-- Ну разсказывай! Разсказывай! упрашивала подкутившая компанія молодежи господина съ значительной лысиной и носомъ цвѣта десяти-рублевой депозитки.
-- Да что я разскажу вамъ? что? отвѣчалъ баринъ съ лысиной.
-- Ну о своихъ побѣдахъ разсказывай.
-- Противно.
-- Это почему?
-- Да потому, что всѣ мои побѣды были удивительно однообразны и циничны. Я любилъ женщинъ не потому, что онѣ мнѣ нравились, а потому, что мнѣ нравилось, было пріятно, любить ихъ. Въ моихъ любвяхъ сердце не участвовало, и всѣ онѣ заключались лишь въ различныхъ маневрахъ, обходахъ, которыми я обходилъ различныхъ дуръ, мечтавшихъ найдти общее между моими звонкими, красивыми фразами и дѣйствіями. Все это, согласитесь, старо, а стало-быть и неинтересно. Въ наше время Донъ-жуанство -- анахронизмъ.
-- Это почему?
-- Да потому, что вѣкъ таковъ, потому что время дороже стало и потому что фраза -- я служу искусству для искусства,-- потеряла свой кредитъ. Романтизмъ сороковыхъ годовъ, это уже достояніе исторіи. И не вамъ, дѣти своего времени, слушать идилліи, слушать про вещи, въ наше время невозможныя....
Это-то намъ и интересно: какъ любятъ и ухаживаютъ въ настоящее время намъ извѣстно, а ты вотъ разскажи, какъ ты, сѣдовласый и лысый, ухаживалъ; разскажи, какъ ухаживали въ твое время.
Просьбы сыпались, со всѣхъ сторонъ, и лысый баринъ, Александръ Русовъ, наконецъ согласился.
-- Ну ребята, ладно, говорилъ онъ, я разскажу вамъ одну изъ своихъ исторій, и выберу такую, которая имѣетъ довольно таки оригинальнаго. Сначала выпьемъ.
-- Ура! браво! Крикнули собесѣдники, и бокалы мигомъ наполнялись. Компанія чекнулась, и Русовъ началъ:
-- Разъ, противъ моего обыкновенія, я до іюня прожилъ въ душной, противной и пыльной до нельзя Москвѣ. Въ концѣ іюня я покончилъ свои дѣла и былъ свободенъ, аки птица: куда угодно. Куда ѣхать мнѣ? размышлялъ я. Ѣхать въ свою деревню -- мнѣ не хотѣлось: всѣ окрестныя вдовы, дѣвы и молодыя жены надоѣли мнѣ. Да и вправду сказать, не было тамъ ни одной, которой бы стоило заняться какъ слѣдуетъ. Поѣду на Волгу, къ пріятелю: къ Пашѣ Нилову знаете чай?
-- Ну еще бы сего юнаго поэта, и вмѣстѣ съ тѣмъ циника, не знать, отвѣчали Русову.
-- Ну, сказано -- сдѣлано: я поѣхалъ. Волга мнѣ не понравилась, то-есть понравилась, но не ахти какъ: мнѣ больше нравились декораціи въ театрѣ. Пріѣхалъ я къ Пашѣ въ деревню; онъ по сіучаю моего пріѣзда устроилъ пьянство веліе, кончившееся что-то черезъ недѣлю, кажется. Родитель Паши, бывшій исправникъ и лихоимецъ былъ не особенно доволенъ моимъ пріѣздомъ, хотя сего явно и не показывалъ. Прожилъ я у Паши двѣ недѣли и сбѣжалъ: тоска была смертная, да и сестру`Паши жаль было: родитель ея, убоясь моего коварства, заперъ бѣдную дѣвочку на какую-то вышку. Скажу по чести: я и въ мысляхъ не имѣлъ за ней ухаживать, хотя дѣвочка была прелесть что такое.
-- Что-то не вѣриться? замѣтилъ ему одинъ изъ компаніи.
-- Вѣрно, и вотъ причина: ей было еще только одиннадцать лѣтъ. Отъ Паши я переѣхалъ къ милому, очень неглупому, помѣщику Аркову. Привѣтъ тебѣ хорошій, Николай Михайловичъ. Арковъ этотъ былъ чистый русакъ, и мы съ нимъ живо сошлись. Стали ѣздить на рыбную ловлю, травили сайгаковъ, лисицъ. Нужно вамъ замѣтить, что дѣло было ниже Царицына. Жить съ простымъ народомъ, и народомъ славнымъ, не то что у насъ подъ Москвою, любо мнѣ показалось: ново было для меня. Разъ, еще засвѣтло, отправились мы на Волгу рыбу ловить. Съ нами былр нѣсколько лихихъ парней. Пріѣхали на берегъ и только что разложились, какъ ужъ стемнѣло: на югѣ переходъ отъ дня къ ночи быстро совершается. Развели огонь, выпили наливочки, -- наливка, доложу я вамъ, дивная,-- раздѣлись и близь самаго берега стали бродить съ бреднемъ. Моя Мадера, помните что мнѣ Зотовъ подарилъ, Маркловская кровная, тоже въ воду пошла. Забѣжитъ впередъ подлая и всю рыбу распугаетъ; насилу выгнали изъ воды. Съ полчаса мы побродили и рыбы вытащили видимо -- невидимо. Вылѣзли и чтобъ согрѣться, опять царапнули наливочки. Рыбу сварили и мы принялись за ужинъ. Ужинъ, прерываемый живою болтовней и частыми выпивками, длился часа два, если не больше; затѣмъ, какъ слѣдуетъ, добропорядочнымъ людямъ, мы разослали кошмы и залегли спать, поручивъ охранять себя Мадерѣ. Ночь была диво что такое: теплая, душистая, и небо такое свѣтлое, хотя и безъ мѣсяца. Мнѣ не спалось: я заслушался этой величественной тишины, что охватила всю окресть. Я въ эти мгновенья невольно подумалъ, какъ много теряемъ мы, городскіе жители, живя вдали отъ природы. Вѣдь, такая ночь -- да это восторгъ! Долго и очень долго предавался я разнымъ, въ этомъ жанрѣ, мечтаніямъ, и наконецъ сталъ засыпать... и заснулъ. Вдругъ раздался пронзительный лай Мадеры, мы всѣ вскочили. И пора было: шагахъ въ пяти отъ насъ стоялъ здоровенный мужчина, съ преогромной палицей! Чего тебѣ?! чуть не хоромъ закричали мы. Мужчина, видя, что насъ шесть человѣкъ здоровыхъ и рослыхъ ребятъ, очень смиренно отвѣчалъ намъ: мнѣ, господа честные, хлѣбушка, и больше ничего. "Да ты кто такой? спросилъ Арковъ. "Позабылъ, баринъ милый, охъ, позабылъ.-- Изъ бѣглыхъ чтоль? спросилъ одинъ изъ парней.-- "И это бываетъ." Мы снова развели огонь и пригласили бродягу откушать вина и хлѣба. Бѣднякъ видно жестоко проголодался: одинъ съѣлъ больше, чѣмъ мы въ шестеромъ. Разговорились, и нашъ разбойникъ оказался очень добродушнымъ и хорошимъ человѣкомъ; онъ разсказалъ намъ, что служилъ въ гренадерахъ и что его часто сѣкли за безпонятливость. Сѣченье было причиной, почему онъ утекъ. Когда онъ подвыпилъ, такъ какъ слѣдуетъ,-- онъ повеселѣлъ и пустился въ разсказъ о своихъ странствованіяхъ по русской землѣ. Словомъ онъ намъ очень понравился, несмотря на свою свирѣпую рожу. Да ужь и рожа же: передъ нимъ разбойники Сальватора-Розы все равно, что пастушки Ватто. Стало свѣтать, и мы собирались до дому. Передъ прощаньемъ, бродяга выразилъ свою благодарность за хлѣбъ за соль и деньги, которыя я ему вручилъ для дальнѣйшихъ странствій, такимъ образомъ: "А что, господа вы, до дѣвокъ охочи?"
-- Не брезгаемъ, отвѣчалъ я. "Ну такъ я же укажу вамъ кралю: вчера ночевалъ я въ Торговѣ и по утру видѣлъ, какъ купались тамошнія дѣвки; одна изъ нихъ, Лизкой звали ее, такая, что и во снѣ не свидишь! Что за краса! Кабы былъ человѣкъ, а не волкъ, кабы не травили меня, -- не ушелъ бы въ жизнь изъ Торговаго, и жизнь
свою положилъ, кажется, за такую дѣвку." Сообщивъ о семъ предметѣ, бродяга распрощался. Сообщеніе это объ Лизкѣ изъ Торговаго, сильно заинтересовало меня: мнѣ хотѣлось провѣрить слова бродяги, по смотрѣть, что такое красавица изъ народа. Когда мы воротились домой,-- я сообщилъ о своемъ желаніи Аркову и остальнымъ компаньонамъ. Одинъ изъ сихъ послѣднихъ, Васька, здоровый, бойкій парень, тотчасъ же нашелся: завтра, сообщилъ онъ, въ Торговомъ праздникъ, и мы туда зайди! Рѣшили мы такимъ образомъ: я, въ русскомъ платьѣ, отправлюсь вмѣстѣ съ парнями, а Арковъ пріѣдетъ одинъ. Меня въ Торговомъ никто не знаетъ, и я буду изображать изъ себя пейзана.
Утромъ, на другой день, рано -- рано мы были готовы въ путь: я въ костюмѣ пейзана,-- въ красной кумачевой рубахѣ, въ поддевкѣ и высокихъ сапогахъ. Я никогда не былъ Фатомъ, а потому вы мнѣ повѣрите, что костюмъ этотъ шелъ ко мнѣ необычайно. Конечно я быль не то, что сейчасъ (Русовъ вздохнулъ при этомъ): черные волосы въ кудри вились, румяный, здоровый, ну словомъ -- добрый молодецъ, какихъ поискать еще. Да и глаза были не тѣ: взглянешь -- огнемъ опалишь. Я женщины не зналъ, которая бы, не смутясь, выдержала мой пристальный взглядъ. Да, было время... Единственно, что выдавало мое барство -- такъ это руки: мягки больно были! Лицо же такимъ загаромъ подернулось, что съ бурлакомъ, который все лѣто бурлачилъ, не отличишь.
Я отправился съ парнями въ тарантасѣ, а Арковъ поѣхалъ одинъ въ коляскѣ.
День былъ хмурый. Въ Торговое пріѣхали мы, какъ отъ обѣдни народъ сталъ расходиться. Бабы и дѣвки разодѣты просто на удивленіе. Василій, парень, объ которомъ я говорилъ выше, отправленъ былъ нами на рекогносцировку, разузнать про красавицу. Я и остальная компанія (Арковъ былъ у помѣщика) накупили орѣховъ и пряниковъ и занялись угощеніемъ толпившихся на базарѣ красныхъ дѣвушекъ и молодыхъ молодицъ.
Между ними было не мало красивыхъ, но не было ни одной, которая бы рѣзко выдѣлялась.,
Дума: ужъ не навралъ ли бродяга? невольно шла въ голову. Да и Васьки долго что-то невидно: знать загулялъ..
Вотъ ужъ полдень; вотъ ужъ и къ вечеру дѣло близится, а про красавицу, что называется, ни духу, ни слуху.
Какъ ужъ солнце стало садиться -- весь народъ повалилъ къ Волгѣ (Торговое стояло на Волгѣ),-- пѣсни играть.
-- И-и-и! Ну дѣвка! И во снѣ то такой павы не увидишь!
Мы больше не разспрашивали, а бѣгомъ пустились къ Волгѣ.
На берегу рѣки хороводъ ходилъ. Вечеромъ небо совсѣмъ прояснилось: солнышко залило своимъ краснымъ свѣтомъ Волгу широкую.
Хороша, охъ, хороша же, многоводная Волга при закатѣ солнечномъ. Воздухъ прозраченъ, и даль по рѣкѣ видна необъятная. Что за картина! будто горитъ вода залитая солнцемъ, будто чешуйки блестятъ ея волны. Славно! и воздухъ такой теплый да ласковый.
Подошли къ хороводу.
-- Вотъ на! указывалъ Васька на высокую, стройную женщину.
Ну дѣвка!
Дополните, господа, своимъ воображеніемъ лаконизмъ моего описанія этой красавицы. Она была... богиня! нѣтъ, что богиня!-- десять, сто богинь вмѣстѣ! Высокая и стройная, какъ.. какъ ива прибережная. Тяжелыя косы темныхъ волосъ гнули назадъ ея голову прелестную. Глаза томные, да глубокіе, да черные, что вишня спѣлая,-- такъ хороши, что другихъ я не знаю. Сверху чувственныхъ, красиво очерченныхъ губокъ, легкій пушокъ пробивался.
Прямой носъ, вздернутый чрезвычайно кокетливо -- придавалъ необыкновенную игривость, жизненность ея прелестному личику. Ну да словомъ -- красавица, какихъ не было и никогда не будетъ. Я не шучу, господа! Такихъ женщинъ вы здѣсь не увидите. Это типъ мѣстный, сложившійся подъ извѣстными условіями -- на привольѣ степномъ, на вольной Волгѣ, вдали отъ разныхъ опекъ. Глядитъ она совсѣмъ иначе, чѣмъ наши городскія или подмосковныя женщины. Бойкій народъ на низу Волги, не забитый.
Насъ какъ пріѣзжихъ, какъ гостей, приняли въ хороводъ очень ласково. Шельма Васька помѣстился рядомъ, рука объ руку, съ Лизой.
Я сталъ напротивъ ея. Повели хороводъ.
Солнышко садилось,
Ночь тиха сходила,
Пѣлъ хороводъ.
Темно становилось,
Выйди моя мила.
Риѳмъ пѣсни нѣсколько мѣнялся:
Всходитъ мѣсяцъ ясный,
По рѣкѣ горитъ;
Къ хатѣ дѣвки красной
Молодецъ спѣшитъ
Выйди-жъ, выйди моя мила,
Выйди дорогая:
Вся-то душенька изныла
Тебя дожидая.
Ой, дождусь ли? выходи,
Эка ночь! ты погляди.
Красавица Лиза вышла въ средину хоровода. Увѣренность, съ которою она вышла, давала поводъ думать, что это только ея право.
Пѣсня продолжалась:
Выходила, красна, выходила,
Своего друга къ себѣ подманила.
Кто этотъ счастливецъ, кого поманитъ Лиза? мелькнуло у меня въ головѣ. Глядь!-- Лиза манитъ меня. Глазамъ своимъ не вѣрю: стою, гляжу на нее и нейду.
-- Тебя манитъ, сказала мнѣ моя сосѣдка.
-- Меня! и я выскочилъ къ Лизѣ.
Съ милымъ другомъ ночку коротала,
Мила друга въ уста цѣловала.
Охъ, охъ, цѣловала!
Охъ, охъ, миловала!
Красавица подошла ко мнѣ и три раза поцѣловала меня. Цѣлуетъ, а сама въ глаза глядитъ. Обезумѣлъ я, одурѣлъ: стою какъ статуй египетскій, и поцѣлуя возвратить не могу. Да, господа, эти поцѣлуи не то, что поцѣлуи нашихъ тощихъ барышень и дамъ: жгутъ они, жгутъ, всю кровь подымаютъ. А глядѣла-то какъ на меня! Ну словомъ, я оплошалъ. Поцѣловала меня Лиза и, улыбаясь, насмѣшливо отошла.
Хороводъ водили еще долго, выходили еще дѣвушки на средину его, но Лиза не вышла больше. Наши глаза не рѣдко встрѣчались, и красавица улыбалась мнѣ. Когда кончили хороводъ, я въ провожатые къ Лизѣ напросился; Васька -- бестія тоже.
Идемъ мы на гору, къ селу, идемъ, а я ни гу-гу что называется. Подступиться, господа, не умѣлъ: тутъ не годились тѣ пріемы, которые я пускалъ въ ходъ съ нашими свѣтскими барышнями.
Лиза заговорила сама:
-- Не здѣшній?
-- Нѣтъ, не здѣшній, отвѣчалъ я.
-- То-то я допрежъ тебя не видала.
А, думаю: замѣтила, значитъ, меня. Роль пейзана я разыгрывалъ отлично.
-- Дивлюсь, отвѣчалъ я, какъ теперь увидѣла.
-- Какъ не увитать парня такого, проговорила она, улыбаясь.
-- Шутку шутишь, насмѣхаешься. Мало-ль у васъ парней такихъ, какъ я.
-- Про то мнѣ лучше знать.
И расхохоталась. Идемъ дальше. Лиза молчитъ, только изрѣдка улыбнется, да рукой прикроется.
-- Лиза! позвалъ я ее.
-- Чего?
-- Позови подругъ: посидимъ въ саду, я пѣсню съиграю.
-- А нешто гораздъ?
-- Хваливали, не знаю какъ ты...
И Лиза крикнула къ себѣ нѣсколькихъ подругъ.
-- Пойдемъ, дѣвки, въ садъ: парень пѣсни играть будетъ.
-- Пойдемъ.
-- И мнѣ, Лиза, можно чай? спросился Васька.
-- Для че нѣтъ...
Досадно, охъ досадно было мнѣ на Ваську; я сердито взглянулъ на него, а онъ и того сердитѣе.
Пошли въ садъ. Тамъ подъ яблонью усѣлись, и я сталъ дѣвкамъ пѣсни пѣть. Должно быть понравились онѣ имъ: слушали внимательно,
-- Ты дальній должно быть? спросила одна изъ товарокъ Лизы.
-- А что?
-- Да пѣсни незнаемыя въ нашей сторонѣ поешь.
-- Да, я изъ подъ Москвы.
-- И видно: всѣ вы московскіе ребята ловкіе: пѣсню-ль, музыку-ль сыграть -- мастера, замѣтила Лизй.
-- Лиза, у насъ на Москвѣ обычай: за потѣху лаской дарятъ.
-- И мы не прочь: благодарите дѣвки за пѣсни, отвѣтила Лиза.
Всѣ привстали и низко, низко поклонились мнѣ.
-- У насъ, Лиза, въ обычай, отвѣчалъ я на поклоны, ласку иначе сказывать.
-- Какъ же, молодецъ?
-- А вотъ такъ! и я потянулся, чтобы поцѣловать Лизу.
-- Нѣтъ, и не загадывай про это, отвѣтила она: у васъ таковъ обычай, а у насъ другой.
Поклонились мнѣ еще разъ и пошли по домамъ.
-- Лиза, остановилъ я ее, завтра тебя повидать можно?
-- Для че нѣтъ: я не запретная.
-- Ну прощай, красавица.
-- Прощай, молодецъ.
И. ушла.
Ну, господа, скажу я вамъ -- приколдовала меня эта красавица: сна лишился, исхудалъ. Я съ Васькой, котораго мнѣ удалось уговорить не ухаживать за Лизой, поселились въ Торговомъ. Каждый день видѣлъ я красавицу, и все больше и больше нравилась она мнѣ; она же, охъ плутъ дѣвка, видитъ, что безъ ума я отъ нея, а толку мало; свидимся -- поклонится, рѣчь заведу -- отвѣтъ даетъ, да отвѣтъ то все не такой, что хотѣлось бы мнѣ. Тронешь, случалось, ее за руку,-- обижается. Ну словомъ мучаетъ, да только. Не скажу я, чтобы она не ласкова со мной была, нѣтъ: она улыбалась, завидя меня, и улыбалась такъ-то любовно, но за то больше ничего. Всѣ парни на селѣ, страсть не возлюбили меня: бывало идешь по селу, а они дразнятъ: ишь ты крупа московская, желтопузый. Какъ ни глупы были эти прозвища: "крупа, желтопузый", но они злили меня.
Разъ въ праздникъ водили хороводъ. Одинъ изъ парней деревенскихъ, снимая шляпу,-- нарочно размахнулся такъ, что ударилъ меня по носу; у меня кровь пошла носомъ; дѣвки и весь хороводъ засмѣялись. Гляжу и Лиза улыбается.
-- Прощенья просимъ, заговорилъ насмѣшливо ударившій меня парень, что по носу задѣли вашу милость.
-- Ничего, другъ, отвѣтилъ я, за мной не пропадетъ.
-- Не оставьте своей милостью.
Всѣ засмѣялись опять. Злость душила меня.
Парень, поощряемый смѣхомъ, опять обратился ко мнѣ:
-- У милости вашей носъ крупичатый -- отъ шляпы изломался, а у насъ арженой -- и кулакомъ его не перешибешь.
Только что успѣлъ сказать это, какъ я проговоривъ: а вотъ попробую,-- такъ треснулъ кулакомъ по лицу, что онъ съ ногъ долой.
Въ одинъ моментъ бросились на меня чуть ли съ десятокъ парней: ахъ ты такой, сякой! кричатъ, вотъ мы тѣ покажемъ, какъ нашихъ бить.
И быть бы мнѣ жестоко избитымъ, если бы не Васька.
-- Стой, ребя, онъ чужой у васъ въ селѣ, а гостя обижать не слѣдъ. На однаго въ десятеромъ нападать не повадно.
-- Это справедливо, заговорили въ хороводѣ: гостя обижать не слѣдъ, на одного.нападать не ладно.
-- Коли такъ, закричалъ одинъ изъ напавшихъ на меня, то не трожь что ребята! обратился онъ къ своимъ сотоварищамъ. Ты крупа московская, это ужъ ко мнѣ рѣчь шла, Митькѣ всю рожу расквасилъ, онъ самъ теперь за себя стать не можетъ -- выходи со мной!
Дѣло приняло серьезный оборотъ: сплоховать мнѣ теперь значило Лизку вовсе потерять.
Вы знаете, господа, что я хотя и не особенно силенъ, но ловкостью меня Богъ не обидѣлъ: такъ какъ я дерусь на рапирахъ и на боксахъ въ Москвѣ, пожалуй другого и не выищется, а посему я на вызовъ отвѣчалъ такъ:
-- Не то что съ тобой, парень, выйду я одинъ на одинъ, а по очереди со всѣми. Живо сбросилъ я поддевку, и мы стали на середкѣ хоровода. Народъ окружилъ насъ; Лиза впереди стоитъ.
Мы уже готовы были начать, какъ вышелъ одинъ старикъ и такъ сказалъ:
-- Коли драться ребята, то вотъ завѣтъ: коли кто кого съ ногъ сшибетъ, дракѣ конецъ.
-- Ладно! отвѣтилъ я и соперникъ мой.
Драка началась. Я видѣлъ ясно, что мнѣ моего противника силой не одолѣть, а потому я пустился на хитрости: онъ размахнется, вотъ -- вотъ ударитъ, а я въ сторону; когда такимъ манеромъ я разсердилъ его и измучилъ какъ слѣдуетъ,-- я началъ аттаку: отъ его удара я увернусь, а самъ въ бокъ кулакомъ, то въ щеку ладонью. Разсвирѣпѣлъ мой парень, -- собрался съ силой и со всего маху хотѣлъ меня по головѣ ударить; я видѣлъ все это, и когда онъ размахнулся я отскочилъ въ сторону, а онъ, потерявъ равновѣсіе, со всей силы грохнулся объ земь. Въ этотъ моментъ я бы могъ, конечно, насѣсть на него, но я поступилъ, какъ подобаетъ джентльмену,-- это шелъ въ сторону и опять ждалъ противника. Онъ было вскочилъ, чтобы опять броситься на меня, но его не допустили.
-- Сказано, говорили свидѣтели дуэли, что кто на земь падетъ -- кончено дѣло.
-- Кто еще хочетъ попробовать крупеника! вызывалъ я.
Одинъ за однимъ выходили на меня еще трое парней и всѣхъ ихъ постигла таже участь; одинъ впрочемъ, поплатился за свою храбрость больнѣе: я ему боксомъ угодилъ въ самую переносицу; да такъ крѣпко, что онъ безъ чувствъ упалъ.
Еще охотниковъ попробовать со мною свою силу не нашлось.
Теперь, когда честь была удовлетворена, я пригласилъ всѣхъ своихъ соперниковъ заключить со мною мировую, которую предложила, устроить въ кабакѣ. Враги мои были незлопамятны и напились на мой счетъ преизрядно. Подобное примиреніе я устроилъ не безъ цѣли: я хотѣлъ привлечь на свою сторону молодежь Торговаго, и это мнѣ удалось: дружками моими всѣ парни на селѣ подѣлались.
Лизѣ видимо понравилась моя удаль: она стала глядѣть на меня много любовнѣе, чѣмъ прежде.
Она стала любовнѣе глядѣть на меня, но поцѣлуя, кромѣ какъ въ хороводѣ, я отъ нея такъ-таки и не добился.
Разъ, въ праздникъ тоже, молодежь, со всего села, собралась на берегу Волги. Я, Лиза, ея подруги и поклонники усѣлись на старую барку и болтали. Такъ прошло времени часа два, коли небольше, какъ вдругъ съ луговой стороны вѣтеръ подулъ, да вѣтеръ такой, что на ногахъ еле устоишь. Подулъ вѣтеръ, а за нимъ, точно туча хмурая, поднялся песокъ съ того берега,-- такъ и бьетъ въ лице. Въ десяти шагахъ не видать ничего, такую пыль поднялъ песокъ.
-- Дозволю, отвѣчала она, коли тростнику съ того берега принесешь!
Парни такъ и присѣли.
-- Ишь чего задумала: нешто можно.
-- А вотъ мы попробуемъ! недолго думая, отвѣчалъ я, и сталъ, отвернувшись, раздѣваться.
-- Что ты! что ты! взговорила она, аль рехнулся?
-- Перестань, парень, не дури; я шутку шутила! сказала испуганная Лиза.
Въ такую бурю, переплыть двѣ съ половиною версты, дѣйствительно безумство, но я уже рѣшился. Будешь ты, дѣвка, моя, вздумалось мнѣ. Не смотря на всѣ отговоры, упрашиванья -- я живо раздѣлся и бухъ въ воду.
-- Я, старый ученикъ Гока, думалъ я, плывя,-- авось не потому.
Плыву, а вѣтеръ на встрѣчу такъ и бьетъ. Трудно, охъ трудно было справляться съ волнами: ляжешь на спину вздохнуть на минуту -- такъ назадъ и относитъ.
Плыву... плыву, а силы все меньше и меньше.
Не вернуться-ль: попутный вѣтеръ живо донесетъ? не годиться, что Лиза скажетъ, парни смѣяться станутъ!
Плыву... коченѣютъ ноги... плыву...
Богъ мой! больше силъ нѣту. Опущусь, попробую. Опустился -- глубоко. Вынырнулъ, опять плыву. И кажется мнѣ, что я впередъ не подвигаюсь.
Усталъ... плыву. Опустился опять, и на днѣ, пока духу хватило, отдохнулъ, отдохнулъ маленько.
Воротиться назадъ теперь, разсуждалъ я, все равно пропадешь: далеко отплылъ.
Значитъ, дѣлать нечего, надо плыть. Плыву..
Долго-долго плылъ я, наконецъ совершенно изъ силъ выбился. "Дай опущусь". Опускаюсь -- земля! Ну слава Богу. Прошелъ я немножко -- сначала было по плечи, потомъ ниже и ниже и наконецъ только по колѣни. Близко ли берегъ, не видно: песокъ мететъ; но должно быть добрыхъ съ версту я шелъ въ водѣ не выше какъ по колѣни.
Наконецъ я на берегу.
Усталый страшно, я легъ отдохнуть и сейчасъ же заснулъ.
Холодъ разбудилъ меня. Проснулся -- гляжу дѣло къ вечеру, и вѣтеръ стихъ и воздухъ чистый.
Глянулъ я на ту сторону -- вижу что меня снесло по теченію на цѣлую версту въ сторону.
Съ новыми силами я собрался въ обратный путь. Чтобы мнѣ было легче плыть, чтобы меня опять не снесло теченіе, я прошелъ по берегу, назадъ, версты полторы, сорвалъ тростнику, ухватилъ его зубами и поплылъ назадъ.
Легкій вѣтерокъ, когда я прошелъ мелководье, былъ по пути, и я живо доплылъ обратно, опять къ баркѣ.
На баркѣ и на берегу собралась цѣлая деревня и привѣтствовали меня криками.
-- Молодецъ парень! Лихо! Вотъ тѣ и крупеникъ!
Я живо одѣлся, выпилъ здоровый стаканъ вина, и къ Лизѣ,
-- На, красавица! сказалъ я ей, подавая тростникъ.
Какъ маковъ цвѣтъ загорѣлась дѣвка и молчитъ.
-- На же! повторилъ я.
Молчитъ и не беретъ.
-- Свое слово держать надо, красавица, сказалъ я.
-- Дѣло говоритъ молодецъ, взговорила толпа, дѣло. Цѣлуй его, Лиза!.
-- Ладно, проговорила она и взяла тростникъ.
-- Жду!
Нагнулась ко мнѣ, обняла меня и въ самыя губы поцѣловала Лиза.
-- Приходи... послѣ, шепнула она мнѣ, я тебя взаправду поцѣлую -- безъ народа. И сдалась красавица...
-----
Вотъ, господа, мой разсказъ. Онъ имѣетъ за собою всѣ признаки сельской идилліи и... и добраго стараго времени. Онъ, имѣя въ виду, что все разсказанное было со мною, имѣетъ нѣкоторую оригинальность. Я увѣренъ, что теперь такую штуку никто не продѣлаетъ: народъ не тотъ, силы не тѣ. Такъ то-съ.