Доде Альфонс
Сокровищница Арлатана
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Доде Альфонс
(перевод: Без указания переводчика) (
yes@lib.ru
)
Год: 1896
Обновлено: 14/09/2017. 80k.
Статистика.
Новелла
:
Проза
,
Переводы
Другие рассказы
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация:
Le Trésor D'arlatan
.
Текст издания: журнал "Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 1, 1896
.
СОКРОВИЩНИЦА АРЛАТАНА.
Разсказъ Альфонса Додэ.
I.
"По полученіи твоего письма, голубчикъ, сердце стараго Тима вспыхнуло точно костеръ въ ночь на Ивана Купала. Да, если ты серьезно желаешь порвать связь съ Мадленой Оже, укладывай поскорѣй свой чемоданъ и пріѣзжай сюда. Ты найдешь тутъ именно то, что требуется, то есть не тутъ собственно, не среди высокихъ сосенъ Монмажура -- нашъ уголокъ не представляетъ всѣхъ условій полнаго уединенія, необходимыхъ для того эксперимента, который ты предпринимаешь. Мы получаемъ газеты и журналы, въ которыхъ ты встрѣтишь имя своей дивы и описаніе ея подвиговъ и тріумфовъ; притомъ же она сама восторгается Югомъ и способна въ одинъ прекрасный день появиться на сценѣ Арля въ роли Madame Camargo или Периколы, какъ десять лѣтъ тому назадъ. Въ тихіе вечера къ намъ доносится пѣніе арлезіанокъ и звонкій голосъ Мадлены могъ бы смутить твой покой, бѣдный мой сѣверянинъ, и тебѣ пришлось бы опять укладывать свой чемоданъ и бѣжать отсюда. Тотъ уголокъ, который я избралъ для тебя, совершенно затерянъ въ степяхъ, газеты не станутъ смущать твоего покоя, карточки хорошенькихъ актрисъ не будутъ волновать тебя. Доберешься ты къ этому пункту по слѣдующему маршруту. Пріѣхавъ въ Арль ночнымъ поѣздомъ, направься прямо къ ронской пристани -- единственной пристани Арля, на которой въ это время кипитъ жизнь. У ступенекъ пристани пыхтитъ, выбрасывая клубы дыма, пароходъ, отправляющійся въ Камаргу. Въ шесть часовъ онъ отчаливаетъ отъ пристани и мчится при помощи пара, мистраля и теченія между своеобразными берегами Роны. На лѣвомъ берегу безплодная каменистая степь "la Cran"; на правомъ -- нивы, луга и болота Камарги, которые тянутся до самаго моря. Время отъ времени пароходъ останавливается у какой-нибудь пристани, высаживаетъ рабочихъ съ инструментами и дѣвушекъ въ длинныхъ коричневыхъ мантиліяхъ, отправляющихся на работу съ корзинкой на рукахъ. На четвертой или пятой остановкѣ на правомъ берегу, когда ты услышишь названіе "фермы Жиро" -- высаживайся.
У старой фермы, принадлежащей маркизамъ де-Барбантанъ -- обрати вниманіе на широкую каменную скамью и навѣсъ изъ тростника -- тебя будетъ ждать шарабанъ Шарлона. Помнишь-ли ты Шарлона, старшаго сына Митифіо, нашего сторожа въ Монмажурѣ, который обучалъ тебя стрѣльбѣ? Въ настоящее время Митифіо, изнуренный ревматизмомъ, какъ и его хозяинъ, не можетъ сдѣлать шагу, не подвергаясь жесточайшимъ болямъ, и мнѣ пришлось поручить старшему сыну его охрану Камаргійскихъ болотъ, въ которыхъ такъ много дичи. Шарлонъ встрѣтитъ тебя у фермы и отвезетъ въ "Хижину", гдѣ мы -- помнишь?-- останавливались во время охоты. Живя въ двухъ или трехстахъ метрахъ отъ "Хижины", Шарлонъ будетъ къ твоимъ услугамъ днемъ и ночью, будетъ снабжать тебя дичью и рыбой, изъ которыхъ красавица Наиса мастерски приготовляетъ разныя блюда. Съ этой Наисой, женой Шарлона, ты танцовалъ фарандолу лѣтъ пять или шесть тому назадъ. Она -- дочь одного изъ моихъ фермеровъ, и я помню твой восторгъ, когда она во время состязанія быковъ въѣхала въ кругъ на бѣлой лошади, съ желѣзной палкой въ рукѣ, съ тяжелымъ узломъ золотистыхъ волосъ, выбивавшихся изъ подъ ея остроконечнаго чепчика. Ты, вѣроятно, обрадуешься встрѣчи съ нею. За исключеніемъ Шарлона и его жены -- ни одной живой души по близости отъ тебя. Есть тамъ еще старый пастухъ, живущій возлѣ озера Вакаресъ. Но озеро это находится на разстояніи цѣлой мили отъ "Хижины", да и старикъ этотъ, какъ и Шарлоны, никогда не произнесетъ имени Мадлены. Никто не заговоритъ о ней съ тобой, никто не вызоветъ въ тебѣ ея образа. Я самъ не явлюсь къ тебѣ, пока ты не потребуешь меня. Нужно произвести экспериментъ при соблюденіи всѣхъ требуемыхъ условій.
Признаюсь, другъ мой, не особенно вѣрю исцѣленію такимъ путемъ. Важнѣе всего запастись доброй волей и энергіей. Если же ты почувствуешь приближеніе опасности, совѣтую тебѣ прибѣгнуть къ пріему быковъ въ Камаргѣ во время сильныхъ бурь: они прижимаются другъ къ другу, наклоняя головы и обращая къ вѣтру свои рога. Наши пастухи называютъ этотъ пріемъ -- vira la bano au gisclo. Обрати вниманіе на него.
Твой Т. де-Ложере.
P. S. Въ "Хижинѣ" ты не найдешь ничего, тамъ такъ же трудно достать перцу, какъ на островѣ Робинзона Крузе. Захвати съ собой свѣчей, сахару, чаю, кофе, консервовъ. Не сердись за буржуазный совѣтъ въ столь серьезномъ вопросѣ".
II.
У воротъ старинной фермы ждалъ шарабанъ. Данжу съ трудомъ узналъ въ человѣкѣ, который стоялъ у шарабана, старшаго сына монмажурскаго сторожа.
-- Ты, вѣроятно, былъ боленъ, Шарлонъ?-- спросилъ онъ, вглядываясь въ осунувшееся, исхудалое лицо своего спутника. Они слѣдовали за шарабаномъ, въ который уложили багажъ.
-- Боленъ... я-то? Нѣтъ, мосье Анри, я не былъ боленъ. Но каждый годъ, въ періодъ сильнаго зноя, всѣ эти пруды и каналы, которые блестятъ тамъ точно живое серебро, превращаются въ гнилостные очаги, и если вы подойдете къ нимъ на разстояніе ружейнаго выстрѣла, вы можете быть увѣрены въ томъ, что обязательно схватите лихорадку. Вотъ она-то изнуряетъ насъ!
При этомъ Шарлонъ взглянулъ на изящнаго парижанина зоркимъ взглядомъ охотника, привыкшаго выслѣживать добычу на сушѣ и на водѣ.
-- Да и вы сильно похудѣли, мосье Анри... А вѣдь у васъ въ Парижѣ, кажется, нѣтъ лихорадки?
-- Какъ нѣтъ?.. Есть, другъ мой, и даже весьма злокачественная. Отъ нея-то я и надѣюсь исцѣлиться тутъ.
Данжу говорилъ очень серьезнымъ тономъ. Крестьянинъ отвѣчалъ такъ же серьезно:-- Да, наши степи славятся своимъ климатомъ въ это время года.
Пройдя участокъ земли, принадлежавшій фермѣ Жиро, они вступили въ область Камаргійскихъ степей. Передъ ними разстилалась однообразная, безконечная равнина, прорѣзанная каналами, и прудами, сверкавшими среди зелени. Ни одного дерева... только рощи тамариса и тростника -- точно островки на спокойной поверхности моря. Кое гдѣ виднѣлись скотные дворы, низкія крыши которыхъ едва возвышались надъ землей. Кое гдѣ обрисовывались стада, лежавшія въ травѣ или слѣдовавшія, прижимаясь другъ къ другу, за пастухомъ въ широкомъ кафтанѣ. Мягкій свѣтъ южнаго зимняго дня освѣщалъ всю картину: время отъ времени мистраль нагонялъ длинныя тѣни на голубое небо и красное солнце.
-- Что же ты не говоришь ничего о прелестной Наисѣ, женѣ твоей?
Сторожъ сдвинулъ густыя брови, рѣзко обрисовывавшіяся подъ фетровой шляпой, потерявшей отъ времени цвѣтъ и форму.
-- Вотъ ее-то совсѣмъ изуродовала лихорадка! Она страдаетъ ею круглый годъ... Вчера ее схватилъ страшнѣйшій приступъ и вотъ уже два дня трясетъ ее съ головы до ногъ... Да, нѣтъ болѣе красавицы Наисы, мосье Анри, съ которой вы танцовали въ Монмажурѣ и которая такъ важничала, расхаживая подъ руку съ вами. Бѣдная жена моя нисколько не напоминаетъ прежнюю Наису, но я нисколько не сожалѣю объ этомъ... Я даже радуюсь тому, что она потеряла свою красоту и теперь принадлежитъ мнѣ одному.
Данжу былъ пораженъ гнѣвомъ, звучавшимъ въ словахъ Шарлона.
-- А-а, такъ ты принадлежишь къ числу ревнивцевъ, Шарлонъ?-- И повинуясь неотразимой потребности облегчить въ бесѣдѣ свою душу, онъ продолжалъ: -- Подумай же, дружокъ, что бы испытывалъ ты, если бы жена твоя была актрисой или пѣвицей, если бы она была вынуждена являться полураздѣтой на сценѣ, показывать публикѣ голыя плечи, руки?
Въ глазахъ сторожа сверкнулъ огонекъ.
-- Это совсѣмъ неподходящая профессія для нашихъ женъ, мосье Анри, и потому я не могу отвѣтить на вашъ вопросъ. Помню только, что однажды я зашелъ въ одинъ изъ кафе-шантановъ Арля. Одна изъ пѣвицъ удивительно походила на мою Наису. Пропѣвъ какіе-то куплеты, она стала собирать деньги, и когда она прошла мимо меня, задѣвая обнаженнымъ плечомъ мою грубую куртку, я взглянулъ на ея голое тѣло, освѣщенное огнями люстръ, и мысль, что жена моя могла бы очутиться на ея мѣстѣ, сдавила мою грудь. Я не могу передать вамъ того, что было со мною. Мнѣ хотѣлось рыдать, кричать... Я долженъ былъ удалиться.. Я чувствовалъ, что могу задушить ее...
Наступила пауза. Данжу, думая о безстыдствѣ многихъ звѣздочекъ театральнаго міра, видѣлъ передъ собою ложу Мадлены Оже, видѣлъ ее раздѣвающеюся въ антрактѣ передъ всякимъ писакой, въ то время, какъ онъ, Данжу, выходилъ изъ себя, принужденный улыбаться, подавать булавки горничной пальцами, дрожавшими отъ гнѣва и желанія убить кого-нибудь.
Наконецъ добрались благополучно до "Хижины". Устройство жилья и деревенскій завтракъ, поданный у пылавшаго камина, совершенно отвлекли парижанина отъ его печальныхъ мыслей. Въ то время, какъ Шарлонъ, мѣшкотный, какъ всѣ крестьяне, рѣзалъ сыръ кончикомъ ножа, Анри Данжу занялся осмотромъ страннаго охотничьяго павильона, который представлялъ типъ жилыхъ строеній въ Камаргѣ и долженъ былъ служить для него санаторіей. Единственная комната представляла обширное помѣщеніе безъ оконъ; стѣны и крыша были сооружены изъ камыша, освѣщалась комната большой стекляной дверью, изъ которой видна была безконечная степь. Къ ночи на дверь навѣшивались ставни изъ камыша. Вдоль выбѣленныхъ известкой стѣнъ висѣли ружья, сумки, высокіе сапоги. На высокомъ деревенскомъ каминѣ, надъ которымъ висѣла маленькая лампочка античной формы изъ красной мѣди, лежало нѣсколько разрозненныхъ томовъ провансальскихъ поэтовъ -- стихотворенія Мирейля, Мистраля, Обанеля, Ансельма Матье и Руманиля. Посреди комнаты возвышалась мачта, настоящая мачта, врытая въ землю и доходившая до остроконечнаго потолка, которому она служила опорой, у самой стѣны стояли двѣ кровати, завѣшанныя голубой ситцевой занавѣской.
Противъ "Хижины", за рощей испанскаго тростника, виднѣлся домикъ Шарлона. Изъ него жиденькой струей тянулся дымъ.
-- Это Наиса кипятитъ воду,-- вздохнулъ Шарлонъ съ наивнымъ умиленіемъ.
Данжу спросилъ:
-- Но вѣдь Наиса больна... Кто же накрылъ этотъ столъ?
-- О, наша малютка... Она же принесетъ вамъ вечеромъ обѣдъ.
-- Какая малютка?
-- Да Ція, сестра Наисы. Она теперь гоститъ у насъ. Это живой, привѣтливый ребенокъ, который обѣщаетъ сдѣлаться хорошей хозяйкой. Жаль, что ей нужно вернуться къ старикамъ. Она готовится къ конфирмаціи.
Замѣтивъ, что парижанинъ, познакомившись съ инвентаремъ новаго жилища, собирается уходить, Шарлонъ послѣдовалъ за нимъ. Но Данжу остановилъ его.
-- Спасибо, Шарлонъ... Отведи лучше въ конюшню свою лошадь. Она уже болѣе часу щиплетъ траву у дверей. Я отправлюсь погулять и вернусь только къ вечеру.
На необозримомъ пространствѣ вокругъ "Хижины" разстилался коверъ изъ тонкой, мелкой травы, усѣянной мелкими зимними цвѣтами, встрѣчающимися только въ Камаргѣ. Послѣ часа ходьбы по бархатистому, мягкому газону, парижанинъ очутился передъ озеромъ Вакаресъ. Ни лодки, ни паруса... двѣ мили воды, двѣ мили лучистыхъ волнъ, тихій плескъ которыхъ привлекалъ стаи утокъ, цаплей, фламинго съ розовыми крыльями и ибисовъ, настоящихъ египетскихъ ибисовъ, которымъ это солнце и безусловная тишина напоминали родину. Но особенно поразило парижанина то чувство умиротворенія и гармоніи, которое овладѣло имъ среди этого уединенія и которое онъ испытывалъ впервые со времени отъѣзда изъ Парижа.
Боже, какъ пріятно не думать, не думать о ней, объ этой женщинѣ, не думать о томъ, что скоро пять часовъ, что репетиція кончена, не терзать себя вопросомъ, вернется-ли она прямо изъ театра или заѣдетъ куда-нибудь съ своими отвратительными товарищами. Какъ далеко все это ушло отъ него! Какую сильную защиту чувствуетъ онъ въ этой безконечной равнинѣ, въ этомъ лазуревомъ небѣ! По мѣрѣ того, какъ солнце спускалось надъ водой, вѣтеръ ослабѣвалъ. Слышенъ былъ только глухой шумъ волнъ и голосъ табунщика, сзывавшаго своихъ лошадей: "Люциферъ!.. Эстелла!.. Эстерель!.." И при каждомъ окликѣ одна изъ лошадей прибѣгала съ развѣвающейся гривой и ѣла овесъ изъ лѣвой руки табунщика, который стоялъ, прислонившись къ сѣдлу, въ высокихъ штиблетахъ и бумазейной курткѣ, не отрывая глазъ отъ маленькой книжки въ розовой обложкѣ. Это было дивное зрѣлище -- развѣвающіяся гривы лошадей, освѣщенныя лучами заходящаго солнца и величественный жестъ табунщика, кормившаго лошадей овсомъ, который онъ вынималъ изъ кожаной сумки, не отрывая глазъ отъ книги! Данжу подошелъ, заинтересовавшись страннымъ человѣкомъ и его книгой.
-- Это, вѣроятно, очень интересная книга?
Ассирійская голова съ крупными, правильными чертами лица цвѣта старинной слоновой кости, изрытой мелкими морщинками и длинной бородой съ просѣдью, повернулась къ нему и произнесла хриплымъ голосомъ, картавя и показывая бѣлые блестящіе зубы:
-- Очень интересная, да... Заглавіе ея... вотъ сейчасъ посмотрю... Заглавіе ея -- леченіе слизистыхъ оболочекъ.
Такъ вотъ что онъ читалъ въ этой грандіозной рамкѣ, въ позѣ героя!.. Одно изъ тѣхъ наставленій, которыя прилагаются къ фармацевтическимъ препаратамъ! И чтобы окончательно ослѣпить парижанина, онъ прибавилъ: У меня большой запасъ подобныхъ брошюръ!.. Я пріобрѣлъ ихъ при распродажѣ одной аптеки въ Туръ-Сенъ-Луи. Все это составляетъ часть моихъ сокровищъ -- сокровищъ Арлатана, извѣстнаго во всей Камаргѣ. Если вы когда-нибудь заглянете ко мнѣ, я покажу вамъ ихъ. Вотъ тамъ моя лачуга... видите?.. До свиданья, молодой человѣкъ!
-- До свиданья, мосье Арлатанъ!
Обратный путь при наступавшихъ сумеркахъ показался Данжу восхитительнымъ. Долго еще слышался голосъ табунщика, привязывавшаго своихъ лошадей, затѣмъ все слилось въ странномъ шумѣ, который становился все явственнѣе. Тысячи овецъ, повинуясь зову пастуховъ и подгоняемые собаками, направлялись въ сторону скотныхъ дворовъ. Онъ чувствовалъ себя затертымъ, затеряннымъ въ этомъ водоворотѣ курчавой шерсти, оглушеннымъ непрерывнымъ блеяніемъ, и ему казалось, что это настоящее море, что пастухи несутся на его волнахъ... На темномъ фонѣ неба летѣла въ видѣ длиннаго треугольника стая дикихъ утокъ, какъ бы собираясь спуститься на землю; вдругъ предводитель ихъ согнулъ шею и съ дикимъ крикомъ поднялся вверхъ, а за нимъ полетѣла вверхъ вся стая...
Вотъ отворяется дверь "Хижины" и на темномъ фонѣ обрисовывается свѣтлый четерехугольникъ... Въ то же время онъ видитъ стройный, гибкій силуетъ арлезіанки въ коричневой мантиліи и маленькомъ чепчикѣ, направляющейся къ дому Шарлоновъ. Несмотря на мракъ, онъ узнаетъ свою старую знакомую.
-- Добрый вечеръ, Наиса!
Сдержанный смѣхъ раздается въ отвѣтъ на это привѣтствіе и затѣмъ силуетъ молодой женщины скрывается точно волшебное видѣніе въ темнотѣ ночи.
Въ "Хижинѣ" весело пылалъ каминъ; лампа была зажжена и столъ накрытъ. На бѣлой скатерти, между бутылкой розоваго вина и круглой булкой, стояла миска съ дымящейся ухой изъ налима и зелени, а рядомъ съ ней нѣсколько заботливо прикрытыхъ мисочекъ и нѣсколько тарелокъ для смѣны изъ желтой глины, которыя, казалось, говорили: "обѣдъ готовъ -- приступайте къ дѣлу". Этотъ накрытый столъ, этотъ веселый огонь среди безконечной степи были полны какого-то таинственнаго очарованія.
Данжу поѣлъ съ большимъ аппетитомъ, положивъ рядомъ съ своимъ приборомъ томикъ Мистраля. Но онъ не могъ читать, загипнотизированный величественнымъ безмолвіемъ ночи. По временамъ тишина прерывалась полетомъ журавлей, разсѣкавшихъ холодный воздухъ своими крыльями, и какими-то странными заунывными звуками, глухо замиравшими вдали, напоминая шумъ морской раковины. Пріотворивъ двери, онъ старался отдать себѣ отчетъ въ происхожденіи этихъ звуковъ, когда передъ нимъ неожиданно очутился сторожъ съ огромнымъ фонаремъ въ рукахъ.
-- Это нашъ bitor, м-сье Анри... У него широкій клювъ который производитъ этотъ шумъ, когда онъ ловитъ рыбу... Наиса мастерски приготовляетъ его.
-- Да, жена твоя прекрасная стряпуха. Но почему она не хочетъ признавать старыхъ друзей?
-- Вы встрѣтили не ее, м-сье Анри, а Цію, которая почти такого же роста, какъ и ея сестра, хотя ей только недавно исполнилось пятнадцать лѣтъ.
-- Пятнадцать лѣтъ? И она еще не конфирмировалась?
Шарлонъ не отвѣчалъ. Сильный порывъ южнаго вѣтра, неожиданно пронесшагося надъ равниной, задулъ свѣтъ фонаря. Они вошли въ комнату и, усѣвшись у огня, закурили трубки.
Послѣ непродолжительной паузы сторожъ заговорилъ:
-- Боже, какой вздоръ заберется иной разъ въ голову этихъ молоденькихъ дѣвочекъ!.. Вотъ эта, напримѣръ... Въ третій разъ кюре откладываетъ на годъ ея конфирмацію! А между тѣмъ она вполнѣ подготовлена и прекрасно знаетъ катехизисъ. Да и славная дѣвочка!.. А все-таки что-то неладно съ ней, такъ какъ кюре нашъ -- добрѣйшій человѣкъ. Мы просто не знаемъ, чѣмъ объяснить все это.
Онъ всталъ и бросилъ полѣно въ догоравшій огонь камина, и какъ только оно вспыхнуло розовымъ огнемъ, крестьянинъ повеселѣлъ. Вѣроятно, все это какъ-нибудь уладится. Дѣвочка провела у нихъ весь годъ въ виду болѣзни Наисы и повидимому успокоилась. Монмажуръ слишкомъ близокъ отъ города и его соблазновъ -- магазиновъ съ большими стеклами и позолотой, витринами, въ которыхъ красуются кружева, брилліанты и ленты -- все, чѣмъ пользуется нечистый для соблазна дѣвочекъ. Въ Камаргѣ же...
-- О, въ Камаргѣ,-- прервалъ его Данжу, смѣясь,-- въ Камаргѣ единственнымъ искушеніемъ можетъ явиться только сокровищница этого... какъ зовутъ этого табунщика?
-- Вы уже видѣли Арлатана?-- спросилъ съ удивленіемъ Шарлонъ. И такъ какъ ему показалось, что парижанинъ говоритъ съ пренебреженіемъ объ одной изъ знаменитостей края, онъ сталъ подробно разсказывать о жизни табунщика, знаменитаго укротителя быковъ, извѣстнаго во всѣхъ городахъ Прованса, даже въ Арлѣ и Нимъ... Заболѣвъ отъ усталости и непосильной работы, Арлатанъ сдѣлался табунщикомъ,-- ремесло менѣе утомительное и не столь опасное. Во всей Камаргѣ -- отъ Тринктаія до Фарамана -- онъ стяжалъ себѣ громкую извѣстность въ качествѣ знахаря, леченіемъ ревматизма и лихорадки. Заслужилъ-ли онъ эту славу? Шарлонъ не считалъ себя достаточно компетентнымъ, чтобы рѣшить этотъ вопросъ.
-- Могу сказать лишь одно,-- сказалъ онъ въ заключеніе, зажигая фонарь.-- Въ прошломъ году, во время охоты на утокъ, я схватилъ жесточайшую лихорадку. Благодаря двумъ сеансамъ Арлатана и баночкѣ зеленой мази, я совершенно вылечился.
-- Такъ почему же ты не направишь къ нему Наисы?
-- Наиса ни за что на свѣтѣ не согласится лечиться у него. Она питаетъ къ нему такое же отвращеніе, какъ къ саламандрѣ или къ пауку. А между тѣмъ онъ далеко не безобразенъ. Въ молодости онъ былъ даже очень красивъ собою. Въ дѣтствѣ я часто отправлялся къ морскому берегу и смотрѣлъ на мужчинъ, упражнявшихся тутъ; помню, что онъ выдѣлялся изъ десятка выстроившихся вдоль берега голыхъ мужчинъ, опоясанныхъ кожаными ремнями и что на него больше всего заглядывались женщины... И когда онъ показывался во время игръ, всѣ женщины сходили съума по красавцѣ-брюнетѣ, какъ называли его; даже городскія красавицы бѣгали за нимъ... Наиса не только не хочетъ идти къ нему, но когда онъ приходитъ къ намъ, она прячется отъ него и даже запретила Ціи подходить къ его лачугѣ... Ну, а теперь, кажется, пора спать, м-сье Анри. Южный вѣтеръ все усиливается черезъ часъ вы услышите ревъ коровы Фарамана.
-- Что это за корова, Шарлонъ?
-- Это море, м-сье Анри. Когда южный вѣтеръ дуетъ по пескамъ Фарамана, съ моря раздается страшный ревъ,-- мы прозвали его ревомъ коровы Фарамана.
И дѣйствительно, корова Фарамана ревѣла всю ночь. Тростникъ стоналъ, хижина кряхтѣла, вѣтеръ точно приближалъ далекое море и его шумъ, и Данжу казалось, что онъ находится въ каютѣ парохода. Но, къ несчастью, Мадлена была тутъ же, съ нимъ. До самаго утра она не покидала его и онъ переживалъ часъ за часомъ всѣ моменты ихъ разрыва. Она все еще на сценѣ... Онъ въ ожиданіи ея прихода лежитъ въ ея уборной, на диванѣ, противъ большого зеркала, въ которомъ онъ видитъ Армана, красавца-баритона, ложа котораго находится рядомъ. Полураздѣтый, вымазанный кольдкремомъ, онъ подходитъ къ маленькой плюшевой муфточкѣ, которая виситъ на розеткѣ, и вынимаетъ что-то. "Дорогой Арманъ, я думала, что онъ будетъ обѣдать сегодня у своихъ родныхъ"... Данжу зналъ наизусть письмо это, вырванное имъ изъ толстыхъ, покрытыхъ кольцами пальцевъ баритона и теперь онъ повторялъ его, переворачиваясь съ боку на бокъ на кушеткѣ. Ему стоило не малыхъ усилій, пока онъ рѣшился уѣхать, не простившись съ этой женщиной, не оставивъ ей даже записочки. Неужели же она будетъ преслѣдовать его каждую ночь, какъ въ эту минуту, склоняясь съ этой очаровательной улыбкой, полной сладострастья, надъ его ложемъ, преслѣдовать этимъ очаровательнымъ, печальнымъ голосомъ, который раздавался вокругъ дома, стоналъ надъ покосившейся дверью, ревѣлъ въ пескахъ Фарамана, требуя у него прощенія.
III.
Мощный ревъ морского вѣтра и ослѣпительный свѣтъ утренняго солнца вывели молодого человѣка изъ тяжелаго сна, охватившаго его послѣ безсонной ночи. И какую радость почувствовалъ онъ въ моментъ пробужденія! Какъ не походило все, что окружало его, на уборную Мадлены, на кулисы театра! Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ двери, открытой настежъ, стояла молоденькая, стройная, бѣлокурая дѣвушка въ легкой кисейной косынкѣ и маленькомъ остроконечномъ чепчикѣ, который придавалъ ея головкѣ необыкновенно изящную форму. Она наклонила надъ книгой свой профиль -- тонкій профиль камеи, и съ жадностью читала книгу, шевеля губами точно маленькія дѣти, читающія вслухъ.
-- Ужь не брошюрка-ли Арлатана?-- подумалъ Данжу, вспоминая о вчерашнемъ разочарованіи. Но слегка отдернувъ голубую занавѣску, онъ по обложкѣ узналъ "La grenade entr'ouvertte"; Обанеля, безсмертный памятникъ любви, пѣснь раненаго голубя, которую такъ часто пѣлъ ему въ дѣтствѣ старый Тимъ. Онъ видѣлъ изъ постели, какъ дрожали маленькія, загорѣлыя ручки Ціи -- онъ тотчасъ же узналъ ее -- какъ при каждой строфѣ, которая особенно дѣйствовала на нее, блѣдныя щеки ея покрывались легкимъ румянцемъ. Странное чтеніе передъ конфирмаціей. Конечно, стихи Обанеля глубоко цѣломудренны, но они волнуютъ молодую кровь... Ah! si mon coeur avait des ailes!-- Sur ton cou, sur tes épaules -- il volerait tout en feu...
Вспоминая эти стихи поэта, Данжу вспоминалъ вмѣстѣ съ тѣмъ вчерашній разговоръ съ Шарлономъ, опасенія его и Наисы по поводу конфирмаціи. Бѣдная маленькая Ція!.. Неужели же ее опять не допустятъ?
Точно услышавъ его слова, дѣвочка подняла свою хорошенькую золотистую головку, заглянула въ комнату и, положивъ книгу на прежнее мѣсто, осторожно притворила дверь и исчезла съ робкой граціей козочки, потревоженной въ то время, когда она утоляетъ у ручья свою жажду.
Это восхитительное видѣніе преслѣдовало его все утро. Разсчитывая, что дѣвочка вернется, онъ все утро просидѣлъ дома, читая стихи Мирейля и Обанеля, у стола, на которомъ стоялъ въ зеленой глиняной вазочкѣ принесенный Діей большой букетъ изъ клевера, генціаны и васильковъ. Наконецъ наступилъ часъ завтрака. Въ домѣ Шарлоновъ не видно было ни малѣйшаго признака жизни, кромѣ жиденькой желтоватой струи дыма, лѣниво тянувшейся вверхъ и исчезавшей въ лучахъ солнца. Данжу рѣшилъ отправиться къ сторожу, домикъ котораго, защищаемый густой тростниковой рощей, стоялъ на самомъ берегу большого пруда, выдѣляясь на зеленомъ фонѣ своими свѣже выбѣленными стѣнами и крышей изъ красной черепицы.
Услышавъ шаги незнакомаго человѣка, собака неистово залаяла. Женщина, стоявшая на колѣняхъ, съ засученными рукавами у самаго пруда и чистившая жирнаго налима въ лужѣ розовой крови, крикнула молодымъ, звонкимъ голосомъ, не вставая и не поднимая головы:-- Миракло!.. Молчать!..-- Данжу показалось, что это Ція... Тотъ же узелъ рыжихъ волосъ, выглядывавшихъ изъ подъ маленькаго остроконечнаго чепчика, та же ослѣпительная бѣлизна шеи и тонкихъ рукъ.
-- Такъ ты осталась одна съ Миракло, Ція?-- спросилъ онъ, подходя къ пруду.
-- Это я, мосье Анри... Сестра моя уѣхала сегодня утромъ.
-- А-а, Наиса! Такъ ты поправилась?
-- Да, сегодня мнѣ лучше... благодарю васъ!
Она прекрасно владѣла прованскимъ нарѣчіемъ и говорила съ той своеобразной кошачьей граціей, которая отличаетъ арлезіанокъ. Но, поглощенная своей работой, она не поднимала головы. На разсвѣтѣ, передавала она, имъ дали знать, что управляющій фермой Жиро отправляется въ Арль съ ближайшимъ пароходомъ, и такъ какъ малютку нужно было отправить въ Арль для конфирмаціи, то Шарлонъ самъ отвезъ ее къ пароходу и поручилъ господину Андузу, прекрасному человѣку и знаменитому пчеловоду.-- Ахъ, мосье Анри!-- вздохнула крестьянка, желая подѣлиться своимъ горемъ, но не рѣшаясь взглянуть въ лицо своему бывшему кавалеру... Въ эту минуту раздался выстрѣлъ. Наиса воскликнула:
-- Вотъ и Шарлонъ!.. Онъ возвращался каналомъ, гдѣ много рыбы... Я пойду варить уху.
Надвинувъ косынку на глаза, она быстро вскочила на ноги и пролетѣла стрѣлой мимо Данжу, захвативъ большую корзину съ рыбой. На поворотѣ канала показался сторожъ на своей узенькой лодочкѣ, которой онъ управлялъ при помощи длиннаго шеста. Нѣсколько минутъ спустя лодочка остановилась прямо противъ дома.
-- Извините, мосье Анри... Жена, вѣроятно, объяснила вамъ причину моего отсутствія... Шарлонъ привязалъ свою лодку къ сваѣ, выгрузилъ свою добычу -- дичь и рыбу -- и принялся очищать берегъ отъ кровяной лужи и остатковъ налима, сообщая отъ времени до времени Наисѣ о подробностяхъ путешествія. Дѣвочка уѣхала съ Андузомъ на пароходѣ "Городъ Ліонъ". На возвратномъ пути онъ встрѣтился съ двумя пастухами стада Ейсетъ. Изнуренные лихорадкой, они рѣшили отправиться къ Арлатану. Когда я проѣзжалъ въ лодкѣ мимо ихъ, ихъ схватилъ сильный приступъ и пришлось остановить лошадей. Судорожно ухватившись за длинные шесты, врытые въ землю, они съ трудомъ держались на сѣдлахъ. Ихъ трясло съ такой силой, что даже лошади ихъ дрожали. Къ счастью, со мной была бутылка рому и это подкрѣпило ихъ для дальнѣйшаго пути. Остальное довершитъ искусство Арлатана.
Изъ кухни послышалось ворчаніе Наисы:-- Арлатанъ... шарлатанъ... отвратительная гадина...
-- А все-таки онъ исцѣляетъ всѣхъ,-- возразилъ Шалонъ и, обращаясь къ Данжу, продолжалъ:
-- Какъ вы думаете, мосье Анри, не разумнѣе-ли было бы не ворчать, а лечиться отъ лихорадки, которая подтачиваетъ ее?
-- Замолчи, Шарлонъ! Я сто разъ повторяла тебѣ, что готова страдать и умереть, только бы не видѣть этого человѣка. Я боюсь его глазъ, которые наводятъ на меня столбнякъ... точь въ точь глаза змѣи... Ну, а теперь довольно болтовни! Снеси-ка поскорѣй завтракъ мосье Анри.
-- Но вѣдь я могу позавтракать съ вами, Наиса...
-- Нѣтъ!.. о, нѣтъ, умоляю васъ, мосье Анри...
Въ голосѣ крестьянки звучалъ такой искренній испугъ, что Анри не сталъ настаивать. Онъ позавтракалъ въ хижинѣ одинъ, и раздосадованный упрямствомъ Наисы, продолжавшей скрывать отъ него свое лицо, и исчезновеніемъ очаровательной дѣвочки съ блѣднымъ личикомъ и золотистыми волосами, выбивавшимися изъ подъ бѣлаго пикейнаго чепца.
Послѣ обѣда онъ отправился съ Шарлономъ поохотиться въ болотахъ. Медленно, осторожно пробирались они въ кожаныхъ сапогахъ, между высокими камышами, издававшими своеобразный соленый запахъ -- то пѣшкомъ, то въ узенькой лодочкѣ, безъ веселъ, что представляло довольно трудную задачу. Однако, новизна обстановки совершенно разсѣяла тоску парижанина и образъ Мадлены Оже ни разу не потревожилъ его. Вечеромъ, собираясь зажечь фонарь, Шарлонъ робко замѣтилъ ему: -- Вы не должны сердиться на нее, мосье Анри. Теперь я знаю, почему Наиса прячется отъ васъ... Она, видите-ли, находитъ, что болѣзнь обезобразила ее и ей не хочется испортить впечатлѣніе, которое она произвела когда-то на васъ... Вѣдь онѣ такъ кокетливы наши арлезіанки!
-- Она дѣйствительно была прелестна, твоя жена, лѣтъ пять или шесть тому назадъ.
-- Да, прелестна,-- повторилъ Шарлонъ, закрывая свои желтые глаза. Но по тону его голоса чувствовалось, что онъ говоритъ безъ сожалѣнія объ этой утраченной красотѣ. Она причинила ему не мало страданій!
* * *
Цѣлую недѣлю Данжу страстно предавался всякаго рода тѣлеснымъ упражненіямъ, которыя утомляли его мускулы, успокоивая нервы. Утомившись въ теченіе дня, онъ засыпалъ ночью тяжелымъ глубокимъ сномъ, который ни разу въ теченіе и;ѣлой недѣли не былъ смущенъ образомъ его любовницы. Онъ невольно улыбался, думая о старомъ Тимѣ и его предсказаніяхъ. Экспериментъ обѣщалъ блестящіе результаты.
Однажды сторожъ назначилъ ему мѣстомъ встрѣчи большой прудъ у Шартрузы. Явившись раньше назначеннаго времени, Данжу забрался на островокъ, поросшій тамарисомъ, въ которомъ едва нашлось достаточно мѣста для него и его собаки, огромной пиренейской дворняшки съ тяжелой рыжей шерстью. Почти мгновенно ночь окутала все -- холодная, молчаливая ночь... Какъ только скрылось солнце, и вѣтеръ затихъ. На горизонтѣ виднѣлся еще нѣкоторое время слабый свѣтъ, затѣмъ все погрузилось въ темноту. Кругомъ не видно было ничего, рѣшительно ничего, кромѣ ближайшихъ кустовъ тамариса, да время отъ времени болотную курочку, низко летавшую надъ болотомъ.
-- Это вы, Шарлонъ?-- воскликнулъ вдругъ Данжу, услышавъ тяжелые шаги по болоту. При этомъ окликѣ шумъ шаговъ мгновенно замеръ, но никто не отвѣчалъ ему. Онъ еще разъ окликнулъ Шарлона, но отвѣта не послѣдовало. Ему казалось, что онъ видитъ огромную неподвижную тѣнь надъ водою, но такъ какъ мракъ все усиливался, онъ рѣшилъ вернуться домой. Въ хижинѣ его ждалъ веселый огонь и накрытый столъ. Пообѣдавъ, онъ усѣлся курить у камина, когда дверь неожиданно отворилась.
-- Какъ, это ты, Ція?.. Когда же ты пріѣхала?..
Смертельно блѣдная, встревоженная, она стояла передъ нимъ, прислонивъ голову къ камину.
-- Сестра моя больна... Шарлонъ уѣхалъ за докторомъ въ Saintes-Maries...
Голосъ ея дрожалъ, слезы душили ее. Данжу сталъ успокоивать ее.
-- Нѣтъ, она очень больна... и по моей винѣ... Кюре и въ этотъ разъ не допустилъ меня къ конфирмаціи... Когда я вошла въ комнату съ письмомъ отъ него, Нанса лишилась чувствъ.
Точно подавленная своимъ позоромъ, бѣдная дѣвочка опустилась на каменный выступъ камина и, закрывъ лицо руками, зарыдала.
-- Боже, возможно-ли это?-- вскрикнула она въ порывѣ отчаянія.-- Всѣ будутъ теперь указывать на меня пальцами! А межъ тѣмъ я не сдѣлала ничего дурного... нѣтъ, клянусь Богомъ!..-- И отстраняя нетерпѣливымъ жестомъ свою косынку, дѣвочка достала висѣвшій на ея груди мѣшечекъ изъ полинялаго голубого сукна и стала страстно цѣловать его. Слезы придавали зеленый оттѣнокъ прелестнымъ каримъ глазамъ, на блѣдномъ лицѣ лежала печать безумія.-- Нѣтъ, я ничего дурного не дѣлала!.. Но меня постигло несчастье... Я вижу ужасныя вещи... о, мосье Анри, ужасныя вещи!.. Я вижу ихъ, какъ только закрываю глаза... Онѣ преслѣдуютъ, жгутъ меня... Вотъ почему кюре не могъ допустить меня къ конфирмаціи.
-- Бѣдная крошка!-- продолжалъ Данжу, глубоко потрясенный тѣмъ, что въ далекой пустынѣ сталкивался съ душевнымъ недугомъ, который походилъ на его собственный.
-- О, сколько я выстрадала въ эти два года! Чего только я не дѣлала, чтобы не видѣть этихъ вещей!.. Теперь все кончено для меня... Глаза мои найдутъ успокоеніе только на днѣ Вакареса...
Она остановилась, прислушиваясь къ крикамъ, доносившимся съ поля.
-- Не хочешь-ли вернуться къ сестрѣ?-- спросилъ ее Данжу въ полголоса. Но дѣвочка боялась идти домой, боялась вида сестры, лежавшей безъ признаковъ жизни. Впрочемъ, бабушка пріѣхала изъ Монмажура, Наиса была не одна. Она сообщала объ этомъ безстрастнымъ, глухимъ голосомъ, прислушиваясь къ отдаленному шуму. Наконецъ, когда шумъ прекратился, она усѣлась на прежнее мѣсто у камина, подъ лампой -- мѣсто, которое обыкновенно занимаютъ старики и дѣти въ нашихъ прованскихъ кухняхъ. Данжу сталъ разспрашивать ее съ нѣжной заботливостью и деликатной осторожностью отца или врача. Пристыженная и встревоженная, она кротко отвѣчала на всѣ его вопросы. Нѣтъ, нѣтъ, не она сочинила эти ужасные образы. Ей показали ихъ нѣсколько времени тому назадъ... раскрашенныя картинки, гравюры...
-- Но, милочка, время изглаживаетъ, стираетъ образы... Это было такъ давно...
-- Вотъ въ томъ-то и грѣхъ мой!-- вскрикнула дѣвочка.-- Да, это вѣрно, время стираетъ ихъ... Но въ томъ-то мое несчастье, что когда я долго не вижу ихъ, я начинаю тосковать, глаза мои требуютъ ихъ, болятъ... и тогда...-- Она вдругъ остановилась.-- Да, что это я болтаю, Боже! Неужели же я схожу съ ума?.. Вѣдь я совсѣмъ не знаю васъ и раскрываю вамъ свой позоръ... я, которая никогда никому не говорила объ этомъ, никому... даже Шарлону, который такъ любитъ меня...-- Она вскинула быстрымъ движеніемъ головку и двѣ длинныя золотистыя косы выбились изъ подъ маленькаго чепчика...
Данжу наклонился надъ ней и, заглядывая въ большіе каріе глаза дѣвочки, сказалъ тихимъ голосомъ:
-- Знаешь-ли, крошка, почему ты заговорила именно со мной о твоемъ недугѣ? Потому что я страдаю тѣмъ же недугомъ, потому что проклятый образъ мучитъ меня днемъ и ночью, подтачивая мой мозгъ и мое сердце, проклятый образъ, отъ котораго я стараюсь избавиться всѣми средствами. Вотъ почему я явился сюда, въ степи Камарги, и знаешь-ли, что больше всего успокоило меня съ тѣхъ поръ, какъ я тутъ? Посмотри туда, на каминъ... Вотъ уголокъ, отведенный поэтамъ Прованса -- фелибрамъ, какъ они называются. Я видѣлъ, какъ ты перелистывала одну изъ этихъ книгъ... Почему же ты краснѣешь, крошка? Это прекрасныя книги... Читала-ли ты Мирейля?
-- Нѣтъ, мосье Анри. Наиса запретила мнѣ читать его. Но однажды вечеромъ, когда Шарлонъ уѣхалъ съ господами удить рыбу, я заглянула въ "Хижину" и книга эта попала въ мои руки... Я не могла понять всего, но я помню, что тамъ были чудныя мѣста, и когда я читала ихъ, строки страницы спутались и я увидѣла звѣзду...
Она остановилась глубоко взволнованная. Данжу тоже не могъ говорить отъ волненія.
-- Эту звѣзду,-- сказалъ онъ послѣ небольшой паузы,-- ты найдешь у всѣхъ настоящихъ поэтовъ. Читай ихъ почаще, и они дадутъ твоимъ глазамъ лучезарные образы, которые вытѣснятъ...
Звонъ шпоръ, шумъ грубыхъ голосовъ, нетерпѣливый стукъ въ дверь "Хижины" прервали его рѣчь. Изъ стеколъ большой двери видны были силуеты всадниковъ.
-- Что вамъ нужно?-- воскликнулъ Данжу, полагая, что жандармы задержали браконьеровъ.
-- Мы пришли предостеречь васъ... "Римлянинъ" убѣжалъ.
Этотъ "Римлянинъ", ужасъ Камарги, извѣстный во всѣхъ городахъ юга, былъ маленькій, злой, угрюмый быкъ, находившійся при стадѣ Сабрана. Въ слѣдующее воскресенье было назначено состязаніе въ Арлѣ и "Римлянинъ" значился въ программѣ. Пять или шесть сторожей этого стада съ утра разъѣзжали на лошадяхъ по всей окрестности, предупреждая народъ о бѣгствѣ быка.
Единственный пѣшій среди этихъ всадниковъ въ высокихъ сапогахъ, съ трезубцемъ на плечахъ -- человѣкъ въ длинномъ кителѣ, съ зажженнымъ смолянымъ факеломъ въ рукахъ, сказалъ повелительнымъ тономъ:
-- Повторяю вамъ, что около шести часовъ онъ былъ у большого пруда.
-- Вы говорите обо мнѣ, Арлатанъ?-- спросилъ, подходя къ двери, парижанинъ, услышавъ голосъ табунщика.-- Да, я дѣйствительно охотился тамъ въ это время.
-- Я говорилъ о "Римлянинѣ", молодой человѣкъ, но это могло относиться и къ вамъ, такъ какъ я видѣлъ васъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ быка.
-- Чортъ возьми!-- воскликнулъ смѣясь Данжу.-- Вы могли, по крайней мѣрѣ предупредить меня объ угрожавшей мнѣ опасности. Да, теперь я вспоминаю, что видѣлъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя темную, неподвижную массу.
-- Эта блондиночка, конечно, болѣе пріятная сосѣдка?-- расхохотался табунщикъ, просовывая свою красивую ассирійскую бороду въ пріотворенную дверь. Пристально взглянувъ на Цію, ярко освѣщенную лампой, блѣдную, съ развязанной косынкой и разсыпавшимися по бѣлой шеѣ золотистыми волосами, онъ спросилъ ее шутливымъ тономъ:
-- Такъ вы опять вернулись къ намъ, красавица? Если вы боитесь "Римлянина", одинъ изъ этихъ всадниковъ охотно возьметъ васъ съ собой, да и я могу, если желаете, унести васъ подъ своимъ кителемъ.
Ція поправила косынку и волосы и нѣсколько смущеннымъ тономъ отвѣчала, что не нуждается ни въ комъ.
-- Ладно... ладно... въ другой разъ! Онъ взглянулъ на нее съ покровительственной улыбкой и, отвѣсивъ низкій поклонъ парижанину, сказалъ ему:-- До свиданья, мосье Анри. Если въ одинъ прекрасный день вы схватите злокачественную лихорадку или пожелаете осмотрѣть мои сокровища -- я къ вашимъ услугамъ!
Затѣмъ онъ удалился въ сопровожденіи всадниковъ, освѣщая путь высоко поднятымъ смолянымъ факеломъ.
Оставшись одинъ съ дѣвочкой, Данжу почувствовалъ какое-то смущеніе. Да и она, казалось, замкнулась въ самой себѣ. Смѣхъ пастуха нарушилъ гармонію.
-- Мнѣ, какъ и Наисѣ, не нравится этотъ Арлатанъ,-- сказалъ Данжу. И взглянувъ на разсѣянное лицо дѣвушки, повидимому, озабоченной мыслью о быкѣ, онъ предложилъ проводить ее домой.
Была теплая, лунная ночь, одна изъ тѣхъ свѣтлыхъ ночей, когда малѣйшій пучекъ травы рѣзко обрисовывается на землѣ и одинокій путникъ чувствуетъ нервное волненіе, всматриваясь въ свою тѣнь и спрашивая себя съ замираніемъ сердца, не двойникъли шествуетъ рядомъ съ нимъ или за нимъ. Залитые синеватымъ свѣтомъ лупы, безмолвные, Данжу и Ція шли рядомъ, слѣдя за свѣтящимся вдали факеломъ Арлатана, красный свѣтъ котораго мелькалъ на горизонтѣ.
-- Ты не боишься, крошка?-- спросилъ Данжу.
-- Кого? Быка? О, нѣтъ, мосье Анри!-- воскликнула арлезіанка, привыкшая съ дѣтства къ состязаніямъ быковъ.
-- Ну, такъ мы спѣшить не будемъ. Послушай!
Умѣривъ шаги, онъ сталъ декламировать своимъ звучнымъ голосомъ одно изъ лучшихъ мѣстъ поэмы Обанеля: La Grenade entrouverte.
-- Боже, какъ это красиво!-- пробормотала Ція въ экстазѣ.
Они подошли въ это время къ дому Шарлоновъ, изъ котораго доносились веселые голоса. Вся мѣстность вокругъ нихъ сіяла фантастическими огнями, прудъ и каналы были усѣяны звѣздами, голубоватые лучи луны играли въ болотѣ.
-- Спокойной ночи, крошка,-- сказалъ тихимъ голосомъ Данжу.-- Когда ты придешь въ "Хижину", мы будемъ читать поэтовъ... Одни поэты могутъ спасти насъ.
IV.
Было чудное февральское утро. Въ этотъ день должны были состояться скачки и состязаніе быковъ въ Saintes-Maries-de-la-Mer.
Шарлонъ стоялъ съ бутылкой у дверей своего дома, наливая вино двумъ всадникамъ въ высокихъ сапогахъ, съ огромными усами и глубокими шрамами на загорѣлыхъ лицахъ. Тутъ же стояла великолѣпная бѣлая лошадка, повидимому, приводившая въ восторгъ двухъ камаргійскихъ жеребцовъ.
Въ это время Данжу возвращался съ охоты и, подойдя къ окну, бросилъ, по обыкновенію, настрѣлянную дичь на кухонный столъ.
Сторожъ подбѣжалъ къ нему.
-- Угадайте, мосье Анри, для кого эта великолѣпная лошадь въ шелковой, сбруѣ! Держу пари на сто, на тысячу...
-- Да замолчи же, дурень!-- вскрикнула Наиса, появляясь въ шитомъ золотомъ бархатномъ чепчикѣ, который она надѣвала къ вѣнцу, и голубомъ корсажѣ, который придавалъ еще большую желтизну ея исхудалому лицу съ усталыми чертами и большими глазами, обведенными черными кругами. Наконецъ-то она рѣшилась показать себя, красавица Наиса! Но это нисколько не радовало ее и, сидя на высокомъ сѣдлѣ, она оглядывалась съ смущеніемъ и, наконецъ, сказала унылымъ тономъ:-- Пожалуйста, не смотрите на меня... вѣдь я на себя не похожа... мнѣ стыдно самой себя...
О, Провансъ, край любви! Есть-ли на свѣтѣ другая страна, въ которой простыя крестьянки такъ горевали бы о потерѣ красоты? Шарлонъ горячо протестовалъ,-- призывалъ пастуховъ въ свидѣтели, и восхвалялъ грацію жены и ея умѣнье сидѣть на лошади.
-- Вы напрасно отказываетесь отъ поѣздки въ Saintes-Maries, мосье Анри... На эти состязанія стоитъ посмотрѣть... Если хотите, я отвезу туда васъ и Цію въ моемъ шарабанѣ.
-- Спасибо, братецъ... я останусь дома съ бабушкой,-- отвѣчала молодая дѣвушка, унося бутылку и стаканы.
-- Какъ, неужели ты не поѣдешь?
Наиса крикнула съ сѣдла суровымъ тономъ:
-- Да оставь ее, если она капризничаетъ!..
Со времени возвращенія Ціи между сестрами происходили постоянныя стычки. Шарлонъ, глубоко огорченный этими отношеніями, поспѣшилъ замѣтить, что такъ какъ ни онъ, ни мосье Анри не собираются на состязаніе, то Ція приготовитъ имъ завтракъ изъ свѣжей рыбы. Она вѣдь удивительная мастерица, эта дѣвочка, и готовитъ почти такъ же хорошо, какъ и ея сестра.
-- Такъ прощайте!-- крикнула Наиса рѣзкимъ голосомъ и погнала лошадь. За развѣвавшимися длинными лентами ея чепчика мчались камаргійскіе жеребцы съ развѣвавшимися по вѣтру гривами, подметая тонкую траву своими длинными хвостамй.
-----
Растянувшись въ травѣ на берегу Вакареса, прислушиваясь къ шуму этого маленькаго внутренняго моря, Данжу спрашивалъ себя съ безпокойствомъ: Что это со мной? Чѣмъ объяснить эту неопредѣленную тоску, это замираніе сердца?.. Вотъ уже десять дней, какъ я не думаю о Парижѣ, не думаю, не сожалѣю о прошломъ... Еще нѣсколько дней этой безмятежной жизни, и я могу считать себя исцѣленнымъ... Такъ чѣмъ же объяснить охватившую меня сегодня тоску? Не тѣмъ-ли, что я разсчитывалъ провести утро съ этой дѣвочкой, читать съ ней нашихъ поэтовъ?.. Она отказалась подъ предлогомъ головной боли... Не солгала-ли она?... Впрочемъ, она была такъ блѣдна, въ глазахъ свѣтилась такая глубокая тоска!.. А, можетъ быть, бѣдняжка снова подпала искушенію...
Тысяча неуловимыхъ мыслей тѣснились въ его мозгу въ то время, какъ онъ прислушивался къ шуму короткихъ волнъ, ударявшихъ о берегъ, покрытый бархатистой зеленью, и къ отдаленному звону лошадинаго табуна, то приближавшагося, то удалявшагося, то терявшагося въ шумѣ вѣтра. И вдругъ, отрываясь отъ созерцанія кустика голубой цикоріи, онъ увидѣлъ Арлатана, направлявшагося быстрыми шагами къ своей лачугѣ. Подойдя къ ней, онъ прежде всего вскарабкался на лѣстницу, служившую ему обсерваціоннымъ пунктомъ, съ котораго онъ часто наблюдалъ за скотомъ.
Не успѣлъ онъ сойти съ лѣстницы, какъ за домомъ показалась закутанная въ длинную мантилью темнозеленаго цвѣта женская фигура и, слѣдуя за табунщикомъ, вошла въ лачугу. По особенной граціи ея движеній Данжу сразу узналъ Цію... Ція -- у этого стараго шута? Нѣтъ, это невозможно! Что станетъ она дѣлать у него?.. Впрочемъ, кто знаетъ?.. Онъ вспомнилъ, какъ вздрогнула дѣвочка подъ циническимъ взглядомъ Арлатана въ тотъ вечеръ, когда онъ засталъ ее въ "Хижинѣ" у камина. У него и тогда мелькнуло въ головѣ подозрѣніе, что между дѣвочкой и табунщикомъ существуетъ таинственная связь... чтобы узнать истину, стоитъ только пройти шаговъ двѣсти по выгону и появиться неожиданно въ лачугѣ...
Первые удары въ дверь остались безъ отвѣта. Данжу продолжалъ стучать, и наконецъ дверь отворилась. Передъ нимъ стоялъ табунщикъ съ непокрытой головой, въ тяжелыхъ сапогахъ и зеленой курткѣ. На красивомъ лицѣ его играла улыбка. Приходъ гостя, казалось, нисколько не удивлялъ его.
-- Войдите, мосье Анри... Но въ глазахъ его читалось:-- Вы можете обыскать все, голубчикъ, то, что вы ищете, улетѣло.
-- Такъ вы не отправились въ Saintes-Maries?-- спросилъ Данжу, нѣсколько разочарованный осмотромъ единственной комнаты, въ которой, кромѣ него и хозяина, не оказывалось никого.
Сторожъ пожалъ плечами.
-- Эхъ, насмотрѣлся ужь я на эти состязанія!-- Онъ оттолкнулъ сапогомъ обитый мѣдными гвоздями чемоданъ, который лежалъ посрединѣ комнаты между двумя скамейками, взялъ себѣ одну изъ этихъ скамеекъ, вырубленныхъ изъ ствола ивы, и предложилъ другую парижанину съ тѣмъ размашистымъ жестомъ, который пріобрѣтается степняками.
-- Все, что вы видите тутъ,-- сказалъ онъ,-- отъ крыши и стѣнъ до этихъ табуретокъ и плетеной кровати -- все это работа моихъ рукъ. Эти факелы, эта печь, сдѣланная изъ трехъ большихъ черныхъ камней, эта ступка, въ которой я растираю свои травы, даже замокъ въ дверяхъ и ключъ изъ бѣлаго дерева -- все это сдѣлано мною.
Замѣтивъ взглядъ Данжу, устремленный на чемоданъ, отъ прибавилъ: -- Вотъ только это не мое издѣліе... Это и есть моя сокровищница. Но о ней мы поговоримъ въ другой разъ. Сегодня я занятъ... Ахъ, мосье Анри, вы заговорили объ этихъ зрѣлищахъ!.. Вотъ въ этомъ чемоданѣ у меня цѣлая коллекція медалей и аттестатовъ, полученныхъ мною отъ разныхъ мэрій, кокардъ, сорванныхъ мною съ роговъ извѣстнѣйшихъ быковъ. Послѣднюю кокарду я сорвалъ десять лѣтъ тому назадъ въ Арлѣ съ роговъ огромнаго рыжаго быка, который убилъ сотни людей. Проклятый быкъ! И заставилъ же я его бѣгать и прыгать, и вдоль, и поперекъ, и, наконецъ, схватилъ его за длинные рога и вонзилъ ему ножъ въ бокъ! Звали его "Мусульманинъ".
Сторожъ выпрямился во весь ростъ и подчеркивалъ свой разсказъ театральными жестами. Данжу, озабоченный другимъ вопросомъ, старался поддержать разговоръ.
-- Всѣ укротители быковъ, которыхъ мнѣ приходилось встрѣчать, имѣли на лбу и на щекахъ глубокіе рубцы. У васъ же нѣтъ ни одного рубца на лицѣ.
-- Да, ни одного рубца на лицѣ, молодой человѣкъ,-- отвѣчалъ табунщикъ.-- Но если бы я показалъ вамъ свое тѣло! У меня на правомъ боку рубецъ въ нѣсколько пальцевъ ширины. Это отъ "Мусульманина". Одна изъ вашихъ парижанокъ собственноручно зашивала рану... въ тотъ же вечеръ,-- прибавилъ онъ, лукаво подмигивая глазомъ.
Данжу вздрогнулъ.
-- Парижанка?
-- Да, и очень красивая и знаменитая парижанка... что не мѣшало ей, впрочемъ, провести два дня со мною въ полѣ.
Любовнику Мадлены Оже хотѣлось спросить:
-- Не дѣвица-ли она?-- Но его удерживала какая-то робость. Тотъ продолжалъ развязнымъ тономъ:
-- Впрочемъ, фотографія ея тутъ, въ этомъ чемоданѣ... великолѣпная женщина, раздѣтая до пояса. Если вы желаете заплатить двадцать франковъ, я могу показать вамъ эту фотографію и еще много другихъ. Но сегодня прошу извинить меня, я долженъ приготовить зеленую мазь... вѣдь вы знаете, что я занимаюсь "нелегальной медициной", какъ выражается докторъ Эскамборъ въ Saintes-Maries de-la-Mer... Ну, до свиданья, товарищъ.
И продолжая улыбаться, табунщикъ проводилъ гостя и поспѣшилъ захлопнуть за нимъ дверь.
Наступали сумерки. Напѣвая веселую серенаду, мистраль игралъ гривами и хвостами лошадей, разнося звонъ ихъ колокольчиковъ по безконечной равнинѣ. Вакаресъ освѣщалъ картину своимъ сіяніемъ. Большія цапли носились надъ нимъ, обрисовываясь на зеленоватомъ фонѣ неба точно гіероглифы, цѣлая стая фламинго съ бѣлой грудью и розовыми крыльями выстроилась на берегу, подобно длинной разноцвѣтной лентѣ. Но вся прелесть этой картины не дѣйствовала на парижанина, который видѣлъ предъ собой лишь одно -- фотографію Мадлены въ чемоданѣ пастуха! Да, онъ не сомнѣвался въ томъ, что это была именно она. Конечно, парижанокъ, способныхъ увлечься красавцемъ-матадоромъ, наберется не мало. Но совпаденіе времени и мѣста, грубый цинизмъ этой фантазіи, вполнѣ соотвѣтствовавшій нравамъ этой особы, наконецъ, смутная тревога, которую онъ чувствовалъ съ утра... Нѣтъ, сомнѣваться было невозможно! Еще одинъ изъ тѣхъ, о которыхъ она говорила, опуская голову на его плечо и тихо рыдая:
-- О, это было до встрѣчи съ тобой, милый Анри! Да, вѣдь и связь съ красавцемъ Арманомъ была до встрѣчи съ нимъ... до, и во время, и послѣ встрѣчи... Ахъ, негодная! А онъ разсчитывалъ, что избавится отъ ея образа въ этомъ болотѣ, въ атмосферѣ злокачественныхъ лихорадокъ! Что толкнуло его къ этому пастуху? И разъ онъ попалъ къ нему, почему онъ не узналъ имени этой женщины, не потребовалъ ея фотографіи? Вѣдь въ концѣ концовъ онъ долженъ будетъ добиться этого! Развѣ возможно жить съ этимъ мучительнымъ сомнѣніемъ въ душѣ? Онъ зналъ эти припадки унизительной ревности, эти ужасныя видѣнія, эти безумныя ночи. И явиться за ними въ камаргійскія степи, въ пустыню!..
...-- Ахъ, вотъ и мосье Анри?-- раздался чей-то голосъ. Онъ подходилъ къ хижинѣ, гдѣ ждали его Шарлонъ и его жена. Данжу, входя въ комнату, былъ пораженъ ихъ встревоженными лицами. Наиса расхаживала въ волненіи по комнатѣ въ своемъ праздничномъ платьѣ и расшитомъ золотомъ чепцѣ и, увидѣвъ Данжу, остановилась прямо противъ него, освѣщенная яркимъ огнемъ камина, у котораго возился Шарлонъ.
-- Скорѣй, мосье Анри...-- Она задыхалась точно лошадь послѣ продолжительной ѣзды...-- Правда-ли, что сестра моя провела сегодня весь день въ хижинѣ, читая съ вами?
Въ первый моментъ Данжу не понялъ вопроса. Маленькая Ція и ея страданія были такъ далеки отъ него! Но отчаяніе этихъ людей вызвало передъ нимъ этотъ поэтическій образъ дѣвочки съ карими глазами и онъ рѣшилъ покривить душой для успокоенія ея семьи.
-- Сестра ваша дѣйствительно провела здѣсь часть дня, милая Наиса...
-- Вотъ видишь!..-- воскликнулъ Шарлонъ.
Но Наиса, не вполнѣ убѣжденная отвѣтомъ Данжу, спросила:
-- Такъ вы совсѣмъ не выходили?
-- Нѣтъ... Но къ чему эти вопросы?
-- О, она вамъ не отвѣтитъ на это!-- сказалъ Шарлонъ, продолжая такъ усердно подкладывать дрова въ каминъ, точно собирался поджечь домъ...-- Но я разскажу вамъ все, мосье Анри, я не могу молчать... Я такъ радъ!.. Съ тѣхъ поръ, какъ дѣвочка эта вернулась, домъ нашъ сталъ сущимъ адомъ... Онѣ грызутся весь день... Наиса и бабушка ежедневно доводятъ дѣвочку до слезъ по поводу этой конфирмаціи. И въ довершеніе всего Наиса обвиняетъ ее въ томъ, что она провела сегодняшній день -- угадайте гдѣ? У Арлатана!.. Боже!.. Ція -- у Арлатана! Что она стала бы дѣлать тамъ? Красавецъ-брюнетъ уже давно не гоняется за ласточками и предпочитаетъ всѣмъ женщинамъ свою аптеку... А между тѣмъ Наиса такъ встревожилась, что я положительно боялся новаго припадка... Къ счастью, вы успокоили ее... Неправда-ли Наиса?
Все еще сидя передъ каминомъ, Шарлонъ слегка дергалъ ее за платье, но она такъ же мало обращала на него вниманія, какъ и на Миракло, который пожиралъ свой ужинъ за дверью хижины.
-- Ахъ, мосье Анри,-- сказала Наиса,-- если бы вы знали, сколько мученій доставляетъ мнѣ эта дѣвочка! У нея нѣтъ никого -- ни отца, ни матери... никого, кромѣ престарѣлой бабушки и меня. Я не съумѣла подойти къ ней... Я люблю ее какъ родную дочь, но она боится меня, я не знаю ея радостей и печалей... О, мосье Анри, когда она безмолвно сидитъ по цѣлымъ часамъ рядомъ со мной съ глазами, устремленными въ пространство, я готова была бы изрубить ее, истолочь ее въ ступкѣ, чтобы узнать ея мысли... Видите-ли, мосье Анри, по моему, у бѣдняжки больной мозгъ... Но она не въ состояніи совершить что-либо дурное, я убѣждена въ этомъ, да и господинъ кюре того же мнѣнія...
-- Въ такомъ случаѣ онъ долженъ былъ бы допустить ее къ причастію,-- сказалъ Шарлонъ, вставая.
-- Но, дурень, ты вѣдь знаешь, что въ послѣдній разъ Ція сама не пожелала конфирмоваться, она была страшно возмущена отказомъ.
Наиса продолжала, обращаясь къ Анри:
-- Бѣдная сестра моя страдаетъ, кажется, болѣзнью, которая называется... какъ это называлъ ее кюре?..
Шарлонъ весело прервалъ ее:
-- Да пусть называетъ ее, какъ ему угодно! Разъ ты знаешь, что она сегодня не была у Арлатана, ты должна пойти расцѣловаться съ ней. Дома бѣдняковъ особенно печальны, когда они не согрѣты любовью.
Огонь ярко горѣлъ въ каминѣ, столъ былъ накрытъ, ужинъ поданъ. Шарлонъ взялъ за талію свою обожаемую дурнушку и направился домой, распѣвая популярную въ Провансѣ арію: Madame de Limagne fait danser les chevaux de carton...
Нѣкоторое время спустя онъ вернулся въ хижину съ Ціей. Анри читалъ у камина подъ лампой и увлеченный чтеніемъ, разсѣянно отвѣчалъ на вопросы Шарлона. Но когда сторожъ отправился набрать воды къ старому колодцу, расположенному между хижиной и домомъ Шарлоновъ, Ція и Данжу остались одни. Она нѣсколько разъ прошла мимо него и вдругъ, схвативъ его руку, страстно прижала ее къ своимъ губамъ. Нѣжное прикосновеніе этихъ губъ и глубокое чувство, выражавшееся въ этомъ порывѣ, тронули молодого человѣка. Но, сдерживая свое волненіе, онъ вырвалъ свою руку и сказалъ холоднымъ тономъ:
-- Ты сегодня заставила меня солгать, Ція... Но брось эти глупости... въ другой разъ я лгать не буду.
Она стояла передъ нимъ въ смиренной позѣ, не говоря ни слова. Слышенъ былъ только скрипъ цѣпи у стараго колодца и шумъ выливаемой въ ведра воды. Данжу продолжалъ:
-- Зачѣмъ ты ходила къ этому человѣку?.. Да, ты была у него -- я самъ видѣлъ, какъ ты входила къ нему! Что ты дѣлала тамъ? Вѣдь сестра запретила тебѣ ходить къ нему.
Большіе темные глаза смотрѣли на него съ ужасающей тоской и неподвижностью. Но въ нихъ вспыхнуло негодованіе, когда Данжу спросилъ:-- Ужь не вздумалъ-ли этотъ старый филинъ ухаживать за тобою?.. Неправда-ли, крошка, это невозможно? Такъ что же влекло тебя къ торговцу зеленой мазью?.. Ты не хочешь сказать мнѣ этого? Но я все знаю, я угадалъ истину...
Бѣдная дѣвушка дрожала всѣмъ тѣломъ и должна была опереться на стулъ, на которомъ сидѣлъ Данжу. Онъ повернулся къ ней и заговорилъ шепотомъ: -- Къ тебѣ вернулась твоя болѣзнь, неправда-ли, милочка? Тебя опять стали преслѣдовать эти гадкіе образы?.. Не такъ-ли, скажи?.. Сознайся мнѣ во всемъ, сестричка моя по несчастью... И въ одинъ прекрасный день, когда ты не слышала музыки нашихъ поэтовъ, не видѣла лучезарной звѣзды, ты вспомнила о чудесахъ Арлатана и отправилась къ нему за лекарствомъ... неправда-ли, крошка?
Она слушала его, наклонивъ голову, безмолвно рыдая. Но при послѣднихъ словахъ она взглянула на него своими большими, позеленѣвшими отъ слезъ глазами, въ которыхъ свѣтилась безграничная тоска. Охваченный желаніемъ вернуть здоровье, жизнь этой дѣтской душѣ, пораженной тяжелымъ недугомъ, онъ не понялъ этого взгляда. Ему хотѣлось согрѣть, успокоить ее.-- Не плачь, крошка,-- говорилъ онъ,-- не падай духомъ... Все это лишь временное испытаніе, болѣзнь, отъ которой ты скоро излечишься... И успокоивая больную дѣвушку, онъ ободрялъ и успокоивалъ самого себя.
Но какъ только Шарлонъ ушелъ съ Ціей, Данжу снова отдался мысли о Мадленѣ и терзанія его возобновились. Онъ опять принялся читать дивную поэму Обанеля, отъ которой отозвалъ его приходъ Ціи. Но когда онъ дошелъ до стиха: "О, какъ сладко спать въ овчарняхъ, на коврѣ изъ листьевъ, спать крѣпкимъ сномъ среди большого стада...", строки страницы спутались, какъ выражалась Ція, но вмѣсто звѣзды онъ увидѣлъ Мадлену Оже, направлявшуюся въ великолѣпномъ театральномъ костюмѣ въ лачугу Арлатана... Два дня въ полѣ съ этимъ пастухомъ! Какая дикая страсть можетъ толкнуть на это женщину?!. "Ахъ, уйти на лоно природы въ обществѣ пастуховъ! Пролежать цѣлый день въ травѣ, наслаждаясь ароматомъ мяты..."
Онъ съ негодованіемъ захлопнулъ книгу и рѣшилъ, что лучше всего лечь спать. Но постель дѣлаетъ насъ трусами и разстраиваетъ воображеніе. Не успѣлъ онъ улечься, какъ мучительныя сомнѣнія снова овладѣли имъ. Да мало-ли ихъ было тамъ, этихъ парижанокъ, на празднествахъ въ Арлѣ! Почему же та парижанка -- именно она? Доказательства не выдерживали ни малѣйшей критики. Но уже въ слѣдующую минуту сомнѣнія опять начинали терзать его. Она, да, это несомнѣнно она... и ледяной потъ выступалъ у него на лбу. Вся ночь прошла въ лихорадочномъ волненіи, осложнявшемся мыслью, что доказательства гнуснаго преступленія тутъ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, и что стоитъ пройти эти нѣсколько шаговъ и они будутъ у него въ рукахъ. Раза два или три онъ вскакивалъ съ постели, восклицая:-- Пойду къ нему сейчасъ же!-- Но, убѣдившись, что на дворѣ совершенно темно, онъ снова отдавался сомнѣніямъ и безсонницѣ. Только къ утру онъ впалъ въ какое-то полусознательное состояніе. Онъ не зналъ, сонъ-ли это или галлюцинаціи, вызванныя усталостью... Передъ нимъ разстилались камаргійскія степи, но степи въ періодъ зноя и вѣтровъ, когда пруды и каналы высыхаютъ и почва трескается отъ жары. Кое-гдѣ надъ прудами стоятъ столбы пара, точно поднимающагося изъ широкихъ мисокъ, на днѣ которыхъ копошатся саламандры, пауки и водяныя мухи, выискивая сырые уголки. Все точно окутано тяжелымъ облакомъ міазмовъ и зачумленныхъ испареній. И единственное живое существо въ этой мрачной картинѣ -- Мадлена Оже въ чепчикѣ Наисы! Съ ввалившимися, пожелтѣвшими щеками она сидитъ на берегу моря, дрожа отъ холода подъ знойными лучами солнца, которое жжетъ лихорадочныхъ, не согрѣвая ихъ...
Пронзительные крики летѣвшей надъ домомъ стаи птицъ вырвали Данжу изъ тяжелаго кошмара. Стая летѣла очень низко, направляясь къ Вакаресу. Онъ воспользовался этимъ предлогомъ, схватилъ ружье и сумку и отправился къ озеру.
V.
-- Войдите... Ключъ въ дверяхъ!
Данжу повернулъ деревянный ключъ и вошелъ въ совершенно темную, наполненную дымомъ комнату. Сдѣлавъ два шага, онъ остановился, задыхаясь отъ дыма.
-- Это вѣтеръ гонитъ дымъ въ комнату, раздался голосъ табунщика, который лежалъ въ постели и стоналъ подъ кучей одѣялъ и тряпокъ.-- Ахъ, это вы, молодой человѣкъ?.. Поставьте ружье въ тотъ уголъ... Вы слышите ревъ коровы Фарамана?.. Какъ рано она поднялась сегодня!.. А съ нею проснулся и ревматизмъ мой... Ай... ай... Да и вы, молодой человѣкъ, вѣроятно, не спали. Вы блѣднѣе смерти... Не желаете-ли послѣдовать моему примѣру?
Онъ приподнялся въ постели, распространяя при каждомъ движеніи запахъ дрожжей и теплой соломы, и досталъ съ полки, прибитой надъ его кроватью, крышку отъ жестяной коробки, наполненную до краевъ зеленоватой опійной настойкой собственнаго приготовленія, по которой онъ нѣсколько разъ прошелся языкомъ -- обложеннымъ, кровоточивымъ языкомъ больного льва.
Данжу, стоявшій въ нѣкоторомъ разстояніи отъ постели, поспѣшилъ увѣрить его, что не имѣетъ ни малѣйшаго желанія послѣдовать его примѣру.
-- Я такъ и думалъ, такъ и думалъ,-- пробормоталъ знахарь, прячась подъ одѣяло.-- Вы пришли сюда не за лекарствомъ.
Онъ неподвижно лежалъ на спинѣ; крупныя черты старческаго лица подергивались судорогой при каждомъ порывѣ вѣтра, точно вѣтеръ этотъ, потрясавшій лачугу, рвалъ и растягивалъ его мускулы. Крыша скрипѣла, традиціонный деревянный крестъ стоналъ, по всей равнинѣ раздавался неистовый звонъ стада, встревоженнаго отсутствіемъ хозяина и ревомъ морского вѣтра.
Какъ только вѣтеръ стихъ, Арлатанъ открылъ глаза.
-- Вы пришли посмотрѣть на фотографію той дамы, не такъли?-- спросилъ онъ...-- Парижанка, раздѣтая до пояса... Я зналъ, что это заинтересуетъ васъ.
Онъ протянулъ кирпичнаго цвѣта, покрытую волосами и изрѣзанную глубокими бѣлыми рубцами, руку.
-- Если это не затрудняетъ васъ, будьте такъ добры, придвиньте сюда тотъ чемоданъ, обитый мѣдными гвоздями... Мы, вѣроятно, найдемъ тамъ то, что вы ищете.
-- Что этотъ болванъ вообразилъ себѣ?-- думалъ Данжу, придвигая чемоданъ къ постели больного и откидывая тяжелую, выпуклую крышку. Содержимое чемодана напоминало аптекарскій магазинъ. Высушенные цвѣты и растенія, бабочки и кузнечики, консервированныя въ камфарномъ спиртѣ, опіаты, элементы, серебряная бумага, нѣсколько раковинъ, обломки перламутра и коралла -- вотъ что прежде всего бросалось въ глаза въ сокровищницѣ Арлатана. Наклонившись надъ ней съ восхищеннымъ взглядомъ изобрѣтателя или скупого, онъ пробормоталъ своими влажными губами:-- Сколько тутъ у меня снадобій! Одни изъ нихъ исцѣляютъ, другіе убиваютъ...-- Вздутыя ноздри его переходили съ жадностью обжоры отъ одного флакона къ другому, онъ заботливо осматривалъ, обнюхивалъ ихъ, и, точно забавляясь лихорадочнымъ нетерпѣніемъ кліента, останавливался на своихъ успѣхахъ матадора, увѣковѣченныхъ богатой коллекціей полинялыхъ кокардъ, изъ которыхъ каждая имѣла свою исторію и сопровождалась хвастливыми разсказами.
-- Вотъ эту доставилъ мнѣ Римлянинъ -- не теперешній другой -- въ стадѣ всегда есть одинъ Римлянинъ. Вотъ эта -- большая, обагренная кровью, доставила мнѣ знакомство съ красивой парижанкой. Онѣ далеко не холодныя, эти парижанки. Посудите сами... Въ вечеръ состязанія устраиваютъ мнѣ обѣдъ. Послѣ обѣда господа любители усаживаются вокругъ меня въ большой залѣ съ позолотой и роскошными зеркалами и люстрами. Не успѣли мы закурить, какъ въ комнату входитъ барыня -- великолѣпная женщина съ дождемъ брилліантовъ на обнаженной груди и плечахъ. Она смѣло глядитъ на меня и, не стѣсняясь присутствіемъ другихъ, говоритъ, обращаясь ко мнѣ:
-- Пастухъ, тебѣ никогда не говорили, что ты очень красивъ -- Ахъ, негодная! Говорить съ мужчиной такимъ образомъ!.. Я чувствовалъ, какъ краска бросилась мнѣ въ лицо.
-- А вамъ, сударыня, никто не говорилъ, что вы -- дѣвка?
Данжу чувствовалъ, какъ онъ блѣднѣетъ. Эта выходка такъ напоминала его любовницу!
-- И она не разсердилась на васъ?-- спросилъ онъ.
-- Разсердилась?.. Ха... ха!.. Вотъ увидите.-- Онъ присѣлъ на постели, въ рубахѣ изъ грубаго холста, изъ-за которой виднѣлась покрытая сѣдыми волосами грудь... Передайте мнѣ, пожалуйста, эти двѣ картонки -- зеленую и ту другую.
Онъ указывалъ пальцемъ на двѣ картонки -- однѣ изъ тѣхъ которыя разсылаются по всѣму свѣту модными магазинами. Изорванныя, грязныя, съ массой наклеенныхъ на нихъ почтовыхъ марокъ, эти картонки держались какимъ-то чудомъ. Какъ только Арлатанъ коснулся одной изъ нихъ, изъ нея вывалилась на одѣяло цѣлая куча женскихъ фотографій -- актрисъ, танцовщицъ, декольтированныхъ дамъ, какія выставляются во всѣхъ витринахъ. Онъ взялъ одну изъ этихъ фотографій и долго всматривался въ нее. Данжу не могъ видѣть изображенія, такъ какъ стоялъ довольно далеко отъ кровати. Но отъ него не ускользала ни одна изъ подробностей внѣшности табунщика въ шерстяной фуфайкѣ, его коренастой руки съ черными ногтями, державшей фотографическую карточку. И вспоминая о тонкомъ бѣльѣ и изящныхъ туалетахъ своей возлюбленной, онъ считалъ ассоціацію этихъ двухъ существъ положительно невозможной, чудовищной.
-- Взгляните-ка на нее, молодой человѣкъ,-- сказалъ, наконецъ табунщикъ, передавая ему карточку.
Да, это была она, Мадлена Оже, во всемъ блескѣ славы и красоты, въ восхитительномъ костюмѣ одной изъ лучшихъ ея ролей. А подъ карточкой, во избѣжаніе всякаго сомнѣнія, строчка, написанная ея лѣнивымъ, капризнымъ почеркомъ -- неоспоримое доказательство того, что эта безупречная грудь, эти очаровательныя губы принадлежали грязному пастуху:
"Au plus beau des Camargais -- sa Camargo".
Но странно! Видъ-ли этой пожелтѣвшей, грязной бумаги или этотъ отвратительный аптекарскій запахъ подѣйствовали на него?.. Какъ бы тамъ ни было, юноша чувствовалъ только отвращеніе -- онъ, который столько выстрадалъ, такъ боялся подтвержденія своихъ подозрѣній! И теперь, когда не оставалось болѣе сомнѣній, онъ наслаждался своимъ равнодушіемъ.
-- Сколько требуете вы за эту фотографію?-- спросилъ онъ равнодушнымъ тономъ.-- Я могу предложить вамъ сто франковъ.
-- Сто франковъ!-- Камаргіецъ подпрыгнулъ подъ одѣяломъ.
-- Красивое женское тѣло, неправда-ли?..-- спросилъ онъ, прищелкивая языкомъ...-- Но за сто франковъ я могу дать вамъ карточки болѣе красивыхъ женщинъ. Да, да... вотъ увидите.
Онъ вынулъ изъ другой картонки и бережно разложилъ на одѣяло нѣсколько большихъ хромолитографій, какія красуются въ витринахъ магазиновъ на старинныхъ набережныхъ Генуи или Марсели -- Дафнисъ и Хлоя, лебедь Леды, Адамъ и Ева до грѣхопаденія.
-- Выберите любую, молодой человѣкъ, вы не найдете ничего красивѣе этихъ экземпляровъ!
-- Очень мило... очень мило,-- продолжалъ Данжу разсѣяннымъ тономъ, едва взглядывая на разложенную на одѣялѣ коллекцію и судорожно сжимая въ своихъ пальцахъ карточку Мадлены...-- Но мнѣ именно хотѣлось купить карточку этой женщины... Не будемъ больше говорить объ этомъ...
Но крестьянинъ настаивалъ, ослѣпленный суммой...-- Есть много болѣе интересныхъ женщинъ... А эта дама подписалась подъ фотографіей. Быть можетъ, она еще жива и можетъ доставить ему не мало непріятностей...
Внезапно ворвавшійся свѣтъ заставилъ ихъ оглянуться. Дверь, вѣроятно, плохо притворенная Данжу, широко распахнулась, обрамляя темныя облака, которыя быстро неслись по низкому небу и кусты тамариса, изъ-за которыхъ виднѣлись спины и гривы разсѣянныхъ по лугу лошадей. Дальше виднѣлся бурный Вакаресъ, надъ которымъ неслись облака птицъ.
-- Заприте дверь на ключъ... тогда никто не помѣшаетъ намъ,-- сказалъ тихимъ голосомъ табунщикъ.
Но Данжу рѣзко прервалъ его:
-- Не нужно... Я ухожу, такъ какъ вижу, что мы не сойдемся.
Тотъ побагровѣлъ отъ гнѣва.
-- Обдумайте, молодой человѣкъ, обдумайте...
-- Мнѣ нечего обдумывать... Меня интересуетъ именно эта фотографія... Вы не желаете разстаться съ ней... Такъ вотъ двадцать франковъ за причиненное вамъ безпокойство и -- до свиданья.
Но не стоило-ли всѣхъ фотографическихъ карточекъ въ мірѣ то ужасное чувство отвращенія, которое онъ уносилъ съ собой? Имѣя постоянно карточку предъ собой, это впечатлѣніе, вѣроятно, изгладилось бы со временемъ. Быть можетъ, онъ не устоялъ бы передъ соблазномъ и отправилъ бы своей любовницѣ это воспоминаніе юности. Но тогда открылось бы его убѣжище и всѣ принесенныя жертвы оказались бы напрасными... письма, слезы и въ концѣ концовъ неизбѣжное примиреніе... "Нѣтъ, нѣтъ, оставайся въ сокровищницѣ твоего Камаргійца, голубушка, продолжай желтѣть и гнить между его зелеными глазами и отвратительными хромолитографіями"!
Данжу думалъ объ этомъ, направляясь къ озеру, гдѣ онъ разсчитывалъ поохотиться еще часика два, когда неожиданно увидалъ Цію, сидѣвшую на мокрой травѣ; рядомъ съ ней стояла корзина, наполненная большими хлѣбами. Она машинально бросала большіе куски хлѣба лошадямъ, которыя паслись вокругъ нея. Безъ мантиліи, съ открытой шеей, съ поблѣднѣвшими отъ холода губами, она машинальнымъ движеніемъ руки поправляла волосы, выбивавшіеся изъ ея маленькаго чепчика. Движеніе это придавало ей совершенно растерянный видъ.
-- Что ты дѣлаешь тутъ, Ція?-- спросилъ, подходя къ ней, Данжу?
Она подняла голову.
-- Ничего... Не знаю...
-- Какъ, ты сама не знаешь, что дѣлаешь тутъ, такъ далеко отъ вашего дома?- Что это за хлѣбъ?
-- Меня послали за нимъ въ Шартрузъ.
-- Шартрузъ?.. Но какимъ образомъ попала ты сюда?-- Взглядъ Данжу случайно упалъ на хижину табунщика. Онъ понялъ все.
-- Не лги... Вѣдь ты шла къ нему?
-- Да, къ нему,-- воскликнула она рѣзко...-- Ни ваши вчерашнія слова, ни мои молитвы не подѣйствовали... Какая-то темная сила схватила меня и привела меня сюда помимо моей воли... Я увидѣла ключъ въ дверяхъ и толкнула дверь, но, услышавъ голоса, я убѣжала сюда.
Она встала и надѣла корзину на руки.
-- Куда ты идешь?-- спросилъ Данжу.
-- Я иду домой... Наиса, вѣроятно, безпокоится... Скажите-ли вы ей,-- спросила она послѣ небольшой паузы,-- что вы встрѣтили меня тутъ?
-- Нѣтъ... Но ты должна обѣщать мнѣ...
-- Что же я могу обѣщать вамъ? Развѣ я знаю, что творится со мною? Есть минуты, когда меня жжетъ какой-то огонь, когда я сама не своя. Съ вами я чувствую въ себѣ силу противодѣйствовать искушенію. Но черезъ часъ, когда я буду одна, ничего не въ состояніи удержать меня. И не думайте, что я прихожу лечиться къ Арлатану... Я прихожу къ нему за отравой! Меня охватываетъ невыразимая жажда, глаза мои требуютъ извѣстныхъ образовъ. Тогда я отправляюсь къ этому человѣку, который губитъ меня своими картинками... Ахъ, знаете, мосье Анри, лучше всего было бы признаться во всемъ Наисѣ. Пусть она прибьетъ, убьетъ меня, чтобы я не могла болѣе возвращаться сюда...
Слушая это ужасное признаніе, Данжу видѣлъ предъ собой отвратительныя картинки, разложенныя на грязномъ одѣялѣ табунщика, и вглядываясь въ прелестные глаза этой женщины-ребенка, онъ понялъ, какой страшный ядъ заключался въ этихъ пошлыхъ изображеніяхъ.
-- Нѣтъ, Ція,-- сказалъ онъ, охваченный глубокимъ состраданіемъ...-- нѣтъ, сестра твоя не узнаетъ ничего. Это ужасно разстроитъ ее! Но ты должна вернуться въ Монмажуръ, къ бабушкѣ и по возможности скорѣй...