Прохожий вздрогнул и несколько в испуге взглянул на господина в енотах, приступившего к нему так без обиняков, в восьмом часу вечера, среди улицы. А уж известно, что если один петербургский господин вдруг заговорит на улице о чем-нибудь с другим, совершенно незнакомым ему господином, то другой господин непременно испугается.
Итак, прохожий вздрогнул и несколько испугался.
-- Извините, что я вас потревожил, -- говорил господин в енотах, -- но я... я, право, не знаю... вы, вероятно, извините меня; вы видите, я в некотором расстройстве духа...
Тут только заметил молодой человек в бекеше, что господин в енотах был точно в расстройстве. Его сморщенное лицо было довольно бледненько, голос его дрожал, мысли очевидно сбивались, слова не лезли с языка, и видно было, что ему ужасного труда стоило согласить покорнейшую просьбу, может быть, к своему низшему в отношении степени или сословия лицу, с нуждою непременно обратиться к кому-нибудь с просьбой. Да и, наконец, просьба эта во всяком случае была неприличная, несолидная, странная со стороны человека, имевшего такую солидную шубу, такой почтенный, превосходного темно-зеленого цвета фрак и такие многознаменательные украшения, упещрявшие этот фрак. Видно было, что всё это смущало самого господина в енотах, так что наконец, расстроенный духом, господин не выдержал, решился подавить свое волнение и прилично замять неприятную сцену, которую сам же вызвал.
-- Извините меня, я не в себе; но вы, правда, меня не знаете... Извините, что обеспокоил вас; я раздумал. Тут он приподнял из учтивости шляпу и побежал далее.
-- Но позвольте, сделайте милость.
Маленький человек, однако, скрылся во мраке, оставив в остолбенелом состоянии господина в бекеше.
"Что за чудак!" -- подумал господин в бекеше. Потом, как следует подивившись и вышед наконец из остолбенелого состояния, он вспомнил про свое и начал прохаживаться взад и вперед, пристально глядя на ворота одного бесконечноэтажного дома. Начинал падать туман, и молодой человек несколько обрадовался, ибо прогулка его при тумане была незаметнее, хотя, впрочем, только какой-нибудь безнадежно весь день простоявший извозчик мог заметить ее.
-- Извините!
Прохожий опять вздрогнул: опять тот же господин в енотах стоял перед ним.
-- Извините, что я опять... -- заговорил он, -- но вы, вы -- верно, благородный человек! Не обращайте на меня внимания как на лицо, взятое в общественном смысле; я, впрочем, сбиваюсь; но вникните, по-человечески... перед вами, сударь, человек, нуждающийся в покорнейшей просьбе...
-- Если могу... что вам угодно?
-- Вы, может, подумали, что уж я у вас денег прошу! -- сказал таинственный господин, кривя рот, истерически смеясь и бледнея.
-- Помилуйте-с...
-- Нет, я вижу, что я вам в тягость! Извините, я не могу переносить себя; считайте, что вы видите меня в расстроенном состоянии духа, почти в сумасшествии, и не заключите чего-нибудь...
-- Но к делу, к делу! -- отвечал молодой человек, ободрительно и нетерпеливо кивнув головой.
-- А! Теперь вот как! Вы, такой молодой человек, мне напоминаете о деле, как будто я какой нерадивый мальчишка! Я решительно выжил из ума!.. Как я вам кажусь теперь в моем унижении, скажите откровенно?
Молодой человек сконфузился и смолчал.
-- Позвольте вас спросить откровенно: не видали ль вы одной дамы? В этом вся просьба моя! -- решительно проговорил наконец господин в енотовой шубе.
-- Дамы?
-- Да-с, одной дамы.
-- Я видел... но их, признаюсь, так прошло много...
-- Так точно-с, -- отвечал таинственный человек с горькой улыбкой. -- Я сбиваюсь, я не то хотел спросить, извините меня; я хотел сказать, не видали ль вы одной госпожи в лисьем салопе, в темном бархатном капоре с черной вуалью?
-- Нет, такой не видал... нет, кажется, не заметил.
-- А! в таком случае извините-с!
Молодой человек хотел что-то спросить, но господин в енотах опять исчез, опять оставив в остолбенелом состоянии своего терпеливого слушателя. "А, черт бы его взял!" -- подумал молодой человек в бекеше, очевидно расстроенный.
Он с досадою закрылся бобром и опять стал прохаживаться, соблюдая предосторожности, мимо ворот бесконечноэтажного дома. Он злился.
"Что ж она не выходит? -- думал он. -- Скоро восемь часов!"
На башне пробило восемь часов.
-- Ах! черт вас возьми, наконец!
-- Извините-с!..
-- Извините меня. что я вас так... Но вы так подкатились мне под ноги, что испугали совсем, -- проговорил прохожий, морщась и извиняясь.
-- Я опять к вам-с. Конечно, я вам должен казаться беспокойным и странным-с.
-- Сделайте одолжение, без пустяков, объяснитесь скорее; я еще не знаю, в чем ваше желанье?..
-- Вы торопитесь? Видите ли-с. Я вам всё расскажу откровенно, без лишних слов. Что ж делать! Обстоятельства связывают иногда людей совершенно разнородных характеров... Но, я вижу, вы нетерпеливы, молодой человек... Так вот-с... впрочем, я не знаю, как и говорить: я ищу даму-с (я уж решился всё говорить). Я именно должен знать, куда пошла эта дама? Кто она, -- я думаю, вам не нужно знать ее имени, молодой человек.
-- Ну-с, ну-с, дальше.
-- Дальше! но ваш тон со мной! Извините, может быть, я вас оскорбил, назвав вас молодым человеком, но я не имел ничего... одним словом, если вам угодно оказать мне величайшую услугу, так вот-с, одна дама-с, то есть я хочу сказать порядочная женщина, из превосходного семейства, моих знакомых... мне поручено... я, видите ли, сам не имею семейства...
-- Ну-с.
-- Вникните в мое положение, молодой человек (ах, опять! извините-с; я всё называю вас молодым человеком). Каждая минута дорога... Представьте себе, эта дама... но не можете ли вы мне сказать, кто живет в этом доме?
-- Да... тут много живут.
-- Да, то есть вы совершенно справедливы, -- отвечал господин в енотах, слегка засмеявшись для спасения приличий, --чувствую, я немного сбиваюсь... но к чему такой тон ваших слов? Вы видите, что я чистосердечно сознаюсь в том, что сбиваюсь, и если вы надменный человек, то уж вы достаточно видели мое унижение... Я говорю, одна дама, благородного поведения, то есть легкого содержания, -- извините, я так сбиваюсь, точно про литературу какую говорю; вот -- выдумали, что Поль де Кок легкого содержания, а вся беда от Поль де Кока-то-с... вот!..
Молодой человек с сожалением посмотрел на господина в енотах, который, казалось, окончательно сбился, замолчал, глядел на него, бессмысленно улыбаясь, и дрожащею рукою, без всякой видимой причины, хватал его за лацкан бекеши.
-- Вы спрашиваете, кто здесь живет? -- спросил молодой человек, несколько отступая назад.
-- Да, многие живут, вы сказали.
-- Здесь... я знаю, что здесь Софья Остафьевна тоже живет, -- проговорил молодой человек шепотом и даже с каким-то соболезнованием.
-- Ну, вот видите, видите! вы что-нибудь знаете, молодой человек?
-- Уверяю вас, нет, ничего не знаю... Я судил по расстроенному вашему виду.
-- Я тотчас узнал от кухарки, что она сюда ходит; но вы не на то напали, то есть не к Софье Остафьевне... она с ней незнакома...
-- Нет? ну, извините-с...
-- Видно, что вам это всё неинтересно, молодой человек, -- проговорил странный господин с горькой иронией.
-- Послушайте, -- сказал молодой человек, заминаясь, -- я в сущности не знаю причины вашего состояния, но вам, верно, изменили, вы скажите прямо?
Молодой человек одобрительно улыбнулся.
-- Мы по крайней мере поймем друг друга, -- прибавил он, и всё тело его великодушно обнаружило желание сделать легкий полупоклон.
-- Вы убили меня! но -- откровенно признаюсь вам -- именно так... но с кем не случается!.. До глубины тронут вашим участием. Согласитесь, между молодыми людьми... Я хоть не молод, но, знаете, привычка, холостая жизнь, между холостёжью, известно...
-- Ну, уж известно, известно! Но чем же я могу вам помочь?
-- А вот-с; согласитесь, что посещать Софью Остафьевну... Впрочем, я еще не знаю наверно, куда пошла эта дама; я знаю только, что она в этом доме; но, видя вас прогуливающимся, -- а я сам прогуливался по той стороне, -- думаю... я вот, видите ли, жду эту даму... я знаю, что она тут, -- мне бы хотелось встретить ее и объяснить, как неприлично и гнусно... одним словом, вы меня понимаете...
-- Гм! Ну!
-- Я и не для себя это делаю; вы не подумайте -- это чужая жена! Муж там стоит, на Вознесенском мосту; он хочет поймать, но он не решается -- он еще не верит, как и всякий муж... (тут господин в енотах хотел улыбнуться), я -- друг его; согласитесь сами, я человек, пользующийся некоторым уважением, -- я не могу быть тем, за кого вы меня принимаете.
-- Конечно-с; ну-с, ну-с!..
-- Так вот, я всё ее ловлю; мне поручено-с (несчастный муж!); но я знаю, это хитрая молодая дама (вечно Поль де Кок под подушкой); я уверен, что она прошмыгнет как-нибудь незаметно... Мне, признаюсь, кухарка сказала, что она ходит сюда; я как сумасшедший бросился, только что известие получил; я хочу поймать; я давно подозревал и потому хотел просить вас, вы здесь ходите... вы -- вы -- я не знаю...
-- Ну, да, наконец, что ж вам угодно?
-- Да-с... Не имею чести знать вас; не смею любопытствовать, кто и как... Во всяком случае, позвольте познакомиться; приятный случай!..
Дрожащий господин жарко потряс руку молодого человека.
-- Это бы я должен был сделать в самом начале, -- прибавил он, -- но я забыл всё приличие!
Говоря, господин в енотах не мог постоять на месте, с беспокойством оглядывался по сторонам, семенил ногами и поминутно, как погибающий, хватался рукою за молодого человека.
-- Видите ли-с, -- продолжал он, -- я хотел обратиться к вам по-дружески... извините за вольность... хотел испросить у вас, чтоб вы ходили -- по той стороне и со стороны переулка, где черный выход, этак покоем описывая букву П то есть. Я тоже, с своей стороны, буду ходить с главного подъезда, так что мы не пропустим; а я всё боялся один пропустить; я не хочу пропустить. Вы, как увидите ее, то остановите и закричите мне... Но я сумасшедший! Только теперь вижу всю глупость и неприличие моего предложения!
-- Нет, что ж! помилуйте!..
-- Не извиняйте меня; я в расстройстве духа, я теряюсь, как никогда не терялся! Точно меня под суд отдали! Я даже признаюсь вам -- я буду благороден и откровенен с вами, молодой человек: я даже вас принимал за любовника!
-- То есть, попросту, вы хотите знать, что я здесь делаю?
-- Благородный человек, милостивый государь, я далек от мысли, что вы он; я не замараю вас этою мыслию, но... но даете ли вы мне честное слово, что вы не любовник?..
-- Ну, хорошо, извольте, честное слово, что любовник, но не вашей жены; иначе бы я не был на улице, а был бы теперь вместе с нею!
-- Жены? кто вам сказал жены, молодой человек? Я холостой, я, то есть, сам любовник...
-- Вы говорили, есть муж... на Вознесенском мосту...
-- Конечно, конечно, я заговариваюсь; но есть другие узы! И согласитесь, молодой человек, некоторая легкость характеров, то есть...
-- Ну, ну! Хорошо, хорошо!..
-- То есть я вовсе не муж...
-- Очень верю-с. Но откровенно говорю вам, что, разуверяя вас теперь, хочу сам себя успокоить и оттого собственно с вами и откровенен; вы меня расстроили и мешаете мне. Обещаю вам, что кликну вас. Но прошу вас покорнейше дать мне место и удалиться. Я сам тоже жду. I
-- Извольте, извольте-с, я удаляюсь, я уважаю страстное нетерпение вашего сердца. Я понимаю это, молодой человек. О, как я вас теперь понимаю!
-- Хорошо, хорошо...
-- До свидания!.. Впрочем, извините, молодой человек, я опять к вам... Я не знаю, как сказать... Дайте мне еще раз честное и благородное слово, что вы не любовник!
-- Ах, господи, бог мой!
-- Еще вопрос, последний: вы знаете фамилию мужа вашей... то есть той, которая составляет ваш предмет?
-- Разумеется, знаю; не ваша фамилия, и кончено дело!
-- А почему ж вы знаете мою фамилию?
-- Да послушайте, ступайте; вы теряете время: она уйдет тысячу раз... Ну, что же вы? Ну, ваша в лисьем салопе и в капоре, а моя в клетчатом плаще и в голубой бархатной шляпке... Ну, что ж вам еще? чего ж больше?
-- В голубой бархатной шляпке! У ней есть и клетчатый плащ и голубая шляпка, -- закричал неотвязчивый человек, мигом возвратившись с дороги.
-- Ах, черт возьми! Ну, да ведь это может случиться... Да, впрочем, что ж я! Моя же туда не ходит!
-- А где она -- ваша?
-- Вам это хочется знать; что ж вам?
-- Признаюсь, я всё про то...
-- Фу, бог мой! Да вы без стыда без всякого! Ну, у моей здесь знакомые, в третьем этаже, на улицу. Ну, что ж вам, по именам людей называть, что ли?
-- Бог мой! И у меня есть знакомые в третьем этаже, и окна на улицу. Генерал...
-- Генерал?!
-- Генерал. Я вам, пожалуй, скажу, какой генерал: ну, генерал Половицын.
-- Вот тебе! на! Нет, это не те! (Ах, черт возьми! черт возьми!)
-- Не те?
-- Не те.
Оба молчали и в недоумении смотрели друг на друга.
-- Ну, что ж вы так смотрите на меня? -- вскрикнул молодой человек, с досадою отряхая с себя столбняк и раздумье.
Господин заметался.
-- Я, я, признаюсь...
-- Нет, уж позвольте, позвольте, теперь будемте говорить умнее. Общее дело. Объясните мне... Кто у вас там?..
-- То есть знакомые?
-- Да, знакомые...
-- Вот видите, видите! Я по глазам вашим вижу, что я угадал!
-- Черт возьми! да нет же, нет, черт возьми! слепы вы, что ли? ведь я перед вами стою, ведь я не с ней нахожусь; ну! ну же! Да, впрочем, мне всё равно; хоть говорите, хоть нет!
Молодой человек в бешенстве повернулся два раза на каблуке и махнул рукой.
-- Да я ничего, помилуйте, как благородный человек, я вам всё расскажу: сначала жена сюда ходила одна; она им родня; я и не подозревал; вчера встречаю его превосходительство: говорит, что уж три недели как переехал отсюда на другую квартиру, а же... то есть не жена, а чужая жена (на Вознесенском мосту), эта дама говорила, что еще третьего дня была у них, то есть на этой квартире... А кухарка-то мне рассказала, что квартиру его превосходительства снял молодой человек Бобыницын...
-- Ах, черт возьми, черт возьми!..
-- Милостивый государь, я в страхе, я в ужасе!
-- Э, черт возьми! да мне-то какое дела до того, что вы в страхе и в ужасе? Ах! вон-вон мелькнуло, вон...
-- Где? где? вы только крикните: Иван Андреич, а я побегу...
-- Хорошо, хорошо. Ах, черт возьми, черт возьми! Иван Андреич!!
-- Здесь, -- закричал воротившийся Иван Андреич, совсем задыхаясь. -- Ну, что? что? где?
-- Нет, я только так... я хотел знать, как зовут эту даму?
-- Глаф...
-- Глафира?
-- Нет, не совсем Глафира... извините, я вам не могу сказать ее имя. -- Говоря это, почтенный человек был бледен как платок.
-- Да, конечно, не Глафира, я сам знаю, что не Глафира, и та не Глафира; а впрочем, с кем же она?
-- Где?
-- Там! Ах, черт возьми, черт возьми! (Молодой человек не мог устоять на месте от бешенства.)
-- А, видите! почему же вы знали, что ее зовут Глафирой?
-- Ну, черт возьми, наконец! еще с вами возня! Да ведь вы говорите -- вашу не Глафирой зовут!..
-- Милостивый государь, какой тон!
-- А, черт, не до тону! Что она, жена, что ли, ваша?
-- Нет, то есть я не женат... Но не стал бы я сулить почтенному человеку в несчастии, -- человеку -- не скажу достойному всякого уважения, но по крайней мере воспитанному человеку, -- черта на каждом шагу. Вы всё говорите: черт возьми! черт возьми!
-- Ну да, черт возьми! вот же вам, понимаете?
-- Вы ослеплены гневом, и я молчу. Боже мой, кто это?
-- Где?
Раздался шум и хохот; две смазливые девушки вышли с крыльца; оба бросились к ним.
-- Ах какие! что вы?
-- Куда вы суетесь?
-- Не те!
-- Что, не на тех напали! Извозчик!
-- Куда вас, мамзель?
-- К Покрову; садись, Аннушка, я довезу.
-- Ну, а я с той стороны; пошел! Смотри же, шибче вези...
Извозчик уехал.
-- Боже мой, боже! Но не пойти ли туда?
-- Куда?
-- Да к Бобыницыну.
-- Нет-с, нельзя...
-- Отчего?
-- Я бы, конечно, пошел; но тогда она скажет другое; она... обернется: я ее знаю! Она скажет, что нарочно пришла, чтоб меня поймать с кем-нибудь, да беду на меня же и свалит!
-- И знать, что, может быть, там она! Да вы -- я не знаю, почему же -- ну, да вы подите к генералу-то...
-- Да ведь он переехал!
-- Всё равно, понимаете? она же ведь пошла; ну, и вы тоже -- поняли? Сделайте так, что как будто не знаете, что генерал переехал, приходите как будто к нему за женой, ну и так далее.
-- А потом?
-- Ну, а потом накрывайте кого следует у Бобыницына; фу, ты, черт, какой бестолк...
-- Ну, а вам-то что до того, что я накрываю? Видите, видите!..
-- Что, что, батенька? что? опять за то же, что прежде? Ах, ты, господи, господи! Срамитесь вы, смешной человек, бестолковый вы человек!
-- Ну, да зачем же вы так интересуетесь? вы хотите узнать...
-- Что узнать? что? Ну, да, черт возьми, не до вас теперь! Я и один пойду; ступайте, подите прочь; стерегите, бегайте там, ну!
-- Милостивый государь, вы почти забываетесь! -- закричал господин в енотах в отчаянии.
-- Ну, что ж? ну, что ж, что я забываюсь? -- проговорил молодой человек, стиснув зубы и в бешенстве приступая к господину в енотах, -- ну, что ж? перед кем забываюсь?! -- загремел он, сжимая кулаки.
-- Но, милостивый государь, позвольте...
-- Ну, кто вы, перед кем забываюсь; как ваша фамилия?
-- Я не знаю, как это, молодой человек; зачем же фамилию?.. Я не могу объявить... Я лучше с вами пойду. Пойдемте, я не отстану, я на всё готов... Но, поверьте, я заслуживаю более вежливых выражений! Не нужно нигде терять присутствия духа, и если вы чем расстроены, --я догадываюсь чем, --то по крайней мере забываться не нужно... Вы еще очень, очень молодой человек!..
-- Да что мне, что вы старый? Эка невидаль! ступайте прочь; чего вы тут бегаете?..
-- Почему ж я старый? какой же я старый? Конечно, по званию, но я не бегаю...
-- Это и видно. Да убирайтесь же прочь...
-- Нет, уж я с вами; вы мне не можете запретить; я тоже замешан; я с вами...
-- Ну, так тише же, тише, молчать!.. Оба они взошли на крыльцо и поднялись на лестницу, в третий этаж; было темнехонько.
-- Стойте! Есть у вас спички?
-- Спички? какие спички?
-- Вы курите сигары?
-- А, да! есть, есть; здесь они, здесь; вот, постойте... -- Господин в енотах засуетился.
-- Фу, какой бестолков... черт! кажется, эта дверь...
-- Эта-эта-эта-эта-эта...
-- Эта-эта-эта... что вы орете? тише!..
-- Милостивый государь, я скрепя сердце... вы дерзкий человек, вот что!..
Вспыхнул огонь.
-- Ну, так и есть, вот медная дощечка! вот Бобыницын; видите: Бобыницын?..
-- Вижу, вижу!
-- Ти...ше! Что, потухла?
-- Потухла.
-- Нужно постучаться?
-- Да, нужно! -- отозвался господин в енотах.
-- Стучитесь!
-- Нет, зачем же я? вы начните, вы постучите...
-- Трус!
-- Сами вы трус!
-- Уб-бир-райтесь же!
-- Я почти раскаиваюсь, что поверил вам тайну; вы...
-- Я? Ну, что ж я?
-- Вы воспользовались расстройством моим! вы видели, что я в расстроенном духе...
-- А наплевать! мне смешно -- вот и кончено!
-- Зачем же вы здесь?
-- А вы-то зачем?..
-- Прекрасная нравственность! -- заметил с негодованием господин в енотах... -- Ну, что вы про нравственность? вы-то чего?
-- А вот и безнравственно!
-- Что?!!
-- Да, по-вашему, каждый обиженный муж есть колпак!
-- Да вы разве муж? Ведь муж-то на Вознесенском мосту? Что ж вам-то? Чего вы пристали?
-- А вот мне кажется, что вы-то и есть любовник!..
-- Послушайте, если вы будете так продолжать, то я должен буду признаться, что вы-то и есть колпак! то есть знаете кто?
-- То есть вы хотите сказать, что я муж! -- сказал господин в енотах, как будто кипятком обваренный, отступая назад.
-- Тсс! молчать! слышите...
-- Это она.
-- Нет!
-- Фу, как темно!
Всё затихло; в квартире Бобыницына послышался шум.
-- За что нам ссориться, милостивый государь? -- прошептал господин в енотах.
-- Да вы же, черт возьми, сами обиделись!
-- Но вы меня вывели из последних границ.
-- Молчите!
-- Согласитесь, что вы еще очень молодой человек...
-- Мо-л-чите же!
-- Конечно, я согласен с вашей идеей, что муж в таком
положении -- колпак.
-- Да замолчите ли вы? о!..
-- Но к чему же такое озлобленное преследование несчастного мужа?..
-- Это она!
Но шум в это время умолк.
-- Она?
-- Она! она! она! Да вы-то, вы-то из чего хлопочете! ведь не ваша беда!
-- Милостивый государь, милостивый государь! -- бормотал господин в енотах, бледнея и всхлипывая. -- Я, конечно, в расстройстве... вы достаточно видели мое унижение; но теперь ночь, конечно, но завтра... впрочем, мы, верно, не встретимся завтра, хотя я и не боюсь встретиться с вами, -- и это, впрочем, не я, это мой приятель, который на Вознесенском мосту; право, он! Это его жена, это чужая жена! Несчастный человек! уверяю вас. Я с ним знаком хорошо; позвольте, я вам всё расскажу. Я с ним друг, как вы можете видеть, ибо не стал бы я так теперь из-за него сокрушаться, -- сами видите; я же несколько раз ему говорил: зачем ты женишься, милый друг? звание есть у тебя, достаток есть у тебя, почтенный ты человек, что ж менять это всё на прихоть кокетства! Согласитесь! Нет, женюсь, говорит: семейное счастие... Вот и семейное счастие! Сначала сам мужей обманывал, а теперь и пьет чашу... вы извините меня, но это объяснение было вынуждено необходимостию!.. Он несчастный человек и пьет чашу -- вот!.. -- Тут господин в енотах так всхлипнул, как будто зарыдал не на шутку.
-- А черт бы взял их всех! Мало ли дураков! Да вы кто такой?
Молодой человек скрежетал зубами от бешенства.
-- Ну, уж после этого, согласитесь сами... я был с вами благороден и откровенен... этакой тон!
-- Нет, позвольте, вы меня извините... как ваша фамилия?
-- Нет, зачем же фамилия?
-- А!!
-- Мне нельзя сказать фамилию...
-- Шабрина знаете? -- быстро сказал молодой человек.
-- Шабрин!!!
-- Да, Шабрин! а!!! (Тут господин в бекеше несколько поддразнил господина в енотах.) Поняли дело?
-- Нет-с, какой же Шабрин! -- отвечал оторопевший господин в енотах, -- совсем не Шабрин; он почтенный человек! Извиняю вашу невежливость мучениями ревности.
-- Мошенник он, продажная душа, взяточник, плут, казну обворовал! Его скоро под суд отдадут!
-- Извините, -- говорил господин в енотах, бледнея, -- вы его не знаете; совершенно, как я вижу, он вам неизвестен.
-- Да, в лицо-то не знаю, а из других очень близких ему источников знаю.
-- Милостивый государь, из каких источников? Я в расстройстве, вы видите...
-- Дурак! ревнивец! за женой не усмотрит! Вот он какой, коль приятно вам знать!
-- Извините, вы в ожесточенном заблуждении, молодой человек...
-- Ах!
-- Ах!
В квартире Бобыницына послышался шум. Стали отворять дверь. Послышались голоса.
-- Ах, это не она, не она! Я узнаю ее голос; я теперь узнал всё, это не она! -- сказал господин в енотах, побледнев как платок.
-- Молчать!
Молодой человек прислонился к стене.
-- Милостивый государь, я бегу: это не она, я очень рад.
-- Ну, ну! ступайте, ступайте!
-- А чего ж вы стоите?
-- А вы-то чего?
Дверь отворилась, и господин в енотах, не выдержав, стремглав покатился с лестницы.
Мимо молодого человека прошли мужчина и женщина, и сердце его замерло... Послышался знакомый женский голос, и потом сиплый мужской, но совсем незнакомый.
-- Ничего, я прикажу сани подать, -- говорил сиплый голос.