Добролюбов Николай Александрович
О люди, жалкий род, достойный слез и смеха

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   H.A. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах
   Том восьмой. Стихотворения. Проза. Дневники
   М.-Л., "Художественная литература", 1964
  

О ЛЮДИ, ЖАЛКИЙ РОД, ДОСТОЙНЫЙ СЛЕЗ И СМЕХА

I

Чем сердце в нем хитрей и ложней,
Тем с виду он неосторожней
И в обхождении простей.
А. Пушкин1

   Увы, увы! О, бездна нечестия! Чувствительные сердца, приготовляйте носовые платки! Мизантропы и филантропы! Готовьте речи о крайнем развращении человечества и о средствах к уничтожению оного развращения. Недавно я слышал удивительную историю, одну из тех слезных драм, которых так много представляется ныне на сцене света. Выслушайте и возрыдайте, или, если угодно, прокляните весь род человеческий, исключая, разумеется, меня и себя.
   В недавнее время в одном из губернских городов многообъятной России проживал чиновник Антон Петрович Белицкий. Служил он в должности казначея, но в каком присутственном месте, молва об этом умалчивает, и более о нем ничего не известно. Ни роду, ни племени, ни характера, ни состояния -- ничего не открывает своенравная молва. В этом же городе служил и Василий Григорьич Фоминский, человек также свойств неизвестных, а по месту служения один из многочисленных начальников Белицкого. Вот, говорят, однажды приходит Василий Григорьич по должности ревизовать казначейство. Приступили к делу, только вдруг ревизор начинает уверять, что в казне недостает 500 рублей серебром. Антон Петрович побледнел от испуга; все присутствовавшие начали вновь пересчитывать деньги, считали, считали, и действительно -- нет как нет 500 рублей. Испуганный казначей не знал, что делать, в отчаянии, как вдруг он схватился за голову, подошел к Василию Григорьичу, просил его выдти с ним в другую комнату. Они пробыли там около четверти часа и когда вышли, на лице Антона Петровича не было и следов прежнего отчаяния. Он сказал всем собравшимся в казначействе, что припоминает, будто отдавал кому-то эти деньги, и надеется припомнить, кому именно, в случае же совершенного забвения -- берет на себя восполнение недостающих денег, а между тем просит покорнейше не доносить никуда об этом несчастном случае. Все согласились и разошлись, сожалея о несчастии казначея, которого все знали за человека необыкновенно умного и любезного и еще более необыкновенно честного. Прошло несколько дней, и в городе заговорили о необыкновенном великодушии казначея. Говорили, что он чуть не пожертвовал собой для у спокойствия своего ближнего. Кому-то в час откровенности, за стаканом пунша, удалось выманить у Антона Петровича тайну внезапной пропажи денег из казначейства.
   -- Василию Григорьичу, -- говорил он, -- однажды до зарезу нужны были деньги. Не знаю, что за коммерческие обороты были у него, но только он говорил мне тогда, что из-за этих пятисот рублей он может потерять или приобресть пять тысяч.
   При этом вдруг раздался шепот удивления, и все начали судить и осуждать страсть Василия Григорьича к этим купеческим оборотам, в которых он беспощадно обманывал всех и каждого. Не могли надивиться его изворотливости, но во всем этом проглядывала неприязнь, возбужденная в благородных дворянах и чиновниках низкою купеческою страстью Фоминского.
   -- Так вот, -- продолжал Антон Петрович, -- не зная, где найти денег, он тогда обратился ко мне, слезно умолял меня, называл меня своим спасителем и тому подобное... одним словом, убедил меня дать ему денег из казначейства. Я тогда еще не знал Василия Григорьича, то есть, -- прибавил он, спохватившись, -- знал как честного, благородного и притом состоятельного человека. После того я напоминал ему несколько раз об этом, и он обещал заплатить в скором времени. Но вот наступило время ревизовки, и Василий Григорьич первый пристал ко мне, спрашивая, почему недостает пятисот рублей в казначействе.
   Тут послышались восклицания и возгласы: "Да для чего же это? Да что же ему была от этого за выгода?.. Да неужели он не мог промолчать?.. Это уж слишком..." и т. п. Казначей, казалось, удивлялся этим вопросам и продолжал говорить голосом, в котором слышалось раскаяние в своих словах:
   -- Я уже, кажется, слишком много сказал вам и, таким образом, нарушил мое обещание, данное Василию Григорьичу. Надобно вам заметить, что он взял с меня слово, что я буду в тайне от всех хранить это обстоятельство, и я до сих пор держал мое слово. Но вот что значит лишний стакан этого русского грогу, -- и Антон Петрович с отчаянным видом показал на новый полный стакан пуншу, только что принесенный ему... -- Однако же я сказал, кажется, уже слишком много, чтоб можно было остановиться... Лучше досказать гисторию, чтоб не стали воображать чего-нибудь еще хуже, чем что есть на самом деле. Я думаю, что Василий Григорьич просто хотел испытать меня, каково я правлю свою должность, и тут на меня, как нарочно, нашел какой-то столбняк, сам не понимаю, что такое... Как будто меня что отуманило... припоминаю что-то, думаю о чем-то, но все как во сие, ничто не представляется определенно и ясно.
   -- Это бывает-с, -- заметил глубокомысленно один из гостей, -- бывает-с.,- Со мной самим несколько раз бывали иодобные вещи-с.
   -- Да, бывает, -- продолжал рассказчик. -- Й надобно признаться, чрезвычайно тягостное состояние. Только вдруг -- будто что-то осветило меня, и я очень ясно припомнил себе все, решительно все обстоятельства этого дела. Я тотчас подбежал к Василию Григорьичу, вызвал его в другую комнату и говорю: "Извините, Василий Григорьич, я и позабыл, что деньги-то, пятьсот рублей серебром, отданы вам еще в прошлом годе... Нельзя ли вам теперь отдать их в казначейство? Пожалуйста, выручите меня..." А он мне: "Помилуйте, говорит, что это вы вздумали! Когда я брал деньги в казне? У меня, слава богу, своих довольно... не нуждаюсь..."
   -- Неужели он этак сказал? Неужто заперся?.. Что за подлость!.. -- послышалось со всех сторон.
   -- Позвольте, -- перебил Антон Петрович, -- выслушайте... Я испугался не на шутку и говорю: "Помилуйте, Василий Григорьич, я очень хорошо помню, что вы в прошлом годе просили у меня, чтобы я дал вам взаймы казенных денег, и после того несколько раз напоминал вам об этом долге, и вы все обещались заплатить". Он задумался немножко, да и говорит: "Вы, может быть, имеете документы..." -- "Помилуйте, какие документы с вами, -- отвечаю я, -- ваша честность -- лучший документ..." -- "Ну так, говорит, может быть, я позабыл, но я не считаю за собой никаких казенных денег и надеюсь, вы не можете доказать этого вымышленного долга..." Я так и сяк, бился, бился -- не брал, да и кончено. Наконец я говорю: "Тут были свидетели..." А он вдруг: "Из этих свидетелей один умер недавно, а другой неизвестно где.." -- "Так, стало быть, -- вскричал я, -- вы сознаетесь, что брали деньги..." Как только я сказал это, он совсем переменился. "Ну, говорит, если проговорился, так уж делать нечего... А я бы вас еще помучил... Можно ли быть так забывчивым... Тут надобно каждую копейку помнить, а вы забыли пятьсот рублей. На что это похоже?" Дал мне нотацию, обещался заплатить, да и кончено. А потом прибавил еще: "Да уж не срамитесь, говорит, не сказывайте, что деньги-то за мной, а так, скажите, что поищете. Да потом уж и найдете там где-нибудь... А то нехорошо..." Я так и сделал, да только вышел ужасный дурак: все и рассказал почтенному собранию...
   -- Ничего, ничего, помилуйте... Мы здесь все свои люди, -- возразил хозяин. -- Из избы сору не вынесем... Однако хорош же Василий-то Григорьич! Какую штуку придумал!..
   -- Да, хорошо умел испытать мою исправность, -- отвечал Антон Петрович.
   -- А ведь кто его знает, что у него было на уме-то, -- заметил один чиновник, почему-то предубежденный против Василия Григорьича.
   -- Разумеется, -- прибавил казначей, -- чужая душа -- потемки.
   -- Особенно, я думаю, душа Василья Григорьича, -- подхватил тот же чиновник, и все поняли этот намек, и на другой день острота чиновника ходила по городу вместе с рассказом о несчастий простодушного казначея и коварстве Василья Григорьича.
  

II

   Прошло неизвестно сколько времени после вышеписанных обстоятельств, и все обстояло благополучно. Пришел как-то день именин Антона Петровича, и он решился задать пир горой и созвать к себе все, что есть лучшего в городе и что, разумеется, было ему под силу. Между гостями, собравшимися в этот день к многоуважаемому казначею, не было только Василия Григорьича, и у присутствовавших, естественно, зашел о нем разговор, в котором, между прочим, припомнилась и проделка его с Антоном Петровичем...
   -- Да, -- заговорил Антон Петрович -- довольно таинственно, и как бы нехотя, -- много мне досталось от его... невнимательности. Вот и теперь -- судьба моя в его руках, и если он только захочет покривить душой, я погибну совершенно.
   -- Что же это такое? -- начали спрашивать многие, увлекаемые любопытством. -- Что у вас еще за дела с ним? Какое влияние может он иметь на вашу будущность?
   -- Да опять коммерческие дела... Не знаю, как и быть... На пего теперь плохая надежда, а еще ждать спасенья -- неоткуда. -- И Антон Петрович грустно повесил голову и устремил печальный взор на свои сапоги.
   -- Э, Антон Петрович, -- заговорил один маленький веселый старичок, -- что за время нашел печалиться?.. Не бойся, беды авось большой нет... а то мы выручим...
   -- Ох, нет, Иван Филиппович, -- возразил опечаленный казначей, -- дело такого рода, что никто уж мне не поможет, если...
   -- Да что такое? Скажите толком; мы и подумаем, потолкуем вместе... Может быть, и в самом деле важное что-нибудь, так мы похлопочем... А может, и пустяки...
   -- Да опять то же, что и в прошлый раз было... Вот вам и все, -- лаконически ответил Белицкий и снова задумался.
   -- Как же это?.. Ужели же он все еще не возвратил свой долг?.. Это уж ни на что не похоже...
   -- Это бы еще ничего... а то еще хуже сделалось, -- ответил Антон Петрович. <Не окончено.>
  

ПРИМЕЧАНИЯ

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

   Аничков -- H. A. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. В. Аничкова, тт. I--IX, СПб., изд-во "Деятель", 1911--1912.
   ГИХЛ -- Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в шести томах. Под ред. И. И. Лебедева-Полянского, М., ГИХЛ, 1934--1941.
   ГПБ -- Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
   Дневники, изд. 1 -- Н. А. Добролюбов. Дневники. 1851--1859. Под ред. и со вступ. статьей Валерьяна Полянского, М., изд. Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев. 1931.
   Дневники, изд. 2 -- Н. А. Добролюбов. Дневники. 1851--1859. Под ред. и со вступ. статьей Валерьяна Полянского, изд. 2-е, М., изд. Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев, 1932.
   "Добр. в восп. совр." -- Н. А. Добролюбов в воспоминаниях современников. Вступ. статья В. В. Жданова. Подготовка текста, вступ. заметки и комментарии С. А. Рейсера, Гослитиздат, 1961.
   Изд. 1862 г. -- Н. А. Добролюбов. Сочинения, тт. I--IV, СПб., 1862.
   ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.
   Княжнин, No -- В. Н. Княжнин. Архив Н. А. Добролюбова.
   Описание... В изд.: "Временник Пушкинского дома. 1913", СПб., 1914, стр. 1--77 (второй пагинации).
   Лемке -- H. A. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений. Под редакцией М. К. Лемке, тт. I--IV, СПб., изд-во А. С. Панафидиной, 1911 (на обл.-- 1912).
   Летопись -- С. А. Рейсер. Летопись жизни и деятельности Н. А. Добролюбова. М., Госкультпросветиздат, 1953.
   ЛН -- "Литературное наследство".
   Материалы -- Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861--1862 годах (Н. Г. Чернышевским), т. 1, М., 1890.
   Некрасов -- Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, тт. I--XII, Гослитиздат, 1948--1953.
   "Совр." -- "Современник".
   Чернышевский -- Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. I--XVI, М., ГИХЛ, 1939--1953.
  

О ЛЮДИ, ЖАЛКИЙ РОД, ДОСТОЙНЫЙ СЛЕЗ И СМЕХА

   Впервые -- ГИХЛ, VI, стр. 647--650. Печатается по автографу ИРЛИ. На листе 1 рукою М. А. Антоновича (?) надпись красным карандашом: "1849--1850". Сбоку рукою Н. Г. Чернышевского: "Догадка о времени, когда написано это, сделана ошибочно. Почерк уже получил тот характер, какой имеет в первой редакции статьи о погоде". На том же листе 1 рукою Добролюбова сделана помета "VII/19", то есть 19 июля. В соответствии с указанием Чернышевского относим набросок к 1852 году.
   В. Н. Княжнин (No 42) считал строку "О люди..." эпиграфом к рассказу, однако по месту надписи представляется более вероятным считать ее заглавием, тем более что рядом помещен эпиграф к первой главе. Эпиграф ко второй главе отсутствует, но в рукописи место для него оставлено.
   Набросок любопытен как ранняя попытка Добролюбова создать рассказ обличительного жанра -- попытка, развернутая им впоследствии в рассказах "Донос" и "Делец".
   1. "О люди..." и т. д. -- строка из стихотворения Пушкина "Полководец" (1835).
   2. "Полтава" Пушкина, 1828 (Песнь первая).
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru