Дорошевич В. М. Собрание сочинений. Том IV. Литераторы и общественные деятели. -- М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905.
"С тех пор, как я о нем узнал, это дело занимает все мои мысли. Оно не дает мне работать, оно отравляет мои удовольствия". Вольтер, первое письмо о деле Каласа.
Как-то, бродя в антракте по фойе "Comédie Franèaise" с одним французом-журналистом, мы остановились около гудоновской статуи Вольтера.
Вы знаете эту статую? Вольтер, старый, сгорбленный, глубоко ушел в кресло и смотрит, улыбаясь.
-- Улыбка сфинкса! -- сказал француз. -- Этой зимой на одном из первых представлений я гулял здесь с Жюлем Леметром. Случайно взгляд моего собеседника скользнул по статуе Гудона, и мне показалось, что Леметру неприятно встречаться со взглядом Вольтера.
-- Вам не нравится этот Вольтер? -- заинтересовался я.
-- Он был слишком умен и не мог не презирать жизнь и людей. Но я не люблю читать этого презрения! -- отвечал Леметр. -- Сколько злобы в этой улыбке. Вот настоящий Мефистофель, издевающийся над миром!
-- С тех пор меня интересует спрашивать людей:
-- Как улыбается Вольтер?
-- Эта мысль меня занимает. Вскоре после того я встретился здесь же в фойе с Анатолем Франсом. На мой вопрос он улыбнулся доброй улыбкой и сказал:
-- Разве вы не видите? Он улыбается улыбкой дедушки, который смотрит на игры маленьких внучат! Они построили карточный домик и ставят на него оловянных солдатиков. Дедушка не может улыбаться иначе, как насмешливо. Сейчас домик развалится, и дети поднимут плач и начнут упрекать друг друга: "Это ты виноват! Нет, это ты". Но эта насмешка полна добродушия и любви.
На днях я встретился здесь же с Франсуа Коппе.
-- Я ненавижу эту злую обезьяну! -- отвечал он на мой вопрос. -- Когда я смотрю на этого Вольтера, мне вспоминается его "Pucelle D'Orléans". Он представляется мне инквизитором, старым сладострастным стариком. Маркизом де Садом! Мне кажется, что при нем обнажили Орлеанскую девственницу, а он наслаждается ее позором и стыдом. Эта облезлая, злая обезьяна мне противна!
"Такими разными улыбками улыбается людям Вольтер, и, может быть, можно сказать:
-- Скажи, как тебе улыбается гудоновский Вольтер, и я скажу тебе, кто ты".
-- Вам никогда не приходилось беседовать на эту тему с Золя?
-- К сожалению, нет.
Вольтер и дело Каласа мне вспомнилось вчера, когда я читал беседу с Н. П. Карабчевским о Мультанском деле:
-- ... Короленко не могло оторвать от дела известие о тяжелой болезни его горячо любимой малолетней дочери... Он забыл также горячо любимую литературу и в продолжение года не мог написать ни одной строчки...
И мне вспомнились Вольтер и дело гугенота Каласа, сужденного и осужденного, приговоренного и казненного за мнимое убийство сына из религиозного фанатизма.
Едва Вольтер узнал, что невежество и нетерпимость принесли человеческую жертву:
-- "Это дело не дает мне работать, оно отравляет мне удовольствие!" -- жалуется старик.
И он мог вернуться к работе и снова стал находить в жизни радости только тогда, когда после героической борьбы с его стороны невежество и нетерпимость были посрамлены величайшим посрамлением, какое существует для невежества и нетерпимости, -- были раскрыты, а несчастный казненный Калас из фанатика, -- за что он был сужден, осужден, приговорен и казнен, -- превратился в то, чем он был в действительности, -- в жертву фанатизма.
Я, конечно, не хочу назвать В. Г. Короленко Вольтером, вторым Вольтером или нашим Вольтером.
Я не сравниваю их. Я сравниваю только их любовь к истине и к справедливости.
Вольтер... Золя... Короленко...
Они разного роста, но они одной и то же расы.
Они из одного и того же теста, потому что поднимаются от одних и тех же дрожжей.
Я не знаю, украшает ли кабинет В. Г. Короленко статуэтка гудоновского Вольтера, как она украшает кабинет его друга Н. К. Михайловского.
Но если да, я думаю, что Вольтер улыбается ему той же улыбкой, какой улыбался Эмилю Золя.