Дюма Александр
Три мушкетера. Том второй

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Les trois mousquetaires.
    Текст издания А. С. Суворина, Санкт-Петербург, 1904.

НОВАЯ БИБЛІОТЕКА СУВОРИНА

60 КОПѢЕКЪ КАЖДЫЙ ТОМЪ 60

ТРИ МУШКЕТЕРА

РОМАНЪ ВЪ ДВУХЪ ТОМАХЪ
АЛЕКСАНДРА ДЮМА

(Les trois mousquetaires)

ТОМЪ ВТОРОЙ

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ А. С. СУВОРИНА
1904

   

ОГЛАВЛЕНІЕ.

   ГЛАВЫ.
   I. Возвращеніе
   II. Охота за экипировкой
   III. Милэди
   IV. Французы и англичане
   V. Прокурорскій обѣдъ
   VI. Субретка и госпожа
   VII. Экипировка Арамиса и Портоса
   VIII. Ночью всѣ кошки сѣры
   IX. Мечты о мщеньи
   X. Тайна милэди
   XI. Атосу безъ всякаго труда удалось экипироваться
   XII. Видѣніе
   XIII. Ужасное видѣніе
   XIV. Осада Лярошели
   XV. Анжуйское вино
   XVI. Трактиръ "Красной Голубятни?
   XVII. На что могутъ пригодиться печныя трубы
   XVIII. Семейная сцена
   XIX. Бастіонъ Сенъ-Жерве
   XX. Совѣщаніе мушкетеровъ
   XXI. Семейное дѣло
   XXII. Судьба
   XXIII. Бесѣда брата съ сестрой
   XXIV. Офицеръ
   XXV. Первый день плѣна
   XXVI. Второй день плѣна
   XXVII. Третій день плѣна
   XXVIII. Четвертый день плѣна
   XXIX. Пятый день плѣна
   XXX. Сцена изъ классической трагедіи
   XXXI. Побѣгъ
   XXXII. Происшествіе въ Портсмутѣ 23 августа 1628 г.
   XXXIII. Во Франціи
   XXXIV. Бетюнскій монастырь кармелитокъ
   XXXV. Два разнообразныхъ типа демоновъ
   XXXVI. Капля воды
   XXXVII. Человѣкъ въ красномъ плащѣ
   XXXVIII. Судъ
   XXXIX. Казнь
   XL. Заключеніе
   XLI. Эпилогъ
   

I.
Возвращеніе.

   Д'Артаньянъ былъ пораженъ страшной тайной, довѣренной ему Атосомъ. Многое въ этомъ разсказѣ, однако, остаюсь еще для него непонятнымъ. Прежде всего -- это разсказывалъ совершенно пьяный человѣкъ другому полупьяному, и между тѣмъ д'Артаньянъ, несмотря на то, что голова его была отуманена двумя или тремя бутылками бургонскаго, проснувшись на слѣдующій день, живо помнилъ всякое слово, сказанное Атосомъ: такъ это запечатлѣлось у него въ мозгу. Это пробуждало въ немъ еще болѣе сильное желаніе добиться истины, и онъ пошелъ къ своему другу съ твердымъ намѣреніемъ возобновить вчерашній разговоръ; но онъ нашелъ Атоса совсѣмъ другимъ человѣкомъ, т. е. самымъ осторожнымъ и скрытнымъ.
   Впрочемъ, мушкетеръ предупредилъ его желаніе.
   -- Вчера я былъ очень пьянь, любезный д'Артаньянъ, сказалъ онъ, пожимая руку:-- я почувствовалъ это сегодня: у меня нехорошъ языкъ, и пульсъ лихорадочный. Держу пари, что я наговорилъ кучу нелѣпостей.
   Говоря это, онъ такъ пристально глядѣлъ на своего друга, что послѣдній пришелъ въ замѣшательство.
   -- Совсѣмъ нѣтъ, отвѣчалъ д'Артаньянъ:-- сколько мнѣ помнится, вы говорили только о самыхъ обыкновенныхъ вещахъ.
   -- Не можетъ быть! Мнѣ казалось, что я разсказалъ намъ одну изъ самыхъ плаченныхъ исторій.
   И онъ продолжалъ смотрѣть на молодого человѣка, точно желая прочесть у него въ глубинѣ сердца.
   -- Право же, нѣтъ; вѣрно, я былъ еще пьянѣе васъ, потому что ничего не помню.
   Атосъ не удовольствовался этимъ отвѣтомъ.
   -- Вы, вѣроятно, замѣтили, мой другъ, что опьянѣніе дѣйствуетъ на людей различно: у однихъ является веселое настроеніе, у другихъ -- грустное; на меня въ пьяномъ видѣ нападаетъ тоска, такъ что, когда я напиваюсь, у меня является манія разсказывать самыя мрачныя исторіи, какія только втемяшила въ мою голову глупая кормилица. Это мой недостатокъ; недостатокъ важный, я въ этомъ сознаюсь, но все-таки я хорошій гуляка!
   Атосъ говорилъ это такимъ спокойнымъ, естественнымъ тономъ, что д'Артаньянъ началъ колебаться.
   -- Дѣйствительно, возразилъ молодой человѣкъ, стараясь уловить во всемъ этомъ истину:-- теперь я припоминаю, точно во снѣ, что мы говорили о повѣшенныхъ.
   -- Вотъ видите, сказалъ Атосъ, поблѣднѣвъ, но все-таки стараясь улыбаться:-- я былъ въ этомъ увѣренъ: повѣшенные -- это мой кошмаръ!
   -- Да, да, продолжалъ д'Артаньянъ:-- теперь я вспомнилъ... Да, рѣчь шла... постойте... рѣчь шла о женщинѣ...
   -- Видите, отвѣтилъ Атосъ, дѣлаясь отъ блѣдности почти прозрачнымъ:-- это моя главная исторія объ одной бѣлокурой женщинѣ, и когда я о ней разсказываю, это значитъ, что я мертвецки пьянъ.
   -- Да, именно такъ, вы разсказывали исторію бѣлокурой женщины, высокой, красивой, съ голубыми глазами
   -- Да, и повѣшенной.
   -- Своимъ мужемъ, бывшимъ важнымъ сеньоромъ, однимъ изъ вашихъ знакомыхъ, продолжалъ д'Артаньянъ, смотря пристально на Атоса.
   -- Такъ и есть! Видите, какъ легко повредить репутаци человѣка, когда не помнятъ, что говорятъ, сказалъ Атосъ, пожимая плечами, какъ будто сожалѣя самого себя.-- Рѣшительно я не стану больше пить, д'Артаньянъ, это дурная привычка.
   Д'Артаньянъ промолчалъ.
   Атосъ вдругъ перемѣнилъ разговоръ.
   -- Кстати, сказалъ онъ:-- благодарю васъ за лошадь.
   -- Нравится она вамъ? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Да, но это невыносливая лошадь.
   -- Вы ошибаетесь: я сдѣлалъ на ней по меньшей мѣрѣ десять миль въ полтора часа, и она, повидимому, нисколько не устала, точно объѣхала вокругъ площади Св. Сюльпиція.
   -- Если такъ, вы заставляете меня пожалѣть о ней.
   -- Пожалѣть?!
   -- Да, потому что я съ ней разстался.
   -- Какъ такъ?
   -- Вотъ какъ было дѣло: сегодня утромъ я проснулся въ шесть часовъ. Вы еще спали, какъ убитый, и я не зналъ, что дѣлать. Я былъ въ самомъ дурацкомъ состояніи духа отъ вчерашняго кутежа. Я сошелъ въ большую залу и увидѣлъ, что одинъ изъ англичанъ торгуетъ у барышника лошадь, такъ какъ его собственная вчера пала. Я подошелъ къ нему и, видя, что онъ предлагаетъ сто пистолей за рыжевато-бурую лошадь, я сказалъ ему, что у меня тоже есть продажная лошадь.
   "-- И отличная даже, сказалъ онъ:-- я ее видѣлъ вчера когда слуга вашего друга держалъ ее въ поводу.
   "-- Стоитъ ли она по-вашему сто пистолей?
   "-- Да, а вы развѣ отдадите ее за эту цѣну?
   " Нѣтъ, но я проиграю ее вамъ.
   "-- Вы мнѣ ее проиграете?
   "-- Да.
   "-- Въ какую игру?
   "-- Въ кости.
   "Сказано -- сдѣлано, и я проигралъ лошадь, но все-таки я отыгралъ чапракъ".
   Д'Артаньянъ слегка нахмурился.
   -- Это вамъ непріятно? спросилъ Атосъ.
   -- Да, я вамъ въ этомъ признаюсь, сказалъ д'Артаньянъ: -- по этой лошади насъ должны были узнать во время сраженія -- это былъ залогъ, воспоминаніе; вы худо сдѣлали, Атосъ.
   -- Эхъ, мой другъ, поставьте себя на мое мѣсто, возразилъ мушкетеръ:-- мнѣ было страшно скучно, да, сказать по-чести, я не люблю англійскихъ лошадей. Ну, а если рѣчь идетъ о томъ; чтобы быть кѣмъ-нибудь узнаннымъ, то для этого довольно и сѣдла: оно довольно замѣтно. Относительно же лошади мы найдемъ какое-нибудь извиненіе, чтобы объяснить ея исчезновеніе. Чортъ возьми, лошадь, вѣдь, можетъ и околѣть; допустимъ, что моя околѣла отъ сапа или чесотки.
   Морщины на лицѣ д'Артаньяна не сгладились.
   -- Мнѣ очень непріятно, продолжалъ Атосъ:-- что вы, повидимому, очень дорожили этой лошадью, тѣмъ болѣе, что я еще не все вамъ разсказалъ.
   -- Что же вы еще сдѣлали?
   -- Когда я проигралъ свою лошадь,-- девять противъ десяти,-- у меня явилось желаніе проиграть и вашу.
   -- Вы и остались, надѣюсь, только при одномъ желаніи?
   -- Напротивъ, я тотчасъ же привелъ свое намѣреніе въ исполненіе.
   -- Вотъ такъ славно! вскричалъ встревоженный д'Артаньянъ.
   -- Я сталъ играть на нее и проигралъ.
   -- Мою лошадь?
   -- Вашу: семь противъ восьми, не доставало только одного очка... Вамъ извѣстна пословица...
   -- Атосъ, вы просто съ ума сошли, клянусь вамъ!
   -- Мой милый! вамъ слѣдовало бы сказать мнѣ это вчера, когда я разсказывалъ вамъ мои глупыя исторіи, но не теперь. Я проигралъ ее съ сѣдломъ и вообще со всѣмъ ея приборомъ.
   -- Это ужасно!
   -- Постойте, это еще все-таки не все. Изъ меня вышелъ бы превосходный игрокъ, если бы я только не былъ такъ настойчивъ и не увлекался бы, но я увлекаюсь, какъ это бываетъ со мной тогда, когда я пью; итакъ, я увлекся...
   -- На что же вы могли продолжать игру -- у васъ ничего не оставалось?
   -- Напротивъ, напротивъ, мой другъ: у насъ еще оставался брильянтъ, который блеститъ на вашемъ пальцѣ и который я замѣтилъ еще вчера.
   -- Этотъ брильянтъ! вскричалъ д'Артаньянъ, быстро хватаясь за палецъ.
   -- А я въ нихъ большой знатокъ, потому что когда-то самъ имѣлъ ихъ, я и оцѣнилъ его въ тысячу пистолей.
   -- Надѣюсь, сказалъ д'Артаньянъ, полумертвый отъ страха:-- что вы не упомянули ни слова о моемъ брильянтѣ?
   -- Напротивъ, милый другъ; вы понимаете, что этотъ брильянтъ оставался нашимъ единственнымъ источникомъ: съ нимъ я могъ отыграть лошадей и всѣ приборы, и даже больше -- денегъ на дорогу.
   -- Атосъ, вы заставляете меня дрожать! вскричалъ д'Артаньянъ.
   -- Я сказалъ о вашемъ брильянтѣ моему партнеру, который тоже его замѣтилъ. Зачѣмъ же, чортъ возьми, любезный другъ, вы носите на вашемъ пальцѣ цѣлую звѣзду и еще хотите, чтобы на нее по обращали вниманія! Это ни съ чѣмъ несообразно.
   -- Доканчивайте, мой милый, доканчивайте! торопилъ д'Артаньянъ:-- вашимъ хладнокровіемъ, клянусь честью, вы меня просто убиваете.
   -- Мы раздѣлили вашъ брильянтъ на десять частей -- въ сто пистолей каждую.
   -- Вы смѣетесь и испытываете меня! сказалъ д'Артаньянъ, который отъ гнѣва готовъ былъ вцѣпиться себѣ въ волосы.
   -- Нѣтъ, я вовсе не шучу! Я очень бы хотѣлъ видѣть васъ на моемъ мѣстѣ: пятнадцать дней я не видѣлъ человѣческаго лица и просто одурѣлъ въ сообществѣ однѣхъ бутылокъ!
   -- Это вовсе не достаточная причина, чтобы играть на мой брильянтъ! отвѣтилъ д'Артаньянъ, судорожно сжимая руку.
   -- Выслушайте же до конца; десять ставокъ, по сту пистолей каждая, безъ права отыгрываться; въ тринадцать игръ я проигралъ все, въ тринадцать игръ; это число было для меня всегда роковымъ -- тринадцатаго іюля...
   -- Чортъ возьми! вскричалъ д'Артаньянъ, вставая изъ-за стола; слушая эту исторію, онъ забылъ о вчерашней.
   -- Имѣйте терпѣніе. У меня составился планъ. Англичанинъ оригиналъ; я видѣлъ, какъ утромъ онъ разговаривалъ съ Гримо, и Гримо сообщилъ мнѣ, что онъ предлагалъ ему перейти къ нему въ услуженіе. Я поставилъ на ставку Гримо, моего молчаливаго Гримо, раздѣливъ его тоже на десять частей.
   -- Вотъ такъ ставка! сказалъ д'Артаньянъ, невольно разражаясь смѣхомъ.
   -- Самого Гримо, понимаете ли вы это?! Раздѣливъ Гримо на десять частей, который весь не стоитъ и одного червонца, я отыгрываю все. Скажите-ка теперь, что настойчивость -- не добродѣтель?
   -- Честное слово, это очень смѣшно! вскричалъ утѣшенный д'Артаньянъ, хватаясь отъ смѣху за бока.
   -- Вы понимаете, что, почувствовавъ, что мнѣ везетъ, я тотчасъ же принялся играть снова на брильянтъ.
   -- Ахъ, чортъ возьми! сказать д'Артаньянъ, снова хмурясь.
   -- Я отыгралъ вашъ чарпакъ, сѣдло, затѣмъ вашу лошадь, затѣмъ свое сѣдло, свою лошадь, затѣмъ снова проигралъ. Однимъ словомъ, я отыгралъ ваше сѣдло и затѣмъ свое. Вотъ на чемъ мы остановились. Игра была чудная, и я дальше не пошелъ.
   Д'Артаньянъ вздохнулъ свободно, какъ будто у него гора свалилась съ плечъ.
   -- Наконецъ брильянтъ останется при мнѣ? робко спросилъ онъ.
   -- Неприкосновеннымъ, любезный другъ; и еще уцѣлѣли сѣдло вашего буцефала и мое.
   -- Но что же мы будемъ дѣлать съ сѣдлами безъ лошадей?
   -- Я вотъ что придумалъ на этотъ счетъ...
   -- Атосъ, вы приводите меня въ ужасъ.
   -- Слушайте, д'Артаньянъ, вы давно не играли?
   -- Да у меня и нѣтъ охоты играть.
   -- Нечего зарекаться. Вы давно не играли, и потому, я увѣренъ, вамъ непремѣнно повезетъ.
   -- Ну, и что же дальше?
   -- А то, что англичанинъ и его товарищъ еще здѣсь. Я замѣтилъ, что онъ очень жалѣлъ о сѣдлахъ, а вы, кажется, очень жалѣете о своей лошади. На вашемъ мѣстѣ я поставилъ бы сѣдло противъ лошади.
   -- Да онъ не захочетъ играть на одно сѣдло.
   -- Поставьте оба заразъ: я не такой эгоистъ, какъ вы.
   -- Вы бы такъ сдѣлали? сказалъ нерѣшительно д'Артаньянъ: увѣренность Атоса начинала и на него производить свое дѣйствіе.
   -- Честное слово -- въ одинъ мигъ.
   -- Но дѣло въ томъ, что разъ ужъ лошади проиграны, мнѣ очень бы хотѣлось сохранить по крайней мѣрѣ сѣдла.
   -- Играйте тогда на вашъ брильянтъ.
   -- О, что касается этого -- никогда, никогда!
   -- Чортъ возьми! сказалъ Атосъ:-- я предложилъ бы вамъ сыграть на Гримо, но такъ какъ мы на него уже играли, то англичанинъ, можетъ быть, не захочетъ снова играть на него.
   -- Положительно, любезный Атосъ, я предпочитаю больше ничѣмъ не рисковать.
   -- Это жаль, холодно замѣтилъ Атось:-- англичанинъ начиненъ пистолями. Эхъ, Боже мой! попробуйте одинъ разъ, только одинъ разъ на счастье!
   -- А если я проиграю?
   -- Вы выиграете.
   -- Однако, если проиграю?
   -- Ну, что же: мы отдадимъ сѣдла.
   -- Идетъ, согласился д'Артаньянъ.
   Атосъ пошелъ искать англичанина и нашелъ его въ конюшнѣ, гдѣ тотъ разсматривалъ сѣдла завистливыми глазами. Случай былъ самый подходящій. Онъ предложилъ ему слѣдующія условія: 2 сѣдла противъ лошади или сто пистолей -- на выборъ.
   Англичанинъ быстро сообразилъ, что два сѣдла стоили сами по себѣ триста пистолей, и ударилъ по рукамъ.
   Д'Артаньянъ дрожащей рукой бросилъ кости: выпало три очка; его блѣдность испугала Атоса, который, впрочемъ, сказалъ только:
   -- Какое несчастье, товарищъ, ваши лошади будутъ съ сѣдлами.
   Торжествующій англичанинъ не потрудился даже повернуть кости; онъ такъ былъ увѣренъ въ своемъ выигрышѣ, что бросилъ ихъ на столъ, не глядя на нихъ; д'Артаньянъ отвернулся, чтобы скрыть свою досаду.
   -- Вогъ-те на! сказалъ Атосъ спокойнымъ голосомъ:-- вотъ одинъ изъ необыкновенныхъ случаевъ въ игрѣ въ кости, я видѣлъ это только четыре раза въ своей жизни: два очка!
   Англичанинъ взглянулъ и былъ пораженъ удивленіемъ; д'Артаньянъ взглянулъ и былъ радостно пораженъ.
   -- Да, продолжалъ Атосъ,-- четыре всего раза: одинъ разъ у г. де-Креки, другой разъ у меня въ имѣніи, въ моемъ замкѣ... когда у меня былъ еще замокъ, въ третій разъ у де-Тревиля, гдѣ это всѣхъ поразило, и, наконецъ, въ четвертый разъ въ кабакѣ, гдѣ онъ выпалъ на мою долю и гдѣ я проигралъ сто луидоровъ и ужинъ.
   -- Въ такомъ случаѣ вы возьмете вашу лошадь? спросилъ англичанинъ,
   -- Конечно, отвѣчалъ д'Артаньянъ.
   -- И не дадите мнѣ отыграться?
   -- У насъ было условлено -- не отыгрываться, вы помните.
   -- Это правда, лошадь будетъ возвращена вашему слугѣ.
   -- Погодите минуту, сказалъ Атосъ:-- если позволите, я скажу только одно слово моему другу.
   -- Говорите.
   Атосъ отвелъ въ сторону д'Артаньяна.
   -- Ну, сказалъ д'Артаньянъ:-- что вамъ еще отъ меня нужно, искуситель? Вы хотите, чтобы я продолжалъ игру?
   -- Нѣтъ, я хочу, чтобы вы разсудили.
   -- Что?
   -- Вы вернете себѣ лошадь, не правда ли?
   -- Безъ сомнѣнія.
   -- И напрасно, я взялъ бы сто пистолей; вы знаете, что ставкой была лошадь или сто пистолей, на вашъ выборъ.
   -- Да.
   -- Я бы взялъ сто пистолей.
   -- Ну, что жъ, а я возьму лошадь.
   -- И вы прогадаете, повторяю вамъ это; что мы будемъ дѣлать вдвоемъ съ одной лошадью -- не можемъ же мы вдвоемъ сѣсть на одну лошадь? Не захотите также вы унизить меня, поѣхавъ рядомъ со мной на своемъ великолѣпномъ боевомъ конѣ. Я бы, не колеблясь ни минуты, взялъ сто пистолей; намъ нужны деньги, чтобы возвратиться въ Парижъ.
   -- Я очень стою за эту лошадь, Атосъ.
   -- И вы неправы, мой другъ; лошадь можетъ оступиться, споткнуться и попортить себѣ ногу; лошадь, случается, поѣстъ изъ той же колоды въ конюшнѣ, гдѣ раньше ѣла лошадь, зараженная сапомъ: вотъ вамъ тогда и лошадь, и сто пистолей погибли; хозяинъ, къ тому же, обязанъ кормить свою лошадь, тогда какъ сто пистолей, наоборотъ, сами кормятъ хозяина.
   -- Но какъ мы вернемся?
   -- На лошадяхъ нашихъ слугъ, чортъ возьми! По нашей наружности всякій все-таки узнаетъ, что мы знатные люди.
   -- Нечего сказать, хорошій видъ будемъ мы имѣть на рыжихъ клячахъ, въ то время какъ Арамисъ и Портосъ будутъ гарцовать на своихъ коняхъ!
   -- Арамисъ! Портосъ! вскричалъ Атосъ и разразился смѣхомъ.
   -- Что такое? спросилъ д'Артаньянъ, не понимая причины такой веселости своего друга.
   -- Хорошо, хорошо, будемте продолжать, сказалъ Атосъ.
   -- Итакъ, по вашему мнѣнію?..
   -- Взять сто пистолей, д'Артаньянъ; со ста пистолями мы отлично попируемъ до конца мѣсяца; намъ пришлось много потрудиться, и очень не мѣшало бы немного отдохнуть.
   -- Отдохнуть мнѣ! О, нѣтъ, Атосъ! какъ только я пріѣду въ Парижъ, сейчасъ же примусь за поиски этой бѣдной женщины.
   -- Такъ что же? Развѣ вы думаете, что при этомъ лошадь вамъ будетъ полезнѣе, чѣмъ луидоры? Возьмите сто пистолей, мой другъ, право, возьмите сто пистолей.
   Д'Артаньяну недоставало только какой-нибудь причины, чтобы сдаться, а эта причина показалась ему какъ нельзя болѣе убѣдительной. Къ тому же, настаивая слишкомъ долго на своемъ, д'Артаньянъ опасался показаться Атосу эгоистомъ. Итакъ, онъ согласился получить сто пистолей, которыя англичанинъ ему тутъ же и отсчиталъ.
   Послѣ этого больше ни о чемъ не думали, какъ только о возвращеніи. Миръ былъ подписанъ, что обошлось въ шестьдесятъ пистолей -- цѣна старой лошади Атоса; д'Артаньянъ и Атосъ взяли лошадей Плянше и Гримо, а слуги отправились въ дорогу пѣшкомъ, неся сѣдла на головахъ.
   Какъ ни плохи были лошади нашихъ друзей, но они скоро опередили своихъ слугъ и пріѣхали въ Кревкеръ. Издали они увидѣли Арамиса, грустно облокотившагося на окно и смотрѣвшаго, какъ сестра Анна въ "Синей Бородѣ", на поднимавшуюся на горизонтѣ пыль.
   -- Эй, Арамисъ! что вы тамъ дѣлаете? закричали ему два друга.
   -- Ахъ, это вы, д'Артаньянъ и Атосъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ:-- я размышлялъ о томъ, съ какой быстротой исчезаютъ всѣ блага на этомъ свѣтѣ, и моя англійская лошадь, которая умчалась и исчезла въ облакахъ пыли, послужила мнѣ живымъ примѣромъ непрочности всего немного. И вся наша жизнь заключается въ трехъ словахъ: Elit, est, fuit (будетъ, есть, было).
   -- Объясните, что это означаетъ? спросилъ д'Артаньянъ, который началъ догадываться объ истинномъ смыслѣ этихъ словъ.
   -- Это значитъ, что меня просто одурачили при продажѣ моей лошади: шестьдесятъ луидоровъ за лошадь, которая, судя по ея бѣгу, можетъ дѣлать по пяти миль въ часъ.
   Д'Артаньянъ и Атосъ разразились смѣхомъ.
   -- Любезный д'Артаньянъ, продолжалъ Арамисъ:-- не сердитесь на меня очень, нужда не руководится законами; къ тому же я первый наказанъ за это, такъ какъ подлый барышникъ надулъ меня по крайней мѣрѣ на пятьдесятъ луидоровъ. Ахъ, вы всѣ очень бережливые люди, вы возвращаетесь на лошадяхъ вашихъ слугъ, приказавъ вашихъ дорогихъ лошадей вести въ поводу шагомъ, не торопя ихъ.
   Въ эту самую минуту фургонъ, еще нѣсколько времени тому назадъ показавшійся по Амьенской дорогѣ, остановился, и изъ него вышли Гримо и Плянше съ сѣдлами на головахъ. Пустой фургонъ возвращался въ Парижъ, и слуги условились за свой проѣздъ поить фургонщика въ продолженіе всей дороги.
   -- Что это значитъ? спросилъ Арамисъ при видѣ ихъ:-- ничего больше, кромѣ сѣделъ?
   -- Теперь вы понимаете? замѣтилъ Атосъ.
   -- Друзья мои, это совершенно то же, что случилось и со мной. Я сохранилъ сѣдло просто инстинктивно. Эй, Базенъ! Принеси-ка мое новое сѣдло и положи вмѣстѣ съ сѣдлами этихъ господъ.
   -- А что вы сдѣлали съ вашими духовниками? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Я пригласилъ ихъ, мой милый, на другой день обѣдать; мимоходомъ сказать -- здѣсь отличное вино; я напоилъ ихъ какъ нельзя лучше, и тогда священникъ запретилъ мнѣ снимать мундиръ, а іезуитъ сталъ просить меня принять его въ мушкетеры.
   -- Безъ всякихъ диссертацій, вскричалъ д'Артаньянъ: -- безъ диссертацій! Я требую уничтоженія диссертацій.
   -- Съ тѣхъ поръ, продолжалъ Арамисъ,-- я веду очень пріятную жизнь. Я началъ поэму въ одностопныхъ стихахъ; это довольно трудно, но вся суть именно въ преодолѣніи трудностей. Мысль поэмы прелестна; я прочитаю вамъ первую пѣснь -- въ ней всего четыреста строчекъ и это займётъ всего одну минуту.
   -- Я бы вамъ посовѣтовалъ, любезный Арамисъ, замѣтилъ д'Артаньянъ, ненавидѣвшій стихи почти такъ же, какъ и латынь:-- къ трудностямъ присоединить и краткость, тогда вы по крайней мѣрѣ можете быть увѣрены, что у вашей поэмы два достоинства.
   -- Она воспѣваетъ, продолжалъ Арамисъ,-- самыя приличныя страсти -- вы сами это увидите. Такъ, значитъ, друзья мои, мы возвращаемся въ Парижъ? Браво, я готовъ! Мы опять увидимся съ нашимъ добрымъ Портосомъ. тѣмъ лучше. Вы не вѣрите, что я соскучился по немъ, этомъ дылдѣ-дуралеѣ! Вотъ онъ уже навѣрное не продалъ бы своей лошади, даже и за цѣлое царство. Мнѣ очень хотѣлось бы видѣть на его лошади съ новымъ сѣдломъ. Я увѣренъ, что онъ будетъ возсѣдать, точно Великій Моголъ.
   Послѣ часового отдыха, чтобы дать возможность передохнуть лошадямъ, Арамисъ расплатился по счету, помѣстилъ Базена въ фургонъ къ двумъ его товарищамъ, и всѣ отправились въ путь за Портосомъ.
   Его застали уже вставшимъ съ постели и не такимъ блѣднымъ, какимъ видѣлъ его д'Артаньянъ въ первое свое посѣщеніе. Онъ сидѣлъ за столомъ, на которомъ было наставлено всего въ такомъ изобиліи, точно обѣдъ былъ приготовленъ для четверыхъ, хотя за столомъ сидѣлъ только одинъ онъ. Обѣдъ состоялъ изъ вкусно и хорошо приготовленныхъ мясныхъ блюдъ въ большомъ разнообразіи, отборныхъ винъ и превосходныхъ фруктовъ.
   -- Ахъ, чортъ возьми, сказалъ онъ, вставая навстрѣчу: какъ кстати, господа, вы пріѣхали; я только что принялся за супъ, и вы отобѣдаете со мной.
   -- О, о, произнесъ д'Артаньянъ: -- ужъ не Муекетонъ ли своимъ лассо выловилъ всѣ эти бутылки, фрикандо и филей?..
   -- Я подкрѣпляюсь, отвѣчалъ Портосъ: -- я подкрѣпляюсь; ничто такъ не ослабляетъ, какъ эти дьявольскіе вывихи: Съ вами, Атосъ, случалось это когда-нибудь?
   -- Никогда; я только помню, что во время нашей стычки въ улицѣ Керру я получилъ ударъ шпагой, который, по прошествіи дней пятнадцати или восемнадцати, производилъ на меня точно такое же дѣйствіе.
   -- Навѣрно этотъ обѣдъ приготовленъ не для васъ однихъ, Портосъ? спросилъ Арамисъ.
   -- Нѣтъ, я ожидалъ кое-кого изъ сосѣдей, которые только что прислали сказать мнѣ, что они не будутъ; вы ихъ замѣните, и я ничего не потеряю отъ этой замѣны. Гей, Мускетонъ! стульевъ и еще столько же вина.
   -- Знаете ли вы, что мы теперь ѣдимъ? спросилъ Атосъ черезъ десять минуть.
   -- Какъ что! отвѣчалъ д'Артаньянъ:-- что до меня, то я ѣмъ въ настоящую минуту телятину, приправленную баклажанами и мозгами.
   -- А я -- бараній филей, сказалъ Портосъ.
   -- А я -- кусокъ пулярки, отозвался Арамисъ.
   -- Вы ошибаетесь, господа, важно замѣтилъ Атосъ:-- вы ѣдите конину.
   -- Полноте! сказалъ д'Артаньянъ.
   -- Конину?! удивился Арамисъ съ чувствомъ отвращенья.
   Одинъ Портосъ ничего не говорилъ.
   -- Да, конину, не правда ли, Портосъ, что мы ѣдимъ конину? Можетъ быть, даже и съ чапракомъ?
   -- Нѣтъ, господа, сѣдло и всѣ принадлежности уцѣлѣли, отвѣчалъ Портосъ.
   -- Честное слово, мы исѣ стоимъ другъ друга, сказалъ Арамисъ:-- можно подумать, что мы всѣ сговорились.
   -- Что же дѣлать, объяснилъ Портосъ: -- лошадь своей красотой конфузила всѣхъ, и я не хотѣлъ унижать посѣтителей.
   -- А ваша герцогиня все еще на водахъ, не такъ ли? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Да, все еще тамъ... Къ тому же, мнѣ показалось, что она такъ понравилась губернатору провинціи, одному изъ тѣхъ джентльменовъ, которыхъ я ждалъ сегодня къ обѣду, что я ее подарилъ ему.
   -- Подарилъ? вскричатъ д'Артаньянъ.
   -- Ахъ, Боже мой! Да, подарилъ, именно такъ, подарилъ, сказалъ Портосъ:-- потому что она навѣрно стоила полтораста луидоровъ, а этотъ скаредъ далъ мнѣ только восемьдесятъ.
   -- Безъ сѣдла? спросилъ Арамисъ.
   -- Да, безъ сѣдла.
   -- Замѣтьте, господа, сказалъ Атосъ:-- Портосъ сбылъ свою лошадь еще выгоднѣе всѣхъ насъ.
   При этихъ словахъ всѣ прыснули отъ смѣха, что немало удивило бѣднаго Портоса; но ему тотчасъ же объяснили причину подобной веселости, въ которой онъ, по своему обыкновенію, принялъ очень шумное участіе.
   -- Значитъ, мы всѣ теперь при деньгахъ? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Кромѣ меня, отвѣчалъ Атосъ:-- я нашелъ испанское вино Арамиса настолько вкуснымъ, что приказалъ положить шестьдесять бутылокъ такого же вина въ фургонъ къ слугамъ, что очень порастрясло мои финансы.
   -- Представьте себѣ, отозвался Арамисъ:-- что я отдалъ все до послѣдняго динарія въ церковь Мондидье и іезуитамъ въ Амьенѣ; у меня были нѣкоторыя обязательства, которыя я долженъ былъ выполнить: заказныя обѣдни за себя и за васъ, господа, которыя будутъ отслужены, и я не сомнѣваюсь, что онѣ окажутся намъ полезны.
   -- А какъ вы полагаете, сказалъ въ свою очередь Портосъ:-- мой вывихъ ничего мнѣ не стоилъ? Не считая раны Мускетона, для леченія которой я принужденъ былъ звать хирурга два раза въ день, и онъ бралъ съ меня двойную цѣну подъ тѣмъ предлогомъ, что этому глупому Мускетону удалось получить пулю въ такое мѣсто, которое обыкновенно показывается только аптекарямъ. Я ему совѣтовалъ не позволять себя на будущее время ранить въ такія мѣста.
   -- Ну, ну, произнесъ Атосъ, обмѣнявшись улыбкой съ д'Артаньяномъ и Арамисомъ:-- я вижу, что вы отнеслись великодушно къ бѣдному малому, какъ и слѣдуетъ доброму барину.
   -- Однимъ словомъ, продолжалъ Портосъ:-- за уплатой издержекъ у меня все-таки наберется добрыхъ тридцать пистолей.
   -- А у меня пистолей десять, сказалъ Арамисъ.
   -- Однако, замѣтилъ Атосъ:-- да мы, оказывается, настоящіе Крезы. Сколько у васъ, д'Артаньянъ, остается еще отъ ста пистолей?
   -- Отъ моихъ ста пистолей? Во-первыхъ, я далъ изъ нихъ вамъ пятьдесятъ.
   -- Вы думаете?
   -- Ну, вотъ!
   -- Ахъ, да! я вспомнилъ.
   -- Затѣмъ я заплатилъ шесть пистолей въ гостинницѣ.
   -- Что за скотина этотъ хозяинъ! За что вы дачи ему шесть пистолей?
   -- Да вы же сами сказали мнѣ, чтобы я далъ ихъ ему.
   -- Правда, я слишкомъ добръ. Сколько же въ остаткѣ?
   -- Двадцать пять пистолей.
   -- А у меня, сказалъ Атосъ, вытаскивая нѣсколько монетъ изъ своего кармана:-- у меня...
   -- У васъ -- ничего.
   -- Вѣрное слово, или такъ мало, что не стоить даже и присоединять къ общей суммѣ.
   -- Теперь сосчитаемте, сколько у насъ у всѣхъ денегъ?
   -- У васъ, Портосъ?
   -- Тридцать пистолей.
   -- Арамисъ?
   -- Десять пистолей;
   -- А у васъ, д'Артаньянъ?
   -- Двадцать пять.
   -- Это составляетъ всего? спросилъ Атосъ.
   -- Четыреста семьдесятъ пять ливровъ! отвѣчалъ д'Артаньянъ, умѣвшій считать какъ Архимедъ.
   -- По пріѣздѣ въ Парижъ у насъ останется еще добрыхъ четыреста, замѣтилъ Портосъ,-- и, кромѣ того, еще сѣдла.
   -- А наши эскадронныя лошади? задалъ вопросъ Арамисъ.
   -- Ну, что же! Изъ четырехъ лошадей нашихъ слугъ мы обратимъ двухъ въ господскихъ и разыграемъ ихъ на узелки; четырехсотъ ливровъ хватитъ еще на поллошади для одного изъ не имѣющихъ оной, затѣмъ всѣ поскребушки изъ нашихъ кармановъ мы дадимъ д'Артаньяну, у котораго счастливая рука: онъ пойдетъ отыграться на нихъ въ одинъ изъ игорныхъ домовъ -- вотъ и все.
   -- Однако, давайте обѣдать, сказалъ Портосъ: -- это успокаиваетъ.
   Четыре друга, нетревожась съ этой минуты относительно своего будущаго, оказали честь обѣду, остатки котораго были предоставлены Мускетону, Базену, Плянше и Гримо.
   По пріѣздѣ въ Парижъ д'Артаньянъ нашелъ у себя письмо отъ де-Тревиля, которымъ сообщалось ему, что, по его просьбѣ, король оказалъ ему милость и изъявилъ согласіе на принятіе д'Артаньяна въ мушкетеры. Такъ какъ это было для д'Артаньяна главной мечтой его жизни, кромѣ, конечно, желанія найти г-жу Бонасье, то онъ, весь сіяющій, побѣжалъ къ своимъ товарищамъ, съ которыми только что разстался за полчаса передъ тѣмъ и которыхъ онъ засталъ очень печальными и озабоченными. Они собрались на совѣтъ къ Атосу, что всегда означало, что обстоятельства были очень круты.
   Де-Тревиль увѣдомилъ ихъ, что его величество принялъ твердое рѣшеніе объявить войну 1-го мая, вслѣдствіе чего имъ немедленно предстояло заняться своей экипировкой въ походу.
   Четыре философа съ удивленіемъ глядѣли другъ на друга; де-Тревиль не шутилъ, когда дѣло касалось дисциплины.
   -- А во сколько, но-вашему, обойдется экипировка? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Ахъ, и не говорите, отвѣчалъ Арамисъ; -- мы только что сдѣлали разсчетъ, кладя на все со скупостью спартанцевъ, и каждому изъ насъ нужно полторы тысячи ливровъ.
   -- Четыре раза пятнадцать составляетъ шестьдесятъ, итого -- шесть тысячъ ливровъ, сосчиталъ Атосъ.
   -- Мнѣ кажется, замѣтилъ д'Артаньянъ,-- что, полагая по тысячѣ ливровъ на каждаго -- правда, что, я разсчитываю не какъ спартанецъ, а какъ прокуроръ...
   Слово "прокуроръ" осѣпило Портоса.
   -- Стойте, мнѣ пришла идея! вскричалъ онъ.
   -- Это все-таки что нибудь: а у меня нѣтъ даже и тѣни никакой, хладнокровно оказалъ Атосъ;-- а вотъ д'Артаньянъ, господа, тотъ, отъ счастья поступить отнынѣ въ наши ряды, потерялъ разсудокъ; тысячу ливровъ! Да я объявляю, что для меня только одного нужно двѣ тысячи.
   -- Четырежды двѣ -- восемь, сказалъ тогда Арамисъ; и такъ, намъ нужно восемь тысячъ ливровъ для нашей экипировки; правда, у насъ есть уже сѣдла.
   -- Даже больше, замѣтилъ Атосъ, когда д'Артаньянъ, отправившійся благодарить де-Тревиля, заперъ за собой дверь, и даже сверхъ этого -- прекрасный брилліантъ, который блеститъ на пальцѣ нашего друга.-- Чортъ возьми! д'Артаньянъ слишкомъ добрый товарищъ, чтобы ставить своихъ друзей въ затруднительное положеніе, когда самъ носитъ на своемъ среднемъ пальцѣ драгоцѣнность, съ помощью которой можно выкупить и короля.
   

II.
Охота за экипировкой.

   Изъ всѣхъ четырехъ друзей, болѣе другихъ былъ озабоченъ, конечно, д'Артаньянъ, хотя ему, какъ гвардейцу, было гораздо легче экипироваться, чѣмъ мушкетерамъ, бывшимъ всегда на виду; но нашъ юноша-гасконецъ былъ, какъ, безъ сомнѣнія, могли замѣтить, очень бережливъ и почти скупъ, хотя вмѣстѣ съ тѣмъ (объясните себѣ такія противорѣчія!) высокомѣріемъ превосходилъ даже Портоса. Къ этой заботѣ удовлетворить своему тщеславію у д'Артаньяна въ ту минуту присоединилась еще другая, менѣе эгоистическая забота. Изъ свѣдѣній, которыя ему удалось собрать относительно г-жи Бонасье, онъ не узналъ ничего новаго. Де-Тревиль говорилъ о ней королевѣ, но королевѣ было ничего не извѣстно объ участи ея камеристки, и хотя она и обѣщала велѣть искать ее, но это обѣщаніе было нѣчто очень неопредѣленное и нисколько не успокоило д'Артаньяна. Атосъ не выходилъ изъ своей комнаты; онъ рѣшился не рисковать и не дѣлать ни шагу для своей экипировки.
   -- Намъ остается 15 дней, говорилъ онъ своимъ друзьямъ,-- и если по прошествіи этого времени я ничего не найду, или, лучше сказать, если ничто не найдетъ меня само, то я, будучи хорошимъ католикомъ, не пущу себѣ пули въ лобъ, но пойду искать ссоры съ четырьмя гвардейцами его высокопреосвященства или съ восемью англичанами, и буду драться до тѣхъ поръ, пока не найдется хоть одинъ, который убьетъ меня, что при такомъ количествѣ противниковъ непремѣнно случится. Тогда скажутъ, что я умеръ за короля, и такимъ образомъ я исполню свой долгъ службы, не имѣя надобности экипировываться.
   Портосъ продолжалъ прохаживаться изъ угла въ уголъ, заложивъ руки за спину, и, покачивая головой, повторялъ:
   -- Я приведу въ исполненіе свое намѣреніе.
   Арамисъ, озабоченный и на этотъ разъ плохо завитый, не говорилъ ничего. Изъ этихъ печальныхъ подробностей можно видѣть, какое отчаяніе водворилось въ обществѣ товарищей.
   Съ своей стороны слуги, какъ кони Ипполита, раздѣляли печаль господъ. Мускетонъ заготовлялъ запасы сухариковъ; Базенъ, всегда склонный къ набожности, не выходилъ изъ церкви; Плянше слѣдилъ за тѣмъ, какъ летаютъ мухи, а Гримо, котораго даже общая печаль не могла заставить нарушить обѣтъ молчанія, наложенный на него господиномъ, вздыхалъ такъ тяжело, что, казалось, должны были расшевелиться камни.
   Трое друзей,-- кромѣ Атоса, который, какъ мы уже сказали, поклялся и шагу не дѣлать для своей экипировки,-- выходили рано утромъ и возвращались домой очень поздно. Они блуждали по улицамъ и смотрѣли на мостовыя, ища, не обронилъ ли кто нибудь изъ прохожихъ кошелька. Можно было подумать, что они выслѣживаютъ какіе нибудь слѣды,-- съ такимъ вниманіемъ они осматривали все тамъ, гдѣ проходили. Встрѣчаясь, они бросали отчаянные взгляды другъ на друга, точно спрашивая: нашелъ ли ты что нибудь?
   Такъ какъ Портосу первому пришла какая-то идея и онъ настойчиво держался за нее, то онъ первый и началъ дѣйствовать. Этотъ почтенный Портосъ былъ человѣкъ рѣшительный. Д'Артаньянъ замѣтилъ однажды, что онъ направился къ церкви Сенъ-Ле, и инстинктивно пошелъ за нимъ: Портосъ вошелъ въ храмъ, закрутивъ усы и пригладивъ эспаньолку, что означало у него всегда, что у него въ головѣ зародились какія нибудь завоевательныя намѣренія. Д'Артаньянъ изъ предосторожности спрятался, и Портосъ думалъ, что его никто не видитъ. Д'Артаньянъ вошелъ въ церковь вслѣдъ за нимъ. Портосъ прислонился къ колоннѣ съ одной стороны, а д'Артаньянъ, оставаясь незамѣченнымъ, прислонился съ другой.
   Въ это время какъ-разъ говорили проповѣдь, церковь была полна народу. Портосъ воспользовался случаемъ и сталъ въ лорнетъ разсматривать дамъ: благодаря тщательнымъ заботамъ Мускетона, внѣшность его далеко не соотвѣтствовала отчаянному положенію и не выдавала его; правда, его фетровая шляпа была немножко потерта, перо чуть-чуть полиняло, вышивки немножко были помяты, кружева немного изорваны, но въ полумракѣ всѣ эти маленькія подробности оставались незамѣченными и Портосъ оставался прежнимъ красавцемъ-Портосомъ.
   Д'Артаньянъ замѣтилъ на скамейкѣ, ближайшей къ колоннѣ, гдѣ стояли, прислонившись, Портосъ и онъ, особу нѣсколько перезрѣвшую, немного желтую, сухую, но выглядывавшую изъ-подъ своей черной шляпы бодро и высокомѣрно. Взоры Портоса повременамъ робко останавливались на этой дамѣ и затѣмъ блуждали въ пространствѣ церкви. Съ своей стороны дама, краснѣя, отъ времени до времени бросала быстрый взглядъ на вѣтреннаго Портоса, и тогда глаза Портоса тотчасъ же начинали въ смятеніи блуждать. Было ясно, что такое поведеніе страшно оскорбляло даму въ черной шляпѣ, потому что она до крови кусала себѣ губы, чесала себѣ кончикъ носа и безпокойно двигалась на своемъ мѣстѣ. Видя все это, Портосъ снова покрутилъ усы, еще разъ пригладилъ эспаньолку и началъ дѣлать знаки какой-то прекрасной дамѣ, сидѣвшей около клироса, которая была не только прекрасна, но, безъ всякаго сомнѣнія, очень знатная особа, такъ какъ за ней стоялъ негритенокъ, принесшій подушку, на которую она встала на колѣни, и горничная, державшая небольшой футляръ для молитвенника, украшенный гербомъ.
   Дама въ черной шляпѣ слѣдила за каждымъ взглядомъ Портоса и замѣтила, что его взоры останавливались на дамѣ съ бархатной подушкой, негритенкомъ и горничной. Тѣмъ временемъ Портосъ велъ очень осторожную и хитрую игру: онъ подмигивалъ глазами, клалъ паленъ на губы, дѣлалъ убійственныя улыбки, которыя положительно бѣсили отверженную красавицу. Она кончила тѣмъ, что во время молитвы "Mea culpa" ударила въ себя въ грудь и, вздохнувши, издала звукъ "гм!" такъ громко, что всѣ присутствовавшіе, даже дама, стоявшая на красной подушкѣ, обернулись въ ея сторону. Портосъ выдержалъ характеръ: онъ отлично понялъ, въ чемъ дѣло, но сдѣлалъ видъ, что ничего не слышалъ.
   Дама съ красной подушкой произвела сильное впечатлѣніе на даму въ черной шляпѣ, потому что она была чрезвычайно красива, и послѣдняя видѣла въ ней дѣйствительно опасную соперницу; она произвела большое впечатлѣніе и на Портоса, который нашелъ ее гораздо красивѣе, чѣмъ дама въ черной шляпѣ; она произвела большое впечатлѣніе и на д'Артаньяна, признавшаго въ ней даму, которую онъ видѣлъ въ Меніѣ, Калэ и Дуврѣ и которую его преслѣдователь, человѣкъ съ рубцомъ, называлъ милэди.
   Д'Артаньянъ, не теряя изъ виду даму съ красной подушкой, продолжалъ слѣдить за пріемами Портоса, который его очень занималъ; онъ догадывался, что дама въ черной шляпѣ была прокуроршей изъ Медвѣжьей улицы, тѣмъ болѣе, что церковь Сень-Ле была неподалеку отъ упомянутой улицы. Онъ вывелъ изъ того заключеніе, что Портосъ хотѣлъ отомстить ей за пренебреженіе имъ въ Шантильи, когда прокурорша такъ упорно отказалась придти ему на помощь. Д'Артаньянъ замѣтилъ, что никто не отвѣчалъ на любезности Портоса. Это были только однѣ химеры и мечты, но для слѣпой любви, для настоящаго чувства ревности развѣ существуетъ какая-нибудь дѣйствительность, кромѣ иллюзій и химеръ? Проповѣдь кончилась; прокурорша направилась къ кропильницѣ со святой водой. Портосъ ее опередилъ и вмѣсто одного пальца опустилъ въ чашу всю руку. Прокурорша просіяла, предполагая, что Портосъ такъ старается для нея, но она скоро разочаровалась, увидѣнь свою жестокую ошибку: когда она была отъ него всего въ трехъ шагахъ, онъ отвернулся, попрежнему устремивъ пристальный взглядъ на даму съ красной подушкой, которая встала и приближалась, въ сопровожденіи негритенка и горничной. Когда дама съ красной подушкой проходила мимо Портоса, онъ вынулъ изъ кропильницы мокрую руку: прекрасная молельщица своей изящной рукой дотронулась до большой руки Портоса, съ улыбкой осѣнила себя крестнымъ знаменіемъ и вышла изъ церкви. Это было слишкомъ для прокурорши: она не сомнѣвалась уже больше, что между этой дамой и Портисомъ завязался романъ. Если бы она была знатной дамой, она упала бы въ обморокъ, но такъ такъ она была только прокуроршей, то ограничилась тѣмъ, что сказала мушкетеру со сдержаннымъ гнѣвомъ:
   -- А, г. Портосъ, а мнѣ вы и не предлагаете святой воды?
   Портосъ при звукѣ этого голоса сдѣлалъ такой удивленный видъ, какъ будто бы онъ проснулся послѣ столѣтняго сна.
   -- Г-жа Кокенаръ! вскричалъ онъ:-- вы ли это? Какъ поживаетъ вашъ мужъ, любезный Кокенаръ? Онъ все такъ же скупъ, какъ прежде? Гдѣ жъ у меня были глаза, что я даже не замѣтилъ васъ въ продолженіе двухъ часовъ, во время проповѣди.
   -- Я была въ двухъ шагахъ отъ васъ, отвѣчала прокурорша:-- но вы не замѣтили меня, такъ какъ все время ваши взоры были устремлены только на красивую барыню, которой вы подали святую воду.
   Портосъ сдѣлалъ видъ, что смутился.
   -- Ахъ! сказалъ онъ,-- и вы замѣтили...
   -- Надо быть слѣпой, чтобы этого не замѣтить.
   -- Да, съ небрежнымъ видомъ сказалъ Портосъ:-- эта герцогиня одна изъ моихъ пріятельницъ, съ которой очень трудно мнѣ видѣться изъ-за ревности ея мужа и которая дала мнѣ знать, что она будетъ сегодня исключительно для того, чтобы видѣть меня, въ этой маленькой жалкой церкви, находящейся въ глухомъ переулкѣ.
   -- Г. Портосъ, не будете ли вы добры предложить мнѣ руку на пять минуть: мнѣ надо бы поговорить съ вами.
   -- Конечно, сударыня, сказалъ онъ, подмигивая глазомъ, какъ игрокъ, который подсмѣивается, какого дурака онъ изъ себя состроитъ.
   Въ эту минуту д'Артаньянъ, слѣдуя за милэди, проходилъ мимо и, бросивши взглядъ на Портоса, замѣтилъ его торжествующій видъ.
   -- Эге! сказалъ онъ самъ себѣ:-- этотъ навѣрно будетъ экипированъ къ сроку.
   Портосъ, подъ руку съ прокуроршей, дошелъ до монастыря св. Маглуара, очень пустыннаго, огороженнаго мѣста, съ вертящимися крестами съ двухъ противоположенныхъ сторонъ, у входа и у выхода. Днемъ тамъ можно было встрѣтить только нищихъ, располагающихся тутъ поѣсть, да играющихъ дѣтей.
   -- Итакъ, г. Портосъ, вскричала прокурорша, когда она увѣрилась, что никто изъ постороннихъ, кромѣ обычныхъ посѣтителей этого мѣста, ея не увидитъ и не услышитъ:-- итакъ, вы, оказывается, великій покоритель сердецъ!
   -- И, г-жа Кокенаръ?! отвѣчалъ Портосъ съ притворнымъ удивленіемъ. Изъ чего вы это заключаете?
   -- А всѣ ваши подмигиванія, а святая вода? Эта дама съ негритенкомъ и горничной, по меньшей мѣрѣ, должна быть какая-нибудь принцесса.
   -- Богъ мой! вы ошибаетесь, отвѣтилъ Портосъ: -- это просто герцогиня.
   -- А этотъ скороходъ, который ожидалъ ее у двери, и эта карета съ кучеромъ въ парадной ливрѣ на козлахъ?
   Портосъ не видѣлъ ни скорохода, ни кареты, но ревнивый глазъ г-жи Кокенаръ разглядѣлъ все.
   Портосъ пожалѣлъ, что съ перваго раза не назвалъ даму съ красной подушкой принцессой.
   -- Ахъ вы, балованное дитя всѣхъ красавицъ, Портосъ! сказала, вздыхая, прокурорша.
   -- Но, отвѣчалъ Портосъ,-- вы понимаете, что съ наружностью, которою меня одарила природа, у меня никогда нѣтъ недостатка въ счастливыхъ приключеніяхъ.
   -- Боже мой, какъ мужчины скоро все забываютъ! замѣтила прокурорша, поднимая глаза къ небу.
   -- Мнѣ кажется, не такъ скоро, какъ женщины, отвѣтилъ Портосъ:-- потому что, наконецъ, сударыня, я могу сказать, что я сдѣлался нашей жертвой, когда, раненый, умирающій, я очутился безъ хирургической помощи; я -- отпрыскъ знатной фамиліи, довѣрившійся вашей дружбѣ, едва не умеръ: во-первыхъ, отъ рань, а затѣмъ отъ голода въ какой-то грязной гостиницѣ въ Шантильи, и вы ни разу не удостоили меня отвѣтомъ на мои страстныя письма, которыя я писалъ вамъ.
   -- Однако, Портосъ... прошептала прокурорша, чувствовавшая, что, судя по поведенію самыхъ знатныхъ дамъ того времени, она была неправа, поступивши такъ.
   -- Я, который пожертвовалъ для васъ баронессой...
   -- Я это хорошо знаю.
   -- Графиней...
   -- Портосъ, будьте великодушны.
   -- Герцогиней...
   -- Портосъ, не огорчайте меня.
   -- Вы правы, я не буду продолжать.
   -- Во всемъ виноватъ мой мужъ, который не хочетъ и слышать о томъ, чтобы давать деньги.
   -- Г-жа Кокенаръ, сказалъ Портосъ:-- вы помните первое письмо, которое вы мнѣ написали и которое запечатлѣлось у меня въ памяти?
   Прокуроша тяжело вздохнула.
   -- Я тоже скажу вамъ, сказала она:-- что сумма, которую вы просили, была очень велика.
   -- Г-жа Кокенаръ, я оказалъ вамъ предпочтеніе. Мнѣ стоило только написать герцогинѣ... я не хочу называть ея имени, потому что не въ моемъ обыкновеніи компрометировать репутацію женщины,-- но я знаю, мнѣ стоило только написать ей, и она тотчасъ прислала бы мнѣ полторы тысячи.
   Прокурорша прослезилась.
   -- Клянусь вамъ, Портосъ, что вы меня страшно наказали, и если вы когда нибудь въ будущемъ опять очутитесь въ такомъ положеніи, вамъ стоитъ только обратиться ко мнѣ...
   -- Перестаньте, г-жа Кокенаръ, сказалъ Портосъ, какъ бы возмущенный ея послѣдними словами,-- не будемте прошу васъ, говорить о деньгахъ, это унизительно.
   -- Итакъ, вы меня больше не любите! проговорила медленно и грустно прокурорша.
   Портосъ сохранялъ торжественное молчаніе.
   -- Такъ вотъ какъ вы мнѣ отвѣчаете? Увы, я понимаю.
   -- Подумайте объ обидѣ, которую вы мнѣ нанесли, сударыня: она запечатлѣлась здѣсь, сказалъ Портосъ, крѣпко прижимая руку къ сердцу.
   -- Я ее заглажу, полноте же, мой милый Портосъ!
   -- Ну, что я у васъ просилъ? продолжалъ Портосъ, пожимая плечами съ добродушнымъ видомъ:-- только дать мнѣ взаймы. Во всякомъ случаѣ, я не какой-нибудь дуракъ, и знаю, что вы небогаты, г-жа Кокенаръ, а вашъ мужъ принужденъ, какъ піявка, прижимать бѣдныхъ просителей, чтобы выжать у нихъ нѣсколько жалкихъ талеровъ. О! если бы вы были графиней, маркизой или герцогиней, это было бы другое дѣло, и тогда вамъ этого нельзя было бы простить.
   Прокуроршу это задѣло за живое.
   -- Такъ знайте же, г. Портосъ, вспылила она:-- что мой сундукъ, хотя онъ только сундукъ прокурорши, можетъ быть, гораздо туже набить, чѣмъ сундуки нсѣхъ вашихъ желанныхъ красавицъ.
   -- Въ такомъ случаѣ вы мнѣ нанесли двойную обиду, замѣтилъ Портосъ, освобождая свою руку изъ руки прокурорши:-- потому что если вы богаты, г-жа Кокенаръ, то вашъ отказъ совсѣмъ непростителенъ.
   -- Я назвала себя богатой, сказала прокурорша, спохватившись, что она слишкомъ увлеклась:-- но меня не надо понимать буквально. Я собственно не богата, а у меня хорошія средства.
   -- Послушайте, сударыня, прошу васъ, не будемте больше говорить объ этомъ. Вы меня не поняли, всякая симпатія между нами угасла.
   -- Неблагодарный!
   -- Ахъ, я вамъ совѣтую еще жаловаться.
   -- Отправляйтесь же къ вашей прекрасной герцогинѣ, я васъ больше не удерживаю.
   -- У-ухъ! Да она ужъ вовсе не въ такомъ отчаяніи, какъ я думалъ.
   -- Послушайте, г. Портосъ, я васъ спрашиваю въ послѣдній разъ: любите ли еще вы меня?
   -- Увы, сударыня, сказалъ Портосъ самымъ грустнымъ тономъ, на какой только былъ способенъ:-- когда мы отправимся на войну, гдѣ, предчувствіе говоритъ мнѣ, я буду убитъ, гдѣ...
   -- Ахъ, не говорите такихъ вещей! вскричала прокурорша, разражаясь рыданіями.
   -- Что-то мнѣ говоритъ, что будетъ такъ, продолжалъ Портосъ еще болѣе грустнымъ голосомъ.
   -- Скажите лучше, у васъ опять новый романъ.
   -- Нѣтъ, говорю вамъ откровенно. Никакой новый предметъ меня не занимаетъ, и даже я чувствую, что тутъ, въ глубинѣ моего сердца, что-то говоритъ въ вашу пользу, но черезъ 15 дней, какъ вы знаете, или, можетъ быть, даже и не знаете, начнется эта неизбѣжная война, я буду страшно занять моей экипировкой. Затѣмъ я долженъ съѣздить къ моимъ роднымъ въ Бретань, чтобы достать сумму, необходимую для моей экипировки.
   Портосъ замѣтилъ, что прокурорша колеблется между любовью и скупостью.
   -- А такъ какъ, продолжалъ онъ,-- герцогиня, которую вы видѣли въ церкви, имѣетъ помѣстья рядомъ съ моими, то мы и отправимся вмѣстѣ. Путешествія, вы знаете, кажутся гораздо менѣе длинными, когда ихъ совершаютъ вдвоемъ.
   -- А развѣ у васъ нѣтъ друзей въ Парижѣ, г. Портосъ? спросила прокурорша.
   -- Я думалъ, что они есть у меня, сказалъ Портосъ, принимая попрежнему меланхолическій видъ: -- но я убѣдился въ томъ, что ошибся.
   -- У васъ есть друзья, г. Портосъ, есть! вскричала прокурорша въ какомъ-то порывѣ, который ее вдругъ охватилъ:-- приходите завтра ко мнѣ: вы -- сынъ моей тетки, слѣдовательно мой двоюродный братъ; вы пріѣхали изъ Нуаена, изъ Пикардіи; у васъ нѣсколько процессовъ въ Парижѣ и нѣтъ прокурора. Запомните вы все это?
   -- Какъ нельзя лучше, сударыня.
   -- Приходите къ обѣду.
   -- Очень хорошо.
   -- И ни въ чемъ не уступайте моему мужу, человѣку очень хитрому, несмотря на свой 76 лѣтъ.
   -- 76 лѣтъ, чортъ возьми! Славные годы, проговорилъ Портосъ.
   -- Вы хотите сказать -- большіе годы, г. Портосъ. А потому съ минуты на минуту можно ждать, что мой бѣдный старичокъ оставитъ меня вдовой, продолжала прокурорша, бросивъ многозначительный взглядъ на Портоса.-- Къ счастью, по нашему свадебному контракту, все переходитъ къ тому, кто переживетъ.
   -- Все? переспросилъ Портосъ.
   -- Все.
   -- Я вижу, что вы очень предусмотрительны, милая г-жа Кокенаръ, сказалъ Портосъ, нѣжно сжимая руку прокурорши.
   -- Значитъ, мы помирились, милый Портосъ? произнесла она, жантильничая.
   -- На всю жизнь, отвѣчалъ Портосъ ей въ тонъ.
   -- Теперь, до свиданія, мой измѣнникъ.
   -- До свиданья, моя очаровательница!
   -- До завтра, мой ангелъ.
   -- До завтра, пламя моей жизни!
   

III.
Милэди.

   Д'Артаньянъ послѣдовалъ за милэди, не будучи замѣченъ ею: видѣлъ, какъ она сѣла въ карету, и слышалъ, какъ она приказала своему кучеру ѣхать въ Сенъ-Жерменъ.
   Было бы совершенно безполезной попыткой поспѣть пѣшкомъ за каретой, запряженной двумя сильными лошадьми, ѣхавшими рысью. Д'Артаньянъ вернулся въ улицу Феру.
   Въ Сенской улицѣ онъ встрѣтилъ Плянше, остановившагося передъ лавкой пирожника и, казалось, восторгавшагося брюнеткой самаго соблазнительнаго вида.
   Онъ приказалъ ему отправиться въ конюшню де-Тревиля и осѣдлать двухъ лошадей: одну для него, д'Артаньяна, другую для себя, Плянше, и привести ихъ къ Атосу. Де-Тревиль разъ навсегда предоставилъ д'Артаньяну право пользоваться его конюшнями. Плянше отправился въ улицу Голубятни, а д'Артаньянъ -- въ улицу Феру. Атосъ былъ у себя дома и печально допивалъ одну изъ бутылокъ знаменитаго испанскаго вина, которое онъ привезъ съ собой изъ поѣздки въ Пикардію. Онъ сдѣлалъ знакъ Гримо принести стаканъ д'Артаньяну, и Гримо, по обыкновенію, молча исполнивъ приказаніе. Д'Артаньянъ разсказалъ тогда Атосу все, что произошло въ церкви между Портосомъ и прокуроршей и что, вѣроятно, въ настоящую минуту ихъ товарищъ снаряжается.
   -- А я, отвѣтилъ Атосъ, выслушавъ разсказъ,-- я вполнѣ спокоенъ, что не женщины примутъ на себя расходы по моей экипировкѣ.
   -- А между тѣмъ при вашей красотѣ, любезности, знатности, мой любезный Атосъ, не найдется ни принцессы, ни королевы, могущихъ устоять противъ вашихъ любовныхъ чаръ.
   -- Какъ этотъ д'Артаньянъ еще молодъ! замѣтилъ Атосъ, пожимая плечами, и онъ сдѣлалъ Гримо знакъ принести вторую бутылку.
   Въ эту минуту Плянше скромно просунулъ голову въ полуотворенную дверь и доложилъ своему господину, что лошади готовы.
   -- Какія лошади? спросилъ Атосъ.
   -- Лошади, которыхъ мнѣ одолжилъ де-Тревиль для прогулки и на которыхъ мнѣ хочется прокатиться въ Сенъ-Жерменъ....
   -- А что вы собираетесь дѣлать въ Сенъ-Жерменѣ? спросилъ опять Атосъ.
   Тогда д'Артаньянъ разсказалъ ему о своей встрѣчѣ въ церкви и какъ онъ нашелъ женщину, которая вмѣстѣ съ вельможей въ черномъ плащѣ и съ рубцомъ на вискѣ составляла для него вѣчную заботу.
   -- Вы влюблены въ эту особу такъ же, какъ когда-то были влюблены въ г-жу Бонасье, замѣтилъ Атосъ, пожимая презрительно плечами, какь будто бы сожалѣя о человѣческой слабости.
   -- Я! Вовсе нѣтъ! вскричалъ д'Артаньянъ,-- мнѣ только очень любопытно разъяснить таинственность, которой она окружена. Не знаю почему, но мнѣ кажется, что эта женщина, не смотря на то, что ни я ее, ни она меня вовсе не знаемъ, будетъ играть роль въ моей жизни.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, вы правы,-- я не знаю женщины, которая стоила бы труда ее отыскивать, разъ она пропала. Г-жа Бонасье пропала, тѣмъ хуже для нея,-- пусть сама отыскивается!
   -- Нѣтъ, Атосъ, нѣтъ; вы ошибаетесь, я люблю мою бѣдную Констанцію болѣе чѣмъ когда нибудь, и если бы только я зналъ, гдѣ она -- будь это хоть на краю свѣта,-- я поѣхалъ бы, чтобы освободить ее изъ рукъ враговъ; но мнѣ неизвѣстно, гдѣ она, и всѣ мои поиски были безполезны. Что-жъ дѣлать, поневолѣ надо развлекаться.
   -- Развлекитесь же съ вашей милэди, мой любезный д'Артаньянъ; если только это васъ можетъ занять -- я желаю вамъ этого отъ всего сердца.
   -- Послушайте, Атосъ, вмѣсто того, чтобы сидѣть здѣсь взаперти, точно подъ арестомъ, сядьте-ка на лошадь и поѣдемте вмѣстѣ въ Сенъ-Жерменъ.
   -- Дорогой мой, я ѣзжу верхомъ, когда у меня есть лошади, а если ихъ нѣтъ -- хожу пѣшкомъ.
   -- Ну, что же! а я, сказалъ д'Артаньянъ,-- подсмѣиваясь надъ мизантропіей Атоса, который обидѣлся бы словами его, будь они сказаны кѣмъ нибудь другимъ,-- а я не такъ гордъ, какъ вы, и ѣзжу на той, какая попадется. И такъ, до свиданья, любезный Атосъ.
   -- До свиданья, сказалъ мушкетеръ, дѣлая Гримо знакъ, чтобъ онъ откупорилъ только что принесенную бутылку.
   Д'Арганьянъ и Плянше сѣли на лошадей и отправились по дорогѣ въ Сенъ-Жерменъ.
   Во всю дорогу, пока они ѣхали, у молодого человѣка не выходили изъ головы слова, сказанныя Атосомъ относительно г-жи Бонасье. Хотя д'Артаньянъ и не былъ особенно сантиментальнаго характера, но хорошенькая жена торговца произвела на него глубокое впечатлѣніе; онъ говорилъ правду, утверждая, что готовъ былъ идти на край свѣта искать ее. Но земля -- шаръ, у нея нѣтъ краевъ, а потому онъ и не зналъ, въ какую сторону отправиться.
   А пока онъ хотѣлъ попытаться узнать, кто была милэди. Милэди разговаривала съ человѣкомъ въ черномъ плащѣ, слѣдовательно она его знала, а д'Артаньянъ рѣшилъ, что именно этотъ человѣкъ въ черномъ плащѣ вторично похитилъ г-жу Бонасье, какъ въ первый разъ, а потому д'Артаньянъ лгалъ только на половину, а это почти уже была и не ложь, когда онъ говорилъ, что, пускаясь на поиски милэди, онъ въ то же самое время отыскиваетъ и Констанцію.
   Разсуждая такимъ образомъ и отъ времени до времени пришпоривая лошадь, д'Артаньянъ незамѣтно доѣхалъ до Сенъ-Жермена. Онъ только что проѣхалъ павильонъ, гдѣ, десять лѣтъ спустя, родился Людовикъ XIV. Онъ ѣхалъ по очень пустынной улицѣ, посматривая направо и налѣво, въ надеждѣ, не нападетъ ли онъ на слѣдъ прелестной англичанки, когда вдругъ въ первомъ этажѣ одного хорошенькаго домика, не имѣвшаго, но обычаю того времени, ни одного окна на улицу, показалось знакомое лицо. Эта личность прогуливалась по террасѣ, украшенной цвѣтами. Плянше первый узналъ ее.
   -- Баринъ, сказалъ онъ, обращаясь къ д'Артаньяну,-- вы не узнаете этого человѣка, считающаго воронъ?
   -- Нѣтъ, а между тѣмъ я убѣжденъ въ томъ, что вижу его не въ первый разъ.
   -- Да, да! я думаю, что я не ошибаюсь: это тотъ бѣдный Любенъ, слуга графа Варда, котораго вы такъ ловко отдѣлали мѣсяцъ тому назадъ, въ Кале, по дорогѣ на дачу губернатора.
   -- Ахъ, да! теперь и я его узналъ. А какъ ты думаешь, онъ узналъ тебя?
   -- Сказать по правдѣ, баринъ, онъ такъ былъ тогда напуганъ, что я сильно сомнѣваюсь, чтобы онъ сохранилъ обо мнѣ ясное воспоминаніе!
   -- Въ такомъ случаѣ, поди, поговори съ этимъ малымъ, и постарайся узнать изъ разговора, живъ ли его господинъ.
   Плянше сошелъ съ лошади и прямо подошелъ къ Любену, который дѣйствительно не узналъ его, и слуги начали самымъ дружелюбнымъ образомъ разговаривать другъ съ другомъ, между тѣмъ какъ д'Артаньянъ повернулъ лошадей въ маленькій переулочекъ и, объѣхавъ кругомъ дома, вернулся, остановившись позади изгороди изъ орѣшника, и сталъ прислушиваться къ ихъ разговору.
   Послѣ минутнаго наблюденія, изъ своей засади позади изгороди, онъ услышалъ стукъ экипажа и увидѣлъ, что напротивъ него остановилась карета милэди. Ошибиться было нельзя -- въ каретѣ сидѣла она.
   Д'Артаньянъ пригнулся къ шеѣ лошади, чтобы видѣть все и не быть замѣченнымъ.
   Милэди высунула изъ дверецъ свою прелестную бѣлокурую головку и отдала какое-то приказаніе горничной.
   Горничная, хорошенькая дѣвушка лѣтъ двадцати, двадцати-двухъ, лишая и проворная, настоящая субретка знатной барыни, соскочила съ ножки, на которой она сидѣла, по обычаю того времени, и направилась къ террасѣ, на которой д'Артаньянъ видѣлъ Любена.
   Д'Артаньянъ слѣдилъ за субреткой и видѣлъ, что она пошла къ террасѣ. Случайно какое-то приказаніе, отданное извнутри дома, отозвало Любена съ террасы, такъ что Плянше остался одинъ, посматривая по сторонамъ и выглядывая, куда скрылся д'Артаньянъ.
   Горничная приблизилась къ Плянше, котораго она приняла за Любена, и, отдавая ему записочку, сказала:
   -- Вашему барину.
   -- Моему барину? переспросилъ удивленный Плянше.
   -- Да, и очень нужное. Берите же скорѣе.
   И съ этими словами она побѣжала къ каретѣ, которую повернули обратно; горничная вскочила на подножку и карета укатила.
   Плянше повертѣлъ записку въ рукахъ, затѣмъ, пріученный къ безпрекословному повиновенію, онъ соскочилъ съ террасы, повернулъ въ переулочекъ и, пройдя двадцать шаговъ, встрѣтился съ д'Артаньяномъ, который все видѣлъ и шелъ ему навстрѣчу.
   -- Вамъ, баринъ, сказалъ Плянше, подавая записку молодому человѣку.
   -- Мнѣ? спросилъ д'Артаньянъ;-- ты въ этомъ вполнѣ увѣренъ?
   -- Чортъ возьми! увѣренъ ли я въ этомъ! субретка сказала: "Твоему барину". У меня нѣтъ другого барина, кромѣ васъ, слѣдовательно... Красивенькая дѣвушка эта субретка, право-слово!
   Д'Артаньянъ развернулъ записку и прочиталъ слѣдующее:
   "Особа, интересующаяся вами болѣе, чѣмъ можетъ это выказать, хотѣла бы знать, когда вы будете въ состояніи совершить прогулку въ лѣсу. Завтра, въ гостинницѣ Шанъ-дю-Дра-д'Оръ, лакей въ черной ливреѣ съ краснымъ будетъ ждать вашего отвѣта".
   -- Ого! подумалъ д'Артаньянъ,-- вотъ такъ нетерпѣнье! Кажется, что я, и милэди справлялись о здоровьѣ одной и той же особы. Ну, что же! Плянше, какъ поживаетъ добрѣйшій г. де-Вардъ? такъ, значитъ, онъ не умеръ?
   -- Нѣтъ, сударь, онъ живъ, и ему настолько хорошо, какъ только можетъ быть хорошо человѣку съ четырьмя ранами въ тѣлѣ, вѣдь вы, не въ обиду будь вамъ сказано, нанесли четыре удара этому джентльмену; онъ потерялъ очень много крови и еще очень слабъ. Какъ я и думалъ, сударь, Любенъ меня не узналъ и съ начала до конца разсказалъ мнѣ наше приключеніе.
   -- Отлично, Плянше, ты король слугъ; теперь садись на лошадь и догонимъ карету.
   На это потребовалось немного времени: черезъ пять минутъ они увидѣли карету на краю дороги; какой-то богато одѣтый всадникъ стоялъ у дверцы кареты.
   Разговоръ между милэди и всадникомъ былъ настолько оживленъ, что никто, кромѣ субретки, не замѣтилъ присутствія д'Артаньяна, когда онъ остановился по другую сторону кареты.
   Разговоръ происходилъ на англійскомъ языкѣ, котораго д'Артаньянъ не понималъ, но по тону молодой человѣкъ понялъ, что прекрасная англичанка очень сердилась, и она закончила жестомъ, не оставившимъ ни малѣйшаго сомнѣнія о характерѣ разговора: она ударила своего собесѣдника вѣеромъ, и съ такой силой, что эта маленькая принадлежность женскаго туалета разлетѣлась на тысячу мелкихъ кусковъ.
   Кавалеръ разразился при этомъ смѣхомъ, что, казалось, привело милэди въ отчаяніе.
   Д'Артаньянъ счелъ эту минуту удобною, чтобы вмѣшаться въ разговоръ; онъ подъѣхалъ съ другой стороны къ дверцѣ и почтительно снялъ шляпу.
   -- Сударыня, сказалъ онъ,-- не позволите ли вы мнѣ предложить вамъ мои услуги? Повидимому, этотъ господинъ разсердилъ васъ; скажите только слово, и я берусь наказать его за то, что онъ недостаточно съ нами вѣжливъ.
   При первыхъ же словахъ милэди обернулась и съ удивленіемъ посмотрѣла на молодого человѣка, а когда онъ кончилъ, она сказала на чистомъ французскомъ языкѣ:
   -- Милостивый государь, я съ большой радостью отдалась бы подъ ваше покровительство, если бы лицо, разсердившее меня, не приходилось мнѣ братомъ.
   -- A! въ такомъ случаѣ простите меня, сударыня; вы поймете, конечно, что я не зналъ этого.
   -- Чего вмѣшивается этотъ скворецъ! вскричалъ, наклоняясь къ дверцамъ, господинъ, котораго милэди выдала за своего брата,-- и почему онъ не ѣдетъ своей дорогой?
   -- Сами вы скворецъ, сказалъ д'Артаньянъ, въ свою очередь нагибаясь къ шеѣ лошади и говоря съ незнакомцемъ черезъ дверцы кареты:-- я не ѣду своей дорогой, потому что мнѣ хочется остановиться здѣсь.
   Всадникъ сказалъ нѣсколько словъ по-англійски своей сестрѣ.
   -- Я говорю съ вами по-французски, сказалъ д'Артаньянъ,-- такъ сдѣлайте же мнѣ одолженіе, отвѣчайте на томъ же языкѣ. Вы -- братъ этой дамы, пусть будетъ такъ, но, къ счастью, вы не мой братъ.
   Можно было думать, что милэди труслива, какъ большинство женщинъ, и вмѣшается еще вначалѣ въ эту непріятную исторію, чтобы помѣшать ссорѣ зайти слишкомъ далеко, но, совершенно напротивъ, она откинулась въ глубину кареты и хладнокровно закричала кучеру:
   -- Пошелъ домой!
   Хорошенькая субретка бросила безпокойный взглядъ на д'Артаньяна, красивая наружность котораго, видимо, произвела на нее свое дѣйствіе.
   Карета уѣхала, оставивши противниковъ лицомъ къ лицу; никакая преграда не раздѣляла ихъ болѣе.
   Всадникъ сдѣлалъ движеніе, желая послѣдовать за каретой, но д'Артаньянъ, гнѣвъ котораго еще болѣе увеличился, когда онъ узналъ въ немъ англичанина, выигравшаго въ Амьенѣ у Атоса лошадь и чуть не выигравшаго у него перстень, схватилъ его лошадь за узду и остановилъ.
   -- Эй, сказалъ онъ,-- вы мнѣ кажетесь еще болѣе похожи на скворца, потому что показываете видъ, будто забыли про нашу ссору,
   -- А-а! сказалъ англичанинъ,-- это вы, почтенный. Очевидно, вы постоянно играете не въ ту, такъ въ другую игру?
   -- Да, и это мнѣ напомнило, что мнѣ нужно еще у васъ отыграться. Увидимъ, такъ ли вы хорошо владѣете рапирой, какъ костями.
   -- Вы прекрасно видите, что я безъ шпаги; не собираетесь ли вы разыграть храбреца предъ безоружнымъ?
   -- Надѣюсь, что она найдется дома; во всякомъ случаѣ, у меня ихъ двѣ и, если хотите, я одолжу вамъ одну изъ нихъ,
   -- Совершенно напрасно, у меня достаточный запасъ этого рода оружія.
   -- Если такъ, почтенный джентльменъ, выберите ту, которая подлиннѣе, и приходите показать мнѣ ее сегодня вечеромъ.
   -- Куда прикажете?
   -- Позади Люксембурга; это одно изъ самыхъ пріятныхъ мѣстъ для такихъ прогулокъ, какую я вамъ предлагаю.
   -- Хорошо, приду.
   -- Въ которомъ часу?
   -- Въ шесть.
   -- Кстати, у васъ, вѣроятно, найдутся два или три друга?
   -- Есть цѣлыхъ трое, которые сочтутъ за честь принять участіе въ этой игрѣ.
   -- Трое? чудесно! Какое счастливое совпаденіе: это именно то число, которое мнѣ нужно. А теперь, кто вы такой? спросилъ англичанинъ.
   -- Я -- д'Артаньянъ, гасконскій дворянинъ, служащій въ гвардіи, въ ротѣ Дезессара. А вы?
   -- Я -- лордъ Винтеръ, баронъ Шеффильдъ.
   -- Итакъ, я вашъ покорный слуга, г. баронъ, хотя у васъ такія имена, которыя трудно запомнить.
   И, пришпоривъ лошадь, Д'Артаньянъ галопомъ помчался по дорогѣ въ Парижъ и проѣхалъ прямо къ Атосу, какъ обыкновенно дѣлалъ въ подобныхъ случаяхъ.
   Онъ засталъ Атоса на большомъ диванѣ, лежа на которомъ, тотъ, по его словамъ, ожидалъ, что деньги на обмундировку сами явятся къ нему.
   Д'Артаньянъ разсказалъ Атосу все, что случилось, не упомянувъ только о письмѣ къ де-Варду.
   Атосъ былъ въ восторгѣ, когда узналъ, что ему придется драться съ англичаниномъ. Мы уже сказали, что это была его мечта. Въ ту же минуту послали за Портосомъ и Арамисомъ и разсказали имъ о случившемся.
   Портосъ вытащилъ свою шпагу изъ ноженъ и принялся парировать противъ стѣны, отъ времени до времени отступая и дѣлая пліе, точно какой-нибудь танцоръ. Арамисъ, постоянно занятый своей поэмой, заперся въ кабинетѣ Атоса и просилъ, чтобы его не тревожили до часа, назначеннаго для дуэли. Атосъ знакомъ велѣлъ Гримо подать бутылку вина.
   Д'Артаньянъ же былъ занятъ составленіемъ небольшого плана, исполненіе котораго мы увидимъ впослѣдствіи. Очевидно, это сулило ему какое-нибудь пріятное приключеніе, о чемъ можно было заключить по улыбкѣ, отъ времени до времени озарявшей его задумчивое лицо.
   

IV.
Французы и Англичане.

   Въ назначенный часъ всѣ отправились, въ сопровожденіи слугь, за Люксембургъ, на мѣсто, огороженное для козъ. Атосъ далъ серебряную монету пастуху чтобы тотъ удалился, а слугамъ было поручено сторожить. Вскорѣ молчаливая группа англичанъ приблизилась къ тому же мѣсту, прошла за заборъ и присоединилась къ мушкетерамъ. Затѣмъ, по англійскому обычаю, послѣдовали взаимныя представленія. Англичане были люди все очень знатныхъ фамилій, а потому странныя имена противниковъ показались имъ не только сомнительными, но даже подозрительными.
   -- Однако, замѣтилъ лордъ Винтеръ, когда ему были названы имена трехъ друзей,-- мы все-таки не знаемъ, кто вы, и не будемъ драться съ людьми, носящими такія имена: такъ зовутъ только пастуховъ.
   -- Ваше предположеніе совершенно вѣрно, милордъ: это вымышленныя имена, согласился Атосъ.
   -- Это въ насъ возбуждаетъ еще большее желаніе узнать ваши настоящія имена, отвѣтилъ англичанинъ.
   -- Но вы играли же съ нами, не зная нашихъ именъ, продолжалъ Атосъ, и выиграли у насъ лошадей.
   -- Это правда, но мы рисковали только нашими деньгами, а на этотъ разъ мы рискуемъ нашей жизнью: играютъ со всякимъ, дерутся только съ равными.
   -- Совершенно справедливо, согласился Атосъ.
   Онъ отвелъ въ сторону того изъ четырехъ англичанъ, съ которымъ долженъ былъ драться, и потихоньку сказалъ ему свое имя.
   Портосъ и Арамисъ сдѣлали то же самое.
   -- Удовлетворены ли вы теперь, спросилъ Атосъ у своего противника, и считаете ли вы меня достаточно знатнымъ, чтобы оказать мнѣ честь скрестить со мной шпагу?
   -- Да, отвѣтилъ англичанинъ, кланяясь.
   -- А теперь хотите вы, чтобы я сказалъ вамъ еще кое-что? холодно спросилъ у англичанина Атосъ.
   -- Что же именно? спросилъ англичанинъ.
   -- Вы лучше бы сдѣлали, если бы не требовали, чтобы я открылъ вамъ свое имя.
   -- Почему же?
   -- Потому что меня считаютъ умершимъ, у меня есть причины желать, чтобы не знали, что я живъ, и потому теперь я буду принужденъ убить васъ, чтобы моя тайна не разнеслась по всему свѣту.
   Англичанинъ посмотрѣлъ на Атоса, думая, что тотъ съ нимъ шутитъ, но Атосъ и не думалъ шутить.
   -- Господа, сказалъ Атосъ, обращаясь и къ своимъ товарищамъ, и къ противникамъ,-- всѣ ли готовы?
   -- Да, въ одинъ голосъ отвѣтили англичане и французы.
   -- Въ такомъ случаѣ, начнемте.
   И въ ту же минуту восемь шпагъ блеснули при лучахъ заходившаго солнца, и сраженіе началось съ ожесточеніемъ, очень естественнымъ между людьми, бывшими вдвойнѣ противниками.
   Атосъ дрался такъ правильно и спокойно, точно онъ былъ въ фехтовальной залѣ.
   Портосъ, наказанный, безъ сомнѣнія, за свою излишнюю самонадѣянность приключеніемъ въ Шантильи, дѣйствовалъ на этотъ разъ очень хитро и осторожно.
   Арамисъ, которому предстояло еще окончить третью пѣснь своей поэмы, очень спѣшилъ.
   Атосъ первый убилъ своего противника: онъ нанесъ ему только одинъ ударъ, но, какъ онъ и предупреждалъ его, ударъ былъ смертельный: шпага пронзила ему сердце. Затѣмъ Портосъ положилъ своего на траву и прокололъ ему бедро. Такъ какъ англичанинъ послѣ этого болѣе не сопротивлялся и отдалъ свою шпагу, Портосъ взялъ его на руки и отнесъ въ карету.
   Арамисъ такъ сильно напалъ и началъ тѣснить своего, противника что тотъ, отступивши шаговъ на пятьдесятъ, кончилъ тѣмъ, что обратился въ бѣгство и исчезъ, удирая со всѣхъ ногъ при гиканьяхъ слугъ.
   Д'Артаньянъ только просто оборонялся, и когда увидѣлъ, что его противникъ страшно утомился, онъ ловкимъ ударомъ вышибъ у него изъ рукъ шпагу. Баронъ, видя себя обезоруженнымъ, отступилъ шага два-три назадъ, но въ эту минуту нога у него поскользнулась, и онъ упалъ навзничь.
   Д'Артаньянъ однимъ прыжкомъ очутился около него и, приставивъ шпагу къ горлу, сказалъ:
   -- Я могъ бы васъ убить, потому что вы теперь всѣмъ въ моихъ рукахъ, но я оставляю вамъ жизнь изъ любви къ вашей сестрѣ.
   Д'Артаньянъ былъ внѣ себя отъ радости: ему удалось осуществить планъ, задуманный имъ заранѣе, при мысли объ удачномъ исполненіи котораго лицо его озарялось улыбкой, о чемъ мы упоминали въ концѣ предыдущей главы. Англичанинъ былъ въ восторгѣ, что имѣлъ дѣло съ такимъ сговорчивымъ противникомъ, сжалъ д'Артаньяна въ своихъ объятіяхъ, наговорилъ тысячу любезностей мушкетерамъ, и такъ какъ противникъ Портоса былъ уже помѣщенъ въ карету, а противникъ Арамиса далъ тягу, то все вниманіе обратили на убитаго. Въ то время, какъ Портосъ и Арамисъ раздѣвали его, надѣясь, что рана окажется не смертельной, изъ подъ его кушака выпалъ толстый кошелекъ. Д'Артаньянъ поднялъ его и хотѣлъ отдать лорду Винтеру.
   -- Но что же вы хотите, чтобы я сдѣлалъ съ этими деньгами? спросилъ англичанинъ.
   -- Вы передалите ихъ его семейству, отвѣчалъ д'Артаньянъ.
   -- Очень нужна подобная бездѣлица его семейству: онъ получаетъ 15 тысячъ фунтовъ въ годъ. Оставьте у себя этотъ кошелекъ для вашихъ слугъ.
   Д'Артаньянъ положилъ кошелекъ къ себѣ въ карманъ.
   -- А теперь, мой молодой другъ, вѣдь вы позволите, надѣюсь, такъ называть васъ? обратился лордъ Винтеръ къ д'Артаньяну.-- Сегодня же вечеромъ, если только вы хотите, я представлю васъ моей сестрѣ, лэди Клирикъ, потому что я желаю, чтобы она, въ свою очередь, отнеслась къ вамъ благосклонно, такъ какъ она не особенно худо принята при дворѣ. Можетъ быть, въ будущемъ слово, замолвленное ею, окажется вамъ небезполезнымъ.
   Д'Артаньянъ покраснѣлъ отъ удовольствія и поклонился въ знакъ согласія.
   Въ это время Атосъ подошелъ къ д'Артаньяну.
   -- Что думаете вы сдѣлать съ кошелькомъ? и шепнулъ онъ ему тихонько на ухо.
   -- Но я хотѣлъ его передать вамъ, мой любезный Атосъ.
   -- Мнѣ? Но почему такъ?
   -- Да просто потому, что вы его убили: это непріятельскіе доспѣхи.
   -- Я -- наслѣдникъ непріятеля! возмутился Атосъ.-- За кого же вы меня принимаете?
   -- Такой обычай на войнѣ, сказалъ д'Артаньянъ:-- почему же бы такого обычая не было бы и на дуэли?
   -- Даже на полѣ битвы, сказалъ Атосъ,-- я никогда не пользовался этимъ.
   Портосъ пожалъ плечами, Арамисъ движеніемъ губъ одобрилъ Атоса.
   -- Въ такомъ случаѣ, предложилъ д'Артаньянъ,-- дадимъ эти деньги слугамъ, какъ намъ посовѣтовалъ лордъ Винтеръ.
   -- Да, сказалъ Атосъ,-- отдадимъ этотъ кошелекъ, но не нашимъ слугамъ, а прислугѣ англичанъ.
   Атосъ взялъ кошелекъ и бросилъ его кучеру:
   -- Вамъ и вашимъ товарищамъ.
   Этотъ благородный поступокъ человѣка, не имѣвшаго за душой положительно ни копейки, поразилъ даже самого Портоса, и это французское великодушіе, которое было разсказано лордомъ Винтеромъ и его пріятелемъ, произвело на всѣхъ сильное впечатлѣніе. Только Гримо, Мускетонъ, Плянше и Базенъ были недовольны. Лордъ Винтеръ, прощаясь съ д'Артаньяномъ, сообщилъ ему адресъ своей сестры: она жила на Королевской площади, бывшей въ то время моднымъ кварталомъ, въ домѣ No 6. Онъ обѣщалъ самъ заѣхать за нимъ, чтобы его представить. Д'Артаньянъ назначилъ ему свиданіе въ 8 часовъ у Атоса.
   Предстоящее представленіе милэди очень озабочивало нашего гасконца. Онъ припомнилъ, какимъ страннымъ образомъ эта женщина была замѣшана въ событіяхъ его жизни. Онъ былъ убѣжденъ, что она была креатурой кардинала и, тѣмъ не менѣе, его непреодолимо влекло къ ней одно изъ тѣхъ чувствъ, въ которомъ онъ не могъ даже дать себѣ отчета. Онъ боялся только одного, чтобы она не узнала его по встрѣчамъ въ Менгѣ и Дуврѣ, потому что тогда она догадалась бы, что онъ былъ изъ числа друзей де-Тревиля, а слѣдовательно тѣломъ и душой преданъ королю, и это неминуемо лишило бы его нѣкотораго преимущества, тогда4какъ въ томъ случаѣ, если милэди знала его лишь настолько, насколько онъ ее знаетъ, имъ могъ держаться съ ней на равной ногѣ. Относительно интрижки ея съ графомъ де-Вардомъ нашъ самонадѣянный юноша очень мало заботился, хотя маркизъ былъ молодъ, красивъ, богатъ и въ большой милости у кардинала. Вѣдь чего же нибудь стоили его 20 лѣтъ, и въ особенности, когда человѣкъ еще рожденъ въ Тарбахъ!
   Д'Артаньянъ началъ съ того, что одѣлся самымъ изящнымъ образомъ, отправился къ Атосу и, по своему обыкновенію, все ему разсказалъ. Атосъ, выслушанъ его планы, затѣмъ покачалъ головой и съ нѣкоторой горечью посовѣтовалъ ему быть осторожнымъ.
   -- Какъ? вы только что лишились женщины, которую находили доброй, прелестной, прекрасной во всѣхъ отношеніяхъ, а теперь уже собираетесь ухаживать за другой!
   Д'Артаньянъ почувствовалъ справедливость упрека.
   -- Я любилъ г-жу Бонасье сердцемъ, тогда какъ заинтересованъ милэди только головой, сказалъ онъ:-- желая познакомиться съ нею, я ищу больше всего возможности разъяснить себѣ, какую роль она играетъ при дворѣ.
   -- Роль, которую она играетъ! Но объ этомъ не трудно догадаться послѣ того, что вы мнѣ разсказали. Это какой-нибудь лазутчикъ кардинала: женщина, которая завлечетъ васъ въ западню, гдѣ вы лишитесь очень просто головы!
   -- Знаете что, любезный Атосъ: мнѣ кажется, что вы все видите въ черномъ свѣтѣ.
   -- Мой милый, я не довѣряю женщинамъ. Что дѣлать: я поплатился за это. Въ особенности не довѣряю я блондинкамъ, а вы мнѣ говорили, что милэди блондинка...
   -- Да, у нея волосы самаго чуднаго бѣлокураго цвѣта, какой я когда-либо видѣлъ!
   -- Ахъ. мой бѣдный д'Артаньянъ! пожалѣлъ о немъ Атосъ.
   -- Подождите, я хочу кое-что разъяснить себѣ; затѣмъ, когда я узнаю то, что мнѣ хочется знать, я удалюсь отъ нея.
   Лордъ Винтеръ пріѣхалъ въ назначенный часъ и, предупрежденный заранѣе, прошелъ во вторую комнату, гдѣ засталъ одного д'Артаньяна. Было уже около восьми часовъ вечера, а потому онъ сейчасъ же увелъ молодого человѣка.
   Ихъ дожидалась внизу щегольская карета, и такъ какъ она была запряжена двумя чудными лошадьми, то они въ минуту доѣхали до Королевской площади.
   Милэди Кларикъ приняла д'Артаньяна холодно. Ея отель былъ отдѣланъ замѣчательно роскошно, и хотя въ это время большая часть англичанъ, вслѣдствіе объявленія войны, оставили Францію, или готовились это сдѣлать, милэди только что сдѣлала у себя въ домѣ новыя затраты, и это доказывало, что общая мѣра, заставлявшая англичанъ выѣзжать, нисколько до нея не относилась.
   -- Вы видите передъ собой, сказалъ, представляя д'Артаньяна своей сестрѣ, лордъ Винтеръ,-- молодого человѣка, который держалъ въ своихъ рукахъ мою жизнь и не пожелалъ злоупотребить своими преимуществами, хотя мы были врагами вдвойнѣ, потому, во-первыхъ, ихъ я оскорбилъ его первый, во-вторыхъ -- я англичанинъ. Поблагодарите же его, сударыня, если вы питаете ко мнѣ какое-нибудь чувство.
   Милэди слегка нахмурила брови, едва замѣтное облачко пробѣжало по ея лицу, а на губахъ показалась улыбка, настолько странная, что молодой человѣкъ, замѣтивъ эти три явленія, почувствовалъ дрожь.
   Брать не замѣтилъ ничего, онъ отошелъ въ сторону и началъ играть съ любимой обезьяной милэди, которая потянула его за камзолъ.
   -- Милости просимъ, сказала милэди необыкновенно пріятнымъ голосомъ, составлявшимъ противоположность съ признаками сквернаго расположенія духа, которое только что замѣтилъ д'Артаньянъ:-- отнынѣ вы пріобрѣли право на мою вѣчную благодарность.
   Тогда англичанинъ присоединился къ нимъ и разсказалъ о дуэли, не упуская ни одной подробности. Милэди слушала его съ большимъ вниманіемъ, но тѣмъ не менѣе легко можно было замѣтить, что она дѣлала надъ собой большое усиліе, чтобы скрыть впечатлѣніе и не показать, что разсказъ этотъ ей вовсе не пріятенъ. Кровь бросилась ей въ голову, и она нетерпѣливо постукивала своей маленькой ножкой.
   Лордъ Винтеръ ничего не замѣчалъ. Затѣмъ, кончивши разсказъ, онъ подошелъ къ столу, на которомъ на подносѣ стояли бутылка съ испанскимъ виномъ и стаканы, наполнилъ два изъ нихъ и пригласилъ д'Артаньяна выпить.
   Д'Артаньянъ зналъ, что англичанинъ счелъ бы для себя большой обидой отказъ чокнуться съ нимъ, а потому онъ подошелъ къ столу и взялъ предложенный ему стаканъ. Впрочемъ, онъ не терялъ милэди изъ виду и въ зеркало увидѣлъ на ея лицѣ большую перемѣну. Теперь, когда она думала, что ея никто не видитъ, чувство, похожее на жестокость, исказило ея черты; она со злостью кусала свой платокъ. Маленькая хорошенькая субретка, которую д'Артаньянъ уже видѣлъ раньше, вошла въ это время; она сказала по-англійски нѣсколько словъ лорду Винтеру, который тотчасъ же попросилъ у д'Артаньяна позволенія удалиться, извиняясь, что очень важное дѣло отзываетъ, его и поручивъ ему извиниться за него передъ сестрой.
   Д'Артаньянъ обмѣнялся съ лордомъ Винтеромъ пожатіемъ руки и вернулся къ милэди. Ея лицо съ удивительной быстротой приняло опять пріятное выраженіе, и только нѣсколько маленькихъ красненькихъ пятнышекъ на платкѣ указывали на то, что она до крови искусала себѣ губы.
   У нея были прелестныя губы, точно коралловыя.
   Разговоръ принялъ веселый оборотъ. Милэди, казалось, совершенно успокоилась. Она разсказала, что лордъ Винтеръ ея кузенъ, а не родной брать: она вышла замужъ за младшаго члена семьи, который оставилъ ее вдовою съ ребенкомъ. Этотъ ребенокъ былъ единственнымъ наслѣдникомъ лорда Винтера, если только этотъ послѣдній не женится. Все это показывало д'Артаньяну, что нѣкоторыя обстоятельства изъ жизни милэди были окутаны покрываломъ, но онъ не видѣлъ, что было за этимъ покрываломъ.
   Впрочемъ, послѣ получасового разговора д'Артаньянъ убѣдился, что милэди была его соотечественница: она говорила такимъ чистымъ, изящнымъ языкомъ, который не оставлялъ на этотъ счетъ ни малѣйшаго сомнѣнія.
   Д'Артаньянъ наговорилъ всякихъ любезностей и разсыпался въ увѣреніяхъ своей преданности; на всю эту болтовню нашего гасконца милэди благосклонно улыбалась. Настало время удалиться, д'Артаньянъ простился съ милэди и вышелъ изъ гостиной, чувствуя себя самымъ счастливымъ человѣкомъ на свѣтѣ. На лѣстницѣ онъ встрѣтилъ хорошенькую субретку, которая слегка толкнула его, проходя, и, покраснѣвъ до ушей, извинилась такимъ пріятнымъ голосомъ, что прощеніе было тотчасъ получено.
   Д'Артаньянъ на другой день пришелъ снова и былъ принятъ еще лучше, чѣмъ наканунѣ. Лорда Винтера, не было дома, и онъ провелъ съ милэди весь вечеръ; она, повидимому, принимала самое живое участіе въ немъ, спросила его, кто его друзья и не имѣлъ ли онъ когда-нибудь намѣренія поступить на службу къ кардиналу. Д'Артаньянъ, который, какъ уже знаютъ, былъ очень благоразумный молодой человѣкъ для своихъ 20-ти лѣтъ, вспомнилъ тогда свои подозрѣнія относительно милэди; онъ отозвался съ большимъ почтеніемъ объ его высокопреосвященствѣ и сказалъ что онъ не преминулъ бы поступить въ гвардію кардинала вмѣсто того, чтобы поступить въ гвардію короля, если бы ему пришлось познакомиться съ де-Кавуа раньше, чѣмъ онъ познакомился съ де-Тревилемъ.
   Милэди совершенно спокойно перемѣнила разговоръ и самымъ равнодушнымъ свѣтскимъ тономъ спросила: не былъ ли онъ въ Англіи.
   Д'Артаньянъ отвѣтилъ, что его туда посылалъ де-Тревиль по дѣлу ремонта лошадей и что онъ вывелъ четырехъ на образецъ.
   Милэди въ продолженіе разговора два или три раза закусила себѣ губы; она имѣла дѣло съ гасконцемъ, который велъ свои дѣла осторожно.
   Д'Артаньянъ удалился въ тотъ же самый часъ, какъ и наканунѣ. Въ коридорѣ онъ опять встрѣтился съ хорошенькой Кэтти -- такъ звали субретку. Она посмотрѣла на него такимъ благосклоннымъ взглядомъ, что ошибиться было невозможно, но мысли д'Артаньяна были поглощены ея госпожой, и онъ положительно не замѣтилъ этого.
   Д'Артаньянъ пришелъ къ милэди на другой день и опять на слѣдующій, и каждый вечеръ милэди принимала его все съ большей и большей любезностью.
   Каждый вечеръ то въ передней, то въ коридорѣ или на лѣстницѣ онъ сталкивался съ хорошенькой субреткой, но, какъ мы уже сказали, д'Артаньянъ не обращалъ никакого вниманія на эту настойчивость хорошенькой Кэтти.
   

V.
Прокурорскій обѣдъ.

   Дуэль, въ которой Портосъ сыгралъ такую блестящую роль, не заставила его, впрочемъ, забыть объ обѣдѣ у прокурорши. На слѣдующій день, около часа дня, Мускетонъ еще разъ оглядѣлъ его туалетъ, все ли въ порядкѣ, и Портосъ направился въ Медвѣжью улицу, чувствуя себя вдвойнѣ счастливымъ.
   Сердце его билось, но это происходило не отъ нетерпѣливой любви, какъ у д'Артаньяна. Нѣтъ, болѣе матеріальный интересъ волновалъ его: ему удастся, наконецъ, переступить этотъ таинственный порогъ и подняться по той самой лѣстницѣ, по которой подымались одинъ за другимъ старые золотые г-на Кокенара.
   Наконецъ онъ увидитъ въ дѣйствительности сундукъ, который двадцать разъ снился ему во снѣ: длинный, глубокій сундукъ, запертый висячимъ замкомъ съ засовомъ и прикрѣпленный къ полу. Объ этомъ сундукѣ онъ такъ часто слышалъ, и вдругъ прокурорша откроетъ этотъ сундукъ его удивленнымъ взорамъ своими нѣсколько высохшими, но еще не лишенными изящества и красоты руками. Кромѣ того, онъ, безпріютный скиталецъ, не имѣющій семьи, солдатъ, привыкшій проводить время въ трактирахъ, кабакахъ, тавернахъ, сластена, принужденный по большей части довольствоваться обѣдомъ нашаромыжку,-- онъ собирался принять участіе въ семейномъ обѣдѣ, насладиться домашнимъ комфортомъ и предоставить себя маленькимъ заботамъ хозяевъ, что еще пріятнѣе, когда послѣдніе туги на руку, какъ говорятъ старые вояки.
   Приходить въ качествѣ кузена каждый день и садиться на хорошій обѣдъ, разгладить морщины и развеселить жолтое, сморщенное лицо стараго прокурора, немножко пощипать перышки у молодыхъ писцовъ, выучивши ихъ играть въ фаро, въ гальбитъ {Игра въ кости.} и въ ландскнехтъ, со всѣми ихъ тонкостями, и выиграть у нихъ въ одинъ часъ все, что они сберегли за цѣлый мѣсяцъ,-- все это очень улыбалось Портосу.
   До мушкетера, правда, доходили съ разныхъ сторонъ не особенно лестные отзывы о прокурорахъ, какъ и теперь, впрочемъ, о нихъ разсказываютъ: говорили объ ихъ скаредности, доходившей до мелочей, о страшномъ воздержаніи въ пищѣ. Такъ какъ, въ концѣ концовъ, если откинуть излишнюю экономность, которую Портосъ считалъ всегда очень неумѣстной, прокурорша была барыней довольно либеральной для своего званія, то, очень понятно, Портосъ надѣялся, что ея домъ поставленъ на довольно приличную ногу.
   При входѣ въ домъ у мушкетера явились нѣкоторыя сомнѣнія; внѣшній видъ не представлялъ ничего привлекательнаго: грязный, вонючій коридоръ, полутемная лѣстница, на которую свѣтъ проникалъ съ сосѣдняго двора; въ первомъ этажѣ низкая дверь, обитая огромными гвоздями, какъ главная входная дверь окружнаго суда.
   Портосъ постучался; высокій, блѣдный писецъ, скрытый подъ цѣлой копной растрепанныхъ волосъ, отворилъ дверь и поклонился съ видомъ человѣка, привыкшаго уважать высокій ростъ, признакъ силы, военный мундиръ, опредѣляющій соціальное положеніе носящаго его, и румяное лицо, указывающее на привычку хорошо пожить.
   За нимъ показался писецъ поменьше ростомъ, за вторымъ -- слѣдующій, опять побольше и за третьимъ -- подростокъ лѣтъ двѣнадцати.
   Всего -- три писца съ половиною; это и для того времени служило признакомъ, что дѣла идутъ на славу.
   Хотя мушкетеръ долженъ былъ придти только въ часъ, но уже съ двѣнадцати прокурорша начала высматривать и поджидать, надѣясь, что сердце, а можетъ быть также и желудокъ, ея возлюбленнаго ускоритъ часъ свиданья.
   Г-жа Кокенаръ вышла изъ дверей квартиры почти тотчасъ же, какъ ея гость поднялся по лѣстницѣ, и появленіе почтенной дамы вывело его изъ затруднительнаго положенія. Писцы съ любопытствомъ посматривали на него, и онъ, не находя, что сказать этой восходящей и нисходящей гаммѣ, молча остановился передъ ними.
   -- Это мой кузенъ! вскричала прокурорша -- Входите же, входите, г. Портосъ.
   Имя Портоса произвело дѣйствіе на писцовъ и они засмѣялись, но Портосъ обернулся, и всѣ лица сдѣлались серьезными.
   Чтобы достигнутъ прокурорскаго кабинета, пришлось пройти переднюю, гдѣ находились писцы, и контору, гдѣ они обыкновенно занимались; эта послѣдняя представляла нѣчто вродѣ какой-то темной, мрачной залы, переполненной, вмѣсто мебели, всякаго рода бумагами. Миновавъ контору, въ правой сторонѣ оставили кухню и вошла въ гостиную.
   Всѣ эти комнаты, примыкавшія непосредственно одна къ другой, не произвели на Портоса особенно хорошаго впечатлѣнія. Все, что говорилось, было слышно черезъ открытыя двери, а затѣмъ, проходя мимо кухни, онъ бросилъ быстрый, испытующій взглядъ туда и долженъ былъ признаться себѣ, что, къ стыду прокурорши и къ своему большому сожалѣнію, онъ не замѣтилъ ни пылающаго очага, ни оживленія, вообще той суеты, которая обыкновенно царитъ въ обѣденный часъ въ святилищѣ людей, любящихъ хорошо покушать.
   Прокуроръ, вѣроятно, былъ заранѣе предупрежденъ о посѣщеніи, потому что онъ не выказалъ ни малѣйшаго удивленія при появленіи Портоса, который подошелъ къ нему съ самымъ непринужденнымъ видомъ и вѣжливо поклонился.
   -- Какъ кажется, г. Портосъ, мы съ вами кузены? сказалъ прокуроръ и приподнялся, опираясь на ручки камышеваго кресла.
   Это былъ дряхлый, сухой старикъ, завернутый въ длинный черный плащъ, въ которомъ совершенно скрывалось его хилое тѣло; его маленькіе сѣрые глаза блестѣли, какъ два карбункула, и казалось, что только они, вмѣстѣ съ гримасничавшимъ ртомъ, оставались единственной частью лица, гдѣ еще теплилась жизнь. Къ несчастію, ноги начинали уже отказываться нести службу всей этой костлявой машинѣ; уже пять или шесть мѣсяцевъ упадокъ силъ началъ давать себя чувствовать, и съ этихъ поръ прокуроръ сдѣлался рабомъ своей жены.
   Кузенъ былъ принятъ съ покорностью -- и только; не будь Кокенаръ такимъ разбитымъ, всякое родство съ Портосомъ было бы отклонено.
   -- Да, мы кузены, сказалъ, не сбиваясь съ своей роли, Портосъ, который, къ тому же, никогда и не разсчитывалъ, что прокуроръ приметъ его съ восторгомъ.
   -- По женской линіи, кажется? насмѣшливо спросилъ прокуроръ.
   Портосъ не понявъ насмѣшки, счелъ это большой наивностью и ухмыльнулся себѣ въ бороду, но г-жа Кокенаръ, знавшая, что наивный прокуроръ обладаетъ въ своемъ родѣ очень рѣдкою сообразительностью, только слегка улыбнулась и сильно покраснѣла.
   Г-нъ Кокенаръ съ самаго прихода Портоса началъ бросать безпокойные взгляды на большой шкапъ, стоявшій напротивъ дубовой конторки. Портосъ догадался, что этотъ шкапъ хотя и не былъ похожъ на сундукъ, который ему грезился во снѣ, но былъ именно тѣмъ блаженнымъ сундукомъ, и онъ поздравлялъ себя, что дѣйствительность была шестью футами выше мечты.
   Г-нъ Кокенаръ не простеръ далѣе своихъ генеалогическихъ разспросовъ и, переводя свой тревожный взоръ со шкапа на Портоса, прибавилъ только:
   -- Передъ своимъ отъѣздомъ на войну нашъ кузенъ, надѣюсь, доставитъ намъ удовольствіе отобѣдать съ нами одинъ разъ, не правда ли, м-мъ Кокенаръ?
   На этотъ разъ ударъ попалъ въ цѣль, и Портосъ почувствовалъ его; повидимому, и г-жа Кокенаръ не осталась къ этому нечувствительной, потому что она прибавила:
   -- Мой кузенъ не вернется къ намъ, если найдетъ, что мы худо къ нему относимся; да и безъ того ему придется слишкомъ мало времени оставаться въ Парижѣ, такъ что это будетъ зависѣть отъ нашей любезности и умѣнья упросить его посвятить намъ свободныя минуты до своего отъѣзда.
   -- О, мои ноги, мои бѣдныя ноги, гдѣ вы! пробормоталъ Кокенаръ, пытаясь улыбнуться.
   Эта помощь, подоспѣвшая къ Портосу какъ разъ въ ту минуту, когда его гастрономическимъ надеждамъ начала угрожать нѣкоторая опасность, внушила мушкетеру чувство величайшей признательности къ прокуроршѣ.
   Скоро насталъ часъ обѣда. Тогда всѣ перешли въ столовую, большую темную комнату напротивъ кухни.
   Писцы, почувствовавшіе, какъ кажется, въ домѣ непривычное для нихъ вѣяніе, на этотъ разъ выказали пунктуальную аккуратность и держали въ рукѣ по табуреткѣ, готовые тотчасъ же сѣсть. Видно было, какъ ихъ челюсти заранѣе пришли въ движеніе съ самыми злостными намѣреніями.
   -- Ей-Богу! подумалъ Портосъ, бросая взглядъ на этихъ трехъ голодныхъ (подростокъ, понятно, не удостоился чести быть допущеннымъ къ хозяйскому столу), ей-Богу! на мѣстѣ моего кузена я не держалъ бы у себя такихъ обжоръ. Можно подумать, что это какіе-нибудь потерпѣвшіе крушеніе, не ѣвшіе цѣлыхъ шесть мѣсяцевъ.
   Метръ Кокенаръ явился въ столовую въ креслѣ на колесикахъ, подталкиваемомъ г-жой Кокенаръ, которой Портосъ, въ свою очередь, поспѣшилъ на помощь и помогъ довезти мужа до стола.
   Какъ только его ввезли, носъ и челюсти его тотчасъ же, какъ и у писцовъ, пришли въ движеніе.
   -- Ого, сказалъ онъ,-- какой аппетитный запахъ у супа!
   -- Чортъ возьми! да что онъ находить необыкновеннаго въ этомъ супѣ? подумалъ Портосъ при видѣ слабаго бульона, правда, поданнаго въ большомъ количествѣ, но совсѣмъ не наварнаго, въ которомъ кое-гдѣ плавало нѣсколько сухариковъ, точно острова въ Архипелагѣ. Г-жа Кокенаръ улыбнулась, и по данному ею знаку всѣ поспѣшили сѣсть за столъ.
   Метру Кокенару подали первому, затѣмъ Портосу; затѣмъ г-жа Кокенаръ наполнила свою тарелку и раздѣлила сухарики безъ бульона нетерпѣливымъ писцамъ.
   Въ эту самую минуту дверь столовой отворилась со скрипомъ, и черезъ полуотворенныя половинки Портосъ увидѣлъ маленькаго писца, который, не имѣя возможности принять участія въ пиршествѣ, доѣдалъ свой хлѣбъ при двойномъ запахѣ кухни и столовой.
   Послѣ супа горничная подала вареную курицу -- роскошь, при видѣ которой присутствовавшіе сдѣлали такіе большіе глаза, что они готовы были, казалось, лопнуть.
   -- Видно, что вы любите вашихъ родныхъ, м-мъ Кокенаръ, сказалъ прокуроръ, почти съ трагической улыбкой:-- конечно, этой любезностью мы обязаны вашему кузену.
   Бѣдная курица была худа и покрыта грубой щетинистой кожей, которую, несмотря на всѣ усилія, не могли даже пробить никакія кости: должно полагать, ее долго пришлось искать на шестѣ, куда она запряталась, чтобы спокойно умереть отъ старости.
   -- Чортъ возьми! подумалъ Портосъ:-- вотъ это ужасно грустно! Я уважаю старость, но я вовсе не дорожу ею, когда она является въ видѣ варенаго или жаренаго блюда.
   И онъ посмотрѣлъ вокругъ себя, чтобы убѣдиться, раздѣляютъ ли другіе его мнѣніе. Оказалось напротивъ: онъ увидѣлъ только горящіе глаза, которые заранѣе пожирали этотъ чудный экземпляръ курицы,-- предметъ, возбудившій въ немъ такое презрѣніе. Г-жа Кокенаръ придвинула къ себѣ блюдо, ловко отдѣлила двѣ большія черныя лапы, которыя положила на тарелку своего мужа; отрѣзала шею и вмѣстѣ съ головой отложила для себя; затѣмъ отдѣлила крыло для Портоса и возвратила блюдо горничной, подавшей курицу, которая осталась почти нетронутой и исчезла прежде, чѣмъ мушкетеръ успѣлъ уловить разнообразныя проявленія чувства разочарованности, которое проявляется у людей, испытывающихъ его совершенно различно, смотря по характеру и темпераменту.
   Вмѣсто курицы на столѣ появилось блюдо бобовъ, блюдо огромной величины, на которомъ, вмѣстѣ съ бобами, виднѣлись нѣсколько бараньихъ косточекъ, съ перваго взгляда какъ будто бы и казавшихся съ мясомъ, но писцы не поддались на этотъ обманъ, хотя сумрачное выраженіе ихъ лицъ и смѣнилось выраженіемъ покорности судьбѣ.
   Г-жа Кокенаръ раздала это кушанье молодымъ людямъ съ умѣренностью хорошей хозяйки.
   Пришла очередь и вина. Г-нъ Кокенаръ налилъ изъ очень небольшой каменной бутылки по трети стакана каждому изъ молодыхъ людей, налилъ почти такую же порцію себѣ, и бутылка тотчасъ же перешла на сторону Портоса и г-жи Кокенаръ.
   Молодые люди долили треть стакана вина водой, затѣмъ, отпивши изъ него половину, снова долили водой, и такъ до конца обѣда, когда они пили напитокъ, рубиновый цвѣтъ котораго перешелъ въ цвѣтъ дымчатаго топаза.
   Смущенный Портосъ съѣлъ положенное ему куриное крылышко и содрогнулся, почувствовавъ, что колѣно прокурорши коснулось его колѣна. Онъ тоже выпилъ полстакана этого вина, которое такъ берегли, и узналъ въ немъ ужасное мѣстное монтрельское вино.
   Г-нъ Кокенаръ видѣлъ, какъ вино поглощается не разбавленнымъ, и вздыхалъ.
   -- Не скушаете ли вы этихъ бобовъ, кузенъ Портосъ? предложила г-жа Кокенаръ такимъ тономъ, который скорѣе говорилъ: повѣрьте мнѣ, лучше ихъ не ѣсть.
   -- Чортъ бы меня взялъ, если я ихъ только попробую! проворчалъ потихоньку Портосъ...
   И затѣмъ громко добавилъ:
   -- Благодарю васъ, кузина, я совершенно сытъ.
   Наступило молчаніе. Портосъ не зналъ, какъ ему держать себя. Прокуроръ нѣсколько разъ повторилъ:
   -- Ахъ, г-жа Кокенаръ, поздравляю васъ -- вы задали намъ настоящій пиръ! Господи! какъ я наѣлся!
   Г-нъ Кокенаръ съѣлъ свою тарелку супу, черныя куриныя лапки и единственную баранью кость, на которой было еще чуть-чуть мяса.
   Портосъ думалъ, что съ нимъ шутятъ, и ужъ началъ крутить усы и сдвинулъ брови, но колѣно г-жи Кокенаръ опять нѣжно дотронулось до него, какъ бы совѣтуя быть терпѣливѣе. Это молчаніе и перерывъ въ обѣдѣ, совершенно непонятные для Портоса, имѣли, наоборотъ, ужасное значеніе для писцовъ: по одному взгляду прокурора, сопровождавшемуся улыбкой г-жи Кокенаръ, они медленно встали изъ-за стола, еще того медленнѣе сложили свои салфетки, затѣмъ поклонились и вышли.
   -- Отправляйтесь, молодые люди, отправляйтесь и займитесь работой, это полезно для пищеваренія! важно замѣтилъ прокуроръ.
   Какъ только писцы удалились, г-жа Кокенаръ встала и вытащила изъ буфета кусокъ сыру, айвовое варенье и сладкій пирогъ, который она собственноручно приготовила изъ миндаля и меду.
   Увидя столько блюдъ, г-нъ Кокенаръ сдвинулъ брови; Портосъ же закусилъ губы, увидя, что остался безъ обѣда.
   Онъ взглянулъ, не стоитъ ли еще блюдо бобовъ на столѣ, но бобы уже исчезли.
   -- Настоящій пиръ! вскричалъ Кокенаръ, нервно двигаясь въ своемъ креслѣ: -- настоящій пиръ! epulae epularum, Лукуллъ обѣдаетъ у Лукулла!
   Портосъ посмотрѣлъ на бутылку, стоявшую около него, и думалъ, что на столѣ вино, хлѣбъ и сыръ и ему удастся утолить голодъ, но вина уже болѣе не было -- бутылка оказалась пустой. Супруги Кокенаръ сдѣлали видъ, что не замѣчаютъ этого.
   -- Вотъ тебѣ на! подумалъ Портосъ:-- меня уже опередили.
   Онъ съѣлъ маленькую ложечку варенья и чуть не завязъ зубами въ клейкомъ тѣстѣ г-жи Кокенаръ.
   -- Жертва принесена, подумалъ онъ про себя.-- И зачѣмъ это я надѣялся вмѣстѣ съ г-жой Кокенаръ заглянуть въ шкапъ ея мужа!
   Г-нъ Кокенаръ, насладившись сладостями такого обѣда, который онъ считалъ излишней роскошью, почувствовалъ желаніе отдохнуть.
   Портосъ думалъ, что онъ будетъ отдыхать въ этой же комнатѣ, но проклятый прокуроръ не хотѣлъ объ этомъ и слышать; принуждены были отвезти его въ кабинетъ, и онъ не успокоился до тѣхъ поръ, пока не очутился противъ своего шкапа, на край котораго, для большей предосторожности, онъ поставилъ свои ноги. Прокурорша увела Портоса въ сосѣднюю комнату, и тамъ начались переговоры объ условіяхъ перемирія.
   -- Вы можете приходить къ намъ обѣдать три раза въ недѣлю... начала г-жа Кокенаръ.
   -- Благодарю, отвѣчалъ Портосъ: -- но я не привыкъ чѣмъ-либо злоупотреблять, тѣмъ болѣе, что я долженъ позаботиться о своей экипировкѣ.
   -- Это правда, согласилась прокурорша, грустно вздыхая.-- Эта несчастная экипировка!
   -- Увы, да!
   -- Но изъ чего же состоитъ экипировка въ вашемъ полку, г-нъ Портосъ?
   -- О, изъ многихъ вещей. Мушкетеры, какъ вы сами знаете, отборное войско, и имъ нужно многое такое, чего вовсе не требуется ни въ гвардіи, ни у швейцарцевъ.
   -- Но все-таки перечислите подробно, что именно нужно и что каждая вещь стоитъ?
   -- Это обойдется... сказалъ Портосъ, предпочитавшій подвести итогъ, чѣмъ дробить на мелочи.
   Прокурорша съ трепетомъ ожидала окончанія фразы.
   -- Сколько? Надѣюсь, что не больше...
   Она остановилась, боясь договорить.
   -- О, нѣтъ, сказалъ Портосъ,-- не больше двухъ съ половиною тысячъ ливровъ; я думаю даже, что, при нѣкоторой экономіи, я обойдусь двумя тысячами.
   -- Боже, двѣ тысячи ливровъ! вскричала г-жа Кокенаръ.-- Да это цѣлое состояніе!
   Портосъ состроилъ очень выразительную гримасу, и г-жа Кокенаръ поняла ея значеніе.
   -- Попрошу васъ назвать мнѣ каждую вещь отдѣльно, сказала она:-- потому что, имѣя много родныхъ и большую опытность въ торговыхъ дѣлахъ, я почти увѣрена, что пріобрѣту всѣ вещи вдвое дешевле, чѣмъ вы сами.
   -- Такъ вы спрашивали объ этихъ подробностяхъ вотъ съ какой цѣлью!
   -- Да, любезный Портосъ. Итакъ, прежде всего, кажется, нужна лошадь?
   -- Да, лошадь.
   -- Хорошо, у меня именно есть въ виду.
   -- Значитъ, сказалъ Портосъ сіяя,-- съ лошадью покончено. Мнѣ нужна еще полная сбруя, состоящая изъ такихъ вещей, которыя можетъ купить только самъ мушкетеръ и покупка которыхъ, къ тому же, не превыситъ трехсотъ ливровъ.
   -- Трехсотъ ливровъ!.. Ну, пусть будетъ триста ливровъ, согласилась прокурорша вздыхая.
   Портосъ улыбнулся: читатель помнитъ, что у него было сѣдло отъ Букингама, а потому эти триста ливровъ онъ разсчитывалъ прямо положить въ карманъ.
   -- Кромѣ того, продолжалъ онъ:-- мнѣ нужна лошадь для моего слуги и чемоданъ. Объ оружіи же вамъ нечего безпокоиться -- оно у меня есть.
   -- Лошадь для слуги? замѣтила нерѣшительно прокурорша.-- Но это дѣлается только у вельможъ, мой другъ.
   -- А не полагаете ли вы, сударыня, гордо сказалъ Портосъ:-- что я какой-нибудь нищій?
   -- Нѣтъ, я хотѣла только сказать, что иногда красивый мулъ можетъ вполнѣ замѣнить лошадь, и мнѣ кажется, что можно купить красиваго мула для Мускетона...
   -- Пожалуй, я согласенъ на мула; ваша правда, я видѣлъ многихъ очень знатныхъ испанскихъ вельможъ, у которыхъ вся свита ѣхала на мулахъ. Но вы понимаете, г-жа Кокенаръ, что нуженъ мулъ, украшенный перьями и погремушками?
   -- На этотъ счетъ будьте спокойны.
   -- Остается чемоданъ, сказалъ Портосъ.
   -- И объ этомъ не безпокойтесь! вскричала г-жа Кокенаръ:-- у моего мужа пять или шесть чемодановъ, вы выберите себѣ лучшій; въ особенности онъ любилъ одинъ изъ нихъ -- онъ такъ великъ, что можетъ вмѣстить въ себѣ цѣлый міръ.
   -- А что, онъ пустой? наивно спросилъ Портосъ.
   -- Конечно, пустой, также наивно отвѣтила прокурорша.
   -- А чемоданъ, который мнѣ нуженъ, вскричалъ Портосъ:-- долженъ быть туго набитъ, моя милая!
   Г-жа Кокенаръ опять вздохнула. Мольеръ еще не создавалъ своего "Скупого"; г-жа Кокенаръ была, такимъ образомъ, предшественницей Гарпагона.
   Такимъ образомъ послѣдовательно переговорили и объ остальной части экипировки, и совѣщаніе закончилось тѣмъ, что прокурорша обѣщала выдать восемьсотъ ливровъ деньгами и доставить лошадь и мула, которые послужатъ къ прославленію Портоса и Мускетона.
   Когда переговоры были покончены, Портосъ простился съ г-жой Кокенаръ, сдѣлавшей попытку удержать его, состроивши ему глазки, но Портосъ сослался на то, что онъ очень занять по службѣ, и прокурорша должна была уступить его королю.
   Портосъ вернулся къ себѣ домой голодный, въ прескверномъ расположеніи духа.
   

VI.
Субретка и госпожа

   Несмотря на всѣ упреки совѣсти и мудрые совѣты Атоса, д'Артаньянъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе влюблялся въ милэди и аккуратно каждый день отправлялся ухаживать за ней, причемъ самонадѣянный гасконецъ былъ убѣжденъ, что рано или поздно она непремѣнно отвѣтитъ ему взаимностью.
   Придя туда однажды вечеромъ, веселый, какъ человѣкъ, ожидающій исполненія своихъ радужныхъ надеждъ, онъ встрѣтился съ субреткой въ воротахъ. На этотъ разъ хорошенькая Кэтти не удовольствовалась тѣмъ, что только задѣла его мимоходомъ, а взяла его нѣжно за руку.
   -- Отлично, подумалъ д'Артаньянъ: -- вѣроятно, госпожа поручила ей передать мнѣ что-нибудь; она назначить мнѣ какое-нибудь свиданіе, чего не сочла возможнымъ сдѣлать лично.
   И онъ взглянулъ на прелестнаго ребенка съ видомъ несомнѣнной побѣды.
   -- Мнѣ очень хотѣлось бы сказать вамъ два слова, господинъ офицеръ... пробормотала субретка.
   -- Говори, мое дитя, говори, сказалъ д'Артаньянъ:-- я слушаю.
   -- Здѣсь это невозможно: то, что я хочу сообщить вамъ, очень долго разсказывать, и къ тому же это большой секретъ.
   -- Въ такомъ случаѣ какъ же быть?
   -- Не согласится ли господинъ офицеръ послѣдовать за мной? робко спросила Кэтти.
   -- Куда угодно, мое прелестное дитя.
   -- Такъ пойдемте.
   И Кэтти, не выпускавшая руки д'Артаньяна, увлекла его по маленькой темной винтовой лѣстницѣ и, взобравшись ступенекъ на пятнадцать, отворила дверь.
   -- Взойдите, сударь, сказала она:-- здѣсь мы будемъ одни и можемъ переговорить.
   -- Но чья же это комната, мое прелестное дитя? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Моя, сударь; она сообщается съ комнатой госпожи вотъ черезъ эту дверь. Но будьте спокойны, она не можетъ насъ услышать: она никогда не ложится ранѣе двѣнадцати часовъ.
   Д'Артаньянъ бросилъ взглядъ вокругъ себя. Маленькая, чистенькая комнатка, убранная со вкусомъ, была прелестна, но, помимо его воли, взоры его обращались къ той двери, которая, по словамъ Кэтти, вела въ комнату милэди.
   Кэтти догадалась, что происходило у него на душѣ, и вздохнула.
   -- Такъ вы очень любите мою госпожу, сударь?
   -- О, больше, чѣмъ могу это высказать! Кэтти, я отъ нея безъ ума.
   Кэтти вздохнула еще разъ.
   -- Ахъ, сударь, сказала она:-- это очень жаль.
   -- А что жъ ты, чортъ возьми, находишь въ этомъ достойнаго сожалѣнія? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- А то, сударь, сказала Кэтти:-- что моя барыня вовсе васъ не любить.
   -- Гм! Развѣ она поручила тебѣ сказать мнѣ это?
   -- О, нѣтъ, сударь, но я сама изъ участія къ вамъ рѣшилась сказать вамъ это.
   -- Благодарю тебя, моя добрая Кэтти, но только за твое участіе, потому что то, что ты мнѣ довѣрила, какъ ты и сама согласишься, не представляетъ ничего пріятнаго.
   -- То есть вы окончательно не вѣрите тому, что я вамъ сказала, не такъ ли?
   -- Подобнымъ вещамъ всегда очень трудно вѣрится, мое прелестное дитя, хотя бы только изъ самолюбія.
   -- Такъ, значитъ, вы мнѣ не вѣрите?
   -- Признаюсь, что пока не удостоишь представить мнѣ какого-нибудь доказательства того, что ты говоришь...
   -- Что скажете вы объ этомъ?
   И Кэтти вынула изъ-за корсажа маленькую записочку.
   -- Это мнѣ? спросилъ д'Артаньянъ, быстро схватывая письмо.
   -- Нѣтъ, другому.
   -- Другому?
   -- Да.
   -- Его имя, его имя! вскричалъ д'Артаньянъ.
   -- Посмотрите на адресъ.
   -- Г. графу де-Варду!
   Воспоминаніе о сценѣ въ Сенъ-Жерменѣ тотчасъ же представилось тщеславному гасконцу, и быстрымъ движеніемъ, какъ промелькнувшая мысль, онъ разорвалъ письмо, несмотря на крикъ Кэтти, испугавшейся при видѣ того, что онъ собирался сдѣлать, или, вѣрнѣе, уже сдѣлалъ.
   -- Ахъ, Боже мой, г. офицеръ, что вы дѣлаете?
   -- Я?!... Ничего, отвѣчалъ д'Артаньянъ и прочиталъ слѣдующее:
   "Вы не отвѣтили мнѣ на мою первую записку; не больны ли вы, или вы уже забыли, какъ вы за мной ухаживали и какіе взоры кидали на меня на балу герцогини де-Гизъ? Пользуйтесь удобнымъ случаевъ, графъ, и не пропустите его!"
   Д'Артаньянъ поблѣднѣлъ; онъ былъ уязвленъ въ самолюбіи и счелъ себя уязвленнымъ въ любви.
   -- Бѣдный, милый г-нъ д'Артаньянъ! сказала Кэтти полнымъ участія голосомъ, снова сжимая руку молодого человѣка.
   -- Тебѣ жаль меня, моя добрая крошка? сказалъ д'Артаньянъ.
   -- О, да, отъ всего сердца, потому что я понимаю, что такое любовь!
   -- Ты знаешь, что такое любовь? спросилъ д'Артаньянъ, посмотрѣвъ на нее въ первый разъ со вниманіемъ.
   -- Увы, да!
   -- Ну, въ такомъ случаѣ, вмѣсто того, чтобы жалѣть меня, ты сдѣлала бы гораздо лучше, если бы помогла отомстить твоей госпожѣ.
   -- А какимъ образомъ вы хотѣли бы отомстить ей?
   -- Я хотѣлъ бы покорить ее и занять мѣсто моего соперника.
   -- Я никогда не окажу вамъ въ этомъ помощи, г. офицеръ, съ живостью возразила Кэтти.
   -- Почему такъ? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- По двумъ причинамъ.
   -- По какимъ?
   -- Во-первыхъ, потому, что моя госпожа никогда васъ не полюбитъ.
   -- Почему ты это знаешь?
   -- Вы до глубины сердца оскорбили ее.
   -- Я! Чѣмъ моіъ я оскорбить ее, когда съ той минуты, какъ я познакомился съ ней, я ползаю у ея ногъ, какъ рабъ; разъясни мнѣ, пожалуйста.
   -- Я скажу это только тому, передъ кѣмъ открою всю мою душу.
   Д'Артаньянъ взглянулъ на Кэтти вторично. У молодой дѣвушки было столько свѣжести и красоты, что многія герцогини помѣнялись бы охотно за это съ ней коронами.
   -- Кэтти, сказалъ онъ:-- если ты хочешь, позволь мнѣ прочитать, что у тебя на душѣ, за этимъ дѣло не станетъ, мое прелестное дитя.
   И съ этими словами онъ поцѣловалъ ее, вслѣдствіе чего бѣдный ребенокъ покраснѣлъ, точно вишня.
   -- О, нѣтъ, вскричала Кэтти,-- вы меня не любите! Вы сами только что сказали мнѣ, что любите мою госпожу.
   -- И это мѣшаетъ тебѣ открыть мнѣ вторую причину?
   -- Вторая причина та, г. офицеръ, сказала Кэтти, сдѣлавшаяся смѣлѣе отъ поцѣлуя, а затѣмъ и ободренная выраженіемъ глазъ молодого человѣка: -- что въ любви каждый стоитъ за себя.
   Только тогда д'Артаньянъ вспомнилъ томные взгляды Кэтти, встрѣчи съ ней въ передней, на лѣстницѣ, въ коридорѣ, прикосновеніе руки каждый разъ, какъ онъ встрѣчалъ ее, и затаенные вздохи, но, поглощенный только однимъ желаніемъ понравиться ея знатной барынѣ, онъ пренебрегалъ субреткой: кто охотится за орломъ, тотъ не обращаетъ вниманія на воробья. Но на этотъ разъ нашъ гасконецъ съ перваго раза понялъ всю выгоду, которую онъ можетъ извлечь изъ любви, въ которой Кэтти такъ наивно, или такъ безстыдно, призналась ему: перехватываніе писемъ, адресованныхъ графу Варду, постоянныя сношенія съ домомъ, свободный входъ во всякій часъ въ комнату Кэтти, смежную съ комнатой госпожи. Вѣроломный, что не подлежитъ сомнѣнію, онъ мысленно жертвовалъ уже молодой дѣвушкой для того, чтобы доброй волей или силой добиться любви милэди.
   -- Такъ ты хочешь, милая Кэтти, чтобы я представилъ тебѣ доказательство моей любви, въ которой ты сомнѣваешься?
   -- Какой любви? спросила молодая дѣвушка,
   -- Любви, которую я готовъ почувствовать къ тебѣ.
   -- А какое же этому доказательство?
   -- Хочешь, я проведу съ тобою сегодня вечеромъ все время, которое я обыкновенно провожу съ твоей госпожой?
   -- О, да, сказала Кэтти, хлопая въ ладоши,-- очень хочу.
   -- Коли такъ, прелестное дитя, сказалъ д'Артаньянъ, усаживаясь въ кресло,-- поди сюда, я хочу сказать тебѣ, что ты самая хорошенькая субретка, какую мнѣ приходилось когда-либо видѣть.
   И онъ такъ нѣжно и такъ убѣдительно увѣрялъ ее въ этомъ, что бѣдное дитя, ничего другого и не желавшее, какъ только вѣрить этому,-- повѣрило... Впрочемъ, къ большому удивленію д'Артаньяна, хорошенькая Кэтти не очень-то скоро поддалась его обольщенію.
   Время въ атакахъ и самозащитѣ проходитъ скоро. Пробило полночь, и въ комнатѣ милэди раздался звонъ колокольчика,
   -- Великій Боже! вскричала Кэтти,-- меня зоветъ барыня! Уйди, уйди скорѣе.
   Д'Артаньянъ всталъ, взялъ шляпу, какъ бы повинуясь, но затѣмъ быстро отворилъ половинки большого шкафа вмѣсто того, чтобы говорить дверь, и спрятался тамъ между платьями и пеньюарами милэди.
   -- Что вы дѣлаете? спросила Кэтти.
   Д'Артаньянъ, заранѣе вынувшій изъ шкапа ключъ, заперся изнутри, ничего не отвѣтивъ.
   -- Заснули вы тамъ, что ли? кричала ей милэди рѣзкимъ голосомъ:-- что вы не идете, когда я звоню?
   Д'Артаньянъ услышалъ, какъ порывисто отворилась дверь, ведущая въ комнату милэди.
   -- Иду, милэди, иду! закричала Кэтти, устремляясь навстрѣчу милэди.
   Обѣ вошли въ спальню, и такъ какъ дверь осталась отворенной, д'Артаньянъ могъ слышать, какъ милэди все еще продолжала бранить горничную. Затѣмъ она, наконецъ, успокоилась, и разговоръ зашелъ о немъ, пока Кэтти помогала раздѣться своей госпожѣ.
   -- Итакъ, сказала милэди: -- я не видѣла сегодня вечеромъ нашего гасконца.
   -- Какъ, сударыня, сказала Кэтти:-- развѣ онъ не приходилъ? Неужели онъ началъ вѣтреничать, не достигши еще счастья?
   -- О, нѣтъ! навѣрно ему помѣшалъ и задержалъ его де-Тревиль или Дезессаръ. Я въ этомъ не ошибусь, Кэтти, и знаю, что этого-то я держу въ рукахъ
   -- Что же вы съ нимъ сдѣлаете, сударыня?
   -- Что я съ нимъ сдѣлаю!.. Будь спокойна, Кэтти, между этимъ человѣкомъ и мною есть что-то, чего онъ не знаетъ... Я чуть не лишилась черезъ него довѣрія его высокопреосвященства... О, я отомщу за себя!
   -- Я думала, что вы, сударыня, его любите?
   -- Я люблю его?! я его ненавижу! Дуракъ, въ рукахъ котораго была жизнь лорда Винтера, и онъ не убилъ его и лишилъ меня трехсотъ тысячъ ливровъ дохода!
   -- Правда, вашъ сынъ -- единственный наслѣдникъ дяди, и до его совершеннолѣтія вы бы пользовались всѣмъ его состояніемъ.
   Д'Артаньянъ дрожалъ до мозга костей, слыша, какъ это нѣжное созданіе упрекаетъ его рѣзкимъ, пронзительнымъ голосомъ, измѣнить который въ разговорѣ ей стоило большихъ усилій, въ томъ, что онъ не убилъ человѣка, къ которому она, повидимому, относилась дружески.
   -- Да я уже и отомстила бы ему, продолжала милэди:-- если бы, не знаю почему, кардиналъ не велѣлъ мнѣ щадить его.
   -- О, да! Но вы, сударыня, нисколько не пощадили ту маленькую женщину, которую онъ любилъ.
   -- Ахъ, да! жену торговца изъ улицы Могильщиковъ! Развѣ онъ еще не забылъ объ ея существованіи? Да, сказать правду, я хорошо отомстила.
   Холодный потъ выступилъ на лбу д'Артаньяна: эта женщина была просто какое-то чудовище!
   Онъ снова сталъ прислушиваться, но, къ несчастію, туалетъ былъ оконченъ.
   -- Хорошо, сказала милэди:-- ступайте къ себѣ и постарайтесь завтра непремѣнно получить отвѣтъ на то письмо, которое я вамъ дала.
   -- Къ графу Варду? спросила Кэтти.
   -- Конечно, къ графу Варду.
   -- Вотъ этотъ господинъ, сказала Кэтти,-- кажется мнѣ, напротивъ, совсѣмъ другимъ, чѣмъ бѣдный г. д'Артаньянъ.
   -- Уходите, сказала милэди:-- я не люблю разсужденій.
   Д'Артаньянъ слышалъ, какъ затворилась дверь, и затѣмъ милэди заперлась на двѣ задвижки; со своей стороны Кэтти такъ тихо, какъ только могла, повернула ключъ у себя въ двери. Тогда д'Артаньянъ отворилъ дверцы шкапа.
   -- Ахъ, Боже мой! совсѣмъ тихо сказала Кэтти:-- что съ вами, какъ вы блѣдны?
   -- Отвратительное существо! прошепталъ д'Артаньянъ.
   -- Молчите, молчите и уходите, сказала Кэтти:-- одна только перегородка отдѣляетъ мою комнату отъ комнаты милэди, и изъ одной слышно все, что говорится въ другой.
   -- Именно поэтому-то я и не выйду отсюда, сказалъ д'Артаньянъ.
   -- Какъ?! сказала Кэтти, покраснѣвъ.
   -- Или, по крайней мѣрѣ, уйду... немного позже.
   И онъ привлекъ Кэтти къ себѣ...
   Это было начало мести милэди. Д'Артаньянъ понялъ, что правы, когда говорятъ, что мщеніе -- божественное наслажденіе. Къ тому же, будь у д'Артаньяна хоть немного затронуто сердце, онъ удовольствовался бы этой новой побѣдой, но имъ руководили только гордость и тщеславіе.
   Впрочемъ, должно сказать ему въ похвалу, что, пользуясь своимъ вліяніемъ на Кэтти, онъ прежде всего постарался узнать отъ нея, что сдѣлалось съ г-жей Бонасье, но бѣдная дѣвушка клялась д'Артаньяну всѣми святыми, что она положительно ничего не знаетъ, такъ такъ ея госпожа посвящаетъ ее только на половину въ свои тайны; одно она можетъ сказать навѣрно, что г-жа Бонасье не умерла.
   Относительно того обстоятельства, вслѣдствіе котораго милэди чуть не потеряла довѣріе кардинала, Кэтти ничего не могла сообщить, но на этотъ счетъ д'Артаньянъ зналъ больше ея самой, такъ какъ видѣлъ милэди на кораблѣ, которому былъ запрещенъ выѣздъ, въ ту самую минуту, какъ онъ покидалъ Англію: онъ догадался, что, безъ сомнѣнія, дѣло шло о брильянтовыхъ наконечникахъ. Но что ему было во всемъ этомъ совершенно ясно, такъ это дѣйствительная, глубокая, закоренѣлая ненависть къ нему милэди за то, что онъ не убилъ ея зятя.
   Д'Артаньянъ на другой день пришелъ къ милэди. Послѣдняя была въ самомъ дурномъ расположеніи духа, и д'Артаньянъ догадался, что причина этого -- неполученіе отвѣта отъ графа Варда, раздражаншее ее. Вошла Кэтти, но милэди отнеслась къ ней очень грубо. Взглядъ, брошенный Кэтти на д'Артаньяна, говорилъ; "видите ли, какъ я страдаю за васъ".
   Впрочемъ, къ концу вечера прекрасная львица смягчилась; она съ улыбкой слушала нѣжную болтовню д'Артаньяна и позволила ему даже поцѣловать руку. Д'Артаньянъ ушелъ отъ нея, не зная, что и думать; но это былъ малый, которому не легко было вскружить голову, и потому, продолжая ухаживать за милэди, онъ составилъ въ своей головѣ цѣлый планъ. Онъ нашелъ Кэтти у дверей и, какъ и наканунѣ, поднялся къ ней въ комнату. Кэтти сильно бранили, обвиняя ее въ безпечности. Милэди не могла объяснить себѣ молчаніе графа Варда и приказала ей придти къ себѣ въ девять часовъ утра, чтобы отправить ему третье письмо. Д'Артаньянъ взялъ съ Кэтти слово, что она придетъ къ нему на другой день и принесетъ письмо; бѣдная дѣвушка обѣщала все, что требовалъ отъ нея ея любовникъ: она точно обезумѣла. Все произошло такъ же, какъ и наканунѣ: д'Артаньянъ заперся въ шкапъ, милэди позвала къ себѣ горничную, раздѣлась, отослала Кэтти и заперла дверь. Какъ и наканунѣ, д'Артаньянъ вернулся къ себѣ домой только въ пять часовъ утра.
   Въ одиннадцать часовъ къ нему пришла Кэтти; у нея въ рукахъ была новая записка отъ милэди. На этотъ разъ бѣдный ребенокъ даже и не пытался противиться д'Артаньяну; она позволила ему дѣлать все, что онъ хотѣлъ, потому что она и тѣломъ и душой всецѣло принадлежала прекрасному солдату.
   Д'Артаньянъ распечаталъ письмо и прочелъ слѣдующее:
   "Вотъ ужъ третій разъ я пишу вамъ, чтобы сказать, что я люблю васъ. Берегитесь, чтобы въ четвертый я не написала вамъ, что я васъ ненавижу. Если вы раскаиваетесь въ своемъ поступкѣ относительно меня, молодая дѣвушка, которая передастъ вамъ эту записку, скажетъ вамъ, какимъ образомъ порядочный господинъ можетъ заслужить мое прощеніе".
   Д'Артаньянъ нѣсколько разъ краснѣлъ и блѣднѣлъ, читая эти строки.
   -- О! вы все еще ее любите! сказала Кэтти, ни на одну минуту не спускавшая глазъ съ молодого человѣкг
   -- Нѣтъ, Кэтти, ты ошибаешься: я ее больше не люблю, но я хочу ей отомстить за ея презрѣніе ко мнѣ.
   -- Да, я знаю о вашемъ мщеніи, вы ужъ говорили мнѣ объ этомъ.
   -- Не все ли это тебѣ равно, Кэтти! Ты хорошо знаешь что я люблю только тебя одну.
   -- Какъ это можно знать?
   -- Узнаешь по тому презрѣнію, съ какимъ я отнесусь къ ней.
   Кэтти вздохнула.
   Д'Артаньянъ взялъ перо и написалъ:

"Милостивая государыня!

   "До настоящей минуты я сомнѣвался, что ваши оба письма предназначались для меня -- до такой степени я считалъ себя недостойнымъ подобной чести; къ тому же я чувствовалъ себя настолько нехорошо, что во всякомъ случаѣ не рѣшался отвѣтить вамъ. Но сегодня я принужденъ повѣрить вашему ко мнѣ доброму расположенію, такъ какъ не только одно ваше письмо, но и ваша горничная подтверждаетъ, что я любимъ вами. Ей не нужно говорить и учить меня, какъ порядочный человѣкъ можетъ заслужить прощеніе. Итакъ, я самъ приду сегодня вечеромъ въ одиннадцать часовъ испросить себѣ прощенье. Опоздать хоть однимъ днемъ въ моихъ глазахъ было бы теперь равносильно новому оскорбленію вамъ
   Тотъ, кого вы сдѣлали самымъ счастливымъ человѣкомъ на свѣтѣ

Графъ де-Вардъ".

   Это письмо было подложное и, кромѣ того, крайне не деликатное; по понятіямъ нашего времени, оно было даже позорное, но въ ту эпоху люди не были такъ взыскательны, какъ теперь. И между тѣмъ д'Артаньянъ чувствовалъ, что, несмотря на все неуваженіе къ ней, безумная страсть влекла его къ этой женщинѣ. Какая-то опьянявшая страсть, смѣшанная съ презрѣніемъ, однимъ словомъ, какъ угодно,-- страсть или жажда мести.
   Планъ д'Артаньяна былъ очень простъ: черезъ комнату Кэтти онъ хотѣлъ пройти въ комнату милэди и воспользоваться первой минутой удивленія, стыда и ужаса, чтобы восторжествовать надъ ней; можетъ быть, это и не удастся ему, но надо было на что-нибудь рѣшиться и рискнуть. Черезъ восемь дней начнется война, и нужно было уѣзжать: у д'Артаньяна не было времени тянуть съ любовью,
   -- Возьми, сказалъ молодой человѣкъ, передавая Кэтти еапечатанную записку,-- отдай это письмо милэди -- это отвѣтъ Варда.
   Бѣдная Кэтти поблѣднѣла какъ смерть: она догадывалась, что заключалось въ письмѣ.
   -- Послушай, милое дитя, сказалъ ей д'Артаньянъ:-- ты понимаешь, что надо же, чтобы все это такъ или иначе кончилось; милэди можетъ узнать, что ты передала первую записку моему лакею, вмѣсто того, чтобы отдать ее лакею графа, и что я распечаталъ и двѣ другія, предназначенныя де-Варду; тогда милэди тебя прогонитъ, и ты ее знаешь, что она не такая женщина, чтобы этимъ и ограничить свое мщеніе.
   -- Увы! сказала Кэтти,-- а для кого я подвергалась всему этому?
   -- Для меня, я это хорошо знаю, моя красавица, сказалъ молодой человѣкъ: -- за то я очень тебѣ и благодаренъ, клянусь.
   -- Но что же, наконецъ, заключается въ вашей запискѣ?
   -- Милэди тебѣ скажетъ это.
   -- Ахъ, вы меня не любите! вскричала Кэтти,-- и я очень несчастна.
   На этотъ упрекъ есть отвѣтъ, на который женщины всегда даются въ обманъ: д'Артаньянъ отвѣтилъ такъ, что Кэтти осталась въ страшномъ заблужденіи. Впрочемъ, она очень плакала, прежде чѣмъ рѣшилась передать письмо милэди, но наконецъ она все-таки рѣшилась -- это все, чего желалъ д'Артаньянъ.
   Къ тому же онъ обѣщалъ вечеромъ рано уйдти отъ ея госпожи и придти къ ней.
   Это обѣщаніе окончательно утѣшило бѣдную Кэтти.
   

VII.
Экипировка Арамиса и Портоса.

   Съ тѣхъ поръ, какъ четыре друга принялись каждый охотиться за экипировкой, между ними не было уже болѣе общихъ собраній. Обѣдали всѣ отдѣльно, тамъ, гдѣ приходилось, или, вѣрнѣе, гдѣ кто могъ. Служба тоже отнимала много драгоцѣннаго времени, которое бѣжало незамѣтно.
   Они только условились хоть одинъ разъ въ недѣлю сходиться въ квартирѣ у Атоса, такъ какъ этотъ, вслѣдствіе данной имъ клятвы, не переступалъ за порогъ своей двери. Они должны были собраться именно въ тотъ день, когда Кэтти приходила къ д'Артаньяну. Какъ только Кэтти ушла, д'Артаньянъ направился въ улицу Ферру.
   Онъ засталъ Арамиса и Портоса философствующими. Арамисъ опять началъ поговаривать о постриженіи. Атосъ, слѣдуя своему обыкновенію, не отклонялъ и не поощрялъ его къ этому: онъ стоялъ за то, чтобы каждому была предоставлена свобода дѣйствій. Онъ никогда не давалъ никому совѣтовъ прежде, чѣмъ его не просили объ этомъ, да къ тому же его надо было еще и очень просить.
   -- Вообще, совѣтовъ просятъ только для того, говорилъ онъ:-- чтобы не слѣдовать имъ, а если имъ слѣдуютъ, то лишь для того, чтобы было кого упрекнуть впослѣдствіи за то, что посовѣтовали.
   Портосъ пришелъ вскорѣ послѣ д'Артаньяна; такимъ образомъ, собрались всѣ четыре друга.
   Лица ихъ выражали совершенно различныя чувства: на лицѣ Портоса читалось спокойствіе, у д'Артаньяна -- надежда, у Арамиса -- тревога, а лицо Атоса выражало безпечность.
   Послѣ минутнаго разговора, въ которомъ Портосъ далъ понять, что нѣкая знатная особа охотно взялась выручить его изъ затруднительнаго положенія, вошелъ Мускетонъ.
   Онъ пришелъ звать Портоса домой, гдѣ -- сообщалъ онъ жалобнымъ тономъ -- его присутствіе необходимо.
   -- Не насчетъ ли моей экипировки? спросилъ Портосъ.
   -- И да, и нѣтъ, отвѣтилъ Мускетонъ.
   -- Но, однакоже, развѣ ты не можешь мнѣ сказать этого?
   -- Нѣтъ, сударь.
   Портосъ встать, простился съ друзьями и послѣдовалъ за Мускетономъ.
   Минуту спустя на порогѣ появился Базенъ.
   -- Что вамъ нужно отъ меня, мой другъ? спросилъ Арамисъ съ той кротостью въ голосѣ, которая замѣчалась въ немъ каждый разъ, когда его мысли обращались къ церкви.
   -- Какой-то человѣкъ ожидаетъ васъ, сударь, дома, отвѣтилъ Базенъ.
   -- Человѣкъ! Какой человѣкъ?
   -- Нищій.
   -- Дайте ему милостыню, Базенъ, и скажите, чтобы онъ помолился за грѣшника.
   -- Этотъ нищій во что бы то ни стало хочетъ говорить съ вами и увѣряетъ, что вы будете очень довольны, увидѣвшись съ нимъ.
   -- Не имѣетъ ли онъ сказать мнѣ чего-нибудь особеннаго?
   -- Да, точно такъ. "Если г. Арамисъ", прибавилъ онъ, "будетъ колебаться и не захочетъ видѣть меня, скажите ему, что я изъ Тура".
   -- Изъ Тура? вскричалъ Арамисъ.-- Тысячу извиненій, господа, но, безъ сомнѣнія, этотъ человѣкъ привезъ мнѣ извѣстія, которыхъ я ждалъ.
   И, вставъ, онъ торопливо вышелъ.
   Остались Атосъ и д'Артаньянъ.
   -- Мнѣ кажется, эти молодцы устроили свои дѣла. Что вы объ этомъ думаете, дорогой д'Артаньянъ? спросилъ Атосъ.
   -- Я знаю, что Портосъ шибко подвигается впередъ, сказалъ д'Артаньянъ:-- а что касается до Арамиса, то, сказать по правдѣ, я о немъ никогда не безпокоился серьезно: но вы, мой милый Атосъ, вы, который такъ великодушно раздѣлили пистоли англичанина, принадлежащіе вамъ по праву, что станете вы дѣлать?
   -- Я очень доволенъ, что убилъ этого плута, мое дитя, такъ какъ я считаю святымъ дѣломъ убить англичанина, но если бы я присвоилъ себѣ его пистоли, меня мучило бы раскаяніе.
   -- Полноте, милый Атосъ! У васъ какія-то странныя, непостижимыя понятія!
   -- Довольно, довольно объ этомъ. Что это значитъ: мнѣ говорилъ г. де-Тревиль, который вчера оказалъ мнѣ честь, посѣтивъ меня,-- что вы водитесь съ какими-то подозрительными англичанами, которымъ покровительствуетъ кардиналъ?
   -- Я бываю у одной англичанки, у той самой, о которой я вамъ говорилъ.
   -- Ахъ, да, блондинка, относительно которой я давалъ вамъ совѣты и которымъ, конечно, вы не послѣдовали.
   -- Я представилъ вамъ на это свои причины.
   -- Да, вы, кажется, говорили мнѣ, что надѣетесь найти тутъ вашу экипировку.
   -- Вовсе нѣтъ, я убѣдился, что эта женщина принимала участіе въ похищеніи г-жи Бонасье.
   -- Да, и я понимаю: чтобы отыскать одну женщину, вы ухаживаете за другой; это самый длинный, но за то самый пріятный путь къ цѣли.
   Д'Артаньянъ готовъ быль уже все разсказать Атосу, но его удержало одно обстоятельство: Атосъ былъ дворянинъ, очень строгій въ дѣлахъ, касающихся чести, а въ маленькомъ планѣ, составленномъ нашимъ влюбленнымъ по отношенію къ милэди, были такія обстоятельства, которыя, онъ былъ впередъ увѣренъ,-- не заслужили бы одобренія этого пуританина, а потому онъ предпочелъ промолчать, и такъ какъ Атосъ былъ менѣе всего на свѣтѣ любопытенъ, то откровенность д'Артаньяна этимъ и ограничилась.
   И такъ, мы оставимъ двухъ друзей, не имѣвшихъ ничего важнаго передать другъ другу, и послѣдуемъ за Арамисомъ.
   Мы видѣли, съ какой скоростью при извѣстіи, что желающій переговорить съ нимъ человѣкъ, пріѣхалъ изъ Тура, молодой человѣкъ послѣдовалъ или, скорѣе, побѣжалъ впереди Базена и чуть ни въ одинъ скачокъ перескочилъ изъ улицы.Ферру въ улицу Вожираръ.
   Придя домой, онъ дѣйствительно засталъ у себя человѣка небольшого роста, съ умнымъ выраженіемъ глазъ, но покрытаго лохмотьями.
   -- Вы меня спрашивали? обратился къ нему мушкетеръ.
   -- Я спрашивалъ г. Арамиса: это васъ такъ зовутъ?
   -- Меня. Вы имѣете мнѣ передать что нибудь?
   -- Да, если вы покажете извѣстный вышитый платокъ.
   -- Вотъ онъ, сказалъ Арамисъ, вынимая изъ-за пазухи золотой ключикъ и открывая имъ маленькую шкатулку чернаго дерева съ перламутровой инкрустаціей,-- смотрите.
   -- Отошлите вашего слугу.
   Дѣйствительно, Базенъ любопытствовалъ узнать, что нужно нищему отъ барина, и не отставалъ отъ него ни на шагъ и пришелъ домой почти въ одно время съ нимъ, но такая поспѣшность не принесла ему никакой пользы: по требованію нищаго, его баринъ сдѣлалъ ему знакъ удалиться, и волей-неволей пришлось повиноваться.
   Когда Базенъ вышелъ, нищій бросилъ бѣглый взглядъ вокругъ себя, чтобы убѣдиться, что никто не можетъ ни подслушать, ни увидѣть его и, раскрывши лохмотья, едва стянутыя кушакомъ, онъ принялся распарывать верхнюю часть камзола и вытащилъ оттуда письмо.
   Арамисъ вскрикнулъ отъ радости, увидѣвъ печать, поцѣловалъ надпись и съ почти религіознымъ благоговѣніемъ распечаталъ письмо и прочиталъ его:
   "Другъ мой, судьба хочетъ, чтобы нѣкоторое время мы еще были разлучены; но чудные дни молодости потеряны не безъ возврата. Исполняйте ваши обязанности на войнѣ; я исполняю свои въ другомъ мѣстѣ. Возьмите отъ подателя этого письма то, что онъ вамъ передастъ; ведите себя на войнѣ какъ достойно прекрасному и благородному дворянину и думайте обо мнѣ, нѣжно цѣлующей ваши черные глаза".
   "Прощайте или, лучше, до свиданія".
   Между тѣмъ нищій все еще продолжалъ распарывать камзолъ и вытащилъ одинъ за другимъ изъ-за своихъ грязныхъ лохмотьевъ полтораста двойныхъ испанскихъ пистолей, которые онъ выложилъ на столъ; затѣмъ онъ отворилъ дверь, поклонился и вышелъ, прежде чѣмъ молодой человѣкъ, совершенно ошеломленный, успѣлъ сказать ему хоть слово. Тогда Арамисъ вторично перечелъ письмо и замѣтилъ, что въ немъ была приписка.
   "P. S. Вы можете принять подателя письма: это графъ и испанскій грандъ".
   -- Золотыя мечты! вскричалъ Арамисъ.-- О, чудная жизнь! да, мы молоды! да, для насъ еще настанутъ счастливые дни! О, тебѣ, тебѣ принадлежитъ моя любовь, моя кровь, моя жизнь, все, все, все, моя прекрасная возлюбленная!
   И онъ страстно цѣловалъ письмо, даже не взглянувъ на золото, блестѣвшее на столѣ.
   Базенъ постучался въ дверь; у Арамиса не было болѣе причинъ желать его отсутствія, и онъ позволилъ ему войти.
   Базенъ остолбенѣлъ при видѣ такого обилія золота и забылъ, что пришелъ доложить о приходѣ д'Артаньяна, который изъ любопытства узнать, что это былъ за нищій, выйдя отъ Атоса, пошелъ къ Арамису.
   Такъ какъ д'Артаньянъ нисколько не церемонился съ Арамисомъ, то, видя, что Базенъ забылъ доложить о немъ, самъ о себѣ доложилъ.
   -- Ахъ, чортъ возьми! милый Арамисъ, сказать д'Артаньянъ,-- если это тѣ сливы, которыя присланы вамъ изъ Тура, могу поздравить садовника, воздѣлывающаго ихъ.
   -- Вы ошибаетесь, мой любезный, сказать Арамисъ, же еще скрытничая: -- это мой книгопродавецъ присылаетъ мнѣ деньги за поэму съ одностопными стихами, которую я началъ еще тамъ.
   -- А, въ самомъ дѣлѣ! сказалъ д'Артаньянъ;-- ну, что же, вашъ книгопродавецъ очень щедръ, мой любезный Арамисъ, вотъ все, что я могу вамъ сказать.
   -- Какъ, сударь! вскричалъ Базенъ,-- за поэму платятъ такъ дорого! это невѣроятно! О, баринъ, вы можете сдѣлать все, что захотите, вы можете сдѣлаться такимъ же знаменитымъ, какъ г. де-Вуатюръ и г. де-Бенгерадъ. Мнѣ это очень нравится: поэтъ -- это почти то же, что аббатъ. Ахъ, г. Арамисъ, сдѣлайтесь же, пожалуйста, поэтомъ!
   -- Базенъ, другъ мой, сказалъ Арамисъ,-- мнѣ кажется, что вы вмѣшиваетесь въ разговоръ.
   Базенъ понялъ, что поступилъ дурно и, опустивъ голову, вышелъ.
   -- А, продолжали, д'Артаньянъ, улыбаясь; -- вы продаете ваши произведенія на вѣсъ золота; вы очень счастливы, мой другъ, но смотрите, будьте осторожны, не потеряйте письмо, которое торчитъ въ вашемъ мундирѣ и которое вы получили, безъ сомнѣнія, тоже отъ книгопродавца.
   Арамисъ покраснѣлъ до самыхъ корней волосъ, запряталъ письмо и застегнулъ камзолъ.
   -- Любезный д'Артаньянъ, сказалъ онъ,-- мы пойдемъ, если хотите, къ нашимъ друзьямъ и, такъ какъ я теперь богатъ, мы съ сегодняшняго дня возобновимъ наши обѣды вмѣстѣ въ ожиданіи, пока и вы тоже разбогатѣете.
   -- Честное слово, съ большимъ удовольствіемъ. У насъ уже давно не было приличнаго обѣда, а такъ какъ у меня сегодня вечеромъ въ виду одно довольно рискованное предпріятіе, то, признаюсь, я вовсе не противъ того, чтобы подбодрить себя нѣсколькими бутылками стараго бургонскаго.
   -- Согласенъ и на старое бургонское; я тоже отношусь къ нему не съ ненавистью, сказалъ Арамисъ, у котораго при видѣ золото какъ рукой сняло всякую мысль объ отставкѣ.
   Положивъ въ карманъ на всякій случай три или четыре двойныхъ пистоля, онъ заперъ остальныя деньги въ шкатулку чернаго дерева съ перламутровой инкрустаціей, гдѣ хранился знаменитый платокъ, служившій ему талисманомъ.
   Оба друга отправились прежде всего къ Атосу, который, вѣрный данной имъ клятвѣ не выходить изъ дому, взялся распорядиться и велѣть принести обѣдъ къ нему; такъ какъ онъ былъ большой знатокъ по части гастрономическихъ тонкостей, то д'Артаньянъ и Арамисъ не стали возражать и предоставили ему эту важную заботу.
   Они отправились, между тѣмъ, къ Портосу, но на углу улицы Какъ встрѣтили Мускетона, который съ самымъ кислымъ видомъ гналъ передъ собой мула и лошадь. Д'Артаньянъ вскрикнулъ отъ удивленія, смѣшаннаго съ радостью.
   -- Ахъ, моя желтая лошадка! вскричалъ онъ.-- Арамисъ, взгляните на эту лошадь.
   -- О, какой страшный жеребецъ, сказалъ Арамисъ.
   -- Ну, что жъ, дорогой, отвѣчалъ д'Артаньянъ:-- это та самая лошадь, на которой я пріѣхалъ въ Парижъ.
   -- Какъ! вы, баринъ, знаете эту лошадь? спросилъ Мускетонъ.
   -- Она очень оригинальной масти, замѣтилъ Арамисъ:-- я никогда не видалъ такой.
   -- Это вѣрно. Потому-то я ее и продалъ за три экю, и столько, конечно, дали за ея масть, потому что весь ея остовъ не стоить и 18 ливровъ. Но какимъ образомъ лошадь эта очутилась въ твоихъ рукахъ, Мускетонъ?
   -- Ахъ, ужъ и не говорите объ этомъ, баринъ, отвѣчалъ слуга:-- эту ужасную штуку устроилъ мужъ нашей герцогини!
   -- Какимъ образомъ?
   -- Да вотъ какъ: къ намъ очень благосклонно относится одна знатная дама, герцогиня... Извините, баринъ приказалъ мнѣ. быть скромнымъ и не велѣлъ ее называть. Она заставила насъ принять небольшой подарокъ въ видѣ чуднаго испанскаго жеребца и андалузскаго мула -- просто заглядѣнье, а мужъ узналъ объ этомъ и перехватилъ по дорогѣ двухъ чудныхъ животныхъ, которыя были къ намъ отправлены, и замѣнилъ ихь этими ужасными одрами.
   -- Которыхъ ты и ведешь обратно, сказалъ д'Артаньянъ.
   -- Точно такъ, отвѣтилъ Мускетонъ:-- вы сами понимаете, что мы не можемъ принять подобныхъ лошадей взамѣнъ тѣхъ, которыя намъ были обѣщаны.
   -- Конечно, нѣтъ, чортъ возьми, хотя я очень бы желалъ видѣть Портоса на моей буланой лошадкѣ; это дало бы мнѣ ясное понятіе о томъ, какъ выглядѣлъ я самъ, когда пріѣхалъ въ Парижъ. Но мы не будемъ тебя задерживать, Мускетонъ, ступай исполнять приказанія своего барина, ступай. Онъ дома?
   -- Да, сударь, но въ очень мрачномъ расположеніи духа.
   И Мускетонъ отправился далѣе, по направленію къ набережной Великихъ Августинцевъ, между тѣмъ какъ два друга пришли къ несчастному Портосу и позвонили. Портосъ видѣлъ, какъ они проходили дворомъ, и не хотѣлъ открыть, такъ что они звонили совершенно напрасно.
   Мускетонъ продолжалъ свой путь и, пройдя Новый Мостъ, погоняя передъ собою двухъ клячъ, достигъ Медвѣжьей улицы. Придя туда, онъ, слѣдуя приказанію барина, привязалъ лошадь и мула къ молотку двери дома прокурора и затѣмъ, не безпокоясь объ ихъ дальнѣйшей участи, вернулся домой и доложилъ Портосу, что порученіе его исполнено.
   По прошествіи нѣкотораго времени двѣ несчастныя скотинки, ничего не ѣвшія съ самаго утра, подняли такой шумъ, поднимая и опуская молотокъ двери, что прокуроръ приказалъ подростку-писцу пойти и справиться по сосѣдству, кому принадлежатъ эти лошадь и мулъ. Г-жа Кокенаръ узнала свой подарокъ и сначала не поняла и не знала, что думать объ ихъ возвращеніи, но вскорѣ посѣщеніе Портоса объяснило все.
   Гнѣвъ, сверкавшій въ глазахъ мушкетера, несмотря на все стараніе сдержаться, испугалъ его чувствительную возлюбленную. И дѣйствительно, Мускетонъ не скрылъ отъ своего барина о встрѣчѣ съ д'Артаньяномъ и Арамисомъ, а также и того, что д'Артаньянъ въ желтой лошади узналъ свою беарнскую клячу, на которой пріѣхалъ въ Парижъ и которую продалъ за три экю. Портосъ ушелъ, назначивъ свиданіе прокуроршѣ у монастыря св. Маглуара.
   Прокуроръ, видя, что Портосъ уходитъ, пригласилъ его отобѣдать съ ними, но мушкетеръ съ полнымъ достоинствомъ отказался отъ этого приглашенія.
   Г-жа Кокенаръ съ трепетомъ отправилась къ монастырю св. Маглуара, боясь, что ее встрѣтятъ тамъ упреками, но была обворожена величественными манерами Портоса.
   Всѣ упреки и проклятія, на какіе только способенъ мужчина, оскорбленный въ своемъ самолюбіи, Портосъ вылилъ на покорно склоненную передъ нимъ голову прокурорши.
   -- Увы! сказала она,-- я хотѣла сдѣлать лучше. Одинъ изъ нашихъ кліентовъ торгуетъ лошадьми, онъ долженъ деньги въ контору и упирается платить. Я взяла у него этого мула и лошадь въ счетъ долга, и онъ обѣщалъ мнѣ королевскихъ лошадей.
   -- Ну, что жъ, сударыня, сказалъ Портосъ,-- если онъ вамъ долженъ былъ больше пяти экю, то вашъ барышникъ просто мошенникъ.
   -- Вѣдь никому не запрещено, г. Портосъ, искать что подешевле, отвѣчала прокурорша, стараясь оправдаться.
   -- Нѣтъ, сударыня, но тѣ, которые ищутъ подешевле, должны позволить другимъ поискать себѣ болѣе великодушныхъ друзей.
   И Портосъ, повернувшись спиной, хотѣлъ удалиться.
   -- Г. Портосъ! г. Портосъ! вскричала прокурорша,-- я была неправа, я сознаюсь въ этомъ! мнѣ не слѣдовало торговаться, когда дѣло шло объ экипировкѣ такого кавалера, какъ вы.
   Портосъ, не отвѣчая ни слова, сдѣлалъ второй шагъ, чтобы удалиться. Прокуроршѣ показалось, что она уже видитъ его въ блестящемъ облакѣ, со всѣхъ сторонъ окруженнаго герцогинями и маркизами, бросающими къ его ногамъ мѣшки съ золотомъ.
   -- Остановитесь, ради Бога, г. Портосъ! вскричала она,-- остановитесь и поговоримте.
   -- Говорить съ вами -- для меня одно только несчастье, отвѣчалъ Портосъ.
   -- Но скажите мнѣ, что вамъ надо?
   -- Ничего, потому что просить васъ все равно что не просить ни о чемъ.
   Прокурорша повисла на рукѣ Портоса и въ порывѣ горести вскричала:
   -- Г. Портосъ, я не имѣю никакого понятія обо всемъ этомъ; развѣ я понимаю что-нибудь въ лошадяхъ? Развѣ я знаю, какое нужно сѣдло?
   -- Въ такомъ случаѣ, сударыня, нужно было обратиться ко мнѣ, который понимаетъ въ этомъ толкъ, а вы хотѣли съэкономничать и обратились къ ростовщику.
   -- Это была ошибка, г. Портосъ, которую я поправлю, даю честное слово.
   -- Какимъ образомъ?
   -- Слушайте: сегодня вечеромъ г. Кокенаръ отправится къ герцогу де-Шонь, который присылалъ за нимъ. Это для какого-то совѣщанія, которое продолжится по крайней мѣрѣ часа два; приходите, мы будемъ одни и сочтемся.
   -- Слава Богу, наконецъ-то! Вотъ это дѣло, моя милая.
   -- Вы меня прощаете?
   -- Увидимъ.
   И они разстались, сказавши другъ другу: "до вечера".
   -- Чортъ возьми! подумалъ Портосъ, удаляясь,-- кажется, наконецъ-то я доберусь до сундука метра Кокенара!
   

VIII.
Ночью всѣ кошки сѣры.

   Наступилъ наконецъ вечеръ, такъ нетерпѣливо ожидаемый д'Артаньяномъ и Портосомъ. Д'Артаньянъ, какъ обыкновенно, пришелъ около девяти часовъ къ милэди.
   Онъ нашелъ ее въ прелестномъ настроеніи духа; никогда еще она не принимала его такъ хорошо. Нашъ гасконецъ съ перваго взгляда догадался, что его записка была передана по назначенію и что она произвела свое дѣйствіе. Вошла Кэтти и подала шербеть. Барыня ласково взглянула на нее и сдѣлала ей самую пріятную улыбку; но, увы! бѣдная дѣвушка имѣла такой грустный видъ, что даже и не замѣтила благосклонности милэди. Д'Артаньянъ взглянулъ на ту и на другую женщину и въ душѣ принужденъ былъ сознаться, что природа, создавая ихъ, ошиблась, давши знатной дамѣ низкую и продажную душу, а субреткѣ -- сердце герцогини.
   Въ 10 часовъ милэди стала выказывать нѣкоторое безпокойство, и д'Артаньянъ понялъ, что это значило. Она смотрѣла на часы, вставала, снова садилась, улыбалась д'Артаньяну съ такимъ видомъ, который ясно говорилъ: "безъ сомнѣнія, вы очень любезны, но вы будете еще любезнѣе, если уйдете!"
   Д'Артаньянъ всталъ, взялъ шляпу; милэди дала ему поцѣловать руку, и при этомъ молодой человѣкъ почувствовать, какъ она сжала ее, и понялъ, что это сдѣлано не изъ кокетства, а изъ чувства благодарности за то, что онъ уходитъ.
   -- Она дьявольски его любитъ, прошепталъ онъ и затѣмъ вышелъ.
   На этотъ разъ Кэтти нигдѣ не ждала его, ни въ передней, ни въ коридорѣ, ни подъ воротами. Д'Артаньяну пришлось самому отыскать лѣстницу и маленькую комнатку Кэтти, гдѣ она сидѣла, закрывши голову руками, и плакала.
   Она не слышала, какъ вошелъ д'Артаньянъ; молодой человѣкъ подошелъ къ ней, взялъ ее за руки; тогда она разразилась рыданіями. Какъ д'Артаньянъ и ожидалъ милэди, получивъ письмо, въ порывѣ радости все разсказала своей горничной и затѣмъ въ награду за порученіе, которое она такъ удачно на этотъ разъ исполнила, милэди дала ей кошелекъ.
   Вернувшись въ свою комнату, Кэтти бросила кошелекъ въ уголъ, гдѣ онъ и оставался открытымъ, а на коврѣ, подлѣ него лежали три или четыре золотыя монеты.
   Бѣдная дѣвушка, почувствовавъ ласки д'Артаньяна, подняла голову. Самъ д'Артаньянъ испугался перемѣны, происшедшей въ ея лицѣ; она сложила руки съ умоляющимъ видомъ, но не осмѣливалась вымолвить ни слова.
   Какъ ни мало чувствительно было сердце д'Артаньяна, онъ былъ тронутъ этой нѣмой мольбой, но онъ слишкомъ твердо держался своихъ плановъ, и въ особенности послѣдняго, чтобы рѣшиться измѣнить что-нибудь въ программѣ, раньше имъ предначертанной. Поэтому онъ не подалъ Кэтти ни малѣйшей надежды, что ей удастся поколебать его намѣренія, а только увѣрилъ ее, что поступокъ его просто слѣдствіе одного мщенія.
   Это мщеніе, впрочемъ, должно было достаться ему тѣмъ болѣе легко, что милэди, вѣроятно для того, чтобы скрыть свою стыдливость отъ любовника, велѣла Кэтти потушить всѣ свѣчи въ квартирѣ и даже въ ея собственной комнатѣ: графъ де-Вардъ долженъ былъ оставаться до разсвѣта все въ той же темнотѣ.
   Черезъ нѣсколько минутъ слышно стало, какъ милэди пришла въ свою комнату.
   Д'Артаньянъ тотчасъ же бросился въ шкапъ; едва онъ успѣлъ тамъ спрятаться, какъ раздался звонокъ. Кэтти вышла къ барынѣ и затворила дверь, но перегородка, отдѣлявшая обѣ комнаты, была такъ тонка, что можно было слышать почти весь разговоръ двухъ женщинъ.
   Милэди, казалось, была внѣ себя отъ радости; она заставила Кэтти нѣсколько разъ повторить себѣ малѣйшія подробности предполагаемаго свиданія субретки съ Вардомъ, какъ онъ получилъ письмо, что онъ отвѣтилъ, какое было у него выраженіе лица и казался ли онъ очень влюбленнымъ; на всѣ эти вопросы бѣдная Кэтти, принужденная имѣть веселый видъ, отвѣчала задыхающимся голосомъ, но ея госпожа не замѣчала даже грустнаго тона ея голоса, до такой степени счастье эгоистично. Наконецъ, такъ какъ приближалось время свиданія съ графемъ, милэди въ самомъ дѣлѣ приказала все потушить у себя и велѣла Кэтти уйти къ себѣ и ввести графа де-Варда тотчасъ же, какъ только онъ придетъ. Кэтти пришлось ждать недолго. Какъ только д'Артаньянъ увидѣлъ въ щелку своего шкапа, что все погрузилось въ мракъ, онъ выскочилъ изъ своей засады въ ту самую минуту, какъ Кэтти затворила дверь.
   -- Что это за шумъ? спросила милэди.
   -- Это я, шопотомъ сказалъ д'Артаньянъ,-- это я, графъ де-Вардъ.
   -- Ахъ! Боже мой, Боже мой! прошептала Кэтти,-- онъ не могъ даже дождаться того часа, который самъ назначилъ.
   -- Ну, что жъ, сказала милэди дрожащимъ голосомъ,-- отчего же онъ не входитъ? Графъ, графъ, прибавила она,-- вы вѣдь хорошо знаете, что я васъ жду.
   При этомъ приглашеніи д'Артаньянъ осторожно отстранилъ Кэтти и устремился въ комнату.
   Если чувства досады и печали мучительны для души, то больше всего долженъ страдать любовникъ, выслушивающій подъ чужимъ именемъ увѣренія въ любви, предназначаемыя его счастливому сопернику.
   Д'Артаньянъ находился въ этомъ мучительномъ положеніи, котораго онъ не предвидѣлъ; ревность терзала его сердце, и онъ страдалъ почти такъ же, какъ и бѣдная Кэтти, которая въ это время плакала въ сосѣдней комнатѣ.
   -- Да, графъ, говорила милэди своимъ пріятнымъ голосомъ, нѣжно сжимая его руку въ своихъ,-- да, я счастлива любовью, которую ваши взгляды и слова выражали мнѣ каждый разъ, какъ мы съ вами встрѣчались. Я тоже люблю васъ. О, завтра, завтра я непремѣнно хочу получить отъ васъ какое-нибудь доказательство того, что вы обо мнѣ думаете, и такъ какъ вы можете меня забыть, возьмите это.
   И она сняла съ своей руки кольцо и одѣла его д'Артаньяну.
   Д'Артаньянъ вспомнилъ, что онъ видѣлъ это кольцо на рукѣ милэди: это былъ чудный сапфиръ, съ брильянтами кругомъ.
   Первымъ движеніемъ д'Артаньяна было желаніе возвратить его ей, но милэди прибавила:
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сохраните это кольцо изъ любви ко мнѣ. Къ тому же, принявъ его, продолжала она взволнованнымъ голосомъ,-- вы оказываете мнѣ гораздо большую услугу, чѣмъ вы думаете.
   -- Эта женщина полна таинственности, подумалъ д'Артаньянъ.
   Въ эту минуту онъ почувствовалъ, что готовъ все ей открыть. Онъ уже открылъ ротъ, чтобы сказать милэди, кто онъ такой и съ какой мстительной цѣлью пришелъ къ ней, но она прибавила:
   -- Бѣдный ангелъ, котораго это гасконское чудовище чуть не убило!
   Чудовище -- это былъ онъ самъ.
   -- Вы все еще продолжаете страдать отъ вашихъ ранъ? продолжала милэди.
   -- Да, очень, сказалъ д'Артаньянъ, не зная хорошо, что ей отвѣчать.
   -- Будьте покойны, прошептала милэди,-- я отомщу за васъ и жестоко.
   -- Чортъ возьми! подумалъ д'Артаньянъ,-- время довѣриться еще не совсѣмъ наступило.
   Д'Артаньяну нужно было нѣкоторое время, чтобы придти въ себя отъ этого разговора, но всякая мысль о мщеніи, съ которою онъ явился сюда, исчезла совершенно. Эта женщина имѣла на него какую-то непостижимую власть; онъ ненавидѣлъ и обожалъ ее въ одно и то же время; онъ никогда не воображалъ, что два такія противоположныя одно другому чувства могутъ совмѣститься въ одномъ сердцѣ и образовать такую странную, сатанинскую любовь.
   Между тѣмъ пробило часъ; нужно было разстаться. Д'Артаньянъ, уходя отъ милэди, не чувствовалъ ничего, кромѣ крайняго сожалѣнія о необходимости удалиться; въ страстныхъ взаимныхъ поцѣлуяхъ при прощаніи назначено было новое свиданіе на слѣдующей недѣлѣ.
   Бѣдная Кэтти надѣялась, что ей удастся сказать нѣсколько словъ д'Артаньяну, когда онъ будетъ проходить чрезъ ея комнату, но милэди проводила его сама въ темнотѣ и разсталась съ нимъ только на лѣстницѣ.
   Надругой день утромъ д'Артаньянъ побѣжалъ къ Атосу. У него завязалась такая странная интрига, что онъ хотѣлъ посовѣтоваться. Онъ все ему разсказалъ; Атосъ нѣсколько разъ хмурилъ брови.
   -- Ваша милэди, сказалъ онъ ему,-- кажется мнѣ какой-то низкой тварью, но тѣмъ не менѣе вы худо дѣлаете, что обманываете ее: теперь у васъ, такъ или иначе, явился злѣйшій врагъ.
   Говоря съ нимъ, Атосъ со вниманіемъ разглядывать сапфиръ, окруженный брильянтами, который замѣнялъ на рукѣ д'Артаньяна перстень королевы, тщательно спрятанный имъ въ футляръ.
   -- Вы смотрите на это кольцо, сказалъ гасконецъ, сіяющій гордостью, что онъ можетъ похвастать передъ своими друзьями такимъ богатымъ подаркомъ.
   -- Да, сказалъ Атосъ,-- оно напоминаетъ мнѣ одну фамильную драгоцѣнность.
   -- Не правда ли, какъ оно прекрасно? замѣтилъ д'Артаньянъ.
   -- Великолѣпно, отвѣтилъ Атосъ,-- я никогда не думалъ, что на свѣтѣ существуютъ два сапфира такой чудной воды. Развѣ вы его промѣняли на вашъ брильянтъ?
   -- Нѣтъ, сказалъ д'Артаньянъ,-- это подарокъ моей прекрасной англичанки, или, скорѣе, моей прекрасной француженки, потому что хотя я у нея никогда и не спрашивалъ, но убѣжденъ, что она родилась во Франціи.
   -- Вы получили это кольцо отъ милэди! вскричалъ Атосъ такимъ голосомъ, въ которомъ ясно замѣчалось сильное волненіе.
   -- Отъ нея самой: она мнѣ дала его сегодня ночью.
   -- Покажите же мнѣ кольцо, сказалъ Атосъ.
   -- Вотъ оно, отвѣчалъ д'Артаньянъ, снимая его со своего пальца.
   Атосъ разсмотрѣлъ его и страшно поблѣднѣлъ; затѣмъ онъ попробовалъ надѣть его на безымянный палецъ лѣвой руки; кольцо пришлось, точно оно было сдѣлано для него.
   Облако гнѣва и мести омрачило обыкновенно столь спокойное лицо Атоса.
   -- Не можетъ быть, чтобы это было оно; какъ это кольцо могло очутиться въ рукахъ милэди Кларикъ? А между тѣмъ очень трудно допустить, чтобы между двумя драгоцѣнными вещами было такое сходство.
   -- Вамъ знакомо это кольцо? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Я думаю, что знаю его, сказалъ Атосъ,-- но, безъ сомнѣнія, я ошибаюсь.
   И онъ передалъ кольцо д'Артаньяну, не переставая глядѣть на него.
   -- Постойте, д'Артаньянъ, сказалъ онъ черезъ минуту,-- снимите кольцо съ пальца, или поверните его камнемъ внутрь: оно напоминаетъ мнѣ такія ужасныя вещи, что я не въ состояніи ни о чемъ говорить съ вами. Вы, кажется, пришли ко мнѣ о чемъ-то посовѣтоваться; не говорили ли вы мнѣ, что находитесь въ затрудненіи относительно того, что вамъ дѣлать? Но погодите... дайте мнѣ опять этотъ сапфиръ; тотъ, о которомъ я вамъ говорилъ, долженъ быть съ одной стороны исцарапанъ вслѣдствіе одного случая...
   Д'Артаньянъ вторично снялъ съ пальца кольцо и подалъ его Атосу. Атосъ задрожалъ.
   -- Вотъ, сказалъ онъ,-- смотрите, не правда ли, какъ это странно.
   И онъ показалъ д'Артаньяну ту самую царапину, которая, онъ помнилъ, должна была быть на немъ.
   -- Но отъ кого же вамъ достался этотъ сапфиръ, Атосъ?
   -- Отъ моей матери, которая тоже получила его отъ своей матери. Какъ я вамъ и сказалъ, это старая фамильная драгоцѣнность, которая не должна была никогда выходить изъ нашего рода...
   -- И вы ее... продали? робко спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Нѣтъ, отвѣтилъ Атосъ съ какой-то странной улыбкой:-- я подарилъ его въ одну изъ любовныхъ ночей, точно такъ же, какъ получили его и вы.
   Д'Артаньянъ, въ свою очередь, призадумался; ему казалось, что въ душѣ милэди скрывается глубокая, мрачная пропасть.
   Взявши кольцо, онъ не надѣлъ его, а положилъ къ себѣ въ карманъ.
   -- Послушайте, сказалъ Атосъ, взявъ его за руку:-- вы знаете, люблю ли я васъ, д'Артаньянъ: если бы у меня былъ сынъ, я не могъ бы любить его больше, чѣмъ васъ. Послушайте, повѣрьте мнѣ, откажитесь отъ этой женщины. Я не знаю ея, но что-то ясно говорить мнѣ, что это погибшее созданье и что въ ней кроется что-то роковое.
   -- Вы правы, а потому я разстанусь съ ней; я вамъ признаюсь, что эта женщина пугаетъ даже меня самого.
   -- Достанетъ ли на это у васъ твердости?
   -- Достанетъ, отвѣчалъ д'Артаньянъ: -- я готовъ на это хоть сію минуту.
   -- Да, дитя мое, вы правы, сказалъ Атосъ, сжимая руку гасконца съ почти родительской нѣжностью,-- и дай Богъ, чтобы эта женщина, только что встрѣтившаяся съ вами на жизненномъ пути, не оставила бы на немъ ужасныхъ слѣдовъ.
   Атосъ поклонился д'Артаньяну, какъ человѣкъ, дающій понять, что ему хотѣлось бы остаться со своими мыслями наединѣ.
   Вернувшись домой, д'Артаньянъ засталъ у себя Кэтти, которая дожидалась его. Если бы бѣдный ребенокъ проболѣлъ цѣлый мѣсяцъ лихорадкой, навѣрное бы онъ такъ не измѣнился, какъ измѣнила ее одна эта безсонная и мучительная ночь. Ее послали къ мнимому Варду. Ея госпожа была безъ ума отъ любви, внѣ себя отъ радости; она хотѣла знать, когда ея любовникъ придетъ къ ней на слѣдующее свиданіе.
   Бѣдная Кэтти, блѣдная и дрожащая, о леи дал а отвѣта д'Артаньяна.
   Атосъ имѣлъ огромное вліяніе на молодого человѣка, и совѣты друга, присоединившись къ голосу его собственнаго сердца, заставили его рѣшиться -- теперь, когда его гордость была спасена и мщеніе удовлетворено -- болѣе не видѣться съ милэди. Вмѣсто всякаго отвѣта, онъ взялъ перо и написалъ слѣдующее:
   "Не разсчитывайте, сударыня, на будущее свиданіе со мною: со времени моего выздоровленія у меня столько развлеченій подобнаго рода, что я долженъ внести въ нихъ нѣкоторый порядокъ. Когда настанетъ ваша очередь, я буду имѣть честь извѣстить васъ объ этомъ.

Цѣлую ваши ручки.
Графъ де-Вардъ".

   О сапфирѣ -- ни слова: хотѣлъ ли гасконецъ сохранить его въ видѣ орудія противъ милэди, или -- будемъ откровенны -- не оставилъ ли онъ его, какъ послѣднее средство для экипировки?
   Было бы ошибочно судить о фактахъ той эпохи съ точки зрѣнія нравовъ нашего времени. То, что современный порядочный человѣкъ счелъ бы для себя стыдомъ, въ то время казалось совершенно простымъ и естественнымъ, и молодые люди лучшихъ фамилій большею частью были на содержаніи у своихъ любовницъ.
   Д'Артаньянъ передалъ письмо Кэтти незапечатаннымъ, которая, прочитавъ его, прежде всего ничего не поняла, и затѣмъ, прочитавъ его вторично, чуть не сошла съ ума отъ радости.
   Кэтти не вѣрила своему счастью: д'Артаньянъ долженъ былъ повторить на словахъ и увѣрить ее въ томъ, что она уже знала изъ содержанія письма, и какъ ни была велика опасность при вспыльчивомъ характерѣ милэди вручить ей эту записку, но она, тѣмъ не менѣе, со всѣхъ ногъ бросилась бѣжать къ Королевской площади.
   Сердце лучшей изъ женщинъ остается нетронутымъ печалью своей соперницы.
   Милэди съ такой же поспѣшностью распечатала записку, съ какой Кэтти принесла ее, но при первыхъ прочитанныхъ ею словахъ она сдѣлалась прозрачной отъ блѣдности, затѣмъ смяла бумагу и съ гнѣвомъ въ глазахъ обратилась къ Кэтти.
   -- Что это за письмо? сказала она.
   -- Это отвѣтъ, сударыня, на ваше письмо, сказала вся трепещущая Кэтти.
   -- Не можетъ этого быть! вскричала, милэди.-- Не можетъ быть, чтобы джентльменъ могъ написать женщинѣ такое письмо.
   Затѣмъ, вдругъ задрожавъ, она прошептала:
   -- Боже мой! не узналъ ли онъ... и она остановилась.
   Она заскрежетала зубами и сдѣлалась блѣдна, какъ трупъ; хотѣла сдѣлать шагъ, чтобы подойти къ окну освѣжиться, но не могла этого сдѣлать; она протянула только руки, колѣни подогнулись у нея, и она упала въ кресло.
   Кэтти вообразила, что ей дурно, и подбѣжала къ ней, чтобы разстегнуть корсажъ, но милэди быстро встала:
   -- Что вамъ отъ меня нужно? сказала она,-- и зачѣмъ вы поднимаете на меня руку?
   -- Я думала, сударыня, что вамъ дурно, и хотѣла помочь вамъ, отвѣтила горничная, испуганная страшнымъ выраженіемъ лица своей госпожи.
   -- Мнѣ дурно? мнѣ! мнѣ! Развѣ вы принимаете меня за какую-нибудь слабонервную женщину! Когда меня оскорбляютъ, я не падаю въ обморокъ, я мщу за себя, слышите ли?
   И она сдѣлала Кэтти знакъ, чтобы та вышла.
   

IX.
Мечты о мщеніи.

   Вечеромъ милэди отдала приказаніе ввести д'Артаньяна, какъ только онъ придетъ, по своему обыкновенію. Но онъ не пришелъ.
   На слѣдующій день Кэтти пришла къ молодому человѣку и разсказала ему все, происшедшее наканунѣ. Д'Артаньянъ улыбнулся: этотъ ревнивый гнѣвъ милэди былъ ему мщеніемъ.
   Вечеромъ милэди была еще болѣе нетерпѣливой, чѣмъ наканунѣ; она повторила свое приказаніе относительно гасконца, но, какъ и наканунѣ, она прождала его совершенно напрасно.
   На другой день Кэтти явилась къ д'Артаньяну, но далеко уже не такая живая и веселая, какъ въ предшествовавшіе дни, а, напротивъ -- въ высшей степени грустная.
   Д'Артаньянъ спросилъ бѣдную дѣвушку, что съ ней, но та, вмѣсто всякаго отвѣта, вынула изъ кармана письмо и подала его ему.
   Это письмо было написано рукою милэди, но только на этотъ разъ оно было адресовано самому д'Артаньяну, а не графу Варду.
   Онъ распечаталъ письмо и прочелъ:
   "Любезный г. д'Артаньянъ, нехорошо такъ рѣдко бывать у своихъ друзей, въ особенности въ то время, когда предстоитъ скоро разстаться съ ними надолго. Мой зять и я совершенно напрасно ждали васъ вчера и третьягодня. Повторится ли то же самое и сегодня?
   Признательная вамъ лэди Кларикъ".
   -- Это очень просто и ясно, сказалъ д'Артаньянъ,-- и я ожидалъ этого письма. Мой кредитъ поднимается по мѣрѣ того, какъ кредитъ графа падаетъ.
   -- Вы пойдете? спросила Кэтти.
   -- Послушай, милое дитя, сказалъ гасконецъ, старавшійся оправдать себя въ своихъ собственныхъ глазахъ въ томъ, что онъ собирался измѣнить обѣщанію, данному имъ Атосу,-- ты понимаешь, что было бы неполитично не пойти на такое любезное приглашеніе. Милэди, видя, что я не прихожу, не поняла бы причины, вслѣдствіе которой я прекратилъ свои посѣщенія; она стала бы кое о чемъ догадываться, и кто скажетъ, до чего можетъ дойти месть такой женщины, какъ она!
   -- О, Боже мой, сказала Кэтти,-- вы умѣете представить все въ такомъ видѣ, что всегда останетесь правы, но вы, навѣрно, опять станете ухаживать за ней, и если на этотъ разъ вы ей понравитесь подъ вашимъ настоящимъ именемъ, то это будетъ гораздо хуже, чѣмъ въ прошлый разъ.
   Бѣдная дѣвушка инстинктивно предугадывала то, что отчасти должно было случиться.
   Д'Артаньянъ сталъ разувѣрять ее, насколько могъ, и обѣщалъ остаться нечувствительнымъ къ обольщеніямъ милэди.
   Онъ поручилъ ей сказать, что онъ какъ нельзя болѣе благодаренъ ей за ея доброту и что онъ исполнитъ ея приказаніе; онъ побоялся отвѣтить письменно изъ опасенія, что не сумѣетъ для такихъ опытныхъ глазъ, какъ у милэди, достаточно измѣнить свой почеркъ.
   Было ровно девять часовъ, когда д'Артаньянъ явился на Королевскую площадь. Очевидно, что слуги, ожидавшіе въ передней, были предупреждены, потому что какъ только д'Артаньянъ появился, раньше еще даже, чѣмъ онъ успѣлъ спросить, можно ли видѣть милэди, одинъ изъ нихъ побѣжалъ доложить.
   -- Просите войти, сказала милэди отрывистымъ голосомъ, но настолько громко, что д'Артаньянъ изъ передней услышалъ его.
   Его попросили войти.
   -- Меня ни для кого больше нѣтъ дома, сказала милэди,-- слышите ли, ни для кого.
   Лакей вышелъ.
   Д'Артаньянъ съ любопытствомъ взглянулъ на милэди она была блѣдна и глаза ея имѣли очень усталый видъ, можетъ быть отъ слезъ, а можетъ и отъ безсонницы. Преднамѣренно былъ уменьшенъ свѣтъ въ комнатахъ, но тѣмъ не менѣе молодая женщина была не въ состояніи скрыть слѣды лихорадки, снѣдавшей ее послѣдніе два дня. Д'Артаньянъ подошелъ къ ней съ обычной ему любезностью; она сдѣлала тогда надъ собой невѣроятное усиліе, чтобы принять его, и никогда еще на ея разстроенномъ, встревоженномъ лицѣ не появлялось такой любезной улыбки.
   На вопросъ, предложенный ей д'Артаньяномъ относительно ея здоровья:
   -- Нехорошо, отвѣтила она,-- очень нехорошо.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ д'Артаньявъ,-- я пришелъ не во-время; вамъ нуженъ, безъ сомнѣнія, отдыхъ, и я лучше удалюсь.
   -- О, нѣтъ, сказала милэди,-- напротивъ, останьтесь, г. д'Артаньянъ, ваше любезное общество развлечетъ меня.
   -- Ого! подумалъ д'Артаньянъ,-- она никогда не была такой очаровательной: надо держать ухо востро.
   Милэди приняла самый ласковый, дружескій тонъ, на какой была только способна, и придала необыкновенное оживленіе разговору. Вмѣстѣ съ тѣмъ лихорадка, оставившая было ее на одну минуту, возвратила опять блескъ ея глазамъ, румянецъ -- щекамъ и розовый цвѣтъ -- губамъ. Д'Артаньянъ снова нашелъ въ ней прежнюю Цирцею, очаровавшую его уже своими чарами. Его любовь, казавшаяся ему уже погасшей, была только усыплена и снова пробудилась въ его сердцѣ. Милэди улыбалась, и д'Артаньянъ чувствовалъ, что готовъ заслужить себѣ вѣчную кару изъ-за одной этой улыбки.
   Была одна минута, когда онъ почувствовалъ въ себѣ что-то вродѣ угрызеній совѣсти. Мало-по-малу милэди сдѣлалась болѣе сообщительной. Она спросила у д'Артаньяна, есть ли у него любовница.
   -- Увы! сказалъ д'Артаньянъ самымъ нѣжнымъ голосомъ, на какой былъ только способенъ,-- можете ли вы быть настолько жестоки, чтобы предлагать мнѣ подобные вопросы, мнѣ, который съ тѣхъ поръ, какъ увидѣлъ васъ, только и дышитъ, и живетъ вами и для васъ.
   У милэди появилась странная улыбка.
   -- Такъ вы меня любите? спросила она.
   -- Нужно ли мнѣ говорить вамъ это и развѣ вы не замѣтили сами?
   -- Напротивъ, но вы знаете: чѣмъ въ сердцѣ болѣе гордости, тѣмъ труднѣе оно сдается.
   -- О, что дается трудно, меня не пугаетъ; я страшусь только невозможнаго.
   -- Для дѣйствительной любви нѣтъ ничего невозможнаго.
   -- Ничего?
   -- Ничего, сказала милэди.
   -- Чортъ возьми! подумалъ про себя д'Артаньяны -- тонъ совсѣмъ перемѣнился. Не влюбилась ли ужъ въ меня эта капризная, женщина и не собирается ли она дать мнѣ лично еще другой такой же сапфиръ, какой ужъ дала мнѣ вмѣсто Варда?
   Д'Артаньянъ быстро придвинулъ свой стулъ къ милэди.
   -- Посмотримъ, сказала она,-- что бы вы сдѣлали, чтобы доказать мнѣ любовь, про которую вы говорите?
   -- Все, чего бы отъ меня ни потребовали. Приказывайте, и я готовъ повиноваться,
   -- Всему?
   -- Всему! вскричалъ д'Артаньянъ, знавшій впередъ, что, говоря такъ, онъ немногимъ рискуетъ.
   -- Если такъ, поговоримте немножко, сказала милэди, въ свою очередь придвигая кресло къ стулу д'Артаньяна.
   -- Я слушаю васъ, сударыня.
   Милэди на минуту призадумалась, какъ бы колеблясь; затѣмъ, точно рѣшившись, она сказала:
   -- У меня есть врагъ.
   -- У васъ врагъ?! вскричалъ д'Артаньянъ, притворяясь изумленнымъ.-- Господи, возможно ли это? у такой прекрасной и доброй, какъ вы!
   -- И врагъ смертельный.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Врагъ, оскорбившій меня такъ жестоко, что между мной и имъ -- война на смерть. Могу ли я разсчитывать на васъ, какъ на помощника?
   Д'Артаньянъ сейчасъ же понялъ, чего именно хочетъ мстительное созданье.
   -- Можете, сударыня, сказалъ онъ съ напускной важностью:-- моя рука, какъ и мое сердце, принадлежатъ вамъ вмѣстѣ съ моей любовью.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказала милэди,-- если вы настолько же великодушны, какъ и влюблены...
   Она пріостановилась.
   -- Ну, что же? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- А то, сказала милэди послѣ минутнаго молчанія,-- что съ сегодняшняго дня не говорите больше о невозможности.
   -- Мнѣ не вынести такого счастья! вскричалъ д'Артаньянъ, бросаясь на колѣни и покрывая поцѣлуями руки, которыхъ она не отнимала.
   -- Отомсти за меня этому низкому Варду, думала милэди, стиснувъ зубы,-- и я сумѣю затѣмъ отдѣлаться и отъ тебя, двойной глупецъ, живая шпага.
   -- Отдайся добровольно въ мои руки такъ нагло сначала посмѣявшаяся надо мной, лицемѣрная и зловредная женщина, думалъ про себя д'Артаньянъ,-- и тогда я посмѣюсь надъ тобою вмѣстѣ съ тѣмъ, котораго ты хочешь убить моей рукой.
   Д'Артаньянъ поднялъ голову.
   -- Я готовъ, сказалъ онъ.
   -- Такъ, значитъ, вы меня поняли, дорогой г. д'Артаньянъ?
   -- Я понялъ бы васъ по одному взгляду.
   -- Итакъ, вы согласны поднять за меня вашу руку, которая уже доставила вамъ столько славы?
   -- Сію же минуту.
   -- Но я, сказала милэди,-- какъ отплачу я вамъ за такую услугу; я знаю влюбленныхъ, эти люди никогда даромъ не дѣлаютъ ничего.
   -- Вы знаете, что я прошу единственной награды отвѣчалъ д'Артаньянъ,-- единственной, достойной васъ и меня.
   И онъ нѣжно привлекъ ее къ себѣ. Она почти не сопротивлялась.
   -- Какой корыстолюбивый! сказала она, улыбаясь.
   -- Ахъ! вскричалъ д'Артаньянъ, дѣйствительно увлеченный страстью, которую эта женщина умѣла разжигать въ его сердцѣ,-- ахъ! это потому, что мнѣ такъ трудно вѣрится въ мое счастье, и, постоянно опасаясь, чтобы оно не улетѣло, какъ мечта, я тороплюсь поскорѣе осуществить его.
   -- Такъ заслужите же это предполагаемое счастье.
   -- Я жду вашихъ приказаній.
   -- Правду вы говорите? спросила милэди съ проблескомъ послѣдняго сомнѣнія.
   -- Назовите мнѣ того низкаго человѣка, который могъ заставить ваши прекрасные глаза пролить слезы.
   -- Кто вамъ сказалъ, что я плакала?
   -- Мнѣ показалось...
   -- Такія женщины, какъ я, не плачутъ.
   -- Тѣмъ лучше!.. Но скажите же его имя.
   -- Не забудьте, что въ ею имени -- моя тайна.
   -- Но, все-таки, нужно же мнѣ знать, какъ его зовутъ!
   -- Да, нужно... Вотъ видите, какъ я вамъ довѣряю!..
   -- Вы наполняете меня такой радостью!.. Его имя?
   -- Вы его знаете.
   -- Право?
   -- Да.
   -- Надѣюсь, что это не кто-нибудь изъ моихъ друзей? спросилъ д'Артаньянъ, притворяясь колеблющимся, чтобы заставить повѣрить своему невѣдѣнію.
   -- А если бы это оказался одинъ изъ вашихъ друзей, такъ вы бы не рѣшились? вскричала милэди, и угроза молніей блеснула въ ея глазахъ.
   -- Нѣтъ, будь это хоть мой братъ! вскричалъ д'Артаньянъ, точно въ порывѣ восторга.
   Нашъ гасконецъ шелъ такъ далеко ничѣмъ не рискуя, такъ какъ онъ зналъ, чѣмъ это кончится.
   -- Мнѣ нравится ваша преданность, сказала милэди.
   -- Увы! вамъ только это нравится во мнѣ?
   -- Я люблю также и васъ, васъ самихъ, отвѣчала она, взявъ его за руку.
   -- Такъ вы любите меня, вы! вскричалъ онъ.-- О! если бы это была правда, я съ ума бы сошелъ!
   Онъ заключилъ ее въ свои объятья; она не дѣлала попытки уклониться отъ его поцѣлуя, но не отвѣтила на него.
   Губы ея были холодны: д'Артаньяну показалось, что онъ поцѣловалъ статую.
   Тѣмъ не менѣе, онъ былъ упоенъ счастьемъ, наэлектризованъ любовью; ему почти вѣрилось въ любовь милэди; ему почти вѣрилось въ дѣйствительность преступленія Варда. Если бы Вардъ подвернулся въ настоящую минуту ему подъ-руку, онъ убилъ бы его. Милэди воспользовалась этой минутой.
   -- Его зовутъ... начала она.
   -- Де-Вардъ, я знаю! вскричалъ д'Артаньянъ.
   -- Какъ вы это знаете? спросила милэди, схвативъ его обѣ руки и стараясь прочитать въ его глазахъ сокровенныя мысли его души.
   Д'Артаньянъ почувствовалъ, что онъ позволилъ себѣ увлечься и, слѣдовательно, сдѣлалъ ошибку.
   -- Скажите, скажите... но скажите же! повторяла милэди,-- почему вы это знаете?
   -- Почему я это знаю? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Да.
   -- Потому что вчера въ одной гостиной, гдѣ я встрѣтился съ Вардомъ, онъ показывалъ кольцо, полученное, какъ онъ говорилъ, отъ васъ.
   -- Подлецъ! вскричала милэди.
   Этотъ эпитетъ, какъ легко поймутъ, отозвался въ глубинѣ сердца д'Артаньяна.
   -- Ну, и что же? продолжала она.
   -- Я отомщу за васъ этому негодяю, произнесъ д'Артаньянъ, принимая видъ дона Іафета Арменійскаго.
   -- Благодарю васъ, мой храбрый другъ! вскричала милэди,-- но когда же я буду отомщена?
   -- Завтра, сію минуту, однимъ словомъ, когда хотите!
   Милэди хотѣла вскрикнуть: "сію же минуту!" но она разсудила, что подобная поспѣшность была бы большой нелюбезностью относительно д'Артаньяна.
   Къ тому же ей нужно было принять тысячу предосторожностей и преподать тысячу совѣтовъ своему защитнику для того, чтобы онъ избѣжалъ какихъ бы то ни было объясненій съ графомъ при свидѣтеляхъ. Все это было объяснено д'Артаньяну
   -- Завтра, сказалъ онъ,-- я отомщу за васъ или умру.
   -- Нѣтъ! Отомстите и не умирайте. Онъ -- трусъ.
   -- Съ женщинами, можетъ быть, но не съ мужчинами; относительно этого мнѣ кое-что извѣстно.
   -- Но мнѣ кажется., что въ борьбѣ съ нимъ вы не могли пожаловаться на недостатокъ счастья?
   -- Счастье все равно, что куртизанка: вчера оно было мнѣ благопріятно, а завтра можетъ повернуться ко мнѣ спиной.
   -- Другими словами, вы начинаете колебаться теперь!
   -- Нѣтъ, я не колеблюсь, сохрани меня Богъ отъ этого, но справедливо ли будетъ послать меня на возможную смерть, не вознаградивъ меня, по крайней мѣрѣ, какъ-нибудь больше, а не одной только надеждой на будущее блаженство?
   Милэди отвѣтила ему взглядомъ, выражавшимъ:
   -- И только?-- говорите же.
   И затѣмъ прибавила:
   -- Это слишкомъ справедливо, произнесла она съ нѣжностью.
   -- О! вы ангелъ! вскричалъ молодой человѣкъ.
   -- Итакъ, все рѣшено?
   -- Кромѣ того, о чемъ я прошу васъ, душа моя.
   -- Но я вѣдь говорю вамъ, что вы можете положиться на мою любовь?
   -- Я не располагаю завтрашнимъ днемъ, чтобы дожидаться его.
   -- Молчите, я слышу шаги брата: не нужно, чтобы онъ засталъ васъ здѣсь.
   Она позвонила; явилась Кэтти.
   -- Уйдите черезъ эту дверь, сказала она, отворяя маленькую, потайную дверь,-- и возвращайтесь въ одиннадцать часовъ, мы окончимъ этотъ разговоръ; Кэтти васъ проведетъ ко мнѣ.
   Бѣдный ребенокъ чуть не упалъ, лишившись чувствъ, услышавъ послѣднія слова милэди.
   -- Что же вы стоите здѣсь, точно статуя! Проводите г. д'Артаньяна и сегодня вечеромъ, въ одиннадцать часовъ... вы слышали?..
   Какъ кажется, она всегда назначаетъ свои свиданія въ одиннадцать часовъ: это ея обыкновеніе.
   Милэди протянула ему руку, которую онъ нѣжно поцѣловалъ.
   -- Однако, думалъ онъ, уходя и едва отвѣчая на упреки Кэтти,-- не разыграть бы изъ себя дурака; положительно, эта женщина большой руки мошенница, будемъ держать себя осторожно.
   

X.
Тайна милэди.

   Д'Артаньянъ, несмотря на всѣ убѣдительныя и настойчивыя просьбы Кэтти, вмѣсто того, чтобы пройти прямо въ комнату молодой дѣвушки, вышелъ изъ отеля, и сдѣлалъ это по двумъ причинамъ: во-первыхъ, онъ избѣжалъ такимъ образомъ упрековъ, жалобъ и просьбъ, а во-вторыхъ -- ему хотѣлось остаться немного одному, чтобы собраться со своими мыслями и по возможности разгадать мысли этой женщины. Яснѣе всего для него во всемъ этомъ было то, что онъ любитъ милэди, какь сумасшедшій, и что она его ничуть не любила. Одну минуту д'Артаньянъ думалъ, что всего бы лучше сейчасъ же пойти къ себѣ и написать милэди длинное письмо, въ которомъ признаться ей, что онъ и Вардъ были до этой минуты однимъ и тѣмъ же лицомъ, а слѣдовательно онъ не можетъ брать на себя убійство Варда, чтобъ не совершить самоубійства. Но имъ въ то же время овладѣло яростное желаніе мести; онъ хотѣлъ, въ свою очередь, овладѣть этой женщиной подъ своимъ собственнымъ именемъ, и такъ какъ это мщеніе обѣщало ему извѣстнаго рода наслажденіе, то онъ не захотѣлъ отъ него отказаться.
   Онъ пять или шесть разъ обошелъ кругомъ Королевскую площадь, оборачиваясь черезъ каждые десять шаговъ, чтобы взглянуть на свѣтъ въ квартирѣ милэди, который былъ виденъ сквозь жалюзи: было очевидно, что на этотъ разъ молодая женщина спѣшила менѣе, чѣмъ прошлый разъ, уйти въ свою спальню. Наконецъ свѣтъ исчезъ.
   Съ этимъ свѣтомъ исчезла послѣдняя нерѣшительность въ сердцѣ д'Артаньяна; сердце его радостно билось, голова была точно въ огнѣ, онъ вернулся въ отель и стремительно вошелъ въ комнату Кэтти.
   Бѣдная дѣвушка, блѣдная, какъ смерть, дрожа всѣми членами, хотѣла остановить своего любовника, но милэди была на стражѣ и, услышавъ шумъ при входѣ д'Артаньяна, отворила дверь.
   -- Войдите, пригласила она.
   Все это было такъ невѣроятно цинично, такъ нагло и безстыдно, что д'Артаньянъ едва вѣрилъ тому, что видѣлъ и слышалъ. Ему казалось, что онъ увлеченъ въ одну изъ тѣхъ фантастическихъ интригъ, которыя случаются только во снѣ.
   Тѣмъ не менѣе, онъ быстро вошелъ къ милэди, уступая магнетической силѣ притяженія, влекущей его къ ней, какъ желѣзо къ магниту.
   Дверь заперлась за ними.
   Кэтти, въ свою очередь, бросилась къ двери.
   Ревность, злоба, оскорбленная гордость, однимъ словомъ, всѣ страсти, волнующія сердце влюбленной женщины, побуждали ее открыть истину, но она погибла бы сама, если бы призналась, что принимала участіе во всей этой интригѣ, и кромѣ того потеряла бы навсегда д'Артаньяна. Это послѣднее соображеніе заставило ее принести еще послѣднюю жертву. Д'Артаньянъ достигъ цѣли всѣхъ своихъ желаній: въ немъ любили на этотъ разъ не соперника, а дѣлали видъ, что любили его самого. Тайный голосъ говорилъ ему въ глубинѣ его сердца, что онъ былъ не болѣе, какъ орудіе мести, которое ласкали въ ожиданіи, что онъ свершитъ убійство, но его гордость, самолюбіе, страсть заставляли умолкнуть этотъ голосъ, заглушали этотъ ропотъ. При этомъ еще нашъ гасконецъ, съ извѣстной дозой самоувѣренности, которая намъ уже извѣстна, сравнивалъ себя съ Вардомъ и задавалъ себѣ вопросъ: почему бы, въ концѣ концовъ, нельзя полюбить и его самого?
   Итакъ, онъ всецѣло отдался увлеченію данной минуты. Милэди не была уже для него той женщиной съ гибельными намѣреніями, которая за минуту передъ тѣмъ такъ пугала его, а пылкой, страстной любовницей, отдавшейся всецѣло любви, которую, казалось, она сама испытывала. Такимъ образомъ прошло приблизительно часа два.
   Между тѣмъ восторгъ двухъ любовниковъ охладѣлъ; милэди, руководимая далеко не одинаковыми побужденіями съ д'Артаньяномъ, не могла окончательно забыться; она первая вернулась къ дѣйствительности и спросила молодого человѣка, нашелъ ли онъ какой-нибудь предлогъ, долженствующій вызвать столкновеніе между нимъ и Вардомъ, слѣдствіемъ чего должна была произойти на завтра ихъ дуэль.
   Но д'Артаньянъ, мысли котораго приняли совершенно иной оборотъ, позволилъ себѣ забыться, какъ глупецъ, и любезно отвѣтилъ ей, что слишкомъ поздно, чтобы думать о дуэляхъ на шпагахъ.
   Эта холодность къ единственному предмету, интересующему ее, испугала милэди, и вопросы ея сдѣлались еще настойчивѣе. Тогда д'Артаньянъ, никогда серьезно и не помышлявшій объ осуществленіи этой невозможной дуэли, хотѣлъ перемѣнить разговоръ, но это было ему не по силамъ. Милэди своей желѣзной волей и увлекающимъ умомъ, которому трудно было противостоять удерживала его въ заранѣе предначертанныхъ ею гравицахъ. Д'Артаньянъ думалъ, что поступаетъ очень умно, совѣтуя милэди отказаться отъ составленныхъ ею ужасныхъ замысловъ и простить Варда, но при первыхъ сказанныхъ имъ словахъ молодая женщина задрожала и отстранилась отъ него.
   -- Не боитесь ли вы, любезный д'Артаньянъ? спросила она рѣзкимъ, насмѣшливымъ тономъ, странно прозвучавшимъ въ темнотѣ.
   -- Вы, конечно, этого не думаете, сердце мое! отвѣчалъ д'Артаньянъ:-- но что если этотъ бѣдный графъ Вардъ окажется менѣе виновнымъ, чѣмъ вы это думаете?
   -- Во всякомъ случаѣ, сказала строго милэди,-- онъ меня обманулъ, и съ той минуты, какъ онъ меня обманулъ, онъ заслужилъ смерть.
   -- Ну, такъ онъ умретъ, если вы его приговорили къ этому! произнесъ д'Артаньянъ такимъ твердымъ, рѣшительнымъ тономъ, который милэди приняла за выраженіе самой непоколебимой преданности.
   Она тотчасъ же придвинулась къ нему.
   Мы не можемъ сказать, какъ скоро прошла эта ночь для милэди, но д'Артаньяну показалось, что онъ не болѣе какихъ-нибудь двухъ часовъ провелъ съ нею, когда первые лучи начали уже пробиваться сквозь щели жалюзи, и вскорѣ вся комната озарилась блѣднымъ свѣтомъ начинающагося дня.
   Тогда милэди, видя, что д'Артаньянъ хочетъ съ ней разстаться, напомнила ему данное ей обѣщаніе отомстить за нее Варду.
   -- Я совершенно готовъ, сказалъ д'Артаньянъ: -- но только прежде я желалъ бы удостовѣриться въ одномъ.
   -- Въ чемъ? спросила милэди.
   -- Въ томъ, что вы меня любите.
   -- Мнѣ кажется, что я уже доказала вамъ это.
   -- Да, и потому я преданъ вамъ теперь и тѣломъ, и душой.
   -- Благодарю васъ, мой храбрый возлюбленный, но такъ какъ я доказала вамъ любовь мою, то и вы мнѣ, въ свою очередь, докажете свою. Не правда ли?
   -- Конечно. Но если вы въ самомъ дѣлѣ меня любите, какъ говорите, сказалъ д'Артаньянъ:-- развѣ вы нисколько не боитесь за меня?
   -- Но чего же мнѣ бояться?
   -- Вѣдь я тоже могу быть опасно раненъ, даже убитъ.
   -- Это невѣроятно, сказала милэди: -- вы такой храбрый и такъ искусно владѣете шпагой.
   -- Такъ вы не хотите избрать какую-нибудь другую месть, не требующую пролитія крови? спросилъ д'Артаньянъ.
   Милэди молча взглянула на своего любовника; блѣдный свѣтъ первыхъ дневныхъ лучей придавалъ ея глазамъ выраженіе какой-то особенной мрачности.
   -- Право, сказала она,-- мнѣ кажется, что вы теперь колеблетесь.
   -- Нѣтъ, я не колеблюсь; но, право, мнѣ жалъ этого бѣднаго графа Варда съ тѣхъ поръ, какъ вы его не любите, и мнѣ кажется, что всякій человѣкъ вслѣдствіе одного уже того, что лишился вашей любви, такъ жестоко наказанъ, что нѣтъ надобности еще его наказывать.
   -- Кто вамъ сказалъ, что я его любила? спросила милэди.
   -- По крайней мѣрѣ, я могу думать теперь безъ особенной самонадѣянности, что вы любите другого, сказалъ молодой человѣкъ нѣжнымъ голосомъ,-- и я повторяю, что принимаю участіе въ графѣ.
   -- Вы? спросила милэди.
   -- Да, я.
   -- Но отчего это?
   -- Потому что я одинъ знаю...
   -- Что?
   -- Что онъ далеко не такъ виновенъ или, скорѣе, не былъ виновенъ передъ вами, какъ это кажется.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? сказала милэди встревоженнымъ голосомъ:-- объяснитесь, потому что я положительно не знаю, что вы хотите сказать.
   И она посмотрѣла на д'Артаньяна, который обнималъ ее, и ея глаза мало-по-малу стали разгораться.
   -- Да, я человѣкъ благородный, сказалъ д'Артаньянъ, рѣшившійся покончить,-- и съ тѣхъ поръ, какъ ваша любовь принадлежитъ мнѣ, съ тѣхъ поръ, какъ я увѣренъ въ ней,-- вѣдь я могу быть увѣренъ въ ней, не правда ли?
   -- Совершенно, но продолжайте.
   -- Ну, я и чувствую въ себѣ какую-то перемѣну, и одно признаніе тяготитъ меня.
   -- Признаніе?
   -- Если бы я сомнѣвался въ вашей любви, я не сказалъ бы этого, но вы меня любите, моя прелестная возлюбленная, не правда ли, вы меня любите?
   -- Безъ сомнѣнія.
   -- Въ такомъ случаѣ, если бы вслѣдствіе черезмѣрной любви къ вамъ я оказался бы въ чемъ-нибудь виноватымъ передъ вами, вы меня простите?
   -- Можетъ быть.
   Д'Артаньянъ съ самой пріятной улыбкой сдѣлалъ попытку приблизить свои губы къ губамъ милэди, но та отстранилась.
   -- Это признаніе? сказала она, блѣднѣя:-- что это за признаніе?
   -- Вы назначали свиданіе Варду въ этотъ четвергъ въ этой самой комнатѣ, не правда ли?
   -- Я?! нѣтъ! Этого не было, сказала милэди такимъ рѣшительнымъ голосомъ и съ такимъ безстрастнымъ лицомъ, что если бы д'Артаньянъ не былъ въ этомъ такъ увѣренъ, онъ усомнился бы.
   -- Не лгите, мой прелестный ангелъ, сказалъ д'Артаньянъ, улыбаясь,-- это было бы безполезно.
   -- Какъ такъ? Говорите же! Вы меня уморите!
   -- О, успокойтесь, вы не виноваты относительно меня, и я уже простилъ васъ.
   -- Но что жъ дальше, дальше!
   -- Вардъ не можетъ ничѣмъ похвастаться.
   -- Отчего? Вы сами сказали мнѣ, что это кольцо...
   -- Это кольцо, моя любовь, у меня. Графъ Вардъ, бывшій у васъ въ четвергъ, и сегодняшній д'Артаньянъ -- одно и то же лицо.
   Безумецъ ожидалъ удивленія, смѣшаннаго съ стыдливостью, маленькой бури, которая разразится слезами, но онъ сильно ошибся, и его заблужденіе продолжалось недолго. Блѣдная и страшная милэди выпрямилась и, оттолкнувъ д'Артаньяна сильнымъ ударомъ въ грудь, бросилась съ постели.
   Было уже совершенно свѣтло. Д'Артаньянъ удержалъ ее за пенюаръ изъ тонкаго индійскаго батиста, чтобы вымолить себѣ прощеніе, но она властнымъ и рѣшительнымъ движеніемъ сдѣлала попытку вырваться. Тогда батистъ разорвался, обнаживъ плечи, и на одномъ изъ этихъ прекрасныхъ, круглыхъ бѣлыхъ плечъ д'Артаньянъ съ невыразимымъ ужасомъ увидѣлъ цвѣтокъ лиліи, эту неизгладимую мѣтку, которую кладетъ позорная рука палача.
   -- Великій Боже! вскричалъ д'Артаньянъ, опуская пенюаръ, и, молча, неподвижно, какъ окаменѣлый, остался на постели.
   Но милэди по одному ужасу д'Артаньяна почувствовала, что она изобличена. Безъ сомнѣнія, онъ все видѣлъ: молодой человѣкъ зналъ теперь ея тайну, тайну ужасную, которая никому не была извѣстна, кромѣ него.
   Она обернулась и взглянула на него не какъ взбѣшенная женщина, но какъ раненая пантера.
   -- А, презрѣнный, сказала она,-- ты мнѣ подло измѣнилъ и къ тому же у тебявъ рукахъ моя тайна! Ты умрешь!
   И она подбѣжала къ шкатулкѣ, украшенной инкрустаціей, стоявшей у нея на туалетѣ, лихорадочно открыла ее дрожавшей рукой, вынула оттуда маленькій кинжалъ съ золотой ручкой, съ тонкимъ и острымъ лезвіемъ, и бросилась на полураздѣтаго д'Артаньяна. Хотя молодой человѣкъ, какъ извѣстно, быль храбръ, онъ былъ испуганъ выраженіемъ этого разстроеннаго лица съ страшно расширенными зрачками, блѣдными щеками и съ выступившею кровью на губахъ; онъ отступилъ къ узкому проходу около кровати, какъ бы отъ змѣи, подползшей къ нему, и когда покрывшаяся потомъ рука дотронулась до шпаги, онъ вынулъ ее изъ ноженъ. Но, не обращая вниманія на шпагу, милэди старалась влѣзть на кровать, чтобы нанести ему ударъ кинжаломъ, и остановилась только тогда, когда почувствовала остріе шпаги на своей груди. Тогда она хотѣла схватить шпагу руками, но д'Артаньянъ постоянно отклонялъ эти попытки и, приставляя шпагу то къ ея глазамъ, то къ груди, спустился съ постели, стараясь ускользнуть въ дверь, ведущую къ Кэтти.
   Тѣмъ временемъ милэди бросилась на него съ страшной силой, испуская ужасные крики. Впрочемъ, все это скорѣй походило на дуэль, и д'Артаньянъ мало-по-малу пришелъ въ себя.
   -- Хорошо, моя красавица, хорошо, говорилъ онъ,-- но, ради Бога, успокойтесь, иначе я вамъ нарисую вторую лилію на вашихъ прелестныхъ щекахъ.
   -- Подлый! подлый! вопила милэди.
   Д'Артаньянъ, пытаясь отыскать дверь, все время старался защищаться. На шумъ, который они производили,-- она -- опрокидывая мебель, чтобы добраться до него, онъ -- прячась за мебель, чтобы защититься отъ нея,-- Кэтти отворила дверь. Д'Артаньянъ, постоянно маневрировавшій такъ, чтобы приблизиться къ этой двери, былъ только въ трехъ шагахъ отъ нея, и тогда однимъ скачкомъ онъ бросился изъ спальни милэди въ комнату горничной и съ быстротой молніи заперъ дверь и всею своею тяжестью уперся въ нее, между тѣмъ какъ Кэтти запирала задвижки. Тогда милэди сдѣлала попытку проломать перегородку, отдѣлявшую ея комнату, съ невѣроятной для женщины силой и затѣмъ, убѣдившись, что сдѣлать это она была не въ силахъ, начала колоть кинжаломъ дверь и въ нѣсколькихъ мѣстахъ пробила ее насквозь; каждый изъ ударовъ сопровождался ужасными проклятіями.
   -- Скорѣе, скорѣе, Кэтти, торопилъ д'Артаньянъ вполголоса, когда дверь была заперта на задвижку,-- выпусти меня изъ отеля, иначе, если мы дадимъ ей время опомниться, она велитъ своимъ лакеямъ убить меня.
   -- Но вы не можете выйти въ такомъ видѣ, сказала Кэтти:-- вы совсѣмъ раздѣты.
   -- Это правда, сказалъ д'Артаньянъ, только сейчасъ замѣтившій костюмъ, бывшій на немъ,-- это правда, одѣнь меня, какъ ты можешь; но торопись; понимаешь ли, что дѣло идетъ о жизни и смерти!
   Кэтти очень хорошо это понимала; она быстро закутала его въ женское цвѣтное платье, надѣла большую шляпу и тальму; она дала ему туфли, которыя онъ надѣлъ на голыя ноги, и затѣмъ повела его по лѣстницѣ. И это было сдѣлано во-время: милэди звонила уже и перебудила весь отель. Привратникъ отворилъ дверь въ ту самую минуту, какъ милэди, тоже полунагая, кричала въ окно:
   -- Не выпускайте!
   

XI.
Атосу безъ всякаго труда удалось экипироваться.

   Молодой человѣкъ убѣжалъ, между тѣмъ какъ она все еще угрожала ему безсильнымъ жестомъ. Въ ту минуту, какъ онъ скрылся изъ виду, милэди безъ чувствъ упала въ своей комнатѣ.
   Д'Артаньянъ былъ такъ встревоженъ случившимся, что, нисколько не безпокоясь объ участи Кэтти, пробѣжалъ половину Парижа и остановился только у дверей Атоса. Онъ до такой степени растерялся и объятъ былъ ужасомъ, что крики патруля, бросившагося за нимъ въ погоню, и гиканія нѣсколькихъ прохожихъ, которые, несмотря на раннюю пору, шли уже по своимъ дѣламъ, заставили его еще болѣе ускорить шагъ. Онъ прошелъ черезъ дворъ, поднялся во второй этажъ къ Атосу и изо всѣхъ силъ сталъ стучаться въ дверь.
   Гримо съ заспанными глазами отворилъ ему. Д'Артаньянъ съ такою силою ворвался въ комнату, что чуть-чуть не сшибъ его съ ногъ. Несмотря на свою нѣмоту, на этотъ разъ бѣдный малый заговорилъ:
   -- Это ты, что тебѣ надо, шлендра? Зачѣмъ пришла, негодница?
   Д'Артаньянъ снялъ шляпу и высвободилъ руку изъ-подъ мантильи; при видѣ его усовъ и обнаженной шпаги, бѣдный малый увидѣлъ, что онъ имѣетъ дѣло съ мужчиной. Онъ вообразилъ тогда, что это былъ разбойникъ.
   -- Помогите! на помощь ко мнѣ, на помощь! вскричалъ онъ.
   -- Молчи, несчастный! сказалъ молодой человѣкъ,-- я -- д'Артаньянъ, развѣ ты меня не узнаешь? Гдѣ баринъ?
   -- Вы г. д'Артаньянъ! вскричалъ Гримо,-- не можетъ быть!
   -- Гримо, сказалъ Атосъ, выходя изъ своей комнаты въ халатѣ,-- мнѣ кажется, что ты позволяешь себѣ разговаривать...
   -- Ахъ, сударь! это потому...
   -- Молчи!
   Гримо повиновался и пальцемъ указалъ барину на д'Артаньяна.
   Атосъ узналъ товарища и, при всей своей флегматичности, разразился смѣхомъ, причиной котораго былъ странный маскарадный костюмъ, который онъ увидѣлъ: шляпа на боку, юбки, спускавшіяся на башмаки, засученные рукава и усы, торчавшіе отъ волненія.
   -- Не смѣйтесь, мой другъ! вскричалъ д'Артаньянъ,-- ради Бога, не смѣйтесь, потому что, даю вамъ слово, нечему смѣяться.
   И онъ произнесъ эти слова съ такимъ неподдѣльнымъ ужасомъ, что Атосъ тотчасъ же взялъ его за руки и вскричалъ:
   -- Не ранены ли вы, мой другъ, вы такъ блѣдны?!
   -- Нѣтъ, но со мной случилось страшное происшествіе... Вы одни, Атосъ?
   -- Чортъ возьми! да кому же быть у меня въ этотъ часъ?
   -- Хорошо, хорошо.
   Д'Артаньянъ быстро прошелъ въ комнату Атоса.
   -- Ну, говорите же! сказалъ Атосъ, запирая дверь на задвижку, чтобы никто не помѣшалъ имъ.-- Не умеръ ли король? Не убили ли кардинала? На васъ лица нѣтъ: ну же, говорите, я положительно умираю отъ безпокойства.
   -- Атосъ, сказалъ д'Артаньянъ, сбрасывая съ себя все женское платье и появляясь въ одной рубашкѣ,-- приготовьтесь выслушать неслыханную, невѣроятную исторію.
   -- Прежде всего надѣньте этотъ халатъ, предложилъ мушкетеръ своему другу.
   Д'Артаньянъ надѣлъ халатъ, причемъ не сразу попалъ въ рукава, до такой степени онъ былъ еще взволнованъ.
   -- Ну, разсказывайте же?
   Д'Артаньянъ, пригибаясь къ уху Атоса, сказалъ ему шопотомъ:
   -- Милэди помѣчена цвѣткомъ лиліи на плечѣ!
   -- Ахъ! вскричалъ мушкетеръ, какъ бы пораженный пулею въ сердце.
   -- Послушайте, спросилъ д'Артаньянъ,-- увѣрены ли вы, что та навѣрно умерла?
   -- Та? отвѣчалъ Атосъ такимъ глухимъ голосомъ, что д'Артаньянъ его едва разслышалъ.
   -- Да, та, о которой вы мнѣ разсказывали въ Амьенѣ?
   Атосъ издалъ стонъ и опустилъ голову на руки.
   -- Эта, продолжалъ д'Артаньянъ,-- женщина лѣтъ 26-28...
   -- Блондинка, сказалъ Атосъ,-- не правда ли?
   -- Да.
   -- Со свѣтло-голубыми глазами, со страннымъ блескомъ, съ черными бровями и рѣсницами?
   -- Да, высокаго роста, хорошо сложенная; у нея недостаетъ одного глазного зуба на лѣвой сторонѣ.
   -- Она!
   -- Цвѣтокъ лиліи -- маленькій, красновато-рыжаго цвѣта, точно натертый тѣстомъ, которое обыкновенно прикладываютъ?
   -- Да. Впрочемъ, вы говорите, что она англичанка?
   -- Ее зовутъ милэди, но она можетъ быть француженка; это тѣмъ вѣроятнѣе, что лордъ Винтеръ приходится ей только шуриномъ.
   -- Я хочу ее видѣть, д'Артаньянъ!
   -- Берегитесь, Атосъ, берегитесь; вы хотѣли ее убить, но эта женщина способна отплатить вамъ тѣмъ же и не сдѣлаетъ промаха.
   -- Она не посмѣетъ ничего сказать, потому что она этимъ изобличила бы себя.
   -- Она способна на все! Видѣли ли вы ее когда-нибудь разсвирѣпѣвшей?
   -- Нѣтъ, сказалъ Атосъ.
   -- Это тигрица, пантера! Ахъ, мой милый Атосъ! я очень боюсь, что навлекъ на насъ обоихъ страшное мщеніе.
   И д'Артаньянъ разсказалъ тогда все: безумный гнѣвъ милэди и ея угрозу убить его.
   -- Вы правы, и, клянусь честью, я продалъ бы свою жизнь ни за грошъ, согласился Атосъ.-- Къ счастью, послѣзавтра мы уѣзжаемъ изъ Парижа; по всей вѣроятности, мы поѣдемъ къ Лярошели, и разъ мы уѣдемъ...
   -- Она послѣдуетъ за вами на край свѣта, Атосъ, если она васъ узнаетъ; пусть же ея ненависть обрушится только на меня.
   -- Ахъ! мой милый, да что мнѣ до того, если она меня убьетъ! сказалъ Атосъ:-- неужели же вы думаете, что я такъ дорожу жизнью?
   -- Во всемъ этомъ есть какая-то ужасная тайна, Атосъ. Эта женщина -- шпіонка кардинала, я въ этомъ увѣренъ.
   -- Въ такомъ случаѣ берегитесь за себя. Если кардиналъ не особенно возлюбилъ васъ за поѣздку въ Лондонъ, то онъ страшно ненавидитъ васъ, но такъ какъ во всякомъ случаѣ онъ не можетъ васъ упрекнуть въ чемъ-нибудь открыто, а между тѣмъ ненависть всегда ищетъ удовлетворенія, въ особенности ненависть кардинала, то будьте осторожны и берегитесь! Если вамъ придется выходить, не выходите одни; если вамъ придется ѣхать, тоже принимайте всякія предосторожности:однимъ словомъ, не довѣряйте никому, даже вашей тѣни.
   -- Къ счастью, отвѣчалъ д'Артаньянъ,-- надо протянуть только до послѣзавтра вечера, такъ какъ, разъ мы очутимся на войнѣ, надѣюсь, намъ не придется бояться никого, кромѣ непріятеля.
   -- А пока, сказалъ Атосъ,-- я отказываюсь отъ своего добровольнаго тюремнаго заключенія и всюду буду ходить съ вами: вамъ надо вернуться въ улицу Могильщиковъ и я провожу васъ.
   -- Но какъ бы ни было это близко отсюда, сказалъ д'Артаньянъ,-- я не могу туда вернуться въ такомъ нарядѣ.
   -- Совершенно справедливо, отвѣчалъ Атосъ и дернулъ за ручку колокольчика.
   Явился Гримо.
   Атосъ сдѣлалъ ему знакъ сходить къ д'Артаньяну и принести ему платье. Гримо тоже жестомъ показалъ, что онъ его понялъ.
   -- Ахъ, но все это, однако, нисколько не подвигаетъ впередъ нашего дѣла относительно экипировки, милый другъ, сказалъ Атосъ,-- такъ какъ, если я не ошибаюсь, вы оставили всѣ ваши пожитки у милэди, которая, безъ сомнѣнія, не подумаетъ отдать ихъ. Къ счастью, у васъ есть сапфиръ.
   -- Сапфиръ принадлежитъ вамъ, мой дорогой Атосъ! Не сами ли вы сказали, что это кольцо -- ваша фамильная драгоцѣнность?
   -- Да, мой дѣдъ купилъ его за 2,000 экю, какъ онъ мнѣ говорилъ когда-то; оно составляло часть свадебныхъ подарковъ, которые онъ подарилъ моей бабушкѣ, и было великолѣпно. Моя мать дала мнѣ его, и я, безумецъ, вмѣсто того, чтобы сохранить это кольцо какъ святыню, отдалъ его этой низкой твари...
   -- Въ такомъ случаѣ, мой милый, возьмите обратно это кольцо, которымъ, я совершенно понимаю, вы очень дорожите.
   -- Чтобъ я взялъ это кольцо послѣ того, какъ оно побывало въ рукахъ этой подлой женщины, никогда! Это кольцо осквернено, д'Артаньянъ.
   -- Въ такомъ случаѣ продайте его.
   -- Продать брильянтъ, доставшійся мнѣ отъ матери! Признаюсь, что я счелъ бы это за оскверненіе святыни.
   -- Въ такомъ случаѣ заложите его: вамъ охотно дадутъ за него тысячу экю. Эта сумма болѣе чѣмъ достаточна для вашихъ надобностей, а затѣмъ, при первыхъ полученныхъ вами деньгахъ, вы его выкупите и возьмете очищеннымъ отъ старыхъ пятенъ, потому что оно пройдетъ черезъ руки ростовщиковъ.
   Атосъ улыбнулся.
   -- Вы чудный товарищъ, сказалъ онъ,-- мой дорогой д'Артаньянъ: вашей постоянной веселостью вы разсѣиваете несчастныхъ въ ихъ печали. Хорошо, заложимте это кольцо, но съ однимъ условіемъ.
   -- Съ какимъ?
   -- Чтобъ 500 экю взяли вы, а другія 500 -- я.
   -- Серьезно ли вы это говорите, Атосъ! Мнѣ не нужно и четвертой доли этой суммы: я служу въ гвардіи и, продавши сѣдло, буду имѣть эту сумму. Что мнѣ нужно? Только лошадь для Плянше, вотъ и все. Вы забываете, къ тому же, что у меня тоже есть перстень.
   -- Которымъ вы дорожите, кажется, еще болѣе, чѣмъ я своимъ; по крайней мѣрѣ, мнѣ это показалось.
   -- Да, потому что въ какомъ-нибудь крайнемъ случаѣ онъ можетъ насъ не только выручить изъ затруднительнаго положенія, но еще и изъ какой-нибудь большой опасности; это не только драгоцѣнный брильянтъ, но еще и талисманъ.
   -- Я васъ не совсѣмъ понимаю, но вѣрю тому, что вы говорите. Вернемся же къ нашему кольцу, или, скорѣе, къ вашему; вы возьмете половину суммы, которую намъ дадутъ за него, или я брошу его въ Сену, и я очень сомнѣваюсь, чтобы какая-нибудь рыба была бы настолько любезна и вернула его намъ, какъ Поликрату.
   -- Въ такомъ случаѣ, я согласенъ.
   Въ эту минуту вошелъ Гримо въ сопровожденіи Плянше; послѣдній, безпокоясь о своемъ баринѣ и желая узнать, что съ нимъ случилось, воспользовался случаемъ и принесъ платье самъ.
   Д'Артаньянъ одѣлся, Атосъ тоже, и затѣмъ, когда оба были готовы, чтобы выйти, Атосъ сдѣлалъ знакъ Гримо, какъ будто прицѣливается; послѣдній тотчасъ же снялъ со стѣны свой мушкетъ и приготовился слѣдовать за бариномъ. Они дошли до улицы Могильщиковъ безъ всякаго пршиключенія. Бонасье стоялъ у себя въ дверяхъ и насмѣшливо посмотрѣлъ на д'Артаньяна.
   -- А, любезный мой жилецъ! сказалъ онъ,-- торопитесь: у васъ сидитъ прелестная молодая дѣвушка, которая ждетъ васъ, а женщины, сами знаете, не очень-то любятъ, чтобы ихъ заставляли ждать.
   -- Это Кэтти! вскричалъ д'Артаньянъ и бросился въ коридоръ.
   И дѣйствительно, на площадкѣ передъ его комнатой, прислонившись къ двери, стоялъ бѣдный ребенокъ и дрожалъ всѣмъ тѣломъ. Какъ только она его увидѣла, то сказала:
   -- Вы обѣщали мнѣ ваше покровительство, вы обѣщали мнѣ защитить меня отъ ея гнѣва,-- вспомните, что вы погубили меня?
   -- Да, безъ сомнѣнія, отвѣчалъ д'Артаньянъ,-- будь спокойна, Кэтти. Но что случилось послѣ моего ухода?
   -- Развѣ я знаю?!.. сказала Кэтти.-- На ея крики сбѣжались лакеи; она взбѣсилась отъ гнѣва и призывала на вашу голову всѣ проклятія на свѣтѣ. Тогда мнѣ пришло въ голову, что она вспомнить, что вы прошли къ ней черезъ мою комнату, и въ такомъ случаѣ сообразитъ, что я была вашей соучастницей; я захватила съ собой немножко денегъ, что у меня было, самые дорогіе и лучшіе изъ моихъ пожитковъ и убѣжала.
   -- Бѣдное дитя! Но что я буду съ тобою дѣлать? Я уѣзжаю послѣзавтра.
   -- Все, что вамъ угодно, г. офицеръ... Увезите меня изъ Парижа, увезите меня изъ Франціи.
   -- Не могу же я взять тебя съ собою на осаду Лярошели?
   -- Нѣтъ, но вы можете помѣстить меня гдѣ-нибудь въ провинціи, у какой-нибудь знакомой вамъ дамы: на вашей родинѣ, напримѣръ.
   -- Ахъ, моя милая! на моей родинѣ дамы обходятся безъ горничныхъ. Но подожди, у меня есть для тебя кое-что въ виду... Плянше, сходи за Арамисомъ и попроси его придти сію же минуту. Намъ нужно сообщить ему очень важное дѣло.
   -- Я догадываюсь, сказалъ Атосъ:-- но почему же не Портосу? мнѣ кажется, что его маркиза...
   -- Маркиза Портоса одѣвается съ помощью писцовъ своего мужа, сказалъ д'Артаньянъ со смѣхомъ.-- Къ тому же Кэтти не захотѣла бы жить въ Медвѣжьей улицѣ, не такъ ли, Кэтти?
   -- Я согласна жить гдѣ вамъ угодно, отвѣчала Кэтти:-- лишь бы мнѣ такъ скрыться, чтобы не знали, гдѣ я.
   -- Теперь, Кэтти, когда намъ предстоитъ разстаться и, слѣдовательно, ты не будешь меня больше ревновать...
   -- Гдѣ бы вы ни были, близко ли, далеко ли, я всегда буду любить васъ.
   -- Вотъ гдѣ, подумаешь, гнѣздится постоянство, прошепталъ Атосъ.
   -- И я тоже, сказалъ д'Артаньянъ,-- и я тоже буду всегда тебя любить, будь спокойна. Но, однако, отвѣть мнѣ на одинъ вопросъ; замѣть, что теперь я придаю этому вопросу большое значеніе: не слышала ли ты чего-нибудь объ одной молодой женщинѣ, которую похитили ночью?
   -- Постойте же!.. О, Боже мой! г. офицеръ, неужели же вы еще любите и эту женщину?
   -- Нѣтъ, ее любитъ одинъ изъ моихъ друзей. Слушай, вотъ этотъ, Атосъ.
   -- Я! вскричалъ Атосъ такимъ голосомъ, точно вскрикнулъ человѣкъ, замѣтившій, что онъ наступилъ на змѣю.
   -- Конечно, ты! сказалъ д'Артаньянъ, сжимая руку Атоса.-- Тебѣ извѣстно, какое участіе принимаемъ мы всѣ въ этой бѣдной, маленькой г-жѣ Бонасье. Къ тому же, Кэтти никому не скажетъ, не правда ли, Кэтти? Ты понимаешь, мое дитя, продолжалъ д'Артаньянъ:-- это жена той образины, котораго ты видѣла у дверей, идя сюда.
   -- О, мой Боже! вскричала Кэтти,-- вы мнѣ напомнили, какъ я испугалась; лишь бы только онъ меня не узналъ
   -- Какъ, узналъ?! Такъ ты уже видѣла когда-нибудь этого человѣка?
   -- Онъ былъ два раза у милэди.
   -- Такъ... но когда именно?
   -- Приблизительно дней пятнадцать, восемнадцать тому назадъ.
   -- Именно такъ?
   -- Вчера вечеромъ онъ приходилъ опять.
   -- Вчера вечеромъ?
   -- Да, за минуту передъ тѣмъ, какъ вы пришли сами.
   -- Любезный Атосъ, мы окутаны цѣлой сѣтью шпіоновъ. И ты думаешь, что онъ тебя узналъ, Кэтти?
   -- Я надвинула низко на лобъ шляпу, какъ только его замѣтила, но можетъ быть было уже слишкомъ поздно.
   -- Спуститесь внизъ, Атосъ, онъ къ вамъ относится менѣе недовѣрчиво, чѣмъ ко мнѣ, и посмотрите, все ли еще онъ стоитъ у дверей.
   Атосъ спустился и быстро вернулся.
   -- Онъ ушелъ, сказалъ онъ,-- и домъ запертъ.
   -- Онъ отправился донести и сказать, что всѣ голуби въ голубятнѣ.
   -- Такъ улетимте, сказалъ Атосъ,-- и оставимъ здѣсь одного Плянше, чтобы онъ послѣ все разсказалъ намъ.
   -- Подождемъ только одну минуту. Вѣдь мы послали за Арамисомъ.
   -- Совершенно вѣрно, согласился Атосъ,-- подождемъ Арамиса.
   Въ эту самую минуту вошелъ Арамисъ.
   Ему разсказали въ чемъ дѣло и объяснили, какъ крайне нужно, чтобы въ кругу своихъ знатныхъ знакомыхъ онъ нашелъ какое-нибудь мѣсто для Кэтти.
   Арамисъ задумался на минуту и сказалъ, покраснѣвъ:
   -- Дѣйствительно ли я окажу вамъ этимъ услугу, д'Артаньянъ?
   -- Я буду вамъ благодаренъ за это всю мою жизнь.
   -- Въ такомъ случаѣ, г-жа Буа-де-Траси просила меня, кажется, для одной изъ ея пріятельницъ, живущей въ провинціи, хорошую, вѣрную горничную, и если вы можете, д'Артаньянъ, ручаться мнѣ, что мадемуазель...
   -- О, сударь! вскричала Кэтти:-- будьте увѣрены, что я буду совершенно предана той особѣ, которая дастъ мнѣ возможность уѣхать изъ Парижа.
   -- Коли такъ, сказалъ Арамисъ,-- тѣмъ лучше.
   Онъ сѣлъ къ столу и написалъ нѣсколько словъ, запечаталъ записку своимъ перстнемъ и передалъ ее Кэтти.
   -- Теперь, мое дитя, сказалъ д'Артаньянъ,-- ты знаешь, что и намъ нисколько не лучше здѣсь, чѣмъ тебѣ. Итакъ, разстанемся. Мы свидимся, когда настанутъ лучшіе дни.
   -- И когда бы и въ какомъ бы мѣстѣ мы ни встрѣтились съ вами, сказала Кэтти, вы увидите, что я всегда буду любить васъ такъ же, какъ теперь.
   -- Клятва игрока, сказалъ Атосъ, между тѣмъ какъ д'Артаньянъ вышелъ на лѣстницу проводить Кэтти.
   Минуту спустя трое молодыхъ людей простились, сговорившись сойтись въ четыре часа у Атоса и оставивъ Плянше сторожить квартиру.
   Арамисъ пошелъ къ себѣ, а Атосъ и д'Артаньянъ отправились закладывать сапфиръ.
   Нашъ гасконецъ былъ совершенно правъ: имъ безъ затрудненія удалось получить за кольцо ссуду въ триста пистолей. Притомъ жидъ сказалъ даже, что если кольцо хотятъ ему продать, то онъ дастъ за него пятьсотъ пистолей, такъ какъ изъ него можно сдѣлать чудныя подвѣски къ серьгамъ.
   Атосъ и д'Артаньянъ, съ расторопностью военныхъ и какъ знатоки своего дѣла, употребили всего какихъ-нибудь три часа на покупку всей мушкетерской экипировки. Къ тому же Атосъ былъ человѣкъ сговорчивый и аристократъ въ полномъ смыслѣ этого слова. Когда какая-нибудь вещь ему нравилась, онъ платилъ требуемую сумму, не пытаясь даже сбавить цѣну. Д'Артаньянъ пробовалъ дѣлать ему относительно этого нѣкоторыя замѣчанія, но Атосъ съ улыбкой клалъ ему руку на плечо, и д'Артаньянъ понималъ, что торговаться было позволительно ему, бѣдному гасконскому дворянчику, но никакъ ужъ не шло человѣку, державшему себя, какъ принцъ. Мушкетеръ отыскалъ чудную андалузскую лошадь, черную какъ смоль, горячую какъ огонь, съ тонкими, изящными ногами, шести лѣтъ. Онъ подробно осмотрѣлъ ее и не нашелъ въ ней никакихъ недостатковъ. За нее просили тысячу ливровъ. Можетъ быть, ее бы и уступили дешевле, но въ то время, какъ д'Артаньянъ торговался съ барышникомъ, Атосъ отсчиталъ уже сто пистолей.
   Гримо купили пикардійскую лошадь, коренастую и сильную, за триста ливровъ. Но когда купили сѣдло и все оружіе для Гримо, изъ ста пятидесяти пистолей Атоса у него не осталось ни копейки. Д'Артаньянъ предложилъ своему другу взять изъ приходившейся на его долю части небольшую толику съ тѣмъ, чтобы онъ отдалъ этотъ долгъ впослѣдствіи. Но Атосъ вмѣсто всякаго отвѣта только пожалъ плечами.
   -- Сколько давалъ жидъ, чтобы пріобрѣсти кольцо въ собственность? спросилъ Атосъ.
   -- Пятьсотъ пистолей.
   -- То есть двумястами пистолями больше: сто пистолей вамъ, сто пистолей мнѣ. Да это цѣлое состояніе, мой другъ, вернитесь-ка къ жиду...
   -- Какъ, вы хотите?..
   -- Это кольцо положительно напоминало бы мнѣ слишкомъ много печальнаго; къ тому же мы никогда не будемъ имѣть трехсотъ пистолей, чтобы выкупить его, такъ что при этомъ мы совершенно напрасно потеряемъ двѣ тысячи ливровъ. Подите сказать ему, что перстень его, д'Артаньянъ, и возвращайтесь съ двумястами пистолями.
   -- Подумайте, Атосъ...
   -- Въ нынѣшнее время наличныя деньги дороги и надо умѣть принести жертву. Идите, д'Артаньянъ, идите; Гримо пойдетъ съ вами съ своимъ мушкетомъ.
   Полчаса спустя д'Артаньянъ вернулся безъ всякихъ приключеній съ двумя тысячами ливровъ.
   Такимъ образомъ Атосъ нашелъ у себя дома источники, которыхъ и не ожидалъ.
   

XII.
Видѣніе.

   Итакъ, въ четыре часа четверо друзей сошлись у Атоса.
   Ихъ заботы объ экипировкѣ были покончены, и лицо каждаго изъ нихъ носило слѣды тайныхъ личныхъ безпкойствъ, потому что за всякимъ настоящимъ счастьемъ кроется опасеніе за будущее.
   Вдругъ вошелъ Плянше съ двумя письмами, адресованными на имя д'Артаньяна.
   Одно изъ нихъ было маленькой длинной формы записочкой, красиво сложенной и запечатанной хорошенькой печатью изъ зеленаго воска, на которой былъ изображенъ голубь, несущій зеленую вѣтку.
   Другое было большое, четырехугольнаго формата посланіе, украшенное страшными гербами его высокопреосвященства герцога-кардинала.
   При видѣ маленькой записочки сердце д'Артаньяна радостно забилось, потому что ему показалось, что онъ узналъ почеркъ, и хотя онъ видѣлъ его всего одинъ разъ, но память о немъ сохранилась у него въ глубинѣ сердца.
   Итакъ, онъ взялъ маленькое посланіе и быстро его распечаталъ.
   "Отправляйтесь въ будущую среду,-- писали ему,-- между шестью и семью часами вечера гулять по дорогѣ въ Шальо и заглядывайте въ проѣзжающія кареты; но если вы дорожите вашей жизнью и жизнью тѣхъ людей, которые васъ любятъ, не произносите ни слова и удерживайтесь отъ малѣйшаго движенія, по которому можно бы было догадаться, что вы узнали ту особу, которая подвергается опасности и идетъ на всякій рискъ, чтобы только хоть одну минуту взглянуть на васъ".
   Подписи не было никакой.
   -- Это какая-нибудь западня, сказалъ Атосъ:-- не ходите туда, д'Артаньянъ.
   -- А между тѣмъ мнѣ кажется, возразилъ д'Артаньянъ:-- что почеркъ мнѣ знакомъ.
   -- Онъ можетъ быть поддѣланъ, убѣждалъ Атосъ:-- въ шесть, въ семь часовъ по дорогѣ въ Шальо совершенно безлюдно; это все равно, что идти гулять въ лѣсъ Бонди.
   -- Но если бы мы пошли всѣ вмѣстѣ, сказалъ д'Артаньянъ,-- чортъ возьми! не съѣдятъ же насъ всѣхъ четверыхъ, да еще съ четырьмя слугами, лошадьми и со всѣмъ оружіемъ.
   -- И къ тому же это былъ бы удобный случай щегольнуть нашими лошадьми, вмѣшался Портосъ.
   -- Но если это пишетъ женщина, сказалъ Арамисъ,-- желающая при этомъ, чтобы ее не видѣли, то подумайте, д'Артаньянъ, что вы ее компрометируете, что вовсе недостойно дворянина.
   -- Мы останемся позади, сказалъ Портосъ,-- и онъ одинъ поѣдетъ впередъ.
   -- Да, но немного потребуется времени для того, чтобы выстрѣлить изъ пистолета изъ кареты, ѣдущей въ галопъ.
   -- Вотъ еще! Да въ меня и не попадутъ, возразилъ д'Артаньянъ.-- Мы догонимъ тогда карету и убьемъ всѣхъ сидящихъ въ ней. По крайней мѣрѣ, все-таки нѣсколькими врагами будетъ меньше.
   -- Онъ правъ, сказалъ Портосъ,-- предстоитъ сраженіе; надо къ тому же испытать наше оружіе.
   -- Ну что же, доставимте себѣ это удовольствіе, сказалъ Арамисъ, сохраняя свой кроткій, безпечный видъ.
   -- Какъ хотите, произнесъ Атосъ.
   -- Господа, сказалъ д'Артаньянъ,-- теперь четыре часа съ половиной, и у насъ едва хватить времени поспѣть къ шести часамъ на дорогу въ Шальо.
   -- И притомъ же, если мы выѣдемъ слишкомъ поздно, сказалъ Портосъ,-- насъ не увидятъ, что было бы очень жаль. Пойдемте же собираться въ путь, господа.
   -- Но вы забыли о второмъ письмѣ, напомнилъ Атосъ:-- а между тѣмъ мнѣ кажется, судя по печати, что оно заслуживаетъ того, чтобы его вскрыли; что касается меня, скажу вамъ прямо, дорогой д'Артаньянъ, что оно безпокоитъ и занимаетъ меня гораздо болѣе, чѣмъ маленькая пустая записочка, которую вы съ такой нѣжностью спрятали у себя на сердцѣ.
   Д'Артаньянъ покраснѣлъ.
   -- Вотъ мы, сказалъ молодой человѣкъ,-- и посмотримъ, господа, чего желаетъ отъ меня его высокопреосвященство.
   Д'Артаньянъ распечаталъ письмо и прочиталъ:
   "Г. д'Артаньяна, гвардейца королевской гвардіи, роты Дезессара, просятъ пожаловать сегодня въ восемь часовъ вечера въ кардинальскій дворецъ.

Ля-Гудиньеръ, капитанъ гвардіи".

   -- Чортъ возьми! замѣтилъ Атосъ,-- вотъ это свиданіе поважнѣе перваго.
   -- Я пойду на второе послѣ перваго, сказалъ д'Артаньянъ:-- одно въ семь часовъ, а другое въ восемь, на все хватитъ времени.
   -- Гмі я бы не пошелъ, сказалъ Арамисъ:-- порядочный человѣкъ не можетъ не пойти на свиданіе, назначенное ему дамой, но благоразумный и осторожный джентльменъ можетъ найти предлогъ для извиненія, чтобы не явиться къ его высокопреосвященству, въ особенности, когда у него есть нѣкоторое основаніе предполагать, что его приглашаютъ вовсе не для любезностей.
   -- Я согласенъ съ мнѣніемъ Арамиса, сказалъ Портосъ.
   -- Господа, объяснилъ д'Артаньянъ:-- я уже и раньше черезъ г. Кавуа получилъ такое же приглашеніе отъ его высокопреосвященства, на которое не обратилъ вниманія, и на слѣдующій же день со мной случилось большое несчастіе: исчезла Констанція... Что бы ни случилось, я пойду.
   -- Если вы такъ рѣшили, идите, сказалъ Атосъ.
   -- А Бастилія? спросилъ Арамисъ.
   -- Ну что же, вы меня изъ нея освободите, отвѣтилъ д'Артаньянъ.
   -- Безъ сомнѣнія, сказали въ одинъ голосъ Арамисъ и Портосъ съ удивительной самоувѣренностью, точно дѣло шло о самой простой вещи,-- безъ сомнѣнія, мы васъ освободимъ, а пока, такъ какъ вы должны послѣзавтра уѣзжать, вы сдѣлаете лучше, если не станете рисковать попасть въ Бастилію.
   -- Лучше вотъ что сдѣлаемъ, посовѣтовалъ Атосъ:-- не будемъ оставлять его одного сегодня цѣлый вечеръ; каждый изъ насъ будетъ ждать его у одной изъ дверей дворца съ тремя мушкетерами позади; если мы увидимъ, что выѣдетъ какая-нибудь подозрительная карета съ опущенной занавѣской и съ запертой дверцой, мы нападемъ на все: давно ужъ у насъ не было стычекъ съ гвардейцами. Кардиналъ и г. де-Шревиль думаютъ, что насъ нѣтъ уже въ живыхъ.
   -- Положительно, Атосъ, сказалъ Арамисъ,-- вы созданы для того, чтобы быть командиромъ арміи; что вы скажете, господа, относительно этого плана Атоса?
   -- Превосходно-хорошъ! отвѣтили молодые люди.
   -- Итакъ, сказалъ Поргосъ,-- я бѣгу въ отель и предупрежу, чтобы они были готовы къ восьми часамъ; общее свиданіе состоится на площади кардинальскаго дворца, а вы тѣмъ временемъ велите слугамъ сѣдлать лошадей.
   -- Но у меня нѣтъ лошади, сказалъ д'Артаньянъ:-- я пошлю, впрочемъ, къ де-Тревилю взять лошадь.
   -- Не нужно, сказалъ Арамисъ,-- возьмите одну изъ моихъ.
   -- Сколько же ихъ у васъ? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Три, улыбаясь отвѣтилъ Арамисъ.
   -- Дорогой Арамисъ, замѣтилъ Атосъ,-- вы навѣрно самый богатый поэтъ во всей Франціи и въ Наваррѣ!-- Послушайте, Арамисъ, вы, конечно, не будете знать, что дѣлать съ тремя лошадьми, не правда ли? я даже не думаю, что вы сами купили всѣхъ трехъ лошадей?
   -- Нѣтъ, третью привелъ мнѣ сегодня утромъ лакей безъ ливреи, не хотѣвшій сказать, отъ кого онъ, и увѣрялъ меня, что получилъ приказаніе отъ своего барина...
   -- Или отъ своей барыни, прервалъ его д'Артаньянъ.
   -- Не въ этомъ дѣло... сказалъ Арамисъ, краснѣя,-- и который увѣрялъ меня, говорю я, что получилъ приказаніе отъ своей барыни доставить лошадь въ мою конюшню, не говоря, отъ кого она прислана.
   -- Только съ поэтами случаются подобные сюрпризы, серьезно замѣтилъ Атосъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сдѣлаемте лучше вотъ какъ, сказалъ д'Артаньянъ:-- на которой лошади вы поѣдете: на той, что купили, или на той, которую вамъ подарили?
   -- Конечно, на той, которую мнѣ подарили... Вы понимаете, д'Артаньянъ, что не могу же я нанести обиду...
   -- Неизвѣстному дарителю, прибавилъ д'Артаньянъ.
   -- Или таинственной дарительницѣ, поправилъ Атосъ.
   -- Слѣдовательно, купленная вами лошадь больше вамъ не нужна?
   -- Почти нѣтъ.
   -- А вы выбрали ее сами?
   -- И притомъ осмотрѣвши ее съ большимъ вниманіемъ; безопасность всадника, сами знаете, зависитъ, главнымъ образомъ, почти всегда отъ лошади.
   -- Такъ уступите мнѣ ее за ту цѣну, которую вы за нее заплатили!
   -- Я только что хотѣлъ предложить вамъ ее, дорогой д'Артаньянъ, съ тѣмъ, чтобы вы отдали этотъ пустяшный долгъ когда-нибудь со временемъ.
   -- А сколько вы за нее заплатили?
   -- Восемьсотъ ливровъ.
   -- Вотъ вамъ сорокъ двойныхъ пистолей, милый мой другъ, сказалъ д'Артаньянъ, вынимая ихъ изъ кармана:-- мнѣ извѣстно, что этою монетою вамъ платятъ за ваши поэмы.
   -- Такъ вы богаты деньгами?
   -- Богатъ, страшно богатъ, мой милый!
   И д'Артаньянъ позвенѣлъ въ карманѣ остальными пистолями.
   -- Пошлите ваше сѣдло въ казармы мушкетеровъ, и лошадь приведутъ вамъ вмѣстѣ съ остальными.
   -- Отлично, но скоро уже пять часовъ, поспѣшимъ.
   Четверть часа спустя Портосъ показался въ концѣ улицы Феру на чрезвычайно красивомъ испанскомъ жеребцѣ; за нимъ ѣхалъ Мусксетонъ на маленькой, но очень красивой овернской лошадкѣ. Портосъ сіялъ отъ радости и гордости.
   Въ то же самое время на другомъ концѣ улицы появился Арамисъ на чудномъ англійскомъ скакунѣ; за нимъ слѣдовалъ Базенъ на руанской лошади, ведя за собой сильную мекленбургскую лошадь: эта предназначалась д'Артаньяну.
   Оба мушкетера съѣхались одновременно: Атосъ и д'Артаньянъ смотрѣли на нихъ изъ окна.
   -- Чортъ возьми! замѣтилъ Арамисъ:-- у васъ великолѣпная лошадь, мой милый Портосъ.
   -- Да, отвѣчалъ Портосъ,-- это именно та самая лошадь, которую хотѣли мнѣ прислать сначала, но, желая подшутить, мужъ замѣнилъ ее другой, за что онъ и былъ наказанъ, а я достигъ своего.
   Плянше и Гримо появились, тоже ведя лошадей своихъ господъ; д'Артаньянъ и Атосъ сошли внизъ, вскочили въ сѣдла, и всѣ четверо товарищей пустились въ путь: Атосъ на лошади, которой обязанъ былъ своей женѣ, Арамисъ -- любовницѣ, Портосъ -- прокуроршѣ, а д'Артаньянъ -- только своему счастью, лучшей любовницѣ въ мірѣ.
   Слуги послѣдовали за ними.
   Какъ и предполагалъ Портосъ, кавалькада произвела очень хорошее впечатлѣніе, и если бы имъ попалась по дороіѣ г-жа Кокенаръ и увидѣла, какой красивый и важный видъ имѣлъ Портосъ, возсѣдая на своемъ чудномъ испанскомъ жеребцѣ, она не пожалѣла бы о кровопусканіи, произведенномъ ею въ сундукѣ мужа. Близъ Лувра четверо друзей встрѣтили де-Тревиля, возвращавшагося изъ Сенъ-Жермена; онъ остановилъ ихъ, чтобы поздравить съ такой блестящей экипировкой, и эта маленькая остановка въ одну минуту собрала вокругъ нихъ цѣлую толпу ротозѣевъ.
   Д'Артаньянъ воспользовался этимъ обстоятельствомъ и сказалъ де-Тревилю о письмѣ съ большой красной печатью и съ гербами кардинала; понятно, что о другомъ онъ не сказалъ ни слога.
   Де-Тревиль одобрилъ принятое имъ рѣшеніе и успокоилъ его, сказавши, что если онъ не явится къ нему на другой день, то онъ сумѣетъ найти его всюду, гдѣ бы онъ ни былъ. Въ эту самую минуту часы самаритянки пробили шесть; четыре друга извинились, говоря, что они спѣшатъ на свиданіе, и простились съ де-Тревилемъ. Они проскакали нѣкоторое время галопомъ и пріѣхали на дорогу въ Шальо; день уже склонялся къ вечеру, кареты ѣхали одна за другой; д'Артаньянъ, стоявшій нѣсколько поодаль и охраняемый товарищами, пристально смотрѣлъ въ глубину каретъ и не видѣлъ ни одного знакомаго лица.
   Наконецъ, черезъ четверть часа, когда уже настали сумерки, показалась карета, ѣхавшая галопомъ по дорогѣ изъ Севра; какое-то предчувствіе подсказало д'Артаньяну заранѣе, что въ этой каретѣ находилась особа, назначившая ему свиданіе; молодой человѣкъ удивился самъ, почувствовавъ, какъ сильно забилось его сердце Почти въ ту самую минуту изъ дверцы кареты высунулась женская головка, держа два пальца у рта, какъ бы совѣтуя молчать или посылая поцѣлуй; д'Артаньянъ слегка вскрикнулъ отъ радости -- эта женщина, или, лучше сказать, это видѣніе, потому что карета промчалась съ быстротой молніи, была г-жа Бонасье.
   Невольнымъ движеніемъ, несмотря на сдѣланное ему предостереженіе, д'Артаньянъ пустился въ галопъ и въ нѣсколько скачковъ догналъ карету, но стекло въ дверцѣ кареты было герметически закрыто -- видѣніе исчезло.
   Д'Артаньянъ вспомнилъ тогда данный ему совѣта: "если вы дорожите вашей жизнью и жизнью тѣхъ, кто васъ любить, оставайтесь неподвижны, точно вы ничего не видѣли". Онъ остановился, дрожа не за себя, но за бѣдную женщину, которая, очевидно, подвергалась большому риску, назначая ему это свиданіе.
   Карета, продолжая свой путь все съ тою же скоростью, въѣхала въ Парижъ и скрылась.
   Д'Артаньянъ остался на томъ же мѣстѣ, страшно смущенный, не зная, что ему дѣлать. Если это была г-жа Бонасье и если она возвращалась въ Парижъ, то для чего было это мимолетное свиданіе, для чего былъ этотъ бѣглый обмѣнъ взглядовъ, для чего этотъ брошенный поцѣлуй? Если, съ другой стороны, это была не она, что было тоже возможно, такъ какъ въ сумеркахъ угасавшаго дня было легко ошибиться, если это была не она, то не было ли это началомъ нападенія на него съ помощью приманки въ лицѣ этой женщины, которую, какъ было извѣстно, онъ любилъ?
   Три товарища подъѣхали къ нему. Всѣ трое отлично видѣли женскую головку, показавшуюся въ окошечкѣ кареты, но никто изъ нихъ, кромѣ Атоса, не зналъ г-жи Бонасье. По мнѣнію Атоса, впрочемъ, это была она, но, менѣе занятый, чѣмъ д'Артаньянъ, этимъ хорошенькимъ личикомъ, онъ замѣтилъ въ глубинѣ кареты еще другое лицо -- лицо мужчины.
   -- Если тамъ въ самомъ дѣлѣ сидѣлъ мужчина, соображалъ д'Артаньянъ,-- то навѣрно они перевозятъ ее изъ одной тюрьмы въ другую. Но что же они хотятъ сдѣлать съ этимъ бѣднымъ созданіемъ и увижу ли я ее когда-нибудь?
   -- Другъ мой, серьезно замѣтилъ Атосъ,-- помните, что только съ мертвыми нельзя встрѣтиться на землѣ. Вамъ кое-что извѣстно, такъ же, какъ и мнѣ, относительно этого, не такъ ли? А потому, если ваша любовница не умерла и если мы ее видѣли сейчасъ, рано или поздно вы ее найдете. И, Господи, можетъ быть гораздо скорѣе, чѣмъ вы этого желали бы, прибавилъ онъ съ той мизантропіей, которая была присуща его характеру.
   Пробило половину восьмого; карета опоздала на двадцать минутъ на мѣсто назначеннаго свиданія.
   Друзья д'Артаньяна напомнили ему, что ему предстоитъ еще одинъ визитъ, причемъ замѣтили, что еще не поздно и есть время отказаться отъ него. Но д'Артаньянъ былъ упрямъ. Онъ забралъ себѣ въ голову, что непремѣнно пойдетъ въ кардинальскій дворецъ и узнаетъ, что нужно отъ него кардиналу. Ничто не могло поколебать его рѣшенія.
   Они пріѣхали въ улицу Сентъ-Оноре и на площади кардинальскаго дворца встрѣтили двѣнадцать приглашенныхъ мушкетеровъ, ожидавшихъ своихъ товарищей. Тамъ только имъ объяснили, въ чемъ дѣло.
   Въ почтенномъ полку королевскихъ мушкетеровъ всѣ знали д'Артаньяна; всѣмъ было извѣстно, что со временемъ онъ будетъ зачисленъ къ нимъ, а потому на него заранѣе смотрѣли, какъ на товарища. Слѣдствіемъ всего этого было то, что каждый изъ мушкетеровъ охотно согласился принять участіе въ дѣлѣ, для котораго ихъ пригласили; къ тому же, рѣчь шла о томъ, чтобы, по всей вѣроятности, сыграть злую шутку съ кардиналомъ и его людьми, а на подобныя похожденія эти достойные джентльмены всегда были готовы.
   Атосъ раздѣлилъ ихъ на три группы: надъ одной принялъ начальство самъ, надъ другой поручилъ командованіе Арамису и надъ третьей -- Портосу.
   Д'Артаньянъ, въ свою очередь, храбро вошелъ въ главную дверь.
   Хотя онъ и чувствовалъ за собой сильную поддержку, но тѣмъ не менѣе молодой человѣкъ не безъ нѣкотораго волненія поднимался шагъ за шагомъ по ступенямъ большой лѣстницы. Его поведеніе относительно милэди отчасти походило на измѣну, и онъ подозрѣвалъ, что между этой женщиной и кардиналомъ существуютъ какія-то политическія сношенія; къ тому же де-Вардъ, съ которымъ онъ не поцеремонился, былъ однимъ изъ преданныхъ людей его высокопреосвященства, и д'Артаньяну было извѣстно, что если кардиналъ былъ страшенъ и безпощаденъ относительно враговъ, то въ то же время онъ былъ очень привязанъ къ друзьямъ.
   -- Если де-Вардъ разсказалъ про наше столкновеніе кардиналу, что очень сомнительно, и если онъ меня узналъ, а это очень вѣроятно, я долженъ считать себя человѣкомъ почти погибшимъ, разсуждалъ самъ съ собой д'Артаньянъ, качая головой.-- Это совершенно ясно: милэди пожаловалась на меня съ тѣмъ лицемѣрно печальнымъ видомъ, который такъ къ лицу ей, и это преступленіе переполнило чашу. Къ счастью, мои добрые друзья внизу и не позволятъ меня увезти, продолжалъ онъ размышлять: -- они защитятъ и не позволятъ меня увезти. Вѣдь рота мушкетеровъ де-Тревиля можетъ одна начать войну съ кардиналомъ, располагающимъ силами цѣлой Франціи и передъ которымъ сама королева безсильна и король не властенъ. Д'Артаньянъ, другъ мой, ты храбръ, ты разсудителенъ, у тебя много достоинствъ, но тебя погубятъ женщины.
   Съ этими печальными мыслями онъ вошелъ въ переднюю. Онъ передалъ письмо дежурному приставу, который провелъ его въ пріемную залу и ушелъ во внутреннія комнаты дворца.
   Въ этой пріемной залѣ находились пять или шесть гвардейцевъ кардинала, которые узнали д'Артаньяна и, зная, что это онъ ранилъ Жюссака, посматривали на него съ какою-то загадочной улыбкой.
   Эта улыбка показалась д'Артаньяну дурнымъ предзнаменованіемъ; только нашего гасконца не легко было напугать, или, лучше сказать, благодаря природному самообладанію, присущему жителямъ его провинціи, онъ не такъ-то легко показывалъ, что творится у него на душѣ, въ особенности, когда это чувство походило на страхъ; онъ съ гордымъ видомъ прошелъ мимо гвардейцевъ и, подбоченясь, сталъ въ ожидательную позу, не лишенную величія.
   Вошелъ приставъ и знакомъ пригласилъ д'Артаньяна слѣдовать за нимъ. Молодому человѣку показалось, что гвардейцы, видя, что онъ удаляется, стали перешептываться другъ съ другомъ. Онъ прошелъ по коридору, затѣмъ большую залу, вошелъ въ библіотеку и очутился передъ человѣкомъ, который сидѣлъ у бюро и писалъ.
   Приставъ ввелъ его и удалился, не сказавъ ни слова. Д'Артаньянъ вообразилъ сначала, что передъ нимъ какой-нибудь судья, разсматривающій дѣла, но онъ скоро замѣтилъ, что человѣкъ, сидящій у бюро, писалъ или, вѣрнѣе, исправлялъ строки неравной длины, разсчитывая стопы по пальцамъ. Минуту спустя поэтъ свернулъ рукопись, на оберткѣ которой было написано: "Мирань", трагедія въ пяти дѣйствіяхъ, и поднялъ голову. Д'Артаньянъ узналъ кардинала...
   

XIII.
Ужасное видѣніе.

   Кардиналъ локтемъ оперся на рукопись, подперъ щеку рукой и съ минуту глядѣлъ на молодого человѣка. Ни у кого не было такого глубоко-проницательнаго, испытующаго взгляда, какъ у кардинала Ришелье, и д'Артаньянъ почувствовалъ, какъ этотъ взглядъ пронзилъ его насквозь.
   Тѣмъ не менѣе, онъ имѣлъ довольно рѣшительный видъ и, держа въ рукѣ фетровую шляпу, безъ излишней гордости, но и безъ излишняго смиренія, ожидалъ, что будетъ отъ него угодно его высокопреосвященству.
   -- Милостивый государь, обратился къ нему кардиналъ,-- не одинъ, ли вы изъ беарнскихъ д'Артаньяновъ?
   -- Да, монсиньоръ, отвѣтилъ молодой человѣкъ.
   -- Въ Тарбѣ и его окрестностяхъ много отраслей д'Артаньяновъ, продолжалъ кардиналъ,-- къ которой вы принадлежите?
   -- Я -- сынъ того д'Артаньяна, который участвовать въ религіозныхъ войнахъ вмѣстѣ съ великимъ королемъ Генрихомъ, отцомъ его величества.
   -- Именно такъ. Это вы, приблизительно мѣсяцевъ семь или восемь тому назадъ, пріѣхали съ родины искать счастія въ столицѣ?
   -- Да, монсиньоръ.
   -- Вы пріѣхали черезъ Менгъ, гдѣ съ вами что-то случилось; я хорошо не знаю, что именно, но что-то было.
   -- Монсиньоръ, отвѣчалъ д'Артаньянъ,-- со мной вотъ что случилось...
   -- Не нужно, не нужно, остановилъ его кардиналъ съ улыбкой, указывавшей, что ему отлично извѣстна вся исторія, которую д'Артаньянъ хотѣлъ ему разсказать: насъ рекомендовали де-Тревилю, не правда ли?
   -- Да, монсиньоръ, но именно во время этого несчастнаго приключенія въ Менгѣ...
   -- Письмо было потеряно?.. Да, я это знаю, сказалъ его высокопреосвященство:-- де-Тревиль искусный физіономистъ и узнаетъ людей съ перваго взгляда; онъ помѣстилъ васъ въ ротѣ своего зятя, г. Дезессара, обнадеживъ, что со временемъ вы поступите въ мушкетеры?
   -- Монсиньоръ имѣетъ точныя свѣдѣнія, сказалъ д'Артаньянъ.
   -- Съ тѣхъ поръ у васъ было много всякихъ приключеній: однажды вы прогуливались позади Шартрезскаго монастыря, когда было бы лучше вамъ не ходить туда; затѣмъ вы совершили путешествіе на Форжескія воды, онѣ остались въ сторонѣ, а вы продолжали свой путь. Очень просто, у васъ были дѣла въ Англіи.
   -- Монсиньоръ, сказалъ смущенный д'Артаньянъ,-- я ѣхалъ...
   -- На охоту въ Виндзоръ, или куда-нибудь въ другое мѣсто, это ни до кого не касается; я знаю это потому, что моя обязанность все знать. По возвращеніи вы были приняты одной августѣйшей особой, и я съ удовольствіемъ вижу, что вы сохранили вещь, которую она вамъ дала на память.
   Д'Артаньянъ живо поднесъ руку къ брильянту, данному ему королевой, и повернулъ камнемъ внутрь, но было уже слишкомъ поздно.
   -- На слѣдующій день послѣ этого у васъ былъ де-Кавуа, продолжалъ кардиналъ:-- онъ приходилъ просить васъ пожаловать во дворецъ; вы не отдали ему этотъ визитъ и поступили дурно.
   -- Монсиньоръ, я боялся, что навлекъ на себя немилость вашего высокопреосвященства.
   -- Но за что? За то, что вы исполнили приказаніе вагшего начальства съ такою ловкостью и храбростью, съ которою не сдѣлалъ бы этого другой? Вы боялись навлечь на себя мою немилость, когда вы заслуживали только позвалы! Я наказываю только тѣхъ, которые не повинуются, но не тѣхъ, которые, какъ вы, исполняютъ приказанія... слишкомъ хорошо... Въ доказательство этого вспомните то число, когда я присылалъ звать васъ къ себѣ, и поищите въ вашей памяти, не случилось ли чего-нибудь съ вами въ тотъ самый вечеръ. Это былъ именно тотъ вечеръ, когда произошло похищеніе г-жи Бонасье.
   Д'Артаньянъ задрожалъ: онъ вспомнилъ, что полчаса тому назадъ бѣдная женщина, проѣхала мимо него, увлекаемая, безъ сомнѣнія, той же силой, которая была причиной ея исчезновенія.
   -- Наконецъ, продолжалъ кардиналъ,-- такъ какъ съ нѣкоторыхъ поръ я ничего не слышу о васъ, мнѣ захотѣлось знать, что вы подѣлываете. Къ тому же, вы обязаны мнѣ нѣкоторой признательностью: вы сами замѣтили, какъ васъ щадили во всѣхъ обстоятельствахъ.
   Д'Артаньянъ почтительно поклонился.
   -- Это было сдѣлано, продолжалъ кардиналъ,-- не только по чувству естественной справедливости, но еще и въ виду нѣкотораго плана, который у меня былъ относительно васъ.
   Удивленіе д'Артаньяна все болѣе и болѣе возрастало.
   -- Я имѣлъ въ виду изложить вамъ этотъ планъ въ тотъ день, когда вы получили мое первое приглашеніе. Къ счастью, ничего не потеряно отъ этого замедленія, и сегодня я сообщу вамъ его. Сядьте вонъ тамъ, напротивъ меня, г. д'Артаньянъ: вы дворянинъ достаточно благородной крови, чтобы слушать меня не стоя.
   И кардиналъ показалъ рукой на стулъ молодому человѣку, который былъ такъ удивленъ всѣмъ происходившимъ, что повиновался только по второму знаку своего собесѣдника.
   -- Вы храбры, г. д'Артаньянъ, продолжалъ его высокопреосвященство,-- и благоразумны, что еще лучше. Я люблю людей съ умомъ и сердцемъ; не пугайтесь, сказалъ онъ, улыбаясь,-- говоря: людей съ сердцемъ, я подразумѣваю людей храбрыхъ, но хотя вы и молоды и несмотря на то, что вы едва вступаете въ свѣтъ, у васъ много сильныхъ враговъ; если вы не будете осторожны, они васъ погубятъ.
   -- Увы! монсиньоръ, отвѣтилъ молодой человѣкъ,-- и очень легко, безъ сомнѣнія, потому что они сильны и имѣютъ хорошую поддержку, между тѣмъ какъ я одинъ.
   -- Да, это правда, но, несмотря на то, что вы одиноки, вы уже много сдѣлали и сдѣлаете еще гораздо больше, я не сомнѣваюсь въ этомъ. Впрочемъ, я полагаю, что вы нуждаетесь въ руководителѣ на томъ смѣломъ жизненномъ пути, на который вы вступили, потому что, если я не ошибаюсь, вы пріѣхали въ Парижъ съ честолюбивымъ намѣреніемъ -- составить себѣ карьеру и разбогатѣть.
   -- Въ мои годы у людей бываютъ иногда безумныя надежды, монсиньоръ.
   -- Безумныя надежды бываютъ только у дураковъ, а вы человѣкъ умный. Послушайте: что сказали бы вы, если бы я вамъ предложилъ сдѣлаться прапорщикомъ моей гвардіи и далъ бы роту послѣ войны?
   -- Ахъ, монсиньоръ!
   -- Вы согласны! не правда ли?
   -- Монсьньоръ... пролепеталъ д'Артаньянъ въ страшномъ замѣшательствѣ.
   -- Какъ, вы отказываетесь?! вскричалъ кардиналъ съ удивленіемъ.
   -- Я служу въ гвардіи его величества, монсиньоръ, и не имѣю никакихъ причинъ быть недовольнымъ.
   -- Но мнѣ кажется, продолжалъ его высокопреосвященство,-- что мои собственные гвардейцы въ то же время и гвардейцы его величества, и въ какомъ бы французскомъ полку они ни служили, все равно -- служатъ королю.
   -- Ваше высокопреосвященство не такъ поняли мои слова.
   -- Вамъ нуженъ какой-нибудь предлогь, не правда ли? Я понимаю. Ну что же, этотъ предлогь у васъ есть: производство, открывшаяся кампанія, удобный случай воспользоваться предложеніемъ, все это для свѣта, а для васъ лично -- необходимо имѣть сильныхъ, надежныхъ покровителей, потому что вамъ не лишнее будетъ знать, г. д'Артаньянъ, что мнѣ представлены большія жалобы на насъ: вы далеко не всѣ дни и ночи посвящаете исключительно службѣ короля.
   Д'Артаньянъ покраснѣлъ.
   -- Впрочемъ, продолжалъ кардиналъ, кладя руку на связку бумагъ,-- у меня тутъ цѣлое дѣло, касающееся васъ, но прежде, чѣмъ его прочитать, я хотѣлъ поговорить съ вами. Я васъ знаю за человѣка рѣшительнаго, и ваша служба, хорошо направленная, вмѣсто того, чтобы вести васъ къ худому, могла бы принести вамъ много хорошаго. Такъ подумайте же и рѣшайтесь.
   -- Ваша доброта смущаетъ меня, монсиньоръ, отвѣтилъ д'Артаньянъ,-- и величіе души вашего высокопреосвященства заставляетъ меня чувствовать мое ничтожество, но такъ какъ вы, монсиньоръ, позволяете мнѣ говорить съ вами откровенно...
   Д'Артаньянъ пріостановился.
   -- Да, говорите.
   -- Въ такомъ случаѣ я скажу вашему высокопреосвященству, что всѣ мои друзья служатъ въ мушкетерахъ гвардіи короля и что всѣ мои враги, по кккому-то непонятному року, служатъ у вашего высокопреосвященства; меня неохотно примутъ тутъ и худо взглянутъ тамъ, если бы я согласился на ваше предложеніе, монсиньоръв
   -- Не зародилась ли уже у васъ та мысль, что я оскорбляю вашу гордость, предлагая вамъ худшее мѣсто, чѣмъ вы заслуживаете? сказалъ кардиналъ съ презрительной улыбкой.
   -- Ваше высокопреосвященство въ сто кратъ добрѣе ко мнѣ, чѣмъ я этого заслуживаю, и я думаю напротивъ, что я ничего еще не сдѣлалъ, чтобы быть достойнымъ такой доброты. Скоро начнется осада Лярошели, монсиньоръ; я буду служить на глазахъ у вашего высокопреосвященства. Если я буду имѣть счастіе вести себя при этой осадѣ такъ, что привлеку на себя наше вниманіе, тогда, по крайней мѣрѣ, за мной будетъ какой-нибудь блистательный подвигъ, чтобъ оправдать покровительство, которымъ вы захотѣли меня осчастливить. Все должно совершиться въ свое время, монсиньоръ; можетъ быть нѣсколько позже я буду имѣть право сдѣлаться нашимъ слугой, тогда какъ теперь это будетъ имѣть видъ, будто я продалъ себя.
   -- Иначе сказать -- вы отказываетесь служить мнѣ, сказалъ кардиналъ съ досадой, но вмѣстѣ съ тѣмъ такимъ тономъ, въ которомъ сквозило нѣкоторое уваженіе: -- оставайтесь же свободнымъ въ вашей ненависти и симпатіи.
   -- Монсиньоръ...
   -- Хорошо, хорошо, прервачъ кардиналъ:-- я на васъ не сержусь; но хотя вы сами понимаете, что достаточно однихъ друзей, чтобы защищать и вознаграждать ихъ, а относительно враговъ мы ничѣмъ не обязаны, тѣмъ не менѣе я вамъ дамъ совѣтъ: будьте осторожны и держите себя хорошо, г. д'Артаньянъ, потому что съ той минуты, какъ я перестану охранять васъ, я не дамъ за вашу жизнь ни одной полушки.
   -- Я постараюсь, монсиньоръ, отвѣтилъ гасконецъ съ благородной увѣренностью.
   -- Припомните впослѣдствіи, въ ту минуту, какъ съ вами случится какое-нибудь несчастіе, сказалъ Ришелье съ удареніемъ,-- что я призывалъ васъ къ себѣ и сдѣлалъ все, чтобы съ вами не случилось этого несчастія.
   -- Что бы ни случилось, отвѣчалъ д'Артаньянъ, положивъ руку на сердце и низко кланяясь,-- я буду чувствовать вѣчную признательность къ вашему высокопреосвященству за то, что вы дѣлаете для меня въ эту минуту.
   -- Итакъ, мы увидимся съ вами, г. д'Артаньянъ, послѣ кампаніи, какъ вы сказали; я буду слѣдить за за потому что я буду тамъ, сказалъ кардиналъ, указывая д'Артаньяну на великолѣпное вооруженіе, предназначенное для него,-- и по нашемъ возвращеніи мы сочтемся.
   -- Ахъ, монсиньоръ, не подвергайте меня вашей не милости! вскричалъ д'Артаньянъ,-- оставайтесь, монсиньоръ, безпристрастнымъ, если вы находите, что я поступаю достойно порядочнаго человѣка.
   -- Молодой человѣкъ, сказалъ Ришелье,-- если я найду возможность сказать намъ еще разъ то, что я вамъ сказалъ сегодня, я обѣщаю, что я сдѣлаю это.
   Эти послѣднія слова Ришелье имѣли ужасный смыслъ: они повергли д'Артаньяна въ большій ужасъ, чѣмъ угроза, потому что были предостереженіемъ: кардиналъ хотѣлъ предохранить его отъ какого-то несчастія, которое ему угрожало. Онъ открылъ ротъ, чтобы отвѣтить, но повелительнымъ, высокомѣрнымъ жестомъ кардиналъ далъ понять ему, чтобы онъ удалился. Д'Артаньянъ вышелъ, но, переступивъ порогъ, онъ струсилъ и чуть было не вернулся назадъ. Однако онъ вспомнилъ серьезное и строгое лицо Атоса: если бы онъ согласился на условія, предложенныя кардиналомъ, Атосъ не подалъ бы ему больше руки, онъ отрекся бы отъ него.
   Боязнь этого удержала его: до такой степени велико вліяніе дѣйствительно сильнаго характера на все, его окружающее. Д'Артаньянъ спустился по той же самой лѣстницѣ, по которой взошелъ, и встрѣтилъ Атоса и четырехъ мушкетеровъ, которые ждали его возвращенія и начинали уже безпокоиться. Д'Артаньянъ успокоилъ ихъ, и Плянше побѣжалъ предупредить другіе посты, что больше уже не нужно караулить, такъ какъ его баринъ вышелъ здравъ и невредимъ изъ кардинальскаго дворца.
   Вернувшись къ Атосу, Портосъ и Арамисъ справились о причинахъ этого страннаго свиданія, но д'Артаньянъ сказалъ имъ только, что Ришелье призывалъ его къ себѣ, чтобы предложить поступить къ нему прапорщикомъ въ его гвардію, но онъ отказался.
   -- Вы хорошо сдѣлали! вскричали въ одинъ голосъ Портосъ и Арамисъ.
   Атосъ сильно призадумался и не отвѣтилъ ничего, но когда они остались одни, онъ сказалъ:
   -- Вы поступили такъ, какъ вамъ слѣдовало поступить, д'Артаньянъ, но, можетъ быть, вы сдѣлали большую ошибку.
   Д'Артаньянъ глубоко вздохнулъ, потому что эти слова вполнѣ согласовались съ тайнымъ голосомъ въ глубинѣ его души, нашептывавшимъ ему, что его ожидаютъ впереди большія несчастія. Весь слѣдующій день прошелъ въ приготовленіяхъ къ отъѣзду; д'Артаньянъ пошелъ проститься съ де-Тревилемъ. Въ то время еще думали, что разлука гвардейцевъ съ мушкетерами будетъ очень недолгая, такъ какъ король въ этотъ самый день присутствовалъ въ парламентѣ и предполагалъ выѣхать на слѣдующій день. Де-Тревиль спросилъ только д'Артаньяна, не нужно ли ему отъ него чего-нибудь, но д'Артаньянъ съ гордостью отвѣтилъ, что у него есть все нужное. Ночью собрались всѣ товарищи гвардейской роты Дезессара и роты гвардейцевъ де-Тревиля, которые были между собою въ дружбѣ. Они разставались, чтобы свидѣться, когда это будетъ угодно Богу. Ночь прошла такъ шумно и бурно, какъ только можно себѣ вообразитъ, потому что въ подобныхъ случаяхъ озабоченное, грустное настроеніе духа побѣждается только крайнею веселостью и безпечностью.
   На другой день, при первыхъ звукахъ трубъ, друзья разстались: мушкетеры побѣжали въ отель де-Тревиля, а гвардейцы -- въ отель Дезессара. Каждый изъ капитановъ тотчасъ же повелъ свою роту въ Лувръ, гдѣ король производилъ смотръ.
   Король казался грустнымъ и больнымъ, что нѣсколько смягчало его гордый видъ. И дѣйствительно, наканунѣ въ парламентѣ, во время засѣданія, у него сдѣлался приступъ лихорадки. Тѣмъ не менѣе, онъ остался при своемъ рѣшеніи -- выѣхать въ тотъ же самый вечеръ, и, несмотря на всѣ сдѣланныя ему предостереженія, хотѣлъ сдѣлать смотръ, надѣясь этимъ усиліемъ съ перваго шага побѣдить начинавшуюся развиваться болѣзнь. Когда смотръ кончился, гвардейцы выступили одни, такъ какъ мушкетеры должны были тронуться въ путь только съ королемъ, вслѣдствіе чего Портосъ имѣлъ возможность проѣхаться въ своемъ полномъ великолѣпномъ вооруженіи въ Медвѣжью улицу. Прокурорша увидѣла его въ новомъ мундирѣ, на чудной лошади. Она слишкомъ любила Портоса, чтобы тактъ разстаться съ нимъ, и сдѣлала ему знакъ сойти съ лошади и зайти къ ней.
   Портосъ былъ великолѣпенъ: его шпоры гремѣли, каска блестѣла, а шпага гордо била по ногамъ. У Портоса былъ такой внушительный видъ, что у писцовъ на этотъ разъ не было ни малѣйшаго желанія смѣяться. Мушкетера ввели въ кабинетъ г. де-Кокенара, маленькіе сѣрые глаза котораго блеснули гнѣвомъ при видѣ кузена, сіявшаго во всемъ новомъ. Впрочемъ, одно соображеніе успокоивало его, а именно: всѣ говорили, что война будетъ очень тяжелая, и въ глубинѣ своего сердца онъ таилъ надежду, что Портосъ будетъ убитъ во время войны.
   Портосъ сказалъ Кокенару нѣсколько любезныхъ словъ и простился съ нимъ; г-нъ Кокенаръ пожелалъ ему всякаго благополучія. Что касается до г-жи Кокенаръ, она не могла удержаться отъ слезъ, но ея печаль не имѣла никакихъ дурныхъ послѣдствій, такъ какъ была извѣстна ея сильная привязанность ко всѣмъ роднымъ, изъ-за которыхъ она имѣла постоянно горячіе споры съ мужемъ. Но настоящее прощаніе произошло въ комнатѣ г-жи Кокенаръ и было трогательно: до той минуты, пока прокурорша могла слѣдить глазами за своимъ возлюбленнымъ, она махала платкомъ, высунувшись изъ окна, точно хотѣла изъ него выброситься. Портосъ принималъ всѣ эти изъявленія любви, какъ человѣкъ, привыкшій къ подобнымъ демонстраціямъ, и только повернувъ за уголъ, онъ приподнялъ свою фетровую шляпу и помахалъ ею въ знакъ прощанія.
   Съ своей стороны Арамисъ писалъ длинное письмо.
   Къ кому? Это было никому неизвѣстно. Въ сосѣдней комнатѣ его ждала Кэтти, которая въ тотъ же вечеръ должна была ѣхать въ Туръ.
   Атосъ маленькими глотками доканчивалъ бутылку испанскаго вина. Между тѣмъ д'Артаньянъ дефилировалъ со своей ротой. Прибывъ въ предмѣстье св. Антонія, онъ весело оглянулся на Бастилію. Но такъ какъ онъ смотрѣлъ только на Бастилію, то совсѣмъ не замѣтилъ милэди, ѣхавшей на лошади соловой масти; она указывала на него пальцемъ какимъ-то двумъ людямъ очень подозрительной наружности, которые тотчасъ же подошли къ рядамъ, чтобы лучше его разсмотрѣть. На ихъ вопросительныя взглядъ милэди отвѣтила утвердительнымъ знакомъ, что это именно онъ. Затѣмъ, увѣренная, что не могло быть ошибки при исполненіи ея приказаній, она ударила лошадь хлыстомъ и исчезла. Двое неизвѣстныхъ послѣдовали за ротой и, пройдя предмѣстье св. Антонія, сѣли на приготовленныхъ для нихъ лошадей, которыхъ, въ ожиданіи ихъ, держалъ слуга безъ ливреи.
   

XIV.
Осада Лярошели.

   Осада Лярошели была однимъ изъ важныхъ политическихъ событій царствованія Людовика XIII и однимъ изъ великихъ военныхъ предпріятій кардинала. Интересно, даже необходимо, чтобы мы сказали о ней нѣсколько словъ. Къ тому же многія подробности этой осады были такъ тѣсно связаны съ исторіей, которую мы разсказываемъ, что мы не можемъ пройти ихъ молчаніемъ. Политическія причины, которыя имѣлъ кардиналъ, предпринимая эту осаду, имѣли большое значеніе. Изложимъ ихъ прежде всего, а затѣмъ перейдемъ къ частнымъ причинамъ, которыя имѣли, можетъ быть, на его высокопреосвященство не меньшее вліяніе, чѣмъ первыя.
   Изъ большихъ городовъ, данныхъ Генрихомъ IV гугенотамъ, какъ мѣсто, вполнѣ обезпеченное отъ всякой опасности, оставалась только одна Лярошель. Слѣдовательно, нужно было уничтожить это послѣднее гнѣздо кальвинизма -- опасную закваску, въ которой постоянно зарождались внутреннія возмущенія и къ которой примѣшивались внѣшнія войны.
   Недовольные испанцы, англичане, итальянцы, авантюристы всѣхъ націй, отставные солдаты, принадлежавшіе къ разнымъ сектамъ, сбѣгались при первомъ призывѣ подъ знамена протестантовъ, и организовывался родъ обширной ассоціаціи, вѣтви которой распространялись по всей Европѣ.
   Итакъ, Лярошель, которая пріобрѣла еще большее значеніе послѣ паденія другихъ городовъ кальвинистовъ, была очагомъ междоусобицъ и честолюбивыхъ замысловъ. И даже еще того болѣе: портъ Лярошели оставался послѣднимъ открытымъ портомъ Франціи для англичанъ, и, прекращая въ него доступъ Англіи, ея исконному врагу, кардиналъ довершалъ дѣло Іоанны д'Аркъ и герцога Гиза.
   А потому Бассомпьеръ, бывшій одновременно протестантомъ и католикомъ: протестантомъ -- по убѣжденію, католикомъ -- по своему званію командора ордена св. Духа, Бассомперъ, нѣмецъ по рожденію и французъ сердцемъ, однимъ словомъ, Бассомпьеръ, начальникъ отдѣльнаго отряда при осадѣ Лярошели, говорилъ въ присутствіи многихъ другихъ протестантскихъ вельможъ, подобныхъ ему:
   -- Вы увидите, господа, что мы окажемся настолько глупы, что возьмемъ Лярошель.
   И Бассомпьеръ не ошибся: по пушечному обстрѣливанію острова Ре онъ предсказалъ преслѣдованія протестантовъ, которымъ они подверглись при Севеннахъ, а взятіе Лярошели было предисловіемъ Нантскаго эдикта.
   Но, какъ мы уже сказали, на ряду съ обширными планами министра, принадлежащими исторіи, все упрощающей и нивелирующей, лѣтописецъ поневолѣ принужденъ упомянуть и о другихъ болѣе мелкихъ цѣляхъ человѣка, влюбленнаго и ревниваго соперника.
   Ришелье, какъ всѣмъ извѣстно, былъ влюбленъ въ королеву; была ли у него эта любовь просто какимъ-нибудь политическимъ расчетомъ, или это была, совершенно естественно, одна изъ тѣхъ глубокихъ страстей, какія Анна Австрійская внушала всѣмъ, окружавшимъ ее,-- мы не сумѣемъ сказать этого, но во всякомъ случаѣ было видно изъ предшествовавшихъ событій этой исторіи, что Букингамъ одержалъ верхъ надъ кардиналомъ въ двухъ или трехъ случаяхъ, и въ особенности въ дѣлѣ съ наконечниками, благодаря преданности трехъ мушкетеровъ и храбрости д'Артаньяна, жестоко его одурачилъ.
   Итакъ, для Ришелье важно было не только избавить Францію отъ врага, но отомстить за себя сопернику; впрочемъ, мщеніе должно было быть великимъ и блистательнымъ, во всемъ достойнымъ человѣка, который держитъ въ своихъ рукахъ вмѣсто шпаги силы цѣлаго королевства. Ришелье зналъ, что, сражаясь съ Англіей, онъ сражается съ Букингамомъ, что, торжествуя надъ Англіей, онъ торжествуетъ надъ Букингамомъ; однимъ словомъ, унижая Англію въ глазахъ всей Европы, онъ унижаетъ Букингама въ глазахъ королевы.
   Со своей стороны и Букингамъ, ставя выше всего честь Англіи, былъ руководимъ совершенно одинаковыми съ кардиналомъ мотивами: Букингамъ тоже искалъ честнаго мщенія; онъ ни подъ какимъ предлогомъ не могъ явиться во Францію какъ посланникъ, а потому хотѣлъ войти туда побѣдителемъ.
   Изъ этого слѣдуетъ, что настоящей ставкой этой партіи, которую оба могущественныя государства разыгрывали по прихоти двухъ влюбленныхъ, былъ только благосклонный взглядъ Анны Австрійской.
   Первый успѣхъ былъ на сторонѣ Букингама.
   Подойдя внезапно и совершенно неожиданно къ острову Ре съ девятью кораблями и приблизительно съ двадцатью тысячами человѣкъ, онъ напалъ врасплохъ на графа де-Туарака, начальствовавшаго за короля на этомъ островѣ, и послѣ кровопролитнаго сраженія высадился. Скажемъ, между прочимъ, что въ этой битьѣ погибъ баронъ де-Шанталь; баронъ оставилъ послѣ себя маленькую сиротку, восьмимѣсячную дѣвочку. Эта маленькая дѣвочка была впослѣдствіи г-жа де-Севинье.
   Графъ де-Туаракъ отступилъ съ гарнизономъ въ крѣпость св. Мартына и оставилъ сотню людей въ маленькомъ фортѣ, извѣстномъ подъ именемъ форта де-ла-Пре.
   Это событіе ускорило рѣшимость кардинала, и на то время, пока ни король, ни онъ не могли отправиться, чтобы принять начальство и руководить осадой Лярошели, которая была уже рѣшена, онъ послалъ брата короля, чтобы направить первыя дѣйствія, и приказалъ стянуть на театръ войны всѣ войска, которыми могъ располагать. Въ отрядѣ, посланномъ авангардомъ, и находился нашъ другъ д'Артаньянъ.
   Король, какъ мы уже сказали, имѣлъ намѣреніе тотчасъ же послѣ, засѣданія въ парламентѣ послѣдовать за войскомъ, но 23-го іюня онъ почувствовалъ приступъ лихорадки; тѣмъ не менѣе, онъ все-таки хотѣлъ ѣхать, но дорогой ему сдѣлалось худо и онъ вынужденъ былъ остановиться въ Виллеруа.
   Когда останавливался король, останавливались и мушкетеры, вслѣдствіе чего д'Артаньянъ, служившій въ гвардіи, былъ разлученъ, по крайней мѣрѣ временно, со своими добрыми друзьями -- Атосомъ, Портосомь и Арамисомъ; это разлука, которая была только непріятна, внушила бы ему, конечно, серьезное безпокойство, если бы онъ могъ знать, какими непредвидѣнными опасностями онъ былъ окруженъ.
   Тѣмъ не менѣе онъ добрался безъ всякихъ приключеній до лагеря, расположеннаго передъ Лярошелью, около 10 сентября 1627 года. Все было въ томъ же положеніи: герцогъ Букингамъ со своими англичанами овладѣлъ островомъ Ре и продолжалъ осаждать, хотя и безуспѣшно, крѣпость св. Мартына и фортъ де-ла-Ире; военныя дѣйствія открыты были за два или за три дня передъ тѣмъ изъ-за небольшого укрѣпленія, только что возведеннаго герцогомъ Ангулемскимъ около города. Гвардейцы, подъ командой Дезессара, расположились на квартирахъ въ Минимѣ.
   Но, какъ намъ извѣстно, д'Артаньянъ, преобладающей честолюбивой мечтой котораго было перейти въ мушкетеры, мало дружилъ со своими товарищами, а потому онъ очутился одинокимъ, предоставленный собственнымъ размышленіямъ!
   Эти размышленія были далеко не веселаго характера: съ тѣхъ поръ, какъ онъ пріѣхалъ въ Парижъ, тому два года назадъ, онъ только и сдѣлалъ, что впутался въ политическія дѣла, а его личныя дѣла не очень-то подвинулись впередъ какъ относительно любви, такъ и карьеры; единственная женщина, которую онъ любилъ, г-жа Бонасье, исчезла, такъ что онъ не могъ узнать, что съ ней сдѣлалось, а карьеры онъ не только не сдѣлалъ, но еще умудрился -- онъ, такое ничтожество -- сдѣлаться врагомъ кардинала, то есть человѣка, передъ которымъ дрожали высшіе міра сего, не исключая самого короля!
   Этотъ человѣкъ могъ его раздавить, а между тѣмъ не сдѣлалъ этого; для такого проницательнаго ума, какимъ обладалъ д'Артаньянъ, такая снисходительность къ нему была просвѣтомъ, сквозь который онъ видѣлъ лучшее будущее.
   Затѣмъ онъ создалъ себѣ еще врага, менѣе опаснаго думать онъ, но которымъ, впрочемъ,-- онъ инстинктивно это чувствовалъ,-- нельзя было пренебрегать: этотъ врагъ -- милэди.
   Взамѣнъ всего этого онъ пріобрѣлъ покровительство и благосклонность королевы, но благосклонность королевы въ то время служила только лишнимъ поводомъ къ преслѣдованіямъ, а она, какъ извѣстно, мало могла защитить отъ нихъ, примѣромъ чему могли служить Шале и г-жа Бонасье
   Единственный выигрышъ, имѣвшій значеніе и пріобрѣтенный имъ во все это время, былъ брильянтъ, стоившій пять или шесть тысячъ ливровъ, который онъ носилъ на пальцѣ, да и то этотъ брильянтъ,-- предположивъ, что д'Артаньянъ въ своихъ честолюбивыхъ замыслахъ захотѣлъ бы его сохранить, чтобы при случаѣ съ его помощью найти доступъ къ королевѣ, имѣлъ пока, разъ онъ не могъ сдѣлать изъ него никакого употребленія, не большую цѣнность, чѣмъ булыжники, попадавшіеся ему подъ ноги.
   Мы сказали: чѣмъ булыжники, попадавшіеся ему подъ ноги потому, что д'Артаньянъ размышлялъ обо всемъ этомъ, одиноко гуляя по неширокой, хорошенькой дорожкѣ, которая вела изъ лагеря въ деревню Ангутенъ; его размышленія завели его дальше, чѣмъ онъ предполагалъ; день склонялся къ вечеру, какъ вдругъ при послѣднемъ лучѣ заходящаго солнца ему показалось, будто за изгородью блеснуло дуло мушкета.
   У д'Артаньяна былъ зоркій глазъ и сообразительный умъ; ему сейчасъ же пришло въ голову, что мушкетъ не могъ попасть туда одинъ, самъ по себѣ, и что тотъ, кто держалъ его, прятался за изгородью ужъ, конечно, не съ дружескимъ намѣреніемъ. Онъ рѣшился дать тягу, какъ вдругъ по другую сторону дороги, за скалой, онъ замѣтилъ конецъ другого мушкета.
   Очевидно, ему устроили западню. Молодой человѣкъ бросилъ взглядъ по направленію перваго мушкета и съ нѣкоторымъ безпокойствомъ замѣтилъ, что оно было направлено въ его сторону; какъ только онъ увидѣлъ, что дуло мушкета стало неподвижно, онъ бросился ничкомъ на землю. Въ эту самую минуту раздался выстрѣлъ, и онъ слышалъ, какъ пуля просвистѣла у него надъ головой. Нельзя было терять времени; д'Артаньянъ вскочилъ на ноги, и въ ту же минуту пуля, пущенная изъ другого мушкета, разбросала въ сторону камешки на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ онъ лежалъ.
   Д'Артаньянъ не былъ изъ тѣхъ людей, которые безразсудно храбрятся и ищутъ глупой смерти для того, чтобы о нихъ говорили, что они ни на шагъ не отступили; къ тому же, здѣсь не могло быть и рѣчи о храбрости: д'Артаньянъ просто попался въ ловушку.
   -- Если только будетъ третій выстрѣлъ, подумалъ онъ,-- я погибъ.
   И тотчасъ пустился бѣжать по направленію къ лагерю съ той быстротой, которой отличаются уроженцы Беарна, извѣстные легкостью на бѣгу. Но какъ скоро онъ ни бѣжалъ, первый изъ людей, выстрѣлившихъ въ него, успѣлъ снова зарядить ружье и пустилъ ему въ догонку пулю, на этотъ разъ такъ мѣтко, что она пробила его фетровую шляпу, сорвала ее съ головы, и шляпа отлетѣла на десять шаговъ.
   Такъ какъ у д'Артаньяна не было другой шляпы, онъ поднялъ ее на бѣгу, прибѣжалъ, страшно запыхавшись и ужасно блѣдный, къ себѣ, сѣлъ, не сказавъ никому ни слова, и задумался.
   Этотъ случай можно было объяснить троякимъ образомъ: первое и самое естественное объясненіе этого происшествія было, что это -- западня, устроенная жителями Лярошели, которые были очень не прочь убить гвардейца его величества, во-первыхъ, ужъ потому, чтобы имѣть однимъ врагомъ меньше, а затѣмъ у этого врага могъ найтись въ карманѣ туго набитый кошелекъ.
   Д'Артаньянъ снялъ шляпу, осмотрѣлъ со всѣхъ сторону дыру, пробитую пулей, и покачалъ головой. Пуля была пущена не изъ мушкета, а изъ пищали, а вѣрность выстрѣла еще и раньше навела его на мысль, что онъ былъ сдѣланъ не изъ обыкновеннаго оружія: очевидно, это не была военная западня, такъ какъ пуля была не калиберная.
   Это могло быть и напоминаніемъ кардинала. Читатель помнитъ, что въ ту самую минуту, какъ д'Артаньянъ замѣтилъ, благодаря послѣднему лучу заходящаго солнца, направленное на него дуло мушкета, онъ удивлялся долготерпѣнію его высокопреосвященства по отношенію къ нему.
   Д'Артаньянъ снова отрицательно покачалъ головой: съ людьми, которыхъ онъ могъ уничтожить однимъ мановеніемъ руки, его высокопреосвященство рѣдко прибѣгалъ къ такимъ средствамъ.
   Это могло быть мщеніемъ милэди, и это было вѣроятнѣе всего. Онъ совершенно безуспѣшно старался припомнить черты и костюмы убійцъ: онъ убѣжалъ отъ нихъ такъ быстро, что не имѣлъ возможности ничего замѣтить.
   -- Ахъ, бѣдные друзья мои! прошепталъ д'Артаньянъ,-- гдѣ-то вы теперь и какъ мнѣ васъ недостаетъ!
   Д'Артаньянъ провелъ очень тревожную ночь. Три или четыре раза онъ просыпался и вскакивалъ; ему все казалось, что къ его кровати подходитъ какой-то человѣкъ, чтобы убить его, но ночь прошла безъ всякаго приключенія.
   Все-таки д'Артаньянъ нисколько не сомнѣвался въ томъ, что дѣло только отложено, а не вовсе прекращено.
   Д'Артаньянъ весь день провелъ дома, оправдываясь передъ самимъ собой тѣмъ, что погода ужасная. На третій день послѣ этого происшествія, въ девять часовъ утра, ударили тревогу: герцогъ Орлеанскій объѣзжалъ посты. Гвардейцы бросились къ ружьямъ и выстроились, и д'Артаньянъ занялъ свое мѣсто въ ряду товарищей.
   Брать короля проѣхалъ вдоль фронта всего полка; затѣмъ всѣ старшіе офицеры столпились около него для привѣтствія и, между прочимъ, вмѣстѣ съ другими подошелъ Дезессаръ, капитанъ гвардіи. Минуту спустя д'Артаньяну показалось, что Дезессаръ сдѣлалъ ему знакъ приблизиться къ нему; боясь ошибиться, онъ ждать новаго знака своего начальника, и когда знакъ повторился, д'Артаньянъ вышелъ изъ строя и приблизился, чтобы выслушать приказаніе.
   -- Герцогъ вызываетъ охотниковъ на рискованное предпріятіе, которое доставитъ случай отличиться тѣмъ, кто исполнитъ его, и я вызвалъ васъ съ цѣлью предупредить васъ, чтобы вы были готовы.
   -- Благодарю васъ, капитанъ, отвѣтилъ д'Артаньянъ, ничего такъ не желавшій, какъ отличиться въ глазахъ генералъ-лейтенанта.
   Оказалось, что лярошельцы сдѣлали ночью вылазку и отбили бастіонъ, взятый два дня тому назадъ королевской арміей; предстояло сдѣлать очень опасную рекогносцировку, чтобы узнать, сколько войска охраняетъ этотъ бастіонъ.
   Черезъ нѣсколько минутъ герцогъ возвысилъ голосъ и сказалъ:
   -- Мнѣ нужно для этого порученія трехъ или четырехъ охотниковъ подъ руководствомъ вѣрнаго, надежнаго человѣка.
   -- Человѣкъ надежный у меня есть, доложилъ Дезессаръ, указывая на д'Артаньяна:-- а затѣмъ вашему высочеству остается только приказать, и пять-шесть такихъ людей всегда найдутся.
   -- Вызываются четыре охотника, которые бы согласились идти на смерть со мной! объявилъ д'Артаньянъ, поднимая свою шпагу.
   Двое изъ его товарищей-гвардейцевъ тотчасъ же выступили впередъ, затѣмъ къ нимъ присоединились еще два солдата, и требуемое число людей было готово; д'Артаньянъ отказалъ всѣмъ остальнымъ, не желая нарушать право очереди, чтобы не обходить тѣхъ, кто вызвался первымъ.
   Было неизвѣстно, какъ поступили лярошельцы послѣ взятія бастіона: очистили ли они его отъ войска, или оставили тамъ гарнизонъ, и чтобы провѣрить это, надо было произвести рекогносцировку вблизи. Д'Артаньянъ отправился со своими четырьмя товарищами вдоль траншеи: два гвардейца шли съ нимъ рядомъ, а солдаты позади. Прикрываясь каменной кладкой траншеи, они добрались до бастіона и очутились не далѣе, какъ въ ста шагахъ отъ него. Тогда д'Артаньянъ обернулся и замѣтилъ, что оба солдата исчезли.
   Онъ подумалъ, что они струсили и остались позади, и скомандовалъ двинуться далѣе.
   При поворотѣ контръ-эскарпа они очутились въ шестидесяти шагахъ отъ бастіона. Никого не было видно, и бастіонъ казался покинутымъ.
   Трое отчаянно смѣлыхъ юношей раздумывали, идти ли имъ впередъ, какъ вдругъ облако дыма опоясало гигантскіе камни бастіона, и съ дюжину пуль просвистѣло вокругъ д'Артаньяна и его двухъ товарищей.
   Они узнали, что имъ было нужно знать: бастіонъ охраняли. Оставаться далѣе въ этомъ опасномъ мѣстѣ было бы безполезной неосторожностью; д'Артаньянъ и оба гвардейца повернули назадъ и начали отступать, что скорѣе походило на бѣгство.
   Подходя къ углу траншеи, которая могла нѣсколько защитить ихъ, одинъ изъ гвардейцевъ упалъ, пораженный пулею въ грудь. Другой, оставшійся здравъ и невредимъ, продолжалъ путь къ лагерю.
   Д'Артаньяну не хотѣлось покинуть такъ своего товариша; онъ наклонился, чтобы поднять его и помочь гы у добраться до пограничной черты, но въ эту самую минуту раздались два выстрѣла: одинъ изъ нихъ раскроилъ голову раненому гвардейцу, а другой, пролетѣвъ въ двухъ дюймахъ отъ д'Артаньяна, ударилъ въ утесъ.
   Молодой человѣкъ быстро обернулся, потому что эти выстрѣлы не могли быть изъ бастіона, который скрывался за угломъ траншеи; тогда у него блеснула мысль объ отставшихъ солдатахъ и напомнила позавчерашнихъ его убійцъ; онъ рѣшился на этотъ разъ узнать, съ кѣмъ имѣетъ дѣло, и съ этой цѣлью бросился на тѣло своего товарища, притворившись убитымъ.
   Онъ тотчасъ же увидѣлъ, что изъ-за неоконченнаго земляного вала, находившагося въ тридцати шагахъ отъ него, показались двѣ головы: это были два отставшихъ солдата. Д'Артаньянъ не ошибся: эти два человѣка вызвались слѣдовать за нимъ только для того, чтобы убить его, надѣясь, что его смерть будетъ приписана непріятелю. Но все-таки, такъ какъ онъ могъ быть только раненъ и впослѣдствіи могъ донести на нихъ, то они подошли, чтобы покончить съ нимъ; къ счастью, обманутые хитростью д'Артаньяна, они не позаботились зарядить ружья.
   Когда они были всего въ десяти шагахъ отъ него, д'Артаньянъ, который, падая, обратилъ особенное вниманіе на то, чтобы не выпустить изъ рукъ шпаги, однимъ прыжкомъ вскочилъ и очутился передъ ними.
   Убійцы поняли, что если они убѣгутъ въ лагерь, не убивши д'Артаньяна, онъ обвинитъ ихъ, а потому первой ихъ мыслью было дезертировать къ непріятелю. Одинъ изъ нихъ схватилъ ружье за стволъ и вооружился имъ, какъ палицей; онъ собирался нанести ужасный ударъ д'Артаньяну, который избѣжалъ его, отскочивъ въ сторону, но этимъ движеніемъ онъ открылъ дорогу разбойнику, стремительно бросившемуся къ бастіону. Такъ какъ лярошольцамъ было неизвѣстно, съ какимъ намѣреніемъ онъ направляется къ нимъ, то они открыли по немъ огонь, и онъ упалъ, пораженный пулей, раздробившей ему плечо.
   Д'Артаньянъ со шпагой въ рукѣ бросился на второго солдата; борьба продолжалась недолго: негодяй имѣлъ для своей защиты только разряженное ружье; шпага гвардейца скользнула по дулу ружья, на этотъ разъ совершенно безполезнаго оружія, и пронзила бедро убійцѣ, который упалъ. Д'Артаньянъ тотчасъ же приставилъ ему остріе шпаги къ горлу.
   -- О, не убивайте меня! вскричалъ разбойникъ,-- смилуйтесь, смилуйтесь, г. офицеръ, и я вамъ все разскажу.
   -- Да стоитъ ли еще твоя тайна, по крайней мѣрѣ, того, чтобы я оставилъ тебѣ жизнь? спросилъ молодой человѣкь, сдерживая руку.
   -- Да, если вы сколько-нибудь цѣните жизнь! вамъ всего двадцать два года и вы можете достигнуть всего, будучи такимъ красивымъ и храбрымъ.
   -- Негодяй, проговорилъ д'Артаньянъ:-- ну, говори скорѣе, кто поручилъ тебѣ убить меня?
   -- Женщина, которую я не знаю, но которую называютъ милэди.
   -- Если ты не знаешь этой женщины, какъ можешь ты знать ея имя?
   -- Мой товарищъ зналъ ее и называлъ такъ: это съ нимъ она сговаривалась, а не со мной; у него въ карманѣ есть даже письмо этой особы, которое, должно быть, имѣетъ большое значеніе для васъ, судя по тому, что я отъ него слышалъ.
   -- Какъ же случилось, что ты принимаешь участіе въ этой ловушкѣ?
   -- Онъ предложилъ мнѣ помочь ему убить васъ, и я согласился.
   -- А сколько она дала вамъ за это блестящее предпріятіе?
   -- Сто луидоровъ.
   -- Хорошо еще, замѣтилъ молодой человѣкъ, смѣясь:-- что она цѣнитъ меня во что-нибудь: сто луидоровъ -- это крупная сумма для такихъ двухъ негодяевъ, какъ вы, а потому я не удивляюсь, что ты согласился, и тебя помилую, но съ однимъ условіемъ.
   -- Съ какимъ? спросилъ съ безпокойствомъ солдатъ, видя, что еще не все покончено.
   -- Съ тѣмъ, чтобы ты досталъ мнѣ письмо, которое находится у твоего товарища въ карманѣ.
   -- Вѣдь это, вскричалъ разбойникъ,-- только другой способъ убить меня! Какъ же вы хотите, чтобы я досталъ это письмо подъ выстрѣлами бастіона?
   -- Необходимо, чтобы ты сдѣлалъ это, или иначе, клянусь тебѣ, ты умрешь отъ моей руки!
   -- Пощадите, г. офицеръ, сжальтесь надо мной во имя той молодой женщины, которую вы любите и считаете, можетъ быть, мертвой и которая жива! вскричалъ разбойникъ, бросаясь на колѣни и опираясь на руку, такъ какъ отъ потери крови его силы начали уже измѣнять ему
   -- А откуда ты знаешь, что есть женщина, которую я люблю, и что я считалъ эту женщину умершей? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Изъ письма, которое у товарища въ карманѣ.
   -- Ты самъ теперь видишь, что мнѣ необходимо имѣть это письмо; итакъ, нечего ждать, нечего колебаться, или, какъ мнѣ ни противно второй разъ обагрить мою шпагу кровью такого негодяя, какъ ты, но я клянусь честью честнаго человѣка...
   И при этихъ словахъ д'Артаньянъ сдѣлалъ такой выразительный, угрожающій жестъ, что раненый всталъ.
   -- Остановитесь, остановитесь! вскричалъ онъ, отъ испуга дѣлаясь храбрѣе, я пойду... пойду!..
   Д'Артаньянъ взялъ пищаль у солдата, заставилъ его пройти впередъ и началъ подталкивать его по направленію къ товарищу, покалывая его остріемъ своей шпаги.
   Ужасно было видѣть этого несчастнаго, оставлявшаго за собой по дорогѣ кровавый слѣдъ, поблѣднѣвшаго отъ страха предстоящей смерти, старавшагося дотащиться незамѣченнымъ до тѣла своего сообщника, распростертаго въ двадцати шагахъ отъ него.
   Ужасный страхъ такъ ясно написанъ былъ на его лицѣ, покрытомъ холоднымъ потомъ, что д'Артаньянъ сжалился надъ нимъ и, смотря на него съ презрѣніемъ, сказалъ:
   -- Ну, такъ я тебѣ покажу разницу между человѣкомъ храбрымъ и такимъ трусомъ, какъ ты; оставайся, я пойду самъ.
   И, проворно осматриваясь кругомъ и наблюдая за всѣми движеніями непріятеля, пользуясь всѣми средствами къ защитѣ, предоставляемыми ему мѣстностью, д'Артаньянъ добрался до второго солдата.
   Было два способа достигнуть цѣли: обыскать его на мѣстѣ, или унести, прикрывшись, въ видѣ щита, его тѣломъ, и обыскать его въ траншеѣ.
   Д'Артаньянъ предпочелъ послѣдній способъ и взвалилъ разбойника себѣ на плечи въ ту самую минуту, какъ по немъ открыли огонь.
   Легкое сотрясеніе, глухой звукъ трехъ пуль, пронизавшихъ тѣло, послѣдній крикъ, предсмертная дрожь агоніи доказали д'Артаньяну, что тотъ, кто хотѣлъ убить его, спасъ ему теперь жизнь.
   Д'Артаньянъ снова вернулся въ траншею и сбросилъ тѣло около раненаго, блѣднаго какъ смерть.
   Онъ тотчасъ же принялся за осмотръ: кожаный бумажникъ, кошелекъ, въ которомъ, очевидно, хранилась часть суммы, полученной разбойникомъ, рожокъ и кости составляли все наслѣдство послѣ умершаго.
   Онъ оставилъ рожокъ и кости лежать на томъ мѣстѣ, гдѣ они упали, бросилъ кошелекъ раненому и жадно набросился на бумажникъ.
   Между нѣсколькими незначительными бумажками онъ нашелъ слѣдующее письмо -- то самое письмо, за которымъ онъ ходилъ, рискуя своей жизнью:
   "Такъ какъ вы потеряли слѣдъ этой женщины и она находится теперь въ полной безопасности въ монастырѣ, куда вы никогда не должны были допустить ее, постарайтесь, по крайней мѣрѣ, не упустить еще и этого человѣка: въ противномъ случаѣ вамъ извѣстно, что я имѣю большую власть и заставлю васъ дорого заплатить за сто луидоровъ, полученныхъ отъ меня".
   Подписи не было. Тѣмъ не менѣе было очевидно, что письмо это отъ милэди, вслѣдствіе чего д'Артаньянъ спряталъ его, какъ улику, въ безопасное мѣсто за угломъ траншеи, и принялся за допросъ раненаго. Послѣдній признался, что онъ взялся со своимъ товарищемъ, тѣмъ самымъ, который былъ только что убитъ, похитить одну молодую женщину, которая должна была выѣхать изъ Парижа черезъ заставу ля-Виллетъ, но, остановившись на минутку выпить въ кабакѣ, они опоздали на десять минутъ и пропустили карету.
   -- Но что же вы сдѣлали бы съ этой женщиной? спросилъ д'Артаньянъ съ томительнымъ ожиданіемъ.
   -- Мы должны были доставить ее въ одинъ отель на Королевской площади, отвѣчалъ раненый.
   -- Да, да, прошепталъ д'Артаньянъ:-- именно такъ, къ самой милэди.
   Тогда молодой человѣкъ съ ужасомъ понялъ, какая страшная жажда мщенія толкала эту женщину погубить его и всѣхъ тѣхъ, кого онъ любилъ, и какъ хорошо были ей извѣстны всѣ придворныя интриги, такъ же, какъ все было извѣстно ей. Безъ сомнѣнія, она была обязана кардиналу этими свѣдѣніями.
   Но онъ съ искренней радостью узналъ, что, въ концѣ концовъ, королева узнала, въ какой тюрьмѣ томится г-жа Бонасье за свою преданность къ ней, и освободила ее изъ этой тюрьмы.
   Тогда письмо, полученное имъ отъ молодой женщины, и ея проѣздъ по дорогѣ Шальо, гдѣ она промелькнула, какъ видѣніе, стали ему понятными.
   Съ этой минуты, какъ предсказалъ Атосъ, являлась возможность отыскать г-жу Бонасье: вѣдь монастырь мѣсто не неприступное.
   Эта мысль окончательно склонила его къ милосердію. Онъ повернулся къ раненому, съ безпокойствомъ слѣдившему за выраженіемъ его лица, и протянулъ ему руку.
   -- Пойдемъ, сказалъ онъ: я не хочу въ такомъ положеніи покинуть тебя. Обопрись о мою руку и пойдемъ въ лагерь.
   -- Да, сказалъ раненый, который не могъ повѣрить такому великодушію:-- но не для того ли, чтобы велѣть меня повѣсить?
   -- Я далъ тебѣ слово, и теперь вторично дарю тебѣ жизнь.
   Раненый опустился на колѣни и поцѣловалъ ноги своего спасителя, но д'Артаньянъ, не имѣвшій больше никакой нужды оставаться такъ близко къ непріятелю, прекратилъ изъявленія его благодарности.
   Гвардеецъ, вернувшійся въ лагерь послѣ первыхъ выстрѣловъ съ бастіона, объявилъ о смерти своихъ четырехъ товарищей, а потому въ полку были въ одно и то же время и очень удивлены, и очень обрадованы, когда увидѣли молодого человѣка цѣлымъ и невредимымъ.
   Д'Артаньянъ, для объясненія раны товарища, нанесенной шпагой, выдумалъ, что на нихъ сдѣлана была вылазка.
   Онъ разсказалъ о смерти другого солдата и о тѣхъ опасностяхъ, которымъ они подвергались. Этотъ разсказъ обратился для него въ настоящее торжество: вся армія говорила о немъ цѣлый день, и герцогъ поручилъ отъ себя поздравить его.
   Вообще, всякое хорошее дѣло вознаграждается, и добрый поступокъ д'Артаньяна имѣлъ послѣдствіемъ то, что вернулъ ему спокойствіе, которое онъ было утратилъ.
   Дѣйствительно, съ этой минуты д'Артаньянъ могъ быть совершенно спокоенъ, такъ какъ одинъ изъ его враговъ былъ убитъ, а другой -- преданъ ему.
   Это спокойствіе было доказательствомъ того, что д'Артаньянъ не зналъ милэди.
   

XV.
Анжуйское вино.

   Послѣ слуховъ о болѣзни короля, въ лагерѣ распространилось извѣстіе, что онъ началъ выздоравливать, и такъ какъ онъ очень спѣшилъ лично принять участіе въ осадѣ Лярошели, то говорили, что при первой возможности сѣсть на лошадь имъ пустится къ дорогу.
   Герцогъ, которому было извѣстно, что не сегодня-завтра онъ будетъ смѣщенъ и начальство приметъ или герцогъ Ангулемскій, или Бассомпьеръ, или Рошбергь, оспаривавшіе его другъ у друга, мало что дѣлалъ, проводилъ дни въ томъ, что безпокоилъ непріятеля, не рѣшаясь рискнуть на какой-нибудь серьезный шагъ, чтобы прогнать англичанъ съ острова Ре, гдѣ они продолжали осаждать крѣпость св. Мартына и фортъ де-ля-Пре, между тѣмъ какъ французы осаждали Лярошель.
   Д'Артаньянъ, какъ мы уже сказали, сдѣлался спокойнѣе, что обыкновенно случается, когда кажется, что опасность миновала; онъ безпокоился теперь только о томъ, что не получалъ никакихъ извѣстій отъ своихъ друзей.
   Въ одно утро, въ началѣ ноября мѣсяца, ему все сдѣлалось ясно изъ слѣдующаго письма, полученнаго изъ Виллэруа:

"Г-нъ д'Артаньянъ!

   "Гг. Атосъ, Портосъ и Арамисъ, послѣ того, какъ провели у меня большую часть вечера, сильно подкутили и такъ нашумѣли, что начальникъ замка, человѣкъ очень строгихъ правилъ, на нѣсколько дней арестовалъ ихъ, но я исполняю ихъ приказаніе и присылаю вамъ двѣнадцать бутылокъ моего анжуйскаго вина, которое имъ очень понравилось: они желаютъ, чтобы вы выпили за ихъ здоровье ихъ любимое вино.
   "Я имъ повиновался, и остаюсь съ большимъ уваженіемъ вашимъ почтительнымъ и покорнымъ слугою

"Годо,
"Содержатель гостиницы гг. мушкетеровъ".

   -- Наконецъ-то, въ добрый часъ! вскричалъ д'Артаньянъ,-- они вспомнили меня во время своихъ увеселеній, какъ я думалъ о нихъ въ часы моего унынія; могутъ быть увѣрены, что я выпью, и съ большимъ удовольствіемъ, за ихъ здоровье, но только выпью не одинъ.
   И д'Артаньянъ побѣжалъ къ двумъ гвардейцамъ, съ которыми сдружился болѣе, чѣмъ съ другими, пригласить ихъ выпить отличнаго анжуйскаго вина, присланнаго ему изъ Виллеруа.
   Одинъ изъ этихъ гвардейцевъ былъ уже приглашенъ на этотъ самый вечеръ, а другой -- на слѣдующій день, и потому рѣшено было собраться на третій день.
   Д'Артаньянъ, вернувшись домой, отправилъ всѣ двѣнадцать бутылокъ вина въ общій гвардейскій буфетъ, приказавъ позаботиться о сохраненіи ихъ; затѣмъ въ день празднества, вслѣдствіе того, что обѣдъ былъ назначенъ въ двѣнадцать часовъ, д'Артаньянъ послалъ съ девяти часовъ Плянше, чтобы онъ сдѣлалъ всѣ приготовленія.
   Плянше, гордясь своимъ новымъ званіемъ метръ-д'отеля, разсчитывалъ показать себя человѣкомъ способнымъ и толковымъ; по этому случаю онъ пригласилъ къ себѣ на помощь слугу одного изъ гостей своего барина, Фурро, и того самаго мнимаго солдата, который хотѣлъ убить д'Артаньяна и, не принадлежа ни къ какому полку, поступилъ въ услуженіе къ д'Артаньяну, или, вѣрнѣе, къ Плянше, съ тѣхъ поръ, какъ д'Артаньянъ даровалъ ему жизнь.
   Въ назначенный часъ для обѣда пришли оба гостя, заняли свои мѣста, и на столѣ вытянулся цѣлый рядъ блюдъ.
   Плянше прислуживалъ съ салфеткой въ рукѣ, Фурро откупоривалъ бутылки, а Бриземонъ,-- такъ звали выздоравливавшаго солдата,-- переливалъ въ графины изъ бутылокъ вино, которое, вѣроятность тряской дороги, дало осадокъ. Первая бутылка этого вина въ концѣ оказалась немножко мутной; Бриземонъ вылилъ гущу въ стаканъ, и д'Артаньянъ позволилъ ему выпить, потому что бѣдный малый былъ еще очень слабъ. Окончивши супъ, гости собирались выпить по первому стакану вина, какъ вдругъ раздались пушечные выстрѣлы изъ фортовъ Людовика и Новаго; гвардейцы, думая, что сдѣлано какое-нибудь непредвидѣнное нападеніе или осажденными, или англичанами, тотчасъ же повскакали со своихъ мѣстъ и схватились за шпаги; д'Артаньянъ, не менѣе проворный, чѣмъ они, послѣдовалъ ихъ примѣру, и вси трое выбѣжали и направились, къ своимъ мѣстамъ.
   Но какъ только они выскочили изъ буфета, тотчасъ же узнали о причинѣ этой тревоги: по всѣмъ направленіямъ били въ барабаны и со всѣхъ сторонъ раздавались крики:
   -- Да здравствуетъ король! да здравствуетъ кардиналъ!
   И дѣйствительно, король, у котораго, какъ мы сказали, не хватило терпѣнія дожидаться долѣе, пропустивши двѣ станціи, не отдыхая, въѣзжалъ въ эту самую минуту въ лагерь со всей своей свитой и съ подкрѣпленіемъ изъ 10 тысячъ войска; впереди и позади его шли мушкетеры.
   Д'Артаньянъ, находившійся въ своей ротѣ, стоявшей шпалерой по пути короля, выразительнымъ жестомъ привѣтствовалъ своихъ друзей, которые выслѣдили его взглядомъ, и де-Гревиля, который сейчасъ же узналъ его. Какъ только кончилась церемонія въѣзда короля, четверо друзей бросились въ объятія другъ друга.
   -- Чортъ возьми! вскричалъ д'Артаньянъ:-- невозможно пріѣхать болѣе кстати: ни одно блюдо еще не успѣло, вѣроятно, простынуть! Не правда ли, господа? прибавилъ молодой человѣкъ, обращаясь къ двумъ гвардейцамъ, которыхъ онъ представилъ своимъ друзьямъ.
   -- Ага! повидимому, мы пируемъ, сказалъ Портосъ.
   -- Надѣюсь, сказалъ Арамисъ,-- что за вашимъ обѣдомъ не присутствуютъ дамы.
   -- Развѣ въ вашемъ мѣстечкѣ есть какое-нибудь сносное вино? спросилъ Атосъ.
   -- Но, чортъ возьми! да ваше же, мой другъ, отвѣчалъ д'Артаньянъ.
   -- Наше вино?! съ удивленіемъ спросилъ Атосъ.
   -- Да, то самое, которое вы мнѣ прислали.
   -- Мы вамъ прислали вино?
   -- Но вы знаете вино съ Анжуйскихъ горъ?
   -- Да, я хорошо знаю вино, о которомъ вы говорите.
   -- Вино, которое вы больше всего любите?
   -- Безъ сомнѣнія, когда у меня нѣтъ подъ рукой шампанскаго или шамбертена.
   -- Ну, такъ за неимѣніемъ шампанскаго и шамбертена вы удовольствуетесь этимъ.
   -- Такъ, значить, мы выписали анжуйскаго вина? какіе же мы, однако, лакомки, сказалъ Портосъ.
   -- Да нѣтъ же, это то вино, которое мнѣ прислано отъ вашего имени.
   -- Отъ нашего имени? въ одно время спросили три мушкетера.
   -- Не вы ли, Арамисъ, послали вино? спросилъ Атосъ.
   -- Нѣтъ; можетъ быть, вы, Портосъ?
   -- Нѣтъ; значитъ вы, Атосъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Но если не вы сами, то хозяинъ вашей гостиницы.
   -- Хозяинъ нашей гостиницы?
   -- Ну, да, хозяинъ вашей гостиницы, Годо, содержатель гостиницы мушкетеровъ.
   -- Честное слово, не все ли равно, откуда оно ни пришло, замѣтилъ Портосъ: -- попробуемте, и если оно хорошо, выпьемте его.
   -- Ну, нѣтъ, сказалъ Атосъ: -- напротивъ, не будемъ пить вино, присланное неизвѣстно отъ кого.
   -- Вы правы, Атосъ, согласился д'Артаньянъ.-- Такъ, значитъ, никто изъ васъ не поручалъ содержателю гостиницы, г. Годо, прислать мнѣ вина?
   -- Нѣтъ, а между тѣмъ оно вамъ было прислано отъ нашего имени?
   -- Вотъ и письмо.
   И д'Артаньянъ показалъ своимъ друзьямъ полученную имъ записочку.
   -- Это не его почеркъ, сказалъ Атосъ:-- я его знаю: передъ отъѣздомъ я сводилъ общіе счеты.
   -- Письмо подложное, прибавилъ Портосъ:-- мы вовсе не были подъ арестомъ.
   -- Д'Артаньянъ, сказалъ Арамисъ съ упрекомъ:-- какъ вы могли повѣрить, что мы нашумѣли?...
   Д'Артаньянъ поблѣднѣлъ и конвульсивная дрожь пробѣжала по его тѣлу.
   -- Ты меня пугаешь, сказалъ Атосъ, говорившій ему ты только въ очень рѣдкихъ случаяхъ:-- но что же такое случилосъ?
   -- Поспѣшимъ, поспѣшимъ, мои друзья! вскричалъ д'Артаньянъ:-- у меня въ головѣ промелькнуло страшное подозрѣніе. Неужели это опять новое мщеніе этой женщины!
   Атосъ поблѣднѣлъ въ свою очередь. Д'Артаньянъ бросился обратно въ буфетъ, трое мушкетеровъ и два гвардейца послѣдовали за нимъ.
   Первое, что бросилось въ глаза д'Артаньяну, когда онъ вбѣжалъ въ столовую, былъ Бриземонъ, катавшійся по полу въ страшныхъ конвульсіяхъ.
   Плянше и Фурро, блѣдные какъ смерть, пытались облегчить его страданія, но было очевидно, что всякая помощь была безполезна: всѣ черты умирающаго были искажены предсмертными судорогами.
   -- Ахъ! вскричалъ онъ, увидѣвъ д'Артаньяна,-- ахъ! это ужасно: вы сдѣлали видъ, что помиловали меня и отравили.
   -- Я!? вскричалъ д'Артаньянъ,-- я?.. Несчастный, что ты говоришь?
   -- Я говорю, что вы дали мнѣ этого вина; я говорю, что вы приказали мнѣ его выпить; я говорю, что вы хотѣли отомстить мнѣ за себя и что это жестоко...
   -- Не думайте такъ, Бриземонъ, отвѣчалъ д'Артаньянъ:-- ничего подобнаго не было, клянусь вамъ, увѣряю васъ...
   -- О, Богъ все видитъ! Богъ накажетъ васъ! Боже мой! пошли ему такія же страданія, какія испытываю я.
   -- Клянусь Евангеліемъ, вскричалъ д'Артаньянъ, бросаясь къ умирающему:-- что я не зналъ, что это вино отравлено, и собирался самъ пить его!
   -- Я вамъ не вѣрю, сказалъ солдатъ и въ страшныхъ страданіяхъ испустилъ послѣдній вздохъ.
   -- Ужасно! ужасно! прошепталъ Атосъ, между тѣмъ какъ Портосъ билъ бутылки, а Арамисъ отдавалъ нѣсколько запоздавшія приказанія сходить за священникомъ.
   -- О, друзья мои! сказалъ д'Артаньянъ,-- вы еще разъ спасли мнѣ жизнь, и не только мнѣ, но и этимъ господамъ. Господа, продолжалъ онъ, обращаясь къ гвардейцамъ:-- я попрошу васъ хранить молчаніе относительно всего этого приключенія; великіе сего міра замѣшаны во всемъ, чему вы были свидѣтелями, и все это можетъ отозваться на насъ.
   -- Ахъ, баринъ! пробормоталъ Плянше, полумертвый отъ страха:-- какъ я счастливо отдѣлался.
   -- Какъ, негодяй, вскричалъ д'Артаньянъ:-- такъ и ты хотѣлъ выпить вина?
   -- За здоровье короля, баринъ, я собирался выпить маленькій стаканчикъ, но Фурро сказалъ мнѣ, что меня зовутъ.
   -- Увы! признался Фурро, у котораго стучали зубы отъ страха:-- я хотѣлъ его отослать, чтобы выпить все одному.
   -- Господа, сказалъ д'Артаньянъ, обращаясь къ гвардейцамъ,-- вы сами понимаете послѣ всего случившагося, что нашъ пиръ прошелъ бы очень грустно... Итакъ, прошу извинить меня и позволить мнѣ отложить его до какого-нибудь другого дня.
   Оба гвардейца съ полной готовностью приняли извиненіе д'Артаньяна и, понимая желаніе четырехъ друзей остаться однимъ, удалились.
   Когда молодой гвардеецъ и три мушкетера остались безъ свидѣтелей, они такъ взглянули другъ на друга, что безъ словъ стало ясно, что каждый изъ нихъ понималъ всю затруднительность положенія.
   -- Прежде всего, началъ Атосъ,-- выйдемте изъ этой комнаты: непріятно очутиться въ обществѣ мертваго, да еще къ тому умершаго насильственной смертью.
   -- Плянше, распорядился д'Артаньянъ: -- я поручаю тебѣ тѣло этого несчастнаго: похорони его, какъ подобаетъ христіанину. Правда, онъ совершилъ преступленіе, но раскаялся въ немъ.
   И четыре друга вышли изъ комнаты, предоставивъ Плянше и Фурро заботу отдать послѣдній долгъ Бриземону. Хозяинъ гостиницы отвелъ имъ другую комнату, гдѣ подалъ имъ яйца въ смятку и воду, за которой Атосъ самъ сходилъ къ фонтану. Въ нѣсколькихъ словахъ Портосу и Арамису разсказали суть дѣла.
   -- Итакъ, обратился д'Артаньянъ къ Атосу:-- вы видите, любезный другъ.-- это война на смерть.
   Атосъ покачалъ головой.
   -- Да, да, согласился онъ:-- я это вижу; но вы думаете, что это она?
   -- Я въ этомъ увѣренъ.
   -- А я, признаюсь, еще сомнѣваюсь.
   -- А изображеніе лиліи на плечѣ?
   -- Это англичанка, совершившая какое-нибудь преступленіе во Франціи, вслѣдствіе чего ее и заклеймили.
   -- Атосъ, я вамъ говорю, что это ваша жена, настаивалъ д'Артаньянъ:-- развѣ вы забыли, что обѣ примѣты были схожи между собою?
   -- Тѣмъ не менѣе, я думаю, что та уже умерла: я такъ хорошо ее повѣсилъ.
   Д'Артаньянъ покачалъ головой.
   -- Что же, однако, предпринять? спросилъ молодой человѣкъ.
   -- Дѣло въ томъ, что нельзя же, чтобы вѣчно висѣлъ надъ головой Дамокловъ мечъ, нельзя вѣчно быть подъ страхомъ смерти, сказалъ Атосъ,-- и необходимо найти выходъ изъ этого положенія.
   -- Но какимъ образомъ?
   -- Постарайтесь встрѣтиться съ ней и объясниться; предложите ей миръ или войну. Давайте честное слово дворянина, что вы никогда ничего не скажете про нее, никогда ничего не сдѣлаете противъ нея; съ своей стороны потребуйте отъ нея клятвы совершенно оставить васъ въ покоѣ; пригрозите, что если она не согласится на это, вы пойдете къ канцлеру, къ королю, обратитесь къ палачу, возстановите противъ нея дворъ, объявите, что она заклеймена, предадите ее суду, и что, если ее оправдаютъ, въ такомъ случаѣ поклянитесь честью дворянина, что вы убьете ее изъ-за угла, какъ убили бы всякую бѣшеную собаку.
   -- Этотъ способъ покончить съ ней мнѣ нравится, согласился д'Артаньянъ:-- но гдѣ я ее встрѣчу?
   -- Время, любезный другъ, время доставитъ этотъ случай, а случай -- это двойная ставка для человѣка: чѣмъ больше поставили, тѣмъ больше можно выиграть, только надо сумѣть выждать.
   -- Да, но ждать, будучи окруженнымъ убійцами и отравителями...
   -- Ба! замѣтилъ Атосъ,-- Богъ хранилъ насъ до сей минуты, Онъ же сохранитъ насъ и впередъ.
   -- Да, насъ; при томъ же мы -- мужчины, готовые на все, привыкшіе рисковать жизнью, но она, проговорилъ вполголоса д'Артаньянъ.
   -- Кто она? спросилъ Атосъ.
   -- Констанція.
   -- Г-жа Бонасье! Это правда, сказалъ Атосъ,-- бѣдный другъ, я забылъ, что вы влюблены.
   -- Относительно нея, вмѣшался Арамисъ,-- изъ письма, найденнаго вами у убитаго негодяя, вы знаете, что она въ монастырѣ. Въ монастырѣ жить очень хорошо, и я обѣщаю вамъ, что тотчасъ же, какъ только кончится осада Лярошели...
   -- Хорошо, хорошо, перебилъ его Атосъ,-- мы знаемъ, любезный другъ Арамисъ, что вы дали обѣтъ поступить въ монахи.
   -- Я мушкетеръ только на время, произнесъ со смиреніемъ Арамисъ.
   -- Очевидно, онъ давно не имѣетъ никакихъ извѣстій отъ своей возлюбленной, замѣтилъ совсѣмъ тихо Атосъ,-- но не обращайте на это вниманія, намъ это уже знакомо.
   -- Для ея освобожденія, подалъ свое мнѣніе Портосъ,-- мнѣ кажется, есть совсѣмъ простое средство.
   -- Какое? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Вы говорите, что она въ монастырѣ? сирое илъ Портосъ.
   -- Да.
   -- Такъ мы ее похитимъ изъ монастыря, какъ только кончится осада.
   -- Однако, еще надо узнать, въ какомъ она монастырѣ?
   -- Совершенно вѣрно, согласился Поргосъ.
   -- Вотъ что мнѣ пришло въ голову, сказалъ Атосъ:-- вы говорили, любезный д'Артаньянъ, что сама королева выбрала для нея монастырь?
   -- Да, я, по крайней мѣрѣ, такъ думаю.
   -- Если такъ, то Портосъ поможетъ намъ въ этомъ.
   -- Какимъ образомъ, позвольте узнать?
   -- Да черезъ вашу маркизу, герцогиню, принцессу,-- вѣдь у нея, должно быть, большія связи?
   -- Тс! сказалъ Портосъ, прикладывая палецъ къ губамъ.-- она кардиналистка и ничего не должна знать.
   -- Въ такомъ случаѣ, предложилъ Арамисъ,-- я берусь узнать все.
   -- Вы, Арамисъ?! вскричали всѣ три товарища,-- вы, какимъ образомъ?
   -- Черезъ духовника королевы, съ которымъ я очень друженъ, отвѣчалъ Арамисъ, покраснѣвъ.
   Успокоенные этимъ обѣщаніемъ, четыре друга, окончивъ свой скромный обѣдъ, разстались, условившись сойтись опять въ тотъ же вечеръ: д'Артаньянъ вернулся къ себѣ, а три мушкетера отправились въ стоянку короля, гдѣ имъ предстояло позаботиться о своей квартирѣ.
   

XVI.
Трактиръ Красной Голубятни.

   Между тѣмъ только что пріѣхавшій король, который такъ спѣшилъ очутиться лицомъ къ лицу съ непріятелемъ и раздѣлялъ ненависть къ Букингаму съ кардиналомъ, имѣя на это права гораздо болѣе послѣдняго, хотѣлъ сдѣлать всѣ распоряженія, чтобы прежде всего прогнать англичанъ съ острова Ре, а затѣмъ ускоритъ осаду Лярошели, но, противъ его желанія, исполненіе его намѣреній было замедлено несогласіемъ, возникшимъ у Бассомпьера и Шомберга съ герцогомъ Ангулемскимъ.
   Бассомпьеръ и Шомбергь были маршалы Франціи и отстаивали свое право командованія арміей подъ начальствомъ короля, но кардиналъ, опасаясь, что Бассомпьеръ, будучи въ душѣ гугепотомъ, будетъ слишкомъ слабо дѣйствовать противъ англичанъ и лярошельцевъ, своихъ братьевъ по религіи, стоялъ, напротивъ, за герцога Ангулемскаго, котораго король, по его настоянію, произвелъ въ генералъ-лейтенанты. Слѣдствіемъ этого было то, что Бассомпьеру и Шомбергу, опасаясь, чтобы они не покинули армію, принуждены были дать каждому командованіе отдѣльными отрядами: Бассомпьеръ взялъ всю сѣверную часть отъ города, начиная отъ ля-Ле до Домпьера; герцогъ Ангулемскій -- восточную часть, отъ Домпьера до Периньи, а Шомбергъ -- южную часть, начиная отъ Периньи до Ангутена. Квартира герцога, брата короля, была въ Домпьерѣ, а главная квартира короля была то въ Этре, то въ ля-Жарри.
   Наконецъ, квартира кардинала была на дюнахъ, на мосту ля-Пьерра, въ маленькомъ домикѣ безъ всякихъ окоповъ и ретраншементовъ. Такимъ образомъ, братъ короля наблюдалъ за Бассомпьеромъ, король -- за герцогомъ Ангулемскимъ и кардиналъ -- за Шомбергомъ.
   Какъ только все это было устроено, прежде всего занялись тѣмъ, чтобы выгнать англичанъ съ острова. Обстоятельства благопріятствовали. У англичанъ,-- которымъ, чтобы быть хорошими солдатами, прежде всего необходима хорошая пища, а между тѣмъ имъ нечего было ѣсть, кромѣ соленой говядины и дурныхъ сухарей,-- появилось въ лагерѣ очень много больныхъ; притомъ же море, всегда очень бурливое въ это время года у всѣхъ береговъ океана, каждый день наносило поврежденіе какому-нибудь маленькому судну, и буквально весь морской берегъ отъ Эгльонскаго мыса до траншеи, послѣ всякаго прилива, бывалъ покрыть обломками парусныхъ и гребныхъ судовъ; вслѣдствіе этого было очевидно, что если бы даже войска короля оставались у себя въ лагерѣ, не сегодня, такъ завтра Букингамъ, остававшійся на островѣ Ре только изъ упрямства, принужденъ будетъ снять осаду; но такъ какъ де-Туаракъ донесъ, что въ непріятельскомъ лагерѣ дѣлались всѣ приготовленія къ новому приступу, то король разсудилъ, что надо помѣшать этому, и отдалъ необходимыя приказанія для рѣшительной атаки.
   Мы не имѣемъ намѣренія дѣлать подробное описаніе осады, а, напротивъ, хотимъ передать только обстоятельства. имѣющія связь съ исторіей, которую мы разсказываемъ; поэтому мы скажемъ въ двухъ словахъ, что предпріятіе это вполнѣ удалось, къ великому удивленію короля и къ большей славѣ кардинала.
   Англичане, тѣснимые шагъ за шагомъ, испытывая пораженіе при каждой стычкѣ, окончательно разбитые при переходѣ съ острова де-Луа, принуждены были опять сѣсть на суда, оставивъ на полѣ сраженія 2 тысячи человѣкъ, между которыми было 5 полковниковъ, 3 подполковника, 250 капитановъ и 20 знатныхъ дворянъ, 4 пушки, 60 знаменъ, которыя были доставлены въ Парижъ Клодомъ Сенъ-Симономъ и съ большимъ торжествомъ повѣшены въ соборѣ Божіей Матери.
   Въ лагерѣ пѣли Те Deum, а затѣмъ и по всей Франціи. Итакъ, кардиналъ могъ теперь, по крайней мѣрѣ на время, не опасаться ничего со стороны англичанъ и свободно продолжать осаду.
   Какъ мы только что сказали, такое положеніе вещей было лишь временное. Одинъ изъ посланныхъ герцога Букингама, по имени Монтегю, былъ взятъ въ плѣнъ и у него нашли доказательство существующаго между Имперіей, Испаніей, Англіей и Лотарингіей союза, составленнаго противъ Франціи.
   Даже болѣе: въ квартирѣ Букингама, которую онъ принужденъ былъ оставить гораздо скорѣе, чѣмъ предполагалъ, нашли бумаги, подтверждавшія этотъ союзъ, и эти документы, какъ увѣряетъ кардиналъ въ своихъ мемуарахъ, очень компрометировали г-жу де-Шеврезъ, а слѣдовательно и королеву.
   Понятно, на кардиналѣ лежала вся отвѣтственность, такъ какъ нельзя быть полновластнымъ министромъ и не быть отвѣтственнымъ; а потому онъ день и ночь напрягалъ всѣ способности своего геніальнаго ума, прислушиваясь къ малѣйшей перемѣнѣ политическаго направленія въ какомъ-нибудь изъ великихъ государствъ Европы.
   Кардиналу была извѣстна дѣятельность, а въ особенности ненависть къ нему Букингама; если бы угрожавшій Франціи союзъ восторжествовалъ, все его значеніе и вліяніе было бы потеряно: испанская и австрійская политика имѣли бы своихъ сторонниковъ при луврскомъ кабинетѣ, гдѣ пока они имѣли только однихъ партизановъ, а онъ, Ришелье, министръ Франціи, министръ въ высшей степени популярный, погибъ бы. Король, послушный ему, какъ малый ребенокъ, въ то же время ненавидѣлъ его, какъ ненавидитъ ребенокъ своего учителя, и предоставитъ его тогда личному мщенію своего брата и королевы; итакъ, онъ погибъ, а съ нимъ, можетъ быть, погибнетъ и вся Франція. Надо было предотвратить все это.
   Потому-то курьеры, число которыхъ все болѣе и болѣе возрастало, день и ночь смѣняли одинъ другого въ этомъ маленькомъ домикѣ на мосту ля-Пьерра, гдѣ кардиналъ основалъ свою резиденцію.
   Это были или монахи, такъ неискусно носившіе свои рясы, что было очень легко догадаться, что они принадлежатъ по преимуществу къ воинственной церкви; или женщины, нѣсколько стѣсненныя своимъ костюмомъ пажей, широкія шаровары которыхъ не могли вполнѣ скрыть округленности ихъ формъ; наконецъ, были и крестьяне съ грязными руками, но съ изящной поступью, въ которыхъ за цѣлую версту можно было узнать людей знатныхъ.
   Были кромѣ того еще и такіе мало пріятные посѣтители, что два или три раза распространялся слухъ, будто кардинала чуть-чуть не убили.
   Правда, враги его высокопреосвященства поговаривали, что это онъ самъ подсылалъ неловкихъ убійцъ, чтобы на случай неудачи имѣть право заплатить тѣмъ же, но нельзя вѣрить ни тому, что говорятъ министры, ни тому, что говорятъ ихъ враги.
   Это нисколько, впрочемъ, не мѣшало кардиналу, у котораго самые злѣйшіе клеветники никогда не оспаривали личной храбрости, предпринимать часто ночныя поѣздки, чтобы передать герцогу Ангулемскому какія-нибудь важныя приказанія, или чтобы относительно чего-нибудь условиться, сговориться съ королемъ, или, наконецъ, для того, чтобы переговорить съ какимъ-нибудь гонцомъ, котораго онъ почему-либо не желалъ допуститъ въ свою резиденцію.
   Мушкетеры, у которыхъ было мало занятій и которыхъ держали не строго, вели веселую жизнь Это тѣмъ болѣе было удобно для нашихъ трехъ друзей, что, будучи въ дружескихъ отношеніяхъ съ де-Тревилемъ, они очень легко получали отъ него личное позволеніе запаздывать и оставаться гдѣ-нибудь внѣ лагеря послѣ опредѣленнаго срока.
   Однажды вечеромъ, когда д'Артаньянъ былъ на часахъ въ траншеѣ и не могъ ихъ сопровождать, Атосъ, Портосъ и Арамисъ, верхомъ на своихъ боевыхъ коняхъ, завернувшись въ походные плащи и держа пистолеты наготовѣ, возвращались всѣ трое изъ трактира Красной Голубятни, открытаго Атосомъ два дня тому назадъ на пути изъ ля-Жарри, по дорогѣ, ведущей въ лагерь, будучи постоянно насторожѣ изъ опасенія какой-нибудь западни, какъ вдругъ, приблизительно за четверть мили отъ деревни Боанаръ, имъ послышался лошадиный топотъ приближавшейся кавалькады, которая ѣхала имъ навстрѣчу; всѣ трое тотчасъ же остановились на срединѣ, прижавшись другъ къ другу, и стали ожидать; спустя минуту, при свѣтѣ луны, показавшейся въ эту именно минуту изъ-за облака, они увидѣли на поворотѣ дороги двухъ всадниковъ, которые, замѣтивъ ихъ, тоже остановились, казалось, совѣтуясь, продолжать ли имъ путь, или вернуться назадъ. Эта нерѣшительность показалась тремъ друзьямъ подозрительной, и Атосъ, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ впередъ, закричалъ громкимъ голосомъ:
   -- Кто идетъ?
   -- А вы сами кто? въ свою очередь спросилъ одинъ изъ всадниковъ.
   -- Это не отвѣтъ, настаивалъ Атосъ.-- Кто идетъ? Отвѣчайте, или мы выстрѣлимъ.
   -- Поостерегитесь сдѣлать то, что вы собираетесь сдѣлать, господа! раздался тогда слегка дрожащій голосъ, который, казалось, привыкъ повелѣвать.
   -- Это какой-нибудь старшій офицеръ, дѣлающій ночной объѣздъ, замѣтилъ Атосъ: -- что намъ дѣлать, господа?
   -- Кто вы такіе? спросилъ тотъ же голосъ и тѣмъ же повелительнымъ тономъ: -- отвѣчайте, или вамъ дорого обойдется ваше непослушаніе.
   -- Королевскіе мушкетеры, отвѣчалъ Атосъ, все болѣе и болѣе убѣждаясь въ томъ, что лицо, спрашивавшее ихъ, имѣло на то полное право,
   -- Какой роты?
   -- Роты де-Тревиля.
   -- Подъѣзжайте и отдайте мнѣ отчетъ въ томъ, что вы здѣсь дѣлаете въ этотъ часъ?
   Три товарища подъѣхали, слегка повѣсивши носъ, потому что теперь всѣ трое вполнѣ убѣдились, что имѣли дѣло съ гораздо болѣе сильными, чѣмъ они, предоставляя, впрочемъ, Атосу заботу отвѣчать за всѣхъ.
   Одинъ изъ двухъ всадниковъ, тотъ, который заговорилъ второй разъ, былъ на десять шаговъ впереди своего товарища; Атосъ сдѣлалъ знакъ Портосу и Арамису тоже не двигаться впередъ и выѣхалъ одинъ.
   -- Прошу извиненія, г. офицеръ, сказалъ Атосъ: -- но мы не знаемъ, съ кѣмъ имѣемъ дѣло, и вы сами видѣли, что мы хорошо исполнили обязанности стражи.
   -- Ваше имя? спросилъ офицеръ, закрывшій половину лица плащомъ.
   -- Кто же вы-то сами, отвѣчалъ Атосъ, начинавшій возмущаться такимъ допросомъ:-- прошу васъ дать мнѣ доказательство, что вы имѣете право меня допрашивать?
   -- Ваше имя? вторично спросилъ всадникъ, опуская плащъ и оставляя лицо открытымъ.
   -- Г. кардиналъ! вскричалъ мушкетеръ въ изумленіи.
   -- Ваше имя? въ третій разъ повторилъ его высокопреосвященство.
   -- Атосъ, отвѣчалъ мушкетеръ.
   Кардиналъ сдѣлалъ знакъ оруженосцу, который тотчасъ подъѣхалъ.
   -- Эти три мушкетера поѣдутъ за нами, шопотомъ сказалъ онъ:-- я не хочу, чтобы знали, что я выѣзжалъ изъ лагеря, а если они поѣдутъ за нами, мы можемъ быть увѣрены, что они этого не скажутъ никому.
   -- Мы дворяне, монсиньоръ, замѣтилъ Атосъ: -- возьмите съ насъ слово, и ни о чемъ больше не безпокойтесь. Слава Богу! мы умѣемъ хранить тайны.
   Кардиналъ устремилъ проницательный взглядъ на смѣлаго мушкетера.
   -- У васъ тонкій слухъ, г. Атосъ, сказалъ кардиналъ:-- но теперь выслушайте, что я вамъ скажу: я вовсе не изъ недовѣрія къ вамъ прошу васъ слѣдовать на мной, но для моей безопасности; безъ сомнѣнія, съ вами ваши товарищи, гг. Портось и Арамисъ?
   -- Точно такъ, ваше высокопреосвященство, отвѣчалъ Атосъ, между тѣмъ какъ оба оставшіеся позади мушкетера подъѣзжали со шляпами въ рукахъ.
   -- Я васъ знаю, господа, сказали, кардиналъ:-- я васъ знаю; я знаю, что вы не изъ числа моихъ друзей, и очень сожалѣю объ этомъ, но я знаю также, что вы благородные и храбрые дворяне и что вамъ можно довѣриться. Г. Атосъ, сдѣлайте же мнѣ честь съ вашими товарищами проводить меня, и тогда у меня будетъ такой конвой, которому позавидуетъ и его величество, если онъ встрѣтитъ насъ.
   Мушкетеры поклонились до шеи лошади.
   -- Клянусь честью, проговорилъ Атосъ,-- ваше высокопреосвященство хорошо дѣлаете, что берете насъ съ собою: мы встрѣтили по дорогѣ страшно подозрительныхъ людей и даже съ четырьмя изъ нихъ имѣли ссору въ Красной Голубятнѣ.
   -- Ссору, по какому случаю, господа? сказалъ кардиналъ:-- я не люблю ссоръ, вамъ это извѣстно.
   -- Вотъ именно поэтому-то я и имѣю честь предупредить ваше высокопреосвященство о томъ, что случилось, потому что вы могли бы узнать про насъ отъ другихъ и по ложному доносу сочли бы насъ виновными.
   -- А какія были послѣдствія этой ссоры? спросилъ кардиналъ, нахмуривая брови.
   -- Мой другъ Арамисъ, который стоитъ въ настоящую минуту передъ вами, получилъ легкій ударъ шпаги въ руку, что нисколько не помѣшаетъ ему, въ чемъ ваше высокопреосвященство можете убѣдиться сами, бытъ завтра на штурмѣ, если ваше высокопреосвященство отдастъ приказаніе идти на приступъ.
   -- Но вы не такіе люди, чтобы позволить себя ранить безнаказанно, замѣтилъ кардиналъ:-- ну, будьте же откровенны, господа, скажите, вы, навѣрно, за одинъ ударъ отплатили нѣсколькими; признавайтесь же, вы вѣдь знаете, что я имѣю право разрѣшать отъ грѣховъ.
   -- Я, монсиньоръ, отвѣчалъ Атосъ,-- не бралъ даже и шпаги въ руки, но я взялъ того, съ кѣмъ имѣлъ дѣло, поперекъ тѣла и выбросилъ его за окно; кажется, что при паденіи, продолжалъ Атосъ нѣсколько нерѣшительно,-- онъ сломалъ себѣ ногу.
   -- А-а! произнесъ кардиналъ;-- а вы, г. Портосъ?
   -- А я, монсиньоръ, зная, что дуэль запрещена, схватилъ скамейку и нанесъ ею одному изъ разбойниковъ ударъ и при этомъ, кажется, я сломалъ ему плечо,
   -- Хорошо, сказалъ кардиналъ,-- а вы, г. Арамисъ?
   -- Я, монсиньоръ, отъ природы очень кроткаго характера и притомъ же еще,-- что, можетъ быть, монсиньору и неизвѣстно,-- готовлюсь поступить въ монахи,-- я хотѣлъ развести моихъ товарищей, какъ вдругъ одинъ изъ этихъ негодяевъ измѣннически нанесъ мнѣ ударъ шпагой въ лѣвую руку. Тогда я вышелъ изъ терпѣнія, выхватилъ мою шпагу и въ то время, какъ онъ снова началъ наступать, мнѣ показалось, что, бросившись на меня, онъ самъ наскочилъ на шпагу; я только помню хорошо, что онъ упалъ и, кажется, его унесли вмѣстѣ съ его двумя товарищами.
   -- Чортъ возьми, господа! сказалъ кардиналъ,-- три человѣка не въ бою, а изъ-за какой-то ссоры въ кабакѣ жестоко поколочены. А изъ-за чего вышла ссора?
   -- Эти негодяи были пьяны, объяснилъ Атосъ,-- и, зная, что вечеромъ въ трактиръ пріѣхала какая-то женщина, они хотѣли выломать дверь..
   -- Выломать дверь, спросилъ кардиналъ,-- зачѣмъ?
   -- Безъ сомнѣнія, чтобы учинить надъ ней насиліе. Я имѣлъ честь доложить вашему высокопреосвященству, что эти негодяи были пьяны.
   -- А эта женщина молода и красива? спросилъ кардиналъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.
   -- Мы ея не видѣли, монсиньоръ.
   -- Вы ея не видѣли? а! очень хорошо, сказалъ съ живостью кардиналъ,-- вы хорошо поступили, защитивъ честь женщины, и такъ какъ я самъ ѣду въ трактиръ Красной Голубятни, я узнаю, правду ли вы мнѣ говорите.
   -- Монсиньоръ, съ гордостью проговорилъ Атосъ,-- мы дворяне и даже для того, чтобы спасти нашу жизнь, мы не солгали бы!
   -- Я не сомнѣваюсь въ томъ, что вы мнѣ сказали, г. Атосъ, ни одной минуты не сомнѣваюсь... Но, прибавилъ онъ, желая перемѣнить разговоръ,-- эта дама была одна?
   -- Съ этой дамой былъ кавалеръ, который сидѣлъ запершись съ ней; надо полагать, что это какой-нибудь трусъ, такъ какъ, несмотря на весь шумъ, онъ все таки не показался.
   -- Не судите строго, говорится въ Евангеліи, возразилъ кардиналъ.
   Атосъ поклонился.
   -- Хорошо, господа, продолжалъ его высокопреосвященство.-- Теперь я знаю, что мнѣ хотѣлось знать; слѣдуйте за нами.
   Мушкетеры пропустили впередъ кардинала, который опять закрылъ аищо плащомъ и двинулся далѣе, держась на разстояніи восьми или десяти шаговъ впереди своихъ четырехъ провожатыхъ.
   Скоро пріѣхали въ трактиръ, гдѣ все было тихо и, повидимому, не было никого; безъ сомнѣнія, хозяинъ зналъ, какой знаменитый гость ожидается, и вслѣдствіе этого спровадилъ своихъ докучливыхъ гостей. За десять шаговъ до трактира кардиналъ сдѣлалъ знакъ своему конюху и мушкетерамъ остановиться; осѣдланная лошадь была привязана къ ставню окна; кардиналъ особеннымъ образомъ три раза постучался въ дверь.
   Человѣкъ, закутанный въ плащъ, тотчасъ же вышелъ и обмѣнялся нѣсколькими словами съ кардиналомъ, послѣ чего сѣлъ верхомъ и уѣхалъ по направленію къ Сюржеру; эта дорога вмѣстѣ съ тѣмъ вела и въ Парижъ.
   -- Подъѣзжайте, господа, сказалъ кардиналъ.-- Вы сказали мнѣ правду, гг. дворяне, обратился онъ къ тремъ мушкетерамъ,-- и не я буду виноватъ, если сегодняшняя наша встрѣча не принесетъ вамъ пользы, а пока слѣдуйте за мной.
   Кардиналъ сошелъ съ лошади, мушкетеры послѣдовали его примѣру; кардиналъ бросилъ поводья своему оруженосцу, а мушкетеры привязали своихъ лошадей къ ставнямъ.
   Хозяинъ-трактирщикъ стоялъ на порогѣ: для него кардиналъ былъ простымъ офицеромъ, пріѣхавшимъ на свиданіе съ дамой.
   -- Нѣтъ ли у васъ какой-нибудь комнаты въ нижнемъ этажѣ, гдѣ бы эти господа могли подождать меня и погрѣться у камина? спросилъ кардиналъ.
   Хозяинъ отворилъ дверь большой залы, гдѣ недавно вмѣсто очень плохой печки поставили прекрасный большой каминъ.
   -- Вотъ, сказалъ онъ.
   -- Хорошо, произнесъ кардиналъ:-- войдите сюда, господа, и потрудитесь подождать меня: я ухожу не болѣе какъ на полчаса.
   Въ то время, какъ мушкетеры входили въ комнату, кардиналъ безъ дальнѣйшихъ разспросовъ, какъ человѣкъ, который не нуждается, чтобы ему указывали дорогу, поднялся по лѣстницѣ.
   

XVII.
На что могутъ пригодиться печныя трубы.

   Было очевидно, что наши мушкетеры, ничего не подозрѣвая, движимые исключительно только своими рыцарскими, отважными характерами, оказали услугу какой-то особѣ, которую кардиналъ удостоивалъ своего личнаго покровительства. Теперь оставалось узнать, кто была эта особа? Этотъ вопросъ тотчасъ же задали себѣ три мушкетера; затѣмъ, видя, что, при всемъ своемъ изобрѣтательномъ умѣ, ни одно изъ предположеній не даетъ удовлетворительнаго объясненія, Портосъ кликнулъ хозяина и велѣлъ подать игральныя кости.
   Портосъ и Арамисъ сѣли къ столу играть, а Атосъ въ раздумьѣ сталъ ходить но комнатѣ.
   Прохаживаясь такимъ образомъ, Атосъ ходилъ взадъ и впередъ мимо трубы наполовину сломанной печки, другой конецъ которой выходилъ въ комнату верхняго этажа; каждый разъ, проходя мимо, онъ слышалъ звуки голосовъ, которые наконецъ привлекли его вниманіе. Атосъ подошелъ ближе и разслушалъ нѣсколько словъ, которыя, безъ сомнѣнія, настолько заинтересовали его, что онъ сдѣлалъ знакъ двумъ своимъ товарищамъ замолчать, а самъ наклонился и приложилъ ухо къ нижнему отверстію трубы.
   -- Послушайте, милэди, говорилъ кардиналъ.-- дѣло очень серьезное; сядьте и поговоримъ.
   -- Милэди, прошепталъ Атосъ.
   -- Я васъ слушаю, ваше высокопреосвященство, съ большимъ вниманіемъ, отвѣтилъ женскій голосъ, заставившій содрогнуться мушкетера.
   -- Маленькое англійское судно, капитанъ котораго мнѣ преданъ, ожидаетъ васъ при устьѣ Шаранты у форта де-ля-Пуантъ; оно завтра же снимется съ якоря.
   -- Въ такомъ случаѣ, мнѣ нужно ѣхать туда сегодня ночью?
   -- Сію же минуту, то есть какъ только вы получите мои инструкціи. Два человѣка, которыхъ вы найдете у двери при выходѣ, будутъ служить вамъ конвоемъ; вы подождете, я выйду первымъ, а затѣмъ спустя полчаса послѣ меня и вы выйдете въ свою очередь.
   -- Хорошо, монсиньоръ, а теперь вернемся къ порученію, которое вы хотите возложить на меня, и такъ какъ я продолжаю дорожить довѣріемъ вашего высокопреосвященства и желаю оправдать его, удостойте меня изложить его ясно и точно, чтобы я не могла сдѣлать никакой ошибки.
   Между двумя собесѣдниками на минуту водворилось глубокое молчаніе; было очевидно, что кардиналъ впередъ взвѣшивалъ и обдумывалъ свои выраженія, а милэди напрягала всѣ свои умственныя способности, чтобы понять и запечатлѣть въ своей памяти будущія слова его.
   Атосъ воспользовался этой минутой, чтобы попросить своихъ двухъ товарищей запереть изнутри дверь, и знакомъ подозвалъ ихъ, чтобы они слушали вмѣстѣ съ нимъ.
   Оба мушкетера, любившіе комфортъ, принесли каждый себѣ по стулу, а также и для Атоса. Всѣ трое сѣли, наклонили головы и стали прислушиваться.
   -- Вы поѣдете въ Лондонъ, продолжалъ кардиналъ.-- Пріѣхавши туда, вы отправитесь къ Букингаму.
   -- Я должна замѣтить вашему высокопреосвященству, сказала милэди:-- что послѣ случая съ брильянтовыми наконечниками, въ чемъ герцогь всегда подозрѣвалъ меня, его свѣтлость относится ко мнѣ недовѣрчиво.
   -- На этотъ разъ рѣчь идетъ вовсе не о томъ, чтобы домогаться его довѣрія, а вы явитесь къ нему открыто и честно въ роли посредницы.
   -- Честно и открыто? повторила милэди съ выраженіемъ неописаннаго лукавства.
   -- Да, честно и откровенно, повторилъ кардиналъ тѣмъ же тономъ:-- всѣ эти переговоры должны произойти открыто.
   -- Я въ точности исполню инструкціи вашего высокопреосвященства и только ожидаю ихъ.
   -- Вы явитесь къ Букингаму отъ моего имени и скажете ему, что мнѣ извѣстны всѣ его приготовленія, но что это нисколько меня не безпокоитъ, потому что при первомъ его движеніи я погублю королеву.
   -- Повѣритъ ли онъ, что ваше высокопреосвященство въ состояніи привести въ исполненіе эту угрозу?
   -- Да, у меня есть доказательства.
   -- Необходимо ли, чтобы я могла представить ему эти доказательства?
   -- Безъ сомнѣнія; вы ему передадите, что я опубликую донесеніе Боа-Робера и маркиза де-Ботрю о свиданіи герцога съ королевой у жены коннетабля въ тотъ вечеръ, когда она устраивала у себя балъ-маскарадъ; вы его увѣрите, наконецъ, чтобы онъ нимало не сомнѣвался въ томъ, что мнѣ все извѣстно: онъ былъ тамъ въ костюмѣ Великаго Могола, который намѣревался надѣть герцогъ де-Гизъ и у котораго онъ купилъ его за три тысячи пистолей...
   -- Хорошо, монсиньоръ.
   -- Мнѣ извѣстны всѣ подробности, какъ онъ вошелъ и затѣмъ вышелъ ночью изъ дворца, куда проникъ къ костюмѣ итальянскаго предсказателя и гадальщика; вы ему скажете еще, чтобы онъ не сомнѣвался въ вѣрности моихъ свѣдѣній, что на немъ было надѣто подъ плащомъ бѣлое платье, усѣянное черными блестками, мертвыми головами и костями, крестъ-накрестъ, такъ какъ въ случаѣ, если бы его узнали, онъ хотѣлъ выдать себя за привидѣніе Бѣлой дамы, которая, какъ всѣмъ извѣстно, показывается въ Луврѣ каждый разъ передъ какимъ-нибудь важнымъ событіемъ.
   -- Это все, монсиньоръ?
   -- Передайте ему, что мнѣ также извѣстны всѣ подробности приключенія въ Амьенѣ, что я велю составить изъ него небольшой романъ, ловко, интересно написанный, съ планомъ сада и съ портретами главныхъ дѣйствующихъ лицъ этой ночной сцены.
   -- Я передамъ ему это.
   -- Передайте ему еще, что Монтегю въ моихъ рукахъ, что Монтегю въ Бастиліи, и хотя у него, правда, не нашли никакого письма, но пытка можетъ заставить его сказать все, что онъ знаетъ, и... даже то, чего не знаетъ.
   -- Слушаю.
   -- Наконецъ, прибавьте, что его свѣтлость, поспѣшивъ покинуть островъ Ре, забылъ въ своей квартирѣ нѣкое письмо г-жи де-Шеврезъ, въ особенности компрометирующее королеву, такъ какъ оно не только служить доказательствомъ того, что ея величество можетъ любить враговъ короля, но что она еще составляетъ заговоры противъ Франціи. Вы хорошо запомнили все, что я вамъ сказалъ, не правда ли?
   -- Ваше высокопреосвященство можете сами въ этомъ убѣдиться: ночь въ Луврѣ, вечеръ въ Амьенѣ, арестъ Монтегю, письмо г-жи де-Шеврезъ.
   -- Совершенно вѣрно, совершенно вѣрно; у васъ прекрасная память, милэди.
   -- Но, возразила та, къ кому относился лестный комплиментъ,-- если, несмотря на всѣ эти доводы, герцогъ не уступитъ и будетъ продолжать угрожать Франціи?
   -- Герцогъ влюбленъ какъ сумасшедшій или, скорѣе, какъ дуракъ, сказалъ Ришелье съ глубокой горечью,-- какъ рыцари стараго времени. Онъ и предпринялъ эту войну только для того, чтобы заслужить благосклонный взглядъ своей дамы. Если онъ узнаетъ, что эта война будетъ стоить чести, а можетъ быть и свободы дамѣ его сердца, какъ онъ выражается, ручаюсь вамъ, что онъ очень обратитъ на это вниманіе.
   -- Но все-таки, продолжала милэди съ настойчивостью, доказывавшей, что ей хотѣлось точно знать все, что отъ нея требовалось,-- если онъ будетъ упорствовать?
   -- Если онъ будетъ упорствовать, повторилъ кардиналъ.-- Это невѣроятно!
   -- Это возможно.
   -- Если онъ будетъ упорствовать... его высокопреосвященство сдѣлалъ паузу и продолжалъ:-- если онъ будетъ упорствовать, тогда я буду надѣяться на одно изъ тѣхъ событій, которыя измѣняютъ историческій порядокъ въ государствахъ.
   -- Если бы ваше высокопреосвященство соблаговолили указать мнѣ на одно изъ такихъ событій въ исторіи, сказала милэди,-- можетъ быть тогда я раздѣлила бы вашу увѣренность въ будущее.
   -- Если такъ, слушайте! отвѣчалъ Ришелье.-- Въ 1610 году, когда блаженной памяти король Генрихъ IV, побуждаемый почти такими же причинами, какія заставляютъ дѣйствовать и герцога, собирался захватить Фландрію и Италію, чтобы одновременно съ двухъ сторонъ поразить Австрію, развѣ не случилось тогда событіе, которое спасло Австрію? Почему бы королю Франціи не быть такимъ же счастливымъ, какъ императоръ?
   -- Ваше высокопреосвященство говоритъ объ ударѣ ножа въ улицѣ Ферронери?
   -- Именно такъ.
   -- Ваше высокопреосвященство не боится, что казнь Равальяка наводитъ ужасъ на тѣхъ, кому хоть на одну минуту пришла бы мысль послѣдовать его примѣру?
   -- Во всѣ времена и во всѣхъ государствахъ, въ особенности, когда въ этихъ государствахъ господствуютъ религіозные раздоры, найдутся фанатики, которые ничего такъ не желаютъ, какъ сдѣлаться мучениками. Стойте, мнѣ пришло въ голову, что именно теперь пуритане очень озлоблены противъ герцога Букингама, и ихъ проповѣдники считаютъ его антихристомъ.
   -- Такъ что же? спросила милэди.
   -- А то, продолжалъ кардиналъ самымъ равнодушнымъ тономъ:-- что въ настоящую минуту дѣло идетъ о томъ, чтобы найти, напримѣръ, женщину, красивую, молодую, ловкую, которая хотѣла бы за себя отомстить герцогу. Такая женщина можетъ встрѣтиться: герцогъ -- человѣкъ, имѣющій успѣхъ у женщинъ, и если онъ зажегъ многія сердца любовью къ себѣ своими клятвами въ вѣчномъ постоянствѣ, то въ то же время онъ возбудилъ много ненависти своей постоянной невѣрностью.
   -- Безъ сомнѣнія, холодно проговорила милэди,-- такая женщина можетъ встрѣтиться.
   -- Если такъ, подобная женщина, вложивши ножъ Жака Клемана или Равальяка въ руки фанатика, спасла бы Францію.
   -- Да, но она сдѣлается сообщницей убійцы.
   -- А развѣ кому-нибудь извѣстны сообщники Равальяка или Жака Клемана?
   -- Нѣтъ, потому, можетъ быть, что они занимали слишкомъ высокое положеніе, чтобы осмѣлиться привлечь ихъ къ отвѣтственности: вѣдь не для всякаго сожгутъ палату суда.
   -- Такъ вы думаете, что пожаръ палаты суда произошелъ не случайно? спросилъ Ришелье такимъ тономъ, точно онъ говорилъ о чемъ-нибудь, не имѣющемъ ни малѣйшаго значенія.
   -- Я лично, монсиньоръ, ничего не думаю, я сообщаю фактъ -- вотъ и все; я говорю только, что если бы я была мадемуазель де-Монпансье или королевой Маріей Медичи, то я принимала бы меньше предосторожностей, чѣмъ теперь, будучи просто лэди Кларикъ.
   -- Совершенно справедливо, но чего же вы желали бы?
   -- Я хотѣла бы имѣть приказъ, въ которомъ бы вы утвердили впередъ все, что я сочту нужнымъ сдѣлать для блага Франціи.
   -- Но прежде всего надо отыскать женщину, которая, какъ я сказалъ, согласилась бы отомстить за себя герцогу.
   -- Она найдена, сказала милэди.
   -- Затѣмъ остается отыскать того фанатика, который послужитъ орудіемъ правосудія Божія.
   -- Онъ найдется.
   -- Когда онъ будетъ отысканъ, тогда и настанетъ время получить приказъ, о которомъ вы только что говорили.
   -- Ваше высокопреосвященство правы, согласилась милэди,-- и я была виновата, полагая, что порученіе, которымъ вы меня удостоиваете, не ограничивается только тѣмъ, что вы мнѣ сказали, то есть: объявить только его свѣтлости отъ имени вашего высокопреосвященства, что вамъ извѣстны разныя переодѣванья, съ помощью которыхъ ему удалось достичь сближенія съ королевой на балу, данномъ женой коннетабля; что вы имѣете доказательства тому, что королева согласилась на свиданіе въ Луврѣ съ извѣстнымъ итальянскимъ астрологомъ, который былъ не кто иной, какъ герцогъ Букингамъ; что вы прикажете написать небольшой интересный романъ по поводу приключенія въ Амьенѣ, съ планомъ сада, гдѣ оно произошло, и съ портретами дѣйствующихъ лицъ; что Монтегю въ Бастиліи и что пытки могутъ принудить его сказать такія вещи, которыя онъ забылъ; наконецъ, что у васъ въ рукахъ нѣкое письмо г-жи де-Шеврезъ, найденное въ квартирѣ его свѣтлости, которое страшно компрометируетъ не только ту, которая написала его, но и ту, отъ чьего имени оно написано. Затѣмъ, если онъ, несмотря на все это, все-таки будетъ упорствовать и такъ какъ этимъ ограничивается мое порученіе, то мнѣ останется только молить Бога совершить чудо, чтобы спасти Францію. Это все такъ, не правда ли, монсиньоръ, и тогда мнѣ нечего больше дѣлать?
   -- Совершенно такъ, сухо сказалъ кардиналъ.
   -- А теперь, продолжала милэди, казалось, не замѣчая перемѣны тона кардинала,-- а теперь, получивъ всѣ инструкціи вашего высокопреосвященства, касающіяся вашихъ враговъ, позволите ли вы мнѣ, монсиньоръ, сказать вамъ два слова относительно моихъ?
   -- Такъ у васъ есть враги? спросилъ Ришелье.
   -- Да, монсиньоръ, враги, противъ которыхъ мнѣ нужна ваша поддержка, потому что я пріобрѣла ихъ на службѣ вашего высокопреосвященства.
   -- Кто же это? спросилъ герцогъ.
   -- Во-первыхъ, нѣкая маленькая интриганка г-жа Бонасье.
   -- Она въ Мантской тюрьмѣ.
   -- Она тамъ была, возразила милэди:-- но королева выпросила у короля приказъ, вслѣдствіе котораго ее перевели въ монастырь.
   -- Въ монастырь? спросилъ герцогъ.
   -- Да, въ монастырѣ.
   -- Въ какой?
   -- Мнѣ это неизвѣстно; это держатъ въ глубокой тайнѣ.
   -- Я это узнаю.
   -- Ваше высокопреосвященство сообщите мнѣ, въ какомъ монастырѣ эта женщина?
   -- Я не вижу къ этому никакого препятствія.
   -- Хорошо... Но у меня есть еще теперь другой врагъ, гораздо болѣе опасный, чѣмъ эта маленькая г-жа Бонасье.
   -- Кто?
   -- Ея любовникъ.
   -- Его имя?
   -- О, ваше высокопреосвященство знаетъ его хорошо! вскричала милэди, увлекаясь гнѣвомъ:-- это нашъ общій съ вами злой геній: это тотъ самый, благодаря которому въ схваткѣ гвардейцевъ вашего высокопреосвященства побѣда осталась на сторонѣ гвардейцевъ короля; это тотъ, который нанесъ три удара де-Варду, вашему гонцу, и который былъ главной причиной неудачи въ дѣлѣ съ брильянтовыми наконечниками; это, наконецъ, тотъ, который, узнавъ, что я похитила г-жу Бонасье, поклялся убить меня.
   -- А-а! произнесъ кардиналъ,-- я знаю, о комъ вы говорите.
   -- Я говорю объ этомъ негодяѣ д'Артаньянѣ!
   -- Это смѣлый малый, замѣтилъ кардиналъ.
   -- Поэтому-то и слѣдуетъ его опасаться, что онъ очень смѣлъ.
   -- Надо бы имѣть доказательство его сношеніи съ Букингэмомъ.
   -- Доказательство? вскричала милэди,-- у меня ихъ десять!
   -- Въ такомъ случаѣ погубить его самая легкая вещь на свѣтѣ; представьте мнѣ эти доказательства, и я отправлю его въ Бастилію.
   -- Хорошо, монсиньоръ, но затѣмъ?
   -- Кто попадаетъ въ Бастилію, для того не существуетъ будущаго!
   Затѣмъ кардиналъ сказалъ глухимъ голосомъ:
   -- Ахъ, чортъ возьми! если бы мнѣ такь же легко было избавиться отъ моего врага, какъ вамъ отъ вашихъ, и если бы вы у меня просили о милости для подобныхъ людей!..
   -- Монсиньоръ, предложила милэди,-- хотите мѣняться жизнь за жизнь, человѣкъ за человѣка: отдайте мнѣ этого, я отдамъ вамъ другого.
   -- Я не знаю, что вы хотите сказать, возразилъ кардиналъ,-- и даже не хочу этого знать, но я хочу сдѣлать вамъ пріятное и не вижу никакого препятствія исполнить вашу просьбу относительно этой низкой твари, тѣмъ болѣе, что этотъ маленькій д'Артаньянъ, по вашимъ словамъ, вольнодумецъ, дуэлистъ и измѣнникъ.
   -- Безчестный человѣкъ, монсиньоръ, безчестный.
   -- Подайте мнѣ бумагу, перо и чернила, сказалъ кардиналъ.
   -- Вотъ все, монсиньоръ.
   Наступило минутное молчаніе, доказывавшее, что кардиналъ обдумывалъ выраженіямъ которыхъ должно было быть написано письмо, или уже писалъ его; Атосъ, не упустившій ни одного слова изъ ихъ разговора, взялъ за руку своихъ двухъ товарищей и отвелъ ихъ на другой конецъ комнаты.
   -- Ну! сказалъ Портосъ,-- что тебѣ надо и отчего ты не даешь намъ дослушать конца разговора.
   -- Тс! сказалъ шопотомъ Атосъ:-- мы узнали все, что намъ нужно было узнать; къ тому же, я не мѣшаю вамъ дослушать конецъ, но я долженъ уйти,
   -- Ты долженъ уйти!? спросилъ Портосъ:-- но если кардиналъ тебя спроситъ, что намъ ему отвѣтить?
   -- Намъ нечего ждать его вопросовъ, вы первые ему скажете, что я уѣхалъ для рекогносцировки дороги, такъ какъ нѣкоторыя выраженія нашего хозяина навели меня на подозрѣніе, что дорога не безопасна; къ тому же я скажу нѣсколько словъ конюху кардинала, а остальное касается меня, не.безпокойтесь объ этомъ.
   -- Будь остороженъ, Атосъ! посовѣтовалъ Арамисъ.
   -- Будьте покойны, отвѣтилъ Атосъ,-- вы знаете, я человѣкъ хладнокровный.
   Портосъ и Арамисъ опять заняли мѣста у печной трубы.
   Атосъ вышелъ на виду у всѣхъ, нисколько не скрываясь, отвязалъ лошадь, привязанную съ лошадьми его товарищей къ ставнямъ, убѣдилъ въ четырехъ словахъ конюха въ необходимости авангарда, чтобы осмотрѣть дорогу для обратнаго пути, со вниманіемъ осмотрѣлъ затравочный порохъ въ пистолетѣ, взялъ шпагу въ руки и отправился по дорогѣ въ лагерь.
   

XVIII.
Семейная сцена.

   Какъ Атосъ и предвидѣлъ, кардиналъ не замедлилъ сойти внизъ; онъ отворилъ дверь комнаты, куда вошли мушкетеры, и засталъ Портоса и Арамиса за отчаянной игрой въ кости. Бѣглымъ взглядомъ онъ окинулъ всю залу и увидѣлъ, что недостаетъ одного изъ его провожатыхъ.
   -- Гдѣ же Атосъ? спросилъ онъ.
   -- Монсиньоръ, отвѣчалъ Портосъ:-- онъ поѣхалъ впередъ для развѣдки пути, такъ какъ нѣкоторыя выраженія нашего хозяина возбудили въ немъ подозрѣніе, что дорога не совсѣмъ безопасна.
   -- А что вы сдѣлали, г. Портосъ?
   -- Я выигралъ 5 пистолей у Арамиса.
   -- И теперь вы можете вернуться со мной?
   -- Мы ждемъ приказаній вашего высокопреосвященства.
   -- Въ такомъ случаѣ, господа, на лошадей; уже поздно.
   Конюхъ стоялъ у дверей и держалъ подъ уздцы лошадь кардинала. Нѣсколько поодаль, въ тѣни, стояла группа изъ двухъ людей и трехъ лошадей: это были тѣ самые люди, которые должны были проводить милэди въ фортъ ла-Пуантъ и позаботиться объ ея отплытіи. Конюхъ подтвердилъ кардиналу сообщенное уже ему двумя мушкетерами относительно Атоса. Кардиналъ сдѣлалъ одобрительный знакъ и отправился въ дорогу съ тѣми же предосторожностями, какъ пріѣхалъ.
   Предоставивъ ему подъ защитой конюха и двухъ мушкетеровъ слѣдовать по пути въ лагерь, мы вернемся къ Атосу.
   Шаговъ сто онъ проѣхалъ тѣмъ же шагомъ, но какъ только скрылся изъ виду, быстро повернулъ лошадь направо, сдѣлалъ кругъ и, вернувшись въ лѣсокъ, остановился въ двадцати шагахъ, выжидая проѣзда маленькой группы; увидѣвъ опушенныя шляпы товарищей и юлотую бахрому плаща кардинала, онъ дождался, пока они повернули за уголъ дороги, и, потерявши ихъ изъ виду, галопомъ вернулся въ трактиръ, куда его пустили безъ затрудненія.
   Хозяинъ узналъ его.
   -- Мой начальникъ, сказалъ Атосъ,-- забылъ передать дамѣ, которая въ первомъ этажѣ, важное порученіе и послалъ меня исправить свою ошибку.
   -- Войдите, сказалъ хозяинъ:-- она еще у себя въ комнатѣ.
   Атосъ воспользовался позволеніемъ, легкимъ шагомъ взбѣжалъ наверхъ и, поднявшись на площадку, сквозь полуотворенную дверь увидѣлъ, что милэди завязываетъ шляпу.
   Онъ вошелъ въ комнату и заперъ за собой дверь. При шумѣ задвигаемой задвижки милэди обернулась.
   Атосъ стоялъ у дверей, закутанный въ плащъ, со шляпой, надвинутой на глаза.
   Увидѣвъ эту нѣмую, неподвижную, точно статуя, фигуру, милэди испугалась.
   -- Кто вы и что вамъ нужно? вскричала она.
   -- Такъ и есть, это она! прошепталъ Атосъ.
   Сбросивъ плащъ и снявъ фетровую шляпу, онъ подошелъ къ милэди.
   -- Узнаете ли вы меня, сударыня? спросилъ онъ.
   Милэди сдѣлала шагъ впередъ, затѣмъ отступила, точно при видѣ змѣи.
   -- Хорошо, сказалъ Атосъ,-- я вижу, что вы меня узнаете.
   -- Графъ де-ла-Феръ! прошептала милэди, блѣднѣя и отступая въ стѣнѣ, помѣшавшей ей двигаться далѣе.
   -- Да, милэди, отвѣчалъ Атосъ:-- самъ графъ де-ла-Феръ, который пришелъ съ того свѣта нарочно для того, чтобы имѣть удовольствіе видѣть васъ. Такъ сядемте же и поговоримте, какъ выражается кардиналъ.
   Милэди, объятая невыразимымъ ужасомъ, сѣла, не проронивъ ни одного слова.
   -- Вы -- демонъ, посланный на землю, продолжалъ Атосъ.-- Власть ваша велика, я знаю, но вамъ тоже извѣстно, что съ Божьей помощью люди часто побѣждали самыхъ ужасныхъ демоновъ. Вы уже встрѣтились на моей дорогѣ; я думалъ, что я васъ уничтожилъ, сударыня, но или я ошибался, или адъ воскресилъ васъ...
   Милэди при послѣднихъ словахъ, вернувшихъ ей страшныя воспоминанія, опустила голову съ глухимъ стономъ.
   -- Да, адъ воскресилъ васъ, продолжалъ Атосъ:-- адъ сдѣлалъ васъ богатой, адъ далъ вамъ другое имя, адъ далъ вамъ почти другое лицо, но онъ не смылъ грязи съ вашей души и клейма съ вашего тѣла.
   Милэди вскочила точно на пружинѣ и въ глазахъ ея блеснула молнія; Атосъ продолжалъ сидѣть.
   -- Вы считали меня умершимъ, не правда ли, какъ и я считалъ васъ умершей? И имя Атоса скрыло графа де-ла-Феръ, какъ имя милэди Кларансъ скрыло Анну де-Бейль! Не такъ ли васъ звали, когда вашъ почтенный брать женилъ насъ? Наше положеніе, право, странное, продолжалъ Атосъ со смѣхомъ:-- мы оба жили до сихъ поръ потому, что считали другъ друга умершими: вѣдь воспоминанія не такъ стѣсняютъ, какъ живое существо, хотя воспоминанія бываютъ иногда въ высшей степени мучительны.
   -- Но, наконецъ, сказала милэди глухимъ голосомъ,-- что привело васъ ко мнѣ и чего вы отъ меня хотите?
   -- Я хочу вамъ сказать, что, оставаясь невидимымъ для васъ, я не упускалъ васъ изъ виду.
   -- Вамъ извѣстно, что я сдѣлала?
   -- Я могу вамъ день въ день разсказать все, что вы дѣлали, съ самаго начала вашего поступленія на службу къ кардиналу до сегодняшняго вечера.
   Недовѣрчивая улыбка промелькнула на блѣдныхъ губахъ милэди.
   -- Слушайте: вы похитили два брильянтовыхъ наконечника съ плеча герцога Букингэма; вы похитили г-жу Бонасье; вы, влюбленная въ Варда и мечтавшая провести съ нимъ ночь, отворили вашу дверь д'Артаньяну; вы, вообразивъ, что Вардъ обманулъ васъ, хотѣли заставить его соперника убить его; вы, когда этотъ соперникъ узналъ вашу низкую тайну, хотѣли убить его съ помощью двухъ наемныхъ убійцъ, посланныхъ вами по его слѣдамъ; это вы, узнавъ, что пули не достигли своей цѣли, послали ему отравленное вино съ подложнымъ письмомъ, чтобы заставить свою жертву повѣрить, что это вино прислано ему отъ его друзей, и, наконецъ, вы, въ этой самой комнатѣ, сидя на этомъ самомъ стулѣ, на которомъ я теперь сижу, только что взяли на себя обязательство отъ кардинала Ришелье убить герцога Букингама взамѣнъ даннаго имъ вамъ обѣщанія позволить убить д'Артаньяна...
   Милэди отъ блѣдности сдѣлалась прозрачной.
   -- Вы самъ сатана! прошептала она.
   -- Можетъ быть, но во всякомъ случаѣ запомните слѣдующее: убейте или велите убить герцога Букингама,-- мнѣ это все равно; я его не знаю, къ тому же онъ англичанинъ; но пальцемъ не касайтесь ни до одного волоса д'Артаньяна, моего вѣрнаго друга, котораго я люблю и котораго я защищаю, или, клянусь вамъ памятью моего отца, преступленіе, которое вы сдѣлаете, будетъ послѣднимъ!
   -- Д'Артаньянъ жестоко оскорбилъ меня, замѣтила милэди глухимъ голосомъ:-- д'Артаньянъ умретъ.
   -- Развѣ возможно, въ самомъ дѣлѣ, оскорбить васъ, сударыня? сказалъ, усмѣхаясь, Атосъ:-- онъ васъ оскорбилъ и онъ умретъ?!
   -- Онъ умретъ, повторила милэди:-- сначала она, потомъ онъ.
   Атосъ былъ внѣ себя; видъ этого существа, въ которомъ не было ничего, напоминающаго женщину, пробудилъ въ немъ ужасныя воспоминанія; онъ вспомнилъ, какъ однажды въ менѣе опасномъ положеніи, чѣмъ теперь, онъ уже хотѣлъ принести ее въ жертву своей чести; жгучее желаніе убить ее охватило его съ страшной силой: онъ всталъ, поднесъ руку къ своему кушаку, вытащилъ пистолетъ и взвелъ курокъ. Милэди, блѣдная, какъ смерть, хотѣла закричать, но языкъ отъ страха точно прилипъ къ гортани, и она могла издать только глухой звукъ, даже не напоминавшій человѣческаго голоса; прижавшись къ темнымъ обоямъ, съ распущенными волосами, она казалась воплощеніемъ ужаса. Атосъ медленно поднялъ пистолетъ, протянулъ руку, такъ что орудіе касалось почти лба милэди, и голосомъ, наводившимъ еще большій ужасъ вслѣдствіе своей непоколебимой рѣшимости, произнесъ:
   -- Сударыня, вы мнѣ сейчасъ же передадите бумагу, которую написалъ кардиналъ, или, клянусь честью, я застрѣлю васъ.
   Будь это другой человѣкъ, милэди усомнилась бы, что угроза будетъ приведена въ исполненіе, но она знала Атоса; тѣмъ не менѣе она не двигалась съ мѣста.
   -- Я даю вамъ одну секунду на размышленіе, продолжалъ онъ.
   По выраженію его лица милэди видѣла, что выстрѣлъ сейчасъ послѣдуетъ; она быстро поднесла руку къ груди, вытащила бумагу и подала ее Атосу.
   -- Берите, сказала она, и будьте прокляты!
   Атосъ взялъ бумагу, засунулъ пистолетъ за кушакъ, подошелъ къ лампѣ, чтобы увѣриться, что это та самая бумага, развернулъ ее и прочиталъ:
   "То, что сдѣлаетъ предъявитель сего, сдѣлано по моему приказу и для блага государства 3-го декабря 1627 года.

Ришелье".

   -- А теперь, сказалъ Атосъ, надѣвая плащъ и шляпу,-- теперь, когда я у тебя вырвалъ зубы, ехидна, кусайся, если можешь.
   Онъ вышелъ изъ комнаты, даже не обернувшись назадъ. У дверей трактира онъ увидѣлъ двоихъ людей и лошадь, которую они держали.
   -- Господа, сказалъ онъ,-- моисиньоръ приказалъ, какъ вы знаете, отвезти эту женщину, не теряя времени, въ фортъ де-ля-Пуантъ и не покидать ея до тѣхъ поръ, пока она не сядетъ на корабль.
   Такъ какъ эти слова дѣйствительно согласовались съ полученнымъ ими приказаніемъ, они почтительно поклонились.
   Атосъ легко вскочилъ въ сѣдло и ускакалъ галопомъ, но вмѣсто того, чтобы ѣхать по дорогѣ, поскакалъ полемъ, сильно пришпоривая лошадь и отъ времени до времени останавливаясь, чтобъ прислушаться. Во время одной изъ этихъ остановокъ онъ услышалъ топотъ многихъ лошадей по дорогѣ. Онъ не усомнился, что это былъ кардиналъ со своимъ конвоемъ. Онъ тотчасъ же поскакалъ еще впередъ, обтеръ ноги своей лошади верескомъ и листьями и выѣхалъ на дорогу приблизительно шаговъ за 200 отъ лагеря.
   -- Кто идетъ? вскричалъ онъ, издали замѣтивъ всадниковъ.
   -- Это, кажется, нашъ храбрый мушкетеръ? спросилъ кардиналъ.
   -- Да, монсиньоръ, отвѣтилъ Портосъ,-- онъ самый.
   -- Г. Атосъ, сказалъ Ришелье,-- благодарю васъ за хорошую охрану. Господа, вотъ мы и пріѣхали, поѣзжайте налѣво; пароль: король и Ре.
   Съ этими словами кардиналъ поклонился тремъ друзьямъ и навернулъ направо со своимъ конюхомъ; эту ночь онъ самъ хотѣлъ провести въ лагерѣ.
   -- Ну, сказали вмѣстъ Портосъ и Арамисъ, какъ только кардиналъ скрылся изъ виду,-- вѣдь онъ подписалъ бумагу, которую она требовала?
   -- Я это знаю, спокойно отвѣтилъ Атосъ:-- вотъ она.
   Трое друзей не обмѣнялись ни единымъ словомъ до самой своей квартиры, кромѣ пароля на оклики часовыхъ, только послали Мускетона сказать Плянше, что его барина просятъ, послѣ смѣны съ караула въ траншеяхъ, немедленно придти на квартиру господъ мушкетеровъ.
   Милэди, какъ предвидѣлъ Атосъ, найдя у дверей трактира ожидавшихъ ее людей, безъ всякаго возраженія послѣдовала за ними; одну минуту у нея явилось сильное желаніе вернуться, явиться къ кардиналу и все разсказать ему. Если бы она передала ему обо всемъ случившемся, это могло бы имѣть послѣдствіемъ открытіе тайны со стороны Атоса: положимъ, она сказала бы, что Атосъ повѣсилъ ее, но Атосъ разсказалъ бы, что она заклеймена, и она разсудила, что все же лучше сохранить молчаніе, тайно уѣхать и исполнить со свойственной ей ловкостью трудное порученіе, за которое она взялась; зачѣмъ, разъ все будетъ исполнено къ полному удовольствію кардинала, настанетъ время явиться и потребовать отмщенія за себя.
   Вслѣдствіе этихъ соображеній, пробывши въ дорогѣ всю ночь, въ 7 часовъ утра она пріѣхала въ фортъ де-ля-Пуантъ, въ 8 час. была уже на палубѣ, а въ 9 часовъ корабль съ пропускнымъ свидѣтельствомъ кардинала, въ которомъ было означено, что онъ отправляется въ Баньону. снялся съ якоря и поплылъ въ Англію.
   

XIX.
Бастіонъ Сенъ-Жерве.

   Придя къ своимъ тремъ друзьямъ, д'Артаньянъ нашелъ ихъ всѣхъ вмѣстѣ въ одной комнатѣ: Атосъ предавался размышленію, Портосъ покручивалъ усы, а Арамисъ молился по прекрасному маленькому молитвеннику въ голубомъ бархатномъ переплетѣ.
   -- Чортъ возьми, господа! сказалъ онъ:-- надѣюсь, что вы собираетесь сообщить мнѣ что-нибудь довольно важное, иначе, предупреждаю васъ, я не прощу вамъ, что вы заставили меня придти, вмѣсто того, чтобы дать отдохнуть мнѣ послѣ этой ночи, проведенной за взятіемъ и срытіемъ бастіона. Ахъ, какъ жаль, господа, что васъ не было тамъ! Дѣло было горячее.
   -- Мы были въ другомъ мѣстѣ, гдѣ было тоже нехолодно, отвѣтилъ Портосъ, закручивая усы на совершенно особенный манеръ.
   -- Тс! предостерегъ Атосъ.
   -- Ого! произнесъ д'Артаньянъ, замѣтивъ слегка нахмуренныя брови мушкетера:-- повидимому, здѣсь случилось что-то новое.
   -- Арамисъ, спросилъ Атосъ,-- вы, кажется, завтракали третьяго дня въ гостиницѣ Парпильо?
   -- Да.
   -- Какъ тамъ?
   -- Я-то плохо поѣлъ: третьяго дня былъ постный день, а тамъ подавали только одно скоромное.
   -- Какъ, сказалъ Атосъ,-- въ приморскомъ городѣ и вдругъ нѣтъ рыбы?
   -- Они говорятъ, возразили Арамисъ, снова принимаясь за свое благочестивое занятіе,-- что плотина, которую строитъ кардиналъ, гонитъ всю рыбу въ открытое море
   -- Я не объ этомъ вовсе васъ спрашивалъ, Арамисъ; я васъ спрашивалъ: свободно ли вамъ тамъ было и не потревожилъ ли васъ тамъ кто-нибудь?
   -- Мнѣ кажется, что тамъ не было слишкомъ надоѣдливыхъ посѣтителей... Да, дѣйствительно, дли того, что вы хотите разсказать, Атосъ, Парпильо мѣсто удобное.
   -- Въ такомъ случаѣ пойдемте въ Парпильо, предложилъ Атосъ,-- потому что здѣсь стѣны точно картонныя.
   Д'Артаньянъ, привыкшій къ манерамъ своего друга и гго одному его слову, жесту или знаку угадывавшій, что онъ имѣетъ сообщить что-нибудь важное, взялъ Атоса подъ руку и вышелъ съ нимъ, не говоря ни слова; Портосъ послѣдовалъ за ними, разговаривая съ Арамисомъ.
   Дорогой встрѣтили Гримо; Атосъ сдѣлалъ ему знакъ слѣдовать за ними: Гримо, по своему обыкновенію, молча повиновался ему: бѣдный малый дошелъ до того, что почти разучился говорить. Пришли въ буфетъ трактира Парпильо; было 7 часовъ утра и начинало уже свѣтать. Трое друзей заказали завтракъ и вошли въ залу, въ которой, по словамъ хозяина, ихъ никто не могъ потревожить.
   Къ несчастью, время для тайнаго совѣщанія было выбрано очень неудачно: только что пробили утреннюю зорю, и многіе, чтобы стряхнуть съ себя сонъ и согрѣться отъ утренней сырости, заходили въ буфетъ выпить: драгуны, швейцарцы, мушкетеры, кавалеристы быстро смѣнялись одни другими, что было очень выгодно хозяину, но вовсе не благопріятствовало намѣреніямъ нашихъ четырехъ друзей. Зато они очень неохотно и отвѣчали на поклоны, тосты и шутки своихъ товарищей.
   -- Нечего сказать! сказалъ Атосъ,-- мы еще здѣсь съ кѣмъ-нибудь крупно поссоримся, а въ эту минуту намъ будетъ это вовсе некстати. Д'Артаньянъ, разскажите намъ, какъ вы провели ночь, а про свою мы разскажемъ вамъ послѣ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, вмѣшался одинъ кавалеристъ, слегка покачиваясь и держа рюмку въ рукѣ, изъ которой онъ медленно отпивалъ,-- въ самомъ дѣлѣ, вы сегодня ночью были въ траншеяхъ, гг. гвардейцы, и, мнѣ кажется, сильно поспорили съ рошельцами?
   Д'Артаньянъ взглянулъ на Атоса, какъ бы желая знать, долженъ ли онъ отвѣтить этому непрошенному собесѣднику, вмѣшавшемуся въ ихъ разговоръ.
   -- Ну, что же, замѣтилъ Атосъ,-- развѣ ты не слышишь, что г-нъ Бюзиньи оказываетъ тебѣ честь и обращается къ тебѣ? Разскажи, что произошло у васъ ночью, такъ какъ эти господа желаютъ это знать.
   -- Вы взяли бастіонъ? спросилъ одинъ швейцарецъ, который пилъ ромъ изъ пивного стакана.
   -- Да, отвѣтилъ д'Артаньянъ, поклонившись,-- мы испытали это удовольствіе; мы подложили даже, какъ вы, можетъ быть, слышали, подъ одинъ изъ его угловъ боченокъ пороху, который, взорвавшись, сдѣлалъ славную брешь; притомъ же бастіонъ былъ не новый, а потому отъ этого взрыва и все остальное зданіе очень пострадало.
   -- А какой это бастіонъ? спросилъ одинъ драгунъ, державшій на своей саблѣ приколотаго гуся, котораго онъ принесъ изжарить.
   -- Бастіонъ Сенъ-Жерве, отвѣтилъ д'Артаньянъ,-- изъ-за котораго рошельцы безпокоили нашихъ рабочихъ.
   -- А дѣло было жаркое?
   -- Да, мы потеряли пять человѣкъ, а рошельцы -- восемь или десять.
   -- Чоргь возьми! произнесъ швейцарецъ, который, несмотря на всю богатую коллекцію всякихъ бранныхъ словъ и клятвъ на нѣмецкомъ языкѣ, имѣлъ обыкновеніе божиться и браниться на французскомъ.
   -- Но, вѣроятно, замѣтилъ кавалеристъ,-- сегодня они пошлютъ охотниковъ, чтобы привести бастіонъ въ надлежащее состояніе?
   -- Да, это вѣроятно, сказалъ д'Артаньянъ.
   -- Господа, предложилъ Атосъ,-- хотите пари!
   -- Ахъ, да, пари! подхватилъ швейцарецъ.
   -- Какое? спросилъ кавалеристъ.
   -- Погодите, сказалъ драгунъ, кладя свою саблю, въ видѣ вертела, на два большіе желѣзные тагана, поддерживавшіе огонь въ каминѣ,.-- Хозяинъ! скорѣй дайте противень, чтобы не потерять ни одной капли жиру изъ этой вкусной птицы.
   -- Онъ правъ, замѣтилъ швейцарецъ:-- гусиный жиръ очень вкусенъ съ вареньемъ.
   -- Вотъ такъ! сказалъ драгунъ.-- А теперь мы васъ слушаемъ, г. Атосъ. Въ чемъ наше пари?
   -- Да, пари, сказалъ кавалеристъ.
   -- Ну, г. Бюзиньи, я держу съ вами пари, началъ Атосъ:-- что я и трое моихъ товарищей, гг. Портосъ, Арамисъ и д'Артаньянъ, позавтракаемъ въ бастіонѣ Сенъ-жерве и пробудемъ тамъ ровно часъ съ часами въ рукахъ, что бы ни дѣлалъ непріятель для того, чтобы прогнать насъ оттуда.
   Портосъ и Арамисъ переглянулись: они начинали понимать, въ чемъ дѣло.
   -- Но ты хочешь, сказалъ д'Артаньянъ, наклоняясь къ уху Атоса,-- убить насъ безъ всякаго милосердія.
   -- Насъ еще скорѣе убьютъ, если мы не пойдемъ туда, отвѣтилъ Атосъ.
   -- Честное слова, господа! сказалъ Портосъ, откидываясь на спинку стула и покручивая усы,-- надѣюсь, что это славное пари!
   -- А потому я его и принимаю, сказалъ г. Бюзиньи.-- Теперь надо условиться относительно выигрыша.
   -- Васъ четверо, господа, и насъ четверо: обѣдъ на восемь человѣкъ -- по вкусу каждаго, предложилъ Атосъ,-- согласны вы на это?
   -- Чудесно, согласился г. Бюзиньи.
   -- Какъ нельзя лучше, подтвердилъ драгунъ.
   -- Идетъ! проговорилъ швейцарецъ.
   Четвертый собесѣдникъ, игравшій во всемъ этомъ роль нѣмого, одобрительно кивнулъ головою въ знакъ согласія.
   -- Вашъ завтракъ готовъ, господа, доложилъ хозяинъ.
   -- Такъ принесите его, распорядился Атосъ.
   Хозяинъ повиновался. Атосъ позвалъ Гримо, указалъ ему на большую корзину, валявшуюся въ одномъ изъ угловъ залы, и сдѣлалъ знакъ, чтобы онъ завернулъ въ бумагу принесенную говядину.
   Гримо тотчасъ же понялъ, что рѣчь идетъ о завтракѣ на травѣ, взялъ говядину, завернулъ ее, присоединилъ къ ней бутылки и взялъ корзину въ руки.
   -- Гдѣ же вы думаете съѣсть завтракъ? спросилъ хозяинъ.
   -- Не все ли намъ равно, отвѣчалъ Атосъ:-- лишь бы вамъ заплатили за него?
   И онъ важно бросилъ на столъ два пистоля.
   -- Прикажете ли дать вамъ сдачи, г. офицеръ? спросилъ хозяинъ.
   -- Нѣтъ, прибавь только двѣ бутылки шампанскаго, а остальное пойдетъ за салфетки.
   Трактирщикъ заработалъ не такъ много, какъ онъ думалъ сначала, но онъ наверсталъ свое, сунувъ четыремъ своимъ посѣтителямъ двѣ бутылки анжуйскаго вина вмѣсто двухъ шампанскаго.
   -- Г. Бюзиньи, сказалъ Атосъ,-- не хотите ли вы провѣрить, поставивъ ваши часы по моимъ, или мнѣ поставить свои по вашимъ?
   -- Отлично, проговорилъ кавалеристъ, вынимая изъ часового кармана чудные часы, украшенные брильянтами:-- семь часовъ съ половиною.
   И, отвѣсивъ поклонъ ошеломленнымъ присутствовавшимъ въ буфетѣ офицерамъ, четверо молодыхъ людей отправились по направленію къ бастіону Сенъ-Жервэ въ сопровожденіи Гримо, который несъ за ними корзину, самъ не зная, куда онъ идетъ; въ своемъ безмолвномъ, пассивномъ повиновеніи, къ которому его пріучилъ Атосъ, ему не пришло даже въ голову спросить объ этомъ.
   Все время, пока они шли по лагерю, четверо друзей не обмѣнялись между собой ни единымъ словомъ; къ тому же за ними слѣдовали любопытные, которые, оная о пари, интересовались, чѣмъ все это кончится. Но какъ только они перешли за циркумваллаціонную линію и очутились подъ открытымъ небомъ, д'Артаньянъ, совершенно не знавшій въ чемъ дѣло, счелъ возможнымъ спросить, наконецъ, объясненія.
   -- А теперь, любезный Атосъ, спросилъ онъ:-- скажите мнѣ, пожалуйста, куда мы идемъ?
   -- Развѣ вы сами не видите, отвѣчалъ Атосъ:-- что мы идемъ на бастіонъ?
   -- Что мы тамъ будемъ дѣлать?
   -- Вы отлично знаете, что мы собираемся тамъ завтракать.
   -- Почему же мы не остались завтракать въ Парпильо?
   -- Потому что намъ нужно переговорить объ очень важныхъ вещахъ, а въ этой гостиницѣ положительно невозможно поговорить и пяти минутъ изъ-за надоѣдливыхъ посѣтителей, которые постоянно приходятъ, раскланиваются и пристаютъ съ разговорами; здѣсь, по крайней мѣрѣ, продолжалъ Атосъ, указывая на бастіонъ,-- никто насъ не потревожитъ.
   -- Мнѣ кажется, замѣтилъ д'Артаньянъ съ тѣмъ благоразуміемъ, которое такъ хорошо и естественно соединялось у него съ замѣчательною храбростью,-- мнѣ кажется что мы могли бы найти какое-нибудь болѣе удобное мѣсто на дюнахъ, на берегу моря.
   -- Гдѣ увидѣли бы насъ всѣхъ четверыхъ разговаривающими, такъ что черезъ четверть часа кардиналу его шпіоны донесли бы, что у насъ происходить совѣщаніе.
   -- Да, сказалъ Арамисъ,-- Атосъ совершенно правъ. Animad vertuntur in desertis.
   -- Не мѣшало бы найти какую-нибудь пустыню, сказалъ Портосъ,-- но гдѣ ее отыскать.
   -- Нѣтъ пустыни, гдѣ не могла бы пролетѣть птица надъ головой, гдѣ не могла бы рыба выскочить изъ воды, гдѣ бы кроликъ не могъ выскочить изъ своей норки, а мнѣ кажется, что и птица, и рыба, и кроликъ сдѣлались шпіонами кардинала. Такъ лучше же послѣдовать нашему намѣренію, тѣмъ болѣе, что теперь безъ стыда мы и не могли бы отступить: мы держали пари, котораго раньше не могли предвидѣть и настоящей причины котораго, я увѣренъ, никто не угадаетъ; чтобы его выиграть, мы пробудемъ часъ на бастіонѣ. Или насъ атакуютъ, или этого не будетъ. Если насъ не атакуютъ, у насъ будетъ достаточно времени поговорить, и никто насъ не подслушаетъ, потому что, я ручаюсь, у стѣнъ бастіона нѣтъ ушей; а если насъ атакуютъ, мы все-таки успѣемъ поговорить о нашихъ дѣлахъ и къ тому же, обороняясь, мы покроемъ себя славой. Вы сами видите, что, какъ ни поверни, все получается выгода.
   -- О, сказалъ д'Артаньянъ,-- насъ несомнѣнно настигнетъ какая-нибудь шальная пуля.
   -- Эхъ, мой любезный, возразилъ Атосъ,-- вамъ хорошо извѣстно, что самыя опасныя пули не тѣ, которыя посылаемъ непріятель.
   -- Но мнѣ кажется, что для подобной экспедиціи мы должны бы были захватить по крайней мѣрѣ наши мушкеты.
   -- Вы глупы, другъ Арамисъ: зачѣмъ еще обременять себя безполезной ношей?
   -- Я вовсе не нахожу безполезнымъ, имѣя въ виду встрѣтиться съ непріятелемъ, запастись мушкетомъ хорошаго калибра, дюжиной патроновъ и пороховницей.
   -- Да развѣ вы не слыхали, что сказалъ д'Артаньянъ? спросилъ Атосъ.
   -- А что онъ сказалъ? переспросилъ Портосъ.
   -- Д'Артаньянъ сказалъ, что во время сегодняшней ночной атаки были убиты 8 или 10 французовъ и столько же рошельцевъ.
   -- Ну и что же?
   -- А то, что не было еще времени ихъ обобрать, не такъ ли? Вѣдь въ это время были другія дѣла, поважнѣе.
   -- Такъ что же?
   -- А то, что мы возьмемъ себѣ ихъ мушкеты, ихъ пороховницы и патроны, и вмѣсто 4 мушкетовъ и 12 пуль у насъ будетъ штукъ 15 ружей и съ сотню патроновъ.
   -- О, Атосъ, сказалъ Арамисъ,-- ты положительно великій человѣкъ.
   Портосъ поклонился въ знакъ согласія.
   Только д'Артаньяна это, повидимому, не убѣдило.
   Безъ сомнѣнія, Гримо раздѣлялъ опасенія молодого человѣка, такъ какъ, видя, что они продолжаютъ идти къ бастіону, въ чемъ онъ еще до этой минуты сомнѣвался, онъ дернулъ своего барина за фалду платья.
   -- Куда мы идемъ? спросилъ онъ жестомъ.
   Атосъ указалъ ему на бастіонъ.
   -- Вѣдь мы, продолжалъ на томъ же нѣмомъ діалектѣ Гримо,-- тамъ оставимъ наши шкуры.
   Атосъ поднялъ глаза и руки къ небу.
   Гримо поставилъ корзину на землю и сѣлъ, отрицательно покачавъ головой.
   Атосъ вынулъ изъ-за кушака пистолетъ, осмотрѣлъ его кремень, зарядилъ его и приставилъ дуло къ уху Гримо.
   Гримо вскочилъ на ноги, точно онъ былъ на пружинѣ.
   Атосъ подалъ ему знакъ взять съ земли корзину и идти впередъ. Гримо повиновался. Все, что выигралъ Гримо изъ этой пантомимы, продолжавшейся одну минуту, было то, что изъ арьергарда онъ перешелъ въ авангардъ. Взобравшись на бастіонъ, четыре друга обернулись.
   Болѣе 300 солдатъ разныхъ полковъ собрались у выхода изъ лагеря, и въ одной изъ группъ можно было различить де-Бюзиньи, драгуна, швейцарца и четвертаго офицера, участвовавшаго въ пари. Атосъ снялъ свою шляпу, надѣлъ ее на конецъ шпаги и помахалъ ею въ воздухѣ. Всѣ зрители отвѣтили ему на поклонъ, сопровождая эту вѣжливость громкими возгласами "ура", долетѣвшими до нихъ. Послѣ этого они, всѣ четверо, скрылись въ бастіонѣ, куда еще прежде всѣхъ прошелъ Гримо.
   

XX.
Совѣщаніе мушкетеровъ.

   Предположенія Атоса вполнѣ подтвердились: на бастіонѣ никого не было, кромѣ человѣкъ двѣнадцати убитыхъ, какъ французовъ, такъ и рошельцевъ.
   -- Господа, сказалъ Атосъ, принявшій на себя начальство надъ экспедиціей,-- пока Гримо будетъ собирать намъ столъ, мы соберемъ всѣ ружья и патроны; къ тому же это занятіе нисколько не помѣшаетъ намъ разговаривать. Эти господа, прибавилъ онъ, указывая на убитыхъ,-- не услышатъ насъ.
   -- На всякій случай можно бы сбросить ихъ въ ровъ, подалъ свое мнѣніе Портосъ,-- удостовѣрившись сначала, что карманы ихъ пусты.
   -- Да, проговорилъ Атосъ,-- это ужъ дѣло Гримо.
   -- Въ такомъ случаѣ, предложилъ д'Артаньянъ, пусть Гримо ихъ обыщетъ и переброситъ черезъ стѣну.
   -- Лучше намъ этого не дѣлать, сказалъ Атосъ,-- они могутъ оказаться полезными.
   -- Эти мертвецы могутъ оказаться намъ полезными? удивился Портосъ.-- Да ты съ ума сходишь, любезный другъ!
   -- Не судите строго, говоритъ Евангеліе и кардиналъ, отвѣтилъ Атосъ:-- Сколько ружей, господа?
   -- Двѣнадцать, отвѣтилъ Арамисъ.
   -- Сколько патроновъ?
   -- Съ сотню.
   -- Это все, что намъ нужно; зарядимте ружья.
   Четыре мушкетера принялись за дѣло. Они кончали заряжать послѣднее ружье, когда Гримо подалъ имъ знакъ, что завтракъ готовъ.
   Атосъ тоже жестомъ отвѣтилъ: "хорошо", и указалъ Гримо на нѣчто вродѣ каменной будки, гдѣ, какъ послѣдній понялъ, онъ долженъ былъ остаться на стражѣ; чтобъ нѣсколько смягчить часы скучнаго караула, Атосъ позволилъ ему захватить съ собой хлѣбъ, двѣ котлетки и бутылку вина.
   -- А теперь сядемъ за столъ, сказалъ Атосъ.
   Четыре друга сѣли на землю, скрестивши ноги, какъ турки или портные.
   -- Ну, теперь, сказалъ д'Артаньянъ:-- когда тебѣ нечего бояться, что тебя подслушаютъ, надѣюсь, что ты подѣлишься съ нами своимъ секретомъ.
   -- Надѣюсь, что я вамъ доставлю въ одно время и удовольствіе, и славу, господа, началъ Атосъ.-- Я заставилъ васъ сдѣлать прелестную прогулку, затѣмъ передъ вами стоитъ вкусный завтракъ и 500 человѣкъ зрителей, стоящихъ тамъ, которыхъ вы можете сами видѣть изъ-за бойницъ и которые принимаютъ насъ за сумасшедшихъ или героевъ,-- два класса дураковъ, имѣющихъ сходство другъ съ другомъ.
   -- Но въ чемъ же тайна? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- А тайна моя въ томъ, отвѣчалъ Атосъ:-- что вчера вечеромъ я видѣлъ милэди.
   Д'Артаньянъ поднесъ было уже стаканъ ко рту, но при имени милэди рука его такъ сильно задрожала, что онъ принужденъ былъ поставить стаканъ на землю, чтобы не расплескать вино.
   -- Ты видѣлъ твою...?
   -- Тс! перебилъ Атосъ:-- вы забываете, любезный другъ, что эти господа не посвящены въ мои семейныя дѣла: я видѣлъ милэди.
   -- Гдѣ? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Приблизительно въ двухъ лье итсюда, въ гостиницѣ Красной Голубятни.
   -- Тогда я погибъ, прошепталъ д'Артаньянъ.
   -- Нѣтъ, не совсѣмъ еще, возразилъ Атосъ:-- потому что въ настоящую минуту она уже, вѣроятно, покинула берега Франціи.
   Д'Артаньянъ вздохнулъ съ облегченіемъ.
   -- Въ концѣ концовъ, спросилъ Портосъ,-- кто же эта милэди?
   -- Очаровательная женщина, отвѣтилъ Атосъ, отпивая изъ стакана пѣнистое вино.-- Подлецъ трактирщикъ! вскричалъ онъ,-- далъ намъ анжуйскаго вина вмѣсто шампанскаго и воображаетъ, что мы дадимся въ обманъ! Да, продолжалъ онъ,-- очаровательная женщина, которая очень благосклонно отнеслась къ нашему другу, д'Артаньяну, но онъ сдѣлалъ ей какую-то гнусность, вслѣдствіе чего она попробовала съ мѣсяцъ тому назадъ отомстить за себя и хотѣла убить его при помощи убійцъ; восемь дней тому назадъ она сдѣлала попытку его отравить, а вчера выпросила его голову у кардинала.
   -- Какъ! выпросила мою голову у кардинала? вскричалъ д'Артаньянъ, блѣдный отъ ужаса.
   -- Да, сказалъ Портосъ,-- это такая же истина, какъ евангельская: я слышалъ это собственными ушами.
   -- И я тоже, подтвердилъ Арамисъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, проговорилъ д'Артаньянъ, въ полномъ уныніи и отчаяніи опуская руки,-- всякая дальнѣйшая борьба вполнѣ безполезна; лучше мнѣ пустить пулю въ лобъ, чтобы положить всему конецъ.
   -- Это -- послѣдняя глупость, къ которой всегда будетъ время прибѣгнуть, сказалъ Атосъ:-- къ тому же эта глупость и единственно непоправимая.
   -- Мнѣ никогда не избѣжать ея со столькими сильными врагами, замѣтилъ д'Артаньянъ.-- Во-первыхъ, менгскій незнакомецъ, затѣмъ де-Вардъ, которому я нанесъ три удара шпагой, затѣмъ милэди, тайну которой я узналъ, и, наконецъ, кардиналъ, которому я помѣшалъ отомстить!
   -- Эка много! сказалъ Атосъ,-- всего только четверо; насъ вѣдь тоже четверо, значитъ одинъ на одного. Чортъ возьми! Если вѣрить знакамъ Гримо, намъ придется имѣть дѣло съ гораздо большимъ числомъ. Что случилось съ нимъ? продолжалъ Атосъ.-- Принимая во вниманіе серьезность положенія, я вамъ разрѣшаю говорить, мой другъ, но, прошу васъ, будьте кратки. Что вы видите?
   -- Отрядъ.
   -- Изъ сколькихъ человѣкъ?
   -- Изъ двадцати.
   -- Кто они?
   -- Шестнадцать охотниковъ и 4 солдата.
   -- Во сколькихъ шагахъ они отсюда?
   -- Въ пятистахъ.
   -- Хорошо, у насъ еще есть время покончить съ этимъ жаркимъ и выпить стаканъ вина за твое здоровье, д'Артаньянъ.
   -- За твое здоровье! подхватили Портосъ и Арамисъ.
   -- Ну, и выпьемте за мое здоровье! Однако, я не думаю, чтобъ ваши пожеланія принесли мнѣ какую-нибудь пользу.
   -- Аллахъ великъ, говорятъ послѣдователи Магомета, замѣтилъ Атосъ,-- и будущее въ его рукахъ.
   Затѣмъ, опорожнивъ свой стаканъ, который онъ поставилъ возлѣ себя, Атосъ лѣниво поднялся, взялъ первое попавшееся ему ружье и подошелъ къ бойницѣ.
   Портосъ, Арамисъ и д'Артаньянъ послѣдовали его примѣру, и Гримо получилъ приказаніе стать позади четырехъ друзей, чтобы заряжать ружья. Спустя минуту показался отрядъ. Онъ слѣдовалъ вдоль узкаго прохода, вродѣ траншеи, служившаго сообщеніемъ между бастіономъ и городомъ.
   -- Чортъ возьми! сказалъ Атосъ,-- очень нужно было безпокоиться для какихъ-то двадцати мужиковъ, вооруженныхъ заступами, мотыгами и лопатами. Стоило бы Гримо имъ сдѣлать знакъ удалиться, и я убѣжденъ, что они оставили бы насъ въ покоѣ.
   -- Сомнѣваюсь, произнесъ д'Артаньянъ:-- потому что они очень рѣшительно подвигаются въ эту сторону. Къ тому же съ мужиками идутъ четыре солдата и бригадиръ, вооруженные мушкетами.
   -- Это потому, что они насъ не видятъ.
   -- Однако! сказалъ Арамисъ,-- признаюсь, мнѣ противно стрѣлять въ этихъ бѣдныхъ невооруженныхъ бѣдняковъ.
   -- Плохой тотъ священникъ, который чувствуетъ жалость къ еретикамъ.
   -- Дѣйствительно, сказалъ Атосъ,-- Арамисъ правъ: я ихъ предупрежу.
   -- Что, однако, выдѣлаете? вскричалъ д'Артаньянъ:-- васъ пристрѣлять, мой дорогой.
   Но Атосъ не обратилъ никакого вниманія на это предостереженіе и, взобравшись на брешь съ ружьемъ въ одной рукѣ и со шляпой въ другой, закричалъ, обращаясь къ солдатамъ и рабочимъ, которые, удивленные этимъ появленіемъ, остановились въ пятидесяти шагахъ отъ бастіона, и, вѣжливо имъ кланяясь, сказалъ:
   -- Господа, я и нѣсколько моихъ друзей собрались позавтракать въ бастіонѣ, а вамъ самимъ, вѣроятно, извѣстно, что очень непріятно быть потревоженнымъ во время завтрака; поэтому мы просимъ васъ, если вамъ непремѣнно нужно быть здѣсь, подождать, пока мы кончимъ завтракъ, или придти нѣсколько позже, если только вамъ не пришло благое желаніе оставить сторону бунтовщиковъ и пожаловать къ намъ выпить за здоровье французскаго короля.
   -- Берегись, Атосъ, вскричалъ д'Артаньянъ:-- смотри, они въ тебя цѣлятся?
   -- Вижу, вижу, отвѣчалъ Атосъ:-- но эти мѣщане очень плохо стрѣляютъ и не попадутъ въ меня.
   Дѣйствительно, въ ту самую минуту раздались четыре выстрѣла, и 4 пули сплющились вокругъ Атоса, но ни одна не попала въ него.
   Тотчасъ же четыре выстрѣла отвѣтили имъ, но они были вѣрнѣе направлены, чѣмъ выстрѣлы наступающихъ: три солдата были убиты на мѣстѣ, а одинъ изъ охотниковъ раненъ.
   -- Гримо, другой мушкетъ! приказалъ Атосъ, не сходя съ бреши.
   Гримо тотчасъ же повиновался.
   Трое друзей тоже зарядили ружья; второй разъ послѣдовали четыре выстрѣла: бригадир] и двое піонеровъ пали мертвыми, а остальная часть отряда обратилась въ бѣгство.
   -- Ну, господа, сдѣлаемте вылазку! предложилъ Атосъ.
   Четверо друзей бросились изъ форта, достигли мѣста сраженія, подняли четыре мушкета и пику бригадира; увѣренные, что бѣглецы не остановятся раньше, чѣмъ добѣгутъ до города, они вернулись въ бастіонъ, захвативъ съ собой трофеи своей побѣды.
   -- Зарядите опять ружья, Гримо, распорядился Атосъ:-- а мы, господа, вернемся къ нашему завтраку и будемъ продолжать разговоръ. На чемъ мы остановились?
   -- Помню, отвѣтилъ д'Артаньянъ:-- ты говорилъ, что, выпросивши мою голову у кардинала, милэди покинула берега Франціи. Куда же она поѣхала? спросилъ д'Артаньянъ, очень озабоченный маршрутомъ, по которому должна была слѣдовать милэди.
   -- Она ѣдетъ въ Англію, отвѣтилъ Атосъ.
   -- Съ какой цѣлью?
   -- Съ цѣлью убить или велѣть убить, Букингама.
   Д'Артаньянъ испустилъ крикъ удивленія и негодованія.
   -- Это низко! вскричалъ онъ.
   -- О, относительно этого, сказалъ Атосъ,-- увѣряю васъ, я вовсе не безпокоюсь! Теперь, когда вы покончили, Гримо, продолжалъ Атосъ,-- возьмите пику бригадира, привяжите къ ней салфетку и воткните ее на вышкѣ нашего бастіона, чтобы эти бунтовщики-рошельцы видѣли и знали, что они имѣютъ дѣло съ храбрыми и благородными солдатами короля.
   Гримо повиновался, не отвѣтивъ ни слова, и минуту спустя надъ головами нашихъ друзей взвился бѣлый флагъ; громъ рукоплесканій привѣтствовать его появленіе; половина лагеря выступила за его предѣлы.
   -- Какъ, сказалъ д'Артаньянъ,-- ты совсѣмъ не безпокоишься, убьетъ ли она сама, или велитъ убить Букингама? Герцогъ -- нашъ другъ!
   -- Герцогъ -- англичанинъ, герцогъ сражается противъ насъ; пусть она дѣлаетъ съ герцогомъ, что хочетъ, я объ этомъ такъ же мало забочусь, какъ объ этой пустой бутылкѣ.
   И Атосъ за 15 шаговъ отъ себя отбросилъ бутылку, которую онъ держалъ и изъ которой вылилъ вино въ свой стаканъ до послѣдней капли.
   -- Ни на одну минуту, сказалъ д'Артаньянъ,-- я не покину Букингама въ такомъ положеніи. Онъ намъ подарилъ чудныхъ лошадей.
   -- И въ особенности чудныя сѣдла, замѣтилъ Портосъ, у котораго въ эту самую минуту на плащѣ былъ нашить галунъ отъ него.
   -- Къ тому же, прибавилъ Арамисъ,-- Богу угодно раскаяніе, а не смерть грѣшника.
   -- Аминь, заключилъ Атосъ,-- но мы вернемся къ этому впослѣдствіи, если вамъ будетъ угодно, а въ данную минуту меня больше всего занимаетъ,-- и я увѣренъ, что ты меня поймешь, д'Артаньянъ,-- то, что я отнялъ у этой женщины нѣчто вродѣ бланка, который она выклянчила у кардинала и съ помощью котораго она безнаказанно могла избавиться отъ тебя, а можетъ быть и отъ всѣхъ насъ.
   -- Но это созданіе -- самъ демонъ! сказалъ Портосъ, протягивая свою тарелку Арамису, который рѣзалъ дичь.
   -- И этотъ бланкъ, спросилъ д'Артаньянъ,-- остался у нея въ рукахъ?
   -- Нѣтъ, онъ перешелъ ко мнѣ, но не могу не сказать, что это досталось мнѣ не безъ труда.
   -- Дорогой мой Атосъ, съ чувствомъ произнесъ д'Артаньянъ,-- я уже потерялъ счетъ, сколько разъ я обязанъ вамъ жизнью.
   -- Такъ ты оставилъ насъ для того, чтобы вернуться къ ней? спросилъ Арамисъ.
   -- Именно такъ.
   -- Записка кардинала у тебя? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Вотъ она, отвѣчалъ Атосъ.
   Онъ вынулъ изъ мундира драгоцѣнную бумагу.
   Д'Артаньянъ дрожащею рукой развернулъ ее, не пытаясь даже скрыть своего волненія, и прочиталъ:
   "То, что сдѣлаетъ предъявитель сего, сдѣлано по моему приказанію и для блага государства 3-го декабря 1627 года.

Ришелье".

   -- Да, замѣтилъ Арамисъ,-- это отпущеніе грѣховъ по всѣмъ правиламъ.
   -- Надо разорвать эту бумагу, сказалъ д'Артаньянъ, который, казалось, прочиталъ свой смертный приговоръ.
   -- Совсѣмъ напротивъ, возразилъ Атосъ:-- надо сохранить ее, какъ драгоцѣнность; я не отдамъ этой бумаги ни за какое золото.
   -- А что же она предприметъ теперь? спросилъ молодой человѣкъ.
   -- Она, небрежнымъ тономъ отвѣтилъ Атосъ,-- вѣроятно, напишетъ кардиналу, что одинъ проклятый мушкетеръ, по имени Атосъ, вырвалъ у нея ея охранный листъ; въ этомъ же самомъ письмѣ она дастъ ему совѣтъ избавиться, одновременно съ нимъ, и отъ его двухъ друзей, Портоса и Арамиса; кардиналъ вспомнитъ, что это тѣ самые люди, которые постоянно попадаются у него на дорогѣ; тогда, въ одинъ прекрасный день, онъ велитъ арестовать д'Артаньяна, а для того, чтобы ему не было скучно одному, онъ пошлетъ для компаніи и насъ въ Бастилію.
   -- Однакоже, мнѣ кажется, проговорилъ Портосъ,-- что твои шутки очень невеселаго характера, мой любезный.
   -- Я вовсе не шучу, возразилъ Атосъ.
   -- Знаешь ли ты, сказалъ Портосъ,-- вѣдь свернуть шею этой проклятой милэди было бы гораздо меньшимъ грѣхомъ, чѣмъ убивать этихъ бѣдныхъ еретиковъ-гугенотовъ, все преступленіе которыхъ состоитъ только въ томъ, что они поютъ по-французски тѣ самые псалмы, которые мы поемъ по-латыни.
   -- Каково мнѣніе объ этомъ нашего аббата? спокойно спросилъ Атосъ.
   -- Я раздѣляю мнѣніе Портоса, отвѣтилъ Арамисъ.
   -- И я тоже, согласился съ ними и д'Артаньянъ.
   -- Къ ея счастью, она теперь далеко, сказалъ Портосъ:-- а то, признаюсь, она очень безпокоила бы меня.
   -- Она такъ же безпокоитъ и стѣсняетъ меня, будучи въ Англіи, какъ и во Франціи, сказалъ Атосъ.
   -- Она стѣсняетъ меня всюду, проговорилъ д'Артаньянъ.
   -- Но разъ она была у тебя въ рукахъ, замѣтилъ Портосъ:-- почему ты ее не утопилъ, не задушилъ, не повѣсилъ, наконецъ? Одни только мертвые не оживаютъ.
   -- Вы такъ полагаете, Портосъ? отвѣтилъ мушкетеръ съ мрачной улыбкой, значеніе которой было понятно только д'Артаньяну.
   -- Мнѣ пришла идея! проговорилъ д'Артаньянъ.
   -- Говорите, сказали мушкетеры.
   -- Къ оружію! закричалъ Гримо.
   Молодые люди быстро вскочили и схватились за оружіе. На этотъ разъ приближался небольшой отрядъ изъ двадцати -- двадцати пяти человѣкъ, но это были ужъ не простолюдины, а гарнизонные солдаты.
   -- Не вернуться ли намъ въ лагерь? спросилъ Портосъ:-- мнѣ кажется, что у насъ силы не равныя.
   -- Это невозможно по тремъ причинамъ, отвѣтилъ Атосъ:-- во-первыхъ, мы не окончили завтрака; во -вторыхъ, намъ надо еще переговорить объ очень важныхъ дѣлахъ и въ-третьихъ -- еще остается десять минуть до назначеннаго часа.
   -- Тѣмъ не менѣе необходимо составить какой-нибудь планъ сраженья, замѣтилъ Арамисъ.
   -- Онъ очень простъ, отвѣтилъ Атосъ: -- какъ только непріятель подойдетъ на разстояніе ружейнаго выстрѣла, мы открываемъ огонь; если онъ будетъ продолжать идти впередъ, мы снова выстрѣлимъ и будемъ продолжать до тѣхъ поръ, пока будетъ чѣмъ заряжать ружья; если уцѣлѣвшіе изъ отряда захотятъ тогда идти на приступъ, мы позволимъ осаждающимъ спуститься въ ровъ и сбросимъ имъ на головы часть стѣны, которая держится еще на своемъ мѣстѣ просто какимъ-то чудомъ.
   -- Браво! закричалъ Портосъ.-- Положительно, Атосъ ты рожденъ быть полководцемъ, и кардиналъ, считающій себя великимъ военнымъ геніемъ, въ сравненіи съ тобой совсѣмъ ничего не стоить.
   -- Господа, посовѣтовалъ Атосъ,-- пожалуйста, безъ излишнихъ разглагольствованій, цѣльтесь хорошенько.
   -- Я прицѣлился, отозвался д'Артаньянъ.
   -- И я тоже, произнесъ Портосъ.
   -- И я, сказалъ Арамисъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, или! скомандовалъ Атосъ.
   Четыре выстрѣла слились въ одинъ звукъ, и четыре человѣка упали.
   Тотчасъ же забили въ барабанъ, и маленькій отрядъ двинулся въ атаку.
   Выстрѣлы слѣдовали одинъ за другимъ, безъ всякой правильности, но съ тою же мѣткостью. Между тѣмъ лярошельцы, какъ будто имъ было извѣстно, что слабую сторону нашихъ друзей составляла ихъ малочисленность, продолжали подвигаться впередъ бѣглымъ шагомъ.
   Отъ трехъ выстрѣловъ упало еще двое, а оставшіеся въ живыхъ, тѣмъ не менѣе, не замедляли шагу.
   Въ достигшемъ подножія бастіона непріятельскомъ отрядѣ оставалось еще человѣкъ двѣнадцать-пятнадцать; ихъ встрѣтили послѣднимъ залпомъ, но это ихъ не остановило: они вскочили въ ровъ и готовились уже взобраться на брешь.
   -- Ну, друзья мои, сказалъ Атосъ,-- покончимте съ ними однимъ ударомъ: къ стѣнѣ! къ стѣнѣ!
   И друзья наши, съ помощью Гримо, начали толкать дулами ружей огромный кусокъ каменной стѣны, который поддался, наклонился, точно колеблемый вѣтромъ, и, отдѣлившись отъ основанія, съ ужаснымъ грохотомъ упалъ въ ровъ; затѣмъ раздался страшный крикъ, облако пыли поднялось къ небу и скрыло всѣхъ.
   -- Неужели мы задавили ихъ всѣхъ до одного? спросилъ Атосъ.
   -- Честное слово, кажется, всѣхъ, отвѣтилъ д'Артаньянъ.
   -- Нѣтъ, отозвался Портосъ,-- вонъ двое или трое спасаются бѣгствомъ, прихрамывая.
   Дѣйствительно, трое или четверо изъ этихъ несчастныхъ, покрытые грязью и кровью, бѣжали по протоптанной дорогѣ къ городу: это все, что осталось отъ маленькаго отряда.
   Атосъ поглядѣлъ на часы.
   -- Господа, сказалъ онъ,-- уже часъ, какъ мы здѣсь, и теперь пари выиграно... Но надо быть честными игроками, къ тому же д'Артаньянъ не объяснилъ еще намъ своей идеи.
   И мушкетеръ, со свойственнымъ ему хладнокровіемъ, сѣлъ кончать завтракъ.
   -- Мою идею? переспросилъ д'Артаньянъ.
   -- Да, вы говорили, что вамъ пришла идея.
   -- Ахъ, да, вспомнилъ: я поѣду въ Англію вторично и явлюсь къ Букингаму.
   -- Вы не сдѣлаете этого, холодно замѣтилъ Атосъ.
   -- Почему? Развѣ я уже не былъ тамъ?
   -- Да, но въ то время у насъ не было войны, въ то время Букингамъ былъ нашъ союзникъ, а не врагъ; то, что вы собираетесь сдѣлать, очень похоже на измѣну.
   Д'Артаньянъ понялъ силу этого довода и промолчалъ.
   -- Но, сказалъ Портосъ,-- мнѣ кажется, и мнѣ тоже пришла хорошая идея.
   -- Выслушаемте Портоса! сказалъ Арамисъ.
   -- Я попрошу отпускъ у де-Тревиля подъ какимъ-нибудь предлогомъ -- вы сами его выдумайте: я не мастеръ на это. Милэди меня не знаетъ, и потому я могу явиться къ ней, не возбудивъ ея опасенія, и когда я отыщу красавицу, я ее задушу.
   -- Я не прочь принять планъ Портоса, отозвался Атосъ.
   -- Фи! замѣтилъ Арамисъ,-- убить женщину! Нѣтъ, постойте! Мнѣ пришла дѣйствительно хорошая идея.
   -- Говорите, Арамисъ, какая, сказалъ Атосъ, который относился къ молодому мушкетеру съ большимъ уваженіемъ.
   -- Надо предупредить королеву.
   -- Ахъ, да! Въ самомъ дѣлѣ, сказали въ одинъ голосъ Портосъ и д'Артаньянъ,-- кажется, вы нашли дѣйствительное средство.
   -- Предупредить королеву! произнесъ Атосъ,-- но какъ это сдѣлать? Развѣ у насъ есть съ кѣмъ-нибудь сношенія при дворѣ? Развѣ мы можемъ послать кого-нибудь въ Парижъ, чтобы это не сдѣлалось сейчасъ же извѣстно всему лагерю? Отсюда до Парижа сто сорокъ льё; не успѣетъ наше письмо дойти до Анжера, какъ насъ уже упрячутъ въ тюрьму!
   -- Я берусь устроить такъ, что письмо будетъ навѣрное доставлено ея величеству, сказалъ Арамисъ, краснѣя:-- я знаю въ Турѣ одну очень ловкую особу...
   Арамисъ остановился, замѣтивъ, что Атосъ улыбнулся.
   -- Ну, что же? вамъ не нравится планъ Арамиса, Атосъ? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Я не отвергаю его совсѣмъ, сказалъ Атосъ:-- но я только хотѣлъ замѣтить Арамису, что онъ не можетъ оставить лагеря, а что ни на кого другого, кромѣ насъ самихъ, нельзя положиться: два часа спустя послѣ отъѣзда гонца всѣ капуцины, всѣ альгвазилы, всѣ чорныя рясы кардинала будутъ знать ваше письмо наизусть, и тогда арестуютъ васъ и вашу особу.
   -- Къ тому же, вмѣшался Портосъ,-- королева спасетъ Букингама, но не спасетъ насъ.
   -- Господа, проговорилъ д'Артаньянъ,-- замѣчаніе Портоса вполнѣ благоразумно.
   -- Ага! въ городѣ что-то творится! замѣтилъ Атосъ.
   -- Бьютъ тревогу.
   Друзья прислушались, и до нихъ, дѣйствительно, долетѣлъ барабанный бой.
   -- Вотъ увидите, что они вышлютъ противъ насъ цѣлый полкъ, сказалъ Атосъ.
   -- Вы не расчитываете, надѣюсь, помѣриться силами съ цѣлымъ полкомъ? спросилъ Портосъ.
   -- А почему бы и нѣтъ? отвѣтилъ мушкетеръ:-- я чувствую себя въ ударѣ и готовъ выступить противъ цѣлой арміи, если бы мы только догадались запастись еще лишней дюжиной бутылокъ вина.
   -- Честное слово, барабанный бой приближается, проговорилъ д'Артаньянъ.
   -- Пусть себѣ приближается, отозвался Атосъ,-- отсюда до города добрыхъ четверть часа ходьбы, слѣдовательно, и изъ города сюда потребуется тоже четверть; этого времени для насъ болѣе чѣмъ достаточно, чтобы принять какое-нибудь рѣшеніе; если мы уйдемъ отсюда, мы нигдѣ уже не найдемъ такого удобнаго мѣста. А мнѣ, какъ нарочно, пришла чудная идея, господа.
   -- Говорите же!
   -- Позвольте мнѣ отдать Гримо нѣсколько необходимыхъ приказаній.
   Атосъ подалъ знакъ своему слугѣ приблизиться.
   -- Гримо, приказалъ Атосъ, указывай на тѣла убитыхъ, лежавшихъ въ бастіонѣ:-- возьми этихъ господъ, прислони ихъ къ стѣнѣ, надѣнь имъ на головы шляпы и вложи ружья въ руки.
   -- О, великій человѣкъ! вскричалъ д'Артаньянъ:-- я тебя понимаю.
   -- Вы понимаете, въ чемъ дѣло? спросилъ Портосъ.
   -- А ты, Гримо, понимаешь? обратился къ нему Арамисъ. Гримо сдѣлалъ утвердительный знакъ.
   -- Это все, что требуется, проговорилъ Атосъ: вернемся къ моей идеѣ.
   -- А я бы очень желалъ понять, въ чемъ суть! сказалъ Портосъ.
   -- Это безполезно.
   -- Да, да, идея Атоса безподобна, въ одно время сказали д'Артаньянъ и Арамисъ.
   -- У этой милэди, у этой женщины, у этого созданья, у этого демона есть, какъ вы, д'Артаньянъ, мнѣ кажется, говорили, шуринъ.
   -- Да, я его даже хорошо знаю, и я полагаю, что онъ тоже не питаетъ большой симпатіи къ своей невѣсткѣ.
   -- Это недурно, сказалъ Атосъ:-- а если бы онъ ее ненавидѣлъ, такъ это было бы еще лучше.
   -- Значитъ, въ этомъ случаѣ обстоятельства намъ благопріятствуютъ.
   -- А между тѣмъ мнѣ очень хочется, вмѣшался Портосъ,-- понять, что это дѣлаетъ Гримо.
   -- Молчите, Портосъ! остановилъ его Арамисъ.
   -- Какъ зовутъ ея шурина?
   -- Лордъ Винтеръ.
   -- Гдѣ онъ теперь?
   -- При первомъ слухѣ о войнѣ онъ вернулся въ Англію.
   -- Если такъ, это именно человѣкъ, какого намъ нужно, продолжалъ Атосъ,-- и его слѣдуетъ предупредить; мы дадимъ ему знать, что его невѣстка хочетъ кого-то убить, и попросимъ не терять ея изъ виду. Въ Лондонѣ, надѣюсь, конечно, есть какія-нибудь смирительныя заведенія, вродѣ заведенія Св. Магдалины или дома кающихся; онъ велитъ посадить туда свою невѣстку, и тогда мы можемъ быть спокойны.
   -- Да, замѣтилъ д'Артаньянъ,-- до тѣхъ поръ, пока она оттуда не выберется.
   -- О! честное слово, сказалъ Атосъ: -- вы ужъ слишкомъ многаго требуете, д'Артаньянъ; это все, и я не могу придумать ничего лучшаго.
   -- А и думаю, что лучше бы всего было, вмѣшался Арамисъ:-- если бы мы предупредили и королеву, и лорда Винтера.
   -- Да, но черезъ кого мы перешлемъ письма и въ Туръ, и въ Лондонъ?
   -- Я ручаюсь за Базена, проговорилъ Арамисъ.
   -- А я за Плянше, сказалъ д'Артаньянъ.
   -- И въ самомъ дѣлѣ, вмѣшался Портосъ:-- если мы не можемъ оставить лагерь, то нашимъ слугамъ это не запрещено.
   -- Безъ сомнѣнія, проговорилъ Арамисъ,-- и сегодня же мы напишемъ имъ письма, дадимъ имъ деньги, и они поѣдутъ.
   -- Мы дадимъ имъ денегъ? переспросилъ Атосъ:-- значитъ, у васъ есть деньги?
   Четыре друга переглянулись, и ихъ просіявшія за минуту передъ тѣмъ лица снова омрачились.
   -- Смотрите! вскричалъ д'Артаньянъ:-- я вижу вдали какія-то черныя и красныя точки, которыя двигаются; вы говорили, Атосъ, что идетъ полкъ?-- да это цѣлая армія.
   -- Честное слово, вы правы! Да вотъ они! сказалъ Атосъ.-- Посмотрите, какіе хитрецы -- идутъ скромно, безъ барабановъ и не трубятъ. А ты кончилъ, Гримо?
   Гримо утвердительно кивнулъ головой и указалъ на дюжину мертвецовъ, которыхъ онъ разставилъ въ самыхъ живописныхъ позахъ: одни держали ружья, другіе дѣлали видъ, что прицѣливаются, а нѣкоторые держали въ рукахъ шпаги.
   -- Браво! одобрилъ Атосъ,-- вотъ это дѣлаетъ честь твоей сообразительности!
   -- Все равно, произнесъ Портосъ:-- я все-таки хотѣлъ бы понять, въ чемъ тутъ суть.
   -- Прежде всего уберемся-ка отсюда, замѣтилъ д'Артаньянъ:-- а затѣмъ ты поймешь.
   -- Одну минуту, господа, одну минуту, дадимъ только Гримо время убрать со стола.
   -- Эге, вскричалъ Арамисъ,-- черныя и красныя точки видимо растутъ, и я раздѣляю мнѣніе д'Артаньяна и думаю, что намъ нечего терять времени, а надо спѣшить въ лагерь.
   -- Даю слово, согласился Атосъ:-- что теперь я ровно ничего не имѣю противъ отступленія: мы держали пари, что пробудемъ здѣсь одинъ часъ, а оставались полтора часа; все уже переговорено, идемте, господа, идемте.
   Гримо уже отправился впередъ съ корзиной и съ остатками завтрака.
   Четверо пріятелей послѣдовали за нимъ и сдѣлали уже шаговъ десять.
   -- Эхъ, вскричалъ Атосъ,-- что же мы, чортъ возьми, господа, дѣлаемъ!
   -- Развѣ ты забылъ что-нибудь? спросилъ Арамисъ.
   -- А знаешь что?! Никогда нельзя оставлять непріятелю знамя, хотя бы это была просто салфетка.
   Атосъ бросился на бастіонъ, взбѣжалъ на платформу и снялъ знамя, но такъ какъ лярошельцы были уже на разстояніи выстрѣла отъ мушкетера, то они и открыли убійственную пальбу противъ этого человѣка, который, точно для удовольствія, подвергалъ себя опасности.
   Можно было подумать, что Атосъ быль заколдованъ: пули со свистомъ летали вокругъ, но ни одна не задѣла его. Атосъ повернулся спиной къ войску, шедшему изъ города, и, помахавъ въ воздухѣ знаменемъ, поклонился присутствовавшимъ въ лагерѣ. Съ обѣихъ сторонъ раздались крики: съ одной стороны -- крики гнѣва, а съ другой -- крики восторга.
   За первымъ залпомъ послѣдовалъ второй, и три пули, попавъ въ салфетку, превратили ее въ настоящее знамя. Весь лагерь кричалъ: "спасайтесь, спасайтесь!"
   Атосъ спустился. Нетерпѣливо поджидавшіе товарищи встрѣтили его появленіе съ большой радостью.
   -- Пойдемъ, Атосъ, пойдемъ, торопилъ д'Артаньянъ:-- прибавимъ, прибавимъ шагу. Теперь, когда у насъ не хватаетъ только денегъ, глупо было бы быть убитыми.
   Но Атосъ продолжалъ идти торжественнымъ шагомъ, несмотря на всѣ замѣчанія своихъ товарищей, которые, видя, что всѣ ихъ доводы безполезны, пошли тише, въ ногу съ нимъ. Гримо съ корзиной намного опередилъ ихъ и былъ уже внѣ выстрѣловъ.
   Спустя минуту послышалась ожесточенная пальба.
   -- Что это значитъ? удивился Портосъ.-- По комъ они стрѣляютъ? Я не слышу свиста отвѣтныхъ пуль и никого не вижу.
   -- Они стрѣляютъ по прислоненнымъ къ стѣнамъ мертвецамъ, отвѣтилъ Атосъ.
   -- Но наши мертвецы имъ не отвѣтятъ!
   -- Именно такъ; тогда они вообразятъ, что имъ устроили западню, начнутъ совѣщаться, пошлютъ парламентера и пока разберутъ, въ чемъ дѣло, мы уже будемъ внѣ выстрѣловъ. Вотъ почему нѣтъ никакой надобности торопиться, чтобы не нажить колотья въ боку!
   -- А, теперь я понимаю! восхитился. Портосъ.
   -- Давно бы пора! замѣтилъ Атосъ, пожимая плечами.
   Французы, увидѣвъ четырехъ друзей, возвращавшихся цѣлыми и невредимыми, встрѣтили ихъ криками восторга.
   Снова послышались ружейные выстрѣлы, но на этотъ разъ пули съ жалобнымъ свистомъ пронеслись мимо и ударились въ камни вокругъ нашихъ друзей: лярошельцы, наконецъ, овладѣли бастіономъ.
   -- Экіе плохіе стрѣлки, сказалъ Атосъ.-- Сколько изъ нихъ мы убили? дюжину?
   -- Или пятнадцать.
   -- А сколькихъ мы задавили?
   -- Восемь или десять.
   -- И взамѣнъ всего этого ни одной царапины? Ахъ, нѣтъ! Что это у васъ на рукѣ, д'Артаньянъ? кажется, кровь?
   -- Это пустяки, отвѣчалъ д'Артаньянъ.
   -- Шальная пуля?
   -- Даже и не она.
   -- Что же въ такомъ случаѣ?
   Мы уже сказали, что Атосъ любилъ д'Артаньяна, какъ своего сына, и, по своему характеру мрачный и суровый, онъ выказывалъ иногда къ молодому человѣку чисто отеческую привязанность.
   -- Царапина, объяснилъ д'Артаньянъ,-- я защемилъ руку каменной стѣной, и камнемъ на моемъ кольцѣ мнѣ ссадило кожицу.
   -- Вотъ что значить носить брильянты, милостивый государь, презрительнымъ тономъ замѣтилъ Атосъ.
   -- Ахъ, да и въ самомъ дѣлѣ -- у него брильянтъ, вскричалъ Портосъ: -- такъ чего же мы, чортъ возьми, жалуемся, обладая такимъ брильянтомъ!
   -- Правда, правда! подхватилъ Арамисъ.
   -- Въ добрый часъ, Портосъ! на этотъ разъ ваша мысль очень удачна!
   -- Безъ сомнѣнія, продолжалъ Портосъ, гордясь комплиментомъ Атоса: -- разъ есть брильянтъ, мы можемъ продать его.
   -- Но, началъ д'Артаньянъ,-- это подарокъ королевы...
   -- Тѣмъ лучше, сказалъ Атосъ:-- королева, спасая Букингама, своего возлюбленнаго, поступитъ какъ нельзя болѣе справедливо и естественно; а спасая насъ, его друзей, поступитъ какъ нельзя болѣе нравственно: надо продать брильянтъ. Что думаетъ объ этомъ г. аббатъ? Я не спрашиваю мнѣнія Портоса, потому что мы ѣніе его намъ уже извѣстно.
   -- Я думаю, краснѣя подалъ свое мнѣніе Арамисъ:-- что этотъ перстень можетъ быть проданъ д'Артаньяномъ: вѣдь его подарила ему не любовница въ знакъ любви.
   -- Любезный другъ, вы говорите какъ олицетворенное богословіе. Значить, по вашему мнѣнію?..
   -- Брильянтъ слѣдуеть продать, отвѣтилъ Арамисъ.
   -- Эка важность! живо согласился д'Артаньянъ:-- такъ продадимъ брильянтъ, и не стоитъ больше объ этомъ и толковать.
   Пальба продолжалась, но друзья были уже внѣ выстрѣловъ, и лярошельцы стрѣляли только для очистки совѣсти.
   -- Право, эта мысль очень во-время осѣнила Портоса: вотъ мы и въ лагерѣ. Итакъ, господа, теперь больше ни слова объ этомъ. За нами наблюдаютъ, идутъ намъ навстрѣчу и намъ устроятъ торжественный пріемъ
   И дѣйствительно, какъ мы уже сказали, весь лагерь былъ въ движеніи: болѣе двухъ тысячъ человѣкъ были зрителями, точно на спектаклѣ, счастливо окончившейся хвастливой выходки четырехъ друзей, причемъ никто изъ нихъ даже и не подозрѣвалъ истинной побудительной причины этого пари. Всюду только и раздавались крики:
   -- Да здравствуютъ гвардейцы! Да здравствуютъ мушкетеры!
   Г. де-Бюзиньи первый пожалъ руку Атосу и призналъ, что пари выиграно имъ. Драгунъ и швейцарецъ послѣдовали его примѣру, а за ними и всѣ ихъ товарищи. Начались поздравленія, рукопожатія, обниманія безъ конца и неистощимыя насмѣшки и шутки насчетъ лярошельцевъ; поднялся такой шумъ, что кардиналъ вообразилъ, не началось ли возмущеніе, и послалъ ла-Гудьера, капитана своей гвардіи, освѣдомиться о случившемся.
   Посланцу разсказали о происшествіи со всѣмъ краснорѣчіемъ восторга.
   -- Ну? спросилъ кардиналъ, увидѣвъ ла-Гудъера.
   -- Три мушкетера, монсиньоръ, и одинъ гвардеецъ держали пари съ г. де-Бюзиньи, что они позавтракаютъ въ бастіонѣ Сенъ-Жерве, и во время этого завтрака два часа держались противъ непріятеля и убили многихъ лярошельцевъ.
   -- А узнали ли вы, какъ зовутъ этихъ мушкетеровъ?
   -- Да, монсиньоръ.
   -- Назовите ихъ.
   -- Атосъ, Портосъ и Арамисъ...
   -- Опять все тѣ же три храбреца! прошепталъ кардиналъ.-- А гвардеецъ?
   -- Д'Артаньянъ.
   -- Опять тотъ же молодой безумецъ! Положительно нужно, чтобы эти четыре друга перешли ко мнѣ на службу.
   Въ этотъ же вечеръ кардиналъ завелъ разговоръ съ де-Тревилемъ объ утреннемъ подвигѣ, составившемъ предметъ разговора цѣлаго лагеря. Де-Тревиль, узнавшій объ этомъ приключеніи отъ самихъ мушкетеровъ, бывшихъ въ немъ дѣйствующими лицами, разсказалъ всѣ подробности, не забывъ и эпизода съ салфеткой.
   -- Хорошо, г. де-Тревиль, замѣтилъ кардиналъ:-- пришлите мнѣ эту салфетку, прошу васъ. Я велю вышить на ней три золотыхъ лиліи и дамъ ее вмѣсто ротнаго значка вашей ротѣ.
   -- Монсиньоръ, отвѣчалъ де-Тревиль:-- это было бы несправедливостью относительно гвардейцевъ: д'Артаньянъ служитъ не въ моей ротѣ, а въ ротѣ г-на Дезессара.
   -- Такъ переведите его къ себѣ: разъ эти четыре храбреца такъ любятъ другъ друга, по справедливости имъ надо служить въ одной и той же ротѣ.
   Въ тотъ же вечеръ де-Тревиль объявилъ эту новость тремъ мушкетерамъ и д'Артаньяну и пригласилъ къ себѣ всѣхъ четверыхъ на слѣдующій день на завтракъ.
   Д'Артаньянъ быль внѣ себя отъ радости. Намъ уже извѣстно, что мечтой его было -- сдѣлаться мушкетеромъ.
   Три мушкетера были тоже очень рады.
   -- Право же, говорилъ д'Артаньянъ Атосу:-- твоя идея была геніальна, и благодаря тебѣ мы покрыли себя славой и имѣли возможность переговорить объ очень важномъ дѣлѣ.
   -- Объ этомъ дѣлѣ мы можемъ и теперь продолжать разговоръ, не навлекая на себя ничьего подозрѣнія, потому что отнынѣ, съ Божьей помощью, мы будемъ слыть за кардиналистовъ.
   Въ тотъ же вечеръ д'Артаньянъ явился къ Дезессару откланяться и объявить о своемъ переводѣ.
   Дезессаръ, очень любившій д'Артаньяна, предложилъ ему по этому случаю свои услуги: перемѣна полка требовала много расходовъ по экипировкѣ.
   Д'Артаньянъ отказался, но, воспользовавшись удобнымъ случаемъ, попросилъ оцѣнить брильянтъ, который передалъ ему, прося обратить его въ деньги.
   На слѣдующій день, въ восемь часовъ утра, лакей Дезессара принесъ д'Артаньяну мѣшокъ съ золотомъ, въ которомъ было семь тысячъ ливровъ. Это была цѣна брильянта королевы.
   

XXI.
Семейное дѣло.

   Атосъ придумалъ названіе: семейное дѣло. Семейное дѣло не подлежало вѣдѣнію кардинала; семейное дѣло не касалось никого, о семейномъ дѣлѣ можно было говорить передъ всѣми.
   Итакъ, Атосъ придумалъ названіе: семейное дѣло.
   Арамисъ подалъ идею относительно слугъ.
   Портосъ нашелъ средства: брильянтъ.
   Одинъ только д'Артаньянъ, обыкновенно самый изобрѣтательный изъ всѣхъ четверыхъ, не подалъ никакого совѣта, но надо признаться, что одно уже имя милэди парализовало всѣ его мысли.
   Ахъ, нѣтъ, мы ошибаемся: онъ нашелъ покупщика брильянта.
   Завтракъ у де-Тревиля прошелъ необыкновенно весело и оживленно. Д'Артаньянъ былъ уже въ новой формѣ: такъ какъ онъ былъ приблизительно одного роста съ Арамисомъ, а у послѣдняго, получившаго, какъ помнятъ, изрядный кушъ отъ книгопродавца за свою поэму, все было сдѣлано въ двухъ экземплярахъ, то онъ и уступилъ своему другу дубликатъ полной обмундировки.
   Д'Артаньяну не оставалось желать ничего больше, если бы только не милэди, которая, точно черная туча, омрачала его горизонта. Послѣ завтрака условились собраться вечеромъ въ квартирѣ Атоса и тамъ покончить дѣло.
   Д'Артаньянъ провелъ весь день, разгуливая по всѣмъ улицамъ лагеря въ своей новой мушкетерской формѣ.
   Собрались вечеромъ, въ назначенный часъ, всѣ четверо; оставалось рѣшить только три вещи:
   1) что написать брату милэди,
   2) что написать ловкой особѣ въ Турѣ
   3) и кому изъ слугъ поручить доставить письма?
   Каждый предлагалъ своего: Атосъ говорилъ о скромности Гримо, который говоритъ только тогда, когда получаетъ разрѣшеніе барина разинуть рогъ; Портосъ выхвалялъ силу и ловкость Мускетона, такого ражаго, что онъ быль бы въ состояніи уложить четырехъ людей обыкновеннаго роста; Арамисъ, довѣряя ловкости Базена, сильно стоялъ за своего кандидата; наконецъ, д'Артаньянъ, безусловно вѣрившій и полагавшійся на храбрость Плянше, выставлялъ на видъ его поведеніе въ затруднительномъ дѣлѣ въ Булони.
   Эти четыре добродѣтели долго оспаривали первенство другъ у друга, и по этому случаю были произнесены прекрасныя рѣчи, которыхъ мы не передаемъ изъ опасенія, чтобы онѣ не показались слишкомъ длинными и утомительными.
   -- Къ несчастью, закричалъ Атосъ,-- необходимо, чтобы нашъ посланецъ соединялъ въ себѣ всѣ четыре качества!
   -- Гдѣ же найти такого слугу?
   -- Невозможно, согласился Атосъ,-- я самъ знаю это: такъ возьмите Гримо.
   -- Нѣтъ, Мускетона.
   -- Лучше Базена.
   -- По-моему, Плянше; онъ и ловокъ, и храбръ: вотъ уже два качества изъ четырехъ.
   -- Господа, произнесъ Арамисъ: -- главное, что намъ нужно знать, это не то, который изъ нихъ скромнѣе, сильнѣе, ловчѣе и храбрѣе, а который изъ нихъ больше всѣхъ любитъ деньги.
   -- Замѣчаніе Арамиса вполнѣ справедливо, согласился Атосъ:-- надо больше разсчитывать на недостатки людей, чѣмъ на ихъ добродѣтели. Г. аббатъ большой психологъ!
   -- Безъ сомнѣнія, продолжалъ Арамисъ:-- потому что намъ не только нужно вполнѣ надежнаго посланца для успѣха нашего предпріятія, но очень важно не потерпѣть неудачи, такъ какъ въ такомъ случаѣ отвѣитъ своей головой не слуга, а...
   -- Тс, Арамисъ! остановилъ его Атосъ.
   -- Да, не слуга, продолжалъ Арамисъ -- а господинъ, и даже господа! Такъ ли намъ преданы наши слуги, чтобы изъ-за насъ рисковать своей жизнью? Нѣтъ.
   -- Ну, нѣтъ, возразилъ д'Артаньянъ:-- я почти ручаюсь за моего Плянше.
   -- Если такъ, любезный другъ, прибавьте къ его безкорыстной преданности вамъ еще кругленькую сумму денегъ, которая доставила бы ему нѣкоторыя удобства, и тогда вы можете за него ручаться вдвойнѣ.
   -- Эхъ, Боже мой! все-таки васъ обманутъ, замѣтилъ Атосъ, который былъ оптимистомъ, когда дѣло шло о вещахъ, и пессимистомъ, когда рѣчь шла о людяхъ.-- Они пообѣщаютъ все, чтобы получить деньги, и дорогой страхъ помѣшаетъ имъ дѣйствовать. Разъ они будутъ пойманы, ихъ прижмутъ, а прижатые они во всемъ признаются. Чортъ возьми! вѣдь мы не дѣти! Чтобы попасть въ Англію (Атосъ, говоря это, понизилъ голосъ), надо проѣхать всю Францію, усѣянную шпіонами и креатурами кардинала; надо имѣть свободный пропускъ, чтобы сѣсть на корабль, надо знать англійской языкъ, чтобы найти дорогу въ Лондонъ. Я нахожу, что это дѣло очень трудное.
   -- Вовсе уже не такое трудное, возразилъ д'Артаньянъ, который настаивалъ на томъ, чтобы этотъ планъ былъ приведенъ въ исполненіе:-- я нахожу, напротивъ, что все это очень легко. Нечего и говорить, что если предъявить лорду Винтеру какія-нибудь чрезмѣрныя требованія, написать объ ужасахъ кардинала...
   -- Тс! предостерегъ опять Атосъ.
   -- ...объ интригахъ и тайнахъ государственныхъ, продолжалъ д'Артаньянъ, вслѣдствіе предостереженія Атоса говоря уже тише,-- конечно, насъ колесуютъ; но, ради Бога, не забывайте, Атосъ, что мы ему напишемъ, какъ вы сами сказали, о семейномъ дѣлѣ, что мы ему напишемъ съ единственною цѣлью -- просить его лишить милэди возможности по пріѣздѣ въ Лондонъ вредить намъ. Я ему напишу письмо приблизительно такого содержанія...
   -- Послушаемъ, вставилъ слово Арамисъ, заранѣе принимая на себя роль критика.
   -- "Милостивый государь и любезный другъ...".
   -- Да, нечего сказать: любезный другъ -- англичанинъ! перебилъ его Атосъ,-- начало хорошее! Браво, д'Артаньянъ! Ни изъ-за чего больше, какъ только за это слово, насъ не колесуютъ, а четвертуютъ.
   -- Не годится -- согласенъ; я напишу просто: милостивый государь.
   -- Вы можете написать даже -- милордъ, прибавилъ Атосъ, очень придерживавшійся всякихъ приличій.
   -- "Милордъ, помните ли вы маленькое огороженное мѣсто для козъ за Люксембургомъ?.."
   -- Хорошо! Теперь Люксембургъ! Подумаютъ, что это намекъ на королеву-мать! Вотъ это неостроумно, замѣтилъ Атосъ.
   -- Ну, такъ мы просто напишемъ: "Милордъ, помните ли вы то маленькое загороженное мѣсто, гдѣ вамъ даровали жизнь?"
   -- Дорогой д'Артаньянъ, замѣтилъ Атосъ,-- вы никогда не будете хорошимъ писателемъ: "Гдѣ вамъ даровали жизнь!" Фуй! это просто неприлично. О такого рода услугахъ человѣку порядочному не напоминаютъ. Напомнить о сдѣланномъ благодѣяніи -- обида.
   -- Ахъ, мой милый, проговорилъ д'Артаньянъ: -- вы невыносимы, и если необходимо писать подъ вашей цензурой, я отказываюсь.
   -- Вы хорошо сдѣлаете. Орудуйте мушкетомъ и шпагою, мой милый: въ этихъ двухъ искусствахъ вы ловко выпутаетесь изъ бѣды, а перо предоставьте г. аббату, это по его части.
   -- Что правда, то правда, подтвердилъ Портосъ:-- передайте перо Арамису, который пишетъ латинскія диссертаціи.
   -- Будь по-вашему, согласился д'Артаньянъ:-- составьте намъ записку, Арамисъ, но, ради святого отца нашего папы, будьте осторожны, потому что и я тоже раскритикую васъ въ пухъ и прахъ -- предупреждаю васъ.
   -- Только этого я и желаю, отвѣчалъ Арамисъ съ той наивной самоувѣренностью, которая свойственна каждому поэту.-- Но разскажите мнѣ, въ чемъ дѣло: я отовсюду слышу, что эта невѣстка милорда большая плутовка, и мы убѣдились въ этомъ, подслушавши ея разговоръ съ кардиналомъ...
   -- Говорите же тише, чортъ возьми! остановилъ его Атосъ.
   -- Но, продолжалъ Арамисъ,-- подробностей я не помню.
   -- И я тоже, сказать Портосъ.
   Д'Артаньянъ и Атосъ нѣкоторое время молча глядѣли другъ на друга. Наконецъ Атосъ, собравшись съ мыслями и поблѣднѣвъ нѣсколько болѣе обыкновеннаго, кивнулъ въ знакъ согласія; д'Артаньянъ понялъ, что онъ можетъ говорить.
   -- Итакъ, вотъ о чемъ слѣдуетъ написать, сказалъ д'Артаньянъ:-- "Милордъ, ваша сестра -- злодѣйка: она хотѣла велѣть васъ убить, чтобы получить отъ васъ наслѣдство. Однако, она не могла выйти замужъ за вашего брата, такъ какъ-была уже замужемъ во Франціи и была..."
   Д'Артаньянъ пріостановился, точно подыскивая слово, и глядѣлъ на Атоса.
   -- "Прогнана своимъ мужемъ", прибавилъ Атосъ.
   -- "Вслѣдствіе того, что она заклеймена..." продолжалъ д'Артаньянъ.
   -- Ба! вскричалъ Портосъ,-- невозможно! Она хотѣла убить своего шурина?
   -- Да.
   -- Она была уже замужемъ? переспросилъ Арамисъ.
   -- Да.
   -- И ея мужъ видѣлъ у нея на плечѣ клеймо -- лилію? спросилъ Портосъ.
   -- Да.
   Эти три "да" были произнесены Атосомъ, и съ каждымъ разомъ голосъ его дѣлался мрачнѣе.
   -- А кто видѣлъ этотъ знакъ? спросилъ Арамисъ.
   -- Д'Артаньянъ и я, или, вѣрнѣе, соблюдая хронологическій порядокъ: я и д'Артаньянъ, отвѣтилъ Атосъ.
   -- А мужъ этого ужаснаго созданья живъ еще? спросилъ Арамисъ.
   -- Онъ еще живъ.
   -- Вы въ этомъ увѣрены?
   -- Увѣренъ.
   Наступило минутное, томительное молчаніе, во время котораго каждый изъ друзей переживалъ произведенное на нихъ впечатлѣніе по-своему.
   -- На этотъ разъ, сказалъ Атосъ, первый прервавшій молчаніе,-- д'Артаньянъ начертилъ намъ прекрасную программу и именно это и нужно написать прежде всего.
   -- Чортъ возьми! ваша правда, Атосъ, согласился Арамисъ,-- редакція этого письма очень затруднительна. Самъ канцлеръ сталъ бы втупикъ при составленіи подобнаго посланія, а между тѣмъ канцлеръ отлично составляетъ протоколы. Впрочемъ, все равно, замолчите, я начну писать.
   Арамисъ въ самомъ дѣлѣ взялъ перо, на нѣсколько минутъ задумался, написалъ прелестнымъ мелкимъ женскимъ почеркомъ восемь или десять строчекь и зачѣмъ тихимъ голосомъ, медленно, точно взвѣшивая каждое слово, прочелъ слѣдующее:

"Милордъ!

   "Особа, пишущая замъ эти нѣсколько строкъ, имѣла честь скрестить съ вами шпаги въ маленькомъ загороженномъ мѣстѣ въ улицѣ Ада. Такъ какъ съ тѣхъ поръ вы много разъ называли себя другомъ этой особы, то она считаетъ себя обязаннымъ доказать эту дружбу добрымъ совѣтомъ. Два раза вы чуть не сдѣлались жертвой вашей близкой родственницы, которую вы считаете своей наслѣдницей, такъ какъ вамъ неизвѣстно, что до вступленія въ бракъ въ Англіи она уже была замужемъ во Франціи. Но въ третій разъ, то есть теперь, вы можете пасть. Ваша родственница выѣхала изъ Лярошели въ Англію этой ночью. Наблюдайте за ней по ея пріѣздѣ, потому что ея замыслы велики и ужасны. Если вы пожелаете непремѣнно знать, на что она способна, взгляните на ея лѣвое плечо, и вы узнаете ея прошлое".
   -- Вотъ это такъ чудесно написано! замѣтилъ Атосъ.-- Вы пишете точно государственный секретарь, мой милый Арамисъ. Лордъ Винтеръ учредитъ теперь за ней хорошій надзоръ, если только предостереженіе придетъ во время, а если бы даже оно и попало въ руки самого кардинала, мы не были бы скомпрометированы. Но такъ какъ слуга, который повезетъ его, можетъ остановиться въ Шательро и сказать, что онъ былъ въ Лондонѣ, то мы дадимъ ему съ письмомъ только половину суммы, пообѣщавъ другую половину вручить ему по полученіи отвѣта. Съ вами вашъ брильянтъ? спросилъ Атосъ.
   -- Со мною лучше этого, отвѣчалъ д'Артаньянъ,-- у меня деньги,-- и онъ бросилъ мѣшокъ съ золотомъ на столъ. При звукѣ золота Арамисъ поднялъ голову, Портосъ вздрогнулъ, а Атосъ остался безстрастнымъ.
   -- Сколько въ этомъ маленькомъ мѣшкѣ? спросилъ онъ.
   -- Семь тысячъ ливровъ луидорами по двѣнадцать франковъ.
   -- Семь тысячъ ливровъ! вскричалъ Портосъ.-- Этотъ маленькій негодный брильянтъ стоитъ семь тысячъ ливровъ?
   -- Повидимому, сказалъ Атосъ:-- такъ какъ и деньги налицо; я не думаю, чтобы нашъ другъ д'Артаньянъ прибавилъ еще своихъ.
   -- Но, господа, началъ снова д'Артаньянъ:-- мы вовсе не думаемъ о королевѣ: позаботимтесь немного о здоровьѣ милаго ей Букингама. Это-то немногое мы во всякомъ случаѣ обязаны для нея сдѣлать.
   -- Совершенно справедливо, присоединился Атосъ,-- но это по части Арамиса.
   -- Если такъ, отвѣтилъ послѣдній, краснѣя,-- то что же долженъ я сдѣлать?
   -- Очень просто, сказалъ Атосъ: -- составить другое письмо къ очень ловкой особѣ, проживающей въ Турѣ.
   Арамисъ снова взялся за перо, опять немного задумался и написалъ слѣдующія строчки, которыя тотчасъ же представилъ на одобреніе друзей:

"Моя милая кузина...

   -- Ага! проговорилъ Атосъ,-- эта ловкая особа ізаша кузина.
   -- Моя двоюродная сестра, подтвердилъ Арамисъ.
   -- Пусть ее будетъ кузина.
   Арамисъ продолжалъ:
   "Моя милая кузина! Его высокопреосвященство, г. кардиналъ, да сохранитъ его Богъ для счастья Франціи и на устрашеніе враговъ королевства, почти окончилъ дѣло съ непокорными еретиками Ллрошели; очень вѣроятно, что англійскому флоту, идущему на помощь, не удастся даже и подойти близко; я даже осмѣлюсь сказать, что увѣренъ, что какое-нибудь важное событіе помѣшаетъ г. Букингаму выѣхать. Его высокопреосвященство -- самый великій и прозорливый изъ политиковъ прошедшаго, настоящаго и, вѣроятно, будущаго. Онъ потушилъ бы солнце, если-бъ оно ему мѣшали. Сообщите эти новости вашей сестрѣ, любезная кузина. Я видѣлъ во снѣ, что этотъ проклятый англичанинъ умеръ; не могу припомнить -- отъ кинжала или яда, но знаю только, что мнѣ снилось, что онъ умеръ, а вы знаете -- мои сны никогда не обманываютъ. Будьте же увѣрены, что скоро меня увидите".
   -- Прекрасно! вскричалъ Атосъ,-- вы царь поэтовъ; вы говорите точно ясновидящій и правдиво, какъ сама природа. Теперь остается только написать на этомъ письмѣ адресъ.
   -- Это очень легко, сказалъ Арамисъ.
   Онъ красиво сложилъ письмо и надписалъ:
   "Дѣвицѣ Мишинъ, прачкѣ въ Турѣ".
   Три друга, смѣясь, переглянулись: ихъ перехитрили.
   -- Теперь, продолжалъ Арамисъ,-- вы понимаете, господа, что только одинъ Базенъ можетъ доставить это письмо въ Туръ: моя кузина знаетъ только Базена и довѣряетъ только ему одному, всякій другой можетъ потерпѣть неудачу. Къ тому же, Базенъ ученъ и самолюбивъ; Базенъ знаетъ исторію, господа; онъ знаетъ, что Сикстъ Пятый сдѣлался папой, а прежде пасъ свиней. И такъ какъ онъ разсчитываетъ поступить въ духовное званіе въ одно время со мной, онъ не теряетъ надежды въ свою очередь сдѣлаться папой или, по меньшей мѣрѣ, кардиналомъ; вы понимаете, что человѣкъ съ подобными видами на будущее не дастъ схватить себя, а если это и случится, никакая пытка не заставитъ его проговориться.
   -- Хорошо, хорошо, уступилъ д'Артаньянъ:-- я съ удовольствіемъ соглашаюсь относительно вашего Базена, но согласитесь же и вы со мною относительно Плянше; милэди однажды выгнала изъ своего дома Плянше палками, а у Плянше хорошая память, и я вамъ ручаюсь, что если онъ найдетъ возможность отомстить, то скорѣе позволитъ исколотить себя, чѣмъ откажется отъ удовольствія исполнить свою мечту. Если дѣла въ Турѣ касаются васъ, Арамисъ, то дѣла въ Лондонѣ касаются лично меня. Итакъ, я прошу, чтобы выбрали Плянше, который, къ тому же, былъ уже со мной въ Лондонѣ и умѣетъ совершенно правильно сказать: "London, sir, if you please" и "my master lord d'Artagnen", а зная это, будьте спокойны, онъ отлично найдетъ дорогу туда и обратно.
   -- Въ такомъ случаѣ, рѣшилъ Атосъ,-- дадимъ Плянше семьсотъ ливровъ при его отъѣздѣ и семьсотъ по его возвращеніи, а Базену -- триста туда и триста по возвращеніи; это сократитъ сумму до пяти тысячъ ливровъ; каждый изъ насъ возьметъ по тысячѣ ливровъ и употребить ее какъ кому вздумается, а остальную тысячу мы оставимъ въ запасъ, передавъ на сохраненіе г. аббату, на непредвидѣнные или общіе расходы. Согласны вы на это?
   -- Дорогой Атосъ, сказалъ Арамисъ,-- вы говорите, какъ Несторъ, который былъ, какъ всѣмъ извѣстно, мудрѣйшій изъ грековъ.
   -- Итакъ, рѣшено, продолжалъ Атосъ:-- поѣдутъ Плянше и Базенъ; сказать правду, я радъ оставить при себѣ Гримо: онъ уже освоился съ моими привычками, и я дорожу имъ; вчерашній день повліялъ на него, а предстоящее путешествіе и вовсе погубило бы его.
   Позвали Плянше и дали ему необходимыя инструкціи; онъ уже раньше былъ предупрежденъ д'Артаньяномъ, который прежде всего сказалъ ему, что его ожидаетъ слава, затѣмъ деньги и уже послѣ этого упомянулъ объ опасности.
   -- Я повезу письмо, зашивъ его подъ подкладку платья, сказалъ Плянше,-- и проглочу его, если меня схватятъ.
   -- Тогда ты не исполнишь порученія, замѣтилъ ему д'Артаньянъ.
   -- Вы мнѣ дадите сегодня вечеромъ копію съ него, которую я выучу наизусть.
   Д'Артаньянъ взглянулъ на своихъ друзей, какъ бы говоря:
   -- Ну, что? Правду я вамъ говорилъ?
   -- Теперь, продолжалъ онъ, обращаясь къ Плянше,-- тебѣ дается восемь дней, чтобы доѣхать до лорда Винтера, и восемь дней на обратный путь, всего шестнадцать дней; если въ шестнадцатый день но твоемъ отъѣздѣ въ восемь часовъ вечера ты не пріѣдешь, то останешься безъ денегъ, хотя бы ты опоздалъ всего на пять минутъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, баринъ, сказалъ Плянше,-- купите мнѣ часы.
   -- Возьми вотъ эти, отдалъ ему Атосъ свои со свойственнымъ ему небрежнымъ великодушіемъ,-- и будь храбрымъ малымъ. Думай о томъ, что если ты проговоришься, проболтаешься или гдѣ-нибудь прошатаешься, то ты погубишь тѣмъ своего барина, который такъ довѣряетъ тебѣ, что поручился намъ за тебя. И помни еще, что если по твоей винѣ случится какое-нибудь несчастіе съ д'Артаньяномъ, я всюду найду тебя, чтобы распороть себѣ животъ.
   -- О, Боже! вскричалъ Плянше, обиженный подозрѣніемъ и испуганный спокойнымъ тономъ мушкетера.
   -- А я, сказалъ Портосъ, поводя своими огромными глазами,-- сдеру съ тебя съ живого шкуру.
   -- О, сударь!
   -- А я, прибавилъ Арамисъ, своимъ тихимъ мелодичнымъ голосомъ,-- помни: сожгу тебя на медленномъ огнѣ, какъ дикаря.
   -- Ахъ, сударь!
   И Плянше заплакалъ; мы не сумѣемъ сказать, было ли это слѣдствіемъ страха, причиненнаго ему угрозами, или слѣдствіемъ умиленія при видѣ такой тѣсной дружбы четырехъ друзей.
   Д'Артаньянъ взялъ его за руку и поцѣловалъ.
   -- Видишь ли, Плянше, сказалъ онъ ему:-- эти господа говорятъ тебѣ все это изъ дружбы ко мнѣ, но въ сущности они тебя любятъ.
   -- О, баринъ! сказалъ Плянше:-- или мнѣ все удастся, или меня изрѣжутъ на куски, но и въ такомъ случаѣ, будьте увѣрены, ни одинъ кусочекъ моего тѣла не проговорится.
   Было рѣшено, что Плянше уѣдетъ на слѣдующій день въ восемь часовъ утра, чтобы дать ему время, какъ онъ хотѣлъ, въ продолженіе ночи выучить письмо наизусть; онъ долженъ былъ вернуться на шестнадцатый день, въ восемь часовъ вечера.
   Утромъ, въ ту минуту, какъ онъ готовъ былъ сѣсть на лошадь, д'Артаньянъ, питавшій въ глубинѣ сердца слабость къ герцогу Букингаму, отвелъ Плянше въ сторону.
   -- Слушай, сказалъ онъ ему,-- когда ты отдашь письмо лорду Винтеру и онъ прочтетъ его, ты ему еще скажешь: "Оберегайте лорда Букингама, его хотятъ убить". Но это, видишь ли, Плянше, такъ важно и настолько серьезно, что я не хотѣлъ признаться даже моимъ друзьямъ, и я довѣряю лишь тебѣ эту тайну; я не написалъ бы этого, хотя бы обѣщали за это сдѣлать меня капитаномъ.
   -- Будьте спокойны, сударь, отвѣчалъ Плянше: -- вы увидите, можно ли на меня положиться.
   И, вскочивъ на прекрасную лошадь, которую долженъ былъ оставить черезъ двадцать льё, чтобы взять затѣмъ почтовыхъ, Плянше помчался галопомъ съ грустью на сердцѣ при воспоминаніи объ угрозахъ трехъ мушкетеровъ, но все-таки въ самомъ хорошемъ расположеніи духа и съ надеждами на будущее.
   Базенъ уѣхалъ на слѣдующій день утромъ въ Туръ; ему дано было восемь дней для исполненія возложеннаго на него порученія.
   Четыре друга въ продолженіе всего времени въ отсутствіи двухъ гонцовъ, понятно, болѣе чѣмъ когда-нибудь были насторожѣ и держали ухо востро. Они проводили цѣлые дни, подслушивая, что говорится кругомъ, слѣдя за дѣйствіями кардинала и разспрашивая пріѣзжавшихъ гонцовъ. Много разъ ими невольно овладѣвала дрожь, когда, случалось, ихъ неожиданно требовали ло какимъ-нибудь служебнымъ дѣламъ. Къ тому же они должны были внимательно слѣдить и за своей личной безопасностью: милэди была привидѣніемъ, и разъ она являлась къ кому-нибудь, то ужъ не давала тому больше спокойно спать. Утромъ восьмого дня Базенъ, благодушный какъ всегда и, по своему обыкновенію, улыбающійся, вошелъ въ залу гостиницы Парпильо въ то время, какъ четыре друга собирались завтракать, и сказалъ, какъ было условлено:
   -- Г. Арамисъ, вотъ отвѣтъ вашей кузины.
   Четыре друга радостно переглянулись между собою: половина дѣла было уже сдѣлана; правда, что эта половина была болѣе легшія и требовала меньше времени.
   Арамисъ, невольно покраснѣвъ, взялъ письмо, написанное грубымъ почеркомъ, съ орѳографическими ошибками.
   -- Боже мой! вскричалъ онъ, засмѣявшись,-- я положительно прихожу въ отчаяніе: эта бѣдная Мишонъ никогда не научится писать, какъ Вуатюръ.
   -- Кто это бѣдная Мишонъ? спросилъ швейцарецъ, разговаривавшій съ друзьями въ ту минуту, какъ пришло письмо.
   -- О, мой Боже! Менѣе чѣмъ никто, сказалъ Арамисъ:-- маленькая, очаровательная прачка, которую я очень любилъ и которую я просилъ написать мнѣ на память нѣсколько строкъ.
   -- Если она, сказалъ швейцарецъ,-- настолько же знатная, насколько крупенъ ея почеркъ, то вы очень счастливы, товарищъ.
   Арамисъ прочиталъ письмо и передалъ его Атосу:
   -- Посмотрите-ка, Атосъ, что она пишетъ.
   Атосъ бѣглымъ взглядомъ пробѣжалъ содержаніе, чтобы уничтожить всякія могущія возникнуть подозрѣнія, прочелъ вслухъ:
   "Мой кузенъ, моя сестра и я умѣемъ очень хорошо разгадывать сны и мы очень боимся ихъ, но про вашъ можно, надѣюсь, сказать только: всякій сонъ есть ложь. Прощайте, будьте здоровы и отъ времени до времени давайте знать о себѣ.

Аглая Мишонъ".

   -- А о какомъ снѣ пишетъ она? спросилъ драгунъ подошедшій во время чтенія письма.
   -- Да, о какомъ снѣ? спросилъ швейцарецъ.
   -- Эхъ, чортъ возьми! отвѣчалъ Арамисъ,-- да очень просто: о снѣ, который я видѣлъ и разсказалъ ей.
   -- О, конечно, Боже мой, совершенно естественно разсказать свой сонъ, но у меня никогда не бываетъ сновъ.
   -- Вы очень счастливы, замѣтилъ Атосъ, вставая,-- и я очень желалъ бы имѣть возможность сказать то же, что и вы.
   -- Никогда! повторилъ швейцарецъ въ восторгѣ отъ того, что такой человѣкъ, какъ Атосъ, хоть въ этомъ позавидовалъ ему,-- никогда, никогда!
   Д'Артаньянъ, увидѣвъ, что Атосъ всталъ, послѣдовалъ его примѣру, взялъ его подъ руку и вышелъ. Портосъ и Арамисъ остались отвѣчать на шутки и болтовню драгуна и швейцарца.
   Базенъ отправился, чтобы прилечь на кучу соломы, и такъ какъ его воображеніе было гораздо живѣе, чѣмъ у швейцарца, то ему и приснился сонъ, что Арамисъ, сдѣлавшись папой, возлагаетъ на него кардинальскую шапку.
   Но Базенъ своимъ счастливымъ возвращеніемъ снялъ только часть безпокойства, тяготившаго четырехъ друзей. Дни ожиданій тянутся долго, и въ особенности это чувствовалъ д'Артаньянъ, который побился бы объ закладъ, что теперь каждыя сутки имѣютъ сорокъ восемь часовъ. Онъ забывалъ о медленности водяного сообщенія и преувеличивалъ могущество милэди. Онъ думалъ, что у этой женщины, казавшейся ему демономъ, такіе же сверхъестественные помощники, какъ и она сама; при малѣйшемъ шумѣ онъ воображалъ, что его хотятъ арестовать, или ведутъ Плянше на очную ставку съ нимъ и его друзьями. И даже болѣе того: когда-то большая увѣренность его въ вѣрности пикардійца съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе уменьшалась. Его безпокойство стало настолько велико, что оно сообщилось даже Портосу и Арамису. Одинъ только Атосъ попрежнему сохранялъ хладнокровіе, точно кругомъ его не было ни малѣйшей опасности и ничто не нарушало обычнаго порядка вещей. На шестнадцатый день, въ особенности, признаки этого безпокойства были настолько замѣтны у д'Артаньяна и его двухъ друзей, что они не могли оставаться на мѣстѣ и блуждали точно тѣни по дорогѣ, по которой долженъ былъ вернуться Плянше.
   -- Право, говорилъ имъ Атосъ:-- вы не мужчины, а дѣти, разъ какая-то женщина можетъ навести на васъ такой страхъ. И чего вы въ сущности боитесь? Что васъ посадятъ въ тюрьму? Если бы это и случилось, насъ освободятъ оттуда: вѣдь освободили же г-жу Бонасье. Боитесь, что отрубятъ голову? Но каждый день въ траншеяхъ мы съ самымъ веселымъ видомъ подвергаемся гораздо большей опасности, потому что пуля можетъ раздробить ногу, и я увѣренъ, что хирургъ заставитъ насъ страдать гораздо болѣе, отрѣзая ногу, чѣмъ палачъ, отрубая голову. Ждите же спокойно: черезъ два часа, черезъ четыре, черезъ шесть или позже, Плянше будетъ здѣсь; онъ обѣщалъ быть, и я очень довѣряю обѣщаніямъ Плянше, который кажется мнѣ очень порядочнымъ и храбрымъ малымъ.
   -- Однако, если онъ не пріѣдетъ? сказалъ д'Артаньянъ.
   -- Ну, что же, если онъ не пріѣдетъ, это будетъ значить, что онъ опоздалъ,-- вотъ и все. Онъ могъ свалиться съ лошади, могъ провалиться сквозь мостъ, можетъ быть ему случилось гдѣ-нибудь такъ скоро бѣжать, что онъ схватилъ воспаленіе легкихъ. Эхъ, господа, надо принимать во вниманіе всѣ случайности. Жизнь представляетъ рядъ маленькихъ несчастій, которыя философъ встрѣчаетъ со смѣхомъ. Будьте, подобно мнѣ, философами, садитесь за столъ и выпьемте; никогда будущее не кажется въ такомъ розовомъ свѣтѣ, какъ когда смотришь на него сквозь стаканы, наполненные шамбертеномъ.
   -- Совершенно вѣрно, отвѣтилъ д'Артаньянъ:-- но мнѣ ужасно надоѣло, раскупоривая каждую новую бутылку, опасаться, не изъ погреба ли она милэди!
   -- Вы очень требовательны, отозвался Атосъ:-- она такая красивая женщина!
   -- Заклейменная женщина! сказалъ Портосъ со своимъ громкимъ смѣхомъ.
   Атосъ вздрогнулъ, провелъ рукой по лбу, точно вытирая потъ, и всталъ въ нервномъ волненіи, которое онъ былъ не въ силахъ скрыть. Между тѣмъ день прошелъ и медленно наступилъ вечеръ, но наконецъ онъ все-таки наступилъ; трактиры наполнились посѣтителями; Атосъ, получившій свою долю отъ продажи брильянта, совсѣмъ не выходилъ изъ трактира Парпильо. Въ лицѣ Бюзиньи, который къ тому же угостилъ ихъ чуднымъ обѣдомъ, онъ нашелъ отличнаго партнера, вполнѣ достойнаго себя. Итакъ, они играли, по обыкновенію, вдвоемъ, когда пробило семь часовъ; слышно было, какъ прошелъ патруль, чтобы усилить посты; въ семь часовъ съ половиною пробили зорю.
   -- Мы погибли, прошепталъ д'Артаньянъ на ухо Атосу.
   -- Вы хотите сказать, что мы проиграли, спокойно возразилъ Атосъ, вынимая изъ кармана четыре пистоля и бросая ихъ на столъ.-- Пойдемте, господа, продолжалъ онъ:-- бьютъ зорю, пора спать.
   И Атосъ вышелъ изъ трактира Парпильо въ сопровожденіи д'Артаньяна. Арамисъ шелъ сзади подъ руку съ Портосомъ. Арамисъ скандировалъ какіе-то стихи, а Поргосъ отъ времени до времени дергалъ себя въ отчаяніи за волосы.
   Вдругъ въ темнотѣ обрисовалась тѣнь, очертаніе которой показалось знакомымъ д'Артаньяну, а еще болѣе знакомый голосъ сказалъ ему:
   -- Я принесъ вамъ, баринъ, вашъ плащъ, потому что сегодня довольно свѣжо.
   -- Плянше! вскричалъ д'Артаньянъ внѣ себя отъ радости.
   -- Плянше! повторили Портосъ и Арамисъ.
   -- Ну, что же! да, Плянше, сказалъ Атосъ: -- что же тутъ удивительнаго? Онъ обѣщалъ вернуться въ восемь часовъ, и теперь бьетъ восемь. Браво, Плянше, ты малый, умѣющій держать слово, и если когда-нибудь ты оставишь своего барина, я возьму тебя къ себѣ.
   -- О! нѣтъ, никогда, сказалъ Плянше:-- я никогда не оставлю г. д'Артаньяна.
   Въ эту самую минуту д'Артаньянъ почувствовалъ, что Плянше сунулъ ему въ руку записочку.
   Д'Артаньяну ужасно хотѣлось обнять Плянше по его возвращеніи, какъ онъ это сдѣлалъ при его отъѣздѣ, но онъ боялся, чтобы такой знакъ расположенія, выказанный среди улицы, не показался бы страннымъ кому-нибудь изъ прохожихъ, и удержался.
   -- Записка у меня, шепнулъ онъ Атосу и своимъ друзьямъ.
   -- Хорошо, сказалъ Атосъ:-- пойдемъ домой и прочитаемъ.
   Записка просто жгла руку д'Артаньяну; онъ хотѣлъ ускорить шагъ, но Атосъ взялъ его подъ руку, такъ что молодой человѣкъ поневолѣ принужденъ былъ замедлить шагъ.
   Наконецъ вошли въ палатку, зажгли лампу, и въ то время, какъ Плянше стоялъ у входа на стражѣ, чтобы никто не засталъ четырехъ друзей врасплохъ, д'Артаньянъ дрожащей рукой сломалъ печать и вскрылъ ожидавшееся съ такимъ нетерпѣніемъ письмо.
   Оно заключало полстроки чисто британскаго почерка и было самаго лаконическаго содержанія:
   "Thank you, be easy".
   Что означаетъ: "Благодарю васъ, будьте спокойны".
   Атосъ взяль письмо изъ рукъ д'Артаньяна, поднесъ его къ лампѣ, зажегъ и держалъ его, пока оно все не обратилось въ пепелъ.
   Затѣмъ позвали Плянше.
   -- Теперь, любезный, ты можешь требовать свои семьсотъ ливровъ, но ты немногимъ рисковалъ съ такимъ письмомъ!
   -- Но, несмотря на это, я очень старался получше спрятать его, отвѣчалъ Плянше.
   -- Ну-ка, сказалъ д'Артаньянъ,-- разскажи намъ, какъ ты это дѣлалъ.
   -- Нѣтъ, сударь, не теперь, потому что слишкомъ долго разсказывать.
   -- Совершенно вѣрно, Плянше, замѣтилъ Атосъ: -- къ тому же уже пробили зорю, и если у насъ огонь будетъ горѣть дольше, чѣмъ у другихъ, это замѣтятъ.
   -- Пусть будетъ такъ, согласился д'Артаньянъ.-- Ляжемте спать. Спи хорошо, Плянше!
   -- Могу васъ увѣрить, баринъ, что я усну спокойно въ первый разъ послѣ шестнадцати дней.
   -- И я тоже! проговорилъ д'Артаньянъ.
   -- И я тоже! произнесъ Портосъ.
   -- И я тоже! сказалъ Арамисъ.
   -- Сказать по правдѣ, и я тоже! присоединился къ нимъ Атосъ.
   

XXII.
Судьба.

   Милэди, внѣ себя отъ гнѣва, бѣгала по палубѣ, точно разъяренная львица, которую отправляютъ на кораблѣ, и хотѣла броситься въ море, потому что не могла перенести мысли, что она уѣзжаетъ изъ Франціи, не отомстивъ д'Артаньяну за нанесенное ей оскорбленіе и Атосу за его угрозы. Эта мысль сдѣлалась вскорѣ для нея настолько невыносимой, что она стала умолять капитана высадить ее на берегъ, рискуя даже ужасными послѣдствіями, но капитанъ, очень спѣшившій выйти поскорѣе изъ своего ложнаго положенія, попавъ между французскими и англійскими крейсерами, какъ летучая мышь между крысами и птицами, очень торопился поскорѣе достигнуть береговъ Англіи и упорно отказывался повиноваться ея требованію, которое онъ принималъ за женскій капризъ; впрочемъ, онъ обѣщалъ своей пассажиркѣ, которая была особенно рекомендована его заботамъ кардиналомъ, высадить ее, если море и французы это позволять, въ одномъ изъ бретонскихъ портовъ: или въ Лоріанѣ, или въ Брестѣ, но пока дулъ противный вѣтеръ и море было бурное, они лавировали и старались держаться подальше отъ берега. Черезъ девять дней по отплытіи изъ Шаранты милэди, блѣдная отъ огорченія и гнѣва, увидѣла только синеватый берегъ Финистера. Она разсчитала, что для того, чтобы проѣхать этотъ уголокъ Франціи и снова вернуться къ кардиналу, ей потребуется по крайней мѣрѣ три дня; прибавьте къ этому еще день на сборы, въ итогѣ будетъ четыре дня; прибавьте эти четыре дня еще къ четыремъ другимъ на обратный путь, всего, значитъ, тринадцать!-- тринадцать потерянныхъ дней, въ продолженіе которыхъ могло произойти въ Лондонѣ столько новыхъ событій. Она подумала, что, безъ сомнѣнія, кардиналъ страшно разсердится, если она вернется, а слѣдовательно болѣе будетъ склоненъ повѣрить жалобамъ другихъ на нее, чѣмъ ея обвиненіямъ противъ нихъ. А потому, проходя мимо Лоріана и Бреста, она не настаивала больше на своемъ прежнемъ требованіи, а капитанъ со своей стороны поостерегся напомнить ей объ этомъ. Итакъ, милэди продолжала свой путь, изъ тотъ самый день, какъ Плянше отплылъ изъ Портсмута во Францію, посланница кардинала торжественно вступила въ портъ.
   Весь городъ былъ въ необыкновенно сильномъ волненіи -- спускали въ море четыре большихъ, только что оконченныхъ постройкой корабля; весь расшитый золотомъ, сіявшій, по своему обыкновенію, брильянтами и драгоцѣнными камнями, въ фетровой шляпѣ съ бѣлымъ перомъ, падавшимъ ему на плечи, стоялъ на плотинѣ Букингамъ, окруженный свитой, почти такъ же блестяще одѣтой, какъ и онъ самъ. Это былъ одинъ изъ тѣхъ рѣдкихъ, прекрасныхъ зимнихъ дней, когда Англія вспоминаетъ, что на свѣтѣ есть солнце. Блѣдное, но все еще роскошное свѣтило опускалось за горизонтъ, обливая пурпурнымъ свѣтомъ въ одно время и небо, и море своими заходящими лучами и бросая на башни и старые дома города послѣдній золотой лучъ, заставлявшій блестѣть окна точно отъ отраженія пожара. Милэди, вдыхая этотъ морской воздухъ, сдѣлавшійся болѣе ощутительнымъ и мягче вслѣдствіе приближенія къ берегамъ, созерцая всѣ грозныя приготовленія, которыя ей поручено было уничтожить, все могущество этой арміи, которую должна была сокрушить она одна -- она, женщина нѣсколькими мѣшками золота, мысленно сравнила себя съ Юдиѳью, страшной еврейкой, когда та проникла въ ассирійскій лагерь и увидѣла огромную массу колесницъ, лошадей, людей и оружія, которая однимъ мановеніемъ ея руки должна была разсѣяться, какъ облако дыма.
   Вошли въ рейдъ; но въ ту минуту, какъ только готовились бросить якорь, небольшой куттеръ (одномачтовое военное судно) подошелъ къ купеческому кораблю и, выдавая себя за сторожевое судно, спустилъ на море шлюпку, которая и направилась къ трапу. Въ этой шлюпкѣ были офицеръ боцманъ и восемь гребцовъ; только офицеръ взошелъ на корабль, на которомъ онъ былъ принятъ со всѣмъ уваженіемъ, внушаемымъ формой. Офицеръ поговорилъ нѣсколько минуть съ хозяиномъ судна, далъ ему прочитать какія-то бумаги, по предъявленіи которыхъ, по приказанію купца, который въ одно и то же время былъ и капитаномъ, весь экипажъ судна и пассажыры были вызваны на палубу.
   Когда это приказаніе было исполнено, офицеръ спросилъ громко о томъ, откуда отплылъ бригъ, какого курса онъ держался, о скорости хода, и на всѣ эти вопросы капитанъ отвѣтилъ безъ колебанія и безъ всякой запинки. Тогда офицеръ сталъ осматривать всѣхъ пассажировъ, одного за другимъ, и, остановившись на милэди, посмотрѣлъ на нее съ большимъ вниманіемъ, не сказавъ ей ни слова. Затѣмъ онъ снова обратился къ капитану и сказалъ ему нѣсколько словъ; съ этой минуты какъ будто онъ вступилъ въ управленіе кораблемъ и отдалъ приказаніе исполнить одинъ маневръ, что экипажъ тотчасъ же и исполнилъ. Тогда судно отправилось далѣе въ сопровожденіи маленькаго куттера, который плылъ бокъ-о-бокъ съ нимъ, угрожая ему жерлами своихъ шести пушекъ, между тѣмъ какъ шлюпка шла позади, слѣдомъ за кораблемъ, представляя изъ себя, рядомъ съ этой массой, маленькую точку.
   Въ то время какъ офицеръ разсматривалъ милэди, эта послѣдняя, чему легко повѣрять, съ своей стороны, пожирала его глазами. Но какъ ни велика была проницательность этой женщины, привыкшей читать въ сердцахъ людей, тайны которыхъ ей нужно было знать, на этотъ разъ она встрѣтила такое безстрастное лицо, что ея проницательность не помогла ей ничего открыть. Офицеръ, остановившійся передъ ней и молча, съ такимъ вниманіемъ разглядывавшій ее, не могъ быть старше двадцати пяти, двадцати шести лѣтъ; у него было блѣдное лицо, съ свѣтло-голубыми, немного впалыми глазами, неподвижный ротъ съ тонкими, хорошо очерченными губами; страшно выдавшійся подбородскъуказывалъ на его сильную волю, которая въ простонародномъ британскомъ типѣ переходитъ скорѣе даже въ упрямство; лобъ, подавшійся назадъ, какъ у поэтовъ, людей увлекающихся и у солдатъ, оставался почти открытымъ изъ-подъ короткихъ, рѣдкихъ волосъ, которые, какъ и его борода, покрывавшая нижнюю часть лица, были прекраснаго темно-каштановаго цвѣта.
   Была уже ночь, когда вошли въ гавань. Туманъ еще болѣе увеличивалъ темноту и образовывалъ около маяковъ и береговыхъ фонарей круги, похожіе на тѣ, которые окружаютъ луну передъ наступленіемъ дождливаго времени. Воздухъ былъ сырой и холодный. Милэди, эта крѣпкая, здоровая женщина, невольно чувствовала дрожь.
   Офицеръ потребовалъ, чтобы ему указали вещи милэди, велѣлъ отнести ея багажъ въ свою шлюпку, и когда все это было исполнено, онъ пригласилъ сойти и ее предложивши руку.
   Милэди посмотрѣла на него и не рѣшалась сойти.
   -- Кто вы такой, спросила она,-- и почему вы такъ добры и такъ особенно заботитесь обо мнѣ?
   -- Вы можете догадаться, сударыня, объ этомъ по моему мундиру: я офицеръ англійскаго флота, отвѣтилъ молодой человѣкъ.
   -- Но развѣ офицеры англійскаго флота обыкновенно такъ услуживаютъ своимъ соотечественницамъ, когда онѣ вступаютъ въ какой-нибудь изъ портовъ Великобританіи, и простираютъ свою любезность даже до того, что провожаютъ ихъ и на сушѣ?
   -- Да, милэди, это дѣлается обыкновенно не изъ любезности, но изъ предосторожности, и во время войны иностранныхъ посѣтителей провожаютъ въ извѣстную, указанную ужъ гостиницу, гдѣ до тѣхъ поръ, пока о нихъ не соберутъ самыхъ точныхъ свѣдѣній, они остаются подъ надзоромъ правительства.
   Эти слова сказаны были съ изысканной вѣжливостью и самымъ спокойнымъ тономъ. Тѣмъ не менѣе, ими не удалось успокоить милэди.
   -- Но я не иностранка, сказала она самымъ чистымъ англійскимъ языкомъ, который когда-либо раздавался отъ Портсмута до Манчестера.
   -- Эта мѣра общая для всѣхъ, милэди, и вы напрасно станете пытаться избавиться отъ нея.
   -- Въ такомъ случаѣ, я послѣдую за вами.
   И, опираясь на предложенную ей офицеромъ руку, она начала спускаться по лѣстницѣ, внизу которой ее ожидала шлюпка. Офицеръ сѣлъ въ шлюпку вслѣдъ за ней; на кормѣ былъ разостланъ большой плащъ, офицеръ усадилъ ее на него и самъ сѣлъ рядомъ.
   -- Гребите, приказалъ онъ матросамъ.
   Восемь веселъ сразу опустились къ воду, и шлюпка, казалось, полетѣла но водѣ. Черезъ пять минутъ пристали уже къ берегу.
   Ихъ ожидала карета.
   -- Эта карета приготовлена для насъ? спросила милэди.
   -- Да, сударыня, отвѣтилъ офицеръ.
   -- Развѣ гостиница очень далеко?
   -- На другомъ концѣ города.
   -- Ѣдемте!
   И она, не колеблясь болѣе, сѣла въ карету.
   Офицеръ позаботился о томъ, чтобы всѣ ея вещи и чемоданы были аккуратно привязаны позади кареты, и когда все было готово, сѣлъ въ карету около милэди и затворилъ дверцу.
   Кучеръ, не дожидаясь никакихъ дальнѣйшихъ приказаній и указаній, куда именно ѣхать, пустилъ лошадей галопомъ, и карета быстро покатилась по улицамъ города.
   Такой странный пріемъ заставилъ милэди сильно призадуматься; замѣтивъ, что молодой офицеръ, казалось, вовсе не былъ расположенъ къ разговору, она откинулась въ уголъ кареты и перебирала всевозможныя предположенія, которыя представлялись ея уму.
   Между тѣмъ, по прошествіи четверти часа, удивляясь, что они такъ долго уѣдутъ, не останавливаясь, она нагнулась къ окну дверцы, чтобы посмотрѣть, куда ее везутъ. Домовъ уже больше не видно было; деревья казались въ темнотѣ какими-то большими черными привидѣніями, которыя бѣжали одни за другими.
   Милэди вздрогнула.
   -- Однако мы уже не въ городѣ, замѣтила она. Молодой офицеръ продолжалъ молчать.
   -- Я не поѣду дальше, если вы не скажете мнѣ, куда вы меня везете, предупреждаю васъ!
   Эта угроза осталась также безъ всякаго отвѣта.
   -- О, это уже слишкомъ! вскричала милэди.-- На помощь ко мнѣ! на помощь!
   Никто не отозвался на ея крикъ, карета продолжала ѣхать съ прежней быстротой, а офицеръ, казалось, превратился въ статую.
   Милэди взглянула на офицера съ тѣмъ страшнымъ выраженіемъ, которое иногда появлялось на ея лицѣ и въ рѣдкихъ случаяхъ не производило должнаго впечатлѣнія; глаза ея сверкали въ темнотѣ отъ гнѣва. Молодой человѣкъ оставался попрежнему безстрастнымъ зрителемъ.
   Милэди хотѣла открыть дверцу и выскочить.
   -- Берегитесь, сударыня, хладнокровно сказалъ молодой человѣкъ:-- если выскочите, то убьетесь.
   Милэди опять сѣла, дрожа отъ гнѣва; офицеръ наклонился, поглядѣлъ на нее и, казалось, былъ удивленъ при видѣ этого лица, прежде такого красиваго, а теперь искаженнаго бѣшенымъ гнѣвомъ и сдѣлавшагося почти отвратительнымъ. Хитрое созданье сообразило, что она вредитъ себѣ, давая возможность видѣть состояніе души своей; черты лица ея прояснились, и она сказала жалобнымъ голосомъ:
   -- Ради Бога, скажите мнѣ, должна ли я приписать вашему правительству или какому-нибудь моему врагу то насиліе, которому я подверглась?
   -- Вамъ не дѣлаютъ никакого насилія, сударыня, и все, чему вы подверглись, есть только простая мѣра предосторожности, которую мы обязаны принимать относительно всѣхъ пріѣзжающихъ въ Англію.
   -- Такъ вы меня не знаете вовсе?
   -- Я въ первый разъ имѣю честь видѣть васъ.
   -- И, скажите по совѣсти, у васъ нѣтъ никакой личной причины ненавидѣть меня?
   -- Никакой, клянусь вамъ.
   Въ голосѣ молодого человѣка было столько спокойствія, хладнокровія и даже нѣжности, что милэди успокоилась.
   Наконецъ, проѣхавши приблизительно около часу, карета остановилась передъ желѣзною рѣшеткой, за которой дорога вела къ массивному, уединенному, строгаго стиля старинному замку. Въ то время, какъ колеса покатились по мелкому песку, до милэди донесся сильный шумъ, въ которомъ она узнала ревъ волнъ, ударявшихся о крутой берегъ. Карета проѣхала подъ двумя сводами и наконецъ остановилась въ закрытомъ съ четырехъ сторонъ темномъ дворѣ; тотчасъ же дверца кареты отворилась, молодой человѣкъ легко выпрыгнулъ и предложилъ руку милэди, которая на нее оперлась и вышла довольно спокойно.
   -- Все-таки, сказала милэди, поглядѣвъ вокругъ себя и переведя свой взглядъ на молодого офицера съ самой пріятной улыбкой,-- я плѣнница; но это ненадолго, я въ этомъ увѣрена, прибавила она,-- моя совѣсть и ваша любезность ручаются мнѣ въ этомъ.
   Какъ ни былъ лестенъ этотъ комплиментъ, офицеръ все-таки ничего не отвѣтилъ, но, вынувъ изъ-за пояса маленькій серебряный свистокъ, похожій на тѣ, которые употребляются боцманами на военныхъ корабляхъ, онъ свистнулъ три раза на разные тона; тогда появились нѣсколько человѣкъ, распрягли усталыхъ лошадей, отъ которыхъ шелъ паръ, и поставили карету въ сарай.
   Послѣ этого офицеръ со своей прежней спокойной вѣжливостью пригласилъ плѣнницу войти въ домъ. Она, съ тою же улыбкой на лицѣ, взяла его подъ руку и вошла съ нимъ въ низкую со сводомъ дверь, которая только въ глубинѣ была освѣщена и вела къ каменной круглой лѣстницѣ; затѣмъ они остановились передъ массивной дверью; молодой человѣкъ вложилъ въ замокъ ключъ, бывшій при немъ; дверь тяжело повернулась на петляхъ и передъ ними открылась комната, назначенная для милэди.
   Бѣглымъ взглядомъ плѣнница окинула комнату во всѣхъ ея подробностяхъ.
   Убранство этой комнаты въ одно и то же время подходило и къ тюрьмѣ, и къ жилищу свободнаго человѣка; впрочемъ, желѣзныя рѣшетки у оконъ и наружные замки у дверей указывали скорѣе на то, что это была тюрьма. На одну минуту всѣ силы этого созданья, закаленнаго самыми сильными испытаніями, оставили ее; она упала въ кресла, скрестила руки и опустила голову, ожидая, что каждую минуту войдетъ судья и станетъ ее допрашивать.
   Но ннкто не входилъ, кромѣ двухъ или трехъ матросовъ, которые внесли чемоданы и дорожные ящики, поставили ихъ въ уголъ комнаты и удалились, не сказавъ ни слова.
   Офицеръ присутствовалъ при всемъ этомъ съ прежнимъ спокойствіемъ, лично не произнося ни слова и отдавая приказанія жестомъ руки или свисткомъ.
   Можно было подумать, что для этого человѣка и его подчиненныхъ не существуетъ разговорнаго языка, или что онъ для нихъ сталъ совершенно безполезенъ.
   Наконецъ милэди долѣе не выдержала и нарушила молчаніе.
   -- Ради Бога, милостивый государь, спросила она:-- объясните, что все это означаетъ? Разрѣшите мое недоумѣніе: я буду имѣть довольно твердости перенести всякую опасность, всякое несчастіе, которое я предвижу и понимаю. Гдѣ я и въ качествѣ кого я здѣсь? Если я свободна, зачѣмъ эти желѣзныя рѣшетки и двери? Если я плѣнница, то скажите, какое преступленіе я совершила?
   -- Вы въ комнатѣ, которая для васъ назначена, сударыня. Я получилъ приказаніе взять васъ съ корабля и препроводить васъ въ этотъ замокъ. Я исполнилъ, мнѣ кажется, это приказаніе со всею точностью солдата и вмѣстѣ со всею вѣжливостью дворянина. Этимъ оканчивается, по крайней мѣрѣ въ настоящее время, возложенная на меня обязанность по отношенію къ вамъ,-- остальное касается другого лица.
   -- А кто это другое лицо? спросила милэди: -- не можете ли вы мнѣ назвать его?
   Въ эту минуту на лѣстницѣ раздались звуки шпоръ и голоса нѣсколькихъ человѣкъ, затѣмъ все смолкло и только слышенъ былъ шумъ шаговъ приближавшагося къ дверямъ человѣка.
   -- Вотъ это другое лицо, сударыня, сказалъ офицеръ, отходя отъ двери и сторонясь съ почтительнымъ и покорнымъ видомъ.
   Отворилась дверь, и на порогѣ появился человѣкъ.
   Онъ былъ безъ шляпы, со шпагой на боку, а въ рукахъ держалъ платокъ, который судорожно сжималъ между пальцами.
   Милэди, казалось, узнала его и въ темнотѣ; она оперлась рукой о ручку кресла и вьггянула голову, чтобы убѣдиться въ своемъ предположеніи.
   Тогда незнакомецъ медленно подошелъ, и по мѣрѣ того, какъ онъ входилъ въ полосу свѣта, бросаемаго лампой, милэди невольно отодвигалась.
   Когда уже не было никакого сомнѣнія, она, въ высшей степени удивленная, вскричала:
   -- Какъ, мой братъ! такъ это вы?!
   -- Да, моя красавица! отвѣтилъ лордъ Винтеръ, дѣлая ей полу любезный, полунасмѣшливый поклонъ:-- я самый.
   -- Что значитъ этотъ замокъ?
   -- Онъ принадлежитъ мнѣ.
   -- Эта комната?
   -- Ваша.
   -- Такъ я ваша плѣнница?
   -- Почти.
   -- Вѣдь это страшное злоупотребленіе силой!
   -- Безъ громкихъ словъ. Сядемте и поговоримъ спокойно, какъ подобаетъ брату и сестрѣ.
   Затѣмъ, обернувшись къ двери и увидѣвъ, что молодой человѣкъ ожидаетъ его приказаній, онъ сказалъ:
   -- Хорошо, благодарю васъ! теперь, г-нъ Фельтонъ, оставьте насъ.
   

XXIII.
Бесѣда брата съ сестрой.

   Пока лордъ Винтеръ запиралъ дверь, затворялъ ставни и придвигалъ стулъ къ креслу своей невѣстки, милэди задумалась, перебирая въ умѣ разнаго рода предположенія, и, наконецъ, напала на ту нить, которую совершенно не могла себѣ объяснить, пока ей было неизвѣстно, въ чьи руки она попала. Она знала своего шурина за настоящаго дворянина, страстнаго охотника, смѣлаго игрока, любителя поухаживать за женщинами, но почти вовсе неспособнаго на интриги. Какъ ему удалось узнать объ ея пріѣздѣ и схватить ее? и зачѣмъ онъ удерживаетъ ее въ плѣну?
   Правда, нѣсколько словъ, сказанныхъ Атосомъ, доказали ей, что ея разговоръ съ кардиналомъ былъ подслушанъ посторонними, но она не могла допустить, чтобы онъ могъ такъ скоро и смѣло устроить ей западню. Она скорѣе опасалась, не открылись ли ея прежнія похожденія въ Англіи. Букингамъ могъ догадаться, что это именно она отрѣзала у него брильянтовые наконечники, и отомстить за эту маленькую измѣну, но Букингамъ былъ неспособенъ допустить ни малѣйшаго насилія противъ женщины, въ особенности, если эта женщина дѣйствовала изъ чувства ревности.
   Это послѣднее предположеніе показалось ей болѣе вѣроятнымъ: она вообразила, что ей хотятъ отомстить за прошедшее, а не предупредить будущее. Все-таки она радовалась, что попала въ руки своего шурина, отъ котораго она разсчитывала отдѣлаться дешевле, чѣмъ если бы попала въ руки своего прямого и умнаго врага.
   -- Да, поговоримъ, братецъ, сказала она съ довольно веселымъ видомъ, рѣшившись, несмотря на скрытность лорда Винтера, вывѣдать изъ разговора съ нимъ всѣ свѣдѣнія, которыя были ей нужны для дальнѣйшаго ея образа дѣйствій.
   -- Итакъ, вы вернулись въ Англію, сказалъ лордъ Винтеръ,-- вопреки вашему рѣшенію, которое вы такъ часто высказывали мнѣ въ Парижѣ: вы говорили, что никогда ваша нога не ступитъ болѣе на территорію Великобританіи?
   Милэди на этотъ вопросъ отвѣтила вопросомъ же.
   -- Прежде всего, начала она,-- объясните мнѣ, какимъ образомъ вы меня такъ зорко подстерегали, что впередъ узнали, въ какой день, часъ и портъ я пристану?
   Лордъ Винтеръ прибѣгъ къ той же тактикѣ, полагая, что разъ его невѣстка придерживается ея, то навѣрно она хорошая.
   -- Однако, скажите мнѣ, милая сестра, возразилъ онъ:-- зачѣмъ вы сами пріѣхали въ Англію?
   -- Я пріѣхала повидаться съ вами, отвѣчала милэди, не зная, насколько этимъ отвѣтомъ она увеличивала подозрѣнія, зародившіяся въ умѣ ея шурина письмомъ д'Артаньяна, и желая этой ложью только снискать расположеніе своего собесѣдника.
   -- А, повидаться со мной? съ угрюмымъ видомъ замѣтилъ Винтеръ.
   -- Безъ сомнѣнія, я хотѣла видѣть васъ. Что же тутъ удивительнаго?
   -- И у васъ не было другой цѣли, кромѣ желанія видѣться со мной?
   -- Нѣтъ.
   -- Такъ, значитъ, для меня одного вы взяли на себя трудъ переѣхать Ламаншъ?
   -- Для васъ одного.
   -- Чортъ возьми, какая нѣжность, сестра!
   -- Но развѣ я не самая близкая ваша родственница? спросила милэди тономъ самой трогательной наивности.
   -- И даже моя единственная наслѣдница, не такъ ли? поддержалъ, въ свою очередь, лордъ Винтеръ, смотря прямо въ глаза милэди.
   Какъ ни хорошо владѣла собой милэди, но она невольно вздрогнула; лордъ Винтеръ при послѣднихъ словахъ положилъ руку на руку невѣстки, а потому эта дрожь не ускользнула отъ его вниманія.
   Дѣйствительно, ударъ былъ силенъ и хорошо направленъ.
   Первою мыслью, блеснувшею у милэди, было, что ее выдала Кэтти и что эта послѣдняя передала барону о чувствѣ отвращенія и денежныхъ разсчетахъ ея, о которыхъ она неосторожно высказывалась передъ своей горничной; она вспомнила также о своихъ страшныхъ, невоздержанныхъ выходкахъ, которыя она позволила себѣ противъ д'Артаньяна, когда онъ спасъ жизнь ея шурина.
   -- Я не понимаю, милордъ, сказала она, чтобы выиграть время и заставить своего противника высказаться,-- что вы хотите сказать? и нѣтъ ли какого-нибудь скрытаго смысла въ вашихъ словахъ?
   -- О, Боже мой! нѣтъ, сказалъ лордъ Винтеръ съ притворнымъ добродушіемъ:-- вы пожелали меня видѣть и пріѣхали въ Англію. Я узналъ объ этомъ желаніи, или, скорѣе, догадался, что оно у васъ было, и чтобы избавить васъ отъ непріятностей ночного пріѣзда въ гавань и утомительной высадки на берегъ, я послалъ одного изъ своихъ офицеровъ навстрѣчу вамъ, предоставилъ въ ваше распоряженіе карету, и онъ привезъ васъ въ этотъ замокъ, комендантомъ котораго я состою; сюда я пріѣзжаю каждый день, а для удовлетворенія нашего обоюднаго желанія видѣться другъ съ другомъ я велѣлъ приготовить вамъ комнату. Что же вы находите въ этомъ удивительнаго послѣ того, что вы сказали мнѣ сами?
   -- Нѣтъ, ничего, но я нахожу удивительнымъ то, что вы были предупреждены о моемъ пріѣздѣ.
   -- А это объясняется совсѣмъ просто, милая сестра: развѣ вы не видѣли, что капитанъ вашего маленькаго корабля, прежде чѣмъ стать на рейдъ, послалъ впередъ, для полученія разрѣшенія войти въ гавань, маленькую шлюпку съ судовымъ журналомъ и съ реестромъ пассажировъ? Я -- командиръ порта, мнѣ принесли этотъ журналъ и я увидѣлъ въ немъ ваше имя. Мое сердце подсказало мнѣ то, что подтвердили вы лично сами, т. е. ту цѣль, для которой вы подверглись опасностямъ морского переѣзда, во всякомъ случаѣ очень утомительнаго въ это время года, и я послалъ куггеръ навстрѣчу вамъ. Остальное вамъ уже извѣстно.
   Милэди поняла, что лордъ Винтеръ лгалъ, и это испугало ее еще болѣе.
   -- Братецъ, спросила она,-- не герцога ли Букингама я видѣла сегодня вечеромъ на плотинѣ, когда пріѣхала?
   -- Да, его. Ахъ, я понимаю, что встрѣча съ нимъ напугала васъ: вы пріѣхали изъ страны, гдѣ, вѣроятно, очень имъ интересуются, и я знаю, что его вооруженія противъ Франціи очень озабочиваютъ вашего друга кардинала.
   -- Моего друга кардинала?! вскричала милэди, замѣчая, что какъ съ этой, такъ и съ другой стороны лорду Винтеру, гювидимому, все извѣстно.
   -- А развѣ онъ не другъ вашъ? небрежнымъ тономъ спросилъ баронъ:-- если ошибаюсь, извините: я такъ думалъ. Мы вернемся къ кардиналу-герцогу послѣ, а теперь не будемте удаляться отъ чувствительной темы, которой коснулся нашъ разговоръ: вы пріѣхали, говорите вы, чтобы видѣть меня?
   -- Да.
   -- Ну, что же! я вамъ объяснилъ, что все устроено согласно вашему желанію и что мы будемъ видѣться каждый день.
   -- Такъ я должна постоянно здѣсь жить? спросила милэди съ нѣкоторымъ ужасомъ.
   -- А развѣ вы худо помѣщены, сестра? Требуйте, чего вамъ недостаетъ, и я поспѣшу исполнить всѣ ваши желанія.
   -- У меня нѣтъ ни своихъ горничныхъ, ни людей...
   -- У васъ все это будетъ, сударыня. Скажите мнѣ, какъ былъ устроенъ вашъ домъ при первомъ вашемъ мужѣ, и хотя я и не мужъ вашъ, а только зять, но устрою вамъ все точно такъ же.
   -- Мой первый мужъ?! вскричала милэди, смотря на лорда Винтера испуганными глазами.
   -- Да, вашъ мужъ, французъ: я говорю не о моемъ братѣ. Впрочемъ, если вы забыли его, онъ живъ еще; я могу написать ему и онъ сообщитъ мнѣ всѣ нужныя свѣдѣнія но этому вопросу.
   Холодный потъ выступилъ на лбу милэди.
   -- Вы смѣетесь, произнесла она глухимъ голосомъ.
   -- Развѣ я имѣю такой видъ? спросилъ баронъ, вставая и отступая шагъ назадъ.
   -- Или, вѣрнѣе, вы меня оскорбляете, продолжала она, судорожно сжимая ручки кресла и приподнимаясь на локтяхъ.
   -- Я васъ оскорбляю?! произнесъ лордъ Винтеръ съ презрѣніемъ:-- неужели, сударыня, вы въ самомъ дѣлѣ считаете это возможнымъ?
   -- Вы, милостивый государь, сказала милэди,-- или пьяны, или сошли съ ума... Ступайте вонъ и пошлите ко мнѣ женщину.
   -- Женщины очень нескромны, сестра! Не могу ли я замѣнить вамъ горничную? Такимъ образомъ всѣ наши семейные секреты останутся при насъ.
   -- Дерзкій! вскричала милэди и, точно движимая какой-то пружиной, она бросилась на барона, который ждалъ ее, скрестивши руки; впрочемъ, опираясь одной на эфесъ своей шпаги.
   -- Эге! вскричалъ милордъ,-- я знаю, что вы привыкли убивать людей, но предупреждаю васъ, что я буду защищаться, хотя бы противъ васъ.
   -- О! вы правы, сказала милэди,-- и вы кажетесь мнѣ настолько низкимъ, что способны поднять руку на женщину.
   -- Да, можетъ быть; къ тому же у меня есть оправданіе: я думаю, что моя рука навѣрно будетъ не первой мужской рукой, которая поднимается противъ васъ.
   И баронъ медленнымъ обвинительнымъ жестомъ указалъ на лѣвое плечо милэди, почти коснувшись его пальцемъ.
   Милэди испустила глухое рычаніе и отступила въ уголъ комнаты, точно пантера, приготовляющаяся сдѣлать прыжокъ.
   -- О, рычите сколько вамъ угодно! вскричалъ лордъ Винтеръ,-- но не пытайтесь укусить, потому что, предупреждаю васъ, это послужитъ вамъ только во вредъ; здѣсь нѣтъ прокуроровъ, впередъ распредѣляющихъ наслѣдства; нѣтъ странствующаго рыцаря, который затѣялъ бы со мной ссору изъ-за того, что я держу его красавицу плѣнницей, но у меня есть наготовѣ судьи, которые сумѣютъ справиться съ женщиной, настолько безстыдной, что при живомъ мужѣ она осмѣлилась сдѣлаться женой лорда Винтера, моего старшаго брата, и эти судьи, предупреждаю васъ, пошлютъ васъ къ палачу, который сдѣлаетъ вамъ одно плечо похожимъ на другое.
   Глаза милэди кидали такіе молніеносные взгляды, что хотя онъ былъ мужчина и стоялъ вооруженный передъ безоружной женщиной, но все-таки онъ почувствовалъ въ глубинѣ души страхъ. Тѣмъ не менѣе онъ продолжалъ съ возрастающимъ гнѣвомъ:
   -- Да, я понимаю, что, получивъ наслѣдство моего брага, вамъ было бы пріятно наслѣдовать и отъ меня, но знайте впередъ: вы можете меня убить или велѣть меня убить,-- я взялъ на этотъ случай всѣ предосторожности, чтобы ни одинъ пенни не перешелъ въ ваши руки. Развѣ вы не достаточно богаты, имѣя около милліона, и не пора ли вамъ остановиться на вашемъ фатальномъ пути, если бы вы не дѣлали зла изъ одного только ненасытнаго желанія дѣлать его? О, повѣрьте тому, что я говорю: если бы память моего брата не была для меня священна, я послалъ бы васъ гнить въ какую-нибудь государственную тюрьму, или въ Тибурнъ удовлетворять любопытству; я буду молчать, но вы должны спокойно переносить вашъ плѣнъ. Черезъ пятнадцать-двадцать дней я уѣзжаю съ арміей въ Лярошель, но наканунѣ моего отъѣзда за вами явится корабль, который отвезетъ васъ въ наши южныя колоніи; я приставлю къ вамъ товарища, и, будьте увѣрены, онъ размозжитъ вамъ голову при первой вашей попыткѣ вернуться въ Англію или на континентъ.
   Милэди слушала его со вниманіемъ; глаза ея блестѣли, зрачки расширились.
   -- Да, въ настоящее время, продолжалъ лордъ Винтеръ,-- вы останетесь въ этомъ замкѣ; стѣны его толсты; двери крѣпки, желѣзныя рѣшетки прочны; ваше окно выходитъ прямо на море; мои люди, которые готовы отдать за меня свою жизнь, стоять на стражѣ около этой комнаты и стерегутъ всѣ проходы, ведущіе на дворъ; да и пробравшись на дворъ, вамъ пришлось бы еще пройти сквозь три желѣзныя рѣшетки. Отданъ очень точный приказъ: одинъ шагъ, одинъ жестъ, одно слово, указывающіе на попытку къ бѣгству, и въ васъ будутъ стрѣлять; если васъ убьютъ, англійское правосудіе, надѣюсь, будетъ мнѣ благодарно, что я избавилъ его отъ хлопотъ. А! ваши черты принимаютъ болѣе спокойное выраженіе, на вашемъ лицѣ показалась прежняя самоувѣренность; вы думаете: "пятнадцать-двадцать дней; о! у меня изобрѣтательный умъ, что-нибудь придумаю; я чертовски умна и найду какую-нибудь жертву. Черезъ пятнадцать дней, говорите вы себѣ, меня не будетъ здѣсь". А ну, попытайтесь!
   Милэди, видя, что ее отгадали, вонзила ногти въ свое тѣло, чтобы сдержать всякое невольное движеніе, могущее придать ея лицу какое-нибудь другое выраженіе, кромѣ тоски и печали.
   -- Вы уже видѣли офицера, который остается здѣсь единственнымъ начальникомъ въ мое отсутствіе, слѣдовательно вы его уже знаете; онъ, какъ вы сами видѣли, хорошо исполняетъ приказанія, такъ какъ, зная васъ, я увѣренъ, по дорогѣ изъ Портсмута сюда вы непремѣнно пытались заставить его говорить. И что вы относительно этого скажете? развѣ мраморная статуя могла быть молчаливѣе и безстрастнѣе его? Вы уже испытали на многихъ силу вашего обольщенія и, къ несчастію, вамъ это всегда удавалось, но попробуйте на этотъ разъ, и, чортъ возьми! если вамъ это удастся, то я скажу, что вы самъ демонъ!
   Онъ подошелъ къ двери и рѣзкимъ движеніемъ отворилъ ее.
   -- Позвать ко мнѣ г. Фельтона, приказалъ онъ.-- Подождите еще одну минутку, и я рекомендую васъ ему.
   Между этими двумя лицами воцарилось странное молчаніе, слышался только шумъ медленно, равномѣрно приближавшихся шаговъ. Вскорѣ въ полутемномъ коридорѣ показалась человѣческая фигура, и молодой лейтенантъ, съ которымъ мы уже познакомились, остановился на порогѣ комнаты въ ожиданіи приказаній барона.
   -- Войдите, милый Джонъ, обратился къ нему лордъ Винтеръ,-- войдите и затворите за собою дверь.
   Молодой человѣкъ вошелъ.
   -- Теперь, продолжалъ баронъ,-- посмотрите на эту женщину: она молода, прекрасна, обладаетъ всѣми прелестями земного соблазна -- и что же! Это чудовище, которой всего двадцать пять лѣтъ, уже совершила столько преступленій, сколько вы не насчитаете за цѣлый годъ въ архивахъ нашихъ судовъ; ея голосъ располагаетъ въ ея пользу, красота служитъ приманкой для жертвъ, тѣло платитъ то, что обѣщаетъ -- ей надо отдать въ этомъ справедливость; она постарается соблазнить васъ, можетъ быть даже попытается убить васъ. Я вывелъ васъ изъ нищеты, Фельтонъ, сдѣлалъ васъ лейтенантомъ; я спасъ вамъ однажды жизнь -- вы помните, по какому случаю: я не только вашъ покровитель, но другъ вашъ; не только благодѣтель, но отецъ; эта женщина вернулась въ Англію съ цѣлью убить меня; я держу эту змѣю въ своихъ рукахъ, и я позвалъ васъ и прошу васъ: другъ мой Фельтонъ, Джонъ, мое дитя, оберегай меня и въ особенности берегись самъ этой женщины; поклянись, поклянись своей честью сохранить ее для наказанія, которое она заслужила. Джонъ Фельтонъ, я полагаюсь на твое слово! Джонъ Фельтонъ, я вѣрю твоей честности!
   -- Милордъ, отвѣчалъ молодой офицеръ, глядя на милэди со всей ненавистью, какую только могъ найти въ своемъ сердцѣ,-- милордъ, клянусь вамъ, что будетъ все сдѣлано согласно вашему желанію.
   Милэди перенесла этотъ взглядъ съ видомъ жертвы, покорившейся своей участи; нельзя было вообразить себѣ болѣе покорнаго и кроткаго выраженія, чѣмъ то, которое было написано на ея прекрасномъ лицѣ. Едва ли самъ лордъ Винтеръ узналъ бы въ ней тигрицу, съ которой за минуту передъ тѣмъ онъ собирался вступить въ борьбу.
   -- Она никогда не должна выходить изъ этой комнаты, слышите ли, Джонъ, продолжалъ баронъ,-- она ни съ кѣмъ не должна переписываться, она ни съ кѣмъ не должна говорить, кромѣ васъ, если еще вы окажете ей честь говорить съ ней.
   -- Я поклялся, милордъ, этого достаточно.
   -- А теперь, сударыня, постарайтесь примириться съ Богомъ, потому что людской судъ надъ вами свершился.
   Милэди опустила голову, точно подавленная этимъ приговоромъ.
   Лордъ Винтеръ вышелъ, сдѣлавъ знакъ Фельтону, который вышелъ вслѣдъ за нимъ и заперъ дверь.
   Минуту спустя раздались въ коридорѣ тяжелые шаги матроса, бывшаго на стражѣ съ топоромъ за поясомъ и съ мушкетомъ въ рукѣ.
   Милэди въ продолженіе нѣсколькихъ минуть оставалась все въ томъ же положеніи, потому что она думала, что за ней наблюдаютъ въ замочную скважину; затѣмъ медленно подняла голову; лицо ея снова приняло выраженіе страшной угрозы и неустрашимости; она подбѣжала подслушать къ двери, взглянула въ окно и, вернувшись на прежнее мѣсто, сѣла въ кресло и задумалась.
   

XXIV.
Офицеръ.

   Кардиналъ съ нетерпѣніемъ ждалъ извѣстій изъ Англіи, но никакихъ вѣстей не было, кромѣ непріятныхъ и угрожающихъ.
   Какъ ни была окружена со всѣхъ сторонъ Лярошель и какъ ни казался несомнѣненъ успѣхъ этой осады, благодаря принятымъ мѣрамъ и въ особенности плотинѣ, не пропускавшей ни одной лодки въ осажденный городъ, тѣмъ не менѣе блокада могла продолжаться еще долго къ великому стыду для оружія короля и къ большому стѣсненію кардинала, которому, правда, не нужно было ссорить Людовика XIII съ Анной Австрійской, такъ какъ это дѣло было уже сдѣлано, но предстояло мирить де-Бассомпьера, поссорившагося съ герцогомъ Ангулемскимъ.
   Брать короля только началъ осаду, а заботу окончить ее предоставилъ кардиналу.
   Городъ, несмотря на невѣроятную настойчивость своего мэра, желалъ сдаться и сдѣлалъ попытку возмутиться, но мэръ велѣлъ повѣсить взбунтовавшихся. Это наказаніе успокоило самыя горячія головы, и лярошельцы рѣшились лучше позволить себя уморить голодомъ. Эта смерть все-таки казалась имъ болѣе медленной и менѣе вѣрной, чѣмъ смерть черезъ повѣшеніе.
   Осаждавшіе отъ времени до времени перехватывали гонцовъ, которыхъ посылали лярошельцы къ Букингаму, или шпіоновъ, которыхъ посылалъ Букингамъ къ лярошельцамъ. И въ первомъ, и во второмъ случаѣ судъ былъ коротокъ: кардиналъ произносилъ единственное слово: "повѣсить". Приглашали короля смотрѣть на казнь. Король приходилъ вялой походкой и становился на удобнѣйшее мѣсто, чтобы видѣть всю операцію во всѣхъ ея подробностяхъ: это все-таки немножко развлекало его и разнообразило время осады, но не мѣшало ему, однако, сильно скучать и каждую минуту говорить о своемъ возвращеніи въ Парижъ, такъ что, если бы не попадались гонцы и шпіоны, кардиналъ, несмотря на всю свою изобрѣтательность, очутился бы въ очень затруднительномъ положеніи.
   Тѣмъ не менѣе время проходило, а лярошельцы не сдавались; послѣдній гонецъ, котораго схватили, везъ письмо. Въ этомъ письмѣ Букингамъ извѣщался, что городъ доведенъ до послѣдней крайности; но вмѣсто того, чтобы прибавить: "Если ваша помощь не придетъ раньше пятнадцати дней, то мы сдадимся", въ немъ было сказано только: "Если ваша помощь не придетъ раньше пятнадцати дней, то она застанетъ насъ всѣхъ умершими съ голоду".
   Лярошельды возлагали единственную надежду на Букингама: Букингамъ былъ ихъ Мессіей. Было очевидно, что если до нихъ какъ-нибудь дойдетъ достовѣрное извѣстіе, что на Букингама нечего болѣе разсчитывать, вмѣстѣ съ надеждой у нихъ пропало бы и всякое мужество.
   Поэтому-то кардиналъ съ большимъ нетерпѣніемъ ждалъ изъ Англіи извѣстій о томъ, что Букингамъ не придетъ къ нимъ на помощь.
   Вопросъ, не взять ли городъ приступомъ, часто обсуждался въ королевскомъ совѣтѣ, но его всегда отклонили; во-первыхъ, Лярошель казалась неприступной, а затѣмъ кардиналъ, что бы онъ ни говорилъ, отлично понималъ самъ, что ужасъ крови, пролитой въ этой стычкѣ французовъ съ французами же, показался бы политическимъ поворотомъ назадъ на цѣлыхъ шестьдесятъ лѣтъ, а кардиналъ былъ въ ту эпоху "человѣкомъ прогресса", какъ выражаются въ настоящее время. Въ самомъ дѣлѣ разгромъ Ларошели и убійство трехъ или четырехъ тысячъ гугенотовъ, которые скорѣе дали бы себя убить, чѣмъ сдались, въ 1628 году слишкомъ походили бы на Варѳоломеевскую ночь 1672 года; и затѣмъ, кромѣ всего этого, это крайнее средство, казавшееся королю, какъ ревностному католику, вовсе не противнымъ, разбивалось объ упорство осаждавшихъ генераловъ, утверждавшихъ, что Лярошель нельзя взять иначе, какъ только голодомъ.
   Кардиналъ не могъ избавиться отъ невольнаго страха, внушаемаго ему его страшной посланницей, такъ какъ ему тоже были извѣстны странныя противоположности въ характерѣ этой женщины, казавшейся то змѣей, то львицей. Не измѣнила ли она ему? Не умерла ли? Во всякомъ случаѣ, онъ зналъ ее настолько хорошо, что былъ увѣренъ въ томъ, что дѣйствовала ли она въ его пользу, или противъ него, была ли ему другомъ, или недругомъ, она не оставалась бы въ бездѣйствіи, не помѣшай ей какія-нибудь важныя препятствія... Но откуда могли явиться эти важныя препятствія? Вотъ этого-то онъ и не могъ знать.
   Впрочемъ, онъ разсчитывалъ, и не безъ основанія, на милэди: онъ догадывался, что прошедшее этой женщины скрываетъ въ себѣ такія страшныя тайны, которыя могутъ быть прикрыты только одной его красной мантіей, и чувствовалъ, что по той или другой причинѣ, но во всякомъ случаѣ эта женщина ему предана, потому что только въ немъ одномъ она могла найти себѣ сильную поддержку и защиту отъ угрожавшей ей опасности.
   Итакъ, онъ рѣшился продолжать войну одинъ и ожидать посторонней помощи, какъ ждутъ счастливой случайности. Онъ продолжалъ воздвигать знаменитую плотину, которая должна была уморить голодомъ жителей Лярошели, а въ ожиданіи этого онъ обратилъ свой взоръ на несчастный городъ, заключавшій въ себѣ столько величайшихъ бѣдствій и столько героическихъ добродѣтелей, и припомнилъ слова Людовика XI, своего политическаго предшественника, какъ самъ онъ былъ предшественникомъ Робеспьера; онъ вспомнилъ правило хитраго Тристана: "Ссорь людей, чтобы управлять ими".
   Генрихъ IV, осаждая Парижъ, велѣлъ бросать черезъ стѣны города хлѣбъ и другіе съѣстные припасы; кардиналъ приказалъ пустить въ ходъ подметныя письма, въ которыхъ доказывалъ ларошельцамъ, насколько поведеніе ихъ начальниковъ несправедливо, эгоистично и жестоко: у этихъ начальниковъ хлѣба въ изобиліи, но они не раздаютъ его; они придерживаются правила, что не важно, если умрутъ женщины, дѣти и старики, лишь бы мужчины, обязанные защищать стѣны, оставались здоровы и крѣпки.
   До послѣдней минуты это правило, вслѣдствіе ли чувства долга или безсилія противодѣйствовать ему, въ Лярошели еще не практиковалось, однако уже собирались перейти отъ теоріи къ практикѣ. Подметныя письма поколебали это рѣшеніе. Эти подметныя письма напомнили мужчинамъ, что умирающіе -- дѣти, женщины, старики -- ихъ сыновья, ихъ жены, ихъ отцы; что было бы гораздо справедливѣе, чтобы каждый равно участвовалъ въ общемъ бѣдствіи, и тогда одинаковое бѣдственное положеніе всѣхъ могло бы заставить единогласно принять какое-нибудь рѣшеніе.
   Эти подметныя письма произвели то именно дѣйствіе, какого ожидалъ отъ нихъ писавшій ихъ, а именно -- склонили многихъ изъ жителей войти въ частные переговоры съ королевской арміей.
   Но въ ту самую минуту, когда кардиналъ видѣлъ уже, что придуманное имъ средство приносить плоды, и радовался, что прибѣгъ къ нему, одинъ изъ жителей Лярошели, которому удалось пройти сквозь линію королевскихъ войскъ,-- ужъ одному Богу извѣстно какъ, такъ велика была бдительность Бассомпьера, Шомберга и герцога Ангулемскаго, за которыми, въ свою очередь, наблюдалъ кардиналъ,-- одинъ изъ жителей Лярошели, говоримъ мы, пріѣхалъ изъ Портсмута, проникъ въ городъ и сообщилъ, что онъ видѣлъ грозный англійскій флотъ, готовый къ отплытію не позже какъ черезъ восемь дней. Притомъ еще Букингамъ извѣщалъ мэра, что скоро наконецъ великій союзъ противъ Франціи вступитъ въ силу, и въ королевство одновременно вторгнутся англійскія, императорскія и испанскія войска. Это письмо всюду читалось публично; съ него были расклеены копіи на углахъ улицъ, и даже тѣ, которые начали уже переговоры, прервали ихъ, рѣшившись дождаться помощи, такъ торжественно имъ обѣщанной.
   Это неожиданное обстоятельство вернуло кардиналу все безпокойство прежнихъ дней и невольно заставило его обратить взоры по другую сторону моря.
   Королевская же армія, чуждая безпокойства своего единственнаго и настоящаго главы, вела веселую жизнь съѣстныхъ припасовъ въ лагерѣ было вдоволь, да и денегъ тоже; всѣ корпуса соперничали въ удальствѣ и веселости. Хватать шпіоновъ и вѣшать ихъ, предпринимать смѣлыя, рискованныя поѣздки на плотину и на море, выдумывать самыя безразсудныя предпріятія и хладнокровно исполнять ихъ -- въ этомъ проходило все время и все это помогало арміи коротать долгіе дни; дни тянулись безконечно не только для однихъ лярошельцевъ, изнуренныхъ отъ голода и тревогъ, но и для кардинала, тѣснившаго ихъ блокадой.
   Иногда кардиналъ, ѣздившій всегда верхомъ, какъ послѣдній изъ жандармовъ арміи, окидывалъ задумчивымъ взглядомъ эти медленно подвигавшіяся работы, исполняемыя по его желанію и распоряженію инженерами, собранными имъ со всѣхъ концовъ Франціи; когда въ эти минуты ему случалось встрѣтить мушкетера изъ роты де-Тревиля, онъ подъѣзжалъ къ нему, смотрѣлъ на него съ особеннымъ вниманіемъ и, не признавъ въ немъ ни одного изъ нашихъ четырехъ друзей, переводилъ на другой предметъ свой орлиный взглядъ, и мысли его обширнаго ума мѣняли свое направленіе.
   Однажды, снѣдаемый смертельной скукой, не надѣясь болѣе на переговоры съ городомъ, не имѣя извѣстій изъ Англіи, кардиналъ выѣхалъ, не имѣя другой цѣли, какъ только проѣхаться, въ сопровожденіи Каюзака и ла-Гудьера, и, погруженный въ мечты, глубина которыхъ равнялась глубинѣ океана, онъ ѣхалъ тихимъ шагомъ вдоль низкаго песчанаго берега; поднявшись на одинъ холмъ, онъ увидѣлъ съ вершины его за плетнемъ лежавшихъ на пескѣ и грѣвшихся подъ лучами солнца, рѣдко показывающагося въ это время года, семь человѣкъ, окруженныхъ пустыми бутылками.
   Четверо изъ нихъ были наши мушкетеры, приготовившіеся слушать чтеніе письма, только что полученнаго однимъ изъ нихъ. Это письмо было настолько важно, что изъ-за него оставили карты и кости, лежавшія на барабанѣ.
   Трое другихъ были заняты раскупоркой большой плетеной бутылки съ колліурскимъ виномъ; это были слуги тѣхъ господъ. Кардиналъ, какъ мы уже сказали, былъ въ мрачномъ настроеніи духа, а когда онъ бывалъ въ такомъ настроеніи, ничто такъ не увеличивало его, какъ веселіе другихъ. Къ тому же у него было странное предубѣжденіе всегда воображать, что причиной веселія другихъ было именно то, что его печалило. Сдѣлавъ ла-Гудьеру и Каюзаку знакъ остановиться, онъ сошелъ съ лошади и подошелъ къ этимъ подозрительнымъ весельчакамъ, надѣясь на то, что, ступая по песку, заглушавшему его шаги, и подъ защитой плетня, ему удастся подслушать нѣсколько словъ изъ ихъ разговора, казавшагося ему такимъ интереснымъ; на разстояніи десяти шаговъ отъ плетня онъ узналъ говоръ гасконца, и такъ какъ онъ уже зналъ, что это были мушкетеры, то не сомнѣвался болѣе, что трое другихъ были именно тѣ, которыхъ называли неразлучками, то-есть Атосъ, Портосъ и Арамисъ.
   Можно судить, насколько его желаніе разслышать разговоръ усилилось отъ этого открытія; его глаза приняли странное выраженіе, и кошачьимъ шагомъ онъ подкрался къ плетню. Но ему не удалось еще схватить ни одного слова, кромѣ отрывистыхъ звуковъ, безъ всякаго опредѣленнаго смысла, какъ вдругъ громкій, короткій крикъ заставилъ его вздрогнуть и въ то же время привлекъ вниманіе мушкетеровъ.
   -- Офицеръ! вскричалъ Гримо.
   -- Ты, кажется, заговорилъ, дуракъ, разсердился Атосъ, приподнимаясь на локтѣ и устремляя на Гримо сверкающій взоръ.
   Гримо не прибавилъ больше ни слова, а протянулъ только указательный палецъ по направленію къ плетню, выдавая этимъ жестомъ кардинала и его свиту.
   Въ одинъ прыжокъ мушкетеры очутились на ногахъ и почтительно поклонились.
   Кардиналъ, казалось, былъ страшно взбѣшенъ.
   -- Кажется, господа мушкетеры приказываютъ караулить себя! замѣтилъ онъ -- Не опасаются ли они, что англичане придутъ сухимъ путемъ, или мушкетеры считаютъ себя старшими офицерами?
   -- Монсиньоръ, отвѣчалъ Атосъ, единственный среди всеобщаго смятенія сохранившій то спокойствіе и хладнокровіе настоящаго вельможи, которое его никогда не покидало,-- монсиньоръ, мушкетеры, когда они не на службѣ или когда ихъ служба окончена, пьютъ и играютъ въ кости, и они, не подлежитъ сомнѣнію, офицеры высшаго ранга для своихъ слугъ.
   -- Слуги! проворчалъ кардиналъ,-- слуги, которымъ отданъ приказъ предупреждать своихъ господъ, когда кто-нибудь идетъ, это ужъ не слуги, а часовые.
   -- Ваше высокопреосвященство видите сами, что если бы мы не приняли этой предосторожности, мы могли бы пропустить случай засвидѣтельствовать вамъ наше почтеніе и принести вамъ нашу благодарность за оказанную намъ милость, соединившую насъ всѣхъ вмѣстѣ. Д'Артаньянъ, продолжалъ Атосъ,-- вы сейчасъ только говорили о вашемъ желаніи найти случай выразить признательность монсиньору: случай явился, пользуйтесь же имъ.
   Эти слова были произнесены съ невозмутимымъ хладнокровіемъ, отличавшимъ Атоса въ минуты опасности, и эта крайняя вѣжливость и изысканность манеръ дѣлала его въ нѣкоторыя минуты болѣе величественнымъ королемъ, чѣмъ иногда бываетъ прирожденный король.
   Д'Артаньянъ приблизился и пробормоталъ нѣсколько словъ благодарности, которыя быстро замерли подъ суровымъ взглядомъ кардинала.
   -- Все равно, господа, продолжалъ кардиналъ, нисколько, повидимому, не отступая отъ своего прежняго намѣренія и игнорируя тотъ вопросъ, котораго коснулся Атосъ,-- все равно, господа, я не люблю, чтобы простые солдаты, потому только, что они имѣютъ преимущество служить въ привилегированномъ полку, разыгрывали изъ себя важныхъ вельможъ: дисциплина какъ для нихъ, такъ и для другихъ одна и та же.
   Атосъ предоставилъ кардиналу окончить фразу и, поклонившись въ знакъ согласія, отвѣтилъ:
   -- Надѣюсь, монсиньоръ, что дисциплина нисколько не была нами нарушена. Мы не на службѣ, и думали, что, будучи не на службѣ, мы можемъ располагать своимъ временемъ, какъ намъ заблагоразсудится. Если мы будемъ настолько осчастливлены, что наше высокопреосвященство дастъ намъ какое-нибудь особенное приказаніе -- мы готовы повиноваться. Вы, монсиньоръ, сами видите, продолжалъ Атосъ, нахмуривая брови, такъ какъ этотъ допросъ начиналъ выводить его изъ терпѣнія,-- что для того, чтобы быть наготовѣ при малѣйшей тревогѣ, мы захватили съ собой оружіе.
   И онъ указалъ кардиналу пальцемъ на четыре мушкета, поставленные въ пирамидку около барабана, на которомъ лежали карты и косги.
   -- Ваше высокопреосвященство можете быть увѣрены, прибавилъ д'Артаньянъ:-- что мы вышли бы вамъ навстрѣчу, если бы могли предположить, что это вы подъѣзжаете къ намъ съ такой маленькой свитой.
   Кардиналъ кусалъ усы и отчасти губы.
   -- Знаете ли вы, на кого вы похожи, будучи всегда вмѣстѣ, вотъ какъ теперь, вооруженные и охраняемые слугами? спросилъ кардиналъ:-- вы похожи на заговорщиковъ.
   -- О, что касается до этого, монсиньоръ, то это совершенно вѣрно, отвѣчалъ Атосъ,-- и мы дѣйствительно составляемъ заговоръ, какъ ваше высокопреосвященство могли сами въ этомъ убѣдиться однажды утромъ, но только противъ лярошельцевъ.
   -- Э, господа политики! возразилъ кардиналъ, въ свою очередь нахмуривая брови,-- у васъ въ головахъ таится, вѣроятно, много секретовъ; что, если бы ихъ можно было прочесть такъ же легко, какъ письмо, которое вы спрятали, когда увидѣли, что я подхожу!
   Краска бросилась въ лицо Атоса; онъ сдѣлалъ шагъ къ кардиналу.
   -- Можно подумать, что вы дѣйствительно насъ подозрѣваете, монсиньоръ, и что вы дѣлаете намъ настоящій допросъ, если я не ошибаюсь; удостойте, ваше высокопреосвященство, объясниться, и мы будемъ знать, по крайней мѣрѣ, въ чемъ насъ обвиняютъ.
   -- А если бы даже это былъ и въ самомъ дѣлѣ допросъ? сказалъ кардиналъ: -- другіе не ниже васъ, г. Атосъ, а подвергались ему и отвѣчали.
   -- Я вѣдь докладывалъ вашему высокопреосвященству, что если вамъ угодно будетъ насъ допрашивать, мы готовы отвѣчать.
   -- Что это было за письмо, которое вы собирались читать, г. Арамисъ, и затѣмъ спрятали?
   -- Письмо отъ женщины, монсиньоръ.
   -- О, я понимаю, сказалъ кардиналъ,-- относительно подобныхъ писемъ надо быть скромнымъ, но, впрочемъ, ихъ можно показать духовнику, а вы вѣдь знаете, что я посвященъ въ духовное званіе.
   -- Монсиньоръ, отвѣчалъ Атосъ съ тѣмъ спокойствіемъ, которое казалось тѣмъ болѣе ужаснымъ, что онъ рисковалъ своей головой, отвѣчая такимъ образомъ:-- письмо отъ женщины, но на немъ нѣтъ подписи ни Маріонъ Делормъ, ни г-жи д'Егильонъ.
   Кардиналъ сдѣлался блѣденъ, какъ смерть, и страшная молнія блеснула въ его глазахъ; онъ обернулся какъ бы дня того, чтобы отдать приказаніе Каюзаку и ла-Гудьеру; Атосъ замѣтилъ это движеніе и сдѣлалъ шагъ къ мушкетамъ. На кардинала были устремлены глаза трехъ друзей, вовсе не расположенныхъ позволить себя арестовать. На сторонѣ кардинала, считая его самого, было трое, а мушкетеровъ, считая слугъ,-- семь человѣкъ; онъ разсудилъ, что партія будетъ тѣмъ болѣе не равна, что Атосъ и его товарищи дѣйствительно составили заговоръ, и вдругъ сдѣлалъ одинъ изъ тѣхъ крутыхъ поворотовъ, къ которымъ онъ часто прибѣгалъ, и весь его гнѣвъ растаялъ и смѣнился улыбкой.
   -- Хорошо, хорошо, сказалъ онъ,-- вы храбрые молодые люди: гордые днемъ и преданные ночью; нѣтъ худа оберегать себя, когда такъ хорошо оберегаешь другихъ. Господа, я вовсе не забылъ той ночи, когда вы провожали меня въ "Красную Голубятню"; если бы предстояла какая-нибудь опасность на той дорогѣ, по которой я поѣду, то я попросилъ бы васъ проводить меня, но такъ какъ ничего подобнаго нѣтъ, оставайтесь тутъ, доканчивайте ваши бутылки, вашу партію и ваше письмо. Прощайте, господа.
   И, сѣвъ на лошадь, которую ему подвелъ Каюзакъ, онъ сдѣлался имъ прощальный знакъ рукой и уѣхалъ.
   Четыре молодыхъ человѣка остались стоять неподвижно и проводили его глазами, не произнеся ни слова, пока онъ не исчезъ изъ виду.
   Затѣмъ они переглянулись.
   Всѣ были въ большомъ смущеніи, потому что, несмотря на дружескій прощальный привѣтъ кардинала, они знали, что онъ уѣхалъ сильно взбѣшенный.
   Одинъ Атосъ улыбался властной, презрительной улыбкой.
   Когда кардиналъ отъѣхалъ на такое разстояніе, что не могъ ни слышать, ни видѣть ихъ, Портосъ, которому ужасно хотѣлось на комъ-нибудь сорвать свой гнѣвъ, вскричалъ:
   -- Этотъ Гримо слишкомъ поздно далъ намъ знать!
   Гримо собирался уже отвѣчать въ свое оправданіе, но Атосъ поднялъ палецъ, и Гримо не произнесъ ни слова.
   -- Вы бы отдали письмо, Арамисъ? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Я, сказалъ Арамисъ самымъ пріятнымъ, нѣжнымъ голосомъ,-- рѣшился, если бы онъ потребовалъ, чтобы письмо было ему отдано: подавая одной рукой ему письмо, я другой прикололъ бы его шпагой.
   -- Я этого и ждалъ, сказалъ Атосъ:-- вотъ почему я и вмѣшался въ вашъ разговоръ. Право, этотъ человѣкъ страшно неостороженъ, что позволяетъ себѣ говорить такъ съ другими; можно подумать, что ему приходилось имѣть дѣло только съ дѣтьми и женщинами.
   -- Любезный Атосъ, возразилъ д'Артаньянъ,-- я вами любуюсь, но въ концѣ-концовъ мы все-таки были неправы.
   -- Какъ неправы! проговорилъ Атосъ.-- Кому принадлежитъ воздухъ, которымъ мы дышимъ? Этотъ океанъ, на который обращены наши взоры? Песокъ, на которомъ мы лежали? Кому принадлежитъ письмо вашей любовницы? Развѣ кардиналу? Клянусь честью, этотъ человѣкъ воображаетъ, что цѣлый свѣтъ принадлежитъ ему одному; вы стояли передъ нимъ что-то бормоча, одурѣлый, подавленный; можно было думать, что передъ вами стояла Бастилія, и гигантская Медуза собиралась превратить васъ въ камень. Ну, скажите, быть влюбленнымъ развѣ значить составлять заговоры? Вы влюблены въ женщину, которую кардиналъ запряталъ въ тюрьму, вы хотите ее вырвать изъ рукъ кардинала; у васъ идетъ игра съ кардиналомъ, это письмо -- вашъ козырь; зачѣмъ вы покажете ваши карты противнику? Такъ не дѣлается. Пусть онъ ихъ отгадываетъ, въ добрый часъ! Мы отгадали же его карты!
   -- Да, отвѣчалъ д'Артаньянъ,-- все то, что вы говорите, Атосъ, совершенно вѣрно.
   -- Въ такомъ случаѣ ни слова больше о томъ, что только что произошло, и пусть Арамисъ продолжаетъ читать письмо своей кузины съ того мѣста, на которомъ его прервалъ кардиналъ.
   Арамисъ вынулъ письмо изъ кармана, трое друзей пододвинулись къ нему ближе, а слуги снова сгруппировались около бутылокъ.
   -- Вы прочитали только одну или двѣ строчки, началъ д'Артаньянъ:- -такъ у жъ начните сначала.
   -- Охотно, отвѣчалъ Арамисъ.
   "Мой милый кузенъ, мнѣ кажется, я рѣшусь уѣхать въ Стене, гдѣ моя сестра помѣстила нашу маленькую служанку въ монастырь кармелитокъ; этотъ бѣдный ребенокъ покорился своей участи; она знаетъ, что во всякомъ другомъ мѣстѣ спасеніе ея души будетъ подвергаться опасности и искушенію. Впрочемъ, если наши семейныя дѣла устроятся такъ, какъ мы того желаемъ, мнѣ кажется, что она рискнетъ погубить свою душу и вернуться къ тѣмъ, о которыхъ она печалится, тѣмъ болѣе, что она знаетъ, что о ней постоянно думаютъ. А пока она не очень несчастна: все, чего только она больше всего желаетъ,-- это получить письмо отъ своего возлюбленнаго. Я знаю, что этотъ товаръ не легко попадаетъ черезъ рѣшетки монастыря, но, какъ я уже доказала вамъ, любезный кузенъ, я не слишкомъ ужъ неловка и возьмусь за это порученіе. Моя сестра благодаритъ васъ за вашу постоянную добрую память о ней. Одно время она очень безпокоилась, но теперь нѣсколько успокоилась съ тѣхъ поръ, какъ послала туда своего приказчика, чтобы не случилось чего-нибудь неожиданнаго.
   "Прощайте, любезный кузенъ, давайте о себѣ извѣстія какъ можно чаще, то есть каждый разъ, какъ вы будете увѣрены, что письмо будетъ вѣрно доставлено. Цѣлую васъ. Марія Мишонъ".
   -- О, какъ я вамъ обязанъ, Арамисъ! вскричалъ д'Артаньянъ.-- Дорогая Констанція! наконецъ-то я имѣю о ней свѣдѣнія! Она жива, она въ монастырѣ, внѣ опасности, она въ Стене! Гдѣ это Стене, Атосъ?
   -- Въ нѣсколькихъ лье отъ границъ Эльзаса, въ Лорени; когда осада окончится, мы можемъ совершить прогулку въ ту сторону.
   -- И надо надѣяться, что это скоро случится, замѣтилъ Портосъ,-- потому что еще сегодня утромъ повѣсили одного шпіона, который сказалъ, что лярошельцы питаются подвязками башмаковъ. Если предположить, что, съѣвши кожу, они примутся за подошвы, я не знаю, что же имъ послѣ этого останется -- развѣ приняться пожирать другъ друга.
   -- Бѣдные глупцы! проговорилъ Атосъ, опоражнивая стаканъ чуднаго бордосскаго вина, которое въ то время хотя и не имѣло за собой такой репутаціи, какъ теперь, но тѣмъ не менѣе было не хуже нынѣшняго,-- бѣдные глупцы! какъ будто католичество не самое удобное и не самое пріятное изъ всѣхъ вѣроисповѣданій. А все-таки, прибавилъ онъ, прищелкнувъ языкомъ,-- они молодцы. Но что вы, чортъ возьми, дѣлаете, Арамисъ? продолжалъ Атосъ:-- вы прячете это письмо въ карманъ?
   -- Да, подхватилъ д'Артаньянъ,-- Атосъ правъ, его надо сжечь... Да если и сжечь его, кто знаетъ, можетъ быть кардиналъ обладаетъ секретомъ добывать отвѣты изъ пепла
   -- Навѣрное такъ, сказалъ Атосъ.
   -- Но что вы хотите сдѣлать съ этимъ письмомъ? спросилъ Портосъ.
   -- Поди сюда, Гримо, приказалъ Атосъ.
   Гримо повиновался.
   -- Въ наказаніе за то, что ты заговорилъ, мои другъ, ты съѣшь этотъ клочекъ бумаги; затѣмъ, чтобы наградить тебя за услугу, которую намъ окажешь, ты выпьешь стаканъ вина; вотъ возьми прежде письмо и разжуй его хорошенько.
   Гримо улыбнулся и, устремивъ глаза на стаканъ, который Атосъ наполнилъ виномъ до краевъ, разжевалъ бумагу и проглотилъ ее.
   -- Браво, молодчина, Гримо! сказалъ Атосъ,-- а теперь возьми это. Хорошо, можешь не благодарить.
   Гримо молча проглотилъ стаканъ бордосскаго, но его глаза, поднятые къ небу, говорили въ продолженіе всего этого причуднаго занятія такимъ языкомъ, который хотя и безъ словъ, но былъ очень выразителенъ.
   -- А теперь, продолжалъ Атосъ,-- если только у кардинала не явится геніальная мысль распороть животъ Гримо, я думаю, что мы можемъ быть почти спокойны.
   А кардиналъ продолжалъ свою меланхолическую прогулку, бормоча себѣ въ усы:
   -- Положительно необходимо, чтобы эти четыре человѣка стали моими.
   

XXV.
Первый день плѣна.

   Вернемся къ милэди, которую мы, обративши наши взоры на берега Франціи, на время потеряли изъ виду. Мы найдемъ ее въ томъ же самомъ отчаянномъ положеніи, въ которомъ мы ее оставили, погруженную въ бездну самыхъ мрачныхъ размышленій, въ кромѣшный адъ, за дверями котораго она оставила почти всякую надежду, такъ какъ въ первый разъ въ жизни она сомнѣвается, въ первый разъ въ жизни она боится.
   Два раза счастье измѣнило ей; въ двухъ случаяхъ ее разгадали и измѣнили, и въ этихъ обоихъ случаяхъ причиной ея неудачи былъ роковой геній, безъ сомнѣнія, посланный Всевышнимъ, чтобы сразить ее: д'Артаньянъ побѣдилъ ее, ее, эту непобѣдимую злую силу.
   Онъ злоупотребилъ ея любовью, оскорбилъ ея гордость, обманулъ ея честолюбивые замыслы и теперь еще погубить ея счастье, лишивъ свободы и даже угрожая жизни. И даже болѣе того: онъ приподнялъ уголъ ея маски, этой эгиды, которой она прикрывалась и которая составляла всю ея силу. Д'Артаньянъ отвратилъ отъ Букингама,-- котораго она ненавидѣла, какъ ненавидитъ все, что прежде она любила,-- бурю, которой грозилъ ему Ришелье въ лицѣ королевы. Д'Артаньянъ выдалъ себя за Варда, къ которому она питала страсть тигрицы, неукротимую, какъ вообще страсть женщинъ подобнаго характера. Д'Арганьяну извѣстна та страшная тайна, которую, она поклялась, никто не узнаетъ, не поплатившись за это жизнью. И, наконецъ, въ эту самую минуту, какъ только ей удалось получить бланкъ, съ помощью котораго она собиралась отомстить своему врагу, этотъ бланкъ вырванъ у нея изъ рукъ, и все тотъ же д'Артаньянъ держитъ ее плѣнницей и пошлетъ ее въ какой-нибудь гадкій Ботанибей, въ какой-нибудь проклятый Тибурнъ Индѣйскаго океана,
   Безъ сомнѣнія, виной всего этого былъ д'Артаньянъ: кто могъ покрыть ея голову такимъ позоромъ, какъ не имъ. Одинъ только онъ могъ сообщить лорду Винтеру всѣ эти страшныя тайны, которыя онъ открылъ одну за другой роковымъ образомъ. Онъ знаетъ ея шурина, и вѣрно это онъ написалъ ему.
   Сколько излито ею ненависти! Она сидитъ неподвижно, устремивъ пристальный, горящій взоръ въ глубину своей пустынной комнаты; какъ раскаты грома вырываются по временамъ со вздохомъ изъ глубины ея груди глухіе стоны и вторятъ шуму волнъ, которыя поднимаются, шумятъ и съ воемъ разбиваются, какъ вѣчное и безсильное отчаяніе, о скалы, на которыхъ воздингнутъ этотъ мрачный, гордый замокъ! Ея умъ, озаряемый точно молніей, проблесками ея бурливаго гнѣва, составляетъ противъ г-жи Бонасъе, противъ Букингама и въ особенности противъ д'Артаньяна блестящіе планы мести, теряющіеся въ дали будущаго.
   Да, но чтобы мстить -- надо быть свободной, а чтобы быть свободной, когда находишься въ плѣну, надо пробуравить стѣну, распилить рѣшетки, разломать полъ; подобныя предпріятія мыслимы еще для человѣка терпѣливаго и сильнаго, но что можетъ сдѣлать лихорадочно раздражительная женщина? Къ тому же для всего этого нужно имѣть время, мѣсяцы, годы, а у ней... у ней впереди только десять-двѣнадцать дней, какъ сказалъ ей лордъ Винтеръ, ея братолюбивый и страшный тюремщикъ. А между тѣмъ, если бы она была мужчиной, она сдѣлала бы эту попытку, и кто знаетъ, можетъ быть, она удалась бы ей: зачѣмъ же Небо такъ ошиблось, вложивши такое мужество и энергію въ слабое и нѣжное тѣло. Поэтому первыя минуты неволи были ужасны! Она не могла превозмочь нѣсколькихъ судорожныхъ движеній ярости -- женская слабость отдала дань природѣ. Но мало-по-малу она сдержала порывы своего сумасшедшаго гнѣва, нервная дрожь, овладѣвшая ею, прекратилась, и теперь она пришла въ себя и собралась съ силами, какъ уставшая змѣя, которая отдыхаетъ.
   -- Я съ ума сошла, что такъ погорячилась, сказала она, смотрясь въ зеркало, отразившее огненный взглядъ ея глазъ, которые, казалось, смотрѣли на нее самое вопросительно.-- Не надо горячиться: гнѣвъ -- признакъ слабости. Къ тому же это средство никогда не удавалось мнѣ: можетъ быть, если бы я употребила мою силу противъ женщинъ, и случилось, что я нашла бы ихъ слабѣе и, слѣдовательно, могла бы остаться побѣдительницей, но и веду борьбу съ мужчинами, и передъ ними я не больше, какъ слабая женщина. Будемъ же бороться тѣмъ оружіемъ, какимъ природа одарила женщинъ: моя сила въ моей слабости.
   Тогда, какъ бы для того, чтобы испытать и убѣдиться самой, какія измѣненія она могла придать своему выразительному и подвижному лицу, она заставила его принимать попеременно всѣ выраженія, начиная отъ гнѣва, вслѣдствіе котораго черты ея были судорожно сжаты, до самой кроткой, нѣжной, соблазнительной улыбки. Затѣмъ ея ловкія, умѣлыя руки послѣдовательно мѣняли прическу и увеличивали прелесть ея лица. Наконецъ она прошептала, вполнѣ удовлетворенная собой:
   -- Ничего еще не потеряно. Я все-таки прекрасна.
   Было приблизительно около восьми часовъ вечера.
   Милэди замѣтила кровать; она подумала, что нѣсколько часовъ отдыха освѣжатъ не только голову и мысли, но и цвѣтъ лица. Между тѣмъ, прежде чѣмъ лечь, ей пришла въ голову еще лучшая мысль. Она вспомнила, что ей говорили объ ужинѣ. Она была уже болѣе часа въ этой комнатѣ, и надо было полагать, что его не замедлять принести ей. Плѣнница не хотѣла терять времени и рѣшилась въ этотъ же самый вечеръ попытаться и позондировать почву, чтобы познакомиться съ характеромъ людей, которымъ было поручено стеречь ее.
   Въ скважинкѣ замка показался свѣтъ: этотъ свѣтъ возвѣщалъ о возвращеніи ея тюремщиковъ. Милэди, которая было встала, быстро бросилась снова въ кресло, откинувъ назадъ голову, распустивъ свои чудные волосы, съ полуоткрытой грудью подъ смятыми кружевами, положивъ одну руку на сердце, а другую опустивъ внизъ.
   Засовы отодвинулись, дверь скрипнула на петляхъ, въ комнатѣ раздались шаги и приблизились.
   -- Поставьте тамъ этотъ столъ, произнесъ голосъ, который плѣнница признала за голосъ Фельтона.
   Приказаніе было исполнено.
   -- Принесите свѣчей и смѣните часового, продолжалъ Фельтонъ.
   И это второе приказаніе, отданное молодымъ лейтенантомъ однимъ и тѣмъ же лицамъ, доказало милэди, что ея прислуга состояла изъ тѣхъ же людей, которые были и ея сторожами, то-есть изъ солдатъ.
   Приказанія Фельтона были, къ тому же, исполнены съ той молчаливой скоростью, которая давала самое лучшее понятіе о дисциплинѣ его подчиненныхъ.
   -- А! а! сказалъ онъ,-- она спить, хорошо: проснувшись, она поужинаетъ.
   И онъ сдѣлалъ нѣсколько таговъ къ выходу.
   -- Нѣтъ, лейтенантъ, сказалъ солдатъ, менѣе стоикъ, чѣмъ его начальникъ, подходя къ милэди,-- эта женщина не спитъ.
   -- Она не спита? спросилъ Фельтонъ,-- такъ что же она дѣлаетъ?
   -- Она въ обморокѣ; она очень блѣдна, и сколько я ни прислушивался, не слышно дыханія.
   -- Ваша правда, сказалъ Фельтонъ, посмотрѣвъ на милэди съ того мѣста, гдѣ остановился, не сдѣлавъ и шага къ ней: -- подите предупредить лорда Винтера, что его плѣнница лишилась чувствъ, потому что это непредвидѣнный случай, и я не знаю, что дѣлать.
   Солдатъ вышелъ, чтобы исполнить приказаніе своего офицера. Фельтонъ сѣлъ въ кресло, случайно стоявшее около двери, и сталъ ожидать, не говоря ни слова, не сдѣлавъ ни одного жеста. Милэди обладала великимъ искусствомъ, изученнымъ женщинами, видѣть сквозь длинныя свои рѣсницы, не открывая глазъ: она увидѣла Фельтона, сидѣвшаго къ ней спиной; она продолжала смотрѣть на него въ продолженіе десяти минуть приблизительно, и во все время ея безстрастный сторожъ не оглянулся ни разу.
   Она сообразила тогда, что придетъ лордъ Винтеръ и его присутствіе придастъ новую силу ея тюремщику: ея первый опытъ былъ неудаченъ; она перенесла это, какъ женщина, у которой еще много средствъ въ запасѣ; вслѣдствіе этого она подняла голову, открыла глаза и слабо вздохнула.
   При этомъ вздохѣ Фельтонъ наконецъ оглянулся.
   -- А, вотъ вы и проснулись, сударыня! сказалъ онъ,-- въ такомъ случаѣ мнѣ нечего больше здѣсь дѣлать! Если вамъ что-нибудь понадобится, позвоните.
   -- Ахъ, Боже мой, Боже мой, какъ я страдаю! прошептала милэди гармоническимъ голосомъ, подобнымъ голосу древнихъ очаровательницъ, которыя околдовывали всѣхъ, кого хотѣли погубить.
   И, выпрямившись въ креслѣ, она приняла еще болѣе граціозную и свободную позу, чѣмъ та, когда она лежала.
   Фельтонъ всталъ.
   -- Вамъ будутъ подавать кушать три раза въ день, въ слѣдующіе часы, сударыня, сказалъ онъ:-- утромъ въ девять часовъ, затѣмъ въ часъ дня и вечеромъ въ восемь. Если это распредѣленіе вамъ неудобно, вы можете назначить свои часы вмѣсто тѣхъ, которые я вамъ предлагаю, и поступлено будетъ согласно вашему желанію.
   -- Неужели я всегда буду одна въ этой большой скучной комнатѣ? спросила милэди.
   -- Приглашена женщина изъ окрестностей; она завтра явится въ замокъ и будетъ приходить къ вамъ каждый разъ, какъ вамъ будетъ это угодно.
   -- Благодарю васъ, со смиреніемъ отвѣтила милэди.
   Фельтонъ слегка поклонился и направился къ двери.
   Въ ту минуту, какъ онъ готовился переступить порогъ, въ коридорѣ появился лордъ Винтеръ въ сопровожденіи солдата, который посланъ былъ сказать ему, что милэди лежитъ въ обморокѣ. У него въ рукахъ былъ флаконъ съ солями.
   -- Ну-съ, что такое? Что здѣсь происходитъ? сказалъ онъ насмѣшливымъ тономъ, увидѣвъ, что его плѣнница уже встала, а Фельтонъ готовился выйти.-- Такъ эта мертвая уже воскресла? Чортъ возьми, Фельтонъ, мое дитя, развѣ ты не понялъ, что тебя принимаютъ за новичка и разыграли передъ тобою первое дѣйствіе комедіи, которую мы, безъ сомнѣнія, будемъ имѣть удовольствіе прослѣдить всю до конца?
   -- Я и самъ подумалъ это, милордъ, отвѣчалъ Фельтонъ:-- но такъ какъ наша плѣнница все-таки женщина, то я и хотѣлъ отнестись къ ней съ тѣмъ вниманіемъ, которымъ обязанъ женщинѣ всякій благовоспитанный человѣкъ, если не лично для нея, то по крайней мѣрѣ для себя.
   Дрожь пробѣжала по всему тѣлу милэди. Эти слова Фельтона пробѣжали холодомъ по всѣмъ ея жиламъ.
   -- Итакъ, сказалъ Винтеръ, смѣясь,-- эти искусно распущенные волосы, эта бѣлая кожа и томный взглядъ не соблазнили тебя, каменное сердце!
   -- Нѣтъ, милордъ, отвѣтилъ безстрастный молодой человѣкъ,-- и повѣрьте, что надо побольше, чѣмъ уловки и кокетство женщинъ, чтобы обольстить меня.
   -- Въ такомъ случаѣ, мой храбрый лейтенантъ, предоставимъ милэди поискать какое-нибудь другое средство и пойдемъ ужимать... О, будь спокоенъ, у нея изобрѣтательная фантазія, и второе дѣйствіе не замедлитъ послѣдовать за первымъ.
   Съ этими словами лордъ Винтеръ взялъ подъ руку Фельтона и со смѣхомъ увелъ его.
   -- О, я найду, что нужно для тебя, прошептала милэди сквозь зубы:-- будь спокоенъ, бѣдный, неудавшійся монахъ, несчастный новообращенный солдатъ, превратившій свой военный мундиръ въ рясу.
   -- Кстати, сказалъ Винтеръ, остановившись на порогѣ двери,-- желательно, чтобы эта неудача не отняла у васъ аппетита. Попробуйте этого цыпленка и этихъ рыбокъ, которыя, клянусь честью, не отравлены. Я доволенъ своимъ поваромъ, и такъ какъ онъ не ожидаетъ отъ меня наслѣдства, я имѣю къ нему полное и безграничное довѣріе. Послѣдуйте моему примѣру. Прощайте, милая сестра! До слѣдующаго вашего обморока!
   Это было болѣе, чѣмъ могла перенести милэди: ея руки судорожно ухватились за кресло, зубы глухо заскрежетали, глаза слѣдили за движеніемъ двери, которая затворялась за лордомъ Винтеромъ и Фельтономъ, и когда она осталась одна, ее обуялъ новый приступъ отчаянія; она бросила взглядъ на столъ, увидѣла блестѣвшій ножъ бросилась къ нему и схватила его, но ея разочарованіе было ужасно: лезвіе было изъ гибкаго серебра съ закругленнымъ концомъ.
   За неплотно закрытой дверью раздался взрывъ хохота, И дверь снова отворилась.
   -- Ага! вскричалъ лордъ Винтеръ,-- ну, вотъ ты самъ видишь, мой храбрый Фельтонъ, самъ видишь, что я тебѣ говорилъ: этотъ ножъ былъ для тебя; она убила бы тебя, мое дитя. Видишь ли, это одна изъ ея странностей -- отдѣлываться такъ или иначе отъ людей, которые ей мѣшаютъ. Если бы я тебя послушался и велѣлъ подать ей острый стальной ножъ, тогда Фельтона ужъ не существовало бы больше -- она зарѣзала бы тебя, а послѣ тебя всѣхъ насъ! Видишь, Джонъ, какъ хорошо она умѣетъ владѣть ножомъ.
   Дѣйствительно, милэди держала еще наступательное оружіе въ судорожно сжатой рукѣ, но эти послѣднія слова, это высшее оскорбленіе, заставили ея руки разжаться: силы и воля оставили ее.
   Ножъ упалъ на землю.
   -- Вы правы, милордъ, сказать Фельтонъ тономъ глубокаго отвращенія, который проникъ до глубины сердца милэди:-- вы правы, я ошибался.
   И оба вышли снова.
   На этотъ разъ милэди прислушалась съ большимъ вниманіемъ, чѣмъ въ первый разъ, и она слышала, какъ они удалились и шаги ихъ затихли въ коридорѣ.
   -- Я погибла, прошептала она,-- я попала въ руки людей, которыхъ могу тронуть такъ же мало, какъ бронзовыя или гранитныя статуи; они отлично изучили меня и защищены броней противъ всѣхъ моихъ уловокъ. Но нельзя допустить, чтобы все это кончилось такъ, какъ они желаютъ!
   Въ самомъ дѣлѣ, ни инстинктивное возвращеніе къ надеждѣ, ни страхъ, ни слабость не овладѣвали надолго этой сильной душой. Милэди сѣла за столъ, поѣла нѣкоторыя кушанья, выпила немного испанскаго вина и почувствовала, что къ ней явилась вся энергія.
   Прежде чѣмъ лечь спать, она уже сообразила, проанализировала, обдумала и изучила все со всѣхъ сторонъ: слова, поступки, жесты, каждое движеніе включительно до молчанія своихъ собесѣдниковъ, и результатомъ этого глубокаго всесторонняго изслѣдованія получилось убѣжденіе, что изъ двухъ ея мучителей Фельтонъ былъ все-таки болѣе уязвимъ.
   Одно слово особенно обратило на себя вниманіе плѣнницы:
   -- Если бы я тебя послушался, сказалъ лордъ Винтеръ Фельтону.
   Значитъ Фельтонъ говорилъ въ ея пользу, потому что лордъ Винтеръ его не послушался.
   Маленькая или большая, повторяла милэди,-- но у этого человѣка есть, слѣдовательно, въ душѣ какая-нибудь искра жалости ко мнѣ; изъ этой искры я раздую пожаръ, который уничтожитъ его. Ну, а лордъ Винтеръ знаетъ меня; онъ боится меня и знаетъ, чего можетъ ожидать отъ меня, если мнѣ когда-нибудь удастся ускользнуть изъ его рукъ, а потому совершенно безполезно пытаться подѣйствовать на него. Но Фельтонъ -- это совсѣмъ другое дѣло, это наивный молодой человѣкъ, чистый душой и, кажется, добродѣтельный, съ этимъ есть возможность справиться.
   И милэди легла и заснула съ улыбкой на губахъ; если бы кто-нибудь увидѣлъ ее спящей, то могъ бы подумать, что это -- молодая дѣвушка и что ей снится вѣнокъ изъ цвѣтовъ, которымъ она украсить себя на первомъ предстоящемъ праздникѣ.
   

XXVI.
Второй день плѣна.

   Милэди снилось, что она держитъ наконецъ д'Артаньяна въ своихъ рукахъ, присутствуетъ при его казни, и именно видъ его ненавистной крови, брызнувшей подъ топоромъ палача, вызвалъ очаровательную улыбку на ея устахъ.
   Она спала, какъ спитъ плѣнникъ, убаюканный своей первой надеждой.
   На слѣдующій день, когда вошли въ ея комнату, она лежала еще въ постели. Фельтонъ стоялъ въ коридорѣ, онъ привелъ женщину, про которую говорилъ наканунѣ и которая только что пріѣхала; эта женщина вошла, подошла къ кровати милэди и предложила ей свои услуги.
   Милэди была блѣдна, какъ обыкновенно, и цвѣтъ ея лица могъ обмануть всякаго, кто видѣлъ ее въ первый разъ.
   -- У меня лихорадка, сказала она:-- я не могла заснуть ни минуты въ продолженіе всей этой длинной ночи, я страшно страдаю... Отнесетесь ли вы ко мнѣ человѣчнѣе, чѣмъ это сдѣлали вчера другіе? Впрочемъ, я прошу только одного, чтобы мнѣ позволили остаться въ постели.
   -- Не хотите ли, чтобы позвали доктора? спросила женщина.
   Фельтонъ слушалъ этотъ разговоръ, не произнося ни слова.
   Милэди разсудила, что чѣмъ больше народу окружить ее, тѣмъ больше будетъ людей, которыхъ надо будетъ разжалобить, и тѣмъ болѣе усилится надзоръ лорда Винтера; къ тому же, докторъ могъ бы объявить, что болѣзнь ея притворная, и милэди, проигравъ первую партію, не хотѣла рисковать проиграть еще и вторую.
   -- Пойти за докторомъ, сказала она,-- на что? эти господа объявили вчера, что моя болѣзнь -- комедія; то же самое было бы, безъ сомнѣнія, и сегодня, потому что со вчерашняго вечера успѣли уже предупредить доктора.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ Фельтонъ, выведенный изъ терпѣнія этими нескончаемыми жалобами.-- скажите сами, сударыня, чѣмъ вы хотите лечиться.
   -- Ахъ, Боже мой, развѣ я знаю чѣмъ?! Я чувствую, что я страдаю, вотъ и все; пусть мнѣ даютъ, что хотятъ, мнѣ рѣшительно все равно.
   -- Подите, позовите лорда Винтера, распорядился Фельтонъ, утомленный этими нескончаемыми жалобами.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ! вскричала милэди,-- нѣтъ, не зовите его, умоляю васъ, я чувствую себя хорошо, мнѣ ничего не нужно, только не зовите его!
   Эти слова были произнесены съ такою горячностью, съ такой увлекательной убѣдительностью, что Фельтонъ, подъ впечатлѣніемъ ихъ, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ ней.
   -- Онъ вошелъ-таки, подумала милэди.
   -- Впрочемъ, сударыня, сказалъ Фельтонъ:-- если вы дѣйствительно страдаете, пошлютъ за докторомъ, но если вы насъ обманываете -- тѣмъ хуже для васъ; по крайней мѣрѣ, намъ не въ чемъ будетъ упрекнуть себя.
   Милэди ничего не отвѣтила, но, уткнувъ очаровательную головку въ подушки, она залилась слезами.
   Фельтонъ посмотрѣлъ на нее съ обычнымъ ему безстрастіемъ, затѣмъ, видя, что кризисъ грозитъ продолжиться, онъ вышелъ; женщина вышла вслѣдъ за нимъ. Лордъ Винтеръ не появлялся.
   -- Кажется, начинаетъ проясниваться, прошептала милэди, съ дикой радостью завертываясь въ простыни, чтобы скрыть отъ всѣхъ этотъ порывъ внутренняго довольства, который могли бы подсмотрѣть у нея.
   Прошло еще два часа.
   -- Теперь пора болѣзни кончиться, подумала она:-- встанемъ и постараемся сегодня же добиться чего-нибудь; у меня впереди только десять дней, и изъ нихъ сегодня вечеромъ истекаетъ второй.
   Утромъ, когда входили въ комнату милэди, ей принесли и завтракъ, а потому она сообразила, что не замедлятъ придти убрать его, и въ это время она опять увидитъ Фельтона.
   Милэди не ошиблась: Фельтонъ явился снова и, не обративъ ни малѣйшаго вниманія, завтракала ли милэди, или нѣтъ, отдалъ приказаніе, чтобы изъ комнаты унесли столъ, который приносили совсѣмъ накрытымъ.
   Фельтонъ остался одинъ; въ рукахъ онъ держалъ книгу. Миледи, полулежа въ креслѣ, стоявшемъ у камина, прекрасная, блѣдная, покорная, казалась святой дѣвственницей, ожидающей мученій.
   Фельтонъ подошелъ къ ней.
   -- Лордъ Винтеръ такой же католикъ, какъ и вы, сударыня, и думаетъ, что невозможность исполнять церемоніи и обряды вашей церкви для васъ можетъ быть тягостнымъ лишеніемъ, а потому онъ изъявилъ согласіе, чтобы вы читали каждый день повседневныя молитвы вашей обѣдни. Вотъ книга, въ которой вы найдете и требникъ.
   Замѣтивъ, съ какимъ видомъ Фельтонъ положилъ эту книжку на маленькій столикъ, стоявшій около милэди, какимъ тономъ онъ произнесъ эти два слова: ваша обѣдня и какая презрительная улыбка сопровождала эти слова, милэди подняла голову и съ большимъ вниманіемъ взглянула на офицера.
   Тогда по его строгой прическѣ, но черезчуръ утрированной простотѣ костюма, но гладкому, точно изъ полированнаго мрамора лбу, по твердому и проницательному взгляду она узнала въ немъ одного изъ тѣхъ мрачныхъ, суровыхъ пуританъ, которыхъ ей такъ часто приходилось встрѣчать какъ при дворѣ короля Іакова, такъ и при дворѣ французскаго короля, куда, несмотря на Варѳоломеевскую ночь, они приходили иногда искать убѣжища. На нее вдругъ нашло внезапное вдохновеніе, какъ бываетъ только съ геніальными людьми въ извѣстныя критическія минуты, въ тѣ именно минуты, когда приходится рѣшать вопросъ объ участи ихъ жизни.
   Эти два слова: ваша обѣдня и одинъ только взглядъ, брошенный на Фельтона, объяснили ей всю важность предстоящаго ей отвѣта.
   По свойственной ей быстротѣ соображенія, у ней тотчасъ же явился готовый отвѣтъ:
   -- Мнѣ, сказала она съ тѣмъ презрѣніемъ, которое она замѣтила въ голосѣ молодого офицера, мнѣ -- мою обѣдню?! Лордъ Винтеръ, развращенный католикъ, отлично знаетъ, что я не одинаковаго съ нимъ вѣроисповѣданія, и онъ хочетъ разставить мнѣ сѣти.
   -- Какого же вы вѣроисповѣданія, сударыня? спросилъ Фельтонъ съ удивленіемъ, котораго не могъ скрыть при всемъ умѣньѣ владѣть собой.
   -- Я скажу вамъ это, вскричала милэди съ притворной экзальтаціей,-- въ тотъ день, когда кончатся мои страданія за вѣру!
   Взглядъ Фельтона открылъ милэди, какъ много она выиграла однимъ этимъ словомъ. Впрочемъ, молодой офицеръ не проронилъ ни слова, только одинъ его взглядъ обнаружилъ его мысли.
   -- Я въ рукахъ моихъ враговъ, продолжала она съ тою восторженностью, которую она подмѣтила у пуританъ.-- Уповаю на Господа моего: или Онъ спасетъ меня, или я погибну за Него! Вотъ мой отвѣтъ, который я прошу васъ передать лорду Винтеру. А эту книгу, прибавила она, указывая на молитвенникъ пальцемъ, но не дотрагиваясъ до него, точно боясь оскверниться черезъ это прикосновеніе,-- вы можете унести и пользоваться имъ сами, потому что, безъ сомнѣнія, вы вполнѣ сообщникъ лорда Винтера какъ въ преслѣдованіи, такъ и въ ереси.
   Фельтонъ ничего не отвѣтилъ, взялъ книгу съ тѣмъ же чувствомъ отвращенія, которое онъ уже выказалъ раньше, и ушелъ, задумавшись.
   Около пяти часовъ вечера къ ней пришелъ лордъ Винтеръ; милэди въ продолженіе цѣлаго дня имѣла достаточно времени, чтобы начертить планъ своихъ дѣйствій; она приняла его какъ женщина, на сторонѣ которой были всѣ преимущества.
   -- Какъ кажется, сказалъ баронъ, садясь въ кресло напротивъ милэди и небрежно протягивая ноги къ камину,-- какъ кажется, мы сдѣлали попытку отступиться отъ своей вѣры!
   -- Что вы хотите этимъ сказать?
   -- Я хочу сказать, что съ тѣхъ поръ, какъ мы въ послѣдній разъ съ вами видѣлись, мы измѣнили нашей религіи; ужъ не вышли ли вы за третьяго мужа -- протестанта?
   -- Объяснитесь, милордъ, сказала плѣнница величественнымъ тономъ:-- такъ какъ я объявляю вамъ, что я слышу, но не понимаю ваши слова.
   -- Это потому, что у васъ нѣтъ никакой религіи; мнѣ даже больше это нравится,-- замѣнилъ насмѣшливо лордъ Винтеръ.
   -- Конечно, это больше согласуется съ вашими принципами, холодно возразила милэди.
   -- О, признаюсь вамъ, что это для меня совершенно безразлично.
   -- О, если бы даже вы и не признавались въ своей индиферентности въ религіи, то вашъ развратъ и ваши преступленія выдали бы васъ.
   -- Гм! Вы говорите о развратѣ, г-жа Мессалина, лэди Макбетъ! Или я васъ плохо понялъ, или вы, должно бытъ, страшно безстыдны!
   -- Вы говорите такъ потому, что знаете, что насъ слушаютъ, замѣтила холодно милэди,-- и потому, что вы желаете вооружить противъ меня вашихъ тюремщиковъ и палачей.
   -- Вашихъ тюремщиковъ! вашихъ палачей! Увы, сударыня! вы начинаете говорить, какъ поэтъ, и вчерашняя комедія переходитъ сегодня въ трагедію. Впрочемъ, черезъ восемь дней вы будете тамъ, гдѣ вамъ слѣдуетъ быть, и тогда мое дѣло будетъ окончено.
   -- Дѣло безчестное! дѣло безбожное! произнесла милэди съ экзальтаціей жертвы, вызывающей на бой своего судью.
   -- Честное слово, сказалъ лордъ Винтеръ: -- мнѣ кажется, что эта развратница сходитъ съ ума. Ну, ну, успокойтесь же, госпожа пуританка, или я велю посадить васъ въ тюрьму. Чортъ возьми! это должно быть испанское вино бросилось вамъ въ голову, но успокойтесь: это опьянѣніе не опасно и не будетъ имѣть. никакихъ послѣдствій.
   И лордъ Винтеръ ушелъ, произнеся довольно крѣпкое слово, что въ ту эпоху было принято даже у людей высшаго общества.
   Фельтонъ, дѣйствительно, былъ за дверью и не проронилъ ни слова изъ всего этого разговора.
   Милэди угадала это.
   -- Да, ступай, ступай! прошептала она вслѣдъ своему шурину,-- послѣдствія скоро выяснятся, но ты, глупецъ, замѣтишь ихъ только тогда, когда уже нельзя будетъ ихъ исправить.
   Снова наступило молчаніе; прошло два часа, принесли ужинъ и застали милэди, громко творившей свои молитвы, тѣ молитвы, которымъ она выучилась у стараго слуги своего второго мужа, самаго строгаго пуританина. Она, казалось, была въ какомъ-то экстазѣ и не обратила ни малѣйшаго вниманія на то, что происходило вокругъ нея. Фельтонъ подалъ знакъ, чтобы ей не мѣшали, и когда все было приготовлено, онъ безъ шума вышелъ со своими солдатами.
   Милэди знала, что за нею могутъ наблюдать, а потому прочитала всѣ молитвы до конца, и ей показалось, что солдатъ, стоявшій на часахъ у двери, ходитъ иначе, чѣмъ ходилъ раньше, и, казалось, прислушивается. На этотъ разъ ей ничего больше и не надо было; она встала, сѣла за столъ, немного поѣла и выпила только воды.
   Часъ спустя пришли убрать со стола, но милэди замѣтила, что Фельтонъ на этотъ разъ не пришелъ съ солдатами.
   Значить, онъ боялся видѣть ее часто.
   Она отвернулась къ стѣнѣ, чтобы улыбнуться, потому что эта улыбка выражала торжество и могла выдать ее.
   Она подождала еще съ полчаса; въ старомъ замкѣ царила въ это время тишина, слышенъ былъ только непрерывный ропотъ волнъ, это необъятное дыханіе океана, и тогда своимъ чистымъ, мелодичнымъ, вибрирующимъ голосомъ она запѣла первый стихъ псалма, въ то время очень любимаго пуританами:
   "Господь, Ты покидаешь насъ, чтобы испытать, сильны ли мы, но зато Ты же и даруешь намъ божественной рукой Своей пальму за наши страданія".
   Эти стихи были не особенно хороши, имъ недоставало даже многаго, но, какъ извѣстно, пуритане не могли похвастаться своей поэзіей. Милэди пѣла и прислушивалась: солдатъ, стоявшій на караулѣ у ея двери, остановился неподвижно. Изъ этого милэди могла заключить о томъ, какое сильное дѣйствіе произвело ея пѣніе. Тогда она снова начала пѣть съ усердіемъ и съ невыразимымъ чувствомъ; ей казалось, что звуки разносились далеко подъ сводами и, какъ волшебное очарованіе, смягчали сердца ея тюремщиковъ. Однако часовой, безъ сомнѣнія, ревностный католикъ, нарушилъ очарованіе, потому что онъ крикнулъ черезъ дверь:
   -- Да замолчите же, сударыня, сказалъ онъ: -- ваше пѣніе наводитъ тоску, точно заупокойное пѣніе, и если, кромѣ пріятности находиться въ этомъ гарнизонѣ, придется еще слушать подобныя вещи, то тогда ужъ будетъ совсѣмъ не въ моготу.
   -- Молчать! приказалъ ему суровый голосъ, въ которомъ милэди узнала голосъ Фельтона:-- къ чему вы мѣшаетесь не въ свое дѣло, глупый человѣкъ! Развѣ вамъ приказывали мѣшать пѣть этой женщинѣ? Нѣтъ. Вамъ отданъ былъ приказъ стеречь ее и стрѣлять, если она сдѣлаетъ попытку бѣжать. Стерегите ее; если она вздумаетъ убѣжать, убейте ее, но не отступайте отъ даннаго вамъ приказанія.
   Выраженіе невыразимой радости озарило лицо милэди, но выраженіе это было мгновенное, какъ блескъ молніи, и, какъ будто не слыхавъ этого разговора, изъ котораго она не проронила ни одного слова, она опять запѣла, придавая своему голосу всю прелесть, все обольстительное очарованіе, вложенное въ него демономъ:
   "За всѣ мои слезы, за перенесенныя бѣдствія, за мое изгнаніе и наложенныя на меня желѣзныя цѣпи мнѣ оставлена молодость, молитва, и со мной Господь, Который видитъ всѣ мои страданія".
   Этотъ голосъ, неслыханной силы, одушевленный высокой страстью, придавалъ грубоватой, дикой поэзіи стиховъ псалма магическую прелесть и такое выраженіе, какое самые восторженные пуритане рѣдко находили въ пѣніи своихъ братьевъ, хотя они и украшали его всѣмъ пыломъ своей фантазіи; Фельтону казалось, что онъ слышитъ пѣніе ангела, утѣшающаго трехъ евреевъ въ горящей пещи. Милэди продолжала:
   "Но день освобожденья придетъ для насъ, Боже праведный и сильный; и если даже наша надежда и не оправдается, у насъ все-таки останется отрада въ мученіи и въ смерти".
   Этотъ стихъ, въ который страшная очаровательница вложила всю свою душу, внесъ окончательное смущеніе въ сердце молодого офицера; онъ рѣзкимъ движеніемъ отворилъ дверь и предсталъ передъ милэди, блѣдный, какъ всегда, но съ горящими, почти блуждающими глазами.
   -- Зачѣмъ вы такъ поете, обратился онъ къ ней,-- и такимъ голосомъ?
   -- Простите, отвѣчала милэди съ кротостью,-- я забыла, что въ этомъ домѣ я не должна пѣть такихъ пѣсенъ. Я, можетъ быть, оскорбила ваше религіозное чувство, но это было сдѣлано безъ умысла, клянусь вамъ; простите мнѣ мою вину, которая, можетъ быть, и велика но неумышленна.
   Милэди была такъ прекрасна въ эту минуту, религіозная восторженность, охватившая ее, придавала такое выраженіе ея лицу, что ослѣпленный Фельтонъ думалъ, что видитъ передъ собою ангела, пѣніе котораго только что слышалъ.
   -- Да, да, отвѣтилъ онъ,-- да, вы смущаете, волнуете людей, живущихъ въ замкѣ.
   И бѣдный безумецъ самъ не замѣчалъ безсвязности своихъ словъ, между тѣмъ какъ милэди своими рысьими глазами старалась проникнуть до глубины его сердца.
   -- Я не буду пѣть больше,-- опуская внизъ глаза, сказала милэди со всей кротостью, которую она только могла придать своему голосу, со всей покорностью, какую только могла придать своему взгляду.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сударыня, сказалъ Фельтонъ,-- только не пойте такъ громко, особенно ночью.
   И съ этими словами Фельтонъ, чувствовавшій самъ, что онъ не въ состояніи надолго сохранить свой суровый видъ относительно плѣнницы, бросился вонъ изъ комнаты.
   -- Вы хорошо сдѣлали, лейтенантъ, сказалъ солдатъ:-- это пѣніе выворачиваетъ всю душу; впрочемъ, къ этому можно привыкнуть, у нея такой чудный голосъ!
   

XXVII.
Третій день плѣна.

   Фельтонъ пришелъ, но оставалось сдѣлать еще одинъ шагъ: нужно было его удержать или, скорѣе, остаться съ нимъ наединѣ; средство къ достиженію этой цѣли еще смутно рисовалось милэди.
   Надо было достигнуть еще большаго: необходимо было заставить его говорить, чтобы имѣть возможность и самой высказаться; милэди знала хорошо, что обольстительнѣе всего былъ ея голосъ, такъ искусно принимавшій всѣ оттѣнки, начиная отъ человѣческой рѣчи до небеснаго пѣнія. А между тѣмъ, несмотря на всю его прелесть, милэди могла потерпѣть неудачу, потому что Фельтонъ былъ предупрежденъ противъ всякой малѣйшей случайности. Съ этой минуты она стала слѣдить за всѣми его поступками, за каждымъ его словомъ, начиная отъ простого взгляда, кончая малѣйшимъ жестомъ, дыханіемъ, которое можно было истолковать вздохомъ. Наконецъ она изучила все, какъ ловкій актеръ, которому дали новую роль въ такомъ амплуа, къ которому онъ еще не привыкъ. Ея поведеніе относительно лорда Винтера далеко не представляло такихъ трудностей; да къ тому же она еще наканунѣ составила себѣ извѣстный планъ: въ его присутствіи быть молчаливой и сохранять свое достоинство, отъ времени до времени раздражать, относясь къ нему съ притворнымъ пренебреженіемъ, какимъ-нибудь презрительнымъ словомъ вынудить его угрозы, насилія, которыя составили бы контрастъ съ ея покорностью -- вотъ въ чемъ былъ ея планъ. Фельтонъ былъ бы всему этому свидѣтелемъ; онъ не сказалъ бы, можетъ быть, ни слова, но все видѣлъ бы.
   Утромъ Фельтонъ пришелъ, по обыкновенію, но милэди по сказала ему ни слова въ то время, пока приготовляли завтракъ. И въ ту самую минуту, какъ онъ собирался уйти, у нея блеснула надежда, потому что ей показалось, что онъ хочетъ заговорить, но его губы пошевелились, не испустивъ ни звука, и, видимо сдѣлавъ усиліе надъ собой, чтобы сдержать слова, готовыя сорваться съ языка, онъ вышелъ.
   Около двѣнадцати часовъ къ ней пришелъ лордъ Винтеръ.
   Вылъ довольно хорошій зимній день, и лучи блѣднаго англійскаго солнца, которое свѣтитъ, но не грѣетъ, проникали сквозь оконныя рѣшетки тюрьмы.
   Милэди смотрѣла въ окно и сдѣлала видъ, что не слышала, какъ отворилась дверь.
   -- Ага! сказалъ лордъ Винтеръ,-- сыгравши комедію, трагедію, мы ударились въ меланхолію.
   Плѣнница ничего не отвѣтила.
   -- Да, да, продолжалъ лордъ Винтеръ,-- я понимаю: вамъ очень бы хотѣлось очутиться на свободѣ на этомъ берегу; вамъ очень бы хотѣлось плыть на кораблѣ, разсѣкая изумрудныя волны этого зеленаго моря; вамъ очень бы хотѣлось, на сушѣ или на водѣ, устроить мнѣ одну изъ тѣхъ ловкихъ засадъ, на которыя вы такъ изобрѣтательны. Терпѣніе! терпѣніе! Черезъ четыре дня море сдѣлается для васъ доступнымъ, море будетъ для васъ открыто, даже болѣе, чѣмъ вы, можетъ быть, желаете, такъ какъ черезъ четыре дня Англія избавится отъ васъ.
   Милэди сложила руки и, поднявши свои чудные глаза къ небу, произнесла съ ангельской нѣжностью и въ голосѣ, и въ своихъ движеніяхъ:
   -- Боже мой! Боже мой! прости этому человѣку, какъ я прощаю ему.
   -- Да, молись, проклятая! вскричалъ баронъ,-- тебѣ молитва тѣмъ болѣе необходима, что ты -- клянусь тебѣ въ этомъ -- находишься въ рукахъ человѣка, который никогда не простить тебя.
   Онъ вышелъ.
   Въ ту самую минуту, какъ онъ выходилъ, она бросила бѣглый, проницательный взглядъ въ полуотворенную дверь и замѣтила Фельтона, который быстро посторонился, чтобы не быть замѣченнымъ ею.
   Тогда она бросилась на колѣни и начала молиться.
   -- Боже мой! Боже мой! сказала она.-- Ты знаешь, за какое святое дѣло я страдаю; дай мнѣ силу перенести эти страданія.
   Дверь тихо отворилась; прекрасная молельщица сдѣлала видъ, будто не слышала этого, и голосомъ, полнымъ слезъ, продолжала:
   -- Боже мститель! Боже милосердный! неужели Ты допустишь осуществиться планамъ этого ужаснаго человѣка!
   И только послѣ этого она сдѣлала видъ, что услышала шумъ шаговъ Фельтона, быстро, какъ молнія, вскочила и покраснѣла, какъ будто бы устыдившись, что ее застали на колѣняхъ молящеюся.
   -- Я не люблю мѣшать тѣмъ, кто молится, сударыня, сказалъ серьезно Фельтонъ,-- и потому, умоляю васъ, не безпокойтесь изъ-за меня.
   -- Почему вы думаете, что я молилась, спросила милэди, голосомъ, прерывавшимся отъ рыданій:-- вы ошибаетесь, я не молилась.
   -- Неужели вы думаете, сударыня, отвѣчалъ Фельтонъ все тѣмъ же суровымъ тономъ, хотя нѣсколько мягче,-- что я считаю себя въ правѣ мѣшать кому-нибудь повергаться къ стопамъ Всевышняго? Сохрани меня, Боже! Къ тому же, виновные должны каяться; каково бы ни было преступленіе -- я считаю неприкосновеннымъ всякаго, когда онъ молится.
   -- Виновна, я! проговорила милэди съ улыбкой, которая обезоружила бы ангела во время послѣдняго суда.-- Виновна! Боже мой, Тебѣ извѣстно, правда ли это! Скажите, что я осуждена, это будетъ справедливо, но вамъ извѣстно, что Господь любитъ мучениковъ и допускаетъ иногда осужденіе невинныхъ.
   -- Преступница ли вы, невинная ли жертва, или мученица, отвѣчалъ Фельтонъ:-- тѣмъ болѣе вы должны молиться, и я присоединю въ вашимъ и свои молитвы.
   -- О, вы праведный! вскричала милэди, бросаясь къ его ногамъ:-- выслушайте, я не могу больше скрываться передъ вами, потому что я боюсь, что у меня не хватитъ силъ въ ту минуту, когда мнѣ нужно будетъ выдержать борьбу и открыто признать свою вѣру. Вами злоупотребляютъ, но вопросъ не въ этомъ -- я прошу у васъ только одной милости, и если вы мнѣ ее окажете, я буду благословлять васъ и въ этомъ, и въ томъ мірѣ.
   -- Поговорите съ милордомъ, сударыня, сказалъ Фельтонъ:-- я, къ счастью, не имѣю права ни прощать, ни наказывать, и эта отвѣтственность предоставлена Богомъ тому, кто выше меня.
   -- Напротивъ, вамъ, вамъ одному! Лучше выслушайте меня, чѣмъ способствовать моей погибели и моему униженію.
   -- Если вы заслужили этотъ позоръ, сударыня, если вы навлекли на себя это униженіе, надо покориться и перенести все для Бога.
   -- Что вы говорите! О, вы меня не понимаете! Говоря объ униженіи, вы думаете, что я разумѣю подъ этимъ какое-нибудь наказаніе, что я говорю о тюрьмѣ или о смерти? Да сохранить меня Небо! Что значатъ для меня тюрьма и смерть!
   -- Въ такомъ случаѣ я совсѣмъ не понимаю васъ, сударыня! сказалъ Фельтонъ.
   -- Или дѣлаете видъ, что не стали понимать меня, замѣтила плѣнница съ улыбкой сомнѣнія.
   -- Нѣтъ, сударыня, клянусь честью солдата, словомъ христіанина!
   -- Какъ! вамъ неизвѣстны намѣренія лорда Винтера относительно меня?
   -- Они мнѣ неизвѣстны.
   -- Этого быть не можетъ -- вы его повѣренный.
   -- Я никогда не лгу, сударыня.
   -- Между тѣмъ онъ слишкомъ мало старается скрыть ихъ, чтобы нельзя было ихъ угадать!
   -- Да я и не стараюсь ничего отгадывать, сударыня; я жду, чтобы вы мнѣ открыли тайну сами, а лордъ Винтеръ, кромѣ того, что мнѣ сказать при васъ, ничего мнѣ больше не довѣрялъ.
   -- Значитъ, вскричала милэди съ необыкновенной искренностью въ голосѣ;-- вы не его сообщникъ и вамъ неизвѣстно, что онъ готовитъ мнѣ позоръ, который страшнѣе и ужаснѣе всѣхъ наказаній на землѣ?
   -- Вы ошибаетесь, сударыня, возразилъ Фельтонъ, краснѣя:-- лордъ Винтеръ неспособенъ на такое преступленіе.
   "Хорошо, подумала милэди,-- еще не зная въ чемъ дѣло, онъ называетъ уже это преступленіемъ".
   Затѣмъ она продолжала громко:
   -- Другъ низкаго человѣка способенъ на все.
   -- Кого вы называете низкимъ человѣкомъ? спросилъ Фельтонъ.
   -- Развѣ есть въ Англіи еще другой человѣкъ, который заслуживалъ бы такое же названіе?
   -- Вы говорите о Жоржѣ Вилльерсѣ? спросилъ Фельтонь, глаза котораго воспламенились.
   -- Котораго язычника, вѣроломные дворяне, зовутъ герцогомъ Букингамомъ, подтвердила милэди.-- Я не думала, чтобы въ Англіи былъ хотя одинъ англичанинъ, которому нужно бы было такъ долго объяснять, о комъ я говорю.
   -- Рука Всевышняго распростерта надъ нимъ, сказалъ Фельтонъ,-- и онъ не избѣгнетъ наказанія, котораго заслуживаетъ.
   Фельтонъ выказывалъ относительно герцога то чувство ненависти и отвращенія, которое питали всѣ англичане къ тому, котораго сами католики называли грабителемъ, лихоимцемъ, развратникомъ и котораго пуритане коротко называли просто сатаной.
   -- О, Боже мой, Боже мой! вскричала милэди:-- когда я молю Тебя послать этому человѣку заслуженное имъ наказаніе, Ты знаешь, что я прошу объ этомъ не изъ личной мести, но взываю о спасеніи цѣлаго народа!
   -- Развѣ вы его знаете? спросилъ Фельтонъ.
   -- Наконецъ-то онъ дѣлаетъ мнѣ вопросъ, подумала милэди внѣ себя отъ радости, что ей удалось такъ скоро достигнуть такого результата.-- О, знаю ли я его! О, да, къ моему несчастью, къ моему величайшему несчастью.
   И милэди начала ломать себѣ руки, какъ бы въ припадкѣ отчаянія. Фельтонъ почувствовалъ, безъ сомнѣнія, что твердость его оставляетъ, и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ двери; плѣнница, не упускавшая его изъ виду, бросилась вслѣдъ за нимъ и остановила его.
   -- Будьте добры, будьте милосердны ко мнѣ! вскричала она,-- и выслушайте мою просьбу: дайте мнѣ ножъ, который изъ роковой предосторожности баронъ отнялъ у меня, потому что ему извѣстно, какое употребленіе я хочу изъ него сдѣлать... О, выслушайте меня до конца! этотъ ножъ, отдайте мнѣ его только на одну минуту, сдѣлайте это изъ милости, изъ сожалѣнія ко мнѣ! Я обнимаю ваши колѣни, вы увидите, что вамъ я ничего не сдѣлаю. Господи! вы думаете, что я причиню какой-нибудь вредъ вамъ, вамъ, единственному справедливому существу, доброму, сострадательному, котораго я встрѣтила! Вамъ, моему спасителю, можетъ быть!.. На одну минуту, и я вамъ отдамъ его черезъ дверное окошечко... ничего болѣе, какъ только ножъ на одну минуту, г. Фельтонъ, и вы спасете мнѣ честь!
   -- Вы хотите убить себя! вскричалъ Фельтонъ съ ужасомъ, забывая выдернуть свои руки изъ рукъ плѣнницы,-- убить себя!
   -- Я открыла мою тайну, прошептала милэди, понижая голосъ и въ изнеможеніи падая на полъ,-- я открыла тайну! Ему теперь все извѣстно! Боже мой, я погибла!
   Фельтонъ въ нерѣшимости стоялъ, не двигаясь.
   -- Онъ еще сомнѣвается, подумала милэди: -- я была недостаточно правдива.
   Въ коридорѣ послышался шумъ, и милэди узнала шаги лорда Винтера.
   Фельтонъ тоже узналъ походку лорда и сдѣлалъ шагъ къ двери.
   Милэди бросилась къ нему.
   -- О! не говорите ни слова, сказала она сдержаннымъ голосомъ:-- ни одного слова этому человѣку изъ всего, что я вамъ сказала,-- или я погибла, и это вы, вы...
   Затѣмъ, такъ какъ шаги приближались, она замолчала, изъ опасенія, чтобы не услыхали ея голоса, и приложила свою прекрасную руку къ губамъ Фельтона съ неописаннымъ ужасомъ.
   Фельтонъ нѣжно оттолкнулъ милэди, которая упала въ кресло.
   Лордъ Винтеръ прошелъ мимо двери, не остановившись, и слышно было, какъ шаги его удалились и затихли.
   Фельтонъ, блѣдный, какъ смерть, стоялъ нѣсколько минутъ, прислушиваясь, и затѣмъ, когда шумъ шаговъ совершенно затихъ, онъ вздохнулъ, какъ человѣкъ, пробудившійся отъ сна, и бросился вонъ изъ комнаты.
   -- А! сказала милэди, въ свою очередь прислушиваясь къ шагамъ Фельтона, удалявшагося въ противоположную сторону отъ лорда Винтера,-- наконецъ-то ты мой!
   Затѣмъ ея лицо снова омрачилось.
   -- Если онъ скажетъ барону, сказала она,-- я погибла, потому что баронъ знаетъ хорошо, что я не зарѣжусь; онъ при немъ дастъ мнѣ ножъ въ руки, и тогда онъ увидитъ, что это страшное отчаяніе было не больше, какъ комедія.
   И она стала передъ зеркаломъ и посмотрѣлась: никогда она не была такъ прекрасна.
   -- О, да! сказала она, улыбаясь,-- онъ ничего не скажетъ.
   Вечеромъ, когда принесли ужинъ, пришелъ лордъ Винтеръ.
   -- Развѣ ваше присутствіе, обратилась къ нему милэди,-- составляетъ необходимую принадлежность моего заточенія и не можете ли вы меня избавить отъ вашихъ посѣщеній, увеличивающихъ мои страданія?
   -- Какъ, милая сестра! сказалъ лордъ Винтеръ: -- не вы ли трогательно сообщили мнѣ вашими хорошенькими губками, которыя сегодня ко мнѣ такъ жестоки, что вы пріѣхали въ Англію нарочно только для того, чтобы имѣть удовольствіе видѣться со мной -- удовольствіе, лишеніе котораго, по вашимъ словамъ, было для васъ настолько ощутительно, что вы рискнули всѣмъ: морскою болѣзнью, бурей, плѣномъ! Ну, что же! вотъ и я, утѣшьтесь! Къ тому же на этотъ разъ мое посѣщеніе имѣетъ цѣль.
   Милэди задрожала: она вообразила, что Фельтонъ все сказалъ ему; никогда, можетъ быть, во всей ея жизни у этой женщины, испытавшей такъ много сильныхъ, самыхъ противоположныхъ ощущеній, не билось такъ сильно сердце.
   Лордъ Винтеръ засталъ ее сидящей; онъ взялъ кресло, придвинулъ его и сѣлъ около нея, затѣмъ вынулъ изъ кармана бумагу, которую медленно развернулъ.
   -- Посмотрите, сказалъ онъ ей:-- я хочу показать вамъ родъ паспорта, который я сочинилъ для васъ и который будетъ отнынѣ замѣнять вамъ его вполнѣ въ вашей жизни, которую я согласенъ оставить вамъ.
   Затѣмъ, переведя свой взоръ отъ милэди на бумагу, онъ прочиталъ слѣдующее:
   -- "Приказъ отвезти въ..." Тутъ для названія куда именно оставлено пустое мѣсто, прервалъ свое чтеніе лордъ Винтеръ:-- если вы предпочитаете какой-нибудь городъ, вы мнѣ укажете, и если онъ окажется не ближе тысячи верстъ отъ Лондона, ваша просьба будетъ исполнена. Итакъ, я продолжаю: "Приказъ отвезти въ... поименованную Шарлотту Блаксонъ, заклейменную судомъ французскаго королевства, но освобожденную послѣ наказанія; она будетъ жить въ этой резиденціи, никогда не удаляясь отъ нея болѣе чѣмъ на три льё. Въ случаѣ попытки къ побѣгу она подвергнется смертной казни. Ей будетъ отпускаться пять шиллинговъ въ день на квартиру и пищу".
   -- Этотъ приказъ относится вовсе не ко мнѣ, холодно отвѣтила милэди:-- потому что на немъ выставлено не мое имя.
   -- Имя! Да развѣ у васъ есть оно?
   -- Я ношу фамилію вашего брата?
   -- Вы ошибаетесь: мой братъ былъ вашимъ вторымъ мужемъ, а вашъ первый мужъ живъ еще. Назовите мнѣ его имя, и я поставлю его вмѣсто имени Шарлотты Блаксонъ. Нѣтъ? вы не хотите этого? вы молчите?... Хорошо! вы будете внесены въ тюремную роспись подъ именемъ Шарлотты Блаксонъ.
   Милэди продолжала хранить молчаніе; на этотъ разъ оно было слѣдствіемъ не обдуманнаго плана, а просто страха: она вообразила, что этотъ приказъ сейчасъ же будетъ приведенъ въ исполненіе; она думала, что лордъ Винтеръ ускорилъ ея отъѣздъ; она думала, что осуждена выѣхать сегодня же вечеромъ. Ей представилось одну минуту, что все потеряно, какъ вдругъ она замѣтила, что приказъ былъ безъ подписи. Радость, которую она почувствовала при этомъ открытіи, была настолько велика, что она не смогла скрыть ея.
   -- Да, да, сказалъ лордъ Винтеръ, замѣтившій перемѣну въ ней,-- да, вы ищете подписи и думаете: не все еще потеряно, разъ подъ этимъ приказомъ нѣтъ подписи, мнѣ его только показываютъ, чтобы испугать меня. Вы ошибаетесь: завтра этотъ приказъ будетъ посланъ къ лорду Букингаму; послѣзавтра онъ будетъ возвращенъ съ его подписью и съ приложеніемъ къ нему печати, и черезъ двадцать четыре часа, ручаюсь вамъ, онъ будетъ приведенъ въ исполненіе. Прощайте, сударыня, вотъ все, что я имѣлъ сообщить вамъ.
   -- А я отвѣчу вамъ, милостивый государь, что это злоупотребленіе властью и это изгнаніе подъ вымышленнымъ именемъ -- подлость.
   -- Развѣ вы предпочитаете быть повѣшенной подъ вашимъ собственнымъ именемъ, милэди? Вамъ извѣстно, что англійскіе законы неумолимы къ преступленіямъ противъ брака; объяснитесь откровенно, и хотя мое имя, или, вѣрнѣе, имя моего брата, замѣшано въ этомъ, я рискну даже публичнымъ скандаломъ, чтобы быть вполнѣ увѣреннымъ, что я разъ навсегда избавился отъ васъ.
   Милэди ничего не отвѣтила, но поблѣднѣла какъ мертвецъ.
   -- О! я вижу, что вы предпочитаете путешествіе. Чудесно, сударыня, есть старинная поговорка, что путешествіе образуетъ молодость. Честное слово! вы правы: во всякомъ случаѣ, жизнь -- вещь хорошая. Оттого-то я забочусь, чтобы вы ея у меня не отняли. Значитъ остается теперь покончить дѣло относительно пяти шиллинговъ; я кажусь немножко скупымъ, не правда ли? Это все оттого, что я очень забочусь о томъ, чтобы вы не подкупили вашихъ стражей. Къ тому же для ихъ обольщенія при васъ останутся всѣ ваши прелести. Попробуйте воспользоваться ими, если ваша неудача съ Фельтономъ не отняла у васъ охоты прибѣгать къ попыткамъ этого рода...
   "Фельтонъ ничего ему не сказалъ", подумала милэди, "еще ничего не потеряно".
   -- А теперь, сударыня, до свиданія. Завтра я приду къ вамъ объявить отъѣздъ моего гонца.
   Лордъ Винтеръ всталъ, сдѣлалъ насмѣшливый поклонъ милэди и вышелъ.
   Милэди свободно вздохнула: у нея оставалось еще четыре дня впереди; четырехъ дней ей вполнѣ достаточно, чтобы окончательно покорить своему очарованію Фельтона. Между тѣмъ ей пришла ужасная мысль, а именно, что лордъ Винтеръ, можетъ быть, пошлетъ самого Фельтона къ Букингаму за подписью приказа; такимъ образомъ Фельтонъ ускользнулъ бы изъ ея рукъ, а для полнаго успѣха плѣнницѣ необходимо было непрерывно поддерживать прелесть своего очарованія.
   Впрочемъ, какъ мы уже сказали, одно успокаивало ее Фельтонъ ничего не сказалъ.
   Она не хотѣла выказать волненія, произведеннаго на нее угрозами лорда Винтера, а потому сѣла за столъ и поѣла. Затѣмъ, какъ и наканунѣ, она встала на колѣни и громко прочитала молитвы. Какъ и наканунѣ, солдатъ пересталъ ходить и, остановившись, слушалъ.
   Вскорѣ она услыхала шумъ болѣе легкихъ шаговъ, чѣмъ шаги часового, которые раздались въ концѣ коридора и, приблизившись, остановились у ея двери.
   -- Это онъ, подумала она.
   И она запѣла ту самую религіозную пѣсню, которая такъ сильно наэлектризовала наканунѣ Фельтона.
   Хотя ея пріятный, сильный и звучный голосъ казался мелодичнѣе и трогательнѣе, чѣмъ былъ когда-либо, тѣмъ не менѣе дверь не отворилась. Милэди бросила украдкой взглядъ въ окошечко двери, и ей показалось, что за рѣшеткой сверкнули горящіе глаза молодого человѣка; но было ли это дѣйствительностью, или только видѣніемъ, она навѣрное не знала, такъ какъ на этотъ разъ онъ имѣлъ настолько надъ собой власти, что не вошелъ.
   Спустя нѣсколько минутъ послѣ того, какъ она окончила религіозную пѣсню, милэди показалось, что послышался глубокій вздохъ; затѣмъ тѣ же самые шаги, которые приблизились къ двери, тихо и точно съ сожалѣніемъ удалились.
   

XXVIII.
Четвертый день плѣна.

   На слѣдующій день, когда Фельтонъ вошелъ къ милэди, онъ засталъ ее стоявшею на креслѣ и державшею въ рукахъ веревку, свитую изъ батистовыхъ платковъ, разорванныхъ на длинныя полосы, которыя были сплетены и связаны за концы одна съ другой; при шумѣ, произведенномъ Фельтономъ, когда онъ отворилъ дверь, милэди легко спрыгнула съ кресла и хотѣла спрятать позади себя эту импровизированную веревку. Молодой человѣкъ былъ блѣднѣе обыкновеннаго, и красные глаза вслѣдствіе безсонницы, указывали на то, что онъ провелъ безпокойную ночь.
   Между тѣмъ его лицо выражало еще большую суровость, чѣмъ когда-либо.
   Онъ медленно приблизился къ милэди, которая сидѣла, и, взявъ конецъ смертоносной веревки, которую она нечаянно или съ намѣреніемъ оставила на виду, холодно спросилъ ее:
   -- Что это такое, сударыня?
   -- Это?-- Ничего, отвѣчала милэди съ выраженіемъ той затаенной грусти, которую она такъ искусно умѣла придавать своей улыбкѣ:-- скука -- смертельный врагъ заключенныхъ, я скучаю и для развлеченія сплела эту веревку.
   Фельтонъ обратилъ взоръ на стѣну, у которой онъ засталъ милэди стоявшею на креслѣ, на которомъ въ данную минуту она сидѣла, и замѣтилъ надъ ея головой позолоченный крюкъ, ввинченный въ стѣну, служившій для вѣшанія платья или оружія. Онъ вздрогнулъ, и плѣнница замѣтила это, такъ какъ, хотя она и сидѣла съ опущенными глазами, отъ нея ничто не ускользало.
   -- А что вы дѣлали, стоя на креслѣ? спросилъ онъ.
   -- Что вамъ до этого?
   Однако, настаивалъ Фельтонъ,-- я желаю это знать.
   -- Не спрашивайте меня,-- вы знаете, что намъ, истиннымъ христіанамъ, запрещено лгать.
   -- Въ такомъ случаѣ, я самъ скажу вамъ, что вы дѣлали или, вѣрнѣе, что вы собирались сдѣлать: вы хотѣли привести въ исполненіе задуманное вами намѣреніе. Подумайте только о томъ, сударыня, что если Господь запрещаетъ ложь, то тѣмъ строже Господь запрещаетъ прибѣгать къ самоубійству.
   -- Когда Господь видитъ, что одно изъ его созданій несправедливо подвергается гоненію и ему остается только выборъ между самоубійствомъ и позоромъ, повѣрьте, отвѣтила милэди тономъ глубокаго убѣжденія:-- что Господь проститъ ему самоубійство, потому что въ такомъ случаѣ самоубійство -- мученичество.
   -- Вы или преувеличиваете ваши несчастья, или не вполнѣ высказываетесь... Сударыня, ради Бога, объяснитесь.
   -- Разсказать вамъ мои несчастья, чтобы вы приняли все сказанное мною за басню; сообщить вамъ о моихъ планахъ для того, чтобы вы донесли о нихъ моему преслѣдователю,-- нѣтъ, къ тому же что вамъ значитъ жизнь и смерть несчастной заключенной? вы вѣдь только отвѣчаете за мое тѣло, не такъ ли? Лишь бы вы представили трупъ, который признали бы за мой, съ васъ больше ничего и не спросятъ, а можетъ быть даже васъ и вознаградятъ вдвойнѣ.
   -- Меня, сударыня, меня! вскричалъ Фельтонъ,-- и вы можете предположить, что я возьму награду за вашу жизнь; о! вы не думаете о томъ, что говорите.
   -- Оставьте меня, Фельтонъ, позвольте мнѣ исполнить мое намѣреніе, сказала милэди, воспламеняясь:-- каждый солдатъ долженъ быть честолюбивъ, не правда ли? Вы лейтенантъ, а за моимъ гробомъ вы уже послѣдуете въ чинѣ капитана.
   -- Что такое я сдѣлалъ вамъ, сказалъ потрясенный этими словами Фельтонъ:-- что вы хотите возложить на меня такую отвѣтственность передъ людьми и Богомъ. Черезъ нѣсколько дней, сударыня, васъ здѣсь не будетъ, и ваша жизнь не будетъ подъ моей охраной, и тогда, прибавилъ онъ со вздохомъ,-- дѣлайте такъ, какъ вы хотите,
   -- Слѣдовательно, вскричала милэди, какъ будто бы не въ состояніи была сдержать своего гнѣва,-- вы, человѣкъ благочестивый, вы, котораго считаютъ праведнымъ, вы просите только о томъ, чтобы васъ не потревожили, не обвинили въ моей смерти?
   -- Я долженъ охранять вашу жизнь, сударыня, и буду ее охранять.
   -- Но понимаете ли вы, какую обязанность вы исполняете? Вы поступаете жестоко, если бы даже я была и виновна, но какъ назовете вы свое поведеніе, какъ на зоветъ его Господь, если я невинна?
   -- Я солдатъ, сударыня, и исполняю возложенныя на меня обязанности.
   -- Думаете ли вы, что въ день послѣдняго суда Господь отдѣлить слѣпыхъ палачей отъ несправедливыхъ судей? Вы не хотите, чтобы я убила свое тѣло, и дѣлаетесь сообщникомъ человѣка, который хочетъ погубить мою душу?
   -- Повторяю вамъ, сказалъ Фельтонъ, начавшій колебаться:-- вамъ не грозитъ никакой опасности, и я отвѣчаю за лорда Винтера, какъ за самого себя.
   -- Безумецъ! не кричала милэди,-- бѣдный безумецъ тотъ, кто осмѣливается ручаться за другого, когда самые мудрые, когда самые богоугодные люди не рѣшаются поручиться за самихъ себя и становится на, сторону сильнѣйшаго и счастливѣйшаго, чтобы притѣснять болѣе слабую и несчастную.
   -- Невозможно, сударыня, невозможно, прошепталъ Фельтонъ, чувствовавшій въ глубинѣ сердца всю справедливость этого довода:-- пока вы плѣнница, вы не получите свободы черезъ меня; пока вы живы, вы не лишитесь жизни черезъ меня.
   -- Да, вскричала милэди,-- но я потеряю, что мнѣ дороже жизни, Фельтонъ: я потеряю честь, и это васъ, именно васъ я сдѣлаю отвѣтственнымъ передъ Богомъ и людьми за мой позоръ и за мое безчестіе.
   На этотъ разъ Фельтонъ, какъ ни былъ или ни хотѣлъ казаться безстрастнымъ, не могъ устоять противъ тайнаго обольщенія, которое уже овладѣло имъ: видѣть эту женщину, такую прекрасную, чистую, какъ само непорочное видѣніе,-- видѣть ее то плачущею, то угрожающею, испытывать въ одно и то же время вліяніе ея красоты и быть свидѣтелемъ ея отчаянія, это было слитомъ для мечтателя, слишкомъ для человѣка, исполненнаго пламенныхъ мечтаній изступленной вѣры, слишкомъ для сердца, снѣдаемаго такой ненавистью къ людямъ. Милэди замѣтила его смущеніе, она видѣла, что кровь въ жилахъ молодого фанатика кипитъ, волнуемая противоположными страстями, и, подобно искусному генералу, который, видя, что непріятель готовъ отступить, идетъ прямо на него съ побѣднымъ крикомъ, она встала, прекрасная, какъ древняя жрица, вдохновенная, какъ древняя христіанка, съ распростертой впередъ рукой, съ обнаженной шеей, съ распущенными волосами, стыдливо придерживая платье на груди, со взглядомъ, воспламененнымъ тѣмъ огнемъ, который уже внесъ смущеніе въ душу молодого пуританина, она двинулась къ нему и громко запѣла своимъ пріятнымъ голосомъ, которому при случаѣ умѣла придавать особенно внушающее выраженіе:
   "Приноси Ваалу твою жертву, ввергни на растерзаніе ко львамъ мученика! Господь заставитъ тебя раскаяться! Я взываю къ Нему изъ пропасти".
   Фельтонъ подъ вліяніемъ этого страннаго воззванія стоялъ точно окаменѣлый.
   -- Кто вы? кто вы? вскричалъ онъ, сложивши руки:-- Божья ли вы посланница, служительница ли ада, ангелъ ли вы, или демонъ, зовутъ ли васъ Элоя, или Астарта?
   -- Развѣ ты меня не узналъ, Фельтонъ? Я не ангелъ, не демонъ, я дочь земли, сестра тебѣ по вѣрѣ, вотъ и все,
   -- Да, да, я сомнѣвался еще, сказалъ Фельтонъ:-- но теперь я этому вѣрю.
   -- Ты вѣришь этому, а между тѣмъ ты сообщникъ этого дѣтища Веліала, котораго зовутъ лордомъ Винтеромъ. Ты вѣришь, и между тѣмъ оставляешь меня въ рукахъ моихъ враговъ, врага Англіи, врага Божія? Ты вѣришь, и между тѣмъ ты предаешь меня тому, который наполняетъ и оскверняетъ свѣтъ своею ересью, своимъ развратомъ, безчестному Сарданапалу, котораго ослѣпленные зовутъ герцогомъ Букингамомъ, а истинно вѣрующіе зовутъ антихристомъ.
   -- Я предаю васъ Букингаму -- я! Что вы говорите?
   -- Имѣющіе глаза, вскричала милэди,-- не видятъ и имѣющіе уши не слышатъ.
   -- Да, да, сказалъ Фельтонъ, проводя рукой по лбу, покрытому потомъ, какъ бы для того, чтобы уничтожить послѣднее сомнѣніе:-- да, я узнаю голосъ, говорившій мнѣ во снѣ; да, я узнаю черты ангела, который являлся мнѣ каждую ночь и говорилъ моей душѣ, не знающей сна: "Рази, спаси Англію, спаси самого себя, потому что ты умрешь, не исполнивши волю Господню!" -- Говорите, говорите! вскричалъ Фельтонъ:-- теперь я васъ понимаю.
   Лучъ ужасной радости, но быстрый, какъ молнія, блеснулъ въ глазахъ милэди.
   Какъ мимолетенъ ни былъ этотъ предательскій лучъ радости, но Фельтонъ замѣтилъ его и содрогнулся, точно этотъ лучъ освѣтилъ бездну сердца этой женщины.
   Фельтонъ вспомнилъ вдругъ предупрежденія лорда Винтера, обольщенія милэди и ея первыя попытки въ этомъ родѣ по ея пріѣздѣ; онъ отступилъ назадъ и опустилъ голову, но не переставалъ глядѣть на нее: точно околдованный этимъ страннымъ созданьемъ, онъ не могъ отвести отъ нея глазъ.
   Ммлэди была не изъ тѣхъ женщинъ, чтобы ошибиться и не понять причины его нерѣшительности. Несмотря на ея видимое волненіе, ледяное спокойствіе не покидало ея. Прежде чѣмъ Фельтонъ отвѣтилъ ей и тѣмъ заставилъ ее продолжать разговоръ въ томъ же восторженномъ духѣ, что было бы въ высшей степени трудно, она опустила внизъ руки, будто женская слабость взяла верхъ надъ восторженнымъ вдохновеніемъ.
   -- Нѣтъ, сказала она,-- не мнѣ быть Юдифью, которая освободитъ Бетулію отъ Олоферна. Мечъ Господень слишкомъ тяжелъ для руки моей. Дайте же мнѣ возможность умереть, чтобы избѣгнуть позора, найти спасеніе въ мученичествѣ. Я не прошу у васъ ни свободы, какъ бы это сдѣлана виновная, ни мщенія, какъ язычница. Я умоляю васъ и на колѣняхъ взываю къ вамъ: дайте мнѣ умереть, и мой послѣдній вздохъ будетъ благословлять моего избавителя.
   При звукахъ этого нѣжнаго и умоляющаго голоса, при видѣ этого робкаго, убитаго взгляда Фельтонъ снова подошелъ къ ней. Мало-по-малу обольстительницѣ опять удалось окружить себя магическимъ очарованіемъ, дѣйствіе котораго она усиливала и уменьшала по своему произволу, и которое заключалось въ ея красотѣ, смиреніи, слезахъ и въ особенности въ неотразимой прелести таинственнаго сладострастія, самой губительной изъ всѣхъ страстей.
   -- Увы! сказалъ Фельтонъ,-- я не могу сдѣлать ничего, какъ только жалѣть васъ, если вы докажете, что вы жертва! Но лордъ Винтеръ взводитъ на васъ страшныя обвиненія. Вы христіанка, вы мнѣ сестра по вѣрѣ, я чувствую къ вамъ влеченіе.-- я, никогда не любившій никого, крохмѣ своего благодѣтеля, я, не встрѣчавшій въ жизни никого, кромѣ измѣнниковъ и нечестивыхъ. Но вы, сударыня, хотя, дѣйствительно, прекрасны и по наружности безпорочны, вы, навѣрно, совершили какое-нибудь неправое дѣло, если лордъ Винтеръ такъ преслѣдуетъ васъ!
   -- Имѣющіе глаза, повторила милэди съ невыразимою печалью,-- не будутъ видѣть, и имѣющіе уши не будутъ слышать.
   -- Въ такомъ случаѣ, вскричалъ молодой офицеръ,-- говорите, говорите же!
   -- Открыть вамъ мой позоръ! вскричала милэди съ краской въ лицѣ: позоръ,-- потому что часто преступленіе одного бываетъ позоромъ другого... Довѣрить мнѣ, женщинѣ, мой позоръ вамъ, мужчинѣ! О! продолжала она, стыдливо закрывая рукой свои чудные глаза,-- о! никогда, никогда я не буду въ состояніи это сдѣлать.
   -- Мнѣ, вашему брату? проговорилъ Фельтонъ.
   Милэди долго вглядываюсь въ него съ такимъ выраженіемъ, которое молодой человѣкъ принялъ за колебаніе, но которое въ сущности было только наблюденіемъ и въ особенности желаніемъ обворожить,
   Фельтонъ съ умоляющимъ видомъ сложилъ руки.
   -- Да, произнесла милэди,-- брату своему я рѣшусь довѣриться!
   Въ эту самую минуту раздаюсь шаги лорда Винтера, но на этотъ разъ страшный зять милэди не удовольствовался тѣмъ, что прошелъ мимо двери, какъ онъ это сдѣлавъ наканунѣ, и не удалился, а остановился, сказалъ два слова часовому, затѣмъ дверь отворилась, и онъ вошелъ.
   Во время этого краткаго разговора съ часовымъ Фельтонъ быстро отошелъ въ сторону, и когда лордъ Винтеръ вошелъ, онъ уже стоялъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ плѣнницы.
   Баронъ вошелъ медленно и окинулъ испытующимъ взглядомъ плѣнницу и молодого человѣка.
   -- Вы что-то давно здѣсь, Джонъ, сказалъ онъ:-- ужъ не разсказываетъ ли вамъ эта женщина о своихъ преступленіяхъ? Въ такомъ случаѣ мнѣ стало бы понятно, что вашъ разговоръ продолжается такъ долго.
   Фельтонъ вздрогнулъ, и милэди поняла, что она погибла, если не подоспѣетъ на помощь смущенному пуританину.
   -- А! вы боитесь, чтобы ваша плѣнница не ускользнула отъ васъ, замѣтила она:-- спросите у вашего достойнаго тюремщика, о какой милости сію минуту я умоляла его.
   -- Вы просили о милости? спросилъ подозрительно баронъ.
   -- Да, милордъ, сказалъ смущенный молодой человѣкъ.
   -- О какой же это милости?
   -- Она просила у меня ножъ, который обѣщала отдать черезъ минуту въ дверное окошечко, отвѣтилъ Фельтонъ.
   -- Развѣ здѣсь кто-нибудь спрятанъ, кого эта милая особа хочетъ зарѣзать? спросилъ лордъ Винтеръ своимъ насмѣшливымъ, презрительнымъ тономъ.
   -- Я здѣсь, отвѣтила милэди.
   -- Я предоставилъ вамъ на выборъ Америку или Тибурнъ, продолжалъ лордъ Винтеръ:-- выберите Тибурнъ, милэди: повѣрьте мнѣ, что веревка надежнѣе ножа.
   Фельтонъ поблѣднѣлъ и сдѣлалъ шагъ впередъ, вспомнивъ, что въ ту минуту, какъ лордъ Винтеръ входилъ, милэди держала въ рукахъ веревку.
   -- Вы правы, сказала она,-- я уже думала объ этомъ; и затѣмъ прибавила глухимъ голосомъ: -- и еще подумаю.
   Фельтонъ почувствовалъ, какъ дрожь пробѣжала по всему его тѣлу; вѣроятно, это движеніе не ускользнуло отъ вниманія лорда Винтера.
   -- Не вѣрь этому, Джонъ, сказалъ онъ,-- Джонъ, другъ мой, я положился на тебя, будь остороженъ -- я предупреждалъ тебя! Къ тому же будь спокоенъ, мое дитя, черезъ три дня мы избавимся отъ этого созданья, и тамъ, куда я ее отправлю, она никому не будетъ въ состояніи вредить.
   -- Вы слышите! вскричала милэди громко, такъ что баринъ думалъ, что она обращается къ небу, а Фельтонъ понялъ, что это обращеніе относилось къ нему.
   Онъ опустилъ голову и задумался. Баронъ взялъ офицера подъ руку и, уходя, все время глядѣлъ черезъ плечо на милэди, не теряя ея изъ виду, пока они не вышли изъ комнаты.
   -- Однакоже, подумала плѣнница, когда дверь затворилась за ними,-- мое дѣло вовсе не такъ подвинулось впередъ, какъ я думала. Винтеръ измѣнилъ своей обычной глупости, сдѣлавшись необыкновенно осторожнымъ; вотъ что значитъ желаніе мести и какъ оно измѣняетъ человѣка! А что до Фельтона -- онъ не рѣшается. О! это не такой человѣкъ, какъ проклятый д'Артаньянъ. Пуританинъ обожаетъ только цѣломудренныхъ дѣвъ, и къ тому же обожаетъ ихъ только скрестивши передъ ними руки, а когда мушкетеръ любитъ женщинъ, онъ любитъ ихъ совсѣмъ иначе.
   Милэди съ нетерпѣніемъ ожидала возвращенія Фельтона, такъ какъ она не сомнѣвалась, что увидится съ нимъ еще въ продолженіе дня. Спустя часъ послѣ вышеописанной сцены она услышала, что кто-то тихо разговариваетъ у ея двери, затѣмъ вскорѣ дверь отворилась, и вошелъ Фельтонъ.
   Молодой человѣкъ быстро вошелъ въ комнату, оставивъ за собой дверь полуоткрытой, и сдѣлалъ милэди знакъ, чтобы она молчала: по лицу его было видно, что онъ очень встревоженъ.
   -- Чего вы отъ меня хотите? спросила она.
   -- Послушайте, тихо отвѣтилъ ей Фельтонъ:-- я удалилъ часового, чтобы имѣть возможность быть съ вами, чтобы никто не слышалъ насъ. Баронъ сейчасъ разсказалъ мнѣ ужасную исторію.
   Милэди улыбнулась своей улыбкой покорной жертвы и склонила голову.
   -- Вы -- демонъ, продолжалъ Фельтонъ,-- или баронъ мой благодѣтель, мой отецъ -- чудовище. Я знаю васъ всего четыре дня, а его я люблю съ двухлѣтняго возраста, такъ мнѣ простительно колебаться въ выборѣ между вами и имъ; не пугайтесь моихъ словъ: мнѣ необходимо убѣдиться въ истинѣ того, что вы говорите. Сегодня ночью, послѣ двѣнадцати, я приду къ вамъ и вы меня убѣдите.
   -- Нѣтъ, Фельтонъ, нѣтъ братъ мой, отвѣчала она; -- ваша жертва слишкомъ велика, и я понимаю, чего вамъ она стоитъ. Нѣтъ, я погибла, не губите себя вмѣстѣ со мною. Моя смерть будетъ гораздо краснорѣчивѣе моей жизни, и безмолвіе трупа убѣдитъ васъ гораздо лучше словъ заключенной.
   -- Замолчите, сударыня, вскричалъ Фельтонъ,-- и не говорите мнѣ этого; я пришелъ затѣмъ, чтобы вы дали честное слово, чтобы вы поклялись мнѣ всѣмъ, что для васъ священно, что вы не посягнете на вашу жизнь.
   -- Я не хочу обѣщать, отвѣчала милэди:-- потому что никто такъ не уважаетъ клятвы, и если я обѣщаю, я должна буду сдержать слово.
   -- Въ такомъ случаѣ обѣщайте мнѣ, по крайней мѣрѣ, сдержать слово и подождать, пока мы не увидимся снова. И если вы послѣ того, какъ увидитесь со мной, будете продолжать настаивать на своемъ, тогда, нечего дѣлать, вы будете свободны, и я самъ лично дамъ вамъ оружіе, которое вы просили.
   -- Въ такомъ случаѣ, я согласна: я подожду.
   -- Поклянитесь.
   -- Клянусь нашимъ Богомъ! Довольны вы?
   -- Хорошо, до наступающей ночи.
   И онъ вышелъ изъ комнаты, заперъ за собою дверь и сталъ ждать, стоя у двери съ пикой солдата въ рукѣ, какъ будто замѣняя часового.
   Когда солдатъ вернулся, Фельтонъ передалъ ему его оружіе.
   Тогда черезъ дверное окошечко, къ которому подошла милэди, она увидѣла, съ какой лихорадочной набожностію Фельтонъ перекрестился и пошелъ по коридору внѣ себя отъ восторга.
   Она вернулась на свое мѣсто съ улыбкой дикаго презрѣнія на губахъ и съ богохульствомъ призывая Бога, того Бога, именемъ Котораго она только что поклялась, никогда не научившись познавать Его.
   -- Боже мой! сказала она:-- какой безумный фанатикъ! Боже мой! я все та же, и онъ мнѣ поможетъ отомстить за себя.
   

XXIX.
Пятый день плѣна.

   Между тѣмъ милэди наполовину уже торжествовала побѣду, и успѣхъ удвоилъ ея силы.
   Не трудно было одерживать побѣды, которыя удавались ей до сихъ поръ надъ людьми, легко поддающимися обольщенію и которыхъ изящное придворное воспитаніе легко увлекало въ ея сѣти; милэди была настолько красива, что никогда не встрѣчала препятствія для удовлетворенія своихъ прихотей, и настолько хитра и ловка, что преодолѣвала всякаго рода препятствія.
   Но на этотъ разъ пришлось вступить въ борьбу съ натурой дикой, сдержанной, вслѣдствіе суровыхъ предписаній религіозной секты, доводившихъ почти до полнаго отверженія чувственности и налагавшихъ на ея послѣдователей обѣтъ покаянія, сдѣлавшихъ Фельтона человѣкомъ, недоступнымъ обычнымъ обольщеніямъ. Въ этой восторженной головѣ вертѣлись такіе обширные планы, такіе мятежные проекты, что въ ней не оставалось мѣста ни для какой любви изъ каприза или чувственности, зарождающейся главнымъ образомъ отъ праздности и усиливающейся отъ разврата. Милэди, слѣдовательно, своей притворной добродѣтелью пробила брешь и поколебала мнѣніе о себѣ человѣка, страшно предубѣжденнаго противъ нея, а своей красотой покорила сердце и чувства человѣка цѣломудреннаго и чистаго душой. Наконецъ-то она узнала силу своего очарованія, до сихъ поръ ей самой неизвѣстную, изъ опыта надъ человѣкомъ съ упорнымъ характеромъ и съ твердыми убѣжденіями. Но тѣмъ не менѣе много разъ въ продолженіе вечера она отчаивалась за свою судьбу и за себя лично; она не призывала Бога, это правда, но вѣрила въ помощь своего злого генія, эту могущественную силу, управляющую всѣми случайностями человѣческой жизни, которой, какъ повѣствуетъ одна арабская сказка, достаточно иногда одного гранатнаго сѣмечка, чтобы возвратить къ жизни цѣлый погибшій міръ.
   Милэди, приготовляясь принять Фельтона, должна была обдумать свой образъ дѣйствій и на слѣдующій день. Она знала, что ей оставалось всего два дня и что на къ только приказъ будетъ подписанъ Букингамомъ (а Букингамъ не замедлитъ подписать его еще и потому, что въ этомъ приказѣ было поставлено вымышленное имя, слѣдовательно онъ не могъ знать, о какой женщинѣ идетъ рѣчь),-- баронъ отправитъ ее немедленно; ей было тоже не безызвѣстно, что женщины, осужденныя на ссылку, обладаютъ гораздо меньшими средствами къ обольщенію, чѣмъ мнимыя добродѣтели, красота которыхъ возвышается блескомъ большого свѣта, увеличивается всѣми атрибутами и требованіями моды и прелести которыхъ получаютъ новую силу вслѣдствіе падающаго на нихъ луча ихъ аристократическаго происхожденія. Приговоръ къ позорному, постыдному наказанію не лишаетъ женщины красоты, но онъ является препятствіемъ когда-либо достигнуть могущества. Какъ всѣ люди, несомнѣнно одаренные отъ природы, милэди отлично понимала, какая среда подходила ей больше всего по ея характеру и средствамъ. Бѣдность всегда представлялась для нея чѣмъ-то отталкивающимъ, и униженіе отнимало у нея двѣ трети ея красоты. Милэди была королевой, оставаясь только между королевами; для ея владычества нужна была удовлетворенная гордость. Властвовать надъ низшими существами было для нея скорѣе униженіемъ, чѣмъ удовольствіемъ. Разумѣется, она вернулась бы изъ своей ссылки, въ этомъ она не сомнѣвалась ни одной минуты, но сколько времени могло продолжиться это изгнаніе? Для такого дѣятельнаго и честолюбиваго характера, какимъ обладала милэди, дни, проведенные бездѣятельно, не подвигаясь къ цѣли, казались потерянными; какое же поэтому слово нужно было подыскать, чтобы назвать дни, когда теряешь уже пріобрѣтенное! Потерять годъ, два, три года -- да это цѣлая вѣчность; вернуться, когда д'Артаньянъ, торжествующій и счастливый, получить уже вмѣстѣ со своими друзьями награду отъ королевы, вполнѣ ими заслуженную за оказанныя ей услуги; все это были такія угнетающія мысли, которыхъ никакъ не могла перенести женщина, подобная милэди. Впрочемъ буря, бушевавшая въ ней, удваивала ея силы, и она была бы въ состояніи проломить стѣны своей темницы, если бы хотя только на одну минуту физическія ея силы равнялись умственнымъ.
   Ее еще болѣе мучила среди всего этого мысль о кардиналѣ. Что долженъ былъ думать, чѣмъ могъ себѣ объяснить ея молчаніе недовѣрчивый, безпокойный, подозрительный кардиналъ, кардиналъ, который былъ для нея не только единственной опорой, поддержкой ея и единственнымъ покровителемъ въ настоящемъ, но еще и единственнымъ орудіемъ ея счастія и мщенія въ будущемъ? Она его знала; она тоже знала, что по ея возвращеніи изъ безплоднаго путешествія она напрасно бы стала ссылаться и оправдываться своимъ заключеніемъ въ тюрьмѣ и разсказывать о перенесенныхъ ею страданіяхъ: на все это кардиналъ отвѣтилъ бы съ насмѣшливымъ спокойствіемъ могущественнаго скептика, сильнаго какъ своей властью, такъ и своимъ геніемъ: "Вамъ не слѣдовало позволять схватить себя!"
   Тогда милэди вооружалась всей свой энергіей, повторяя въ глубинѣ души своей имя Фельтона, этотъ единственный лучъ свѣта, проникающій до глубины того ада, въ который она упала, и точно змѣя, свивающая и развивающая свои чешуйчатыя кольца, чтобы испытать свою силу, она заранѣе окружала Фельтона тысячами изгибовъ своего изобрѣтательнаго воображенія.
   Между тѣмъ время шло, часы бѣжали и, казалось, будили время отъ времени колоколъ, и каждый ударъ металла отзывался въ сердцѣ плѣнницы. Въ девять часовъ, ни обыкновенію, пришелъ лордъ Винтеръ, осмотрѣлъ окно и желѣзныя рѣшетки, полъ, стѣны, каминъ и двери, и въ продолженіе всего этого долгаго и тщательнаго осмотра ни онъ, ни милэди не обмѣнялись ни единымъ словомъ. Безъ сомнѣнія, оба понимали, что положеніе сдѣлалось слишкомъ серьезнымъ, чтобы терять время въ безполезныхъ словахъ и въ безсильномъ гнѣвѣ.
   -- Нѣтъ, вамъ еще не удастся, сказалъ баронъ, уходя изъ комнаты,-- убѣжать сегодня ночью!
   Въ десять часовъ Фельтонъ пришелъ смѣнить часового; милэди узнала его шаги. Она угадывала теперь его походку, какъ любовница угадываетъ шаги возлюбленнаго, а между тѣмъ въ то же время она ненавидѣла и презирала этого слабохарактернаго фанатика.
   Условленный часъ еще не наступилъ, и Фельтонъ не вошелъ. Два часа спустя, когда пробило двѣнадцать, часовой быль смѣненъ.
   Наступилъ назначенный часъ, и съ этой минуты милэди стала ожидать съ нетерпѣніемъ.
   Новый часовой началъ ходить по коридору.
   Прошло десять минуть. Пришелъ Фельтонъ.
   Милэди стала прислушиваться
   -- Слушай, сказалъ молодой человѣкъ часовому:-- ни подъ какимъ предлогомъ не отходи отъ этой двери, потому что тебѣ извѣстно, что въ прошлую ночь милордъ наказалъ одного солдата за то, что онъ на минуту отлучился съ своего поста, несмотря на то, что я самъ караулилъ за него во время его отсутствія.
   -- Да, я знаю, отвѣчалъ солдатъ.
   -- Я приказываю тебѣ слѣдить какъ можно строже. Я пойду осмотрѣть еще второй разъ комнату этой женщины, у которой, я боюсь, есть злое намѣреніе посягнуть на свою жизнь, и я получилъ строгое приказаніе слѣдить за ней.
   -- Прекрасно, прошептала милэди,-- вотъ строгій пуританинъ начинаетъ уже и лгать.
   Солдатъ только улыбнулся.
   -- Чортъ возьми, лейтенантъ, замѣтилъ онъ,-- вы не всѣмъ несчастны, если на васъ возложено такое порученіе; особенно, если милордъ уполномочилъ васъ осмотрѣть даже и кровать.
   Фельтонъ покраснѣлъ; будь это при другихъ обстоятельствахъ, онъ сдѣлалъ бы солдату строгій выговоръ за то, что онъ позволилъ себѣ подобную шутку, но его совѣсть слишкомъ громко говорила въ немъ, и онъ ничего не возразилъ.
   -- Если я позову тебя, объяснилъ онъ,-- войди; точно также, если кто-нибудь придетъ, позови меня.
   -- Слушаю, лейтенантъ.
   Фельтонъ вошелъ къ милэди; милэди встала.
   -- Это вы? спросила она.
   -- Я обѣщалъ вамъ придти и пришелъ.
   -- Вы мнѣ обѣщали еще кое-что.
   -- Что же такое? Боже мой! проговорилъ молодой человѣкъ, чувствовавшій, несмотря на все умѣнье владѣть собой, что у него дрожатъ колѣни и на лбу выступилъ потъ.
   -- Вы обѣщали мнѣ принести ножъ и оставить его мнѣ послѣ нашего разговора.
   -- Не говорите этого, сударыня! Какъ бы положеніе ни было ужасно, возразилъ Фельтонъ,-- оно не даетъ права Божьему созданью прибѣгать къ самоубійству. Я обдумалъ и пришелъ къ заключенію, что никогда я не долженъ былъ принимать на свою душу такого грѣха.
   -- А! вы раздумали! замѣтила плѣнница, садясь на кресло съ презрительной улыбкой,-- и я тоже раздумала.
   -- Что?
   -- Что я ничего не имѣю сказать человѣку, который не держитъ своего слова.
   -- О, Боже мой! прошепталъ Фельтонъ.
   -- Вы можете удалиться, я ничего не скажу.
   -- Вотъ ножъ! сказалъ Фельтонъ, вынимая изъ своего кармана обѣщанное имъ орудіе, которое онъ принесъ, но не рѣшался передать своей плѣнницѣ.
   -- Дайте мнѣ его посмотрѣть.
   -- Зачѣмъ?
   -- Клянусь честью, я его отдамъ вамъ сейчасъ же; вы его положите на столъ и встанете между нимъ и мною.
   Фельтонъ подалъ оружіе милэди, которая со вниманіемъ осмотрѣла лезвіе и попробовала остріе его на концѣ пальца.
   -- Хорошо, сказала она, возвращая ножъ молодому офицеру:-- онъ изъ отличной, прочной стали... Вы вѣрный другъ, Фельтонъ.
   Фельтонъ взялъ ножъ и положилъ его, согласно условію, на столъ.
   Милэди слѣдила за нимъ глазами и сдѣлала видъ, что вполнѣ удовлетворена.
   -- Теперь выслушайте меня, сказала она.
   Эти слова были совершенно излишни. Молодой человѣкъ стоялъ около нея, съ нетерпѣніемъ ожидая, что она скажетъ,
   -- Фельтонъ, начала милэди съ меланхолической торжественностью,-- Фельтонъ, если бы ваша сестра, дочь вашего отца, сказала бы вамъ: когда я была еще молода и слишкомъ невинна, чтобы быть несчастной, меня завлекли въ западню, я не поддалась и устояла; противъ меня удвоили козни, насилія -- я устояла; оскорбляли вѣру, которую я исповѣдываю, Бога, которому я поклонюсь, потому что въ моихъ несчастіяхъ я прибѣгала къ нему за помощью -- я все-таки устояла; тогда начали оскорблять меня, и такъ какъ не могли погубить мою душу, то захотѣли навсегда осквернить мое тѣло; наконецъ...
   Милэди остановилась, и горькая улыбка мелькнула на губахъ ея.
   -- Наконецъ, спросилъ Фельтонъ,-- наконецъ, что же сдѣлали?
   -- Наконецъ, однажды вечеромъ они рѣшили сломить мое упорство, котораго имъ не удалось поколебать,-- однажды вечеромъ, говорю я, мнѣ въ воду подмѣшали сильнаго наркотическаго вещества; едва окончила я свой ужинъ, какъ почувствовала, что мало-по-малу впадаю въ какое-то странное оцѣпенѣніе. Хотя я ничего не подозрѣвала, но невольный страхъ овладѣлъ мной, и я старалась преодолѣть сонъ; я встала, хотѣла подбѣжать къ окну, позвать на помощь, но ноги отказались мнѣ повиноваться; мнѣ казалось, что потолокъ опускается на мою голову и давитъ меня своей тяжестью; я протянула руки, попробовала что-нибудь сказать, но могла только испустить какіе-то неопредѣленные звуки; непреодолимое онѣмѣніе овладѣло мною, я ухватилась за кресло, чувствуя, что упаду, но вскорѣ эта опора сдѣлалась недостаточной для моихъ ослабѣвшихъ рукъ; я упала сначала на одно колѣно, потомъ на оба. Хотѣла молиться -- языкъ оледенѣлъ. Господь, безъ сомнѣнія, не видѣлъ и не слышалъ меня, и я упала на полъ, сдѣлавшись жертвой сна, похожаго на смерть.
   "Изъ всего, что произошло во время этого сна, и долго ли онъ продолжался -- я ничего не помню и не сохранила объ этомъ никакого воспоминанія; единственно, что я помню, это что я проснулась въ какой-то круглой комнатѣ, великолѣпно убранной, въ которую свѣтъ проникалъ только черезъ отверстіе въ потолкѣ. Къ тому же въ ней, казалось, не было ни одной двери; можно было подумать, что это великолѣпная тюрьма.
   "Я долго не въ состояніи была отдать себѣ отчетъ, гдѣ я нахожусь, и во всѣхъ подробностяхъ, которыя я теперь разсказываю, мой умъ, казалось, безполезно усиливался отдѣлаться отъ гнетущаго впечатлѣнія этого сна, которому я не могла противиться; у меня сохранилось смутное воспоминаніе, что я совершила какую-то поѣздку въ каретѣ, что я видѣла какой-то страшный сонъ, во время котораго силы мои истощились, но все это представлялось мнѣ такъ неясно и смутно, какъ будто всѣ эти событія случились не со мной, а между тѣмъ, вслѣдствіе какой-то фантастической двойственности, они имѣли отношеніе и ко мнѣ.
   "Нѣкоторое время состояніе, въ которомъ я находилась, казалось мнѣ настолько страннымъ, что я думала, что все это я вижу во снѣ. Я встала, шатаясь; вся моя одежда лежала около меня на стулѣ, а я не помнила, какъ я раздѣлась, какъ легла. Тогда мало-по-малу дѣйствительность начала представляться мнѣ во всемъ своемъ ужасномъ видѣ: я поняла, что нахожусь не въ томъ домѣ, гдѣ жила; судя по тому, какъ стояло солнце, день уже склонялся къ вечеру, а я уснула наканунѣ вечеромъ -- значитъ мой сонъ продолжался около сутокъ. Что произошло въ продолженіе этого долгаго сна?!
   "Я одѣлась такъ скоро, какъ только мнѣ позволили мои силы. Всѣ мои вялыя движенія, оцѣпенѣлость и слабость въ членахъ указывали на то, что вліяніе наркотическаго средства еще не прошло окончательно. Впрочемъ, эта комната, видимо, предназначалась для пріема женщины, и самая прихотливая кокетка не могла бы пожелать лучшей, потому что ей стоило только бросить взглядъ вокругъ себя, и она убѣдилась бы, что малѣйшее ея желаніе предупреждено.
   "Безъ сомнѣнія, я была не первой плѣнницей, запертой въ этой роскошной темницѣ, но вы понимаете, Фелѣтонъ, что великолѣпіе моей темницы еще болѣе увеличиваю мой страхъ.
   "Да, это была настоящая темница, такъ какъ я напрасно дѣлала попытки выйти изъ нея; я осмотрѣла всѣ стѣны, желая найти дверь, но всюду стѣны издавали одинъ только глухой звукъ.
   "Я, можетъ быть, разъ двадцать обошла вокругъ комнаты, ища какого-нибудь выхода -- ничего подобнаго не было. Подавленная ужасомъ и усталая, я упала въ кресло.
   "Между тѣмъ быстро наступила ночь, а съ ней удвоился и мой ужасъ. Я не знала, оставаться ли мнѣ тамъ, гдѣ я сидѣла: мнѣ казалось, что со всѣхъ сторонъ мнѣ угрожаетъ непредвидѣнная опасность и при первомъ шагѣ я подвергнусь ей. Хотя я еще ничего не ѣла со вчерашняго дня, но мой страхъ заглушалъ во мнѣ ощущеніе голода.
   "Ни малѣйшій звукъ извнѣ, по которому я могла бы опредѣлить время, не достигалъ до меня; я предполагала, что должно быть семь или восемь часовъ вечера, потому что это было въ октябрѣ и уже было совсѣмъ темно.
   "Вдругъ раздался скрипъ двери и заставилъ меня вздрогнуть; въ отверстіе потолка показался свѣтъ и ярко освѣтилъ комнату, и я съ ужасомъ увидѣла, что въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня стоитъ человѣкъ.
   "Точно по волшебству, на срединѣ комнаты появился столъ, накрытый на два прибора.
   "Это былъ тотъ самый человѣкъ, который преслѣдовалъ меня въ продолженіе цѣлаго года и поклялся обезчестить меня и при первыхъ словахъ котораго я догадалась, что ему удалось въ прошлую ночь привести свое намѣреніе въ исполненіе..."
   -- Низкій! прошепталъ Фельтонъ.
   -- О! да, низкій человѣкъ! вскричала милэди, видя, съ какимъ участіемъ слушаетъ молодой человѣкъ, боясь проронить хотя слово этого страннаго разсказа:-- о! да, низкій человѣкъ, который думалъ, что ему достаточно было одержать надо мной побѣду во время сна, чтобы достигнуть цѣли; онъ пришелъ въ надеждѣ, что я соглашусь переносить мой стыдъ, такъ какъ мой позоръ былъ дѣломъ уже совершеннымъ: онъ явился предложить мнѣ свое состояніе взамѣнъ моей любви.
   "Я высказала этому человѣку все презрѣніе, все негодованіе, на какое только можетъ быть способно сердце женщины; безъ сомнѣнія, онъ привыкъ къ подобнымъ упрекамъ, потому что выслушалъ меня спокойно, улыбаясь, скрестивши руки на груди; зачѣмъ, когда онъ думалъ, что я все высказала и кончила, онъ приблизился ко мнѣ; я бросилась къ столу, схватила ножъ и приставила его къ груди моей.
   "-- Сдѣлайте еще шагъ впередъ, сказала я ему:-- и кромѣ моего позора на васъ ляжетъ еще упрекъ за мою смерть.
   "Вѣроятно въ моемъ взглядѣ, въ моемъ голосѣ и во всей моей фигурѣ было столько краснорѣчивой правдивости въ жестахъ и въ интонаціи голоса, что я могла убѣдить и повліять на самаго развращеннаго человѣка: онъ остановился.
   "-- Вашу смерть! сказалъ онъ мнѣ:-- о! нѣтъ, вы слишкомъ очаровательная любовница, чтобы я согласился потерять васъ, испытавъ только одинъ разъ счастіе обладать вами. Прощайте, моя красавица! я подожду и приду къ вамъ тогда, когда вы будете въ лучшемъ расположеніи духа.
   "При этихъ словахъ онъ свистнулъ; круглый освѣщенный шаръ въ потолкѣ поднялся и скрылся, и я осталась снова въ темнотѣ. Минуту спустя послышался тотъ же шумъ, какъ и раньше: отворившейся и снова затворившейся двери; освѣщенный шаръ появился опять, и я осталась одна.
   "Эта минута была ужасна; если у меня и оставалось еще нѣкоторое сомнѣніе относительно моего несчастія, то теперь оно окончательно исчезло и перешло въ ужасную дѣйствительность: я находилась въ рукахъ человѣка, котораго я ненавидѣла и презирала; въ рукахъ человѣка, способнаго на все и который мнѣ уже доказалъ роковымъ образомъ, на что былъ способенъ".
   -- Но кто же былъ этотъ человѣкъ? спросилъ Фельтонъ.
   -- Я провела ночь, сидя на стулѣ, вздрагивая при малѣйшемъ шумѣ, потомъ, приблизительно около полуночи, лампа потухла, и я очутилась въ темнотѣ. Но ночь прошла спокойно, безъ новыхъ покушеній со стороны моего преслѣдователя; наступилъ день, столъ исчезъ, и только одинъ ножъ остался у меня въ рукахъ.
   "Этотъ ножъ составлялъ всю мою надежду.
   "Я изнемогала отъ усталости; глаза мои горѣли отъ безсонницы; я не посмѣла заснуть ни на минуту: дневной свѣтъ успокоилъ меня; я бросилась на кровать, не выпуская изъ рукъ спасительнаго ножа, который я спрятала подъ подушку.
   "Когда я проснулась, снова стоялъ уже накрытый столъ.
   "На этотъ разъ, несмотря на весь страхъ, на тоску, я почувствовала страшный голодъ: прошло сорокъ восемь часовъ, какъ я не принимала никакой пищи; я съѣла немного хлѣба и нѣсколько фруктовъ; затѣмъ, вспомнивъ, что наркотическое средство примѣшано было въ воду, которую я выпила, я не прикоснулась къ той, которая стояла на столѣ, и налила себѣ стаканъ изъ мраморнаго фонтана, устроеннаго въ стѣнѣ, надъ туалетомъ.
   "Тѣмъ не менѣе, несмотря на эту предосторожность, я все-таки была нѣкоторое время въ страшномъ безпокойствѣ, но на этотъ разъ мои опасенія были неосновательны: день прошелъ, и я не почувствовала ничего, похожаго на то, чего я опасалась.
   "Чтобы не замѣтили моей недовѣрчивости, я, изъ предосторожности, на половину вылила воду изъ графина.
   "Наступилъ вечеръ, а съ нимъ и темнота; но между тѣмъ, какъ ни была велика темнота, глаза мои стали привыкать къ ней; я видѣла, какъ столъ опустился подъ полъ и черезъ четверть часа появился снова съ приготовленнымъ на немъ ужиномъ, а спустя минуту, посредствомъ той же лампы, моя комната опять освѣтилась.
   "Я рѣшилась ничего не ѣсть, кромѣ только того, къ чему нельзя примѣшать соннаго порошка: два яйца и нѣсколько фруктовъ составили весь мой ужинъ; затѣмъ я налила стаканъ воды изъ моего благодѣтельнаго фонтана и напилась.
   "При первыхъ глоткахъ мнѣ показалось, что вода не такого вкуса, который имѣла утромъ; мною сейчасъ же овладѣло подозрѣніе, и я пріостановилась пить, но я уже отпила болѣе полу стакана.
   "Я съ отвращеніемъ и ужасомъ бросила стаканъ и ожидала послѣдствій; холодный потъ выступилъ у меня на лбу.
   "Безъ сомнѣнія, какой-нибудь невидимый свидѣтель видѣлъ, что я брала воду изъ фонтана, и воспользовался моей довѣрчивостью, чтобы вѣрнѣе достигнуть моей гибели, разсчитанной и приводимой въ исполненіе съ такимъ жестокимъ хладнокровіемъ.
   "Не прошло и получаса, какъ появились тѣ же самые симптомы, что и въ первый рать; но такъ какъ на этотъ разъ я выпила всего полстакана воды, то я долѣе боролась и вмѣсто того, чтобы заснуть совсѣмъ, я впала въ какое-то сонливое состояніе, которое не лишило меня сознанія всего, что происходило вокругъ меня, но въ то же самое время отняло у меня всякую силу и возможность защищаться или бѣжать.
   "Я хотѣла дотащиться до постели, чтобы взять единственное оставшееся у меня средство для защиты -- мой спасительный ножъ, но я не могла дойти до изголовья: я упала на колѣни, судорожно ухватившись за одну изъ ножекъ кровати.. Тогда я поняла, что я погибла"...
   Фельтонъ страшно поблѣднѣлъ, и судорожная дрожь пробѣжала по всему его тѣлу.
   -- И всего ужаснѣе было то, продолжала милэди, съ волненіемъ въ голосѣ, какъ будто она еще чувствовала мученіе, испытанное ею въ ту ужасную минуту,-- что на этотъ разъ у меня сохранилось полное сознаніе грозившей мнѣ опасности; душа моя, если только я могу такъ выразиться, бодрствовала въ моемъ уснувшемъ тѣлѣ, вслѣдствіе чего я все видѣла и слышала; правда, все происходило точно во снѣ, но это было тѣмъ ужаснѣе.
   "Я видѣла, какъ мало-по-мало поднялась вверхъ лампа, и я осталась въ темнотѣ; затѣмъ я услышала знакомый звукъ двери, хотя эту дверь отворяли всего два раза.
   "Я инстинктивно почувствовала, что кто-то ко мнѣ приближается; говорятъ, что несчастный, заблудившійся въ степяхъ Америки, также чувствуетъ приближеніе змѣи.
   "Я хотѣла сдѣлать надъ собой усиліе и закричать; собравъ послѣднія силы энергіи и воли, я даже встала, но для того только, чтобы тотчасъ же снова упасть... упасть въ объятія моего преслѣдователя".
   -- Скажите же, кто былъ этотъ человѣкъ? вскричалъ молодой офицеръ.
   Милэди съ перваго взгляда видѣла, какъ сильно заставляетъ она страдать Фельтона при передачѣ малѣйшихъ подробностей разсказа, но она не хотѣла избавить его ни отъ единой пытки. Чѣмъ глубже она затронетъ его сердце, тѣмъ увѣреннѣе она можетъ быть, что онъ отомститъ за нее. Итакъ, она продолжала, какъ будто не слыхала вопроса или думала, что еще не пришло время отвѣтить ему на него:
   -- Только на этотъ разъ низкій преслѣдователь имѣлъ дѣло не съ безчувственнымъ трупомъ. Я вамъ уже сказала: не будучи въ состояніи окончательно придти въ себя и вернуть способность дѣйствовать по своей волѣ, у меня все-таки оставалось сознаніе угрожавшей мнѣ опасности: я боролась изо всѣхъ силъ, и, какъ я ни была слаба, мое сопротивленіе, вѣроятно, было продолжительно, потому что я слышала, какъ онъ воскликнулъ:
   "-- Эти негодныя пуританки! мнѣ хорошо извѣстно, что палачамъ не легко съ ними справиться, но я думали, что они менѣе сильны передъ своими любовниками.
   "Увы! это сопротивленіе не могло продолжаться слишкомъ долго, и я чувствовала, что силы меня оставляютъ, и на этотъ разъ негодяй воспользовался не моимъ сномъ, а моимъ обморокомъ".
   Фельтонъ слушалъ это, не говоря ни слова, но съ глухимъ рычаніемъ; только холодный потъ струился по его мраморному лбу и скрытая подъ одеждой рука терзала грудь.
   -- Моимъ первымъ движеніемъ, когда я очнулась, было схватиться за ножъ, который я не могла достать раньше; если онъ не послужилъ мнѣ защитой, то послужитъ мнѣ искупленіемъ.
   "Но когда я схватила ножъ, Фельтонъ, ужасная мысль пришла мнѣ въ голову. Я поклялась все разсказать вамъ и разскажу все; я обѣщала открыть вамъ всю истину и ничего не скрою, если даже и погубила себя этимъ".
   -- Вамъ пришла мысль отомстить за себя этому человѣку, не правда ли? вскричалъ Фельтонъ.
   -- Да, признаюсь! сказала милэди:-- я знаю, что это не христіанская мысль; безъ сомнѣнія, ее внушилъ мнѣ этотъ рыкающій левъ, вѣчный врагъ души нашей, постоянно преслѣдующій насъ. Наконецъ, признаться ли вамъ, Фельтонъ? продолжала милэди тономъ женщины, обвиняющей себя въ преступленіи,-- эта идея пришла мнѣ и болѣе не покидала меня. За эту смертоносную мысль я и несу теперь наказаніе.
   -- Продолжайте, продолжайте, сказалъ Фельтонъ: -- я съ нетерпѣніемъ хочу знать, какъ вы за себя отомстили.
   -- О, я рѣшилась отомстить какъ можно скорѣе; я не сомнѣвалась въ томъ, что онъ непремѣнно опять придетъ въ слѣдующую же ночь. Днемъ мнѣ нечего было бояться...
   "Поэтому, когда насталъ часъ завтрака., я ѣла и пила, ничего не опасаясь: я рѣшилась сдѣлать видъ, что за ужиномъ я ѣмъ, но ни къ чему не прикасаться, и такимъ образомъ я должна была подкрѣпить себя утромъ, чтобы не чувствовать вечерняго голода.
   "Я только спрятала отъ завтрака стаканъ воды, потому что я всего болѣе страдала отъ жажды съ того времени, какъ мнѣ пришлось остаться сорокъ восемь часовъ безъ пищи и питья.
   "День прошелъ безъ всякаго приключенія, и только принятое мною намѣреніе стало еще тверже: я старалась только о томъ, чтобы выраженіе моего лица не выдало затаенной моей мысли, потому что я не сомнѣвалась въ томъ, что за мной наблюдаютъ; я даже нѣсколько разъ поймала на моемъ лицѣ улыбку. Фельтонъ, я боюсь вамъ признаться, какой мысли я улыбалась, вы въ ужасѣ отвернулись бы отъ меня..."
   -- Продолжайте, продолжайте, торопилъ Фельтонъ,-- вы видите, я слушаю и поскорѣе хочу узнать конецъ.
   -- Насталъ вечеръ, все шло обычнымъ порядкомъ: во время наступавшей темноты, по обыкновенію, былъ поданъ ужинъ, затѣмъ зажгли лампу и я сѣла за столъ
   "Я съѣла только нѣсколько фруктовъ, сдѣлала видъ, что налила себѣ воды изъ графина, а выпила только ту, которую спрятала въ стаканѣ отъ завтрака; подлогъ былъ сдѣланъ, впрочемъ, такъ искусно, что мои шпіоны если и были таковые, ничего бы не заподозрѣли.
   "Послѣ ужина я притворилась, что на меня напало такое же усыпленіе, какъ и наканунѣ, но на этотъ разъ, какъ будто я изнемогла отъ усталости или уже освоившись съ опасностью, я дотащилась до кровати, спустила съ себя платье и легла.
   "Я нащупала подъ подушкой ножъ и, притворившись спящей, судорожно сжимала его ручку.
   "Прошло два часа совершенно спокойно, и, Боже мой, могла ли бы я повѣрить этому еще вчера -- я почти боялась, что онъ не придетъ!
   "Наконецъ я увидѣла, что лампа тихо поднимается и затѣмъ совсѣмъ исчезла въ отверстіи потолка; въ моей комнатѣ сдѣлалось темно, но я сдѣлала надъ собой усиліе, чтобы разглядѣть, что происходитъ въ этой темнотѣ.
   "Прошло приблизительно минутъ десять; я не слышала никакого другого звука, кромѣ біенія собственнаго сердца.
   "Я взывала къ небу о томъ, чтобы онъ пришелъ.
   "Наконецъ я услышала столь знакомый мнѣ звукъ, какъ отворилась и снова затворилась дверь, и затѣмъ, несмотря на толстый коверъ, послышался шумъ шаговъ; я увидѣла въ темнотѣ какую-то тѣнь, приближавшуюся къ моей постели.
   -- Скорѣе, скорѣе! говорилъ Фельтонъ:-- развѣ вы не видите, что каждое ваше слово жжетъ меня, какъ расплавленный свинецъ?
   -- Тогда, продолжала милэди,-- я собрата всѣ свои силы; я вспомнила, что насталъ часъ мщенія или, вѣрнѣе, правосудія; я смотрѣла на себя, какъ на новую Юдиѳь; я собралась съ духомъ и ждала его съ ножомъ въ рукѣ, и когда онъ подошелъ ко мнѣ и протянулъ руку, отыскивая свою жертву, тогда, съ крикомъ горести и отчаянія, я нанесла ему ударъ въ грудь.
   "Негодяй, онъ все предвидѣлъ: грудь его была покрыта кольчугой, и ножъ притупился о нее.
   "-- Ага, вскричалъ онъ, схвативъ мою руку и вырывая у меня ножъ, который сослужилъ мнѣ такую плохую службу,-- вы посягаете на мою жизнь, прекрасная пуританка! Но это болѣе, чѣмъ простая ненависть, это -- неблагодарность! Однако, успокойтесь, мое прелестное дитя! я думалъ, что вы уже смягчились. Я не изъ числа тѣхъ тирановъ, которые удерживаютъ женщину силой: вы меня не любите, а я, по свойственной мнѣ самонадѣянности, еще надѣялся; теперь я въ этомъ разубѣдился, и завтра вы получите свободу.
   "Я желала только одного, чтобы онъ меня убилъ.
   "-- Берегитесь, сказала я ему,-- потому что мое освобожденіе будетъ для васъ безчестіемъ.
   "-- Объяснитесь, моя прелестная сибилла.
   "-- Да, потому что, какъ только я выйду отсюда, я разскажу все, я разскажу о насиліи, которое вы надо мной учинили, и о томъ, что вы держали меня въ плѣну. Я укажу на этотъ дворецъ, въ которомъ творятся подлости; вы слишкомъ высоко поставлены, милордъ, но бойтесь: надъ вами есть король, а надъ королемъ -- Богъ.
   "Какъ ни хорошо владѣлъ собой мой преслѣдователь, но онъ не могъ сдержать движенія гнѣва. Я не могла видѣть выраженія его лица, но почувствовала, какъ задрожала его рука, на которую опиралась моя.
   "-- Въ такомъ случаѣ вы не выйдете отсюда! грозилъ онъ.
   "-- Хорошо, хорошо! вскричала я:-- въ такомъ случаѣ мѣсто моей пытки будетъ вмѣстѣ съ тѣмъ и моей могилой. Прекрасно! я умру здѣсь, и тогда вы увидите, что привидѣніе, которое будетъ являться для укора вамъ, страшнѣе угрожающаго живого человѣка.
   "-- У васъ не будетъ никакого оружія.
   "-- У меня есть одно, которое отчаяніе оставило во власти каждаго существа, имѣющаго настолько мужества, чтобы прибѣгнуть къ нему.
   "-- Не лучше ли миръ, чѣмъ подобная война? сказалъ негодяй.-- Я немедленно возвращу вамъ свободу, провозглашу васъ добродѣтелью и назову васъ Лукреціей Англіи.
   "-- А я назову васъ Секстомъ, я выдамъ васъ такимъ, каковъ вы, передъ людьми, какъ я уже сдѣлала это передъ Богомъ и если нужно будетъ засвидѣтельствовать это обвиненіе моей кровью, я сдѣлаю это, какъ Лукреція.
   "-- А! а! произнесъ мой врагъ насмѣшливо,-- тогда это дѣло другого рода. Честное слово, въ концѣ концовъ вамъ здѣсь хорошо, вы не чувствуете ни въ чемъ недостатка, и если вы уморите себя голодомъ, то будете сами виновны въ этомъ.
   "Съ этими словами онъ удалился. Я слышала, какъ отворилась и затворилась за нимъ дверь, и я остановилась, подавленная, признаюсь въ этомъ, менѣе огорченіемъ, чѣмъ стыдомъ, что мнѣ не удалось отомстить за себя.
   "Онъ сдержалъ слово. Прошелъ цѣлый день и слѣдующая ночь, и я его не видѣла. Но и я тоже держала свое слово и ничего не пила и не ѣла; я осталась, какъ и объявила ему, при своемъ рѣшеніи уморить себя голодомъ.
   "Я провела цѣлый день и ночь въ молитвѣ, потому что я надѣялась, что Господь проститъ мнѣ мое самоубійство.
   "На слѣдующій день дверь отворилась; я лежала на полу, силы начали измѣнять мнѣ.
   "При шумѣ его шаговъ, я приподнялась на рукѣ.
   "-- Ну, какъ же! спросилъ голосъ, звучавшій для меня слишкомъ страшно, чтобы я могла не узнать его:-- успокоились ли вы немного и согласны ли купить свободу обѣщаніемъ только молчать? Послушайте, я добрый принцъ, прибавилъ онъ,-- и хотя я не люблю пуританъ, но я имъ отдаю справедливость, равно какъ и пуританкамъ, когда онѣ хорошенькія. Ну, поклянитесь же мнѣ на крестѣ, я не требую отъ васъ большаго.
   "-- Поклясться вамъ на крестѣ! вскричала, я приподнимаясь: отъ этого ненавистнаго голоса ко мнѣ вернулись всѣ силы,-- поклясться на крестѣ! Клянусь, что никакое обѣщаніе, никакая угроза, никакая пытка не заставятъ меня молчать. Поклясться на крестѣ! Клянусь, что я буду всюду указывать на васъ, какъ на убійцу, какъ на похитителя чести, какъ на подлеца. Поклясться на крестѣ! Клянусь, если мнѣ удастся когда-либо выйти отсюда, умолять цѣлый свѣть о мщеніи вамъ.
   "-- Берегитесь! сказалъ онъ такимъ угрожающимъ тономъ, котораго я еще не слышала у него:-- у меня есть еще сильное средство, къ которому я прибѣгну только въ крайнемъ случаѣ,-- заставить васъ молчать или, по крайней мѣрѣ не допустить, чтобы повѣрили хотя одному вашему слову.
   "Я собрала послѣднія силы и въ отвѣтъ на его слова разразилась смѣхомъ.
   "Онъ видѣлъ, что съ этихъ поръ между нимъ и мною началась война на жизнь и на смерть.
   "-- Послушайте, предложилъ онъ:-- я даю вамъ еще остатокъ этой ночи и слѣдующій день; подумайте и рѣшите: если вы обѣщаете молчатъ -- тогда васъ ждетъ богатство, уваженіе, даже почести; если вы будете продолжать угрожать мнѣ, то я предамъ васъ позору.
   "-- Вы! вскричала я,-- вы!
   "-- Вѣчному позору, неизгладимому.
   "-- Вы! повторила я.
   "О! я вамъ говорю, Фельтонъ, что я просто считала его за безумнаго.
   "-- Да, я! отвѣчалъ онъ.
   "-- Ахъ! оставьте меня, сказала я ему:-- уйдите, если вы не хотите, чтобы я сейчасъ же на вашихъ глазахъ разбила себѣ голову о стѣну!
   "-- Хорошо, сказалъ онъ:-- какъ хотите. До завтрашняго вечера.
   "-- До завтрашняго вечера! отвѣтила я, надая снова на полъ и кусая коверъ отъ бѣшенства".
   Фельтонъ опирался о мраморный столъ, и милэди съ сатанинской радостью замѣтила, что онъ можетъ лишиться чувствъ, не дослушавъ до конца, разсказа.
   

XXX.
Сцена изъ классической трагедіи.

   Послѣ минутнаго молчанія, въ продолженіе котораго милэди пристально вглядывалась въ молодого человѣка, внимательно ее слушавшаго, милэди продолжала свой разсказъ:
   -- Почти три дня я ничего не ѣла и не пила и испытывала страшныя мученія: по временамъ у меня точно сдавливало лобъ и темнѣло въ глазахъ, начинался бредъ.
   "Наступилъ вечеръ; я была такъ слаба, что каждую минуту падала въ обморокъ и каждый разъ, какъ это со мной случалось, я благодарила Бога, думая, что я умираю.
   "Въ одинъ изъ этихъ обмороковъ я услышала, что отворилась дверь; отъ ужаса я пришла въ себя.
   "Онъ вошелъ ко мнѣ въ сопровожденіи человѣка въ маскѣ -- самъ онъ тоже былъ замаскированъ, но, несмотря на это, я узнала его шаги, его голосъ; я узнала этотъ повелительный, властный видъ, данный ему адомъ къ несчастью человѣчества.
   "-- Итакъ, спросилъ онъ меня:-- согласны ли вы дать мнѣ клятву, которую я отъ васъ требовалъ?
   "-- Вы сами сказали, что пуритане не измѣняютъ разъ данному слову: вы слышали, что я обѣщала преслѣдовать васъ на землѣ, предавъ васъ на судъ людей, и на томъ свѣтѣ -- на судъ Божій!
   "-- Итакъ, вы продолжаете упорствовать?
   "-- Клянусь въ этомъ передъ Богомъ, Который меня слышитъ: я буду призывать весь свѣтъ въ свидѣтели вашего преступленья, и это до тѣхъ поръ, пока не най,іу мстителя.
   "-- Вы -- погибшая женщина, сказалъ онъ громовымъ голосомъ, и вы подвергнетесь наказанію, котораго заслуживаютъ подобныя женщины! Заклейменная въ глазахъ свѣта, къ которому вы взываете, постарайтесь доказать этому свѣту, что вы не преступница и не сумасшедшая.
   "Затѣмъ онъ обратился къ человѣку, который пришелъ вмѣстѣ съ нимъ:
   "-- Палачъ, исполняй свою обязанность!-- приказалъ онъ..."
   -- О! его имя! его имя! вскричалъ Фельтонъ,-- скажите скорѣе его имя!
   "... Тогда, несмотря на всѣ мои крики, на все мое сопротивленіе, такъ какъ я начала понимать, что мнѣ угрожаетъ нѣчто худшее смерти, палачъ схватилъ меня, повалилъ на полъ, сдавилъ меня въ своихъ рукахъ. Я, задыхаясь отъ рыданій, почти безъ чувствъ, призывая на помощь Бога, Который не внялъ мнѣ, испустила вдругъ страшный крикъ отъ боли и стыда: горячее, раскаленное желѣзо палача положило клеймо на мое плечо..."
   Фельтонъ испустилъ дикій крикъ.
   -- Видите, сказала тогда милэди, вставая съ величественнымъ видомъ королевы.-- видите, Фельтонъ, какое новое мученіе выдумали для молодой, невинной дѣвушки, сдѣлавшейся жертвою насилія злодѣя. Научитесь познавать сердце человѣческое и впередъ будьте осторожнѣе и не дѣлайтесь такъ легкомысленно орудіемъ ихъ несправедливой мести.
   Милэди быстрымъ движеніемъ распахнула платье, разорвала батистъ, прикрывавшій ея грудь, и, краснѣя отъ притворнаго гнѣва и стыда, показала молодому человѣку неизгладимую печать, безчестившую это чудное плечо.
   -- Но, вскричалъ Фельтонъ,-- я вижу тутъ лилію!
   -- Въ этомъ-то вся подлость! Если бы это было англійское клеймо, тогда надо бы было еще доказать, какой судъ приговорилъ меня къ этому наказанію, и я могла бы подать жалобы во всѣ публичные суды государства, но французское клеймо... О! имъ я была дѣйствительно заклеймена.
   Это было слишкомъ для Фельтона.
   Блѣдный, неподвижный, подавленный этимъ страшнымъ признаніемъ, ослѣпленный сверхъестественной красотой этой женщины, открывшей ему свою наготу съ безстыдствомъ, которое онъ счелъ за необыкновенное, величіе души, онъ кончилъ тѣмъ, что упалъ передъ ней на колѣни, какъ это дѣлали первые христіане передъ чистыми, святыми мучениками, которыхъ вслѣдствіе гоненія императоровъ предавали въ циркахъ на растерзаніе звѣрямъ для удовлетворенія развратнаго народа, требовавшаго кровавыхъ зрѣлищъ.
   -- Простите, простите! вскричалъ Фельтонъ,-- о, простите!
   Милэди прочитала въ его глазахъ: любовь, любовь.
   -- Простить вамъ -- что? спросила она.
   -- Простите меня за то, что я сталъ на сторону вашихъ преслѣдователей.
   Милэди протянула ему руку.
   -- Такая прекрасная, такая молодая! вскричалъ Фельтонъ, покрывая ея руки поцѣлуями.
   Милэди бросила на него одинъ изъ тѣхъ взглядовъ, которые изъ раба дѣлаютъ повелителемъ. Фельтонъ былъ пуританинъ; онъ оставилъ руку и началъ цѣловать ея ноги.
   Онъ уже не только любилъ, но обожалъ ее.
   Когда эта минута экстаза прошла, когда милэди, казалось, пришла въ себя, хотя она ни на одну минуту и не теряла своего хладнокровія, когда Фельтонъ увидѣлъ, что завѣса стыдливости скрыла прелести, которыя закрыли отъ него только для того, чтобы еще болѣе воспламенить его, онъ сказалъ:
   -- Ахъ! теперь я желаю знать только одно: имя вашего палача, потому что во всемъ виноватъ только онъ одинъ, и никто больше.
   -- Какъ, мой братъ! вскричала милэди:-- тебѣ нужно еще, чтобы я его назвала, а ты самъ не догадываешься?!
   -- Какъ! спросилъ Фельтонъ,-- это онъ, опять онъ, все онъ же! Какъ! неужели настоящій виновникъ...
   -- Настоящій виновникъ, отвѣчала милэди,-- опустошитель Англіи, гонитель истинныхъ христіанъ, низкій похититель чести столькихъ женщинъ, тотъ, который для одной прихоти своего развращеннаго сердца готовится пролить столько крови англичанъ, тотъ, который сегодня покровительствуетъ протестантамъ, а завтра предастъ ихъ...
   -- Букингамъ! такъ это Букингамъ! вскричалъ Фельтонъ.
   Милэди закрыла лицо руками, какъ будто не могла перенести стыда, который напоминало ей это имя.
   -- Букингамъ -- палачъ этого ангельскаго созданья! повторялъ Фельтонъ.-- И громъ не поразилъ его, мой Богъ! и онъ остался попрежнему окруженный почестями, могущественный, на погибель всѣхъ насъ!
   -- Господь забываетъ тѣхъ, кто забываетъ Его, сказала милэди.
   -- Но онъ хочетъ навлечь на свою голову наказаніе, постигающее проклятыхъ! продолжалъ Фельтонъ съ возрастающею восторженностью.-- Да, онъ хочетъ, чтобы человѣческое мщеніе предупредило небесное!
   -- Люди боятся и щадятъ его.
   -- О! я, сказалъ Фельтонъ,-- я не боюсь не пощажу его.
   Милэди почувствовала адскую радость.
   -- Но какъ случилось, что лордъ Винтеръ, мой покровитель, мой отецъ, спросилъ Фельтонъ,-- замѣшанъ во всемъ этомъ?
   -- Слушайте, Фельтонъ, это оттого, что на ряду съ людьми низкими, презрѣнными есть натуры благородныя и великія, объяснила милэди.-- У меня былъ женихъ, человѣкъ, котораго я любила и который любилъ меня; у него было такое же сердце, какъ ваше, Фельтонъ. Я явилась къ нему и все разсказала; онъ зналъ меня и ни на минуту не усомнился во мнѣ. Это былъ важный вельможа, человѣкъ во всемъ равный Букингаму. Онъ ничего не сказалъ, подпоясалъ свою шпагу и отправился во дворецъ Букингама.
   -- Да, да, сказалъ Фельтонъ,-- я понимаю, хотя для подобныхъ людей нужна не шпага, а кинжалъ.
   -- Букингамъ наканунѣ уѣхалъ въ Испанію въ качествѣ посланника, чтобы просить руки инфанты для короля Іакова I, который тогда былъ еще принцемъ Уэльскимъ. Мой женихъ вернулся ни съ чѣмъ.
   "-- Послушайте, сказалъонъ,-- этотъ человѣкъ уѣхалъ на время, слѣдовательно, онъ ускользнулъ отъ моего мщенія, а пока, въ ожиданіи его, обвѣнчаемся, какъ мы и хотѣли, а затѣмъ довѣрьтесь лорду Винтеру, который сумѣетъ поддержать свою честь и честь своей жены".
   -- Лорду Винтеру? спросилъ Фельтонъ.
   -- Да, отвѣчала милэди,-- лордъ Винтеръ, и теперь вамъ должно быть все понятно, не такъ ли? Букингамъ былъ въ отсутствіи болѣе года. За восемь дней до его возвращенія лордъ Винтеръ внезапно умеръ, оставивъ меня своей единственной наслѣдницей. Отчего онъ умеръ, это извѣстно только одному Богу, который, безъ сомнѣнія, вѣдаетъ все, но я никого не обвиняю.
   -- О! какая бездна, какая бездна! прошепталъ Фельтонъ.
   -- Лордъ Винтеръ умеръ, ничего не сказавъ своему брату. Страшная тайна должна была остаться скрытою отъ всѣхъ до тѣхъ поръ, пока она не поразить виновнаго, какъ громомъ. Вашъ покровитель съ неудовольствіемъ посмотрѣлъ на бракъ своего старшаго брата съ молодой дѣвушкой безъ состоянія. Я понимала, что не могла ожидать поддержки со стороны человѣка, обманутаго въ своихъ надеждахъ на полученіе наслѣдства. Я уѣхала во Францію, рѣшившись провести тамъ остатокъ моей жизни, но все мое состояніе въ Англіи; война прекратила всѣ сообщенія, и я стала во всемъ нуждаться: поневолѣ я принуждена была вернуться сюда снова, и шесть дней тому назадъ я пристала въ Портсмутѣ.
   -- А дальше? спросилъ Фельтонъ.
   -- Дальше?! Букингамъ, безъ сомнѣнія, узнавъ о моемъ возвращеніи, переговорилъ обо мнѣ съ лордомъ Винтеромъ, и безъ того уже предубѣжденнымъ противъ меня, и сказалъ ему, что его невѣстка -- погибшая, заклейменная женщина. Благородный, правдивый голосъ моего мужа отсутствовалъ и не раздался въ мою защиту. Лордъ Винтеръ повѣрилъ всему, что ему сказали, тѣмъ охотнѣе, что это ему было выгодно. Онъ велѣлъ меня арестовать, привезти сюда и отдалъ подъ вашу охрану. Остальное вамъ извѣстно: послѣзавтра онъ посылаетъ меня въ изгнаніе, отправляетъ въ ссылку, послѣзавтра онъ удаляетъ меня для водворенія между преступниками. О! заговоръ искусно составленъ, будьте увѣрены! Планъ приведенъ въ исполненіе ловко, и моя честь погибнетъ. Вы сами видите, Фельтонъ, что я должна умереть! Фельтонъ, дайте мнѣ ножъ.
   И съ этими словами, какъ будто силы ея окончательно истощились, милэди въ изнеможеніи упала въ объятія молодого офицера, увлеченнаго любовью, гнѣвомъ и неизвѣстнымъ ему наслажденіемъ; онъ обнялъ ее съ восторгомъ, прижалъ къ своему сердцу, съ наслажденіемъ впивая ея дыханіе и дрожа отъ прикосновенія ея волнующейся груди.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ о нъ,-- нѣтъ, ты будешь жить чистою и уважаемою; ты будешь жить для того, чтобы восторжествовать надъ врагами.
   Милэди медленнымъ движеніемъ оттолкнула его рукой, привлекая вмѣстѣ съ тѣмъ взглядомъ; но Фельтонъ съ своей стороны снова овладѣлъ ею, взывая къ ней, какъ къ божеству.
   -- О! смерть! смерть! сказала она томнымъ голосомъ, закрывая глаза:-- о! скорѣе смерть, чѣмъ позоръ! Фельтонъ, мой другъ, мой братъ, я тебя заклинаю...
   -- Нѣтъ, вскричалъ Фельтонъ,-- нѣтъ, ты будешь жить и будешь жить отомщенною.
   -- Фельтонъ, я приношу несчастіе всѣмъ, кто меня окружаетъ. Фельтонъ, оставь меня! Фельтонъ, позволь мнѣ умереть!
   -- Если такъ, то мы умремъ вмѣстѣ! вскричалъ онъ, страстно цѣлуя ее.
   Нѣсколько ударовъ въ дверь раздались въ эту минуту; на этотъ разъ милэди оттолкнула его настоящимъ образомъ.
   -- Слушай, сказала она:-- насъ у слышали, сюда идутъ... Кончено! мы погибли!
   -- Нѣтъ, сказалъ Фельтонъ,-- это часовой, который только предупреждаетъ меня, что идетъ патруль.
   -- Въ такомъ случаѣ, бѣгите къ двери и отворите ее сами.
   Фельтонъ повиновался: эта женщина овладѣла уже всѣми его мыслями, всей его душой.
   Отворннъ дверь, онъ очутился лицомъ къ лицу съ сержантомъ, командовавшимъ патрулемъ.
   -- Что случилось? спросилъ молодой лейтенантъ.
   -- Вы приказали мнѣ отворить дверь, если я услышу крикъ, сказалъ солдатъ,-- но вы забыли оставить мнѣ ключъ; я васъ услышалъ, но не понялъ, что вы говорите, хотѣлъ открыть дверь, она оказалась запертой изнутри, тогда я и позвалъ сержанта.
   -- Вотъ я и явился, отозвался сержантъ.
   Фельтонъ, растерявшись, какъ полоумный, стоялъ, не говоря ни слова.
   Милэди поняла, что надо вывернуться изъ затруднительнаго положенія; она подбѣжала къ столу и схватила ножъ, который принесъ Фельтонъ.
   -- По какому праву вы хотите помѣшать мнѣ умереть? спросила она.
   -- Боже великій! вскричалъ Фельтонъ, увидѣвъ блеснувшій ножъ въ ея рукѣ.
   Въ эту минуту насмѣшливый смѣхъ раздался въ коридорѣ. Баронъ, привлеченный шумомъ, въ халатѣ, со шпагою въ рукѣ, показался на порогѣ двери.
   -- А! а! сказалъ онъ,-- вотъ мы и на послѣднемъ дѣйствіи трагедіи... Вы видите, Фельтонъ, что драма послѣдовательно прошла всѣ фазисы, какъ я вамъ предсказывалъ, но будьте спокойны -- кровь не будетъ пролита.
   Милэди поняла, что она погибла, если не представитъ Фельтону немедленнаго доказательства своего мужества.
   -- Вы ошибаетесь, милордъ, кровь будетъ пролита, и пусть она падетъ на тѣхъ, кто заставилъ ее пролить.
   Фельтонъ вскрикнулъ и бросился къ ней; но было уже поздно: милэди нанесла себѣ ударъ.
   Къ счастью, или мы были бы болѣе правдивы, сказавши, благодаря ловкости, ножъ ударился въ стальную планшетку корсета, которые въ ту эпоху, точно кирасы, защищали грудь женщины; онъ скользнулъ, разорвавъ платье, и прошелся наискось между ребрами.
   Тѣмъ не менѣе, платье милэди тотчасъ же обагрилось кровью.
   Милэди упала навзничь и, казалось, лишилась чувствъ. Фельтонъ вырвалъ у нея ножъ.
   -- Видите, милордъ, произнесъ онъ мрачнымъ тономъ,-- вотъ женщина, которая была поручена моей охранѣ и которая убила себя.
   -- Будьте спокойны, Фельтонъ, замѣтилъ лордъ Винтеръ:-- она не умерла: демоны такъ легко не умираютъ; будьте спокойны, ступайте ко мнѣ и ждите.
   -- Но, милордъ...
   -- Ступайте, я вамъ это приказываю.
   Фельтонъ на этотъ разъ повиновался приказанію своего начальника, но, выходя изъ комнаты, онъ спряталъ ножъ у себя на груди.
   Что касается до лорда Винтера, то онъ позвалъ только женщину, служившую милэди, и когда она явилась, онъ поручилъ ея заботамъ плѣнницу, все еще не пришедшую въ себя, и оставилъ ее съ ней одну.
   Между тѣмъ, разъ дѣло дошло до этого, то разсчитывая, несмотря на всѣ свои подозрѣнія въ притворствѣ, что рана могла оказаться серьезной, онъ тотчасъ же послалъ верхового за докторомъ.
   

XXXI.
Побѣгъ.

   Какъ и предполагавъ лордъ Винтеръ, рана милэди была не опасна; какъ только она осталась одна съ женщиной, которую баронъ прислалъ и которая поспѣшила раздѣть ее, она открыла глаза. Впрочѣмъ, надо было притворяться слабой и больной, что было вовсе не трудно для такой комедіантки, какъ милэди, и бѣдная женщина вполнѣ поддалась обману плѣнницы и, несмотря на ея неотступныя просьбы удалиться, она упорно отказывалась и осталась провести съ ней всю ночь.
   Присутствіе этой женщины нисколько не мѣшало милэди думать.
   Не было никакого сомнѣнія, Фельтонъ былъ побѣжденъ окончательно; Фельтонъ отнынѣ былъ вполнѣ преданъ ей: если бы теперь явился ангелъ и сталъ обвинять милэди, въ томъ умственномъ настроеніи, въ которомъ онъ находился, онъ и его принялъ бы навѣрно за посланнаго отъ демона.
   При этой мысли милэди улыбалась, потому что Фельтонъ съ этой минуты сдѣлался ея единственной надеждой, единственнымъ спасеніемъ.
   Но лордъ Винтеръ могъ заподозрѣть его, а потому и за самимъ Фельтономъ могли теперь учредить надзоръ.
   Около четырехъ часовъ утра пріѣхалъ докторъ; къ этому времени рана уже затянулась, а потому докторъ не могъ опредѣлить ея направленія: онъ констатировалъ только по пульсу больной, что ничего серьезнаго не было.
   Утромъ милэди, подъ предлогомъ, что она не спала всю ночь и что ей необходимъ покой, отослала отъ себя женщину.
   Она надѣялась, что Фельтонъ придетъ къ завтраку, но онъ не пришелъ.
   Неужели ея опасенія сбылись? Неужели Фельтонъ, заподозрѣнный барономъ, не придетъ къ ней въ самую рѣшительную, нужную минуту? Ей оставался только одинъ день: лордъ Винтеръ назначилъ ея отплытіе на 23-е число, а наступило утро 22-го.
   Тѣмъ не менѣе, она довольно терпѣливо ждала до обѣда. Хотя она ничего не ѣла и утромъ, но обѣдъ былъ принесенъ въ обычный часъ, и милэди тогда съ ужасомъ замѣтила, что караулившіе ее солдаты были уже въ другой формѣ. Тогда она рискнула спросить, гдѣ Фельтонъ.
   Ей отвѣтили, что съ часъ тому назадъ Фельтонъ сѣлъ на лошадь и уѣхалъ.
   Она спросила, все ли еще баронъ въ замкѣ; солдатъ отвѣтилъ, что баронъ дома и велѣлъ себя предупредить, если заключенная пожелаетъ говорить съ нимъ.
   Милэди отвѣтила, что она въ данную минуту еще слишкомъ слаба и единственно, чего она только желаетъ, это остаться одной.
   Солдатъ вышелъ, поставивъ обѣдъ на столъ.
   Фельтона удалили, морскихъ солдатъ смѣнили; очевидно, Фельтону не довѣряли больше.
   Это былъ послѣдній ударъ, нанесенный плѣнницѣ.
   Оставшись въ комнатѣ одна, она встала; эта постель, въ которой она оставалась изъ предосторожности и изъ желанія заставить думать, что она тяжело ранена, жгла ее, точно раскаленная жаровня. Она бросила взглядъ на дверь: оказалось, что баронъ приказалъ забить окошечко въ ней: онъ, безъ сомнѣнія, опасался, чтобы ей не удалось какимъ-нибудь дьявольскимъ способомъ соблазнить своихъ стражей черезъ это отверстіе.
   Милэди улыбнулась отъ удовольствія: она могла наконецъ предаться своей радости безъ опасенія, что за ней наблюдаютъ; въ бѣшеномъ гнѣвѣ, точно запертая въ клѣткѣ тигрица, она начала быстро ходить по комнатѣ.
   Навѣрно, если бы у нея остался ножъ, она замыслила бы на этотъ разъ убить барона, а не себя.
   Въ шесть часовъ пришелъ лордъ Винтеръ; онъ былъ вооруженъ съ ногъ до головы. Этотъ человѣкъ, котораго милэди считала всегда довольно глуповатымъ джентльменомъ, превратился въ превосходнаго тюремщика: казалось, онъ все предвидѣлъ, все предугадалъ и все предупредилъ.
   Одного взгляда, брошеннаго на милэди, было для него вполнѣ достаточно для того, чтобы понять, что происходило въ ея душѣ.
   -- Какъ бы то ни было, сказалъ онъ:-- но сегодня вы меня еще не убьете; у васъ нѣтъ никакого оружія, и къ тому же я принялъ всѣ предосторожности. Вамъ удалось уже нѣсколько развратить моего бѣднаго Фельтона, онъ началъ уже подчиняться вашему дьявольскому вліянію, но я хочу спасти его, и онъ больше васъ не увидитъ, все кончено. Соберите ваши вещи, завтра вы уѣдете. Завтра въ двѣнадцать часовъ пополудни у меня въ рукахъ будетъ приказъ о вашей ссылкѣ, подписанный Букингамомъ. Я раньше назначилъ ваше отплытіе на 24-е число, но затѣмъ, передумалъ и рѣшилъ, что чѣмъ скорѣе это совершится, тѣмъ лучше. Если вы скажете съ кѣмъ-нибудь хоть единое слово, прежде чѣмъ сядете на корабль, мой сержантъ пуститъ вамъ пулю въ лобъ -- ему отданъ такой приказъ; если на кораблѣ вы скажете съ кѣмъ-нибудь хоть единое слово безъ разрѣшенія капитана, капитанъ броситъ васъ въ море -- такъ заранѣе условлено. До свиданья, вотъ все, что я имѣлъ на сегодня сообщить вамъ. Завтра я васъ увижу, чтобы проститься съ вами.
   Съ этими словами баронъ вышелъ.
   Милэди выслушала всю эту грозную тираду съ улыбкой: на устахъ у нея было презрѣніе, въ сердцѣ -- бѣшенство.
   Подали ужинъ; милэди чувствовала, что ей необходимо подкрѣпиться; она не знала, что могло еще произойти въ эту ночь, которая надвигалась и, казалось, будетъ страшной, такъ какъ все небо было обложено тучами, а сверкавшая вдали молнія предвѣщала грозу.
   Гроза разразилась около десяти часовъ вечера; милэди испытывала какое-то утѣшеніе въ томъ, что природа, казалось, раздѣляетъ мрачное состояніе ея души; громъ гремѣлъ въ воздухѣ, какъ гнѣвъ въ ея сердцѣ; ей казалось, что порывы вѣтра касались ея лба, какъ и деревьевъ, у которыхъ они гнули вѣтки и срывали листья; она стонала, какъ ураганъ, и ея голосъ терялся и заглушался страшнымъ голосомъ природы, которая, казалось, тоже издавала стоны отчаянія. Вдругъ она услышала стукъ въ окно и при свѣтѣ молніи увидѣла за его рѣшеткой человѣческое лицо.
   Она подбѣжала къ окну и открыла его.
   -- Фельтонъ! вскричала она,-- я спасена!
   -- Да, сказалъ Фельтонъ,-- но молчите, молчите, мнѣ нужно еще подпилить ваши рѣшетки. Будьте осторожны только, чтобы они не увидѣли насъ въ дверное окошечко.
   -- О! доказательствомъ того, Фельтонъ, что Богъ за насъ, сказала милэди,-- можетъ служить то, что они сами забили окошечко доской.
   -- Это хорошо, Господь отнялъ у нихъ умъ! сказачъ Фельтонъ.
   -- Что должна я сдѣлать? спросила милэди.
   -- Ничего, ничего, только заприте окно. Ложитесь въ постель, или, по крайней мѣрѣ, ложитесь не раздѣваясь; когда я кончу, я постучу въ окно. Но въ состояніи ли вы послѣдовать за мной?
   -- О, да!
   -- А ваша рана?
   -- Заставляетъ меня страдать, но это не мѣшаетъ мнѣ идти.
   -- Будьте же готовы по первому знаку.
   Милэди закрыла окно, потушила лампу и легла, какъ совѣтовалъ ей Фельтонъ, въ постель. Среди бури она слышала звуки пилы, подпиливавшей рѣшетки, и при каждомъ блескѣ молніи видѣла въ окнѣ лицо Фельтона.
   Она пролежала цѣлый часъ, едва дыша; холодный потъ покрывалъ ея лобъ, а сердце сжималось невыносимой тоской при всякомъ малѣйшемъ звукѣ, который раздавался въ коридорѣ.
   Иногда одинъ часъ кажется годомъ.
   Черезъ часъ Фельтонъ снова постучалъ въ окно.
   Милэди вскочила съ постели и отворила его. Два отпиленныхъ отъ рѣшетки желѣзныхъ прута образовали отверстіе, вполнѣ достаточное, чтобы въ него могъ пролѣзть человѣкъ.
   -- Готовы ли вы? спросилъ Фельтонъ.
   -- Да. Нужно ли мнѣ что-нибудь захватить съ собою?
   -- Золото, если оно у васъ есть.
   -- Да, къ счастью, мнѣ оставили то, которое я имѣла съ собой.
   -- Тѣмъ лучше, потому что я истратилъ всѣ свои деньги на наемъ лодки.
   -- Возьмите, сказала милэди, передавая Фельтону мѣшокъ съ золотомъ.
   Фельтонъ взялъ мѣшокъ и бросилъ его внизъ къ подножію стѣны.
   -- Теперь, спросилъ онъ,-- вы идете?
   -- Я здѣсь.
   Милэди встала на кресло и вылѣзла въ продѣланное отверстіе. Она увидѣла, что Фельтонъ висѣлъ надъ пропастью на веревочной лѣстницѣ. Въ первый разъ на минуту овладѣвшее ею чувство страха напомнило ей, что она женщина: эта пропасть ее испугала.
   -- Этого я и боялся, замѣтилъ Фельтонъ.
   -- Это ничего, ничего,-- я спущусь съ закрытыми глазами.
   -- Имѣете ли вы ко мнѣ довѣріе? спросилъ Фельтонъ.
   -- И вы еще объ этомъ спрашиваете!
   -- Протяните мнѣ ваши руки, скрестите ихъ вотъ такъ.
   Фельтонъ связалъ ей руки своимъ платкомъ и сверхъ платка веревкой.
   -- Что вы дѣлаете? спросила она съ удивленіемъ.
   -- Положите мнѣ руки на шею и ничего не бойтесь.
   -- Такимъ образомъ я заставлю васъ потерять равновѣсіе, и мы оба расшибемся.
   -- Будьте покойны -- я морякъ.
   Некогда было терять ни минуты; милэди обвила за шею Фельтона и сошла съ окна.
   Фельтонъ началъ медленно спускаться со ступеньки на ступеньку. Несмотря на тяжесть двухъ тѣлъ, лѣстница подъ ними качалась въ воздухѣ отъ сильнаго вѣтра.
   Вдругъ Фельтонъ остановился.
   -- Что такое? спросила милэди.
   -- Тише, сказалъ Фельтонъ:-- я слышу шумъ шаговъ.
   -- Насъ замѣтили!
   Наступило молчаніе, длившееся нѣсколько минуть.
   -- Нѣтъ, сказалъ Фельтонъ,-- ничего.
   -- Но что же тамъ за шумъ?
   -- Это патруль дѣлаетъ обходъ.
   -- А гдѣ онъ долженъ пройти?
   -- Какъ разъ подъ нами.
   -- Они насъ замѣтятъ?
   -- Нѣтъ, если только не блеснетъ молнія.
   -- Они наткнутся на нашу лѣстницу.
   -- Къ счастью, она недостаетъ до земли на шесть футовъ.
   -- Вотъ они, Боже мой!
   -- Молчите.
   Они остались оба висѣть неподвижно, едва переводя дыханіе, на разстояніи двадцати футовъ отъ земли, между тѣмъ какъ въ это самое время подъ ними проходили солдаты, смѣясь и разговаривая.
   Это была ужасная минута для бѣглецовъ.
   Патруль прошелъ; слышно было, какъ удалялся шумъ шаговъ, и мало-по-малу голоса ихъ затихли.
   -- Теперь, сказалъ Фельтонъ,-- мы спасены.
   Милэди вздохнула и лишилась чувствъ.
   Фельтонъ продолжалъ спускаться. Достигнувъ нижней части лѣстницы и почувствовавъ, что дальше для ногъ нѣтъ опоры, онъ крѣпко ухватился за лѣстницу руками и, дойдя до ея конца, повисъ на ней во весь ростъ; такимъ образомъ ноги его коснулись земли. Онъ нагнулся, поднялъ мѣшокъ съ золотомъ и ухватился за конецъ его зубами.
   Затѣмъ онъ взялъ милэди на руки и быстро пошелъ въ сторону, противоположную той, куда пошелъ патруль.
   Скоро онъ свернулъ съ дороги, по которой прошелъ патруль, спустился по скаламъ на берегъ моря и свистнулъ.
   Такой же свистъ отвѣтилъ ему, и пять минутъ спустя онъ увидѣлъ, что подъѣхала лодка съ четырьмя гребцами. Лодка подошла къ берегу настолько близко, насколько это было возможно, но она не могла подойти совсѣмъ вплотную, такъ какъ этому мѣшала недостаточная глубина. Фельтонъ вошелъ въ воду по поясъ: онъ не хотѣлъ никому довѣрить свою драгоцѣнную ношу.
   Къ счастью, буря начала утихать, хотя море попрежнему сильно волновалось; маленькую лодку бросало изъ стороны въ сторону, точно орѣховую скорлупу.
   -- Въ шлюпку, приказалъ Фельтонъ,-- и гребите сильнѣе.
   Четыре гребца принялись грести, но волны были такъ велики, что весла плохо работали.
   Хотя и медленно, но все-таки они удалялись отъ замка, а это было всего важнѣе. Ночь была ужасно темная, и съ лодки почти уже стало невозможно отличить берегъ, а тѣмъ больше съ берега видѣть лодку.
   Какая-то черная точка качалась на водѣ.
   Это была шлюпка.
   Тѣмъ временемъ, какъ лодка съ помощью четырехъ сильныхъ гребцовъ удалялась, Фельтонъ развязалъ веревку, а затѣмъ и платокъ, которымъ были связаны руки милэди.
   Когда онъ развязалъ ей руки, то зачерпнулъ морской воды и спрыснулъ ей лицо. Милэди вздохнула и открыла глаза.
   -- Гдѣ я? спросила она.
   -- Вы спасены, отвѣтилъ молодой офицеръ.
   -- О! спасена! спасена! вскричала она.-- Да, вотъ и небо, вотъ и море! Воздухъ, которымъ я дышу, пахнетъ свободой. Ахъ... благодарю, Фельтонъ, благодарю!
   Молодой человѣкъ прижалъ ее къ своему сердцу.
   -- Но что съ моими руками? спросила милэди,-- мнѣ кажется, ихъ точно сдавили въ какихъ-то тискахъ.
   Дѣйствительно, когда милэди подняла руки, онѣ были онѣмѣвшими.
   -- Увы! сказалъ Фельтонъ, глядя на эти прекрасныя руки и съ тихой печалью качая головой.
   -- О! это ничего не значитъ, ничего не значитъ, вскричала милэди:-- теперь я все вспомнила.
   Милэди стала что-то искать глазами вокругъ себя.
   -- Онъ тутъ, сказалъ Фельтонъ, подвигая къ ней ногой мѣшокъ съ золотомъ.
   Подъѣхали къ шлюпкѣ. Вахтенные матросы окликнули лодку; съ лодки имъ отвѣтили.
   -- Что это за лодка? спросила милэди.
   -- Это та, которую я для васъ нанялъ.
   -- Куда она меня отвезетъ?
   -- Куда хотите, лишь бы вы меня высадили въ Портсмутѣ.
   -- Что вамъ нужно въ Портсмутѣ? спросила милэди.
   -- Исполнить приказанія лорда Винтера, съ мрачной улыбкой отвѣтилъ Фельтонъ.
   -- Какія приказанія? спросила милэди.
   -- Такъ вы не понимаете? спросилъ Фельтонъ.
   -- Нѣтъ; объяснитесь, прошу васъ.
   -- Такъ какъ онъ не довѣрялъ мнѣ, то взялся самъ лично стеречь васъ, а меня послалъ вмѣсто себя къ Букингаму за подписью приказа о ссылкѣ.
   -- Но если онъ не довѣрялъ вамъ, какъ же онъ довѣрилъ вамъ приказъ?
   -- Развѣ я могъ знать, что я везу?
   -- Совершенно вѣрно. И вы ѣдете въ Портсмутъ?
   -- Я не могу терять времени: завтра 23 число, и Букингамъ уѣзжаетъ съ флотомъ.
   -- Онъ уѣзжаетъ завтра? куда?
   -- Къ Лярошели.
   -- Онъ не долженъ туда ѣхать! измѣняя своей обычной осторожности, вскричала милэди.
   -- Будьте спокойны, отвѣтилъ Фельтонъ: -- онъ не уѣдетъ.
   Милэди задрожала отъ радости; она прочитала въ самой глубинѣ сердца молодого человѣка -- тамъ крупными буквами было написано: смерть Букингаму.
   -- Фельтонъ... вы такъ же велики, какъ Іуда Маккавей! Если вы умрете, я умру вмѣстѣ съ вами: вотъ все, что я могу вамъ сказать.
   -- Молчите! сказалъ Фельтонъ.-- Вотъ мы и пріѣхали.
   Лодка пристала къ шлюпкѣ.
   Фельтонъ взошелъ на трапъ и подалъ руку милэди, между тѣмъ какъ матросы поддерживали ее, такъ какъ море еще сильно волновалось. Минуту спустя они были уже на палубѣ.
   -- Капитанъ, сказалъ Фельтонъ,-- вотъ особа, про которую я вамъ говорилъ и которую нужно здравой и невредимой доставить во Францію.
   -- За тысячу пистолей, отвѣчалъ капитанъ.
   -- Я уже далъ вамъ пятьсотъ.
   -- Совершенно вѣрно.
   -- А вотъ и другіе пятьсотъ, сказала милэди, взявъ мѣшокъ.
   -- Нѣтъ, замѣтилъ капитанъ:-- мы условились съ молодымъ человѣкомъ: я далъ ему слово, и этого достаточно, а затѣмъ остальные пятьсотъ я долженъ получить только въ Булони.
   -- А мы доѣдемъ?
   -- Здравы и невредимы, и это такъ же вѣрно, какъ и то, что меня зовутъ Яковомъ Буттлеромъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказала милэди:-- если вы сдержите слово, то я дамъ вамъ не пятьсотъ, а тысячу пистолей.
   -- Ура! прекрасная дама, вскричалъ капитанъ:-- и дай Богъ почаще такихъ пассажировъ, какъ ваша милость.
   -- А пока, сказалъ Фельтонъ,-- отвезите насъ въ маленькую бухту... знаете, относительно которой мы раньше съ вами условились.
   Капитанъ вмѣсто отвѣта тотчасъ же отдалъ всѣ необходимыя приказанія, и около семи часовъ утра небольшое судно бросило уже якорь въ бухтѣ, про которую говорилъ Фельтонъ.
   Въ продолженіе этого переѣзда Фельтонъ все разсказалъ милэди: какъ онъ, вмѣсто того, чтобы поѣхать въ Лондонъ, нанялъ маленькое судно, какъ онъ вернулся, вскарабкался на стѣну, вставляя ногу, по мѣрѣ того, какъ поднимался, въ скважины и въ щели камня, и какъ, наконецъ, добравшись до рѣшетокъ, онъ укрѣпилъ веревочную лѣстницу; милэди было извѣстно остальное.
   Милэди старалась подбодрить Фельтона въ исполненіи его плана, но съ первыхъ словъ, сказанныхъ имъ, она поняла, что этого молодого фанатика надо скорѣе сдерживать, чѣмъ поощрять.
   Они условились, что милэди будетъ ждать Фельтона до десяти часовъ, и если въ десять часовъ Фельтонъ не вернется, она уѣдетъ. Тогда, въ томъ случаѣ, если онъ останется на свободѣ, они увидятся съ ней во Франціи, въ монастырѣ бетюнскихъ кармелитокъ.
   

XXXII.
Происшествіе въ Портсмутѣ 23-го августа 1628 г.

   Фельтонъ простился съ милэди, какъ прощается братъ съ сестрой, отправляясь на обыденную прогулку, просто поцѣловавъ у нея руку.
   Вся его фигура выражала полное, обычное ему спокойствіе, только глаза его блестѣли какимъ-то необыкновеннымъ огнемъ, точно въ лихорадкѣ; онъ былъ блѣднѣе обыкновеннаго, губы сжаты, слова отрывисты и кратки, что указывало на то, что его тревожили мрачныя мысли.
   Все время, пока онъ переѣзжалъ на лодкѣ съ корабля на берегъ, Фельтонъ стоялъ, повернувшись лицомъ къ милэди, которая, оставаясь на палубѣ, провожала его глазами. Оба они почти уже не боялись преслѣдованія: въ комнату къ милэди никогда не входили ранѣе девяти часовъ, а чтобы доѣхать отъ замка до Лондона надо было всего три часа.
   Фельтонъ вышелъ на берегъ, поднялся на небольшой холмъ, который велъ на скалу, въ послѣдній разъ поклонился милэди и направился къ городу.
   Дорога шла понижаясь отъ берега, а потому, пройдя шаговъ сто, онъ не могъ ничего уже болѣе видѣть, кромѣ мачты шлюпки.
   Онъ тотчасъ же быстро пошелъ по направленію къ Портсмуту, который виднѣлся какъ разъ напротивъ него, приблизительно на разстояніи полмили, вырисовываясь въ туманѣ начинающагося дня своими башнями и домами.
   За Портсмутомъ виднѣлось море, покрытое кораблями, мачты которыхъ, подобно лѣсу тополей, лишенныхъ зимой своей листвы, качались отъ вѣтра.
   Идя своей быстрой походкой, Фельтонъ припоминалъ всѣ обвиненія, истинныя или ложныя, противъ любимца Іакова VI и Карла I, которыя противорѣчили его личнымъ наблюденіямъ, но которыхъ ему пришлось много наслушаться въ продолженіе своего долгаго пребыванія между пуританами. Когда онъ сравнивалъ преступленія этого министра, если можно такъ выразиться, "европейскія преступленія", съ личными, неизвѣстными преступленіями, въ которыхъ его обвиняла милэди, Фельтонъ находилъ, что изъ двухъ людей, какимъ рисовался изъ этого сравненія Букингамъ, былъ гораздо преступнѣе тотъ изъ нихъ, жизнь котораго была неизвѣстна. Это было слѣдствіемъ его необыкновенной, пламенной, впервые имъ испытанной любви къ милэди, которая заставляла его видѣть низкія и вымышленныя лэди Винтеръ преступленія Букингама въ огромныхъ размѣрахъ, какъ обыкновенно кажутся сквозь увеличительное стекло страшными чудовищами едва замѣтные атомы.
   Скорая ходьба еще болѣе воспламеняла его; мысль о томъ, что тамъ, позади него, осталась женщина, подвергавшаяся страшной мести, женщина, которую онъ любилъ, или, вѣрнѣе, боготворилъ, какъ святую, только что испытанное волненіе, усталость,-- все это еще болѣе возбуждало его.
   Онъ вошелъ въ Портсмутъ около восьми часовъ утра; все населеніе было уже на ногахъ; барабаны били въ городѣ, и въ гавани войска, назначенныя для отправленія на корабляхъ, шли къ морю. Фельтонъ пришелъ къ адмиралтейству весь покрытый пылью и потомъ; его обыкновенно блѣдное лицо было красно отъ жары и гнѣва. Часовой не хотѣлъ пропустить его, но Фельтонъ позвалъ начальника поста и, вынувъ изъ кармана бумаги, которыя онъ долженъ былъ подать, сказалъ:
   -- Важныя бумаги отъ лорда Винтера.
   При имени лорда Винтера, котораго знали, какъ одного изъ короткихъ друзей его свѣтлости, начальникъ поста отдалъ приказаніе пропустить Фельтона, который притомъ же былъ въ мундирѣ морского офицера.
   Фельтонъ быстро вошелъ во дворецъ.
   Въ ту минуту, какъ онъ входилъ въ переднюю, вмѣстѣ съ нимъ туда же вошелъ какой-то человѣкъ, весь въ пыли, усталый, едва переводившій дыханіе, оставившій у воротъ лошадь, которая тотчасъ же по пріѣздѣ пала.
   Фельтонъ и онъ одновременно обратились къ Патрику, довѣренному камердинеру герцога. Фельтонъ назвалъ барона Винтера, неизвѣстный не хотѣлъ сказать, отъ кого онъ, говоря, что только одному герцогу онъ можетъ сказать, кто онъ. И тотъ, и другой настаивали, желая пройти раньше.
   Патрикъ, знавшій, что лордъ Винтеръ находится и въ дѣловыхъ, и въ дружескихъ сношеніяхъ съ герцогомъ, отдалъ предпочтеніе тому, кто явился отъ имени лорда. Другому пришлось дожидаться, и было легко замѣтно, что онъ проклиналъ это замедленіе.
   Камердинеръ провелъ Фельтона черезъ большую залу, въ которой дожидались депутаты отъ жителей Лярошели, съ герцогомъ де-Субизомъ во главѣ, и ввелъ его въ кабинетъ, гдѣ Букингамъ, выйдя изъ ванны, оканчивалъ туалетъ, которымъ онъ, какъ всегда, занимался съ особеннымъ тщаніемъ.
   -- Лейтенантъ Фельтонъ, доложилъ Патрикъ,-- съ порученіемъ отъ лорда Винтера.
   -- Отъ лорда Винтера? переспросилъ Букингамъ:-- просите.
   Фельтонъ вошелъ. Въ эту минуту Букингамъ бросилъ на диванъ богатый халатъ, затканный золотомъ, чтобы надѣть камзолъ изъ голубого бархата, весь вышитый жемчугомъ.
   -- Отчего баронъ самъ не пріѣхалъ? спросилъ Букингамъ:-- я ждалъ его сегодня утромъ.
   -- Онъ поручилъ мнѣ передать вашей свѣтлости, отвѣтилъ Фельтонъ:-- что, къ его большому сожалѣнію, онъ не могъ имѣть этой чести, потому что принужденъ былъ остаться караулить замокъ.
   -- Да, да, я знаю, у него есть плѣнница.
   -- Объ этой-то плѣнницѣ именно я и хотѣлъ поговорить съ вашей свѣтлостью.
   -- Говорите!
   -- То, что я хочу сказать вамъ, никто не долженъ слышать, кромѣ васъ, милордъ.
   -- Оставьте насъ, Патрикъ, приказалъ Букингамъ:-- но не уходите далеко, чтобы услышать колокольчикъ; я позову васъ сейчасъ же.
   Патрикъ вышелъ.
   -- Милордъ, баронъ Винтеръ писалъ вамъ прошедшій разъ, прося васъ подписать приказъ о ссылкѣ, касающійся одной женщины, по имени Шарлотты Баксонъ...
   -- Да, и я отвѣтилъ ему, чтобы онъ привезъ самъ или прислалъ мнѣ приказъ, и я подпишу его.
   -- Вотъ онъ, милордъ.
   -- Давайте!
   И, взявши бумагу изъ рукъ Фельтона, онъ бѣгло пробѣжалъ ее. Тогда, убѣдившись, что это былъ именно тотъ приказъ, о которомъ ему писалъ лордъ Винтеръ, онъ положилъ бумагу на столъ, взялъ перо и собрался подписать.
   -- Извините, милордъ, сказалъ Фельтонъ, удерживая герцога:-- но извѣстно ли вашей свѣтлости, что имя Шарлотты Баксонъ не настоящее имя этой молодой женщины?
   -- Да, мнѣ это извѣстно, отвѣтилъ герцогъ, обмакивая перо въ чернила.
   -- Въ такомъ случаѣ ваша свѣтлость знаеть ея настоящее имя? спросилъ Фельтонъ отрывистымъ тономъ.
   -- Я его знаю.
   Герцогъ поднесъ перо къ бумагѣ. Фельтонъ поблѣднѣлъ.
   -- И, зная это настоящее имя, продолжалъ Фельтонъ,-- ваша свѣтлость все-таки подпишетъ приказъ?
   -- Безъ сомнѣнія, и еще тѣмъ охотнѣе.
   -- Я не могу вѣрить, продолжалъ Фельтонъ, голосомъ, который дѣлался все болѣе и болѣе отрывистымъ:-- что вашей свѣтлости извѣстно, что дѣло идетъ о лэди Винтеръ.
   -- Мнѣ это отлично извѣстно, хотя я очень удивленъ, какъ вы можете знать объ этомъ.
   -- И ваша свѣтлость подпишете этотъ приказъ безъ угрызенія совѣсти?...
   -- Однакожъ, знаете ли, вы предлагаете мнѣ очень странные вопросы, и я очень снисходителенъ, что отвѣчаю вамъ!
   -- Отвѣчайте, ваша свѣтлость, потому что дѣло гораздо важнѣе, чѣмъ вы, можетъ быть, думаете.
   Букингамъ подумалъ, что, безъ сомнѣнія, молодой человѣкъ говоритъ это ему отъ имени лорда Винтера, и смягчился.
   -- Безъ всякаго угрызенія совѣсти, сказалъ онъ,-- и барону извѣстно, какъ и мнѣ, что лэди Винтеръ -- большая преступница; ограничить ея наказаніе ссылкой значитъ почти оказать ей милость.
   Герцогъ готовъ былъ подписать бумагу.
   -- Вы не подпишете этого приказа, милордъ! произнесъ Фельтонъ, дѣлая шагъ къ герцогу.
   -- Я не подпишу этого приказа? почему?
   -- Потому, что вы заглянете въ свою совѣсть, и тогда отнесетесь справедливо къ милэди.
   -- Было бы большей справедливостью послать ее въ Тибурнъ, сказалъ Буннигамъ,-- милэди -- подлая женщина.
   -- Ваша свѣтлость, милэди -- ангелъ, вы это знаете, и я прошу у васъ для нея свободы.
   -- Вѣроятно, вы сошли съ ума, что такъ говорите со мной!
   -- Извините меня, милордъ, я выражаюсь какъ умѣю; я сдерживаюсь. Тѣмъ не менѣе, подумайте о томъ, милордъ, что вы собираетесь сдѣлать, и бойтесь перейти границы!
   -- Что? Боже праведный! вскричалъ Букингамъ:-- мнѣ кажется, что онъ мнѣ угрожаетъ!
   -- Нѣтъ, милордъ, я васъ еще прошу; я вамъ говорю: одной капли довольно, чтобы переполнить чашу, налитую до краевъ; одна легкая ошибка можетъ вызвать наказаніе на голову человѣка, котораго долго щадили, несмотря на всѣ его преступленія.
   -- Г. Фельтонъ, вы сію же минуту должны выйти отсюда и отправиться подъ арестъ.
   -- Выслушайте меня до конца, милордъ. Вы обольстили эту молодую дѣвушку, вы ее жестоко оскорбили, затоптали въ грязь; загладьте свои преступленія относительно нея, дайте ей возможность свободно уѣхать, и я ничего больше не потребую отъ васъ.
   -- Вы ничего не потребуете?! проговорилъ Букингамъ, смотря на Фельтона съ удивленіемъ и дѣлая удареніе, на каждомъ словѣ.
   -- Милордъ, продолжалъ Фельтонъ, по мѣрѣ того, какъ говорилъ, все болѣе и болѣе воодушевляясь,-- берегитесь, милордъ, вся Англія утомлена вашими преступленіями и несправедливостями; милордъ, вы злоупотребили королевской властью, которую вы почти присвоили себѣ; милордъ, отъ васъ въ ужасѣ отворачиваются и люди, и Богь... Господь васъ накажетъ послѣ, а я, я накажу васъ сегодня!
   -- Ахъ! это ужъ слишкомъ! вскричалъ Букингамъ, дѣлая шагъ къ двери. Фельтонъ преградилъ ему дорогу.
   -- Я прошу у васъ со смиреніемъ, униженно, сказалъ онъ,-- подпишите приказъ объ освобожденіи лэди Винтеръ; подумайте о томъ, что вы обезчестили эту женщину.
   -- Ступайте вонъ, или я позову людей и велю надѣть на васъ кандалы.
   -- Вы никого не позовете, проговорилъ Фельтонъ, бросаясь между герцогомъ и колокольчикомъ, стоявшимъ на столикѣ съ серебряной инкрустаціей:-- берегитесь, милордъ, вы теперь въ рукахъ Божьихъ.
   -- Въ рукахъ дьявола, хотите вы сказать, вскричалъ Букингамъ, возвышая голосъ, чтобы привлечь вниманіе, но никого не призывая прямо на помощь.
   -- Подпишите, милордъ, подпишите приказъ объ освобожденіи лэди Винтеръ, настаивалъ Фельтонъ, протягивая герцогу бумагу.
   -- Вы хотите заставить меня сдѣлать это силой? Вы смѣетесь надо мной. Эй, Патрикъ!
   -- Подпишите, милордъ.
   -- Никогда!
   -- Никогда?!
   -- Ко мнѣ! эй, люди! вскричалъ герцогъ и въ то же время схватилъ шпагу.
   Но Фельтонъ не далъ ему времени вынуть ее изъ ноженъ: онъ держалъ у себя на груди ножъ, которымъ ранила себя милэди, и однимъ скачкомъ бросился на герцога.
   Въ эту минуту вошелъ въ кабинетъ Патрикъ, крича:
   -- Милордъ, письмо изъ Франціи.
   -- Изъ Франціи! вскричалъ Букингамъ: забывъ все при одной мысли о той, отъ кого было это письмо.
   Фельтонъ воспользовался этой минутой и вонзилъ ему ножъ въ бокъ по рукоятку.
   -- А, измѣнникъ! вскричалъ Букингамъ: -- ты меня убилъ!..
   -- Убійство! закричаль Патрикъ.
   Фельтонъ бросилъ взглядъ вокругъ себя, ища возможности скрыться, и, увидя, что дверь открыта, бросился въ сосѣднюю комнату, гдѣ, какъ мы уже сказали, ждали депутаты Лярошели, пробѣжалъ ее и устремился на лѣстницу, но на первой ступенькѣ встрѣтился съ лордомъ Винтеромъ, который, увидя его блѣднаго, испуганнаго, съ кровью на рукахъ и лицѣ, схватилъ его за горло, крича:
   -- Я это зналъ! я догадался, но опоздалъ одной только минутой! О! я несчастный! несчастный!
   Фельтонъ не оказалъ ни малѣйшаго сопротивленія; лордъ Винтеръ передалъ его въ руки стражей, которые въ ожиданіи дальнѣйшихъ приказаній отвели его на маленькую террасу, выходящую на море, а самъ бросился въ кабинетъ Букингама.
   На крикъ герцога, на зовъ Патрика, человѣкъ, пріѣхавшій одновременно съ Фельтономъ, вбѣжалъ въ кабинетъ.
   Онъ нашелъ герцога лежавшимъ на диванѣ и судорожно сжимавшимъ рану.
   -- Лапортъ, сказалъ онъ слабымъ, умирающимъ голосомъ:-- Лапортъ, ты отъ нея?
   -- Да, ваша свѣтлость, отвѣчалъ вѣрный слуга Анны Австрійской,-- но, можетъ быть, уже слишкомъ поздно.
   -- Тише, Лапортъ, насъ могутъ услышать... Патрикъ, не впускайте никого. О! я не узнаю, что она велѣла мнѣ сказать! Боже мой! я умираю!
   Герцогъ лишился чувствъ. Между тѣмъ лордъ Винтеръ, депутаты, начальники экспедиціи и приближенные офицеры изъ свиты Букингама толпой вошли въ комнату; всюду раздавались крики отчаянія. Новость, наполнившая дворецъ жалобными криками, распространилась по всему городу.
   Пушечный выстрѣлъ возвѣстилъ, что случилось что-то очень важное и неожиданное.
   Лордъ Винтеръ рвалъ на себѣ волосы.
   -- Одной минутой только опоздалъ! кричалъ онъ,-- только одной минутой! О, Боже! Боже! какое несчастіе!
   Дѣло было такъ: въ восемь часовъ утра ему пришли доложить, что у одного изъ оконъ замка виситъ веревочная лѣстница; онъ тотчасъ же побѣжалъ въ комнату милэди и увидѣлъ, что она пуста, окно открыто, желѣзныя рѣшетки выпилены; онъ вспомнилъ при этомъ предостереженіе д'Артаньяна, переданное ему на словахъ посланнымъ, испугался за жизнь герцога, побѣжалъ въ конюшню и, чтобы не терять времени, вскочилъ на первую попавшуюся лошадь, не осѣдлавъ ее, во весь духъ примчался во дворецъ, соскочилъ съ лошади на дворѣ, быстро взбѣжалъ но лѣстницѣ и на верхней ея ступенькѣ, какъ мы уже сказали, встрѣтилъ Фельтона. Однако, герцогъ еще не умеръ; онъ пришелъ въ чувство, открылъ глаза, и надежда оживила всѣ сердца.
   -- Господа, сказалъ онъ; -- оставьте меня одного съ Лапортомъ и Патрикомъ. А, это вы, Винтеръ! вы прислали мнѣ сегодня утромъ какого-то страннаго сумасшедшаго: посмотрите, что онъ со мной сдѣлалъ.
   -- О, милордъ! вскричалъ баронъ,-- я никогда не прощу себѣ этого.
   -- И худо сдѣлаешь, любезный Винтеръ, проговорилъ Букингамъ, протягивая ему руку:-- я не знаю ни одного человѣка, который стоилъ бы того, чтобы о немъ сожалѣлъ другой всю свою жизнь... Но оставь насъ, прошу тебя.
   Баронъ вышелъ, рыдая.
   Въ кабинетѣ остались только раненый герцогъ, Патрикъ и Лапортъ.
   Искали доктора, но не могли найти.
   -- Вы будете жить, вы будете жить, милордъ, повторялъ, стоя на колѣняхъ, вѣрный слуга Анны Австрійской.
   -- Что она мнѣ пишетъ? слабымъ голосомъ спросилъ Букингамъ, истекая кровью и превозмогая страшную боль для того, чтобы поговорить о той, которую онъ любилъ.-- Что она мнѣ пишетъ? Прочитай мнѣ ея письмо.
   -- О! милордъ! произнесъ Лапортъ.
   -- Повинуйся, Лапортъ: развѣ ты не видишь, что мнѣ нельзя терять времени.
   Лапортъ сломалъ печать и, развернувъ пергаментъ, поднесъ его къ глазамъ герцога, но Букингамъ напрасно дѣлалъ усиліе, чтобы разобрать написанное.
   -- Читай же, приказалъ онъ,-- читай, я ничего не вижу; читай же, потому что, быть можетъ, скоро я не буду въ силахъ слышать, и умру, не узнавши, что она мнѣ пишетъ.
   Лапортъ больше не возражалъ и прочиталъ:

"Милордъ!

   "Заклинаю васъ всѣмъ, что я перенесла черезъ васъ и для васъ съ тѣхъ поръ, какъ я васъ знаю, и если вамъ дорого мое спокойствіе -- прекратите всѣ ваши вооруженія противъ Франціи и войну, о которой открыто говорятъ, что вопросъ религіозный -- только видимый предлогъ, а втихомолку прибавляютъ, что настоящая ея причина -- ваша любовь ко мнѣ. Эта война можетъ принести не только большія бѣды Франціи и Англіи, но и вамъ, милордъ,-- несчастіе, въ которомъ я никогда не утѣшусь.
   "Берегите свою жизнь, которой угрожаетъ опасность и которая будетъ для меня драгоцѣннѣе съ той минуты, какъ я перестану видѣть въ васъ врага.

Расположенная къ вамъ Анна".

   Букингамъ собралъ послѣднія силы, чтобы выслушать это письмо; затѣмъ, когда оно было окончено, онъ какъ будто разочаровался въ своемъ ожиданіи.
   -- Развѣ вамъ ничего не поручено больше передать мнѣ на словахъ, Лапортъ? спросилъ онъ.
   -- Напротивъ, ваша свѣтлость: королева поручила мнѣ сказать вамъ, чтобы вы были осторожны, потому что до нея дошелъ слухъ, что васъ хотятъ убить.
   -- И это все, и это все? спросилъ Букингамъ нетерпѣливо.
   -- Она поручила мнѣ еще сказать вамъ, что она любитъ васъ попрежнему.
   -- А! произнесъ Букингамъ,-- слава Богу! Моя смерть, значитъ, не будетъ для нея смертью чужого человѣка.
   Лапортъ залился слезами.
   -- Патрикъ, принесите мнѣ ящичекъ гдѣ были спрятаны брильянтовые наконечники.
   Патрикъ принесъ шкатулочку, и Лапортъ узналъ въ ней ту самую, которая принадлежала королевѣ.
   -- Теперь принесите бѣлый атласный мѣшочекъ, на которомъ жемчугомъ вышитъ ея вензель.
   Патрикъ исполнилъ приказаніе.
   -- Возьмите, Лапортъ, вотъ эти единственные залоги ея расположенія, которые я имѣю отъ нея: этотъ ящичекъ и два письма. Отдайте ихъ ея величеству и, какъ послѣднюю память обо мнѣ... (онъ искалъ глазами вокругъ себя какую-нибудь драгоцѣнность)... вы присоедините...
   Онъ посмотрѣлъ еще, но отуманенные приближающейся смертью глаза его не встрѣтили ничего, кромѣ ножа, выпавшаго изъ рукъ Фельтона, лезвіе котораго было покрыто алой, еще дымящейся кровью.
   -- ...вы присоедините къ этому ножъ, досказалъ герцогъ, сжимая руку Лапорта.
   Онъ смогъ еще положить мѣшочекъ на дно серебряной шкатулочки, сунулъ туда же ножъ, показывая Лапорту знакомъ, что онъ не можетъ больше говорить; затѣмъ, не будучи въ состояніи скрыть послѣднихъ предсмертныхъ конвульсій, которыхъ онъ не могъ на этотъ разъ превозмочь, онъ упалъ съ дивана на полъ.
   Патрикъ громко вскрикнулъ.
   Буннигамъ хотѣлъ улыбнуться въ послѣдній разъ, но смерть остановила мысль его, слѣды которой отпечатлѣлись на его лицѣ, какъ послѣдній поцѣлуй любви.
   Въ эту минуту вбѣжалъ, запыхавшись, докторъ герцога; онъ былъ уже на адмиральскомъ кораблѣ, и нужно было туда посылать за нимъ.
   Онъ подошелъ къ герцогу, взялъ его руку, подержалъ ее съ минуту и опустилъ.
   -- Все безполезно, сказалъ онъ:-- онъ умеръ.
   -- Умеръ, умеръ! вскричалъ Патрикъ.
   При этомъ восклицаніи толпа вошла въ залу, и всѣми овладѣло смущеніе и отчаяніе.
   Когда Винтеръ увидѣлъ, что Букингамъ умеръ, онъ побѣжалъ къ Фельтону, котораго солдаты продолжали стеречь на террасѣ.
   -- Негодяй, сказанъ онъ молодому человѣку, который со смертью Букингама вернулъ все свое спокойствіе и хладнокровіе, болѣе его не покидавшія:-- негодяй, что ты сдѣлалъ?
   -- Я отомстилъ за себя, сказалъ онъ.
   -- Ты! сказанъ баронъ.-- Скажи лучше, что ты послужилъ орудіемъ этой проклятой женщины... Но, клянусь тебѣ, что это ея преступленіе будетъ послѣднимъ.
   -- Я не знаю, что вы хотите сказать, спокойно отвѣтилъ Фельтонъ:-- и я не знаю, о комъ вы говорите, милордъ: я убилъ Букингама за то, что онъ два раза отказалъ на вашу же просьбу произвести меня въ капитанскій чинъ; я наказалъ его за его несправедливость, вотъ и все.
   Изумленный Винтеръ смотрѣлъ на людей, которые вязали Фельтона, и не зналъ, что думать и чѣмъ объяснить подобную безчувственность.
   Одно только безпокоило Фельтона.
   При малѣйшемъ шумѣ наивному пуританину казалось, что онъ слышитъ шаги и голосъ милэди, готовой броситься въ его объятія, обвинить себя и такимъ образомъ погубить.
   Вдругъ онъ вздрогнулъ, устремивъ глаза на одну точку на морѣ, которое видно было далеко съ той террасы, на которой онъ находился: орлинымъ взоромъ моряка онъ увидѣлъ на такомъ разстояніи, гдѣ всякій бы другой ничего не различилъ, кромѣ чайки, качающейся на волнахъ, парусъ судна, направлявшагося къ берегамъ Франціи.
   Онъ поблѣднѣлъ, приложилъ руку къ сердцу, которое готово было разорваться, и понялъ измѣну.
   -- Прошу у васъ послѣдней милости, милордъ! сказалъ онъ барону.
   -- Какой?
   -- Скажите, который теперь часъ?
   Баронъ вынулъ часы.
   -- Девять безъ десяти минутъ.
   Милэди ускорила свой отъѣздъ на полтора часа; какъ только она услышала пушечный выстрѣлъ, возвѣстившій о роковомъ событіи, она тотчасъ же приказала сняться съ якоря.
   Судно плыло подъ голубымъ небомъ, на большомъ разстояніи отъ берега.
   -- Такъ Богу было угодно, сказалъ онъ съ покорностью фанатика, не сводя тѣмъ не менѣе глазъ съ этой скорлупки, на палубѣ которой, какъ ему, безъ сомнѣнія, казалось, онъ видѣлъ бѣлый призракъ той, которой онъ пожертвовалъ своей жизнью.
   Лордъ Винтеръ прослѣдилъ за его взглядомъ, отгадалъ его страданія и все понялъ.
   -- Ты будешь наказанъ сначала одинъ, негодяй, сказалъ онъ Фельтону, который не могъ оторвать глазъ съ моря:-- но клянусь тебѣ памятью моего брата, котораго я такъ любилъ, что твоя сообщница не спасется.
   Фельтонъ опустилъ голову, не издавъ ни одного звука.
   Винтеръ быстро спустился съ лѣстницы и направился къ гавани.
   

XXXIII.
Во Франціи.

   Узнанъ о смерти Букингама, Карлъ I, король Англіи, больше всего и прежде всего испугался, чтобы эта страшная новость не отняла бодрости духа у лярошельцевъ; поэтому онъ старался, какъ говоритъ Ришелье въ своихъ запискахъ, скрывать ее отъ нихъ какъ можно дольше; король приказалъ запереть всѣ гавани и тщательно наблюдать, чтобы ни одинъ корабль не отплылъ до тѣхъ поръ, пока не отправится армія, которую снаряжалъ Букингамъ, заботу о чемъ онъ принялъ лично на себя.
   Онъ простеръ свою строгость въ этомъ отношеніи до того, что въ Англіи были задержаны даже датскіе посланники, которые уже имѣли прощальную аудіенцію, и голландскій посланникъ, который долженъ былъ сопровождать въ Флассингенъ индійскіе корабли, возвращенные Карломъ I Союзнымъ Штатамъ.
   Но такъ какъ онъ вздумалъ отдать этотъ приказъ только спустя пять часовъ послѣ рокового происшествія, то есть въ два часа пополудни, то два корабля уже вышли изъ гавани: одинъ, какъ мы знаемъ, увозилъ милэди, которая хотя и догадывалась о случившемся, но еще болѣе убѣдилась въ этомъ, увидѣвъ, что черный флагъ взвился на адмиральскомъ кораблѣ.
   Что касается до второго корабля, то мы скажемъ послѣ, кого онъ увезъ и какъ удалось ему отплыть. Въ это время, впрочемъ, ничего не случилось новаго въ лагерѣ Лярошели; только король, какъ всегда, сильно скучавшій, а можетъ быть въ лагерѣ и больше обыкновеннаго, рѣшился ѣхать инкогнито провести праздники св. Людовика въ Сенъ-Жерменѣ и просилъ кардинала отправить съ нимъ конвой только изъ двадцати мушкетеровъ. Кардиналъ, на котораго скука короля дѣйствовала иногда заразительно, съ большимъ удовольствіемъ разрѣшилъ этотъ отпускъ своему царственному помощнику, обѣщавшему вернуться около половины сентября.
   Де-Тревиль, предупрежденный кардиналомъ, собрался въ путь, и хотя онъ не зналъ причины, но тѣмъ не менѣе зналъ о сильномъ желаніи и даже настоятельной надобности своихъ друзей вернуться въ Парижъ, а потому нечего и говорить, что онъ назначилъ ихъ въ число конвоя.
   Четверо молодыхъ людей узнали объ этой новости четверть часа спустя послѣ, де-Тревиля, потому что онъ имъ первымъ сообщилъ объ этомъ. Тогда д'Артаньянъ особенно оцѣнилъ милость кардинала, позволившаго ему, наконецъ, поступить въ мушкетеры: не будь этого обстоятельства, онъ принужденъ бы былъ остаться въ лагерѣ, тогда какъ товарищи его уѣхали бы.
   Нечего и говорить, что причиною ихъ нетерпѣнія вернуться въ Парижъ была опасность, которой подвергалась г-жа Бонасье при встрѣчѣ въ Бетюнскомъ монастырѣ кармелитокъ съ милэди, своимъ смертельнымъ врагомъ. И потому, какъ мы и сказали, Арамисъ немедленно написалъ Маріи Мишонъ, этой турской бѣлошвейкѣ, у которой были такія прекрасныя знакомства, чтобы она упросила королеву дать разрѣшеніе г-жѣ Бонасье выйти изъ монастыря и удалиться въ Лорень или въ Бельгію. Отвѣтъ не заставилъ себя долго ждать, и черезъ восемь или десять дней Арамисъ получилъ слѣдующее письмо:

"Мой любезный кузенъ!

   "Посылаю разрѣшеніе, данное моей сестрой нашей бѣдной служанкѣ выйти изъ Бетюнскаго монастыря, воздухъ котораго вреденъ для нея. Моя сестра посылаетъ вамъ это разрѣшеніе съ большимъ удовольствіемъ, потому что она очень любить эту дѣвушку, которой она надѣется быть полезной и впослѣдствіи.

"Цѣлую васъ Марія Мишонъ".

   При этомъ письмѣ было приложено разрѣшеніе въ слѣдующихъ выраженіяхъ:
   "Настоятельница Бетюнскаго монастыря должна передать на попеченіе подателя этого письма послушницу, недавно поступившую въ монастырь по моей рекомендаціи и находящуюся подъ моимъ покровительствомъ.

Дано въ Луврѣ, 10 августа 1628 г.
Анна".

   Можно понять, какъ это родство Арамиса съ бѣлошвейкой, называвшей королеву своей сестрой, насмѣшило молодыхъ людей, но Арамисъ, два или три раза покраснѣвшій до ушей при грубыхъ шуткахъ Портоса, просилъ своихъ друзей не касаться больше этого вопроса, прибавивъ, что если еще кто-нибудь прибавитъ по этому поводу хоть одно слово, онъ больше не будетъ обращаться къ своей кузинѣ съ просьбой быть посредницей въ подобнаго рода дѣлахъ.
   Итакъ, больше не было и рѣчи о Маріи Мишонъ между мушкетерами, которые къ тому же добились того, чего желали, а именно: они получили разрѣшеніе освободить г-жу Бонасье изъ Бетюнскаго монастыря кармелитокъ. Правда, что это разрѣшеніе не могло имъ принести много пользы до тѣхъ поръ, пока они были въ лагерѣ Лярошели, то есть на другомъ концѣ Франціи. Поэтому д'Артаньянъ хотѣлъ обратиться къ де-Тревилю съ просьбой объ отпускѣ и объяснить ему прямо цѣль своей поѣздки, когда узналъ вмѣстѣ со своими гремя товарищами новость, что король ѣдетъ въ Парижъ съ конвоемъ изъ двадцати мушкеторовъ и что они назначены въ этотъ конвой. Они были очень обрадованы; слуги были отправлены впередъ съ багажомъ, а сами они выѣхали утромъ 16-го.
   Кардиналъ проводилъ его величество отъ Сюрженъ до Мозе, и тамъ король и министръ простились другъ съ другомъ въ самыхъ дружескихъ выраженіяхъ.
   Король жаждалъ развлеченій и потому спѣшилъ пріѣхать въ Парижъ какъ можно скорѣе, такъ какъ онъ желалъ быть тамъ 23 числа, но по временамъ останавливался, чтобы взглянуть на полетъ сорокъ. Охоту къ этому времяпровожденію внушилъ ему когда-то Линь, и съ тѣхъ поръ король навсегда сохранилъ къ нему особенное пристрастіе. Изъ двадцати человѣкъ -- шестнадцать очень радовались каждый разъ, какъ это случалось, но другіе четыре посылали эти остановки къ чорту, въ особенности д'Артаньянъ, у котораго постоянно звенѣло въ ушахъ, а Портосъ объяснялъ это, говоря:
   -- Одна очень знатная дама говорила мнѣ, что это означаетъ, что кто-нибудь говоритъ про васъ.
   Наконецъ конвой въѣхалъ въ Парижъ въ ночь на 23-е число; король поблагодарилъ де-Тревиля и позволилъ ему отпустить мушкетеровъ на четыре дня, подъ условіемъ, чтобы ни одинъ изъ его любимцевъ не показывался въ публичныхъ мѣстахъ подъ страхомъ попасть въ Бастилію. Первые четыре отпуска, какъ легко догадаться, были даны нашимъ четыремъ друзьямъ и даже болѣе того: Атосъ выпросилъ у де-Гревиля вмѣсто четырехъ -- шесть дней и кромѣ того прибавилъ еще двѣ ночи, потому что они выѣхали 24-го, въ пять часовъ вечера, а изъ любезности де-Тревиль помѣтилъ отпускъ 25 числомъ.
   -- Э, Боже мой! замѣтилъ д'Артаньянъ, какъ извѣстно, ни надъ чѣмъ не задумывавшійся:-- мнѣ кажется, что мы затрудняемся въ пустякахъ: въ два дня, загнавъ двѣ или три лошади (велика бѣда -- у меня есть деньги!), я доѣду до Бетюна, отдамъ настоятельницѣ письмо королевы и увезу дорогое сокровище, которое я ищу, не въ Лорень и не въ Бельгію, а въ Парижъ, гдѣ она будетъ лучше скрыта, особенно все время, пока кардиналъ будетъ стоять подъ Лярошелью. А затѣмъ, вернувшись изъ похода, отчасти по протекціи кузины Арамиса, отчасти за услуги, лично оказанныя нами королевѣ, мы добьемся отъ нея того, чего желаемъ. Оставайтесь же здѣсь, не изнуряйте себя напрасно усталостью: меня и Плянше совершенно достаточно для такого легкаго предпріятія.
   На это Атосъ спокойно отвѣтилъ:
   -- У меня также есть деньги, потому что я еще не пропилъ всѣхъ денегъ, оставшихся отъ брильянтоваго перстня, Портосъ и Арамисъ тоже еще не проѣли своихъ. Слѣдовательно, мы такъ же хорошо можемъ загнать четырехъ лошадей, какъ и одну. Но подумайте. д'Артаньянъ, прибавилъ онъ такимъ мрачнымъ тономъ, что молодой человѣкъ даже вздрогнулъ,-- подумайте только о томъ, что Бетюнъ -- тотъ самый городъ, гдѣ, кардиналъ назначилъ свиданіе женщинѣ, которая всюду приноситъ съ собой несчастіе, гдѣ бы она ни появлялась. Если бы вы имѣли дѣло только съ четырьмя мужчинами, д'Артаньянъ, я отпустилъ бы васъ одного, но такъ какъ вы будете имѣть дѣло съ этой женщиной, поѣдемте всѣ вчетверомъ, и дай Богъ, чтобы для того, чтобы съ нею справиться, насъ хватило даже и съ четырьмя нашими слугами.
   -- Вы меня пугаете, Атосъ, вскричалъ д'Артаньянъ:-- но чего же, Боже мой, вы опасаетесь?
   -- Всего, отвѣтилъ Атосъ.
   Д'Артаньянъ пристально взглянулъ на товарищей, лица которыхъ, какъ и Атоса, носили отпечатокъ сильнаго безпокойства, и они быстрымъ шагомъ продолжали свой путь, не промолвивъ ни слова.
   Вечеромъ 25-го числа, когда они въѣзжали въ Аррасъ и д'Артаньянъ остановился и слѣзъ съ лошади у гостиницы "Золотой Бороны", чтобы выпить стаканъ вина, какой-то всадникъ выѣхалъ съ постоялаго двора, гдѣ онъ перемѣнилъ лошадь, и галопомъ помчался по дорогѣ въ Парижъ. Въ ту минуту, какъ онъ выѣзжалъ изъ воротъ на улицу, вѣтромъ распахнуло плащъ, въ который онъ былъ закутанъ, хотя это было въ августѣ, и чуть не снесло его шляпу, которую всадникъ во-время схватилъ рукой въ ту самую минуту, когда она готова уже была слетѣть съ головы, и быстро надвинулъ ее себѣ на глаза.
   Д'Артаньянъ, глаза котораго были пристально устремлены на этого человѣка, страшно поблѣднѣлъ и уронилъ стаканъ.
   -- Что съ вами, сударь? спросилъ Плянше.-- Эй, господа, скорѣе на помощь, барину худо!
   Трое друзей, прибѣжали и увидѣли, что д'Артаньяну не только не худо, но застали его бѣгущимъ къ своей лошади. Они остановили его.
   -- Куда ты, угорѣлый, такъ спѣшишь? спросилъ Атосъ.
   -- Это онъ! вскричалъ д'Артаньянъ, блѣдный отъ волненія и со струившимся дотомъ на лбу:-- это онъ, дайте мнѣ его догнать!
   -- Да кто онъ? спросилъ Атосъ.
   -- Онъ -- этотъ человѣкъ!
   -- Какой человѣкъ?
   -- Тотъ проклятый человѣкъ, мой злой геній, котораго я встрѣчаю каждый разъ передъ какимъ-нибудь несчастіемъ: тотъ самый, который сопровождалъ ужасную женщину, когда я встрѣтилъ ее въ первый разъ; тотъ, за которымъ я бѣжалъ, когда наскочилъ на Атоса, и изъ-за котораго я имѣлъ столкновеніе съ нашимъ другомъ Атосомъ, тотъ самый, котораго я встрѣтилъ въ то утро, когда похитили г-жу Бонасье! Я видѣлъ его, это онъ! Я узналъ его, когда вѣтромъ распахнуло его плащъ.
   -- Чортъ возьми! задумчиво произнесъ Атосъ.
   -- На коней, господа, на коней! Поѣдемте за нимъ, и мы его догонимъ.
   -- Мой милый, замѣтилъ Арамисъ,-- сообразите только, что онъ поѣхалъ въ противоположную сторону отъ нашей дороги, что у него свѣжая лошадь, а наши уже утомились, слѣдовательно мы только понапрасну загонимъ ихъ, безъ всякой надежды догнать его. Оставимъ мужчину, д'Артаньянъ, спасемъ женщину.
   -- Эй, сударь! кричалъ мальчикъ изъ конюшни, догоняя незнакомца,-- эй, сударь! вотъ бумага, которая выпала изъ вашей шляпы! Эй, сударь! Остановитесь!
   -- Мой другъ, остановилъ его д'Артаньянъ:-- хочешь полъ пстоля за эту бумагу?
   -- Честное слово, возьму съ большимъ удовольствіемъ, сударь! Вотъ она, извольте.
   Мальчикъ, въ восторгѣ, что ему такъ посчастливилось, вошелъ на дворъ гостиницы. Д'Артаньянъ развернулъ бумагу.
   -- Что тамъ? спросили, окружая его, друзья.
   -- Только одно слово, отвѣчалъ д'Артаньянъ.
   -- "Армантьеръ" прочиталъ Портосъ.-- Армантьеръ -- я не знаю такого слова.
   -- Названіе города или деревни и написано ея рукой! замѣтилъ Атосъ.
   -- Спрячемъ тщательно эту бумажку, сказалъ д'Артаньянъ,-- можетъ быть я еще и не даромъ истратилъ мой послѣдній пистоль. На коней, господа, на коней!
   И четверо товарищей пустились галопомъ до дорогѣ въ Бетюнь.
   

XXXIV.
Бетюнскій монастырь кармелитокъ.

   Надъ судьбой нѣкоторыхъ преступниковъ царить извѣстнаго рода предопредѣленіе, помогающее имъ преодолѣвать всѣ препятствія, избѣгать всѣ опасности до той минуты, которую испытующее Провидѣніе не положитъ предѣломъ ихъ беззаконнаго счастія.
   Такъ было и съ милэди: ей удалось благополучно проѣхать между крейсерами двухъ націй, и она прибыла въ Булонь безъ всякихъ приключеній.
   Высадившись въ Портсмутѣ, милэди выдавала себя за англичанку, изгнанную изъ Лярошели преслѣдованіями французовъ, а пріѣхавши въ Булонь послѣ двухдневнаго пути, она начала выдавать себя за француженку, которую англичане изъ ненависти къ Франціи очень тѣснили въ Портсмутѣ. Милэди къ тому же обладала самымъ дѣйствительнымъ паспортомъ, у нея была красота, видъ важной дамы и щедрость, съ которой она награждала всѣхъ пистолями. Избавленная, благодаря любезной улыбкѣ и свѣтскимъ манерамъ стараго губернатора, поцѣловавшаго у ней руку, отъ соблюденія всякихъ формальностей, она осталась въ Булони только на самое короткое время, чтобы послать по почтѣ слѣдующее письмо:
   "Его высокопревосходительству, кардиналу Ришелье, въ лагерь передъ Лярошелью,
   "Ваше высокопревосходительство можете быть спокойны: его свѣтлость герцогъ Букингамъ не поѣдетъ во Францію.

Лэди де-***."

   Булонь, 25 августа.
   
   "P. S. Согласно желанію вашего высокопревосходительства, я отправляюсь въ Бетюнь, въ монастырь кармелитокъ, гдѣ буду ждать приказаній".
   Дѣйствительно, въ тотъ же вечеръ милэди пустилась въ дорогу; ее застигла ночь, она остановилась переночевать въ гостиницѣ, затѣмъ на другой день, въ пять часовъ утра, она уѣхала и три часа спустя была уже въ Бетюнѣ. Она попросила указать ей монастырь кармелитокъ и тотчасъ же отправилась туда.
   Настоятельница вышла ей навстрѣчу; милэди показала ей приказъ кардинала, и она велѣла отвести милэди комнату и подать ей завтракъ.
   Все прошедшее совершенно исчезло изъ памяти этой женщины и, думая исключительно о будущемъ, она видѣла передъ собою только то счастье и высокое положеніе, которое кардиналъ готовилъ ей за услуги, хотя имя ея вовсе не было замѣшано въ этомъ кровавомъ дѣлѣ. Различныя новыя страсти, постоянно волнующія ее, давали ея жизни столько оттѣнковъ, что ее можно было сравнить съ облакомъ, отражающимъ то лазоревый цвѣтъ, то огненно-красный, то черный мракъ бури, оставляющій на землѣ только слѣды опустошенія и смерти.
   Послѣ завтрака настоятельница пришла къ ней; въ монастырѣ мало развлеченій, и добрая настоятельница поспѣшила познакомиться со своей новой гостьей.
   Милэди хотѣла понравиться настоятельницѣ, чего не трудно было достигнуть этой женщинѣ, дѣйствительно богато одаренной отъ природы; она постаралась быть любезной: была въ высшей степени мила и очаровала добрую настоятельницу разносторонностью своего разговора и прелестью, сквозившею въ каждомъ ея движеніи, въ каждомъ словѣ.
   Настоятельница, по своему рожденію принадлежавшая къ дворянской фамиліи, особенно любила придворныя исторіи, такъ рѣдко доходящія до отдаленныхъ частей королевства и еще того рѣже проникающія за монастырскія стѣны, преграждающія доступъ всѣмъ мірскимъ слухамъ.
   Милэди, напротивъ, были очень хорошо извѣстны всѣ аристократическія интриги, посреди которыхъ въ продолженіе пяти или шести лѣтъ она жила постоянно, и она начала посвящать добрую настоятельницу во всѣ свѣтскія сплетни французскаго двора, въ которыхъ не послѣднюю роль играло ханжество короля; она разсказала скандальную хронику придворныхъ вельможъ и дамъ, которыхъ настоятельница отлично знала по имени, слегка коснулась любви королевы въ Букингаму и вообще болтала много, чтобы заставить проговориться хоть немного.
   Но настоятельница только слушала и улыбалась, не говоря ни слова; тѣмъ не менѣе, милэди, замѣтивъ, что подобнаго рода разсказы, видимо, интересуютъ ее, продолжала въ томъ же тонѣ, свернувъ только разговоръ на кардинала.
   Но она очутилась въ очень затруднительномъ положеніи: она не знала, была ли настоятельница роялисткой или кардиналисткой, а потому изъ предосторожности она старалась держаться середины, но настоятельница съ своей стороны была еще осторожнѣе, склоняя низко голову каждый разъ, какъ милэди произносила имя его высокопреосвященства.
   Милэди начала думать, что ей придется долго пробыть въ монастырѣ, а потому рѣшилась высказаться посмѣлѣе, чтобы узнать, чего ей ждать и какъ держать себя. Желая узнать, насколько искренна и какъ велика была скромность и сдержанность доброй настоятельницы, она начала передавать сначала очень осторожно, а затѣмъ и болѣе подробно сплетни про кардинала; разсказала о любовныхъ связяхъ министра съ г-жой д'Егильонъ и съ Маріей Делормъ и съ нѣкоторыми другими свѣтскими дамами.
   Настоятельница начала слушать внимательнѣе, мало-по-малу оживилась и стала улыбаться.
   "Хорошо", подумала милэди,-- "она интересуется тѣмъ, что я ей разсказываю; если она и кардиналистка, то во всякомъ случаѣ безъ фанатизма".
   Тогда она перешла къ преслѣдованіямъ, которымъ подвергались враги кардинала.
   Настоятельница только перекрестилась, не выражая ни одобренія, ни порицанія.
   Это утвердило милэди въ мнѣніи, что монахиня скорѣе роялистка, чѣмъ кардиналистка.
   Милэди продолжала далѣе, дѣлаясь все смѣлѣе и смѣлѣе.
   -- Я ничего не понимаю во всѣхъ этихъ дѣлахъ, сказала наконецъ настоятельница: -- но какъ мы ни отдалены отъ двора и отъ всѣхъ свѣтскихъ происшествій, у насъ есть очень печальныя доказательства того, что вы разсказываете: одна изъ нашихъ пансіонерокъ очень много выстрадала отъ мщенія и преслѣдованія кардинала.
   -- Одна изъ вашихъ пансіонерокъ? сказала милэди. О, Боже мой! Боже мой! бѣдная женщина, какъ мнѣ -- жаль ее.
   -- И вы правы, нельзя не пожалѣть ее: тюрьма, всякаго рода угрозы, дурное обхожденіе -- все это она вынесла. Впрочемъ, прибавила настоятельница,-- поступая такъ, кардиналъ, можетъ быть, имѣлъ на это свои причины... Хотя она кажется настоящимъ ангеломъ, но не всегда можно судить о людяхъ по наружности.
   "Хорошо!" подумала милэди:-- "кто знаетъ, можетъ быть, я здѣсь и узнаю что-нибудь; кажется, я на дорогѣ къ этому".
   И она постаралась придать своему лицу самое невинное выраженіе.
   -- Увы! сказала милэди,-- я это знаю; дѣйствительно, говорятъ, что не надо вѣрить наружности, но чему же тогда вѣрить, если не лучшему созданію Творца! Вотъ я такъ, вѣроятно, буду ошибаться всю жизнь и, тѣмъ не менѣе, всегда довѣряюсь тому, чья наружность внушаетъ мнѣ довѣріе и симпатію.
   -- Такъ вы повѣрили бы, что эта женщина невинна? спросила игуменья.
   -- Кардиналъ не всегда преслѣдуетъ одни только преступленія, отвѣчала она:-- есть нѣкоторыя добродѣтели, за которыя онъ преслѣдуетъ еще строже, чѣмъ за иные пороки.
   -- Позвольте мнѣ замѣтить вамъ, сударыня, что это мнѣ кажется очень страннымъ.
   -- Что именно? наивно спросила милэди.
   -- А то, что вы говорите.
   -- Что же вы находите страннаго въ моихъ словахъ? спросила съ улыбкой милэди.
   -- Вы -- другъ кардинала, потому что онъ прислалъ васъ сюда, а между тѣмъ...
   -- А между тѣмъ я говорю про него худо? спросила милэди, оканчивая мысль игуменьи.
   -- Во всякомъ случаѣ вы не говорите про него ничего хорошаго.
   -- Это потому, вздыхая произнесла она: -- что я не другъ его, а жертва.
   -- А между тѣмъ это письмо, въ которомъ онъ рекомендуетъ мнѣ васъ?..
   -- Это приказъ оставаться здѣсь въ заключеніи до тѣхъ поръ, пока меня не выпуститъ отсюда какой-нибудь изъ его тѣлохранителей.
   -- Но отчего же вы не бѣжали?
   -- Куда я пойду? Развѣ, думаете вы, есть на землѣ такой уголокъ, гдѣ бы кардиналъ не могъ меня найти, если бы только захотѣлъ взятъ на себя трудъ протянуть руку?! Если бы я еще была мужчиной, можно было бы допустить, что это возможно, но женщина -- что, по вашему мнѣнію, можетъ сдѣлать женщина? А эта молодая пансіонерка, которая живетъ у васъ, пыталась бѣжать?
   -- Нѣтъ, не пыталась... Но она совсѣмъ другое дѣло; мнѣ кажется, что ее удерживаетъ во Франціи любовь къ кому-то.
   -- Въ такомъ случаѣ, сдѣлала выводъ милэди, вздыхая: -- если она любить, то она еще не совсѣмъ не счастна.
   -- Итакъ, продолжала игуменья съ большимъ участ. емь,-- я вижу передъ собой еще одну изъ жертвъ кардинала?
   -- Увы! да!
   Игуменья съ минуту глядѣла на милэди съ безпокойствомъ, какъ будто какая-то новая мысль зародилась у ней въ головѣ.
   -- Вы не врагъ нашей святой вѣры? спросила она робко.
   -- Я! вскричала милэди,-- я -- протестантка?! О! нѣтъ, беру въ свидѣтели Господа Бога, Который насъ слышитъ, что я, напротивъ, ревностная католичка!
   -- Если такъ, сударыня, проговорила игуменья, улыбаясь,-- то успокойтесь: домъ, гдѣ вы находитесь, не будетъ-для васъ слишкомъ суровой тюрьмой, и мы сдѣлаемъ все, что въ состояніи сдѣлать, чтобы вы полюбили ваше заточеніе. Даже болѣе: вы увидите здѣсь эту молодую женщину, гонимую, безъ сомнѣнія, вслѣдствіе какой-нибудь любовной исторіи. Она очень любезна и мила.
   -- Какъ ее зовутъ?
   -- Она была мнѣ рекомендована одной очень знатной дамой подъ именемъ Кэтти. Я не старалась узнать ея настоящаго имени.
   -- Кэтти! вскричала милэди.-- Какъ, вы къ этимъ увѣрены?
   -- Что ее такъ зовутъ? Да, сударыня, а развѣ вы ее знаете?
   Милэди обрадовалась въ душѣ при одной мысли, что эта молодая женщина можетъ быть ея прежняя камеристка. Съ именемъ этой молодой дѣвушки было связано воспоминаніе, напоминавшее ей весь ея позоръ, и жажда мести исказила черты милэди, которая, впрочемъ, почти тотчасъ же придала спокойное, милое выраженіе своему лицу, которымъ эта женщина, имѣвшая, казалось, въ своемъ распоряженіи сто различныхъ лицъ, такъ ловко управляла.
   -- А когда я могу увидѣть эту молодую даму, къ которой я уже чувствую большую симпатію? спросила милэди.
   -- Да сегодня же вечеромъ, отвѣчала игуменья,-- даже, если хотите, днемъ. Но вы говорили, что пробыли четыре дня въ дорогѣ, сегодня вы встали въ пять часовъ и вѣрно хотите отдохнуть. Ложитесь и засните, а во время обѣда мы васъ разбудимъ.
   Хотя милэди, жаждавшая всякихъ новыхъ интригъ и поддерживаемая сердечнымъ волненіемъ отъ одной мысли о сдѣланномъ ею открытіи, могла бы отлично обойтись безъ сна, но тѣмъ не менѣе она приняла предложеніе игуменьи; въ продолженіе двѣнадцати или пятнадцати послѣднихъ дней она перенесла столько различныхъ испытаній, что если желѣзное ея тѣло и могло еще выдерживать утомленіе, то душа ея нуждалась въ отдыхѣ.
   Итакъ, она простилась съ игуменьей и легла, убаюканная пріятными мечтами о мщеніи, которыя вернулись къ ней при имени Кэтти.
   Она вспомнила, что ей обѣщано кардиналомъ разрѣшеніе дѣйствовать почти неограниченно, если она успѣетъ въ своемъ предпріятіи. Задуманное ей удалось, и д'Артаньянъ былъ теперь въ ея рукахъ!
   Одно только пугало ее -- воспоминаніе о мужѣ; она считала графа де-ла-Феръ умершимъ, или по крайней мѣрѣ удалившимся изъ родины, и вдругъ она встрѣтила его въ лицѣ Атоса, лучшаго друга д'Артаньяна.
   Но если онъ былъ другомъ д'Артаньяна, то, вѣрно, онъ ему помогалъ во всѣхъ его проискахъ, посредствомъ которыхъ королева разстроила планы его высокопреосвященства; если онъ былъ другомъ д'Артаньяна, слѣдовательно, онъ былъ врагомъ кардинала, и потому, безъ сомнѣнія, ей удастся опутать его кознями мщенія, въ сѣтяхъ котораго она надѣялась задушить молодого мушкетера.
   Всѣ эти надежды были въ высшей степени сладостны милэди, а потому, убаюканная ими, она скоро заснула.
   Ее разбудилъ тихій голосъ, раздавшійся у ея постели. Она открыла глаза и увидѣла игуменью, которая пришла въ сопровожденіи молодой женщины съ бѣлокурыми волосами, съ нѣжнымъ цвѣтомъ лица, устремившей на нее взглядъ, полный участія и любопытства.
   Лицо этой молодой женщины было ей совершенно незнакомо; обѣ, обмѣнявшись обычными привѣтствіями, смотрѣли другъ на друга съ большимъ вниманіемъ: обѣ были чрезвычайно красивы, но красота ихъ была совершенно различная. Впрочемъ, милэди улыбнулась отъ сознанія, что она далеко превосходила эту молодую женщину своимъ важнымъ видомъ и аристократическими манерами. Правда и то, что платье послушницы, которое было на молодой женщинѣ, не было достаточно красиво, чтобы выдержать сравненіе съ элегантнымъ туалетомъ милэди.
   Игуменья представила ихъ одну другой, затѣмъ, когда эта формальность была окончена, игуменья, которую обязанности призывали въ церковь, ушла, оставивъ ихъ однѣхъ.
   Послушница, видя, что милэди еще лежитъ, хотѣла послѣдовать за игуменьей, но милэди ее удержала.
   -- Какъ, сударыня, сказала она ей,-- вы только что пришли и хотите лишить меня вашего присутствія, а, признаюсь, я надѣялась, что мы будемъ съ вами видѣться въ продолженіе того времени, которое я пробуду здѣсь.
   -- Нѣтъ, сударыня, отвѣтила послушница:-- я только боялась, что не во-время пришла: вы спали, вы утомлены съ дороги.
   -- Что за важность! Чего могутъ желать спящіе люди? Пріятнаго пробужденія. Вы доставили мнѣ это удовольствіе, и позвольте мнѣ насладиться имъ вполнѣ.
   И, взявъ ее за руку, она посадила ее въ кресло, стоявшее около ея постели.
   Послушница сѣла.
   -- Боже мой! сказала она:-- какъ я несчастна! Я здѣсь вотъ уже шесть мѣсяцевъ и не пользуюсь и тѣнью какого-нибудь удовольствія; теперь вы пріѣхали и ваше очаровательное общество доставило бы мнѣ большое удовольствіе, а я, какъ нарочно, жду, что, вѣроятно, не сегодня -- завтра я покину монастырь!
   -- Какъ! спросила милэди:-- вы выходите изъ монастыря?
   -- По крайней мѣрѣ, я на это надѣюсь, продолжала послушница съ радостью, которую она нисколько и не старалась скрыть.
   -- Я слышала, что вамъ пришлось много выстрадать отъ кардинала; это еще болѣе сблизило бы насъ.
   -- Такъ наша добрая мать сказала правду, что и вы также жертва этого злого священника?
   -- Тише! предостерегла ее милэди:-- даже здѣсь нельзя такъ говорить о немъ. Всѣ мои несчастія произошли оттого, что я сказала почти то же, что говорите вы, передъ одной женщиной, которую я считала своимъ другомъ и которая мнѣ измѣнила. Такъ и вы также жертва измѣны?
   -- Нѣтъ, отвѣчала послушница,-- я -- жертва преданности, преданности женщинѣ, которую любила, за которую я пожертвовала бы своей жизью, пожертвовала бы даже и теперь.
   -- И которая васъ покинула, да?
   -- Я была несправедлива, что такъ думала, но два или три дня тому назадъ я убѣдилась въ противномъ и благодарю за это Бога: мнѣ горько было думать, что она меня забыла. Но вы, сударыня, продолжала послушница,-- кажется, свободны, и если бы вы хотѣли убѣжать, то это вполнѣ отъ васъ зависитъ.
   -- Куда я могу убѣжать безъ друзей, безъ денегъ, въ такой части Франціи, которая мнѣ вовсе незнакома и гдѣ я никогда не бывала прежде?
   -- О! вскричала послушница,-- друзья у васъ будутъ вездѣ, гдѣ бы вы ни были: вы кажетесь такой доброй и такъ прекрасны!
   -- И все это нисколько мнѣ не мѣшаетъ, сказала милэди съ такой улыбкой, которая придала что-то ангельское выраженію ея лица,-- быть совершенно одинокой и гонимой.
   -- Надо, видите ли, надѣяться на Бога: разъ совершенное доброе дѣло, поздно ли, рано ли, всегда явится нашимъ ходатаемъ передъ Богомъ, и, можетъ быть, на ваше счастье мы встрѣтились съ вами, потому что, если я выйду отсюда, какъ я ни ничтожна и какъ ни незначительна моя власть, я найду нѣсколькихъ сильныхъ друзей, которые, вступившись за меня, могутъ также вступиться и за васъ.
   -- О! хотя я и сказала, что я одинока, продолжала милэди, надѣясь, что заставить послушницу больше высказаться:-- но у меня тоже есть нѣсколько высокопоставленныхъ знакомыхъ, но эти знакомые сами дрожатъ передъ кардиналомъ; сама королева не осмѣливается никого поддержать передъ страшнымъ министромъ; я имѣю доказательство того, что ея величество, несмотря на все свое доброе сердце, не одинъ разъ принуждена бывала отдавать въ жертву гнѣва его высокопреосвященства лицъ, которыя оказывали ей услуги.
   -- Повѣрьте мнѣ, сударыня, что королева можетъ сдѣлать видъ, что она покинула ихъ, но нельзя судить по наружности: чѣмъ больше ихъ преслѣдуютъ, тѣмъ больше она думаетъ о нихъ, и часто въ ту минуту, когда они менѣе всего этого ожидаютъ, они убѣждаются въ томъ, что ихъ не забыли.
   -- Да, сказала милэди,-- я вѣрю этому: королева такъ добра!
   -- О! такъ вы знаете нашу прекрасную, благородную королеву, если такъ говорите о ней! вскричала послушница съ восторгомъ.
   -- То есть, продолжала милэди, замѣтивъ, что она немного увлеклась,-- лично ея я не имѣю чести знать, но я знаю многихъ изъ самыхъ близкихъ ея друзей: я знаю Пютанжа, я знавала въ Англіи Дюжара, я знакома съ де-Тревилемъ.
   -- Съ де-Тревилемъ! вскричала послушница:-- вы знакомы съ де-Тревилемъ?
   -- Да, хорошо, даже коротко знакома.
   -- Съ капитаномъ королевскихъ мушкетеровъ?
   -- Съ капитаномъ королевскихъ мушкетеровъ.
   -- О! въ такомъ случаѣ вы увидите, вскричала послушница: -- что мы очень скоро близко познакомимся и сдѣлаемся даже друзьями. Если вы знакомы съ де-Тревилемъ, вы, вѣроятно, бывали у него?
   -- Часто! сказала милэди, которая, разъ вступивъ на этотъ путь и замѣтивъ, что ложь ей такъ удается, хотѣла довести ее до конца.
   -- Вы встрѣчали, вѣроятно, у него какихъ-нибудь мушкетеровъ?
   -- Всѣхъ, которыхъ онъ обыкновенно принималъ у себя! отвѣтила милэди, для которой этотъ разговоръ становился дѣйствительно очень интереснымъ.
   -- Назовите мнѣ нѣсколькихъ изъ тѣхъ, которыхъ вы знаете, и вы увидите, что они окажутся моими друзьями.
   -- Но, сказала милэди въ замѣшательствѣ,-- я знаю де-Севиньи, де-Куртиврона, де-Ферюссака.
   Послушница слушала, затѣмъ, видя, что она остановилась, спросила:
   -- Не знаете ли вы джентльмена по имени Атоса?
   Милэди поблѣднѣла, какъ полотно простыни, на которой она лежала, и какъ она ни умѣла владѣть собой, но не могла удержаться отъ восклицанія, схвативъ за руку свою собесѣдницу и пожирая ее глазами:
   -- Что съ вами? О, Боже мой! спросила эта бѣдная женщина:-- не сказала ли я чего-нибудь вамъ непріятнаго?
   -- Нѣтъ, но это имя поразило меня, потому что и я тоже знала этого дворянина, и мнѣ показалось страннымъ, что я встрѣтила еще особу, которая, кажется, тоже знаетъ его хорошо.
   -- О, да, хорошо, хорошо! Не только его, но и друзей его: гг. Портоса и Арамиса.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! Я также ихъ знаю, проговорила милэди, чувствовавшая, какъ морозъ пробѣжалъ по всему ея тѣлу.
   -- Въ такомъ случаѣ, если вы ихъ знаете, вы должны знать, что это добрые, хорошіе товарищи... Отчего вы не обратитесь къ нимъ, если вамъ нужна помощь?
   -- То есть, пробормотала милэди,-- я ни съ кѣмъ изъ нихъ не связана настоящей дружбой: я знаю ихъ, потому что много о нихъ слышала отъ ихъ друга д'Артаньяна.
   -- Вы знаете д'Артаньяна? спросила послушница, въ свою очередь схвативъ за руку милэди и пожирая ее глазами.
   Затѣмъ, замѣтивъ странное выраженіе лица милэди, она прибавила:
   -- Извините, сударыня, если я васъ спрошу, въ качествѣ кого вы его знаете?
   -- Я его знаю какъ друга, отвѣчала милэди въ замѣшательствѣ.
   -- Вы меня обманываете, сударыня, сказала послушница:-- вы были его любовницей!
   -- Это вы были ею, сударыня! въ свою очередь замѣтила милэди.
   -- Я?! проговорила послушница.
   -- Да, вы! Теперь я васъ знаю: вы -- г-жа Бонасье.
   Молодая женщина отступила съ удивленіемъ и ужасомъ.
   -- О, не отрицайте этого! настаивала милэди.
   -- Такъ что же! Да, сударыня, отвѣчала послушннва:-- не соперницы ли мы съ вами?
   Лицо милэди приняло такое дикое выраженіе, что во всякомъ бы другомъ случаѣ г-жа Бонасье убѣжала отъ страха, но она была вся поглощена своей ревностью.
   -- Ну, говорите же, сударыня, настаивала г-жа Бонасье съ той энергіей, которой, казалось, нельзя было ожидать отъ нея:-- были ли вы раньше или теперь вы его любовница?
   -- О, нѣтъ! вскричала милэди такимъ голосомъ, что нельзя было сомнѣваться въ.ея искренности:-- никогда! никогда!
   -- Я вѣрю вамъ, но отчего же вы такъ вскрикнули?
   -- Какъ, вы не понимаете? сказала милэди, уже оправившаяся отъ своего смущенія и вернувшая себѣ все присутствіе духа.
   -- Какъ же я могу понять, когда мнѣ ничего неизвѣстно?
   -- Вы не понимаете, что г. д'Артаньянъ, будучи моимъ другомъ, взялъ меня въ повѣренные своей тайны?
   -- Въ самомъ дѣлѣ!
   -- Вы не понимаете, что мнѣ извѣстно все: ваше похищеніе изъ маленькаго домика въ Сенъ-Жерменѣ, его отчаяніе, участіе его друзей и ихъ безполезные поиски! И какъ же вы хотите, чтобы я не удивлялась, когда вдругъ, совсѣмъ неожиданно, я сталкиваюсь съ вами, съ вами, о которой мы съ нимъ такъ часто говорили, съ вами, которую онъ любитъ всей душою и которую заставилъ и меня заглазно полюбить. Ахъ, милая Констанція, наконецъ-то я нашла васъ, наконецъ-то я васъ вижу!
   И милэди протянула руки г-жѣ Бонасье. Эта, побѣжденная ея словами, увидѣла въ той женщинѣ, на которую за минуту передъ тѣмъ смотрѣла какъ на свою соперницу, искренняго, преданнаго друга.
   -- О, простите меня, простите! говорила она, наклоняясь къ ея плечу,-- я такъ его люблю!
   Эти двѣ женщины остались нѣкоторое время въ объятіяхъ друга друга. Безъ сомнѣнія, если бы физическія силы милэди равнялись ея ненависти, г-жа Бонасье не осталась бы въ живыхъ послѣ ея объятій.
   Но, не имѣя возможности задушить ее, она улыбнулась.
   -- О, моя прекрасная, моя дорогая малютка! сказала милэди:-- какъ я счастлива, что вижу васъ! Дайте мнѣ наглядѣться на васъ.
   И, говоря это, она пожирала ее глазами.
   -- Да, это точно вы. Ахъ! изъ всего, что онъ мнѣ разсказывалъ о васъ, я теперь васъ узнаю, совершенно узнаю.
   Несчастная женщина не могла и подозрѣвать жестокой ненависти, скрывавшейся подъ личиной этого добраго выраженія лица, яснаго взгляда этихъ блестящихъ глазъ, въ которыхъ можно было прочесть только участіе и состраданіе.
   -- Въ такомъ случаѣ вы знаете, сколько я выстрадала, сказала г-жа Бонасье:-- потому что онъ говорилъ вамъ, какъ онъ самъ страдаетъ... Но страдать изъ-за него -- это блаженство.
   Милэди отвѣтила машинально:
   -- Да, блаженство.
   Она думала совсѣмъ о другомъ.
   -- И къ тому же, продолжала г-лса Бонасье,-- мои страданія скоро кончатся: завтра, можетъ быть даже сегодня вечеромъ, я его опять увижу, и тогда все прошедшее исчезнетъ.
   -- Сегодня вечеромъ? завтра? переспросила милэди, выведенная изъ своей задумчивости этими словами.-- Что вы хотите этимъ сказать? Развѣ вы ожидаете отъ него какого-нибудь извѣстія?
   -- Я жду его самого.
   -- Его самого! Вы ждете д'Артаньяна сюда?
   -- Его самого.
   -- Но это невозможно: онъ при осадѣ Лярошели съ кардиналомъ; онъ можетъ вернуться не раньше того, какъ городъ будетъ взять.
   -- Вы такъ думаете? Но развѣ есть на свѣтѣ что-нибудь невозможное для моего д'Артаньяна, благороднаго, честнаго дворянина?!
   -- О! я не могу вамъ повѣрить!
   -- Если такъ -- читайте! сказала въ экстазѣ своей радости и гордости несчастная женщина, подавая милэди письмо.
   -- Почеркъ г-жи де-Шеврезъ! подумала про себя милэди.-- А! я была увѣрена, что черезъ нея у нихъ были сношенія.
   И она жадно пробѣжала слѣдующія строки:
   "Мое милое дитя, будьте готовы; нашъ другъ скоро будетъ у васъ, и онъ пріѣдетъ къ вамъ затѣмъ, чтобы освободить изъ тюрьмы, въ которой вы должны были скрыться для вашей безопасности; приготовьтесь же къ отъѣзду и никогда не отчаивайтесь въ нашей помощи.
   "Нашъ милый гасконецъ показалъ себя храбрымъ и преданнымъ намъ, какъ всегда; скажите ему, что ему гдѣ-то очень благодарны за данное имъ предостереженіе".
   -- Да, да, сказала милэди,-- да, письмо очень ясно написано. Не знаете ли вы, что это было за предостереженіе?
   -- Нѣтъ, но я только догадываюсь, что онъ предупредилъ королеву о какомъ-нибудь новомъ замыслѣ кардинала.
   -- Да, безъ сомнѣнія, это такъ! сказала милэди, возвращая письмо г-жѣ Бонасье и снова задумчиво склоняя на грудь голову.
   Въ эту минуту раздался быстрый лошадиный топотъ.
   -- О! вскричала г-жа Бонасье, бросаясь къ окну,-- не имъ ли ужъ это?
   Милэди осталась лежать въ постели, окаменѣлая отъ изумленія: въ такое короткое время случилось столько неожиданнаго, что въ первый еще разъ она совсѣмъ растерялась.
   -- Онъ! онъ! шептала она,-- неужели онъ? и она лежала, устремивъ глаза впередъ.
   -- Къ несчастію, нѣтъ! сказала г-жа Бонасье,-- это какой-то человѣкъ, котораго я совсѣмъ не знаю, а между тѣмъ онъ ѣдетъ сюда; да, онъ поѣхалъ тише; онъ остановился у воротъ и позвонилъ.
   Милэди вскочила съ постели.
   -- Вы вполнѣ увѣрены, что это не онъ? спросила она.
   -- О, да, вполнѣ увѣрена!
   -- Вы, можетъ быть, не разсмотрѣли?
   -- О! по одному перу его шляпы, по кончику его плаща я узнала бы его!
   Милэди продолжала одѣваться.
   -- Все равно: вы говорите, что этотъ человѣкъ вошелъ сюда?
   -- Да, онъ вошелъ.
   -- Это или къ вамъ, или ко мнѣ.
   -- О, Боже! какъ вы взволнованы!
   -- Да, признаюсь, я не такъ довѣрчива, какъ вы, и всего жду отъ кардинала.
   -- Тс! сказала г-жа Бонасье,-- сюда идутъ.
   Дверь отворилась, и вошла игуменья.
   -- Это вы пріѣхали изъ Булони? спросила она у милэди.
   -- Да, я, отвѣтила послѣдняя, стараясь сохранить хладнокровіе:-- кто меня спрашиваетъ?
   -- Господинъ, который пріѣхалъ отъ имени кардинала, но не хочетъ назвать себя.
   -- Онъ хочетъ говорить со мной? спросила милэди.
   -- Онъ хочетъ видѣть даму, пріѣхавшую изъ Булони.
   -- Въ такомъ случаѣ, пожалуйста, попросите его войти, сударыня.
   -- О, Боже! Боже! проговорила г-жа Бонасье:-- не привезъ ли онъ какого-нибудь дурного извѣстія?!
   -- Боюсь, что да.
   -- Я оставлю васъ съ этимъ незнакомцемъ, но какъ только онъ уѣдетъ, если позволите, я приду къ вамъ.
   -- Конечно, прошу васъ.
   Игуменья и г-жа Бонасье вышли.
   Милэди осталась одна, устремивъ взглядъ на дверь; минуту спустя на лѣстницѣ раздался звукъ шпоръ, затѣмъ шаги приблизились, отворилась дверь, и незнакомецъ вошелъ.
   Милэди вскрикнула отъ радости: этотъ человѣкъ былъ графъ де-Рошфоръ, зловѣщая тѣнь его высокопреосвященства.
   

XXXV.
Два разнообразныхъ типа демоновъ.

   -- Ахъ! вскричали вмѣстѣ и милэди, и графъ Рошфоръ,-- это вы!
   -- Да, я.
   -- И вы пріѣхали?.. спросила милэди.
   -- Изъ-подъ Лярошели, а вы?
   -- Изъ Англіи.
   -- Букингамъ?
   -- Умеръ или опасно раненъ; я уѣхала, ничего не добившись отъ него, но одинъ фанатикъ убилъ его.
   -- А! произнесъ Рошфоръ съ улыбкой,-- вотъ счастливая случайность, которая очень обрадуетъ его высокопреосвященство! Извѣстили вы его объ этомъ?
   -- Я написала ему изъ Булони. Но зачѣмъ вы здѣсь?
   -- Его высокопреосвященство, безпокоясь, послалъ меня отыскать васъ.
   -- Я только вчера пріѣхала.
   -- Что же вы сдѣлали со вчерашняго дня?
   -- Я не потеряла даромъ времени.
   -- О! въ этомъ я не сомнѣваюсь.
   -- Знаете ли вы, кого я здѣсь встрѣтила?
   -- Нѣтъ.
   -- Отгадайте.
   -- Какъ я могу отгадать?
   -- Ту молодую женщину, которую королева освободила изъ тюрьмы.
   -- Любовницу маленькаго д'Артаньяна?
   -- Да, г-жу Бонасье, мѣстопребываніе которой было неизвѣстно кардиналу.
   -- Кстати! Вотъ и еще другой счастливый случай, который не уступитъ первому: положительно, кардиналу особенно везетъ,
   -- Можете вообразить, какъ я удивилась, продолжала милэди: -- когда я очутилась лицомъ къ лицу съ этой женщиной?
   -- Знаетъ она васъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, она принимаетъ васъ совсѣмъ за постороннюю, незнакомую ей особу?
   Милэди улыбнулась,
   -- Мы съ ней большіе друзья.
   -- Клянусь честью, только вы и можете, милая графиня, творить подобныя чудеса!
   -- Хорошо, что такъ случилось, кавалеръ, сказала милэди:-- потому что знаете ли, что здѣсь происходитъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Завтра или послѣзавтра за ней пріѣдутъ съ приказомъ королевы.
   -- Въ самомъ дѣлѣ. Кто же это?
   -- Д'Артаньянъ и его друзья.
   -- Право, они доведутъ себя до того, что мы принуждены будемъ засадить ихъ въ Бастилію.
   -- Почему же до сихъ поръ этого еще не сдѣлали?
   -- Что дѣлать! у кардинала какая-то непонятная для меня слабость къ этимъ людямъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Да.
   -- Если такъ, скажите ему слѣдующее, Рошфоръ: скажите ему, что нашъ разговоръ съ нимъ въ гостиницѣ "Красной Голубятни" былъ подслушанъ этими четырьмя людьми; скажите ему, что послѣ его отъѣзда одинъ изъ нихъ пришелъ ко мнѣ и силой вырвалъ у меня охранный листъ, который онъ далъ мнѣ; скажите ему, что они предупредили лорда Винтера о моемъ пріѣздѣ въ Англію и что и на этотъ разъ они едва не помѣшали мнѣ исполнить порученіе, какъ уже сдѣлали это съ брильянтовыми наконечниками; скажите ему, что изъ этихъ четырехъ людей только двое опасны: д'Артаньянъ и Атосъ; скажите ему, что третій изъ нихъ, Арамисъ -- любовникъ г-жи де-Шеврезъ: его можно пощадить и оставить въ живыхъ; тайна его намъ извѣстна, и онъ можетъ быть намъ полезенъ; что касается до четвертаго, это дуракъ и фатъ, который ни во что и не вмѣшивается.
   -- Но эти четыре человѣка должны быть теперь при осадѣ Лярошели?
   -- И я думала, какъ вы, но изъ письма, полученнаго г-жой Бонасье отъ жены коннетабля, которое она имѣла неосторожность показать мнѣ, я убѣдилась, что эти четыре человѣка, напротивъ, выступили въ походъ, чтобы явиться сюда и увезти ее.
   -- Однако, что же дѣлать?
   -- Что приказалъ вамъ кардиналъ относительно меня?
   -- Онъ велѣлъ взять отъ васъ словесныя или письменныя сообщенія, тотчасъ же вернуться къ нему на почтовыхъ, а когда онъ узнаетъ все, что вы сдѣлали, онъ рѣшитъ, что вамъ дѣлать.
   -- Такъ я должна оставаться здѣсь?
   -- Здѣсь или гдѣ-нибудь по близости.
   -- Вы не можете меня увезти съ собой?
   -- Нѣтъ, я получилъ очень опредѣленное приказаніе: въ окрестностяхъ лагеря васъ могутъ узнать, а вы сами понимаете, что вы можете скомпрометировать его высокопреосвященство.
   -- Такъ я должна остаться здѣсь или въ окрестностяхъ?
   -- Да, только скажите мнѣ впередъ, гдѣ вы будете ожидать приказаній кардинала, чтобы я зналъ, гдѣ найти васъ.
   -- Знаете, вѣроятно, мнѣ неудобно будетъ оставаться здѣсь.
   -- Отчего?
   -- Вы забываете, что съ минуты на минуту сюда могутъ пріѣхать мои враги.
   -- Это правда... Въ такомъ случаѣ эта маленькая особа опять ускользнетъ отъ его высокопреосвященства?
   -- Вотъ какъ! возразила милэди съ особенной, присущей только ей улыбкой: -- вы забываете, что я ея лучшій другъ.
   -- Ахъ, это правда. Такъ я могу сказать кардиналу относительно этой женщины...
   -- Что онъ можетъ быть покоенъ.
   -- И это все?
   -- Онъ ужъ знаетъ, что это означаетъ.
   -- Онъ догадается. А что же мнѣ теперь дѣлать?
   -- Сію же минуту ѣхать обратно; мнѣ кажется, что извѣстія, которыя вы ему сообщите, стоятъ того, чтобы поспѣшить.
   -- Моя коляска сломалась при въѣздѣ въ Лильеръ.
   -- Вотъ такъ чудесно!
   -- Какъ чудесно?!
   -- Да, мнѣ нужна ваша коляска.
   -- Но какъ же я въ такомъ случаѣ доѣду?
   -- Вы домчитесь верхомъ.
   -- Хорошо вамъ это говорить, а шутка ли проскакать его восемьдесятъ лье!
   -- Это пустяки!
   -- Положимъ, это возможно, а что же дальше?
   -- Дальше: проѣзжая черезъ Лильеръ, вы мнѣ пришлете коляску и отдадите приказаніе вашему человѣку быть въ моемъ распоряженіи.
   -- Хорошо.
   -- У васъ съ собой навѣрно есть какой-нибудь приказъ или разрѣшеніе отъ имени кардинала?
   -- Мнѣ предоставлена полная власть.
   -- Вы покажете эту бумагу игуменьѣ и скажете ей, что за мной пріѣдутъ сегодня или завтра, и что я должна отправиться съ тѣмъ человѣкомъ, который явится отъ вашего имени.
   -- Очень хорошо.
   -- Не забудьте отнестись ко мнѣ строго, говоря обо мнѣ съ игуменьей.
   -- Зачѣмъ это?
   -- Я -- жертва кардинала. Необходимо внушить къ себѣ довѣріе этой бѣдненькой г-жѣ Бонасье.
   -- Совершенно справедливо. А теперь не хотите ли вы дать мнѣ письменное донесеніе того, что случилось?
   -- Я вамъ уже все разсказала; у васъ хорошая память, слѣдовательно вы повторите ему все, что я вамъ сказала, а бумага можетъ потеряться.
   -- Вы правы; теперь только бы мнѣ знать, гдѣ можно найти васъ, чтобы не рыскать напрасно по окрестностямъ.
   -- Это вѣрно. Подождите.
   -- Надо вамъ карту?
   -- О! я знаю всю эту мѣстность какъ нельзя лучше.
   -- Вы? Но когда же вы были здѣсь?
   -- Я здѣсь воспитывалась.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Какъ видите, иногда и воспитаніе можетъ пригодиться на что-нибудь.
   -- Такъ гдѣ же подождете меня?..
   -- Дайте съ минуту подумать. Да хоть въ Армантьерѣ.
   -- Въ Армантьерѣ? Что это такое Армантьеръ?
   -- Маленькій городокъ на рѣкѣ Ли; мнѣ стоитъ только переѣхать рѣку, и я въ чужомъ государствѣ.
   -- Отлично! надо условиться, что вы переѣдете черезъ рѣку только въ случаѣ какой-нибудь опасности.
   -- Понятно.
   -- Въ послѣднемъ случаѣ, какъ я узнаю, гдѣ вы?
   -- Вамъ не нуженъ вашъ лакей?
   -- Нѣтъ.
   -- На него можно положиться?
   -- Вполнѣ. Это человѣкъ испытанный.
   -- Оставьте его мнѣ; его никто не знаетъ, слѣдовательно я его оставлю тамъ, откуда уѣду, и онъ проводить васъ туда, гдѣ я буду.
   -- Вы говорите, что подождете меня въ Армантьерѣ?
   -- Въ Армантьерѣ.
   -- Напишите мнѣ это названіе на клочкѣ бумаги, чтобы я не забылъ; написать одно названіе города -- вѣдь это не можетъ васъ скомпрометировать, не такъ ли?
   -- А кто знаетъ! Все равно, согласилась милэди, написавъ одно слово на клочкѣ бумаги:-- рискну и скомпрометировать себя!
   -- Хорошо, сказалъ Рошфоръ, взявъ изъ рукъ милэди клочокъ бумажки, которую онъ сложилъ и положилъ на дно своей фетровой шляпы:-- къ тому же, будьте спокойны, если даже я и потеряю эту бумагу, я поступлю, какъ дѣлаютъ дѣти: всю дорогу буду повторять это имя. Теперь, кажется, все?
   -- Кажется, да.
   -- Провѣримте: Букингамъ умеръ или опасно раненъ; вашъ разговоръ съ кардиналомъ подслушанъ четырьмя мушкетерами; лордъ Винтеръ былъ предупрежденъ о вашемъ пріѣздѣ въ Портсмутъ; Атоса и д'Артаньяна посадить въ Бастилію; Арамисъ -- любовникъ г-жи де-Шеврезъ; Портосъ -- самонадѣянный дуракъ; г-жа Бонасье найдена; прислать вамъ коляску какъ можно скорѣе; дать своего лакея въ ваше распоряженіе; изобразить изъ васъ жертву кардинала, чтобы игуменья ничего не заподозрила; Армантьеръ на рѣкѣ Ли. Такъ ли, все?
   -- Право, кавалеръ, у васъ чудная память. Кстати, прибавьте еще одно.
   -- Что же еще?
   -- Я видѣла очень хорошенькій лѣсъ, прилегающій къ саду монастыря. Скажите, чтобы мнѣ позволили гулять въ этомъ лѣсу; кто знаетъ, можетъ быть мнѣ понадобится уйти черезъ заднюю калитку.
   -- Вы все предусматриваете!
   -- А вы забыли еще одно...
   -- Что же?
   -- Спросить меня, не нужно ли мнѣ денегъ?
   -- Совершенно справедливо! сколько вамъ нужно?
   -- Все золото, что вы захватили съ собой.
   -- У меня приблизительно пятьсотъ пистолей.
   -- И у меня столько же: имѣя въ карманѣ тысячу пистолей, можно быть готовымъ на все; опустошайте карманы.
   -- Извольте.
   -- Хорошо! Вы уѣзжаете?
   -- Черезъ часъ; пошлю за почтовой лошадью, а въ это время съѣмъ кусочекъ чего-нибудь.
   -- Чудесно! Прощайте, кавалеръ!
   -- Прощайте, графиня.
   -- Поручите меня милостямъ кардинала.
   -- А вы меня -- милостямъ сатаны.
   Милэди и Рошфоръ обмѣнялись улыбкой и разстались. Часъ спустя Рошфоръ галопомъ помчался въ обратный путь; пять часовъ спустя онъ проѣхалъ черезъ Аррасъ.
   Наши читатели уже знаютъ, какимъ образомъ его узналъ д'Артаньянъ и почему это открытіе, возбудивъ опасенія четырехъ мушкетеровъ, заставило ихъ еще болѣе торопиться быть скорѣе на мѣстѣ.
   

XXXVI.
Капля воды.

   Какъ только Рошфоръ вышелъ, вошла г-жа Бонасье. Она застала милэди веселою.
   -- Итакъ, сказала молодая женщина,-- то, чего вы боялись, случилось: сегодня вечеромъ или завтра кардиналъ пришлетъ взять васъ.
   -- Кто вамъ это сказалъ, мое дитя? спросила милэди.
   -- Я объ этомъ слышала отъ самого гонца.
   -- Подойдите и сядьте вотъ тутъ около меня, предложила милэди.
   -- Извольте.
   -- Подождите, надо удостовѣриться, что никто насъ не подслушиваетъ.
   -- Для чего всѣ эти предосторожности?
   -- Вы сейчасъ это узнаете.
   Милэди встала, подошла къ двери, отворила ее, заглянула въ коридоръ, затѣмъ вернулась и сѣла около г-жи Бонасье.
   -- Значить, онъ хорошо сыгралъ свою роль.
   -- Кто это?
   -- А тотъ, который представился игуменьѣ, какъ посланный отъ кардинала.
   -- Такъ это онъ сказалъ нарочно?
   -- Да, мое дитя.
   -- Такъ, значитъ, этотъ человѣкъ...
   -- Этотъ человѣкъ, сказала милэди, понижая голосъ,-- мой братъ.
   -- Вашъ братъ? спросила г-жа Бонасье.
   -- Только вы однѣ должны знать эту тайну, мое дитя: если вы кому-либо на свѣтѣ ее довѣрите, я погибла, а можетъ быть и вы также.
   -- Ахъ, Боже мой!
   -- Слушайте, вотъ что случилось: мой брать, который ѣхалъ сюда мнѣ на помощь съ тѣмъ, чтобы въ случаѣ надобности освободить меня силой, встрѣтилъ шпіона, посланнаго за мной кардиналомъ; тогда онъ поѣхалъ за нимъ. Доѣхавши до одного пустыннаго, отдаленнаго отъ жилья мѣста, онъ обнажилъ шпагу и, угрожая гонцу, потребовалъ, чтобы тотъ отдалъ ему бумаги, которыя везъ; гонецъ не повиновался, и братъ мой убилъ его...
   -- О! произнесла г-жа Бонасье, вздрогнувъ отъ ужаса.
   -- Примите во вниманіе, что это было единственнымъ средствомъ. Послѣ этого братъ мой рѣшился дѣйствовать не силою, а хитростью: онъ взялъ бумаги, явился сюда съ ними въ качествѣ посланнаго отъ кардинала, и черезъ часъ или два за мной пріѣдетъ карета отъ имени его высокопреосвященства.
   -- Я понимаю: эту карету пришлетъ за вами вашъ брать?
   -- Именно такъ, но это еще не все: письмо, которое вы думаете, что получили отъ г-жи де-Шеврезъ...
   -- Ну... что же?
   -- Оно подложное.
   -- Какъ такъ?
   -- Да, подложное: это -- западня, устроенная для того, чтобы вы не воспротивились, когда за вами пріѣдутъ.
   -- Но за мной пріѣдетъ д'Артаньянъ?
   -- Разувѣрьтесь въ этомъ: д'Артаньянъ и его друзья заняты осадой Лярошели.
   -- Откуда вы это знаете?
   -- Мой братъ встрѣтилъ посланныхъ кардинала, одѣтыхъ мушкетерами. Васъ вызвали бы къ двери, вы подумали бы, что имѣете дѣло съ друзьями, васъ схватили бы и отвезли въ Парижъ.
   -- О, Боже! Я совсѣмъ теряю голову въ этомъ хаосѣ всякихъ несправедливостей! Я чувствую, что если все будетъ такъ продолжаться, проговорила г-жа Бонасье, сжимая лобъ руками,-- я сойду съ ума.
   -- Подождите...
   -- Чего?
   -- Я слышу лошадиный топотъ: это уѣзжаетъ мой братъ; я хочу съ нимъ еще разъ проститься, пойдемте.
   Милэди отворила окно и сдѣлала знакъ г-жѣ Бонасье подойти къ ней. Молодая женщина подошла.
   Рошфоръ ѣхалъ галопомъ.
   -- Прощай, братъ! закричала милэди.
   Всадникъ поднялъ голову, увидѣлъ двухъ женщинъ и, не останавливаясь, послалъ рукой дружественный привѣтъ милэди.
   -- Добрый Жоржъ, сказала она, затворяя окно съ выраженіемъ грусти и искренняго расположенія къ удалявшемуся всаднику.
   И она опять сѣла на прежнее мѣсто, точно погруженная въ какія-то размышленія, лично ее касающіяся.
   -- Простите, сударыня, обратилась къ ней г-жа Бонасье:-- что я прерываю ваши мысли... Что посовѣтуете вы мнѣ дѣлать? Боже мой! Вы опытнѣе меня, посовѣтуйте что-нибудь, и я васъ послушаюсь.
   -- Прежде всего, отвѣчала милэди,-- можетъ статься, что я ошибаюсь, и д'Артаньянъ и его друзья въ самомъ дѣлѣ пріѣдутъ къ вамъ на помощь.
   -- О, это было бы слишкомъ хорошо! вскричала г-жа Бонасье:-- и такое счастье создано не для меня.
   -- Въ такомъ случаѣ вы понимаете, что весь вопросъ въ томъ, кто пріѣдетъ раньше. Если пріѣдутъ ваши друзья -- вы спасены; если пріѣдутъ тѣлохранители кардинала -- вы погибли.
   -- О! да, да, погибну безъ всякаго милосердія. Что же дѣлать, что дѣлать!
   -- Есть одно средство, очень простое и вѣрное.
   -- Какое?
   -- Это ждать, скрываясь гдѣ-нибудь но близости, и тогда удостовѣриться прежде, что за люди пріѣдуть за вами.
   -- Но гдѣ же ждать?
   -- О, объ этомъ не можетъ быть рѣчи; я сама остановилась на этой мысли и скроюсь гдѣ-нибудь въ нѣсколькихъ лье отсюда до тѣхъ поръ, пока за мной не пріѣдетъ братъ... Хотите, я увезу васъ съ собой, мы спрячемся и будемъ ждать вмѣстѣ?
   -- Но меня не пустятъ: я здѣсь какъ заключенная.
   -- Такъ какъ думаютъ, что я уѣзжаю но требованію кардинала, то имъ и въ голову не придетъ предположить, что вы очень спѣшите присоединиться ко мнѣ.
   -- Ну.
   -- Карета будетъ стоять у воротъ, вы захотите со мной проститься и станете на подножку, чтобы въ послѣдній разъ обнять меня: лакей брата, котораго онъ за мной пришлетъ, уже предупрежденъ -- онъ сдѣлаетъ знакъ кучеру, и мы ускачемъ въ галопъ.
   -- Но если пріѣдетъ д'Артаньянъ, если пріѣдетъ д'Артаньянъ?
   -- Развѣ мы этого не узнаемъ?
   -- Какимъ образомъ?
   -- Да ничего не можетъ быть легче. Мы пошлемъ въ Бетюнь лакея моего брата, которому, я вамъ повторяю, мы можемъ вполнѣ довѣриться; онъ переодѣнется и помѣстится напротивъ монастыря: если пріѣдутъ шпіоны кардинала, онъ не двинется съ мѣста; если пріѣдетъ д'Артаньянъ со своими друзьями, онъ проводитъ ихъ къ намъ.
   -- Развѣ онъ ихъ знаетъ.
   -- Безъ сомнѣнія: онъ вѣдь много разъ видѣлъ д'Артаньяна у меня.
   -- О, да, да, ваша правда!.. Итакъ, все пока идетъ хорошо, все къ лучшему, но только уѣдемъ не очень далеко отсюда.
   -- За семь или за восемь лье, самое большее; мы остановимся у границы, и при первой тревогѣ уѣдемъ изъ Франціи.
   -- А до тѣхъ поръ что же дѣлать?
   -- Ждать.
   -- А если они пріѣдутъ?
   -- Карета моего брата пріѣдетъ раньше.
   -- А если я буду гдѣ-нибудь далеко отъ васъ въ ту минуту, когда за вами пріѣдутъ: напримѣръ, если я буду обѣдать или ужинать въ это время?
   -- Вотъ что сдѣлайте...
   -- Что?
   -- Скажите вашей доброй игуменьѣ, что для того, чтобы намъ какъ можно меньше разставаться, вы просите у нея позволеніе обѣдать со мной.
   -- Дастъ ли она на это разрѣшеніе?
   -- Что же она можетъ имѣть противъ этого?
   -- О, если такъ, отлично; такимъ образомъ мы не разстанемся ни на минуту.
   -- Такъ пойдите же къ ней и попросите ее объ этомъ. Я чувствую, что у меня тяжела голова, и пойду немного прогуляться по саду.
   -- Идите, но гдѣ я найду васъ?
   -- Здѣсь, черезъ часъ.
   -- Здѣсь, черезъ часъ. О! благодарю васъ, вы такъ добры.
   -- Какъ же мнѣ не принять участія въ васъ? Если бы даже вы и не были сами по себѣ такъ красивы и очаровательны, то развѣ вы не другъ одного изъ моихъ лучшихъ друзей?
   -- Милый д'Артаньянъ! О, какъ онъ будетъ вамъ благодаренъ.
   -- Надѣюсь. Ну, теперь мы обо всемъ условились, сойдемте внизъ.
   -- Вы пойдете въ садъ?
   -- Да.
   -- Ступайте по этому коридору, а затѣмъ по маленькой лѣстницѣ спуститесь внизъ.
   -- Отлично, благодарю.
   И обѣ женщины разстались, обмѣнявшись улыбками.
   Миледи сказала правду: у нея дѣйствительно болѣла голова, потому что всѣ ея планы и предположенія не были еще ни вполнѣ ясны, ни опредѣленны и бродили въ ея головѣ, образуя полнѣйшій хаосъ.
   Ей необходимо было на нѣкоторое время остаться одной, чтобы собраться съ мыслями и привести ихъ въ порядокъ. Будущее представлялось ей еще смутно, но ей нужно было только немного спокойствія и уединенія, чтобы придать своимъ не совсѣмъ еще яснымъ мыслямъ вполнѣ опредѣленную форму и составить законченный планъ.
   Прежде всего надо было поспѣшить и похитить г-жу Бонасье, скрыть ее въ какомъ-нибудь надежномъ мѣстѣ и въ случаѣ неудачи держать заложницей. Милэди начала страшиться исхода этой ужасной борьбы, въ которой ея враги выказывали столько упорства, а она -- столько ожесточенія.
   Къ тому же она чувствовала, какъ чувствуютъ приближеніе грозы, что исходъ этотъ близокъ и долженъ быть ужасенъ.
   Итакъ, для нея, какъ мы уже сказали, главнымъ образомъ важно было имѣть г-жу Бонасье въ своихъ рукахъ.
   Г-жа Бонасье для д'Артаньяна составляла все, ея жизнь была для него дороже своей, потому что это была жизнь женщины, которую онъ любилъ, а потому на тотъ случай, если бы счастье отвернулось отъ нея и она потерпѣла бы неудачу, г-жа Бонасье являлась средствомъ вступить въ переговоры и добиться какихъ-нибудь выгодныхъ условій.
   Слѣдовательно, съ этимъ вопросомъ было покончено: г-жа Бонасье совершенно довѣрчиво послѣдуетъ за ней, а разъ имъ удастся скрыться въ Армантьерѣ, ее легко будетъ увѣрить, что д'Артаньянъ не пріѣзжалъ въ Бетюнъ. Черезъ двѣ недѣли -- самое большее Рошфоръ возвратится, а въ продолженіе этихъ пятнадцати дней она придумаетъ и рѣшитъ, какъ отомстить четыремъ друзьямъ. Благодаря Бога, она не соскучится, потому что ей предстояло самое пріятное времяпровожденіе, какое только могли доставить обстоятельства женщинѣ съ ея характеромъ, а именно: составлять планъ мщенія.
   Среди размышленій она осмотрѣла мѣстоположеніе сада и составила въ свой головѣ топографическую его карту. Милэди дѣйствовала, какъ опытный полководецъ, который все предвидитъ и, подготовляя побѣду, въ то же самое время принимаетъ и мѣры на случай пораженія, чтобы, смотря по ходу битвы, быть готовымъ идти впередъ или отступать. По прошествіи часа она услышала тихій голосъ, который звалъ ее. Это была г-жа Бонасье. Добрая игуменья, понятно, изъявила согласіе на все, и для начала онѣ пошли вмѣстѣ ужинать.
   Когда онѣ вышли на дворъ, то услышали стукъ подъѣхавшей кареты, которая остановилась у воротъ.
   Милэди прислушалась.
   -- Вы слышите? спросила она.
   -- Да, какъ будто подъѣхала карета.
   -- Это та самая, которую прислалъ за мной братъ.
   -- О, Боже!
   -- Ну, будьте же смѣлѣе!
   У воротъ монастыря позвонили; милэди не ошиблась.
   -- Подите въ вашу комнату, сказала она г-жѣ Бонасье:-- навѣрно у васъ есть какія-нибудь драгоцѣнныя бездѣлушки, которыя вамъ хотѣлось бы захватить съ собой.
   -- У меня есть письма д'Артаньяна.
   -- Вотъ и захватите ихъ и возвращайтесь ко мнѣ; мы наскоро отужинаемъ, потому что, можетъ быть, намъ придется ѣхать всю ночь и надо подкрѣпиться.
   -- Великій Боже! сказала г-жа Бонасье, хватаясь за грудь,-- я задыхаюсь, я не могу идти.
   -- Да ободритесь же, ободритесь! Подумайте, что черезъ четверть часа вы будете свободны, и что все, что вы собираетесь дѣлать, вы сдѣлаете для него.
   -- О, да, все для него! Вы однимъ этимъ словомъ возвратили мнѣ всю бодрость... Идите, я приду къ вамъ.
   Милэди скорымъ шагомъ пошла къ себѣ; она нашла въ своей комнатѣ лакея Рошфора, которому дала всѣ необходимыя инструкціи.
   Онъ долженъ былъ ждать у воротъ; если бы случайно появились мушкетеры, карета должна была тотчасъ же умчаться галопомъ, повернуть за уголъ монастыря и ждать милэди у маленькой деревеньки, находившейся по другую сторону лѣса. Въ послѣднемъ случаѣ милэди должна была пройти черезъ садъ и пѣшкомъ дойти до деревни; мы уже сказали, что милэди отлично знала всю мѣстность въ этой части Франціи.
   Если же мушкетеры не пріѣдутъ, то все должно было произойти, какъ было условлено заранѣе: г-жа Бонасье вскочитъ на подножку подъ предлогомъ въ послѣдній разъ проститься съ милэди, которая и увезетъ ее.
   Г-жа Бонасье пришла, и тогда, чтобы уничтожить въ ней всякое подозрѣніе, если она и имѣла таковое, милэди въ ея присутствіи повторила лакею вторую половину своихъ инструкцій.
   Она сдѣлала лакею нѣсколько вопросовъ относительно кареты; оказалось, что она запряжена тройкой лошадей, которыми правитъ почтовый ямщикъ, а лакей Рошфора долженъ былъ ѣхать впереди курьеромъ.
   Милэди совершенно напрасно опасалась, что г-жа Бонасье въ чемъ-нибудь заподозритъ ее: бѣдная молодая женщина была слишкомъ чиста душой, чтобы заподозрѣть въ женщинѣ такъ много коварства и вѣроломства, къ тому же имя графини Винтеръ, которое она слышала отъ игуменьи, было ей совершенно незнакомо, и она не подозрѣвала, чтобы какая-нибудь женщина принимала такое большое и роковое участіе въ несчастіяхъ ея жизни.
   -- Вы видите, сказала милэди, когда лакей вышелъ,-- все готово. Игуменья ни о чемъ не догадывается и думаетъ, что за мной пріѣхали отъ кардинала. Этотъ человѣкъ сдѣлаетъ послѣднія распоряженія, а пока хоть немного скушайте чего-нибудь, выпейте вина и поѣдемте.
   -- Да, машинально повторила г-жа Бонасье,-- поѣдемте.
   Милэди знакомъ пригласила ее сѣсть напротивъ себя, налила ей маленькій стаканчикъ испанскаго вина и подала ей кусокъ цыпленка.
   -- Видите, сказала она: -- какъ все намъ благопріятствуете вотъ ужъ и ночь наступаетъ; на разсвѣтѣ мы пріѣдемъ въ наше убѣжище, и никто и не отгадаетъ, гдѣ мы. Ну, ободритесь же, скушайте чего-нибудь.
   Г-жа Бонасье совершенно машинально съѣла нисколько кусочковъ и обмакнула губы въ вино.
   -- Да выпейте же, выпейте немного вина, настаивала милэди, поднося рюмку къ своимъ губамъ,-- берите примѣръ съ меня.
   Но въ ту самую минуту, какъ она поднесла ее ко рту, послышался отдаленный лошадиный топотъ, который все болѣе и болѣе приближался, и рука ея остановилась въ воздухѣ; затѣмъ почти въ то же самое время она услышала ржанье лошадей.
   Этотъ шумъ лишилъ ея веселости, все равно, какъ шумъ бури пробуждаетъ отъ тяжкаго сна; она поблѣднѣла и подбѣжала къ окну, между тѣмъ какъ г-жа Бонасье, дрожа всѣмъ тѣломъ, встала и оперлась на стулъ, чтобы не упасть.
   Ничего еще не было видно, а только все яснѣе и яснѣе становился слышенъ лошадиный топотъ.
   -- О, Боже, произнесла г-жа Бонасье: -- что это за шумъ?
   -- Это ѣдуть или наши друзья, или наши враги, сказала милэди съ ужаснымъ хладнокровіемъ.-- Оставайтесь тутъ, я вамъ скажу, кто это.
   Г-жа Бонасье стояла молча, неподвижная и блѣдная, какъ статуя.
   Топотъ становился все слышнѣе; лошади были уже не дальше, какъ за полтораста шаговъ, и если ихъ еще не было видно, то только потому, что въ этомъ мѣстѣ быль поворотъ дороги. Но во всякомъ случаѣ топотъ былъ уже слышенъ настолько явственно, что можно было сосчитать число лошадей по отрывистому стуку желѣзныхъ подковъ.
   Милэди вглядывалась съ величайшимъ вниманіемъ: было еще настолько свѣтло, что она могла узнать всадниковъ.
   Вдругъ на поворотѣ дороги она увидѣла, что блеснули шляпы, обшитыя галунами, и развѣвающіяся перья; сначала показались двое, затѣмъ пять, а всего восемь человѣкъ; одинъ изъ нихъ ѣхалъ впереди остальныхъ.
   Милэди испустила глухой стонъ: въ томъ изъ всадниковъ, который ѣхалъ впереди, она узнала д'Артаньяна.
   -- О, Боже, Боже! вскричала г-жа Бонасье:-- что тамъ такое?
   -- Это мундиры гвардейцевъ кардинала, нельзя терять ни минуты! вскричала милэди.-- Бѣжимъ, бѣжимъ!
   -- Да, да, бѣжимъ! повторила г-жа Бонасье, но отъ страха она не могла сдѣлать ни одного шага, прикованная ужасомъ къ тому мѣсту, на которомъ стояла.
   Слышно было, какъ всадники проѣзжали мимо окна.
   -- Идите же! да идите же! кричала милэди, таща за руку молодую женщину.-- Черезъ садъ мы еще успѣемъ убѣжать, у меня ключъ... Но поспѣшите, черезъ пять минутъ ужъ будетъ слишкомъ поздно.
   Г-жа Бонасье хотѣла идти, сдѣлала два шага и упала на колѣни. Милэди попробовала ее поднять и унести, но не въ состояніи была это сдѣлать.
   Въ эту самую минуту послышался стукь колесъ отъѣзжающей кареты, которая, съ появленіемъ мушкетеровъ, умчалась галопомъ. Вслѣдъ затѣмъ раздались три или четыре выстрѣла.
   -- Въ послѣдній разъ васъ спрашиваю, хотите ли вы идти? вскричала милэди.
   -- О, Боже, Боже! вы сами видите, что у меня нѣтъ силъ, что я совсѣмъ не могу идти: бѣгите однѣ.
   -- Бѣжать одной? Оставить васъ здѣсь? нѣтъ, нѣтъ, никогда! вскричала милэди.
   Вдругъ она остановилась, зловѣщая молнія блеснула въ ея глазахъ; она подбѣжала къ столу и что-то всыпала въ рюмку г-жи Бонасье, стоявшую съ виномъ, изъ камня своего перстня, который она открыла съ поразительной быстротой.
   Это было какое-то красноватое зернышко, которое тотчасъ же растаяло. Затѣмъ, взявъ твердой рукой стаканъ, она сказала:
   -- Выпейте, это вино придастъ вамъ силы, выпейте.
   И она поднесла стаканъ къ губамъ молодой женщины, которая машинально выпила.
   -- Ахъ, не такъ мнѣ хотѣлось отомстить за себя, произнесла милэди, ставя съ адской улыбкой стаканъ на столъ:-- но что же дѣлать, приходится сдѣлать только то, что возможно.
   И она бросилась изъ комнаты.
   Г-жа Бонасье видѣла, какъ она убѣжала, но не могла за ней послѣдовать; она была въ положеніи тѣхъ людей, которые видятъ во снѣ. что ихъ преслѣдуютъ, и не могутъ двинуться съ мѣста.
   Прошло нѣсколько минутъ, у воротъ раздался страшный стукъ; каждую минуту г-жа Бонасье ждала возвращенія милэди, которая, однако, не появлялась.
   Нѣсколько разъ, безъ сомнѣнія, отъ страха, холодный потъ выступалъ у нея на лбу.
   Наконецъ она услышала скрипъ отворявшихся рѣшетокъ, и на лѣстницѣ раздался стукъ сапогъ и шпоръ; послышались голоса, которые все болѣе и болѣе приближались, и ей показалось, что произносили ея имя.
   Вдругъ она радостно вскрикнула и бросилась къ двери: она узнала голосъ д'Артаньяна.
   -- Д'Артаньянъ! д'Артаньянъ! закричала она:-- вы ли это? Сюда, сюда!
   -- Констанція! Констанція! отвѣчалъ молодой человѣкъ,-- гдѣ вы? Боже мой!
   Въ эту самую минуту дверь скорѣе поддалась напору, чѣмъ открылась; нѣсколько человѣкъ съ шумомъ вошли въ комнату; г-жа Бонасье упала въ кресло, не будучи въ состояніи сдѣлать ни одного движенья.
   Д'Артаньянъ бросилъ еще дымившійся пистолетъ, который онъ держалъ въ рукѣ, и упалъ на колѣни передъ своей возлюбленной; Атосъ заткнулъ свой за поясъ, а Портосъ и Арамисъ, державшіе шпаги наголо, вложили ихъ въ ножны.
   -- О, д'Артаньянъ, дорогой мой д'Артаньянъ! Наконецъ ты пріѣхалъ, тыменяне обманулъ!.. Это дѣйствительно ты!
   -- Да, да, Констанція, наконецъ мы опять вмѣстѣ.
   -- О, она могла сколько хотѣла увѣрять меня, что ты не пріѣдешь, я все-таки смутно надѣялась, я не хотѣла бѣжать. О! какъ я хорошо сдѣлала, какъ я счастлива.
   При словѣ "она" Атосъ, сидѣвшій спокойно, вдругъ всталъ.
   -- Она? кто это она? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Моя подруга, та самая, которая изъ дружбы ко мнѣ хотѣла меня избавить отъ преслѣдованій; та самая, которая приняла васъ за гвардейцевъ кардинала и убѣжала.
   -- Ваша подруга! вскричалъ д'Артаньянъ, сдѣлавшись блѣднѣе бѣлой вуали своей возлюбленной:-- о какой подругѣ вы говорите?
   -- О той, чья карета стояла у ворогъ, о женщинѣ, которая выдаетъ себя за вашего друга, д'Артаньянъ, и которой вы все разсказали.
   -- Ея имя, ея имя? спрашивалъ д'Артаньянъ.-- Боже мой, неужели вы не знаете ея имени?
   -- Напротивъ, при мнѣ называли его... погодите... но какъ это странно... о, Боже мой, у меня кружится голова, я ничего не вижу.
   -- Ко мнѣ, мои друзья, помогите! Ея руки точно ледъ, вскричалъ д'Артаньянъ,-- ей дурно. Великій Боже! она падаетъ въ обморокъ.
   Между тѣмъ какъ Портосъ во все горло звалъ на помощь, Арамисъ подбѣжалъ къ столу, чтобы налить стаканъ воды, но онъ остановился, видя, какъ страшно измѣнилось лицо Атоса, который, стоя у стола, смотрѣлъ на одинъ изъ стакановъ; казалось, въ немъ зародилось какое-то страшное подозрѣніе.
   -- О, говорилъ Атосъ,-- о, нѣтъ, этого быть не можетъ, Господь не допуститъ такого преступленія.
   -- Воды, воды, кричалъ д'Артаньянъ,-- воды!
   -- О! бѣдная женщина, бѣдная женщина! шепталъ Атосъ разбитымъ голосомъ.
   Г-жа Бонасье, оживленная поцѣлуями д'Артаньяна, снова открыла глаза,
   -- Она приходитъ въ себя! вскричалъ молодой человѣкъ.-- Боже, Боже, благодарю Тебя.
   -- Сударыня, сказалъ Атосъ: -- сударыня, ради Бога скажите, чей этотъ пустой стаканъ?
   -- Мой, отвѣтила молодая женщина едва слышнымъ голосомъ.
   -- Кто вамъ налилъ вина, которое тамъ было?
   -- Она.
   -- Кто же это она?
   -- Ахъ, я вспомнила, сказала г-жа Бонасье:-- графиня Винтеръ...
   Всѣ четверо вскричали въ одинъ голосъ, но крикъ Атоса былъ громче всѣхъ.
   Въ эту минуту лицо г-жи Бонасье сдѣлалось синевато-блѣднымъ. Страшная боль овладѣла ею, и она, задыхаясь, упала на руки Портоса и Арамиса.
   Д'Артаньянъ схватилъ руки Атоса съ невыразимой тоскою.
   -- А что ты думаешь?.. началъ д'Артаньянъ, и голосъ его прервался отъ рыданій.
   -- Я допускаю нсе, отвѣчалъ Атосъ, кусая губы до крови, чтобы скрыть свое волненіе.
   -- Д'Артаньянъ, д'Артаньянъ! вскричала г-жа Бонасье:-- гдѣ ты? не оставляй меня, ты видишь, я умираю.
   Д'Артаньянъ выпустилъ руки Атоса, которыя онъ еще судорожно сжималъ, и подбѣжалъ къ г-жѣ Бонасье.
   Ея нѣкогда прекрасное лицо страшно измѣнилось; помутившіеся глаза ничего уже болѣе не выражали; судорожная дрожь пробѣгала по всему тѣлу, и холодный потъ покрывалъ лобъ.
   -- Ради Бога, бѣгите, позовите кого-нибудь... Портосъ, Арамисъ, помогите.
   -- Безполезно, сказалъ Атосъ -- безполезно: противъ яда, который даетъ она, нѣтъ противоядія.
   -- Да, да, помогите, помогите!-- шептала г-жа Бонасье:-- помогите.
   Затѣмъ, собравъ послѣднія силы, она взяла обѣими руками голову молодого человѣка, съ минуту смотрѣла на него такъ, точно хотѣла въ этомъ послѣднемъ взглядѣ перелить всю свою душу, и съ рыданіемъ прижала свои губы къ его губамъ.
   -- Констанція, Констанція! кричалъ д'Артаньянъ.
   Послѣдній вздохъ вылетѣлъ изъ устъ г-жи Бонасье и коснулся устъ д'Артаньяна; съ этимъ вздохомъ улетѣла на небо ея чистая, любящая душа.
   Д'Артаньянъ сжималъ въ своихъ объятіяхъ только ея трупъ. Молодой человѣкъ вскрикнулъ и упалъ около своей возлюбленной, такой же блѣдный, похолодѣвшій, какъ и она.
   Портосъ плакалъ, Арамисъ указалъ ему рукой на небо, Атосъ перекрестился.
   Въ это самое время въ дверяхъ показался человѣкъ, такой же блѣдный, какъ и всѣ, бывшіе въ комнатѣ, и, осмотрѣвшись вокругъ себя, увидѣлъ умершую г-жу Бонасье и д'Артаньяна, лежавшаго безъ чувствъ около нея.
   Онъ явился именно въ ту минуту оцѣпенѣнія, которая всегда слѣдуетъ за великими катастрофами.
   -- Я не ошибся, сказалъ онъ:-- котъ г-нъ д'Артаньянъ и его три друга, Атосъ, Портосъ и Арамисъ.
   Названные по именамъ, молодые люди съ удивленіемъ посмотрѣли на незнакомца; имъ всѣмъ троимъ казалось, что они его знавали.
   -- Господа, сказалъ вновь пришедшій:-- вы, такъ же, какъ и я, ищете женщину, которая, прибавилъ онъ съ ужасной улыбкой,-- навѣрно была здѣсь, потому что я вижу трупъ.
   Три друга продолжали молчать; голосъ, какъ и лицо этого человѣка, напоминалъ имъ, что они его уже видѣли, только они не могли вспомнить, при какихъ это было обстоятельствахъ.
   -- Господа, продолжалъ незнакомецъ,-- такъ какъ вы не хотите узнать человѣка, который дважды, вѣроятно, вамъ обязанъ своей жизнью, то поневолѣ нужно, чтобы я себя назвалъ. Я -- лордъ Винтеръ, шуринъ этой женщины.
   Трое друзей вскрикнули отъ изумленія.
   Атосъ всталъ и протянулъ ему руку.
   -- Милости просимъ, милордъ, сказалъ онъ:-- вы изъ нашихъ.
   -- Я выѣхалъ пятью часами позже ея изъ Портсмута, объяснилъ лордъ Винтеръ:-- тремя часами позже ея пріѣхалъ въ Булонь и только двадцатью минутами опоздалъ, не догнавши ея въ Сенъ-Омерѣ, и наконецъ въ Лильерѣ окончательно потерялъ ея слѣдъ. Я продолжалъ путь наудачу, справляясь у всѣхъ, какъ вдругъ увидѣлъ васъ, скачущихъ въ галопъ; я узналъ г-на д'Артаньяна. Я звалъ васъ, но вы не отвѣтили; я хотѣлъ послѣдовать за вами, но моя лошадь слишкомъ устала и не могла поспѣть за вашими. И тѣмъ не менѣе, несмотря на вашу поспѣшность, вы все-таки, кажется, пріѣхали уже слишкомъ поздно!
   -- Вы видите, сказалъ Атосъ, указывая лорду Винтеру на трупъ г-жи Бонасье и на д'Артаньяна, котораго Портосъ и Арамисъ старались привести въ чувство.
   -- Они оба умерли? спросилъ лордъ Винтеръ.
   -- Къ счастію, нѣтъ, отвѣтилъ Атосъ:-- г. д'Артаньянъ только въ обморокѣ.
   -- А, тѣмъ лучше! сказалъ лордъ Винтеръ,
   Дѣйствительно, въ эту минуту д'Артаньянъ открылъ глаза.
   Онъ вырвался изъ рукъ Портоса и Арамиса и, какъ безумный, бросился на трупъ своей возлюбленной.
   Атосъ всталъ, подошелъ медленно и торжественно къ своему рыдающему другу, нѣжно обнялъ его и сказалъ ему своимъ убѣдительнымъ, благороднымъ голосомъ:
   -- Другъ, будь мужчиной: женщины оплакиваютъ мертвыхъ, мужчины -- мстятъ за нихъ.
   -- О, да, сказалъ д'Артаньянъ,-- да! чтобы отомстить за нее, я готовъ послѣдовать за тобой всюду!
   Атосъ воспользовался этой минутой энергіей, которую надежда мщенія придала несчастному его другу, и сдѣлалъ знакъ Портосу и Арамису сходить за игуменьей.
   Оба друга встрѣтили ее въ коридорѣ, смущенную и встревоженную всѣмъ происшедшимъ; она позвала нѣсколькихъ монахинь, которыя, вопреки всѣмъ монастырскимъ обычаямъ, очутились въ присутствіи пятерыхъ мужчинъ.
   -- Сударыня, обратился къ ней Атосъ, взявъ подъ руку д'Артаньяна:-- мы оставляемъ на ваше благочестивое попеченіе тѣло этой несчастной женщины. Это былъ земной ангелъ, прежде чѣмъ сдѣлаться небеснымъ. Отнеситесь къ ней, какъ, вы бы отнеслись къ одной изъ вашихъ сестеръ; мы пріѣдемъ со временемъ помолиться на ея могилѣ.
   Д'Артаньянъ спряталъ свое лицо на груди Атоса и разразился рыданіями.
   -- Плачь, сказалъ Атосъ,-- плачь, твое сердце полно любви, молодости и жизни! Увы! я очень бы желалъ быть въ состояніи заплакать, какъ ты.
   И онъ увлекъ своего друга съ отеческою заботливостью, утѣшая его, какъ духовный пастырь, какъ человѣкъ, самъ много выстрадавшій.
   Всѣ пятеро, въ сопровожденіи своихъ слугъ, которые вели въ поводьяхъ лошадей, направились въ городъ Бетюнь и остановились передъ первой гостиницей, которую они увидѣли.
   -- Но, спросилъ д'Артаньянъ,-- почему мы не преслѣдуемъ эту женщину?
   -- Послѣ, отвѣчалъ Атосъ,-- мнѣ нужно для этого принять нѣкоторыя мѣры.
   -- Она ускользнетъ отъ насъ, продолжалъ молодой человѣкъ:-- она ускользнетъ отъ насъ, и тогда это будетъ твоя вина, Атосъ!
   -- Я отвѣчаю за нее, отвѣчалъ Атосъ.
   Д'Артаньянъ питалъ такое довѣріе къ своему другу, что опустилъ голову и вошелъ въ гостиницу, не прибавивъ ни слова.
   Портосъ и Арамисъ переглянулись, не понимая такой увѣренности Атоса.
   Лордъ Винтеръ думалъ, что онъ сказалъ это для того, чтобы нѣсколько успокоить печаль д'Артаньяна.
   -- Теперь, господа, сказалъ Атосъ, удостовѣрившись, что въ гостиницѣ нашлось пять свободныхъ комнатъ, пойдемте каждый въ свою комнату; д'Артаньяну необходимо остаться одному, чтобы выплакаться и заснуть. Я все беру на себя, будьте спокойны.
   -- Между тѣмъ, мнѣ кажется, возразилъ лордъ Винтеръ:-- что если нужно принять какія-нибудь мѣры противъ графини, то это касается меня: она моя невѣстка.
   -- А мнѣ она -- жена, сказалъ Атосъ.
   Д'Артаньянъ улыбнулся, потому что онъ понялъ, что Атосъ, открывая подобный секретъ, можетъ быть вполнѣ увѣренъ въ своемъ мщеніи. Портосъ и Арамисъ, поблѣднѣвъ, переглянулись. Лордъ Винтеръ вообразилъ, что Атосъ сошелъ съ ума.
   -- Подите же каждый въ свою комнату, сказалъ Атосъ:-- и предоставьте мнѣ свободу дѣйствій. Вы видите сами, что, въ качествѣ мужа, это дѣло касается меня главнымъ образомъ. Передайте мнѣ, д'Артаньянъ, если вы не потеряли, бумажку, выпавшую изъ шляпы того господина, на которой написано названіе деревни.
   -- А, замѣтилъ д'Артаньянъ,-- я понимаю, это названіе написано ея рукой...
   -- Ты видишь самъ, сказалъ Атосъ:-- что надъ всѣми нами есть Богъ!
   

XXXVII.
Человѣкъ въ красномъ плащѣ.

   Отчаяніе Атоса уступило мѣсто глубокой печали, которая еще болѣе выказывала блестящія способности этого человѣка.
   Отдавшись вполнѣ одной мысли о данномъ имъ обѣщаніи и принятой имъ на себя отвѣтственности, онъ послѣднимъ удалился въ свою комнату, попросилъ хозяина гостиницы достать ему карту ихъ провинціи, наклонился надъ ней, со вниманіемъ разсмотрѣлъ всѣ намѣченныя линіи, увидѣлъ, что четыре разныя дороги вели изъ Бетюна въ Армантьеръ, и велѣлъ позвать къ себѣ слугъ.
   Плянше, Гримо, Мускетонъ и Базенъ явились и получили отъ Атоса ясныя, точныя и важныя приказанія.
   Они должны были на другой день на разсвѣтѣ ѣхать въ Армантьеръ, каждый по разнымъ дорогамъ. Плянше, какъ самый смѣтливый и разумный изъ всѣхъ четверыхъ, долженъ былъ ѣхать по той дорогѣ, куда поѣхала карета, въ которую стрѣляли наши четыре друга, и которую, какъ помнятъ, сопровождалъ лакей Рошфора.
   Атосъ прежде всего пустилъ въ дѣло слугъ, такъ какъ съ тѣхъ поръ, какъ они поступили на службу къ нему и его друзьямъ, онъ хорошо узналъ различныя и главныя достоинства каждаго изъ нихъ.
   Къ тому же слуги, обращающіеся съ вопросами къ прохожимъ, внушаютъ къ себѣ меньше недовѣрія, чѣмъ ихъ господа, и встрѣчаютъ къ себѣ большую симпатію въ тѣхъ, къ кому они обращаются.
   Наконецъ милэди знала господъ, между тѣмъ какъ вовсе не знала ихъ слугъ, а послѣдніе, напротивъ, знали ее отлично. Всѣ четверо должны были сойтись на слѣдующее утро въ одиннадцать часовъ; если они откроютъ убѣжище милэди, трое должны были остаться стеречь ее, а четвертый -- вернуться въ Бетюнь, чтобы предупредить Атоса и проводить четырехъ друзей.
   Когда эти распоряженія были сдѣланы, слуги удалились.
   Тогда Атосъ всталъ со стула, подвязалъ шпагу, завернулся въ плащъ и вышелъ изъ гостиницы; было около десяти часовъ. Извѣстно, что въ десять часовъ вечера въ провинціи улицы обыкновенно пусты, однако Атосъ видимо искалъ кого-нибудь, къ кому бы онъ могъ обратиться съ вопросомъ. Наконецъ онъ встрѣтилъ какого-то запоздавшаго прохожаго, подошелъ къ нему и сказалъ ему нѣсколько словъ; человѣкъ, къ которому онъ обратился, съ ужасомъ отступилъ отъ него, но тѣмъ не менѣе отвѣтила слова мушкетера, указавъ на что-то рукой. Атосъ предложилъ этому человѣку полпистоля съ просьбой проводить его, но человѣкъ отказался.
   Атосъ пошелъ въ ту улицу, которую прохожій указалъ ему пальцемъ, но, дойдя до перекрестка, онъ снова остановился, видимо затрудняясь, а такъ какъ на перекресткѣ онъ скорѣе всего могъ ожидать, что пройдетъ кто-нибудь, то онъ здѣсь и остановился. И въ самомъ дѣлѣ -- не прошло и минуты, какъ прошелъ ночной сторожъ. Атосъ повторилъ тотъ же вопросъ, какой былъ сдѣланъ первому прохожему, котораго онъ встрѣтилъ; ночной сторожъ выразилъ точно такой же ужасъ и отказался проводить Атоса, показавъ рукой дорогу, по какой ему слѣдовало идти. Атосъ пошелъ по указанному направленію и дошелъ до предмѣстья, расположеннаго на концѣ города, совершенно противоположнаго той части, съ которой онъ и его товарищи въѣхали въ городъ. Тамъ, казалось, онъ снова очутился въ затрудненіи и въ замѣшательствѣ, куда идти дальше, и остановился въ третій разъ.
   Къ счастью, проходилъ нищій, который подошелъ къ Атосу попросить у него милостыню. Атосъ предложилъ цѣлый экю, чтобы тотъ довелъ его до мѣста, куда онъ шелъ. Нищій съ минуту видимо колебался, но при видѣ серебряной монеты, блестѣвшей въ темнотѣ, онъ рѣшился и пошелъ впереди Атоса.
   Дойдя до угла одной улицы, онъ указалъ ему вдали на маленькій, одинокій, печальный, уединенный домикъ; Атосъ приблизился къ нему, между тѣмъ какъ нищій, получившій заработанную имъ плату, со всѣхъ ногъ пустился бѣжать онъ него.
   Атосъ обошелъ кругомъ, прежде чѣмъ нашелъ дверь какъ разъ посреди, выкрашенную той же красноватой краской, какъ и весь домъ; сквозь щели ставней не было видно никакого свѣта, ни малѣйшій звукъ не заставлялъ предполагать, что этотъ домъ обитаемъ: онъ былъ мраченъ и безмолвенъ, какъ могила.
   Атосъ постучался три раза, но никто ему не отвѣтилъ; впрочемъ, въ третій разъ послышались таги, которые приближались; наконецъ дверь пріотворилась, и человѣкъ высокаго роста, блѣдный, съ черными волосами и бородой появился на порогѣ,
   Атосъ и незнакомецъ тихо обмѣнялись нѣсколькими словами, послѣ чего человѣкъ высокаго роста сдѣлалъ знакъ мушкетеру, что онъ можетъ войти. Атосъ тотчасъ же воспользовался позволеніемъ, и дверь затворилась за нимъ. Человѣкъ, котораго Атосъ отыскалъ съ такимъ трудомъ, ввелъ его въ свою лабораторію, гдѣ онъ былъ занять скрѣпленіемъ посредствомъ желѣзной проволоки побрякивавшихъ костей скелета.
   Весь уже остовъ былъ собранъ; оставалось только приставить голову, лежавшую на столѣ.
   Все остальное убранство этой комнаты доказывало, что хозяинъ ея занимается естественными науками: тутъ были банки со змѣями, съ названіемъ породы каждой изъ нихъ; высушенныя ящерицы блестѣли какъ изумруды и были вставлены въ большія рамки чернаго цвѣта; наконецъ связки дикихъ душистыхъ травъ, обладающихъ, вѣроятно, свойствами, неизвѣстными людямъ непосвященнымъ, были подвѣшены къ потолку и опускались по угламъ комнаты.
   И при этомъ ни семейства, ни слугъ: человѣкъ высокаго роста жилъ одинъ въ этомъ домѣ.
   Атосъ окинулъ холоднымъ, равнодушнымъ взглядомъ всѣ вышеописанные нами предметы и, по приглашенію человѣка, къ которому онъ пришелъ, сѣлъ около него.
   Тогда онъ объяснилъ ему цѣль своего посѣщенія и услугу, которой онъ отъ него ожидаетъ; но едва онъ высказалъ свою просьбу, какъ незнакомецъ, оставшійся стоять передъ мушкетеромъ, отступилъ въ ужасѣ и отказался. Тогда Атосъ вынулъ изъ своего кармана маленькаго формата бумагу, на которой были написаны двѣ строчки съ подписью и съ приложенной къ нимъ печатью, и показалъ тому, кто такъ поторопился выказать свое отвращеніе. Какъ только человѣкъ высокаго роста прочиталъ эти двѣ строчки и подпись и узналъ приложенную къ нимъ печать, онъ тотчасъ же поклонился въ знакъ того, что не имѣетъ ничего возразить и готовъ повиноваться.
   Атосу только этого и нужно было; онъ всталъ, поклонился, вышелъ, пошелъ по той же дорогѣ, но которой пришелъ, и, вернувшись въ гостиницу, заперся у себя въ комнатѣ. На разсвѣтѣ д'Артаньянъ вошелъ къ нему и спросилъ, что дѣлать?
   -- Ждать, отвѣтилъ Атосъ.
   Нѣсколько минутъ спустя игуменья монастыря прислала предупредить мушкетеровъ, что похороны состоятся въ двѣнадцать часовъ. Что же касается до отравительницы, то о ней не имѣли никакихъ извѣстій; только узнали, что, вѣроятно, она скрылась черезъ садъ, гдѣ на пескѣ найдены были слѣды и дверь котораго нашли запертой, а ключъ исчезъ.
   Въ назначенный часъ лордъ Винтеръ и четыре друга пришли въ монастырь; звонили во всѣ колокола, часовня была отперта, но рѣшетка на клиросѣ оставалась запертой. Посреди клироса стояло тѣло жертвы въ одеждѣ послушницы. По обѣ стороны клироса и позади рѣшетки, ведущей въ монастырь, стояли кармелитки, всѣ въ полномъ сборѣ; онѣ присутствовали на божественной службѣ, присоединяя свое пѣніе къ пѣнію священниковъ, хотя имъ никого не было видно изъ прихожанъ и ихъ самихъ почти также не было видно.
   У дверей часовни д'Артаньянъ почувствовалъ, что у него не хватаетъ твердости; онъ обернулся, чтобы отыскать Атоса, но тоъ исчезъ.
   Вѣрный взятому на себя обязательству отомстить, Атосъ велѣлъ проводить себя въ садъ и тамъ, идя по летимъ слѣдамъ этой женщины, оставляющей за собой кровавый слѣдъ всюду, гдѣ бы она ни прошла, онъ дошелъ до калитки, ведущей въ лѣсъ, велѣлъ отворить ее и углубился въ лѣсъ.
   Тогда всѣ его догадки подтвердились: дорога, по которой уѣхала карета, огибала лѣсъ. Атосъ нѣкоторое время шелъ по этой дорогѣ, устремивъ глаза въ землю; мѣстами на ней были видны небольшія кровавыя пятна, оставленныя, вѣроятно, или раненымъ человѣкомъ, сопровождавшимъ карету, или лошадью. Пройдя три четверти льё, приблизительно шагахъ въ пятидесяти отъ Фестюбера, Атосъ замѣтилъ кровавое пятно гораздо большей величины, и земля въ этомъ мѣстѣ замѣтно была утоптана лошадьми. Между лѣсомъ и этимъ обличительнымъ мѣстомъ, немного поодаль отъ взрытой земли, были видны тѣ же маленькіе слѣды, какъ и въ саду; очевидно, карета остановилась здѣсь.
   Въ этомъ мѣстѣ милэди вышла изъ лѣсу и сѣла въ карету. Довольный этимъ открытіемъ, которое подтверждало всѣ его догадки, Атосъ вернулся въ гостиницу и нашелъ тамъ Плянше, ожидавшаго его съ нетерпѣніемъ.
   Все произошло, какъ предполагалъ Атосъ. Плянше пошелъ по дорогѣ; онъ такъ же, какъ и Атосъ, замѣтилъ кровавыя пятна и узналъ мѣсто, гдѣ остановились лошади, по онъ прошелъ дальше Атоса, вслѣдствіе чего, въ деревнѣ Фестюберъ, гдѣ онъ зашелъ въ трактиръ выпить стаканъ вина, узналъ, даже не разспрашивая никого, что наканунѣ въ восемь часовъ съ половиною одинъ раненый человѣкъ, сопровождавшій даму, которая ѣхала въ почтовой каретѣ, принужденъ былъ остановиться, будучи не въ состояніи ѣхать дальше. Причину раны объяснили встрѣчей съ грабителями, остановившими карету въ лѣсу.
   Плянше принялся за поиски почтоваго ямщика, который ѣхалъ съ каретой. Онъ довезъ даму до Фромеля, а изъ Фромеля она направилась въ Армантьеръ. Плянше свернулъ по проселочной дорогѣ и въ семь часовъ утра былъ въ Армантьерѣ. Тамъ была только одна гостиница на почтовой станціи. Плянше явился туда подъ видомъ слуги, который ищетъ мѣста. Не проговорилъ онъ еще и десяти минутъ, какъ уже узналъ, что какая-то женщина пріѣхала вчера въ одиннадцать часовъ вечера, взяла комнату, велѣла позвать къ себѣ хозяина гостиницы и сказала ему, что желала бы нѣкоторое время прожить въ окрестностяхъ.
   Плянше ничего больше и не нужно было знать. Онъ побѣжалъ къ назначенному для свиданія мѣсту, нашелъ тамъ трехъ слугъ на своихъ мѣстахъ, размѣстилъ ихъ стеречь всѣ выходы гостиницы и вернулся къ Атосу. Плянше только что окончилъ сообщенія о полученныхъ свѣдѣніяхъ, какъ въ комнату Атоса вошли его друзья.
   Лица ихъ были мрачны и носили отпечатокъ сильнаго волненія, не исключая даже и кроткаго лица Арамиса.
   -- Что надо дѣлать? спросилъ д'Артаньянъ.
   -- Ждать, отвѣтилъ Атосъ.
   Каждый изъ нихъ отправился въ свою комнату.
   Въ восемь часовъ вечера Атосъ приказалъ сѣдлать лошадей и предупредилъ лорда Винтера и своихъ друзей, чтобы они были готовы отправиться въ путь.
   Въ одну минуту всѣ пятеро были готовы. Каждый изъ нихъ осмотрѣлъ свое оружіе и привелъ его въ надлежащій порядокъ. Атосъ сошелъ внизъ послѣднимъ и нашелъ, что д'Артаньянъ былъ уже на лошади и выказывалъ признаки нетерпѣнія.
   -- Терпѣніе, сказалъ Атосъ:-- намъ еще недостаетъ одного.
   Всѣ четверо съ удивленіемъ посмотрѣли вокругъ; они напрасно старались отгадать, кто бы это былъ, кого недостаетъ.
   Въ эту самую минуту Плянше подвелъ лошадь Атоса, и мушкетеръ легко вскочилъ на сѣдло.
   -- Подождите меня, сказалъ онъ:-- я сейчасъ вернусь.
   Онъ ускакалъ.
   Черезъ четверть часа онъ дѣйствительно вернулся въ сопровожденіи человѣка въ маскѣ, закутаннаго въ большой красный плащъ.
   Лордъ Винтеръ и трое друзей взглянули другъ на друга вопросительно. Ни одинъ изъ нихъ не могъ ничего сообщить о немъ, потому что никто не зналъ, кто этотъ человѣкъ. Но они, впрочемъ, рѣшили, что вѣроятно все такъ и должно быть, разъ это было сдѣлано по приказанію Атоса.
   Въ девять часовъ маленькая кавалькада, направляемая указаніями Плянше, служившаго имъ проводникомъ, пустилась въ путь по той самой дорогѣ, по которой скрылась карета.
   Печальное зрѣлище представляли эти шесть человѣкъ, ѣхавшіе молча, погруженные каждый въ свои мысли, мрачные, какъ отчаяніе, грозные, какъ само наказаніе.
   

XXXVIII.
Судъ.

   Ночь была темная и бурная; черныя тучи обложили все небо, заволакивая даже звѣзды; луна должна была взойти только въ полночь.
   По временамъ, при свѣтѣ молніи, сверкавшей на горизонтѣ, виднѣлась пустынная, бѣлѣвшаяся дорога, а затѣмъ все опять погружалось въ мракъ.
   Каждую минуту Атосъ подзывалъ къ себѣ д'Артаньяна, который постоянно опережалъ маленькую кавалькаду, и заставлялъ его ѣхать въ рядъ со всѣми, но черезъ минуту повторялось то же самое; у д'Артаньяна была только мысль: ѣхать впередъ, и онъ ѣхалъ.
   Молча проѣхали деревню Фестюберъ, въ которой остался раненый лакей, затѣмъ миновали и Ришебургскій лѣсъ; пріѣхавъ въ Эрліе, Плянше, продолжавшій направлять кавалькаду, повернулъ налѣво.
   Нѣсколько разъ то лордъ Винтеръ, то Портосъ, то Арамисъ пробовали заговорить съ человѣкомъ въ красномъ плащѣ, но на каждый ихъ вопросъ онъ наклонялъ голову, не говоря ни слова. Тогда путешественники догадались, что незнакомецъ молчалъ не безъ причины, и перестали заговаривать съ нимъ.
   Къ тому же гроза усиливалась; молнія сверкала безъ перерыва, слышались раскаты грома, и вѣтеръ, предвѣстникъ урагана, свистѣлъ и рвалъ перья и волосы всадниковъ.
   Кавалькада пустилась скорой рысью.
   Неподалеку отъ Фромеля буря разразилась; всадники завернулись въ плащи; оставалось сдѣлать еще три лье, которыя проѣхали подъ проливнымъ дождемъ.
   Д'Артаньянъ снялъ шляпу и распахнулъ плащъ; онъ находилъ удовольствіе въ томъ, что вода струилась по его разгоряченному лбу и тѣлу, по которому пробѣгала нервная дрожь.
   Въ то самое время, когда маленькая кавалькада проѣхала Госкаль и приближалась къ почтовой станціи, какой-то человѣкъ, спрятавшійся отъ непогоды подъ деревомъ, отдѣлился отъ его ствола, съ которымъ онъ сливался въ темнотѣ, и вышелъ на середину дороги, приложивъ палецъ къ губамъ.
   Атосъ узналъ въ немъ Гримо.
   -- Что случилось? спросилъ д'Артаньянъ:-- не уѣхала ли она изъ Армантьера?
   Гримо сдѣлалъ головой утвердительный знакъ. Д'Артаньянъ заскрежаталъ зубами.
   -- Тише, д'Артаньянъ, остановилъ его Атосъ:-- я все взялъ на себя, такъ предоставь же мнѣ и разспросить Гримо.
   -- Гдѣ она? спросилъ Атосъ.
   Гримо протянулъ руки по направленію къ рѣкѣ Ли.
   -- Далеко отсюда? спросилъ Атосъ.
   Гримо показалъ своему барину полпальца.
   -- Одна?-- спросилъ Атосъ.
   Гримо сдѣлалъ утвердительный знакъ.
   -- Господа, сказалъ Атосъ:-- она одна, за полъ-льё отсюда, по направленію къ рѣкѣ,
   -- Хорошо, сказалъ д'Артаньянъ: веди насъ, Гримо.
   Гримо повелъ ихъ полемъ: онъ сталъ проводникомъ кавалькады.
   Проѣхавъ минутъ пять, пріѣхали къ ручью, который перешли вбродъ.
   При блескѣ молніи они увидѣли деревню д'Енгенгемъ.
   -- Здѣсь, Гримо? спросилъ Атосъ.
   Гримо покачалъ головой въ знакъ отрицанія.
   -- Тише, господа! сказалъ Атосъ.
   Кавалькада продолжала свой путь.
   Еще разъ блеснула молнія; Гримо протянулъ руку, и при голубоватомъ змѣеобразномъ зигзагѣ молніи они замѣтили маленькій уединенный домикъ на берегу, въ ста шагахъ отъ парома.
   Одно окно было освѣщено.
   -- 'Вотъ мы и пріѣхали, сказалъ Атосъ.
   Въ эту минуту какой-то человѣкъ, лежавшій во рву, всталъ: это былъ Мускетонъ; онъ пальцемъ указалъ на освѣщенное окно.
   -- Она тамъ, сказалъ онъ.
   -- А Базенъ? спросилъ Атосъ.
   -- Пока я стерегъ окно, онъ стерегъ дверь.
   -- Хорошо, похвалилъ Атосъ:-- вы всѣ вѣрные слуги.
   Атосъ спрыгнулъ съ лошади, отдавъ поводъ Гримо, и подошелъ къ окну, сдѣлавъ всѣмъ остальнымъ знакъ подъѣхать къ двери.
   Маленькій домикъ былъ окруженъ живой изгородью въ два или три фута вышиною; Атосъ перескочилъ черезъ изгородь и подошелъ къ окну; ставней не было, но занавѣси у окна были плотно сдвинуты.
   Онъ всталъ на камень, чтобы заглянуть въ комнату поверхъ занавѣсокъ, не доходившихъ доверху.
   При свѣтѣ лампы онъ увидѣлъ женщину, которая, завернувшись въ темную мантилью, сидѣла передъ потухающимъ огнемъ; она опиралась локтями о какой-то плохенькій столъ, положивъ голову на бѣлыя, точно изъ слоновой кости руки.
   Нельзя было разглядѣть ея лица, но зловѣщая улыбка показалась на лицѣ Атоса; нельзя было ошибиться: это была именно та самая женщина, которую онъ искалъ.
   Въ эту минуту заржала лошадь; милэди подняла голову, увидѣла въ окнѣ блѣдное лицо Атоса и вскрикнула.
   Атосъ вскочилъ въ комнату и явился передъ милэди какъ геній мщенія.
   Милэди подбѣжала къ двери и открыла ее -- на порогѣ стоялъ д'Артаньянъ, еще блѣднѣе и грознѣе Атоса.
   Милэди, вскрикнувъ, отступила; д'Артаньянъ, думая, что она можетъ какъ-нибудь скрыться и бѣжать, и опасаясь, что она еще разъ ускользнетъ отъ нихъ, выхватилъ пистолетъ изъ-за пояса, но Атосъ поднялъ руку.
   -- Вложи, д'Артаньянъ, пистолетъ за поясъ, сказалъ онъ:-- эту женщину надо судить, а не убивать. Подожди еще съ минуту, д'Артаньянъ, и ты получишь удовлетвореніе... Войдите, господа.
   Д'Артаньянъ повиновался: у Атоса былъ повелительный и торжественный голосъ, какъ у неумолимаго судьи.
   За д'Артаньяномъ вошли Портосъ, Арамисъ, лордъ Винтеръ и человѣкъ въ красномъ плащѣ.
   Четверо слугъ охраняли дверь и окно.
   Милэди упала въ кресло, протянувъ впередъ руки, точно заклиная это страшное видѣніе; увидѣвъ своего зятя, она испустила страшный крикъ.
   -- Кого вамъ нужно? вскричала милэди.
   -- Намъ нужно, началъ Атосъ,-- Шарлотту Баксонъ, которую звали сначала графиней де-ля-Феръ, а затѣмъ лэди Винтеръ, баронессой Шефильдъ.
   -- Это я, это я! прошептала она внѣ себя отъ ужаса:-- чего вы отъ меня хотите?
   -- Мы хотимъ судить васъ за ваши преступленія, сказалъ Атосъ: -- вамъ предоставляется свобода защиты: оправдывайтесь, если можете. Г. д'Артаньянъ, вы первый обвинитель.
   Д'Артаньянъ приблизился.
   -- Передъ Богомъ и людьми, сказалъ онъ,-- обвиняю эту женщину въ отравленіи Констанціи Бонасье, которая умерла вчера вечеромъ.
   Онъ повернулся въ сторону Портоса и Арамиса.
   -- Мы подтверждаемъ это, въ одинъ голосъ отвѣтили оба мушкетера.
   Д'Артаньянъ продолжалъ:
   -- Передъ Богомъ и людьми обвиняю эту женщину въ покушеніи отравить меня самого виномъ, которое она прислала изъ Вильроа съ подложнымъ письмомъ отъ имени моихъ друзей. Богъ спасъ меня, но вмѣсто меня умеръ другой; его звали Бриземономъ.
   -- Мы подтверждаемъ это, сказали вмѣстѣ Портосъ съ Арамисомъ.
   -- Передъ Богомъ и людьми обвиняю это женщину въ томъ, что она подговаривала меня убить барона Варда, и такъ какъ никто изъ присутствующихъ здѣсь не можетъ подтвердить этого факта, то я самъ свидѣтельствую объ этомъ. Я сказалъ все.
   Д'Артаньянъ вмѣстѣ съ Портосомъ и Арамисомъ отошелъ на другой конецъ комнаты.
   -- Теперь ваша очередь, милордъ! сказалъ Атосъ.
   Баронъ подошелъ въ свою очередь.
   -- Передъ Богомъ и людьми, началъ онъ,-- обвиняю эту женщину въ убійствѣ герцога Букингама...
   -- Герцогъ Букингамъ убитъ? въ одинъ голосъ вскричали всѣ присутствовавщіе.
   -- Да, сказалъ баронъ,-- убить! Получивъ ваше письмо съ предостереженіемъ, я велѣлъ арестовать эту женщину и поручилъ стеречь ее одному преданному мнѣ благородному человѣку; она обольстила этого человѣка, дала ему кинжалъ въ руки, заставила его убить герцога, и можетъ быть въ эту самую минуту Фельтонъ цѣною своей головы платится за преступленіе этой фуріи.
   Невольная дрожь пробѣжала у судей при открытіи этихъ еще невѣдомыхъ имъ преступленій.
   -- Это еще не все, продолжалъ лордъ Винтеръ:-- мой брать, сдѣлавшій васъ своей наслѣдницей, умеръ отъ странной болѣзни, продолжавшейся всего три часа и оставившей на всемъ его тѣлѣ какія-то синеватыя пятна. Сестра, отчего умеръ мужъ вашъ?
   -- Какой ужасъ! вскричали Портосъ и Арамисъ.
   -- Убійца Букингама, убійца Фельтона, убійца моего брата, я требую правосудія и объявляю, что если не буду удовлетворенъ, то совершу его самъ.
   И лордъ Винтеръ отошелъ къ д'Артаньяну, предоставляя мѣсто другому обвинителю.
   Милэди опустила голову на руки и старалась собраться съ мыслями, спутанными смертельнымъ страхомъ,
   -- Теперь моя очередь, сказалъ Атосъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, какъ дрожитъ левъ при видѣ змѣи.-- Я женился на этой женщинѣ, когда она была еще совсѣмъ молодой дѣвушкой, женился на ней противъ желанія моей семьи; я далъ ей богатство, я далъ ей свое имя, и въ одинъ день я увидѣлъ, что эта женщина заклеймена: на лѣвомъ плечѣ этой женщины клеймо, изображающее лилію.
   -- О! сказала милэди, вставая,-- вамъ не удастся указать на тотъ судъ, который произнесъ надо мной этотъ безчестный приговоръ, вы не найдете человѣка, который исполнилъ его!
   -- Молчите, произнесъ чей-то голосъ.-- На это отвѣтить могу я!
   И человѣкъ въ красномъ плащѣ подошелъ къ милэди.
   -- Кто этотъ человѣкъ, кто этотъ человѣкъ? вскричала милэди, подавленная ужасомъ; ея прекрасные полосы распустились и поднялись дыбомъ на головѣ, точно живые.
   Глаза всѣхъ обратились на этого человѣка, потому что, за исключеніемъ Атоса, никто не зналъ, кто онъ.
   Да и самъ Атосъ смотрѣлъ на него съ тѣмъ же недоумѣніемъ, какъ и другіе, потому что ему тоже было неизвѣстно, какимъ образомъ этотъ человѣкъ могъ быть замѣшанъ въ ужасной драмѣ, разыгрывавшейся въ эту минуту.
   Подойдя къ милэди медленными, торжественными шагами на такое разстояніе, что только одинъ столъ отдѣлялъ его отъ нея, незнакомецъ снялъ съ себя маску.
   Милэди смотрѣла нѣкоторое время съ возраставшимъ ужасомъ на блѣдное лицо, обрамленное черными волосами и бакенбардами, выражавшее полное, холодное безстрастіе; затѣмъ, вдругъ вставъ, она пробормотала:
   -- О, нѣтъ, нѣтъ! и отступила къ самой стѣнѣ:-- нѣтъ, нѣтъ, это адское видѣніе,-- это не онъ! Спасите меня, спасите! вскричала она дикимъ голосомъ, оборотившись въ стѣнѣ, какъ будто ища руками выхода.
   -- Но кто же вы? вскричали всѣ свидѣтели этой сцены.
   -- Спросите у этой женщины, сказалъ человѣкъ въ красномъ плащѣ: вы видите сами, что она меня узнала.
   -- Лилльскій палачъ! лилльскій палачъ! кричала милэди въ безумномъ страхѣ и судорожно цѣпляясь за стѣну, чтобы не упасть.
   Всѣ отступили, и человѣкъ въ красномъ плащѣ остался одинъ посреди комнаты.
   -- О, пощадите, пощадите, простите меня! кричала милэди, упавъ на колѣни.
   Незнакомецъ подождалъ, пока водворилось молчаніе.
   -- Я вамъ говорилъ, что она меня узнала, сказалъ онъ.-- Да, я палачъ города Лилля, и вотъ моя исторія.
   Глаза всѣхъ были устремлены на этого человѣка, и всѣ съ жадностью ждали, что онъ скажетъ.
   -- Эта молодая женщина была когда-то молодой дѣвушкой, такой же прекрасной, какой она осталась и до сихъ поръ. Она была монахиней въ монастырѣ тамплемарскихъ бенедиктинокъ. Молодой священникъ съ простой, довѣрчивой душой исправлялъ свою обязанность въ церкви этого монастыря; она задалась мыслью обольстить его и успѣла въ этомъ: ей удалось бы соблазнить и святого.
   "Оба они были связаны святой, ненарушимой клятвой, ихъ любовь не могла продолжаться долго, не подвергая ихъ опасности. Она уговорила его оставить страну, но чтобы покинуть страну и бѣжать куда-нибудь вмѣстѣ, чтобы добраться до другой части Франціи, гдѣ они могли бы жить спокойно, потому что никто не зналъ бы ихъ, надо было имѣть деньги, а ни тотъ, ни другая не имѣли ихъ. Священникъ укралъ святыя чаши и продалъ ихъ, но въ ту минуту, какъ они были уже готовы бѣжать, ихъ задержали.
   "Восемь дней спустя она обольстила сына тюремщика и бѣжала. Молодой священникъ былъ приговоренъ къ десятилѣтнему заключенію въ цѣпяхъ и къ клейму. Я былъ палачомъ въ городѣ Лиллѣ, какъ говоритъ эта женщина. Я долженъ былъ наложить клеймо на виновнаго, а виновный былъ, господа,-- мой братъ!
   "Тогда я поклялся, что эта женщина, погубившая его и даже больше -- которая была болѣе, чѣмъ его сообщницей, потому что это именно она толкнула его на преступленіе, раздѣлитъ съ нимъ его наказаніе. Я догадывался о томъ, гдѣ она скрывается, я прослѣдилъ за ней, отыскалъ ее, связалъ и наложилъ ей точно такое же клеймо, какое принужденъ былъ наложить на моего брата.
   "На другой день по моемъ возвращеніи въ Лилль брату моему тоже удалось бѣжать изъ тюрьмы; меня обвинили въ соучастіи въ этомъ побѣгѣ и присудили къ заключенію въ тюрьмѣ на все время, пока преступникъ не отыщется. Моему бѣдному брату былъ неизвѣстенъ этотъ приговоръ; онъ снова сошелся съ этой женщиной, и они вмѣстѣ бѣжали въ Берри, гдѣ ему удалось получить небольшой приходъ. Эта женщина слыла за его сестру.
   "Вельможа, владѣлецъ земли, къ которой принадлежала и земля подъ приходской церковью, увидѣлъ эту мнимую сестру и влюбился въ нее, влюбился до такой степени, что предложилъ ей выйти за него замужъ. Тогда она оставила того, кого уже погубила, для того, кого она должна была погубить, и сдѣлалась графиней де-ля-Феръ..."
   Глаза всѣхъ обратились на Атоса, такъ какъ это было его настоящее имя; онъ утвердительно кивнулъ головой въ подтвержденіе того, что все, сказанное палачомъ,-- правда.
   "...Тогда, продолжалъ этотъ послѣдній,-- мой бѣдный братъ въ безумномъ отчаяніи, рѣшившись избавиться отъ жизни, въ которой эта женщина отняла у него все -- честь и счастье, вернулся въ Лилль и, узнавъ о приговорѣ, осудившемъ меня на заключеніе вмѣсто него, самъ выдалъ себя и въ тотъ же самый вечеръ повѣсился на отдушинѣ въ темницѣ.
   "Впрочемъ, надо отдать справедливость: лица, осудившія меня, сдержали слово. Какъ только тождественность трупа была подтверждена, мнѣ тотчасъ же возвратили свободу.
   "Вотъ преступленіе, въ которомъ я ее обвиняю, вотъ причина, почему на нее наложено клеймо".
   -- Г. д'Артаньянъ, спросилъ Атосъ:-- какого наказанія вы требуете для этой женщины?
   -- Смертной казни, отвѣтилъ д'Артаньянъ.
   -- Милордъ Винтеръ, продолжалъ Атосъ:-- какого наказанія требуете вы для этой женщины?
   -- Смертной казни, сказалъ лордъ Винтеръ.
   -- Гг. Портосъ и Арамисъ, вы ея судьи,-- къ какому наказанію вы присуждаете эту женщину?
   -- Къ смертной казни! глухимъ голосомъ отвѣтили оба мушкетера.
   Милэди дико вскрикнула и на колѣняхъ проползла нѣсколько шаговъ къ своимъ судьямъ.
   Атосъ протянулъ къ ней руку.
   -- Шарлота Баксонъ, графиня де-ля-Феръ, милэди Винтеръ, произнесъ онъ:-- ваши преступленія истощили терпѣніе людей на землѣ и Бога на небѣ. Если вы знаете какую-нибудь молитву -- прочитайте ее, потому что вы осуждены и умрете.
   При этихъ словахъ, не оставлявшихъ ей ни малѣйшей надежды, милэди встала во весь ростъ и хотѣла что-то сказать, но силы измѣнили ей; она почувствовала, какъ сильная, неумолимая рука схватила ее за волосы и безповоротно, какъ судьба увлекаетъ людей, потащила ее къ двери; она не сдѣлала даже попытки къ сопротивленію и вышла изъ домика.
   Лордъ Винтеръ, д'Артаньянъ, Атосъ, Портосъ и Арамисъ вышли вслѣдъ за ней. Слуги послѣдовали за своими господами, и комната съ разбитымъ окномъ, отворенной настежь дверью и съ закоптѣвшей лампой, печально догоравшей на столѣ, осталась пустой.
   

XXXIX.
Казнь.

   Было около полуночи; полукруглая луна, окрашенная въ кровавый цвѣтъ послѣдними слѣдами бури, поднималась надъ маленькимъ городкомъ Армантьеръ; при ея блѣдномъ свѣтѣ обрисовались мрачные силуэты его домикомъ и тонкая верхушка высокой узорчатой башни. Напротивъ его Ли катила свои воды, походившія цвѣтомъ на расплавленный свинецъ, а по другую сторону рѣки виднѣлась черная группа деревьевъ, вырисовывавшихся на бурномъ небѣ, покрытомъ большими тучами буро-мѣднаго цвѣта, составлявшими что-то вродѣ сумерекъ посреди темной ночи. Налѣво возвышалась старая, заброшенная мельница съ неподвижными крыльями, въ развалинахъ которой періодически раздавались пронзительные, монотонные крики ночной совы. Кое-гдѣ по полю налѣво и направо отъ дороги, по которой тянулся печальный кортежъ, попадались низкія приземистыя деревья, казавшіяся безобразными карликами, присѣвшими на корточки, чтобы подстеречь людей въ этотъ зловѣщій часъ.
   Время отъ времени молнія освѣщала горизонтъ во всю его ширину, извиваясь змѣйками надъ черной массой деревьевъ, и точно страшнымъ палашомъ разсѣкала небо и воду надвое.
   Въ удушливой атмосферѣ не было ни малѣйшаго вѣтерка. Мертвое молчаніе тяготѣло надъ природою; земля была сырая и скользкая отъ дождя, который только что пересталъ лить, и освѣженная трава и зелень издавали сильный, пріятный запахъ.
   Двое слугъ вели милэди, держа ее за руки; палачъ шелъ за ними, а лордъ Винтеръ, д'Артаньянъ, Атосъ, Портосъ и Арамисъ шли за палачомъ.
   Плянше и Базенъ шли позади всѣхъ.
   Мускетонъ и Гримо вели милэди къ рѣкѣ.
   Милэди молчала, но глаза ее горѣли невыразимымъ краснорѣчіемъ, умоляя поочередно всѣхъ, къ кому она обращалась.
   Такъ какъ она шла на нѣсколько шаговъ впереди другихъ, то, обратившись къ слугамъ, сказала:
   -- Я дамъ тысячу пистолей каждому изъ васъ, если вы поможете мнѣ бѣжать, но если вы предадите меня въ руки вашихъ господъ, у меня есть здѣсь по близости мстители, которые заставятъ васъ дорого поплатиться за мою жизнъ.
   Гримо колебался; Мускетонъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ. Атосъ, услыхавшій голосъ милэди, быстро подошелъ къ нимъ; лордъ Винтеръ послѣдовалъ его примѣру.
   -- Смѣните этихъ слугь, сказалъ онъ: -- она что-то говорила имъ, и теперь на нихъ нельзя болѣе положиться.
   Позвали Плянше и Базена, которые смѣнили Гримо и Мускетона.
   Дойдя до берега рѣки, палачъ подошелъ къ милэди и связалъ ей руки и ноги.
   Тогда она нарушила молчаніе, чтобы воскликнуть:
   -- Вы -- подлые, презрѣнные убійцы; васъ собралось десятеро, чтобы убить одну женщину... Берегитесь! Если мнѣ не придутъ на помощь, то за меня отомстятъ!
   -- Вы не женщина, хладнокровно отвѣтилъ Атосъ:-- вы не принадлежите къ человѣческому роду, вы -- демонъ, убѣжавшій изъ ада и котораго мы заставимъ вернуться на свое мѣсто.
   -- О, добродѣтельные господа! сказала милэди:-- примите къ свѣдѣнію, что кто тронетъ хоть одинъ волосъ на моей головѣ, тотъ будетъ въ свою очередь тоже убійцей.
   -- Палачъ можетъ убивать и не быть все-таки убійцей, сударыня, сказалъ человѣкъ въ красномъ плащѣ, ударяя рукой по своей широкой шпагѣ:-- онъ является послѣднимъ судьей и только: Nachrichter, какъ говорятъ наши сосѣди-нѣмцы.
   И, говоря это, онъ вязалъ ее, причемъ милэди два или три раза вскрикнула дикимъ голосомъ, который произвелъ какое-то странное, мрачное впечатлѣніе, нарушивъ тишину ночи и теряясь въ глубинѣ лѣса.
   -- Но если я виновна, если я совершила преступленія, въ которыхъ вы меня обвиняете, дико кричала милэди:-- то отведите меня въ судъ; вы не судьи, чтобы судить и обвинить меня!
   -- Я предлагалъ вамъ Тибурнъ, сказалъ лордъ Винтеръ:-- отчего же вы не захотѣли?
   -- Потому что я не хочу умирать! вскричала милэди, стараясь вырваться:-- потому что я слишкомъ молода для того, чтобы умереть!
   -- Женщина, которую вы отравили въ Бетюнѣ, была еще моложе васъ, сударыня, а между тѣмъ она умерла, сказалъ д'Артаньянъ.
   -- Я пойду въ монастырь, я сдѣлаюсь монахиней!.. говорила милэди.
   -- Вы уже были въ монастырѣ, возразилъ палачъ,-- и ушли оттуда, чтобы погубить моего брата.
   Милэди въ ужасѣ вскричала и упала на колѣни.
   Палачъ поднялъ ее за руки и хотѣлъ отнести въ лодку.
   -- О, Боже мой! вскричала она,-- Боже мой! неужели вы хотите меня утопить?
   Въ этихъ крикахъ было столько раздирающаго душу, что д'Артаньянъ, бывшій до сихъ поръ самымъ ожесточеннымъ преслѣдователемъ милэди, сѣлъ на какой-то пень, опустилъ голову и заткнулъ уши обѣими рѣками, но, несмотря на это, онъ все-таки слышалъ, какъ она угрожала и кричала.
   Д'Артаньянъ былъ всѣхъ моложе и потому не выдержалъ этой сцены.
   -- О! я не могу видѣть этого ужаснаго зрѣлища! Я не могу допустить, чтобы эта женщина умерла такимъ образомъ!
   Милэди услышала эти слова, и для нея блеснулъ лучъ надежды.
   -- Д'Артаньянъ, д'Артаньянъ! вскричала она:-- вспомни, что я тебя любила когда-то!
   Молодой человѣкъ хотѣлъ подойти къ ней.
   Но Атосъ обнажилъ свою шпагу и загородилъ ему дорогу.
   -- Если вы сдѣлаете только одинъ, шагъ еще, д'Артаньянъ, сказалъ онъ:-- то мы скрестимъ съ вами шпаги.
   Д'Артаньянъ упалъ на колѣни и сталъ молиться.
   -- Ну, продолжалъ Атосъ,-- палачъ, исполняй свою обязанность.
   -- Охотно, отвѣчалъ палачъ:-- потому что, такъ же, какъ и въ томъ, что я хорошій католикъ, я твердо убѣжденъ, что поступаю справедливо, исполнивъ мою обязанность по отношенію къ этой женщинѣ.
   -- Хорошо.
   Атосъ приблизился къ милэди.
   -- Я прощаю вамъ зло, сказалъ онъ:-- которое вы мнѣ сдѣлали; я прощаю вамъ и то, что вы разбили всю мою будущность, что я потерялъ черезъ васъ мою честь; прощаю вамъ мою поруганную любовь и счастіе, навсегда потерянное вслѣдствіе отчаянія, въ которое вы привели меня. Умрите спокойно.
   Лордъ Винтеръ также приблизился къ ней.
   -- Я вамъ прощаю, сказалъ онъ,-- отравленіе моего брата, убійство его свѣтлости лорда Букингама; я вамъ прощаю смерть бѣднаго Фельтона, я вамъ прощаю ваши попытки убить меня самого.
   -- Я погибла! прошептала на этотъ разъ по-англійски милэди:-- я должна умереть.
   Тогда она безъ посторонней помощи встала и окинула все вокругъ себя пламеннымъ взглядомъ.
   Она ничего не видѣла.
   Она прислушалась, но ничего не услыхала.
   Около нея не было никого, кромѣ ея враговъ.
   -- Гдѣ я умру? спросила она.
   -- На томъ берегу, отвѣтилъ палачъ.
   Тогда онъ посадилъ ее на паромъ, и въ ту минуту, какъ онъ самъ занесъ на него ногу, Атосъ передалъ ему мѣшокъ съ золотомъ.
   -- Возьмите, сказалъ онъ:-- вотъ вамъ плата за исполненіе казни; пусть знаютъ, что мы дѣйствуемъ, какъ судьи.
   -- Хорошо, сказалъ палачъ:-- а теперь пусть эта женщина тоже знаетъ, что я исполняю не только свою обязанность, но и свой долгъ.
   И съ этими словами онъ бросилъ мѣшокъ съ золотомъ въ рѣку. Паромъ отчалилъ по направленію къ лѣвому берегу Ли, увозя преступницу и исполнителя казни; всѣ остальные остались на правомъ берегу и опустились на колѣни.
   Паромъ медленно скользилъ вдоль веревки, освѣщаемый отраженіемъ бѣлаго облака, висѣвшаго прямо надъ рѣкой. Видно было, какъ они пристали къ противоположному берегу; темныя фигуры людей, казавшіяся черными тѣнями, вырисовывались на красноватомъ горизонтѣ. Милэди во время переѣзда удалось развязать веревку, которой были связаны ея ноги; достигши берега, она съ легкостью спрыгнула съ парома на землю и пустилась бѣжать.
   Но земля была мокрая; поднявшись на откосъ, она поскользнулась и упала.
   Суевѣрная мысль, вѣроятно, пришла ей тогда въ голову: она поняла, что Небо отказываетъ ей въ своей помощи, и осталась въ томъ положеніи, въ которомъ была, склонивъ голову и сложивъ руки.
   Тогда съ другого берега увидѣли, какъ палачъ медленно поднялъ обѣ руки, лунный свѣтъ блеснулъ на лезвіи его широкой сабли, и обѣ руки опустились снова; послышался свистъ палаша и крикъ жертвы, и затѣмъ обезглавленный трупъ упалъ подъ ударомъ.
   Палачъ снялъ тогда свой красный плащъ, разостлалъ его на землѣ, положилъ на него тѣло, бросилъ туда же и голову, связалъ плащъ за углы, взвалилъ всю эту массу себѣ на плечи и взошелъ опять на паромъ.
   Выѣхавъ на середину Ли, онъ остановилъ паромъ и, поднявъ свою ношу надъ водой, вскрикнулъ громкимъ голосомъ:
   -- Да совершается правосудіе Божіе!
   И съ этими словами опустилъ трупъ въ самое глубокое мѣсто; водяная поверхность на минуту всколыхнулась и стала опять гладкой.
   Чере.ть три дня послѣ этого четыре мушкетера вернулись въ Парижъ; они ни на одинъ день не просрочили даннаго имъ отпуска и въ тотъ же самый вечеръ сдѣлали обычный визитъ де-Тревилю.
   -- Ну, что, господа, спросилъ ихъ храбрый капитанъ:-- удалось вамъ весело провести время?
   -- Какъ нельзя лучше, отвѣтилъ Атосъ за себя и за товарищей.
   

XL.
Заключеніе.

   6-го числа слѣдующаго мѣсяца король, исполняя данное имъ кардиналу обѣщаніе, выѣхалъ изъ столицы въ Лярошель, совершенно еще ошеломленный распространившимся извѣстіемъ, что Букингамъ убитъ.
   Хотя королева была предупреждена, что человѣку, котораго она такъ любила, угрожаетъ опасность, тѣмъ не менѣе, когда ей сказали объ его смерти, она не хотѣла этому вѣрить; она даже неосторожно вскрикнула:
   -- Это неправда! я только что получила отъ него письмо!
   Но на слѣдующій день она поневолѣ была принуждена повѣрить этому роковому извѣстію: Лапортъ, задержанный въ Англіи, какъ и другіе, вслѣдствіе приказанія короля Карла І-го, вернулся и привезъ послѣдній предсмертный подарокъ, посланный Букингамомъ королевѣ.
   Радость короля была очень велика; онъ даже и не старался скрывать ее и преднамѣренно выказывалъ ее передъ королевой. Людовикъ XIII, какъ всѣ слабохарактерные люди, не отличался великодушіемъ. Но скоро король опять сдѣлался мрачнымъ и скучнымъ; онъ былъ не изъ тѣхъ людей, которые могутъ надолго развеселиться; онъ зналъ, что, вернувшись въ лагерь, онъ опять попадетъ въ то же рабство и между тѣмъ все-таки возвращался туда. Поэтому возвращеніе въ Лярошель было очень невеселое. Особенно наши четыре друга удивляли всѣхъ своихъ товарищей; они ѣхали всѣ рядомъ, съ мрачнымъ видомъ опустивъ головы. Только одинъ Атосъ отъ времени до времени поднималъ голову; глаза его блестѣли какимъ-то огнемъ, горькая улыбка появлялась на его губахъ, а затѣмъ, подобно своимъ товарищамъ, онъ снова впадалъ въ задумчивость.
   Какъ только конвой пріѣзжалъ въ какой-нибудь городъ и короля доводили до назначеннаго ему помѣщенія, четыре друга тотчасъ же удалялись или къ себѣ, или въ какую-нибудь уединенную таверну, гдѣ они, однако. не пили и не играли, а только разговаривали между собою, наблюдая, чтобы кто-нибудь ихъ не подслушалъ.
   Однажды, въ то время, какъ король остановился на дорогѣ, чтобы прослѣдить за полетомъ сороки, и четыре друга, по своему обыкновенію, не принимая участія въ охотѣ, удалились на постоялый дворъ на большой дорогѣ, какой-то человѣкъ, примчавшійся верхомъ изъ Лярошели, остановился у входа того же постоялаго двора выпить стаканъ вина и, заглянувъ въ комнату, гдѣ сидѣли за столомъ четыре мушкетера, закричалъ:
   -- Эй, г. д'Артаньянъ! сказалъ онъ:-- кажется, это васъ я тамъ вижу?
   Д'Артаньянъ поднялъ голову и радостно вскрикнулъ. Это былъ тотъ самый человѣкъ, котораго онъ звалъ своимъ привидѣніемъ, это былъ незнакомецъ, котораго онъ встрѣтилъ въ Менгѣ, въ улицѣ Могильщиковъ и въ Аррасѣ. Д'Артаньянъ выхватилъ шпагу и бросился къ двери. Но на этотъ разъ, вмѣсто того, чтобы бѣжать, незнакомецъ соскочилъ съ лошади и пошелъ навстрѣчу д'Артаньяну.
   -- А! сказалъ молодой человѣкъ,-- наконецъ-то я васъ нашелъ; на этотъ разъ вы отъ меня не ускользнете.
   -- Да я вовсе и не имѣю подобнаго намѣренія, потому что я самъ искалъ васъ: именемъ короля я васъ арестую. Я требую, чтобы вы отдали мнѣ шпагу; не сопротивляйтесь: предупреждаю васъ, что дѣло идетъ о вашей жизни.
   -- Но кто же вы такой? спросилъ д'Артаньянъ, опуская шпагу, но еще не отдавая ея.
   -- Я -- графъ Рошфоръ, отвѣтилъ незнакомецъ: конюшій г. кардинала Ришелье; я имѣю приказаніе привезти васъ къ его высокопреосвященству.
   -- Мы возвращаемся къ его высокопреосвященству, г-нъ графъ, вмѣшался Атосъ, подходя къ нимъ:-- и, конечно, вы повѣрите слову г-на д'Артаньяна, что онъ отправится прямо къ Лярошели.
   -- Я долженъ передать его въ руки стражей, которые отведутъ его въ лагерь.
   -- Мы будемъ служить ему стражей, милостивый государь, даю слово дворянина; но также клянусь вамъ, прибавилъ Атосъ, нахмуривая брови:-- что г. д'Артаньянъ не уѣдетъ безъ насъ.
   Графъ де-Рошфоръ оглянулся назадъ и увидѣлъ, что Портосъ и Арамисъ стояли какъ разъ между нимъ и дверью; тогда онъ понялъ, что былъ въ рукахъ этихъ людей.
   -- Господа, сказалъ онъ: -- если г. д'Артаньянъ отдастъ мнѣ шпагу и дастъ, какъ и вы, слово, я удовольствуюсь даннымъ мнѣ вами обѣщаніемъ препроводить г. д'Артаньяна на квартиру г-на кардинала.
   -- Даю вамъ слово, милостивый государь, сказалъ д'Артаньянъ:-- и вотъ моя шпага.
   -- Это тѣмъ болѣе для меня удобно, прибавилъ Рошфоръ:-- что мнѣ нужно ѣхать дальше.
   -- Если для того, чтобы видѣться съ милэди, холодно сказалъ Атосъ:-- то совершенно безполезно, потому что вы ея не найдете.
   -- Что же съ ней сдѣлалось? съ живостью спросилъ Рошфоръ.
   -- Возвращайтесь въ лагерь и тамъ вы узнаете.
   Рошфоръ на минуту задумался, а затѣмъ, такъ какъ они были только на одинъ день пути отъ Сюржера, куда долженъ былъ пріѣхать кардиналъ навстрѣчу королю, то онъ рѣшился послѣдовать совѣту Атоса и вернуться вмѣстѣ съ ними. Къ тому же это возвращеніе давало ему и то преимущество, что онъ лично могъ наблюдать за своимъ плѣнникомъ.
   Опять пустились въ путь.
   На слѣдующій день, въ три часа пополудни, пріѣхали въ Сюржеръ. Кардиналъ ожидалъ тамъ Людовика XIII. Министръ и король обмѣнялись большими любезностями, поздравили друтъ друга съ счастливымъ случаемъ, освободившимъ Францію отъ ожесточеннаго врага, старавшагося возстановить противъ нея всю Европу. Послѣ этого кардиналъ, предупрежденный Рошфоромъ, что д'Артаньянъ арестованъ, и очень желавшій какъ можно скорѣе видѣть его, простился съ королемъ, пригласивъ его на слѣдующій день взглянуть на оконченныя работы по устройству плотины.
   Возвратившись вечеромъ къ себѣ на мостъ де-ля-Піерръ, кардиналъ увидѣлъ у дверей своего дома д:Артанкяна безъ шпаги и съ нимъ трехъ вооруженныхъ мушкетеровъ.
   На этотъ разъ, чувствуя за собой силу, онъ строго взглянулъ на нихъ и сдѣлалъ знакъ д'Артаньяну слѣдовать за собой.
   Д'Артаньянъ повиновался.
   -- Мы будемъ тебя ждать, д'Артаньянъ, сказалъ Атосъ настолько громко, чтобы кардиналъ его слышать.
   Его высокопреосвященство нахмурилъ брови, на минуту остановился, но затѣмъ продолжалъ путь, не сказавъ ни слова
   Д'Артаньянъ вошелъ вслѣдъ за кардиналомъ, а за д'Артаньяномъ у дверей стала стража.
   Его высокопреосвященство прошелъ въ комнату, служившую ему кабинетомъ, и подалъ знакъ Рошфору ввести къ нему молодого мушкетера.
   Рошфоръ повиновался и вышелъ.
   Д'Артаньянъ остался наединѣ, съ кардиналомъ; это было его второе свиданіе съ Ришелье, и онъ признавался впослѣдствіи, что былъ твердо убѣжденъ въ томъ, что оно будетъ и послѣднимъ.
   Ришелье остался стоять, опершись о каминъ; небольшой столъ отдѣлялъ его отъ д'Артаньяна.
   -- Милостивый государь, началъ кардиналъ:-- вы арестованы по моему приказанію.
   -- Я это знаю, ваше высокопреосвященство.
   -- А знаете ли вы за что?
   -- Нѣтъ, монсиньоръ, потому что единственное, за что я могъ бы быть арестованъ, еще неизвѣстно вашему высокопреосвященству.
   Ришелье пристально посмотрѣлъ на молодого человѣка.
   -- Эге, сказалъ онъ,-- это что значитъ?
   -- Если монсиньору угодно будетъ сказать мнѣ прежде преступленія, которыя мнѣ приписываютъ, то я скажу зачѣмъ про тѣ, которыя я дѣйствительно совершилъ.
   -- Вамъ приписываютъ такія преступленія, за которыя платились своей головой люди познатнѣе васъ, милостивый государь.
   -- Какія, монсиньоръ? спросилъ д'Артаньянъ съ такимъ спокойствіемъ, которое удивило самого кардинала.
   -- Васъ обвиняютъ въ томъ, что вы переписывались съ врагами государства; васъ обвиняютъ въ томъ, что вы подслушали государственныя тайны; васъ обвиняютъ въ намѣреніи разстроить планы вашего начальства.
   -- Но кто меня обвиняетъ въ этомъ, монсиньоръ? спросилъ д'Артаньянъ, который догадывался, что это обвиненіе исходитъ отъ милэди: -- женщина, заклейменная правосудіемъ своего государства; женщина, вышедшая замужъ во Франціи и въ другой разъ въ Англіи; женщина, отравившая своего второго мужа и пытавшаяся отравить и меня самого!
   -- Что вы тамъ говорите! вскричалъ удивленный кардиналъ:-- о какой женщинѣ вы все это разсказываете?
   -- О лэди Винтеръ, отвѣтилъ д'Артаньянъ:-- да, о лэди Винтеръ, преступленія которой были неизвѣстны вашему высокопреосвященству, такъ какъ вы удостоивали ее своимъ довѣріемъ.
   -- Если лэди Винтеръ совершила всѣ преступленія, о которыхъ вы говорите, то она будетъ наказана.
   -- Она уже наказана, ваше высокопреосвященство.
   -- А кто же наказалъ ее?
   -- Мы.
   -- Она въ тюрьмѣ?
   -- Умерла.
   -- Умерла! повторилъ кардиналъ, не вѣря ушамъ своимъ:-- умерла! Вы, кажется, сказали, что она умерла?
   -- Три раза она пыталась убить меня, и я все это простилъ ей, но она отравила женщину, которую я любилъ. Тогда мы, я вмѣстѣ съ моими друзьями, схватили ее, судили и приговорили къ смерти.
   Д'Артаньянъ разсказалъ объ отравленіи г-жи Бонасье въ монастырѣ бетюнскихъ кармелитокъ, о судѣ въ уединенномъ домикѣ и о казни на берегу Ли.
   Дрожь пробѣжала по тѣлу кардинала, который, однако, нелегко поддавался впечатлѣніямъ.
   Вдругъ, точно подъ вліяніемъ какой-то невысказанной мысли, лицо кардинала, бывшее до сихъ поръ мрачнымъ, мало-по-малу прояснилось и сдѣлалось совершенно спокойнымъ.
   -- Итакъ, сказалъ кардиналъ голосомъ, крутость котораго противорѣчила суровости его словъ:-- вы сдѣлались судьями, не подумавъ о томъ, что тѣ, на которыхъ не возложена обязанность наказывать и которые тѣмъ не менѣе наказываютъ,-- убійцы.
   -- Монсиньоръ, клянусь вамъ, что я ни на одну минуту не имѣлъ намѣренія отстаивать себя передъ вами. Я готовъ подвергнуться наказанію, которое вашему высокопреосвященству угодно будетъ наложить на меня. Я вовсе не такъ дорожу жизнью, чтобы бояться смерти.
   -- Да, я знаю, что вы человѣкъ съ сердцемъ, сказалъ кардиналъ почти ласковымъ голосомъ: -- такъ я могу вамъ сказать даже заранѣе, что васъ будутъ судить и приговорятъ къ наказанію.
   -- Другой могъ бы отвѣтить вашему высокопреосвященству, что мое помилованіе у меня въ карманѣ, но я только скажу вамъ: приказывайте, монсиньоръ, я готовъ повиноваться.
   -- Ваше помилованіе? съ удивленіемъ спросилъ Ришелье.
   -- Да, монсиньоръ, сказалъ д'Артаньянъ.
   -- Но кѣмъ оно подписано? Королемъ?
   Кардиналъ произнесъ эти слова съ какимъ-то страннымъ презрительнымъ выраженіемъ,
   -- Нѣтъ, оно подписано вашимъ высокопреосвященствомъ,
   -- Мною? вы съ ума сошли?
   -- Монсиньоръ, безъ сомнѣнія, узнаетъ свою подпись?
   Д'Артаньянъ подалъ кардиналу драгоцѣнную бумагу отнятую Атосомъ у миледи и отданную д'Артаньяну въ видѣ охраннаго листа.
   Его высокопреосвященство взялъ бумагу и медленно прочиталъ, дѣлая удареніе на каждомъ сл въ:
   "Все, сдѣланное предъявителемъ этой бумаги, сдѣлано по моему приказанію.
   "Данъ въ лагерѣ подъ Лярошелью 3-го декабря 1627 г.

Ришелье".

   Кардиналъ, прочитавъ эти двѣ строчки, глубоко задумался, но бумагу не отдалъ назадъ д'Артаньяну.
   -- Онъ раздумываетъ о томъ, какого рода казни предать меня, подумалъ по себя д'Артаньянъ:-- но клянусь, онъ увидитъ, какъ умираетъ дворянинъ.
   Молодой мушкетеръ былъ именно въ такомъ настроеніи, что готовъ былъ перейти въ тотъ міръ очень героически.
   Ришелье продолжалъ раздумывать, свертывая и снова развертывая бумагу въ своихъ рукахъ. Наконецъ онъ поднялъ голову, устремилъ свой орлиный взглядъ на это умное, открытое, благородное лицо, прочелъ на этомъ лицѣ, на которомъ были еще видны слѣды слезъ, всѣ страданія, перенесенныя имъ за цѣлый мѣсяцъ, и въ третій или въ четвертый разъ ему пришла мысль, какая будущность предстоитъ этому ребенку двадцати одного года, и сколько пользы могли бы принести его умъ, храбрость и энергія человѣку, которому онъ былъ бы преданъ.
   И съ другой стороны преступленія, вліяніе и адскій геній милэди не разъ уже пугали его. Онъ чувствовалъ что-то вродѣ тайной радости при сознаніи, что онъ навсегда избавился отъ подобной сообщницы.
   Онъ медленнымъ движеніемъ разорвалъ бумагу, съ такимъ великодушіемъ отданную ему д'Артаньяномъ.
   -- Я погибъ, подумалъ д'Артаньянъ.
   И онъ сдѣлалъ глубокій поклонъ кардиналу, какъ бы говоря: "Господи, да будетъ во всемъ Твоя воля!"
   Кардиналъ подошелъ къ столу и, не садясь, написалъ нѣсколько строчекъ на пергаментѣ, двѣ трети котораго были уже исписаны, и приложилъ свою печать.
   -- Это мой приговоръ, подумалъ д'Артаньянъ:-- онъ избавляетъ меня отъ скучнаго заключенія въ Бастиліи и отъ медленнаго суда: это еще очень любезно съ его стороны.
   -- Возьмите, сказалъ кардиналъ молодому человѣку:-- я взялъ у васъ открытый листъ, но зато даю вамъ вмѣсто него другой. На этомъ патентѣ не написано имя, и вы сами его впишете.
   Д'Артаньянъ робко взялъ бумагу и мелькомъ пробѣжалъ ее.
   Это былъ указъ о производствѣ въ чинъ поручика въ гвардейскомъ полку. Д'Артаньянъ упалъ на колѣни передъ кардиналомъ.
   -- Монсиньоръ, сказалъ онъ:-- жизнь моя принадлежитъ вамъ, вы можете ею располагать отнынѣ... Но я не заслуживаю милости, какую вы мнѣ оказываете: у меня есть три друга, болѣе достойныхъ и болѣе заслуживающихъ этой милости.
   -- Вы храбрый молодой человѣкъ, д'Артаньянъ, перебилъ его кардиналъ, дружески хлопнувъ его по плечу, радуясь, что ему удалось подчинить себѣ этотъ упорный характеръ.-- Располагайте этимъ патентомъ по вашему усмотрѣнію. Только помните, что хотя имени въ немъ и не написано, но онъ данъ лично вамъ.
   -- Я этого никогда не забуду, отвѣтилъ д'Артаньянъ:-- ваше высокопреосвященство можете быть въ этомъ увѣрены.
   Кардиналъ обернулся и громко сказалъ:
   -- Рошфоръ.
   Графъ, стоявшій, вѣроятно, за дверью, тотчасъ же вошелъ.
   -- Рошфоръ, сказалъ кардиналъ: -- вы видите г-на д'Артаньяна; я принимаю его въ число моихъ друзей, а потому прошу поцѣловаться съ нимъ и держать себя разумнѣе, если хотите сберечь свои головы.
   Рошфоръ и д'Артаньянъ слегка прикоснулись другъ къ другу губами, но кардиналъ присутствовалъ при этомъ и зоркими глазами наблюдать за ними.
   Они одновременно вышли изъ комнаты.
   -- Мы еще увидимся, не правда ли?
   -- Когда вамъ будетъ угодно, отвѣтилъ д'Артаньянъ.
   -- Къ этому представится случай, отвѣтилъ Рошфоръ.
   -- Гм, что? произнесъ Ришелье, отворяя дверь.
   Но они оба улыбнулись, пожали другъ другу руки и поклонились его высокопреосвященству.
   -- Мы начали терять всякое терпѣніе, сказа.ть Атосъ.
   -- Вотъ и я, мои друзья! отвѣтилъ д'Артаньянъ:-- не только на свободѣ, но еще и въ милости.
   -- Вы намъ разскажете все?
   -- Сегодня же вечеромъ.
   Въ тотъ же самый вечеръ д'Артаньянъ пришелъ на квартиру къ Атосу, котораго онъ засталъ за бутылкой испанскаго вина -- занятіе, которому онъ посвящалъ акуратно каждый вечеръ.
   Онъ разсказалъ ему все, что произошло между нимъ и кардиналомъ, и вынулъ изъ своего кармана указъ.
   -- Возьмите его, любезный Атосъ, сказалъ онъ:-- онъ вамъ принадлежитъ по праву.
   Атосъ улыбнулся своей кроткой, очаровательной улыбкой.
   -- Другъ мой, сказалъ онъ: -- для Атоса -- это слишкомъ много; для графа де-ля-Феръ -- это слишкомъ мало. Оставьте себѣ этотъ указъ, онъ принадлежитъ вамъ; увы! вы купили его дорогой цѣной.
   Д'Артаньянъ вышелъ отъ Атоса и вошелъ въ комнату Портоса.
   Онъ засталъ его блестяще одѣтымъ -- въ чудномъ камзолѣ, покрытомъ роскошною вышивкою, и стоящимъ передъ зеркаломъ.
   -- А! встрѣтилъ его Портосъ,-- это вы, любезный другъ! Какъ вы находите, идетъ мнѣ это платье?
   -- Какъ нельзя лучше, но я пришелъ предложить вамъ другое платье, которое пойдетъ вамъ еще лучше.
   -- Какое же это? спросилъ Портосъ.
   -- Мундиръ поручика мушкетеровъ.
   Д'Артаньянъ разсказалъ Портосу свое свиданіе съ кардиналомъ и, вынувъ изъ кармана указъ, сказалъ:
   -- Вотъ, возьмите его, любезный другъ, впишите въ него ваше имя и будьте мнѣ хорошимъ начальникомъ.
   Портосъ бросилъ взглядъ на указъ и, къ великому удивленію д'Артаньяна, возвратилъ его ему.
   -- Да, сказалъ онъ:-- это было бы для меня очень лестно, но мнѣ недолго пришлось бы пользоваться этою милостью. Во время нашей поѣздки въ Бетюнъ умеръ мужъ моей герцогини, такъ что, мой любезный, сундукъ покойнаго открываетъ наконецъ мнѣ свои объятія -- я женюсь на вдовѣ. Я только что примѣрялъ мой свадебный костюмъ... Оставьте для себя чинъ поручика, мой любезный, оставьте.
   И онъ возвратилъ бумагу д'Артаньяну. Молодой человѣкъ пошелъ къ Арамису.
   Онъ засталъ послѣдняго стоящимъ на колѣняхъ передъ налоемъ, преклонивши голову надъ молитвенникомъ.
   Онъ разсказалъ ему о своемъ свиданьѣ съ кардиналомъ и передалъ ему указъ о производствѣ со словами:
   -- Вы -- нашъ другъ, наше свѣтило, нашъ невидимый покровитель, примите этотъ патентъ; вы заслужили его болѣе, чѣмъ кто-либо другой, вашею мудростью и вашими совѣтами, приводившими насъ всегда къ такимъ хорошимъ результатамъ!
   -- Увы, любезный другъ! отвѣчалъ Арамисъ:-- все, случившееся съ нами за послѣднее время окончательно отвратило меня и отъ военнаго званія, и вообще отъ жизни. На этотъ разъ я принялъ безповоротное рѣшеніе: но окончаніи осады я поступаю въ монахи къ лазаристамъ. Оставьте, д'Артаньянъ, указъ себѣ: военная служба какъ нельзя болѣе пристала вамъ, и вы будете храбрымъ, предпріимчивымъ капитаномъ.
   Д'Артаньянъ со слезами признательности на глазахъ и съ радостью въ сердцѣ вернулся къ Атосу, котораго онъ попрежнему засталъ сидящимъ за столомъ и при свѣтѣ лампы оканчивающимъ послѣдній стаканъ.
   -- Ну, вотъ! сказалъ онъ,-- и они всѣ тоже мнѣ отказали.
   -- Это потому, что никто, милый другъ, никто не заслуживаетъ его больше насъ.
   И онъ взялъ перо, вписалъ въ указъ имя д'Артаньяна и подалъ ему.
   -- Итакъ, у меня не будетъ больше друзей, сказалъ молодой человѣкъ,-- и увы! не останется ничего болѣе, кромѣ горькихъ воспоминаній...
   И онъ опустилъ голову себѣ на руки, и двѣ крупныя слезы скатились по его щекамъ.
   -- Вы молоды, отвѣтилъ Атосъ: -- у васъ еще много времени впереди, и ваши горькія воспоминанія смѣнятся пріятными.
   

XLI.
Эпилогъ.

   Лярошель, не получая помощи отъ англійскаго флота и дивизіи, обѣщанной Букингамомъ, послѣ осады, длившейся цѣлый годъ, сдалась 28 октября 1628 года. Въ этотъ день подписали капитуляцію.
   23 октября того же самаго года король вернулся въ Парижъ. Его приняли съ тріумфомъ, точно онъ возвратился послѣ побѣды надъ непріятелями, а не надъ французами. Онъ въѣхалъ черезъ арку, убранную цвѣтами и зеленью, устроенную въ Сенъ-Жакскомъ предмѣстьѣ.
   Д'Артаньянъ принялъ чинъ поручика, Портосъ оставилъ службу и женился въ слѣдующемъ году на г-жѣ Кокенаръ: въ давно ожидаемомъ имъ сундукѣ оказалось 800,000 ливровъ.
   Мускетонъ одѣлся въ великолѣпную ливрею и достигъ полнаго удовлетворенія, о которомъ мечталъ всю жизнь: ѣздить на запяткахъ раззолоченной кареты.
   Арамисъ, совершивъ поѣздку въ Лорень, вдругъ совершенно исчезъ и пересталъ писать своимъ друзьямъ. Впослѣдствіи узнали черезъ г-жу де-Шеврезъ, сообщившую двумъ или тремъ своимъ любовникамъ, что онъ поступилъ въ монастырь въ Нанси.
   Базенъ тоже принялъ духовное званіе.
   Атосъ служилъ мушкетеромъ подъ начальствомъ д'Артаньяна до 1631 года, когда, послѣ одной поѣздки въ Турень, онъ оставилъ службу подъ тѣмъ предлогомъ, что получилъ небольшое наслѣдство въ Руссильонѣ.
   Гримо послѣдовалъ за Атосомъ.
   Д'Артаньянъ три раза дрался съ Рошфоромъ, и всѣ три раза его ранилъ.
   -- Вѣроятно, въ четвертый разъ я убью васъ, сказалъ онъ, протягивая руку, чтобы помочь ему встать.
   -- Такъ лучше же, въ такомъ случаѣ, будетъ и для васъ, и для меня, если мы на этомъ и покончимъ, сказалъ раненый.-- Чортъ возьми, я больше къ вамъ расположенъ, чѣмъ вы это думаете, потому что еще послѣ нашей первой встрѣчи съ вами я легко могъ бы лишить васъ головы: для этого мнѣ стоило сказать только слово кардиналу.
   И они обнялись, но на этотъ разъ отъ чистаго сердца, безъ всякой задней мысли.
   Плянше получилъ черезъ д'Артаньяна чинъ сержанта гвардіи.
   Г-нъ Бонасье жилъ совершенно спокойно, ничего не вѣдая о томъ, что сдѣлалось съ его женой, и нисколько объ этомъ не безпокоясь. Однажды онъ имѣлъ неосторожность напомнить о себѣ кардиналу; кардиналъ велѣлъ ему отвѣтить, что онъ позаботится о томъ, чтобы отнынѣ онъ ни въ чемъ не нуждался. Дѣйствительно, г. Бонасье, выйдя на слѣдующій день въ семь часовъ вечера съ тѣмъ, чтобы отправиться въ Лувръ, болѣе уже не показывался въ улицу Могильщиковъ; по мнѣнію людей, повидимому лучше знавшихъ, въ чемъ дѣло, онъ получилъ и столъ и квартиру въ какомъ-то изъ королевскихъ замковъ на счетъ великодушія его высокопреосвященства.

КОНЕЦЪ.

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru