Долгоруков Иван Михайлович
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Стихи на Мишенскую долину
    Наставление влюбчивому приятелю
    М. Н. Макаров. К И. М. Долгорукому
    М. Н. Макарову. Ответ на его Послание
    Нечто для весельчаков

   

СТИХИ
на Мишенскую долину.

(Посвящены А. П. Юшковой.)

             Нѣтъ средства не сказать: прекрасная долина!
             Прелестнѣе стократъ, чемъ мертвая руина,
             Какую сохранилъ отъ Генуезцевъ Крымъ,
             Какихъ мы посмотрѣть во весь духъ скачемъ въ Римъ.
             Живой Натуры тронъ! дыханіе Зефира
             Не стонетъ въ заперти подъ сводами порфира;
             Въ свободѣ полной мысль, волшебныя мечты
             Являетъ новыя повсюду красоты.
             Безсонной чародѣй, мое воображенье,
             На каждомъ шагѣ духъ приводитъ въ восхищенье.
             Здѣсь Фебовъ западъ зрю, -- тутъ вижу всходъ луны.
             И слышу вдалекъ Бѣлевскіе звоны.
   
             О родина моя! Москва, къ которой шаю,
             Котору въ жизни я подобилъ часто раю,
             Которая по смерть пребудетъ мнѣ мила,
             Мнѣ слышатся уже твои колокола!
   
             Природа! предъ тобой что наши милліоны?
             Люблю твои дары, блажу твои законы!
             Божественны мѣста! еще побудемъ здѣсь,
             Пусть врѣжется въ умъ гора, лѣсокъ, вся весь.
             Дай, память, вѣчну кисть -- рисуйся въ ней картина;
             Дай, сердце, имя ей: блажеяная долина!
   
             1810 года, Августа 28,
                                                                                   К. И. Долгорукій.

"Вѣстникъ Европы". Часть LIII, No 19, 1810

   

Наставленіе влюбчивому пріятелю.

   
             Послушайся меня, -- долой тоску съ двора;
             Съ подругою такой въ минуту посѣдѣешь.
             Живи, покамѣстъ жить не минула пора,
             А смерть придетъ съ серпомъ, -- хоть дюжъ, не уцѣлѣешь.
   
             Ученые давно разсказываютъ намъ,
             Что всуе горевать о томъ, въ чемъ мы не властны;
             Что всякой долженъ быть покоренъ Небесамъ, --
             Твердятъ о томъ вѣковъ намъ опыты всечасны.
   
             Послѣдуй мудрецамъ и сердцу дай покой,
             Не мучь его, мой другъ, разборчивостью строгой;
             Разсудка не лишай чувствительной тоской,
             И къ вѣчности бреди естественной дорогой.
   
             Натурой созданы, въ натурѣ мы живемъ:
             Законами ея намъ должно управляться;
             По милости ея мы спимъ ѣдимъ и пьемъ,
             По милости ея мы можемъ наслаждаться;
   
             Тотъ бредомъ зараженъ обманчивыхъ страстей,
             Кто мнитъ, что жизни сей минуты драгоцѣнны,
             Такъ точно, какъ жемчугъ на днѣ густыхъ морей,
             Во внутреннихъ жильяхъ сердечныхъ сокровенны.
   
             Въ ошибкѣ тотъ, кто мнитъ, что счастіе сердецъ
             Въ обмѣнъ нѣжныхъ чувствъ, въ душевномъ восхищеньи,
             Что вздохъ, слеза и взоръ суть радостей вѣнецъ,
             Что вѣстники всѣхъ благъ сердечныя біеньи.
   
             О жалкія умовъ испорченныхъ мечты,
             Которымъ въ жертву мы несемъ союзъ природы,
             И жизни сей цѣнить не смысля красоты,
             Бѣжимъ въ оковы зла отъ прелестей свободы!
   
             Увы! я самъ искалъ такихъ же въ свѣтѣ благъ!
             Романами пути прокладывалъ ко счастью,
             И пагубнымъ считалъ тотъ каждый смѣлый шагъ,
             Которой велъ меня нечаянно къ безстрастью.
   
             Очнулся наконецъ.-- Что радости? -- прошло
             Прекрасныхъ лѣто дней? веснѣ не возвращаться;
             Снѣгъ старости напалъ на сморщенно чело,
             Кумиръ любви разшибъ -- и полно заблуждаться.
   
             Натура! виноватъ твой сынъ передъ тобой;
             Но ты, какъ нѣжна мать меня благословила,
             Дала мнѣ поиграть въ мечтахъ моей судьбой,
             A здравіе мое и силы сохранила.
   
             Въ тебѣ одной я зрю источникъ всѣхъ отрадъ.
             Кто черпать изъ него умѣетъ осторожно,
             Того палящій зной не жжетъ въ тѣни прохладъ;
             Доволенъ, веселъ, бодръ и счастливъ тотъ неложно.
   
             Натура намъ не лжетъ и разуму не льститъ;
             Воспользуйся, мой другъ, щедротъ ея богатствомъ,
             Купидо журавля на небѣ намъ сулитъ;
             Натура насъ прямымъ довольствуетъ приятствомъ.
   
             Взгляни вокругъ себя на всѣ ея дары:
             Чего нѣтъ въ естествѣ вещественнаго міра?
             Чего намъ не дадутъ сырой земли пары,
             Согрѣтые лучемъ, ниспосланнымъ съ еѳира?
   
             Тамъ въ житницы поля скирдами платятъ дань,
             И грѣча твой сусѣкъ засыпала крупами;
             Тамъ ленъ для слугъ твоихъ готовитъ бѣлу ткань,
             A скотъ твой зритъ луга, уставленны стогами.
   
             Тамъ спѣетъ гибкой хмѣль вкругъ тоненькихъ жердей,
             И скоро бражной чанъ народу разольется:
             Съ занозой артишокъ, кудрявой кочень щей?
             И мѣлинькой горохъ -- все для тебя ведется.
   
             Здѣсь множествомъ цвѣтовъ весь воздухъ накуренъ:
             Ты въ сладкой тишинѣ ласкаешь обонянье;
             Чудесной пестротой твой взоръ обвороженъ.
             О, сколько намъ утѣхъ даетъ благоуханье!
   
             Вотъ Шпанскихъ вишенъ лѣсъ, царь фруктовъ ананасъ,
             Лимоновъ сочныхъ рядъ и груша духовая:
             Какой для вкуса пиръ, для пресыщенья часъ!
             Владѣльцу ли сихъ мѣстъ прилично жить скучая!
   
             Тамъ дынь, арбузовъ тьма, тамъ сладкой виноградъ
             На рамахъ разложилъ свои тяжелы кисти;
             О радостная вѣтвь! -- утѣшнѣе стократъ
             Сокъ лознаго плода Дамасскія корысти.
   
             Дай слуху,радость внять пѣснь ранню соловья;
             Войди въ дремучій лѣсъ, отечество пернатыхъ, --
             Тамъ соколъ, чижъ, снѣгирь, какъ общая семья,
             Вьютъ гнѣзда и птенцовъ выводятъ въ нихъ крылатыхъ.
   
             Рѣчетъ: -- огромной домъ тотчасъ тебѣ готовъ,
             Умѣй лишь изобрѣсть вещамъ употребленье,
             Жги хлѣбъ, вари стекло, на все достанетъ дровъ, --
             И барку съ грузомъ вдаль несетъ воды стремленье.
   
             Что шагъ, то чудеса: изъ камня брызнулъ ключь,
             Ударился въ оврагъ и долу покатился;
             Чешуйчатую тварь пригрѣлъ тутъ солнца лучь,
             И въ неводѣ твоемъ сонмъ разныхъ рыбъ явился!
   
             Ужели на сію картину естества
             Въ окно свое смотрѣть ты можешь равнодушно,
             Природу пренебречь въ день свѣтла торжества,
             И лежа на софѣ твердишь нахмурясь: скучно!!
   
             Или еще тебѣ твой опытъ не сказалъ,
             Сколь суетно въ кругу любовниковъ толпится,
             Интригу прясть любви; какъ вертопрашный Галлъ,
             И зрѣнье искосить на то, чтобы слюбиться?
   
             Да будетъ проклятъ тотъ безмозглыхъ книгъ писецъ,
             Кто первой въ кровь пустилъ ядъ оспы лжеморальной,
             И разумъ помутя, направилъ путь сердецъ
             Къ той жизни, кою мы зовемъ сентиментальной.
   
             -- Но прежде нежель я (готовъ ты мнѣ сказать)
             Воспользуюсь всѣмъ тѣмъ, что мнѣ дала природа,
             Недолженъ ли мужикъ нагнувъ хребетъ орашь,
             Не мучатъ ли его, то зной, то непогода ?
   
             Гдѣ чижъ поетъ въ верьху, тамъ змѣй шипитъ въ травѣ;
             Не все то хорошо; что взоръ прельщенный хвалитъ.
             Червь точитъ красной цвѣтъ на мягкой муравѣ,
             И прежде чѣмъ есть медъ пчела тебя ужалитъ. --
   
             Что нѣтъ добра безъ зла, согласенъ я съ тобой;
             Согласенъ въ томъ, что трудъ товарищъ наслажденья;
             Повѣрь же мнѣ и ты, что сладостной покой
             Намъ лѣнь одна не дастъ, -- то плодъ есть упражненья.
   
             A если безъ труда нѣтъ въ свѣтѣ ничего,
             Не лучше ли, мой другъ, въ занятіяхъ полезныхъ,
             Основывать столпы блаженства своего,
             Чѣмъ туне тратить жизнь въ тенетахъ у любезныхъ?
   
             Страстей быстра стезя; объ ней ты не тужи:
             Натуры путь вѣрнѣй, съ него лишь не сбивайся;
             Ума по пустякамъ въ химерахъ не кружи;
             Земное все любя, лишь Небомъ восхищайся.
   
             Восторгъ есть твари дань единому Творцу;
             Ему принадлежитъ всѣхъ смертныхъ изумленье!
             Какъ чада, мы сему небесному Отцу
             Единому должны воздать благоговѣнье.
   
             За тѣмъ -- весь міръ для насъ, для разума и чувствъ.
             Хорошее люби и дѣлай добродѣтель;
             Наукъ полезныхъ другъ, любитель будь искусствъ;
             Сосѣду доброхотъ и дворни благодѣтель.
   
             Умѣренность храня, за лишнимъ не гонись,
             Натура никогда насилій не прощаетъ;
             Дары ея во зло употребить страшись;
             Невоздержаніе болѣзни привлекаетъ.
   
             На что запасовъ намъ лѣтъ на сто хоронить?
             Кто жаждетъ лишь владѣть, тотъ жалкой рабъ разсчета,
             Всечасно въ страхѣ тотъ, для скорби долженъ жить;
             Владѣльцу нуженъ стражъ -- гдѣ стражъ, тамъ и забота.
   
             А я насущнымъ сытъ, природѣ пѣснь пою:
             Физическимъ любя довольствомъ наслаждаться,
             Я сладострастіе изъ полной чаши пью,
             И чувственнымъ спѣшу весельямъ предаваться.
   
             Что можетъ лучше быть при силахъ естества,
             Какъ вдоволь пить и ѣсть и спать безъ возмущенья,
             Нѣтъ истиннѣй добра для смертныхъ существа,
             Все прочее мечты и бредъ воображенья.
   
             Доратъ оказалъ (*), и я весьма согласенъ, съ нимъ:
             Насъ можетъ острой умъ любезностью прославить;
             Но въ правду если мы счастливы быть хотимъ,
             Стомахъ намъ лишь одинъ удобенъ то доставить.
             Хозяйку я любилъ какъ друга, какъ жену,
             Но къ Богу я ее въ стихахъ, не примѣняю;
             Съ ней вмѣстѣ кое-какъ тягло свое тяну;
             Не строю лиры ей, a по просту лобзаю.
   
             Быть можетъ заключатъ, что я матерьялистъ,
             Пусть скажутъ -- я молвы ужь не пугаюсь ;
             Поклепъ съ себя стряхну, какъ дубъ осенній листъ:
             Лишь съ совѣстью въ ладу вседневно быть стараюсь.
   
             Не мни, чтобъ для меня безъ радостей былъ свѣтъ,
             За тѣмъ что жизнь моя кругъ старости вертится;
             Предѣлъ утѣхамъ смерть, не номеръ нашихъ лѣтъ,
             И старецъ иногда всѣмъ сердцемъ веселится.
   
             Царица благъ земныхъ, роскошница забавъ,
             Натура! сохрани мои оставши силы;
             Блюди отъ новыхъ бурь еще мой пылкой нравъ,
             И дай спокойно мнѣ достигнуть до могилы!
   
   (*) L'esprit peut rendre un homme aimable; mais l'estomac le rend heureux.

Кн. И. Долгорукій

   Владиміръ

"Вѣстникъ Европы", No 24, 1811

   

Къ И. М Долгорукому.
(По случаю моего скораго отъѣзда изъ Москвы.)

                       За хлѣбъ, и соль, при нихъ за ласки,
             За добрый, дружескій, любезный твой пріемъ.
                       Всегда однѣ бываютъ сказки
             Сnасибо отъ души!-- А я, какъ въ грязь лицемъ,
                       Свернулъ Французскимъ оборотомъ;
             Къ друзьямъ не снесъ прости, а просто ускакалъ.
                       Съ такимъ затѣйливымъ разчетомъ,
             Что будто Русскаго учтивства я незналъ,
                       Что будто бы моимъ поклономъ,
             Которой долженъ былъ въ послѣдній разъ прнесть,
                       Я погрѣшу передъ бонтономъ,
             И наклѣю себѣ, увы! пятно на честь!
                       Винюсь и нѣтъ мнѣ оправданья...
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
                       Къ томужъ, Пѣвецъ для всѣхъ приятный!
             Ты знаешь, что тебя привыкъ я съ дѣтства чтить,
                       Что твой напѣвъ, всегда понятный,
             Люблю я дорогимъ въ душѣ моей цѣнить!
                       И что, небывъ тебѣ извѣстнымъ,
             Я пѣсень, ужъ твоихъ былъ вѣрный, нѣжный другъ!
                       Ты знаешь также, что прелестнымъ
             Я время то считалъ, когда въ мечтахъ, самдругъ
                       Съ твоей Раидой, иль съ Парашей,
             Съ Глафирой, Сонюшкой и также между ихъ
                       Въ прибавокъ съ милою Дунящей,
             Въ бесѣдѣ райской быть.-- Когда въ мечтахъ же сихъ
                       Пѣвалъ имъ счастье за тобою,
             Въ восторгѣ сердца, чувствъ какъ ты же ихъ хвалилъ,
                       И упиваясь сей мечтою,
             Блаженнѣйшимъ себя изъ смертныхъ находилъ!....
                       Припомню какъ теперь, однажды.
             Твое Люблю -- какой приятнѣйщій восторгъ!--
                       Мнѣ Лила пѣть велѣла дважды.
             Я пѣлъ его, я пѣлъ и наслаждаться могъ,
                       Смотря на Лилу несравненну.
             Какъ сладко слово ей люблю всегда твердить!
                       Ты далъ мнѣ радость совершенну
             Безцѣнное люблю ей прямо говорить!
                       Какой подарокъ! съ чѣмъ въ замѣну
             Могу теперь предстать, Пѣвецъ! передъ тобой?
                       Ему ль назначить можно цѣну?
             Учителю любви заплатишь ли душой?--
                       Хотѣлось бы еще хоть слово
             Для пользы: мнѣ своей въ прибавокъ написать;
                       Но что ни вздумаю, не ново.
             Я все, что разумѣлъ, успѣлъ тебѣ сказать.
                       Успѣлъ? и симъ моимъ сужденьемъ
             Едва ли предъ тобой себя я оправдалъ?
                       Въ немъ опытъ сдѣланъ надъ терпѣньемъ!
             Такъ, чувствую, что ты стиховъ не дочиталъ?
                       И лучше было бы конечно,
             Когда бы я тебѣ все въ прозѣ изъяснилъ;
                       Какъ я люблю тебя сердечно,
             И какъ я отъ тебя отъѣздъ мой потаилъ.
                       Но вотъ бѣда: я на Парнассѣ
             Отчисленъ десять лѣтъ при должности одной;
                       Тамъ чищу шерсть я на Пегасѣ,
             И въ очередь вожу его на водопой;
                       То какже съ рифмой мнѣ незнаться,
             А Музъ безжалостно стихами не душить?
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
                       Я получилъ письмо, читаю,
             И вижу вдругъ приказъ въ сей вѣсткѣ отъ родныхъ,
                       Что нужно видѣться мнѣ съ ними,
             Не долго размышлявъ, сѣлъ въ сани, тройка вскачь,
                       И тѣмъ предъ ласками твоими
             Виновнымъ сталъ теперь приятель твой рифмачь!
                                                                                   Мк--въ.
             Пронскъ,
             1815 Марта 25 го дня.

"Вѣстникъ Европы", No 3, 1816

   

М. Н. Макарову.

Отвѣтъ на его Посланіе.

             Охотно бы готовъ -- но право силы нѣтъ
             Стихамъ твоимъ начать стихами же отвѣтъ;
             Опять сверкнулъ булатъ въ рукѣ Наполеона,
             Въ умѣ у всѣхъ война (*) -- кому до Аполлона!
             Пегасъ мой невезетъ ни прозы, ни стиховъ,
             Во всѣ журналы вдругъ не дѣлаетъ прыжковъ; --
             Едва переводилъ нашъ бѣдный міръ одышку,
             Москвичъ и такъ и сякъ чинить свою сталъ крышку,
             И паки Вавилонъ коварный возопилъ,
             Румянецъ ясныхъ дней подъ тучи новы скрылъ!--
             О если бы не рокъ, толико вдругъ превратной,
             Нарушилъ мой досугъ невинной и приятной,
             Когда бы не читалъ вседневно я газетъ,
             Изъ коихъ ясно зрю, сколь зло постраждетъ свѣтъ,
             Тотчасъ бы переслалъ къ тебѣ съ попутнымъ вѣтромъ
             Спасибо въ длинной листъ широкимъ екзаметромъ,
             И въ немъ бы изъяснилъ получше, сколько могъ,
             Какъ я люблю читать твой плавной, чистой слогъ,
   (*) Стихи сіи писаны предъ начатіемъ послѣдней и славной войны съ французами. Соч.
   
             Мнѣ многіе твердятъ: -- что, братецъ; ты такъ скученъ!
             Какая намъ печаль; что смертныхъ родъ замученъ:
             Пускай дерутся тамъ, -- надъ ними бы тряслось,
             Лишь только бы примкнуть самимъ недовелось;
             Чужія племена пускай злодѣи губятъ;
             Не нашу тысячу вѣдь, слава Богу, рубятъ.--
             Прекрасной егоизмъ!-- Я, грѣшный человѣкъ;
             Такъ мыслить никогда не выучуся въ вѣкъ;
             Подобнаго себѣ люблю равно съ собою;
             Въ какой бы онъ климатъ ни брошенъ былъ судьбою:
             Всѣхъ вѣръ и языковъ; своихъ, чужихъ ли странъ;
             Глазетовой на немъ, сермяжной ли кафтанъ;
             Равно мнѣ ближній милъ, равно о немъ жалѣю;
             Доколь онъ гражданинъ спокойной, -- разумѣю:
             А сколько же такихъ теперь злодѣи бьютъ;
             Которыхъ сироты кровавы слёзы льютъ?
             Которые; во злѣ не будучи участны,
             Всей тягостію зла подавлены, несчастны!
             Колико робкихъ душъ въ сей самой краткой часъ
             На томъ концѣ земли, въ виду ста тысячъ глазъ
             Плотской сатанаилъ мечами поражаетъ,
             Имущества, семьи и родины лишаетъ!
             Какъ можно, слыша гулъ тревогъ, не трепетать,
             Смѣешься въ тишинѣ -- ѣсть сладко -- крѣпко спать!
   
             Есть древняя, мой другъ, Россійскаго народа
             Пословица у насъ: -- съ семьѣ не безъ урода!
             Такъ думалъ, да и могъ такъ думать старой вѣкъ,
             За тѣмъ что былъ тогда незлобенъ человѣкъ,
             И всякой, кто чужимъ невзгодьемъ наслаждался,
             По рѣдкости своей -- уродомъ всѣмъ казался,
             Но нынѣ вѣкъ другой -- съ изнанки мы возмемъ
             Пословицу свою и такъ перевернемъ:
             Въ толпѣ лихихъ людей и доброй попадется.
             Ктожъ доброй, зря его въ бѣдѣ, не содрогнется?
   
             Но дѣло не о томъ -- забудемъ на часокъ --
             Ты въ Пронскѣ, я въ Москвѣ -- и Западъ и Востокъ;
             Займемся лишь собой.-- Послушай же, приятель,
             Княженья безъ Князѣй свободной обыватель!
             Прекрасно ты поддѣлъ на старости меня!
             Спросилъ на дняхъ, гдѣ ты; -- и слѣдъ простылъ.-- А я
             Лишь только за тобой послать вчера сбирался
             (Вчера полвѣка мнѣ и съ годикомъ промчался),
             И думалъ, что съ тобой за рюмкою вина,
             Еще кой съ кѣмъ въ кругу -- я, дѣти и жена,
             О вздорѣ нашихъ дней приятельскій поспоримъ,
             Подпустимъ въ кровь огня и сердце раззадоримъ.
             Бѣжитъ къ тебѣ слуга -- и между тѣмъ на дворѣ
             Почтарь несетъ ко мнѣ различныхъ писемъ сборъ,--
             Въ нихъ одно твое. "Откуда?" -- Изъ Рязани!--
             Екъ на, куда твои по лужамъ плыли сани
             Признаться, я качнулъ разъ пять, шесть головой;
             Уѣхать, не простясь!-- какой обычай злой!...
             Прочтя письмо, гляжу -- стихи, стихи прекpаcны
             И собственно ко мнѣ.-- Всѣ оправданья ясны;
             Сердиться не могу; -- быть такъ!-- простилъ стократъ!
             Кто хвалитъ, тотъ когда бываетъ виноватъ?
             Да ты же весь причетъ моихъ Раидъ возносишь,
             Такъ мило, такъ остро въ винѣ прощенья просишь,
             Что не хотя его перо тебѣ даетъ;
             Повинной головы и мечь вѣдь не сѣчетъ.--
             Но все таки мнѣ жаль, что мы съ тобой разстались
             Боюсь, сойдясь на часъ; чтобъ году невидались;
             Кто знаетъ, что родитъ грядущій съ неба день?
             Меня прижметъ карманѣ; тебя задержитъ лѣнь;
             И будемъ слышать мы другъ другъ лишь вѣсти;
             По крайней мѣрѣ дай ты слово мнѣ по чести,
             Хоть изрѣдка писать.-- Я правиломъ себѣ
             Поставилъ навсегда,-- скадку тожъ и тебѣ:
             Заочная приязнь перомъ лишь только дышетъ.--
             Какой тотъ къ чорту другъ, кто строчки не напишетъ?
             Въ грѣхѣ такомъ ты мнѣ не будешь, чай, пѣнять,
             Смотри, какой я листъ изволилъ намарать;
             Но если надоѣстъ посланіе ужасно,
             Меня ты невини пожалуй въ томъ напрасно!
             Во всякомъ есть изъ насъ свой собственной изъянъ,
             И самолюбья червь всеобщій нашъ тиранъ!
             Прекраснѣйшій приславъ картель (*) мнѣ стихотворной;
             На поединокъ сей приятель твой покорной
             Съ плохимъ своимъ перомъ явиться принужденъ;
             Я знаю напередъ, что буду побѣжденъ:
             Но струсить не велятъ ни чести долгъ надмѣнной,
             Ни рыцарской уставъ, ни Музъ соборъ священной.
   (*) Это относится къ присланнымъ ко мнѣ четыремъ стихотворнымъ піесамъ отъ М. Н.
   
             Довольно ли въ строкахъ начальныхъ погрустилъ,
             Довольно ли, мой другъ, въ концѣ письма шутилъ?
             Прости!-- Дай Богъ тебѣ здоровья и покой!
             Желаю я что бы ты, дѣла твои устрой,
             И жатвою былъ сытъ и деньгами богатъ,
             Въ приязни никогда лукавствомъ виноватъ;
             Еще хочу, чтобъ мать всѣхъ благъ земныхъ натура,
             Хранила бы тебя подъ крылышкомъ Амура:
             Амуръ еще твой другъ, а мой -- ужь явной врагъ,
             Отъ Лилы при тебѣ не отлѣталъ на шагъ,
             Чтобъ Лила, коей ты, какъ кажется мнѣ таешь,
             И пламенно еще до сихъ поръ обожаешь,
             Любила пѣть съ тобой ту пѣсеньку мою,
             Которую ужъ я едва, едва пою.
                                                                                   К. И. Долгорукой
             Москва
             1815 Апрѣля 8 дня.

"Вѣстникъ Европы", No 3, 1816

   

Нѣчто для весельчаковъ.

             Скажи, пожалуй, мнѣ, любезной мой пріятель,
             Обрядовъ календарь и модъ образователь!
             Кто выдумалъ законъ, которой всѣ такъ чтутъ
             И пышнымъ титломъ здѣсь приличія зовутъ?--
             Не читывалъ о немъ въ уставахъ я церковныхъ
             Ни въ правахъ, у Римлянъ, ни въ книгахъ баснословныхъ,
             И думаю, что онъ уставленъ для людей,
             Наскучившихъ другимъ свободою своей.
             Охотно дань платить готовъ связямъ сердечнымъ,
             Обязанностямъ всѣхъ народовъ вѣковѣчнымъ,
             Безъ коихъ намъ нельзя между собою жить,
             Ни людямъ, ни властямъ, ни Небу угодить.
             Позволь однако мнѣ обычаямъ смѣяться,
             И явно противъ тѣхъ изъ нихъ вооружиться,
             Которые людей безъ пользы тяготятъ
             И часто старику мальчишкой быть велятъ.
   
             Любить велѣлъ намъ Богъ отъ чиста сердца ближнихъ;
             Покорствовать властямъ и миловати нижнихъ.
             Сносить свою судьбу, какая намъ дана,
             И совѣсть уберечь отъ всякаго пятна.
             Простой душою чтить родства священны узы,
             На чести основать житейскіе союзы.
             Чужаго ничего себѣ не присвоять,
             Убожество снабдить, несчастью сострадать,
             И словомъ, такъ собой управить осторожно,
             Чтобъ счастья въ тишинѣ достигнуть было можно.
             Законъ сей сколько разъ изъ книгахъ я читалъ
             И въ школахъ натвердилъ, отъ батюшки слыхалъ.--
             Морали долгъ прямой я очень понимаю;
             Совѣтъ ее цѣню, восторги ощущаю.
             Но что съ обрядомъ въ ней есть общаго, скажи?
             Коль можешь, растолкуй, коль мастеръ, -- докажи.
   
             Я знаю тьму людей, воспитанныхъ прекрасно,
             Обширнаго ума, хваленыхъ всѣми гласно,
             Которые проказъ своихъ теряетъ счетъ,
             А весь обрядовъ листъ у нихъ на перечетъ.
             Иныеже совсѣмъ обычаевъ не знаютъ,
             Различныхъ сихъ причудъ оковы низлагаютъ,
             И чистое добро за правило принявъ,
             По немъ кроятъ и мысль и образуетъ
   
             Приличіе въ глазахъ моихъ не что иное,
             Какъ модныхъ сорванцовъ условіе пустое,
             Шагни лишь чуть не такъ, какъ всѣ они хотятъ,
             Не принято, бѣда, тотчасъ и закричатъ!--
             Непринято? да кѣмъ? Господь ихъ право знаетъ!
             И етотъ деспотизмъ чрезмѣрно досажаетъ!
             Будь честенъ, добръ, уменъ; но ежели не такъ
             Живетъ какъ всѣ, -- прощая, на вѣки сталъ чудакъ;
             Какъ будто, чтобъ имѣть отраду наслажденья,
             Я мученикомъ быть сужденъ предубѣжденья!
             Не смѣй надѣтъ кафтанъ такимъ покроемъ сшитъ!
             Которой въ Декабрѣ отъ стужи защититъ;
             Какъ мальчикъ въ двадцать лѣтъ издрогни на диванѣ
             И вѣтеръ пропусти сквозь девять дыръ въ кафтанѣ;
             Не смѣй купить судна, коль любишь яркой цвѣтъ,
             Чтобъ теменъ былъ твой фракъ, еще темнѣй жилетъ,
             Чтобъ воротъ былъ похожъ на выкройку такова,
             А будь одѣтъ на вкусъ совсѣмъ не свой, -- другова!
             На балъ ли позовутъ?-- Не ѣзди въ семь часовъ;
             Какая старина! нашъ вѣкъ ужъ не таковъ!
             Старайся трафить такъ, чтобъ около полночи
             Приѣхавши торчать до бѣла дня сверьхъ мочи.
             А тамъ, какъ повалитъ къ заутренямъ народъ,
             Ступай назадъ домой и спи хоть цѣлый годъ,
             Хворай, лежи, умри, -- знакомства не бывала,
             Приѣхать навѣстить не вздумаютъ ни мало.
             Общественный законъ ни въ чемъ не пророни?
             Обѣдать въ два часа -- Владыко сохрани!
             А голодъ коль пройметъ, -- ему вить нѣтъ уставу,
             Съ бефштексомъ заказавъ хорошеньку приправу,
             Тарелочку спроси безъ лишнихъ прихотей,
             Пожуй минутъ пятокъ, да водочной запей;
             Потомъ, макъ позовутъ къ вечернямъ преподобныхъ,
             Въ карету, -- и начай искать обѣдовъ злобныхъ.
             Хоть кушай, хоть не ѣшь, да только не молчи,
             Сентенціями плюй и бъ горло хохочи.
             Такъ въ свѣтѣ жить большомъ уставщикъ превосходной
             По конституціи приказываетъ модной,
             И Боже упаси -- опомнясь какъ нибудь,
             Къ забавамъ захотѣть другой назначить путь.
   
             Да только ли нарядъ, иль суточное время
             Такое выкосить обязываютъ бремя?
             Нѣтъ! цѣлу жизнь хотятъ по своему вертѣть,
             И дома не дадутъ спокойно усидѣть!
             Ты, какъ бы поскромнѣй подъ крышку задерешься;
             Двѣ трети года снѣгъ, вѣдь надобно погрѣться?--
             А наши молодцы одно свое несутъ:
             Непринято! не такъ!-- и весь догматъ ихъ тутъ.
             Руби вѣнцы насквозь, тяни во всю палату.
             Гостиныхъ цѣлый рядъ, что нужды до климату!
             Рукъ сотню вдругъ заставь ударить въ топоры,
             Окошкамъ свѣту дай сажени въ полторы,
             Чтобъ вѣтеръ въ Ноябрѣ взвывалъ какъ на паромѣ,
             А баринъ бы не зналъ, куда дѣваться въ домѣ.
             Въ Италіи де такъ вѣками введено!--
             Злодѣи! тамъ печетъ, тамъ можетъ быть оно.
             А здѣсь, когда мятель съ полей траву всю сдернетъ,
             Не только въ жилахъ кровь и ртуть на стѣнкахъ мерзнетъ.
             Пожалуй имъ толкуй; что Негру рожу мытъ,
             Такъ точно ихъ на ладъ другой переучить.
             А болѣе всего мѣня визитъ замучитъ.
             Кому сей площадной обычай не наскучитъ?--
             Изъ край въ край гоняй, безъ пользы, безутѣхъ,
             Чтобъ только доказать пріязни видъ, -- на смѣхъ.
             Не ѣхать, зашумятъ: да, жить онъ не умѣетъ,
             Почтенья къ старикамъ и къ роду не имѣетъ!
             Хоть вовсе не люби, да лишь въ завѣтной день
             Толкнись къ никъ присѣсть на полчаса какъ пень.
             Или -- еще того забавнѣе затѣя --
             Отправь по всѣмъ дворамъ съ каретою лакея.
             Онъ съ именемъ твоимъ колоду картъ возметъ,
             Въ знакъ дружбы къ господамъ швейцарамъ ихъ свезетъ.
             За вздоръ готовы стать врагами человѣки:
             Визиту не отдай -- поссоришься на вѣки!
             При нуждѣ бросятъ всѣ, и бабушка и дѣдъ;
             Травою заростетъ къ твоимъ хоромамъ слѣдъ.
             Но смѣй объ Рождествѣ, илъ на Святой недѣлѣ,
             Кататься на горахъ, явиться подъ качели,
             А къ нимъ не завернуть, хоть не за чѣмъ? Да такъ, --
             Прощенія себѣ не ожидай никакъ;
             На память приведутъ старинное знакомство,
             И предковъ воскресятъ и разродять потомство.
             За что, скажи, всѣмъ тѣмъ приязнью долженъ я,
             Которы какъ-то мнѣ случилися родня?
   
             Будь родственникъ мнѣ другъ, его я буду другомъ,
             Быть съ нимъ не отзовусь подложнымъ недосугомъ,
             Копейку раздѣлю. А ето кто сказалъ,
             Чтобъ въ жизни часъ одинъ я попусту терялъ
             И столько-то разъ въ годъ оказывалъ бы ласки
             Тому, о комъ слыхалъ отъ мамы вмѣсто сказки,
             Что дѣдушку его, когда Петръ Первый жилъ,
             Съ моимъ одинъ отецъ приходской окрестилъ?--
             Роднымъ зову того, кто мыслитъ благонравно,
             Во счастьи твердый другъ,-- въ несчастіи подавно.
             А тѣмъ отнюдь не льзя въ душѣ согрѣть любовь,
             Что пращуровъ однихъ смѣшалася въ насъ кровь!--
   
             Намедни на пиру, непомню гдѣ-то, званомъ
             -Нечаянно подалъ я съ моднымъ истуканомъ
             На этотъ же предметъ.-- Онъ много говорилъ,
             Ѣлъ плотно ветчину, прилѣжно пиво пилъ,
             Да хвастался еще, что можетъ пофранцузски
             Свободнѣй говорить гораздо чѣмъ порусски.
             Охотникъ всякой споръ пословицей рѣшитъ,
             И тотчасъ отпустилъ: съ волками надо выть.
             Еще что? въ монастырь чужой, какъ говорится,
             Съ своимъ уставомъ вамъ мѣшаться негодитися.
             Конечно!-- я и быть отнюдь не хлопочу
             Уставщикомъ нигдѣ.-- Не етаго хочу!
             Весь свѣтъ перемудрить мечтаютъ лишь уроды,
             А только самому себѣ прошу свободы.
             Не вамъ законъ пишу, а вы напротивъ мнѣ
             Препятствуете жить съ разсудкомъ наровнѣ;
             Хотите, чтобы я и ѣлъ и спать ложился,
             И нюхалъ и дышалъ и Богу бы молился
             Такъ точно, какъ и вы, и въ тотъ же самый часъ,
             Когда найдется мнѣ обычая указъ.
             Нѣтъ, слишкомъ тяжело; живите, какъ угодно,
             А волю дайте жить другимъ, кому какъ сходно.
             Но ктожъ вамъ не велитъ?-- ударилъ какъ въ набатъ,
             Подслушавъ нашу рѣчь, душистой отоматъ,
             Ходячій косметикъ, простеганъ весь на ваткѣ,
             Мурашки не стряхнетъ безъ лайковой перчатки,
             Чинится день и ночь напудренный шкелетъ,
             Поношенъ какъ букварь -- а старъ какъ етикетъ,
             Лишь чуть пахнетъ зефиръ, перхота не умолкнетъ,
             И съ кашлемъ васъ въ глаза послѣднимъ зубомъ щелкнетъ:
             Да кто же вамъ велитъ, твердитъ мой молодецъ,
             Снимать съ другихъ для васъ противной образецъ?
             Какъ кто сударь?-- какъ кто?-- приличіе проклято,
             Которое, Богъ вѣсть, съ какого края взято.
             Насмѣшки попрыгутъ, и страшный судъ повѣсъ,
             Въ которыхъ на бѣду вселялся модной бѣсъ,
             Такой трезвонъ дадутъ и фраку и жилету
             Что завтражъ попадешь какъ чучела въ газету
             Сидите дома.-- Ахъ! душою бы я радъ,
             Да хвостъ великъ, не льзя, робята тормошатъ,
             Имъ хочется вездѣ на праздникахъ болтаться;
             И я за ними въ слѣдъ повиненъ тамъ шататься.
             Сто разъ бы лучше звалъ къ себѣ гостей содомъ;
             По милости Творца большой имѣю домъ.
             Умѣлъ бы кое-какъ еще пирушку сладить;
             Неровной въ залѣ полъ велѣлъ бы позагладить.
             И были по зимѣ рога у насъ въ торгу.
             Бѣда!-- такихъ потѣхъ сносить я не могу.
             Попросишь въ семь часовъ, ждешь въ восемь, -- ошибешься;
             Устанешь, отдохнешь, задремлешь и проснешься,--
             А милые мои голубчики точь въ точь,
             Ни ранѣй, ни позднѣй, какъ въ самую полночь,
             Аравою къ тебѣ какъ шавочки нагрянутъ,
             Поклонятся едва и по ранжиру станутъ.
             Начнется толкотня, и не подстереги
             Лихова слова врагъ, хоть со двора бѣги,
             Хоть трѣсни параличъ, не жди себѣ покою,
             Пока бурливой вальсъ не выпуститъ изъ строю.
             И сколько прихотей приложится къ тому:
             Посмѣшище за все, не ради ничему.
             Для того встрѣчать гостей и требовать поклона?--
             Учтивости сіи худаго признакъ тона!
             За чѣмъ горятъ свѣчи? Стократъ милѣй кинкетъ!
             Къ чему огроменъ столь, какъ свадебной банкетъ.?
             Не лучше ли вкругъ дамъ, взявъ вилку на удачу,
             Съ тарелокъ ихъ ловить приятную подачу,
             И въ страшныхъ торопяхъ, какъ будто сводъ летитъ,
             У стѣнки прислонясь, потѣшить аппетитъ?
             Короче, если ихъ уважить предложенья,
             Откажешься ей ей отъ вотчинъ, отъ имѣнья;
             Или за каждый балъ схлебнешь горячекъ пять,
             И вся потѣха въ томъ, чтобъ нагло осмѣять!
             Повѣрьте, имъ нейдетъ на разумѣ веселиться,
             Лишь толькобъ язычкамъ на счетъ чужой остриться!
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             Въ отвѣтъ ко мнѣ тотчасъ на проповѣдь жестоку,
             Пословица летитъ: не всяко лыко въ строку*
   
             Межъ тѣмъ одна изъ дамъ свой голосъ вознесла,
             Поступковъ прочихъ всѣхъ она превыше чла
             Искусство на себя принять добра личину,
             И грѣшниковъ щадя, любить грѣха причину.
             Живой роднѣ помочь не тронется ногой;
             По мертвымъ, то и знай, что шепчетъ упокой.
             Нижайшая раба, какъ скоро зазритъ ленты,
             И даже на медаль особы комплементы.
             Помилуйте, рекла приходившись она,
             Не лѣвой ли ногой воздвиглись вы отъ. сна,
             Или какой нибудь въ угодность Дульцинеи
             Хотите расплодить Жанъ-Жаковы идеи?
             Когда изъ пустяковъ такъ желчь у васъ кипитъ,
             За чѣмъ живете здѣсь, -- бѣгите лучше въ скитъ*
             Съ медвѣдями вы тамъ попробуете силы,
             Докажете имъ вѣсъ чудесной Русской вилы.
             А ель, береза, дубъ въ награду за труды
             Листами зашумятъ -- бесѣда хоть куды!--
   
             Насмѣшки слышать мнѣ, сударыня, не въ диво,
             Отвѣтствовалъ я ей довольно терпѣливо:
             Когда бы жить въ лѣсахъ съ дубинами хотѣлъ,
             Товарищей такихъ и здѣсь бы я нашелъ.
             Къ чему вы объ Руссо теперь напоминали?--
             Я самъ его читалъ, -- вы -- можетъ быть слышали!
             Вселенная надъ нимъ произнесла свой судъ:
             Средину потерявъ, испортилъ онъ свой трудъ.
             На четверенькахъ ползть ни мало не забавно;
             Да и за чѣмъ?-- когда на двухъ ногахъ исправно
             Иной такъ мастерски въ глазахъ у насъ ползетъ,
             Что самый гнусный червь того не переймешь.
             Мнѣ сходьбяща людей ни надо не постылы;
             Напротивъ, -- безъ вреда и сплетни даже милы,
             Люблю ходить въ театръ, охотно я пляшу,
             И чувство всѣхъ забавъ въ груди своей ношу.
             Въ деревнѣ жить одинъ не чувствуя отваги,
             Скрываться не привыкъ во мрачные овраги,
             И паче всѣхъ твержу и въ прозѣ и въ стихахъ,
             Что смерть сама красна бываетъ на людяхъ.
             Веселью не злодѣи, -- кляну лишь принужденье.
             Обряды ваши мнѣ Танталово мученье!
             И сколько я люблю въ свободѣ суету,
             Столь ненавижу модъ ужасну тяготу.--
   
             Послушайте меня, Дельфина въ рѣчь вступила!
             Нашъ домъ она давно и искренно любила,
             Дельфина нѣжной другъ, любезная жена,
             Которая на то, казалось, рождена,
             Чтобъ твердости примѣръ, ума и сердца къ славѣ,
             Предъ свѣтомъ развернутъ въ чувствительнѣйшемъ нравѣ.
             Свѣтъ созданъ не теперь, онъ былъ всегда таковъ.
             Вотще хотите вы громадою стиховъ
             Исправить смертныхъ родъ какъ школьника лозою,
             Обычая никто не сломитъ головою.
             Вамъ должно напередъ весь міръ переродить
             И заново потомъ вселенну сотворить:
             Иначе, мой совѣтъ съ приличьемъ соглашаться,
             Чтобъ страннымъ чудакомъ въ собраньяхъ не казаться,
             Тѣмъ болѣе, что какъ неволя ни тяжка,
             Не людямъ вѣдь безъ васъ, а вамъ безъ нихъ тоска.
             И что за похвальба при разумѣ немаломъ,
             Обычаю на зло, прослыть оригиналомъ?
             По чести торжества не вижу вовсе тушъ.
             Живите лучше такъ, какъ люди всѣ живутъ.."
   
             Какъ люди! я вскричалъ съ горячностью душевной;
             Изъ устъ ли вашихъ ждалъ сей общій крикъ вседневной?
             И вы ли, -- отъ кого назадъ бѣжитъ порокъ!
             Со всѣми сговорясь, даете сей урокъ?--
             Все въ свѣтѣ прощено намѣреньямъ постыднымъ,
             Лишь только ихъ прикрой предлогомъ благовиднымъ.
             Оставя шутки всѣ, дадимъ уму просторъ:
             Коль можетъ быть терпимъ безъ лести разговоръ,
             Взгляните на людей блистательнаго свѣта?--
             Душа какъ уголекъ, -- но щегольски одѣта.
             Иной у всей родни имѣнье отобралъ;
             Прекрасной человѣкъ -- онъ праздники давалъ!
             Другой съ своихъ крестьянъ сдираетъ по три кожи;
             Не тронь его, -- смотри -- онъ родственникъ вельможи.
             Мондоръ почасту пьетъ, да только по ночамъ,
             А днемъ любезенъ всѣмъ -- за колкость епиграммъ.
             Въ кругу большихъ господъ разсыпавъ денегъ слитки,
             Проигрывай шутя все, до послѣдней нитки,
             Ты принятъ какъ родной, зовутъ тебя вездѣ.
             Лишь карты подадутъ; да гдѣ же онъ?-- да гдѣ?--
             Невинность оболги поносной клеветою,
             И добродушія ругаясь надъ слезою,
             Безсовѣстнымъ лицомъ вдругъ рѣжь и лобызай,
             Мышенка бей съ плеча, а крысу незамай --
             Вотъ что между людьми, кощунствуя безбожно,
             Временщики зовутъ жить въ свѣтѣ осторожно.
             На это будь похожъ и страннымъ въ наши дни
             Небось, не прослывешь; тѣ странны лишь одни,
             Кто правду говорить готовъ непринужденно,
             Чтить доблесть въ нищетѣ и рубище смиренно,
             Кто друга для того, чтобъ къ стати притакнуть,
             Въ компаніи не дастъ злорѣчію кольнуть.
             Мы въ совѣсти своей, хотя всю цѣну знаемъ
             Сердечной правоты, -- но внѣ уничижаемъ.
             Ревнивый злобы духъ геройской молитъ ростъ:
             Подобно какъ лиса, подрѣзавши свой хвостъ,
             Хотѣла, чтобъ у всѣхъ лисицъ его не стало.
             Я часто примѣчалъ, на пиршествахъ бывало
             Явится мужъ какъ лунь, и спросить: кто таковъ? ~
             Съ насмѣшкою отвѣтъ: педантъ, иль философъ.
             И думаютъ, что тѣмъ возвысили отчизну,
             Когда кому нибудь изволятъ въ укоризну
             Такія имена безъ смысла придавать.
             Какія древній міръ любилъ провозглашать!
   
             Когда такую часть имѣютъ добры нравы,
             Чего же могутъ ждать невинныя забавы,
             Къ которымъ, признаюсь, неравнодушенъ я,
             И кои рвётъ изъ рукъ обычай у меня?--
             Еще бы иногда по милости природы
             Я могъ забыть мои пятидесяты годы,
             Одышки не страшась, я могъ бы танцевать,
             И, въ обществѣ друзей комедію сыграть.
             Вреда нѣтъ никому, да говорятъ, что стыдно,
             Благопристойности, приличію противно.
             Бесѣду бы завелъ.-- Да развѣ ты Вольтеръ?
             Все хочешь жить на свой особенный манеръ!
             Сберешься посмотрѣть къ деревнѣ хороводовъ,
             Наскучивши толпой вертлявыхъ сумазбродовъ;
             И тутъ все не въ попадъ, -- наскажутъ тотчасъ всѣмъ!
             Сосѣдей разогналъ! не знается ни съ кѣмъ!
             Пошутитъ ли къ семьѣ, пасквиль прескверной сложатъ?
             Я къ сочиненіямъ его твоимъ приложатъ.
             Отъ шуму не уйдешь, вертись и такъ и сякъ;
             Уменъ ли, -- все ты плутъ, а скроменъ все дуракъ:
             Вотъ такъ-то волю жмутъ въ желаніяхъ сердечныхъ
             Законодатели обрядовъ безконечныхъ! --
   
             Дельфина, можетъ быть я вышелъ изъ себя,
             И слишкомъ горячо оспоривалъ тебя,
             Тебя, въ комъ зрю добротъ толь многихъ совершенство,
             Семейства моего, души моей блаженство!
             Прости, я виноватъ! Желалъ бы такъ, какъ ты,
             Оставя далеко владычества мечты,
             Отъ общества сокрывъ сердечныя вздыханья,
             Природы лишь одной вкушать очарованья;
             Гулять, писать, цвѣты рукой своей садитъ
             И чтеньемъ отъ. друзей сладчайшихъ писемъ жить;
             Но, ахъ! сама велитъ въ томъ истина признаться,
             Что въ твердости души съ тобой нельзя равняться.
             Не всѣмъ дано сіе небесное добро,
             Терпѣньемъ что нарекъ языкъ нашъ и перо!--
   
             Воротимся къ тебѣ, всѣхъ тоновъ провозвѣстникъ,
             Судилищъ ихъ органъ, державы ихъ намѣстникъ,
             И слѣдующій здѣсь опредѣлимъ конецъ:
             Чему не учитъ насъ небесный нашъ Отецъ,
             Не требуютъ чего, гражданскіе законы,
             По мыслямъ то моимъ пустыя лишь препоны.
             Доколѣ будутъ насъ поддѣльные друзья
             Водить на помочахъ, не будетъ здѣсь житья.
             Гдѣ страха вовсе нѣтъ, тамъ нечего страшиться,
             Въ чемъ нѣтъ стыда, того напрасно и стыдиться.
   
             Таковъ мой приговоръ -- внесите въ свой журналъ.
             Піитъ одинъ давно въ побасочкѣ сказалъ:
             Когда мы будемъ всѣ чужія слушать рѣчи,
             Придется намъ осла взвалить себѣ на плечи,
             Идею ту же здѣсь хотѣлъ я намекнуть,
             И полно, -- ужъ пора дать пальцамъ отдохнутъ.
                                                                                   К. И. Долгорукій.

-----

   Долгорукий И.М. Нечто для весельчаков ("Скажи, пожалуй, мне любезной мой приятель...") / к. И.Долгорукий // Вестн. Европы. -- 1815. -- Ч.80, N 5/6. -- С.38-54.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru