Дон-Аминадо
Что же нам все-таки делать?!

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  
   Дон-Аминадо. Наша маленькая жизнь: Стихотворения. Политический памфлет. Проза. Воспоминания
   M., "ТЕРРА", 1994.
  

ЧТО ЖЕ НАМ ВСЕ-ТАКИ ДЕЛАТЬ?!

"Но не фер? Фер-то ке?!"
Н. Тэффи

ПУБЛИЧНАЯ ЛЕКЦИЯ

1

Милостивые Государыни и
Милостивые Государи!

   Трех ответов ждет человечество с незапамятных времен.
   Три сфинкса отбрасывают гнев в пустыне человеческой мысли.
   Три вопроса висят в воздухе, которыми дышали предки и будут дышать потомки, если, вообще говоря, они будут дышать.
   Что есть истина?
   Быть или не быть?
   И... Ке фер? Понтий Пилат, Вильям Шекспир и Надежда Александровна Тэффи -- вот три имени, которыми объемлется трагедия человеческой культуры.
   Что есть истина?! -- Этот вопрос прозвучал во вселенной, наполнив ее тревогой и ужасом.
   У человечества мурашки забегали по спине.
   Ответа не было.
   Прошло шестнадцать столетий.
   На неверных подмостках путешествующего балагана, скрестив руки на бархатной груди, зловещим шепотом вопрошал принц Датский:
   Быть или не быть?
   У человечества мурашки забегали по спине.
   Ответа не было.
   И прошло еще 300 лет.
   И пришли Мы.
   Чтобы со всей прямотой и ясностью поставить третий и -- не будем скрывать -- самый страшный и самый роковой вопрос:
   Ке фер?
   Имея опыт 19-ти столетий, мы не будем ждать, пока и у присутствующих забегают мурашки по спине.
   Мы ответим, чего бы это нам ни стоило.
   Мы не сфинксы какие-нибудь, чтобы отбрасывать тень и этим отделываться!

Милостивые Государыни и
Милостивые Государи!

   Чтобы ответить на вопрос: что делать?-- не следует ли вспомнить о том, что уже сделано?
   Как понять будущее, не заглянув в прошлое, и как бросить вызов нашему завтра, не отдав дань нашему вчера?!
   Вы помните?!
   Ночь... Первая ночь на Босфоре. В небесах, как полагается, торжественно и чудно.
   Издевается, гримасничает, кажет рога молодой месяц. В темной, маслянистой воде дрожат первые минареты.
   И на всю палубу кричит женщина-врач: "Ах, как это красиво!"
   Надо бы ее вышвырнуть за борт, но ни у кого нет времени.
   Как стадо толпимся мы перед капитанским мостиком и ждем. Поставят или не поставят?!
   Поставили!
   "Bon pour se rendre".
   Сладостно волнует неизвестное сочетание слов. И есть что-то мистическое в этих звуках:
   "Bon pour se rendre".
   Только много месяцев спустя поняли мы со всей очевидностью:
   Что такое rendre и что такое bon!..
   Что такое bon и что такое rendre!..
   Но настает блаженный миг. Нас спускают на берег.
   И женщина-врач -- у нее болезненная страсть к цитатам -- уже вопит не своим голосом:
   "Прощай, свободная стихия,
   В последний раз передо мной..."
   Но нам не до стихии. Неизлечимые в своем тщеславии, мы вспоминаем и щит на вратах Цареграда, и вожделенные проливы...
   И начинается первая глава книги живота нашего, одного из самых грустных животов в мире:
   Константинополь!
  

II

   Что есть Константинополь?
   Город неприбитых щитов и прибитых магометан, город Пророка и порока, зловоний и благовоний, баклавы и мастики, город всех и ничей, сочиненный Клодом Фаррером для читателей "Illustration" и выдуманный Пьером Лоти для подписчиков "Matin", сумасшедшая ярмарка Версальской суеты, которую скопом производят все.
   В Константинополе мы сделали все, что можно. Купили какой-то жевательной смолы на Стамбульском базаре; кипарисовые четки, которых нам страшно не хватало; и дюжину турецких носовых платков с изречениями из Корана.
   Потом мы страшно стремились попасть в гарем, но не попали. Из достопримечательностей осмотрели английскую контрразведку, где нас самих, впрочем, тоже осмотрели; как ошпаренные кипятком, пометались по Пере, и, наконец, сняли сапоги и кинулись босиком в Айя-Софию, про которую палубная дура наша восхищенно говорила:

Ай! Софья!..

   И снова: Bon pour se rendre!
   Куда rendre? Зачем rendre! Не все ли равно?! Лишь бы не стоять на месте! Лишь бы двигаться дальше. Черное море. Мраморное море. Эгейское море. Средиземное море. И в каждом море качает. И в каждом море тошнит. И не только качает. И не только тошнит.
   Но крепок был дух, и не единожды побеждал он слабеющую плоть.
   И я помню, как в Марселе на вопрос полицейского инспектора: "Чем занимаетесь?" -- наш друг LolТ отвечал с презрительной твердостью: "Пыль Москвы на ленте старой шляпы я, как символ, свято берегу!"
  

III

   Но вот, как пишут в романах, поезд плавно подошел к Лионскому вокзалу. Цвет русской буржуазии высыпал на перрон. И в таком количестве распространился по городу, что спустя несколько дней, в Passy, повесился пожилой француз, оставивший грустную записку на имя префекта: "Умираю от тоски по родине!"
   Так началась глава вторая нашего изгнания, глава, именуемая: Passy!
   Милостивые Государыни и Милостивые Государи! Величайшим упущением было не остановить Ваше просвещенное внимание на одной исторической параллели, которая напрашивается сама собой.
   Я имею в виду два парижских квартала, сыгравших столь исключительную роль в жизни нашего отечества.
   Латинский квартал и квартал Passy--вот северный и южный полюсы нашей новейшей истории.
   Итак, старая эмиграция жила на левом берегу, новая эмиграция расположилась на правом.
   Сена, разделяющая оба берега, ничто по сравнению с пропастью, разделившей обе эмиграции. И между тем именно Латинский квартал уготовил Passy!
   Из года в год, в прокуренных кафе левобережной части, собирались те, которые знали -- что делать!
   Потряхивая шевелюрами, они орали во всю ширь великолепной глотки: "Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!"
   И исполнились времена, и наступили сроки. И безумец пришел и навеял!..
   Так навеял, что лучше нельзя!
   Все полетело верхним концом вниз -- и хозяин кафе "Ротонда" на бульваре Монпарнас с уверенностью внушает своим нынешним посетителям: пейте ваш аперитив, messieurs, и ждите! Рано или поздно все мои клиенты становятся министрами! И, как знать, может быть, и в самом деле права эта старая лиса, освежавшая своими оранжами не одно будущее правительство. Так или иначе, но и нам теории монпарнасского ресторатора кажутся более убедительными, нежели весь этот рахат-лукум о путях России и заветах революции!..
   Итак, Милостивые Государыни и Милостивые Государи. Поменьше диспутов и побольше прохладительных напитков! История не любит непрошеных вмешательств. Поздно мелют мельницы богов, но все получат очередь в перемоле. Настанет время -- и все образуется, как говорил лидер нашей партии, камердинер Стивы Облонского!
   А пока вернемся к тому, что составляет грубый, но реальный смысл нашего сегодняшнего дня, и подумаем о том, что же нам делать -- во всем будничном, но и огромном значении этих великих слов!
   Еще только год назад русский Париж занимался тем, что дерзил Ллойд Джорджу, поголовно устраивал фабрики папирос, продавал нефть в вестибюлях Гранд-отеля, открывал банки, вывозил табаки из Сухума и табаки из Батума, питался голубыми бриллиантами и седыми соболями и заявлял при каждом удобном случае:

Мы -- народ, давший миру Толстого!

   Но прошел год -- и ото всех дел уцелело только одно:

Дерзит Ллойд Джорджу!

   Нефтяные фонтаны превратились в фонтаны слез; банки лопнули, как мыльные пузыри; из Батума и из Сухума вывезены не то что табаки, а и все бабушки грузинской революции; до последнего хвостика съедены соболя; до последней капли выпиты бриллианты чистой воды,-- и как объяснить мяснику, пришедшему со счетом, что:
   Мы народ, давший миру "Летучую мышь"?!
   Помню, как еще год назад, один почтенный джентльмен, приехавший из Одессы, прямо-таки поражал меня своим недюжинным оптимизмом и особенно деловым размахом:
   -- Вот, молодой человек, учитесь, как надо работать! Первое дело -- это не вешать нос на квинту и не упускать случая! Вот я, например! Всю жизнь был ювелиром, а сделался аптекарем! Да, да! Теперь это самое выгодное дело!..
   И, держа меня за пуговицу, он убежденно зашептал:
   -- Понимаете... эти американские стоки... Это же клад!.. Я взял -- и на миллион франков накупил одного пирамидону -- и отправил всю партию в Салоники!.. Посмотрите, если ровно через год я не дам два миллиона франков за моей дочкой!..
   И прошел год. И с разных сторон доходят до меня нехорошие слухи:
   -- Мировой кризис достиг небывалых размеров! Салоникская операция с треском провалилась. И в качестве приданого папаша обещает уже не два милиона, а только пятьдесят тысяч, и то не деньгами, а порошками от головной боли!..
   Таковы уроки жестокой действительности и блестящие примеры делового размаха!..
   Но что же все-таки делать?!
   Не могут же все тридцать тысяч русских петь в украинском хоре или делать друг другу дамские шляпки?!!
   Тогда что же?
   Писать мемуары -- какая лошадь станет их печатать?!
   Просто писать на пишущей машинке -- где вы возьмете столько машинок и что вы будете на них писать?!
   Открыть пансионы -- кто в них будет жить?!
   Устроить бюро переводов -- это, конечно, совершенно гениальная идея, но что, собственно говоря, вы будете переводить: свой собственный паспорт или собственное завещание?!
   Или пуститься на крайнее средство: превратить последнюю тысячу франков в последние восемь тысяч марок, уехать в Висбаден, проживать марку в день и обеспечить себя на первые восемь тысяч дней?!
   Что же, пожалуй, это мысль! Но ведь исчерпывающего ответа и она не дает!..
  
   Где ж душе искать спасенья?
   В чем ей чаять воскресенья?!
   Не бежать ли из Парижа
   На горячий, сонный юг?!
   Жить в какой-нибудь избушке,
   Подле леса, на опушке,
   Проводя с коровой рыжей
   Незатейливый досуг?!
   Стать простым, упрямым, скромным,
   Стать в минуту черноземным,
   Верить в Господа и в Папу
   И накапливать добро,
   Утверждать, что мэр развратник,
   Знать свой двор и свой курятник
   И носить большую шляпу,
   Шляпу типа болеро?!.
  
   Уж не это ли идеал, до которого мы докатились?!
   В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов?!
   Покинуть меблированные квартиры с продавленным диваном и портретом Бонапарта в молодости, разбежаться полным ходом и с разбега -- сесть на землю?!
   Откармливать свиней, плодить кроликов, доить коров и... сеять разумное, доброе, вечное, пока нам такое спасибо сердечное не скажет французский народ, что мы, на глазах у почтеннейшей публики, покинем пределы французской республики, равно как и свой огород!..
   Нет! Милостивые Государыни и Милостивые Государи! Не всякое растение принимается на любой почве!.. И мечтать в департаменте Сены -- устроить собственную Диканьку -- столь же бессмысленно, сколь бессмысленно, скажем, "рубаха-парень" переводить: "garГon-la-chemise"!..
   Чем меньше иллюзий, тем меньше ошибок! А их и так немало на нашем тернистом пути!.. От целого ряда обманчивых надежд, безумных планов и опрометчивых поступков мы предупредили вас честно и открыто! Устраивать же ежедневные диспуты, возиться, без конца нянчиться с вами, следить за каждым вашим шагом -- этого, как хотите, мы на себя не берем! Довольно ходить на помочах и ждать, пока жареные голуби сами начнут в рот падать! Своим умом живите! Слава Богу, не маленькие!..
  
   1921

ПРИМЕЧАНИЯ

Рассказы и фельетоны, не вошедшие в книгу "НАША МАЛЕНЬКАЯ ЖИЗНЬ"

   Что же нам все-таки делать?!-- Сполохи, 1921, No 2, С. 20--22. Эпиграф -- "Но не фер? Фер-то ке?!" -- Неточная цитата из рассказа Н. А. Тэффи "Ке фер?" (Игра слов: "что делать?" в значении: что мне делать? и как жить среди красоты без работы, без денег?). Что есть истина?-- вопрос Понтия Пилата, римского наместника Иудеи в 26--36 гг., обращенный к Христу. В небесах, как полагается, торжественно и чудно...-- Цитата из стихотворения Лермонтова "Выхожу один я на дорогу..." "Bon pour se rendre" -- Удачный момент, чтобы отправиться (на берег). Rendre -- отправиться. Bon -- хорошо, удачно. Айя-София -- византийский храм Св. Софии. Все образуется...-- Слова Матвея, слуги Стивы Облонского, из романа Л. Толстого "Анна Каренина". Висбаден -- город в Германии. "Где ж душе искать спасения?" -- Стихи Дон-Аминадо. Garcon-la-chemise -- мальчик-рубашка (бессмысленное для французского языка сочетание).
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru