилъ со мною и разъяснилъ мнѣ все то, что я сама смутно сознавала и на что надѣялась въ болѣе спокойныя свои минуты; въ его словахъ было столько мудрости и нѣжности, что хотя и раньше, втеченіе долгихъ лѣтъ, я была проникнута признательностью къ нему, но, мнѣ казалось, никогда я еще не любила его такъ, какъ теперь; сердце мое переполнилось благодарностью.
   Онъ проводилъ меня до дверей моей комнаты и простился со мной нѣжнымъ поцѣлуемъ. Лежа въ постели, я думала о томъ, удастся ли мнѣ въ моей скромной сферѣ, посвятивъ ему всю свою жизнь, отдавъ всѣ силы своей души на пользу ближнимъ и заглушивъ въ себѣ эгоистическія стремленія, доказать, какъ высоко я его чту и благославляю.
   

ГЛАВА XIII.
Письмо и отвѣтъ.

   На слѣдующее утро опекунъ позвалъ меня въ свою комнату и я разсказала ему все, что осталось недосказаннымъ въ прошлую ночь. Онъ сказалъ, что мнѣ остается одно: хранить тайну и избѣгать встрѣчъ, вродѣ вчерашней; мои чувства онъ вполнѣ понималъ и раздѣлялъ. Относительно мистера Скимполя онъ обѣщалъ, что устроитъ такъ, чтобъ тотъ не воспользовался любезнымъ приглашеніемъ сэра Ленстера. Онъ сказалъ, что искренно желалъ бы быть полезнымъ той, которой нѣтъ надобности называть, но ни помочь, ни посовѣтовать ничего не можетъ.
   Если ея опасенія относительно стряпчаго, о которомъ она мнѣ говорила, основательны, въ чемъ опекунъ почти не сомнѣвался, то это грозитъ открытіемъ тайны; мистеръ Джерндайсъ зналъ этого стряпчаго въ лицо, зналъ ту репутацію, которою онъ пользуется, и считалъ его очень опаснымъ человѣкомъ.
   Но, что бы ни случилось,-- настойчиво повторялъ онъ по своей добротѣ и привязанности ко мнѣ,-- чтобы ни случилось, я не должна винить себя и такъ же мало способна повліять на ходъ событій, какъ онъ самъ.
   -- Насколько я понялъ, эти подозрѣнія возникли вѣдь помимо тебя? Ты тутъ попрячемъ?
   -- Да, что касается стряпчаго. Но съ тѣхъ поръ какъ я все узнала, еще два человѣка возбуждаютъ во мнѣ опасеніе.
   И я разсказала о мистерѣ Гуппи и о его смутныхъ догадкахъ, которыхъ начала бояться съ той минуты, какъ поняла ихъ значеніе; впрочемъ теперь, послѣ свиданія въ Ольдъ-Стритѣ, я была увѣрена въ его молчаніи.
   -- Въ такомъ случаѣ онъ не идетъ въ счетъ; кто же другой?
   Я напомнила ему о француженкѣ, которая такъ запальчиво добивалась поступить ко мнѣ въ услуженіе.
   -- Эта особа пожалуй опаснѣе клерка, проговорилъ онъ задумчиво.-- Впрочемъ она тогда искала мѣста и, такъ какъ видѣла васъ Адой раньше, то ничего нѣтъ страннаго, что ей пришло въ голову обратиться къ тебѣ. Вѣдь она только и просила взять ее въ горничныя, больше ни о чемъ и разговору не было?
   -- Она держала себя такъ странно!
   -- Она держала себя странно и тогда, когда сняла башмаки и отправилась гулять такимъ оригинальнымъ образомъ, рискуя поплатиться жизнью за свою любовь къ прохладѣ. Но строить предположенія о томъ, что могло бы случиться,-- значитъ безплодно мучить себя; если пуститься въ такія толкованія, то всякому безобидному пустяку можно придать зловѣщій смыслъ. Не приходи въ отчаяніе, старушка, и оставайся такою, какою была прежде, когда ничего не знала,-- это лучшее, Что ты можешь сдѣлать. Теперь, когда я знаю твою тайну...
   -- Мнѣ уже стало легче, опекунъ.
   -- Теперь я, насколько это для меня возможно, стану внимательно слѣдить за всѣмъ, что происходитъ въ семействѣ баронета, и, если мнѣ представится случай оказать даже самую ничтожную услугу той, имени которой лучше не называть даже здѣсь, я не премину это сдѣлать изъ любви къ ея дочери.
   Я поблагодарила его отъ всего сердца. Было-ли время, чтобъ я могла не благодарить его!
   Я направилась-было къ двери, но онъ попросилъ меня остаться на минутку. Обернувшись, я увидѣла на его лицѣ опять то же странное выраженіе и вдругъ, сама не знаю почему у меня блеснула новая мысль,-- мнѣ показалось, что теперь я понимаю это выраженіе.
   -- Дорогая Эсфирь, давно уже я собираюсь сказать тебѣ. нѣчто.
   -- Что такое, опекунъ?
   -- Меня всегда немного затрудняло и теперь еще затрудняетъ, какъ высказать то, что я хочу, ибо я желалъ бы, чтобъ это было изложено какъ можно яснѣе, чтобъ ты имѣла возможность хорошенько обдумать вопросъ со всѣхъ сторонъ. Лучше я выскажусь письменно, если ты ничего не имѣешь противъ. Согласна?
   Дорогой опекунъ, развѣ я могу быть несогласна.
   -- Взгляни, голубушка моя, такой ли я въ эту минуту, какъ обыкновенно? спросилъ онъ съ веселой улыбкой.-- Кажусь ли я тебѣ тѣмъ же чистосердечнымъ, прямымъ, старосвѣтскимъ чудакомъ, какъ и всегда?
   Я съ жаромъ отвѣтила:-- Совершенно такимъ же,-- и это была совершенная правда, потому что его нерѣшительность и неувѣренность продолжались не болѣе минуты и къ нему опять вернулась его симпатичная, искренняя, непринужденная манера.
   -- Не кажется-ли тебѣ, что у меня какія-нибудь заднія мысли, что я о чемъ нибудь умалчиваю, или что-либо скрываю!
   И его ясные, свѣтлые глаза обратились ко мнѣ.
   Я не колеблясь сказала:-- Нѣтъ.
   -- Вѣришь ли ты мнѣ? можешь ли вполнѣ на меня положиться, дорогая Эсфирь?
   -- Вполнѣ!
   -- Милая, дорогая дѣвушка! Дай мнѣ руку.
   Онъ взялъ мою руку и, слегка сжимая въ своей, глядѣлъ мнѣ въ лицо своимъ честнымъ, открытымъ взоромъ, тѣмъ взоромъ, къ которому я такъ привыкла, который сразу сдѣлалъ для меня его домъ своимъ и убѣдилъ, что я нахожусь подъ надежной защитой.
   -- Какую перемѣну произвела во мнѣ ты, старушка, съ того зимняго дня, когда я увидѣлъ тебя въ дилижансѣ. Сколько добра сдѣлала ты мнѣ съ тѣхъ поръ!
   -- Ахъ, опекунъ, сколько съ тѣхъ поръ вы для меня сдѣлали!
   -- Вотъ еще! Объ этомъ не стоитъ и вспоминать.
   -- Этого нельзя забыть.
   -- Теперь это надо забыть. Эсфирь, сказалъ онъ кротко, но серьезно.-- Это надо забыть на нѣкоторое время. Ты должна помнить только одно: чтобы ни случилось, я никогда не измѣнюсь къ тебѣ. Можешь ли ты вполнѣ этому повѣрить?
   -- Могу и вѣрю.
   -- Этого довольно, это все, что нужно. Но я не долженъ ловить тебя на словѣ. Я до тѣхъ поръ не напишу того, что собираюсь высказать, пока ты не убѣдишься, что я никогда не измѣнюсь въ отношеніи тебя. Если по зрѣломъ размышленіи ты въ этомъ вполнѣ убѣдишься, то черезъ недѣлю пришли ко мнѣ Чарли "за письмомъ"; но если въ тебѣ останется хотя-бы малѣйшее сомнѣніе, не присылай. Помни: я вѣрю, что въ этомъ, какъ и всегда, ты поступишь по совѣсти. Если въ тебѣ останется хоть капля сомнѣнія относительно этого пункта, не присылай!
   -- Опекунъ, я и теперь уже вполнѣ убѣждена, и такъ же невозможно, чтобъ мое убѣжденіе измѣнилось, какъ невозможно, чтобъ вы измѣнились ко мнѣ. Я пришлю Чарли за письмомъ.
   Онъ пожалъ мнѣ руку и не прибавилъ больше ни слова. Мы оба ни словомъ, ни намекомъ но вспоминали объ этомъ разговорѣ всю недѣлю. Насталъ условленный день. Вечеромъ, придя въ свою комнату, я сказала Чарли:
   -- Поди, постучи въ дверь мистера Джерндайса и скажи, что ты пришла за письмомъ.
   Чарли вышла, я прислушивалась къ ея удаляющимся шагамъ и никогда еще прихотливые корридоры и закоулки стариннаго дома но казались мнѣ такими безконечными, какъ въ этотъ вечеръ. Вотъ она возвращается, переходитъ съ лѣстницы на лѣстницу, поворачиваетъ изъ коридора въ коридоръ и появляется съ письмомъ.
   -- Положи на столъ, Чарли.
   Чарли пополняетъ приказаніе и уходитъ. Письмо передо мною, но я не беру его и думаю о многомъ. Сначала я припомнила свое нерадостное дѣтство, когда я была робкимъ, запуганнымъ ребенкомъ; потомъ перешла къ тому тяжелому времени, когда моя тетка лежала мертвая, съ такимъ суровымъ, холоднымъ лицомъ, а я была совершенно одинокой, несмотря на присутствіе Рахили. Потомъ мнѣ вспомнились тѣ дни, когда все вокругъ меня измѣнилось, точно чудомъ,-- я нашла друзей, меня любили; потомъ первая встрѣча съ дорогой дѣвушкой, въ которой я нашла сестру, скрасившую своей привязанностью мою жизнь. Я вспомнила яркій лучъ, привѣтливо блеснувшій намъ навстрѣчу изъ этихъ самыхъ оконъ въ холодную свѣтлую ночь; я вновь пережила всю свою счастливую жизнь, свою болѣзнь, открытіе тайны. Я думала о томъ, какъ измѣнилась я сама, и о томъ, что никто изъ окружающихъ не измѣнился ко мнѣ. И все это счастіе, освѣтившее мою жизнь, разливалось точно сіяніе отъ одной центральной фигуры -- отъ человѣка, представителемъ котораго было это письмо.
   Я распечатала его и прочла. Оно дышало такой любовью и безкорыстной преданностью, такая забота обо мнѣ сказывалась въ каждомъ словѣ, что мои глаза не разъ застилались слезами, прежде чѣмъ я прочла, но все-таки я прочла, прочла три раза под-рядъ. Я впередъ угадывала содержаніе письма и не ошиблась: онъ спрашивалъ, хочу ли я стать хозяйкой Холоднаго дома.
   Это не было объясненіе въ любви, хотя и выражало глубокую любовь. Письмо было написано такъ, какъ онъ всегда говорилъ со мной; мнѣ казалось, я вижу въ каждой строчкѣ его лицо, его добрый, ласковый взглядъ, слышу его голосъ.
   Онъ обращался ко мнѣ такъ, какъ будто мы обмѣнялись ролями, какъ-будто всѣ благодѣянія исходили отъ меня, а чувства, ими вызванныя, принадлежали ему. Онъ напиралъ на то, что я молода, а онъ прожилъ уже лучшую пору жизни, что онъ былъ въ зрѣлыхъ годахъ, когда я была ребенкомъ, напоминалъ о своихъ сѣдинахъ, просилъ меня все это принять въ соображеніе и серьезно обдумать. Онъ говорилъ, что я ничего не выиграю отъ этого брака, и ничего не потеряю, отвергнувъ его; что новыя узы не могутъ увеличить той нѣжной привязанности, которую онъ ко мнѣ питаетъ, и каково бы ни было мое рѣшеніе, по его мнѣнію оно будетъ именно такимъ, какое нужно.
   Послѣ нашего разговора онъ еще обдумывалъ этотъ шагъ и рѣшился на него хотя бы только за тѣмъ, чтобъ показать мнѣ на такомъ, довольно жалкомъ примѣрѣ, что на свѣтѣ есть люди, готовые съ радостью опровергнуть зловѣщее пророчество, омрачившее мое дѣтство. О счастьи, которымъ я одарю его, онъ не хочетъ говорить: я и сама должна всегда помнить, что не я ему обязана, а онъ мой неоплатный должникъ.
   Часто думая о будущемъ, предвидя, что скоро настанетъ время, когда Ада, близкая къ совершеннолѣтію, захочетъ оставить паръ, что строи нашей жизни измѣнится, онъ сталъ привыкать къ мысли о томъ предложеніи, которое мнѣ теперь дѣлаетъ. Если я чувствую, что могу дать ему драгоцѣннѣйшее право стать моимъ покровителемъ, если я почувствую, что буду счастлива, сдѣлавшись подругою его послѣднихъ лѣтъ, привязанность къ которой убьетъ въ немъ только смерть, -- если я это почувствую и скажу ему объ этомъ, то даже тогда онъ не будетъ считать меня связанной своимъ словомъ. Письмо это такъ неожиданно для меня, что я должна имѣть время хорошенько его обдумать, прежде чѣмъ сдѣлаю окончательный шагъ.
   Въ заключеніе онъ просилъ, что бы я ни рѣшила, ничего не измѣнять въ нашихъ прежнихъ отношеніяхъ, и желалъ сохранить за собой прежнее имя, которымъ я привыкла его звать; что же касается до маленькой ключицы, милой ворчуньи, она всегда удержитъ за собою прежнее мѣсто въ его сердцѣ.
   Такова была сущность письма. Оно было написано съ такимъ благородствомъ и безпристрастіемъ, какъ будто мистеръ Джерндайсъ былъ въ самомъ дѣлѣ мой опекунъ, взявшійся передать своей воспитанницѣ предложеніе своего друга и обязанный безкорыстно обсудить его во всѣхъ подробностяхъ.
   Но онъ ни словомъ не намекалъ на то, что давно уже думалъ объ этомъ предложеніи, но не дѣлалъ его раньше, когда я была красива,-- что продолжалъ любить меня по прежнему, несмотря на то, что мое лицо обезображено и не представляетъ ни для кого привлекательности.
   Онъ не намекалъ, что открытіе тайны моего рожденія не поколебало его привязанности. Чѣмъ больше я нуждалась въ поддержкѣ вѣрнаго друга, тѣмъ больше я могла разсчитывать на него; его великодушіе перевѣсило и мое безобразіе, и мое позорное наслѣдство. На это онъ не намекалъ.
   Но я знала это. Его предложеніе было вѣнцомъ тѣхъ неисчислимыхъ благодѣяній, которыми я была осыпана, и я знала, что мнѣ дѣлать. Посвятивъ свою жизнь его счастью, я все еще недостаточно отблагодарю его.
   И однакожъ, прочитавъ письмо, я заплакала, не только отъ избытка сердца, не только отъ неожиданности перспективы, которая открывалась передо мной, -- потому что все-таки это была неожиданность, хотя я и предчувствовала содержаніе письма; нѣтъ, я плакала такъ, какъ-будто утратила что-то дорогое, чего не умѣла назвать, о чемъ не имѣла яснаго представленія. Я была очень счастлива, благодарна, полна радостныхъ упованій, но все-таки я плакала.
   Я подошла къ своему старому зеркалу: глаза у меня были красные и распухшіе.
   "Неужели это ты, Эсфирь?" упрекнула я себя и чуть было опять не заплакала, но удержалась.
   "Ну, теперь ты станешь опять похожа на ту, какою была, когда твои глаза утѣшили тебя въ потерѣ красоты", сказала я, принимаясь распускать волосы. "Когда ты будешь хозяйкой Холоднаго дома, ты должна быть весела, какъ птичка. И отчего тебѣ не быть веселой? Начни же теперь".
   Распустивъ волосы, я опять подошла къ зеркалу уже совсѣмъ спокойная; изрѣдка только подступали рыданія оттого, что я не могла сразу успокоиться, но больше я уже не плакала.
   "Теперь, Эсфирь, ты счастлива на всю жизнь: счастлива потому, что окружена дорогими лицами; счастлива потому, что остаешься въ миломъ старомъ домѣ; счастлива потому, что имѣешь возможность дѣлать добро; счастлива потому, что обладаешь незаслуженной любовью лучшаго изъ людей"!
   "Что бы я почувствовала, что было бы со мною, еслибъ опекунъ женился на другой?" подумала я; "тогда бы дѣйствительно мое положеніе измѣнилось". И мнѣ такъ живо представилось, какою печальной стала бы тогда моя жизнь, что я схватила свои ключи и поцѣловала ихъ, прежде чѣмъ уложить въ корзиночку.
   Причесываясь на ночь передъ зеркаломъ, я размышляла о томъ, какъ часто я повторяла себѣ прежде, что мое безобразіе и обстоятельства моего рожденія могутъ побудить меня лишь къ тому, чтобы быть дѣятельной, полезной, терпѣливой, служить другимъ, не помышляя о себѣ. И я сказала себѣ: "Какъ тебѣ не стыдно, Эсфирь! Нашла время унывать и плакать! Для твоихъ слезъ не можетъ служить оправданіемъ новость и неожиданность этого предложенія; если ты сама не думала быть когда нибудь хозяйкой Холоднаго дома, то другіе думали за тебя. Помнишь, какъ еще тогда, когда не было этихъ рябинъ, мистрисъ Вудкортъ предсказала тебѣ это..."
   Должно быть произнесенное имя напомнило мнѣ ихъ... высохшіе остатки цвѣтовъ... Теперь ихъ лучше уничтожить, эти засохшіе цвѣты, хотя они всего лишь воспоминаніе о невозвратномъ прошломъ; да, лучше ихъ уничтожить.
   Книга, въ которой они лежали, была въ сосѣдней комнатѣ, нашей общей гостиной, примыкавшей къ комнатѣ Ады. Я пошла туда со свѣчой, достала цвѣты и, увидавъ въ открытую дверь мою милочку спящей, прокралась и тихонько поцѣловала ее. Что за непростительная слабость,-- слеза скатилась изъ моихъ глазъ на ея прелестное личико,-- о чемъ мнѣ было плакать!
   А когда я приложила увядшіе, блѣдные цвѣты къ ея губамъ,-- развѣ это не было еще болѣе непростительной слабостью! Я думала о любви къ Ричарду, хотя что же тутъ было общаго съ этими цвѣтами? Я вернулась въ комнату, поднесла ихъ свѣчѣ, и черезъ мгновеніе они обратились въ пепелъ.
   Когда на другое утро я сошла къ завтраку, то нашла опекуна такимъ же, какъ всегда: тотъ же открытый, прямодушный взглядъ, та же простота въ каждомъ движеніи! я тоже держалась, какъ всегда, или по крайней мѣрѣ такъ мнѣ казалось. Впродолженіи дня нѣсколько разъ случалось, что мы оставались вдвоемъ, и я думала, вотъ онъ сейчасъ заговоритъ о письмѣ. Но онъ молчалъ.
   Такъ было и на слѣдующій день, такъ прошла почти недѣля; я все ждала, чтх" онъ спроситъ о письмѣ, но онъ не спрашивалъ. Можетъ быть онъ ждетъ отвѣтнаго письма, съ безпокойствомъ думала я, и не разъ, запершись вечеромъ у себя, пыталась писать, но меня не удовлетворяло то, что выходило изъ подъ моего пера. "Подожду еще день",-- говорила я себѣ каждый вечеръ, и прождала еще семь дней, а онъ все не заговаривалъ.
   Наконецъ какъ то разъ мы втроемъ собирались идти гулять,-- мистеръ Скимполь уже уѣхалъ отъ насъ; я сошла внизъ прежде Ады. Опекунъ былъ въ гостиной и смотрѣлъ въ окно; услышавъ мои шаги, онъ обернулся и сказалъ, улыбаясь:-- Ахъ, это ты, старушка!-- и опять повернулся къ окну.
   Я рѣшила поговорить съ нимъ теперь -- я нарочно поторопилась одѣться и прійти сюда.
   -- Опекунъ, сказала я немного дрожащимъ голосомъ, -- когда вы хотите получить отвѣтъ на письмо, за которымъ приходила Чарли?
   -- Когда онъ будетъ готовъ, дорогая Эсфирь.
   -- Онъ уже готовъ.
   -- Его принесетъ Чарли? спросилъ онъ шутливо.
   -- Нѣтъ, опекунъ, я сама принесла.
   И обвивъ руками его шею, я поцѣловала его. Онъ спросилъ:
   -- Это -- хозяйка Холоднаго дома?
   Я сказала:-- Да.
   Но наши отношенія ни въ чемъ не измѣнились, когда пришла Ада, мы отправились гулять и я ничего не сказала даже ей.
   

ГЛАВА XIV.
Залогъ.

   Однажды утромъ, кончивъ возню по хозяйству, я нагуливалась по саду вдвоемъ съ Адой; случайно обернувшись къ дому, я замѣтила входящую въ дверь длинную, худую фигуру, въ которой признала мистера Вольса. Ада только что говорила мнѣ о своихъ надеждахъ на то, что Ричардъ охладѣетъ къ процессу именно оттого, что такъ ревностно за него взялся; поэтому, чтобъ не огорчать ее, я ничего не сказала о видѣнной мною фигурѣ.
   Вскорѣ въ саду появилась Чарли; продираясь сквозь кусты и перепрыгивая черезъ грядки, она кричала!
   -- Миссъ, извольте идти, васъ зоветъ мистеръ Джерндайсъ.
   У Чарли была одна особенность: если ей давали порученіе, она вмѣняла себѣ въ обязанность какъ можно скорѣе передать его тому, до кого оно касалось; поэтому и теперь она стала кричать, чтобъ я "изволила идти", когда я еще не могла ее услышать, и накричалась до хрипоты.
   Я сказала Адѣ, что сейчасъ вернусь, и пошла за Чарли. По дорогѣ я спросила ее, нѣтъ-ли кого-нибудь у мистера Джерндайса. Чарли,-- грамматика которой, должна признаться къ своему стыду, дѣлала мало чести моему педагогическому таланту, отвѣчала:
   -- Есть, миссъ, джентльменъ, что еще былъ въ деревнѣ у мистера Ричарда.
   Трудно найти двухъ людей, представляющихъ такой полный контрастъ, какъ мой опекунъ и мистеръ Вольсъ, -- подумала я, увидѣвъ ихъ сидящими за столомъ другъ противъ друга. Одинъ -- душа на распашку, другой -- сама скрытность; одинъ -- плотный, широкоплечій, другой сутоловатый, тощій; у одного звучный громкій голосъ, другой, когда говоритъ, похожъ на безгласную рыбу, разѣвающую пасть.
   -- Кажется ты знаешь мистера Вольса, дорогая Эсфирь, сказалъ опекунъ (и не особенно любезно должна сознаться).
   Мистеръ Вольсъ приподнялся и опять сѣлъ; онъ былъ совершенно такимъ же, какимъ я видѣла его рядомъ съ Ричардомъ въ гигѣ: застегнутъ на всѣ пуговицы, облеченъ въ черныя перчатки, съ тою разницей, что теперь, за отсутствіемъ Ричарда, взоръ его былъ устремленъ въ пространство.
   Опекунъ продолжалъ, глядя на эту черную фигуру такъ, какъ будто это была какая-нибудь зловѣщая птица:
   -- Мистеръ Вольсъ принесъ дурныя вѣсти о нашемъ несчастномъ Рикѣ.
   Онъ сдѣлалъ замѣтное, удареніе на словѣ "несчастный", какъ бы желая показать, что мистеръ Вольсъ отчасти виноватъ въ несчастіяхъ Ричарда.
   Я сѣла между ними. Мистеръ Вольсъ сохранялъ полнѣйшую неподвижность, только тихонько ковырялъ своей черной лапой одинъ изъ красныхъ прыщиковъ на своемъ желтомъ лицѣ.
   -- Такъ какъ вы съ Рикомъ большіе друзья, то я хотѣлъ знать твое мнѣніе. Будьте добры, мистеръ Вольсъ, разскажите ей.
   -- Я уже имѣлъ честь докладывать мистеру Джерндайсу, миссъ Соммерсонъ, что мнѣ, какъ юридическому совѣтнику мистера Карстона, извѣстны стѣсненныя обстоятельства, въ которыхъ онъ находится въ настоящее время. Его положеніе затруднительно вслѣдствіе свойства выданныхъ имъ долговыхъ обязательствъ, которыя подлежатъ безотлагательной уплатѣ; должная имъ сумма не особенно велика, но при его денежныхъ средствахъ ему трудно собрать и уплатить даже таковую. Я много разъ отклонялъ грозившую ему бѣду, но всему есть границы, и теперь мы ихъ перешли. Чтобъ избавить мистера Карстона отъ непріятностей, я часто расплачивался изъ собственнаго кармана, но мнѣ необходимо вернуть выданныя много деньги,-- я далеко не капиталистъ, служу единственной опорой престарѣлаго родителя въ Таунтонской долинѣ и кромѣ того стараюсь обезпечить будущность трехъ любимыхъ дочерей. Положеніе мистера Карстона таково, что я опасаюсь, не будетъ ли онъ вынужденъ продать свой патентъ; во всякомъ случаѣ я счелъ необходимымъ довести объ этомъ до свѣдѣнія его родныхъ.
   Наступило молчаніе, если можно такъ выразиться, потому что, когда говорилъ мистеръ Вольсъ, его глухой голосъ почти не нарушалъ безмолвія.
   Мистеръ Вольсъ, смотрѣвшій во время своей рѣчи на меня, теперь опять вперилъ взоръ въ пространство.
   -- Подумай, что будетъ съ бѣднымъ малымъ, когда онъ лишится послѣдняго ресурса? сказалъ опекунъ.-- А что я могу подѣлать! Ты знаешь его, Эсфирь, онъ теперь ни за что въ мірѣ не приметъ помощи отъ меня. Предложить помощь или даже намекнуть ему объ этомъ, только раздражить его еще больше.
   Мистеръ Вольсъ снова обратился ко мнѣ:
   -- Замѣчаніе мистера Джерндайса совершенно справедливо, это вопросъ трудный. Я рѣшительно не вижу, какъ выйти изъ затрудненія, и не могу посовѣтовать, что дѣлать.-- Не съ этой цѣлью я и явился сюда. Цѣль моего посѣщенія -- сообщить вамъ въ конфиденціальной бесѣдѣ о положеніи дѣлъ, чтобъ не было потомъ нареканій и упрековъ, что я не дѣйствовалъ открыто. Откровенность въ дѣлахъ мой принципъ, я желаю оставить послѣ себя доброе имя. Если бы я принялъ въ соображеніе только свои интересы и заговорилъ бы о нихъ съ мистеромъ Карстовомъ, меня бы не было здѣсь, какъ вы и сами конечно знаете, ибо онъ бы этому воспротивился. Мое посѣщеніе не имѣетъ офиціальнаго характера, я явился въ качествѣ частнаго лица, заинтересованнаго въ этомъ дѣлѣ только какъ членъ общества, какъ сынъ и какъ отецъ семейства, закончилъ мистеръ Вольсъ.
   Намъ казалось, что мистеръ Вольсъ говоритъ правду, указывая на то, что его побуждало сообщить намъ о положеніи Ричарда лишь сознаніе лежащей на немъ отвѣтственности. Все, что я могла придумать, это поѣхать въ Диль, гдѣ тогда стоялъ полкъ Рачарда, повидаться съ нимъ и попытаться, насколько возможно, отвратить отъ него грозящую опасность. Я не стала совѣтоваться съ мистеромъ Вольсомъ, а шепотомъ сообщила свой планъ опекуну, пока мистеръ Вольсъ грѣлъ у камина свою худобу и траурныя перчатки.
   Опекунъ боялся, что меня утомитъ эта поѣздка, но такъ какъ болѣе основательныхъ возраженій у него не нашлось, то мнѣ удалось получить его согласіе, и тогда уже мой проектъ былъ представленъ на разсмотрѣніе мистера Вольса.
   -- Сэръ, миссъ Соммерсонъ увидится съ мистеромъ Карстовомъ, сказалъ опекунъ.-- Мы надѣемся, что его положеніе еще поправимо. Не позволите ли предложить вамъ чѣмъ-нибудь подкрѣпиться послѣ дороги?
   -- Весьма благодаренъ, мистеръ Джерндайсъ, сказалъ Вольсъ, простирая впередъ свою черную лапу, чтобъ помѣшать опекуну позвонить.-- Весьма благодаренъ, но долженъ отказаться. У меня разстроенное пищевареніе и плохой аппетитъ: если я съѣмъ что-нибудь сытное въ эту пору дня, не знаю, какія могутъ быть послѣдствія. Теперь, когда я откровенно передалъ вамъ все, позвольте попросить у васъ разрѣшенія распроститься.
   -- Ахъ, когда-то и вамъ и намъ удастся распроститься съ этимъ процессомъ, который привелъ васъ сюда! сказалъ опекунъ съ горечью.
   Мистеръ Вольсъ склонилъ голову на бокъ; онъ стоялъ у камина и черная краска, которая пропитывала его насквозь, теперь испарялась, распространяя далеко не пріятное благоуханіе.
   -- Мы скромные труженики, честолюбіе которыхъ заключается лишь въ томъ, чтобъ составить себѣ репутацію солидности; мы только и можемъ, что налегать изо всѣхъ силъ на колесо юридической машины, и мы это дѣлаемъ, сэръ, по крайней мѣрѣ я это дѣлаю и, не желая дурно думать о своихъ собратахъ по профессіи, полагаю, что и они дѣлаютъ то же. Миссъ, надѣюсь вы не забудете что не слѣдуетъ упоминать моего имени при вашемъ свиданіи съ мистеромъ Карстовомъ?
   Я обѣщала не забыть.
   -- Весьма обяжете; имѣю честь кланяться. Мистеръ Джерндайсъ, имѣю честь кланяться, сэръ.
   Мистеръ Вольсъ дотронулся до моихъ пальцевъ черной перчаткой (мнѣ почти не вѣрилось, что она облекаетъ живое тѣло), потомъ прикоснулся къ рукѣ опекуна, и длинная тощая фигура исчезла. Мнѣ представилось, какъ въ этотъ солнечный день онъ ѣдетъ отъ насъ въ Лондонъ на верху омнибуса и по пути замораживаетъ даже зерна въ нѣдрахъ земли.
   Нельзя было не разсказать Адѣ, куда я ѣду и зачѣмъ; она очень встревожилась и огорчилась, но въ ея преданномъ сердечкѣ не нашлось для Ричарда никакихъ иныхъ словъ, кромѣ сожалѣній и оправданій. Побуждаемая любовью, -- бѣдная дѣвушка не переставала его любить!-- она написала ему длинное письмо, которое и вручила мнѣ.
   Чарли должна была сопровождать меня въ эту поѣздку, хотя это было совершенно излишнимъ и я охотно оставила бы ее дома. Добравшись до Лондона, мы заняли два мѣста въ почтовой каретѣ и, выѣхавъ въ тотъ часъ, когда обыкновенно ложились спать, покатили къ морю въ сторону Кента.
   Намъ пришлось ѣхать всю ночь, но такъ какъ мы вдвоемъ занимали цѣлую карету, то расположились довольно удобно. Я испытывала то, что, вѣроятно, испытывали бы многіе на моемъ мѣстѣ: переходила отъ надежды къ унынію: то мнѣ казалось, что изъ моей поѣздки выйдетъ толкъ, что съ моей стороны это самый разумный поступокъ, какой я могла сдѣлать; то являлись сомнѣнія, и я начинала дивиться себѣ самой, какъ я могла ожидать отъ нея какихъ-нибудь полезныхъ результатовъ. Какимъ-то я найду Ричарда, что скажу ему, что онъ скажетъ мнѣ -- эти вопросы занимали меня всю ночь и я рѣшала ихъ то такъ, то иначе, смотря по настроенію духа, а колеса всю ночь выстукивали все тотъ же припѣвъ, заставлявшій меня почему-то вспоминать о письмѣ опекуна.
   Наконецъ мы въѣхали въ узкія улицы Диля, очень печальныя въ это сырое, туманное утро.
   Я никогда не видѣла ничего унылѣе этой длинной плоской набережной съ немногими безпорядочно разбросанными деревянными и каменными домами, загроможденной навѣсами, мачтами со снастями и блоками, кабестанами, лодками, и этихъ песчаныхъ пустырей, заросшихъ травою и водорослями. Море тяжело волновалось подъ густой пеленой сѣдого тумана, не видно было ни одной живой души, кромѣ работающихъ спозаранку канатчиковъ; съ головы до ногъ обмотанные паклей, они имѣли такой видъ, точно жизнь имъ совсѣмъ опротивѣла и они рѣшились скрутить себя въ веревку.
   Но когда мы очутились въ теплой комнатѣ прекрасной гостинницы и, умывшись и переодѣвшись, усѣлись за ранній завтракъ (такъ какъ ложиться спать было уже поздно) въ маленькой комнаткѣ, напоминавшей корабельную каюту и потому несказанно восхищавшей Чарли, тогда Диль показался намъ веселѣе. Туманъ раздвинулся, точно занавѣсъ, и показалось безчисленное множество кораблей, о близости которыхъ мы раньше и не подозрѣвали; по помню ужъ, сколько кораблей, по словамъ слуги, стояло тогда въ гавани, -- нѣкоторые были огромныхъ размѣровъ, особенно одинъ корабль Индійской компаніи, только что пришедшій.
   Когда солнце прорвалось сквозь облака, посеребрило мѣстами темную, поверхность моря и прихотливо освѣтило эти корабли; когда на нихъ закипѣла жизнь и движеніе, когда вокругъ нихъ суетливо засновали лодки,-- все вмѣстѣ представило очень красивую картину.
   Насъ особенно интересовалъ окруженный множествомъ лодокъ огромный великанъ, пришедшій сегодня въ ночь изъ Индіи; мы думали о томъ, какъ счастливы тѣ, кто на немъ вернулся на родину. Чарли засыпала меня вопросами о путешествіяхъ, о жаркой Индіи съ ея тиграми и змѣями; такъ какъ эти вещи интересовали ее и удерживались въ ея памяти лучше, чѣмъ грамматика, то я поспѣшила удовлетворить ея любопытству. Я разсказала ей, что бываютъ кораблекрушенія и случается, что путешественниковъ выбрасываетъ на необитаемыя скалы, что находчивость и мужество одного спасаютъ иногда всѣхъ; и на вопросъ Чарли, какъ это можетъ случиться, я разсказала ей все, что нѣкогда узнала изъ газетной статьи.
   Я хотѣла послать Ричарду записку съ увѣдомленіемъ о своемъ пріѣздѣ, по потомъ подумала, что лучше явиться безъ предупрежденій. Я не знала навѣрное, удастся ли мнѣ до него добраться, такъ какъ онъ жилъ въ казармахъ; на всякій случай мы отправились на рекогносцировку. Заглянувъ въ казарменный дворъ, пустынный въ этотъ утренній часъ, я увидѣла у входа въ караульню сержанта и освѣдомилась у него, гдѣ живетъ мистеръ Карстовъ; онъ далъ мнѣ проводника, который повелъ насъ по какимъ-то истертымъ лѣстницамъ и наконецъ постучался у одной двери.
   -- Что надо? раздался изнутри голосъ Ричарда.
   Оставивъ Чарли въ коридорѣ, я подошла къ полуоткрытой двери и сказала:
   -- Можно войти, Ричардъ? Это я, ворчунья.
   На полу комнаты были разбросаны въ страшномъ безпорядкѣ чемоданы, платья, футляры, книги сапоги, щетки; самъ Ричардъ въ статскомъ платьѣ писалъ у стола нечесаный, полуодѣтый; его дикій видъ вполнѣ гармонировалъ со всей окружающей обстановкой.
   Все это я разсмотрѣла уже потомъ. Придя въ себя послѣ перваго изумленія, Ричардъ радостно меня обнялъ, усадилъ и осыпалъ самыми искренними привѣтствіями. Милый Ричардъ! со мной онъ былъ всегда тотъ же. До самаго конца онъ встрѣчалъ меня съ прежней веселой лаской, всегда напоминавшей мнѣ его раннюю счастлувую юность.
   -- Силы небесныя, старушка! Какимъ вѣтромъ васъ занесло? Вотъ не ожидалъ! Что-нибудь случилось! Ада здорова?
   -- Совершенно здорова, хорошѣетъ съ каждымъ днемъ.
   -- Ахъ, бѣдная Ада! проговорилъ онъ.-- Я тольчо что писалъ вамъ, Эсфирь.
   Какой измученный растерянный видъ былъ у этого красиваго цвѣтущаго юноши, когда, безпомощно откинувшись назадъ, онъ комкалъ въ рукѣ мелко исписанный листъ бумаги.
   -- Вы трудились надъ этимъ длиннымъ письмомъ за тѣмъ, чтобъ я его даже не прочла?
   -- Ахъ, дорогая, отвѣчалъ онъ съ безнадежнымъ жестомъ,-- развѣ ужъ одинъ видъ этой комнаты не говоритъ вамъ о томъ, что здѣсь все кончено.
   Я стала убѣждать его не падать духомъ и сказала, что, узнавъ случайно о его затруднительномъ положеніи, пріѣхала, чтобъ вмѣстѣ съ нимъ пообдумать, какъ лучше поступить.
   -- Это похоже на васъ, Эсфирь, только тутъ вы ничѣмъ не поможете,-- это ужъ не похоже на васъ, сказалъ онъ съ печальной улыбкой.-- Я вышелъ въ отставку и сегодня уѣзжаю; всѣ затрудненія уладились продажей моего патента. Ну, что прошло, то быльемъ поросло. И служба по-боку, туда же, за остальнымъ! Теперь, перебравъ всѣ свѣтскія профессіи, мнѣ остается только поступить въ духовное званіе.
   -- Ричардъ, неужели ничего нельзя поправить? попыталась я возразить.
   -- Нельзя, Эсфирь. Я такъ близокъ къ позору, что мое начальство очень охотно обойдется безъ меня. И они правы,-- помимо долговъ, и кредиторовъ и тому подобныхъ прелестей, я самъ по себѣ не гожусь для этой службы. У меня только одно на умѣ,-- то, чему я отдался всѣмъ сердцемъ и душой. Еслибы этотъ мыльный пузырь не лопнулъ теперь, развѣ я могъ остаться въ полку? продолжалъ онъ, съ ожесточеніемъ разрывая свое письмо на мелкія части.-- Мнѣ пришлось бы уѣхать, а развѣ я могу уѣхать! Какъ могу я уѣхать, когда по опыту знаю, что нельзя довѣряться даже Вольсу, если не стоишь надъ нимъ!
   Должно быть, по моему лицу онъ угадалъ, что я хочу сказать, потому что, взявъ мою руку, которая лежала у него на плечѣ, закрылъ ею мой ротъ.
   -- Нѣтъ, госпожа ворчунья, запрещаю! Нельзя касаться двухъ предметовъ: первый -- Джонъ Джерндайсъ, второй -- вы сами знаете. Зовите это безуміемъ, но я не могу отъ него излечиться, ничто мнѣ не поможетъ. Но это вовсе не безуміе, а единственная цѣль въ жизни, которая мнѣ остается. Жаль, что и прежде я далъ себя убѣдить свернуть съ этой дорога. Бросить ее, потративъ столько времени, переживъ столько тревогъ и мученій,-- умно, очень умно! Нѣкоторые люди очень бы этого желали, но я никогда не доставлю имъ этого удовольствія.
   При томъ настроеніи, въ которомъ онъ находился, я сочла за лучшее не противорѣчить ему, чтобъ не раздражить его еще больше; я достала письмо Ады и вложила ему въ руку.
   -- Я долженъ прочесть его теперь? спросилъ онъ.
   Я кивнула головой; онъ положилъ письмо на столъ, подперъ голову рукою и началъ читать. Прочтя нѣсколько строкъ, онъ опустилъ голову на, обѣ руки, чтобъ спрятать отъ меня свое лицо; потомъ всталъ, подошелъ съ письмомъ къ окну, какъ будто у стола было плохо видно, и продолжалъ читать тамъ, повернувшись ко мнѣ спиною. Сложивъ письмо, онъ еще нѣсколько минутъ простоялъ у окна, и когда наконецъ вернулся на прежнее мѣсто, я замѣтила слезы въ его глазахъ.
   -- Вамъ, конечно, извѣстно, о чемъ она пишетъ? спросилъ онъ меня разстроганнымъ голосомъ и поцѣловалъ письмо.
   -- Да, Ричардъ.
   -- Предлагаетъ мнѣ свое маленькое состояніе, которое скоро получитъ въ свое распоряженіе, ровно столько, сколько я уже истратилъ, продолжалъ онъ, постукивая ногой объ полъ,-- проситъ меня взять его, расплатиться съ долгами и остаться на службѣ.
   -- Ваше спокойствіе для нея дороже всего. Да, Ричардъ, у нея благородное сердце.
   -- Ахъ, я хотѣлъ бы умереть!
   Онъ опять подошелъ къ окну и склонилъ голову на руку; мнѣ тяжело было видѣть его такимъ, но я не прерывала молчанія, надѣясь, что горе сдѣлаетъ его болѣе уступчивымъ; по своей неопытности я никакъ не ожидала, что его волненіе разразится взрывомъ негодованія.
   -- И такое-то сердце старается отнять у меня Джонъ Джерндайсъ! И безцѣнная дѣвушка дѣлаетъ мнѣ свое великодушное предложеніе изъ дома этого самаго Джона Джерндайса и съ его великодушнаго соизволенія и поощренія! Новая попытка подкупить меня!
   -- Ричардъ, стыдитесь! воскликнула я подымаясь съ мѣста.-- Я не хочу слышать отъ васъ такихъ недостойныхъ клеветъ!
   Въ первый разъ въ жизни я разсердилась на него. Но когда я увидѣла его измученное лицо и эти жалкіе, умоляющіе глава, мой гнѣвъ мгновенно растаялъ и, положивъ руку ему на плечо, я сказала:
   -- Пожалуйста, Ричардъ, не говорите со мной этимъ тономъ
   Ричардъ объявилъ, что онъ кругомъ виноватъ, и усердно просилъ у меня прощенія. Я принудила себя ему улыбнуться, но не могла сразу успокоиться послѣ своей спышки и вся дрожала. Ричардъ сѣлъ около меня и возобновилъ прежній разговоръ.
   -- Припять это предложеніе,-- пожалуйста, простите меня, Эсфирь, я очень сожалѣю, что разсердилъ васъ,-- принять предложеніе моей безцѣнной кузины, само собою разумѣется, невозможно. Да и помимо того, я могу показать вамъ бумаги, которыя васъ убѣдятъ, что все кончено -- я навсегда разпростился съ краснымъ мундиромъ. Но среди всѣхъ моихъ огорченій и тревогъ меня все-таки утѣшаетъ мысль, что я охраняю интересы Ады, занимаясь преслѣдованіемъ своихъ. Вольсъ, приводя въ дѣйствіе машину, работаетъ благодареніе Богу, столько же для Ады, сколько и для меня.
   Надежда освѣтила его лицо, но меня это только еще больше огорчило.
   Ричардъ продолжалъ въ какомъ-то экстазѣ:
   -- Нѣтъ, нѣтъ, еслибы даже мнѣ принадлежало маленькое состояніе Ады, я не употребилъ бы ни одного фартинга на то, чтобъ остаться на службѣ, для которой я не созданъ, которая мнѣ надоѣла и нисколько меня не интересуетъ. Я употребилъ бы его туда, гдѣ ставка крупнѣе, гдѣ Ада могла бы выиграть больше. Не тревожьтесь обо мнѣ! У меня на умѣ только одно -- наше дѣло, я буду работать надъ нимъ, вмѣстѣ съ Вольсомъ. Совсѣмъ безъ средствъ я не останусь: продавъ патентъ, я буду въ состояніи развязаться съ ростовщиками, которые теперь хотятъ получить все сполна, тогда же, какъ говоритъ Вольсъ, я могу войти съ ними въ сдѣлку и въ мою пользу очистится кое-что. Но довольно объ этомъ. Вы должны передать отъ меня письмо Адѣ, дорогая Эсфирь, и увѣрить ее и себя, что не все погибло и я еще не разоренъ.
   Не стану пересказывать того, что я говорила, ибо это мало интересно; всякій догадается, что въ моихъ словахъ не могло быть ничего особенно умнаго. Могу только сказать, что они шли прямо отъ сердца; онъ слушалъ меня терпѣливо и видимо былъ разтроганъ. Я видѣла, что теперь безполезно касаться тѣхъ двухъ предметовъ, о которыхъ онъ запретилъ мнѣ говорить; я убѣдилась въ справедливости замѣчанія опекуна, что мы только вредимъ Ричарду, пытаясь переубѣдить его, и лучше, предоставить его самому себѣ.
   Поэтому я ограничилась тѣмъ, что попросила у него доказательствъ, которыми онъ обѣщалъ убѣдить меня, что дѣйствительно все кончено (я все еще думала, что ему только такъ кажется). Онъ немедленно показалъ мнѣ бумаги, изъ которыхъ было ясно, что онъ вышелъ въ отставку; изъ его словъ я пришла къ заключенію, что у мистера Вольса есть копіи этихъ бумагъ и что Ричардъ не сдѣлалъ ни одного шага безъ совѣта своего стряпчаго.
   И такъ, какіе же результаты моей поѣздки въ Диль? Я удостовѣрилась въ участіи мистера Вольса, передала письмо Ады, а теперь довезу Ричарда до Лондона. Какъ ни грустно это было, но приходилось признать, что больше я ничего не могу сдѣлать. Я рѣшила вернуться въ гостинницу и дожидаться тамъ, пока Ричардъ соберется въ дорогу; онъ набросилъ плащъ и проводилъ меня до воротъ.
   Мы съ Чарли пошли по набережной. Въ одномъ мѣстѣ толпа народа окружала нѣсколькихъ флотскихъ офицеровъ, которые высаживались съ шлюпки на берегъ. По тому интересу, съ которымъ къ нимъ относились, я подумала, что они, должно быть, съ индійскаго корабля, и мы съ Чарли остановились, чтобъ взглянуть на нихъ. Они шли медленно, добродушно разговаривая съ окружавшей толпой и переговариваясь между собою; взгляды, которые они бросали вокругъ, показывали, какъ ихъ радуетъ возвращеніе на родппу.
   -- Чарли, Чарли, пойдемъ скорѣй!
   И я такъ быстро пошла впередъ, что моя служаночка едва могла за мною поспѣвать. Я перевела духъ не раньше, какъ очутившись въ нашей комнаткѣ-каюткѣ, и тогда только могла поразмыслить, стоило ли мнѣ бѣжать. Въ одномъ изъ загорѣлыхъ лицъ я узнала Аллана Вудкорта и испугалась, что и онъ меня узнаетъ и увидитъ мое обезображенное лицо. Я не приготовилась еще къ этой встрѣчѣ и мужество оставило меня.
   "Этого не должно быть, сказала я себѣ,-- это лишено всякаго смысла. Съ чего тебѣ приходить въ такое отчаяніе, ты не хуже и не лучше, чѣмъ была въ послѣднее время. Гдѣ же твоя рѣшимость, Эсфирь, призови ее, призови!"
   Я вся дрожала, металась по комнатѣ и долго не могла успокоиться; наконецъ, къ моей радости, я овладѣла собой.
   Офицеры вошли въ гостинницу, я слышала, какъ они болтали, подымаясь по лѣстницѣ, и среди другихъ голосовъ узнала голосъ мистера Вудкорта.
   Для меня было большимъ облегченіемъ уѣхать домой такъ, чтобъ онъ не подозрѣвалъ о моемъ присутствіи, но я рѣшилась сдѣлать иначе.
   "Нѣтъ, моя милая, нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ!"
   Я подняла наполовину вуаль, т. е., вѣрнѣе сказать опустила на половину, хотя это, впрочемъ не важно, и послала ему свою карточку, написавъ на ней, что случайно нахожусь здѣсь съ мистеромъ Карстовомъ.
   Мистеръ Вудкортъ сейчасъ же пришелъ. Я сказала ему, что очень рада одной изъ первыхъ поздравить его съ прибытіемъ въ Англію. Я видѣла, какъ онъ опечалился, взглянувъ на меня: онъ жалѣлъ меня.
   -- Вы потерпѣли кораблекрушеніе и чуть не погибли съ тѣхъ поръ, какъ покинули родину, мистеръ Вудкортъ, но едва ли можно назвать несчастіемъ случай, который далъ вамъ возможность принести столько добра и показать столько мужества. Мы съ горячимъ интересомъ прочли о вашихъ подвигахъ; первая разсказала мнѣ о нихъ ваша прежняя паціентка, миссъ Флайтъ, когда я стала выздоравливать послѣ тяжелой болѣзни.
   -- Ахъ, маленькая миссъ Флайтъ! Что она? Живетъ по прежнему?
   -- Но прежнему.
   Теперь я настолько успокоилась, что сняла вуаль.
   -- Она сохранила къ вамъ глубокую благодарность, мистеръ Вудкортъ. У поя любящее сердце, я это знаю по опыту.
   -- Да?.. Вы такъ думаете? Я... я очень этому радъ.
   Онъ едва могъ говорить отъ жалости.
   -- Да. Я была глубоко тронута ея участіемъ и привязанностью ко мнѣ въ то время, о которомъ только-что говорила.
   -- Мнѣ очень грустно слышать, что вы были больны.
   -- Я была очень больна.
   -- Вы совсѣмъ оправились?
   -- Ко мнѣ вернулись и прежнее здоровье, и прежняя веселость; мнѣ легко было поправиться: моя жизнь у добраго опекуна такъ счастлива, что мнѣ не остается желать ничего лучшаго.
   Я видѣла, что онъ такъ жалѣетъ меня, какъ, пожалуй, и я сама не жалѣла. Я видѣла, что мнѣ приходится его успокоивать, и это придало мнѣ новое мужество. Я заговорила о его путешествіи, о его возвращеніи на родину, разспрашивала о томъ, какъ онъ намѣренъ теперь устроиться, вернется ли опять въ Индію.
   Онъ сказалъ, что едва ли вернется, такъ какъ тамъ счастье ему такъ же мало благопріятствовало, какъ и здѣсь: онъ уѣхалъ простымъ корабельнымъ врачемъ и такимъ же вернулся. Наша бесѣда продолжалась въ томъ же духѣ; я съ радостью стала замѣчать, что мнѣ удалось смягчить, если можно такъ выразиться, потрясеніе, которое онъ испыталъ при видѣ меня. Явился Ричардъ,-- онъ еще внизу узналъ, кто сидитъ у меня,-- они встрѣтились съ искреннимъ удовольствіемъ.
   Послѣ первыхъ привѣтствій они заговорили о дѣлахъ Ричарда, и хотя онъ былъ теперь въ добромъ и веселомъ настроеніи, такъ какъ обрадовался встрѣчѣ съ мистеромъ Вудкортомъ, котораго очень любилъ, но мистеръ Вудкортъ сейчасъ же понялъ, что не все обстоитъ благополучно. Я замѣтила это по тому, какъ тревожно онъ вглядывался въ лицо Ричарда, какъ часто смотрѣлъ на меня, будто желая убѣдиться, извѣстно ли мнѣ что-нибудь.
   Ричардъ предлагалъ мистеру Вудкорту ѣхать въ Лондонъ съ нами, но онъ не могъ, такъ какъ долженъ былъ пробыть на кораблѣ еще нѣсколько дней. Онъ остался обѣдать съ нами, несмотря на то, что мы должны были обѣдать очень рано, и сталъ опять такимъ, какимъ былъ всегда; я тоже совсѣмъ успокоилась, когда увидѣла, что мнѣ удалось разсѣять его грусть.
   Но онъ былъ все-таки озабоченъ, его тревожилъ Ричардъ, и когда тотъ вышелъ присмотрѣть за укладкой вещей въ карету, онъ заговорилъ о немъ. Я не считала себя въ правѣ разсказывать всю исторію Ричарда, но сообщила въ нѣсколькихъ словахъ объ отчужденіи, возникшемъ между нимъ и мистеромъ Джерндайсомъ, и объ его увлеченіи злополучнымъ процессомъ.
   Мистеръ Вудкортъ слушалъ съ большимъ интересомъ и ныразилъ искреннее сожалѣніе.
   -- Я замѣтила, какъ внимательно вы за нимъ наблюдали, сказала я.-- Вы вѣрно нашли въ немъ большую перемѣну?
   -- Да, онъ перемѣнился, сказалъ мистеръ Вудкортъ, грустно покачавъ головой.
   Я почувствовала, какъ кровь прилила къ моимъ щекамъ, и отвернулась, но мнѣ скоро удалось побѣдить свое волненіе.
   -- Не то, чтобъ онъ похудѣлъ или пополнѣлъ, моложе или старше, блѣднѣе или румянѣе, но въ его лицѣ появилось какое-то новое выраженіе. Такого взгляда я никогда не видывалъ у людей молодыхъ. Тугъ и тревога, и утомленіе жизнью... Это взглядъ еще не вполнѣ созрѣвшаго отчаянія.
   -- Не болѣнъ ли онъ, какъ вы думаете?
   -- Нѣтъ. На видъ онъ крѣпкаго здоровья.
   -- Мы слишкомъ хорошо знаемъ, что на душѣ у него неспокойно, продолжала я.-- Мистеръ Вудкортъ, вы поѣдете въ Лондонъ?
   -- Завтра или послѣ завтра.
   -- Ричардъ очень нуждается въ другѣ, мистеръ Вудкортъ. Онъ всегда любилъ васъ. Пожалуйста, навѣщайте его, когда поселитесь въ Лондонѣ; пожалуйста, поддержите его, подружитесь съ нимъ, если можете. Вы окажете ему этимъ огромную услугу; вы не можете себѣ представить, какъ и Ада, и мистеръ Джерндайсъ, и я будемъ вамъ благодарны!
   -- Миссъ Соммерсонъ, заговорилъ онъ взволнованнымъ голосомъ,-- именемъ Бога обѣщаю вамъ быть ему вѣрнымъ другомъ. Принимаю его, какъ залогъ, какъ священный залогъ!
   -- Да благословить васъ Богъ!-- И глаза мои наполнились слезами; этихъ слезъ я не стыдилась: вѣдь я плакала не о себѣ.-- Ада любитъ его,-- мы всѣ его любимъ,-- но такъ, какъ она, никто не можетъ любить. Я передамъ ей то, что вы сказали. Благодарю васъ за все, да благословитъ васъ Богъ.
   Только что мы успѣли обмѣняться этими словами, вошелъ Ричардъ и, взявъ меня подъ руку, повелъ усаживать въ карету. Не подозрѣвая ничего о нашемъ разговорѣ, онъ сказалъ:
   -- Вудкортъ, пожалуйста не забывайте меня въ Лондонѣ.
   -- Забыть васъ? Да у меня тамъ почти нѣтъ друзей кромѣ васъ! Какъ васъ тамъ найти?
   -- Я еще самъ не знаю, гдѣ пріищу себѣ квартиру, ока залъ Ричардъ послѣ нѣкотораго раздумья.-- Справьтесь у Вольса въ Симондсъ Иннѣ.
   -- Непремѣнно справлюсь.
   Они крѣпко пожали другъ другу руки.
   Когда я сидѣла уже въ каретѣ, а Ричардъ оставался еще на улицѣ, мистеръ Вудкортъ дружески положилъ руку ему на плечо и взглянулъ на меня. Я поняла и знакомъ поблагодарила его.
   Бросивъ на него послѣдній взглядъ, когда экипажъ тронулся съ мѣста, я замѣтила, съ какою грустью онъ смотрѣлъ на меня, и это меня обрадовало,-- какъ мертвеца, который, вновь посѣтивъ здѣшній міръ, нашелъ бы, что о немъ хранятъ нѣжное воспоминаніе, что его жалѣютъ и не совсѣмъ еще забыли.
   

ГЛАВА XV.
Держите!

   Томъ-Отшельникъ окутанъ мракомъ; съ той минуты, какъ закатилось солнце, тьма сгущалась, прибывала, росла и постепенно охватило все до послѣдняго закоулка. Сначала кое-гдѣ еще виднѣлись слабые огоньки, горѣвшіе въ зараженномъ воздухѣ такъ тускло, какъ лампада жизни въ Томѣ-Отшельникѣ, и, какъ она, проливали дрожащій свѣтъ на разные ужасы. Но и эти огоньки потухли. Луна взглянула на Тома-Отшельника такимъ холоднымъ блѣднымъ окомъ, точно признала въ немъ достойнаго соперника своимъ мертвымъ пустынямъ, опустошеннымъ вулканическимъ огнемъ.
   Но и луна скрылась. Самый мрачный изъ адскихъ кошмаровъ навалился на Тома-Отшельника и онъ заснулъ тяжелымъ сномъ.
   Много великолѣпныхъ рѣчей говорилось о Томѣ въ парламентѣ и внѣ его, много запальчивыхъ диспутовъ велось о томъ, какъ вывести его на путь спасенія. Кому предоставить его исправленіе: констэблямъ, бидлямъ, англиканской или иной церкви, мірянамъ? Спасетъ ли его сила витійства, или колокольный звонъ, или смягченіе нравовъ? Предоставить ли ему смести вороха полемической мякины собственными средствами, или онъ долженъ быть обреченъ на уничтоженіе?
   Изъ всего этого шума и гама выяснилось одно: существуетъ множество теорій, по которымъ Томъ можетъ или долженъ быть спасенъ такъ-то и такъ то, но ни одна изъ этихъ теорій еще не примѣнялась на практикѣ. А пока свѣтлыя упованія медленно зрѣютъ, Томъ прежнимъ рѣшительнымъ шагомъ идетъ къ гибели. Но онъ мститъ за себя. Самъ вольный вѣтеръ, во мракѣ этой ночи, служитъ ему гонцомъ. Каждая капля испорченной крови Тома-Отшельника распространяетъ заразу и несетъ смерть; она проникнетъ сегодня въ жилье какого-нибудь знатнаго рода, сольется съ высокопробной кровью, въ которой даже химическій анализъ не открылъ бы ни малѣйшей примѣси, и его свѣтлость не посмѣетъ сказать "нѣтъ" и отвергнуть унизительный союзъ. Каждый атомъ вонючей грязи Тома-Отшельника, каждый кубическій дюймъ зачумленнаго воздуха, которымъ онъ дышетъ, служатъ дѣлу отмщенія. Онъ мстить за себя своей испорченностью, невѣжествомъ, развратомъ, порочностью, своими преступными дѣяніями, и его месть поражаетъ все общество снизу до верху, до самыхъ гордыхъ и высшихъ его представителей. По истинѣ Томъ отмщенъ.
   Когда Томъ-Отшельникъ отвратительнѣе, -- днемъ или ночью,-- вопросъ спорный, но въ пользу дня можно привести тотъ доводъ, что никакое воображеніе не въ состояніи;представить Тома хуже, чѣмъ онъ есть въ дѣйствительности, и что, чѣмъ больше его видишь, тѣмъ ужаснѣе онъ кажется.
   Свѣтаетъ. Появляется солнце. Для достоинства націи несомнѣнно было-бы лучше, чтобъ солнце никогда не всходило надъ британскими владѣніями, если между ними ему суждено озарять такія отвратительныя чудовища, какъ Томъ-Отшельникъ.
   Въ этотъ ранній часъ на пустынной улицѣ показывается какой-то смуглый загорѣлый джентльменъ, очевидно предпочитающій прогуливаться, вмѣсто того, чтобъ томиться безсонницей. Дорогой онъ часто останавливается и съ любопытствомъ оглядывается вокругъ; но въ его темныхъ глазахъ замѣтно не одно только любопытство, а глубокое участіе и состраданіе: повидимому онъ видитъ нищету не впервые и умѣетъ понимать ее.
   По сторонамъ грязной сточной канавы, образующей главную улицу Тома-Отшельника, стоятъ запертыя молчаливыя развалины; кромѣ нихъ ничего больше не видно вокругъ, ни одного живого существа не попадается на встрѣчу смуглому джентльмену. Наконецъ онъ замѣчаетъ одинокую женскую фигуру, сидящую у входа въ одинъ изъ домовъ, и направляетъ свои шаги въ ту сторону. Подойдя къ женщинѣ, онъ видитъ, что ея платье забрызгано грязью, покрыто пылью, ноги изранены; должно быть она пришла издалека. Она сидитъ на порогѣ, облокотившись рукой о колѣно и положивъ голову на руку, въ такой позѣ,-- точно кого-то ждетъ. Подлѣ нея парусинный мѣшокъ; она вѣроятно дремлетъ, потому-что не обращаетъ никакого вниманія на шумъ приближающихся шаговъ.
   Дорожка такъ узка, что когда Алланъ Вудкордъ подходитъ къ тому мѣсту, гдѣ сидитъ женщина, онъ долженъ свернутъ въ сторону, чтобъ не задѣть ея. Заглянувъ ей въ лицо и увидавъ, что она смотритъ на него, онъ останавливается.
   -- Что съ вами?
   -- Ничего, сэръ.
   -- Вы не можете достучаться. Вамъ надо сюда войти?
   -- Мнѣ сюда не надо, я жду, когда встанутъ въ другомъ домѣ. Я присѣла здѣсь на солнышкѣ, чтобъ погрѣться, терпѣливо отвѣчаетъ женщина.
   -- Вы, кажется, устали; жаль, что вамъ приходится ждать на улицѣ.
   -- Благодарю васъ, сэръ. Это ничего.
   Въ его манерѣ замѣтна привычка разговаривать съ бѣдняками; онъ не впадаетъ ни въ покровительственный, ни въ снисходительный тонъ, не говоритъ слащавымъ языкомъ нравоучительныхъ дѣтскихъ книжекъ,-- излюбленный пріемъ многихъ въ разговорахъ съ простымъ народомъ;-- женщина чувствуетъ себя съ нимъ совершенно свободно и просто.
   -- Дайте-ка мнѣ взглянуть, что это у васъ на лбу,-- я докторъ, говоритъ онъ, наклоняясь къ ней.-- Не пугайтесь, я не сдѣлаю вамъ больно.
   Конечно, нѣжное прикосновеніе этой опытной руки не причинить боли, скорѣе облегчитъ страданіе. Женщина пробуетъ возразить, увѣряя, что это пустяки, по почувствовавъ прикосновеніе его пальцевъ къ раненому мѣсту, подымаетъ голову, чтобъ онъ могъ лучше разглядѣть рану.
   -- Сильно ушиблено, кожа глубоко разорвана. Должно быть очень болитъ?
   -- Немножко болитъ, сэръ, отвѣчаетъ женщина; слова дрожитъ на ея щекѣ.
   -- Позвольте я попробую, нельзя ли вамъ помочь. Мой носовой платокъ не разбередитъ вашей раны.
   -- О, я увѣрена, сэръ.
   Онъ вытираетъ запекшуюся кровь и осматриваетъ рану; потомъ осторожно сжимаетъ ея края, достаетъ изъ кармана футляръ съ медицинскими инструментами, накладываетъ повязку и, пока совершаетъ эту операцію, продолжаетъ разговаривать съ женщиной; улыбнувшись тому, что изъ улицы устроилъ хирургическую палату, онъ спрашиваетъ:
   -- Вашъ мужъ кирпичникъ?
   -- Какъ вы это узнали? говоритъ изумленная женщина.
   -- Я догадался потому, что на вашемъ платьѣ и на мѣшкѣ пристала глина; къ тому же мнѣ извѣстно, что кирипчники часто ходятъ работать изъ одного мѣста въ другое, а также къ сожалѣнію и то, что они дурно обращаются съ женами.
   Женщина быстро взглядываетъ на него, какъ будто хочетъ что-то возразить, но, почувствовавъ легкое прикосновеніе его руки и увидѣвъ его серьезное спокойное лицо, опять опускаетъ глаза.
   -- Гдѣ вашъ мужъ? спрашиваетъ докторъ.
   -- Вчера съ нимъ случилась непріятность, сэръ, но сегодня онъ долженъ былъ зайти за мною, я его жду.
   -- Съ нимъ случится когда-нибудь непріятность и похуже, если онъ будетъ давать волю своимъ тяжелымъ кулакамъ. Но, какъ ни безчеловѣченъ его поступокъ, вы ему прощаете, и я не скажу болѣе ни слова, пожелаю только, чтобъ онъ былъ достоинъ вашего прощенія. У васъ нѣтъ дѣтей?
   -- Я зову одного ребенка своимъ, но это Лизинъ ребенокъ.
   -- Вѣрно вашъ собственный умеръ? Бѣдный малютка!
   Перевязка кончена, женщина встаетъ и благодарить; докторъ останавливаетъ ее добродушнымъ жестомъ и спрашиваетъ:
   -- Гдѣ вы живете постоянно, далеко отсюда?
   -- Двадцать двѣ или двадцать три мили отсюда, въ С. Альбанѣ, сэръ. Вы знаете С. Альбанъ? Вы вздрогнули, сэръ?
   -- Да, знаю. Въ свою очередь позвольте и мнѣ задать вамъ вопросъ: есть у васъ деньги, чтобъ заплатить за квартиру?
   -- Есть, сэръ, и она показываетъ деньги.
   Она принимается опять благодарить; онъ желаетъ ея добраго утра и уходить.
   Томъ-Отшельникъ все еще объятъ сномъ и представляетъ безлюдную пустыню. Однако не совсѣмъ! Достигнувъ того мѣста, откуда замѣтилъ издали женщину, докторъ видитъ какую-то фигуру въ рубищѣ, которая крадется по улицѣ, прижимаясь къ грязнымъ стѣнамъ, повидимому безъ всякой надобности, и выставивъ впередъ руку. Это мальчикъ, подростокъ, исхудалый, съ лихорадочно блестящими глазами. Онъ такъ старается пройти незамѣченнымъ, что даже появленіе прилично одѣтаго незнакомца не заставляетъ его обернуться. Закрывшись рванымъ рукавомъ, онъ переходитъ на другую сторону улицы и, съежившись, безпокойно выставивъ руку впередъ, продолжаетъ идти, едва волоча ноги. Онъ одѣтъ въ какія-то ужасныя отрепья; невозможно сказать изъ какого матерьяла было когда-то платье, теперь его лохмотья цвѣтомъ и видомъ напоминаютъ пучекъ болотной, полусгнившей травы.
   Алланъ Вудкортъ пріостанавливается, чтобъ взглянуть на оборвыша, и смутно припоминаетъ, что уже видѣлъ гдѣ-то эту фигуру; онъ не можетъ вспомнить гдѣ и когда, но она вызываетъ въ немъ какое-то воспоминаніе. Вѣроятно онъ видѣлъ этого мальчика въ какомъ-нибудь госпиталѣ или пріютѣ; странно только, почему онъ такъ хорошо его замѣтилъ.
   Размышляя объ этомъ, мистеръ Вудкортъ приближается уже къ выходу изъ Тома-Отшельника, какъ вдругъ слышитъ за собою топотъ бѣгущихъ ногъ и, обернувшись, видитъ, что оборвышъ во всю мочь бѣжитъ по улицѣ, а за нимъ гонится жена кирпичника.
   -- Держите, держите его! кричитъ она задыхающимся голосомъ.
   Алланъ бѣжитъ черезъ улицу, чтобъ преградить мальчику дорогу, но тотъ проворнѣе его: онъ пригибается, ловко увертывается изъ его рукъ, бросается въ сторону и летитъ впередъ. Женщина продолжаетъ кричать: "Держите, держите!" Думая, что мальчикъ ее обокралъ, Алланъ продолжаетъ погоню; онъ нѣсколько разъ настигаетъ мальчика и готовъ уже его схватить, но тотъ повторяетъ прежній маневръ -- нагибается, увертывается и бросается въ сторону. Преслѣдователь могъ-бы въ этихъ случаяхъ сбить его съ ногъ, но онъ боится его ушибить, и трагикомическая погоня продолжается. Наконецъ выбившійся изъ силъ бѣглецъ бросается въ глухой переулокъ; здѣсь груда гнилыхъ досокъ преграждаетъ ему путь, онъ падаетъ и остается лежать на землѣ, тяжело дыша. Задыхающійся преслѣдователь останавливается подлѣ, дожидаясь пока прибѣжитъ жена кирпичника.
   -- Ахъ, Джо, наконецъ-то ты мнѣ попался! кричитъ она.
   -- Джо! повторяетъ Алланъ, внимательно вглядываясь въ оборвыша.-- Такъ, навѣрное это онъ; я теперь вспомнилъ, какъ этого самаго парня допрашивалъ коронеръ.
   -- Да, я видѣлъ васъ на разслѣдованіи, хнычетъ Джо,-- ну и что-же изъ того? Развѣ вы не можете оставить меня въ покоѣ. Я ужъ и такъ несчастенъ, вамъ все мало. Чего вы отъ меня хотите? За мной то и дѣло гоняются то одинъ, то другой; я весь высохъ, сталъ кожа да кости. Развѣ я виноватъ, что попалъ на разслѣдованіе? Я ничего не сдѣлалъ. Онъ былъ очень добръ ко мнѣ, очень добръ, онъ одинъ изъ всѣхъ разговаривалъ со мной на перекресткѣ. Развѣ за это? Я и самъ хотѣлъ-бы умереть. Не знаю отчего я до сихъ поръ еще не бросился внизъ головой въ воду; право не знаю!
   Онъ говорятъ это прерывающимся голосомъ, по лицу его текутъ неподдѣльныя слезы. Лежа подъ заборомъ, въ этихъ лохмотьяхъ, онъ похожъ на огромный грибъ или на какой-то чудовищный наростъ, выросшій изъ грязи въ этомъ заброшенномъ углу. Сжалившись надъ нимъ, Алланъ спрашиваетъ у женщины.
   -- Что вамъ сдѣлалъ этотъ несчастный? Обокралъ васъ?
   Она скорѣе съ удивленіемъ, чѣмъ съ гнѣвомъ смотритъ на распростертую фигуру и качаетъ головой.
   -- Обокралъ? Нѣтъ, о нѣтъ, сэръ. Онъ всегда былъ добръ ко мнѣ, оттого-то я и удивилась...
   Алланъ съ недоумѣніемъ смотритъ то на одного, то на другую, ожидая объясненія этой загадки.
   -- Пришелъ онъ ко мнѣ, сэръ,-- я про тебя говорю, Джо.-- пришелъ онъ ко мнѣ въ С. Альбанъ больной; я не смѣла оставить у себя его, а молодая леди -- Богъ да благословитъ ее; голубушку,-- сжалилась надъ нимъ и взяла къ себѣ.
   Алланъ вздрагиваетъ и съ ужасомъ отступаетъ отъ лежащаго оборвыша.
   -- Истинная правда, сэръ, взяла это она его къ себѣ, устроила. удобно и покойно, а онъ, неблагодарная тварь, въ ту-же ночь убѣжалъ и съ тѣхъ поръ ничего про него не было слышно, точно со свѣту сгинулъ, пока вотъ наконецъ не попался теперь мнѣ на глаза. А молодая лэди, такая хорошенькая, захватила отъ него болѣзнь и вся красота ея пропала, теперь ее узнать едва можно, развѣ только по ангельскому характеру, по нѣжному голоску и ласковому взгляду. Зналъ ты, объ этомъ, неблагодарный, что ты всему причиной? Зналъ ты, какъ заплатилъ за ея ангельскую доброту? спрашиваетъ женщина, приходя все въ большую ярость, заливаясь гнѣвными слезами.
   Совершенно оглушенный тѣмъ, что онъ услышалъ, мальчикъ въ замѣшательствѣ размазываетъ рукою грязь по лицу п. уставившись въ землю, дрожитъ съ головы до ногъ, такъ что трясется вся груда досокъ, къ которой онъ прислонился.
   Алланъ простымъ, по выразительнымъ жестомъ останавливаетъ женщину.
   -- Ричардъ говорилъ мнѣ, бормочетъ онъ,-- да, я о немъ слышалъ. Погодите минутку... Я съ нимъ поговорю.
   Онъ отходить въ сторону и нѣсколько минутъ стоитъ неподвижно, разсѣянно глядя передъ собой; когда онъ возвращается, его лицо спокойно, но женщина къ своему изумленію замѣчаетъ теперь, что онъ какъ будто борется съ невольнымъ отвращеніемъ къ мальчику.
   -- Ты слышалъ, что она говорить? Встань!
   Мальчикъ, весь дрожа, медленно становится на ноги и принимаетъ позу, которую обыкновенно принимаютъ ему подобные, находясь въ затруднительномъ положеніи,-- высоко приподнимаетъ плечи, прислоняется бокомъ къ грудѣ досокъ и украдкой почесываетъ правой рукой лѣвую, а лѣвой ногой треть правую.
   -- Ты слышалъ, что она говоритъ? Она говоритъ правду, я это знаю. Съ тѣхъ поръ ты жилъ здѣсь?
   -- Провались я на этомъ мѣстѣ, если до сегодняшняго дня хоть разъ приходилъ сюда.
   -- А зачѣмъ теперь пришелъ?
   Джо озирается, какъ загнанный звѣрь, потомъ смотритъ на ноги спрашивающаго и наконецъ отвѣчаетъ:
   -- Я ничего не знаю, ничего не умѣю, ничего не могу заработать. Мнѣ нечего ѣсть, я боленъ. Я подумалъ: пойду я въ Томъ-Отшельникъ, пока еще никто не вставалъ, спрячусь гдѣ нибудь въ развалинахъ, а когда стемнѣетъ, пойду попрошу деньжонокъ у мистера Снегсби. Онъ не откажетъ, онъ всегда даетъ сколько нибудь, не то что мистрисъ Снегсби -- она то всегда меня прогоняетъ, да и всѣ меня гоняютъ.
   -- Откуда ты теперь явился?
   Джо опять озирается, опять упирается взглядомъ въ колѣни допрашивающаго и въ заключеніе отворачивается съ такимъ видомъ, какъ будто рѣшился хранить молчаніе.
   -- Слышишь, я спрашиваю, откуда ты явился?
   -- Шатался далеко, отсюда не видать.
   Алланъ дѣлаетъ надъ собой огромное усиліе, и побѣдивъ свое отвращеніе, подходитъ ближе и съ участіемъ склоняется надъ нимъ.
   -- Скажи мнѣ, отчего ты оставилъ тотъ домъ, куда, на свое несчастіе, привела тебя добрая леди, сжалившись надъ тобою.
   Тутъ Джо, позабывъ о своемъ прежнемъ намѣреніи, внезапно разражается горячимъ потокомъ словъ; обращаясь къ женщинѣ, онъ объявляетъ, что ничего не зналъ о болѣзни молодой леди,-- въ первый разъ слышитъ,-- онъ ни за что въ свѣтѣ не пошелъ-бы за ней, еслибъ зналъ, что она заболѣетъ; для нея онъ готовъ дать изрѣзать себя на куски,-- она была такъ добра къ нему, очень добра.-- Его слова сопровождаются горькими рыданіями, и по всему видно, что онъ говоритъ вполнѣ искренно.
   Алланъ Вудкортъ убѣждается, что тутъ нѣтъ притворства и, принудивъ себя дотронуться до него, ласково говорить.
   -- Полно, Джо, разскажи все, какъ было.
   -- Нѣтъ, не смѣю. Джо опять отворачивается и принимаетъ прежнюю позу.-- Не смѣю и не хочу.
   Алланъ продолжаетъ его уговаривать, наконецъ Джо подымаетъ голову и, оглянувшись кругомъ, говоритъ шепотомъ:
   -- Ну, такъ и быть, кое что скажу. Меня увели оттуда. Вотъ вамъ!
   -- Увели! Ночью?
   Джо такъ боится, не подслушиваютъ-ли его, что оглядываетъ не только весь переулокъ, но и всю груду досокъ, подозрительно косясь на щели, точно боится, не прячется-ли кто за ней, не смотрятъ-ли на него сверху.
   -- Кто тебя увелъ?
   -- Не смѣю назвать? Не смѣю, сэръ.
   -- Мнѣ нужно это знать. Скажи ради той молодой леди. Положись на меня, я никому не скажу.
   -- А какъ онъ услышитъ? возражаетъ Джо, боязливо качая головой.
   -- Да вѣдь его здѣсь нѣтъ...
   -- Вы такъ думаете! Онъ вездѣ. Нѣтъ такого мѣста, куда бы онъ не пробрался.
   Алланъ недоумѣваетъ, но ему сдается, что въ странныхъ рѣчахъ мальчика кроется правда, поэтому онъ терпѣливо ждетъ болѣе яснаго отвѣта. Это терпѣніе обезоруживаетъ Джо и наконецъ съ отчаяніемъ онъ шепчетъ доктору на ухо какое-то имя.
   -- А, вотъ кто! Что же ты сдѣлалъ?
   -- Ничего, сэръ. Я ничѣмъ ихъ не прогнѣвилъ, кромѣ того, что останавливался иной разъ, а мнѣ приказано проходить -- да вотъ еще разслѣдованіе. Теперь я не останавливаюсь, пока не дойду до кладбища, больше мнѣ некуда идти.
   -- Нѣтъ, Джо, мы постараемся, чтобъ ты не попалъ на кладбище. Но скажи-же, что онъ съ тобою сдѣлалъ?
   -- Отвелъ меня въ гошпиталь, шепчетъ Джо,-- какъ меня вылсчили, далъ мнѣ четыре монеты -- полукроны что ли и говоритъ: "Убирайся, ты никому здѣсь не нуженъ; ступай себѣ по добру по здорову и не смѣй останавливаться! Чтобъ, говоритъ, я тебя никогда не видѣлъ. Ближе какъ на сорокъ миль, говоритъ, и не подходи къ Лондону, а то раскаешься". И если онъ увидитъ, будетъ плохо, а онъ увидитъ, побей меня Богъ! Пока я маюсь на бѣломъ свѣтѣ, мнѣ отъ него не спрятаться,-- такъ заключаетъ Джо свой разсказъ, сопровождаемый прежними предосторожностями и тревожными поглядываніями по сторонамъ.
   Алланъ нѣсколько времени стоитъ въ раздумьи, потомъ, обращаясь къ женщинѣ и ободряя Джо взглядомъ, говоритъ:
   -- Онъ не такой неблагодарный, какъ вы думали. Были причины, заставившія его уйти оттуда, хотя но моему и не важныя.
   -- Благодарю васъ, сэръ, благодарю! восклицаетъ Джо.-- Ну, что, теперь вы видите, что понапрасну меня обидѣли? Передайте молодой леди то, что сказалъ джентльменъ, и я не стану на васъ сердиться, вы добрый. Я помню, какъ вы были добры ко мнѣ.
   -- Джо, говорить мальчику Алланъ, -- чѣмъ прятаться въ развалинахъ, пойдемъ-ка лучше со мною: я пріищу для тебя мѣстечко получше. Чтобъ на насъ не обратили вниманія, я пойду по одной сторонѣ, а ты по другой; я знаю, что если ты дашь слово, ты не убѣжишь.
   -- Не убѣгу, коли не увижу его, сэръ.
   -- Отлично, значитъ ты даешь слово. Половина города уже на ногахъ, а черезъ часъ и всѣ подымутся, пойдемъ. Прощайте, голубушка.
   -- Прощайте, сэръ; еще разъ благодарю васъ за вашу доброту.
   Сидя на своемъ мѣшкѣ, женщина съ большимъ вниманіемъ вслушивалась въ разговоръ: теперь она встаетъ и подымаетъ мѣшокъ.
   -- Скажите только молодой леди, что кабы я зналъ, то не пошелъ бы къ ней, скажите ей то, что слышали отъ джентльмена! повторяетъ Джо, кивая головой. Онъ весь дрожитъ, переступаетъ съ ноги на ногу, щурится и размазываетъ по лицу грязь, не то смѣясь, не то плача.
   -- Простившись съ женщиной, онъ слѣдуетъ за Алланомъ, крадучись по другой сторонѣ улицы и прижимаясь къ стѣнамъ домовъ. Въ такомъ порядкѣ оба выходятъ за черту Тома-Отшельника и вступаютъ въ область солнечнаго свѣта и чистаго воздуха.
   

ГЛАВА XVI.
Завѣщаніе Джо.

   Алланъ Вудкортъ и Джо идутъ по улицамъ. Высоко подымаются шпицы церквей, воздухъ при утреннемъ освѣщенія такъ ясенъ и прозраченъ, такъ мѣняетъ перспективу, что кажется будто городъ обновился за ночь. Алланъ занятъ мыслью о томъ, куда помѣстить своего спутника,-- "не странно ли, думаетъ онъ,-- что въ самомъ центрѣ цивилизаціи труднѣе найти мѣсто для существа въ человѣческомъ образѣ, чѣмъ для бродячей собаки? Но какъ это ни странно, а фактъ остается фактомъ".
   Сперва Алланъ часто оглядывается, чтобъ удостовѣриться слѣдуетъ ли за нимъ Джо, но, видя всякій разъ на противуположной сторонѣ улицы мальчика, который осторожно пробирается у самыхъ стѣнъ, цѣпляясь рукой за каждый камешекъ, за каждую дверь и бросая отъ времени до времени внимательные взоры на своего вожатаго, Алланъ вскорѣ убѣждается, что тотъ и не думаетъ бѣжать. Успокоившись на этотъ счетъ, онъ затѣмъ уже, но развлекаясь обдумываетъ что дѣлать.
   Лавка пирожника на углу улицы напоминаетъ ему о томъ, что надо сдѣлать прежде всего; онъ останавливается и знакомъ подзываетъ Джо. Тотъ переходить улицу колеблющимся, нерѣшительнымъ шагомъ; сложивъ лѣвую руку горстью, онъ вертитъ въ ней кулакомъ правой руки, растирая грязь въ природной ступкѣ природнымъ пестикомъ. Завтракъ, который поставили передъ Джо, кажется ему верхомъ роскоши; онъ принимается глотать кофе и пожирать хлѣбъ съ масломъ, оглядываясь по сторонамъ, какъ пугливый звѣрекъ. По онъ скоро перестаетъ ѣсть: онъ такъ боленъ и измученъ, что потерялъ аппетитъ.
   -- Я думалъ, что умираю отъ голода, говоритъ Джо, изумленно глядя на завтракъ:-- а кусокъ въ горло не лѣзетъ.
   Алланъ Вудкортъ кладетъ ему руку на грудь и щупаетъ пульсъ.
   -- Джо, вздохни!
   -- Тяжело, давитъ, словно телѣга ѣдетъ... говоритъ Джо.
   Онъ могъ бы прибавить: и стучитъ какъ телѣга, но не прибавляетъ, а только бормочетъ:
   -- Меня гонятъ, сэръ.
   Алланъ смотритъ, пѣть ли по близости аптеки; аптеки нѣтъ, но есть таверна, это еще лучше. Онъ приноситъ вина, даетъ мальчику выпить и внимательно наблюдаетъ за нимъ. Вино быстро его оживляетъ.
   -- Выпей-ка еще, Джо! Такъ. Теперь отдохни минутъ пять, а танъ опять въ путь.
   Оставивъ Джо на скамьѣ въ лавчонкѣ, Алланъ Вудкортъ прохаживается на солнцѣ, поглядывая украдкой на мальчика, чтобъ тотъ не замѣтилъ, что за нимъ наблюдаютъ. Мальчикъ согрѣлся и оживился; если только можетъ проясниться такое измученное лицо, то его лицо прояснилось; онъ принимается ѣсть хлѣбъ, который раньше безнадежно отложилъ въ сторону. Замѣтивъ эти благопріятные признаки, Алланъ завязываетъ съ нимъ бесѣду и съ немалымъ удивленіемъ узнаетъ о леди подъ вуалью и о послѣдствіяхъ этого приключенія. Джо медленно жуетъ и медленно разсказываетъ; когда и повѣсть, и хлѣбъ кончены, они опять пускаются въ путь.
   Алланъ рѣшилъ посовѣтоватся о мальчикѣ со своей старинной паціенткой, доброй хлопотуньей, миссъ Флайтъ, и теперь направляется къ предѣламъ той мѣстности, гдѣ впервые встрѣтился съ Джо. Но все измѣнилось въ лавкѣ тряпья и бутылокъ: миссъ Флайтъ тамъ больше не живетъ, лавка заперта и какая-то особа неопредѣленнаго возраста съ рѣзкими чертами лица, покрытаго пылью (никто иная, какъ интересная Юдифь), отвѣчаетъ на его вопросы очень кратко и съ кислой миной. Впрочемъ, посѣтитель доволенъ и такими отвѣтами: онъ узналъ, что миссъ Флайтъ со своими птицами водворилась въ Белль-Ярдѣ у мистрисъ Блиндеръ. Это очень близко, и скоро миссъ Флайтъ, которая встаетъ очень рано, такъ какъ но можетъ опоздать къ началу засѣданій судейскаго Дивана, гдѣ предсѣдательствуетъ ея лучшій другъ лордъ-канцлеръ, выбѣгаетъ къ своему доктору на лѣстницу и встрѣчаетъ его съ распростертыми объятіями и радостными слезами.
   -- Мой дорогой докторъ! Высокопревосходительный, храбрѣйшій и славнѣйшій изъ офицеровъ! восклицаетъ миссъ Флайтъ.
   Миссъ Флайтъ выражается нѣсколько странно, но рѣчь ея такъ искренна и чистосердечна, какъ дай Богъ любому умнику. Алланъ, всегда внимательный къ бѣдной старухѣ, терпѣливо ждетъ, когда она кончитъ съ изъявленіями восторга, и тогда только, указавъ на дрожащаго на порогѣ мальчика, говоритъ зачѣмъ онъ пришелъ.
   -- Нельзя ли помѣстить его гдѣ-нибудь поблизости? Вы, при вашемъ умѣ и опытности, навѣрное можете дать мнѣ хорошій совѣтъ.
   Чрезвычайно польщенная комплиментомъ, миссъ Флайтъ начинаетъ обдумывать этотъ вопросъ, но долго ей ничего не приходитъ въ голову. У мистрисъ Блиндеръ все занято, она сама занимаетъ комнату бѣднаго Гридли.
   -- Ахъ, Гридли! восклицаетъ она, всплеснувъ руками.-- А, придумала! Дорогой докторъ, намъ поможетъ генералъ Джоржъ!
   И миссъ Флайтъ бѣжитъ къ себѣ на верхъ, чтобы надѣть свою жалкую шляпку, истрепанную шаль и захватить ридикюль съ документами. Вернувшись во всеоружіи, она въ нѣсколькихъ безсвязныхъ словахъ объясняетъ доктору, что генералъ Джоржъ, котораго она иногда посѣщаетъ, знаетъ ея дорогую Фицъ-Джерндайсъ и принимаетъ большое участіе во всемъ, что до нея касается; изъ этого Алланъ заключаетъ, что теперь они на вѣрномъ пути. Онъ говоритъ Джо въ видѣ ободренія, что скоро конецъ ихъ странствіямъ, и они идутъ къ генералу; къ счастью это близко.
   Наружный видъ галлереи Джоржа производитъ на Аллана самое благопріятное впечатлѣніе и предвѣщаетъ удачу, ему внушаетъ довѣріе и фигура самаго мистера Джоржа, котораго они застаютъ за утренними упражненіями: онъ безъ сюртука и его мускулы, развитые постоянными занятіями со шпагой и съ гимнастическими гирями, выпукло обрисовываются подъ тонкими рукавами рубашки, въ зубахъ онъ держитъ неизмѣнную трубку.
   -- Честь имѣю кланяться, сэръ, говоритъ Джоржъ, отдавая поклонъ по военному и съ добродушной улыбкой, освѣщающей все его лицо до корней курчавыхъ волосъ, почтительно выслушиваетъ миссъ Флайтъ, которая торжественно и многословно выполняетъ церемонію представленія.
   Мистеръ Джоржъ вторично кланяется.
   -- Морякъ, сэръ?
   -- Горжусь тѣмъ, что меня приняли за моряка, но я всего только корабельный врачъ.
   -- Неужели, сэръ! А я думалъ, что вы изъ синихъ мундировъ.
   Алланъ выражаетъ надежду, что ради этого мистеръ Джоржъ быть можетъ скорѣе извинитъ его вторженіе, а главное не броситъ своей трубки, какъ, повидимому, намѣревался сдѣлать мистеръ Джоржъ.
   -- Вы очень добры сэръ. Такъ какъ я знаю по опыту, что моя трубка но безпокоитъ миссъ Флайтъ, то, если и вамъ она не будетъ непріятна... и вмѣсто окончаніи фразы мистеръ Джоржъ опять засовываетъ трубку въ ротъ.
   Алланъ разсказываетъ ему исторію Джо, солдатъ слушаетъ его съ серьезнымъ лицомъ.
   -- Вотъ этотъ парень? спрашиваетъ мистеръ Джоржъ, взглянувъ на входную дверь, у которой стоить Джо, глазѣя на огромныя, совершенно непонятныя для него буквы, выведенныя на бѣлой стѣнѣ.
   -- Да. Я въ большомъ затрудненіи, мистеръ Джоржъ. Помѣщать его въ госпиталь, даже еслибъ можно было его немедленно туда пристроить и уломать его тамъ остаться, маѣ не хочется, ибо я предвижу, что онъ тамъ долго не усидитъ. Рабочій домъ по моему тоже не годится, еслибъ даже, чтобы опредѣлить его туда, у меня хватило терпѣнія выслушивать разныя отговорки, клянчить, пройти по всѣмъ мытарствамъ. Система, до которой, признаюсь, я не охотникъ.
   -- Кто же до этого охотникъ! замѣчаетъ мистеръ Джоржъ.
   -- Я убѣжденъ, что онъ не останется ни въ больницѣ, ни въ рабочемъ домѣ, ибо чувствуетъ необъяснимый ужасъ къ одному человѣку, который запретилъ ему являться въ Лондонъ; по своему невѣжеству онъ считаетъ этого человѣка вездѣсущимъ и всевѣдущимъ.
   -- Простите, сэръ, вы не назвали имени этого человѣка, или это тайна?
   -- Мальчикъ дѣлаетъ изъ него тайну, но я скажу вамъ,-- это Беккетъ.
   -- Тотъ, что служить въ тайной полиціи?
   Да -- Я его знаю, сэръ, говоритъ мистеръ Джоржъ, выпустивъ клубъ дыму и вздохнувъ всею грудью;-- мальчикъ отчасти правъ, потому что... это ловкая шельма. Мистеръ Джоржь умолкаетъ и продолжаетъ курить, многозначительно поглядывая на миссъ Флайтъ.
   -- Я хотѣлъ-бы дать знать мистеру Джерндайсу и миссъ Соммерсонъ, что нашелся этотъ мальчикъ, разсказывающій такую странную исторію, и устроить такъ, чтобъ они могли, если пожелаютъ, повидаться съ нимъ; поэтому въ настоящее время я хотѣлъ бы помѣстить его въ какой нибудь приличной квартирѣ у людей порядочныхъ. Но, какъ видите, самъ Джо че очень то приличенъ, продолжаетъ Алланъ, замѣтивъ, что мистеръ Джоржъ смотритъ на мальчика,-- въ этомъ-то и затрудненіе. Не знаете-ли вы кого нибудь, кто согласился-бы принять его на нѣкоторое время? Я заплачу впередъ.
   Задавая этотъ вопросъ, Алланъ замѣчаетъ возлѣ сержанта какого-то уродца съ грязнымъ лицомъ, который не сводитъ глазъ съ лица мастера Джоржа. Сдѣлавъ нѣсколько затяжекъ, сержантъ вопросительно взглядываетъ на уродца, тотъ отвѣчаетъ ему выразительнымъ подмигиваніемъ.
   -- Доложу вамъ, сэръ, что я охотно дамъ разбить себѣ голову, если это можетъ доставить удовольствіе миссъ Соммерсонъ, и считаю великой честью оказать ей всякую самую ничтожную услугу. Вы видите наше помѣщеніе: мы съ Филемъ живемъ какъ бездомные бродяги; если это помѣщеніе вамъ подходитъ, можете имъ располагать для мальчика. Платы не требуется, кромѣ какъ за паекъ. Наши дѣла, сэръ, далеко не процвѣтаютъ, насъ могутъ каждую минуту вытолкать въ шею. Но въ такомъ видѣ, какъ оно есть, и до тѣхъ поръ, пока мы его занимаемъ,-- это помѣщеніе къ вашимъ услугамъ, сэръ. Мистеръ Джоржъ сопровождаетъ эту рѣчь выразительнымъ жестомъ и добавляетъ:-- Такъ какъ вы принадлежите къ медицинскому сословію, то полагаю, я могу разсчитывать, что болѣзнь этого несчастнаго навѣрное не заразительна?
   Алланъ въ этомъ совершенно увѣренъ.
   -- Потому что, сэръ, мы видѣли уже, чѣмъ это грозитъ, говоритъ мистеръ Джоржъ, грустно качая головой.
   Новый знакомый мистера Джоржа отвѣчаетъ только тяжелымъ вздохомъ.
   -- Но долгомъ считаю сказать вамъ, что онъ плохъ, говоритъ Алланъ, подтвердивъ еще разъ свое увѣреніе въ незаразительности болѣзни.-- Онъ очень слабъ и истощенъ, имало надежды, чтобъ онъ поправился.
   -- Вы думаете, что его болѣзнь смертельна.
   -- Боюсь, что такъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сэръ, мнѣ кажется, чѣмъ скорѣе взять его съ улицы, тѣмъ лучше, говоритъ сержантъ рѣшительномъ тономъ.-- Эй, Филь, приведи парня!
   По слову командира мистеръ Скводъ бочкомъ устремляется къ выходу; мистеръ Джоржъ откладываетъ въ сторону выкуренную трубку.
   Вотъ и Джо. Онъ не изъ Такагупекихъ индѣйцевъ мистрисъ Пардигль, объ не изъ Барріобула-Га и потому не принадлежитъ къ числу агнцевъ, пасомыхъ мистрисъ Джеллиби: то, что въ немъ есть непріятнаго, не смягчается отдаленностью пространства и знакомства, онъ не заморское произведеніе, онъ одинъ изъ обыкновеннѣйшихъ продуктовъ отечественной фабрикаціи.
   Грязный, безобразный, оскорбляющій наши утонченныя чувства, онъ только душою язычникъ, а тѣломъ -- одно изъ самыхъ обыкновеннѣйшихъ твореній, порожденныхъ нашими улицами. Отечественная грязь облѣпляетъ его, отечественные паразиты пожираютъ его отечественныя язвы и отечественное рубище покрываетъ его тѣло; невѣжество, которое ставитъ это созданіе съ безсмертной душой ниже безсловесныхъ животныхъ, взросло на отечественной почвѣ, въ отечественномъ климатѣ. Вступи впередъ, Джо. Съ ногъ до головы въ тебѣ нѣтъ ничего интереснаго! Медленно волоча ноги. Джо входитъ въ галлерею, останавливается у двери, сжавшись въ комочекъ и не подымая глазъ; повидимому онъ чувствуетъ, что производитъ на присутствующихъ отталкивающее впечатлѣніе и всей своей особой, и тѣмъ, чему былъ невольной причиной. Онъ тоже чуждается этихъ людей: у него нѣтъ ничего общаго съ ними, ему пѣть мѣста между ними; у него ни съ кѣмъ нѣтъ общаго, ему нигдѣ нѣтъ мѣста: ни между животными, ни между людьми.
   -- Джо, взгляни сюда,-- это мистеръ Джоржъ.
   Джо долго не рѣшается отвести глазъ отъ пола, подымаетъ ихъ на мгновеніе и сейчасъ же опускаетъ.
   -- Это твой другъ, онъ беретъ тебя къ себѣ.
   Джо загребаетъ воздухъ рукой точно ложкой (вѣроятно этотъ жесть долженъ означать поклонъ), переступаетъ съ ноги на ногу, мнется на мѣстѣ и послѣ нѣкотораго размышленія бормочетъ, что онъ много благодаренъ.
   -- Здѣсь ты будешь въ полной безопасности. Теперь тебѣ. остается только слушаться и выздоравливать. И помни, Джо, ты долженъ сказать намъ всю правду о томъ, что съ тобой было.
   -- Провались я на этомъ мѣстѣ, если не скажу! говоритъ Джо, прибѣгая къ своему любимому обороту.-- Я не дѣлалъ ровно ничего кромѣ того, что разсказалъ вамъ и изъ за чего попалъ въ бѣду. До тѣхъ поръ у меня только и была одна бѣда, что я голодаю, ничего не умѣю, ничего не знаю.
   -- Вѣрно, Джо. Слушай, что тебѣ скажетъ мистеръ Джоржъ, я вижу, что онъ хочетъ поговорить съ тобою.
   -- Я только хотѣлъ указать ему, сэръ гдѣ онъ можетъ лечь и выспаться. Иди-ка сюда! Съ этими словами мистеръ Джоржъ ведетъ Джо на другой конецъ галлереи и отворяетъ дверь чуланчика.-- Вотъ тутъ ты будешь спать, здѣсь есть матрацъ, и если ты будешь хорошо себя вести, то останешься у меня пока захочетъ мистеръ... извините, сэръ (солдатъ справляется съ карточкой, поданной ему докторомъ),-- мистеръ Вудкортъ. Не пугайся, когда услышишь выстрѣлъ: стрѣлять будутъ въ мишень, а не въ тебя. Я хотѣлъ бы посовѣтовать вамъ одну вещь, сэръ.-- Филь, подойди сюда.
   Филь идетъ на зовъ командира по всѣмъ правиламъ своей тактики.
   -- Сэръ, вотъ человѣкъ, котораго ребенкомъ нашли въ канавѣ, слѣдовательно ему вполнѣ естественно принять участіе въ этомъ несчастномъ; не такъ-ли Филь?
   -- Точно такъ, командиръ.
   -- Мнѣ пришло въ голову, сэръ, продолжаетъ мистеръ Джоржъ самоувѣреннымъ тономъ стараго служаки, подающаго свой голосъ на военномъ совѣтѣ, собравшемся вокругъ барабана на полѣ битвы,-- не худо бы, чтобъ этотъ человѣкъ сводилъ парня въ баню и купилъ ему хоть какую нибудь одежду...
   -- О, предусмотрительный мистеръ Джоржъ, я только что хотѣлъ васъ объ этомъ просить! говоритъ Алланъ, вынимая кошелекъ.
   И такъ Джо въ сопровожденіи Филя отправляется, чтобъ заняться приведеніемъ въ порядокъ своей особы.
   Миссъ Флайтъ, совершенно восхищенная успѣхомъ своей выдумки, торопится въ судъ, опасаясь какъ-бы лордъ-канцлеръ не сталъ о ней безпокоиться и какъ-бы, чего Боже сохрани, въ ея отсутствіе не вынесли рѣшенія, котораго она такъ долго ожидаетъ; "вѣдь вы понимаете, высокоуважаемый генералъ, и вы, дорогой докторъ, что послѣ столькихъ лѣтъ ожиданія такое несчастіе было-бы смѣшно до нелѣпости"!
   Алланъ тоже уходитъ за лекарствомъ для мальчика; аптека близко, онъ скоро возвращается и присоединяется къ сержанту, марширующему по галлереѣ.
   -- Насколько я понялъ, сэръ, вы хорошо знаете миссъ Соммерсонъ? спрашиваетъ его мистеръ Джоржъ.
   -- Да.
   -- Вы не родственникъ-ли ея, сэръ?
   -- Нѣтъ.
   -- Извините мое любопытство, сэръ. Мнѣ подумалось, не оттого ли вы принимаете такое участіе въ этомъ бѣднякѣ, что миссъ Соммерсонъ, на свое несчастіе, принимала въ немъ участіе; по крайней мѣрѣ я могу сказать это о себѣ.
   -- И я тоже, мистеръ Джоржъ.
   Сержантъ искоса окидываетъ взглядомъ смуглое лицо доктора, его темные глаза, всю его высокую фигуру и повидимому остается доволенъ результатомъ осмотра.
   -- Пока вы ходили, сэръ, я все думалъ объ этомъ парнѣ и кажись могу безошибочно сказать, что знаю домъ въ Линкольнъ-Иннъ-Фильдсѣ, куда водилъ его Беккетъ. Парень не знаетъ имени человѣка, который тамъ живетъ, но я могу сказать: это Телькингорнъ. Это вѣрно, какъ дважды-два-четыре.
   -- Телькингорнъ? повторяетъ Алланъ, вопросительно глядя на сержанта.
   -- Да, сэръ. Я знаю его и знаю, что онъ и раньше имѣлъ дѣла съ Беккетомъ по поводу одного, теперь уже умершаго человѣка, который его оскорбилъ. Да, сэръ, на свое горе я знаю Телькингорна.
   Аллану, разумѣется, очень интересно знать, что это за человѣкъ.
   -- Что это за человѣкъ? Вы спрашиваете про наружность?
   -- Въ лицо-то я его знаю. Нѣтъ, каково съ нимъ имѣть дѣло?
   -- Ну, такъ я скажу вамъ, сэръ, говоритъ сержантъ, внезапно распаляясь гнѣвомъ и покраснѣвъ какъ макъ,-- это ужасный, отвратительный человѣкъ! Это даже не человѣкъ, а просто / заржавленный карабинъ. Онъ поджариваетъ васъ на медленномъ огнѣ. Клянусь Георгіемъ! Онъ причинилъ мнѣ больше тревогъ, непріятностей и огорченій, чѣмъ всѣ другіе люди вмѣстѣ взятые. Вотъ какой человѣкъ Телькингорнъ!
   -- Простите, что затронулъ ваше больное мѣсто.
   -- Вы ничуть не виноваты, сэръ, но въ самомъ дѣлѣ это мое больное мѣсто. Сержантъ останавливается, широко разставляетъ ноги и подноситъ широкую ладонь къ воображаемымъ усамъ.-- Судите сами: онъ взялъ такую власть надо мною, что, какъ я уже говорилъ, можетъ въ каждую минуту вытолкать меня отсюда въ шею. Онъ постоянно держитъ меня подъ страхомъ, не хочетъ выпустить изъ когтей и не хочетъ проглотить. Иду къ нему, чтобъ внести деньги, или справиться о срокѣ платежа,-- онъ не хочетъ ни принять, ни выслушать меня и отправляетъ къ Мельхиседеку въ Клиффордсъ-Иннъ, а Мельхиседекъ изъ Клиффордсъ-Инна отправляетъ опять къ нему, и вотъ я, какъ маятникъ, хожу отъ одного къ другому. Точно я сдѣланъ изъ такого же камня, какъ онъ самъ! Вся моя жизнь проходитъ теперь въ томъ, что я шатаюсь около его порога, а ему и горя мало! Онъ к въ усъ не дуетъ! Ужъ именно старый, заржавленный карабинъ. Онъ доведетъ меня до того... Ба! я хотѣлъ сказать глупость, забылся! виноватъ, мистеръ Вудкортъ. Сержантъ возобновляетъ свою маршировку;-- Скажу только одно: счастье его, что онъ старый человѣкъ. Очень радъ, что мнѣ никогда не придется сойтись съ нимъ въ открытомъ полѣ, потому что, случись это при томъ бѣшенствѣ, до котораго онъ меня доводитъ, ему бы не сдобровать!
   Мистеръ Джоржъ такъ разгорячился, что чувствуетъ необходимость утереть лицо рукавомъ; даже и тогда, когда насвистывавшемъ національнаго гимна ему удается успокоить душевную бурю, его грудь все еще тяжело дышетъ, а голова трясется, не говоря уже о томъ, что онъ безпрестанно хватается за открытый воротъ рубашки, точно ему тѣсно и онъ боится задохнуться. Словомъ Алланъ Вудкортъ нисколько не сомнѣвается, что мистеру Телькингорну не сдобровать бы въ случаѣ вышеупомянутой встрѣчи въ открытомъ полѣ.
   Тутъ возвращается Джо со своимъ вожатымъ, который заботливо укладываетъ его въ постель. Аллапъ собственноручно выполняетъ надъ больнымъ все, что предписываетъ врачебная наука, поручаетъ больного Филю и даетъ ему всѣ нужныя инструкціи.
   Утро уже на исходѣ, когда Алланъ можетъ наконецъ отправиться домой, но и тутъ не даетъ себѣ отдыха: наскоро позавтракавъ и переодѣвшись, онъ ѣдетъ къ мистеру Джерндайсу и сообщаетъ ему о своей находкѣ.
   Мистеръ Джерндайсъ выказываетъ глубокій интересъ ко всему, сообщепоому Алланомъ, ѣдетъ вмѣстѣ съ нимъ къ больному и, какъ надежному другу, повѣряетъ ему, что дѣйствительно есть причины хранить это происшествіе въ глубокой тайнѣ.
   Мистеру Джерндайсу Джо почти дословно повторяетъ свой разсказъ; разница только въ томъ, что теперь телѣга давитъ еще тяжело и звучитъ еще глуше.
   -- Оставьте меня здѣсь,-- мнѣ тутъ такъ покойно,-- не гоните меня, говоритъ Джо слабѣющимъ голосомъ,-- пожалуйста, если кому-нибудь изъ васъ случится идти тамъ, гдѣ я прежде стоялъ съ метлой, скажите мистеру Снегсби, что Джо, котораго онъ знаетъ, все идетъ впередъ, какъ приказано, и что я ему много благодаренъ. Кабы такой несчастный, какъ я, умѣлъ благодарить, то благодарилъ бы еще больше.
   Втеченіе двухъ дней Джо безпрестанно заговариваетъ о мистерѣ Снегсби, такъ что Алланъ, по своей добротѣ, рѣшается, посовѣтовавшись съ мистеромъ Джерндайсомъ, сходить въ Куксъ-Кортъ, пока еще телѣга не сломалась.
   Мистеръ Снегсби въ сѣромъ рабочемъ камзолѣ и люстриновыхъ нарукавникахъ просматриваетъ, стоя за конторкой, только что полученный отъ переписчиковъ контрактъ изъ множества пергаментныхъ листовъ, необъятный, какъ пустыня, и такой же унылый; только изрѣдка попадающіяся большія буквы нѣсколько нарушаютъ томительное однообразіе пустыни и спасаютъ путника отъ отчаянія. Мистеръ Снегсби прерываетъ свое занятіе и привѣтствуетъ посѣтителя тѣмъ кашлемъ, который у него всегда предшествуетъ дѣловымъ переговорамъ.
   -- Не узнаете меня, мистеръ Снегсби?
   Прежнія опасенія все еще владѣютъ душой бумажнаго торговца, сердце его начинаетъ усиленно биться, онъ едва можетъ отвѣчать:
   -- Нѣтъ, сэръ, не могу припомнить. Мнѣ кажется,-- будемъ говорить прямо,-- что я никогда васъ не видалъ.
   -- Два раза, сэръ; разъ у смертнаго ложа, другой...
   "Начинается", думаетъ бѣдный коммиссіонеръ, узнавъ посѣтителя. "Теперь дошло до самаго главнаго, скоро будетъ взрывъ". Но онъ сохраняетъ еще на столько присутствія духа, чтобъ провести посѣтителя въ комнату за лавкой и затворить дверь.
   -- Вы женаты, сэръ?
   -- Нѣтъ.
   -- Хоть вы и холостой, но не постараетесь-ли говорить потише, печально шепчетъ мистеръ Снегсби.-- Пусть пропадетъ мое торговое заведеніе и пятьсотъ фунтовъ въ придачу, если моя женушка насъ не подслушиваетъ!
   Мистеръ Снегсби опускается на стулъ въ глубокомъ уныніи и прислоняется къ конторкѣ.
   -- Своихъ секретовъ у меня никогда не бываетъ, сэръ; я ни разу не обманулъ моей женушки съ того дня, какъ далъ ей свое имя. Я ничего не желалъ скрывать отъ нея, будемъ говорить прямо, не могъ скрывать, не смѣлъ. И вотъ теперь я до такой степени опутанъ тайнами и секретами, что жизнь стала мнѣ въ тягость.
   Посѣтитель изъявляетъ свое соболѣзнованіе и спрашиваетъ хозяина: не помнитъ-ли онъ Джо?
   Тяжелый вздохъ вырывается изъ груди мистера Снегсби.
   -- Вы не могли назвать ни одного человѣка, разумѣется кромѣ меня, противъ котораго моя женушка была бы такъ непоколебимо вооружена, какъ противъ Джо.
   Алланъ освѣдомляется, за что мистрисъ Снегсби такъ нерасположена къ Джо?
   -- За что? съ отчаяніемъ восклицаетъ мистеръ Снегсби, схватившись за единственный клокъ волосъ, уцѣлѣвшій на затылкѣ его лысой головы.-- Развѣ я знаю! Вы не задали бы такого вопроса женатому человѣку, еслибъ сами не были холостъ. Дай вамъ Богъ подольше остаться холостымъ!
   Закончивъ свою рѣчь такимъ добрымъ пожеланіемъ, мистеръ Снегсби выражаетъ кашлемъ свою покорность Провидѣнію и, скрѣпя сердце, рѣшается выслушать доктора.
   Когда тотъ кончилъ, взволнованный мистеръ Снегсби мѣняется въ лицѣ и говоритъ подавленнымъ голосомъ:
   -- Опять! И съ другой стороны тоже! одинъ торжественно запрещаетъ мнѣ говорить о Джо даже моей женушкѣ, другой -- то-есть вы сэръ, точно также запрещаетъ упоминать о Джо кому бы то ни было, а особенно тому первому. Есть отъ чего помѣшаться! Да вѣдь такъ,-- будемъ говорить прямо,-- угодишь прямо въ Бедламъ {Сумасшедшій домъ. Примѣчаніе переводчика.}!
   Но это все-таки лучше того, чего ожидалъ мистеръ Снегсби: онъ не взлетаетъ на воздухъ отъ взрыва мины, не летятъ кубаремъ въ разверзшуюся пропасть. Будучи человѣкомъ съ мягкимъ сердцемъ, онъ крайне опечаленъ тѣмъ, что услышалъ о положеніи Джо; и обѣщаетъ "заглянуть вечеркомъ, если можно будетъ устроить это половчѣе".
   И вечеркомъ онъ исполняетъ свое обѣщаніе, но нетрудно догадаться, что ему не удается провести мистрисъ Снегсби.
   Джо очень радъ видѣть своего стараго друга и, когда остается съ нимъ наединѣ, объявляетъ, что мистеръ Снегсби необыкновенно добръ, притащившись въ такую даль, чтобъ навѣстить его. Растроганный мистеръ Снегсби немедленно кладетъ на столъ полукрону,-- волшебное лекарство, которое, по его мнѣнію, должно врачевать всякіе недуги.
   -- Какъ ты себя чувствуешь, бѣдный парнюга? спрашиваетъ мистеръ Снегсби мальчика, сочувственно кашляя.
   -- Мнѣ теперь счастье, мистеръ Снегсби, отвѣчаетъ Джо,-- я ни въ чемъ не нуждаюсь. Мнѣ такъ хорошо, что вы не можете себѣ представить. Мистеръ Снегсби! Я очень горюю, что сдѣлалъ это, но, ей Богу, я не затѣмъ пошелъ туда.
   Коммиссіонеръ тихонько кладетъ на столъ другую полукрону и спрашиваетъ, о чемъ именно онъ горюетъ, что такое онъ сдѣлалъ?
   -- Мистеръ Снегсби, я пошелъ туда и занесъ болѣзнь этой леди, что приходила,-- не той, что прежде была, а другой,-- и никто изъ нихъ ничего мнѣ за это не сказалъ, потому что они добрые, а я такой несчастный. Леди пришла вчера навѣстить меня и говоритъ:-- Ахъ, Джо!-- А мы думали, ты пропалъ!-- такъ это она говоритъ и сѣла возлѣ, улыбается, такъ ласково смотритъ на меня и ни словечка о томъ, что я ей сдѣлалъ; я тогда отвернулся къ стѣнѣ и мистеръ Джендаръ, я видѣлъ, тоже отвернулся. А мистеръ Вудкутъ сталъ давать мнѣ чего-то выпить, онъ всегда и днемъ и ночью чего то мнѣ даетъ, и какъ наклонился онъ ко мнѣ и сказалъ, чтобъ я не горевалъ, и я вижу, что у него у самого капаютъ слезы, да, мистеръ Снегсби.
   Коммиссіонеръ кладетъ на столъ третью полукрону: ничто кромѣ повторенія этого вѣрнаго средства не можетъ успокоить его разстроенныхъ чувствъ.
   -- Я и подумалъ, мистеръ Снегсби, пожалуй вы умѣете писать крупно?
   -- Да, Джо, благодареніе Богу, умѣю.
   -- Очень, крупно, какъ можно крупнѣе? стремительно перебиваетъ его Джо.
   -- Да, мой бѣдный мальчикъ.
   Джо смѣется отъ удовольствія.
   -- Вотъ я и подумалъ, мистеръ Снегсби, что, когда наконецъ я пойду отсюда далеко, далеко, дальше чего ужъ не могу уйти, не будете ли вы такъ добры написать очень крупно, такъ чтобъ каждый могъ прочитать издали, что я взаправду очень горевалъ о томъ, что надѣлалъ, и, еслибъ зналъ, никогда не пошелъ бы туда, и что я видѣлъ, какъ корчился мистеръ Вудкутъ и какъ онъ разъ заплакалъ и прошу его простить меня. Если вы напишете это очень крупно, чтобъ всѣ поняли, онъ, быть можетъ, и простить.
   -- Всѣ поймутъ, Джо.
   Джо опять смѣется.
   -- Благодарю васъ, мистеръ Снегсби, вы очень добры, теперь мнѣ гораздо лучше.
   Добрый мистеръ Снегсби началъ было кашлять, но поперхнулся и кашель оборвался. Онъ кладетъ тихонько четвертую нолукрону -- никогда еще ему не приходилось прибѣгать къ такой большой дозѣ, -- прощается и уходитъ. Они съ Джо больше не увидятся на землѣ. Никогда не увидятся.-- Ибо телѣга, которая такъ давитъ грудь Джо, приближается къ концу своего странствія; обломанная, разбитая, она, не отдыхая ни днемъ, ни ночью, тащится въ гору по крутой каменистой дорогѣ, по скоро уже восходящее солнце не застанетъ ее на мѣстѣ.
   Филь Скводъ, выпачканный пороховымъ дымомъ, отправляетъ теперь двойныя обязанности; сидѣлки и оружейника; сидя въ углу за своимъ рабочимъ столикомъ, онъ часто поглядываетъ на Джо, ласково киваетъ ему зеленымъ банковымъ колпакомъ, одобрительно подмигиваетъ единственной бровью и говоритъ:
   -- Ободрись, мальчуганъ, ободрись!
   Сюда часто приходитъ мистеръ Джерндайсъ, а Алланъ присутствуетъ почти постоянно; и у того, и у другого часто является мысль: какъ странно судьба сплела жизнь этого отверженца съ жизнью другихъ, совершенно чуждыхъ ему людей.
   Сержантъ тоже нерѣдко заходитъ сюда, и когда на порогѣ появится его атлетическая фигура, то избытокъ жизни и силъ которымъ отъ него пышетъ, повидимому, сообщается Джо: мальчикъ отвѣчаетъ на веселый голосъ Джоржа, онъ и самъ смотритъ бодрѣе и веселѣе. Сегодня Джо не то спить, не то лежитъ въ какомъ-то оцѣпененіи. Алланъ Вудкортъ только что пришелъ и стоитъ, склонившись надъ нимъ, наблюдая этотъ разрушающійся организмъ; потомъ присаживается на край постели, какъ когда-то на смертное ложе переписчика, и выслушиваетъ сердце и грудь мальчика. Телѣга все еще катится, но скоро, ужъ скоро остановится. Джоржъ молча и неподвижно стоитъ въ дверяхъ, Филь прерываетъ свою работу и замираетъ съ молоточкомъ въ рукахъ. Мистеръ Вудкортъ оглядываете;), его лицо выражаетъ серьезное вниманіе человѣка, занятаго своимъ дѣломъ, и, бросивъ сержанту многозначительный взглядъ, онъ дѣлаетъ знакъ Филю убрать свою работу. Когда молоточекъ Филя снова застучитъ, на немъ окажется ржавое пятно.
   -- Что съ тобою, Джо? ты испугался?
   -- Мнѣ почудилось, говоритъ Джо въ испугѣ,-- мнѣ почудилось, что я опять въ Томѣ-Отшельникѣ. Здѣсь нѣтъ пикою кромѣ васъ, мистеръ Вудкортъ?
   -- Никого.
   -- И я не въ Томѣ-Отшельникѣ, скажите правду, сэръ?
   -- Нѣтъ.
   Джо опять закрываетъ глаза и бормочетъ: "Спасибо". Нѣсколько времени Алланъ внимательно за нимъ наблюдаетъ, потомъ, нагнувшись къ его уху, говоритъ тихо, во внятно:-- Джо! Знаешь-ли ты какую либо молитву?
   -- Я ничего не знаю, сэръ.
   -- Самую коротенькую.
   -- Никакой не знаю, сэръ. У мистера Снегсби какъ-то читалъ молитву мистеръ Чедбелдсъ, но я ничего не понялъ, онъ какъ будто самъ съ собою разговаривалъ. Онъ мнѣ тогда наговорилъ, но я ничего не понялъ. Бывало и другіе джентльмены приходили въ Томъ Отшельникъ и читали молитвы, и тоже все какъ будто говорили сами себѣ, или перекорялись другъ съ другомъ: вы, дескать, не такъ молитесь, какъ нужно, а съ нами они не говорили. Мы никогда ничего не знали. И я никогда не слыхалъ, какъ надо молиться.
   Чтобъ сказать все это, Джо потребовалось много времени, нужно было имѣть привычное и опытное ухо, чтобъ разслышать и понять, что онъ сказалъ. Проходитъ нѣсколько минутъ. Джо дремлетъ, или лежитъ въ забытьи; вдругъ онъ вскакиваетъ и хочетъ спрыгнуть съ постели.
   -- Джо, что съ тобой?
   -- Мнѣ пора на кладбище, сэръ! говоритъ Джо, дико озираясь.
   -- Лигъ, разскажи мнѣ, про какое кладбище ты толкуешь.
   -- Тамъ они его положили, того, кто былъ добръ ко мнѣ, очень добръ. Мнѣ тоже пора туда, я попрошу, чтобъ меня положили вмѣстѣ съ нимъ. Мнѣ надо туда, надо чтобъ меня ламъ закопали. Бывало, онъ говоритъ мнѣ: "сегодня, Джо, я такъ же бѣденъ, какъ и ты". И я скажу теперь, что я такъ-же бѣденъ, какъ онъ, и лягу съ нимъ.
   -- Послѣ, Джо, послѣ.
   -- Пожалуй они не захотятъ меня положить съ нимъ, если я пойду одинъ. Пообѣщайте мнѣ, сэръ, что вы проводите пеня и положите вмѣсѣ съ нимъ.
   -- Обѣщаю, Джо.
   -- Благодарю васъ, сэръ, благодарю. Имъ нужно будетъ найти ключъ отъ дверцы, прежде чѣмъ они меня впустятъ, потому что дверца всегда заперта. Тамъ есть ступепька я ее часто подметалъ... Ахъ, какъ стало темно, сэръ. Когда-же разсвѣтетъ?
   -- Скоро, Джо, сейчасъ.
   Сейчасъ. Телѣга разбита въ куски, трудный путь близокъ къ концу.
   -- Джо, мой голубчикъ!
   -- Я слышу, сэръ. Темно, но я иду ощупью... иду... дайте мнѣ руку.
   -- Можешь ты повторять за мной, Джо?
   -- Я стану повторять за вами что угодно, сэръ, я знаю,-- что вы ни скажете, все будетъ хорошо.
   -- Отче нашъ...
   -- Отче нашъ... какъ хорошо...
   -- Иже еси на небеси...
   -- На нсбеси... оттуда придетъ свѣтъ?
   -- Онъ уже пришелъ, Джо. Да святится имя твое...
   -- Святится... твое...
   Свѣтъ озарилъ тьму, омрачавшую его путь. Умеръ!
   Умеръ, ваша свѣтлость. Умеръ, милорды и джентльмены. Умеръ, ваше преподобіе и высокопреподобіе. Умеръ, слышите ли вы мужчины, и женщины, у кого есть въ сердцѣ искра небеснаго состраданія. Умеръ, какъ умираютъ вокругъ насъ каждый день.
   

ГЛАВА XVII.
Развязка.

   Опять Линкольнширскій замокъ закрылъ свои безчисленныя очи, опять Лондонскій отель пробудился. Въ Линкольнширѣ мертвые Дэдлоки дремлютъ въ золотыхъ рамахъ и. когда вѣтеръ стонетъ въ большой картинной галлереѣ, кажется, будто они тяжело вздыхаютъ. Въ Лондонѣ живые Дэдлоки гремятъ своими каретами, разгоняя ночной мракъ ихъ огненными глазами, а Дэдлокскіе Меркуріи, посыпавъ главы пепломъ, см рѣчь пудрой,-- въ знакъ своего уничиженія, дремлютъ не утрамъ у маленькихъ оконцевъ переднихъ.
   Фешенебельный міръ -- своеобразная планета почти пять миль въ окружности -- завертѣлся и теперь въ полномъ ходу, солнечная система почтительно движется въ назначенныхъ ей предѣлахъ.
   Тамъ, гдѣ сборища всего многочисленнѣе, гдѣ огни горятъ всего ярче, гдѣ присутствуетъ все, что чаруетъ чувства изысканностью и изяществомъ, тамъ и леди Дэдлокъ. Она не сходить съ той лучезарной высоты, которая была ею завоевана. Хотя теперь разбита ея прежняя увѣренность въ томъ, что подъ покровомъ надменности она можетъ скрыть все, что ей будетъ угодно; хотя она не знаетъ, останется ли завтра для окружающихъ такою же, какъ была сегодня, -- но не въ ея характерѣ опускать голову или сдаваться, когда на нее съ завистью устремлены тысячи глазъ.
   Про нее теперь говорятъ, что за послѣднее время она стала еща прекраснѣе, еще надменнѣе. Разслабленный кузенъ говоритъ:
   -- К'асоты хоть на цѣлую сво'у женщинъ... но какого-то т'евожнаго со'та... напоминаетъ ту безпокойную особу... у Шекспп'а, кото'ая ходитъ по ночамъ и моетъ уки.
   Мистеръ Телькингорнъ ничего не говоритъ, ни на что не смотритъ, теперь, какъ и прежде; въ своемъ старомодномъ бѣломъ галстукѣ юнъ стоитъ у дверей салоновъ, принимая покровительство пэрства и ни единымъ знакомъ не обнаружилъ своихъ чувствъ. Изъ всѣхъ мужчинъ онъ послѣдній, въ комъ можно предполагать хотя малѣйшую власть надъ миледи; изъ всѣхъ женщинъ она послѣдняя, въ комъ можно предполагать хотя малѣйшій страхъ передъ нимъ.
   Со времени ихъ послѣдняго свиданія въ башенной комнатѣ Чизни-Вуда ее мучилъ одинъ вопросъ, теперь она рѣшилась, она обдумала что ей дѣлать.
   Въ большомъ свѣтѣ утро, хотя солнце маленькихъ людей давно уже перешло за полдень. Меркуріи, измученные долгимъ глазѣньемъ въ окна, предаются въ прихожей сладкому отдохновенію, свѣсивъ головы на грудь, точно перезрѣлые подсолничники; ихъ аксельбанты и галуны еще болѣе увеличиваютъ сходство.
   Сэръ Лейстеръ въ библіотекѣ спитъ ради блага страны надъ отчетомъ парламентской коммиссіи; миледи сидитъ въ той комнатѣ, гдѣ она давала аудіенцію молодому человѣку, по имени Гуппи. Съ нею Роза; она читала ей, писала подъ ея диктовку, а теперь занята какимъ-то вышиваніемъ. Миледи долго молча смотритъ на хорошенькую головку Розы, склоненную надъ работой; сегодня она уже не въ первый разъ смотритъ на нее.
   -- Роза!
   Прелестное личико весело обращается къ миледи, но при видѣ ея серьезнаго взгляда выражаетъ недоумѣніе и безпокойство.
   -- Посмотрите, заперта ли дверь.
   Роза пополняетъ приказаніе и вернувшись смотритъ еще болѣе изумленной.
   -- Я хочу откровенно поговорить съ вами, дитя мое; я знаю, что могу разсчитывать если не на вашу разсудительность, то на вашу привязанность; поэтому передъ вами и не стану притворяться. Я ввѣряюсь вамъ; не говорите никому о томъ, что я вамъ скажу.
   Застѣнчивая красавица съ жаромъ обѣщаетъ быть достойной довѣрія миледи.
   -- Знаете ли вы, Роза, говоритъ лэди Дэдлокъ, дѣлая ей знакъ придвинуться поближе,-- знаете ли вы, что съ вами я совсѣмъ не такая, какъ съ другими?
   -- Да, миледи, со мною вы добрѣе. Я часто думаю о томъ, что только я одна знаю, какая вы на самомъ дѣлѣ.
   -- Вы такъ думаете? Бѣдное дитя!
   Какая-то насмѣшка, впрочемъ не относящаяся къ Розѣ, звучитъ въ этихъ словахъ. Устремивъ задумчивый взоръ на молодую дѣвушку, миледи умолкаетъ и какъ-то уходитъ въ себя.
   -- Думали ли вы когда нибудь, Роза, что вы мое утѣшеніе, моя отрада? Что я счастлива присутствіемъ подлѣ меня молодого существа, такого безыскусственнаго, любящаго и преданнаго, какъ вы?
   -- Не знаю, миледи, почти не смѣю надѣяться... но желала бы этого отъ всего сердца.
   -- Вѣрьте, что это такъ, моя крошка.
   Хорошенькое личико краснѣетъ отъ удовольствія, но пасмурное выраженіе прекраснаго лица миледи удерживаетъ дѣвушку отъ изъявленій радости; застѣнчивымъ взглядомъ она спрашиваетъ объясненія.
   -- Когда я скажу вамъ: Уходите, Роза, бросьте меня!-- я сказку это съ огорченіемъ и болью въ сердцѣ, и когда вы уйдете, дитя, я сильно почувствую свое одиночество.
   -- Миледи, чѣмъ я васъ прогнѣвила?
   -- Ничѣмъ. Подите сюда.
   Роза садится на скамеечку у ногъ миледи, та кладетъ, руку на ея темную головку съ той же материнской лаской, какъ въ ту достопамятную ночь, послѣ посѣщенія горнозаводчика.
   -- Я сказала вамъ, Роза, что желаю вашего счастья и устрою его, если только могу сдѣлать кого нибудь счастливымъ на землѣ. Но оставить васъ у себя я не могу; есть причины, не имѣющія никакого отношенія къ вамъ, по которымъ вамъ будетъ гораздо лучше не оставаться дольше у меня. Я рѣшила, что вы не останетесь, и написала отцу вашего жениха; сегодня онъ будетъ здѣсь. Я поступила такъ изъ любви къ вамъ.
   Плачущая дѣвушка покрываетъ поцѣлуями руки миледи. "Что будетъ со мною, когда я разстанусь съ вами!" твердить она.
   Вмѣсто отвѣта миледи цѣлуетъ ее.
   -- Ты будешь счастлива, ты будешь любима, дитя мое!
   -- Ахъ, миледи, иногда,-- простите, что позволяю себѣ говорить такъ смѣло,-- иногда мнѣ приходило въ голову, что вы несчастливы.
   -- Я!
   -- Будете ли вы счастливѣе, отославъ меня? Умоляю васъ, подумайте, позвольте мнѣ остаться съ вами, пожалуйста!
   -- Я уже сказала, дитя, что поступаю такъ ради васъ, а не ради себя! Все кончено. Помните, Роза, что по. отношенію къ вамъ я всегда та, какою вы меня теперь видите, а не та, какою я буду отнынѣ. Помните это и никому не говорите,-- сдѣлайте это для меня! Между нами теперь все кончено.
   Она отрывается отъ своей любимицы и выходитъ изъ комнаты.
   Когда, нѣсколько времени спустя, миледи вновь появляется на лѣстницѣ, она холоднѣе и высокомѣрнѣе, чѣмъ когда либо; глядя на нее теперь, можно подумать, что чувство, нѣжность, участіе навсегда исчезли со свѣта вмѣстѣ съ тѣми чудовищами, которыя населяли землю въ глубокой древности. Меркурій доложилъ о мистерѣ Роуисвелѣ -- это и есть причина появленія миледи; по она направляется не туда, гдѣ ждетъ мистеръ Роунсвель, а въ библіотеку: тамъ сэръ Лейстеръ, и миледи желаетъ сперва переговорить съ нимъ.
   -- Сэръ Лейстеръ, я хотѣла... но вы заняты.
   -- О, нѣтъ! Тутъ только мистеръ Телькингорнъ.
   Всегда близко, всегда тутъ. Ни минуты покоя, ни минуты отдыха.
   -- Виноватъ, леди Дэдлокъ. Прикажете удалиться?
   Она говоритъ, что въ этомъ нѣтъ надобности, и добавляетъ взглядомъ: вы знаете, что въ вашей власти остаться, если вы пожелаете.
   Мистеръ Телькингорнъ подвигаетъ ей кресло съ неуклюжимъ поклономъ и становится у противоположнаго окна, заслоняя собою послѣдній свѣтъ угасающаго дня; тѣнь отъ его фигуры падаетъ на миледи и омрачаетъ все вокругъ нея, какъ самъ онъ омрачаетъ ея жизнь.
   Улица, куда выходитъ окно, одна изъ самыхъ фешенебельныхъ, но какъ она печальна! Два ряда ея пышныхъ домовъ-дворцовъ такъ сурово глядятъ другъ на друга, точно это не созданія рукъ человѣческихъ изъ обыкновеннаго камня, а одушевленныя, постепенно окаменѣвшія существа. Эта улица такъ угрюма въ своемъ великолѣпіи, такъ далека отъ малѣйшаго намека на веселье, что двери и окна ея палатъ, кажется, навѣки замкнулись въ мрачномъ величіи своей черной окраски и пыли, а примыкающія къ нимъ сзади огромныя конюшни, гдѣ на просторѣ гулко раздается эхо, имѣли такой суровый видъ, какъ будто предназначены для помѣщенія каменныхъ коней благородныхъ статуй. Замысловатыя хитросплетенія изъ желѣза осѣняютъ подъѣзды палатъ, а въ глубинѣ этихъ окаменѣлыхъ бесѣдокъ разѣваютъ свою пасть гасильницы для факеловъ, вышедшихъ изъ употребленія и смѣненныхъ выскочкой-газомъ. Кое-гдѣ среди заржавленной листвы еще уцѣлѣло желѣзное кольцо, и дерзкіе мальчишки даже изловчаются бросать сквозь него шайки -- единственное употребленіе, которое имѣютъ теперь эти кольца, слѣды блаженной памяти исчезнувшаго масла. Впрочемъ масло еще не совсѣмъ покинуло эти края; кое-гдѣ виднѣются нелѣпые стеклянные стаканчики съ выпуклымъ дномъ вродѣ устрицы, которые, совершенно такъ же, какъ и ихъ владѣлецъ въ Палатѣ лордовъ, каждую ночь щурятся и дуются на дерзкіе свѣточи новѣйшихъ временъ.
   Поэтому не особенно удивительно, что леди Дэдлокъ не имѣетъ охоты взглянуть на окно, у котораго стоитъ мистеръ Телькингорнъ, и все-таки... и все-таки она бросаетъ по этому направленію одинъ взглядъ, который говоритъ о томъ, какъ дорого бы она дала, чтобъ эта черная фигура куда нибудь сгинула.
   Сэръ Лейстеръ извиняется передъ миледи. Она желала что-то сказать?
   -- Только-то, что пріѣхалъ мистеръ Роунсвель, по моему приглашенію; лучше теперь же кончить съ этимъ вопросомъ относительно молодой дѣвушки. Мнѣ это смертельно наскучило.
   -- Чѣмъ могу вамъ... служить? довольно нерѣшительно спрашиваетъ сэръ Лейстеръ.
   -- Примемъ его здѣсь и покончимъ разъ навсегда это дѣло. Не угодно ли вамъ будетъ за нимъ послать?
   -- Будьте такъ добры, мистеръ Телькингорнъ, позвоните. Благодарствуйте. Попросите пожаловать сюда... говоритъ сэръ Лейстеръ появившемуся Меркурію, не сразу вспоминая, какъ прозывается этотъ промышленникъ,-- пожаловать сюда этого желѣзнаго мастера.
   Меркурій отправляется за названнымъ джентльменомъ и вводитъ его въ библіотеку. Сэръ Лейстеръ милостиво привѣтствуетъ желѣзнаго гостя.
   -- Надѣюсь, что вы здоровы, мистеръ Роунсвель, прошу садиться.-- Мой повѣренный, мистеръ Телькингорнъ.-- Миледи пожелала говорить съ вами, мистеръ Роунсвель... сэръ Лейстеръ величественнымъ мановеніемъ руки передаетъ гостя миледи.
   -- Съ величайшимъ вниманіемъ выслушаю все, что лэдіі Дэдлокъ будетъ угодно сообщить мнѣ, отвѣчаетъ желѣзный мастеръ.
   Обернувшись къ ней, онъ находитъ, что теперь она производитъ менѣе благопріятное впечатлѣніе, чѣмъ въ первый разъ: она окружена леденящей атмосферой неприступной надменности и ничто въ ея манерахъ не вызываетъ на откровенность, какъ было въ прошлое свиданіе.
   -- Позвольте спросить васъ, сэръ, былъ ли у васъ съ вашимъ сыномъ разговоръ о его... капризѣ? спрашиваетъ леди Дэдлокъ самымъ небрежнымъ тономъ, не считая нужнымъ подарить гостя взглядомъ.
   -- Если память мнѣ не измѣняетъ, леди Дэдлокъ, то въ тотъ разъ, когда я имѣлъ удовольствіе васъ видѣть, я говорилъ, что серьезно посовѣтую сыну побороть... этотъ капризъ. (Повторяя слово "капризъ", мистеръ Роунсвель дѣлаетъ на немъ выразительное удареніе).
   -- Вы такъ и сдѣлали?
   -- Само собою разумѣется.
   Сэръ Лейстеръ скрѣпляетъ отвѣтъ мистера Роунсвеля одобрительнымъ кивкомъ, -- похвально: разъ желѣзный мастеръ сказалъ, что сдѣлаетъ, онъ былъ обязанъ сдѣлать. Въ этомъ отношеніи, какъ оказывается, нѣтъ разницы между простымъ и драгоцѣннымъ металлами. Весьма похвально.
   -- Что же, послѣдовалъ онъ вашему совѣту?
   -- По истинѣ, не могу вамъ дать точнаго отвѣта, леди Дэдлокъ. Боюсь, даже почти увѣренъ, что нѣтъ. Люди нашего круга часто такъ упорно привязываются къ своимъ капризамъ, что имъ бываетъ не такъ-то легко отъ нихъ отдѣлаться. Мнѣ кажется, настойчивость -- свойство нашего сословія.
   Сэръ Лейстеръ подозрѣваетъ, не кроется ли въ этой настойчивости зловѣщій Уатъ Тайлорскій смыслъ, и гнѣвается втихомолку.
   Мистеръ Роунсвель держится вполнѣ прилично и учтиво, но,-- насколько позволяютъ эти границы,-- очевидно согласуетъ свой тонъ съ пріемомъ, оказаннымъ ему въ этотъ разъ.
   -- Я освѣдомляюсь потому, что много думала объ этомъ вопросѣ, и онъ мнѣ ужасно наскучилъ.
   -- Мнѣ очень жаль, могу васъ увѣрить.
   -- При томъ же я вполнѣ согласна съ тѣмъ, что было высказано сэромъ Лейстеромъ. (Баронетъ польщенъ). И такъ, если вы не можете поручиться, что капризъ вашего сына прошелъ, то для дѣвушки будетъ лучше разстаться со мной.
   -- Никоимъ образомъ не могу поручиться, леди Дэдлокъ.
   -- Въ такомъ случаѣ лучше ей уѣхать.
   -- Извините, миледи, почтительно прерываетъ ее баронетъ,-- не будетъ ли это незаслуженнымъ оскорбленіемъ для молодой особы? Передъ нами молодая особа, (величественный жесть правой руки сопровождаетъ изложеніе дѣла; сэръ Лейстеръ преподноситъ его слушателямъ на ладони, какъ на блюдѣ) -- передъ нами молодая особа, которая имѣла счастье привлечь на себя вниманіе и благосклонность высокопоставленной леди; молодая особа живетъ подъ высокимъ покровительствомъ, окруженная разнообразными преимуществами своего положенія, безспорно огромными, -- безспорно огромными, сэръ,-- для молодой особы ея круга. Является вопросъ: должна ли молодая особа лишиться этихъ неисчислимыхъ преимуществъ и этого счастія (заключая свою фразу, сэръ Лейстеръ въ видѣ извиненія отвѣшиваетъ горнозаводчику полный достоинстива поклонъ) только потому, что удостоилась вниманія сына мистера Роунсвеля. Заслужила ли она это наказаніе? Справедливо ли такое рѣшеніе? Этимъ ли мы рѣшили на предыдущемъ совѣщаніи?
   -- Виноватъ, не позволите ли мнѣ высказаться, сэръ Лейстеръ? прерываетъ отецъ сына мистера Роунсвеля.-- Я полагаю, что можно сократить нашу бесѣду, если мы согласимся не принимать въ соображеніе преимуществъ здѣшняго положенія молодой особы. Если вы,-- на что я, впрочемъ, не въ нравѣ разсчитывать,-- не забыли одно ничтожное обстоятельство, то потрудитесь припомнить, что моей первоначальной мыслью было не оставлять се здѣсь.
   Не принимать въ соображеніе преимущества состоять подъ покровительствомъ Дэдлоковъ! О! Сэръ Лейстеръ не можетъ не вѣрить своимъ ушамъ, которые перешли къ нему отъ длиннаго ряда предковъ, иначе имъ ни за что не повѣрилъ бы, что они точно передали слова желѣзнаго мастера.
   Но прежде чѣмъ баронетъ успѣлъ прійти въ себя отъ изумленія, миледи замѣчаетъ съ величайшей холодностью:
   -- Совершенно безполезно входить въ эти подробности. Дѣвушка очень добра, я противъ ноя ничего не имѣю, но она остается на столько нечувствительной къ многочисленнымъ выгодамъ своего положенія, что нисколько ихъ не цѣнить, и даже влюбилась,-- по крайней мѣрѣ вообразила, что влюбилась.
   Сэръ Лейстеръ проситъ позволенія замѣтить, что это совершенно мѣняетъ дѣло; къ тому же онъ твердо убѣжденъ, что миледи въ своихъ рѣшеніяхъ руководствуется наилучшими основаніями и мотивами, и потому вполнѣ согласенъ съ высказаннымъ ею мнѣніемъ; молодой особѣ лучше удалиться.
   -- Какъ справедливо замѣтилъ сэръ Лейстеръ въ наше послѣднее свиданіе, когда мы, кажется, вполнѣ исчерпали эту тему, мы не намѣрены входить съ вами въ какія бы ты ни было сдѣлки. И теперь я просто говорю, что при настоящихъ условіяхъ дѣвушка здѣсь не у мѣста и лучше ей уѣхать; я ей объ этомъ уже заявила. Отослать ли ее назадъ въ деревню, или вы возьмете се,-- что вы предполагаете?
   -- Могу я говорить откровенно, леди Дэдлокъ?
   -- Сдѣлайте одолженіе.
   -- Я предпочелъ бы поскорѣе облегчить васъ отъ непріятной обузы и теперь же удалить молодую дѣвушку отъ занимаемаго ею положенія.
   -- Сказать откровенно, я и сама того же мнѣнія, говоритъ миледи тѣмъ же умышленно беззаботнымъ тономъ.-- Должна ли я понять изъ вашихъ словъ, что вы берете ее съ собою?
   Желѣзный мастеръ отвѣшиваетъ безстрастный поклонъ.
   -- Сэръ Лейстеръ, пожалуйста позвоните.
   Мистеръ Телькингорнъ идетъ отъ окна къ колокольчику и звонитъ.
   -- Забыла о васъ, благодарю.
   Мистеръ Телькингорнъ съ обычнымъ поклономъ спокойно возвращается на мѣсто; появляется Меркурій, получаетъ соотвѣтствующія инструкціи, выскальзываетъ изъ комнаты, приводитъ Розу и исчезаетъ.
   Роза плакала и теперь еще очень печальна. Когда она входитъ, горнозаводчикъ встаетъ со стула, беретъ се за руку и остается съ нею у двери, собираясь откланяться.
   -- Вы видите, о васъ позаботились, говоритъ дѣвушкѣ миледи съ прежнимъ скучающимъ видомъ,-- вы уѣдете отсюда подъ надежнымъ покровительствомъ. Я не забыла упомянуть о томъ, что вы дѣвушка добрая; плакать вамъ не о чемъ.
   -- Кажется, она плачетъ оттого, что уѣзжаетъ, говоритъ мистеръ Телькингорнъ и, заложивъ руки за сипну, выступаетъ немного впередъ.
   -- Видите ли, она не получила хорошаго воспитанія, быстро отвѣчаетъ мистеръ Роунсвель, точно радуясь тому, что стряпчій далъ ему случай высказаться,-- она неопытная дѣвочка и не умѣетъ скрывать своихъ чувствъ. Еслибъ она осталась здѣсь, сэръ, она, безъ сомнѣнія, во многомъ бы усовершенствовалась.
   -- Безъ сомнѣнія, серьезно отвѣчавъ мистеръ Телькингорнъ.
   Роза рыдая говоритъ, что плачетъ оттого, что разстается съ миледи, что она была очень счастлива въ Чизни-Вудѣ, у миледи, и безконечно благодарна ей за все.
   -- Полно, глупенькая! останавливаетъ ее шепотомъ, по нисколько не сердись мистеръ Роунсвель,-- о чемъ вамъ горевать. если вы любите Уатта!
   Миледи равнодушно говоритъ:
   -- Довольно, дитя, довольно. Вы добрая дѣвушка. Прощайте.
   Сэръ Лейстеръ сохраняетъ величественный нейтралитетъ и молчитъ, погрузившись въ святилище своего синяго фрака.
   Мистеръ Телькингорнъ стоитъ у окна, выходящаго на улицу, усѣянную теперь огоньками лампъ; его фигура рисуется въ неясныхъ очертаніяхъ, и миледи кажется, будто эта фигура какъ-то выросла и стала еще чернѣе, чѣмъ прежде.
   -- Сэръ Лейстеръ и леди Дэдлокъ, говорить горнозаводчикъ послѣ нѣкотораго молчанія.-- Прежде чѣмъ проститься, я долженъ принести извиненіе въ томъ, что, хотя и не по собственному почину, обезпокоилъ васъ вторично этимъ наскучившимъ вамъ предметомъ. Теперь, могу васъ увѣрять, я хорошо понялъ, какъ должна была вамъ наскучить такая ничтожная. мелочь леди Дэдлокъ. Если у меня остаются какія-нибудь сомнѣнія и недовольство собой, такъ только въ томъ, зачѣмъ я гь самаго начала, не подымая шума изъ пустяковъ, не постарался увезти отсюда мою молоденькую пріятельницу. Но мнѣ казалось, конечно я преувеличивалъ важность этого ничтожнаго вопроса, мнѣ казалось, что я окажу вамъ болѣе почтенія и поступлю честнѣе, объяснивъ вамъ положеніе вещей, освѣдомившись о вашихъ желаніяхъ и сообразуясь съ вашими удобствами. Надѣюсь, вы извините мое малое знакомство съ обычаями большого свѣта.
   Эти слова вызываютъ сэра Лейстера изъ его святилища.
   -- Мистеръ Роунсвель, не извиняйтесь; я полагаю, что ни той, ни другой сторонѣ нѣтъ надобности въ оправданіяхъ.
   -- Весьма радъ это слышать, сэръ Лейстеръ. Если позволите, я повторю на прощанье то, что сказалъ въ прошлый разъ по поводу долговременныхъ сношеній моей матери съ вашимъ семействомъ; я тогда сказалъ, что такія сношенія доказываютъ достоинства обѣихъ сторонъ, а теперь могу сказать іо же по поводу этой дѣвочки, обнаружившей при разставаніи столько безкорыстной преданности къ миледи. Полагаю, что моя мать воспитала въ ней эти чувства, но разумѣется и леди Дэдлокъ содѣйствовала ихъ развитію тѣмъ глубокимъ участіемъ и снисходительнымъ вниманіемъ, съ какими, надо полагать, относилась къ молодой дѣвушкѣ.
   Можетъ быть эти слова слѣдуетъ понимать въ ироническомъ смыслѣ, но они гораздо ближе къ правдѣ, чѣмъ думаетъ мистеръ Роунсвель; впрочемъ, хоть онъ и обращается въ ту сторону темной комнаты, гдѣ сидитъ миледи, но тонъ его, какъ всегда, простъ и прямодушенъ.
   Сэръ Лейстеръ встаетъ и кланяется, мистеръ Телькингорнъ опять звонить, опять влетаетъ Меркурій, и мистеръ Роунсвель съ Ризой ославляютъ домъ.
   Вносятся свѣчи. Мистеръ Телькингорнъ по прежнему стоитъ у окна, заложивъ руки за сипну; миледи сидитъ на прежнемъ мѣстѣ передъ этой мрачной фигурой, которая заслоняетъ отъ нея не только ясный день, но и темную ночь. Миледи очень блѣдна, когда она встаетъ съ мѣста, чтобъ удалиться къ себѣ; мистеръ Телькингорнъ думаетъ: "Какова! Самообладаніе изумительное! Выдержала роль до конца!"
   Но и самъ онъ выдержалъ роль, свою вѣчную роль безучастнаго зрителя, и теперь, когда онъ распахиваетъ двери передъ этой женщиной, сти паръ глазъ, въ сто разъ болѣе проницательныхъ, чѣмъ глаза сэра Лейстера, не нашли бы въ исполненіи этой роли ни малѣйшаго изъяна.
   Леди Дэдлокъ обѣдаетъ сегодня одна и у себя въ комнатѣ: сэръ Лейстеръ долженъ былъ отправиться на выручку Дудлистовъ для пораженія крамольниковъ Кудлистовъ. За обѣдомъ леди Дэдлокъ, смертельно блѣдная и своимъ видомъ вполнѣ оправдывающая слова, сказанныя о ней разслабленнымъ кузеномъ, освѣдомляется, уѣхалъ ли сэръ Лейстеръ?-- Да.-- А мистеръ Телькингорнъ?-- Нѣтъ.-- Что онъ дѣлаетъ?-- Меркуріи полагаетъ, что онъ занять писаньемъ писемъ въ библіотекѣ; миледи желаетъ его видѣть?-- Нѣтъ.
   Но мистеръ Телькингорнъ желаетъ видѣть миледи. Онъ свидѣтельствуетъ ей свое почтеніе черезъ Меркурія и спрашиваетъ не угодно ли ей будетъ принять его послѣ обѣда,-- ему надо сказать ей нѣсколько словъ. Миледи желаетъ принять его сейчасъ. Онъ приходитъ, и хотя приходить съ ея позволенія, но разсыпается въ извиненіяхъ, что помѣшалъ ей обѣдать. Когда они остаются одни, миледи жестомъ останавливаетъ эти изліянія, которыя звучатъ для нея насмѣшкой, и спрашиваетъ, что ему нужно.
   -- Вотъ, что леди Дэдлокъ, говоритъ стряпчій, садясь и медленно потирая свои угловатыя ноги: -- меня изумляетъ избранный вами образъ дѣйствій.
   -- Неужели?
   -- Да-съ, весьма и весьма изумляетъ. Я не былъ къ нему подготовленъ и считаю его нарушеніемъ нашего договора и вашего обѣщанія. Это ставитъ насъ въ новое положеніе, леди Дэдлокъ. Я вынужденъ сказать, что весьма не одобряю вашего образа дѣйствій.
   Онъ перестаетъ тереть ноги и, упершись руками въ колѣни, выжидательно смотритъ на нее. Онъ по обыкновенію хладнокровенъ, ничто въ немъ не измѣнилось, но онъ держитъ себя какъ-то свободнѣе -- это новость, и хотя трудно опредѣлить, въ чемъ именно разница, но это не ускользаетъ отъ вниманія миледи.
   -- Я не вполнѣ васъ понимаю.
   -- О, вы понимаете! Я увѣренъ, что вы понимаете. Не притворяйтесь и не увертывайтесь, леди Дэдлокъ; вы любите эту дѣвушку.
   -- Что жъ изъ этого, сэръ?
   -- Вы знаете -- и я знаю,-- что вы отослали ее вовсе но по тѣмъ причинамъ,-- на которыя указали, но затѣмъ, чтобъ по возможности удалить ее,-- извините за напоминаніе -- этого требуетъ дѣло, отъ огласки и позора, который вамъ угрожаетъ.
   -- Что жъ изъ этого, сэръ?
   -- Ну-съ, я протестую, леди Дэдлокъ, отвѣчаетъ юристъ, перебросивъ ногу на ногу и поглаживая колѣно,-- я считаю этотъ поступокъ опаснымъ; въ немъ не было никакой необходимости; онъ вызоветъ въ домѣ догадки, недоумѣнія, толки и такъ далѣе. Кромѣ того онъ нарушаетъ нашъ договоръ: вы должны были остаться такою же, какою были прежде, а между тѣмъ, согласитесь, и вамъ, и мнѣ вполнѣ ясно, что сегодня вечеромъ вы были далеко не тою, какъ обыкновенно. Да-съ, клянусь моей душой, это ясно, какъ Божій день.
   -- Знаю, что моя тайна... начинаетъ она.
   Но мистеръ Телькингорнъ ее прерываетъ:
   -- Леди Дэдлокъ, обсуждаемый вопросъ относится къ дѣловой области, а въ дѣлахъ слѣдуетъ выражаться какъ можно точнѣе; позвольте мнѣ замѣтить, что вы ошибаетесь,-- это ужъ не ваша тайна, это тайна моя, тайна, которая хранится ради сэра Лейстера и фамиліи. Еслибъ это была ваша тайна, леди Дэдлокъ, мы не вели бы теперь этого разговора.
   -- Совершенная правда. Зная, что тайна извѣстна, и вспомнивъ то, что вы говорили, разсказывая мою исторію моимъ гостямъ, я сдѣлала все, что было въ моей власти, чтобы удалить невинную дѣвушку отъ угрожающаго мнѣ позора, который могъ бы отразиться и на ней. Я дѣйствовала согласно заранѣе принятому рѣшенію; ничто въ свѣтѣ не могло бы поколебать моего рѣшенія или повліять на меня.
   Миледи говоритъ вполнѣ обдуманно, голосъ ея звучитъ вполнѣ внятно, наружно она такъ же безстрастна, какъ и онъ. Что касается мистера Телькингорна, то онъ обсуждаетъ трактуемый вопросъ съ такой методичностью, какъ будто передъ нимъ не живая женщина, а неодушевленный предметъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? И такъ, видите, леди Дэдлокъ, вамъ нельзя довѣряться; вы огласили дѣло, -- таково буквальное значеніе вашего поступка,-- поэтому вамъ нельзя довѣряться.
   -- Можетъ быть вы потрудитесь припомнить, что во время нашего ночного разговора въ Чизни-Вудѣ я выразила нѣкоторое безпокойство относительно этого пункта?
   -- Да, холодно отвѣчаетъ мистеръ Телькингорнъ, подымаясь съ мѣста и становясь у камина.-- Да, леди Дэдлокъ, я помню, вы дѣйствительно упоминали объ этой молодой дѣвушкѣ, но это было до заключенія нашего договора, а по смыслу и по буквѣ этого договора не допускаются какія бы то ни было дѣйствія съ вашей стороны, связанныя со сдѣланнымъ мною открытіемъ. Тутъ не можетъ быть никакихъ другихъ толкованій. Что касается того, чтобъ избавить эту дѣвушку отъ грозящаго позора, то развѣ это можетъ имѣть какое нибудь значеніе? Пощадить ее! Тутъ задѣта честь фамиліи, леди Дэдлокъ, тутъ надо прямо идти къ цѣли, не оглядываясь по сторонамъ, не обращая вниманія на то, что попадется на пути, ничего не щадя, попирая все подъ ногами!
   Она смотрѣла на столъ, но теперь подымаетъ глаза и взглядываетъ на него; на ея лицѣ выраженіе непреклонной рѣшимости, зубы крѣпко прикусили нижнюю губу.
   "Эта женщина поняла меня", думаетъ мистеръ Телькингорнъ, когда она снова опускаетъ глаза: "ее не пощадятъ, зачѣмъ же ей щадить другихъ?"
   Нѣсколько времени они сидятъ молча. Леди Дэдлокъ не дотрогивалась до кушаньевъ, но нѣсколько разъ твердою рукою наливала себѣ воды. Вставъ изъ за стола, она садится въ длинное кресло и откидывается на спинку, чтобъ скрыть лицо. Ничто въ ней не обнаруживаетъ слабости и не вызываетъ состраданія; она задумчива, мрачна, сосредоточена.
   "Эта женщина стоитъ изученія", думаетъ мистеръ Телькингорнъ, стоя у камина и опять заслоняя ей свѣтъ своей темной фигурой. И онъ изучаетъ ее молча и не спѣша; она, должно быть, тоже изучаетъ что-то не спѣша и, повидимому, вовсе не намѣрена прервать молчаніе, хотя бы мистеръ Телькингорнъ простоялъ здѣсь до полночи. Онъ вынужденъ заговорить первый.
   -- Осталось самое непріятное, леди Дэдлокъ, но что дѣлать: наше свиданіе дѣловое, а дѣло дѣломъ. Нашъ договоръ нарушенъ; женщина съ вашимъ умомъ и характеромъ должна быть готова теперь ко всему. И такъ, я объявляю нашу сдѣлку уничтоженной и отнынѣ стану дѣйствовать по собственному усмотрѣнію.
   -- Я къ этому давно готова.
   Мистеръ Телькингорнъ склоняетъ голову.
   -- Не стану васъ больше утруждать, лэди Дэдлокъ.
   Онъ хочетъ уйти, но миледи останавливаетъ его съ вопросомъ.
   -- Должна-ли я понять это какъ предупрежденіе съ вашей стороны? Я желаю это выяснить.
   -- Это не то предупрежденіе, которое имѣлось въ виду прежде, ибо то предполагало бы существованіе договора въ полной силѣ. Но, по существу дѣла, это одно и то же; разница только въ пониманіи спеціалиста.
   -- Я не получу отъ васъ вторичнаго предупрежденія?
   -- Совершенно вѣрно, не получите.
   -- Вы намѣрены открыть глаза сэру Лейстеру сегодня?
   -- Вопросъ слишкомъ прямой, говоритъ мистеръ Телькингорнъ, улыбаясь и покачавъ головой.-- Нѣтъ, не сегодня.
   -- Завтра?
   -- По зрѣломъ размышленіи, я считаю за лучшее воздержаться отъ отвѣта на вашъ вопросъ, леди Дэдлокъ. Если бы я сказалъ вамъ, что самъ еще не знаю -- когда, вы бы мнѣ не повѣрили, и такой отвѣтъ былъ бы безцѣленъ. Быть можетъ завтра, быть можетъ нѣтъ; болѣе я ничего не скажу: вы приготовлены и я не стану возбуждать ожиданій, которыхъ факты могутъ и не оправдать. Желаю вамъ добраго вечера.
   Повернувъ къ нему свое блѣдное лицо, она протягиваетъ руку и опять останавливаетъ его, когда онъ подходитъ къ дверямъ.
   -- Вы еще остаетесь? Говорятъ, вы писали въ библіотекѣ; вы идете теперь туда?
   -- Я зайду туда только за шляпой, я ухожу домой.
   Она прощается съ нимъ какимъ-то страннымъ, почти неуловимымъ поклономъ одними глазами, и онъ уходитъ.
   Выйдя изъ комнаты, мистеръ Телькингорнъ смотритъ на свои часы; ему кажется что они идутъ невѣрно. Надъ лѣстницей висятъ рѣдкіе великолѣпные часы, которые славятся своей необыкновенной точностью. Ну, что вы скажите? спрашиваетъ ихъ мистеръ Телькингорнъ. Что-то вы скажете?
   Что если часы скажутъ ему: "Не ходи домой"! Отнынѣ они прославятся на вѣки, если скажутъ этому человѣку, -- только ему одному изъ всѣхъ людей, которые останавливались передъ ними за все время ихъ существованія: "Не ходи домой"! Но часы внятно и звонко бьютъ три четверти восьмого и снова принимаются тикать.
   А, да вы хуже, чѣмъ я о васъ думалъ, говоритъ мистеръ Телькингорнъ своимъ часамъ.-- Двѣ минуты впередъ! Вы хотите заставить меня поторопиться жить.
   Что если бы часы воздали ему добромъ за зло и протикали въ отвѣтъ: "Не ходи домой"!
   Онъ выходитъ на улицу и идетъ въ тѣни высокихъ чертоговъ. Много тайнъ, денежныхъ затрудненій и разныхъ дѣлъ щекотливаго свойства, имѣющихъ отношеніе къ этимъ домамъ, скрыто подъ старымъ жилетомъ изъ чернаго атласа; самые кирпичи и известка этихъ домовъ, кажется, не имѣютъ тайнъ отъ этого человѣка; высокія трубы телеграфируютъ ему фамильные секреты, и однако на протяженіи цѣлой мили ни одинъ голосъ не шепнетъ ему: "Не ходи домой"!
   Когда, миновавъ районъ фешенебельныхъ улицъ, онъ попадетъ въ городскую сутолоку и среди грохота экипажей, гула голосовъ, топота ногъ идетъ мимо освѣщенныхъ магазиновъ, обдуваемый западнымъ вѣтромъ, тѣснимый толпою, идетъ, влекомый къ цѣли безжалостной судьбой, изъ всего, что онъ встрѣчаетъ на пути, ничто не говоритъ ему: "Не ходи домой"!
   Онъ входитъ въ свой мрачный кабинетъ, зажигаетъ свѣчи, оглядываетъ комнату и видитъ римлянина съ протянутой рукой; но развѣ есть сегодня что нибудь новое въ этой протянутой рукѣ, въ порхающихъ вокругъ рѣзвыхъ группахъ? И онъ не получаетъ послѣдняго предостереженія: "Уходи отсюда"!
   Сегодня ночь лунная, по луна на ущербѣ и теперь только подымается надъ великимъ лондонскимъ столпотвореніемъ; звѣзды сіяютъ такъ же, какъ сіяли надъ свинцовой крышей башни Чизни-Вуда. На нихъ глядитъ "эта женщина", какъ привыкъ въ послѣднее время называть ее мистеръ Телькингорнъ. Ея душа скорбитъ и волнуется, она не находитъ себѣ покоя; высокія комнаты кажутся ей тѣсными и душными, она не можетъ ихъ больше выносить,-- она задыхается и рѣшаетъ пойти погулять въ сосѣдній съ домомъ садъ.
   Такъ какъ миледи причудлива и своенравна во всѣхъ своихъ поступкахъ, то все, что она ни дѣлаетъ, не возбуждаетъ большого изумленія въ окружающихъ. Закутавшись въ широкую мантилью, она выходитъ изъ дома. Меркурій съ ключомъ сопровождаетъ ее; отомкнувъ калитку сада, онъ, по приказанію миледи, вручаетъ ей ключъ и удаляется. Миледи погуляетъ, чтобъ облегчить головную боль, быть можетъ часъ, быть можетъ дольше, конвоировать ее не нужно. Калитка повертывается на пружинахъ и захлопывается. Миледи исчезаетъ въ густой тѣни деревьевъ.
   Чудная ночь, яркая луна, множество звѣздъ на небѣ. Мистеръ Телькингорнъ направляется въ погребъ; раскрывъ и запоровъ за собою громозвучныя двери, онъ переходитъ черезъ дворъ,-- маленькій дворъ, напоминающій тюрьму, и случайно взглянувъ на небо, думаетъ: "какая чудная ночь, какая яркая луна, какое множество звѣздъ. И какъ тиха эта ночь"!
   Да, очень тиха. Кажется, что луна, сіяющая тамъ въ вышинѣ, проливаетъ тишину и спокойствіе всюду даже туда, гдѣ жизнь кипитъ горячимъ ключомъ. Ночь тиха не только на пыльныхъ проселочныхъ дорогахъ и на вершинахъ холмовъ откуда стелется на далекое пространство деревенскій пейзажъ, мирно уснувшій въ рамкѣ деревьевъ и покрытый сѣдоватымъ налетомъ тумана.
   Ночь тиха не только въ садахъ и паркахъ, на росистыхъ, яркозеленыхъ поемныхъ лугахъ и на рѣкѣ, что блеститъ, взвиваясь между веселыми островками, шумливыми запрудами и чуткими камышами; тишина стоитъ и тамъ, гдѣ рѣка пробирается среди тѣсно сжавшихся въ кучу домовъ, гдѣ въ ней отражаются мосты, гдѣ отъ длинныхъ набережныхъ и массы судовъ она кажется черной и страшной; тишина и тамъ, гдѣ рѣка поворачиваетъ отъ этихъ безобразныхъ громадъ къ болотамъ съ ихъ угрюмыми маяками, напоминающими скелеты, и тамъ, гдѣ она разливается въ глубокихъ и высокихъ берегахъ, покрытыхъ нивами, вѣтряными мельницами и колокольнями, и вливаетъ свои воды въ вѣчно волнующееся море.
   Ночь тиха не только надъ морской пучиной и на берегу, откуда сторожъ маяка слѣдитъ за кораблемъ, который, распустивъ крылья, несется по свѣтлой полосѣ, пожалованной луною повидимому въ его исключительное распоряженіе.
   Не только тамъ, но даже надъ огромнымъ неугомоннымъ Лондономъ воцарился покой. Его колокольни, башни и громадный единственный куполъ принимаютъ болѣе воздушныя очертанія; задымленныя крыши подъ блѣднымъ лучезарнымъ освѣщеніемъ кажутся не такими грубыми; уличный шумъ стихаетъ, на мостовыхъ рѣже и тише раздаются шаги прохожихъ.
   Въ поляхъ, гдѣ обитаетъ мистеръ Телькингорнъ, гдѣ пастушки неумолкаемо играютъ на юридическихъ свирѣляхъ, гдѣ держатся обычая не выпускать овечекъ изъ загородки, пока не выстригутъ ихъ на-голо, въ этихъ идиллическихъ поляхъ совсѣмъ не слышно городского шума въ эту тихую лунную ночь,-- онъ доносится сюда лишь слабымъ отдаленнымъ жужжаніемъ, какъ-будто тамъ, вдалекѣ, не городъ., а огромный звенящій стаканъ.
   Что такое? Откуда этотъ выстрѣлъ? Кто стрѣлялъ?
   Рѣдкіе пѣшеходы вздрагиваютъ, останавливаются, оглядываются. Раскрываются окна и двери, въ нихъ показываются люди. Выстрѣлъ громко прозвучалъ и раскатился глухимъ отголоскомъ. Онъ былъ сдѣланъ въ одномъ изъ домовъ, говорятъ прохожіе. Онъ разбудилъ всѣхъ окрестныхъ собакъ, онѣ заливаются отчаяннымъ лаемъ; испуганныя кошки перебѣгаютъ улицу. Среди воя и лая собакъ начинаютъ бить башенные часы, словно и они испугались. Смолкнувшій-было уличный шумъ тоже какъ-будто ростеть и, кажется, сейчасъ превратится въ крикъ.
   Но скоро все затихаетъ. Прежде чѣмъ раздался послѣдній, десятый ударъ башенныхъ часовъ, опять воцаряется безмолвіе, а когда часы кончили бить, чудная ночь, ясная луна и множество звѣздъ по-прежнему дышатъ мирной тишиной.
   Былъ ли обезпокоенъ мистеръ Телькингорнъ?
   Въ его окнахъ темно и тихо, дверь его кабинета заперта. И въ самомъ дѣлѣ, должно вѣдь случиться что-нибудь необыкновенное, чтобъ вызвать его изъ его раковины. Его не слышно и не видно, развѣ только пушечный выстрѣлъ выведетъ этого заржавѣвшаго старика изъ его безстрашной неподвижности.
   Много лѣтъ настойчивый римлянинъ указываетъ съ потолка безъ всякаго опредѣленнаго смысла. Почему же именно сегодня искать въ этой указующей рукѣ какого-то новаго смысла? Какъ и всякій прямолинейный римлянинъ или даже британецъ, онъ проникнутъ одной идеей -- указывать, вѣчно называть, поэтому весьма естественно, что онъ въ своей невозможной позѣ указываетъ и сегодня всю ночь напролетъ: и при лунномъ свѣтѣ, и въ темнотѣ, и на разсвѣтѣ и при восходѣ солнца, настойчиво указываетъ на одну точку, но никто не обращаетъ на него вниманія.
   Но когда насталъ день и пришли люди убирать комнаты, тогда,-- потому ли, что указывающая рука римлянина имѣетъ сегодня какой-нибудь особый смыслъ, какого прежде не было, потому ли, что человѣкъ, вошедшій первымъ, вдругъ сошелъ съ ума, но, взглянувъ вверхъ на протянутую руку, а потомъ на то мѣсто, куда она указываетъ,-- онъ вскрикиваетъ и опрометью убѣгаетъ. Другіе, взглянувъ по тому же направленію, тоже кричатъ и бѣгутъ вонъ; на улицѣ подымается тревога.
   Что жъ это значитъ? Въ комнатѣ темно отъ толстыхъ шторъ, и люди, непривычные къ темнотѣ послѣ уличнаго свѣта, входятъ осторожно и, тихо, но тяжело ступая, выносятъ что-то въ сосѣднюю спальню. Цѣлый день шепчутся, удивляются, старательно изслѣдуютъ каждый уголокъ комнаты, заботливо осматриваютъ слѣды ногъ на полу, внимательно изучаютъ расположеніе мебели. Каждый непремѣнно взглянетъ вверхъ на римлянина и всѣ шепчутъ: "Если бъ онъ могъ разсказать о томъ, что видѣлъ"!
   Онъ указываетъ на столъ, гдѣ стоитъ почти не початая бутылка вина, стаканъ, двѣ свѣчи, потушенныя, должно быть, вскорѣ послѣ того, какъ были зажжены. Онъ указываетъ на пустой стулъ и на пятно на полу возлѣ этого стула, небольшое пятно, которое легко можетъ быть прикрыто рукой.
   Всѣ эти предметы приходятся на одной линіи съ протянутой рукой. Возбужденному воображенію можетъ показаться, что тутъ кроется нѣчто до того ужасное, отъ чего можно сойти съ ума не только толстоногимъ мальчуганамъ на потолкѣ, но даже облакамъ, цвѣтамъ и баллюстрадамъ -- короче всей Аллегоріи.
   Во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что каждый, входящій въ эту темную комнату и увидѣвшій эти предметы, непремѣнно взглянетъ на таинственнаго римлянина,-- точно онъ безгласный, онѣмѣвшій отъ ужаса свидѣтель совершеннаго преступленій.
   Пройдетъ много лѣтъ, а въ Фильдсъ-Иннѣ все еще будутъ разсказывать странныя исторіи объ этомъ пятнѣ на полу, которое такъ невелико и такъ неистребимо, и пока римлянинъ будетъ указывать съ потолка -- то-есть пока его пощадятъ пыль, плѣсень и паутина -- въ его протянутой рукѣ будутъ видѣть больше значенія, чѣмъ она имѣла во времена мистера Телькингорна. Ибо эти времена навѣки миновали, а римлянинъ указывалъ въ тотъ вечеръ на преступную руку, которая поднялась на старика, а потомъ всю ночь напролетъ указывалъ на него самого, лежащаго на полу лицомъ внизъ съ прострѣленнымъ сердцемъ.
   

ГЛАВА XVIII.
По службѣ нѣтъ дружбы.

   Сегодня великій день въ домѣ мистера Матвѣя Бегнета, иначе Дуба, экс-артиллериста, а нынѣ фаготиста,-- торжественный день, который ежегодно ознаменовывается роскошнымъ пиромъ.
   Сегодня въ этой семьѣ празднуютъ день рожденія.
   Это не день рожденія самого мистера Бегнета, ибо тотъ день отличается отъ другихъ лишь особенно звонкимъ поцѣлуемъ, которымъ поутру хозяинъ музыкальнаго магазина надѣляетъ дѣтей, лишней трубкой, которую онъ выкуриваетъ послѣ обѣда, и вечерними размышленіями о томъ, что почувствовала бы теперь его бѣдная мать,-- эта тема неисчерпаема главнымъ образомъ потому, что почтенная старушка умерла лѣтъ двадцать тому назадъ. Есть люди, которые рѣдко вспоминаютъ объ отцѣ и въ счетной книгѣ своей памяти весь активъ сыновней привязанности переносятъ повидимому на имя матери. Мистеръ Бегнетъ принадлежитъ къ числу такихъ людей; восторженная оцѣнка достоинствъ собственной супруги заставляетъ его даже считать слово "сокровище" именемъ существительнымъ женскаго рода.
   Это и не день рожденія кого-либо изъ дѣтей; тѣ дни конечно отличаются отъ прочихъ искренними пожеланіями счастья, выраженіями взаимной любви и пудингомъ за обѣдомъ, но рѣдко ознаменовываются чѣмъ-нибудь большимъ. Правда, въ послѣдній день рожденія Вульвича мистеръ Бегнетъ, замѣтивъ, какъ мальчикъ выросъ и возмужалъ, высказалъ нѣсколько глубокихъ соображеній по поводу того, сколько перемѣнъ несетъ съ собою время, и рѣшилъ проэкзаменовать сына въ катехизисѣ. Но послѣ вопросовъ подъ нумеромъ первымъ и вторымъ (Какъ твое имя? Кто тебѣ далъ это имя?) память ему измѣнила и, заключивъ экзаменъ, онъ замѣнилъ третій вопросъ такимъ: Какъ тебѣ нравится твое имя? Впрочемъ вопросъ былъ предложенъ такимъ серьезнымъ и многозначительнымъ тономъ, что сошелъ за настоящій богословскій.
   Но то былъ особенный случай, который нельзя считать отличительнымъ признакомъ всѣхъ подобныхъ торжествъ.
   Сегодня рожденье старухи, великій годовой праздникъ, отмѣченный краснымъ крандашомъ въ календарѣ мистера Бегнета. Счастливое событіе празднуется всегда по опредѣленной программѣ, съ незапамятныхъ временъ установленной мистеромъ Бегнетомъ и вошедшей въ обычай. Мистеръ Бегнетъ глубоко убѣжденъ, что жареная курица за обѣдомъ -- царское блюдо; поэтому неизмѣнно каждый годъ въ этотъ день рано поутру онъ отправляется на рынокъ и покупаетъ пару куръ, при чемъ неизмѣнно каждый годъ его надуваютъ, надѣляя парой самыхъ древнихъ птицъ, какія только украшаютъ собой европейскіе курятники.
   Вернувшись домой со своей драгоцѣнной добычей, завязанной въ чистый носовой платокъ, бѣлый съ голубой каемкой, (тоже неизмѣнная принадлежность этихъ ежегодныхъ экскурсій) мистеръ Бегнетъ за завтракомъ обыкновенно предлагаетъ старухѣ рѣшить, что бы она желала имѣть къ обѣду. По счастливому совпаденію, со стороны мистрисъ Бегнетъ всегда слѣдуетъ отвѣтъ, что ей хотѣлось бы жареной курицы: тогда мистеръ Бегнетъ вытаскиваетъ изъ потаеннаго убѣжища свой узелъ и развязываетъ его среди общаго изумленія и восторга. Вслѣдъ за тѣмъ онъ объявляетъ, что сегодня старуха должна сидѣть сложа руки, расфрантившись въ свое лучшее платье и не принимая участія ни въ какихъ хозяйственныхъ хлопотахъ, которыя берутъ на себя онъ и его юные отпрыски. Такъ какъ мистеръ Бегнетъ не особенно славится своимъ повареннымъ искусствомъ, то старухѣ отъ его предложенія больше чести, чѣмъ удовольствія, но она очень весело покоряется своей участи.
   Сегодня мистеръ Бегнетъ уже исполнилъ всѣ обычныя церемоніи: пріобрѣлъ на рынкѣ два экземпляра птицъ куриной породы (изъ тѣхъ, которымъ, по пословицѣ, все пшеница), изумилъ и обрадовалъ всю семью неожиданнымъ ихъ появленіемъ изъ узла, и теперь самолично завѣдуетъ стряпней, а мистрисъ Бегнетъ, разодѣтая въ самое парадное платье, сидитъ на почетномъ мѣстѣ, хотя у нея сильно чешутся руки, ибо она видитъ, что все идетъ шиворотъ на выворотъ.
   Мальта и Квебекъ накрываютъ на столъ, а Вульвичъ, какъ ему и приличествуетъ, состоитъ подъ командой отца и занятъ манипуляціями съ вертеломъ. По временамъ мистрисъ Бегнетъ, замѣтивъ какое-нибудь упущеніе, морщится, качаетъ головой и подаетъ глазами знаки маленькому поваренку и его сестрамъ.
   -- Ровно въ половинѣ второго, минута въ минуту, будетъ готово, говоритъ мистеръ Бегнетъ.
   Мистрисъ Бегнетъ съ сокрушеніемъ замѣчаетъ, что вертелъ остановился и одна изъ птицъ начинаетъ подгорать.
   -- У тебя будетъ царскій обѣдъ, старуха, говоритъ мистеръ Бегнетъ.
   Мистрисъ Бегнетъ широко улыбается, по душевное разстройство, написанное на ея лицѣ, поражаетъ любящаго сына до глубины сердца; онъ спрашиваетъ взглядомъ, въ чемъ дѣло, и остается съ разинутымъ ртомъ, совершенно позабывъ о вертелѣ. Къ счастью его старшая сестра догадывается о причинѣ волненія матери и наставительнымъ тумакомъ приводитъ брата въ чувство. Остановившійся вертелъ приходитъ въ движеніе, и мистрисъ Бегнетъ со вздохомъ облегченія закрываетъ глаза.
   -- Джоржъ конечно придетъ ровно въ половинѣ пятаго, говоритъ мистеръ Бегнетъ.-- Сколько уже лѣтъ старуха, какъ онъ приходитъ къ намъ въ этотъ день?
   -- Столько, сколько нужно, чтобъ изъ молодой превратиться въ старуху, кажется такъ, Дубокъ? отвѣчаетъ мистрисъ Бегнетъ, смѣясь и качая головой.-- Ровно столько, ни больше ни меньше.
   -- Старуха, не говори вздору. Ты такъ же молода, какъ была прежде, если еще не моложе. Всякій знаетъ, что это правда.
   Мальта и Квебекъ кричатъ, хлопая въ ладоши, что верзила навѣрно принесетъ мамѣ подарокъ, и начинаютъ строить догадки -- какой.
   -- Знаешь, Дубокъ, что мнѣ сдается,-- не собирается ли Джоржъ опять начать рыскать по бѣлу свѣту?
   Мистрисъ Бегнетъ, пока говоритъ, взглядомъ напоминаетъ Мальтѣ поставить на столъ соль, а покачиваніемъ головы даетъ понять Квебеку, что перецъ не нуженъ.
   -- Джоржъ никогда не сдѣлается дезертиромъ, возражаетъ мистеръ Бегнетъ.-- Онъ не кинетъ стараго товарища въ минуту опасности. Не бойся.
   -- Нѣтъ, Дубъ, нѣтъ. Я знаю, что онъ на это не способенъ, я хотѣла сказать совсѣмъ не то. Я хотѣла сказать, что онъ удеретъ, какъ только выпутается изъ своихъ денежныхъ передрягъ, вотъ что я думаю.
   Мистеръ Бегнетъ спрашиваетъ: почему?
   Жена задумчиво отвѣчаетъ:
   -- Онъ сталъ какой-то нетерпѣливый и безпокойный; не могу сказать, чтобъ онъ былъ теперь менѣе чистосердечнымъ: еслибъ онъ сталъ неискреннимъ онъ не былъ бы Джоржемъ, но его что-то гнететъ, ему, видимо, не по себѣ.
   -- Это все стряпчій. Онъ самого дьявола выведетъ изъ себя.
   -- Да, похоже на то, соглашается старуха.-- Такъ то, мой Дубокъ.
   Разговоръ на время прерывается, такъ какъ мистеръ Бегнетъ вынужденъ всѣ силы своей души направить на обѣдъ, который находится въ большой опасности, ибо обѣ курицы, сухія отъ природы, ни за что не хотятъ стать сочными, сколько ихъ ни поливаютъ бульономъ, и давно уже утратили бѣлоснѣжный цвѣтъ. То же непостижимое упрямство обнаруживаютъ и картофелины: какъ только начнутъ ихъ чистить, они трескаются по всѣмъ направленіямъ, словно пораженныя землетрясеніемъ, и крошатся на мелкіе кусочки. Куриныя ноги тоже доставляютъ не мало заботъ,-- онѣ гораздо длиннѣе, чѣмъ бы слѣдовало, и покрыты крупными чешуйками.
   Мистеръ Бегнетъ, пустивъ въ ходъ всю свою ловкость, выходитъ наконецъ побѣдителемъ изъ всѣхъ этихъ затрудненій и объявляетъ, что обѣдъ поданъ; усаживаются за столъ, мистрисъ Бегнетъ садится по правую сторону мужа въ качествѣ гостьи.
   Хорошо, что день рожденья старухи бываетъ разъ въ году, ибо такое лакомое блюдо, если бъ оно появлялось за обѣдомъ даже только два раза въ годъ, грозило бы самыми гибельными послѣдствіями. Въ любопытныхъ экземплярахъ, поданныхъ мистеромъ Бегнетомъ въ видѣ жаркого, всѣ тоненькія жилки и связки, свойственныя птицамъ куриной породы, превратились въ гитарныя струны, крылья врѣзались въ мясо такъ глубоко, точно вѣковыя деревья въ землю, ноги такъ тверды, что должно быть всю свою долгую и бурную жизнь эти птицы посвятили неутомимымъ упражненіямъ въ ходьбѣ и въ бѣганьи на перегонки.
   Но мистеръ Бегнетъ, въ полномъ невѣдѣніи маленькихъ недостатковъ своего жаркого, отъ всего сердца угощаетъ супругу, упрашивая ее кушать побольше этого тонкаго блюда, а такъ какъ добрая старуха ни за что въ мірѣ не доставитъ хотя бы минутнаго огорченія своему Дубку, особенно въ такой день, то ея пищеваренію угрожаетъ серьезная опасность. Какъ юный Вульвичъ, не принадлежа къ семейству страусовъ, можетъ глодать палки,-- это остается неразрѣшимымъ вопросомъ для его матери.
   По окончаніи торжественнаго пира старуха подвергается новому испытанію: она должна сидѣть на почетномъ мѣстѣ и, въ качествѣ безучастной зрительницы, взирать, какъ прибираютъ комнату, подметаютъ очагъ, моютъ и чистятъ посуду. Обѣ молодыя дѣвицы во всѣхъ своихъ пріемахъ подражаютъ матери и даже подбираютъ свои юбочки такъ же, какъ она; энергія и восторженность, которую онѣ обнаруживаютъ въ исправленіи сихъ хозяйственныхъ обязанностей, обѣщаютъ много въ будущемъ, но въ настоящемъ внушаютъ ихъ матери сильное безпокойство. Одинъ ужъ видъ дочекъ, поглощенныхъ хозяйствомъ, зрѣлище слишкомъ трогательное, чтобъ мистрисъ Бегнетъ могла взирать на него со всѣмъ хладнокровіемъ, приличествующимъ ея положенію, но если принять во вниманіе, что къ этому присоединяется еще звонъ посуды, бряцанье оловянныхъ котелковъ, стукъ щетки, неумолкаемая болтовня и расплескиваніе воды въ самомъ неумѣренномъ количествѣ, то неудивительно, что старуха не перестаетъ горѣть на медленномъ огнѣ. Наконецъ сложный процессъ чистки конченъ, улыбающіяся Квебекъ и Мальта выходятъ въ свѣжихъ сухихъ платьицахъ, на столѣ появляются трубки, табакъ, бутылка, стаканы, и старуха впервые вкушаетъ міръ душевный въ продолженіе этого пріятнаго дня.
   Когда послѣ обѣда мистеръ Бегнетъ занимаетъ свое обычное мѣсто у камина, стрѣлки часовъ очень близки къ половинѣ пятаго; когда онѣ показываютъ ровно половину, мистеръ Бегнетъ возвѣщаетъ:
   -- Джоржъ! Точенъ по военному!
   Да, это Джоржъ. Онъ приноситъ искреннія поздравленія старухѣ, цѣлуетъ ее ради торжественнаго случая, здоровается съ дѣтьми и мистеромъ Бегнетомъ и желаетъ всѣмъ счастья.
   -- Джоржъ, дружище! что съ вами? спрашиваетъ мистрисъ Бегнетъ, внимательно вглядываясь въ него.
   -- Со мной?
   -- Вы блѣдны -- конечно, насколько это возможно при вашей чернотѣ, вы разстроены. Посмотри, Дубокъ, развѣ не правда?
   -- Джоржъ, объясни старухѣ, въ чемъ дѣло.
   -- Очень жаль, что я блѣденъ и кажусь разстроеннымъ, я не зналъ этого, говоритъ кавалеристъ, проводя рукою по лбу.-- Дѣло въ томъ, что мальчикъ, который жилъ у меня, умеръ вчера вечеромъ, и это меня разстроило.
   -- Бѣдняжка, такъ онъ умеръ! говоритъ мистрисъ Бегнетъ съ матерпискимъ состраданіемъ въ голосѣ.
   -- Я не хотѣлъ говорить о такой неподходящей матеріи въ сегодняшній день, но, какъ видите, вы выпытали отъ меня, не успѣлъ я войти, говоритъ кавалеристъ болѣе веселымъ тономъ,-- вы такая проворная, мистрисъ Бегнетъ.
   -- Правда, старуха на это молодецъ. У нея живо, что твой порохъ.
   -- А кромѣ того она виновница сегодняшняго торжества, и на это мы ее украсимъ! восклицаетъ мистеръ Джоржъ.-- Я принесъ небольшую брошку; штучка не изъ важныхъ, какъ видите; только и есть въ ней хорошаго, что эта вещица -- знакъ памяти.
   Подарокъ встрѣченъ рукоплесканіями и восторженными прыжками со стороны юныхъ членовъ семейства и какимъ-то благоговѣйнымъ изумленіемъ со стороны мистрисъ Бегнетъ.
   -- Старуха, выскажи ему мое мнѣніе объ этой вещицѣ, говоритъ мистеръ Бегнетъ.
   -- Просто чудо что такое! восклицаетъ мистрисъ Бегнетъ.-- Я не видывала ничего прелестнѣе!
   -- Такъ. Это мое мнѣніе, говоритъ мистеръ Бегнетъ.
   Мистрисъ Бегнетъ, вытянувъ руки во всю длину, поворачиваетъ брошку во всѣ стороны, говоря:
   -- Такая прелесть, что пожалуй и слишкомъ хороша для меня.
   -- Неправда. Это не мое мнѣніе, говоритъ мистеръ Бегнетъ.
   -- Но во всякомъ случаѣ тысячу разъ васъ благодарю, старый дружище, говоритъ мистрисъ Бегнетъ, протягивая ему руку съ блестящими отъ удовольствія глазами. И хоть иногда я, какъ сварливая солдатка, ворчу на васъ, но все таки мы съ вами навѣкъ останемся добрыми старыми друзьями. Теперь извольте-ка сами надѣть мнѣ эту брошку на счастье.
   Дѣти тѣсно обступаютъ ихъ, чтобъ видѣть, какъ совершается церемонія; мистеръ Бегнетъ съ большимъ интересомъ смотритъ черезъ голову Вульвича и на его деревянномъ лицѣ выражается такая дѣтская радость, что мистрисъ Бегнетъ не можетъ удержаться и заливается веселымъ хохотомъ, повторяя:
   -- Ахъ, Дубокъ, Дубокъ, какой ты у меня славный старичина!
   Но кавалеристу не удается надѣть свой подарокъ; его рука дрожитъ, онъ волнуется и роняетъ брошку; подхвативъ ее на лету, онъ оглядывается на всѣхъ и говоритъ:
   -- Просто смѣшно: сегодня я положительно не въ своей тарелкѣ, не гожусь даже на такой пустякъ!
   Мистрисъ Бегнетъ рѣшаетъ, что противъ этого недуга единственное средство -- трубка; во мгновеніе ока прикрѣпляетъ брошку сама и заставляетъ кавалериста сѣсть на его уютное мѣстечко и закурить.
   -- Если это не настроитъ васъ на ладъ, Джоржъ, взглядывайте почаще на вашъ подарокъ и оба эти средства ужъ навѣрное подѣйствуютъ.
   -- Я и самъ знаю, что по настоящему оно должно бы такъ быть, мистрисъ Бегнетъ, отвѣчаетъ Джоржъ,-- но мрачныя мысли слишкомъ овладѣли мною. Все этотъ бѣдный парень; такъ тяжело было смотрѣть, какъ онъ умираетъ; и не быть въ состояніи помочь.
   -- Что вы говорите, Джоржъ. Развѣ вы не помогли ему, не пріютили подъ своимъ кровомъ!
   -- Я сдѣлалъ то немногое, что могъ;но я хотѣлъ сказать, мистрисъ Бегнетъ, что никто не позаботился научить его, чему слѣдовало; онъ едва могъ отличить правую руку отъ лѣвой. И поздно ужъ было ему чѣмъ нибудь помочь.
   -- Ахъ, бѣдное созданіе! говоритъ мистрисъ Бегнетъ.
   -- Это невольно приводитъ мнѣ на память Гридли, продолжаетъ мистеръ Джоржъ, все еще не замѣчая трубки и проводя рукою по волосамъ,-- то тоже былъ ужасный случай въ своемъ родѣ, и оба они вызываютъ во мнѣ воспоминаніе о старомъ мазурикѣ съ каменнымъ сердцемъ, который погубилъ обоихъ. А какъ подумаешь объ этомъ заржавленномъ карабинѣ, какъ онъ стоитъ себѣ въ углу равнодушный, невозмутимый и все ему трынъ-трава,-- такъ вся кровь и закипитъ.
   -- Совѣтую вамъ, Джоржъ, закурить трубку и выбросить изъ головы грустныя мысли, этакъ будетъ во всѣхъ отношеніяхъ лучше.
   -- Вы правы. Я послѣдую вашему совѣту, говоритъ Джоржъ.
   И онъ закуриваетъ трубку, хотя продолжаетъ хранить негодующій и серьезный видъ, который производитъ сильное впечатлѣніе на юныхъ Бегнетовъ и даже заставляетъ мистера Бегнета отложить на время церемонію провозглашенія тоста за здоровье мистрисъ Бегнетъ: этотъ тостъ онъ произносить всегда самъ, сопровождая его краткой рѣчью образцоваго изящества.
   Но когда юныя дѣвицы составили напитокъ, извѣстный подъ названіемъ "смѣси", а трубка Джоржа разгорѣлась, мистеръ Бегнетъ считаетъ возможнымъ приступить къ упомянутому тосту и обращается къ обществу со слѣдующимъ спичемъ:
   -- Джоржъ, Вульвичъ, Квебекъ, Мальта! Сегодня день ея рожденья. Сдѣлайте цѣлый походный перегонъ, а другой такой не найдете. За ея здоровье!
   Тостъ принимается съ большимъ энтузіазмомъ. Старуха обыкновенно благодаритъ въ столь же лаконическихъ и ясныхъ выраженіяхъ, отвѣчая: "О за ваше!" отвѣшиваетъ каждому изъ присутствующихъ по поклону и выпиваетъ въ честь каждаго по большому глотку. Но на этотъ разъ вслѣдъ за этой церемоніей съ ея стороны слѣдуетъ совершенно неожиданное восклицаніе:-- Какой-то господинъ!
   Да, къ величайшему изумленію маленькаго общества какой-то господинъ заглядываетъ въ дверь пріемной. Это человѣкъ съ живыми проницательными глазами; на каждаго изъ присутствующихъ и на всѣхъ вмѣстѣ онъ глядитъ такъ, что производить впечатлѣніе довольно замѣчательнаго человѣка.
   -- Джоржъ, говоритъ онъ кланяясь,-- какъ поживаете?
   -- Какъ! Это вы, Беккетъ? восклицаетъ Джоржъ.
   -- Да, отвѣчаетъ тотъ, входя въ комнату и затворяя за собою дверь.-- Я проходилъ мимо; вдругъ вижу въ окнѣ лавки музыкальные инструменты,-- у меня есть пріятель, который ищетъ случая купить подержанную, но хорошую віолончель,-- вижу веселое общество, и, какъ мнѣ показалось, васъ въ углу комнаты; я былъ увѣренъ, что не ошибусь, и зашелъ. Какъ теперь идутъ ваши дѣла, Джоржъ? Помаленьку? А вы какъ поживаете, сударыня, и вы, комендантъ? Ахъ, Боже мой, здѣсь и дѣтки! и мистеръ Беккетъ раскрываетъ объятія.-- Покажите мнѣ дѣтей, и вы можете веревки изъ меня вить. Поцѣлуемся, ангелочки! Нѣтъ надобности спрашивать, кто вашъ отецъ и ваша мать -- никогда въ жизни не видывалъ такого разительнаго сходства!
   Новаго гостя принимаютъ радушно; онъ садится подлѣ Джоржа и беретъ къ себѣ на колѣни Квебека и Мальту.
   -- Поцѣлуемся еще разокъ, красоточки, поцѣлуи -- единственное, до чего я лакомъ. Господи благослови, какія у васъ здоровенькія дѣтки, сударыня! Сколько имъ можетъ быть лѣтъ? По виду я далъ бы восемь и десять.
   -- Вы почти угадали, сэръ, отвѣчаетъ мистрисъ Бегнетъ.
   -- Я всегда угадываю, отзывается мистеръ Беккетъ,-- очень ужъ люблю дѣтей. У моего друга ихъ девятнадцать человѣкъ, сударыня, всѣ одной матери, и она все еще свѣжа, какъ утренняя роза,-- конечно, далеко не такъ, какъ вы, по чести говорю. Что это у тебя, милочка? спрашиваетъ мистеръ Беккетъ, ущипнувъ Мальту за щеку.-- Персикъ, настоящій персикъ, Господь съ нимъ! А какъ ты думаешь, милочка, согласится папаша порекомендовать подержанную віолончель хорошаго тона другу мистера Беккета? Моя фамилія Беккетъ, какая смѣшная {Мистеръ Беккетъ намекаетъ на то, что слово bucket значитъ бадья, ведро.}, неправда-ли?
   Такимъ образомъ мистеръ Беккетъ завоевываетъ сердца своего семейства. Мистрисъ Бегнетъ забываетъ о томъ, какъ она должна держать себя въ этотъ высокоторжественный день, и услуживаетъ гостю, собственноручно набивая ему трубку и наполняя стаканъ. Она объявляетъ, что всегда рада такому милому гостю, особенно сегодня, такъ какъ онъ другъ Джоржу, а тотъ сегодня не въ своей тарелкѣ.
   -- Не въ своей тарелкѣ! Вотъ новости. Въ чемъ дѣло, Джоржъ? Отчего вы не въ своей тарелкѣ? Развѣ васъ что-нибудь угнетаетъ?
   -- Ничего особеннаго, отвѣчаетъ Джоржъ.
   -- Я былъ въ этомъ увѣренъ. Что же можетъ васъ угнетать? Развѣ этихъ крошекъ можетъ что-нибудь угнетать? Конечно нѣтъ. Но настанетъ время, когда онѣ начнутъ сокрушать молодецкія сердца, попомните мое слово, сударыня! Хоть я и не пророкъ, но говорю это смѣло.
   Восхищенная мистрисъ Бегнетъ надѣется, что у мистера Беккета есть свои дѣтки.
   -- Увы, сударыня! Повѣрите-ли -- нѣтъ! Все мое семейство состоитъ изъ жены и жилицы. Мистрисъ Беккетъ такъ же любитъ дѣтей, какъ и я, и очень желаетъ имѣть ихъ, но -- нѣтъ! Въ семъ мірѣ блага распредѣлены неравномѣрно, но человѣкъ не долженъ роптать. Какой у васъ прелестный дворикъ, сударыня! Есть въ немъ выходъ на улицу?
   -- Нѣтъ онъ глухой.
   -- Не можетъ быть? Никогда бы этого не сказалъ. Знаете, никогда ни одинъ дворъ не нравился мнѣ такъ, какъ этотъ. Позвольте взглянуть? Благодарствуйте. Да, я вижу, дѣйствительно нѣтъ выхода. Но какіе удивительно пропорціональные размѣры!
   Окинувъ дворъ проницательнымъ взглядомъ, мистеръ Беккетъ возвращается на прежнее мѣсто рядомъ со своимъ другомъ Джоржемъ и ласково треплетъ его по плечу.
   -- Ну, каково теперь ваше настроеніе, Джоржъ?
   -- Прекрасное.
   -- Вотъ это дѣло. И развѣ можетъ быть иначе. Человѣкъ съ вашей наружностью и съ вашимъ здоровьемъ не имѣетъ права падать духомъ. Съ такою грудью нельзя падать духомъ, не правда-ли? Что же можетъ васъ угнетать?
   Мистеръ Беккетъ, обладающій такимъ талантомъ вести разговоръ и такимъ неистощимымъ запасомъ разнообразныхъ словечекъ нѣсколько разъ повторяетъ эту фразу, обращаясь къ своей трубкѣ, которую онъ въ эту минуту закуриваетъ, и при этомъ на лицѣ его появляется особенное, присущее ему выраженіе -- выраженіе человѣка, который къ чему-то прислушивается. Но солнце его общительности меркнетъ не надолго: затмѣніе проходитъ и солнце блеститъ еще ярче.
   -- А это братецъ, милочки? обращается онъ къ Мальтѣ и Квебеку, спрашивая о Вульвичѣ.-- Славный юноша. Вѣрно вашъ братъ только по отцу, ангелочки? Онъ слишкомъ великъ, чтобъ быть вашимъ сыномъ, сударыня.
   -- Тѣмъ не менѣе онъ мой сынъ, могу васъ увѣрить, говоритъ улыбаясь мистрисъ Бегнетъ.
   -- Никогда бы не повѣрилъ. Впрочемъ онъ похожъ на васъ, этого нельзя отрицать. Богъ мой, онъ поразительно похожъ на васъ! но въ верхней части лица есть что-то отцовское.
   И мистеръ Беккетъ, прищуривъ одинъ глазъ, сравниваетъ лица отца и сына, пока мистеръ Бегнетъ курить въ блаженномъ самодовольстиіи.
   Мистрисъ Бегнетъ пользуется удобнымъ случаемъ, чтобы сказать гостю, что ея сынъ -- крестникъ Джоржа.
   -- Крестникъ Джоржа! восклицаетъ самымъ задушевнымъ тономъ мистеръ Беккетъ.-- Я долженъ еще разъ пожать руку крестнику Джоржа. И крестный отецъ, и крестникъ дѣлаютъ честь другъ другу. Къ чему вы готовите сынка, сударыня? Выказываетъ-ли онъ склонность къ какому-нибудь музыкальному инструменту?
   Мистеръ Бегнетъ неожиданно вступаетъ въ разговоръ:
   -- На флейтѣ играетъ. Чудесно.
   -- Повѣрите-ли, мальчикомъ я самъ игралъ на флейтѣ восклицаетъ мистеръ Беккетъ, пораженный этимъ совпаденіемъ.-- Правда, я не учился правильно, какъ, вѣроятно, учится этотъ юноша, а игралъ по слуху. Господи! Британскіе гренадеры -- вотъ пѣсня, которая согрѣетъ всякаго англичанина. Не можете ли вы, милый юноша, сыграть намъ Британскихъ гренадеровъ?
   Для собравшагося общества ничего не можетъ быть пріятнѣе этого приглашенія. Юный Вульвичъ немедленно отправляется за флейтой и исполняетъ эту трогательную мелодію; пока онъ играетъ, мистеръ Беккетъ съ большимъ одушевленіемъ отбиваетъ тактъ и не пропускаетъ случая тонкимъ фальцетомъ подхватить припѣвъ: Грен-а-а-а-д-е-е-ры, грен-а-а-ад-е-е-ры! короче, обнаруживаетъ такое глубокое пониманіе музыки, что мистеръ Бегнетъ вынимаетъ трубку изо рта и высказываетъ свое убѣжденіе въ томъ, что гость превосходный пѣвецъ. Мистеръ Беккетъ принимаетъ этотъ комплиментъ очень скромно: не отрицаетъ, что когда то пѣвалъ, но исключительно лишь для собственнаго удовольствія, чтобы излить чувства, волновавшія его грудь, и никогда не былъ настолько самоувѣренъ, чтобъ выступать со своимъ пѣніемъ въ обществѣ.
   Тѣмъ не менѣе, такъ какъ его упрашиваютъ спѣть что нибудь и такъ какъ сегодня его нельзя упрекнуть въ недостаткѣ любезности, онъ уступаетъ общимъ просьбамъ и поетъ:

"Повѣрь, если твои очаровательныя прелести".

   Этотъ романсъ, какъ сообщаетъ онъ мистрисъ Бегнетъ, былъ его могущественнымъ союзникомъ, когда онъ стремился тронуть сердце мистрисъ Беккетъ, тогда еще молодой дѣвушки, и склонилъ ее идти съ нимъ подъ вѣнецъ, или, по собственному выраженію мистера Беккета:-- "нанесъ ей послѣдній ударъ".
   Словомъ, блестящій гость придалъ вечеру такой новый и живой интересъ, что мистеръ Джоржъ, не обнаружившій особаго удовольствія при его появленіи, невольно начинаетъ гордиться тѣмъ, что доставилъ своимъ друзьямъ знакомство съ такимъ обходительнымъ, любезнымъ, обладающимъ столькими талантами и пріятнымъ во всѣхъ отношеніяхъ человѣкомъ. Мистеръ Бегнетъ начинаетъ такъ цѣнить новое знакомство, что, выкуривъ еще одну трубку, проситъ гостя почтить ихъ домъ своимъ посѣщеніемъ и въ будущемъ году въ этотъ день.
   Если что можетъ еще болѣе скрѣпить и упрочить уваженіе, которымъ мистеръ Беккетъ преисполнился къ почтенному семейству, такъ это только причина сегодняшняго праздника; съ восторженнымъ энтузіазмомъ онъ пьетъ за здоровье мистрисъ Бегнетъ, заранѣе обѣщаетъ спустя двѣнадцать мѣсяцевъ явиться въ этотъ день, записываетъ его для памяти въ огромную черную записную книгу и выражаетъ надежду, что мистрисъ Беккетъ и мистрисъ Бегнетъ близко сойдутся. Чѣмъ была бы общественная жизнь безъ узъ дружбы? спрашиваетъ мистеръ Беккетъ. Онъ самъ принадлежитъ къ сферѣ общественной жизни, но тамъ не находитъ счастія, и долженъ его искать въ тѣсномъ кругу семейнаго блаженства.
   Тутъ мистеру Беккету въ свою очередь весьма естественно вспомнить о другѣ, которому онъ обязанъ новымъ пріятнымъ знакомствомъ, и онъ вспоминаетъ, и еще ближе придвигается къ нему; о чемъ бы ни шелъ разговоръ, онъ не сводитъ съ мистера Джоржа нѣжнаго взгляда и объявляетъ, что отправится домой вмѣстѣ съ нимъ. Онъ интересуется даже сапогами мистера Джоржа и внимательно разглядываетъ ихъ, пока тотъ, скрестивъ ноги, куритъ у камина.
   Наконецъ мистеръ Джоржъ встаетъ и начинаетъ прощаться; въ то же мгновеніе, по какой-то таинственной симпатіи, соединяющей дружескія сердца, подымается и мистеръ Беккетъ. Прощаясь, онъ еще разъ выражаетъ свою страстную любовь къ дѣтямъ и вспоминаетъ порученіе своего отсутствующаго друга.
   -- А что же насчетъ подержанной віолончели, можете вы порекомендовать мнѣ какую нибудь?
   -- Хоть цѣлый десятокъ.
   -- Очень вамъ обязанъ, говоритъ мистеръ Беккетъ, крѣпко пожимая руку мистеру Бегнету.-- Вы истинный другъ! Только помните: чтобъ была хорошаго тона. Мой другъ въ музыкѣ собаку съѣлъ, и Моцарта, и Генделя, и всѣхъ остальныхъ знаменитостей отжариваетъ на славу.
   И, понизивъ голосъ, мистеръ Беккетъ добавляетъ конфиденціальнымъ тономъ:
   -- Вамъ нѣтъ надобности слишкомъ спускать цѣну; конечно я не желаю, чтобъ мой другъ переплатилъ, но надо чтобъ и вы получили слѣдуемый процентъ на комиссію и за потерю времени. Это въ порядкѣ вещей, каждый долженъ чѣмъ нибудь жить.
   Мистеръ Бегнетъ киваетъ старухѣ: какой, дескать, кладъ мы съ тобой открыли.
   -- Если я зайду къ вамъ завтра, скажемъ въ половинѣ одиннадцатаго, продолжаетъ мистеръ Беккетъ,-- можете вы тогда сказать мнѣ цѣны нѣсколькихъ віолончелей хорошаго тона?
   Ничего нѣтъ лучше. Мистеръ и мистрисъ Бегнетъ выражаютъ полную готовность дать требуемыя свѣдѣнія и даже намекаютъ другъ другу, что не мѣшало бы достать еще нѣсколько штукъ, чтобъ выборъ былъ больше.
   -- Благодарю, благодарю. Покойной ночи, сударыня, покойной ночи, милочки. Премного благодаренъ вамъ за этотъ вечеръ, одинъ изъ пріятнѣйшихъ въ моей жизни.
   Напротивъ, это они должны быть благодарны за удовольствіе, которое онъ доставилъ имъ своимъ обществомъ; и обѣ стороны разстаются со взаимными добрыми пожеланіями,
   -- Ну, теперь идемъ, дружище, говоритъ мистеръ Беккетъ, выходя изъ лавки, и беретъ Джоржа подъ руку.
   Стоя на порогъ, Бегнеты смотрятъ, какъ они идутъ рядомъ по улицѣ, и старуха говоритъ своему Дубу:
   -- Онъ словно прилипъ къ Джоржу; кажется въ самомъ дѣлѣ онъ его очень любитъ.
   Переулки, по которымъ лежитъ ихъ путь, узки и дурно вымощены, такъ что идти подъ руку не совсѣмъ то удобно, и мистеръ Джоржъ скоро предлагаетъ идти гуськомъ, но мистеръ Беккетъ не хочетъ выпустить его изъ дружескихъ объятій и говоритъ:
   -- Погодите минутку, Джоржъ, потолкуемъ-ка сперва.
   И вслѣдъ за этими словами онъ направляетъ Джоржа въ таверну, входить за нимъ, запираетъ дверь и, ставъ противъ него лицомъ къ лицу, прислоняется къ ней спиною.
   -- Ну, Джоржъ, дружба дружбой, а служба службой. Когда отъ меня зависитъ, я не смѣшиваю эти двѣ вещи; сегодня вечеромъ я старался быть пріятнымъ,-- сошлюсь на васъ,-- согласитесь, что я старался быть пріятнымъ. А теперь, Джоржъ, вы должны считать себя арестованнымъ.
   -- Арестованнымъ? За что? спрашиваетъ кавалеристъ, какъ громомъ пораженный.
   Отвѣчая ему, мистеръ Беккетъ для вящшаго вразумлѣнія пускаетъ въ ходъ свой жирный указательный палецъ:
   -- Джоржъ, вы хорошо знаете, что служба -- одно, а частный разговоръ -- другое. Я долженъ васъ предупредить, что всякое слово, которое вы теперь скажите, можетъ быть употреблено противъ, васъ; поэтому, Джоржъ, относитесь осмотрительно ко всякому своему слову. Слыхали вы объ убійствѣ?
   -- Объ убійствѣ?
   -- Джоржъ, говоритъ мистеръ Беккетъ, не переставая подкрѣплять свою рѣчь выразительнымъ движеніемъ указательнаго пальца,-- запомните хорошенько то, что я вамъ сказалъ. Я васъ ни о чемъ не разспрашиваю; вы были сегодня очень разстроены; я только спрашиваю, слыхали вы объ убійствѣ?
   -- Нѣтъ. Какое убійство? Гдѣ?
   -- Джоржъ, не говорите, не компрометируйте себя; я самъ вамъ скажу, зачѣмъ вы понадобились. Въ Линкольнъ-Иннъ-Фильдсѣ совершено убійство... джентльмена, по имени Телькингорна. Онъ былъ застрѣленъ вчера вечеромъ. За этимъ вы мнѣ и понадобились.
   Сержантъ опускается на ближайшій стулъ, потъ крупными каплями выступаетъ на его лбу, смертельная блѣдность покрываетъ его лицо.
   -- Беккетъ! Возможно ли,-- мистеръ Телькингорнъ убитъ и вы подозрѣваете меня?
   Продолжая дѣйствовать указательнымъ пальцемъ, мистеръ Беккетъ отвѣчаетъ:
   -- Джоржъ, это возможно, потому что это фактъ. Преступленіе совершено вчера въ десять часовъ вечера. Вѣроятно вы помните, гдѣ были вчера въ десять часовъ вечера и, безъ сомнѣнія, можете это доказать.
   -- Вчера вечеромъ, вчера вечеромъ... повторяетъ въ раздумья Джоржъ, и вдругъ его осѣняетъ:-- Великій Боже! да вѣдь вчера вечеромъ я былъ тамъ!
   -- Такъ и мнѣ сообщали, говоритъ спокойно мистеръ Беккетъ,-- такъ и мнѣ сообщали. Кромѣ того вы часто бывали тамъ, многіе видѣли, какъ вы бродили около дома; извѣстно, что вы неоднократно спорили съ покойнымъ и быть можетъ, я не утверждаю этого, замѣтьте, я говорю только -- быть можетъ, слышали, какъ онъ называлъ васъ: опасный человѣкъ, наглецъ, злодѣй!
   Сержантъ открываетъ ротъ, какъ бы съ тѣмъ, чтобъ подтвердить это, но говорить не можетъ.
   -- Джоржъ! Мистеръ Беккетъ ставитъ свою шляпу на столъ и продолжаетъ, поглядывая на кавалериста съ озабоченнымъ видомъ обойщика, который собирается снять съ окна мѣрку для драпировки:-- Впродолженіе всего сегодняшняго вечера мое желаніе было и есть устроить все наипріятнѣйшимъ образомъ. Выскажусь ясно: сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ предложилъ награду въ сто гиней; мы съ вами всегда были друзьями, но долгъ прежде всего; разъ сотня гиней должна кому нибудь достаться, то отчего-жъ бы не заработать ее мнѣ, такъ же, какъ и всякому другому? Изъ всѣхъ этихъ причинъ, надѣюсь, ясно вытекаетъ, что я долженъ васъ арестовать, и пусть меня повѣсятъ, если я этого не сдѣлаю. Кликнуть кого нибудь на подмогу, или считать дѣло копченнымъ?
   Джоржъ теперь совершенно пришелъ въ себя, онъ встаетъ и выпрямляется, какъ истый солдатъ.
   -- Идемъ, я готовъ! говорить онъ.
   -- Погодите минутку.
   И совершенно какъ обойщикъ, намѣревающійся навѣсить драпировку на окно, роль котораго играетъ Джоржъ, мистеръ Беккетъ вынимаетъ изъ кармана пару ручныхъ кандаловъ.
   -- Это мой долгъ Джоржъ. Дѣло слишкомъ серьезно.
   Джоржъ краснѣетъ отъ негодованія, но послѣ минутнаго колебанія протягиваетъ обѣ руки, крѣпко сжавъ ихъ вмѣстѣ.
   -- Надѣвайте!
   Мистеръ Беккетъ моментально застегиваетъ кандалы.
   -- Ну, какъ? удобны? Если нѣтъ, скажите,-- у меня есть другая пара въ запасѣ, потому что я хочу обладить дѣльце наипріятнѣйшимъ образомъ, насколько мнѣ позволяетъ долгъ.
   Онъ задаетъ вопросы тономъ солиднаго купца, который заботится исполнить заказъ самымъ добросовѣстнымъ образомъ къ полному удовольствію покупщика.
   -- Годятся? Отлично. Теперь, какъ видите, Джоржъ, продолжаетъ онъ, доставая изъ угла плащъ и накидывая его на сержанта,-- я позаботился, чтобъ ваша гордость не страдала, когда мы выйдемъ отсюда, и нарочно припасъ эту штуку. Ну, кто теперь узнаетъ?
   -- Довольно и того, что я знаю, возражаетъ сержантъ.-- А теперь окажите мнѣ одну услугу: надвиньте мнѣ шляпу на глаза.
   -- Извольте, только къ чему? Вы будете имѣть жалкій видъ.
   -- Съ этими украшеніями на рукахъ я не могу смотрѣть въ лицо встрѣчнымъ прохожимъ, рѣзко возражаетъ ему мистеръ Джоржъ.-- Бога ради, надвиньте мнѣ шляпу.
   Мистеръ Беккетъ уступаетъ такимъ настойчивымъ просьбамъ, потомъ надѣваеть шляпу самъ и выводитъ свой призъ изъ таверны; сержантъ идетъ по улицѣ своимъ обыкновеннымъ мѣрнымъ тяжелымъ шагомъ, но голова его держится не такъ прямо, какъ всегда; мистеръ Беккетъ направляетъ его, куда слѣдуетъ, подталкивая локтемъ на перекресткахъ и при поворотахъ.
   

ГЛАВА XIX.
Разсказъ Эсфири.

   Вернувшись изъ Диля, я нашла дома письмо отъ Кадди Джеллиби: мы все еще продолжали ее такъ называть; она писала, что ея здоровье, сильно пошатнувшееся въ послѣднее время, стало еще хуже, и что она будетъ невыразимо рада, если я навѣщу ее. Къ этому очень коротенькому письму, написанному ею въ постели, было приложено другое отъ ея мужа, въ которомъ онъ убѣдительно просилъ меня пріѣхать. У Кадди былъ теперь ребенокъ, котораго я крестила,-- крошечная несчастная дѣвочка съ худенькимъ сморщеннымъ личикомъ, совершенно исчезавшимъ подъ оборкой чепчика; ея тоненькія рученки съ длинными пальцами всегда прижаты къ подбородку, и въ этой позѣ она лежала неподвижно цѣлые дни, широко раскрывъ глазки, будто удивляясь, отчего это она такъ мала и слаба. Когда ея трогали, она начинала пищать, но вообще была удивительно покойна, и повидимому единственнымъ ея желаніемъ было неподвижно лежать и думать. На ея прозрачномъ личикѣ проступали темныя жилки, а подъ глазами были темныя пятна, точно въ воспоминаніе тѣхъ дней, когда бѣдная Кадди купалась въ чернилахъ; на людей непривычныхъ эти темныя пятна производили удручающее впечатлѣніе.
   Но сама Кадди привыкла къ нимъ, и для нея этого было достаточно. Лежа больная, она развлекалась мечтами о воспитанія маленькой Эсфири, о ея замужествѣ и даже о ея дѣтяхъ, представляла себя бабушкой другихъ маленькихъ Эсфирей; въ этихъ мечтахъ было столько благоговѣйнаго обожанія къ крошечному существу, составляющему всю ея гордость, что я чуть было не пересказала ихъ здѣсь во всѣхъ подробностяхъ, но къ счастью во время вспомнила, что такимъ образомъ Богъ знаетъ куда удалюсь отъ своего повѣствованія.
   Возвращаюсь къ письму Каролины. Надо сказать, что съ той ночи, когда она спала у меня на колѣняхъ, у нея создался въ отношеніи меня одинъ предразсудокъ: она почти или, точнѣе сказать, вполнѣ была увѣрена, что мое присутствіе приноситъ ей счастье. Мнѣ просто совѣстно говорить о такой смѣшной фантазіи, порожденной ея привязанностью ко мнѣ, но когда Кадди заболѣвала, эта фантазія переходила въ несомнѣнный фактъ.
   Поэтому, съ согласія опекуна, я немедленно отправилась въ Лондонъ со скорой почтой; Кадди и Принцъ очень мнѣ обрадовались. На другой день и на третій я опять ѣздила къ нимъ. Съ этими поѣздками я устроилась очень удобно: мнѣ надо было только встать пораньше, чтобъ сдѣлать всѣ нужныя распоряженія по хозяйству, прежде чѣмъ уѣхать. Несмотря на это, послѣ третьей моей поѣздки, когда я вернулась домой только поздно вечеромъ, опекунъ сказалъ:
   -- Ну, старушка, этакъ нельзя. Постоянные переѣзды въ конецъ изведутъ нашу госпожу ворчунью; вѣдь и капля долбитъ камень. Мы на время переѣдемъ въ Лондонъ и поселимся на нашей прежней квартирѣ.
   -- Только не для меня, дорогой опекунъ, я нисколько не устаю.
   И это была сущая правда; эти поѣздки доставляли мнѣ только удовольствіе: я была счастлива тѣмъ, что могу быть полезна.
   -- Ну, въ такомъ случаѣ мы поѣдемъ для меня, или для Ады, или для насъ обоихъ. Помнится, завтра чье-то рожденье.
   -- Да, завтра, сказала я, цѣлуя Аду, которой завтра долженъ былъ исполниться двадцать одинъ годъ.
   Опекунъ продолжалъ полушутя, полусерьезно:
   -- Это великое событіе доставитъ моей прелестной кузинѣ нѣкоторыя хлопоты; придется выполнить необходимыя формальности, утверждающія за ней независимое распоряженіе имуществомъ, такъ что теперь Лондонъ для всѣхъ насъ самое подходящее мѣсто. И такъ мы поѣдемъ въ Лондонъ, это рѣшено; теперь второй вопросъ: въ какомъ видѣ сегодня Каролина?
   -- Очень плоха, опекунъ. Боюсь, что здоровье и силы не скоро къ ней вернутся.
   -- Что ты хочешь этимъ сказать? какъ не скоро?
   -- Вѣроятно она пролежитъ еще нѣсколько недѣль.
   -- А!
   И опекунъ началъ расхаживать по комнатѣ, заложивъ руки за спину,-- вѣрный признакъ, что его занимала какая-то мысль.
   -- А что ты скажешь про доктора, который ее лечитъ? Хорошій ли онъ докторъ?
   Я должна была признаться, что хоть и не могу утверждать противнаго, но что мы съ Принцемъ все-таки рѣшили сегодня посовѣтоваться еще съ кѣмъ-нибудь.
   -- Не зачѣмъ далеко ходить -- пригласить Вудкорта! быстро сказалъ опекунъ.
   Эта мысль не приходила мнѣ въ голову я застала меня врасплохъ; все, что было связано съ этимъ именемъ, на одну минуту воскресло въ моей душѣ, и я смутилась.
   -- Ты не имѣешь ничего возразить противъ него?
   -- О нѣтъ, опекунъ!
   -- А какъ ты думаешь, не будетъ ли больная недовольна.
   Напротивъ, я не сомнѣвалась, что она отнесется къ мистеру Вудкорту съ большимъ довѣріемъ и будетъ ему очень рада. Я сказала, что она хорошо его знаетъ, потому что часто видѣла во время болѣзни миссъ Флайтъ.
   -- Отлично! Сегодня онъ былъ здѣсь; завтра я съ нимъ увижусь и все устрою.
   Во время этого краткаго разговора мы съ Адой не обмѣнялись ни однимъ взглядомъ и она не сказала ни одного слова, но, несмотря на это, я чувствовала, что она вспомнила тотъ вечеръ, когда, такъ весело смѣясь, она обняла меня за талію, и когда эта самая Кадди принесла прощальный букетъ мистера Вудкорта. И я подумала: "нужно сказать имъ обѣимъ, что я буду хозяйкой Холоднаго дома; если я буду продолжать это откладывать, то стану недостойной любви его хозяина въ собственныхъ глазахъ".
   Поэтому, когда мы пришли къ себѣ наверхъ и долго не ложились спать, дожидаясь, когда пробьетъ полночь, чтобъ мнѣ первой обнять Аду и поздравить съ днемъ рожденія, я разсказала ей о благородствѣ и добротѣ ея кузена Джона и о счастливой будущности, которая мнѣ предстояла. Если со времени нашей первой встрѣчи было время, чтобъ любовь Ады ко мнѣ выразилась сильнѣе и нѣжнѣе обыкновеннаго, такъ это было именно теперь.
   Я испытывала огромную радость отъ сознанія этой любви и оттого, что мнѣ больше нечего скрывать. Всего нѣсколько часовъ тому назадъ я не находила ничего дурного въ своемъ молчаніи, но теперь оно мнѣ казалось непростительной скрытностью, и я стала въ десять разъ счастливѣе прежняго, когда сняла со своей души эту послѣднюю тяжесть.
   На другой день мы уѣхали въ Лондонъ. Наша старая квартира была свободна, и, не прошло получаса съ нашего пріѣзда, какъ намъ стало казаться, что мы оттуда и не выѣзжали.
   Мистеръ Вудкортъ обѣдалъ у насъ, и намъ было настолько весело, насколько могло быть безъ Ричарда; его отсутствіе, разумѣется, было особенно чувствительно именно въ этотъ день.
   Прошло два мѣсяца или даже болѣе; все это время я почти не отходила отъ Кадди и рѣже чѣмъ когда-нибудь, конечно, за исключеніемъ времени моей болѣзни, видѣла Аду; она часто приходила къ Кадди, по тамъ мы обѣ думали только о томъ, какъ бы развлечь и развеселить больную, и не могли вести нашихъ обычныхъ задушевныхъ бесѣдъ. Мы бывали вмѣстѣ только тогда, когда я вечеромъ возвращалась домой, но это случалось рѣдко, такъ какъ, пока Кадди было худо, я оставалась ночевать у нея.
   Что за доброе созданіе была Каролина! Какъ самотверженна, безропотна, какъ поглощена заботами о мужѣ, ребенкѣ, объ удобствахъ старика Тервейдропа, какъ мучилась тѣмъ, что она всѣмъ въ тягость, что не можетъ помогать мужу въ его трудахъ! Только тутъ я узнала ее вполнѣ.
   Странно было видѣть эту блѣдную, безпомощно распростертую фигуру тутъ, гдѣ цѣлые дни напролетъ шли танцы, гдѣ скрипка начинала пиликать съ ранняго утра, а маленькій замарашка въ одиночку вальсировалъ въ кухнѣ!
   По просьбѣ Кадди, я взяла на себя заботу объ ея комнатѣ; я помѣстила ее вмѣстѣ съ кроватью въ болѣе свѣтлый уголокъ, гдѣ было больше воздуха, и постаралась придать комнатѣ веселый видъ; каждое утро, покончивъ съ уборкой и положивъ на руки Каролины мою маленькую тезку, я садилась подлѣ съ работой и мы болтали или я читала ей что нибудь вслухъ. Въ одну изъ такихъ спокойныхъ минутъ я разсказала ей о судьбѣ, которая меня ожидала.
   Кромѣ Ады у насъ бывали и другіе посѣтители. Чаще всѣхъ заходилъ Принцъ; онъ являлся въ промежуткахъ между уроками, робко входилъ, робко садился подлѣ Кадди и глядѣлъ на нее и на ребенка любящими, тревожными глазами.
   Какъ бы ни чувствовала себя Кадди, она всегда говорила Принцу, что ей лучше, и я -- да проститъ мнѣ небо,-- всегда это подтверждала. Обыкновенно Принцъ послѣ этого становился веселѣй, иногда даже вынималъ свою скрипочку и игралъ, чтобъ позабавить малютку, но послѣднее никогда ему не удавалось, ибо моя крошечная тезка упорно не желала замѣчать его усилій.
   Приходила къ намъ и мистрисъ Джеллиби, такая-же невозмутимая, такая-же растрепанная, какъ и всегда, съ тѣмъ же яснымъ взоромъ, съ тѣмъ-же разсѣяннымъ видомъ; она садилась подлѣ внучки, но не глядя на нее, а устремивъ взоры куда-то въ даль, вѣроятно созерцая мысленно маленькихъ чернокожихъ на берегахъ Барріобула-Га, говорила съ пріятной улыбкой:
   -- Ну, Кадди, дитя мое, какъ ты себя чувствуешь?
   И не слушая отвѣта, принималась повѣствовать о множествѣ получаемыхъ и отправляемыхъ ею писемъ или объ удивительной производительности кофейныхъ плантацій Барріобула-Га. Къ нашей низменной сферѣ дѣятельности она питала холодное презрѣніе, котораго не трудилась даже скрывать.
   Приходилъ къ вамъ и мистеръ Тервейдропъ, составлявшій предметъ непрерывныхъ заботъ Кадди и днемъ и ночью. Если ребенокъ кричалъ, надо было поскорѣе заставить его замолчать, чтобъ онъ не обезпокоилъ мистера Тервейдропа; если ночью приходилось развести огонь, надо было сдѣлать этокакъ можно тише, чтобъ но нарушить сна мистера Тервейдропа; если для удобствъ Кадди могло пригодиться что нибудь изъ домашнихъ вещей, она первая прежде всего заботливо обсуждала, не понадобится ли эта вещь мистеру Тервейдропу.
   Мистеръ Тервейдропъ отплачивалъ за это вниманіе тѣмъ, что разъ въ день осчастливливалъ комнату больной своимъ посѣщеніемъ, не внося въ нее впрочемъ особенной радости; онъ выказывалъ намъ столько покровительственнаго снисхожденія, такъ милостиво озарялъ насъ блескомъ своей изысканной особы, что, не знай я его такъ хорошо, я могла бы подумать, что онъ благодѣтель Кадди, осчастливившій ее на всю жизнь.
   -- Милая моя Каролина, скажите, лучше вамъ сегодня? спрашивалъ онъ, наклоняясь къ ней, насколько это позволялъ его корсетъ.
   -- Благодарствуйте, мистеръ Тервейдропъ, гораздо лучше, былъ обычный отвѣтъ.
   -- Восхищенъ! очарованъ! А наша дорогая миссъ Соммерсонъ еще не совсѣмъ изнемогла подъ бременемъ усталости?
   И онъ закрывалъ вѣки и посылалъ мнѣ воздушный поцѣлуй; надо сказать, что къ моему счастью онъ пересталъ дарить меня особымъ вниманіемъ съ тѣхъ поръ, какъ лицо мое такъ страшно измѣнилось.
   -- Нисколько, обыкновенно отвѣчала я.
   -- Я въ восторгѣ! Миссъ Соммерсонъ, мы должны позаботиться о нашей дорогой Каролинѣ, мы должны не щадить ничего, что можетъ возстановить ея силы. Надо подкрѣпить ее питаніемъ. Дорогая Каролина, великодушно обращался онъ къ своей невѣсткѣ, -- вы ни въ чемъ не должны нуждаться, мое сокровище. Смѣло объявляйте свои желанія, каждое изъ нихъ будетъ удовлетворено. Все, что есть въ домѣ, все, что есть въ моей комнатѣ, къ вашимъ услугамъ.
   И, въ порывѣ великодушія, онъ прибавлялъ:
   -- Вы даже можете не принимать въ соображеніе моихъ скромныхъ потребностей, если они могутъ нарушить ваши удобства, милая Каролина. Ваши удобства важнѣе моихъ.
   Особыя права, которыя онъ стяжалъ своимъ изяществомъ, такъ закрѣпились давностью (сынъ унаслѣдовалъ увѣренность въ нихъ отъ матери), что много разъ я видѣла, какъ Кадди и ея мужъ проливали слезы, растроганные такимъ великодушнымъ самопожертвованіемъ.
   -- Полно, полно, дорогіе мои, протестовалъ мистеръ Тервейдропъ.
   Но исхудалая рука Кадди обвивалась вокругъ его жирной шеи и, видя это, я въ свою очередь не могла удержаться отъ слезъ, хотя и совершенно по другой причинѣ.
   -- Я вѣдь обѣщалъ не оставлять васъ. Взамѣнъ этого я прошу только, чтобъ вы исполняли свой долгъ и любили меня. Богъ да благословитъ васъ. Я иду гулять въ паркъ.
   И онъ шелъ дышать чистымъ воздухомъ, чтобъ возбудить аппетитъ передъ обѣдомъ въ ресторанѣ. Я стараюсь не быть не справедливой къ мистеру Тервейдропу и добросовѣстно передаю то, что видѣла, но право я не замѣтила въ этомъ старикѣ никакихъ хорошихъ чертъ, кромѣ одной -- привязанности къ Пеппи. Онъ торжественно водилъ мальчика гулять, но всегда передъ тѣмъ, какъ идти обѣдать, отсылалъ домой, награждая иногда при этомъ полупенсовикомъ. По даже и эта безкорыстная привязанность мистера Тервейдропа недешево обходилась Кадди и ея мужу, ибо, чтобъ Пеппи могъ идти рука объ руку съ профессоромъ изящества, необходимо было украсить его подобающимъ образомъ и одѣть съ головы до ногъ во все новое, конечно на счетъ молодыхъ супруговъ.
   Послѣдній нашъ гость былъ мистеръ Джеллиби. Онъ приходилъ обыкновенно вечеромъ, спрашивалъ у Калли своимъ кроткимъ голосомъ, какъ она себя чувствуетъ, садился въ углу, прислонившись головой къ стѣнѣ, и больше ужъ во весь вечеръ не разѣвалъ рта. Я очень любила его посѣщенія. Какъ только онъ видѣлъ, что я чѣмъ нибудь занята, онъ снималъ сюртукъ, какъ будто собирался проявить необычайную дѣятельность, но дальше сниманья сюртука никогда не шелъ. Единственнымъ его занятіемъ было сидѣть, прислонясь головой къ стѣнѣ, не сводя глазъ съ задумчиваго ребенка, и я до сихъ поръ не могу отдѣлаться отъ убѣжденія, что они вполнѣ понимали другъ друга.
   Въ числѣ нашихъ гостей я не назвала мистера Вудкорта, такъ какъ онъ навѣщалъ Кадди въ качествѣ врача: теперь онъ лечилъ ее. Отъ его леченья она стала быстро поправляться, и не удивительно,-- онъ былъ такой внимательный, неутомимый и искусный врачъ.
   За это время я часто видѣла его, хотя все-таки не такъ часто, какъ можно бы предполагать, потому что нерѣдко, передъ тѣмъ какъ онъ долженъ былъ пріѣхать, я уходила домой, зная, что когда онъ съ Каролиной, я могу быть за нее совершенно спокойна. Тѣмъ не менѣе мы все таки иногда встрѣчались. Теперь я была вполнѣ довольна собой, но все-таки меня радовала мысль о томъ, что онъ пожалѣлъ обо мнѣ и, какъ мнѣ казалось, теперь еще жалѣетъ. Мистеръ Вудкортъ не имѣлъ еще никакихъ опредѣленныхъ плановъ на будущее, а пока помогалъ мистеру Беджеру въ его многочисленныхъ занятіяхъ.
   Къ тому времени, какъ Кадди начала поправляться, я стала замѣчать перемѣну въ Адѣ. Не умѣю объяснить въ чемъ именно выразилась эта перемѣна, я замѣтила ее во многихъ мелочахъ, ничтожныхъ каждая порознь, но въ сложности имѣющихъ значеніе. Я видѣла, что Ада не такъ весела и не такъ откровенна со мною, какъ была прежде. Она по-прежнему горячо любила меня,-- въ этомъ я ни на минуту не сомнѣвалась, но ее мучило какое-то тайное горе, которымъ она не дѣлилась со мною и которое, какъ мнѣ казалось, соединялось съ какимъ-то тайнымъ сожалѣніемъ.
   Я рѣшительно не могла понять, что бы это было, хотя и часто объ этомъ думала, и, такъ какъ счастье моей любимицы было мнѣ очень дорого, то я сильно безпокоилась. Наконецъ, убѣдившись, что Ада что-то отъ меня скрываетъ, повидимому изъ боязни меня огорчить, я вообразила... что ее тревожитъ... моя будущность.
   Не знаю, съ чего мнѣ это представилось, и какъ я себя въ этомъ убѣдила. Я и не подозрѣвала, что съ моей стороны такое предположеніе эгоистично. Сама я была вполнѣ довольна, счастлива и ни о чемъ не печалилась; но мнѣ казалось, что хотя сама я давно разсталась съ извѣстными мыслями, хотя теперь все измѣнилось, но Ада не забыла о томъ, что нѣкогда было. Такое толкованіе казалось мнѣ почему-то вѣроятнымъ и я думала: "чѣмъ мнѣ разувѣрить мою милочку и доказать ей, что она ошибается? Надо постараться быть какъ можно веселѣе и дѣятельнѣе".
   Болѣзнь Кадди конечно отчасти мѣшала моимъ домашнимъ обязанностямъ,-- впрочемъ по утрамъ я всегда успѣвала распорядиться по хозяйству и приготовить завтракъ опекуну; онъ даже часто говаривалъ въ шутку, что у старушки навѣрно есть двойникъ, потому что она успѣваетъ быть заразъ въ двухъ мѣстахъ,-- но теперь я рѣшила стать вдвое прилежнѣе и веселѣе. Я расхаживала по дому, весело побрякивая ключами, пѣла всѣ, какія знала, пѣсни, неутомимо работала, болтала цѣлые дни безъ умолку.
   Но по прежнему какая то тѣнь лежала между мною и Адой.
   Однажды вечеромъ, когда мы сидѣли втроемъ, опекунъ сказалъ мнѣ, закрывая книгу:
   -- Итакъ, тетушка Тротъ, Вудкортъ поставилъ на ноги Кадди Джеллиби?
   -- Да, и еслибъ ея благодарность могла его обогатить, онъ сталъ бы богачемъ, опекунъ.
   -- Отъ всего сердца желалъ бы, чтобъ онъ разбогатѣлъ, сказалъ онъ.
   Разумѣется и я этого желала.
   -- Еслибъ мы знали, какъ это устроить, мы бы его сдѣлали Крезомъ, не такъ-ли, хозяюшка?
   Я разсмѣялась и сказала, что такое богатство могло бы его испортить, онъ пересталъ бы работать и многіе, хотя бы напримѣръ Кадди и миссъ Флайтъ, лишились его услугъ.
   -- Вѣрно, я этого не сообразилъ. Ну, дать ему такое состояніе, которое вполнѣ бы его обезпечивало, -- это, я полагаю, можно? Сдѣлать его настолько богатымъ, чтобъ онъ могъ работать спокойно, не тревожась о будущемъ? Настолько богатымъ, чтобъ онъ могъ зажить своимъ домкомъ, завелъ бы своихъ пенатовъ и, быть можетъ, свою домашнюю богиню.
   -- Это дѣло другое, сказала я,-- съ этимъ, конечно, мы всѣ согласимся!
   -- Разумѣется мы всѣ согласимся, сказалъ опекунъ.-- Я высоко чту и глубоко уважаю Вудкорта и постарался, -- конечно, какъ можно деликатнѣе,-- развѣдать его планы. Трудно предлагать помощь независимому человѣку, особенно такому гордому, какъ онъ; а я былъ бы очень радъ, еслибъ могъ или по крайней мѣрѣ зналъ, какъ ему помочь. Кажется онъ почти рѣшился на вторичное путешествіе; жаль потерять такого человѣка.
   -- Это путешествіе можетъ открыть ему новый міръ, сказала я.
   -- Быть можетъ, согласился онъ.-- Кажется отъ стараго свѣта онъ ничего не ждетъ. Знаешь, иногда мнѣ кажется, что его здѣсь встрѣтило какое-нибудь сильное разочарованіе или горе. Не слыхала-ли ты чего-нибудь?
   Я покачала головой.
   -- Гм! вѣрно я ошибся.
   Я подумала, что для успокоенія Ады мнѣ слѣдуетъ нарушить наступившее молчаніе и стала напѣвать любимую пѣсню опекуна.
   -- Такъ вы думаете, опекунъ, что мистеръ Вудкортъ рѣшился на новое путешествіе? спросила я, допѣвъ свою пѣсню.
   -- Я въ этомъ далеко не увѣренъ, дорогая моя, но, мнѣ, сдается, похоже на то, какъ будто бы онъ собирается ѣхать.
   -- Разумѣется всюду, куда бы онъ ни поѣхалъ, ему будутъ сопутствовать наши добрыя пожеланія, сказала я.-- Конечно, онъ отъ этого не станетъ богаче, но по крайней мѣрѣ не сдѣлается и бѣднѣе.
   -- Правда твоя, хозяюшка.
   Я сидѣла на своемъ обычномъ мѣстѣ, по крайней мѣрѣ оно стало такимъ послѣ письма опекуна: я сидѣла возлѣ опекуна, а Ада напротивъ; взглянувъ на нее, я увидѣла, что ея глаза полны слезъ и слезы катятся по ея щекамъ. Я подумала, что должна остаться спокойной и веселой, чтобъ разсѣять ея грусть. Какъ далека я была отъ того, что на самомъ дѣлѣ угнетало ея душу!
   Я обняла ее, положила ея головку къ себѣ на плечо и, сказавъ, что она вѣроятно больна, увела ее изъ комнаты. Найди она съ моей стороны хоть малѣйшее поощреніе, она, вѣроятно, открыла бы мнѣ свою душу, разсказала бы то, къ чему я совсѣмъ не была подготовлена, но мнѣ не пришло въ голову, что ее нужно поощрять къ откровенности.
   -- О дорогая Эсфирь, сказала она, когда мы пришли къ себѣ наверхъ.-- Еслибъ я могла заставить себя высказаться тебѣ и кузену Джону, когда вы оба со мною!
   -- Въ чемъ дѣло, Ада? Отчего же ты не можешь?
   Она только поникла головою и тѣснѣе прижалась ко мнѣ.
   -- Развѣ ты забыла, моя радость, что мы люди стараго закала, и давно уже признано, что я самая скромнѣйшая изъ женщинъ? спросила я, улыбаясь.-- Развѣ ты забыла, какъ благороденъ этотъ человѣкъ, который сдѣлалъ мою жизнь такой счастливой? Конечно не забыла, Ада, не могла забыть.
   -- Конечно нѣтъ, Эсфирь.
   -- Въ такомъ случаѣ, дорогая моя, такъ какъ навѣрное нѣтъ ничего дурного въ томъ, что ты хотѣла сказать, отчего же бы тебѣ и не сказать? *
   -- Ничего дурного, Эсфиры О, какъ подумаю о другихъ счастливыхъ годахъ, объ отцовскихъ заботахъ, которыми онъ съ такою любовью окружалъ меня, о дружбѣ, соединявшей всѣхъ насъ, о тебѣ... что мнѣ дѣлать, что мнѣ дѣлать!
   Съ немалымъ изумленіемъ посмотрѣла я на свою любимицу, но сочла за лучшее приласкать ее вмѣсто отвѣта и, чтобъ прекратить этотъ тяжелый разговоръ, стала припоминать разные мелкіе случаи нашей общей жизни. Только тогда, когда Ада заснула, я пошла проститься съ опекуномъ, и вернувшись отъ него, сѣла подлѣ спящей.
   При взглядѣ на ея лицо у меня мелькнула мысль, которая за послѣднее время часто приходила мнѣ въ голову: какъ измѣнились эти прекрасныя черты! Я не могла рѣшить, въ чемъ именно выражается перемѣна, но несомнѣнно было что-то новое въ этомъ лицѣ, которое я такъ хорошо изучила. "Она тревожится за Ричарда", подумала я; мнѣ вспомнились надежды, которыя прежде питалъ мистеръ Джерндайсъ относительно ихъ обоихъ, и мнѣ стало грустно. Я страшилась подумать о томъ, чѣмъ кончится ихъ любовь.
   Возвращаясь домой отъ Кадди, я часто заставала Аду за шитьемъ: что она шила,-- я не знала, такъ какъ при моемъ появленіи она всегда прятала свою работу; ящикъ, гдѣ она лежала, былъ теперь на половину выдвинутъ, но я въ него не заглянула, хотя меня очень занимала мысль, что бы тамъ могло быть.
   Цѣлуя ее на прощанье, я замѣтила, что она спитъ засунувъ руку подъ подушку, словно пряча ее.
   Какъ мало я была похожа на ту, какою они меня считали, какою я сама себѣ казалась! Поглощенная собою, я думала, что лишь забота обо мнѣ волнуетъ душу моей милочки и, чтобъ успокоить ее, дѣло стоитъ только за мною!
   И въ такомъ самообольщеніи я заснула: и съ нимъ же встала на другое утро, но прежняя тѣнь лежала между мною и моей милочкой.
   

ГЛАВА XX.
Разгадка.

   Въ первый же день своего пріѣзда въ Лондонъ мистеръ Вудкортъ отправился въ Симондсъ-Иннъ къ Вольсу, ибо съ того дня, какъ я просила его быть другомъ Ричарда, онъ ни на минуту не забылъ даннаго обѣщанія. Онъ сказалъ, что принимаетъ Ричарда, какъ священный залогъ, и всегда былъ вѣренъ своему слову.
   Онъ засталъ мистера Вольса въ конторѣ и сказалъ, что по уговору съ Ричардомъ зашелъ справиться объ его адресѣ.
   -- Сію минуту, сэръ. Мистеръ Карстонъ живетъ не Вотъ знаетъ какъ далеко отсюда. Прошу садиться, сэръ.
   Мистеръ Вудкортъ поблагодарилъ и сказалъ, что кромѣ справки объ адресѣ у него нѣтъ никакихъ дѣлъ къ мистеру Вольсу.
   Сію минуту, отвѣчалъ мистеръ Вольсъ, все еще не давая адреса.-- Мнѣ кажется, сэръ, что вы имѣете вліяніе на мистера Карстона; я хорошо знаю, что вы имѣете на него вліяніе.
   -- Значитъ вы знаете объ этомъ больше меня.
   -- Сэръ, это входитъ въ кругъ моихъ обязанностей, отвѣчалъ мистеръ Вольсъ, по обыкновенію застегнутый на всѣ пуговицы во всѣхъ смыслахъ.-- Одна изъ обязанностей моей профессіи -- изучать людей, которые ввѣряютъ мнѣ свои интересы. Меня, на сколько я знаю, нельзя упрекнуть въ томъ, что я не исполняю обязанностей, возложенныхъ на меня моей профессіей; конечно, быть можетъ иной разъ, дѣйствуя съ самыми лучшими намѣреніями, я преступаю свои обязанности, но не сознательно, сэръ.
   Мистеръ Вудкортъ опять освѣдомляется объ адресѣ.
   -- Позвольте сэръ, минутку терпѣнія. Мистеръ Карстомъ замѣшанъ въ крупную игру и, разумѣется, не можетъ играть безъ... надо ли говорить безъ чего?
   -- Безъ денегъ, вѣроятно?
   -- Да, это настоящее слово, если говорить откровенно; откровенность -- мое основное правило, хотя съ этимъ правиломъ я не много выигрываю, вѣрнѣе сказать, много теряю. Я ничего не скажу о шансахъ, которые имѣются въ этой игрѣ у мистера Карстона; отказаться отъ игры, которая велась такъ долго и такъ упорно, было бы, быть можетъ, съ его стороны въ высшей степени неблагоразумно, а можетъ быть совсѣмъ напротивъ, объ этомъ я ничего не скажу, сэръ, и мистеръ Вольсъ стукнулъ по конторкѣ для большей убѣдительности,-- положительно ничего не скажу.
   -- Вы кажется забыли, сэръ, что я ни о чемъ васъ и не спрашиваю, замѣтилъ ему мистеръ Вудкортъ,-- все, что вы говорите, нисколько меня не интересуетъ.
   -- Извините, сэръ, вы несправедливы къ себѣ, возразилъ на это мистеръ Вольсъ. Да, сэръ, ужъ извините меня, но я не могу допустить, чтобъ въ моей конторѣ и съ моего вѣдома вы клеветали на себя. Васъ интересуетъ все, что имѣетъ отношеніе къ вашему другу. Я хорошо знаю человѣческую натуру, сэръ, и ни на мгновеніе не соглашусь допустить, чтобъ такой человѣкъ, какимъ вы кажетесь, не интересовался тѣмъ, что касается его друга.
   -- Пусть такъ, но болѣе всего я интересуюсь его адресомъ.
   -- Онъ живетъ подъ номеромъ... кажется я уже вамъ сказалъ, замѣтилъ въ скобкахъ мистеръ Вольсъ. Если мистеръ Карстонъ желаетъ продолжать игру въ надеждѣ выиграть крупную ставку, онъ долженъ имѣть фонды. Поймите меня, пожалуйста: въ настоящее время въ его распоряженіи есть фонды,-- не спрашиваю откуда, но есть; для того же, чтобъ продолжать игру и впредь, надо заготовить ихъ больше, если только мистеръ Карстонъ не откажется отъ того, что было уже имъ поставлено на карту,-- вопросъ, рѣшить который можетъ только онъ самъ. Я пользуюсь случаемъ откровенно изложить эти обстоятельства вамъ, какъ другу мистера Карстона. Я всегда радъ являться представителемъ мистера Карстона въ предѣлахъ, обезпеченныхъ спорнымъ имуществомъ; пойти дальше я не могу. Дальше я не могу дѣйствовать, сэръ, ибо это послужитъ во вредъ моимъ тремъ дочерямъ или моему престарѣлому родителю, который живетъ въ Таунтонской долинѣ и которому я служу единственной опорой, или еще кому-нибудь. Тогда какъ я не желаю,-- пусть это слабость, или безуміе,-- называйте какъ хотите,-- я не желаю приносить вредъ кому бы то ни было.
   Мистеръ Вудкортъ довольно сухо одобряетъ такое рѣшеніе.
   -- Я желаю, сэръ, оставить послѣ себя доброе имя, посему пользуюсь всякимъ случаемъ для выясненія положенія мистера Карстона его друзьямъ. Что касается меня, сэръ,-- труждающійся достоинъ пропитанія; я исполняю трудъ, за который взялся, и зарабатываю на свое пропитаніе. Для этого я нахожусь здѣсь, съ этой цѣлью имя мое написано на дверяхъ этой конторы.
   -- Но адресъ мистера Карстона, мистеръ Вольсъ?
   -- Кажется я вѣдь уже говорилъ вамъ. сэръ. Онъ живетъ рядомъ съ моей конторой, во второмъ этажѣ. Мистеръ Карстонъ желаетъ быть какъ можно ближе къ своему повѣренному, и я ничуть не противъ этого, ибо домогаюсь контроля надъ собою.
   На этомъ мистеръ Вудкортъ разстался съ мистеромъ Вольсомъ и отправился отыскивать Ричарда, начиная теперь понимать ту перемѣну въ Ричардѣ, которая его такъ поразила при первой встрѣчѣ.
   Онъ нашелъ Ричарда въ комнатѣ самаго огромнаго и печальнаго вида, вродѣ той, въ которой я застала его въ казармахъ; Ричардъ сидѣлъ передъ раскрытой книгой, но не смотрѣлъ въ нее, его мысли витали гдѣ-то далеко, Дверь стояла открытой, и пока Ричардъ не очнулся отъ своего раздумья, мистеръ Вудкортъ, оставаясь незамѣченнымъ, нѣсколько времени наблюдалъ за нимъ; онъ говорилъ мнѣ потомъ, что никогда не забудетъ угрюмаго и унылаго выраженія его лица и всей его позы.
   -- Вудкортъ, милый другъ! вскричалъ Ричардъ, бросаясь къ нему съ отверстыми объятіями,-- вы явились среди моихъ мечтаній какъ призракъ.
   -- Какъ дружественный призракъ, добавилъ мистеръ Вудкортъ.-- Какъ идутъ дѣла въ мірѣ смертныхъ? спросилъ онъ, усаживаясь подлѣ.
   -- Довольно скверно и вяло, по крайней мѣрѣ мои.
   -- Вы про что именно говорите?
   -- Про судебныя дѣла.
   -- Я что-то и не слыхивалъ, чтобъ они когда нибудь шли хорошо, замѣтилъ мистеръ Вудкортъ, покачавъ головою.
   -- Я тоже, грустно сказалъ Ричардъ.-- Да кто же объ этомъ слышалъ! Его лицо мгновенно прояснилось и онъ Сказалъ свойственнымъ ему откровеннымъ тономъ:
   -- Я не хочу, Вудкортъ, чтобъ вы заблуждались на мой счетъ, если бъ даже отъ этого я и выигралъ въ вашемъ уваженіи. Знайте, что за это время я не сдѣлалъ ничего хорошаго; у меня но было дурныхъ намѣреній, но, повидимому, я не способенъ ни на что путное. Можетъ быть для меня было бы лучше держаться въ сторонѣ отъ сѣтей, въ которыя судьба запутала меня, но я этого не думаю, хотя вѣроятно вы уже слышали или услышите совершенно противоположныя мнѣнія. Чтобы покончить съ этой длинной исторіей, я скажу, что вѣроятно прежде мнѣ не доставало твердой цѣли, но вотъ она у меня явилась,-- или овладѣла мною,-- и теперь я ужъ не могу съ ней развязаться: слишкомъ поздно. Берите меня, каковъ я есть.
   -- Съ условіемъ, чтобъ вы взяли меня взамѣнъ.
   -- Васъ! воскликнулъ Ричардъ.-- О, вы способны заниматься своей профессіей ради нея самой; вы, идя за своимъ плугомъ, не оборачиваетесь назадъ, вы можете создать себѣ цѣль въ жизни изъ чего угодно. Мы съ вами совершенно разные люди.
   Въ словахъ Ричарда звучало сожалѣніе о самомъ себѣ, къ нему вернулся его прежній убитый видъ.
   -- Ну, будетъ ныть! вскричалъ онъ вдругъ, стряхивая съ себя грустное настроеніе.-- Всему бываетъ конецъ. Поживемъ, увидимъ. И такъ, вы постараетесь сдѣлать изъ меня что нибудь путное, а пока берете меня, каковъ я есть.
   -- Разумѣется, беру.
   Они пожали другъ другу руки, и хотя оба разсмѣялись, но я могу поручиться, что по крайней мѣрѣ одинъ отнесся къ этому рукопожатію въ высшей степени серьезно.
   -- Вы явились мнѣ, какъ посланникъ Божій, я никого не вижу кромѣ Вольса, сказалъ Ричардъ.-- Для закрѣпленія нашего дружескаго договора я прежде всего и разъ навсегда долженъ выяснить вамъ одинъ пунктъ; если я оставлю его невыясненымъ, едва ли вамъ удастся сдѣлать изъ меня что нибудь путное. Вы знаете конечно, что я люблю кузину Аду.
   Мистеръ Вудкортъ отвѣчалъ, что я намекала ему отъ этомъ.
   -- Пожалуйста но считайте меня чудовищемъ эгоизма, не думайте, что я ломаю себѣ голову и надрываю грудь надъ этимъ проклятымъ процессомъ только изъ-за своихъ личныхъ интересовъ. Интересы Ады дороги мнѣ не меньше моихъ собственныхъ и неразлучны съ ними, такъ что Вольсъ работаетъ для насъ обоихъ. Примите это къ свѣдѣнію!
   Ричардъ такъ настаивалъ на этомъ пунктѣ, что мистеръ Вудкортъ поспѣшилъ его увѣрить, что всегда отдавалъ ему должную справедливость въ этомъ отношеніи.
   Ричардъ продолжалъ говорить съ какимъ-то паѳосомъ, хотя очевидно слова его выливались экспромтомъ и въ нихъ не было ничего заученнаго.
   -- Видите ли, Вудкоргъ, для меня невыносима мысль, что я могу показаться низкимъ эгоистомъ вамъ, такому славному человѣку, который такъ дружески относится ко мнѣ. Добиться правосудія необходимо столько же для Ады, сколько и для меня, вложить въ это дѣло всѣ свои силы необходимо какъ для нея, такъ и для меня; я рискнулъ всѣми крохами, какія могъ наскрести, чтобъ и ей и мнѣ развязаться наконецъ съ этимъ дѣломъ. Умоляю васъ, примите это въ соображеніе!
   Послѣ, когда мистеръ Вудкортъ поразмыслилъ объ этомъ разговорѣ, его сильно поразило, что Ричардъ съ такой тревогой настаивалъ на одномъ и томъ же пунктѣ, и разсказывая мнѣ о своемъ визитѣ въ Симондсъ-Иннъ, мистеръ Вудкортъ особенно долго остановился на этомъ обстоятельствѣ. Этотъ разсказъ воскресилъ мои прежнія опасенія относительно того, что небольшое состояніе Ады поглощено мистеромъ Вольсомъ; Ричардъ же совершенно искренно оправдывалъ себя тѣми доводами, которые привелъ мистеру Вудкорту.
   Это свиданіе происходило тогда, когда я еще только начала ходить за больной Каролиной; теперь же я возвращаюсь къ тому утру, которое слѣдовало за моимъ послѣднимъ разговоромъ съ Адой, когда я безуспѣшно пыталась разогнать тѣнь, раздѣлявшую насъ.
   Въ это утро я предложила Адѣ пойти навѣстить Ричарда; къ моему удивленію она колебалась принять это предложеніе и далеко не такъ обрадовалась, какъ я ожидала.
   -- Не поссорились ли вы за это время? спросила я ее
   -- Нѣтъ, Эсфирь.
   -- Можетъ быть ты не имѣла о немъ извѣстій?
   -- Нѣтъ, имѣла.
   Слезы на глазахъ, на лицѣ написана любовь... я ничего не понимала. Не пойти ли мнѣ къ нему одной?
   Нѣтъ. Ада думала, что лучше и ей пойти со мною.
   Хочетъ ли она идти со мной?
   Да, хочетъ.
   Можемъ ли мы отправиться сейчасъ?
   Пожалуй, пойдемъ сейчасъ.
   Я рѣшительно не могла понять Аду, эти слезы на глазахъ, это лицо, дышавшее любовью...
   Мы собрались и пошли. День былъ пасмурный, по временамъ накрапывалъ холодный дождь. Это былъ одинъ изъ тѣхъ безотрадныхъ дней, когда все принимаетъ угрюмый и печальный видъ; дома хмуро глядѣли на насъ, тучи плыли и клубы дыма слѣпили намъ глаза, на пути не встрѣчалось ничего, что носило бы отпечатокъ веселья, въ чемъ можно было бы найти облегченіе. Среди этихъ мрачныхъ ухабистыхъ улицъ моя прелестная спутница представлялась мнѣ существомъ изъ другого міра. Мнѣ казалось, что я никогда еще не встрѣчала на улицахъ столько погребальныхъ процессій, какъ въ этотъ день.
   Прежде всего намъ предстояло найти Симондсъ-Иннъ; мы хотѣли было справиться въ какой-нибудь лавкѣ, гдѣ его искать, по Ада замѣтила, что вѣроятно Симондсъ-Иннъ находится гдѣ нибудь по близости Канцлерскаго суда, поэтому мы рѣшились идти въ этомъ направленіи и вблизи Ченсери-Лэна увидѣли надпись "Симондсъ-Иннъ". Теперь надо было найти домъ; я помнила, что Ричардъ живетъ рядомъ съ конторой Вольса, но гдѣ искать эту контору?
   Ада предложила посмотрѣть, не она ли помѣщается тамъ, на углу; оказалось, что тамъ дѣйствительно была контора Вольса. Но рядомъ съ нею два дома, который же намъ нуженъ? Я подошла къ одному, Ада къ другому, и опять оказалось, что она угадала.
   Мы поднялись во второй этажъ; на дверной дощечкѣ, похожей на могильную плиту, была написана бѣлыми буквами фамилія Ричарда.
   Я хотѣла было постучать, но Ада повернула дверную ручку и мы вошли. За столомъ, заваленнымъ пыльными связками документовъ, сидѣлъ Ричардъ, поглощенный просмотромъ этихъ бумагъ, показавшихся мнѣ пыльными зеркалами, въ которыхъ отражалась его душа. Тамъ и сямъ на документахъ повторялись роковыя слова: "Джерндайсъ съ Джерндайсомъ".
   Ричардъ принялъ насъ очень радушно, усадилъ и сказалъ:
   -- Приди вы немножко раньше, вы застали бы у меня Вудкорта. Онъ находитъ еще время навѣщать меня; другой, будь у него на плечахъ вдвое меньше работы, считалъ бы невозможнымъ выбрать свободную минутку. Онъ такой веселый, бодрый, живой, такъ все понимаетъ, полная противоположность мнѣ; когда онъ входить, моя комната свѣтлѣетъ и опять погружается во мракъ съ его уходомъ.
   "Да благословитъ его Богъ, онъ вѣренъ слову", подумала я.
   -- Онъ не раздѣляетъ тѣхъ надеждъ, Ада, которыя питаемъ мы съ Вольсомъ, продолжалъ Ричардъ, бросая унылый взглядъ на связки бумагъ,-- но онъ лицо не заинтересованное и не посвященъ въ тайны судебной процедуры, мы же знаемъ ихъ и вполнѣ изучили дѣло. Трудно ожидать, чтобъ Вудкорть нашелъ дорогу въ этомъ лабиринтъ.
   Онъ закинулъ руки за голову и его взглядъ опять обратился къ бумагамъ, разбросаннымъ на столѣ; тутъ я замѣтила, какъ глубоко ввалились его глаза, какими огромными они стали, какъ пересохли его губы, какъ обкусаны его ногти.
   -- Здорово ли жить въ этой мѣстности, Ричардъ?
   -- Дорогая моя Минерва, отвѣчалъ мнѣ Ричардъ съ прежнимъ веселымъ смѣхомъ,-- конечно вы здѣсь не найдете деревенскаго приволья, да и вообще веселаго здѣсь мало; когда солнце заглянетъ сюда однимъ глазомъ, можно биться объ закладъ, что въ другихъ мѣстахъ оно сіяетъ во всемъ своемъ великолѣпіи. Но въ настоящее время это мѣсто для меня самое подходящее, тутъ близко отъ конторы и Вольса.
   -- Пожалуй быть подальше отъ того и отъ другого... попыталась я намекнуть.
   -- Было бы для меня полезнѣй? подхватилъ Ричардъ, принудивъ себя разсмѣяться.-- Что жъ, пожалуй оно и такъ! Но переѣхать отсюда возможно для меня только въ одномъ или, вѣрнѣе, въ двухъ случаяхъ: или тогда, когда будетъ кончено съ искомъ, или тогда, когда будетъ кончено съ истцомъ. Но конечно прежде кончится искъ, дорогая моя, прежде искъ!
   Послѣднія слова были обращены къ Адѣ; я не видѣла ея лица, потому что она сидѣла повернувшись къ нему.
   -- Мы ведемъ процессъ на славу, продолжалъ Ричардъ,-- и Вольсъ это вамъ скажетъ. Мы то и дѣло подталкиваемъ его, спросите у Вольса, мы не даемъ ему дремать. Вольсъ знаетъ всѣ ихъ извороты и закорючки, мы постоянно держимъ ихъ на чеку и не разъ уже приводили въ изумленіе. Попомните мои слова, мы подымемъ на ноги это сонное царство!
   Для меня всегда было тяжелѣе видѣть Ричарда въ минуты надежды, чѣмъ въ минуты отчаянія, ибо въ такія минуты въ немъ не было ничего похожаго на человѣка, окрыленнаго надеждой; когда я видѣла, какъ онъ насильно принуждалъ себя казаться бодрымъ, и какъ, сознавая это, старался замаскировать это сознаніе лихорадочнымъ одушевленіемъ, у меня больно сжималось сердце.
   Но теперь, когда на его прекрасномъ лицѣ неизгладимо запечатлѣлись душевныя муки, онъ производилъ еще болѣе тяжелое впечатлѣніе, чѣмъ прежде. Говорю "неизгладимо", ибо я глубоко убѣждена, что еслибъ въ эту минуту роковая тяжба закончилась вдругъ согласно его самымъ блестящимъ мечтаніямъ, его черты сохранили бы до самой смерти слѣды раннихъ тревогъ, самоугрызеній и испытанныхъ разочарованій.
   Ада все еще сидѣла безмолвно и неподвижно.
   -- Я такъ привыкъ къ дорогой старушкѣ, мнѣ такъ пріятно видѣть сочувствіе на ея лицѣ, которое нисколько не измѣнилось съ тѣхъ прошлыхъ незабвенныхъ дней...
   -- Что вы, что вы, Ричардъ!
   Я улыбнулась и покачала головой.
   -- Нисколько не измѣнилось съ тѣхъ прошлыхъ незабвенныхъ дней, задушевно повторилъ Ричардъ, пожимая мою руку и глядя на меня тѣмъ братскимъ взглядомъ, котораго ничто не могло измѣнить:-- мнѣ такъ легко въ ея присутствіи, что передъ нею я не буду притворяться. У меня бываютъ колебанія, это правда, иногда я надѣюсь, иногда почти отчаиваюсь. Я такъ усталъ, закончилъ онъ, нѣжно выпуская мою руку и отходя отъ меня.
   Онъ нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ и, опустившись на диванъ, мрачно проговорилъ:
   -- Я такъ усталъ, это такая тяжелая работа!
   Онъ сказалъ это задумчивымъ тономъ и, склонивъ голову на руку, уставился глазами въ полъ. Ада встала, сняла шляпку, опустилась на колѣни подлѣ него и обняла его за шею, покрывъ его голову своими золотистыми волосами, точно сіяніемъ.
   Обративъ ко мнѣ свое лицо,-- о какое любящее и преданное лицо!-- она спокойно сказала:
   -- Дорогая Эсфирь, я больше не вернусь домой!
   Мнѣ сразу все стало ясно.
   -- Я не пойду съ тобою, я останусь съ моимъ милымъ мужемъ: мы обвѣнчаны уже два мѣсяца. Иди одна, дорогая Эсфирь, я туда больше не вернусь.
   Съ этими словами она прижала голову Ричарда къ своей груди. Я видѣла передъ собою любовь, которую могла убить только смерть.
   -- Сокровище мое, разскажи Эсфири, какъ все случилось, сказалъ Ричардъ, прерывая молчаніе.
   Прежде чѣмъ Ада подошла ко мнѣ, я бросилась ей на встрѣчу и, обнявъ ее, прильнула щекой къ ея щекѣ,-- развѣ намъ надо было говорить!
   -- Крошка моя, лббимая моя, бѣдная моя дѣвочка! говорила я съ невольной жалостью.
   Я очень любила Ричарда, но глубоко жалѣла Аду.
   -- Эсфирь, простишь ли ты мнѣ? Проститъ ли кузенъ Джонъ?
   -- Дорогая моя, ни на минуту не оскорбляй его такимъ сомнѣніемъ, а что касается до меня!..
   И въ самомъ дѣлѣ, что мнѣ было прощать ей!
   Я отерла ей глазки и сѣла на диванѣ между нею и Ричардомъ; мнѣ вспомнился тотъ вечеръ, когда они впервые взяли меня въ свои повѣренныя и, усадивъ меня между собою, счастливые и безпечные разсказали мнѣ, какъ все случилось.
   -- Я говорила Ричарду, что все мое состояніе принадлежитъ ему, начала Ада,-- но онъ не хотѣлъ брать; что же мнѣ оставалось, какъ не сдѣлаться его женою, вѣдь я такъ любила его!
   -- А вы это время были такъ поглощены своей дѣятельностью сестры милосердія, о превосходнѣйшая изъ женщинъ! подхватилъ Ричардъ.-- Развѣ могли мы улучить минутку поговорить съ вами; да и кромѣ того мы недолго обдумывали этотъ шагъ: въ одно прекрасное утро пошли и обвѣнчались.
   -- А когда все было кончено, Эсфирь, я часто думала разсказать тебѣ, да все не рѣшалась. То мнѣ казалось, что я должна сказать тебѣ сама; то, что лучше тебѣ ничего не знать пока, а главное, что необходимо скрывать отъ кузена Дисона,-- словомъ я не могла ни на что рѣшиться и очень волновалась.
   Какой эгоисткой я была, что не подумала объ этомъ раньше! Не помню, что я ей отвѣтила, я была такъ огорчена и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ любила ихъ обоихъ и такъ радовалась тому, что они меня любятъ! Мнѣ было такъ ихъ жаль и въ то же время я такъ гордилась ихъ взаимной любовью! Никогда не случалось мнѣ испытывать такихъ радостныхъ и вмѣстѣ съ тѣмъ такихъ тяжелыхъ ощущеній, и я никакъ не могла рѣшить, какія изъ этихъ ощущеній преобладаютъ въ моемъ сердцѣ. Но я была тутъ съ ними не затѣмъ же, чтобъ наводить на нихъ тоску своими мрачными предчувствіями, и я ничего не сказала о нихъ.
   Когда я немного успокоилась и пришла въ себя, моя милочка достала обручальное кольцо, которое было спрятало у нея на груди, поцѣловала его и надѣла на палецъ. Мнѣ вспомнилось то, что я видѣла наканунѣ, и я сказала Ричарду, что Ада надѣваетъ на ночь обручальное кольцо. Ада краснѣя спросила меня, откуда я это знаю; я разсказала, какъ замѣтила вчера, что она спитъ, засунувъ руку подъ подушку, и подумала, зачѣмъ она ее прячетъ. Тогда они принялись разсказывать мнѣ, какъ это все произошло, и снова радость и скорбь одновременно овладѣли мною; я старалась прятать отъ молодой четы свое лицо, чтобъ скрыть отъ нихъ то, что происходило въ моемъ сердцѣ.
   Наконецъ пора было подумать о возвращеніи домой. Минута разставанія была самая тяжелая; моя милочка пришла въ совершенное отчаяніе, обняла меня за шею, называла всѣми нѣжными именами, какія могла придумать, и твердила:-- Что я буду дѣлать безъ тебя, Эсфирь, что я буду дѣлать!
   Ричардъ волновался не меньше ея, а я, еслибъ строго-настрого не запретила себѣ, оказалась бы самой малодушной изъ всѣхъ трехъ.
   -- Ну, признаюсь, я никогда не видѣла такой равнодушной жены, она, кажется, совсѣмъ не любитъ своего мужа. Ради всего святого, Ричардъ, возьмите вы ее отъ меня! говорила я, а сама крѣпко прижимала къ себѣ Аду и горько плакала надъ нею. Прошу молодую чету помнить, что я ухожу только до завтра, а завтра опять приду и буду ходить, пока своей особой не намозолю глазъ Симондсъ-Инну; поэтому я не прощаюсь съ вами, Ричардъ,-- зачѣмъ прощаться, когда увидишься такъ скоро!
   Я передала ему съ рукъ на руки мою милочку, мое сердце разрывалось при мысли о результатѣ; я медлила, чтобъ бросить еще одинъ взглядъ на дорогое лицо.
   Я весело сказала, что, если не получу приглашенія приходить, пожалуй и не рѣшусь позволить себѣ такую смѣлость; тогда моя безцѣнная дѣвочка подняла голову и отвѣтила мнѣ слабой улыбкой сквозь слезы; я въ послѣдній разъ сжала въ своихъ объятіяхъ прелестное личико, поцѣловала его въ послѣдній разъ и смѣясь выбѣжала изъ комнаты.
   Но какъ горько я заплакала, когда очутилась одна на лѣстницѣ! Мнѣ казалось, что я навсегда потеряла Аду, я чувствовала себя такой одинокой, такой несчастной, у меня такъ сжималось сердце при мысли, что вернувшись домой я не найду тамъ моей милочки. И, заливаясь слезами, я долго ходила взадъ и впередъ въ темномъ уголку подъ лѣстницей. Давъ выходъ своему горю, я мало по малу успокоилась, взяла карету и отправилась домой.
   Я не застала опекуна: тотъ бѣдный мальчикъ, котораго я подобрала въ С. Альбанѣ, недавно отыскался и теперь умиралъ (въ тотъ день онъ уже умеръ, но я еще объ этомъ не знала); опекунъ пошелъ навѣстить его и не вернулся къ обѣду, такъ что я была совершенно одна.
   Я опять начала плакать. Не думаю, чтобъ это было дурно съ моей стороны,-- вѣдь такъ естественно, что я не могла еще привыкнуть къ разлукѣ съ моей милочкой: три-четыре часа слишкомъ небольшой срокъ послѣ долгихъ лѣтъ, прожитыхъ вмѣстѣ. Я не могла забыть той совершенно неподходящей для нея обстановки, въ которой я ее оставила; мѣсто, гдѣ она будетъ жить, рисовалось мнѣ въ такихъ мрачныхъ, непривлекательныхъ краскахъ, я такъ стремилась къ ней, мнѣ такъ хотѣлось побыть вблизи ея и хоть чѣмъ-нибудь доказать ей мою любовь, что вечеромъ я рѣшилась опять пойти въ Симондсъ-Иннъ, чтобъ хоть издали взглянуть на ея окна.
   Можетъ быть это было сумасбродствомъ съ моей стороны, но тогда я этого не находила и даже теперь не нахожу. Я посвятила Чарли въ тайну, и въ сумерки мы съ нею вышли изъ дому; когда мы подошли къ новому жилищу моей милочки, уже совсѣмъ стемнѣло и въ ея окнахъ сквозь спущенныя шторы виднѣлся свѣтъ. Три или четыре раза мы медленно прошлись мимо дома, не сводя глазъ съ этихъ оконъ, и чуть не столкнулись съ мистеромъ Вольсомъ, который въ это время вышелъ изъ своей конторы и, прежде чѣмъ повернуть домой, остановился и взглянулъ на тѣ же окна.
   Эта сухопарая черная фигура, этотъ мрачный, пустынный переулокъ только усилили мое грустное настроеніе; я думала о молодости, красотѣ, о любви дорогой подруги, которыя нашли себѣ убѣжище тутъ, въ этомъ ужасномъ мѣстѣ, такъ мало имъ соотвѣтствующемъ!
   Мѣсто было уединенное, безлюдное, и я подумала, что могу вполнѣ безопасно, никѣмъ не замѣченная, прокрасться къ дверямъ ихъ квартиры. Оставивъ Чарли внизу, я поднялась по лѣстницѣ, тускло освѣщенной масляными лампами, и прислушалась. Мнѣ послышалось, что среди гробовой тишины ветхаго дома я слышу говоръ ихъ юныхъ голосовъ; я прильнула губами къ черной доскѣ двери, напоминавшей надгробную плиту, поцѣловала ее, мысленно посылая этотъ поцѣлуй Адѣ, и сошла внизъ въ болѣе спокойномъ состояніи духа.
   Мнѣ казалось, что я побыла нѣсколько мгновеній съ моей милочкой и она стала теперь не такъ отъ меня далека, и хотя я все еще не привыкла къ перемѣнѣ, которую внесла въ мою жизнь разлука съ ней, но, вернувшись домой, я почувствовала нѣкоторое облегченіе.
   Опекунъ былъ уже дома и задумчиво стоялъ у окна, выходившаго на темную улицу. При моемъ появленіи его лицо просвѣтлѣло, онъ подошелъ къ своему всегдашнему мѣсту, взглянулъ на меня и сказалъ:
   -- Старушка, ты плакала?
   -- Да, немножко, опекунъ. Ада такъ несчастна, такъ горюетъ.
   Я положила руку на спинку его кресла и замѣтила по его глазамъ, что мои слова и взглядъ, который я бросила на пустой стулъ Ады, приготовили его къ тому, что я собиралась сказать.
   -- Она вышла замужъ?
   Я разсказала ему все, я сказала ему, что первое, о чемъ заговорила Ада, было -- проститъ ли ее кузенъ Джонъ.
   -- Мнѣ нечего ей прощать, сказалъ онъ.-- Дай Богъ счастья ей и Ричарду!
   И у него, какъ у меня, первымъ чувствомъ была жалость къ молодой четѣ:-- Бѣдная дѣвочка, бѣдная дѣвочка! Бѣдный Рикъ, бѣдная Ада!
   Послѣ этого онъ умолкъ, я тоже молчала. Наконецъ, тяжело вздохнувъ, онъ проговорилъ!
   -- Да, дорогая, моя, Холодный домъ быстро пустѣетъ!
   Онъ сказалъ это такъ грустно, что, какъ ни неловко мнѣ было объ этомъ говорить, я все-таки сказала:
   -- Но его хозяйка осталась, опекунъ, и приложитъ всѣ усилія, чтобъ сдѣлать его счастливымъ!
   -- Она успѣетъ въ этомъ, дорогая.
   Со времени письма по произошло никакой разницы въ нашихъ отношеніяхъ, не измѣнились они и теперь.
   Онъ посмотрѣлъ на меня своимъ прежнимъ яснымъ отеческимъ взоромъ, положилъ, по своей старой привычкѣ, свою руку на мою и повторилъ:
   -- Она успѣетъ въ этомъ, дорогая, но все-таки,-- о, милая старушка!-- Холодный домъ быстро пустѣетъ.
   Я была огорчена, что онъ не прибавилъ ни слова больше, и испытывала нѣкоторое разочарованіе: я боялась, что не была для него той, какой хотѣла быть съ тѣхъ поръ, какъ отвѣтила на его письмо.
   

ГЛАВА XXI.
Упрямство.

   Было раннее утро, мы сидѣли за завтракомъ, когда торопливо вошелъ мистеръ Вудкортъ и сообщилъ ужасную новость: въ Линкольнъ-Иннъ-Фильдсѣ совершено убійство, подозрѣніе пало на мистера Джоржа и онъ заключенъ въ тюрьму. Мистеръ Вудкортъ прибавилъ, что сэромъ Лейстеромъ Дэдлокомъ предложена крупная награда за отысканіе преступника. Я была такъ ошеломлена, что сначала не могла понять, почему сэръ Лейстеръ такъ заинтересовался этимъ преступленіемъ, но нѣсколькихъ словъ было достаточно, чтобъ мнѣ все стало ясно: убитый былъ стряпчій сэра Лейстера. Я тотчасъ же вспомнила какъ боялась моя мЯть этого человѣка.
   Столь неожиданное и столь ужасное исчезновеніе лица, такъ долго подозрѣвавшаго и подстерегавшаго ее, котораго и она въ свою очередь такъ долго подозрѣвала и подстерегала, по отношенію къ которому у нея не могло быть добрыхъ чувствъ, такъ какъ она всегда считала его тайнымъ и очень опаснымъ врагомъ, это исчезновеніе такъ меня потрясло, что первой моей мыслью была мысль о матери. Какъ мучительно должно быть слышать о такой страшной кончинѣ и не быть въ состояніи пожалѣть объ убитомъ! Какъ ужасно вспомнить, что, быть можетъ, были минуты, когда желала смерти этому старику, который такъ быстро вычеркнутъ изъ числа живыхъ!
   Такія мысли толпились въ моей головѣ, увеличивая смущеніе и тревогу, которую я всегда испытывала, когда при мнѣ произносилось имя матери; я была такъ взволнована, что едва могла высидѣть за столомъ, и была совершенно неспособна слѣдить за разговоромъ.
   Когда я немножко оправилась, то замѣтила, что и опекунъ страшно пораженъ; у нихъ съ мистеромъ Вудкортомъ шелъ горячій разговоръ объ обвиняемомъ: они припоминали все, что мы о немъ знали хорошаго, и то благопріятное впечатлѣніе, которое онъ произвелъ на всѣхъ насъ. Когда я стала вслушиваться въ то, что они говорили, мною овладѣлъ страхъ за мистера Джоржа, въ моей душѣ воскресло все участіе, которое я къ нему питала, и я совершенно пришла въ себя.
   -- Опекунъ, неужели вы думаете, что онъ въ самомъ дѣлѣ виновенъ?
   -- Дорогая моя, я не могу этого думать. Чтобъ такой прямодушный добрый человѣкъ, этотъ Геркулесъ съ дѣтской душой, эта олицетворенная храбрость и скромность, чтобъ такой человѣкъ былъ виновенъ въ такомъ ужасномъ преступленіи? Я отказываюсь этому вѣрить. Не то, что не хочу, а не могу вѣрить, не могу!
   -- И я не могу, сказалъ мистеръ Вудкортъ.-- Но мы не вѣримъ, потому что хорошо его знаемъ, факты же говорятъ противъ него. Онъ питалъ къ покойному враждебныя чувства и неоднократно высказывалъ ихъ во всеуслышаніе. Говорятъ, онъ даже грозилъ ему, и я самъ былъ свидѣтелемъ, съ какой запальчивостью онъ выражался о Телькингорнѣ; кромѣ того онъ признаетъ, что за нѣсколько минутъ до совершенія убійства находился одинъ на мѣстѣ преступленія. Я искренно вѣрю, что онъ такъ же далекъ отъ всякаго участія въ этомъ дѣлѣ, какъ я самъ, но есть много основаній, чтобъ обвиненіе пало на него.
   Совершенно вѣрно, замѣтилъ опекунъ и, обратившись ко мнѣ, прибавилъ: -- мы окажемъ ему плохую услугу, если станемъ закрывать глаза на истинное значеніе этихъ фактовъ.
   Разумѣется, нельзя было не согласиться, что если не для насъ, то для другихъ обстоятельства говорили противъ мистера Джоржа,-- это я сознавала, но въ то же время я подумала, и не могла удержаться, чтобъ не высказать своей мысли, что какъ ни тяжелы эти улики, мы не должны бросать его въ бѣдѣ.
   -- Сохрани Боже, сказалъ опекунъ.-- Мы будемъ отстаивать его такъ же, какъ онъ отстаивалъ тѣхъ двухъ несчастныхъ. (Опекунъ подразумѣвалъ мистера Гридли и мальчика, которыхъ мистеръ Джоржъ пріютилъ подъ своимъ кровомъ).
   Мистеръ Вудкортъ разсказалъ намъ, что слуга мистера Джоржа, пробѣгавшій сегодня по улицамъ всю ночь, какъ сумасшедшій, прибѣжалъ къ нему еще задолго до разсвѣта и передалъ, что сержантъ больше всего безпокоился, чтобъ мы не сочли его преступникомъ, и поручилъ завѣрить насъ въ его невинности, подтвердивъ ее торжественной клятвой отъ его имени. Мистеръ Вудкортъ только тѣмъ и успокоилъ вѣрнаго слугу, что обѣщалъ рано поутру сходить къ намъ и передать порученіе сержанта. Мистеръ Вудкортъ собирался навѣстить заключеннаго и сказалъ, что пойдетъ къ нему прямо отъ насъ, когда опекунъ объявилъ, что идетъ съ нимъ.
   Сержантъ очень любилъ меня и я его, но помимо того у меня были особыя причины, извѣстныя только одному опекуну, интересоваться этимъ дѣломъ, въ которомъ онъ обвинялся, и принимать его близко къ сердцу. Лично для меня имѣло огромную важность, чтобъ былъ открытъ настоящій преступникъ, а не подозрѣвали невинныхъ, ибо одно неосновательное подозрѣніе могло смѣниться другими, еще болѣе неосновательными. Словомъ, я считала своей обязанностью, своимъ прямымъ долгомъ пойти къ арестованному и, такъ какъ мистеръ Джерндайсъ не пытался меня отговаривать, то мы отправились втроемъ.
   Тюрьма, гдѣ сидѣлъ мистеръ Джоржъ, было огромное зданіе со множествомъ дворовъ и коридоровъ, однообразно вымощенныхъ и до того похожихъ другъ на друга, что, проходя по нимъ, я поняла, почему люди, заключенные въ этихъ каменныхъ ящикахъ, такъ дорожатъ всякой случайно занесенной крошечной травкой.
   Мы нашли сержанта въ комнатѣ со сводчатымъ потолкомъ, напоминающей погребъ; стѣны этой комнаты были ослѣпительно бѣлы, отъ чего окованная желѣзомъ дверь и массивная рѣшетка на окнѣ казались еще чернѣе, чѣмъ были въ дѣйствительности.
   Сержантъ стоялъ въ углу; должно быть раньше онъ сидѣлъ на скамьѣ, по всталъ, заслышавъ скрипъ замка и стукъ отпираемыхъ засововъ. Увидѣвъ насъ, онъ сдѣлалъ шагъ впередъ и поклонился намъ, какъ мало знакомый, по когда я подошла къ нему съ протянутой рукой, онъ мгновенно понялъ, зачѣмъ мы пришли, и просіялъ.
   -- Вы сняли съ моей души большую тяжесть, миссъ и джентльмены, сказалъ онъ, вздохнувъ съ облегченіемъ, и съ искренной радостью поздоровался съ нами.-- Теперь я не забочусь о томъ, чѣмъ это кончится.
   Онъ совсѣмъ не походилъ на арестанта; своей солдатской выправкой и хладнокровнымъ видомъ онъ скорѣе напоминалъ одного изъ стражей, караулящихъ тюрьму.
   -- Теперяшняя моя квартира не совсѣмъ подходящее мѣсто для дамъ, пожалуй даже меньше, чѣмъ моя галлерея, но я знаю, миссъ Соммерсонъ великодушно извинитъ.
   Онъ подвелъ меня къ скамьѣ, на которой прежде самъ сидѣлъ и, повидимому, былъ очень доволенъ, когда я на нее сѣла.
   -- Благодарю, миссъ!
   -- Джоржъ! такъ какъ мы не нуждаемся въ какихъ бы то ни было завѣреніяхъ съ вашей стороны, чтобы признать вашу невинность, то, полагаю, нѣтъ надобности подтверждать, что мы вполнѣ убѣждены въ пей, сказалъ опекунъ.
   -- Разумѣется, сэръ, благодарю васъ отъ всего сердца. Еслибъ я былъ убійцей, развѣ я могъ бы смотрѣть вамъ въ глаза и продолжать скрывать свое преступленіе. Повѣрьте, ваше посѣщеніе глубоко меня трогаетъ; я не умѣю красно говорить, но я глубоко чувствую, миссъ Соммерсонъ и джентльмены, глубоко чувствую.
   Онъ положилъ руку на грудь и низко намъ поклонился. Онъ сейчасъ же опять выпрямился, но въ этомъ простомъ движеніи выразилось глубокое чувство.
   -- Во-первыхъ, не можемъ ли мы сдѣлать чего-нибудь для вашихъ личныхъ удобствъ? началъ опекунъ.
   -- Для чего, сэръ? переспросилъ Джоржъ.
   -- Для вашихъ удобствъ. Не нуждаетесь ли вы въ чемъ-нибудь, что могло бы облегчить вамъ тягость заключенія?
   Мистеръ Джоржъ подумалъ и сказалъ:
   -- Очень вамъ обязанъ, сэръ, но табакъ здѣсь запрещенъ, а больше я ни въ чемъ не нуждаюсь.
   -- Можетъ быть потомъ вы вспомните о чемъ-нибудь еще; пожалуйста, Джоржъ, если вамъ что-нибудь понадобится, обращайтесь къ намъ.
   -- Благодарю васъ, сэръ, отвѣчалъ мистеръ Джоржъ, и его загорѣлое лицо озарилось обычной добродушной улыбкой,-- хотя такой бродяга, какъ я, вдоволь поколесившій по бѣлусвѣту, ко всему привыкаетъ и не чувствуетъ особенныхъ неудобствъ даже въ такомъ мѣстѣ, какъ это.
   -- Второй вопросъ: ваше дѣло, продолжалъ опекунъ.
   -- Точно такъ, сэръ, проговорилъ мистеръ Джоржъ, складывая на груди руки съ полнѣйшимъ самообладаніемъ, но съ нѣкоторымъ любопытствомъ.
   -- Въ какомъ оно положеніи?
   -- Теперь все идутъ допросы, сэръ; Беккетъ далъ мнѣ понять, что ихъ предстоитъ цѣлый рядъ, время отъ времени меня будутъ допрашивать для выясненія дѣла. Я не вижу, чѣмъ эти допросы могутъ способствовать выясненію дѣла, но вѣроятно Беккетъ ужъ знаетъ.
   -- Господи помилуй, что это за человѣкъ! воскликнулъ съ сердцемъ пораженный опекунъ, по своей старой привычкѣ къ оригинальнымъ и запальчивымъ выходкамъ.-- Говорить о себѣ, точно о постороннемъ!
   -- Виноватъ, сэръ, отвѣчалъ мистеръ Джоржъ, -- очень цѣню вашу доброту, но не вижу, какъ иначе можетъ относиться къ подобнымъ вещамъ человѣкъ невинный. Ему остается или смотрѣть съ моей точки зрѣнія, или разбить себѣ голову о стѣну.
   -- До нѣкоторой степени это справедливо, согласился опекунъ, смягчившись.-- Но, мой добрый другъ, даже и невинный долженъ позаботиться о своей защитѣ.
   -- Конечно, сэръ, я такъ и дѣлаю. Я сказалъ этимъ господамъ: джентльмены, у такъ же невиненъ, какъ и вы; всѣ факты, которые приводятъ противъ меня -- справедливы, больше я ничего не знаю. И я буду стоять на своемъ. Что жъ я могу сдѣлать еще для своей защиты? Я говорю правду.
   -- Одной правды недостаточно, замѣтилъ опекунъ.
   -- Неужели сэръ? Значитъ меня ждетъ мало хорошаго, добродушно проговорилъ мистеръ Джоржъ.
   -- Вамъ необходимъ адвокатъ, продолжалъ опекунъ.-- Мы постараемся найти вамъ хорошаго.
   -- Простите, сэръ, сказалъ сержантъ, дѣлая шагъ назадъ,-- очень вамъ обязанъ, но мое рѣшеніе твердо,-- я долженъ васъ просить пощадить меня отъ людей этого сорта.
   -- Вы не хотите віять адвоката?
   -- Нѣтъ, сэръ, Мистеръ Дясоржъ весьма энергично покачалъ головою.-- Премного вамъ благодаренъ, но адвоката я не возьму.
   -- Почему же?
   -- Не люблю я этого крапивнаго сѣмени, отвѣчалъ мистеръ Джоржъ.-- Гридли тоже ихъ не любилъ, да и вы сами,-- не сочтите дерзостью съ моей стороны, что я позволю себѣ такъ много,-- и вы сама, мнѣ думается, тоже ихъ не долюбливаете.
   -- Да вѣдь тутъ другое дѣло, сталъ объяснять немного растерявшійся опекунъ,-- это уголовный судъ, Джоржъ.
   -- Можетъ быть, сэръ, я не знакомъ съ ихъ названіями, но я вообще противъ крапивнаго сѣмени.
   Онъ измѣнилъ теперь позу и стоялъ, положивъ одну изъ своихъ массивныхъ рукъ на столъ, а другою опершись въ бокъ, являя собою яркій типъ человѣка, котораго ничѣмъ не проймешь, разъ онъ забралъ себѣ что-нибудь въ голову. Напрасно мы его убѣждали; онъ слушалъ съ кротостью, которая, такъ шла къ его исполинской фигурѣ, но было очевидно, что наши увѣщанія дѣйствуютъ на него не больше, чѣмъ на тюремныя стѣны.
   -- Скажите пожалуйста, мистеръ Джоржъ, неужели-же у васъ нѣтъ никакого желанія направить свое дѣло такъ или ніаче? спросила я.
   -- Я жилалъ-бы одного, миссъ, чтобъ меня судилъ военный судъ, но я знаю, что это невозможно. Если вы будете такъ добры удѣлить мнѣ минуту вниманія, я постараюсь объяснить вамъ, какъ съумѣю, свое поведеніе.
   Онъ посмотрѣлъ на всѣхъ насъ по очереди, сдѣлалъ такое движеніе головою, какъ будто поправлялъ тугой форменный галстукъ, или тѣсный воротникъ несуществующаго мундира, и послѣ минутнаго размышленія продолжалъ:
   -- Миссъ, меня арестовали, заковали въ кандалы и привели сюда, и вотъ я стою здѣсь передъ вами опозоренный, заклейменный. Моя галлерея обшарена сверху до визу; все, что я имѣлъ -- очень немногое -- перерыто, перевернуто вверхъ дномъ и вотъ, какъ я уже сказалъ -- я стою здѣсь передъ вами. Я особенно и не жалуюсь; хоть за мной и нѣтъ той вины, изъ за которой мнѣ отвели эту квартиру, но я хорошо понимаю, что не проводи я такъ безразсудно свою молодость, этого бы не случилось. Но какъ-бы то ни было, бѣда случилась; вопросъ въ томъ, какъ ее встрѣтить.
   Онъ замолчалъ, потеръ свой смуглый лобъ, застѣнчиво-добродушно взглянулъ на насъ и сказалъ, въ видѣ извиненія:-- Я такой плохой говорунъ, что долженъ чуточку подумать, прежде чѣмъ продолжать.
   Чуточку подумавъ, онъ началъ:
   -- Да, какъ встрѣтить бѣду. Покойный, скончавшійся такъ ужасно, былъ самъ адвокатъ; я не хочу поносить умершихъ, но, будь онъ живъ, я сказалъ-бы, что онъ держалъ меня въ дьявольскихъ тискахъ. Понятно, что моя симпатія къ ихъ ремеслу не могла отъ этого усилиться. Еслибъ я сторонился отъ нихъ подальше, я не угодилъ-бы въ такое теплое мѣстечко, впрочемъ я не то хотѣлъ сказать. Ну предположимъ, что я убилъ его, предположимъ, что я застрѣлилъ его изъ того пистолета, носившаго слѣды недавняго выстрѣла, который найденъ Беккетомъ въ моей квартирѣ, -- ей Богу, съ тѣхъ поръ, какъ я тамъ поселился, онъ могъ-бы находить каждый день тамъ такіе пистолеты. Какъ поступилъ-бы я въ этомъ случаѣ, лишь только очутился бы здѣсь? Взялъ бы адвоката.
   Онъ опять замолчалъ, прислушиваясь къ скрипу замковъ и стуку засововъ, и только, когда отворившаяся дверь опять заперлгЛь, возобновилъ свою рѣчь. Я послѣ объясню зачѣмъ отпиралась дверь.
   -- Я взялъ-бы адвоката, и онъ сказалъ-бы, какъ мнѣ доводилось столько разъ читать въ газетахъ: мой кліентъ молчитъ, мои кліентѣ не хочетъ оправдываться, мой кліентъ то, се, пятое, десятое. Очень хорошо. По моему разумѣнію, не въ обычаяхъ этого племени дѣйствовать прямо или признать, что другіе могутъ такъ дѣйствовать. Скажемъ теперь, что я невиновенъ и беру адвоката; онъ будетъ столько-же склоненъ считать меня виновнымъ, сколько невиновнымъ, даже первое вѣроятнѣй. Но какъ онъ будетъ дѣйствовать въ томъ и въ другомъ случаѣ? Совершенно такъ, какъ еслибъ я въ самомъ дѣлѣ былъ преступникъ: зажметъ мнѣ ротъ, чтобъ я не могъ себя скомпрометировать, припрячетъ одни факты, раздуетъ другіе, пустится играть словами и быть можетъ оправдаетъ меня. Но, миссъ Соммерсонъ, хорошо-ли добиваться оправданія такими средствами и не лучше-ли быть повѣшеннымъ, дѣйствуя по моему? извините, что я заговорилъ при дамахъ о такихъ непріятныхъ вещахъ.
   Онъ такъ одушевился, что больше ужъ не являлось надобности "чуточку подумать".
   -- Я предпочитаю быть повѣшеннымъ, дѣйствуя по своему. И такъ и будетъ! Я не то хочу сказать, чтобъ я имѣлъ особенную охоту попасть на висѣлицу, конечно я желаю этого не болѣе всякаго другого! и продолжая стоять въ прежней позѣ, онъ приподнялъ брови и обвелъ насъ серьезнымъ взглядомъ:-- я хочу только сказать, что долженъ или выйти отсюда чистымъ отъ всякаго подозрѣнія, или совсѣмъ не выйти. Поэтому, когда противъ меня приводятъ истинные факты, я говорю: это правда, такъ оно и было. Когда-же мнѣ говорятъ: смотрите,-- всякимъ словомъ, которое вы скажете, воспользуются, я отвѣчаю: мнѣ это рѣшительно все равно, пользуйтесь моими словами какъ знаете. Если вся правда, которую я имъ говорю, не можетъ доказать моей невинности, то еще невѣроятнѣе, чтобъ это удалось, когда имъ будетъ извѣстна только частица правды, да и та въ искаженномъ видѣ. И за такое оправданіе я не дамъ ломаннаго гроша.
   Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по каменному полу вернулся къ столу и закончилъ свою рѣчь такъ:
   -- Премного благодарю васъ, миссъ и джентльмены, за ваше вниманіе, а еще больше за ваше участіе. Въ такомъ-то положеніи находится мое дѣло, по крайней мѣрѣ такимъ оно представляется старому солдату, который умомъ такъ-же тупъ, какъ старый палашъ. Я ничего хорошаго не сдѣлалъ за всю свою жизнь, кромѣ того, что исправно исполнялъ свой солдатскій долгъ, и если теперь мнѣ предстоитъ худшее, я пожну то, что посѣялъ. Когда я опомнился послѣ поразившаго меня удара -- не много надо было времени, чтобъ прійти въ себя такому бродягѣ какъ я, который видалъ всякіе виды,-- когда я опомнился, я обдумалъ, какого пути мнѣ слѣдуетъ держаться -- и теперь вы меня видите на этомъ пути. На немъ я и останусь. У меня нѣтъ родственниковъ, которые стали-бы несчастны изъ за меня, которыхъ огорчило-бы мое осужденіе. Вотъ все, что я имѣю сказать.
   Дверь отворялась, чтобъ пропустить въ камеру двухъ лицъ: мужчину, который, какъ и мистеръ Джоржъ, съ перваго-же взгляда производилъ впечатлѣніе бывшаго военнаго, хотя и не имѣлъ такой счастливой наружности какъ сержантъ, и здоровую статную женщину съ загорѣлымъ, обвѣтрившимся лицомъ и блестящими глазами; женщина держала въ рукахъ корзину.
   Оба стояли молча и съ большимъ вниманіемъ слушали то, что говорилъ сержантъ. Когда они вошли, онъ не прервалъ своей рѣчи, а только привѣтствовалъ ихъ дружескимъ поклономъ и ласковымъ взглядомъ.
   Теперь онъ подошелъ къ нимъ, крѣпко пожалъ имъ руки и сказалъ:
   -- Миссъ Соммерсонъ, джентльмены,-- это мой старый товарищъ Матвѣй Бегнетъ, а это его жена, мистрисъ Бегнетъ.
   Мистеръ Бегнетъ поклонился намъ по солдатски, не сгибая туловища, мистрисъ Бегнетъ сдѣлала реверансъ.
   -- Это истинные мои друзья, продолжалъ мистеръ Джоржъ:-- у нихъ меня и арестовали.
   -- Подержанная віолончель, вставилъ мистеръ Бегнетъ и сердито дернулъ головой.-- Хорошаго тона. Для друга за деньгами не постоитъ!
   -- Матъ, сказалъ мистеръ Джоржъ:-- ты слышалъ, что я говорилъ леди и джентльменамъ; я увѣренъ, что ты одобришь меня.
   Мистеръ Бегнетъ на минуту задумался, послѣ чего повернулъ вопросъ на усмотрѣніе жены.
   -- Старуха, выскажи ему мое мнѣніе.
   Мистрисъ Бегнетъ, которая тѣмъ временемъ открыла корзинку и вынула изъ нея кусокъ ветчины, черный хлѣбъ, чай и сахаръ въ маленькихъ сверткахъ, сказала:
   -- Джоржъ, вы отлично знаете, что онъ не одобритъ. Можно съума сойти, какъ послушаешь, что вы тутъ несете! Вы намѣрены добиваться оправданія ни такимъ путемъ, ни этакимъ. Что вы хотите доказать этой щепетильностью? Все это вздоръ и чепуха.
   -- Не будьте столь суровы ко мнѣ въ моемъ несчастій, мистрисъ Бегнетъ! весело проговорилъ сержантъ.
   -- О, подите вы съ вашими несчастіями! воскликнула мистрисъ Бегнетъ,-- они не сдѣлали васъ разсудительнѣе, не выжали изъ васъ ни одного путнаго слова! Никогда не слыхивала, чтобъ человѣкъ говорилъ такія глупости: мнѣ просто стыдно было слушать, что вы тутъ плели почтенной публикѣ. Адвокаты! Отчего же-бы и не взять ихъ хоть цѣлую дюжину, если джентльменъ совѣтуетъ?
   -- Вы разумная женщина, мистрисъ Бегнетъ, сказалъ опекунъ,-- надѣюсь, вы. убѣдите его.
   -- Его, сэръ? Боже милостивый, никогда! Вы не знаете Джоржа. Взгляните! Мистрисъ Бегнетъ, оставивъ корзинку, чтобъ удобнѣе дѣйствовать, указала на мистера Джоржа обѣими руками.-- Взгляните на него: это самый своенравный и упрямый человѣкъ, какой когда нибудь былъ на землѣ! выведетъ васъ изъ терпѣнія, а все будетъ стоять на своемъ! Скорѣе вы своими собственными руками сдвинете съ мѣста сорокавосьмифунтовую пушку, чѣмъ подѣйствуете на этого человѣка, когда онъ забралъ что нибудь себѣ въ голову. Развѣ я его не знаю! Развѣ я не знаю васъ, Джоржъ? Надѣюсь, вы не станете утверждать, что я васъ не знаю послѣ столькихъ лѣтъ!
   Негодованіе мистрисъ Бегнетъ произвело поразительное дѣйствіе на ея мужа: онъ нѣсколько разъ покачалъ головой, какъ-бы говоря: "Сдавайся, братъ!" Между тѣмъ мистрисъ Бегнетъ многозначительно поглядывала на меня; я поняла, что она хочетъ сказать мнѣ что-то, хотя я совершенно не догадывалась, что бы это могло быть.
   -- Но я давнымъ-давно дала себѣ зарокъ ничего вамъ не совѣтывать, продолжала мистрисъ Бегнетъ, сдувая какую то соринку съ ветчины и снова взглядывая на меня.-- Еслибъ леди и джентльмены знали васъ такъ-же хорошо, какъ я, они дали-бы себѣ такой-же зарокъ. А пока, если вы изъ упрямства не откажетесь принять отъ насъ обѣдъ, то извольте получить.
   -- Принимаю и тысячу разъ благодарю, отвѣтилъ сержантъ.
   -- Неужели? Вы меня удивляете, продолжала мистрисъ Бегнетъ свою добродушную болтовню.-- Я не удивилась бы, еслибъ по вашему выходило, что слѣдуетъ уморить себя голодомъ. Это было бы похоже на васъ! Вѣроятно скоро вы и къ этому придете.
   Тутъ она еще разъ взглянула на меня, потомъ на дверь, и я поняла, что она хочетъ, чтобъ мы ушли и подождали се на улицѣ. Передавъ это съ своей стороны съ помощью такихъ-же знаковъ опекуну и мистеру Вудкорту, я встала.
   -- Мы будемъ надѣяться, мистеръ Джоржъ, что вы еще подумаоте и когда мы придемъ къ вамъ въ слѣдующій разъ, найдемъ васъ болѣе благоразумнымъ.
   -- Но и тогда вы не найдете меня болѣе благодарнымъ, чѣмъ теперь, миссъ Соммерсонъ.
   -- Быть можетъ, тогда намъ скорѣе удастся убѣдить васъ! сказала я.-- Подумайте о томъ, что разоблаченіе тайны и открытіе настоящаго преступника могутъ имѣть важное значеніе не только для васъ, но и для другихъ лицъ.
   Я сказала это, отвернувшись отъ сержанта и направляясь къ выходу.
   Мистеръ Джоржъ почтительно выслушалъ меня, но обратилъ мало вниманія на мои слова. Какъ мнѣ потомъ говорили, онъ все время пристально разсматривалъ меня. Окинувъ взглядомъ мою фигуру, онъ сказалъ:
   -- Странно! Однако вѣдь пришла мнѣ тогда въ голову эта мысль!
   Опекунъ спросилъ, какая мысль.
   -- Видите-ли, сэръ, когда въ ту ночь судьба привела меня на мое несчастіе къ дверямъ покойнаго, я встрѣтилъ на лѣстницѣ женщину, до того похожую на миссъ Соммерсонъ, что, когда она проходила мимо меня, я чуть было не заговорилъ съ нею.
   Я такъ задрожала, какъ не дрожала никогда ни раньше, ни послѣ и надѣюсь до конца дней моихъ не испытаю вторично этого ужаснаго ощущенія.
   -- Когда я подымался на верхъ, эта женщина сходила по лѣстницѣ, и когда она поравнялась съ освѣщеннымъ луною окномъ, я замѣтилъ, что на ней широкая черная мантилья съ бахромой. Конечно этотъ случай нисколько не идетъ къ дѣлу, но миссъ Соммерсонъ показалась мнѣ въ эту минуту до того похожей на ту даму, что я невольно вспомнилъ о ней.
   Не могу опредѣлить, не могу описать тѣхъ чувствъ, которыя овладѣли мною при этихъ словахъ; достаточно сказать, что хотя я не осмѣливалась задавать себѣ какихъ нибудь опредѣленнымъ вопросовъ, но во мнѣ укрѣпилось неясное сознаніе какой-то лежащей на мнѣ отвѣтственности,-- сознаніе, которое явилось у меня еще прежде, какъ только я услышала объ этомъ убійствѣ; мнѣ казалось, что мой долгъ помочь выясненію обстоятельствъ этого дѣла. Но въ то же время я была твердо убѣждена, что мнѣ рѣшительно нѣтъ причинъ чего нибудь бояться, и съ негодованіемъ отвергла бы такое предположеніе, какъ совершенную нелѣпость.
   Мы вышли изъ тюрьмы и ходили втроемъ взадъ и впередъ не подалеку отъ воротъ, которыя выходили на пустынную, безлюдную улицу. Ждать пришлось недолго, вскорѣ Бегнеты тоже вышли и скорымъ шагомъ направились къ намъ.
   Въ глазахъ мистрисъ Бегнетъ стояли слезы, лицо ея раскраснѣлось, на немъ выражалось сильное волненіе.
   -- Джоржу я и виду не подала, были ея первыя слова, когда она подошла къ намъ,-- но, знаете, миссъ, мнѣ сдается, дѣла бѣднаго малаго изъ рукъ вонъ плохи!
   -- Если онъ позаботится о себѣ, станетъ благоразумнѣе и приметъ предлагаемую помощь, они могутъ поправиться, сказалъ опекунъ.
   -- Конечно вамъ лучше знать, сэръ, отвѣчала съ живостью мистрисъ Бегнетъ, утирая глаза краемъ своей сѣрой мантильи.-- Но онъ меня очень разстроилъ. Онъ поступилъ ужасно необдуманно, наговорилъ пропасть такого, чего никогда не думалъ; господа судьи не могутъ понять его такъ хорошо, какъ понимаемъ мы съ Дубомъ. Кромѣ того тутъ сошлась такая куча неблагопріятныхъ для него обстоятельствъ, такая куча свидѣтелей будетъ показывать противъ него, и этотъ Беккетъ такой хитрецъ!
   -- Ловко поддѣлался! Подержанная віолончель! Мальчикомъ, говоритъ, игралъ на флейтѣ! прибавилъ мистеръ Бегнетъ съ величайшей серьезностью.
   -- Вотъ, что я скажу вамъ, миссъ,-- говоря "миссъ", я подразумеваю васъ всѣхъ господа.-- Отойдемъ подальше въ уголокъ, я скажу тамъ.
   И мистрисъ Бегнетъ торопливо отвела насъ къ стѣнѣ; она долго задыхалась и не могла говорить, такъ что даже мистера Бегнета заставила сказать:
   -- Начинай же, старуха!
   -- Скажу вамъ, миссъ, проговорила она, развязывая ленты своей шляпки, чтобъ вдохнуть больше воздуха, -- вы скорѣе сдвинете съ мѣста Дуврскій замокъ, чѣмъ убѣдите Джоржа отказаться отъ принятаго рѣшенія, если только не найдете новую силу, способную его сдвинуть. Я нашла такую силу!
   -- Вамъ просто цѣны нѣтъ! сказалъ опекунъ.-- Продолжайте, продолжайте!
   -- Знайте, миссъ, что все, что говоритъ Джоржъ о своихъ родственникахъ -- вздоръ! продолжала волнуясь и спѣша мистрисъ Бегнетъ, скрѣпляя каждую фразу похлопываніемъ одной руки о другую.-- Его родные ничего но знаютъ о немъ, но онъ о нихъ знаетъ. Въ разныя времена онъ разсказывалъ мнѣ о нихъ и я знаю о нихъ больше, чѣмъ кто нибудь другой. Не даромъ онъ какъ-то заговорилъ съ Вульвичемъ о сѣдинахъ и морщинахъ матерей! Пятьдесятъ фунтовъ прозакладую, что въ тотъ день онъ видѣлъ свою мать. Она жива и ее надо сейчасъ-же привезти сюда.
   И мистрисъ Бегнетъ, засунувъ въ ротъ нѣсколько булавокъ, принялась подбирать и подкалывать свои юбки такъ, чтобъ онѣ не спускались ниже края мантильи; этотъ маневръ она выполнила съ удивительнымъ проворствомъ и ловкостью.
   -- Дубъ, ты позаботишься о дѣтяхъ. Дай мнѣ зонтикъ, старина, я отправляюсь въ Линкольнширъ за старухой матерью Джоржа.
   -- Богъ съ вами! вскричалъ опекунъ, опуская руку въ карманъ -- Какъ-же она поѣдетъ? Довольно-ли у нея денегъ?.
   Мистрисъ Бегнетъ опять обратилась къ своимъ юбкамъ; вытащивъ изъ кармана кожаный кошелекъ, она торопливо пересчитала нѣсколько лежавшихъ тамъ шиллинговъ, послѣ чего съ самымъ довольнымъ видомъ опустила его опять въ карманъ.
   -- Не хлопочите обо мнѣ, миссъ, я жена солдата и привыкла путешествовать, сказала она и, цѣлуя мужа, прибавила:-- одинъ тебѣ, старина, а три дѣтямъ. Прощай, я отправлюсь въ Линкольнширъ за матерью Джоржа.
   И пока мы изумленно переглядывались, она уже приступила къ осуществленію своего плана, зашагала рѣшительнымъ шагомъ по улицѣ и скоро ея сѣрая мантилья скрылась за угломъ.
   -- Мистеръ Бегнетъ! какъ вы ее пустили? проговорилъ опекунъ.
   -- Развѣ можно ее не пустить? Разъ она точно также вернулась домой изъ другой части свѣта. Въ этой же мантильѣ и съ этимъ же зонтикомъ. Что старуха скажетъ, то сдѣлаетъ. Ужъ сдѣлаетъ! Когда старуха сказала: "я это сдѣлаю", непремѣнно сдѣлаетъ.
   -- Значитъ, она такая-же искренняя и благородная женщина, какою кажется съ виду, сказалъ опекунъ,-- и если она такая, какою кажется, то невозможно сказать о ней ничего лучшаго.
   Мистеръ Бегнетъ, который было пошелъ своей дорогой, обернулся къ намъ и сказалъ:
   -- Она знаменщикъ беспримѣрнаго, отборнаго батальона. Другой такой на свѣтѣ нѣтъ. Но я при ней объ этомъ молчокъ: надо поддерживать дисциплину.
   

ГЛАВА XXII.
Слѣдъ.

   При существующихъ обстоятельствахъ мистеръ Беккетъ часто совѣщается со своимъ жирнымъ указательнымъ пальцемъ; всякій разъ, какъ мистеру Беккету предстоитъ обсудить дѣло, полное столь животрепещущаго интереса, какъ настоящее, его указательный палецъ возводится въ достоинство дружественнаго чародѣя.
   Мистеръ Беккетъ подноситъ его къ уху и онъ нашептываетъ ему удивительныя вещи, мистеръ Беккетъ подноситъ его къ губамъ и онъ налагаетъ на нихъ печать молчанія, мистеръ Беккетъ потираетъ имъ свой носъ и его чутье изощряется, мистеръ Беккетъ поводитъ имъ передъ провинившимся человѣкомъ и тотъ поддается чарамъ на свою погибель. Когда мистеръ Беккетъ ведетъ частыя совѣщанія со своимъ указательнымъ пальцемъ, авгуры храма сыскной полиціи безошибочно предсказываютъ, что скоро за преступленіемъ послѣдуетъ должное возмездіе.
   Въ другое время мистеръ Беккетъ является снисходительнымъ философомъ, усердно, добродушно наблюдающимъ человѣческую натуру, не расположеннымъ строго относиться къ дурачествамъ и слабостямъ человѣковъ. Мистеръ Беккетъ посѣщаетъ огромное множество домовъ, бродитъ по безконечному числу улицъ, съ утомленнымъ видомъ человѣка, скучающаго за недостаткомъ опредѣленной цѣли. Онъ въ высшей степени доброжелательно относится къ своему ближнему и не пропускаетъ случая распить съ нимъ бутылочку, другую. Въ деньгахъ не стѣсняется, въ обращеніи мягокъ и привѣтливъ, въ разговорѣ интересный и пріятный собесѣдникъ, но подъ этимъ мирнымъ потокомъ его внѣшней жизни струится въ глубинѣ другое теченіе -- теченіе указательнаго пальца.
   Время и мѣсто не связываютъ мистера Беккета; вѣдь человѣкъ, взятый въ общемъ понятіи этого слова, безъ отношенія ко времени и пространству -- существо свободное, такъ и мистеръ Беккетъ: сегодня онъ здѣсь, а завтра тамъ, съ тою только разницей, что послѣ завтра опять будетъ здѣсь.
   Сегодня вечеромъ онъ случайно разсматривавъ желѣзныя гасильницы на подъѣздѣ городского отеля Дэклоковъ, завтра утромъ прогуливается по свинцовымъ плитамъ Чизни-Вуда, гдѣ нѣкогда гулялъ старикъ, тѣни котораго принесено въ видѣ умилостивительной жертвы сто гиней. Мистеръ Беккетъ перерываетъ ящики, карманы, письменный столъ и прочія вещи убитаго, а спустя нѣсколько часовъ бесѣдуетъ наединѣ съ римляннномъ, сличая его указательный палецъ со своимъ.
   Конечно такія занятія несогласимы съ радостями семейной жизни, но извѣстно, что въ послѣднее время мистеръ Беккетъ не бываетъ дома, хотя вообще высоко цѣнитъ общество мистрисъ Беккетъ -- леди, которая обладаетъ отъ природы настоящимъ геніемъ по сыскной части, могла бы совершить великія дѣла, будь ея дарованія развиты надлежащимъ образомъ профессіональными упражненіями, но пока она не возвышается надъ уровнемъ талантливой диллетантки. И такъ, хотя вообще мистеръ Беккетъ высоко цѣнитъ общество своей супруги, но теперь онъ держится вдали отъ домашняго очага,-- супруга-же ищетъ утѣшенія въ дружбѣ и разговорахъ съ жилицей, которая къ счастью оказывается любезной и обходительной дамой, и чрезвычайно заинтересовываетъ мистрисъ Беккетъ.
   Огромная толпа собирается въ Линкольнъ-Иннъ-Фильдсѣ въ день похоронъ. Собственно говоря въ этой толпѣ, кромѣ сэра Ленстера Дэдлока, присутствующаго собственною особой, всего три человѣка, а именно: лордъ Дудль, Вильямъ Вуффи и разслабленный кузенъ, очутившійся здѣсь вѣроятно для ровнаго счета, число траурныхъ каретъ несчетно. Пэрство прислало больше соболѣзнованія на четырехъ колесахъ, чѣмъ когда-либо было видно въ этихъ краяхъ. Судя по тому обилію гербовъ, которые собраны здѣсь на дверцахъ траурныхъ каретъ, можно думать, что Геральдическая корпорація потеряла сразу папеньку и маменьку.
   Герцогъ Фудль прислалъ пышное сооруженіе, разукрашенное въ пухъ и прахъ серебряными ступицами, патентованными осями, снабженное всѣми новѣйшими усовершенствованіями и тремя шестифутовыми гигантами, возвышающимися на запяткахъ на подобіе траурнаго султана. Всѣ до одного величественные лондонскіе кучера облеклись сегодня въ трауръ, и еслибъ покойный зналъ толкъ въ лошадиныхъ статьяхъ, чего, судя по его виду, совершенно нельзя было предположить, то сегодня онъ долженъ бы быть совершенно доволенъ.
   Среди всѣхъ этихъ факельщиковъ, экипажей, печально выступающихъ, облеченныхъ въ трауръ ногъ, спокоенъ и невозмутимъ мистеръ Беккетъ; спрятанный въ глубинѣ одной изъ неутѣшныхъ каретъ, онъ сквозь спущенныя занавѣси наблюдаетъ собравшуюся публику. Проницательнымъ взоромъ окидываетъ толпу (впрочемъ когда же этотъ зоркій глазъ смотритъ иначе?), выглянетъ то изъ одного окна кареты, то изъ другого, то взглянетъ вверхъ на окна домовъ, то на длинный рядъ человѣческихъ головъ; ничто отъ него не ускользаетъ.
   -- А, вы здѣсь, моя дражайшая половина! говорить мистеръ Беккетъ, обращаясь мысленно къ своей супругѣ, которая присутствуетъ на похоронахъ съ его согласія и стоитъ у дверей дома покойнаго.
   -- И вы здѣсь! Вы очень хорошо сегодня выглядите, мистрисъ Беккетъ.
   Процессія пока еще не двигалась съ мѣста, ждутъ пока вынесутъ виновника этого пышнаго собранія. Мистеръ Беккетъ сидитъ въ первой каретѣ и смотритъ въ окно, раздвинувъ при помощи указательныхъ пальцевъ занавѣски на ширину тончайшаго волоска.
   Обстоятельство, много говорящее въ пользу супружеской любви мистера Беккета: вниманіе его все время приковано къ мистрисъ Беккетъ.-- А, вы здѣсь, моя дражайшая половина! тихо бормочетъ онъ,-- и жилица съ вами. Я замѣтилъ васъ, мистрисъ Беккетъ; надѣюсь, вы въ добромъ здоровьѣ, моя милая!
   Больше мистеръ Беккетъ не говоритъ ни слова, но продолжаетъ самымъ внимательнымъ образомъ глядѣть въ щелочку занавѣсокъ, пока не выносятъ изъ дому упрятанное въ тѣсный ящикъ хранилище благородныхъ тайнъ. Гдѣ-то онѣ теперь? Скрыты ли въ безмолвной груди покойника? Летятъ ли вслѣдъ, сопровождая его въ неожиданное странствіе?
   Процессія трогается и видъ, открывающійся изъ каретнаго окна, измѣняется; мистеръ Беккетъ располагается поудобнѣе и, чтобъ не терять времени, принимается изучать внутреннее устройство кареты, на тотъ случай, что и эти свѣдѣнія могутъ пожалуй когда нибудь пригодиться.
   Великъ контрастъ между мистеромъ Телькингорномъ, запрятаннымъ въ своемъ тѣсномъ экипажѣ, и мистеромъ Беккетомъ, притаившимся въ своей каретъ; между крошечной ранкой, погрузившей одного въ непробудный сонъ, котораго не можетъ нарушить даже тряска по камнямъ мостовой, и маленькимъ кровавымъ слѣдомъ, который наэлектризовалъ у другого каждый волосокъ на головѣ. Но обоимъ нѣтъ никакого дѣла до этого контраста и онъ не волнуетъ ни одного изъ нихъ.
   Мистеръ Беккетъ не намѣренъ ѣхать до самаго кладбища; когда наступаетъ удобная по его мнѣнію минута, онъ выскальзываетъ изъ кареты одному только ему извѣстнымъ способомъ и направляется къ дому сэра Ленстера Дэдлока.
   Въ настоящее время онъ почти живетъ тамъ; ему разрѣшено приходить и уходить, когда ему вздумается; его встрѣчаютъ какъ желаннаго гостя, за нимъ ухаживаютъ; онъ изучилъ весь домъ какъ свои пять пальцевъ и свободно разгуливаетъ въ атмосферѣ величественной таинственности.
   Мистеру Беккету не надо ни стучать, ни звонить, ему данъ ключъ и онъ можетъ приходить и уходить, когда вздумается.
   Когда онъ проходитъ переднюю, Меркурій докладываетъ:-- Еще письмо вамъ, мистеръ Беккетъ, недавно принесли съ почты, и вручаетъ ему пакетъ.
   -- Еще одно? гм!
   Если Меркурія и томитъ любопытство къ письмамъ, получаемыхъ мистеромъ Беккетомъ, то этотъ осторожный человѣкъ не таковскій, чтобъ удовлетворить такое праздное любопытство. Онъ смотритъ въ лицо Меркурію такъ, какъ будто это какой-то неодушевленный предметъ, удаленный на нѣсколько миль и который онъ желаетъ разсмотрѣть не торопясь и основательно.
   -- Нѣтъ ли у васъ съ собою табакерки? спрашиваетъ мистеръ Беккетъ.
   Къ несчастію Меркурій не нюхаетъ табаку.
   -- Не можете ли раздобыть мнѣ откуда нибудь щепотку табаку? Я буду вамъ очень благодаренъ. Все равно какого сорта -- исключительнаго пристрастія я ни къ одному не питаю. Благодарствуйте!
   Мистеръ Беккетъ не спѣша беретъ понюшку изъ табакерки, которую откуда-то добылъ ему Меркурій, втягиваетъ табакъ сперва одной ноздрей, потомъ другой, съ видомъ знатока, смакующаго удовольствіе, объявляетъ по зрѣломъ размышленіи, что табакъ великолѣпенъ, и уходитъ съ письмомъ въ рукѣ.
   Хотя мистеръ Беккетъ, идя по лѣстницѣ и входя въ маленькую комнату передъ библіотекой, имѣетъ видъ человѣка, который ежедневно получаетъ груды писемъ, однако на самомъ дѣлѣ большая корреспонденція вовсе не въ его привычкахъ. Онъ не охотникъ писать, самъ управляетъ перомъ точно той палочкой, которую постоянно носитъ съ собою въ карманѣ, чтобъ имѣть подъ рукой доказательство своей власти, и не совѣтуетъ вступать съ нимъ въ переписку, считая этотъ путь слишкомъ наивнымъ и прямолинейнымъ, а потому непригоднымъ для дѣлъ тонкаго свойства; къ тому же онъ неоднократно видѣлъ на своемъ вѣку, какъ компрометирующія письма выступали въ качествѣ уликъ, и привыкъ къ мысли, что надо быть молокососомъ, чтобъ писать письма. Изъ этого слѣдуетъ, что мистеръ Беккетъ не подерживаетъ правильной корреспонденціи; тѣмъ не менѣе за послѣдніе сутки онъ получилъ ровно шесть писемъ.
   -- Посмотримъ, тотъ ли почеркъ? говоритъ мистеръ Беккетъ, выкладывая письмо на столъ.-- Тѣже-ли два слова?
   Какія же это два слова?
   Мистеръ Беккетъ поворачиваетъ ключъ въ дверномъ замкѣ, развязываетъ шнурокъ, охватывающій черную записную книгу, книгу Судебъ для многихъ, вынимаетъ оттуда другое письмо и кладетъ рядомъ съ первымъ; въ обоихъ четко написано одно и то же: "леди Дэдлокъ".
   Прочитавъ письмо, мистеръ Беккетъ говори тѣ:
   -- Такъ-съ. Но я могъ бы заработать свои денежки и безъ этихъ анонимныхъ писемъ.
   Положивъ оба письма къ книгу Судебъ и снова обвязавъ ее шнуркомъ, мистеръ Беккетъ отпираетъ дверь и какъ разъ во время, потому что ему несутъ обѣдъ и графинъ хереса на подносѣ. Въ откровенной бесѣдѣ въ дружескомъ кругу мистеръ Беккетъ часто признается, что любить старый Остъ-Индскій хересъ больше всего на свѣтѣ; поэтому теперь онъ наливаетъ полный стаканъ и пьетъ, причмокивая губами. Вдругъ его осѣняетъ новая мысль.
   Онъ тихонько отворяетъ дверь въ библіотеку и заглядываетъ: библіотека пуста, огонь въ каминѣ медленно гаснетъ; окинувъ комнату бѣглымъ взглядомъ, мистеръ Беккетъ подходитъ къ столу, куда кладутъ обыкновенно всѣ получаемыя письма; и теперь тутъ лежитъ куча конвертовъ на имя сэра Лейетера. Мистеръ Беккетъ наклоняется надъ столомъ и разсматриваетъ адресы.
   -- Ни одного, написаннаго тѣмъ почеркомъ; имъ пишутъ только мнѣ. Завтра могу довести и это до свѣдѣнія сэра Лейстера.
   Вернувшись къ себѣ, мистеръ Беккетъ съ большимъ аппетитомъ оканчиваетъ обѣдъ и погружается въ послѣобѣденную дремоту, изъ которой его выводитъ приглашеніе пожаловать въ гостинную; послѣднее время сэръ Лейстеръ приглашаетъ его каждый вечеръ, чтобъ узнать, нѣтъ ли. чего новаго. Въ гостинной кромѣ сэра Лейстера присутствуютъ Волюмнія и разслабленный кузенъ, до крайности утомленный похоронами.
   Мистеръ Беккетъ кланяется совершенно различнымъ образомъ тремъ присутствующимъ особамъ: отвѣшиваетъ почтительный поклонъ-сэру Лейстеру, галантный Волюмніи, а разслабленному кузену киваетъ какъ старому знакомому, какъ бы говоря: "Вы одинъ изъ городскихъ львовъ и мы знаемъ другъ друга". Раздавъ такимъ образомъ каждому по образчику своего такта, мистеръ Беккетъ потираетъ руки.
   -- Не сообщите ли чего нибудь новенькаго, инспекторъ? спрашиваетъ сэръ Лейстеръ.-- Не желаете ли побесѣдовать со мною наединѣ?
   -- Еще не сегодня, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронеть.
   -- Мое время въ полномъ вашемъ распоряженіи въ интересахъ отмщенія за поруганное величіе законовъ, продолжаетъ баронетъ.
   Мистеръ Беккетъ кашляетъ и смотритъ на румяны и ожерелье Волюмніи такимъ взглядомъ, какъ будто почтительно ей докладываетъ: "могу васъ увѣрить -- вы прелестны, я видѣлъ сотню женщинъ, которыя въ ваши годы были на видъ куда хуже васъ".
   Прекрасная Волюмнія, которой вѣроятно вѣдомо могущественное дѣйствіе ея чаръ, отрывается отъ писанія записочекъ, долженствующихъ быть сложенными въ видѣ треугольныхъ шляпъ, и задумчиво поправляетъ жемчужное ожерелье. Мистеръ Беккетъ мысленно оцѣниваетъ жемчугъ и находитъ, что онъ такъ же далекъ отъ настоящаго, какъ сама Волюмнія отъ поэзіи въ своихъ записочкахъ.
   -- Заклинаю васъ, инспекторъ, продолжаетъ чрезвычайно выразительно сэръ Лейстеръ,-- употребить все ваше искусство для раскрытія этого ужаснаго злодѣянія; если я не успѣлъ еще попросить васъ объ этомъ, то пользуюсь настоящимъ случаемъ поправить это упущеніе. За деньгами не стойте, всѣ издержки я принимаю на себя; для преслѣдованія той цѣли, за которую вы взялись, я не остановлюсь ни передъ какой суммой.
   Въ благодарность за такую щедрость, мистеръ Беккетъ отвѣшиваетъ сэру Лейстеру вторичный поклонъ.
   Въ порывѣ благородныхъ чувствъ сэръ Лейстеръ прибавляетъ:
   -- Со времени этого чудовищнаго злодѣянія моя душа потрясена и наврядъ-ли когда нибудь оправится; но сегодня, послѣ того, какъ былъ преданъ землѣ прахъ этого вѣрнаго, ревностнаго, преданнаго слуги нашей фамиліи, она полна негодованіемъ.
   Голосъ сэра Лейстера дрожитъ, сѣдая голова трясется, на глазахъ слезы, лучшія его чувства затронуты.
   -- Торжественно объявляю, что пока преступленіе не будетъ раскрыто и преступникъ не получить должнаго возмездія, я считаю, что на моемъ имени, лежитъ пятно. Джентльменъ, посвятившій мнѣ часть своей жизни, джентльменъ, посвятившій мнѣ послѣдній день своей жизни, джентльменъ, который сидѣлъ за моимъ столомъ и спалъ подъ моей крышей, отправляется изъ моего дома къ себѣ и менѣе чѣмъ черезъ часъ убитъ. Я не берусь утверждать, что за нимъ не слѣдили отъ самаго моего дома, что его не подстерегли въ самомъ моемъ домѣ, что это преступленіе не было вызвано его сношеніями съ моимъ домомъ, которыя могли дать поводъ подозрѣвать у него большое состояніе и служили гораздо болѣе сильнымъ доказательствомъ въ пользу этого предположенія, чѣмъ его скромный образъ жизни. Если при помощи моего вліянія, моего положенія, моихъ средствъ, я не добьюсь открытія виновнаго, я буду считать себя не исполнившимъ долга, который мнѣ предписываетъ уваженіе къ памяти покойнаго, всегда исполнявшаго свой долгъ по отношенію ко мнѣ.
   Пока взволнованный баронетъ съ большимъ жаромъ произносилъ эту тираду, оглядываясь кругомъ, какъ будто держитъ рѣчь передъ огромнымъ собраніемъ, мистеръ Беккетъ смотритъ на него съ самымъ серьезнымъ видомъ и, какъ ни дерзко такое предположеніе, въ этой серьезности замѣтно что-то похожее на состраданіе.
   -- Сегодняшняя печальная церемонія, явившаяся поразительнымъ доказательствомъ уваженія, которое цвѣтъ англійскаго общества питалъ къ моему почившему другу (сэръ Лейстеръ дѣлаетъ удареніе на словѣ "другъ", ибо смерть сглаживаетъ всѣ различія), усугубила силу удара, нанесеннаго мнѣ этимъ ужаснымъ и дерзкимъ преступленіемъ. Если-бъ совершившій его былъ мой братъ, а не пощадилъ-бы даже его.
   Мистеръ Беккетъ смотритъ еще серьезнѣе. Волюмнія замѣчаетъ, что покойный былъ честнѣйшій и симпатичнѣйшій человѣкъ.
   -- Потеря такого человѣка конечно огромное лишеніе для васъ, миссъ, отвѣчаетъ мистеръ Беккетъ льстивымъ тономъ.-- Потеря его должна чувствоваться всѣми.
   Миссъ Волюмнія даетъ понять своимъ отвѣтомъ, что потрясеніе испытанное ея чувствительной душой, не изгладится до конца ея дней, что ея нервы навсегда разбиты и на устахъ ея никогда болѣе не заиграетъ улыбка. Тѣмъ временемъ она складываетъ въ видѣ треугольной шляпы записку, предназначенную въ Ватъ къ пугалообразному генералу которому она описываетъ печальное происшествіе, погрузившее ее въ меланхолію.
   Да, это ужасное потрясеніе для деликатной женской натуры, но современемъ оно изгладится, говоритъ мистеръ Беккетъ сочувственнымъ тономъ.
   Волюмнія непремѣнно желаетъ знать, какъ стоитъ дѣло: этотъ ужасный солдатъ уличенъ?-- кажется это такъ называется? Были у него соучастники, или какъ это тамъ зовется? И многое множество такихъ наивныхъ вопросовъ задаетъ она сыщику.
   -- Видите-ли, миссъ, отвѣчаетъ мистеръ Беккетъ, вращая, для большей убѣдительности, указательнымъ пальцемъ и по своей природной галантности едва не сказавъ вмѣсто "миссъ" -- "моя милѣйшая",-- не легко отвѣчать на эти вопросы въ настоящую минуту, именно въ настоящую минуту. Я занимаюсь этимъ дѣломъ, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, поутру, въ полдень и вечеромъ (въ виду важности разговора мистеръ Беккетъ привлекаетъ къ нему и баронета), но, по причинѣ выпитаго стакана хереса, не думаю, чтобъ могъ изложить его теперь съ надлежащею ясностью. Съ радостью отвѣтилъ-бы на ваши вопросы, миссъ, но долгъ мнѣ запрещаетъ. Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ будетъ вскорѣ извѣщенъ обо всемъ, что удалось открыть (мистеръ Беккетъ снова становится серьезенъ), надѣюсь къ его полному удовлетворенію.
   Разслабленный кузенъ выражаетъ надежду, что "какой нибудь бездѣ'никъ... будетъ казненъ... для п'имѣ'а".-- П'аво, нынче такъ-же т'удно попасть на висѣ'ицу, какъ по'учить мѣсто въ десять тысячъ въ годъ. Конечно... повѣсить для п'имѣ'а... ес'и даже и не того, кто виноватъ... все 'учше, чѣмъ никого не повѣсить...
   -- Вы знаете жизнь, сэръ! восклицаетъ съ восхищеніемъ мистеръ Беккетъ, подмигивая глазомъ и сгибая палецъ,-- вы можете подтвердить леди все, что я сказалъ. Вамъ не надо говорить, что разъ я получилъ инструкціи -- дѣло не стоитъ; вамъ доступно то, что не доступно для понимая дамы, особенно занимающей такое высокое положеніе въ обществѣ, какъ вы, миссъ! заканчиваетъ мистеръ Беккетъ, покраснѣвъ, такъ какъ опять едва удержался, чтобъ не сказать "милѣйшая".
   -- Инспекторъ вѣренъ своему долгу, Волюмнія, онъ совершенно правъ, замѣчаетъ сэръ Лейстеръ.
   -- Весьма счастливъ, удостоившись чести вашего одобрѣнія, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, Валюмнія, далеко не похвально задавать инспектору такіе вопросы. Онъ лучшій судья своихъ поступковъ, такъ какъ на немъ лежитъ отвѣтственность за нихъ. И не намъ, которые участвуемъ въ изданіи законовъ, не намъ вмѣшиваться и отклонять отъ пути долга тѣхъ, кто приводитъ ихъ въ исполненіе, или... тутъ сэръ Лейстеръ принимаетъ болѣе суровый тонъ, такъ какъ Валюмнія пыталась его прервать, прежде чѣмъ онъ закончилъ фразу:-- или тѣмъ, кто мститъ за ихъ поруганіе.
   Волюмнія съ величайшей почтительностью объясняетъ, что не простое любопытство, столь свойственное вообще легкомысленнымъ молодымъ дѣвушкамъ, побудило ее задать эти вопросы, а глубокое участіе и искреннее сожалѣніе, вызванныя въ ней смертью человѣка, потеря котораго оплакивается всѣми.
   -- Въ такомъ случаѣ вы должны-бы быть еще болѣе сдержаны.
   Мистеръ Беккетъ пользуется наступившей паузой и говоритъ:
   -- Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, съ вашего позволенія я могу сказать многоуважаемой леди -- разумѣется между нами,-- что я считаю это великолѣпное дѣло вполнѣ законченнымъ и надѣюсь добыть черезъ нѣсколько часовъ то немногое, чего еще недостаетъ для его полнаго выясненія.
   -- Очень радъ слышать, говоритъ сэръ Лейстеръ.-- Это дѣлаетъ вамъ большую честь.
   -- Надѣюсь, сэръ Лейстеръ Дэддокъ баронетъ, что если мнѣ это дѣло доставитъ честь, то вполнѣ удовлетворитъ и другихъ. Назвавъ его великолѣпнымъ, я разумѣется, миссъ, отнесся къ нему съ моей точки зрѣнія, продолжаетъ мистеръ Беккетъ, серьезно поглядывая на сэра Лейстера.-- Разсматриваемыя съ другой точки зрѣнія, эти дѣла всегда влекутъ за собою болѣе или менѣе непріятныя послѣдствія; намъ приходится, миссъ, открывать довольно необыкновенныя вещи, семейныя тайны, которыя вы, миссъ, сочли-бы совершенно невѣроятными.
   Слегка взвизгнувъ по своему обыкновенію, наивная Волюмнія не соглашается допустить возможность такого предположенія.
   -- Да, это бываетъ даже и въ почтенныхъ фамиліяхъ, въ благородныхъ фамиліяхъ, въ знаменитыхъ фамиліяхъ, говоритъ мистеръ Беккетъ, съ серьезнымъ видомъ поглядывая въ сторону сэра Лейстера.-- Я и раньше имѣлъ честь предлагать свои услуги знаменитымъ фамиліямъ, и вы не можете себѣ представить,-- то есть я хотѣлъ сказать,-- даже вы не можете себѣ представить (эти слова обращаются къ разслабленному кузену), какія вещи узнаешь о томъ, что тамъ происходить.
   Разслабленный кузенъ, который, изнемогая отъ скуки, занимается тѣмъ, что накидываетъ себѣ на голову диванныя подушки, отвѣчаетъ зѣвая какимъ-то мычаньемъ, долженствующимъ означать: "воображаю!"
   Сэръ Лейстеръ находить, чт;о пора отпустить инспектора, онъ произноситъ: "очень хорошо. Благодарствуйте", сопровождая эти слова величественнымъ мановеніемъ руки, которое, прекращая дальнѣйшія пренія, должно кромѣ того означать, что если знаменитыя фамиліи заводятъ непохвальныя привычки, то и должны принимать всѣ вытекающія отсюда послѣдствія.
   -- Не забывайте, инспекторъ, снисходительно добавляетъ онъ,-- что я въ полномъ вашемъ распоряженіи во всякую минуту.
   Мистеръ Беккетъ, по прежнему серьезный, спрашиваетъ, удобно-ли будетъ сэру Лейстеру удостоить его аудіенціи завтра поутру, въ случаѣ если дѣло подвинется впередъ, какъ онъ ожидаетъ.
   Сэръ Лейстеръ отвѣчаетъ: "къ вашимъ услугамъ, во всякое время".
   Мистеръ Беккетъ дѣлаетъ свои три поклона и удаляется, но вспомнивъ объ одномъ упущенномъ изъ виду обстоятельствѣ, благоразумно возвращается вспять и тихо спрашиваетъ сэра Лейстера:
   -- Могу я узнать, кто вывѣсилъ на лѣстницѣ объявленіе о наградѣ за поимку преступника?
   -- Его вывѣсили по моему приказанію, отвѣчаетъ сэръ Лейстеръ.
   -- Не сочтите, сэръ, слишкомъ большой смѣлостью съ моей стороны, если я позволю себѣ спросить: съ какою цѣлью вы это сдѣлали?
   -- Я выбралъ лѣстницу, какъ самое видное мѣсто. Я желалъ дать понять публикѣ, какъ велико совершенное злодѣяніе, какъ твердо мое рѣшеніе воздать за него должное возмездіе, какъ невозможно преступнику надѣяться избѣгнуть наказанія. Но если вы, инспекторъ, какъ болѣе меня знакомый съ дѣломъ, найдете какія нибудь возраженія...
   Мистеръ Беккетъ не можетъ представить никакихъ возраженій: разъ объявленіе выставлено, лучше его не снимать; отвѣсивъ свои три поклона, онъ удаляется и, запирая дверь, слышитъ легкій визгъ Волюмніи, предшествующій замѣчанію, что этотъ очаровательно-страшный мужчина -- совершенный Синяя Борода.
   По своей, общительности и умѣнью сходиться съ людьми всякаго званія, мистеръ Беккетъ останавливается въ передней у затопленнаго камина, гдѣ такъ тепло и уютно въ эти первые зимніе дни, и съ восхищеніемъ любуется Меркуріемъ.
   -- Я думаю въ васъ будетъ шесть футовъ и два дюйма? говоритъ мистеръ Беккетъ.
   -- Три.
   -- Неужели? У васъ такія широкія плечи, что вы кажетесь ниже; конечно, будь у васъ поджарыя ноги, было бы другое дѣло, но вы прекрасно сложены. Служили вы когда нибудь натурщикомъ для скульптора? спрашиваетъ мистеръ Беккетъ тономъ знатока, сопровождая свой вопросъ соотвѣтствующимъ взглядомъ и жестомъ.
   Нѣтъ Меркурій никогда не былъ натурщикомъ.
   -- Непремѣнно, непремѣнно побывайте. У меня есть другъ, довольно извѣстный скульпторъ королевской академіи, который хорошо заплатитъ за возможность воспроизвести изъ мрамора такія формы. Миледи, кажется, нѣтъ дома?
   -- Обѣдаетъ въ гостяхъ.
   -- Должно быть она каждый день выѣзжаетъ?
   -- Да.
   -- Нисколько не удивительно! Такая прекрасная, граціозная, изящная женщина такъ-же украшаетъ общество, какъ свѣжее лимонное дерево обѣденный столъ. Вашъ отецъ имѣлъ тотъ же родъ занятій, что и вы?
   Отвѣть отрицательный.
   -- А мой отецъ -- такъ тотъ, какъ и вы, служилъ по найму. Онъ былъ сперва пажомъ, потомъ перебывалъ въ выѣздныхъ, въ буфетчикахъ, въ дворецкихъ и наконецъ сдѣлался трактирщикомъ. Жилъ окруженный общимъ уваженіемъ и смерть его всѣми оплакивалась: на смертномъ одрѣ онъ говорилъ, что то время, когда онъ жилъ въ услуженіи, было самымъ лучшимъ временемъ его жизни; такъ оно и было. Вратъ у меня тоже живетъ въ услуженіи и зять тоже. Что, миледи хорошаго характера?
   Меркурій отвѣчаетъ:-- Пожаловаться нельзя.
   -- А! немного избалована, капризна? Боже мой, при такой красотѣ, это можно предвидѣть. Но вѣдь за это мы еще больше любимъ женщинъ, не правда-ли?
   Заложивъ руки въ карманы своихъ персиковыхъ панталонъ, симметрично разставивъ ноги, облеченныя въ шелковыя чулки, и принявъ видъ опытнаго сердцеѣда, Меркурій соглашается съ замѣчаніемъ мистера Беккета. Слышится стукъ колесъ, раздается оглушительный звонокъ.
   -- Это она! Легка на поминѣ! говоритъ мистеръ Беккетъ.
   Двери распахиваются и миледи проходитъ черезъ переднюю. Она все еще очень блѣдна, одѣта въ полутрауръ, два великолѣпныхъ браслета украшаютъ ея руки. Красота ли этихъ рукъ, или эти изящные браслеты привлекаютъ вниманіе мистера Беккета? Онъ впивается въ нихъ взглядомъ, побрякивая чѣмъ-то въ карманѣ, должно быть мелкой монетой.
   Миледи замѣчаетъ его издали и вопросительно взглядываетъ на другого Меркурія, который сопровождаетъ ее.
   -- Мистеръ Беккетъ, миледи.
   Мистеръ Беккетъ расшаркивается и выступаетъ впередъ, поводя по губамъ своимъ пальцемъ-чародѣемъ.
   -- Вы дожидаетесь аудіенціи у сэра Лейстера!
   -- Нѣтъ, миледи, я только что былъ у него.
   -- Вы хотите что нибудь сообщить мнѣ?
   -- Пока ничего, миледи,
   -- Открыли вы что нибудь новое?
   -- Немногое, миледи.
   Она обмѣнивается съ нимъ на ходу этими словами, проходитъ дальше, почти не замедляя шага и, едва касаясь ступенекъ лѣстницы, подымается на верхъ. Подойдя къ подножію лѣстницы, мистеръ Беккетъ смотритъ, какъ миледи всходитъ по тѣмъ ступенькамъ, но которымъ недавно старый джентльменъ сошелъ въ могилу: она проходитъ мимо грозныхъ группъ съ оружіемъ въ рукахъ, разставленныхъ по лѣстницѣ и повторяющихся на стѣнѣ въ видѣ зловѣщихъ тѣней; она проходить мимо печатнаго объявленія, на которое взглядываетъ мимоходомъ, и исчезаетъ изъ вида.
   -- Она въ самомъ дѣлѣ красавица, говоритъ мистеръ Беккетъ, вернувшись къ Меркурію.-- Хотя у нея болѣзненный видъ.
   Меркурій сообщаетъ ему, что миледи не крѣпкаго здоровья и часто страдаетъ головными болями.
   -- Неужели? какая жалость! Лучшее средство противъ головныхъ болей прогулки.
   -- Она пробовала это средство, замѣчаетъ Меркурій.-- Гуляетъ иногда часа по два, когда чувствуетъ себя плохо, иной разъ даже по вечерамъ.
   -- Вы навѣрное знаете, что въ васъ шесть футовъ три дюйма? извините, что прерву васъ на минуту.
   -- Навѣрно.
   -- Я просто не могу этому повѣрить, такъ вы пропорціонально сложены. Даже гвардейцы, хоть они и считаются красавцами, сравнительно съ вами просто медвѣди. Такъ она гуляетъ по вечерамъ, вѣроятно при лунномъ свѣтѣ? Да, при лунномъ свѣтѣ само собой разумѣется, само собой разумѣется, поддакиваетъ мистеръ Беккетъ не то вопросительно, не то утвердительно.-- А вы, я думаю, не имѣете привычки прогуливаться, вѣроятно некогда?
   -- Да, но кромѣ того Меркурій и не любитъ гулять, онъ предпочитаетъ кататься.
   -- Еще бы, какая разница! Она кажется ходила гулять въ тотъ самый вечеръ, о которомъ теперь столько говорятъ? говорить мистеръ Беккетъ, грѣя руки и съ удовольствіемъ поглядывая на яркое пламя.
   -- Ходила! я самъ провожалъ ее въ садъ, что насупротивъ.
   -- И оставили ее тамъ одну; я васъ тогда видѣлъ.
   -- Я васъ не видѣлъ, говоритъ Меркурій.
   -- Я торопился, потому что шелъ навѣстить больную тетку; она живетъ въ Чельси; ей девяносто лѣтъ, одинокая женщина, съ капитальцемъ. Да, я случайно проходилъ тогда мимо. Позвольте: который тогда былъ часъ? Кажется еще не было десяти.
   -- Половина десятаго.
   -- Правда, да, да, такъ. Если не ошибаюсь, миледи была закутана въ широкую черную мантилью съ длинной бахромой?
   -- Совершенно вѣрно.
   -- Да, да, конечно.
   Мистеру Беккету надо вернуться наверхъ, у него тамъ неоконченная работа, но прежде онъ долженъ пожать руку Меркурію въ благодарность за пріятный разговоръ и повторить свой совѣтъ, не вздумаетъ-ли онъ когда нибудь, когда у него выберется свободный получасикъ, подарить его, въ виду обоюдной выгоды, скульптору королевской академіи?
   

ГЛАВА XXIII.
Взрывъ мины.

   Освѣжившись сномъ, мистеръ Беккетъ встаетъ на слѣдующій день очень рано и готовится къ генеральному сраженію. Облекшись въ чистую рубашку и пригладивъ при помощи мокрой щетки,-- инструмента, употребляемаго имъ въ торжественныхъ случаяхъ, жидкіе клочки волосъ, которые еще уцѣлѣли на его головѣ послѣ жизни, посвященной суровому труду, мистеръ Беккетъ закладываетъ фундаментъ для будущихъ дѣйствій въ видѣ завтрака изъ двухъ бараньихъ котлетъ, яицъ, чаю, хлѣба съ масломъ, мармелада и прочаго въ соотвѣтствующихъ количествахъ. Подкрѣпивъ такимъ образомъ свои силы и окончивъ совѣщаніе очень тонкаго свойства, которое онъ держалъ со своимъ пальцемъ-чародѣемъ, мистеръ Беккетъ конфиденціально поручаетъ Меркурію "осторожно увѣдомить сэра Лейстера Дэдлока, что мистеръ Беккетъ готовъ къ его услугамъ всегда, когда ему будетъ угодно". Получивъ милостивый отвѣтъ, что сэръ Лейстеръ поспѣшитъ со своимъ туалетомъ и черезъ десять минутъ сойдетъ къ мистеру Беккету въ библіотеку, мистеръ Беккетъ отправляется въ указанный апартаментъ и становится передъ каминомъ, устремивъ взоръ въ пылающіе уголья и приложивъ къ подбородку свой волшебный палецъ.
   Мистеръ Беккетъ имѣетъ задумчивый видъ человѣка, на которомъ лежитъ важная обязанность, но онъ спокоенъ и увѣренъ въ себѣ; по выраженію лица, его можно принять за знаменитаго игрока въ вистъ, который играетъ на крупную ставку, напримѣръ въ сто гиней, и имѣетъ на рукахъ хорошія карты, но собирается мастерски розыграть игру, чтобъ не уронить своей высокой репутаціи. Ни волненія, ни безпокойства не замѣтно на лицѣ мистера Беккета при появленіи сэра Лейстера; онъ смотритъ на баронета, пока тотъ медленно подходитъ къ своему креслу, съ такимъ-же серьезнымъ выраженіемъ какъ вчера, и въ этой серьезности, какъ ни дерзко такое предположеніе, опять замѣтно что-то похожее на состраданіе.
   -- Весьма сожалѣю, инспекторъ, что заставилъ васъ ждать, но я всталъ сегодня нѣсколько позднѣе обыкновеннаго, ибо не совсѣмъ хорошо себя чувствую. Волненія послѣднихъ дней слишкомъ сильно на мнѣ отразились. Я подверженъ припадкамъ подагры (другому сэръ Лейстеръ не сказалъ бы этого, но, очевидно, отъ мистера Беккета ничего не скроешь), и настоящія обстоятельства вызвали такой припадокъ.
   Сэръ Лейстеръ съ трудомъ опускается въ кресло и морщится отъ боли; мистеръ Беккетъ подходитъ ближе и опирается рукой на столъ. Взглянувъ на сыщика, сэръ Лейстеръ говоритъ:
   -- Я не знаю, желали-ли вы бесѣдовать со мною наединѣ? Предоставляю это на ваше усмотрѣніе; если вы найдете нужнымъ бесѣдовать со мною наединѣ,-- я соглашаюсь и одобряю, въ противномъ случаѣ, такъ какъ миссъ Дэдлокъ интересовалась...
   -- Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, нашъ разговоръ требуетъ строжайшей тайны, говоритъ мистеръ Беккетъ, убѣдительно склонивъ голову на бокъ и приставивъ указательный палецъ къ уху въ видѣ серьги.-- Вы сейчасъ сами увидите, что тутъ необходима строжайшая тайна. Мнѣ всегда пріятно присутствіе леди, особенно такой высокопоставленной, какъ миссъ Дэдлокъ, но, не принимая въ разсчетъ своихъ личныхъ вкусовъ, я беру на себя смѣлость завѣрить васъ въ необходимости самой строжайшей тайны.
   -- Для меня-этого совершенно достаточно.
   -- Это до такой степени необходимо, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, что я попрошу у васъ позволенія запереть дверь на ключъ.
   Получивъ разрѣшеніе, мистеръ Беккетъ искусно и безъ всякаго шума выполняетъ эту предосторожность и, ставъ на колѣни, прилаживаетъ ключъ такъ, чтобъ заглянуть въ замочную скважину нельзя было.
   -- Вчера вечеромъ я докладывалъ вамъ, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, что мнѣ не достаетъ очень немногаго для окончательнаго пополненія дѣла; теперь я его пополнилъ и собралъ всѣ улики противъ лица, совершившаго преступленіе.
   -- Противъ солдата?
   -- Нѣтъ, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, нѣтъ.
   Сэръ Лейстеръ удивленъ. Онъ спрашиваетъ арестованъ ли преступникъ?
   Послѣ нѣкоторой паузы, мистеръ Беккетъ отвѣчаетъ:
   -- Преступленіе совершено женщиной.
   -- Праведное небо! задыхаясь восклицаетъ сэръ Лейстеръ, откидываясь на спинку кресла.
   -- Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ! начинаетъ мистеръ Беккетъ, стоя возлѣ баронета у стола и вращая своимъ указательнымъ пальцемъ,-- я долженъ приготовить васъ къ цѣлому ряду обстоятельствъ, которыя могутъ, осмѣлюсь даже сказать, должны потрясти васъ. Но, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, вы джентльменъ, а я знаю что такое джентльменъ, и къ чему способенъ джентльменъ. Джентльменъ смѣло и стойко выдерживаетъ ударъ, который его постигаетъ; нѣтъ такого потрясенія, которое джентльменъ не могъ бы мужественно перенести. Взять хоть бы васъ, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ. Если вамъ суждено вынести тяжелый ударъ, вы естественно, подумаете о фамиліи, которую носите; вы спросите себя, какъ перенесли бы такой ударъ ваши предки, начиная съ Юлія Цезаря (ужъ не заходя дальше въ глубь временъ), вы припомните десятки своихъ предковъ, которые перенесли бы его мужественно, и сами перенесете его мужественно, ради нихъ и ради чести своей фамиліи. Такъ вы будете разсуждать и такъ поступите, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ.
   Сэръ Лейстеръ сидитъ безпомощно откинувшись на спинку кресла, уцѣпившись руками за его ручки, и съ окаменѣлымъ лицомъ глядитъ на мистера Беккета.
   -- Приготовивъ васъ такимъ образомъ, я попрошу васъ ни на одну минуту не безпокоиться тѣмъ, что кое-что изъ вашихъ фамильныхъ тайнъ стало мнѣ извѣстно; я столько знаю о разныхъ особахъ высокаго и низкаго происхожденія, что однимъ свѣдѣніемъ больше, однимъ меньше -- ровно ничего не значитъ. Не думаю, чтобъ на жизненной аренѣ могло случиться такое движеніе, которое удивило-бы меня; нѣтъ ни одного, которое показалось-бы мнѣ страннымъ: я по опыту считаю всякое движеніе, если только оно въ дурномъ направленіи, весьма вѣроятнымъ. Вотъ почему я говорю вамъ, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ: не смущайтесь и не разстраивайтесь тѣмъ, что мнѣ извѣстно кое-что изъ вашихъ фамильныхъ дѣлъ.
   -- Благодарю васъ за эти приготовленія, отвѣчаетъ послѣ нѣкотораго молчанія сэръ Лейстеръ, не двинувъ ни однимъ мускуломъ,-- я вовсе не считаю ихъ необходимыми, но тѣмъ не менѣе они дѣлаютъ честь вашимъ добрымъ намѣреніямъ. Будьте такъ добры продолжайте и, пожалуйста сядьте, если это васъ не затруднитъ.
   Сэра Лейстера повидимому угнетаетъ тѣнь, падающая на него отъ фигуры мистера Беккета,
   Нѣтъ, это нисколько его не затруднитъ. Мистеръ Беккетъ садится и его тѣнь уменьшается.
   -- Послѣ этого краткаго предисловія, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, я приступаю къ дѣлу. Леди Дэдлокъ...
   Сэръ Лейстеръ приподымается, свирѣпо гладить на мистера Беккета, и тотъ, чтобъ смягчить гнѣвъ баронета, начинаетъ играть своимъ волшебнымъ пальцемъ...
   -- Леди Дэдлокъ предметъ всеобщаго восхищенія. Да, ея лордство -- предметъ всеобщаго восхищенія...
   -- Я предпочелъ-бы, инспекторъ, чтобъ имя миледи не произносилось при этомъ разговорѣ, сухо возражаетъ сэръ Лейстеръ.
   -- И я желалъ-бы этого, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, но это невозможно.
   -- Невозможно?
   Мистеръ Беккетъ рѣшительно качаетъ головой.
   -- Это совершенно невозможно. То, о чемъ я буду говорить, имѣетъ отношеніе къ ея лордству. Она есть ось, около которой все вращается.
   -- Инспекторъ, говоритъ сэръ Лейстеръ съ пылающимъ взоромъ и дрожащими губами,-- вы знаете, что предписываетъ вамъ долгъ; исполняйте свой долгъ, но берегитесь выходить за его предѣлы. Я не потерплю этого, я не допущу этого. Вы берете на себя отвѣтственность за то, что вводите въ этотъ разговоръ имя миледи; вы берете на себя отвѣтственность за эту смѣлость. Имя миледи принадлежитъ къ числу такихъ, съ которыми нельзя неосторожно шутить.
   -- Я говорю то, что я долженъ сказать, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, и ни слова больше.
   -- Надѣюсь, что вы сможете это доказать. Хорошо продолжайте, сэръ.
   Бросивъ взглядъ на пылающіе гнѣвомъ глаза, которые избѣгаютъ теперь встрѣтиться съ его глазами, на гнѣвную фигуру, которая дрожитъ съ головы до ногъ, хотя и усиливается казаться спокойной, мистеръ Беккетъ продолжаетъ тихимъ голосомъ:
   -- Мой долгъ сказать вамъ, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, что покойный мистеръ Телькингорнъ давно питалъ подозрѣнія на счетъ леди Дэдлокъ.
   -- Если-бы онъ осмѣлился заикнуться мнѣ о своихъ подозрѣніяхъ, чего онъ никогда не дѣлалъ,-- я убилъ-бы его собственными руками! восклицаетъ сэръ Лейстеръ, ударивъ по столу. Но въ самомъ разгарѣ своего гнѣва останавливается подъ пристальнымъ взоромъ хитрыхъ глазъ мистера Беккета, который медленно двигаетъ указательнымъ пальцемъ и терпѣливо, но вмѣстѣ съ тѣмъ самоувѣренно качаетъ головой.
   -- Покойный мистеръ Телькингорнъ былъ скрытенъ и непроницаемъ; я не берусь говорить о томъ, что было у него на умѣ вначалѣ, но я знаю изъ его собственныхъ устъ, что онъ давно уже подозрѣвалъ леди Дэдлокъ, прежде чѣмъ по ея волненію, при видѣ одного почерка, открылъ -- въ этомъ самомъ домѣ и въ вашемъ присутствіи, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ,-- существованіе одного человѣка, проживавшаго въ большой бѣдности, человѣка, который до вашего знакомства съ миледи, былъ ея любовникомъ и долженъ былъ жениться на ней,-- мистеръ Беккетъ останавливается и осторожно прибавляетъ:-- непремѣнно долженъ былъ на ней жениться. Изъ его собственныхъ устъ я знаю, что когда этотъ человѣкъ умеръ, мистеръ Телькингорнъ имѣлъ подозрѣнія, что леди Дэдлокъ потихоньку и одна одинешенька посѣтила жалкую лачугу, гдѣ жилъ этотъ несчастный, и ходила на его могилу. Я самъ удостовѣрился въ томъ, что леди Дэдлокъ дѣйствительно ходила туда, переодѣвшись въ платье своей служанки; я убѣдился въ этомъ собственными глазами и ушами, ибо мистеръ Телькингорнъ поручилъ мнѣ уличить ея лордство,-- извините за этотъ терминъ, который мы употребляемъ въ своей практикѣ,-- и я вполнѣ въ этомъ успѣлъ. Я свелъ въ Линкольнъ-Иннъ-Фильдсѣ на очную ставку эту служанку съ лицомъ, которое было провожатымъ миледи, и не осталось ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что она ходила туда переодѣвшись, безъ вѣдома служанки, въ ея платье. Я старался вчера немного подготовить васъ, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, къ этимъ непріятнымъ открытіямъ, говоря, что даже въ знаменитыхъ фамиліяхъ случаются иногда самыя странныя вещи. Я вполнѣ убѣжденъ, что покойный мистеръ Телькингорнъ до своего послѣдняго часа занимался разслѣдованіями этого дѣла, и что въ тотъ самый вечеръ у него былъ горячій разговоръ съ леди Дэдлокъ. Вамъ стоитъ только передать все это леди Дэдлокъ и спросить ея лордство, не ходила ли она послѣ того, какъ мистеръ Телькингорнъ ушелъ отъ васъ, для окончательнаго съ нимъ объясненія къ нему на квартиру въ широкой черной мантильѣ съ съ длинной бахромой.
   Сэръ Лейстеръ сидитъ недвижимо, какъ статуя, устремивъ взглядъ на страшный палецъ, который роется въ самыхъ завѣтныхъ тайникахъ его сердца.
   -- Передайте это ея лордству отъ меня, Беккета, инспектора тайной полиціи, и если она затруднится припомнить эти обстоятельства, скажите, что это безполезно, что инспектору Беккету извѣстны всѣ подробности: онъ знаетъ, что она встрѣтилась на лѣстницѣ съ солдатомъ -- вы его такъ зовете, хотя онъ давно вышелъ изъ военной службы; онъ знаетъ, что она замѣтила этого солдата. Долженъ ли я разсказывать обо всемъ подробно, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, чтобъ вы мнѣ повѣрили?
   Сэръ Лейстеръ сидитъ закрывъ лицо руками; стонъ вырывается изъ его груди, онъ проситъ мистера Беккета на минуту замолчать. Спустя нѣсколько времени онъ отымаетъ руки; его лицо по уступаетъ въ бѣлизнѣ его сѣдинамъ, но онъ сохраняетъ наружное спокойствіе и полное достоинства выраженіе, вызывающее невольное уваженіе въ мистерѣ Беккетѣ. Кромѣ обычной присущей баронету надменности, въ немъ замѣтна какая то странная одеревенѣлость и, когда послѣ нѣсколькихъ тщетныхъ попытокъ онъ начинаетъ говорить, то говоритъ медленно, невнятно и часто запинаясь. Однакожъ ему удается овладѣть собою настолько, чтобъ сказать, что онъ не понимаетъ, почему такой преданный и исполнительный джентльменъ, какъ покойный мистеръ Телькингорнъ, не довелъ до его свѣдѣнія это печальное, тягостное, непредвидѣнное, подавляющее, невѣроятное извѣстіе.
   -- За разъясненіемъ этого обстоятельства, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, тоже обратитесь къ ея лордству; спросите, справедливо ли то, что вамъ скажетъ Беккетъ, инспекторъ тайной полиціи. Вы узнаете,-- или я сильно ошибаюсь,-- что покойный мистеръ Телькингорнъ намѣревался сообщить вамъ все, когда настанетъ удобное по его мнѣнію время; я пойду дальше и скажу, что онъ далъ объ этомъ понять ея лордству. Быть можетъ онъ собирался открыть вамъ все въ то самое утро, когда я осматривалъ его трупъ! Вѣдь вы не знаете, что я буду дѣлать и говорить черезъ пять минутъ времени, и если бы я былъ сейчасъ убитъ, вы тоже могли бы удивляться, почему я не сдѣлалъ того или другого, не такъ ли?
   Правда. Сэръ Лейстеръ вынужденъ съ этимъ согласиться. Въ эту минуту оба слышать какой то шумъ и громкіе голоса въ передней. Мистеръ Беккетъ прислушивается, идетъ къ двери, тихо отпираетъ ее, снова прислушивается и, вернувшись на прежнее мѣсто, торопливо, хотя и сохраняя полное спокойствіе, шепчетъ баронету:
   -- Эта несчастная фамильная тайна, какъ я предвидѣлъ и боялся, получила огласку, -- смерть мистера Телькингорна случилась такъ внезапно; есть нѣкоторая вѣроятность затушить это дѣло, принявъ людей, которые теперь тамъ въ передней спорятъ съ вашими слугами. Ради чести фамиліи, угодно ли вамъ будетъ сохранять спокойствіе, пока я буду раздѣлываться съ этими людьми? Угодно ли вамъ будетъ отвѣчать однимъ наклоненіемъ головы, когда мнѣ придется спрашивать васъ?
   Сэръ Лейстеръ невнятно отвѣчаетъ:-- Дѣлайте, какъ будетъ лучше, инспекторъ.
   Мистеръ Беккетъ, многозначительно изогнувъ свой волшебный палецъ, съ поклономъ выскальзываетъ изъ комнаты и черезъ мгновеніе шумъ въ передней смолкаетъ. Спустя очень недолгое время, мистеръ Беккетъ опять появляется, предшествуя Меркурію и другому божеству въ пудрѣ и штанахъ персиковаго цвѣта, несущимъ кресло, въ которомъ сидитъ старикъ. Процессію замыкаютъ мужчина и двѣ женщины. Мистеръ Беккетъ очень предупредительно и любезно распоряжается установкой кресла, отпускаетъ обоихъ Меркуріевъ и опять замыкаетъ дверь. Сэръ Лейстеръ взираетъ ледянымъ взглядомъ на это дерзкое вторженіе въ предѣлы его святилища.
   -- Быть можетъ вы знаете меня, леди и джентльмены, начинаетъ мистеръ Беккетъ конфиденціальнымъ тономъ, -- я Беккетъ инспекторъ тайной полиціи, и вотъ доказательство моей власти (онъ вынимаетъ изъ кармана свой полицейскій жезлъ). Вы хотѣли видѣть сэра Лейстера Дэдлока баронета. Хорошо, онъ передъ вами, но помните далеко не всякій удостаивается этой чести. Вы старый джентльменъ, прозываетесь Смольвидомъ, это ваша фамилія, я хорошо знаю, что ваша фамилія Смольвидъ.
   -- И вы никогда не слышали о ней ничего дурного! кричитъ мистеръ Смольвидъ пронзительнымъ голосомъ.
   -- А знаете-ли вы за что убили поросенка? спокойно спрашиваетъ Беккетъ, глядя въ упоръ на стараго джентльмена.
   -- Нѣтъ.
   -- Его убили за то, что онъ пронзительно визжалъ. Не ставьте же себя въ такое положеніе. Развѣ вамъ часто приходится разговаривать съ глухими? прибавляетъ Беккетъ.
   -- Моя жена глуха, огрызается Смольвидъ.
   -- Причина уважительная, чтобъ повышать голосъ, говоря съ ней; но такъ какъ ея здѣсь нѣтъ, то не потрудитесь-ли вы понизить свой голосъ на одну или на двѣ октавы, чѣмъ и меня весьма обяжете и больше расположите всѣхъ въ свою пользу.-- Другой джентльменъ, кажется, проповѣдникъ?
   -- По имени Чедбендъ, вставляетъ мистеръ Смольвидъ, который теперь говоритъ уже гораздо тише.
   -- У меня былъ нѣкогда сослуживецъ, собратъ по ремеслу, носившій такую фамилію, говоритъ мистеръ Беккетъ, пожимая проповѣднику руку,-- поэтому мнѣ очень пріятно ее слышать. А это, безъ сомнѣнія, мистрисъ Чедбендъ?
   Мистеръ Смольвидъ представляетъ и другую даму:
   -- А вотъ это мистрисъ Снегсби.
   -- Жена поставщика канцелярскихъ принадлежностей, одного изъ моихъ друзей? Люблю его, какъ брата! Ну-съ, въ чемъ дѣло?
   Мистеръ Смольвидъ, нѣсколько опѣшившій отъ быстроты такого перехода, спрашиваетъ:
   -- Вы хотите знать, что привело насъ сюда?
   -- О, вы отлично знаете, что я хочу знать. Говорите то, что вы собирались сказать въ присутствіи сэра Лейстера Дэдлока баронета. Ну-съ?
   Мистеръ Смольвидъ манитъ рукою мистера Чедбенда и шепчется съ нимъ. Послѣ чего мистеръ Чедбендъ, у котораго на челѣ и на ладоняхъ рукъ обильна выступило масло, говоритъ:
   -- Хорошо, пусть вы первый,-- и отступаетъ на прежнее мѣсто.
   -- Я былъ кліентомъ и другомъ мистера Телькингорна, пищитъ мистеръ Смольвидъ, я имѣлъ съ нимъ дѣла. Я былъ полезенъ ему, а онъ мнѣ. Покойный Крукъ приходился мнѣ шуриномъ, онъ былъ единственный братъ старой сороки, то есть мистрисъ Смольвидъ. Я вступилъ во владѣніе имуществомъ Крука и осмотрѣлъ всѣ принадлежавшія ему бумаги и вещи. Я при себѣ велѣлъ перерыть все до послѣдней нитки, и вотъ нашлась связка писемъ, оставшихся послѣ умершаго жильца Крука; они были засунуты за полку, на которой спала леди Джэнъ,-- кошка Крука,-- онъ имѣлъ привычку все куда нибудь запрятывать. Мистеръ Телькингорнъ пожелалъ взять эти письма и взялъ, но сперва я самъ заглянулъ въ нихъ. Я человѣкъ дѣловой и потому пересмотрѣлъ всю связку; въ ней были письма любовницы умершаго жильца, она подписывалась Гонорія. Вѣдь это не совсѣмъ обыкновенное имячко! Гонорія! Нѣтъ ли въ этомъ домѣ леди, которая подписывается Гонорія? О, конечно, нѣтъ, конечно, нѣтъ! И не подписывается-ли она тѣмъ-же почеркомъ? О, нѣтъ, конечно, нѣтъ!
   Тутъ припадокъ кашля схватываетъ мистера Смольвида среди его тріумфа и его рѣчь прерывается восклицаніемъ:-- О, Боже милостивый! Я весь разбитъ!
   Подождавъ, пока онъ оправится, мистеръ Беккетъ спрашиваетъ:
   -- Когда же вы приступите къ тому, что имѣетъ какое-нибудь отношеніе къ присутствующему здѣсь сэру Лейстеру Дэдлоку баронету?
   -- Развѣ я не приступилъ уже? Развѣ все это не имѣетъ отношенія къ этому джентльмену? Развѣ капитанъ Гаудонъ, его навѣки любящая Гонорія и ихъ ребенокъ не относятся къ дѣлу? Ладно, въ такомъ случаѣ я желаю знать, куда дѣлись письма! Если это не касается сэра Лейстера Дэдлока, то касается меня; я хочу знать, гдѣ они; я не намѣренъ спокойно примириться съ ихъ исчезновеніемъ. Я отдалъ ихъ моему другу и повѣренному мистеру Телькингорну, а не какому-нибудь бродягѣ.
   -- Вѣдь онъ заплатилъ вамъ за нихъ, и хорошо заплатилъ, говоритъ мистеръ Беккетъ.
   -- Что такое? Я хочу знать, кто ихъ сцапалъ, и еще я хочу, мистеръ Беккетъ,-- и всѣ мы того же хотимъ,-- мы хотимъ, чтобъ было выказано болѣе усердія и расторопности въ розыскахъ убійцы мистера Телькингорна. Намъ извѣстно, кому было нужно и выгодно это убійство, и мы находимъ, что вы сдѣлали слишкомъ мало для выясненія дѣла. Если этотъ бродяга, Джоржъ, принималъ участіе, то лишь въ качествѣ сообщника, его науськали. Вы отлично понимаете, что я хочу сказать.
   -- А я скажу вамъ вотъ что, говоритъ мгновенно измѣнившій свое обращеніе мистеръ Беккетъ, подступая къ старику и сообщая своему пальцу чарующее могущество:-- будь я проклятъ, если потерплю, чтобъ путались въ мои дѣла, чтобъ мнѣ мѣшали и пытались опередить событія хоть на одну секунду! Вы хотите большаго усердія и расторопности? Вы этого хотите? Взгляните сюда на эту руку и скажите: неужели вы думаете, что я не знаю, когда именно настанетъ нужная минута протянуть ее и схватить убійцу?
   Такое страшное могущество видно въ этомъ человѣкѣ, что, несомнѣнно, его слова не могутъ быть пустою похвальбой; мистеръ Смольвидъ начинаетъ извиняться. Мистеръ Беккетъ, вполнѣ успокоившійся послѣ своей гнѣвной вспышки, прерываетъ его словами:
   -- Совѣтую вамъ выкинуть изъ головы это преступленіе, оно касается только меня. Вы заглядываете въ газеты? Меня не удивитъ, если въ скоромъ времени въ нихъ вы прочтете что-нибудь интересное, если только вы умѣете читать. Я знаю свое дѣло; вотъ все, что я имѣю вамъ сказать. Перейдемъ теперь къ другому. Вы хотите знать у кого письма? Я могу вамъ сказать, -- они у меня. Узнаете?
   Мистеръ Смольвидъ смотритъ алчными глазами на маленькую связку, извлеченную мистеромъ Беккетомъ изъ какихъ-то сокровенныхъ тайниковъ его сюртука, и удостовѣряетъ, что письма тѣ самыя.
   -- Что еще имѣете вы сказать? спрашиваетъ мистеръ Беккетъ.-- Только не разѣвайте такъ широко ротъ, потому что это вамъ не къ лицу.
   -- Мнѣ надо пятьсотъ фунтовъ.
   -- Вы хотите сказать пятьдесятъ? шутливо поправляетъ мистеръ Беккетъ.
   Нѣтъ, повидимому мистеръ Смольвидъ хотѣлъ сказать именно пятьсотъ.
   -- Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ поручилъ мнѣ обсудить эту сторону вопроса (сэръ Лейстеръ машинально киваетъ головой), хотя я не имѣю полномочій принимать какія-либо условія или давать обѣщанія. И вы хотиге, чтобъ я серьезно обсуждалъ такое нелѣпое требованіе? Пятьсотъ фунтовъ! Сто за глаза довольно. Не хотите-ли лучше сказать сто?
   Мистеру Смольвиду совершенно ясно, что лучше ему этого не говорить.
   -- Въ такомъ случаѣ послушаемъ, что скажетъ мистеръ Чедбендъ. Господи! Какъ давно я не слыхалъ о моемъ старинномъ сослуживцѣ съ этой фамиліей. Онъ былъ во всѣхъ отношеніяхъ самый умѣренный человѣкъ, какого я когда-либо встрѣчалъ!
   По этому приглашенію мистеръ Чедбендъ, улыбнувшись своей жирной улыбкой и растеревъ масло между ладонями, выступаетъ впередъ и произноситъ слѣдующее:
   -- Друзья мои, мы, -- сирѣчь Рахиль, моя жена, и я,-- находимся нынѣ во дворцахъ богачей и вельможъ. Почему же находимся мы нынѣ во дворцахъ богачей и вельможъ? Потому-ли, что насъ пригласили? Потому-ли, что мы званы пировать и веселиться, играть на лютняхъ и участвовать въ пляскахъ вмѣстѣ съ ними? Нѣтъ. Зачѣмъ же мы здѣсь, друзья мои? Потому-ли, что мы обладаемъ преступной тайной и явились сюда требовать хлѣба, вина и елея, или, что одно и то же, динаріевъ для пріобрѣтенія оныхъ? Да, это весьма вѣроятно, друзья мои.
   Мистеръ Беккетъ, внимательно его слушавшій, говоритъ:
   -- Вы человѣкъ дѣловой и поэтому совершенно правильно охарактеризовали цѣль вашего посѣщенія. Вы изволили сказать правду, нельзя выразиться яснѣе.
   -- Въ такомъ случаѣ, братъ мой, дозвольте намъ въ духѣ любви продолжать начатое, говоритъ мистеръ Чедбендъ съ хитрымъ выраженіемъ въ глазахъ.-- Приблизься, Рахиль, жена моя!
   Мистрисъ Чедбендъ приближается чрезвычайно охотно, оттѣсняетъ мужа на задній планъ и съ жесткой улыбкой становится передъ мистеромъ Беккетомъ.
   -- Если вы хотите знать, что мы знаемъ, я вамъ скажу, говоритъ она.-- На моихъ рукахъ росла миссъ Гаудонъ, дочь ея лордства. Я была въ услуженіи у сестры ея лордства; возмущенная позоромъ, который ея лордство навлекла на нее, она увѣрила ея лордство, что ребенокъ умеръ при самомъ рожденіи,-- дѣйствительно онъ былъ очень близокъ къ этому, -- но на самомъ дѣлѣ дочь ея лордства жива и я ее знаю.
   Мистрисъ Чедбендъ, сильно подчеркивавшая слова "ея лордства", складываетъ руки съ ядовитой усмѣшкой и смотритъ въ упоръ на мистера Беккета.
   -- Долженъ-ли я заключить, что вы желаете получить двадцатифунтовый билетъ, или какой-нибудь подарокъ въ эту цѣпу?
   Мистрисъ Чедбендъ только смѣется въ отвѣтъ и презрительно спрашиваетъ, отчего ой не "предлагаютъ" двадцать пенсовъ?
   -- Теперь слово за вами, почтенная супруга моего друга, поставщика писчебумажныхъ принадлежностей, говоритъ мистеръ Беккетъ, маня пальцемъ мистрисъ Снегсби.-- Съ какою цѣлью пожаловали вы, сударыня?
   Слезы и причитанія мистрисъ Снегсби сперва мѣшаютъ изложенію цѣли ея визита, по постепенно выясняется, что она оскорбленная и угнетенная женщина, обманутая и покинутая мужемъ, который окружилъ себя таинственностью; что единственнымъ ея утѣшеніемъ въ скорбяхъ было сочувствіе покойнаго мистера Телькингорна, онъ выказывалъ ей столько участія, случайно являясь въ Куксъ-Кортъ во время отсутствія ея вѣроломнаго мужа, что она привыкла дѣлиться съ винъ своимъ горемъ. За исключеніемъ ея присутствующихъ друзей, кажется всѣ въ заговорѣ противъ нея: мистеръ Гуппи, клеркъ Кенджа и Карбоя, который былъ сперва откровененъ и привѣтливъ какъ ясный полдень, сталъ скрытенъ и мраченъ какъ темная полночь, безъ сомнѣнія по наущенію и по проискамъ мистера Снегсби; изъ того же источника вытекаетъ и перемѣна въ мистерѣ Упилѣ, пріятелѣ мистера Гуппи, таинственно проживавшемъ въ Куксъ-Кортѣ. Вотъ и Крукъ, и Немвродъ, и Джо, всѣ трое уже умершіе, были тоже "въ заговорѣ"; какъ они въ немъ участвовали, мистрисъ Снегсби и" объясняетъ, но твердо знаетъ, что Джо -- сынъ мистера Снегсби,-- "знаетъ такъ-же вѣрно, какъ еслибъ это. объявилъ гласъ трубный". Она слѣдила за мужемъ, когда тотъ ходилъ навѣщать мальчика въ послѣдній разъ: зачѣмъ-бы ему ходить, если-бъ мальчикъ не былъ его сыномъ?
   Въ послѣднее время ея единственнымъ занятіемъ было слѣдить потихоньку за мистеромъ Снегсби и совокуплять во едино всѣ подозрительныя обстоятельства. О! какъ много было этихъ подозрительныхъ обстоятельствъ! Преслѣдуя ночью и днемъ свою цѣль -- вывести на свѣжую воду вѣроломство мужа, она свела мистера Телькингорна съ Чедбендами, повѣдала ему о перемѣнѣ, которую замѣтила въ мистерѣ Гуппи, и такимъ образомъ случайно помогла раскрыть обстоятельства, о которыхъ только что слышали присутствующіе, но это было сдѣлано ею лишь между прочимъ, главная же ея цѣль -- добиться полнаго изобличенія мистера Снегсби и расторженія ихъ брака.
   Все это мистрисъ Снегсби явилась засвидѣтельствовать какъ оскорбленная женщина, какъ другъ мистрисъ Чедбендъ, какъ послѣдовательница мистера Чедбенда, какъ несчастная личность, оплакивающая покойнаго мистера Телькингорна; обо всемъ этомъ она сообщаетъ по секрету, очень неясно и сбивчиво, не имѣя никакой корыстной цѣли, плана или проекта, кромѣ того, о которомъ уже было упомянуто, и напускаетъ всѣмъ въ глаза тучи пыли, которая всюду сопутствуетъ несчастной жертвѣ, сопровождая непрестанную работу этой вѣтряной мельницы, перемалывающей супружескую ревность.
   Пока это вступленіе подвигается по маленьку впередъ,-- на что требуется довольно продолжительное время,-- мистеръ Беккетъ, съ одного взгляда оцѣнившій прозрачность уксуснаго краснорѣчія мистрисъ Снегсби, совѣщается съ своимъ волшебнымъ пальцемъ и устремляетъ всю силу своей проницательности на господъ Чедбендовъ и Смольвида. Сэръ Лейстеръ замкнутъ въ прежнюю оболочку и сохраняетъ полную неподвижность, и только изрѣдка взглядываетъ на мистера Беккета, какъ на свою послѣднюю опору.
   -- Хорошо, теперь я васъ понимаю, говоритъ мистеръ Беккетъ женѣ коммиссіонера,-- такъ какъ сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ поручилъ мнѣ заняться этимъ дѣльцемъ (сэръ Лейстеръ опять машинально киваетъ головой), то я постараюсь теперь въ него вникнуть. Не стану намекать на преступное соглашеніе съ цѣлью вымогательства денегъ, ибо всѣ мы люди благовоспитанные и наше общее желаніе устроить дѣло наипріятнѣйшимъ образомъ; но вотъ чему я не могу не удивляться: тому шуму, который вы подняли въ передней. Вѣдь этотъ шумъ только вреденъ вашимъ интересамъ, такъ по крайней мѣрѣ смотрю я.
   -- Мы хотѣли войти, оправдывается мистеръ Смольвидъ.
   -- Разумѣется вы хотѣли войти, весело соглашается мистеръ Беккетъ,-- но любопытно, какъ человѣкъ вашихъ лѣтъ,-- возрастъ, который, замѣтьте, я считаю почтеннымъ,-- какъ человѣкъ съ такимъ умомъ,-- безъ сомнѣнія очень изощреннымъ,-- какъ человѣкъ, лишенный употребленія ногъ,-- обстоятельство, вызвавшее столько хлопотъ для водворенія васъ на это мѣсто,-- какъ такой человѣкъ не принялъ въ соображеніе что дѣло, подобное настоящему, требуетъ строжайшей тайны иначе оно не дастъ ему ни гроша. А вы поддались раздраженію и потеряли почву изъ подъ ногъ! заканчиваетъ мистер, Беккетъ тономъ дружескаго увѣщанія.
   -- Я только говорилъ, что не уйду, пока обо мнѣ не доложатъ сэру Лейстеру Дэдлоку, возражаетъ мистеръ Смольвидъ.
   -- Вотъ то-то и есть! Тутъ-то вы и поддались раздраженію; въ другой разъ вы постарайтесь быть осторожнѣе и это поможетъ вамъ заработать малую толику деньжонекъ. Не позвонить-ли, чтобъ васъ снесли внизъ?
   -- Когда же мы услышимъ что нибудь полезнѣе пустой болтовни? грозно спрашиваетъ мистрисъ Чедбендъ.
   -- Вотъ истая женщина! Прекрасный полъ всегда любопытенъ! любезно замѣчаетъ мистеръ Беккетъ.-- Завтра или послѣ завтра я буду имѣть удовольствіе пригласить васъ, не забуду* и мистера Смольвида съ его просьбой о ста фунтахъ.
   -- О пятистахъ фунтахъ! восклицаетъ мистеръ Смольвидъ.
   -- Номинально пусть будетъ пятьсотъ, говоритъ мистеръ Беккетъ, протягивая руку къ колокольчику.-- А пока могу-ли я пожелать вамъ добраго утра отъ себя и отъ имени хозяина этого дома? спрашиваетъ онъ вкрадчивымъ голосомъ.
   Ни у кого не хватаетъ смѣлости противорѣчить, и почтенная компанія удаляется въ томъ-же порядкѣ, какъ пришла. Мистеръ Беккетъ провожаетъ ее до дверей и, вернувшись говоритъ серьезнымъ дѣловымъ тономъ.
   -- Вамъ рѣшать, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, купить-ли молчаніе этихъ людей; съ своей стороны я-бы посовѣтовалъ, и полагаю, что его можно купить очень дешево. Вы видѣли, какъ и та и другая сторона эксплуатировали въ свою пользу этотъ маринованный огурецъ, мистрисъ Снегсби; она не имѣетъ никакого представленія о томъ, сколько вреда принесла, собравъ воедино всѣ разрозненные концы. Покойный мистеръ Телькингорнъ держалъ въ рукахъ всѣхъ этихъ людей и умѣлъ управлять ими, но съ тѣхъ поръ, какъ его вынесли ногами впередъ, они не чувствуютъ надъ собою узды и тянутъ каждый въ свою сторону. Такъ ведется на свѣтѣ: Кошки нѣтъ, мышамъ раздолье.-- Ледъ сломается -- воды бѣгутъ. Теперь у насъ на очереди та особа, которую надлежитъ арестовать.
   Сэръ Лейстеръ какъ будто просыпается, хотя глаза его были все время широко раскрыты, и напряженно слѣдитъ глазами за мистеромъ Беккетомъ, который смотритъ на часы.
   -- Особа, которую надлежитъ арестовать, находится теперь въ этомъ домѣ, продолжаетъ мистеръ Беккетъ; (онъ бодръ духомъ, его рука не дрожитъ, когда онъ прячетъ часы),-- я арестую ее въ вашемъ присутствіи, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, но не говорите ни слова, не шевелитесь; все произойдетъ тихо, безъ малѣйшаго шума. Сегодня вечеромъ, если вамъ будетъ угодно, я зайду, чтобъ узнать ваши желанія относительно несчастной фамильной тайны, и постараюсь придумать лучшій способъ, чтобъ избѣжать огласки. Не волнуйтесь, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, по поводу ареста, который сейчасъ воспослѣдуетъ. Вы увидите, какъ просто это дѣло съ начала до конца.
   Мистеръ Беккетъ звонить, шепчетъ Меркурію какое-то коротенькое приказаніе и, сложивъ руки на груди, становится за дверью.
   По прошествіи одной или двухъ минуть дверь медленно растворяется и входитъ француженка,-- mademoiselle Гортензія. Въ ту-же минуту мистеръ Беккетъ захлопываетъ дверь и прислоняется къ ней спиной; mademoiselle Гортензія оглядывается и замѣчаетъ сэра Лейстера Дэдлока.
   -- Извините, мнѣ сказали, что въ комнатѣ нѣтъ никого, бормочетъ она и поворачивается къ двери.
   Тутъ она лицомъ къ лицу встрѣчается съ мистеромъ Беккетомъ; она смертельно блѣднѣетъ, лицо ея судорожно передергивается.
   -- Это моя жилица, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, говорить мистеръ Беккетъ, кивая на нее.-- Эта иностранка уже нѣсколько времени живетъ у меня.
   -- Какое-жъ до этого дѣло сэру Лейстеру, мой ангелъ? спрашиваетъ шутливымъ тономъ mademoiselle.
   -- Мы сейчасъ увидимъ какое ему до этого дѣло, отвѣчаетъ мистеръ Беккетъ.
   Mademoiselle Гортензія смотритъ на него грозно нахмурившись, потомъ презрительно улыбается.
   -- Что за таинственность! Не пьяны-ли вы?
   -- Совершенно трезвъ, мой ангелъ.
   -- Я пришла въ этотъ отвратительный домъ вмѣстѣ съ вашей женой; нѣсколько минутъ тому назадъ она оставила меня одну, и мнѣ сказали, что она зоветъ меня сюда. Я прихожу, оказывается ее здѣсь нѣтъ. Съ какою цѣлью вы вздумали меня дурачить?
   Mademoiselle стоить спокойно, скрестивъ на груди руки, но въ ея смуглой щекѣ что-то дергается, точно пружина въ часахъ.
   Мистеръ Беккетъ вмѣсто отвѣта только грозить ей пальцемъ.
   -- Ахъ, Богъ мой, -- да вы просто слабоумный идіоты кричитъ mademoiselle и, закинувъ голову назадъ, заливается смѣхомъ.-- Пропустите меня, толстый кабанъ!
   Она топаетъ ногой и дѣлаетъ угрожающій жесть.
   -- Нѣтъ, mademoiselle, вы пойдете и сядете на тотъ диванъ! холодно и рѣшительно говоритъ мистеръ Беккетъ.
   -- Не сяду! отвѣчаетъ mademoiselle Гортензія, неистово потрясая головой.
   -- Mademoiselle, вы сядете на тотъ диванъ, повторяетъ мистеръ Беккетъ, стоя неподвижно и только шевеля пальцемъ.
   -- Зачѣмъ?
   -- Затѣмъ, что я васъ арестую, какъ обвиняемую въ убійствѣ, нѣтъ надобности говорить вамъ въ какомъ. Но я хочу быть вѣжливымъ, если только обстоятельства это позволятъ, съ представительницей прекраснаго пола, а тѣмъ болѣе съ иностранкой. Если это окажется невозможнымъ, я буду вынужденъ обойтись съ вами сурово, а за этими стѣнами найдутся люди, которые обойдутся съ вами еще суровѣе; поэтому, въ качествѣ друга, совѣтую вамъ поторопиться сѣсть на тотъ диванъ.
   Mademoiselle покоряется, пружинка въ щекѣ ея дергается еще быстрѣе и сильнѣе; она шепчетъ сдавленнымъ голосомъ:-- Вы дьяволъ.
   -- Такъ-то лучше! одобрительно говоритъ мистеръ Беккетъ.-- Впрочемъ нельзя было и ожидать иного образа дѣйствія отъ молодой иностранки съ вашимъ умомъ. Теперь я вамъ дамъ слѣдующій совѣть: не говорите слишкомъ много; вы не ожидали, что вамъ придется здѣсь разговаривать, постарайтесь держать свой язычекъ на привязи. Короче, чѣмъ меньше вы будете, парле", тѣмъ лучше, понимаете? заканчиваетъ мистеръ Беккетъ, прибѣгая изъ любезности къ французскому языку.
   Черные глаза француженки мечутъ молніи, ротъ ея оскалился, какъ у тигрицы; она сидитъ, вытянувшись въ струнку, стиснувъ руки и крѣпко упершись ногами въ полъ. Судя по ея виду, всякій подумалъ-бы, что она бормочетъ про себя проклятія мистеру Беккету.
   -- Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, начинаетъ мистеръ Беккетъ, и съ этой минуты палецъ-чародѣй ни на секунду не остается въ покоѣ,-- эта француженка, моя жилица, была въ услуженіи у ея лордства въ ту эпоху, о которой я вамъ говорилъ. Будучи необыкновенно запальчиваго нрава, она и раньше была раздражена противъ ея лордства; когда-же ее разсчитали...
   Ложь! Я сама потребовала разсчета! кричитъ mademoiselle Гортензія.
   -- Отчего же вы не слѣдуете моему совѣту? спрашиваетъ ее мистеръ Беккетъ жалобнымъ, почти умоляющимъ тономъ,-- меня удивляетъ, что вы такъ неблагоразумно себя компрометируете!-- поймите, всякое сказанное вами слово обратится противъ васъ. Не обращайте вниманія на мои слова до тѣхъ поръ, пока отъ васъ не потребуютъ показаній. Я не къ вамъ обращаюсь.
   -- Разсчитали! яростно кричитъ mademoiselle.-- Ея лордство! Хороша она, нечего сказать! Да я бы погубила свою репутацію, оставшись у такой позорной женщины, какъ ея лордство!
   -- Честное слово, я вамъ удивляюсь! увѣщеваетъ ее мистеръ Беккетъ.-- Я думалъ, что французы очень вѣжливая нація, въ самомъ дѣлѣ думалъ, и вдругъ слышу, что француженка произноситъ подобныя слова въ присутствіи сэра Лейстера Дэдлока баронета.
   -- Онъ. обманутый дуракъ! кричитъ mademoiselle.-- Я плюю на него, на его домъ, на его имя!-- и за каждымъ словомъ она йлюеть на коверъ.-- О, небо! Онъ -- великій человѣкъ! Неподражаемо!
   Сэръ-Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, говоритъ сыщикъ,-- эта дерзкая иностранка съ такимъ же упрямствомъ забрала себѣ въ голову, что она имѣетъ право требовать покровительства покойнаго мистера Телькингорна, потому только, что принимала участіе въ томъ дѣлѣ, о которомъ я вамъ говорилъ, хотя ей было щедро заплачено за безпокойство и потерю времени.
   -- Ложь! Я швырнула ему его деньги!
   -- Если вы будете "парле", послѣдствія падутъ на васъ, замѣчаетъ мистеръ Беккетъ въ скобкахъ.-- Я не могу положительно утверждать, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, поселилась ли въ моемъ домѣ эта особа нарочно, чтобъ отвести мнѣ глаза, и было ли уже преступленіе задумано ею тогда, но несомнѣнно одно: съ тѣхъ поръ, какъ она сдѣлалась моей жилицей, она "тала бродить около квартиры покойнаго мистера Телькингорна съ намѣреніемъ надоѣдать ему и точно такъ же преслѣдовала одного несчастнаго коммиссіонера, котораго запугала чуть не до полусмерти.
   -- Ложь! все ложь!
   -- Убійство было совершено, и вамъ, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, извѣстны сопровождавшія его обстоятельства. Теперь я прошу у васъ на нѣкоторое время усиленнаго вниманія. Я былъ вызванъ и дѣло поручили мнѣ; я осмотрѣлъ трупъ, квартиру, бумаги и все остальное. На основаніи свѣдѣній, полученныхъ мною отъ одного клерка, жившаго въ томъ же домѣ, я арестовалъ Джоржа, такъ какъ его видѣли у дома въ тотъ самый вечеръ и около того часа, когда было совершено убійство; кромѣ того, по показаніямъ свидѣтелей, нѣсколько разъ слышали, какъ Джоржъ бранилъ покойнаго и грозилъ ему. Если вы спросите меня, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ, считалъ ли я Джоржа убійцей съ самаго начала, я чистосердечно отвѣчу вамъ: Нѣтъ, не считалъ. Но, тѣмъ не менѣе, это было возможно, а такъ какъ противъ него были достаточно сильныя улики, то мой долгъ былъ арестовать его и заключить въ тюрьму. Теперь замѣчайте!
   Тутъ мистеръ Беккетъ приходитъ въ нѣсколько возбужденное состояніе, насколько это для него возможно, наклоняется впередъ и таинственнымъ мановеніемъ указательнаго пальца приготовляетъ къ тому, что теперь воспослѣдуетъ; mademoiselle Гортензія, мрачно нахмурившись, пристально глядитъ на него и крѣпко сжимаетъ свои пересохшія губы.
   -- Вернувшись домой послѣ ареста Джоржа, я засталъ эту молодую особу за ужиномъ съ моей женой. Съ первой минуты своего появленія въ нашемъ домѣ жилица выказала сильную любовь къ мистрисъ Беккетъ, но въ этотъ вечеръ она была особенно любезна, даже пересаливала. Точно такъ-же пересаливала она и въ изъявленіяхъ своего уваженія и всего такого къ незабвенной памяти покойному мистеру Телькингорну. Я сидѣлъ напротивъ и, какъ увидѣлъ ее съ ножомъ въ рукѣ, клянусь Богомъ! мнѣ тогда же блеснула мысль: это ея дѣло!
   Mademoiselle едва слышно шепчетъ сквозь зубы:
   -- Вы дьяволъ!
   -- Теперь вопросъ: гдѣ же она была въ вечеръ убійства? Она была въ театрѣ,-- въ самомъ дѣлѣ была, какъ я послѣ въ томъ убѣдился,-- и до убійства, и послѣ него. Зная, что я имѣю дѣло съ ловкой пройдохой и что уличить ее будетъ очень трудно, я придумалъ для нея ловушку такую, какой еще никогда не придумывалъ, и пошелъ на такой рискъ, на какой никогда еще не шелъ. Пока мы бесѣдовали за ужиномъ, я обдумалъ планъ дѣйствій. Когда же мы разошлись и улеглись спать, я, зная какъ малъ нашъ домъ и какъ тонокъ слухъ у этой особы, заткнулъ простыней ротъ мистрисъ Беккетъ, чтобъ у нея не вырвалось отъ удивленія какого-нибудь неосторожнаго восклицанія и разсказалъ ей въ чемъ дѣло.-- Милая моя, старайтесь не возвращаться къ прежнему, иначе я свяжу вамъ ножки.
   Прервавъ такимъ образомъ свою рѣчь, мистеръ Беккетъ безшумно приближается къ Гортензіи и кладетъ ей на плечо свою тяжелую руку.
   -- Что вамъ отъ меня нужно? спрашиваетъ она.
   -- Перестаньте думать о томъ, чтобъ выскочить изъ окна, отвѣчаетъ мистеръ Беккетъ, убѣдительно вращая пальцемъ.-- Вотъ что мнѣ нужно. Ну-съ, возьмите мою руку, я сяду подлѣ васъ, чтобъ вамъ было ловчѣе. Возьмите же мою руку. Вы знаете, что я человѣкъ женатый; вы знакомы съ моей женой, поэтому вы смѣло можете взять мою руку.
   Болѣзненный стонъ вырывается изъ пересохшихъ губъ Гортензіи; она борется съ собой, но уступаетъ.
   -- Ну, теперь опять все въ порядкѣ. Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, настоящее дѣло никогда не могло бы быть приведено къ настоящему положенію, если-бъ не мистриссъ Беккетъ,-- рѣдкая женщина, какихъ одна на тысячу, какое! одна на сто тысячъ! Съ тѣхъ, какъ я поручилъ ей эту молодую особу, моя нога не была больше въ моемъ домѣ, хотя впрочемъ, я поддерживалъ сношенія съ мистрисъ Беккетъ, посылая ей, когда было нужно, записки въ молокѣ и въ хлѣбѣ. Слова, сказанныя мной, когда я заткнулъ ей ротъ простыней, были слѣдующія: "Моя милая, берешься ли ты постоянно поддерживать въ нашей жилицѣ увѣренность, что мои подозрѣнія направлены противъ Джоржа, прочивъ другого, противъ третьяго? Берешься ли ты безъ устали подстерегать ее день и ночь? Берешься ли ты сказать: мнѣ будетъ извѣстенъ каждый ея шагъ; она, не подозрѣвая того, будетъ моей плѣнницей; ей также не удастся ускользнуть изъ моихъ рукъ, какъ не удастся избѣжать смерти; ея жизнь будетъ моей жизнью, ея душа моей душой, пока я не уличу ее въ томъ, что это она совершила убійство. Берешься-ли ты это сказать?" Мистрисъ Беккетъ отвѣчала мнѣ, на сколько ей позволяла простыня: "Беккетъ, я берусь!" И сообразно съ этимъ она начала дѣйствовать и дѣйствовала блистательно!
   -- Ложь, все ложь! прерываетъ! его mademoiselle.
   -- Посудите сами, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, оправдались ли мои разсчеты: былъ ли я правъ, когда разсчиталъ, что эта пылкая молодая особа опять пересолитъ и въ другихъ отношеніяхъ? Да, я былъ правъ. Какъ вы думаете, что она пыталась сдѣлать? Пожалуйста не принимайте этого близко къ сердцу. Она пыталась свалить это убійство на ея лордство!
   Сэръ Лейстеръ приподымается, но шатаясь падаетъ опять въ кресло.
   -- Въ этомъ намѣреніи ее поощрило то обстоятельство, что, какъ ей было извѣстно, я безвыходно находился въ вашемъ домѣ; я дѣлалъ это нарочно. Откройте теперь эту записную книжку, которую я позволяю себѣ бросить вамъ, и загляните въ письма, которыя я получилъ; въ каждомъ всего только два слова: "Леди Дэдлокъ". Раскройте одно, адресованное вамъ,-- я его перехватилъ сегодня утромъ -- вы въ немъ прочтете: "Леди Дэдлокъ убійца". На меня эти письма сыпались градомъ. Что вы скажете, узнавъ, что мистрисъ Беккетъ подсмотрѣла, какъ эта молодая особа писала эти письма? Что вы скажете о мистрисъ Беккетъ, которая втеченіе этого получаса раздобыла перья и чернила, которыми писались эти записки, оторванные полулисты и такъ далѣе? Что вы скажете о мистрисъ Беккетъ, которая прослѣдила, какъ эта особа относила свои письма на почту?
   Такъ, торжествуя, спрашиваетъ мистеръ Беккетъ, восхищенный геніемъ своей супруги. По мѣрѣ того, какъ онъ приближается къ концу своего повѣствованія, два обстоятельства особенно достойны замѣчанія: во первыхъ, что онъ мало-по-малу утверждаетъ за собой право собственности на mademoiselle Гортензію; во-вторыхъ, что самая атмосфера, которой она дышетъ, какъ будто сжимается и съуживается, какъ будто плотная сѣть тѣснѣе обвиваетъ эту задыхающуюся женщину.
   -- Нѣтъ сомнѣнія, что ея лордство было въ томъ домѣ въ этотъ полный приключеній вечеръ, и моя пріятельница-француженка видѣла ея лордство вѣроятно сверху лѣстницы. Ея лордство, Джоржъ и моя пріятельница-француженка были тамъ одинъ за другимъ, но такъ какъ это обстоятельство имѣетъ мало значенія, то я не стану на немъ останавливаться. Я нашелъ пыжъ отъ заряда, которымъ былъ убитъ мистеръ Телькингорнъ: этотъ пыжъ состоитъ изъ куска бумаги, вырванной изъ печатнаго описанія Чизни-Вуда; вы скажете это не важно. О нѣтъ! Когда моя пріятельница-француженка, не замѣчая, что за нею слѣдятъ и считая себя въ безопасности, порвала остальной кусокъ бумаги, и когда мистрисъ Беккетъ подобрала и сложила вмѣстѣ всѣ клочки, -- оказалось, что въ листѣ не достаетъ именно того куска, который былъ употребленъ на пыжъ. Чудеса, не правда-ли?
   -- Вы что-то ужъ очень долго и много лжете, вмѣшивается mademoiselle.-- Кончите-ли вы наконецъ свое лганье, или оно будетъ продолжаться до завтра?
   -- Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, продолжаетъ мистеръ Беккетъ, который находитъ наслажденіе въ произнесеніи полнаго титула сэра Лейстера и не прощаетъ себѣ, когда про пуститъ хоть одну изъ его составныхъ частей,-- послѣдній пунктъ, къ изложенію котораго я теперь приступаю, докажетъ вамъ какъ необходимо терпѣніе въ нашемъ дѣлѣ и какъ вредна торопливость. Я наблюдалъ эту молодую особу безъ ея вѣдома вчера, когда, по предложенію моей жены, она явилась вмѣстѣ съ ней на похороны; у меня было уже тогда столько уликъ противъ нея, я видѣлъ на ея лицѣ такое выраженіе, которое не оставляло ни малѣйшаго сомнѣнія въ ея преступности, я такъ былъ возмущенъ ея злымъ умысломъ противъ ея лордства, къ тому-же и минута была такая подходящая для воздаянія ей должнаго возмездія, -- какъ вы это зовете, -- что, будь я неопытнымъ молокососомъ, конечно, я арестовалъ-бы ее тутъ-же. Потомъ вчера вечеромъ, когда ея лордство, эта леди, возбуждающая всеобщее восхищеніе, вернулась домой, когда она проходила мимо меня, похожая, клянусь Богомъ! на Венеру, вышедшую изъ пѣны морской, мысль о томъ, что на нее; безвинную, взводятъ такое ужасное, несправедливое обвиненіе, была такъ непріятна, что я едва не положилъ конца игрѣ. Что-жъ-бы я потерялъ, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ?-- Я не добылъ-бы орудія преступленія. Моя плѣнница предложила мистрисъ Беккетъ отправиться прямо съ похоронъ на маленькую загородную прогулку; онѣ поѣхали въ омнибусѣ съ тѣмъ, чтобы напиться на открытомъ воздухѣ чаю въ одномъ весьма приличномъ ресторанѣ. Надо замѣтить, что вблизи этого ресторана есть прудъ. За чаемъ моя плѣнница хватилась своего носового платка и, вспомнивъ, что забыла его въ той комнатѣ, *Гдѣ онѣ оставили шляпки, отправилась за нимъ; отсутствіе ея продолжалось довольно долго, и вернулась она запыхавшись. Моя жена все это замѣтила и по возвращеніи домой, извѣстнла меня обо всѣхъ своихъ наблюденіяхъ и подозрѣніяхъ. Я сдѣлалъ нужныя распоряженія, и этой же ночью два человѣка обыскали прудъ; меньше чѣмъ черезъ шесть часовъ былъ извлеченъ на поверхность карманный пистолетъ. Теперь, моя милая, протяните ваши руки и держите ихъ такъ. Не бойтесь, я не сдѣлаю вамъ больно.
   И въ одинъ мигъ мистеръ Беккетъ надѣлъ ей на руки кандалы:
   -- Разъ! два! Готово!
   Онъ встаетъ, она тоже.
   -- Гдѣ ваша вѣроломная, гнусная, проклятая жена? спрашиваетъ она, взглядывая на него изъ-подъ опущенныхъ вѣкъ, почти совершенно скрывающихъ ея глаза.
   -- Она поѣхала впередъ въ полицію, вы тамъ съ нею увидѣтесь, отвѣчаетъ мистеръ Беккетъ.
   -- Какъ я хотѣла-бы поцѣловать ее! задыхаясь восклицаетъ mademoiselle Гортензія, съ видомъ разъяренной тигрицы.
   -- Вѣроятно вы хотѣли-бы укусить ее, говоритъ мистеръ Беккетъ.
   -- Съ наслажденіемъ разорвала-бы въ клочки! отвѣчаетъ mademoiselle Гортензія, сверкая глазами.
   -- Я ожидалъ услышать это отъ васъ, съ величайшимъ спокойствіемъ замѣчаетъ мистеръ Беккетъ.-- Вы женщины, когда поссоритесь, относитесь другъ къ другу удивительно враждебно. Вѣроятно на меня вы и въ половину такъ не сердитесь?
   -- Нѣтъ. Хотя и вы дьяволъ.
   -- А, то ангелъ, то дьяволъ! Но примите въ соображеніе -- это моя служба. Позвольте мнѣ поправить на васъ шаль; мнѣ не въ первый разъ приходится прислуживать дамамъ. Теперь дѣло только за шляпкой; идемъ, на улицѣ насъ ждетъ кэбъ.
   Бросивъ негодующій взглядъ въ зеркало mademoiselle во мгновеніе ока оправляется и, надо отдать ей справедливость, принимаетъ необыкновенно изящный видъ.
   -- Послушайте, мой ангелъ, говоритъ она, саркастически кивнувъ головой,-- вы очень умны, но можете-ли вернуть къ жизни старикашку?
   Мистеръ Беккетъ отвѣчаетъ:
   -- Ну, не совсѣмъ.
   -- Смѣшно! Слушайте еще. Вы очень умны, но можете ли сдѣлать ее честной женщиной?
   -- Не злорадствуйте, отвѣчаетъ мистеръ Беккетъ.
   -- Или вернуть ему прежнее высокомѣріе? кричитъ mademoiselle, съ неизреченнымъ презрѣніемъ указывая на сэра Лейстера.-- Ахъ! взгляните вы на него! О, бѣдный младенецъ! Ха-ха-ха!
   -- Довольно, довольно, эти рѣчи еще хуже прежняго. Идемте!
   -- А, вы этого не можете сдѣлать? Ну, въ такомъ случаѣ идемъ. Я готова, теперь пусть хоть смерть,-- мнѣ все равно. Идемъ, мой ангелъ. Прощай, старый хрычъ! ты мнѣ жалокъ, я пре-зи-ра-ю тебя!
   Съ этими словами она стискиваетъ такъ крѣпко зубами, точно ея ротъ закрылся пружиной. Невозможно описать, какъ мистеръ Беккетъ уводитъ изъ комнаты mademoiselle Гортензію: онъ исполняетъ это совершенно особеннымъ, свойственнымъ лишь ему одному образомъ, окружая и обволакивая ее точно облакомъ, и исчезаетъ съ ней, подобно доморощенному Юпитеру, похищающему предметъ своей страсти.
   Оставшись одинъ, сэръ Лейстеръ долго сидитъ въ той-же позѣ, будто все еще слушаетъ, будто его вниманіе все еще приковано къ тому, что совершается вокругъ. Наконецъ онъ оглядываетъ опустѣлую комнату, встаетъ шатаясь, отталкиваетъ кресло и, придерживаясь за столъ, дѣлаетъ нѣсколько шаговъ; потомъ останавливается, издаетъ какіе-то невнятные звуки и подымаетъ глаза,-- его взглядъ устремляется въ одну точку.
   Что онъ тамъ видитъ, Богъ вѣсть. Зеленые дубы Чизни-Вуда, гордый замокъ съ портретами предковъ, незванныхъ пришельцовъ, оскорбляющихъ его родовое наслѣдіе, полицейскихъ, дерзко налагающихъ руки на его святая святыхъ тысячи пальцевъ, указывающихъ на него, тысячи лицъ, насмѣхающихся надъ нимъ.
   И если такія тѣни проносятся предъ его отупѣлымъ взглядомъ, то витаетъ передъ нимъ и другой призракъ, который даже въ свомъ теперешнемъ состояніи онъ могъ-бы ясно назвать, и къ одному этому призраку обращается онъ, когда рветъ свои сѣдые волосы, къ нему одному простираются его руки.
   Это она, кѣмъ втеченіе многихъ лѣтъ онъ гордился, кого считалъ главной опорой своего достоинства, но дорожилъ ею не изъ самолюбія, а любилъ ее ради ея самой. Да, онъ любилъ ее, восхищался ею, уважалъ ее и поставилъ ее высоко, чтобъ весь свѣтъ уважалъ ее и восхищался ею.
   Это она, для кого среди жизни, стѣсненной узкими рамками формальностей и этикета, въ его сердцѣ былъ неизсякаемый запасъ нѣжности и любви, это была самая чувствительная струна въ его сердцѣ, и теперь, среди испытываемыхъ имъ мученій, она звучитъ всего больнѣе.
   Онъ видитъ только ее и забываетъ о себѣ; ему невыносима мысль, что она упала съ высокаго пьедестала, который такъ украшала собой. И даже въ ту минуту, когда онъ, лишаясь чувствъ, падаетъ на полъ, забывъ о своихъ страданіяхъ, помнитъ только о ней, одно ея имя слышится явственно среди его несвязныхъ рѣчей, и произноситъ онъ его съ состраданіемъ и скорбью, но не съ упрекомъ.
   

ГЛАВА XXIV.
Бѣгство.

   Въ ту ночь, когда инспекторъ тайной полиціи Беккетъ еще не нанесъ своего рѣшительнаго удара, о которомъ только что было разсказано, и подкрѣплялъ свои силы сномъ, готовясь къ генеральному сраженію, въ ту самую ночь почтовая коляска катила по замерзшей дорогѣ изъ Линкольншира въ Лондонъ.
   Желѣзныя дороги вскорѣ пересѣкутъ эту мѣстность; скоро здѣсь застучатъ поѣзда, локомотивъ, разсыпая снопы искръ, промчится какъ метеоръ по мирному ландшафту, и свѣтъ луны померкнетъ передъ блескомъ желѣзнодорожныхъ огней. Но это время пока еще не настало, хотя оно и близко: всѣ приготовленія сдѣланы, путь распланированъ, вѣхи поставлены. Мосты уже строятся, и ихъ каменные устои, еще не связанные между собою, печально переглядываются черезъ потоки и стремнины, точно созданные изъ извести и цемента несчастные влюбленные, союзу которыхъ мѣшаютъ непреодолимыя препятствія; воздвигаемыя и неоконченныя насыпи загромождены телѣгами и тачками, треножники съ высокими вѣхами торчатъ на вершинахъ холмовъ, гдѣ какъ говорятъ, будутъ тоннели. Глядя на всѣ начатыя работы, нельзя себѣ представить, что среди этого хаоса когда-нибудь водворится порядокъ.
   Но не заботится о желѣзной дорогѣ почтовая коляска, которая катится въ зимнюю ночь изъ Линкольншира въ Лондонъ по замерзшей дорогѣ. Въ этой коляскѣ сидитъ мистрисъ Роунсвель, почтенная ключница Чизни-Вуда, а рядомъ съ ней мистрисъ Бегнетъ въ своей сѣрой мантильѣ и съ зонтикомъ въ рукахъ. Мистрисъ Бегнетъ предпочла-бы сидѣть на передней скамейкѣ, на мѣстѣ открытомъ доступу свѣжаго воздуха и болѣе подходящемъ къ ея обычному способу передвиженія, но мистрисъ Роунсвель слишкомъ заботится о комфортѣ своей спутницы, чтобъ согласиться на такое предложеніе.
   Мистрисъ Роунсвель не знаетъ, какъ ей благодарить старуху; она держитъ ее за руку и, несмотря на грубость и жесткость этой руки, часто подноситъ се къ губамъ, безпрестанно повторяя:
   -- Добрая душа, вы тоже мать, потому-то вы и отыскали мать моего Джоржа.
   -- Ахъ, Джоржъ всегда былъ откровененъ со мною, мэмъ; и какъ сказалъ онъ разъ моему Вульвичу: "когда ты выростешь и встанешь взрослымъ мужчиной, для тебя не будетъ лучшаго утѣшенія, какъ знать, что не по твоей винѣ покрылось морщинами лицо твоей матери и посѣдѣли ея волосы", я тогда-же подумала: "должно быть недавно случилось что нибудь, вызвавшее въ его душѣ воспоминаніе о матери". Въ послѣднее время онъ часто говорилъ мнѣ, что былъ дурнымъ сыномъ.
   -- Никогда, моя голубушка, никогда! возражаетъ мистрисъ Роунсвель, заливаясь слезами.-- Джоржъ -- да благословитъ его Богъ,-- всегда былъ любящимъ и почтительнымъ сыномъ, но онъ былъ горячаго, даже сумасброднаго права и сбѣжалъ въ солдаты. Я знаю, почему онъ не писалъ намъ: сперва ожидалъ, чтобъ его произвели въ офицеры, а когда увидѣлъ, что не дождется производства, навѣрное сталъ считать себя ниже насъ и не хотѣлъ позорить насъ своимъ низкимъ положеніемъ. Навѣрное такъ. О! у моего Джоржа еще въ дѣтствѣ было львиное сердце!
   И руки пожилой леди по прежнему дрожатъ, когда она вспоминаетъ о томъ, какой красивый, веселый, ласковый юноша былъ Джоржъ, какой разумникъ, какъ всѣ его любили въ Чизни-Вудѣ, какъ любилъ его сэръ Лейстеръ, тогда еще молодой человѣкъ, какъ къ нему льнули даже собаки, и даже тѣ, кто сердился на него, простили ему, когда онъ уѣхалъ. И послѣ всего этого увидѣть его въ тюрьмѣ!-- Широкій корсажъ тяжело вздымается на груди мистрисъ Роунсвель, и чопорная прямая фигура гнется подъ бременемъ скорби.
   Съ безошибочнымъ инстинктомъ добраго сердца мистрисъ Бегнетъ не мѣшаетъ своей спутницѣ предаваться ея горю (она и сама утираетъ ладонью свои добрые глаза), и тогда только, когда та наплакалась вволю, начинаетъ ее ободрять веселой болтовней.
   -- Вотъ я и говорю Джоржу, когда пошла звать его пить чай -- онъ курилъ на улицѣ: Джоржъ, что у васъ сегодня болитъ? Я видѣла васъ во всякихъ передѣлкахъ, и въ хорошую и въ дурную пору, и дома и на чужбинѣ, но никогда не видѣла, чтобъ вы были въ такой меланхоліи: вы сегодня похожи на кающагося грѣшника".-- Именно отъ того, что я сегодня въ меланхоліи и каюсь, именно отъ этого я и такой, мистрисъ Бегнетъ", говоритъ Джоржъ.-- "Что-жъ вы такое сегодня сдѣлали, старый дружище? Онъ покачалъ головой и говоритъ: "Не сегодня, мистрисъ Бегнетъ, а давнымъ давно, теперь ужъ не поправишь. Если я и попаду когда нибудь на небо, такъ не за то, кто былъ хорошимъ сыномъ для своей матери. Больше ничего вамъ не скажу".-- Ну мэмъ, какъ онъ это сказалъ, мнѣ и приди въ голову мысль, которая и прежде у меня бывала; вотъ я и вытянула отъ Джоржа, почему именно въ этотъ день онъ раздумался объ этихъ вещахъ. Онъ разсказалъ, что въ этотъ день случайно въ пріемной стряпчаго видѣлъ одну даму, которая напомнила ему его мать: тутъ онъ совсѣмъ забылся и описалъ мнѣ, какою была эта дама много лѣтъ тому назадъ. Когда онъ кончилъ, я спросила, кто эта дама, онъ и говоритъ: мистрисъ Роунсвель, ключница замка Дэдлоковъ Чизни-Вуда въ Линкольнширѣ, она служитъ имъ болѣе пятидесяти лѣтъ". Джоржъ и прежде говоритъ, что онъ родомъ изъ Линкольншира. Въ этотъ вечеръ, когда онъ ушелъ, я сказала мужу: Дубъ, держу пари на сорокъ пять фунтовъ, что это его мать!"
   Все это мистрисъ Бегнетъ разсказываетъ по крайней мѣрѣ въ двадцатый разъ впродолженіе послѣднихъ четырехъ часовъ и, какъ голосистая птица, заливается самыми высокими нотами, чтобъ старая леди могла разслышать ея разсказъ, несмотря на стукъ колесъ.
   -- Богъ да благословитъ васъ, добрая душа. Благословляю и благодарю васъ.
   -- Не стоитъ благодарности, мэмъ, увѣряю васъ, вы лишь по своей добротѣ благодарите меня. Не забудьте же, мэмъ, какъ только вы убѣдитесь, что Джоржъ дѣйствительно вашъ сынъ, вы должны уговорить его употребить всѣ усплія, чтобъ оправдаться отъ обвиненія, въ которомъ онъ такъ-же невиненъ, какъ мы съ вами. Не достаточно что истина и справедливость на его сторонѣ, ему нужны еще законъ и законники! восклицаетъ старуха, очевидно вполнѣ убѣжденная, что законъ и законники не имѣютъ ничего общаго съ истиной и справедливостью и состоятъ съ ними въ вѣчной враждѣ.
   -- У него будетъ все, что только можетъ ему помочь; я съ радостью истрачу всѣ свои сбереженія; чтобы выручить его. Сэръ Лейстеръ сдѣлаетъ все, что отъ него зависитъ, вся фамилія сдѣлаетъ все, что только возможно. Я... я знаю кое-что, голубушка. Я буду просить, какъ мать, которая не видѣла сына столько лѣтъ и наконецъ нашла его въ тюрьмѣ.
   Необычайное волненіе старой ключницы, прерывистый голосъ, странное выраженіе, съ которымъ она, ломая руки, произноситъ послѣднія слова, все это производитъ сильное впечатлѣніе на мистрисъ Бегнетъ и при другихъ обстоятельствахъ сильно изумило-бы ее, но теперь она объясняетъ всѣ эти явленія скорбью, которую вызываетъ въ сердцѣ матери грустное положеніе сына. Однако для мистрисъ Бегнетъ все-таки удивительно, что мистрисъ Роунсвель какъ безумная шепчетъ нѣсколько разъ имя миледи.
   Ночь проходитъ; разсвѣло; почтовая коляска, катясь среди утренней мглы, кажется какимъ-то фантастическимъ видѣніемъ, какъ и вся окружающая обстановка; деревья, плетни и заборы кажутся какими-то призрачными и только постепенно принимаютъ свои настоящія очертанія. Вотъ и Лондонъ. Путешественницы выходятъ изъ коляски; старая ключница въ большомъ волненіи и тревогѣ, мистрисъ Бегнетъ такая-же свѣжая и бодрая, какою была-бы, если-бъ, при томъ-же вооруженіи и экипировкѣ, высадилась на мысѣ Доброй Надежды, островахъ Вознесенія, въ Гонгъ-Конгѣ или какой нибудь другой военной стоянкѣ.
   Но когда онѣ подходятъ къ тюрьмѣ, гдѣ заключенъ мистеръ Джоржъ, почтенная леди облекается той броней степенности, которая, вмѣстѣ съ платьемъ цвѣта лавенды, составляетъ неотъемлемую принадлежность ея особы. Съ виду она похожа на рѣдкую драгоцѣнную вазу стариннаго фарфора, красивую и величественную; но сердце ея бьется усиленно, и корсажъ поднимается выше чѣмъ когда нибудь за всѣ эти долгіе годы, когда ее волновало воспоминаніе о сынѣ.
   Онѣ застаютъ дверь тюремной камеры отворенной: тюремщикъ выходитъ оттуда при нихъ; старуха быстро дѣлаетъ ему знакъ молчать, онъ отвѣчаетъ кивкомъ головы и молча пропускаетъ ихъ въ открытую дверь. Все совершается такъ тихо, что Джоржу, который сидитъ за столомъ и пишетъ, не приходитъ въ голову, что онъ не одинъ въ комнатѣ, и, погруженный въ свое занятіе, онъ не подымаеть глазъ при стукѣ запирающейся двери. Старая ключница смотритъ на солдата; одного взгляда на дрожащія руки было-бы достаточно для мистрисъ Бегнетъ, чтобъ разсѣялись всѣ ея сомнѣнія относительно ихъ родства, еслибъ такія сомнѣнія у нея еще оставались...
   Ни слово, ни жесть, ни даже шелестъ платья не выдаютъ волненія мистрисъ Роунсвель, пока она стоитъ, глядя на сына, не подозрѣвающаго о ея присутствіи; только дрожащія руки выражаютъ ея чувства. Сколько краснорѣчія въ этихъ рукахъ! Мистрисъ Бегнетъ понятенъ ихъ языкъ: онѣ говорятъ о благодарности, радости, огорченіяхъ, о надеждѣ, о любви, не угасавшей съ тѣхъ поръ, когда этотъ сильный мужчина былъ юношей; о томъ, что этотъ блудный сынъ занималъ въ сердцѣ матери первое мѣсто; о томъ, что его любили, гордились имъ. И языкъ этихъ рукъ такъ трогателенъ, что слезы сверкаютъ въ глазахъ мистрисъ Бегнетъ и сбѣгаютъ по ея загорѣлымъ щекамъ.
   -- Джоржъ Роунсвель! Дорогое дитя мое! взгляни на меня.
   Джоржъ вскакиваетъ, бросается на шею матери и опускается передъ нею на колѣна.
   Оттого-ли, что его душой овладѣло позднее раскаяніе, оттого-ли, что ему вспомнились раннія впечатлѣнія дѣтства, но онъ складываетъ руки, какъ ребенокъ на молитвѣ, протягиваетъ ихъ къ матери, опускаетъ голову и плачетъ.
   -- Джоржъ, дорогой сынъ мой, любимецъ мой? Гдѣ ты былъ эти долгіе мучительные годы? Изъ юноши онъ превратился въ взрослаго мужчину, въ сильнаго красиваго мужчину; такимъ точно я представляла его себѣ, я знала, что онъ такой, если по милости Божіей еще живъ!
   Она задаетъ ему безконечные вопросы, онъ не устаетъ отвѣчать; все это время старуха стоитъ, отвернувшись и опершись рукой о выбѣленную стѣну; она прислоняется къ ней лбомъ и утираетъ глаза концомъ своей заслуженной сѣрой мантильи; она такъ счастлива, какъ только можетъ быть счастлива лучшая изъ старухъ.
   -- Матушка, говоритъ Джоржъ, какъ только они немного успокоились,-- прости меня, мнѣ нужно твое прощеніе.
   Простить его! О, она отъ всего сердца прощаетъ его, она давно уже простила. Въ ея завѣщаніи, много, много лѣтъ тому назадъ, онъ названъ любимымъ сыномъ Джоржемъ, и никогда она не вѣрила дурнымъ слухамъ, что про него распускали. Если-бъ она умерла, не дождавшись счастья видѣть его,-- а она очень стара и жить ей остается недолго,-- то до послѣдняго вздоха она благословляла-бы своего любимаго сына Джоржа.
   -- Матушка, я принесъ тебѣ много горя и заслужилъ свою награду,-- я это понялъ въ послѣдніе годы. Оставляя домъ, я не особенно безпокоился о томъ, что покидаю,-- боюсь, матушка, что я ни о чемъ тогда не думалъ -- бѣжалъ изъ дому, завербовался въ солдаты, безумствовалъ и далъ поводъ думать, что мнѣ ни до кого нѣтъ дѣла, и никому нѣтъ дѣла до меня.
   Глаза его теперь сухи, носовой платокъ убранъ, по иногда въ его голосѣ звучатъ подавленныя рыданія и онъ говорятъ нѣжнымъ тономъ, составляющимъ странный контрастъ съ его обычной рѣчью и манерой.
   -- Какъ тебѣ извѣстно, матушка, я написалъ тогда домой, что опредѣлился въ полкъ подъ другой фамиліей и уѣзжаю въ чужіе края. На чужбинѣ я одно время думала" написать домой, но отложилъ до слѣдующаго года, когда мои дѣла по-' правятся, а когда пришелъ тотъ годъ, я опять отложилъ до слѣдующаго, по мои дѣла не поправлялись; такъ прошло десять лѣтъ моей службы, я началъ стариться и спросилъ себя: "зачѣмъ я буду писать"?
   -- Я не виню тебя, дитя, но отчего-же ты не успокоилъ меня, Джоржъ? Ни одного словечка матери, которая такъ тебя любила, она вѣдь тоже становится все старѣе и старѣе.
   Это замѣчаніе чуть не вызвало новыхъ слезъ изъ глазъ Джоржа; онъ громко откашливается, чтобъ прочистить горло, и успѣваетъ овладѣть собою.
   -- Боже, прости мнѣ! Я думалъ, матушка, что для тебя будетъ небольшимъ утѣшеніемъ слышать обо мнѣ. Ты жила, окруженная всеобщимъ уваженіемъ; мой братъ, имя котораго попадалось мнѣ въ газетахъ, благоденствовалъ и пользовался извѣстностью на сѣверѣ. Я же былъ бездомный бродяга-солдатъ, который не только не добился такого успѣха, какъ братъ, а окончательно испортилъ свою жизнь: молодость прошла безслѣдно, я позабылъ то немногое, чему учился, сталъ ни къ чему и ни на что неспособенъ. Чѣмъ могъ я заняться? Столько времени было потрачено даромъ, что наверстывать его было поздно. Ты, матушка тогда перенесла уже самое худшее; ставши взрослымъ, я понялъ, что ты грустила обо мнѣ, оплакивала меня, молилась за меня,-- но твоя скорбь уже миновала или утихла отъ времени. И въ твоихъ воспоминаніяхъ я казался лучше, чѣмъ былъ на самомъ дѣлѣ.
   Старая леди грустно качаетъ головой и, взявъ его сильную руку, кладетъ себѣ на плечо.
   -- Я не говорю, что это дѣйствительно было такъ, но мнѣ такъ казалось, дорогая матушка. И даже теперь я говорю: что могло-бы выйти хорошаго, если-бъ я далъ вѣсть о себѣ? Конечно, дорогая матушка, для меня изъ этого вышло-бы много хорошаго -- въ этомъ-то и заключалась-бы низость такого поступка: ты разыскала-бы меня, выкупила-бы изъ службы, взяла-бы въ Чизни-Вудъ, свела-бы съ братомъ и съ братниной семьей, стала-бы мучиться мыслью, какъ сдѣлать изъ меня что-нибудь путное. Но какъ могли-бы вы положиться на себя, когда я самъ себѣ не вѣрилъ. Развѣ не былъ-бы вамъ въ тягость, развѣ не былъ-бы для васъ безчестіемъ лѣнивый парень, прошедшій солдатчину, который самъ считалъ себя опозореннымъ и ни на что не годнымъ, кромѣ военной службы! Какъ-бы я взглянулъ въ лицо дѣтямъ моего брата? Развѣ могъ я имѣть претензію служить имъ примѣромъ въ качествѣ дяди,-- я, бродяга, бѣжавшій изъ родного дома, сдѣлавшій несчастной свою родную мать? И всякій разъ, когда я дѣлалъ такой генеральный смотръ самому себѣ, я говорилъ: "Нѣтъ, Джоржъ, ты самъ во всемъ виноватъ,-- какъ постелишь такъ и поспишь".
   Мистрисъ Роунсвель выпрямляется во весь свой величественный ростъ и горделиво смотритъ на старуху, какъ-бы говоря: "Я вамъ говорила!"
   Чтобъ выразить свое участіе къ разговору и облегчить взволнованныя чувства, старуха изо всей силы хлопаетъ Джоржа зонтикомъ по плечу; этотъ пріемъ повторяется черезъ небольшіе промежутки времени, вродѣ припадковъ періодическаго умопомѣшательства, неизмѣнно сопровождаясь обращеніемъ къ сѣрой мантильѣ и выбѣленной стѣнѣ.
   -- Такъ-то, матушка, и пришелъ я къ мысли, что для меня самое лучшее лечь на постель, которую я самъ себѣ приготовилъ, на ней и умереть. И я бы непремѣнно такъ и сдѣлалъ, -- хотя я нѣсколько разъ видѣлъ тебя въ Чизни-Вудѣ, когда ты этого и не подозрѣвала, -- я бы такъ и сдѣлалъ, если-бъ не она -- жена моего стараго товарища, съ которой, какъ оказалось, мнѣ не по силамъ тягаться. Но я ей благодаренъ за то, что она оказалась искуснѣе меня. Отъ всего сердца говорю вамъ спасибо, мистрисъ Бегнетъ!
   Мистрисъ Бегнетъ отвѣчаетъ на это двойной порціей ударовъ по плечу Джоржа.
   Тогда старая леди обращается къ своему Джоржу, къ своему найденному любимому сыну, называя его своей радостью и гордостью, своимъ свѣтикомъ яснымъ, солнышкомъ, озарившимъ закатъ ея жизни, и всѣми нѣжными именами, какія можетъ придумать материнское сердце, и умоляетъ его обратиться за совѣтомъ къ опытному адвокату, принять помощь, какую могутъ доставить деньги и вліяніе, согласиться дѣйствовать такъ, какъ слѣдуетъ дѣйствовать въ такомъ опасномъ положеніи, и не упрямиться, хотя-бы онъ и разсчитывалъ на свою правоту. Онъ долженъ думать только о томъ, какъ будетъ безпокоиться и мучиться его бѣдная мать, пока онъ не получить свободы, и если онъ не дастъ обѣщанія исполнить ея просьбу, онъ разобьетъ ей сердце.
   Джоржъ зажимаетъ ей ротъ поцѣлуемъ и говоритъ:
   -- Матушка, мнѣ не трудно согласиться; приказывай, и я, хоть и поздно, стану тебѣ во всемъ повиноваться. Мистрисъ Бегнетъ, вы конечно позаботитесь о матушкѣ?
   Старуха пребольно хлопаетъ его зонтикомъ.
   -- Познакомьте ее съ миссъ Соммерсонъ и мистеромъ Джерндайсомъ, они одного съ нею мнѣнія, отъ нихъ она получитъ самые лучшіе совѣты и самую энергичную помощь.
   -- Ахъ, Джоржъ, говоритъ старая леди.-- Надо какъ можно скорѣе послать за твоимъ братомъ. Хотя я сама и не знаю, но слышала, что за предѣлами Чизпи-Куда онъ славится какъ очень умный человѣкъ и можетъ быть теперь очень полезенъ.
   -- Матушка, только что получивъ твое прощеніе, могу я обратиться къ тебѣ съ просьбой,-- не рэно-ли?
   -- Разумѣется, нѣтъ, мой милый.
   -- Въ такомъ случаѣ прошу тебя объ одной великой милости. Не давай знать моему брату.
   -- О чемъ?
   -- Обо мнѣ. Мнѣ нестерпима мысль, что онъ узнаетъ обо мнѣ: этого я не вынесу. Онъ велъ себя совсѣмъ не такъ, какъ я; за то время, пока я несъ солдатскую лямку, онъ высоко поднялся; у меня не настолько наглости, чтобъ встрѣтиться съ нимъ здѣсь въ тюрьмѣ, обвиненнымъ въ тяжкомъ преступленіи. Развѣ можно ожидать, что эта встрѣча будетъ пріятна такому человѣку, какъ онъ? Нѣтъ, это невозможно. Матушка, окажи мнѣ великую милость, какой я и не заслуживаю: только отъ него одного сохрани въ тайнѣ, что я нашелся, скрой это отъ него!
   -- Но не на всегда-же, дорогой мой?
   -- Если и не навсегда,-- хотя можетъ случиться, что я и объ этомъ стану просить,-- то по-крайней мѣрѣ теперь; умоляю тебя. Если ему когда-нибудь придется узнать о томъ, что его блудный братъ нашелся, я хотѣлъ-бы, чтобъ онъ узналъ объ этомъ отъ меня самого; по тому, какъ онъ ко мнѣ отнесется, будетъ видно какъ мнѣ поступать дальше: сдѣлать-ли шагъ къ нему, или бить отбой.
   Такъ какъ ясно, что относительно этого пункта рѣшеніе Джоржа неизмѣнно, и по лицу мистрисъ Бегнетъ видно, что всякія попытки его поколебать будутъ напрасны, старая леди даетъ молчаливое согласіе. Джоржъ горячо ее благодаритъ.
   -- Во всѣхъ другихъ отношеніяхъ я буду послушенъ и сговорчивъ, дорогая матушка, но на этомъ я стою твердо. Теперь я готовъ ко всему, даже къ пріему законниковъ. И бросивъ взглядъ на столъ, онъ прибавляетъ: -- Я составлялъ здѣсь краткую записку о моемъ знакомствѣ съ покойнымъ, о томъ, какъ я былъ вовлеченъ въ это несчастное дѣло; я писалъ ясно и точно, какъ пишутся военные приказы,-- чи слова лишняго, только необходимые факты. Я хотѣлъ прочесть эту записку, когда меня спросятъ на судѣ, что я могу сказать въ свою защиту. Надѣюсь, что я буду имѣть возможность сдѣлать это и теперь, но больше у меня нѣтъ своей воли.
   Такимъ образомъ дѣло приведено къ благополучному концу и, такъ какъ уже поздно, то мистрисъ Бегнетъ объявляетъ, что пора по домамъ. Еще и еще старая леди обнимаетъ своего ненагляднаго сына, еще и еще прижимаетъ се солдатъ къ своей широкой груди.
   -- Куда вы отвезете мою мать, мистрисъ Бегнетъ?
   -- Я отправлюсь въ Лондонскій отель Дэдлоковъ, дорогой мой. Мнѣ необходимо быть тамъ по дѣламъ, отвѣчаетъ мистрисъ Роунсвель.
   -- Мистрисъ Бегнетъ, поѣзжайте съ моей матерью чтобъ доставить ее благополучно на мѣсто! Впрочемъ вы, разумѣется, такъ и сдѣлаете: мнѣ не зачѣмъ и просить.
   Въ самомъ дѣлѣ не зачѣмъ -- зонтикъ мистрисъ Бегнетъ убѣдительно это доказываетъ.
   -- Примите же ее отъ меня, и вмѣстѣ съ нею примите мою благодарность. Передайте отъ меня поцѣлуи Мальтѣ, Квебеку и Вульвичу и сердечный привѣтъ Дубу, а это вамъ; хотѣлъ бы, чтобъ мой поцѣлуй превратился въ золотой слитокъ! съ этими словами Джоржъ цѣлуетъ загорѣлый лобъ старухи, и дверь камеры запирается за уходящими.
   Никакія просьбы старой ключницы не могутъ заставить старуху доѣхать въ экипажѣ до своего дома; она весело выскакиваетъ у дверей Дэдлокскаго отеля, помогаетъ мистрисъ Роунсвель взойти на лѣстницу; распростившись съ нею, маршируетъ домой и, вернувшись въ нѣдра семьи, сейчасъ же принимается мыть капусту, какъ будто ровно ничего и не случилось.
   Миледи въ той комнатѣ, гдѣ въ послѣдній разъ бесѣдовала съ убитымъ, сидитъ на томъ же мѣстѣ, на которомъ сидѣла въ тотъ вечеръ, и смотритъ въ тотъ уголъ, откуда онъ такъ безстрастно изучалъ ее. Стучатъ въ дверь. Кто тамъ? Мистрисъ Роунсвель. Что такъ неожиданно привело мистрисъ Роунсвель въ Лондонъ?
   -- Горе, миледи, тяжелое горе. Могу я сказать вамъ нѣсколько словъ?
   Что еще случилось? Какое событіе могло такъ взволновать эту женщину, всегда такую спокойную, которую ея госпожа привыкла считать гораздо счастливѣе себя; отчего у нея такой смущенный видъ, отчего такъ недовѣрчиво смотрятъ ея добрые глаза?
   -- Въ чемъ дѣло? Сядьте, успокойтесь.
   -- О, миледи, миледи! Я нашла своего сына,-- младшаго, который много лѣтъ тому назадъ поступилъ въ солдаты. Нашла его въ тюрьмѣ!
   -- За долги?
   -- О, нѣтъ, миледи, я сію же минуту съ восторгомъ уплатила бы его долги.
   -- За что же онъ въ тюрьмѣ?
   -- Онъ обвиняется въ убійствѣ, миледи, въ убійствѣ, въ которомъ такъ-же неповиненъ, какъ я. Онъ обвиняется въ убійствѣ мистера Телькингорна.
   Что хочетъ она сказать этимъ взглядомъ, этими умоляющими жестами? Зачѣмъ подходитъ такъ близко? Какое письмо у нея въ рукѣ?
   -- Деди Дэдлокъ, добрая, милостивая, великодушная леди! Ваше сердце должно понять меня, ваше сердце должно простить меня. Я служила фамиліи, когда васъ еще не было на свѣтѣ, я ея вѣрная, преданная слуга. Но подумайте о моемъ сынѣ, котораго обвиняютъ такъ несправедливо.
   -- Я не обвиняю его.
   -- Нѣтъ, миледи, нѣтъ! Его обвиняютъ другіе; онъ въ тюрьмѣ, въ опасности. О, леди Дэдлокъ, если вы можете сказать хоть слово, которое можетъ выяснить его невинность, скажите!
   Какія иллюзія у этой старухи? Какую власть предполагаетъ она въ женщинѣ, которую молитъ разсѣять несправедливыя подозрѣнія, если они дѣйствительно несправедливы? Прекрасные глаза миледи смотрятъ на мистрисъ Роунсвель съ изумленіемъ, почти со страхомъ.
   -- Миледи, вчера вечеромъ я выѣхала изъ Чизни-Вуда, и шаги на "Дорожкѣ привидѣнія" раздавались такъ неумолкаемо и такъ звонко, какъ ни разу еще не приходилось мнѣ слышать за эти годы. Уже давно каждую ночь, какъ только стемнѣетъ, эти звуки отдаются въ вашихъ комнатахъ, но вчера они были особенно ужасны. Когда же совсѣмъ стемнѣло я, получила это письмо.
   -- Какое письмо?
   -- Тс! Тс! Ключница оглядывается и испуганно шепчетъ:-- Я ни словомъ никому не заикнулась о немъ, я не вѣрю тому, что въ немъ написано, я знаю, что это неправда, я вполнѣ увѣрена, что это неправда. Но мой сынъ въ опасности, и вы сжалитесь надо мною. Если вы знаете что нибудь, неизвѣстное другимъ, если у васъ есть какое нибудь подозрѣніе, если вы владѣете какой нибудь путеводной нитью, и какая нибудь тайная причина побуждаетъ васъ скрывать, то подумайте обо мнѣ, дорогая леди, и рѣшитесь объявить все, что вамъ извѣстно! Это все, что я считаю возможнымъ. Я знаю, у васъ не злое сердце, но вы всегда твердою стопою шли своей дорогой, удалялись отъ своихъ друзей, и всѣ, кто восхищается вами,-- а кто вами не восхищается?-- всѣ знаютъ, что вы недоступно далеки отъ нихъ. Миледи, быть можетъ, вы не хотите разсказывать о томъ, что вамъ извѣстно, изъ гордости или презрѣнія; если это такъ, молю васъ, подумайте о преданной слугѣ, которая всю жизнь отдала вашей фамиліи и горячо ее любитъ, подумайте о ней и смягчитесь, помогите доказать невинность моего сына. О, миледи, добрая миледи! простодушно прибавляетъ ключница въ свое оправданіе:-- Я занимаю низкое положеніе, вы такъ недоступно высоко поставлены, что не можете себѣ представить всю силу моей любви къ моему дѣтищу, но она такъ велика, что дала мнѣ смѣлость явиться сюда и просить васъ не относиться къ намъ съ презрѣніемъ и сдѣлать для насъ въ это ужасное время то, что въ вашей власти!
   -- Я должна это прочесть?
   -- Когда я уйду. Прочтите и припомните то, о чемъ прошу.
   -- Не знаю, что я могу сдѣлать; я не скрываю ничего, что могло бы помочь вашему сыну. Я никогда его не обвиняла.
   -- Миледи, быть можетъ, прочтя это письмо, вы больше пожалѣете моего безвинно обвиненнаго сына.
   Старая ключница уходить, оставивъ миледи съ письмомъ въ рукѣ.
   Правда, что отъ природы у миледи не злое сердце; было время, когда видъ почтенной старухи, умоляющей ее съ такимъ жаромъ, глубоко бы ее растрогалъ, но теперь въ ней незамѣтно даже удивленія, она давно привыкла подавлять всякій порывъ состраданія и не выдавать своихъ настоящихъ чувствъ, она прошла по собственному желанію долгій курсъ въ той губительной школѣ, которая закупориваетъ въ сердцѣ всѣ ощущенія, выливая въ одинаковыя формы, облекая одинаковымъ лоскомъ хорошее и худое, чувство и безчувственность, участіе и черствость.
   Миледи раскрываетъ письмо; оно заключаетъ въ себѣ печальный разсказъ о томъ, какъ былъ найденъ трупъ мистера Телькнигорна, лежащій на полу съ прострѣленнымъ сердцемъ; внизу же подписано имя миледи и рядомъ одно только слово: "Убійца".
   Письмо выпадаетъ изъ ея рукъ, она не знаетъ, какъ долго пролежало оно на полу, по оно все еще тамъ, когда она замѣчаетъ передъ собою Меркурія, докладывающаго о молодомъ человѣкѣ, по имени Гуппи. Кажется слуга повторилъ свой докладъ нѣсколько разъ, но долго звуки напрасно раздавались въ ея ушахъ, пока она поняла ихъ значеніе.
   -- Пусть войдетъ!
   Мистеръ Гуппи входитъ. Миледи держитъ въ рукахъ письмо, которое успѣла поднять съ пола, и пробуетъ собраться съ мыслями. Въ глазахъ мистера Гуппи она все та же леди Дэдлокъ, гордая, надменная, холодная.
   -- Быть можетъ ваше лордство вначалѣ отнесетесь неблагосклонно къ визиту человѣка, посѣщенія котораго никогда не были пріятны вашему лордству,-- на что онъ и не жалуется ибо принужденъ признать, что съ виду нѣтъ никакихъ особенныхъ причинъ, чтобы они оказались таковыми. Но надѣюсь, когда я изложу мотивы, которые привели меня сюда, вы извините мое вторженіе.
   -- Излагайте же ваши мотивы.
   -- Благодарю, ваше лордство. Но я долженъ сперва предпослать имъ нѣкоторыя необходимыя поясненія, говорить мистеръ Гуппи, усаживаясь на кончикѣ стула и ставя шляпу на коверъ у своихъ ногъ.-- Миссъ Соммерсонъ,-- образъ которой, какъ я докладывалъ вашей милости, былъ нѣкогда запечатлѣвъ въ моемъ сердцѣ, но потомъ изглаженъ обстоятельствами, въ которыхъ я не властенъ,-- сообщила мнѣ, послѣ того какъ я въ послѣдній разъ имѣлъ удовольствіе быть у вашей милости, что главное ея желаніе -- чтобъ я не дѣлалъ ни одного шага, въ какомъ бы то ни было направленіи, имѣющаго какое нибудь отношеніе къ ней. А такъ какъ желанія миссъ Соммерсонъ для меня законъ,-- за исключеніемъ всего того, что связано съ обстоятельствами, въ которыхъ я не властенъ, то я никакъ но ожидалъ, что буду имѣть честь еще разъ явиться къ вашему лордству.
   И однако онъ явился, сухо напоминаетъ ему миледи.
   -- И однако явился, соглашается мистеръ Гуппи.-- Я и имѣю въ виду сообщить вамъ въ строжайшей тайнѣ цѣль моего посѣщенія.
   -- И главное изложить ее какъ можно короче и какъ можно яснѣе, говорить ему миледи.
   -- Я это и дѣлаю, возражаетъ мистеръ Гуппи оскорбленнымъ тономъ.-- Наипаче прошу ваше лордство обратить особенное вниманіе на то, что не мое личное дѣло привело меня сюда: не какой-нибудь личный интересъ побудилъ меня явиться къ вамъ. Еслибъ дѣло не касалось обѣщанія, даннаго мною миссъ Соммерсонъ, которое для меня священно,-- то, положительный фактъ, моя тѣнь никогда бы не омрачила больше вашего порога.
   Мистеръ Гуппи находитъ, что теперь самая благопріятная минута, чтобъ обѣими руками взъерошить себѣ волосы.
   -- Осмѣлюсь напомнить вашему лордству, что будучи у васъ въ послѣдній разъ, я столкнулся съ однимъ изъ знаменитѣйшихъ представителей нашей профессіи, потерю котораго мы всѣ теперь оплакиваемъ. Съ того самаго времени эта личность стала ко мнѣ въ такія отношенія, которыя я могу назвать весьма непріятными, такъ что неоднократно мнѣ приходилось сомнѣваться, не пошелъ ли я какъ нибудь нечаянно противъ желаній миссъ Соммерсонъ. Плохая рекомендація для человѣка, если онъ самъ себя хвалитъ, по про себя я все-таки скажу, что смыслю кое что въ дѣлахъ.
   Леди Дэдлокъ бросаетъ на него суровый вопросительный взглядъ, мистеръ Гуппи немедленно отводитъ глаза въ сторону.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, въ комбинаціи съ другими обстоятельствами очень трудно было понять, что имѣла на умѣ эта личность, и все время, пока она была въ живыхъ, я былъ совершенно сбитъ съ панталыку; ваше лордство, вращаясь въ высшихъ кругахъ, не пойметъ этого выраженія; это значить: поставленъ въ тупикъ. Опять и Смоль тоже,-- это одинъ изъ моихъ друзей, неизвѣстный вашему лордству,-- Смоль тоже сталъ такимъ скрытнымъ и двуличнымъ, что по временамъ у меня такъ и чесались руки вцѣпиться ему въ волосы. Но мнѣ помогли отчасти мои скромные таланты и отчасти мой другой другъ, по имени Тони Уивль,-- онъ отличается самымъ аристократическимъ направленіемъ, у него въ комнатѣ всегда виситъ портретъ вашего лордства,-- такъ что теперь у меня есть весьма основательныя опасенія. Вслѣдствіе этихъ опасеній я и явился предупредить ваше лордство, что вамъ слѣдуетъ быть на-сторожѣ. Во-первыхъ, позвольте спросить, не было-ли у васъ сегодня утромъ довольно необыкновенныхъ посѣтителей,-- я подразумѣваю не гостей изъ высшаго общества, а такихъ людей, какъ напримѣръ бывшая горничная, миссъ Бербери, или безногій старикъ въ креслѣ?
   -- Нѣтъ, не было.
   -- Однако-жъ могу васъ увѣрить, эти люди вошли сего:, дня въ вашъ домъ и были приняты: я самъ видѣлъ ихъ у подъѣзда и, чтобъ избѣжать встрѣчи съ ними, подождалъ за угломъ, пока они вышли.
   -- Зачѣмъ мнѣ это знать, и какое вамъ до этого дѣло? Я васъ не понимаю. Что вы хотите сказать?
   -- Я пришелъ предупредить ваше лордство, что вамъ слѣдуетъ быть на-сторожѣ. Можетъ быть вамъ нечего опасаться, но я сдѣлалъ все, что отъ меня зависѣло, чтобъ сдержать слово, данное мною миссъ Соммерсонъ. По нѣкоторымъ словамъ, которыя случайно вырвались у Смоля, и на основаніи тѣхъ свѣдѣній, которыя намъ удалось изъ него выжать я сильно подозрѣваю, что письма, которыя я долженъ былъ принести вашему лордству, не пропали, какъ я предполагалъ, то, что должно было остаться неизвѣстнымъ, стало извѣстнымъ. Я сильно подозрѣваю, что посѣтители, о которыхъ я упоминалъ, приходили сюда требовать денегъ, и деньги были имъ даны, или обѣщаны.
   Мистеръ Гуппи подымаетъ шляпу и встаетъ.
   -- Вашему лордству лучше знать, имѣетъ ли какое-нибудь значеніе, мое сообщеніе или нѣтъ, но въ томъ и другомъ случаѣ я дѣйствовалъ согласно желаніямъ миссъ Соммерсонъ: ни во что не вмѣшиваясь, предоставилъ дѣла ихъ собственному теченію и, насколько возможно, исправилъ то, что было мною начато. Этого съ меня достаточно. Въ случаѣ, если я позволилъ себѣ слишкомъ большую вольность предупреждать ваше лордство, когда въ этомъ не предвидится никакой надобности, надѣюсь, вы забудете о моихъ догадкахъ, какъ забуду и я о вашемъ неодобреніи. Теперь позвольте мнѣ откланяться и увѣрить васъ, что отнынѣ вамъ нечего опасаться моихъ посѣщеній.
   Миледи почти не удостаиваетъ вниманіемъ прощальныя слова мистера Гуппи, но черезъ нѣсколько минуть послѣ его ухода звонитъ.
   -- Гдѣ сэръ Лейстеръ?
   Меркурій рапортуетъ, что въ настоящее время сэръ Лейстеръ находится въ библіотекѣ.
   -- Былъ у него кто нибудь сегодня утромъ?
   Да, нѣсколько человѣкъ, по дѣлу. Меркурій описываетъ этихъ людей и его описаніе совершенно сходится съ тѣмъ, что говорилъ о нихъ мистеръ Гуппи. Довольно, Меркурій можетъ идти.
   И такъ все погибло. Ея имя на устахъ этихъ людей, ея проступокъ сталъ извѣстенъ мужу, ея позоръ огласится -- и въ добавокъ ко всему, кромѣ этого громоваго удара, который она такъ давно уже предвидѣла, ее еще обвиняютъ въ убійствѣ ея врага.
   Онъ былъ ея врагъ, и она часто,-- о, какъ часто,-- желала его смерти. Онъ въ могилѣ, но даже и теперь преслѣдуетъ ее. Это ужасное обвиненіе -- новая казнь, которая поразила ее его безжизненная рука. И въ тотъ роковой вечеръ она потихоньку ходила къ нему и незадолго передъ тѣмъ отпустила дѣвушку, которая была къ ней близка,-- это вѣроятно объяснятъ тѣмъ, что она желала избавиться отъ лишнихъ глазъ; когда все это приходитъ ей на память, она вздрагиваетъ, будто ея шеи уже коснулись руки палача.
   Она бросается на полъ, зарывается лицомъ въ подушки кровати, распустившіеся волосы покрываютъ ея плечи. Она вскакиваетъ, мечется по комнатѣ, снова падаетъ на голъ, бьется и стонетъ. Ею овладѣваетъ невыразимый ужасъ; ея терзанія не могли-бы быть сильнѣе, если-бъ она въ самомъ дѣлѣ была виновна въ убійствѣ. Потому что ужасная перспектива, открывшаяся передъ нею съ этимъ убійствомъ, заслонялась отъ нея до сихъ поръ ненавистной фигурой этого человѣка, которая въ ея воображеніи принимала гигантскіе размѣры и мѣшала ей видѣть всѣ послѣдствія, какія поведетъ за собой его смерть, но они хлынули на нее стремительнымъ потокомъ съ той минуты, какъ эта фигура исчезла.
   Теперь она ясно видитъ, что, призывая смерть на голову этого человѣка, думая, что исчезновеніе его принесетъ ей свободу, она, въ сущности, желала приближенія того момента, когда все, что онъ держалъ въ своихъ рукахъ, разсыплется въ разныя стороны и разсѣется повсюду. И когда онъ умеръ, она почувствовала облегченіе, но чему-же ей было радоваться?-- Выпалъ краеугольный камень, поддерживавшій мрачный сводъ, и сводъ начинаетъ разсыпаться на тысячу кусковъ, которые раздавятъ и сокрушатъ все вокругъ!
   Ужасная мысль подкрадывается къ ней: ей кажется, что отъ этого преслѣдователя, живого или мертваго, непроницаемаго и неумолимаго въ гробу, нѣтъ спасенія нигдѣ кромѣ могилы.
   Ее преслѣдуютъ, ей остается только бѣжать,-- такъ думаетъ она, подавленная ужасомъ, стыдомъ, угрызеніями совѣсти, отчаяніемъ; даже самоувѣренность,-- сила, которая ее постоянно поддерживала, отлетаетъ отъ нея, точно листокъ, унесенный могучимъ порывомъ вѣтра.
   Она торопливо пишетъ нѣсколько строкъ своему мужу и, запечатавъ записку въ конвертъ, оставляетъ на столѣ. Вотъ эти строки:
   "Если меня подозрѣваютъ или обвиняютъ въ убійствѣ, вѣрьте, я невинна. По только въ этомъ я и могу оправдаться; остальныя обвиненія, которыя на меня возводятъ,-- вы о нихъ слышали, или услышите -- справедливы. Въ тотъ роковой вечеръ онъ объявилъ, чтобъ я была готова, что онъ намѣренъ открыть вамъ все; когда онъ ушелъ, я вышла изъ дому подъ предлогомъ прогулки въ саду, куда часто ходила, но въ дѣйствительности я пошла къ нему съ послѣдней просьбой -- не длить ужасной пытки, которою онъ такъ долго,-- о! вы не знаете какъ долго -- меня мучилъ, и великодушно вывести меня изъ томительной неизвѣстности, завтра же разсказавъ вамъ обо всемъ.
   "У него было тихо и темно. Я позвонила два раза но не получила отвѣта и ушла.
   "У меня нѣтъ больше дома, я больше не стану обременять васъ своимъ присутствіемъ. Дай Богъ, чтобъ въ вашемъ справедливомъ гнѣвѣ вы забыли женщину, которая была недостойна вашей великодушной привязанности, которая стыдится васъ и себя и, уходя изъ вашего дома, пишетъ вамъ это послѣднее прости".
   Она накидываетъ вуаль, одѣвается по дорожному, но не беретъ съ собой ни денегъ, ни драгоцѣнностей. Долго прислушивается, потомъ сходитъ съ лѣстницы и, выждавъ минуту, когда передняя пуста, крадется къ выходу; дверь за ней затворяется, и она исчезаетъ среди завываній зимней вьюги.
   

ГЛАВА XXV.
Преслѣдованіе.

   Безстрастный, какъ и приличествуетъ его высокому сану, лондонскій отель Дэдлоковъ смотритъ по прежнему на другіе дома и никакимъ внѣшнимъ признакомъ не выдаетъ, что внутри его по все благополучно. Подъѣзжаютъ кареты, хлопаютъ входныя двери, обмѣниваются свѣтскими визитами; глаза прохожихъ ослѣпляютъ ветхія очаровательницы съ шеей скелета и съ яркими, какъ персики, щеками, которыя при дневномъ свѣтѣ придаютъ ихъ обладательницамъ довольно зловѣщій видъ, превращая этихъ обворожительныхъ фей въ какіе то чудовищные призраки, соединяющіе въ одномъ лицѣ образъ красавицы и образъ смерти. Появляются извлеченные изъ холодныхъ сараевъ и мягко покачиваются на рессорахъ экипажи съ коротконогими кучерами въ бѣлоснѣжныхъ парикахъ, утопающими въ мягкихъ козлахъ, съ изящными Меркуріями, возвышающимися на запяткахъ въ треугольныхъ шляпахъ и съ тростью, знакомъ своего достоинства, въ рукахъ. Райское зрѣлище!
   Лондонскій отель Дэдлоковъ снаружи нисколько не измѣнился, и пройдутъ часы, прежде чѣмъ нарушится величественное оцѣпененіе, царящее внутри. Но вотъ прекрасная Волюмнія, подверженная болѣзни, господствующей въ этихъ чертогахъ, почувствовавъ острый припадокъ скуки, рѣшается искать спасенія въ перемѣнѣ мѣста и направляется въ библіотеку; легонько постучавшись и не получивъ отвѣта, она отворяетъ дверь и заглядываетъ; въ библіотекѣ никого не видно, и она смѣло входитъ.
   Въ заросшемъ травой городѣ антиковъ, Батѣ, игривая миссъ Дэдлокъ пользуется репутаціей крайне любопытной дѣвицы, которая не пропуститъ случая бросить нескромный взглядъ на все, что подстрекаетъ ея любознательность. Понятно, что она пользуется настоящей удобной минутой, чтобъ на вести свой золотой лорнетъ на письма и бумаги своего знатнаго родственника; какъ птичка порхаетъ она по комнатѣ, заглядываетъ то въ одинъ, то въ другой документъ и, полная жаднаго любопытства, неугомонно носится отъ одного стула къ другому. Среди этихъ изслѣдованій ея ноги спотыкаются о какой-то предметъ; она направляетъ туда лорнетъ и видитъ своего родственника, распростертаго на полу, какъ величественное подрубленное подъ корень дерево. При этомъ изумительномъ зрѣлищѣ обычное взвизгиваніе Волюмніи звучитъ гораздо правдоподобнѣе и быстро подымаетъ на ноги весь домъ. Слуги бѣгаютъ изъ комнаты въ комнату, раздаются оглушительные звонки, шлютъ за докторомъ, ищутъ повсюду леди Дэдлокъ и нигдѣ ее не находятъ. Никто не видѣлъ ее съ тѣхъ поръ, какъ она въ послѣдній разъ призывала Меркурія; на ея столѣ находятъ письмо, адресованное сэру Лейстеру, но, такъ какъ повидимому онъ получилъ посланіе изъ другого міра, требующее въ отвѣтъ его личнаго появленія, то всѣ языки живые и мертвые для него равнозначущи.
   Его кладутъ въ постель, согрѣваютъ, трутъ, обмахиваютъ вѣеромъ, кладутъ ему на голову ледъ, пробуютъ всѣ средства, чтобъ привести его въ чувство. Проходитъ день, наступаетъ ночь, прежде чѣмъ онъ перестаетъ хрипѣть и въ его неподвижномъ взглядѣ замѣчаются признаки, показывающіе, что онъ различаетъ свѣчу, поднесенную къ его глазамъ. Мало-по-малу его состояніе начинаетъ улучшаться, онъ можетъ двигать головой, рукою, и показываетъ глазами, что слышитъ и понимаетъ.
   Сегодня утромъ, когда постигъ его роковой ударъ, онъ былъ красивымъ величественнымъ джентльменомъ, съ благородной осанкой, нѣсколько слабымъ на ноги, но съ здоровымъ, немного полнымъ лицомъ; теперь въ кровати лежитъ дряхлый старикъ съ ввалившимися щеками, слабая тѣнь прежняго сэра Дэдлока. У него былъ громкій, звучный голосъ, и такъ какъ онъ всю жизнь былъ глубоко убѣжденъ въ огромной важности для всего человѣчества каждаго сказаннаго имъ слова, то привыкъ говорить вѣско и властно; теперь же онъ можетъ только шептать, и этотъ шепотъ также невнятенъ, какъ безсвязны и непонятны его рѣчи.
   У постели его любимая вѣрная ключница; ее первую онъ замѣчаетъ и ясно выражаетъ свое удовольствіе при видѣ ея.
   Тщетно пытается онъ заговорить; рѣчь его никому непонятна, тогда онъ знакомъ требуетъ себѣ карандашъ; мистрисъ Роунсвель первая угадываетъ его желаніе и приноситъ ему аспидную доску.
   Послѣ нѣкотораго раздумья онъ начинаетъ медленно царапать на доскѣ какіе-то каракули, совсѣмъ не похожіе на его прежній почеркъ.
   -- "Чизни-Вудъ?"
   Ключница отвѣчаетъ, что онъ въ Лондонѣ. Сегодня утромъ въ библіотекѣ ему сдѣлалось дурно; она благодаритъ Бога, что, случайно пріѣхавъ въ Лондонъ, можетъ ходить за нимъ.
   -- Ваша болѣзнь не серьезная, всѣ доктора говорятъ, что завтра-же вамъ будетъ гораздо лучше, прибавляетъ она, и слезы бѣгутъ по ея старымъ щекамъ.
   Внимательно оглядѣвъ комнату и всѣхъ стоящихъ у кровати, онъ пишетъ: "Миледи".
   -- Миледи уѣхала изъ дома, прежде чѣмъ вамъ сдѣлалось дурно, она еще не знаетъ о вашей болѣзни.
   Сэръ Лейстеръ волнуется и упорно продолжаетъ указывать на слово, написанное на доскѣ; когда его пробуютъ успокоивать, его волненіе только возрастаетъ: видя, что присутствующіе, не зная что сказать, съ недоумѣніемъ переглядываются, онъ приписываетъ: "ради Бога, гдѣ?" и жалобнымъ стономъ умоляетъ отвѣтить.
   Рѣшаютъ, что ключница должна подать ему письмо миледи, о содержаніи котораго никто не догадывается. Ключница раскрываетъ письмо и держитъ его передъ глазами больного; онъ съ трудомъ прочитываетъ его два раза, переворачиваетъ, чтобъ никто не могъ прочесть, и со стономъ опускается на подушки. Съ нимъ дѣлается второй обморокъ, и проходитъ часъ, прежде чѣмъ онъ раскрываетъ глаза на рукахъ своей преданной старой слуги; доктора видятъ, что при ней онъ чувствуетъ себя лучше, и, когда ихъ услуги не нужны, отходятъ въ сторону, оставляя его на ея попеченіи.
   Онъ опять требуетъ доску, но не можетъ вспомнить слово, которое хочетъ написать. Нельзя равнодушно смотрѣть на его мученія, на его досаду и нетерпѣніе; кажется онъ сойдетъ съ ума отъ отчаянія, что не можетъ выразить желаніе, которое необходимо какъ можно скорѣе привести въ исполненіе.
   Онъ пишетъ на доскѣ букву Б и останавливается, его не понимаютъ, его старанія усиливаются; наконецъ онъ пишетъ впереди "м-p" и старая ключница высказываетъ догадку, не спрашиваетъ-ли онъ мистера Беккета. Благодареніе Богу, она угадала.
   -- Мистеръ Беккетъ въ домѣ, онъ пришелъ вечеромъ, какъ обѣщалъ. Угодно-ли баронету, чтобъ онъ вошелъ?
   Да, не можетъ быть никакихъ сомнѣній, что баронетъ имѣетъ горячее желаніе видѣть мистера Беккета и хочетъ, чтобъ всѣ, за исключеніемъ ключницы, вышли изъ комнаты. Это немедленно исполняется, и мистеръ Беккетъ входитъ къ больному; кажется это единственный человѣкъ на землѣ, на котораго возложены теперь всѣ упованія сэра Лейстера.
   -- Мнѣ очень грустно видѣть васъ въ такомъ положеніи, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ. Вы должны ободриться, этого требуетъ честь фамиліи.
   Сэръ Лейстеръ подаетъ ему письмо миледи и, пока онъ читаетъ, пристально смотритъ ему въ лицо.
   -- Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, я васъ понимаю,-- говоритъ умный взглядъ мистера Беккета и его многозначительно согнутый указательный палецъ.
   Сэръ Лейстеръ пишетъ на доскѣ: "Полное прощеніе. Найдите"...
   Мистеръ Беккетъ не даетъ ему кончить.
   -- Я найду ее, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ. Но мои поиски должны начаться тотчасъ, нельзя терять ни минуты.
   Съ той-же быстротой онъ схватываетъ другую мысль баронета, увидѣвъ, что его взоръ обращается къ стоящей на столѣ шкатулкѣ.
   -- Взять ее, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ! Ну да разумѣется. Отпереть однимъ изъ этихъ ключей? Такъ; самымъ маленькимъ конечно? Именно. Вынуть эти банковые билеты? Вынимаю. Сосчитать? Сію минуту. Двадцать и тридцать -- это пятьдесятъ, еще двадцать, семьдесять, да пятьдесятъ, его двадцать, и сорокъ, сто шестьдесятъ. Взять ихъ на расходы? Хорошо возьму и разумѣется дамъ отчетъ въ истраченныхъ деньгахъ. Не жалѣть денегъ? Конечно нѣтъ.
   Быстрота и безошибочность толкованій мистера Беккета отзывается чѣмъ-то сверхъ естественнымъ; мистрисъ Роунсвель, которая ему свѣтитъ, чувствуетъ даже головокруженіе отъ скорости, съ какою работаютъ его глаза и руки.
   -- Вы, почтенная леди, должно быть мать Джоржа? спрашиваетъ ее мистеръ Беккетъ, который уже успѣлъ надѣнь шляпу и теперь застегиваетъ сюртукъ.
   -- Да, сэръ, я его мать, его несчастная мать.
   -- Я такъ и думалъ, судя потому, что сейчасъ узналъ отъ него; могу васъ обрадовать: больше вамъ нечего горевать, вашъ сынъ свободенъ. Да не плачьте-же, вамъ надо ухаживать за сэромъ Лейстеромъ Дэдлокомъ баронетомъ, вамъ не слѣдуетъ плакать. Говорю вамъ, вашъ сынъ свободенъ, посылаетъ вамъ сердечный привѣтъ и надѣется скоро съ вами увидѣться. Онъ вышелъ съ честью изъ этого дѣла, на его репутаціи нѣтъ ни малѣйшаго пятна, она такъ-же чиста, какъ ваша, а ваша -- бѣлѣе снѣга -- готовъ прозакладывать фунтъ стерлинговъ. Можете мнѣ вѣрить, потому что это я и арестовалъ вашего сына. При этомъ случаѣ онъ тоже держалъ себя мужественно, вообще онъ превосходный человѣкъ, а вы превосходная дама; мать и сынъ вполнѣ достойны другъ друга, такихъ людей можно бы показывать за деньги для примѣра. Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ, я доведу до конца то, что вы мнѣ поручили. Не бойтесь, я ни на шагъ не уклонюсь въ сторону, не буду спать, бриться и мыться, пока не найду то, что долженъ найти. Сказать все, что только можно сказать о вашемъ прощеніи и любви? Скажу, сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ; желаю вамъ скорѣе поправляться; а фамильныя дѣла помаленьку наладятся. О, Богъ мой! Сколько разъ случались въ другихъ фамиліяхъ подобныя происшествія, и съ теченіемъ времени все приходило въ порядокъ!
   Съ этой заключительной фразой мистеръ Беккетъ выходитъ изъ комнаты, глядя передъ собою съ такимъ сосредоточеннымъ видомъ, какъ будто его взоръ уже пронизываетъ ночную тьму, отыскивая тамъ слѣдъ бѣглянки.
   Первое, что онъ дѣлаетъ,-- отправляется на половину миледи и ищетъ въ ея комнатахъ какого нибудь указанія, которое могло-бы ему помочь. Комнаты миледи сегодня не освѣщены, и мистеръ Беккетъ, заперевъ дверь, чтобъ избѣжать нескромныхъ глазъ, обходитъ ихъ съ восковой свѣчей въ рукѣ, которую держитъ высоко надъ головою, составляя мысленно опись всѣмъ изящнымъ бездѣлушкамъ.
   -- Благоухающій роскошный будуаръ! говоритъ мистеръ Беккетъ (утренняя побѣда освѣжила его познанія въ французскомъ языкѣ).-- Не мало денежекъ на него потрачено! Трудненько ей, должно быть, было разстаться съ такими вещицами!
   Открывая и закрывая ящики стола, заглядывая въ шкатулки и футляры, онъ видитъ свое отраженіе въ безчисленныхъ зеркалахъ; это даетъ ему поводъ къ нравоучительнымъ размышленіямъ:
   -- Кто увидѣлъ-бы меня теперь, могъ-бы подумать, что я одинъ изъ представителей высшаго общества, собирающійся на раутъ. Мнѣ начинаетъ казаться, что чуть-ли я не одинъ изъ блестящихъ гвардейскихъ франтовъ.
   И продолжая свой осмотръ, онъ открываетъ изящную шкатулочку, спрятанную въ ящикѣ комода; тамъ онъ находитъ тонкія эфирныя перчатки, а подъ ними бѣлый носовой платокъ.
   -- Гм! разсмотримъ васъ получше, говорить мистеръ Беккетъ, поднося платокъ къ свѣту.-- Почему васъ хранятъ отдѣльно? Какая тому причина? Принадлежите-ли вы ея лордству, или кому нибудь другому? Вѣроятно гдѣ нибудь на васъ есть мѣтка.
   Онъ находить мѣтку и читаетъ: Эсфирь Соммерсонъ.
   -- Эге! Вотъ оно что! говоритъ мистеръ Беккетъ, приставивъ палецъ къ уху.-- Ладно, я беру васъ съ собой.
   И онъ заканчиваетъ свои розыски такъ-же спокойно и методично, какъ ихъ велъ, заботливо приводитъ всѣ вещи въ такой видъ, въ какомъ ихъ нашелъ, и пять минутъ спустя незамѣтно выскальзываетъ на улицу.
   Бросивъ взглядъ на тускло освѣщенные окна комнаты сэра Лейстера, мистеръ Беккетъ во всю прыть мчится на извощичью биржу, нанимаетъ экипажъ и приказываетъ везти себя въ галлерею для стрѣльбы Джоржа.
   Мистеръ Беккетъ не претендуетъ на то, чтобъ считаться знатокомъ лошадей, но онъ потратилъ таки денегъ на эту отрасль спорта; всѣ свои познанія по этому предмету онъ резюмируетъ такъ: "если я говорю, что лошадь побѣжитъ, я знаю, что говорю". И въ настоящемъ случаѣ онъ не далъ промаха въ выборѣ лошади; бѣшеннымъ аллюромъ мчитъ его рѣзвый конь, а мистеръ Беккетъ между тѣмъ окидываетъ внимательнымъ взглядомъ своихъ проницательныхъ глазъ каждую встрѣчную фигуру, робко прокрадывающуюся въ ночной темнотѣ, освѣщенныя окна домовъ, перекрестки, мрачное небо, землю, покрытую тонкимъ слоемъ снѣга -- ничто и никто не ускользаетъ отъ его вниманія, ибо вездѣ можетъ найтись что нибудь такое, что поможетъ ему въ его поискахъ. Когда экппажъ останавливается, отъ лошади подымается такой паръ, что мистеръ Беккетъ исчезаетъ въ немъ, какъ въ облакѣ.
   -- Дай ей немножко вздохнуть, я сейчасъ вернусь.
   Мистеръ Беккетъ бѣжитъ по длинному деревянному коридору и застаетъ Джоржа за трубкой.
   -- Я такъ и думалъ, что застану васъ за трубкой послѣ всѣхъ вашихъ передрягъ. Нельзя терять лишнихъ словъ. Дѣло чести! Надо спасать женщину. Миссъ Соммерсонъ, та, что была здѣсь, когда умиралъ Гридли -- вѣдь это ея имя, я знаю,-- гдѣ она живетъ?
   Кавалеристъ только что вернулся оттуда и даетъ мистеру Беккету требуемый адресъ.
   -- Вы не раскаетесь, Джоржъ. Покойной ночи.
   И онъ уже на улицѣ, мелькомъ вспоминая, какъ Филь съ открытымъ ртомъ глядѣлъ на него во всѣ глаза; опять лошадь несется въ галопъ, и опять онъ выходитъ изъ экипажа, исчезая въ облакѣ пара.
   Мистеръ Джерндайсъ единственный въ домѣ человѣкъ, который еще на йогахъ, онъ только что собирался лечь спать; услышавъ громкій звонокъ, онъ отрывается отъ книги и самъ отворяетъ дверь мистеру Беккету.
   -- Не тревожьтесь, сэръ.
   И гость уже въ передней онъ запираетъ дверь и, положивъ руку на замокъ, вступаетъ въ конфиденціальную бесѣду съ мистеромъ Джерндайсомъ.
   -- Имѣлъ уже удовольствіе раньше встрѣчаться съ вами. Инспекторъ Беккетъ. Взгляните на этотъ платокъ, сэръ, платокъ миссъ Эсфири Соммерсонъ; я нашелъ его четверть часа тому назадъ тщательно спрятаннымъ въ шкатулкѣ леди Дэдлокъ. Нельзя терять ни минуты. Дѣло идетъ о жизни и смерти. Вы знаете леди Дэдлокъ?
   -- Да.
   -- Сегодня утромъ была открыта одна тайна, касающаяся фамильныхъ дѣлъ Дэдлоковъ. Съ сэромъ Лейстеромъ сдѣлался ударъ,-- параличъ или апоплексія,-- его долго не могли привести въ чувство и драгоцѣнное время потеряно. Леди Дэдлокъ сегодня, вскорѣ послѣ полудня, исчезла и оставила мужу письмо, которое обѣщаетъ мало хорошаго. Взгляните, оно со мною.
   Прочитавъ письмо, мистеръ Джерндайсъ спрашиваетъ сыщика, что онъ о немъ думаетъ.
   -- Но знаю. Похоже на самоубійство. Во всякомъ случаѣ опасность растетъ съ каждой минутой и каждая минута приближаетъ насъ къ развязкѣ. Я далъ-бы по сту фунтовъ за каждый протекшій часъ. Теперь къ дѣлу, мистеръ Джерндайсъ. Сэръ Лейстеръ Дэдлокъ баронетъ поручилъ мнѣ спасти ее, я долженъ найти се и передать ей его полное прощеніе; деньги и власть у меня есть, по мнѣ нужно еще кое-что, мнѣ нужна миссъ Соммерсонъ.
   -- Миссъ Соммерсонъ? смущенно повторяетъ мистеръ Джерндайсъ.
   -- Мистеръ Джерндайсъ, я обращаюсь къ вамъ какъ къ доброму гуманному человѣку и въ такихъ обстоятельствахъ, которыя случаются не часто, отвѣчаетъ мистеръ Беккетъ, внимательно вглядываясь въ его лицо и читая его мысли.-- Если когда нибудь промедленіе бывало опасно, такъ это теперь; если когда нибудь вы станете раскаиваться, такъ оттого, что были причиной этого промедленія. Говорю вамъ: съ тѣхъ поръ, какъ леди Дэдлокъ исчезла, прошло восемь или десять часовъ, каждый изъ нихъ стоитъ по крайней мѣрѣ ста фунтовъ. Мнѣ поручено найти ее, я инспекторъ Беккетъ. Кромѣ всего остального, что удручаетъ ее, она думаетъ, что ее подозрѣваютъ въ убійствѣ. Не зная того, что мнѣ поручено сообщить ей, она придетъ въ отчаяніе, узнавъ что я ее преслѣдую, но если со мною будетъ молодая дѣвушка, къ которой она особенно расположена -- я не говорю ни слова больше и не задаю никакихъ вопросовъ,-- то леди Дэдлокъ скорѣе повѣритъ, что я явлюсь съ дружественнымъ намѣреніемъ. Пустите со мною эту молодую дѣвушку и мое дѣло выиграно: если леди Дэдлокъ жива, мнѣ удастся убѣдить се и спасти. Пустите меня одного, дѣло станетъ гораздо труднѣе; конечно, я сдѣлаю все, что отъ меня зависитъ, но не отвѣчаю за то, что изъ этого выйдетъ. Время летитъ, уже первый часъ; когда пробьетъ второй -- еще однимъ потеряннымъ часомъ будетъ больше, а теперь каждый стоитъ уже не сто, а тысячу фунтовъ.
   Онъ говорить правду; безспорно, это дѣло не терпитъ отлагательства; мистеръ Джерндайсъ проситъ его подождать, пока онъ переговорить съ миссъ Соммерсонъ. Мистеръ Беккеть соглашается, но не остается въ комнатѣ; согласно своимъ принципамъ не терять даромъ времени, онъ взбирается на лѣстницу, слѣдитъ за своимъ кучеромъ и все время, пока идутъ переговоры, бродить по лѣстницѣ въ потьмахъ. Мистеръ Джерндайсъ очень скоро появляется и сообщаетъ, что миссъ Соммерсонъ сейчасъ выйдетъ и будетъ готова сопровождать его всюду, куда понадобится. Мистеръ Беккетъ очень доволенъ и выражаетъ свое полное одобреніе.
   Пока мистеръ Беккетъ ожидаетъ у дверей выхода своей спутницы, онъ мысленно взбирается на высокую башню и устремляетъ взоръ въ темную загадочную даль. Онъ видитъ оттуда одинокія фигуры, бредущія по безлюднымъ улицамъ, по дорогамъ, по пустырямъ, заросшимъ верескомъ; видитъ одинокія фигуры, лежащіе подъ стогами сѣна, но той кого онъ ищетъ, тамъ нѣтъ. Онъ видитъ другія фигуры, глядящія внизъ черезъ перила мостовъ, или покоящіяся на темномъ днѣ рѣкъ, и видитъ безформенныя тѣла, увлекаемыя теченіемъ, и къ нимъ-то приковывается его вниманіе.
   Гдѣ-же она? Живая или мертвая, гдѣ она?
   Если-бъ мистеръ Беккетъ развернулъ спрятанный имъ платокъ, и тотъ могъ-бы волшебной властью вызвать передъ нимъ то мѣсто, гдѣ былъ взятъ, воспроизвести печальный пейзажъ, окружающій коттеджъ, гдѣ онъ закрывалъ мертваго ребенка, увидѣлъ-ли-бы тогда мистеръ Беккетъ ту, кого отыскиваетъ?
   На пустырѣ, озаряемомъ синеватымъ пламенемъ обжигальныхъ печей, гдѣ вѣтеръ треплетъ соломенныя крыши убогихъ хижинъ кирпичнаго завода, гдѣ вода и глина промерзли насквозь, гдѣ машина, приводимая въ движеніе тощей слѣпой клячей, кажется орудіемъ пытки,-- на этомъ мрачномъ пустырѣ идетъ одинокая фигура.
   Ее засыпаетъ снѣгомъ, ее гонитъ вѣтромъ дальше и дальше; повидимому для нея порваны всѣ узы, связывавшія ее съ людьми.
   Фигура женская, по эта женщина одѣта въ жалкое рубище; въ такое рубище, въ какомъ никто никогда не выходилъ изъ великолѣпныхъ Дэдлокскихъ чертоговъ.
   

ГЛАВА XXVI.
Разсказъ Эсфири.

   Я уже лежала въ постели и крѣпко спала, когда опекунъ постучался въ дверь моей комнаты и просилъ меня немедленно встать. На мой торопливый вопросъ, что случилось, онъ сказалъ мнѣ, что тайна моей матери стала извѣстна сэру Лейстеру Дэдлоку, что моя мать бѣжала и что у насъ въ настоящую минуту находится человѣкъ, которому поручено разыскать ее и увѣрить въ полномъ прощеніи и неизмѣнной привязанности сэра Лейстера. Этотъ человѣкъ просить меня сопутствовать ему, надѣясь, что мои просьбы и убѣжденія скорѣе повліяютъ на мою мать.
   Самое главное изъ того, что мнѣ сообщили, я поняла, но была такъ поражена и такъ торопилась, что, несмотря на всѣ усилія, не могла побѣдить своего волненія и прошли цѣлые часы прежде, чѣмъ я пришла въ себя.
   Я не будила ни Чарли и никого изъ слугъ, проворно одѣлась, закуталась потеплѣе и сошла внизъ къ мистеру Беккету -- онъ оказался тѣмъ лицомъ, которому было поручено розыскать мою мать.
   Опекунъ раньше объяснилъ мнѣ, почему мистеру Беккету пришла мысль обо мнѣ; тутъ-же въ передней при свѣтѣ свѣчи, которую держалъ опекунъ, мистеръ Беккетъ прочелъ мнѣ письмо, оставленное моей матерью въ ея комнатѣ. Не прошло и десяти минутъ послѣ моего пробужденія, какъ я уже сидѣла рядомъ съ мистеромъ Беккетомъ въ экипажѣ, который мчалъ насъ по лондонскимъ улицамъ.
   Мистеръ Беккетъ сталъ меня распрашивать очень осторожно, но необыкновенно искусно: объяснивъ предварительно, что отъ моихъ отвѣтовъ зависитъ очень многое, онъ просилъ меня отвѣчать какъ можно точнѣе.
   Его главные вопросы были: часто-ли видѣлась я съ матерью, которую онъ всегда называлъ леди Дэдлокъ, когда и гдѣ говорила я съ ней въ послѣдній разъ и какъ очутился у нея мой платокъ. Когда всѣ эти пункты были выяснены, онъ просилъ меня хорошенько подумать и отвѣтить не торопясь, не знаю-ли я кого нибудь, кто пользовался бы довѣріемъ моей матери и къ кому она могла бы обратиться при существующихъ обстоятельствахъ.
   Кромѣ опекуна я не знала никого, кто пользовался бы довѣріемъ моей матери, но потомъ назвала еще мистера Бойторна; мистеръ Бойторнъ пришелъ мнѣ въ голову потому, что мнѣ вспомнилось съ какимъ рыцарскимъ уваженіемъ произносилъ онъ всегда имя леди Дэдлокъ; вслѣдъ затѣмъ вспомнилось и все то, что разсказывалъ опекунъ о помолвкѣ мистера Бойторна съ ея сестрою, о роковой связи, которой не подозрѣвалъ мистеръ Бойторнъ, но которая тѣмъ не менѣе существовала между его судьбою и судьбой моей матери.
   Пока мы разговаривали, мой спутникъ велѣлъ остановить экипажъ, чтобъ мы могли лучше слышать другъ друга, и снова велѣлъ гнать во всю мочь, когда нашъ разговоръ кончился. Скоро мистеръ Беккетъ сказалъ мнѣ, что обдумалъ планъ дальнѣйшихъ дѣйствій, и началъ было излагать его, но при моемъ волненіи я была совершенно неспособна его понять.
   Отъѣхавъ недалеко отъ нашего дома, мы остановились у какого-то освѣщеннаго газомъ зданія, похожаго на присутственное мѣсто. Мистеръ Беккетъ ввелъ меня въ этотъ домъ и усадилъ въ кресло у яркаго огня; теперь былъ уже второй часъ въ началѣ, какъ показывали часы, висѣвшіе на стѣнѣ. Два полицейскихъ, которые въ своихъ щеголеватыхъ мундирахъ вовсе не походили на людей, всю ночь не ложившихся спать, писали у стола; безмолвіе и тишина повидимому царили въ этомъ домѣ; только изъ подвальнаго этажа слышались какіе-то возгласы и стукъ въ дверь, но никто изъ присутствующихъ не обращалъ на нихъ вниманія.
   Мистеръ Беккетъ призвалъ третьяго полицейскаго, сказалъ ему на ухо свои инструкціи и, когда тои, ушелъ, сталъ въ полголоса что-то диктовать двумъ первымъ. Когда они кончили, мистеръ Беккетъ прочелъ мнѣ то, что было записано. Это было описаніе примѣтъ моей матери: оно отличалось необыкновенной точностью.
   Тогда былъ вызванъ еще одинъ полицейскій (ихъ въ сосѣдней комнатѣ спіѣло нѣсколько человѣкъ); ему вручили листки съ примѣтами и онъ немедленно скрылся.
   Все сдѣлалось удивительно скоро и, хотя никто не торопился, ни одной секудпы не пропало даромъ. Какъ только бумага была отправлена по назначенію, оба полицейскихъ принялись за прерванную работу; мистеръ Беккетъ подошелъ къ камину и принялся поочередно грѣть подошвы своихъ сапоговъ.
   -- Тепло-ли вы одѣты, миссъ Соммерсонъ? спросилъ онъ замѣтивъ, что я смотрю на него.-- Погода холодная; тяжело путешествовать въ такую ночь для особы съ нѣжной организаціей.
   Я сказала, что не боюсь холода и одѣта тепло.
   -- Наша поѣздка можетъ затянуться, замѣтилъ онъ,-- но это ничего, миссъ, если кончится хорошо.
   -- Дай Богъ, чтобъ кончилось хорошо!
   Онъ успокоительно кивнулъ головой.
   -- Во всякомъ случаѣ, что бы не случилось, но волнуйтесь. Чѣмъ хладнокровнѣе и спокойнѣе вы будете, тѣмъ будетъ лучше для васъ, для меня, для леди Дэдлокъ, для сэра Лейстера Дэдлока баронета.
   Мистеръ Беккетъ былъ очень добръ и любезенъ; пока онъ спокойно стоялъ у огня грѣя ноги потирая лицо указательнымъ пальцемъ, я, глядя на него, почувствовала непоколебимое довѣріе къ проницательности этого человѣка.
   Не было еще и четверти второго, когда я услышала стукъ копытъ и скрыпъ колесъ подъѣхавшаго экипажа.
   -- Теперь мы покатимъ, миссъ Соммерсонъ, сказалъ мой спутникъ, подавая мнѣ руку; полицейскіе простились со мною вѣжливымъ поклономъ и мы вышли. На улицѣ насъ ждала коляска, запряженная парой почтовыхъ лошадей; мистеръ Беккетъ любезно усадилъ меня, самъ сѣлъ на козлы; человѣкъ, котораго онъ посылалъ за экипажемъ, подалъ ему потайной фонарь; мистеръ Беккетъ отдалъ какое-то приказаніе кучеру и мы покатили.
   Мнѣ казалось, что я сплю и грежу; мы ѣхали такъ быстро и по такому лабиринту узкихъ улицъ, что я скоро потеряла всякое представленіе о томъ, гдѣ мы; знаю только, что мы нѣсколько разъ переѣзжали Темзу и повидимому все время кружились въ густой сѣти грязныхъ переулковъ, примыкающихъ къ берегу рѣки, среди доковъ, бассейновъ, разводныхъ мостовъ, высокихъ зданій пакгаузовъ и корабельныхъ мачтъ. Наконецъ мы остановились на углу отвратительнаго зловоннаго переулка, застоявшуюся атмосферу котораго не могъ очистить даже вѣтеръ, постоянно дуюшій съ рѣки. При свѣтѣ фонаря я увидѣла, что мистеръ Беккетъ бесѣдуетъ съ людьми, которые представляли нѣчто среднее между полисменами и матросами; на сырой стѣнѣ, у которой они стояли, была прибита дощечка, на ней я прочла надпись: "Найденные утопленники" и поняла какое ужасное подозрѣніе привело насъ сюда.
   Я не смѣла поддаваться своей слабости, мнѣ не было надобности напоминать себѣ, что я здѣсь не затѣмъ, чтобъ своимъ малодушіемъ затруднять и замедлять поиски и тѣмъ уменьшать надежду на ихъ благополучный исходъ, и я осталась спокойной, по никогда не забуду я того, что выстрадала въ этомъ ужасномъ мѣстѣ.
   Все это было похоже на страшный кошмаръ. Изъ лодки вышелъ какой-то человѣкъ, весь покрытый тиной, въ высокихъ намокшихъ сапогахъ, раздувшихся отъ воды, и въ мокрой шляпѣ; онъ пошептался съ мистеромъ Беккетомъ и повелъ его куда-то внизъ по скользкимъ ступенькамъ. "Вѣрно, онъ хочетъ что-нибудь ему показать", подумала я. Возвращаясь назадъ, они вытирали руки и платье, точно эти руки прикасались къ чему нибудь мокрому, но, благодареніе Богу, это было все-таки не то, чего я страшилась!
   Переговоривъ съ остальными людьми, мистеръ Беккетъ, котораго кажется всѣ знали и уважали, вошелъ въ домъ, оставивъ меня одну съ кучеромъ, который ходилъ около лошадей, стараясь согрѣться. Наступилъ приливъ, я слышала какъ въ концѣ переулка плескалась вода, какъ волны подходили все ближе и ближе ко мнѣ; конечно онѣ не могли достать до того мѣста, гдѣ стоялъ нашъ экипажъ, но втеченіе этихъ немногихъ минутъ мнѣ сто разъ казалось, что вотъ сейчасъ онѣ принесутъ къ ногамъ лошадей трупъ моей матери.
   Наконецъ мистеръ Беккетъ вышелъ, потушилъ фонарь, наказалъ своимъ спутникамъ смотрѣть въ оба и занялъ свое мѣсто на козлахъ.
   -- Миссъ Соммерсонъ, пожалуйста не тревожьтесь тѣмъ, что мы заѣзжали сюда, сказалъ онъ оборачиваясь ко мнѣ.-- Мнѣ надо было самому взглянуть, все-ли въ исправности. Погоняй, любезный!
   Мы поѣхали назадъ прежней дорогой,-- не могу утверждать, что по тѣмъ-же самымъ улицамъ; я была слишкомъ взволнована, чтобъ замѣчать отличительные признаки улицъ, по которымъ мы ѣхали -- говорю такъ потому, что общій характеръ улицъ былъ тотъ же. Мы останавливались на минуту у другой такой-же станціи или конторы, навѣрное не знаю, и опять переѣхали рѣку. За все время нашей поѣздки бдительность мистера Беккета ни на секунду не ослабѣвала, но она, если только было возможно, удвоилась, когда мы переѣзжали мостъ: онъ всталъ во весь ростъ, заглянулъ черезъ перила на рѣку, потомъ спрыгнулъ съ козелъ и догналъ промелькнувшую мимо насъ женскую фигуру и посмотрѣлъ на мрачную водяную бездну съ такимъ выраженіемъ, что у меня замерло сердце.
   Ужасенъ былъ видъ этой рѣки: черная, таинственная, она быстро текла въ низкихъ плоскихъ берегахъ и какіе-то неопредѣленные, страшные образы, не то дѣйствительные, не то призрачные -- виднѣлись въ ея бурныхъ волнахъ; ужасомъ и смертью вѣяло отъ нея. Много разъ видѣла я эту рѣку съ тѣхъ поръ и при дневномъ и при ночномъ освѣщеніи, и всякій разъ при взглядѣ на нее я переживаю съизънова впечатлѣнія, которыя испытала въ эту памятную поѣздку. Въ моей памяти встаетъ мостъ, тускло освѣщенный газомъ, рѣзкій вѣтеръ, безжалостно хлещущій безпріютную женскую фигуру, мимо которой мы проѣхали, монотонный стукъ колесъ, фонаря экипажа и при блѣдномъ ихъ свѣтѣ лицо, подымающееся изъ страшныхъ черныхъ волнъ.
   Долго мы ѣхали по безлюднымъ улицамъ, наконецъ вмѣсто мостовой подъ ногами лошадей оказалась мягкая проселочная дорога и городскіе дома остались позади; вскорѣ я узнала знакомую мнѣ дорогу въ С. Альбанъ. Въ Барнетѣ насъ ждала подстава, мы быстро перемѣнили лошадей и покатили дальше; было очень холодно, земля была покрыта снѣжной пеленой, но теперь снѣгъ пересталъ.
   -- Эта дорога ваша старинная знакомая, не правда ли? весело спросилъ меня мистеръ Беккетъ.
   -- Да.-- Удалось вамъ собрать какія нибудь свѣдѣнія?
   -- Ничего вѣрнаго, сказалъ онъ.-- Но еще слишкомъ рано.
   Онъ не пропускалъ ни одного придорожнаго трактира, гдѣ виднѣлся свѣтъ, чтобъ не зайти туда (въ тѣ времена въ этой мѣстности было много трактировъ), разспрашивалъ всѣхъ сторожей на заставахъ. Вездѣ онъ весело болталъ, угощалъ, побрякивалъ деньгами, разсыпался въ любезностяхъ, но какъ только онъ занималъ свое мѣсто на козлахъ его лицо принимало прежнее серьезное, сосредоточенное выраженіе и онъ то и дѣло говорилъ кучеру озабоченнымъ тономъ:-- Погоняй, любезный, погоняй!
   При такихъ остановкахъ неудивительно, что въ шестомъ часу утра намъ оставалось еще нѣсколько миль до С. Альбана; выйдя изъ одного трактира мистеръ Беккетъ подалъ мнѣ чашку чая.
   -- Выпейте, миссъ Соммерсонъ, это васъ подкрѣпитъ. Кажется, вы начинаете понемножку приходить въ себя?
   Я поблагодарила и кивнула головой.
   -- Сначала вы были совсѣмъ ошеломлены, и не удивительно, ей Богу! Тс! Все отлично. Она впереди.
   Я чуть было не закричала отъ радости, но мистеръ Беккетъ многозначительно поднялъ палецъ и я сдержалась.
   -- Она прошла здѣсь пѣшкомъ около девяти часовъ вечера. У Гайгетской заставы въ первый разъ я слышалъ о ней, но у меня оставались еще сомнѣнія, я прослѣдилъ ея путь дальше, иногда терялся, но теперь несомнѣнно, что она впереди. Кучеръ возьми чашку и блюдце, и если ты не розиня, то постарайся поймать другой рукой эту полукрону. Разъ, два, три! Ловко! Ну, теперь, любезный, пусти-ка въ галопъ!
   Не задолго передъ разсвѣтомъ мы были въ С. Альбанѣ и тогда только я начала понемногу приходить въ себя и понимать событія минувшей ночи, тогда только убѣдилась, что все это не было сномъ.
   Мы оставили карету на почтовой станціи, мой спутникъ приказалъ, чтобъ свѣжія лошади были на готовѣ, подалъ мнѣ руку и мы направились къ Холодному дому.
   -- Такъ какъ это ваше постоянное мѣстожительство, то надо справиться; не спрашивала ли васъ особа такихъ-то примѣтъ, или если не васъ, то мистера Джерндайса. Я не очень надѣюсь, чтобъ она заходила сюда, но это возможно.
   Когда мы всходили на холмъ, день уже занимался; мой спутникъ окинулъ мѣстность проницательнымъ взглядомъ и напомнилъ мнѣ, какъ я шла здѣсь съ моей маленькой служанкой и бѣднымъ Джо, по презванію Голышемъ, въ тотъ вечеръ, который по очень основательнымъ причинамъ навѣки врѣзался въ моей памяти.
   Меня удивило, откуда мистеръ Беккетъ можетъ знать, когда и съ кѣмъ я здѣсь проходила.
   -- Вы тогда встрѣтили человѣка какъ разъ на этомъ самомъ мѣстѣ, сказалъ мистеръ Беккетъ.
   Я и это хорошо помнила.
   -- Это былъ я, сказалъ мистеръ Беккетъ; и увидя мое изумленіе, прибавилъ:
   -- Въ тотъ вечеръ я пріѣхалъ сюда, чтобъ разыскать этого мальчика. Быть можетъ выходя изъ дому вы слышали стукъ колесъ моего экипажа, потому что я тогда же узналъ васъ и вашу служанку. Изъ справокъ, наведенныхъ въ городкѣ, я узналъ, гдѣ найду мальчика, и направлялся къ коттеджу кирпичника, когда встрѣтилъ его съ вами.
   -- Развѣ онъ совершилъ какое нибудь преступленіе? спросила я.
   -- Нѣтъ, его не обвиняли ни въ какомъ преступленіи, хладнокровно отвѣчалъ мистеръ Беккетъ, снимая шляпу,-- но онъ былъ неудобенъ. Дѣльце, по которому онъ мнѣ понадобился, касалось леди Дэдлокъ; онъ но умѣлъ держать языка на привязи и болталъ о случайной услугѣ, оказанной имъ покойному мистеру Телькингорну, объ услугѣ, за которую было хорошо заплачено. Нельзя было позволять ему выкидывать такія штуки, поэтому я предупредилъ его, чтобъ онъ убирался изъ Лондона, и въ этотъ вечеръ пріѣхалъ нарочно, чтобъ внушить ему, что разъ ужъ онъ ушелъ изъ Лондона, то пусть держится подальше отъ него и хорошенько зарубитъ себѣ на носу, что ему будетъ плохо, если я его опять тамъ поймаю.
   -- Бѣдняга! сказала я.
   -- Да, бѣдняга, согласился мистеръ Беккетъ,-- и очень безпокойный; чѣмъ дальше отъ Лондона, тѣмъ онъ былъ для насъ лучше. Когда я увидѣлъ, что вы ведете его къ себѣ, я пошелъ за вами.
   -- За чѣмъ же? спросила я.
   -- Затѣмъ, милая миссъ, что у васъ онъ далъ бы полную волю своему языку, который былъ у него черезъ чуръ длиненъ.
   Хотя теперь мнѣ удалось припомнить этотъ разговоръ, но въ то время мнѣ было не до того и я едва слушала, что говорить мистеръ Беккетъ; мнѣ было ясно только, что мистеръ Беккетъ говорилъ все это, чтобы развлечь меня: проникнутый такимъ добрымъ намѣреніемъ, онъ часто заговаривалъ о постороннихъ предметахъ, а между тѣмъ по лицу его было видно, что только одно у него на умѣ. Онъ продолжалъ занимать меня, когда мы вошли въ садовую калитку.
   -- Вотъ мы и пришли. Какъ красиво это уединенное мѣстечко! Какъ граціозно вьется дымокъ надъ трубой. У васъ рано разводятъ огонь, это доказываетъ исправность прислуги. Но имѣя дѣло съ прислугой, надо прежде всего обращать вниманіе на то, кто ходитъ къ ней въ гости; вы никогда не будете знать каковы ваши слуги, если не будете знать, кто къ нимъ ходитъ. Представьте себѣ такую вещь: вы идете на кухню и нечаянно натыкаетесь на незнакомаго парня за кухонной дверью,-- вы ни за что не отдѣлаетесь отъ подозрѣнія, что онъ прокрался къ вамъ съ преступнымъ намѣреніемъ.
   Мы были уже передъ домомъ, мистеръ Беккетъ сначала внимательно разсмотрѣлъ слѣды ногъ на пескѣ и только тогда обратилъ свое вниманіе на домъ.
   -- Когда къ вамъ пріѣзжаетъ старый младенецъ, всегда ли вы отводите ему одно и тоже помѣщеніе? спросилъ онъ, глядя на окна комнаты, въ которой обыкновенно жилъ мистеръ Скимполь, когда гостилъ у насъ.
   -- Вы знаете мистера Скимполя!
   -- Какъ вы его назвали? Скимполь? Я часто желалъ знать его фамилію. Скимполь! А по имени вѣроятно не Джонъ и не Джемсъ?
   -- Его зовутъ Гарольдъ.
   -- Гарольдъ, такъ. Преудивительный чудакъ этотъ Гарольдъ, сказалъ мистеръ Беккетъ, выразительно глядя на меня.
   -- Онъ человѣкъ совсѣмъ особенный, сказала я.
   -- Не имѣетъ представленія объ деньгахъ, но тѣмъ не менѣе беретъ ихъ очень охотно, замѣтилъ мистеръ Беккетъ.
   Я не могла удержаться, чтобъ не сказать:
   -- Вѣрно вы хорошо знаете мистера Скимполя.
   -- Я вамъ разскажу, миссъ Соммерсонъ, какъ я съ нимъ познакомился, это немного отвлечетъ васъ отъ предмета, къ которому прикованы ваши мысли, и будетъ вамъ полезно. Этотъ-то Гарольдъ и указалъ мнѣ, гдѣ я найду Голыша; въ ту ночь я рѣшилъ во что бы-то ни стало добыть его, и замѣтивъ тѣнь въ одномъ изъ оконъ вашего дома, бросилъ туда горсть песку. Окно отворилось и въ немъ показался Гарольдъ. Съ перваго же взгляда я подумалъ: "эге, да ты именно такой человѣкъ, какого мнѣ нужно". И я принялся его умасливать, сказалъ, что не хочу подымать на ноги весь домъ, когда всѣ уже улеглись спать, заговорилъ о томъ, какая жалость, что добрыя молодыя леди пріютили у себя этого бродягу, и, видя съ кѣмъ имѣю дѣло, намекнулъ, что не пожалѣлъ бы пяти фунтоваго билета, чтобъ избавить домъ отъ Голыша, не подымая переполоха. Онъ удивленно приподнялъ брови и весело сказалъ мнѣ: "Мой другъ, безполезно говорить мнѣ о пятифунтовомъ билетѣ, я совершенное дитя въ этихъ вещахъ и не имѣю никакого представленія о деньгахъ". Разумѣется я смекнулъ, какъ слѣдуетъ это понимать, и вполнѣ убѣдившись, что не ошибся, что онъ именно такой человѣкъ, какого мнѣ нужно, завернулъ камешекъ въ банковый билетъ и бросилъ ему въ окно. Онъ засмѣялся, весь просіялъ и сказалъ мнѣ съ самымъ невиннымъ видомъ: "Вѣдь я не знаю цѣнности подобныхъ вещей, что мнѣ съ этимъ дѣлать?" -- "Истратить это, сэръ!" отвѣтилъ я. Онъ продолжалъ: "Но меня надуютъ при размѣнѣ, право только деньги даромъ пропадутъ". Боже мой, еслибъ вы видѣли, съ какимъ лицомъ онъ это говорилъ! Разумѣется онъ указалъ мнѣ, гдѣ найти Голыша, и я безъ труда нашелъ его.
   Я сказала, что такой поступокъ со стороны мистера Скимполя былъ вѣроломствомъ по отношенію къ опекуну и что мистеръ Скимполь перешелъ тутъ всякія границы ребяческой наивности.
   -- Миссъ Соммерсонъ, я вамъ дамъ хорошій совѣтъ, за который меня поблагодаритъ вашъ мужъ, когда дастъ Вогь вы счастливо выйдете замужъ и заживете своимъ домкомъ. Если вамъ кто нибудь скажетъ, что онъ не понимаетъ толку въ деньгахъ,-- зорко смотрите за своимъ кошелькомъ, потому что онъ въ опасности -- это такъ же вѣрно, какъ дважды-два-четыре. Если вамъ кто нибудь объявить: я ничего не смыслю въ мірскихъ дѣлахъ, ибо я простъ какъ дитя -- знайте, что такой человѣкъ не любитъ никого кромѣ себя, считаетъ себя номеромъ первымъ и говоритъ такъ для того, чтобъ избѣжать отвѣтственности за свои поступки. Во мнѣ нѣтъ ни капли поэзіи -- за тѣмъ исключеніемъ, что я не прочь иногда попѣть въ дружескомъ кругу.-- я человѣкъ дѣла и изъ жизненнаго опыта вывелъ такое правило: тотъ, кто слабъ въ одномъ, будетъ слабъ и во всемъ. Это пр вило мнѣ никогда и измѣняло, не измѣнитъ и вамъ, и всякому. Вслѣдъ за симъ предостереженіемъ противъ излишней довѣрчивости, позвольте мнѣ позвонить и вернуться къ нашему дѣлу.
   Я думаю, что дѣло ни на секунду не выходило у него изъ головы, судя по выраженію его лица.
   Домашніе очень удивились моему неожиданному появленію въ этотъ ранній часъ и при томъ съ такимъ провожатымъ, и разумѣется удивленіе ихъ не уменьшилось отъ заданныхъ мною вопросовъ. Мнѣ отвѣчали, что ни вчера, ни сегодня не приходило никого; не могло быть сомнѣнія, что намъ говорили правду.
   -- Въ такомъ случаѣ, миссъ Соммерсонъ, поспѣшимъ въ коттеджъ кирпичниковъ, и если вы будете такъ добры исполнить мою просьбу, я попрошу васъ разспрашивать этихъ людей. Задавая вопросы, лучше всего держаться какъ можно естественнѣе, но мнѣ тутъ нечему учить васъ -- будьте сами собою, этимъ все сказано.
   Не медля ни минуты, мы тронулись въ путь. Коттеджъ мы нашли запертымъ и видно было, что въ немъ никто не живетъ: къ намъ вышелъ, услышавъ нашъ стукъ, одинъ изъ сосѣдей. Отъ него мы узнали, что обѣ женщины съ мужьями живутъ теперь не здѣсь, а въ жалкомъ покосившемся домишкѣ, одиноко стоявшемъ на краю участка, занятаго обжигательными печами и длинными шеренгами сложенныхъ для просушки кирпичей.
   Это было недалеко отъ коттеджа, всего какихъ нибудь сто ярдовъ. Дверь лачуги мы нашли полуотворенной, я толкнула ее и вошла.
   Мы застали хозяевъ за завтракомъ, во ихъ было только трое,-- недоставало Дженни, матери умершаго малютки; ребенокъ другой женщины спалъ въ углу. При моемъ появленіи женщина встала, а кирпичники, по обыкновенію безмолвные и мрачные, привѣтствовали меня угрюмымъ поклономъ.
   Они переглянулись, увидѣвъ входящаго за мною мистера Беккета; меня удивило, что и женщина повидимому его знала; само собою разумѣется, что, прежде чѣмъ войти, я спросила -- можно ли.
   Лиза (единственное ея имя, которое было мнѣ извѣстно) предложила мнѣ свой стулъ, но я сѣла на скамью у камина, а мистеръ Беккетъ присѣлъ на уголку кровати. Теперь, когда мнѣ предстояло вступить въ разговоръ съ людьми, которые не питали ко мнѣ дружескихъ чувствъ, я не въ силахъ была побѣдить свое волненіе, у меня кружилась голова. Я не знала какъ начать, и залилась слезами.
   -- Лиза, я ѣхала долго, ѣхала всю ночь, несмотря на холодъ и снѣгъ, чтобъ разспросить васъ о дамѣ...
   -- Которая была здѣсь, вставилъ мистеръ Беккетъ самымъ спокойнымъ и увѣреннымъ тономъ, обращаясь ко всему обществу,-- о дамѣ, которая была здѣсь сегодня ночью.
   -- А кто сказалъ вамъ, что здѣсь была какая-нибудь дама?-- спросилъ мужъ Дженни, оставляя завтракъ и мѣряя взглядомъ мистера Беккета.
   -- Одинъ человѣкъ, по имени Михаилъ Джексонъ, въ синемъ бархатномъ двубортномъ жилетѣ съ перламутровыми пуговицами, безъ запинки отвѣтилъ мистеръ Беккетъ.
   -- Лучше бы ему заниматься своимъ дѣломъ и не совать свой носъ въ чужія, проговорилъ кирпичникъ.
   -- Кажется онъ теперь безъ мѣста, потому и проводитъ время въ разговорахъ, отвѣтилъ не моргнувъ глазомъ мистеръ Беккетъ въ извиненіе Михаила Джаксона.
   Лиза не садилась и стояла, опершись на спинку стула, поглядывая на меня съ какимъ-то нерѣшительнымъ видомъ; мнѣ казалось, что ей хочется поговорить со мной наединѣ, но она не смѣетъ. Не знаю, сколько бы времени она простояла въ этой позѣ, но ея мужъ, который продолжалъ доѣдать кусокъ хлѣба съ саломъ, постучалъ по столу рукояткой своего складного ножа и велѣлъ ей сѣсть, прибавивъ съ ругательствомъ, что ей-то ужъ во всякомъ случаѣ не слѣдуетъ соваться въ чужія дѣла.
   -- Мнѣ очень хотѣлось бы видѣть Дженни; она, я увѣрена, сказала бы мнѣ все, что знаетъ объ этой дамѣ, которую мнѣ необходимо догнать,-- вы не можете себѣ представить, какъ это важно. Скоро ли вернется Дженни? Гдѣ она?
   Лиза готова была отвѣтить, но кирипчникъ съ новымъ ругательствомъ далъ ей пинка своимъ тяжелымъ сапогомъ и предоставилъ отвѣчать мужу Дженни. Тотъ нѣсколько времени угрюмо молчалъ, наконецъ повернулъ ко мнѣ свою косматую голову.
   -- Не очень-то я люблю, когда господа жалуютъ ко мнѣ въ домъ; кажется я ужъ говорилъ вамъ объ этомъ, миссъ. Я къ нимъ не лѣзу и удивляюсь, отчего они не могутъ оставить меня въ покоѣ. Воображаю, какой бы шумъ поднялся, еслибъ я забрался въ ихъ хоромы! Однакожъ вы все-таки получше другихъ и я отвѣчу вамъ, хотя предупреждаю, я не допущу, чтобъ меня выгоняли какъ барсука изъ поры. Вы хотите знать -- скоро ли вернется Дженни? Нѣтъ, не скоро. Гдѣ она? Пошла въ Лондонъ.
   -- Сегодня ночью? спросила я.
   -- Да, отвѣтилъ онъ, сердито дернувъ головой.
   -- Но она была дома, когда приходила эта дама? Что она говорила? Куда пошла отсюда? Прошу, умоляю, отвѣтьте на этотъ вопросъ, будьте такъ добры. Мнѣ непремѣнно нужно это знать, я въ такомъ отчаяніи.
   -- Кабы хозяинъ позволилъ мнѣ говорить и не ругался... робко начала женщина.
   -- Твой хозяинъ накостыляетъ тебѣ шею, если ты будешь путаться въ то, что тебя не касается, выразительно проговорилъ ея мужъ и пробормоталъ какое-то проклятіе.
   Послѣ нѣкотораго молчанія мужъ Дженни опять повернулся ко мнѣ и съ большой неохотой продолжалъ своимъ обычнымъ ворчливымъ тономъ:
   -- Была ли здѣсь Дженни, когда приходила госпожа? Да, была. Что ей сказала госпожа? Я вамъ скажу, что ей сказала госпожа: Помните, говорить, я приходила однажды къ вамъ разспрашивать о той молодой миссъ, которая бывала у васъ? Помните, я тогда дала вамъ денегъ за платокъ, который оставила у васъ молодая миссъ? Да, Дженни помнила и мы всѣ помнили. Дома ли теперь молодая миссъ? Нѣтъ, она уѣхавши. Ну, хорошо, теперь примѣчайте: дама-то пришла, къ намъ пѣшкомъ и всю дорогу шла одна одинешенька -- страннымъ это намъ показалось,-- и спрашиваетъ это она, можетъ ли посидѣть съ часокъ,-- вотъ тамъ, гдѣ вы сидите. Разумѣется, отчего-жъ и нѣтъ; вотъ она посидѣла и ушла. Было тогда двадцать минутъ двѣнадцатаго, а можетъ и двадцать минутъ перваго, у насъ вѣдь нѣтъ карманныхъ часовъ, чтобъ узнавать время, даже и стѣнныхъ часовъ въ заводѣ нѣтъ. Куда она пошла, вы спрашиваете? Не знаю куда. Она пошла по одной дорогѣ, Дженни по другой,-- одна пошла къ Лондону, другая въ противоположную сторону. Вотъ и все. Спросите хоть этого человѣка, онъ былъ свидѣтелемъ, онъ скажетъ то-же.
   Мужъ Лизы повторилъ:
   -- Да, это все.
   -- Плакала ли эта дама? спросила я.
   -- Ручьемъ разливалась. Башмаки у нея были ни на что не похожи, платье тоже, но Сама на мой взглядъ ничего.
   Женщина сидѣла скрестивъ руки и уставившись въ полъ Ея мужъ повернулъ свой стулъ такъ, что теперь сидѣлъ прямо (іротивъ нея и положилъ на столъ свой молотоподобный кулакъ, какъ будто готовясь привести въ исполненіе свою угрозу, если жена вздумаетъ ослушаться его приказанія.
   -- Надѣюсь, вы позволите мнѣ спросить у вашей жены, какою была на видъ эта дама?
   -- Ладно. Слышишь, что она говоритъ. Отвѣчай, да покороче! крикнулъ онъ женѣ.
   -- Она дурно выглядѣла; блѣдная такая, истомленная. Очень дурно выглядѣла.
   -- Много она говорила?
   -- Очень мало и совсѣмъ охрипшимъ голосомъ.
   Отвѣчая мнѣ, Лиза не сводила глазъ съ мужа, каждый разъ испрашивая взглядомъ его разрѣшенія.
   -- Очень она была слаба? Дали вы ей чего нибудь поѣсть или выпить?
   -- Говори, сказалъ мужъ въ отвѣтъ на ея вопросительный взглядъ,-- скажи и баста!
   -- Она выпила водицы, миссъ; Дженни принесла ей хлѣ ба и чаю, но она едва къ нимъ притронулась.
   -- А когда она уходила отсюда... начала было я, но мужъ Дженни нетерпѣливо прервалъ меня.
   -- Когда она уходила отсюда, то направилась прямо на сѣверъ, по большой дорогѣ. Наведите справки, если не вѣрите, спросите по дорогѣ, вамъ скажутъ то же самое. Теперь все переговорили и баста!
   Я взглянула на своего спутника, и увидѣвъ, что онъ уже всталъ и готовъ идти, поблагодарила кирпичниковъ и простилась.
   Когда мы уходили, Лиза пристально посмотрѣла на мистера Беккета, а онъ на нее.
   -- Ну, миссъ Соммерсонъ, сказалъ мнѣ мистеръ Беккетъ, когда мы шли назадъ, -- часы ея лордства остались у нихъ, это несомнѣнно.
   -- Вы ихъ видѣли? вскричала я.
   -- Я ихъ не видѣлъ, но такъ-же увѣренъ въ этомъ, какъ еслибъ видѣлъ ихъ собственными глазами. Иначе зачѣмъ бы кирпичнику говорить о двадцати минутахъ, о томъ, что у него нѣтъ карманныхъ часовъ? Двадцать минуть! Развѣ онъ опредѣляетъ когда нибудь время съ такой точностью? Ужъ не то что минуты, дай Богъ, чтобъ и половины-то считалъ! Итакъ, или ея лордство сама отдала ему часы, или онъ ихъ отнялъ; я думаю вѣрнѣе, что она сама отдала. Но за что она дала ему часы? за что?
   И пока мы торопливо шли впередъ, онъ нѣсколько разъ повторилъ этотъ вопросъ, повидимому колеблясь между разными отвѣтами, которые приходили ему въ голову.
   -- Еслибъ мы могли не жалѣть времени,-- а это единственная вещь, которую въ настоящемъ случаѣ надо жалѣть,-- мы могли бы остаться и добиться чего нибудь отъ этой женщины, но это слишкомъ невѣрный шансъ, чтобъ при существующихъ обстоятельствахъ на него положиться. Они не спустятъ съ нея глазъ, а всякому дурню извѣстно, что такая женщина, какъ она -- забитая, запуганная, на которой съ головы до ногъ нѣтъ живого мѣста,-- будетъ, что-бы ни случилось, стоять за своего мужа, который се бьетъ и тиранитъ. Что-то они скрываютъ. Досадно, что мы не видѣли другой женщины.
   -- Я очень объ этомъ жалѣю, потому что Дженни была мнѣ очень предана и навѣрное не устояла бы противъ моихъ просьбъ.
   -- Очень возможно, миссъ Соммерсонъ, сказалъ мистеръ Беккетъ въ раздумьи,-- что ея лордство послало эту женщину въ Лондонъ съ запиской къ вамъ; очень возможно, что ея лордство отдала часы за то, чтобъ мужъ позволилъ ей исполнить это порученіе. Хотя такое толкованіе и не такъ ясно, какъ бы мнѣ хотѣлось, но оно очень вѣроятно. Бросать деньги сэра Лейстера Дэдлока баронета этимъ грубіянамъ мнѣ не хотѣлось бы, да я и не вижу, чтобъ изъ этого вышелъ кікой нибудь толкъ при настоящихъ обстоятельствахъ Итакъ въ дорогу, миссъ Соммерсонъ. Впередъ! И будемъ спокойно относиться ко всему, что-бы насъ ни ожидало.
   Мы еще разъ зашли въ Холодный домъ, я торопливо написала нѣсколько строкъ опекуну и мы поспѣшили отправиться на почтовую станцію, гдѣ насъ уже ждали лошади; черезъ нѣсколько минутъ мы опять мчались по большой дорогѣ.
   Снѣгъ, который началъ идти на разсвѣтѣ, теперь усилился и валилъ густыми хлопьями; въ нѣсколькихъ шагахъ уже ничего не было видно, потому что день былъ очень пасмурный и насъ окутывала густая снѣжная завѣса. Было очень холодно и снѣгъ хрустѣлъ подъ копытами лошадей, точно мелкія ракушки, какія встрѣчаются на морскомъ берегу.
   Лошади часто скользили и спотыкались, и мы были принуждены останавливаться, чтобъ дать имъ отдохнуть; одна пристяжная упала три раза, прежде чѣмъ мы доѣхали до слѣдующей станціи, и такъ тряслась и шаталась, что кучеръ наконецъ слѣзъ съ козелъ и взялъ се подъ уздцы. Я не могла ни ѣсть, ни спать; безпрестанныя остановки и медленность, съ какою мы подвигались впередъ, такъ разстроили мои нервы, что мною овладѣло безразсудное желаніе выйти изъ экипажа и идти пѣшкомъ, но мой спутникъ былъ благоразумное и ему удалось уговорить меня остаться въ экипажѣ.
   Энергія мистера Беккета, поддерживаемая извѣстнаго рода удовольствіемъ, которое онъ находилъ въ своей работѣ, ни на минуту не ослабѣвала. Онъ заходилъ во всѣ дома, какіе попадались по дорогѣ, бесѣдовалъ какъ со старыми знакомыми съ людьми, которыхъ видѣлъ первый разъ въ жизни, заходилъ грѣться къ каждому встрѣчному огоньку, не пропускалъ ни одной таверны, ни одного питейнаго заведенія, чтобъ не зайти чего-нибудь выпить, дружески болталъ съ извозчиками, колесниками, кузнецами, сборщиками дорожныхъ пошлинъ на заставахъ; тѣмъ не менѣе ни одной минуты не пропадало у него даромъ и, садясь на козлы, онъ опять становился серьезенъ, сосредоточенъ и говорилъ озабоченнымъ тономъ: Погоняй, любезный, погоняй!
   На слѣдующей станціи, гдѣ мы мѣняли лошадей, я оставалась въ экипажѣ, а мистеръ Беккетъ отправился на конскій дворъ: вернувшись оттуда, онъ подошелъ ко мнѣ, проваливаясь по колѣно въ рыхлый снѣгъ; ему ужъ не въ первый разъ приходилось путешествовать такимъ образомъ съ тѣхъ поръ, какъ мы выѣхали изъ С. Альбана.
   Мокрый снѣгъ покрывалъ его точно корой и стекалъ съ его платья.
   -- Не теряйте бодрости, миссъ Соммерсонъ. Можно сказать навѣрное, что оно прошла здѣсь. Описываютъ ея костюмъ и нѣтъ сомнѣній, что платье именно то, которое на ней было надѣто.
   -- Она все еще идетъ пѣшкомъ? спросила я.
   -- Все еще пѣшкомъ. Вѣроятно она направляется къ тому джентльмену, о которомъ вы говорили. Хотя одно обстоятельство меня смущаетъ: то что онъ живетъ въ томъ же графствѣ и такъ близко отъ замка.
   -- Я такъ мало о ней знаю. Быть можетъ кто-нибудь изъ ея друзей, мнѣ неизвѣстный, живетъ тутъ гдѣ нибудь по близости.
   -- Это правда. Но что бы ни случилось, не унывайте, милая миссъ, и старайтесь беречь свои силы. Погоняй, любезный!
   Снѣгъ пополамъ съ дождемъ шелъ весь день безостановочно, густой туманъ, съ ранняго утра окутавшій землю, ни на минуту не прояснялся. Я не видывала дороги ужаснѣе той, по которой мы ѣхали: иногда мнѣ казалось, что мы сбились съ пути и ѣдемъ по вспаханному полю или по болоту.
   Я утратила всякое представленіе о томъ, сколько прошло времени съ минуты нашего отъѣзда; мнѣ представлялся какой-то неопредѣленный періодъ безконечной продолжительности и -- странное дѣло -- мнѣ тогда казалось, что мучительная тревога, которая меня тогда терзала, была уже неразлучна сонной во всю мою прежнюю жизнь.
   Чѣмъ дальше мы подвигались впередъ, тѣмъ больше войнѣ укрѣплялось предчувствіе, что мистеръ Беккетъ начинаетъ терять прежнюю увѣренность. Онъ такъ-же заговаривалъ чуть-ли не съ каждымъ встрѣчнымъ, по, садясь на козлы, становился гораздо серьезнѣе, чѣмъ прежде.
   Во время одного особенно длиннаго и утомительнаго переѣзда, я видѣла, какъ онъ съ самымъ безпокойнымъ видомъ безпрестанно поводилъ пальцемъ по губамъ; я слышала, какъ онъ разспрашивалъ всѣхъ извозчиковъ и подводчиковъ, какіе ѣхали намъ на встрѣчу, о лицахъ, какихъ они видѣли по дорогѣ. Отвѣты ихъ были неутѣшительнаго свойства, но все-таки, садясь на козлы, онъ въ видѣ ободрѣнія подмигивалъ мнѣ глазомъ или дѣлалъ успокоительный жесть указательнымъ, пальцемъ, хотя самъ и казался встревоженнымъ.
   Когда мы добрались наконецъ до станціи и стали мѣнять лошадей, онъ сказалъ мнѣ. что ею начинаетъ удивлять, отчета такъ давно потерялъ слѣдъ той, кого мы отыскиваемъ; потерять слѣдъ въ одномъ мѣстѣ ровно ничего не значитъ, его можно найти въ другомъ, по теперь онъ исчезъ вдругъ самымъ необъяснимымъ образомъ и до сихъ поръ не отыскивается.
   Мои опасенія укрѣпились, когда мистеръ Беккетъ началъ вылѣзать на всѣхъ перекресткахъ и отправлялся на развѣдки.
   -- Вамъ, милая миссъ, все-таки не слѣдуетъ унывать, говорилъ онъ возвращаясь, -- навѣрное на слѣдующей станціи мы опять найдемъ потерянный слѣдъ.
   Но слѣдующая станція, какъ и прежнія, не дача намъ никакихъ новыхъ указаній. При этой станціи была гостинница, очень помѣстительная и комфортабельная, несмотря на свое уединенное мѣстоположеніе; когда нашъ экипажъ въѣхать въ широкія ворота, не успѣла я опомниться, какъ у дверецъ коляски появилась хозяйка съ тремя красивыми дочерьми и стала упрашивать меня зайти и чѣмъ-нибудь подкрѣпиться, пока станутъ перепрягать лошадей. Мнѣ показалось неловко отказаться; онѣ привело меня въ тепло натопленную комнату и оставили одну.
   Какъ теперь помню, комната эта была угловая: изъ одного окна былъ видѣнъ дворъ, гдѣ конюхи выпрягали изъ грязной коляски усталыхъ, забрызганныхъ грязью лошадей, а за дворомъ черезъ отворенныя ворота виднѣлась большая дорога, надъ которой тяжело качалась вывѣска гостинницы; изъ другого окна виднѣлся мрачный сосновый лѣсъ.
   Талый снѣгъ медленно капалъ съ вѣтокъ угрюмыхъ сосенъ на мокрые сугробы, ночь наступала и надвигающійся мракъ казался еще угрюмѣе отъ контраста съ яркимъ отблескомъ огня въ оконныхъ стеклахъ. Я глядѣла на этотъ хмурый лѣсъ, на черныя проталины въ снѣгу, изъ которыхъ сочилась вода, и думала о привѣтливой хозяйкѣ гостинницы, окруженной любящими лицами дочерей, и о моей матери, умирающей гдѣ нибудь въ такомъ же лѣсу.
   Я испугалась, увидѣвъ, что добрыя дѣвушки съ матерью суетятся около меня, но я помнила, что долго всѣми силами старалась побороть свою слабость, прежде чѣмъ лишилась чувствъ,-- это было все-таки утѣшеніемъ.
   Меня уложили около камина на широкомъ диванѣ, обложили подушками и добрая хозяйка объявила, что я ни въ какомъ случаѣ не могу продолжать путешествіе, а должна у нихъ переночевать; замѣтивъ какъ страшно я встревожилась при мысли, что меня здѣсь удержатъ, она взяла назадъ свое предложеніе и стала уговаривать меня отдохнуть хоть полчасика.
   Какъ добра и ласкова была эта женщина, какъ ухаживали за мною ея хорошенькія дочери! Онѣ уговорили меня съѣсть горячаго супу и цыпленка, пока мистеръ Беккетъ обсушится и пообѣдаетъ въ залѣ; но когда къ огню былъ придвинутъ круглый столикъ съ обѣдомъ, я -- какъ мнѣ ни жаль "5ыло огорчать добрыхъ хозяевъ -- не могла заставить себя притронуться къ нему, а выпила только подогрѣтаго вина и съѣла ломтикъ поджареннаго хлѣба.
   Ровно черезъ полчаса коляска съ грохотомъ въѣхала подъ широкій навѣсъ воротъ, и добрые хозяева, которые меня согрѣли, обласкали и ободрали, свели меня внизъ. Прощаясь съ ними, я должна была увѣрить ихъ. что мои силы совершенно возстановились и что со мной больше не случится обморока; я отъ всего сердца поблагодарила ихъ за ласку. Экипажъ готовъ былъ уже тронуться, когда младшая дочь, цвѣтущая девятнадцатилѣтняя дѣвушка -- уже невѣста, какъ онѣ мнѣ сказали -- вскочила на подножку экипажа и поцѣловала меня; съ тѣхъ поръ я никогда больше съ ней не встрѣчалась, но всегда вспоминаю о ней, какъ о своемъ другѣ.
   Скоро исчезли изъ виду огни, горѣвшіе въ окнахъ гостинницы, отъ которыхъ вѣяло такимъ тепломъ и свѣтомъ среди мрака и холода ночи, и опять принялись мы мѣсить грязь и шлепать по лужамъ. Нашъ экипажъ съ трудомъ подвигался впередъ; впрочемъ дорога была не хуже тѣхъ, по которымъ мы ѣхали до сихъ поръ, и до слѣдующей станціи было всего девять миль. Мой спутникъ курилъ, сидя на своемъ обычномъ мѣстѣ. Замѣтивъ въ гостинницѣ съ какимъ наслажденіемъ онъ затягивался изъ трубки и окружалъ себя облаками табачнаго дыма, я просила, чтобъ онъ курилъ и дорогой, не стѣсняясь моимъ присутствіемъ.
   Его энергія не ослабѣвала ни на минуту, онъ по прежнему соскакивалъ съ козелъ, завидя по дорогѣ какой-нибудь жилой домъ или человѣческую фигуру. Несмотря на то, что на коляскѣ были фонари, онъ зажегъ свой потайной фонарикъ, къ которому должно быть очень привыкъ, и часто направлялъ его на меня, чтобъ видѣть, хорошо ли я себя чувствую. Я не закрывала маленькаго окна, которое было сбоку коляски: мнѣ, казалось, что вмѣстѣ съ этимъ окномъ для меня закроется послѣдняя надежда.
   Мы приближались къ станціи, а потерянный слѣдъ все еще не отыскивался. Съ безпокойствомъ взглянула я на мистера Беккета, когда мы остановились мѣнять лошадей; по его лицу, сохранявшему серьезность, я поняла, что ему все еще ничего не удалось узнать. Минуту спустя, когда я, откинувшись въ глубь экипажа, сидѣла прислонившись къ спинкѣ, мистеръ Беккетъ съ фонаремъ въ рукѣ заглянулъ въ окно: лицо его преобразилось, теперь это былъ совершенно другой человѣкъ.
   -- Что такое? Она здѣсь?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не обманывайтесь, милая миссъ, здѣсь никого нѣтъ. Но я теперь знаю, что дѣлать.
   Ледяныя сосульки облѣпляли его рѣсницы и волосы, висѣли на складкахъ его платья; прежде чѣмъ заговорить, онъ смахнулъ снѣгъ съ лица и перевелъ духъ.
   -- Милая миссъ Соммерсонъ, продолжалъ онъ, стряхивая снѣгъ, напавшій на фартукъ коляски,-- не огорчайтесь тѣмъ, что я теперь предприму. Вы вѣдь меня знаете: я инспекторъ Беккетъ, на котораго вы можете смѣло положиться. Мы совершили длинный путь совершенно напрасно, но это ничего не значитъ. Эй, закладывайте четверку обратныхъ лошадей. Да поживѣй!
   На дворѣ произошелъ общій переполохъ, какой-то человѣкъ прибѣжалъ изъ конюшни узнать: "точно-ли требуютъ обратныхъ лошадей?"
   -- Обратныхъ, толкомъ вамъ говорятъ -- обратныхъ!
   -- Какъ? Неужели мы возвращаемся, неужели мы ѣдемъ въ Лондонъ? съ изумленіемъ спросила я.
   -- Да, мы возвращаемся, миссъ Соммерсонъ. Не пугайтесь, вы вѣдь знаете меня. Я теперь послѣдую за другой, клянусь...
   -- За другой? повторила я.-- За кѣмъ?
   -- Вы кажется зовете ее Дженни, такъ вотъ за ней я и послѣдую. Ведите скорѣе лошадей, каждому крону на водку. Проснитесь-же, эй вы!
   -- Вы не бросите ту, кого мы разыскиваемъ, вы не оставите ее на произволъ судьбы въ такую ужасную ночь, при томъ душевномъ состояніи, въ которомъ она находится! вскричала я, хватая его за руку.
   -- Вы правы, милая миссъ, я ее не брошу. Но теперь надо догонять другую. Живѣе поворачивайтесь съ лошадьми. Послать нарочнаго верхомъ на слѣдующую станцію, чтобы четверка на подставу была готова, пусть вышлетъ оттуда другого впередъ, чтобъ намъ заготовили лошадей на всѣхъ станціяхъ. Не пугайтесь, голубушка моя.
   Отдавая эти приказанія, мистеръ Беккетъ въ необыкновенномъ возбужденіи бѣгалъ по двору, понукая конюховъ; эта перемѣна въ мистерѣ Беккетѣ еще больше смущала меня, чѣмъ внезапное измѣненіе нашего маршрута. Я еще не оправилась отъ замѣшательства, какъ верховой уже помчался заготовлять, намъ подставы, а конюхи съ необыкновенной быстротой запрягали лошадей въ нашу коляску.
   -- Голубушка моя, заговорилъ мистеръ Беккетъ, вскочивъ на козлы и заглядывая внутрь экипажа,-- вы извините мою фамильярность,-- пожалуйста постарайтесь не волноваться и не безпокоиться. Больше пока ничего вамъ не скажу, но вѣдь вы знаете меня, голубушка, не правда-ли?
   Я сказала, что конечно онъ лучше меня знаетъ какъ дѣйствовать, по вполнѣ-ли онъ увѣренъ въ томъ, что именно такъ надо дѣйствовать? Нельзя-ли мнѣ одной ѣхать дальше... и въ своемъ отчаяніи я опять схватила его руку и прошептала:-- Отыскивать... мою мать?
   -- Знаю, знаю, милая миссъ, сказалъ онъ,-- но неужели вы думаете, что я не знаю, что дѣлаю? Вѣдь я инспекторъ Беккетъ, или вы не вѣрите мнѣ?
   Могла-ли я сказать, что не вѣрю?
   -- Ну, вооружитесь-же мужествомъ и положитесь на меня. Ваши интересы я такъ-же близко принимаю къ сердцу, какъ интересы сэра Лейстера Дэдлока баронета. Ну, успокоились вы теперь?
   -- Успокоилась, сэръ.
   -- И такъ за нею! Погоняй, любезный!
   И наша коляска покатила назадъ по той-же печальной дорогѣ, по которой пріѣхала; комки мерзлой грязи летѣли отъ нея во всѣ стороны, точно изъ подъ колесъ водяной мельницы.
   

ГЛАВА XXVII.
Зимній день и зимняя ночь.

   Но прежнему безстрастный, какъ и приличествуетъ его высокому сану, лондонскій отель Дэдлоковъ держитъ себя съ обычнымъ достоинствомъ на фешенебельной улицѣ, унылой въ своемъ великолѣпіи.
   Время отъ времени въ маленькихъ окнахъ передней показываются напудренныя головы и поглядываютъ на безпошлинную пудру, сыплющуюся въ такомъ изобиліи съ неба, а у яркаго огня, разведеннаго въ той же передней по случаю сильнаго мороза, персиковый цвѣтъ распускается такъ роскошно, точно въ теплицѣ.
   Приказано объявлять, что миледи уѣхала въ Линкольнширъ и въ скоромъ времени вернется. Но хлопотуньѣ-молвѣ некогда отправляться въ Линкольнширъ, она остается въ Лондонѣ и облетаетъ весь городъ. Молва утверждаетъ, что съ несчастнымъ сэромъ Лейстеромъ поступили отвратительно; разсказываютъ, моя милая, возмутительныя вещи! Пикантная новость забавляетъ весь свѣтъ, имѣющій пять миль въ окружности. Становится почти неприличнымъ не знать, что у Дэдлоковъ не все благополучно.
   Одна изъ очаровательницъ съ персикоподобными щеками и съ шеей скелета уже знаетъ изъ самыхъ вѣрныхъ источниковъ всѣ главные пункты прошенія о разводѣ, которое сэръ Лейстеръ собирается подать въ Палату лордовъ.
   У Блеза и Спаркля, ювелировъ, у Шина и Глосса, содержателей моднаго магазина, происшествіе въ домѣ баронета извѣстно со всѣми подробностями и долго будетъ животрепещущей новостью, злобою дня. Высокія покровительницы этихъ фирмъ, мнящія себя на недоступной высотѣ, какъ нельзя лучше вымѣриваются и взвѣшиваются въ этихъ магазинахъ, какъ и всякій другой предметъ, имѣющій отношеніе къ торговлѣ, и самый неопытный изъ новичковъ, стоящихъ за прилавкомъ, въ совершенствѣ понимаетъ, какъ воспользоваться свѣжей новостью.
   -- Наши кліенты, мистеръ Джонсъ, говорятъ Блезъ и Спаркль, нанимая такого новичка,-- наши кліенты, сэръ,-- бараны, настоящіе бараны: куда пойдуіъ вожаки, туда и всѣ остальные; не выпускайте изъ виду этихъ вожаковъ, мистеръ Джонсъ, и все стадо ваше.
   То-же говорятъ Шинъ и Глоссъ своимъ Джонсамъ, поучая ихъ, какъ обращаться съ представителями моднаго свѣта, чтобъ вводить въ моду то, что будетъ угодно Шину и Глоссу.
   Исходя изъ тѣхъ-же непогрѣшимыхъ принциповъ, мистеръ Следдери, книгопродавецъ, одинъ изъ самыхъ главныхъ погонщиковъ стада великолѣпныхъ барановъ, говоритъ:
   -- Да, сэръ, конечно между моими покупателями изъ высшаго круга ходятъ упорные слухи о происшествіи съ леди Дэдлокъ,-- надо-же о чемъ-нибудь говорить? Стоитъ только задать тонъ одной или двумъ леди, которыхъ я могъ бы назвать, чтобъ новость облетѣла всѣхъ. Леди Дэдлокъ очень популярна среди моихъ покупателей изъ высшаго круга; будь это какая-нибудь спекуляція, можно-бы заработать хорошія деньги. Если ужъ я говорю, сэръ, можете бытъ увѣрены, что это вѣрно; я вмѣнилъ себѣ въ обязанность изучить это общество въ совершенствѣ и умѣю заводить его какъ часы.
   И такъ молва растетъ и крѣпнетъ въ городѣ и не хочетъ летѣть въ Линкольнширъ. Вдохновленный ею, достопочтенный мистеръ Стебль въ половинѣ шестого по полудни (по Конногвардейскому меридіану) изрекъ новый афоризмъ, обѣщающій превзойти тотъ, которымъ онъ стяжалъ себѣ славу остроумца. "Я зналъ,-- сказалъ мистеръ Стебль,-- что леди Дэдлокъ самая выхоленная женщина во всемъ табунѣ, но я не имѣлъ понятія о томъ, что она съ норовомъ". Эта острота встрѣтила блестящій пріемъ въ кружкахъ спортсменовъ.
   На пирахъ и праздникахъ въ тѣхъ сферахъ, которыя леди Дэдлокъ такъ часто дарила своимъ присутствіемъ.-- между созвѣздіями, среди которыхъ она еще вчера блистала, какъ звѣзда первой величины, она тоже составляетъ предметъ преобладающаго интереса: Что такое? Кто, когда, гдѣ, какъ это было? Милыя пріятельницы разбираютъ ее по косточкамъ самымъ изысканнымъ языкомъ, приправленнымъ наиотборнѣйшими выраженіями свѣтскаго жаргона, модными словечками, которыя теперь въ ходу, украшеннымъ самоновѣйшимъ произношеніемъ и доведеннымъ до совершенства вѣжливымъ равнодушіемъ.
   Удивительно вдохновляющимъ образомъ дѣйствуетъ эта благодарная тема: даже люди, которые доселѣ но обнаруживали никакихъ талантовъ, изрекаютъ мѣткія словца. Одну изъ такихъ остротъ Вильямъ Вуффи приноситъ въ Парламентъ изъ клуба, гдѣ обѣдалъ, и глава оппозиціи передаетъ ее членамъ своей партіи вмѣстѣ съ табакеркой, пользуясь этимъ средствомъ, чтобъ сплотить во едино тѣхъ, кто смотритъ врозь, и эффектъ покой остроты таковъ, что спикеръ {Спикеръ -- президентъ Палаты Общинъ. Примѣчаніе переводчика.}, которому въ свое время уже успѣли шепнуть ее незамѣтнымъ образомъ изъ-за его парика, вынужденъ три раза призывать къ порядку, прежде чѣмъ его требованіе оказываетъ надлежащее дѣйствіе.
   Не менѣе удивительно другое обстоятельство: люди, вращающіеся на границахъ того круга, къ которому принадлежать кліенты мистера Следдери, люди, не знающіе и никогда но знавшіе леди Дэдлокъ, считаютъ необходимымъ для поддержанія своей репутація притворяться, что происшествіе съ ней и Лія нихъ интересно, и для нихъ составляетъ новость дня, и пересказывать его изъ вторыхъ рукъ самымъ изысканнымъ языкомъ, приправленнымъ наиотборнѣйшими выраженіями свѣтскаго жаргона, модными словечками, какія теперь въ ходу, украшеннымъ новѣйшимъ произношеніемъ и доведеннымъ до совершенства вѣжливымъ равнодушіемъ. Всѣ эти блестки тоже позаимствованы изъ вторыхъ рукъ, но въ низшихъ планетныхъ системахъ среди звѣздочекъ меньшихъ величинъ эти подержанные аксесуары сходятъ за новые.
   Если-бы промежъ этихъ мелкихъ спекулянтовъ попался жрецъ искусства, науки или литературы, онъ имѣлъ бы случай покрыть себя неувядаемой славой, найдя такіе великолѣпные костыли для поддержанія той изъ девяти хилыхъ сестрицъ, которой онъ служитъ.
   Такъ проходитъ зимній день внѣ Дэдлокскихъ чертоговъ, какъ-же онъ проходитъ внутри ихъ?
   Сэръ Лейстеръ въ постели, но можетъ уже говорить, хотя съ большимъ трудомъ и очень невнятно; доктора предписали ему молчаніе и спокойствіе, и дали опіумъ для облегченія страданій, такъ какъ его старинный врагъ, подагра, жестоко его мучитъ. Онъ не спитъ, во по временамъ его оковываетъ тяжелая дремота; онъ велѣлъ придвинуть свою кровать поближе къ окну, когда ему сказали, что сегодня дурная погода, и поставить се такъ, чтобъ ему было видно, что дѣлается на улицѣ. Онъ смотритъ, какъ за окномъ злится вьюга, осыпая землю то снѣгомъ, то изморозью.
   Въ домѣ мертвая тишина; при малѣйшемъ шумѣ рука сэра Лейстера хватается за грифель; старая ключница, которая сидитъ подлѣ него, угадываетъ, что онъ хочетъ написать и шепчетъ: "Нѣтъ, онъ еще не вернулся, сэръ Лейстеръ. Онъ уѣхалъ вчера поздно ночью; съ его отъѣзда прошло очень мало времени".
   Сэръ Лейстеръ опускаетъ руку и снова смотритъ на снѣгъ и изморозь, смотритъ такъ долго, что отъ вида крутящихся снѣжныхъ хлопьевъ и крупинокъ изморози у него начинаетъ кружиться голова и онъ на минуту закрываетъ глаза.
   Онъ смотритъ въ окно съ тѣхъ поръ, какъ разсвѣло. Заря едва занималась, когда онъ вспомнилъ, что необходимо приготовить комнаты миледи къ ея пріѣзду; на дворѣ холодно и сыро, надо у нея затопить каминъ пожарче. "Скажите людямъ, что она сегодня пріѣдетъ, и пожалуйста присмотрите за всѣмъ",-- пишетъ онъ на доскѣ, и мистрисъ Роунсвель, скрѣпя сердце, повинуется его желанію.
   -- Боюсь я, Джоржъ, говоритъ старуха сыну, который сидитъ въ одной изъ комнатъ нижняго этажа, чтобъ имѣть возможность побесѣдовать съ матерью, когда у нея выдается свободная минута,-- боюсь я, что миледи никогда больше не будетъ въ этомъ домѣ.
   -- Зачѣмъ такія дурныя предчувствія, матушка!
   -- Боюсь, что ее никогда не будетъ и въ Чизни-Вудѣ.
   -- Но почему же ты такъ думаешь?
   -- Какъ посмотрѣла я вчера на миледи и какъ взглянула она на меня, мнѣ показалось, Джоржъ, что шаги на "Дорожкѣ привидѣній" совсѣмъ таки ее уходили.
   -- Такъ вотъ что! Ты сама придумываешь себѣ пустые страхи изъ этой старой сказки.
   -- Нѣтъ, мой милый, нѣтъ. Скоро шестьдесятъ лѣтъ, какъ я служу фамилія и раньше никогда за нее не боялась, но теперь она гибнетъ, древняя знаменитая фамилія Дэдлоковъ гибнетъ.
   -- Богъ милостивъ, матушка.
   -- Благодарю Создателя, что Онъ далъ мнѣ вѣку, что я не очень еще стара и дряхла и могу ходить за сэромъ Лейстеромъ въ его болѣзни и горѣ: я знаю, что ему пріятнѣе принимать услуги отъ меня, чѣмъ отъ кого-либо другого. Но шаги на "Дорожкѣ привидѣній" уходятъ миледи, привидѣніе давно преслѣдуетъ ее, ей не сдобровать.
   -- Богъ милостивъ, матушка. Дастъ Богъ, все обойдется.
   -- Дай-то Богъ, Джоржъ! отвѣчаетъ старуха, качая головой.-- Но если мое предчувствіе окажется вѣрнымъ и надо будетъ извѣстить его, кто рѣшится ему сказать?
   -- Это ея комнаты, матушка?
   -- Да, ея. Онѣ остались нетронутыми, въ томъ видѣ, какъ она ихъ оставила.
   Бросивъ взглядъ вокругъ, Джоржъ говоритъ понизивъ голосъ:
   -- Теперь я начинаю понимать твои страхи, матушка. Зловѣщій видъ у этихъ комнатъ, гдѣ все приготовлено для той, которая здѣсь жила, а она бросила ихъ и скитается безпріютная, Богъ вѣсть гдѣ.
   Сержантъ не далекъ отъ истины; какъ всякая разлука служитъ прообразомъ послѣдняго разставанія, такъ и пустыя комнаты, лишенныя присутствія того, кто въ нихъ жилъ, нашептываютъ вамъ грустныя мысли о томъ, какою нѣкогда будетъ ваша комната. Роскошные покои миледи кажутся пустынными, заброшенными, мрачными, а въ ея будуарѣ, гдѣ сегодня ночью мистеръ Беккетъ производилъ свои розыски, не только разбросанные украшенія и наряды, но даже самыя зеркала, привыкшія отражать эти уборы, когда они были частью ея самой, имѣютъ унылый видъ. Пасмурный холодный день кажется холоднѣе и пасмурнѣе здѣсь, въ этихъ опустѣлыхъ чертогахъ, чѣмъ во многихъ убогихъ хижинахъ, едва защищенныхъ отъ непогоды. Несмотря на то, что слуги разводятъ въ каминахъ яркія огни и отодвигаютъ кушетки и кресла къ стекляннымъ экранамъ, чтобы красноватый отблескъ пламени могъ освѣтить самые дальніе углы, ничто не можетъ разогнать тяжелое облако грусти, нависшее надъ этими покоями.
   Старая ключница остается съ сыномъ на половинѣ миледи, пока не окончены всѣ приготовленія къ пріѣзду хозяйки дома, и тогда только возвращается къ сэру Лейстеру.
   Во время ея отсутствія Волюмнія занимала ея мѣсто у постели больного, но румяны и жемчужное ожерелье, составляющіе, какъ говорятъ, лучшее украшеніе Бата, при настоящихъ обстоятельствахъ доставляютъ больному сомнительное утѣшеніе. Нельзя заподозрить, чтобъ Волюмнія догадалась о томъ, что произошло (и въ самомъ дѣлѣ она не знаетъ истины), поэтому для нея очень затруднительно найти подходящій сюжетъ для разговора и она не можетъ придумать ничего лучшаго, какъ безъ всякой надобности разглаживать простыни на кровати, или съ величайшей осторожностью на цыпочкахъ бродить по комнатѣ. Иногда она пристально вглядывается въ лицо своего кузена и шепчетъ себѣ подъ носъ: "Спитъ"; это замѣчаніе возмущаетъ сэра Лейстера и онъ съ негодованіемъ пишетъ на доскѣ: "Нѣтъ, не сплю".
   Поэтому Волюмнія безпрекословно уступаетъ свое мѣсто у постели старой ключницѣ, а сама садится въ отдаленіи у стола и по временамъ сочувственно вздыхаетъ. Сэръ Лейстеръ смотритъ на падающіе снѣжные хлопья и крупинки и прислушивается, не раздастся-ли шумъ шаговъ, которыхъ онъ ждетъ; преданная ключница, которая кажется вышедшей изъ рамы стариннаго портрета, чтобъ ухаживать за Дэдлокомъ, получившимъ приглашеніе пожаловать въ другой міръ, смотритъ на своего господина и въ ушахъ ея немолчно раздается эхо ея собственнаго вопроса: "Кто рѣшится ему сказать?"
   Сегодня утромъ сэръ Лейстеръ предалъ себя въ руки камердинера и, на сколько позволяютъ обстоятельства, придалъ своей особѣ" представительный видъ. Онъ сидитъ, обложенный подушками, причесанный точно такъ, какъ чешется всегда; на немъ бѣлоснѣжное бѣлье и изящный шлафрокъ, лорнетъ и часы у него подъ рукою. Необходимо -- быть можетъ не столько для поддержанія его собственнаго достоинства, сколько ради нея -- чтобъ видѣли, что онъ ни мало не разстроенъ и такой-же, какъ и всегда.
   Женщины болтливы, и Волюмнія, хоть она и изъ фамиліи Дэдлоковъ, не представляетъ исключенія; безъ сомнѣнія сэръ Лейстеръ и удерживаетъ ее при себѣ затѣмъ, чтобъ лишить се возможности болтать, о чемъ не слѣдуетъ.
   Онъ чувствуетъ себя очень худо, но мужественно не поддается ни тѣлеснымъ, ни душевнымъ мукамъ.
   Прелестная Волюмнія принадлежитъ къ числу тѣхъ милыхъ рѣзвушекъ, которыя не могутъ долго хранить молчаніе, чтобъ не попасть въ когти страшнаго чудовища -- скуки, поэтому вскорѣ цѣлый рядъ неподдѣльныхъ зѣвковъ указываетъ на приближеніе этого чудовища. Волюмнія чувствуетъ, что нельзя побѣдить эту зѣвоту ничѣмъ кромѣ разговора, и принимается расточать комплименты сыну мистрисъ Роунсвель, заявляя, что это положительно одинъ изъ самыхъ красивыхъ мужчинъ, какихъ она когда-либо видѣла; такая воинственная осанка была только у одного человѣка... ея лучшаго друга, котораго она боготворила... лейб-гвардейца, убитаго при Ватерлоо.
   Сэръ Лейстеръ слушаетъ эти комплименты съ такимъ изумленіемъ и такъ недоумѣвающе смотритъ на мистрисъ Роунсвель, что та считаетъ необходимымъ объяснить:
   -- Сэръ Лейстеръ, миссъ Дэдлокъ говоритъ не о старшемъ моемъ сынѣ, а о младшемъ; онъ нашелся, онъ вернулся ко мнѣ.
   Сэръ Лейстеръ нарушаетъ молчаніе громкимъ возгласомъ:
   -- Джонъ! Вашъ сынъ Джонъ вернулся, мистрисъ Рсунсвелъ?
   -- Да, сэръ Лейстеръ, благодареніе Богу вернулся, отвѣчаетъ ключница, утирая слезы.
   Бе окрѣпли-ли его надежды, когда онъ узналъ, что вернулся тотъ, кто пропадалъ такъ долго, что нашелся тотъ, кого такъ долго считали погибшимъ? Не думаетъ-ли онъ: "Бри тѣхъ средствахъ, какими я располагаю, развѣ я не разыщу ее,-- вѣдь прошло всего только нѣсколько часовъ; онъ-же отсутствовалъ цѣлые годы"!
   Безполезно теперь упрашивать его замолчать, онъ хочетъ говорить и будетъ говорить. Рѣчь его, хотя довольно невнятная, неумолкаема:
   -- Отчего вы мнѣ объ этомъ не сказали, мистрисъ Роунсвель?
   -- Это случилось только вчера, сэръ Лейстеръ, и такъ какъ вы себя дурно чувствовали, я не рѣшилась васъ безпокоить.
   Тутъ вѣтренная Волюмнія, слегка взвизгнувъ по своему обыкновенію, вспоминаетъ, что никто не долженъ былъ знать, что онъ сынъ мистрисъ Роунсвель, даже ей мистрисъ Роунсвель объ этомъ не говорила. Мистрисъ Роунсвель протестуетъ такъ горячо, что ея корсажъ высоко подымается; она утверждаетъ, что, какъ только бы поправился сэръ Лейстеръ, она-бы непремѣнно ему сказала:
   -- Гдѣ теперь Джоржъ, мистрисъ Роунсвель? спрашиваетъ сэръ Лейстеръ.
   Мистрисъ Роунсвель, встревоженная тѣмъ, что больной не повинуется докторскимъ предписаніямъ, отвѣчаетъ, что Джоржъ въ Лондонѣ.
   -- Гдѣ именно?
   Мистрисъ Роунсвель вынуждена отвѣтить, что онъ здѣсь.
   -- Приведите его ко мнѣ, сейчасъ приведите.
   Старухѣ ничего не остается, какъ пойти за сыномъ.
   Для пріема Джоржа сэръ Лейстеръ слегка мѣняетъ позу и выпрямляется, потомъ опять устремляетъ взоръ въ окно и прислушивается, не раздадутся-ли шаги, которыхъ онъ такъ жадно ждетъ: на улицѣ постлана солома, чтобъ стукъ колесъ не безпокоилъ больного, и она моасстъ подъѣхать такъ, что онъ не услышитъ.
   Онъ сидитъ глубоко задумавшись, повидимому уже забывъ о своемъ желаніи видѣть Джоржа, когда тотъ входитъ въ комнату вмѣстѣ съ матерью. Неслышными шагами приближается Джоржъ къ постели баронета; онъ покраснѣлъ, ему стыдно за себя.
   -- Господи, да это въ самомъ дѣлѣ Джоржъ! восклицаеп. сэръ Лейстеръ.-- Помните вы меня, Джоржъ?
   Чтобъ разобрать, что говорить больной, солдатъ долженъ пристально смотрѣть на него и напряженно вслушиваться въ его слова; съ помощъю матери ему удается понять предложенный вопросъ.
   -- У меня была-бы очень плохая память, еслибъ-бъ я забылъ васъ, сэръ Лейстеръ.
   -- Когда я смотрю на васъ, Джоржъ Роунсвель, говоритъ сэръ Лейсгеръ, съ трудомъ справляясь со своимъ языкомъ,-- я какъ будто вижу васъ мальчикомъ въ Чизпи-Вудѣ... Я помню васъ -- отлично помню.
   Онъ не спускаетъ глазъ съ сержанта, пока на нихъ не показываются слезы; тогда онъ опять обращается къ окну, за которымъ бушуетъ зимняя вьюга.
   -- Виноватъ, сэръ Лейстеръ, не позволите-ли приподнять насъ немного? Вамъ такъ неудобно.
   -- Пожалуйста Джоржъ, будьте такъ добры.
   Солдатъ беретъ его на руки, какъ ребенка, осторожно приподымаетъ и усаживаетъ лицомъ къ окну.
   -- Благодарю васъ, Джоржъ. Какой вы сильный... а нѣжность въ рукахъ такая-же, какъ у вашей матери. Благодарю васъ.
   Онъ знакомъ запрещаетъ солдату уходить. Дясоржъ остается у постели и стоитъ неподвижно, ожидая пока съ нимъ заговорятъ.
   -- Отчего вы скрывались. Джоржъ? спрашиваетъ наконецъ сэръ Лейстеръ.
   -- Правду говоря, оттого, что мнѣ нечѣмъ было похвастаться, сэръ Лейстеръ. И теперь,-- если-бы вы не были нездоровы, что надѣюсь по долго продлится,-- я и теноръ постарался-бы, чтобъ вы не узнали о моемъ существованіи. Теперь не время объяснять, почему-бы я это сдѣлалъ, и не трудно догадаться, что эти объясненія дѣлаютъ мнѣ мало чести. Хотя мнѣнія объ этомъ предметѣ могутъ расходиться въ частностяхъ, по относительно одного пункта не можетъ быть разногласій, мнѣ нечѣмъ было похвастать.
   -- Вы были въ солдатахъ, вы служили отечеству, замѣчаетъ сэръ Лейстеръ.
   Джоржъ отвѣчаетъ поклонившись по военному:
   -- Что до этого, сэръ Лейстеръ, то я исполнялъ свой служебный долгъ, это-то по крайней мѣрѣ я дѣлалъ.
   -- Вы застаете меня, Джоржъ, въ очень плохомъ состояніи здоровья.
   -- Мнѣ очень прискорбно объ этомъ слышать и еще прискорбнѣе видѣть васъ въ такомъ положеніи, сэръ Лейстеръ.
   -- Я вѣрю, Джоржъ, что васъ это огорчаетъ. Въ добавокъ къ моей старинной болѣзни со мной неожиданно сдѣлался припадокъ. Не могу двигаться, говоритъ сэръ Лейстеръ, дѣлая попытку указать рукой на пораженную параличомъ сторону тѣла, и, прикоснувшись къ губамъ, добавляетъ:-- говорить трудно.
   Джоржъ отвѣчаетъ ему сочувственнымъ взглядомъ и опять кланяется. Въ памяти обоихъ воскресаетъ время, когда они оба были юношами (сержантъ былъ гораздо моложе) и вмѣстѣ росли въ Чизни-Вудѣ; оба умиляются.
   Повидимому сэръ Лейстеръ намѣревается сказать что-то очень важное, прежде чѣмъ снова заключиться въ молчаніе, онъ старается приподняться на подушкахъ; замѣтивъ это, Джоржъ опять беретъ его на руки и усаживаетъ.
   -- Благодарю васъ, Джоржъ, вы точно второй я. Помню, какъ въ Чизни-Вудѣ вы носили за мной запасное ружье. При настоящихъ обстоятельствахъ вы для меня одинъ изъ самыхъ близкихъ людей, одинъ изъ самыхъ близкихъ.
   Когда Джоржъ приподымалъ баронета, то положилъ его руку себѣ на плечо, сэръ Лейстеръ медлитъ ее снять.
   -- Я хотѣлъ еще сказать, продолжаетъ сэръ Лейстеръ,-- я хотѣлъ еще сказать нѣсколько словъ по поводу моего припадка, который къ несчастью случился одновременно съ тѣмъ, какъ между мной и миледи произошло легкое недоразумѣніе. Это не была размолвка,-- я не хочу сказать, что это была размолвка, потому что ничего подобнаго между нами не было,-- это было недоразуменіе, касающееся обстоятельствъ, которыя имѣютъ значеніе только для насъ однихъ и лишаютъ меня на нѣкоторое время общества миледи. Она нашла нужнымъ уѣхать на время, но я увѣренъ, что она скоро вернется. Волюмнія, вы слышите, что я говорю? Я не совсѣмъ свободно владѣю рѣчью и можетъ быть произношу слова недостаточно внятно.
   Его слова совершенно понятны Волюмніи и, дѣйствительно, онъ говоритъ гораздо яснѣе: минуту назадъ нельзя было даже предполагать, чтобъ онъ могъ говорить такъ отчетливо. По его лицу видно, чего ему это стоитъ, какія усилія онъ дѣлаетъ надъ собою; ничто кромѣ могущественнаго чувства, одушевляющаго его, не могло-бы дать ему на это достаточно силъ.
   -- Потому-то, Волюмнія, я и говорю въ вашемъ присутствіи, въ присутствія моей старой слуги и друга, мистрисъ Роунсвель, правдивость и вѣрность которой неоспоримы, въ присутствіи ея сына Джоржа, который явился какъ воспоминаніе моей юности, проведенной въ домѣ моихъ предковъ -- Чизни-Вудѣ, говорю на случай, если со мной повторится припадокъ, если я не выздоровлю, если я буду не въ состояніи ни говорить, ни писать, хотя надѣюсь, до этого не дойдетъ...
   Старая ключница тихонько всхлипываетъ, Волюмнія такъ взволнована, что на ея щекахъ выступила свѣжая краска, солдатъ, скрестивъ на груди руки и почтительно склонивъ голову, весь превратился въ слухъ.
   -- Потому-то я, торжественно призвавъ васъ всѣхъ въ свидѣтели, начиная съ васъ, Волюмнія, что мои отношенія къ леди Дэдлокъ нисколько не измѣнились, удостовѣряю, что она никогда не подавала мнѣ ни малѣйшаго повода жаловаться на нее, что я всегда питалъ къ ней глубочайшую привязанность, которая осталась во всей силѣ. Скажите это ей, и всѣмъ другимъ. Если вы хоть на іоту измѣните мои слова, то будете виновны въ умышленномъ вѣроломствѣ.
   Волюмнія, вся дрожа, заявляетъ, что она буквально исполнитъ его требованіе.
   -- Положеніе, занимаемое миледи, такъ высоко, она такъ хороша, такъ совершенна, на столько выше всѣхъ, кѣмъ она окружена, что не можетъ не имѣть враговъ и клеветниковъ. Пусть же знаютъ они, какъ знаете теперь вы, что, находясь въ здравомъ умѣ и твердой памяти, я объявляю, что не измѣнилъ завѣщанія, которое сдѣлалъ въ ея пользу, ни на крупицу не уменьшилъ того, что было мною ей отдано; мои отношенія къ ней нисколько не измѣнились, и я неотмѣняю -- хотя имѣю полную возможность это сдѣлать, если-бы желалъ, не отмѣняю ни одного акта, который сдѣлалъ для обезпеченія ея благосостоянія и благополучія.
   Во всякое другое время напыщенная рѣчь сэра Лейстера можетъ казаться, и дѣйствительно кажется, нѣсколько смѣшной, но теперь глубоко трогательна и ни въ комъ не вызоветъ улыбки.
   Благородная страстность и преданность, съ которыми онъ такъ по рыцарски выступилъ на защиту жены, великодушно забывъ ради нея о своей оскорбленной гордости, о своихъ душевныхъ ранахъ,-- просты, мужественны, правдивы и достойны высокаго уваженія. Такія качества, въ комъ бы они не проявлялись, въ простомъ-ли мастеровомъ, или въ высокоблагородномъ джентльменѣ, одинаково дѣлаютъ ихъ достойными уваженія: являясь въ такомъ свѣтѣ, и тотъ и другой -- оба дѣти праха -- одинаково блещутъ, одинаково высоко подымаются надъ обыкновеннымъ уровнемъ.
   Обезсилѣвъ послѣ страшнаго напряженія, сэръ Лейстеръ опускаетъ голову на подушки и закрываетъ глаза, но не болѣе какъ на минуту, и потомъ снова принимается слѣдить, какъ бушуетъ за окномъ непогода, и снова начинаетъ прислушиваться, не раздается-ли шумъ знакомыхъ шаговъ. Сержанта" пользуется всякимъ случаемъ быть ему полезнымъ, его услуги всегда принимаются охотно и мало по малу онъ становится необходимымъ. Обь этомъ между ними не сказано ни слова, по имъ не нужно словъ, чтобъ это понять. Сержантъ стоитъ на караулѣ за кресломъ матери, шагахъ въ двухъ отъ постели, чтобъ не быть слишкомъ на виду.
   Мало по малу день начинаетъ склоняться къ вечеру. Снѣгъ превратился въ мелкую изморозь и густой туманъ становится все темнѣе и темнѣе, пламя каминовъ ярче играетъ на мебели и на стѣнахъ комнатъ. Мракъ сгущается, на улицахъ вспыхиваетъ яркое пламя газовыхъ рожковъ, а удержавшіе свою позицію на этой фешенебельной улицѣ упрямые масляные фонари, у которыхъ источникъ жизни на половину замерзъ въ эту зимнюю ночь, еле дышатъ, уподобляясь высокороднымъ рыбамъ, вытащеннымъ изъ воды. Высшій свѣтъ, весь день подъѣзжавшій по разостланной на улицѣ соломѣ къ подъѣзду Дэдлокскаго отеля, "засвидѣтельствовать свое почтеніе", возвратившись во свояси и переодѣвшись, обѣдаетъ и перемываетъ косточки "этой дорогой миледи" со всѣми изысканными ухищреніями и прикрасами самаго новѣйшаго фасона, о которыхъ уже говорилось.
   Сэръ Лейстеръ чувствуетъ себя хуже, онъ безпокоится, томится, тревожится. Волюмнія, которой на роду написано дѣлать все невпопадъ, зажигаетъ свѣчу, но ее немедленно велятъ загасить, такъ какъ пока вовсе еще не темно. Однако-жъ на самомъ дѣлѣ въ комнатѣ совсѣмъ стемнѣло, на дворѣ уже ночь. Черезъ нѣсколько времени Волюмнія возобновляетъ свою попытку.
   -- Нѣтъ, потушите свѣчу, еще не томно.
   Старая ключница первая догадывается, что сэръ Лейстеръ старается обмануть себя, поддерживая иллюзію, что еще не поздно.
   -- Дорогой сэръ Лейстеръ, глубокоуважаемый господинъ мой, тихо шепчетъ она ему, -- ради вашего-же блага прошу, умоляю васъ, позвольте мнѣ спустить занавѣски, зажечь свѣчи и устроить васъ покойнѣе. Вы истомитесь, лежа въ этихъ непроглядныхъ потемкахъ, прислушиваясь ко всякому шороху, вглядываясь въ ночной мракъ. Башенные часы будутъ бить своимъ чередомъ, ночь будетъ идти своимъ чередомъ, и молоди вернется своимъ чередомъ.
   -- Знаю, мистрисъ Роунсвель, но я такъ слабъ... онъ такъ давно уѣхалъ.
   -- Не очень давно уѣхалъ, сэръ, не прошло еще и сутокъ послѣ его отъѣзда.
   -- Ахъ, какъ онѣ длинны, какъ онѣ длинны!
   Онъ произноситъ эти слова съ такимъ стономъ, отъ котораго у нея надрывается сердце.
   Она знаетъ, что теперь не время зажигать свѣчи, ибо слезы его такъ священны, что ихъ не слѣдуетъ видѣть даже ей. Поэтому она долго сидитъ неподвижно и безмолвно среди ночной темноты, по прежнему царствующей въ комнатѣ. Потомъ, осторожно ступая, она начинаетъ ходить по комнатѣ, то поправитъ огонь въ каминѣ, то подойдетъ къ окну и посмотритъ на улицу, и наконецъ сэръ Лейстеръ, который успѣлъ овладѣть собой, говорить ей:
   -- Вы сказали правду, мистрисъ Роунсвель, не станетъ хуже, если сознаешься, что уже поздно, а ихъ все еще нѣтъ. Зажгите свѣчи.
   Когда комната освѣтилась и сквозь опущенныя шторы онъ уже не можетъ слѣдить за погодой, ему остается только прислушиваться. Но всякій разъ, какъ мистрисъ Роунсвель или ея сыпь находятъ предлогъ сходить въ комнату миледи посмотрѣть, не потухъ-ли тамъ каминъ и все-ли готово къ ея пріѣзду, сэръ Лейстеръ забываетъ о своихъ душевныхъ и тѣлесныхъ мукахъ и оживляется: этотъ жалкій предлогъ намекаетъ на ея возвращеніе и поддерживаетъ въ немъ надежду.
   Наступаетъ полночь и тянется все та же томительная неизвѣстность. Изрѣдка мимо оконъ проѣдетъ экипажъ, никакихъ другихъ звуковъ не раздается въ эту позднюю пору на малолюдныхъ аристократическихъ улицахъ, развѣ забредшій по ошибкѣ въ этотъ полярный поясъ какой нибудь пьяница пройдетъ мимо, заплетаясь ногами о мостовую и загорланивъ какую-нибудь дикую пѣсню. Въ эту зимнюю ночь такъ тихо, что каждый отдаленный звукъ, который поймаетъ чуткое ухо, производитъ такое же впечатлѣніе, какъ слабый огонекъ, мелькнувшій среди ночной темноты, -- послѣ нихъ мракъ кажется еще гуще, тишина еще ужаснѣе.
   Вся прислуга отправлена спать (приказаніе, исполненное съ величайшей охотой, такъ какъ прошлую ночь никто не ложился), только мистрисъ Роунсвель и Джоржъ бодрствуютъ въ комнатѣ больного.
   Тихо, тихо тянется время, вѣрнѣе оно совсѣмъ остановилось, замерло между двумя и тремя часами пополуночи: такъ кажется сэру Лейстеру, онъ томится желаніемъ знать, какова погода, онъ этимъ особенно безпокоится съ тѣхъ поръ, какъ лишенъ возможности наблюдать самъ, что дѣлается на улицѣ.
   Повинуясь его желанію, Дясоржъ, который каждые полчаса обходить патрулемъ ея комнаты, чтобъ узнать все-ли въ исправности, расширяетъ область своихъ изслѣдованій до дверей и приноситъ самый лучшій рапортъ, какой можно сдѣлать о самой дурной погодѣ, ибо все еще мороситъ и даже на тротуарахъ нога вязнетъ по щиколку въ таломъ снѣгу.
   Волюмнія въ своей комнатѣ, примыкающей къ одной изъ самыхъ дальнихъ площадокъ лѣстницы, гдѣ нѣтъ уже ни позолоты, ни рѣзьбы,-- въ комнатѣ, предназначенной для помѣщенія бѣдныхъ родственниковъ, украшенной отвратительнымъ портретомъ сэра Лейстера, изгнаннымъ сюда за его недостатки, и выходящей окнами на печальный дворъ, гдѣ днемъ можно видѣть какіе-то высохшіе кустарники, похожіе на листья допотопнаго чернаго чая.
   Въ этой-то комнатѣ Волюмнію преслѣдуютъ страхи одинъ другого ужаснѣе; по всей вѣроятности не послѣднее мѣсто между ними занимаетъ мысль о томъ, что станется съ ея маленькимъ доходомъ, если съ сэромъ Лейстеромъ "что нибудь случится". Подъ словомъ "что-нибудь" Волюмнія подразумѣваетъ только одну единственную вещь, ту послѣднюю вещь, какая можетъ случиться со всякимъ баронетомъ въ сей земной юдоли.
   Вслѣдствіи этихъ страховъ, терзающихъ душу миссъ Волгами іи, она не можетъ лечь въ постель, не можетъ даже высидѣть въ своей комнатѣ, а повязавъ голову необъятнымъ шарфомъ и задрапировшись шалью, бродитъ по дому точно привидѣніе, отдавая предпочтеніе роскошнымъ теплымъ комнатамъ, приготовленнымъ для той, которая все еще не вернулась. Такъ какъ при настоящихъ обстоятельствахъ уединеніе мысль не мыслимая, то Волюмніи сопутствуетъ въ ея странствіяхъ горничная, которую нарочно для этого подняли съ постели, озябшая, сонная и въ такомъ настроеніи духа и съ такимъ выраженіемъ лица, какіе могутъ быть у горничной, до глубины души возмущенной тѣмъ, что она должна прислуживать бѣдной родственницѣ, тогда какъ она твердо рѣшила жить только у такихъ господъ, которые получаютъ не менѣе десяти тысячъ фунтовъ въ годъ.
   И госпожа, и служанка относятся очень благосклонно къ періодическимъ визитамъ мистера Джоржа; онѣ меньше чувствуютъ свое одиночество и считаютъ себя подъ надежной защитой, когда онъ, обходя дозоромъ домъ, заходитъ въ ту комнату, гдѣ онѣ сидятъ. Заслышавъ его шаги обѣ дѣлаютъ маленькія приготовленія къ его пріему и прихорашиваются; остальное время проходитъ у нихъ или въ томительномъ молчаніи, или въ нелишенныхъ нѣкоторой язвительности діалогахъ по поводу того, свалилась-ли бы миссъ Дэдлокъ (сидящая у самаго камина, поставивъ ноги на рѣшетку.) въ горящее пламя, если-бъ къ ея величайшему неудовольствію не была спасена ангеломъ хранителемъ въ образѣ горничной, во время подоспѣвшей на выручку.
   -- Ну, какъ себя теперь чувствуетъ сэръ Лейстеръ, мистеръ Джоржъ? спрашиваетъ Волюмнія, поправляя на головѣ шарфъ.
   -- Все также, миссъ, сильно страдаетъ, очень слабъ, а по временамъ даже бредить.
   -- Что спрашивалъ онъ обо мнѣ? освѣдомляется Волюмнія нѣжнымъ голоскомъ.
   -- Нѣтъ, миссъ, не могу сказать, чтобъ спрашивалъ. По крайней-мѣрѣ я не слыхалъ.
   -- Какая печальная ночь, мистеръ Джоржъ.
   -- Да, миссъ. Не лучше-ли вамъ лечь спать?
   -- Гораздо бы лучше вы сдѣлали, миссъ Дэдлокъ, если-бъ пошли да легли, ядовито прибавляетъ горничная.
   Волюмнія отвѣчаетъ, что это совершенно невозможно: могутъ о ней спросить, она можетъ вдругъ понадобиться; она никогда не проститъ себѣ, если "что нибудь случится", а она не будетъ на своемъ посту. Она проходитъ молчаніемъ вопросъ горничной: почему постъ миссъ Дэдлокъ здѣсь, въ будуарѣ миледи, а не въ ея комнатѣ, которая гораздо ближе къ сэру Лейстеру, и продолжаетъ стоять на томъ, что останется на своемъ посту. Къ этому заявленію она энергично прибавляетъ, что "все равно не сомкнетъ ни одного глаза" -- какъ будто у нея ихъ тридцать или сорокъ; какъ-то трудно согласить это съ тѣмъ, что черезъ пять минутъ оба ея глаза закрываются -- фактъ не подлежащій никакимъ сомнѣніямъ.
   Но когда время подходитъ къ 4 часамъ и все еще нѣтъ ничего новаго, твердость Волюмніи начинаетъ ослабѣвать или вѣрнѣе укрѣпляться, ибо теперь она полагаетъ свой долгъ въ томъ, чтобъ встать свѣжей и бодрой завтра, когда въ ней больше будутъ нуждаться; какъ бы ей ни хотѣлось остаться на своемъ посту, она должна его оставить: долгъ требуетъ отъ ноя этого акта самопожертвованія.
   Поэтому, когда опять появляется Джоржъ со своимъ: "Не лучше-ли вамъ лечь спать, миссъ"? и служанка повторяетъ еще ядовитѣе: "Гораздо бы лучше вы сдѣлали, миссъ Дэдлокъ, еслибъ пошли да легли", миссъ Волюмнія кротко встаетъ, говоря: "Дѣлайте со мной что хотите".
   Мистеръ Джоржъ не хочетъ ничего лучшаго, какъ, предложивъ ей свою руку, благополучно доставить ее до дверей комнаты бѣдныхъ родственниковъ; служанка не хочетъ ничего лучшаго, какъ безъ лишнихъ церемоній упрятать Волюмнію на постель. И то и другое безпрепятственно исполняется, и теперь сержантъ, совершая свои обходы, не встрѣчаетъ ни души.
   Погода все не улучшается. Съ карнизовъ перилъ, портиковъ, съ колоннъ, пилястръ, съ каждаго выступа каплетъ растаявшій снѣгъ; словно отыскивая себѣ пріютъ, онъ пробрался черезъ притолку наружныхъ дверей, скопился подъ ними, заползъ въ углы оконныхъ рамъ, въ каждую незамѣтную трещинку, скважинку и медленно тамъ умираетъ. Снѣгъ нападалъ всюду: на крышу, на окопныя стекла, подъ лѣстницей, просочился даже сквозь нихъ и каплей, на каменный полъ съ такимъ же правильнымъ стукомъ, какъ на "Дорожкѣ Привидѣнія".
   Безмолвный величественный домъ напоминаетъ Джоржу Чизни-Вудъ; когда со свѣчою въ рукѣ онъ идеи, по лѣстницамъ и параднымъ комнатамъ, въ его памяти воскресаютъ воспоминанія былыхъ дней, онъ думаетъ обо всемъ, что случилось съ нимъ за эти послѣднія недѣли, о веселомъ дѣтствѣ, проведенномъ на лонѣ сельской тишины, о томъ какъ странно связались теперь между собою два періода его жизни, раздѣленныя долгимъ промежуткомъ времени; ему живо представляется образъ убитаго старика, а отъ него мысль мистера Джоржа переносится къ женщинѣ, которая покинула эти роскошныя палаты, полныя воспоминаній о ея недавнемъ присутствіи.
   Думаетъ Джоржъ и о владѣльцѣ этихъ роскошныхъ палатъ, о предчувствіяхъ своей матери, и повторяетъ про себя: кто "рѣшится ему сказать?" Онъ смотритъ по сторонамъ и думаетъ, что какъ вдругъ передъ его глазами явится образъ, при видѣ котораго онъ убѣдится, что все было лишь сномъ, и почувствуетъ, что его присутствіе здѣсь -- непростительная дерзость.
   Но онъ по прежнему одинъ въ этихъ чертогахъ и кругомъ все тотъ-же мракъ, та же подавляющая гробовая тишина.
   -- Все-ли готово, Джоржъ Роунсвель?
   -- Все въ исправности, сэръ Лейстеръ.
   -- Никакихъ вѣстей?
   Солдатъ качаетъ головой.
   -- Нѣтъ-ли письма, котораго, быть можетъ, до сихъ поръ не замѣтили?
   И сознавая самъ безполезность такого вопроса, сэръ Лейстеръ, не дожидаясь отвѣта, опускаетъ голову на подушку.
   Джоржъ Роунсвель, одинъ изъ самыхъ близкихъ къ нему людей -- какъ назвалъ его самъ сэръ Лейстеръ,-- ухаживаетъ за нимъ во всю томительно-долгую зимнюю ночь, приподымаетъ, усаживаетъ удобнѣе и, угадывая его невысказанное желаніе, тушитъ свѣчи и отдергиваетъ занавѣски при первыхъ проблескахъ разсвѣта. Занимается день; тусклый, холодный, безцвѣтный, онъ является подобно призраку, посылая впередъ мертвенно-блѣдный лучъ, который какъ будто говорить: Взгляните вы, кто здѣсь бодрствуетъ, что я вамъ принесъ? Кто рѣшится сказать ему?
   

ГЛАВА XXVIII.
Разсказъ Эсфири.

   Было три часа утра, когда показались первые лондонскіе дома и шоссейныя дороги смѣнились улицами. Оттепель все еще не прекращалась, снѣгъ продолжалъ идти, дороги стали еще ужаснѣе и теперь намъ приходилось проѣзжать ихъ ночью, такъ что обратный путь нашъ совершился при несравненно худшихъ условіяхъ. Тѣмъ не менѣе энергія моего спутника не ослабѣвала; мнѣ казалось, что только благодаря ей мы и подвигаемся впередъ, что не лошади, а эта энергія движетъ нашъ экипажъ. Лошади, выбившись изъ силъ, останавливались на полъ-дорогѣ на крутыхъ подъемахъ, пугались шумныхъ потоковъ, преграждавшихъ путь, скользили и падали, путаясь въ упряжи, но мистеръ Беккетъ со своимъ фонарикомъ всегда былъ наготовѣ и являлся на помощь; затрудненія улаживались и опять слышался, безъ малѣйшихъ варіацій, неизмѣнный, спокойный припѣвъ: "Погоняй, любезный!"
   Я терялась въ недоумѣніи передъ рѣшимостью и самоувѣренностью этого человѣка: теперь онъ уже не колебался, куда направить нашъ путь, и всю дорогу ни разу не останавливался для разспросовъ. Лишь тогда, когда до Лондона оставалось всего нѣсколько миль, онъ иногда слѣзалъ съ козелъ, но теперь для него было достаточно двухъ трехъ словъ и мы снова катили впередъ. Не было еще четырехъ часовъ, когда мы пріѣхали въ Ислингтонъ.
   Не стану говорить о своемъ недоумѣніи, не стану говорить о мукахъ, какія я испытывала при мысли, что съ каждой минутой мы все дальше и дальше удаляемся отъ моей матери. Кажется, я твердо надѣялась на то, что мистеръ Бойкотъ поступаетъ такъ, какъ нужно, и имѣетъ основательныя причины стараться догнать женщину, которую мы преслѣдуемъ, но я тщетно ломала себѣ голову, стараясь догадаться, что именно онъ имѣетъ въ виду, что станемъ мы дѣлать, когда настигнемъ эту женщину, чѣмъ вознаградимъ такую потерю времени. Меня всю дорогу неотвязно преслѣдовали эти вопросы и пока мы доѣхали я совершенно измучилась.
   Мы остановились у извозчичьей биржи. Мой спутникъ расплатился съ почтарями, до такой степени выпачканными, какъ будто не только коляска, а и они тоже тащились по грязнымъ дорогамъ, отдалъ имъ краткую инструкцію, куда отвезти экипажъ, и усадилъ меня въ наемную карету, которую самъ выбралъ изъ стоящихъ на биржѣ.
   -- Ахъ, какъ вы измокли, голубушка! сказалъ онъ, усаживая меня въ экипажъ.
   До сихъ поръ я на это не обращала вниманія и теперь только замѣтила, какъ промокло мое платье: растаявшій снѣгъ попадалъ ко мнѣ въ коляску, и кромѣ того нѣсколько разъ я выходила изъ экипажа, когда упавшая лошадь начинала биться и брыкаться. Я сказала мистеру Беккету, что на такой пустякъ не стоитъ обращать вниманія, но извозчикъ все-таки принесъ охапку чистой сухой соломы и окуталъ меня ею, такъ что я совершенно согрѣлась.
   -- Теперь, голубушка, сказалъ мистеръ Беккетъ, заглядывая въ окно экипажа,-- мы отправляемся на розыски этой женщины; они, быть можетъ, будутъ продолжительны, но не смущайтесь. Вы увѣрены, что у меня есть на то важныя при чины, вполнѣ увѣрены, не такъ-ли?
   Я не знала о томъ, какія это причины, не знала, что скоро пойму значеніе его словъ, однако отвѣчала, что я вполнѣ на него полагаюсь.
   -- Вполнѣ можете положиться, милая миссъ, отвѣтилъ онъ.-- Я вамъ вотъ что скажу: если вы подарите мнѣ хоть половину того довѣрія, съ какимъ я отношусь къ вамъ, послѣ того какъ имѣлъ съ вами дѣло, съ меня и того будетъ достаточно. Господи! Вы ни въ чемъ не были помѣхой. Никогда не видывалъ молодой особы, какого-бы то ни было сословія,-- а мнѣ приходилось видѣть представительницъ самыхъ высшихъ слоевъ общества,-- которая вела бы себя такъ, какъ вы, съ той минуты, какъ васъ подняли съ постели. Вы образецъ -- вотъ что! да, вы образецъ! съ жаромъ воскликнулъ мистеръ Беккетъ.
   Конечно я была очень рада слышать, что не была для него обузой, и, высказавъ это, прибавила, что надѣюсь не затруднять его и впредь.
   -- Милая миссъ, отвѣтилъ онъ,-- если молодая особа покладиста и мужественна, мужественна и покладиста -- я больше ничего отъ нея не требую; этого болѣе чѣмъ достаточно, такая дѣвушка -- царица, и вы такая, миссъ.
   Съ этими ободряющими словами (они въ самомъ дѣлѣ ободрили меня въ тѣ тяжелыя, мучительныя минуты) мистеръ Беккетъ взобрался на козлы и мы опять покатили. Куда мы ѣхали, я не знала и даже теперь не знаю; казалось мы выбирали самыя узкія, самыя скверныя улицы Лондона; всякій разъ, какъ я видѣла, что мистеръ Беккетъ даетъ новыя инструкціи кучеру, я безошибочно угадывала, что теперь мы углубимся въ лабиринтъ узкихъ и глухихъ переулковъ. Изрѣдка мы выбирались на болѣе широкія улицы или подъѣзжали къ домамъ, которые своей величиной и ярко освѣщенными окнами отличались отъ прочихъ: это были такіе-же полицейскіе посты, какъ тотъ, который мы посѣтили въ началѣ нашего путешествія; мы заходили въ эти дома и мистеръ Беккетъ совѣщался со своими собратьями по профессіи. Иногда онъ выходилъ на перекресткѣ и въ такихъ случаяхъ таинственный свѣтъ его фонарика притягивалъ къ себѣ другіе фонари, они начинали выползать изъ разныхъ темныхъ закоулковъ, точно мошки на огонь, и открывалось новое совѣщаніе. Повидимому область нашихъ изслѣдованій постепенно съуживалась, теперь уже каждый встрѣчный полицейскій былъ въ состояніи сказать то, что было нужно знать мистеру Беккету, и указать ему, куда ѣхать. Съ однимъ изъ такихъ полицейскихъ мистеръ Беккетъ вступилъ въ продолжительный разговоръ и, какъ я заключила по его одобрительнымъ кивкамъ, остался очень доволенъ свѣдѣніями, какія получилъ. Онъ вернулся ко мнѣ съ озабоченнымъ и серьезнымъ видомъ.
   -- Я знаю, миссъ Соммерсонъ, что вы не станете волноваться, что бы ни случилось, поэтому безъ дальнѣйшихъ предисловій скажу вамъ, что мы настигли ту, которую отыскиваемъ, и что вы можете быть полезны, хотя я еще не знаю какимъ именно образомъ. Какъ мнѣ ни совѣстно обращаться къ вамъ съ такой просьбой, но не потрудитесь-ли вы, голубушка, пройтись немного пѣшкомъ?
   Конечно я сейчасъ-же выскочила изъ экипажа и взяла его подъ руку.
   -- Не легко идти съ вами въ ногу, но торопитесь говорилъ мистеръ Беккетъ.
   Несмотря на все мое смущеніе и волненіе, мнѣ показалось, что я узнаю улицу, по которой мы шли.
   -- Это кажется Гольбронъ? спросила я.
   -- Да, а узнаете улицу, куда мы теперь поворачиваемъ?
   -- Какъ будто похоже на Ченсери-Лэнъ.
   -- Именно такъ она и прозывается, милая миссъ отвѣчалъ мистеръ Беккетъ.
   Я слышала какъ часы пробили половину шестого, когда мы поворачивали на Ченсери-Лэнъ; мы шли молча и такъ скоро, какъ только можно идти по скользкой, обледенѣлой мостовой. На встрѣчу намъ по узкому тротуару шелъ какой-то человѣкъ, закутанный въ плащъ; поровнявшись съ нами, онъ отступилъ въ сторону, чтобъ уступить мнѣ дорогу, и въ это мгновеніе я услышала изумленное восклицаніе и свое имя, произнесенное голосомъ мистера Вудкорта.
   Неожиданная встрѣча съ нимъ ночью, послѣ лихорадочныхъ ощущеній, пережитыхъ мною во время нашихъ скитаній, такъ поразила меня, что я расплакалась. Не могу сказать -- тяжелое или пріятное чувство я испытывала въ ту минуту,-- мнѣ кажется, что съ такимъ-же чувствомъ я услышала бы его голосъ, еслибъ была одна гдѣ нибудь далеко на чужбинѣ.
   -- Дорогая миссъ Соммерсонъ, вы на улицѣ въ такой ранній часъ и въ такую погоду!
   Чтобъ избавить меня отъ объясненій, онъ тутъ-же прибавилъ, что слышалъ отъ мистера Джерндайса, что я должна была уѣхать по одному крайне важному дѣлу. Я объяснила ему, что мы вышли изъ экипажа нѣсколько минуть тому назадъ и теперь идемъ... тутъ я взглянула на моего спутника.
   -- Теперь, мистеръ Вудкордъ, мы идемъ въ сосѣднюю улицу, сказалъ мистеръ Беккетъ, схвативъ на лету изъ моихъ словъ фамилію мистера Вудкорта.-- Инспекторъ Беккетъ, къ вашимъ услугамъ.
   Мистеръ Вудкортъ, несмотря на мои протесты торопливо снялъ съ себя плащъ и накинулъ на меня.
   -- Вотъ это дѣло! воскликнулъ мистеръ Беккетъ, помогая ему,-- отлично, превосходно!
   -- Могу я идти съ вами? спросилъ мистеръ Вудкортъ.
   Не зная, къ кому изъ насъ онъ обращается, я молчала; отвѣтить взялся мистеръ Беккетъ.
   -- Господи, конечно можете! воскликнулъ онъ.
   Все это произошло въ нѣсколько секундъ, и черезъ мгновеніе, закутанная плащемъ, я уже шла между ними.
   -- Я только что отъ Ричарда, сказалъ мистеръ Вудкордъ,-- я просидѣлъ у него всю ночь съ десяти часовъ.
   -- Какъ, онъ боленъ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, успокойтесь -- онъ не боленъ. Вчера онъ не совсѣмъ хорошо себя чувствовалъ, на него нашелъ припадокъ унынія и слабости,-- вы знаете какимъ утомленнымъ и разбитымъ онъ иногда бываетъ,-- и Ада посылала за мной; вернувшись домой поздно вечеромъ, я засталъ ея записку и отправился къ нимъ. Ричардъ скоро оживился и Ада въ полномъ убѣжденіи, что это благодаря мнѣ,-- хотя право не знаю ври чемъ тутъ былъ я,-- была такъ счастлива, что я остался у нихъ, пока онъ не заснулъ крѣпкимъ сномъ; надѣюсь, что и Ада теперь крѣпко спитъ.
   Могла-ли я отдѣлить дружеское участіе, которое онъ выказывалъ къ молодымъ супругамъ, его чуждую всякой аффектаціи преданность имъ, благодарность и довѣріе, съ какими относилась къ нему Ада за его заботы о Ричардѣ, могла-ли я отдѣлить все это отъ обѣщанія, которое онъ далъ мнѣ? Съ моей стороны было-бы неблагодарностью, еслибъ я забыла слова, сказанныя имъ въ тотъ день, когда онъ былъ такъ опечаленъ перемѣной въ моей наружности: "Принимаю его какъ залогъ, какъ священный залогъ".
   Съ Ченсери Лэна мы повернули въ какую-то узкую улицу; мистеръ Беккетъ, который все время пристально вглядывался въ мистера Вудкорта, сказалъ:
   Мистеръ Вудкортъ, у насъ есть дѣло къ проживающему здѣсь поставщику канцелярскихъ принадлежностей, нѣкоему Снегсби. Какъ, вы его знаете? воскликнулъ мистеръ Беккетъ, который при своей проницательности угадывалъ все съ одного взгляда.
   -- Да, я немного знаю мистера Снегсби, я заходилъ къ нему.
   -- Неужели? Въ такомъ случаѣ, сэръ, будьте такъ добры, позаботьтесь о миссъ Соммерсонъ; я долженъ оставить ее на нѣсколько минутъ, мнѣ надо зайти сюда перекинуться двумя-тремя словами съ мистеромъ Снегсби.
   Послѣдній полицейскій, съ которымъ совѣщался мистеръ Беккетъ, молча стоялъ позади насъ и я не замѣчала его до той минуты, пока онъ отвѣтилъ на мой вопросъ о томъ, какіе это крики я слышу?
   -- Не тревожьтесь, миссъ, это кричить служанка мистера Снегсби, сказалъ полицейскій.
   -- Видите-ли, у нея бываютъ иногда припадки, сказалъ мистеръ Беккетъ,-- очевидно въ эту ночь съ ней случился припадокъ и совсѣмъ не кстати; мнѣ нужно добыть отъ нея кое-какія свѣдѣнія; непремѣнно надо какимъ-бы то ни было способомъ привести ее въ чувство.
   -- Нѣтъ худа безъ добра, мистеръ Беккетъ,-- не случись съ ней припадка, они-бы всѣ теперь спали, а теперь пришлось цѣлую ночь съ ней возиться, сказалъ полицейскій.
   -- Да, правда, согласился мистеръ Беккетъ.-- Дайте-ка мнѣ свой фонарь, въ моемъ свѣча вся выгорѣла.
   Этотъ разговоръ происходилъ шопотомъ на разстояніи нѣсколькихъ шаговъ отъ того дома, изъ котораго слышались крики. Мистеръ Беккетъ, открывъ фонарь, откуда вырвался яркій кружокъ свѣта, двинулся къ дому и постучался. Ему отперли послѣ того, какъ онъ дважды повторилъ свой стукъ, и онъ вошелъ, оставивъ насъ на улицѣ.
   -- Миссъ Соммерсонъ, если я могу остаться при васъ, не будучи назойливымъ, пожалуйста разрѣшите мнѣ это, сказалъ мистеръ Вудкортъ.
   -- Вы очень добры, сказалъ я.-- Я не стала-бы скрывать отъ васъ этой тайны, еслибъ она была моя, но это чужая тайна.
   -- Я отлично это понимаю. Повѣрьте, я ее буду уважать и останусь около васъ только до тѣхъ поръ, пока это будетъ можно.
   -- Я вполнѣ вамъ вѣрю; я знаю, какъ свято вы держите свое слово.
   Очень скоро снова заблестѣлъ яркій кружокъ свѣта и возлѣ насъ появился мистеръ Беккетъ съ серьезнымъ лицомъ.
   -- Миссъ Соммерсонъ, пожалуйста зайдите и посидите тамъ у камина. Мистеръ Вудкортъ! какъ оказывается изъ полученныхъ мною свѣдѣній, вы докторъ, не потрудитесь-ли вы взглянуть на больную и посовѣтовать, какъ привести ее въ чувство? Она прячетъ гдѣ-то письмо, которое мнѣ непремѣнно нужно добыть: въ ея сундукѣ нѣтъ этого письма, должно быть оно у нея, но ее такъ скорчило и скрутило, что къ ней страшно приступиться, боишься, какъ-бы не сдѣлать ей больно.
   Мы всѣ трое вошли въ домъ; несмотря на холодную и сырую погоду, воздухъ въ этомъ домѣ былъ спертый и душный. Въ коридорѣ за дверью стоялъ маленькій человѣкъ въ сѣромъ сюртукѣ, робкій, печальный и, судя по виду, очень добрый и кроткій.
   -- Пожалуйте по лѣстницѣ внизъ, мистеръ Беккетъ, сказалъ онъ,-- леди извинить, что я попрошу ее пожаловать въ кухню,-- въ будни кухня замѣняетъ у насъ гостиную, на нею спальня Осы, тамъ она, бѣдняжка, все еще катается въ корчахъ.
   Мы отправились внизъ въ сопровожденіи мистера Снегсби,-- я скоро узнала, что это былъ онъ самъ; въ кухнѣ у камина сидѣла мистрисъ Снегсби съ красными глазами и очень суровымъ лицомъ.
   -- Женушка, произнесъ мистеръ Снегсби, идя за нами,-- прекрати хоть на одну минуту впродолженіе этой нескончаемой ночи свои,-- будемъ говорить прямо,-- враждебныя дѣйствія; къ намъ пожаловали инспекторъ Беккетъ, мистеръ Вудкортъ и леди.
   Мистрисъ Снегсби посмотрѣла на насъ съ величайшимъ изумленіемъ, которое съ ея стороны было вполнѣ понятно, на меня-же взглянула особенно свирѣпо.
   -- Женушка, продолжалъ мистеръ Снегсби, садясь въ самомъ дальнемъ уголку у двери, какъ будто сидѣть въ присутствіи жены было съ его стороны непростительной дерзостью.-- По всей вѣроятности ты пожелаешь узнать, зачѣмъ инспекторъ Беккетъ, мистеръ Вудкортъ и леди пожаловали въ этотъ часъ въ Куксъ-Кортъ Курзиторъ-Стритъ. Я не знаю, зачѣмъ они пожаловали, не имѣю объ этомъ ни малѣйшаго представленія. Если-бъ даже они стали мнѣ объяснять съ какою цѣлью пришли, наврядъ-бы я понялъ и потому предпочитаю не спрашивать.
   Сидя въ своемъ уголку и подперевъ щеку рукою, онъ казался мнѣ такимъ жалкимъ, пріемъ, оказанный мнѣ его женою, былъ такъ нелюбезенъ, что я готова была уже извиниться и уйти, но тутъ заговорилъ мистеръ Беккетъ.
   -- Лучшее, что вы теперь можете сдѣлать, мистеръ Снегсби,-- это проводить мистера Вудкорта къ вашей Осѣ...
   -- Къ моей Осѣ! Мистеръ Беккетъ, пощадите, сэръ! Меня теперь станутъ обвинять и въ этомъ!
   Мистеръ Беккетъ не подумалъ исправить указанной ошибки и продолжалъ:
   -- Вы, мистеръ Снегсби, подержите свѣчу, или подержите больную, вообще сдѣлаете то, что понадобится, и такъ или иначе будете полезны. На свѣтѣ нѣтъ человѣка, который былъ-бы способнѣе васъ на эти вещи, потому что, при вашей привѣтливости и мягкости, у васъ сердце, способное сочувствовать ближнимъ. Мистеръ Вудкортъ, будьте такъ добры, взгляните на больную и если только можно будетъ достать письмо, то принесите его мнѣ, какъ только получите.
   Когда они ушли, мистеръ Беккетъ заставилъ меня сѣсть у огня и спять мои сырые башмаки, которые онъ поставилъ сушиться на каминную рѣшетку; все это время онъ говорилъ, не умолкая.
   -- Не смущайтесь, миссъ, непривѣтливыми взглядами мистрисъ Снегсби, ибо она жертва печальнаго заблужденія. Она сейчасъ узнаетъ, какъ горько она заблуждалась; не знаю, будетъ-ли пріятно узнать это дамѣ, которая вообще претендуетъ на безошибочность своихъ умозаключеній, но она узнаетъ,-- я сейчасъ ей объясню.
   Тутъ мистеръ Беккетъ кончилъ возню со мной и съ мокрыми шалями, и съ мокрой шляпой въ рукахъ, самъ весь мокрый сталъ передъ каминомъ и обратился къ мистрисъ Снегсби.
   -- Ну-съ, первое, что я вамъ скажу: странно, какъ это замужняя женщина, обладающая качествами, которыя вы быть можетъ назовете прелестями,-- знаете: "Повѣрь, если твои очаровательныя"... et cetera?-- вамъ конечно хорошо званомъ этотъ романсъ, потому что вамъ не разубѣдить меня, что вы принадлежите къ хорошему обществу,-- прелестями, иначе неотразимою привлекательностью, которая -- замѣтьте должна-бы вамъ внушить довѣріе къ самой себѣ, -- странно, какъ такая женщина впала въ ошибку?
   Мистрисъ Снегсби, казалось, нѣсколько встревожилась, гнѣвъ ея поутихъ и она, заикаясь, спросила, что подразумѣваетъ мистеръ Беккетъ?
   -- Что подразумѣваетъ мистеръ Беккетъ? повторилъ онъ, и по лицу его я увидѣла, что онъ внимательно прислушивается къ тому, что происходитъ въ сосѣдней комнатѣ, и нетерпѣливо ждетъ письма; я сама страшно волновалась, потому что теперь уже понимала, какую огромную важность должно имѣть это письмо.
   -- Я скажу вамъ, сударыня, что подразумѣваетъ мистеръ Беккетъ. Сходите въ театръ посмотрѣть Отелло,-- эта трагедія какъ разъ для васъ.
   Мистрисъ Снегсби освѣдомилась, почему онъ ей рекомендуетъ посмотрѣть Отелло.
   -- Почему? Потому что вы, если не остережетесь, кончите тѣмъ же. Я знаю, что даже въ эту самую минуту вы не свободны отъ подозрѣній относительно этой молодой леди. Сказать-ли вамъ, кто эта молодая леди? Хорошо, скажу, такъ какъ вы умная женщина, пока не сядете на своего конька. Вы знаете меня и помните, гдѣ мы съ вами видѣлись въ послѣдній разъ и о чемъ тогда толковалось. Помните, не такъ-ли? Отлично. Такъ вотъ эта молодая леди и есть та молодая леди.
   Мистрисъ Снегсби повидимому поняла его намекъ лучше, чѣмъ я.
   -- И Голышъ, или, какъ вы его зовете, Джо, былъ замѣшанъ въ это-же самое и ни во что больше, и извѣстный вамъ переписчикъ былъ замѣшанъ въ это-же самое и ни во что больше, и вашъ мужъ, знавшій объ этомъ дѣлѣ столько же, сколько вашъ прадѣдушка, былъ замѣшанъ, благодаря покойному мистеру Телькингорну -- своему лучшему заказчику, въ ту-же исторію и ни во что больше. И вся остальная компанія была замѣшена въ то-же самое и ни во что. больше. А замужняя женщина, обладающая вашими прелестями, закрываетъ свои глазки -- очень блестящіе, могу добавить -- и бьется своимъ столь изящно сформированнымъ лбомъ о стѣну. Мнѣ стыдно за васъ.-- Кажется пора-бы уже мистеру Вудкорту его добыть.
   Мистрисъ Снегсби покачала головой и приложила платокъ къ глазамъ.
   -- И это все? О, нѣтъ! продолжалъ возбужденнымъ тономъ мистеръ Беккетъ.-- Посмотримъ, что дальше. Другая особа, замѣшенная въ то-же самое и ни во что больше, женщина въ самомъ жалкомъ положеніи, приходитъ сюда поздно вечеромъ, бесѣдуетъ съ вашей служанкой и отдаетъ ей бумагу, за которую я далъ-бы сотню фунтовъ. Что-же дѣлаете вы? Прячетесь, подстерегаете ихъ и, зная какая болѣзнь у вашей служанки и какого ничтожнаго повода достаточно, чтобъ свалить ее съ ногъ, бросаетесь на нее такъ стремительно и свирѣпо, что она падаетъ и лежитъ безъ чувствъ теперь, когда, быть можетъ, жизнь человѣка зависитъ отъ ея слова.
   Его послѣднія слова были полны такого ужаснаго значенія, что я невольно стиснула руки, почувствовавъ, какъ вся комната закружилась въ моихъ глазахъ. Но это скоро прошло. Мистеръ Вудкортъ вошелъ, подалъ мистеру Беккету какой-то листъ бумаги и ушелъ.
   Бросивъ быстрый взглядъ на эту бумагу, мистеръ Беккетъ продолжалъ:
   -- Мистрисъ Снегсби, единственно, чѣмъ вы можете искупить свою вину, это дать мнѣ теперь возможность побесѣдовать наединѣ съ присутствующей здѣсь молодой леди. Если вы знаете, какъ помочь джентльмену, находящемуся въ сосѣдней комнатѣ, и чѣмъ можно поставить на ноги вашу служанку, принимайтесь-ка за это поскорѣе, да половчѣе.
   Въ одинъ моментъ мистрисъ Снегсби вылетѣла изъ кухни и мистеръ Беккетъ заперъ за ней дверь.
   -- Голубушка моя, вы тверды? вы вполнѣ увѣрены въ себѣ?
   -- Вполнѣ.
   -- Чей это почеркъ?
   То былъ почеркъ моей матери. На измятомъ, изорванномъ клочкѣ бумаги, выпачканномъ и мокромъ, было написано карандашомъ нѣсколько словъ; на этомъ клочкѣ бумаги, сложенномъ въ видѣ письма, стоялъ мой адресъ.
   -- Вы знаете ея руку, и если чувствуете въ себѣ достаточно твердости, то прочтите это письмо вслухъ, только отъ слова до слова.
   Эти строки писались въ разное время, въ нѣсколько пріемовъ. Я прочла слѣдующее:
   "Я шла въ коттеджъ съ двоякой цѣлью: вопервыхъ, мнѣ хотѣлось, если только возможно, увидѣть еще разъ ту, которой мнѣ такъ дорога, но не говорить съ нею, а только увидѣть, такъ чтобъ она не знала даже о моемъ присутствіи вблизи ея. Другою моей цѣлью было спастись отъ погони и исчезнуть безслѣдно. Не обвиняйте женщину, которая помогла мнѣ въ исполненіи моего намѣренія; она согласилась на мои просьбы только тогда, когда я увѣрила ее, что это послужитъ ко благу той, которая дорога и ей въ память ея умершаго ребенка. Согласіе мужчинъ я купила, но она помогла мнѣ безкорыстно".
   "Я шла",-- это было написано ею въ коттеджѣ, сказалъ мой спутникъ.-- Это доказываетъ, что я угадалъ вѣрно. Я былъ правъ.
   Слѣдующія строки были написаны позже:
   "Долго я скиталась, много миль я прошла и чувствую, что скоро умру. Ахъ, эти улицы! Я хочу одного -- умереть. Когда я покидала домъ, у меня было на умѣ другое, худшее, но теперь я спасена; новое преступленіе не прибавится къ моимъ грѣхамъ. Когда меня найдутъ мертвой,-- мою смерть припишутъ холоду, сырости, усталости;-- да, я отъ нихъ страдаю, но умру отъ другого. Меня разомъ покинуло все, что такъ долго меня поддерживало; ужасъ и укоры совѣсти сведутъ меня въ могилу; такъ и слѣдуетъ по справедливости".
   -- Мужайтесь, проговорилъ мистеръ Беккетъ.-- Тутъ есть еще нѣсколько словъ.
   Послѣднія строки были написаны еще позже, и судя по ихъ виду, онѣ писались въ темнотѣ.
   "Я сдѣлала все, что могла, чтобъ исчезнуть безслѣдно. Меня скоро забудутъ и я по крайней мѣрѣ не буду позоромъ для него. На мнѣ не найдутъ ни одной вещи, по которой могли-бы признать меня. Это письмо я отдамъ теперь-же. Мнѣ часто приходило на умъ то мѣсто, гдѣ я засну вѣчнымъ сномъ,-- если только у меня хватить силъ туда добраться.-- Прощай, Прости".
   Мистеръ Беккетъ, поддерживавшій меня рукой, теперь нѣжно опустилъ меня въ кресло.
   -- Ободритесь! Быть можетъ вы скажете, что я жестоко съ вами поступаю, голубушка, но я попрошу васъ, какъ только вы почувствуете себя въ силахъ, надѣть башмаки и быть наготовѣ:
   Я пополнила все, чего онъ отъ меня требовалъ, но такъ какъ онъ ушелъ и я долго оставалась одна, то могла помолиться о своей несчастной матери. Я слышала, какъ въ сосѣдней комнатѣ всѣ, подъ руководствомъ мистера Вудкорта, хлопотали около больной служанки, какъ мистеръ Вудкортъ часто заговаривалъ съ нею. Наконецъ онъ вышелъ оттуда вмѣстѣ съ мистеромъ Беккетомъ и сказалъ, что по его мнѣнію, лучше всего мнѣ разспросить ее о томъ, что мы желали знать, такъ какъ очень важно, чтобы вопросы были ей предложены въ самой мягкой и ласковой формѣ. Онъ не сомнѣвался, что теперь она въ состояніи отвѣчать, если только ее не станутъ запугивать и она будетъ спокойна.
   Мистеръ Беккетъ сказалъ, что ее надо было спроситъ о слѣдующихъ трехъ вещахъ: какъ это письмо попало въ ея руки, что произошло между ею и той женщиной, которая отдала ей письмо, куда пошла та женщина.
   Стараясь не забыть и не перепутать эти вопросы, я пошла за мистеромъ Беккетомъ въ сосѣднюю комнату; мистеръ Вудкортъ хотѣлъ-было остаться въ кухнѣ, но я попросила его идти съ нами. Бѣдная дѣвушка сидѣла на полу, гдѣ ее уложили, когда она свалилась въ припадкѣ. Это была очень некрасивая, болѣзненная, жалкая дѣвушка съ грустнымъ и добрымъ лицомъ, на которомъ еще оставалось какое-то отупѣлое выраженіе. Я стала подлѣ нея на колѣни и положила ея голову себѣ на плечо; она обвилась руками вокругъ моей шеи и залилась слезами.
   -- Бѣдняжка, сказала я, прижавшись щекой къ ея лбу, сама горько плача и вся дрожа:-- жестоко безпокоить васъ теперь, когда вы больны, но намъ необходимо знать, какъ къ вамъ попало это письмо; отъ этого зависитъ больше, чѣмъ вы можете себѣ представить.
   Она жалобно пролепетала, что у нея не было дурного умысла,-- не было дурного умысла мистрисъ Снегсби.
   -- Мы въ этомъ вполнѣ увѣрены, сказала я,-- пожалуйста разскажите, какъ къ вамъ попало это письмо.
   -- Я скажу вамъ, добрая барышня, скажу чистую правду, я скажу чистую правду, мистрисъ Снегсби.
   -- Я вамъ вѣрю, разскажите-же, какъ вы его получили.
   -- Хозяева меня послали по дѣлу, добрая барышня, было уже темно, совсѣмъ темно; возвращаясь домой, я встрѣтила женщину, съ виду простолюдинку; она насквозь вымокла и была вся въ грязи; она смотрѣла на нашъ домъ, и когда увидѣла, что я собираюсь войти, позвала меня и спросила, тутъ-ли я живу. Я сказала: да тугъ; она сказала, что знаетъ въ этомъ околоткѣ только два-три мѣста, да заблудилась и не можетъ ихъ найти. Ахъ, что мнѣ дѣлать, что мнѣ дѣлать! Они мнѣ ни за что не повѣрятъ! Она ничего дурного мнѣ не сказала, и я не говорила ей ничего дурного, божусь вамъ, мистрисъ Снегсби.
   Чтобъ бѣдная дѣвушка могла продолжать, пришлось попросить мистрисъ Снегсби, чтобъ та ее успокоила, и я должна прибавить, что она сдѣлала это съ большою готовностью и видимо раскаиваясь въ своемъ прежнемъ поведеніи.
   -- Такъ она заблудилась и не могла найти тѣхъ мѣстъ? спросила я.
   Дѣвушка покачала головой.
   -- Да, да, не могла найти. Она совсѣмъ изъ силъ выбилась, хромала и была ужасно жалкая, такая жалкая, что если-бы вы увидѣли ее, мистеръ Снегсби, вы-бы навѣрное дали ей полкроны.
   -- Да, да, голубушка моя, вѣроятно далъ-бы, сказалъ какъ-то сконфуженно мистеръ Снегсби.
   -- И говорила такъ жалостно, что просто сердце надрывалось, продолжала дѣвушка, глядя на меня широко раскрытыми глазами.-- Спросила, не знаю-ли я дорогу на кладбище. На какое кладбище,-- спрашиваю.-- На то, говоритъ, гдѣ хоронятъ бѣдныхъ. Я сказала, что сама выросла въ бѣдности и что такія кладбища есть въ каждомъ приходѣ. Она говоритъ: я спрашиваю про то кладбище, которое недалеко отсюда, къ нему ведетъ длинный проулокъ и ступенька и дверца изъ желѣзной рѣшетки.
   Я должна была опять успокоить бѣдную дѣвушку и, пока уговаривала ее, замѣтила, какъ встревоженъ мистеръ Беккетъ тѣмъ, что онъ услышалъ.
   -- Боже мой, Боже мой, что мнѣ дѣлать? кричала дѣвушка, схватившись руками за голову. Она спрашивала о кладбищѣ, гдѣ похороненъ тотъ человѣкъ, который пилъ сонное зелье,-- вы тогда, вернувшись домой, разсказывали намъ, мистеръ Снегсби,-- и какъ сказала она это, я перепугалась до полусмерти. О, я и теперь боюсь, мистеръ Снегсби. Держите, держите меня!
   -- Вамъ теперь лучше, сказала я,-- пожалуйста продолжайте, умоляю васъ, продолжайте.
   -- Сейчасъ, сейчасъ! Только не сердитесь на меня, добрая барышня, за то, что я больна.
   Сердиться на нее, бѣдняжку!
   -- Ну, вотъ, уже прошло. Она спросила, могу-ли я разсказать, какъ пройти на это кладбище, я разсказала, а она посмотрѣла на меня такими глазами, будто ничего не видитъ, а сама такъ и качается, вотъ-вотъ упадетъ. Вынула письмо, показала мнѣ и говоритъ: если бросить въ почтовый ящикъ, все сотрется, ничего не поймутъ и не пошлютъ, не соглашусь ли я взять его и снести, мнѣ заплатятъ тамъ на мѣстѣ. Я сказала, что согласна, если тутъ нѣтъ ничего дурного; она успокоила меня, что тутъ нѣтъ ничего дурного, я и взяла письмо. Она говоритъ тогда, что ей нечего мнѣ дать; я говорю, я и сама бѣдна, мнѣ ничего отъ васъ не нужно. Она сказала: "да благословитъ васъ Богъ" и ушла.
   -- Ушла...
   -- Да, продолжала она, предупреждая мой вопросъ,-- ушла туда, по той дорогѣ, которую я ей указала. А я вошла въ домъ, а мистрисъ Снегсби вдругъ выскочила изъ-за двери, схватила меня за руку, и я испугалась.
   Мистеръ Вудкортъ осторожно взялъ бѣдную дѣвушку изъ моихъ рукъ, мистеръ Беккетъ закуталъ меня плащомъ и въ одно мгновеніе мы были на улицѣ. Мистеръ Вудкортъ не рѣшался было, идти за нами, но я просила его не оставлять меня, а мистеръ Беккетъ добавилъ:
   -- Лучше вамъ пойти съ нами, быть можетъ вы намъ понадобитесь. Нельзя терять ни минуты.
   У меня остались самыя смутныя впечатлѣнія отъ этого путешествія. Помню, что то былъ ни день, ни ночь, утро уже занялось, но фонари на улицахъ не были еще потушены; помню рѣдкихъ, озябшихъ прохожихъ; помню мокрыя крыши, переполненныя водосточныя трубы и желоба, изъ которыхъ вода лилась ручьемъ; помню почернѣлыя кучи льда и снѣга, преграждавшія намъ путь, узкіе дворы и переулки, по которымъ мы проходили. Но въ то же время помню, что въ моихъ ушахъ ясно и внятно звучалъ голосъ больной дѣвушки и я чувствовала ея прикосновеніе на своей рукѣ. Запачканные фасады домовъ принимали въ моихъ глазахъ человѣческій образъ и упорно смотрѣли на меня, ворота какихъ то огромныхъ шлюзовъ открывались и закрывались гдѣ то въ воздухѣ, или въ моей головѣ, и эти призрачные образы казались мнѣ болѣе реальными, чѣмъ сама дѣйствительность.
   Наконецъ мы остановились подъ мрачнымъ убогимъ сводомъ; въ глубинѣ надъ желѣзной рѣшетчатой дверцей горѣлъ фонарь, утренній свѣтъ едва проникалъ сюда. Дверца была заперта; за нею виднѣлось кладбище, ужасное мѣсто, откуда медлилъ уходить ночной мракъ; я съ трудомъ различала нѣсколько жалкихъ, скученныхъ могилъ, въ перемежку съ грудами щебня; грязныя лачуги, въ окнахъ которыхъ кое-гдѣ мелькали огоньки, окаймляли кладбище.
   Точно какая то накожная болѣзнь, сырость покрывала стѣны этихъ лачугъ густымъ слоемъ плѣсени.
   У дверцы, на ступенькѣ, пропитанной липкой сыростью, среди грязи и зловонія этого ужаснаго мѣста лежала женщина, при видѣ которой у меня вырвался крикъ ужаса и жалости -- то ^ыла Дженни, мать умершаго малютки.
   Я бросилась къ ней, но мои спутники не пустили меня, и мистеръ Вудкортъ въ страшномъ волненіи, даже со слезами на глазахъ, сталъ умолять меня, чтобы я сперва выслушала то, что скажетъ мистеръ Беккетъ.
   Я повиновалась.
   -- Миссъ Соммерсовъ, вдумайтесь въ мои слова, поймите онѣ обмѣнялись платьями въ коттеджѣ.
   Онѣ обмѣнялись платьями въ коттеджѣ,-- я повторила про себя эти слова, я понимала ихъ смыслъ, но была неспособна сдѣлать изъ нихъ какой нибудь выводъ.
   -- Одна вернулась, а другая пошла дальше по дорогѣ. Но она пошла только затѣмъ, чтобъ обмануть преслѣдующихъ -- такъ онѣ условились,-- и пройдя немного, свернула въ сторону и кратчайшей дорогой вернулась домой. Подумайте минутку!
   Я опять повторила про себя то, что онъ сказалъ, не имѣя ни малѣйшаго представленія объ истинномъ значеніи этихъ словъ. Я видѣла предъ собою распростертую на ступенькѣ у двери мать умершаго малютки. Она лежала тутъ, обвивъ рукою прутъ желѣзной рѣшетки, точно обнимая его, безпріютная, измученная, безъ чувствъ.
   Она лежала тутъ, она, которая недавно говорила съ моей матерью и принесла письмо отъ нея; она, въ рукахъ которой была единственная путеводная пить, дававшая мнѣ надежду спасти мою мать; она, отыскиваемая нами такъ долго, доведенная до такого ужаснаго положенія, исполняя порученіе моей матери, которой быть можетъ теперь уже нельзя помочь,-- она лежала тутъ и меня къ ней не пускали!
   Я видѣла, какое торжественное лицо у мистера Вудкорта, съ какимъ состраданіемъ онъ на меня смотритъ, но ничего не понимала; я видѣла, какъ онъ далъ знакъ мистеру Беккету отступить назадъ, но ничего не понимала; я видѣла, какъ онъ благоговѣйно снялъ шляпу и, несмотря на рѣзкій вѣтеръ, стоялъ съ непокрытой головой, но все таки я ничего не понимала.
   -- Идти-ли ей?
   -- Да, пусть подойдетъ, пусть ея руки коснутся ея, ея права выше нашихъ.
   Я подошла къ дверцѣ, наклонилась, приподняла тяжелую голову, отвела прочь длинные влажные волосы и повернула ее лицомъ къ себѣ. Это была моя мать, холодная, мертвая.
   

ГЛАВА XXIX.
Перспектива.

   Перехожу къ изложенію другихъ событій; я уже столько говорила о себѣ и такъ много еще остается сказать, что не буду много распространяться о своемъ горѣ. Въ добротѣ окружавшихъ меня я почерпнула такое утѣшеніе, о которомъ даже теперь не могу вспомнить равнодушно. Я была больна, по болѣзнь моя была непродолжительна; я даже не упомянула бы о ней, если-бъ могла пройти молчаніемъ горячее сочувствіе и нѣжныя попеченія, которыми меня окружали.
   И такъ перехожу къ изложенію другихъ событій.
   Пока я хворала, мы оставались въ Лондонѣ; по приглашенію опекуна, къ намъ пріѣхала гостить мистрисъ Вудкортъ. Когда опекунъ нашелъ, что я совсѣмъ оправилась и ожила, такъ что могутъ возобновиться наши обычныя бесѣды (хотя по настоящему я поправилась гораздо раньше, но онъ ни за что не хотѣлъ мнѣ вѣрить), тогда я съ работой въ рукахъ заняла свое всегдашнее мѣсто подлѣ него. Онъ самъ назначилъ часъ, когда мнѣ прійти, и мы были одни.
   -- Добро пожаловать въ ворчальню, тетушка Тротъ! сказалъ онъ, встрѣчая меня поцѣлуемъ.-- Я хочу сообщить тебѣ свой маленькій планъ. Я расчитываю остаться въ Лондонѣ мѣсяцевъ на шесть, быть можетъ дольше, какъ случится. Короче сказать, намѣренъ прижать здѣсь нѣкоторое время.
   -- А какъ-же Холодный домъ?
   -- Э, Холодный домъ долженъ научиться самъ о себѣ заботиться! возразилъ онъ.
   Мнѣ показалось, что въ его голосѣ прозвучала грустная нотка, но, взглянувъ на него, я увидѣла, что обычная милая улыбка освѣщала его доброе лицо.
   -- Холодный домъ долженъ самъ о себѣ заботиться, повторилъ онъ уже весело.-- Онъ далекъ отъ Ады, дорогая Эсфирь, а Ада очень въ тебѣ нуждается.
   -- Какъ это похоже на васъ, опекунъ, подумать о томъ, что осчастливитъ насъ обѣихъ.
   -- Я далекъ отъ безкорыстія -- если ты собираешься прославлять во мнѣ эту добродѣтель,-- въ моемъ планѣ много эгоизма. Когда ты станешь постоянно разъѣзжать, то рѣдко будешь со мною, кромѣ того я хочу слушать почаще и побольше объ Адѣ; при моихъ теперешнихъ отношеніяхъ съ Ричардомъ, я хочу получать вѣсти и о немъ, бѣдняжкѣ.
   -- Видѣлись вы сегодня съ мистеромъ Вудкортомъ?
   -- Я каждое утро вижусь съ Вудкортомъ, матушка Дюрденъ.
   -- Что онъ говорить о Ричардѣ? все то-же?
   -- Все то-же. Онъ не видитъ въ Ричардѣ никакой физической болѣзни, но тѣмъ не менѣе очень за него безпокоится Да развѣ можно не безпокоиться?
   Во время моей болѣзни Ада навѣщала насъ ежедневно, иногда даже по два раза въ день, но мы предвидѣли, что это не можетъ продолжаться тогда, когда мое здоровье возстановится. Мы оба знали, что ея сердце попрежнему переполнено горячей любовью и благодарностью къ кузену Джону; мы не винили Ричарда въ томъ, что онъ желаетъ, чтобъ Ада держалась насъ подальше,-- но съ другой стороны мы знали, что она чувствуетъ себя обязанной ради Ричарда посѣщать насъ какъ можно рѣже. Опекунъ со своей обычной деликатностью предвидѣлъ это и постарался дать ей замѣтить, что считаетъ такой образъ дѣйствій съ ея стороны вполнѣ правильнымъ.
   -- Милый Ричардъ, несчастный сумасбродный мальчикъ! Когда-же онъ пойметъ свою ошибку?
   -- Во всякомъ случаѣ не теперь, сказалъ опекунъ.-- Чѣмъ больше онъ страдаетъ, тѣмъ больше ненавидитъ меня: вѣдь онъ считаетъ меня одной изъ главныхъ причинъ своихъ страданій.
   Я не могла не прибавить:
   -- Но это такъ безсмысленно со стороны Ричарда.
   -- Ахъ, госпожа ворчунья, госпожа ворчунья! что-же другое ты найдешь въ Джерндайсѣ съ Джерндайсомъ! Въ этомъ дѣлѣ все безсмысленно и несправедливо. И съ верху, и съ низу, и въ середкѣ,-- все безсмысленно и несправедливо до конца -- если только у этого несчастнаго дѣла когда нибудь будетъ конецъ. Откуда могъ Ричардъ, весь поглощенный этой тяжбой, набраться здраваго смысла! Нельзя собрать виноградныхъ гроздій съ терновника, и смоквъ съ чертополоха.
   Неизмѣнное благодарство и безпристрастіе, съ которыми опекунъ относится къ Ричарду, такъ меня трогали, что когда разговоръ касался этой темы, всегда кончалось тѣмъ, что я очень скоро умолкала.
   -- Воображаю, какъ удивились-бы лордъ-канцлеръ, вицеканцлеръ и вся остальная братія, если-бъ такое странное явленіе случилось съ однимъ изъ истцовъ; я съ своей стороны не меньше удивился-бы, узнавъ, что изъ пудры, которую эти ученые мужи разсѣваютъ со своихъ париковъ, выросли розы.
   Онъ замолчалъ, взглянувъ въ окно, чтобъ узнать откуда дуетъ вѣтеръ, и, опершись на спинку моего кресла, продолжалъ:
   -- Такъ-то хозяюшка. Предоставимъ времени и счастливымъ обстоятельствамъ снести этотъ подводный камень и будемъ думать объ одномъ: какъ спасти Аду отъ крушенія. Ни онъ, ни она не могутъ заставить меня считать ихъ чужими. Поэтому я просилъ Вудкорта и тебя прошу не заговаривать объ этомъ предметѣ съ Ричардомъ. Оставьте его въ покоѣ. Черезъ недѣлю, черезъ мѣсяцъ, черезъ годъ, раньше или позже, но Ричардъ увидитъ меня въ настоящемъ свѣтѣ: я подожду.
   Я должна была сознаться, что уже нѣсколько разъ говорила съ Ричардомъ о запрещенномъ предметѣ и, какъ мнѣ сдастся, мистеръ Вудкортъ тоже говорилъ.
   -- Да, онъ самъ мнѣ признался, сказалъ опекунъ.-- Ну, и прекрасно. Онъ заявилъ свой протестъ, госпожа ворчунья сдѣлала то-же и дѣло съ концомъ, и довольно. А теперь я перейду къ мистрисъ Вудкортъ. Нравится она тебѣ?
   Вопросъ показался мнѣ какимъ-то внезапнымъ. Тѣмъ не менѣе я отвѣтила, что мистрисъ Вудкортъ мнѣ очень нравится и я нахожу, что теперь она стала гораздо пріятнѣе.
   -- И мнѣ то-же кажется, сказалъ опекунъ.-- Рѣже появляется родословное дерево, не такъ часто фигурируетъ Морганъ-онъ, какъ бишь его?
   Я созналась, что именно это имѣла въ виду, говоря, что мистрисъ Вудкордъ стала пріятнѣе, хотя въ сущности Морганъ не сдѣлалъ намъ никакого зла, даже тогда, когда фигурировалъ чаще...
   -- Но все-таки лучше, что онъ остался въ родныхъ горахъ, перебилъ меня опекунъ.-- Да, я съ тобой согласенъ. Такъ значитъ ты одобришь мой проектъ -- просить мистрисъ Вудкортъ остаться у насъ подольше?
   Да, хотя...
   Опекунъ посмотрѣлъ на меня, ожидая, что я скажу дальше.
   Но мнѣ нечего было сказать, по крайней мѣрѣ я ничего не сказала. У меня было смутное сознаніе, что лучше-бы не приглашать эту особу на долго, но объяснить, почему это было-бы лучше, я не могла. Я не могла-бы этого объяснить пожалуй даже себѣ самой, а ужъ другимъ и подавно.
   -- Вудкорту приходится часто бывать здѣсь по сосѣдству и онъ можетъ заходить къ своей матери такъ часто, какъ только пожелаетъ, это разумѣется будетъ пріятно имъ обоимъ. Кромѣ того она подружилась съ нами и полюбила тебя.
   Да, этого нельзя было отрицать. Противъ этого я ничего не могла возразить, все устраивалось къ общему удовольствію и лучшаго проекта нельзя было придумать.
   И однако мнѣ было далеко не по себѣ. Что съ тобою Эсфирь? Опомнись!
   -- Въ самомъ дѣлѣ это отличный планъ, опекунъ, лучше нельзя и придумать.
   -- Вѣрно, хозяюшка?
   -- Вѣрно, отвѣтила я не колеблясь.
   -- Значить быть по сему, сказалъ опекунъ.-- Рѣшено единогласно.
   -- Рѣшено единогласно! повторила я, принимаясь за работу.
   Я вышивала скатерть для его стола съ книгами; я начала эту работу еще до злополучной поѣздки и теперь опять принялась за нее, я показала ее опекуну и она удостоилась его величайшихъ похвалъ. Подробно объяснивъ какъ будетъ расположенъ узоръ и какой эффектъ онъ будетъ производить, я вернулась къ прежнему разговору.
   -- Помните, опекунъ, мы какъ-то говорили о мистерѣ Вудкортѣ передъ тѣмъ, какъ Ада оставила насъ; вамъ тогда казалось, что онъ собирается еще разъ попытать счастья въ чужихъ краяхъ. Говорили вы съ нимъ послѣ того объ этомъ?
   -- Да, хозяюшка, и не разъ.
   -- Что-же, рѣшился онъ на новое путешествіе?
   -- Вѣрнѣе, что нѣтъ.
   -- Можетъ быть у него явились какіе нибудь другіе планы?
   -- Можетъ быть, осторожно отвѣтилъ опекунъ.-- Черезъ полгода или около того открывается мѣсто врача для бѣдныхъ въ одномъ городкѣ въ Іоркширѣ. Городокъ этотъ имѣетъ будущность, мѣстоположеніе чудесное, всѣ выгодныя стороны города и деревни: ручейки и людныя улицы, фабрики и поля; для такого человѣка это просто кладъ. Я подразумѣваю человѣка, у котораго хотя и бываютъ иногда, какъ и у всѣхъ, честолюбивыя мечты, но который способенъ удовлетвориться даже самымъ скромнымъ положеніемъ, если только оно даетъ ему возможность приносить пользу ближнимъ. Честолюбіе удѣлъ всѣхъ благородныхъ душъ, но только такое, которое спокойно идетъ по избранному пути, не дѣлая судорожныхъ попытокъ взлетѣть превыше небесъ; такое честолюбіе въ моемъ вкусѣ. Честолюбіе Вудкорта именно такого сорта,
   -- Такъ онъ получитъ это мѣсто? спросила я.
   -- Я не оракулъ, я не могу дать положительнаго отвѣта, сказалъ улыбаясь опекунъ.-- Я думаю, что получитъ. Его репутація стоитъ тамъ очень высоко, такъ какъ въ числѣ потерпѣвшихъ кораблекрушеніе были люди изъ той мѣстности. Какъ это ни странно, но на сей разъ болѣе достойный имѣетъ болѣе шансовъ на успѣхъ. Не думай, чтобъ мѣсто было особенно доходное,-- одно изъ обыкновенныхъ: работы много, вознагражденіе ничтожное, но оно обѣщаетъ много въ будущемъ.
   -- Счастье для бѣдныхъ этого городка, если выборъ падетъ на мистера Вудкорта.
   -- Да, хозяюшка, я въ этомъ увѣренъ.
   Больше мы не говорили объ этомъ; опекунъ не сказалъ ни слова и о будущности Холоднаго дома, впрочемъ это было въ первый разъ, что я въ траурномъ платьѣ заняла свое обычное мѣсто возлѣ него, и именно этому платью я приписала причину такого умолчанія.
   Опять возобновились мои ежедневные визиты въ унылый, мрачный закоулокъ, гдѣ жила моя милая Ада. Я обыкновенно навѣщала ее по утрамъ, но если у меня выдавался свободный часъ, и въ другое время я надѣвала шляпку и летѣла въ Ченсери-Лэнъ. Я не боялась надоѣсть молодымъ супругамъ своими посѣщеніями, когда я растворяла дверь и появлялась на порогѣ: я была свой человѣкъ и входила не постучавшись.
   Днемъ Ричарда почти никогда не было дома; въ другое время я его заставала всегда или за писаньемъ, или за просматриваніемъ документовъ по дѣлу Джерндайса, никогда не сходившихъ со стола.
   Нерѣдко я находила его стоящаго съ понурымъ видомъ у дверей мистера Вольса, иногда встрѣчала на сосѣднихъ улицахъ: онъ шелъ медленнымъ шагомъ, задумчиво покусывая ногти; часто мы съ нимъ сталкивались возлѣ Линкольнъ-Инна, того самаго Линкольнъ-Инна, гдѣ я увидѣла его впервые. О, какая огромная перемѣна!
   Я знала, что деньги Ады растаяли вмѣстѣ со свѣчами, горѣвшими въ темной конторѣ мистера Вольса, да и въ началѣ ихъ брачной жизни ихъ капиталъ былъ не великъ, такъ какъ у Ричарда были долги, когда онъ женился. Теперь, когда мнѣ приходилось слышать, что мистеръ Вольсъ "стоитъ у колеса машины", я уже знала, что подъ этимъ надо подразумѣвать.
   Изъ моей милочки вышла превосходная хозяйка, она дѣлала просто чудеса экономіи, но я знала, что они все-таки бѣднѣютъ съ каждымъ днемъ.
   Ада блестѣла въ этомъ жалкомъ закоулкѣ, какъ яркая звѣздочка; ея присутствіе украшало даже это мѣсто и при ней оно казалось другимъ. Хотя теперь она была блѣднѣе, чѣмъ въ тѣ дни, когда жила въ Холодномъ домѣ,-- хотя она отчасти утратила свою природную веселость и живость, но лицо ея было безмятежно и мнѣ казалось иногда, что, ослѣпленная любовью къ Ричарду, она не видитъ, что ему грозитъ.
   Какъ-то разъ я отправилсь къ нимъ обѣдать; подходя къ Симонсъ-Инну, я встрѣтила миссъ Флайтъ. Она только что была съ визитомъ у несовершеннолѣтнихъ Джерндайсовъ,-- какъ она продолжала ихъ звать, и теперь была въ полномъ восторгѣ отъ выполненной ею церемоніи.
   Я знала отъ Ады, что каждый понедѣльникъ, ровно въ пять часовъ, миссъ Флайтъ являлась къ нимъ съ какимъ-то необыкновеннымъ бѣлымъ бантомъ на шляпѣ, который появлялся на ней только въ этихъ экстренныхъ случаяхъ, и съ огромнымъ ридикюлемъ въ рукахъ.
   -- Дорогая моя! Какъ я рада васъ видѣть, заговорила миссъ Флайтъ.-- Вы конечно идете навѣстить интересную чету несовершеннолѣтнихъ Джерндайсовъ? Наша красавица дома и будетъ въ восторгѣ отъ вашего посѣщенія.
   Значить Ричардъ еще не вернулся? Это меня радуетъ, я боялась, что немного опоздала.
   -- Нѣтъ, онъ еще не вернулся, сказала миссъ Флайтъ.-- Онъ цѣлый день провелъ въ судѣ; когда я уходила, онъ вмѣстѣ съ Вольсомъ оставался еще тамъ. Надѣюсь, вы не любите Вольса? Не любите! Онъ человѣкъ опасный.
   -- Боюсь, что теперь вы чаще прежняго встрѣчаете Ричарда въ судѣ?
   -- Дорогая моя, я вижу его тамъ ежедневно и ежечасно. Помните, что я вамъ говорила о притягательной силѣ Канцлерскаго стола? Послѣ меня онъ теперь самый усердный изъ истцовъ, онъ уже начинаетъ забавлять нашихъ господъ юристовъ. Они вѣдь живутъ очень дружно, наши господа юристы.
   Какъ грустно было слышать такія рѣчи изъ устъ бѣдной помѣшанной, хотя онѣ и не были для меня неожиданностью.
   -- Однимъ словомъ, моя достоуважаемая пріятельница, продолжала миссъ Флайтъ, приблизивъ свои губы къ моему уху, съ покровительственнымъ и вмѣстѣ таинственнымъ видомъ,-- я должна открыть вамъ одну тайну: я назначала его своимъ душеприказчикомъ. Поименованъ, уполномоченъ и утвержденъ въ моемъ завѣщаніи. Да-съ.
   -- Неужели?
   -- Да-съ, повторила миссъ Флайтъ съ самой пріятной улыбкой.-- Уполномоченнымъ душеприказчикомъ и попечителемъ,-- это термины, принятые у насъ въ судѣ. Я рѣшила, что когда меня не станетъ, онъ будетъ достойнымъ мнѣ преемникомъ: такъ аккуратно посѣщаетъ онъ засѣданія. Онъ будетъ тоже дожидаться рѣшенія.
   Я невольно вздохнула.
   -- Одно время я думала, продолжала миссъ Флайтъ, вздохнувъ въ свою очередь,-- поименовать, уполномочить и утвердить душеприказчикомъ покойнаго Гридли. Тотъ тоже регулярно посѣщалъ засѣданія; онъ былъ образецъ аккуратности, могу васъ увѣрить. Но онъ умеръ, бѣдняга, и я назначила ему замѣстителя. Только никому ни слова, это секретъ.
   Она съ величайшими предосторожностями раскрыла ридикюль и показала мнѣ лежащую тамъ сложенную бумагу, якобы документъ, утверждающій Ричарда въ правахъ душеприказчика.
   -- Открою вамъ, моя возлюбленная, еще одинъ секретъ. Я увеличила свою коллекцію птицъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? спросила я, зная, что она любитъ чтобъ выказывали интересъ къ ея конфиденціальнымъ сообщеніямъ.
   Она кивнула мнѣ нѣсколько разъ, лицо ея стало серьезно и печально.
   -- Двѣ новыхъ. Я назвала ихъ несовершеннолѣтними Джерндайсами. Они въ клѣткѣ вмѣстѣ съ остальными, вмѣстѣ съ Надеждой, Радостью, Юностью, Миромъ, Покоемъ, жизнью, Прахомъ, Пепломъ, Порчей, Нуждой, Гибелью, Отчаяніемъ, Яростью, Смертью, Лукавствомъ, Безуміемъ, Словами, Париками, Лохмотьями, Пергаментомъ, Прецедентами, Грабежомъ, Краснорѣчіемъ, Обманомъ.
   Бѣдная старушка поцѣловала меня съ такимъ взволнованнымъ лицомъ, какого я никогда еще у нея не видѣла, и ушла. Меня бросило въ дрожь отъ странной манеры, съ какою она называла имена своихъ птицъ,-- она произносила ихъ такъ, будто боялась вслушаться въ звуки, слетавшія съ ея устъ.
   Эта бесѣда настроила меня далеко не весело и я охотно отказалась-бы отъ общества мистера Вольса, котораго Ричардъ пришедшій вслѣдъ за мной, привелъ обѣдать и оставилъ вдвоемъ со мною, пока самъ вмѣстѣ съ Адой хлопоталъ въ другой комнатѣ надъ приготовленіями къ обѣду.
   Мистеръ Вольсъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобъ завести со мною конфиденціальный разговоръ; онъ подошелъ къ окну, у котораго я сидѣла, и началъ съ Симондсъ-Инна.
   -- Печальное мѣсто, миссъ Соммерсовъ, для всякаго неофиціальнаго лица, сказалъ онъ, пачкая своей черной перчаткой стекло, которое хотѣлъ протереть для меня.
   -- Да, здѣсь не на что смотрѣть.
   -- И слышать нечего, миссъ, добавилъ онъ.-- Заходятъ иногда сюда странствующіе музыканты, но ихъ сейчасъ гонятъ: мы юристы народъ немузыкальный. Надѣюсь, мистеръ Джерндайсъ такъ здоровъ, какъ того желаютъ его друзья?
   Я поблагодарила и сказала, что мистеръ Джерндайсъ совершенно здоровъ.
   -- Я не имѣю удовольствія принадлежать къ числу его друзей, продолжалъ мистеръ Вольсъ,-- и знаю, что онъ изъ числа тѣхъ людей, которые взираютъ неблагосклоннымъ окомъ на представителей нашей профессіи. Тѣмъ не менѣе, что-бы о насъ ни говорили, какъ бы ни были предубѣждены противъ насъ,-- мы жертвы предразсудка,-- нашъ образъ дѣйствій полнѣйшая прямота. Какимъ на вашъ взглядъ кажется мистеръ Карстовъ?
   -- Онъ выглядитъ очень дурно. Кажется онъ въ постоянной тревогѣ.
   -- Совершенно вѣрно, подтвердилъ мистеръ Вольсъ.
   Его черная долговязая фигура почти касалась головою потолка низенькой комнаты; онъ стоялъ за моей еппной, ощупывая прыщи на своемъ лицѣ, точно это были какія-нибудь драгоцѣнныя украшенія, и его желудочный голосъ звучитъ такъ ровно и гладко, какъ можетъ звучать только голосъ человѣка, которому чужды всѣ человѣческія чувства и страсти.
   -- Кажется мистеръ Карстонъ пользуется совѣтами мистера Вудкорта? спросилъ онъ.
   -- Мистеръ Вудкортъ безкорыстный другъ мистера Карстона, отвѣтила я.
   -- Я разумѣлъ, что мистеръ Вудкортъ въ качествѣ медика подаетъ ему врачебные совѣты.
   -- Трудно врачевать больную душу.
   -- Совершенно вѣрно.
   Въ этомъ тощемъ, безкровномъ, алчномъ, безстрастномъ человѣкѣ было что то напоминающее вампира; мнѣ казалось, что я вижу, какъ Ричардъ чахнетъ подъ взоромъ этихъ глазъ.
   -- Миссъ Соммерсовъ, продолжалъ мистеръ Вольсъ, медленно потирая свои руки въ перчаткахъ, словно для его замороженнаго осязанія было все равно, облекаетъ ли его руки черная лайка или собственная кожа,-- мистеръ Карстонъ заключилъ очень необдуманный бракъ.
   Я просила, чтобъ онъ позволилъ мнѣ съ этимъ несогласиться, и съ негодованіемъ сказала, что Ричардъ обручился, будучи очень молодымъ, когда передъ нимъ открывалась лучшая и болѣе отрадная будущность. Тогда онъ еще не поддавался несчастному вліянію, которое въ настоящее время омрачило его жизнь.
   -- Совершенно вѣрно съ, опять подтвердилъ мистеръ Вольсъ.-- И все-таки въ виду того, что я считаю прямоту обязательной для себя, я попрошу у васъ позволенія замѣтить, что, по моему мнѣнію, это очень необдуманный бракъ. Я долженъ высказать такое мнѣніе, принимая во вниманіе не только родственниковъ мистера Карстона, ибо имѣю весьма естественное желаніе защитить себя отъ нареканій, но и свою репутацію, которой дорожу, какъ ради себя, лично -- въ качествѣ представителя юридической профессіи, извѣстнаго своей солидностью, такъ и ради своихъ трехъ дочерей, будущность которыхъ стремлюсь обезпечить, и, осмѣлюсь даже добавить, ради своего престарѣлаго родителя, которому служу единственной опорой.
   -- Этотъ бракъ, мистеръ Вольсъ, былъ-бы самымъ счастливымъ и во всѣхъ отношеніяхъ лучшимъ, если-бъ можно было убѣдить Ричарда бросить злополучное дѣло, которымъ онъ занимается подъ вашимъ руководствомъ.
   Мистеръ Вольсъ беззвучно кашлянулъ, или вѣрнѣй глотнулъ воздухъ, прикрывъ ротъ перчаткой, и склонилъ голову на бокъ, какъ бы желая дать этимъ понять, что не смѣетъ со мною спорить.
   -- Это вполнѣ возможно, миссъ Соммерсовъ, сказалъ онъ,-- я охотно допускаю, что молодая леди, которая такъ необдуманно приняла имя мистера Карстона,-- я увѣренъ, что вы не вступите со мною въ пререкательство изъ-за того, что я повторяю мнѣніе, высказанное мною по обязанности къ родственникамъ мистера Карстона,-- я охотно допускаю, что эта молодая леди въ высшей степени привлекательна. Дѣла лишаютъ меня возможности посѣщать общество, за исключеніемъ круга людей моей профессіи, но, не будучи свѣтскимъ человѣкомъ, я все же считаю себя на столько компетентнымъ, чтобъ утверждать, что эта молодая леди въ высшей степени привлекательна. Что касается до красоты, то я въ ней не судья, такъ какъ съ юности не привыкъ удѣлять ей много вниманія, но я полагаю, что и въ этомъ отношеніи эта молодая леди одарена соотвѣтствующими качествами, ибо таково, какъ мнѣ случалось слышать, мнѣніе клерковъ Инна, а въ этомъ отношеніи я на нихъ вполнѣ полагаюсь. Что-же касается занятій мистера Карстона своими интересами...
   -- Своими интересами, мистеръ Вольсъ!
   -- Виноватъ! отозвался мистеръ Вольсъ и продолжалъ тѣмъ-же желудочнымъ голосомъ и безстрастнымъ тономъ,-- интересы мистера Карстона -- таковъ терминъ, употребляемый въ нашей практикѣ -- заключаются въ завѣщаніи, которое оспаривается передъ судомъ. Относительно этого пункта,-- то есть занятій мистера Карстона своими интересами, я въ первый-же разъ, какъ имѣлъ удовольствіе съ вами бесѣдовать, желая всегда и во всемъ дѣйствовать прямо, сказалъ вамъ,-- эти слова были потомъ записаны мною въ памятную книжку, которую я могу показать вамъ во всякое время, -- сказалъ вамъ, что мистеръ Карстонъ поставилъ себѣ за правило лично слѣдить за своими интересами, и что, когда кліентъ ставитъ мнѣ правило, въ которомъ нѣтъ ничего безнравственнаго, то есть противузаконнаго, мы должны повиноваться. Мое правило въ дѣлахъ -- честность и прямота. Но говоря съ кѣмъ либо изъ родственниковъ мистера Карстона, я ни въ какомъ случаѣ не стану представлять положеніе вещей въ лучшемъ видѣ, чѣмъ оно есть въ дѣйствительности. Я былъ откровененъ съ мистеромъ Джерндайсомъ, буду откровененъ и съ вами: я считаю, что это долгъ, предписываемый мнѣ моей профессіей, хотя и очень обременительный. Какъ мнѣ ни непріятно, но я прямо скажу, что, по моему мнѣнію дѣла мистера Карстона очень плохи, самъ онъ въ очень плохомъ состояніи и на его бракъ я смотрю, какъ на необдуманный бракъ.-- Здѣсь-ли, сэръ? Да, я здѣсь, мистеръ Карстовъ, наслаждаюсь пріятной бесѣдой съ миссъ Соммерсовъ и весьма благодаренъ вамъ, сэръ, за это удовольствіе.
   Такимъ образомъ мистеръ Вольсъ прервалъ свою рѣчь, обращаясь къ Ричарду, который тѣмъ временемъ вошелъ въ комнату.
   Не трудно было понять, что добросовѣстность, съ которой мистеръ Вольсъ спасалъ себя и свою репутацію солидности, доказывала только, что худшія наши опасенія за его несчастнаго кліента не преувеличены.
   Мы сѣли обѣдать и я воспользовалась случаемъ получше разсмотрѣть Ричарда; мистеръ Вольсъ, снявшій наконецъ свои перчатки,-- хотя онъ сидѣлъ какъ разъ противъ меня,-- насъ раздѣлялъ только узкій столъ, не могъ служить мнѣ въ этомъ помѣхой, потому что все время не сводилъ глазъ съ лица своего кліента. Я нашла Ричарда похудѣвшимъ, сильно осунувшимся; одѣтъ онъ былъ неряшливо, видъ у него былъ разсѣянный; минутами онъ принуждалъ себя казаться оживленнымъ, но это неестественное оживленіе сейчасъ же смѣнялось опять мрачной задумчивостью.
   Его прекрасные ясные глаза, прежде такіе веселые, теперь потускнѣли и пріобрѣли такое тревожное выраженіе, что стали неузнаваемы. Не могу сказать, что онъ постарѣлъ, но у молодости бываютъ свои инвалиды,-- юность и юношеская красота Ричарда совершенно пропали. Ѣлъ онъ мало, совсѣмъ не замѣчая повидимому, что ѣстъ; сдѣлался гораздо нетерпѣливѣе, скоро раздражался -- раздражался иногда даже на Аду. Легкомысленная беззаботность былыхъ дней не совсѣмъ его покинула и по временамъ проскальзывала въ немъ, вродѣ того, какъ иногда я, смотрясь въ зеркало, замѣчала мимолетный отблескъ былыхъ чертъ, напоминавшій мое прежнее лицо. Онъ иногда смѣялся, но смѣхъ его звучалъ такъ-же печально, какъ дальній отголосокъ веселыхъ звуковъ.
   Однако ко мнѣ онъ не измѣнился и по прежнему чистосердечно радовался моему присутствію; мы весело болтали о прошлыхъ счастливыхъ дняхъ. Повидимому нашъ разговоръ былъ не интересенъ мистеру Вольсу, хотя по временамъ онъ широко разѣвалъ ротъ, вѣроятно желая изобразить улыбку. Вскорѣ послѣ обѣда онъ всталъ и попросилъ у дамъ позволенія вернуться въ свою контору.
   -- Вѣчно поглощенъ дѣлами! вскричалъ Ричардъ.
   -- Да, мистеръ Карстонъ, нельзя пренебрегать интересами кліентовъ; интересы довѣрителей должны занимать первое мѣсто въ мысляхъ человѣка, принадлежащаго къ нашей профессіи и желающаго сохранить доброе имя среди своихъ собратьевъ по ремеслу и всего общества вообще. Необходимость отказать себѣ въ настоящую минуту въ удовольствіи наслаждаться пріятной бесѣдой, вызвана до нѣкоторой степени моимъ служеніемъ вашимъ интересамъ.
   Ричардъ отвѣтилъ, что онъ въ этомъ не сомнѣвается, и пошелъ проводить мистера Вольса. Вернувшись, онъ нѣсколько разъ повторилъ, что Вольсъ отличный человѣкъ, надежный, вѣрный человѣкъ, который дѣлаетъ то, за что берется, словомъ отличный человѣкъ! Онъ упорно твердилъ объ этомъ, и мнѣ пришло въ голову, не начинаетъ-ли и самъ онъ сомнѣваться въ мистерѣ Вольсѣ.
   Онъ въ изнеможеніи бросился на диванъ, а мы съ Адой занялись уборкой комнаты,-- у нихъ не было особой служанки, кромѣ той, которая прислуживала всѣмъ жильцамъ. Покончивъ съ уборкой, Ада сѣла за свое пьянино и запѣла любимую пѣсню Ричарда; лампу вынесли въ сосѣднюю комнату, потому что Ричардъ жаловался, что у него болятъ глаза.
   Я сѣла подлѣ Ады, ея пѣніе какъ-то грустно меня настроило; мнѣ показалось, что такъ-же оно подѣйствовало на Ричарда, что по этой-то причинѣ онъ и просилъ вынести лампу. По временамъ Ада вставала, подходиа къ Ричарду, наклонялась къ нему и о чемъ нибудь съ нимъ заговаривала. Пришелъ мистеръ Вудкордъ, онъ сѣлъ рядла съ Ричардомъ, завелъ съ нимъ самый непринужденный полушутливый, полусерьезный разговоръ и незамѣтно выспросилъ его, какъ онъ себя чувствуетъ и какъ провелъ сегодняшній день; потомъ предложилъ ему воспользоваться свѣтлой лунной ночью и немножко погулять на мосту. Ричардъ охотно согласился и они ушли.
   Мы продолжали сидѣть рядомъ у пьянино, я обняла Аду за талію, она положила свою лѣвую руку на мою, а правою продолжала беззвучно перебирать клавиши.
   -- Никогда Ричардъ такъ хорошо себя не чувствуетъ, какъ при Алланѣ Вудкортѣ; никогда не бываю я такъ покойна за Ричарда, какъ тогда, когда онъ съ Вудкортомъ. За это мы должны благодарить тебя, Эсфирь.
   Я сказала ей, что я тутъ не при чемъ: мистеръ Вудкортъ бывалъ въ домѣ кузена Джона и познакомился тамъ со всѣми нами, и помимо того онъ всегда любилъ Ричарда, а Ричардъ любилъ его, и такъ далѣе.
   -- Все это такъ, сказала Ада,-- но тѣмъ, что онъ сдѣлался для насъ такимъ преданнымъ другомъ -- мы обязаны тебѣ.
   Я подумала, что лучше не пытаться переубѣдить ее и за молчала. Я чувствовала, какъ она дрожала.
   -- Эсфирь, милая Эсфирь, я хочу быть хорошей женой Ричарду, ты должна меня научить.
   Я должна ее научить! Я промолчала, потому что по трепетанію ея руки, лежащей на клавишахъ, поняла, что она собирается мнѣ что-то сказать.
   -- Не думай, что, выходя замужъ за Ричарда, я не понимала что ему грозитъ. Я долго жила подъ вашимъ крылышкомъ счастливо, безмятежно, любимая, балованная, не зная ни горя, ни заботъ, но все-таки, выходя замужъ, я сознавала въ какой опасности Ричардъ.
   -- Знаю, знаю это, моя возлюбленная.
   -- Выходя за него, я надѣялась, что, быть можетъ, мнѣ удастся убѣдить его, что онъ ошибался,-- что сдѣлавшись моимъ мужемъ, онъ съ другой точки зрѣнія взглянетъ на будущность,-- что ради меня онъ покинетъ путь, который ведетъ его къ гибели. Но еслибъ у меня и не было этой надежды, я все-таки вышла-бы за него; да, Эсфирь, все-таки-бы вышла.
   Она произнесла эти слова твердымъ и рѣшительнымъ тономъ, и, какъ-бы подтверждая ихъ, бѣгавшая по клавишамъ рука мгновенно замерла.
   -- Не думай, голубушка, что я не вижу того, что ты видишь,-- что у меня нѣтъ такихъ же опасеній, какъ у тебя. Никто не понимаетъ Ричарда лучше меня. Самая величайшая мудрость не могла-бы лучше изучить его, чѣмъ моя любовь.
   Съ какой скромностью, съ какой нѣжностью она это сказала, какъ дрожала ея рука, опять забѣгавшая по клавишамъ, не вызывая изъ нихъ звуковъ! Милая, дорогая Ада!
   -- Я вижу его каждый день въ самыя тяжелыя минуты, я наблюдаю за нимъ, когда онъ спить, я изучаю малѣйшую перемѣну въ его лицѣ. Но выходя за него, я твердо рѣшила, если Богъ мнѣ поможетъ, никогда не показывать ему, что онъ меня огорчаетъ, чтобъ отъ этого онъ не сталъ еще болѣе несчастнымъ. Я хочу, чтобъ возвращаясь домой онъ не замѣчалъ и тѣни безпокойства въ моемъ лицѣ, я хочу, чтобъ онъ видѣлъ меня такою, какою онъ полюбилъ меня. Съ этой мыслью я выходила за него замужъ, она только и поддерживаетъ меня.
   Я чувствовала, что Ада задрожала еще сильнѣе, и молча ждала, что она скажетъ еще: я отчасти догадывалась о томъ, что услышу.
   -- И еще одно поддерживаетъ меня, Эсфирь...
   Она умолкла, рука ея все еще продолжала двигаться по клавишамъ.
   -- Я гляжу въ будущее и вижу сильнаго союзника. Ри" чардъ, обративъ ко мнѣ свой взоръ, найдетъ у меня на груди существо, которое будетъ краснорѣчивѣе и могущественнѣе меня,-- существо, которое, быть можетъ, вернетъ его на настоящій путь.
   Ея рука остановилась. Она обняла меня, я прижала ее къ своему сердцу.
   -- Если крошечному существу не удастся это сдѣлать, гляжу въ болѣе далекое будущее, я яумаю о томъ времени, когда я состарѣюсь, быть можетъ умру; я представляю себѣ красавицу дочь, которая будетъ тогда уже счастливой матерью семейства, и думаю какъ она будетъ гордиться отцомъ, какимъ утѣшеніемъ будетъ для него. Или благороднаго, отважнаго юношу, такого же прекраснаго и полнаго надеждъ, какимъ былъ когда-то его отецъ, но несравненно болѣе счастливаго. Я думаю о томъ, какъ онъ, полный почтенія къ сѣдинамъ отца, будетъ гулять съ нимъ въ солнечный день и говорить про себя: "Благодарю Бога за то, что онъ мой отецъ. Роковое наслѣдство загубило его жизнь, но я его вознаградилъ за все".
   О, моя милочка! Какое золотое сердце билось такъ сильно въ ту минуту у меня на груди.
   -- Эти надежды поддерживаютъ меня, Эсфирь, и я знаю, что онѣ придадутъ мнѣ силъ. Только иногда, когда я взгляну на Ричарда, онѣ отлетаютъ прочь и страхъ сжимаетъ мнѣ сердце.
   Я пыталась ободрить ее и спросила, чего она боится. Она отвѣчала, заливаясь слезами.
   -- Я боюсь, что ему не придется увидѣть своего ребенка!
   

ГЛАВА XXX.
Открытіе.

   Никогда не изгладятся изъ моей намяли тѣ дни, когда я посѣщала жалкій закоулокъ Симондсъ-Инна, который моя милочка украшала своимъ присутствіемъ. Съ тѣхъ поръ я тамъ была только разъ, больше никогда не видѣла и не хочу видѣть этого мѣста, но въ моей памяти оно навсегда останется окруженнымъ печальнымъ ореоломъ.
   Разумѣется не проходило дня, чтобъ я не заходила туда. Первое время я раза два или три заставала тамъ мистера Скимполя, безпечно болтающаго и лѣниво перебирающаго фортепіанные клавиши. У меня были сильныя сомнѣнія относительно того, какъ отзывается это знакомство на кошелькѣ Ричарда, и кромѣ того мнѣ казалось, что безпечная веселость мистера Скимполя врывается слишкомъ рѣзкимъ диссонансомъ въ грустную жизнь Ады. Изъ своихъ наблюденій я убѣдилась, что Ада одного со мною мнѣнія, а потому по зрѣломъ размышленіи рѣшилась сходить потихоньку къ мистеру Скимполю и попробовать какъ можно деликатнѣе разъяснить ему неумѣстность его визитовъ въ Симондсъ-Иннъ. Мысль объ Адѣ придала мнѣ смѣлости.
   И такъ въ одно прекрасное утро я взяла съ собой Чарли и отправилась въ Сомерсъ-Тоунъ; подойдя къ дому, я чуть было не вернулась назадъ, ибо поняла, какъ отчаянно безнадежна моя попытка и какъ много вѣроятностей за то, что я потерплю пораженіе. Но разъ я уже пришла, надо было довести дѣло до конца. Дрожащей рукой постучалась я въ дверь,-- въ буквальномъ смыслѣ рукой, потому что молотокъ отсутствовалъ,-- и послѣ долгихъ переговоровъ съ ирландкой, которая при помощи кочерги раскалывала на дворѣ дно отъ бочки на щепки, была допущена въ докъ.
   Мистеръ Скимполь лежалъ на диванѣ и игралъ на флейтѣ; онъ пришелъ въ восторгъ отъ моего посѣщенія. Какъ же ему принимать меня? Которую изъ дочерей позвать для предсѣдательствованія на торжествѣ пріема такой гостьи? Кого я изберу: Красоту, Чувство или Искусство? Или, можетъ быть, я предпочитаю соединить ихъ въ одномъ прелестномъ букетѣ?
   Совсѣмъ смущенная, я отвѣчала, что, если можно, я желала бы побесѣдовать съ нимъ однимъ.
   -- Съ величайшимъ удовольствіемъ, миссъ Соммерсовъ, но только не о дѣлахъ, сказалъ онъ съ обворожительной улыбкой, передвигая свой стулъ поближе ко мнѣ.-- Если не о дѣлахъ, то разговоръ съ вами доставитъ мнѣ удовольствіе.
   -- Хотя и не о дѣлахъ, но не совсѣмъ пріятнаго свойства, отвѣтила я.
   -- Въ такомъ случаѣ лучше не говорите, сказалъ онъ съ плѣнительной откровенностью.-- Зачѣмъ говорить о непріятныхъ вещахъ? Я этого никогда не дѣлаю. Если ужъ я, "которому до васъ, какъ до звѣзды небесной далеко", никогда не позволю себѣ говорить о непріятныхъ вещахъ, тѣмъ болѣе не подходитъ это вамъ, такой прелестной особѣ. Итакъ, покончивъ съ этимъ вопросомъ, поговоримъ о чемъ нибудь другомъ.
   Несмотря на все мое замѣшательство, у меня хватило мужества намекнуть, что я все-таки осталась при своемъ желаніи.
   -- Я счелъ бы это ошибкой, сказалъ онъ весело разсмѣявшись,-- еслибъ не зналъ, что миссъ Соммерсонъ неспособна ошибаться.
   -- Мистеръ Скимполь, сказала я, подымая на него глаза,-- я часто отъ васъ слышала, что вы совершенный невѣжда въ житейскихъ дѣлахъ...
   -- Вы подразумѣваете трехъ господчиковъ изъ банка -- Ф, Ш {Фунтъ, шиллингъ и пенсь. Примѣч. переводч.} и ихъ младшаго компаньона П? сказалъ мистеръ Скимполь съ ясной улыбкой.-- Не имѣю объ нихъ ни малѣйшаго представленія!
   -- Въ такомъ случаѣ вы быть можетъ скорѣе извините мою смѣлость. Мнѣ кажется, вы серьезно должны подумать о томъ, что Ричардъ теперь бѣднѣе прежняго.
   -- Представьте себѣ,-- и я тоже! по крайней мѣрѣ такъ говорятъ.
   -- Онъ находится въ очень стѣсненныхъ обстоятельствахъ.
   -- Полнѣйшая параллель! вскричалъ онъ съ радостныхъ лицомъ.
   -- Это весьма естественно доставляетъ Адѣ много тайныхъ тревогъ. Мнѣ кажется, что посѣщенія гостей доставляютъ ей въ настоящее время мало удовольствія, и такъ какъ кромѣ того на душѣ Ричарда лежитъ тяжелая забота, то я рѣшилась сказать вамъ... что если вамъ не...
   Я была въ сильномъ затрудненіи, не зная, какъ изложить свою просьбу, но мистеръ Скимполь схватилъ обѣ мои руки и съ самымъ лучезарнымъ лицомъ предупредилъ мои слова.
   -- Не ходить туда? Конечно, разумѣется. Зачѣмъ же мнѣ туда ходить? Гдѣ я бываю, я бываю для удовольствія; я не хожу туда, гдѣ бывать непріятно, я вѣдь созданъ для наслажденій. Непріятности сами приходятъ ко мнѣ, когда я имъ нуженъ. Правду говоря, я въ послѣднее время находилъ мало удовольствія въ своихъ визитахъ къ Ричарду и вы со своей практической мудростью указали мнѣ причину. Наши молодые друзья утратили ореолъ юношеской поэзіи, который такъ украшалъ ихъ, и начинаютъ говорить: "вотъ человѣкъ, который нуждается въ гинеяхъ".-- Да, я всегда нуждаюсь въ гинеяхъ, хотя и не для себя -- ихъ требуютъ мои поставщики. Затѣмъ наши юные друзья, сдѣлавшись корыстолюбивыми, говорятъ: "вотъ человѣкъ, который занялъ у насъ гинеи", -- да, я у нихъ занималъ, я всегда занимаю. Такимъ образомъ наши юные друзья превратились въ людей прозаическихъ,-- о чемъ нельзя не пожалѣть, утратили прежнее обаяніе и посѣщенія ихъ не доставляютъ мнѣ ни малѣйшаго удовольствія. Зачѣмъ же въ такомъ случаѣ я стану къ нимъ ходить? Нелѣпо!
   Разсуждая такимъ образомъ, онъ смотрѣлъ на меня, весь сіяя улыбкой, въ которой сквозило что-то до такой степени безкорыстно-добродушное, что я рѣшительно не знала, что и думать.
   -- Кромѣ того, весело продолжалъ свою аргументацію мистеръ Скимполь тономъ глубокаго убѣжденія,-- если я не хожу туда, гдѣ не могу получить удовольствія, что было бы измѣной всей задачѣ моей жизни и чудовищной безсмыслицей съ моей стороны, зачѣмъ же я буду ходить туда, гдѣ я могу доставить неудовольствіе? Если я буду навѣщать нашихъ юныхъ друзей въ ихъ настоящемъ душевномъ состояніи, мои визиты могутъ доставлять имъ неудовольствіе. Мой видъ будетъ связанъ для нихъ съ непріятными мыслями; они, быть можетъ, скажутъ: "вотъ человѣкъ, который занялъ у насъ гинеи и не можетъ намъ отдать". Разумѣется, я не могу отдать, это неоспоримо. И посему во имя дружбы я не долженъ къ нимъ приближаться, что я и сдѣлаю.
   Въ заключеніе онъ поцѣловалъ мою руку и поблагодарилъ меня. Только безподобный тактъ миссъ Соммерсовъ, сказалъ онъ, могъ открыть ему глаза.
   Я была очень сконфужена, но успокоила себя мыслью, что если главная цѣль достигнута, то не все ли равно, какъ онъ истолкуетъ мои побужденія. Но, идя сюда, я намѣревалась поговорить съ мистеромъ Скимполемъ еще объ одномъ и рѣшила, что не стану откладывать.
   -- Прежде чѣмъ уйти, я должна сказать вамъ, мистеръ Скимполь, еще одну вещь: я была несказанно удивлена, узнавши недавно изъ достовѣрнаго источника, что вамъ было извѣстно, кто увелъ изъ Холоднаго дома несчастнаго маленькаго бродягу, и что предложенный вамъ за это подарокъ былъ принятъ. Я ничего не говорила опекуну, не желая напрасно огорчать его, но должна вамъ сказать, что была очень удивлена вашимъ поступкомъ.
   -- Неужели это васъ удивило? Не можетъ быть! проговорилъ онъ, вопросительно подымая брови.
   -- Да, я была крайне удивлена.
   На лицѣ мистера Скимполя появилось недоумѣвающее выраженіе; онъ задумался, но, очевидно не въ силахъ будучи разрѣшить своихъ недоумѣній, съ самымъ любезнымъ видомъ спросилъ:
   -- Вы вѣдь знаете, что я дитя, почему же вы удивились?
   Не хотѣлось мнѣ пускаться въ обсужденіе такого вопроса, но, видя что мистеръ Скимполь непремѣнно этого желаетъ, я въ самыхъ мягкихъ выраженіяхъ, какія могла подыскать, дала ему понять, что его поступокъ заключалъ въ себѣ пренебреженіе къ самымъ основнымъ нравственнымъ обязанностямъ. Онъ выслушалъ меня съ большимъ интересомъ и удовольствіемъ, и съ самой неподдѣльной наивностью воскликнулъ:
   Неужели? Вы знаете, что я слагаю съ себя отвѣтственность за свои поступки, я не могу брать на себя отвѣтственности. Отвѣтственность -- такая вещь, которая всегда была выше или ниже моего пониманія. Я даже не зналъ, что совершилъ предосудительный поступокъ, но, когда глубокоуважаемая миссъ Соммерсовъ, славящаяся пониманіемъ практическихъ вопросовъ, съ присущей ей ясностью изложила мнѣ дѣло, я начинаю понимать, что главнымъ образомъ весь вопросъ въ деньгахъ, не такъ ли?
   Я по неосторожности сдѣлала утвердительный знакъ.
   -- А, ну въ такомъ случаѣ безполезно и говорить,-- я не пойму, сказалъ мистеръ Скимполь, безнадежно качая головой.
   Я встала, чтобъ уйти, и намекнула ему, что предосудительность его поступка въ томъ, что онъ обманулъ довѣріе опекуна, допустивъ подкупить себя.
   -- Милая миссъ Соммерсонъ, отвѣтилъ онъ со свойственной ему чистосердечной улыбкой,-- меня нельзя подкупить.
   -- Какъ, даже мистеру Беккету?
   -- Ни ему и никому другому. Я не придаю никакой цѣнности деньгамъ. Я ничего о нихъ не знаю, я не забочусь о нихъ, не нуждаюсь въ нихъ, не храню ихъ -- онѣ тотчасъ же уплываютъ изъ моихъ рукъ. Какъ же могутъ меня подкупить?
   Я дала ему замѣтить, что остаюсь при особомъ мнѣніи, хотя и не могу его доказать.
   -- Я именно такой человѣкъ, продолжалъ мистеръ Скимполь,-- который въ этомъ случаѣ находится въ особенно счастливомъ положеніи: въ этомъ случаѣ я стою выше остального человѣчества и поступаю какъ философъ. Я не иду на буксирѣ предразсудковъ и свободенъ какъ вѣтеръ. Какъ жены Цезаря -- меня подозрѣніе не можетъ коснуться.
   Видано ли когда что-либо подобное этой легкости и игривому безпристрастію! Онъ обращался съ вопросомъ точно съ мячикомъ, подбрасывая какъ ему угодно.
   -- Замѣтьте, какъ было дѣло, миссъ Соммерсонъ. Вотъ мальчикъ, котораго приводятъ въ домъ и укладываютъ въ постель, несмотря на всѣ мои возраженія. Bon. внезапно, точно съ неба падаетъ, является незнакомецъ, требующій мальчика, котораго привели въ домъ и уложили въ постель, несмотря на всѣ мои возраженія. Вотъ банковый билетъ, предложенный незнакомцемъ, требующимъ мальчика, котораго привели въ домъ и уложили въ постель, несмотря на всѣ мои возраженія. Вотъ Скимполь, принимающій банковый билетъ, предложенный незнакомцемъ, требующимъ мальчика, котораго привели въ домъ и уложили въ постель, несмотря на всѣ мои возраженія. Таковы факты. Отлично. Откажется ли Скимполь взять банковый билетъ? Зачѣмъ ему отказываться? Скимполь протестуетъ и говоритъ Беккету: "Зачѣмъ мнѣ этотъ билетъ? Я не знаю въ немъ толку, онъ мнѣ безполезенъ, возьмите его". Беккетъ упрашиваетъ взять. Есть ли причины, по которымъ Скимполю, человѣку не идущему на букспрѣ предразсудковъ, слѣдуетъ принять билетъ? Да, есть. Скимполь ихъ видитъ. Какія же это причины? Скимполь такъ разсуждаетъ самъ съ собой: "Вотъ прирученная рысь, дѣятельный полицейскій агентъ, умный человѣкъ съ энергіей, направленной особеннымъ образомъ, у котораго тонко развиты познавательныя и исполнительныя способности, который разыскиваетъ нашихъ бѣжавшихъ друзей и враговъ, возвращаетъ намъ похищенную собствеи ность, достойно мститъ за насъ, когда насъ убьютъ. Этотъ дѣятельный полицейскій агентъ и умный человѣкъ изъ занятій своимъ ремесломъ пріобрѣлъ непоколебимую вѣру въ могущество денегъ, онъ находитъ, что эта вѣра приноситъ ему много пользы и самъ съ помощью ея приноситъ пользу обществу. Неужели же потому только, что у меня нѣтъ такой вѣры,-- я долженъ поколебать вѣру Беккета, умышленно притупить одно изъ его орудій и тѣмъ парализовать его будущія операціи? И кромѣ того, если со стороны Скимполя предосудительно брать деньги, то со стороны Беккета еще предосудительнѣе предлагать ихъ,-- гораздо предосудительнѣе, ибо онъ въ житейскихъ дѣлахъ не такой младенецъ какъ Скимполь. Но Скимполь хочетъ быть хорошаго мнѣнія о Беккетѣ, Скимполь полагаетъ, что порядокъ вещей обязываетъ его быть хорошаго мнѣнія о Беккетѣ, государство требуетъ отъ него довѣрія къ Беккету. Скимполь такъ и поступаетъ, вотъ и все.
   Мнѣ нечего было возражать на положенія, представленныя мнѣ мистеромъ Скимполемъ въ свою защиту и я съ нимъ распрощалась. Но мистеръ Скимполь, находившійся въ очень веселомъ настроенія духа, не хотѣлъ и слышать, чтобъ я вернулась домой въ сопровожденіи одной "маленькой Коавинсъ", непремѣнно пожелалъ проводить меня самъ и всю дорогу занималъ меня самымъ разнообразнымъ интереснымъ разговоромъ. Прощаясь, онъ увѣрялъ меня, что никогда не забудетъ, съ какимъ безподобнымъ тактомъ открыла я ему глаза на положеніе нашихъ молодыхъ друзей.
   Такъ какъ послѣ этого свиданія мнѣ ни разу не пришлось встрѣтиться съ мистеромъ Скимполемъ, то, чтобъ къ нему ужъ больше не возвращаться, я разскажу здѣсь все, что знаю о его дальнѣйшей судьбѣ. Отчужденіе, возникшее между нимъ и опекуномъ, подготовленное рядомъ предшествующихъ фактовъ, было вызвано главнымъ образомъ тѣмъ, что, какъ мы впослѣдствіи узнали отъ Ады, мистеръ Скимполь не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на просьбу опекуна относительно Ричарда.
   Мистеръ Скимполь былъ очень много долженъ опекуну, но это обстоятельство не играло никакой роли въ охлажденіи, возникшемъ между ними. Мистеръ Скимполь умеръ пять лѣтъ спустя, онъ оставилъ дневникъ, письма и другіе біографическіе матерьялы; послѣ его смерти его мемуары были опубликованы, въ нихъ онъ представлялъ себя несчастной жертвой, противъ которой было въ заговорѣ все человѣчество. Говорятъ, что эта книга читается съ большимъ удовольствіемъ; сама я ничего въ ней не прочитала, кромѣ одной, случайно попавшейся мнѣ на глаза фразы: "Джерндайсъ, подобно большинству людей, которыхъ я знаю,-- воплощенный эгоизмъ".
   Теперь я перехожу къ той части моей исторіи, которая касается меня особенно близко,-- къ изложенію происшествій, къ которымъ я совсѣмъ не была подготовлена.
   Если въ моей душѣ мелькали иногда воспоминанія, связанныя съ моимъ прежнимъ лицомъ, они воскресали какъ образы невозвратнаго прошлаго періода моей жизни, который канулъ въ вѣчность такъ-же, какъ и дѣтство и младенчество мое. Я не скрывала здѣсь, что были минуты, когда я поддавалась слабости; на сколько сохранила ихъ моя память, я добросовѣстно ихъ записала; надѣюсь, что до конца моего повѣствованія, который теперь уже не далекъ, мнѣ удастся продолжать свой разсказъ съ тою же добросовѣстностью.
   Пролетѣло нѣсколько мѣсяцевъ; моя милочка, поддерживаемая тѣми надеждами, о которыхъ она мнѣ говорила, продолжала по прежнему озарять какъ яркая звѣзда жалкій уголъ Ричарда. Ричардъ, казавшійся теперь еще болѣе измученнымъ и страшнымъ, ежедневно бывалъ въ судѣ; даже въ тѣ дни, когда, какъ ему было извѣстно,-- не было ни малѣйшаго шанса на то, что будетъ докладываться его дѣло, онъ все-таки съ разсѣяннымъ видомъ высиживалъ все засѣданіе отъ начала до конца. Ричардъ сдѣлался въ судѣ одной изъ достопримѣчательностей. Не знаю, помнилъ ли кто-нибудь изъ господъ судейскихъ, какимъ былъ Ричардъ, когда впервые появился между ними?
   Ричардъ былъ весь поглощенъ своей idée fixe и въ свѣтлые промежутки самъ признавался, что "свободно дышетъ только съ Вудкортомъ". Одному мистеру Вудкорту удавалось развлечь и расшевелить его, одинъ мистеръ Вудкортъ умѣлъ пробуждать его изъ летаргіи, которая оковывала его душу и тѣло и приступы которой являлись все чаще и чаще и несказанно насъ тревожили. Моя милочка была права, говоря, что если онъ преслѣдуетъ свою цѣль съ такою страстностью отчаянія, то больше всего ради нея. Я не сомнѣваюсь, что, изъ за нея, его желаніе вернуть потерянныя деньги разгоралось въ немъ все сильнѣе и стало наконецъ похоже на изступленіе азартнаго игрока.
   Я уже упоминала о томъ, что бывала у своихъ друзей во всякую пору дня; если мнѣ случалось долго у нихъ засидѣться, я обыкновенно пріѣзжала домой съ Чарли; иногда опекунъ ждалъ меня гдѣ-нибудь по сосѣдству и мы возвращались вдвоемъ. Однажды мы съ нимъ условились встрѣтиться въ восемь часовъ; въ этотъ вечеръ я не могла съ обычной пунктуальностью явиться въ назначенное мѣсто, потому что непремѣнно хотѣла кончить работу, которую дѣлала для Ады, но все-таки оставалось нѣсколько минутъ до восьми часовъ, когда я закрыла свою рабочую корзинку, поцѣловала Аду и вышла; такъ какъ уже смеркалось, то мистеръ Вудкортъ пошелъ меня проводить.
   Мѣсто, гдѣ обыкновенно встрѣчалъ меня опекунъ, было неподалеку и мистеръ. Вудкортъ провожалъ меня туда не въ первый разъ; когда мы пришли, опекуна еще не было; мы прождали съ полчаса, прохаживаясь взадъ и впередъ, но онъ все не являлся. Оставалось предположить или что ему нельзя было прійти, или что онъ былъ, но ушелъ, не дождавшись меня; мистеръ Вудкортъ предложилъ проводить меня до дому.
   Въ первый еще разъ мнѣ случалось идти съ нимъ вдвоемъ такъ далеко; обыкновенно онъ провожалъ меня только до того мѣста, гдѣ ждалъ опекунъ. Всю дорогу мы говорили о Ричардѣ и Адѣ; я не благодарила мистера Вудкорта за то, что онъ для нихъ дѣлаетъ -- моя благодарность была выше всякихъ словъ, но надѣялась, что онъ пойметъ ее безъ словъ.
   Прійдя къ намъ, мы узнали, что ни опекуна, ни мистрисъ Вудкортъ нѣтъ дома; мы вошли въ ту комнату, куда я привела раскраснѣвшуюся Аду въ тотъ день, когда объявила опекуну о томъ, кто избранникъ ея сердца,-- въ ту комнату, откуда мы съ опекуномъ смотрѣли, какъ они шли, озаренные солнечнымъ сіяніемъ, въ цвѣтѣ юности и надежды.
   Мы стояли у отвореннаго окна и глядѣли на улицу, когда мистеръ Вудкортъ заговорилъ со мною. Я узнала, что онъ любитъ меня, что мое обезображенное лицо для него все еще остается прежнимъ, въ его глазахъ перемѣна въ моемъ лицѣ не имѣла никакого вліянія на него; я узнала, что чувство, принятое мною за состраданіе и жалость, было преданной, великодушной, вѣрной любовью. Но я узнала это слишкомъ поздно, слишкомъ поздно, слишкомъ поздно! Эта нехорошая мысль первая промелькнула у меня въ головѣ: слишкомъ поздно!
   -- Когда я вернулся на родину, говорилъ онъ,-- когда я вернулся такимъ же бѣднякомъ, какимъ уѣхалъ, и встрѣтилъ васъ, вы едва только оправились отъ болѣзни, но уже были поглощены заботами о другихъ, ни одной самолюбивой мысли...
   -- О, мистеръ Вудкортъ, перестаньте, перестаньте! Я не заслуживаю вашихъ похвалъ, въ то время я думала почти только о себѣ.
   -- О, моя возлюбленная, Богу извѣстно, что я говорю правду, что это не пристрастная похвала влюбленнаго. Вы не знаете, что видятъ въ Эсфири Соммерсонъ всѣ окружающіе; вы не знаете, сколько сердецъ привлекла она къ себѣ, какую любовь, какое благоговѣніе она всѣмъ внушаетъ.
   -- О, мистеръ Вудкортъ, великое дѣло заслужить любовь! Я горжусь тѣмъ, что удостоилась этого счастья, по плачу, слушая васъ -- это и радостныя и горькія слезы: я радуюсь, что заслужила любовь, горюю о томъ, что такъ мало ея достойна. По я не свободна и не могу принять вашей любви.
   Я сказала это тверже, чѣмъ можно было ожидать, потому что, когда онъ расточалъ мнѣ незаслуженныя похвалы, я по дрожанію его голоса поняла, какъ глубоко онъ вѣруетъ въ ихъ правду, и почувствовала горячее желаніе быть болѣе достойной его любви. Для этого по крайней мѣрѣ еще не было слишкомъ поздно: хотя послѣ непредвидѣннаго объясненія между нами все должно было кончиться, но всю свою жизнь я могла стремиться сдѣлаться болѣе достойною его любви. Эта мысль была для меня утѣшеніемъ, была для меня могучимъ импульсомъ и я чувствовала, какъ его слова подняли во мнѣ чувство сознанія собственнаго достоинства.
   Онъ прервалъ молчаніе.
   -- Было-бы плохимъ доказательствомъ моего довѣрія къ той, которая всегда будетъ мнѣ дорога такъ-же, какъ теперь, если-бъ послѣ того, какъ я услышалъ отъ нея, что она не можетъ принять моей любви, я сталъ-бы настаивать, сказалъ онъ, и глубокое чувство, звучавшее въ его словахъ, вызвало изъ глазъ моихъ слезы, но вмѣстѣ съ тѣмъ укрѣпило меня.-- Скажу вамъ только одно, дорогая Эсфирь: любовь, которую я унесъ за собою за море, превратилась теперь въ восторженное обожаніе. Я всегда надѣялся открыть вамъ свою любовь, какъ только мнѣ улыбнется счастье и мое положеніе упрочится, и всегда боялся, что моя любовь не встрѣтитъ отвѣта. Сегодня вечеромъ мои надежды и мои опасенія осуществились. Но я огорчаю васъ, простите, не буду больше.
   Въ моей душѣ промелькнуло что-то похожее на одно изъ тѣхъ возвышенныхъ чувствъ, какія онъ считалъ мнѣ присущими; забывая о себѣ, я только жалѣла его, мнѣ захотѣлось утѣшить его въ понесенной потерѣ, успокоить его горе, но и тутъ онъ предупредилъ меня, прекративъ разговоръ, который по его мнѣнію огорчалъ меня.
   -- Дорогой мистеръ Вудкортъ, сказала я,-- прежде чѣмъ мы разстанемся, я хотѣла бы сказать вамъ одну вещь. Наврядъ-ли я съумѣю выразить то, что желаю сказать,-- даже навѣрное не съумѣю... но...
   Прежде чѣмъ продолжать, я должна была призвать на помощь мысль о томъ, что я должна сдѣлаться болѣе достойною его любви, его печали.
   -- Я глубоко тронута вашимъ великодушіемъ и буду хранить какъ драгоцѣнность воспоминаніе о немъ до конца жизни я знаю, какъ измѣнилось мое лицо, я знаю, что моя исторія для васъ не тайна, и понимаю все благородство такой вѣрной любви. Ваши слова не такъ-бы меня тронули, будь они сказаны другимъ, они имѣютъ для меня особенную цѣнность, оттого что я слышу ихъ отъ васъ. Ваша любовь не пропадетъ безслѣдно,-- она сдѣлаетъ меня лучше.
   Онъ закрылъ глаза рукою и отвернулся. Могла-ли я надѣяться стать когда-нибудь достойной этихъ слезъ?
   -- Если среди вашихъ общихъ заботъ объ Адѣ и Ричардѣ, которыя конечно будутъ продолжаться по прежнему, надѣюсь, при болѣе счастливыхъ условіяхъ, вы найдете когда-нибудь во мнѣ что нибудь лучшее, то знайте, что этимъ я обязана вамъ, что источникомъ этой перемѣны былъ нашъ теперешній разговоръ. Вѣрьте, дорогой мистеръ Вудкортъ, что я никогда не забуду этого вечера; пока бьется мое сердце, мысль о томъ, что я заслужила вашу любовь, будетъ моей радостью и гордостью.
   Онъ взялъ мою руку и поцѣловалъ. Теперь онъ опять былъ самимъ собою, и я почувствовала, что мое мужество крѣпнетъ.
   -- Изъ того, что вы сказали, я заключаю, что ваши планы увѣнчались успѣхомъ? спросила я.
   -- Да, отвѣтилъ онъ.-- Я добился успѣха, благодаря мистеру Джерндайсу. Вы которая знаете его такъ хорошо, можете себѣ представить, какъ усердно онъ помогалъ мнѣ.
   -- Богъ да благословитъ его за это, сказала я, подавая ему руку,-- и да благословитъ васъ Богъ на вашемъ новомъ поприщѣ.
   -- Помня это пожеланіе, я стану лучше исполнять свои новыя обязанности, сказалъ онъ,-- я буду смотрѣть на нихъ, какъ на другой священный залогъ, полученный отъ васъ.
   -- Ахъ, Ричардъ! Что будетъ съ нимъ, когда вы уѣдете? невольно вскрикнула я.
   -- Я еще не сейчасъ ѣду, но во всякомъ случаѣ я никогда не оставлю Ричарда, дорогая миссъ Соммерсонъ.
   Я считала необходимымъ, прежде чѣмъ мы разстанемся, сказать ему еще одно; если-бъ я умолчала объ этомъ, то былабы недостойной той любви, которую не могла принять.
   -- Мистеръ Вудкортъ, прежде чѣмъ мы простимся, вамъ навѣрное будетъ пріятно узнать, что передо мной открывается ясное и свѣтлое будущее и счастье мое такъ велико, что я не могу желать ничего лучшаго и мнѣ не остается ни о чемъ жалѣть.
   Онъ сказалъ, что очень радъ это слышать.
   -- Съ дѣтства я была предметомъ неусыпныхъ великодушныхъ заботъ лучшаго изъ людей; меня привязываютъ къ нему такія крѣпкія узы преданности, благодарности, любви, что всей моей жизни не хватить для выраженія чувствъ, которыми я къ нему преисполнена.
   -- Я раздѣляю эти чувства, сказалъ онъ,-- вы говорите о мистерѣ Джерндайсѣ.
   -- Вамъ извѣстны его достоинства, но никто не понимаетъ хорошо, какъ я, все величіе его души. Его высокія качества всего ярче обнаружились именно въ томъ, какъ онъ открылъ передо мною это счастливое будущее. Если-бы ваше уваженіе не принадлежало уже ему, если-бъ вы не чтили уже его высоко, теперь послѣ того, что я вамъ сказала, вы оцѣнили бы и полюбили его ради меня, ради того, что онъ даетъ мнѣ такое счастье.
   Онъ съ жаромъ отвѣчалъ мнѣ, что именно таковы его чувства къ мистеру ДжерндайсуЯ опять протянула ему руку, говоря:
   -- Покойной ночи, прощайте!
   -- Первымъ вы прощались со мною до завтра, вторымъ навсегда?
   -- Да.
   -- Покойной ночи, прощайте!
   Онъ ушелъ, я осталась стоять у окна и продолжала глядѣть на темную улицу. Не прошло и минуты послѣ его ухода какъ мужество оставило меня, я подумала о его любви, постоянствѣ, великодушіи, и слезы хлынули ручьемъ изъ моихъ глазъ.
   Но то не были слезы сожалѣнія или горя,-- о, нѣтъ! Онъ назвалъ меня возлюбленной, сказалъ, что я на вѣки буду ему дорога, и я ликовала, мнѣ казалось что сердце мое не выдержитъ счастья, какимъ меня подарило его признаніе.
   Первая дикая мысль, мелькнувшая у меня, на вѣки исчезла. Нѣтъ, не слишкомъ поздно услышала я его признаніе, оно вдохновитъ меня быть доброй, вѣрной, признательной, довольной своею участью. Какъ легокъ мой путь, насколько онъ легче его пути!
   

ГЛАВА XXXI.
Другое открытіе.

   У меня не хватило мужества видѣть кого-нибудь въ этотъ вечеръ, у меня даже не хватило мужества видѣть свое лицо, я боялась видѣть свои слезы, которыя могли служить мнѣ упрекомъ.
   Прійдя въ свою комнату, я не зажигала свѣчи; въ темнотѣ помолилась, въ темнотѣ раздѣлась и легла; мнѣ не нужно было свѣта, чтобъ прочесть письмо опекуна, которое я знала наизусть. Я достала его, прочла при ясномъ свѣтѣ высокой любви, который отъ него разливался, и ложась спать положила его подлѣ себя на подушку.
   На другой день я встала очень рано и предложила Чарли пойти погулять. Мы купили цвѣтовъ и, вернувшись домой, связали изъ нихъ букетъ, которымъ украсили столъ, и занялись приготовленіями къ завтраку; но было все-таки очень рано и я предложила Чарли дать ей урокъ, пока мистрисъ Вудкортъ и опекунъ сойдутъ въ столовую. Чарли отъ радости захлопала въ ладоши (ея познанія въ грамматикѣ нисколько не подвинулись впередъ) и мы обѣ погрузились въ занятія.
   Когда опекунъ пришелъ въ столовую, онъ сказалъ, что я свѣжѣе моихъ цвѣтовъ, а мистрисъ Вудкортъ продекламировала и перевела строфу изъ Мьюлиннупллинвуда, гдѣ сравнила меня съ горой, освѣщенной румяною зарей.
   Послѣ этихъ милыхъ комплиментовъ мое мужество еще окрѣпло и я, кажется, стала больше походить на гору. Когда завтракъ былъ оконченъ, я выбрала удобную минуту и, убѣдившись, что опекунъ одинъ у себя въ комнатѣ (той, вчерашней), пошла къ нему. Онъ писалъ письма. Извинившись за свое вторженіе, я вошла, позванивая своими ключами, и притворила за собою дверь.
   -- А, хозяюшка, тебѣ нужно денегъ? спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ, у меня еще много.
   -- Я увѣренъ, что на свѣтѣ никогда не было хозяйки, которая умѣла-бы такъ беречь деньги, какъ наша скопидомка, сказалъ онъ.
   Онъ положилъ перо, откинулся на спинку кресла и смотрѣлъ на меня. Мнѣ часто приходилось говорить о его лицѣ, но такого радостнаго и добраго лица, какое было у него въ это утро, я никогда еще не видѣла; онъ сіялъ такимъ счастіемъ, что, глядя на него, я думала: "сегодня утромъ ему удалось совершить какой-нибудь великодушный поступокъ".
   Ласково улыбнувшись мнѣ, онъ повторилъ задумчиво.
   -- На свѣтѣ никогда не было хозяйки, которая умѣла-бы такъ беречь деньги, какъ наша скопидомка.
   Онъ сохранилъ въ разговорахъ со мною свой прежній шутливый тонъ, который я такъ любила; я заняла свое обычное мѣсто на стулѣ, который стоялъ тутъ спеціально для меня, и сказала:
   -- Дорогой опекунъ, мнѣ надо васъ о чемъ-то спросить. Можете вы меня въ чемъ-нибудь упрекнуть?
   -- Упрекнуть? Что ты, голубушка!
   -- Выла-ли я той, какой хотѣла быть съ тѣхъ поръ... какъ принесла отвѣтъ на ваше письмо?
   -- Ты была именно такою, какою я всегда хотѣлъ тебя видѣть, моя прелесть.
   -- Очень рада это слышать. Помните, вы спросили: "это хозяйка Холоднаго дома?" И я отвѣтила: "да".
   Опекунъ кивнулъ головой. Онъ обнялъ меня за талію, словно отъ чего-то оберегая, и улыбаясь смотрѣлъ мнѣ въ глаза.
   -- Съ тѣхъ поръ вы только разъ говорили со мною на эту тему.
   -- Да, и сказалъ тогда, что Холодный домъ быстро пустѣетъ, вѣдь это правда, моя дорогая.
   -- А я сказала, что его хозяйка осталась, робко напомнила я.
   Онъ не отнималъ своей руки, которая какъ-бы охраняла меня; съ его лица не сходила свѣтлая, добрая улыбка.
   -- Дорогой опекунъ, я знаю, что вы не заговаривали объ этомъ, уважая мое горе и сочувствуя постигшему меня несчастію, но прошло уже столько времени и, какъ вы сами замѣтили сегодня, я теперь совсѣмъ оправилась. Быть можетъ вы ждете, чтобъ я заговорила первая, быть можетъ это моя обязанность. Опекунъ, я сдѣлаюсь хозяйкой Холоднаго дома, когда вамъ будетъ угодно.
   -- Какая симпатія между нами! весело проговорилъ онъ.-- Я думалъ о томъ-же въ ту минуту, когда ты вошла; въ послѣднее время я только объ этомъ и думаю,-- разумѣется за однимъ исключеніемъ: мысль о бѣдномъ Рикѣ никогда не выходитъ у меня изъ головы. И такъ, старушка, когда же мы дадимъ хозяйку Холодному дому?
   -- Когда хотите.
   -- Въ будущемъ мѣсяцѣ?
   -- Хорошо, въ будущемъ мѣсяцѣ, дорогой опекунъ.
   -- Значитъ день, когда я сдѣлаю счастливѣйшій и лучшій шагъ въ моей жизни, день, когда счастливѣе меня не будетъ человѣка на свѣтѣ, день, въ который я дамъ хозяюшку Холодному дому, наступитъ въ будущемъ мѣсяцѣ, сказалъ опекунъ.
   Я обняла его за шею и поцѣловала, какъ и въ тотъ день, когда принесла отвѣтъ на его письмо.
   Въ дверяхъ появился слуга и доложилъ о мистерѣ Веккогѣ, что было впрочемъ совершенно безполезно, такъ какъ самъ мистеръ Беккета" выглядывалъ изъ-за его плеча.
   -- Мистеръ Джерндайсъ и миссъ Соммерсонъ, проговорилъ мистеръ Беккетъ, задыхаясь отъ скорой ходьбы,-- простите великодушно мое безцеремонное вторженіе и разрѣшите внестпі сюда человѣка, который дожидается на лѣстницѣ? Онъ боится привлечь на себя вниманіе, оставаясь тамъ долго. Благодарю васъ.
   И мистеръ Беккетъ, перегнувшись черезъ перила лѣстницы, закричалъ:
   -- Потрудитесь внести кресло сюда.
   По этому странному приказанію два носильщика внесли въ комнату параличнаго старика въ черномъ колпакѣ. Когда онъ былъ водворенъ на мѣсто, мистеръ Беккетъ велѣлъ носильщикамъ уйти и съ большой таинственностью заперъ дверь на задвижку.
   -- Вы знаете меня, мистеръ Джерндайсъ, и вы, миссъ Соммерсомъ, тоже, началъ мистеръ Беккетъ, снимая шляпу и принимаясь дѣйствовать такъ хорошо мнѣ памятнымъ указательнымъ пальцемъ.-- Этотъ джентльменъ, прозывающійся Смольвидъ, тоже меня знаетъ. Онъ промышляетъ вексельками, попросту говоря ростовщикъ. Вѣдь такъ,
   Мистеръ Беккетъ пріостановился, обращаясь къ джентльмену, о которомъ шла рѣчь и который все время смотрѣлъ на него очень подозрительно. Повидимому теперь этотъ джентльменъ намѣревался затѣять съ мистеромъ Беккетомъ споръ по поводу приписанной ему профессіи, но ему помѣшалъ жестокій припадокъ кашля.
   -- Это вамъ будетъ урокомъ! сказалъ мистеръ Беккетъ.-- Коли-бъ вы не вздумали противорѣчить некстати, съ вами-бы этого не случилось. Теперь я обращаюсь къ вамъ, мистеръ Джерндайсъ. Изволите-ли видѣть, у меня были дѣла съ этимъ джентльменомъ по порученію сэра Лейстера Дэдлока баронета и мнѣ приходилось у него бывать; онъ занимаетъ помѣщеніе, въ которомъ жилъ прежде Крукъ, торговецъ корабельными принадлежностями,-- родственникъ этого джентльмена. Если не ошибаюсь, вы кажется знали Крука?
   Опекунъ сказалъ, что зналъ.
   -- Хорошо-съ! Надо вамъ сказать, что этотъ джентльменъ наслѣдовалъ имущество, оставшееся послѣ Крука, всякій хламъ, въ числѣ которыхъ были цѣлыя груды старыхъ никуда негодныхъ бумагъ.
   Мы не совсѣмъ понимали мистера Беккета. Мистеръ Беккеть избѣгалъ всякаго слова и взгляда, противъ которыхъ могъ-бы протестовать старикъ, подозрительно слѣдившій за нимъ, но его хитрые глаза очень ловко съумѣли дать намъ понять, что онъ говоритъ по предварительному соглашенію съ мистеромъ Смольвидомъ и могъ-бы поразсказать объ этомъ джентльменѣ гораздо больше, если-бъ считалъ это благоразумнымъ. Трудность его задачи увеличивалась еще тѣмъ, что мистеръ Смольвидъ, будучи глухъ, съ напряженнымъ вниманіемъ смотрѣлъ ему въ лицо.
   -- Ну-съ, изволите видѣть, вступивъ во владѣніе имуществомъ, этотъ джентльменъ естественно начинаетъ рыться въ старыхъ бумагахъ.
   -- Что начинаетъ? Повторите! закричалъ пронзительнымъ голосомъ мистеръ Смольвидъ.
   -- Начинаетъ рыться, повторилъ мистеръ Беккетъ.-- Какъ человѣкъ осторожный и привыкшій вникать въ свои дѣла, вы начинаете рыться въ старыхъ бумагахъ, которыя достались въ ваше владѣніе, вѣдь такъ?
   -- Ну, да, разумѣется.
   -- Ну, да, разумѣется, и было-бы очень непохвально, еслибъ вы этого не сдѣлали. И вотъ такимъ образомъ вамъ удалось найти, продолжалъ мистеръ Беккетъ, шутливо нагибаясь къ старику, который отнюдь не раздѣлялъ его веселости,-- найти бумагу съ подписью Джерндайса. Не такъ-ли?
   Мистеръ Смольвидъ съ безпокойствомъ взглянулъ на насъ и нехотя кивнулъ головой въ знакъ согласія.
   -- Въ свободное время,-- на досугѣ,-- потому что вы конечно не особенно любопытствовали прочесть эту бумагу -- и съ какой стати вамъ любопытствовать?-- въ свободное время вы заглянули въ эту бумагу и что-же?-- вы открыли, что это завѣщаніе. Не смѣшно-ли! вы открыли, что это завѣщаніе.
   Все это мистеръ Беккетъ проговорилъ съ тѣмъ-же безпечно-веселымъ лицомъ, точно разсказывалъ смѣшной анекдотъ, чтобъ позабавить мистера Смольвида, которому впрочемъ это не доставляло ни малѣйшаго удовольствія.
   -- Не знаю, завѣщаніе-ли, или что другое, проворчалъ мистеръ Смольвидъ. Онъ въ это время сползъ съ кресла и сталъ похожъ на какой-то узелъ съ тряпьемъ. Мистеръ Беккетъ посмотрѣлъ на него такимъ взглядомъ, какъ будто вотъ-вотъ вцѣпится въ него, но тѣмъ не менѣе продолжалъ нагибаться къ нему съ любезной улыбкой, искоса поглядывая на насъ.
   -- Однако-жъ бумага сильно безпокоила и смущала васъ, ибо вы имѣете нѣжную душу, продолжалъ мистеръ Беккетъ.
   -- А? Что вы сказали? Что я имѣю? спросилъ мистеръ Смольвидъ, прикладывая ладонь къ уху.
   -- Я сказалъ, что вы имѣете нѣжную душу.
   -- О! хорошо, продолжайте.
   -- Такъ какъ вы много слышали о знаменитомъ судебномъ процессѣ, гдѣ фигурируетъ имя Джерндайса, и знали, что Крукъ скупалъ всякое старье: мебель, книги, бумаги и тому подобное, не любилъ разставаться со всѣмъ этимъ хламомъ и все старался научиться читать, то вы подумали -- и нельзя не сознаться, что никогда вы не разсуждали болѣе здраво: "Эге, надо держать ухо востро, а то еще попадешь въ бѣду съ этимъ завѣщаніемъ!"
   -- Какъ вы объ этомъ узнали, Беккетъ? спросилъ съ тревогой старикъ, не отнимая ладони отъ уха,-- говорите-же, только безъ затихъ глупыхъ фокусовъ. Подымите меня, чтобъ я могъ лучше слышать. О Боже, я весь разбитъ! О мои косточки! Я совсѣмъ задохся, я хуже той трещотки, старой вѣдьмы, что осталась дома.
   Мистеръ Беккетъ въ одинъ моментъ приподнялъ старика и, когда тотъ пересталъ кашлять и браниться, весело продолжалъ:
   -- А такъ какъ я часто бывалъ въ вашемъ домѣ, то вы взяли меня въ повѣренные, не такъ-ли?
   Едва-ли можно было яснѣе выразить неохоту и неудовольствіе, чѣмъ сдѣлалъ это мистеръ Смольвидъ, подтверждая слова Беккета; было очевидно, что мистеръ Беккетъ послѣдній человѣкъ, котораго онъ взялъ-бы въ свои повѣренные, если бъ была какая-нибудь возможность отъ этого уклониться.
   -- Мы съ вами обсудили дѣло наипріятнѣйшимъ манеромъ: я подтвердилъ ваши опасенія на счетъ того, что вы мо-же-те по-пасть въ са-мое не-прі-ятное по-ло-женіе, если скроете это завѣщаніе, выразительно продолжалъ мистеръ Беккетъ,-- поэтому мы рѣшили, что оно будетъ отдано мистеру Джерндайсу, здѣсь присутствующему, безъ всякихъ условій на счетъ вознагражденія. Если-же окажется, что завѣщаніе это дѣйствительно имѣетъ какую-нибудь цѣнность, вы вполнѣ полагаетесь на то, что мистеръ Джерндайсъ васъ не обидитъ. Такъ вѣдь мы рѣшили, не правда-ли?
   -- Да, такъ, неохотно согласился мистеръ Смольвидъ.
   -- Но всѣмъ этимъ причинамъ, продолжалъ мистеръ Беккетъ, внезапно утрачивая всю свою любезность и принимая офиціальный видъ,-- въ настоящую минуту завѣщаніе находится при васъ и вамъ остается только вынуть его изъ кармана.
   Бросивъ на насъ искоса быстрый взглядъ и торжественно потерши носъ указательнымъ пальцемъ, мистеръ Беккетъ впился глазами въ друга, почтившаго его своимъ довѣріемъ, и протянулъ къ нему руку за бумагой. Съ большой неохотой пополнилъ мистеръ Смольвидъ то, чего отъ него требовали, нѣсколько разъ повторилъ, что онъ человѣкъ бѣдный, живущій своимъ ремесломъ, и вполнѣ полагается на мистера Джерндайса, который конечно не оставить его честности безъ награды. Онъ вытащилъ изъ кармана грязную пожелтѣвшую бумагу; бумага была опалена снаружи и обгорѣла по краямъ, точно ее бросили въ огонь и потомъ вытащили.
   Мистеръ Беккетъ съ ловкостью фокусника въ одинъ мигъ передалъ эту бумагу отъ мистера Смольвида опекуну и, прикрывъ ротъ рукою, шепнулъ ему:
   -- Они никакъ не могли сговориться за сколько ее продать, перекорялись и ссорились. Я выложилъ имъ двадцать фунтовъ. Тогда внуки накинулись на старика за то, что онъ такъ долго зажился на свѣтѣ, а потомъ перегрызлись между собой. Господи, вотъ семейка! всѣ, кромѣ старухи бабки, да и то только потому, что она слабоумная, готовы продать другъ-друга ни за грошъ.
   -- Мистеръ Беккетъ, сказалъ опекунъ,-- имѣетъ-ли эта бумага какую-нибудь цѣнность или нѣтъ, во всякомъ случаѣ я вамъ очень обязанъ. Если за ней признаютъ какое-нибудь значеніе, я сочту себя обязаннымъ вознаградить мистера Смольвида соотвѣтственно.
   -- Не думайте, что соотвѣтственно вашимъ достоинствамъ, дружески пояснилъ старику мистеръ Беккетъ, -- а соотвѣтственно цѣнности бумаги.
   -- Да, именно это я и хотѣлъ сказать. Какъ вы быть можетъ замѣчаете, мистеръ Беккетъ, я воздерживаюсь отъ разсматриванія этого документа: по правдѣ сказать, дѣло это мнѣ такъ опротивѣло, что я давно уже отъ него отрекся и отступился. Но мы съ миссъ Соммерсонъ немедленно передадимъ этотъ документъ моему повѣренному, который сейчасъ-же оповѣститъ о его существованіи всѣхъ остальныхъ лицъ, заинтересованныхъ въ этомъ процессѣ.
   -- Ничего лучше нельзя было придумать, замѣтилъ мистеръ Беккетъ своему компаньону,-- и такъ какъ вамъ теперь выяснено, что никто не будетъ обиженъ,-- что, разумѣется, должно доставить большое облегченіе вашей взволнованной душѣ,-- то мы можемъ заняться церемоніей доставки васъ во-свояси.
   Онъ отперъ дверь, кликнулъ носильщиковъ, пожелалъ намъ добраго утра и удалился, кинувъ намъ многозначительный взглядъ и махнувъ на прощаніе указательнымъ пальцемъ,
   Мы сейчасъ поѣхали въ Линкольнъ-Иннъ; мистеръ Кейджъ не былъ занятъ въ судѣ и сидѣлъ въ своемъ пыльномъ кабинетѣ, загроможденномъ грудами документовъ и книгъ наводящаго уныніе вида.
   Мистеръ Гуппи подалъ намъ стулья, мистеръ Кенджъ выразилъ свое удивленіе и удовольствіе видѣть въ своей конторѣ такого рѣдкаго гостя. Онъ по-прежнему вертѣлъ свой лорнетъ когда говорилъ, и больше чѣмъ когда-нибудь былъ похожъ на краснорѣчиваго Кейджа.
   -- Вѣроятно благотворное вліяніе миссъ Соммерсонъ (тутъ мистеръ Кенджъ поклонился мнѣ) побудило мистера Джерндайса (тутъ онъ отвѣсилъ поклонъ опекуну) измѣнить свое враждебное отношеніе къ процессу и къ Канцлерскому суду, этимъ,-- если мнѣ будетъ дозволено такъ выразиться,-- этимъ столпамъ, занимающимъ столь видное мѣсто въ величественномъ храмѣ нашей профессіи.
   -- Я думаю, что миссъ Соммерсонъ, которая видѣла къ какимъ результатамъ приводитъ близкое знакомство съ Канцлерскимъ судомъ и процессомъ, не станетъ употреблять своего вліянія въ ихъ пользу. Тѣмъ не менѣе мое сегодняшнее посѣщеніе тѣсно связано съ процессомъ и судомъ. Мистеръ Кенджъ, прежде чѣмъ я отдамъ вамъ эту бумагу, позвольте разсказать вамъ, какъ она попала въ мои руки.
   И опекунъ разсказалъ вкратцѣ о визитѣ мистера Беккета и мистера Смольвида.
   -- Дѣло не могло-бы быть изложено яснѣе и цѣлесообразнѣе, если-бъ даже излагалось передъ судомъ! сказалъ мистеръ Кенджъ, выслушавъ опекуна.
   -- А развѣ вы знаете случай, когда англійское право или англійское судопроизводство отличалось-бы ясностью и цѣлесообразностью? спросилъ опекунъ.
   -- Ахъ, что вы это! могъ только выговорить мистеръ Кенджъ.
   Кейджъ не придалъ, повидимому, сначала особеннаго значенія новому документу, но увидѣвъ его ближе, выказалъ больше интереса, когда-же, вооружившись лорнетомъ, онъ прочиталъ первыя строки, на лицѣ его изобразилось неподдѣльное изумленіе.
   -- Читали вы эту бумагу, мистеръ Джерндайсъ?
   -- Нѣтъ, не читалъ.
   -- Но, мой дорогой сэръ, вѣдь это завѣщаніе, составленное позже тѣхъ, которыя находятся при дѣлѣ! Повидимому оно написано завѣщателемъ собственноручно, составлено и засвидѣтельствовано по формѣ. И хотя, какъ можно судить по знакамъ, оставленнымъ огнемъ, его намѣревались уничтожить, но оно не уничтожено и остается въ полной силѣ.
   -- Пусть такъ, какое мнѣ до этого дѣло? сказалъ опекунъ
   -- Мистеръ Гуппи! крикнулъ въ другую комнату мистеръ Кенджъ,-- извините мистеръ Джерндайсъ.
   -- Что прикажете, сэръ?
   -- Мистеръ Вольсъ изъ Симондсъ-Инна. Засвидѣтельствуйте мое почтеніе. Джерндайсъ съ Джерндайсомъ. Желалъ-бы его видѣть.
   Мистеръ Гуппи исчезъ.
   -- Вы спросили меня, мистеръ Джерндайсъ, какое вамъ до этого дѣло? Если-бъ вы прочли этотъ документъ, то увидѣли-бы, что онъ, значительно уменьшая причитающуюся вамъ долю наслѣдства, все-таки предоставляетъ вамъ довольно крупную сумму, довольно крупную сумму, повторилъ мистеръ Кенджъ и сдѣлалъ успокоительный жестъ рукою.-- Вы увидѣли-бы, что этотъ документъ увеличиваетъ части мистера Карстона и миссъ Ады Клеръ, нынѣ мистрисъ Карстонъ.
   -- Кенджъ, сказалъ опекунъ,-- я былъ-бы очень доволенъ, если-бъ все огромное состояніе, отданное этой тяжбой въ распоряженіе подлаго Канцлерскаго суда, досталось моимъ молодымъ родственникамъ. Но неужели вы хотите увѣрить меня, что можетъ выйти что нибудь путное изъ Джерндайсъ съ Джерндайсомъ?
   -- Ахъ какой предразсудокъ, мистеръ Джерндайсъ! Дорогой сэръ, мы въ великой странѣ и ея судебная система -- великая система, да великая система, сэръ!
   Опекунъ промолчалъ. Явился мистеръ Вольсъ, преисполненный почтенія къ профессіональному превосходству мистера Кенджа.
   -- Какъ поживаете, мистеръ Вольсъ? Не потрудитесь-ли присѣсть возлѣ меня и взглянуть на эту бумагу.
   Мистеръ Вольсъ сѣлъ на указанное мѣсто и прочелъ бумагу отъ слова до слова, онъ ни капельки не взволновался; впрочемъ онъ ни отъ чего не волновался. Когда онъ кончилъ чтеніе, то отошелъ съ мистеромъ Кенджемъ къ окну и, прикрывъ ротъ черной перчаткой, о чемъ-то долго ему говорилъ. Я нисколько не удивилась-бы, если-бъ они заспорили, такъ какъ мнѣ было хорошо извѣстно, что никогда еще не было случая, чтобъ два человѣка на чемъ нибудь сошлись по дѣлу Джерндайса съ Джерндайсомъ, но повидимому то, что говорилъ мистеръ Вольсъ, заслужило одобреніе мистера Кенджа. Ихъ разговоръ почти исключительно состоялъ изъ словъ: докладъ, недвижимое имущество, судебныя издержки и тому подобное.
   Когда они кончили, то подошли къ столу и стали говорить громко.
   -- Это замѣчательный документъ, мистеръ Вольсъ, сказалъ Кенджъ.
   -- Да, дѣйствительно, отвѣтилъ Вольсъ.
   -- Это очень важный документъ, мистеръ Вольсъ, сказалъ Кенджъ.
   -- Да, дѣйствительно, повторилъ Вольсъ.
   -- И, какъ вы справедливо замѣтили, мистеръ Вольсъ, когда дѣло будетъ слушаться въ слѣдующую сессію, появленіе этого документа будетъ неожиданнымъ и интереснымъ событіемъ, сказалъ мистеръ Кенджъ, бросивъ на опекуна торжествующій взглядъ.
   Мистеръ Вольсъ былъ польщенъ, какъ естественно долженъ быть польщенъ скромный ходатай по дѣламъ, стремящійся сохранить за собой репутацію солидности, когда его мнѣніе встрѣчаетъ поддержку такого высокаго авторитета.
   -- Я когда начинается слѣдующая сессія? спросилъ опекунъ послѣ небольшой паузы, во время которой мистеръ Кенджъ побрякивалъ деньгами въ карманѣ, а мистеръ Вольсъ ковырялъ свои прыщи.
   -- Слѣдующая сессія, мистеръ Джерндайсъ, начнется въ будущемъ мѣсяцѣ. Само собой разумѣется, что за это время мы выполнимъ всѣ необходимыя формальности, соберемъ всѣ" необходимыя показанія касательно этого документа; само собой разумѣется, что, когда дѣло будетъ назначено къ докладу, вы, по обыкновенію, получите отъ насъ увѣдомленіе.
   -- На которое я, по обыкновенію, не обращу вниманія, это тоже само собою разумѣется.
   -- Вы, при своемъ обширномъ умѣ, дорогой сэръ, склонны повторять простонародные предразсудки, говорилъ мистеръ Кенджъ, провожая насъ къ выходу.-- Мы благоденствующее государство, мистеръ Джерндайсъ, да, благоденствующее государство; мы великая страна, мистеръ Джерндайсъ. Эта великая, обширная система, мистеръ Джерндайсъ. Неужели же вы хотите, чтобъ у великой страны была маленькая система? Быть не можетъ, быть не можетъ.
   Онъ говорилъ это, стоя на верхней площадкѣ и мягко поводя правой рукой, словно накладывая серебряной лопаткой цементъ своего краснорѣчія на величественное зданіе юридической системы, чтобъ оно простояло еще тысячу вѣковъ.
   

ГЛАВА XXXII.
Желѣзо и сталь.

   Галлерея для стрѣльбы въ цѣль мистера Джоржа отдается внаймы, все обзаведеніе распродано, а самъ Джоржъ въ Чизнивудѣ, гдѣ сопровождаетъ сэра Лейстера въ его поѣздкахъ верхомъ, слѣдя за каждымъ движеніемъ его коня, потому что этимъ конемъ управляетъ слабая, невѣрная, старческая рука. Но сегодня Джоржъ ѣдетъ одинъ, ѣдетъ далеко, онъ держитъ путь на сѣверъ, въ страну желѣза.
   Въ этой странѣ, куда въѣзжаетъ теперь Джоржъ, нѣтъ свѣжихъ зеленыхъ дубравъ Чизни-Вуда; каменноугольныя шахты, зола, высокія трубы, красныя кирпичныя строенія, чахлая зелень, жаркіе огни -- вотъ отличительныя черты этой мѣстности, надъ которой нависло густое облако дыма, никогда не озаряемое молніей. Каваллеристъ ѣдетъ, озираясь по сторонамъ и разглядывая эти встрѣчные предметы, его взоръ ищетъ чего-то вдали.
   Наконецъ на мосту, перекинутомъ черезъ черный каналъ, среди хлопотливаго города, гдѣ отовсюду слышится звонъ желѣза, гдѣ дыму и огней стало еще больше, кавалеристъ, весь выпачканный каменноугольной пылью здѣшнихъ дорогъ, останавливаетъ коня и спрашиваетъ у встрѣчнаго рабочаго, не знаетъ-ли онъ имени Роунсвель?
   -- Какъ не знать! Это все равно, что вы бы спросили здѣсь, знаю ли я свое имя.
   -- Значитъ это имя очень извѣстно, товарищъ?
   -- Роунсвель? Еще-бы.
   -- Гдѣ-жъ мнѣ его искать? спрашиваетъ кавалеристъ, гляця впередъ.
   -- Что,-- банкъ, заводъ, или домъ?
   -- Ты! Роунсвель-то видно важная птица, не лучто-ли мнѣ вернуться, бормочетъ кавалеристъ.-- Видите-ли, я и самъ не знаю куда мнѣ нужно. Какъ вы думаете, найду я мистера Роунсвеля на заводѣ?
   -- Не всегда легко сказать, гдѣ его найти... въ эту пору дня на заводѣ застанете его сына или его самого, когда онъ въ городѣ, но онъ часто уѣзжаетъ по дѣламъ.
   -- А гдѣ его заводъ?
   Видитъ онъ то трубы, самыя высокія? Да, видитъ. Такъ вотъ надо ѣхать все время и смотрѣть на эти трубы; когда онѣ окажутся слѣва, повернуть, тамъ будетъ длинная кирпичная стѣна, которая тянется во всю улицу,-- это и есть заводъ Роунсвеля.
   Поблагодаривъ за эти указанія, солдатъ прощается съ рабочимъ и ѣдетъ, оглядываясь по сторонамъ. Назадъ онъ не возвращается и оставляетъ своего коня въ харчевнѣ, гдѣ и самъ охотно-бы остался; въ этой харчевнѣ обѣдаютъ какіе-то люди -- рабочіе Роунсвеля, какъ сообщаетъ конюхъ мистеру Джоржу.
   Въ эту пору дня часть рабочихъ мистера Роунсвеля распускается для обѣда и весь городъ наводненъ дюжими, плечистыми молодцами, выпачканными сажей.
   Мистеръ Джоржъ подходитъ къ воротамъ въ длинной кирпичной стѣнѣ и заглядываетъ внутрь; онъ видитъ желѣзо въ разныхъ фазахъ выдѣлки и во всевозможныхъ видахъ: въ видѣ полосъ, слитковъ, листовъ, въ видѣ котловъ, паровиковъ, цилиндровъ, зубчатыхъ колесъ, валовъ, рельсовъ, желѣзо выгнутое въ самыя причудливыя формы, какія имѣютъ отдѣльныя части разныхъ машинъ, заржавленное желѣзо, сваленное въ груды, желѣзо вновь нарождающееся на свѣтъ, кипящее и сверкающее въ горнахъ, брызжущее фейерверками искръ подъ ударами парового молота, желѣзо раскаленное до бѣла и до красна, желѣзо черное и холодное; онъ ощущаетъ желѣзный вкусъ, желѣзный запахъ, слышитъ визгъ и лязгъ желѣза,-- передъ нимъ какое-то столпотвореніе Вавилонское.
   "Да тутъ просто голова разболится", говорить про себя мистеръ Джоржъ, отыскивая глазами контору.-- "Кто это идетъ? Судя по фамильному сходству, должно быть мой племянникъ -- вылитый я въ молодости".
   -- Честь имѣю кланяться, сэръ.
   -- Къ вашимъ услугамъ, сэръ. Вы кого нибудь ищете?
   -- Виноватъ, вы должно быть мистеръ Роунсвель-младшій?
   -- Да.
   -- Я ищу вашего отца, сэръ, я желалъ-бы съ нимъ поговорить.
   Молодой человѣкъ отвѣчаетъ:-- Вы очень удачно выбрали время, отецъ какъ разъ теперь здѣсь, и ведеть мистера. Джоржа въ контору.
   "Вылитый я въ его годы, дьявольски похожъ на меня!, думаетъ кавалеристъ, слѣдуя за своимъ провожатымъ. Они подходятъ къ зданію, стоящему на дворѣ; тутъ въ верхнемъ этажѣ помѣщается контора. При видѣ джентльмена, сидящаго въ конторѣ, мистеръ Джоржъ краснѣетъ какъ макъ. Молодой человѣкъ спрашиваетъ его.
   -- Какъ о васъ сказать отцу? Ваша фамилія?
   Весь поглощенный мыслью о желѣзѣ, Джоржъ отвѣчаетъ: "Сталь" и подъ этимъ именемъ его представляютъ мистеру Роунсвелю.
   Мистеръ Роунсвель сидитъ за столомъ, на которомъ навалены счетныя книги и огромные листы бумаги, покрытые столбцами цифръ и разными хитрыми чертежами. Контора убрана незатѣйливо, стѣны голыя, окна тоже голыя, выходятъ на дворъ, гдѣ не видно ничего кромѣ желѣза. На столѣ лежатъ образцы разнаго желѣза; все покрыто желѣзной пылью, изъ окопъ видно, какъ густой дымъ валитъ изъ высокихъ трубъ завода и смѣшивается съ темнымъ облакомъ дыма, нависшимъ надъ городомъ.
   -- Я весь къ вашимъ услугамъ, мистеръ Сталь, говоритъ горнозаводчикъ, когда посѣтитель усѣлся на одномъ изъ жесткихъ стульевъ.
   Опустивъ лѣвую руку со шляпой на колѣни, нагнувшись впередъ и стараясь не встрѣчаться съ глазами брата, мистеръ Джоржъ отвѣчаетъ:
   -- Мистеръ Роунсвель, боюсь, что вы найдете мой визитъ скорѣе дерзкимъ, чѣмъ пріятнымъ. Я прежде служилъ въ драгунахъ; былъ у меня товарищъ, большой мой пріятель, который, если не ошибаюсь, приходился вамъ братомъ. Но было-ли у васъ брата, который доставилъ вашей семьѣ много непріятностей, убѣжалъ изъ дому и не сдѣлалъ ничего путнаго, кромѣ того, что не показывался на глаза своимъ роднымъ?
   -- Увѣрены-ли вы въ томъ, что ваша фамилія Сталь? спрашиваетъ горнозаводчикъ измѣнившимся голосомъ.
   Солдатъ не знаетъ что отвѣчать и растерянно смотритъ на брата; тотъ вскакиваетъ, называетъ его по имени и обнимаетъ.
   -- Вишь ты какой проворный, гдѣ мнѣ съ тобой тягаться! говоритъ Джоржъ со слезами на глазахъ.-- Здравствуй, дружище! Вотъ ужъ никогда не думалъ, что ты такъ мнѣ обрадуешься. Здравствуй, дружище, здравствуй!
   Братья жмутъ другъ другу руки и нѣсколько разъ обнимаются; Джоржъ продолжаетъ твердить: "Здравствуй, здравствуй, дружище!" -- послѣ чего всякій разъ неизмѣнно повторяетъ, что никогда не думалъ, чтобъ братъ такъ ему обрадовался.
   -- Какъ я былъ далекъ отъ этого, пдучи къ тебѣ, говорилъ мистеръ Джоржъ, отдавъ брату полный отчетъ о событіяхъ, предшествовавшихъ его пріѣзду.-- Я не хотѣлъ признаваться, кто я; я рѣшилъ, что если ты благосклонно отнесешься къ моему имени, я увѣдомлю тебя потомъ письменно. Но меня нисколько не удивило-бы, если-бъ вѣсть о моемъ возвращеніи пришлась тебѣ вовсе не по душѣ.
   -- Ты сейчасъ увидишь, какъ будетъ встрѣчена эта новость въ моемъ домѣ. Сегодня у насъ великій день, ты, старый служака, не могъ выбрать лучшаго дня для своего визита. Сегодня у насъ обрученіе моего сына Уатта съ одной такой хорошенькой и милой дѣвушкой, какую тебѣ наврядъ-ли случалось видѣть, сколько ты ни странствовалъ по бѣлу свѣту. Свадьба назначена черезъ годъ; завтра невѣста съ одной изъ твоихъ племянницъ ѣдетъ въ Германію для довершенія своего образованія. По случаю этого событія у насъ пиръ горой и ты будешь героемъ дня.
   Мысль о томъ, что онъ будетъ фигурировать на домашнемъ торжествѣ, въ качествѣ героя дня, такъ смущаетъ мистера Джоржа, что онъ настойчиво просить уволить его ои" этой чести; но ему приходится сдаться на усиленныя просьбы брата и племянника, которому мистеръ Джоржъ. тоже не преминулъ повторить, что онъ никакъ не думалъ, чтобъ они такъ обрадовались.
   Его ведутъ въ изящно отдѣланный домъ, представляющій самое пріятное соединеніе простыхъ привычекъ отца и матери съ болѣе изысканными и утонченными вкусами дѣтей, выросшихъ въ болѣе счастливыхъ условіяхъ. Здѣсь мистеръ Джоржъ приходитъ въ еще большее смущеніе отъ изящества и образованности своихъ племянницъ, отъ красоты Розы, своей будущей племянницы, отъ ласковой встрѣчи, оказанной ему этими молодыми дѣвицами, и все это кажется ему какимъ-то сномъ.
   Почтительность, съ которой относится къ нему племянникъ, наводитъ Джоржа на грустныя мысля и вызываетъ въ его душѣ горькое сожалѣніе о прошломъ. Но непринужденное веселье, искреннее радушіе, съ которымъ къ нему относятся, скоро разгоняютъ это мрачное облако и онъ къ общему удовольствію даетъ обѣщаніе присутствовать на свадьбѣ и даже быть посаженымъ отцомъ. Какъ кружится голова у мистера Джоржа, когда онъ лежитъ въ эту ночь на роскошной постели въ домѣ своего брата, размышляя обо всемъ видѣнномъ! Онъ долго не можетъ заснуть и ему все чудится, что племянницы, на которыхъ онъ весь вечеръ взиралъ съ такимъ священнымъ трепетомъ, танцуютъ нѣмецкій вальсъ на его стеганомъ одѣялѣ.
   На слѣдующее утро братья запираются въ комнатѣ горнозаводчика и старшій со свойственной ему простотой и ясностью объясняетъ младшему, какъ онъ пристроитъ его къ дѣлу -- у себя на заводѣ; Джоржъ крѣпко стискиваетъ руку брата и говоритъ:
   -- Милліонъ разъ благодарю тебя за истинно-братскій пріемъ и еще больше за твое доброе намѣреніе устроить мою будущность. У меня на этотъ счетъ есть свой планъ, по прежде чѣмъ сообщить его тебѣ, я долженъ переговорить съ тобою объ одномъ семейномъ дѣлѣ.-- Онъ складываетъ на груди руки и, устремивъ на брата взглядъ, полный непоколебимой твердости, спрашиваетъ:-- Какъ устроить, чтобъ матушка согласилась вычеркнуть меня?
   -- Я не совсѣмъ понимаю, что ты хочешь сказать, Джоржъ?
   -- Я говорю, братъ, какъ устроить, чтобъ матушка вычеркнула меня? Она должна это сдѣлать.
   -- Вычеркнула изъ завѣщанія, ты хочешь сказать?
   -- Ну да, конечно. Она должна вычеркнуть меня, отвѣчаетъ солдатъ еще болѣе рѣшительнымъ тономъ.
   -- Развѣ это такъ необходимо, милый Джоржъ?
   -- Безусловно необходимо. Иначе мое возвращеніе будетъ низостью и я не поручусь, что не удеру опять. Подло явиться въ родной домъ, какъ снѣгъ на голову, затѣмъ, чтобъ украсть у твоихъ дѣтей, если не у тебя, то, что вамъ принадлежитъ по праву. Свои права я давнымъ давно потерялъ. Я только въ томъ случаѣ могу остаться и смотрѣть вамъ прямо въ глаза, если меня вычеркнутъ. Ты считаешься умнымъ и практичнымъ человѣкомъ и можешь посовѣтовать мнѣ, какъ это устроить.
   -- Я могу посовѣтовать тебѣ этого не устраивать, отвѣчаетъ спокойно горнозаводчикъ.-- Подумай о матушкѣ, вспомни ея радость, когда ты вернулся. Неужели ты думаешь, что есть какая-нибудь возможность убѣдить ее вычеркнуть изъ завѣщанія ея любимаго сына! Неужели ты думаешь, что можно предложить ей такую вещь, не рискуя оскорбить ее -- почтенную старуху! Ты сильно ошибаешься, если такъ думаешь. Нѣтъ, Джоржъ, ты долженъ привыкнуть къ мысли остаться не вычеркнутымъ. Впрочемъ, я думаю, тутъ мистеръ Роунсвель взглядываетъ на огорченнаго брата и веселая улыбка появляется на его лицѣ,-- ты можешь устроить это иначе.
   -- Какъ?
   -- Если ужъ тебѣ непремѣнно этого хочется, то ты вѣдь можешь распорядиться по своему усмотрѣнію тѣми деньгами, какія будешь имѣть несчастіе получить.
   -- Да, это правда, говоритъ задумчиво Джоржъ, потомъ беретъ руку брата и спрашиваетъ: -- Ты скажешь объ этомъ женѣ и дѣтямъ?
   -- И не подумаю.
   -- Благодарю. Не скажешь-ли ты имъ, что хоть я и бродяга и вѣтрогонъ, но не подлецъ?
   Горнозаводчикъ подавляетъ невольную улыбку и изъявляетъ свое согласіе.
   -- Благодарю, благодарю; ты снялъ съ моей души огромную тяжесть, говорилъ солдатъ глубоко вздохнувъ. Его руки, до сихъ поръ сложенныя на груди, опускаются на колѣни, грудь высоко поднимается.-- Но все-таки я хотѣлъ бы, чтобъ меня вычеркнули!
   Теперь, когда братья сидятъ рядомъ, они ужасно похожи другъ на друга и, если-бъ не эта немного неуклюжая простота и совершенное отсутствіе свѣтскаго лоска, характеризующіе младшаго, были-бы похожи еще больше.
   -- Ну, все равно, говоритъ мистеръ Джоржъ, стараясь скрыть свое разочарованіе.-- Поговоримъ теперь о моихъ планахъ. Какъ добрый братъ, ты предлагаешь мнѣ остаться здѣсь и обѣщаешь пристроить меня къ дѣлу, созданному твоимъ умомъ и настойчивостью. Спасибо тебѣ. Это по братски; впрочемъ я ужъ объ этомъ говорилъ. Благодарю тебя отъ всего сердца, и мистеръ Джоржъ крѣпко жметъ руку брата.-- Но дѣло въ томъ, что я... какъ бы это тебѣ объяснить?.. нѣчто вродѣ сорной травы и теперь ужъ поздно пересаживать меня въ благоустроенный садъ.
   -- Дорогой мой Джоржъ, говоритъ старшій братъ съ ласковой улыбкой и глядя ему въ глаза своимъ серьезнымъ, умнымъ взглядомъ,-- предоставь это мнѣ: попробуемъ.
   Джоржъ качаетъ головой.
   -- Я знаю, ты-бы могъ меня устропть, еслибъ это вообще было возможно, но это невозможно. Невозможно, сэръ. А между тѣмъ съ другой стороны я могу быть полезенъ -- не Богъ знаетъ какъ, но все-таки могу быть полезенъ сэру Лейстеру Дэдлоку,-- онъ вѣдь теперь боленъ -- вслѣдствіе семейныхъ огорченій,-- и я знаю, что старику пріятнѣе, чтобы за нимъ ходилъ я -- сынъ нашей матери, чѣмъ всякій другой.
   Открытое лицо старшаго брата омрачается легкой тѣнью, когда онъ отвѣчаетъ:
   -- Разумѣется, дорогой Джоржъ, если ты предпочитаешь приписаться къ домашней командѣ сэра Лейстера Дэдлока...
   -- Довольно, братъ, не говори такъ, останавливаетъ его солдатъ, положивъ ему руку на колѣно.-- Ты не одобряешь моего плана; я на это не въ претензіи. Ты не привыкъ быть подъ командой; а я привыкъ. Ты самъ командиръ, все вокругъ тебя олицетворенный порядокъ и дисциплина, а я нуждаюсь въ дисциплинѣ. Мы смотримъ на вещи разными глазами. Я не о казарменныхъ своихъ манерахъ говорю: дѣло не въ нихъ; я знаю, что здѣсь не станутъ обращать на нихъ вниманія и уже вчера вечеромъ я чувствовалъ себя здѣсь совершенно свободно. Чизни-Вудъ больше по мнѣ, тамъ больше мѣста для сорной травы. И потомъ старуха наша будетъ въ восторгѣ, если я поселюсь тамъ. По всѣмъ этимъ причинамъ я рѣшился принять предложеніе сэра Лейстера. Когда я пріѣду къ вамъ на будущій годъ на свадьбу, или въ другой разъ, ты можешь быть покоенъ: у меня хватитъ смысла держать въ резервѣ Чизни-Вудскую домашнюю команду и не пускать ее маневрировать на вашей территоріи. Еще разъ спасибо. Вспоминая о тебѣ, я всегда буду съ гордостью думать, что ты основатель фамиліи Роунсвелей.
   -- Конечно, Джоржъ, тебѣ лучше знать, говоритъ мистеръ Роунсвель, отвѣчая на рукопожатіе брата.-- Дѣлай какъ знаешь. Надѣюсь только, что теперь мы уже не потеряемъ другъ друга изъ вида.
   -- О, этого не бойся. А теперь, братъ, прежде чѣмъ я уѣду, я попрошу тебя, если тебя не затруднитъ, прочесть одно мое письмо. Я написалъ его въ Чизни-Вудѣ и привезъ съ собой, чтобъ послать отсюда, потому-что помѣтка Чизяи-Вудъ можетъ возбудить грустныя воспоминанія въ той особѣ, которой адресовано письмо. Я плохой писака, а это письмо для меня особенно важно; мнѣ хотѣлось-бы, чтобъ оно было написано ясно и въ то-же время деликатно.
   Съ этими словами Джоржъ подаетъ горнозаводчику письмо, написанное немного блѣдными чернилами, но четкимъ круглымъ почеркомъ, и тотъ читаетъ слѣдующее:

"Миссъ Эсфирь Соммерсомъ!

   "Инспекторъ Беккетъ сообщилъ мнѣ, что въ бумагахъ извѣстнаго вамъ лица было найдено письмо ко мнѣ, полученное мною изъ-за границы отъ другого лица. Беру на себя смѣлость увѣдомить васъ, что въ этомъ письмѣ было всего нѣсколько строкъ, заключавшихъ просьбу передать приложенное запечатанное письмо одной молодой, въ то время незамужней леди, которая жила въ Англіи, и объясненіе, когда, гдѣ и какъ это сдѣлать. Я тогда же въ точности выполнилъ эти инструкціи.
   "Далѣе считаю нужнымъ объяснить, что письмо было вытребовано отъ меня подъ предлогомъ сличенія почерка, иначе я ни за что-бы съ нимъ не разстался -- скорѣе далъ-бы себя убить -- ибо я всегда думалъ, что въ моихъ рукахъ оно безопаснѣе, чѣмъ въ рукахъ всякаго другого.
   "Позволю себѣ еще сказать, что еслибъ только я подозрѣвалъ, что извѣстный намъ обоимъ несчастный джентльменъ еще живъ, я бы не успокоился, пока не открылъ-бы его убѣжища и не изъ одного только чувства долга, ибо я былъ очень привязанъ къ этому человѣку. Но по слухамъ (офиціальнымъ) онъ считался утонувшимъ, и дѣйствительно, это фактъ, что онъ упалъ ночью за бортъ транспортнаго корабля, только что передъ тѣмъ прибывшаго изъ Вестъ-Индіи и стоявшаго въ одной изъ ирландскихъ гаваней; я самъ это слышалъ отъ офицеровъ и команды корабля и знаю, что происшествіе было опубликовано офиціально.
   "Засимъ позвольте простому и смиренному солдату увѣрить васъ, что онъ всегда былъ и будетъ вашимъ слугой и почитателемъ и цѣнить ваши высокія качества гораздо больше, чѣмъ съумѣлъ высказать въ этомъ незатѣйливомъ посланіи.
   "Имѣю честь быть вашимъ покорнымъ слугой.

Джоржъ".

   -- Немножко формально, замѣчаетъ старшій брать, складывая письмо съ недоумѣвающимъ лицомъ.
   -- Но ничего такого, чего-бы не должна была читать самая благовоспитанная и лучшая изъ молодыхъ особъ? спрашиваетъ младшій.
   -- Ровно ничего.
   И письмо запечатывается и откладывается въ сторону вмѣстѣ съ желѣзной корресподенціей этого дня. Покончивъ съ этимъ дѣломъ, мистеръ Джоржъ дружески прощается съ семействомъ брата и готовится къ отъѣзду. Но брату жаль разставаться съ нимъ такъ скоро; онъ предлагаетъ довести его въ открытомъ экипажѣ до мѣста ночевки и остаться съ нимъ до утра, а стараго кровнаго Чизни-Вудскаго коня сдать слугѣ, который и доставитъ его въ назначенное мѣсто. Предложеніе принято съ радостью; слѣдуетъ веселая поѣздка, веселый ужинъ, на другой день веселый завтракъ и все время дружеская бесѣда. Затѣмъ братья еще разъ долго и крѣпко жмутъ другъ другу руки и разстаются; горнозаводчикъ поворачиваетъ на сѣверъ, къ дыму и огнямъ, а солдатъ къ зеленѣющимъ полямъ.
   Задолго до наступленія вечера тяжелая военная рысь его коня раздается смягченнымъ звукомъ въ устланной торфомъ Чизни-Вудской аллеѣ, когда онъ проѣзжаетъ подъ ея старыми вязами, побрякивая воображаемыми шпорами и саблей.
   

ГЛАВА XXXIII.
Разсказъ Эсфири.

   Однажды утромъ, вскорѣ послѣ моего конфиденціальнаго разговора съ опекуномъ, онъ подалъ мнѣ запечатанный пакетъ и сказалъ: "Это для будущаго мѣсяца, моя дорогая". Въ пакетѣ оказались деньги -- двѣсти фунтовъ.
   Я начала потихоньку дѣлать необходимыя приготовленія. Въ своихъ покупкахъ я руководствовалась вкусомъ опекуна, который, разумѣется, давно изучила; я хотѣла, чтобы мои обновки понравились ему, и надѣялась, что мнѣ удастся ему угодить. Я никому не разсказывала о своихъ приготовленіяхъ, отчасти потому, что не хотѣла заранѣе огорчать Аду (я помнила, какъ она огорчилась извѣстіемъ о моей помолвкѣ), отчасти потому, что опекунъ тоже молчалъ. Я знала, что во всякомъ случаѣ наша свадьба произойдетъ просто и тихо. Быть можетъ, я только скажу Адѣ: "Не придешь-ли завтра, моя милочка, взглянуть на наше вѣнчанье?" а можетъ быть даже и ей скажу только тогда, когда мы будемъ обвѣнчаны. Мнѣ даже казалось, что именно такъ я поступила бы, еслибъ это зависѣло отъ меня одной.
   Я сдѣлала въ этомъ случаѣ только одно исключеніе -- въ пользу мистрисъ Вудкордъ. Я сказала ей, что выхожу замужъ за мистера Джерндайса и что мы уже давно помолвлены. Она очень обрадовалась. Вообще она всячески старалась меня обласкать и была со мной гораздо добрѣе и мягче, чѣмъ въ первый свой пріѣздъ. Она буквально распиналась въ своемъ желаніи быть мнѣ полезной, но едва-ли нужно говорить, что я не злоупотребляла ея добротой и пользовалась ею лишь настолько, чтобъ она не могла обидѣться моимъ отказомъ.
   Само собой разумѣется, что, какъ ни была я занята всей этой возней съ покупками и приготовленіями, я не забывала ни объ опекунѣ, ни о моей милочкѣ. Такимъ образомъ все мое время было наполнено, чему я была очень рада; что-же касается до Чарли, то ее нельзя было разсмотрѣть за грудами шитья. Величайшимъ ея наслажденіемъ и гордостью было окружить себя со всѣхъ сторонъ корзинами и ящиками съ полотномъ и матеріями; впрочемъ она при этомъ не столько шила, сколько таращила свои круглые глаза, изумлялась, какъ много ей еще предстоитъ работы, и старалась убѣдить себя, что пора-же наконецъ за нее приниматься.
   Надо сказать, что я не могла согласиться съ мнѣніемъ опекуна на счетъ найденнаго завѣщанія и питала по этому поводу кое-какія смѣлыя надежды. Кто изъ насъ былъ нравъ -- скоро выяснится, а пока я многаго ждала отъ процесса Джерндайса съ Джерндайсомъ. На Ричарда открытіе завѣщанія подѣйствовало возбуждающимъ образомъ, вызвало въ немъ порывистую дѣятельность и какъ будто подбодрило его на нѣкоторое время, во на мой взглядъ это возбужденіе было какое-то лихорадочное, и я начинала бояться, что даже надежда не можетъ уже теперь вполнѣ его оживить. Изъ нѣсколькихъ словъ, сказанныхъ какъ-то опекуномъ, я поняла, что наша свадьба совершится не раньше конца судебной сессіи, и догадалась почему: опекунъ не могъ не знать, что мнѣ будетъ пріятнѣе вѣнчаться, когда дѣла Ричарда и Лды устроятся къ лучшему.
   До начала сессіи оставалось очень немного, когда опекуна вызвали въ Іоркширъ по дѣлу мистера Вудкорта. Онъ и раньше говорилъ мнѣ, что тамъ понадобится его присутствіе. Разъ вечеромъ, когда я только что вернулась отъ моей милочки и сидѣла посреди своихъ обновокъ, размышляя о своей будущей судьбѣ, мнѣ подали письмо отъ опекуна. Онъ просилъ меня пріѣхать къ нему, объяснялъ, что для меня уже взято мѣсто въ такомъ-то дилижансѣ и что я должна выѣхать завтра въ такомъ-то часу, и прибавлялъ въ постскриптумѣ, что мнѣ придется разстаться съ Адой всего на нѣсколько часовъ.
   Я никакъ не ожидала, что мнѣ предстоитъ такая поѣздка; тѣмъ не менѣе мои сборы были кончены въ полчаса и на другой день рано утромъ я была уже въ дорогѣ. Я ѣхала весь день, и весь день удивлялась, зачѣмъ я могла понадобиться опекуну; мнѣ приходило въ голову то то, то другое, я перебрала всевозможныя объясненія, но какъ далека я была отъ истины!
   Былъ вечеръ, когда я пріѣхала на мѣсто. Опекунъ встрѣтилъ меня. Увидѣвъ его, я успокоилась; я начинала уже бояться, не захворалъ-ли онъ, тѣмъ болѣе, что письмо было совсѣмъ коротенькое. Но онъ былъ тутъ, здоровый и веселый, и когда я увидѣла, какимъ внутреннимъ довольствомъ сіяетъ его милое лицо, я сейчасъ-же сказала себѣ: "Онъ опять сдѣлалъ доброе дѣло". Впрочемъ немного нужно было проницательности, чтобъ объ этомъ догадаться: развѣ уже самое присутствіе его здѣсь не было добрымъ дѣломъ?
   Въ гостинницѣ насъ ожидалъ ужинъ, и когда мы остались одни, опекунъ сказалъ:
   -- Я думаю, старушкѣ не терпится узнать, зачѣмъ я ее вызвалъ?
   -- Это правда, опекунъ, отвѣчала я.-- Хоть я и не Фатима, а вы не Синяя Борода, но меня немножко мучитъ любопытство.
   -- Ну, моя радость, я хочу, чтобъ ты спала спокойно и не стану томить тебя до завтра, проговорилъ онъ весело.-- Видишь-ли: мнѣ хотѣлось выразить чѣмъ нибудь мое уваженіе и признательность Вудкорту, мнѣ хотѣлось показать ему, какъ я цѣню его доброту къ бѣдняжкѣ Джо, его заботы о нашихъ молодыхъ супругахъ и доброе отношеніе ко всѣмъ намъ. Когда было рѣшено, что онъ поселится здѣсь, мнѣ пришло въ голову устроить ему простое, но уютное помѣщеніе; я распорядился подыскать подходящій домикъ, купилъ его очень дешево, отдѣлалъ и хочу просить Вудкорта принять его отъ меня въ знакъ моей дружбы. Но когда третьяго дня я ходилъ осматривать домъ,-- онъ уже совсѣмъ отдѣланъ,-- я увидѣлъ, что я не настолько хозяинъ, чтобы судить, все-ли тамъ какъ слѣдуетъ, и потому рѣшилъ выписать сюда лучшую хозяйку, какую знаю, чтобъ она помогла мнѣ своими драгоцѣнными совѣтами. И вотъ хозяйка пріѣхала и смѣется надо мной... ай, ай! и плачетъ! Зачѣмъ-же это, старушка?
   Затѣмъ, что онъ былъ такой добрый, великодушный, такой безконечно добрый и милый! Я хотѣла сказать ему, что я о немъ думаю, начала, но не могла выговорить ни слова.
   -- Полно, полно, сказалъ онъ.-- Ты преувеличиваешь, моя милая. Ахъ, да какъ она рыдаетъ, моя голубушка, какъ она рыдаетъ!
   -- Это отъ радости, опекунъ, отъ радости и благодарности.
   -- Ну, полно, полно. Я очень радъ, что ты довольна. Я такъ и думалъ, что ты обрадуешься. Я хотѣлъ сдѣлать пріятный сюрпризъ маленькой хозяйкѣ Холоднаго дома.
   Я поцѣловала его, вытерла слезы и сказала:
   -- Теперь я понимаю; я давно видѣла это по вашему лицу.
   -- Ну?! Быть не можетъ! сказалъ онъ.-- Какая однако она у насъ проницательная!
   Онъ былъ такъ неподдѣльно веселъ, что скоро и я развеселилась и даже стала почти стыдиться своихъ слезъ. Но когда я пришла въ свою комнату и легла, я опять заплакала. Да, признаюсь, я заплакала. Надѣюсь, что это были радостныя слезы, хотя и не вполнѣ увѣрена, что радостныя. Я два раза повторила про себя его письмо отъ слова до слова.
   Настало чудное лѣтнее утро и послѣ завтрака мы отправились осматривать домъ, о которомъ я, въ качествѣ образцовой хозяйки, должна была высказать рѣшающее мнѣніе. Мы вошли въ цвѣтникъ черезъ боковую калитку, ключъ отъ которой былъ у опекуна, и первое, что я увидѣла, были мои цвѣты и грядки, то есть расположенные совершенно въ томъ порядкѣ, какъ у меня дома.
   -- Какъ видишь, моя дорогая, сказалъ опекунъ, слѣдя сіяющими глазами за моимъ лицомъ,-- я воспользовался твоимъ планомъ, потому-что, конечно, твой планъ самый лучшій.
   Мы прошли хорошенькій фруктовый садикъ, гдѣ краснѣли вишни изъ-за зеленыхъ листьевъ и тѣнь отъ яблонь весело играла на травѣ, и подошли къ дому. Это былъ просто коттеджъ, деревенскій коттеджъ съ кукольными комнатками, но такой хорошенькій, такой тихій и уютный, съ такимъ роскошнымъ видомъ изъ оконъ! Кругомъ разстилались зеленѣющія поля, вдали слышался шумъ мельницы и сверкала рѣка, то прячась за кустами и деревьями, то снова выглядывая на поворотѣ за мельницей и потомъ еще ближе, у веселаго городка за широкимъ лугомъ, гдѣ виднѣлись пестрыя группы крикетистовъ и развѣвался флагъ надъ бѣлой палаткой. И когда мы обходили хорошенькія комнатки и потомъ вышли на маленькую веранду съ изящными деревянными колоннами, увитыми жимолостью и жасминомъ, вездѣ и во всемъ -- въ узорѣ обоевъ на стѣнахъ, въ цвѣтѣ обивки на мебели, въ расположеніи хорошенькихъ бездѣлушекъ на этажеркахъ и столахъ -- во всемъ я узнавала мои привычки и вкусы, мои маленькія причуды и фантазіи, которыми всѣ они всегда восхищались и по поводу которыхъ подшучивали надо мной.
   Я не находила словъ выразить, какъ я восхищалась всѣмъ этимъ, но въ то же время въ моей душѣ поднялось одно тяжелое сомнѣніе. Я думала: "Ахъ, будетъ-ли онъ отъ этого счастливѣе? Не лучше ли бы было для его спокойствія, еслибъ ему не напоминали обо мнѣ?" Потому-что хоть я и не была тѣмъ совершенствомъ, какимъ онъ меня считалъ, но онъ крѣпко меня любилъ (я даже надѣялась, что онъ не забылъ бы меня и безъ напоминаній), но мой путь былъ легче и я могла бы примириться даже съ этимъ, еслибъ это сдѣлало его счастливѣе.
   Опекунъ отъ души наслаждался моимъ восхищеніемъ.
   -- Ну, старушка, сказалъ онъ, -- хочешь теперь знать, какъ зовется этотъ домъ?
   Никогда не видѣла я у него такого радостнаго и вмѣстѣ горделиваго выраженія.
   -- Какъ, дорогой опекунъ?
   -- Пойди, сюда, дитя мое, и взгляни сама.
   Онъ повелъ меня къ главному крыльцу, гдѣ мы еще не были, но на полдорогѣ остановился и спросилъ:
   -- Неужели ты не догадываешься, голубушка?
   -- Нѣтъ, сказала я.
   Мы поднялись на крыльцо и онъ показалъ мнѣ надпись: Холодный домъ.
   Онъ повелъ меня въ садъ, усадилъ на скамью, сѣлъ подлѣ меня и, взявъ мою руку въ свои, заговорилъ:
   -- Дорогая моя дѣвушка, надѣюсь, что въ томъ, что произошло между нами, я былъ нссовсѣмъ эгоистомъ; надѣюсь, что я заботился и о твоемъ счастіи. Когда я писалъ свое письмо, на которое ты принесла такой милый отвѣтъ (при этихъ словахъ онъ улыбнулся), я, можетъ быть, слишкомъ много думалъ о себѣ, но я думалъ и о тебѣ. Могъ-ли бы я когда нибудь, при другихъ обстоятельствахъ, вернуться къ моей давнишней мечтѣ сдѣлать тебя своей женой -- я часто мечталъ объ этомъ, когда ты была еще совсѣмъ молоденькая -- не стану и спрашивать себя. Я вернулся къ этой мечтѣ, я написалъ свое письмо, и ты мнѣ отвѣтила. Ты слѣдишь за моими словами, дитя мое?
   Я вся похолодѣла и дрожала, но не проронила ни одного слова. Я сидѣла, не сводя съ него глазъ; лучи заходящаго солнца мягко озаряли сквозь листву его непокрытую голову, и мнѣ казалось, что его окружаетъ ангельское сіяніе.
   -- Выслушай меня, моя радость. Подожди говорить, теперь мой чередъ. Когда именно я началъ сомнѣваться, хорошо-ли я сдѣлалъ, принявъ свое рѣшеніе,-- это не важно. Пріѣхалъ Вудкортъ и я пересталъ сомнѣваться.
   Я обхватила руками его шею, упала головой къ нему на грудь и зарыдала.
   -- Такъ, положи сюда головку, дитя мое, сказалъ онъ, тихонько прижимая меня къ себѣ.-- Отнынѣ я твой опекунъ и отецъ. Ты можешь мнѣ спокойно довѣриться.
   Кроткій и ласковый, какъ ясный майскій день, свѣтлый и радостный, какъ солнечный лучъ, онъ продолжалъ:
   -- Пойми меня, дорогая дѣвушка. Я не сомнѣвался, что, выйдя за меня, ты будешь довольна своей участью и не будешь считать себя несчастной; я зналъ, что значитъ для тебя долгъ и какое у тебя преданное сердце. Но я понялъ, что есть человѣкъ, съ которымъ ты будешь счастливѣе. Ничего нѣтъ удивительнаго въ томъ, что я проникъ тайну этого человѣка, когда старушка и не подозрѣвала о ней: вѣдь я лучше ея зналъ, какое она золото и какъ крѣпко можно ее любить. Алланъ Вудкортъ давно и самъ открылъ мнѣ свою тайну, я же разсказалъ ему свою только вчера, за нѣсколько часовъ до твоего пріѣзда. Но я не хотѣлъ допустить, чтобъ мою Эсфирь не вполнѣ оцѣнили, я не хотѣлъ допустить, чтобъ хоть одна капелька ея высокихъ качествъ осталась незамѣченной и неоцѣненной, я не хотѣлъ допустить, чтобы знаменитая фамилія Морганъ-опъ-Керригъ приняла ее только изъ милости,-- нѣтъ, ни за какія блага въ мірѣ, ни даже за всѣ горы Валлиса, будь онѣ хоть золотыя!
   Тутъ онъ поцѣловалъ меня въ лобъ и я опять заплакала. Я не могла равнодушно слышать его похвалъ, у меня разрывалось сердце отъ мучительнаго наслажденія, которое онѣ мнѣ доставляли.
   -- Перестань, старушка, не плачь. Сегодня у насъ радостный день. Я цѣлые мѣсяцы ждалъ этого дня! говорилъ онъ съ какимъ-то восторгомъ.-- Еще нѣсколько словъ, старушка, и моя сказка сказана. И такъ, я рѣшилъ не давать въ обиду моей Эсфири, я поговорилъ откровенно съ мистрисъ Вудкортъ. я сказалъ ей: "Сударыня, я вижу, я не только вижу, но даже знаю, что вашъ сынъ любитъ мою питомицу. Я увѣренъ, что и она любятъ вашего сына, я увѣренъ, что она пожертвуетъ своей любовью чувству долга и привязанности ко мнѣ, пожертвуетъ такъ беззавѣтно, такъ самоотверженно, такъ свято, что вы и но догадаетесь объ ея жертвѣ". Потомъ я разсказалъ ей нашу исторію -- твою и мою, и сказалъ: "А теперь, сударыня, когда вы все знаете, поживите съ нами и присмотритесь поближе къ моей дѣвочкѣ, взвѣсьте все, что вы увидите, вспомните ея родословную -- я считалъ унизительнымъ скрыть отъ поя твою исторію, Эсфирь -- и когда составите опредѣленное мнѣніе, скажите мнѣ, гдѣ истинное благородство". И молодецъ-же эта старуха, Эсфирь! Да здравствуетъ ея честная валлійская кровь! воскликнулъ опекунъ съ энтузіазмомъ.-- Я почти увѣренъ, что теперь ея старое сердце бьется такой-же горячей восторженной любовью въ нашей дорогой дѣвочкѣ, какъ и мое собственное.
   Онъ нѣжно приподнялъ мою голову, я прижалась къ нему и онъ нѣсколько разъ поцѣловалъ меня, какъ самый добрый, любящій отецъ.
   -- Еще одно слово. Когда Алланъ Вудкортъ говорилъ съ тобой, моя дорогая, онъ говорилъ съ моего вѣдома и согласія, но я не подавалъ ему надеждъ; мнѣ хотѣлось сдѣлать сюрпризъ вамъ обоимъ; это была моя награда и я былъ настолько мелоченъ, что не рѣшился отъ нея отказаться. Мы условились, что онъ разскажетъ мнѣ, что ты ему отвѣтишь, и онъ разсказалъ. Больше мнѣ нечего прибавить. Дорогая моя, Алланъ Вудкортъ видѣлъ мертвымъ твоего отца, видѣлъ мертвой твою мать... Вотъ Холодный домъ, сегодня я даю ему хозяйку и, видитъ Богъ, это счастливѣйшій день моей жизни.
   Онъ всталъ и поднялъ меня. Мы были не одни. Мой мужъ (вотъ уже семь счастливыхъ лѣтъ, какъ я зову его этимъ именемъ) стоялъ подлѣ меня.
   -- Алланъ, сказалъ опекунъ,-- примите отъ меня добровольный даръ -- лучшую жену, о какой можетъ мечтать человѣкъ. Что мнѣ сказать кромѣ того, что вы достойны такой жены? Примите вмѣстѣ съ ней этотъ скромный домъ -- ея приданое. Вы знаете, чѣмъ она сдѣлаетъ для васъ этотъ домъ, Алланъ, вы знаете, чѣмъ она сдѣлала для меня его тезку. Позвольте мнѣ иногда любоваться вашимъ счастьемъ, больше мнѣ ничего не нужно. Неужели-же можно сказать послѣ этого, что я чѣмъ нибудь пожертвовалъ.
   Онъ еще разъ поцѣловалъ меня. Слезы стояли въ его глазахъ. Онъ прибавилъ тихимъ голосомъ:
   -- Эсфирь, дорогая моя, послѣ столькихъ лѣтъ общей жизни, мы разстаемся, потому что это все-таки разлука. Я знаю, что моя ошибка принесла тебѣ горѣ. Забудь о ней, прости твоего стараго опекуна и, если можно, пусть онъ займетъ въ твоемъ сердцѣ свое прежнее мѣсто. Алланъ, возьмите ее.
   И онъ пошелъ отъ насъ подъ зеленымъ сводомъ листьевъ; онъ остановился на залитой свѣтомъ лужайкѣ и, обернувшись къ намъ, весело сказалъ:
   -- Я буду гдѣ нибудь здѣсь недалеко. Какой однако сегодня чудесный западный вѣтеръ, старушка! Настоящій западный. Только предупреждаю: не благодарить меня. Я теперь возвращаюсь къ моимъ молодымъ привычкамъ и, если меня вздумаютъ благодарить, убѣгу и никогда не вернусь.
   Что это было за счастье! Какая радость, какой блаженный покой, сколько надеждъ, какою благодарностью были переполнены паши сердца! Было рѣшено, что мы обвѣнчаемся въ концѣ мѣсяца, но когда мы переѣдемъ въ нашъ новый домъ, это зависѣло отъ того, какъ сложатся дѣла Ричарда и Ады.
   На другой день мы вернулись домой втроемъ. Какъ только мы пріѣхали, Алланъ побѣжалъ къ Ричарду, чтобъ сообщить ему и моей милочкѣ радостную вѣсть. Я тоже собиралась зайти къ ней попозже, но прежде хотѣла напоить чаемъ опекуна и посидѣть подлѣ него на своемъ старомъ мѣстѣ: мнѣ не хотѣлось, чтобъ оно опустѣло такъ скоро.
   Дома мы узнали, что въ этотъ день къ намъ три раза заходилъ какой-то молодой человѣкъ и спрашивалъ меня, и когда наконецъ ему сказали, что, по всей вѣроятности, я не вернусь раньше десяти часовъ вечера, онъ объявилъ, что "зайдетъ около десяти". Всѣ три раза онъ оставлялъ по карточкѣ и на всѣхъ трехъ стояло: мистеръ Гуппи.
   Меня естественно занимало, зачѣмъ могъ могъ являться этотъ гость, и такъ какъ съ его именемъ у меня были связаны такія смѣшныя воспоминанія, то я и тутъ не могла удержаться отъ смѣха и кстати разсказала опекуну, какъ мистеръ Гуппи сдѣлалъ мнѣ предложеніе и потомъ взялъ его назадъ.
   -- Ну, если такъ, мы непремѣнно примемъ этого героя, сказалъ опекунъ.
   Такимъ образомъ прислугѣ было приказано принять гостя, когда онъ придетъ, и вслѣдъ затѣмъ гость явился.
   Онъ немного сконфузился, увидѣвъ, что я не одна, ко сейчасъ-же оправился и сказалъ опекуну:
   -- Мое почтеніе, сэръ. Какъ поживаете?
   -- Благодарю васъ. Какъ вы? спросилъ опекунъ.
   -- Слава Богу, сэръ, помаленьку, отвѣчалъ мистеръ Гуппи.-- Позвольте представить вамъ мою мать, мистрисъ Гуппи изъ Ольдъ-Стритъ-Рода, и моего лучшаго друга, мистера Уивля, то есть вѣрнѣе сказать, мой другъ былъ извѣстенъ подъ именемъ Уивля, но настоящая его фамилія Джоблингъ.
   Опекунъ попросилъ гостей садиться и они сѣли.
   -- Тони, обратился мистеръ Гуппи къ своему другу послѣ нѣсколькихъ минутъ неловкаго молчанія.-- Не начнете-ли вы?
   -- Нѣтъ, лучше вы, отвѣчалъ другъ довольно кислымъ тономъ.
   -- Дѣло въ томъ, мистеръ Джерндайсъ, сэръ, началъ, подумавъ, мистеръ Гуппи къ величайшему удовольствію своей мамаши, которое она выразила тѣмъ, что подтолкнула локтемъ мистера Джоблинга, а мнѣ выразительно подмигнула,-- дѣло въ томъ, что я разсчитывалъ застать миссъ Соммерсонъ одну и неожиданная честь вашего присутствія нѣсколько меня смутила. Но, можетъ быть, вы уже знаете отъ миссъ Соммерсонъ о томъ, что между нами произошло.
   -- Да, миссъ Соммерсонъ мнѣ говорила, отвѣчалъ, улыбаясь, опекунъ.
   -- Это облегчаетъ дѣло, сказалъ мистеръ Гуппи.-- Сэръ, я только-что кончилъ ученье у Кенджа и Карбоя къ удовольствію обѣихъ сторонъ, какъ я надѣюсь. Теперь, послѣ экзамена, который могъ-бы свести съ ума всякаго крещеннаго человѣка -- такую кучу никому не нужной чепухи пришлось заучить, я принятъ въ число атторнеевъ и уже получилъ свидѣтельство. На всякій случалъ я захватилъ его съ собой. Желаете взглянуть?
   -- Благодарю васъ, мистеръ Гуппи, отвѣчалъ опекунъ.-- Я и такъ охотно вѣрю, что вашъ документъ имѣетъ законную силу -- кажется, я выражаюсь достаточно юридически?...
   Тогда мистеръ Гуппи, который уже собирался вытащить что-то изъ бокового кармана, отложилъ свое намѣреніе и продолжалъ безъ документа.
   -- Самъ я не имѣю капитала, но у моей матери есть небольшая собственность въ видѣ годовой ренты...
   Тутъ мать мастера Гуппи пришла въ такой неописанный восторгъ, что, не зная, чѣмъ его выразить, неистово завертѣла головой, закрыла носъ платкомъ и опять подмигнула мнѣ.
   -- ...И у меня никогда не будетъ недостатка въ нѣсколькихъ фунтахъ, если бы они понадобились на веденіе дѣлъ, и притомъ безъ процентовъ, а это вѣдь большое преимущество, заключилъ съ чувствомъ мистеръ Гуппи.
   -- Разумѣется, сказалъ опекунъ.
   -- У меня есть кое какія связи, продолжалъ мистеръ Гуппи,-- больше все по сосѣдству съ Волькотъ-Скверомъ въ Ламбетѣ. Поэтому я нанялъ домъ въ той мѣстности, какъ говорятъ мои друзья, замѣчательно выгодно,-- и дѣйствительно дешево до смѣшного, и замѣтьте: простѣночныя зеркала и вѣшалки въ счетъ годовой платы!-- и тамъ-же думаю открыть свою контору.
   Тутъ мать мистера Гуппи впала въ настоящій экстазъ и завертѣла головой съ удвоенной скоростью, посылая всему обществу самыя игривыя улыбки.
   -- Въ домѣ шесть комнатъ, не считая кухни, продолжалъ мистеръ Гуппи,-- и друзья моя находятъ, что квартира очень удобна. Говоря "мои друзья", я подразумѣваю главнымъ образомъ моего друга Джоблинга, который знаетъ меня (тутъ мистеръ Гуппи нѣжно взглянулъ на своего друга), кажется, съ младенческихъ дней?...
   Мистеръ Джоблингъ подтвердилъ это заявленіе, слегка задвигавъ ногами подъ стуломъ.
   -- Мой другъ Джоблингъ будетъ помогать мнѣ въ качествѣ клерка и будетъ жить въ томъ-же домѣ, сказалъ мистеръ Гуппи.-- Моя мать тоже будетъ жить въ домѣ, когда кончится срокъ ея квартирѣ въ Ольдъ-Стритъ-Родѣ, слѣдовательно въ обществѣ не будетъ недостатка. У моего друга Джоблинга аристократическіе вкусы; онъ внимательно слѣдитъ за всѣми происшествіями въ высшихъ кругахъ общества, и онъ вполнѣ одобряетъ мое настоящее намѣреніе.
   Мистеръ Джоблингъ сказалъ: "Разумѣется" и слегка отодвинулся отъ локтя матери мистера Гуппи.
   -- Я думаю, сэръ, мнѣ нѣтъ надобности повторять вамъ, такъ какъ вы уже знаете объ этомъ отъ миссъ Соммерсонъ... мамаша, сдѣлайте милость, сидите спокойно... что въ былыя времена образъ миссъ Соммерсонъ былъ запечатлѣвъ въ моемъ сердцѣ и что я дѣлалъ ей брачное предложеніе.
   -- Я объ этомъ слышалъ, сказалъ опекунъ.
   -- Обстоятельства, надъ которыми я не властенъ и даже напротивъ, продолжалъ мистеръ Гуппи,-- изгладили на время изъ моего сердца этотъ образъ. Все это время поведеніе миссъ Соммерсонъ было въ высшей степени благородно, смѣю даже сказать -- великодушно.
   Опекунъ весело улыбнулся и потрепалъ меня но плечу.
   -- Въ настоящее время, сэръ, продолжалъ мистеръ Гуппи,-- я нахожусь въ такомъ состояніи духа, что мнѣ хотѣлось-бы отплатить великодушіемъ за великодушіе. Я хочу доказать миссъ Соммерсонъ, что и я могу возвыситься до благороднаго поступка, на что она, можетъ быть, не считала меня способнымъ. Я чувствую, что образъ, который, какъ мнѣ казалось, навѣки изгладился изъ моего сердца, живетъ въ немъ по прежнему. Власть его надо мной попрежнему громадна, и вотъ, уступая этому чувству, я рѣшился пренебречь обстоятельствами, надъ которыми никто изъ насъ не властенъ, и возобновить предложеніе, которое я имѣлъ честь сдѣлать миссъ Соммерсонъ въ былыя времена. И такъ, повергаю къ ногамъ миссъ Соммерсонъ домъ въ Волькотъ-Скверѣ, мою контору и себя и прошу ее милостиво принять этотъ скромный даръ.
   -- Дѣйствительно, это очень великодушно съ вашей стороны, сэръ, замѣтилъ опекунъ.
   -- Сэръ, я хочу быть великодушнымъ, чистосердечно отвѣтилъ мистеръ Гуппи.-- Впрочемъ, я отнюдь не считаю, чтобы, возобновляя свое предложеніе миссъ Соммерсонъ, я жертвовалъ собой; мои друзья тоже этого не думаютъ. Тѣмъ не менѣе есть обстоятельства, которыхъ нельзя не принимать въ разсчетъ; такимъ образомъ одно уравновѣшивается другимъ и не та, ни другая сторона не остается въ убыткѣ.
   -- Я беру на себя отвѣтить вамъ отъ имени миссъ Соммерсонъ, сказалъ со смѣхомъ опекунъ и взялся за колокольчикъ.-- Миссъ Соммерсонъ очень благодарна вамъ за ваше лестное предложеніе и желаетъ вамъ добраго вечера и всякаго благополучія.
   -- Какъ! пробормоталъ растерянно мистеръ Гуппи.-- Какъ мнѣ васъ понимать, сэръ? Что это: согласіе, отказъ или отсрочка?
   -- Рѣшительный отказъ, съ вашего позволенія.
   Мистеръ Гуппи недовѣрчиво посмотрѣлъ на своего друга, потомъ на мать, которая вдругъ страшно разсердилась, потомъ въ полъ и наконецъ въ потолокъ.
   -- Такъ вотъ оно что! проговорилъ онъ.-- А вы, Джоблингъ, еслибъ вы въ самомъ дѣлѣ были моимъ другомъ, какъ увѣряете, вы бы давно подали руку моей матери и увели бы ее изъ чужого дома и ужъ никакъ не допустили-бы ее оставаться тамъ, гдѣ она лишняя.
   Но мистрисъ Гуппи рѣшительно не пожелала, чтобъ ее увели изъ чужого дома. Она и слышать объ этомъ не хотѣла.
   -- Это еще что! обратилась она къ опекуну.-- Какъ вы смѣете! Убирайтесь! По вашему мой сынъ для васъ не хорошъ? Сами-то хороши. Убирайтесь, говорятъ вамъ!
   -- Послушайте, почтеннѣйшая, мнѣ кажется, съ вашей стороны несовсѣмъ логично просить меня убраться изъ моего собственнаго дома, сказалъ опекунъ.
   -- Мнѣ нѣтъ до этого дѣла, отвѣчала мистрисъ Гуппи.-- Убирайтесь. Мы вамъ нехороши, такъ пойдите, поищите: можетъ, найдете получше!
   Я никакъ не ожидала, чтобы мистрисъ Гуппи была способна на такой переходъ отъ самой необузданной веселости къ столь-же необузданному гнѣву.
   -- Ступайте, поищите, можетъ, найдете лучше! повторила мистрисъ Гуппи.-- Убирайтесь.
   Ее видимо въ высшей степени удивляло и оскорбляло, что мы не трогаемся съ мѣста.
   -- Что жъ вы не уходите? Чего вы тутъ торчите?
   -- Мамаша, остановилъ ее сынъ, который все время старался стать такъ, чтобъ загородить ее отъ насъ, отталкивалъ ее плечомъ всякій разъ, какъ она налегала на опекуна.-- Мамаша, придержите вашъ языкъ.
   -- Ни за что, Вилльямъ, отвѣчала она.-- Не замолчу, пока онъ не уберется.
   Тѣмъ не менѣе мистеръ Гуппи съ помощью мистера Джоблинга кое-какъ угомонилъ свою мамашу (которая подъ конецъ сдѣлалась невыносимо назойлива), вывелъ изъ комнаты и потащилъ внизъ по лѣстницѣ противъ всякаго ея желанія, причемъ съ каждой ступенькой ея голосъ повышался на полтона и она продолжала настаивать, чтобы мы немедленно отправлялись искать жениховъ "получше", а главное "сію минуту убирались".
   

ГЛАВА XXXIV.
Заря новой жизни.

   Судебная сессія началась, и опекунъ получилъ отъ Кенджа увѣдомленіе, что дѣло будетъ слушаться черезъ два дня. Такъ какъ я возлагала большія надежды на новое завѣщаніе и очень волновалась, то мы съ Алланомъ рѣшили идти на засѣданіе. Ричардъ не находилъ себѣ мѣста отъ волненія и былъ такой слабый и жалкій, хотя болѣзнь его была попрежнему скорѣе нравственная, чѣмъ физическая, что моя милочка очень нуждалась въ поддержкѣ. Но она ждала своего вѣрнаго союзника -- теперь ждать оставалось уже очень недолго -- и не падала духомъ.
   Дѣло должно было разбираться въ Вестминстерѣ. Я думаю, оно разбиралось тамъ уже разъ сто, но я не могла отдѣлаться отъ мысли, что на этотъ разъ оно наконецъ приведетъ къ какому нибудь результату. Мы вышли изъ дома сейчасъ же послѣ завтрака, чтобы прійти заблаговременно, и вдвоемъ -- какъ это было странно и какъ радостно! направились по оживленнымъ улицамъ къ Вестминстеру.
   Мы шли, разговаривая о Ричардѣ и объ Адѣ и мечтая, какъ мы устроимъ ихъ новую жизнь. Вдругъ я услыхала знакомый голосъ: "Эсфирь, Эсфирь, голубушка моя!" Это была Кадди Джеллиби; она кричала мнѣ, высунувшись изъ окна одноконной наемной каретки (у нея было теперь столько уроковъ, что она нанимала экипажъ для разъѣздовъ) съ такимъ лицомъ, точно хотѣла расцѣловать меня на разстояніи сотни ярдовъ. Передъ тѣмъ я послала ей записку, въ которой сообщила о своей помолвкѣ и разсказала о томъ, что для меня сдѣлалъ опекунъ, но не могла выбрать минутки свободной, чтобъ ее навѣстить. Конечно, мы сейчасъ же повернули и подошли къ ней. Добрая дѣвочка была въ такомъ дикомъ восторгѣ, такъ захлебывалась отъ радости, вспоминая тотъ вечеръ, когда она принесла мнѣ цвѣты, такъ неистово мяла меня въ своихъ объятіяхъ вмѣстѣ съ головой и со шляпкой, называя всѣми ласкательными именами, какія только могла придумать, и разсказывая Аллану, что я для нея сдѣлала, что мнѣ не оставалось ничего больше, какъ войти въ карету и дать ей наговориться и нацѣловаться всласть. Алланъ стоялъ у окна кареты, счастливый и довольный, кажется, не меньше самой Кадди; о себѣ ужъ и не говорю. Не знаю, какъ я вырвалась отъ Кадди, помню только, что я смѣялась, какъ сумасшедшая, была очень красная и растрепанная и смотрѣла вслѣдъ ея экипажу, а она смотрѣла на насъ, высунувшись изъ окна, пока могла насъ видѣть.
   Эта встрѣча задержала насъ, и когда мы пришли въ Вестминстеръ, засѣданіе уже началось. Но это было еще не самое худшее: зала засѣданія была биткомъ набита народомъ и мы не могли ни видѣть, ни слышать, что тамъ происходило. А происходило, должно быть, что-то смѣшное и интересное, потому что безпрестанно раздавался смѣхъ, призывы къ порядку и всѣ проталкивались впередъ. Происходило что-то такое, что очень забавляло господъ юристовъ; въ заднихъ рядахъ толпы стояло нѣсколько человѣкъ молодыхъ адвокатовъ (я узнала ихъ по парикамъ) и всякій разъ, какъ одинъ изъ нихъ сообщалъ что нибудь товарищамъ по поводу дѣла, они закладывали руки въ карманы и покатывались со смѣху, топоча ногами отъ восторга.
   Мы спросили своего сосѣда, не знаетъ-ли онъ, какое дѣло разбирается. Онъ сказалъ: Джерндайса съ Джерндайсомъ. На нашъ вопросъ, пришли-ли къ какому нибудь результату, онъ отвѣчалъ, что навѣрное не знаетъ, что въ этомъ дѣлѣ никто никогда ничего не зналъ и не знаетъ, но кажется, дѣло кончилось. Кончилось на сегодня? спросили мы. Нѣтъ, совсѣмъ.
   Совсѣмъ?
   Услышавъ этотъ невѣроятный отвѣтъ, мы переглянулись, не вѣря своимъ ушамъ. Неужели завѣщаніе положило таки конецъ этой нескончаемой тяжбѣ и Ричардъ съ Адой будутъ богаты? Просто не вѣрилось -- такъ это было хорошо.
   Мы недолго оставались въ неизвѣстности; скоро толпа зашевелилась и двинулась къ выходу, унося съ собой испорченный воздухъ, наполнившій залу. Всѣ по прежнему чему-то смѣялись и гораздо больше походили на публику, выходящую изъ цирка или балагана, чѣмъ на людей, только что посѣтившихъ храмъ правосудія. Мы стояли въ сторонѣ, высматривая, не увидимъ-ли знакомое лицо. Въ это время стали выносить бумаги -- груды бумагъ въ мѣшкахъ и просто въ связкахъ, которыя по своимъ размѣрамъ не умѣщались въ мѣшки, цѣлые вороха бумагъ всѣхъ видовъ и форматовъ, такіе вороха, что клерки, которые ихъ несли, шатались подъ ихъ тяжестью, сваливали ихъ какъ попало въ уголъ и возвращались за новымъ грузомъ. Даже эти клерки смѣялись. Взглянувъ мелькомъ на бумагу и увидѣвъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ заголовокъ: "Джерндайсъ съ Джерндайсомъ", мы спросили стоявшаго подлѣ нихъ джентльмена, съ виду судейскаго, правда-ли, что дѣло кончилось.
   -- Да, слава Богу, кончилось наконецъ, отвѣчалъ онъ и расхохотался.
   Тутъ мы увидѣли мистера Кенджа. Онъ выходилъ изъ залы засѣданія, сіяя достоинствомъ и благосклонностью и прислушиваясь къ тому, что ему говорилъ мистеръ Вольсъ, который держался очень почтительно и самъ несъ свой мѣшокъ. Мистеръ Вольсъ замѣтилъ насъ первый.
   -- Здѣсь миссъ Соммерсонъ и мистеръ Вудкортъ, сэръ, сказалъ онъ Кенджу.
   -- Гдѣ? Ахъ да, въ самомъ дѣлѣ! и мистеръ Кенджъ приподнялъ шляпу и поклонился мнѣ съ утонченною вѣжливостью.-- Какъ ваше здоровье? Очень радъ васъ видѣть. Мистера Джерндайса нѣтъ съ вами?
   Я напомнила ему, что мистеръ Джерндайсъ никогда здѣсь не бываетъ.
   -- Да, правда, сказалъ мистеръ Кенджъ;-- впрочемъ на этотъ разъ хорошо, что его нѣтъ, ибо его упорное предубѣжденіе -- надѣюсь, мой отсутствующій другъ не обидится, если я позволю себѣ назвать этимъ именемъ его странный взглядъ на эти вещи -- ибо его упорное предубѣжденіе могло-бы получить сегодня нѣкоторую поддержку -- безъ всякихъ основаній, разумѣется, но могло-бы получить поддержку.
   -- Позвольте узнать, чѣмъ у васъ кончилось сегодня? спросилъ Алланъ.
   -- Виноватъ... Какъ вы сказали? переспросилъ мистеръ Кенджъ съ удручающею вѣжливостью.
   -- Чѣмъ кончилось сегодня?
   -- Чѣмъ кончилось? повторилъ мистеръ Кенджъ.-- Г-мъ, да. Результатъ незавидный. Незавидный. Мы должны были сложить оружіе передъ -- если можно такъ выразиться -- передъ неодолимой преградой.
   -- Не можете-ли вы сказать намъ по крайней мѣрѣ, была-ли признана подлинность завѣщанія? спросилъ Алланъ.
   -- Сказалъ-бы съ величайшимъ удовольствіемъ, еслибъ могъ, отвѣчалъ мистеръ Кенджъ,-- но мы его не разсматривали, мы его не разсматривали.
   -- Мы его не разсматривали, повторилъ, какъ эхо, мистеръ Вольсъ своимъ глухимъ желудочнымъ голосомъ.
   -- Вы должны вспомнить, мистеръ Вудкортъ, замѣтилъ мистеръ Кенджъ убѣдительно успокоительнымъ тономъ, пуская въ ходъ свою серебряную лопаточку,-- что это обширное дѣло, запутанное дѣло, сложное дѣло. Недаромъ Джерндайса съ Джерндайсомъ прозвали памятникомъ судебной практики.
   -- Памятникомъ, давно увѣнчаннымъ статуей терпѣнія, замѣтилъ Алланъ.
   -- Хорошо сказано, сэръ, произнесъ мистеръ Кенджъ съ легкимъ снисходительнымъ смѣхомъ.-- Хорошо сказано. Но вы должны вспомнить, мистеръ Вудкортъ (тутъ онъ сталъ серьезенъ почти до суровости), что безчисленныя трудности этого огромнаго дѣла, мастерская тонкость изслѣдованія, которой оно требовало, и формы судопроизводства взяли массу труда, терпѣнія, искусства, краснорѣчія, знаній, ума -- высокаго ума, мистеръ Вудкортъ. Втеченіе многихъ лѣтъ весь цвѣтъ адвокатуры, осмѣлюсь сказать, и зрѣлые осенніе плоды -- были къ услугамъ Джерндайса съ Джерндайсомъ. А разъ публика пользуется преимуществомъ обращаться за помощью къ этой великой силѣ -- украшенію страны, она должна платить за это преимущество деньгами или иными цѣнностями.
   -- Мистеръ Кенджъ, сказалъ Алланъ, видимо догадавшійся въ чемъ дѣло,-- извините меня, мы спѣшимъ... Долженъ-ли я понять васъ въ томъ смыслѣ, что все имущество поглощено судебными издержками?
   -- Гм... кажется, что такъ, отвѣчалъ мистеръ Кенджъ.-- Мистеръ Вольсъ, что вы скажете?
   -- Кажется, такъ, сказалъ мистеръ Вольсъ.
   -- Значитъ тяжба умретъ, такъ сказать, своею смертью?
   -- Вѣроятно, отвѣчалъ мистеръ Кенджъ.-- Мистеръ Вольсъ?...
   -- Вѣроятно, повторялъ мистеръ Вольсъ.
   -- Дорогая моя, это убьетъ Ричарда, шепнулъ мнѣ Алланъ.
   На его лицѣ была написана такая тревога, онъ такъ хорошо зналъ Ричарда, да и сама я такъ насмотрѣлась въ послѣднее время, какъ этотъ процессъ постепенно его убивалъ, что слова моей милочки: "Боюсь, что онъ не увидитъ своего ребенка", показались мнѣ вѣщими и прозвучало въ моихъ ушахъ, какъ погребальный звонъ.
   -- Если вы желаете видѣть мистера Карстона, сэръ, вы найдете его въ залѣ суда, сказалъ мистеръ Вольсъ.-- Я оставилъ его тамъ; онъ очень взволновалъ и хотѣлъ немного оправиться прежде ч ѣмъ идти домой. Мое почтенье, сэръ. Мое почтенье, миссъ Соммерсонъ.
   Онъ посмотрѣлъ на меня своимъ непріятнымъ, змѣинымъ взглядомъ и глотнулъ воздуха, словно проглотилъ послѣдній кусокъ своего кліента; потомъ, наскоро завязавъ шнурки своего мѣшка, пустился догонять мистера Кейджа, какъ будто боялся потерять хоть секунду драгоцѣннаго собесѣдованія съ этимъ джентльменомъ, и вслѣдъ затѣмъ его черная, наглухо застегнутая тощая фигура исчезла за дверью въ концѣ коридора.
   -- Дорогая моя, предоставь мнѣ Ричарда, вѣдь ты давно уже сдала его на мои руки, сказалъ мнѣ Алланъ.-- Поѣзжай домой, разскажи обо всемъ мистеру Джерндайсу и потомъ приходи къ Адѣ.
   Я просила его не провожать меня до кареты и какъ можно скорѣе идти къ Ричарду. Вернувшись домой, я разсказала опекуну, чѣмъ кончилось дѣло. Онъ нисколько не огорчился -- за себя. Онъ сказалъ:
   -- Чѣмъ бы ни кончилась эта проклятая тяжба, слава Богу, что кончилась. Это большое счастье. Но Ричардъ и Ада... Бѣдныя дѣти!
   Мы проговорили о нихъ все утро, обсуждая, что можно было для нихъ сдѣлать. Послѣ обѣда опекунъ пошелъ со мной въ Симондсъ-Иннъ и довелъ меня до ихъ квартиры. Я стала подниматься по лѣстницѣ. Услышавъ мои шаги, моя милочка выбѣжала ко мнѣ навстрѣчу въ маленькій коридоръ и съ плачемъ бросилась ко мнѣ на шею, но сейчасъ-же овладѣла собой и сказала, что Ричардъ нѣсколько разъ спрашивалъ обо мнѣ. Она разсказала мнѣ, что Алланъ нашелъ его одного въ углу залы; онъ былъ какъ въ столбнякѣ. Когда Алланъ его окликнулъ, онъ заговорилъ рѣзко, гнѣвно, обращаясь къ воображаемымъ судьямъ. Вдругъ изо рта у него хлынула кровь и туіъ Алланъ увелъ его и привезъ домой.
   Когда я вошла, онъ лежалъ на диванѣ съ закрытыми глазами. На столѣ стояли лекарства, шторы были спущены, комната провѣтрена и прибрана. Алланъ стоялъ подлѣ больного, наблюдая за нимъ съ серьезнымъ лицомъ. Лицо Ричарда показалось мнѣ совсѣмъ безкровнымъ, и только тутъ, когда я увидѣла его спокойно лежащимъ съ закрытыми глазами, я въ первый разъ замѣтила, какъ онъ исхудалъ. Но несмотря на это онъ былъ такой красивый, какимъ я давно его не видала.
   Я молча сѣла подлѣ него. Онъ скоро открылъ глаза и сказалъ слабымъ голосомъ, но съ прежней своей улыбкой:
   -- Поцѣлуйте меня, тетушка Дюрденъ.
   Я очень удивилась и обрадовалась, что, несмотря на свою слабость, онъ такой веселый. Онъ сказалъ, что не находитъ словъ выразить, какъ онъ радъ нашей помолвкѣ; говорилъ, что мой мужъ былъ ангеломъ-хранителемъ для него и для Ады, благодарилъ насъ обоихъ, сказалъ, что желаетъ намъ всякаго счастья и всѣхъ радостей, какія только бываютъ въ человѣческой жизни. Когда я увидѣла, какъ онъ взялъ руку моего мужа и прижалъ ее къ груди, я думала, что у у меня сердце разорвется отъ жалости.
   Мы старались какъ можно больше говорить о будущемъ и онъ нѣсколько разъ повторилъ, что непремѣнно пріѣдетъ на нашу свадьбу, если будетъ въ состояніи держаться на ногахъ.
   -- Даже больной пріѣду; Ада какъ нибудь меня довезетъ.
   -- Да, да, мой голубчикъ, будь покоенъ, непремѣнно поѣдемъ.
   Но когда моя милочка, такая прелестная и ясная въ своей самоотверженной любви, говорила ему эти полныя надежды слова, когда она такъ вѣрила въ близкую помощь, которую принесетъ ей съ собою крошечное существо -- тогда я уже знала... знала!...
   Ему было вредно много говорить и мы замолчали. Я взяла работу -- дѣтскую рубашечку -- и притворилась, что прилежно шью: онъ вѣдь всегда подтрунивалъ надъ моимъ трудолюбіемъ. Ада наклонилась къ нему и положила его голову къ себѣ на плечо. Онъ безпрестанно засыпалъ и всякій разъ, какъ просыпался, если не видѣлъ Аллана, спрашивалъ: "Гдѣже Вудкортъ?"
   Наступилъ вечеръ. Я подняла глаза отъ работы и видѣла, что въ дверяхъ стоитъ опекунъ.
   -- Кто тамъ, тетушка Дюрденъ? спросилъ Ричардъ.
   Дверь была у него въ головахъ, но онъ догадался по моему лицу, что кто-то вошелъ.
   Я взглянула на Аллана, онъ кивнулъ головой, и я нагнулась къ Ричарду и сказала ему. Тогда опекунъ тихонько подошелъ къ постели и взялъ руку Ричарда.
   -- О сэръ, вы добрый человѣкъ, вы добрый человѣкъ! сказалъ Ричардъ и въ первый разъ заплакалъ.
   Опекунъ сѣлъ на мое мѣсто, не выпуская его руки.
   -- Дорогой мой Рикъ, сказалъ онъ,-- тучи разсѣялись, насталъ ясный день. Мы прозрѣли. Мы вѣдь всѣ были немножко не въ своемъ умѣ, Рикъ. Ну, слава Богу, все прошло... Какъ ты себя чувствуешь, мой мальчикъ?
   -- Страшная слабость, сэръ, но я скоро поправлюсь. Надо начать новую жизнь.
   -- Вотъ это я люблю! Что вѣрно, то вѣрно, весело сказалъ опекунъ.
   -- Только теперь я начну ужъ не по старому, проговорилъ Ричардъ съ грустной улыбкой.-- Я получилъ хорошій урокъ, сэръ. Тяжелый урокъ, но вы можете, по крайней мѣрѣ, быть покойны, что я его твердо запомнилъ.
   -- Да, да, дружокъ, я знаю, сказалъ опекунъ, стараясь его успокоить.
   -- Знаете, сэръ, продолжалъ Ричардъ,-- мнѣ кажется, ничего бы на свѣтѣ мнѣ не хотѣлось такъ, какъ видѣть ихъ домъ -- тетушки Дюрденъ и Вудкорта. Еслибъ меня можно было перевезти туда, когда я немножко окрѣпну, я увѣренъ, что тамъ я бы поправился скорѣе всего.
   -- Мы со старушкой тоже думаемъ, Рикъ, сказалъ опекунъ.-- Не дальше какъ сегодня мы съ ней объ этомъ толковали. Вѣроятно, супругъ ея ничего не будетъ имѣть противъ. Какъ ты думаешь?
   Ричардъ улыбнулся и поднялъ руку, отыскивая Аллана, который стоялъ сзади у ея изголовья.
   -- Я не говорю объ Адѣ, сказалъ Ричардъ,-- но я много думалъ и думаю о ней. Вотъ она, моя радость! Ходитъ за больнымъ, когда сама нуждается въ уходѣ... Милая моя, бѣдняжечка!
   Онъ притянулъ ее къ себѣ и обнялъ. Мы молчали. Онъ тихонько выпустилъ ее, Она посмотрѣла на насъ, подняла глаза къ небу и губы ея слабо пошевелились.
   -- Когда я переѣду къ нимъ въ ихъ Холодный домъ, сказалъ Ричардъ,-- я много разскажу вамъ, сэръ. А вы покажете мнѣ домъ. Да? Вѣдь вы тоже пріѣдете?
   -- Непремѣнно, мой милый.
   -- Спасибо. Какой вы добрый... все тотъ же, сказалъ Ричардъ.-- Впрочемъ вы всегда тотъ же. Они разсказали мнѣ, какъ вы устроили все до послѣднихъ мелочей, ничего не забыли, и все, какъ любитъ Эсфирь. Мнѣ будетъ казаться, что я опять въ старомъ Холодномъ домѣ.
   -- Надѣюсь, Рикъ, что ты и туда пріѣдешь. Я вѣдь теперь опять бобылемъ сталъ, и если вы съ Адой пріѣдете ко мнѣ, вы сдѣлаете доброе дѣло. Доброе дѣло, моя дорогая, повторилъ онъ Адѣ.
   Онъ нѣжно погладилъ ея золотистые волосы и прижалъ къ губамъ одинъ локонъ. Мнѣ кажется, въ эту минуту онъ далъ себѣ клятву быть ей отцомъ, если она останется одна.
   -- Это былъ тяжелый бредъ больного. Правда? сказалъ Ричардъ, горячо сжимая руку опекуна обѣими руками.
   -- Да, Рикъ, тяжелый бредъ, ничего больше.
   -- Ну васъ хватитъ доброты забыть обо всемъ? Вы простите и пожалѣете бѣднаго больного, когда онъ проснется? Будете снисходительны къ нему? ободрите его своей поддержкой?
   -- Конечно, Рикъ. Развѣ и самъ я не такой-же больной?
   -- Я начну новую жизнь! проговорилъ Ричардъ съ сіяющими глазами.
   Мой мужъ придвинулся къ Адѣ и торжественно приподнялъ руку, дѣлая знакъ опекуну, чтобъ онъ молчалъ.
   -- Когда-же я увижу деревню, милый домъ, гдѣ все напоминаетъ о прошломъ, гдѣ я наберусь силъ разсказать, чѣмъ была для меня Ада, припомнить всѣ мои вины, покаяться въ своей слѣпотѣ, гдѣ я научусь быть наставникомъ и опорой моему будущему ребенку? Когда я его увижу?
   -- Какъ только немного окрѣпнешь, дорогой мой, отвѣчалъ опекунъ.
   -- Ада, жизнь моя!
   Онъ сталъ приподыматься. Алланъ приподнялъ его такъ, чтобъ онъ могъ положить голову ей на грудь; онъ только этого и хотѣлъ.
   -- Я сдѣлалъ тебѣ много зла, моя любимая. Я омрачилъ твой свѣтлый путь. Со мной ты узнала бѣдность и заботы. Я растратилъ твои послѣднія средства. Простишь-ли ты меня, моя Ада, прежде чѣмъ я начну новую жизнь?
   Ясная улыбка озарила его лицо, когда она его поцѣловала. Онъ, какъ ребенокъ, прижался щекой къ ея груди, обнялъ ее за шею и съ послѣднимъ прощальнымъ вздохомъ началъ новую жизнь. Не эту грѣшную жизнь -- нѣтъ, другую... ту жизнь, гдѣ искупаются всѣ грѣхи, гдѣ нѣтъ ни печали, ни воздыханія.
   Поздно вечеромъ, когда все успокоилось, бѣдная помѣшанная миссъ Флайтъ пришла ко мнѣ и съ плачемъ разсказала, что она выпустила на волю своихъ птицъ.
   

ГЛАВА XXXV.
Времена перемѣнились.

   Въ Чизни Вудѣ тишина и безмолвіе, и безмолвіе окутываетъ своимъ покровомъ послѣднія событія фамильной исторіи. Ходитъ слухъ, будто сэръ Лейстеръ заплатилъ кое кому за молчаніе, но это вялый, хилый, робкій слухъ, который почти не подаетъ признаковъ жизни и, вспыхнувъ слабой искоркой, сейчасъ же опять замираетъ. Достовѣрно извѣстно только то, что красавица лэди Дэдлокъ покоится въ фамильномъ склепѣ въ одной изъ отдаленныхъ частей парка, гдѣ деревья сплетаются надъ темнымъ сводомъ, гдѣ крикъ совы оглашаетъ по ночамъ сосѣдніе лѣса; но откуда привезли се домой, чтобъ положить въ этомъ уединенномъ мѣстѣ среди таинственныхъ отголосковъ, и какъ она умерла -- это остается для всѣхъ тайной. Двѣ-три изъ ея прежнихъ пріятельницъ, преимущественно изъ числа фей съ персикообразными щеками и скелетообразными шеями, пробовали напоминать о ней обществу; граціозно играя своими огромными вѣерами, съ улыбкой мертвеца на карминовыхъ губахъ, точно вѣдьмы, заигрывающія со смертью за недостаткомъ другихъ поклонниковъ, онѣ высказывали свое удивленіе по поводу того, какъ могли похоронить эту женщину въ фамильномъ склепѣ и неужели кости умершихъ Дэдлоковъ не перевернутся въ гробахъ отъ такой профанаціи Но умершіе Дэдлоки отнеслись къ этому факту очень спокойно и, насколько извѣстно, не думали протестовать.
   Порой въ этомъ уединенномъ мѣстѣ, вдоль узенькой аллеи, которая къ нему ведетъ со стороны заросшаго папоротниками оврага, слышится приближающійся стукъ лошадиныхъ подковъ. Вслѣдъ затѣмъ показывается верхомъ на старой лошади сэръ Лейстеръ -- дряхлый, сгорбленный, почти слѣпой, но все еще величавый, и рядомъ съ нимъ, тоже верхомъ, высокій человѣкъ съ военной осанкой, который внимательно слѣдитъ за поводьями. Они подъѣзжаютъ къ дверямъ склепа, лошадь сэра Лейстера останавливается сама, сэръ Лейстеръ обнажаетъ голову, остается неподвижнымъ нѣсколько минутъ, и затѣмъ они поворачиваютъ назадъ.
   Война съ дерзкимъ Бойторномъ все еще продолжается, хотя и безъ прежняго пыла, то затихая, то опять разгораясь, какъ потухающій костеръ. Говорятъ, что когда послѣ смерти жены сэръ Лейстеръ переѣхалъ въ Линкольнширъ, мистеръ Бойторнъ выказалъ полную готовность отказаться отъ своихъ правъ на спорную землю, но сэръ Лейстеръ понялъ это какъ снисхожденіе къ его болѣзни и несчастію, и такъ разгнѣвался и огорчился, что мистеръ Бойторнъ былъ вынужденъ вторгнуться во владѣнія сосѣда, чтобы сколько нибудь его успокоить. Такимъ образомъ громоносныя объявленія мистера Бойторна по прежнему красуются на спорной межѣ и самъ мистеръ Бойторнъ, съ канарейкой на головѣ, по прежнему громитъ сэра Лейстера въ святилищѣ своего домашняго очага; воюетъ онъ съ нимъ и въ старой маленькой церкви, заявляя свой протестъ тѣмъ, что кротко игнорируетъ его присутствіе. Но говорятъ (шепотомъ), что чѣмъ сильнѣе свирѣпствуетъ мистеръ Бойторнъ противъ своего стараго врага, тѣмъ больше онъ ему дѣлаетъ уступокъ, и что сэръ Лейстеръ въ своей величественной неприступности и не подозрѣваетъ, съ какою заботливостью къ, нему относятся. Не подозрѣваетъ онъ и того, какая тѣсная связь общихъ страданій существуетъ между нимъ и его врагомъ, какъ близко соединила ихъ судьба двухъ сестеръ и, конечно, его врагъ, который знаетъ это теперь, никогда ему не скажетъ. И война продолжается къ удовольствію обѣихъ сторонъ.
   Въ одномъ изъ коттеджей парка, въ томъ, что виденъ изъ замка и гдѣ когда-то -- когда весеннія воды заливали Линкольнширъ -- игралъ ребенокъ сторожа, на котораго любила смотрѣть миледи, живетъ теперь высокій человѣкъ съ военной осанкой, бывшій солдатъ. По стѣнамъ коттеджа висятъ великолѣпно вычищенныя ружья -- память прошлаго; чистка этихъ ружей -- любимое занятіе хромого человѣчка, который состоитъ при Чизни-Вудской конюшнѣ. Человѣчекъ этотъ большой хлопотунъ; онъ вѣчно сидитъ у дверей конюшни и вѣчно что нибудь чиститъ или полируетъ: то стремя, то мундштукъ, то бляху отъ упряжи, словомъ все, что имѣетъ какое нибудь отношеніе къ конюшнѣ и что можно, полировать. Это лохматый, безобразный, искалѣченный человѣчекъ, что-то вродѣ старой дворняжки; видно, что жизнь порядкомъ его потрепала. Зовутъ его Филь.
   Пріятно смотрѣть на величавую фигуру старой домоправительницы (она очень подалась за это время и стала плохо слышать), когда она идетъ въ церковь, опираясь на руку сына; пріятно видѣть, какъ оба они относятся къ сэру Лейстеру и онъ къ нимъ. Впрочемъ, мало кто это видитъ при томъ безлюдьи, которое царитъ теперь въ замкѣ. Правда, лѣтомъ у матери и сына бываютъ гости; въ ясные лѣтніе дни между деревьями парка показываются иногда сѣрая мантилья и зонтикъ, совершенно неизвѣстные дотолѣ въ этихъ палестиеахъ. Въ ясные лѣтніе дни можно видѣть, какъ двѣ юныя дѣвицы рѣзвятся точно молодыя лошадки въ самыхъ завѣтныхъ уголкахъ парка, а у дверей коттеджа въ благорастворкнномъ вечернемъ воздухѣ дружно вьются двѣ струйки табачнаго дыма. Въ эти дни изъ оконъ коттеджа несутся звуки флейты, наигрывающей вѣчно-юныхъ "Британскихъ гренадеровъ", а когда наступитъ вечеръ, можно видѣть, какъ передъ коттеджемъ маршируютъ въ ногу двѣ высокія фигуры, и слышать, какъ одна изъ нихъ говоритъ деревяннымъ голосомъ: "Но при старухѣ я объ этомъ ни гугу: надо поддерживать дисциплину".
   Большая часть комнатъ замка стоятъ запертыя и не показываются посѣтителямъ, но сэръ Лейстеръ, величественный не смотря на свое горе и немощи, по прежнему возсѣдаетъ въ длинной гостинной, на старомъ мѣстѣ передъ портретомъ миледи. Свѣтъ одинокой лампы, загороженный со всѣхъ сторонъ широкими экранами, освѣщаетъ по вечерамъ только одинъ этотъ уголъ и, кажетзя, съ каждой минутой убываетъ, чахнетъ и вотъ-вотъ погаснетъ. И въ самомъ дѣлѣ еще немного -- и свѣтъ навсегда погаснетъ для сэра Лейстера; еще немного и, заплесневѣлая дверь фамильнаго склепа, эта угрюмая дверь, которая такъ туго отворяется и такъ крѣпко запирается,-- отворится и поглотитъ его навѣки.
   Волюмнія, на которую время дѣйствуетъ развѣ только въ томъ смыслѣ, что румяна на ея лицѣ становятся все краснѣе, а бѣлила желтѣе, читаетъ сэру Лейстеру въ долгіе зимніе вечера, прибѣгая ко всевозможнымъ хитростямъ, чтобы скрыть зѣвоту; особенно помогаетъ ей въ этихъ случаяхъ ея жемчужное ожерелье, которое она зажимаетъ въ своихъ розовыхъ губкахъ и тогда зѣваетъ со спокойной совѣстью. Безконечныя пережевыванія вопроса о Вуффи и Будлѣ, силящіяся доказать, какъ мерзокъ Будль и безпороченъ Буффи и какъ страна стремится къ погибели оттого, что обожаетъ Будли и ненавидитъ Буффи, или возносится на верхъ благополучія, оттого что обожаетъ Буффи и ненавидитъ Будля, ибо тутъ не можетъ быть середины,-- составляютъ главный предметъ этихъ чтеній. Сэръ Лейстеръ не взыскателенъ насчетъ выбора чтенія и, повидимому, не особенно внимательно слѣдитъ за предметомъ, хотя всякій разъ, какъ Волюмнія умолкаетъ, онъ просыпается, громко повторяетъ послѣднее слово и съ явнымъ неудовольствіемъ освѣдомляется, не устала-ли она. Впрочемъ Волюмнія, порхая по своему обыкновенію, какъ птичка, и роясь для развлеченія въ бумагахъ, напала на одинъ весьма интересный и близко ея касающійся документъ, который успокоилъ ее на случай, еслибы съ ея родственникомъ "что нибудь случилось"; этотъ документъ вполнѣ вознаграждаетъ ее за утомительное чтеніе и держитъ на почтительномъ разстояніи даже ея страшнаго дракона -- скуку.
   Кузены совсѣмъ разлюбили Чизни-Вудъ; они не выносятъ наполняющаго его унынія и заглядываютъ сюда только во время охотничьяго сезона. Тогда въ рощахъ раздаются ружейные выстрѣлы, и разлѣнившіеся егеря и загонщики ждутъ изнывающихъ отъ скуки кузеновъ въ условленныхъ пунктахъ. Разслабленный кузенъ, который, пріѣзжая въ Чизни-Вудъ, окончательно ослабѣваетъ, цѣлые дни валяется на диванѣ -- конечно, когда не охотится -- и также стонетъ изъ-подъ подушекъ, жалуясь на "эту п'оклятую т'ущобу, гдѣ чувствуешь себя заживо похо'оненнымъ".
   Единственные свѣтлые дни, какими судьба балуетъ Волюмнію въ эти трудныя времена, это тѣ рѣдкіе дни, когда она можетъ облагодѣтельствовать графство или страну, почтивъ своимъ присутствіемъ общественный балъ. Въ эти дни прекрасная дѣва появляется изъ своей комнаты настоящей сильфидой и летитъ подъ конвоемъ кузена за четырнадцать миль по тряской дорогѣ въ допотопную клубную залу, которая триста шестьдесятъ четыре дня въ обыкновенномъ году и триста шестьдесятъ пять въ високосномъ служитъ складочнымъ мѣстомъ для опрокинутыхъ вверхъ ножками старыхъ столовъ и стульевъ. Въ эти дни она плѣняетъ сердца своей любезностью, дѣтской рѣзвостью и легкостью своихъ ножекъ, какъ въ тѣ блаженныя времена, когда безобразный старый генералъ въ Батѣ еще не пріобрѣлъ ни одного зуба изъ тѣхъ, которыхъ у него теперь полонъ ротъ, по двѣ гинеи за штуку. Въ эти дни она порхаетъ аристократической нимфой между пестрыми парами танцующихъ. Въ эти дни ее осаждаютъ кавалеры съ чаемъ, съ лимонадомъ, съ пирожнымъ и съ любезностями. Въ эти дни она добра и жестока, мила и капризна, величественна и неприступна, неистощимо-разнообразна. Въ эти дни она до смѣшного похожа на маленькіе стеклянные канделябры прошлаго столѣтія, украшающіе клубную залу: со своими тоненькими поясками, отбитыми украшеніями, обсыпавшимися призматическими подвѣсками съ ихъ радужнымъ подмигиваньемъ, эти канделябры -- вылитая Волюмнія въ миніатюрѣ.
   Въ осттльное время жизнь Волюмніи въ Линкольнширѣ -- сплошная пустыня, гдѣ печальный домъ печально смотритъ, какъ обступившія его со всѣхъ сторонъ деревья стонутъ, ломаютъ руки, качаютъ головами и обливаютъ слезами его окна въ безвыходномъ отчаяніи; пышный лабиринтъ, который, кажется, никогда не принадлежалъ старинной фамиліи человѣческихъ существъ, сколько бы ни увѣряли въ противномъ оставшіеся послѣ нихъ портреты, а всегда былъ собственностью старой семьи отголосковъ, выходящихъ при малѣйшемъ звукѣ изъ своихъ могилъ и звонко раскатывающихся по всему зданію; лабиринтъ пустынныхъ лѣстницъ и коридоровъ, гдѣ царитъ такая мертвая тишина, что стоить вамъ ночью уронить въ своей комнатѣ гребешокъ, и по всему дому побѣгутъ таинственные звуки -- не то глухіе удары, не то крадущіеся шаги; страшное мѣсто, которое не всякій рѣшится обойти одинъ, гдѣ служанка дико взвизгиваетъ, если изъ камина выпадетъ уголекъ, гдѣ та-же служанка то и дѣло принимается плакать безъ всякой причины, становится жертвой непобѣдимаго малодушія и наконецъ проситъ разсчета и уходитъ.
   Такъ идетъ жизнь въ Чизни-Вудѣ. Все здѣсь теперь -- мракъ и запустѣніе; ни лѣтнее солнце, ни зимній холодъ не вносятъ перемѣны въ эти угрюмые, неподвижные чертоги. Но развѣвается днемъ пестрый флагъ, не сверкаютъ ночью длинные ряды освѣщенныхъ оконъ, никто не пріѣзжаетъ и не уѣзжаетъ, нѣтъ ни хозяевъ, ни гостей, которыя оживляли-бы эти застывшія комнаты. Ни жизни, ни движенія. Заносчивость и гордость древняго жилища Дэдлоковъ никому больше не колютъ глазъ: онѣ покинули его и отдали во власть мертвому покою.
   

ГЛАВА XXXVI.
Конецъ разсказа Эсфири.

   Вотъ уже семь счастливыхъ лѣтъ, какъ я стала хозяйкой Холоднаго дома. Еще нѣсколько словъ -- и я навсегда прощусь съ моимъ неизвѣстнымъ другомъ, для котораго пишу свой разсказъ. У меня останутся о немъ хорошія воспоминанія; какъ-то будетъ онъ вспоминать обо мнѣ?
   Мою милочку сдали на мои руки, и втеченіе нѣсколькихъ недѣль я не отходила отъ нея ни на минуту. Дитя, на которое возлагалось столько надеждъ, явилось на свѣтъ прежде, чѣмъ успѣли обложить дерномъ могилу отца. Это былъ мальчикъ, и мы -- я, мой мужъ и опекунъ -- дали ему имя его отца.
   Помощь, которой такъ горячо ждала моя милочка, пришла; пришла не для отца, а для бѣдной молодой матери -- такъ судила Божественная мудрость. Но кому-бы ни было послано это дитя, его могущество было поразительно. Когда я увидѣла, какъ сильны эти маленькія слабыя ручки, какъ цѣлительно дѣйствуетъ ихъ прикосновеніе на мою милочку, какъ надежда постепенно оживаетъ въ ея измученномъ сердцѣ, я сознала съ новой силой неисчерпаемую благость Небеснаго Творца.
   И мать, и сынъ были здоровы. Съ какою радостью я увидѣла, что моя милочка стала понемножку выходить въ мой садикъ и гулять тамъ съ ребенкомъ на рукахъ! Я была тогда уже замужемъ. Я была счастливѣйшею изъ смертныхъ.
   Около этого времени къ намъ пріѣхалъ опекунъ и спросилъ Аду, когда она вернется домой.
   -- И здѣсь, и тамъ ты у себя дома, моя дорогая, сказалъ онъ ей,-- по за старымъ домомъ право первенства. Какъ только ты и твой мальчикъ будете въ силахъ предпринять поѣздку, пріѣзжайте и вступайте во владѣніе вашимъ домомъ.
   Ада назвала его "своимъ дорогимъ кузеномъ Джономъ", но онъ сказалъ: "Нѣтъ, зови меня опекуномъ. Отнынѣ я опекунъ -- твой и мальчика. Я люблю это имя, оно напоминаетъ мнѣ хорошее время". И она назвала его опекуномъ и съ этого дня всегда такъ зоветъ. Дѣти тоже зовутъ его опекуномъ. Я говорю "дѣти"; у меня двѣ маленькія дочки.
   Трудно повѣрить, что Чарли (все такая-же пучеглазая к безграмотная) замужемъ за мельникомъ -- нашимъ сосѣдомъ, а между тѣмъ это фактъ, и даже въ эту минуту, когда я пишу за своимъ столомъ и ясное лѣтнее утро ласково заглядываетъ ко мнѣ въ окно, я вижу, какъ начинаетъ вертѣться колесо ихъ мельницы. Надѣюсь, что мельникъ не избалуетъ Чарли; онъ очень ее любитъ, а она гордится, что сдѣлала такую хорошую партію, потому-что онъ очень зажиточный и считался лучшимъ женихомъ въ округѣ. Кстати о Чарли; право, иногда мнѣ кажется, что всѣ эти семь лѣтъ время простояло неподвижно, какъ стояло мельничное колесо полчаса тому назадъ, потому-что маленькая Эмма, сестра Чарли, вылитая Чарли въ ея годы. Что касается Тома, брата Чарли, то, право, я ужъ боюсь и говорить, сколько онъ прошелъ изъ арифметики въ своей школѣ; чуть-ли что не началъ десятичныя дроби. Онъ живетъ у мельника въ ученикахъ; чудесный мальчикъ, страшно застѣнчивый, вѣчно влюбляется и ужасно стыдится своей слабости.
   Кадди Джеллиби провела у насъ послѣдніе каникулы, счастливая и веселая, какъ птичка: цѣлые дни танцовала съ дѣтьми и въ домѣ, и внѣ дома, съ такимъ наслажденіемъ, какъ будто никогда въ жизни не давала уроковъ танцевъ. Кадди теперь уже не нанимаетъ, а держитъ свой собственный маленькій экипажъ, и живетъ не въ Ньюменъ-Стритѣ, а на цѣлыхъ двѣ мили западнѣе. Она очень много трудится, потому-что ея мужъ, котораго она обожаетъ, охромѣлъ и не можетъ ей помогать, но она вполнѣ довольна своей судьбой и не знаетъ усталости. Мистеръ Джеллиби проводитъ всѣ свои вечера въ ея новомъ домѣ, какъ всегда, въ углу, прислонясь головой къ стѣнѣ. Я слыхала, что мистрисъ Джеллиби заявляла всѣмъ и каждому, какъ она была потрясена замужествомъ и унизительными занятіями дочери; но я надѣюсь, что она благополучно пережила свое горе. У нея вышли также большія непріятности со стороны Барріобула-Га: африканская миссія потерпѣла полную неудачу вслѣдствіе того, что Барріобульскій король проявилъ рѣшительное стремленіе продавать за ромъ всѣхъ миссіонеровъ, которые не умерли отъ тамошняго климата; по теперь она занялась вопросомъ о правѣ женщинъ засѣдать въ парламентѣ, и Кадли увѣряетъ, что эта миссія требуетъ еще больше переписки, чѣмъ прежняя. Чуть было не забыла сказать о бѣдной маленькой дочкѣ Кадди: она теперь не такой заморышъ, какъ была, но она глухонѣмая. Я думаю, на всемъ свѣтѣ не найти другой такой нѣжной матери, какъ Кадди; невозможно перечесть, какое множество занятій для глухонѣмыхъ изучила она въ свои рѣдкіе часы досуга, чтобы облегчить несчастье своего ребенка.
   Кажется, я никогда не кончу о дѣлахъ Кадди: сейчасъ вспомнила о Пеппи и о мистерѣ Тервейдропѣ-старшемъ. Пеппи служитъ въ таможнѣ и на очень хорошемъ счету. Мистеръ Тервейдропъ-старшій близокъ къ апоплексіи, по прежнему прогуливаетъ по городу свою осанку, попрежнему наслаждается жизнью и попрежнему идолъ всего дома. Онъ продолжаетъ покровительствовать Пеппи и какъ-то намекнулъ, что намѣренъ завѣщать ему свои любимые французскіе стѣнные часы, которые стоятъ въ его уборной и которые... принадлежатъ не ему.
   Изъ первыхъ-же денегъ, которыя намъ удалось скопить, мы пристроили къ нашему хорошенькому домику маленькую ворчальню спеціально для опекуна и открыли ее съ большой помпой въ первый же разъ, какъ онъ къ намъ пріѣхалъ. Я стараюсь говорить объ этомъ шутя, потому что подхожу къ концу своей исторіи и мое сердце полно безотчетной грусти, но когда я говорю о немъ, слезы бѣгутъ изъ моихъ глазъ.
   Когда я гляжу на него, въ моихъ ушахъ раздаются слова бѣднаго Ричарда: "Вы добрый человѣкъ, сэръ". Для Ады и для ея хорошенькаго мальчика онъ самый любящій изъ отцовъ, для меня онъ то, чѣмъ всегда былъ -- можно ли сказать что-нибудь большее? Онъ лучшій другъ моего мужа, любимецъ нашихъ дѣтей, предметъ всеобщей глубокой любви и уваженія. Я смотрю на него, какъ на высшее существо, но въ то же время чувствую себя съ нимъ такъ легко и свободно, что часто сама удивляюсь. Всѣ мои старыя прозвища остались за мной, и всякій разъ, какъ онъ у насъ бываетъ, я попрежнему сижу подлѣ него на своемъ старомъ мѣстѣ. Тетушка Дюрденъ, госпожа ворчунья, хозяюшка, старушка -- другихъ названій мнѣ нѣтъ, и я отвѣчаю: "Да, дорогой опекунъ" -- совершенно такъ, какъ прежде.
   Съ того дня, какъ онъ подвелъ меня къ крыльцу нашего дома и заставилъ прочесть надпись, я ни разу не слыхала о восточномъ вѣтрѣ. Какъ-то разъ я сказала ему: "Кажется, теперь вѣтеръ никогда не дуетъ съ востока", и онъ отвѣтилъ: "Никогда; съ того дня онъ навсегда покинулъ этотъ румбъ компаса".
   Мнѣ кажется, моя милочка стала красивѣе прежняго. Выраженіе скорби, такъ долго не сходившее съ ея невиннаго личика (теперь оно исчезло) придало ему какую-то особенную чистоту -- что-то божественное. Я часто смотрю на нее украдкой, когда она въ своемъ черномъ платьѣ (она до сихъ поръ ходитъ въ черномъ) учитъ читать моего Ричарда, и -- не знаю, какъ это выразить -- какая-то тихая радость разливается въ моей душѣ, когда я подумаю, что она вспоминаетъ свою Эсфирь въ своихъ молитвахъ.
   Я сказала: "моего Ричарда". Мальчикъ говоритъ, что у него двѣ мамы, одна -- Ада, другая -- я.
   Мы не богаты, но нивъ чомъ не нуждаемся и считаемъ себя богачами. Я со всѣхъ сторонъ слышу благословенія моему мужу. Я рѣдко выхожу, но куда-бы я ни пришла -- будь то домъ богача или бѣдняка -- я слышу похвалу ему или читаю ихъ въ благодарныхъ взглядахъ. Каждый вечеръ, ложась въ постель, я знаю, что въ этотъ день мой мужъ облегчилъ чьи-нибудь страданія или утѣшилъ кого-нибудь въ трудную минуту. Я знаю, что ни одинъ изъ тѣхъ, кого уже не могла спасти земная помощь, благословлялъ его на своемъ смертномъ одрѣ за его доброту и терпѣніе. Развѣ это не значитъ быть богатымъ?
   Даже меня любятъ и благословляютъ за то, что я его жена. Даже ко мнѣ относятся съ такой лаской и вниманіемъ, что подчасъ мнѣ становится стыдно. Всѣмъ этимъ я обязана ему. Онъ моя любовь, моя гордость! Меня любятъ ради него, какъ и я -- все, что-бы я ни дѣлала, дѣлаю ради него.
   Дня два тому назадъ, покончивъ съ приготовленіями къ пріѣзду моей милочки, опекуна и маленькаго Ричарда (мы ждемъ ихъ завтра), я сидѣла на крыльцѣ -- на моемъ миломъ, вѣчно-памятномъ крылечкѣ -- и ждала Аллана. Онъ скоро пришелъ.
   -- Что ты тутъ дѣлаешь, моя хозяюшка? спросилъ онъ.
   -- Такой чудесный лунный вечеръ, Алланъ, что я соблазнилась, вышла посидѣть и задумалась.
   -- О чемъ же ты думала, моя дорогая? спросилъ онъ опять.
   -- Какой ты любопытный! Стыдно даже признаваться о чемъ я думала, но пожалуй я тебѣ скажу. Я думала о себѣ, о своемъ лицѣ, какимъ оно было давно, когда мы съ тобой познакомились.
   -- Что же ты о немъ думала, моя трудолюбивая пчелка?
   -- Я думала, что невозможно, чтобы ты любилъ меня больше, даже еслибъ я осталась такою, какъ была.
   -- Такою, какъ была? повторилъ онъ со смѣхомъ.
   -- Ну, да!
   -- Дорогая моя тетушка Дюрденъ, сказалъ Алланъ, взявъ мою руку и продѣвая ее подъ свою.-- Смотришься ты когда-нибудь въ зеркало?
   -- Конечно, смотрюсь; ты самъ сколько разъ видѣлъ.
   -- Какъ-же ты не знаешь, что ты теперь въ двадцать разъ красивѣе, чѣмъ была?
   Я этого не знала, не знаю и теперь. Но я знаю, что мои дочки прехорошенькія, что моя милочка красавица, что у меня очень красивый мужъ, что у моего опекуна одно изъ самыхъ добрыхъ и милыхъ лицъ и что всѣ они прекрасно обходятся безъ моей красоты... даже если допустить, что...

Конецъ.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru