Lib.ru/Классика: Дмитриев Андрей Михайлович. Сын века

Въ дорогу отъ скуки.

Сочиненія и переводы
Барона I. Галкина.

1876.

СЫНЪ ВѢКА.

РАЗСКАЗЪ ВЪ ПИСЬМАХЪ.

Для характеристики Ординскаго мы разскажемъ одинъ случай изъ его жизни. Эпизодъ этотъ прекрасно характеризуетъ нравственную фигуру нашего героя.

Онъ былъ молодъ, былъ влюбленъ, влюбленъ въ первый разъ, и ясное дѣло, сумасшествовалъ.

Утро застало его за письмомъ къ своему другу: онъ, Ординскій, писалъ:

27 Мая.

"Глупый ты мой! Хорошій ты мой! И что за ерунду ты пишешь мнѣ въ отвѣтъ на мое признаніе, что я хочу жениться! Ыу не чепуха ли твоя слѣдующая почтенная тирада: "Ты хочешь жениться? Глупо, удивительно глупо! Ты вглядись, во что ты влюбленъ, да вглядись хорошенько! А главное, бѣги отъ готовыхъ, прежде сдѣланныхъ мнѣній о женщинѣ; они, эти мнѣнія, все равно что платье, сдѣланное въ магазинѣ готоваго платья: въ него можетъ одѣться всякій, но оно ни на комъ не сидитъ хорошо. Такъ и ты: ты бросаешься на всякую смазливую дѣвчонку и ужъ влюбленъ, и ужъ находишь ее и Богъ знаетъ чѣмъ. А ты всмотрись и увидишь".... и т. д. и т. д. И все это чепуха. Ты отжилъ, ты устарѣлъ, ты неспособенъ понять мои восторги, уяснить прекрасный образъ моей красавицы. Ты неспособенъ, но я все-таки опишу тебѣ ее. Этого не слѣдовало бы дѣлать, но я... я сдѣлаю. Сдѣлаю потому, что нужно высказаться, высказаться хотя на бумагѣ (прости эту фразу), какъ я люблю эту славную дѣвушку. Ты засмѣешься? Ну, смѣйся -- чортъ тебя возьми! А я люблю, люблю и люблю! И смотри, какая она прелесть: во-первыхъ, она еще никогда не любила и лазурь ея глубокихъ, большихъ глазъ ясна, какъ небо голубое, небо безъ облаковъ и лѣтнее небо. Взглянулъ -- и ты видишь, какъ дѣвственно-чисты это тѣло, эта душа! Я бы сравнилъ тебѣ ее съ чѣмъ-нибудь, да рѣшительно теряюсь. Иной разъ она напоминаетъ мнѣ тѣхъ женщинъ, которыхъ рисовалъ Леонардо-Винчи, а иной разъ я думаю, что это сама Леда, а еще иной разъ.... да ужъ я и не подберу. Я тебѣ разскажу, какъ мы съ нею встрѣтились. Вылъ диво какой день. Жарко въ комнатахъ, жарко на дворѣ, хорошо въ лѣсу -- и я ушелъ въ лѣсъ. Глубокій оврагъ тянулся подо мною, и оврагъ страшный, весь поросшій столѣтними соснами, угрюмый, и только милое солнце скрадывало нѣсколько суровость его; кругомъ лѣсъ и лѣсъ, а гдѣ я помѣстился съ книгой, красивая поляна, съ густою, свѣжею, сочною травою. Восторгъ, какъ хорошо! Эффекты освѣщенія.... Чортъ Знаетъ, кому я говорю обо всемъ этомъ. Говорю человѣку, который любитъ природу только на сценѣ, знаетъ ее только по декораціямъ! Я замолчу и перейду къ разсказу.

Итакъ, былъ въ лѣсу, читалъ книгу и былъ спокоенъ. Вдругъ.... ты скажешь: вотъ и deus ex machina! Чтожъ, говори! Мнѣ, право, отъ этого не хуже. Итакъ, я читаю.... и слышу, а въ лѣсу только малиновки, да еще Богъ ихъ знаетъ какія птички поютъ, а потому тихо, -- слышу арію Маргариты "за прялкой" изъ Фауста. Голосъ слышится свѣжій и такой свободный, сильный. Пѣсня ближе, книга къ чорту, и я весь вниманіе. Думаю: кто эта пѣвунья? Поетъ хорошо, со смысломъ, и должно быть она хорошенькая: гадкія такъ не поютъ и голосъ такой пріятный имѣть не смѣютъ. Думаю: вотъ и приключеніе. А что, мнѣ встать, какъ она войдетъ на поляну или нѣтъ. Ну, а что если она не сюда? Нѣтъ, сюда; вотъ и она. Я всталъ и глаза наши встрѣтились. Я видѣлъ и не понималъ; развѣ можно однимъ взглядомъ разглядѣть, понять Сикстинскую Мадонну Рафаэля? Нельзя и нельзя, и я повторяю: видѣлъ и не понималъ. Откуда это ты, прелестное созданье? хотѣлось спросить мнѣ. А она? она взглянула и опять опустила свои глазки, и опять продолжала, прерванную на минуту, пѣсню. Она шла въ мою сторону, она поравнялась со мной, она миновала меня, а я.... я будто околдованный не могъ сказать слова. Вотъ и нѣтъ ее: она скрылась за деревья и только пѣсня звучитъ на всю эту тишину. Звуки дальше, тише, тише.... Я очнулся, и на голосъ вдали замирающей пѣсни пустился за чудною пѣвицей....

Вотъ голосъ опять громче, вотъ и она. Быстро догналъ я ее и сталь. Что мнѣ сказать ей? Какъ заговорить? Да и смѣю-ли я нарушать ея покой? Что скажу я ей? Боже, да развѣ я знаю языкъ, которымъ говорятъ ангелы! Глупое положеніе, невыносимо глупое!

Она обернулась, и добрая, чуть-чуть насмѣшливая улыбка освѣтила ея личико.

-- Простите, заговорилъ я, что я... я.... безъ вашего позволенія... курю...

У меня и папиросы-то не было, а сказалъ, сказалъ эту глупость...

-- Продолжайте, смѣется она, отыскивая взглядомъ мнимую папиросу,-- вы мнѣ не мѣшаете.

-- А можно ли мнѣ идти рядомъ съ вами?

-- Рядомъ тѣсно, а идите сзади или спереди.

Я пошелъ сзади.

Но Богъ мой! Что же это со мною: я ничего не могу сказать!

-- Вы изъ "Фауста" пѣли?

-- Нѣтъ, изъ "жизни за Царя".

Проучила: не спрашивай пошлостей.

-- Вы смѣетесь надо мною и по-дѣломъ. Но что жъ мнѣ дѣлать, что я такой неучъ, такой безтолковый, и что у меня всѣ мысли, кромѣ одной -- о васъ -- убѣжали, и что я не знаю, какъ мнѣ заговорить съ вами.

-- Будто? Однакоже заговорили.

-- Но какъ....

-- Какъ почти всѣ заговариваютъ....

-- Жестокое слово: почти всѣ.... А я бы хотѣлъ вамъ сказать....

-- Нѣчто иное. Послушаемъ.

Да чѣмъ я начну, чѣмъ инымъ? Я растерялся, я рѣшительно оглупѣлъ.

-- Ну-съ?

Молчать дольше не возможно, я заговорилъ:

-- Я встрѣтилъ васъ и очень доволенъ. Вы знаете, есть такіе удары, которые убиваютъ сразу, есть такіе глаза, которые заставляютъ любить сразу. Ваши глаза....

-- Не продолжайте; я знаю эти разговоры, знаю, какъ говорятъ, чтобы ничего не сказать.

-- О нѣтъ, нѣтъ,-- это серьезно. До сихъ поръ еще ни разу, никогда я не былъ такъ смутенъ однимъ взглядомъ, одною встрѣчей. Я понимаю, что я долженъ бы былъ молчать, но подумайте, развѣ есть возможность распоряжаться своимъ сердцемъ, заставить его молчать!

Прелестное личико стало задумчиво. Тише пошла дѣвушка. Я замолчалъ.

-- Я устала, сказала она и взглянула на меня тѣмъ глубокимъ взглядомъ, который и дно моря увидалъ бы, какъ сказалъ Дантъ.

Мы сѣли.

Вспомни, ты дикій, и лѣтомъ въ ваточномъ ходящій, человѣкъ, что это май мѣсяцъ,-- мѣсяцъ, когда природа только что зажила полною жизнью, когда чувствуешь эту полноту съ каждымъ вздохомъ здоровой груди, когда, стало-быть, и самъ живешь полнѣе. Роскошный, душистый воздухъ развѣ не шепчетъ сердцу про любовь, про счастье? А тутъ,-- да ты подумай только, какъ хорошо то!-- тутъ, въ этомъ лѣсу тѣнистомъ сидитъ съ тобою милая, красивая дѣвушка! И ты одинъ съ нею, одинъ глядишь на нее!

Вотъ когда счастье близко, потому что и ты и она -- оба молоды! Оба молоды.... счастье близко, а я не буду ей говорить про любовь, -- да развѣ это возможно? Да и что же тутъ дурнаго? Вѣдь можетъ быть,-- а чего только не можетъ-быть?-- и она взглянетъ на меня не сердито.... И мы раньше узнаемъ счастье, ничего, ни одной минуты не потеряемъ изъ него.

Я вижу твою скверную улыбку на эти, вѣрь, чистыя мысли, но да Вотъ съ тобой.

Мы сѣли. Она обернулась ко мнѣ и наши глаза долго смотрѣли другъ на друга.

-- Кто вы такой? спросила она.

Я назвался.

-- Вы въ первый разъ въ нашихъ мѣстахъ?

-- Да. Я только, что покончилъ съ книгами....

-- И хотите начать съ жизнью?

-- О, еслибы она, для начала, не сердито взглянула на меня на шими славными глазами!

Взглянула на меня красивая и взглянула не сердито.

-- Что же тогда бы?

-- Тогда бы я вошелъ въ эту жизнь веселый, добрый....

-- Добрый, улыбаясь сказала она, и ужъ конечно послушный, вѣроятно не отказавшійся бы сорвать мнѣ и принести вонъ тѣ -- я вижу тамъ -- ягоды земляники.

Я сорвалъ ей двѣ ягодки земляники и подалъ.

-- Хотите, мы раздѣлимъ? спросила она и подала мнѣ одну ягоду.

Я хотѣлъ взять менѣе смѣлую.

-- Не эту -- другую.

-- Коли вы такъ, то вы себя обижаете, и я на подобный дѣлежъ не согласенъ,

-- Такъ чтоже сдѣлать?

-- Дать мнѣ каждой половину.

-- Какимъ же это образомъ?

-- Очень просто: откусить своими бѣлыми зубами и дать половину. Это будетъ братскій дѣлежъ.

-- Братскій? и смѣется.

-- Или влюбленныхъ!

Она открыла свой маленькій ротикъ, и открыла такъ, что видны стали ея, какъ снѣгъ, бѣлые зубы, и подѣлила землянику.

Я взялъ свои двѣ половины.

-- Довольны вы?

-- Еще бы! Я бы не желалъ никогда, во всю мою жизнь, иначе закусывать, какъ теперь.

Молчаніе. Покраснѣло личико ея, нахмурились тонкія брови.

-- Ботъ какъ! Впрочемъ, это не мудрено: послѣ хорошаго ростбифа и добраго вина подобная закуска ничего.

-- Это не совсѣмъ такъ: тѣло имѣетъ свои потребности, свои аппетиты, но ихъ же имѣетъ сердце.

-- Ну, и поздравляю васъ съ вашимъ сердечнымъ аппетитомъ и я удаляюсь. Прошу покорно не провожать меня, а если будетъ вамъ угодно, то вы можете пріѣхать къ намъ. Я изъ Алайкова, фамилія моя Ратова.

Я, конечно, сказалъ, что буду непремѣнно, и былъ и бываю.

Вотъ тебѣ, мой суровый, но милый другъ, и моя первая встрѣча. Я буду писать и дальше, но теперь пока довольно: усталъ.

Таровъ -- Ординскому.

Получилъ твое письмо и, представь себѣ прочиталъ даже. Фразы, много и сейчасъ видно, что ты не влюбленъ вовсе. Да, не таращь глаза,-- не влюбленъ. Я, братъ, вѣдь любилъ и самъ и знаю, помню прекрасно, что ни одного слова не помню изъ того, что я говорилъ любимой дѣвушкѣ. До того ли, другъ, чтобы запоминать слова, когда весь -- огонь, весь -- счастье, и когда съ языка льется рѣчь отъ сердца, а не изъ головы, а такія рѣчи не запоминаются. Итакъ, я очень доволенъ, что ты не влюбленъ а пошаливаешь: ну ихъ, этихъ дьяволовъ въ юбкахъ! Насолили они мнѣ! И если когда подвертываются, то я съ ними не церемонюсь, а иначе имъ, женщинамъ, кругомъ задолжаешь. Ты, я не говорю, чтобы бросилъ, подобное времяубиваніе, продолжай -- это пріятно и среди другихъ бездѣлій самое вкусное, но симъ не увлекайся. Будь на-сторожѣ. Вѣдь для того, чтобы найдти женщину, какъ слѣдуетъ, нужно, чтобы господинъ Случай и госпожа Судьба тебѣ помогали, а станутъ ли они такими глупостями заниматься? Никогда. Ты и не ищи женщинъ, какъ слѣдуетъ,-- женщинъ человѣковъ, (ихъ и не найдешь), а бери отъ жизни, что она даетъ, помня то, что она, эта самая жизнь, не болѣе, какъ сигара, иногда дурная, а иногда и великолѣпная гавана, у которой мало огня и только дыму много. Ну, ты и дыми, и дыми! И старайся, чтобы дымить хорошимъ дымомъ. Серьезности, любви, какъ слѣдуетъ, искать нечего у женщины; она не любитъ, но занимается тобою; умъ ея не занятъ ничѣмъ, сердце пусто тоже, ну оно и занимается, какъ гостинница (которую невозможно же содержать безъ посѣтителей), всякимъ вновь пріѣхавшимъ, всякою новостью. Что же касается до нѣжныхъ, буколическихъ фразъ: "Ты моя, я твой", то это старая пѣсня, имѣющая за собою то достоинство, что она всегда будетъ новою. Ты еще молодъ, еще не стучало сердишко-то отъ любовной тревоги,-- ну, пусть постучитъ, пусть. Еслибы я не любилъ тебя, и если бы я не извѣдалъ всѣхъ горечей, которыя идутъ слѣдомъ за минутами блаженства и которыя слишкомъ большая и долгая плата за эти минуты, я бы не предостерегалъ тебя. Я бы не старался снять съ прекрасной головки ея свѣжій вѣнокъ и тѣмъ разбивать иллюзіи,-- нѣтъ, но я много, другъ, испыталъ, женщины теперь для меня не бо* лѣе какъ Физіологическій этюдъ или же произведеніе искусства. Вѣрь, что тебѣ говоритъ не врагъ твой, а хорошій пріятель, да. Позабавься, но въ мѣру, и помни, что жизнь только для себя -- не есть жизнь развитаго человѣка, и что тебя и твои способности ждетъ иная дѣятельность.

А пока прощай!

Твой Таровъ.

Ратова къ своей подругѣ.

Іюня 17-го.

Послѣ перваго письма, въ которомъ я описывала тебѣ мою встрѣчу съ Борей, прошло уже много времени и наши "дѣла любви", какъ ты это называешь, шибко подвинулись впередъ. Милая моя, я люблю безъ памяти! Это такой хорошій человѣкъ, умный и красивый, что я не видала, никогда не видала еще такихъ. Я не нашла въ немъ тѣхъ общихъ мѣстъ, которыя присущи наивному, мелкому вздыхателю. Въ началѣ нашего знакомства, какъ я уже тебѣ писала, онъ показался мнѣ не выдѣляющимся изъ толпы, далеко не искреннимъ, но потомъ, когда сердце заговорило въ немъ сильнѣе, онъ преобразился, приподнялся. Ты знаешь меня хорошо и поэтому повѣришь, что я бы не отдала своего сердца пустому человѣку за одну только возможность быть замужемъ, а я отдала мое сердце*Борѣ и вмѣстѣ съ сердцемъ отдала ему и руку. Наша свадьба, по желанію матери, будетъ нынѣшнею зимою. Ты спросишь: неужели я все мое время провожу въ любовныхъ объясненіяхъ? Нѣтъ и нѣтъ! Мы много читаемъ, много говоримъ. Боря поставилъ мнѣ на видъ много новыхъ вопросовъ, заставилъ думать; онъ уничтожалъ во мнѣ бездну предразсудковъ и выяснилъ, какова должна быть нравственная фигура женщины. Я занимаюсь, но не смѣю сказать, что много: его красивая фигура мѣшаетъ мнѣ даже и отсутствующая. Ты пожалуй скажешь, что это показываетъ мою пустоту,-- нѣтъ, я не такъ думаю; я думаю, сердце говоритъ во мнѣ. а этотъ говоръ по моему не пустой говоритъ: человѣкъ -- вѣдь и тѣло и душа, а потому и говора сердца не избѣжать ему. Я -- ты не узнаешь меня,-- гораздо серьезнѣе стала, хотя и никогда не была особенно вѣтрена. Боря такъ добръ, такъ снисходителенъ, что даже старается никогда не идти въ разрѣзъ съ моимъ настроеніемъ: не ломаетъ его. Когда я весела, онъ чуть не прыгаетъ, шалитъ какъ ребенокъ; я задумалась и у Бори озабоченная физіономія и уже другія рѣчи. Что это? Что, какъ не сочувствіе? Да и можетъ ли быть иначе: развѣ мы не живемъ одною жизнію? Я посылаю тебѣ его карточку. Развѣ не хорошъ? а? А какіе глаза-то? И ты за мѣть, что онъ на карточкѣ хуже гораздо, чѣмъ такъ. Ты мнѣ мало пишешь -- это не хорошо: я вѣдь тебя люблю и уважаю, какъ друга, какъ совѣтника.

Цѣлую тебя.
Твоя навсегда
Леля Ратова.

Ординскій -- Тарову.

Сентябрь.

Я не писалъ тебѣ, ну да ты и стоилъ этого. Ты пишешь, что тебя удивляетъ отсутствіе извѣстій обо мнѣ, а между тѣмъ удивляться нечему. Ну до тебя ли мнѣ было, да и теперь есть? До тебя ли? Да и что бы я сталъ писать тебѣ? Какъ мы время проводимъ, какъ любимъ другъ друга,-- что-ли? Нѣтъ. Ну, такъ что же я бы писалъ къ тебѣ? Разсужденіе развѣ на тѣ глубокія мысли, которыя ты излилъ въ письмѣ твоемъ?-- Не стоитъ, дядинька, время терять. Знаю, знаю, что ты захохочешь на эту фразу -- сколько угодно. Да и по правдѣ, развѣ я не теряю время, когда пишу тебѣ, безчувственному, время, которое для меня теперь дороже чѣмъ когда-либо, потому что я его отнимаю у моей любви? Знаешь -- съ тѣхъ поръ, какъ я полюбилъ, мнѣ какъ-то лучше чувствуется, добрѣе я сталъ, сообщительнѣе. Хочешь я и тебѣ кое-что разскажу; шевельну твои раны, зажившія, но невылеченныя. Слушай, я тебѣ разскажу мое вчера:

Осень, дождикъ, грязь, сыро на дворѣ, и я до вечера не могъ отправиться къ Ратовымъ; но вотъ дождя нѣтъ, только вѣтеръ холодный -- свиститъ, я и на коня и въ карьеръ. (Ты вѣдь знаешь, я еще не завелъ экипажа въ деревнѣ). Пріѣхалъ -- темнѣетъ ужъ: семь часовъ скоро. Ставни въ домѣ затворены, огня не видать. Вошелъ въ залу. Леля встрѣчаетъ.

-- А я заждалась. Милый, какія у тебя холодныя руки, дай я согрѣю ихъ.

Она, маленькая, взяла мои руки въ свои и грѣетъ. Я молча поцѣловалъ ея чистый, высокій лобъ.

-- А maman?

-- Спитъ еще. Мы только недавно отобѣдали,-- все тебя ждали.

Безъ словъ, да и что говорить, когда взгляды понятны и полны, значенья, мы прошли много комнатъ и усѣлись въ угольной. Ставни закрыты, рветъ ихъ вѣтеръ, а намъ и дѣла нѣтъ, намъ хорошо. Въ комнатѣ темно. Она наклонила ко мнѣ на плечо свою голову и шепчетъ мнѣ что-то тихонько, тихонько, я взялъ ея ручку малютку и тихимъ пожатьемъ хотѣлъ ей сказать: вѣрь ты, вѣрь.

Шумитъ на дворѣ непогода, тихо кругомъ и такъ счастливъ я! А она, милая, такая маленькая, слабая,-- моя! Моя, безъ раздѣла вся моя!

Я тихо нагнулся и поцѣловалъ ее. Она прошептала: тебя я люблю... Весь міръ за блаженство минуты одной не отдамъ. И хорошо мнѣ, отрадно такъ съ нею. Вѣдь, вотъ говорятъ, невозможно объ разныхъ предметахъ въ одно и тоже время думать, а я думалъ: я думалъ о ней, я любилъ ее и я слышалъ, какъ паукъ гдѣ-то теребилъ муху, какъ она кричала, и я жалѣлъ ее, эту муху. Что мы говорили? Да развѣ я помню (ты правъ былъ въ письмѣ твоемъ), да развѣ могу отдѣлить то, что сказано было словами и что говорили намъ взгляды. Такъ тихо кругомъ, что сердце какъ бьется я слышу. Хорошее время...

Тихонько., не слышно открылась дверь и вошла мать Лели, со свѣчкой вошла, и какъ мы сконфузились оба; какъ быстро по мѣстамъ разсѣялись.

Славная, добрая старушка улыбнулась на насъ и пальцемъ намъ погрозила.

-- Ишь пріутихли! сказала она.

-- Мамаша, голубчикъ! вскочила Леля, какая вы славная: дайте я вамъ чепчикъ поправлю.

-- Чепчикъ?! И тебѣ не мѣшаетъ волосы поправить.

Леля вспыхнула.

-- А вы, мамаша, ныньче что-то поздно встали?

-- А тебѣ это не нравится? А? И смѣется старушка.

-- Я... я право... Да ну, мамаша, и Леля бросилась цѣловать свою мать,-- довольно вамъ! Вы виноваты во всемъ: зачѣмъ такъ долго спите!

-----

Какъ мы шутили, смѣялись, какъ была мила Леля въ этотъ вечеръ, а ты, дикій, мнѣ чортъ знаетъ что напѣвалъ въ своемъ письмѣ. Не увлекаться, тоже пишешь! Да еслибы за эти увлеченья я всею жизнью моей поплатился, я бы и тогда не жалѣлъ! Ты говоришь, что мщѣ предстоитъ общественная дѣятельность и что я не долженъ жить Только для себя,-- хорошо ты говоришь, но не совсѣмъ вѣрно: люди прежде всего, и всѣ-съ, эгоисты, и заботясь объ обществѣ, они заботятся о себѣ и наоборотъ: себѣ лучше хлопочутъ и такъ всегда, исключая тѣхъ моментовъ, когда человѣкъ любитъ: тогда онъ, заботясь о себѣ, не заботится объ обществѣ, тогда онъ живетъ для себя одного и тогда, ему нѣтъ дѣла до общества. Я, съ позволенія твоего, теперь живу для себя только и, что все равно, для Лели.

Впрочемъ, я иногда читаю кое-что съ Лелей, но, говоря по чести, мнѣ это скучно и я дѣлаю это только для нея: пытливая головка. Знаешь что: я иногда думаю, не умнѣе ли она меня, право; весь запасъ практическихъ свѣдѣній я сообщилъ ей, а она все хочетъ еще и еще, такъ что, вѣришь ли, я иной разъ для нея, чтобы отвѣчать ей, читаю, приготовляюсь! А до того ли мнѣ? А между тѣмъ я не хочу, чтобы и она, какъ ты, говорила мнѣ: "охъ, ужъ очень легокъ ты на подъемъ-то". Помнишь? Когда она весела, вотъ тогда я вполнѣ счастливъ. Ну, пока прощай.

Влюбленный, но не въ тебя, Ординскій.
Сентября 30.

Таровъ Ординскому.

Ты вѣроятно удивишься, если я скажу тебѣ, что твое письмо меня задуматься заставило. Ты и не думалъ, конечно, что, сказавши такъ мало о своей Лелѣ, ты сказалъ очень много. Я понялъ ее и выяснилъ себѣ прекрасно и скажу тебѣ,-- ты не сердись,-- что она гораздо серьезнѣе тебя, и что ты ее уже и теперь началъ обманывать! Да, это вѣрно. Ты корчишь передъ нею серьезнаго человѣка (воображаю, что это такое!) проповѣдника, а таковъ ли въ самомъ дѣлѣ? Ты уменъ, добръ, образованъ, красивъ, но ты, другъ мой,-- пустота невообразимая. Для тебя жизнь хороша, когда она эффектна, не иначе. Ты спросишь, какъ я это узналъ? Да какъ же не узнать-то; вѣдь я съ тобой не одинъ годъ прожилъ-то; и помню всѣ твои душевные порывы. Что тебя волновало въ нашей студенческой жизни, въ литературѣ, въ искусствѣ и въ исторіи? Одни красивые моменты. Вспомни -- въ "Фаустѣ" Морлова что тебя поразило? Вѣдь не глубина мысли, а эффекты появленій, стиха! Вспомни сцену смерти Линкольна: чѣмъ ты занялся, когда прочелъ ее? Занялся ты эффектомъ прыжка Буса изъ ложи на сцену и его крикомъ: Sic semper tyrannis! Ты не сказалъ: ужасное дѣло, подлый убійца! Ты сказалъ: красивая сцена! эффектъ-то какой! Таковъ ты и въ жизни: рисоваться, ловить эффекты -- это твоя страсть, и не явись "Леля, эта простая, симпатичная дѣвушка, въ лѣсу, не пой она при твоемъ появленіи, ты вѣдь бы, пожалуй, и вниманія на нее не обратилъ. Я сказалъ: ты началъ ее обманывать,-- и повторяю! Дѣвушка эта не изъ тѣхъ милыхъ, кроткихъ овечекъ,-- я по крайней мѣрѣ такъ ее. понимаю,-- которыхъ можно встрѣтить на каждомъ шагу, а серьезная, хорошо поставленная воспитаніемъ, -- словомъ, такая, съ которой тебѣ не справиться, и которая, если теперь и знаетъ меньше тебя, то вѣрь -- скоро догонитъ тебя и тогда... тогда, братъ, плохо! Пытливая, какова она есть, она тебѣ наскучитъ живо: согласись самъ, что невозможно же будетъ тебѣ всю жизнь приготовляться, какъ ты пишешь, а вѣдь если ты женишься, тогда придется! Да и теперь, въ твоемъ описаніи сцены, когда ты сидишь съ нею, а паукъ мучаетъ муху,-- видна, братецъ ты мой, искусственность, холодность. Тебѣ не такія женщины нужны, нѣтъ! И ты отлично сдѣлаешь, если оставишь эту дѣвушку въ покоѣ. Это будетъ и для нея пользительнѣе и для тебя честнѣе. Ты увлекаешься, какъ горячій человѣкъ, который вспылитъ надолго, а за увлеченіе платить всею будущею неудачною,-- а это несомнѣнно,-- жизнію -- не резонъ. Ты, можетъ, думаешь, что уже, поздно оставить ее,-- нѣтъ, дитя мое, нѣтъ! Она вѣдь тебя вовсе не любитъ: ты подвернулся ей во-время и больше ничего! Ты заспоришь? Ну изволь, я уступлю, я скажу: теперь она тебя любитъ, но разлюбитъ, когда просмотритъ всю твою красивость и увидитъ всю твою безсодержательность! Ужъ это съ тѣмъ возьмите... Ты не сердись на меня за эту слишкомъ рѣзкую рѣчь, а подумай, правда это, или нѣтъ. Я не смѣю сказать, что ты таковъ теперь. Въ тебѣ есть многое, что могло бы тебѣ доставить эффектъ и даже, пожалуй, значеніе на трибунѣ; но въ тебѣ нѣтъ ничего, что бы могло имѣть значеніе въ ряду будничныхъ дѣятелей, въ рамкѣ тихаго, семейнаго счастія. Оставь ты ее, оставь! Иди въ адвокаты -- и ты будешь знаменитостью! Да, потому что я не видалъ болѣе эффектной, хотя и не всегда логической, рѣчи, какъ твоя. Я человѣкъ не такой, какъ ты,-- это-то, я думаю и сблизило насъ, и меня эффектомъ надуть трудно, но и я увлекался иногда красивостью оборотовъ рѣчи, интонаціею и тѣми смѣлыми сопоставленіями и выводами, которые ты дѣлалъ, а въ дѣлѣ защиты -- это все: тамъ, вѣдь, вдумываться въ рѣчь защитника некогда и тамъ, всего чаще, ловкій софизмъ сойдетъ за убійственно-логическій выводъ. А еще находчивость-то твоя!?...

Итакъ, другъ, или оставь эту дѣвушку въ покоѣ, или передѣлайся! Ты вспомни, на что ты себя обрекаешь! Вѣдь тутъ иная жизнь,-- которой все будущее въ развитіи до себя любимой женщины и въ воспитаніи дѣтей! А ты развѣ годенъ на это? Ты и самъ, я думаю, засмѣешься подобному положенію.

Не грубо, какъ это дѣлается многими, а тонко, разумно оставь ее или, что лучше заставь ее оставить тебя. Сдѣлай это такъ: заставь ее увидать себя въ иномъ противуположнымъ тому, въ которомъ ты теперь, свѣтѣ,-- увидать тебя дурнымъ, не стоющимъ ее, и тогда другъ, тогда и овцы будутъ цѣлы и волки сыты. Понялъ ты меня? А коли понялъ, такъ прощай и помни обо мнѣ!

Твой другъ
Таровъ.

Ординскій Тарову (два мѣсяца спустя).

Крокодилъ! Тигра безчувственная!

Я тебя понялъ; но долженъ признаться, что и ты меня безсовѣстно понялъ и грубо разоблачилъ!-- Твое письмо навело меня на серьезныя мысли и навело настолько, что я счелъ долгомъ вдуматься въ нихъ; я вдумался и... и нашелъ, что ты правъ во многомъ! Дѣйствительно, не для меня эта тихая дѣвушка, не для меня это скромное семейное счастіе; я иначе сложился, иначе понимаю жизнь и въ моемъ очарованіи этою прелестною дѣвушкою не было глубокаго чувства, а только увлеченіе, увлеченіе искренее, подзадоренное красивостію и интересомъ новизны. Я благодаренъ этой святой дѣвушкѣ за тѣ минуты чистаго блаженства, которыя я провелъ съ нею и я... я не смѣлъ, не долженъ былъ оставлять ее въ заблужденіи относительно меня. Ты разгадалъ меня въ письмѣ твоемъ и я сталъ наблюдать за собою и теперь, когда между нами уже все кончено, я разскажу тебѣ, къ чему привели меня эти наблюденія.

Получивъ твое письмо, я прежде всего разсердился, потомъ сталъ, независимо отъ воли моей, возвращаться къ нему и провѣрять мысли, изложеньи въ немъ. Прошло немного времени и вопросы: сдѣлаю ли я счастіе этой дѣвушки, помирюсь ли я съ скромными долями мужа и отца,-- поминутно шли въ мою голову. Сначала я отвѣчалъ себѣ: "вздоръ, она будетъ счастлива,-- я буду доволенъ своей долей",-- и кто знаетъ, можетъ быть, отвѣтъ этотъ былъ бы справедливъ, если, бы... охъ, это еслибы!... еслибы не пріѣхали къ нимъ погостить ихъ дальніе сосѣди, Красовъ съ женой. Ты спрашиваешь, что это такое -- Красовъ съ женой? Изволь, я отвѣчаю: это видишь ли, дядинька, говоря языкомъ поэтовъ, закатъ и восходъ солнца. Онъ -- это старый, червивый бѣлый грибъ, она -- это юная малиновка.

Лела и она (Соля зовутъ ее -- и это положительно вздоръ) -- это два полюса. Одна тиха, немного задумчива, всегда почти сдержана и такъ просто, спокойно красива, другая же -- этотъ взрывъ хохота -- un eclat de rire, какъ говорятъ Французы, весела, болтлива и красива обольстительно, не тогда, когда задумывается, что очень рѣдко бываетъ, когда она спокойна, а когда бушуетъ, волнуется!

Тогда,-- о, тогда, я бы посмотрѣлъ, устоялъ ли бы ты передъ этимъ дьяволенкомъ!.

Незамѣтно вошла она въ наши отношенія съ Лелей и замѣтно подсмѣивалась надъ нами: "Поль и Виржини", называла она насъ.

Не замѣтить ея кокетства передо мною мнѣ было положительно невозможно -- и я.. замѣтилъ. И, странное дѣло, я сталъ скучать съ Лелей: мнѣ хотѣлось быть дольше съ этою плутовкою Соней и я бывалъ съ нею дольше. Я не могъ не заглядываться на ея искрящіеся глазки, на ея бѣдовую улыбку, ну... ну я въ одно прекрасное послѣ вечерняго чая взялъ да и разцѣловалъ ее.

Она противилась, но противилась слабо и разсердилась, но точно такъ же и разсердилась слабо; она разсердилась слабо, но Леля, которая все это видѣла, разсердилась, какъ слѣдуетъ, и этотъ вечеръ былъ послѣдній, въ который я ее видѣлъ. Укоризненно взглянули на меня ея тихіе глазки, когда она прощалась со мною...

Гадко было на душѣ у меня, когда я воротился домой: противно на самого тебя. (Теперь прошло).

Утромъ я получилъ письмо отъ Лели; вотъ оно:

"Мил. гос.

Прошу васъ освободить меня отъ даннаго слова; я вамъ не пара. Я не думаю, чтобъ это огорчило васъ, но я, скажу правду, плачу. Я не сержусь на васъ,-- я прошу: уѣзжайте отсюда и уѣзжайте къ Сонѣ. (Она съ мужемъ ѣдетъ сегодня).

Васъ можетъ удивить моя просьба и вы не повѣрите искренности ея, но я вамъ, какъ честному человѣку, объясню смыслъ ея: вы, уѣхавъ къ Сонѣ, сразу и окончательно уничтожите во мнѣ всѣ надежды, всѣ пустыя, и пустотою своею мучительныя мечты о возможности возврата къ прежнему. Я не скрою отъ васъ, что это прежнее мнѣ дорого, мило... и я... благодарю васъ за него.

Прощайте!"

Прочиталъ я это письмо и чуть, братъ, волкомъ не взвылъ. Ужъ очень мнѣ жалко было Лелю!

Теперь, другъ, я утѣшился: живу у Сони въ деревнѣ и благодушевствую.

Оставить комментарий Дмитриев Андрей Михайлович (bmn@lib.ru) Год: 1876 Обновлено: 18/01/2023. 32k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Рассказ в письмах.

Дмитриев Андрей Михайлович Сын века