Lib.ru/Классика: Диккенс Чарльз. Проклятый дом

ПРОКЛЯТЫЙ ДОМЪ.
(изъ святочныхъ разсказовъ Диккенса).

Обыкновенныя смертные водворяются въ домѣ.

Когда я впервые познакомился съ домомъ, составляющимъ предметъ настоящаго разсказа, то при этомъ не произошло ничего такого, что, по общепринятому повѣрью, неизбѣжно происходитъ тамъ, гдѣ въ дѣло бываетъ замѣшана чертовщина. Я увидѣлъ этотъ домъ днемъ при солнечномъ освѣщеніи. Не было ни вѣтра, ни дождя, ни молніи, ни грома,-- ни одно ужасающее или необычайное обстоятельство посодѣйствовало возвышенію произведеннаго имъ эффекта. Мало того, я пришелъ къ нему прямо со станціи желѣзной дороги, отъ которой онъ отстоялъ не болѣе какъ на милю, такъ что, готовясь войти въ него и оглянувшись на пройденный мною путь, я могъ видѣть товарный поѣздъ, плавно катившій вдоль насыпи среди долины. Я не хочу этимъ сказать, чтобы все было буднично до пошлости, потому что не думаю, чтобы на свѣтѣ что либо могло быть такимъ -- развѣ только для пошлыхъ людей -- но я осмѣливаюсь утверждать, что домъ этотъ могъ и всякому другому въ любое ясное осеннее утро представиться такимъ же, какимъ онъ представился мнѣ.

Попалъ же я въ него вотъ какими судьбами.

Я ѣхалъ изъ сѣверныхъ графствъ, по направленію къ Лондону, намѣреваясь остановиться на пути и осмотрѣть вышеупомянутый домъ. Здоровье мое требовало, чтобы я пожилъ нѣсколько времени въ деревнѣ; одинъ изъ моихъ пріятелей, знавшій объ этомъ и случайно проѣзжавшій мимо этого дома, подалъ мнѣ мысль, что не худо бы избрать его своею резиденціею. Я сѣлъ въ вагонъ ровно въ полночь, заснулъ, потомъ проснулся, просидѣлъ нѣсколько времени, любуясь изъ окна на яркое сѣверное сіяніе, опять заснулъ и проснулся уже на разсвѣтѣ, какъ водится въ пасмурномъ расположеніи духа и съ такимъ ощущеніемъ, какъ будто я всю ночь не смыкалъ глазъ. Я такъ твердо былъ увѣренъ въ послѣднемъ фактѣ что, стыжусь сказать, въ первыя глупыя минуты своего пробужденія, кажется готовъ былъ цо этому поводу побиться объ закладъ съ своимъ vis-à-vis и при этомъ былъ вовсе не прочь отъ рукопашной схватки. У этого vis-à-vis -- таковъ уже обычай всѣхъ подобныхъ ему людей -- оказалось въ теченіе ночи что-то ужъ очень много лишнихъ ногъ и всѣ эти ноги оказались не въ мѣру длинными.

Въ довершеніе этихъ непохвальныхъ выходокъ (впрочемъ, чего же иного и было ожидать отъ него?) онъ имѣлъ при себѣ карандашъ и записную книжку, и то и дѣло къ чему-то прислушивался и что-то записывалъ. Мнѣ показалось, что это докучливое записыванье имѣло своимъ предметомъ толчки, получаемые вагономъ и я, такъ и быть, помирился бы съ нимъ въ предположеніи, что господинъ этотъ состоитъ на службѣ по путейской части, если бы онъ, прислушиваясь, не глядѣлъ мнѣ каждый разъ пристально черезъ голову. Господинъ этотъ отличался пучеглазою и какъ будто недоумѣвающею физіономіею и поведеніе его стало наконецъ невыносимымъ.

Утро было холодное и унылое, (солнце еще не вставало), я поглядѣлъ какъ блѣднѣли огни по чугунымъ заводамъ и какъ разступилась завѣса тяжелаго дыма, застилавшая мнѣ разомъ и звѣздное сіяніе и сіяніе дня, и обратился къ моему сосѣду съ вопросомъ:

-- Позвольте узнать, милостивый государь, что вы особеннаго находите въ моей наружности?

И точно, онъ, повидимому, срисовывалъ или мой дорожный колпакъ, или мои волосы, при чемъ вглядывался въ оригиналъ съ внимательностью, которая показалась мнѣ черезъ чуръ уже безцеремонной.

Пучеглазый господинъ оторвалъ свои взгляды отъ той точки, на которую они были устремлены и произнесъ съ видомъ гордаго соболѣзнованья о моей ничтожности:

-- Въ вашей наружности, сэръ? К.

-- К. сэръ? переспросилъ я, начиная горячиться.

-- Мнѣ до васъ нѣтъ рѣшительно никакого дѣла, сэръ, возразилъ джентльменъ. Прошу васъ, не мѣшайте мнѣ слушать. И.

Онъ произнесъ эту букву немного помолчавъ и занесъ ее въ записную книжку.

Сначала я перепугался, потому что сосѣдство мономана -- плохая шутка тамъ, гдѣ нельзя тотчасъ же позвать кондуктора; но вскорѣ, къ своему успокоенію, я напалъ на мысль, что господинъ этотъ, быть можетъ, охотникъ до бесѣды съ постукивающими духами и приверженецъ секты, къ представителямъ которой (по крайней мѣрѣ къ нѣкоторымъ) я питаю глубокое уваженіе, но вѣровать въ которую я отказываюсь: я уже готовился спросить его объ этомъ, но онъ предупредилъ мой вопросъ:

-- Вы меня извините, проговорилъ онъ презрительно, но я такъ далеко опередилъ обыкновенныхъ смертныхъ, что мнѣ, право, до нихъ дѣла нѣтъ. Всю эту ночь я провелъ,-- какъ и вообше провожу теперь всю свою жизнь,-- въ общеніи съ духами.

-- А! воскликнулъ я, съ нѣкоторымъ оттѣнкомъ неудовольствія.

-- Бесѣда нынѣшней ночи, продолжалъ джентльменъ, перелистывая свою записную книжку,-- началась слѣдующимъ изрѣченіемъ: "дурные совѣты развращаютъ хорошіе нравы".

-- Весьма справедливое изрѣченіе, намѣтилъ я: -- но ужъ будто оно такъ ново?

-- Ново, когда слышишь его отъ духовъ, возразилъ джентльменъ.

Мнѣ оставалось только повторить свое недовольное: "А!" и освѣдомиться, не удостоюсь ли я чести услышать заключительное изрѣченіе бесѣды.

-- Не сули журавля въ небѣ, съ великою торжественностью прочиталъ джентльменъ свою послѣднюю замѣтку: -- дай синицу въ руки.

Потомъ джентльменъ сообщилъ мнѣ, что духъ Сократа сказалъ ему въ эту ночь слѣдующее:-- "Другъ мой, надѣюсь, что вы хорошо себя чувствуете. Какъ поживаете? Вблизи васъ находятся семь тысячъ четыреста семьдесятъ девять духовъ, но вы не можете ихъ видѣть. Между прочими тутъ находится Пиѳагоръ: онъ не имѣетъ возможности заявить свое присутствіе, но надѣется, что вы довольны своей поѣздкой." Затѣмъ Галилей заявилъ себя слѣдующей замѣткой научнаго свойства: "Очень радъ васъ видѣть, amico. Come sta?-- Вода, при достаточной степени холода, неизбѣжно замерзаетъ. Аддіо!" Та же ночь была свидѣтельницей слѣдующаго необычайнаго явленія: Епископъ Ботлеръ упорно называлъ себя Боблеромъ {Боблеръ (bobbler) значить обманщикъ.} и за эту провинность противъ орѳографіи и свѣтскихъ приличій ему было объявлено, что онъ нынче не въ ударѣ, и потому можетъ убираться. Джонъ Мильтонъ (заподозрѣнный въ желаніи подшутить шутку) отрекся отъ чести быть творцомъ "Потеряннаго Рая" и объявилъ, что авторами этой поэмы были двѣ темныя личности, по имени Гроджерсъ и Скаджингтонъ. Наконецъ, принцъ Артуръ, племянникъ короля Іоанна англійскаго, объявилъ, что онъ совсѣмъ недурно проводитъ время на седьмомъ небѣ, изучая искусство рисовать по бархату подъ руководствомъ мистриссъ Триммеръ и Маріи королевы шотландской.

Если строки эти попадутся на глаза джентльмену, угостившему меня этими сообщеніями, тогда проститъ онъ мнѣ сознаніе, что видъ восходящаго солнца и созерцаніе стройнаго порядка, управляющаго необъятной вселенной, заставили меня желать наискорѣйшаго окончанія этого разговора. Нетерпѣніе мое было такъ велико, что я отъ души обрадовался возможности сойти на слѣдующей станціи и промѣнять всѣ эти облака и туманы на вольный воздухъ, гулявшій въ поднебесьи.

Утро между тѣмъ разгулялось чудесное, я шелъ по пути, устланному листвою, уже успѣвшею поосыпаться съ золотыхъ, темно-бурыхъ и красноватыхъ деревьевъ; въ виду этихъ чудесъ творенія, въ виду прочныхъ, неизмѣнныхъ, гармоническихъ законовъ, управляющихъ ими, какимъ жалкимъ, пошлымъ ухищреніемъ показалось мнѣ общеніе моего сосѣда съ духами! Въ такомъ языческомъ настроеніи духа я приблизился къ дому и остановился, чтобы осмотрѣть его повнимательнѣе.

Домъ стоялъ одиноко среди сада, являвшаго признаки унылаго запустѣнія; и тотъ и другой занимали приблизительно пространство въ два квадратныхъ акра. Строеніе можно было отнести къ эпохѣ царствованія Георга втораго: сухость, холодность, безвкусіе и чопорность стиля могли удовлетворить самаго рьяно-вѣрноподданнаго поклонника всего квартета Георговъ. Въ домѣ никто не жилъ, но годъ или два тому назадъ въ немъ были произведены дешевыя починки съ цѣлью сдѣлать его обитаемымъ; я говорю дешевыя, потому что вся работа была исполнена на живую руку и штукатурка уже начинала осыпаться, хотя краски еще сохраняли свою свѣжесть. Кривобокая доска, нависшая надъ садовымъ заборомъ, извѣщала, что домъ "отдается въ наймы по сходной цѣнѣ, съ мебелью." Деревья стояли подлѣ него слишкомъ близко и слишкомъ густо; въ особенности вовсе не у мѣста были посажены шесть высокихъ тополей, уныло красовавшихся передъ фасадными окнами.

Легко было замѣтить, что всякій старался по возможности обходить этотъ домъ, что онъ пользовался зловѣщей славой въ селеніи, на близость котораго указывала мнѣ колокольня, находившаяся отъ меня въ разстояніи какой нибудь полумили, что наконецъ немного найдется охотниковъ нанять это жилище. Все это вело къ неизбѣжному заключенію, что про него идетъ молва, будто въ немъ пошаливаетъ вражья сила.

Раздумывая о томъ, что бы могло значить запустѣніе этого дома, я направилъ шаги свои къ деревушкѣ. На дорогѣ маленькой гостинницы я засталъ самого трактирщика и, заказавъ себѣ завтракъ, навелъ разговоръ на домъ.

-- Въ немъ, кажется, нечисто? спросилъ я.

Трактирщикъ взглянулъ на меня, покачалъ головою и отвѣчалъ:

-- Я ничего такого не говорилъ.

-- Такъ стало быть въ немъ все таки не совсѣмъ ладно?

-- Ужъ коли сказать правду, воскликнулъ трактирщикъ въ припадкѣ откровенности, имѣвшей характеръ какой-то отчаянности:-- я бы въ немъ ни за что не остался ночевать.

-- Почему же такъ?

-- А потому, что если кому любо, чтобы всѣ колокольчики въ домѣ звенѣли сами собою и всѣ двери хлопали тоже сами собою и повсюду слышались чьи-то шаги,-- а чьи, про то Господь вѣдаетъ,-- ну, тотъ пускай себѣ ночуетъ тамъ на здоровье.

-- Ну, а видали въ немъ что нибудь?

Трактирщикъ снова поглядѣлъ на меня и за тѣмъ, съ своимъ прежнимъ отчаяннымъ видомъ крикнулъ, оборотившись къ конюшнѣ: "Айки!"

На этотъ зовъ явился плечистый молодой парень съ круглымъ краснымъ лицомъ, плотно остриженными волосами песочнаго цвѣта, широкимъ улыбающимся ртомъ и вздернутымъ носомъ; одѣтъ онъ былъ въ куртку съ красными полосками и перламутровыми пуговицами, которая, казалось, росла на немъ, такъ что если бы ее не подрѣзывали, то она грозила бы накрыть ему голову и нависнуть поверхъ сапогъ.

-- Джентльменъ этотъ желаетъ знать, началъ трактирщикъ, не показываются ли какія привидѣнія въ домѣ, что подъ тополями?

-- Видывали тамъ женщину подъ покрываломъ, и съ нею сову, отвѣчалъ Айки съ самымъ бравымъ видомъ.

-- Женщину подъ покрываломъ и съ нею сову. Каково!-- И ты самъ видѣлъ?

-- Я видѣлъ сову.

-- Но не женщину?

-- Эту-то я не такъ ясно видѣлъ,-- только онѣ съ совою всегда другъ подлѣ дружки разгуливаютъ.

-- Ну, и другому кому случалось видѣть женщину такъ же ясно какъ и сову?

-- Эка, сударь, да мало ли кто ихъ видѣлъ!

-- А ты не знаешь, кто эта женщина подъ покрываломъ неразлучная съ совою -- или кѣмъ она была при жизни?

-- Да слыхалъ я, продолжалъ Айки, комкая въ одной рукѣ свою шапку, а другою почесывая въ головѣ:-- народъ болтаетъ, что она померла не своей смертью, а сова тѣмъ временемъ кричала.

Таковъ былъ крайне бѣдный запасъ фактовъ, которые мнѣ удалось открыть; впрочемъ до свѣдѣнія моего дошло что одинъ молодой человѣкъ,-- такой бравый парень, краше какого мнѣ вѣкъ не видать,-- увидавъ женщину подъ покрываломъ, обмеръ, да такъ съ той поры испорченнымъ и остался. Узналъ я также, что женщина эта разъ пять или шесть показывалась одной довольно загадочной личности, которую мнѣ обозначали подъ именемъ "чуднаго малаго," одноглазаго бродяги, прозывавшагося Джоби, а впрочемъ отвѣчавшаго на кличку: Лѣсовикъ; въ послѣднемъ случаѣ онъ обыкновенно приговаривалъ: "Лѣсовикъ такъ лѣсовикъ, знайте себѣ свои дѣла, а въ чужія носъ не суйте." Но что пользы было мнѣ отъ этихъ свидѣтелей? Первый изъ нихъ находился въ Калифорніи, второй же, какъ завѣрялъ меня Айки, и въ этомъ ему поддакивалъ трактирщикъ, который находился вездѣ гдѣ угодно.

Хотя я и взираю съ благоговѣйнымъ и смиреннымъ ужасомъ на тайны, недоступныя намъ въ настоящемъ, еще неизмѣненномъ составѣ нашего существа, и хотя я вовсе не питаю дерзкаго притязанія что либо смыслить въ нихъ, тѣмъ не менѣе я не вижу возможности согласить такія явленія, какъ хлопанье дверей, звонъ колокольчиковъ, скрыпъ половъ и тому подобные вздоры съ тѣмъ величавымъ и строго гармоническимъ порядкомъ мірозданія, законы котораго доступны моему разумѣнію; такъ, не задолго передъ тѣмъ, непостижимою аномаліею казалось мнѣ въ виду восходящаго солнца ясновидѣнье моего сосѣда въ вагонѣ. Къ тому же мнѣ уже два раза приходилось жить въ проклятыхъ домахъ, оба раза за границей. Въ одномъ изъ нихъ, итальянскомъ палаццо, пользовавшемся самою худою славою и не задолго передъ тѣмъ по этой самой причинѣ дважды утратившемъ своихъ жильцовъ, я провелъ какъ нельзя пріятнѣе и спокойнѣе цѣлыхъ восемь мѣсяцевъ; а между тѣмъ этотъ домъ обладалъ десятками двумя таинственныхъ спаленъ, въ которыхъ никто не спалъ; кромѣ того въ нихъ была, рядомъ съ моей спальней, просторная комната, въ которой я читывалъ безчисленное множество разъ во всѣ часы дня и ночи -- и эта то комната слыла за любимѣйшую резиденцію домовыхъ. Я скромно намекнулъ трактирщику на всѣ эти соображенія. Что же касалось до дурныхъ слуховъ, ходившихъ о домѣ, предметѣ настоящаго нашего разговора, я пустился съ нимъ въ такого рода разсужденія:-- Что жъ! мало ли про что на свѣтѣ ходятъ незаслуженно худые слухи? Да и мудрено ли пустить по свѣту худую молву? Представьте напримѣръ себѣ, что мы съ вами станемъ неутомимо разглашать по деревнѣ шопотомъ, что какой нибудь пьяный мѣдникъ неблагообразной наружности продалъ свою душу чорту; -- вѣдь кончится дѣло тѣмъ, что всѣ начнутъ подозрѣвать его въ совершеніи подобнаго рода торговой сдѣлки.-- Но всѣ эти благоразумныя рѣчи не возымѣли никакого дѣйствія на трактирщика, и я долженъ сознаться, что ни разу въ жизни не потерпѣлъ еще болѣе полнаго пораженія. Чтобы покончить съ этою частью моего разсказа, скажу вамъ, что проклятый домъ задѣлъ меня за живое и я уже на половину рѣшился нанять его. И такъ послѣ завтрака я досталъ отъ него ключи и направился къ нему въ сопровожденіи Айки и трактирщика.

Внутренность зданія, какъ я и ожидалъ, оказалась страшно унылою. Медленно измѣнявшіяся тѣни, падавшія на него съ густыхъ деревьевъ, навѣвали невыносимую тоску; мѣсто для дома было неудачно выбрано, да и самъ онъ былъ дурно построенъ, дурно планированъ, дурно отдѣланъ; въ немъ было сыро и не было недостатка въ плѣсени; всюду пахло крысами; словомъ, домъ представлялъ всѣ мрачные признаки того распаденія, которому подпадаетъ дѣло рукъ человѣческихъ каждый разъ, какъ оно перестаетъ служить на пользу самому человѣку. Кухни и службы были слишкомъ велики и отстояли другъ отъ друга слишкомъ далеко. На верху и внизу безполезныя проходныя пространства раздѣляли комнаты, оазисами лежавшія между ними; у подошвы черной лѣстницы пріютился, подобно предательской западнѣ, ветхій чуланъ, заросшій зеленою плѣсенью, а надъ нимъ красовался двойной рядъ колокольчиковъ. Надъ однимъ изъ этихъ колокольчиковъ было надписано бѣлыми, полустертыми буквами по черному фону; "Барчукъ Б." Какъ мнѣ сказали, этотъ колокольчикъ звонилъ всѣхъ усерднѣе.

-- Что это былъ за барчукъ Б? спросилъ я;-- не знаете ли вы, что онъ дѣлалъ въ то время, когда кричала сова?

-- Звонилъ въ колокольчикъ, отвѣчалъ Айки.

Быстрота, съ которою этотъ молодой человѣкъ набросилъ на колокольчикъ свою мѣховую шапку и позвонилъ въ него, нѣсколько поразила меня; звукъ этого колокольчика былъ громкій, непріятный и производилъ тяжелое впечатлѣніе. Остальные колокольчики обозначались названіями тѣхъ комнатъ, въ которыя была проведены отъ нихъ проволоки; напр. картинная комната, двойная комната, комната со стѣнными часами и т. д. Прослѣдивъ колокольчикъ барчука Б. до самаго его источника, я нашелъ, что юноша этотъ имѣлъ въ своемъ распоряженіи очень и очень незавидное помѣщеніе въ видѣ трехугольной конурки, подъ самымъ чердакомъ; въ углу этой каморки помѣщался каминъ, у котораго барчукъ Б. могъ грѣться только въ томъ случаѣ, если онъ былъ необычайно малаго роста; отъ камина же шелъ вплоть до потолка наличникъ въ формѣ пирамидальной лѣстницы, по которой могъ карабкаться развѣ Томъ Пусъ. На одномъ концѣ комнаты обои упали цѣликомъ вмѣстѣ съ обломками приставшей къ нимъ штукатурки и почти загромоздили входъ. По видимому, барчукъ Б. въ одухотворенномъ своемъ состояніи считалъ своимъ непремѣннымъ долгомъ сдирать обои. Ни трактирщикъ, ни Айки не могли объяснить мнѣ, съ какой стати онъ разыгрывалъ изъ себя такого шута.

Оказалось еще, что домъ обладаетъ огромнымъ чердакомъ, и за тѣмъ никакихъ дальнѣйшихъ открытій я не сдѣлалъ. Онъ былъ изрядно, но скупо меблированъ; часть мебели -- приблизительно третья доля -- была ровесница дому; остальная принадлежала различнымъ періодамъ текущаго столѣтія. Мнѣ указали на одного хлѣбнаго торговца, проживавшаго на рынкѣ въ главномъ городѣ графства, какъ на лице, съ которымъ мнѣ предстояло заключить условіе по найму дома. Я отправился къ нему немедленно и снялъ домъ на шесть мѣсяцевъ.

Въ половинѣ октября переѣхалъ я на новую квартеру вмѣстѣ съ моей незамужней сестрою (она такъ красива, умна и очаровательна, что я не рѣшаюсь дать ей болѣе тридцати восьми лѣтъ). Съ нами были глухой конюхъ, моя охотничья собака Турокъ, двѣ служанки и въ придачу къ нимъ молодая дѣвушка по прозванію: "чудная дѣвка". Я не безъ причины упоминаю объ этой послѣдней прислужницѣ отдѣльно -- она была взята изъ пріюта св. Лавренціи для сиротъ женскаго пола; оказалось, что мы сдѣлали въ выборѣ ея роковую ошибку и навязали себѣ на шею порядочную обузу.

Осень въ тотъ годъ наступила рано, листья быстро осыпались, въ день нашего переѣзда погода была ненастная и холодная, и угрюмый домъ смотрѣлъ еще угрюмѣе. Кухарка, (женщина добродушная, но съ весьма слабыми мыслительными способностями) осмотрѣвъ кухню, залилась слезами и стала просить, чтобы въ случаѣ, если съ ней что приключится отъ сырости, серебрянные часы ея были доставлены ея сестрѣ, (проживающей въ Топпингтонъ-Гарденсъ квартира N 2). Стрикеръ, горничная, прикидывалась веселой, но тѣмъ сильнѣе страдала въ тайнѣ. Одна "чудная дѣвка," отъ роду не бывавшая еще въ деревнѣ, была въ духѣ и дѣлала всѣ нужныя приготовленія, чтобы посѣять жолудь въ томъ мѣстѣ сада, куда выходило окно черной кухни,-- ога, видите ли, собиралась растить дубъ.

Еще за свѣтло мы успѣли переиспытать всѣ естественные бѣдствія, сопряженныя съ нашимъ водвореніемъ,-- я говорю естественныя, противупоставляя имъ сверхъествественныя. Дурныя вѣсти поднимались клубами (подобно дыму) съ нижняго этажа и спускались съ верхнихъ комнатъ. Оказался недостатокъ въ скалкѣ, недостатокъ въ саламандрѣ (послѣднее, впрочемъ, не огорчило меня, такъ какъ я не зналъ, что это за штука), словомъ въ домѣ ничего не было, а что и было, то было переломано -- видимо послѣдніе жильцы жили, какъ свиньи. Среди всѣхъ этихъ напастей одна "чудная дѣвка" являла примѣръ веселости. Но, часа четыре послѣ того какъ стемнѣло, мы попали въ колею сверхъестественности: "чудной дѣвкѣ" привидѣлись "глаза" и она по этому случаю разразилась истерикой. Мы съ сестрою условились никому не говорить ни слова о томъ, что въ домѣ пошаливаютъ домовые. Мнѣ сдавалось и по сю пору сдается, что я ни на минуту не оставлялъ Айки, помогавшаго таскать поклажу съ возовъ, наединѣ съ женщинами. Тѣмъ не менѣе, какъ я уже сказалъ, чудной дѣвкѣ привидѣлись "глаза" (никакого другаго объясненія отъ нея не было возможности добиться). Это случилось въ девятомъ часу; къ десяти же часамъ на нее было вылито такое количество уксусу, какого достаточно было бы для мариновки изрядной величины семги.

Предоставляю догадливому читателю судить о томъ, каковы были мои чувства, когда, среди этихъ критическихъ обстоятельствъ, часу въ одинадцатомъ, колокольчикъ барчука Б. началъ звонить самымъ неистовымъ образомъ, а Турокъ завылъ за весь домъ.

Надѣюсь, что мнѣ никогда болѣе не придется испытать того нехристіанскаго состоянія духа, въ которомъ я пребывалъ нѣсколько недѣль, проклиная память барчука Б. Не знаю, что приводило въ сотрясеніе его колокольчикъ: были ли то крысы, мыши, летучія мыши или вѣтеръ; было ли то какое случайное сотрясеніе, участвовала ли тутъ то та, то другая причина поперемѣнно или сочетаніе нѣсколькихъ причинъ; знаю только фактъ, что онъ звенѣлъ изъ трехъ ночей по двѣ, пока я не напалъ на счастливую мысль свернуть барчуку Б. шею, другими словами, снять его колокольчикъ; этимъ способомъ я заставилъ замолчать вышеупомянутаго юношу, сколько мнѣ извѣстно, и какъ я твердо вѣрю -- на вѣки.

Но къ этому времени "чудная дѣвка" оказала такіе успѣхи въ каталепсіи, что успѣла сдѣлаться замѣчательнымъ явленіемъ въ ряду страдальцевъ, одержимыхъ этой весьма непріятною болѣзнью. По самому незначительному поводу она коченѣла -- ни дать ни взять какъ новый Гай-Фауксъ, одаренный отсутствіемъ здраваго разсудка. Пробовалъ я образумить прислугу помощью самыхъ ясныхъ доводовъ: я представлялъ имъ, что стоило мнѣ выкрасить комнату барчука Б.-- и проказы съ обоями прекратились сами собою; стоило мнѣ снять колокольчикъ -- и звонъ унялся; потомъ я выставлялъ имъ на видъ, что если бы этотъ проклятый барчукъ дѣйствительно жилъ и умеръ въ свое время, и могъ заявлять о себѣ такого рода поведеніемъ, неизбѣжнымъ слѣдствіемъ котораго, если бы онъ еще сохранялъ бренный составъ своего тѣла, было бы короткое ознакомленье его съ самыми колючими составными частями березоваго вѣника -- можно ли было допустить въ такомъ случаѣ, чтобы я, слабый смертный, могъ такими ничтожными средствами противодѣйствовать могуществу духовъ усопшихъ, или вообще какихъ бы то ни было духовъ?-- Въ своихъ увѣщаніяхъ я доходилъ до убѣдительнаго, увлекательнаго краснорѣчія, къ которому примѣшивалась малая толика самодовольства, но всѣ труды мои обращались въ ничто, благодаря "чудной дѣвкѣ", которая вдругъ падала въ судорогахъ, начинавшихся съ ногъ и восходившихъ все выше и выше, пока онѣ не превращали ее въ подобіе окаменѣлости.

Стрикеръ, горничная, въ свою очередь обладала особенностью самаго неутѣшительнаго свойства. Не умѣю, право, рѣшить -- была ли то вина необычайно лимфатическаго темперамента или другой какой немощи, только молодая эта особа превратилась въ настоящій аппаратъ для дистиллировки самыхъ крупныхъ и прозрачныхъ слезъ, когда либо видѣнныхъ мною. Впрочемъ, не одними этими качествами отличались ея слезы, а также и необыкновенною силою цѣпкости: онѣ не падали, а оставались нависшими у нея на лицѣ и на носу. Видя ее въ такомъ положеніи, грустно покачивавшею головою и хранившею глубокое молчаніе, я больше терялся, чѣмъ если бы какой удалецъ вступилъ со мною въ словопреніе по поводу моего денежнаго кошелька. Кухарка тоже покрывала меня смущеніемъ, якобы ризою, ловко вставляя въ концѣ бесѣды жалобу, что ей мочи нѣтъ, и кротко повторяя свои предсмертныя распоряженія касательно серебряныхъ часовъ.

О нашемъ ночномъ существованіи и говорить нечего; въ среду нашу проникла зараза недовѣрія и страха,-- а нѣтъ во всей поднебесной болѣе опасной заразы. Послушать разсказовъ -- такъ мы были въ сосѣдствѣ не одной женщины подъ покрываломъ, а цѣлаго монастыря такихъ женщинъ. Что же касается различныхъ шумовъ, то зараза эта успѣла проникнуть въ нижній этажъ и самъ я, сидя въ мрачной гостинной, прислушивался до тѣхъ поръ, пока мнѣ не начинали мерещиться самые разнообразные и странные звуки; отъ нихъ кровь застывала въ жилахъ, и, чтобы согрѣть ее, я кидался какъ угорѣлый узнать въ чемъ дѣло. Начните прислушиваться лежа въ постели въ предутренніе часы, или же сидя у своего уютнаго очага при наступленіи ночи, и, ручаюсь, любой домъ наполнится по вашему желанію разными звуками, такъ что на каждый нервъ въ вашей нервной системѣ придется по звуку.

Повторяю, зараза страха и напряженнаго ожиданія проникла къ намъ, а нѣтъ болѣе страшной заразы во всей поднебесной. Женщины, (носы которыхъ украсились, вслѣдствіе нюханія спиртовъ, хроническими ссадинами) походили въ нѣкоторомъ родѣ на огнестрѣльныя оружія, постоянно заряженныя и готовыя для выстрѣла: стоило, когда угодно, чуть чуѣь нажать курокъ, чтобы воспослѣдовалъ залпъ; другими словами -- обморокъ. Двѣ старшія служанки постоянно командировали "чудную дѣвку" въ такія экспедиціи, которыя, почему либо, считались сопряженными съ особенными опасностями, и чудная дѣвка ни разу не преминула подтвердить основательность этихъ предубѣжденій, возвращаясь каждый разъ въ нервномъ припадкѣ. Если по наступленіи ночи мы слышали надъ головами своими шаги кухарки или горничной, то мы уже знали, что вскорѣ вслѣдъ за ними раздастся стукъ о потолокъ, что неминуемо и случалось; можно было подумать, что какой нибудь господинъ съ воинственными наклонностями подрядился расхаживать по дому и награждать каждаго встрѣчнаго домочадца извѣстнаго рода ударомъ, пріемъ котораго, если не ошибаюсь, обозначается на фехтовальномъ языкѣ особымъ терминомъ.

Пособить бѣдѣ не было никакой возможности.

Наконецъ мы смѣнили слугъ, но отъ этого намъ стало не легче. Новая прислуга разбѣжалась, явилась третья смѣна, но и съ той случилось тоже самое. Наконецъ наше хозяйство, которое шло бывало такъ хорошо, впало въ такое плачевное разстройство, что я однажды вечеромъ съ грустью сказалъ сестрѣ:

-- Патти, я отчаяваюсь найти слугъ, которые бы ужились у насъ въ этомъ домѣ, я думаю, что намъ надо будетъ въѣхать.

Сестра моя, которая у меня, молодецъ во всѣхъ отношеніяхъ, отвѣчала:

-- Нѣтъ, Джонъ, не съѣзжай. Съумѣй поставить за своемъ, для этого существуетъ еще одинъ способъ.

-- Какой же это способъ? спросятъ я.

-- Джонъ, продолжала моя сестра, если уже мы съ тобой положили себѣ разъ навсегда, что ни за что на свѣтѣ не выѣдемъ изъ этого дома, то мы должны обходиться сами собою и все хозяйство взять на свое попеченіе.

-- Но слуги... возразилъ я.

-- Мы не будемъ держать слугъ, отвѣчала она съ неустрашимостью.

Подобно многимъ другимъ представителямъ моего сословія, я ни разу не подумалъ о возможности обойтись безъ этихъ стѣснительныхъ сожителей. Мысль, поданная мнѣ, была такъ нова, что я могъ только выразить на лицѣ своемъ крайнее недоумѣніе.

-- Вѣдь мы очень хорошо знаемъ, продолжала сестра, что поступая къ намъ, они настроены ко всевозможнымъ ужасамъ, и готовы заразить ими другъ друга. И точно, они пугаются и передаютъ свой испугъ другимъ...

-- За исключеніемъ Ботльса, замѣтилъ я въ раздумьи (такъ звали глухаго конюха. Я держалъ, его у себя въ услуженія у по сю пору держу за его феноменальную угрюмость, равную которой вы не найдете въ цѣлой Англіи.)

-- Твоя правда, Джонъ, подтвердила моя сестра: -- за исключеніемъ Ботльса. И что же этимъ доказывается? Ботльсъ ни съ кѣмъ не говоритъ и слышитъ только то, что ему кричатъ надъ самимъ ухомъ; за то бывали ли примѣры, чтобы Ботльсъ поддался чужому испугу или самъ поднималъ тревогу? Ни разу.

Это была сущая правда. Индивидуумъ, о которомъ шелъ разговоръ, каждый вечеръ въ десять часовъ удалялся въ каретный сарай, гдѣ помѣщалось его логовище, и при этомъ ничего не бралъ съ собою кромѣ вилъ и ведра воды. Ни на одну изъ тревогъ, то и дѣло поднимавшихся у насъ, Ботльсъ не обращалъ ни малѣйшаго вниманія. Сидитъ бывало за ужиномъ, рядомъ Стрикеръ лежитъ въ обморокѣ и "чудная дѣвка" являетъ изъ себя подобіе каменной статуи, а онъ какъ ни въ чемъ не бывало -- набираетъ полонъ рогъ картофелю или же, обращая въ свою пользу общее бѣдствіе, лакомится пирогомъ съ говяжьей начинкой.

-- И такъ, продолжала сестра, Ботльса я исключаю. Но, Джонъ, такъ какъ домъ слишкомъ великъ и, отчасти, стоитъ слишкомъ уединенно, чтобы мы могли съ нимъ управиться втроемъ,-- то я вотъ что предлагаю: поищемъ между нашими добрыми знакомыми, выберемъ нѣсколько человѣкъ надежныхъ и сговорчивыхъ и пригласимъ ихъ съѣхаться къ намъ мѣсяца на три и составить общество взаимнаго услуженія. Намъ всѣмъ вмѣстѣ будетъ весело, а тамъ увидимъ, что изъ этого выйдетъ.

Предложеніе сестры привело меня въ такое восхищеніе, что я тутъ же расцѣловалъ ее и принялся дѣятельно хлопотать объ осуществленіи ея плана.

Въ то время шла третья недѣля ноября, но мы приняли такія энергичныя мѣры и встрѣтили въ друзьяхъ, за которыхъ мы положились, такое усердное содѣйствіе, что до истеченія того же мѣсяца оставалась еще цѣлая недѣля, какъ уже все наше общество съѣхалось въ самомъ веселомъ настроеніи духа и расположилось въ проклятомъ домѣ.

Тутъ я долженъ упомянуть о двухъ маленькихъ распоряженіяхъ, сдѣланныхъ мною, пока мы съ сестрою оставались еще одни. Пришло мнѣ на мысль, что Турокъ, очень можетъ статься, отчасти и потому воетъ по ночамъ, что не хочетъ оставаться въ домѣ въ заперти; и такъ я перевелъ его въ конуру, находившуюся на дворѣ, спустилъ съ цѣпи и предупредилъ по деревнѣ, что всякій, кто подойдетъ къ нему слишкомъ близко, навѣрняка вернется съ прокушеннымъ горломъ. Потомъ и какъ будто невзначай спросилъ Айки, знаетъ ли онъ толкъ въ ружьяхъ? На увѣреніе его, что онъ "хорошее ружье сумѣетъ отличить отъ дурного", я пригласилъ его войти въ домъ и осмотрѣть мое. Это, сударь, скажу вамъ, настоящее ружьецо, замѣтилъ Айки, осмотрѣвъ двустволку, купленную мною нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ Нью-Іоркѣ. Это не дастъ промаху.

-- Айки, заговорилъ я: -- открою тебѣ по секрету: мнѣ въ этомъ домѣ являлось привидѣніе.

-- Неужто, сэръ? спросилъ онъ шопотомъ, жадно раскрывая глаза: -- ужъ не женщина ли въ покрывалѣ?

-- Не пугайся только, продолжалъ я:-- привидѣніе было какъ будто твой двойникъ.

-- Съ нами сила крестная!

-- Айки, сказалъ я, крѣпко, даже дружески пожимая ему руку:-- если только всѣ эти росказни про домовыхъ не бабьи выдумки, то величайшая услуга, которую я только могу оказать тебѣ, будетъ всадить добрый зарядецъ въ твоего двойника; и я это сдѣлаю,-- ручаюсь тебѣ,-- изъ этого самаго ружья, какъ только онъ опять попадется мнѣ на глаза.

Молодой человѣкъ поблагодарилъ меня и распростился нѣсколько поспѣшно, отказавшись даже выпить стаканъ ликера. У меня были свои причины, по которымъ я открылъ ему свою тайну: у меня никакъ не хотѣло изгладиться изъ памяти то обстоятельство, что онъ набросилъ шапку на колокольчикъ; надо же было случиться впослѣдствіи, что однажды ночью, когда этому колокольчику припала охота звонить, я замѣтилъ неподалеку отъ него предметъ, очень похожій на мѣховую шапку; замѣтилъ я также, что самый разгулъ шабаша совпадаетъ съ вечерами, которые онъ приходилъ посидѣть съ прислугою, чтобы придать ей бодрости.

Впрочемъ, я не хочу быть несправедливымъ въ отношеніи Айки.-- Онъ искренно боялся этого дома и вѣрилъ, что въ немъ шалитъ нечистая сила; а между тѣмъ онъ выжидалъ только случая, чтооы сплутовать въ пользу укоренившагося повѣрія. Тоже самое было и съ "чудною дѣвкой": она въ неподдѣльномъ ужасѣ ходила по дому, а между тѣмъ безобразно и сознательно лгала, не разъ поднимала преднамѣренно фальшивую тревогу и сама гремѣла, чтобы напутать насъ. Я наблюдалъ за обоими и положительно зналъ, что это было такъ. Не мѣсто здѣсь изслѣдовать причины этого страннаго, психическаго явленія; я удовольствуюсь тѣмъ, что сошлюсь на медиковъ, юристовъ и другихъ; каждому смышленому человѣку, занятія котораго изощряли способность наблюдательности, это явленіе, должно быть хорошо знакомо. Подобное состояніе духа такой же несомнѣнный и обыденный фактъ, какъ и любое другое настроеніе, подмѣченное наблюдателями; его-то, во всѣхъ вопросахъ подобнаго рода, и слѣдовало бы прежде всего принимать въ соображеніе.

Но возвратимся къ нашему обществу. Первымъ нашимъ дѣломъ послѣ того какъ мы всѣ оказались на лицѣ, было -- распредѣлить между собою спальни по жеребью. Исполнивъ это и осмотрѣвъ всей компаніей не только каждую спальню, но и весь домъ, мы приступили къ распредѣленію между собою различныхъ хозяйственныхъ обязанностей, поступая точь въ точь, какъ если бы мы вели кочевой образъ жизни, или были на охотѣ, или потерпѣли кораблекрушеніе. Потомъ я сообщилъ разные слухи, ходившіе о женщинѣ подъ покрываломъ, о совѣ, о барчукѣ Б., а такъ же и другіе, еще болѣе туманные, какъ то о какомъ-то смѣшномъ призракѣ старухи, бродившемъ взадъ и впередъ по лѣстницамъ и таскавшемъ съ собою призрачный же круглый столъ, а такъ же о какомъ-то безплотномъ шутѣ, котораго никому еще не удавалось поймать. Многія изъ этихъ вѣрованій,-- я твердо убѣжденъ въ этомъ,-- наши слуги сообщали другъ другу подобно тому какъ сообщается зараза,-- безъ посредства слова. Потомъ мы торжественно засвидѣтельствовали другъ передъ другомъ, что собрались сюда не за тѣмъ, чтобы морочить, или быть обмороченными, что въ нашихъ глазахъ было почти одно и тоже. Сознавая лежащую на насъ отвѣтственность, мы обязывались оставаться вѣрными самимъ себѣ и строго изслѣдовать истину. Мы сговорились, чтобы каждый, кому послышится ночью какой нибудь необыкновенный шумъ, причину котораго онъ пожелаетъ узнать, постучался ко мнѣ въ дверь; наконецъ было рѣшено, чтобы въ крещенье, въ послѣдній день святокъ, каждый изъ насъ довелъ до всеобщаго свѣдѣнья, для общаго назиданья, результатъ своихъ личныхъ опытовъ за послѣднее время, считая со дня нашего общаго водворенія въ проклятомъ домѣ; до тѣхъ поръ положено было молчать, если только не представится какого нибудь особеннаго уважительнаго повода нарушить этотъ уговоръ.

Вотъ вамъ перечень и характеристика членовъ нашего общества:

Во первыхъ -- мы съ сестрою; при киданьи жеребій, сестрѣ досталась ея комната, мнѣ же комната барчука Б. За ними слѣдовалъ нашъ двоюродный братъ, Джонъ Гершель, названный такъ въ честь великаго астронома: я убѣжденъ, что лучшаго человѣка еще не видывали у телескопа. Съ нимъ была его жена,-- очаровательное созданіе,-- на которой онъ женился весною того же года. Я былъ того мнѣнія (принимая въ соображеніе нѣкоторыя обстоятельства), что не совсѣмъ благоразумно было брать ее съ собою; потому что нельзя ручаться за послѣдствія фальшивой тревоги въ такое время; но полагаю, что онъ лучше меня зналъ что дѣлать и я долженъ сознаться, что, будь она моей женою, я ни за что бы не могъ оторваться отъ этого яснаго личика, дышавшаго любовью. Имъ досталась комната съ часами. Альфредъ Стерлингъ, милѣйшій, двадцати восьмилѣтній юноша, къ которому у меня почему-то особенно лежитъ сердце, занялъ "двойную комнату," которая прежде была моею; комната эта получила свое названіе оттого, что въ ней вмѣщалась уборная, съ двумя огромными окнами, рамы которыхъ, сколько я ни подпиралъ ихъ клиньями, не переставали дребезжать во всякую погоду, какъ при вѣтрѣ, такъ и въ безвѣтріе. Альфредъ выдаетъ себя за порядочнаго развратника, но онъ слишкомъ умный и хорошій малый, чтобы быть имъ на дѣлѣ; вѣроятно онъ давно уже заявилъ бы себя чѣмъ нибудь путнымъ, но вся бѣда въ томъ, что отецъ оставилъ ему небольшое независимое состояніе, фунтовъ въ двѣсти годового дохода, вслѣдствіе чего единственнымъ его занятіемъ до сихъ поръ было -- проживать по шести сотъ фунтовъ. Впрочемъ, я утѣшаю себя надеждою, что банкиръ его обанкрутится или онъ соблазнится принять участіе въ спекуляціи, гарантирующей двадцати процентный доходъ, потому что, я убѣжденъ,-- стоить ему раззориться и его карьера сдѣлана. Белиндѣ Бетсъ, лучшей пріятельницѣ моей сестры, даровитой, восхитительной молодой дѣвушкѣ, выпала на долю "картинная комната." Белинда соединяетъ замѣчательный поэтическій талантъ съ дѣльностью и положительностью и "стоитъ" по выраженію Альфреда, за назначеніе женщины, за права женщины, за реабилитацію женщины, словомъ, принимаетъ участіе во всемъ, въ чемъ попадается слово "женщина", во всемъ, что должно бы было быть, но чего еще нѣтъ, или же что существуетъ, хотя и не должно бы существовать.

Итакъ, Белинда заняла картинную комнату. Оставалось еще три комнаты въ запасѣ: угольная, шкапная, и садовая. Старый мой другъ, Джекъ Гаверноръ, "развѣсилъ, говоря его словами, свою койку" въ угловой комнатѣ. Я всегда зналъ Джека красивѣйшимъ морякомъ въ цѣломъ флотѣ. Онъ привезъ съ собою въ нашъ проклятый домъ небольшой боченокъ солонины и нѣкоего "Ната Бивера", стариннаго своего товарища и капитана торговаго судна. Лицо и сложеніе мистера Бивера изъ тѣхъ, про которыя говорится: плохо скроенъ, да крѣпко сшить; онъ, казалось, былъ сдѣланъ изъ цѣльнаго куска твердаго дерева, но оказался впослѣдствіи очень неглупымъ человѣкомъ, видавшимъ всякіе виды и обладавшимъ замѣчательными практическими познаніями. Порою въ немъ была замѣтна какая-то странная нервность, видимо остатокъ давнишней болѣзни, но она обыкновенно продолжалась недолго. Онъ поселился въ шкапной комнатѣ, по сосѣдству съ моимъ другомъ и кліентомъ, мистеромъ Ондери, который пріѣхалъ въ качествѣ любителя раздѣлить съ ними предстоящія приключенія.

Джекъ Гаверноръ, отличавшійся вездѣ изумительной находчивостью, былъ у насъ главнымъ поваромъ и угощалъ насъ такими блюдами, вкуснѣе которыхъ я ничего въ жизни не ѣдалъ. Сестра моя занималась пекарнымъ и кандитерскимъ дѣломъ. Мы съ Альфредомъ Старлингомъ исполняли должность поваренковъ, въ случаяхъ же особенной важности главный поваръ завербовывалъ мистера Бивера. Мы предавались разнымъ забавамъ и упражненіямъ на открытомъ воздухѣ, но домашнее дѣло шло своимъ чередомъ; всѣ мы жили дружно и весело, и вечера наши проходили такъ пріятно, что не мудрено, что мы не охотно расходились по своимъ комнатамъ.

Въ самомъ началѣ у насъ нѣсколько разъ по ночамъ поднималась тревога. Въ первую ночь ко мнѣ постучался Джекъ, державшій въ рукахъ корабельный фонарь какого-то необыкновеннаго устройства, напоминавшій жабры какого нибудь морского чудовища; Джекъ объявилъ мнѣ, что собирается вскарабкаться на "гротъ-марсъ" съ тѣмъ, чтобы снять флюгеръ. Ночь была ненастная, и я попробовалъ возразить. Но Джекъ выставилъ мнѣ на видъ то обстоятельство, что флюгеръ этотъ надаетъ звукъ, похожій на вопль отчаянья, и заключилъ, что если не унять его, то кто нибудь непремѣнно приметъ этотъ звукъ за вой домового. И такъ мы отправились на крышу въ сопровожденіи мистера Бивера; между тѣмъ какъ я едва могъ устоять на ногахъ противъ вѣтра, Джекъ съ фонаремъ въ рукахъ, а за нимъ и мистеръ Биверъ вскарабкались на самую маковку купола, возвышавшагося футовъ на двѣнадцать надъ трубами. Тамъ, ужъ богъ ихъ знаетъ на чемъ они держались, только они продолжали съ величайшимъ хладнокровіемъ сшибать флюгеръ; вѣтеръ и высота поста такъ пришлись имъ по сердцу, что я готовъ былъ думать, что они такъ тамъ и останутся. На другую ночь они тоже ходили походомъ, на этотъ разъ противъ печной трубы. Потомъ они порѣшили водосточную трубу, которая завывала слишкомъ громко; а тамъ напали еще на какое-то открытіе. Случалось не разъ, что оба они съ величайшимъ хладнокровіемъ одновременно открывали по окну каждый въ своей спальнѣ съ тѣмъ, чтобы "перекричать" какого нибудь таинственнаго посѣтителя, затаившагося въ саду...

Мы свято хранили наше взаимное условіе и никто не заикался о видѣнномъ и слышанномъ имъ. Одно не подлежало для насъ никакому сомнѣнію: если къ кому изъ насъ и навѣдывались въ комнату домовые, то это нисколько не вліяло на его хорошее расположеніе духа. Настало Рождество и мы отпраздновали его роскошнымъ ужиномъ (всѣ поголовно участвовали въ изготовленіи пуддинга). Настало крещенье -- и мы наготовили всякихъ лакомствъ въ такомъ запасѣ, что ихъ достало на все время нашего сожительства; пирогъ нашъ удался на славу. И тутъ-то, между тѣмъ какъ всѣ сидѣли вокругъ стола у камелька, я напомнилъ о заключенномъ между нами условіи: -- первый призракъ, вызванный мною былъ:

Призракъ комнаты со стѣнными часами.

Двоюродный мой братъ Джонъ Гершель слегка покраснѣлъ, затѣмъ слегка поблѣднѣлъ и объявилъ, что не хочетъ отпираться -- въ комнатѣ его дѣйствительно показывался призракъ. То былъ призракъ женщины. На вопросъ, предложенный нѣсколькими голосами, имѣлъ ли этотъ призракъ страшный видъ, кузенъ мой притянулъ къ себѣ руку жены и отвѣчалъ рѣшительнымъ тономъ: нѣтъ. На вопросъ -- знала ли его жена о появленіи призрака, онъ отвѣчалъ утвердительно.-- Говорилъ ли онъ что нибудь?-- О да, еще бы!-- Что же онъ сказалъ? На этотъ послѣдній вопросъ онъ отвѣчалъ, какъ бы желая выгородить себя, что охотнѣе предоставилъ бы отвѣчать своей женѣ, потому что она исполнила бы это лучше его, но что она взяла съ него обѣщаніе служить посредникомъ призраку и особенно, настаивала на томъ, чтобы онъ ничего не утаивалъ; и такъ, онъ сдѣлаетъ свое дѣло по возможности хорошо, предоставляя ей поправлять его ошибки.

-- Предположимъ, что призракъ этотъ, добавилъ мой двоюродный братъ, окончательно приступая къ повѣствованію: -- никто иной, какъ моя жена, сидящая тутъ между нами. Вотъ ея разсказъ:

"Я еще въ раннемъ дѣтствѣ осталась сиротою на рукахъ шестерыхъ сводныхъ сестеръ, которыя всѣ были старше меня. Послѣ долгой и неослабной дрессировки, я волей неволей подчинилась вліянію чужой, во всё несродственной съ моей, воли; росла я настолько же дѣтищемъ старшей моей сестры, Барбары, насколько я была дочерью моихъ покойныхъ родителей.

Всѣ частные замыслы, всѣ домашнія деспотическія распоряженія Барбары клонились къ тому, чтобы сестры ея вышли замужъ и, таково было могущество ея одинокой, но непреклонной воли, что каждая изъ нихъ сдѣлала выгодную партію, за исключеніемъ меня, а между тѣмъ на меня возлагала она свои лучшія надежды.

Всѣмъ конечно знакомъ тотъ типъ, въ который я сложилась съ годами, типъ вѣтреной, кокетливой дѣвчонки, исключительное призванье которой состоитъ въ пріискиваньи и заманиваньи выгодныхъ жениховъ. Не было въ сосѣдствѣ почти ни одного молодого человѣка, съ которымъ бы я не пококетничала. Послѣ семилѣтяяго упражненія въ этомъ ремеслѣ, я отпраздновала двадцать пятую годовщину своего рожденія, а цѣль моя между темъ, все-таки не была достигнута. Наконецъ, терпѣніе Барбары лопнуло.

-- Стелла, сказала она торжественно:-- тебѣ уже минуло двадцать пять лѣтъ; всѣ твои сестры въ эти годы были давно уже пристроены, а между тѣмъ ни одна изъ нихъ не обладала твоими талантами и красотою. Но я должна откровенно тебѣ сказать, что эти условія успѣха начинаютъ измѣнять тебѣ и что если ты не приложишь должныхъ стараній, то останешься не при чемъ. Сколько я замѣтила, ты сдѣлала одинъ важный промахъ, о которомъ я до сихъ поръ не говорила тебѣ ни слова: во-первыхъ, ты кокетничаешь черезчуръ умъ открыто и безъ разбору, а во-вторыхъ ты какъ-то умѣешь поднять на смѣхъ человѣка въ ту самую минуту, какъ онъ начинаетъ о тебѣ думать серьезно; а именно въ умѣньи воспользоваться этою серьезностью и лежитъ весь секретъ удачи. Я бы могла насчитать тебѣ съ полдюжины отличныхъ партій, которыя ты упустила, разсмѣявшись не во время. Уязви только самолюбіе мужчины, Стелла, и тебѣ вѣкъ не залечить этой раны.

-- Барбара, отвѣчала я застѣнчиво:-- между тѣми людьми, съ которыми я сходилась, мнѣ не случалось встрѣтить человѣка, на котораго я могла бы смотрѣть съ уваженіемъ, и,-- мнѣ почти стыдно выговаривать это слово,-- съ любовью.

-- Я нисколько не удивляюсь, что тебѣ стыдно его выговорить, строго замѣтила Барбара.-- Не можешь же ты въ твои годы влюбиться, какъ семнадцатилѣтняя дѣвочка. Но я тебѣ говорю ясно и положительно: ты должна выдти замужъ во что бы то ни стало; итакъ намъ лучше теперь же начать дѣйствовать заодно. Если ты только выберешь человѣка. я готова помогать тебѣ всѣмъ, чѣмъ только могу; тебѣ же стоитъ только захотѣть не на шутку и, при твоей ловкости, я и вѣрить не хочу, чтобы ты потерпѣла неудачу.

-- Я никого не знаю, кто бы мнѣ нравился, отвѣчала я капризно:-- изъ тѣхъ же, которые знали меня прежде, ни одинъ не дастъ себя спутать. Итакъ я поведу аттаку противъ Мартина Фрезера.

Барбара отвѣчала на это рѣшеніе усмѣшкой презрительнаго негодованія.

Будучи послѣдними представителями сельской аристократіи округа, мистеръ Фрезеръ и его сынъ вели строго отшельническую жизнь, избѣгая всякихъ сношеній съ сосѣдями, на гостепріимство которыхъ они не могли отвѣчать. Никто, кромѣ дѣловыхъ посѣтителей, не тревожилъ ихъ уединенія. Старикъ почти не вставалъ съ постели; сынъ же его, какъ говорили, былъ исключительно преданъ научнымъ занятіямъ.

Итакъ не удивительно, что Барбара разсмѣялась; но ея насмѣшка. только усилила мою рѣшимость, и самая трудность предпріятія придавала ему занимательность, которой не доставало всѣмъ моимъ прежнимъ похожденіямъ. Я до тѣхъ поръ не отставала отъ Барбары, пока не добилась ея согласія.

-- Ты должна написать записку старику мистеру Фрезеру, сказала я ей.-- Не упоминай ни слова про его сына, скажи только, что твоя младшая сестра занимается изученіемъ астрономіи, и такъ какъ онъ обладаетъ единственнымъ телескопомъ въ цѣломъ околодкѣ, то онъ премного обязалъ бы тебя, позволивъ мнѣ осмотрѣть его.

Наконецъ Барбара согласилась, и въ одинъ февральскій вечеръ я впервые переступила черезъ порогъ дома Мартина Фрезера, сопровождаемая одною старою служанкою.

Все въ этомъ домѣ дышало какимъ-то глубокимъ спокойствіемъ. Я вошла въ него съ какимъ-то смутнымъ, тревожнымъ чувствомъ неловкости и неправоты. Моя спутница осталась въ прихожей, а меня привели въ библіотеку, и тутъ мною овладѣла такая застѣнчивость, что я готова была обратиться въ бѣгство. Но я вспомнила, что одѣта къ лицу; при этомъ ко мнѣ возвратилась вся моя самоувѣренность, и я улыбаясь пошла впередъ. Комната, въ которой я очутилась, была низкая, мрачная, съ дубовыми панелями и старинною массивною мебелью, которая, при мерцаніи огня, пылавшаго въ каминѣ, бросала отъ себя густыя, причудливыя тѣни; у камина стоялъ не Мартинъ Фрезеръ, котораго я готовилась встрѣтить, а маленькій, странный на видъ ребенокъ, одѣтый какъ взрослая женщина, и являвшій во всѣхъ пріемахъ своихъ не дѣтское самообладаніе и развязность.

-- Очень рада васъ видѣть, милости просимъ, проговорила дѣвочка, выступая ко мнѣ на встрѣчу и, взявъ за руку, повела меня къ стулу. Въ прикосновеніи руки ея, охватившей мою, была какая-то особенная твердость; прикосновеніе это выражало какъ бы готовность поддержать меня, руководить мною; тутъ не было и слѣдовъ застѣнчивости и пассивности, столь обыкновенныхъ въ ребенкѣ. Усадивъ меня къ камину, она сама помѣстилась напротивъ меня.

Я проговорила въ замѣшательствѣ нѣсколько словъ, на которыя она отвѣчала. Потомъ я принялась молча и украдкой ее разглядывать. У ногъ ея, скрывавшихся въ длинныхъ складкахъ ея платья, неподвижно лежала большая черная собака, замѣнявшая ей скамейку.

Тонкія черты дѣвочки носили на себѣ выраженіе слегка задумчиваго спокойствія, и это выраженіе еще усиливаюсь странною привычкою закрывать глаза, привычкою, рѣдко встрѣчаемою у дѣтей.

Это безмолвное нечеловѣчески странное существо, сидѣвшее неподвижно и, съ виду, бездыханно, передъ мерцающимъ огнемъ, навело на меня страхъ, и я рада была, когда дверь отворилась и вошелъ предметъ моего искательства.

Я поглядѣла на него вопросительно, потому что успѣла оправиться отъ сознанія своей неправоты и потѣшалась мыслью, что онъ ничего не подозрѣваетъ о нашихъ видахъ на него. Поднявъ на него глаза, я только думала о томъ, что каштановые мои волоса кудрями оттѣняютъ мое лицо, и что многіе находятъ мои темноголубые глаза выразительными; но когда онъ заговорилъ со мною съ видомъ серьезной озабоченности и вѣжливаго равнодушія, изъ котораго явствовало, что всѣ мои прелести оставались имъ незамѣченными, тогда я съ ужасомъ вспомнила, что ничего не знаю изъ астрономіи, кромѣ того, чему научилась еще въ школѣ изъ учебника.

Серьезный, строгій человѣкъ началъ такъ:

-- Отецъ мой, мистеръ Фрезеръ, совсѣмъ не выходитъ изъ своихъ комнатъ, но онъ проситъ васъ оказать ему честь вашимъ посѣщеніемъ. Я буду имѣть удовольствіе показать вамъ все, что вы желаете видѣть въ телескопъ, а пока я устанавливаю его, не угодно ли вамъ будетъ поговорить съ батюшкой нѣсколько минутъ, что доставитъ ему большое удовольствіе. Льюси Фрезеръ проводитъ васъ.

Дѣвочка встала и, крѣпко сжавъ мою руку въ своей, повела меня въ кабинетъ старика.

Онъ долго въ меня всматривался и наконецъ сказалъ: -- Вы похожи на вашу мать, дитя мое, у васъ ея лицо и глава; въ васъ нѣтъ ни капли сходства съ вашею сестрою Барбарою. По какому случаю назвали васъ такимъ страннымъ именемъ -- Стеллою?

-- Отецъ мой назвалъ меня такъ въ честь своего любимаго скакуна, отвѣчала я, въ первый разъ еще давая простое объясненіе этимологіи моего имени.

-- Я узнаю въ этомъ вашего отца, разсмѣялся старикъ:-- я и лошадь-то какъ теперь вижу передъ собой. Я знавалъ вашего отца такъ же хорошо, какъ знаю моего сына, Мартина. Вѣдь вы видѣли моего сына, сударыня? А вотъ это моя внучка, Льюси Фрезеръ, послѣдній отпрыскъ стараго дерева, потому что сынъ мой врядъ ли когда женится, и мы рѣшились сдѣлать ее своей наслѣдницей. Она навсегда сохранитъ свое имя и сдѣлается родоначальницей новаго поколѣнія Фрезеровъ.

Дѣвочка стояла въ задумчивости, съ смущенными глазами какъ будто уже теперь надъ ней тяготѣли великія заботы и великая отвѣтственность. Старикъ продолжалъ свою болтовню, пока не раздались по всему дому густые звуки органа.

-- У дяди все готово, онъ ждетъ насъ, сказала она мнѣ.

Мы остановились у входа въ библіотеку; я придержала Льюси Фрезеръ за плечо и стала вслушиваться въ чудные звуки, лившіеся изъ органа. Никогда еще не слыхала я ничего подобнаго; они гудѣли и росли, подобно неумолкающему плеску морскихъ волнъ; мѣстами же въ нихъ врывалась одинокая, плачущая нота, которая отзывалась во мнѣ несказанною болью. Умолкъ органъ, и я стояла молчаливая и покорная передъ Мартиномъ Фрезеромъ.

Телескопъ былъ вынесенъ на конецъ террасы, гдѣ домъ не могъ пересѣкать нашъ уголъ зрѣнія; туда-то мы съ Льюси послѣдовали за астрономомъ. Мы стояли на самой возвышенной точкѣ незамѣтно повышавшагося нагорья; передъ вами открывался горизонтъ отъ двадцати до сорока миль въ окружности. Надъ нашими головами высился необъятный небесный шатеръ, цѣлое море лазурнаго пространства, о которомъ не имѣютъ и понятія люди, живущіе въ тѣсныхъ улицахъ или между горъ. Миріады мерцающихъ звѣздъ, темная, непроглядная ночь, непривычные для меня голоса моихъ собесѣдниковъ, все это усиливало давившее меня чувство благоговѣйнаго ужаса и, стоя между ними, я стала мало помалу такою же стѣсненною и дѣльно озабоченною, какъ и они сами. Для меня въ эту минуту ничего болѣе не существовало, кромѣ подавляющаго величія природы, открывавшагося передо мною, и величаваго теченія планетъ, наблюдаемыхъ мною въ фокусѣ телескопа. Какою свѣжестью благоговѣнія и восторга повѣяло на меня! Какимъ потокомъ, волна за волною, нахлынули мысли въ мою голову! И какою ничтожною я почувствовала себя въ присутствіи этихъ неизвѣданныхъ міровъ! Подъ этимъ обаяніемъ куда дѣвалась вся моя неестественность! Съ дѣтскимъ смиреніемъ я спросила -- могу ли побывать опять въ скоромъ времени?

На взглядъ мой, обращенный къ Мартину Фрезеру, онъ отвѣчалъ пристальнымъ проницательнымъ взглядомъ. Я встрѣтила глаза его спокойно, потому что въ эту минуту думала только о звѣздахъ. Тутъ выраженіе губъ его смягчилось въ ласковую улыбку удовольствія и онъ отвѣчалъ:

-- Мы всегда будемъ рады васъ видѣть.

Когда я возвратилась домой, Барбара еще не ложилась спать, дожидаясь меня. Она было хотѣла обратиться ко мнѣ съ какомъ-то житейски-мудрымъ замѣчаніемъ, но я тотчасъ же перебила ее: -- ни слова, Барбара! не распрашивай меня ни о чемъ, или нога моя не будетъ больше въ Гольмсѣ.

Я не буду останавливаться на подробностяхъ. Я стала часто бывать въ этомъ домѣ; мнѣ кажется, что присутствіе мое озаряло подобно солнечному лучу уныло однообразную жизнь мистера Фрезера и Льюси, и разгоняло мракъ, сгущавшійся надъ ними. Я вносила въ ихъ существованіе благодѣтельный элементъ веселья и движенія; и такъ, они привязались ко мнѣ, и я сдѣлалась для нихъ необходимостью. Но и во мнѣ самой совершилась великая, почти невѣроятная перемѣна: я была до сихъ поръ легкомысленна, себялюбива, бездушна; но наука, къ изученію которой я приступила и которая повлекла за собою изученіе другихъ наукъ, пробудила меня отъ всей этой суеты къ умственно дѣятельной жизни. Я совершенно позабыла свою предварительную цѣль; я съ перваго же взгляда увидѣла, что Мартинъ Фрезеръ стоитъ такъ же недостижимо, далеко и самостоятельно, какъ полярная звѣзда. И такъ я стала въ отношеніи его просто прилежною ученицею, а онъ оставался степеннымъ и требовательнымъ наставникомъ, къ которому я не могла иначе относиться, какъ бы самымъ глубокимъ уваженіемъ. Каждый разъ какъ я переступала черезъ порогъ его тихаго дома, вся моя свѣтскость, все мое кокетство спадали съ меня, будто чужая одежда, и я входила какъ будто въ храмъ, простою, естественною и благоговѣйно-настроенною.

Такъ прошло счастливое лѣто и настала осень: было уже восемь мѣсяцевъ, какъ я посѣщала Фрезеровъ и во все это время я ни разу намѣренно не обманула ихъ ни словомъ, ни взглядомъ, ни удареніемъ голоса.

Льюси Фрезеръ и я давно съ нетерпѣніемъ ожидали луннаго затмѣнія, которое предстояло въ первыхъ числахъ октября. Вечеромъ назначеннаго дня въ сумерки я вышла изъ дому одна, раздумывая о предстоявшемъ мнѣ удовольствіи, но въ ту самую минуту, какъ я стала подходить къ Гольмсу, меня нагналъ одинъ молодой человѣкъ, съ которымъ я кокетничала въ былыя времена.

-- Добраго вечера, Стелла, прокричалъ онъ мнѣ фамильярно: я васъ сто лѣтъ не видалъ. Э, да вы, кажется, теперь гоняетесь за другою дичью? Только не слишкомъ ли высоко вы цѣлитесь? А впрочемъ вамъ теперь какъ разъ повезетъ счастье; потому что если вы промахнетесь по части Мартина Фрезера, то у васъ останется въ запасѣ Джорджъ Іоркъ, только что вернувшійся изъ Австраліи, съ громаднымъ состояніемъ; а онъ горитъ желаніемъ напомнить вамъ кое-какія нѣжности, которыми вы обмѣнялись съ нимъ передъ его отъѣздомъ. Еще вчера за обѣдомъ въ гостинницѣ онъ показывалъ намъ прядь вашихъ волосъ.

Я выслушала эти слова; не выражая моихъ чувствъ никакимъ внѣшнимъ знакомъ. Но внутренно меня терзало сознаніе моего унизительнаго положенія; я поспѣшила укрыться въ мое святилище, и тамъ искала облегченія подлѣ малютки Льюси Фрезеръ.

-- Я нынче поступила дурно, начала она:-- я была неискренна. Мнѣ кажется, что я должна признаться вамъ въ этомъ, чтобы вы не слишкомъ хорошо обо мнѣ думали; во все же я хочу, чтобы вы меня любили по прежнему. Я солгала,-- не словами, а дѣломъ.

И Льюси Фрезеръ прижала ко лбу свои тонкіе пальчики и закрыла глаза, погруженная въ бесѣду съ самой собою.-- Дядя говоритъ, продолжала она, отрываясь на минуту отъ этой позы и краснѣя какъ взрослая:-- что женщины быть можетъ менѣе чистосердечны, чѣмъ мужчины. Потому что, чего онѣ не могутъ достигнуть силою, того достигаютъ хитростью. Онѣ живутъ не по правдѣ, онѣ сами себя обманываютъ. Иногда женщины обманываютъ для забавы. Онъ заставилъ меня выучить слова, которыя я, можетъ быть, со временемъ лучше пойму:

"Будь вѣренъ самому себѣ; и неизбѣжнымъ слѣдствіемъ этого будетъ то, что ты не сможешь обмануть вѣру другаго человѣка".

Смущенная и безмолвная я стояла передъ дѣвочкой и выслушивала ее съ пылающими щеками.

-- Дѣдушка показалъ мнѣ въ Библіи ужасное для меня мѣсто. Слушайте. "Горче смерти для меня та женщина, сердце которой подобно сѣтямъ, и руки которой походятъ на узы: мужъ, боящійся Господа, избѣгаетъ ея, грѣшникъ же подпадетъ ей".

Я закрыла лице руками, хотя и некому было глядѣть на меня; потому что глаза Льюси Фрезеръ скрылись подъ трепещущими вѣками. И такъ я стояла уличенная и готовая къ самообвиненію, когда чья-то рука коснулась моей руки и голосъ Мартина Фрезера проговорилъ:

-- Затмѣніе, Стелла!

Я вздрогнула, когда онъ назвалъ меня по имени, чего до сихъ поръ ни разу не дѣлалъ. Я окончательно растерялась, узнавъ, что Льюси Фрезеръ не пойдетъ съ нами на террасу. Когда Мартинъ Фрезеръ наклонился, чтобы посмотрѣть, ловко ли для меня приложенъ телескопъ, я отшатнулась отъ него и залилась слезами.

-- Что это значить, Стелла, воскликнулъ онъ. Высказаться ли мнѣ передъ вами теперь же, Стелла?-- продолжалъ онъ -- пока еще время, пока вы не ушли отъ насъ! Скажите, такъ ли лежитъ къ намъ ваше сердце, какъ наше къ вамъ,-- такъ что намъ страшно подумать о той пустотѣ, которую вы оставите по себѣ, удалившись изъ нашего дома? Мы не жили, пока не знали васъ, вы наше здоровье, наша жизнь. Я слѣдилъ за вами, какъ не слѣдилъ еще до сихъ поръ ни за одной женщиной, и я не замѣтилъ въ васъ ни одного порока, моя жемчужина, сокровище мое, звѣзда моя. До сихъ поръ, женщина и обманъ были два понятія неразрывно связанныя въ умѣ моемъ; но въ вашемъ чистомъ сердцѣ живетъ правда. Я знаю, вы этого не ожидали и моя страстность пугаетъ васъ. Но скажите мнѣ прямо: можете ли вы любить меня?

Онъ охватилъ меня руками и голова моя покоилась на груди его, въ которой сердце билось тревожно. Его суровость и мрачность исчезли,-- онъ предлагалъ мнѣ все непочатое богатство любви, котораго онъ не расходовалъ на мимолетные капризы. Успѣхъ мой былъ полный; и какъ охотно осталась бы я въ его объятіяхъ! Но тутъ мнѣ вспомнилась Барбара и слова Льюси Фрезеръ зазвенѣла у меня въ ушахъ. Я отступила печальная и подавленная стыдомъ.

-- Мартинъ Фрезеръ, сказала я,-- ваши слова заставляютъ меня быть откровенной. Я самая лживая женщина изо всѣхъ встрѣченныхъ вами. Я проложила себя дорогу сюда съ единственнымъ, опредѣленнымъ намѣреньемъ влюбить васъ въ себя; если бы вы хоть разъ побывали въ нашемъ кружкѣ, то услыхали бы обо мнѣ какъ о вѣтреной, бездушной кокеткѣ. У меня не достаетъ духу осквернить обманомъ вашъ домашній очагъ и наполнить горечью ваше сердце. Не говорите со мною теперь, потерпите, и я напишу вамъ.

На слѣдующее утро я написала Мартину Фрезеру, соблюдая во всемъ до послѣдняго слова, самую строгую правдивость; въ одномъ только отступила я отъ истины; обманывая самую себя и сохраняя даже среди крайняго моего униженія ложную гордость, я сказала ему, что не люблю и никогда не любила его.

Джорджъ Іоркъ возобновилъ свое ухаживанье за мною: богатство, которое онъ предлагалъ мнѣ, превосходило даже наши ожиданія. Искушеніе было сильное: передо мною лежала однообразная, полная мелочныхъ непріятностей жизнь въ обществѣ Барбары и одинокая никѣмъ непризрѣнная старость. Отчего же было мнѣ не жить такъ, какъ живутъ тысячи другихъ женщинъ, которыя не несчастливы въ замужествѣ? Но мнѣ вспомнились слова, прочитанныя мною въ одной изъ книгъ Мартина: "Бракъ не всегда обязателенъ для насъ, но мы всегда обязаны держаться того, что справедливо, не покупать счастье цѣною безчестія, и не поступать противъ совѣсти изъ страха прожить вѣкъ въ безбрачіи". И приготовившись мужественно перенести свою безрадостную, одинокую долю, я отвергла предложеніе.

Барбара была внѣ себя, и обѣ мы были очень несчастны, пока она не приняла приглашенія провести святки у одной изъ своихъ сестеръ; я же, въ обществѣ старой своей няни, осталась присмотрѣть за перевозкой мебели. Наканунѣ праздника я пошла бродить по опустѣлымъ комнатамъ, такимъ же опустѣлымъ какъ и собственное мое сердце, въ которомъ не оставалось ни прежнихъ его воспоминаній, на недавнихъ, болѣе глубокихъ привязанностей. Наконецъ я безсознательно остановилась передъ окномъ, изъ котораго такъ часто глядѣла по направленію къ Гольмсу.

Пока я стояла, такимъ образомъ, зажавъ глаза руками, сквозь которыя медленно лились мои слезы, вошла няня закрыть ставни. Увидѣвъ меня, она нервически вздрогнула.

-- Я было приняла васъ за вашу матушку, воскликнула она. Точь въ точъ такою видала я ее сто разъ на этомъ мѣстѣ.

-- Сусанна, какъ это такъ случилось, что мать моя не вышла замужъ за мистера Фрезера?

-- А также, что не они первые, не они послѣдніе -- любить-то крѣпко любили другъ друга, а ладить не умѣли. Въ первый разъ мистеръ Фрезеръ женился на деньгахъ, и не былъ счастливъ этой женитьбою, отъ этого онъ нравомъ сдѣлался крутенекъ. Они повздорили и матушка ваша съ досады вышла замужъ за мистера Греттона, вашего батюшку. Это такъ потрясло мистера Фрезера, что онъ сдѣлался вдругъ старикомъ и совсѣмъ пересталъ выходить изъ дому; такъ она больше и не видала его, хотя они и жили по сосѣдству; когда вашъ батюшка отлучался на балы, на скачки или на митинги, я часто заставала ее на томъ самомъ мѣстѣ гдѣ вы теперь стоите. Только въ послѣдній разъ, какъ вы побывали у нея на рукахъ, я приносила васъ проститься съ нею на ночь; она стояла прислонившись къ окну и тихо проговорила взглянувъ на небо: Я силилась исполнить свой долгъ въ отношеніи моего мужа и ребенка!

-- Няня, сказала я ей, оставь меня одну, не закрывай ставни.

Волненіе, овладѣвшее мною теперь, не было уже болѣе себялюбивымъ волненіемъ. Я роптала на печаль свою, которой, думала я, нѣтъ другой равной печали; но ошибка моей матери была важнѣе моей, ея страданія глубже моихъ. Крестъ, который она несла, свелъ ее въ безвременную могилу, но этимъ еще не все кончилось: тотъ же крестъ, всею своею тяжестью, удвоенною ея смертью, давилъ теперь дряхлаго старика. Во мнѣ шевельнулось неодолимое желаніе снова увидѣть того, который всѣхъ искреннѣе и неутѣшнѣе оплакивалъ смерть моей матери; я рѣшилась тихонько пробраться до аллеи полями и, если стора на окнѣ его не была спущена, что можно было предположить по яркости выходившаго изъ него свѣта, взглянуть на него еще разъ въ воспоминаніе о моей матери.

Почти не помня себя, я бѣгомъ бросилась впередъ и остановилась только у самаго окна.

Комната не походила болѣе на комнату больнаго. Изъ нея вынесли кровать, экранъ для глазъ и маленькое кресло Льюси. Но въ ней не кидалось въ глаза никакихъ предметовъ современной роскоши, не было замѣтно ни яркости цвѣтовъ, ни мягкости очертаній. То была просто библіотека, или рабочій кабинетъ ученаго труженика, пренебрегавшаго всѣми ухищреніями комфорта. Но въ настоящемъ своемъ видѣ комната эта чѣмъ-то роднымъ сказалась моему сердцу. Въ ней сидѣлъ Мартинъ, глубоко погруженный по своему обыкновенію въ сложныя вычисленія, отъ которыхъ то и дѣло отрывался только за тѣмъ, чтобы заглянуть въ разбросанныя вокругъ него книги.

Неужели этотъ сосредоточенный человѣкъ тотъ самый, который когда-то такъ страстно говорилъ мнѣ о своей любви? И вотъ онъ, равнодушный, сидитъ въ теплѣ и свѣтѣ, такъ близко отъ меня, что я почти могу достать его рукою, между тѣмъ, какъ я стою тутъ, точно бездомная скиталица, среди холода, мрака и отчаянья!

Раздался звонокъ и Мартинъ всталъ и вышелъ изъ комнаты. Мнѣ пришло въ голову прокрасться въ комнату и завладѣть хотя бы клочкомъ бумаги, небрежно брошеннымъ въ сторону: я разсчитывала -- хватитъ ли у меня на это времени, и уже дрожащею рукою нажала ручку стеклянной двери, какъ онъ возвратился, неся на рукахъ маленькую, страшно исхудавшую Льюси Фрезеръ. Онъ заботливо окуталъ ее въ широкій плащъ и, придвинувъ кресло къ камину, усадилъ въ него; при этомъ строгія черты его лица смягчились до выраженія нѣжности. Я протянула къ нему руки; меня влекло къ нему, мнѣ снова хотѣлось прижаться къ его благородному сердцу и избавиться отъ этого ощущенія холода и мрака. Запечатлѣвъ въ своей памяти его образъ такимъ, какимъ я его видѣла въ эти послѣднія мгновенія, нѣжнымъ и любящимъ, я отвернулась и пошла назадъ къ своему опустѣлому дому.

Въ вѣтвяхъ надъ моею головою вдругъ раздалось чириканье и маленькая птичка, свалившаяся изъ гнѣзда, трепеща отъ ночнаго холода, ударилась объ освѣщенныя стекла окна. Въ туже минуту собака Фрезера, которая и прежде была неспокойна, чуя мое присутствіе, съ лаемъ остановилась у стеклянной двери. Я едва успѣла отскочить и спрятаться въ кусты, какъ онъ отворилъ дверь и вышелъ на террасу. Собака съ радостнымъ лаемъ бросилась отыскивать по дорогѣ мой слѣдъ; Мартинъ поглядѣлъ кругомъ, но я еще глубже запряталась въ кусты. Я знала, что онъ меня непремѣнно найдетъ; отпечатокъ моихъ ногъ былъ слишкомъ ясно видѣнъ на только что выпавшемъ снѣгѣ и мною овладѣло какое-то дико смѣшанное ощущеніе радости и стыда. Раза два я видѣла, что онъ сбился въ своихъ поискахъ, но наконецъ онъ напалъ на настоящій слѣдъ, и, приподнявъ сучки, подъ которыми я спряталась, увидѣлъ меня, прижавшуюся между лаврами. Я почти приникла къ землѣ и онъ съ любопытствомъ нагнулся ко мнѣ.

-- Это я, Стелла, проговорила я чуть слышно.

-- Стелла? повторилъ онъ.

Онъ поднялъ меня съ земли точно провинившагося ребенка, возвращенія котораго онъ ждалъ съ часу на часъ, понесъ меня черезъ террасу въ библіотеку и тамъ только спустилъ меня съ рукъ. Тепло и свѣтло стало мнѣ при немъ; я мелькомъ поцѣловала дѣвочку, глаза которой какъ-то странно свѣтились, глядя на насъ; потомъ онъ обѣ мои руки взялъ въ свои и, наклонившись, сталъ всматриваться мнѣ въ лицо. Глаза мои смѣло встрѣтились съ его глазами; въ этомъ долгомъ, пристальномъ взглядѣ каждый изъ насъ извѣдалъ сердечную глубь другаго. Исчезла въ будущемъ всякая возможность сомнѣнія и недовѣрія; между нами не могло уже быть ни обмана, ни ошибочнаго пониманія.

Встала наконецъ наша звѣзда, и проливала свой кроткій ясный свѣтъ на лежавшее передъ нами будущее. Изъ смежной долины донесся до насъ звонъ колоколовъ, и этотъ веселый трезвонъ, казалось, раздавался въ честь брачнаго торжества, сочетавшаго въ эту минуту наши души. Онъ то и заставилъ насъ очнуться отъ нашего блаженнаго оцѣпенѣнія.-- А я былъ увѣренъ, что ты для меня потеряна только на время, сказалъ мнѣ Мартинъ;-- я зналъ, что ты рано или поздно, такъ или иначе во мнѣ вернешься; но сегодня вечеромъ мнѣ сказали, что ты совсѣмъ уѣхала и я еще не задолго разсказалъ объ этомъ Льюси Фрезеръ. Она совсѣмъ стосковалась по тебѣ.

Тутъ онъ позволилъ мнѣ посадить ребенка къ себѣ на колѣни, и она плотно прижалась ко мнѣ съ усталымъ вздохомъ, припавъ головкой ко мнѣ на грудь.

Всю эту ночь я просидѣла, не спуская съ рукъ маленькую дѣвочку, голова которой покоилась у меня на груди.-- Она тихо спала въ моихъ объятіяхъ и начинала принимать участіе въ свѣтлой радостной жизни, занимавшейся для меня. Глубокое молчаніе и тишина, окружавшіе насъ, отлучили меня, и Мартина отъ всего остальнаго міра; только разъ тишина эта была нарушена моею нянею, которую Мартинъ нашелъ до нельзя перепуганною и растерянною и привелъ ее съ собой.

Разсвѣло веселое рождественское утро. Я попросила няню причесать мои волосы такъ, какъ чесалась моя мать. Послѣ долгаго разговора съ Сусанною, старикъ Фрезеръ, взволнованный и разстроенный, принялъ меня какъ свою дочь и чаще называлъ меня Маріею, нежели Стеллою; и я была рада что мать моя и я слились для него въ одну личность. Вечеромъ я пѣла имъ старинныя пѣсни, въ которыхъ только и было хорошаго что мелодія; мистеръ Фрезеръ разговорился о прошломъ, толковалъ и о будущемъ, и Льюси улыбалась глазами.

Потомъ Мартинъ проводилъ меня домой знакомой тропинкой, по которой я часто безъ страха хаживала одна; но чрезмѣрное мое счастье сдѣлало меня робкой и при каждомъ необычайномъ звукѣ я прижималась къ нему плотнѣе, отрадно сознавая, что у меня есть покровитель.

Солнечнымъ, весеннимъ днемъ проводили меня въ церковь. Повеселѣвшая Льюси и торжествующая диктаторша Барбара; тамъ я смиренно и радостно заявила свое согласіе быть женою Мартина Фрезера. И съ тѣхъ поръ, не покидая тѣхъ мѣстъ, которыя были свидѣтелями моего безумнаго, вѣтренаго дѣвичества, я старалась исправиться и исполнить долгъ благодарности, любви и преданности. Только Мартинъ сначала ни за что не хотѣлъ вѣрить, что я въ ту ночь пришла взглянуть въ послѣдній разъ не на него; а на его отца; какъ будто я могла знать о перемѣщеніи его кабинета въ бывшую комнату мистера Фрезера.

Призракъ въ двойной комнатѣ.

Таковъ былъ слѣдующій призракъ въ моемъ спискѣ. Я записалъ названія комнатъ въ томъ порядкѣ, въ какомъ вынимались жеребьи и этого то порядка мы теперь придерживались. Я повелѣлъ этому призраку явиться со всевозможною поспѣшностью, потому что всѣ мы замѣтили, что Джонъ Гершель у жена его были очень взволнованы и, будто сговорившись, избѣгали глядѣть другъ на друга. Альфредъ Старлингъ съ тѣмъ добродушіемъ и тактомъ, которые никогда не измѣняютъ ему, тотчасъ же откликнулся на мой вызовъ и объявилъ что въ двойной комнатѣ поселился призракъ лихорадки.

-- Что это такое за призракъ лихорадки? На кого онъ похожъ? воскликнули всѣ мы, насмѣявшись до сыта.

-- На кого онъ похожъ? отвѣчалъ Альфредъ.-- Да на лихорадку.

-- А какова на видъ лихорадка?

-- Развѣ вы не знаете? спросилъ Альфредъ. Ну такъ я разскажу вамъ.

-- Оба мы съ Тилли рѣшили -- я мою обожаемую Матильду называлъ этимъ ласковымъ полуименемъ,-- и такъ мы съ нею оба рѣшили, что дальнѣйшія проволочки не только непріятны для насъ, но и несообразны съ обязанностями, лежащими на насъ передъ обществомъ. У меня открылся неисчерпаемый запасъ доводовъ противъ откладыванья браковъ на долгіе сроки; Тилли же начинала декламировать стихи самаго мрачнаго содержанія. Наши родители и опекуны долго придерживались иного мнѣнія, но наконецъ согласилась. Было рѣшено, что двадцать седьмаго декабря, Альфредъ Старлингъ, дворянинъ, сочетается священными узами брака съ Матильдою, единственною дочерью капитана королевской морской службы, Роклея Стандфаста изъ Снаргетстонской виллы, изъ Дуврѣ.

Я остался сиротою съ самаго ранняго дѣтства и дядя Бонсоръ былъ опекуномъ надъ моимъ небольшимъ состояніемъ (состоявшимъ изъ акцій Карлэйонской компаніи), а также и надъ моею личностью. Онъ отдалъ меня въ одну изъ лучшихъ отечественныхъ школъ; потомъ отправилъ года на два въ Бонъ, на Рейнѣ; наконецъ, для того чтобы, полагаю, не дать мнѣ избаловаться, внесъ за меня значительную премію, открывшую мнѣ доступъ въ торговую контору господъ Баума, Брёма и компаніи нѣмецкихъ негоціантовъ въ Финсбери -- Циркѣ, у коихъ патроновъ я билъ сколько мнѣ было угодно баклуши и возбуждалъ великую зависть между моими товарищами,-- писцами, служившими за жалованье. Дядя мой Бансоръ жилъ преимущественно въ Дуврѣ, гдѣ онъ наживалъ большія деньги казенными подрядами, предметомъ которыхъ было повидимому сверленье дыръ въ известнякѣ и задѣлыванье ихъ сызнова. Дядя мой былъ чуть не самымъ почтеннымъ человѣкомъ въ цѣлой Европѣ и пользовался въ торговой части Лондона большою извѣстностью, подъ именемъ "благонадежнаго Бансора". Онъ принималъ участіе въ безчисленномъ множествѣ товариществъ, и то предпріятіе считалось окончательно удавшимся, которому благонадежный Бансоръ не отказывалъ въ поддержкѣ своего имени.

Мы условились, что я пріѣду въ Дуврь на канунѣ Рождества, остановлюсь у дяди, а въ самый день Рождества мы всѣ вмѣстѣ будемъ обѣдать у капитана Стандфаста; второй день праздника долженъ былъ пройти для моей возлюбленной въ заботахъ о шляпкахъ, а для меня, моего дяди и будущаго моего тестя -- въ приложеніи рукъ и печатей къ разнымъ актамъ, отступнымъ, соглашеніямъ и другимъ документамъ, относившимся къ деньгамъ а разнымъ судебнымъ формальностямъ. Двадцать седьмаго же была назначена наша свадьба.

Само собою разумѣется, что мои сношенія съ господами Баумъ, Брёмъ и комп. были самымъ дружественнымъ образомъ прекращены. Я на славу угостилъ всѣхъ писцовъ въ ресторанѣ, въ Ньюгетской улицѣ и до поздняго вечера имѣлъ удовольствіе выслушать добрыхъ восемьдесятъ семь разъ единодушное увѣреніе, сопровождавшееся припадками икоты -- въ томъ, что я "отличный малый"; волей неволей я принужденъ былъ отложить свой отъѣздъ въ Дувръ до девяти-часоваго почтоваго поѣзда, такъ какъ въ сочельникъ же въ четыре часа я былъ званъ въ Финсбери-Циркъ на обѣдъ къ младшему члену нашей фирмы, къ тому самому, на которомъ лежала обязанность давать обѣды. Обѣдъ былъ великолѣпный и превеселый; мужская половина гостей еще не вставала изъ за стола, уставленнаго бутылками, какъ я поспѣшилъ распроститься и едва успѣлъ кинуться въ наемный экипажъ и нагнать поѣздъ у Лондонъ-Бриджа.

Вы знаете, какъ скоро проходитъ время въ вагонѣ для того, кто передъ отъѣздомъ подкрѣпился хорошимъ обѣдомъ. Казалось, что я былъ доставленъ въ Дувръ по телеграфу: такъ быстро промелькнули для меня эти восемьдесять миль. Но тутъ я нахожусь вынужденнымъ разсказать вамъ объ ужасномъ постигшемъ меня бѣдствіи. Еще въ ранней молодости, во время пребыванія моего въ приготовительной школѣ близь Эшфорда, я имѣлъ припадокъ страшнаго недуга, порождаемаго кентскими болотами. Не знаю, право, долго ли оставалась эта болѣзнь скрытою въ моемъ организмѣ и вслѣдствіе какихъ внѣшнихъ или во мнѣ самомъ лежавшихъ случайныхъ условій она снова проявилась во мнѣ, только въ то время, когда я ѣхалъ въ Дувръ, у меня была жестокая лихорадка.

То было страшное, упорное ощущеніе дрожи и озноба, мучительной истомы и сильнаго волненія; ко всему этому, я убѣжденъ, примѣшивалась горячка, потому что въ вискахъ у меня стучало и въ головѣ раздавался оглушительный, докучливый, дребезжащій шумъ. Кровь во мнѣ клокотала и тревожно переливалась въ моихъ жилахъ, раскачивая изъ стороны въ сторону мое несчастное тѣло подъ напоромъ своего взбунтовавшагося потока. На платформѣ я то и дѣло спотыкался, и сторожъ, котораго я схватилъ за руку, чтобы удержаться отъ одного сотрясенія, тоже, казалось, зашатался вмѣстѣ съ своимъ фонаремъ не хуже меня самаго.

Переѣздъ къ моему дядѣ, продолжавшійся не болѣе пяти минутъ, былъ ужасный. Припадокъ быль такъ силенъ, что голова моя и всѣ мои члены колотились о стѣнки кареты и разъ даже пришли въ соприкосновеніе съ оконнымъ стекломъ. Шумъ въ головѣ не умолкалъ, ни на минуту. Когда экипажъ остановился, я кое-какъ выбрался изъ него и, ухватившись за молотокъ дядиной двери, пробарабанилъ имъ такую дробь (передъ этимъ я успѣлъ разсыпать по мостовой плату извощика, пытаясь ее отдать ему въ руки), что Джексъ, довѣренный слуга моего дяди, отворившій мнѣ дверь, уставилъ на меня съ изумленіемъ глаза.

-- Я очень боленъ, Джексъ, пробормоталъ я, спотыкаясь при входѣ въ пріемную. Меня опять схватила эта проклятая лихорадка.

-- Да, сэръ, отвѣчалъ Джексъ -- и при этомъ на его лицѣ мелькнуло что-то похожее на усмѣшку.-- Это отъ погоды, сэръ. Не лучше ли вамъ, сэръ, лечь въ постель?

А надо вамъ сказать, что весь домъ былъ освѣщенъ; готовились цѣлымъ обществомъ дѣлать жжонку и я зналъ, что моя Тилли и всѣ Стандфасты находятся на верху въ обществѣ моего дяди и что они ждутъ моего пріѣзда, чтобы зажечь спиртъ. Какъ я ни былъ боленъ, я горѣлъ желаніемъ видѣть мою милую.

-- Нѣтъ, Джексъ, отвѣчалъ я,-- попробую себя пересилить. А вотъ ты лучше принеси мнѣ въ столовую немножко коньяку и горячей воды -- можетъ статься, мнѣ отъ этого и полегчитъ.

Но что же вы думаете, отвѣчалъ мнѣ на это зазнавшійся слуга?

-- Нѣтъ, ужъ лучше безъ этого постарайтесь обойтись, сэръ. Дѣло теперь праздничное, не вы одни такіе. А лучше извольте-ка ложиться въ постель, а то по утру голова будетъ тяжела.

-- Да ты, любезный... накинулся было я на него, но въ эту минуту на верху лѣстницы показался дядя Бансоръ; позади его виднѣлась группа дамъ и мужчинъ и, среди этой группы я разглядѣлъ, на сколько мнѣ позволялъ бившій меня ознобъ, золотыя кудри моей Тилли. Но на лицѣ ея выражалось столько смущенія и ужаса!

-- Альфредъ! строго проговорилъ дядя,-- какъ тебѣ не стыдно?

-- Дядюшка! воскликнулъ я, дѣлая отчаянное усиліе удержаться твердо на ногахъ,-- неужели вы думаете, что я... Здѣсь я попробовалъ взойти на лѣстницу, но нога моя запуталась въ коврѣ, либо я запнулся о проклятые металлическіе прутья, и,-- вѣрите ли?-- я кубаремъ полетѣлъ въ пріемную. Но пока я лежалъ на полу, дрожь одолѣвала меня сильнѣе прежняго. Я слышалъ голосъ моего дяди, отдававшій слугамъ приказаніе отнести меня въ постель; и приказаніе это было исполнено: Джексъ и какой-то долгоногій молодой лакей препроводили мое дрожащее тѣло въ спальню.

Ночь показалась мнѣ не долга, но ужасна, какъ въ горячечномъ бреду.-- Я провелъ ее трясясь и стуча зубами въ постели, которая меня жгла. По утру дядя прислалъ сказать, что мой припадокъ лихорадки чистый вздоръ,-- и чтобы я изволилъ явиться внизъ къ завтраку.

Я сошелъ внизъ, рѣшившись протестовать, а самъ между тѣмъ держался за перила и дрожалъ всѣмъ тѣломъ. О какія невзгоды пережилъ я въ этотъ злополучный праздникъ Рождества! Меня встрѣтили усмѣшками, и совѣтовали мнѣ напиться чаю покрѣпче, подбавивъ къ нему немного коньяку. Вскорѣ за тѣмъ, впрочемъ, дядя пожалъ мнѣ руку и замѣтилъ, что праздникъ этотъ бываетъ всего разъ въ годъ и что онъ того мнѣнія, что надо же мальчику перебѣситься. Всѣ поздравили меня съ праздникомъ, но я могъ только отвѣчать, какимъ-то спазматическимъ бормотаньемъ. Тотчасъ же послѣ завтрака я пошелъ прогуляться по набережной, но чуть не упалъ въ море и столько разъ спотыкался о столбы, что домой меня отвелъ какой-то матросъ въ желтой шляпѣ, потребовавшій отъ меня пять шиллинговъ, чтобы выпить за мое здоровье. Затѣмъ настало для меня еще болѣе грозное испытаніе: мнѣ предстояло отправиться въ Снаргетстонскую виллу и сопровождать мою Тилли и все ея семейство въ церковь. Къ великому моему успокоенію, хотя я дрожалъ всѣми суставами, никто однако не обратилъ вниманія на мой страшный недугъ. Я уже начиналъ надѣяться, что это не болѣе какъ перемежающаяся лихорадка и что скоро пройдётъ, но вмѣсто того, чтобы проходить, она усиливалась. Моя возлюбленная погладила меня по головѣ я выразила надежду, что ныньче "я сдѣлался умницей" -- но когда я, стуча зубами, началъ распространяться передъ ней о своемъ припадкѣ, она только разсмѣялась.

Мы отправились въ церковь и тутъ, по милости лихорадки, я снова попался въ бѣду. Во первыхъ я произвелъ ужасный скандалъ, наткнувшись на нищихъ старухъ, помѣщавшихся на безплатныхъ скамьяхъ, и чуть не сбивъ съ ногъ церковнаго старосту. Потомъ я посбросалъ молитвенники съ закраины стоявшей передо мною скамьи; потомъ я сдвинулъ съ мѣста мягкую подножку, на которую только-что успѣла преклонить колѣна моя теща; потомъ наступилъ невзначай,-- въ этомъ я могу дать вамъ честное слово,-- на ногу Маріи Ситонъ, хорошенькой кузины моей Тилли,-- вслѣдствіе чего она вскрикнула слегка, а моя возлюбленная бросила на меня убійственный взглядъ. Я наконецъ увидѣлъ, что напрасно было бы бороться противъ моего недуга, и вышелъ вонъ.

За обѣдомъ начался для меня новый рядъ несчастій. Началось съ того, что ведя подъ руку мистрисъ Ванъ-Планкъ изъ Сондуича въ столовую (кавалеромъ Тилли былъ мой дядя Бонсоръ), я запутался въ стеклярусныхъ украшеніяхъ, которыми эта богатая, но нѣсколько тучная дама, постоянно отдѣлывала свои платья, и мы оба полетѣли на полъ, что имѣло самыя печальныя послѣдствія: я подвернулся подъ нее и продолжалъ трястись самымъ плачевнымъ образомъ, между тѣмъ какъ громоздкая особа мистрисъ Вамъ-Планкъ надавливала пуговицы моей рубашки. Когда насъ подняли на ноги, она и слышать не хотѣла никакихъ извиненій. Отказавшись сѣсть съ нами за столъ, она потребовала свою карету и уѣхала къ себѣ въ Сондуичъ.

За обѣдомъ я попался изъ огня да въ полымя: а именно во первыхъ, я пролилъ цѣлыхъ двѣ ложки супа такъ называемаго à la tortue, на новую камчатную скатерть; во-вторыхъ, я опрокинулъ стаканъ мадеры на голубое муаровое платье Мери Ситонъ; въ припадкѣ трясучки, я едва не закололъ серебрянною вилкою лейтенанта пятьдесятъ четвертаго полка, Лемба, квартирующаго въ Гейтсѣ; наконецъ, при безумной попыткѣ разрѣзать индюшку, я цѣликомъ запустилъ это праздничное жаркое, увѣнчанное цѣлою гирляндою прицѣпившихся къ нему сосисекъ, въ жилетъ моего дяди Бонсора.

Холодное декабрьское солнце, вставъ на слѣдующее утро, было свидѣтелемъ великихъ бѣдствій и переворотовъ. Насколько я могу положиться на свои отрывочныя воспоминанія объ этихъ злополучныхъ дняхъ, оскорбленія, нанесенныя мною приличіямъ, еще разъ сошли мнѣ съ рукъ -- не въ уваженіе къ моей болѣзни, которой друзья мои и родственники упорно отказывались вѣрить, а въ уваженіе къ тому, что "вѣдь это бываетъ всего навсего разъ въ годъ." Впродолженіе утра адвокаты сновали взадъ и впередъ по дорогѣ къ Снаргетстонской виллѣ; было употреблено въ дѣло множество краснаго сургучу, печатей, простой и гербовой бумаги, и дядя Бонсоръ смотрѣлъ благонадежнѣе, чѣмъ когда либо. Наконецъ, мнѣ дали подписать какую-то бумагу, и при этомъ много перешептывались между собою; я же положительно заявляю, что ничего не видалъ передъ собою, кромѣ большого бѣлаго пятна, двигавшагося взадъ и впередъ по зеленому полу; на бумагѣ же множество каракуль, какъ шальныя, гонялись другъ за другомъ. Я старался собрать всѣ свои силы, чтобы подписать свое имя: я закусилъ губы, сжалъ въ кулакъ лѣвую руку, пробовалъ привинтить къ шеѣ дрожащую голову; даже пальцы на ногахъ судорожно скорчились въ моихъ сапогахъ, и я притаилъ дыханіе; но виноватъ ли я былъ, что какъ скоро пальцы мои сжали перо и я приступилъ къ подписанію своего имени, какъ это проклятое гусиное перо заскакало, запрыгало, и вонзилось въ бумагу своимъ расщепомъ? виноватъ ли я былъ, что, взявъ въ руки чернильницу, чтобы ближе поднести ее къ перу, я пролилъ ея черное содержимое большими, отвратительными лепешками на документъ? Я завершилъ свой подвигъ, плеснувъ чернилами на жилетъ моего дяди и запустивъ перо капитану Стандфасту какъ разъ подъ третье ребро.

-- Однако, пора и честь знать, закричалъ мой тесть, хватая меня за горло:-- вонъ изъ моего дома, негодяй!

Но я вырвался отъ него и искалъ убѣжища въ гостиной, гдѣ, какъ я зналъ, находилась моя Тилли въ обществѣ своихъ шляпокъ и подругъ.

-- Тилли, обожаемая Матильда! воскликнулъ я...

-- Дальнѣйшія объясненія безполезны, сэръ, неумолимо перебила меня моя возлюбленная:-- съ меня достаточно того, что я наслушалась и насмотрѣлась. Альфредъ Старлингъ! Я скорѣе соглашусь выдти замужъ за послѣдняго бѣдняка, собирающаго укропъ на прибрежныхъ утесахъ, чѣмъ быть женою такого безпутнаго пьяницы. Ступайте, сэръ! раскайтесь, если можете. Рабъ невоздержанія! Прощай навсегда. И она гордо удалилась изъ гостиной, и я могъ слышать, какъ она рыдала въ сосѣднемъ будуарѣ, такъ что сердце ея, казалось, разрывалось на части.

Мнѣ указали на дверь и на вѣки запретили доступъ въ Санргетстонскую виллу; дядя мой Бонсоръ отрекся отъ меня и отрѣшилъ меня отъ всего своего наслѣдства. Я бросился со станціи на первый поѣздъ, отъѣзжавшій въ Лондонъ, и не переставалъ трястись всю. дорогу. Въ сумерки этого злополучнаго 20-го декабря, я очутился дрожащимъ скитальцемъ въ окрестностяхъ Сого-сквера.

Всторону отъ Сого-сквера,-- если не ошибаюсь на югозападъ,-- лежитъ грязное строеніе, называющееся Бетмоновымъ подворьемъ. Я стоялъ, дрожа, на углу этого мрачнаго зданія, какъ вдругъ наткнулся на джентльмена, принадлежавшаго съ виду на семь восьмыхъ къ военному, и только на одну восьмую къ гражданскому сословію.

То былъ низенькій, живой, аккуратный, моложавый старичокъ, съ желтымъ лицомъ, сѣдыми волосами и баками (въ то время солдаты носили усы только въ кавалеріи). На немъ былъ голубой мундиръ, слегка побѣлѣвшій на швахъ, и серебряная медаль на полинялой лентѣ висѣла на его груди; на полуформенной фуражкѣ его красовался цѣлый пучокъ пестрыхъ значковъ, подъ мышкой у него была бамбуковая трость; на обоихъ рукавахъ его были нашиты потускнѣвшіе золотые шевроны, а шитье на красномъ воротникѣ изображало золотого льва; на плечахъ у него тряслись небольшія, легкія золотыя эполеты, походившія на двойной подборъ зубовъ изъ коробочки дантиста.

-- Какъ поживаешь, молодецъ? ободрительно обратился ко мнѣ господинъ военной наружности.

Я отвѣчалъ ему, что я несчастнѣйшій въ мірѣ смертный, на что господинъ военной наружности, потрепавъ меня по спинѣ и назвавъ своимъ удалымъ комрадомъ, предложилъ мнѣ выпить съ нимъ для праздника.

-- Ты, какъ вижу, весельчакъ,-- проживаешь гдѣ день, гдѣ ночь; я и самъ такой, замѣтилъ мой новый пріятель.-- Скажи пожалуйста, не бывало у тебя брата-близнеца, по имени Сифа?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ я угрюмо.

-- Онъ походилъ на тебя, какъ двѣ капли воды, продолжалъ господинъ военной наружности, взявшій меня между тѣмъ подъ руку; дрожа и стуча зубами, я далъ ему увести себя въ маленькую, грязную таверну, на косякахъ которой красовались въ рамкахъ и за стекломъ, запачканномъ мухами, два разрисованныхъ картона: на одномъ изъ нихъ былъ изображенъ офицеръ въ мундирѣ небесно-голубого цвѣта, щедро облѣпленномъ серебрянными галунами; на другомъ -- артиллеристъ, забивающій въ пушку зарядъ; поверхъ красовалось объявленіе, гласившее, что требуются молодые люди благообразной наружности для пополненія инфантеріи, кавалеріи и артиллеріи достопочтенной остъ-индской компаніи, и убѣдительно просившее всѣхъ молодыхъ людей благообразной наружности обращаться къ сержантъ-маіору Чотни, котораго всегда можно застать или въ конторѣ таверны "Гайландъ-Ладди," или же въ конторѣ Бетманова подворья.

Безполезно было бы передавать весь разговоръ мой съ господиномъ военной наружности; достаточно будетъ сказать, что не прошло и часа, какъ я принялъ роковой задатокъ и былъ завербованъ въ службу достопочтенной осгь-индской компаніи. Я не былъ нищимъ; я обладалъ состояніемъ, совершенно независимымъ отъ моего дяди Бонсара. На совѣсти моей не лежало никакого преступленія, но я чувствовалъ себя потеряннымъ, безвозвратно погибшимъ человѣкомъ, а потому и завербовался. Какимъ-то чудомъ, пока я являлся къ судьѣ для засвидѣтельствованія и къ доктору для осмотра, моя лихорадка какъ будто совершенно оставила меня; я твердо и прямо стоялъ въ ложѣ свидѣтелей, твердо и прямо подошелъ подъ мѣрку; только стыдъ и горечь противъ тѣхъ, которые такъ ложно истолковали мое поведеніе въ Дуврѣ, помѣшали мнѣ выписаться изъ службы.

Но едва я добрался до Брентвудскаго депо для остъ-индскихъ рекрутъ, какъ моя лихорадка возобновилась съ удвоенною силою. Сначала, вслѣдствіе моего показанія, что слухъ у меня музыкальный, меня опредѣлили въ хоръ военныхъ музыкантовъ; но я никакъ не могъ удержать духовой инструментъ въ рукахъ и вышибалъ у моихъ товарищей инструменты изъ рукъ. Тогда меня перевели во взводъ неспособныхъ рекрутъ, гдѣ сержанты угощали меня палочными ударами, но далѣе первыхъ пріемовъ артикула я не пошелъ,-- и тутъ не попадалъ въ тактъ съ моими товарищами, а придерживался своего собственнаго такта. Лекари, состоявшіе при депо, отказывались вѣрить въ мою болѣзнь; мой ротный начальникъ отзывался обо мнѣ, какъ о трусѣ и обманщикѣ, прикидывающемся только хворымъ. Товарищи презирали меня, ничуть не жалѣли и дали прозваніе: "трясучки". И что всего удивительнѣе, это то, что въ мою одурѣвшую, дрожащую голову ни разу не пришла мысль откупиться огъ своего обязательства, хотя это и было возможно мнѣ во всякое время.

Не умѣю вамъ сказать, вслѣдствіе какихъ соображеній рѣшили отправить такого убогаго, дрожащаго человѣка солдатомъ въ Ость-Индію; знаю только, что меня отправили долгимъ, долгимъ морскимъ путемъ на военно-транспортномъ суднѣ вмѣстѣ, съ семью или восемью стами другихъ рекрутъ. Моя военная служба на востокѣ пришла къ быстрому и безславному окончанію. Не успѣли мы прибыть въ Бомбей, какъ батальонъ Европейскаго полка, въ которомъ я числился, былъ посланъ въ экспедицію на берега Сутлея, гдѣ въ то время пылала война. Мнѣ не довелось быть свидѣтелемъ той славы, которою покрыли себя наши знамена въ эту экспедицію; презрительно принимая въ соображеніе мое нервное разстройство, меня помѣстили въ обозную стражу; однажды ночью, послѣ десятидневнаго похода, въ теченіе котораго лихорадка не переставала трепать меня самымъ жестокимъ образомъ, нашъ арьеръ-гардъ подвергся нападенію со стороны небольшой горсти воровъ, неимѣвшихъ другой цѣли, кромѣ грабежа. Ни мальчикомъ, ни юношей я не былъ изъ трусливаго десятка. Я торжественно заявляю, что въ настоящемъ случаѣ не обратился бы въ бѣгство, но моя злополучная немощь взяла свое. Она вырвала у меня мушкетъ изъ рукъ, сорвала каску съ головы, ранецъ со спины, и дрожащія ноги, спотыкаясь, разбѣжались на нѣсколько миль степного пространства. Поговаривали о томъ, чтобы разстрѣлять меня; другіе предлагали выпороть,-- но тѣлесныя наказанія въ то время не существовали въ остъ-индской компаніи. Итакъ, я былъ подвергнуть заключенію въ отвратительной тюрьмѣ, гдѣ меня преимущественно кормили рисовой водой; потомъ я былъ препровожденъ въ Бомбей, гдѣ меня судили военнымъ судомъ и приговорили быть торжественно, съ барабаннымъ боемъ, изгнаннымъ изъ своего полка, за трусость. Итакъ вотъ до чего я дошелъ, я, сынъ джентльмена и обладатель изрядной собственности; мнѣ спороли галуны съ моего мундира и подъ звуки "марша негодяевъ" со стыдомъ и позоромъ исключили изъ службы достопочтенной остъ-индской компаніи.

Я уже не помню, какимъ способомъ возвратился я въ Англію: дали ли мнѣ мѣсто на кораблѣ, заплатилъ ли я за него деньгами, или же работою. Помню только, что корабль, на которомъ я ѣхалъ, разбился въ бухтѣ Альгоа, недалеко отъ мыса Доброй Надежды, и сдѣлался окончательно негоднымъ для дальнѣйшаго плаванія. Опасности не было ни малѣйшей, мы были окружены большими и малыми судами, и ни одного пассажира не погибло; но пока шлюпки отчаливали отъ корабля, я такъ страшно дрожалъ, что весь экипажъ встрѣтилъ меня гикомъ и насмѣшками, когда меня приволокли на берегъ. Меня даже не допустили на баркасъ, а потащили сзади на буксирѣ.

Я взялъ мѣсто на другомъ кораблѣ, который только и зналъ, что трясся во весь переѣздъ отъ мыса Доброй-Надежды до Плимута; наконецъ-то я прибылъ въ Англію. Я написалъ безчисленное множество писемъ ко всѣмъ моимъ друзьямъ и родственникамъ, къ Тилли и къ дядѣ моему Бонсору; но единственный отвѣтъ, воспослѣдовавшій на нихъ, пришелъ отъ адвоката моего дяди и извѣщалъ меня въ краткихъ, офиціальныхъ выраженіяхъ, что мои непонятныя каракули доставлены по назначенію, но что содержаніе ихъ не можетъ быть принято къ свѣденью. Я былъ введенъ во владѣніе своею собственностью до послѣдняго пенни; но какъ видно я вытрясъ свои денежки или за бильярдомъ, или за кеглями; я помню, что каждый разъ, какъ я принимался за эту послѣднюю игру,-- или попадалъ моему противнику кіемъ въ грудь, или сшибалъ съ ногъ маркера, или запускалъ шарами въ окна, или же дѣлалъ дыры въ сукнѣ, за что переплатилъ безчисленное множество гиней содержателямъ игорныхъ домовъ. Помню, однажды зашелъ я въ лавку золотыхъ дѣлъ мастера въ Реджентъ-Стритѣ купить себѣ ключикъ къ часамъ. Не задолго передъ тѣмъ, я какимъ-то непонятнымъ образомъ вытряхнулъ свои золотые часы съ репетиціей, а потому долженъ былъ замѣнить ихъ серебряными. Стояла зима и на мнѣ было пальто съ широкими рукавами. Пока хозяинъ магазина пріискивалъ ключъ къ моимъ часамъ, мой припадокъ напалъ на меня съ адскою силою; вообразите себѣ мое смятеніе и отчаяніе, когда, ухватившись за прилавокъ, чтобы удержаться, я опрокинулъ на себя цѣлый подносъ бриліанговыхъ колецъ! Одни разсыпались по полу, другія же,-- о ужасъ! попали ко мнѣ въ пальто; я дрожалъ такъ неистово, что по видимому натрясъ себѣ бриліантовыхъ колецъ -- въ рукава, въ карманы, даже въ сапоги

Меня отвели къ судьѣ и препроводили въ тюрьму. Нѣсколько времени я трясся въ коморкѣ съ выбѣленными стѣнами; потомъ я, дрожа, отправился въ уголовную палату и дрожа же предсталъ передъ судомъ за покушеніе въ воровствѣ на сумму тысячю пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ. Всѣ улики противъ меня были налицо. Мой адвокатъ попробовалъ было въ своей защитительной рѣчи упомянуть о "клептоманіи", но это ни къ чему не повело; дядя мой Бонсоръ, нарочно пріѣхавшій изъ Дувра, далъ очень дурной отзывъ о моемъ прежнемъ поведеніи. Меня нашли виновнымъ, меня -- невиннѣйшаго и несчастнѣйшаго изъ смертныхъ, и приговорили къ семилѣтней каторжной работѣ. Страшная сцена живо рисуется въ моей памяти: присяжные всѣмъ синклитомъ потрясали на меня головами, тоже дѣлали и судья, и дядюшка Бонсоръ, и публика на галлереѣ, и самъ я трясся, какъ десять тысячъ милліоновъ осиновыхъ листьевъ, какъ вдругъ....

Я проснулся:

Я лежалъ въ очень неудобной позѣ въ первокласномъ вагонѣ дуврскаго почтового поѣзда; все въ вагонѣ дрожало: масло плескалось въ лампѣ, мои сосѣди раскачивались изъ стороны въ сторону, поѣздъ шелъ на всѣхъ парахъ, и мой страшный сонъ былъ просто вызванъ сильною тряскою. Я вскочилъ, протирая глаза и чувствуя великое облегченіе, но продолжая придерживаться за ближайшія перегородки. Тутъ мнѣ вспомнилось все слышанное и испытанное мною по части сновидѣній и соотвѣтственности между внѣшними впечатлѣніями и явленіями нашей духовной жизни. Вспомнился мнѣ также одинъ изъ эпизодовъ моего кошмара,-- именно тотъ, когда я былъ приведенъ для осмотра моей годности въ рекруты, причемъ спокойно и твердо выстоялъ на ногахъ. Послѣднее обстоятельство было въ связи съ обычною двухминутною остановкою поѣзда у Торнбриджъ-Уэльсъ.-- Но, слава богу, что все это было во снѣ!

-- Да этакъ просто всю душу вытрясетъ, воскликнула моя сосѣдка, но въ эту самую минуту кондукторъ показался у окна и прокричалъ:-- Дувръ.

-- Точно, сударыня, славненько-таки трясло всю дорогу, замѣтилъ этотъ чиновникъ:-- право еще не знаю, какъ съ рельсовъ не соскочили; завтра надо будетъ осмотрѣть винты.-- Добраго вечера, сэръ!-- Это относилось ко мнѣ, кондукторъ былъ со мною коротко знакомъ.-- Съ праздникомъ Рождества Христова честь имѣю поздравить, сэръ. Прикажите что ли нанять карету въ Сноргетстонскую виллу? Эй, сторожъ!

Мнѣ точно нужна была карета, и я нанялъ ее. Я щедро наградилъ извощика и не разсыпалъ деньги по мостовой. Мистеръ Джексъ, какъ только я пріѣхалъ, предложилъ мнѣ напиться чего нибудь теплаго въ столовой, такъ какъ на дворѣ было очень холодно. Я присоединился къ обществу, собравшемуся наверху, моя Тилли встрѣтила меня съ распростертыми объятіями, а дядюшка Бонсоръ съ разстегнутымъ жилетомъ. Я принялъ веселое, но умѣренное участіе въ праздничной жжонкѣ. Въ самый день Рождества мы всѣ обѣдали вмѣстѣ, и я передавалъ супъ и разрѣзалъ индюшку на-славу; на слѣдующій день я выслушалъ отъ адвоката моего дяди похвалу моему красивому почерку, который я имѣлъ случай выказать при подписаніи необходимыхъ документовъ. Двадцать седьмого декабря, тысяча восемьсотъ сорокъ шестого года я женился на моей безцѣнной Тилли, и мы собирались съ ней жить да поживать, да добро наживать, какъ вдругъ...

Я опять проснулся:

На этотъ разъ я проснулся не на шутку въ своей постели въ этомъ самомъ проклятомъ домѣ. Я чувствовалъ усталость, пріѣхавъ сюда по желѣзной дорогѣ; ни свадьбы, ни Тилли, ни Мери Ситонъ, ни мистрисъ Ванъ-Планкъ не оказалось въ дѣйствительности; дѣйствительнаго оказалось только я, да призракъ лихорадки, да рамы, безпощадно дребезжавшія въ обоихъ окнахъ двойной комнаты.

Призракъ въ комнатѣ барчука Б.

Затѣмъ насталъ мой чередъ говорить и я началъ такъ:

Когда я поселился въ трехъугольномъ чуланчикѣ, пользовавшемся такою громкою извѣстностью, мысли мои, какъ и слѣдовало ожидать, стали постоянно обращаться къ барчуку Б.

Вскорѣ я замѣтилъ, что ни разу не преслѣдовалъ меня барчукъ Б. во снѣ. Но какъ только я просыпался, мысли мои обращались къ нему и силились связать его имя съ какимъ нибудь представленіемъ.

Такъ томился я въ комнатѣ барчука Б. въ продолженіе шести ночей; тутъ я сталъ замѣчать, что дѣло что-то не совсѣмъ ладно.

Первое видѣніе привидѣлось мнѣ раннимъ утромъ, когда еще только начинало брезжить; я стоялъ и брился передъ зеркаломъ, какъ вдругъ, къ величайшему моему ужасу я изумленію, замѣтилъ, что брѣю не себя самого, мнѣ уже пятьдесятъ лѣтъ,-- а мальчика.-- Ужъ не это ли барчукъ Б.?

Я задрожалъ и поглядѣлъ себѣ черезъ плечо, но тамъ ничего не оказалось. Я снова взглянулъ въ зеркало и ясно увидѣлъ передъ собою черты мальчика, который брился не для того, чтобы избавиться отъ бороды, а для того чтобы вызвать ея еще небывалое появленіе. Въ смятеніи я прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ и снова возвратился къ зеркалу въ твердой рѣшимости не поддаваться страху и покончить прерванную операцію. Собираясь съ духомъ, я зажмурилъ глаза; когда я раскрылъ ихъ, я встрѣтился въ зеркалѣ съ пристально устремленнымъ на меня взглядомъ молодого человѣка двадцати четырехъ или двадцати пяти лѣтъ. Испугавшись этого новаго призрака, я закрылъ глаза; раскрывъ ихъ снова, я увидѣлъ брѣющимся въ зеркалѣ моего отца, котораго давнымъ давно не было на свѣтѣ. Мало того, я увидѣлъ своего дѣда, котораго отъ роду не видалъ.

Разстроенный всѣми этими навожденіями, что было весьма понятно, я тѣмъ не менѣе рѣшился не говорить про нихъ ни слова до настоящаго условленнаго между нами срока поголовныхъ признаній. Волнуемый разными странными мыслями, я удалился въ ту ночь въ свою комнату, приготовившись къ новымъ столкновеніямъ съ міромъ духовъ. И я не напрасно готовился: очнувшись часа въ два по полуночи отъ тревожнаго сна, я увидѣлъ,-- предоставляю вамъ судить, каковы были мои чувства,-- что со мною на постели лежитъ скелетъ барчука Б.!

Я вскочилъ, а за мною вскочилъ и скелетъ. Тутъ я услышалъ жалобный голосъ, говорившій: -- гдѣ я? что со мною сталось?-- И оглянувшись въ томъ направленіи, откуда слышался голосъ, я увидѣлъ призракъ барчука Б.

Юный призракъ былъ одѣтъ нѣсколько старомодно, или вѣрнѣе, онъ не столько былъ одѣтъ, сколько втиснутъ въ футляръ низшаго сорта сукна, цвѣтомъ перца съ солью, и обезображеннаго еще болѣе свѣтлыми пуговицами. Я замѣтилъ, что пуговицы эти двойнымъ рядомъ перегибались черезъ каждое плечо юнаго призрака и повидимому спускались вдоль его спины. Вокругъ шеи у него было жабо; правая рука его (которая, какъ я хорошо разглядѣлъ, была запачкана въ чернилахъ) покоилась на его желудкѣ; обстоятельство это, въ связи съ легкими угрями, покрывавшими его лицо, и съ проглядывавшимъ за немъ неопредѣленнымъ выраженіемъ тошноты, повело меня къ тому заключенію, что передо мною былъ призракъ мальчика, глотавшаго не въ мѣру при жизни всякихъ аптекарскихъ снадобій.

-- Гдѣ я? патетическимъ голосомъ проговорилъ маленькій призракъ.-- И зачѣмъ родился я въ тѣ дни, когда каломель былъ въ такомъ употребленіи, и зачѣмъ пичкали меня имъ въ такомъ страшномъ количествѣ?

Я чистосердечно отвѣчалъ ему, что и самъ, по чести, этого не знаю.

Гдѣ моя миленькая сестра, продолжалъ призракъ:-- "гдѣ моя божественная, миленькая жена, и гдѣ тотъ мальчикъ, съ которымъ я вмѣстѣ ходилъ въ школу?"

Я умолялъ привидѣніе успокоиться и, пуще всего, не слишкомъ горевать о потерѣ того мальчика, съ которымъ оно вмѣстѣ хаживало въ школу. Я выставлялъ ему на видъ то соображеніе, что, по всѣмъ вѣроятіямъ, если бы этотъ мальчикъ и отыскался, то изъ этого по обыкновенію не вышло бы ничего путнаго. Я привелъ ему, что и самъ отыскивалъ въ зрѣломъ возрастѣ не одного мальчика, съ которымъ хаживалъ вмѣстѣ въ школу, и что ни въ одномъ-то изъ нихъ не оказалось проку. Я выразилъ скромную увѣренность, что въ этихъ мальчикахъ никогда не оказывается проку; я настаивалъ на томъ, что они не болѣе какъ мифъ, обманъ чувствъ, западня. Я разсказалъ, какъ въ послѣдній разъ мнѣ случилось отыскать одного изъ этихъ мальчиковъ на званномъ обѣдѣ, онъ укрывался за бѣлымъ галстухомъ, какъ за стѣною; на какой угодно вопросъ у него было припасено по нелѣпому мнѣнію, и онъ обладалъ по истинѣ титаническою силою надоѣдливости. Я разсказалъ, какъ, въ силу нашего одновременнаго пребыванія въ школѣ, онъ напросился ко мнѣ на завтракъ: какъ я, раздувъ хранившіеся подъ пепломъ послѣдніе остатки моей вѣры въ своихъ школьныхъ товарищей, пригласилъ его; и какъ онъ оказался проповѣдникомъ страшной дичи, и злоумышлялъ противъ всего адамова потомства, предъявляя непостижимыя финансовыя воззрѣнія и требуя, чтобы англійскій банкъ выпускалъ, не помню сколько-то, тысячъ милліоновъ дебета и шестипенсовыхъ билетовъ.

"Призракъ выслушалъ меня въ молчаніи, и когда я кончалъ, обратился ко мнѣ съ воззваніемъ: -- цырюльникъ!

-- Цырюльникъ? повторялъ я, потому что не имѣлъ чести принадлежать жъ этому сословію.

Призракъ продолжалъ: -- цырюльникъ! Осужденный брить цѣлый рядъ постоянно смѣняющихся лицъ -- то молодого человѣка, то себя самого, то своего отца, то своего дѣда; осужденный каждую ночь спать самъ другъ со скелетомъ и каждое утро просыпаться мъ обществѣ скелета... я затрепеталь, услышавъ итогъ ужасный приговоръ.

-- Цырюльникъ! Догони ка меня!

Я чувствовалъ, еще прежде нежели слова мои были выговорены, что таинственная сила толкаетъ меня кинуться въ погоню за этимъ призракомъ; я не замедлилъ это сдѣлать и выбѣжалъ изъ комнаты барчука Б.

Всякому, конечно извѣстно, какія долгія и утомительныя ночныя прогулки волей неволей дѣлали колдуньи; это извѣстно изъ признаній самихъ колдуній и не подлежитъ никакому сомнѣнію. Призракъ барчука Б. заставилъ меня сдѣлать не менѣе долгую и утомительную прогулку.

Я послѣдовалъ за нимъ сначала на помелѣ, потомъ на дѣтской игрушечной лошадкѣ; что я говорю сущую правду, въ этомъ удостовѣряетъ меня самый запахъ краски, который, послѣ того какъ конекъ согрѣлся, сдѣлался весьма осязательнымъ; потомъ я преслѣдовалъ привидѣніе на безголовомъ ослѣ и наконецъ на ослѣ, который до того былъ озабоченъ состояніемъ собственнаго желудка, что такъ и оставался, уткнувшись въ него головою. Еще позднѣе, подо мною смѣнялись кони, которые, казалось, только за тѣмъ и на свѣтъ родились, чтобъ лягаться ногами,-- карусели, качели и наконецъ наемные кабріолеты.

Чтобы не утомлять васъ разсказомъ о моихъ похожденіяхъ,я приведу вамъ для образца одно изъ нихъ.

Со мной произошла чудесная перемѣна. Я быль самъ собою и въ то же время не быль самимъ собою; сознавалъ въ себѣ присутствіе чего-то такого, что оставалось неизмѣннымъ во все теченіе моей жизни,-- а между тѣмъ, то не было мое я, легшее спать въ комнатѣ барчука Б. У меня было гладкое-прегладкое личико, и короткія-прекороткія ножки, но я зазвалъ за дверь другое подобное мнѣ существо, съ такимъ же гладкимъ личикомъ и такими же короткими ножками, которому сообщилъ предложеніе самого страннаго свойства.

Я предлагалъ ему устроить вмѣстѣ сераль. Другое существо приняло живое участіе въ этомъ планѣ. Оба мы съ нимъ мало смыслили въ законахъ приличія, знали мы только, что подобный обычай былъ въ ходу на востокѣ и что его придерживался добрый калифъ Гарунъ-аль-Рашидъ, что обычай этотъ въ высшей степени похвальный и вполнѣ достойный подражанія.-- О, да, воскликнуло, припрыгнувъ, другое существо:-- заведемъ сераль.

Мы поняли, что замыселъ этотъ надо хранить въ глубокой тайнѣ отъ миссъ Гриффинъ, хотя, что до насъ касается, не питали ни малѣйшаго сомнѣнія насчетъ похвальности этого восточнаго учрежденія. Но мы знали, что миссъ Гриффинъ лишена всякихъ человѣческихъ симпатій и неспособна оцѣнить величіе великаго Гаруна. За то мы рѣшили открыть нашу завѣтную тайну миссъ Бьюль.

Насъ было десятеро въ гампстедскомъ учебномъ заведеніи миссъ Гриффинъ: восемь дѣвицъ и двое молодыхъ людей. Миссъ Бьюль, которая, по моимъ расчетамъ, успѣла уже въ то время достигнуть зрѣлаго восьмилѣтняго возраста, была царицею общества. Я въ тотъ же день открылся ей въ нашемъ замыслѣ и предложилъ ей сдѣлаться фавориткой.

Миссъ Бьюль, преодолѣвъ стыдливость, столь естественную и столь обаятельную въ ея миломъ полѣ, объявила, что предложеніе это очень лестно для нея, но тутъ же пожелала знать, какое назначеніе припасено нами для миссъ Пипсонъ. Миссъ Бьюль, видите ли, поклялась надъ большимъ молитвенникомъ въ футлярѣ оставаться до послѣдняго издыханія другомъ этой молодой особы, не имѣть отъ нея никакихъ тайнъ и всѣмъ съ ней дѣлиться; миссъ Бьюль объявила, что она, въ качествѣ друга миссъ Пипсонъ, не можетъ утаить ни отъ себя, ни отъ меня, то обстоятельство, что миссъ Пипсонъ тоже не изъ какихъ нибудь.

Такъ какъ у миссъ Пипсонъ были свѣтлые, вьющіеся волосы и голубые глаза (что для меня было идеаломъ женственной прелести), то я не задумываясь отвѣчалъ, что смотрю на миссъ Пипсонъ, какъ на прелестную черкешенку.

-- Такъ что же изъ этого? задумчиво спросила миссъ Бьюль.

Я отвѣчалъ, что она должна быть похищена купцомъ, приведена ко мнѣ подъ покрываломъ и куплена какъ невольница.

(Другое существо уже было отодвинуто въ государственной мужской іерархіи на второй планъ и прочилось въ должность великаго визиря. Въ послѣдствіи оно, было, вздумало противиться этому распоряженію, но, бывъ оттаскано за волосы, смирилось).

-- Не буду ли я ревновать? спросила миссъ Бьюль, опуская глаза.

-- Нѣтъ, Зобеида, отвѣчалъ я:-- ты всегда будешь любимою султаньшею; первое мѣсто въ моемъ сердцѣ и на моемъ престолѣ всегда останется за тобою.

Послѣ этого увѣренія миссъ Бьюль согласилась предложить нашъ проэктъ на обсужденіе своимъ семерымъ подругамъ. Въ тотъ же день я напалъ на слѣдующую мысль: мы могли вполнѣ довѣриться доброй, вѣчно осклабляющейся душѣ по имени Табби, исполнявшей въ домѣ должность дѣвки-чернавки, у особы этой столько, же было человѣческаго въ фигурѣ, сколько у любой изъ кроватей; лицо же постоянно, болѣе или менѣе было запачкано сажей. Послѣ ужина я украдкою сунулъ въ руку миссъ Бьюль маленькую записку, въ которой говорилось, что сажа, представлявшая въ нѣкоторомъ родѣ печать, наложенную перстомъ самаго провидѣнія, указывала намъ на Табби, какъ на достойную преемницу Мезрура, знаменитаго начальника черныхъ гаремныхъ стражей.

При введеніи новаго учрежденія дѣла какъ и вездѣ не обошлось безъ трудностей. Другое существо отличалось не совсѣмъ похвальными выходками: претерпѣвъ неудачу въ своихъ честолюбивыхъ замыслахъ, оно возымѣло притворныя сомнѣнія на счетъ того, не предосудительно ли преклонять колѣна передъ калифомъ; отказывалось величать его повелителемъ правовѣрныхъ, оскорбительно отзывалось о немъ, какъ о "взросломъ мальчишкѣ", объявляло, что не хочетъ играть въ эту игру,-- слышите ли, игру!-- и позволяло себѣ многія другія грубыя и оскорбительныя выходки. Впрочемъ эта низость встрѣтила успѣшный отпоръ въ общемъ негодованіи всего сераля и я былъ осчастливленъ улыбками восьми наипрекраснѣйшихъ между человѣческими дщерями.

-- Я могъ быть награждаемъ этими улыбками, только въ тѣ минуты, когда Миссъ Гриффинъ глядѣла въ другую сторону,-- и то съ соблюденіемъ всевозможной осторожности, такъ какъ между послѣдователями пророка существовало преданіе, что миссъ Гриффинъ видитъ маленькимъ круглымъ очкомъ, находившимся въ самой серединѣ узора на спинѣ ея шали. За то каждое послѣ обѣда мы проводили цѣлый часъ вмѣстѣ,-- и тутъ-то фаворитка и остальныя красавицы гарема наперерывъ другъ передъ другомъ старались развеселить свѣтлѣйшаго Гаруна, отдыхавшаго отъ заботъ правленія,-- заботъ, отличившихся подобно заботамъ всякаго другаго правителя, преимущественно арифметическимъ свойствомъ, такъ какъ повелитель правовѣрныхъ былъ страшно тупъ по части сложенія.

Миссъ Гриффинъ была образцомъ приличія и я рѣшительно не могу вообразить, каковы были бы чувства этой добродѣтельной женщины, если бы она знала, что, водя насъ попарно гулять по Гампстедскому шоссе, она такъ величаво выступала во главѣ многоженства и исламизма. Я убѣжденъ, что не мало способствовало сохраненію нашей тайны какое-то необъяснимое чувство злой радости, что вотъ миссъ Гриффинъ ничего не подозрѣваетъ, а такъ же злобное сознаніе того превосходства, которое давало намъ наше знаніе того, чего не знала миссъ Гриффинъ (а миссъ Гриффинъ знала все, что только можно было знать изъ книгъ). Дѣйствительно, тайна наша хранилась на славу и только разъ мы чуть-чуть сами себя не выдали. Это случилось въ воскресенье. Всѣ мы, миссъ Гриффинъ во главѣ нашей, были выстроены въ самой видной части церковной галлереи, свидѣтельствуя такимъ образомъ всенародно о несвѣтскомъ направленіи, даваемомъ въ нашемъ заведеніи; читалось въ этотъ день описаніе Соломонова великолѣпія въ его домашней жизни. Едва заслышалъ я имя этого царя, какъ совѣсть шепнула мнѣ: и ты то же, Гарунъ! У священника, совершавшаго въ тотъ день богослуженіе, глазъ былъ какъ-то особенно устроенъ такъ что казалось онъ глядитъ прямо на меня. Лицо мое покрылось багровымъ румянцемъ и каплями крупнаго пота. Великій визирь сидѣлъ ни живъ, ни мертвъ, и всѣ султанши зардѣлись, какъ будто заходящее багдадское солнце кинуло свой отблескъ на ихъ прелестныя личики.

Въ эту-то критическую минуту грозная миссъ Гриффинъ встала и окинула взглядомъ дѣтей Ислама. Мнѣ показалось что церковь и государство вошли въ заговоръ съ миссъ Гриффинъ, чтобы изобличить насъ, и что вотъ-вотъ насъ выведутъ на позоръ на самую средину церкви, но такъ западны -- позвольте мнѣ употребить это слово въ противоположность восточному міросозерцанію,-- такъ, западны была понятія миссъ Гриффинъ, что она заподозрѣла насъ просто въ контрабандномъ пользованьи яблоками, и мы были спасены.

Но тяжелый ударъ постигнулъ меня на самой вершинѣ моего благополучія. Я сталъ задумываться о своей матери и о томъ, что она скажетъ, если я привезу ей во время лѣтнихъ вакацій восемь посѣтительницъ,-- прекраснѣйшихъ между дщерями человѣческими, но совершенно неожиданныхъ. Я сообразилъ количество пистолей въ нашемъ домѣ, средства моего отца, плату булочнику -- и мое уныніе увеличилось. Сераль и лукавый визирь, угадывая причину тайной печали своего повелителя, дѣлали все, чтобы усилить эту печаль. Они пустились въ увѣренія безграничной преданности и объявили что и въ жизни и въ смерти останутся съ нимъ неразлучны. Эти увѣренія дѣлали меня несчастнѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ, я много безсонныхъ часовъ проводилъ въ постели, размышляя о своей ужасной участи. Отчаянье мое доходило до того, что я подъ часъ готовъ былъ броситься на колѣни передъ миссъ Гриффинъ, открыться ей въ моемъ сходствѣ съ Соломономъ и просить чтобы меня наказали сообразно съ поруганными мною законами моего отечества; но неожиданный случай выручилъ меня изъ затрудненія.

Однажды мы прогуливались попарно,-- при этомъ случаѣ визирь получилъ приказаніе,-- въ случаѣ если заставный сторожъ кинетъ свой оскверняющій взглядъ на красавицъ гарема (а этого онъ ни разу не преминулъ еще сдѣлать) -- удавить его въ ту же ночь. Въ этотъ день облако печали тяготѣло надъ нашими сердцами; необъяснимая выходка Антилопы (одной изъ султаншъ) была причиною великаго бѣдствія, постигнувшаго все государство: красавица эта подъ тѣмъ предлогомъ, что предшествующій день былъ днемъ ея рожденія и что по этому случаю была прислана большая корзина, наполненная всякими сокровищами (а ни въ томъ, ни въ другомъ увѣреніи не было и тѣни правды), пригласила тайнымъ, но весьма убѣдительнымъ образомъ до тридцати шести сосѣднихъ принцевъ и принцессъ на балъ и на ужинъ; при этомъ было выговорено, что за ними не пришлютъ изъ дому раньше двѣнадцати часовъ. Слѣдствіемъ этой причуды Антилопы было то, что къ подъѣзду миссъ Гриффинъ нежданно-негаданно стало прибывать въ различныхъ экипажахъ цѣлое общество, разодѣтое въ пухъ и прахъ; члены этого общества, волнуемые пріятнымъ ожиданіемъ, достигали подъ прикрытіемъ своихъ разнородныхъ конвойныхъ верхней площадки лѣстницы, откуда были выпроваживаемы въ слезахъ. Едва послышались учащенные удары молотка, извѣщавшіе объ этихъ событіяхъ, Антилопа поспѣшила запереться въ чуланѣ близь чердака; при каждомъ новомъ ударѣ молотка миссъ Гриффинъ волновалась все сильнѣе и сильнѣе, дошло наконецъ до того, что она во всеузрѣніе сорвала съ головы накладку. Дѣло кончилось тѣмъ, что преступница сдалась на капитуляцію и была засажена на хлѣбъ и на воду въ чуланъ, гдѣ хранилось бѣлье, а мы всѣ выслушали длинное нравоученіе.

Вслѣдствіе всего этого мы уныло совершили свою прогулку; въ особенности я, чувствуя всю тяжесть лежавшихъ на мнѣ мусульманскихъ обязательствъ, былъ въ печальномъ настроеніи духа. Вдругъ незнакомый человѣкъ подошелъ къ миссъ Гриффинъ, и, пройдя съ ней рядомъ нѣсколько шаговъ и переговоривъ съ ней о чемъ-то, взглянулъ на меня. Въ полной увѣренности, что это одинъ изъ слугъ правосудія и что часъ мой насталъ, я тугъ же пустился въ бѣгство, наскоро рѣшивъ пробраться въ Египетъ.

Весь сераль испустилъ вопль, видя, что я улепетываю со всѣхъ ногъ (я взялъ при первомъ поворотѣ на лѣво, за уголъ кабака, почему то предполагая, что это-то и есть кратчайшій путь къ пирамидамъ). Миссъ Гриффинъ закричала мнѣ вслѣдъ, вѣроломный визирь бросился за мною въ погоню, заставный сторожъ прижалъ меня къ углу, отрѣзавъ мнѣ всѣ пути къ бѣгству. Но, когда меня, пойманнаго, привели назадъ, никто и не подумалъ бранить меня; только миссъ Гриффинъ проговорила съ непостижимою кротостью: "Странное дѣло! отчего ты пустился бѣжать, когда этотъ господинъ поглядѣлъ на тебя?"

Миссъ Гриффинъ и незнакомый господинъ обступили меня и торжественно повели домой; но къ удивленію моему я замѣтилъ, что меня ведутъ не какъ преступника.

Прійдя домой мы удалились въ особую комнату и миссъ Гриффинъ призвала къ себѣ на помощь Мезрура, начальника темноцвѣтныхъ стражей гарема. Мезруру что-то передали, и я не знаю, вслѣдствіе чего онъ залился слезами.

-- Господь съ тобою, голубчикъ! проговорилъ этотъ сановникъ, обращаясь ко мнѣ:-- съ твоимъ папашей случилось несчастье.

Я спросилъ съ замирающимъ сердцемъ:

-- Развѣ онъ очень боленъ?

-- Утѣшь тебя Господь, моя овечка! продолжалъ добрый Мезруръ, становясь на колѣни, чтобы я могъ опустить голову на его плечо -- твой папаша умеръ!

Куда дѣвался при этихъ словахъ Гарунъ аль-Рашидъ! Сераль тоже исчезъ; съ тѣхъ поръ я не видалъ болѣе ни одной изъ восьми прекраснѣйшихъ между дщерями человѣческими.

Меня взяли домой -- а дома были смерть и нужда! Все наше имущество продали съ аукціона, въ томъ числѣ и моя маленькая кроватка пошла за грошъ. Потомъ меня отдали въ большую, скучную школу для мальчиковъ старшаго возраста, гдѣ все, и одежда и пища было грубо и въ недостаточномъ количествѣ; гдѣ всѣ, и взрослые и дѣти были безжалостны; моя товарищи знали о бывшемъ у насъ аукціонѣ и разспрашивали меня, за сколько я пошелъ и кто меня купилъ и кричали мнѣ вслѣдъ: "идетъ, идетъ,-- ушелъ съ молотка!" Я никому не рѣшался открыть въ этомъ непривѣтномъ домѣ, что былъ когда-то Гаруномъ и имѣлъ сераль; потому что я зналъ, что стоило мнѣ упомянуть о превратностяхъ моей судьбы, и мнѣ не дали бы проходу, такъ что мнѣ ничего болѣе не осталось бы, какъ угоняться въ тинистомъ пруду, находящемся недалеко отъ рекреаціоннаго двора и вода въ которомъ доходила на пиво.

Увы! друзья мои! Съ той поры, какъ я поселился въ комнатѣ мальчика, никакого другаго призрака не видалъ я въ ней, кромѣ призрака моего собственнаго дѣтства, моей невинности и моихъ наивныхъ вѣрованій. Часто гонялся я за этикъ призракомъ; не нагнать мнѣ его видно моею возмужалою походкой, не поймать мнѣ его моими возмужалыми руками, не воскресить мнѣ его въ первобытной чистотѣ въ глубинѣ моего возмужалаго сердца. И вотъ я, какъ видите, силюсь по возможности бодро и весело исполнить свое предопредѣленіе и брѣю въ зеркалѣ длинную вереницу безпрестанно являющихся лицъ, и ложусь и встаю съ постели самъ другъ со скелетомъ -- моимъ неразлучнымъ земнымъ спутникомъ.

Призракъ въ садовой комнатъ.

Мой другъ и довѣритель потеръ рукою свой плѣшивый лобъ, который имѣетъ въ себѣ что-то Шекспировское, и, понюхавъ щепотку табаку, приговорилъ: Въ комнату мою повадился ходить призракъ судьи.

-- Призракъ судьи? воскликнуло все общество.

-- Да, судьи. Я никогда не забуду того, что слышалъ отъ него; то былъ случай изъ его судебной практики.

Всѣ мы полюбопытствовали услышать про этотъ случай, чтобы онъ и у насъ врѣзался въ памяти, и мой другъ и довѣритель началъ такъ:

Въ первые годы текущаго столѣтія почтенная чета, по имени Гонтройдъ, нанимала небольшую ферму въ сѣверномъ округѣ Іоркшайра. Стали они мужемъ и женою уже не въ молодыхъ годахъ, хотя и были молоды въ то время, когда свели первое знакомство. Натанъ Гонтройдъ быль работникомъ на фермѣ отца Эсфири Розъ и искалъ ея руки еще къ то время, когда родители прочили ей лучшихъ жениховъ, а потому, не освѣдомляясь о ея чувствахъ, нѣсколько круто выпроводили Натана. Послѣ того много воды утекло. Натану уже перевалило за сорокъ, когда у него умеръ какой-то дядя и оставилъ ему изрядное наслѣдство, такъ что онъ могъ снять небольшую ферму, да еще отложить малую толику въ банкъ на черный день. Однимъ изъ послѣдствій этой перемѣны въ судьбѣ Натана было то, что онъ сталъ спокойно и не торопясь пріискивать себѣ хозяйку; вдругъ до него однажды дошло, что старинная любовь его Эсфирь Розъ не замужемъ и не живетъ припѣваючи, какъ онъ былъ вполнѣ убѣжденъ, -- а живетъ чернорабочей служанкой въ городѣ Райпонѣ. Отецъ ея, потерпѣвъ цѣлый рядъ неудачъ, былъ доведенъ до нищеты; мать умерла, братъ выбивался изъ силъ, чтобы прокормить многочисленную семью, сама же Эсфирь была въ тридцать семь лѣтъ смиренною, невзрачною, но лихою работницей. На минуту -- но не болѣе какъ на минуту.-- Натанъ испыталъ какое то злое удовольствіе, услышавъ объ этихъ поворотахъ колеса Фортуны. Ни слова не сказалъ онъ никому по этому поводу, но нѣсколько дней спустя, явился, разодѣтый по праздничному, въ Райпонъ и постучался къ мистрисъ Томпсонъ съ чернаго крыльца.

Ему вышла отворить Эсфирь; свѣтъ прямо падалъ на нее, между тѣмъ какъ онъ остался въ тѣни. Съ минуту длилось молчаніе; онъ разсматривалъ ту, которую онъ любилъ когда-то и которую не видалъ въ послѣднія двадцать лѣтъ. Отъ миловидности и молодости не уцѣлѣло и слѣда; какъ мы уже сказали, наружность Эсфири была скромная, невзрачная; но цвѣтъ лица у нея былъ чистый и глаза глядѣли открыто и привѣтливо. Одѣта она была скромно, но опрятно и изъ подъ короткой юбки ея виднѣлась стройная нога. Бывшій любовникъ ея не предавался восторгу, онъ просто сказалъ про себя: ничего, годится! и прямо приступилъ къ дѣлу:

-- Эсфирь, ты не узнаешь меня. Я тотъ самый Натанъ, котораго двадцать лѣтъ тому назадъ отецъ твой согналъ со двора, за то, что я было вздумалъ просить тебя въ жены. Съ той поры я и изъ головы выкинулъ было женитьбу; но вотъ, дядя Бенъ померъ и оставить мнѣ малую толику въ банкѣ; я снялъ ферму Набсъ-Эндъ, обзавелся скотинкой, теперь ищу себѣ хозяюшку, чтобы могла за всѣмъ приглядѣть. Хочешь, что-ли, быть хозяйкой въ моемъ домѣ? Небось, худаго ничего не увидишь. Такъ если тебѣ не супротивно, а приду за тобою, какъ только уберемся съ сѣномъ.

Эсфирь только отвѣчала: Да что ты не войдешь въ горницу и не присядешь?

Онъ вошелъ и присѣлъ. Прошло нѣсколько времени и она обращала на него столько же вниманія, сколько и на его палку: она суетилась, отпуская обѣдъ своимъ господамъ. А онъ между тѣмъ слѣдилъ за ея проворными, угловатыми движеніями и еще разъ сказалъ про себя: ничего, годится! Минутъ двадцать спустя онъ всталъ и проговорилъ:

-- Ну, Эсфирь, я ухожу. Такъ когда же мнѣ опять приходить?

-- Когда тебѣ будетъ угодно, этакъ ты и мнѣ угодишь, отвѣчала Эсфирь, стараясь казаться спокойною; но онъ видѣлъ, что она то и дѣло мѣнялась въ лицѣ и вся дрожала. Минуту спустя Эсфирь получила крѣпкій поцѣлуй; но когда она оглянулась на пожилаго фермера; чтобы побранить его, то увидѣла его такимъ степеннымъ и спокойнымъ, что раздумала.

-- Вотъ я и угодилъ себѣ -- и тебѣ тоже надѣюсь угодить, проговорилъ онъ. Будетъ съ тебя что-ли мѣсяца на сборы? Нынче восьмое число, восьмаго іюля будетъ наша свадьба. А до тѣхъ поръ мнѣ недосугъ сюда ходить, да и свадьбу незачѣмъ долго праздновать. Въ наши годы за глаза довольно и двухъ дней на прогулъ.

Все это походило на сонъ. Но Эсфирь рѣшила не думать объ этомъ больше, пока не справитъ всю свою работу. Вечеромъ, убравшись совсѣмъ, она пошла и предупредила свою госпожу о томъ, что отходитъ и разсказала ей въ немногихъ словахъ повѣсть всей своей жизни. Ровно мѣсяцъ спустя она вышла замужъ

Отъ этого брака родился одинъ только сынъ, котораго назвали Веньяминомъ. Немного лѣтъ спустя послѣ его рожденія умеръ въ Лидсѣ братъ Эсфири, оставивъ послѣ себя человѣкъ десять или двѣнадцать дѣтей. Эсфирь горько оплакивала его и Натанъ оказалъ ей много тихаго участія, хотя и не могъ позабыть, что Джакъ Розъ растравилъ оскорбленіями рану его молодости. Онъ снарядилъ жену свою въ Лидсъ; успокоилъ ее на счетъ разныхъ хозяйственныхъ заботъ, которыя не выходили у нея изъ головы передъ отъѣздомъ; набилъ кошелекъ ея деньгами, чтобы было ей чѣмъ выручить изъ немедленныхъ затрудненій семейство ея брата; наконецъ, когда повозка тронулась, онъ побѣжалъ за ней въ догонку.-- Стой, стой, прокричалъ онъ:-- Гетти, коли ты хочешь, и тебѣ не будетъ въ тягость, привези съ собою одну изъ дочерей Джака. Достаткомъ насъ богъ не обидѣлъ, а съ дѣвкой въ домѣ славно повеселѣетъ.

Повозка тронулась и сердце Эсфири переполнилось чувствомъ благоговѣйной благодарности. Итакъ маленькая Бетси Розъ переѣхала на жительство въ Нобсъ-Эндскую ферму.

Доброе дѣло на этотъ разъ нашло въ себѣ самомъ свою награду, что впрочемъ не должно вводить людей въ заблужденіе, будто добрыя дѣла обыкновенно награждаются. Изъ Бетси вышла веселая, любящая, дѣятельная дѣвушка; дядя и тетка бывало на нее не нарадуются. Они такъ полюбили ее, что даже сочли достойною своего единственнаго сына Веньямина, который въ ихъ глазахъ былъ совершенствомъ. И дѣйствительно, Веньяминъ Гонтройдъ по красотѣ и изяществу могъ бы быть графскимъ сыномъ. Даже сосѣдніе сквайры, проѣзжая мимо, осаживали своихъ лошадей, чтобы полюбоваться на него. Въ немъ не было и тѣни застѣнчивости, онъ съ раннихъ лѣтъ привыкъ чтобы посторонніе восхищались имъ, а родители молились за него Богу. Что же касается до Бетси Розъ, то онъ сдѣлался съ первой же минуты ихъ встрѣчи полновластнымъ властелиномъ ея сердца. Любовь ея росла съ годами, и она старалась завѣрить себя, что долгъ велитъ ей любить выше всего то, что всего дороже ея дядѣ и теткѣ. Старики переглядывались и улыбались каждый разъ, какъ молодая дѣвушка, сама того не подозрѣвая, выдавала свою любовь къ двоюродному брату; дѣло шло именно такъ, какъ они желали; незачѣмъ было отправляться въ дальше поиски за женою для Веньямина.

Но Веньяминъ смотрѣлъ на это дѣло безъ особеннаго увлеченія. Въ дѣтствѣ онъ посѣщалъ въ качествѣ экстерна школу къ сосѣднемъ городѣ, одну изъ тѣхъ гимназій, которыя находились въ такомъ плачевномъ состояніи лѣтъ тридцать тому назадъ. Школа была такъ устроена, что ученики не только не научались въ ней добру, но еще научались притворству; впрочемъ съ виду Веньяминъ поумнѣлъ и пріобрѣлъ въ ней джентльменское изящество. Родители гордились имъ, когда онъ пріѣзжалъ; домой на вакаціи, хотя все его джентльменское изящество выражалось относительно нихъ явнымъ презрѣніемъ. Восемьнадцати лѣтъ онъ поступилъ ученикомъ въ контору гайминстермкаго адвоката -- (передъ этимъ онъ объявилъ наотрѣзъ, что не хочетъ оставаться неотесаннымъ мужикомъ, т. е. честнымъ работящимъ фермеромъ, подобно своему отцу); одна Бетси Розъ была въ эту пору недовольна имъ; четырнадцатилѣтняя дѣвочка смутно чувствовала, что въ немъ что-то все не такъ, какъ бы должно бывъ. Но увы! прошло два года и шестнадцатилѣтняя дѣвушка боготворила даже тѣнь его и вѣрить не хотѣла, чтобы что было не такъ въ красивомъ, добромъ, привѣтливомъ братцѣ Веньяминѣ. Отъ Веньямина не укрылось, что лучшимъ способомъ подольститься къ родителямъ и выманить у нихъ побольше денегъ, было -- ухаживать за хорошенькой кузиной Бетси Розъ. Она ровно настолько ему нравилась, что онъ не тяготился этимъ обязательнымъ ухаживаньемъ, пока она была у него на глазахъ. Но какъ скоро они были врозь, онъ находилъ очень скучнымъ помнить о ней, исполнять ея маленькія порученія и писать ей обѣщанныя письма. Когда кончалось его ученичество, онъ сталъ неотступно требовать, чтобы его отправили на годъ или на два въ Лондонъ. Бѣдный Гонтройдъ началъ жалѣть, что задумалъ сдѣлать своего сына джентльменомъ. Но теперь уже было поздно раскаяваться; старики поняли и, скрѣпя сердце, промолчали на его требованье въ тотъ вечеръ, когда оно было впервые предъявлено. Бетси разглядѣла сквозь слезы, что дядя и тетка казались болѣе обыкновеннаго утомленными въ этотъ вечеръ; проводивъ Веньямина и убирая все со стола послѣ ужина, они старались какъ можно больше шумѣть, какъ будто шумъ и суета могли удержать ея слезы, готовыя хлынуть. На дядю же съ теткой она вовсе избѣгала глядѣть.

-- Присядь-ка, дѣвка; придвинь скамеечку къ камину и потолкуемъ о нашемъ парнѣ, проговорилъ Натанъ, дѣлая надъ собой усиліе. Бетси повиновалась и, подсѣвъ къ камину, накинула себѣ фартукъ на лице, прижавъ его обѣими руками.

-- Слыхала-ли ты когда прежде объ этой сумазбродной затѣѣ, Бетси?

-- Нѣтъ никогда! отвѣчала она изъ-подъ фартука глухимъ, измѣнившимся голосомъ. Эсфири вообразилось, что вопросъ равно какъ и отвѣтъ выражали неодобреніе; этого она не могла стерпѣть.

-- Это наше дѣло было смотрѣть въ оба, когда мы его отдавали въ ученье, вмѣшалась она: -- дѣло и съ самаго начала къ тому шло. Не его вина, что ему надо держать въ Лондонѣ какіе-то тамъ экзаменты.

-- Да кто же изъ насъ ставить ему это въ вину? спросилъ Натанъ. Оно, точно, что для этихъ экзаментовъ съ него двухъ-трехъ недѣль было бы за глаза довольно -- это мнѣ самъ стряпчій, Лоусонъ, оказывалъ. А что его тянетъ въ Лондонъ на годъ, на два, такъ на то его добрая воля.

Натанъ покачалъ головою.

-- А хотя бы и впрямь на то была его добрая воля, вмѣшалась Бетси, отнимая фартукъ отъ своего раскраснѣвшагося лица и заплаканныхъ глазъ, еще я тутъ не вижу большой бѣды. Парень не то что дѣвка,-- его на привязи не удержишь. Молодому человѣку и слѣдуетъ на людей посмотрѣть и себя показать, прежде чѣмъ зажить своимъ домикомъ.

Рука Эсфири сочувственно потянулась къ рукѣ Бетси и обѣ женщины съ вызывающимъ выраженіемъ приготовились встрѣтить всякія нападки на своего отсутствующаго любимца.

-- Полно, дѣвка, не горячись, отвѣчалъ Натанъ; что сдѣлано, того не передѣлаешь; всего тошнѣе то, что самъ я всему причиной: нужно очень мнѣ было своего сына дѣлать джентльменомъ! Вотъ теперь и платись за это. Но дѣлать нечего, пускай ѣдетъ,-- такъ что ли Бетси?-- Можетъ статься черезъ годокъ, другой, онъ и вернется къ намъ, совьетъ свое гнѣздышко въ ближнемъ городѣ и женится,-- а за женой ему не далеко ходить. Мы же, старики, сдадимъ ферму и переѣдемъ поближе къ стряпчему Веньямину.

И добрый Натанъ, тая про себя свое горе, старался ободрить обѣихъ женщинъ. А между тѣмъ, онъ всѣхъ дольше не засыпалъ въ эту ночь.

На слѣдующее утро Натанъ отправился въ Гайминстеръ повидаться съ мистеромъ Лаусономъ. Всякій, кто видѣлъ его передъ отъѣздомъ, не узналъ бы его по возвращеніи,-- такой крутой перемѣны не могла произвести одна усталость: возжи почти выпадали у него изъ рукъ, голова его наклонилась впередъ и глаза были неподвижно устремлены на одну какую-то незримую точку. Но, подъѣзжая къ дому, онъ сдѣлалъ надъ собою усиліе, чтобы казаться какъ ни въ чемъ не бывало.

-- Съ какой стати печалить ихъ, проговорилъ онъ. Надо же молодцу перебѣситься. Только не ожидалъ я, чтобъ онъ до этого дошелъ,-- молоденекъ онъ для этого. Ну, да авось поумнѣетъ въ Лондонѣ. Первымъ долгомъ надо его спровадить подальше отъ такихъ негодяевъ-товарищей, какъ Уиль Гаукъ и ему подобные. Они-то и сбили моего парнишку съ пути. Пока онъ съ ними не знался, онъ былъ добрымъ малымъ.

На другой день Веньяминъ пріѣхалъ домой погостить недѣли на двѣ передъ отъѣздомъ въ Лондонъ. Отецъ держался отъ него какъ то въ сторонѣ и въ обращеніи своемъ съ молодымъ человѣкомъ соблюдалъ какое-то торжественное спокойствіе. Бетси, у которой сначала приглядывала досада и срывалось не одно рѣзкое слово, мало по малу смягчилась и даже пеняла въ душѣ на своего дядю за его холодный сдержанный тонъ съ Веньяминомъ. Тетка ея, какъ-то трепетно суетилась около комодовъ и шкаповъ съ платьями, какъ будто боясь и думать о прошедшемъ или о будущемъ; разъ только или два случилось ей подойти сзади къ своему сыну и, наклонившись къ нему, поцѣловать его и погладить по головѣ. Долго послѣ того Бетси не могла забыть, съ какимъ нетерпѣливымъ движеніемъ онъ встряхивалъ на это головою и ворчалъ, такъ что Бетси ясно могла разслышать, хотя ея тетка и не слыхала:

-- Да оставите-ли вы меня въ покоѣ?

Съ самой Бетси онъ былъ довольно милостивъ,-- да, именно, милостивъ,-- иначе и нельзя опредѣлить той любезности дурнаго тона, которую онъ оказывалъ молодой красивой дѣвушкѣ; раза два онъ удостоилъ сказать комплиментъ ея наружности. Она поглядѣла на него съ изумленіемъ и сказала:

-- Развѣ мои глаза перемѣнились съ тѣхъ поръ, какъ ты намедни ихъ видѣлъ? спросила она. Чѣмъ расхваливать мнѣ ихъ, лучше бы ты поднялъ матери спицу, которую она обронила и не найдетъ въ потьмахъ.

А между тѣмъ этотъ сынъ, надежда и любимецъ цѣлой семьи, обладалъ какою-то непостижимою, обаятельною силою. Наканунѣ отъѣзда онъ сидѣлъ между своими родителями; Бетси, положивъ голову къ теткѣ на колѣни, устремляла на него отъ времени до времени долгій взглядъ, какъ бы стараясь запомнить наизусть каждую черту его лица; когда же взгляды ихъ встрѣчались, то она опускала глаза и только молча вздыхала.

Пусто стало безъ него въ домѣ, хотя всѣ домашніе и старались не замѣчать этой пустоты; они принимались за работу съ удвоеннымъ рвеніемъ, но работа почему-то не спорилась. Настала зима, а съ нею и нескончаемо длинные, скучные вечера. Онъ писалъ не то чтобъ очень часто,-- всякій думалъ про себя, что можно бы было и чаще писать, но каждый готовъ былъ стоять за него горою, если кто другой высказывалъ туже мысль вслухъ, Натанъ и Гетти Гонтройдъ круто измѣнились въ этотъ годъ. Еще весною они смотрѣли пожилою, но еще крѣпкою, бодрою четою, теперь же они стали дряхлыми стариками. До Натана доходили дурные слухи о единственномъ его дѣтищѣ и, передавая ихъ женѣ, онъ отказывался принимать ихъ за сущую правду, а впрочемъ, заключалъ онъ, "пошли намъ Господи терпѣнья, коли онъ точно сталъ такимъ".

Прошелъ еще годъ, настала опять зима, еще безрадостнѣе первой! Весною этого года вернулся Веньяминъ; вернулся онъ испорченнымъ, нахальнымъ молодымъ человѣкомъ; впрочемъ на тѣхъ, которые отъ роду не видывали лондонскаго кутилы самого низшаго разряда, его красивая наружность и развязные пріемы могли произвести довольно сильное впечатлѣніе. Въ первыя минуты, когда онъ, разваливаясь на ходу и съ видомъ полунапускнаго, полуискренняго равнодушія, вошелъ въ домъ, родители почувствовали къ нему нѣкотораго рода благоговѣніе; имъ казалось, что передъ ними не сынъ ихъ, а настоящій джентльменъ. Но въ ихъ простой природѣ слишкомъ вѣрно было инстинктивное пониманіе истиннаго изящества, чтобы нѣсколько минутъ спустя не сказалась имъ мишурность того, что было у нихъ передъ глазами.

-- И что это такое съ нимъ сталось? замѣтила Эсфирь своей племянницѣ, какъ только онѣ остались однѣ. Къ чему это онъ цѣдитъ слова, точно языкъ у него расколотъ на двое, какъ у сороки? Эхъ! ужь этотъ мнѣ Лондонъ! онъ не хуже жаркаго лѣтняго дня портитъ хорошее мясо. Поѣхалъ онъ туда молодецъ молодцомъ; а теперь, посмотри, на кого онъ похожъ? Все лице въ угряхъ и морщинахъ.

-- А я такъ нахожу, что ему очень пристали новомодныя баки, замѣтила Бетси, краснѣя при воспоминаніи о поцѣлуѣ, полученномъ отъ него при свиданьи -- поцѣлуй этотъ,-- такъ думала бѣдная дѣвушка,-- служилъ ей ручательствомъ, что, несмотря на свои рѣдкія письма, онъ все-таки не пересталъ смотрѣть на нее, какъ на свою будущую жену.

Многое не нравилось въ немъ домашнимъ, но они не могли не нарадоваться, видя что онъ уже теперь не искалъ развлеченій, не отлучался то и дѣло то туда, то сюда, какъ это бывало прежде, а смирнехонько оставался дома. По утру, когда Натанъ вышелъ въ поле, Веньямянъ пошелъ вмѣстѣ съ нимъ, и соразмѣрялъ свои шаги съ торопливой, но уже нетвердой походкой старика: старикъ и самъ повеселѣлъ, видя, что сынъ принимаетъ участіе въ дѣлахъ фермы и терпѣливо выслушиваетъ его хозяйственныя замѣчанія.

-- Мнѣ подъ часъ сдается, заключилъ старикъ, что женившись на Бетси ты раздумаешь идти по адвокатской части и займешься нашимъ дѣломъ.

Это было ловкое вступленіе, чтобы развѣдать, можно ли было съ надеждою на успѣхъ повести рѣчь о томъ, что составляло завѣтную мечту старика,-- именно, чтобы Веньяминъ возвратился къ отцовскимъ занятіямъ.

-- Видишь ли, батюшка, адвокатскимъ дѣломъ трудно прожить; молодому человѣку въ этомъ дѣлѣ нельзя обойтись безъ связей, а между тѣмъ ни у тебя, ни у матушки нѣтъ такихъ знакомыхъ, которые могли бы вывести меня въ люди. Къ счастью я встрѣтилъ человѣка,-- можно сказать друга, отличнѣйшаго малаго, который со всѣми знакомъ, начиная съ лорда канцлера. Онъ-то мнѣ и предложилъ сдѣлаться его компаньономъ... Тутъ Веньяминъ пріостановился.

-- Это, какъ я вижу, добрѣйшій долженъ быть джентльменъ, сказалъ Натанъ:-- если бы я могъ, я, кажется, пошелъ бы благодарить его. Вытащить новичка, такъ сказать, изъ грязи и подѣлиться съ нимъ половиною своего счастія,-- пользуйтесь-молъ имъ себѣ на здоровье, сэръ,-- на это не много найдется людей. Люди все больше норовятъ, коли имъ выпадетъ какая удача, покрѣпче прибрать ее къ рукамъ, чтобъ неравно другіе не отбили ее у нихъ. Желательно мнѣ было бы знать, какъ зовутъ этого джентльмена?

-- Ты не совсѣмъ такъ меня понялъ, батюшка. Въ томъ что ты говоришь, конечно, есть большая доля правды, люди вообще не любятъ дѣлиться своимъ счастьемъ, какъ ты сказалъ.

-- Тѣмъ больше чести тому, кто не прочь имъ подѣлиться, перебилъ Натанъ.

-- Такъ, такъ, но видишь ли, даже такой отличный малый, какъ мой пріятель Ковендишь, не уступитъ половины своихъ кліентовъ даромъ. Онъ ожидаетъ за это вознагражденія.

-- Вознагражденія, повторилъ Натанъ и голосъ его палъ на цѣлую октаву.-- Чтобы это такое значило? Хоть я и плохъ по части грамоты, а все-же такъ смекаю, что каждое этакое мудреное слово что нибудь да значитъ.

-- Къ настоящемъ случаѣ вотъ что оно значитъ: въ вознагражденіе за то, что онъ возметъ меня въ долю, а впослѣдствіи и все дѣло передастъ въ мои руки, онъ требуетъ триста фунтовъ стерлинговъ.

Веньяминъ взглянулъ изъ подлобья, чтобы узнать, какъ приметъ отецъ его это предложеніе. Старикъ глубоко воткнулъ въ землю свою палку и, опершись на нее одною рукою, повернулся къ нему прямо лицомъ.

-- Коли такъ, пусть твой пріятель убирается къ чорту. Шутка ли, триста фунтовъ стерлинговъ! Да, положимъ, я и радъ бы дать и себя и тебя одурачить,-- хотѣлъ бы я знать, откуда мнѣ взять такія деньги?

Онъ остановился, чтобы перевести духъ; сынъ выслушалъ слова его въ угрюмомъ молчаніи: онъ заранѣе успѣлъ приготовиться къ этому первому взрыву.

-- Мнѣ кажется, сэръ... началъ онъ, немного погодя.

-- Сэръ? Что я тебѣ за сэръ? Это у васъ тамъ, можетъ, водится. Я просто на просто Натанъ Гантрайдъ; я отъ роду не лѣзъ въ джентльмены, но до сихъ поръ я сводилъ концы съ концами; не знаю только, долго ли это и впредь будетъ такъ; родной сынъ требуетъ у меня триста фунтовъ стерлинговъ, точно я дойная корова ему дался.

-- Ну что жъ, батюшка, заговорилъ Веньяминъ съ притворною откровенностью: -- коли такъ, мнѣ ничего болѣе не остается, какъ эмигрировать.

-- Что-о? Переспросилъ отецъ, глядя на него упорнымъ, проницательнымъ взглядомъ.

-- Эмигрировать. Отправиться въ Америку, въ Индію или другую какую колонію, гдѣ способному молодому человѣку легче составить себѣ карьеру. Веньяминъ разсчитывалъ на неотразимое дѣйствіе этого послѣдняго рѣшительнаго средства. Но къ его удивленію, отецъ только выдернулъ изъ земли глубоко засаженный конецъ своей палки и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ. Тутъ онъ снова остановился и мертвое молчаніе длилось нѣсколько минутъ.

-- Это пожалуй будетъ для тебя всего лучше, началъ онъ наконецъ: (хорошо было для бѣднаго Натана, что онъ не замѣтилъ взгляда, которымъ отвѣтилъ ему сынъ.) Только намъ-то съ Эсфирью каково будетъ? Тамъ, какой бы ты ни былъ, все-же ты наша плоть и кровь, наше единственное дѣтище. Да узнай только жена, что онъ собирается въ Америку -- она, кажись, этого и не переживетъ; и Бетси тоже, бѣдняжка, души въ немъ не чаетъ. Рѣчь старика перешла безъ его вѣдома въ монологъ, къ которому между тѣмъ жадно прислушивался Веньяминъ. Немного помолчавъ, отецъ снова обратился къ нему.-- Не повѣрю же я, чтобы кромѣ того человѣка, никто не могъ тебя поставить на ноги. Можетъ статься, другіе не стали бы такъ дорожиться.

-- Болѣе выгодныхъ условій мнѣ нигдѣ не найти, отвѣчалъ Веньяминъ, которому показалось, что отецъ начинаетъ поддаваться.

-- А коли такъ, ты можешь сказать ему, что не видать вамъ съ нимъ этихъ трехсотъ фунтовъ, какъ своихъ ушей. Я не таюсь, у меня отложена малая толика на черный день, но до трехсотъ фунтовъ далеко не хватаетъ, и часть ихъ я берегу для Бетси, которая была намъ замѣсто дочери.

-- Но, придетъ время и Бетси сдѣлается и въ самомъ дѣлѣ вашею дочерью, дайте мнѣ только обзавестись своимъ домомъ, куда бы я могъ взять ее. Въ сущности Веньяминъ очень легко смотрѣлъ на свои отношенія къ Бетси, но въ настоящую минуту, нельзя сказать, чтобы онъ лгалъ, потому что и въ самомъ дѣлѣ не прочь былъ сдѣлать ее своей женою, хотя и намекалъ на это съ тѣмъ только, чтобы поддѣлаться къ отцу.

-- До тѣхъ поръ, авось богъ приберетъ насъ съ женою, отвѣчалъ старикъ.-- Но опять-таки я говорю тебѣ -- нѣтъ у меня трехсотъ фунтовъ. Ты знаешь, я всѣ свои лишнія деньги складываю въ чулокъ и берегу ихъ въ немъ, пока накопится пятьдесятъ фунтовъ, тогда я отдаю ихъ въ райпонскій банкъ. Теперь у меня лежитъ въ банкѣ двѣсти фунтовъ, да въ чулкѣ пятнадцать; изъ этихъ денегъ я сто фунтовъ откладывалъ для Бетси.

Веньяминъ недовѣрчиво поглядѣлъ на отца. Уже одно то, что онъ могъ старика отца заподозрить во лжи, достаточно обрисовываетъ его характеръ.

-- Я радъ бы тебѣ пособить и ускорить вашу свадьбу да, видишь, не могу. Еще много уйдетъ денегъ на покупку сѣмянъ,-- послѣдній урожай былъ больно плохъ. А вотъ что я тебѣ скажу, сынокъ: я тебѣ Бетсину сотню дамъ взаймы, а ты ей дашь собственной руки росписку. Мы вынемъ деньги изъ райпонскаго банка я поторгуемся съ адвокатомъ: можетъ статься, онъ тебя и за двѣсти фунтовъ согласится взять въ долю.

Послѣ нѣкотораго колебанія, Веньяминъ помирился на двухстахъ фунтахъ. Тѣмъ не менѣе тѣ пятнадцать фунтовъ, которые копились въ чулкѣ, не давали ему покоя. Онъ находилъ, что они принадлежатъ ему по праву, какъ единственному наслѣднику отца, и никакъ не могъ простить Бетси того обстоятельства, что часть сбереженныхъ денегъ предназначалась ей. Между тѣмъ Натанъ былъ въ этотъ вечеръ необычайно веселъ. Его великодушному, любящему сердцу было отрадно сознаніе, что онъ, цѣною чуть ли не всего своего состоянія, способствовалъ счастью двухъ молодыхъ людей. Самое величіе довѣрія, оказаннаго имъ своему сыну, казалось дѣлало Веньямина достойнымъ этого довѣрія. Въ этотъ вечеръ Бетси выслушала отъ дяди много непонятныхъ шутливыхъ намековъ,-- старикъ былъ вполнѣ увѣренъ, что Веньяминъ разсказалъ ей обо всемъ случившемся, тогда какъ на дѣлѣ Веньяминъ не говорилъ ей ни слова.

Когда престарѣлая чета улеглась въ постель, Натанъ передалъ женѣ свой утренній разговоръ съ сыномъ. Бѣдная Эсфирь была нѣсколько поражена перемѣною въ назначеніи запасного капитала. Но деньги эти были нужны Веньямину, и она не жалѣла съ ними разстаться. Страннымъ только казалось ей, какъ могла потребоваться такая большая сумма. Но и это недоумѣніе вскорѣ было отодвинуто на второй планъ потрясающею мыслью, что вотъ Бенъ переѣдетъ на житье въ Лондонъ, а за нимъ послѣдуетъ Бетси, сдѣлавшись его женою. Утромъ, пока Бетси мѣсила тѣсто, тетка ея сидѣла, противъ обыкновенія ничего не дѣлая, передъ огнемъ.

-- Вотъ скоро намъ придется хлѣбъ брать въ лавкѣ, сказала она.-- А этого мы съ поконъ-вѣку не дѣлали.

Бетси съ удивленнымъ видомъ оторвалась отъ своей работы.

-- Ну ужъ, благодарю покорно -- ѣсть такую мерзость. Да на что вамъ, тетушка, понадобилось брать хлѣбъ у булочника? Посмотрите, какъ хорошо взойдетъ это тѣсто.

-- Мнѣ самой теперь не подъ силу мѣсить, а ты скоро уходишь въ Лондонъ, такъ и придется намъ ѣсть покупной хлѣбъ, какого отъ роду не ѣдали.

-- Я и не думаю ѣхать въ Лондонъ, отвѣчала Бетси, вся вспыхнувъ и принимаясь мѣсить съ удвоеннымъ рвеніемъ.

-- Но вѣдь нашъ Бенъ вступаетъ въ долю съ однимъ богатымъ лондонскимъ стряпчимъ, а ты знаешь, что онъ только того и выжидаетъ, чтобы жениться на тебѣ.

-- И, тетушка, отвѣчала Бетси, очищая тѣсто съ рукъ и все еще не поднимая глазъ:-- если только за этимъ дѣло стало -- не безпокойтесь: Бенъ двадцать разъ передумаетъ, прежде чѣмъ начнетъ дѣло и женится. Меня за одно досада разбираетъ, продолжала она съ возрастающимъ раздраженіемъ: -- за то, что я сохну по немъ, когда онъ обо мнѣ и не думаетъ. Нѣтъ, право, какъ только онъ уѣдетъ, и изъ головы выброшу объ немъ думать.

-- И это тебѣ, дѣвка, не стыдно? А онъ-то только хлопочетъ, какъ бы все лучше для тебя же устроить. Еще вчера онъ говорилъ объ этомъ съ твоимъ дядей и такъ-то все хорошо расписывалъ. Одно горе только, дѣвка, крѣпко стоскуемся мы безъ васъ.

И старуха заплакала тѣмъ безслезнымъ всхлипываньемъ, которымъ плачетъ старость.

Вечеромъ Натанъ и его сынъ возвратились изъ Гайминстера, покончивъ всѣ дѣла къ великому удовольствію старика. Бетси, пріятно взволнованная всѣмъ, что слышала по утру отъ своей тетки и чему такъ охотно вѣрила,-- Бетси, краснѣющая и привѣтливая, казалась почти хорошенькой; пока она бѣгала изъ кухни въ кладовую, Веньяминъ далъ ей украдкою не одинъ поцѣлуй, на что старики добровольно закрывали глаза. Позднѣе къ ночи всѣ притихли и пріуныли при мысли о предстоящей разлукѣ; Бетси пустила въ ходъ невинную хитрость, чтобы усадить Веньямина возлѣ его матери и исполнить такимъ образомъ видимое желаніе старушки. Пока мать гладила его руку и называла его разными нѣжными именами, Веньяминъ сталъ зѣвать. Бетси готова была бы надавать ему пощечинъ за неумѣнье подавить или скрыть эту зѣвоту, но мать оказалась сострадательнѣе.

-- Ты усталъ, мое дитятко, проговорила она, ласково опуская ему руку на плечо,-- но рука ея упала, сброшенная его рѣзкимъ движеніемъ при вставаньи.

-- Да, я чертовски усталъ, отвѣчалъ онъ и, перецѣловавъ всѣхъ съ грубою небрежностью, въ томъ числѣ и Бетси, удалился.

На другой день онъ почти досадовалъ на домашнихъ за то, что они поднялись раньше обыкновеннаго, чтобы проводитъ его. На прощаньи онъ держалъ имъ слѣдующую рѣчь:-- Ну, добрые люди, надѣюсь, что когда я пріѣду опять, у васъ будутъ не такія вытянутыя лица; право, точно вы собираетесь на похороны! Этимъ вы хоть кого выживете изъ дому. Ты, Бетси, стала сегодня просто дурнушкой.

Онъ уѣхалъ, а они, не говоря между собою ни слова о своей потерѣ, принялись за свои будничныя дѣла.

Сначала, хотя Веньяминъ писалъ и не часто, за то письма его были наполнены общими мѣстами о томъ, какое ему везетъ необыкновенное счастье. Потомъ письма стали приходить все рѣже и рѣже, тонъ ихъ тоже совсѣмъ измѣнился. Годъ спустя послѣ его отъѣзда, пришло письмо, которое чрезвычайно раздражило и удивило Натана: Веньяминъ писалъ о какихъ-то неудачахъ,-- какихъ именно, онъ не объяснялъ,-- и взаключеніе требовалъ, чтобы отецъ прислалъ ему всѣ свои остальныя сбереженныя деньги. Этотъ годъ былъ тяжелъ для Натана: онъ потерпѣлъ вмѣстѣ съ своими сосѣдями отъ скотскаго падежа; цѣны на скотъ, котораго онъ долженъ былъ прикупить для пополненія своей убыли, окаались неслыханно высокими; изъ пятнадцати фунтовъ, хранившихся въ чулкѣ, уцѣлѣло не болѣе трехъ. Итакъ Натанъ, не успѣвъ еще никому разсказать о полученномъ имъ письмѣ, (Бетси и ея тетка ѣздили въ тотъ день въ городъ на базаръ), отвѣчалъ на него рѣзкимъ отказомъ; онъ выставилъ Веньямину навидъ, что онъ уже получилъ свою долю, и что если онъ не умѣлъ справиться съ нею, то тѣмъ хуже для него, а у отца про него нѣтъ больше денегъ.

Эсфирь и Бетси, по возвращеніи изъ города, замѣтили, что старикъ что-то не въ своей тарелкѣ, и пристали къ нему съ распросами. Гнѣвъ его между тѣмъ не только не остылъ, но еще усилился вслѣдствіе размышленія; онъ въ рѣзкихъ выраженіяхъ разсказалъ имъ въ чемъ дѣло. Не успѣлъ онъ еще кончить своего разсказа, какъ обѣ женщины столько же огорчились, если не столько разсердились, какъ и онъ самъ. Скорѣе всѣхъ успокоилась Бетси, потому что скорѣе всѣхъ нашлась, что дѣлать: она собрала всѣ свои деньги, накопленныя ею съ самого дѣтства; капиталъ, образовавшійся изъ полученныхъ ею въ разное время подарковъ въ шесть пенсовъ или въ шиллингъ, а также изъ продажи яицъ отъ двухъ курицъ, считавшихся ея собственными,-- составилъ около двухъ фунтовъ. Эту-то сумму она вложила въ конвертъ и отправила Веньямину при слѣдующей запискѣ:

"Милый Веньяминъ. У дяди пали двѣ коровы и онъ потерпѣлъ большіе убытки. Онъ на тебя въ большомъ гнѣвѣ, а главное, онъ въ большомъ горѣ. Итакъ потерпи покамѣстъ. Надѣюсь, что это письмо застанетъ тебя въ добромъ здоровья, чего тебѣ желаетъ

твоя по гробъ жизни
Елизавета Дозъ."

Отправивъ это письмо, Бетси снова начала распѣвать за работой. Она не ожидала собственно увѣдомленія о полученіи письма: она была твердо увѣрена, что письма на почтѣ никогда не пропадаютъ. А между тѣмъ въ ней жила тайная сердечная потребность услышать отъ Веньямина слово благодарности, одно изъ тѣхъ знакомыхъ словъ любви, которыхъ она такъ давно не слыхала. Мало того, когда недѣля проходила за недѣлей, а отвѣта все не было, она утѣшала себя мыслью, что, можетъ быть, въ это самое время онъ спѣшитъ покончить всѣ дѣла свои въ Лондонѣ и пріѣдетъ въ Нобъ-Эндъ поблагодарить ее лично.

Разъ, когда тетка ея хлопотала за сырами, а дядя былъ въ полѣ, почтальонъ принесъ письмо прямо въ кухню и отдалъ его Бетси. У деревенскаго почтальона много досуга, а потому, прислонившись къ кухонному столу, онъ, не торопясь, началъ рыться въ своей сумкѣ.-- Диковинное у меня есть письмецо къ Натану, проговорилъ онъ:-- боюсь, какъ бы не было въ немъ худыхъ вѣстей -- на конвертѣ выставленъ штемпель конторы мертвыхъ писемъ.

-- Господи помилуй! воскликнула Бетси, и бѣлая какъ полотно опустилась на ближайшій стулъ. Но въ ту же минуту она вскочила на ноги и, вырвавъ зловѣщее письмо изъ рукъ почтальона, вытолкала его изъ дому, проговоривъ:-- убирайся скорѣе, пока тетушка тебя не видала. И сама со всѣхъ ногъ побѣжала къ дядѣ въ поле.

-- Дядюшка, проговорила она, едва переводя духъ.-- Что это значитъ? О, дяіюшка! неужели онъ умеръ?

Рука Натана задрожала и въ глазахъ у него помутилось.

-- Погляди сама, проговорилъ онъ:-- и скажи мнѣ, что тамъ такое написано.

-- Это письмо -- ваше собственное письмо къ Веньямину,-- а. тутъ напечатаны слова: "по означенному адресу не оказалось",-- вотъ они и препроводили его обратно къ подателю, т. е. къ вамъ. Ахъ, какъ меня перепугали эти ужасныя слова, выставленныя на штемпелѣ!

Между тѣмъ Натанъ взялъ въ руки письмо и въ недоумѣніи переворачивалъ его во всѣ стороны.

-- Онъ умеръ? заговорилъ онъ. Такъ -- и умеръ мои сынокъ, не узнавъ, какъ я жалѣлъ, что тогда крутенько отвѣчалъ ему? Сынокъ мой, сынокъ! И онъ присѣлъ на землю на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ стоялъ, и закрылъ лицо руками. Письмо, возвращенное ему обратно, было сочинено имъ въ нѣсколько пріемовъ послѣ неимовѣрныхъ усилій, онъ старался въ болѣе мягкихъ выраженіяхъ объяснить своему дѣтищу, почему именно онъ не могъ выслать ему требуемыхъ денегъ. И вотъ Веньяминъ умеръ, умеръ, быть можетъ съ голоду, на чужой сторонѣ.

-- Тяжко мнѣ, тяжко, Бетси, повторялъ старикъ, хватаясь за сердце.

-- Полноте, дядюшка, утѣшала его Бетси, обнимая и цѣлуя его:-- онъ не умеръ, этого не сказано въ письмѣ. Онъ просто перемѣнилъ квартиру, а почтальонъ полѣнился отыскать его, вотъ письмо и пришло назадъ. Я всегда слыхала, что народъ тамъ на югѣ прелѣнивый.

Между тѣмъ Бетси сама плакала отъ волненія, хотя и твердо была увѣрена въ томъ, что говорила. Она уговаривала дядю встать съ сырой земли и поразмять на ходу окоченѣвшіе члены. Уводя его домой, она повторяла ему все то же утѣшеніе, что "Веньяминъ не умеръ, а только переѣхалъ на другую квартиру", но старикъ неутѣшно качалъ головою. Когда онъ возвратился домой, жена только взглянула на его больное лицо и тотчасъ же пришла къ заключенію, что онъ простудился. Усталый и равнодушный къ жизни, онъ далъ уложить себя въ постель и радъ былъ физической болѣзни, которая избавила его отъ всякой необходимости напрягать свои силы. Между имъ и Бетси ни слова не было сказано по поводу письма, и Бетси съумѣла остановить болтливость почтальона.

Черезъ недѣлю Натанъ всталъ съ постели, постарѣвъ десятью годами. Жена побранила его за то, что онъ не бережетъ себя и отдыхаетъ на мокрой травѣ, между тѣмъ она и съ своей стороны начинала безпокоиться, что отъ Веньямина такъ долго нѣтъ извѣстій. Сама она не умѣла писать, но не давала мужу покоя, пока онъ послѣ долгаго отмалчиванья, не объявилъ ей наконецъ, что непремѣнно напишетъ въ воскресенье. Въ это воскресенье онъ въ первый разъ послѣ своей болѣзни собирался въ церковь. Наканунѣ, не обращая вниманія на увѣщанія жены и Бетси, онъ побывалъ въ Гайминстерѣ, откуда возвратился усталый и соблюдая какую-то таинственность во всѣхъ своихъ пріемахъ. Вечеромъ, отправляясь по обыкновенію провѣдать скотину, онъ позвалъ съ собою Бетси, и какъ только они отошли подальше отъ дома, вынулъ какой-то маленькій свертокъ и, подавая его Бетси, сказалъ:

-- Нашей-ка ты мнѣ это на праздничную шляпу, дѣвка; я знаю, что дѣтища моего нѣтъ въ живыхъ, хоть и помалчиваю, чтобы не сокрушить васъ со старухой.

-- Нашить то я нашью, дядюшка,-- только онъ не умеръ, отвѣчала Бетси, рыдая.

-- Такъ, такъ, дѣвка, другіе вольны думать, что хотятъ, а я все-же хотѣлъ бы носить лоскутокъ крепа на память о моемъ парнищкѣ. Старуха моя со дня на день слѣпнетъ, она и не замѣтитъ его.

Итакъ Натанъ отправился въ церковь съ узенькою нашивкою изъ крепа на своей шляпѣ. Такова непослѣдовательность человѣческой природы, что не смотря на все свое желаніе скрыть отъ жены свою увѣренность въ погибели сына, ему показалось почти обиднымъ, что никто изъ сосѣдей не обратилъ вниманія на его трауръ и не спросилъ, по комъ онъ его носитъ.

Но прошло нѣсколько времени и безпокойство всего семейства, по поводу Веньяминоваго молчанія, сдѣлалось до такой степени томительнымъ, что Натанъ не счелъ болѣе нужнымъ таить отъ другихъ свои догадки. Но сердце бѣдной Эсфири отказывалась вѣрить, чтобы единственный ея сынъ умеръ, не приславъ ей даже прощальнаго слова; она была убѣждена, что еслибы даже смерть постигла его неожиданно, то эта смерть сказалась бы ея материнскому сердцу черезъ какое нибудь сверхъественное откровеніе. Что же касается до Бетси, то она поочередно склонялась то на сторону дяди, то на сторону тетки, и потому могла чистосердечно сочувствовать обоимъ. Но прошло немного мѣсяцевъ и она постарѣла, рѣдко улыбалась и никогда уже не распѣвала.

Ударъ, такъ страшно потрясшій всѣ жизненныя силы обитателей Нобсъ-Эндской фермы, отозвался разными перемѣнами въ хозяйствѣ. Натанъ и Эсфиръ стали слишкомъ дряхлы, чтобы надзирать каждый за своею частью фермерскаго хозяйства. На Бетси лежалъ надзоръ и за полевыми работами, и за скотомъ, и за сырнымъ производствомъ. Она дѣлала свое дѣло хорошо, хотя и не попрежнему весело, но безъ особаго сожалѣнія узнала, что одинъ сосѣдній фермеръ, Джибъ Киркби, снимаетъ у ея дяди всю пахотную и почти всю луговую землю, оставляя ему ровно столько, сколько нужно было для прокормленія двухъ коровъ. Что же касается до строеній, то фермеръ Киркби нанялъ одни сарай для помѣщенія откармливаемаго скота.

Эсфиръ, оставшись наединѣ съ Бетси, слѣдующимъ образомъ высказалась ей по поводу всѣхъ этихъ перемѣнъ:

-- Я рада-радешенька, что дѣло такъ устроилось. Я все боялась, что Натанъ совсѣмъ оставитъ домъ и ферму, а тогда, какъ же бы отыскалъ насъ сынокъ, воротившись изъ Америки. Не тужи, дѣвка! Я знаю, что онъ отправился въ Америку и когда нибудь оттуда да вернется. Какая это такая хорошая есть притча въ Евангеліи про блуднаго сына? Вотъ и онъ также придетъ къ намъ и Натанъ проститъ его: вѣдь онъ словно изъ мертвыхъ для него воскреснетъ.

Киркби оказались хорошими сосѣдями. Въ этомъ семействѣ былъ сынъ, степенный, работящій старый холостякъ. Но Натану съ чего-то вообразилось, что Джону Киркби приглянулась Бетси, и это стало для него поводомъ къ немалому безпокойству. Тутъ-то въ первый разъ оказалось, что увѣренность его въ Веньяминовой смерти, далеко не была такъ непоколебима, какъ ему самому казалось; онъ ревновалъ Бетси за своего сына. Лѣта и безвыходная печаль дѣлаютъ человѣка раздражительнымъ и Бетси много приходилось подъ часъ выносить отъ своего дяди. Но ея привязанность помогала ей сдерживать въ отношеніи его свою природную вспыльчивость.

Однажды вечеромъ,-- дѣло было въ концѣ ноября, Бетси пришлось вынести болѣе обыкновеннаго отъ своего дяди. Случилось такъ, что у Керкби захворала корова, и Джонъ Керкби почти неотлучно находился на скотномъ дворѣ; Бетси ходила за животнымъ и хлопотала на кухнѣ о варкѣ какого-то пойла для коровы. Не будь Джонъ замѣшанъ тутъ въ дѣло, Натанъ первый-же принялъ бы во всемъ горячее участіе, потому что былъ отъ природы услужливъ и добродушенъ. Но такъ какъ Джонъ торчалъ у него передъ глазами и Бетси помогала чѣмъ умѣла, то Натанъ сталъ утверждать, что "корова здоровешенька, и что надо же парнямъ и молодымъ дѣвкамъ изъ-за чего нибудь суетиться," -- хотя Джону было за сорокъ, а Бетси двадцать восемь лѣтъ, а цотому названіе парня и молодой дѣвки не совсѣмъ имъ пристало. Когда Натанъ передъ вечеромъ вышелъ по своему обыкновенію посмотрѣть -- "какая-то на дворѣ стоитъ погода", Эсфиръ положила руку на плечо племянницы и сказала:

-- Это его ревматизмъ одолѣваетъ, вотъ онъ и ворчитъ. Скажи-ка мнѣ,-- я при немъ не хотѣла спрашивать,-- какъ у нихъ тамъ съ коровой?

-- Шибко плохо; Джонъ Киркби поѣхалъ за ветеринаромъ. Чего добраго, имъ придется здѣсь просидѣть всю ночь напролетъ.

Къ послѣднее тяжелое время у Натана вошло въ привычку передъ отходомъ ко сну прочитывать вслухъ главу изъ библіи. Эти короткія минуты затишья были минутами отдыха для всего семейства: Натанъ читалъ небѣгло, часто затруднялся надъ однимъ какимъ нибудь словомъ и кончалъ-таки тѣмъ, что выговаривалъ его ошибочно; Эсфирь слушала его съ наклоненною головою, тихо вздыхала и благоговѣйно проговаривала "аминь" въ тѣхъ мѣстахъ чтенія, гдѣ слышалось ей утѣшительное обѣтованіе. Бетси сидѣла обыкновенно возлѣ тетки, слегка развлекаемая хозяйственными заботами или быть можетъ, мыслями объ отсутствующемъ.

Въ этотъ вечеръ Бетси, сидѣвшая прямо противъ окна и двери, находившейся рядомъ съ этимъ окнамъ, вдругъ увидѣла, что деревянная щеколда тихо приподнялась и опустилась, точно кто пробовалъ ее снаружи. Она вздрогнула и стала опять всматриваться, но ничего больше не увидала. Она подумала, что дядя ея, недавно передъ тѣмъ вышедшій въ эту дверь, промахнулся и щеколда не попала въ свое мѣсто. Она даже готова была завѣрить себя, что ей такъ только показалось, и что она перепугалась попустому.

Домъ, въ которомъ они жили, былъ немногимъ лучше коттеджа. Уютная прихожая, въ которой обыкновенно собиралось все семейство и надъ которой помѣщалась спальня стариковъ, раздѣляла домъ на двѣ половины: справа находилась парадная гостиная, въ которой почти никогда не сидѣли, а надъ нею бывшая комната Веньямина, въ которой и теперь все было готово на случай его возвращенія,-- объ этомъ заботилась его старуха мать. Налѣво отъ прихожей была кухня, выходившая дверью на дворъ фермы, а надъ кухней спальня Бетси, окно этой маленькой спальни какъ-разъ отворялось надъ отлогимъ навѣсомъ, спускавшимся почти до земли. Окна въ обоихъ этажахъ были безъ ставень и защищались единственно крѣпкими рамами.

Въ тотъ вечеръ, о которомъ идетъ рѣчь, все семейство разошлось рано, часовъ въ девять. Въ этотъ вечеръ Бетси противъ обыкновенія долго не могла заснуть. Она безпокойно металась на постели и уже думала было, что не сомкнутъ ей глазъ во всю ночь, какъ вдругъ на нее напалъ страшно крѣпко сонъ.

Также внезапно было ея пробужденіе. Ей послышался въ дядиной комнатѣ какой-то шумъ. Она присѣла на постели и стала вслушиваться, но съ минуту или двѣ все было тихо. Потомъ она услышала по лѣстницѣ торопливые нетвердые шаги своего дяди. "Вѣрно тетка занемогла", подумала она, и вскочивъ съ постели стала дрожащими руками надѣвать, свою юбку; но въ эту самую минуту до нея дошелъ шумъ черезъ отворившуюся парадную двери; она услышала какую-то возню, топотъ нѣсколькихъ ногъ, ругательныя слова, вырывавшіяся сиплымъ шопотомъ. Она сообразила все съ быстротою молніи; дядя ея слылъ за человѣка зажиточнаго,-- воры выдали себя за запоздалыхъ путниковъ и подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ добились, чтобы имъ отперли дверь. Какое счастье, что корова у Джона Киркби больна, онъ навѣрно не спитъ, а съ нимъ не спитъ и еще нѣсколько человѣкъ! Она отворила окно, спустилась по отлогому навѣсу и пустилась бѣгомъ къ сараю.

-- Джонъ, Джонъ, ради Бога, выдь скорѣе: къ намъ въ домъ забрались разбойники и того и гляди убьютъ дядю съ теткой, прошептала она сквозь запертую дверь сарая. Въ одно мгновеніе запоръ съ двери упалъ и Джонъ съ ветеринаромъ выскочили, готовые дѣйствовать.

-- Ты говоришь, парадная дверь отворена? переспросить ее Джонъ, вооружаясь вилою, между тѣмъ какъ ветеринаръ запасался другимъ какимъ-то оружіемъ. Въ такомъ случаѣ вамъ всего лучше броситься въ нее и переловить ихъ въ западню.

Они втроемъ бросились къ дому и, обогнувъ уголъ, вошли парадною дверью. Мужчины захватили съ собою изъ сарая фонарь, и при свѣтѣ его Бетси увидала дядю, лежавшаго бетъ памяти на кухонномъ полу.

Первою заботою ея былъ онъ: ей какъ-то въ голову не приходило, что и тетка подвергается опасности, хотя она и могла разслышать наверху шумъ шаговъ и шопотъ свирѣпыхъ голосовъ.

-- Запри за нами дверь, дѣвка, мы ихъ не выпустимъ, проговорилъ честный Джонъ Киркби, неустрашимый въ защитѣ праваго дѣла, хотя онъ и не могъ знать, сколько ихъ числомъ. Ветеринаръ заперъ дверь на замокъ, а ключъ положилъ въ себѣ въ карманъ; Бетси опустилась на колѣни подлѣ своего дяди, который все еще приходилъ въ себя. Она подложила ему подъ голову подушку, снятую съ одного изъ креселъ; ей очень хотѣлось принести ему воды, но страхъ удерживалъ ее въ темнотѣ возлѣ дядя: наверху происходила ожесточенная борьба, слышались тяжелые удары и страшныя проклятія.-- Въ одинъ изъ промежутковъ затишья, когда ея собственное сердце перестало, казалось, биться, на нее напалъ внезапный ужасъ. Она почувствовала, что въ комнатѣ, недалеко отъ нея, находится кто-то другой. Ей слышалось чье-то дыханье,-- то не было дыханье старика,-- по всѣмъ вѣроятіямъ подлѣ нея въ темнотѣ находился разбойникъ -- и, кто знаетъ, какія страшныя мысли таило сердце этого разбойника, хранившаго гробовое молчаніе. Сердце захолонуло у Бетси, хотя она и знала, что разбойникъ этотъ изъ чувства самосохраненія долженъ оставаться спокойнымъ, такъ какъ дверь была заперта на замокъ и всѣ пути къ бѣгству были ему отрѣзаны. А борьба на верху между тѣмъ продолжалась съ рѣдкими перерывами, во время которыхъ борющіеся переводили духъ; въ одинъ изъ этихъ перерывовъ, Бетси почувствовала, что кто-то возлѣ нея крадется: движеніе это сказалось ей скорѣе какимъ-то неуловимымъ сотрясеніемъ воздуха, нежели настоящимъ звукомъ или прикосновеніемъ; тѣмъ не менѣе она положительно была увѣрена, что недавній сосѣдъ ея прокрался къ двери, выходившей на лѣстницу. Она подумала, что онъ пробирается на помощь къ своимъ товарищамъ и съ громкимъ крикомъ бросилась за нимъ: но въ ту минуту, какъ она достигла двери, она увидѣла, при слабомъ отсвѣтѣ фонаря, падавшемъ сверху, что какой-то человѣкъ стремглавъ скатился по лѣстницѣ и упалъ почти къ самымъ ея ногамъ; въ то же время темная фигура крадущагося человѣка бросилась налѣво и скрылась въ чуланѣ подъ лѣстницей. Бетси, не теряя времени въ соображеніяхъ, быстро захлопнула дверь чулана и заперла ее на замокъ снаружи. Потомъ она прижалась въ уголъ, дрожа и замирая при мысли, что человѣкъ, лежавшій у ногъ ея, быть можетъ Киркби или ветеринаръ. Но черезъ нѣсколько минутъ недоумѣніе ея разрѣшилось, потому что оба ея защитники медленно и тяжело спустились съ лѣстницы, таща за собою изступленнаго противника, обезображеннаго страшными побоями, превратившими лицо то въ одну кровавую, распухшую массу. Впрочемъ въ этомъ отношеніи Джонъ и ветеринаръ были не лучше.

-- Берегитесь, сказала имъ Бетси изъ угла:-- у васъ подъ ногами человѣкъ, не знаю -- живъ ли онъ или умеръ, а тамъ подальше дядя лежитъ на полу.

Они пріостановились на лѣстницѣ. Въ эту самую минуту разбойникъ, котораго они сбросили съ лѣстницы, сдѣлалъ движенье и простоналъ:

-- Бетси, сказалъ Джонъ:-- бѣги въ стойло и принеси оттуда веревокъ, мы свяжемъ ихъ и поуберемъ изъ дома, а ужъ ты походишь за стариками, которымъ плохо приходится.

Бетси воротилась въ одну минуту.

-- Сдается мнѣ, что у этого пріятеля нога переломана, проговорилъ Джонъ, указывая на человѣка, лежавшаго на полу. Бетси почти стало жаль этого человѣка, съ которымъ они обращались не слишкомъ-то бережно: они связали его такъ же крѣпко, какъ и его свирѣпаго товарища; она поспѣшила принесть ему воды, промочить горло.

Право не знаю, какъ тебя оставить съ нимъ вдвоемъ, проговорилъ Джонъ.-- Впрочемъ нога у него навѣрное сломана, и онъ тебѣ ничего не можетъ сдѣлать; а вамъ надо прежде вотъ этого молодца прибрать къ мѣсту, тогда кто нибудь изъ насъ вернется къ тебѣ. Глаза Бетси упали на разбойника, стоявшаго передъ ней съ выраженіемъ ненависти на окровавленномъ, почернѣвшемъ лицѣ. Онъ поймалъ ея взглядъ, исполненный ужаса, и отвѣчалъ на него усмѣшкою. Слово, бывшее у Бетси на языкѣ, замерло подъ этою улыбкою: она не несмѣла сказать при этомъ человѣкѣ, что въ домѣ находится еще третій злоумышленникъ, боясь чтобы его товарищъ какъ нибудь не ухитрился выломать дверь, за которою былъ запертъ этотъ третій и возобновить борьбу. Она только сказала Джону:-- Ты скоро вернешься? А то я боюсь оставаться одна съ этимъ человѣкомъ.

-- Онъ тебѣ ничего не сдѣлаетъ. Ну да небойсь, я не замѣшкаюсь.

Оставшись одна, Бетси поспѣшила взглянуть на дядю, дыханіе котораго стало теперь спокойнѣе. При свѣтѣ огня, разведеннаго Джономъ въ каминѣ, она разглядѣла, что причиною его обморока былъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, ударъ, полученный имъ въ голову. Бетси примочила рану холодной водою и, зажегши свѣчу, собиралась идти наверхъ, къ теткѣ, какъ вдругъ она услышала чей-то тихій, умоляющій голосъ, звавшій ее по имени.

-- Бетси, Бетси! Голосъ слышался такъ близко, что сначала она приняла его за голосъ раненнаго разбойника, валявшагося у ея ногъ.

-- Бетси, ради Бога, выпусти меня, снова послышался голосъ и трепетомъ отозвался по всему ея тѣлу.

Она подошла къ чуланной двери, хотѣла что-то сказать, но не смогла, такъ страшно билось у нея сердце. И снова раздалось надъ самымъ ея ухомъ:

-- Бетси, Бетси! они того и гляди вернутся; выпусти меня, говорю я тебѣ, ради бога выпусти меня! И онъ началъ сильно стучаться въ дверь.

-- Тише, проговорила она, и сердце въ ней захолонуло отъ ужаснаго подозрѣнія, которому она между тѣмъ сопротивлялось всѣмъ упорствомъ своей воли.-- Кто вы такой? Но она знала, какъ нельзя лучше знала, кто это былъ.

-- Веньяминъ.-- Говорятъ тебѣ выпусти меня, и я уберусь отсюда, завтра же меня не будетъ въ Англіи; я никогда больше не вернусь и всѣ деньги моего отца достанутся тебѣ.

-- Ты думаешь, я покорыствуюсь ими! съ жаромъ отвѣчала Бетси, ощупывая дрожащими руками замокъ.-- Да прахомъ бы онѣ пошли, проклятыя, что довели тебя до этого. Ну, ступай на всѣ четыре стороны и оборони тебя Боже опятъ вернуться; я бы ни за что тебя не выпустила, кабы не боялась ихъ уморить: улъ ты и то, ножалуй, свелъ ихъ въ могилу.

Не успѣла она кончить, какъ Веньямина и слѣдъ простылъ. Оставшись одна, Бетси опустилась на первый попавшійся стулъ и дала волю горькимъ, горькимъ слезамъ. Но она знала, что теперь не время разнѣживаться и, съ трудомъ приподнявшись, пришла въ кухню глотнуть холодной воды. Къ удивленію своему она услышала голосъ дяди, слабо говорившій:

-- Снесите меня наверхъ и положите возлѣ нея.

Нести его Бетси не могла; но съ помощью ея онъ самъ кое-какъ всползъ на лѣстницу, и когда онъ задыхаясь опустился на подставленный стулъ, Джонъ Киркби вернулся вмѣстѣ съ Аткинсономъ. Джонъ поспѣшилъ ей на помощь: тетка ея лежала безъ чувствъ поперегъ кровати, дядя сидѣлъ, но былъ такъ слабъ, что Бетси опасалась за жизнь обоихъ. Но Джонъ ободрилъ ее, помогъ уложить стариковъ поспокойнѣе на постели, потомъ сошелъ внизъ и досталъ изъ шкапа немного джину.

-- Они шибко перепугались, замѣтилъ онъ, качая головою, и поя ихъ съ ложечки; между тѣмъ какъ Бетси согрѣвала ихъ похолодѣвшія ноги.-- Да и стужею проняло бѣдныхъ стариковъ.

Онъ поглядѣлъ на нихъ съ нѣжностью и Бетси сказала ему въ душѣ горячее спасибо за этотъ взглядъ.

-- А теперь мнѣ надо ѣхать. Я послалъ Аткинсона на ферму за Бобомъ и Джакомъ и они всѣ вмѣстѣ будутъ сторожить вора, что въ сараѣ.

-- Только не слушайте, что онъ будетъ вамъ говорить, воскликнула Бетси, одолѣваемая новымъ опасеніемъ: -- эти люди всегда наровятъ кого нибудь притянуть къ дѣлу.

-- Ладно, ладно, что бишь я хотѣлъ сказать? Такъ Аткинсонъ возметъ и другого молодца, который, кажется, довольно смиренъ, и за одно присмотритъ и за ними и за коровой. Я же осѣдлаю гнѣдую кобылу и поскачу въ Гайминстеръ за констаблемъ и за докторомъ, и привезу съ собою доктора Престона, чтобъ онъ взглянулъ прежде всего на Натана съ Эсфирью, а тамъ, надо же будетъ и тому изувѣченному человѣку помочь, что валяется внизу,-- хоть онъ и за дурное дѣло поплатился.

Бетси сошла внизъ и посвѣтила обоимъ мужчинамъ, пока они уносили свою ношу изъ дому, далѣе у нея не достало духу ихъ проводить, такъ боялась она Веньямина, который,-- она была въ томъ увѣрена,-- гдѣ нибудь притаился и выжидалъ только случая, чтобы снова пробраться въ домъ. Она бросилась назадъ, въ кухню, заперла дверь болтомъ и загромоздила ее кухоннымъ столомъ. Старики лежали по прежнему неподвижно и безмолвно. Весь остатокъ этой страшной ночи Бетси провела, заботливо ухаживая за ними: сама она была такъ потрясена, что дѣлала все будто во снѣ. Поздно занялось ноябрьское утро, и не принесло съ собой никакой перемѣны, пока наконецъ, часовъ въ восемь, пріѣхалъ докторъ. Съ намъ вмѣстѣ пріѣхалъ и Джонъ Киркби, въ сильно-возбужденномъ состоянія духа, по случаю поимки двухъ разбойниковъ. Насколько Бетси могла замѣтить, никто не подозрѣвалъ участія третьяго, страшнаго сообщника, это уже было для нея утѣшеніемъ. Она почти не сомнѣвалась, что дядя ея, а можетъ быть и тетка, узнали Веньямина; но все-таки у нея оставалась слабая надежда, что они ничего не подозрѣваютъ. Она рѣшала, что никакія пытки не вырвутъ у нея эту тайну.

Докторъ внимательно осмотрѣлъ ихъ обоихъ; наслѣдовалъ рану на головѣ Натана и предложилъ нѣсколько вопросовъ, на которые Эсодрь отвѣчала неохотно, а Натанъ вовсе не отвѣчалъ; казалось самый видъ посторонняго человѣка былъ ему въ тягость. Бетси отвѣчала за обояхъ и съ замирающимъ сердцемъ послѣдовала за докторомъ внизъ. Внизу Джонъ успѣлъ все привести въ порядокъ и развести огонь въ каминѣ. Онъ слегка покраснѣлъ, когда взглядъ Бетси упалъ на его распухшее лице, но тотчасъ же постарался скрыть свое смущеніе подъ улыбкой:

-- Ведите ли, я старый холостякъ, а все же, дай-ка, думалъ, приберу маленько. Ну что, докторъ, какъ вы ихъ находите.

Изъ отвѣтовъ доктора Бетси поняла, что старики далеко не такъ опасны, какъ она думала. Она почти жалѣла объ этомъ; она почти желала имъ, да и себѣ тоже, успокоиться на кладбищѣ, такъ тяжела ей казалась жизнь.

Между тѣмъ Джонъ, почти съ женскою ловкостью готовилъ завтракъ. Бетси и не подозрѣвала, что во всемъ этомъ имъ двигала привязанность къ ней, желаніе дать ей оправиться.

-- Я подоилъ коровъ, въ томъ числѣ и вашихъ, заговорилъ онъ. Экое счастье, что ваша корова какъ разъ захворала въ эту ночь. Не подоспѣй мы на помощь, эти молодцы живо бы управились со всѣми вами. Ну, да одинъ изъ нихъ вѣкъ не забудетъ эту ночь, такъ что ли, докторъ?

-- Онъ врядъ ли оправится къ времени суда: ассизы начинаются чрезъ двѣ недѣли.

-- Да, кстати, Бетси, ты должна будешь явиться передъ, судьей въ качествѣ свидѣтельницы. Впрочемъ ты не пугайся: оно, что говорить, радость небольшая, но все дѣло скоро кончатся. Сестра моя Дженъ побудетъ тѣмъ временемъ съ стариками, а я тебя самъ отвезу.

Бетси поблѣднѣла и взглядъ ея затуманился при мысли, что ей можетъ быть предстоитъ объявить о соучастничаствѣ Веньямина, но Джонъ предупредилъ ее, чтобы она отвѣчала только на тѣ вопросы, которые будутъ ей предлагаться, изъ опасенія запутаться въ подробностяхъ. Такъ какъ они были извѣстны судьѣ и секретарю его съ хорошей стороны, то они заботились какъ можно менѣе смущать ее при допросѣ.

Когда все кончилось, Джонъ выразилъ ей свое удовольствіе, что уликъ и безъ того достаточно и что не понадобится вызывать Натана и Эсфирь въ качествѣ свидѣтелей. Бетси была до того утомлена, что не сообразила важность этого обстоятельства,-- важность, которой и не подозрѣвалъ ея собесѣдникъ.

Дженъ Киркби прогостила у нея слишкомъ недѣлю и присутствіе ея было для Бетси большимъ утѣшеніемъ. Не будь Дженъ, она подъ часъ боялась съума сойти, имѣя вѣчно передъ глазами лицо своего дяди, съ окостенѣвшимъ на немъ выраженіемъ смертной муки. Горесть ея тетки была мягче, но немудрено было отгадать, что сердце ея тайно исходило кровью. Ея выздоровленіе шло скорѣе мужнинаго, но вскорѣ стало замѣтно приближеніе совершенной слѣпоты. Бетси при каждомъ удобномъ случаѣ, не подавая и виду, что сама что-либо знаетъ, повторяла старикамъ, что въ дѣлѣ воровства замѣшано только двое совершенно постороннихъ людей. Дядя никогда не разспрашивалъ ее самъ объ этомъ дѣлѣ, но каждый разъ какъ она возвращалась домой изъ такого мѣста, гдѣ могла слышать о поимкѣ Веньямина, онъ глядѣлъ за нее выжидающимъ, тревожнымъ взглядомъ; и она спѣшила успокоить его, разсказывая все, что слышала. Бетси съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе убѣждалась, что тетка ея тоже о многомъ догадывается. Съ какимъ-то трогательнымъ смиреніемъ искала она ощупью своего мужа, и силилась выразить ему свое нѣмое сочувствіе; сама она съ каждымъ днемъ становилась все грустнѣе и грустнѣе.

Дня за четыре до открытія ассизъ, старики получили изъ Іорка вызовъ явиться въ судъ. Ни Джонъ, ни Бетси не могли понять, что бы это значило. Сами они давно уже получили предписаніе явиться въ судъ и ихъ завѣрили, что ихъ свидѣтельство будетъ совершенно достаточно для уличенія подсудимыхъ.

Но увы! Дѣло было въ томъ, что адвокатъ подсудимыхъ узналъ отъ послѣднихъ о соучастничествѣ третьяго лица, и узналъ, кто былъ этимъ третьимъ соучастникомъ; задача же адвоката, состояла въ томъ, чтобы уменьшить по возможности виновность своихъ кліентовъ, доказавъ, что они были только орудіями въ рукахъ другого, который и былъ зачинщикомъ всего дѣла. Для этого потребовалось свидѣтельство родителей, которые, по увѣренію подсудимыхъ, не могли не узнать голосъ своего сына.

Недоумѣвающая, ошеломленная и усталая, престарѣлая чета прибыла въ Іоркъ, въ сопровожденіи Джона и Бетси, наканунѣ самого суда.

-- Ну, да авось ихъ не станутъ мучить допросами, когда увидятъ, какіе они старые, дряхлые! утѣшала себя Бетси, отгоняя смутное, томившее ее опасеніе.-- У кого же бы стало на это духу!

Но нашлись люди, у которыхъ "стало духу". Когда, на вызовъ Натана Гонтрайда, въ ложѣ свидѣтелей появился сѣдой, убитый горемъ старикъ,-- адвокатъ кинулъ взглядъ на судью, казалось, умолявшій о прощеніи. Допросъ начался.

-- Ваше имя, если не ошибаюсь, Натанъ Гонтрайдъ?

-- Да.

-- Вы живете въ Нодъ-Эндской фермѣ?

-- Такъ точно.

-- Помните ли вы ночь на 12-е ноября?

-- Помню.

-- Если не ошибаюсь, вы были разбужены въ эту ночь какимъ-то шумомъ. Что это былъ за шумъ?

Старикъ уставилъ на вопрошающаго полный томленія взглядъ: никогда не забыть адвокату этого взгляда -- онъ будетъ преслѣдовать его и на смертномъ одрѣ.

-- То былъ шумъ каменьевъ, бросаемыхъ въ окно.

-- Вы слышали его съ самого начала?

-- Нѣтъ.

-- Кто же разбудилъ васъ?

-- Жена.

-- И тогда вы оба услышали стукъ каменьевъ. Кромѣ того вы еще что нибудь слышали?

Тутъ послѣдовала длинная пауза; потомъ послышалось тихое, внятное:

-- Да.

-- Что же именно?

-- Голосъ нашего Веньямина, просившійся, чтобы его впустили. Жена, по крайней мѣрѣ, увѣряла, что это его голосъ.

-- И вамъ тоже показалось, что это его голосъ, не такъ ли?

-- Я отвѣчалъ ей, чтобы она знала себѣ спала и не принимала каждаго пьянаго прохожаго за нашего Веньямина, котораго давно нѣтъ въ живыхъ.

-- Что же она?

-- Она увѣряла, что слышала еще въ просонкахъ, какъ нашъ Веньяминъ просился въ домъ. Но я сказалъ ей, что это ей только во снѣ приснилось, и велѣлъ перевернуться на другой бокъ и спать.

-- И она послушалась?

Снова длинная пауза, во время которой судья, присяжные и всѣ присутствующіе притаили дыханіе. Наконецъ Натанъ проговорилъ:

-- Нѣтъ!

-- Что же вы тогда сдѣлали?

-- Тутъ я увидѣлъ, что съ ней не сладишь: она съ самого начала ждала, что онъ къ намъ вернется, какъ блудный сынъ въ евангеліи (здѣсь голосъ его оборвался, но онъ сдѣлалъ надъ собою усиліе и продолжалъ болѣе твердымъ голосомъ):

Она сказала мнѣ, что встанетъ сама, если я не встану. Тутъ я услышалъ голосъ... Я еще не совсѣмъ оправился отъ болѣзни, джентльмены, я долго пролежалъ въ постели, оттого я и дрожу.

-- Тать я услышалъ, какъ кто-то говорилъ: "Батюшка, матушка! я иззябъ, умираю съ голоду; неужели вы меня не впустите?"

-- И голосъ этотъ былъ?..

-- Похожъ на голосъ нашего Веньямина. Вижу я, къ чему вы ведете, сэръ, я отвѣчу вамъ всю правду, хотя въ этомъ, быть можетъ, моя смерть. Замѣтьте, сэръ, я не говорю, чтобы это въ самомъ дѣлѣ былъ Веньяминъ, только голосъ былъ похожъ на его голосъ.

-- Мнѣ больше ничего и ненужно, любезный другъ. Итакъ, послѣ этой просьбы, выговоренной голосомъ вашего сына, вы сошли внизъ и впустили вотъ этихъ двухъ подсудимыхъ у еще третьяго человѣка?

Натанъ утвердительно кивнулъ головою. У адвоката не достало жестокости потребовать отъ него словеснаго подтвержденія.

-- Позвать Эсфирь Гонтрайдъ.

Въ ложу свидѣтелей вошла старая, слѣпая женщина, съ кроткимъ страдальческимъ лицомъ, и почтительно наклонилась къ незримымъ для нея присутствующимъ.

Было что-то невыразимо трогательное во всей ея смиренной фигурѣ. Адвокатъ обратился къ ней:

-- Вамъ показалось, что вы слышите голосъ вашего сына, просящаго, чтобы его впустили въ домъ?

-- Да, нашъ Веньяминъ приходилъ домой,-- я это навѣрно знаю. Не придумаю только, куда онъ могъ дѣваться...

И она повела кругомъ головою, какъ будто прислушиваясь, не раздастся-ли среди притихнувшаго собранія голосъ ея сына.

-- Такъ; онъ приходилъ домой въ эту ночь,-- и вашъ мужъ сходилъ внизъ, чтобы отпереть ему дверь?

-- Кажись, что такъ. Внизу, слышно было, возилось того народу.

-- И вы между прочими голосами слышали голосъ вашего сына?

-- Не во вредъ-ли это ему будетъ, сэръ? спросила она, и лица, ея приняло болѣе разумное и внимательное выраженіе.

-- Я вовсе не съ этою цѣлью допрашиваю васъ. По всѣмъ вѣроятіямъ, онъ оставилъ Англію; а потому, что бы вы ни сказали, не можетъ повредить ему. Итакъ, вы слышали внизу его голосъ?

-- Да, сэръ.

-- И какіе-то люди пришли наверхъ въ вашу комнату? Что они вамъ сказали?ъ

-- Они спросили, куда Натанъ прячетъ чулокъ съ деньгами.

-- Что же, вы имъ указали?

-- Нѣтъ, сэръ, потому что я знала, что это не понравится Натану.

-- Что же вы сдѣлали?

По лицу ея пробѣжала какая-то тѣнь, какъ будто нежеланіе отвѣчать. Ей видимо начинала уясняться связь между причинами и слѣдствіями.

-- Я громко позвала Бетси -- мою племянницу, сэръ.

-- И вы услышали, что кто-то крикнулъ снизу?

Она жалобно поглядѣла на него, но не отвѣчала.

-- Господа присяжные! Прошу васъ обратить особенное вниманіе на этотъ фактъ! Она сознается, что слышала чей-то голосъ,-- голосъ третьяго лица, дававшій указанія темъ двумъ, которые были наверху. Что онъ сказалъ? Это послѣдній вопросъ, которымъ я утруждаю васъ. Что сказалъ этотъ третій, остававшійся внизу?

Лицо ея исказилось; два или три раза раскрылись ея губы, какъ будто, собираясь что-то сказать, но слова такъ и замерли на нихъ и она безъ чувствъ упала навзничь. Наталь выступилъ впередъ:

-- Милордъ, судья, началъ онъ:-- думается мнѣ такъ, что и васъ тоже родила женщина, и грѣхъ вамъ и срамъ не пощадить матери. Такъ, то былъ нашъ сынъ, наше единственное дѣтище: онъ самый просилъ насъ впустить его въ домъ, онъ же крикнулъ своимъ товарищамъ зажать старухѣ глотку, если она не уймется. Вотъ вамъ правда, вся правда, безъ утайки. Богъ вамъ судья за то, какъ вы до нея допытались.

Къ вечеру старуху разбилъ параличъ, и она лежала при послѣднемъ издыханіи.

Призракъ въ угловой комнатѣ.

Между тѣмъя замѣтилъ, что мистеру Говернору не сидѣлось спокойно, когда подошла его очередь разсказывать. Къ общему удивленію онъ приподнялся съ торжественнымъ видомъ и попросилъ меня послѣдовать за нимъ въ сосѣднюю комнату, гдѣ ему нужно было сказать со мною нѣсколько словъ наединѣ.

-- Старый товарищъ, такъ приступилъ мистеръ Говерноръ:-- съ той самой поры, какъ я здѣсь поселился, меня преслѣдовалъ и денно и нощно призракъ.

-- Какой же это былъ призракъ, Джекъ?

-- То былъ призракъ женщины.

-- Э! старая пѣсня. Ты сто лѣтъ проживешь, а отъ этого не избавишься, Джекъ.

-- Нѣтъ, ты не смѣйся, я вовсе не шучу. Хочешь, я покажу тебѣ этотъ призракъ!

-- Даже очень хочу.

-- Такъ вотъ онъ! воскликнулъ Джекъ, подводя ко мнѣ мою сестру, которая успѣла незамѣтно прокрасться за нами.

-- Въ какомъ дѣлѣ? отвѣчалъ я.-- Въ такомъ случаѣ, милая Патти, мнѣ и спрашивать нечего, преслѣдовали ли тебя призраки?

-- Они меня постоянно преслѣдовали, Джонъ.

Прежде нежели мы разошлись въ этотъ вечеръ, было рѣшено, что наше трехмѣсячное пребыванье въ проклятомъ домѣ совершится свадьбой моей сестры и мистера Говернора. Мы весело дожили до этого срока и единственные призраки, преслѣдовавшіе насъ, были ваши собственныя мечты и воспоминанія.

"Русское Слово", No 10, 1863

OCR Бычков М. Н.

Оставить комментарий Диккенс Чарльз (перевод: Без указания переводчика) (bmn@lib.ru) Год: 1859 Обновлено: 12/07/2015. 196k. Статистика. Повесть: Проза, Переводы Повести	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: The Haunted House Текст издания: журнал "Русское Слово", No 10, 1863.

Диккенс Чарльз Проклятый дом