Дойль Артур Конан
Трагедия с "Короско"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Библіотека Романовъ

[Приключенія на сушѣ и на морѣ]

  

Трагедія съ "Короско"

Романъ Конанъ-Дойля

  

Переводъ съ англійскаго А. А. Энквистъ

  

С.-Петербургъ
Изданіе П. П Сойкина
Книжный Складъ. Книжный Магазинъ. Стремянная. 12. Невскій. 96

  
  

I.

   Публика, вѣроятно, немало удивлялась тому, что ей ничего неизвѣстно объ участи пассажировъ "Короско". Въ наше время -- универсальныхъ корреспондентовъ и гласности кажется положительно невѣроятнымъ, чтобы такого рода происшествіе, имѣвшее международный интересъ, осталось безъ отклика въ печати. Очевидно, на то были весьма серьезныя основанія, какъ чисто личнаго, такъ и политическаго характера. Самые факты, конечно, были хорошо извѣстны въ свое время нѣкоторому числу людей и даже какъ-то проскользнули въ провинціальной печати, но были встрѣчены съ недовѣріемъ.
   Настоящій разсказъ написанъ на основаніи клятвенныхъ показаній полковника Кочрэнь-Кочрэнь и собственноручныхъ писемъ миссъ Адамсъ, уроженки города Бостона, въ штатѣ Массачузетсъ, дополненныхъ со словъ очевидца, капитана Арчера, состоящаго въ Египетскомъ кавалерійскомъ корпусѣ, и съ показаній, данныхъ имъ на секретномъ допросѣ правительства въ Каирѣ. Мистеръ Джемсъ Стефенсъ отказался добавить что-либо отъ себя, но такъ какъ въ представленныхъ ему показаніяхъ не нашелъ нужнымъ сдѣлать никакихъ измѣненій, то надо полагать, что и онъ не усмотрѣлъ въ нихъ никакихъ отступленій отъ истины.
   13-го февраля 1895 г. небольшой винтовой пароходъ "Короско" вышелъ изъ Шеллаля, близъ первыхъ пороговъ Нила, держа рейсъ на Вади-Хальфу. У меня случайно сохранися списокъ его пассажировъ, который я и привожу здѣсь:
   "Короско" 13-го февраля 1895 г.-- Пассажиры: Полковникъ Кочрэнь-Кочрэнь, изъ Лондона. Мистеръ Сесиль Броунъ, изъ Лондона. Джонъ Харри-Хидинглей, изъ Бостона, Соед. Шт. Миссъ С. Адамсъ, изъ Бостона, С. А. С.-Шт. Миссъ С. Адамсъ, изъ Ворчестера, Массачузетсъ, C.-А.-Ш. Monsieur Фардэ, изъ Парижа. Мистеръ и мистриссъ Бельмонтъ, изъ Дублина. Джэмсъ Стефенсъ, изъ Манчестера. Джонъ Стюартъ, изъ Бирмингама и мистриссъ Шлезнигеръ съ нянькой и ребенкомъ изъ Флоренціи.
   Таково было маленькое общество пассажировъ въ моментъ отправленія "Короско" изъ Шеллаля. Отсюда "Короско" долженъ былъ идти вверхъ по теченію нубійскаго Нила на протяженіи 200 миль, т. е. отъ первыхъ пороговъ Нила до вторыхъ.
   Вся Нубія -- страна въ высшей степени своеобразная, мѣстами широко раскинувшаяся, мѣстами стиснутая до размѣровъ узкой береговой полосы.
   Подъ этимъ именемъ разумѣется только плодородная полоса земли, тянущаяся вдоль Нила по обѣ стороны этой, кофейнаго цвѣта, рѣки. Далѣе простираются уже безпредѣльные, безплодные пески Ливійской пустыни, захватывающіе чуть не всю ширину африканскаго материка, съ одной стороны, и уходящіе въ Красное море,-- съ другой. И среди этихъ песковъ и пустынь, словно гигантскій дождевой червь, тянется извилистой полосой Нубія. Повсюду, на каждомъ шагу, попадаются слѣды погибшей расы и потонувшей въ глубинѣ вѣковъ древней цивилизаціи. Ряды могилъ и могильныхъ памятниковъ тянутся длинной вереницей, и тамъ, и сямъ передъ вами всплываютъ развалины древняго города; вы узнаете, что онъ былъ построенъ римлянами или египтянами, а чаще всего слышите, что даже и самая память о томъ, какъ онъ нѣкогда назывался, утеряна. Пусть такъ, но вы невольно удивляетесь, зачѣмъ здѣсь, среди пустыни, стоялъ нѣкогда городъ, и только порывшись въ историческихъ источникахъ, узнаете, что цѣлый рядъ такихъ городовъ былъ построенъ исключительно для того, чтобы служить оплотомъ противъ набѣговъ дикихъ степныхъ племенъ, этихъ хищниковъ, являвшихся сюда съ юга.
   Туристы равнодушнымъ взглядомъ скользятъ по нѣсколько однообразнымъ ландшафтамъ этой страны смерти, далекихъ сѣдыхъ воспоминаній, безпечно курятъ, болтаютъ и флиртируютъ между собой.
   Пассажиры "Короско" представлялъ собою очень милое, дружное общество. Большинство совершили вмѣстѣ путешествіе изъ Каира въ Ассуанъ и успѣли познакомиться и сблизиться за это время. Даже прославленная англо-саксонская холодность и чопорность таяли подъ горячими лучами солнца на Нилѣ. Судьбѣ было угодно, чтобы въ числѣ пассажировъ "Короско" не оказалось ни одной непріятной личности, присутствія которой на этихъ маленькихъ пароходикахъ бываетъ достаточно, чтобы отравить удовольствіе всего маленькаго общества. На суднѣ, которое немногимъ больше большого пароваго катера, всѣ поневолѣ постоянно сталкиваются другъ съ другомъ, и отношенія, такія или иныя, завязываются между пассажирами. Полковникъ Кочрэнь-Кочрэнь былъ одинъ изъ тѣхъ бравыхъ англійскихъ офицеровъ, которыхъ британское правительство, нормируя сроки служебной дѣятельности своихъ гражданъ, объявляетъ неспособными къ дальнѣйшей службѣ, только по достиженіи ими предѣльнаго возраста.
   Полковникъ Кочрэнь-Кочрэнь былъ высокій, сухой, горбоносый мужчина, прямой, какъ палка, съ изысканно-почтительнымъ и любезнымъ обращеніемъ и зоркимъ, наблюдательнымъ взглядомъ. Въ высшей степени опрятный и аккуратный въ своихъ вкусахъ, привычкахъ и одеждѣ, корректный до мелочей, онъ былъ настоящимъ джентльменомъ до кончиковъ ногтей. Изъ чисто англо-саксонской нетерпимости ко всякаго рода экспансивности, онъ усвоилъ себя строгую сдержанность въ манерахъ, которую съ перваго взгляда можно было принять за чопорность, но близко знавшіе его люди были увѣрены, что ему стоило не мало труда постоянно скрывать въ себѣ искренніе порывы своего добраго, чувствительнаго сердца. Онъ скорѣе внушалъ къ себѣ уваженіе, чѣмъ любовь, такъ какъ почему-то невольно чувствовалось, что знакомство съ нимъ не легко перейдетъ въ дружбу, но, съ другой стороны, можно было безошибочно сказать, что эта дружба, разъ вамъ удалось вызвать ее въ немъ, сдѣлалась-бы частью его существа.
   Мистеръ Сесиль Броунъ,-- слѣдуя случайному порядку, въ какомъ имена пассажировъ стояли въ пассажирскомъ спискѣ,-- былъ молодой дипломатъ, состоявшій при одномъ изъ европейскихъ посольствъ, носилъ на себѣ отпечатокъ воспитанниковъ Оксфордскаго университета, т. е. былъ нѣсколько неестественно натянутъ въ обращеніи, но весьма интересенъ, какъ собесѣдникъ, и вообще человѣкъ развитой. У него было нѣсколько печальное и скучающее, но красивое молодое лицо, съ закрученными небольшими усиками, тихій голосъ и неслышная походка; но что придавало ему особенную пріятность, такъ это его способность вдругъ оживиться и просіять прелестной улыбкой, если что-либо приходилось ему по душѣ.
Иллюстрация из издания П. П. Сойкина, 1904 г. [Не указан]
   Однако, какой-то напускной цинизмъ совершенно затмѣвалъ его природный, юный энтузіазмъ, и временами онъ высказывалъ мысли тривіальныя и вмѣстѣ нездоровыя.
   Цѣлые дни сидѣлъ онъ на палубѣ, подъ навѣсомъ, съ книгой или альбомомъ набросковъ, не заговаривая ни съ кѣмъ изъ чувства собственнаго достоинства, но всегда готовый отвѣтить въ высшей степени любезно каждому, кто къ нему обратится.
   Американцы держались отдѣльной группой: молодой Джонъ Харри Хидинглей, окончившій съ ученой степенью Хорвардскій университетъ и теперь довершавшій свое образованіе кругосвѣтнымъ путешествіемъ, представлялъ собою образцовый типъ молодого американца: живой, наблюдательный, въ высшей степени любознательный и желающій всему научиться и все себѣ уяснить, свободный отъ всякаго рода предразсудковъ, серьезный и вмѣстѣ веселый, какъ всякій сильный и здоровый человѣкъ въ молодые годы. У него было въ манерѣ и наружности меньше внѣшняго лоска, но больше истинной культурности, чѣмъ у молодого Оксфордскаго дипломата.
   Миссъ Адамсъ и миссъ Сади Адамсъ были тетушка и племянница; первая изъ нихъ была небольшого роста, энергичная особа, съ рѣзкими, не совсѣмъ красивыми чертами и громаднымъ запасомъ и даже излишкомъ никому не понадобившейся нѣжности и любви. До сего времени она никогда не выѣзжала изъ Бостона и теперь усердствовала изо всѣхъ силъ, трудясь надъ неблагодарной задачей привить Востоку благоустройство ея родного Массачузетса. Едва она ступила на почву Египта, какъ тотчасъ же пришла къ убѣжденію, что все здѣсь требуетъ упорядоченія, и съ этого момента у нея было хлопотъ выше головы. И стертыя сѣдлами спины муловъ, и голодныя бездомныя собаки, и мухи, кучами сидѣвшія на глазахъ грязныхъ ребятишекъ, и неопрятныя, въ лохмотьяхъ женщины,-- все это взывало къ ея чувству чистоты и порядка,-- и она съ первыхъ шаговъ мужественно и самоотверженно принялась за дѣло. Но такъ какъ она не знала ни одного слова изъ мѣстнаго нарѣчія и вслѣдствіе этого не могла быть понята никѣмъ изъ туземцевъ, то ея старанія не оставили замѣтнаго слѣда на порядкахъ Египта, но зато доставили не мало удовольствія и увеселенія ея спутникамъ. Никого ея усилія такъ не забавляли, какъ ея племянницу Сади, которая вмѣстѣ съ мистриссъ Бельмонтъ была наиболѣе популярной личностью на "Короско". Сади была совсѣмъ молоденькая дѣвушка, прямо со школьной скамьи, и, какъ всѣ американки въ этомъ возрастѣ, еще на половину ребенокъ, откровенная, дѣтски довѣрчивая и прямодушная, всегда веселая и довольная, болтливая, живая, но недостаточно почтительная и уважающая старшихъ. Впрочемъ, даже самые недостатки забавляли ея спутниковъ и нравились имъ. Несмотря на то, что миссъ Сади сохранила всѣ эти чисто дѣтскія черты характера, это не мѣшало ей быть высокой, стройной, красивой дѣвушкой, выглядѣвшей даже нѣсколько старше своихъ лѣтъ, благодаря модной прическѣ, пышному бюсту и значительной округлости формъ. Шелестъ юбки, ея громкій, звонкій голосъ и заразительный дѣтскій смѣхъ были привычными и желанными звуками для пассажировъ "Короско". Даже чопорный полковникъ Кочрэнь замѣтно смягчался, а безупречно выдрессированный въ Оксфордѣ молодой дипломатъ забывалъ быть неестественнымъ въ обществѣ миссъ Сади.
   Объ остальныхъ пассажирахъ "Короско" можно упомянуть въ нѣсколькихъ словахъ: Monsieur Фардэ былъ добродушный, словоохотливый резонеръ, имѣвшій рѣзко опредѣленные взгляды на коварныя махинаціи Англіи и нелегальность занимаемаго ею въ Египтѣ положенія. Мистеръ Бельмонтъ, круглый, рослый господинъ, съ сильной просѣдью, типичный ирландецъ, славился, какъ лучшій стрѣлокъ на дальнее разстояніе, бравшій всѣ призы на состязаніяхъ стрѣлковъ и охотниковъ въ Вимбледонѣ и Бислей. Его жена, прелестная, изящная женщина, чрезвычайно игривая и привѣтливая, нравилась рѣшительно всѣмъ. Мистриссъ Шлезингеръ, среднихъ лѣтъ вдова, всецѣло поглощенная заботами о своемъ шести-лѣтнемъ ребенкѣ, была почти незамѣтной личностью среди пассажировъ. Высоко-почтенный сэръ Джонъ Стюартъ, пресвитеріанскій священникъ, или конгрегаціоналистъ, былъ человѣкъ чрезвычайно тучный, неподвижный и сонливый, но одаренный изрядной долей добродушнаго юмора.
   Наконецъ, упомянемъ еще мистера Джемса Стефенса, стряпчаго изъ Манчестера, младшаго компаньона товарищескаго бюро Хиксонъ, Вардъ и Стефенсъ. Онъ путешествовалъ теперь, по- предписанію врачей, для поправленія здоровья и возстановленія силъ послѣ жестокой инфлуэнцы. Этотъ Стефенсъ, за тридцать лѣть свой жизни, самъ, собственными силами выбился въ люди; начавъ съ того, что протиралъ окна въ помѣщеніи этой самой конторы, онъ въ настоящее время завѣдывалъ всѣми ея дѣлами и состоялъ младшимъ компаньономъ товарищества. Въ теченіе почти всего этого времени онъ положительно зарылся въ сухую техническую работу, жилъ только для того, чтобы удовлетворять старыхъ и пріобрѣтать новыхъ кліентовъ; въ концѣ концовъ, самый умъ и даже самая душа его стали точными и пунктуальными, какъ тѣ статьи законовъ, съ которыми онъ постоянно возился. Его работа превратилась для него въ настоящую потребность, и такъ какъ онъ былъ холостъ, то въ жизни его не было никакого иного интереса, который-бы отвлекалъ его отъ этой работы. Постепенно эта работа засасывала, замуравлявала все его существо, какъ замуравливали заживо погребенную монахиню въ средніе вѣка. Но вотъ пришла болѣзнь и, вырвавъ его изъ этой могилы, выбросила его на широкую дорогу, залитую солнцемъ, бросила его въ круговоротъ жизни, далеко отъ озабоченнаго, дѣловаго Манчестера, отъ его заставленной полками и тяжелой громоздкой мебелью конторы, гдѣ на него со всѣхъ сторонъ смотрѣли мрачные кожаные переплеты сводовъ законовъ. Сначала ему было очень тяжело, и все казалось и глупо, и пусто, и тривіально, въ сравненіи съ его привычной милой рутиной, но затѣмъ, мало по малу, онъ начиналъ прозрѣвать, и ему уже начинало смутно представляться, какъ скучна и тривіальна была его работа въ сравненіи съ этимъ обширнымъ, разнообразнымъ міромъ, который до сихъ поръ былъ для него совершенно непонятенъ, и котораго онъ вовсе не зналъ. Временами ему даже начинало казаться, что этотъ перерывъ въ его дѣловой карьерѣ былъ важнѣе самой карьеры, всякаго рода новые живые интересы начинали овладѣвать его душой, и теперь этотъ человѣкъ среднихъ лѣтъ начиналъ ощущать въ себѣ пробужденіе той молодости чувствъ и впечатлѣній, которыхъ онъ не зналъ въ молодые годы, проведенные въ трудѣ и безпрерывной дѣловой заботѣ. Конечно, характеръ его уже слишкомъ сложился для того, чтобы онъ могъ перестать быть сухимъ педантомъ въ своихъ привычкахъ и разговорѣ, но теперь онъ уже интересовался жизнью, читалъ, наблюдалъ, изучалъ свой "Бэдекеръ", подчеркивалъ въ немъ, отмѣчалъ на поляхъ извѣстныя мѣста, какъ человѣкъ, находящій удовольствіе въ своемъ путешествіи и желающій поучаться. За время рейса отъ Каира онъ успѣлъ особенно сойтись съ миссъ Адамсъ и ея молоденькой племянницей; ея молодость, смѣлость, живость, ея неумолчный говоръ и жизнерадостность нравились ему; она же, въ свою очередь, чувствовала нѣкоторое уваженіе къ его серьезнымъ знаніямъ, его уравновѣшенной натурѣ и жалость къ его узкому кругозору, къ ете замкнутости въ какомъ-то заколдованномъ кругу, лишавшей его возможности широкаго полета мысли, широкихъ кругозоровъ и свободныхъ размаховъ фантазіи, т. е. всего того, что въ ея глазахъ было такъ необходимо. И когда они сошлись и сдружились, и прочіе, глядя на нихъ, когда они, сидя рядомъ, склонялись надъ путеводителемъ, невольно улыбались, смотря на его холодное, нѣсколько сумрачное лицо рядомъ съ цвѣтущимъ, молодымъ, полнымъ жизни личикомъ дѣвушки.
   Маленькій "Короско" шипѣлъ, пыхтѣлъ, шумѣлъ, взбивая пѣну за кормой, медленно подвигаясь впередъ по рѣкѣ и производя больше шума ради своихъ пяти узловъ въ часъ, чѣмъ самое большое Атлантическое линейное судно на призовомъ рейсѣ.
   Ряды развалинъ возставали по обѣ стороны рѣки, но, по мѣрѣ того, какъ наши пассажиры подвигались впередъ, эти развалины пріобрѣтали иной характеръ; нѣкоторыя изъ нихъ были едва-ли старше христіанской эры. Туристы равнодушно смотрѣли на полу-греческіе барельефы храмовъ, взбирались на холмъ Короско, откуда можно было видѣть выходящее надъ безплодной пустыней востока солнце, и только передъ великимъ святилищемъ Абу-Симбель переходили въ невольное удивленіе передъ этимъ гигантскимъ подвигомъ давно забытой расы, изрывшей самыя нѣдра каменной горы, какъ будто то былъ кусокъ сыра.
   Подъ вечеръ, на четвертыя сутки своего путешествія, пассажиры "Короско" прибыли въ Вади-Хальфу съ небольшимъ опозданіемъ вслѣдствіе какого-то незначительнаго поврежденія въ машинѣ; на слѣдующее утро предполагалась общая экскурсія на скалу Абукиръ, съ которой открывается великолѣпный видъ на вторые пороги Нила. Въ половинѣ 9-го, когда всѣ пассажиры находились на палубѣ, среди нихъ появился Мансуръ, драгоманъ и проводникъ въ одно и то же время, полу-коптъ, полу-сиріецъ, и громко, торжественно, какъ онъ это дѣлалъ каждый вечеръ,-- объявилъ присутствующимъ программу на завтрашній день. На время тихій говоръ, царившій въ разныхъ углахъ палубы, стихъ, но когда Мансуръ окончилъ и, словно кукла въ театрѣ маріонетокъ, исчезъ въ отверстіи трапа, и его темная юбка, европейскаго покроя куртка и красный тарбушъ потонули во мракѣ, въ отдѣльныхъ группахъ снова завязались прерванные разговоры.
   -- Такъ я разсчитываю на васъ, мистеръ Стефенсъ,-- проговорила миссъ Сади Адамсъ,-- что вы разскажете мнѣ все объ этой скалѣ Абукиръ. Я люблю знать, на что смотрю, а не глядѣть на что-то такое, чего не понимаешь, и потомъ, цѣлыхъ шесть часовъ спустя, получать разъясненія, сидя въ своей каютѣ. Я не могу себѣ ясно представить ни Абу-Симбель, ни этихъ стѣнъ, хотя ихъ видѣла только вчера!
   -- А я такъ и не надѣюсь угоняться за всѣмъ этимъ,-- заявила ея тетка,-- а вотъ, когда вернусь къ себѣ въ Коммонвельсъ-авеню, гдѣ никакой драгоманъ не будетъ смущать и теребить меня, успѣю прочитать о всемъ этомъ на свободѣ, и тогда только, надѣюсь, начну восхищаться тѣмъ, что здѣсь видѣла; и тогда мнѣ захочется опять вернуться сюда. Впрочемъ, это въ высшей степени мило и любезно съ вашей стороны, мистеръ Стефенсъ, что вы стараетесь освѣдомлять насъ о всемъ!
   -- Я полагалъ, что вы пожелаете получить точныя свѣдѣнія объ этой мѣстности, миссъ, и потому уже заранѣе приготовилъ маленькій конспектъ по этому поводу! -- отвѣчалъ Стефенсъ, передавая миссъ Сади листочекъ бумаги. Она взглянула на этотъ листокъ и весело засмѣялась тихимъ дѣтскимъ смѣхомъ.
   -- "Re Абукиръ", прочла она.-- Скажите, пожалуйста, что означаютъ у васъ эти двѣ буквы. Прошлый разъ вы такъ-же написали на замѣткѣ о Рамзесѣ, "Re Рамзесъ II ч.
   -- Это дѣловая привычка, миссъ Сади, когда представляютъ кому-нибудь "memo", люди моей профессіи всегда ставятъ "Re".
   -- Представляютъ что? -- переспросила молодая дѣвушка.
   -- Memo, т. e. memoraidum или, иначе говоря, записку для памяти, и мы ставимъ "Re", т. e. "refaring" (касательно, относительно).
   -- Это, вѣроятно, очень удобное сокращеніе въ дѣловыхъ бумагахъ, но признайтесь, что оно кажется забавнымъ при описаніи мѣстности или когда рѣчь идетъ о древнихъ египетскихъ царяхъ, не правда ли?
   -- Нѣтъ, я этого не вижу!..-- сказалъ Стефенсъ.
   -- Не знаю, правда-ли, что англичане не одарены такимъ юморомъ, какъ американцы, или же это другого рода юморъ!..-- разсуждала Сади такимъ тономъ, какъ будто она размышляла вслухъ.-- Мнѣ почему-то казалось, что у нихъ меньше юмора, а между тѣмъ, когда почитаешь Диккенса, Тэккерея, Барри и другихъ юмористовъ, которыми всѣ мы восхищаемся, то начинаешь сознавать, что ошибалась. Кромѣ того, я никогда не слыхала нигдѣ такого искренняго, душевнаго смѣха, какъ въ Лондонскомъ театрѣ. Этотъ господинъ сидѣлъ за спиной моей тети, и каждый разъ, когда онъ начиналъ смѣяться, тетя оглядывалась, полагая, что гдѣ-нибудь отворилась дверь такое сильное движеніе воздуха производилъ его смѣхъ.
   -- Я желала-бы видѣть законы этой страны,-- вставила миссъ Адамсъ старшая тѣмъ рѣзкимъ, металлическимъ голосомъ, которымъ она старалась замаскировывать чувствительность своего сердца.-- Я желала-бы внести въ это законодательство свой билль объ обязательномъ промываніи глазъ у дѣтей и объ уничтоженіи этихъ отвратительныхъ яшмаковъ, которые превращаютъ женщину въ тюкъ бумажной ткани, изъ котораго выглядываютъ два черныхъ глаза!
   -- Я сама никогда не могла понять, зачѣмъ онѣ носятъ ихъ,-- говорила Сади,-- но однажды я увидала одну изъ этихъ женщинъ безъ яшмака и поняла, почему онѣ его носятъ.
   -- Ахъ, какъ мнѣ надоѣли .эти женщины! -- воскликнула миссъ Адамсъ.-- Повѣрите ли, съ такимъ же успѣхомъ можно было бы говорить объ обязанностяхъ, чистотѣ и приличіяхъ ряду камней, какъ этимъ женщинамъ. Это было вчера, въ Абу-Симбель; я проходила мимо одного изъ ихъ домовъ, если можно назвать домомъ этотъ комъ грязи; у дверей сидѣли двое ребятишекъ съ обычной кучей мухъ вокругъ глазъ и громадными прорѣхами въ ихъ жалкой грязной одеждѣ. Я слѣзла съ своего мула, засучила рукава и своимъ носовымъ платкомъ хорошенечко умыла имъ личики, а затѣмъ, доставъ изъ своего мѣшечка иголку съ ниткой и наперстокъ, зашила ихъ прорѣхи. Въ этой дикой странѣ я никогда не съѣзжала на берегъ безъ своего рабочаго мѣшка точно такъ же, какъ безъ бѣлаго зонтика. Умывъ и убравъ ребятишекъ, я вошла въ домъ. Ну, ужъ жилище! Полагаю, что въ свинарникѣ, въ порядочномъ хозяйствѣ, много чище. Сердце мое не выдержало, и я, выгнавъ всѣхъ обитателей изъ этой мурьи, принялась все чистить, мыть и прибирать, какъ наемная поломойка. Я такъ и не видала вашего храма Абу-Симбель, но зато, видѣла столько пыли и грязи, что трудно себѣ представить чтобы такое жилье, величиной съ сорочье гнѣздо, могло вмѣщать все это. Правда, я провозилась въ ихъ мурьѣ часа полтора, но за то, когда покончила съ приборкой, эта хижина была чиста, какъ новенькій деревянный ящичекъ. У меня былъ съ собой No "New-Jork Herald" (Нью-Іоркскій Герольдъ), и я выложила имъ ихъ полки, на которыя въ добромъ порядкѣ разставила ихъ горшки. Когда все было кончено, я вышла на дворъ, чтобы умыть лицо и руки, ставшія темно-кофейнаго цвѣта отъ пыли и грязи, и когда, умывшись, снова проходила черезъ домъ, на порогѣ сидѣли ребята, опять такіе-же мазаные и грязные, съ кучей мухъ вокругъ глазъ и новыми прорѣхами на рубашенкахъ, только на головѣ у каждаго изъ нихъ было по бумажному колпаку, сдѣланному изъ моей газеты... Однако, Сади, уже скоро 10 часовъ, а завтра надо рано встать...
   -- О, но этотъ пурпурный горизонтъ и свѣтлыя, точно ceребряныя звѣзды такъ прекрасны, что съ ними жаль разстаться! -- воскликнула дѣвушка.-- Посмотрите только на эту тихую, безмолвную пустыню и эти темные силуэты холмовъ тамъ, вдали... Гдядя на нихъ, какъ-то невольно становится жутко, и если подумать, что мы теперь находимся на самомъ краю цивилизованнаго міра, и что тамъ, за гранью этой свѣтлой полосы, уже нѣтъ ничего, кромѣ дикихъ, кровожадныхъ побужденій, то начинаетъ казаться, будто стоишь на краю великолѣпнаго, дѣйствующаго вулкана... и хорошо, и страшно, и какъ-то торжественно на душѣ!
   -- Шшъ, Сади, не говори такъ, дитя мое! У меня мурашки по спинѣ бѣгутъ, когда я тебя слушаю...-- сказала миссъ Адамсъ старшая.
   -- Но взгляните только на эту безпредѣльную пустыню которая уходитъ вдаль, насколько только можетъ хватить глазъ, прислушайтесь къ этому унылому напѣву вѣтра, несущагося надъ ней, онъ какъ будто оплакиваетъ что-то, какъ будто ропщетъ... Право, я никогда въ жизни не испытывала столь таинственнаго и торжемтвеннаго настроенія...
   Въ это время вдругъ откуда-то изъ-за холмовъ, утопавшихъ въ сумракѣ по ту сторону рѣки, раздался рѣзкій, жалобный, постепенно расплывающійся вой, перешедшій въ протяжный замирающій вопль.
   -- Боже правый! Что это? -- вся измѣнившись въ лицѣ воскликнула миссъ Адамсъ, вскочивъ съ своего мѣста.
   -- Это просто шакалъ, миссъ Адамсъ,-- поспѣшилъ ее успокоить Стефенсъ.-- Я слышалъ ихъ крикъ, когда мы ходили смотрѣть сфинксовъ при лунномъ свѣтѣ!
   -- Будь моя воля,-- сказала старая миссъ,-- я бы ни за что не поѣхала дальше Ассуана,-- я положительно не понимаю, что меня толкнуло везти тебя, моя дѣвочка, на этотъ край свѣта... Твоя мать подумаетъ, что я совсѣмъ потеряла разсудокъ, и я никогда не посмѣю взглянуть ей въ глаза, если съ тобой что-нибудь случится... Я уже всего здѣсь вдоволь насмотрѣлась и хочу теперь только одного, это скорѣе вернуться въ Каиръ!
   -- Что съ вами, тетя? Съ чего вы вдругъ такъ встревожились? Это совсѣмъ не похоже на васъ, я никогда не видала васъ малодушной!
   -- Я и сама не знаю, что со мною, Сади, но чувствую себя не совсѣмъ хорошо, а этотъ вой шакала какъ-то особенно разотроилъ меня... Я утѣшаюсь только тѣмъ, что уже завтра послѣ того, какъ мы посмотримъ этотъ храмъ, или скалу, мы отправимся въ обратный путь; я по горло сыта этими храмами, скалами и холмами, мистеръ Стефенсъ! Вѣрьте мнѣ! Ну, пойдемъ, Сади... Спокойной ночи, мистеръ Стефенсъ... Завтра надо рано вставать!
   Съ этими словами обѣ дамы удалилась въ свою каюту.
   Между тѣмъ monsieur Фардэ воодушевленно, по обыкновенію, бесѣдовалъ съ молодымъ Хидинглей.
   -- Дервишей никакихъ не существуетъ, мистеръ Хидинглей! -- говорилъ онъ на прекрасномъ англійскомъ языкѣ, но растягивая нѣкоторые слоги во французской манерѣ.-- Ихъ нѣтъ, они вовсе не существуютъ, говорю вамъ!
   -- Хмъ, а я полагалъ, что всѣ лѣса кишатъ ими! -- возразилъ молодой американецъ.
   Monsieur Фардэ взглянулъ по направленію, гдѣ горѣлъ красненькій огонекъ сигары полковника Кочрэнь, и продолжалъ нѣсколько понизивъ голосъ:
   -- Вы -- американецъ и не любите англичанъ, мы въ Европѣ всѣ это отлично знаемъ!
   -- Ну, я этого не скажу! Мы, конечно, имѣемъ свой претензіи противъ нихъ, и нѣкоторые изъ насъ, преимущественно ирландскаго происхожденія, дѣйствительно не терпятъ англичанъ, но большинство ихъ любовно относится къ своей прежней, старой родинѣ; многое въ англичанахъ возмущаетъ и раздражаетъ насъ порою, но, въ сущности, все же это родственный намъ народъ!
   -- Eh bien! -- сказалъ французъ.-- Во всякомъ случаѣ, я могу вамъ сказать то, чего не могъ бы сказать англичанину, не обидѣвъ его, а потому могу сказать, что эти дервиши были выдуманы лордомъ Кромеромъ въ 1885 г., объ этомъ писали и "La Patrie", и другія изъ нашихъ хорошо освѣдомленныхъ газетъ и журналовъ!
   -- Но это что-то невѣроятное! Неужели вы хотите сказать, monsieur Фардэ, что и осада Хартума, и смерть Гордона, все это было не что иное, какъ грандіозный обманъ, комедія!?
   -- Я не стану отрицать, что тогда было небольшое возмущеніе, но оно было чисто мѣстное, и о немъ давно уже забыли, а съ того времени въ Суданѣ царили безусловный миръ и спокойствіе!
   -- Но я слышалъ даже въ послѣднее время о набѣгахъ, читалъ о стычкахъ въ ту пору, когда арабы старались захватить Египетъ. Два дня тому назадъ мы проѣзжали Тоски, и драгоманъ сообщилъ намъ, что тамъ была битва, или сраженіе, неужели и это все обманъ?
   -- Баа, другъ мой, вы не знаете англичанъ! Вы смотрите на нихъ, на ихъ самодовольныя лица и говорите себѣ: "это славные, добродушные люди, которые никому не желаютъ зла" -- но вы ошибаетесь: они все время слѣдятъ, высматриваютъ и стараются нигдѣ не пропуститъ своей выгоды. "Египеть слабъ, не будемъ зѣвать!" -- говорятъ они и, словно туча морскихъ чаекъ, налетѣли они на страну. "Вы не имѣете на Египеть никакихъ правъ, убирайтесь вонъ оттуда",-- говорятъ имъ, но Англія уже начала все подчищать, прибирать, приводить въ порядокъ, точь въ точь, какъ наша милая миссъ Адамсъ въ хижинѣ арабовъ."Убирайтесь вонъ",-- говорятъ имъ.-- "Конечно, конечно", отвѣчаетъ Англія,-- "подождите только минутку, пока я всего не приведу въ надлежащій порядокъ". И свѣтъ ждетъ годъ и полтора, затѣмъ ей снова говорятъ: "Да убирайтесь-же вонъ"!-- "Погодите всего еще одну минутку, видите, въ Харгумѣ безпорядки и смуты; какъ только я съ этимъ покончу, то буду рада уйти отсюда". И опять ждутъ, пока все уладится, и тогда опять говорятъ имъ: "Да уберетесь-ли, наконецъ"?! -- "Какъ могу я уйти отсюда",-- возражаетъ Англія,-- "когда здѣсь все еще продолжаются набѣги и стычки. Если мы очистимъ Египетъ, то онъ безъ насъ погибнетъ, его сотрутъ съ лица земли". "Но теперь нѣтъ уже никакихъ стычекъ и набѣговъ",-- возражаютъ ей.-- "Нѣтъ? Развѣ нѣтъ набѣговъ"? -- спрашиваетъ Англія,-- и смотришь, спустя какую-нибудь недѣлю, а то и меньше, газеты уже съ шумомъ оповѣщаютъ цѣлый міръ о новомъ набѣгѣ дервишей. О, мы не такъ слѣпы, какъ они думаютъ! Нѣтъ, мистеръ Хидинглей, мы отлично понимаемъ какъ подобныя штуки устраиваются: нѣсколько десятковъ бедуиновъ, небольшой бакшишъ, нѣсколько десятковъ холостыхъ патроновъ,-- и вотъ вамъ набѣгъ!
   -- Все это прекрасно, и и очень доволенъ, что узналъ, какъ это на самомъ дѣлѣ дѣлается, такъ какъ я не рѣдко положительно недоумѣвалъ. Но, скажите мнѣ, какая отъ всего этого выгода для Англіи?
   -- Какая выгода? Она владѣетъ фактически страной!
   -- А-а, понимаю, она находитъ прекрасный рынокъ для сбыта англійскихъ товаровъ!
   -- И этого мало. Она отдаетъ всѣ выгоднѣйшія концессіи англичанамъ; хотя-бы взять для примѣра желѣзную дорогу, идущую вдоль теченія Нила черезъ всю страну. Это было-бы весьма выгодное для Англіи предпріятіе, какъ вы полагаете?
   -- Безъ сомнѣнія! Кромѣ того, Египетъ, вѣроятно, долженъ содержатъ всѣхъ этихъ красно-мундирщиковъ?
   -- Египетъ, нѣтъ, monsieur; имъ платитъ и ихъ содержитъ Англія!
   -- Но, въ такомъ случаѣ, мнѣ кажется, что англичане тратятъ здѣсь много денегъ и труда и взамѣнъ всего этого получаютъ не Богъ вѣсть какую прибыль, но они, конечно, лучше меня знаютъ свое дѣло, и если имъ не надоѣло постоянно поддерживать порядокъ въ странѣ, охранять границы отъ набѣговъ дервишей, то я, право, не вижу, зачѣмъ другимъ протестовать противъ этого. А, вѣдь, никто, полагаю, не можетъ отрицать, что благоденствіе страны значительно увеличилось съ тѣхъ поръ, какъ англичане пришли сюда, и, какъ слышу, бѣднѣйшее населеніе страны теперь легче можетъ добиться справедливости, чѣмъ раньше!
   -- Пусть такъ! -- воскликнулъ французъ.-- Но, скажите мнѣ на милость, что они тутъ дѣлаютъ? Кто ихъ звалъ сюда? Пусть они торчатъ у себя, на своемъ островѣ! Не можемъ-же мы допустить, чтобы они разбрелись рѣшительно по всему свѣту!
   -- Да, конечно, мы, американцы, живемъ у себя и въ другія страны не лѣземъ, но это потому, что у насъ пока земли въ волю. Ну, а если-бы мы расплодились настолько, что стали-бы сталкивать другъ друга въ море, то и мы были-бы принуждены присоединить себѣ чужія земли. Въ настоящее же время хозяйничаютъ здѣсь, въ Абиссиніи,-- итальянцы, въ Египтѣ -- англичане, въ Алжирѣ -- французы!
   -- Французы! -- воскликнулъ monsieur Фардэ.-- Алжиръ принадлежитъ Франціи, monsieur, вы, вѣроятно, изволите смѣяться! Честь имѣю пожелать вамъ покойной ночи! -- съ этими словами онъ довольно порывисто всталъ и удалился, съ видимымъ чувствомъ оскорбленнаго патріотизма, въ свою каюту.
  

II.

  
   Молодой американецъ стоялъ съ минуту въ нерѣшимости, идти-ли ему внизъ и занести въ свой путевой дневникъ впечатлѣнія дня, какъ онъ то дѣлалъ ежедневно, по просьбѣ сестры, оставшейся дома, или-же присоединиться къ полковнику Кочрэнь и Сесилю Броунъ, огоньки сигаръ которыхъ свѣтились въ дальнемъ концѣ палубы.
   -- Идите сюда, Хидинглей! -- крикнулъ полковникъ, подвигая ему складной стулъ. -- Идите, я вижу, что Фарде начинилъ васъ политикой, мы здѣсь полечимъ васъ отъ его болѣзни!
   -- Мнѣ подобные разговоры о политикѣ кажутся настоящимъ преступленіемъ въ такую ночь, какъ эта,-- сказалъ молодой денди дипломатъ. Какой дивный ноктюрнъ въ голубыхъ тонахъ! Точное воплощеніе одной изъ дивныхъ пѣсенъ Мендельсона, гдѣ всѣ тѣ тончайшіе оттѣнки ощущеній, которыхъ мы не можемъ выразить въ словахъ, передаются нѣжной гармоніей звуковъ!
   -- Сегодня пустыня и весь этотъ пейзажъ какъ-то особенно суровы и мрачны!-- сказалъ американецъ.-- Они производятъ на меня то-же впечатлѣніе безпощадной силы и мощи всесокрушающаго Атлантическаго океана въ холодный и пасмурный зимній день. Быть можетъ, это впечатлѣніе получается вслѣдствіе того, что мы знаемъ, что находимся на рубежѣ цивилизованнаго міра, и что за этимъ рубежомъ не существуетъ никакихъ правъ и законовъ. Не знаете-ли, полковникъ, далеко-ли мы сейчасъ отъ дервишей?
   -- Хмъ, на арабской сторонѣ,-- сказалъ полковникъ Кочрэнь,-- мы имѣемъ египетскій укрѣпленный лагерь Сарра, въ 40 миляхъ къ югу отсюда, за которымъ на протяженіи 60 миль раскинулась совершенно дикая мѣстность; за предѣлами ея находится дервишскій постъ Акашехъ; по сю-же сторону насъ ничто отъ дервишей не отдѣляетъ, здѣсь они считаютъ себя хозяевами!
   -- А Абукиръ, кажется, на этой сторонѣ?
   -- Да, вслѣдствіе этого въ послѣдніе годы воспрещалось туристамъ предпринимать экскурсіи къ скалѣ Абукиръ, но теперь здѣсь гораздо спокоинѣе!
   -- Что же, собственно говоря, мѣшаетъ имъ являться сюда? -- спросилъ Хидинглей,
   -- Рѣшительно ничего! -- отвѣтилъ Сесиль Броунъ.
   -- Ничего, кромѣ чувства, страха и опасенія, что имъ не удастся вернуться въ свою кочевку. Это не такъ-то легко сдѣлать, когда ихъ верблюды будутъ истощены длиннымъ переходомъ черезъ пустыню, а животныя гарнизона Хальфы, свѣжіе и въ отличномъ состояніи, будутъ преслѣдовать ихъ по пятамъ!
   -- Ну, на ихъ чувство страха, мнѣ кажется, не слишкомъ можно полагаться! -- своимъ обычнымъ, небрежно сонливымъ тономъ замѣтилъ молодой дипломатъ.-- Многіе изъ нихъ не только не боятся, а даже ищутъ смерти и больше всего полагаются на волю судьбы. Всѣ они безпредѣльные фаталисты, это не подлежитъ сомнѣнію!
   -- Такъ вы полагаете, что эти дервиши серьезная опасность для Египта? -- спросилъ Хидинглей, Monsieur Фардэ, напримѣръ, полагаетъ, что эта опасность не столь велика!
   -- Я не богатый человѣкъ, мистеръ Хидинглей,-- сказалъ полковникъ Кочрэнь-Кочрэнь,-- но готовъ поставить на карту все, что имѣю, за то, что не позднѣе, какъ черезъ три года послѣ того, какъ англичане очистятъ Египетъ и предоставятъ его своимъ собственнымъ силамъ, дервиши будутъ на побережьи Средиземнаго моря, и тогда, прощай, вся современная и древняя цивилизація Египта! Прощайте, всѣ сотни милліоновъ, потраченныхъ на эту страну! Прощай, всѣ тѣ великіе памятники древности, которые такъ драгоцѣнны теперь въ нашихъ глазахъ!
   -- Однако, полковникъ,-- смѣясь, возразилъ молодой американецъ,-- вы, конечно, не думаете, что они разрушатъ пирамиды?
   -- Трудно сказать, что они могутъ сдѣлать. Вѣдъ, въ свой послѣдній набѣгъ на эту страну они сожгли библіотеку Александріи. Вы знаете, что, согласно Корану, всякое изображеніе или подобіе человѣка есть грѣховный предметъ, на этомъ основаніи они должны разрушить сфинксовъ и колосовъ, и статуи Абу-Симбеля!
   -- Ну, предположимъ, что все это такъ, тѣмъ не менѣе, я не могу понять, какой интересъ, какая выгода англичанамъ тратить столько средствъ и силъ и заботъ на эту страну; какое преимущество имѣетъ она отъ этого передъ Франціей и Германіей, напримѣръ, которыя не тратятъ на Египетъ ни цента?
   -- Это самое спрашиваютъ себя и многіе англичане,-- замѣтилъ Сесиль Браунъ,-- я того мнѣнія, что мы уже достаточно долго несли обязанности всемірной полиціи. Мы очищали моря отъ пиратовъ и работорговцевъ, теперь мы освобождаемъ и очищаемъ эту страну отъ дервишей и разбойниковъ и постоянно, вездѣ и всюду стоимъ на стражѣ интересовъ цивилизаціи. И всѣ къ этому до того привыкли, что, что-бы не случилось на этой планетѣ, весь свѣтъ въ одинъ голосъ восклицаетъ: что же смотритъ Англія! Возстанутъ ли Курды въ малой Азіи, или разразится военный бунтъ въ Египтѣ, или походъ въ Суданъ,-- все это спрашивается съ Англіи. И за всѣ свои хлопоты и труды, какъ это всегда бываетъ, получаемъ только брань и пинки, какъ настоящіе наши мэны, когда они арестуютъ какого-нибудь негодяя. И зачѣмъ только мы это дѣлаемъ? Пусть Европа сама блюдетъ свои интересы и дѣлаетъ для себя свою грязную работу!
   -- Такъ-съ! -- сказалъ полковникъ Кочрэнь-Кочрэнь, скрестивъ свои вытянутыя ноги и откидываясь на спинку своего стула, какъ человѣкъ, собирающійся высказать свое строго установившееся мнѣніе.-- Я долженъ вамъ сказать, Браунъ, что совершенно не согласенъ съ вами! Вы высказали крайне узкій взглядъ на наши національные и общечеловѣческія обязанности. Я полагаю, что, превыше всякой дипломатіи и часто національныхъ интересовъ, есть великая, правящая міромъ и судьбами людей и народовъ сила, извлекающая изъ каждаго народа все, что онъ можетъ дать лучшаго, и отдающая все это на общее благо всего человѣчества. Какъ только какой-нибудь народъ перестаетъ быть пригоднымъ для этой цѣли, онъ тотчасъ-же отчисляется въ запасъ изъ дѣйствующей арміи на нѣсколько вѣковъ, пока не вернетъ себѣ прежнія силы и доблести. Это мы видѣли на Греціи, Римѣ, Испаніи. Я глубоко убѣжденъ, что ни одинъ человѣкъ, ни одинъ народъ не существуетъ на землѣ для того только, чтобы дѣлать то, что пріятно и что выгодно, и часто бываетъ призванъ дѣлать именно то, что ему и непріятно, и не выгодно,-- но что должно послужить ко всеобщему благу, и никто не вправѣ отказываться отъ своей миссіи!
   Хидинглей сочувственно закивалъ головой.
   -- У каждаго народа есть свое назначеніе: Германія посвятила себя абстрактнымъ идеямъ, Франція -- литературѣ и другимъ изящнымъ искусствамъ, а Англія и Америка одарены, въ лицѣ лучшихъ нашихъ людей, высшею долей совокупности моральнаго смысла жизни и общественныхъ обязанностей. Эти два качества всегда необходимы для направленія слабѣйшихъ народовъ на ихъ пути къ благоустройству и прогрессу. Такимъ именно образомъ мы правимъ Индіей; мы попали туда какъ-бы въ силу какого-то естественнаго закона, подобно воздуху, врывающемуся въ пустоту! Это-же втянуло насъ на другой конецъ земного шара, вопреки всякимъ нашимъ интересамъ. Міръ тѣсенъ и становится все тѣснѣе, все меньше съ каждымъ годомъ. Это одно органическое тѣло, и одного зараженнаго гангренознымъ воспаленіемъ мѣста достаточно, чтобы заразить все тѣло. Потому-то на землѣ нѣтъ мѣста безчестному, порочному и тираническому правленію, и пока будутъ существовать таковые, до тѣхъ поръ они всегда будутъ порождать смуты, безпорядки и опасности. Но есть народы, столь неспособные къ совершенствованію, что не остается никакой надежды на то, чтобы они могли создать себѣ когда-либо хорошее правительство,-- и тогда, въ былыя времена, являлись Аттила и Тамерланъ и стирали съ лица земли такіе народы; въ настоящее же время ихъ беретъ подъ свою опеку или подъ свое руководство какой-нибудь другой народъ, болѣе способный къ созданію своего благоустройства, какъ мы это видимъ сь Средне-Азіатскими ханствами у Россіи и здѣсь, въ Египтѣ, и разъ это должно быть сдѣлано, а мы, англичане, всѣхъ болѣе способны выполнить эту задачу, то намъ грѣшно было-бы отказываться отъ нея.
   -- Пусть такъ,-- согласился, улыбаясь, Хидинглей.-- Но кто сказалъ вамъ, что именно вы къ тому призваны? Вѣдь, на такомъ основаніи всякая хищническая страна можетъ захватить любую другую страну въ мірѣ. Что будетъ намъ служить порукой, что именно вамъ суждено просвѣщать и водворять порядокъ повсюду?
   -- Что? Событія! Неумолимый и неизбѣжный ходъ событій можетъ служить тому доказательствомъ! Возьмите хотя-бы эту страну. Въ 1881 г. никто изъ насъ не помышлялъ объ Египтѣ, но избіеніе въ улицахъ Александріи и наведенныя на нашъ флотъ жерла орудій повели къ бомбардировкѣ; бомбардировка повела къ высадкѣ; высадка вызвала расширеніе военныхъ операцій,-- и вотъ Египетъ остался у насъ на рукахъ. Во время безпорядковъ мы звали, мы молили Францію или кого-либо другого прійти помочь намъ, но всѣ оставили, насъ, когда въ нихъ была здѣсь серьезная надобность. А теперь, когда мы здѣсь ввели законы и порядки и установили надлежащую администрацію, когда страна въ двѣнадцать-пятнадцать лѣтъ сдѣлала больше успѣховъ на пути прогресса, чѣмъ за все время съ нашествія мусульманъ, они всѣ рады бранить насъ и возставать на насъ. Я полагаю, что въ исторіи вы не найдете другого такого примѣра безкорыстнаго труда!
   Хиндинглей глубокомысленно покуривалъ свою сигару.
   -- У насъ въ Бостонѣ, на Бэкъ-Бей, стоитъ старый безобразный домъ,-- началъ онъ медленно и разсудительно,-- этотъ домъ портитъ положительно весь видъ. Онъ весь на половину сгнилъ и развалился, ставни безпомощно висятъ, садъ совершенно заглохъ,-- но я, право, не знаю, въ правѣ ли сосѣди ворваться въ этотъ садъ и этотъ домъ и начать хозяйничать въ немъ по своему усмотрѣнію и наводить свои порядки!
   -- Вы думаете, что они не имѣли бы на то права, даже если-бы этотъ домъ горѣлъ? -- спросилъ полковникъ.
   -- Ну, этого, кажется, не предусмотрѣно въ доктринѣ Монроэ, полковникъ! -- отвѣтилъ, улыбаясь, молодой американецъ, вставая со стула. Оба англичанина также поднялись съ своихъ мѣстъ.
   -- Тѣмъ не менѣе, это какой-то странный капризъ судьбы,-- замѣтилъ Сесилъ Броунъ,-- что ей было угодно послать людей, съ маленькаго, затерявшагося среди Атлантическаго океана острова, управлять страною фараоновъ. Но можно сказать почти съ увѣренностью, что мы пройдемъ, не оставивъ здѣсь, т. е. въ исторіи этой страны, никакого слѣда, потому что у насъ, англо-саксовъ, не въ обычаѣ запечатлѣвать свои подвиги на скалахъ, въ назиданіе грядущимъ вѣкамъ. И я готовъ поручиться, что съ теченіемъ вѣковъ остатки нашей системы дренажа Каира будутъ нашимъ прочнѣйшимъ памятникомъ въ этой странѣ, если только они тысячу лѣтъ спустя не будутъ приписаны работамъ какого-нибудь изъ царей гиксосовъ. Однако, вонъ наши вернулись уже съ прогулки на берегу!
   Дѣйствительно, снизу доносился мелодичный голосъ мистриссъ Бельмонтъ и глубокій басъ ея супруга, Мистеръ Стюартъ спорилъ изъ-за нѣсколькихъ піастровъ съ бойкимъ и задорнымъ погонщикомъ муловъ, а остальные его компаньоны питались уладить ихъ споръ. Затѣмъ трое нашихъ собесѣдниковъ встрѣтили вернувшихся у траппа; всѣ обмѣнялись прощальными привѣтствіями и разошлись по своимъ каютамъ. И вскорѣ маленькій "Короско", безмолвный и неподвижный, чернѣясь въ густомъ сумракѣ тѣни, которую кидалъ на рѣку высокій берегъ Хальфы, какъ будто тоже погрузился въ сонъ.
  

III.

  
   "Стоппа! Бакка!" (Стопъ, назадъ!) -- крикнулъ туземецъ лоцманъ англійскому механику "Короско" въ тотъ моментъ, когда маленькій пароходикъ врѣзался носомъ въ коричневый береговой илъ, а теченіе прибило его такъ, что онъ сталъ вдоль берега. Длинный мостикъ былъ перекинутъ, и шесть человѣкъ рослыхъ солдатъ въ небесно-голубыхъ мундирахъ Суданскаго регулярнаго корпуса, которые предназначались для эскорта туристовъ, ровнымъ, мѣрнымъ шагомъ сошли на берегъ; они смотрѣли бравыми молодцами, и прямыя, стройныя фигуры ихъ красиво выдѣлялись на ослѣпительно яркомъ фонѣ утренняго неба.
   На высокомъ берегу, вдоль самой кручи, выстроился рядъ осѣдланныхъ осликовъ, приготовленныхъ для туристовъ, а въ воздухѣ висѣлъ неумолчный гомонъ крикливыхъ, разноголосыхъ черномазыхъ мальчугановъ-погонщиковъ; каждый изъ нихъ своимъ гортаннымъ пронзительнымъ голосомъ выкрикивалъ достоинства своего животнаго, всячески пороча осла своего товарища.
   -- Какъ жаль, что ваша супруга не ѣдетъ съ нами, Бельмонтъ! -- замѣтилъ полковникъ Кочрэнь-Кочрэнь.
   -- Я боюсь, что она схватила легонькій солнечный ударъ вчера, у нея страшная головная боль!
   -- Я хотѣла остаться, чтобы она не была одна,-- сказала сердобольная и самоотверженная миссъ Адамсъ,-- но узнала, что мистриссъ Шлезингеръ отказалась участвовать въ поѣздкѣ изъ опасенія, что она будетъ слишкомъ утомительна для ея ребенка, слѣдовательно, мистриссъ Бельмонтъ не будетъ одна!
   -- Вы очень добры, миссъ Адамсъ, но жена моя, вѣроятно не успѣетъ соскучиться; вѣдь, часамъ къ двумъ мы будемъ уже здѣсь! -- сказалъ ирландскій Фрейшютцъ.
   -- Почему вы такъ думаете?
   -- Хотя бы уже потому, что мы не беремъ съ собой никакой провизіи, а я надѣюсь, что нашъ проводникъ не задался мыслью заставить насъ умереть съ голода!
   -- Будемъ надѣяться! -- отозвался полковникъ.-- Эта пустыня обладаетъ замѣчательнымъ свойствомъ придавать особый вкусъ и прелесть даже самому скверному вину; наглотавшись пыли, всегда бываешь особенно радъ проглотить что-нибудь получше этого!
   -- Высокоуважаемые лэди и джентльмены!-- провозгласилъ обычнымъ торжественнымъ и звучнымъ голосомъ Мансуръ драгоманъ и проводникъ.-- Мы должны выступить въ путь немедленно, чтобы вернуться до полуденнаго жара, который здѣсь въ пустынѣ совершенно нестерпимъ. Совѣтую вамъ, господа, вооружиться консервами, синими или, лучше, зелеными, потому что свѣтъ ослѣпительно ярокъ для глазъ. Вамъ, мистеръ Стюартъ, я приготовилъ отмѣннаго, призового осла, котораго мы всегда приберегаемъ для людей особенно полновѣсныхъ... Такъ-съ... теперь, высокоуважаемые леди и джентльмены, прошу сходить на берегъ!
   Всѣ стали, одни за другими, спускаться съ мостика и затѣмъ взбираться на крутой, высоко вздымавшійся берегъ. Впереди всѣхъ выступалъ Стефенсъ, тонкій, сухопарый, обстоятельный даже въ походкѣ, съ неразлучнымъ Бедекэромъ въ ярко-пунцовомъ переплетѣ надъ мышкой. Онъ любезно предложилъ одну руку миссъ Адамсъ, а другую ея прелестной племянницѣ, чтобы помочь имъ взобраться, при этомъ книга выскользнула у него изъ подъ руки и полетѣла внизъ, подъ ноги слѣдующей пары, при громкомъ дѣтскомъ смѣхѣ миссъ Сади. Полковникъ Кочрэнь любезно подобралъ книгу, которую у него взяла Сади и, прижимая ее къ груди, увѣряла, что донесетъ ее болѣе благополучно до верху, чѣмъ ея "законный" владѣлецъ, за полковникомъ, рядомъ съ которымъ горделиво выступалъ Бельмонтъ, слѣдовалъ торжественный и презрительный ко всему молодой дипломатъ, а за нимъ тучный священнослужитель и, наконецъ, стройный, легкій и сильный Хидинглей и добродушный болтливый monsieur Фардэ.
   -- Какъ видите, мы сегодня съ эскортомъ! -- замѣтилъ послѣдній.
   -- Да, я уже это замѣтилъ!
   -- Псс!..-- воскликнулъ французъ, вскидывая вверхъ рукя комическимъ жестомъ.-- Это все равно, что брать эскортъ отъ Парижа до Версаля! Все это та-же комедія, mon ami! Она, конечно, никого не проведетъ, но это входитъ въ составъ программы. Pourquoi ces drôles de militaires, dragoman, hein? (Къ чему эти бѣдняги солдаты?А?) -- обратился онъ къ Мансуру.
   Такъ какъ роль драгомана состояла въ томъ, чтобы угодить всѣмъ и каждому, то осторожно, оглянувшись кругомъ и убѣдившись, что никого изъ англичанъ нѣтъ по близости, онъ отвѣчалъ:
   -- C'est ridicule monsieur! Mais que voules-vous? C'est l'ordre officiel égyptien! (Это смѣшно, но что вы хотлте, таково оффиціальное предписаніе египетскаго правительства).
   -- Egyptien! Bah, dites anglais, toujours anglais (Египетскаго! Скажите лучше англійскаго, исключительно англійскаго!).
   Забавно выглядѣла эта пестрая кавалькада; люди, никогда не садившіеся верхомъ, принуждены здѣсь взгромоздиться на ословъ; когда эти ослы пустятся вскачь, а нильская кавалерія мчится во весь опоръ, такую забавную картину съ развѣвающимися по вѣтру длинными вуалями, разнообразными, неуклюже болтающимися въ сѣдлѣ фигурами туристовъ, размахиваніемъ рукъ и непроизвольнымъ мотаніемъ головъ,-- трудно еще гдѣ либо увидѣть. Бельмонтъ, прямой какъ шестъ, на маленькомъ бѣленькомъ осликѣ, махалъ шляпой въ воздухѣ, посылая прощальный привѣтъ женѣ, поднявшейся на палубу, чтобы проводить его. Кочрэнь, соблюдая строго кавалерійскую посадку, ѣхалъ подлѣ него; немного позади ѣхалъ Сесиль Броунъ съ такой физіономіей, словно онъ считалъ пустыню едва ли приличнымъ мѣстомъ для себя, да и вообще сомнѣвался даже насчетъ добропорядочности цѣлаго міра. Позади нихъ тянулись остальные. Подлѣ каждаго бѣжалъ черномазый крикливый мальчишка, подымая цѣлыя облака пыли своими босыми ногами.
   -- Право, какъ все это восхитительно и прекрасно! -- весело воскликнула Сади. -- Мой оселъ бѣжитъ, какъ на роликахъ, а сѣдло у меня покойное, точно люлька. И посмотришь, какъ красивы, какъ кокетливы эти украшенія на уздечкѣ! Нѣтъ, право, вы должны написать memo, rе осленокъ, мистеръ Стефенсъ!-- шутила дѣвушка.
   Стефенсъ смотрѣлъ на оживленное дѣтское личико своей прелестной спутницы, привѣтливо улыбавшееся ему изъ-подъ кокетливой соломенной шляпки, и ему хотѣлось сказать ей такъ-же искренно и просто, какъ всегда говорила она, что сама она восхитительна и прекрасна, но его смущалъ страхъ, что онъ этимъ можетъ обидѣть, прогнѣвать ее своими словами и прервать ихъ милую дружбу, которою онъ такъ дорожилъ, и, вмѣсто того искренняго признанія, онъ только улыбнулся ей и сказалъ:
   -- Вы, кажется, особенно счастливы сегодня?
   -- Да, кто бы не былъ счастливъ и доволенъ на моемъ мѣстѣ, вдыхая въ себя этотъ чистый вольный воздухъ, видя надъ головой своей это чудное голубое небо, а кругомъ этотъ искрящійся желтый песокъ, сидя на превосходномъ животномъ, кроткомъ и послушномъ! У меня все есть, чтобы быть и чувствовать себя счастливой! -- сказала она.
   -- Все? -- переспросилъ Стефенсъ.
   -- Все, что мнѣ требуется въ данный моментъ для моего счастья!
   -- Мнѣ кажется, что вы еще ни разу не испытали, что значитъ чувствовать себя несчастной!
   -- О, нѣтъ, я иногда чувствую себя ужасно несчастной, иногда я плакала цѣлыми днями, когда была еще въ Смисъ-колледжѣ, и другія дѣвушки просто до бѣшенства доходили, желая узнать причину моей горести, тогда какъ, въ сущности, я и сама не знала никакой причины. Вы знаете, иногда находитъ на человѣка, Богъ вѣсть, отчего, безпричинная тоска словно все кругомъ вдругъ затянетъ черной пеленой, и хочешь -- не хочешь, а ты чувствуешь себя глубоко несчастной, хотя и не понимаешь, не можешь дать себѣ отчета, въ чемъ именно состоитъ твое горе!
   -- Но у васъ, вѣроятно, никогда не было серьезной дѣйствительной причины?
   -- Нѣтъ, мистеръ Стефенсъ, вся моя жизнь, можно сказать, была до настоящаго времени сплошнымъ праздникомъ, и когда я теперь оглядываюсь назадъ, то должна сознаться, что никогда не имѣла основанія чувствовать себя несчастной!
   -- Отъ всего сердца желаю вамъ, миссъ Сади, чтобы вы могли сказать то-же самое, когда доживете до лѣтъ вашей тетушки, которая, кажется, что-то кричитъ намъ!
   -- Я желала бы, мистеръ Стефенсъ, чтобы вы ударили моего погонщика, который не перестаетъ все время дубасить это несчастное животное, не взирая на мой протестъ! -- кричала миссъ Адамсъ, поравнявшись съ племянницей и ея спутникомъ. -- Эй, драгоманъ Мансуръ, скажите этому скверному мальчишкѣ, что я не потерплю, чтобы онъ мучалъ бѣдное животное! Скажите, что ему должно быть стыдно! Да, да, маленькій негодяй! Ты долженъ стыдиться!.. Смотрите, онъ еще скалитъ на меня зубы, точно реклама зубной пасты! Этакій мерзкій мальчишка! Что вы думаете, мистеръ Стефенсъ, не связать-ли мнѣ этому черномазому солдату пару шерстяныхъ чулокъ, позволятъ ему ихъ носить? А то этотъ бѣдняга имѣетъ повязки на ногахъ.
   -- Это его путти, миссъ Адамсъ,-- пояснилъ полковникъ Кочрэнь,-- мы въ Индіи убѣдились, что это превосходно поддерживаетъ ногу во время ходьбы; это несравненно лучше всякихъ чулокъ!
   -- Ну, не скажу,-- возразила мносъ Адамсъ,-- это ужасно напоминаетъ скаковую лошадь, у которой забинтованы ноги. Но все-же это очень торжественно, что мы сегодня находимся въ сопровожденіи эскорта, хотя nonsieur Фардэ и говоритъ мнѣ, что въ этомъ нѣтъ никакой надобности!
   -- Это только мое личное мнѣніе, миссъ Адамсъ,-- сказалъ французъ,-- весьма возможно, что полковникъ Кочрэнь держится совершенно другого мнѣнія!
   -- Это мнѣніе, monsieur Фардэ, діаметрально противуположно мнѣнію гг. военныхъ, которымъ поручено заботиться о безопасности границы,-- холодно отозвался Кочрэнь-Кочрэнь,-- но я надѣюсь, что всѣ должны со мной согласиться, что эти чернолицые воины въ своихъ яркихъ мундирахъ несомнѣнно придаютъ живописность окружающей обстановкѣ!
   Кромѣ нѣсколькихъ человѣкъ солдатъ, составлявшихъ эскортъ туристовъ, то тутъ, то тамъ словно выросталъ изъ земли черномазый солдатъ въ небесно-голубомъ мундирѣ, быстро шагавшій по песку пустыни съ ружьемъ за плечомъ; на мгновеніе худая, воинственная фигура его рѣзкимъ силуэтомъ вырисовывалась на яркомъ фонѣ неба и затѣмъ вдругъ словно проваливалась въ землю и исчезала, тогда какъ на разстояніи сотни шаговъ выросталъ изъ земли другой солдатъ, съ тѣмъ, чтобы исчезнуть точно такимъ же образомъ.
   -- Откуда они берутся? -- спросила Сади, слѣдя глазами за этими голубыми фигурами.
   -- Я такъ и полагалъ, что вы пожелаете узнать объ этомъ,-- сказалъ Стефенсъ, который былъ всегда особенно счастливъ, когда ему удавалось предугадать какое-нибудь желаніе хорошенькой американки,-- а я сегодня утромъ справился нарочно въ нашей судовой библіотечкѣ.-- Вотъ оно и есть, re, т. е. о черныхъ солдатахъ. Здѣсь сказано, что они принадлежатъ къ 10 Суданскому батальону Египетской арміи; они набираются изъ племени Динка и Шиллукъ, двухъ негритянскихъ племенъ, живущихъ къ югу отъ страны дервишей -- въ Экваторіальной области!
   -- Какъ же эти рекруты пробираются черезъ страну дервишей? -- спросилъ Хидингдей. -- Я полагаю, что это не представляетъ особаго затрудненія! -- пробормоталъ monsieur Фарди, многозначительно подмигнувъ молодому американцу.
   -- Старѣйшіе солдаты,-- пояснилъ полковникъ Кочрэнь,-- представляютъ собою остатки прежняго Чернаго батальона; большинство ихъ служили еще при Гордонѣ въ Хартумѣ; остальные же, по большей части, дезертиры изъ арміи Махди!
   -- Ну, пока въ нихъ не представляется надобности, я готова согласиться, что они выглядятъ очень красиво въ своихъ голубыхъ курткахъ, съ медалями на груди! -- замѣтила миссъ Адамсъ, -- но если бы были какіе-нибудь безпорядки или что либо въ этомъ родѣ, то полагаю, что для насъ было бы пріятнѣе, чтобы они были менѣе живописны, но не столь черны!
   -- Не могу съ вами согласиться, миссъ Адамсъ!-- возразилъ Кочрэнь.-- Я ихъ видѣлъ въ дѣлѣ и могу васъ увѣрить, что на нихъ вполнѣ можно положиться!
   -- Ужъ такъ и быть, я положусь на ваше слово, полковникъ! -- тономъ безповоротной рѣшимости произнесла миссъ Адамсъ, и на этомъ разговоръ на время прекратился.
   До сихъ поръ путь лежалъ по берегу рѣки, извивавшейся влѣво отъ нашихъ туристовъ. Въ этомъ мѣстѣ Нилъ былъ широкъ, могучъ и глубокъ, благодаря близости пороговъ. Немного выше уже виднѣлись черные валуны, увѣнчанные бѣлою пѣной, и самый берегъ становился скалистымъ; среди этихъ скалъ выдѣлялся громадный, своеобразный, далеко выдвинувшійся впередъ утесъ съ полу-круглой площадью, образующей вершину. Всѣмъ сразу стало ясно, что это и есть знаменитый рубежъ дикой Африки и цивилизованнаго Египта. Маленькая кавалькада пустила своихъ ословъ галопомъ. Вдали виднѣлись на желтомъ фонѣ песка пустыни группы черныхъ скалъ, и среди нихъ виднѣлись обломки колоннъ и полуразрушенныхъ стѣнъ. Проворный и словоохотливый драгоманъ соскочилъ съ своего осла и, принявъ живописную позу, сталъ въ ожиданіи, чтобы подъѣхали и остальные и собрались вокругъ него.
   -- Этотъ храмъ, высокочтимые леди и джентльмены,-- возгласилъ онъ громкимъ голосомъ аукціониста, собирающагося продать цѣнную вещь тому, кто дастъ за нее больше,-- этотъ храмъ, господа, великолѣпный памятникъ восемнадцатой династіи! Вотъ и изображеніе, барельефъ, Тутмеса III-го,-- и онъ указалъ концомъ своего хлыста на рѣзко выдѣлявшіеся на стѣнѣ іероглифы у себя надъ головой.-- Онъ жилъ за 1,600 лѣтъ до Христа, и письмена эти начертаны здѣсь для увѣковѣченія памяти о его побѣдоносномъ нашествіи въ Месопотамію. Здѣсь мы видимъ изображеніе всей исторіи его жизни, начиная съ дѣтскаго возроста и вплоть до его возвращенія въ Египетъ съ толпами плѣнниковъ, привязанныхъ къ его колесницѣ. Здѣсь вы видите, какъ его вѣнчаетъ нижній Египетъ, а верхній Египетъ приноситъ жертвы въ честь его побѣды великому Богу Аммону-ра. А вотъ здѣсь онъ влечетъ за собой своихъ плѣнныхъ и, по обычаю того времени, отрубаетъ каждому изъ нихъ правую руку. Вотъ въ этомъ углу вы видите небольшую кучку. Это все правыя руки плѣнниковъ!
   -- Боже правый! Не желала-бы я быть здѣсь въ тѣ времена! -- воскликнула миссъ Адамсъ.
   -- Здѣсь и сейчасъ ничто не измѣнилось! -- небрежно уронилъ Сесиль Броунъ.-- Востокъ остался тѣмъ-же Востокомъ. Я ничуть не сомнѣваюсь, что на разстояніи какой-нибудь сотни миль отсюда, а, быть можетъ, и ближе...
   -- Да полно вамъ! -- остановилъ его шепотомъ Кочрэнь.
   -- А это что? -- освѣдомился проповѣдникъ Джонъ Стюартъ, указывая длиннымъ ассуанскимъ тростникомъ на одну изъ фигуръ на стѣнѣ.
   -- Это гиппопотамъ! -- пояснилъ драгоманъ.
   -- Гиппопотамъ! -- воскликнули хоромъ туристы.-- Да, вѣдь, онъ не больше поросенка! Смотрите, царь, шутя, пронзилъ его своимъ копьемъ!
   -- Это они нарочно изобразили его малымъ, чтобы показать, что для царя то дѣло было сущій пустякъ,-- объяснилъ Мансуръ,-- такъ вы видите, напр., что всѣ его плѣнники не достигаютъ даже колѣнъ Фараона, и это отнюдь не значитъ, что эти люди были столь малорослы или что Фараонъ былъ такого громаднаго роста, но этимъ хотѣли выразить, что онъ былъ несравненно могущественнѣе и сильнѣе этихъ людей, что онъ былъ великъ и могучъ. Вы видите также здѣсь, что онъ больше своего коня, и это тоже потому, что онъ Фараонъ -- царь, а это животное только лошадь. Точно также вотъ эти женщины, которыя здѣсь изображены, онѣ тоже крошечныя, въ сравненіи съ фигурой царя, потому что онъ великъ и могучъ, и это его маленькія жены.
   -- Вотъ прекрасно! -- возмущенно воскликнула миссъ Адамсъ.-- Значитъ, если-бы они здѣсь изобразили его душу, то, вѣроятно, пришлось бы ее разсматривать въ лупу! Вѣдь, стоитъ только подумать, что онъ позволилъ изобразить въ такомъ видѣ своихъ женъ!
   -- Если бы эти іероглифы были начертаны въ настоящѣе время,-- любезно сказалъ monsieur Фардэ,-- то, вѣроятно, мы увидѣли-бы изображеніе большой и сильной женщины и маленькаго супруга!
   Сесиль Броунъ и Хидинглей отстали отъ главной группы туристовъ, такъ какъ комментаріи драгомана и шутливая болтовыя туристовъ раздражали ихъ нервы, нарушая торжественное настроеніе, и, стоя въ сторонѣ, смотрѣли, какъ дефилировала мимо сѣрой безмолвной стѣны пестрая и забавная группа туристовъ съ поднятыми лицами и откинутыми назадъ шляпами, надъ которыми вились съ крикомъ вспугнутыя въ развалинахъ пилона совы.
   -- Мнѣ кажется положительнымъ святотатствомъ это шутовство и этотъ гамъ и смѣхъ! -- сказалъ оксфордскій питомецъ.
   -- Я радъ, что и вы испытываете то-же, что и я,-- сказалъ Хидинглей, -- вотъ почему я предпочитаю тѣмъ развалинамъ, которыя я видѣлъ, тѣ, которыхъ я не видалъ!
   На мгновеніе на лицѣ дипломата мелькнула свѣтлая улыбка, слишкомъ скоро уступившая мѣсто его обычной маскѣ чопорнаго человѣка.
   -- У меня, видите-ли, есть подробная карта,-- продолжалъ молодой американецъ,-- и на ней, гдѣ-то среди дикой непроходимой пустыни, далеко-далеко отсюда, я вижу, обозначены развалины, остатки какого-то древняго храма, напр., храма Юпитера Аммона, одного изъ великолѣпнѣйшихъ древнихъ святилищъ. И вотъ эти-то развалины, таинственныя, забытыя, одинокія въ своемъ ненарушимомъ покоѣ, простоявшія десятки вѣковъ, до которыхъ не коснулась ни святотатственная рука, ни нога туристовъ, вотъ эти то развалины говорятъ моему воображенію!
   -- Да, это такъ,-- подтвердилъ Сесиль Броунъ.-- Если бы можно было, бродя безцѣльно и одиноко, неожиданно наткнуться на эти самыя развалины, которыя мы теперь видимъ передъ собой, и очутиться совершенно одному въ полумракѣ этихъ сводовъ, лицомъ къ лицу съ этими безобразными каменными изваяніями, то впечатлѣніе было бы, безъ сомнѣнія, подавляющее. А при такой обстановкѣ, какъ сейчасъ, когда Бельмонтъ сосетъ свою трубку и причмокиваетъ губами, когда Стюартъ сопитъ и пыхтитъ, какъ дрянной паровой катеръ, когда миссъ Сади Адамсъ смѣется своимъ дѣтскимъ серебристымъ смѣхомъ...
   -- А эта болтливая сорока, драгоманъ, даетъ свои поясненія, какъ будто отвѣчаетъ безсмысленно затверженный урокъ,-- добавилъ Хидинглей,-- мнѣ страстно хочется отдаться своимъ думамъ и впечатлѣніямъ, но я не могу, не могу, потому что мнѣ все это мѣшаетъ, мною овладѣваетъ такое бѣшенство, такое раздраженіе, что я готовъ отколотить того, кто первый подвернется мнѣ подъ руку. Подумайте только, пропутешествовать такую даль, какъ изъ Америки въ Египетъ, для того, чтобы видѣть эти пирамиды и обелиски, и храмы, и всѣ эти уцѣлѣвшіе остатки древняго міра, и въ результатѣ не сдѣлать ничего лучшаго, какъ известись на все окружающее и отколотить мальчишку-погонщика. Вѣдь, это уже, право, обидно!
   Молодой дипломатъ разсмѣялся своимъ милымъ сдержаннымъ смѣхомъ, смѣхомъ усталаго, разочарованнаго человѣка...
   -- Они, кажется, двинулись дальше,-- сказалъ онъ, указывая глазами на группу туристовъ, потянувшуюся отъ развалинъ къ берегу.
   Оба собесѣдника поспѣшили присоединиться къ своимъ спутникамъ.
   Теперь путь ихъ лежалъ между большими валунами и каменистыми холмами. Узкая, извивающаяся тропа пролегала между черными фантастическими скалами, напоминавшими шахты какихъ-нибудь копей. Вся маленькая компанія почему-то притихла и смолкла, даже сіяющее, жизнерадостное личико Сади какъ-будто омрачилось подъ впечатлѣніемъ суровой и мрачной природы. Солдаты эскорта примкнули къ туристамъ и шли теперь по обѣимъ сторонамъ, растянувшись въ группы. Полковникъ Кочрэнь и Бельмонтъ опятъ ѣхали рядомъ; они замыкали шествіе и теперь немного поотстали.
   -- Знаете, Бельмонтъ, вы, вѣроятно, будете смѣяться надо мной, но, признаюсь, мнѣ положительно жутко здѣсь! Когда мы обсуждали тамъ, въ салонѣ "Короско", всю эту экскурсію, она казалась пріятной и безопасной, но здѣсь какъ-то невольно чувствуешь себя оторваннымъ отъ цивилизованнаго міра,-- замѣтилъ полковникъ,-- хотя компаніи туристовъ еженедѣльно посѣщаютъ эти мѣста, и никогда ничего непріятнаго не случалось!
   Бельмонтъ глубокомысленно покачалъ головой.
   -- Я, видите-ли, не боюсь опасности и не разъ бывалъ въ бояхъ, но то дѣло другое: во-первыхъ, на то идешь, къ тому готовишься, затѣмъ, въ подобныхъ случаяхъ идти на встрѣчу опасности наша обязанность, нашъ прямой долгъ, а всякій изъ насъ привыкъ дѣлать свое дѣло. Но когда съ вами женщины, или такая безпомощная толпа, какъ вотъ эта,-- онъ указалъ на туристовъ,-- то поневолѣ становится ужасно. Конечно, одинъ изъ тысячи шансовъ на то, чтобы съ нами могло случиться что-нибудь непріятное, но если-бы что-нибудь случилось... чего не дай Богъ!.. Впрочемъ, что объ этомъ говорить... Всего удивительнѣе, однако, то, что всѣ они, очевидно, нисколько не сознаютъ, что имъ можетъ грозить какая либо опасность!
   -- Положимъ, что платья англійскаго покроя для прогулки мнѣ нравятся,-- раздался впереди ихъ звонкій голосъ Сади Адамсъ,-- но для вечерняго платья французскій покрой много изящнѣе и элегантнѣе, чѣмъ все, что можетъ придумать ваша англійская мода!
   Полковникъ невольно улыбнулся.
   -- Она совершенно безпечна, и я, конечно, никому, кромѣ васъ, Бельмонтъ, не скажу о томъ, что думаю; надѣюсь, что всѣ мои опасенія окажутся неосновательными, но, какъ это ни смѣшно, меня томитъ какое-то предчувствіе бѣды! -- сказалъ Кочрэнъ.
   -- Я, видите-ли, легко могу себѣ представить шайку бедуиновъ, арабовъ или дервишей, какъ вы ихъ называете. шатающихся въ поискахъ дешевой добычи, но не могу себѣ представить, какимъ образомъ они именно сегодня и именно въ это время могутъ явиться сюда, какимъ образомъ имъ можетъ быть извѣстно о нашемъ посѣщеніи этой скалы?
   -- Если принять во вниманіе, что всѣ наши планы здѣсь всѣмъ заранѣе извѣстны, и что всякій ужъ за недѣлю знаетъ всѣ подробности предполагаемой нами программы, знаетъ, гдѣ и въ какое время мы должны находиться, то мнѣ уже не кажется столь невѣроятнымъ, чтобы и имъ могло быть извѣстно объ этомъ! -- возразилъ полковникъ Кочрэнь-Кочрэнь.
   -- Положимъ, что это весьма слабое вѣроятіе! -- сказалъ Бельмонтъ, но въ душѣ онъ все-таки былъ радъ, что его жена сохранна и спокойна въ каютѣ "Короско".
   Теперь угрюмыя скалы остались у нихъ позади. Коническій утесъ рѣзко выдѣлялся на ярко-желтомъ фонѣ песка. "Ей-ахъ! Ей-ахъ!" принялись кричать на всѣ голоса черномазые погонщики ословъ и усердно колотить бѣдныхъ животныхъ своими палками, подбодряя ихъ скорѣе добѣжать до подножія скалы. Ослы пустились вскачь, и, нѣсколько минутъ спустя, туристы были у цѣли. Драгоманъ пригласилъ всѣхъ сойти съ муловъ и пѣшкомъ подняться на вершину знаменитаго утеса Абукиръ. При этомъ онъ обратилъ ихъ вниманіе на то, что всѣ бока утеса исчерчены именами великихъ людей, побывавшихъ тутъ, что тутъ есть имена людей, жившихъ за долго до Христа.
   -- Быть можетъ;тутъ есть и имя Моисея? -- освѣдомилась миссъ Адамсъ.
   -- Ахъ, тётя! Вы удивляете меня! -- воскликнула Сади.
   -- Что же тебя такъ удивляетъ, милая, вѣдь, онъ же былъ въ Египтѣ, былъ великимъ человѣкомъ и, быть можетъ, проходилъ здѣсь!
   -- Весьма вѣроятно, что имена Моисея и Геродота тоже были здѣсь, но исчезли съ теченіемъ времени, но имена Бельзони и Гордона вы найдете на этой сторонѣ скалы, немного повыше! -- заявилъ драгоманъ.
   Спустя минутъ пять, все маленькое общество было уже на полукругломъ плато вершины скалы. Отсюда открывался дѣйствительно великолѣпный видъ. Утесъ-великанъ, черный и грозный, отвѣсной стѣною спускался въ рѣку, достигая высоты полутораста футъ, а у подножья его, пѣнясь и бурля, мчала свои темныя, мутныя волны рѣка, глубокая, широкая и могучая въ этомъ мѣстѣ. Противуположный берегъ представлялъ собой безотрадную, дикую пустыню, усѣянную громадными черными валунами и обломками скалъ. Нигдѣ, ни въ какомъ направленіи не было видно ни малѣйшихъ признаковъ человѣческой жизни.
   -- Тамъ, вдали,-- сказалъ драгоманъ, указывая своимъ хлыстомъ на востокъ,-- проходитъ военная дорога, ведущая отъ Вади-Хальфы къ Сарра, расположенному къ югу отсюда, за этими чернѣющими холмами. Тѣ двѣ голубыя горы, тамъ, на самомъ краю горизонта, находятся въ Донгола, т.-е. болѣе чѣмъ въ ста миляхъ отъ Сарра. Желѣзная дорога проложена нами на протяженіи 40 миль, но она много страдаетъ отъ дервишей, которые превращаютъ ея рельсы въ копья и постоянно обрываютъ телеграфные провода. Теперь будьте любезны, господа, перевести ваши взгляды на ту сторону...
   Здѣсь открывалась грандіозная картина голой, безпредѣльной, безконечной пустыни. Вблизи песокъ пустыни былъ ярко-золотой и ослѣпительно блестѣлъ на солнцѣ; разсыпною нитью выстроились. у подножья холма чернолицые солдаты эскорта въ своихъ небесно-голубыхъ мундирахъ и стояли неподвижно, опершись на свои ружья и отбрасывая отъ себя внушительную, почти черную тѣнь. Но за этой золотой, искрящейся равниной тянулась низкая линія холмиковъ, надъ которыми возвышался другой рядъ холмовъ, болѣе возвышенныхъ, а за ними еще другой рядъ вздымалъ свои головы надъ плечами предыдущихъ,-- и всѣ они тонули въ блѣдно-фіолетовой дымкѣ прозрачной дали. Всѣ они не были высоки: высочайшіе изъ нихъ едва-ли достигали ста футъ высоты, но дикія зубчатыя вершины, ихъ крутые откосы, раскаленные солнечными лучами чуть не до красна, придавали имъ особенно дикій свирѣпый характеръ.
   -- Это Ливійская пустыня, господа! -- съ театральнымъ жестомъ импрессаріо возгласилъ Мансуръ.-- Величайшая пустыня въ цѣломъ мірѣ! Допустимъ, что вы бы пошли отсюда прямо на перерѣзъ, на западъ, не сворачивая ни къ сѣверу, ни къ югу, то первое жилье, которое вы встрѣтили бы на своемъ пути, были бы заселенныя мѣста Америки! Да, миссъ Адамсъ, ближайшая въ этомъ направленіи цивилизованная страна, это Америка!
   Но миссъ Адамсъ даже не слышала этого обращенія къ ней, такъ какъ вниманіе ея было отвлечено ея племянницей. Сади, въ порывѣ восхищенія, схватила ее одной рукой за руку, а другой указывала ей вдаль.
   -- Нѣтъ, право, только этого и не доставало для полноты картины! Боже, что можетъ быть красивѣе и живописнѣе этой безпредѣльной пустыни! -- восклицала она съ разгорѣвшимся личикомъ и сверкающими отъ возбужденія глазами.-- Поглядите, мистеръ Стефенсъ! Видите этихъ людей верхами на верблюдахъ, появляющихся изъ-за этихъ лиловыхъ холмовъ, точно въ туманныхъ картинахъ!
   Всѣ невольно взглянули въ ту сторону, куда указывала дѣвушка. Длинною вереницей выѣзжали, одинъ за другимъ, на равнину величественные всадники въ красныхъ тюрбанахъ, появляясь изъ оврага между холмовъ. Всѣ точно замерли; даже жужжаніе мухи казалось вполнѣ внятнымъ звукомъ. Полковникъ Кочрэнь только что чиркнулъ спичку, чтобы зажечь свою сигару, но спичка догорѣла до того, что обожгла ему пальцы, а сигара такъ и осталась не закуренной. Бельмонтъ тихонько свистнулъ, а драгоманъ стоялъ съ полу-раскрытымъ ртомъ и смотрѣлъ впередъ совершенно безсмысленными глазами. Остальные переводили взглядъ съ одного на другого изъ присутствующихъ съ тревожнымъ чувствомъ ожиданія чего-то недобраго. Первымъ прервалъ молчаніе полковникъ:
   -- Клянусь честью, Бельмонтъ,-- воскликнулъ онъ,-- какъ видно, одинъ изъ тысячи шансовъ на лицо!
  

IV.

  
   -- Что это значитъ, Мансуръ? -- грозно крикнулъ Бельмонтъ.-- Кто эти люди? И отчего ты стоишь такъ, какъ будто у тебя умъ отшибло?
   Драгоманъ сдѣлалъ надъ собою усиліе и, проведя языкомъ до запекшимся губамъ, отвѣчалъ:
   -- Я не знаю, кто эти люди, и не знаю, зачѣмъ они тутъ появились!
   -- Чего же тутъ не знать, это сразу видно! -- сказалъ неунывающій и упорный въ своемъ мнѣніи французъ.-- Это вооруженные люди на верблюдахъ, какіе нибудь Абабдэ, Бишаринъ и Бедуины, словомъ, кто нибудь изъ тѣхъ туземцевъ, которыхъ правительство примѣняетъ для охраны границъ, въ качествѣ пограничной стражи!
   -- Ей Богу, онъ можетъ быть правъ! -- съ невольнымъ чувствомъ облегченія воскликнулъ Бельмонтъ, обращаясь къ Кочрэню и вопросительно глядя на него.-- Почему-бы, дѣйствительно, не такъ, почему эти люди не могутъ быть дружественны намъ?
   -- По сію сторону рѣки нѣтъ дружественныхъ племенъ,-- сказалъ рѣзко и увѣренно полковникъ,-- въ этомъ я совершенно увѣренъ. Къ чему умышленно себя обманывать, мы должны быть готовы ко всему!
   Но, не смотря на его слова, всѣ стояли, сбившись въ кучу, неподвижно глядя впередъ, на равнину; ихъ нервы были настолько потрясены этимъ внезапнымъ открытіемъ, что имъ казалось все это какой-то фантастической сценой, въ неясномъ снѣ -- чѣмъ-то отвлеченнымъ, совершенно ихъ не касающимся. Эти люди на верблюдахъ выѣхали изъ глубокаго оврага по направленію того пути, по которому только-что слѣдовали туристы, изъ чего становилось ясно, что для нашихъ путешественниковъ обратный и былъ отрѣзанъ. Судя по громадному облаку пыли и длинной вереницѣ всадниковъ, казалось, что ихъ цѣлая армія; человѣкъ 70 на верблюдахъ занимаютъ сравнительно большое пространство. Выѣхавъ всѣ до послѣдняго на песчаную равнину, они, не торопясь, выстроились фронтомъ и затѣмъ, по короткому рѣзкому, гортанному звуку, изданному однимъ изъ нихъ,-- помчались впередъ. Ихъ своеобразныя, живописныя въ своихъ широкихъ бурнусахъ и красныхъ тюрбанахъ фигуры равномѣрно покачивались въ свѣтло-желтомъ облакѣ диска.
   Одновременно съ этимъ шесть человѣкъ чернолицыхъ солдатъ сомкнули ряды, держа ружья на готовѣ, и залегли за скалы у подножья холма. Затѣмъ всѣ затворы ихъ Мартини щелкнули разомъ по командѣ ихъ капрала: готовься!
   Теперь только тупое недоумѣніе туристовъ уступило мѣсто сознанію близкой грозящей опасности, и ими вдругъ овладѣло какое-то безумное, безразсудное бѣшенство; всѣ они хотѣли что-то сдѣлать, метались изъ стороны въ сторону на площадкѣ утеса, словно распуганная дворовая птица въ моментъ, когда налетѣлъ коршунъ.
Иллюстрация из издания П. П. Сойкина, 1904 г. [Не указан]
   Они не могли, не хотѣли сознаться, что имъ некуда было уйти, что они ничего рѣшительно не могли сдѣлать. Обѣ женщины уцѣпились за Мансура, инстинктивно сознавая, что онъ является отвѣтственнымъ за ихъ безопасность, но тотъ самъ дрожалъ, какъ осиновый листъ. Стефенсъ старался держаться подлѣ Сади Адамсъ и все время механически твердилъ ей: "не волнуйтесь, миссъ Сади, не волнуйтесь, пожалуйста"! хотя самъ онъ, видимо, волновался не меньше ея. Monsieur Фардэ гнѣвно топалъ ногами и металъ злобные взгляды на окружающихъ, словно всѣ они обманули его. Тучный пресвитеріанскій проповѣдникъ стоялъ, какъ истуканъ, подъ своимъ большимъ бѣлымъ зонтомъ, неподвижно устремивъ впередъ безсмысленные испуганные глаза. Сесиль Броунъ покручивалъ нафиксатуаренные молодые усики; онъ былъ блѣденъ, но смотрѣлъ, какъ всегда, презрительно и пренебрежительно. Полковникъ Кочрэнь-Кочрэнь, Бельмонтъ и Хидинглей болѣе всѣхъ сохранили присутствіе духа и способность здраво разсуждать.
   -- Лучше будемъ держаться вмѣстѣ, -- сказалъ полковникъ,-- все равно, уйти намъ некуда, такъ ужъ лучше не разбѣгаться въ разныя стороны!
   -- Они остановились! -- сказалъ Бельмонтъ.
   -- Аа, вѣроятно, совѣщаются, что имъ дѣлать, спѣшить имъ нѣтъ надобности, они отлично знаютъ, что мы отъ нихъ никуда не уйдемъ. Я положительно не знаю, что бы мы могли сдѣлать! -- сказалъ Кочрэнь.
   -- Попробуемъ, прежде всего, спрятать женщинъ! Вѣдь не могутъ же они знать, сколько насъ всѣхъ здѣсь! -- предложилъ Хидинглей.-- Когда насъ заберутъ и уведутъ, то дамы наши будутъ имѣть возможность какъ нибудь добраться обратно до парохода!
   -- Превосходная мысль, молодой человѣкъ! -- воскликнулъ полковникъ.-- Пожалуйте сюда, миссъ Адамсъ. Приведите сюда дамъ, Мансуръ, намъ нельзя терять ни минуты!
   Одна часть верхней площадки утеса была не видна съ равнины. Обломковъ скалы и большихъ камней валялось много. Собрать эти обломки, сложить изъ нихъ подобіе шалаша было дѣломъ нѣсколькихъ минутъ. Такъ какъ обломки эти были изъ того же камня, какъ и самая скала, то ихъ можно было принять за частъ скалы. Обѣихъ дамъ спрятали въ эту импровизованную цитадель, и входъ въ нее завалили нетяжелымъ обломкомъ скалы, чтобы усилія двухъ женщинъ могли, въ случаѣ надобности, сдвинуть его. Когда все это было сдѣлано, у мужчинъ стало легче на душѣ,-- и они снова обратили свои взгляды на равнину. Въ этотъ моментъ раздался рѣзкій отрывистый звукъ перваго выстрѣла, То выстрѣлилъ одинъ изъ людей эскорта; въ отвѣтъ на этотъ одинокій выстрѣлъ, послѣдовалъ неровный залпъ десятка ружей,-- и воздухъ наполнился трескотней и свистомъ пуль; туристы всѣ припали за камни, стараясь укрыться за нихъ, только одинъ французъ продолжалъ стоять и, гнѣвно сверкая глазами, топалъ ногой о землю, комкая въ рукахъ свою широкополую шляпу. Бельмонтъ и полковникъ Кочрэнь сползли къ подножью холма и залегли тамъ-же, гдѣ и солдаты эскорта, стрѣлявшіе методично и не спѣша. Арабы остановились шагахъ въ 500 отъ утеса, и по всему было видно, что они были вполнѣ увѣрены въ удачѣ своего предпріятія, отлично сознавая, что путешественники никуда отъ нихъ не уйдутъ. Они остановились теперь, чтобы опредѣлить число туристовъ, прежде чѣмъ окончательно аттаковать ихъ. Большинство арабовъ стрѣляли со спины своихъ верблюдовъ, но нѣкоторые спѣшились и, припавъ на одно колѣно, стрѣляли то по одиночкѣ, то залпами въ разсыпную. Весь холмъ гудѣлъ, какъ муравейникъ, а пули, ударяясь въ него, вызывали своеобразный рѣзкій, сухой звукъ.
   -- Вы не хорошо дѣлаете, Кочрэнь, что нарочно подставляете лобъ подъ пули! -- сказалъ Бельмонтъ, таща полковника подъ прикрытіе большого валуна.
   -- Пуля -- самое лучшее, что мы можемъ ожидать въ настоящемъ положеніи,-- сказалъ Кочрэнь мрачно,-- какого непростительнаго дурака я разыгралъ, Бельмонтъ, тѣмъ, что не протестовалъ болѣе энергично противъ этой глупой затѣи посѣщенія утеса Абукиръ! Я вполнѣ заслужилъ свою участь, но вотъ этихъ бѣднягъ жаль, они всѣ не подозрѣвали даже возможности какой-либо опасности!
   -- Повидимому, намъ нѣтъ спасенія! Развѣ только перестрѣлка эта будетъ услышана въ Хальфѣ!
   -- Конечно, нѣтъ,-- возразилъ Кочрэнь,-- вѣдь, до нашей стоянки отсюда шесть миль, да почти столько-же до Хальфы!
   -- Да, но если мы не вернемся, надо полагать, что "Короско" дастъ туда знать объ этомъ!
   -- Вѣроятно, но до тѣхъ поръ, если мы останемся живы, одному Господу извѣстно, куда насъ увезутъ!
   -- Бѣдная моя маленькая Нора... бѣдная Нора! -- вздохнулъ про себя Бельмонтъ, вспомнивъ о женѣ. А какъ вы полагаете, Кочрень, что они сдѣлаютъ съ нами?
   -- Они или перерѣжутъ намъ горло, или отведутъ насъ въ рабство въ Хартумъ. Я не знаю, что изъ двухъ лучше, а этому уже ничего не грозитъ! -- добавилъ полковникъ, кивнувъ: головою на одного изъ солдатъ. Этотъ послѣдній вдругъ присѣлъ еще ниже на колѣни и остался въ той-же позѣ, только немного подался впередъ. Только опытный глазъ полковника замѣтилъ, что бѣдняга уже покончилъ разсчеты съ жизнь. Пуля пробила ему голову. Его товарищи на минуту склонились надъ нимъ и, убѣдившись, что ихъ помощь ему не нужна, пожали плечами и продолжали дѣлать свое дѣло. Бельмонтъ взялъ ружье и патронташъ убитаго солдата и, обернувшись къ Кочреню, сказалъ:
   -- Всего только три патрона, Кочрэнь, мы позволили имъ стрѣлять слишкомъ часто и безъ толку: они не умѣютъ сберегать снарядовъ; намъ слѣдовало подпустить ихъ безъ выстрѣла и затѣмъ разомъ открыть по нимъ огонь почти въ упоръ!
   -- Вы -- знаменитый стрѣлокъ, Бельмонтъ,-- сказалъ Кочрэнь,-- я слышалъ о васъ, какъ о выдающемся фокусникѣ въ этой области. Попытайтесь снять съ сѣдла ихъ предводителя!
   -- А кто изъ нихъ предводитель? -- освѣдомился Бельмонтъ.
   -- Полагаю, что вонъ тотъ, на свѣтломъ верблюдѣ, который смотритъ сейчасъ сюда, заслоняя глаза обѣими руками!
   Не говоря ни слова, Бельмонтъ зарядилъ ружье и сталъ цѣлиться.
   -- При такомъ освѣщеніи страшно трудно опредѣлить разстояніе! -- пробормоталъ онъ...-- Ну, попробую на пятьсотъ шаговъ!-- и онъ спустилъ курокъ.
   Намѣченный арабъ не шевельнулся: очевидно, пуля пролетѣла мимо.
   -- Не видали-ли вы, гдѣ взлетѣлъ песокъ?
   -- Нѣтъ, я ничего не видалъ,-- отозвался Кочрэнь,-- попытайтесь еще разъ, Бельмонтъ!
   Курокъ чикнулъ еще разъ, но и на этотъ разъ ни верблюдъ, ни арабъ не были задѣты. Только третій выстрѣлъ попалъ ближе къ цѣли, такъ какъ арабъ посторонился нѣсколько вправо, какъ будто выстрѣлы начали его безпокоить.
   Съ восклицаніемъ досады швырнулъ Бельмонтъ ставшее теперь безполезнымъ ружье.
   -- Это все этотъ проклятый свѣтъ... такое сильное преломленіе лучей, что положительно нѣтъ никакой возможности уловить и опредѣлить цѣль. Подумать только, что я истратилъ даромъ цѣлыхъ три патрона, когда при другихъ условіяхъ снялъ бы съ этого араба его тюрбанъ на такомъ же разстояніи! Но этотъ дрожащій, вибрирующій свѣтъ, это преломленіе могутъ довести человѣка до отчаянія!.. Смотрите, Кочрэнь, что такое дѣлается съ нашимъ французомъ!
   Monsieur Фардэ топтался на площадкѣ утеса съ такимъ видомъ, какъ человѣкъ, укушенный осой, при этомъ онъ усиленно махалъ своей правой рукой "Ссакре-номъ! Ссакре-номъ!", восклицалъ онъ, оскаливая свои ровные бѣлые зубы и нервно поводя черными нафабренными усами. Оказалось, что пуля ранила его въ кисть руки. Хидинглей выбѣжалъ изъ своей засады и сталъ тащить его въ безопасное мѣсто, но не успѣлъ онъ сдѣлать трехъ шаговъ, какъ другая пуля ударила его прямо въ грудъ, и онъ грузно упалъ между камней. Въ слѣдующій моментъ бѣдняга сдѣлалъ усиліе подняться, но тотчасъ же снова упалъ на томъ же мѣстѣ.
   -- Моя пѣсенка спѣта! -- сказалъ онъ подоспѣвшему къ нему на помощь полковнику и остался недвижимъ. Точно смирно спящій мальчикъ, лежалъ онъ на черной площадкѣ утеса, блѣдный, но улыбающійся, съ разметавшимися бѣлокурыми волосами и распахнувшейся лѣтней курточкой. Думалъ-ли онъ годъ тому назадъ, отправляясь, по окончаніи Харвардскаго университета, путешествовать по свѣту, что смерть сразитъ его среди дикой Ливійской пустыни, внезапная смерть отъ пули бедуина?
   Между тѣмъ солдаты эскорта уже прекратили огонь, такъ какъ разстрѣляли всѣ патроны. Еще одинъ изъ нихъ былъ убитъ на мѣстѣ, и двое ранены, одинъ въ шею, другой въ ногу. Не сѣтуя и не жалуясь, усѣлся послѣдній на камень и, не спѣша, съ серьезнымъ, дѣловитымъ видомъ старой женщины, которая составляетъ черепки разбитой тарелки, принялся перевязывать свою рану. Остальные уцѣлѣвшіе солдаты примкнули штыки къ своимъ ружьямъ съ видомъ людей, намѣренныхъ дорого продать свою жизнь.
   -- Они пустились въ аттаку! -- воскликнулъ Бельмонтъ.
   -- Пусть себѣ! -- отозвался Кочрэнь, засовывая обѣ руки въ карманы брюкъ и спокойно глядя впередъ. Вдругъ онъ выдернулъ изъ кармана кулаки и злобно потрясъ ими въ воздухѣ.
   -- Ахъ, эти проклятые погонщики! Негодные мальчишки! воскликнулъ онъ -- Смотрите, вѣдь они улепетываютъ!
   Дѣйствительно, тамъ, внизу, разыгралась слѣдующая сцена: мальчишки-погонщики, которые во время перестрѣлки, сбившись въ кучу, притаились у подножья утеса между камней, полагая, что аттакующіе прежде всего обрушатся на нихъ, вскочили на своихъ животныхъ и съ дикимъ визгомъ и крикомъ ужаса помчались, какъ вихрь, по равнинѣ. Человѣкъ десять арабскихъ всадниковъ на своихъ верблюдахъ погнались за ними и принялись безпощадно избивать обезумѣвшихъ отъ страха мальчишекъ съ чисто мусульманскимъ хладнокровіемъ и обдуманной жестокостью. Одному маленькому мальчишкѣ въ просторной бѣлой галаби, развевающейся по вѣтру, удалось опередить остальныхъ, и нѣкоторое время можно было надѣяться, что онъ уйдетъ отъ погони, но длинный, размашистый бѣгъ верблюда вскорѣ сократилъ разстояніе между выбивавшимся изъ силъ маленькимъ животнымъ и гнавшимся за нимъ бѣгуномъ пустыни, и безжалостный арабъ вонзилъ свое длинное копье въ согнувшуюся спину мальчика. Моментъ,-- и тотъ бездыханнымъ трупомъ скатился на землю. Арабъ плавно поворотилъ своего верблюда и свободнымъ, спокойнымъ аллюромъ вернулся къ остальнымъ. Маленькія бѣленькія тѣла погонщиковъ лежали разсѣянныя по равнинѣ, словно бѣлыя овцы пасущагося стада, которое разбрелось въ разныя стороны. Но туристамъ, находившимся на вершинѣ утеса, не было времени раздумывать надъ печальною участью бѣдныхъ мальчиковъ погонщиковъ, даже и полковникъ Кочрэнь, послѣ минутнаго взрыва негодованія, какъ будто забылъ о нихъ. Африкавскіе всадники были уже у подножья утеса, спѣшились и, оставивъ своихъ верблюдовъ на колѣняхъ, устремились на утесъ, карабкаясь между камней, кто по тропѣ, кто цѣликомъ. Безъ выстрѣла справились они съ тремя человѣками эскорта, одного убили ударомъ ножа въ спину, двухъ другихъ затоптали и, не останавливаясь, разомъ, со всѣхъ сторонъ, появились на утесѣ, гдѣ ихъ встрѣтило неожиданное сопротивленіе.
   Сбившіеся въ кучу и жавшіеся другъ къ другу путешественники ожидали ихъ появленія, каждый согласно своему личному характеру и особенностямъ. Полковникъ Кочрэнь стоялъ, заложивъ руки въ карманы брюкъ, и пытался что-то насвистывать, Бельмонтъ спокойно скрестилъ на груди руки и прислонился спиной къ утесу съ гнѣвнымъ, негодующимъ выраженіемъ лица. И, какъ это ни странно, даже въ этотъ моментъ, когда рѣшалась его судьба, его болѣе смущали и огорчали три промаха, чѣмъ предстоящая ему участь. Сесиль Броунъ стоялъ, полуотвернувшись отъ остальныхъ, нервно покручивая свои маленькіе усики. Monsieur Фарда стоналъ и охалъ надъ своей раненой рукой, очевидно, ничѣмъ другимъ не интересуясь, а мистеръ Стефенсъ, въ тупомъ сознаніи своего безсилія, задумчиво качалъ головой, не одобряя подобнаго нарушенія закона и порядка.
   Мистеръ же Стюартъ, тучный пресвитерианскій проповѣдникъ, стоялъ все еще съ распущеннымъ надъ головой зонтомъ, безъ всякаго опредѣленнаго выраженія на расплывчатомъ лицѣ и въ большихъ темныхъ глазахъ. Драгоманъ сидѣлъ на одномъ изъ камней и нервно игралъ своимъ хлыстомъ. Такъ застали арабы всю эту грудку путешественниковъ, когда взобрались на вершину утеса.
   Но въ тотъ моментъ, когда передніе арабы готовы были схватить ближайшихъ туристовъ, случилось нѣчто совершенно непредвидѣнное: Стюарть, который, съ момента появленія дервишей на краю горизонта, не проронилъ ни слова, не шевельнулся и не сдвинулся съ мѣста, какъ человѣкъ, находящійся въ трансѣ, теперь вдругъ, точно пробудившись отъ столбняка, съ бѣшенствомъ накинулся на врага. Было-ли то проявленіе маніи страха, или въ немъ вдругъ проснулась кровь какого-нибудь березарка, его отдаленнаго предка, но только тучный священникъ съ дикимъ крикомъ сталъ кидаться то на одного, то на другого араба, безпощадно колотя зонтомъ на-право и на-лѣво съ такимъ такимъ бѣшенствомъ, что тѣ невольно смутились. Но вотъ кто-то изъ скалы ловко пустилъ сзади длинное копье въ тучную, метавшуюся во всѣ стороны фигуру бирмингамскаго проповѣдника,-- и тотъ упалъ разомъ на руки и на колѣни. Въ одинъ моментъ, словно стая псовъ, съ крикомъ злорадства набросились арабы на своихъ беззащитныхъ жертвъ; ножи засверкали въ воздухѣ, сильныя руки хватали ихъ за горло, грубыми пинками и толчками гнали ихъ внизъ, съ подножью утеса, гдѣ лежали ожидавшіе своихъ владѣльцевъ верблюды.
   -- Vive le Khalifat! Vive le Mahdi! -- восклицалъ-французъ до тѣхъ поръ, пока ударъ прикладомъ ремингтона не заставилъ его замолчать.
   Вотъ они всѣ, какъ загнанное въ загонъ стадо, стоять у подножія утеса Абукиръ, эта маленькая кучка представителей современной европейской цивилизаціи, очутившихся въ когтяхъ представителей Азіи седьмаго столѣтія, такъ какъ Востокъ остается все тотъ же, онъ не прогрессируетъ и не измѣняется, и эти арабы ничѣмъ не отличались отъ тѣхъ неустрашимыхъ воиновъ, которые столько вѣковъ тому назадъ водрузили свое увѣнчанное полумѣсяцемъ побѣдоносное знамя надъ половиной Европы. Да, за исключеніемъ ружей, эти дервиши были тѣ-же, что и ихъ предки, ничуть не менѣе смѣлы, отважны, неустрашимы, нетерпимы, не менѣе жестоки, чѣмъ ихъ предшественники. Они стояли кольцомъ вокругъ кучки своихъ плѣнниковъ, опершись на ружья или свои длинныя копья. На всѣхъ были тѣ-же длинные бѣлые бурнусы или туники, красные тюрбаны и сандаліи желтой сыромятной кожи, туники были затканы коричневаго цвѣта каймой, и каждый изъ нихъ, кромѣ оружія, имѣлъ за спиной небольшой узелокъ. Половина изъ нихъ были негры, рослые, мускулистые люди, сложенные, какъ геркулесы; остальные же были арабы боггара, маленькіе, быстрые, сухощавые, съ тонкими ястребиными носами, маленькими злыми глазами и тонкими жесткими губами. Начальникъ или предводитель этой шайки былъ также арабъ боггара, но ростомъ выше другихъ, съ длинною, черной, шелковистой бородой и блестящими, жестокими, холодными, какъ лезвіе ножа, глазами. Онъ молча глядѣлъ на своихъ плѣнниковъ, и лицо его носило отпечатокъ серьезныхъ думъ. Онъ молча поглаживалъ свою длинную бороду, переводя глаза съ одного лица на другое, затѣмъ рѣзкимъ, повелительнымъ голосомъ произнесъ нѣсколько словъ, которыя заставили Мансура выступить впередъ. Молящимъ движеніемъ простирая впередъ руки и согнувъ спину дугой, приблизился онъ къ вождю, дѣлая салаамъ за салаамомъ, точно какой-то нескладный автоматъ; когда-же арабъ произнесъ еще какое-то слово, драгоманъ вдругъ упалъ на колѣни, зарываясь лбомъ въ рыхлый песокъ и плескалъ по нему ладонями своихъ рукъ.
   -- Что это значитъ, Кочрэнь? -- спросилъ Бельмонтъ, стоявшій подлѣ полковника.-- Что это за глупая комедія, чего онъ дурака валяетъ передъ этими людьми?
   -- Насколько я могу судить, все для насъ кончено! -- отвѣтилъ Кочрзнь.
   -- Но это совершенно нелѣпо! -- возмущался французъ.-- Почему бы имъ желать зла мнѣ? Я никогда не дѣлалъ имъ ни малѣйшаго вреда. Я, напротивъ, былъ всегда и другомъ, и доброжелателемъ. Еслибы я могъ объясниться съ ними, я бы заставилъ ихъ понять это... Хола, драгоманъ, скажи ему, что я, французъ, что я другъ Калифа, скажи ему, что мои соотечественники никогда не ссорились съ его народомъ, и что его враги и мои враги.-- Скажи ему все это!
   Взволнованная рѣчь и жесты monsieur Фардэ привлекли вниманіе предводителя арабовъ; онъ сказалъ нѣсколько словъ, и Мансуръ перевелъ: "предводитель спрашиваетъ, какую вѣру вы исповѣдуете, и говоритъ, что Калифъ не нуждается въ дружбѣ невѣрныхъ псовъ"!
   -- Скажите ему, что у насъ, во Франціи, всѣ религіи считаются одинаково достойными уваженія и одинаково хорошими!
   -- Предводитель говоритъ, что только гяуръ, невѣрная собака, можетъ говорить, что всѣ религіи одинаково хороши, и что если вы дѣйствительно другъ Калифа, то вы должны принять коранъ и стать правовѣрнымъ послѣдователемъ пророка сейчасъ-же. Если вы это сдѣлаете, то онъ, съ своей стороны, обѣщаетъ отослать васъ живымъ и невредимымъ въ Хартумѣ!
   -- Ну, а если я не желаю?
   -- То съ вами будетъ то-же, что и съ остальными!
   -- Въ такомъ случаѣ передай ему, что мы, французы, не привыкли мѣнять свою вѣру по принужденію!
   Предводитель сказалъ еще нѣсколько словъ и сталъ совѣщаться съ низкаго роста коренастымъ арабомъ, стоявшимъ подлѣ него.
   -- Онъ говоритъ,-- перевелъ его слова драгоманъ,-- что если вы скажете еще одно слово, то онъ прикажетъ сдѣлать изъ васъ корыто, чтобы кормить собакъ. Не говорите, Бога ради, ничего, monsier Фардэ,-- добавилъ Мансуръ уже отъ себя,-- не гнѣвите его: теперь они рѣшаютъ нашу участь!
   -- Кто онъ такой? -- спросилъ полковникъ Кочрэнь.
   -- Это Али Вадъ Ибрагимъ, тотъ самый, который въ прошломъ году сдѣлалъ набѣгъ и перебилъ всѣхъ жителей Нубійской деревни!
Иллюстрация из издания П. П. Сойкина, 1904 г. [Не указан]
   -- Я уже слышалъ о немъ,-- сказалъ Кочрэнь,-- онъ имѣетъ репутацію самаго смѣлаго, отважнаго вождя изъ воѣхъ предводителей Калифа, и при этомъ репутацію самаго яраго фанатика. Хвала Господу, что наши дамы не попали въ его лапы!
   Теперь оба араба, мрачно и сдержанно совѣщавшіеся все это время, снова обратились къ Мансуру, который все еще лежалъ, распростершись на колѣняхъ въ пескѣ. Они стали засыпать его вопросами, указывая поочередно то на одного, то на другого изъ своихъ плѣнниковъ, затѣмъ еще разъ посовѣтовались между собой и, наконецъ, сообщили свое рѣшеніе Мансуру, приказавъ ему пренебрежительнымъ движеніемъ руки сообщить его остальнымъ.
   -- Благодарите Бога, высокочтимые джентльмены, на время мы спасены,-- сказалъ Мансуръ, стряхивая песокъ у себя съ головы,-- Али Надъ Ибрагимъ говоритъ, что хотя невѣрныя собаки достойны только получить остріе меча въ грудь отъ руки вѣрныхъ сыновъ пророка, но въ данномъ случаѣ, Бентъ-ель-малгу въ Омдурманѣ будетъ выгодно получить хорошій выкупъ за каждаго изъ васъ отъ вашихъ соотечественниковъ. А до тѣхъ поръ, пока не получится этотъ выкупъ, вы будете работать, какъ рабы Калифа, если только онъ не пожелаетъ казнить васъ смертью. Теперь вамъ предоставляется размѣститься на запасныхъ верблюдахъ и слѣдовать вмѣстѣ съ вашими побѣдителями туда, куда они пожелаютъ отвезти васъ!
   Предводитель арабовъ выждалъ, когда Мансуръ окончилъ свою рѣчь, и тогда отдалъ короткій приказъ, по которому одинъ изъ негровъ выступилъ впередъ, держа въ рукѣ длинный, тяжелый мечъ. При этомъ драгоманъ завопилъ, какъ кроликъ; на котораго напустились собаки, и снова въ порывѣ отчаянія кинулся на землю, зарывая лицо въ песокъ.
   -- Что это значитъ, Кочрэнь? -- спросилъ Сесиль Броунъ, такъ какъ полковникъ служилъ нѣкогда на востокѣ и былъ единственный изъ всѣхъ присутствующихъ, кромѣ драгомана, который могъ кое-какъ понимать по арабски.
   -- Насколько я понялъ, этотъ арабъ сказалъ, что не имѣетъ никакой надобности въ переводчикѣ, и что такъ какъ за него никто не дастъ приличнаго выкупа, а онъ слишкомъ жиренъ и тученъ, чтобы изъ него могъ выйти хорошій рабъ, то лучше ему отсѣчь голову!
   -- Бѣдняга! -- воскликнулъ Броунъ.-- Слушайте, Кочрень, объясните имъ, чтобы они его отпустили. Мы не можемъ допустить, чтобы его зарѣзали тутъ же, у насъ у всѣхъ на глазахъ.-- Скажите, что мы найдемъ деньги, чтобы заплатить за него выкупъ; я согласенъ дать какую угодно, разумную сумму!
   -- Я тоже дамъ, сколько могу! -- заявилъ Бельмонтъ. -- Мы подпишемъ общее товарищеское поручительство за него. Если бы у меня была здѣсь бумага и перо и законныя марки, я бы въ одну минуту выдалъ ему вполнѣ законный документъ, подлежащій во всякое время удовлетворенію! -- сказалъ Стефенсь.
   Къ сожалѣнію, знанія арабскаго языка полковника Кочрена были недостаточны, а самъ Мансуръ до того обезумѣлъ отъ страха, что утратилъ всякую способность что-либо понимать. Рослый негръ вопросительно взглянулъ на своего предводителя, и затѣмъ его сильная мускулистая рука высоко взмахнула тяжелымъ мечемъ надъ головой драгомана. который взвылъ не своимъ голосомъ и, протягивая впередъ руки, молилъ о чемъ-то. Переглянувшись между собой, помощникъ Али Ибрагима подошелъ къ дрожащему, заикающемуся драгоману и сдѣлалъ ему нѣсколько короткихъ вопросовъ.
   Ни полковникъ, ни остальные ничего не поняли изъ происшедшаго, но Стефенсъ инстинктивно угадалъ, въ чемъ дѣло.
   -- Ахъ, негодяй, негодяй! -- воскликнулъ онъ съ бѣшенствомъ. -- Молчи, молчи, несчастный! Молчи, презрѣнная тварь! Лучше умри...
   Но было уже поздно: теперь для всѣхъ стало ясно, что драгоманъ выдалъ, спасая себя, обѣихъ женщинъ. По слову Али Ибрагима, человѣкъ десять арабовъ бросились вверхъ на утесъ и, минуту спустя, были уже на верху. Тогда изъ груди присутствующихъ вырвался крикъ ужаса, слившійся съ крикомъ отчаянія двухъ женщинъ. Грубыя руки тащили ихъ внизъ, молодая дѣвушка послѣдовала за своими арабами, старшая-же спотыкалась и падала; ее тащили, она плакала и взывала о помощи, а Сади, оборачиваясь, подбодряла ее.
   Томные глаза Али Ибрагима равнодушно скользнули по лицу старшей миссъ Адамсъ, но блеснули яркимъ огнемъ при видѣ хорошенькой миссъ Сади. По его слову, плѣнныхъ погнали гурьбою къ верблюдамъ; здѣсь обыскали у всѣхъ карманы и все, что было найдено цѣннаго, высыпали въ порожнюю торбу, которую Али Ибрагимъ завязалъ собственноручно.
   -- Что вы скажете, Кочрэнь? -- сказалъ Бельмонтъ.-- У меня есть при себѣ маленькій револьверъ, котораго они не нашли на мнѣ.-- Не застрѣлить-ли эту собаку драгомана за то, что онъ предалъ этихъ бѣдныхъ женщинъ?
   Кочрэнь отрицательно покачалъ головой.
   -- Лучше сберегите вашъ револьверъ для тѣхъ-же дамъ, онъ можетъ имъ очень понадобиться, такъ какъ трудно сказать, что всѣхъ насъ ожидаетъ, въ особенности ихъ! -- сказалъ мрачно полковникъ.
  

V.

  
   Длинною вереницей растянулись на землѣ полегшіе на колѣни верблюды; одни изъ нихъ были свѣтлые, бѣлые, другіе темные, бурые. Они граціозно поворачивали изъ стороны въ сторону свои сравнительно небольшія головы съ умнымъ, вдумчивымъ выраженіемъ большихъ кроткихъ глазъ. Большинство были великолѣпныя породистыя животныя, настоящіе арабскіе скакуны, но было и нѣсколько болѣе грубыхъ я тяжеловѣсныхъ верблюдовъ, такъ называемыхъ вьючныхъ животныхъ, которые не выдерживали сравненія съ первыми ни по статьямъ, ни по бѣгу. Всѣ они были нагружены бурдюками съ водой и различными съѣстными и другими припасами. Въ нѣсколько минутъ достаточное число ихъ было разгружено и предоставлено въ распоряженіе плѣнныхъ, вьюки ихъ были распредѣлены на остальныхъ. Плѣнныхъ не вязали никого, кромѣ почтеннаго мистера Стюарта, котораго арабы, признавъ за духовное лицо и привыкнувъ видѣть въ религіи синонимъ всякаго насилія, сочли за самаго опаснаго изъ своихъ плѣнниковъ и потому связали ему руки верблюжьимъ арканомъ.
   Всѣ же остальные были оставлены на свободѣ. Куда могли они бѣжать здѣсь, въ пустынѣ, отъ этихъ быстроногихъ скакуновъ на своихъ грузныхъ вьючныхъ животныхъ, уже достаточно замученныхъ даже теперь?
   Когда всѣ расположились, караванъ тронулся съ мѣста, послѣ того, какъ арабы привычнымъ окликомъ, дерганьемъ поводьевъ уздечки, заставили верблюдовъ встать. Никто изъ туристовъ до сего времени никогда не садился на верблюда, за исключеніемъ полковника Кочрэня, и въ первый моментъ имъ показалось страшно очутиться такъ высоко надъ землею, а своеобразное колеблющееся движеніе спины верблюда на ходу, сходное съ ощущеніемъ качки на морѣ, не только смущало и пугало ихъ, но у многихъ вызывало тошноту и другіе симптомы морской болѣзни.
   Но вскорѣ они забыли о своихъ физическихъ ощущеніяхъ подъ вліяніемъ тяжелаго нравственнаго сознанія, что теперь между ними и остальнымъ міромъ легла цѣлая пропасть, что они всѣ оторваны отъ своей прежней жизни, и что теперь для нихъ начинается новая, полная ужасовъ и мученій, безотрадная и безнадежная жизнь.
   Всего какой нибудь часъ тому назадъ они безпечно любовались природой, Сади болтала объ англійскомъ и парижскомъ покроѣ платьевъ, а теперь мысль о самоубійствѣ зарождалась въ ея юной головкѣ, какъ лучезарная звѣзда спасенія. А тамъ, въ уютномъ салонѣ ихъ парохода, ожидавшаго ихъ у скалистаго берега, ихъ ждалъ накрытый бѣлоснѣжной скатертью столъ, уставленный фарфоромъ и хрусталемъ, ждали новѣйшіе журналы и романы на зеленомъ столѣ маленькой судовой библіотеки, ждали мистриссъ Шлезингеръ въ ея желтой соломенной шляпкѣ и хорошенькая мистриссъ Бельмонтъ въ длинномъ покойномъ креслѣ. "Короско" почти можно было видѣть отсюда, но каждый длинный перевалистый шагъ верблюда уносилъ ихъ все дальше и дальше отъ берега, въ глубь безплодной пустыни.
   Судя по однородному одѣянію, по краснымъ тюрбанамъ и желтымъ сандаліямъ, Кочрэнь сразу опредѣлилъ, что эти люди не бродячіе разбойники, пираты пустыни, а отрядъ изъ регулярной арміи Калифа. Али Надъ Ибрагимъ велъ караванъ, который конвоировали по сторонамъ на всемъ его протяженіи выстроившіеся въ линію всадники изъ негровъ. Съ полъ-мили впереди были высланы развѣдчики, а въ замкѣ ѣхалъ маленькій коренастый арабъ, подручный или помощникъ предводителя. Въ срединѣ каравана находилась маленькая группа плѣнниковъ которыхъ никто не старался разъединить. Мистеръ Стефенсъ вскорѣ съумѣлъ заставить своего верблюда поравняться съ тѣми двумя животными, на которыхъ находились миссъ Адамсъ старшая и миссъ Сади Адамсъ.
   -- Не падайте духомъ, миссъ Адамсъ,-- увѣщевалъ онъ ее,-- это, конечно, ужасное происшествіе, но не подлежитъ сомнѣнію, что будутъ приняты необходимыя мѣры для розысканія насъ, и я убѣжденъ, что мы не подвергнемся ничему иному, кромѣ кратковременнаго неудобства. Если бы не этотъ негодяй Мансуръ,-- все это-бы нисколько не коснулось васъ!
   Но миссъ Адамсъ почти не слушала его утѣшеній: за этотъ одинъ часъ времени въ ней произошла такая разительная перемѣна, что она была положительно неузнаваема. Она сразу превратилась въ старую сморщенную женщину. Щеки и глаза ввалились, глубокія морщины избороздили лобъ и лицо, ея испуганный тревожный взглядъ поминутно останавливался на Сади. Но эти минуты опасности вызывали въ сердцахъ даже апатичныхъ людей мысль и заботу не о себѣ, а о другихъ. Миссъ Адамсъ думала только о Сади, Сади о своей тетѣ, мужчины думали о женщинахъ, Бельмонтъ думалъ о женѣ и еще о чемъ-то. Онъ до тѣхъ поръ колотилъ пяткой по плечу своего верблюда, пока тотъ не поравнялся съ верблюдомъ миссъ Адамсъ.
   -- У меня есть здѣсь кое что для васъ.-- шепнулъ онъ, наклоняясь къ ней,-- возможно, что насъ скоро, скоро разлучатъ, а потому намъ лучше заранѣе принять свои мѣры. Быть можетъ, они вздумаютъ избавиться отъ васъ, мужчинъ, и удержатъ только васъ, женщинъ!
   -- Боже мой, мистеръ Бельмонтъ, что же мнѣ дѣлать, я старая женщина я уже прожила свою жизнь, мнѣ все равно... но Сади... это просто сводитъ меня съ ума!.. Ея мать ждетъ ее дома, и я... и она въ отчаяніи ломала руки.
   -- Протяните вашу руку подъ плащемъ, я вложу въ нее нѣчто, а вы постарайтесь не выронить... Ну, вотъ такъ, теперь спрячьте это хорошенько гдѣ нибудь на себѣ, этимъ ключемъ вы во всякое время отопрете себѣ любую дверь! -- миссъ Адамсъ на ощупь угадала, что это былъ за предметъ, и съ минуту она, недоумѣвая, смотрѣла на Бельмонта, затѣмъ неодобрительно покачала годовой, но все же спрятала смертоносный маленькій предметъ у себя на груди. Въ головѣ ея вихремъ проносились мысли: неужели это она, скромная, кроткая миссъ Адамсъ, мечтавшая всегда о всеобщемъ благѣ людей, о братской къ нимъ любви и милосердіи, теперь, держа въ рукѣ револьверъ, придумываетъ оправданія убійству. Ахъ, жизнь! Чего ты только съ нами не дѣлаешь? Явись ты намъ во всемъ своемъ коварствѣ и жестокости, и мы свыкнемся съ ними и снесемъ все. Но нѣтъ! Когда ты смотришь намъ въ лицо всего привѣтливѣе, всего любовнѣе, тогда-то мы должны больше всего опасаться твоихъ безжалостныхъ ударовъ!
   -- Въ худшемъ случаѣ, это будетъ только вопросъ выкупа,-- утѣшалъ Стефенсъ Сади,-- кромѣ того, мы еще очень недалеко отъ Египта и далеко отъ страны дервишей. Нѣтъ сомнѣнія, что за нашими похитителями будетъ погоня, а потому вы не должны падать духомъ, не должны терять надежды!
   -- Я отнюдь не отчаяваюсь, мистеръ Стефенсъ,-- сказала Сади, блѣдное личико которой протестовало противъ ея словъ,-- всѣ мы въ рукахъ Божіихъ, и Онъ, конечно, не дастъ намъ погибнуть. Всѣ мы готовы вѣрить въ Бога и надѣяться на Него, когда намъ хорошо живется, но теперь пришло время для насъ доказать, что это не пустыя слова, и что мы, дѣйствительно, возлагаемъ на Него всѣ наши надежды -- и если Онъ тамъ, въ этомъ голубомъ небѣ...
   -- Онъ тамъ! -- раздался позади нихъ увѣренный, наставительный голосъ пресвитеріанскаго священника. Его привязанныя къ лукѣ сѣдла руки, тучное тѣло, покачивавшееся изъ стороны въ сторону, раненое бедро съ запекшеюся кровью, на которомъ насѣли мухи, съ непокрытою годовой подъ этимъ палящимъ зноемъ, такъ какъ и зонть, и шляпу онъ потерялъ во время борьбы,-- все это причиняло ему невыносимыя мученія. Постепенно увеличивающаяся лихорадка проявлялась жгучими красными пятнами на его полныхъ отвислыхъ щекахъ и свѣтилась страннымъ блескомъ въ его глазахъ. Онъ всегда казался нѣсколько соннымъ, вялымъ и скучнымъ собесѣдникомъ, но теперь горькая чаша скорби словно разомъ переродила его. Онъ казался теперь такъ величаво покоенъ, въ нимъ чувствовалась такая нравственная сила, что она сообщалась даже другимъ. И вотъ въ немъ проснулся теперь горячій, убѣжденный проповѣдникъ; въ эти горестныя минуты онъ такъ прекрасно говорилъ о жизни и смерти, о настоящемъ, о надеждахъ въ будущемъ, что мрачное облако скорби и отчаянія, нависшее надъ туристами, какъ-бы разсѣивалось подъ впечатлѣніемъ его словъ.
   Сесиль Броунъ, правда, пожималъ плечами, не считая возможнымъ измѣнять своихъ привычекъ и убѣжденій, но всѣ остальные, въ томъ числѣ и monsieur Фардэ, были растроганы и нѣсколько утѣшены.
   Кочрэнь между тѣмъ изготовилъ изъ своего большого краснаго фуляра тюрбанъ и настоялъ на томъ, чтобы мистеръ Стюартъ надѣлъ его.
   Но теперь ко всѣмъ страданіямъ несчастныхъ плѣнныхъ прибавились еще мученія жажды. Солнце палило нещадно сверху и отражалось на нихъ снизу, отъ этого раскаленнаго песка пустыни, пока, наконецъ, имъ не стало казаться, что они ѣдутъ по горячему слѣду расплавленнаго металла, испаренія котораго пышатъ на нихъ и обдаютъ ихъ удушливымъ жаромъ. Губы ихъ пересыхали до того, что теряли всякую упругости, а языкъ, точно тряпка, прилипалъ къ гортани. Каждое слово приходилось выговаривать съ усиліемъ, и потому всѣ примолкли. Миссъ Адамсъ свѣсила голову на грудь и уже давно не говорила ни слова, ея широкополая шляпа скрывала ея лицо, но во всей позѣ ея сказывалось крайнее изнеможеніе.
   -- Тетечка сейчасъ лишится чувствъ, если для нея не найдется глотка воды! -- сказала Сади.-- О, мистеръ Стефенсъ, неужели мы ничѣмъ не можемъ помочь ей?
   Ѣхавшіе по близости дервиши были все арабы Баггара, за исключеніемъ одного только невзрачнаго негра съ лицомъ, изрытымъ оспой. Лицо этого послѣдняго казалось добродушнымъ въ сравненія съ лицами остальныхъ. И Стефенсъ рѣшился, тихонько дотронувшись до его локтя, указать ему сперва на его бурдюкъ съ водой, а затѣмъ на миссъ Адамсъ. Негръ отрицательно и гнѣвно покачалъ головой, но въ то же время многозначительно посмотрѣлъ на арабовъ, какъ бы желая этимъ сказать, что если бы не они, то онъ поступилъ бы иначе.
   Немного погодя, онъ, тыкая себя пальцемъ въ грудь, произнесъ:
   -- Типпи Тилли!
   -- Что это значитъ? -- спросилъ его полковникъ Кочрэнь.
   -- Типпи Тилли! -- повторилъ негръ, понижая голосъ до таинственнаго шепота, какъ бы не желая быть услышаннымъ своими сотоварищами.
   Полковникъ отрицательно покачалъ головой.
   -- Нѣтъ, я рѣшительно ничего не понимаю!
   -- Типпи Тилли, Хиксъ-Паша! -- снова повторилъ негръ.
   -- Право, я начинаю думать, что онъ дружественно къ намъ расположенъ! -- сказалъ Кочрэнь, обращаясь къ Бельмонту.-- Но изъ его рѣчей ничего не могу разобрать, можетъ быть, онъ хочетъ намъ сказать, что его зовутъ Типпи-Тилли и что онъ убилъ Хиксъ-Пашу!
   Услыхавъ это, добродушный негръ оскалилъ свои огромные бѣлые зубы и воскликнулъ:
   -- Аива! Типпи Тилли, Бимбаши Мормеръ -- бумъ!
   -- Клянусь честью,-- воскликнулъ вдругъ Бельмонтъ,-- я угадалъ, что онъ хочетъ сказать: онъ пытается говорятъ по англійски: типпи тилли, думаю, означаетъ "артиллерія"; изъ этого я заключаю, что онъ хочетъ сказать, что служилъ раньше въ египетской артиллеріи, подъ начальствомъ биль баши Мортимера, что онъ былъ захваченъ въ плѣнъ, когда Хиксъ паша былъ разбитъ, и ему ничего болѣе не оставалось, какъ только сдѣлаться дервишемъ!
   Тогда полковникъ сказалъ ему нѣсколько словъ по-арабски и получилъ отвѣтъ, но въ это время двое арабовъ поравнялись съ ними, и негръ ускорилъ аллюръ своего верблюда и опередилъ плѣнниковъ.
   -- Вы правы, Бельмонтъ,-- сказалъ Кочрэнь,-- этотъ парень дружествененъ намъ и вѣрно охотнѣе сражался-бы за Хедива, чѣмъ за Калифа. Но я, право, не знаю, что онъ можетъ сдѣлать для насъ. Впрочемъ, я бывалъ даже въ худшихъ положеніяхъ и то выходилъ, а мы все-же еще не ушли отъ погони!
   -- Да,-- сталъ медленно и разсудительно высчитывать Бельмонтъ,-- около двухъ часовъ пополудни они ожидали нашего возвращенія. Въ рѣшимости и распорядительности моей жены я безусловно увѣренъ. Нора всегда съумѣетъ настоять на немедленномъ розыскѣ. Предположимъ, что погоня отправилась изъ Хальфы часа въ три пополуночи, да часъ положимъ на переправу съ той стороны Нила на этотъ берегъ. Значитъ, къ пяти, шести часамъ вечера египетская кавалерія будетъ у утеса Абукиръ и нападетъ на нашъ слѣдъ. Слѣдовательно, мы опередили ихъ всего на 4 часа, не больше; весьма возможно, что они еще успѣютъ настигнуть Али Ибрагима и спасти насъ!
   -- Нѣкоторыхъ изъ насъ, можетъ быть, и спасутъ, но я не надѣюсь, что завтра нашъ padre или миссъ Адамсъ еще будутъ живы. Кромѣ того, намъ съ вами не слѣдуетъ забывать, что эти арабы имѣютъ обычай закалывать своихъ плѣнниковъ, когда они видятъ, что нѣтъ исхода. На случай, если вы, Бельмонтъ; вернетесь, а я нѣтъ, попрошу, исполните вы мою посмертную волю...
   И оба они отъѣхали немного впередъ и, склонившись другъ къ другу, долго совѣщались о чемъ-то.
   Добродушный негръ, называвшій себя Типпи-Тилли, ухитрился какимъ то образомъ сунуть въ руку мистера Стефенса какую-то тряпку, напитанную водой, которую тотъ вручилъ Сади, а она смочила ею губы своей тетки. Сильная натура янки сказалась въ ней; даже эти нѣсколько капель воды оживили ее, не только вернувъ ей силы, но даже и бодрость духа.
   -- Я не думаю, что эти люди желаютъ намъ зла,-- сказала она,-- я полагаю, что и у нихъ есть какая нибудь своя религія, которая считаетъ зломъ то же, что и мы называемъ зломъ, и которая воспрещаетъ имъ дѣлать зло!
   Стефенсъ только отрицательно покачалъ головой, но не сказалъ ни слова: на его глазахъ эти люди звѣрски перебили бѣдныхъ и безобидныхъ маленькихъ погонщиковъ.
   -- Быть можетъ, сама судьба послала насъ къ нимъ, чтобы направить ихъ на путь истинный! -- продолжала миссъ Адамсъ.
   И не будь здѣсь Сади,-- она была способна теперь благодарить судьбу за то, что та доставляла ей случай распространять свѣтъ Евангельскаго ученія въ Хартумѣ, а, быть можетъ, и превратить Омдурманъ въ маленькое подобіе образцоваго городка Новой-Англіи.
   -- Знаьте-ли, о чемъ я думала все это время? -- сказала вдругъ Сади.-- Я думала о томъ храмѣ, который мы съ вами видѣли, помните? Когда же это было?.. Ахъ, да, это было сегодня утромъ!
   -- Но, въ самомъ дѣлѣ, это было сегодня утромъ! -- удивленно воскликнули всѣ трое. А какъ далеко, казалось, отстояло отъ нихъ теперь это время, всѣмъ имъ казалось, что это было давно, давно, и даже самое воспоминаніе объ этомъ храмѣ потонуло въ туманѣ далекаго прошлаго. И нѣкоторое время всѣ они ѣхали въ глубокомъ безмолвія, наконецъ, Стефенсъ напомнилъ Сади, что она не кончила своей начатой фразы о храмѣ.
   -- Ахъ, да,-- точно обрадовавшись, сказала молодая дѣвушка,-- я, видите-ли, вспомнила объ изображеніяхъ на его стѣнахъ, объ этихъ жалкихъ, несчастныхъ плѣнникахъ, которыхъ влекутъ за собой побѣдоносные воины... Кто бы могъ подумать, что черезъ три часа мы, смотрѣвшіе на эти изображенія, будемъ въ томъ-же положеніи?! А мистеръ Хидингли!...-- и она отвернулась и заплакала при мысли о своемъ юномъ соотечественникѣ, безвременно погибшемъ вдали отъ родины.
   -- Полно, Сади, вспомни, что сейчасъ говорилъ мистеръ Стюартъ, что всѣ мы въ рукахъ Божіихъ, и что пути Его ведутъ къ нашему благу. Какъ вы полагаете, мистеръ Стефенсъ, куда они насъ уводятъ?
   Уголъ краснаго переплета Бедекэра торчалъ еще изъ кармана пальто юриста, такъ какъ при обыскѣ арабы не нашли нужнымъ отобрать у него эту книгу.
   -- Если они не отнимутъ ея у меня,-- оказалъ мистеръ Стефенсъ,-- то на первой же остановкѣ я сдѣлаю изъ нея нѣсколько выписокъ. Теперь же я могу сказать, что Нилъ течетъ съ юга къ сѣверу; слѣдовательно, мы все время двигаемся по прямой линіи на западъ, въ глубь страны. Они, вѣроятно, опасались преслѣдованія и потому не слѣдовали по теченію Нила, но мнѣ помнится, что есть большая караванная дорога, пролегающая параллельно Нилу на разстояніи приблизительно 70 миль отъ рѣки по пустынѣ, а потому, если мы будемъ придерживаться этого направленія, то, вѣроятно, выѣдемъ на эту большую дорогу. Вдаль-же тянется линія колодцевъ и, вѣроятно...
   Но его прервалъ на полу-словѣ цѣлый потокъ несвязныхъ громкихъ словъ. Стефенсъ обернулся; яркій румянецъ на лицѣ мистера Стюарта превратился въ багровыя пятна, глаза горѣли, какъ уголья, и въ бреду онъ начиналъ метаться и волноваться. "О, милосердная мать природы... никогда ты не забываешь своихъ дѣтей!.. Когда слишкомъ много невзгодъ обрушиваются разомъ на одного изъ твоихъ чадъ,-- ты говоришь: "нѣтъ, это ему не подъ силу"! и ты посылаешь ему забвеніе, бредъ, вырываешь его на время изъ жестокаго и мрачнаго настоящаго и переносишь въ область видѣній или блаженной нирваны.
   Арабы вопросительно переглянулись; въ ихъ глазахъ бредъ Стюарта весьма походилъ на безуміе,-- а безуміе для магометанъ, это нѣчто страшное и сверхестественное, повергающее ихъ въ благоговѣйный трепетъ.
   Одинъ изъ нихъ тотчасъ-же доложилъ о состояніи плѣннаго Эмиру Али Ибрагиму, и затѣмъ два араба примкнули бокъ о бокъ съ обѣихъ сторонъ къ верблюду Стюарта изъ опасенія, чтобы онъ не упалъ.
   Этимъ переполохомъ воспользовался дружелюбно относившійся къ плѣннымъ негръ, чтобы, поравнявшись съ Кочрэнемъ, шепнуть ему пару словъ.
   -- Мы сейчасъ сдѣлаемъ привалъ, Бельмонтъ,-- сказалъ полковникъ,-- быть можетъ, намъ дадутъ по глотку воды, а то многіе уже не могутъ далѣе выносить этихъ мученій!
   -- Да да, слава Богу! -- отозвался Бельмонтъ.
   -- Я на всякій случай сказалъ этому Типпи-Тилли, что мы сдѣлаемъ его бимбаши, если заполучимъ его обратно въ Египетъ, а онъ, повидимому, готовъ сдѣлать для насъ все, что только въ его силахъ!
   Далеко-далеко, на саломъ краю горизонта, если оглянуться назадъ, виднѣлась теперь узкая зеленѣющая полоска, по которой протекала рѣка, и мѣстами сверкала ея серебристая струя, искрясь на солнцѣ и дразня своей заманчивою влагой этихъ мучимыхъ жаждой людей.
   Они лишились сегодня семьи, родины, свободы, словомъ,-- всего, что дорого человѣку, но они думали теперь только о водѣ. Мистеръ Стюартъ въ бреду кричалъ и требовалъ апельсиновъ, хорошихъ, сочныхъ апельсиновъ. Только у сильнаго, словно желѣзнаго ирландца мысль о женѣ превозмогала даже мученія жажды. Онъ смотрѣлъ туда, гдѣ искрилась рѣка, и думалъ, что это должно быть близъ Хальфы и его Нора теперь на этой самой полосѣ рѣки, и при воспоминаніи отъ ней онъ сердитымъ движеніемъ натянулъ шляпу на глаза и, угрюмо потупившись, ѣхалъ молча, покусывая свой длинный, сѣдой усъ.
   Солнце медленно склонялось къ западу, и отъ каравана начинали ложиться длинныя тѣни. Начинало свѣжѣть, и степной вѣтерокъ пробѣгалъ надъ песчаной, устланной камнями равниной пустыни. Эмиръ подозвалъ къ себѣ своего помощника,-- и они оба долго глядѣли, заслоняя глаза руками, очевидно; отыскивая какую нибудь примѣту. Вскорѣ, по знаку Эмира, его верблюдъ медленно и систематично въ три равномѣрныхъ пріема опустился на колѣни, и вслѣдъ за нимъ и всѣ остальные, одинъ за другимъ, продѣлали то-же самое, пока всѣ верблюды не вытянулись длиной вереницей на землѣ. Тогда всадники ихъ соскочили на землю и разложили передъ каждымъ верблюдомъ холщевыя подстилки, и на нихъ рубленый саманъ для корма. Надо замѣтить, что ни одинъ породистый верблюдъ не станетъ ѣсть прямо съ пола или съ земли. Въ ихъ степенной, неторопливой манерѣ кушать, въ кроткомъ взглядѣ ихъ милыхъ вдумчивыхъ глазъ и плавныхъ, спокойныхъ движеніяхъ и граціозномъ движеніи и поворотѣ головы этихъ милыхъ разумныхъ животныхъ есть нѣчто женственное.
   О плѣнныхъ никто не заботился, такъ какъ куда могли они бѣжать здѣсь въ пустынѣ? Но Эмиръ, приблизившись къ группѣ ихъ и остановившись передъ нею, стоялъ нѣкоторое время, разглаживая свою черную бороду и задумчиво глядя на нихъ. Миссъ Адамсъ съ ужасомъ уловила, что взглядъ этихъ жестокихъ черныхъ глазъ особенно упорно останавливался на Сади. Отойдя въ сторону, Али Ибрагимъ отдалъ приказаніе,-- и тотчасъ же явился негръ, таща бурдюкъ съ водою, изъ котораго онъ напоилъ всѣхъ плѣнныхъ поочередно. Вода эта была теплая и затхлая, съ сильнымъ привкусомъ бурдюка, но съ какимъ наслажденіемъ глотали ее истомленные жаждой туристы. Затѣмъ Эмиръ сказалъ нѣсколько отрывистыхъ словъ драгоману и удалился.
   -- Высокочтимые лэди и джентльмены...-- началъ было, по своей всегдашней привычкѣ, Мансуръ, но устремленный на него полный гадливаго презрѣнія взглядъ Кочрэня заставилъ его смолкнуть на полусловѣ и разразиться жалостливыми самооправданіями:
   -- Какъ могъ я поступить иначе, когда самое лезвіе меча было у меня надъ головой? Я думаю, что всякій на моемъ мѣстѣ выдалъ-бы даже родную мать!
   -- Ты негодяй, вѣроятно, сдѣлалъ бы это, но далеко не всякій; у тебя висѣлъ мечъ надъ головой, а если мы какими-нибудь судьбами вернемся въ Египетъ, то ты самъ будешь болтаться на висѣлицѣ надъ землей!
   -- Все это прекрасно, Кочрэнь, но я полагаю, что мы въ своихъ собственныхъ интересахъ должны узнать отъ него, что сказалъ Эмиръ!
   -- Что касается меня, то я не желаю имѣть никакого дѣла съ подобнымъ мерзавцемъ! -- заявилъ полковникъ Кочрэнь и, раздражительно пожавъ плечами, удалился своей обычной вымуштрованной походкой.
   -- Однако, что-же онъ сказалъ, этотъ Эмиръ?-- спросилъ Бельмонтъ у драгомана.
   -- Онъ теперь какъ будто милостивѣе къ вамъ,-- заявилъ Мансуръ,-- онъ сказалъ, что если-бы у него было больше воды, онъ далъ бы намъ напиться въ волю, но у него самого очень ограниченный запасъ ея. Кромѣ того, онъ сказалъ, что завтра мы дойдемъ до колодцевъ Селима, и тогда для всѣхъ воды будетъ съ избыткомъ, тамъ мы и верблюдовъ напоимъ, и возобновимъ запасы!
   -- Не говорилъ-ли онъ, долго-ли мы пробудемъ на этомъ мѣстѣ? -- освѣдомился Бельмонтъ.
   -- О, нѣтъ, самый короткій привалъ и затѣмъ впередъ и впередъ, мистеръ Бельмонтъ!..
   -- Молчи! -- сердито прервалъ его жалобное изліяніе ирландецъ и снова принялся вычислять въ умѣ, когда караванъ можетъ нагнать египетская кавалерія, если его жена успѣла дать знать объ ихъ исчезновеніи. Ему было извѣстно,
что въ Хальфѣ во всякое время небольшой отрядъ египетской кавалеріи былъ готовъ къ выступленію по первому сигналу, что день и ночь такой дежурный отрядъ содержится въ полной готовности, верблюды осѣдланы, припасы навьючены, люди на чеку, и въ какую-нибудь четверть часа такой отрядъ могъ быть мобилизованъ, какъ днемъ; такъ и ночью. И такъ, быта можетъ, завтра на разсвѣтѣ эта погоня настигнетъ ихъ и отобьетъ ихъ у похитителей.
   Но вдругъ мирный ходъ его мыслей былъ прерванъ негодующимъ голосомъ полковника Кочрэня, который показался на скатѣ ближайшаго пригорка, и за руки котораго бѣшено уцѣпились два араба, осмѣлившіеся, повидимому, связать его.
   Лицо его было багрово, голосъ хрипѣлъ отъ бѣшенства, и онъ неистово выбивался.
   -- Ахъ, вы, проклятые убійцы! -- скрежеща зубами, кричалъ онъ и вдругъ, замѣтивъ, что очутился въ двухъ шагахъ отъ своихъ, крикнулъ,-- Бельмонтъ, они убили Сесиля Броуна!
   Случилось это такъ. Желая уйти отъ своего собственнаго раздраженія, полковникъ Кочрэнь забрелъ за ближайшій пригорокъ, гдѣ въ маленькой котловинкѣ увидѣлъ группу лежащихъ верблюдовъ и услышалъ громкіе раздраженные голоса нѣсколькихъ человѣкъ. Центромъ группы былъ Сесиль Броунъ, блѣдный, съ вялымъ, скучающимъ взглядомъ и, какъ всегда, подкрученными кверху усиками. Арабы уже раньше обыскали его, какъ и всѣхъ остальныхъ плѣнниковъ, но теперь хотѣли раздѣть его до нага, въ надеждѣ, что онъ имѣетъ при себѣ еще что либо, чего имъ не удалось найти при первомъ обыскѣ. Одинъ отвратительнаго вида негръ съ широкими серебряными кольцами въ ушахъ скалилъ свои лошадиные зубы и, видимо, издѣвался надъ молодымъ дипломатомъ, подступая къ самому его лицу. Невозмутимое спокойствіе и безучастный скользящій взглядъ Сесиля Броуна въ эти минуты казались Кочриню настоящимъ геройствомъ, чѣмъ-то сверхъ-человѣческимъ. Пиджакъ Броуна былъ уже распахнутъ, жилетъ тоже, и теперь громадные заскорузлые пальцы негра ухватили воротъ его сорочки и, рванувъ, разодрали ее до пояса. При звукѣ этого рвущагося полотна словно какое-то безуміе овладѣло этимъ всегда и доселѣ, невозмутимымъ и безучастнымъ молодымъ человѣкомъ; при прикосновеніи къ его тѣлу этихъ заскорузлыхъ черныхъ пальцевъ, казалось, вся душа возмутилась въ немъ. Дикій огонь сверкнулъ въ его глазахъ, это уже не былъ законченный продуктъ салоновъ XIX вѣка, а дикарь, схватившійся съ дикаремъ. Лицо его разгорѣлось, вѣчно плотно сжатыя губы разворотились, какъ у чувственнаго сластолюбца, и онъ съ дикамъ крикомъ, скрежеща зубами, набросился на негра и принялся бить его, какъ дѣвочка, раскрытой ладонью ударяя, по чемъ попало, слабо, но злобно, безъ перерыва. Негръ на мгновеніе опѣшилъ и подался назадъ подъ этимъ градомъ неожиданныхъ, точно дѣтскихъ ударовъ, но затѣмъ, видимо, озлившись, выхватилъ длинный ножъ изъ своего рукава и, что есть силы, со всего размаха ударилъ имъ снизу подъ занесенную для удара руку противника. Броунъ разомъ опустился на землю и въ сидячей позѣ, опираясь обѣими ладонями сталъ кашлять, какъ кашляетъ человѣкъ, поперхнувшійся за обѣдомъ, сильно, безпрерывно спазмами. Щеки его, горѣвшія гнѣвомъ, вдругъ побѣлѣли, затѣмъ въ кашлѣ послышалось клокотанье подступавшей къ горлу крови, онъ прикрылъ ротъ рукою, тихонько повалился на бокъ и остался недвижимъ; цѣлый потокъ яркой алой крови омочилъ песокъ. Негръ съ презрительнымъ взглядомъ отеръ свой ножъ и спряталъ его обратно въ рукахъ.
   Какъ безумный, накинулся на него теперь полковникъ Кочрэнь, но былъ схваченъ нѣсколькими изъ стоявшихъ вокругъ арабовъ и со связанными руками отведенъ съ своимъ сотоварищамъ.
   Итакъ Хидинглея уже не было въ живыхъ, Сесиля Броуна также, и теперь наши плѣнные съ тревогой переводили глаза съ одного блѣднаго лица на другой, мысленно спрашивая себя, за кѣмъ же теперь очередь.
   На большомъ камнѣ, одинъ, въ сторонкѣ отъ другихъ, сидѣлъ monsieur Фардэ, подперши голову руками и уставивъ локти въ колѣна. Онъ неподвижно смотрѣлъ вдаль, когда Бельмонтъ замѣтилъ, что онъ вдругъ поднялъ голову и насторожился, какъ породистая охотничья собака, заслышавшая чужіе шаги, затѣмъ разомъ подался впередъ и, очевидно, напрягая всю силу своего зрѣнія, сталъ смотрѣть въ томъ направленіи, по которому только что прошелъ ихъ караванъ. Бельмонтъ сталъ смотрѣть туда-же,-- и дѣйствительно, тамъ, вдали, что-то виднѣлось, что-то двигалось. Вскорѣ уже можно было отличить холодный блескъ стали и что-то бѣлое развѣвающееся по вѣтру. Сторожевые дервиши дважды повѣрнули своихъ верблюдовъ и затѣмъ разрядили своя ружья въ воздухъ. Но не успѣлъ еще замереть звукъ залпа, какъ всѣ они были уже въ сѣдлахъ и арабы, и негры, еще минута,-- и всѣ верблюды были подняты на ноги и медленно двинулись по направленію къ своимъ сторожевымъ. Плѣнныхъ окружили нѣсколько человѣкъ вооруженныхъ арабовъ, которые у нихъ на глазахъ стали вкладывать боевые патроны въ свои ремингтоны:
   -- Клянусь честью, это кавалерія на верблюдахъ!-- воскликнулъ полковникъ Кочрэнь, позабывъ о всѣхъ своихъ невзгодахъ. -- Я полагаю, что наши! -- и онъ въ волненіи, самъ не сознавая какъ, высвободилъ свои руки изъ аркана.
   -- Значитъ, они оказались еще проворнѣе, чѣмъ я ожидалъ,-- сказалъ Бельмонтъ,-- они прибыли цѣлыми двумя часами раньше, чѣмъ ихъ можно было ожидать. Ура, monsieur Фардэ! Са va bien, n'est ее pas?
   -- Ah! Merveilleusement bien! Vivent les anglais! -- восклицалъ французъ, въ сильномъ возбужденіи, готовый бѣжать на встрѣчу приближающейся вереницѣ верблюдовъ. Голова каравана уже показывалась изъ за пригорка.
   -- Слушайте, Бельмонтъ, я долженъ васъ предупредить, что эти молодцы, какъ только увидятъ, что ихъ дѣло проиграно, тотчасъ-же пристрѣлятъ насъ, какъ дичь. Таковъ ихъ обычай. Поэтому будьте готовы, постарайтесь справиться съ тѣмъ подслѣповатымъ парнемъ, что кривъ на одинъ глазъ; я беру на свою долю этого дюжаго негра: вы, Стефенсъ, постарайтесь выбить ружье изъ рукъ вотъ того тощаго парня; вы, Фардэ, comprenez vous? Il est nécessaire справиться съ ними прежде, чѣмъ они успѣютъ пустить въ дѣло свое оружіе... но... но...-- его слова перешли въ какой-то невнятный шепотъ... это -- арабы! -- проговорилъ онъ, съ трудомъ ворочая языкомъ; его голосъ до того измѣнился, что его нельзя было узнать.
   Изъ всѣхъ тяжелыхъ минутъ этого ужаснаго дня это была чуть-ли не самая горькая минута. Женщины горько плакали, не скрывая своихъ слезъ, только одинъ мистеръ Стюартъ въ бреду, надъ чѣмъ-то отъ души хохоталъ, прислонясь спиной къ бедру своего верблюда. Фардэ, закрывъ лицо, плакалъ.
   Арабы же привѣтствовали другъ друга выстрѣлами на воздухъ и высоко размахивали надъ головой своими длинными копьями. Вновь прибывшихъ было не такъ много, не болѣе 30 человѣкъ, но всѣ они носили тотъ-же красный тюрбанъ и бѣлый бурнусъ съ коричневой каймой. У одного изъ нихъ было въ рукахъ небольшое бѣлое знамя съ красными буквами какого-то текста, но, кромѣ того, въ этой группѣ арабовъ было нѣчто, что особенно привлекло вниманіе плѣнныхъ. Сердца всѣхъ дрожали отъ волненія.
   -- Смотрите, миссъ Адамсъ,-- воскликнулъ Стефенсъ,-- что это тамъ, въ центрѣ группы? Право, это женщина!-- Дѣйствительно, на одномъ изъ верблюдовъ выдѣлялась какая-то своеобразная фигура. Еще минута; ряды арабовъ разомкнулись,-- и фигура женщины, бѣлой женщины ясно предстала передъ глазами туристовъ.
   -- Пароходъ нашъ былъ атакованъ!-- воскликнулъ кто-то.-- Это кто-нибудь изъ нашихъ!
   Бельмонтъ вскрикнулъ и кинулся впередъ, позабывъ обо всѣмъ на свѣтѣ.
   -- Нора! Дорогая!-- кричалъ онъ.-- Не падай духомъ, я здѣсь, и все теперь хорошо!
  

VI.

  
   Итакъ, "Короско" былъ захваченъ арабами, и всѣ надежды на спасеніе, всѣ точныя вычисленія разстоянія и времени,-- все это было напрасно, одинъ пустой миражъ. Въ Хальфѣ никто не подыметъ тревоги до тѣхъ поръ, пока не узнаютъ, что пароходъ не возвратился. Даже и теперь, когда Нилъ казался узкой зеленоватой полоской на самомъ краю горизонта, преслѣдованіе арабовъ еще не началось. Какъ-же слабы были ихъ шансы на то, что египетская кавалерія успѣетъ нагнать ихъ и отбить у степныхъ разбойниковъ тѣмъ болѣе, что теперь уже оставалось не болѣе какихъ-нибудь ста миль до страны дервишей! Всѣми ими, за исключеніемъ Бельмонта, овладѣло тупое отчаяніе. Между тѣмъ арабы обмѣнивались привѣтствіями и сообщали другъ другу о томъ, что было сдѣлано той и другой стороной, съ обычной своей одержанностью и важностью, тогда какъ негры того и другого отряда скалили свои бѣлые зубы и трещали, какъ сороки, эти вѣчно добродушные и веселые негры, которыхъ даже суровый Коранъ не смогъ лишить этого добродушія.
   Предводителемъ вновь прибывшихъ былъ сѣдобородый, худой, аскетическаго вида арабъ, съ ястребинымъ носомъ и пронизывающимъ взглядомъ черныхъ жестокихъ глазъ. Онъ держался высокомѣрно и надменно; всѣ остальные относились къ нему съ особымъ почтеніемъ. При видѣ этого стараго араба, драгоманъ жалобно застоналъ и безнадежно всплеснулъ руками,
   -- Это эмиръ Абдеррахманъ,-- простоналъ онъ,-- теперь я уже не смѣю надѣяться, что мы останемся живы!
   Для всѣхъ остальныхъ имя Абдеррахмана ничего не значило, но полковникъ Кочрэнь, служившій нѣкогда на Востокѣ, слыхалъ, что этотъ человѣкъ пользовался репутаціей чудовищной жестокости и безпощаднаго фанатизма. Оба эмира нѣкоторое время совѣщались между собой, затѣмъ они долго и упорно смотрѣли на кучку унылыхъ плѣнныхъ, при чемъ младшій изъ двоихъ что-то объяснялъ, а старшій слушалъ съ мрачнымъ, безстрастнымъ выраженіемъ лица.
   -- Кто этотъ красивый сѣдобородый арабъ? -- спросила миссъ Адамсъ, первая, очнувшаяся отъ общаго удрученнаго состоянія.
   -- Это теперь ихъ вождь и предводитель! -- сказалъ полковникъ Кочрэнь.
   -- Неужели вы хотите сказать, что онъ теперь приметъ начальство надъ всѣми нами и надъ тѣмъ другимъ, чернобородымъ?
   -- Да, лэди,-- отвѣтилъ драгоманъ,-- онъ теперь начальникъ надъ всѣми!
   -- Что касается меня, то я предпочитаю быть въ его власти, чѣмъ во власти того чернобородаго,-- сказала миссъ Адамсъ, глядя на племянницу.-- Неправда-ли, Сади дорогая, ты теперь себя лучше чувствуешь, когда жара немного спала?
   -- Да, тетечка, не безпокойтесь обо мнѣ, сами то вы какъ себя теперь чувствуете?
   -- Я чувствую себя бодрѣе, чѣмъ раньше. Мнѣ совѣстно, что я подавала тебѣ такой скверный примѣръ своимъ малодушіемъ. Но я прямо голову потеряла при мысли,-- что мнѣ скажетъ твоя мать, которая довѣрила мнѣ тебя... Боже мой, въ Бостонскомъ Герольдѣ, вѣроятно, будетъ помѣщена замѣтка объ этомъ! Боже мой...
   -- Ахъ, бѣдный мистеръ Стюартъ! -- воскликнула Сади. -- Слышите, какъ онъ все время не перестаетъ бредить! Посмотримъ, тетя, не можемъ-ли мы что-нибудь сдѣлать для него?
   -- Меня сильно тревожитъ участь г-жи Шлезингеръ и ея ребенка,-- сказалъ полковникъ Кочрэнь.-- Я вижу вашу жену, Бельмонтъ, но не вижу никого больше!
   -- Они ведутъ ее сюда! -- воскликнулъ Бельмонтъ.-- Слава Богу! Теперь мы все узнаемъ. Они не сдѣлали тебѣ вреда, дорогая Нора? -- и онъ кинулся впередъ, чтобы схватить и поцѣловать ея руку, которую она протянула ему, когда онъ помогалъ ей спуститься съ верблюда.
   Милые, ласковые, сѣрые глаза мистриссъ Бельмонтъ и ея привѣтливое спокойное лицо успокоительно подѣйствовали на всѣхъ.
   -- Бѣдняжки,-- сказала она,-- глядя на васъ, я вижу, что вамъ было гораздо хуже, чѣмъ мнѣ. Нѣтъ, право, дорогой Джонъ, я чувствую себя прекрасно, даже не чувствую особенно сильной жажды, такъ какъ мы наполнили свои бурдюки водою у Нила, и мнѣ давали пить въ волю. Но отчего я не вижу мистера Хидинглей и мистера Броуна, вѣдь они отправились вмѣстѣ съ вами?!. А бѣдный мистеръ Стюартъ, что съ нимъ?
   -- И Хидинглей, и Броунъ покончили свои разсчеты съ жизнью,-- отвѣтилъ угрюмо ея супругъ,-- я ты не повѣришь, дорогая, сколько разъ я благодарилъ Бога за то, что ты не была съ нами. А теперь ты все же здѣсь, дорогая моя!
   -- Гдѣ-же мнѣ и быть, Джонъ, какъ не подлѣ моего супруга?' И, право, мнѣ гораздо, гораздо лучше здѣсь, чѣмъ было бы тамъ, въ Хальфѣ!
   -- Дошла-ли до города какая нибудь вѣсть о случившемся?-- спросилъ Кочрэнь.
   -- Одной шлюпкѣ удалось уйти отъ арабовъ. Мистриссъ Шлезингеръ съ ребенкомъ и няней находились на ней. Я находилась внизу, въ каютѣ, когда арабы ворвались на "Короско"; тѣ, кто былъ на палубѣ, успѣли сѣсть на шлюпку и бѣжать, такъ какъ шлюпка была уже спущена и совсѣмъ наготовѣ. Арабы стрѣляли по шлюпкѣ, и я не знаю, былъ-ли на ней кто убитъ или раненъ!
   -- Они стрѣляли по шлюпкѣ? -- переспросилъ Бельмонтъ.-- Прекрасно! Въ такомъ случаѣ ихъ выстрѣлы могли слышать въ Хальфѣ. Какъ вы думаете, Кочрэнь? Погоня, вѣроятно, несется за нами по горячему слѣду, мы каждую минуту можемъ надѣяться увидѣть бѣлые пуларя британскаго офицера!
   Но на этотъ разъ Кочрэнь оставался холоденъ и недовѣрчиво отнесся къ возможности спасенія.
   -- Если они не выѣхали въ составѣ сильнаго отряда, то пусть лучше вовсе не являются,-- сказалъ Кочрэнь,-- эти люди не изъ тѣхъ, съ кѣмъ легко справиться,-- главари ихъ опытные въ военномъ дѣлѣ; съ ними придется сражаться но на шутку!
   Въ этотъ моментъ громадное багровое солнце на половину опустило свой лучезарный дискъ за фіолетовую линію холма на краю горизонта. Это часъ вечерней молитвы мусульманъ. Древнѣйшая цивилизація Персовъ стала бы поклоняться этому лучезарному диску на краю горизонта, но эти дѣти пустыни были благороднѣе въ своихъ чувствахъ,-- и для нихъ идеалъ выше матерьяльной дѣйствительности,-- и потому они оборачиваются спиной къ великолѣпной картинѣ заходящаго солнца и возносятъ свои мысленный взоръ къ далекому Востоку, колыбели и очагу ихъ религіи, и молятся, молятся такъ, что намъ, христіанамъ, остается только поучиться у нихъ. О, эти фанатики мусульмане, какъ они умѣютъ молиться! Всецѣло поглощенные своимъ религіознымъ экстазомъ, съ вдохновенными лицами и сіяющимъ взоромъ, съ повергнутымъ въ прахъ челомъ, лежатъ они по нѣсколько минутъ на своихъ молельныхъ коврикахъ. И кто могъ усумниться, глядя на этихъ людей, на ихъ убѣжденную вѣру, на этотъ огонь фанатизма, горящій въ ихъ глазахъ, что въ нихъ таится великая жизненная сила, что безчисленные милліоны людей думаютъ, какъ одинъ человѣкъ отъ мыса Джуба и предѣловъ Китая! Пусть только одна могучая волна всколыхнетъ ихъ, пусть только возстанетъ среди нихъ великій вождь или организаторъ, который съумѣетъ воспользоваться этой великой силой,-- и тогда кто можетъ поручиться, что эти сыны Востока не заполонятъ когда нибудь жалкій, дряхлый, вырождающійся югъ Европы, какъ нѣкогда, 1000 лѣтъ тому назадъ!
   Но вотъ молитва кончена, арабы поднялись съ колѣнъ,-- и тотчасъ-же прозвучалъ призывный сигналъ. Плѣнные поняли, что, пропутешествовавъ весь день, они были, повидимому, осуждены путешествовать и всю ночь. Бельмонтъ невольно заворчалъ, онъ утѣшалъ себя надеждой, что погоня настигнетъ ихъ еще на этомъ привалѣ; но такъ надѣялся только онъ одинъ, другіе же давно оставили всякую надежду на спасеніе и покорились неизбѣжному. Каждому изъ нихъ дали по арабской плоской хлѣбной лепешкѣ, которая показалась верхомъ всякаго лакомства, и о, роскошь! -- по цѣлому стакану воды, свѣжей и холодной, изъ того запаса, который привезъ съ собою отрядъ Абдеррахмана.
   Если бы тѣло наше также быстро поддавалось душевному нашему состоянію, какъ поддается это послѣднее нашимъ физическимъ, тѣлеснымъ ощущеніямъ, какимъ раемъ небеснымъ могла бы стать жизнь! Теперь, когда ихъ жалкія физическія потребности были удовлетворены, и самое настроеніе плѣнныхъ стало совершенно иное, они уже не чувствовали себя, какъ раньше, угнетенными и пришибленными; въ нихъ откуда-то явилась и бодрость духа, и они безъ особаго понуканья взобрались снова на своихъ верблюдовъ. Только мистеръ Стюартъ лежалъ неподвижно, продолжая неумолчно болтать,-- и никто изъ арабовъ не далъ себѣ труда поднять и посадить его на верблюда.
   -- Эй, ты, драгоманъ, скажи имъ, что они забыли мистера Стюарта!-- крикнулъ Кочрэнь.
   -- Не стоитъ имъ говорить, сэръ, они говорятъ, что онъ слишкомъ тученъ и тяжелъ, и они не хотятъ везти его дальше! Онъ, все равно, скоро умретъ, такъ они не хотятъ больше съ нимъ возиться!
   -- Не хотятъ возиться! -- воскликнулъ Кочрень, у котораго отъ гнѣва и негодованія выступили красныя пятна на щекахъ.-- Да, вѣдь, онъ здѣсь умретъ отъ голода и жажды! Гдѣ эмиръ? Эй, ты! -- крикнулъ онъ проѣзжавшему въ этотъ моментъ мимо него чернобородому Али Ибрагиму, такимъ тономъ, какимъ обыкновенно обращался къ погонщикамъ мудовъ. Но эмиръ не удостоилъ вниманіемъ этотъ дерзкій окликъ, а только, проѣзжая дальше, отдалъ какое-то краткое приказаніе одному изъ конвойныхъ арабовъ, который, подскакавъ къ Кочрэню, со всей силы ударилъ его прикладомъ своего ремингтона въ бокъ. Старый вояка ткнулся впередъ и, судорожно ухватившись обѣими руками за переднюю луку своего сѣдла, почти безъ чувствъ поникъ надъ горбомъ своего верблюда. При видѣ этого возмутительнаго поступка, женщины не могли удержать слезъ, а мужчины въ безсильномъ гнѣвѣ скрежетали зубами и сжимали кулаки. Бельмонтъ машинально хватился за свой потайной карманъ, въ которомъ у него находился маленькій карманный револьверъ, и только тогда вспомнилъ, что онъ отдалъ его миссъ Адамсъ, когда ощупалъ, что карманъ пустъ. Если-бы подъ его горячую руду попался въ эту минуту револьверъ, онъ навѣрное уложилъ-бы на мѣстѣ эмира, ѣхавшаго въ нѣсколькихъ саженяхъ впереди его, а это вызвало-бы поголовное избіеніе всѣхъ плѣнныхъ.
Иллюстрация из издания П. П. Сойкина, 1904 г. [Не указан]
   Между тѣмъ на краю горизонта, тамъ, гдѣ только-что закатилось солнце, небо сохранило лиловато-сѣрый оттѣнокъ. Но вотъ этотъ свинцово-фіолетовый горизонтъ началъ постепенно свѣтлѣть и проясняться, пока не получилось впечатлѣніе мнимаго разсвѣта и не стало казаться, что колеблющееся солнце вотъ-вотъ снова вернется. Весь закатъ алѣлъ розоватой зарей, которая постепенно стала вновь медленно погасать и переходить въ прежній лиловато-свинцовый оттѣнокъ и наступила ночь. Еще сутки тому назадъ пассажиры "Короско" съ палубы своего парохода любовались такою-же ночью, такими же звѣздами и тѣмъ самымъ тонкимъ серпомъ молодого мѣсяца. Всего двѣнадцать часовъ тому назадъ они завтракали въ уютномъ салонѣ передъ отправленіемъ въ экскурсію, а сколько времени казалось, протекло съ тѣхъ поръ, нѣсколькихъ изъ нихъ уже не было въ живыхъ, остальные стали за это время совершенно другими людьми.
   Длинная вереница верблюдовъ беззвучно тянулась по залитой трепетнымъ луннымъ свѣтомъ пустынѣ, словно рядъ привидѣній. Въ началѣ и въ хвостѣ каравана мѣрно колыхались бѣлыя фигуры арабовъ. Кругомъ ни звука,-- и вдругъ, среди этой мертвой таинственной тишины и безмолвія, откуда-то издалека донеслись звуки человѣческаго голоса. Голосъ этотъ, сильный и благозвучный, пѣлъ знакомый напѣвъ: "Мы на ночь дѣлаемъ привалъ, еще днемъ ближе къ цѣли"!
   Плѣннымъ казалось, что они различаютъ слова, и всѣ они невольно содрогнулись: неужели мистеръ Стюартъ пришелъ въ себя и съ умысломъ выбралъ этя слова, или же то была простая случайность его бреда?! И всѣ они невольно обратили свои взоры въ ту сторону, гдѣ остался ихъ бѣдный другъ, онъ отлично зналъ, что онъ ужъ очень близокъ къ цѣли.
   -- Дорогой мой дружище, надѣюсь, вы не очень сильно ранены? -- сочувственно и съ искренней тревогой въ голосѣ освѣдомился Бельмонтъ, ласково и любовно положивъ руку на колѣно Кочрэня.
   Полковникъ теперь понемногу выпрямился, хотя все еще не могъ отдышаться.
   -- Я теперь почти совершенно оправился,-- отозвался онъ замѣтно измѣнившимся голосомъ,-- будьте добры, не откажитесь указать мнѣ того человѣка, кто нанесъ мнѣ этотъ ударъ!
   -- Вотъ тотъ, который теперь ѣдетъ подлѣ Фардэ, тамъ, впереди! -- отвѣчалъ Бельмонтъ.
   -- Благодарю, я сейчасъ не совсѣмъ хорошо различаю его отсюда, при этомъ невѣрномъ, обманчивомъ свѣтѣ луны, но думаю, что съумѣю узнать его потомъ.-- Это, кажется, еще молодой парень, безбородый... не правда-ли, Бельмонтъ?
   -- Да, но, признаюсь, я думалъ, что онъ переломилъ вамъ нѣсколько реберъ...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, онъ только вышибъ изъ меня духъ, я не могъ перевести дыханія... Да и теперь еще дышется трудно...
   -- Вы, право, точно желѣзный, Кочрэнь! Вѣдь, это былъ такой страшный ударъ, что трудно повѣрить, чтобы вы могли такъ скоро оправиться послѣ него!
   -- Дѣло въ томъ,-- отвѣтилъ Кочрэнь, близко наклонившись къ Бельмонту,-- надѣюсь, что это останется между нами, и что вы никому этого не передадите, въ особенности-же дамамъ,-- дѣло въ томъ, что я, въ сущности, старше, чѣмъ-бы желалъ казаться, и такъ какъ я всегда очень дорожилъ своей военной выправкой, то...
   -- О... не продолжайте... я уже угадалъ! -- воскликнулъ удивленный ирландецъ.
   -- Ну да, легкая искусственная поддержка, вы понимаете... она меня спасла въ данномъ случаѣ, какъ видите! -- и Кочрэнь тутъ же перевелъ разговоръ на другое.
   Эта ночь впослѣдствіи не разъ снилась тѣмъ, кто ее пережилъ, и въ ихъ воспоминаніи казалась какимъ-то смутнымъ сномъ. Звѣзды временами казались такъ близко, такъ низко, что ихъ можно было принять за фонарь, поставленный на дорогѣ; черезъ минуту другая казалась на ладонь отъ головы верблюда или же цѣлые потоки этихъ звѣздъ дождемъ лили свой свѣтъ съ прозрачно-чернаго, таинственно глубокаго неба. Медленно двигался длинный караванъ, въ полномъ безмолвіи, но изъ плѣнныхъ никто не спалъ. Наконецъ, на далекомъ востокѣ забрезжилъ первый холодный сѣрый свѣтъ, предвѣстникъ разсвѣта, и блѣдныя, растерянныя лица путниковъ казались страшными при этомъ странномъ свѣтѣ.
   Весь день ихъ мучила и томила жара, ужасный нестерпимый зной африканской пустыни; теперь же пронизывающій холодъ причинялъ имъ новыя мученія. Арабы укутались въ свои бурнусы и завернули въ нихъ даже свои головы; плѣнникамъ же нечѣмъ было прикрыться; они сжимали руки и дрожали отъ холода. Особенно страдала отъ холода миссъ Адамсъ, кровообращеніе ея было вялое, бѣдняжка дрогла, какъ изнѣженная комнатная собаченка, выгнанная ночью на морозъ, дрогла до слезъ.
   Стефенсъ скинулъ съ себя куртку и накинулъ ее на плечи бѣдной миссъ Адамсъ, самъ же онъ ѣхалъ подлѣ Сади и все время неумолчно болталъ или тихонько насвистывалъ какой нибудь напѣвъ для того, чтобы увѣрить ее, что ему было несравненно теплѣе и лучше безъ куртки, въ одномъ жилетѣ, но эта демонстрація была слишкомъ усиленной, чтобы не казаться неестественной. Тѣмъ не менѣе, онъ, быть можетъ, дѣйствительно, менѣе другихъ ощущалъ ночной холодъ, такъ какъ въ немъ горѣлъ священный огонь и какая-то странная, никогда еще не испытанная имъ радость зарождалась гдѣ-то въ глубинѣ его души и незамѣтно примѣшивалась ко всѣмъ горестнымъ событіямъ этого дня; такъ ему было положительно трудно рѣшить, было-ли это приключеніе для него величайшимъ несчастьемъ, или же величайшимъ благополучіемъ въ его жизни.
   Тамъ, на "Короско", молодость, красота, привлекательность и милый нравъ Сади заставляли его сознавать, что въ лучшемъ случаѣ онъ можетъ надѣяться быть терпимымъ ею. Но здѣсь онъ сознавалъ, что можетъ ей дѣйствительно на что-нибудь пригодиться, что она съ каждымъ часомъ все болѣе и болѣе привыкала обращаться къ нему, какъ мы обращаемся къ нашему естественному покровителю, отцу, брату или мужу. И самъ онъ начиналъ сознавать, что за жалкой, сухой оболочкой дѣлового человѣка въ немъ таился еще другой, сильный и надежный человѣкъ, въ которомъ билось сердце, и пробудилась душа,-- и онъ почувствовалъ въ себѣ нѣкоторое чувство самоуваженія, котораго раньше не испытывалъ. Правда, онъ прозѣвалъ свою молодость, но теперь она возвращалась къ нему, какъ прелестный запоздалый цвѣтокъ.
   -- Я начинаю вѣрить, что все это вамъ очень нравится, мистеръ Стефенсъ! -- сказала Сади съ замѣтной горечью.
   -- Ну, я не скажу, чтобы это было совсѣмъ такъ,-- возразилъ Стефенсъ,-- хотя, во всякомъ случаѣ, я не пожелалъ-бы остаться невредимымъ въ Хальфѣ, зная, что вы здѣсь!
   Это былъ первый и самый смѣлый намекъ на его чувства, который онъ себѣ позволилъ до сихъ поръ, и дѣвушка взглянула на него съ невольнымъ удивленіемъ.
   -- Мнѣ кажется теперь, что я всю свою жизнь была очень скверной дѣвочкой,-- сказала Сади, немного погодя.-- Мнѣ самой всегда жилось хорошо, я никогда не думала о томъ, что другіе могутъ быть несчастны, а это происшествіе съ нами какъ-то сразу заставило меня серьезнѣе взглянуть на вещи, и теперь, если я вернусь когда-нибудь отсюда, то буду лучшей женщиной, болѣе серьезной, болѣе сердечной...
   -- А я буду другимъ, лучшимъ человѣкомъ,-- подтвердилъ ея мысль мистеръ Стефенсъ,-- я полагаю, что именно съ этою цѣлью и приходятъ къ людямъ несчастія... Посмотрите, какъ въ эти тяжелыя минуты проявились и сказались всѣ хорошія душевныя качества въ нашихъ спутникахъ. Возьмемъ хотя бы бѣднаго мистера Стюарта! Вѣдь, мы бы никогда не узнали, какой это былъ благородный и сильный духомъ человѣкъ, какой удивительный стоикъ! А супруги Бельмонтъ! Развѣ это не трогательно видѣть, какъ они, безпрестанно думая другъ о другѣ, совершенно забываютъ о своемъ личномъ горѣ, опасности и невзгодахъ,-- какъ даже самое горе перестаетъ казаться имъ горемъ потому только, что они вмѣстѣ?! А полковникъ Кочрэнь, который тамъ, на "Короско", казался всѣмъ намъ чопорнымъ, нѣсколько безсердечнымъ, сухимъ человѣкомъ, какимъ благороднымъ, отважнымъ и великодушнымъ показалъ онъ себя здѣсь. Какъ самоотверженно вступается онъ за каждаго! А Фардэ, смотрите, онъ забылъ всѣ свои предразсудки, онъ смѣлъ, какъ левъ... Право, мнѣ кажется, что это горе только сдѣлало всѣхъ насъ лучше, чѣмъ мы были, что оно послужитъ намъ во благо!
   Сади глубоко вздохнула.
   -- Да,-- сказала она,-- если все это кончится и благополучно, если эти несчастья скоро окончатся, но если это продолжится еще недѣли и мѣсяцы и затѣмъ окончится смертью, то я, право, не знаю, гдѣ мы воспользуемся тѣмъ благомъ, которое вынесли изъ этого несчастья? Ну, предположимъ, что вамъ-бы удалось спастись, мистеръ Стефенсъ. Скажите, что бы вы тогда сдѣлали?
   Юристъ съ минуту призадумался, но такъ какъ его профессіональные инстинкты были еще живы въ немъ, то онъ отвѣтилъ:
   -- Я бы прежде всего разсмотрѣлъ, на какихъ основаніяхъ и противъ кого можно возбудить дѣло, противъ-ли организаторовъ экскурсій туристовъ, предложившихъ намъ посѣтить утесъ Абукиръ, когда это сопряжено съ такимъ рискомъ, противъ ли египетскаго правительства, не охранявшаго надлежащимъ образомъ своихъ границъ, или противъ Калифата. Это будетъ въ высшей степени интересный процессъ. А вы, что сдѣлали-бы вы, Сади?
   Онъ впервые опустилъ обычное, требуемое приличіями, слово "миссъ", но дѣвушка была настолько озабочена своими собственными думами, что даже не замѣтила этого.
   -- Я буду добрѣе къ другимъ, буду сочувственнѣе, я постараюсь дать кому-нибудь счастье въ память тѣхъ тяжелыхъ минутъ, которыя мнѣ пришлось пережить здѣсь! -- сказала Сади какъ-то особенно прочувствованно и вмѣстѣ вдумчиво.
   -- Но вы же всю свою жизнь только и дѣлали, что давали счастье другимъ,-- возразилъ Стефенсъ,-- вы это дѣлаете помимо своей воли!
   Полумракъ южной ночи какъ будто придавалъ ему смѣлости, онъ говорилъ теперь то, что едва-ли бы рѣшился сказать днемъ при яркомъ свѣтѣ.
   -- Вы не нуждались въ этомъ жестокомъ урокѣ!
   -- Вы только доказываете этимъ, какъ мало вы меня знаете. Я всю свою жизнь была очень себялюбива и легкомысленна, я не думала о другихъ, не страдала за нихъ и даже не замѣчала ихъ страданій!
   -- Во всякомъ случаѣ, вы не имѣли надобности въ такомъ сильномъ потрясеніи, въ васъ всегда была жива ваша молодая душа. А я,-- это дѣло другое!
   -- Почему-же вамъ нужна была эта встряска, это сильное потрясеніе?
   -- Потому, что все на свѣтѣ лучше спячки, лучше застоя, даже горе, даже муки... Я только теперь началъ жить, до сихъ поръ я не жилъ, а прозябалъ, я былъ ничто иное, какъ машина: сухой, черствый, односторонній человѣкъ; ничто меня не трогало, не волновало; у меня не было на то времени. Правда, я замѣчалъ иногда это возбужденіе, это волненіе въ другихъ и удивлялся, думая, ужъ нѣтъ ли въ моемъ организмѣ какого-нибудь дефекта, лишающаго меня возможности испытывать то, что испытываютъ другіе люди. Но теперь, въ эти послѣдніе дни, я испыталъ, какъ глубоко могу ощущать, какъ могу таить горячія надежды и смертельный, мучительный страхъ, я убѣдился, что могу и ненавидѣть, и... испытывать сильное, глубокое чувство, потрясающее всю мою душу, да! Я возродился къ жизни! Быть можетъ, я стою на рубежѣ могилы, но все же я теперь могу сказать, умирая, что я жилъ!
   -- Но почему же вы постоянно вели такую, мертвящую душу, жизнь? -- спросила Сади.
   -- Почему? Я былъ честолюбивъ, я хотѣлъ выбиться на дорогу! Кромѣ того, мнѣ надо было поддерживать матъ и сестру, заботиться о нихъ... Ну, слава Богу! Вотъ я утро настаетъ. Тетушка ваша, да и вы сами перестанете зябнуть, какъ только выглянетъ солнце!
   -- Да, и вы тоже, безъ куртки! -- добавила Сади.
   -- О, я, мнѣ ничего, у меня прекрасное кровообращеніе, мнѣ вовсе не холодно въ одномъ жилетѣ!
   Дѣйствительно, долгая, холодная ночь миновала, наконецъ, и глубокое, почти черное небо стало постепенно свѣтлѣть, переходя въ удивительный розово-лиловатый колоритъ. Крупныя яркія звѣзды, какъ будто висѣвшія въ пространствѣ, все еще ярко свѣтились, но какъ будто ушли дальше отъ земли, затѣмъ, мало по малу, стали блѣднѣть. Сѣрая полоса разсвѣта росла и начинала переходить въ нѣжно-розовые оттѣнки. Поверхъ этой полосы раскинулись вѣеромъ лучи еще невидимаго на горизонтѣ солнца. И вдругъ наши истомленные, иззябшіе путники почувствовали на своихъ спинахъ его благотворное тепло, и на песокъ пустыни передъ ними легли рѣзкія черныя тѣни. Дервиши, не проронившіе за всю ночь ни одного слова, теперь сбросили съ себя свою бурнусы, раскутали головы и весело заговорили между собой. Плѣнники тоже начинали обогрѣваться и съ радостью уничтожали розданное имъ дурро (т.-е. арабское просо); вскорѣ была сдѣлана небольшая остановка на ходу, и всѣмъ роздана порція воды, около стакана на каждаго.
   -- Могу я говорить съ вами, полковникъ? -- спросилъ подъѣхавшій къ Кочрэню драгоманъ.
   -- Нѣтъ! -- рѣзко и пренебрежительно отрѣзалъ было старый вояка.
   -- А между тѣмъ это крайне важно для васъ, чтобы вы выслушали меня: отъ этого зависитъ спасеніе всѣхъ васъ!
   Кочрэнь насупился и сталъ сердито теребить свой длинный усъ.
   -- Такъ что же ты имѣешь сказать? -- спросялъ онъ, не глядя на Мансура.
   -- Прежде, всего вы должны совершенно довѣриться мнѣ, хотя бы уже потому, что мнѣ такъ-же важно вернуться въ Египетъ, какъ и вамъ, тамъ у меня жена, дѣти, домъ. А здѣсь я до самой смерти буду невольникомъ, буду работать, какъ волъ, и жить, какъ бездомный песъ!..
   -- Ну, что же дальше?
   -- Вы уже знаете того чернокожаго, который былъ при Хиксъ-Пашѣ; онъ въ эту ночь ѣхалъ рядомъ со мной и долго бесѣдовалъ. Онъ говорилъ, что плохо понимаетъ васъ, и что вы тоже плохо его понимаете; поэтому онъ рѣшилъ обратиться къ моему посредничеству!
   -- Что же онъ сказалъ тебѣ?
   -- Онъ говорилъ, что среди арабовъ есть восемь человѣкъ солдатъ изъ египетской арміи, пятеро чернокожихъ и двое феллаховъ, и они желаютъ, чтобы вы пообѣщали имъ отъ своего имени и отъ имени всѣхъ остальныхъ господъ каждому приличное вознагражденіе, если они помогутъ вамъ спастись и бѣжать отъ арабовъ!
   -- Понятно, что мы готовы обѣщать приличное вознагражденіе! Я готовъ поручиться за всѣхъ!
   -- Они желаютъ получить не менѣе, какъ по сто египетскихъ фунтовъ каждый! -- замѣтилъ Мансуръ.
   -- Можешь обѣщать имъ эти деньги! Скажи имъ, что они получатъ ихъ тотчасъ-же, какъ только мы переѣдемъ границу. Но что они собственно предлагаютъ сдѣлать?--- освѣдомился Кочрэнь.
   -- Они говорятъ, что ничего опредѣленнаго сейчасъ обѣщать не могутъ, а пока будутъ ѣхать, держась все время какъ можно ближе около васъ, чтобы, въ случаѣ, если представится возможность спасенія, они могли во всякое время воспользоваться ею; они будутъ стараться отрѣзать арабовъ отъ васъ и стать между ними и вами,-- а тамъ дальше видно будетъ, что можно будетъ сдѣлать!
   -- Прекрасно, ты можешь сказать имъ, что каждый изъ нихъ получитъ по 200 египетскихъ фунтовъ, если только они съумѣютъ вырвать васъ изъ рукъ арабовъ. Нельзя-ли подкупить и кого нибудь изъ послѣднихъ?
   -- Рискъ попытки слишкомъ великъ; можно разомъ погубить все дѣло, и тогда всѣмъ намъ тутъ же конецъ! Я пойду и скажу черномазому вашъ отвѣтъ; я вижу, что онъ уже поджидаетъ меня! -- и драгоманъ удалился.
   Эмиръ разсчитывалъ сдѣлать привалъ не дольше, какъ на полъ-часа, но, по тщательномъ осмотрѣ верблюдовъ, оказалось, что вьючныя животныя, на которыхъ ѣхали плѣнники, были до того изнурены длиннымъ и быстрымъ переходомъ, который имъ пришлось совершить, что не было никакой возможности заставить ихъ идти дальше, не давъ передохнуть хоть часъ или полтора. Бѣдняги вытянули свои длинныя шеи по землѣ, что является крайнимъ признакомъ утомленія у этихъ животныхъ. Эмиры, осматривавшіе во время привала караванъ, озабоченно покачали головами; затѣмъ жестокіе блестящіе глаза стараго Абдеррахмана остановились на плѣнныхъ; онъ сказалъ нѣсколько словъ Мансуру, лицо котораго мгновенно поблѣднѣло, какъ полотно,
   -- Эмиръ говоритъ,-- перевелъ онъ,-- что если вы не согласны всѣ до одного принять Исламъ, то не стоитъ задерживаться цѣлому каравану ради того, чтобы довезти васъ до Хартума на вьючныхъ верблюдахъ. Вѣдь, еслибы не вы, они могли совершать переходы вдвое быстрѣе, а потому онъ теперь же желаетъ знать, согласны-ли вы принять Коранъ?-- Затѣмъ, не измѣняя интонаціи голоса, какъ будто онъ все еще продолжалъ переводить слова эмира, Мансуръ добавилъ отъ себя:-- Совѣтую вамъ, господа, согласиться, такъ какъ иначе онъ всѣхъ васъ прикажетъ прирѣзать!
   Несчастные плѣнники въ смущеніи взглянули другъ на друга, а оба эмира съ суровыми, величавыми лицами стали ожидать отвѣта.
   -- Что касается меня,-- произнесъ Кочрэнь,-- то я скорѣе согласенъ умереть здѣсь теперь же, чѣмъ невольникомъ въ Хартумѣ!
   -- Какъ ты думаешь, Нора? -- обратился Бельмонтъ къ женѣ.
   -- Если мы умремъ вмѣстѣ, дорогой Джонъ, то смерть мнѣ не кажется страшна! -- отвѣчала эта прелестная, милая женщина.
   -- Это нелѣпо -- умирать за то, во что я никогда не вѣрилъ! -- бормоталъ въ полъ-голоса Фардэ.-- А вмѣстѣ съ тѣмъ, для моей чести француза оскорбительно быть обращеннымъ насильно въ магометанство! -- и онъ гордо выпрямился и, заложивъ раненую руку за бортъ сюртука, торжественно произнесъ: -- Я случайно родился христіаниномъ и останусь имъ!
   -- А вы что скажете, мистеръ Стефенсъ? -- опросилъ Мансуръ почти молящимъ голосомъ.-- Вѣдь, если хоть, одинъ изъ васъ согласится принять ихъ вѣру, это значительно смягчитъ ихъ по отношенію къ намъ!
   -- Нѣтъ, и я не могу согласиться! -- спокойно и просто, сухимъ, дѣловымъ тономъ отвѣтилъ юристъ.
   -- Ну, а вы, миссъ Сади? Вы, миссъ Адамсъ? Скажите только слово и вы будете спасены!
   -- Ахъ, тетечка, какъ вы думаете, не согласиться-ли намъ? -- пролепетала испуганная дѣвушка. Или это будетъ очень дурно, если мы согласимся?
   Миссъ Адамсъ заключила ее въ свои объятія.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, дорогое дитя мое, милая моя, бѣдная моя дѣвочка, нѣтъ, ты будешь тверда духомъ, ты не поддашься этому искушенію; ты бы потомъ сама возненавидѣла себя за это!
   Всѣ они были героями въ эти минуты, всѣ смотрѣли смѣло въ глаза смерти, и чѣмъ ближе они заглядывали ей въ лицо, тѣмъ менѣе она имъ казалась ужасна и страшна. Драгоманъ пожалъ плечами и сдѣлалъ такое движеніе рукой, какое дѣлаютъ обыкновенно послѣ того, какъ попытка, къ которой было приложено всякое стараніе, въ концѣ концовъ, не удалась.
   Эмиръ Абдеррахманъ понялъ этотъ жестъ и сказалъ что-то близъ стоявшему негру, который тотчасъ-же куда-то отбѣжалъ.
   -- На что ему ножницы? -- удивленно спросилъ полковникъ, понявъ, о чемъ шла рѣчь.
   -- Онъ хочетъ истязать женщинъ! -- сказалъ Мансуръ все съ тѣмъ же жестомъ безсилія.
   Холодная дрожь пробѣжала по спинамъ плѣнныхъ. Всѣ они были готовы умереть; каждый изъ нихъ былъ согласенъ перенести свою долю мученій, но быть свидѣтелемъ мученій кого либо изъ своихъ -- это ужъ было свыше ихъ силъ; въ эти тяжелые часы общаго несчастья они научились дорожить другъ другомъ, страдать и мучиться другъ за друга, и каждый былъ готовъ пожертвовать собою за каждаго изъ этихъ своихъ ближнихъ. Всѣ они стали теперь, какъ братья между собой, всѣ любили другъ друга, какъ самого себя, какъ предписывало евангельское ученіе Христа. Женщины, блѣдныя и дрожащія, молчали, но мужчины волновались, совѣщались, теряли голову.
   -- Гдѣ пистолетъ миссъ Адамсъ? Дайте его сюда, мы не дадимъ себя истязать! Нѣтъ, нѣтъ! Этого мы не потерпимъ!-- говорилъ Бельмонтъ.
   -- Предложите имъ денегъ, Мансуръ, сколько хотятъ, денегъ!-- восклицалъ Стефенсъ.-- Скажите, что я готовъ стать магометаниномъ, если только они оставятъ женщинъ въ покоѣ.-- Что-жъ, это, въ сущности, ни къ чему не обязываетъ, такъ какъ дѣлается по принужденію.. такъ сказать, почти насильственно. Такъ и скажите, что я согласенъ, пусть только женщинъ не трогаютъ, я не могу вынести, чтобы ихъ мучили!
   -- Нѣтъ, погодите немного, милый Стефенсъ,-- остановилъ его Кочрэнь,-- не надо терять голову! Всѣ мы готовы рѣшиться, на что угодно, чтобы спасти нашихъ дамъ; въ этомъ я увѣренъ; но мнѣ кажется, что я нашелъ иной, лучшій способъ разрѣшить этотъ вопросъ. Слушай, драгоманъ! Скажи этому сѣдобородому дьяволу, что мы ничего не знаемъ изъ его распроклятой, чертовской вѣры; конечно, скажи ему все это помягче, какъ ты умѣешь говорить, объясни, что мы не знаемъ, въ какого рода нелѣпости намъ должно вѣрить для спасенія нашихъ шкуръ, что, если онъ вразумитъ насъ, растолкуетъ намъ свою тарабарщину, то мы согласны слушать его. При этимъ можешь прибавить, что какая-бы ни была та вѣра, которая порождаетъ такихъ чудовищъ, какъ онъ, или какъ тогъ чернобородый боровъ, она должна несомнѣнно привлечь къ себѣ сердца всѣхъ. Понялъ?
   И вотъ, съ безчисленными поклонами и молящими жестами, драгоманъ передалъ эмиру, что христіане всѣ сильно сомнѣваются въ правотѣ своей вѣры, и что стоитъ только нѣсколько просвѣтить ихъ разумъ свѣтомъ ученія пророка, какъ всѣ они прославятъ Аллаха, сдѣлавшись вѣрными послѣдователями Корана. Оба эмира задумчиво поглаживали свои бороды во время рѣчи переводчика, недовѣрчиво и подозрительно посматривая на своихъ плѣнныхъ. Наконецъ, немного помолчавъ, Абдеррахманъ сказалъ что-то Мансуру, послѣ чего оба араба медленно удалились.
   Спустя минуту, поданъ былъ сигналъ къ отправленію,-- и всѣ стали садиться на своихъ верблюдовъ.
   -- Вотъ что онъ приказалъ сказать вамъ,-- сообщилъ Мансуръ, ѣхавшій посреди группы плѣнныхъ.-- Около полудня мы будемъ у колодцевъ, и тамъ будетъ большой привалъ. Тогда его собственный мулла, прекрасный и очень умный человѣкъ, будетъ въ продолженіе цѣлаго часа бесѣдовать съ вами о Коранѣ и поучать васъ въ вѣрѣ. По окончаніи же этой бесѣды вы должны будете избрать то или другое: или слѣдовать далѣе до Хартума, или быть преданы смерти тутъ же, на мѣстѣ. Таково его послѣднее слово!
   -- Они не желаютъ получить выкупа?
   -- Надъ Ибрагимъ взялъ-бы, но эмиръ Абдеррахманъ ужасный, жестокій и безпощадный человѣкъ. Поэтому совѣтую вамъ уступить ему!
   -- А самъ ты, Мансуръ, какъ поступилъ? Вѣдь, ты же тоже христіанинъ?
   Густая краска залила лицо Мансура,
   -- Я былъ имъ вчера и, быть можетъ, буду завтра. Я служилъ Господу, пока это было возможно. Но когда что-либо невозможно, противъ этого, думаю, и Самъ Господь не возстаетъ! -- и сконфуженный, онъ поспѣшилъ отьѣхать въ сторону и вмѣшался въ группу конвойныхъ.
   Судя по этому, можно было видѣть, что перемѣна религіи поставила его на совершенно другую ногу.
   Итакъ, несчастнымъ была дана отсрочка на нѣсколько часовъ, но смерть уже распростерла надъ ними свои мрачныя крылья. Что такое представляетъ собою эта земная жизнь, что всѣ мы такъ цѣпляемся за нее? Это не удовольствія, не радости жизни, такъ какъ даже и тѣ, для кого жизнь не что иное, какъ рядъ тяжкихъ страданій и мукъ, съ ужасомъ отшатываются назадъ, когда смерть готова протянуть надъ ними свой успокоительный покровъ. Нѣтъ, насъ пугаетъ страхъ потерять то дорогое, родное, любимое я, съ которымъ мы такъ свыклись, о которомъ всю жизнь не переставали думать и заботиться, которое, мы думаемъ, такъ прекрасно изучили и знаемъ, что однако не мѣшаетъ, чтобы это самое я поминутно совершало такіе дѣла и поступки, которые удивляютъ насъ. Это ли чувство заставляетъ умышленнаго самоубійцу въ послѣдній моментъ схватиться за перила моста, чтобы еще хоть на мгновеніе повиснуть надъ рѣкой, которая должна унести его въ бездну? Или же то сама природа изъ опасенія, что всѣ ея усталые, замученные труженики вдругъ разомъ побросаютъ свои кирки и лопаты, придумала этотъ страхъ, чтобы удержать ихъ на ихъ тяжелой работѣ? Но онъ существуетъ, этотъ страхъ смерти, и всѣ измученные, изнуренные, изстрадавшіеся люди радуются, что имъ даны хоть еще нѣсколько часовъ этихъ мученій и терзаній.
  

VII.

  
   Ничто, повидимому, не отличало этотъ новый дневной путь отъ того, по которому двигались плѣнники-европейцы и арабы вчера. Кругомъ разстилалась та-же безплодная, песчаная равнина, тѣ же голые, плоскіе камни, Солнце было еще не высоко, и потому еще не получалось того тропическаго отраженія и преломленія лучей, которое порой обманываетъ зрѣніе путника, и въ чистомъ, сухомъ воздухѣ весь ландшафтъ лежалъ, какъ на ладони. Длинный караванъ медленно двигался впередъ, подравниваясь подъ шагъ вьючныхъ животныхъ. Далеко на флангахъ развѣдчики арабы гарцовали на своихъ коняхъ, время отъ времени привставая на стременахъ и вглядываясь изъ-подъ руки вдаль, то впередъ, то по тому пути, который караванъ уже успѣлъ пройти.
   -- Какъ вы думаете, далеко-ли мы отошли отъ Нила? -- спросилъ Кочрэнь, не отводя глазъ отъ далекаго восточнаго горизонта.
   -- Да, добрыхъ пятьдесятъ миль, я полагаю! -- отвѣтилъ Бельмоитъ.
   -- Врядъ-ли такъ много,-- возразилъ полковникъ,-- мы не болѣе 15 или 16 часовъ въ пути. А верблюдъ можетъ дѣлать не болѣе 2-хъ, 2 1/2 миль въ часъ, если онъ не бѣжитъ рысью. Слѣдовательно, мы могли отойти только на 40 миль, не больше. Но все-таки и это кажется мнѣ слишкомъ солидной дистанціей для того, чтобы насъ могли нагнать. Я, право, не вижу, что мы выиграли тѣмъ, что отсрочили часъ разсчета, все равно, намъ надѣяться не на что; такъ ужъ лучше-бы разомъ расхлебать кашу!
   -- Ну, да, только не говорите умереть! -- воскликнулъ неунывающій ирландецъ. -- До полудня еще очень много времени. Эти наши Хамильтонъ и Хадлей, офицеры египетскаго кавалерійскаго корпуса, славные ребята, и, я увѣренъ, во всю будутъ гнаться за нами по-слѣду: у нихъ, вѣдь, нѣтъ вьючныхъ верблюовъ, которые-бы ихъ задерживали. Еще нѣсколько дней тому назадъ они подробно разсказывали мнѣ, какія мѣры принимаются ими противъ набѣговъ. Я убѣжденъ, что они не оставятъ это дѣло такъ!
   -- Прекрасно, доведемъ игру до конца, но я долженъ признаться, что никакихъ особенныхъ надеждъ не питаю! Мы, конечно, должны казаться спокойными и увѣренными передъ дамами, и я вижу, что этотъ Типпи Тилли готовъ сдержать свое слово, также и тѣ семь человѣкъ, о которыхъ онъ говорилъ. Дѣйствительно, они все время держатся вмѣстѣ, тѣмъ не менѣе, я положительно не знаю, какъ они могутъ намъ помочь!
   -- Я раздобылъ обратно свой пистолетъ,-- шепнулъ Кочрэню Бельмонтъ.-- Если только они попробуютъ сдѣлать что-нибудь женщинамъ, я, не задумываясь, застрѣлю ихъ всѣхъ трехъ собственноручно, а затѣмъ мы уже можемъ спокойно умереть. Ихъ ужъ мы, во всякомъ случаѣ, не отдадимъ на истязаніе и поруганіе!
   -- Вы -- хорошій, честный человѣкъ, Бельмонтъ! -- сказалъ Кочрэнь, и они продолжали ѣхать молча.
   Почти никто не говорилъ; всѣми овладѣло какое-то странное, полу-сознательное состояніе, словно всѣ они приняли какое-нибудь наркотическое средство. Внутренно каждый изъ нихъ переживалъ въ душѣ разные моменты своей прежней жизни, вызывалъ милые образы родныхъ, друзей и знакомыхъ,-- и всѣ эти воспоминанія вызывали чувство кроткаго умиленія и тихой, пріятной грусти.
   -- Я всегда думалъ, что умру въ густомъ изжелто-сѣромъ туманѣ Лондонскаго утра, но этотъ желтый песокъ пустыни, прозрачный воздухъ и безпредѣльный просторъ, право, ничѣмъ не хуже!
   -- А я желала-бы умереть во время сна! -- сказала Сади. Какъ прекрасно, должно быть, проснуться въ другомъ, лучшемъ мірѣ! Мнѣ помнится, одинъ припѣвъ романса: "Ты никогда не говори "прощай" или "спокойной ночи",-- а пожелай мнѣ радостнаго утра въ другомъ, лучшемъ изъ міровъ!"
   На это миссъ Адамсъ неодобрительно покачала годовой.
   -- Ахъ, нѣтъ, это ужасно -- предстать неприготовленной передъ своимъ Творцомъ!
   -- Меня такъ всего болѣе пугаетъ одиночество смерти. Если-бы мы и тѣ, кого мы любимъ, умирали всѣ разомъ, то, я полагаю, смерть была-бы для насъ тѣмъ, что переѣздъ изъ одного дома въ другой! -- сказала мистриссъ Бельмонтъ.
   -- Если дѣло дойдетъ до этого,-- замѣтилъ ея супругъ,-- то мы не узнаемъ тоски одиночества: мы всѣ вмѣстѣ переселимся въ другой міръ и встрѣтимъ тамъ Броуна, Хиндинглея и мистера Стюарта.
   Французъ на это только пренебрежительно пожалъ плечами; онъ не вѣрилъ въ загробную жизнь и дивился спокойной увѣренности этихъ католиковъ, ихъ простодушной, дѣтской вѣрѣ. Самъ-же онъ больше размышлялъ о томъ, что скажутъ въ Café его пріятели, узнавъ, что онъ положилъ жизнь за вѣру во Христа, онъ, никогда не вѣрившій ни въ Бога, ни въ чорта!
   Порою эта мысль забавляла его, порою приводила въ бѣшенство, и онъ, баюкая свою раненую руку, какъ женщина -- больное дитя, ѣхалъ нѣсколько въ сторонѣ, то улыбаясь, то скрежеща зубами.
   На мутно-желтомъ фонѣ пустыни, усѣянной камнями, на всемъ протяженіи отъ сѣвера къ югу, насколько хваталъ глазъ, тянулась узкая полоса свѣтло-желтаго цвѣта; то была полоса легкаго песка, подымавшагося на высоту отъ 8 до 10 футовъ отъ земли.
   На эту полосу арабы указывали другъ другу съ видимой тревогой и, когда приблизились къ ней, то караванъ остановился, какъ-бы передъ обрывомъ, на днѣ котораго течетъ глубокая рѣка. То былъ легкій, какъ пыль, песокъ; при малѣйшемъ дуновеніи вѣтерка онъ взлеталъ вверхъ высокимъ столбомъ, подобно пляшущимъ въ воздухѣ передъ закатомъ мошкамъ. Эмиръ Абдеррахманъ попытался было заставить своего верблюда войти въ эту полосу песку, но благородное животное, сдѣлавъ по принужденію два-три шага, остановилось какъ вкопанное, дрожа всѣмъ тѣломъ. Тогда Эмиръ повернулъ назадъ и нѣкоторое время совѣщался съ Надъ Ибрагимомъ, послѣ чего весь караванъ повернулъ къ сѣверу, имѣя полосу песка съ лѣвой стороны.
   -- Что это? -- освѣдомился Бельмонтъ у драгомана, который случайно оказался подлѣ него.-- Почему мы вдругъ измѣнили направленіе?
   -- Это зыбучіе пески,-- отвѣтилъ Мансуръ,-- порою вѣтеръ подымаетъ его вотъ такой длинной полосой, а на завтра, если только будетъ вѣтеръ, онъ разнесетъ его весь по воздуху, такъ что здѣсь не останется ни песчинки. Но арабъ скорѣе дастъ пятьдесятъ и даже сто миль крюку, чѣмъ рѣшится пройти черезъ такую полосу зыбучаго песка, такъ какъ верблюдъ его переломаетъ себѣ ноги, а самого его задушитъ и засосетъ песокъ.
   -- А долго-ли это будетъ продолжаться, эта преграда зыбучихъ песковъ?
   -- Трудно сказать!
   -- Что-жъ, Кочрэнь? Вѣдь, это все къ нашему благу,-- замѣтилъ ирландецъ,-- чѣмъ дольше будетъ продолжаться переходъ, тѣмъ больше у насъ шансовъ на спасеніе! -- и онъ снова оглянулся туда, откуда ожидалъ желанную погоню. Но тамъ, вдали, ничего не было видно.
   Вскорѣ преграды зыбучихъ песковъ не стало,-- и теперь караванъ могъ продолжать свой путь въ надлежащемъ направленіи. Странно даже, что въ тѣхъ случаяхъ, когда эта полоса зыбучаго песку настолько узка, что черезъ нее, кажется, можно было-бы перескочить, арабы все-же обойдутъ его громаднымъ обходомъ, но не рискнутъ пройти черезъ него. Teперь-же, очутившись на совершенно твердой почвѣ, утомленныхъ верблюдовъ погнали рысью, этой ужасной, неровной, толчковатой рысью, отъ которой бѣдные непривычные туристы колыхались и болтались какъ куклы, привязанныя къ деревяннымъ лошадкамъ. Въ первую минуту это казалось забавнымъ, но вскорѣ эта потѣха превратилась въ нестерпимую муку. Ужасная болѣзнь, вызываемая верблюжьей качкой, заставляла невыносимо ныть спину и бока, вызывала мучительную икоту и тошноту, доходящую до спазмъ.
   -- Нѣтъ, Сади, я больше не могу!.. -- почти сквозь слезы заявила миссъ Адамсъ.-- Я сейчасъ соскочу съ верблюда!
   -- Что вы, тетя?! Вѣдь, вы себѣ ноги переломаете! Потерпите еще немножко, быть можетъ, они сейчасъ остановятся!
   -- Откиньтесь назадъ и держитесь за заднюю луку,-- посовѣтовалъ полковникъ,-- это васъ облегчитъ, вы увидите.
   Затѣмъ онъ отцѣпилъ длинный, какъ полотенце, вуаль со своей шляпы, скрутилъ, связалъ концы между собою и накинулъ на переднюю луку своего сѣдла.-- Продѣньте ногу въ петлю,-- это дастъ вамъ упоръ и вы будете чувствовать себя лучше!
   Дѣйствительно, облегченіе получилось моментально, а потому Стефенсъ сдѣлалъ то-же самое для Сади. Но вотъ одинъ изъ усталыхъ верблюдовъ съ шумомъ упалъ, какъ-будто у него подломились всѣ четыре ноги, и каравану волей-неволей пришлось вернуться къ своему обычному спокойному аллюру.
   -- Что это, новая полоса зыбучаго песку? -- спросилъ Кочрэнъ, указывая впередъ.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ Бельмонтъ,-- это что-то совсѣмъ бѣлое. Эй, Мансуръ! Что это тамъ впереди?
   Но драгоманъ только покачалъ головой.
   -- Я не знаю, что это такое, сэръ, я никогда не видалъ ничего подобнаго!
   Какъ разъ поперекъ пустыни, отъ сѣвера къ югу, тянулась длинная бѣлая линія, словно кто известкой посыпалъ. Это была узкая полоса, но она тянулась отъ одного края горизонта до другого. Мансуръ обратился за объясненіемъ къ Типпи-Тилли, который пояснилъ, что это большая караванная дорога!
   -- Но почему-же она такая бѣлая?
   -- Отъ костей! -- пояснилъ негръ.
   Это казалось почти невѣроятнымъ, а между тѣмъ это такъ: дѣйствительно, когда караванъ приблизился къ этой дорогѣ, всѣ увидѣли, что то была избитая дорога, до того густо усѣянная побѣлѣвшими костями, что получалось впечатлѣніе сплошной пелены. На солнцѣ эти бѣлые остовы и черепа блестѣли какъ слоновая кость. Многія тысячелѣтія подрядъ эта большая караванная дорога была единственной, по которой слѣдовали безчисленные караваны изъ Дарфура и другихъ мѣстъ въ Южный Египетъ.
   И за всѣ эти вѣка и десятки вѣковъ кости каждаго павшаго здѣсь верблюда, оставшись на мѣстѣ, высушиваемыя вѣтромъ и солнцемъ, не разрушаемыя ни вліяніемъ почвы, ни времени, образовали сплошной рядъ скелетовъ.
   -- Это и есть та самая дорога, о которой я тогда говорилъ,-- произнесъ Стефенсъ.-- Я помню, что нанесъ ее на ту карту или планъ, который я сдѣлалъ для миссъ Адамсъ. Въ Бедекерѣ сказано, что послѣднее время эта дорога заброшена вслѣдствіе прекращенія всякихъ торговыхъ сношеній послѣ возстанія дервишей.
   Путешественники смотрѣли на нее съ равнодушнымъ удивленіемъ, такъ какъ въ данное время ихъ личная судьба слишкомъ заботила ихъ. Караванъ двигался теперь къ югу вдоль этой усѣянной костями и черепками дороги, и плѣннымъ казалось, что это самый подходящій путь къ тому, что ихъ ожидало впереди; истомленные и усталые люди и истомленныя и усталыя животныя медленно плелись къ своему жалкому концу.
   Теперь, когда критическій моментъ приблизился и надѣяться было не на что, полковникъ Кочрень, подъ давленіемъ страха, что арабы сдѣлаютъ что-либо ужасное съ женщинами, рѣшился даже снизойти до того, чтобы спросить совѣта у Мансура. Положимъ, тотъ былъ и ренегатъ, и негодяй, и подлый человѣкъ, но онъ -- мѣстный уроженецъ, сынъ Востока и лучше кого-либо понималъ взгляды арабовъ.
   Благодаря тому, что Мансуръ принялъ исламъ, арабы относились къ нему съ меньшимъ недовѣріемъ, и Кочрэнь успѣлъ не разъ случайно улавливать ихъ интимныя бесѣды. Гордая, нѣсколько надменная, аристократическая натура Кочрэня долго боролась противъ такого рѣшенія -- обратиться за совѣтомъ къ такому человѣку, какъ Мансуръ.
   -- Эй, ты, драгоманъ, такъ какъ эти разбойники придерживаются однихъ и тѣхъ-же взглядовъ, что и ты, то, имѣя въ виду, что мы желали-бы протянуть эту исторію еще сутки, послѣ чего намъ уже будетъ все равно, чѣмъ-бы это ни кончилось, что ты намъ посовѣтуешь сдѣлать, чтобы выиграть время?
   -- Вы уже знаете мой совѣтъ,-- отвѣчалъ драгоманъ,-- если вы всѣ согласитесь принять исламъ, какъ это сдѣлалъ я, то будете живыми доставлены въ Хартумъ; если же не согласитесь на это, то не уйдете живыми съ ближайшаго привала!
   Полковникъ отвѣчалъ не сразу; ему трудно было совладать къ душившимъ его гнѣвомъ и негодованіемъ.
   -- Это оставимъ, есть вещи возможныя и есть такія, которыя не считаются возможными!
   -- Но, вѣдь, вамъ стоитъ только сдѣлать видъ!
   -- Довольно! -- оборвалъ его Кочрэнь.
   Мансуръ только пожалъ плечами.
   -- Какой-же смыслъ имѣло спрашивать меня, когда вы сердитесь, если я отвѣчаю вамъ по своему искреннему убѣжденію? Если вы не хотите поступить, какъ я совѣтую, то попробуйте сдѣлать по своему. Во всякомъ случаѣ, вы не можете сказать, что я не сдѣлалъ всего, что отъ меня зависѣло, чтобы спасти васъ!
   -- Я не сержусь,-- сказалъ Кочрэнь, помолчавъ немного, болѣе примирительнымъ тономъ.-- Ты можешь сказать отъ нашего имени этому ихъ муллѣ, что мы уже нѣсколько смягчились и готовы его слушать; когда онъ явится обращать насъ, мы можемъ сдѣлать видъ, что интересуемся его поученіями и просимъ разъясненій, такимъ образомъ мы протянемъ еще день -- другой. Какъ ты думаешь, не будетъ-ли это всего лучше?
   -- Вы можете дѣлать, какъ знаете,-- проговорилъ Мансуръ,-- я же сказалъ вамъ, что думаю. Но если вы желаете, чтобы я поговорилъ съ муллой, я это сдѣлаю. Это вонъ тотъ тучный, сѣдобородый старикъ на темномъ верблюдѣ. Онъ составилъ себѣ громкую репутацію обращеніемъ невѣрныхъ и весьма гордится ею, и потому, конечно, будетъ настаивать на томъ, чтобы вы остались невредимы, если онъ будетъ надѣяться обратить васъ въ исламъ. Кстати, не говорилъ вамъ чего-нибудь Типпи-Тилли?
   -- Нѣтъ, сэръ, онъ старался держаться вмѣстѣ съ остальными его единомышленниками какъ можно ближе къ намъ, но да сихъ все еще не могъ придумать, какъ-бы помочь намъ!
   -- И я также ничего не могу придумать. А пока ты поговори съ муллой; я-же передамъ своимъ, на чемъ мы порѣшили.
   Всѣ единогласно одобрили рѣшеніе Кочрэня, за исключеніемъ миссъ Адамсъ, которая на отрѣзъ отказалась даже выказать какой-нибудь интересъ къ магометанской вѣрѣ.
   -- Я слишкомъ стара, говорила она,-- чтобы преклонять колѣна передъ Вааломъ! -- но при этомъ она обѣщала не протестовать ни противъ чего, что ея друзья по несчастью найдутъ нужнымъ дѣлать или говорить.
   -- Кто же изъ насъ будетъ собесѣдовать съ муллой?-- спросилъ Фардэ,-- весьма важно, чтобы провести эту роль вполнѣ естественно, и чтобы проповѣдникъ не могъ заподозрить, что мы стараемся только протянуть время.
   -- Такъ какъ это предложеніе Кочрэня, то пусть онъ и говоритъ за насъ! -- произнесъ Бельмонтъ.
   -- Простите меня,-- возразилъ французъ,-- я отнюдь не хочу ничего сказать противъ нашего друга, полковника Кочрэня, но ни одинъ человѣкъ не можетъ быть способенъ ко всякому дѣлу; увѣряю васъ, что изъ всего этого ничего не выйдетъ, если говорить за насъ будетъ полковникъ!
   -- Въ самомъ дѣлѣ? -- съ достоинствомъ переспросилъ Кочрень.-- Вы такъ думаете?
   -- Да, другъ мой, и вотъ почему: подобно большинству вашихъ соотечественниковъ, вы слишкомъ высокомѣрны и въ душѣ относитесь съ презрѣніемъ ко всему, что не англійское. Это -- большая ошибка вашей націи...
   -- Ахъ, къ чорту эту политику! -- воскликнулъ Бельмонтъ.-- До того-ли намъ теперь!
   -- Я вовсе не говорю о политикѣ, а только хочу этимъ сказать, что полковникъ не лицемѣръ, и ему трудно будетъ дѣлать видъ, будто онъ съ интересомъ относится къ тому, что его ничуть не интересуетъ!
   Кочрэнь сидѣлъ, вытянувшись въ струнку и съ совершенно безучастнымъ лицомъ, словно рѣчь шла вовсе не о немъ.
   -- Вы можете говорить сами, если желаете,-- проговорилъ онъ,-- я буду очень доволенъ, если вы избавите меня отъ этой чести!
   -- Да, я, думаю, болѣе пригоденъ, такъ какъ дѣйствительно искренно интересуюсь всѣми вѣроисповѣданіями и одинаково уважаю какъ католичество, такъ и другія религіи!
   -- И я того мнѣнія, что всего лучше будетъ, если мы предоставимъ monsieur Фардэ бесѣдовать съ муллой! -- сказала мистриссъ Бельмонтъ, и на этомъ вопросъ былъ рѣшенъ.
   Солнце поднялось уже высоко и свѣтило ослѣпительно яркимъ свѣтомъ на побѣлѣвшія отъ времени кости, которыми усѣяна была дорога, и на головы бѣдныхъ плѣнниковъ. Вмѣстѣ съ его палящими лучами явилась мучительная жажда. и снова въ воображеніи ихъ начиналъ рисоваться салонъ "Короско" со столомъ, накрытымъ бѣлоснѣжною скатертью, уставленный хрусталемъ, съ длинными горлышками кувшиновъ и стройнымъ рядомъ сифоновъ на открытомъ буфетѣ.
   Вдругъ Сади, которая все время была такимъ молодцомъ, впала въ истерику; ея судорожныя вскрикиванія и безпричинный, дикій смѣхъ ужасно дѣйствовали на нервы. Миссъ Адамсъ и Стефенсъ ѣхали какъ можно ближе къ ней, чтобы не дать ей упасть; наконецъ, окончательно обезсилѣвъ, дѣвушка впала въ состояніе, близкое къ забытью. Бѣдные вьючные верблюды, казалось, были столь же истомлены, какъ и ихъ сѣдоки; ихъ поминутно приходилось понукать, дергая за кольцо, проткнутое въ ноздри и замѣняющее уздечку.
   Путь все еще лежалъ вдоль усѣянной остовами и большой караванной дороги; подвигались медленно, и уже не разъ оба эмира объѣзжали караванъ сзади, озабоченно покачивали головами, глядя на вьючныхъ верблюдовъ, на которыхъ ѣхали плѣнные. Особенно отставалъ одинъ старый верблюдъ, сильно прихрамывавшій, на которомъ ѣхалъ раненый суданскій солдатъ. Эмиръ Надъ Ибрагимъ подскакалъ къ нему и, вскинувъ свой ремингтонъ къ плечу, выстрѣлилъ бѣдному животному прямо въ голову; когда верблюдъ упалъ, раненый солдатъ вылетѣлъ изъ сѣдла далеко впередъ, грузно упавъ на землю. Плѣнные невольно обернулись назадъ и увидѣли, какъ онъ силился подняться на ноги съ недоумѣвающимъ выраженіемъ лица; въ этотъ самый моментъ одинъ изъ Баггари проворно соскользнулъ съ своего верблюда и занесъ надъ головой раненаго свой большой ножъ.
   -- Не смотрите, не смотрите! -- крикнулъ дамамъ Бельмонтъ, и всѣ они продолжали ѣхать, не оборачиваясь, но съ сильно бьющимся въ груди сердцемъ, невольно сознавая, что тамъ, сзади, происходитъ что-то ужасное, хотя никто изъ нихъ не слышалъ ни стона, ни звука. Минуту спустя, сухощавый Баггара нагналъ и обогналъ ихъ, вытирая на ходу свой длинный ножъ о косматую шею своего верблюда.
   По пути встрѣчалось много такого, что могли интересовать плѣнныхъ, если бы только они были въ состояніи что-либо видѣть или замѣчать. Отъ времени до времени попадались, на краю большой караванной дороги, остатки старинныхъ построекъ изъ сырого кирпича, очевидно, вывезеннаго сюда изъ Нижняго Египта. Эти постройки предназначались нѣкогда служить временными убѣжищами для путниковъ и защитой отъ разбойниковъ, этихъ пиратовъ пустыни, какіе всегда встрѣчались на пути каравановъ. Въ одномъ мѣстѣ, на вершинѣ небольшого песчанаго кургана, наши путешественники замѣтили обломокъ красивой колонны изъ краснаго Ассуанскаго гранита съ изображеніемъ бѣло-крылаго бога Египта и медальоновъ съ изображеніемъ Рамзеса II-го. Даже спустя три тысячелѣтія, повсюду виденъ слѣдъ этого великаго царя-воителя. Его изображеніе здѣсь на колоннѣ являлось добрымъ знаменіемъ для плѣнныхъ, оно говорило, что они все еще въ предѣлахъ Египта, что ихъ соотечественники еще могутъ отбить ихъ у похитителей.
   -- Египтяне уже однажды побывали здѣсь! -- сказалъ Бельмонтъ.-- Значитъ, они могутъ побывать здѣсь и еще разъ!
   Всѣ попытались улыбнуться его словамъ, но теперь имъ уже какъ то плохо вѣрилось въ возможность спасенія.
Иллюстрация из издания П. П. Сойкина, 1904 г. [Не указан]
   Но, о, счастье! То тутъ, то тамъ на краю дороги въ маленькихъ углубленіяхъ почвы виднѣлась едва замѣтная зеленая травка; это означало, что на незначительной глубинѣ есть вода. И вдругъ совершенно неожиданно дорога стала спускаться подъ укловъ, въ глубокую котловину, дно которой было покрыто сочной свѣжей зеленью, а посреди возвышалась группа нарядныхъ пальмъ.
   Этотъ прелестный оазисъ среди безотрадной африканской пустыни казался драгоцѣннымъ изумрудомъ въ оправѣ изъ красной мѣди. Но не одна краса этого пейзажа манила взоры усталыхъ, измученныхъ путниковъ. Нѣтъ, этотъ уголокъ рая сулилъ имъ и отдыхъ, и отраду, и облегченіе отъ мучившей ихъ жажды. Дѣйствительно, здѣсь было семь колодцевъ большихъ и два маленькихъ. Это были мискообразныя углубленія, вырытыя въ землѣ и наполненныя водою, черной и холодной, до самыхъ краевъ. Въ нихъ хватало воды на самые громадные караваны. Даже Сади, находившаяся все время въ полусознательномъ состояніи, какъ-будто ожила: и ее радовала эта зеленая трава, этотъ клочечекъ тѣни. Усталыя, измученныя животныя далеко протягивали впередъ свои длинныя шеи, съ видимымъ наслажденіемъ втягивая въ себя воздухъ.
   Здѣсь сдѣлали привалъ. И люди, и верблюды напились вволю. Верблюдовъ привязали къ кольямъ. Арабы разостлали въ тѣни свои цыновки, на которыхъ расположились спать, а плѣнные, подучивъ свою порцію дурро и финиковъ, получили разрѣшеніе дѣлать, что хотятъ, въ теченіе всего дня, а передъ закатомъ къ нимъ долженъ былъ явиться мулла -- наставлять въ "правой вѣрѣ".
   Дамамъ предоставили расположиться въ густой тѣни акацій, мужчины же удовольствовались тѣнью пальмъ. Ихъ широкіе и большіе листья ласково шелестѣли у нихъ надъ головами; тихій степенный говоръ арабовъ нѣкоторое время доносился до нихъ, равно какъ и мѣрное, медленное чавканье верблюдовъ.
  

VIII.

  
   Полковникъ Кочрэнь вдругъ почувствовалъ, что кто-то трогаетъ его за плечо. Обернувшись, онъ увидѣлъ передъ собой возбужденное черное лицо негра Типпи Тилли. Тотъ держалъ палецъ у рта, въ знакъ молчанія, и глаза его тревожно бѣгали по сторонамъ.
   -- Лежите смирно! Не шевелитесь! -- прошепталъ онъ Кочрэню въ самое ухо.-- Я здѣсь лягу рядомъ съ вами; они не отличатъ меня отъ другихъ... Постарайтесь понять меня, я имѣю сказать вамъ важное!
   -- Если ты будешь говоритъ медленно,-- сказалъ полковникъ,-- я пойму!
   -- Я не совсѣмъ довѣряю тому человѣку, Мансуру, думаю, лучше скажу самому Миралаи. Я все ждалъ, пока всѣ заснутъ. А теперь черезъ часъ насъ созовутъ къ молитвѣ. Вотъ вамъ прежде всего пистолетъ, чтобы вы не сказали, что вы безоружны! -- и негръ сунулъ полковнику въ руку старый громоздкій пистолетъ, вполнѣ исправный и заряженный. Кочрэнь взглянулъ на него внимательно и затѣмъ спряталъ въ карманъ, кивнувъ негру головой.-- Насъ восемь человѣкъ, желающихъ вернуться въ Египетъ, да васъ четверо мужчинъ. Одинъ изъ насъ, Мехметъ-Али, связалъ двѣнадцать лучшихъ верблюдовъ,-- это самые сильные и быстрые изъ всѣхъ, на исключеніемъ верблюдовъ двухъ эмировъ! Кругомъ разставлены часовые, но они разбрелись въ разный стороны. Тѣ двѣнадцать верблюдовъ, о которыхъ я говорю, стоятъ тутъ близехонько отъ насъ, за этой акаціей. Лишь немногіе изъ остальныхъ животныхъ съумѣютъ нагнать насъ. Къ тому-же у насъ при себѣ ружья, а часовые не могутъ задержать двѣнадцать верблюдовъ. Бурдюки всѣ доверху налиты водой, а завтра къ ночи мы можемъ увидѣть передъ собою Нилъ!
   Полковникъ понялъ не все, но все же вполнѣ достаточно, чтобы уловить самую сущность рѣчи. Послѣдніе дни испытаній жестоко отразились на немъ. Лицо его было мертвенно-блѣдно, и волосы замѣтно сѣдѣли съ каждымъ часомъ. Его можно было теперь принять за отца того браваго полковника Кочрэня, который всего сутки тому назадъ расхаживалъ по палубѣ "Короско".
   -- Это все прекрасно,-- отвѣчалъ онъ,-- но какъ намъ быть съ нашими тремя дамами?
   Черномазый Типпи-Тилли пожалъ плечами.
   -- Одна изъ нихъ старая, да и вообще, когда мы вернемся въ Египетъ, мы найдемъ тамъ женщинъ, сколько угодно! Молодымъ-же ничего не сдѣлается: ихъ просто помѣстятъ въ гаремъ Калифа!
   -- Ты говоришь нелѣпости,-- вскипѣлъ Кочрэнь,-- мы или возьмемъ нашихъ женщинъ съ собой, или сами останемся съ ними!
   -- Я полагаю, что самъ ты говоришь вещи неразумныя,-- сердито отвѣчалъ негръ,-- какъ можешь ты требовать отъ моихъ товарищей и отъ меня, чтобы мы сдѣлали то, что должно погубить все дѣло? Сколько лѣтъ мы ждали подобнаго случая, а теперь, когда этотъ случай представился, вы хотите, чтобы мы лишили себя возможности воспользоваться имъ изъ-за вашего безумія насчетъ этихъ женщинъ!
   -- А ты забылъ, что мы вамъ обѣщали по возвращеніи въ Египетъ?
   -- Нѣтъ, не забылъ,-- по 200 египетскихъ фунтовъ на человѣка и зачисленіе въ египетскую армію! -- сказалъ негръ.
   -- Совершенно вѣрно! Ну, такъ вотъ, каждый изъ насъ получитъ по 300 фунтовъ, если вы придумали какое-нибудь средство взять женщинъ съ собой!
   Типпи-Тилли въ нерѣшимости почесалъ свою кудлатую голову.
   -- Мы, конечно, могли-бы привести сюда еще трехъ быстрѣйшихъ верблюдовъ; тамъ еще есть три прекрасныхъ животныхъ изъ числа тѣхъ, которыя стоятъ тамъ у костра. Но какъ мы взгромоздимъ на нихъ женщинъ въ торопяхъ? Кромѣ того, какъ только верблюды поскачутъ галопомъ, женщины, навѣрное, не удержатся на нихъ; я даже боюсь, что и вы-то, мужчины, не удержитесь: вѣдь это дѣло не легкое! Нѣтъ, мы оставимъ ихъ здѣсь. Если вы не согласны оставить вашихъ женщинъ, то мы оставимъ и васъ и бѣжимъ одни!
   -- Прекрасно! -- произнесъ рѣзко и отрывисто полковникъ и отвернулся, какъ бы собираясь снова заснуть. Онъ отлично зналъ, что съ этими восточными народами тотъ, кто молчитъ, всегда одержитъ верхъ. И дѣйствительно: негръ ползкомъ добрался до своего товарища феллаха Мехмедъ-Али, который сторожилъ верблюдовъ, и нѣкоторое время шепотомъ совѣщался съ нимъ. Затѣмъ Типпи-Тилли снова доползъ до полковника и, тихонько толкнувъ его за плечо, проговорилъ:
   -- Мехмедъ-Али согласенъ, онъ отправился взнуздать еще трехъ лучшихъ верблюдовъ. Но я тебѣ говорю, что это чистое безуміе, и всѣ мы себя погубимъ этимъ -- ну, да, все равно, пойдемъ, разбудимъ женщинъ!
   Полковникъ разбудилъ своихъ товарищей и сообщилъ въ нѣсколькихъ словахъ, въ чемъ дѣло. Бельмонтъ и Фардэ были готовы на какой угодно рискъ. Но Стефенсъ, которому пассивная смерть была больше по душѣ и не представляла собою ничего ужаснаго передъ активнымъ усиліемъ избѣжать ее, трепеталъ и дрожалъ отъ страха. Вытащивъ изъ кармана свой Бедекеръ, онъ принялся писать на немъ свое завѣщаніе. Но рука его до того дрожала, что даже самъ-бы онъ не узналъ своего почерка.
   Тѣмъ временемъ Кочрэнь и Типпи-Тилли доползли туда, гдѣ спали дамы: миссъ Адамсъ и Сади спали крѣпко. Но мистриссъ Бельмонтъ не спала. Она сразу поняла все.
   -- Меня вы оставьте здѣсь,-- произнесла миссъ Адамсъ,-- въ мои годы не все ли равно! Я только буду вамъ помѣхой!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, тетя! Я безъ васъ ни за что не уѣду! Ты и не думай! -- воскликнула дѣвушка.-- Не то мы обѣ останемся!
   -- Полноте, миссъ, теперь не время разсуждать,-- строго сказалъ Кочрэнь.-- Жизнь всѣхъ насъ зависитъ отъ вашего усилія надъ собой. Вы должны заставить себя ѣхать съ нами!
   -- Но я упаду съ верблюда, я это знаю! -- возражала миссъ Адамсъ.
   -- Я привяжу васъ къ сѣдлу своимъ шарфомъ; жалко только, что я отдалъ свой красный шелковый шарфъ мистеру Стюарту. По мнѣнію Типпи-Тилли, теперь какъ разъ удобный для насъ моментъ бѣжать!
   Но въ это время негръ, не спускавшій глазъ съ пустыни, вдругъ съ проклятьемъ обернулся назадъ и, обращаясь къ плѣннымъ, воскликнулъ:
   -- Ну, вотъ! Теперь вы сами видите, что вышло изъ-за вашихъ глупыхъ разговоровъ. Вы упустили случай бѣжать отсюда!
   Дѣйствительно, на краю оврага котловины показалось съ полдюжины всадниковъ на верблюдахъ. Они неслись во весь опоръ, размахивая надъ головами своими ружьями.
   Минуту спустя, въ лагерѣ забили тревогу, и все разомъ пробудилось, зашевелилось и загудѣло, какъ въ ульѣ. Полковникъ вернулся къ своимъ. Типпи-Тилли смѣшался съ арабами и феллахами. Стефенсъ какъ будто успокоился, а Фардэ положительно неистовствовалъ отъ досады.
   -- Сакрэ номъ (Sacre noml!) -- восклицалъ онъ громовымъ голосомъ.-- Да неужели же это никогда не кончится?! Неужели намъ такъ и не удастся уйти отъ этихъ дервишей!
   -- А развѣ это дѣйствительно дервиши? Развѣ дервиши существуютъ? Я полагалъ, что это просто только вымыселъ британскаго правительства, не болѣе того! -- замѣтилъ ѣдко полковникъ.-- Вы, какъ видно, измѣнили теперь мнѣніе?
   Всѣ плѣнники были раздражены и разнервничались превыше всякой мѣры; а неудача данной минуты еще болѣе озлобила ихъ. ѣдкая колкость полковника была зажженной спичкой, поднесенной къ кучкѣ пороха. Французъ вспылилъ и, не помня себя, обрушился на Кочрэня цѣлымъ потокомъ гнѣвныхъ и обидныхъ словъ, которыхъ почти нельзя было разобрать.
   -- Если бы не ваши сѣдины!-- повторялъ онъ.-- Если бы не ваши сѣдины, я зналъ бы, что съ вами сдѣлать!
   -- Господа, если мы должны сейчасъ умереть, такъ умремте, какъ джентльмены, а не какъ уличные мальчишки! -- старался успокоить Бельмонтъ.
   -- Я только сказалъ, что весьма радъ, что monsieur Фардэ перемѣнилъ свое мнѣніе относительно англійскаго правительства! -- замѣтилъ Кочрэнь.
   -- Молчите, Кочрэнь! Ну, что вамъ за охота раздражать его? -- воскликнулъ ирландецъ.
   -- Нѣтъ, право, Бельмонтъ, вы забываетесь! Я никому не позволю говорить со мной такимъ тономъ!
   -- Въ такомъ случаѣ вамъ слѣдуетъ слѣдить получше за собой!
   -- Господа, господа! -- остановилъ ихъ Стефенсъ,-- вѣдь, здѣсь дамы!
   Пристыженные и сконфуженные, всѣ трое смолкли и молча принялись ходить взадъ и впередъ, покусывая и покручивая нервно свои усы. Такое раздраженіе -- вещь весьма заразительная, такъ что даже Стефенса раздражало волненіе его пріятелей, и онъ, проходя мимо нихъ, не могъ удержаться отъ попрековъ. Это объяснялось, конечно, тѣмъ, что наступилъ кризисъ ихъ судьбы, и тѣнь смерти уже витала у нихъ надъ годовой, а между тѣмъ ихъ волновали такія мелкія ссоры, которыя они едва-ли даже могли формулировать.
   Но вскорѣ ихъ вниманіе было отвлечено болѣе серьезными вещами. У колодца собирался, очевидно, военный совѣтъ: оба эмира, мрачные, но сдержанные, въ глубокомъ молчаніи, выслушивали многорѣчивый и взволнованный рапортъ начальника патруля, и плѣнные замѣтили, что въ то время какъ старшій эмиръ сидѣлъ, подобно каменному изваянію, чернобородый нервно поглаживалъ свою бороду.
   -- Я полагаю, что погоня за нами уже не далеко,-- замѣтилъ Бельмонтъ,-- судя по ихъ волненію, они должны быть близко!
   -- Да, какъ будто на то похоже!
   -- Смотрите, старикъ, кажется, отдаетъ приказанія. Чтобы это могло быть? Мансуръ, что онъ говоритъ?
   Драгоманъ прибѣжалъ съ сіяющимъ лицомъ и глазами, въ которыхъ свѣтилась надежда.
   -- Я полагаю, что они видѣли что-то напугавшее ихъ. Какъ видно, солдаты недалеко. Онъ приказалъ наполнить водою всѣ бурдюки и готовиться къ выступленію, какъ только стемнѣетъ. Мнѣ же приказано собрать васъ всѣхъ, такъ какъ сейчасъ придетъ мулла поучать васъ. Я уже сообщилъ ему, что вы готовы воспринять его ученье, и онъ этимъ крайне доволенъ!
   Что именно говорилъ Мансуръ муллѣ, конечно, трудно сказать; только, спустя нѣсколько минутъ, этотъ сѣдобородый старецъ явился съ благосклонно улыбающимся лицомъ и отеческимъ видомъ. Это былъ тучный, блѣдный, одноглазый старикъ, съ обрюзглымъ, испещреннымъ морщинами лицомъ, въ высокомъ зеленомъ тюрбанѣ, означающимъ, что онъ побывалъ на богомольѣ въ Меккѣ. Въ одной рукѣ у него былъ маленькій молельный коврикъ, въ другой -- пергаментный экземпляръ Корана. Разложивъ коврикъ на землѣ, онъ подозвалъ къ себѣ Мансура и затѣмъ кругообразнымъ движеніемъ руки далъ понять плѣннымъ, чтобы они собрались вокругъ него, потомъ пригласилъ ихъ сѣсть. Всѣ расположились въ кружокъ подъ сѣнью пальмъ, и одноглазый мулла, переводя свой взглядъ съ одного лица на другое, принялся съ убѣжденіемъ излагать главныя основы своей вѣры, не жалѣя словъ и увѣщаній и всячески стараясь подѣйствовать на умы своихъ слушателей. Тѣ слушали его съ полнымъ вниманіемъ и кивали головами, когда Мансуръ переводилъ имъ слова муллы, который съ каждымъ знакомъ такого одобренія или сочувствія становился привѣтливѣе и ласковѣе.
   -- Къ чему вамъ умирать, возлюбленныя овцы мои,-- говорилъ онъ,-- когда отъ васъ требуютъ только одного, чтобы вы отреклись отъ того, что приведетъ васъ къ вѣчной гееннѣ огненной, и приняли то, что есть истинный и священный законъ и воля Аллаха! Она изложена и записана Его пророкомъ, обѣщающимъ вамъ безконечное блаженство и наслажденіе, какъ о томъ говорится въ книгѣ пророка. Кромѣ того, не ясно ли, что Аллахъ съ нами, если съ того времени, когда мы не имѣли ничего, кромѣ палокъ, противъ ружей и ятагановъ турокъ, побѣда всегда оставалась за нами?! Развѣ мы не взяли Эль-Обеидъ? Не взяли Хартума? Не уничтожили Хикса, не убили Гордона? Не одерживали всегда верхъ надъ всякимъ, кто шелъ на насъ?! Кто же посмѣетъ сказать намъ, что благословеніе Аллаха не пребываетъ на насъ?!
   Такъ заключилъ мулла свою рѣчь. Между тѣмъ полковникъ Кочрэнь, который во время поученія муллы поглядывалъ по сторонамъ, наблюдая за дервишами, видѣлъ, что они чистили свои ружья, считали патроны, словомъ, готовились къ бою. Оба эмира совѣщались между собой, съ мрачными, озабоченными лицами, а начальникъ сторожевого патруля во время разговора нѣсколько разъ указывалъ рукой въ направленіи Нила. Было несомнѣнно, что спасеніе было возможно, если-бы плѣннымъ удалось протянуть еще всего нѣсколько часовъ. Верблюды еще не успѣли отдохнуть и собраться съ силами, а погоня, если она была дѣйствительно не далеко, могла почти навѣрное разсчитывать нагнать караванъ.
   -- Бога ради, Фардэ,-- проговорилъ Кочрэнь,-- постарайтесь промаячить его еще хоть часокъ.-- Мнѣ кажется, для насъ представляется возможность спасенія, если только мы съумѣемъ протянуть это дѣло хоть часъ или полтора. Вступайте съ нимъ скорѣе въ длинныя пренія на религіозныя темы!
   Но чувство оскорбленнаго достоинства у француза не такъ-то легко угомонить. Monsieur Фардэ сидѣлъ надутый, прислонясь спиной къ стволу пальмы и, сердито хмуря брови, упорно молчалъ.
   -- Ну же, Фардэ,-- воскликнулъ Бельмонтъ,-- не забывайте, голубчикъ, что всѣ мы надѣемся на васъ!
   -- Пусть полковникъ Кочрэнь объясняется съ нимъ,-- отвѣтилъ брюзгливо французъ,-- онъ слишкомъ много себѣ позволяетъ!
   -- Да полно вамъ,-- сказалъ Бельмонтъ примирительнымъ тономъ,-- я увѣренъ, что полковникъ готовъ выразить свои сожалѣнія о случившемся и сознаться, что онъ былъ не правъ!
   -- Нѣтъ, ничего подобнаго я не подумаю сдѣлать! -- ворчаливо возразилъ Кочрэнь.
   -- Но, господа, это не болѣе, какъ частная ссора,-- поспѣшно продолжалъ Бельмонтъ,-- а мы просимъ васъ, Фардэ, говорить за насъ ради блага всѣхъ насъ: вѣдь никто лучше васъ не съумѣетъ этого сдѣлать!
   Но французъ только пожалъ плечами и сталъ еще мрачнѣе.
   Мулла смотрѣлъ то на одного, то на другого, и добродушное, благорасположенное выраженіе его лица замѣтно сглаживалось; углы рта раздражительно вздернулись; черты приняли суровое и строгое выраженіе
   -- Что эти невѣрные смѣются надъ нами, что-ли? -- спросилъ онъ драгомана.-- Почему они разговариваютъ между собой и ничего не имѣютъ сказать мнѣ?
   -- Онъ, повидимому, теряетъ терпѣніе,-- сказалъ Кочрэнь,-- быть можетъ, дѣйствительно будетъ лучше, если я попытаюсь сдѣлать, что могу, разъ этотъ проклятый субъектъ подвелъ насъ въ самый критическій моментъ!
   Но въ этотъ моментъ догадливый умъ женщины нашелъ-таки способъ уломать заартачившагося француза.
   -- Я увѣрена, что monsieur Фардэ, какъ французъ, слѣдовательно, человѣкъ безупречно галантный и рыцарски любезный къ дамамъ, никогда не допуститъ своему оскорбленному самолюбію помѣшать исполненію даннаго имъ обѣщанія и его долга по отношенію къ безпомощнымъ! -- произнесла мистриссъ Бельмонтъ.
   Въ одну минуту Фарде очутился на ногахъ и, приложивъ руку къ сердцу, воскликнулъ:
   -- Вы поняли мою натуру, madame! Я не способенъ оставить женщину въ критическій моментъ и сдѣлаю все, что въ моихъ силахъ въ данномъ случаѣ. Такъ вотъ, Мансуръ,-- обратился онъ тотчасъ же къ переводчику,-- скажи этому святому старцу, что я готовъ обсуждать съ нимъ отъ имени всѣхъ насъ высокіе вопросы его религіозныхъ вѣрованій!
   И Фардэ повелъ пренія и переговоры съ такимъ искусствомъ, что всѣ невольно ему дивились; и тонъ, и рѣчь его производили впечатлѣніе, что человѣкъ сильно заинтересованъ даннымъ вопросомъ, что онъ вполнѣ склоняется на сторону представляемыхъ ему убѣжденій, но что его еще смущаетъ одна небольшая подробность, требующая разъясненія. При томъ всѣ его разспросы и недоумѣнія до того искусно переплетались съ льстивыми похвалами муллѣ, его просвѣщенному уму, его житейской мудрости, что лукавый одинокій глазъ муллы заблисталъ радостью, и онъ, полный надежды на успѣшное обращеніе невѣрныхъ, переходилъ охотно и съ видимымъ удовольствіемъ отъ разъясненія къ разъясненію, пока небо не приняло прозрачно темную окраску, и большія, ясныя звѣзды не вырѣзались на его темно-фіолетовомъ фонѣ, и зеленая листва пальмы не стала казаться почти черной на фонѣ неба. Наконецъ, умильный и растроганный мулла заявилъ:
   -- Теперь я вижу, возлюбленныя чада мои, что вы вполнѣ готовы вступить въ лоно ислама, да и пора: сигналъ гласитъ, что вскорѣ мы должны выступать. А приказаніе эмира Абдеррахмана было такого рода, чтобы вы приняли то или другое рѣшеніе прежде, чѣмъ мы покинемъ эти колодцы!
   -- Но, отецъ мой, я бы желалъ получить отъ васъ еще нѣкоторыя разъясненія,-- сказалъ Фардэ, стараясь протянуть время.-- Мнѣ доставляетъ истинное наслажденіе слушать наши поученія; они несравненно выше тѣхъ, какія мы слышали отъ другихъ проповѣдниковъ!
   Но на этотъ разъ хитрая уловка француза не удалась; мулла уже поднялся съ своего мѣста, и въ единственномъ главу его мелькнуло подозрѣніе.
   -- Дальнѣйшія разъясненія,-- отвѣчалъ онъ,-- я могу дать вамъ потомъ, такъ какъ мы будемъ продолжать путешествіе вмѣстъ до Хартума! -- съ этими словами онъ отошелъ къ костру и, нагнувшись, съ торжественной важностью тучнаго человѣка, взялъ два полуобгорѣлыхъ сука, которые и положилъ на крестъ на землю передъ плѣнными. Дервиши собрались сюда толпой, подстрекаемые любопытствомъ и желая видѣть, какъ невѣрные будутъ приняты въ лоно ислама. Они стояли неподвижно, опершись на свои длинныя копья въ полумракѣ надвигавшихся сумерекъ, а за ихъ спинами вздымались длинныя шеи и граціозныя головы верблюдовъ съ умными, вдумчивыми глазами.
   -- Ну,-- произнесъ мулла, и голосъ его уже не звучалъ ласково и убѣдительно, какъ раньше,-- теперь у васъ уже не остается времени для размышленій. Смотрите, здѣсь, на землѣ, изъ этихъ двухъ суковъ я сдѣлалъ крестъ, этотъ смѣшной и глупый, суевѣрный символъ вашей прежней вѣры. Вы должны попрать его своими ногами въ знакъ того, что отрекаетесь отъ него; затѣмъ должны поцѣловать Коранъ въ знакъ того, что принимаете его. А если еще нуждаетесь въ моихъ поученіяхъ, то я съ радостью преподамъ ихъ впослѣдствіи!
   Теперь всѣ четверо мужчинъ и три женщины поднялись, чтобы идти на встрѣчу ожидавшей ихъ участи. За исключеніемъ только миссъ Адамсъ и мистриссъ Бельмонтъ, никто изъ нихъ не имѣлъ серьезныхъ и глубокихъ религіозныхъ убѣжденій, а нѣкоторые даже упорно отрицали все, что олицетворялъ собою этотъ символъ креста. Но въ каждомъ изъ нихъ говорило самолюбіе европейца, гордость бѣлой расы, заставлявшая возмущаться подобнымъ поступкомъ, какъ отреченіе отъ вѣры своихъ отцовъ и попраніе символа этой вѣры. И вотъ это грѣховное, вовсе не христіанское побужденіе готово было превратить всѣхъ этихъ совсѣмъ не вѣрующихъ и не религіозныхъ людей въ добровольныхъ мучениковъ за вѣру Христа. Густолиственныя вершины пальмъ тихо шелестѣли надъ ними въ воздухѣ; откуда-то издали доносились звуки бѣшенаго голоса верблюда, мчавшагося по пустынѣ.
   -- Что-то приближается!--шепнулъ Кочрэнь французу,-- Постарайтесь промаячить ихъ еще хоть минутъ пять, Фардэ; отъ этого, быть можетъ, зависитъ наше спасеніе!
   Фардэ едва замѣтно утвердительно кивнулъ годовою и, обращаясь къ драгоману, началъ:
   -- Передай этому святому отцу, что я совершенно готовъ принять его ученіе, а также и всѣ остальные, но только мы желали бы, чтобы онъ подтвердилъ намъ это ученіе какимъ-нибудь чудомъ, какъ это можетъ сдѣлать каждая истинная религія! Такъ дайте же намъ, пожалуйста, какое-нибудь знаменіе, которое-бы воочію убѣдило насъ, что Исламъ -- самая могущественная и самая сильная религія!
   Извѣстно, что при всей своей сдержанности и важности арабы таятъ въ себя не малое любопытство. Шепотъ въ толпѣ показалъ, что слова француза задѣли ихъ всѣхъ за живое; каждому изъ нихъ тоже захотѣлось увидѣть чудо. Мулла растерянно оглянулся, но затѣмъ, оправившись отъ овладѣвшаго было имъ смущенія, отвѣчалъ:
   -- Такія дѣла, какъ чудесныя знаменія и чудеса,-- во власти Аллаха, намъ не предоставлено право нарушать Его законы. Но если сами вы можете представить намъ подобныя доказательства правоты своей вѣры, то пусть мы станемъ свидѣтелями ихъ!
Иллюстрация из издания П. П. Сойкина, 1904 г. [Не указан]
   Французъ торжественно выступилъ впередъ и, поднявъ вверхъ руку, въ которой у него ничего не было, снялъ большой блестящій финикъ съ бороды самого муллы. Этотъ финикъ онъ проглотилъ на глазахъ у всѣхъ и въ тотъ-же моментъ снова досталъ его изъ локтя своей лѣвой руки. Онъ уже не разъ давалъ подобныя представленія на самомъ "Короско", для увеселенія своихъ спутниковъ, и всегда вызывалъ смѣхъ и шутки съ ихъ стороны, такъ какъ нельзя было сказать, чтобы онъ былъ особенно ловокъ въ этомъ дѣлѣ. Но теперь отъ этого нехитраго искусства могла зависитъ судьба всѣхъ ихъ. Глухой шепотъ удивленія и восхищенія пробѣжалъ среди собравшихся кругомъ арабовъ и усилился еще болѣе, когда, вслѣдъ за тѣмъ, Фардэ вынулъ такой же финмкъ изъ ноздрей одного изъ верблюдовъ и потомъ засунулъ его въ ухо, гдѣ онъ, повидимому, совершенно исчезъ. Что всѣ эти чудеса совершались посредствомъ появленія изъ рукава и исчезновенія въ рукавѣ фокусника, конечно, не было секретомъ для европейцевъ. Но полумракъ сумерекъ весьма благопріятствовалъ успѣху monsieur Фардэ, и его восхищенные зрители до того увлеклись его искусствомъ, что даже не замѣтили, какъ какой-то человѣкъ верхомъ на верблюдѣ осторожно проѣхалъ между стволами пальмъ и скрылся во мглѣ. Все обошлось-бы, быть можетъ, вполнѣ благополучно, если-бы Фардэ, возгордившись своей удачей, не вздумалъ повторить еще разъ своего фокуса и при этомъ неловкомъ движеніи не выронилъ финика раньше времени изъ руки, обнаруживъ такимъ образомъ свой секретъ. Онъ хотѣлъ было поправиться и повторить еще разъ опытъ, но уже было поздно: мулла сказалъ что-то одному арабу, и тотъ ударилъ Фардэ толстымъ древкомъ своего копья по спинѣ.
   -- Довольно съ насъ этой дѣтской забавы,-- гнѣвно воскликнулъ мулла,-- что мы, ребята малые что-ли, что ты стараешься обмануть насъ такими штуками?! Вотъ крестъ и вотъ коранъ, что изъ двухъ выбираете вы?
   Фардэ безпомощно оглянулся на своихъ сотоварищей до несчастью.
   -- Я ничего болѣе не могу сдѣлать! Вы просили пяти минутъ отсрочки, я доставилъ ихъ вамъ; больше я ничего не въ силахъ сдѣлать! -- обратился онъ къ полковнику Кочрэню.
   -- И, быть можетъ, этого довольно! -- отвѣтилъ тотъ. -- Вотъ и оба эмира! -- добавилъ онъ.
   Въ это время всадникъ, бѣшеная скачка котораго по пустынѣ доносилась все время до слуха плѣнныхъ, теперь подскакалъ къ двумъ эмирамъ и сдѣлалъ имъ какое-то краткое донесеніе, ткнувъ при этомъ указательнымъ пальцемъ въ томъ направленіи, откуда онъ примчался. Обмѣнявшись нѣсколькими словами между собой, эмиры направились къ той группѣ, центромъ которой являлись плѣнные. Высоко поднявъ надъ головою руку, величавый сѣдобородый эмиръ обратился къ арабамъ съ отрывистой, краткой, но воодушевленной рѣчью, на которую тѣ отвѣчали дружнымъ хоромъ, и огонь, горѣвшій въ его большихъ, гордыхъ и жестокихъ черныхъ глазахъ, отразился въ глазахъ каждаго изъ слушавшихъ его арабовъ. Казалось, эти люди не только готовы были, не задумываясь, идти на смерть, какъ каждый добрый солдатъ, но даже не желали для себя ничего лучшаго, чѣмъ кровавая смерть, если только при этомъ и ихъ руки могли быть обагрены кровью.
   -- Плѣнники приняли уже правую вѣру? -- спросилъ эмиръ, окинувъ ихъ своимъ жесткимъ, безпощаднымъ взглядомъ.
   Мулла, видимо, дорожилъ своей репутаціей и потому не хотѣлъ сознаться въ неудачѣ.
   -- Они только что собирались принять Исламъ, когда...
   -- Ну, такъ отложимъ это на время, мулла! -- сказалъ эмиръ Абдеррахманъ и затѣмъ, обращаясь къ арабамъ, отдалъ какое-то приказаніе.
   Въ одно мгновеніе всѣ они кинулись къ своимъ верблюдамъ, и эмиръ Надъ Ибрагимъ тотчасъ-же покинулъ оазисъ, ускакавъ впередъ съ значительной частью арабовъ. Остальные были уже всѣ на своихъ верблюдахъ, совершенно готовые тронуться въ путь въ любой моментъ и держа ружья наготовѣ.
   -- Что случилось? -- спросилъ Бельмонтъ.
   -- Дѣла идутъ хорошо! Право, я начинаю думать, что мы благополучно выберемся изо всей этой каши,-- сказалъ Кочрэнь.-- Какъ видно, египетскій верблюжій отрядъ идетъ за нами по горячему слѣду!
   -- А вы почему знаете?
   -- Что-же иначе могло взволновать ихъ въ такой степени?
   -- Ахъ, полковникъ, неужели вы серьезно полагаете, что мы будемъ спасены?! -- воскликнула Сади.
   Всѣ они были до того измучены, что нервы и самыя ощущенія ихъ какъ будто притупились. Но теперь, когда новый лучъ надежды начиналъ прокрадываться въ ихъ души, вмѣстѣ съ нимъ пробуждалось и страданіе, подобно тому, какъ съ возвращеніемъ чувствительности въ отмороженномъ членѣ возобновляется мучительная боль.
   -- Будемъ надѣяться, что они прибудутъ сюда въ достаточной силѣ! -- замѣтилъ Бельмоятъ, который теперь также начиналъ волноваться.
   -- Конечно, но мы, во всякомъ случаѣ, въ рукахъ Божіихъ!-- съ кротостью и покорностью успокаивала его жена. -- Вставь рядомъ со мной на колѣни, Джонъ, и станемъ молиться, дорогой мой! Пусть даже это будетъ въ послѣдній разъ въ этой жизни. Помолимся, Джонъ, чтобы, на землѣ или въ небесахъ, мы съ тобою не были разлучены!
   -- Не дѣлайте этого! Не дѣлайте! -- закричалъ имъ Кочрэнь встревоженнымъ голосомъ, замѣтивъ, что мулла не спускалъ своего единственнаго глаза съ своихъ предполагаемыхъ неофитовъ. Но было уже поздно: супруги опустились на колѣни и, осѣнивъ себя крестомъ, молитвенно сложили руки и стали молиться. Безсильное бѣшенство исказило жирное, заплывшее лицо муллы при этомъ явномъ доказательствѣ безплодности его стараній. Онъ обратился къ эмиру и сказалъ ему что-то.
   -- Вставьте! Встаньте! -- молящимъ голосомъ кричалъ Мансуръ.-- Если вамъ дорога жизнь, встаньте! Онъ проситъ приказать немедленно казнить васъ!
   -- Пусть онъ дѣлаетъ, что хочетъ! -- сказалъ спокойно ирландецъ. -- Мы встанемъ, когда окончимъ свою молитву, но не раньше!
   Эмиръ внимательно слушалъ муллу, не спуская злыхъ и жестокихъ глазъ съ двухъ колѣнопреклоненньгхъ фигуръ, захѣмъ отдалъ какія-то приказанія. Спустя минуту, были подведены четыре осѣдланныхъ верблюда. Остальныя вьючныя животныя, на которыхъ ѣхали плѣнные, такъ и остались не осѣдланными, словно о нихъ забыли.
   -- Полно же безумствовать, Бельмонтъ,-- крикнулъ Кочрэнь,-- все зависитъ теперь отъ того, чтобы не прогнѣвать муллу, а вы какъ будто нарочно раздражаете его! Встаньте, мистриссъ Бельмонтъ, вы всегда были женщиной благоразумной! Точно нельзя молиться въ душѣ, не стоя на колѣняхъ на глазахъ у всѣхъ?!
   -- Mon Dieu! Mon Dieu! -- восклицалъ французъ, пожимая плечами.-- Виданы-ли когда такіе непрактичные люди? Voila! Encore! -- добавилъ онъ, увидавъ, что и обѣ американки, старая и молодая, также опустились на колѣни и, закрывъ лица руками, погрузились въ молитву.
   -- Право, точно верблюды,-- одинъ ляжетъ, и всѣ лягутъ!.. Было-ли когда либо что нибудь глупѣе этого!
   Но теперь и мистеръ Стефенсъ незамѣтно опустился на колѣни подлѣ Сади. На ногахъ оставались только полковникъ Кочрэнь и Фардэ. Полковникъ взглянулъ на француза вопросительно и, пожавъ плечами, произнесъ:
   -- А, въ сущности, не глупо-ли, въ самомъ дѣлѣ, молившись всю жизнь, не молиться именно теперь, когда намъ не на кого болѣе надѣяться, какъ только на Господа и на благость Провидѣнія?! -- съ этими словами и онъ склонилъ колѣно по военному и опустялъ голову на грудь.
   Monsieur Фардэ съ недоумѣніемъ окинулъ взглядомъ всѣхъ своихъ кодѣнопреклоненыхъ друзей, затѣмъ глаза его перебѣжали на арабовъ и гнѣвныя лица эмира и муллы, и какъ будто что-то возмутилось въ немъ.
   -- Sapristi! (чортъ побери) -- воскликнулъ онъ въ полголоса.-- Да что, они думаютъ, что французъ боится ихъ?! Нѣтъ!..-- И, перекрестившись широкимъ крестомъ, онъ всталъ рядомъ съ другими на колѣни, склонивъ голову.
   Эмиръ обернулся къ муллѣ съ насмѣшливою улыбкой и взглядомъ и рукою указалъ на результаты его увѣщаній, затѣмъ подозвалъ къ себѣ одного араба и отдалъ ему приказаніе. Всѣ четверо мужчинъ были тотчасъ-же схвачены, и всѣмъ имъ связаны руки. Фардэ громко вскрикнулъ при этомъ, такъ какъ веревка врѣзалась въ его свѣжую рану, причиняя нестерпимую боль. Остальные предоставили связать себя молча, сохраняя чувство собственнаго достоинства.
   -- Вы погубили все дѣло! -- воскликнулъ Мансуръ.-- Право, я боюсь, что вы погубили даже и меня. А женщинъ увезутъ, для нихъ предназначены эти три верблюда!
   -- Ну, нѣтъ! Этого никогда не будетъ! Мы не хотимъ, чтобы насъ разлучали! -- кричалъ Бельмонтъ и принялся страшно рваться, чтобы освободить своя руки. Но онъ сильно ослабѣлъ за это время, и двое дюжихъ арабовъ легко сдержали его за локти.
   -- Не волнуйся, не безпокойся, дорогой Джонъ! Они могутъ причинить тебѣ вредъ, если ты будешь выбиваться! -- крикнула ему жена, которую другіе арабы насильно сажали на верблюда.-- Они мнѣ ничего не сдѣлаютъ! Не борись, прошу тебя!..
   Видя, что женщинъ увели отъ нихъ, посадивъ на верблюдовъ, всѣ четверо мужчинъ были въ отчаяніи; это было для нихъ теперь всего ужаснѣе. Сади и ея тетушка почти потеряли сознаніе отъ страха, только мистриссъ Бельмонтъ сохраняла полное присутствіе духа и спокойное, ласково улыбающееся мужу лицо. Верблюдовъ, на которыхъ онѣ находились, подняли на ноги и отвели подъ пальмы какъ разъ туда, гдѣ стояли мужчины.
Иллюстрация из издания П. П. Сойкина, 1904 г. [Не указан]
   -- Нора, дорогая, у меня есть револьверъ въ карманѣ,-- сказалъ Бельмонтъ, поднявъ глаза на жену,-- я бы, кажется, душу прозакладывалъ за то, чтобы имѣть возможность передать его тебѣ!
   -- Не безпокойся обо мнѣ, Джонъ, дорогой мой, оставь его себѣ, онъ еще можетъ тебѣ пригодиться, а я ничего не боюсь. Съ тѣхъ поръ, какъ мы съ тобою помолились, мнѣ кажется, ничего дурного съ нами не случится!-- Съ этими словами мужественная женщина, наклонившись къ Сади, принялась ее утѣшать и успокаивать.
   Приземистый, тучный арабъ, исполнявшій роль помощника у эмира Ибрагима, теперь присоединился къ старому эмиру и муллѣ, и всѣ трое стали вмѣстѣ совѣщаться о чемъ-то, время отъ времени поглядывая на своихъ плѣнныхъ. Наконецъ, Эмиръ подозвалъ Мансура и сказалъ ему что-то.
   -- Эмиръ желаетъ знать, кто изъ васъ четверыхъ самый богатый? -- перевелъ драгоманъ, обращаясь къ четыремъ мужчинамъ.
   -- Зачѣмъ ему это знать? -- спросилъ Кочрэнь.
   -- Очень просто, онъ желаетъ убѣдиться, кого изъ васъ всего выгоднѣе оставить для выкупа!
   -- Я полагаю, что это мы должны обсудить между собой. Но, мнѣ думается, эта счастливая доля суждена Стефенсу, который, если не ошибаюсь, самый богатый изъ насъ!
   -- Я этого не знаю,-- запротестовалъ Стефенсъ,-- но какъ-бы тамъ ни было, отнюдь не желаю для себя иной участи, чѣмъ для остальныхъ!
   Эмиръ снова заговорилъ что-то своимъ рѣзкимъ, грубымъ голосомъ.
   -- Онъ говоритъ,-- сказалъ Мансуръ,-- что вьючные верблюды выбились изъ силъ, и что имѣется еще всего одинъ, который въ состояніи слѣдовать за караваномъ! Онъ предоставляетъ этого верблюда одному изъ васъ, а кому, это онъ предлагаетъ рѣшить вамъ самимъ. При чемъ, кто богаче всѣхъ, будетъ имѣть преимущество надъ остальными!
   -- Скажи ему, что мы всѣ одинаково богаты!
   -- Въ такомъ случаѣ, вы должны сейчасъ же рѣшить, кому изъ васъ долженъ достаться верблюдъ!
   -- А что же будетъ съ остальными?
   Драгоманъ только пожалъ плечами.
   -- Вотъ что,-- сказалъ полковникъ,-- если только одному изъ насъ суждено спастись, то я полагаю, что всѣ вы, друзья, согласитесь, что по справедливости мы должны предоставить верблюда Бельмонту, такъ какъ у него здѣсь жена, а мы всѣ -- одинокіе!
   -- Да, да! Это такъ! -- воскликнулъ Фардэ.
   -- Мнѣ тоже кажется, что это справедливо! -- согласился Стефенсъ.
   -- Нѣтъ, господа, я не согласенъ на такое исключеніе: или всѣ спасемся, или всѣ вмѣстѣ погибнемъ! Или всѣмъ плыть, или всѣмъ потонуть! -- отвѣчалъ ирландецъ.
   Кто-то замѣтилъ, что слѣдовало-бы предложить верблюда Кочрэню, такъ какъ онъ старѣйшій, но полковникъ на это страшно разсердился.
   -- Можно подумать, что я восьмидесятилѣтній! -- воскликнулъ онъ.-- Такого рода любезность является совершенно непрошенной!
   -- Ну, въ такомъ случаѣ, откажемтесь всѣ отъ этого благополучія!
   -- Да, но это не будетъ очень разумно! Вы забываете, господа, что они увозятъ нашихъ дамъ; для нихъ было бы, несомнѣнно, лучше, чтобы хотя одинъ кто нибудь изъ насъ былъ съ ними! -- проговорилъ французъ.
   Всѣ въ недоумѣніи взглянули другъ на друга. Фардэ былъ, дѣйствительно, правъ, но какъ же быть, всѣ они недоумѣвали. Тогда самъ эмиръ пришелъ имъ на помощь.
   -- Если они не могутъ рѣшить между собой,-- сказалъ онъ,-- то пусть за нихъ рѣшитъ судьба! Пусть тянутъ жребій!
   -- Лучшее придумать трудно! -- сказалъ Кочрэнь, и его товарищи утвердительно кивнули головами.
   Тогда къ нимъ подошелъ мулла: изъ жирнаго кулака его торчали четыре полоски пальмовой коры.
   -- Тотъ, у кого окажется самая длинная полоска, поѣдетъ на верблюдѣ! -- заявилъ мулла черезъ Мансура.
   Остававшіеся еще здѣсь дервиши столпились вокругъ и съ горбовъ своихъ верблюдовъ смотрѣли на происходившую подъ пальмами сцену. Красноватое пламя костра озаряло розоватымъ свѣтомъ лица плѣнныхъ; лицо же эмира, стоявшаго спиной къ костру и лицомъ къ плѣннымъ, оставалось въ тѣни. За спиною четверыхъ мужчинъ стояли четыре человѣка арабовъ, надъ ними возвышались головы верблюдовъ, на которыхъ сидѣли женщины съ смертельнымъ страхомъ, слѣдившія за группой мужчинъ.
   Бельмонтъ стоялъ съ края, и ему первому пришлось тянуть жребій. Но тотъ кусочекъ коры, за который онъ ухватился, былъ до того малъ, что остался у него въ рукѣ, едва онъ до него коснулся. За нимъ была очередь за Фардэ; его полоска оказалась длиннѣе полоски Бельмонта; полоска же полковника Кочрэня была вдвое больше двухъ предыдущихъ, взятыхъ вмѣстѣ. Послѣ всѣхъ сталъ тянуть свой жребій Стефенсъ, но его полоса оказалась немногимъ длиннѣе полоски Бельмонта, такъ что право на верблюда осталось за Кочрэнемъ.
   -- Я съ охотой предоставляю свое право вамъ, Бельмонтъ,-- сказалъ Кочрэнь,-- у меня нѣтъ ни жены, ни семьи, и едва-ли есть даже истинные друзья. Поѣзжайте съ вашей женой, а я останусь здѣсь!
   -- Нѣтъ, нѣтъ! На то былъ уговоръ! Каждому своя судьба, тутъ дѣло было на чистоту. Это ваше счастье!
   -- Эмиръ приказалъ сейчасъ-же садиться!-- сказалъ Мансуръ, и арабъ потащилъ полковника за связанныя руки къ ожидавшему его верблюду.
   -- Онъ останется назади,-- обратился эмиръ къ своему помощнику,-- и женщины также!
   -- А этого пса, драгомана?
   -- Его оставьте съ остальными!
   -- А съ ними какъ быть?
   -- Всѣхъ умертвить! -- и эмиръ ускакалъ во весь опоръ, догоняя свой отрядъ.
  

IX.

  
   Такъ какъ ни одинъ изъ трехъ плѣнныхъ не понималъ ни слова по-арабски, то и слова эмира остались-бы для нихъ непонятны, если-бы не отчаянные жесты и возгласы драгомана. Послѣ всего его низкопоклонства, ренегатства, всяческаго прислуживанія арабамъ, въ концѣ-концовъ, худшія его опасенія должны были сбыться. Съ крикомъ отчаянія кинулся онъ на землю, моля и прося о пощадѣ, цѣпляясь за край одежды эмира своими судорожно-скрюченными пальцами. Но тотъ ногой отшвырнулъ его, какъ собаку.
   Между тѣмъ весь лагерь засуетился. Теперь уже и отрядъ стараго эмира, и самъ эмиръ покинули мѣсто привала. Вокругъ плѣнныхъ оставалось всего человѣкъ двѣнадцать арабовъ съ тучнымъ, коренастымъ парнемъ, помощникомъ эмира Надъ Ибрагима, и кривымъ муллой. Они не садились на верблюдовъ, такъ какъ должны были участвовать въ казни.
   Трое плѣнныхъ по одному виду и выраженію лицъ этихъ людей поняли, что имъ остается не долго ждать. Руки у нихъ все еще были связаны на спинѣ, но ихъ уже арабы не держали, такъ что они имѣли возможность обернуться и проститься съ женщинами.
   -- Все, какъ видно, кончено, Нора,-- произнесъ Бельмонтъ,-- это, конечно, обидно, когда была возможность спасенія. Но что-же дѣлать?! Все, что мы могли сдѣлать, мы уже сдѣлали!
   Теперь жена его впервые дала надъ собой волю своему горю; она судорожно всхлипывала, закрывъ лицо руками.
   -- Не плачь, моя маленькая женка! Мы съ тобой хорошо прожили свое время и всегда были счастливы. Передай мой привѣтъ всѣмъ друзьямъ, тамъ, дома, Ты тамъ найдешь на свою долю достаточно и даже съ избыткомъ: всѣ бумаги у меня въ порядкѣ...
   -- Ахъ, Джонъ, Джонъ! Зачѣмъ ты говоришь мнѣ объ этомъ?! Я безъ тебя не буду жить!
   И это горе жены сломило мужество этого сильнаго мужчины; онъ спряталъ лицо свое на косматомъ плечѣ ея верблюда, и слезы градомъ покатились по его щекамъ.
   Между тѣмъ мистеръ Стефенсъ подошелъ къ верблюду Сади,-- и та увидѣла его измученное, изстрадавшееся лицо и обращенный къ ней взглядъ.
   -- Вы не бойтесь ни за себя, ни за тетю,-- началъ онъ,-- я увѣренъ, что вамъ удастся бѣжать отъ этихъ арабовъ! Кромѣ того, полковникъ Кочрэнь будетъ заботиться о васъ. Египетская кавалерія не можетъ быть далеко теперь, они скоро васъ нагонятъ. Я надѣюсь, что вамъ дадутъ вдоволь напиться прежде, чѣмъ вы покинете эти колодцы. Я-бы желалъ отдать вашей тетушкѣ мою куртку, но боюсь, что не смогу снять ее съ себя: руки у меня связаны. Мнѣ такъ жаль, что ей будетъ холодно подъ утро. Пусть она сохранитъ и прибережетъ къ утру немного хлѣба отъ ужина, чтобы скушать его раннимъ утромъ. Это немного облегчитъ ее...
   Стефенсъ говорилъ совершенно спокойно, какъ будто дѣло шло о сборахъ на пикникъ. И невольное чувство удивленія и восхищенія къ этому человѣку шевельнулось въ груди молодой дѣвушки.
   -- Какой вы хорошій человѣкъ! -- воскликнула она.-- Я никогда еще не видала другого такого человѣка. А еще говорятъ о святыхъ! Вы же стоите теперь передъ самымъ лицомъ смерти и думаете только о насъ, заботитесь только о насъ...-- голосъ ея дрожалъ отъ волненія.
   -- Мнѣ хотѣлось бы сказать вамъ еще одну вещь, Сади, если только вы мнѣ позволите. Я бы умеръ спокойнѣе послѣ того. Уже много разъ я собирался все поговорить объ этомъ съ вами, но боялся, что вы будете смѣяться: вѣдь, вы никогда ничего въ серьезъ не принимали. Не правда-ли? Но теперь я уже почти не живой человѣкъ и потому могу сказать все, что у меня на душѣ!
   -- Ахъ, нѣтъ, не говорите такъ, мистеръ Стефенсъ!-- воскликнула Сади.
   -- Не буду, если это васъ разстраиваетъ. Какъ я уже сказалъ вамъ, мнѣ было-бы легче умереть, если-бы вы объ этомъ знали, но я не хочу быть эгоистомъ и въ этомъ отношеніи и если-бы я могъ думать, что это омрачитъ вашу жизнь, то предпочелъ-бы вамъ ничего не говорить!
   -- Что же вы хотѣла сказать мнѣ?
   -- Я хотѣлъ только вамъ сказать, какъ я васъ любилъ съ того самаго момента, какъ увидѣлъ васъ. Но я, конечно, сознавалъ, что это смѣшно, и потому никогда не говорилъ вамъ и никому другому, не желая казаться смѣшнымъ. Но теперь, когда это, все равно, никакого значенія имѣть не можетъ, я желалъ бы, чтобы вы, Сади, объ этомъ знали. Вы, быть можетъ, повѣрите мнѣ, если я скажу, что эти послѣдніе дни, когда мы все время были безразлучны, были-бы лучшими и счастливѣйшими днями моей жизни, если-бы вы, Сади, не мучились, не страдали!
   Дѣвушка сидѣла, блѣдная и безмолвная, и смотрѣла внизъ широко раскрытыми, удивленными глазами на своего взволнованнаго собесѣдника. Она не знала, что ей дѣлать и что сказать въ отвѣтъ на это любовное признанье чуть-ли не въ минуту смерти. Все это казалось совершенно непонятнымъ ея дѣтскому сердцу, и вмѣстѣ съ тѣмъ она чувствовала, что это нѣчто высокое и прекрасное.
   -- Я ничего не скажу вамъ больше,-- продолжалъ Стефенсъ,-- такъ какъ вижу, что это только смущаетъ и утомляетъ васъ. Но я хотѣлъ, чтобы вы объ этомъ знали. Теперь довольно. Благодарю, что вы такъ терпѣливо выслушали меня. Прощайте, Сади! Я не могу протянуть къ вамъ моей руки, но, быть можетъ, вы протянете мнѣ свою.
   Сади протянула ему свою руку, и онъ почтительно и съ глубокимъ чувствомъ поцѣловалъ ее. Затѣмъ онъ отошелъ и всталъ на свое прежнее мѣсто.
   Въ теченіе всей своей дѣловой жизни, полной постоянной борьбы и успѣха, Стефенсъ еще ни разу не испытывалъ такого чувства спокойнаго удовлетворенія, такого радостнаго довольства, какъ въ эти минуты, когда надъ головой у него висѣла смерть. И все это потому, что любовь, это всесильное чувство, измѣняющее все кругомъ, омрачающее или просвѣтляющее въ извѣстный моментъ цѣлый міръ, это едивственное совершенное въ мірѣ чувство, способно захватить всецѣло все существо человѣка. Самыя муки становятся наслажденіемъ, и нужда представляется комфортомъ, и самая смерть является желанной, когда въ душѣ заговоритъ голосъ всесильной любви. Такъ и у Стефенса въ душѣ было такое ликованіе, котораго не могли смутить близость смерти и свирѣпыя лица палачей. Все это стушевывалось въ его воображеніи, превращалось въ ничто, въ сравненіи съ великой, всепоглощающей радостью, что отнынѣ она уже не можетъ смотрѣть на него, какъ на случайнаго знакомаго, и въ теченіе всей своей жизни она будетъ вспоминать о немъ и будетъ знать.
   Полковникъ Кочрэнь сидѣлъ на своемъ верблюдѣ и упорно не отводилъ глазъ отъ безконечной пустыни, лежащей по направленію къ Нилу.
   "Неужели,-- думалъ онъ,-- нѣтъ никакой надежды на опасеніе? Неужели погоня не нагонитъ насъ до самаго Хартума?"
   Очевидно, тѣ арабы, что толпились около плѣнныхъ, должны были остаться здѣсь, тогда какъ остальные, сидѣвшіе уже да верблюдахъ, должны были сопровождать трехъ женщинъ и его. Но чего Кочрэнь никакъ не могъ понять, такъ это того, почему палачи до сихъ поръ еще медлятъ. Являлось одно предположеніе, а именно, что они, по свойственной восточнымъ народомъ утонченной жестокости, ожидали, когда египетская кавалерія будетъ близко, чтобы эти еще не остывшіе трупы ихъ жертвъ были, такъ сказать, оскорбленіемъ, брошеннымъ въ лицо врагу.
   Но если такъ, то сопровождать ихъ должны были не болѣе 12 арабовъ, и полковникъ сталъ оглядываться кругомъ, не увидитъ-ли сзади нихъ дружественнаго имъ Типпи-Тилли. Но добродушнаго негра не было видно. Если онъ и шесть его товарищей были-бы здѣсь, и если-бы Бельмонтъ могъ высвободить свои руки и вооружиться своимъ револьверомъ, то имъ, пожалуй, могло-бы удасться выбраться изъ бѣды. Но нѣтъ,-- всѣ сторожившіе плѣнниковъ, всѣ до единаго были арабы Баггара, люди неподкупные и прежде и превыше всего кровожадные. Типпи-Тилли и остальные, вѣроятно, уже отправились съ передовымъ отрядомъ.
   -- Прощайте, друзья! -- крикнулъ Кочрэнь дрогнувшимъ, надорваннымъ голосомъ. -- Господь, благослови и сохрани васъ!
   Въ этотъ самый моментъ одинъ негръ дернулъ за уздечку его верблюда и погналъ его вслѣдъ за остальными. Женщины ѣхали слѣдомъ, почти не сознавая и не видя ничего передъ собой. Но ихъ отъѣздъ былъ настоящимъ облегченіемъ для трехъ обреченныхъ на смерть мужчинъ.
   -- Я радъ, что онѣ уѣхали! -- сказалъ Стефенсъ, вздохнувъ съ облегченіемъ.
   -- Да, да, такъ лучше! -- подтвердилъ Фардэ.-- Но долго-ли намъ ждать конца?
   -- Вѣроятно, не особенно долго,-- угрюмо отозвался Бельмонтъ.-- Смотрите, арабы уже обступаютъ насъ!
   И полковникъ, и всѣ три женщины оглянулись, когда выѣхавъ изъ котловины оазиса, они въѣхали на гребень. Тамъ внизу, между прямыми стволами пальмъ, догорали угли угасающаго костра, а немного дальше, среди кучки арабовъ, они въ послѣдній разъ смутно различали бѣлые полотняные шлемы мужчинъ. минуту спустя, ихъ верблюдовъ погнали усиленной рысью, и, когда они снова оглянулись назадъ, то уже не могли ничего различить.
   Обширная безпредѣльная пустыня, залитая трепетнымъ луннымъ свѣтомъ, поглотила и цвѣтущій оазисъ, и его граціозную группу пальмъ, и умирающій красный огонекъ костра. Надъ всѣмъ раскинулось бархатисто-черное небо съ громадными яркими звѣздами, которыя безучастно смотрѣли на все земное,-- на всѣ скорби и радости людей.
   Женщины молчали, подавленныя горемъ, полковникъ тоже молчалъ, не находя, что сказать. Да и что могъ онъ сказать имъ теперь? -- но вдругъ всѣ четверо вздрогнули и точно пробудились отъ сна, а Сади громко вскрикнула: среди безмолвія тихой ночи до нихъ донесся рѣзкій сухой звукъ ружейнаго выстрѣла, за нимъ другой, затѣмъ еще нѣсколько одновременно и, немного погодя, еще одинъ.
   -- Это быть можетъ погоня, египетская кавалерія!-- воскликнула мистриссъ Бельмонтъ.
   -- Да, да! -- прошептала Сади.-- Это, навѣрно, египетскій отрядъ!
   Кочрэнь молча продолжалъ прислушиваться. Но все стало тихо. Тогда онъ набожно обнажилъ голову и на мгновеніе прикрылъ рукой глаза.
   -- Къ чему намъ обманывать себя,-- произнесъ онъ,-- взглянемъ правдѣ въ глаза: нашихъ друзей не стало!
   -- Но къ чему имъ было стрѣлять по нимъ изъ ружей? Вѣдь, у нихъ были копья... ножи...-- пробормотала молодая дѣвушка, невольно содрогнувшись при послѣднихъ своихъ словахъ.
   -- Это правда! -- согласился съ нею полковникъ.-- Я ни за что на свѣтѣ не желалъ-бы лишить васъ разумной надежды но, вмѣстѣ съ тѣмъ, если-бы это была атака, какъ вы полагаете, мы должны были-бы слышать отвѣтные выстрѣлы. Кромѣ того, египетское войско атаковало-бы ихъ съ значительными силами. Но, съ другой стороны, дѣйствительно, странно, чтобы арабы, ожидая серьезнаго нападенія, вдругъ стали тратить на плѣнныхъ безъ всякой надобности свои патроны. Но смотрите, что тамъ такое? -- и онъ указалъ на востокъ
   Двѣ конныхъ фигуры то появлялись, то тонули въ невѣрномъ колеблющемся свѣтѣ, которымъ была залита вся пустыня. Они, казалось, бѣжали отъ арабовъ, но вдругъ остановились на песчаномъ холмѣ, и теперь ихъ силуэты рѣзко вырѣзались на темномъ фонѣ неба.
   -- Это, внѣ всякаго сомнѣнія, египетская кавалерія!-- воскликнулъ Кочрэнь.
   -- Два человѣка! -- сказала миссъ Адамсъ.
   -- Это просто развѣдчики, ничего болѣе, миссъ, главныя силы въ нѣсколькихъ миляхъ позади. Смотрите, вотъ они снова помчались съ донесеніемъ! Славные ребята, помоги имъ Богъ!
   Между тѣмъ на холмѣ мелькнули два красноватыхъ огонька, словно вспыхнувшія искорки, и въ воздухѣ прозвучали два выстрѣла, но египетскихъ всадниковъ и слѣдъ простылъ.
   Самъ эмиръ поскакалъ назадъ и, поровнявшись съ отрядомъ, сопровождавшимъ плѣнныхъ, на ходу отдавалъ приказанія, ободряя своихъ людей. Очевидно, его отрядъ былъ недалеко. Арабы крикнули что-то, и вдругъ всѣ верблюды пошли крупной неровной рысью. Очевидно, арабы рѣшили нагнать передовой отрядъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, уйти отъ погони. Снова началась нестерпимая мука для плѣнныхъ. Милю за милей скакали верблюды безостановочно, безъ передышки. Дамы, безсознательно уцѣпившись за луки своихъ сѣделъ, такъ и повисли на нихъ. Кочрэнь положительно изнемогалъ отъ этой тряски, но все еще продолжалъ надѣяться, что погоня ихъ настигнетъ.
   -- Смотрите... смотрите, мнѣ кажется, что-то движется впереди насъ! -- воскликнула мистриссъ Бельмонтъ.
   Полковникъ Кочрэнь приподнялся на своемъ сѣдлѣ и заслонилъ глаза рукою: лунный свѣтъ въ пустынѣ страшно слѣпитъ глаза.
   -- Да, вы правы! Это всадники!..
   Дѣйствительно, цѣлая длинная вереница всадниковъ неслась впереди ихъ по пустынѣ.
   -- Но они скачутъ въ томъ же направленіи, какъ и мы!-- замѣтила мистриссъ Бельмонтъ.
   Кочрэнь пробормоталъ проклятье...
   -- Ну, да,-- сказалъ онъ,-- вотъ и слѣдъ. Это нашъ собственный передовой отрядъ подъ начальствомъ Надъ Ибрагима. Ради него старый эмиръ и гналъ насъ все время этимъ дьявольскимъ аллюромъ.
   И дѣйствительно, спустя нѣсколько минутъ, молодой эмиръ подскакалъ къ старику Абдеррахману и сталъ съ нимъ сговариваться. Они указывали въ томъ направленіи, гдѣ показались развѣдчики, и озабоченно качали головами. Оба каравана соединились теперь въ одинъ и прежнимъ усиленнымъ аллюромъ продолжали подвигаться впередъ по направленію Южнаго Креста, искрившагося надъ самой линіей горизонта.
   Кровь стучала въ вискахъ полковника Кочрэня съ такою силой, что ему казалось, будто онъ слышитъ погоню и барабанный бой, и тучи кавалеріи преслѣдуютъ ихъ караванъ со всѣхъ сторонъ. Этотъ лихорадочный бредъ постепенно превращался въ мучительную галлюцинацію. Наконецъ, восходящее солнце освѣтило всю громадную площадь пустыни, на всемъ необъятномъ пространствѣ которой не колыхалось и не виднѣлось ни одного живаго существа, кромѣ ихъ каравана. Съ тяжелой грустью въ сердцѣ смотрѣли они на это пустое пространство, разстилавшееся отъ края до края неба, и послѣдняя слабая искра надежды таяла такъ же, какъ таялъ прозрачный бѣлый туманъ надъ пустыней.
   Удручающее впечатлѣніе производила на дамъ разительная перемѣна, происшедшая за эту ночь въ полковникѣ Кочрэнѣ. Не говоря уже о томъ, что волосы его, замѣтно сѣдѣвшіе въ это время, теперь стали совѣршенно сѣдыми; такія же сѣдыя щетины безобразили его всегда гладко выбритый подбородокъ; глубокія морщины избороздили его лицо; спина его согнулась дугой; все тѣло какъ будто разомъ ссѣлось; только глаза но прежнему смотрѣли зорко и гордо, свидѣтельствуя о томъ, что въ этомъ расшатавшемся тѣлѣ жилъ бодрый и гордый духъ. Истощенный, измученный, ослабѣвшій, онъ все еще старался подбадривать женщинъ, поддерживать ихъ и совѣтомъ, и добрымъ словомъ, старался сохранить покровительственный тонъ и постоянно посматривалъ назадъ, все еще надѣясь увидѣть спасителей, которые не являлись.
   Спустя часъ послѣ восхода, былъ сдѣланъ привалъ, и всѣхъ надѣлили пищей и водой. Послѣ привала караванъ тронулся уже обычнымъ умѣреннымъ шагомъ къ югу, вытянувшись длинной вереницей на протяженіи четверти мили. Судя по той безпечности, съ какою арабы теперь болтали между собой, и по тому порядку, въ какомъ двигался караванъ, можно было сразу сказать, что они считали себя въ безопасности. Вскорѣ они измѣнили направленіе пути и стали держать путь на юговостокъ, изъ чего плѣннымъ стало ясно, что они намѣревались послѣ столь дальняго обхода вновь выйти къ Нилу гдѣ-нибудь выше послѣднихъ египетскихъ передовыхъ постовъ.
   Теперь и самый характеръ мѣстности сталъ, видимо, измѣняться: вмѣсто однообразной песчаной раввины повсюду выростали фантастическія черныя скалы и утесы, среди которыхъ, извиваясь, змѣились ярко-оранжевые пески, словно излучистая рѣка. Верблюды выступали одинъ за другимъ, то ныряя между громадными валунами и утесами, то снова появляясь на мгновеніе на открытомъ мѣстѣ между двумя утесами. Задніе всадники могли только видѣть длинныя шеи и мѣрно покачивавшіяся головы верблюдовъ, словно то была вереница змѣй, извивавшихся среди черныхъ скалъ. Все это такъ походило на сонъ, тѣмъ болѣе, что кругомъ не было ни звука, кромѣ мягкаго шлепанья ногъ верблюдовъ и ихъ тихаго однообразнаго сопѣнья. Всѣ молчали; жара начинала становиться томительной.
   Миссъ Адамсъ, которая совершенно окоченѣла за ночь, теперь, видимо, радовалась солнцу. Осмотрѣвшись кругомъ, она потирала свои тощія старческія руки и отыскивала глазами племянницу.
   -- Сади,-- проговорила она,-- мнѣ казалось ночью, будто ты плакала, и теперь я, дѣйствительно, вижу, что ты плакала. О чемъ?
   -- Я думала, тетя...
   -- Помни, дорогая, что мы всегда должны стараться думать о другихъ, а не о себѣ!
   -- Я и думала не о себѣ, тетя!
   -- Обо мнѣ, Сади, не безпокойся, не тревожь себя...
   -- Нѣтъ, тетя, я думала мы о васъ!
   -- Но ты о комъ-нибудь особенно думала, да?
   -- Я думала о мистерѣ Стефенсѣ, тетя! Какой онъ былъ славный, добрый и мужественный! Если подумать только, какъ онъ заботился о насъ, какъ постоянно думалъ обо всемъ, даже и въ послѣднія минуты, какъ онъ старался стянуть съ себя куртку, не смотря на то, что ему мѣшали его бѣдныя связанныя руки. Ахъ, тетя, онъ для меня святой и герой и останется имъ для меня на всегда!
   -- Да, но теперь его нѣтъ на свѣтѣ, нѣтъ въ живыхъ
   -- Я желала-бы, въ такомъ случаѣ, чтобы и меня не было на свѣтѣ! -- сказала Сади.
   -- Но ему отъ этого было-бы не легче!
   -- Какъ знать, мнѣ кажется, что тогда онъ былъ-бы не такъ одинокъ! -- сказала дѣвушка и задумалась.
   Нѣкоторое время всѣ четверо ѣхали молча, Вдругъ полковникъ Кочрэнь въ ужасѣ схватился руками за голову, воскликнувъ:
   -- Боже правый! Я кажется, теряю разсудокъ!
   Это уже нѣсколько разъ въ теченіе ночи начинало казаться его спутницамъ. Но съ самаго разсвѣта онъ былъ совершенно спокоенъ и разуменъ; онѣ приписали это бреду, и вдругъ это странное восклицаніе его снова встревожило ихъ.
   Ласковыми словами дамы старались успокоить его, но полковникъ не унимался.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я положительно не въ своемъ умѣ! Ну, какъ вы думаете, что я сейчасъ видѣлъ?
   -- Не все-ли равно? Не волнуйтесь! Мало-ли, что можетъ привидѣться послѣ такой утомительной ночи. Вѣдь, вы почти совсѣмъ не спали! -- успокаивала его мистриссъ Бельмонтъ, ласково положивъ свою маленькую ручку на его руку.-- Вѣдь вы думали за всѣхъ насъ, заботились о всѣхъ насъ, не мудрено, что вы и переутомились. Сейчасъ мы сдѣлаемъ привалъ, вы хорошенько проспите часокъ другой, отдохнете и снова будете совсѣмъ молодцомъ!
   Но полковникъ почти не слушалъ ея, онъ смотрѣлъ куда-то вдаль, впередъ и все такъ же волнуясь, воскликнулъ:
   -- Нѣтъ! Я никогда не видалъ что-нибудь такъ ясно! Тамъ, на вершинѣ холма, вправо, впереди насъ, бѣдный мистеръ Стюартъ стоить тамъ, въ моемъ красномъ кумберландскомъ шарфѣ на головѣ, въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ мы оставили его тамъ!
   Теперь дамы невольно взглянули въ томъ же направленіи, и на лицахъ ихъ отразилось то же недоумѣніе, похожее на испугъ.
   Тамъ, дѣйствительно, вправо, впереди, былъ рядъ черныхъ скалъ, словно небольшой хребетъ, родъ бастіона, по правую сторону тѣсной и глубокой балки, въ которую теперь спускались верблюды. Въ одномъ мѣстѣ этотъ черный бастіонъ возвышался какъ бы на подобіе небольшой башенки, и на этой-то башенкѣ стояла неподвижно знакомая фигура пресвитеріанскаго священника. Весь онъ былъ одѣтъ въ черномъ, и только на головѣ виднѣлся яркій красный тюрбанъ. Второй такой своеобразной приземистой тучной фигуры не могло быть;-- онъ, казалось, напрягалъ свое зрѣніе, чтобы заглянуть внизъ, на дно.
   -- Неужели это въ самомъ дѣлѣ онъ?
   -- Да, это онъ! Онъ самъ!-- воскликнули дамы. -- Смотрите, онъ глядитъ въ нашу сторону и машетъ намъ рукой!
   -- Боже правый! Да, вѣдь они его застрѣлятъ! Спуститесь внизъ, спрячьтесь! Не то вы не останетесь живы, безумецъ вы этакій! -- крикнулъ Кочрэнь. Но его пересохшее горло издало только какой-то дикій, хриплый звукъ.
   Нѣкоторые изъ дервишей также замѣтили странную, появившуюся на скалѣ фигуру и уже изготовили свои ремингтоны, но вотъ чья-то длинная рука появилась изъ за спины Стюарта, схватила его за платье,-- и онъ мгновенно исчезъ, какъ исчезаютъ куклы во время представленій "петрушки".
   Впереди, въ концѣ балки, какъ разъ надъ тѣмъ утесомъ, на которомъ минуту тому назадъ стоялъ Стюартъ, появилась высокая бѣлая фигура эмира Абдеррахмана. Онъ вскочилъ на ближайшій валунъ и что-то закричалъ своимъ, размахивая руками. Но крикъ его былъ заглушенъ раскатомъ ружейнаго залпа, раздавшагося одновременно съ обѣихъ сторонъ балки. Весь черный бастіонъ ощетинился ружейными стволами, надъ которыми виднѣлись красныя маковки тарбушей (родъ фесокъ). Очевидно, арабы нарвались на засаду. Эмиръ упалъ, но въ слѣдующій же моментъ вскочилъ на ноги и снова, размахивая руками, сталъ отдавать приказанія. На груди у него виднѣлось алое пятно крови, но онъ продолжалъ указывать и кричать, хотя растянувшіеся длинной нитью люди его не понимали и не слышали, что онъ имъ говорилъ. Нѣкоторые изъ нихъ мчались назадъ, другіе надвигались впередъ. Нѣсколько человѣкъ пытались взобраться на обрывъ, съ мечами на голо, но попадали подъ пули и скатывалясь внизъ на дно балки. Собственно стрѣльба не была особенно мѣткой, такъ что одинъ негръ успѣлъ взобраться на верхъ, къ самымъ скаламъ, но здѣсь ему прикладомъ разможжили голову. Старый эмиръ не устоялъ на камнѣ и тоже скатился на дно балки. Но арабы упорно старались пробиться, пока чуть ли не большая половина изъ нихъ осталась на мѣстѣ. Наконецъ, даже этимъ упрямымъ фанатикамъ стало ясно, что имъ остается только одно -- выбраться назадъ изъ этой балки на ровное мѣсто пустыни. И они во весь опоръ помчались назадъ. Надо только видѣть, что такое мчащійся верблюдъ,-- обезумѣвшій отъ страха вскидывающій разомъ въ воздухъ всѣ четыре ноги, несущійся съ отвратительнымъ крикомъ и фырканьемъ, съ оскаленными зубами и безумными глазами! Въ такія минуты верблюдъ положительно страшенъ.
   При видѣ этого несущагося на нихъ потока такихъ обезумѣвшихъ животныхъ женщины невольно вскрикнули. Но полковникъ уже озаботился заставить своего верблюда, а также и тѣхъ, на которыхъ находились дамы, взобраться выше между скалами, чтобы эта кучка отступавшихъ арабовъ могла миновать ихъ.
   -- Сидите смирно, они пронесутся мимо! -- проговорилъ онъ своимъ спутницамъ.-- Я не знаю, что бы я теперь далъ, чтобы увидѣть Типпи Тилли или одного изъ нихъ; теперь насталъ моментъ помочь намъ! -- и онъ внимательно вглядывался въ лица проносившихся мимо него всадниковъ, но рябого лица бывшаго египетскаго солдата не видѣлъ.
   Казалось, всѣ арабы въ своей поспѣшности выбраться изъ балки совершенно забыли о своихъ плѣнныхъ. Теперь оставались въ балкѣ лишь отсталые, по которымъ все еще стрѣляли безпощадные враги изъ за черной гряды скалъ. Однимъ изъ послѣднихъ былъ молодой Баггара съ тонкими черными усами и заостренной бородкой. Онъ поднялъ голову и, взглянувъ на торчавшія надъ его головой ружья египетскихъ стрѣлковъ, въ безсильномъ гнѣвѣ своемъ обернулся и сталъ грозиться имъ своимъ высоко поднятымъ мечемъ. Въ этотъ моментъ чья-то мѣткая пуля уложила его верблюда. Животное упало, словно подкошенное. Молодой, ловкій арабъ успѣлъ во время соскочить и, схвативъ его за продѣтое въ ноздри кольцо, принялся злобно теребить за него, желая заставить верблюда подняться, а когда это не помогло, принялся съ озлобленіемъ колотить его плашмя своимъ мечемъ. Однако, все было напрасно. Въ африканской войнѣ убить верблюда, значитъ причинить смерть и его сѣдоку. Молодой Боггара металъ глазами молніи, обводя вокругъ себя гнѣвнымъ взглядомъ. Тутъ и тамъ на его бѣлой одеждѣ выступало алое кровавое пятно, но онъ какъ будто не замѣчалъ вражескихъ пуль, даже не оглядывался на нихъ. Вдругъ его злобный взглядъ упалъ на плѣнныхъ, и съ крикомъ ярости онъ устремился на нихъ, размахивая своимъ широкимъ мечемъ высоко надъ головою. Миссъ Адамсъ была всѣхъ ближе къ нему. Но при видѣ его обезумѣвшаго отъ бѣшенства лица она соскочила съ своего верблюда въ противуположную отъ араба сторону. Тогда Боггара вскочилъ на одну изъ ближайшихъ скалъ и занесъ свой мечъ надъ головой мистриссъ Бельмонтъ. Но прежде чѣмъ ударъ успѣлъ быть нанесенъ, полковникъ Кочрэнь подался впередъ со своимъ пистолетомъ въ рукѣ и однимъ выстрѣломъ уложилъ араба на мѣстѣ. Однако, и въ послѣднюю минуту бѣшеная злоба въ этомъ человѣкѣ, казалось, превозмогла даже самую смерть: не будучи ужо въ силахъ подняться, онъ все же отчаянно наносилъ удары направо и налѣво своимъ мечемъ и извивался среди камней словно рыба, выброшенная на берегъ.
   -- Не бойтесь, mesdames,-- успокаивалъ полковникъ Кочрэнь своихъ спутницъ,-- не бойтесь, онъ уже мертвъ. Мнѣ очень жаль, что я принужденъ былъ сдѣлать это у васъ на глазахъ, но это былъ опасный парень. У меня были съ нимъ старые счеты. Это былъ тотъ самый, что тогда ударилъ меня прикладомъ своего ружья въ бокъ... Надѣюсь, вы, миссъ Адамсъ, не ушиблись? Подождите одну секунду, я сейчасъ сойду къ вамъ и помогу взобраться на верблюда!
   Но миссъ Адамсь отнюдь не пострадала, такъ какъ поблизости была скала или вѣрнѣе громадный валунъ, куда она спустилась безъ всякаго труда. Теперь и Сади, и мистриссъ Бельмонтъ, и полковникъ Кочрэнь, всѣ спустились на землю и увидѣли миссъ Адамсъ, весело махавшую имъ обрывкомъ своего зеленаго вуаля.
   -- Ура, Сади! Ура! Моя дорогая дѣвочка! -- восклицала она.-- Мы, наконецъ-то, спасены! Хвала Богу, мы спасены!
   -- Да, клянусь честью, теперь мы можемъ сказалъ, что спасены!
   Но Сади, за эти дни невзгодъ, научилась больше думать о другихъ, чѣмъ о себѣ. Она обхватила обѣими руками шею мистрисъ Бельмонтъ и прижалась щекой къ ея щекѣ.
   -- Дорогая, милая, крошка моя, какъ можемъ мы радоваться и ликовать, когда вы...
   -- Но я не вѣрю, что это такъ! -- возразила молодая женщина.-- Нѣтъ, я не вѣрю и не повѣрю до тѣхъ поръ, пока не увижу своими глазами трупа Джона. О, когда я увижу, то послѣ того я уже не захочу ничего видѣть!
   Теперь уже и послѣдній дервишъ выбрался изъ балки, и по обѣ стороны ея между камней виднѣлся длинный рядъ египетскихъ стрѣлковъ, высокихъ, стройныхъ, широкоплечихъ, очень похожихъ на древнихъ воиновъ, изображенныхъ на барельефахъ. Верблюды ихъ остались позади, спрятанными между камнями, и теперь они спѣшили къ нимъ. Въ это самое время другой отрядъ египетской кавалеріи выѣхалъ отъ дальняго конца балки съ лицами, сіяющими торжествомъ побѣды. Очень небольшого роста молодой англичанинъ, ловко сидѣвшій на своемъ верблюдѣ, командовалъ этимъ отрядомъ. Поровнявшись съ дамами и полковникомъ Кочрэнь, онъ задержалъ своего верблюда и привѣтствовалъ ихъ.
   -- На этотъ разъ они намъ попались, попались, какъ слѣдуетъ! -- проговорилъ онъ.-- Весьма радъ, если мы могли быть вамъ полезны... Надѣюсь, вамъ теперь отъ этого не хуже, т. е. я хочу оказать, что для дамъ это дѣло не совсѣмъ подходящее... быть въ такой перестрѣлкѣ.
   -- Вы изъ Хальфы, я полагаю?-- опросилъ его полковникъ.
   -- Нѣтъ, мы изъ другого отряда, изъ Сарра! Мы встрѣтили ихъ въ пустынѣ и опередили тѣхъ, изъ Хальфы, и обошли арабовъ съ тыла! Взберитесь вотъ на эти скалы и вы все увидите. На этотъ разъ мы ихъ всѣхъ истребимъ до послѣдняго!
   -- Нѣкоторые изъ нашихъ остались у колодцевъ, и мы очень безпокоимся о нихъ,-- сказалъ Кочрэнь.-- Но вы, вѣроятно, ничего не слыхали о нихъ?
   Молодой офицеръ озабоченно покачалъ головой.
   -- Дѣло плохо! Съ этимъ народомъ плохо ладить, когда ихъ припрутъ въ уголъ. Мы не надѣялись увидѣть васъ живыми и разсчитывали только отомстить за васъ!
   -- Есть съ вами еще какой либо англійскій офицеръ?-- спросилъ Кочрэнь.
   -- Да, Арчеръ, онъ заходитъ съ фланга со своимъ отрядомъ. Онъ долженъ будетъ пройти здѣсь... Мы подобрали одного изъ вашихъ товарищей, забавнаго человѣка, съ красной повязкой на головѣ. Полагаю что мы еще увидимся съ вами, до свиданія, господа! -- добавилъ офицеръ, трогая своего верблюда и пускаясь догонять свой отрядъ, который уже прошелъ впередъ въ строгомъ порядкѣ.
   -- Намъ остается только не трогаться съ мѣста, пока всѣ они не пройдутъ,-- сказалъ Кочрэнь, указывая на растянувшихся длинной вереницей между камнями египетскихъ всадниковъ, надвигавшихся въ ихъ сторону. Тутъ были и негры, и феллахи, и суданцы, но все цвѣтъ и краса египетской арміи. Этотъ отрядъ велъ рослый мужчина съ большими черными усами и полевымъ биноклемъ въ рукѣ.
   -- Холла! Арчеръ! -- окликнулъ его полковникъ Кочрэнь.-- Нѣтъ-ли у васъ такой штучки, какъ сигара? Смертельно хочется покурить! -- проговорилъ Кочрэнь.
   Капитанъ Арчеръ досталъ изъ своего портсигара весьма удовлетворительную "partaga" и передалъ ее вмѣстѣ съ коробочкой восковыхъ спичекъ полковнику. Съ никогда еще не испытаннымъ наслажденіемъ закурилъ Кочрэнь свою сигару и съ особымъ вниманіемъ слѣдилъ, какъ вились струйки ея голубоватаго дыма. Дамы, всѣ три вмѣстѣ, расположились на плоской вершинѣ одной изъ скалъ.
  

X.

  
   Вся египетская кавалерія теперь преслѣдовала арабовъ, и нѣкоторое время наши друзья были забыты. Но вотъ чей-то радостный добродушный голосъ окликнулъ ихъ, и изъ-за ближайшей скалы показался сперва красный тюрбанъ, затѣмъ и улыбающіеся, нѣсколько блѣдное и расплывшееся лицо бирмингамскаго проповѣдника. Онъ опирался на толстое древко пики, такъ какъ его раненая нога не давала ему ступать, и это смертоносное оружіе, замѣнявшее ему костыль, придавало ему еще болѣе забавный видъ. За нимъ двое негровъ тащили корзинку съ провизіей и бурдюкъ съ водой.
   -- Не говорите мнѣ ничего, я все отлично знаю! -- кричалъ онъ; ковыляя между камней,-- Али, давай сюда воды. Ну, вотъ, миссъ Адамсъ,-- вамъ это кажется мало, подождите, мы дадимъ еще... Ну, теперь ваша очередь, мистриссъ Бельмонтъ... Ахъ, вы, бѣдняжки, бѣдняжки! Все мое сердце изболѣло о васъ... Вотъ тутъ хлѣбъ, вотъ мясо въ корзинкѣ. Но не кушайте слишкомъ много сразу... А гдѣ же остальные? -- вдругъ добавилъ онъ, и лицо его помертвѣло.
   Полковникъ печально покачалъ головой.
   -- Мы оставили ихъ у колодцевъ, и я боюсь, что ихъ пѣсенка спѣта! -- сказалъ онъ.
   -- Полноте, другъ мой! Вы, вѣроятно, думали, что и моя пѣсенка спѣта, а теперь, какъ видите, я живъ и здоровъ и стою среди васъ. Никогда не падайте духомъ, мистриссъ Бельмонтъ, положеніе вашего мужа ни въ какомъ случаѣ не хуже того, въ какомъ находился я!
   -- Да, когда я увидѣлъ васъ тамъ, на скалѣ,-- сказалъ Кочрэнь,-- то принялъ за галлюцинацію!
   -- Я боюсь, что велъ себя крайне неразумно! Капитанъ Арчеръ говорилъ, что я чуть было не испортилъ весь ихъ планъ. Но дѣло въ томъ, что когда я услышалъ, что арабы идутъ въ балкѣ, подъ нами, я до того забылся въ моментъ тревоги за васъ, до того захотѣлъ убѣдиться, живы ли вы, и здѣсь-ли, съ ними, что совершенно упустилъ изъ виду ихъ хитрый военный планъ!
   -- Я только удивляюсь, какъ васъ арабы не застрѣлили,-- сказалъ полковникъ Кочрэнь,-- но разскажите намъ, ради Бога, какъ вы сами здѣсь очутились?
   -- Очень просто! Отрядъ египетской кавалеріи гнался за вами по пятамъ въ то время, когда арабы бросили меня среди пустыни. Когда погоня поравнялась съ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ я лежалъ, то они подобрали меня и захватили меня съ собой. Я, очевидно, былъ въ бреду, такъ какъ они потомъ говорили мнѣ, что издали слышали мой голосъ, какъ я пѣлъ гимны; они и поѣхали на мой голосъ и такимъ образомъ, по волѣ Провидѣнія, нашли меня. У нихъ оказалась съ собой маленькая походная амбулаторія, и на другой день я уже пришелъ въ себя и чувствую себя превосходно. Затѣмъ я перекочевалъ къ отряду изъ Сарра, гдѣ есть докторъ; онъ нашелъ, что моя рана пустяшная, и что небольшая потеря крови для меня даже очень полезна!
   -- Шшъ! Слышите? -- спросилъ полковникъ Кочрэнь. Снизу, изъ балки, донесся до ихъ слуха ружейный залпъ.
   Кочрэнь насторожился, какъ боевой конь, и сталъ искать дороги, какъ-бы пробраться на вершину той скалы, откуда все было видно. Дѣйствительно, отсюда, въ чистомъ прозрачномъ воздухѣ пустыни, на ея ровномъ песчаномъ пространствѣ все было видно, какъ на ладони.
   Остатки арабовъ ѣхали тѣсной кучкой, и красные тюрбаны ихъ мѣрно покачивались въ тактъ съ шагомъ ихъ верблюдовъ. Они отнюдь не походили на людей, потерпѣвшихъ пораженіе, такъ какъ всѣ ихъ движенія были строго разсчитаны и обдуманы, хотя они на ихъ истощенныхъ верблюдахъ были въ безысходномъ положеніи. Весь отрядъ кавалеріи изъ Сарра, пройдя по балкѣ, спѣшился теперь и съ колѣна правильными залпами осыпалъ группу арабовъ, отстрѣливавшихся со спины своихъ верблюдовъ. Но не стрѣлки изъ Сарра и не группа арабовъ привлекали въ настоящее время вниманіе зрителей; эскадроны веблюжьяго отряда изъ Хальфы сомкнутыми рядами приближались съ тылу къ арабамъ и постепенно размыкались, оцѣпляя ихъ большимъ полукругомъ, но мѣрѣ своего приближенія постепенно съуживающимся. Такимъ образомъ арабы очутились между двухъ огней. -- Нѣтъ, смотрите, что они дѣлаютъ! -- воскликнулъ съ восхищеніемъ Кочрэнь.
   Дервиши принудили всѣ своихъ верблюдовъ встать на колѣни и сами всѣ спѣшились. Впереди всѣхъ выдѣлялась высокая, величественная фигура эмира Надъ Ибрагима. На мгновеніе онъ молитвенно преклонилъ колѣна и воздѣлъ руки, затѣмъ онъ всталъ и, выпрямившись во весь ростъ, обратился къ окружавшимъ его людямъ съ краткой рѣчью. Закончивъ свою рѣчь, онъ что то взялъ съ сѣдла, разостлалъ на землѣ и всталъ на эту разостланную подстилку.
   -- Славный малый!-- воскликнулъ Кочрень.-- Онъ всталъ на свою "Овечью шкуру".
   -- Что это значитъ? -- освѣдомился мистеръ Стюартъ.
   -- Видите-ли -- пояснилъ Кочрэнь,-- каждый арабъ всегда имѣетъ при себѣ на сѣдлѣ овечью шкуру. Когда онъ признаетъ, что его положеніе совершенно безъисходно и рѣшается биться до послѣдней капли крови, тогда онъ снимаетъ съ сѣдла свою овечью шкуру и стоитъ на ней до тѣхъ поръ, пока не упадетъ мертвымъ. Смотрите, они всѣ до послѣдняго стали на свои овечьи шкуры. Это значитъ, что они уже не дадутъ и не примутъ пощады!
   Эта страшная драма быстро близилась къ развязкѣ. Окруженные тѣснымъ кольцомъ непріятелей, обстрѣливавшихъ ихъ со всѣхъ сторонъ, арабы отстрѣливались, какъ могли,-- многіе изъ нихъ были уже убиты. Но остальные безпрерывно заряжали и стрѣляли все съ тѣмъ же непоколебимымъ мужествомъ. Около дюжины труповъ въ мундирахъ египетской арміи свидѣтельствовали о томъ, что побѣда эта досталась имъ не даромъ. Но вотъ раздался призывный звукъ трубы,-- и отрядъ Сарра, и отрядъ Хальфа разомъ открыли но этой горсти людей перекрестный огонь; одинъ-два залпа,-- и все это маленькое поле застлалъ густой бѣлый клубистый дымъ. Когда онъ разсѣялся, всѣ арабы лежали на своихъ овечьихъ шкурахъ -- всѣ они полегли,-- всѣ до послѣдняго.
   Дамы, объятыя ужасомъ и вмѣстѣ невольнымъ удивленіемъ предъ этимъ геройствомъ, смотрѣли на страшную сцену, разыгрывавшуюся у нихъ передъ глазами. Теперь, когда все было кончено, Сади и миссъ Адамсъ плакали, обнявъ другъ друга. Полковникъ Кочрэнь хотѣлъ было обратиться къ нимъ съ нѣсколькими словами утѣшенія или ободренія, когда взглядъ его случайно упалъ на лицо мистриссъ Бельмонтъ. Она была блѣдна, какъ полотно, черты лица были безжизненны и неподвижны, а большіе сѣрые глаза съ остановившимися расширенными зрачками смотрѣли куда то въ пространство, какъ у человѣка въ трансѣ.
   -- Боже правый, мистриссъ Бельмонтъ, что съ вами?-- воскликнулъ полковникъ.
   Но вмѣсто всякаго отвѣта она молча указала на пустыню, гдѣ, на разстояніи многихъ миль, чуть не на самомъ краю горизонта, небольшая кучка людей двигалась по направленію къ этимъ скаламъ.
   -- Клянусь честью, тамъ, дѣйствительно, что-то есть! Кто-бы это могъ быть?
   Но разстояніе было еще настолько велико, что сначала ничего нельзя было различить, и лишь спустя нѣкоторое время можно было сказать съ увѣренностью, что это были люди на верблюдахъ и числомъ около 12 человѣкъ.
   -- Это, навѣрно, тѣ негодяи, которыхъ мы оставили тамъ, у колодцевъ, -- пробормоталъ Кочрэнь,-- это, безъ сомнѣнія, никто иной, какъ они!
   Мистриссъ Бельмонтъ все съ тѣмъ же блѣднымъ, неподвижнымъ лицомъ слѣдила за приближающейся группой всадниковъ. Вдругъ она съ громкимъ крикомъ вскинула вверхъ свои руки и воскликнула едва внятнымъ отъ сильнаго внутренняго волненія голосомъ.-- Это они! Они спасены!.. Ахъ, это они, это они, полковникъ. Хвала Господу Богу! Это они! -- и она принялась метаться по площадкѣ скалы, какъ ребенокъ въ порывѣ неудержимаго веселія и радости.
   Никто не вѣрилъ ей, но никто и не рѣшался протестовать противъ ея увѣреній. Она сбѣжала уже внизъ съ холма къ тому мѣсту, гдѣ находился ея верблюдъ. Предчувствіе давно указало ей то, чего никто еще, кромѣ нея, не могъ видѣть. Она различила или угадала въ той группѣ всадниковъ три бѣлыхъ шлема. Между тѣмъ маленькій отрядъ приближался форсированнымъ маршемъ и прежде, чѣмъ находившіеся надъ балкой друзья ихъ успѣли выѣхать къ нимъ на встрѣчу, уже можно было разсмотрѣть, что это были дѣйствительно Бельмонтъ, Фардэ и Стефенсъ, драгоманъ Мансуръ и раненый солдатъ суданецъ, эскортируемые негромъ Типпи-Тилли и остальными его товарищами, бывшими солдатами египетской арміи. Бельмонтъ кинулся къ женѣ, а monsieur Фардэ пожималъ руку полковника Кочрэня, восклицая:
   -- Vive la France! Vivent les anglais! Tout va bien, n'est со pas? Ali, canailles! Vivent la croix et les chrétiens? -- такъ несвязно и вмѣстѣ искренно выражалъ добродушный и экспансивный французъ свою радость.
   Полковникъ также былъ чрезвычайно растроганъ и смѣялся нервнымъ, надорваннымъ смѣхомъ, отвѣчая также горячо и сердечно на рукопожатія Фардэ.
   -- Дорогой мой,-- говорилъ Кочрэнь,-- я чертовски радъ, что вижу васъ всѣхъ опять. Я было совершенно махнулъ на васъ рукой. Право, ничему въ своей жизни я еще не былъ такъ радъ, какъ этому свиданію со всѣми вами! Но какими судьбами вы спаслись?
   -- Это все благодаря вамъ, полковникъ!
   -- Благодаря мнѣ?
   -- Ну, да, а я еще ссорился съ вами, негодный человѣкъ! Я теперь простить себѣ этого не могу!
   -- Объ этомъ забудемъ совсѣмъ! Только какъ же это я могъ спасти васъ?
   -- Вы сговорились съ этимъ Типпи-Тилли и его товарищами и обѣщали имъ извѣстное вознагражденіе, если они доставятъ насъ невредимыми въ Египетъ. Они, помня этотъ уговоръ, подъ покровомъ ночи, такъ какъ уже начинало темнѣть, притаились въ кустахъ, и, когда мы остались одни, а вы всѣ уѣхали, осторожно подкрались и изъ своихъ ружей застрѣлили тѣхъ, кому приказано было насъ умертвить. Мнѣ жаль только, что они застрѣлили и этого проклятаго муллу, такъ какъ, мнѣ кажется, я непремѣнно убѣдилъ бы его принять христіанство. Вотъ вамъ вся наша исторія, а теперь, съ вашего разрѣшенія, я поспѣшу заключить въ свои объятія почтенную миссъ Адамсъ, такъ какъ вижу, что Бельмонтъ обнимаетъ свою жену. Стефенсъ припалъ къ рукѣ миссъ Сади и не можетъ отъ нея оторваться, а на мою долю, очевидно, приходятся симпатіи миссъ Адамсъ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Прошло около двухъ недѣль, и тотъ спеціальный пароходъ, который быгъ предоставленъ въ распоряженіе спасенныхъ туристовъ, отошелъ уже далеко къ сѣверу, значительно дальше Ассіу. На слѣдующее утро они должны были прибыть въ Баліани, откуда отправляется экспрессъ въ Каиръ. Такимъ образомъ это былъ послѣдній вечеръ, который бывшіе пассажиры "Короско" проводили вмѣстѣ. Мистриссъ Шлезингеръ и ея ребенокъ, которымъ удалось благополучно спастись, уже раньше переправились черезъ границу. Миссъ Адамсъ, послѣ испытанныхъ ею лишеній и потрясеній, была долгое время серьезно больна и въ этотъ вечеръ впервые появилась на палубѣ парохода. Она казалась еще худощавѣе и еще добродушнѣе, чѣмъ всегда; Сади, стоя подлѣ нея, заботливо укутывала ея плечи теплымъ плэдомъ. Мистеръ Стефенсъ несъ ей на подносикѣ кофе и старался установить маленькій столикъ подлѣ качалки миссъ Адамсъ, чтобы ей было удобнѣй. Въ другомъ концѣ палубы мистеръ и мистриссъ Бельмонтъ ласково бесѣдовали между собой, держа другъ друга за руки. Monsieur Фардэ разговаривалъ съ полковникомъ Кочрэнь, стоявшимъ передъ нимъ съ сигарой въ зубахъ, прямымъ, какъ струнка, съ прежней безупречной военной выправкой, которою онъ, по собственному его признанію, такъ гордился. Но что сдѣлалось съ нимъ? Кто бы призналъ въ немъ теперь того надломленнаго старика, сѣдаго, какъ лунь. котораго всѣ эти его спутники видѣли тамъ, въ Ливійской пустынѣ?! Правда, кое-гдѣ въ усахъ серебрился сѣдой волосокъ, но волосы его были того блестяще-чернаго цвѣта, которому такъ дивились всѣ во время его путешествія. На всѣ сочувственныя соболѣзнованія относительно того, какъ его состарѣли эти нѣсколько дней плѣна у дервишей, полковникъ отвѣчалъ холодно и хмуро, затѣмъ, исчезнувъ на время въ своей каютѣ, онъ, часъ спустя, появился на палубѣ совершенно такимъ какимъ его всѣ знали раньше.
   Какъ мирно и спокойно было здѣсь, на палубѣ этого парохода, когда единственный доносившійся сюда звукъ былъ тихій плескъ. волны о борта парохода, когда алый закатъ медленно догоралъ на западѣ, окрашивая въ розоватый цвѣтъ мутныя воды рѣки. Въ сумеркахъ надвигавшагося вечера стройные ряды прибрежныхъ пальмъ, словно великаны минувшихъ вѣковъ, смугло вырисовывались на фонѣ темнаго уже неба, на которомъ загорались то тутъ, то тамъ большія лучезарныя звѣзды
   -- Гдѣ вы остановитесь въ Каирѣ, миссъ Адамсъ? -- спросила мистриссъ Бельмонтъ.
   -- У Шенхердсъ, я думаю!
   -- А вы, мистеръ Стефонсъ?
   -- О, непремѣнно у Шенхердсъ!
   -- Мы остановимся въ "Континенталѣ", но я надѣюсь, что мы не потернемъ васъ изъ виду.
   -- О, не желала-бы я никогда терять васъ изъ вида, мистриссъ Бельмонтъ! -- воскликнула Сади.-- Нѣтъ, право, вы должны пріѣхать въ Штаты; мы постараемся устроить вамъ самый лучшій пріемъ! Мистриссъ Бельмонтъ улыбнулась.
   -- У насъ, дорогая миссъ Сади, есть свои обязанности и дѣла въ Ирландіи, мы и такъ слишкомъ долго отсутствовали; кромѣ того,-- добавила она съ добродушнымъ лукавствомъ,-- весьма возможно, что если бы мы собрались въ Штаты, то уже не застали-бы васъ тамъ!
   -- Но мы все же должны всѣ когда нибудь опять встрѣтиться,-- сказалъ Бельмонтъ,-- ужъ хотя-бы для того, чтобы еще разъ пережить вмѣстѣ эти воспоминанія. Теперь все это еще слишкомъ близко отъ насъ, а черезъ годъ -- два мы лучше съумѣемъ оцѣнить ихъ!
   -- А мнѣ,-- сказала его жена,-- все это и теперь кажется чѣмъ-то давно, давно прошедшимъ, чѣмъ-то смутнымъ, какъ будто видѣннымъ мною во снѣ!
   -- Да, тѣло наше не такъ быстро забываетъ свои страданія, какъ умъ,-- сказалъ Фардэ, поднявъ вверхъ свою забинтованную руку;-- это, напримѣръ, не походитъ на сонъ!
   -- Какъ жестоко, однако, что одни изъ насъ остались живы, а другіе -- нѣтъ. Если бы мистеръ Броунъ и мистеръ Хидинглей были теперь съ нами, я была бы вполнѣ счастлива,-- проговорила Сади,-- почему въ самомъ дѣлѣ мы всѣ сетались живы, а они нѣтъ?
   -- Почему зрѣлый плодъ срываютъ; а недозрѣлый оставляютъ на вѣткѣ? -- раздался въ отвѣтъ на ея слова наставительный голосъ мистера Стюарта.-- Намъ ничего не извѣстно о душевномъ состояніи нашихъ бѣдныхъ друзей, и Великій Садовникъ, чья мудрость превыше всякой мудрости, срываетъ плодъ, когда онъ созрѣлъ и долженъ быть сорванъ. Мы же должны возблагодарить Бога за наше спасеніе! Что касается меня, въ данномъ случаѣ, то я ясно вижу и смыслъ, и цѣль того, что Богъ попустилъ это несчастіе и затѣмъ, по великой мудрости своей, сжалился надъ нами и сохранилъ васъ. Съ полнымъ смиреніемъ я признаюсь, что теперь я лучше понимаю и сознаю свои обязанности, чѣмъ раньше. Эти тяжелыя минуты испытанія научили меня быть менѣе нерадивымъ въ исполненіи моихъ обязанностей и менѣе безпечнымъ и лѣнивымъ въ дѣланіи того, что я считаю своимъ долгомъ!
   -- А я,-- воскликнула Сади, -- я научилась въ эти дня больше, чѣмъ во всю остальную жизнь! Я научилась такъ многому и отучилась отъ многаго, что стала совсѣмъ инымъ человѣкомъ!
   -- Я раньше совершенно не зналъ себя, я всегда принималъ за самое важное то, что вовсе не важно, и всегда пренебрегалъ тѣмъ, что дѣйствительно существенно! -- проговорилъ Стефенсъ.
   -- Хорошая встряска никогда никому не мѣшаетъ,-- замѣтилъ Кочрэнь,-- вѣчная масляница и вѣчные пуховики всегда только портятъ людей!
   -- Я-же глубоко убѣжденъ,-- заявилъ мистеръ Бельмонтъ,-- что каждый изъ насъ въ эти дни выросъ, какъ человѣкъ, и поднялся несравненно выше своего обычнаго уровня. Когда настанетъ часъ праведнаго суда, многое простится каждому изъ насъ за эти самоотверженные порывы, за эту братскую любовь и братскія чувства другъ къ другу!
   Нѣкоторое время всѣ сидѣли въ глубокой задумчивости. Вдругъ подулъ рѣзкій холодный вѣтеръ съ востока, и многіе поднялись, чтобы уйти въ каюту.
   Стефенсъ нагнулся къ Сади и спросилъ:
   -- Помните вы, что обѣщали, когда мы были въ пустынѣ? Вы сказали, что если останетесъ живы, то, въ благодарность за свое спасеніе, постараетесь дать счастье кому нибудь другому!
   -- Да помню, и я должна теперь это исполнить! -- отвѣчала дѣвушка.
   -- Вы уже исполнили это, Сади! -- отозвался Стефенсъ, и руки ихъ встрѣтились въ крѣпкомъ сердечномъ пожатіи, обѣщая обоимъ долгіе годы прочнаго счастья.
  

КОНЕЦЪ.

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru