Дизраэли Бенджамин
Давид Альрой

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The Wondrous Tale of Alroy.
    Исторический роман.
    Русский перевод 1912 г. (без указания переводчика).

Лордъ Биконсфильдъ. (ДИЗРАЭЛИ).

ДАВИДЪ АЛЬРОЙ

ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ.

(СЪ АНГЛІЙСКАГО).

Изданіе "Juventus".
Одесса, 1912.

Предисловіе къ русскому переводу.

   Герой предлагаемаго романа -- Давидъ Альрой -- лицо вполнѣ историческое {Гретцъ. Исторія евреевъ, русск. перев., т. VII, гл. 9.}. Онъ былъ уроженцемъ города Амадіи {Нынѣшній Хамаданъ.} (въ Азербейджанѣ или въ Курдистанѣ) и жилъ во вторую половину XII вѣка, время крайняго упадка и разложенія калифата. Послѣдній дѣлился тогда на четыре султаната, почти независимые, только номинально признававшіе надъ собою верховную власть калифа: багдадскій, персидскій, сирійскій и румскій, т. е. малоазіатскій. Разразившіяся къ тому времени въ Азіи военныя смуты, страшныя по своей силѣ и продолжительности, превратили всѣ земли и страны калифата въ мѣста столкновенія разныхъ племенъ и народностей. То здѣсь, то тамъ возникали и исчезали независимыя государства. Евреи тогда имѣли своего признаннаго калифомъ главу, называвшагося "решъ гелута", т. е. князь плѣненія (эксилархъ). Онъ выводилъ свою родословную отъ царя Давида и жилъ съ чисто княжеской пышностью и роскошью. Когда онъ отправлялся на аудіенцію къ калифу, его сопровождали всадники изъ евреевъ и не-евреевъ и выкрикивали: "дайте дорогу нашему господину, сыну Давидову!". При встрѣчѣ съ нимъ всѣ обязаны были встать и привѣтствовать его. Ему была предоставлена огромная власть надъ всѣми еврейскими общинами, находившимися во владѣніяхъ калифа, отъ Персіи до Хоросана и Кавказа съ одной стороны и до Іемена, Индіи и Тибета -- съ другой. Евреи этихъ странъ были обязаны платить ему поголовную подать; кромѣ того, онъ получалъ почетные подарки за утвержденіе въ должности раввиновъ, судей и канторовъ во всѣхъ подвластныхъ ему общинахъ. Власть "князя плѣненія" признавалась даже воинственными и вольнолюбивыми племенами горскихъ евреевъ, которые жили на плоскогорій Нишабура и на лѣсныхъ хребтахъ Кардухскихъ горъ, и со своихъ малодоступныхъ высотъ производили военные набѣги на сосѣдніе города и страны. Среди этихъ-то вольныхъ евреевъ и вспыхнуло освободительное мессіанское движеніе, нашедшее своего вождя въ лицѣ Альроя. Тогдашнее положеніе дѣлъ въ калифатѣ внушило этому пылкому богатоодаренному юношѣ смѣлую увѣренность, что ему удается сплотить вокругъ своего знамени разсѣянныхъ въ калифатѣ евреевъ и возстановить ихъ политическую независимость.
   Описанію возникновенія этого возстанія и исхода его посвященъ этотъ романъ Д'Израэли (Биконсфильда), который впервые переводится съ нѣкоторыми сокращеніями длиннотъ на русскій языкъ.
   

I.

   Рожки протрубили свои заключительные аккорды, когда эксилархъ (князь плѣненія) сошелъ съ своего бѣлоснѣжнаго мула; свита привѣтствовала его восторженными кликами, точно Израиль вновь сталъ самостоятельнымъ, державнымъ народомъ. И если бы не презрительныя усмѣшки на лицахъ окружающихъ мусульманъ, можно было думать, что это день какого-нибудь Національнаго торжества, а не день взноса установленной дани калифу.
   -- Не отошло еще былое величіе отъ Израиля!-- воскликнулъ достопочтенный Бостинаи, входя въ залъ своего дворца.-- Не такъ, какъ при посѣщеніи царицей савской царя Соломона; тѣмъ не менѣе, не отошло еще былое величіе. Смотри, мой преданный Калебъ, угости сытно и хорошо трубачей. Заключительный тушъ былъ исполненъ на славу. Это не тотъ трубный побѣдоносный гласъ, что при Іерихонѣ; тѣмъ не менѣе, и сегодняшній свидѣтельствовалъ, что Богъ Саваоѳъ еще съ нами. Замѣтилъ-ли ты, какъ были поражены эти проклятые измаильтяне? Не жалѣй, мой мальчикъ, вина и мяса для народа; займись ты этимъ, ибо народъ привѣтствовалъ отъ души и кричалъ изо всѣхъ силъ. Не тѣ могучіе, восторженные клики, что при возвращеніи "кивота завѣта Господа" изъ земли филистимской, {Самуилъ, 1, 6.} а все таки, и эта была знатная встрѣча. Да, несовсѣмъ еще отошло величіе,-- продолжалъ эксилархъ болѣе унылымъ тономъ,-- но что бы ты, Калебъ, сказалъ при видѣ этого мѣшка съ золотыми дир ъгемами, который мы въ прежнее время доставляли во дворецъ въ сопровожденіи семи тысячъ меченосцевъ?
   -- Семь тысячъ меченосцевъ!
   -- Ровно столько; однимъ изъ нихъ былъ мой отецъ.
   -- Это былъ воистину великій день для Израиля.
   -- Да что это -- пустяки! Когда эксилархомъ былъ Давидъ Альрой -- старый Давидъ Альрой,-- тридцать лѣтъ, любезный Калебъ, цѣлыхъ тридцать лѣтъ мы дани вовсе не платили.
   -- Никакой дани! Цѣлыхъ тридцать лѣтъ! Нечего, значитъ, удаляться, что съ недавнихъ поръ мусульмане стали вымогать дополнительныя дави?
   -- Нѣтъ, это еще ничего,-- продолжалъ старикъ Бостинаи, не обращая вниманія на удивленныя восклицанія своего служителя,-- когда калифъ Мактадоръ послалъ къ эксиларху Давиду узнать, почему не вносятъ ему дани, то Давидъ, немедленно сѣвъ на коня, подъѣхалъ въ сопровожденіи всѣхъ главарей израильскихъ ко дворцу и сказалъ калифу, что дань платится слабыми сильному, чтобы снискать себѣ защиты и поддержки. А такъ какъ онъ, Давидъ, и его народъ защищали въ продолженіе десяти лѣтъ столицу отъ осаждавшихъ ее сельджуковъ, то въ недоимкѣ не еврейскій народъ, а онъ, калифъ.
   -- И все это правда!-- воскликнулъ Калебъ, широко раскрывъ глаза, отъ изумленія.
   -- Совершеннѣйшая, мой Калебъ,-- продолжалъ эксплархъ,-- много разъ слышалъ, какъ отецъ объ этомъ разсказывалъ. Онъ тогда еще былъ ребенкомъ, и его матъ высоко подняла его на рукахъ, чтобы онъ могъ видѣть шествіе Альроя со свитой отъ калифскаго дворца къ себѣ домой. На всемъ пути народъ шумно его привѣтствовалъ и восклицалъ: "Уцѣлѣлъ еще скипетръ въ домѣ Іакова!"
   -- Да, это былъ воистину великій день для Израиля.
   -- Нѣтъ, это все еще пустяки. Я бы могъ поразсказать о такихъ дѣлахъ, что... Но мы болтаемъ, а насъ ждетъ дѣло. Поди распорядись, тамъ вдовы и сироты дожидаются. Щедро раздавай, мой добрый Калебъ, щедро, не жалѣй. Ахъ да, зайдешь, Калебъ, къ моему племяннику Давиду Альрою и скажешь, что мнѣ нужно съ нимъ поговорить.
   -- Бѣгу, добрый мой повелитель, сейчасъ все будетъ сдѣлано. Мы очень удивлялись, что нашъ господинъ, твой племянникъ, не присутствовалъ сегодня на торжествѣ.
   -- Кто васъ проситъ удивляться? Убирайся! Долго ли еще будешь здѣсь по-пусту время тратить?
   -- Они удивляются. Не сомнѣваюсь, въ городѣ, вѣроятно, только и разговору, что объ этомъ. Этотъ юноша -- грядущая наша гибель. Нечего сказать, надежная рука для удержанія нашего хрупкаго скипетра. Это въ немъ сказывается порода: кровь стараго Альроя, упрямая, непокорная кровь. Когда я былъ молодъ, то дружилъ съ его дѣдомъ; я самъ тогда не былъ свободенъ отъ фантазій. Мечты, мечты! Насъ постигъ рядъ неудачъ, а все-таки мы процвѣтаемъ. Я дожилъ и вижу, какъ высокомѣрный калифъ впалъ въ рабство, въ болѣе унизительное рабство, чѣмъ Израиль. А счастливые побѣдители, распутные сельджуки? Развѣ они уже теперь не трепещутъ при одномъ мимолетномъ напоминаніи имени далекаго карезмшаха Арслена? Между тѣмъ, я, Бостинай, и остатки нашего разсѣяннаго племени все еще существуемъ и, благодареніе Іеговѣ, преуспѣваемъ. Но вѣкъ силы минулъ; благоразуміемъ, осторожностью, только ими можемъ держаться и процвѣтать. А вотъ и онъ, мой племянникъ! Такъ и кажется, что предо мною другъ моей юности, его покойный дѣдъ Альрой. А все-таки, все его хрупкое существо, дѣвичье лицо плохо гармонируютъ съ тѣми мрачными страстями и опасными фантазіями, которыя, боюсь, скрываются въ его слабой груди. Добро пожаловать, сударь! что скажешь?
   -- Я тебѣ нуженъ, дядя?
   -- Я послалъ за тобою: я хотѣлъ узнать, почему ты не былъ сегодня при принесеніи нашей... нашей...
   -- Дани.
   -- Пусть: дани. Почему ты отсутствовалъ?
   -- А потому, что дань: дани я не плачу.
   -- А я, ты думаешь, влюбленъ что-ли въ униженіе, привязанъ къ дому рабства? Будь въ жизни только и выбору, что свобода или рабство, слава или безчестье, рѣшить всѣ могли бы. На залитой печалью родинѣ, повѣрь мнѣ, не требуется большого ума, чтобы сдѣлаться сварливымъ, всѣмъ недовольнымъ патріотомъ и вымещать свою героическую хандру на товарищахъ по несчастію, чьихъ страданій облегчить ты не въ состояніи. Такими спасителями всегда изобиловало семейство Альрой. А какой получился результатъ? Я нашелъ тебя и твою сестру безпомощными сиротами, скипетръ сокрушеннымъ, а ввѣренный вамъ народъ разбѣжавшимся. Дань, которую теперь мы вносимъ, по крайней мѣрѣ, по княжески, тогда взыскивалась посредствомъ кнутовъ, и доставляли мы ее скованными въ цѣпяхъ. Я собралъ разсѣянный нашъ народъ, я возстановилъ нашъ древній тронъ, и сегодняшній день, по твоему, день траура и униженія,-- вполнѣ основательно считается всѣми днемъ веселья и торжества.
   -- Дядя, умоляю васъ, не говорите со мною объ этихъ дѣлахъ. Очень не хотѣлъ бы забыть, что вы мой родственникъ и добры ко мнѣ. Зачѣмъ намъ спорить? Какое значеніе имѣютъ мои чувствованія? Они часть моей души: измѣнить ихъ я не властенъ. Если мои предки много затѣвали и мало совершили, ну, что же? Это только доказываетъ чистоту нашей родословной, и что я ихъ настоящій потомокъ. Одинъ изъ моихъ предковъ, по крайней мѣрѣ, былъ героемъ.
   -- А, великій Альрой! Такимъ предкомъ дѣйствительно можно гордиться.
   -- Я его стыжусь, дядя... стыжусь, стыжусь.
   -- Его скипетръ еще существуетъ. По крайней мѣрѣ, я его не присвоилъ. Вотъ мы и добрались до настоящей цѣли сегодняшняго нашего свиданія. Этотъ скипетръ я хочу возвратить.
   -- Кому?
   -- Законному собственнику его, тебѣ.
   -- О! нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ -- прошу тебя, нѣтъ. Забудь о моихъ правахъ, умоляю тебя; забудь такъ совершенно и полно, какъ безповоротно и совершенно я отъ нихъ отказываюсь. Этотъ скипетръ -- ты правилъ имъ хорошо и мудро; прошу тебя, держи его и впредь въ своихъ рукахъ. Право, добрый дядя, не обладаю я ни однимъ изъ талантовъ, необходимыхъ, чтобы справиться съ хлопотливыми обязанностями этого сана.
   -- Ты вздыхаешь по славѣ, а уклоняешься отъ труда.
   -- Трудъ безъ славы -- удѣлъ раба.
   -- Ты юноша; поживешь, убѣдишься, что нѣтъ пріятнѣе удѣла, чѣмъ выполненіе спокойныхъ обязанностей и честно заработанный отдыхъ.
   -- Прошу тебя, дорогой дядя, довольно объ этомъ. У меня нѣтъ никакой охоты возсѣсть на тронъ, который возвыситъ меня только до степени перваго изъ рабовъ
   -- Хорошо, хорошо, ты молодъ, ты молодъ. Я когда-то тоже фантазировалъ. Несбыточныя мечтанія... Если бы ты видѣлъ то, что я, то и ты, Давидъ, былъ бы благодаренъ за настоящее. Сегодня тебѣ исполняется восемнадцать лѣтъ, и съ этого дня начинается твое правленіе. Вечеромъ, во время пира представлю тебѣ старѣйшинъ нашего народа. Пока, до свиданія, сынокъ.
   -- До свиданія.
   Горькая саркастическая улыбка постепенно сходила съ лица Давида по мѣрѣ удаленія Бостинаи. Ее смѣнило выраженіе тяжелаго унынія. Изъ груди юноши вырывались глубокіе вздохи; онъ бросился на диванъ, закрывъ лицо руками.
   Вдругъ онъ встрепенулся и вскочилъ на ноги. "Чу, это рожки трубятъ про наше безчестье. Ахъ, если бы они затрубили къ походу, къ наступленію! Богъ Саваоѳъ! Дай мнѣ побѣдить или умереть! Побѣдить, подобно Давиду или, о Боже, умереть подобно Саулу! Если Твое обѣщаніе, за которое мы цѣпляемся изо всѣхъ силъ, не утѣшающій насъ обманъ, то пусть оно исполнится, исполнится, немедля исполнится. Твой народъ, о Боже, превратился въ раба, безславнаго, забитаго, презираемаго. Даже то жестокое время, когда при рѣкахъ вавилонскихъ наши предки на вербахъ повѣсили свои арфы, можетъ почитаться райскимъ житьемъ по сравненію съ тѣмъ, что мы теперь переживаемъ.
   Увы! Они даже не страдаютъ; они терпятъ, переносятъ, но не чувствуютъ. Мои предки, предки-герои! если: эта слабая десница не сможетъ добыть ваше наслѣдіе, если "поганый вепрь по прежнему будетъ валяться въ твоемъ, о Израиль, миломъ виноградникѣ" {Псалмы, LXXX, 9, 14.}, то я, по крайней, мѣрѣ, васъ не унижу. Нѣтъ, лучше погибну! Пусть исчезнетъ домъ Давидовъ; пусть нашъ святой народъ больше не томится на этой проклятой землѣ. Если мы не можемъ, процвѣтать, такъ умремъ же!".
   

II.

   За городской стѣной Амадіи, на очень близкомъ разстояніи отъ города, находился невысокій холмикъ, обнесенный со всѣхъ сторонъ широкой каменной оградой. Въ серединѣ возвышалась древняя гробница, по преданію, гробница Мардохея и Эсѳири. Этотъ печальный, уединенный уголокъ былъ обычнымъ мѣстомъ прогулокъ Альроя; сюда-то, спасаясь отъ пира, направился онъ и теперь. Когда Альрой отпиралъ массивныя, желѣзныя ворота кладбища, онъ услышалъ за собою частый конскій топотъ. Нѣсколько мгновеній спустя, сквозь шумъ и скрипъ закрываемыхъ воротъ, донесся до него властный окрикъ всадника. Альрой оглянулся и узналъ славившагося своей распущенностью молодого. Алшироха, правителя Амадіи и брата сельджукскаго султана. Онъ ѣхалъ въ сопровожденіи одного только араба-скорохода, извѣстнаго пособника и исполнителя всѣхъ гнусныхъ порученій своего господина.
   -- Собака,-- закричалъ раздраженный Алширохъ, -- ты; глухъ или упрямъ, либо то и другое? По два раза что ли вамъ, рабамъ, приказывать? Открой ворота!
   -- Для чего?-- освѣдомился Альрой.
   -- Для чего! святой пророкъ, онъ задаетъ вопросы! Открой ворота, не то -- твоя голова въ отвѣтѣ!
   -- Кто ты такой,-- спросилъ Альрой,-- что такъ громко кричишь? Загулявшій турокъ, преступившій завѣты своего пророка и нализавшійся до пьяна? Иди своей дорогой, не то отведутъ тебя къ твоему кади {Кади -- судья.},-- и съ этими словами онъ повернулъ по направленію къ гробницѣ.
   -- Клянусь глазами моей матери, эта собака насмѣхается надъ нами! Его счастье, что мы и безъ того запоздали, а конь мой неукрощенный тигръ, не то -- на мѣстѣ, содралъ бы съ него, собаки, шкуру. Поговори ты, Мустафа, съ нимъ! вразуми его.
   -- Достойный еврей,-- сказалъ вкрадчивый Мустафа, приближаясь къ воротамъ;-- тебѣ, повидимому, неизвѣстно, что это нашъ владыка Алширохъ. Его высочеству угодно проѣхать по кладбищу твоего превосходнаго народа. Онъ долженъ по важному дѣлу быть у святого, живущаго по ту сторону холма, а время ему дорого.
   -- Если это нашъ владыка Алширохъ, то ты, безъ сомнѣнія, его вѣрный рабъ, Мустафа.
   -- Да, его жалкій рабъ. Что же изъ того, молодой мой господинъ?
   -- Такъ считай себя счастливымъ, что ворота на запорѣ. Не дальше какъ вчера ты осмѣлился обидѣть сестру одного изъ слугъ нашего дома. Не хотѣлось бы замарать руки твоей гадкой кровью,-- но убирайся, презрѣнный, убирайся поскорѣе.
   -- Святой пророкъ! Кто эта собака,-- воскликнулъ, изумленный правитель.
   -- Это молодой Альрой -- прошепталъ Мустафа, только теперь узнавшій его.-- Они его величаютъ княземъ: упрямѣйшій юноша. Лучше не задерживаться, а ѣхать дальше.
   -- Молодой Альрой! я его запомню. Имъ еще нужно князя имѣть! Молодой Альрой! Хорошо, ѣдемъ дальше,-- а ты, собака,-- крикнулъ Альширохъ, приподнявшись на стременахъ и махая угрожающе рукой,-- помни свою дань!
   Альрой ринулся къ воротамъ, но огромный засовъ нескоро отпирался, и пока онъ возился съ нимъ, горячій конь успѣлъ унести Альшироха далеко, за предѣлы преслѣдованія.
   Выраженіе обманутой ярости застыло на нѣкоторое время на подвижномъ лицѣ Альроя; нѣсколько минутъ онъ стоялъ, жадно вперивъ глаза во все болѣе и болѣе удалявшагося врага; потомъ медленно пошелъ обратно къ гробницѣ. Но охватившее его возбужденіе рѣзко дисгармонировало съ состояніемъ тихой мечтательности, которое направило раньше его шаги къ кладбищу. Онъ былъ неспокоенъ, ему не сидѣлось и онъ пошелъ бродитъ по рощѣ, покрывавшей вершину холма. Оттуда, съ вершины, ясно были слышны звуки мелодичной хоровой пѣсни, выводимой свѣжими дѣвичьими голосами. Можно было различить также и пѣвицъ: то дѣвушки дворца Бостинаи съ сестрой Альроя, Миріамъ, во главѣ пѣли обычныя вечернія пѣсни, черпая воду изъ родника.
   Вдругъ послышался пронзительный душераздирающій крикъ, паническая бѣготня и протяжные вопли отчаянія. Изъ сосѣдняго лѣска выскочилъ человѣкъ въ высокомъ тюрбанѣ и схватилъ запѣвалу. Дѣвушки разбѣжались въ разныя стороны -- Миріамъ одна осталась въ объятіяхъ Алшироха.
   Альрой съ поблѣднѣвшимъ и исказившимся отъ ярости лицомъ вскочилъ, вырвалъ попавшееся ему подъ руки молодое деревцо. Быстрыми скачками онъ ринулся внизъ и, задыхаясь отъ бѣшенства, ударилъ хищника въ високъ. Алширохъ мертвымъ упалъ на дернъ, а Миріамъ безъ чувствъ въ объятія брата. Увидавъ Миріамъ въ рукахъ Альроя, разбѣжавшіяся дѣвушки вновь собрались у родника и столпились вокругъ нея. Нѣкоторыя изъ нихъ бросились снимать съ Миріамъ густое покрывало; другія побѣжали за водой, и стали приводить ее въ чувство. Миріамъ открыла глаза и слабымъ голосомъ прошептала:
   -- Братъ!
   -- Сестрица, я здѣсь съ тобой!
   -- Спасайся, Давидъ, бѣги!
   -- И оставить тебя?
   -- Я и мои дѣвушки еще имѣемъ время спастись въ садъ дяди потайнымъ ходомъ, которымъ мы пришли. Тамъ мы, правда, на самое короткое время, въ безопасности,-- въ такой невѣрной безопасности, какая вообще возможна для нашего гонимаго племени. Бостинаи такъ богатъ, такъ мудръ, такъ искушенъ въ дѣлахъ и такъ хорошо изучилъ духъ и характеръ этихъ людей, что все обойдется благополучно: за меня опасаться нечего. Но тебя, если ты останешься здѣсь, не пощадятъ. Если же они убѣдятся, что тебя нѣтъ, то при помощи большого выкупа (я имъ отдамъ всѣ мои драгоцѣнности) скоро позабудутъ о своемъ начальникѣ, котораго они наврядъ ли когда, либо любили. Я еле-еле говорю... мнѣ кажется, что я путаю слова; вотъ, вотъ упаду въ обморокъ, но нѣтъ, не буду! не бойся. Я должна дойти до дома. Эти дѣвушки на моемъ попеченіи. Долгъ моей чести вывести ихъ изъ опаснаго мѣста, или же вмѣстѣ съ ними умереть, но ты, Давидъ, бѣги!
   -- Бѣжать! Куда и какъ?
   Изъ лѣса послышалось близкое конское ржанье.
   -- Ахъ! Они!-- вскрикнула Миріамъ въ неописуемомъ смятеніи.
   -- Ты слышишь! вотъ онъ вновь заржалъ: нетерпѣливый конь призываетъ своего всадника. Ободрись, не падай духомъ, Миріамъ! то не врагъ, а весьма дѣйствительный другъ, незамѣнимый въ часъ опасности. Это скакунъ Алшироха. Сегодня предъ вечеромъ онъ промчался мимо меня у гробницы. Я его тогда хорошо замѣтилъ -- царственный конь.-- "И вотъ баранъ, запутавшійся въ чащѣ рогами своими" {Бытіе, XXII, 13.}.
   -- Нашъ Богъ не оставилъ насъ! Живо, дѣвушки, приведите небомъ ниспосланнаго коня. Что! боитесь? Пустите меня, я буду его конюхомъ.
   -- Осторожно, Миріамъ, подальше отъ него. Это необъѣзженный жеребецъ, неукротимый, какъ вихрь. Съ нимъ буду имѣть дѣло я.
   Альрой побѣжалъ вслѣдъ за сестрой, вывелъ изъ чащи коня и сѣлъ на него. Конь, сразу почуствовавъ твердую и умѣлую руку всадника, сталъ какъ вкопанный.
   -- А!-- воскликнулъ онъ, -- я чувствую себя скорѣе побѣдоноснымъ воиномъ, чѣмъ бѣглецомъ. Будь здорова, сестрица; до свиданія, милыя дѣвушки, будьте здоровы и лелѣйте мою безцѣнную Миріамъ.
   -- Одинъ поцѣлуй, дорогая,-- и онъ перегнулся съ коня и прошепталъ Миріамъ на ухо: -- скажи добрѣйшему Бостинаи, чтобы онъ не щадилъ своего золота. Я глубоко увѣренъ, что не успѣетъ еще годъ совершить свой медлительный оборотъ, какъ я вернусь и заставлю нашихъ угнетателей дорого заплатить за этотъ поспѣшный отъѣздъ и печальное прощанье. А теперь, въ пустыню!
   

III.

   Ночь смѣнилась днемъ и день смѣнила ночь, а поблѣднѣвшій, истомленный Альрой все еще мчится на своемъ могучемъ конѣ по необозримому простору пустыни. Нѣтъ пищи и воды для коня и всадника. Ни источника., ни деревца. Въ этой голой пустынѣ никогда не водился звѣрь, не пролетала птица. Ничто не нарушало державной, всеподавляющей тишины. И трусливый вой шакала прозвучалъ бы здѣсь нѣжной мелодіею. Сѣрая полевая крыса съ радостнымъ пискомъ шмыгнула изъ засохшаго терновника, неся въ своихъ ослѣпительно бѣлыхъ при свѣтѣ луны зубахъ змѣеныша.
   Единственная встрѣча на всемъ ихъ пути.
   Настало утро: свѣжее, благовонное утро, по которомъ даже преступники вздыхаютъ. Настало утро, и все кругомъ стало видно. Впереди и направо отъ нихъ тѣ же пески; только вдали вырисовывалась горная цѣпь величественнаго Эльбруса, ограничивающая пустыню слѣва. Въ этомъ направленіи Альрой и повернулъ коня. Часъ или два молодой эксилархъ и его вѣрный конь продолжали медленно свой путь, но по мѣрѣ приближенія къ полудню, зной сталъ такъ невыносимъ, жажда столь мучительна, что Альрой съ трудомъ подавлялъ безумное желаніе соскользнуть съ коня и умереть. Всѣ уготованныя ему въ Амадіи адскія пытки казались ничтожными въ сравненіи съ этой безмѣрной, невыразимой мукой. Полулежа на спинѣ коня, Альрой замѣтилъ, что въ одномъ мѣстѣ пески какъ будто потемнѣе. Здѣсь, подумалъ онъ, должна быть вода. Съ большимъ трудомъ онъ остановилъ коня и еще съ большимъ слѣзъ съ него. Онъ опустился на колѣни и ослабѣвшими руками сталъ разгребать песокъ. Послѣдній оказался очень влажнымъ. Дѣлая неимовѣрныя усилія, чтобы не впасть въ обморокъ отъ непосильнаго напряженія, Альрой успѣлъ на глубинѣ фута открыть немного воды. Онъ зачерпнулъ рукой; вода оказалась горько-соленой. При видѣ воды конь было настрожился, но, понюхавъ ее, отвернулъ голову и жалобно заржалъ.
   Только къ заходу солнца онъ, наконецъ, доѣхалъ до источника. Альрой соскочилъ съ коня, намѣреваясь напоитъ его, но конь, весь дрожа, съ остекленѣвшими глазами сталъ и не двигался съ мѣста; потомъ онъ упалъ, захрипѣлъ и испустилъ духъ.
   Въ конецъ обезсиленный Альрой, еле успѣвъ сдѣлать нѣсколько глотковъ воды, изнеможенно растянулся подъ финиковой пальмой, росшей у источника, и сейчасъ же крѣпко заснулъ. Глубокъ и дологъ былъ его сонъ. Солнце стояло уже довольно высоко, когда Альрой просыпаясь открылъ глаза. Благодатная ночь, долгій безмятежный сонъ вполнѣ возстановили силы бѣглеца и освѣжили его.
   Совершивъ утреннее омовеніе, онъ, обратившись лицомъ къ востоку, помолился и, подкрѣпивъ себя нѣсколькими сорваннными съ пальмы сочными финиками, бодро пустился въ путь, полный крѣпкой вѣры въ Бога Израиля.
   Альрою теперь предстояло трудное и очень утомительное восхожденіе на гору, и только къ двумъ часамъ дня ему удалось взобраться до вершины перваго кряжа горной цѣпи.
   Оттуда открывался видъ на дикую мѣстность, гдѣ крутые обрывы, извилистые овраги, высокія гряды скалъ и глубокія, мрачныя ущелья чередовались и перекрещивались въ хаотическомъ безпорядкѣ. Окружающіе холмы были изборождены по всѣмъ направленіямъ пересохшими руслами горныхъ потоковъ и водопадовъ. Все голо и пустынно, и только кой-гдѣ на рѣдко-разбросанныхъ островкахъ зелени бродили дикія козы, пощипывая тощую, кислую траву. Унылое плоскогорье тянулось на много миль до второй, болѣе высокой горной цѣпи. Еще выше, уходя вершиной въ голубое небо, вздымался Эльбрусъ, покрытый вѣчными снѣгами.
   Мѣстность эта, повидимому, не совсѣмъ была чужда Альрою. Все время онъ шелъ увѣренно, ни разу не колеблясь въ выборѣ пути. Послѣ короткаго роздыха на вершинѣ онъ спустился влѣво по очень извилистой тропѣ, пока не дошелъ до края чернѣвшей пропасти, преградившей ему путь. Не больше шести саженъ отдѣляло Альроя отъ противоположнаго края пропасти. Но какой смѣльчакъ, бросивъ взглядъ на темную пасть бездны, не отпрянулъ бы въ ужасѣ назадъ?
   Эксилархъ опустился на колѣни и сталъ тщательнои пытливо искать вокругъ себя. Наконецъ, онъ приподнялъ небольшой четырехугольный камень, подъ которымъ оказалась металлическая дощечка и, вынувъ изъ внутренняго кармана кафтана сердоликовый камень, весь испещренный какими-то странными буквами, трижды ударилъ имъ по дощечкѣ. Послышался тихій, мѣрный рокотъ; дощечка немедленно отскочила. Альрой вытянулъ нѣсколько саженей желѣзной цѣпи и перебросилъ черезъ впадину. Цѣпь, повидимому, повинуясь какой-то таинственной силѣ, легко и свободно легла на выступавшій изъ края пропасти утесъ. Альрой, схватившись руками за цѣпь и болтаясь надъ бездной, перебрался на противоположную сторону. Цѣпь тотчасъ-же отдѣлилась отъ утеса, и быстро втянулась обратно на прежнее мѣсто; дощечка и камень съ тимъ же тихимъ, мѣрнымъ рокотомъ закрыли ее.
   Сдѣлавъ около ста шаговъ по естественному базальтовому корридору, Альрой очутился предъ широкой площадкой, которой замыкавшія ее со всѣхъ сторонъ огромныя, гладкія базальтовыя глыбы придавали видъ настоящаго двора. Альрой пересѣкъ этотъ дворъ и вошелъ въ просторную, почти круглую пещеру съ большимъ пропускавшимъ солнечный свѣтъ отверстіемъ на верху. Посреди пещеры находилась круглая мѣдная доска, на которой были выгравированы таинственныя буквы и фигуры; подлѣ нея постель, заваленная книгами. На стѣнахъ висѣлъ щитъ, лукъ, стрѣлы и разное другое оружіе.!
   Въ то время, когда эксилархъ, стоя на, колѣняхъ, цѣловалъ священныя книги, изъ дальняго, темнаго угла пещеры выступила какая-то фигура. При свѣтѣ висѣвшаго свѣтильника можно было различить, что это человѣкъ среднихъ лѣтъ, очень высокаго роста, богатырски сложенный. Его огромные, черные глаза ярко блестѣли изъ-подъ широкаго темнаго тюрбана; лицо, хотя рѣзко изборожденное морщинами, было величественно прекрасно. Широкая, черная, какъ смоль, борода закрывала всю грудь. Его темнокрасный кафтанъ былъ перехваченъ въ таліи чернымъ поясомъ, вышитымъ такими-же таинственными буквами, какъ на доскѣ.
   Незнакомецъ подвигался такъ безшумно, что Альрой замѣтилъ его только тогда, когда поднялся съ земли.
   -- Ябастеръ!-- воскликнулъ эксилархъ.
   -- Отпрыскъ Давидова дома,-- отвѣтилъ каббалистъ,-- я ждалъ тебя. Прошлой ночью читалъ о тебѣ въ звѣздахъ. Онѣ указывали тревогу.
   -- Время покажетъ, великій учитель, тревогу или торжество вѣщали звѣзды. Въ настоящій моментъ я бѣглецъ и сильно истощенъ. Ищейки меня выслѣживаютъ, но, кажется, я сбилъ ихъ со слѣду. Я убилъ мусульманина.
   

IV.

   Была полночь. Альрой спалъ, но сонъ его былъ неспокоенъ. Ябастеръ неподвижно стоялъ въ сторонѣ, вперивъ въ гостя сосредоточенный взоръ.
   "Единая надежда Израиля", шепталъ каббалистъ, "питомецъ и князь мой! Давно уже я примѣчалъ въ этой юной душѣ зачатки великихъ дѣлъ и не разъ мечталъ съ пророческой надеждой о его будущей жизни. Кровь Давида, освященный отпрыскъ избраннаго рода Въ жилахъ его течетъ нѣчто таинственное, недоступное моему знанію".
   "Когда я еще юношей поднялъ наше знамя на берегахъ родного мнѣ Тигра и призвалъ нашъ народъ, чтобъ завладѣть снова страной нашихъ предковъ,-- о, тогда было насъ много, мы были сильны и богаты. Тогда мы еще были народомъ, и онъ смѣло сгрудился вокругъ своего знамени. Или мы нуждались въ совѣтѣ, недоставало вождя? Укажетъ-ли кто хоть единственный промахъ руки или мысли Ябастровой? И все-же... растаялъ сонъ, славное видѣніе исчезло!.. О, когда я сразилъ Марвена, и лагерь калифа освѣтилъ своимъ заревомъ кровавую рѣку... ахъ! тогда я воистину жилъ! Двадцать лѣтъ неусыпныхъ трудовъ да послужатъ мнѣ искупленіемъ за то, что я въ своихъ чарахъ упустилъ изъ виду главное -- значеніе царственной крови,-- крови, дремлющей теперь близъ меня".
   -- Кивотъ, Кивотъ! я вижу его.
   "Сонный говоритъ; слова сна священны".
   -- Только изъ дома Давида изыдетъ спасеніе.
   "Великая истина: моя жизнь слишкомъ ясное тому доказательство. Онъ успокоился. Священная полночь близка. Пойду взглянуть на звѣзду, что управляетъ судьбой его царскаго рода".

-----

   Луна озарила источникъ и залила свѣтомъ весь дворъ. Скалы мрачно высились кругомъ. Ябастеръ присѣлъ у ключа и, держа въ одной рукѣ талисманъ, накрывъ другою глаза, смотрѣлъ въ освѣщенное небо.
   Вдругъ -- крикъ! Его зовутъ. Альрой, задыхаясь, дико выбѣжалъ съ простертыми руками изъ пещеры. Каббалистъ вскочилъ, схватилъ и заботливо удержалъ судорожно метавшагося юношу въ своихъ объятіяхъ.
   -- Ябастеръ, Ябастеръ!
   -- Я здѣсь, сынъ мой.
   -- Господь со мной говорилъ...
   -- Господь -- наше убѣжище. Опомнись, сынъ Давидовъ, и разскажи мнѣ все.
   -- Я спалъ, учитель, не правда-ли?
   -- Да, ты спалъ, сынъ мой. Измученный бѣгствомъ и волнующимъ разсказомъ о своихъ подвигахъ, князь, ты прилегъ и вздремнулъ. Но я боюсь, что этотъ сонъ не былъ покоемъ.
   -- Я и покой... Простился я съ этимъ пагубнымъ словомъ навѣки. Я -- помазанникъ Божій...
   -- Выпей изъ источника, Давидъ, это возстановитъ твои силы.
   -- Возстанови завѣтъ, возстанови кивотъ, священный градъ...
   -- Духъ Господень сошелъ на тебя, сынъ Давидовъ: заклинаю тебя, разскажи мнѣ обо всемъ, что произошло. Я левитъ, въ рукѣ моей Неизреченное Имя...
   -- Возьми же трубу и созови народъ и повели имъ спѣшно возстановить храмъ. "Кирпичи рухнули -- построивъ изъ мрамора" {Исаія, IX, 9.}. Слыхалъ ты этотъ хоръ?
   -- Онъ звучалъ только для твоего избраннаго слуха.
   -- Святой учитель, ты еще помнишь то время, когда я былъ въ этой пещерѣ твоимъ питомцемъ. Ты не забылъ еще тѣхъ дней мирнаго ученія, тѣ возвышенныя, долгія, мимолетныя ночи святыхъ исканій. Я былъ послушенъ, къ каждому слову твоему я привязанъ былъ съ такой ревностью, которая могла исходить только отъ любви.
   -- Да, это было, мой дорогой сынъ.
   -- Ни разу я тебѣ не солгалъ, Ябастеръ.
   -- Клянусь жизнью, ты любишь правду.
   -- Тогда, Ябастеръ, тогда повѣрь мнѣ также, что я помазанникъ Господа.
   -- Разскажи мнѣ все, сынъ мой.
   -- Ну, слушай. Я спалъ тамъ внутри, но сонь мой былъ не спокоенъ. Много сновъ было туманныхъ, безсвязныхъ. Ни одного изъ тѣхъ образовъ я не запомнилъ, но смутное предчувствіе они во мнѣ зародили, что суждено мнѣ видѣть болѣе счастливые дни, чѣмъ тѣ, что на долю выпали нашему роду теперь. Но вдругъ я очутился на, высокой сѣдой горѣ и слѣдилъ за звѣздами. И вотъ мнѣ послышалась труба. Яркимъ пламенемъ залило небо, звѣзды исчезли, и расколовъ это море лучей; выступила могучая рать. Колесницы и всадники и блестящіе ряды украшенныхъ перьями воиновъ, море сверкающихъ копій, въ знаменахъ отражалась заря; почтенные священнослужители, размахивавшіе своими благовонными кадильницами, и пророки съ золотыми арфами, воспѣвавшіе грядущія побѣды. "Радуйся, Израиль", пѣли они. "Ибо онъ грядетъ! грядетъ въ великолѣпіи и могуществѣ своемъ великій Мессія нашихъ давнихъ надеждъ". И вдругъ показалась громадная колесница, запряженная невиданными звѣрьми, наполовину скрытыми въ лучахъ пламени, по волнамъ котораго они, казалось, плавали. Въ этой чудной колесницѣ стоялъ воинъ, гордъ и недвижимъ, и лицо его, и станъ... держи меня за руку, Ябастеръ, пока я скажу... этотъ вождь былъ я!
   -- Продолжай, сынъ мой.
   -- Отъ испуга я проснулся и увидѣлъ себя на своемъ ложѣ. Видѣніе исчезло. Только лунное сіяніе да темная пещера была кругомъ. Не успѣлъ я пожалѣть, что проснулся, и подумать о рѣдкомъ видѣніи, какъ раздался сверху тихій, нѣжный голосъ и воскликнулъ: "Альрой!". Я вздрогнулъ, но не отвѣчалъ. Мнѣ казалось, что это плодъ воображенія. Но меня снова позвали. Тогда я прошепталъ: "Господи, здѣсь я, чего ты желаешь?". Никто не отвѣтилъ, и великій страхъ обуялъ меня, и я выбѣжалъ изъ пещеры и искалъ тебя, учитель.
   -- То былъ Ватъ-Колъ {Голосъ свыше. Буквально: дочь голоса -- въ отличіе отъ обыкновенныхъ земныхъ звуковъ.}. Въ наши дни печали и паденія дивный гласъ этотъ ни разу не сходилъ еще къ намъ. Странныя времена и неслыханныя знаменія: наше избавленіе и возстановленіе храма близко. Сынъ Давида, сердце мое переполнено. Помолимся-же.

-----

   На исходѣ третьяго дня своего пребыванія въ пещерѣ Ябастра, эксилархъ пустился въ странствованіе за скипетромъ Соломона. Ибо только тотъ изъ дома Давидова спасетъ и возродитъ Израиля, кто одинъ, безъ чужой помощи, овладѣетъ скипетромъ, которымъ царь Соломонъ правилъ въ своемъ кедровомъ дворцѣ. Такъ говорило Ябастру его таинственное ученье.
   Молча подошелъ юный пилигримъ со своимъ учителемъ къ пропасти, и тихо стали они у края ея передъ тѣмъ, какъ разстаться -- можетъ быть, навсегда.
   -- Тяжелая минута, Альрой,-- сказалъ со вздохомъ Ябастеръ.-- Человѣческія чувства для такихъ, какъ мы, не должны бы существовать, но они даютъ себя знать. Не забывай ничего. Береги талисманъ, какъ свою жизнь; лучше на смерть иди, прижавъ его къ сердцу, чѣмъ на мигъ одинъ остаться безъ него. Будь твердъ, будь благочестивъ. Помни своихъ предковъ, не забывай своего Бога.
   -- Не сомнѣвайся во мнѣ, дорогой учитель. Господь всезнающій, Ты видишь, что я готовъ на смерть... Твоими молитвами, Ябастеръ, и...
   -- Подожди, сынъ мой. Мнѣ что-то вспомнилось. Возьми это кольцо. Это изумрудъ. Ты удивленъ, что я ношусь съ такою игрушкой, но у меня, Альрой, былъ нѣкогда братъ, и, можетъ быть, онъ теперь еще живъ. Когда мы разставались, онъ далъ мнѣ это кольцо въ знакъ любви, крѣпкой любви, сынъ мой, хотя мы во многомъ другъ отъ друга отличались. Возьми-же это кольцо. Притти можетъ часъ, когда тебѣ понадобится помощь моего брата; этотъ камень ее доставить тебѣ. Если братъ живъ, онъ, навѣрно, благоденствуетъ. Я его хорошо знаю: онъ рожденъ для того, что міръ называетъ счастьемъ. Ну, да поможетъ тебѣ Богъ, благословенный юноша, Богъ Авраама, Исаака и Якова.
   Они обнялись.
   -- Мы впадаемъ въ малодушіе,-- воскликнулъ Ябастеръ.-- Тщетна борьба наша съ нашимъ человѣческимъ сердцемъ. Благослови тебя Богъ, и да будетъ Онъ съ тобою. Все ли ты захватилъ? Сумку и мечъ? Эта палка мнѣ много услугъ оказала. Я на Іорданѣ ее срѣзалъ. Ахь, если-бъ можно было мнѣ съ тобою идти! Тогда было-бъ не страшно. Въ худшемъ случаѣ, умерли-бы мы вмѣстѣ. Но такая участь была бы милѣе разлуки. Я буду неусыпно слѣдитъ за твоею звѣздой, сынъ мой. Ты плачешь! И я? Какъ? Что-жъ это?... Развѣ я не Ябастеръ? Еще разъ обнимемся, и тогда... не говори больше, мысленно скажи мнѣ "прости!"
   

V.

   По преданію, Соломоновъ скипетръ находился въ затерянныхъ гробницахъ еврейскихъ царей, и никто, кромѣ ихъ потомковъ, не смѣлъ его коснуться. Запасшись талисманомъ, который долженъ былъ имъ руководитъ въ трудныхъ и страшныхъ исканіяхъ, Альрой пустился въ путь къ священному городу. Онъ направился вглубь той великой пустыни, которую во время бѣгства изъ Амадіи прошелъ только по краю.
   На немъ былъ обычный у курдовъ черный толстый плащъ, перехваченный веревкой, на которой укрѣпленъ былъ кинжалъ; стриженная голова его защищена была отъ зноя бѣлымъ тюрбаномъ, на ногахъ были только сандаліи; на спинѣ висѣлъ мѣшокъ съ жареными маисовыми и житными зернами и кожаный мѣхъ съ водою.
   Онъ ходилъ только по ночамъ или ранней утренней зарею. Днемъ онъ отдыхалъ и былъ счастливъ, когда могъ укрыться въ тѣни пальмъ у какого-нибудь благодѣтельнаго источника или, вспугнувъ газель, занять ея мѣсто подъ дикимъ кустарникомъ, на суровой скалѣ. Если ничего этого не было, онъ растягивался на песку, устроивъ себѣ шалашъ изъ палки и тюрбана.
   Прошло три недѣли съ тѣхъ поръ, какъ онъ оставилъ пещеру каббалиста. За все время онъ не встрѣтилъ ни одного человѣческаго существа. Но вотъ показались на далекомъ горизонтѣ блѣдныя, но вполнѣ ясныя очертанія стѣнъ и башенъ большого города. Ободренный неожиданнымъ зрѣлищемъ, онъ и послѣ восхода солнца шагалъ еще нѣсколько часовъ, но истощивъ свои силы, долженъ былъ въ концѣ концовъ укрыться отъ зноя подъ куполомъ полуразрушеннаго памятника какого-то магометанскаго святого. По заходѣ солнца онъ снова двинулся въ путь и на другое утро увидѣлъ себя на разстояніи нѣсколькихъ миль отъ города. Сдѣлавъ остановку, онъ съ напряженнымъ вниманіемъ сталъ выжидать появленія жителей, но тщетно. Ни коннаго, ни пѣшаго не видно было у воротъ. Ни одного человѣческаго существа, ни даже верблюда не было по близости.
   Солнце стояло уже слишкомъ высоко; пора было путнику расположиться на отдыхъ. Но интересъ къ незнакомому, таинственно молчаливому городу былъ такъ великъ, что Альрой еще до наступленія сумерекъ вступилъ въ его ворота.
   Глазамъ его представились пышныя развалины громаднаго великолѣпнаго города невиданной имъ дотолѣ архитектуры. Длинные ряды дворцовъ съ стройной перспективой уходящихъ въ даль колоннадъ, кое-гдѣ разрушенныхъ временемъ; обширные дворы, окруженные сохранившими убранство торжественными храмами и роскошными банями съ мозаичными полами и сверкающими остатками былой позолоты. То здѣсь, то тамъ надменно высилась тріумфальная арка съ раздробленнымъ фризомъ, кое-гдѣ торчалъ между павшими сосѣдями гранитный обелискъ, покрытый странными буквами. Далѣе: то пустой разрушенный театръ, то длинный, живописный акведукъ, то порфировая колонна, блиставшая нѣкогда изваяніями героевъ, лежащими теперь въ осколкахъ у подножія ея. И все это было залито теплымъ полусвѣтомъ восточныхъ сумерекъ.
   Съ изумленіемъ и восхищеніемъ смотрѣлъ онъ на. эту рѣдкостную плѣнительную картину. И чѣмъ больше онъ смотрѣлъ, тѣмъ больше росло его любопытство. Онъ едва позволялъ себѣ перевести духъ. Онъ подвигался впередъ со смѣшаннымъ чувствомъ любопытства и нерѣшительности. Одно за другимъ раскрывались передъ нимъ новыя чудеса. Каждый поворотъ представлялъ глазамъ его новую картину безмолвнаго, торжественнаго великолѣпія. Отзвукъ его шаговъ пугалъ его. Онъ озирался напряженнымъ взглядомъ, съ трепещущимъ сердцемъ мѣняясь въ лицѣ. Кругомъ была могильная тишина. Еврейскій князь одинъ стоялъ среди царственныхъ твореній македонскихъ полководцевъ. Имперіи и династіи достигаютъ расцвѣта и падаютъ, гордая столица превращается въ развалины, и самая могущественная держава сливается съ пустыней; но Израиль остается, и потомокъ древнѣйшихъ царей его стоить среди этихъ царственныхъ развалинъ; и ни разу не можетъ взойти вѣчное солнце, не позолотивъ башенъ живого еще Іерусалима. Одно слово, одинъ день, одинъ мужъ -- и мы снова можемъ стать націей!
   Вдругъ -- крикъ! Онъ оборачивается. Онъ схваченъ; четыре свирѣпыхъ курда-разбойника спутываютъ и вяжутъ его.
   Разбойники поволокли своего плѣнника вдоль главной улицы города. Неподалеку отъ конца ея они повернули около небольшого іонійскаго храма, перебрались ползкомъ черезъ нѣсколько сваленныхъ колоннъ и вступили въ еще болѣе разрушенную часть города, чѣмъ та, которую видѣлъ уже Альрой. Дорога сузилась и часто преграждалась, а кругомъ было такое запустѣніе, какого онъ по внѣшнему виду города не могъ предполагать.
   Вдругъ передъ ними вырисовалась огромная каменная масса. Широкая волнистая трещина сверху до низа, раздѣляла обѣ ея половины. Пробравшись въ наиболѣе сохранившуюся часть зданія, разбойники ввели своего плѣнника въ обширный амфитеатръ, который при блѣдномъ, невѣрномъ освѣщеніи луны казался еще больше. Тамъ оказались группы людей, лошадей и верблюдовъ. Въ глубинѣ зданія большая группа, кто сидя на корточкахъ, кто разлегшись на коврахъ и рогожахъ, справляла невзыскательную, но веселую трапезу. Около нихъ горѣлъ костеръ. Красныя вспышки пламени, смѣшиваясь съ бѣлымъ, спокойнымъ сіяніемъ, мѣсяца, освѣщали неровнымъ свѣтомъ ихъ свирѣпыя лица, блестящее оружіе, широкія одежды и обвитыя головы.
   -- Шпіонъ!-- воскликнули разбойники, подведя Альрой къ главѣ своей шайки.
   -- Такъ повѣсьте его,-- сказалъ тотъ, даже не поглядѣвъ.
   -- Это вино превосходно, великій Шерира, не будь я истый мусульманинъ, но вы слишкомъ суровы. Мнѣ такая скорая казнь противна. Раньше попытаемъ его, чтобъ вывѣдать кое-что для насъ полезное.
   -- Какъ хочешь, Кислохъ,-- сказалъ Шерира.-- Это занятно. Откуда ты, парень? Онъ не можетъ отвѣтить. Ясно -- шпіонъ. Повѣсьте его.
   Разбойники наполовину высвободили уже веревку, спутывавшую Альроя, чтобы сдѣлать изъ нея дальнѣйшее употребленіе, но тутъ вмѣшался третій членѣ этой великолѣпной компаніи.
   -- Шпіоны обыкновенно отвѣчаютъ, атаманъ. Скорѣе, это переодѣтый купецъ.
   -- И при немъ спрятаны капиталы,-- добавилъ Кислохъ, -- худое платье часто скрываетъ въ себѣ прекраснѣйшія драгоцѣнности. Лучше всего было-бы обыскать его.
   -- Ну, обыщите,-- отвѣтилъ Шерира своимъ грубымъ, суровымъ голосомъ.-- Дѣлайте съ нимъ, что хотите, а мнѣ только бутылку подайте. Это греческое вино прямо восхитительно. Да поддержите огонь, ребята; спите вы, что-ли? А затѣмъ, Кислохъ, такъ какъ ты не выносишь жестокости, то можешь на немъ этого молодца поджарить, если тебѣ только хочется.
   Разбойники вознамѣрились раздѣть Альроя, но тотъ воскликнулъ: "Друзья -- ибо я не. знаю... почему вамъ быть моими врагами -- пощадите меня. Я бѣденъ, я молодъ, я ни въ чемъ не повинень. Я ни шпіонъ, ни купецъ. Нѣтъ у меня ни дурныхъ намѣреній, ни состоянія! Я -- пилигримъ".
   -- Ясное дѣло, шпіонъ!-- воскликнулъ Шерира,-- всѣ они пилигримы.
   -- Онъ слишкомъ красно говорить, чтобы сказать правду,-- добавилъ Кислохъ.
   -- Всѣ говоруны лгутъ,-- дополнилъ Шерира.
   -- Поэтому Кислохъ самый краснорѣчивый изъ насъ.
   -- За шутку на пирушкѣ можно поплатиться въ полѣ,-- огрызнулся Кислохъ.
   -- Эй, товарищи,-- ворчалъ Шерира,-- что вы тамъ за церемоніи заводите. Обыщите-жъ приведеннаго! Я приказываю!
   Они снова принялись за Альроя; тщетно онъ оборонялся.
   -- Атаманъ!-- воскликнулъ одинъ изъ банды.-- На груди у него драгоцѣнный камень.
   -- Я-жъ говорилъ!-- отозвался третій разбойникъ.
   -- Покажи его сюда,-- сказалъ Шерира
   Но Альрой, исполненный отчаянія при мысли о потерѣ талисмана, вспомнилъ напутствіе Ябастра. Юноша рванулся изъ рукъ ихъ, схватилъ головню и съ ея помощью удержалъ ихъ въ отдаленіи.
   -- Странникъ не трусъ,-- спокойно замѣтилъ Шерира.-- Жаль только, что онъ заплатитъ за это жизнью.
   -- Выслушайте меня одну минуту,-- воскликнулъ Альрой,-- я пилигримъ, бѣднѣе нищаго. Этотъ драгоцѣнный камень -- священный символъ, ничего не стоющій для васъ, но безцѣнной для меня, и его отдамъ я только съ жизнью. Могу васъ въ томъ увѣрить. Щадите-жъ вы свою жизнь, ибо первый изъ васъ, кто приблизится ко мнѣ, падетъ мертвымъ. Я покорнѣйше прошу тебя, атаманъ, отпусти меня.
   -- Убейте его,-- сказалъ Шерира.
   -- Коли его!-- оралъ Кислохъ.
   -- Камень свой подай,-- ревѣлъ третій.
   -- Помилуй меня Богъ Давида!-- воскликнулъ Альрой.
   -- Онъ еврей, еврей!-- вскочилъ съ крикомъ Шерира.-- Оставьте его, оставьте! Моя мать была еврейка.
   Нападавшіе опустили свое оружіе и отступили на нѣсколько шаговъ. Но Альрой оставался на сторожѣ.
   -- Храбрый пилигримъ,-- мягко сказалъ Шерира, выступивъ впередъ,-- не въ священный-ли городъ ты держишь путь?
   -- Въ городъ моихъ предковъ.
   -- Опасный путь! И откуда ты?
   -- Изъ Амадіи.
   -- Многотрудное путешествіе... Тебѣ нуженъ отдыхъ. Твое имя?
   -- Давидъ.
   -- Давидъ, ты среди друзей. Оставайся здѣсь и отдыхай. Тебѣ никто мѣшать не будетъ. Но ты раздумываешь. Не бойся-же! Воспоминаніе о моей матери отъ многаго меня удерживаетъ.
   Шерира вынулъ свой кинжалъ и укололъ себѣ руку. Бросивъ оружіе, онъ поднесъ Альрою свѣжую рану. Тотъ коснулся ее губами.
   -- Вотъ тебѣ залогъ моей вѣрности,-- сказалъ разбойникъ, тому, въ чьихъ жилахъ течетъ моя кровь, я не могу измѣнить.
   Съ этими словами онъ подвелъ Альроя къ своему ковру.

-----

   Часа два послѣ полуночи Альрой проснулся. Кругомъ всѣ спали крѣпкимъ сномъ. Луна зашла, костеръ потухъ, и только рѣдкіе уголья тлѣли еще. Черныя тѣни висѣли надъ амфитеатромъ. Онъ всталъ и, перешагнувъ осторожно черезъ тѣла спящихъ разбойниковъ, тихо ушелъ. Онъ не былъ въ собственномъ смыслѣ слова плѣнникомъ, но кто поручится за настроеніе этихъ беззаконныхъ людей черезъ нѣсколько часовъ? Желаніе видѣть себя на свободѣ было неотразимо. Онъ перескочилъ черезъ полуразрушенную стѣну и сталъ пробираться къ іоническому храму, который былъ для него путеводнымъ знакомъ Спѣшно прошелъ онъ затѣмъ вымершія улицы и, пройдя ворота, снова, устремился въ пустыню.
   Смутный страхъ преслѣдованія гналъ его долгое время впередъ безъ передышки. Пошли снова пески, жара становилась нестерпимой. Голова и тѣло горѣли, тупая боль наполняла всѣ члены. Глаза потускнѣли, языкъ распухъ. Тщетно взоръ его искалъ помощи, тщетно простиралъ онъ безсильныя руки и подымалъ ихъ вверхъ къ безжалостному небу. Почти обезумѣвъ отъ жажды, онъ вдругъ забылъ о безбрежной пустынѣ, увидѣвъ себя окруженнымъ мощными водяными потоками. То были обманчивыя воды миража пустыни -- довершеніе его великихъ страданій.
   Солнце стало кроваво-краснымъ, небо потемнѣло, песокъ взметнулся, легкій прежде вѣтерокъ разразился воемъ, и воздухъ сталъ еще жарче, дыханіе еще мучительнѣе. Путникъ не могъ долѣе удержаться на ногахъ. Мужество, благочестіе, вѣра оставили его вмѣстѣ съ послѣдними силами. Онъ уже не боролся за существованіе. Имъ овладѣло отчаяніе, если не сама смерть. Съ повисшей головой упалъ онъ на одно колѣно, оперся на моментъ еще на дрожащую руку -- и упалъ совсѣмъ безъ сознанія.
   Подъ ревъ вѣтра поднялась грудь земли и раскрылась; легкіе столбы пыли взлетали къ блѣдному небу и спѣшили затѣмъ покрыть жертву пустыни. Грохотъ, всеобщій хаосъ и непроницаемая тьма покрыли пространство.
   

VI.

   -- Верблюдъ пугается, Абдаллахъ! Навѣрно, что-то на пути лежитъ. Посмотри-ка.
   -- Клянусь Каабой и {Кааба -- священный для мусульманъ камень въ стѣнѣ мечети въ Меккѣ.} Мертвецъ! Бѣдняга, чортъ возьми! Никогда не слѣдуетъ паломничать пѣшкомъ. Ну васъ съ вашимъ смиренными благочестіемъ! Ударь скотину, чтобъ она пошла мимо трупа.
   -- Пророкъ завѣщалъ намъ милосердіе, Абдаллахъ. Онъ благословилъ мое предпріятіе, и я хочу слѣдовать его велѣніямъ. Присмотрись, совершенно-ли онъ мертвъ.
   То караванъ возвращался изъ Мекки въ Багдадъ. Пилигримы находились уже на разстояніи одного дня пути отъ Евфрата и праздновали свое скорое вступленіе на плодоносную почву торжественнымъ пѣніемъ. Сколько глазъ хваталъ, тянулась длинная цѣпь ихъ, теряясь въ глубинѣ пустыни. Тысячи верблюдовъ, нагруженныхъ тюками товаровъ, слѣдовали гуськомъ другъ за другомъ, и каждымъ отрядомъ предводительствовалъ самый большой изъ нихъ, отмѣченный колокольчикомъ. Группы всадниковъ, толпы носильщиковъ дополняли картину. Всѣ пилигримы вооружены были до зубовъ; сильный отрядъ сельджукской конницы шелъ въ авангардѣ; {Передніе ряды каравана.} тылъ защищенъ былъ курдскимъ племенемъ, охранявшимъ безопасность благочестивыхъ паломниковъ {Паломники -- богомольцы.} въ предѣлахъ своихъ владѣній.
   Абдаллахъ былъ любимымъ рабомъ добродѣтельнаго купца Али. Покорный велѣніямъ своего господина, онъ соскочилъ не безъ досады съ верблюда и осмотрѣлъ бездыханнаго на видъ Альроя.
   -- Курдъ по одеждѣ,-- воскликнулъ насмѣшливо Абдаллахъ.-- Что ему здѣсь надо!
   -- Лицомъ онъ не похожъ на курда,-- возразила. Али.-- Вѣроятно, пилигримъ изъ горъ.
   -- Кто бы онъ ни былъ, онъ мертвъ,-- отвѣтилъ рабъ.
   -- Наконецъ, какой нибудь проклятый гяуръ. {Гяуръ -- общее названіе у мусульманъ для иновѣрцевъ.}
   -- Богъ великъ!-- воскликнулъ Али.-- Онъ дышетъ еще. Кафтанъ подымается у него на груди.
   -- Это вѣтеръ,-- сказалъ Абдаллахъ.
   -- Это вздохъ человѣка,-- возразилъ Али. Много пилигримовъ окружили эту группу.
   -- Я -- хакимъ (врачъ),-- сказалъ важный армянинъ.-- Дайте мнѣ пощупать его пульсъ. Онъ слабъ, но бьется.
   -- Нѣтъ Бога, кромѣ Аллаха!-- воскликнулъ Али.
   -- И Магометъ его пророкъ,-- заключилъ Абдаллахъ.-- Ты не вѣруешь въ него, невѣрный армянинъ.
   -- Я -- хакимъ,-- возразилъ съ достоинствомъ армянинъ.-- Хоть я и невѣрный, Богъ далъ мнѣ способность лѣчить правовѣрныхъ. Достойный Али, повѣрь мнѣ, этотъ юноша можетъ еще жить.
   -- Хакимъ, ты получишь сполна, свои диргемы, если онъ вновь оживетъ въ моемъ дворцѣ въ Багдадѣ,-- отвѣтилъ Али.-- Этотъ молодой человѣкъ мнѣ нравится. Онъ ниспосланъ мнѣ Богомъ, онъ будетъ носить мнѣ туфли.
   -- Дайте мнѣ верблюда, и я спасу эту жизнь.
   -- У насъ нѣтъ верблюда,-- отвѣтилъ слуга.
   -- Иди ты пѣшкомъ, Абдаллахъ,-- сказалъ господинъ.
   -- Такъ правовѣрный долженъ идти пѣшкомъ, чтобы спасти жизнь курду. Проклятый туфленосецъ мнѣ отвѣтитъ за это, если палочные удары на что-нибудь еще годны,-- ворчалъ про себя Абдаллахъ.
   Армянинъ пустилъ Альрою кровь. Она текла медленно, но безпрерывно. Эксилархъ. открылъ глаза.
   -- Нѣтъ Бога, кромѣ Аллаха!-- воскликнулъ Али.
   -- Порази его дурной глазъ,-- ворчалъ Абдаллахъ.
   Армянинъ вынулъ изъ складокъ своего платья подкрѣпляющее средство и влилъ его въ ротъ больному. Кровь пошла быстрѣе.
   -- Онъ будетъ жить, достойный купецъ,-- сказалъ врачъ
   -- И Магометъ его пророкъ,-- продолжалъ Али.
   -- Клянусь Каабой, это, кажется, еврей,-- крикнулъ Абдаллахъ.
   -- Собака!-- ругнулся Али.
   -- Фу!-- сказалъ негръ-рабъ и отвернулся съ отвращеніемъ.
   -- Онъ умретъ,-- сказалъ врачъ-христіанинъ. И не остановилъ кровотеченія.
   -- И будетъ проклятъ,-- добавилъ Абдаллахъ, вскочивъ на своего верблюда.
   Караванъ двинулся. Одинъ изъ курдовъ проскакалъ впередъ. Поровнявшись съ окровавленнымъ Альроемъ, онъ остановился.
   -- Что за подлый рабъ поразилъ моего соплеменника?
   Курдъ соскочилъ съ лошади, рванулъ лоскутъ своей синей рубахи, остановилъ кровь и повезъ несчастнаго Альроя къ арріергарду {Задніе ряды каравана.}.
   Пустыня кончилась. Караванъ вступилъ на обширную плодоносную равнину. На большомъ отдаленіи видѣнъ быль волнистый рядъ пальмъ. Авангардъ испустилъ крикъ радости, поднялъ въ воздухъ свои стройныя копья и въ дикомъ хорѣ сталъ бить своими саблями по маленькимъ желѣзнымъ щитамъ. У всѣхъ глаза блестѣли, всѣ руки были подняты, молчали лишь тѣ, кто потерялъ голосъ отъ радости. Послѣ мѣсячнаго странствованія по голой пустынѣ они увидали прекрасный Евфратъ.
   Широкія, студеныя, пышныя, чистыя воды мощно текли среди живописныхъ плодородныхъ береговъ. Живительное, дуновеніе взлетало надъ грудью потока и одухотворяло все, что было кругомъ. Здѣсь больной находилъ исцѣленіе, несчастный -- утѣшеніе, а здоровый и веселый приходили въ буйный восторгъ. Здѣсь одинъ, соскочивъ съ верблюда, лобызалъ цвѣтущую землю; тамъ другой, освѣживъ свои силы, гарцовалъ по равнинѣ, пуская въ воздухъ легкія стрѣлы, какъ будто желая показать, что въ трудѣ и лишеніяхъ онъ не растерялъ еще силы и ловкости, безъ которыхъ не стоило-бы возвращаться на родину.

-----

   На другой день, по вступленіи каравана, большой багдадскій базаръ представлялъ оживленное и пышное зрѣлище. Всѣ драгоцѣннѣйшія и рѣдкостныя произведенія міра встрѣчались на этомъ знаменитомъ рынкѣ. Кашмирскія шали и сирійскіе шелка, слоновая кость, перья и золото Африки и самоцвѣтные камни Индіи, египетскіе талисманы, персидскія благовонія, камедь и пряности Аравіи, прекрасныя лошади, еще лучшіе рабы, собольи плащи, Горностаевы мантіи, оружіе, замѣчательное по отдѣлкѣ, рѣдкіе звѣри, еще болѣе рѣдкія птицы, синія обезьяны въ серебряныхъ ошейникахъ, бѣлыя газели на, золотыхъ цѣпяхъ, охотничьи собаки, павлины и попугаи, и повсюду необычныя. оживленныя и дѣловитыя группы; люди всѣхъ національностей, вѣрованій и географическихъ широтъ.
   На длинныхъ, узкихъ, крытыхъ сводами и кривыхъ улицахъ, стѣсненныхъ двумя рядами магазиновъ, все дышало коммерціей, торгомъ, обмѣномъ. Вдругъ показался всадникъ, по виду непохожій на обыкновенныхъ людей. Впереди него шли два пажа, два прекрасныхъ грузинскихъ отрока, одѣтыхъ въ пурпуръ, съ длинными золотыми кистями на пурпуровыхъ шапочкахъ. Въ рукахъ одного изъ нихъ былъ пакетъ синяго бархата, у другого -- закрытая книга въ роскошномъ переплетѣ. Четверо вооруженныхъ слѣдовали пѣшкомъ за своимъ господиномъ, ѣхавшимъ позади своихъ пажей на молочно-бѣломъ мулѣ верхомъ. Это былъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, необыкновенной красоты. Большіе, темные, мягкіе глаза; изящный орлиный носъ; красивый соразмѣрный ротъ; полныя, алыя губы; правильные и сверкающіе бѣлизной зубы. Черная, не слишкомъ длинная борода его свисала граціозными природными локонами, испускавшими благоуханіе, небольшіе усы оттѣняли верхнюю губу его. Нарядъ всадника былъ великолѣпенъ. Тюрбанъ изъ ярко-красной кашемировой шали былъ столь великъ, что закрывалъ наполовину сверкавшій бѣлизною лобъ его. Нижній кафтанъ изъ дамасскаго шелка, богато вышитый серебромъ, былъ перехваченъ у пояса шарфомъ изъ золотой парчи. На поясѣ висѣлъ кинжалъ, и рукоятка его переливала брилліантами и рубинами. Бѣлыя руки, виднѣвшіяся изъ подъ широкаго кармазиннаго плаща, блистали перстнями, а въ ушахъ сверкали самоцвѣтные камни.
   -- Кто, это?-- шопотомъ спросилъ египетскій купецъ у продавца, у котораго смотрѣлъ въ это время товаръ..
   -- Это великій Хонаинъ,-- отвѣтилъ тотъ.
   -- Но кто-жъ онъ!-- настаивалъ египтянинъ.-- Сынъ калифа?
   -- Ба, гораздо выше... врачъ его.
   -- Скорѣе, пажи,-- вдругъ сказалъ Хонаинъ.-- Что это за, шумъ? Ибрагимъ, расчисть мнѣ дорогу. Что тамъ такое? Тѣмъ временемъ толпа приближалась, толкая впереди юношу, который, несмотря на совершенное изнуреніе, все же оборонялся противъ своихъ грубыхъ преслѣдователей.
   -- Къ кади, къ кади!-- кричалъ передній изъ нихъ, знакомый намъ Абдаллахъ.-- Тащи его къ кади.
   -- Благородный господинъ,-- воскликнулъ юноша, рванувшись внезапно изъ рукъ державшихъ его, ухвативъ платье Хонаина,-- я невиненъ! Помоги мнѣ, заклинаю тебя!
   -- Къ кади, къ кади!-- кричалъ Абдаллахъ.-- Этотъ мошенникъ стащилъ у меня кольцо... кольцо, что подъ вѣнцомъ подарила мнѣ моя вѣрная Фатима; я его не отдамъ за всѣ богатства своего господина.
   Юноша не выпускалъ изъ рукъ платья Хонаина и, не имѣя силъ говорить, умоляюще вперилъ въ него свои прекрасные глаза.
   -- Тише!-- вскричалъ Хонаинъ,-- я буду вашимъ судьей.
   -- Великій Хонаинъ! Слушайте великаго Хонаина.
   -- Говори ты, крикунъ; изложи свою жалобу,-- сказалъ Хонаинъ Абдаллаху.
   -- Съ дозволенія вашего высочества,-- началъ воющимъ голосомъ Абдалахъ:-- Я рабъ вашего вѣрнаго слуги Али. Я много разъ имѣлъ честь служить вашему высочеству. Этотъ молодой плутъ, нищій, улучилъ минуту, когда я спалъ въ кофейнѣ, и укралъ у меня кольцо. О, у меня есть свидѣтели, что я спалъ. Это чудный изумрудъ, но извините, ваше высочество, онъ мнѣ вдвое дороже, какъ даръ моей любезной Фатимы. Ничто въ мірѣ не заставитъ меня разстаться съ нимъ. И вотъ, когда я спалъ -- здѣсь три почтенныхъ лица могутъ засвидѣтельствовать, что я спалъ -- приходитъ этотъ молодой бродяга, и дѣлая видъ, будто хочетъ угостить меня, снимаетъ у меня съ пальца драгоцѣнное кольцо и теперь не хочетъ мнѣ вернуть его, пока не получитъ палочныхъ ударовъ.
   -- Съ соизволенія вашего высочества, Абдаллахъ вѣрный рабъ и хаджи {Хаджи -- совершившій паломничество въ Мекку.},-- сказалъ его господинъ Али..
   -- А что ты, юноша, скажешь?-- спросили. Хонаинъ.
   -- Что онъ лукавый нечестивецъ и лжетъ по низкой привычкѣ раба.
   -- Крѣпко сказано, но похоже на правду,-- возразилъ Хонаинъ.
   -- Ты меня называешь рабомъ? ахъ, ты мошенникъ!-- вскричалъ Абдаллахъ:-- Сказать тебѣ, кто ты? Ваше высочество, его нельзя слушать. Истинный позоръ, чтобъ даже глаза ваши на него смотрѣли. Ибо, клянусь святымъ камнемъ, а я хаджи, я ничуть не сомнѣваюсь, что онъ еврей.
   Хонаинъ, чуть-чуть поблѣднѣвъ, прикусилъ губы. Ему, должно быть, непріятно было, что онъ публично вступился за такое презрѣнное существо, какъ еврей, но не могъ же онъ и отвернуться отъ того, кого незадолго передъ тѣмъ рѣшилъ взять подъ свою защиту. Поэтому онъ сталъ допрашивать далѣе юношу, какъ къ нему попало кольцо.
   -- Это кольцо далъ мнѣ близкій другъ, когда я выступилъ впервые въ паломничество, и теперь еще не законченное. Кромѣ давшаго мнѣ это кольцо, есть въ мірѣ еще одно только лицо, кому я могъ бы его уступить, и лица, того я не знаю. Какъ ни можетъ показаться это страннымъ, но я говорю сущую правду. Я одинокъ и безпомощенъ, но я не нищій, и никакая нужда не доведетъ меня до нищенства. Совершенно измученный разными случайностями, я вошелъ въ кофейню и прилегъ -- можетъ быть, затѣмъ, чтобъ умереть. Я не могъ спать, хотя глаза тотчасъ закрылись. И ничто не могло бы меня вывести изъ того забытья, которое я считалъ преддверіемъ смерти, если-бъ не этотъ разбойникъ, не пожелавшій выждать, пока моя смерть позволите ему спокойно воспользоваться камнемъ, который я цѣню выше своей жизни.
   -- Покажи мнѣ этотъ камень.
   Юноша протянулъ Хонаину руку. Тотъ пощупалъ у него пульсъ, а затѣмъ взялъ камень.
   -- О, моя Фатима!-- воскликнулъ Абдаллахъ.
   -- Молчи!-- сказалъ Хонаинъ.-- Пажъ, позови мнѣ ювелира.
   Хонаинъ очень внимательно изслѣдовалъ кольцо. Страдалъ-ли онъ близорукостью, или невѣрное освѣщеніе крытаго базара, мѣшало ему, какъ слѣдуетъ, осмотрѣть кольцо,-- но онъ прикрылъ рукою глаза, и въ теченіе нѣсколькихъ минуть лица его не было видно.
   Пришелъ ювелиръ и, приложивъ руку къ сердцу, поклонился Хонаину.
   -- Оцѣни это кольцо,-- тихо сказалъ ему Хонаинъ.
   Ювелиръ взялъ кольцо, осмотрѣлъ его испытующимъ глазомъ съ разныхъ сторонъ, подержалъ противъ свѣта, лизнулъ языкомъ, повернулъ такъ и сякъ и, наконецъ, заявилъ, что за такое кольцо онъ не взялъ бы меньше тысячи диргемовъ.
   -- Какъ бы тамъ ни было,-- сказалъ Хонаинъ Абдаллаху,-- готовъ ли ты отступиться отъ этого кольца за тысячу диргемовъ?
   -- Само собой!-- воскликнулъ Абдаллахъ.
   -- А ты, парень, желаешь-ли, въ случаѣ рѣшенія дѣла въ твою пользу, взять за кольцо двойную цѣну противъ назначенной ювелиромъ?
   -- Господинъ, я говорилъ правду. Я не могу отдать этого кольца даже за дворецъ калифа.
   -- Правда всегда торжествуетъ,-- воскликнулъ Хонаинъ.-- Молодой человѣкъ, кольцо твое. Тебѣ-же, бездѣльникъ, лжецъ, воръ и клеветникъ!.. палокъ тебѣ, которыхъ ты предназначалъ для невиннаго юноши. Ибрагимъ, позаботься, чтобъ ему дано было пять сотъ. Юный пилигримъ, отнынѣ ты не одинокъ и безпомощенъ. Иди за мной въ мой дворецъ.
   

VII.

   Хонаинъ поднялъ глаза съ раскрашеннаго свитка пергамента, который до того долго разсматривалъ, и похлопалъ въ ладоши. Подошелъ рабъ-нубіецъ и, скрестивъ на груди руки, молча поклонился своему повелителю.
   -- Что съ еврейскимъ юношей, Альнашаръ?
   -- Господинъ, лихорадки больше не было. Мы дали ему питье. Онъ спалъ нѣсколько часовъ и теперь проснулся. Онъ слабъ, но здоровъ.
   -- Пусть встанетъ и зайдетъ ко мнѣ!
   Нубіецъ исчезъ.
   -- А вотъ и онъ,-- сказалъ про себя врачъ, завидѣвъ юношу.-- Краска исчезла съ лица, во впалыхъ глазахъ меланхолія. И все же -- сколько благородства въ этомъ лицѣ! Въ страдальческомъ взорѣ свѣтится мысль и страсть. Не знаю, что меня такъ влечетъ къ этому несчастному юношѣ.
   -- Ну, благородный чужеземецъ, какъ ты себя чувствуешь?
   -- Очень хорошо, господинъ. Я пришелъ поблагодарить тебя за великую доброту. Но благодарность моя только въ словахъ, и то лишь слабыхъ. Правда, благословеніе сиротъ -- залогъ счастья.
   -- Такъ ты сирота?
   -- У меня только на небѣ Отецъ -- это Богъ моихъ предковъ.
   -- И этотъ Богъ?...
   -- Богъ Израиля.
   -- Я такъ и думалъ. Это Богъ, котораго мы всѣ должны почитать, если Онъ тотъ великій творецъ, которому мы всѣмъ обязаны.
   -- Онъ то, что Онъ есть, а мы то, что мы есть... народъ падшій, но все еще вѣрующій.
   -- Вѣра есть сила!
   -- Истину ты говоришь. А сила должна побѣдить.
   -- Ты молодъ и полонъ надеждъ.
   -- Таковъ былъ и мой предокъ въ долинѣ Эла. Впрочемъ, я говорю съ мусульманиномъ...
   -- Я много читалъ и прекрасно понимаю тебя. Что касается меня, то я вѣрю въ истину, и желалъ бы, чтобы всѣ люди дѣлали то же. Кстати, могу-ли узнать имя того, кто принадлежитъ теперь къ моему дому?
   -- Мое имя Давидъ.
   -- Давидъ, у тебя есть кольцо, изумрудъ, на которомъ выгравированы странныя буквы, какъ мнѣ кажется, еврейскія.
   -- Есть.
   -- Красивый камень! а надпись что означаетъ?
   -- Нѣчто очень простое: Въ разлукѣ неразлучные. Дорогая память о любящемъ братѣ.
   -- Твоемъ братѣ?
   -- У меня никогда не было братьевъ.
   -- Меня очень влечетъ это кольцо. Подумай. Оглянись въ моемъ дворцѣ и выбери взамѣнъ кольца все, что тебѣ кажется равноцѣннымъ.
   -- Благородный господинъ! этотъ камень немногаго стоитъ. Но если-бъ онъ былъ даже столь цѣненъ, что могъ бы красоваться на челѣ калифа -- онъ все же былъ бы слабымъ воздаяніемъ за доброту твою ко мнѣ. Но кольцо это не столько принадлежитъ мнѣ, какъ собственность, сколько ввѣрено мнѣ для храненія, и какъ бы ни звучало это странно... хоть я не вправѣ сейчасъ отдать его тебѣ, располагающему жизнью его несчастнаго обладателя -- ибо ты спасъ ее -- тѣмъ не менѣе завтра же можетъ неожиданно встрѣтиться мнѣ чужой, которому оно по праву будетъ принадлежать.
   -- И этотъ чужой былъ бы?...
   -- Братомъ того, кто мнѣ далъ кольцо.
   -- Братомъ Ябастра?
   -- Ябастра?!
   -- Такъ! Я тотъ разлученный братъ,
   -- Великъ Богъ Израиля! Возьми кольцо! Но что-жъ это? Братъ Ябастра -- вельможа въ тюрбанѣ?.. магометанинъ? Скажи, о скажи, что ты ихъ вѣры не принялъ! Скажи мнѣ, что ты не сталъ, измѣнникомъ нашему закону, и я благословлю этотъ счастливый часъ.
   -- Я не измѣнялъ никакому Богу. Успокойся, милый юноша. Эти вопросы теперь свыше твоихъ слабыхъ силъ. Мы въ другой разъ поговоримъ, объ этомъ, сынъ мой. А теперь о моемъ братѣ и тебѣ. Онъ живъ и хорошо живетъ?
   -- Онъ живъ вѣрой, что благочестивому всегда хорошо.
   -- Благородный мечтатель! При всемъ различіи нашихъ душъ я, однако, всегда любилъ его. А ты что-жъ? Ты не то, чѣмъ кажешься. Разскажи мнѣ все. Другъ Ябастра не можетъ быть обыкновенной души человѣкомъ. Лицо твое говоритъ за тебя. Довѣрься-же мнѣ.
   -- Я -- Альрой.
   -- Какъ? Эксилархъ?
   -- Тотъ, что убилъ Алшироха?
   -- Къ несчастью!
   -- Участіе мое въ тебѣ было пророческимъ. Я полюбилъ тебя съ перваго взгляда. Но что ты здѣсь дѣлаешь? За голову твою назначена награда. Развѣ ты не знаешь объ этомъ?
   -- Я слышу о томъ впервые, но ни удивленъ, ни обезпокоенъ. Я занять дѣломъ Господа.
   -- Что-жъ ты намѣренъ дѣлать?
   -- Освободить Его народъ.
   "Питомецъ Ябастра! Я все вижу! Новая жертва его мечтаній. Я хочу спасти этого юношу".
   -- Давидъ,-- ибо другое имя твое не должно быть упомянуто въ этомъ городѣ -- солнце зашло. Идемъ со мной на. террасу, будемъ наслаждаться вечерней прохладой.

-----

   -- Который часъ, Давидъ?
   -- Около полуночи. Мнѣ хотѣлось бы знать, прочтетъ-ли твой братъ по звѣздамъ о нашей счастливой встрѣчѣ.
   -- Люди читаютъ то, чего желаютъ... Онъ ученый каббалистъ.
   -- Но желанія наши приходятъ свыше,
   -- Такъ говорятъ. Мы сами куемъ свое счастье и называемъ это судьбой.
   -- А все же раздался голосъ... отзвукъ голоса, призвавшаго Самуила.
   -- Ты мнѣ разсказывалъ странныя вещи, но я видалъ объясненія еще болѣе страннымъ явленіямъ.
   -- Моя вѣра -- скала.
   -- О которую ты можешь разбиться... Ты еще молодъ.
   -- Развѣ молодость порокъ?
   -- Нѣтъ, наоборотъ. Но мы не можемъ вкушать плода, пока дерево еще въ цвѣту.
   -- Какого плода?
   -- Познанія.
   -- Я учился и вникалъ.
   -- Во что?
   -- Во всѣ священныя вещи.
   -- Откуда ты знаешь, что онѣ священны?
   -- Онѣ отъ Бога.
   -- Все оттуда. Поэтому каждая вещь священна?
   -- Онѣ -- глубокое выраженіе Его воли.
   -- По взглядамъ Ябастра. Спросите человѣка, что въ той вотъ мечети молится, и онъ вамъ скажетъ, что Ябастеръ неправъ.!
   -- Ты мусульманинъ!
   -- Нѣтъ.
   -- А кто же?
   -- Человѣкъ...
   -- Но чему жъ ты молишься?
   -- Что такое молитва?
   -- Должное воздаяніе твари своему Творцу.
   -- А кто Онъ?
   -- Нашъ Богъ.
   -- Богъ Израиля?
   -- Конечно.
   -- Въ такомъ случаѣ, только очень немногіе воскуриваютъ ему ѳиміамъ.
   -- Мы избранное племя.
   -- Избранное для издѣвательствъ, насмѣшекъ и позора. Объясни мнѣ такое избраніе.
   -- Мы Его забыли раньше, чѣмъ Онъ насъ наказалъ.
   -- Почему мы это сдѣлали?
   -- Ты знаешь исторію нашего священнаго народа?
   -- Да, я знаю ее; лѣтопись, полная крови, какъ всякая исторія.
   -- Лѣтопись, полная побѣдъ, которыя вновь къ намъ вернутся.
   -- Если освобожденіе есть только другое имя для кровополитія, то я не завидую никакому Мессіи.
   -- Братъ-ли ты Ябастру?
   -- Такъ звала насъ наша мать, мягкая, благородная женщина.
   -- Хонаинъ, ты богатъ, мудръ и могущественъ. О тебѣ говорятъ съ похвалой или страхомъ, и оба пріятны. Ты отступился отъ нашего народа, почему?... все равно. Не станемъ о томъ спорить. Тебѣ хорошо, Хонаинъ. Но если-бы вмѣсто благословеній и колѣнопреклоненія ты, подобно своимъ братьямъ, получалъ только пинки да проклятія; еслибъ тебѣ приходилось каждое утро вставать только за тѣмъ, чтобы почувствовать, что твое существованіе -- позоръ, и видѣть, что все тебя окружающее сторонится тебя, какъ чего то жалкаго и дурного; еслибъ тебѣ жребій выпалъ, какъ намъ, даже лучшему изъ насъ, провести жизнь въ униженіи и безвѣстности, безъ надежды и цѣли, и все это при живомъ чувствѣ внутренняго достоинства и глубокой убѣжденности въ своемъ высшемъ происхожденіи,-- тогда Хонаинъ тоже, вѣроятно, нашелъ бы, что такое состояніе вполнѣ оправдываетъ наши стремленія къ свободѣ и почету.
   -- Я прошу у тебя прощенія, Давидъ. Я думалъ, что ты -- питомецъ Ябастра, мечтательный ученикъ, но я вижу, что у тебя есть большое честолюбіе.
   -- Я -- князь и очень хотѣлъ бы быть княземъ безъ цѣпей.
   -- Послушай меня, Альрой,-- сказалъ тише Хонаинъ, обнявъ его.-- Я тебѣ другъ. Наше знакомство, правда, очень свѣжо еще, но какое это имѣетъ значеніе? Я тебя люблю, я избавилъ тебя отъ несправедливости, я ухаживалъ за тобой въ болѣзни, и теперь еще твоя жизнь въ моихъ рукахъ, но я отдалъ, бы за нее свою собственную. Не сомнѣвайся-же во мнѣ. Наши склонности не въ нашей волѣ, и ты пріобрѣлъ мою симпатію. Она достигла между нами высшей степени. Ты видишь, кто я; я еврей, хотя никто объ этомъ не знаетъ, сынъ презираемаго, ненавидимаго и преслѣдуемаго народа, во главѣ котораго ты стоишь. Я тоже хотѣлъ быть свободенъ и въ почетѣ. Свободы и почета я и искалъ, но я былъ своимъ собственнымъ Мессіей, я во время ушелъ отъ нашего несчастнаго дѣла, но не безъ испытаній. Спроси Ябастра, какъ я дрался подъ его знаменемъ. Только молодость можетъ извинить такое неразуміе.-- Я оставилъ свою страну, предался наукамъ и жилъ среди грековъ. Изъ Константинополя я вернулся со всѣми ихъ знаніями и кое-какими изъ ихъ искусствъ. Никто не зналъ меня. Я надѣлъ ихъ тюрбанъ, и вотъ я теперь... знатный Хонаинъ.. Воспользуйся моимъ опытомъ, Давидъ, и ты избѣгнешь большихъ несчастій. Здѣсь никто не можетъ тебя узнать. Я введу тебя въ высшее мусульманское общество. Все передъ тобою открыто. Ты можешь воевать, можешь любить, можешь наслаждаться. Радости войны, роскошь -- все къ твоимъ услугамъ. При твоей наружности, съ твоими талантами ты могъ-бы стать великимъ визиремъ. Выкинь безуміе изъ головы. При нынѣшнемъ разстроенномъ состояніи государства, ты могъ-бы даже выкроить себѣ царство, которое было-бы безконечно привлекательнѣе той тощей страны., гдѣ "текутъ млеко и медъ". Я видалъ эту страну, куда ты стремишься всей душой, сынъ мой: дикая скала...
   Онъ нагнулся и посмотрѣлъ испытующимъ взглядомъ въ лицо своего собесѣдника. Лунный свѣтъ озарилъ рѣшительное лицо эксиларха.
   -- Хонаинъ,-- возразилъ онъ, пожимая ему руку,-- благодарю тебя. Ты меня не знаешь, но все-же благодарю.
   -- Итакъ, ты готовъ на разрушеніе?
   -- На славу, на вѣчную славу.
   -- Развѣ возможенъ благопріятный исходъ?
   -- Возможенъ развѣ неблагопріятный?
   -- Ты безумецъ!
   -- Я -- вѣрующій.
   -- Довольно. Ни слова болѣе. У тебя есть еще одинъ выходъ. Мой братъ поставилъ ваше предпріятіе въ зависимость отъ одного условія, но условія невозможнаго. Достань Соломоновъ скипетръ, и я буду твоимъ подданнымъ. Ты цѣлый годъ убьешь въ этихъ хлопотахъ. Ты молодъ и можешь себѣ это позволитъ. Ты ничего не потеряешь, кромѣ времени, хотя и это очень важно. Теперь моя обязанность, послѣ всѣхъ твоихъ страданій, отпустить тебя на новыя приключенія и предоставить тебѣ пути и средства для менѣе затруднительнаго паломничества, чѣмъ выпало на твою долю до сихъ поръ. Повѣрь мнѣ, ты снова вернешься въ Багдадъ и примешь мои предложенія. Теперь падаетъ ночная роса, вернемся же къ нашему дивану и выпьемъ еще по чашкѣ кофе.
   

VIII.

   Спустя нѣсколько дней послѣ этой бесѣды на террасѣ, когда Альрой отдыхалъ въ прекрасномъ саду своего хозяина, въ одной изъ бесѣдокъ, размышляя о своемъ будущемъ, кто-то коснулся его сзади. Онъ оглянулся. Это былъ Хонаинъ.
   -- Слѣдуй за мной,-- сказалъ брать Ябастра.
   Принцъ молча пошелъ за нимъ. Такъ они вступили въ домъ и, миновавъ нѣсколько комнатъ, пошли длинной галлереей, которая окончилась широкой лѣстницей, спускавшейся къ рѣкѣ. Въ концѣ лѣстницы укрѣплена была лодка, которая качалась на синихъ водахъ Тигра, залитаго солнцемъ.
   Здѣсь Хонаинъ передалъ Альрою бархатный пакетъ; затѣмъ они сошли по ступенямъ и сѣли въ крытую лодку. Не указавъ гребцу никакого направленія, они вскорѣ очутились посрединѣ рѣки.
   Прошло около часа. Лодка остановилась и прикрѣплена была на берегу. Занавѣски были приподняты, и Хонаинъ со спутникомъ вышли на сушу.
   Посреди кипарисовой рощи стояло невысокое, но обширное зданіе, разукрашенное бѣлыми и золотистыми арабесками, съ нѣсколькими небольшими куполами и высокими стройными башнями. Хонаинъ вновь подалъ Альрою молчаливый знакъ слѣдовать за нимъ, подошелъ къ маленькой дверцѣ и постучался. Вмигъ открылъ ее неубіецъ, почтительно преклонившійся передъ вошедшими. Невысокимъ, мрачнымъ проходомъ, крытымъ рѣшетчатыми сводами, они дошли до воротъ изъ черепахи и перламутра. Здѣсь Хонаинъ обернулся къ отставшему Альрою и сказалъ: "что бы ни случилось, и кто бы къ тебѣ ни подошелъ, не говори ничего, если дорога тебѣ твоя и моя жизнь".
   Ворота раскрылись, и они очутились въ большой роскошной залѣ. Колонны изъ многоцвѣтнаго мрамора, восходя отъ красно-синяго пола того же матеріала, поддерживали круглый, сводчатый, далеко уходящій въ высь потолокъ. Вокругъ фонтана, высившагося на 50 футовъ надъ необъятнымъ бассейномъ изъ лаписъ-лазули, сидѣла на маленькихъ желтыхъ цыновкахъ группа нубійскихъ евнуховъ. Они были богато одѣты въ золото и пурпуръ и вооружены сѣкирами изъ слоновой кости, рукоятки которыхъ, изящно украшенныя арабесками, странно и рѣзко отдѣлялись отъ синихъ блестящихъ топориковъ. Сказавъ что-то начальнику евнуховъ, Хонаинъ, поманивъ за собой Альроя, пошелъ далѣе.
   Черезъ открытую арку они вступили въ четырехугольный розовый садъ. Каждая арка омывалась переливавшей на солнцѣ водой и казалась островкомъ фей на волшебномъ океанѣ. Пройдя колоннаду легкой воздушной архитектуры, связывавшую залу съ остальными частями зданія, они остановились передъ большимъ великолѣпнымъ порталомъ изъ яшмы.
   Врачъ калифа трижды постучалъ кинжаломъ и ворота открылись. Путники вступили въ обширный, высокій сводчатый покой, освѣщенный матовыми стеклами большихъ оконъ, увѣшенный шелковой съ серебромъ драпировкой, выложенный цѣнными коврами и обставленный громадными диванами. Миновавъ цѣлый рядъ подобныхъ залъ, гдѣ только по нѣкоторымъ слѣдамъ можно было судить о недавнемъ присутствіи людей, они дошли до новаго четырехугольника, почти заполненнаго необыкновеннымъ фонтанномъ. Золотой бассейнъ его былъ украшенъ жемчугомъ, а кругомъ стояли изваянія рѣдкихъ звѣрей изъ благородныхъ и цѣнныхъ камней.
   Альрой едва удержался, чтобы не вскрикнуть отъ удивленія, но Хонаинъ, всегда на сторожѣ, обернулся къ нему, приложивъ палецъ ко рту, и вывелъ его въ садъ. Высокія терассы, темныя группы кипарисовъ, витыя аллеи между рядами акацій, даль сулила безконечный рай, а вблизи то блестящій павильонъ, то роскошный кіоскъ. По виду съ рѣки, Альрой не могъ предполагать, что дворецъ такъ обширенъ. Между тѣмъ, они осмотрѣли только малую часть ею.
   Они повернули по кривой непрочищенной дорожкѣ, которая привела ихъ къ небольшой съ легкимъ уклономъ лужайкѣ, обсаженной крупными кедрами. На этой лужайкѣ стоялъ кіоскъ со множествомъ оконъ, защищенныхъ шторами и сверхъ того свѣшивающейся крышей. Кіоскъ былъ изъ бѣлаго и зеленаго мрамора, и вдоль всего зданія тянулись ступени изъ такого-же мрамора, почти сплошь покрытыя розовыми кустами. Хонаинъ одинъ взошелъ по ступенямъ въ кіоскъ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ выглянулъ въ окно и поманилъ Альроя. Давидъ пошелъ къ нему, но Хонаинъ, опасаясь какой-нибудь опрометчивости съ его стороны, пошелъ ему навстрѣчу и тихонько прошепталъ ему сквозь зубы: "Помни, что ты евнухъ, глухой и нѣмой". Альрой едва могъ удержаться отъ улыбки, и они вошли вмѣстѣ въ кіоскъ.
   Двѣ женщины съ закрытыми лицами и два евнуха изъ стражи встрѣтили ихъ въ передней. Отсюда они вступили въ залу, тянувшуюся почти во всю длину кіоска. Съ одной стороны она примыкала къ саду, противоположная же стѣна была украшена отдѣлкой изъ слоновой кости и нишами въ зеленыхъ фрескахъ съ розовымъ кустомъ въ каждой. И въ каждой нишѣ, за тончайшей золотой рѣшеткой, сидѣлъ соловей, неизмѣнно вѣрный, казалось, своей возлюбленной розѣ. У подножія каждой ниши находился фонтанъ, но вмѣсто, воды бассейнъ его сверкалъ чистой ртутью. Потолокъ кіоска былъ выложенъ перламутромъ и черепахой. На полу мозаикой изъ рѣдкихъ сортовъ мрамора и дорогихъ камней изображены были прекрасные плоды и цвѣты. На этотъ полъ мальчикъ-грузинъ время отъ времени лилъ прохлаждающія благовонныя воды. Въ концѣ этой великолѣпной залы стоялъ диванъ, крытый свѣтло-зеленымъ шелкомъ, расшитымъ жемчугомъ; подушки на немъ были изъ бѣлаго бархата, съ золотомъ. На одной изъ этихъ подушекъ, посрединѣ дивана, сидѣла молодая дѣвушка. Она скользила взоромъ по книгѣ, лежавшей у ней на колѣняхъ, въ то, время, какъ одна рука ея играла четками изъ жемчуга и изумруда, а другая держала бѣлую газель на длинной золотой цѣпи.
   При появленіи Хонаина со спутникомъ она подняла глаза. Она была очень молода, не старше Альроя. Длинные свѣтлокаштановые волосы, обрамляя высокій, бѣлый съ синими жилками лобъ, перевитые жемчугомъ, спадали ей на плечи. Темносиніе глаза были очень велики, орлиный носъ изященъ. Красота ея была ослѣпительна, и когда, она взглядомъ привѣтствовала Хонаина, на прелестныхъ щекахъ образовались двѣ ямки, очаровательно не гармонировавшія съ общимъ высокомѣрнымъ выраженіемъ ея гордаго лица. Платье на ней было изъ кармазиннаго шелка, а станъ охватывала зеленая шаль, изъ подъ которой виднѣлась алмазная рукоятка небольшого кинжала. Полныя, бѣлыя руки приковывали взоръ своей нѣжностью, когда случайно выглядывали изъ свободныхъ, широкихъ рукавовъ. Одна изъ нихъ была покрыта драгоцѣнностями.
   

IX.

   Хонаинъ приблизился и поцѣловалъ съ поклономъ протянутую дѣвушкой руку. Альрой остался позади.
   -- Мнѣ сказали,-- началъ врачъ, повторяя съ улыбкой поклонъ,-- что роза міра стала вянуть нынѣшнимъ утромъ, и рабъ ея поспѣшилъ къ ней.
   -- То былъ южный вѣтеръ, но онъ перемѣнилъ свое направленіе, и роза міра чувствуетъ себя лучше,-- отвѣтила смѣясь дѣвушка.
   Хонаинъ пощупалъ у ней пульсъ.
   -- Неровный,-- сказалъ врачъ.
   -- Какъ я сама,-- отвѣтила она.-- Это новый рабъ?
   -- Только что купленъ за большія деньги. Хорошъ собой и имѣетъ то преимущество, что глухъ и нѣмъ и безвреденъ во всѣхъ отношеніяхъ.
   -- Очень жаль, -- возразила дама. Похоже на то, какъ будто всѣ, кто хороши собой, рождены, чтобъ быть безполезными. Я, напримѣръ...
   -- Однако, слухи совсѣмъ иные ходятъ,-- замѣтилъ врачъ.
   -- Что же?-- спросила она.
   -- Молодой царь Карезма...
   -- Ба! Я рѣшила презрѣть его. Варваръ!
   -- Герой!
   -- А вы его когда-нибудь видѣли?
   -- Само собой.
   -- Красивъ?
   -- Ангелъ!
   -- И любитъ великолѣпіе?
   -- Развѣ-жъ онъ не завоеватель? Вся добыча міра будетъ къ вашимъ услугамъ.
   -- Я устала отъ роскоши. Я устроила, себѣ этотъ кіоскъ, чтобъ забыть о ней.
   -- Онъ ничуть не роскошенъ,-- сказалъ Хонаинъ, оглянувшись съ улыбкой кругомъ.
   -- Не такъ-ли?-- замѣтила дѣвушка съ довольной улыбкой.-- Здѣсь, по крайней мѣрѣ, можно забыть, что имѣешь несчастье быть княжной.
   -- Конечно, великое несчастье.
   -- И все же говорятъ, что это еще самый сносный жребій.
   -- Разумѣется.
   -- По крайней мѣрѣ, для нашего несчастнаго пола.
   -- Очень несчастный.
   -- Если-бъ я хоть была мужчиной!
   -- Что за герой изъ васъ былъ бы!
   -- Я искала-бъ удовольствія въ постоянномъ смятеніи.
   -- Ничуть не сомнѣваюсь.
   -- Вы достали мнѣ книгъ?-- порывисто спросила принцесса.
   -- Рабъ мой принесъ ихъ,-- отвѣтилъ Хонаинъ.
   -- Покажите ихъ сейчасъ.
   Хонаинъ взялъ у Альроя пакетъ и вынулъ изъ него два тома греческихъ стиховъ.
   -- Мнѣ надоѣла поэзія,-- сказала принцесса, перелистывая цѣнныя книги, и отложила ихъ.-- Я жажду свѣтъ увидѣть.
   -- Имъ вы тоже скоро пресытитесь,-- возразилъ врачъ.
   -- Я думаю, простые люди никогда не пресыщаются, -- сказала принцесса.
   -- Заботы не даютъ имъ скучать.
   -- Что такое забота?-- спросила улыбаясь принцесса.
   -- Это невидимое, но всемогущее божество. Оно скрадываетъ краску съ лица и нарушаетъ правильность пульса, похищаетъ аппетитъ и придаетъ сѣдину волосамъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, это не божество, a только идолъ, который мы сами себѣ создаемъ. Я истинная магометанка и не стану ей поклоняться. Разскажите мнѣ что-нибудь новое, Хонаинъ.
   -- Молодой царь изъ Карезма...
   -- Снова объ этомъ варварѣ! Вы имъ подкуплены! Ничего я не желаю о немъ знать. Оставить одну тюрьму, чтобъ попасть въ другую... Не говорите мнѣ объ этомъ. Нѣтъ, нѣтъ, дорогой Хонаинъ. Если я ужъ выйду замужъ, то выйду затѣмъ, чтобы быть свободной.
   -- Это невозможно.
   -- Мать моя была свободна, пока не стала царицей и рабыней. Я думаю кончить тѣмъ, съ чего она начала. Вы знаете, кто она была?
   Хонаинъ прекрасно зналъ все, но былъ слишкомъ политиченъ, чтобъ не показать вида, будто онъ ничего не знаетъ.
   -- Дочь разбойника,-- продолжала принцесса,-- и она дралась бокъ о бокъ со своимъ отцомъ. Вотъ это жизнь! Я хотѣла бы быть разбойникомъ! Ужъ это въ крови. Я очень хотѣла бы знать свое будущее, Хонаинъ. Вы астрологъ, предсказывайте мнѣ.
   -- Я ужъ установилъ вашъ гороскопъ. Ваша звѣзда -- комета.
   -- Хорошее предзнаменованіе: блестящій безпорядокъ и блуждающій блескъ. Я хотѣла бы быть звѣздой,-- задумчиво добавила принцесса груднымъ полнымъ голосомъ: -- звѣздой на ясномъ голубомъ небѣ, прекрасной и свободной. Хонаинъ, газель порвала цѣпь и поѣдаетъ мои розы.
   Альрой поспѣшилъ туда и задержалъ граціозную бѣглянку. Хонаинъ кинулъ на него тревожный взглядъ. Принцесса взяла цѣпь изъ рукъ Альроя и устремила на него пристальный взоръ.
   -- Однако, какіе ясные глаза у этого бѣднаго звѣрька, воскликнула она.
   -- У газели?-- спросилъ врачъ.
   -- Нѣтъ, у вашего раба,-- отвѣтила принцесса. Но почему-жъ онъ покраснѣлъ? Не будь онъ глухъ и нѣмъ, можно было бы подумать, что онъ меня понялъ.
   -- Онъ очень скроменъ,-- возразилъ Хонаинъ не безъ тревоги,-- и испуганъ, что позволилъ себѣ такую смѣлость.
   -- Я люблю скромность. Она такъ привлекательна. Я тоже скромна, не правда-ли?
   -- Безъ сомнѣнія.
   -- И привлекательна?
   -- Чрезвычайно.
   -- Мнѣ противны всѣ привлекательныя особы. Въ мірѣ нѣтъ, вѣдь, ничего выше спокойнаго тупоумія.
   -- Рѣшительно.
   -- Въ такомъ обществѣ день такъ ровно проходитъ.
   -- Да.
   -- Ни ссоръ, ни препирательствъ.
   -- Никакихъ.
   -- У меня также правило имѣть только безобразныхъ рабовъ.
   -- Вы совершенно правы.
   -- Хонаинъ, будете вы мнѣ когда-нибудь противорѣчить? Вы, вѣдь, знаете, что у меня самые красивые рабы въ мірѣ.
   -- Это всякій знаетъ.
   -- И знаете, ваша новая покупка, которая, по вашимъ словамъ, такъ подходитъ для своего назначенія, мнѣ тоже пригодилась-бы. Вы не думаете?
   -- О, разумѣется. Я ничуть не сомнѣваюсь, что ваше высочество нашли-бы его вполнѣ подходящимъ, и я почелъ бы за высшее удовольствіе оставить его вамъ, но въ послѣдній разъ, съ черкешенкой, я попалъ въ такія непріятности, что...
   -- Ахъ, оставьте его мнѣ; оставьте мнѣ!
   -- Конечно, конечно,-- отвѣчалъ врачъ, стараясь перемѣнить разговоръ:-- а когда придетъ царь изъ Карезма, вы можете его преподнести въ даръ его величеству.
   -- Превосходно! А царь, дѣйствительно, красивъ, и молодъ, и храбръ! Да есть-ли у него вкусъ?
   -- У васъ его на двоихъ достаточно.!
   -- Ахъ, если-бъ онъ только объявилъ войну грекамъ,.
   -- Чѣмъ такъ разозлили васъ несчастные греки?
   -- Вы знаете, что они невѣрные? Затѣмъ, они могли, бы его убить, а я имѣла-бы тогда удовольствіе попасть въ плѣнъ.
   -- Превосходно.
   -- Прелестно! Увидѣть Константинополь и выйти замужъ за императора.
   -- Замужъ за императора!
   -- Понятно. Вѣдь онъ, навѣрно, влюбился бы въ меня.
   -- Навѣрно.
   -- Вы уже идете?
   -- Мои визиты не должны быть слишкомъ продолжительны.
   -- До свиданія, дорогой Хонаинъ,-- сказала грустно принцесса.-- Вы единственный мыслящій человѣкъ въ Багдадѣ, и вы меня оставляете. Ужасна судьба моя: чувствовать все и быть ничѣмъ. Эти книги, цвѣты, эти нѣжныя птички, эта милая газель... ахъ, пусть себѣ поэты говорятъ, что хотятъ, но какъ охотно я отдала-бы всѣ эти прикрасы тюремной жизни за одинъ единственный часъ свободы. Вчера я писала для себя самой кое-какіе стихи. Вотъ, возьмите ихъ и дайте переписать лучшему писцу въ городѣ. Серебряными буквами на фіолетовомъ полѣ и въ хорошенькой рамкѣ изъ цвѣтовъ. Рисунокъ можете сами подобрать. Прощайте! Иди сюда, нѣмой!
   Альрой подошелъ по знаку ея и преклонилъ колѣни.-- Вотъ, возьми эти четки ради своего господина и твоихъ черныхъ глазъ.
   Оба спутника вновь молча вернулись въ свою лодку.. Солнце зашло. Громкіе, пріятные голоса муэдзиновъ раздавались съ безчисленныхъ минаретовъ блестящаго города. Хонаинъ поднялъ занавѣсы судна. Багдадъ представился имъ въ сплоченныхъ массаіхъ великолѣпныхъ зданій, утопавшихъ въ садахъ и кустарникахъ. Несчетныя толпы народа, привлеченныя бодрящими сумерками, сновали по всѣмъ направленіямъ. Рѣка сіяла заполнившими ее каиками {Длинныя, узкія турецкія суда.}, сверкавшія огнями террасы покрыты были живописными группами. Блескъ и могущество, красота и роскошь были разлиты передъ ними въ своихъ соблазнительнѣйшихъ формахъ, и сердце Альроя учащеннымъ боемъ откликнулось этому великолѣпію.
   -- Прелестная картина!-- сказалъ эксилархъ.
   -- Мало похоже на Амадію,-- отвѣтилъ врачъ калифа.
   -- Сегодня я видѣлъ чудеса,-- воскликнулъ Альрой.
   -- Міръ къ твоимъ услугамъ,-- возразилъ Хонаинъ.
   Альрой ничего не отвѣтилъ, но спустя нѣсколько минутъ нерѣшительно спросилъ:
   -- Кто была эта дама?
   -- Принцесса Ширинъ,-- отвѣтилъ Хонаинъ,-- любимая дочь калифа. Мать ея была грузинка и невѣрная.

-----

   Лунный свѣтъ упалъ на Альроя, лежавшаго на диванѣ. Лицо его было закрыто рукой. Онъ лежалъ неподвижно, хотя не спалъ.
   Вдругъ онъ вскочилъ и сталъ ходить нервными шагами по комнатѣ. Временами онъ останавливался, устремивъ глаза въ полъ. Затѣмъ подошелъ къ окну, чтобъ освѣжить ночнымъ воздухомъ горящій лобъ.
   Прошелъ цѣлый часъ, а эксилархъ оставался въ томъ же положеніи. Но вотъ онъ обернулся, подошелъ къ порфировому треножнику, взялъ четки -- даръ прекрасной Ширинъ -- и приложилъ ихъ къ губамъ.
   "Геній мечты моей, вотъ онъ, наконецъ. Образъ, по которомъ я плакалъ и вздыхалъ; образъ, созданный пламенными вспышками фантазіи моей, когда я закрывалъ глаза передъ шумливымъ призракомъ этого мрачнаго міра".
   "Ширинъ! Ширинъ! Здѣсь, въ одиночествѣ, я изолью тебѣ свою давно лелѣемую страсть, страсть жизни моей: необыкновенной жизни, жизни, полной глубокаго чувства и творческихъ замысловъ. О, какъ ты прекрасна! Нѣтъ, болѣе, чѣмъ прекрасна! Ибо ты, какъ утреннее сновидѣніе! Почему ты не моя? Почему терять намъ хоть одно мгновеніе нашей лучезарной жизни; почему должны мы обезцвѣтить судьбу свою, когда она могла бы быть столъ счастлива и прекрасна".
   "Безумецъ! Забылъ ты? Таковъ восторгъ узника въ его камерѣ, когда дикая фантазія его на мигъ посмѣется надъ тяжелыми оковами. Дочь калифа и... еврей".
   "Дайте мнѣ скипетръ моихъ отцовъ!".
   "Не надо мнѣ талисмана! Ничто не воодушевить меня такъ, какъ воспоминаніе о ней, нѣтъ для меня сильнѣе чаръ, какъ ея имя. Клянусь небомъ! Я вступлю въ этотъ великолѣпный городъ побѣдителемъ или погибну".
   "Какъ? А молодой царь изъ Карезма, юный герой! Почему онъ не былъ Алширохомъ! Сердце мое сжимается болью при одномъ этомъ имени. Ахъ! испытанія мои только начинаются. Ябастеръ предупреждалъ меня, добрый, чистый Ябастеръ Талисманъ его давитъ мою бурлящую грудь и будто предупреждаетъ меня. Я въ опасности. Какъ хвастунъ, я стою здѣсь и наполняю равнодушный воздухъ своими пустыми словами, ничего еще не сдѣлавши. Я съ ума схожу! Молодой царь Карезмійскій! что я въ сравненіи съ этимъ княземъ? Ничего, если не считать собственнаго мнѣнія! Никто на всемъ базарѣ не сочтете, меня достойнымъ даже развязать ремешекъ его обуви... О, этотъ споръ, этотъ нескончаемый споръ между моей печальной дѣйствительностью и не желающимъ ничего знать воображеніемъ!"
   "Сладостный голосъ, сошедшій съ священныхъ высей своихъ въ далекую пещеру Ябастра, чтобы шепнуть мнѣ утѣшеніе, приди снова! Вдохни снова мнѣ въ ухо свой нѣжный призывъ и отгони прочь обуявшія меня черныя, полныя сомнѣнія мысли... Что-то есть нечистое въ этихъ многолюдныхъ городахъ. Только въ уединеніи крѣпнетъ вѣра".
   Онъ бросился на постель, опустилъ голову и погрузился въ глубокое раздумье. Но вдругъ онъ вскочилъ, схватилъ пергаментный листокъ и начерталъ на немъ: "Хонаинъ, цѣлую ночь я провелъ здѣсь, подобно. Давиду въ пустынѣ Зифъ, но съ помощью Господа я побѣдилъ. Я бѣгу изъ этого полнаго опасностей города на дѣло, къ которому давно ужъ пора мнѣ вернуться. Прими мою благодарность и не пытайся меня разыскивать".
   

X.

   Пылающее солнце, синее безоблачное небо, пышущее нестерпимымъ зноемъ; со всѣхъ сторонъ высятся гряды обнаженныхъ горъ, изрытыхъ оврагами, пещерами; на каждомъ поворотѣ узкія, глубокія разсѣлины, преграждаютъ путь. Вдали на горизонтѣ виднѣется движущійся силуэтъ: то одинокій пилигримъ медленно, съ усиліемъ взбирается по крутому каменистому подъему. Солнце подымается все выше и выше; его почти отвѣсные лучи падаютъ раскаленнымъ свинцомъ, но пилигримъ, мучительно напрягаясь, достигаетъ, наконецъ, вершины горы. Онъ сѣлъ отдохнуть; вынулъ изъ дорожной сумы засохшую, жесткую, какъ камень лепешку, немного меду лѣсныхъ пчелъ и маленькій мѣхъ съ водой. Обѣдъ былъ непродолжителенъ. Горячее желаніе достичь конечнаго пункта своего дальняго пути еще до наступленія ночи не давало пилигриму отдыхать, и онъ сейчасъ же пустился въ дорогу. Онъ быстро прошелъ нагорье и сталъ спускаться. Скоро показалось оливковое дерево. Все чаще и чаще стали попадаться то въ одиночку, то группами деревья; вотъ и небольшая роща дикой маслины. Пройдя рощу, пилигримъ увидѣлъ почти предъ собою подошву горы. Она обрывисто спускалась къ темному и очень узкому оврагу, отдѣлявшему ее отъ противолежащей горы, на высокой крутизнѣ которой террасами былъ расположенъ городъ.
   Болѣе одичалый ужасающій видъ, чѣмъ окружающій ландшафтъ, трудно было-бы себѣ представить. Единственный слѣдъ культуры -- городъ, подобно послѣднему гладіатору на обезображенной аренѣ, еще болѣе усиливалъ мрачную жуть развернувшейся картины. Городъ былъ обнесенъ высокой стѣной, незнакомой пилигриму архитектуры; ходъ къ крѣпостнымъ воротамъ шелъ черезъ подъемные мосты, защищенные спускными рѣшетками; по всѣмъ угламъ стѣны находились квадратныя башни и бойницы для стрѣлковъ. Закованные въ блестѣвшіе на солнцѣ стальные доспѣхи часовые обходили стѣну свормъ тяжелымъ, мѣрнымъ шагомъ. На самой высокой башнѣ развѣвалось знамя, бѣлоснѣжное знамя, съ краснымъ, краснымъ крестомъ! Наконецъ-то пилигримъ-эксилархъ увидѣлъ утраченную его предками столицу.
   Еще нѣсколько мѣсяцевъ назадъ этотъ видъ вызвалъ бы у Альроя бурный взрывъ страстнаго чувства; но время, страданія, жестокія испытанія успѣли ослабить пылъ эксиларха. Онъ смотрѣлъ на Іерусалимъ, видѣлъ градъ Давидовъ, занятый сильнымъ воинствомь креста и угрожаемый безчисленными полчищами полумѣсяца. Обѣ величайшія міровыя силы -- христіанство и мусульманство -- казалось, предъ его глазами оспаривали другъ у друга этотъ городъ-добычу, ради освобожденія котораго онъ, одинокій странникъ, прошелъ пустыню и горы. Онъ не усомнился въ возможности предпріятія: слишкомъ крѣпка была его вѣра въ свое призваніе. Но онъ глубоко убѣдился, что міръ вовсе не таковъ, какимъ онъ его себѣ представлялъ во время своихъ прогулокъ въ садахъ Амадіи и странствованій по горамъ Кавказа. Если его цѣль можетъ быть достигнута, то лишь особыми средствами... Нѣсколько упавшій духомъ, но поддерживаемый святой надеждой, онъ спустился въ долину Іосафата и, утоливъ жажду водой славнаго Силоама, по противолежащей горѣ вошелъ черезъ сіонскія ворота въ Іерусалимъ.
   Альрою было извѣстно, что отведенный евреямъ кварталъ находится гдѣ-то вблизи воротъ. Онъ обратился къ часовому съ вопросомъ, какъ пройти туда, но послѣдній не удостоилъ его отвѣтомъ. Проходившій мимо очень бѣдно одѣтый старикъ подалъ ему зналъ слѣдовать за нимъ.
   -- Что тебѣ, пріятель, угодно?-- спросилъ Альрой. Ты, должно быть, изъ далекой страны; только чужеземецъ могъ предположить, что франкъ {Такъ называли христіанъ, владѣвшихъ въ то время Іерусалимомъ.} снизойдетъ до разговора съ евреемъ. Счастливо отдѣлался, что онъ не обругалъ или не поколотилъ тебя.
   -- Обругать, поколотить! Эти собаки...
   -- Тише! тише! Ради Бога,-- прошипѣлъ крайне встревоженный старикъ.-- Ты, что-ли, кредиторъ ихъ генерала, что позволяешь себѣ говорить такимъ образомъ? Въ Іерусалимѣ мы, евреи, разговариваемъ только шепотомъ.
   -- Ничего, ничего: словами не поможешь... Гдѣ нашъ кварталъ?
   -- Вотъ здѣсь! этой дорогой. Это недалеко отсюда. Откуда ты, молодой человѣкъ?
   -- Изъ Багдада.
   -- Изъ Багдада! Багдадъ не Іерусалимъ. Турки -- звѣри, но франки -- это демоны. Пойдемъ, будь моимъ гостемъ. Мое имя Зимри. Я главный іерусалимскій раввинъ. Насъ здѣсь мало, но лучшее время впереди... наступитъ и хорошее время.
   -- Я тоже такъ думаю. Это твой домъ?
   -- Да. Какъ видишь, очень убогій -- таково наше житье въ Іерусалимѣ,-- но ты въ немъ желанный гость.

-----

   Прошла уже цѣлая недѣля съ тѣхъ поръ, какъ пришлецъ далекой Амадіи переступилъ порогъ гостепріимнаго дома, іерусалимскаго раввина. Все это время онъ, не зная покоя, бродилъ по улицамъ, закоулкамъ и базарамъ города въ смутной надеждѣ получить указаніе о мѣстонахожденіи гробницъ древнихъ царей іудейскихъ. Побывалъ онъ въ единственной въ то время іерусалимской синагогѣ, ютившейся въ мрачномъ склепѣ заброшеннаго древняго кладбища; внимательно слушалъ назидательныя проповѣди старыхъ раввиновъ и ученые споры ихъ молодыхъ учениковъ; жаднымъ ухомъ ловилъ разговоры собравшихся прихожанъ о прошломъ святого города, объ ихъ чаяніяхъ въ будущемъ. Но тщетно: ни отдаленнаго намека, ни обрывка путеводной нити ни откуда не получилъ онъ.
   Били уже вечернюю зорю, когда Альрой проходилъ черезъ Сіонскія ворота. Искушеніе было черезчуръ сильно. Онъ ускорилъ шаги и безъ оглядки пробѣжалъ около ста саженей. Когда онъ наконецъ обернулся, то имѣлъ удовольствіе убѣдиться, что въ эту ночь ему въ. городъ не попасть -- городскія ворота были заперты. Зажженная послѣдними лучами заходящаго солнца Масличная гора еще пылала багрянцемъ заката, но у подножія ея долина Іосафата лежала вся укрытая густой ночной тѣнью.
   Нѣкоторое время Альрой бродилъ по горамъ, разсматривая Іерусалимъ съ сотни разныхъ пунктовъ. Онъ любовался звѣздами, которыя, то въ одиночку, то цѣлыми созвѣздіями, выплывали на горизонтъ, озаряя темное небо. Уставши отъ безцѣльной ходьбы, онъ спустился въ долину. Тихожурчащій ручеекъ Силоама серебряной нитью извивался при свѣтѣ луны. У истока подъ аркой спало нѣсколько бездомныхъ бродягъ. У подножія горы, то здѣсь, то тамъ возвышались одинокія гробницы довольно значительныхъ размѣровъ. Выбравъ самую большую изъ нихъ, Альрой вошелъ внутрь и, пройдя узкій корридорчикъ, очутился въ маленькой четырехугольной комнаткѣ. По обѣ стороны входа стояли гранитные саркофаги, пустые внутри; одинъ изъ нихъ съ разбитой крышкой. Подостлавъ подъ себя верхнее платье, эксилархъ растянулся между гробами, и отъ сильнаго утомленія немедленно впалъ въ глубокій сонъ.
   Черезъ нѣсколько часовъ Альрой проснулся. Оставивъ гробницу, онъ пошелъ вдоль горной цѣпи, тянувшейся отъ Масличной горы къ Іордану. Была полночь; полная луна ярко освѣщала своимъ холоднымъ бѣлымъ свѣтомъ всю узкую долину, замкнутую со всѣхъ сторонъ черными обнаженными горами. Альрой остановился: предъ его глазами зловѣще зіяла мрачная пасть огромной пещеры. Сердце Альроя вдругъ сильно забилось. Какое-то неопредѣлимое предчувствіе охватило его и наполнило его душу невыразимой жутью. Онъ, однако, быстро стряхнулъ ее съ себя и, вынувъ изъ-за пояса огниво, высѣкъ огонь, зажегъ факелъ и вошелъ въ пещеру.
   Пещера, чѣмъ дальше, тѣмъ больше суживалась, и Альрой, подвигаясь все время осторожной поступью впередъ, неожиданно для себя очутился предъ искусственно выдолбленной галлереею. Вспугнутая стая летучихъ мышей шумно снялась и, взлетѣвъ, потушила его факелъ. Присѣвъ зажечь его, Альрой замѣтилъ, что подъ его ногами искусственная мостовая.
   Галлерея тянулась на большое разстояніе въ длину, все болѣе и болѣе понижаясь. Начинаясь на одинаковой высотѣ съ отверстіемъ пещеры, галлерея, даже въ серединѣ своей, еще освѣщалось слабымъ отраженіемъ луннаго свѣта, но, обернувшись, Альрой замѣтилъ, что за предѣлами пещеры все скрыто отъ него возвышенностью оставленнаго позади подъема. Боковыя стѣны галлереи были испещрены странными, фантастическими изображеніями. Около двухъ часовъ ходилъ эксилархъ по галлереѣ. Донесшійся до него отдаленный шумъ бѣгущей воды чѣмъ ближе, тѣмъ больше и больше усиливался, и скоро по неистовому реву и глубокимъ сотрясеніямъ почвы Альрой догадался, что онъ находится у края водопада. Было очень темно. Его сердце трепетало. Онъ подвигался очень медленно, осторожно пробуя каждый свой шагъ. Внезапно взлетѣвшіе брызги пѣны потушили его факелъ. Онъ попытался снова зажечь его, но тщетно: послѣдній совершенно промокъ. Мужество покинуло Альроя. Положеніе казалось безнадежнымъ и всякое усиліе безполезнымъ. Онъ былъ близокъ къ отчаянію. Вдругъ какое-то сіяніе, рѣзко выдѣляясь въ окружающей густой тьмѣ, привлекло къ себѣ вниманіе Альроя. Какъ-бы прямо ему навстрѣчу плыло свѣтло красное облачко. Оно раздалось и въ его серединѣ показалась серебристая звѣздочка. Облачко сейчасъ же стало таять и быстро исчезло, но звѣздочка, серебристая звѣздочка, осталась и отбрасывала длинную полосу мерцающаго свѣта на широкій бушующій потокъ. Это прекрасное знаменіе подняло упавшій было духъ отважнаго пилигрима. Онъ замѣтилъ, что свѣтлая полоса воды какъ бы отсѣчена отъ берега легшей на нее густой тѣнью. Онъ пошёлъ впередъ, къ прежнему своему мѣсту и сталъ пытливо вглядываться. Скоро онъ различилъ лодку и неподвижную фигуру сидѣвшаго въ ней великана-гребца. Вручивъ свою судьбу въ руки Бога Израиля, Давидъ Альрой прыгнулъ въ лодку.
   Въ ту же самую минуту гребецъ поднялъ весла, и лодка понеслась. Вода вдругъ раздалась по обѣ стороны отъ свѣтлой полосы, образовавъ какъ бы высокіе, крутые берега, между которыми скользила лодка.
   Черезъ нѣсколько минуть лодка вошла въ прелестное, залитое луннымъ сіяніемъ озеро. Издали виднѣлись горы. Альрой все время разсматривалъ своего спутника со смѣшаннымъ чувствомъ любопытства и ужаса. Несмотря на всѣ свои старанія, Альрою не удалось привлечь на себя вниманіе гребца. Послѣдній, казалось, не подозрѣвалъ, что у него въ лодкѣ находится пассажиръ. Наконецъ, лодка пристала къ противоположному берегу озера, и эксилархъ вышелъ на берегъ.
   Глазамъ Альроя открылась уходящая ввысь по горѣ и далѣе аллея огромныхъ, высѣченныхъ изъ краснаго гранита, львовъ. Великолѣпная отлогая лѣстница огибала весь склонъ горы, и Альрой, слѣдуя вдоль аллеи львовъ, легко и быстро достигъ вершины. Оттуда открывался видъ на освѣщенную луной равнину, по которой аллея львовъ, убѣгая вдаль, тянулась до самыхъ горъ. Достигши ихъ, эксилархъ очутился предъ высѣченнымъ въ массивной скалѣ гигантскимъ порталомъ высотой въ четыреста футовъ, поддерживаемымъ группами колоссальныхъ каріатидъ. На порталѣ были вырѣзаны еврейскія буквы, которыя, послѣ внимательнаго осмотріа, оказались такими же, какъ и на талисманѣ Ябастра. Вынувъ изъ-за пазухи свой долго лелѣемый, безцѣнный талисманъ, Альрой согласно даннымъ ему указаніямъ, прижалъ его къ огромной двери.
   Порталъ раскрылся съ оглушительнымъ грохотомъ. Поблѣднѣвшій эксилархъ невѣрной, трепетной походкой вошелъ въ открывшійся огромный, необозримый залъ, освѣщенный громадными висячими шарами раскаленнаго металла. По обѣимъ сторонамъ зала стоялъ рядъ золотыхъ троновъ, на которыхъ застыли фигуры въ царскихъ облаченіяхъ. Съ мужествомъ отчаянія подвигался Альрой впередъ, поперемѣнно оглядываясь то на одинъ, то на другой рядъ. Онъ дошелъ до двухъ особо отставленныхъ троновъ. На одномъ изъ нихъ возсѣдалъ благородный мужъ необыкновеннаго роста со скрещенными на груди руками и опущенными глазами. Голова его не была увѣнчана короной, но лежавшій у его ногъ сломанный мечъ и разбитый скипетръ свидѣтельствовали, что онъ былъ нѣкогда царемъ. Противоположный тронъ занималъ почтенный старецъ съ длинной бородой, одѣтый въ бѣлую просторную одежду. Его лицо было прекрасно. Всеразрушающее время пощадило его, и старостъ лишь смягчила черты лица, придавъ имъ величавую привѣтливость. Глаза старца были воздѣты къ небу съ ангельскимъ выраженіемъ умиленной любви и благодарности, а его пальцы какъ бы перебирали дрожащія струны золотой арфы.
   А дальше и немного выше остальныхъ, на занимавшемъ всю ширину зала тронѣ пораженные глаза Альроя видѣли ослѣпительную въ своемъ величественномъ блескѣ царственную фигуру. Пятьдесятъ ступеней изъ слоновой кости, охраняемыя золотыми львами, вели къ трону изъ яшмы. Яркій свѣтъ струился изъ золотой діадемы и отъ божественно прекраснаго лица возсѣдавшаго на тронѣ. Въ одной рукѣ онъ держалъ печать, а въ другой скипетръ.
   Дойдя до ступеней трона, Альрой остановился; все его мужество и рѣшимость покинули его. Нѣсколько минутъ онъ провелъ въ безмолвной, благоговѣйной молитвѣ и, не смѣя поднять глазъ, медленно, запинаясь на каждомъ шагу, сталъ взбираться со ступени на ступень, пока не дошелъ до сорокъ девятой ступени.
   Эксилархъ, наконецъ, рѣшился поднять глаза. Онъ стоялъ предъ царемъ лицомъ къ лицу. Тщетно старался Альрой обратить его вниманіе или остановить его взоръ на себѣ. Большіе черные глаза, полные сверхъестественнаго огня, казалось, могли все освѣтить, всюду проникнуть, но ни одинъ лучъ ихъ молній не упалъ на Альроя.
   Похолодѣлый, блѣдный, какъ привидѣніе, дрожа всѣмъ тѣломъ, стоялъ пилигримъ предъ предметомъ своихъ пламенныхъ упованій, у цѣли своего длиннаго мучительнаго странствованія, которому, казалось, сейчасъ наступаетъ конецъ. Но онъ вспомнилъ свою страну, свой народъ и Бога Израиля, и, беззвучно шепча великое, святое имя Іеговы, Альрой медленно протянулъ руку и съ кроткой твердостью схватилъ подавшійся безъ усилія скипетръ своего великаго предка.
   И какъ только онъ имъ овладѣлъ, сейчасъ же все исчезло съ глазъ его.,
   Часы ли протекли, годы ли совершили свой медлительный оборотъ -- для потемнѣвшаго сознанія Альроя было неразличимо. Когда онъ, наконецъ, очнулся отъ своего обморока и, раскрывъ отяжелѣвшія вѣки, окинулъ разсѣяннымъ взглядомъ окружающее, онъ увидѣлъ себя лежащимъ въ Геѳсиманской пещерѣ. Луна уже зашла, но утро еще не наступило. Одинокая звѣзда мерцала надъ вершиной темной горы. Альрой слабо пошевельнулся; онъ простеръ было свою руку къ болѣвшей головѣ -- но въ рукѣ оказался скипетръ. Онъ вдругъ все вспомнилъ. Онъ попытался подняться, но не могъ; онъ былъ заключенъ въ чьихъ-то объятіяхъ. Онъ повернулъ голову и встрѣтилъ -- озабочено устремленный на него взоръ Ябастра.
   

XI.

   -- Дядя, твоя походка неувѣренна.
   -- Какъ и мой духъ.
   -- Все можетъ еще завершиться хорошо.
   -- Миріамъ, хорошее позади. Готовься, дорогая дѣвочка, къ печальному. Не за себя боюсь: я старъ, а старостъ всѣхъ насъ дѣлаетъ стойкими. Я много перенесъ, могу и большее перенести. Чѣмъ ближе къ предѣлу жизни, тѣмъ больше притупляется наше чувствительность. Я видѣлъ свое благосостояніе, построенное упорной работой цѣлой жизни, разрушеннымъ въ одно утро; свой народъ, хрупкій обломокъ, но все-же народъ, разсѣяннымъ или еще хуже. Я плакалъ по нимъ, хотя слеза личнаго горя никогда не оросила этой блеклой, старческой щеки. И будь я только одинъ... но увы! вотъ гдѣ мука. Радость, утѣшеніе моей жизни теперь стало моимъ горемъ, моей тоской.
   -- Дядя, дорогой, не плачь обо мнѣ. Будемъ лучше молиться, чтобы нашъ Богъ не оставилъ насъ.
   -- Мы не цѣнили своего благополучія. Наша жизнь протекала спокойно: мы возроптали. Процвѣтая, мы роптали; теперь мы жестоко, по грѣхамъ нашимъ наказаны... Чего намъ захотѣлось? свободы? Мы роптали, что мы въ плѣну. Вотъ это плѣнъ: это темное, сырое узилище, куда насъ привели умирать... О молодость, опрометчивая молодость; имя тебѣ -- разрушеніе. Вчера еще ребенокъ, вчера только, кажется, я держалъ его, беззаботнаго ребенка, въ этихъ своихъ рукахъ,-- а теперь весь нашъ домъ погибаетъ за его дѣла. Не буду объ этомъ думать: это сведетъ меня съ ума.
   -- Дядя, милый, дорогой, мы вмѣстѣ жили и вмѣстѣ умремъ, все въ любви. Но, умоляю тебя, не говори рѣзко о Давидѣ.
   -- Хвалить это, что-ли?
   -- Не говори ничего. Все, что онъ совершилъ, хотя на наше несчастіе, онъ совершилъ, повинуясь велѣніямъ чести. Ты бы хотѣлъ, чтобы онъ оставилъ Алшироха безнаказаннымъ?
   -- Ни за что! Я самъ бы его убилъ. Храбрый юноша, онъ исполнилъ свой долгъ. А я... я, Миріамъ, твой дядя, на котораго за спиной указываютъ пальцемъ и обзываютъ скрягой, развѣ я щадилъ свои сокровища, когда дѣло шло о спасеніи моего народа? Развѣ я тогда отступилъ предъ непосильными трудами и изсушающими заботами? Опасное время, полное тяжелыхъ испытаній, дорогая Миріамъ, но въ сравненіи съ теперешнимъ, построеніе храма...
   -- Ты былъ тогда, чѣмъ былъ всегда -- лучшимъ и мудрѣйшимъ. А такъ какъ Богъ нашихъ предковъ не забываетъ насъ, то я съ твердой вѣрой прославляю Его за настоящее и приношу свои благодаренья за прошлыя милости.
   -- Хорошо, хорошо; жизнь должна имѣть свой конецъ. Приближается часъ, когда мы должны встрѣтиться съ нашими земными повелителями и презрѣть ихъ мучительство; великолѣпное правосудіе, начинающееся угрозами и завершающееся пытками. Ты молчишь, Миріамъ.
   -- Я говорю съ моимъ Богомъ.
   -- Что это за шумъ? Какой-то человѣкъ быстро движется по ту сторону тусклой рѣшетки. Тюремщикъ? Нѣтъ, нѣтъ, это Колебъ! Вѣрный мальчикъ, не слишкомъ-ли великъ твой рискъ?
   -- Я вошелъ съ разрѣшенія и принесъ хорошую вѣсть.
   -- Онъ улыбается! Возможно ли это? говори, говори!
   -- Альрой напалъ на губернаторскій гаремъ, переселявшійся изъ Багдада въ Амадію подъ охраной сильнаго конвоя отборнаго войска, и взялъ его въ плѣнъ.. Онъ черезъ посланца предложилъ обмѣнить ихъ на тебя и твоихъ домочадцевъ. Гассанъ отказался, отвѣтивъ, что его жены могутъ быть обязанными своей свободой только его мечу. Тѣмъ не менѣе, между нимъ и посланцемъ твоего племянника состоялось соглашеніе, что обѣ стороны будутъ обращаться со своими плѣнными съ возможной предупредительностью. Такимъ образомъ, вы можете возвратиться въ свой дворецъ. Вотъ уже у главной мечети затрубили къ сбору всего войска въ походъ противъ Альроя, котораго Гассанъ поклялся доставить живымъ или мертвымъ въ Амадію.
   -- Губернаторскій гаремъ, охраняемый сильнымъ войскомъ! Дѣло не маленькое. Сейчасъ же о насъ вспомнилъ. Вѣрный мальчикъ. Губернаторскій гаремъ! конвой отборнаго войска! Это большое дѣло, очень большое. Повидимому, съ нимъ Богъ. У него смѣлый духъ его великихъ предковъ. Калебъ, неужели это Давидъ, нашъ Давидъ, ребенокъ, красная дѣвица? Да, но онъ же сразилъ Алшироха! Миріамъ, гдѣ она? Дорогой Калебъ, что съ твоей госпожей? Она въ обморокѣ, безъ чувствъ! Воды, воды поскорѣй. Вода несовсѣмъ чиста.... но мы скоро будемъ въ нашемъ дворцѣ. Губернаторскій гаремъ! не вѣрится. Брызни, брызни, еще разъ: я ей разотру руки. Ея руки теплѣютъ! она открываетъ глаза! Миріамъ, радостныя вѣсти, дочурка моя! губернаторскій гаремъ... не могу вѣрить этому.

-----

   -- Вотъ мы опять дома, Калебъ, подъ собственнымъ нашимъ кровомъ. Жизнь -- это непрерывное чудо. Какъ будто молодость ко мнѣ вновь возвратилась. Дома, но все-таки плѣнникъ. Ты сказалъ, они созываютъ все свое войско: какъ же онъ можетъ спастись? А какъ твое мнѣніе, Калебъ, есть у него какая-нибудь возможность? Я надѣюсь, что живымъ онъ имъ не дастся. Не хотѣлъ бы, чтобы онъ попалъ въ плѣнъ. Я ужасаюсь ихъ пытокъ. Мы тоже не будемъ жить; всѣ мы умремъ. Теперь, внѣ узилища, мнѣ начинаетъ казаться, что и я могъ бы опоясаться мечемъ... Это правда, что онъ вступилъ въ союзъ съ разбойничьей бандой?
   -- Я говорилъ съ посланцемъ и узналъ отъ него, что нѣкоторое время Альрой укрывался въ пустынѣ у разбойниковъ. Онъ съ ними познакомился раньше, во время своего паломничества. Говорятъ, ихъ предводитель -- еврей. Нашъ народъ стекается къ нему со всѣхъ сторонъ. Передаютъ, что Ябастеръ, этотъ великій каббалистъ, пришелъ изъ-за горъ съ десятью тысячами человѣкъ и присоединился къ нему.
   -- Великій Ябастеръ! Дѣло, значитъ, не безнадежно. Я хорошо знаю Ябастра. Не таковъ, чтобы вступить въ безнадежное дѣло: слишкомъ онъ для этого мудръ. А это вѣрно насчетъ Ябастра? Это великое имя, чрезвычайно мощный духъ. Если бы я разсказалъ тебѣ все, что знаю о Ябастрѣ, то ты долго не могъ бы прійти въ себя отъ удивленія. Подумай только, Калебъ, Давидъ, нашъ Давидъ, а какую тревогу поднялъ. Нѣтъ, я полонъ надеждъ. Я ужъ больше не чувствую себя плѣнникомъ. Онъ разбилъ конвой гарема, а теперь, имѣя за собой Ябастра, онъ и все ихъ войско разобьетъ.
   -- Посланецъ мнѣ сообщилъ, что Альрой захватилъ гаремъ только для того, чтобы освободить своего дядю и сестру.
   -- Онъ всегда меня любилъ; я постоянно выполнялъ свой долгъ къ нему. Думаю, что выполнилъ. Ябастеръ! Понимаешь-ли, Калебъ, это имя чудодѣйственное! Въ Багдадѣ найдутся такіе, что среди темной ночи встанутъ и побѣгутъ къ нему. Я надѣюсь, что Давидъ будетъ слѣдовать его совѣтамъ во всѣхъ своихъ дѣлахъ. Жаль, что я не видѣлъ посланнаго, я черезъ него кое-что передалъ бы Давиду.
   -- Мой господинъ! Князь Альрой, могу тебѣ передать, въ совѣтникахъ не нуждается. У него, говорятъ, скипетръ Премудраго Соломона, который онъ самъ добылъ себѣ въ невѣдомыхъ гробницахъ Іудеи.
   -- Скипетръ Соломона... неужели вѣрить этому! Вѣкъ чудесъ! Какое время переживаемъ? Позови Миріамъ, я ей это разскажу. Подумать только, Давидъ -- мальчикъ въ сущности -- и скипетръ Соломона, и Ябастеръ! Я увѣровалъ. Богъ посрамитъ всѣхъ его враговъ.
   

XII.

   Разрушенный городъ пустыни, столь поразившій Альроя, когда онъ впервые узрѣлъ его высокія башни и блуждалъ среди безмолвныхъ рядовъ его дворцовъ, преобразился теперь до неузнаваемости.
   За городской стѣной былъ разбитъ огромный лагерь низкихъ черныхъ палатокъ курдско-туркменскаго образца. Главная улица кишѣла кучками занятыхъ людей, спѣшно изготовлявшихъ разное воинское снаряженіе. Лошади были размѣщены въ уцѣлѣвшихъ покояхъ разрушенныхъ дворцовъ, а высокіе верблюды высовывали свои невозмутимыя морды изъ-за группы колоннъ, или, лежа межъ упавшихъ статуй и обвалившихся обелисковъ, спокойно пережевывали свою жвачку.
   Не прошло еще двухъ мѣсяцевъ съ тѣхъ поръ, какъ Альрой вмѣстѣ съ Ябастромъ отыскали Шериру въ его разбойничьемъ притонѣ и возвѣстили ему свою святую миссію. Очерствѣлое сердце этого человѣка, чья мать была еврейкой, поддалось ихъ вдохновенной проповѣди. Онъ отдался этому дѣлу съ горячимъ рвеніемъ новообращеннаго, а его разноплеменная банда не стала долго раздумывать, принять ли вѣру, сопряженную, правда, съ треволненіями и опасеніями, но сулившую въ случаѣ удачи богатство и даже власть. Изъ города-развалинъ поскакали гонцы во всѣ сосѣдніе города извѣстить своихъ братьевъ по вѣрѣ о пришествіи Мессіи. Евреи, народъ гордый и непреклонный, приняли благую вѣсть ихъ любимаго князя съ восторгомъ. Потомокъ царя Давида и избавитель ихъ отъ Алшироха имѣлъ двойное право на ихъ вѣру въ него и вѣрность; и цвѣтъ еврейской молодежи толпами отправлялся изъ окружающихъ городовъ калифата на поклоненіе вновь явленному скипетру Соломона.
   Въ первое время правительство не придавало значенія этому дѣлу, и сельджукскій султанъ удовольствовался объявленіемъ денежной награды за голову убійцы его брата. Но когда нѣсколько городовъ были обложены повстанцами данью, и не одинъ мусульманскій караванъ былъ задержанъ и разграбленъ, новый губернаторъ Амадіи, Гассанъ Суба получилъ изъ Багдада приказаніе разсѣять этихъ мятежниковъ и доставить Давида Альроя живымъ или мертвымъ въ городъ.
   Повстанцы были хорошо освѣдомлены обо всемъ, что происходило въ непріятельской главной квартирѣ, отъ своихъ менѣе смѣлыхъ, но сочувствующихъ имъ соплеменниковъ. Въ одинъ и тотъ же день Альрою, въ его городѣ-развалинъ, было дано знать о томъ, что его дядя брошенъ въ амадійскую темницу и что отрядъ отборнаго войска выступаетъ конвоировать султанскій гаремъ въ. пути его изъ Багдада въ Персію.
   Альрой лично повелъ нападеніе на этотъ отрядъ и, разбивъ его на голову, захватилъ гаремъ въ плѣнъ. Пришлось, однако, разочароваться; гаремъ оказался принадлежащимъ амадійскому губернатору, а не султану. Но хотя это дѣло и не оправдало преувеличенныхъ надеждъ пылкаго Альроя, оно тѣмъ не менѣе, какъ мы видѣли, сослужило свою службу. Удачный исходъ этого набѣга ускорилъ также выступленіе изъ Амадіи отряда противъ Альроя. Взбѣшенный Гассанъ-Суба, сгорая жаждой мести, не сталъ дожидаться прибытія призванныхъ имъ на подмогу сосѣднихъ шейховъ, и немедленно съ двухтысячнымъ войскомъ выступилъ въ походъ.
   Въ знакомомъ амфитеатрѣ, куда нѣкогда Альрой быль приведенъ плѣнникомъ, теперь подъ его пресѣдательствомъ происходилъ военный совѣтъ. По правую руку Альроя сидѣлъ Ябастеръ, по лѣвую -- Шерира, четвертымъ участникомъ совѣта былъ высокій, стройный, какъ пальма, юноша, лишь не на много старше Альроя. Нѣсколько поодаль, у самаго входа расположилось около полсотни людей въ полномъ воинскомъ вооруженіи; нѣкоторые изъ нихъ стояли, другіе сидѣли на разложенныхъ цыновкахъ.
   -- Ты узналъ, Абнеръ, сколько у насъ всего людей?-- обратился Альрой къ юношѣ.
   -- Точно такъ; триста всадниковъ и двѣ тысячи пѣшихъ, но для послѣднихъ не хватаетъ оружія,
   -- Когда оружіе понадобится, то Господь Богъ нашъ его доставить,-- сказалъ Ябастеръ, пока пусть продолжаютъ изготовлять копья.
   -- Уповайте на Бога,-- прошепталъ Шерира, набожно склонивъ голову и опустивъ глаза.
   Изъ города вдругъ донеслись громкіе крики, гулъ возбужденныхъ голосовъ и топотъ множества бѣгущихъ ногъ. Альрой соскочилъ со своего ковра. Возвратился изъ Амадіи посланный. Блѣдный, измученный, весь въ поту, покрытый пылью посланный былъ вынесенъ толпой почти на плечахъ и доставленъ въ амфитеатръ. Тщетно старалась стража загородить ходъ въ амфитеатръ. Толпа какъ бы обезумѣла: люди взлѣзали на своды арокъ, взбирались другъ другу на плечи, облѣпили карнизы колоннъ и вмигъ заполнили полуразрушенныя, осѣвшія мѣста этого древняго цирка. Все населеніе города собралось слушать привезенныя посланцемъ вѣсти. Картина живо напомнила прошлое этого зданія, а Альрой и его воины казались гладіаторами древнихъ игръ.
   -- Говори,-- сказалъ Альрой,-- говори все, даже самое худшее. Нѣтъ вѣсти, которая могла бы смутить сердца тѣхъ, за которыхъ Богъ.
   -- Властитель Израиля!-- сказалъ посланецъ.-- Вотъ, слова Гассана-Субы:-- мой гаремъ будетъ обязанъ своей свободой только моему мечу и ничему иному. Съ мятежниками ни въ какіе переговоры не вступаю, но я не веду войны противъ старцевъ и дѣтей. Между Бостинаи и его домочадцами съ одной стороны и плѣнными твоего господина, съ другой да будетъ миръ. Иди, передай Альрою, что свои слова я запечатлѣю кровью его сердца. И теперь, господинъ мой, твой дядя и сестра уже въ своемъ дворцѣ.
   На секунду Альрой прикрылъ глаза рукой, но потомъ, быстро овладѣвъ собою, сталъ разспрашивать посланнаго о передвиженіяхъ непріятеля.
   -- Я сдѣлалъ свой путь черезъ пустыню на быстромъ дромадерѣ, данномъ мнѣ у заставы привратникомъ Соломономъ, чье сердце съ нами и съ нашимъ дѣломъ. Я не давалъ себѣ ни сна, ни отдыха. Завтра, еще до заката солнца, филистимляне будутъ здѣсь; ихъ ведетъ самъ Гассанъ Суба. Господь Саваоѳъ да защититъ насъ! Съ такимъ непріятелемъ Израилю не приходилось воевать съ самаго покоренія Ханаана.
   По толпѣ пробѣжалъ ропотъ. Люди оглядывали другъ друга испытующе и каждый невольно хватался за руку своего сосѣда.
   -- Часъ испытанія насталъ,-- сказалъ еврей, двадцать лѣтъ тому назадъ воевавшій подъ начальствомъ Ябастра.
   -- Дайте мнѣ умереть за ковчегъ Завѣта!-- воскликнулъ молодой энтузіастъ изъ людей Абнера.
   -- Мы попали въ плохую передѣлку,-- прошепталъ курдъ Кислохъ индусу Калидасу.-- И охота намъ было оставить свой прежній промыселъ, малоопасный грабежъ!
   -- И къ тому же сдѣлаться евреями! добавилъ насмѣшливо Калидасъ.
   -- Смотрите, смотрите на Шериру!-- воскликнулъ негръ, оскаливъ зубы.-- Онъ прикладывается къ скипетру Соломона.
   -- Отъ души жалѣю,-- проворчалъ Калидасъ,-- что онъ тогда, при первой встрѣчѣ, не повѣсилъ Альроя.
   -- Сыны израильскіе!-- воскликнулъ Альрой,-- Господа Богъ предалъ ихъ въ наши руки. Завтра вечеромъ мы идемъ на Амадію.
   Бурный взрывъ кликовъ восторга былъ отвѣтомъ на слова Альроя.
   -- Въ Св. Писаніи сказано,-- сказалъ Ябастеръ, разворачивая свитокъ,-- "Я буду охранять этотъ городъ, чтобы спасти его ради Себя и ради Давида, раба Моего. И пошелъ ангелъ Господень и поразилъ въ ассирійскомъ станѣ сто восемьдесять пять тысячъ. И встали поутру, и вотъ, они всѣ тѣла мертвыя" {Исаія, XXXVII, 35--З6.}. Истину говорю вамъ, судьба Санехериба будетъ и судьбой Гассана Суба! "Уповай на Бога всегда, о Израиль; излейте свою душу предъ Нимъ: Онъ наше убѣжище".
   Въ эту минуту показалась на самомъ высокомъ мѣстѣ амфитеатра, на обломкахъ верхняго яруса, изъ котораго уцѣлѣла только одна арка, женская фигура. Многоголосый шумъ толпы сразу оборвался; воцарилась мертвая тишина. Глаза всѣхъ устремились на нее. Даже Кислохъ и его товарищи были потрясены видомъ этой дѣвушки, пророчицы Эсѳири.
   Ея доминирующее надъ всѣмъ амфитеатромъ положеніе, ея повелительные жесты, блескъ ея огромныхъ глазъ, ея прекрасное и страшное лицо, длинные, спускавшіеся до колѣнъ волосы, падавшій на нее бѣлый причудливый свѣтъ только-что поднявшейся луны, глубокій мракъ, окутавшій все зданіе -- все приковывало взоры, напрягало вниманіе, и сердца всѣхъ запренетали, когда раздался ея мощный, хотя и пронзительный, голосъ.
   "Они идутъ, они идутъ! Но уйдутъ ли они? Выслушайте это, домъ Іакова, называющіеся именемъ Израиля и произошедшіе отъ источника Іудина! Я слышу бой ихъ барабановъ въ пустынѣ и завыванье ихъ трубъ, подобное вою вечерняго вѣтра, но приговоръ вынесенъ и онъ гласитъ: Мужей сдѣлаю рѣже чистаго золота и людей -- металла Офирскаго.
   "Они идутъ, они идутъ! Но уйдутъ ли они? Я вижу сверканье ихъ мечей; я слышу яростное ржанье ихъ свирѣпыхъ коней, но приговоръ вынесешь и онъ гласитъ: И останутся у него недоспѣлые плоды, какъ на обитой маслинѣ: двѣ три ягоды на верхней вѣтви; четыре -- пять на сучьяхъ плодоносныхъ.
   "Они идутъ, они идутъ! Но уйдутъ-ли они? Приговоръ вынесенъ, онъ гласитъ: Амадія будетъ разрушена, Вавилонъ станетъ предметомъ ужаса между народами. Послалъ Господь раба своего Давида собрать разсѣянныя колѣна Израилевы со всѣхъ сторонъ".
   Неописуемый энтузіазмъ охватилъ толпу и долго, долго оглашался древній амфитеатръ ея могучими, ликующими кликами. Увѣренность евреевъ въ своей близкой побѣдѣ стала несокрушимой. Они видѣли чудотворный скипетръ въ рукахъ своего Мессіи, и на подступающихъ сельджуковъ смотрѣли какъ на обреченныхъ, а на завтрашній день, какъ на начало новой эры торжества, свободы и власти.
   

XIII.

   Послѣ пяти дней форсированнаго марша Гассанъ Суба разбилъ свой великолѣпный шатеръ въ прекрасномъ оазисѣ, нѣкогда пріютившемъ Альроя во время его одинокаго странствованія. Вокругъ, растянувшись почти на полъ мили, были расположены палатки его воиновъ и сопровождавшаго ихъ многочисленнаго каравана, нагруженнаго мѣхами воды, провіантомъ, фуражемъ и разными другими припасами.
   Послѣ однодневнаго отдыха сельджуки двинулись дальше и вскорѣ остановились подъ стонами заброшеннаго города, гдѣ находился лагерь Альроя. Ихъ военачальникъ приказалъ одному отряду проникнуть внутрь для рекогносцировки. Отрядъ вернулся съ донесеніемъ, что городъ, повидимому, пустъ. Тогда Гассанъ Суба приказалъ поставить стражу за стѣнами, чтобы отрѣзать врагу пути къ бѣгству, и самъ съ остальными вступилъ черезъ большія ворота въ молчаливый городъ. Солнце клонилось къ закату. Вечерняя звѣзда сіяла надъ бѣлымъ іоническимъ храмомъ, изящно и ясно вырисовывавшемся на фонѣ пурпурнаго неба.
   Авангардъ подъ начальствомъ Гассана Субы направился въ узкій проходъ, ведшій по разрушеннымъ улицамъ къ амфитеатру.
   -- Стой!-- раздался вдругъ дикій, пронзительный голосъ.
   Воины машинально придержали своихъ лошадей.
   -- Кто здѣсь говорилъ?-- спросилъ Гассанъ Суба.
   -- Я!-- отвѣтилъ голосъ. И подъ портикомъ храма появилась женская фигура съ поднятыми кверху руками.
   -- А кто ты?-- спросилъ Гассанъ Суба, невольно встревоженный.
   -- Твой злой геній, сельджукъ!
   Гассанъ Суба бѣлый, какъ слоновая кость его сѣкиры, не отвѣчалъ. Всѣ, слышавшіе это, содрогнулись. Страшная женщина оставалась неподвижна подъ сводами храма.
   -- Женщина, вѣдьма или божество,-- воскликнулъ, наконецъ, Гассанъ Суба,-- чего тебѣ здѣсь надо?
   -- Сельджукъ.. Взгляни на эту звѣзду. Не больше, какъ капля свѣта. Но кто изъ твоей дикой орды можетъ безъ благоговѣнія смотрѣть на нее. И вотъ ты, худшій, чѣмъ Сисара, пришелъ войной противъ тѣхъ, за кого "сражаются звѣзды съ путей своихъ" {Судьи, гл. IV--V.}.
   -- Іудейская вѣдьма!-- воскликнулъ сельджукъ.
   -- Іудейская вѣдьма! пусть такъ: тогда мои чары падутъ на тебя, а чары мои -- истребленіе. "Воспряни, воспряни, Дебора, воспряни, воспряни, воспой пѣснь. Возстань, Баракъ, и веди плѣнниковъ твоихъ, сынъ Авиноамовъ!" {Судьи, гл. IV--V.}
   И въ тотъ же мигъ какъ будто небо померкло; туча стрѣлъ и дротиковъ низверглась отовсюду на обреченныхъ сельджуковъ. Огромныя глыбы камня и мрамора летѣли со всѣхъ сторонъ; кони валились подъ ударами копій, напраяляемыхъ невидимыми руками, всадники падали, не вступивъ еще въ бой, и испуганные собратья топтали ихъ въ смятеньи.
   -- Намъ устроили ловушку!-- воскликнулъ Гассанъ и скомандовалъ:-- Оглы! обратно въ пустыню!
   Но лишь стража за стѣнами услыхала тревожные клики передового отряда, она въ заботѣ объ его безопасности поспѣшила къ нему въ городъ на помощь. Столкновеніе обѣихъ частей увеличило смятеніе, и когда, наконецъ, новоприбывшіе сельджуки немного опомнились, они съ великой тревогой замѣтили, что ворота, забаррикадированы и обложены непріятелемъ. Не вдохновляемые полководцемъ, находившимся въ арріергардѣ, растерявшіеся воины охвачены были паническимъ ужасомъ и разсѣялись по всѣмъ направленіямъ города. Тщетно Гассанъ Суба пытался возстановить порядокъ. Надлежащій моментъ былъ упущенъ. Отступивъ съ тремя десятками человѣкъ на открытую площадь, грозный правитель Амадіи, храбро защищаясь, съ истиннымъ мужествомъ ожидалъ неминуемой участи; хотя все не терялъ еще надежды, что какой-нибудь случайный оборотъ дѣла, выведетъ его изъ этого отчаяннаго положенія.
   Но, точно по мановенію жезла, появились изъ всѣхъ частей города вооруженные евреи. Изъ каждой кучи развалинъ, изъ каждаго разрушеннаго храма и заброшеннаго дома, изъ за каждой колонны и каждаго обелиска выступалъ неукротимый воинъ съ окровавленнымъ оружіемъ. Истребленіе сельджуковъ было всеобщее. Всадники въ дикомъ бѣгствѣ скакали по улицамъ, преслѣдуемые, толпами пѣшихъ. Не разъ сельджуки сплачивались небольшими группами и дрались съ мужествомъ отчаянія. Но какъ бы силенъ ни былъ отпоръ явному противнику, все же не было защиты отъ тайнаго врага. Не было никакого убѣжища, ни возможности хоть на мигъ передохнуть. Отступали-ль къ стѣнѣ какой-нибудь -- она моментально, какъ ежъ иглами, покрывалась копьями; пытались ли сплотиться въ какомъ нибудь дворѣ -- они падали тотчасъ подъ дождемъ камней, сыпавшихся на нихъ со всѣхъ сторонъ. Дикіе крики мести, смѣшавшись съ пронзительнымъ звукомъ рожковъ и гуломъ кимваловъ и трубъ, заполняли всѣ углы города.
   -- Если-бъ намъ перескочить только стѣны, Ибрагимъ, да выбраться въ пустыню,-- крикнулъ Гассань Суба одному изъ немногихъ оставшихся при немъ:-- въ этомъ наше единственное спасеніе. Здѣсь мы пропадемъ, какъ собаки. Напасть бы мнѣ только на Альроя!
   Трое сельджуковъ поспѣшно выскочили на площадь, преслѣдуемые множествомъ еврейскихъ всадниковъ.
   -- Абнеръ! рази ихъ всѣхъ! Никого не щади; помни объ Амалекѣ,-- кричалъ ихъ молодой предводитель, размахивая кровавымъ мечемъ.
   -- Кончено съ ними... разъ.... два... а вотъ и третій валится. Мой дротикъ хорошо попалъ.
   -- Конь твой истекаетъ кровью. Гдѣ Ябастеръ?
   -- У воротъ. Рука болитъ отъ сѣчи. Господь предалъ ихъ въ наши руки. Столкнуться-бъ мнѣ только съ ихъ предводителемъ!
   -- Повернись, собака, здѣсь я!-- воскликнулъ Гассанъ Суба.
   -- Уступи мнѣ, Абнеръ, это мое дѣло.
   -- Князь, ты уже тысячи сразилъ.
   -- А Абнеръ десятки тысячъ. Нѣтъ, этимъ дѣломъ я займусь. Подходи, турокъ.
   -- Ты Альрой?
   -- Я.
   -- Умертвившій Алшироха?
   -- Тотъ самый.
   -- Убійца и бунтовщикъ!
   -- Что тебѣ угодно. А теперь берегись!
   Съ этими словами еврейскій князь метнулъ въ сельджука дротикъ. Отъ отскочилъ отъ паицыря, но Гассанъ Суба качнулся на конѣ своемъ. Скоро, однако, оправившись, онъ изо всѣхъ силъ атаковалъ Альроя. Мечи ихъ скрестились, и клинокъ Гассана разбился вдребезги.
   -- Продавшій мнѣ этотъ клинокъ увѣрялъ, что онъ заговоренъ, и только ударъ калифа можетъ разбить его. Онъ лгалъ.
   -- Можетъ быть, -- сказалъ Альрой, и сбилъ сельджука съ коня.
   Абнеръ тѣмъ временемъ разсѣялъ его свиту. Альрой, соскочивъ со своего измученнаго коня, пересѣлъ на вороного жеребца сраженнаго противника. Затѣмъ онъ снова кинулся въ гущу боя.
   Спустились ночныя тѣни, крики понемногу утихли, и битва замерла. Отдѣльные злополучные мусульмане, оставившіе коней своихъ, чтобъ укрыться въ развалинахъ, были разысканы и убиты.
   Луна полнымъ свѣтомъ озарила улицы между дворцами, заполненныя мертвыми врагами и ихъ живыми побѣдителями. Зажжены были костры, засвѣтили факелы, побѣдители готовили диръ съ хвалебными и благодарственными гимнами на устахъ.
   Приблизилось шествіе. Эсѳирь, пророчица, бряцая кимвалами, плясала передъ Мессіей Израиля. Онъ стоялъ опершись на побѣдный мечъ свой, вокругъ него Ябастеръ, Абнеръ, Шерира и лучшіе изъ полководцевъ. Кто могъ теперь сомнѣваться въ истинности его призванія? Обширная, нѣмая пустыня откликалась эхомъ на ликующіе возгласы его восторженныхъ послѣдователей.
   

XIV.

   Медленно текли полные тревоги часы въ жилищахъ амадійскихъ евреевъ. Снова и снова совѣщался достопочтенный Бостинаи со старѣйшинами о возможномъ исходѣ. Миріамъ пребывала въ постоянной молитвѣ. Самыя блестящія надежды ея не простирались далѣе спасенія ихъ князя.
   Четырнадцать дней прошло, и никакихъ извѣстій о результатахъ похода еще не было получено, какъ вдругъ передъ вечеромъ часовой одной изъ сторожевыхъ башенъ далъ знать о появленіи вдали вооруженныхъ людей. Вмигъ озабоченное населеніе устремилось къ валамъ, улицы и базары полны были любопытныхъ. Радость свѣтилась на торжествующихъ лицахъ мусульманъ, холодная дрожь пробирала тоскующее сердце евреевъ.
   -- Нѣтъ Бога, кромѣ Аллаха,-- сказалъ начальникъ стражи у воротъ.
   -- И Магометъ его пророкъ,-- отвѣтилъ часовой.
   -- Завтра мы пообрѣжемъ носы всѣмъ этимъ собакамъ іудеямъ.
   -- Скипетръ выпалъ изъ нашихъ рукъ,-- воскликнулъ въ отчаяніи Бостинаи.
   -- Вспомни, Господи, царя Давида! молилась Миріамъ, посыпавъ голову пепломъ.
   Муллы прошли торжественной процессіей къ валамъ, чтобы принести благословеніе побѣдоносному Гассанъ Субѣ. Муэдзины взобрались на минареты, чтобы, выждавъ захода солнца, съ новымъ одушевленіемъ возвѣстить о силѣ Аллаха.
   -- Меня интересуетъ только, живъ или мертвъ Альрой,-- сказалъ начальникъ стражи.
   -- Если онъ живъ, то будетъ на коль посаженъ,-- отвѣтилъ часовой.
   -- Если-же мертвъ, то тѣло его будетъ брошено собакамъ,-- заключилъ начальникъ:-- таковъ обычай.
   -- Бостанаи будетъ повѣшенъ.
   -- И его племянница тоже.
   -- Они приближаются. Какая пыль!-- сказалъ начальникъ.
   -- Я вижу Гассанъ Субу!-- воскликнулъ часовой.
   -- И я тоже,-- сказалъ евнухъ.-- Я знаю вороного коня его.
   -- Любопытно, сколько диргемовъ можетъ имѣть Бостинаи,-- сказалъ начальникъ.
   -- Безъ счету!-- отвѣтилъ часовой.
   -- Грабить, вѣдь, не будутъ?-- спросилъ евнухъ.
   -- Тамъ видно будетъ, -- возразилъ начальникъ.-- Какъ бы то ни было, я долженъ тысячу старому Соломону, но вы понимаете, что я не стану платить.
   -- Еще бы!-- сказалъ черный евнухъ:-- мятежнику?!
   Группа всадниковъ поскакала впередъ. Предводитель ихъ пустилъ своего гордаго коня къ стѣнѣ.
   -- Ради пророка, кто это?-- воскликнулъ начальникъ стражи, нѣсколько встревоженный.
   -- Я его ни разу не видалъ еще,-- сказалъ часовой, -- хоть онъ одѣтъ по сельджукски. Навѣрно, кто-нибудь изъ Багдада.
   Раздалась труба.
   -- Кто здѣсь въ караулѣ?-- спросилъ воинъ.
   -- Я начальникъ стражи у воротъ.
   -- Раствори-же ихъ передъ царемъ Израиля.
   -- Передъ кѣмъ?-- спросилъ изумленный начальникъ.
   -- Передъ царемъ Давидомъ. Господь предалъ Гассанъ Субу и войско его въ наши руки, и изъ всѣхъ надменныхъ сельджуковъ ни одного не осталось. Отворите ворога, говорю, и не теряйте времени. Я -- Ябастеръ, намѣстникъ князя Давида.. Этотъ мечъ -- знакъ мой. Раскрой ворота, и тебѣ и народу твоему будетъ оказана милость, которой вы никогда не оказывали другимъ. Если-жъ ты промедлишь еще одинъ мигъ, то заговоритъ самъ царь, нашъ господинъ, и скажетъ: "я раскрою ваши ворота и разрушу и уничтожу все, что есть у васъ, и васъ не пощажу, и предамъ смерти мужа и жену, отроковъ и грудныхъ младенцевъ, воловъ и овецъ, верблюдовъ и муловъ".
   -- Позовите почтеннаго господина. Бостинаи,-- сказалъ, стуча зубами, начальникъ:-- онъ за насъ заступится.
   -- И великодушную княжну Миріамъ,-- добавилъ часовой;-- она всегда, сострадательна.
   -- Я пойду впереди всѣхъ,-- воскликнулъ черный евнухъ,-- я уже привыкъ къ обхожденію съ женщинами.
   Процессія муллъ съ поспѣшностью устремилась обратно въ свою обитель; солнце зашло, но муэдзины стояли съ раскрытыми ртами, забывъ возвѣстить могущество Аллаха и силу своего пророка. Весь народъ взывалъ къ почтенному господину Бостинаи и великодушной княжнѣ Миріамъ, бѣгая толпами за ними, чтобы раньше поцѣловать край ихъ платья.
   Большія ворота амадійскія примыкали къ свободной площади передъ большой мечетью. Здѣсь собрался народъ. Ворота были раскрыты, и Ябастеръ со своими людьми завилъ караула.. Короткія сумерки прошли, и спустились ночныя тѣни. Минареты были освѣщены, дома были увѣшены вѣнками, а валы покрыты коврами.
   Барабанный бой, звуки трубъ и кимваловъ возвѣстили о вступленіи еврейскаго войска. Народъ, ликуя, привѣтствовалъ, войско отвѣтило побѣднымъ крикомъ. Въ сіяніи факеловъ, размахивая саблей, проскакалъ въ городъ во главѣ своей гвардіи, юноша на ворономь конѣ, и народъ, упавъ на колѣни, воскликнулъ: "Да здравствуетъ Альрой!".
   Приблизился почтенный мужъ, опершись на руку прекрасной дѣвушки съ опущенными глазами. За ними шли послы отъ виднѣйшихъ жителей города. Они пришли проситъ защиты и милости. Увидя ихъ, вождь соскочилъ съ коня, бросилъ мечъ и, заключивъ въ объятія дѣвушку, воскликнулъ: "Миріамъ, сестра, это поистинѣ тріумфъ!"
   

XV.

   Азія полнилась слухами о возстаніи евреевъ и истребленіи сельджуковъ. Толпы евреевъ изъ богатыхъ городовъ Персіи и многолюдныхъ мѣстностей вдоль Тигра и Евфрата, ежечасно стекались въ Амадію.
   Озлобленные мусульмане преслѣдовали единовѣрцевъ удачливаго повстанца, и это еще больше способствовало ихъ бѣгству. Сокровища Багдада текли въ столицу еврейскаго царя. Владѣя Соломоновымъ скипетромъ, царь Израиля принималъ клятвы вѣрности отъ своихъ подданныхъ и отправлялъ пословъ въ Сирію и Египетъ. Снабженные всѣмъ амадійскіе арсеналы и цейхгаузы скоро превратили странниковъ въ воиновъ. Городъ не могъ уже вмѣщать все растущую массу народа. Поэтому внѣ города построенъ былъ обширный лагерь подъ начальствомъ Абнера. Здѣсь воины, упражняясь, подготовлялись къ болѣе крупнымъ предпріятіямъ, чѣмъ схватка въ пустынѣ.
   По прошествіи мѣсяца со дня сдачи Амадіи, народъ собрался на площади передъ большой мечетью, превращенной теперь въ синагогу. Толпа, раздѣлена была на правильные отряды и разсажена по террасамъ окружающихъ домовъ.
   Подъ звуки трубъ раскрылись ворота. Предъ глазами изумленныхъ евреевъ оказался большой полосатый шатеръ, разбитый во дворѣ. Священный, ужъ не безпомощный болѣе остатокъ народа глядѣлъ на скинію, о которой онъ такъ долго мечталъ. Она сверкала на солнцѣ своими завѣсами изъ пурпура и багряницы, свѣшивающимися красными шнурами и золотыми и серебряными украшеніями. Показалась процессія священнослужителей, несшая на жердяхъ изъ кедроваго дерева ковчегъ, работу искуснѣйшихъ персидскихъ мастеровъ. День и ночь работали они подъ руководствомъ Ябастра, чтобъ подготовить это великолѣпное зрѣлище. Народъ ликовалъ. Изъ тысячи грудей вырвался благодарственный гимнъ; многіе, обнаживъ мечи, громко кричали, чтобъ ихъ повели противъ хананейцевъ.
   Изъ за занавѣсей, скрывавшихъ скинію, вышелъ Альрой, ведя за руку Ябастра. Они подошли къ алтарю. И Альрой взялъ облаченіе изъ рукъ священнослужителей и возложилъ его на Ябастра, и поясъ и нагрудникъ, блиставшій драгоцѣнными камнями. Затѣмъ онъ возложилъ Ябастру на голову корону, и изливъ елей на голову его, питомецъ посвятилъ учителя въ первосвященники Израиля.
   Подъ грохотъ музыки и громкое ликованіе преданнаго народа, Альрой сѣлъ на боевого коня и выступилъ, во главѣ двадцати тысячъ воиновъ для покоренія Мидіи.

------

   Большая и богатая провинція Адзербейджань съ главнымъ городомъ Амадіей образована была изъ древней Мидіи. Судьба ея рѣшена была одной битвой. На равнинѣ Нехавенда Альрой столкнулся съ собранными на спѣхъ полчищами атабека керманшахскаго и разбилъ ихъ на голову. Въ теченіе мѣсяца всѣ города этой провинціи признали владычество новаго монарха. Предоставивъ Абнеру довершить покореніе Ларистана, Альрой отправился въ Персію.
   Невѣроятные успѣхи Альроя вывели Тогрула, турецкаяго султана Персіи, {Калифатъ состоялъ тогда изъ четырехъ султанатовъ.} изъ его бездѣлія во дворцахъ Нишабура. Онъ велѣлъ созвать всѣхъ своихъ эмировъ въ большой городъ Рей, чтобы однимъ сокрушительнымъ ударомъ покончитъ съ заносчивымъ мятежникомъ.
   Вѣра мужество и одушевленіе царили въ войскѣ Альроя; кромѣ того большую выгоду представляла для него сильная приверженность его разсѣяннаго племени. Благодаря этому, онъ немедленно получалъ свѣдѣнія обо всѣхъ движеніяхъ противника. Безъ всякой подготовки онъ находилъ при каждомъ дворѣ, въ каждомъ лагерѣ дѣятельныхъ приверженцевъ, отъ которыхъ онъ напередъ узнавалъ о намѣреніяхъ враговъ своихъ и могъ обратить всѣ ихъ начинанія къ ихъ погибели. Такъ и городъ Рей былъ взятъ ночнымъ штурмомъ, разграбленъ и огнемъ и мечемъ сравненъ съ землей. Перепуганные, растерявшіеся эмиры, которые могли еще бѣжать, поспѣшили къ султану Тогрулу, рвали свои бороды и предвѣщали близкое свѣтопреставленіе. Дворцы Нишабура гудѣли отъ проклятій своего властелина. Онъ, давъ обѣтъ паломничества въ Мекку, самъ сталъ во главѣ безчисленнаго войска и поспѣшилъ къ равнинамъ Ирака, чтобы уничтожить Альроя.
   Персидскія силы, по меньшей мѣрѣ, въ пять разъ превосходили еврейскія. Кромѣ сильнаго отряда сельджуковъ, отдаленный Кавказъ послалъ еще множество своихъ сыновъ, чтобы умножитъ полки правовѣрныхъ. Даже дикіе бахтіары съ ихъ дальнострѣльными луками введены были въ строй, и страшные туркмены, привлеченные султанскимъ золотомъ, отказались на время отъ своей свободы, чтобы размахивать въ рядахъ войска своими длинными пиками.
   Но что значатъ дикіе бахтіары и страшные туркмены, что значатъ даже обученные военному дѣлу храбрые сельджуки противъ воиновъ Бога Авраама, Исаака и Якова! Первымъ натискомъ удалось Альрою прорвать далеко растянутый центръ Тогрула и отрѣзать большую часть турокъ отъ ихъ менѣе искусныхъ союзниковъ. Во главѣ своихъ индійскихъ воиновъ онъ устремился на кавказцевъ и разбилъ ихъ совершенно. Дикія племена бахтіаровь, выпустивъ свои стрѣлы, бѣжали, а страшные туркмены разграбили обозъ своего же предводителя.
   Турки дрались отчаянно, но оставленные своими союзниками и окруженные воодушевленнымъ врагомъ, они при всѣхъ усиліяхъ ничего не могли сдѣлать, и пораженіе ихъ было ужасно. Тогрулъ былъ убить во время одного стремительнаго натиска, а послѣ его паденія битва напоминала скорѣе бойню, чѣмъ сраженіе. Равнина покрылась кровью сельджуковъ. Пощады никто не давалъ и никто не просилъ. Двадцать тысячъ избранныхъ воиновъ пало со стороны турокъ, остальные были разсѣяны и спаслись въ горахъ. Альрой предоставилъ Шерирѣ возстановить порядокъ и на слѣдующій день отправился во главѣ 3000 всадниковъ въ Нишабуръ, отъ котораго потребовалъ сдачи еще раньше, чѣмъ дошла до жителей вѣсть о гибели ихъ султана. Столица Персіи избѣгла участи Рея только цѣною безславнаго мира и большой дани.
   Въ то время, какъ Альрой диктовалъ условія мира во дворцахъ Нишабура, Абнеръ покорилъ Ларистанъ и, переправившись черезъ горы, вступилъ въ Персію съ подкрѣпленіемъ, приведеннымъ Ябастромъ. Теперь Альрой поручилъ юному военачальнику занятъ страну и править ею, а самъ въ виду полученныхъ изъ Амадіи извѣстій, пошелъ туда форсированнымъ маршемъ во главѣ покорителей Персіи.

------

   Армія находилась еще на разстояніи дня пути отъ Амадіи, когда Альрой оставилъ ее и въ сопровожденіи одного только штаба вечеромъ вступилъ въ городъ. Онъ тотчасъ же направился въ крѣпость, велѣвъ призвать Ябастра на совѣщаніе. Всю ночь провелъ царь съ первосвященникомъ въ этомъ важномъ занятіи. На слѣдующее утро жители извѣщены были декретомъ о возвращеніи монарха, объ основаніи новаго царства въ составѣ Мидіи и Персіи, со столицей Амадіей, о назначеніи вице-королемъ Абнера и о намѣреніи предпринять немедленно походъ въ Сирію для завоеванія "обѣтованной земли".
   Планъ кампаніи былъ давно разработанъ, и приготовленія къ ней зашли уже далеко. Ябастеръ во время отсутствія своего питомца не сидѣлъ безъ дѣла. Въ столицѣ Мидіи и Персіи были собраны сто тысячъ воиновъ, большей частью евреевъ; но ряды войска пополнялись также множествомъ арабовъ, истомленныхъ турецкимъ игомъ, и многими удальцами съ береговъ Каспійскаго моря, которыхъ безъ труда обращали изъ идолопоклонства въ вѣру побѣдителя.
   Равнина Амадіи покрыта была шатрами, улицы полны были маршировавшими полками, а базары загромождены воинскими принадлежностями. Длинные караваны, множество гонцовъ, ржанье коней, звуки боевой музыки во всѣхъ углахъ города -- все показывало, что большое предпріятіе подготовляется съ особеннымъ одушевленіемъ, и каждый видитъ передъ собой важную цѣль.
   Властитель правовѣрныхъ поднялъ знамя пророка на берегахъ Тигра. Тайная вѣсть объ этомъ мѣропріятіи и заставила Альроя уйти съ такой поспѣшностью изъ Персіи. Однихъ багдадскихъ сельджуковъ было до пятидесяти тысячъ. Сирійскій султанъ привелъ съ собой воиновъ, побѣдившихъ арабскихъ князей Дамаска и Алеппо. Провинціи Малой Азіи, образовавшія богатое и могущественное царство румскихъ сельджукидовъ, выставили ту несравненную конницу, отъ которой столь часто приходилось терпѣть византійскимъ войскамъ. Со времени Гарунъ-аль-Рашида ни разу еще не было собрано на берегахъ Тигра столько войска.
   На протяженіи многихъ часовъ пути оба берега рѣки, сколько глазъ хваталъ, покрыты были пестрыми знаменами, блестящими штандартами, развѣвавшимися флагами и колыхавшимися плюмажами огромной арміи, состоявшей нодъ главнымъ начальствомъ Малека, великаго султана сельджуковъ и управителя калифскаго дворца.
   Таковы были силы, собранныя на равнинахъ Азіи, чтобы остановить дальнѣйшее движеніе еврейскаго князя и воспрепятствовать завоеванію той святой и незабвенной страны, которая обѣтована была отцамъ его и была ими потеряна... Передъ стѣнами Амадіи Альрой произвелъ смотръ военнымъ силамъ Израиля. Шестьдесятъ тысячъ тяжеловооруженной пѣхоты, тридцать тысячъ стрѣлковъ изъ лука и легковооруженныхъ и двадцать тысячъ конницы. Кромѣ того образованъ былъ еще отрядъ въ 10.000 всадниковъ, вооруженныхъ пиками,-- всѣ участники персидскаго похода -- названный "священной гвардіей". Въ центрѣ ея великанъ Эльнебаръ несъ на крѣпкомъ кедровомъ древкѣ скипетръ Соломоновъ въ массивномъ золотомъ футлярѣ съ карбункулами. Гвардіей начальствовалъ Азріель, братъ Абнера.
   Шерира во главѣ 40.000 войска отправленъ былъ въ Багдадъ черезъ Керманшахъ, а Ябастеръ, предводительствовавшій въ своемъ священномъ облаченіи и давшій обѣтъ не положить меча, пока не будетъ вновь отстроенъ храмъ, повелъ свой отрядъ черезъ равнину Нехавенда. У Керрундскаго ущелья, открывавшаго входъ въ провинцію Багдада, они должны были соединиться и выждать прихода царя.
   Керрундскій проходъ лишь слабо защищенъ былъ кучкой иррегулярной конницы. Съ небольшими потерями авангардъ Шериры взялъ его, и бѣглецы предупредили войско калифа о наступленіи еврейскаго царя.

-----

   Врагъ расположенъ былъ на равнинѣ Тигра въ боевомъ порядкѣ. Центромъ командовалъ самъ Малекъ, великій султанъ сельджуковъ; правое крыло подъ начальствомъ сирійскаго султана прикрыто было рѣкой, а лѣвое подъ командой султана румскаго занимала, выгодную позицію на волнистой отлогости. Такъ ожидалъ Малекъ побѣдителя Персіи, гордый численностью, храбростью, дисциплиной и позиціей своего войска.
   На исходѣ дня показались изъ ущелья блестящія еврейскія колонны и расположились на другомъ краю равнины. Едва нѣсколько миль раздѣляли могущественныя арміи. Завтрашній день можетъ рѣшить судьбу цѣлыхъ вѣковъ. Альрой самъ посѣтилъ шатры своихъ воиновъ, обѣщавъ имъ на завтра побѣду, которая затмитъ Нехавендъ и Нишабуръ. Храбрыя, пылающія лица выражали стойкость и полное довѣріе. По лагерю пронесенъ былъ въ торжественной процессіи Соломоновъ скипетръ. На вершинѣ крутого холма пророчица Эсѳирь, окруженная ревностнѣйшими фанатиками войска, изливала свое вдохновеніе въ пламенныхъ рѣчахъ.
   Въ палаткѣ Альроя Ябастеръ совѣщался со своимъ питомцемъ о завтрашнемъ дѣлѣ.
   -- Теперь совсѣмъ не то, что въ тотъ разъ, когда мы въ кавказской пещерѣ совѣщались,-- сказалъ Альрой, когда первосвященникъ всталъ, чтобъ уйти.
   -- И все же есть большое сходство, государь! Богъ отцовъ нашихъ съ нами.
   -- Богъ полчищъ. Нѣтъ иныхъ путей, какъ путь побѣды.
   -- Ты задумался?
   -- О прошедшемъ. Настоящее улажено. Излишнее размышленіе испортило бы дѣло.
   -- Мысль о томъ, что возведеніе храма близко, что избранникъ Господень вновь поселится въ градѣ Давидовомъ заполняетъ всю мою душу, и когда и думаю о грядущей нашей славѣ, я почти теряю въ своемъ крайнемъ, восторгѣ ту серьезность, которую налагаетъ на меня мой священный санъ.
   -- Іерусалимъ... я видѣлъ его. Сколько еще до разсвѣта?
   -- Около трехъ часовъ.
   -- Я почти могъ бы соснуть. Обыкновенно-жъ я всегда наканунѣ боя такъ неспокоенъ. Почему это, Ябастеръ?
   -- Вѣра твоя крѣпка, государь.
   -- Да, я никакого страха не испытываю. Миссія моя еще не окончена. Покойной ночи, Ябастеръ. Храбрый отецъ, посѣти еще Азріеля... Фаресъ!
   -- Государь!
   -- Разбуди меня ко второй смѣнѣ караула. Доброй ночи, мальчикъ.
   -- Покойной ночи, государь.

-----

   -- Уже вторая смѣна, государь!!
   -- Сейчасъ! я бодръ, какъ орелъ. Позови мнѣ Шериру, мальчикъ...
   "Годъ тому назадъ я легъ на. этомъ самомъ мѣстѣ, чтобъ умереть безвѣстнымъ существомъ; если кто меня и зналъ, то презиралъ; а теперь властители міра борются со мною. У меня нѣтъ страха. Миссія моя еще незакончена. Но гдѣ ея завершеніе? Это пусть рѣшитъ Та Сила, которая руководила мной до сихъ поръ на моемъ жизненномъ пути".
   "Іерусалимъ, Іерусалимъ... Ябастеръ неизмѣнно стремится къ тебѣ! При всей его учености онъ все же ограниченный фанатикъ, готовый въ мечтательныхъ воспомимппаніяхъ своихъ возсоздать будущее по образу прошедшаго. О, Багдадъ, Багдадъ! въ твоихъ блестящихъ палатахъ есть нѣчто, стоющее всей его каббалы!"
   -- А, Шерира! Скоро день. Пріятный, бодрящій воздухъ! Сегодня великій день, Шерира, для Израиля и для тебя. Ты открываешь наступленіе. Зайдемъ на минуту въ мою палатку, мой храбрый Шерира!
   День начался. Сильная колонна евреевъ, предводительствуемая Шерирой, атаковала, центръ непріятеля. Другая, предводительствуемая Ябастромъ, ударила на лѣвое крыло, бывшее подъ начальствомъ султана румскаго. Какъ только Альрой замѣтилъ, что Шерира раскололъ турецкій центръ, онъ во главѣ своей гвардіи устремился туда и неотразимымъ натискомъ завершилъ смятеніе и замѣшательство, Правое турецкое крыло съ большей частью центра были совершенно разбиты и оттѣснены къ рѣкѣ, остальная же часть центра отрѣзана была отъ лѣваго фланга.
   Альрою побѣда казалась рѣшенной, но положеніе Ябастра было затруднительно. Султанъ румскій, благодаря своей выигрышной позиціи и превосходно обученнымъ войскамъ, не только устоялъ противъ натиска Ябастра, по сдѣлавъ вылазку, успѣлъ даже разсѣять это крыло евреевъ. Стойкость Ябастра не спасла его отряда отъ пораженія. Но султанъ румскій, слишкомъ увлекшись преслѣдованіемъ противника, не сумѣлъ использовать своей удачи, которая могла, оказаться роковой для евреевъ. Это не ускользнуло отъ орлинаго взгляда Альроя. Оставивъ преслѣдованіе центра заботамъ Итамара, онъ ударилъ съ гвардіей на султана румскаго и тѣмъ далъ Ябастру возможность собрать свои силы. Султанъ румскій, замѣтивъ, что сраженіе проиграно его товарищами -- полководцами, поспѣшно отступилъ къ Багдаду. Тамъ захватилъ онъ съ собою калифа, гаремъ его и часть сокровищъ и далъ имъ возможность бѣжать въ Сирію. Пораженіе было полное. Тридцать тысячч, турокъ пало, среди нихъ султаны Багдада и Сиріи. Одинъ отрядъ, окруженный евреями, сдался на капитуляцію. Послѣ трехчасоваго боя Давидъ Альрой былъ владыкой Востока.

-----

   Опираясь на окровавленный мечъ свой, Альрой стоялъ передъ палаткой Малека, окруженный побѣдоносными военачальниками.
   -- Ябастеръ!-- воскликнулъ онъ, протянувъ руку первосвященнику,-- счастье, что твои полки имѣли тебя во главѣ. Никто иной не сумѣлъ бы собрать ихъ. Молодцы должны еще поупражняться. Храбрый Шерира, твоего натиска мы не забудемъ. Азріель, передай священной гвардіи отъ моего имени, что побѣдой при Тигрѣ мы обязаны ихъ мечамъ. Итамаръ, какіе полки наши наименѣе устали?
   -- Адзербейджанскіе, государь.
   -- Сколько ихъ?
   -- Двѣнадцать тысячъ. Двѣ трети изъ нихъ готовы хотъ сейчасъ.
   -- Храбрый Итамаръ, поспѣши съ адзербейджанцами я частью священной гвардіи въ Багдадъ и потребуй его сдачи. Если султанъ румскій предложить бой, поищи хорошей позиціи и желаніе его скоро будетъ исполнено. Теперь-же, послѣ жаркаго дѣла, войска нуждаются въ отдыхѣ. Я думаю впрочемъ, что султана тамъ нѣтъ. Вѣрный Азріель, отправь еще одного гонца съ этими строками въ Амадію. Шатеръ Малека отправь туда, какъ трофей Эльнебаръ, Голіаѳъ еврейскій, ты несъ наше священное знамя, какъ герой. Что съ пророчицей? Я видѣлъ, какъ она сражалась въ нашихъ рядахъ, разсыпая удары своей бѣлоснѣжной рукой, извергая молніи изъ глазъ.
   -- У царя кровь,-- сказалъ Ябастеръ.
   -- Мнѣ это на пользу: меня чуть-чуть лихорадитъ. Царство за глотокъ холодной воды! А теперь къ нашимъ раненымъ пріятелямъ. Азріель, устрой ты лагерь. Сегодня канунъ субботы. Времени мало.
   Трупы были обобраны и брошены въ рѣку. Евреи расположились лагеремъ. Альрой въ сопровожденіи лучшихъ военачальниковъ посѣщалъ раненыхъ и хвалилъ храбрыхъ. Суматоха, всегда сопровождающая побѣду, теперь была, еще больше изъ-за приготовленій къ празднованію должнымъ образомъ предстоящей субботы.
   Солнце зашло, и глубокая тишина и покой воцарились, въ обширномъ лагерѣ.
   На слѣдующее утро прибылъ отъ Итамара гонецъ съ вѣстью, что султанъ румскій отступилъ въ Сирію и Багдадъ почти беззащитенъ. Но онъ, Итамаръ, разрѣшилъ жителямъ, до занятія города, отправить депутацію къ Альрою.

-----

   Утромъ возвѣщено было о приходѣ депутаціи. Всѣ войска были въ строю. Альрой распорядился, чтобы просителей провели по всему лагерю, раньше чѣмъ они дойдутъ до царскаго шатра, по обѣимъ сторонамъ котораго была разставлена священная гвардія. Когда занавѣси шатра были подняты, всѣ увидали побѣдителя, возсѣдавшаго на великолѣпномъ диванѣ. Съ правой стороны его стоялъ Ябастеръ въ своемъ первосвященническомъ облаченіи, а слѣва -- Шерира. Позади великанъ Эльнебаръ держалъ священный скипетръ. Съ обѣихъ сторонъ внутри палатки толпились военачальники.
   Подъ бряцаніе кимваловъ, подь звуки литавръ и трубъ появилась депутація: двѣнадцать виднѣйшихъ гражданъ Багдада со скрещенными руками, опущенными глазами, въ разодранныхъ одеждахъ. Съ нѣмой покорностью всѣ коснулись рукою земли, потомъ въ знакъ подданства, поцѣловали ее. Затѣмъ они разступились, давъ мѣсто главномъ послу и оратору. Это былъ Хонаинъ.
   Смиренно, но граціозно поклонился врачъ калифа покорителю Востока. Наружностью, какъ и поведеніемъ своимъ онъ рѣзко отличался отъ сопровождавшихъ его. Не меньше было спокойствія и бодрости въ лицѣ его, не меньше заботливости и роскоши въ нарядѣ, чѣмъ въ тотъ разъ, когда онъ на багдадскомъ базарѣ спасъ Альроя изъ когтей низкаго Абдаллаха.
   Онъ говорилъ, и все замолкло передъ звуками его голоса.
   -- Покоритель міра! Предопредѣленіе, съ которымъ тщетно было-бъ бороться, предало въ твою власть нашу жизнь и достояніе наше. Рабы твои приносятъ тебѣ отъ своихъ богатствъ -- не какъ дань, ибо все принадлежащее имъ, твое,-- но чтобы убѣдить тебя, что миръ и спокойствіе столь же выгодны побѣдителю, какъ и побѣжденнымъ, что лучше сохранитъ, чѣмъ разрушить, и вкушать, чѣмъ истреблять.-- Судьба была намъ родиться рабами калифа; та-же судьба предала его скипетръ въ твои руки. Мы приносимъ тебѣ ту-же преданность, какую проявляли къ нему, и просимъ у тебя того же покровительства, какое онъ намъ оказывалъ.-- Каково бы ни было твое рѣшеніе, мы должны преклониться передъ нимъ со всѣмъ смиреніемъ, какое диктуетъ намъ превосходство твоей силы. Но мы не теряемъ надежды. Мы не можемъ забыть, что намъ выпало счастье обратиться не къ варвару, которому недоступны побужденія образованности, искусства, благороднѣйшихъ стремленій человѣчества. Мы признаемъ твою неодолимую мощь, но мы смѣемъ ожидать всего этого отъ князя, чей геній вызываетъ всеобщее признаніе и удивленіе, чей духъ облагороженъ чистой и возвышенной вѣрой, кто ведетъ свое происхожденіе отъ славнаго и священнаго рода, несравненная древность котораго признана даже нашимъ пророкомъ.
   Онъ кончилъ. Шопотъ одобренія пронесся по шатру, но тотчасъ замолкъ, когда раскрылись уста побѣдителя.
   -- Благородный эмиръ,-- отвѣтилъ Альрой,-- вернись въ Багдадъ и скажи своимъ соподданнымь, что царь Израиля ручается за ихъ безопасность и за неприкосновенность ихъ собственности.
   -- А вѣра ихъ?-- спросилъ тише Хонаинъ.
   -- Терпимость,-- отвѣтилъ Альрой, взглянувъ на Ябастра.
   -- До дальнѣйшихъ распоряженій,-- добавилъ первосвященникъ.
   -- Эмиръ,-- сказалъ Альрой, -- личность калифа должна быть неприкосновенна.
   -- Осмѣлюсь доложить вашему высочеству, что султанъ румскій съ нашимъ прежнимъ повелителемъ бѣжали.
   -- А гаремъ его?
   -- Тоже съ нимъ.
   -- Напрасно. Мы съ женщинами не воюемъ. Бенони,-- воскликнулъ Альрой, обращаясь къ молодому офицеру своей гвардіи,-- будь ты начальникомъ почетной стражи, которая должна сопровождать этого благороднаго эмира на его обратномъ пути. Мы, воины, имѣемъ дѣло только съ желѣзомъ и не можемъ угнаться за багдадскимъ великолѣпіемъ, носи-жъ эту сталь въ честь давшаго ее.
   Съ этими словами онъ передалъ Хонаину сверкавшій драгоцѣнностями кинжалъ.
   Посланникъ Багдада взялъ кинжалъ, приложилъ его къ губамъ, затѣмъ воткнулъ себѣ за поясъ. Снова выступила вся депутація, поклонилась и ушла.
   -- Это необыкновенный человѣкъ, Ябастеръ,-- сказалъ Альрой.
   -- Очень пріятный турокъ, государь!
   -- Ты думаешь, что онъ турокъ?
   -- Судя по наряду.
   -- Можетъ быть. Азріель, прикажи лагерю сняться. Мы сейчасъ идемъ въ Багдадъ.

------

   Военачальники удалились, чтобы сдѣлать необходимыя распоряженія къ походу. Вѣсть о немедленномъ выступленіи въ Багдадъ скоро облетѣла весь лагерь и вызвала живѣйшій энтузіазмъ. Всѣ принялись за дѣло, снимали палатки, приготовляли оружіе, сѣдлали коней. Альрой остался въ своемъ шатрѣ. Занавѣси были спущены. Онъ былъ одинъ, погруженный въ раздумье.
   -- Альрой,-- послышался голосъ.
   Онъ въ испугѣ вскочилъ. Передъ нимъ стояла Эсоѳирь, пророчица.
   -- Эсѳирь! это ты?
   -- Альрой! не иди въ Вавилонъ!
   -- Какъ такъ?
   -- Клянусь жизнью, такъ сказалъ Господь. Не иди въ Вавилонъ!
   -- Не порадоваться на свое лучшее завоеваніе?
   -- Не иди въ Вавилонъ!
   -- Что тебя пугаетъ?
   -- Не иди въ Вавилонъ!
   -- Неужели-жъ измѣнить мнѣ судьбу мою безъ всякой причины?
   -- Господь сказалъ. Это-ли не причина?
   -- Я -- помазанникъ Божій. Для моего слуха его предостереженіе не прозвучало.
   -- Оно теперь звучитъ для тебя. Развѣ царь презираетъ пророчицу Господа? Въ этомъ былъ грѣхъ Ахава {I кн. царей, гл. XVI--XXII.}.
   -- Тебя презрѣть? Презрѣть уста, возвѣстившія мнѣ побѣду? Это было бы богохульство. Пророчь побѣды, Эсѳирь, и Альрой никогда не усумнится въ твоемъ божественномъ призваніи.
   -- Теперь онъ сомнѣвается въ немъ. Я вижу, что онъ сомнѣвается. О, царь мой! говорю тебѣ снова: не или въ Вавилонъ!
   -- Эсѳирь,-- сказалъ Альрой, приблизившись къ ней и мягко взявъ ея руку:-- скоро столица Востока развернетъ предъ твоимъ взоромъ свои чудеса. Приготовься къ самому удивительному. Мы уже не въ пустынѣ. Забудь свои безпокойныя фантазіи. Идемъ, выберешь себѣ супруга изъ моихъ военачальниковъ, а я дамъ тебѣ царство въ приданое. Я охотно увижу корону на этомъ царственномъ челѣ. Оно ея заслуживаетъ.
   Пророчица устремила на Альроя свои черные, широко раскрытые глаза. Что происходило въ душѣ ея, не было ни видно, ни высказано. На мигъ она вперила проницательный взоръ въ спокойное, непроницаемое лицо побѣдителя; наконецъ, откинувъ его руку, ускользнула вонь изъ палатки.
   

XVI.

   Валы города покрыты были жителями, рѣка блистала миріадами судовъ, базары были закрыты, по улицамъ въ двѣ шеренги вытянулся народъ, террасы домовъ усыпаны были зрителями. Утромъ Итамаръ ввелъ свой отрядъ въ городъ. А теперь къ стѣнамъ подступалъ авангардъ еврейской арміи, давно уже замѣченный вдали. Отдѣлившись отъ главной массы войска, большая группа всадниковъ стремительно поскакала впередъ. На молочно-бѣломъ конѣ, окруженный блестящей свитой воиновъ, Альрой среди ликующихъ криковъ безчисленной толпы достигъ воротъ.
   Здѣсь онъ встрѣченъ былъ Итамаромъ и прежней депутаціей: только Хонаина не было. Въ сопровожденіи штаба и сильнаго отряда священной гвардіи, Альроя повели по великолѣпнымъ улицамъ и площадямъ города, пока не достигли Сераля, дворца калифа. Широкими воротами онъ вступилъ въ большой четырехугольный дворъ, гдѣ, сойдя съ коня, принялъ присягу вѣрности отъ начальника евнуховъ. Въ сопровожденіи тѣхъ же военачальниковъ и ближайшихъ слугъ, онъ прошелъ длинный рядъ комнатъ, которыя помнилъ еще по первому посѣщенію съ Хонаиномъ, и вступилъ въ залу Большого государственнаго совѣта.
   Здѣсь побѣдитель бросился на великолѣпный диванъ повелителя правовѣрныхъ.
   -- Покойное сидѣніе послѣ долгаго перехода!-- воскликнулъ онъ, коснувшись губами кофе, поднесеннаго ему начальникомъ евнуховъ въ чашкѣ изъ прозрачнаго розоваго фарфора, усыпанной жемчугомъ.
   -- Теперь, Итамаръ, докладывай: каково настроеніе города? гдѣ султанъ румскій?
   -- Государь, городъ спокоенъ и, кажется, доволенъ. Султанъ съ калифомъ выжидаютъ еще у границы.
   -- Такъ я и думалъ. Это Шерира уладить. Пусть войска расположатся лагеремъ внѣ города, а гарнизонъ въ 10.000 человѣкъ долженъ смѣняться ежемѣсячно. Итамаръ, ты будешь правителемъ города. Азріель -- начальникомъ войскъ. Достопочтенный Ябастеръ, составь мнѣ докладъ о городскихъ дѣлахъ столицы. Ты будешь жить въ мечети дервишей. Храбрый Шерира, тебѣ я не могу предоставить долгаго отдыха. Въ теченіе трехъ дней ты долженъ со своей частью быть на той сторонѣ рѣки. Это будетъ живо сдѣлано. Я напередъ вижу, что они не станутъ драться. Приходите всѣ завтра въ полдень на совѣтъ. До свиданія.
   Полководцы ушли, первосвященникъ остался.
   -- Если тебя не затруднитъ, государь, прошу тебя на минуту выслушать меня.
   -- Дорогой Ябастеръ, говори.
   -- Государь, я хочу говорить тебѣ объ Абиданѣ, храбромъ бойцѣ, какихъ въ нашемъ войскѣ немного. Мнѣ очень больно, что его заслуги, по какой-то несчастной случайности, все время остаются безъ вниманія.
   -- Абиданъ! я его прекрасно знаю. Храбрецъ, но мечтатель, мечтатель.
   -- Мечтатель, государь! Повѣрь мнѣ, онъ преданный сынъ Израиля и глубоковѣрующій человѣкъ.
   -- Добрый Ябастеръ, всѣ мы преданные сыны Израиля. Но позволь мнѣ имѣть около себя людей, которымъ не мерещатся привидѣнія средь солнечнаго дня. Мы должны оградить себя отъ мечтателей.
   -- Мечты -- оракулъ Божій.
   -- Когда онѣ посланы Богомъ. Совершенно вѣрно, Ябастеръ. Но этотъ Абиданъ и общество, въ которомъ онъ вращается, исполнены выспреннихъ идей, нахватанныхъ изъ старыхъ традицій... короче, это опасные люди.
   -- Истинный цвѣтъ Израиля. Кто-то возстановилъ тебя противъ нихъ.
   -- Другихъ совѣтниковъ, кромѣ тебя, Ябастеръ, нѣтъ у меня. Пусть они цвѣтъ Израиля, но они -- не плоды его. Добрые воины, но дурные подданные; превосходныя средства, помощью которыхъ мы достигнемъ высшихъ цѣлей. Я не хочу, чтобы мечтатели получили у насъ вліяніе. Мнѣ нужны люди практики, люди дѣла. Вотъ Абнеръ, Азріель, Итамаръ, Медадъ: посмотри, какъ они приспособляются къ окружающимъ условіямъ, и тѣмъ не менѣе, это непобѣдимые военачальники. Но они дѣловые люди, Ябастеръ. Они умѣютъ отличать время и обстоятельства. Но у этого Абидана нѣтъ никакой иной мысли, какъ возстановленіе храма. Съ такими строителями храмъ, даже возведенный, рухнулъ-бы. Подумай только, этотъ самый Абиданъ проповѣдывалъ въ моемъ лагерѣ противъ вступленія моего въ Багдадъ. Городъ этотъ нашему фанатику нравится называть "Вавилономъ", потому что ему померещилось видѣніе.
   -- Было время, когда Ваше Величество не такъ плохо относились къ видѣніямъ.
   -- Развѣ я Абиданъ? Развѣ другіе въ своемъ поведеніи и взглядахъ должны подражать мнѣ? Въ этомъ мірѣ я стою одиноко, какъ существо иного порядка, чѣмъ вы, даже для тебя непостижимое. Прекратимъ этотъ разговоръ. Я не желаю больше слышать объ этомъ, и то слишкомъ много слыхалъ. До завтра, въ совѣтѣ.
   Первосвященникъ молча ушелъ.
   "Ушелъ! Наконецъ-то я одинъ. Я не могу выносить присутствія этихъ людей внѣ битвы. Слова ихъ, даже взгляды мѣшаютъ росту вынашиваемыхъ въ головѣ моей мыслей. Наконецъ я снова одинъ; уединеніе было колыбелью моего величія. Теперь я чувствую въ себѣ вдохновеніе. Теперь ни во что мнѣ не надо рядиться, чтобы творитъ чудеса.
   "Скипетръ Соломона! Можетъ быть. Что-же дальше? Теперь есть скипетръ Альроя. Что значитъ тотъ скипетръ безъ генія Альроя? Преданіе говорило, что никто безъ соломонова скипетра не сможетъ освободить нашъ народъ. Преданіе знало, что никто не сможетъ добыть его, кромѣ генія, передъ могучей волей котораго преклонились міровыя силы и сама судьба. Я добылъ его.
   "Міръ принадлежитъ мнѣ. Неужели-же отказаться мнѣ отъ награды для оправданія вздорныхъ рѣчей какого-нибудь мечтательнаго священника, чтобы воплотить легенду? Покорилъ Азію и возстаноѣилъ храмъ. И такова будетъ лѣтопись моей жизни? И этотъ блескъ имперіи долженъ бытъ низведенъ до жалкаго управленія какой-то маленькой провинціей, къ скромному патріаршеству надъ ордой пастуховъ?
   ...Развѣ Богъ Саваоѳъ слабъ, что мы должны оградить Его владычество и установить предѣлы Всемогуществу между Іорданомъ и Ливаномъ? Нѣтъ, нигдѣ это не писано. И если-бъ даже было написано, я противопоставлю свое вдохновеніе преданію предковъ. Я тоже пророкъ, и моимъ Сіономъ будетъ Багдадъ. Батъ-Колъ! О, я явственно призванъ. Я слуга Господа, а не Ябастра. Почитаніе Его и поклоненіе Ему я хочу сдѣлать всеобщимъ, какъ Его могущество, и какой священникъ посмѣетъ усумниться въ моей вѣрѣ только потому, что алтари его дымятся на другихъ холмахъ, а не на холмахъ Іудеи?.. Надо мнѣ видѣть Хонаина. Только онъ меня пойметъ".
   

XVII.

   Наступили сумерки. Небольшая одинокая лодка съ однимъ гребцомъ, скользя по Тигру, остановилась передъ крытой лѣстницей у самаго берега. Гребецъ поднялъ занавѣси, и единственный сѣдокъ, выйдя на берегъ, сталъ подыматься по лѣстницѣ.
   Пріотворивъ золотую рѣшетку, онъ прошелъ длинную галлерею и вступилъ въ прекрасную залу бѣлаго и зеленаго мрамора, ведшую въ садъ. Никого въ залѣ не было. Пришедшій опустился на серебряную кушетку близь порфироваго бассейна фонтана, высившагося посреди залы. Легкій шепотъ вывелъ его изъ задумчивости; произнесли имя Хонаина. Онъ поднялъ глаза. Фигура, окутанная съ ногъ до головы, приближалась со стороны сада.
   -- Хонаинъ!-- сказала она, откинувъ покрывало,-- Хонаинъ! Ахъ, снова этотъ красавецъ -- нѣмой!
   Женщина, милѣе утренней зари, увидала нежданнаго гостя. Оба въ изумленіи смотрѣли другъ на друга. Вдругъ въ отдаленіи залы появился человѣкъ со свѣчкой въ рукѣ. Онъ старательно заперъ дверь и медленными тихими шагами приблизился къ обоимъ.
   -- Альрой!-- воскликнулъ изумленный Хонаинъ и свѣчка выпала изъ рукъ его.
   -- Альрой!-- воскликнула она съ испугомъ и. блѣднѣя, оперлась о колонну.
   -- Дочь калифа!-- сказалъ повелитель Израиля, опустившись на одно колѣно и взявъ ей повисшую руку.-- Я тотъ Альрой, кому судьбою отдано царство твоего отца, но княжнѣ Ширинъ нечего бояться того, кто выше всѣхъ своихъ побѣдъ цѣнитъ это доказательство ея благосклонности, съ этими словами онъ вынулъ изъ-за пазухи четки изъ жемчуга и изумруда и, медленно вставъ, вложилъ ихъ въ ея дрожащую руку.
   Принцесса, отвернувшись, закрыла лицо рукою, опиравшеюся на колонну.
   -- Дорогой Хонаинъ!-- сказалъ Альрой:-- вы думали, что я забылъ прошлое, вы считали меня неблагодарнымъ. Мое присутствіе здѣсь доказываетъ, что это не такъ. Я поспѣшилъ сюда, чтобъ узнать ваши желанія, чтобы всѣ ихъ исполнить, поскольку это въ моей власти.
   -- Государь!-- отвѣтилъ Хонаинъ, уже оправившійся отъ столь мало знакомаго ему волненія и рѣдко испытываемаго чувства изумленія.-- Государь! Желанія мои не велики. Передъ тобою дочь моего былого повелителя. Одна бесѣда, которую не легко простила, бы мнѣ. царевна, ознакомила тебя до нѣкоторой степени съ ея положеніемъ и ея чувствами. Княжна Ширинъ воспользовалась удобнымъ случаемъ въ это неспокойное время, чтобы уйти отъ условій жизни, которымъ давно уже противилась всѣмъ своимъ существомъ, отъ удѣла, который приводилъ ее въ содроганіе. Я былъ ея единственнымъ совѣтникомъ, и какъ она убѣдится, вѣрнымъ, хотя, можетъ быть, и недостаточно скромнымъ. Неотступныя просьбы жителей идти съ депутаціей къ побѣдителю задержали предположенное бѣгство. Съ тѣхъ поръ мнѣ, въ виду передвиженія войскъ, казалось разумнѣе, чтобъ она пока здѣсь оставалась, хоть я и позаботился намѣренно распространить слухъ о своемъ отъѣздѣ. И теперь принцесса Ширинъ живетъ добровольной плѣнницей въ кіоскѣ у меня въ саду. Сумерками она пробирается сюда для слабаго развлеченія въ моемъ обществѣ и выслушиваетъ новости, которыя удается мнѣ переодѣтымъ собрать въ городѣ за день. Исторія, государь, короткая и несложная. Мы въ твоей власти; я молю у тебя покровительства.
   -- Дорогой Хонаинъ, это излишне. Княжнѣ Ширинъ достаточно высказать только желаніе, чтобъ оно было исполнено. Я думалъ съ тобой поговорить о важныхъ дѣлахъ, Хонаинъ, но теперь я уйду, чтобы не быть здѣсь помѣхой. Завтра, если тебѣ угодно, я буду здѣсь въ это же время и такъ же переодѣтымъ. Тѣмъ временемъ принцесса, можетъ бытъ, сообщитъ тебѣ свои желанія, и ты ихъ завтра мнѣ представишь. Безопасный-ли переѣздъ въ какую-нибудь страну или дворецъ какой-нибудь, или любая провинція для пребыванія и управленія впрочемъ, я не стану ничего предлагать той, которая сама должна бы располагать всѣмъ. До свиданія, принцесса! Прошу извиненія за прошлое. Такъ завтра, дорогой Хонаинъ! Позволь намъ здѣсь снова встрѣтиться. Покойной ночи!

-----

   Дочь калифа гуляла, вдыхая прохладу сумерекъ. Затѣмъ она присѣла на край фонтана и задумчиво наблюдала паденіе воды. Голова ея покоилась на рукѣ, точно плодъ на граціозной вѣткѣ. Глубокое раздумье озаряло лицо прекрасной дѣвушки.
   Вдругъ она вздрогнула. Передъ ней стоялъ Альрой. Она вскочила, хотѣла уйти, но при первомъ движеніи юноша удержалъ ее за руку.
   -- Прелестная княжна!-- воскликнулъ онъ:-- не прячь отъ меня своей красоты.
   -- Государь! навѣрно Хонаинъ ждетъ тебя. Позволь мнѣ позвать его.
   -- Принцесса! не съ нимъ я пришелъ сюда говоритъ.
   Онъ присѣлъ около нея. Лицо его было блѣдно, сердце трепетало.
   -- Этотъ садъ,-- прошепталъ онъ, наконецъ,-- этотъ садъ... какъ мало, мало времени ушло съ тѣхъ поръ, какъ я впервые бродилъ по прелестнымъ уголкамъ его, а представляются мнѣ эти дни отдаленнымъ воспоминаніемъ о какой-то иной жизни.
   -- Иная жизнь и есть,-- отвѣтила принцесса.-- Мы сами -- и міръ, и всѣ формы и обычаи, всѣ чувства и навыки -- такъ сильно измѣнились, какъ будто мы пребывали совсѣмъ въ иной сферѣ.
   -- Великая перемѣна.
   -- Съ тѣхъ поръ, какъ ты посѣтилъ впервые мой прекрасный кіоскъ. Прелестная игрушка! О, пощади его, пожалуйста.
   -- Онъ для меня священный, какъ и ты сама.
   -- Ты учтивый покоритель.
   -- Я не покоритель, прекрасная Ширинъ, я -- рабъ, болѣе покорный, чѣмъ въ тотъ разъ, когда я впервые преклонился предъ тобой.
   -- И взялъ у меня залогъ, котораго я не забыла. Вотъ твои четки.
   -- Отдай ихъ мнѣ снова. Онѣ были мнѣ утѣшеніемъ въ минуты опасности, прелестная Ширинъ. Наканунѣ боя покоились на груди у меня.
   Отвернувъ голову, она протянула ему четки. Рука ея осталась въ его рукѣ. Онъ прижалъ ее къ губамъ. Другой рукой онъ обвилъ ея станъ, припавъ передъ ней на колѣно.
   -- О, прекрасная! О, болѣе, чѣмъ прекрасная! Ибо ты, какъ свѣтлое видѣніе!-- воскликнулъ юный повелитель Израиля.-- Съ тѣхъ поръ, какъ я тебя увидѣлъ, съ тѣхъ поръ, какъ прелесть твоя возсіяла звѣздой надъ моей жизнью, освѣтивъ мое будущее, твой божественный образъ, кумиромъ стоялъ въ святилищѣ моей невысказанной любви. Тогда... тогда я былъ такимъ существомъ, одно прикосновеніе котораго ты сочла бы позоромъ. Съ тѣхъ поръ я эту многовѣковую обиду смылъ благороднѣйшей кровью Азіи; я вернулся во славѣ и гордости, чтобы снова принять свой старинный скипетръ. Но слаще мести, много дороже мнѣ быстраго собиранія священныхъ колѣнъ израилевыхъ, шума тріумфовъ и блеска, власти -- этотъ короткій мигъ благоговѣйной любви, въ которомъ источается страсть моей жизни. О, душа моя, жизнь моя, все мое существованіе! Склонись, о склонись, моя Ширинъ, къ умоляющему тебя. Вѣра твоя, вѣра отцовъ твоихъ, родные тебѣ обычаи -- все будетъ въ почетѣ, прелесть моя! Дочь Фараона склонилась въ смуглой прелести своей къ моему великому прадѣду. Да не говорятъ же потомки, что дочь Нила, раздѣлила съ царемъ корону Израиля, а дочь Тигра, отвергла нашъ скипетръ!
   Онъ кончилъ. Принцесса обернула къ нему скрытое до тѣхъ поръ лицо и склонилась къ нему на грудь.
   -- О, Альрой!-- воскликнула она.-- Ты моя вѣра, ты моя родина, ты моя жизнь!
   

XVIII.

   -- Сегодня царь поздно выходитъ.
   -- Правда-ли, Азріель, что прибылъ курьеръ изъ Амадіи?
   -- Ничего особеннаго, Итамаръ. Я имѣлъ частныя письма отъ Абнера. Все спокойно.
   -- Ужъ очень поздно. Когда вы выступаете, Шерира?
   -- Войско совершенно готово. Жду только приказа. Можетъ быть, на этомъ совѣтѣ рѣшатъ.
   -- Сегодня совѣтъ созванъ только для обсужденія городскихъ дѣлъ,-- замѣтилъ Ябастеръ.
   -- Такъ?-- сказалъ Азріель.-- Развѣ докладъ вашъ готовъ, Ябастеръ?
   -- Онъ здѣсь,-- возразилъ первосвященникъ.-- Еврейскому законодателю не нужно долгихъ размышленій для такого дѣла. У него есть образецъ, который не можетъ ни потерять отъ времени, ни выиграть отъ человѣческой выдумки.
   Итамаръ и Азріель обмѣнялись многозначительными взглядами. Водворилось молчаніе, прерванное, наконецъ, Азріелемъ.
   -- А Багдадъ великолѣпный городъ. Я еще не былъ на вашей квартирѣ, Ябастеръ. Вы, вѣдь, недурно устроились?
   -- Какъ нибудь. Я надѣюсь, что мы здѣсь не надолго задержимся. Великое дѣло еще не завершено. Цѣль наша еще впереди!
   -- Далеко-ли до священнаго города?-- спросилъ Шерира.
   -- Мѣсячный переходъ,-- отвѣтилъ Ябастеръ.
   -- А если-бъ вы тамъ были?-- спросилъ Итамаръ.
   -- То могли бы драться съ франками,-- отвѣтилъ Азріель.
   -- Ябастеръ, каковъ Іерусалимъ величиною?-- продолжала. Итамаръ.-- Правда-ли, какъ мнѣ сказали, что онъ не больше здѣшняго сераля, съ садами и со всѣмъ?
   -- Слава Іерусалима померкла,-- возразилъ первосвященникъ.-- Камни распались, мы построимъ изъ мрамора, и Сіонъ возсіяетъ, какъ въ древнія времена, дворцами и шатрами.
   Подъ звуки трубъ раскрылись двери, и Альрой вошелъ, опираясь на руку багдадскаго посла.
   -- Храбрые полководцы,-- обратился онъ къ изумленными. военачальникамъ:-- Въ этомъ благородномъ иновѣрцѣ вы видите человѣка, которому я, какъ и вамъ, дарю свое полное довѣріе. Ябастеръ, вотъ твой братъ!
   -- Хонаинъ! Ты Хонаинъ!-- воскликнулъ первосвященникъ, вскочивъ со своего мѣста,-- Какъ я искалъ тебя!-- И Ябастеръ, то блѣднѣя отъ изумленія, то вспыхивая отъ радости, обнялъ давно потеряннаго брата и припалъ къ его плечу, не владѣя собой ота. избытка чувства.,
   -- Государь!-- воскликнулъ, наконецъ, первосвященникъ слабымъ, дрожащими, голосомъ:-- я долженъ просить у тебя прощенія, что при своемъ санѣ далъ мѣсто иному помыслу, какъ мысль о твоемъ благѣ. Теперь это прошло, и ты, все знающій, меня извинишь.
   -- Все, что касается Ябастра, относится къ моему благу. Онъ -- главная опора моей власти. Альрой, вытянувъ руку, указалъ первосвященнику мѣсто вправо отъ себя.-- Шерира, ты еще сегодня вечеромъ выступаешь.
   Суровый полководецъ молча поклонился.
   -- Что это?-- продолжалъ Альрой, когда Ябастеръ передалъ ему свитокъ пергамента.-- А! твой докладъ... Организація колѣнъ... служба левитовъ... князья народа... старѣйшины Израиля... Теперь, Ябастеръ, мы должны быть умѣрены и довольствоваться мѣропріятіями для поддержанія порядка, защиты собственности и наблюденія за правосудіемъ. Храбрый и мудрый Ябастеръ, ты достоинъ лучшихъ дѣлъ и способенъ на все великое. Прошу тебя, не настаивай больше на такихъ вещахъ. Израиль почитаетъ тебя, и я, государь его, знаю, что подъ моимъ знаменемъ нѣтъ никого преданнѣе, храбрѣе и ученѣе тебя, по я убѣждаюсь съ сожалѣніемъ, что кавказскія пещеры -- не школа для управленія.
   -- Государь, до сихъ поръ я смиренно полагалъ, что лучшая школа управленія -- это законъ Моисеевъ.
   -- Само собой, но примѣненный къ нашимъ временамъ. Добрый Ябастеръ! Мы должны возстановить тронъ Израиля... такова моя миссія; что-же касается средствъ, то здѣсь не можетъ быть вопроса: какъ... или гдѣ... Азріель, каковы вѣсти отъ Медада?
   -- Все спокойно между Тигромъ и Евфратомъ. Самое лучшее, пожалуй, было бы вернуть, его отрядъ, который много натерпѣлся отъ безпрерывныхъ стычекъ. Полагалъ бы, что его можетъ смѣнить Абиданъ.
   -- И я такъ думаю. Абиданъ не очень нуженъ намъ въ городѣ. А теперь, добрый Ябастеръ, я тебя оставлю съ братомъ. Шерира, ты со мной поужинаешь. До прощанія съ Азріелемъ зайди со мной въ кабинетъ.

-----

   -- Я долженъ видѣть царя.
   -- Владыко, онъ ушелъ къ себѣ. Это невозможно.
   -- Я долженъ съ нимъ поговорить. Достойный Фаресъ, я беру всю отвѣтственность на себя.
   -- Повѣрь, царь строго приказалъ. Ты не можешь его видѣть.
   -- Ты знаешь-ли, кто я?
   -- Мужъ, почитаемый всѣми благочестивыми евреями.
   -- И вотъ я говорю, что надо мнѣ видѣть царя.
   -- Святой Ябастеръ! клянусь Богомъ, этого не можетъ быть.
   -- Такъ Израиль погибнетъ изъ-за раба? Прочь! Я самъ войду.
   -- Нѣтъ. Если, ты двинешься, я прегражду тебѣ путь, исполняя свою обязанность.
   -- Прочь отъ помазанника Божія! Ты за это поплатишься.
   Отбросивъ Фареса въ сторону, Ябастеръ ворвался въ царскій покой, таща за собой слугу, уцѣпившагося за. его платье.
   -- Что это?-- воскликнулъ Альрой, вскочивъ съ дивана.-- Ябастеръ! Фаресъ, прочь! Или возсталъ Багдадъ?
   -- Хуже, гораздо хуже. Скоро Израиль возстанетъ.
   -- Какъ?!
   -- Этотъ роковой человѣкъ, братъ мой, все мнѣ разсказалъ, и я не усну, не возвысивъ раньше своего голоса для спасенія тебя.
   -- Развѣ я въ опасности?
   -- Въ пустынѣ, когда, море песку колыхалось подъ твоими трепетными шагами, и мрачное небо извергало потоки огня, опасность была меньше. Въ тѣ часы смерти охранялъ тебя Тотъ, Кто никогда, не забываетъ вѣрныхъ и возлюбленныхъ сыновъ своихъ. И вотъ, когда онъ вырвалъ тебя изъ дома рабства, когда счастье твое, подобно благородному кедру, вздымается къ небу, покрывая сѣнью своей всю страну -- ты, вождь Его народа, Его избранникъ, кому Онъ явилъ столько чудесъ... твое сердце отворачивается отъ Бога отцовъ твоихъ и жаждетъ мерзости иноплеменниковъ.
   Сквозь большую арку, ведшую въ сады сераля, луна освѣтила крупную фигуру и поднятую руку священника. Альрой стоялъ въ нѣкоторомъ отдаленіи со скрещенными руками и глядѣлъ на говорящаго Ябастра спокойнымъ, но испытующимъ взглядомъ. Вдругъ онъ быстро подошелъ къ Ябастру и, положивъ руку ему на плечо, мягко спросилъ: -- Это ты о женитьбѣ?
   -- О женитьбѣ, погубившей Соломона.
   -- Послушай меня, Ябастеръ,-- продолжалъ Альрой, прерывая его спокойнымъ, но твердымъ голосомъ.-- Я никогда не забываю, что говорю со своимъ учителемъ, со своимъ другомъ. Господь, все знающій, счелъ меня достойнымъ своей миссіи. Пригодность моя для столь высокаго и священнаго дѣла признана была не безъ испытаніи. Происхожденіе, которымъ никто иной похвалиться не можетъ; опыты, на которые лишь немногіе рѣшались; духъ, смѣло противостоявшій всему, и тѣло, все выносившее...-- таковы были мои данныя... но довольно объ этомъ. Я выдержалъ великое испытаніе; Богъ полчищъ не нашелъ меня недостойнымъ Своего порученія; я снова возстановилъ Его старый народъ, алтари Его дымятся жертвами, служители Его въ почетѣ... Ты свидѣтель, Ябастеръ... Чего тебѣ еще надо?...
   -- Всего!
   -- Однако!...
   -- Государь, будь снисходителенъ ко мнѣ. Если я рѣзко говорю, то говорю изъ ревности. Ты спрашиваешь, чего я желаю? Отвѣтъ мой: національнаго существоваванія, ибо его у насъ еще нѣтъ. Ты спрашиваешь, чего я желаю? Отвѣтъ мой: Обѣтованной земли. Ты спрашиваешь, чего я желаю? Отвѣтъ мой: Іерусалима! Ты спрашиваешь, чего я желаю? Отвѣтъ мой: храма... всего, что нами утеряно, всего, чего мы такъ страстно желали, всего, за что мы боролись... нашу прекрасную страну, нашу святую вѣру, наши простые нравы и наши старые обычаи.
   -- Нравы мѣняются по времени и обстоятельствамъ, обычаи можно всюду соблюдать. Что-же до страны, то развѣ Тигръ меньше Силоама, или Евфратъ не столь глубокъ, какъ Іорданъ?
   -- Ахъ! ахъ! Была счастливая пора, когда Израиль былъ прекраснымъ, чистымъ существомъ, освященнымъ Богомъ. Мы были тогда избранной семьей, особеннымъ народомъ, отмѣченнымъ среди прочихъ для радости Божіей. Все кругомъ насъ было торжественно, проникновенно и священно. Это была славная пора! Мнѣ казалось, она снова настала... но я начинаю просыпаться, какъ отъ сладкаго сна.
   -- Намъ надо оставитъ сновидѣнія, мой вѣрный Ябастеръ, мы должны дѣйствовать. Погрузись я снова въ тѣ мечтанія, въ какихъ убивалъ драгоцѣнное время въ Амадіи или въ нашей старой пещерѣ -- и въ одно прекрасное утро румскій султанъ постучится ко мнѣ въ ворота.
   Альрой улыбнулся. Онъ охотно велъ бы всю эту бесѣду въ менѣе серьезномъ тонѣ, но торжественное выраженіе лица первосвященника удерживало его.
   -- Сердце мое полно, и я не могу говорить. Воспоминаніе о прошломъ мутитъ мнѣ разсудокъ. Напрасно я вѣрилъ, будто вдохновенный, правдивый голосъ мой, исходящій изъ самой души, спасетъ его; вотъ я стою передъ нимъ, нѣмой и трепетный, точно преступникъ. О, мой князь! питомецъ мой! священникъ приблизился и, преклонивъ колѣни, схватилъ платье Альроя -- священнымъ происхожденіемъ твоимъ, всѣми твоими страданіями и всѣми тріумфами. и раньше всего именемъ великаго Бога, избравшаго тебя возлюбленнымъ сыномъ своимъ... всѣми чудесами, ознаменовавшими эту высокую миссію, заклинаю тебя! Опомнись, Альрой, и воспрянь! Соблазнъ, сведшій съ пути твоихъ предковъ, грозитъ теперь и тебѣ... Далила отрѣжетъ и твои священные локоны. Люди, какъ ты, неспособны на полъ-дѣла. И разъ свернувши съ прямого пути, простирающагося передъ тобой, хотя бы, какъ кажется тебѣ, для отдыха на спокойной лужайкѣ, ты скоро заблудишься въ дебряхъ адскаго лѣса, изъ котораго ничто ужъ тебя не спасетъ.
   -- Я не измѣнникъ Богу Израиля, именемъ котораго я побѣждалъ, и именемъ котораго буду управлять, но ты, Ябастеръ, ученый и можешь насъ наставить. Не слыхалъ я, чтобы велѣно было промѣнять огромную имперію на мельчайшую изъ провинцій. Я -- владыка Азіи, и тѣмъ-же должны быть мои отдаленнѣйшіе потомки. Нашъ, народъ лишь обломокъ, только малая часть тѣхъ безчисленныхъ милліоновъ, что подвластны моему скипетру. Я свои владѣнія сумѣю защититъ; однако, возможно, что дѣти мои не унаслѣдуютъ духа своего отца. Тогда мусульмане охотнѣе станутъ признавать ихъ господство при мысли, что дочь калифа дала имъ жизнь. Ты видишь, что и я не: лишенъ государственной мудрости, милый Ябастеръ.
   -- Государственная мудрость Кареахова сына {Іеремія, гл. XLII.} оказалась роковой. Онъ предпочелъ Египетъ Іудеѣ и былъ за это наказанъ. О, государь! Господь благословилъ Іудею: она Его страна. Онъ желаетъ видѣть ее населенной Его собственнымъ племенемъ, чтобы поклоненіе Ему всегда процвѣтало и росло. Поэтому онъ выдѣлилъ насъ изъ среды прочихъ народовъ, далъ намъ особенные нравы и обычаи, чтобъ мы не такъ легко съ ними смѣшивались я чтобы остались ему вѣрны... Что намъ Багдадъ съ его населеніемъ, гдѣ ежеминутно у насъ на глазахъ происходитъ нарушеніе нашихъ законовъ?.. Государь! ты можешь быть царемъ багдадскимъ, но не можешь быть въ то-же время іудеемъ.
   -- Я то, что я есть. Я поклоняюсь Богу полчищъ. Можетъ быть, Онъ въ своей милости зачтетъ мнѣ дни Нишабаура и Тигра и простить небольшія отступленія отъ предписаній...
   -- Послушай меня. Силой этихъ предписаній возвысился Альрой, и отказавшись отъ нихъ, онъ падетъ. Духъ народа, къ которому онъ принадлежалъ, поднялъ его въ высь, и этотъ духъ былъ оформленъ закономъ Моисея. Утвердившись въ этомъ законѣ, онъ могъ бы передать свое царство длинному ряду потомковъ; теперь-же, хоть дерево счастья его возросло на берегу потока, питаемаго тысячей источниковъ, и росою покрыты вѣтви его, но теперь уже червякъ гложетъ его сердцевину, и завтра падетъ оно, подобно вялой тыквѣ. О! горе, горе Израилю! До сихъ поръ мы долго питались травою горькою, но потерять урожай винограда, когда онъ ужъ созрѣлъ, это слишкомъ больно! Ахъ, когда я поднялъ твои истомленные члены въ пещерѣ Геѳсиманской, и звѣзда Давида ярко сіяла на небѣ, предвѣщая тебѣ высокій жребій... кто могъ тогда предположить такую ночь. Прощай, государь!
   -- Подожди, Ябастеръ! первый, преданнѣйшій другъ мой, заклинаю тебя, остановись!
   Первосвященникъ медленно повернулся. Князь колебался.
   -- Не уходи отъ меня во гнѣвѣ, Ябастеръ!
   -- Въ заботѣ, государь! только въ заботѣ, но глубокой и страшной,
   -- Израиль властвуетъ надъ Азіей, мой Ябастеръ. Чего-жъ намъ бояться?
   -- Соломонъ построилъ Пальмиру въ пустынѣ, и флотъ его привозилъ золото изъ Офира, и все же Альрой родился рабомъ.
   -- Но не умеръ рабомъ. Султаны міра пали предо мной. Во мнѣ нѣтъ страха. Нѣтъ, не уходи. По крайней, мѣрѣ, звѣздамъ-то ты же повѣришь, ты, ученый каббалистъ. Смотри-же. Планета моя сіяетъ, какъ мое счастье.
   Альрой поднялъ занавѣсъ и вышелъ съ Ябастромъ. на террасу. Прекрасная звѣзда сіяла на небѣ. Въ то время, какъ они смотрѣли на нее, цвѣтъ ея измѣнился, и кроваво-красный метеоръ выскочилъ изъ сферы ея и пропалъ въ міровомъ пространствѣ. Завоеватель и священникъ встрѣтились глазами. Лица обоихъ были блѣдны, испытующи и взволнованы.
   -- Государь!-- сказалъ, наконецъ, Ябастеръ,-- иди въ Іудею.
   -- Это означаетъ войну,-- отвѣтилъ Альрой, пытаясь оправиться.-- Должно быть, безпорядки въ Персіи.
   -- Безпорядки здѣсь, не иначе. Опасность близка. Берегись!
   Дикій вопль пронесся изъ сада. Трижды раздался онъ.
   -- Что это означаетъ?-- воскликнулъ Альрой, теперь дѣйствительно встревоженный.-- Возьми стражу, Ябастеръ, и осмотри садъ.
   -- Это безполезно, можетъ быть и опасно. Это духъ, отъ него исходили звуки.
   -- Что онъ говорилъ?
   -- Мене, мене, текель, уфарсинъ {Слова, написанныя вдругъ появившейся рукой на стѣнѣ во время пира Вавилонскаго царя Валтасара. Пророкъ Даніилъ прочелъ и истолковалъ надпись въ смыслѣ гибели паря.}.
   -- Старая исторія! Священникъ противъ царя!-- сказалъ Хонаинъ, когда Альрой разсказалъ ему обо всѣхъ событіяхъ прошлой ночи.-- Когда я займу постъ твоего камергера, я могу поручиться за то, что сонъ твой не будетъ нарушаться ни духами, ни еще менѣе желанными посѣщеніями.
   -- Вступи-же, наконецъ, въ свою должность, добрый Хонаинъ. Каково сегодня моей персидской розѣ, моей милой Ширинъ?
   -- Она тѣшится твоимъ портретомъ. Не подарила меня, ни единымъ словомъ, могу тебя увѣрить.
   -- О, я знаю, что ты общій любимецъ ихъ пола, Хонаинъ. Я начну ревновать.
   -- Желалъ бы, чтобъ ваше величество имѣли къ тому основаніе, сказалъ Хонаинъ скромно.
   

XIX.

   О предстоящемъ бракосочетаніи царя евреевъ съ багдадской принцессой оповѣщена была вся Азія. На равнинѣ Тигра все приготовлено было для этого великаго торжества. Цѣлые лѣса вырублены были на строевой матеріалъ и топливо. Всѣ правители провинцій и городовъ, всѣ высшіе чины и знатные представители обоихъ народовъ поименно приглашены были и ежедневно съ великой поспѣшностью прибывали въ Багдадъ. Между ними были вице-король Мидіи и Персіи и его юная супруга, княжна Миріамъ, со свитою чуть не въ 10.000 человѣкъ.
   Милліоны людей собрались въ столицѣ. Радовались, пировали, ликовали, плясали и пѣли. Семь дней и семь ночей продолжались эти пиршества въ безпрерывной смѣнѣ. Долго, очень долго вспоминали еще свадьбу еврейскаго князя съ дочерью калифа; долго, очень долго еще поселяне съ равнинъ Тигра, сидя на берегахъ ясной рѣки, разсказывали изумленному потомству это чудное преданіе.
   Какой славой осѣненъ былъ Давидъ Альрой, властитель могущественнѣйшаго въ мірѣ царства, сочетавшійся съ прекраснѣйшей изъ принцессъ, окруженный счастливѣйшимъ и повинующимся народомъ, охраняемый непобѣдимыми войсками -- смертный, которому земля излила всѣ свои дары, а небо проявило все свое благоволеніе... и все это, благодаря мощи его собственнаго духа.
   

XX.

   Была полночь; буря все еще бушевала. Среди раскатовъ грома и завыванія вѣтра, извилистая молнія ежеминутно обнажала широкую, вздувшуюся грудь взволнованнаго Тигра. Ябастеръ выглянулъ изъ галлереи своего дворца на это дикое зрѣлище. Лицо его было торжественно, но не спокойно.
   "Я хотѣлъ бы, чтобъ онъ былъ здѣсь!-- воскликнулъ первосвященникъ.-- Но почему-жъ я желаю присутствія того, кто приносить съ собой только тьму?.. А легко-ли мнѣ въ его отсутствіи? О, я ничто! Этотъ Багдадъ гнететъ меня свинцовой тяжестью, духъ мой удрученъ и мраченъ.
   "Они говорятъ, что этой ночью Альрой задаетъ большой пиръ въ сералѣ и подъ раскаты грома пьетъ здравіе своей Ширинъ. Развѣ-же тамъ нѣтъ руки, что могла бы на стѣнѣ писать? Оказался неполновѣснымъ, взвѣшенъ и, дѣйствительно, неполновѣсенъ. Раздѣленіе царства, его скоро придетъ, и тогда... О, мнѣ плакать хочется... Столь молодъ, столь великъ, столь излюбленъ. Еще одинъ только шагъ къ Богу, и вдругъ... нечестивый Бальтасаръ!
   "Помазанникъ Господа сидитъ плѣнникомъ за тонкими рѣшетками кіоска и не смотритъ болѣе на міръ, покоренный имъ. Египетъ и Сирія, даже отдаленная Индія, шлютъ своихъ пословъ съ привѣтомъ къ Альрою, великому, гордому, непобѣдимому. А онъ гдѣ? Увѣнчанный цвѣтами, слушаетъ разслабляющія пѣсни и любовные звуки лютни. Совѣту онъ болѣе не удѣляетъ часовъ; все предоставлено любимцамъ, и руководитъ ими противный фигляръ, котораго я звалъ когда-то братомъ...
   "Смотри! Лодка мчится по волнамъ. Въ такую ночь?.. только одинъ человѣкъ на это рѣшится".
   Черезъ нѣсколько мгновеній послышался всплескъ веселъ и лодка явственно остановилась у дворца. Постучали въ потайный ходъ.
   -- Кто стучитъ?-- спросилъ Ябастеръ.
   -- Другъ Израиля.
   -- По голосу -- Абиданъ. Ты одинъ?
   -- Со мной пророчица, только она.
   -- Сейчасъ. Я открою дверь. Правь подъ арку.
   Ябастеръ спустился внизъ и вскорѣ вернулся съ пріѣхавшими -- молодой пророчицей Эсѳирью и спутникомъ ея, молодымъ человѣкомъ невысокаго роста, но хорошо и крѣпко сложеннымъ. Лицо его было мрачно, въ нижней части сурово и жестко, но широкій, ясный лобъ и глубоко сидящіе глаза выражали ту прелесть задумчивости, которая такъ поражаетъ въ восточномъ лицѣ.
   -- Страшная ночь,-- сказалъ Ябастеръ.
   -- Для тѣхъ, кто ея боится,-- отвѣтилъ Абиданъ.-- Мнѣ солнце принесло столь мало радостей, что бури я не страшусь.
   -- Что новаго?
   -- Бѣда! горе! горе!
   -- Твоя обычная пѣсня, сестрица! Ужели не настанетъ день, когда мы запоемъ другое?
   -- Горе, горе, горе! Несказанное горе.!
   -- Абиданъ, что слышно?
   -- Очень хорошо.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Какъ на чей взглядъ.
   -- Ты кратокъ.
   -- Ожесточенъ.
   -- Бывалъ ты при дворѣ, другъ, что научился быть столь осторожнымъ въ словахъ?
   -- Кто знаетъ, что еще будетъ. Современемъ всѣ, мы можемъ стать придворными, хотя, боюсь, мы слишкомъ много сдѣлали, чтобы заслужить награды. Я отдалъ ему свою кровь, а ты еще нѣчто большее, и вотъ мы еще въ Багдадѣ. Милый городъ! Свидѣтель небо, я желалъ бы. чтобы дождь содомскій излился на дома его.
   -- Ты собираешься что-то страшное разсказать мнѣ. Я вижу это по твоему нахмуренному челу, мрачному, какъ буря. Говори-же смѣло. Я самое худшее перенесу и ожидаю всего.
   -- Такъ вотъ. Альрой провозгласилъ себя калифомъ. Абнеръ назначенъ султаномъ Персіи. Азріель, Итамаръ, Медадъ и главные военачальники стали визирями, Хонаинъ -- великимъ визиремъ. Четверо знатныхъ мусульманъ включено въ составъ совѣта. Принцесса ближайшей пятницей пройдетъ торжественнымъ шествіемъ въ мечеть, и говорятъ, что твой питомецъ будетъ ее сопровождать.
   -- Этому я не повѣрю, клянусь Богомъ Синая, не хочу этому вѣритъ! И если-бъ даже мои собственные глаза стали нечестивыми свидѣтелями такихъ дѣяній -- я-бъ этому не повѣрилъ. Идти въ мечеть! Они шутятъ надъ тобой, мой добрый Абиданъ, шутятъ!
   -- Можетъ быть. Это лишь слухъ, но слухи предшествуютъ дѣлу. Все прочее безусловно вѣрно. Я узналъ о томъ отъ своего родственника Залмуны. Онъ ушелъ съ пиршества.
   -- Пойти мнѣ къ нему? Можетъ быть, слово, сказанное мною.... Въ мечеть! Не больше, какъ слухъ, и лживый вдобавокъ. Никогда этому не повѣрю; нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, никогда, никогда! Развѣ онъ не помазанникъ Божій? Проклятіе, неизреченное проклятіе на дочь моавитянъ. Неудивительно, что громъ гремитъ. Клянусь небомъ, я пойду и помѣшаю его оргіямъ.
   -- Тебѣ лучше знать свои силы, чѣмъ Абидану. Ты увѣщевалъ его передъ женитьбой и все таки...
   -- Онъ женился. Правда. Хонаинъ -- великій визирь. И я хранилъ его кольцо! Хонаинъ братъ мой? Развѣ нѣтъ ужъ у меня меча, чтобы разсѣчь эти братскія узы?
   -- У всѣхъ насъ есть мечи, Ябастеръ. Если-бъ мы знали только, на что ихъ употребить.
   -- Странно... послѣ двадцатилѣтней разлуки мы вновь свидѣлись. Тебя не было при этомъ. Это было въ совѣтѣ. Странно, вѣдь, онъ какъ будто отстранялся отъ моихъ объятій.
   -- Хонаинъ -- философъ и вѣрить въ симпатію. Кажется, однако, что между вами ея уже нѣтъ. Его взгляды освобождаютъ васъ такимъ образомъ отъ всѣхъ узъ.
   -- Знаешь-ли навѣрно, что все остальное правда? О мечети я не повѣрю... остальное само по себѣ достаточно-страшно.
   -- Залмуна шелъ какъ разъ съ пира. Брать Гассана Субы сидѣлъ выше его.
   -- Брать Субы! Тогда все кончено! Такъ и онъ въ совѣтѣ?
   -- Да, онъ и другіе.
   -- Горе, горе, горе, несказанное горе!-- воскликнула пророчица, неподвижно стоявшая въ глубинѣ комнаты, не слушая, какъ будто, рѣчей.
   Ябастеръ нервными шагами ходилъ по корридору. Вдругъ онъ остановился, подошелъ къ Абидану и. схвативъ его за руку, мрачно посмотрѣлъ ему въ лицо.
   -- Я знаю твои мысли, Абиданъ,-- воскликнулъ первосвященникъ,-- но этого не можетъ быть. Нынѣ я изгналъ изъ сердца своего всѣ чувства, изгналъ навсегда. Нѣтъ у меня болѣе ни брата, ни друга, ни питомца, и, я боюсь, нѣтъ также Мессіи. Израиль для меня все и вся. Нѣтъ для меня иной жизни... значитъ, ни слабость, ни состраданьене удерживаютъ меня. Сердце мое такъ же ожесточено, какъ и твое.
   -- Но что-жъ его удерживаетъ?
   -- Что и мы падемъ съ его паденіемъ. Онъ послѣдній въ своемъ святомъ родѣ. Нѣтъ иной руки, которая могла бы перенять нашъ скипетръ.
   -- Нашъ скипетръ!... какой скипетръ?
   -- Скипетръ нашихъ царей.
   -- Царей?
   -- Да. Чего-жъ ты смотришь такъ мрачно?
   -- Какъ смотрѣлъ пророкъ, когда жестоковыйное племя хотѣло непремѣнно имѣть царя? {Самуилъ I, гл. VIII.} Улыбался онъ? Ликовалъ и, хлопая въ ладоши, кричалъ: "да здравствуетъ царь!?" о, Ябастеръ, ты второй Самуилъ нашего неразумнаго народа! Было время, когда у Израиля не было иного царя, какъ Богъ. Были-ль мы тогда хуже? Развѣ цари покорили Ханаанъ? Кто былъ Моисей, кто Ааронъ, кто могучій Іошуа? Былъ-ли мечъ Гедеона царскимъ мечемъ? Или Самсоновы локоны осѣняли царскіе виски? Съумѣлъ-бы какой-нибудь царь такъ сдержать свой обѣтъ, какъ Іефтахъ? Почему одинъ человѣкъ, Альрой, долженъ нарушить равную для всего нашего избраннаго народа святость? Развѣ его кровь чище нашей? Всѣ мы изъ сѣмени Авраамова. Кто былъ Саулъ, и кто Давидъ? Я никогда не слыхалъ, чтобъ они были изъ рода высшаго, чѣмъ наши предки. Пусть они были благочестивы, (таковыми они не были), и храбры, и мудры, хоть и этимъ отличались другіе -- развѣ-жъ ихъ потомству принадлежитъ монополія на всѣ эти добродѣтели? Нѣтъ, Ябастеръ! Ты никогда такъ не ошибался, какъ въ тотъ моментъ, когда вѣнчалъ короной голову этого надменнаго выскочки. То, что онъ сдѣлалъ, сдѣлали-бы тысячи другихъ. Это твой геній вдохновлялъ его на подвигъ. А теперь -- онъ царь, а теперь -- Ябастеръ дрожитъ, Ябастеръ, истинная душа Израиля, кому бы слѣдовало быть судьей и вождемъ нашимъ, дрожитъ въ немилости, между тѣмъ какъ нечестивый синедріонъ нашъ переполненъ аммонитянами.
   -- Радость, радость, несказанная радость!-- воскликнула пророчица.
   -- Мусульмане въ совѣтѣ! Мы знаемъ, что затѣмъ послѣдуетъ. Нашему національному существованію скоро будете, конецъ. Мнѣ кажется, пора пришла, Абиданъ.
   -- И мы такъ думаемъ, великій мужъ! Скажи только слово, и двадцать тысячъ копій станутъ на защиту завѣта нашего. Я ручаюсь за своихъ людей. Храбрый Шерира съ бѣшенствомъ взираетъ на моавитовъ. Одно твое слово, и вся сирійская армія примкнетъ къ нашему знамени... льву Іудеи, онъ будетъ нашимъ знаменемъ. Пусть тираны, и сатрапы его умрутъ, тогда остальные пристанутъ къ намъ. Мы провозгласимъ старый законъ, предоставимъ Вавилонъ его кровавой судьбѣ и двинемся въ Сіонъ.
   -- Сіонъ! мечта его юности, Сіонъ!
   -- Ты раздумываешь?
   -- Не порицай меня, добрый Абиданъ. Есть въ душѣ моей нѣчто для тебя непостижимое: скрытыя заботы, только меня одного волнующія... Оставь меня теперь.. Когда Израиль призоветъ меня, за мной не будетъ остановки. Впрочемъ, нѣтъ, подожди еще. Я войду теперь къ себѣ и вскорѣ выйду.
   Оставивъ галлерею, Ябастеръ вошелъ въ маленькую комнату. Разные фоліанты, одни раскрытые, другіе при крытые, разложены были кругомъ. Передъ нимъ стоялъ его мѣдный каббалистическій столъ. Онъ осторожно заперъ комнату. Затѣмъ ступилъ на середину ея. Здѣсь простеръ онъ къ небу свои руки и ломалъ ихъ, какъ въ предсмертной мукѣ.
   "Ужели до этого дошло?-- возопилъ онъ съ сокрушеніемъ.-- Ужели до того дошло? Что пришлось мнѣ услышать? Что случилось? Прочь, дьяволъ -- искуситель, прочь! О, жизнь, о слава, о моя отчизна, мой избранный народъ, моя святая вѣра!... Для чего мы живемъ, для чего дѣйствуемъ, для чего дано намъ чувство достойнаго или священнаго? Дайте мнѣ умереть... дайте умереть! Мученія жизни слишкомъ нестерпимы!".
   Онъ бросился на диванъ и спряталъ искаженное мукой лицо. Могучее сердце его трепетало отъ боли. Такъ онъ лежалъ здѣсь, великій, благородный мужъ, предавшись скорби

-----

   Была слѣдующая ночь послѣ посѣщенія Ябастра Абиданомъ и пророчицей. Первосвященникъ обѣщалъ встрѣтиться съ Абиданомъ черезъ два часа по заходѣ солнца на площади передъ большой мечетью. Ябастеръ теперь отправился туда.
   -- Пришелъ слишкомъ рано,-- подумалъ онъ, вступивъ на большую площадь, совершенно залитую свѣтомъ восходящаго мѣсяца. Лишь рѣдкіе силуэты людей двигались въ отдаленіи. Людская масса была на улицахъ и въ кофейняхъ.
   -- Пришелъ слишкомъ рано,-- сказалъ себѣ Ябастеръ.-- Заговорщики осторожны. Я спѣшу на совѣщаніе и, однако-жь, боюсь его. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ вовлекъ меня въ это дѣло, я еще Не спалъ. Душа моя -- хаосъ. Я не хочу размышлять. Если должно это свершиться, пусть свершится сейчасъ. Я болѣе склоненъ вонзить этотъ мечъ въ грудь Ябастра, чѣмъ въ сердце Альроя. Будь сопряженъ съ этимъ жалкій рискъ жизнью или властью, я охотно покончилъ бы съ жизнью, не сулящей мнѣ никакой радости, отказался -бы отъ почета, не имѣющаго для меня никакой привлекательности. Но Израиль, Израиль! ты, за кого я такъ много страдалъ... Ахъ! кто здѣсь?
   -- Другъ Израиля.
   -- Радъ, что у Израиля есть другъ. Благородный Абиданъ, я тщательно взвѣсилъ все, что было между нами сказано. Долженъ сказать тебѣ, что ты задѣлъ струну, до которой я самъ давно ужъ касался, но исключительно про себя. Раздирающій звукъ, да, да, раздирающій звукъ; по такъ оно есть, и разъ ужъ оно такъ, то веди меня къ своимъ друзьямъ, Абиданъ.
   -- Благородный Ябастеръ, ты именно тотъ, чѣмъ я тебя считалъ.
   -- Абиданъ, говорятъ, что убѣжденность въ правотѣ своего дѣла есть лучшій путь къ счастію и удовлетворенности.
   -- Такъ и есть.
   -- И ты вѣришь?
   -- Безъ сомнѣнія.
   -- Дѣло наше правое?
   -- Это слишкомъ слабое слово для такого священнаго предпріятія.
   -- Я глубоко несчастенъ!

-----

   Первосвященникъ со своимъ спутникомъ вступили въ домъ Абидана. Обратившись къ собравшимся, Ябастеръ сказалъ:
   -- Мужественный Шерира, я радъ видѣть тебя здѣсь.-- Обходились-ли когда-нибудь безъ Шериры, гдѣ дѣло касалось Израиля? Храбрый Залмуна, мы до сихъ поръ слишкомъ рѣдко видались, это моя вина. Дорогая пророчица, твое благословеніе!-- Благородные друзья, зачѣмъ мы сюда собрались, всѣмъ вамъ извѣстно. Намъ даже не снилось подобное собраніе, когда мы переходили Тигръ. Но что съ того? Для дѣла, мы пришли сюда., а не для разговоровъ. Рѣшеніе принято, и наше великое дѣло не нуждается въ подкрѣпленіи словами. Если есть одинъ среди насъ, кто согласенъ былъ бы видѣть Израиля рабомъ Измаила, кто готовъ былъ бы потерять все, о чемъ мы молились, за что сражались, все, что нами добыто и все, за что мы готовы умереть; если-бъ нашелся одинъ среди насъ, кто могъ бы смолчать при видѣ кивота оскверненнымъ и алтаря Іеговы запятнаннымъ языческими жертвами; если-бъ нашелся одинъ среди насъ, кто не стремился бы страстно въ Сіонъ, кто не желалъ бы посвятить жизнь возстановленію храма и возвращенію въ наши руки наслѣдія, утеряннаго предками,-- такой да изыдетъ отсюда! Но среди васъ нѣтъ такого. Оставайтесь же и освободите отчизну!
   -- Мы готовы, великій Ябастеръ, готовы, всѣ, всѣ!
   -- Я знаю; вы, какъ и я. Необходимость продиктовала намъ наше рѣшеніе. А теперь -- къ нашимъ планамъ. Говори, Залмуна.
   Соглашеніе было достигнуто послѣ непродолжительнаго совѣщанія, и Ябастеръ поднялся.
   -- Завтра,-- сказалъ онъ,-- соберемся здѣсь снова, хорошо подготовленными.
   -- Покойной ночи, владыко! Что говорятъ звѣзды. Ябастеръ?
   -- Очень неспокойно; уже нѣсколько дней такъ. Не знаю, что онѣ предвѣщаютъ.
   -- Спасеніе Израилю.
   -- Будемъ надѣяться. Доброй, ночи, дорогіе друзья.
   -- Святой мужъ,-- сказалъ Абиданъ -- подожди еще минуту.
   -- Въ чемъ дѣло? Мнѣ надо идти.
   -- Альрой долженъ умереть, Ябастеръ. Но думаешь-ли ты, что одна смерть закрѣпитъ нашъ союзъ?
   -- Ширинъ?-- спросилъ Ябастеръ.
   -- Я не думалъ о ней. Азріель, Итамаръ, Медадъ, вотъ кого я опасаюсь.
   -- Они храбрые воины! Повѣрь, они послужатъ для насъ полезнымъ орудіемъ. Они слѣдуютъ за своимъ вожакомъ, какъ всѣ существа, рожденныя повиноваться. Такъ какъ у нихъ собственной головы нѣтъ, они вынуждены будутъ слѣдовать за нами.
   -- И я такъ думаю. Нѣтъ-ли никого болѣе, кто могъ бы быть намъ опасенъ?
   Залмуна съ Шерирой опустили глаза. Воцарилось тяжелое молчаніе. Наконецъ, пророчица прервала его.
   -- Изреченъ приговоръ надъ Хонаиномъ!
   -- Нѣтъ! Онъ брать Ябастру!-- воскликнулъ Абиданъ.-- Этого достаточно для спасенія даже болѣе страшнаго врага Израиля, если-бъ такой былъ.
   -- У меня нѣтъ брата, Абиданъ. Не я убью того, о комъ вы говорите, ибо это могутъ сдѣлать другіе. Итакъ, еще разъ покойной ночи.

-----

   Была глубокая ночь. Одинокая лампа горѣла въ покоѣ, примыкавшемъ къ галлереѣ, отъ которой лѣстница вела, въ сады сераля.
   Женская фигура всходила по ступенямъ медленными, осторожными шагами. На лѣстницѣ, переступивъ уже одной ногой порогъ, она стала и оглянулась. Вошла. Комната была небольшая, но богато убранная. Въ отдаленномъ углу стояла кровать изъ слоновой кости съ прозрачной занавѣсью изъ серебряной сѣтки, которая защищала, спящаго отъ множества насѣкомыхъ восточной ночи. У другой стѣны къ оттоманкѣ прислоненъ былъ большой мѣдный щитъ старинной формы, а рядомъ были шлемы и рѣдкое оружіе.
   -- Неодолимая сила привела меня въ этотъ покой,-- сказала, пророчица.-- Свѣтъ дразнилъ меня, какъ привидѣніе, и гдѣ бы я ни ходила, онъ какъ будто манилъ меня... Ложе и спящій на немъ.
   Она приблизилась и осторожно подняла занавѣсъ. Блѣдная, съ содроганіемъ отступила она назадъ, но шаги ея не были слышны. Она увидѣла Альроя. На мигъ она, обуреваемая своими чувствами, прислонилась къ стѣнѣ. Потомъ, выступивъ снова впередъ, впилась глазами въ спящаго.
   "Развѣ обремененый грѣхами можетъ спать, какъ невинный? Кто бы могъ повѣрить, что этотъ мирно здѣсь спящій употребилъ во зло высшее довѣріе, какое было когда-либо даровано небомъ человѣку? Не похожъ онъ на измѣнника: спокойно чело его и кротко его безмятежное дыханіе. Тотъ-ли это Альрой, кого мы ликующе привѣтствовали, когда онъ, подобный блестящему утреннему свѣтилу, появился въ пустынѣ?..."
   "О, тише, мое сердце!..."
   "Прелестный герой! я не знаю, люблю или ненавижу тебя больше. Умереть ты долженъ! Эта бѣлая грудь должна окраситься кровью!"
   Она схватила кинжалъ, лежавшій на оттоманкѣ, превосходную шлифованную сталь. Высоко подняла его вверхъ и съ нечеловѣческой силой ударила имъ въ грудь спящаго. Онъ ударился о талисманъ, данный Ябастромъ Альрою. И клинокъ при столкновеніи распался на тысячу кусковъ.
   Калифъ приподнялся на своемъ ложѣ. Взглядъ его упалъ на пророчицу, стоявшую надъ нимъ въ отчаяніи, блѣдную, съ рукояткой кинжала въ рукахъ.
   -- Что это? Ширинъ! Кто ты? Эсѳирь!
   Онъ вскочилъ со своего ложа и кликнувъ Фареса, схватилъ пророчицу за руки.-- Скажи,-- продолжалъ онъ,-- ты Эсѳирь? Чего тебѣ надо?
   Она разразилась дикимъ хохотомъ. Вырываясь у него изъ рукъ, она влекла его за собой къ галлереѣ. Здѣсь онъ увидалъ зданіе сераля въ огнѣ. Сжавъ съ силой обѣ руки ея въ своей правой, онъ поволокъ ее къ оттоманкѣ и, схвативъ шлемъ, ударилъ имъ въ огромный щитъ. Фаресъ, разбуженный отъ своей дремоты, бросился въ покой.
   -- Фаресъ! Измѣна! Измѣна! Распорядись, чтобъ ни подъ какимъ видомъ не отпирали воротъ. Бѣги! Скажи самому начальнику! Созови всѣхъ дворцовыхъ; пусть возьмутся за оружіе. Наша жизнь въ опасности, скорѣе!
   Весь дворецъ былъ поставленъ на. ноги. Альрой передалъ обезсилѣвшую, казалось, безпамятную Эсѳирь стражѣ евнуховъ. Рабы и прислуга спѣшили со всѣхъ сторонъ. Прибѣжала и Ширинъ, съ распущенными волосами, съ развѣвающимся платьемъ, сопровождаемая свитой дѣвушекъ съ факелами.
   -- Жизнь моя! что съ тобой?
   -- Ничего, ничего, моя дорогая. Скоро все будетъ снова въ порядкѣ!-- отвѣтилъ Альрой, подымая съ пола только что замѣченные имъ осколки кинжала.-- Было покушеніе на мою жизнь; дворецъ въ огнѣ; я боюсь, что въ городѣ возстаніе. Дѣвушки, позаботьтесь о вашей повелительницѣ. (Ширинъ упала имъ на руки). Я буду скоро обратно.-- Съ этими словами онъ поспѣшилъ въ большой дворъ.
   Тысячи людей (число жителей сераля съ поселками было очень значительно) были уже тамъ: евнухи, пажи, женщины, рабы, прислуга и немногіе воины. Все было въ тревогѣ и смятеніи. Внутри свирѣпствовалъ огонь, снаружи носился таинственный, несмолкаемый гулъ. Вдругъ крики: "калифъ! калифъ!", возвѣстивъ о приходѣ Альроя, установили относительную тишину.
   -- Гдѣ начальникъ стражи?-- спросилъ калифъ.-- Хорошо! Никому не открывайте воротъ. Кто рѣшится перелѣзть черезъ стѣну и понести вѣсть Азріелю. Ты? Молодецъ! Завтра самъ будешь начальникомъ. Гдѣ Мезру? Возьми стражу евнуховъ и отрядъ садовниковъ и потуши огонь во что-бы то ни стало. Валите промежуточныя зданія. Отрядъ Абидана приходитъ намъ на помощь. Ого! я такъ и думалъ! Я этого ожидалъ. Не впускайте ихъ. Хотятъ пробраться силой. О, я такъ и полагалъ. Дротикъ хорошо попалъ въ измѣнника! Дайте мнѣ оружіе. Я ужъ удержу ворота. Пошли вторично къ Азріелю. Гдѣ Фаресъ?
   -- Здѣсь, государь!
   -- Поспѣши къ царицѣ, дорогой Фаресъ, и скажи ей, что все благополучно. Дай Богъ, чтобъ оно такъ было. Слыхалъ ты когда-либо такой грохотъ? Точно всѣ барабаны и кимвалы всего города заговорили. Это вѣрно сигналъ, я догадываюсь. Явись только Азріель! Фаресъ вернулся?
   -- Я здѣсь, государь!
   -- Что съ царицей?
   -- Она охотно стояла-бъ рядомъ съ тобою.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Берегите тамъ ворота. Кто говоритъ, что передъ ними разложенъ огонь? Это правда! Въ худшемъ случаѣ, мы должны будемъ сдѣлать вылазку, чтобъ, по крайней мѣрѣ, умереть солдатами. О, Азріель! Азріель!
   -- Государь! Полки стекаются сюда со всѣхъ концовъ города.
   -- Это Азріель.
   -- Нѣтъ, государь, то не гвардія. Мнѣ кажется, это воины Шериры.
   -- Гмъ! Не знаю, что все это означаетъ, но тутъ, несомнѣнно, измѣна, подлая измѣна. Гдѣ Хонаинъ?
   -- У царицы, государь.
   -- Хорошо. Что это за крики?
   -- Это посланецъ, котораго ты отправилъ къ Азріелю. Дорогу!... дорогу!
   -- Государь, я не могъ достигнуть гвардіи.
   -- Не могъ достигнуть! Богъ отцовъ моихъ! Что-жъ тебѣ помѣшало?
   -- Государь, я взятъ былъ въ плѣнъ!
   -- Въ плѣнъ! Громы синайскіе! Развѣ мы воюемъ? Кто взялъ тебя въ плѣнъ?
   -- Государь!... они провозгласили твою смерть...
   -- Кто?
   -- Совѣтъ старѣйшинъ. Такъ я слыхалъ, по крайней мѣрѣ. Абиданъ, Залмуна...
   -- Бунтовщики и негодяи! Кто еще?
   -- Первосвященникъ.
   -- Ахъ! Вотъ какъ обстоитъ! Фаресъ, подай мнѣ воды. Правда-ли, что Шерира съ ними въ союзѣ?
   -- Люди его оцѣпляютъ сераль. Никакая подмога не дойдетъ до насъ, если не прорвется черезъ нихъ.
   -- О! будь я только тамъ со своей храброй гвардіей,! Издохнуть здѣсь, какъ крысы! Низкіе измѣнники! Стойте крѣпко, братцы! Тяжелое дѣло, но кто сегодня стойко и вѣрно послужитъ Альрою, тотъ завтра получитъ должное. Не бойтесь! Не для того я рожденъ, чтобы въ бунтѣ погибнуть. Жизнь моя заколдована. Да -- да!

-----

   -- Иди къ калифу, мой добрый Хонаинъ; прошу тебя, иди. Я могу обойтись безъ посторонней помощи, а онъ нуждается въ твоемъ совѣтѣ. Проси его, чтобы не подвергалъ опасности свою драгоцѣнную жизнь. Злодѣи! Азріель долженъ скоро быть здѣсь. Что ты думаешь по этому поводу?
   -- Нѣтъ никакой опасности. Планы ихъ слабо разсчитаны. Я давно ждалъ этой бурной ночи и потому теперь болѣе озабоченъ, чѣмъ обезпокоенъ.
   -- Это они по мою душу, меня они ненавидятъ! И первосвященникъ тоже. Да, да! Я всегда чувствовала, что твой гордый братъ, добрый Хонаинъ, не успокоится, пока не свергнетъ меня съ этого трона., моего наслѣдственнаго трона, или не смоетъ имени моего изъ нашихъ лѣтописей кровью моего сердца. Злой, злой Ябастеръ! Съ самаго начала онъ питалъ злобу противъ меня. Онъ, въ самомъ дѣлѣ, твой братъ, Хонаинъ?
   -- Я не желалъ бы думать объ этомъ. Однако, онъ добивается чего-то другого, а не твоей жизни. Время докажетъ намъ больше, чѣмъ всѣ наши предположенія.
   

XXI.

   Укрѣпленія сераля устояли противъ всѣхъ усилій мятежниковъ. Шерира, оставшійся въ лагерѣ со своими людьми, отозвалъ небольшой отрядъ, первоначально командированный имъ какъ для наблюденія за положеніемъ дѣлъ, такъ и въ подкрѣпленіе Абидану. Азріель и Итамаръ собрали силы въ тылу Абидана, и часть гвардіи, переправившись на разсвѣтѣ черезъ рѣку, бросилась во дворецъ. Альрой съ этими свѣжими воинами сдѣлалъ вылазку. Присутствіе его привело къ результату, въ которомъ заранѣе почти нельзя было сомнѣваться. Отрядъ Абидана сражался съ отчаяніемъ, внушеннымъ мыслью, что рѣшается ихъ судьба. Кровопролитіе было ужасное, но пораженіе ихъ полное. Они не сражались уже массами или по какому-либо общему плану. Они думали лишь о томъ, чтобы спастись или, по крайней мѣрѣ, возможно дороже продать свою жизнь. Одни убѣжали, другіе разсѣялись. Кое-кто укрѣпился въ домахъ, а иные укрѣпляли базаръ. Послѣ того всѣ ужасы войны разыгрывались на улицахъ. Дома пылали, кровь лилась рѣкой.
   Абиданъ во главѣ кучки преданныхъ ему проявилъ большое мужество и находчивость. Наконецъ, онъ очутился одинъ, окруженный только врагами. Ставъ спиною къ дому въ узкой улицѣ, гдѣ множество враговъ его должны были сами другъ другу мѣшать, онъ повалилъ уже троихъ ближайшихъ своими неотразимыми ударами, когда запертая дверь поддалась подъ напоромъ толпы. Абиданъ взбѣжалъ по узкой лѣстницѣ; достигнувъ площадки, онъ вдругъ обернулся и раскроилъ черепъ ближайшему изъ преслѣдователей; скативъ огромный трупъ его на голову остальнымъ, и задержавъ тѣмъ ихъ движеніе впередъ, онъ самъ побѣжалъ далѣе и взобрался на террасу дома. Трое гвардейцевъ, преслѣдуя его, прыгали за нимъ съ террасы на террасу. Одинъ изъ нихъ, вооруженный метательнымъ копьемъ, метнулъ его въ военачальника. Остріе лишь слегка ранило его. Вырвавъ изъ раны копье, онъ швырнулъ его обратно въ сердце пославшаго. Двое другихъ, вооруженные только мечами, подступали все ближе. Наконецъ, онъ достигъ послѣдней террасы въ той группѣ строеній. Здѣсь онъ былъ на краю пропасти. Онъ перевелъ духъ. Тѣ наступали. Онъ дразнилъ ихъ, мѣняя безпрервывно положеніе. Вдругъ онъ съ изумительною ловкостью полоснулъ мечемъ поперекъ бедра наступавшаго сзади врага; тотъ, вскрикнувъ, упалъ. Тогда онъ кинулся на другого, наступавшаго спереди, схватилъ, его и швырнулъ внизъ на улицу, гдѣ тотъ нашелъ смерть. Въ этотъ моментъ; Абидану бросилась въ глаза дверца. Онъ быстро спустился внизъ и попалъ въ комнату, полную женщинъ. Тѣ взвизгнули, но онъ пробрался между ними и, очутившись на лѣстницѣ, проникъ въ комнату, гдѣ увидалъ въ постели больного старика. При видѣ страшнаго, облитаго кровью человѣка, несчастный лишился сознанія. Абиданъ заперъ дверь, смылъ пятна крови съ лица и, надѣвъ на себя пыльное платье стараго армянина, бросился вонъ. На темной улицѣ не было ни души. Полководецъ безпрепятственно двинулся впередъ. На углу онъ наткнулся на солдата, державшаго наготовѣ коня для своего офицера. Абиданъ, безоружный, выхватилъ у солдата изъ за пояса кинжалъ и, всадивъ ему въ грудь, бросился на коня и поскакалъ къ рѣкѣ. Здѣсь лодки не было. Конь понесъ его на тотъ берегъ. Тамъ у источника лежало стадо верблюдовъ. Погонщиковъ ихъ разсѣяла тревога. Онъ сѣлъ на самаго быстроходнаго по виду верблюда и поспѣшилъ къ ближайшимъ городскимъ воротамъ. Стража его не пропустила. Онъ скрылъ свое безпокойство. Приблизился свадебный поѣздъ, возвращаясь изъ деревни. Врѣзавшись въ середину, онъ опрокинулъ невѣсту въ ея золоченомъ возкѣ. Въ происшедшей суматохѣ, среди криковъ, проклятій, толкотни, онъ проложилъ себѣ путь къ воротамъ, выскочилъ на свободу и скакалъ до тѣхъ поръ, пока не достигъ пустыни.

-----

   Гомонъ утихалъ. Крики воиновъ, визгъ женщинъ, дикій лязгъ оружія -- все стихло. Пожары были потушены, рѣзня кончилась. Возмущеніе было подавлено и порядокъ возстановленъ. По городу, замкнувшемуся въ домахъ своихъ, расхаживали патрули, а къ вечеру самъ покоритель принималъ въ царскихъ палатахъ донесенія и поздравленія военачальниковъ. Бѣгство Абидана казалось возмѣщеннымъ черезъ плѣненіе Ябастра. Поведеніе Шериры во время возстанія не очень осуждалось и не подвергнуто было особому разсмотрѣнію. Снаряжена была комиссія для ближайшаго разслѣдованія этого непонятнаго, событія.
   Когда Альрой, истомленный и грустный, отдыхалъ на диванѣ въ своей комнатѣ, доложено было о приходѣ Ширинъ. Царица бросилась ему на шею и покрыла ее поцѣлуями. Подъ вліяніемъ ея ласкъ, тяжесть, давившая его сердце, свалилась и на душѣ стало легко.
   -- Рубинъ мой!-- воскликнула она полнымъ нѣжности голосомъ, склонивъ лицо къ нему на грудь.-- Рубинъ мой, любишь-ли меня?
   Онъ счастливо улыбался, прижавъ ее къ сердцу.
   -- Рубинъ мой! Жемчужина твоя столь испугана, что не смѣетъ взглянуть на тебя! Злодѣи! Меня они ненавидятъ, меня хотятъ погубить!
   -- Нѣтъ больше никакой опасности, дорогая моя! Все прошло. Не говори, нѣтъ, не думай больше объ этомъ.
   -- Всякая радось пропала. Я не смогу больше спать. О, мой возлюбленный, дѣйствительпо-ли ты живъ еще, или это лишь дикій, безпокойный сонъ? Злые люди! Возможно-ли? Наше свѣтлое счастье улетѣло навѣки.
   -- Нѣтъ, мое прелестное дитя! Мы остались тѣмъ, чѣмъ мы были. Только нѣсколько еще мимолетныхъ часовъ. и все возстанетъ въ прежнемъ блескѣ, точно буря никогда не омрачала нашихъ солнечныхъ дней.
   -- Видалъ-ли ты Азріеля? Онъ разсказываетъ такія страшныя вещи.
   -- Что-же?-- спросила, Альрой.
   -- О, горе мнѣ! я оставлена! нѣтъ у меня больше друга!
   -- Ширинъ!
   -- Они жаждали моей крови. Да, я знаю, что они ея жаждали.
   -- Какой вздоръ!
   -- Вздоръ? Спроси Азріеля, спроси Итамара. И эту теплую кровь, что для тебя одного лишь течетъ въ моихъ жилахъ, этотъ низкій Ябастера, хотѣлъ пролить на алтарѣ своей мести. Она, всегда меня ненавидѣлъ!
   -- Ябастеръ! Ширинъ! Господь отцовъ моихъ, неужели должно было до этого дойти! Почему Абиданъ, простой головорѣзъ, долженъ быль спасти свою неблагородную жизнь, а эта великая душа, это высокое, одухотворенное существо... О, горе мнѣ! Я слишкомъ долго жилъ! Лучше-бъ они меня не оставили... лучше-бы...
   -- Замолчи, Альрой! Прошу тебя, дорогой, успокойся. Если онъ, дѣйствительно, Такъ необходимъ для твоего счастья и не можетъ въ должномъ мирѣ жить съ колѣнопреклоненной здѣсь твоей рабыней, то я знаю свой долгъ, государь. Ни за что на свѣтѣ я не нарушу твоего счастья, чтобы спасти свое сердце, хотя я увѣрена, что оно будетъ разбито. Я пойду и умру, и самый жестокій жребій почту за лучшее счастіе, если онъ тебѣ только на пользу -- О, Ширинъ! чего ты хотѣла бы? Это... это одно лишь мученіе.
   -- Тебя видѣть въ счастьѣ и безопасности; ничего болѣе.
   -- Счастье мое и безопасность въ твоемъ счастьѣ и твоей безопасности.
   -- Не заботься обо мнѣ; я ничто.
   -- Ты все, все для меня.
   -- Успокойся, душа моя. Больно мнѣ, что придя съ цѣлью успокоить тебя, я тебя только встревожила. Все хорошо, все. Скажи, что Ябастеръ будетъ жить. Что-же съ того? Онъ будетъ жить и докажетъ себя еще болѣе послушнымъ, чѣмъ раньше. Вотъ и все.
   -- Онъ живетъ, онъ мой плѣнникъ и ждетъ своего приговора. Онъ долженъ быть вынесенъ.
   -- Да.
   -- Простить-ли?
   -- Государь можетъ поступать, какъ ему благоугодно будетъ.
   -- Нѣтъ, моя Ширинъ! О, прошу тебя, не сердись. Скажи, чего ты желаешь?
   -- Если мнѣ говорить, то я сразу скажу: его жизни!
   -- Горе мнѣ!
   -- Если наша любовь имѣетъ еще прелесть въ глазахъ твоихъ, то я должна кричать тебѣ: его жизни, всей его жизни? Онъ стоить между нами, на пути нашей любви, Альрой, и всегда между нами стоялъ. Не будетъ намъ счастья, пока дышетъ Ябастеръ, и я не могу быть для тебя прежней Ширинъ, пока живъ этотъ надменный мятежникъ.
   -- Сошлемъ его, сошлемъ.
   -- Чтобъ онъ вступилъ въ заговоръ съ бунтовщиками! Такова твоя мудрость?
   -- О, Ширинъ! я не люблю этого человѣка, хотя и долженъ бы любить; но если-бъ ты только знала все...
   -- Я знаю только слишкомъ много, Альрой. Съ самаго начала мысль о немъ была мнѣ противна. Идемъ, моя радость, сдѣлай этотъ подарокъ своей Ширинъ, такъ напуганной этимъ негодяемъ. Я боюсь, онъ причинилъ больше зла, чѣмъ ты думаешь. О, онъ хотѣлъ отнять у насъ всякую надежду! Онъ еще сдѣлаете? это! Поэтому, сдѣлай мнѣ подарокъ! Я немногаго желаю -- головы измѣнника. Дай мнѣ свой перстень съ печатью. Не хочешь? Ну, я сама возьму. Какъ? Ты сопротивляешься? О, я знаю. Ты мнѣ часто говорилъ, что поцѣлуй разрѣшитъ всѣ твои колебанія. Вотъ тебѣ!... Есть перстень! Ну, до свиданья, орелъ мой, я скоро вернусь и снова примощусь въ твоемъ гнѣздѣ.

-----

   -- Забрала мой перстень! Что-жъ это? Ширинъ! Ушла? Нѣтъ, она шутитъ. Ябастеръ! голова измѣнника! Никого здѣсь нѣтъ? Фаресъ!
   -- Государь!
   -- Вышла царица?
   -- Да, государь.
   -- Плача?
   -- Нѣтъ, очень весела.
   -- Позови Хонаина... съ быстротою мысли! Хонаинъ! Онъ ждетъ во дворѣ. Прошли счастливые дни моей жизни. Мое сердце разбито. Но она шутитъ, навѣрно... А, Хонаинъ. Просѣй мой разсѣянный взглядъ. Спѣши въ оружейную, спѣши!
   -- Что мнѣ тамъ дѣлать?
   -- Что тебѣ дѣлать? О, я какъ въ бреду! Братъ твой... твой великій брать... царица... похитила у меня перстень съ печатью... то есть, я далъ ей его. Бѣги! спѣши! или черезъ мигъ Ябастра не будетъ въ живыхъ... Ушелъ! Фаресъ! Руку... мнѣ дурно.

-----

   -- Его Величество сегодня нездоровъ.!
   -- Говорятъ, онъ сегодня утромъ упалъ въ обморокъ.
   -- Да, въ ваннѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не въ ваннѣ. Когда узналъ о смерти Ябастра.
   -- Какъ же онъ умеръ?
   -- Удавился. Великая душа его не могла снести безчестія, и вотъ онъ самъ положилъ конецъ своей славной дѣятельности.
   -- Великій мужъ!
   -- Не скоро мы увидимъ ему равнаго. Царица исходатайствовала ему прощеніе и сама поспѣшила въ оружейную, чтобы принести ему вѣсть. Увы, слишкомъ поздно!
   -- Странныя времена! Ябастеръ мертвъ!
   -- Чрезвычайно важное событіе.
   -- А кто будетъ первосвященникомъ?
   -- Я думаю, что этотъ постъ вовсе не будетъ замѣщенъ.
   -- Вы сегодня съ Итамаромъ ужинаете?
   -- Да.
   -- И я тоже. Пойдемъ вмѣстѣ. Царица добыла для него прощеніе! Гмъ! странно!
   -- Такъ передаютъ. Абиданъ, говорятъ, ускользнулъ.
   -- Такъ и я слыхалъ. Застанемъ сегодня Медада?
   -- Должно быть.
   

XXII.

   -- Государь! Изъ Амадіи прибылъ гонецъ и хочетъ непремѣнно видѣть тебя. Я ему сказалъ, что его величество очень заняты и направилъ его къ великому визирю, но онъ стоитъ на своемъ и неотступно требуетъ допустить его къ тебѣ. А такъ какъ я думалъ, что, быть можетъ, княжна Миріамъ...
   -- Изъ Амадіи? Ты поступилъ совершенно правильно, Фаресъ. Впусти его.
   Гонецъ вошелъ.
   -- Что принесъ? Надѣюсь, хорошія вѣсти!
   -- Прошу прощенія, государь, очень плохія. Меня послалъ намѣстникъ Абнеръ съ приказаніемъ свидѣться съ самимъ калифомъ и ни съ кѣмъ инымъ...
   -- Ты передъ калифомъ. Въ чемъ твое порученіе? Что тамъ такое у намѣстника?
   -- Государь, онъ велѣлъ передать вашему величеству, что въ тотъ самый часъ, когда на вершинахъ кавказскихъ горъ зажглись сигнальные огни, чтобы возвѣстить наступленіе новолунія, страшный карезмшахъ, Алпъ Арсланъ, перешелъ границу нашего царства и теперь наполняетъ своими войсками всю Персію.
   -- А! а намѣстникъ?
   -- На театрѣ военныхъ дѣйствій и просить подкрѣпленій.
   -- Онъ ихъ получитъ. Да, дѣйствительно, важныя новости! Когда ты изъ Амадіи?
   -- Я скакалъ безъ отдыха днемъ и ночью на своемъ быстроходномъ дромадерѣ, и третье утро меня застало въ Багдадѣ.
   -- Ты исполнилъ свой долгъ. Фаресъ, позаботься доставить этому вѣрному курьеру хорошій отдыхъ. Пригласи ко мнѣ великаго визиря.
   "Алпъ Арсланъ! Этотъ прославленный воинъ. Въ тотъ самый часъ, когда зажглись сигнальные огни. Сразу видно, что это не внезапное рѣшеніе, а задолго задуманный и подготовленный планъ. Это мнѣ не нравится".
   -- Государь!-- сказалъ Фаресъ, входя вторично,-- съ границы прибылъ гонецъ и настаиваетъ, чтобы допустить его къ тебѣ. Я ему сказалъ, что его величество очень заняты, а такъ какъ я полагалъ, что онъ съ тѣми же самыми вѣстями, то...
   -- Весьма на то похоже; однако, любезный Фаресъ, никогда ничего не полагай, Я хочу его видѣть.
   Гонецъ вошелъ.
   -- Ты отъ кого?
   -- Изъ Мосула. Губернаторъ приказалъ мнѣ свидѣться съ самимъ калифомъ, ни съ кѣмъ инымъ, и сообщить вашему величеству, что въ тотъ самый часъ, когда на вершинахъ горъ зажглись сигнальные огни, чтобы возвѣстить наступленіе новолунія, лютый мятежникъ Абиданъ поднялъ въ области знамя Іудеи и идетъ войной противъ вашего величества..
   -- Какими силами мятежники располагаютъ?
   -- Войско вашего величества держится въ крѣпости.
   -- Довольно, положеніе ясно. Часть того же движенія. Причинять они намъ хлопотъ. Фаресъ, ты пригласилъ Хонаина?
   -- Точно такъ, Государь.
   -- Поди, распорядись устроить гонцу надлежащій отдыхъ, и, Фаресъ... иди сюда: чтобъ никто не вступалъ въ бесѣды съ нимъ. Понялъ?
   -- Ваше величество можетъ быть совершенно спокойно на этотъ счетъ.
   "Абиданъ подаетъ признаки жизни. На этотъ разъ я не допущу, чтобы онъ такъ счастливо отдѣлался. Нужно повидать Шериру. Я очень подозрѣваю... Что это такое? Еще гонцы!"
   Вошелъ третій гонецъ.
   -- Съ позволенія вашего величества, этотъ гонецъ прибылъ съ сирійской границы.
   "Въ воздухѣ носится что-то зловѣщее, это чувствую".-- Говори скорѣе, бездѣльникъ!
   -- Государь! Простите меня; я приношу печальныя вѣсти.
   -- Выкладывай самое худшее!
   -- Я отъ сирійскаго правителя Медада.
   -- Дальше! Онъ отложился? Теперь такая эпидемія.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ, грозный государь, полководецъ Медадъ и мысли другой не имѣетъ въ сердцѣ своемъ, какъ о чести и славѣ вашего величества, которыя онъ, увы, долженъ теперь отстаивать противъ страшныхъ полчищъ непріятелей. Правитель приказалъ мнѣ свидѣться съ самимъ калифомъ, ни съ кѣмъ инымъ, и передать вашему величеству, что въ тотъ самый часъ, когда на Ливанѣ зажглись сигнальные огни, чтобы возвѣстить наступленіе новолунія, румскій султанъ вмѣстѣ съ бывшимъ арабскимъ калифомъ развернули знамя ихъ пророка и съ большими силами двигаются на Багдадъ.
   -- Явный заговоръ! Хонаинъ уже пришелъ? Сію минуту созови совѣтъ визирей. Міръ возсталъ противъ меня. Ладно! Я утомленъ миромъ. Они не найдутъ меня спящимъ.

-----

   -- Вы видите, господа,-- сказалъ Альрой, когда совѣтъ заканчивался.-- Мы должны атаковать ихъ по одиночкѣ. Въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія. Если дать имъ соединиться, то намъ придется имѣть дѣло съ очень уже огромными полчищами. Только порознь мы ихъ можемъ бить. Самъ я пойду въ Персію. Итамаръ долженъ врѣзаться между султаномъ и Абиданомъ, не допуская ихъ соединенія. Медаль отойдетъ къ Итамару. Шерира будетъ охранять столицу. Тебя, Хонаинъ, я назначаю намѣстникомъ-правителемъ. Итакъ, до свиданія. Я отправляюсь еще сегодня ночью. Не падайте духомъ, боевые товарищи. Надвинулась гроза, но кедры не одну грозу переживаютъ.
   Совѣть кончился.
   -- Дорогой Шерира!-- сказалъ калифъ, когда члены совѣта стали откланиваться,-- подожди немного. Мнѣ нужно поговорить съ тобою особо.-- Хонаинъ,-- продолжалъ Альрой, провожая великаго визиря и оставивъ Шериру одного въ комнатѣ,-- Хонаинъ, я еще до сихъ поръ не успѣлъ обмѣняться съ тобою даже однимъ словомъ наединѣ. Каково твое мнѣніе о создавшемся положеніи?
   -- Государь, я готовъ къ самому худшему, но надѣюсь на самое лучшее.
   -- Это мудро. Если бы только Абнеръ сумѣлъ удержать карезмшаха! Я сейчасъ собираюсь поговорить съ Шерирой наединѣ. Онъ мнѣ кажется очень подозрительнымъ.
   -- За Шериру я отвѣчаю... за его вѣрную измѣну.
   -- А! я его подозрѣваю. Поэтому не даю ему назначенія въ дѣйствующую армію. Я не хотѣлъ бы имѣть его черезчуръ близко отъ прежнихъ его товарищей. Какъ ты думаешь? Лучше ужъ оставить его мятежное войско гарнизономъ города.
   -- Государь, теперь не время быть щепетильнымъ. Шерира безспорно доблестный военачальникъ, очень опытный полководецъ, но -- умоляю тебя, государь, дай мнѣ твою печать.
   Альрой поблѣднѣлъ.
   -- Нѣтъ, визирь, одинъ разъ, я съ нею разстался -- больше это не повторится, никогда не повторится. Ты коснулся больного мѣста. Тутъ что-то лежитъ на моей совѣсти... Что ее угнетаетъ или почему, я не знаю. Я не виновенъ, Хонаинъ, ты вѣдь знаешь, что я неповиненъ.
   -- За ваше величество я ручаюсь. Государь, у котораго хватаетъ мягкосердечія, чтобы щадить такого субъекта, какъ Шериру, когда тотъ стоитъ ему на пути, ужъ навѣрное оказалъ свою благородную милость несравненно болѣе достойному ея.
   -- Увы, увы! При одной мысли объ этомъ можно съ ума сойти. Ахъ, почему его нѣтъ здѣсь? Если бы я только послушался... тсс! тсс! Иди къ царицѣ и разскажи ей всѣ эти новости. Я иду къ Шерирѣ.
   Калифъ возвратился въ своей кабинетъ.
   -- Извини, храбрый Шерира; въ такіе моменты добрые друзья должны простить нѣкоторый недостатокъ вниманія къ нимъ.
   -- Ваше величество очень добры, что придаете этому значеніе.
   -- Ты видишь, Шерира, какая буря поднимается. Сомнѣнія нѣтъ, придется сильно поработать. Къ несчастью, мнѣ теперь не хватаетъ настоящаго вѣрнаго друга, преданное сердце котораго взяло бы на себя всѣ мои заботы. Я думалъ тебя послать противъ Арслана, но кажется лучше, чтобы я самъ пошелъ. Въ настоящее время, казалось бы, и рѣчи не можетъ быть объ отступленіи; однако, мы еще не знаемъ, какъ обернутся дѣла... нѣтъ, мы не знаемъ. Столица, вся багдадская область... одна, проигранная битва, и эти вѣроломные мусульмане могутъ возстать. Я долженъ былъ остаться здѣсь, но, оставляя Шериру, я оставляю себя самого. Я это глубоко чувствую -- это меня утѣшаетъ. Можетъ случиться, что мнѣ придется отступить къ столицѣ. Будь къ этому готовъ, Шерира. Твой постъ очень отвѣтственный. Будь мудръ! Въ томъ, что ты будешь стоять на немъ съ должнымъ вниманіемъ, я не сомнѣваюсь.
   -- Ваше величество можетъ быть вполнѣ увѣреннымъ, что у меня нѣтъ иной мысли, какъ о его славѣ и преуспѣяніи. Не сомнѣвайся, государь, въ моей преданности. Я, государь, не изъ тѣхъ сладкорѣчивыхъ, что вѣчно жужжатъ о своихъ заслугахъ и о своей, на словахъ, безпредѣльной преданности, но вся моя жизнь отдана службѣ вашего величества и я всегда готовъ для нея рисковать всѣмъ.
   -- Я это знаю, Шерира, хорошо знаю, глубоко въ этомъ увѣренъ. Что ты думаешь объ этой смутѣ?
   -- Ея планъ искусно составленъ и недурно разработанъ, но не сомнѣваюсь, что ты справишься съ нею самымъ блистательнымъ образомъ.
   -- Каковъ духъ солдатъ? Они бодры?
   -- За своихъ отвѣчаю. Это все простые, безхитростные ребята, подобные мнѣ, быть можетъ, нѣсколько грубоватые. Мы не парадное войско; мы знаемъ нашъ ратный долгъ и мы его выполнимъ.
   -- Это хорошо, именно то, что мнѣ нужно. До отъѣзда я произведу смотръ войскамъ. Пусть раздадутъ всѣмъ имъ подарки отъ меня; и кстати, я какъ-то всегда объ этомъ забываю, твой легіонъ слѣдовало бы по праву пожаловать званіемъ Сирійскаго. Ему мы обязаны лучшей нашей областью.
   -- Я передамъ войску волю вашего величества. Это еще болѣе усилило бы ихъ беззавѣтную преданность.
   -- Я этого не добиваюсь. Они мои дѣти. Приди сегодня вечеромъ въ сераль ужинать. Мы будемъ въ очень тѣсномъ кругу. А теперь, предъ прощаніемъ, разопьемъ бутылочку вина. Мы же старые пріятели. Помнишь еще нашъ городъ-развалинъ?

-----

   Калифъ возвратился въ свой кабинетъ, гдѣ его секретари сидѣли и спѣшно писали. Расхаживая по комнатѣ, онъ имъ диктовалъ свои инструкціи.
   -- Кто сегодня начальникомъ караула?
   -- Бенея, Государь.
   -- Я его помню. Въ битвѣ при Тигрѣ онъ спасъ меня отъ сабельнаго удара. Отдайте это ему. Насъ будетъ сопровождать царица. Охрану ея возлагаю на него. Вотъ эти бумаги для великаго визиря. Войскамъ быть готовыми и въ полномъ вооруженіи къ наступленію утра. Передать этотъ дневной приказъ Азріилю. Отослать немедленно эту бумагу въ Амадію. Къ Медаду уже отправлена? гонецъ? Это хорошо. Вы удовлетворительно справились со своей работой. Теперь отдыхать. Фаресъ!
   -- Здѣсь, Государь!
   -- Эту ночь я не буду спать. Принеси сюда мое питье. Иди, малый, отдохни. Мнѣ больше ничего не потребуется. Спокойной ночи.
   -- Спокойной ночи, всемилостивѣйшій Государь!
   "Нужно подумать, поискать! Я одинъ, я совершенно спокоенъ, а голова все-таки плохо работаетъ и я туго соображаю. Я не тотъ, что раньше. Кто могъ о чемъ нибудь подобномъ подумать двадцать четыре часа тому назадъ. Вновь все поставлено на карту! Опять на полѣ битвы въ борьбѣ и за царство и за жизнь! Гдѣ могучій духъ былыхъ мохъ дней? Его нѣтъ. Я не тотъ, что раньше. Я потерялъ свою увѣренность. Все вокругъ меня кажется измѣнившимся, поблеклымъ. Гдѣ тѣ горящіе глаза, вдохновенныя, побѣдныя лица, что наканунѣ боя тѣснились вокругъ меня, помазанника Божьяго! Теперь я такихъ ужъ больше не вижу. Они измѣнились, какъ я самъ. Абиданъ! Онъ, одинъ стоилъ цѣлаго отряда, а теперь онъ въ непріятельскомъ станѣ. А пророчила! Эта женщина была нашей призывной трубой, неудержимо влекущей въ бой -- гдѣ она? Жертва моего правосудія! А гдѣ онъ, самый могучій, другъ, совѣтникъ, постоянный мой руководитель, учитель юности моей; твердый душой, нѣжный, вѣрный хранитель всѣхъ моихъ славныхъ успѣховъ; онъ, чьи дни и ночи были заняты одной только думой сдѣлать меня могучимъ и великимъ! Увы! Не гордымъ молодымъ героемъ, охваченнымъ восторгомъ предстоящаго боя, упоеннымъ памятью о своихъ непрерывныхъ побѣдахъ и сплошномъ своемъ тріумфѣ, чувствую я себя, а жалкимъ, отчаявшимся, безповоротно осужденнымъ отступникомъ!"
   "О! Кто ты, выходящее изъ черной земли страшное видѣнье? Ты тотъ, чьего имени назвать не смѣю, но назову -- образъ Ябастра. Прочь ужасное видѣнье! Что такъ грозно смотришь на меня? Не я тебя убилъ. Живъ ли я, сплю я, что ли? Я его вижу, ай! я тебя вижу. Не боюсь и тебя. Я ничего не боюсь. Я Альрой. Говори, говори-же! Могучее видѣнье, заклинаю тебя, говори. Памятью всего прошлаго, хотя это безуміе, заклинаю тебя, дай мнѣ вновь услышатъ знакомые съ дѣтства звуки".
   -- Альрой, Альрой, Альрой!
   "Я внимаю тебѣ, какъ гласу трубы Страшнаго Суда".
   -- Встрѣчай меня на равнинѣ Нехавенда.
   "Ахъ! Что это?"
   Надъ дворцомъ раздался страшный громовой ударъ, сопровождаемый какимъ-то страннымъ шелестомъ и стукомъ, исходившимъ какъ бы изъ смежной комнаты. Стѣны сераля покачнулись.
   -- Землетрясенье!-- воскликнулъ Альрой.-- О, если бы земля разверзлась и проглотила бы все! Ахъ, Фаресъ, и тебя разбудило! Странное время мы переживаемъ, Фаресъ!
   -- Ваше величество очень блѣдны.
   -- Какъ и ты, юноша! Ты думалъ, я стану веселиться? Блѣденъ! есть отчего поблѣднѣть, зналъ бы ты только все. Ахъ! Опять этотъ ужасный грохотъ! Я не могу его выносить, Фаресъ, не могу. Я многое перенесъ, но этого снести не могу.
   -- Государь мой, это въ оружейной.
   -- Бѣги, посмотри. Нѣтъ, я не хочу оставаться одинъ. Гдѣ Бенея? Пусть онъ идетъ. Оставайся со мною, Фаресъ; прошу тебя, мальчикъ, останься.
   Фаресъ подвелъ калифа къ ближайшему дивану, на который Альрой легъ блѣдный, дрожа, какъ въ ознобѣ. Черезъ нѣсколько минутъ онъ освѣдомился, возвратился ли Бенея.
   -- Только что, Государь.
   -- Хорошо, какъ тамъ обстоитъ?
   -- Государь! Ужасный и зловѣщій случай. Когда громъ ударилъ во дворецъ, священное знамя упало съ своего мѣста и разбилось на тысячу кусочковъ. Странно, что вмѣстѣ съ тѣмъ безслѣдно исчезъ и Соломоновъ скипетръ.
   -- Ни звука о происшедшемъ, если вы меня любите. Не пускать никого въ оружейную. Бенея, оставь меня; Фаресъ, оставь меня.
   Они удалились. Съ невыразимой тоской смотрѣлъ Альрой имъ вслѣдъ. Какъ только они скрылись съ глазъ, онъ подбѣжалъ къ дивану, бросился на колѣни и, закрывъ лицо руками, залился горячими слезами и горестно воскликнулъ: "О Боже, Боже! я тебя покинулъ, и теперь Ты меня покидаешь!"
   

XXIII.

   На боевомъ конѣ, среди своихъ легіоновъ, упоенный видомъ развѣвающихся знаменъ, призывными звуками трубъ, ощущая свою власть надъ этой необозримой массой послушныхъ ему вооруженныхъ людей, въ сознаніи всей огромной своей ставки, Альрой пріободрился и почти совсѣмъ овладѣлъ собой. Вмѣстѣ съ возбужденіемъ возвратилась къ нему его обычная энергія, и нависшая надъ его головой грозная опасность, казалось, только изощряла и усиливала дѣятельность его ума.
   Во главѣ пятидесятитысячнаго отряда онъ подвигался форсированнымъ маршемъ къ Мидіи. На второй день по выступленіи прибыли новые гонцы отъ Абнера, извѣщавшіе, что тотъ, не имѣя возможности держаться противъ тѣснившихъ его несмѣтныхъ полчищъ карезмшаха, совершенно очистилъ Персію и стянулъ все свое войско въ Луристанъ.
   Получивъ такія извѣстія, Альрой послалъ Шерирѣ приказъ немедленно выступить со своимъ отрядомъ для соединенія съ нимъ, предоставивъ столицу ея собственной судьбѣ.
   Онъ опять перешелъ Керрундскія горы и на барегу Абзаха встрѣтилъ Абнера съ его индійской тридцатитысячной арміей и присоединилъ ее къ своей. Простоявъ здѣсь одну ночь, Альрой двинулся къ персидской границѣ, атаковалъ передніе посты Алпа Арслана и заставилъ ихъ отступить съ большими потерями. Однако, превосходство силъ карезмшаха было столь велико, что калифъ не рискнулъ вступить въ рѣшительное сраженіе. Онъ поэтому нѣсколько отступилъ и, расположившись въ боевомъ порядкѣ на равнинѣ Нехавенда, мѣстѣ одной изъ первыхъ и самыхъ блестящихъ его побѣдъ, сталъ ждать отряда Шериры, который долженъ былъ прибыть съ минуты на минуту.
   Карезмшахъ, увѣренный въ превосходствѣ своихъ силъ и жаждавшій рѣшительнаго боя, немедленно двинулся къ Нехавенду. Ясно было, что не позже, какъ черезъ два-три дня разразится битва, которая окончательно рѣшитъ судьбу Востока.
   На слѣдующее утро послѣ прибытія въ Нехавендъ калифъ во время охоты подвергся нападенію устроившихъ ему засаду каразмійцевъ. Альрой и сопровождавшіе его офицеры защищались съ такой отчаянной храбростью, что имъ черезъ короткое время удалось отразить нападеніе и прогнать непріятеля, превосходившаго ихъ, по крайней мѣрѣ, втрое. Отступая, предводитель карезмійцевъ метнулъ копье въ калифа, и только самоотверженность молодого свитскаго офицера, подставившаго свою грудь, спасла Альроя отъ смертельной раны.
   Истекавшій кровью офицеръ былъ доставленъ въ царскій шатеръ и положенъ на постель Альроя. Немедленно приглашенный первый полевой лѣкарь, осмотрѣвъ рану, нашелъ ее смертельной. Умирающій воинъ сознавалъ свое безнадежное состояніе. Онъ попросилъ оставить его наединѣ со своимъ повелителемъ.
   -- Государь!-- сказалъ офицеръ,-- я долженъ умереть, и встрѣчаю смерть свою безъ жалобъ, безъ тоски. Смерть на твоей службѣ я всегда считалъ самымъ блестящимъ завершеніемъ жизни. Судьба мнѣ предоставила этотъ удѣлъ, и если не дано мнѣ пріятъ свою кончину на полѣ брани, то я все-таки имѣю утѣшеніе, что смерть моя сохранила самую драгоцѣнную въ мірѣ жизнь. Государь, у меня есть сестра...
   -- Не трудись, дорогой другъ, назвать ее. Будь увѣренъ, что родные твои навсегда будутъ мнѣ такъ же близки, какъ и мои.
   -- Я въ этомъ не сомнѣвался. Я хотѣлъ бы имѣть тысячу жизней, чтобы отдать ихъ за такого господина! Государь, на моей совѣсти лежитъ бремя, и я не смогу отойти съ миромъ, не высказавъ его теперь.
   -- Говори, говори свободно. Если ты обидѣлъ кого-нибудь, и власть или богатство Альроя въ состояніи освободить твой удрученный духъ, то это будетъ сдѣлано... не поскуплюсь я, будь спокоенъ.
   -- Благородный господинъ мой, я долженъ быть кратокъ; дѣло, о которомъ намѣреваюсь говорить, касается тебя.
   -- Ахъ!
   -- Я былъ въ караулѣ въ тотъ день, когда умеръ Ябастеръ...
   -- Силы небесныя! Я весь вниманіе. Продолжай, продолжай!
   -- Онъ самъ покончилъ съ собою, такъ тебѣ передали?
   -- Да, меня въ этомъ всегда увѣряли.
   -- Ты невиненъ, невиненъ! Хвала Всевышнему, Государь мой невиненъ!
   -- Не сомнѣвайся въ этомъ, клянусь надеждой Израиля. Умоляю тебя, разскажи мнѣ все.
   -- Царица пришла съ твоей печатью. Я долженъ былъ впустить ее. Она вошла, вслѣдъ за нею визирь Хонаинъ. До меня доносился громкій разговоръ; я слышалъ голосъ Ябастра. Онъ боролся, да! онъ боролся; но израненный, скованный по рукамъ и ногамъ богатырь не долго могъ сопротивляться. Гнусное дѣло, предательское дѣло, Государь! Что я могъ предпринятъ, имѣя такихъ противниковъ? Они вышли изъ камеры крадучись. Она встрѣтилась глазами со мною. Съ тѣхъ поръ я никогда уже не могъ забыть это кровожадное лицо со сверкающими глазами.
   -- Ты никому не разсказывалъ объ этомъ страшномъ дѣлѣ?
   -- Никогда и никому. Почему я теперь объ этомъ заговорилъ, не знаю; невѣдомая сила меня къ этому побуждаетъ. И я думаю, что тѣ, которые совершили это измѣнническое дѣло, не откажутся и отъ худшихъ дѣлъ, если это имъ понадобится.
   -- Ты отнялъ у меня мой душевный покой и даже надежду на него... И все-таки благодарю тебя. Я всегда избѣгалъ думать объ этомъ несчастномъ днѣ; и хотя иногда и мелькала мысль, что тутъ что-то нечисто, но и худшія мои подозрѣнія были невинной бездѣлицей въ сравненіи съ страшной дѣйствительностью, тобою разсказанной.
   -- Она высказана, а теперь, Государь, вытащи копье изъ моего корчащагося въ предсмертныхъ мукахъ тѣла.
   -- Преданное сердце, это печальная обязанность.
   -- Я умру съ радостью, если выполнишь ее ты.
   -- Исполнено.
   -- Боже, храни Альроя!
   Погруженный въ тяжелое раздумье Альрой еще не успѣлъ отойти отъ покойника, какъ вдругъ раздались ликующіе трубные звуки, и вошедшій въ шатеръ евнухъ возвѣстилъ о прибытіи Ширинъ. Почти вслѣдъ за нимъ, сойдя со своихъ носилокъ, вошла и царица; Альрой сорвалъ съ себя мантію и накинулъ на трупъ.
   -- Дорогой, радость моя,-- воскликнула Ширинъ, подбѣгая къ калифу,-- Я уже знаю. Не тревожься за меня. Я не боюсь труповъ. Я вѣдь жена воина. Я привыкла къ виду крови.
   -- Увы!
   -- Отчего ты такъ блѣденъ? Ты меня не цѣлуешь! Неужели это тебя такъ разстроило? Печальное происшествіе, но вѣдь завтра взошедшее солнце можетъ освѣтить не одну тысячу подобно ему обреченныхъ. Какъ! Ты дрожишь! Ахъ ты, добрая душа! Смерть одного вѣрнаго, преданнаго человѣка совершенно изгнала изъ сердца твоего любовь ко мнѣ. Ты же привыкъ къ боямъ. Ну, это вѣдь глупо! Ты совсѣмъ мнѣ не радъ? Какъ, ни одной улыбки! А я еще пріѣхала воевать за тебя! Я хочу поцѣлуевъ!
   Она бросилась къ нему на шею. Альрой слабо отвѣтилъ на ея ласку и отнесъ ее на диванъ. Онъ ударилъ въ ладоши; немедленно вошли два солдата и вынесли трупъ.
   -- Теперь здѣсь будетъ тебѣ удобнѣе, Ширинъ. Оставайся пока одна; я скоро вернусь.
   И съ этими словами онъ вышелъ изъ шатра,
   Онъ ее оставилъ, но покорный взглядъ ея, полный горестной обиды, жалилъ его сердце. Онъ вспомнилъ всю ея любовь, нѣжность, всю ея чарующую прелесть; ярко возставали предъ нимъ всѣ причудливыя, полусказочныя событія ихъ жизни, слившія ихъ судьбы воедино. Онъ почувствовалъ, что жизнь ему дорога и мила ради нея и только ради нея, что безъ ея живого сочувствія и самый успѣхъ потеряетъ для него всю свою прелесть. И душа Альроя раздиралась доводами разсудка и голосомъ чувства. Побѣдилъ послѣдній. Онъ твердо рѣшилъ ни за что и никогда съ ней не разставаться; онъ полно и совершенно изгналъ изъ своей памяти сдѣланное ему разоблаченіе. Онъ возвратился въ шатеръ еще болѣе влюбленнымъ, чѣмъ прежде. Найдя ее плачущей, онъ нѣжно обнялъ ее.
   Была, полночь. Альрою плохо спалось. Его томило безпокойство, подоспѣетъ ли во время отрядъ Шериры. Вдругъ сквозь охватившую его легкую дрему ему послышался шорохъ и подавленный шопотъ. Калифъ всталъ и, накинувъ на себя платье, вышелъ изъ шатра.
   -- Кто въ караулѣ?
   -- Беноми, Государь, твой рабъ.
   -- Пошли вѣстового къ намѣстнику. Пригласи его ко мнѣ сюда. Кто это такой?
   -- Только-что прибывшій отъ полководца Шериры гонецъ. Вчера ночью Шерира перевалилъ черезъ Керрундскія горы и къ утру соединится съ вашимъ величествомъ.
   -- Добрыя вѣсти. Пошли за Абнеромъ. Живо! Онъ меня тотчасъ здѣсь найдетъ. Пока пройдусь по лагерю.
   -- Привѣтъ вамъ, воины, вы сюда пришли еще разъ вмѣстѣ съ Альроемъ сражаться и побѣдить. Вы, не сомнѣваюсь, уже дрались здѣсь, на равнинѣ Нехавенда. Тучная здѣсь почва и станетъ еще тучнѣе, упившись карезмійской кровью.
   -- Боже, храни царя! Жизнь за нашего царя!
   Беноми приблизился и доложилъ, что намѣстникъ пришелъ и ждетъ.
   -- Дѣти, я долженъ васъ оставить,-- сказалъ Альрой.-- Но мы еще побесѣдуемъ послѣ побѣды.
   -- Богъ да хранить тебя, да посрамитъ всѣхъ враговъ твоихъ!
   -- Спокойной ночи, воины. Быть можетъ, еще до утра вамъ выпадетъ жаркая работа.
   -- Мы готовы, готовы. Боже, храни Альроя!
   "Ихъ духъ бодръ, однако же не тотъ, что въ прежнихъ битвахъ. Я это чувствую, сильно чувствую. Это солдаты, преданные своему незнавшему неудачъ предводителю, смѣло идущіе на бой, ведущій ихъ къ... грабежу. Это лишь отважные корыстолюбцы, не болѣе. Ахъ! гдѣ они теперь, тѣ воины, мужи іудейскіе! Гдѣ тѣ люди, что, вынимая мечъ изъ ноженъ, затягивали побѣдный псаломъ святого торжества! Наканунѣ битвы поле казалось одной огромной синагогой. Полки мужественныхъ воиновъ, самозабвенно внимающихъ пророческому слову, своей кровью и страшными клятвами подкрѣпляли священный обѣтъ -- умереть или покорить Ханаанъ. Все измѣнилось, какъ и я самъ".
   -- Ну что, Абнеръ? Вы хорошо защищены?
   -- Правда, что Шерира уже поблизости?-- спросилъ Абнеръ.
   -- Не сомнѣваюсь, все въ порядкѣ. Хотѣлъ бы, чтобы уже наступило утро!
   -- Непріятель подвигается. Нѣкоторыя его колонны уже видны. Мои развѣдчики ловко выслѣдили ихъ. Онѣ намѣрены, очевидно, выстроиться на равнинѣ.
   -- Ахъ, уже видны! Ну, значитъ ихъ надо атаковать сейчасъ же, до того, какъ онѣ построятся. Чудесно, чудесно! Мы ихъ разобьемъ. Духъ войска отличный. Какъ только наступитъ утро, нашъ тридцатитысячный отрядъ всадниковъ пойдетъ на нихъ въ атаку. Я буду командовать правымъ, Азріель лѣвымъ крыломъ. Это будетъ дѣло, дорогой Абнеръ. Какъ поживаетъ Миріамъ?
   -- Только сегодня утромъ имѣлъ о ней свѣдѣнія. Вполнѣ благополучно. Шлетъ тебѣ свою любовь и молитвы. Царица здѣсь?
   -- Сегодня вечеромъ прибыла, она совершенно здорова.
   -- Она не должна обижаться за нарушеніе этикета.
   -- Объ этомъ не стоитъ говорить. Она жена воина. Ты, дорогой Абнеръ, ея любимецъ.
   -- Это мнѣ извѣстно. Надѣюсь, что мой мечъ отстоитъ тронъ ея дѣтей.
   -- Ладно, отдавай свои приказанія. Сейчасъ въ атаку, а?
   -- Да, я такъ думаю.
   -- Я пошлю гонцовъ поторопить Шериру. Все предвѣщаетъ намъ успѣхъ. Гвардію оставь въ резервѣ.
   -- До свиданія, возлюбленный Государь. Къ тому времени, когда мы снова свидимся, твои враги, я надѣюсь, станутъ твоими рабами.
   

XXIV.

   Съ первымъ наступленіемъ дня еврейская конница, безъ гвардіи, бросилась на передовыя колонны карезмійцевъ, опрокинула ихъ и смяла съ неотразимой силой. Алпъ Арсланъ силился собрать свою армію, и наконецъ удалось ему вновь выстроить центръ въ полномъ порядкѣ. Въ то же время Альрой съ Азріелемъ ввели въ дѣло свои отряды, и битва стала всеобщей. Въ теченіе многихъ часовъ свирѣпствовалъ бой, и обѣ арміи держались храбро. Потери карезмійцевъ были велики, но стойкость ихъ и численность долго служили противовѣсомъ ярости евреевъ и всей энергіи ихъ полководцевъ. Этимъ днемъ Альрой затмилъ всѣ свершенные имъ раньше геройскіе подвиги. Двѣнадцать разъ атаковалъ онъ врага во главѣ своей гвардіи и не одинъ разъ проникалъ вплоть до шатра Алпа Арслана.
   Тщетно искалъ онъ случая сразиться въ поединкѣ со знаменитымъ полководцемъ. Оба монарха дрались въ рядахъ своихъ войскъ, но судьбѣ не угодно было, чтобъ мечи ихъ скрестились. Въ четыре часа пополудни Альрой убѣдился, наконецъ, что безъ помощи Шериры ему не удержаться противъ превосходной численности непріятеля. Онъ скоро вынужденъ былъ втянуть въ дѣло весь свой резервъ, и хотя число убитыхъ во вражескомъ станѣ на много превосходило число сраженныхъ евреями при какой-либо изъ одержанныхъ ими раньше побѣдъ, карезмійцы все еще представляли необозримый фронтъ, безпрерывно пополнявшійся свѣжими полками. Положившись на свою численность и хорошо зная слабость противника, Арсланъ довольствовался оборонительной тактикой, утомляя противниковъ отраженіемъ ихъ страшныхъ и повторныхъ аттакъ.
   Альрой временно вывелъ свою гвардію изъ сраженія Абнеръ и Азріель еще поддерживали бой, а калифъ тѣмъ временемъ готовился къ новымъ напряженіямъ, безпокойно выжидая появленія Шериры. Наконецъ, онъ въ пятомъ часу къ великой своей радости увидалъ съ возвышенности приближающіяся знамена долгожданнаго подкрѣпленія. Убѣжденный теперь, что сраженіе выиграно, онъ сообщилъ эту радостную вѣсть своимъ воинамъ и снова повелъ ихъ, ободренныхъ воодушевляющей вѣстью, на приступъ. Натискъ былъ неотразимый. Казалось, явившемуся Шерирѣ осталось только преслѣдовать, завершить только побѣду. Но каковъ былъ ужасъ и смятеніе Альроя, когда храбрый начальникъ Бенея, кинувшись къ нему, извѣстилъ его, что подкрѣпленіе состоитъ изъ объединенныхъ войскъ Шериры и Абидана и напало на него съ тылу! Тутъ никакой человѣческій геній не могъ ужъ придумать спасенія. Истомленные евреи, силы которыхъ напряжены были до крайности, оказались окруженными. Карезмійцы выступили вмигъ со всѣхъ сторонъ. Въ нѣсколько минутъ еврейская армія была совершенно разстроена. Въ полномъ отчаяніи, даже храбрѣйшіе изъ воиновъ побросали мечи. Каждый заботился только о собственномъ спасеніи. Даже Абнеръ бѣжалъ въ Амадію. Азріель былъ убитъ. Альрой, видя, что все потеряно, бѣжалъ во главѣ трехсотъ своихъ гвардейцевъ къ своему шатру, положилъ безпамятную Ширинъ впереди себя на сѣдло и, пробравшись черезъ толщу враговъ, умчался въ пустыню.
   Въ продолженіе сорока восьми часовъ они нигдѣ не останавливались. Число ихъ скоро убыло до одной трети. На третій день утромъ они сошли съ коней и подкрѣпились у источника. Лишь половина изъ нихъ могла вновь сѣсть въ сѣдло. Ширинъ не произнесла ни слова. Снова двинулись впередъ и съ каждымъ часомъ оставляли позади какого-нибудь смертельно уставшаго спутника. Наконецъ, на пятый день они (около пятидесяти человѣкъ) достигли пальмовой рощи. Здѣсь они сдѣлали привалъ. Альрой осторожно снялъ Ширинъ съ коня, и тѣнь пальмъ, какъ будто, оживила ее. Она открыла глаза и улыбнулась. Онъ далъ ей нѣсколько финиковъ, и она освѣжилась водой.
   -- Скоро наши испытанія минуютъ, дорогая моя,-- шепталъ онъ ей:-- у меня все потеряно, но ты еще не потеряна.
   Снова сѣли они на коней и, подвигаясь съ меньшей поспѣшностью, достигли къ вечеру города развалинъ, къ которому Альрой направлялъ свой путь. Проѣхавъ большую улицу, они добрались до стараго амфитеатра.
   Здѣсь они сошли съ коней. Альрой устроилъ изъ своего платья постель для Ширинъ. Нѣкоторые стали собирать топливо и, найдя большой запасъ его, разложили огромные костры. Другіе, пользуясь еще дневнымъ свѣтомъ, охотились на газелей и добыли себѣ такимъ образомъ ужинъ. Черезъ часъ, когда они, расположившись группами около костровъ, справляли свою наскоро изготовленную трапезу, можно было подумать, что это не избалованная роскошью гвардія могучаго монарха, а обычные обитатели этой одичалой мѣстности.
   -- Ничего, друзья,-- сказалъ Альрой, потирая руки надъ вспыхнувшимъ пламенемъ,-- какъ бы то ни было, все-же здѣсь лучше, чѣмъ въ пустынѣ.

-----

   Послѣ всего пережитаго Альрой впалъ въ глубокій, безъ сновидѣній, сонъ. Когда онъ проснулся, солнце стояло уже высоко, но Ширинъ спала еще. Онъ нѣжно разбудилъ ее; она раскрыла глаза и улыбнулась.
   -- Теперь ты жена разбойника,-- сказалъ онъ съ улыбкой.-- Какъ тебѣ нравится новый образъ жизни?
   -- Съ тобой -- великолѣпно!
   -- Останься здѣсь, моя дорогая! Мнѣ надо разбудить своихъ людей и посмотрѣть, какъ дѣло обстоитъ.-- Перескочивъ съ этими словами черезъ спящихъ, онъ остановился, наконецъ, около Беней,
   -- Такъ-то, мой храбрый начальникъ гвардіи! Ты спишь еще? Подымайся, подымайся!
   Бенея вскочилъ съ радостнымъ лицомъ.
   -- Я всегда готовъ, государь!
   -- Это я знаю. Вспомни, однако, что я больше не царь, а просто товарищъ. Идемъ, устроимъ здѣсь какой-нибудь порядокъ.
   Выйдя изъ амфитеатра, они обслѣдовали ближайшія зданія. Здѣсь они нашли еще съ прежнихъ временъ разные запасы, циновки, палатки, топливо, чаши для воды и всякую домашнюю утварь. Одно изъ этихъ помѣщеній они предназначили для конюшни, другое для жилья. Затѣмъ они созвали всѣхъ товарищей на открытую площадь, на томъ мѣстѣ, гдѣ палъ Гассанъ Суба, и здѣсь Альрой держалъ передъ ними рѣчь, сообщивъ имъ о своихъ планахъ. Они были подѣлены на отряды. Каждому указано было особое занятіе. Нѣкоторые поставлены были на разныхъ мѣстахъ въ караулъ, другіе посланы на охоту, а еще другіе погнали въ это время лошадей на ближайшее пастбище или остались хлопотать по дому. Амфитеатръ былъ вычищенъ. Не блестящій, но удобный шатеръ устроенъ былъ для Ширинъ. Полъ былъ устланъ циновками, и каждый хотѣлъ превзойти другого въ стараніи получше обставить царицу. Ея ласковое слово и одобрительная улыбка возбуждали ихъ рвеніе іи изобрѣтательность.
   Вскорѣ они свыклись со своей суровой, но полной приключеній жизнью. Новизна ея нравилась имъ, а безпрерывный гнетъ настоятельной нужды лишалъ ихъ возможности задумываться надъ своей ужасной судьбой. Пока живъ быль Альрой, не исчезала также надежда изъ ихъ пылкихъ сердецъ. Вліяніе великой души его на нихъ было столь сильно, что даже павшіе духомъ находили болѣе предпочтительнымъ раздѣлять пораженіе съ Альроемъ, чѣмъ побѣждать съ другимъ. Это была вѣрная и преданная толпа, и когда они собирались къ ночи на общую трапезу, не было недостатка въ веселыхъ лицахъ.
   Едва успѣвъ кое-какъ устроиться, Альрой послалъ развѣдчиковъ по всѣмъ направленіямъ, чтобы добыть свѣдѣнія, а главное, по возможности, завязать сношенія съ Итамаромъ и Медадомъ, если тѣ еще живы и сохранили кое какія боевыя силы.
   Прошло двѣ недѣли, и никто изъ внѣшняго міра къ нимъ не являлся. Но затѣмъ показалось въ ихъ тайномъ убѣжищѣ четверо лицъ, не очень обрадовавшихъ предводителя своимъ появленіемъ, хоть онъ и скрылъ отъ нихъ свою досаду. То былъ Кислохъ, и съ нимъ трое неразлучныхъ товарищей изъ прежней банды Шериры.

-----

   -- Благородный атаманъ,-- сказалъ Кислохъ,-- мы надѣемся, что ты разрѣшишь намъ вступить въ ваше вольное товарищество. Не впервые намъ здѣсь подъ твоимъ начальствомъ служить. Старые товарищи, мы дѣлили вмѣстѣ и счастье и горе. Мы сразу догадались, гдѣ васъ найти, хотя -- спасибо вѣчно-благодѣтельной изобрѣтательности людей -- всѣ вѣрятъ, что ты палъ въ бою. Надѣюсь, царица здорова?-- добавилъ онъ, поклонившись Ширинъ.
   -- Милости просимъ, друзья,-- отвѣтилъ Альрой.-- Я умѣю цѣнить васъ. Вы дѣлили со мной, какъ вы говорите, счастье и горе и, надѣюсь, вновь скоро будете переживать лучшее. Я палъ въ бою!... это хорошо!
   -- Такъ всѣ говорятъ,-- возразилъ другой.
   -- А каковы вѣсти о друзьяхъ вашихъ?
   -- Не очень добрыя, но за то удивительныя.
   -- Какъ?
   -- Амадія взята.
   -- Этого я ждалъ. Разскажите все.
   -- Старый Бостинаи и княжна Миріамъ приведены въ Багдадъ плѣнными.
   -- Плѣнными!
   -- Полагаю, однако, что ничего дурного имъ не сдѣлаютъ. Хонаинъ въ большой милости у побѣдителя, онъ навѣрно возьметъ ихъ подъ свое покровительство.
   -- Хонаинъ въ милости!
   -- Ну, да! Онъ выработалъ условія сдачи города и даже очень выгодныя.
   -- Ахъ, онъ всегда былъ ловокъ. Ладно! если онъ спасетъ мою сестру, то пусть себѣ и будетъ въ милости.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія. Все еще можетъ перемѣниться къ лучшему, государь!
   -- Будемъ лучше дѣйствовать, а не надѣяться. Гдѣ Абнеръ?
   -- Убитъ.
   -- Въ сраженіи?
   -- Да.
   -- Навѣрно знаешь?
   -- Я сражался рядомъ съ нимъ и видѣлъ, какъ онъ палъ.
   -- Умереть воиномъ для насъ теперь высшее счастье. Радъ, что онъ не въ плѣну. Гдѣ Медадъ и Итамаръ?
   -- Бѣжали въ Египетъ.
   -- Такъ намъ неоткуда ждать уже помощи?
   -- Только отъ здѣшняго отряда.
   -- Онъ достаточно силенъ, чтобы ограбить караванъ. Такъ Хонаинъ въ милости?
   -- Очень большой. Онъ и для насъ выработаетъ хорошія условія.
   -- Удивительныя вѣсти.
   -- Но правдивыя.
   -- Хорошо! добро пожаловать! Дѣлите съ нами трапезу; у насъ лишь самое необходимое, и то въ обрѣзъ; но мы ужъ, было время, сообща пировали и, можетъ быть, еще будемъ пировать. Бѣжали въ Египетъ! Такъ?
   -- Да, государь.
   -- Ширинъ, хотѣла-бъ ты повидать Нилъ?
   -- Слыхала, что тамъ крокодилы есть.

-----

   Хотя Альрою присутствіе Кислоха съ товарищами и не было особенно пріятно, тѣмъ не менѣе, они скоро снискали себѣ любовь его людей. Знаніе мѣстности и опытъ жизни въ пустынѣ сдѣлали ихъ цѣнными союзниками, и въ однообразной жизни бѣглецовъ шумныя забавы ихъ и постоянная жизнерадостность были кстати. Самъ же Альрой помышлялъ о бѣгствѣ въ Египетъ. Онъ рѣшилъ при первой возможности добыть себѣ верблюдовъ и надѣялся, распустивъ тогда своихъ людей, кромѣ Бенеи и нѣкоторыхъ еще близкихъ, переодѣвшись купцами, проникнуть съ Ширинъ черезъ Сирію и Палестину въ Египетъ. Благодаря этимъ планамъ и намѣреніямъ, положеніе его съ каждымъ днемъ представлялось ему въ болѣе розовомъ свѣтѣ. Онъ сохранилъ еще кое какія крупныя драгоцѣнности и былъ увѣренъ, что денегъ, вырученныхъ за нихъ въ Каирѣ, было бы достаточно для удовлетворенія всѣхъ его потребностей. А такъ какъ онъ, хотя еще юноша, испыталъ уже всѣ радости и горести жизни, то онъ съ удовольствіемъ мечталъ о мирномъ концѣ бытія своего гдѣ-нибудь въ поэтическомъ уединеніи, съ милой подругой.
   Однажды вечеромъ они возвращались изъ оазиса; Альрой, не спуская глазъ съ восторженнаго взгляда Ширинъ велъ ея верблюда.
   -- Вотъ такъ мы будемъ путешествовать по пустынѣ, -- сказала она.-- Какой-же это трудъ, дорогой мой?
   -- Гдѣ любовь, тамъ нѣтъ трудностей,-- возразилъ Альрой,
   -- А мы рождены для любви, а не для власти, -- добавила Ширинъ.
   -- Прошедшее -- сонъ,-- сказалъ Альрой.-- Такъ поучаютъ насъ мудрецы, но пока мы не испытаемъ этого на дѣлѣ, мудрыя слова ихъ сказаны на вѣтеръ. Это я теперь чувствую. Жили-ли мы когда-нибудь въ другомъ мѣстѣ, не въ пустынѣ, и ѣли-ли что-нибудь еще, кромѣ финиковъ? Мнѣ это кажется вполнѣ естественнымъ. Если-бъ не большая безопасность манила меня въ отдаленнѣйшія страны, я остался бы здѣсь свободнымъ и счастливымъ бандитомъ. Время, привычка и необходимость образуютъ нашъ характеръ. Когда я впервые увидалъ среди этихъ развалинъ Шериру -- съ какимъ содроганіемъ бѣжалъ я тогда отъ этого низкаго человѣка, а теперь я самъ желалъ бы стать его наслѣдникомъ. Нечего раздумывать!
   -- Да, дорогой, будемъ надѣяться,-- сказала Ширинъ, когда они проходили ворота.
   Ночь была прекрасная, воздухъ теплый и мягкій. Ширинъ взглянула на небо, озаренное звѣздами.
   -- Не знали мы такого неба, когда жили въ Багдадѣ!-- воскликнула она,-- а что, жизнь моя, блескъ нашихъ дворцовъ противъ этой картины? Мы обладаемъ, вѣдь, всѣмъ, чего люди могутъ желать: свободой, красотой и молодостью, Мнѣ кажется, Альрой, мы очень скоро станемъ смотрѣть на чудесное наше прошлое, какъ на чужой, низшій міръ. Если-бъ только здѣсь былъ Египетъ! Это мое единственное желаніе.
   -- Которое вскорѣ будетъ исполнено. Все въ скоромъ времени уладится. Еще нѣсколько дней, и Ширинъ пустится на своемъ верблюдѣ въ болѣе далекое путешествіе, чѣмъ на сборъ финиковъ. Боюсь только, ты будешь плохою путешественницей.
   -- Нѣтъ, увѣряю тебя. Я васъ всѣхъ пристыжу.
   Они пришли въ циркъ и усѣлись у пылавшаго костра. Рѣдко Альрой бывалъ такъ веселъ со времени своего пораженія. Ширинъ пѣла арабскую пѣсню, а они подхватывали хоромъ. Поздно легли спать, и каждый пошелъ къ своей постели довольный и радостный.
   Спустя нѣсколько часовъ, съ разсвѣтомъ, Альрой выведенъ былъ изъ дремоты тяжелымъ ударомъ въ грудь. Онъ вздрогнулъ. Въ грудь его уперся колѣномъ свирѣпый воинъ. Онъ хотѣлъ его сбросить, но руки были связаны. Хотѣлъ вскочить -- ноги оказались спутанными. Онъ оглянулся на Ширинъ, позвалъ ее, но лишь крикомъ могла она отвѣтить. Амфитеатръ переполненъ былъ карезмійскими воинами. Альрой со своими людьми были застигнуты врасплохъ. На стражѣ въ ту ночь были Кислохъ съ товарищемъ. Альроя подняли съ земли, бросили на верблюда и спѣшно увезли изъ цирка. По всѣмъ сторонамъ онъ видѣлъ смятеніе и ужасъ. Отъ бѣшенства и отчаянія онъ не могъ выговорить ни слова. Верблюдъ вступилъ въ пустыню. Здѣсь окружилъ его отрядъ конницы, и скорымъ шагомъ двинулись дальше. Все это казалось дѣломъ минуты.
   Сколько времени онъ пробылъ въ пути, Альрой не зналъ. Онъ времени не замѣчалъ. День и ночь были для него равны. Онъ погруженъ былъ въ апатію. Свѣжій воздухъ и зелень, наконецъ, привлекли отчасти его вниманіе. Онъ понялъ, что пустыня осталась позади. Передъ нимъ была большая рѣка. Онъ увидалъ Евфратъ съ того самаго мѣста, откуда смотрѣлъ на него въ свое первое странствованіе. Это мучительное совпаденіе привело его въ сознаніе. Слеза потекла изъ глазъ его. Эта горькая капля смочила засохшій губы. Онъ попросилъ у ближняго всадника воды. Конвойный далъ ему мокрую губку, которой онъ лишь съ трудомъ могъ увлажнить свои губы; затѣмъ онъ ее выронилъ изъ рукъ. Карезміецъ ударилъ его.
   Они достигли рѣки. Плѣнникъ снять былъ съ верблюда и посаженъ въ закрытую лодку. Черезъ нѣсколько минутъ они пристали у маленькой деревушки. Альроя посадили на осла спиною къ головѣ. Платье его было грязно и изодрано. Дѣти бросали въ него грязью. Старая баба съ изувѣрскими проклятіями напялила ему на голову бумажный вѣнецъ. Лишь съ трудомъ удавалось конвою помѣшать толпѣ разорвать свою жертву на части. И такимъ образомъ Альрой къ полудню четырнадцатаго дня быль доставленъ въ Багдадъ.
   

XXV.

   Бывшій властитель Азіи брошенъ былъ въ мрачное подземелье багдадской крѣпости. Заключенный не вздыхалъ, не плакалъ, не жаловался. Онъ не говорилъ. Даже не думалъ. Нѣсколько дней онъ пробылъ въ состояніи полнаго оцѣпенѣнія и лишь въ четвертый полубезсознательно проглотилъ кое-что изъ жалкаго обѣда, принесеннаго ему тюремщиками. Ихъ факелы, вокругъ которыхъ бѣшено носились, хлопая крыльями и мигая глазами, летучія мыши, бросали мертвенно-страшный свѣтъ на ближайшіе углы темницы. Дальше взоръ заключеннаго не могъ проникнуть, а когда тюремщики уходили, Альрой оставался въ совершенной тьмѣ.
   Образы прошлаго стали постепенно возвращаться къ нему. Тщетно пытался онъ увидѣть что-либо сквозь окружающій его мракъ. Руки его были скованы, ноги -- въ тяжелыхъ цѣпяхъ. Мысль о томъ, что, быть можетъ, ему дарована жизнь съ жестокой цѣлью оставить его долгое время прозябать въ этомъ ужасномъ состояніи, приводила его въ бѣшенство. Онъ быль готовъ размозжить себѣ голову о кандалы, но цѣпь его удерживала. Онъ бросился на сырой, неровный полъ. Его паденіе взбудоражило миріады отвратительныхъ гадовъ. Послышалось шипѣніе змѣй, шуршаніе расползавшагося гнѣзда скорпіоновъ и шумъ быстраго бѣга крысъ. Великія несчастья показались ему незначительными въ сравненіи съ этими мелкими невзгодами. Въ несказанномъ отвращеніи онъ вскочилъ на ноги и сталъ, не смѣя шевельнуться изъ боязни натолкнуться вновь на что-нибудь гадкое. Но онъ былъ слишкомъ истощенъ и измученъ, чтобы долго удерживаться въ этомъ положеніи. Онъ сталъ пробираться ощупью къ жесткому, вырубленному въ скалистой стѣнѣ сидѣнью. Протянутая его рука коснулась шкуры какого-то дикаго звѣрька, который бросился прочь, сверкнувъ своими красными зрачками. Альрой отпрянулъ, полный ужаса и отвращенія. Этотъ рядъ унизительныхъ испытаній въ конецъ разстроилъ и безъ того истерзанные его нервы, и у него вырвался крикъ отчаянія. И когда онъ вспомнилъ, что онъ совершенно отрѣзанъ отъ людей, и никто, никто не можетъ прійти ему на помощь ни дѣломъ, ни словомъ сочувствія, разсудокъ какъ бы оставилъ его на время, и онъ заломилъ руки въ безнадежномъ, полубезсмысленномъ горѣ.
   Наступило седьмое утро. Вошелъ въ необычный часъ тюремщикъ и, воткнувъ въ нишу стѣны факелъ, объявилъ, что за дверьми находится лицо, получившее разрѣшеніе на свиданіе съ заключеннымъ. Это были первые звуки человѣческаго голоса, услышанные Альроемъ за все время его заключенія; время, казавшееся ему цѣлымъ вѣкомъ, долгимъ темнымъ періодомъ, стершимъ безслѣдно всѣ впечатлѣнія и воспоминанія. Онъ вздрогнулъ при звукахъ этого рѣзкаго голоса. Пытался было отвѣтить, но отвыкшія губы плохо слушались. Онъ поднялъ свои обремененныя руки, стараясь показать, что воспринялъ это обращеніе къ нему. Онъ, дѣйствительно, выслушалъ эти нѣсколько словъ не безъ душевнаго волненія. Онъ смотрѣлъ на рѣшетку съ какимъ-то страннымъ любопытствомъ. Онъ задрожалъ съ головы до ногъ. Входилъ посѣтитель, весь закутанный въ черную мантію. Тюремщикъ исчезъ, и сброшенная на полъ мантія обнаружила Хонаина.
   -- Возлюбленный Альрой,-- сказалъ братъ Ябастра, подойдя и прижавъ его къ своей груди. Гордость и, быть можетъ, смутная надежда заставили узника сдѣлать надъ собою усиліе, и въ этотъ часъ можно было принять его за прежняго Альроя.
   -- Я радъ узнать, что, по крайней-мѣрѣ, хоть ты, Хонаинъ, въ полной безопасности.
   -- Я раздѣлю эту радость, если моя безопасность поведетъ и къ твоей.
   -- Все еще шепчешь слова надежды!
   -- Отчаяніе свойственно глупцамъ.
   -- О Хонаинъ! Это великое испытаніе. Я его перенесу, а все-таки, думаю, лучше было бы не встрѣтиться намъ теперь. Какъ поживаетъ Ширинъ?
   -- Думаетъ о тебѣ.
   -- И то ужъ хорошо, что она въ состояніи думать. Я этой способности лишился. Гдѣ Миріамъ?
   -- На свободѣ.
   -- Вотъ это ужъ дѣло. Это ты совершилъ. Добрѣйшій Хонаинъ, будь внимателенъ къ этому милому ребенку, хотя бы ради меня. Ты -- все, что у ней осталось.
   -- Она имѣетъ тебя.
   -- На безутѣшное свое горе.
   -- Живи, и ты будешь ея покровителемъ.
   -- Какимъ образомъ? эти стѣны и... спасенье? Нѣтъ, нѣтъ; это невозможно.
   -- Я этого не нахожу.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! Я все сдѣлаю. Говори! Есть возможность подкупить ихъ? убить? или...
   -- Успокойся, мой другъ. Тутъ не нужно ни подкупа, ни кровопролитія. Требуется заключить договоръ.
   -- Договоръ!-- воскликнулъ Альрой.-- Договариваться можно было бы на равнинѣ Нехавенда. Договоръ съ обреченнымъ на казнь плѣнникомъ?
   -- Почему обреченнымъ?
   -- Что, Арсланъ такъ великодушенъ?
   -- Онъ звѣрь, болѣе дикій, чѣмъ вепрь, свирѣпо точащій клыки свои въ родныхъ лѣсахъ.
   -- О какой же надеждѣ можетъ быть рѣчь?
   -- Не надежда, а достовѣрность. О надеждѣ я и не упоминалъ.
   -- Дорогой Хонаинъ, мой духъ ослабъ, но можетъ многое перенести и совладать съ необычнымъ, не то -- я не былъ бы здѣсь. Я чувствую твою дружескую заботливость, но воистину здѣсь нѣтъ надобности въ околичностяхъ, чтобы повѣдать мнѣ мою судьбу. Умоляю тебя, высказывайся до конца.
   -- Скажу тебѣ сразу: твоя жизнь въ безопасности.
   -- Что, пощажена!
   -- Если ты этого пожелаешь.
   -- Пожелаю-ли я! Жизнь мила. Я чувствую ея сладость. Мнѣ немногаго нужно. Свободы и одиночества, большаго я не прошу. Моя жизнь пощажена! не могу повѣрить. Это ты невѣроятное сдѣлалъ достовѣрнымъ, ты, всемогущій человѣкъ, покоряющій всѣхъ. Ты меня не забылъ, ты не забылъ прошлыхъ дней, не забылъ своего Альроя! О, Хонаинъ! какъ ты вѣренъ!
   -- У меня только одна мысль, какъ бы тебѣ, князь, услужить.
   -- Не называй меня княземъ, называй меня своимъ Альроемъ. Мнѣ оставляютъ жизнь! Удивительно! Когда могу уйти? Чтобъ никто меня не видѣлъ; устрой это, Хонаинъ. Ты все можешь устроить. Я за Египетъ. Былъ ли ты въ Египтѣ; нѣтъ, Хонаинь?
   -- Страна чудесъ; она тебѣ очень понравится.
   -- Когда смогу уйти? Скажи мнѣ, когда? Когда мнѣ можно будетъ оставить эту темную, зловонную яму? Она терзаетъ сильнѣе всякой пытки, дорогой Хонаинъ. Вольный воздухъ, сіяніе дня, и я увѣренъ, что ясность духа ко мнѣ вернется и больше меня ужъ никогда не покинетъ. Но эта ужасная темница... Я еле вижу твое лицо, милый другъ. Оно серьезно.
   -- Ты хотѣлъ бы видѣть меня веселымъ?
   -- Да! разъ мы свободны.
   -- Альрой! ты обладаешь великимъ духомъ, величайшимъ изъ всѣхъ, какіе я зналъ или о какихъ читалъ. Я не знавалъ и навѣрно никогда не узнаю никого, кто могъ бы съ тобою сравниться.
   -- Полно, полно, милый другъ, я надломленный тростникъ,-- но, какъ бы то ни было, я свободенъ. Теперь не время обмѣниваться любезностями. Пойдемъ, пойдемъ немедля.
   -- Одну минуту, дорогой Альрой. Я не льстецъ. То, что я говорилъ, я говорилъ отъ сердца, и мои слова имѣютъ для насъ огромное значеніе именно теперь. Я говорилъ, что ты обладаешь умомъ необыкновеннымъ, Альрой,-- твой умъ воистину несравнимъ съ умами другихъ людей. Вниманіе, князь. Ты глубоко и точно изучилъ человѣка. Очень мало такихъ, которые видѣли больше тебя, и никто, никто не обладалъ въ такой степени, какъ ты, этимъ рѣдчайшимъ даромъ врожденнаго познанія людей, этимъ безцѣннымъ алмазомъ, который опытъ и наука могутъ шлифовать, но не создать или замѣнить.
   -- Хорошо, хорошо!
   -- Минуту терпѣнія. Ты вступилъ въ Багдадъ съ великимъ тріумфомъ и въ этотъ же самый городъ ты вошелъ, осыпаемый поношеніемъ и издѣвательствомъ, какими можетъ только осыпать свои жертвы наша подлая порода. Это великій урокъ.
   -- Я это и воспринялъ.
   -- И который учитъ, какъ низко и ничтожно должно быть для насъ мнѣніе людей.
   -- Увы, это вѣрно.
   -- Радъ, что вижу тебя въ этомъ здравомъ настроеніи. Оно основа мудрости.
   -- Несчастные часто бываютъ мудры.
   -- Но убѣжденіе безъ дѣлъ мертво. Теорія можетъ только изощрить практику. Пришло время, когда ты долженъ дѣломъ доказать твердую вѣрность этой философіи. Я говорилъ, что мы можемъ ставить условія. Я ихъ поставилъ. На завтра была назначена казнь твоя, Альрой, и какая! Безконечно мучительная! Видалъ ты когда-нибудь сажаніе на колъ?
   -- Ахъ!
   -- Одинъ видъ этого уже казнь.
   -- О Боже!
   -- На завтра эта казнь тебѣ была предуготовлена. Что касается Ширинъ...
   -- Не ей, о! ей, на вѣрное, нѣтъ!
   -- Да, къ ней они милосерды. Она дочь калифа. Это принято во вниманіе. Ея жизнь должна была оборвать сѣкира. Ея нѣжная шея немного причинила бы хлопотъ палачу. Что же касается твоей сестры, что касается Миріамъ... она колдунья, еврейская колдунья! Ее они полагали сжечь живьемъ.
   -- Невѣрно, нѣтъ, нѣтъ, не могу этому вѣрить: проклятые, кровожадные дьяволы! Когда сила была на моей сторонѣ, я всѣхъ щадилъ... всѣхъ, кромѣ... ахъ, горе мнѣ! Увы мнѣ! зачѣмъ я только родился на свѣтъ!
   -- Ты забываешь; я говорилъ о томъ, что должно было быть, а не о томъ, что будетъ. Я вмѣшался въ это дѣло и поговорилъ съ побѣдителемъ. Я предложилъ условія.
   -- Какія условія... въ чемъ они могутъ заключаться?
   -- Легкія. Для такого философа, какъ Альрой -- одна пустая формальность.
   -- Короче, пожалуйста, покороче, Хонаинъ!
   -- Видишь ли, твой быстротечный, но блестящій жизненный путь, великія твои дѣянія -- явный и огромный позоръ для мусульманскаго міра. Я замѣтилъ это слабое мѣсто и воспользовался имъ. Ни твое пораженіе, ни даже смерть не въ состояніи, сами по себѣ взятыя, изгладить изъ памяти народной этотъ позоръ и спять пятно съ ихъ знамени и вѣры. Со времени твоего возстанія народъ взбудораженъ дикими, несбыточными мечтаніями. Общественное мнѣніе стало столь неустойчивымъ, оно съ такой быстротой перепархиваетъ съ одной крайности на другую, что прочное существованіе государственнаго строя становится невозможнымъ. Никто не знаетъ, къ чему пристать, во что вѣрить. Вѣра взята подъ сомнѣніе, власти отрицаются, оспариваются. Побѣдители охотно желали бы приписать твои успѣхи содѣйствію силъ нечеловѣческихъ, но вѣдь они вынуждены всячески отрицать твою миссію. Тутъ, кромѣ того, задѣто также и доброе имя прекрасной высокородной царевны, дочери ихъ священнаго калифа, которое они очень желали бы возстановить, обѣлить. Я все это подмѣтилъ и на этомъ построилъ свой планъ. Итакъ, если бы намъ удалось придумать какой-либо способъ, посредствомъ котораго колеблющіеся твои послѣдователи были бы навсегда приведены къ молчанію, если бы можно было смыть начисто позоръ съ мусульманъ и возстановить общественное равновѣсіе, тогда,-- тогда они пошли бы на многое, на очень многое.
   -- Твои намѣренія ясны, но средства -- каковы они?
   -- Доступныя, въ твоемъ распоряженіи.
   -- Въ моемъ распоряженіи? Темная загадка. Прошу тебя, разъясни мнѣ ее.
   -- Завтра въ полдень ты будешь призванъ къ Арслану. Тамъ, предъ лицомъ собравшагося народа, столь же приверженнаго теперь къ нему, какъ раньше къ тебѣ, ты будешь обвиненъ въ колдовствѣ и въ сношеніи съ нечистой силой. Ты долженъ признать себя виновнымъ.
   -- Дальше! еще что?
   -- Сущіе пустяки. Тебя еще будутъ допрашивать относительно царевны. Нетрудно будетъ тебѣ признать, что ты привязалъ къ себѣ дочь калифа непреодолимыми заговорами, а теперь чары сняты.
   -- Такъ, такъ. Это все?
   -- Это главное. Затѣмъ ты можешь обратиться съ нѣсколькими словами къ плѣннымъ евреямъ, отрицая божественность своей миссіи, и такъ дальше. Послѣднее для того, замѣть себѣ, чтобы на этотъ счетъ у народа уже больше не возбуждалось сомнѣнія.
   -- А, а затѣмъ...?
   -- Больше ничего, только для вида, (если выполнишь всѣ условія, имѣй въ виду, тебя доставятъ въ какую тебѣ будетъ угодно страну съ любой суммой денегъ), -- больше ничего, только для вида; будь я на твоемъ мѣстѣ, то (этого отъ тебя ждутъ) я заодно отрекся бы отъ нашей вѣры и притворился бы увѣровавшимъ въ Магомета.
   -- А! Вотъ ты куда! Это и есть твоя свобода? Прочь отъ меня, искуситель! Никогда, никогда! Ни одной іоты: не поступлюсь ни одной іотой. И будь даже и моя казнь сплошной безконечной пыткой, и тогда съ презрѣніемъ отшвырнулъ бы твои условія! Это и есть исповѣдываемое тобою возвышенное презрѣніе къ жалкому человѣческому роду -- надругаться надъ моимъ Богомъ! выказать себя подлымъ изъ подлыхъ, низкимъ изъ низкихъ! Несравненная философія! О Хонаинъ, и зачѣмъ только судьба когда-то свела насъ!
   -- Или зачѣмъ разлучила. Вѣрно. Если бы ты слушался моихъ совѣтовъ, тебя никогда не предали бы.
   -- Довольно, довольно; прошу тебя, сударь, довольно. Оставь меня.
   -- Будь здѣсь дворецъ, я бы это сдѣлалъ. Но жесткія слова, сказанныя въ несчастіи, дружескимъ ухомъ смягчаются.
   -- Они могутъ говорить, что имъ угодно, но я помазанникъ Божій. Таковымъ я долженъ былъ жить и таковымъ, по крайней мѣрѣ, умру.
   -- А Миріамъ?
   -- Господь Богъ ея не оставитъ: она Его никогда не оставляла.
   -- Ширинъ?
   -- О, ужъ ради нея одной я долженъ умереть героемъ! Чтобы люди говорили, что она любила малодушнаго раба, низкаго самозванца, подлаго отступника, дрянного шептуна и знахаря? О, нѣтъ, нѣтъ, ни за что! Ужъ только ради нея одной мой конецъ долженъ быть достоинъ моей великой жизни. Какъ солнце я восходилъ, какъ солнце я зайду. Міръ еще не остылъ отъ моей яркой славы, и послѣдній часъ не покроетъ позоромъ мой, хоть и бурный, но славный полдень!
   Хонаинъ взялъ факелъ изъ углубленія стѣны и подошелъ къ рѣшеткѣ. Она не была заперта. Онъ медленно ее раскрылъ и пропустилъ впереди себя закутанную женскую фигуру. Закутанная женщина бросилась къ ногамъ Альроя, вниманіе котораго, казалось, было совершенно отвлечено отъ происходившаго вокругъ. Къ его рукѣ прижались упругія губы. Онъ отпрянулъ и цѣпи его зазвенѣли.
   -- Альрой!-- нѣжно прошептала колѣнопреклоненная женщина.
   -- Что это за голосъ?-- дико вскрикнулъ плѣненный князь.-- Онъ воскрешаетъ звуки давно забытой мелодіи. Не вѣрю, нѣтъ, не вѣрю. Ты Ширинъ?
   -- Я та обездоленная, которую называютъ твоей женой.
   -- Ахъ, вотъ она пытка! Что сажанье на колъ въ сравненіи съ этой встрѣчей? Не смотри на меня, не давай нашимъ взорамъ встрѣтиться! Унеси этотъ факелъ, Хонаинъ. Пусть непроницаемая тьма скроетъ нашу мрачную судьбу.
   -- Альрой!
   -- Она опять заговорила. Безумна она, что ли, какъ я, что такъ играетъ съ предсмертными муками?
   -- Государь,-- сказалъ Хонаинъ, приближаясь и осторожно кладя руку на плечо заключеннаго,-- прошу тебя, умѣрь эту свою страстность. Здѣсь съ тобою преданные друзья, которые очень желали бы спокойно посовѣщаться, какъ бы устроить твое благополучіе.
   -- Благополучіе! Онъ издѣвается надо мною.
   -- Умоляю тебя, Государь, успокойся. Если я, дѣйствительно, говорю съ тѣмъ великимъ Альроемъ, котораго всѣ боялись, а быть можетъ еще будутъ бояться, то прошу вспомнить, что не только въ дворцахъ иль на полѣ брани герою дано повелѣвать и побѣждать. Событія, подобно настоящимъ, являются великой пробой для души высшаго порядка. Покуда мы живемъ, наше тѣло остается храмомъ, гдѣ геній нашъ изливаетъ свое богоподобное вдохновеніе, и пока алтарь еще не опрокинутъ, божество можетъ еще творить чудеса. Воспрянь же, великій Государь; вспомни, что калифъ ты или плѣнникъ, подобнаго тебѣ въ мірѣ живыхъ нѣтъ. Должно ли такое существо сдаться безъ борьбы, подобно жалкому преступнику, не имѣющему на что полагаться, кромѣ какъ на безсмысленную случайность прихотливой судьбы? Я тоже пророкъ, и чувствую, что ты еще будешь побѣждать.
   -- Такъ дай же мнѣ мой скипетръ, дай мнѣ его!-- Я не къ тому брату говорю! Это не ты... не ты мнѣ его далъ.
   -- Добудь его еще разъ. Господь Богъ на время покинулъ царя Давида; все-таки Онъ его простилъ, и тотъ все же умеръ царемъ.
   -- Женщина была причиной его паденія.
   -- И твоего возвышенія. Эта великая царевна, развѣ она не страдала наравнѣ съ тобою? Тѣмъ не менѣе, ея духъ крѣпокъ, воля не сломлена. Слушайся ея совѣта: онъ исходитъ отъ души.
   -- Какъ нѣкогда наша любовь.
   -- И теперь еще, мой Альрой!-- воскликнула царевна. Успокойся, умоляю тебя! Ради меня успокойся; ради тебя я сохраняю спокойствіе. Ты слышалъ все, что тебѣ говорилъ Хонаинъ -- этотъ всегда непогрѣшимый мудрецъ. Рѣчь идетъ только о словѣ, о пустомъ словѣ, о ничего незначащей формальности. Произнеси только это слово, и ты свободенъ, и блестящіе, усѣянные всѣми прелестями міра, пути жизни Альроя и Ширинъ вновь сольются воедино. Ты называешь себя погибшимъ! Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! Ты забылъ безумно влюбленную Ширинъ, чья безмѣрная любовь къ тебѣ, въ цѣпи закованному, превосходить ту, которую она питала, когда твои милыя руки въ драгоцѣнныхъ перстняхъ играли ея свѣтлыми локонами.
   -- Она говоритъ о какомъ-то иномъ мірѣ. Я что-то припоминаю. Кто послалъ эти сладкіе звуки въ мрачную темницу? Ея трогательныя слова смягчаютъ мое сердце. Мои глаза влажны. Я плачу! Это пріятно. Въ сравненіи съ моимъ отчаяніемъ сама печаль есть радость. Не думалъ я, что буду еще въ состояніи заплакать. Мозгъ мой, кажется, не такъ ужъ горитъ.
   -- Плачь, плачь, не удерживай слезъ, но дай мнѣ поцѣлуями ихъ стереть. И ты вѣрилъ, что твоя Ширинъ тебя покинула? Милый, одно только горе и знаю на свѣтѣ -- разлуку съ тобою! Эта темница мнѣ кажется нашимъ свѣтлымъ кіоскомъ! То солнечный лучъ, или улыбка твоя, ненаглядный, озаряетъ такой радостью эти стѣны?
   -- Я улыбнулся?-- не вѣрится.
   -- Да, да. Ахъ! смотри, на его лицѣ вновь заиграла улыбка. Ибо передъ нами свобода! Горесть -- небылица. Ее выдумали, чтобъ пугать ею глупцовъ!
   -- Хонаинъ, что это? Я будто дѣйствительно радостенъ. Я точно другой. Нѣтъ, Ширинъ, не расточай поцѣлуевъ этимъ безобразнымъ цѣпямъ.
   -- Мнѣ кажется, онѣ изъ золота.
   Наступило молчаніе, Ширинъ привлекла Альроя къ высѣченному сидѣнью и, осторожно взобравшись къ нему на колѣни, обвила руками его шею и спрятала лицо свое на его груди. Черезъ нѣсколько минутъ она подняла голову и прошептала ему на ухо захватывающимъ голосомъ сладкаго упоенія:
   -- Завтра мы будемъ свободны!
   -- Завтра! Неужели день испытанія такъ близокъ?-- воскликнулъ заключенный, измѣнившись въ лицѣ.
   -- Завтра!-- Онъ почти рѣзко спустилъ Ширинъ съ колѣнъ и вскочилъ на ноги.-- Завтра! Ахъ, еслибъ этотъ день ужъ канулъ въ вѣчность! Завтра! Въ этомъ одномъ словѣ, кажется мнѣ, сокрыты судьбы вѣковъ! Чтобы завтра разсказывали объ Альроѣ... Ахъ! Кто ты, встающій здѣсь предо мною? Страшный, могучій духъ, ты пришелъ во время, чтобы спасти меня отъ вѣчной погибели. Прижми меня къ своей груди, она у тебя не исколота. Они тебя не кололи. Ты застаешь меня въ бесѣдѣ съ твоими убійцами. Что же? Все-таки я въ твоей смерти неповиненъ. Спроси ихъ, страшное привидѣнье, призови ихъ вражескія души, пусть онѣ свидѣтельствуютъ, что я чистъ. Они хотятъ сдѣлать мою душу черней, какъ ихъ, но этою не будетъ!
   -- Хонаинъ, Хонаинъ!-- воскликнула Ширинъ испуганнымъ шопотомъ, подбѣгая къ врачу.-- Онъ вновь во власти безумія. Успокой его, успокой его. Смотри, какъ онъ стоить съ протянутыми руками, вперивъ глаза въ пустое пространство, бормоча страшныя слова! Я этого не выдержу: у меня мутится въ головѣ. Это слишкомъ ужасно!
   Врачъ приблизился вплотную къ Альрою, но при всѣхъ стараніяхъ не удалось ему привлечь на себя его вниманіе. Онъ рѣшился тронуть его за плечо. Князь плѣйенія вздрогнулъ, повернулъ голову и, узнавъ Хонаина, пронзительно вскрикнулъ: прочь, братоубійца! Хонаинъ отпрянулъ, блѣдный и дрожащій. Ширинъ подбѣжала и схватила его за руку.-- Что, что онъ сказалъ, Хонаинъ? Ты молчишь. Я никогда раньше тебя не видала блѣднымъ. И ты лишился разсудка?
   -- Если-бъ я его лишился!...
   -- Всѣ вокругъ меня обезумѣли. Онъ что-то сказалъ, я увѣрена въ этомъ. Прошу тебя, повтори мнѣ. Что такое было сказано?
   -- Спроси его.
   -- Я не рѣшаюсь. Скажи мнѣ... скажи, Хонаинъ!
   -- Этого я не могу.
   -- Это было слово?
   -- Да! слово, способное разбудить мертваго. Уйдемъ.
   -- Ничего не добившись? Трусъ! Я буду съ нимъ говорить. Дорогой Альрой,-- нѣжно прошептала Ширинъ, подойдя къ нему.
   -- Что, лиса оставила тигрицу! Такъ? Что, ужъ нѣтъ больше правды на свѣтѣ? Одни только невинные преслѣдуются? Я невиненъ; я тебя не душилъ, Ябастеръ! Правильно онъ сказалъ: берегись, берегись! Тѣ, которые совершили это, способны и на худшее. И вотъ они стоятъ здѣсь, готовые творить свое проклятое, богомерзкое дѣло. Ты лишь тѣломъ пострадалъ, великій Ябастеръ; меня же они хотятъ погубить тѣломъ и душой...
   Ширинъ вскрикнула и упала на руки подоспѣвшаго Хонаина, который вынесъ ее изъ подземелья.
   

XXVI.

   Послѣ паденія Амадіи Бостинаи и Миріамъ были увезены плѣнниками въ Багдадъ. Благодаря заступничеству Хонаина, съ ними, не въ примѣръ другимъ плѣннымъ, обращались сравнительно мягко, но ихъ все-таки держали въ крѣпости, никуда не выпуская, и Миріамъ, несмотря на всѣ старанія, никакъ не удавалось добиться свиданія съ братомъ, Хонаинъ, единственный человѣкъ, къ которому она могла обращаться за помощью, отвѣчалъ на ея неотступныя просьбы неизмѣннымъ отказомъ, ссылаясь на свое безсиліе въ этомъ дѣлѣ. Тюремщики, несмотря на ихъ расположеніе къ Миріамь и на предложенные имъ подарки, не брались устроить ей свиданіе съ братомъ, ни даже передать ему вѣсточку отъ нея. Но послѣ безуспѣшнаго визита Хонаина въ тюрьму Альроя бывшій визирь посѣтилъ Миріамъ и, открывъ ей въ подобранныхъ осторожныхъ выраженіяхъ объ угрожающей катастрофѣ, сообщилъ, что наконецъ-то ему удалось получить для нея разрѣшеніе свидѣться съ братомъ. И когда она содрогалась отъ мысли о близости событія, къ которому такъ долго старалась подготовить себя, Хонаинъ сообщилъ ея въ нѣсколько смягченномъ видѣ о тѣхъ средствахъ, помощью которыхъ, онъ надѣется, можно было бы предотвратить опасность. Миріамъ выслушала его молча, и ему, при всемъ его умѣ и изощренности, не удалось получить хоть бы малѣйшаго указанія на ея мнѣніе объ этихъ мѣрахъ. Они разстались; Хонаинъ былъ увѣренъ въ успѣхѣ.

-----

   Опираясь на Калеба и слѣдуя за тюремщикомъ съ факеломъ въ рукахъ, Миріамъ спускалась по влажнымъ полуразрушеннымъ ступенямъ, ведшимъ въ темницу. Дойдя до рѣшетки, она зашаталась. Она остановилась и прислонилась къ холодной мрачной стѣнѣ. Тюремщикъ, воткнувъ въ нишу стѣны свой факелъ, удалился. Миріамъ попросила Калеба подождать ее снаружи. Затѣмъ, призвавъ на помощь всю свою силу, она вошла въ это страшное узилище. Альрой, предупрежденный о ея прибытіи, стоялъ на ногахъ, готовый ее принять. Лицо его было ярко освѣщено факеломъ. Оно улыбалось. Миріамъ не могла больше сдержать себя. Она бросилась къ нему и прижала его къ своему сердцу.
   -- О, дорогая, возлюбленная моя,-- прошепталъ Альрой;-- такая встрѣча...
   Но сестра не могла говорить. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза, силясь не заплакать.
   -- Мужайся, родная, мужайся!-- прошепталъ Альрой.-- Право, я очень счастливъ!
   -- Повтори это еще разъ, Давидъ; дай мнѣ снова услышать эти слова утѣшенія.
   -- Не сомнѣвайся въ этомъ, мой дорогой, неизмѣнный другъ. Это было сказано не притворно съ цѣлью успокоить и обрадовать тебя. Я исполненъ вѣры. Господь Богъ по своей неизреченной милости, или во вниманіе къ перенесеннымъ мною страшнымъ испытаніямъ, о которыхъ не стану говорить и не хочу вспоминать, простилъ меня. Я это знаю.
   -- Я въ этомъ увѣрена. Ты совершилъ многое и великое для Израиля; никто за эти послѣдніе годы не поднялся такъ высоко, какъ ты. И если ты палъ, то ты былъ молодъ и подвергся необычно труднымъ искушеніямъ.
   -- Но Израиль, Израиль! Если бы я не предчувствовалъ, что болѣе достойный вождь возстанетъ и освободитъ страну нашихъ отцовъ, то сердце мое разорвалось бы. Я предалъ свою отчизну!
   -- О нѣтъ, нѣтъ, Давидъ! Ты показалъ, что мы можемъ и должны дѣлать. Одна память о тебѣ уже вдохновитъ будущія поколѣнія. Великій жизненный путь, хотя бы неудачно завершенный, все же остается показателемъ доступной человѣку мощи. И неудача, когда она возвышена, не совсѣмъ минуетъ намѣченную цѣль. По тому, что человѣкъ сдѣлалъ, мы познаемъ, что онъ можетъ сдѣлать; и это служитъ мѣриломъ мощи нашего народа.
   -- Увы! У меня нѣтъ никого, кто бы сохранилъ мое имя. Оно будетъ поругано или, еще хуже, забыто!
   -- Никогда! Память великихъ дѣлъ не умираетъ. Солнце славы, хоть на время и затмившееся, въ концѣ-концовъ возсіяетъ. И, дорогой братъ, я вѣрю, какой-нибудь поэтъ отдаленной эпохи, въ чьихъ жилахъ будетъ течь наша священная кровь, вдохновленный этимъ событіемъ нашей исторіи, воспоетъ чудныя дѣянія Альроя и освятитъ имя, слишкомъ долго забытое!
   -- Да сдѣлаетъ тебя любовь пророчицей!-- воскликнулъ Альрой, склонивъ голову и цѣлуя ее.-- Не оставайся долѣе, уходи,-- прошепталъ онъ.-- Лучше намъ разстаться теперь, въ этомъ бодромъ настроеніи.
   Она вскочила и заломила руки.-- Мы не разстанемся,-- воскликнула она съ силой;-- я умру вмѣстѣ съ тобой.
   -- Дорогая дѣвочка, успокойся! Не отнимай у меня мужества.
   -- Я спокойна. Смотри! я не плачу. Ни одной слезинки, ни одной. Всѣ онѣ въ сердцѣ моемъ.
   -- Уходи, уходи, ангелъ свѣта, Миріамъ дорогая. Не медли болѣе, умоляю тебя. Мнѣ нельзя теперь думать о прошломъ. Дай мнѣ сосредоточиться на настоящемъ. Твое присутствіе вызываетъ въ памяти наши былые дни и ослабляетъ меня. Дядѣ передай мое уваженіе и почтеніе. Иди, дорогая, иди!
   -- И оставить тебя, оставить тебя... ахъ! Давидъ, ты видѣлъ, ты говорилъ съ... Хонаиномъ?
   -- Ни слова; пусть это проклятое имя не осквернитъ твоихъ святыхъ усть. Не буди во мнѣ демона.
   -- Я молчу. Но я съ ума схожу! О, братъ мой, твое испытаніе безмѣрно.
   -- Богъ Израиля мое убѣжище. Онъ спасъ нашихъ предковъ въ пещи огненной {Даніилъ, III.}; онъ и меня спасетъ.
   -- Я тверда въ своей вѣрѣ. Прошу тебя, дай мнѣ здѣсь остаться.
   -- Я долженъ остаться въ безмолвіи, наединѣ съ собой. Я не могу разговаривать, Миріамъ. Прошу о милости, послѣдней и драгоцѣннѣйшей,-- благословенное существо, оставь меня.
   -- Я ухожу. О, Альрой, прощай!... Дай мнѣ поцѣловать тебя... Еще, еще разъ! Позволь мнѣ стать на колѣни и благословить тебя. Братъ, возлюбленный братъ, великій и лучезарный братъ, я достойна тебя: не стану плакать. Въ этотъ страшный часъ я болѣе горда твоей любовью, чѣмъ всѣ враги твои въ состояніи гордиться своимъ тріумфомъ надъ тобой!

-----

   На порогѣ своей камеры Миріамъ была встрѣчена двумя бывшими ея прислужницами при дворѣ Бостинаи, добровольно послѣдовавшими за нею въ крѣпость. Она была безмолвна, блѣдна и холодна, какъ ледъ. Онѣ отвели ее къ дивану, на которомъ она машинально усѣлась, безучастная ко всему окружающему. Ротъ ея былъ судорожно раскрытъ, губы дрожали; глаза безцѣльно устремлены была въ землю и руки безжизненно повисли. Много часовъ оставалась Миріамъ въ этомъ положеніи, и не спускавшія съ нея все время глазъ вѣрныя ея прислужницы тщетно искали на лицѣ ея проблесковъ вернувшагося сознанія.
   Вдругъ раздалась труба.
   -- Что это?-- воскликнула Миріамъ пронзительнымъ голосомъ, поднявъ блуждающій взоръ. Дѣвушки не отвѣчали: онѣ знали, что то ведутъ Альроя на казнь.
   Миріамъ какъ бы застыла въ своей позѣ съ выраженіемъ безумной тревоги на лицѣ. Снова раздалась труба; вслѣдъ за нею громкіе крики толпы. Миріамъ, воздѣла свои руки къ небу, склонила голову -- и умерла.
   

XXVII.

   Ровно черезъ недѣлю послѣ посѣщенія Ширинъ и Хонаиномъ тюрьмы Альрой и съ нимъ пять десять евреевъ изъ бывшихъ его сподвижниковъ были доставлены изъ своихъ подземныхъ темницъ на площадь главной багдадской мечети. Огромная площадь была запружена несмѣтными толпами любопытныхъ, собравшихся со всѣхъ концовъ города и окрестностей смотрѣть, какъ будутъ судить и пытать ихъ недавняго повелителя. Посреди площади, въ центрѣ большого круга, охраняемаго сильнымъ нарядомъ войска, возвышался великолѣпный тронъ, на которомъ возсѣдалъ Алпъ Арсланъ. У подножія трона и вокругъ него находились царская свита, старѣйшіе муллы, имамы и нѣкоторые изъ наиболѣе видныхъ гражданъ города Багдада. Въ сторонѣ, вокругъ вбитыхъ въ землю очень высокихъ, тонкихъ и острыхъ кольевъ, стоялъ отрядъ безобразныхъ, одѣтыхъ въ бѣлое платье негровъ -- евнуховъ, вооруженныхъ различными орудіями пытки.
   Забили барабаны, и глашатай возвѣстилъ народу, что его величество будетъ говорить. Шумъ многоголосой толпы сразу оборвался; волнующееся море головъ какъ-бы вдругъ застыло. И среди воцарившейся мертвой тишины громко, на всю необозримую площадь, раздался сильный голосъ карезмшаха.
   -- Давидъ Альрой!-- началъ побѣдитель,-- ты доставленъ сегодня сюда не на судъ и не для для выслушанія приговора. Пойманный съ оружіемъ въ рукахъ въ возстаніи противъ своего законнаго монарха, ты, конечно, подобно всѣмъ бунтовщикамъ, освѣдомленъ объ ожидающей тебя участи. Одно это преступленіе, само по себѣ взятое, уже достойно тягчайшаго наказанія. Чего же заслуживаешь ты, ты, который запятналъ себя тысячей безчестныхъ дѣлъ, изрыгалъ хулу на Аллаха и его пророка, посредствомъ чародѣйства и адовыхъ силъ нарушилъ миръ и благоденствіе государства, учинилъ безмѣрное кровопролитіе, обманомъ увлекъ сердца множества людей и совратилъ ихъ съ праваго пути, а въ особенности, непосредственнымъ общеніемъ съ самимъ княземъ тьмы, сатаной, силой ужасныхъ чаръ и богомерзкихъ заговоровъ плѣнилъ чувства великой царевны изъ священнаго рода самого пророка, до этого времени неуклонно шествовавшей по стезѣ добродѣтели. Посмотри на эти колья, острѣе копій! Самое страшное возмездіе, изобрѣтенное человѣческимъ умомъ, уготовано тебѣ. Но воздать тебѣ по преступленіямъ твоимъ человѣческое правосудіе безсильно. Это смогутъ выполнить только, тѣ мрачныя адскія силы, въ сообществѣ съ которыми ты причинилъ людямъ столько зла и несчастій. Тебя казнятъ публично, чтобы всѣ видѣли, что виновному никогда не избѣгнуть наказанія; чтобы ты, если только въ сердцѣ твое закрадется хоть бы въ самой слабой степени жалость къ этому множеству обманутыхъ тобою жертвъ, могъ сегодня, сознавшись въ колдовствѣ, которымъ ты ихъ увлекъ, избавить ихъ отъ мучительнаго и постыднаго конца, по твоей винѣ имъ угрожающаго. Вотъ мои слова. Хвала Аллаху.
   И народа, воскликнулъ: Хвала Аллаху! Хвала Аллаху! Онъ великъ, онъ великъ и Магометъ его пророкъ!
   -- Слово за мной?-- спросилъ Альрой, когда гуль улегся. Его мелодичный голосъ привлекъ къ себѣ вниманіе всей толпы. Алпъ Арсланъ кивнулъ головой утвердительно.
   -- Карезмшахъ!-- началъ Альрой,-- Меня обвиняютъ во множествѣ преступленій. Выслушай же мои возраженія. Здѣсь говорили, что я бунтовщикъ. Мой отвѣтъ: я такой же князь, какъ ты, рода царскаго, и гораздо болѣе древняго. Никому изъ земныхъ владыкъ, а только Богу своему обязанъ я вѣрноподданностью, и если я ему измѣнилъ, то вотъ мое наказаніе -- Алпъ Арсланъ мститъ мнѣ за него. Твоего же Бога, твоего пророка я не знаю, хотя они и признаютъ Моего. Всѣмъ царствамъ міра вѣдомо, что мой народъ отличенъ отъ другихъ племенъ, и такимъ онъ останется, несмотря на страданія. Вотъ вамъ отвѣтъ о моемъ богохульствѣ! я вѣренъ данному намъ въ глубокой древности Закону, почитаемому до сихъ поръ и священнымъ писаніемъ твоего народа. Что касается обвиненія въ чародѣйствѣ, въ сношеніи съ нечистой силой, то да будетъ тебѣ, государь, вѣдомо, что я поднялъ знамя моихъ предковъ по прямому приказанію моего Бога, великаго Творца вселенной. Зачѣмъ же было мнѣ звать на помощь чародѣйство? Поддерживаемый Имъ Всемогущимъ, какую нужду имѣлъ я въ ничтожной помощи безсильныхъ бѣсовъ? Моими чарами было божественное вдохновеніе. Нужно ли послѣ этого еще объяснять, почему мой народъ пошелъ за мной? Настанетъ время и нашъ древній родъ дастъ болѣе достойнаго вождя, противъ котораго и ты, государь, окажешься безсильнымъ.-- Ты говорилъ еще о несчастной царевнѣ; эта женщина -- моя жена, по своей волѣ и охотѣ ставшая моею; пусть она дочь калифа -- она все же моя жена, хотя ваши колья скоро сдѣлаютъ ее вдовой. Я здѣсь не для того, чтобы давать объясненія женскимъ вкусамъ и влеченіямъ. Повѣрь, государь, я завоевалъ ея сердце средствами, приличествующими воину и царю. Тебѣ можетъ показаться страннымъ, что прекраснѣйшій цвѣтокъ Азіи былъ сорванъ такимъ человѣкомъ, каковъ я теперь. Но вспомни, измѣнчивость судьбы непостижима. Я не всегда былъ такимъ, какъ теперь. Мы встрѣчались раньше. Былъ такой день, и не очень давно тому назадъ, когда вѣсы счастья видимо склонялись въ мою сторону, и еслибъ не измѣна нѣсколькихъ подлецовъ, которыхъ здѣсь вижу, быть можетъ, наши роли перемѣнились бы. Побѣди я, то не сомнѣваюсь, что выказалъ бы больше милосердія.
   Взбѣшенный карезмшахъ трижды топнулъ ногой и яростно закричалъ: "клянусь бородой, вы меня ввели въ заблужденіе! Эта собака ни въ чемъ не призналась!"
   Тогда поднялся старѣйшій кади и, отвѣсивъ глубокій поклонъ царю, что-то шепнулъ ему -- на почтительномъ, впрочемъ, разстояніи отъ его царскаго уха. Забили барабаны, глашатаи установили тишину, и царскія уста, вновь открылись.
   -- Слушай, о народъ, и поучайся. Верховный кади сейчасъ прочтетъ показаніе ея высочества царевны Ширинъ, главной жертвы колдуна.
   И показаніе было прочтено. Въ немъ удостовѣрялось, что Давидъ Альрой носилъ подъ своей одеждой на груди данный ему Сатаной талисманъ, обладавшій такой силой, что стоило его одинъ разъ прижать къ сердцу женщины, какъ уже она теряла всякую власть надъ собою и привязывалась къ обладателю его; это и случилось съ нею, дочерью повелителя правовѣрныхъ.
   -- Въ показаніи такъ и написано?-- спросилъ Альрой.
   -- Такъ и написано,-- отвѣтилъ кади,-- и за собственноручной подписью ея высочества царевны Ширинъ.
   -- Оно подложно.
   Карезмшахъ вскочилъ какъ ужаленный и въ слѣпой ярости ринулся было внизъ по ступенямъ трона, но любимый его визирь рискнулъ вмѣшаться и осторожно удержалъ его за платье.
   -- Убить эту собаку на мѣстѣ,-- прошипѣлъ Арсланъ.
   -- Здѣсь сама царевна, -- сказалъ кади,-- она сюда явилась лично свидѣтельствовать о плѣнившихъ ее злыхъ чарахъ, отъ которыхъ она милостью Аллаха и его пророка теперь освобождена..
   Альрой вздрогнулъ.
   -- Приблизься, высокородная царевна,-- сказалъ кади, -- и если прочтенное здѣсь показаніе соотвѣтствуетъ истинѣ, то снизойди поднять руку, которая его украсила твоей великокняжеской подписью.
   Стоявшій невдалекѣ отъ подножія трона взводъ евнуховъ разступился; показалась закутанная съ ногъ до головы женская фигура. Напряженно, затаивъ дыханіе, слѣдила за ея движеніями толпа. Она подняла руку; ряды евнуховъ опять сомкнулись; послышался крикъ, и закутанная фигура скрылась.
   -- Я готовъ, государь, къ твоимъ пыткамъ,-- сказалъ Альрой голосомъ, полнымъ глубокаго унынія. Вся его твердость какъ бы покинула его; глаза его были опущены долу, и онъ имѣлъ видъ человѣка, погруженнаго въ глубокое раздумье или предающагося отчаянію.
   -- Приготовьте колья,-- сказалъ Алпъ Арсланъ.
   Невольная дрожь пробѣжала, по толпѣ. Къ Альрою подошелъ рабъ и подалъ ему свитокъ. Альрой узналъ нубійца, принадлежавшаго Хонаину. Бывшій его визирь увѣдомлялъ, что онъ тутъ къ его услугамъ, что сдѣланное имъ въ тюрьмѣ предложеніе еще и теперь сохраняетъ свою силу, и если Альрой уступить его мольбамъ, въ чемъ онъ не сомнѣвается, и приметъ поставленныя ему условія, то пусть положитъ свитокъ за пазуху; если же онъ все еще непреклоненъ и упорствуетъ въ своемъ безумномъ рѣшеніи умереть страшной и постыдной смертью, то пусть разорветъ свитокъ и броситъ на арену. Альрой разорвалъ его на тысячу кусковъ. Налетѣвшій сильный вѣтеръ далеко разнесъ эти обрывки. Чернь стала драться между собою за эти послѣднія памятки объ Альроѣ, и этотъ незначительный случай былъ причиной большого замѣшательства. Негры-евнухи приготовляли въ это время свои орудія пытки и смерти.
   -- Упорство этой собаки меня выводитъ изъ себя,-- сказалъ карезмшахъ своимъ придворнымъ.-- Прежде, чѣмъ онъ умретъ, я съ нимъ поговорю.
   Его любимый визирь началъ было его отговаривать, но глаза царя стали металъ такія страшныя молніи, что и любимецъ счелъ благоразумнымъ поспѣшно отступить.
   Забили барабаны, глашатаи установили тишину, и голосъ Алпа Арслана, вновь загремѣлъ.
   -- Собака, видишь ли, что тебѣ готовится? Знаешь ли, что тебя ждетъ въ подземномъ царствѣ Сатаны, твоего господина? Развѣ жизнь тебѣ не мила? Развѣ не лучше быть моимъ слугой и подносить мнѣ туфли, чѣмъ былъ посаженнымъ на колъ?
   -- Великодушный Алпъ Арсланъ,-- отвѣтилъ Альрой съ нескрываемымъ презрѣніемъ, думаешь ли ты, что какая бы то ни была пытка можетъ сравниться по своей мучительности съ воспоминаніемъ, что я былъ побѣжденъ тобою?
   -- Клянусь бородой, онъ насмѣхается надо мною!-- воскликнулъ карезмшахъ.-- Онъ меня ни во что не ставить! Не дергай меня за платье. Я хочу съ нимъ говорить. Вы, дѣти слѣпой матери, вы видите не дальше своего носа. Предъ вами колдунъ; онъ знаетъ заговоръ; онъ еще и здѣсь можетъ спастись. Онъ взовьется въ высь или уйдетъ сквозь землю. Онъ смѣется надъ подготовляемой пыткой.
   Карезмшахъ стремительно бросился внизъ по ступенямъ трона, сопровождаемый любимымъ визиремъ, совѣтниками, старшими военачальниками, муллами, имамами и важнѣйшими гражданами города Багдада.
   -- Колдунъ!-- воскликнулъ Алпъ Арсланъ,-- наглый колдунъ! низкій сынъ низкой матери! Собака изъ собакъ! Ты насъ не боишься? Сатана, которому ты предался, нашептываетъ тебѣ слова надежды? Ты смѣешься надъ нашими пытками? Ты унесешься въ воздухъ? Ты уйдешь въ землю? Вотъ какъ?-- Онъ замолчалъ, задыхаясь отъ страшнаго гнѣва. Не помня себя отъ бѣшенства, онъ сталъ рвать съ корнемъ волосы изъ своей бороды и яростно затопалъ ногами.
   -- Ты умнѣе своихъ совѣтниковъ, достославный Арсланъ, я тебя не боюсь. Мой Господинъ, хотя не Сатана, меня не покинулъ. Я смѣюсь надъ твоими карами. Твою пытку я презираю. Я и въ землю уйду и въ воздухъ вознесусь. Ты удовлетворенъ?
   -- Клянусь бородой,-- воскликнулъ взбѣшенный Арсланъ,-- я удовлетворенъ. Пусть Сатана, если онъ можетъ, тебя спасетъ;-- и карезмшахъ, которому въ умѣніи владѣть саблей не было равнаго во всей Азіи, съ быстротой молніи вытащилъ свою саблю изъ ноженъ и однимъ взмахомъ отрубилъ Альрою голову. Она скатилась съ плечъ, и когда она катилась, на лицѣ умирающаго героя чудилась затаившаяся торжествующая усмѣшка и нѣмой вопросъ: "Злобные враги мои, всѣ уготованныя мнѣ вами пытки, гдѣ онѣ теперь?"

---------------------------------------------------------------

   Источник текста: Давид Альрой. Исторический роман (С англ.) / Лорд Биконсфильд (Д'Израэли). -- Одесса: Juventus, 1912. -- 166 с.; 22 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru