Буянов Михаил И.
По следам Дюма

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

По следам Дюма

   Если бы Александр Дюма вновь отправился в путешествие по Кавказу, то он скорее всего начал бы его не с Кизляра, а с нынешней Махачкалы -- столицы процветающего Дагестана, совершенно изменившегося за годы Советской власти. Во времена Дюма этот город уже существовал (в 1844 году здесь был основан порт Петровск, в 1857 году получивший статус города), но это был захолустный поселок, ни в какое сравнение не шедший с официальной столицей тогдашнего Дагестана -- Темир-Хан-Шурой.
   В 1921 году Петровск был переименован в Махачкалу -- в честь выдающегося революционера, убитого белогвардейцами, инженера Махача Дахадаева (1882-1918). Если бы Дюма оказался в нынешней Махачкале, то выйдя на привокзальную площадь, он увидел бы каменного всадника. Это -- памятник Дахадаеву.
   В 1919 году местными контрреволюционерами был убит борец против самодержавия Уллубий Буйнакский -- (1890-1919) Он окончил Тифлисскую гимназию, затем учился на юридическом факультете Московского университета. После свержения царской монархии Уллубий Буйнакский вернулся в Дагестан, чтобы принять участие в революционном движении. Его политическая деятельность продолжалась, к сожалению, недолго, но навсегда сохранится в памяти народной. Именем Буйнакского и названа была в 1921 году Темир-Хан-Шура.
   Махачкала стоит на берегу Каспийского моря. Я поселился в гостинице "Каспий", что на самом его берегу. День проводил в архивах, а вечерами, под неумолчный шум волн и завывание знаменитого махачкалинского ветра, записывал результаты своих поисков.
   Я приехал в Махачкалу в надежде обнаружить следы пребывания Дюма в Дагестане. Конечно, я понимал, что социальные бури, пронесшиеся здесь за сто двадцать пять лет, могли уничтожить архивы. Более того, в Дагестане периодически случаются разрушительные землетрясения, отнюдь не способствующие сохранению памятников прошлого.
   Как известно, после победы над Шамилем в Тифлисе был создан Кавказский военно-исторический музей (храм Славы). Основателем музея и многолетним его директором являлся выдающийся историк Кавказа генерал-лейтенант Василий Александрович Потто. В музее была собрана уникальная и обширнейшая коллекция. Если не в этой коллекции, то где же еще могли сохраниться документы о Дюма? Другого более богатого собрания сведений о Кавказе середины XIX столетия нигде не существовало.
   Но в 20-х годах музей расформировали и большинство его экспонатов (в том числе коллекцию князя Барятинского) перевезли в столицу Советского Дагестана. Под руководством историка Д. М. Павлова на основе этой коллекции в Махачкале было создано два музея -- Объединенный краеведческий и Изобразительного искусства. Часть экспонатов была передана в различные библиотеки Махачкалы и других городов Дагестана. Если бы эта коллекция оказалась только разрозненной, большой беды не было бы. Непоправимо другое большая часть коллекции бесследно исчезла, повреждена или просто-напросто выброшена, либо, в лучшем случае, передана в частные руки. Фактически она прекратила свое существование.
   Не сохранилось, естественно, никаких упоминаний о путешествии Дюма по Дагестану, а ведь ради этого я исколесил весь Дагестан, побывав почти во всех местах, которые когда-то посетил Дюма...
   Итак отправимся по маршруту Дюма. От Махачкалы до Кизляра четыре часа езды. По отличной дороге мчатся разноцветные "Икарусы". Здесь, в Кизляре, в 1765 году родился Петр Иванович Багратион, прославленный русский полководец. Именем Багратиона назван местный филиал Дагестанского объединенного краеведческого музея.
   За двадцать лет до приезда Дюма комендантом Кизлярской крепости был известный теоретик литературы пушкинской эпохи декабрист Павел Александрович Катенин (1792-1853).
   На доме No 29 по улице Демьяна Бедного -- мемориальная доска, указывающая, что в доме этом жили Суворов, Катенин, Бестужев-Марлинский, Лермонтов и художник В. И. Иванов, побывавший в Кизляре в 1872 году. Он создал три картины на местные сюжеты. В каком доме останавливался Дюма, неизвестно, но, наверное, в этом же, либо где-то поблизости. Можно было бы добавить и имя Дюма к этим славным именам.
   Несколько раз бывал в Кизляре и Лев Толстой. Останавливался он в доме Шамирова.
   Не случайно, что два таких разных по возрасту и психологии, по художественным и идейным установкам писателя -- А. Дюма и Л. Толстой -- в принципе похоже изобразили события 1850-х годов на Кавказе.
   Дюма верно отметил характерную особенность основного промысла кизлярцев -- виноделие. В 1888 году здесь, впервые в России, был открыт коньячный завод.
   Кизляр -- своеобразный оазис средь бесконечной степи. Так было по описанию Дюма и в ноябре 1858 года. Я приехал во второй половине декабря, погода мало отличалась от ноябрьской: дождь, мокрый снег, ветер...
   Из Кизляра Дюма направился в Шуковую -- переправился на другой берег Терека, миновал станицу Щербаковскую, казачий Сухой пост и вскоре оказался в Шуковой, что находится, как сообщал писатель, в 500 шагах от Терека.
   Что же это такое Шуковая? Где она расположена?
   Не пытайтесь искать ее на современной или любой старой карте: Шуковая не существовала. Выходит, Дюма придумал ее, эту Шуковую? Не будем спешить с выводами...
   Прочитать французское написание этой станицы можно по-разному: и Шуковая, и Щуковая -- все будет правильно. Может быть, Дюма именовал Шуковой (Щуковой) какую-нибудь станицу со сходным по звучанию названием? Ведь русского он не знал, и поэтому его могли легко ввести в заблуждение.
   Существует ли такая станица? Да, существует. Это станица Шелковая или ныне Шелковская (раньше ее называли Шелкозаводской), расположенная на берегу Терека. От Шелковой до Червленной 11,5 верст, т.е. около 15 км. В период пребывания в тех краях Дюма в Шелковой был расквартирован Белостокский пехотный полк.
   Все сходится: Щуковая это Шелковая. Дюма допустил лишь некоторую неточность в написании.
   Шелковая и Червленная -- это Чечено-Ингушетия, не Дагестан.
   В книге С. А. Шерипова предпринята попытка рассказать о пребывании Дюма в этих краях.
   Хотелось бы обратить внимание на то, что книга "Кавказ" -- не дневник, полностью отражающий все эпизоды поездки. В "Кавказе" рассказывается лишь о том, что может быть интересно читателям, поэтому о своих, сугубо личных делах Дюма, естественно, не информирует. И это дает пищу домыслам. Один из них приводит С. А. Шерипов.
   Когда Дюма приехал в Червленную, ему поднесла хлеб-соль самая красивая девушка станицы -- по имени Ульяна. Ее отец был уважаемым казаком. Что произошло между Дюма и Ульяной, как он смог зажечь в ее сердце любовь, это мы, естественно, никогда уже не узнаем. Через несколько дней после встречи с Дюма Ульяна объявила отцу, что любит француза и уходит с ним. Разъяренный отец схватил ремень, но...
   Ульяна переселилась к Дюма. Она не стыдясь показывалась с ним на людях. Ее осуждали -- Дюма лишь посмеивался.
   Но вот Дюма покинул Червленную и отправился в Дербент. Там отец Ульяны догнал дочь и силой возвратил в село.
   В 1859 году у нее родилась дочь, которую в честь отца нарекли Александрой (Саной). Односельчане не простили Ульяне ее легкомыслия. Ульяна, вынужденная уйти из отцовского дома, выходит замуж за чеченца. В 1877 году ее дочь Александра, как и мать, становится женой чеченца. Вскоре вместе с мужем ее высылают в Тамбовскую область. Царское правительство переселяло туда непокорных жителей гор.
   У Александры было три сына. В 1920 году, когда в Тамбовской губернии вспыхнула антоновщина, многие из потомков сосланных чеченцев воевали на стороне красных. Двое сыновей Александры погибли в этой войне. Третий -- Дмитрий, родившийся в 1880 году, -- перед второй мировой войной приезжал в Грозный, где он всем демонстрировал драгоценный перстень, подаренный его бабушке Ульяне заезжим французом. Как сложилась его судьба и судьба двух его дочерей, С. А. Шерипов не сообщает.
   Первое впечатление, что это все россказни для легковерных. Кто внимательно прочитал "Кавказ", помнят, что никто в Червленной не встречал Дюма хлебом-солью, что пробыл он в этой станице один-два дня -- не больше, и никаких упоминаний о какой-нибудь женщине нет.
   Евдокия Догадиха, к которой ехал Дюма, вероятно, местная любвеобильная красотка. Но Евдокия давно умерла, а родители ее выпроводили французов восвояси.
   История с Ульяной и ее дочерью Александрой на фоне всего этого не может не показаться выдумкой. Ясно, что "Кавказ" не книга протоколов научных опытов, она не обязана отражать все, что случалось с Дюма. Для "Кавказа" Дюма, разумеется, отбирал лишь факты, работающие на книгу. И проверяем мы лишь то, что зафиксировано в "Кавказе", а не то, о чем автор умолчал.
   Все это так.
   Но...
   В 1960 году студентом медиком я был на практике в Тамбове. И вот от кого-то из тамбовчан я услышал, что в бытность свою на Кавказе Дюма влюбился в горянку, родился ребенок, а потомки чеченки где-то в этих краях. Слышал я это лет за двадцать до выхода книги С. А. Шерипова, о существовании "Кавказа" я тогда и не догадывался, и когда прочитал обо всем этом у С. А. Шерипова, то нисколько не удивился. Стало быть, правда или легенда о русском ребенке Дюма были не внове.
   Из Червленной Дюма вернулся в Шелковую, оттуда отправился в Хасав-Юрт, а затем в Андрей-аул, что в 5 км от Хасав-Юрта. Впритык к Андрей-аулу расположены развалины крепости Внезапной. Потом Дюма оказался в Чир-Юрте (сейчас Кызыл-Юрт).
   В 1839 и 1840 годах здесь останавливался М. Ю. Лермонтов и создал зарисовку "Переправа через Сулак" и картину "Перестрелка в Дагестане". Дюма не видел этих картин, но о том, что он едет по следам великого поэта, слышал наверняка.
   В журнале "Исторический вестник" за 1903 год печатались записки 70-летнего А. П. Оленина, за сорок пять лет до того жившего на Кавказе, "Александр Дюма в "Орлином гнезде". Эти записки мало известны современному читателю, поэтому приведем выдержки из них.
   Что такое "Орлиное гнездо?". Это месторасположение Нижегородского драгунского полка в селе Чир-Юрт. Автор в это время был командиром охотничьей команды полка.
   "На площади, среди слободки стоял большой дорожный тарантас, прибывший с оказией. В нем на мягких подушках помещалась вальяжная фигура, которая сразу показалась мне знакома. Лицо какого-то светлопепельного цвета, курчавые короткие волосы такого же оттенка; одежда -- ополченский кафтан с двумя звездами по обеим сторонам груди. Рядом с фигурой виднелся юноша, плохо болтавший по-французски, с еврейским типом лица. Заинтересованный странной личностью, осанисто развалившейся на подушках, я подошел и спросил у юноши еврейского типа по-русски, кто это приехал. На это на ломаном русском языке я получил ответ, что это путешествует французский генерал Дюма; что он очень огорчен тем, что в Хасав-Юрте, штаб-квартире знаменитого Кабардинского полка, у него пропала любимая собака, за находку которой он сулил щедрую награду.
   -- Это собаку кличут Дюмой, -- добавил слезший с козел курьер, -- а сами "они" генерал.
   Я сразу сообразил, этот генерал не кто иной, как знаменитый французский писатель Александр Дюма, и понял, почему фигура показалась мне знакомой: портреты автора "Трех мушкетеров" были в то время распространены везде".
   Дюма остался жить у автора заметок, проведя в Чир-Юрте не более двух дней. Писатель вызывал у всех чувство бесконечной симпатии.
   Командир полка А. М. Дондуков-Корсаков устроил прием в честь Дюма. На приеме Дюма сказал: "Никогда в жизни я не забуду ваше радушное гостеприимство -- эту чисто русскую добродетель".
   Дюма рвался в бой. Мемуарист замечает: "Не могу забыть его полудетский восторг, когда он узнал, что далее, на пути в Темир-Хан-Шуру, он проедет совсем близко от... ущелья, что оказия пойдет неприятельской землей, под усиленным конвоем, и что лучше всего -- возможно, что будет и перестрелка..."
   Затем гость в составе оказии отправился в Темир-Хан-Шуру.
   "Александр Дюма, сначала севший в тарантас, пожелал перейти на коня. Окруженный многими из нас, отправившимися проводить его, он уверенно ехал на добром иноходце, отдаваясь не покидавшему его восторженному настроению.
   Никем не тревожимая оказия спокойно прошла несколько верст; вдруг послышались выстрелы в авангарде. Вихрем вынеслись вперед наездники-драгуны и казаки. Справа и слева в некотором отдалении показались конные чеченцы. Дюма словно преобразился. Во весь опор вынесся он с нами вперед, туда, где завязалась лихая кавказская перестрелка. То наскакивая, то удаляясь, горцы перестреливались с нашими.
   Курились дымки выстрелов. Пули щелкали, долетая до самого обоза. Во все время схватки Дюма сохранял полное самообладание и с восхищением следил за отчаянной джигитовкой казаков, за смелыми наскоками лихих драгун на неприятеля. Вскоре горцы увидели, что не могут вследствие своей малочисленности затеять серьезное дело и, обменявшись выстрелами, ускакали восвояси. У нас, к счастью, убитых не оказалось: были только ранены казак и лошадь".
   Следующим пунктом путешествия Дюма была Темир-Хан-Шура.
   23 декабря 1984 г. я отправился в Буйнакск. Этот город расположен примерно в 45 км от Махачкалы. Шел дождь, временами переходящий в снег. Когда мы приблизились к перевалу Атлыбуюн, стало совсем холодно, снег лежал толстыми пластами, будто здесь ничего, кроме холодной зимы, не бывает.
   Перевал позади. Стало значительно теплее, и когда мы въехали в Буйнакск, было солнечно, тепло -- настоящая московская весна.
   В 1966 году исполнилось 100 лет со времени объявления Темир-Хан-Шуры городом. Сейчас здесь проживает более 50 тысяч жителей.
   Меня особенно интересовала одна из школ. Это -- школа имени Героя Советского Союза подводника Магомета Гаджиева. Родной брат Героя Булач Имадутдинович Гаджиев преподает в школе историю. Заслуженный учитель Дагестана и РСФСР, Булач Гаджиев известен и как краевед, писатель. Автор 14 книг и множества статей по истории родного края, он опубликовал несколько очерков о пребывании Дюма в Дагестане и даже написал пьесу "А. Дюма ищет Хаджи-Мурата". В октябре 1966 года по инициативе Б. И. Гаджиева в Буйнакске в доме на углу улиц Хизроева и Ленина, была открыта мемориальная доска в память о Дюма, жившем когда то в этом доме.
   Решив убедиться в этом собственными глазами, я поехал в Буйнакск. С замиранием сердца приближался к зданию городского ЗАГСа. А где же доска? Что-то не видно доски.
   Доска на самом углу. Доска как доска, без трещин, без вмятин. Только ее давно не чистили, поэтому была незаметна на фоне стены. Набрав в носовой платок снег, я стал тереть доску. Вскоре доска засияла в лучах солнца. На ней было начертано: "В этом доме И. Р. Багратиона в 1858 г. останавливался французский романист А. Дюма". Теперь здесь ЗАГС, художественная мастерская, бильярдная, что-то еще. А прежде жил И. Р. Багратион -- племянник П. И. Багратиона. Был он командиром расквартированного здесь Дагестанского конно-иррегулярного полка, штаб полка тоже помещался в этом доме. Читатели помнят, как восторженно отзывался о Багратионе Дюма. Писатель еще не знал, что очень скоро -- 7 июня 1860 года -- Багратион и его слуга будут убиты, но словно предчувствуя это, Дюма поставил ему "Кавказом" памятник -- словесный, но более крепкий и долговечный, чем из камня.
   В 1853 году в селе Нижний Дженгутай была открыта первая в Дагестане русская школа для детей горцев. Учеников было 30. Открыл школу врач Иван Семенович Костемировский. Умер Иван Семенович в 1891 году, а память о нем жива и поныне, в 1963 году в Буйнакске ему установлен памятник. Но не многие знают, что если бы не содействие И. Р. Багратиона, школа в Нижнем Дженгутае вряд ли была бы открыта.
   Живет в Тбилиси писатель Михаил Юрьевич Лохвицкий. Еще не будучи знаком с ним лично, я знал, что его судьба имеет прямое отношение к теме нашего очерка. Потом, когда мы познакомились, М. Ю. Лохвицкий рассказал о своих предках (более подробно читатель может узнать о них из романа М. Ю. Лохвицкого "Громовый гул", посвященного горской войне. Настоящая фамилия писателя -- Аджук-Гирей. Его черкесский дед, родители которого погибли в годы горской войны, попал в одну из школ, созданных русскими для осиротевших детей горцев. Мальчик оказался смышленым, не захлебнулся в водовороте событий, вышел в люди.
   Вот как продолжилась линия, начатая много десятилетий назад. Может, и учился маленький Аджук-Гирей в той самой школе, в создании которой принимали участие И. Р. Багратион и мой коллега доктор Костемировский, или в какой-нибудь похожей. В наши дни об Иване Багратионе вспоминают редко. Иногда его путают с родным братом Петром Романовичем Багратионом (1818-1876) -- генералом, выдающимся металлургом, либеральным губернатором Твери и Прибалтики [В Государственном архиве Калининской области (ГАКО) мы обнаружили два документа о деятельности брата героя "Кавказа": "Формулярный список о службе губернатора П. Р. Багратиона" (ф. 466, оп. 3, ед. хр. 903) и "Дело о присвоении тверскому губернатору П. Р. Багратиону звания почетного гражданина гор. Твери" (ф. 56, on. 1, ед. хр. 2972, л. 1-7)"].
   Вот стертые ступеньки, по которым (или по их предшественницам?) входил в этот дом Дюма. Вот окна, из которых он смотрел на Темир-Хан-Шуру. Вот деревья, которые во времена Дюма были, наверное, совсем молоденькими. Вроде бы все по-прежнему, и в то же время все неузнаваемо изменилось. Фактически Буйнакск новый город, заново выстроенный после землетрясений 1970-75 годов.
   
   В "Кавказе" часто упоминаются события горской войны. Не коснуться их Дюма не мог.
   Первым имамом Чечни и Дагестана был Кази-Мулла или иначе Гази-Мухаммед. Дюма правильно передает психологический облик этого незаурядного человека. В советской исторической литературе отношение к Кази-Мулле однозначное: его ценят как организатора, сумевшего за сравнительно короткое время поднять массы горцев на борьбу за независимость.
   17 октября 1832 года русские осадили Гимры. Вот как сообщает о последних минутах Кази-Муллы "История Дагестана" (т. 2, М., 1968, с 90): "Умереть, нападая на врага, лучше, чем быть убитым дома", сказал Гази-Мухаммед и выскочил из башни, в которой сидел с двенадцатью мюридами" (среди них был и Шамиль). Кази-Муллу тут же закололи.
   Фигура Кази-Муллы обычно заслоняется Шамилем, который шел по его стопам. Шамиль, конечно, был незаурядным организатором и мужественным человеком. Хотя в его отдельных поступках и проступает мощный честолюбивый импульс, лишь совпавший со свободолюбивыми импульсами масс, все же нельзя не отдать ему должное. Его деятельность с годами стала окрашиваться в мифологические и легендарные тона. Дюма уловил все это и довольно четко и точно вырисовал портрет Шамиля.
   Я побывал в Гимрах, где родился Шамиль и где похоронен Кази-Мулла. Вряд ли я найду слова, выразительнее тех, которыми пользовался Дюма, описывая впечатления от Гимринского ущелья. Это, действительно, незабываемое зрелище. Нынешние Гимры, как и другие старинные селения Дагестана, мало похожи на те, что были 125 лет назад. Несколько больше следов прошлого сохранилось в Гунибе -- месте пленения Шамиля. Жаль, что Дюма не побывал в этом древнем ауле: он бы произвел на французского писателя неизгладимое впечатление.
   У восставших горцев было четыре столицы: Ахульго, Дарго, Ведено, Гуниб. Когда русские войска захватывали одну столицу, горцы объявляли ею другой аул. Это высокогорные неприступные селения, добраться до которых было чрезвычайно трудно, почти невозможно. Но русские войска под предводительством опытных военачальников добирались куда угодно, постепенно сужая кольцо вокруг Шамиля.
   Когда Дюма путешествовал по Дагестану, судьба Шамиля была предрешена, в руках восставших остался лишь Гуниб. А что и он очень скоро будет занят, сомневались лишь немногие. Шамиль же верил в свою счастливую звезду, надеясь, что вот-вот наступит длительное перемирие. Среди местного населения сохранялось поверье, будто существует международное правило, согласно которому, если мятеж длится четверть века и его не удается подавить, государство прощает восставшим грехи и отпускает мятежников на все четыре стороны. Шамиль воевал уже двадцать четыре года одиннадцать месяцев и семь дней... До двадцатипятилетнего юбилея борьбы Шамиля с царскими войсками оставалось несколько недель, и Шамиль думал отсидеться в Гунибе, надеясь на прощение...
   
   Из Темир-Хан-Шуры Дюма направился в Дербент. По пути он видел знаменитый песчаный бархан Сарыкум. Примерно в 100 км к северу от Дербента расположен небольшой поселок Новокаякент. Тут похоронен академик Гмелин, которого Дюма неоднократно упоминает.
   Дербент -- необыкновенно привлекательный город, расположенный в самом узком месте между горами и морем. Дюма описал Дербент очень достоверно, будто жил в нем долгие годы. И цитадель на вершине горы (Нарын-Кала), и идущие от старого города две городские параллельные стены, уходящие в море на два-три километра, и Кавказская стена, длиной в сорок километров -- это и многое другое очень верно отмечено писателем. Нет только могилы Ольги Нестерцовой -- надгробие, якобы, было выставлено в местном Краеведческом музее; музей разрушился, и экспонаты разместили в разных местах. Мне говорили, что надгробие сохранилось, но его я так и не увидел, хотя и потратил немало времени на его поиски. Место захоронения несчастной возлюбленной Бестужева-Марлинского теперь уже никому не известно. Неподалеку от Нарын-Калы сохранился домик, где жил Марлинский.
   В 1888 году известный журналист Василий Иванович Немирович-Данченко посетил Дербент и вновь услышал от местных жителей версию гибели О. Нестерцовой, версию, уже знакомую нам со слов Дюма.
   Историк Дагестана Е. И. Козубский в 1906 году опубликовал фундаментальную "Историю города Дербента", в которой выражает несогласие с мнением о причастности Бестужева-Марлинского к убийству Нестерцовой. В 1906 году, сообщает Е. И. Козубский, памятник О. Нестерцовой еще стоял на дербентском кладбище.
   Уже в Тбилиси мне встретилась книга: "Путеводитель по Кавказскому Военно-историческому музею. Изд. 4-е". Вышла она в 1913 году в Тифлисе. На странице семьдесят первой я прочитал, что среди экспонатов музея под номером двести семьдесят четыре хранилась трехгранная каменная призма с могилы Ольги Нестерцовой, на призме были выбиты стихи Дюма. Итак, до революции призма со стихами Дюма находилась в Тифлисе, потом исчезла. Куда? В дагестанских музеях ее нет. А в Тбилиси?
   Ни в одном тбилисском музее я не нашел ее следов. Но неужели не сохранились хотя бы фотографии памятника несчастной Ольги? Ведь кто-то же должен был заснять памятник! Жаль, что я не увидал фотоколлекцию графа Ностица. Судя по упоминаниям в специальной литературе, граф был неплохим фотографом и старался не пропустить возможность запечатлеть события.
   Жил в Тифлисе его замечательный летописец Дмитрий Иванович Ермаков (1856-1916). Он запечатлел почти все, что только можно было сфотографировать на Кавказе, создав уникальную фотоколлекцию из нескольких десятков тысяч негативов.
   Я пошел в фототеку Музея искусств Грузинской ССР. Мне показали ермаковскую сокровищницу. Многочасовые поиски, и мы у цели. Я не мог скрыть волнение -- у меня в руках редчайшая фотография могилы Ольги Нестерцовой. Наконец-то!
   
   Из Дербента путь Дюма лежал в Баку. В Баку остались места, о которых Дюма пишет. Посетим некоторые из них.
   Храм огнепоклонников в Сураханах Дюма описал исчерпывающе. Азербайджанское название храма -- Атешгях. Атешгях воспринимается как памятник и символ советско-индийской дружбы. Действительно, находясь в Сураханах, нередко забываешь, что ты не в Индии: вокруг надписи на хинди, индийские орнаменты, часто повторяемое слово "Индия". Редкий турист, приехавший в Азербайджан, не посетит Атешгях. А посетит -- на всю жизнь запомнит это экзотическое место. Как запомнил его и Дюма.
   До середины XIX века Баку был грязный и нищий городок, продуваемый каспийскими ветрами и засыпаемый песками. В год посещения его Дюма здесь проживало около 14 тысяч жителей.
   Сейчас этих ужасов нет. Баку красив, озеленен, воздух тут чистый и свежий. Город-сад, город-жемчужина. Вода в Бакинской бухте чистая, есть много прекрасно оборудованных пляжей. В летние дни здесь яблоку негде упасть. Сейчас в этих местах создана курортная зона.
   Дюма красочно описывает, как в честь его прибытия подожгли море. Возможно ли такое? Специалисты подтвердили, что теоретически возможно.
   Из Баку Дюма отправил в Париж письмо.
   
   "Баку -- бывшая Персия, ныне Азиатская Россия.

Дорогой Мери!

   Я прочел в одной русской газете, что в Париже и даже во Франции распространился слух о моей смерти и что этот слух огорчил моих многочисленных друзей. Газета забыла прибавить, что это самое известие обрадовало моих многочисленных врагов, но это само собой понятно. Однажды вы уже опровергли от своего имени подобное сообщение обо мне; в этот раз напечатайте от моего имени, что я не так глуп, чтобы расстаться с жизнью столь преждевременно.
   Мне было бы тем более тягостно, мой друг, прервать путь во Францию, что я совершаю чудное путешествие, такое чудное, что если бы я действительно умер, то готов был бы являться ночью, чтобы рассказывать -- подобно св. Бонавентуре, который, правда, в сравнении со мной имел преимущество быть святым, что значительно облегчает восстание из мертвых -- являться, чтобы продолжать мои прерванные мемуары.
   Пишу вам из Персии, из России, не знаю -- откуда, вернее из Индии.
   Друг мой, я нахожусь в самой настоящей Персии. Сейчас Зердуст, Зорадот, Зеретостро-Зароастр, наконец, смотря по тому, как вы хотите его именовать -- по-персидски, по-пехлевски, по-зендски или по-французски -- мой пророк, а огонь, окружающий меня, -- мое божество. Подо мной земля горит, надо мной вода горит, вокруг меня воздух горит, все это могло дать повод к уверенности, что не только я уже умер, но даже подобно Талейрану, нахожусь уже в аду.
   Объяснимся: злые языки могут утверждать, что я нахожусь здесь за свои грехи, тогда как я здесь для своего удовольствия.
   Вам, дорогой Мери, всезнающему, известно также, что Баку, благодаря своим нефтяным колодцам, почитается гебрами как место священное. Эти колодцы представляют собой нечто вроде предохранительных клапанов, позволяющих Баку относиться пренебрежительно к землетрясениям, опустошающих его соседку -- Шемаху; и так, я нахожусь среди этих колодцев, из которых около 60 объято пламенем вокруг меня и имеют вид вулканов, ожидающих по распоряжению общества "Кокорев и К®" превращения в свечи. Титан Анселад собирается намалевать вывеску, титан становится бакалейщиком, -- что ж тут такого, -- во Франции бывают эпохи, когда бакалейщики становятся титанами, -- во всяком случае, нет ничего более оригинального, как этот пылающий храм, который я видел вчера, если не считать этого пылающего моря, виденного мною сегодня.
   Представьте себе, мой друг, что эти самые газы, проходящие по трубам в 5 тысяч лье и воспламеняющиеся на поверхности земли, чтобы подогреть труп гебрской религии, проходят тот же путь плюс 15 или 20 футов через воду, чтобы воспламениться на поверхности моря.
   Все это было совершенно неизвестно, замечали только кипение в волнах, вызывавшее всеобщее недоумение, -- чувствовали запах нефти, точно в вестибюле Этны или в коридоре Везувия, до тех пор, пока один неосторожный капитан, плавающий среди этих вихрей, измерявший глубину вод и принимавший это явление за миниатюрный Мальстрем, не бросил в воду зажженную бумагу, которой он закуривал сигару; море, ожидавшее в продолжение 5 тысяч лет этого воспламеняющего момента, загорелось на протяжении полулье, и капитан, воображавший себя на Каспии, оказался на Флегетоне. К счастью, подул с запада ветерок, давший возможность спастись от громадного морского котла, в котором варится суп из осетрины и тюленей.
   Сегодня вечером мы повторили опыт -- море проявило свою обычную любезность и дало нам бесплатный спектакль при свете бенгальского огня. В это время, довольно фантастическое, я записал кое-что, а Муане набросал несколько рисунков. Но, чтобы попасть в этот рай Брамы, надо было переправиться через мост Магомета, то есть через Кавказ. Мы перерезали территорию Шамиля и дважды имели случай обменяться ружейными выстрелами со знаменитым предводителем мюридов. С нашей стороны убиты три татарина и один казак, а с его стороны -- 15 черкесов, с которых только сняли оружие и побросали трупы в яму. Муане воспользовался случаем и сделал на них бесплатно несколько анатомических исследований -- скажите его жене, что муж ее умеет быть экономным.
   Странная машина -- человеческий мозг! Знаете ли, чем занимался мой ум за это время? Невольным воспоминанием и невольным переводом на французский язык подобия оды Лермонтова, с которой меня познакомили в Петербурге и о которой я даже совершенно забыл. Ода называется "Дары Терека" и так как имеет чисто местный характер, то я присылаю ее вам.
   Вот она! (далее следует перевод "Даров Терека" на французский язык).
   Стихи! Вы уж, конечно, не ждали, не правда ли, получить от меня стихи из Персии? Что ж, дражайший Мери, вы всегда были посвящены в мои поэтические грезы. В 1827 году -- о, наша несчастная юность, где ты? -- в 1827 я декламировал вам стихи "Кристины" на площади Лувра, в 1836 я вам декламировал стихи "Калигулы" -- это было на Орлеанской, в 1858 году я вам декламировал стихи "Ореста" на Амстердамской улице -- в будущем году я вам пришлю их из Африки, из Иерусалима или из Хартума, потому что порок путешествий, дорогой Мери, заключается в непреодолимой потребности путешествовать.
   Правда, здесь я путешествую по-княжески. Русское гостеприимство великолепно, подобно золотым рудникам Урала. Мой эскорт составляли почти 500 человек под предводительством трех татарских князей.
   Дорогой Мери, поезжайте со мною в будущем году. Ваше истинное отечество -- Восток. Индия дала расцвет вашего лучшего романа, Египет дал созреть вашим лучшим стихотворениям. В голове вашей или, вернее, в сердце вашем 5 или 6 романов и 8 или 10 тысяч подобных стихотворений, ожидавших вырваться на волю, -- откройте же клетку этих прелестных птиц, и я, мой друг, не замедлю крикнуть им "Дети любимого мною отца, летите и будьте счастливы!"
   До свидания, милый друг, вспоминайте иногда о том, кто часто вспоминает вас.

А. Дюма

   25 ноября 1858
   при 25 градусах жары".
   
   Следующий пункт путешествия Дюма -- Нуха, с 1968 года именуемая городом Шеки. До 1819 года Нуха была столицей Шекинского ханства, по сей день здесь сохранились караван-сараи, мечети и т. д. Их видел Дюма, но самая интересная его встреча в Нухе была не с памятниками старины...
   Что это за вундеркинд, которым там восторгался Дюма? Как сложилась его жизнь?
   Впервые его имя я услышал, будучи студентом. Чуть ли не на каждом занятии упоминался Иван Рамазович Тарханов (1846-1908) -- выдающийся русский физиолог.
   Он и был тот самый мальчик...
   И. Р. Тарханов [Некоторые биографические сведения о И. Р. Тарханове мы почерпнули из книг К. Д. Эристави и Е. М. Севенской. "И. Р. Тархнишвили", Тбилиси. 1953; М. Г. Саакашвили, "И. Р. Тархнишвили (Тарханов)". Тбилиси, 1963; И. Е. Репин "Письма к Е. П. Тархановой-Антокольской и И. Р. Тарханову". Л -- М., 1937 г. и др.] родился в Тбилиси. Он носил старинную грузинскую фамилию. Иван Рамазович -- потомок знаменитого военного и государственного деятеля Грузии Георгия Саакадзе (1580-1629). У Саакадзе было три сына. Лишь от третьего сына остались потомки. Единственный сын старого служаки Рамаза Тархан-Моурави, Иван, с раннего детства проявлял удивительные способности.
   В 1863 году молодой человек был зачислен на физико-математический факультет Петербургского университета, через год его исключили за невнесение платы за слушанье лекций. С 1 сентября 1864 года Тарханов слушатель Петербургской медико-хирургической академии. Труды И. М. Сеченова стали настольной книгой студента-медика. Тарханов окончил академию, в 1871 году защитил диссертацию на степень доктора медицины и уже до конца своих дней занимался физиологией. Это был прогрессивный ученый, человек благородный и добрый, известный популяризатор науки.
   Его перу принадлежат статьи "Внушение", "Гипнотизм и чтение мыслей" и "Телепатия и беспроволочный телеграф", напечатанные в 1905 году в журнале "Знание и жизнь"; они вызывают интерес и сегодня.
   И. Р. Тарханов был дружен со многими писателями и художниками, в частности, с И. Е. Репиным, дважды портретировавшего выдающегося ученого.
   В 1905 году умерла его жена, врач-невропатолог М. М. Манасеина. И. Р. Тарханов женился на художнице Елене Павловне Антокольской (1868-1932) -- племяннице скульптора Марка Антокольского.
   Академик Тарханов похоронен в Александро-Невской лавре. Проект памятника на его могиле принадлежит Е. П. Антокольской.
   Внучка И. Р. Тарханова Бронислава Вилимовская -- известный польский график и живописец. Она живет в Варшаве. В дни Варшавского восстания была тяжело ранена, потеряла правую руку, уже после войны научилась писать левой. В 1984 году приезжала в Москву на свою персональную выставку...
   Об Иване Тарханове можно говорить много, но это далеко бы увело нас от темы очерка. Остается лишь подивиться и порадоваться необыкновенной проницательности Дюма, предсказавшего большое будущее маленькому Ивану.
   
   Нуха -- это уже скоро Тбилиси. И тут мое сердце бьется сильнее, чем обычно: я думаю о Грузии. Как в любимой женщине, мне все в ней нравится. Восхищаюсь рыцарством грузин, их мушкетерством. Здесь всегда окружат заботой, здесь всегда развеят печаль ...
   В общем, о Грузии -- о своей сердечной привязанности к ней -- я могу рассуждать много...
   За годы Советской власти в Грузии все переменилось, все, кроме национальной психологии самих грузин, их искусства, их любви к жизни, их верности слову и дружбе -- словом, не изменилось все то, что так восхищало Дюма. Для Дюма, воспринимавшего жизнь как бесконечный и ликующий праздник человеческой солидарности, современная Грузия стала бы еще большим олицетворением жизнеутверждающего подхода к бытию...
   Итак, Дюма поехал в Тифлис. Жаль, что он не посетил Телави, один из центров Алазанской долины.
   По дороге в Тифлис (так именовался Тбилиси до 1936 года) находится Цинандали -- об этом селении писатель вспоминает в "Кавказе". Сюда часто совершали набеги горцы. Сейчас же горы не разъединяют, а соединяют Дагестан и Грузию.
   Цинандали принадлежало семье Чавчавадзе. Глава семейства Александр Чавчавадзе -- поэт и общественный деятель. У него было три дочери -- Нина, Екатерина, Софья и сын Давид. Они упоминаются в "Кавказе".
   Биографии Нины и Екатерины Чавчавадзе известны: едва ли не каждый читатель знает, что Нина была женой А. С. Грибоедова. Ее сестра Екатерина (1816-1882) воспета Николозом Бараташвили -- она стала женой последнего владетеля Мингрелии Давида Дадиани. Ее сын Николай Дадиани, в 1867 году отказавшийся от своих прав владетеля Мингрелии, женился на дочери министра двора графа Адлерберга и переехал в Петербург. Брат его Андрей -- один из родоначальников грузинской шахматной школы. Судьба Саломе -- сестры Николая и Андрея -- тоже была весьма необычной.
   После 1867 года Е. А. Дадиани переселилась в Париж. Там ее дочь Саломе выходит замуж за Шарля-Луи-Наполеона -- Ашиля Мюрата (1847-1895) -- внука наполеоновского маршала. Супруги переехали в Зугдиди и привезли с собою много личных вещей Наполеона и Мюрата, они поныне хранятся в Зугдидском краеведческом музее.
   Менее известна жизнь Софьи Чавчавадзе.
   На страницах "Кавказа" читатель неоднократно сталкивался с баронами Николаи. Это два брата -- Александр (родился в 1821 году) и Леонтий (1820-1891). Оба генералы, оба участники горской войны.
   Александр Павлович Николаи (женатый на Софье Чавчавадзе) в середине 1850-х годов был попечителем Кавказского учебного округа, потом стал сенатором, министром народного просвещения. Свою карьеру начал в Одессе при М. С. Воронцове (дед братьев Николаи -- писатель Андрей Львович Николаи, воспитатель будущего императора Павла I, был дружен с С. Р. Воронцовым), с 1848 года был начальником походной канцелярии кавказского наместника. Мы его уже встречали, когда шла речь об обмене пленных княгинь на Джемал-Эддина.
   Сложна была жизнь его брата. Он служил на Кавказе, был командиром Кабардинского полка, генерал-лейтенантом. Но потом вдруг ушел из армии, переселился во Францию, стал католическим монахом и умер в картезианском монастыре, что в Гренобле. Как сообщает "Словарь кавказских деятелей" (Тифлис, 1890 г., с. 58), братья Николаи были внуками знаменитой писательницы Жермены де Сталь и правнуками министра финансов Людовика XVI швейцарца Жана Никкера (1733-1804).
   Таким образом, семейство Чавчавадзе имело отношение к Франции.
   Естественно, что писателя горячо заинтересовала история похищения грузинских княгинь, наделавшая много шума в Европе. Для Дюма была важна не только событийная сторона, но и ее психологический аспект. Как писателя его прежде всего интересовало все то, что будоражило человеческие сердца. Героическое поведение несчастных пленниц Шамиля, история их освобождения, это ли не готовая повесть?
   ...И вот Дюма в Тифлисе. Его заметки навсегда запечатлели для потомков облик этого замечательного города, сыгравшего такую большую роль в истории нашей культуры.
   Недалеко от дома, в котором жил Дюма в Тифлисе, находится другой дом, оставивший след в литературной биографии Грузии. На улице Галактиона Табидзе (бывшая Гановская) в доме 20 с давнишних времен проживали представители рода Смирновых. Особенно прославила его Александра Осиповна Смирнова-Россет -- друг Пушкина и Гоголя. Эта незаурядная женщина принадлежала к роду Цициановых, о которых пишет Дюма при посещении Баку. В этой квартире хранились мебель времен Пушкина и Дюма, много книг, рукописей. Не знаю, посещал ли этот дом Дюма, но независимо от того, бывал ли здесь французский писатель или нет, хранитель коллекции М. Г. Смирнов мог располагать какими-то семейными преданиями о пребывании Дюма в Тифлисе.
   Дюма указывает, что Фино жил на Царской улице. Такая не упоминается ни в одной из книг, в которых есть названия тифлисских улиц. Была Баронская улица, Ханская, Графская, но только не Царская (возможно, Царская -- название неофициальное, так назвал улицу народ, а не адресные книги). Где находилась канцелярия Фино, нам тоже не известно. Секретарем консульства был барон Трамазюр, имелся, вероятно, и штат консульских работников. После отъезда Дюма Фино недолго жил в Тифлисе. Уже в "Кавказском календаре на 1866 год" мы читаем, что консулом Франции стал герцог Ислийский Бюжо.
   В период пребывания Дюма в Тифлисе он, возможно, встречался и с Адольфом Петровичем Берже (1828-1886). Сын французских дворян, эмигрировавших в Россию в 1805 году, Берже окончил восточный факультет Петербургского университета и с 1851 года жил в Тифлисе, работая чиновником в управлении кавказского наместника. Берже прославился как географ, археолог, историк. Перечень его трудов очень велик. Не исключено, что Берже снабжал писателя нужной ему информацией.
   С кем еще из представителей тифлисской интеллигенции общался Дюма, нам неизвестно, но в "Кавказе" он упоминает многих. В частности, он пишет о Владимире Александровиче Соллогубе (1813-1882), который с 1850 года жил в Тифлисе, был директором местного "Камерного театра", входил в число учредителей Кавказского отдела Русского географического общества. Приехав на Кавказ уже известным писателем, автором знаменитого "Тарантаса", высоко оцененного В. Г. Белинским, Соллогуб стал одним из самых заметных представителей тифлисской интеллигенции. На кавказском материале он создал ряд прекрасных произведений, среди которых выделяется "Ночь перед свадьбой, или Грузия через 1000 лет", напечатанная в альманахе "Зурна". Выступал и как театральный критик и публицист. До конца своих дней поддерживал теплые отношения с кавказской интеллигенцией.
   Дом Соллогуба в Тифлисе был одним из центров культурной жизни Грузии. Большую роль в создании творческой и дружественной атмосферы в кругу тифлисской интеллигенции, группировавшейся вокруг Соллогуба, играла его жена Софья Михайловна Виельгорская -- та самая, которой Лермонтов посвятил "Нет, не тебя так пылко я люблю", "Есть речи -- значенье..." и другие стихи. Соллогуб принял активное участие в создании в Тифлисе театратого самого, что вызвал восхищение Дюма.
   В 1851 году было завершено строительство караван-сарая Тамамшева. В здании караван-сарая архитектор Скудиери построил театральный зал на 700 человек. Тамамшев предложил использовать зал для концертов и театральных представлений. В. А. Соллогуб порекомендовал М. С. Воронцову пригласить Итальянскую труппу, гастролировавшую по югу России. 9 октября 1851 года труппа в составе двадцати четырех человек прибыла в Тифлис и через месяц дала первый спектакль. Шла "Лючия ди Ламмермур". Присутствовал "весь Тифлис" -- скорее можно перечислить тех знаменитостей, которых здесь не видели в этот вечер. Тут был и никому тогда не известный Лев Толстой, с интересом наблюдавший за переметнувшимся к русским Хаджи-Муратом, тоже здесь находившимся. Через полвека Толстой создаст замечательную повесть об этом незаурядном человеке.
   Интерьер театра оформил Г. Г. Гагарин. Дюма описал интерьер абсолютно точно.
   В 1854 году под предлогом начала Крымской войны Н. Н. Муравьев закрыл театр. Большинство артистов, оркестрантов и обслуживающего персонала осели в Тифлисе, пооткрывали магазины, швейные мастерские, танцевальные классы, давали уроки вокального искусства и итальянского языка. Например, прабабушка замечательной киноактрисы Нато Вачнадзе (1904-1953) -- итальянская певица той самой труппы.
   С прибытием в Тифлис Барятинского начался самый плодотворный период в деятельности Итальянской оперы на Кавказе. Были приглашены новые исполнители (многих из них упоминает Дюма), среди которых Тереза Штольц (на протяжении многих лет подруга Д. Верди; см.: Ласло Эсе "Если бы Верди вел дневник...", Будапешт, 1966 г.), Леонильда Феррари и другие.
   Несмотря на то, что итальянцы исполняли только итальянские оперы, в концертах они пели и грузинские песни.
   11 октября 1874 года, незадолго до начала спектакля (давали "Норму" Беллини) театр загорелся. Пожар возник в одном из магазинов караван-сарая и перекинулся на театр...
   Через час от театра не осталось и следа. Сгорело все, что не успели спасти актеры, кстати, героически боровшиеся с огнем. Человеческих жертв не было. Погибли декорации, костюмы, традиции. Итальянский театр перестал существовать. Его сменила русская опера.
   Документов об Итальянском театре почти не сохранилось. Поэтому книга Дюма -- важнейший источник изучения значительного периода в истории культурной жизни Грузии.
   Вполне понятно, что на страницах "Кавказа" много места уделяется руководителям русской администрации, особенно Розену, Воронцову и Барятинскому -- двое последних, на наш взгляд, действительно заслуживают большого внимания.
   Годы розеновского правления были периодом неудач. Лишь с приходом Михаила Семеновича Воронцова началось наведение элементарного порядка. Главное в Воронцове не титул, образованность и благородство, на что упирает А. Дюма, а талант администратора, стремление к реформам.
   Необычной была биография и князя Барятинского, которого Дюма запечатлел в "Кавказе". Барятинский воспринимал себя в первую очередь как носителя древнейшей княжеской фамилии, как одного из столпов российской государственности. Ярый англоман, Барятинский уважал свободу других людей, и когда ему приказали наладить жандармское наблюдение за Дюма, он на словах согласился с этим, но на самом деле никакого наблюдения, видимо, не установил.
   А. И. Барятинский женился лишь в 47-летнем возрасте на Елизавете Давидовне Орбелиани, той самой двадцатилетней красавице, которой восхищался Дюма. Только во время Дюма она была Давыдовой -- женой адъютанта Барятинского, неоднократно упоминаемого писателем. Роман с Е. Д. Давыдовой тянулся много лет. И лишь в 1863 году влюбленные повенчались в Брюсселе. Уйдя в декабре 1862 года в отставку, Барятинский жил за границей -- в основном в Англии. Барятинский передал Дюма письмо Ростопчиной.
   Евдокия Петровна Ростопчина (урожденная Сушкова) (1811-1858) -- русская поэтесса. В 1833 году была против воли выдана замуж за А. Ф. Ростопчина, сына московского главнокомандующего в 1812 году -- того самого графа Федора Васильевича Ростопчина, кого молва считала виновником московских пожаров при отступлении русских из Москвы и кого Наполеон назвал "сумасшедшим" и "поджигателем". Брак с молодым Ростопчиным был неудачным и вскоре фактически распался.
   С двадцатилетнего возраста Евдокия (себя она чаше именовала Авдотьей) Ростопчина публиковала стихи, около сорока из них положены на музыку. Скончалась 3 декабря 1858 г. в Москве.
   Оригинал письма Ростопчиной написан по-французски. Впервые это письмо опубликовал Дюма в "Кавказе", в России письмо было впервые напечатано в переводе И. П. Роборовского в том же "Кавказе". Затем письмо уже в новом переводе было издано в "Русской старине" в сентябре 1882 года (с 615-620).
   В 1890 г. в Петербурге вышел двухтомник произведений Е. И. Ростопчиной, предисловие к которому написал ее брат Сергей Сушков. Он привел подробные выдержки из письма сестры к Дюма и закончил этот раздел предисловия такими словами: "В напечатанной Александром Дюма заметке о Лермонтове, написанной для него графиней Ростопчиной, встречаются некоторые неверности и ошибки, которые Евдокия Петровна не могла ему сообщить, и остается думать, что они произошли по недосмотру и всем известной поспешности Дюма в его литературных работах".
   Какие "неверности и ошибки" он обнаружил. С. Сушков не сообщает.
   Мы сверили приводимый Дюма текст письма с текстом, помешенным в сборнике "М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников" (Пенза, 1960, с. 231-230), и никаких мало-мальски существенных различий не обнаружили.
   В Тифлисе на грузинском языке издавался журнал "Цискари" ("Заря").
   Редактором его был Иван Кереселидзе. В декабре 1858 года в двенадцатом номере журнала (с. 271) в рубрике "Разные вести" сообщалось: "С 1 декабря с.г. в Тифлисе находится выдающийся французский писатель Александр Дюма, который недавно посетил редакцию нашего журнала. Всемирно известный романист всегда делает это, приехав в другую страну. Кто читал "Графа Монте-Кристо", несомненно хорошо знаком с творчеством этого писателя. Тем же, кто не читал его, постараемся предоставить эту возможность, ибо редакция уже располагает переводом романа".
   В редакции "Цискари" был устроен прием в честь Дюма. Чем он окончился, Дюма юмористически описывает в "Кавказе".
   А какова судьба перевода "Графа Монте-Кристо", о котором упоминает Кереселидзе? Первый перевод этого романа на Грузинский язык вышел лишь в 1953 году.
   Работая в фондах Литературного музея им. Г. Леонидзе, я обнаружил рукопись Кереселидзе: это были 86 страниц перевода "Графа Монте-Кристо" на грузинский язык. Было высказано предположение, что перевод не был доведен до конца и потом затерялся. В фондах Литературного музея хранится и автограф Дюма перевода на французский язык стихотворения Лермонтова "Горные вершины". Попал он в музей скорее всего из обширнейшего архива А. И. Барятинского.
   Я стою на том месте, где когда-то был караван-сарай Тамамшева, в одном крыле его помешался дом Зубалова. В те годы площадь была совсем иной, ее бы Дюма сейчас и не признал. Фактически не сохранилось ни одного дома той поры, кроме здания Музея искусств, которым в середине XIX столетия владел Яков Леванович Зубалов -- родственник Ивана Зубалова. В самом начале проспекта Руставели возвышается бывший дом наместника Кавказа, ныне Дворец пионеров. Все же остальное воздвигли уже относительно недавно.
   Дюма прожил в Тифлисе довольно долгое время, но почему-то никто из мемуаристов не сообщает о его пребывании в столице Грузии. Лишь вскользь иногда говорится о поездке Дюма в Тифлис, говорится, как о чем-то курьезном, не заслуживающем внимания. Полностью приводим сообщение С. Ю. Витте о тех временах. "Когда я был еще совсем мальчиком, на Кавказ приехал Дюма-отец, его приезд я хорошо помню. Совершая свое путешествие, Дюма-отец со свойственным ему балагурством описывал всевозможные чудеса на Кавказе. Как только Дюма приехал на Кавказ, он оделся в черкеску, и в таком виде его всюду возили, заставляя пить массу вина".
   Автору этих строк было тогда около девяти с половиной лет, и понятно, что он далеко не все мог увидеть и запомнить на долгие годы. Ведь писал он эти строки спустя пятьдесят лет после посещения Дюма Грузии.
   В воспоминаниях Витте много любопытной информации, характеризующей жизнь Тифлиса 50-60-х годов XIX столетия. Покидая Тифлис, Дюма благодарил город за то, что ему в нем хорошо работалось. Дюма встречали в Тифлисе великолепно, он восторгался его горожанами, но он еще и работал так, как работал всю жизнь -- от зари до зари.
   Совсем близко от Тбилиси -- Мцхета. Здесь девяносто два памятника культуры, поэтому город объявлен государственным заповедником. Главная достопримечательность Мцхета -- кафедральный собор Светицховели (животворящий столп). Дюма видет здесь могилы Горгасала, Ираклия II и сына его Георгия XII, царствовавшего всего лишь неполных три года (1798-1800 гг.). На северной стене храма Дюма заметил рельефное изображение правой руки. Предание о руке он передал верно (мы отсылаем читателей к прекрасному роману классика грузинской литературы Константинэ Гамсахурдиа "Десница великого мастера"). Рядом Джвари.
   Видел Дюма и Военно-Грузинскую дорогу. Описал все точно.
   Сравним описание этих мест Дюма с описанием других авторов -- приведем выдержку из популярного и почти лишенного фактических ошибок "Иллюстрированного практического путеводителя по Кавказу" Григория Москвича (СПб 1913): "За селением Коби шоссейная дорога вступает в Байдарское ущелье, поднимаясь частыми и крутыми поворотами все выше и выше и переходя с одного берега речки Байдары на другой по каменистым мостам... Участок дороги от второго моста на протяжении нескольких верст славится снежными завалами, иногда по несколько раз в год отрезающими Закавказье от северной части края, нередко в продолжение нескольких дней. Снег в Байдарском ущелье лежит почти круглый год, но завалы случаются обыкновенно от декабря до начала апреля".
   Указанный путеводитель сообщает также, что в тех местах Военно-Грузинской дороги, которые при Дюма были крайне неблагоустроены и над чем писатель горько иронизировал, все же был наведен порядок. Об этом говорила мраморная доска у Млетского спуска: "Шоссе сооружено при наместнике Барятинском в 1857-61 годах полковником Статковским и по его же проекту в управление VIII округом путей сообщения генерал-майора Альбранда".
   Сейчас же Военно-Грузинская дорога содержится в образцовом порядке, ежедневно по ней мчатся тысячи машин, и им не мешают никакие завалы и обвалы.
   В Тифлисе Дюма расстался с Калино. Прощались грустно -- все это читатель уже знает. Но кто же такой Калино? Что известно о нем? Да почти ничего.
   С. Н. Дурылин пишет, что Александр Калино родился в 1835 году и был студентом физико-математического факультета Московского университета. Сам Дюма сообщает, что Калино был прикомандирован ректором университета к нему в качестве переводчика. Вот и все. Чтобы выяснить, кто такой Калино, я отправился в Центральный государственный исторический архив Москвы, куда свезен архив Московского университета.
   И вот я держу в руках старую папку: "Дело совета императорского Московского университета о принятии в число студентов Александра Калино" (ф. 418, оп. 26, ед хр. 271).
   "Дело" открывается заявлением Калино.
   
   "Его превосходительству господину ректору императорского Московского университета от бывшего студента Московского университета Александра Калино.

Прошение

   Родом я из купцов, уроженец Тульской губернии, Алексинского уезда, 21 лет, вероисповедания православного, воспитывался в Московском университете; ныне, желая поступить в число студентов Московского университета по юридическому факультету, покорнейше прошу Ваше превосходительство принять меня в студенты без экзамена...; при чем честь имею представить следующие документы (далее перечень их -- М. Б. )
   Июнь 1857. Жительство имею на Тверской в доме Бекетова".
   
   Были в "Деле" и другие документы, сопоставляя которые, можно следующим образом проследить жизнь спутника Дюма.
   Александр Иванович Калино родился 21 ноября 1835 года в селе Гурове Алексинского уезда Тульской области. Его мать дворянка Екатерина Ивановна Шрейдер. Не известно, в каком возрасте мальчик был взят на воспитание советником (согласно табели о рангах, установленной Петром I в 1722 году, это шестой класс из четырнадцати возможных, т. е., не очень низкий, но и не высокий) Иваном Карловичем Калино. У Ивана Калино уже была дочь Надежда.
   Когда Александра крестили, восприемниками были Иван Иванович Шрейдер (вероятно, отец или брат Е. И. Шрейдер) и эта Надежда.
   В 1854 году И. К. Калино был причислен в Москве к купцам второй гильдии.
   В августе 1854 года А. Калино зачислили на юридический факультет Московского университета, потом, "согласно собственному прошению", его уволили. С 24 сентября 1855 года по 31 декабря 1856 года он значился унтер-офицером в Запасной дивизии (шестой пехотный полк), был награжден бронзовой медалью на Андреевской ленте. Затем до 31 января 1857 года служил в восьмом запасном батальоне лейб-пехотного Бородинского его величества полка. В июне 1857 года А. Калино вновь зачислили на юридический факультет университета. Он окончил его в 1862 году, проявив "отличные успехи и отличное поведение", получив степень кандидата Московского университета. Никаких упоминаний о поездке вместе с Дюма в личном деле Калино нет.
   Итак, из сведений, приводимых С. Н. Дурылиным, верным оказалось лишь то, что Калино родился в 1835 году и учился в университете.
   Чем больше я работал в архиве, тем больше хотелось узнать о Калино. Ведь все в его биографии непонятно. Кто его родители? Мать названа. А отец? Иван Карлович Калино -- отец родной или приемный?
   Отучившись год, Калино почему-то бросает университет, служит в армии, вновь становится студентом, отлично оканчивает его.
   Что заставило Калино совершить такой резкий поворот в своей судьбе? Сомнений нет: он был отдан в солдаты за какую-то провинность и примерной службой заслужил право вернуться в университет.
   Как сложилась судьба Калино после окончания университета? Где документы об откомандировании Калино в распоряжение Дюма, да и возможно ли такое откомандирование вообще? Университет не армия, тут без добровольного желания, подтвержденного собственноручным заявлением, просто так с занятий не отпустят.
   Среди дипломных работ, рефератов, статей студентов, хранящихся в ЦГИАМ (ф. 418, оп. 513, т. 1) никаких упоминаний о Калино нет. А ведь как отличник и будущий кандидат он должен был оставить какую-нибудь память о себе.
   Куда делся Калино после окончания университета? Почему не оставил воспоминания о поездке с Дюма?
   Вопросов больше, чем ответов.
   Да ведь умер же Калино! Ведь на его свидетельстве об окончании университета написано слово "умер". Написано размашисто, карандашом, и сам аттестат перечеркнут крест накрест карандашом. Калино умер, не успев получить аттестат об окончании университета. Аттестат датирован 14 марта 1862 года. Значит, Калино умер примерно тогда. Но от чего умер, где похоронен; вообще, кто он такой.
   Роясь в архивных документах, я однажды натолкнулся на некоего Николая Калино.
   Я окунулся в "Дело совета императорского Московского университета о принятии в число студентов Николая Калино" (д. No 214 за 1858 год, ф. 418, оп. 27, ед хр. 214).
   Н. Калино подавал на физико-математический факультет, но принят он или нет, не ясно. Непонятно, учился ли он далее; ежели был зачислен, как сложилась его судьба. Именовался этот Николай купцом третьей гильдии. Родился 3 июля (или июня) 1839 года; там же, где и Александр, крещен. Восприемниками названы дети Ивана Карловича Калино Владимир и Ольга, матерью -- Е. И. Шрейдер (сколько же у нее детей было, и от кого они?) Самое интересное, что отчество у Николая не Иванович, как у всех детей И. К. Калино, а Владимирович.
   Посмотрел и оценки Н. В. Калино -- одни тройки. Правда, по французскому -- 4, а по немецкому -- 5.
   Дюма писал, что его переводчик хорошо знает немецкий, а о знании им французского отзывается невысоко. Допустим, переводчик Дюма плохо знал французский, но ведь не на четверку же! Он же перевел писателю массу сложных русских книг, а для этого нужно язык знать отлично.
   Ни в документах канцелярии совета университета, ни в журналах заседаний юридического и физико-математического факультетов фамилия Калино не упоминалась. Что за невезенье!
   Дурылин писал, что переводчик Дюма родился в 1835 году (это А. Калино. -- М. Б. ), что он студент физико-математического факультета (это Н. Калино. -- М. Б. ). Сам же Дюма имя своего переводчика нигде не называет. Вот и разберись. Ни в личном деле Н. В. Калино, ни в личном деле А. И. Калино о Дюма не упоминается. Поэтому можно в одинаковой степени считать участником поездки и одного и другого.
   Николай Калино ко времени отъезда Дюма из Москвы было чуть более девятнадцати лет. Общая культура его и успехи в языках были весьма посредственными. Мог ли он быть выбранным придирчивым и знающим жизнь Дюма в качестве своего спутника?
   Александр же Калино постарше, пошустрей. Он побывал в армии, легче во всем ориентируется, побольше знает. Но и это не аргумент в пользу того, что именно А. Калино был переводчиком Дюма. Пока не будут найдены точные документы, мы будем теряться в догадках.
   Работая в ЦГАОРе, я поинтересовался, а не проходит ли в документах этого архива неуловимый Калино? Поднял массу документов. Лишь один раз натолкнулся на Калино. Но не на того.
   Дюма торопился домой. По пути в Поти он посетил Кутаиси. Правда, приехал он в этот город не в самое уютное время года -- зимой, когда Грузия погружена в слякоть. Впрочем, Кутаиси хорош независимо от времени года. Это второй после Тбилиси город Грузии -- большой, красивый, экономически развитый. Кутаиси расположен по обеим берегам Риони, через реку перекинуто шесть мостов, три из которых были здесь и во времена Дюма. При Дюма это был поселок ремесленников и небогатых купцов. В 1852 году, например, в Кутаиси насчитывалось четыреста сорок домов, триста восемьдесят лавок и одиннадцать церквей.
   В центре Кутаиси виднеются руины храма Баграта, построенного в начале XI столетия. Этот храм упоминает Дюма. Он пишет также и о посещении Гелатского монастыря, что в одиннадцати километрах от Кутаиси. Пишет правильно, хотя и кратко.
   Из Гелати Дюма вернулся в Кутаиси. Здесь он увидел много разнообразных достопримечательностей. Среди них остатки дворца имеретинских царей -- Золотой Шатер. В 1651 году сюда приехали послы русского царя Алексея Михайловича, чтобы установить добрые отношения между двумя государствами.
   Из Кутаиси Дюма поплыл в Поти. Сейчас пойма Риони резко изменилась: ликвидировали заболоченные места, а вместе с ними ушли малярия и другие заразные болезни.
   ...Мимоходом Дюма говорит о Верхней Сванетии -- Северо-Западной части Грузии, что у самого южного склона Главного Кавказского хребта. Есть еще и Нижняя Сванетия -- та, что лежит в бассейне реки Цхенис-Цкали, где горы пониже.
   Сваны -- особая ветвь грузин. Живут они высоко в горах, у них своя неповторимая культура и обычаи. Гордый и мужественный народ, сваны создали фольклор, отражающий их обособленную от мира жизнь.
   Писатель упоминает убийство одним сванским князем губернатора Кутаиси. На самом деле это все было -- не придумано.
   Генерал-лейтенант князь Александр Иванович Гагарин (1801-1857) с февраля 1857 года генерал-губернатор Кутаиси, 22 октября 1857 г. смертельно ранен князем Константином Дадешкелиани и 27 октября скончался.
   Связи Гагарина с Кавказом начались не с 1857 года. Еще в 1845 г., будучи адъютантом М. С. Воронцова, он переехал из Одессы в Тифлис. Участвовал в горской войне, был дербентским градоначальником и долгое время военным губернатором Кутаиси. Большой любитель садоводства, Гагарин разбил в Кутаиси многочисленные сады. Он построил здесь здание гимназии, два моста через Рио ни. Ему обязан широкой популярностью виноград "изабелла".
   Второй женой князя Гагарина была Анастасия Давидовна Орбелиани (первой -- вдова декабриста Мария Андреевна Поджио). Потомства он не оставил. Анастасия Орбелиани (Тасо) была родной сестрой жены А. И. Барятинского. Добрая память о Гагарине хранится по сей день.
   Его убийца был расстрелян.
   Через некоторое время вдова Дадешкелиани обратилась к А. И. Барятинскому с просьбой позволить ей похоронить прах мужа на его родине. А. И. Барятинский выделил вдове шесть тысяч рублей, прах князя Дадешкелиани был при стечении народа торжественно перенесен в родное имение. Убил он Гагарина не из личных соображений, а в знак протеста против лишения Сванетии независимости.
   Дюма объехал не весь Кавказ. Поэтому о каких-то районах он пишет подробно, а о каких-то вскользь, либо совсем умалчивает. Да и как мог путешественник изучить всю страну, если он не знал ее языков?
   Из Поти Дюма отплыл во Францию. Вспоминал ли он потом Кавказ? Как сложилась жизнь горийца Василия, приглянувшегося писателю? Куда подевалась кавказская коллекция Дюма?
   Знал ли писатель, что уже в 1861 году в Тифлисе вышел перевод его книги? Догадывался ли, что теперь он навсегда породнился с Кавказом, что на Кавказе его книги будут читаться с особым интересом?
   
   Звездной тбилисской ночью заканчиваю этот очерк. Позади многочисленные поездки по следам Дюма. Судьба свела меня с множеством людей, которые имели какое-то отношение к подготовке этой книги: музейные работники, переводчики, сотрудники архивов, библиотек, краеведы, литераторы, шоферы, летчики и т. д. Встречались люди, которые на первых порах и не имели к этой книге никакого касательства, но и они загорались идеей быть чем-то ей полезными. Среди них не было ни одного, кто был бы мне неприятен.
   За это большое спасибо Дюма, спасибо Дюма, что он помог ближе узнать Кавказ мне и, надеюсь, многим читателям тоже.
   Благодарю всех, кто помогал в работе: и москвичей, и дагестанцев, и жителей Азербайджана и Грузии -- словом, всех-всех.
   "Дюма никогда не отличался точностью, однако его рассказы по возвращении из России превзошли приключения Монте-Кристо. Хорошо выдумывать тому, кто прибыл издалека. Впрочем, какое это имеет значение? Слушатели были зачарованы. Он так увлекательно рассказывал, с таким пылом и такой убежденностью, что все верили, и прежде других -- сам рассказчик", -- подытоживает Андре Моруа главу о поездке Дюма в Россию.
   Подытожим и мы.
   "Кавказ" -- произведение замечательное и редкое по документальности и скрупулезности автора в описании виденного и слышанного; произведение, одинаково сочетающее в себе художественность и точность.
   "Кавказ" опровергает представление о Дюма, изложенное выше. Что рассказывал Дюма своим парижским слушателям, мы не знаем (как, кстати, не знал этого и Моруа) и, видно, не узнаем никогда. Но перед нами его книга. И по ней мы можем судить о Дюма.
   Дюма это Дюма. Единственный. Загадочный. Динамичный. Неисчерпаемый. Великолепный. И принимать его надо таким, каков он есть, каким встает со страниц своих книг. И со страниц "Кавказа".
   
   Михаил Буянов.
   1984-85
   Москва -- Тбилиси

-----------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Кавказ / Александр Дюма; Лит. обраб. перевода П.Н. Роборовского Пер. недостающих частей, вступ. ст., послесл., примеч., коммент. и подбор. ил. М.И. Буянова. -- Тбилиси : Мерани, 1988. - 285 с., ил.; 29 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru