Дорошевич Влас Михайлович
Чайковский

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В. Дорошевич

Чайковский

  
   Театральная критика Власа Дорошевича / Сост., вступ. статья и коммент. С. В. Букчина.
   Мн.: Харвест, 2004. (Воспоминания. Мемуары).
   OCR Бычков М. Н.
  
   -- К Чайковскому позвали Бертенсона!
   -- Да не может быть?!
   Г-н Бертенсон -- хороший доктор.
   Но доктор! Бертенсон -- последнее, что видит на этом свете выдающийся русский ученый, писатель, художник, музыкант, артист.
   Он является ко всем умирающим знаменитостям.
   У человека под ногами осыпается земля. Ноги проваливаются в какую-то яму.
   Что это? Могила, -- или удастся выкарабкаться?
   И все, что видит человек, -- бледное небо, чахлая трава, -- полно такой прелести...
   И так страшна вечная тьма...
   Так хочется жить, как еще никогда!
   Человек судорожно хватается за отходящую жизнь.
   И в эту минуту видит подходящего к постели, улыбающегося доброй улыбкой доктора Бертенсона.
   Даже спокойствие разливается по лицу тяжко больного ученого, писателя, художника, музыканта, артиста.
   Все ясно. Все определенно.
   -- Уж Бертенсон пришел. Нет больше борьбы. Бессильно лежат руки и ноги.
   Больной почти спокойно скользит в могилу. Унося в гаснущих зрачках образ доктора Бертенсона.
   К постели Чайковского подошел Бертенсон.
   И в двух угловых окнах верхнего этажа большого дома на углу Морской и Гороховой на всю ночь загорелся яркий свет.
   Замелькали огоньки восковых свечей.
   Словно там была елка.
   Чайковский умер.
   А еще дней за пять до этого я видел его вечером, после театра, в ресторане Лейнера.
   Он ужинал с друзьями и ел ту самую куриную котлетку, которая оказалась для него роковой.
   Черт знает что такое! Котлетка может оказаться роковой для гения!
   Ищите, если хотите, после этого в жизни смысла и красоты!
   Я сидел за соседним столом, как раз против Чайковского, и смотрел на этого "певца Онегина с душой Татьяны". Мечтательной и печальной.
   Он был весел в тот вечер.
   Он смеялся, и от его глаз расходились частые узенькие морщинки, как у смеющихся.
   Было что-то милое и детское в этом седом человеке.
   И если какие звуки проносились в его голове, -- то, конечно, не хватающие за душу аккорды:
   "Что день грядущий мне готовит!"
   В Казанском соборе была масса народу, -- и похоронное шествие растянулось больше, чем на версту.
   Впереди играла музыка.
   Несли на руках гроб, покрытый золотою парчой.
   Ехали колесницы, увешанные венками.
   Народ толпился по тротуарам и говорил:
   -- Кого хоронят?
   -- Генерала, с музыкой.
   Многие перегнали шествие, и собрались в Невской лавре, у забора, вокруг вырытой желтой могилы.
   Неподалеку была гранитная глыба, -- памятник Мусоргского.
   Печальный, без солнца, серый петербургский день в 3 часа уже клонился к вечеру.
   Принесли гроб.
   Но гроба Чайковского не было заметно за г. Фигнером.
   Г-н Фигнер хлопотал, суетился, был у всех на виду и на первом месте.
   -- Можно подумать, что хоронят Фигнера! -- улыбнулся кто-то. Гроб опустили в могилу, и раздались первые аккорды того света.
   Земля зашумела о гроб.
   Кругом заплакали старые люди.
   Один из друзей выдвинулся вперед к выросшему желтому холмику.
   -- Прощай, дорогой Петр Ильич... Прощай... прощай...
   Он всхлипывал.
   -- Прощай...
   И вдруг раздался молоденький звонкий голосенок:
   -- Он умер, наконец...
   Все с изумлением повернулись к выкрикнувшему такую изумительную фразу.
   Розовый, розовый юноша. С пушком на лице. Длинные волосики как проволока. Иззябший, в синеньком пальтеце.
   Впоследствии известный декаденток.
   В руках бумажка.
   К нему с испугом метнулся г. Фигнер.
   -- У вас стихи?!
   Таким тоном, словно:
   -- У вас динамит?!
   -- Стихи-с! -- звонко ответил иззябший мальчик.
   -- Подождите-с! Подождите-с!..
   Г-н Фигнер мягко отодвигал его от могилы.
   Вышел другой из друзей Чайковского.
   -- Ты был, незабвенный Петр Ильич... ты был нам... ты был нам...
   Он всхлипывал.
   -- Прощай... прощай, дорогой Петр Ильич...
   И едва он замолк, как пронзительный тенорок вскрикнул:
   -- Он умер, наконец...
   Г-н Фигнер в ужасе кинулся:
   -- Подождите! Подождите... Дайте...
   Вышел третий из друзей.
   Рыдания душили и этого.
   -- Петр Ильич!.. Петр Ильич!.. Прощай!..
   И снова звонкий тенорок крикнул:
   -- Он умер, наконец...
   Иззябший юноша начинал уже интересовать всех. Вокруг могилы расцвели улыбки.
   -- Кто это?
   А сумрак сгущался.
   Один за другим выходили старые друзья. И находили больше слез, чем слов у этой могилы.
   И все рвался вперед иззябший юноша, и каждой речи аккомпанировал удивительным выкриком:
   -- Он умер, наконец...
   Наконец, г. Фигнер отодвинулся перед ним в сторону.
   -- Вам-с. Пожалуйте!..
   Юноша шагнул к могиле.
   И торопливо зачитал:
  
   "Он умер. Но конец печальный"...
  
   Под чтение его стихов стали расходиться.
   На могиле вырос огромный курган, словно костер из венков. И наполнил воздух печальным запахом лавров и вянущих гиацинтов и роз.
   Все расходились, и он остался один под душистым курганом лавров и цветов, на который сыпалась мелкая, холодная изморось.
   Серый туман чернел. Шумели мокрые деревья. Скрипели мокрые листья под ногами.
   И казалось, что в воздухе звучат печальные крики улетающих лебедей из "Лебединого озера".
   Чайковского не стало.
   И вы на каждом шагу встречаетесь с ним.
   С его призраком.
   По всему миру носится его печальная тень.
   И из всех уголков мира, со всех концертных эстрад стонет и жалуется, и плачет его полная печали, задумчивая славянская душа.
   Петр Ильич, смеявшийся детским, милым смехом, евший котлетку у Лейнера, звавший доктора Бертенсона, умер, -- и над его могилой прочли:
  
   "Он умер. Но конец печальный
   Дней унылых..."
  
   Или что-то в этом роде.
   Чайковский остался бессмертен. На свете иногда бывает -- справедливость сменяет тысячи несправедливостей.
  

КОММЕНТАРИИ

  
   Театральные очерки В.М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том "Сцена" девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И.Д. Сытина в 1905--1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
   Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А.Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве "Петроград" небольшую книжечку "Старая театральная Москва" (Пг.--М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы -- очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания ("Рассказы и очерки", М., "Московский рабочий", 1962, 2-е изд., М., 1966; Избранные страницы. М., "Московский рабочий", 1986; Рассказы и очерки. М., "Современник", 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти "возвраты" вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М.Г. Савиной повторяется "история с полтавским помещиком". Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, "швов" не только не видно, -- впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: "Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми; все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований... Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге -- сам Дорошевич, как журналист и литератор".
   В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран "средний вариант" -- сохранен и кугелевский "монтаж", и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
   Тем не менее за пределами и "кугелевского" издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
   В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник "Старая театральная Москва", целиком включен восьмой том собрания сочинений "Сцена". Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики -- "Одесского листка", "Петербургской газеты", "России", "Русского слова".
   Примечания А.Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
   Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, "неправильного" синтаксиса Дорошевича, его знаменитой "короткой строки", разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.
  

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ

  
   Старая театральная Москва. -- В.М. Дорошевич. Старая театральная Москва. С предисловием А.Р. Кугеля. Пг.--М., "Петроград", 1923.
   Литераторы и общественные деятели. -- В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1905.
   Сцена. -- В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1907.
   ГА РФ -- Государственный архив Российской Федерации (Москва).
   ГЦТМ -- Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).
   РГАЛИ -- Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
   ОРГБРФ -- Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
   ЦГИА РФ -- Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).
  

ЧАЙКОВСКИЙ

  
   Впервые -- "Русское слово", 1903, 25 октября, No 292,
   Публикация приурочена к десятилетней годовщине со дня смерти П.И. Чайковского (1840--1893).
   Бертенсон Лев Бернардович (1850--1929) -- врач-терапевт, лейб-медик, любитель музыки, брат В.Б. Бертенсона, домашнего доктора, приятеля семьи Чайковских. Определенная ирония, с которой пишет о нем Дорошевич, является отзвуком той газетной полемики относительно лечения композитора, которая разгорелась сразу после его смерти и в которой он принял непосредственное участие. 4 ноября 1893 г. он писал в "Петербургской газете":
   "Два благополучно сияющих медицинских светила: в Петербурге г. Бертенсон, в Москве г. Захарьин.
   Два безвременно угасших музыкальных светила: в Петербурге П.И. Чайковский, в Москве Н.Г. Рубинштейн.
   Обоим музыкальным светилам под конец жизни пришлось познакомиться с излишним самолюбием светил медицинских.
   Когда Н.Г. Рубинштейн опасно заболел, г. Захарьин, обиженный тем, что его не позвали в начале болезни, отказался ехать.
   Есть другие доктора и помимо меня.
   Нужна была просьба покойного московского генерал-губернатора князя В.А. Долгорукова, чтобы г. Захарьин посетил Н.Г. Рубинштейна.
   Г-ну Бертенсону даже в голову не пришла мысль о консилиуме в такую трудную, ужасную, критическую минуту.
   Нет других докторов, кроме меня!
   И там и здесь вопрос самолюбия.
   Один "из самолюбия" говорит:
   -- Есть и другие доктора! Другой "из самолюбия" думает:
   -- Нет других докторов!
   А терпеть от этого "самолюбия" приходится больному.
   Господа медицинские светила делали бы очень хорошо, если б, входя к больному, оставляли свое "излишнее самолюбие" в передней.
   Там ему, в сущности говоря, и настоящее место.
   Потому что "излишнее самолюбие" в такие минуты -- чувство далеко не "джентльменское".
   Спустя три дня Дорошевич возвращается к этой теме, на этот раз поддерживая прозвучавшее и в других газетах мнение о необходимости некого "общественного отчета" Л.Б. Бертенсона:
   "A.C. Суворин находит, что отношение г. Бертенсона было не безусловно тщательным. М.И. Чайковский находит, что отношение г. Бертенсона было, наоборот, "безусловно-тщательным".
   С г. Бертенсоном случилось то же, что с покойным П.И. Чайковским. Чайковского лечили от холеры три специалиста по грудным болезням. Г-на Бертенсона критикуют как врача... два литератора.
   Мы желаем г. Бертенсону одного. Если эта критика расстроит ему нервы, -- не дай Бог, чтобы лечить г. Бертенсона от нервного расстройства взялись три акушера.
   Всякий хорош на своем месте.
   Мнения разделились. Чтоб выяснить истину, г. Бертенсону остается созвать консилиум из врачей и предоставить им решить: был ли его уход за больным безусловно-тщательным или безусловно-нетщательным. Без "консилиума врачей" в этом деле не обойтись.
   С этого следовало начать. Этим придется кончить. Лучше поздно, чем никогда" ("Петербургская газета", 1893, 8 ноября, No 307).
   Н.О. Блинов и B.C. Соколов пишут в своей книге: "Пока неизвестно, состоялся ли требовавшийся газетами "отчет" Л.Б. Бертенсона, но судя по тому, что вскоре этот врач стал лейб-медиком, в глазах общественного мнения он все-таки был оправдан" (Последняя болезнь и смерть П.И. Чайковского. М., 1994, с. 166). Эти же исследователи сообщают, что Л.Б. Бертенсон был специалистом по холере и что лечившие Чайковского доктора предприняли все, что было тогда возможно, но тяжелая форма холеры, давшая осложнение на почки, обусловила смертельный исход.
   ...большого дома на углу Морской и Гороховой... -- П.И. Чайковский умер в ночь с 24 на 25 октября 1893 г. на квартире своего брата Модеста Ильича в доме на Малой Морской улице в Петербурге.
   ...я видел его вечером, после театра, в ресторане Лейнера. -- В ресторане Лейнера, находившемся на Невском проспекте у Полицейского моста, П.И. Чайковский 20 октября 1893 г., после посещения Александрийского театра, где он смотрел спектакль по пьесе АН. Островского "Горячее сердце", ужинал в компании родственников и друзей.
   ...ел ту самую куриную котлетку, которая оказалась для него роковой. -- По свидетельству современников, Чайковский ел в ресторане Лейнера макароны и тогда же выпил стакан сырой воды. На другой день, 21 октября, он заболел распространенной в Петербурге холерой. "Сейчас точно установить, где заразился Петр Ильич, невозможно... Однако можно считать наиболее вероятным, что заражение все-таки произошло в ресторане", -- утверждают, опираясь на различные документальные свидетельства, Н.О. Блинов и В.С. Соколов (Последняя болезнь и смерть П.И. Чайковского, с. 36).
   "Что день грядущий мне готовит!" -- слова из арии Ленского из оперы Чайковского "Евгений Онегин".
   В Казанском соборе была масса народу... -- В Казанском соборе 28 октября проходило отпевание Чайковского.
   ...собрались в Невской лавре... -- Чайковского похоронили на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.
   Г-н Фигнер хлопотал... -- Н.Н. Фигнер был одним из распорядителей на похоронах Чайковского.
   Впоследствии известный декадентик... -- Может быть, имеется в виду С.П. Дягилев. Он принимал деятельное участие в организации похорон П.И. Чайковского. Впрочем, это мог быть и друг молодого Дягилева Д.В. Философов.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru