Дорохов Руфин Иванович
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    К жестокой
    Чудеса любви
    Прелесть воспоминания
    Одиночество. (Из Ламартина.)
    Стансы. ("Прошли дни юности игривой...")
    Гиацинт
    Осень
    Эскиз Финляндии
    К Земфире
    Ю. Отрывки из Послания к Дорохову
    Сельский Храм
    Лезгинскому кинжалу
    К K..........у

   

Къ жестокой.

             Притворствомъ, хитростью, жестокій другѣ, считаешь
                       Душевный, страстный разговоръ,
                       И пламенный мой взоръ
                       Ты взоромъ лести называешь;
                       Не хочешь сердца понимать;
                       Слезамъ не вѣришь умиленья;
             Восторги страстныя и страстныя мученья
                                 Боишся отгадать!
             Не хочешь гордая, младыхъ Харитъ подруга,
                       Пріятнымъ взглядомъ оживить
                       Надежды горестнаго друга,
                       Любовь любовью наградить, --
             Шепнуть, что, можетъ быть, блеснетъ минута счастья:
             Когда прижметъ тебя онъ къ пламеннымъ устамъ,
             Когда положишь ты слезою сладострастья
                                           Конецъ его слезамъ!--
                                                                                   Р. Д.
   

Чудеса любви.

             Конецъ, друзья, тоскѣ унылой!
             Меня спасла сама любовь;
             И я у ногъ Филлиды милой
             Для счастья оживаю вновь,
             Уже поблекшія ланиты
             Румянятъ юныя Хариты,
             И льется прежній огнь въ крови;
             Душой я снова разцвѣтаю,
             Вновь бьется сердце -- оживаю,
             И оживаю для любви!--
                                                                         Р. Д.
   

Прелесть воспоминанія.

             Игралище судьбы мятежной,
             Наскуча бурями, пловецъ
             Спѣшитъ ко пристани надежной;
             И якорь бросивъ наконецъ,
             Съ улыбкой обращаетъ взоры
             Харибдъ на немощныя горы; --
             И долго въ хижинѣ своей,
             Гдѣ лавръ и миртъ его вѣнчаетъ,
             Съ живымъ восторгомъ вспоминаетъ
             Протекши ужасы морей.
                                                                         Р. Д.

"Украинскій Журналъ", No 7, 1825

   

Одиночество.

(Изъ Ламартина.)

             Здѣсь часто, на горѣ, съ вечернею звѣздою --
             Подъ дубомъ вѣковымъ задумчиво сижу;
             Смотрю на пестрый лугъ, съ сердечною тоскою,
             И пламенный восторгъ въ душѣ моей бужу.
   
             Вездѣ передо мной подвижныя картины:
             Здѣсь съ грохотомъ рѣка стремится въ бездну водъ,
             Тамъ стелетъ озеро лазурныя равнины
             И въ зеркальныхъ струяхъ рисуетъ неба сводъ.
   
             Вершины этихъ горъ, покрытыя снѣгами,
             Едва освѣщены; -- густѣетъ ночи тѣнь,
             И въ сумрачной тиши, съ крылатыми мечтами,
             Безпечно Цинтія смѣняетъ ясный день.
   
             И тишину долинъ внезапно прерываетъ,
             Изъ стѣнъ монастыря, призывъ къ мольбѣ святой;
             Прохожій слушаетъ -- и колоколъ сливаетъ
             Съ послѣднимъ шумомъ дня пустынный голосъ свой.
   
             Но къ этимъ красотамъ погасло восхищенье
             Въ обманутой душѣ; желаній въ сердцѣ нѣтъ!
             Гляжу на здѣшній міръ, какъ тѣнь, какъ привидѣнье;
             Умершаго согрѣть безсиленъ солнца свѣтъ.
   
             Напрасно по лѣсамъ, въ смѣющихся равнинахъ,
             Печальный бродишь взоръ и ищетъ, въ ихъ глуши,
             Отраду тихую въ лугахъ, водахъ, долинахъ...
             Невольно я шепчу; нѣтъ счастья для души!
   
             Тажъ прелесть тихая въ мѣстахъ уединенныхъ:
             Въ нихъ рѣзвятся еще и Фавны и зефиръ;
             Чагожъ недостаетъ для взоровъ утомленныхъ?--
             Ее въ семъ мірѣ нѣтъ, и пустъ прекрасный міръ!
   
             Встрѣчаю ясный день одинъ, безъ умиленья,
             И бури грозный ревъ души не возмутитъ;
             И дожидаю ночь безъ сладкаго волненья:
             Сребристая луна мнѣ счастья не сулитъ.
   
             Коль съ Фебомъ протекать я могъ бы путь далекій,
             Пустыни бы однѣ увидѣлъ средь полей;
             Мнѣ нечего желать!-- На свѣтѣ одинокій
             Отрады не найдетъ для горести своей.
   
             Но можетъ быть, что тамъ, за краемъ небосклона,
             Въ мѣстахъ, гдѣ страждущихъ ждетъ счастія вѣнецъ,
             Преплывши въ челнокѣ угрюмаго Харона,
             И сбудутся души мечтанья наконецъ.
   
             Тамъ, можетъ быть, вкушу я нектаръ наслажденья,
             Тамъ, можетъ быть, найду надежду и покой --
             Гдѣ пламенникъ любви въ источникѣ забвенья
             Не гасится временъ коварною рукой.
   
             Зачѣмъ не въ силахъ я съ блестящею зарею
             Къ вамъ, сладкія мечты, мгновенно долетѣть?
             Давно простился я съ обманчивой землею;
             Но долго ль мнѣ на ней мученія терпѣть?..
   
             Когда съ дубравы листъ спадаетъ пожелтѣлый,
             То вихрь его несетъ за дальнихъ горъ потокъ:--
             И я душой увялъ, какъ листъ осиротѣлый...
             Умчи же и меня осенній вѣтерокъ!...
                                                                                   Р. Д.
             Чугуевъ.

"Украинскій Журналъ", No 10, 1825

   

Стансы.

             Прошли дни юности игривой;
             Увяли Деліи красы...
             И вы, безпечности счастливой
             Куда дѣвалися часы?
             Куда дѣвались наслажденья
             Любви приманчивыхъ затѣй?--
             Прошли мечты Воображенья,
             И нѣтъ моихъ счастливыхъ дней!
   
             Они прошли и въ вѣчность скрылись,
             Изчезъ души моей покой..
             Утѣхи грустью замѣнились;
             Токъ быстрый времени съ собой
             Умчалъ ко пропасти забвенья
             И лавръ и миртъ -- красы полей!
             Прошли минуты заблужденья,
             И нѣтъ моихъ счастливыхъ дней!
                                                                         Р. Д.
             Чугуевъ.
   

Гіацинтъ.

                       Любимый сынъ румяной Флоры,
             Душистый гіацинтъ едва, едва разцвѣлъ,
                                 И только что пожить хотѣлъ,
             Какъ страшная гроза одѣла лѣсъ и горы;
                                 Ударилъ съ трескомъ громъ;
                                 Вѣтръ съ вихремъ набѣжали,
                                 Деревья поломали,
                                 И вырвавъ съ корешкомъ
             Несчастный гіацинтъ щепами закидали...
                                 Завялъ было цвѣтокъ,
             И тихой ароматъ едва лишь въ немъ таился.
                                 Но справедливый рокъ
                                 Къ цвѣтку опять смягчился;
                                 И добрая рука
                                 Всѣ щепы разметала,
                                 Цвѣточикъ отыскала --
             И ожилъ гіацинтъ красою цвѣтника.
                                                                                   Р. Д.
             Чугуевъ.

"Украинскій Журналъ", No 11/12, 1825

   

Осень.

(Посвящ. моему Ангелу-хранителю.)

             Привѣтствую я васъ, встуманенныя воды?
             Привѣтствую сто кратъ -- вы нравитесь пѣвцу.
             Поблекшіе луга, уныніе природы
             И обнаженный лѣсъ, вы горести къ лицу!
   
             Задумчиво брожу тропой уединенной,
             И съ радостью живой еще встрѣчаетъ взоръ
             Послѣдній солнца лучь, съ твердыни отдаленной
             Едва дерзающій проникнуть темный боръ.
   
             Такъ! осенью, когда природа замираетъ,
             Люблю ее; она задумчивымъ челомъ
             Послѣднее прости какъ будто выражаетъ,
             Или невинности улыбку предъ концёмъ.
   
             И я почти протекъ путь жизни скоротечной;
             И мнѣ, друзья, о ней осталось сожалѣть,
             При радости вспоминать и въ горести сердечной
             Съ укоромъ зависти на прошлое глядѣть.
   
             Долины, рощицы игривыя, природа --
             Вамъ жертвую слезой при краѣ гробовомъ....
             Помедли, ясный Фебъ, средь голубаго свода!
             О! сколь любезенъ свѣтъ страдальцу предъ концомъ!
   
             Желалъ бы осушить, съ забвеніемъ страданій
             И суетныхъ надеждъ, весь кубокъ бытія.
             Быть можетъ, что на днѣ сей чаши испытаніи
             Хоть каплю радости еще нашелъ бы я.
   
             Быть можетъ, будущность и мнѣ приготовляла
             Теперь утраченный возвратъ счастливыхъ дней,
             И можетъ бы нашлась, которая узнала
             И душу бы мою и отвѣчала бъ ей...
   
             Цвѣтъ вянетъ, вѣтерку свой запахъ уступая,
             И тѣмъ на вѣкъ прости натурѣ говоритъ:
             Такъ и душа моя, въ міръ лучшій отлетая,
             Унылымъ ропотомъ прощаніе звучитъ.
                                                                                             Р. Д.
             Чугуевъ.
   

Эскизъ Финляндіи.

                       Шумнымъ каскадомъ быстро стремятся
             Мутные токи въ бездну съ скалы;
             Страшно клокочутъ, брызжутъ, клубятся,
                                 Гонятъ далеко сѣдыя валы.
   
                       Дымныя тучи сизыхъ тумановъ
             Вѣчно скрываютъ горный хребетъ;
             Эхо не вторитъ звуки тимпановъ,
                                 Фавновъ веселыхъ въ рощицахъ нѣтъ.
   
                       Розы, лилеи, ландышъ, фіялки
             Въ грустныхъ не смѣютъ долахъ цвѣсти;
             Въ пѣнистыхъ безднахъ, юны Русалки
                                 Кудри златыя боятся плести.
   
                       Волкъ кровожадный воемъ унылымъ
             Въ сердце невольно гонитъ тоску;
             Маленькій кроликъ съ зайцемъ пугливымъ
                                 Здѣсь не спокойны въ кровномъ лѣску.
   
                       Дикая бѣдность, грубые нравы!
             Васъ убѣгаетъ рѣзвой Эротъ;
             Юношей здѣшнихъ скучны забавы,
                                 Скучны и ласки здѣшнихъ красотъ,
   
                       Громкая слава Скальдовъ забыта;
             Чувства завяли; съ хладной душой
             Финнъ не плѣнится гласомъ Піита,
                                 Финнъ не прельстится дѣвой младой!
                                                                                             Р. Д.
             Чугуевъ.

"Украинскій Журналъ", No 13, 1825

   

Къ Земфирѣ.

             Земфира! ты меня дурачишь --
             Я это знаю, ангелъ мой.
             Но ты тамъ кстати предо мной
             И улыбается и плачешь,
             Такъ нѣжно на меня глядишь,
             Такъ внятно сердцу говоришь,
             Что я невольно утопаю
             Въ мечтахъ пріятныхъ, и порой
             Любимымъ быть воображаю...
             И счастливъ я своей мечтой!
                                                                                   Р. Д.
             Чугуевъ.
   

Отрывки изъ Посланія къ Дорохову.

             Лаисы вѣтренной забвенье,
             Измѣна легкой красоты,
             Ужель, мой милый, мыслишь ты
             Мнѣ стоятъ страстнаго мученья?
             Невѣдомъ мнѣ, по счастью, жаръ
             Любви вздыхательной и слезной,
             И постоянства скудный даръ
             Не палъ мнѣ въ жребій, другъ любезной!!.
             Я позабыть, и жаръ безплодный
             Давно погасъ въ груди моей;
             Я равнодушный и свободный
             Смотрю на слѣдъ минувшихъ дней:
             Не слышно въ сердцѣ сожалѣнье;
             Ловлю спокойно мысль о ней,
             И злобной ревности волненье
             Не трогаетъ души моей!
             Лишь рѣдко голосъ вспоминаній,
             Платя дань прелестямъ ея,
             Въ бреду мечтательныхъ желаній,
             Тревожитъ чувства для нея.--
             Мой другъ! свободенъ прежней власти,
             Съ холодной сердца тишиной,
             Я оцѣнилъ души покой,
             И заблужденьямъ нѣжной страсти
             Давно не жертвую собой.
             Я не рожденъ владѣть сердцами,
             Признанья холодны мои,
             Моя улыбка подъ усами
             Нѣма для прихотей любви.
             Но -- знаешь; есть еще иная
             Для сердца дѣва молодая,
             Съ невинной, дѣтскою душой....
             Холоднымъ, другъ мой, быть ли вѣчно?
             Моей пастушкой пробужденъ,
             Покину я угрюмый сонъ
             И скуку праздности сердечной.,
             Я оживу для страсти вновь,
             Я снова сердце испытаю,
             Еще забудусь, и познаю,
             Быть можетъ, счастье и любовь!
   
             Но скоро ль пламенныхъ желаній
             Услышится призывный кликъ?
             Когда прелестныхъ ожиданій
             Послѣдній совершится мигъ?
             Когда приду къ тебѣ счастливой
             Любви расказы повѣрять,
             Смѣясь, Лаису вспоминать,
             И на лицѣ твоемъ читать
             Волненье зависти ревнивой?
                                                                         Ю.
             Чугуевъ.

"Украинскій Журналъ", No 14, 1825

   

Сельскій Храмъ.

             Какъ сладостно, съ звѣздой вечерней, одинокой,
             Въ священномъ трепетѣ, средь тишины глубокой,
             Долиною спѣшить въ уединенный храмъ --
             Ровестникъ дремлющій промчавшимся вѣкамъ,
             Но тайнъ еще святыхъ глашатай опустѣлый!
   
             Привѣтствую тебя, пустынникъ посѣдѣлый --
             Привѣтствую тебя, могильный рядъ холмовъ!
             Гробницы скромныя почіющихъ отцовъ,
             Пріютъ спокойствія, ничтожества, забвенья:
             Съ растроганной душой, съ слезою умиленья,
             Благословляетъ васъ оратай молодой.
             О горе! горе тѣмъ, которые святой
             Усопшихъ попирать дерзаютъ прахъ надменно!
             Нѣтъ! я склонилъ главу предъ вами униженно
             И въ капище вошелъ... Все тихо, мрачно въ немъ;
             Лишь говоръ въ куполѣ. Но тамъ, предъ алтаремъ
             Лампада теплится у Спасовой иконы: --
             Средь сумрачныхъ тѣней, когда природа спитъ,
             Какъ благость Божія, она одна блеститъ,
             Чтобъ смертныхъ собирать рыданія и стоны....
   
             Я къ алтарю спѣшу. Безмолвіе кругомъ!
             Едва помостъ звучитъ подъ мѣрными шагами.
             Спаситель! предъ Тобой склоняюсь я челомъ:
             Тронись несчастнаго смиренными слезами!
             Будь утѣшителемъ въ разлукѣ роковой!...
             Но мнѣль предъ Твой алтарь являться дерзновенно,
             Безъ страха приносить въ Твой храмъ, о Боже мои!
             И душу скорбную и сердце воспаленно
             Еще любовію и мрачною пюской?...
             Мнѣль не страшиться гнѣвъ Твой вызвать справедливой --
             Въ отмщенье сихъ гробницъ, въ отмщенье алтарей?
             Нѣтъ, нѣтъ! я не стыжусь любви моей счастливой?
             Она чиста, какъ взоръ красавицы моей;
             Невинна, какъ она; какъ правда, неизмѣнна.
   
             Любовь, краса души! ты для меня священна.
             Я не таилъ тебя предъ капищемъ боговъ;
             Я не таилъ тебя предъ небомъ и землею,
             И имя милое назвать теперь готовъ,
             О Боже праведный! и даже предъ Тобою,
             Не пробудя Твоихъ карающихъ громовъ!
             Такъ, вопреки могилъ и храма мрачной сѣни,
             "Я имя произнесъ Эльвиры дорогой;
             И эхо, повторивъ его въ глуши ночной,
             Какъ ропотъ горести, какъ вздохъ тоскливой тѣни".
             Прервало капища таинственный покой!....
   
             Но полночь бьетъ! Прости, пріютъ успокоенья!
             Двукраты бой часовъ носился по горамъ
             Съ тѣхъ поръ, какъ слезы лью предъ ликомъ Искупленья.
             Ихъ небо видѣло, -- и призракъ утѣшенья
             Я въ сердцѣ ощутилъ, оставя мирный храмъ.
   
             Быть можетъ, въ этотъ мигъ на брегѣ отдаленномъ,
             Эльвира обо мнѣ предавшися мечтамъ,
             Съ слезами, въ капищѣ простомъ, уединенномъ
             Ввѣряетъ грусть свою безмолвнымъ алтарямъ.

"Украинскій Журналъ", No 19/20, 1825

   

ЛЕЗГИНСКОМУ КИНЖАЛУ.

             Оставь, красавица, сей пагубный кинжалъ:
             Онъ вырванъ изъ груди зарѣзаннаго друга ,
             На немъ печальная начертана услуга
             И имя, кто его мнѣ смертью завѣщалъ!
   
             Страшна его, страшна таинственная повѣсть!
             Ни вѣтренной красы, ни друга болѣ нѣтъ!
             Обвалъ загромоздилъ его кровавый слѣдъ,
             И, можетъ быть, давно убійцы дремлетъ совѣсть!
   
             Не проклинай его? свободный житель горъ
             Не въ силахъ постигать душевной нашей лѣни.
             Да, платитъ милой онъ, обнявъ ея колѣни,
             Любовью за любовь, и смертью за позоръ!
                                                                                   ДОРОХОВЪ.

"Сынъ Отечества", No 2, 1837

   

КЪ K..........у.

             Блестящъ аккордъ твоей цѣвницы
             О счастьи жизни городской,
             О шумныхъ праздникахъ столицы
             И о смуглянкѣ неземной;
             Но вѣрь, мой другъ, когда бъ судьбина
             Размахомъ мощнаго плеча
             Тебя швырнула сгоряча
             На льдины дѣвственныя Фина
             Подъ искры Шведскаго меча;
             Когда бъ ты полосу булата
             Удалыхъ кровью напоилъ;
             Тогда, солдатъ, ты жизнь солдату
             Еще бы пламеннѣй хвалилъ;
             Тогда бъ узналъ лобзанья братій,
             Пожатье дружеской руки.....
             О! какъ отъ городскихъ объятій
             Они, товарищъ, далеки!
                                                               Р. ДОРОХОВЪ.
             Ахалцыхъ.

"Сынъ Отечества", No 11, 1837

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru