Дорошевич Влас Михайлович
М. Н. Ермолова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   В. М. Дорошевич

М. Н. Ермолова

[]

   Прекрасная артистка!
   Среди пышных цветов красноречия, которыми вас засыпают сегодня московские критики, -- примите скромный букет, -- скорее "пучок", -- воспоминаний
   -- Старого москвича.
   И если, беря его, вам покажется, что вы слегка, чуть-чуть укололи себе руку, -- это вам только покажется!
   Это не колючая проволока, на которой держатся искусственно взращённые цветы, -- это свежие отрезы стеблей живых цветов.
   Маргарита, это букет вашего Зибеля.
   Старого Зибеля!
   Пою восьмидесятые годы.

* * *

   -- Где вы получили образование?
   -- Ходил в гимназию и учился в Малом театре.
   Так ответили бы сотни старых москвичей.
   Малый театр:
   -- Второй московский университет.
   И Ермолова -- его "Татьяна".

* * *

   Ваш бенефис.
   "Именитая" Москва подносит вам браслеты, броши, какие-то сооружения из серебра, цветочные горы.
   В антракте рассказывают:
   -- Вы знаете, фиалки выписаны прямо из Ниццы!
   -- Да ну?
   -- Целый вагон! С курьерским поездом. Приехали сегодня утром.
   А там, на галерее, охрипшие от криков:
   -- Ермолову-у-у!!!
   смотрят на это с улыбкой:
   -- Зачем ей всё это?
   Комната на Бронной.
   3 часа ночи.
   Накурено.
   В густом тумане десять тёмных фигур.
   И говорят... Нет! --
   И кричат об Ермоловой.
   -- Она читает только "Русские Ведомости".
   -- И "Русскую Мысль".
   -- Гольцева!
   -- Вы знаете, она ходит в старой, ста-арой шубе.
   -- Да что вы?
   -- Натурально.
   -- Как же иначе?
   И ездит на извозчике.
   Другие артисты в каретах, а она на извозчике!
   И берёт самого плохого.
   На самой плохой лошади!
   Которого никто не возьмёт.
   И расспрашивает его дорогой про его жизнь.
   И даёт ему, вместо двугривенного, пять рублей.
   -- Пять рублей! Просто -- помогает ему!
   Она думает только о студентах и курсистках.
   И когда захочет есть...
   Да она почти никогда и не обедает!
   -- Время ли ей думать о пустяках?
   Она просто говорит: дайте мне что-нибудь поесть.
   Что-нибудь!
   -- Мне говорили. Пошлёт прямо в лавочку за колбасой. И в театр! -- кричит самый молодой и верит, что ему это "говорили".
   В накуренной комнате на Бронной она кажется близкой, совсем как они.
   -- Почти что курсисткой.
   -- Колбаса.
   -- Извозчик.
   -- Гольцев.
   Каждый украшает своими цветами "Татьяну второго московского университета".

* * *

   В драматической литературе сияет Невежин.
   Как давно это было! А?
   "Сияет" Невежин!
   Шпажинский, -- кажется, что говорит какие-то:
   -- "Новые слова".
   Владимир Немирович-Данченко пишет пьесы, которые все критики должны признать:
   -- Литературными.
   Т. е. мало годными для сцены.
   А кн. Сумбатов пишет драмы, которые каждый московский критик обязан признать:
   -- Сценичными.
   Т. е. лишёнными всяких литературных достоинств.
   Свирепствует Владимир Александров.
   Прося не смешивать его с Виктором Александровым-Крыловым.
   Свирепствует, подъемля стул, в собрании общества драматических писателей, требуя, чтобы секретаря общества И. М. Кондратьева немедленно лишили:
   -- "Министерского содержания!"
   Свирепствует на сцене, в пяти действиях вопия:
   -- О, сколь ужасна судьба незаконнорождённых!
   Я, кажется, начинаю смеяться над драматургами?
   Старая привычка!
   С тех пор.
   Тогда у нас, -- посмотрите, если вам охота, все московские газеты за то время, -- про все новые пьесы полагалось писать...
   Писать?.. Думать!
   -- Плохая пьеса, но...
   -- Но артисты Малого театра концертным исполнением спасли автора.
   Малый театр -- это было какое-то "общество спасания на водах"!
   Прошло много лет.
   Малый театр переживал свои труднейшие времена. Времена упадка...
   В литературно-художественном кружке какой-то восторженный критик сказал при мне:
   -- В Малом театре вчера играли хорошо! Хор-рошо!
   Стоявший тут же молодой артист Малого театра, -- лет под пятьдесят, -- посмотрел на него, словно с колокольни.
   -- В Малом театре иначе не играют!
   Повернул спину и отошёл.
   И, старый питомец классических гимназий, я почувствовал в душе:
   -- Nostra culpa.[*]
  
   [*] - Nostra culpa. -- Наша вина (лат.). Прим. ред.
  
   Наша, наша вина!

* * *

   Первое представление в Малом, театре.
   В генерал-губернаторской ложе "правитель добрый и весёлый" князь Владимир Андреевич Долгоруков.
   -- Хозяин столицы.
   В фойе, не замечая, что акт уже начался, схватив собеседника за пуговицу, обдавая его фонтаном слюны, не слушая, спорит, тряся гривою не седых, а уж пожелтевших волос, "король Лир" -- Сергей Андреевич Юрьев.
   Идёт из курилки В. А. Гольцев.
   -- Как? Вы не арестованы?
   -- Вчера выпустили.
   В амфитеатре, на самом крайнем, верхнем, месте -- Васильев-Флёров.
   Сам.
   В безукоризненном рединготе, в белоснежных гетрах, с прямым, -- геометрически прямым! -- пробором серебряных волос.
   С большим, морским, биноклем через плечо.
   В антракте, когда он стоит, -- на своём верхнем месте, на своей вышке, опираясь на барьер, -- он кажется капитаном парохода.
   Зорко следящим за "курсом".
   Московский Сарсэ!
   Близорукий Ракшанин, ежесекундно отбрасывая свои длинные, прямые, как проволока, волосы, суетливо отыскивает своё место, непременно попадая на чужое.
   Проплывает в бархатном жилете, мягкий во всех движениях, пожилой "барин" Николай Петрович Кичеев.
   Полный безразличия, полный снисходительности много на своём веку видевшего человека:
   -- Хорошо играют, плохо играют, -- мир, ведь, из-за этого не погибнет.
   Всем наступая на ноги, всех беспокоя, с беспокойным, издёрганным лицом, боком пробирается на своё место Пётр Иванович Кичеев.
   Честный и неистовый, "как Виссарион".
   Он только что выпил в буфете:
   -- Марья мне сегодня не нравится! Марья играет отвратительно. Это не игра! Марья не актриса!
   Как на прошлом первом представлении он кричал на кого-то:
   -- Как? Что! А? Вы Марью критиковать? На Марью молиться надо! На коленях! Марья не актриса, -- Марья благословение божие! А вы критиковать?! Молитесь богу, что вы такой молодой человек, и мне не хочется вас убивать!
   И в этом "Марья" слышится "Британия" и времена Мочалова.
   Близость, родство, братство московской интеллигенции и актёра Малого театра.
   С шумом и грузно, -- словно слон садится, -- усаживается на своё место "Дон Сезар де Базан в старости", -- Константин Августинович Тарновский, чтоб своим авторитетным:
   -- Брау!
   прервать тишину замершего зала.
   Вся московская критика на местах.
   Занавес поднялся, и суд начался.
   Суд?
   Разве кто смел судить?

* * *

   Ракшанин будет долго сидеть в редакции, рвать листок за листком.
   -- Охват был, но захвата не было.
   Нет! Это слишком резко!
   -- Охват был. Но был ли захват? Полного не было.
   И это резковато!
   -- Был полный охват, но захват чувствовался не всегда.
   Резковато! Всё же резковато!
   -- Был полнейший охват, местами доходивший до захвата.
   Смело!
   Но пусть!
   Так же напишет и сам Васильев-Флёров.
   И только один Пётр Кичеев явится с совсем полоумной фразой:
   -- Ермолова играла скверно.
   Даже не "г-жа".
   До такой степени он её ненавидит!
   Редактор посмотрит на него стеклянными глазами.
   Зачеркнёт и напишет:
   -- Ермолова была Ермоловой.
   П. И. Кичеев завтра утром сначала в бешенстве разорвёт газету.
   А потом сам скажет:
   -- Так, действительно, лучше.

* * *

   А у вас были недостатки, Марья Николаевна!
   Идёт "Сафо", -- трагедия Грильпарцера.
   В антракте человек не без вкуса говорит:
   -- Она превосходно умеет поднять руку. Красивый жест! Но опустить! Самое трудное в классическом костюме! Опустит и по ноге шлёп!
   Это "шлёп"... "шлёп"... "шлёп"... идёт аккомпанементом по всей трагедии.
   В "Сафо" вспоминается унтер-офицерская жена Иванова...
   Но кто посмеет это сказать в печати?
   -- Пластика была на высоте её таланта.
   Так решено. Подписано. Так должно быть. Иначе быть не может.
   Вы слишком опростились для трагедии.
   И ваша Мария Стюарт, и ваша Иоанна д'Арк, и ваша Сафо были опрощённые Мария Стюарт, Иоанна д'Арк, опрощённая Сафо.
   Как опростилась тогда русская живопись, -- передвижники, -- как опростилась русская литература, -- Мамин, Глеб Успенский.
   Идёт "В неравной борьбе" г. Владимира Александрова -- (просят не смешивать с Виктором).
   Поднимается занавес.
   На сцене Ермолова варит варенье. Правдин её спрашивает...
   Ещё никакой грозы, бури и в помине нет.
   Спокойная молодая девушка ведёт ясную жизнь.
   Ни в кого она ещё не влюблялась. Никто у неё любимого человека не отбивал.
   Правдин спрашивает:
   -- Из чего варите варенье?
   Ермолова отвечает:
   -- Из вишни.
   Но как!
   Можно подумать, что молодая девушка варит варенье из собственной печени.
   Марья Николаевна! Марья Николаевна! Великая художница!
   Какой недостаток в рисунке вашей роли! В рисунке ваших ролей!
   Вспомните Росси в "Гамлете".
   Озрик передал ему вызов Лаэрта.
   Он счастлив. И в первый раз за всю трагедию ясен.
   Найден приятный исход из тяжёлого, из трудного положения.
   Сейчас всё задёрнется чёрными тучами, разразится гроза.
   И перед этим он нам показывает уголок ясного неба!
   Какой контраст!
   Вспомните Сальвини в "Отелло".
   С какой нежностью и счастьем, безмятежным счастьем смотрит он на Дездемону, отсылая её от себя.
   Какое глубокое, бездонное, лазурное, небо.
   Покажите же это ясное, голубое небо.
   Покажите, -- что погибло.
   И тем чернее покажутся тучи, тем больше отзовётся гроза в душе, тем громче не на сцене, а в душе у нас закричит Отелло:
   -- Жаль, Яго, страшно жаль!
   Тем сильнее будет драма.
   Какой-то молодой человек говорит на галерее:
   -- Знаете, у Ермоловой огромный недостаток. Она всегда страдает ещё до поднятия занавеса. В первом акте она всегда -- словно уж прочитала пятый.
   Не завидую я этому молодому человеку.
   Даже если бы он был не на галерее, а в партере.
   В партере драться, конечно, не станут.
   Но с таким человеком...
   -- Даже неловко как-то рядом сидеть.
   И соседка всё время будет подбирать своё платье.
   Словно рядом с нею грязная куча.
   Откуда же взялось это "страданье до занавеса"?
   Мне кажется...
   Ермолова -- трагическая актриса.
   А ей, в это время "опрощения", опрощения литературы, опрощения искусства, приходилось играть драму.
   К колоссальному, "американскому", паровозу прицепляли вагончики трамвая.
   Избыток трагизма искал себе выхода, и она видела глубокие страдания души даже там, где их ещё не было.
   Но позвольте!
   Я, кажется, начинаю "оправдывать" Ермолову?
   Ермолова в этом не нуждается.
   Она была солнцем, и на ней, как на солнце, были пятна, и она светила нам, как солнце.
   Вы были нашим солнцем и освещали нашу молодость, Марья Николаевна!

* * *

   Но в чём же секрет, тайна этого невиданного, неслыханного обаяния? Этого идольского поклонения, которое не позволяло видеть даже то, что бросалось в глаза, думать то, что невольно приходило на мысли? Зажимало рот какой бы то ни было критике?
   В Москве в то время можно было сомневаться в существовании бога.
   Но сомневаться в том, что Ермолова:
   -- Вчера была хороша, как всегда,
   или:
   -- Хороша, как никогда,
   в этом сомневаться в Москве было нельзя.
   В чём же дело? В чём же тайна?
   Защитительное было время.
   Великодушное.
   Защитительным был суд, защитительной была литература, был театр.
   В суде любили защитников, литература была сплошь защитой младшего брата, его защитой занималась живопись в картинах передвижников, -- и ото всех, от судьи, писателя, художника, актёра, то время требовало:
   -- Ты найди мне что-нибудь хорошее в человеке и оправдай его!
   Тогда аплодировали оправдательным приговорам.
   И змеиный шип злобного обвинения не смел раздаваться нигде.
   Было ли это умно?
   Не троньте! Великодушно.
   -- Адвокатская семья! -- почтительно шутили, -- муж, Шубинский, защитник. Жена, Ермолова, защитница, -- и выиграла куда больше, куда труднее процессов![*]
  
   [*] - М. Н. Ермолова была замужем за известным адвокатом, покойным Н. П. Шубинским, впоследствии депутатом-октябристом. А. К.
  
   Кого бы ни играла Ермолова, -- она защищала.
   "Защитительным инстинктом" эта защитница, -- от благоговения пред чудным даром, чуть не сказал "заступница", -- она находила оправдывающие обстоятельства.
   Находила...
   В сорокалетний юбилей позволяется уж говорить правду?
   Выдумывала иногда. Но от доброго сердца!
   -- Окружала персонаж атмосферой какого-то невысказанного страдания "ещё до поднятия занавеса".
   С первого слова голосом, тоном говорила нам:
   -- Она много страдала!
   И давала нам возможность вынести если не совсем оправдательный приговор, то всё же признать:
   -- Заслуживает снисхождения.
   Что в те защитительные времена и "требовалось доказать".
   Всех персонажей, каких она играла, она играла всегда симпатичными.
   Сходилось ли это всегда с намерением автора?
   Я не думаю.
   Весьма не думаю.
   Не думаю, например, чтоб г. М. Чайковский, создавая свою Елену Протич в "Симфонии", -- воображал, что женщина добрых 40--45-ти лет, много видевшая и перевидавшая в жизни, действительно, полюбила
   -- В первый раз,
   Как играла М. Н. Ермолова.
   Думаю, что, скорее, по его мысли, Елена Протич любила:
   -- В последний раз.
   Но "в первый раз":
   -- Трогательнее.
   -- Защитительнее.
   -- Оправдательнее.
   И Ермолова играла:
   -- В первый раз!
   И над Еленой Протич были пролиты всё омывающие слёзы:
   -- Всю жизнь она не знала любви. И в 40--45 лет полюбила в первый раз. И как печально это вышло. Бедная! Бедная!
   И вышла она из театра "оправданной с гордо поднятой головой".
   Как выходили в то время из суда симпатичные подсудимые.
   М. Н. Ермолова играла не всегда, -- далеко не всегда! -- ту пьесу, которая была написана.
   Она не всегда шла в ногу с автором.
   Но в ногу шла со своим добрым, хорошим, великодушным временем.
   Счастлив тот артист, -- литератор, живописец, актёр, -- в котором время его отразится, как небо отражается в спокойной воде.
   Кто отразит в себе всё небо его времени, -- днём со всей его лазурью, ночью со всеми его звёздами.
   Национальной святыней пребудет такой художник, и критика, даже справедливая, не посмеет коснуться его и омрачить светлое шествие его жизни.
   Имя его превратится в легенду.
   И ослеплённый зритель будет спрашивать себя:
   -- Где же здесь кончается легенда и начинается, наконец, истина? Видел ли я лучезарное видение, или мне померещилось?

* * *

   Сознаюсь.
   Задал себе этот вопрос и я.
   Я шёл в театр, -- в Малый театр! -- всегда с заранее обдуманным намерением:
   -- Ермолова будет играть так, как может играть только Ермолова.
   Взглянуть в лицо артистке, как равный равному, я никогда не смел.
   Где ж тут кончается легенда и начинается истина?
   Лет 5--6 я не был в Москве и Малом театре и, приехав, попал на "Кина".
   В бенефис премьера.
   И Кин был плох, и плоха Анна Дэмби, и даже суфлёру Соломону, которому всегда аплодируют за то, что он очень хороший человек, никто не аплодировал.
   Лениво ползло время.
   Скучно было мне, где-то в последних рядах, с афишей в кармане, и надобности не было спросить у капельдинера бинокль.
   Сидел и старался думать о чём-нибудь другом.
   Вместо традиционного отрывка из "Гамлета", в "сцене на сцене", шёл отрывок из "Ричарда III".
   Вынесли гроб. Вышла вдова.
   Какая-нибудь маленькая актриска, как всегда.
   Хорошая фигура. Костюм. Лица не видно.
   Слово... второе... третье...
   -- Ишь, маленькая, старается! Всерьёз!
   Первая фраза, вторая, третья.
   Что такое?
   Среди Воробьёвых гор вырастает Монблан?
   И так как я рецензент, то сердце моё моментально преисполнилось злостью.
   -- Как? Пигмеи! Карлики! Такой талант держать на выходах? Кто это? Как её фамилия?
   Я достал афишу.
   Взглянул.
   И чуть на весь театр не крикнул:
   -- Дурак!
   "Ермолова".
   Мог ли я думать, предполагать, что из любезности к товарищу М. Н. Ермолова, сама М. Н. Ермолова, возьмёт на себя "роль выходной актрисы", явится в "сцене на сцене" произнести 5--6 фраз!
   Так я однажды взглянул прямо в лицо божеству.
   Узнал, что и без всякой легенды Ермолова великая артистка.
   Вот какие глупые приключения бывают на свете, и как им бываешь благодарен.
  
  
   Источник: Дорошевич В. М. Старая театральная Москва. -- Пг.: Петроград, 1923. -- С. 72.
   Оригинал здесь: Викитека.
   OCR, подготовка текста - Евгений Зеленко, декабрь 2009 г.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru