Дженкинс Эдвард
Жизнь рабочих в английской Гвиане

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The Coolie, His Rights and Wrongs: Notes of a Journey to British Guiana.
    Перевод и предисловие В. А. Тимирязева (18778).
    Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", NoNo 3--5, 1877.

ЖИЗНЬ РАБОЧИХЪ ВЪ АНГЛІЙСКОЙ ГВІАНѢ.

РОМАНЪ
Эдуарда Дженкинса.

Автора "Джинксова Младенца".

<Перевод и предисловие В. А. Тимирязева?>

   -- Хотите ѣхать въ Демерару?
   -- Зачѣмъ?
   -- Правительство посылаетъ комиссію для изслѣдованія современнаго положенія куліевъ въ Англійской Гвіанѣ. Два благотворительныхъ общества: покровительства туземцевъ и уничтоженія рабства желаютъ, чтобъ куліи имѣли своего представителя въ этой комиссіи. Хотите быть ихъ адвокатомъ? Надо ѣхать черезъ недѣлю.
   Этотъ разговоръ происходилъ въ кабинетѣ молодого лондонскаго адвоката, извѣстнаго автора Джинксова Младенца и другихъ политико-сатирическихъ очерковъ современнаго англійскаго общества, Эдуарда Дженкинса. "За минуту до этого предложенія говоритъ онъ: -- я столько-же думалъ о поѣздкѣ въ Вестъ-Индію, сколько о путешествіи на луну, но дѣло шло о защитѣ человѣческихъ правъ 50,000 угнетенныхъ существъ, и я не могъ колебаться. Черезъ недѣлю, я уже выходилъ на пароходѣ изъ Саутгамптона, а 7-го іюля 1870 года, прибылъ въ Джорджъ-Таунъ, главный городъ Демерарскаго Округа Англійской Гвіаны".
   Въ чемъ-же состояло дѣло, взятое на себя съ такой пламенной готовностью однимъ изъ передовыхъ англійскихъ публицистовъ и дѣятелей либеральной партіи? "Это была великая тяжба,-- отвѣчаетъ самъ Дженкинсъ -- происходящая столь часто на свѣтѣ, при всевозможныхъ обстановкахъ и постоянно измѣняющихся условіяхъ, вѣчная тяжба между браминами и паріями, господами и рабами, капиталомъ и трудомъ, это былъ грозный процессъ между плантаторами и рабочими, между бѣлой расой и желтой, между 100,000 бочками сахара и 50,000 человѣческими душами. Дѣйствительно, дѣло было важное, серьёзное. Для плантаторовъ, основывающихъ все свое благосостояніе на ежегодномъ подвозѣ рабочихъ рукъ изъ человѣческихъ роевъ Индіи и Китая, вопросъ о томъ, будетъ-ли добываться 100,000 бочекъ сахара болѣе или менѣе въ богатой, тучной почвѣ Англійской Гвіаны -- вопросъ личный, животрепещущій, грозящій опасностью важной отрасли промышленности и всѣмъ причастнымъ къ ней. Но, съ другой стороны, этотъ вопросъ долженъ глубоко интересовать самихъ куліевъ, филантроповъ и всѣхъ мыслящихъ людей. Что значитъ 100,000 бочекъ сахара болѣе или менѣе на свѣтѣ, когда производящіе этотъ сахаръ люди терпятъ горе, несчастья, притѣсненія? Когда 50,000 живыхъ существъ, вывезенныхъ изъ Индіи подъ ложными обѣщаніями и безъ яснаго объясненія ожидающей ихъ участи, передаются правительственными чиновниками въ полную зависимость плантаторовъ, подвергаются ежедневно всякаго рода притѣсненіямъ отъ несправедливыхъ судей, продажныхъ докторовъ и корыстныхъ плантаторовъ? И такъ, вопросъ былъ поставленъ прямо, рѣзко: на одной сторонѣ 100,000 пудовъ сахара, на другой 50,000 рабочихъ.
   Но кто такіе эти рабочіе, эти куліи? Первоначально куліями называлось одно горное племя Индустана, многіе представители котораго исполняли обязанности чернорабочихъ и носильщиковъ въ Бомбеѣ, потомъ, мало по малу, европейцы стали такъ называть всѣхъ носильщиковъ въ Индустанѣ, а, наконецъ, въ послѣдніе годы подъ общимъ именемъ куліевъ стали разумѣть всѣхъ эмигрантовъ рабочихъ, переселявшихся въ тропическія и другія страны, нетолько изъ Индіи, но и изъ Китая и съ острововъ Тихаго Океана. Вывозъ куліевъ на вестъ-индскіе острова, въ Гвіану, и другія англійскія колоніи былъ естественнымъ слѣдствіемъ освобожденія мѣстныхъ негровъ, которые, имѣя возможность сдѣлаться независимыми владѣльцами ни кѣмъ не занятой земли, не хотѣли наниматься въ качествѣ рабочихъ. Въ 1838 г., прибыли въ Гвіану первые куліи, выписанные плантаторами на свой счетъ, а съ 1843 г., англійскія власти приняли эту эмиграцію подъ свое покровительство и поощряютъ ее доселѣ финансовыми и административными мѣрами. Подобная искуственная эмиграція, по самому существу своему, громадно разнится отъ естественной эмиграціи. Примѣромъ послѣдней служитъ переселеніе въ Калифорнію, другія мѣста Соединенныхъ Штатовъ и Австралію многочисленныхъ эмигрантовъ по своему собственному почину и на свой счетъ, въ надеждѣ на быстрое обогащеніе или на лучшее, болѣе удовлетворительное существованіе. Въ искуственной же эмиграціи, образцомъ которой можетъ служить вывозъ куліевъ въ Вестъ-Индію и Гвіану, роли сторонъ совершенно измѣняются: не переселенцы ищутъ работы въ новомъ отечествѣ, а плантаторы отыскиваютъ въ другихъ странахъ рабочихъ; вмѣсто добровольнаго на свой рискъ переселенія, эмигрантъ нанимается въ своей землѣ вербовщиками, перевозится на счетъ наемщика и, прибывъ въ новую страну, не можетъ выбирать ни пригодной для себя мѣстности, ни привычнаго труда. Эта ненормальная, сложная система, естественно порождающая всевозможныя злоупотребленія, дала самые печальные плоды въ англійской Гвіанѣ, такъ, что Троллопъ саркастически назвалъ ее тираніей, подслащенной сахаромъ, а для изслѣдованія ея практическаго примѣненія была послана англійскимъ правительствомъ та комиссія, въ которой принялъ участіе авторъ Джинксова Младенца, какъ защитникъ интересовъ угнетенной расы, эксплуатируемаго класса рабочихъ.
   Результаты трудовъ комиссіи были напечатаны въ объемистой Синей Книгѣ представленной англійскому парламенту и изложены Дженкинсомъ въ любопытномъ сочиненіи, изданномъ въ 1871 г. подъ названіемъ: Куліи, ихъ права и невзгоды. Кромѣ очень интереснаго и мѣстами художественнаго описанія своего путешествія въ Англійскую Гвіану, авторъ представилъ подробный, обстоятельной обзоръ офиціальнаго отчета комиссіи, и такимъ образомъ, эта книга заключаетъ въ себѣ полную картину положенія куліевъ въ Англійской Гвіанѣ. Но, несмотря на энергичныя усилія Дженкинса обратить вниманіе англійскаго общества на столь важный вопросъ, касающійся чести и достоинства цѣлой націи, несмотря на лестные отзывы критики, книга эта не имѣла успѣха въ публикѣ, вѣроятно по причинѣ своего спеціальнаго характера.
   Прошло шесть лѣтъ, и Дженкинсъ, по его собственнымъ словамъ, все ждалъ, что "люди, имѣющіе власть и пробужденные отъ оффиціальнаго сна трудами комиссіи, начнутъ, наконецъ, дѣйствовать". Но эта надежда была тщетная, и защитникъ куліевъ рѣшился въ прошломъ году сослужить новую службу своимъ кліентамъ. Онъ напечаталъ въ популярномъ ежемѣсячномъ англійскомъ журналѣ "Evening Hours", издаваемомъ извѣстной африканской путешественницей лэди Баркеръ, романъ изъ жизни куліевъ и другихъ обитателей Англійской Гвіаны, подъ названіемъ Диллу и Лучми {Lutchmee and Dilloe, a story of West-Indian Life. By the author Ginx's Bаву.-- Evening Hours, 1876 -- January-December.}.
   Цѣль этого новаго произведенія талантливаго романиста ясна и краснорѣчиво опредѣлена имъ въ предисловіи. "Другая королевская комиссія, говоритъ онъ: -- изслѣдовала систему обязательнаго труда на островѣ Св. Маврикія или Иль-де Франсѣ, гдѣ самая величайшая колонія куліевъ, и въ подробномъ отчетѣ обнаружила такое положеніе рабочихъ, которое должно поразить ужасомъ министровъ, возбудить зоркую бдительность англійскаго народа. Какое право имѣемъ мы пламенно защищать святость убѣжища для чужестранныхъ невольниковъ на нашихъ судахъ, или громко выражать сочувствіе возставшимъ герцеговинскимъ райямъ, когда въ нашихъ колоніяхъ происходятъ такія беззаконія? Громадныя Синія Книги только хоронятъ и скрываютъ отъ глазъ общества ошибки и злоупотребленія правительства. Я постараюсь въ этомъ романѣ представить картину дѣйствительныхъ золъ и невзгодъ куліевъ въ конкретной, живописной формѣ, доступной для англійскаго народа, который, въ концѣ-концовъ, отвѣчаетъ за честь и достоинство своей страны. Конечно, съ перваго взгляда, жизнь куліевъ, ихъ ежедневныя заботы, треволненія и горести, чувства и побужденія -- не представляютъ привлекательной почвы для романа, тѣмъ болѣе, что все это такъ далеко и чуждо для насъ. Но, по счастью, узы всеобщаго братства связываютъ между собою всѣхъ людей. Испытанія и горести Диллу и Лучми -- тѣ же самыя, которыя ощущаемъ и мы, только въ иной обстановкѣ и при иныхъ условіяхъ. Это поле для романиста новое, но человѣческая натура, по словамъ поэта, не измѣняется вмѣстѣ съ климатомъ. Любовь, надежда, ненависть, ревность, доброта и жестокость всюду одинаково пылаютъ въ человѣческомъ сердцѣ, всюду даютъ тѣ же плоды горя и радости, жизни и смерти".
   Поставивъ себѣ, такимъ образомъ, задачей представить полную картину жизни куліевъ при существующей системѣ обязательнаго труда, Дженкинсъ естественно не стѣснялся рамками Англійской Гвіаны и, рисуя, не портреты, а типы, собралъ въ одномъ разсказѣ замѣчательные факты, встрѣчающіеся въ англійскихъ колоніяхъ, гдѣ эксплуатируется трудъ куліевъ. Для приданія же большаго значенія и общечеловѣческаго интереса своему разсказу, онъ нетолько знакомитъ насъ съ куліями изъ Индустана и Китая, но и со всѣми представителями страннаго, смѣшаннаго общества Вестъ-Индіи, начиная отъ англійскаго губернатора и католическаго епископа до полудикаго, обнаженнаго туземца. Что эта задача исполнена съ замѣчательнымъ искуствомъ и гуманнымъ сочувствіемъ къ угнетенному человѣчеству, въ этомъ ручаются прежніе разсказы Дженкинса, облетѣвшіе весь свѣтъ.
   Но, конечно, для русскихъ читателей, несмотря на интересъ Лучми и Диллу съ общественной и литературной точки зрѣнія, въ немъ найдется много совершенно чуждыхъ нотъ, подробностей. А потому мы предпочитаемъ познакомить читателей съ этимъ романомъ въ извлеченіи. Для полной же ясности разсказа мы, прежде всего, съ возможной краткостью, укажемъ на главныя черты какъ системы обязательнаго труда, существующей въ Англійской Гвіанѣ, такъ и положенія индустанскихъ и китайскихъ куліевъ. Для этого мы воспользуемся одной изъ главъ романа Дженкинса, названной имъ дидактической, его первой книгой объ этомъ вопросѣ и нѣкоторыми другими матеріалами.
   Главное, коренное зло искуственной системы обязательнаго труда куліевъ заключается въ томъ, что оно превращаетъ человѣка въ предметъ потребленія, въ вещь, продажную и покупную. Прежде, чѣмъ сѣсть на корабль, кулій, все равно индусъ онъ или китаецъ, обыкновенно подписываетъ контрактъ, какъ увѣряютъ добровольно, но въ сущности не понимая, что онъ дѣлаетъ, и съ той минуты онъ становится собственностью невѣдомаго ему плантатора, на долю котораго достанется, такъ какъ вербовка производится оптомъ туземными агентами подъ покровительствомъ англійскаго правительства, а разверстку уже дѣлаютъ по прибытіи на мѣста назначенія. Тамъ его прикрѣпляютъ къ извѣстному участку земли, и съ этимъ участкомъ онъ переходитъ отъ одного плантатора къ другому и вообще становится если не совершеннымъ, то, по крайней мѣрѣ, временнымъ, срочнымъ рабомъ. Справедливо говоритъ Джорджъ Куперъ, одинъ изъ энергичныхъ англійскихъ филантроповъ, что: "контрактъ, какъ ярмо, тяготитъ кулія, который не понимаетъ его содержанія, не знаетъ ни языка, ни условій жизни той страны, куда его везутъ, а потому подобный контрактъ не долженъ бы имѣть законной, обязательной силы". Одно только американское правительство признаетъ этотъ принципъ, и, на основаніи акта конгресса, капитанъ американскаго корабля, перевозящій куда бы то ни было куліевъ, связанныхъ контрактами, наказывается, какъ пиратъ. Но англійское правительство нетолько не слѣдуетъ этому примѣру, но поощряетъ и прикрываетъ эту торговлю живымъ товаромъ. Естественнымъ результатомъ подобной системы служитъ, по словамъ знаменитаго американскаго политическаго дѣятеля Чарльса Сомнера, "возражденіе стараго врага, рабства, подъ новой формой обязательнаго труда". Это явленіе тѣмъ понятнѣе, что, несмотря на уничтоженіе въ англійскихъ колоніяхъ рабства, оно сохранилось въ душѣ и въ обычаяхъ плантаторовъ, развращенныхъ до мозга костей "этимъ домашнимъ учрежденіемъ". Такимъ образомъ, неудивительно, что система обязательнаго труда, начиная съ обмана, приводитъ къ всевозможнымъ злоупотребленіямъ со стороны плантаторовъ, къ самой постыдной эксплуатаціи труда, къ насиліямъ, жестокостямъ и всякаго рода притѣсненіямъ. Такое печальное положеніе куліевъ существуетъ, однако, не въ однихъ англійскихъ колоніяхъ на островахъ Св. Маврикія, Фиджи и въ Гвіанѣ, но во французскихъ: въ Каеннѣ, Гваделупѣ, Мартиникѣ, Бурбонѣ и особливо въ итальянскихъ: на Кубѣ, въ Перу.
   Ограничивая свой кругозоръ одними англійскими колоніями, Дженкинсъ, въ представляемой имъ картинѣ современнаго положенія куліевъ, преимущественно индустанскихъ, держится той теоріи, что для доказательства зловредности какой-нибудь системы гораздо полезнѣе описать, какъ она дѣйствуетъ въ рукахъ умѣренныхъ, даже добродушныхъ людей, чѣмъ выбирать примѣры крайняго, жестокаго ея примѣненія, ибо, въ такомъ случаѣ, вся ея несостоятельность ярче, безусловнѣе бьетъ въ глаза. Поэтому, онъ, ни въ своемъ первомъ серьёзномъ трудѣ о куліяхъ, ни въ новомъ романѣ, нигдѣ не выводитъ поразительныхъ случаевъ тираніи и не рисуетъ кровавыхъ эпизодовъ, о которыхъ упоминаютъ другіе авторы и оффиціальные документы, но представляетъ вѣрную, безпристрастную и, быть можетъ, еще болѣе поразительную панораму всѣхъ часто мелочныхъ притѣсненій, несправедливостей и невзгодъ, переносимыхъ ежедневно куліями.
   По его словамъ, корень всего зла заключается въ ложныхъ обѣщаніяхъ, расточаемыхъ туземными вербовщиками въ Индіи и въ нерадѣніи тамошнихъ англійскихъ властей, которыя, по закону, обязаны объяснять каждому эмигранту настоящія условія и дѣйствительное значеніе предлагаемаго ему контракта; но онѣ большею частію ничего не говорятъ или, во всякомъ случаѣ, очень мало, и то обращаясь огульно къ большимъ толпамъ. Поэтому, только высадившись въ Демерарѣ, куліи впервые узнаютъ отъ главнаго агента по устройству эмигрантовъ, въ чемъ именно состоятъ, по мнѣнію плантаторовъ, взятыя ими на себя обязанности, а вся тяжесть и несправедливость законовъ, устанавливающихъ взаимныя ихъ отношенія, раскрывается лишь мало-по-малу, послѣ водворенія въ назначенномъ помѣстьѣ. Контрактъ, заключенный въ Индіи, считается обязательнымъ только для кулія, но не для плантатора. За всякое нарушеніе этого контракта, даже невольное или кажущееся со стороны рабочаго, неимѣющаго права ни подъ какимъ видомъ отойти отъ своего господина ранѣе пятилѣтняго срока, онъ подвергается штрафу или тюремному заключенію, а плантаторъ не наказуемъ, что бы онъ ни дѣлалъ! Мало того: время, проведенное куліемъ въ тюрьмѣ, прибавляется къ его сроку обязательной службы, и, несмотря на такое двойное наказаніе, судьи всегда примѣняютъ законъ въ высшей мѣрѣ. Но не одну эту несправедливость узакониваютъ мѣстныя власти; такъ, напримѣръ, хотя законъ, составленный очень глухо, обязываетъ куліевъ исполнить въ недѣлю извѣстный maximum работы, предоставляя остальное время употреблять на себя, судьи ввели такую практику, что, сколько бы кулій ни работалъ въ первые дни недѣли, онъ обязанъ работать и въ послѣдніе, подъ опасеніемъ тяжелаго наказанія. Если куліи, выведенные изъ терпѣнія неправильнымъ удержаніемъ заработной платы или вычетами изъ нея, вздумаютъ пойти къ судьѣ жаловаться, то ихъ же арестуютъ, какъ бѣглыхъ, и подвергаютъ тюремному заключенію. Не говоря уже о жестокомъ обращеніи плантаторовъ, смотрителей и ихъ помощниковъ, съ куліями обходятся даже во время ихъ болѣзни, какъ съ собаками, и лишаютъ той пищи, которую имъ предписываетъ докторъ. Наконецъ, нѣтъ никакой возможности правильно опредѣлить слѣдуемую имъ заработную плату: по закону, они должны получать одинаковую плату съ свободными неграми, находящимися въ томъ же помѣстьѣ, но ловкій плантаторъ обыкновенно входитъ въ сдѣлку съ неграми для уменьшенія съ виду ихъ жалованья, а въ большей части помѣстьевъ на островахъ и въ отдаленныхъ мѣстностяхъ даже вовсе нѣтъ негровъ. Всѣ эти несправедливости и притѣсненія не прекращаются съ истеченіемъ контрактнаго срока; законъ такъ хитро составленъ, что куліи, обыкновенно, отслуживъ свои пять лѣтъ, вынуждены заключить новый пятилѣтній контрактъ, ибо меньшій срокъ не допускается. Свободный кулій обязанъ взять свидѣтельство о выслугѣ имъ обязательнаго срока, за что платитъ значительную сумму, равняющуюся жалованью за нѣсколько мѣсяцевъ, и онъ всегда долженъ сохранять это свидѣтельство при себѣ, въ противномъ случаѣ, его арестуютъ, какъ бѣглаго. На островѣ св. Маврикія мѣстныя власти пошли еще далѣе и издали законъ, по которому каждый свободный кулій долженъ носить всегда при себѣ свой фотографическій портретъ вмѣстѣ съ свидѣтельствомъ. Это ловкое ухищреніе лишаетъ куліевъ мѣсячнаго жалованья, но зато обогащаетъ мѣстнаго фотографа. Вообще, полиція такъ строго слѣдитъ за свободными куліями, арестуя ихъ подъ всевозможными предлогами и требуя безпрестанной визировки паспорта, что часто несчастные идутъ снова въ кабалу, лишь бы отдѣлаться отъ невыносимыхъ преслѣдованій.
   Вотъ главные источники недовольства куліевъ, по мнѣнію Дженкинса. "Быть можетъ, всѣ указанныя несправедливости и невзгоды, замѣчаетъ онъ:-- кажутся ничтожными министрамъ и той части англійскаго общества, которой надоѣли злоупотребленія, повсюду отыскиваемыя безпокойными людьми. Что значатъ неправильно удержанные пенсы изъ заработной платы куліевъ въ какой-нибудь вестъ-индской колоніи для народа, управляющаго громадной имперіей, сочувствующаго угнетеннымъ націямъ Европы и расходующаго сотни тысячъ на уничтоженіе торговли неграми въ Африкѣ? Какая важность, если нѣсколько мужчинъ и женщинъ подвергаются несправедливому аресту или лишены своихъ правъ, благодаря административнымъ злоупотребленіямъ? Не гораздо ли важнѣе этихъ мелочей дешевизна сахара, услаждающаго жизнь многихъ, и обогащающаго нѣкоторыхъ высокопоставленныхъ англичанъ? Изъ за такого вздора стоитъ ли подвергать опасности такую важную отрасль промышленности! Приводимые факты не достаточно ужасны и кровавы, чтобъ возбудить вниманіе англійскаго общества"!
   "Но изъ отчета, представленнаго министромъ колоній англійскому парламенту въ 1873 г., легко усмотрѣть, что, нетолько съ нравственной точки зрѣнія, а даже и съ экономической, искуственная эмиграція куліевъ представляетъ самые неудовлетворительные результаты. Въ теченіи 27 лѣтъ, съ 1843 г. по 1872 г., привезено въ Англійскую Гвіану 93,230 индусовъ; изъ нихъ возвратились на родину 8,982, находится по нынѣ въ колоніи 55,248, умерло 27,000. Вообще, въ 5 главныхъ вестиндскихъ колоній Англіи: Гвіану, Ямайку, острова Св. Троицы, Св. Винцента и Гренаду привезено куліевъ 161,539, возвратилось на родину 16,938 остается до нынѣ 96,053, умерло 48,548. Такимъ образомъ 1 изъ 9 куліевъ вернулся на родину, а 1 изъ 4 умеръ. При правильномъ, нормальномъ порядкѣ вещей, число рожденій должно превышать число смертей, а количество куліевъ уменьшилось на 25%: слѣдовательно, безъ постояннаго пополненія, этой искуственной эмиграціи суждено уничтожиться естественной смертью. Не менѣе любопытны цифры, сообщаемыя капитаномъ Сегривомъ о громадномъ количествѣ куліевъ, постоянно наполняющемъ мѣстныя тюрьмы и потому не исполняющемъ той работы, для которой они вывезены: напримѣръ, на островѣ Бурбонѣ, треть рабочихъ всегда сидитъ въ тюрьмѣ. Все это лишь доказываетъ, что самыя колоніи не извлекаютъ никакой пользы изъ постыдной системы срочнаго или условнаго рабства, приносящей столько горя и страданій рабочимъ и лишь удовлетворяющей личнымъ интересамъ плантаторовъ. Но, чтобъ вполнѣ убѣдиться, до какихъ ужасовъ можетъ дойти эта система, надо взглянуть на картину современнаго положенія китайскихъ куліевъ въ Перу и на Кубѣ.
   "Еще въ 1873 г., американскій посланникъ въ Лимѣ, послѣ подробнаго изслѣдованія дѣла на мѣстѣ, писалъ своему правительству: "положеніе куліевъ, обманомъ или насиліемъ привезенныхъ въ Перу и брошенныхъ въ зловонныя ямы, гдѣ добывается гуано, ужаснѣе горькой судьбы негровъ во время существованія рабства въ Соединенныхъ Штатахъ". Этихъ свободныхъ, по названію, рабочихъ, какъ вьючный скотъ гоняютъ на работу скованныхъ цѣпями, подъ надзоромъ солдатъ и подвергаютъ на каждомъ шагу истязаніямъ "плеткой изъ воловьей шкуры, о четырехъ концахъ съ узлами, которые рѣжутъ тѣло, какъ остріе меча, и въ шесть или въ двѣнадцать ударовъ приводятъ жертву въ безпамятство, причемъ несчастнаго держатъ его же товарищи". Неудивительно, что, при такомъ положеніи вещей, изъ 100,000 китайцевъ, перевезенныхъ въ Перу съ 1849 по 1869 г., умерло 90,000, а изъ остальныхъ 10,000 не болѣе 100 возвратилось въ отечество, хотя обязательный срокъ ихъ контрактовъ -- также пятилѣтній {Рѣчь сэра Чарльса Вингфильда въ палатѣ общинъ въ 1873 г. и докладъ Томаса Мурра о торговлѣ китайскими куліями въ Перу, представленный въ 1874 г. на конгрессъ англійскаго общества "Развитія соціальныхъ наукъ".}.
   "Столь-же ужасна судьба китайскихъ куліевъ и на Кубѣ. Сначала торговля ими велась безъ разрѣшенія китайскаго правительства, но потомъ, послѣ открытія европейскимъ государствамъ нѣкоторыхъ портовъ, были учреждены граціонныя конторы въ Кантонѣ и другихъ городахъ подъ надзоромъ мандариновъ и иностранныхъ консуловъ. Наконецъ, въ виду постоянныхъ жалобъ на злоупотребленія при вербовкѣ куліевъ въ Китаѣ, на жестокое обращеніе съ ними во время переѣзда на Кубу и ужасающія притѣсненія, переносимыя ими по пріѣздѣ на мѣста назначенія, китайское правительство назначило въ 1873 г. комиссію изъ мандарина Чина-Ланвина и консуловъ: французскаго Гюбера и англійскаго Мак-Ферсона для "честнаго и полнаго изслѣдованія вывоза изъ Китая куліевъ и положенія ихъ на Кубѣ". Недавно напечатанъ объемистый и добросовѣстный отчетъ этой комиссіи, которая, несмотря на всѣ преграды со стороны плантаторовъ, опросила на мѣстѣ 1,175 свидѣтелей и разсмотрѣла 85 петицій, подписанныхъ 1,665 куліями; такимъ образомъ, рисуемая ею картина вполнѣ достовѣрна. Большинство китайскихъ куліевъ на Кубѣ вывозится, какъ видно, изъ Макао; вербовка почти всегда, въ 8 изъ 10 случаевъ, производится обманомъ или насиліемъ. Чаще всего, съ ними вовсе не заключаютъ контрактовъ въ Китаѣ или, если контракты и существуютъ, то куліи подписываютъ ихъ по незнанію, или просьбѣ вербовщика, думая, что дѣлаютъ это за другого; наконецъ, во многихъ случаяхъ, имъ читаютъ только отрывки изъ контракта и увѣряютъ, что везутъ ихъ въ Сингапуръ. Въ одной петиціи, подписанной 52 куліями, говорится: "насъ загнали въ Кантонѣ въ баракъ, и только когда заперты были ворота, мы поняли, что попали въ западню; тутъ было около 100 куліевъ, покрытыхъ ранами отъ побоевъ за попытки къ бѣгству. Баракъ былъ устроенъ подъ землею, а, чтобъ заглушить крики несчастныхъ, постоянно били въ барабаны и пускали фейерверки. Намъ не было исхода, и мы должны были, подъ угрозой смерти или увѣчья, согласиться на отъѣздъ, а въ минуту отплытія корабля намъ показали контрактъ, связывавшій насъ, по словамъ агентовъ, обязательной службой на 8 лѣтъ". Еще хуже положеніе куліевъ на кораблѣ во время путешествія. "Изъ общей цифры 140.000 китайцевъ, отправленныхъ въ Кубу, 16.000 умерло въ дорогѣ. Они содержатся на корабляхъ въ темпомъ трюмѣ, ихъ бьютъ иногда до смерти, кормятъ плохо и мало, почти не даютъ пить, сажаютъ въ бамбуковыя клѣтки или приковываютъ къ чугуннымъ столбамъ. "Что ожидаетъ куліевъ по прибытіи на Кубу?" спросилъ одинъ изъ членовъ комиссіи.-- "На берегу, отвѣчали куліи:-- насъ встрѣтили четверо или пятеро плантаторовъ верхами, съ длинными плетками, и погнали насъ, какъ стадо, на рынокъ для продажи. Тамъ насъ заставили раздѣться до гола для лучшей оцѣнки, что покрыло насъ вѣчнымъ позоромъ", прибавили китайцы, которые наготу считаютъ высшимъ неприличіемъ. На плантаціяхъ съ куліями обходятся самымъ безчеловѣчнымъ образомъ, кормятъ чрезвычайно скудно, одними бананами или маисомъ, подвергаютъ постояннымъ истязаніямъ и заставляютъ работать въ будни и праздники одинаково съ 4-хъ часовъ утра до полуночи, хотя, по закону, работа не должна продолжаться болѣе 12 часовъ. При подобномъ обращеніи, неудивительно, что самоубійства между куліями бываютъ очень часто; почти ежедневно кто съ отчаянія прыгаетъ въ котелъ съ кипящимъ сахаромъ, кто вѣшается, кто отравляется опіумомъ. Изъ 114.080 куліевъ, высадившихся на Кубѣ въ теченіи 20 лѣтъ до 1873 г., умерло 53.502, то есть, около 50% сильныхъ, здоровыхъ молодыхъ людей, такъ какъ среди куліевъ нѣтъ вовсе стариковъ. Даже послѣ смерти оскорбляютъ ихъ останки, что всего ужаснѣе для китайцевъ, у которыхъ уваженіе къ мертвымъ -- религіозный догматъ. Трупы куліевъ зарываютъ въ громадныя общія ямы, а потомъ, черезъ нѣсколько времени, ихъ вырываютъ, и кости несчастныхъ, вмѣстѣ съ костями собакъ и лошадей, употребляютъ на рафинировку сахара, потому что человѣческая кость даетъ большую бѣлизну сахару" {"Chinese Coolies in Cuba". Saturday Review, 20 January 1877.}.
   И такъ, вопросъ о куліяхъ представляетъ намъ вездѣ одну и ту же, въ болѣе или менѣе отталкивающей, ужасающей формѣ -- эксплуатацію сахаромъ человѣческой жизни. "Неужели! восклицаетъ Лабулэ, въ предисловіи къ указанной уже нами книгѣ Купера, въ которой вопросъ о куліяхъ разсмотрѣнъ довольно подробно:-- видя, сколько позора и нечестія освѣщаетъ солнце XIX вѣка, мы допустимъ, чтобы кровь невинныхъ братьевъ пала на нашу голову? неужели мы не пригвоздимъ къ позорному столбу корыстныхъ эгоистовъ, унижающихъ цивилизацію? неужели мы, французы и англичане, не заставимъ наши правительства заступиться за святое дѣло человѣчества? Когда народъ, французскій или англійскій, что либо серьёзно захочетъ, то правительство выходитъ изъ своего бездѣйствія; но безъ твердой поддержки энергичнаго, разумнаго общественнаго мнѣнія, правительство ничего не дѣлаетъ и сдѣлать не можетъ" {Un Continent perdu, par Cooper. Préface de Ed. Laboulaye.}.
   Для образованія въ Англіи подобнаго общественнаго мнѣнія по настоящему, важному въ экономическомъ и нравственномъ отношеніяхъ вопросу, написалъ свой новый романъ авторъ Джинксова Младенца; въ этомъ его главная заслуга и значеніе.
   

I.

   Въ индустанскомъ селеніи К., въ Пехарскомъ Округѣ Бенгаліи жилъ Диллу съ женою своею Лучми. Онъ арендовалъ небольшой уголокъ земли у туземнаго землевладѣльца и выстроилъ себѣ маленькую мазанку, которую Лучми держала въ замѣчательномъ порядкѣ. Молодой, сильный, энергичный и замѣчательно красивый индустанецъ пользовался общимъ уваженіемъ всѣхъ жителей К., которыхъ считалось до 4,500. Около двухъ лѣтъ, онъ былъ въ услуженіи у англійскаго офицера и сопровождалъ его въ Лукновъ, Калкуту, Дели и Симлу. Однажды, ему удалось, на охотѣ за тиграми, спасти жизнь своему господину, который, въ знакъ благодарности, подарилъ ему золотую монету, считаемую въ Англіи достойнымъ вознагражденіемъ за всѣ услуги, какъ отдѣльнымъ личностямъ, такъ и всему человѣчеству. Диллу носилъ на шеѣ этотъ залогъ благодарности, доказывавшій всѣмъ его храбрость и мужество. Впрочемъ, это внѣшнее доказательство было совершенно излишне, такъ какъ онъ славился во всемъ околодкѣ своей необыкновенной силой, ловкостью въ единоборствѣ и замѣчательнымъ умѣніемъ владѣть латти, то есть, длинной, гладкой, деревянной палкой, приводившій въ ужасъ всѣхъ поклонниковъ Лучми.
   Диллу и Лучми были обручены въ дѣтствѣ по согласію родителей, когда они еще не видали другъ друга и не понимали, что такое любовь. Но обвѣнчавшись, семнадцати-лѣтній юноша и двѣнадцати лѣтняя дѣвушка, почувствовали вскорѣ другъ къ другу самую искреннюю, теплую привязанность. Многіе англичане, женатые на современныхъ, усовершенствованныхъ женахъ, конечно позавидовали бы идиллическому счастью этой первобытной четы. Хотя Диллу принадлежалъ къ низкой кастѣ и не могъ самъ выбирать жены, но судьба послала ему именно такое созданіе, съ которымъ великій индустанскій законодатель Ману совѣтовалъ вступить въ бракъ своему ученику. "Возьми, говоритъ онъ:-- въ жены дѣвушку безъ физическихъ недостатковъ, съ пріятнымъ именемъ, съ граціозной поступью молодого слона, съ умѣренными по величинѣ и количеству волосами и зубами, нѣжнымъ, бархатнымъ тѣломъ". Когда въ праздникъ волоса Лучми были пропитаны ароматичнымъ масломъ и падали правильными прядями, приподнятыми большой серебряной шпилькой, когда граціозныя очертанія ея фигуры рельефно выступали изъ-подъ крѣпко обхватывавшей ея талію коротенькой шелковой голи, или куртки, и кокетливо обвивавшаго ея шею и станъ кисейнаго чудера или индустанскаго шарфа; когда въ ея маленькихъ ушахъ и на миніатюрныхъ ножкахъ и ручкахъ звенѣли серебряныя кольца и браслеты, то она привела бы въ восторгъ самаго ревностнаго послѣдователя Ману и даже молодой глазъ позавидовалъ бы ея очаровательной, мягкой, плавной поступи. Итакъ, Диллу гордился своею женою, а Лучми гордилась своимъ мужемъ; но полное счастье юной четы нарушилось смертью перваго ихъ ребенка, черезъ нѣсколько дней послѣ его рожденія, и случайными непріятностями отъ постояннаго ухаживанія за прелестной индустанкой со стороны европейцевъ и ея соотечественниковъ.
   Самымъ неотвязчивымъ и непріятнымъ поклонникомъ Лучми былъ Гунумунъ, служившій въ К. чокедаромъ или сторожемъ. По старинной системѣ сельскихъ общинъ въ Бенгаліи, чокедары. составляютъ туземную полицію, но не правительственную, а общинную. Они содержатся на счетъ общины или крупныхъ землевладѣльцевъ и имъ поручено наблюдать за спокойствіемъ и безопасностью въ селеніяхъ, но, въ сущности, набираемые изъ людей сомнительной нравственности, они смотрятъ сквозь пальцы на подвиги разбойниковъ и поддерживаютъ междоусобныя ссоры туземцевъ. Гунумунъ былъ необыкновенно ловкій, корыстный и сластолюбивый чокедаръ, и всегда находилъ возможность прямо или косвенно мстить всякому, кто вздумалъ бы ему сопротивляться. А потому во всемъ околодкѣ его имя произносили со страхомъ.
   Блестящая красота Лучми возбудила въ сластолюбивомъ Гунумунѣ неудержимое желаніе обладать ею, и онъ всячески старался достигнуть своей цѣли. Но юная индустанка не могла смотрѣть безъ отвращенія на его рослую, дородную, темнокожую фигуру и на уродливое, изрытое оспою лицо съ дико сверкающими глазами и взъерошенными волосами. Онъ постоянно преслѣдовалъ ее своими грубыми любезностями и нѣсколько разъ хитро заманивалъ на тайныя свиданія. Однако, Лучми скрывала отъ мужа всѣ непріятности, выносимыя ею отъ чокедара, боясь, чтобы Диллу не убилъ своего дерзкаго соперника, который старательно избѣгалъ прямыхъ столкновеній съ отважнымъ, энергичнымъ индустанцемъ. Впрочемъ, имъ все-таки было суждено столкнуться и притомъ съ такимъ печальнымъ результатомъ для Гунумуна, что съ той минуты онъ сталъ вѣчнымъ заклятымъ врагомъ Диллу.
   Однажды вечеромъ, когда заходящее солнце освѣщало пурпурнымъ блескомъ живописный бенгальскій пейзажъ, Гунумунъ, случайно проходя по пальмовой рощѣ, остановился, какъ вкопанный. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, на зеленой муравѣ, подлѣ лѣниво-журчавшаго ручейка, лежала граціозно раскинувшись прелестная Лучми. Длинные, распущенные волосы рельефно оттѣняяли ея свѣтло-коричневое, овальное лицо съ блестящими глазами, густыми бровями, нѣжно-выточеннымъ носикомъ и художественными очертаніями подбородка. Подперевъ голову руками, она въ сладкой нѣгѣ смотрѣла на блестящее небо и въ полголоса мелодично напѣвала поэтическія строфы Гитагавинды. Сластолюбивый индустанецъ выждалъ окончанія пѣсни и, бросившись къ предмету своей неудовлетворенной страсти, крѣпко схватилъ ее за руки и громко чмокнулъ въ губы. Дикій вопль раздался въ тиши сумерекъ, но Гунумунъ не растерялся.
   -- Лучми! произнесъ онъ глухимъ голосомъ, стараясь улыбнуться:-- отчего вы здѣсь такъ поздно? Неужели Диллу бросилъ васъ ради Путей? Я думалъ, что онъ васъ никогда не оставляетъ одной. Какъ давно я жду такого случая! Солнце сѣло и вой шакаловъ уже слышится въ чащѣ. Неужели вы ждали меня? Неужели вы хотѣли мнѣ сказать, что перемѣнили свое мнѣніе обо мнѣ и согласны быть моимъ другомъ?
   Быть можетъ, подобная, странная мысль дѣйствительно вошла въ голову сатира, потому что его взглядъ сталъ гораздо мягче и онъ пересталъ сжимать маленькія ручки Лучми. Но единственнымъ отвѣтомъ на его слова былъ сильный ударъ въ лицо. На секунду Гунумунъ былъ ошеломленъ, но черезъ минуту кинулся съ громкимъ ругательствомъ за вырвавшейся изъ его рукъ жертвой. Онъ былъ до того внѣ себя отъ злобы, что, нагнавъ Лучми, бѣшено лягнулъ ее ногой, и, когда бѣдная женщина повернулась къ нему своимъ блѣднымъ, безчувственнымъ лицомъ, то злобно занесъ на него свою огромную пяту, но въ эту минуту стремительный ударъ палкой по головѣ повергъ его самого на землю. Неожиданный спаситель молодой женщины былъ некто иной, какъ самъ Диллу.
   Вскорѣ Диллу почувствовалъ на себѣ всю тяжесть грубой злобы чокедара. У него стали пропадать куры, по ночамъ неизвѣстно кто топталъ его рисовое поле, и, наконецъ, на его скромное жилище напали разбойники и похитили большую часть его заработковъ и запасовъ. Несмотря на сильное подозрѣніе противъ Гунумуна, онъ не могъ прямо его обвинять и принужденъ былъ все сносить терпѣливо.
   Черезъ нѣсколько времени послѣ этого, въ селеніе К. прибылъ неизвѣстный человѣкъ. На немъ была мѣстная чалма, но одежда его походила на европейскій мундиръ. Онъ казался человѣкомъ бывалымъ, развитымъ, много путешествовавшимъ и говорилъ очень ловко, прибѣгая къ чрезмѣрнымъ, даже для азіатцевъ, гиперболамъ. Всѣ жители селенія собрались на площади, и, усѣвшись посреди нихъ, незнакомецъ окинулъ взглядомъ всѣхъ присутствующихъ, медленно снялъ чалму, вынулъ засаленый листъ бумаги и сталъ читать мѣрно, торжественно. Это была прокламація высокаго сановника, именовавшаго себя "покровителемъ эмигрантовъ" въ Калькутѣ и объявлявшаго, отъ имени ея величества королевы и по разрѣшенію англійскаго правительства, что предъявитель сей бумаги, Достъ-Магометъ, имѣетъ порученіе отыскивать и вербовать въ Пехарскомъ округѣ людей, желающихъ переселиться, въ качествѣ рабочихъ, въ другія части владѣній ея величества, то-есть въ англійскую Гвіану. Тринидадъ, Ямайку и т. д. Окончивъ чтеніе, Достъ-Магометъ положилъ бумагу обратно въ чалму ненова умолкъ. Долго продолжалось безмолвіе, такъ какъ индустанцы чрезвычайно учтзвы и уважаютъ въ человѣкѣ сознаніе собственнаго достоинства. Наконецъ, одинъ изъ стариковъ браминовъ не вытерпѣлъ и произнесъ:
   -- Мы выслушали со вниманіемъ длинную и серьёзную бумагу, въ силу которой вы являетесь глашатаемъ великой королевы и державнаго калькутскаго правительства. Но какимъ образомъ вы, бенгалецъ, хотите убѣдить свой народъ бросить родную землю и отправиться въ невѣдомыя страны, рискуя подвергнуться всякимъ опасностямъ безъ опредѣленной цѣли?
   -- Вы правы, но выслушайте меня, друзья мои, продолжалъ хитрый Достъ-Магометъ, снова вынимая изъ чалмы засаленную бумагу:-- этимъ документомъ великая королева повелѣваетъ мнѣ, одному изъ недостойнѣйшихъ ея слугъ, отправиться по всей странѣ и объявлять моимъ соотечественникамъ о тѣхъ неизреченныхъ выгодахъ, безпредѣльныхъ богатствахъ и безоблачномъ счастьѣ, которыя ждутъ ихъ въ другихъ частяхъ ея громадныхъ владѣній. Неужели здѣсь жизнь такая счастливая, что вы не хотите послѣдовать примѣру самихъ англичанъ и въ другихъ странахъ искать богатства и благоденствія? Посмотрите вокругъ себя, посмотрите, какъ живутъ милліоны бѣдныхъ индустанцевъ: всюду у поселянъ недостатокъ земли, всюду заработная плата низка, всюду слишкомъ много ртовъ и слишкомъ мало денегъ. Вы несете тяжелый трудъ и ѣдите мало и плохо. Посмотрите на свою одежду. Ваше тѣло едва прикрыто. И взгляните на меня: я одѣтъ, какъ англичанинъ. Вы всѣ можете, если захотите, быть такими-же, какъ я.
   Въ толпѣ пробѣжалъ ропотъ одобренія и Достъ-Магометъ продолжалъ:
   -- Вы можете получить все то, что я имѣю и еще гораздо болѣе въ странѣ, гдѣ солнце такъ же грѣетъ, какъ въ Бенгаліи, гдѣ воды такъ же много, какъ въ Индіи, гдѣ земля гораздо плодороднѣе, чѣмъ у насъ, и производитъ бананы, хлѣбное дерево, рисъ, сахарный тростникъ и хлопокъ. Великіе англійскіе саибы владѣютъ той страной и нуждаются въ земледѣльцахъ, подобныхъ вамъ. Они богаты и щедры. Работа легкая, словно въ своемъ собственномъ саду, и каждый мужчина или женщина можетъ легко выработать отъ 10 ти аннъ до 2-хъ рупіевъ. А вотъ и доказательство моихъ словъ.
   Головы всѣхъ слушателей протянулись къ нему и онъ вынулъ изъ-за пазухи бумагу на англійскомъ языкѣ, которую сталъ бѣгло переводить по пидустански. Въ ней говорилось, что въ Вестъ-Индіи былъ недостатокъ въ рабочихъ, что эмигрантовъ перевозятъ туда даромъ, выдаютъ премію въ 100 рупіевъ, помѣщаютъ къ хорошимъ, добрымъ господамъ, дадутъ на мѣстѣ даровое жилище, и что, въ случаѣ болѣзни, они будутъ пользоваться даромъ докторскимъ совѣтомъ, лекарствами и пищей. Въ справедливости всего этого ручался губернаторъ и законодательное собраніе англійской Гвіаны, а самая бумага была засвидѣтельствована англійскимъ саибомъ въ Калькутѣ.
   Легко себѣ представить, съ какимъ любопытствомъ слушали невѣжественные индустанцы разсказъ Достъ-Магомета. Новость предложенія, соблазнъ громаднаго задатка, легкость труда, изобиліе пищи и высокая заработная плата сильно подѣйствовали на воображеніе туземцевъ. Великій калькутскій саибъ казался имъ какимъ-то божествомъ, открывавшимъ путь несчастнымъ бѣднякамъ въ рай труда. Однако, въ толпѣ были и скептики, выражавшіе сомнѣніе, вполнѣ недостойное великихъ авторитетовъ, отъ имени которыхъ дѣлалось это торжественной предложеніе.
   -- Хорошо, произнесъ смышленный, туземный торговецъ:-- если великіе саибы хотятъ осыпать насъ благодѣяніями, то дешевле было-бы сдѣлать это здѣсь, чѣмъ везти насъ Богъ знаетъ куда!
   Легкомысленная толпа загудѣла одобрительно и ждала съ нетерпѣніемъ отвѣта Доста-Магомета. Но отвѣтъ былъ произнесенъ не имъ, а молодымъ Диллу:
   -- Пустяки! воскликнулъ онъ: -- Самани говоритъ глупость. Намъ предлагаютъ выгодную работу за высокую плату въ отдаленной странѣ; а Самани хочетъ, чтобъ правительство взяло ту страну подъ мышку и принесло ее къ намъ въ Пехаръ.
   Общій хохотъ привѣтствовалъ эти слова и доставилъ полную побѣду вербовщику, который слишкомъ хорошо зналъ, съ кѣмъ имѣлъ дѣло, чтобъ торопиться и потому отложилъ дальнѣйшіе переговоры до слѣдующаго дня, въ надеждѣ, что произведенное на индустанцевъ впечатлѣніе еще болѣе усилится при зрѣломъ обсужденіи этого вопроса каждымъ у себя дома.
   Соблазнительный планъ легкаго обогащенія сильно подѣйствовалъ на энергична"), любившаго приключенія Диллу, тѣмъ болѣе, что жизнь въ К. становилась для него очень непріятной, даже опасной, благодаря враждѣ Гунумуна. Поэтому, на слѣдующее утро, онъ почти первый явился къ Досту-Магомету за болѣе подробными свѣдѣніями. Вербовщикъ сталъ снова распространяться о правительственныхъ обѣщаніяхъ, о громадномъ задаткѣ, высокой заработной платѣ и т. д.
   -- А женщины могутъ эмигрировать? спросилъ Диллу.
   -- Конечно, отвѣчалъ вербовщикъ: -- на женщинъ такой же спросъ и онѣ получаютъ одинаковые съ мужчинами задатки и заработную плату.
   Однако, обдумавъ серьёзно все дѣло, Диллу не рѣшился подвергнуть любимую женщину опасностямъ рискованнаго предпріятія. Онъ не зналъ, какъ поступить благоразумнѣе; какъ вдругъ, черезъ нѣсколько дней, случайно узналъ, что мистрисъ Вудъ, жена англійскаго чиновника въ сосѣднемъ селеніи, ищетъ надежную служанку. Онъ тотчасъ отправился къ ней съ Лучми, которая такъ понравилась англичанкѣ, что послѣдняя предложила ей очень выгодныя условія. Диллу нашелъ, что эта комбинація достаточно обезпечивала спокойствіе его жены, и потому уговорилъ ее принять покровительство англичанъ. Сердце бѣдной женщины разрывалось отъ грустныхъ предчувствій, но она была слишкомъ послушной женой, чтобъ сопротивляться желаніямъ мужа. Такимъ образомъ, дѣло было рѣшено.
   Когда наступилъ день отъѣзда, Диллу долго держалъ въ своихъ объятіяхъ дорогое существо, съ которымъ онъ разставался, быть можетъ, на нѣсколько лѣтъ, безъ надежды даже на постоянную переписку.
   -- Лучми, сказалъ онъ, поборовъ свое волненіе: -- я уѣзжаю только ради тебя и твоего будущаго благополучія. Во все время моего отсутствія я буду думать только о тебѣ и любить только тебя. Мнѣ обѣщаютъ, что черезъ нѣсколько лѣтъ я могу вернуться со всѣми нажитыми мною деньгами. Мы будемъ тогда все еще молоды и заживемъ счастливо, богато.
   -- О, Диллу! не слишкомъ ли дорого мы платимъ за надежду будущаго благополучія! воскликнула Лучми со слезами, но тотчасъ спохватившись, что ея слова могутъ только еще болѣе разстроить мужа, прибавила:-- я буду постоянно думать о тебѣ и время пройдетъ незамѣтно. Ты не боишься, чтобъ я тебя разлюбила?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Диллу, нѣжно прижимая ее къ сердцу: -- главное, Лучми, постарайся заслужить расположеніе жены саиба; если Гунумунъ будетъ тебя попрежнему преслѣдовать, то пойди прямо къ ней и проси ея покровительства. Англичане иногда жестоки съ нами, но не потерпятъ несправедливости въ обращеніи индустанцевъ между собою. Пожалуйста, будь осторожна и не выходи изъ дома одна, если это только возможно.
   Такъ просто приготовлялись къ разлукѣ эти любящія сердца и, наконецъ, очень нѣжно, но по возможности твердо, сказали другъ другу послѣднее прости.
   Около года Лучми не получала никакихъ извѣстій отъ своего мужа, пока не вернулся Достъ-Магометъ, но зато онъ передалъ ей длинный, баснословный разсказъ о томъ, какъ Диллу, три недѣли спустя, послѣ своего отъѣзда изъ К., отправился въ Гвіану, какъ онъ благоденствовалъ въ своемъ новомъ отечествѣ, какъ былъ убѣжденъ въ скоромъ обогащеніи и какъ ждалъ къ себѣ жену черезъ годъ или два, если она не получитъ отъ него дотолѣ новыхъ вѣстей. Лучми слѣпо повѣрила словамъ вербовщика и съ радостью думала о счастливомъ свиданіи съ мужемъ на родинѣ или въ Гвіанѣ. Жизнь ея шла спокойно; мистрисъ Вудъ ее очень любила, а Гунумунъ, боясь сильныхъ покровителей, прекратилъ всякія преслѣдованія, по крайней мѣрѣ, на время.
   Такъ прошелъ еще годъ и къ концу его распространился по всей Индіи слухъ о подготовлявшемся мусульманскомъ возстаніи, который періодически возбуждаетъ панику между англичанами. Мистеръ Вудъ, по примѣру другихъ властей, принялъ всѣ мѣры къ защитѣ и, между прочимъ, увеличилъ вокругъ своего дома количество ночныхъ сторожей. Въ число ихъ попалъ и ловкій Гунумунъ, нимало не отказавшійся отъ своихъ намѣреній насчетъ Лучми и только отложившій ихъ до болѣе удобнаго случая. Такой случай теперь представился, и однажды ночью, онъ, посредствомъ ловкой стратагемы, похитилъ молодую женщину изъ крытой галлереи, гдѣ она спала, и такъ какъ она отъ испуга лишилась чувствъ, то, по всей вѣроятности, его преступный планъ удался бы, еслибъ въ домѣ въ эту минуту не подняли тревогу. Тогда, видя свою неудачу, злобный индустанецъ, бросилъ изо всей силы несчастную Лугми съ галлереи на землю, а самъ бѣжалъ. Когда ее подняли, то у нея оказалось вывихнуто плечо и тяжелая рана на головѣ; что же касается до Гунумуна, то всѣ поиски мистера Куда ни къ чему не повели.
   Лучми скоро выздоровѣла, но послѣ этого трагическаго происшествія она все болѣе и болѣе стала думать о свиданіи съ Диллу. Теперь было ясно, что она не могла быть въ безопасности вдали отъ него, и такъ какъ уже прошло два года, послѣ которыхъ, по словамъ Достъ-Магомета, Диллу уже долженъ былъ ждать ея пріѣзда, то она рѣшилась отправиться къ нему. Такимъ образомъ, она, въ числѣ 433 эмигрантовъ всѣхъ возрастовъ, половъ и кастъ, отправилась на кораблѣ "Сунда" изъ Калькуты въ англійскую Гвіану.
   

II.

   Послѣ трехъ мѣсячнаго путешествія, "Сунда" увидала передъ собою вдали маякъ Джорджтауна, главной гавани Демерарскаго Округа въ англійской Гвіанѣ. Вся палуба ея кишѣла куліями: одни съ любопытствомъ устремили взглядъ на горизонтъ, другіе весело болтали съ товарищами, выказывая дѣтскую радость по поводу счастливаго пріѣзда, третьи, понуривъ голову, сидѣли въ мрачномъ отчаяніи. Лучми, которая своимъ хорошенькимъ личикомъ и кокетливой граціозностью привлекла къ себѣ сердца всѣхъ матросовъ, стояла на носу подлѣ часового, который уморительными жестами и на ломаномъ англійскомъ языкѣ старался ей объяснить движеніе корабля. Было три часа пополудни. Солнце освѣщало своими знойными лучами толпу азіатовъ, лица которыхъ выражали общую усталость и печаль. Одна только Лучми сіяла радостью. Она думала, что тотчасъ встрѣтитъ Диллу, и ея сердце тревожно билось, а глаза весело сверкали. Матросъ замѣтилъ ея счастливое настроеніе и, зная изъ прежнихъ разговоровъ, что она ѣхала къ мужу, сказалъ глухимъ голосомъ:
   -- А! а! Лучми, вы рады! вы увидите Диллу! Ну, а если онъ женился на другой? Что вы сдѣлаете, Лучми? Ха! ха! ха! Приходите ко мнѣ!
   Лучми поняла добродушную болтовню моряка, такъ какъ она на кораблѣ научилась немного англійскому языку, и, покачавъ головой, залилась серебристымъ смѣхомъ. Потомъ, она сложила руки на груди, низко поклонилась виднѣвшемуся вдали берегу и скромно промолвила:
   -- Я не боюсь за Диллу! Онъ вѣрный Диллу.
   -- Гм! подумалъ матросъ:-- надѣюсь, что бѣдная красотка не ошибется; если онъ вѣренъ ей, то это первый честный мѣднокожій, котораго я увижу. Однако, куда это претъ неуклюжій буксиръ?
   Пароходъ, о которомъ отзывался такъ нелюбезно часовой, подошелъ къ "Сундѣ", и шкиперъ, боясь поздняго времени, нанялъ его для буксира. Черезъ нѣсколько минутъ, корабль быстро сталъ подвигаться по желтоватой, мутной водѣ. Мало-по-малу, длинная полоса земли стала яснѣе и яснѣе обрисовываться; прежде показались высокія пальмы и тощіе кустарники, потомъ деревянные дома, разбросанные тамъ и сямъ и, наконецъ, прямо передъ носомъ корабля устье рѣки Демерары. Налѣво тянулась широкая дамба, которая составляла мѣсто прогулки для высшаго общества Джорджтауна; тутъ были и утомленные чиновники съ сигарами въ зубахъ, блѣдныя, томныя дамы, дѣти въ маленькихъ колясочкахъ, няньки съ темными лицами и блестящими, цвѣтными тюрбанами, богатые плантаторы и въ томъ числѣ ихъ Несторъ, гордый, величественный шотландецъ, проведшій въ колоніи сорокъ-пять лѣтъ. Въ концѣ дамбы, красовался маякъ: направо отъ входа въ рѣку низкій, плоскій берегъ былъ защищенъ небольшой плотиной и противъ расположеннаго подлѣ селенія виднѣлась длинная пристань, отъ которой ходилъ пароходъ на другой берегъ, а посреди мутная, бурая Демерара безмолвно катила свои воды мимо стоявшихъ на якоряхъ кораблей, пароходовъ, барокъ и всевозможнаго рода судовъ.
   Куліи, облокотившись на бортъ корабля, съ любопытствомъ смотрѣли на окружавшія ихъ новыя сцены. Не успѣла "Сунда" обогнуть колѣна рѣки, какъ низменно-расположенный Джорджтаунъ показался весь, какъ на ладони, съ его громадными торговыми магазинами, бѣлыми домами, съ зелеными занавѣсками и кокосовыми пальмами, граціозно возвышавшимися въ чистомъ, знойномъ воздухѣ. А внизу у самой воды шла дѣятельная, шумная работа корабельнаго и торговаго порта. Но прежде, чѣмъ бѣдняки могли усвоить всѣ эти черты пейзажа, шумъ опускавшагося якоря доказалъ ясно, что путешествіе окончено и что для нихъ начинается новая жизнь. Эти грубые звуки были похороннымъ звономъ ихъ прошедшаго и призывнымъ колоколомъ къ новой, нисколько ими неожидаемой, невѣдомой дѣятельности, которая для многихъ будетъ столь печальной и безнадежно тяжелой, что самая смерть покажется имъ освобожденіемъ.
   Какъ только якорь врѣзался въ мягкое, иловатое дно, къ кораблю пристала лодка съ четырьмя неграми гребцами, въ матроскихъ мундирахъ и на палубу явились начальникъ санитарной части въ портѣ, главный агентъ по устройству эмигрантовъ, съ переводчикомъ. Послѣдній любезно кланялся на всѣ стороны, и одинъ видъ соотечественника уже вызвалъ улыбку удовольствія на лицахъ куліевъ. Корабельный докторъ представилъ свои книги и санитарное положеніе пассажировъ было найдено удовлетворительнымъ. Главный агентъ по устройству эмигрантовъ, сѣдой, но энергичный старикъ, прошелъ по всему кораблю и пристально вглядываясь въ привезенныхъ куліевъ, задавалъ нѣкоторымъ добродушные вопросы черезъ переводчика.
   -- Эта партія, сказалъ онъ капитану:-- не много обѣщаетъ хорошаго. Я увѣренъ, что третья часть никогда не занималась земледѣльческими работами.
   -- Тутъ много никуда негодныхъ, отвѣчалъ капитанъ, качая головой.-- Они едва не умерли отъ морской болѣзни. Всего было сорокъ или пятьдесятъ больныхъ. Посмотрите, вотъ здѣсь одинъ идіотъ и двое въ язвахъ; внизу ихъ еще болѣе. Право, я не понимаю, какъ вашъ агентъ въ Индіи признаетъ такихъ людей способными на работу. Не надо быть докторомъ, чтобы сказать, напримѣръ, что ничего не выйдетъ изъ подобнаго человѣка, прибавилъ онъ, указывая на маленькаго, болѣзненнаго, безчувственно смотрящаго въ пространство человѣка:-- спросите сколько ему лѣтъ?
   Оказалось, что ему было шестьдесятъ.
   -- Это просто стыдъ! воскликнулъ главный агентъ съ негодованіемъ: -- еслибъ я могъ дѣйствовать самостоятельно, то отправилъ бы обратно половину этой партіи. Я вижу въ спискахъ, что докторъ Чандель признаетъ въ числѣ куліевъ пять идіотовъ. Но здѣсь такое требованіе на трудъ, что плантаторы не могутъ отпустить ихъ дѣтей и потому должны извлекать изъ нихъ какую могутъ пользу. Дурной выборъ людей служитъ источникомъ всего дурного и преступнаго въ этой системѣ.
   -- Я полагаю, замѣтилъ толково капитанъ:-- что индійскіе вербовщики просто мошенники. Они не ѣдутъ во внутрь страны для набора дѣйствительно способныхъ людей, а берутъ кого ни попало въ трущобахъ Калькуты и другихъ большихъ городахъ. Ваши агенты также не бракуютъ представленныхъ имъ людей. Стоитъ посмотрѣть, какую комедію разыгрываютъ при освидѣтельствованіи куліевъ въ главномъ депо на рѣкѣ Гуклѣ. Докторъ Чандель подтвердитъ вамъ мои слова. Чтоже мнѣ дѣлать? Я долженъ вести тѣхъ, кого велятъ.
   По всей вѣроятности, всякій причастный къ этому дѣлу задалъ бы себѣ тотъ-же вопросъ и, пожавъ плечами, спихнулъ бы съ себя отвѣтственность на другого. Ловкіе индійскіе вербовщики промолвили бы: "Что намъ дѣлать? намъ надо ѣсть". Агенты колоніи заявили бы: "Что намъ дѣлать? Въ колоніи необходимы люди хорошіе или дурные". Получающіе громадное содержаніе, англійскіе чиновники въ Индіи, которые были обязаны наблюдать за эмиграціей и отвѣчали за благонадежность вербовщиковъ, также сказали бы: "Что намъ дѣлать? Эти люди хотѣли переселиться, они полагали, что въ Вестъ-Индіи имъ будетъ лучше". Англійскія власти въ метрополіи, Индіи и колоніи произнесли бы: "Что намъ дѣлать? Мы сожалѣемъ о дурныхъ послѣдствіяхъ этой системы, но мы приняли всѣ мѣры для ихъ предотвращенія". Такимъ образомъ отвѣтственность носится въ воздухѣ между многочисленными лицами и учрежденіями, а бѣднымъ жертвамъ подобной системы отъ этого не легче. Одному небу извѣстно, сколько на свѣтѣ творится зла, которое гораздо вреднѣе и тягостнѣе, чѣмъ открытая тиранія.
   Мистеръ Гудивъ, главный агентъ, замѣтилъ Лучми, которая въ своей праздничной одеждѣ, съ любопытствомъ смотрѣла на медленно двигавшуюся по палубѣ группу джентельмэновъ.
   -- Красивая женщина, сказалъ онъ останавливаясь.
   -- Да, отвѣчалъ докторъ: -- и она отлично вела себя во все время путешествія. Я еще никогда не видывалъ такой индустанки. Она говоритъ, что ея мужъ эмигрировалъ два года тому назадъ.
   -- Спросите, кто ея мужъ, сказалъ Гудивъ переводчику и, получивъ отвѣтъ, прибавилъ: -- Диллу! Но у насъ въ колоніи, по крайней мѣрѣ, шестьдесятъ индустанцевъ этого имени. На какомъ кораблѣ онъ пріѣхалъ?
   Лучми этого не знала. Она могла только сказать, изъ какого онъ селенія и въ какомъ году выѣхалъ; но подобныхъ свѣденій не имѣлось въ эмиграціонномъ вѣдомствѣ, а потому, на основаніи ихъ, нельзя было навести справку. Точно также безполезны были примѣты Диллу, потому что человѣкъ, имѣвшій подъ своимъ началомъ 40,000 эмигрантовъ, не могъ знать ихъ всѣхъ въ лицо.
   -- Развѣ я не могу его видѣть? наивно спросила бѣдная женщина:-- гдѣ онъ? я хочу его найти.
   -- Здѣсь много индустанцевъ по имени Диллу, отвѣчалъ онъ, качая головой:-- они живутъ въ разныхъ помѣстьяхъ и нѣтъ никакой возможности узнать котораго именно вы ищите.
   Лучми всплеснула руками, и крупныя слезы потекли по ея смуглымъ щекамъ. Она бросилась на колѣни передъ мистеромъ Гудивомъ и умоляла его, на своемъ нарѣчіи, отыскать ея мужа. Она никогда не предчувствовала такого разочарованія и впродолженіи двухъ лѣтъ тѣшила себя розовыми мечтами о томъ блаженномъ днѣ, когда она увидится съ своимъ Диллу. Мистеръ Гудивъ былъ тронутъ, а добрый матросъ, стоявшій подлѣ, не могъ удержаться отъ слезъ. Главный агентъ взялъ ее за руку и обѣщалъ принять всѣ мѣры къ отысканію ея мужа прежде, чѣмъ распредѣлитъ эмигрантовъ". Она не понимала смысла этихъ словъ. Для нея контрактъ, заключенный въ Индіи, былъ только формальностью, только средствомъ къ соединенію съ мужемъ. Она не заботилась даже объ условіяхъ этого контракта, такъ всецѣло занимала ее одна мысль о свиданіи съ Диллу.
   На слѣдующій день, эмигрантовъ свезли на берегъ въ длинныя деревянныя казармы, находившіяся за дамбой въ концѣ громаднаго болота, на противуположномъ краю котораго были расположены другія казармы, занятыя нѣсколькими ротами одного изъ вестъ-индскихъ полковъ. Это было депо эмигрантовъ, и самое зданіе, находясь ниже поверхности вешней воды, было окружено валомъ. Прибывъ къ мѣсту своего назначенія, индустанцы разбрелись по дому и наружнымъ галлереямъ. Потомъ, главный агентъ, съ своими помощниками, раздѣлилъ ихъ, помѣстному закону, на группы соотвѣтственно родству, дружбѣ и мѣсторожденію. Кромѣ этихъ соображеній, агенты руководствовались, при распредѣленіи эмигрантовъ, своей доброй волей и количествомъ рабочихъ рукъ, которыхъ требовали тѣ или другіе землевладѣльцы. Когда раскасировка кончилась, то явились въ депо смотрители надъ рабочими изъ различныхъ помѣстій и увели съ собою выпавшій на ихъ долю живой товаръ. Однихъ изъ эмигрантовъ отправили на пароходахъ на острова, другихъ на аравійскій берегъ, третьихъ въ Бербиче, четвертыхъ на берега Демерары. Въ депо остались только шесть идіотовъ, предназначенныхъ для обратной отправки въ Индію, и Лучми. Съ стѣсненнымъ сердцемъ разсталась она съ своими товарищами и грустно сидѣла цѣлые дни на галлереѣ, безсознательно смотря на зеленую, болотистую поляну и на солдатъ, учившихся передъ своими казармами.
   Такъ прошло двѣ недѣли и, несмотря на всѣ справки, наведенныя подчиненными мистера Гудива, пропавшій Диллу не отыскивался. На томъ кораблѣ, на которомъ, судя по словамъ Лучми прибылъ ея мужъ, находилось шесть Диллу. Казалось бы, не трудно узнать черезъ землевладѣльцевъ, у которыхъ служили эти люди, какой именно Диллу былъ женатъ на Лучми. Такъ и распорядился Гудивъ, но землевладѣльцы не были обязаны ему отвѣчать на подобный вопросъ, и только одинъ нашелъ нужнымъ сообщить, что хотя его Диллу былъ кривой, но, услыхавъ о прибытіи индустанки, разыскивющей мужа, онъ увѣрялъ, что былъ женатъ на какой-то Лучми. Молодая женщина заглазно отказалась отъ подобнаго претендента въ мужья. Неуспѣхъ этихъ поисковъ ставилъ мистера Гудива въ очень непріятное положеніе. Онъ задержалъ гораздо болѣе опредѣленнаго времени Лучми въ Джорджтаунѣ, не назначивъ ея въ то или другое помѣстье, и теперь онъ начиналъ сомнѣваться въ справедливости разсказа индустантки, такъ какъ ея соотечественники вообще отличались хитростью и лецемѣріемъ. По счастью, губернаторъ одобрилъ его поведеніе въ настоящемъ случаѣ, потому что представитель августѣйшей особы ея величества въ англійской Гвіанѣ слѣдитъ, какъ опытный торговецъ, за всѣми самыми мелочными дѣйствіями эмиграціоннаго вѣдомства, и такимъ образомъ, главный агентъ является не отвѣтственнымъ министромъ, а простымъ прикащикомъ вице-короля.
   Однажды вечеромъ, по своему обыкновенію, Лучми пошла къ дамбѣ, на восточномъ концѣ которой иногда собирались ея соотечественники, выслужившіе свои года по контрактамъ, заключеннымъ въ Индіи и оставшіеся въ Джорджтаунѣ по доброй волѣ. Между ними были даже люди, нажившіе порядочное состояніе. Особенное вниманіе на Лучми обращалъ одинъ мадрасскій разнощикъ и ростовщикъ; онъ имѣлъ постоянныя сношенія почти со всѣми помѣстьями въ колоніи и, распространяя по всюду разсказъ о Лучми, надѣялся, въ концѣ концовъ, отыскать ея мужа. Сидя на травѣ и поджидая добраго товарища, она неожиданно увидала проходившаго мимо англичанина, который остановился и хладнокровно, пристально сталъ разсматривать ея прелестное лицо. Это былъ высокого роста мужчина, среднихъ лѣтъ, съ правильными чертами, энергичной походкой и проницательными глазами.
   -- Гмъ! произнесъ онъ вслухъ съ замѣтнымъ удовольствіемъ: -- славная дѣвчонка, я никогда не видывалъ такой красивой индустанки. Откуда она? Эй, чья ты жена?
   -- Диллу, масса, отвѣчала нѣжнымъ голосомъ Лучми, подражая въ своей рѣчи креоламъ, которыхъ она встрѣчала вокругъ депо эмигрантовъ.
   -- Какого Диллу? Гдѣ онъ живетъ?
   -- Не знаю, масса.
   -- Какъ не знаешь? Въ какомъ же онъ помѣстьѣ?
   Она покачала головой, не понимая вопроса, но въ эту минуту къ ней на помощь подоспѣлъ ея другъ мадрассецъ.
   -- Здравствуйте, масса, сказалъ онъ.
   -- Здравствуйте, Аколу. Спросите, пожалуйста, у этой женщины, изъ какого она помѣстья или у кого живетъ.
   -- Она еще ни куда не сдана, масса. Она только что пріѣхала и находится въ депо у Гудива, произнесъ индустанецъ, указывая пальцемъ на рѣку, гдѣ виднѣлась Оунда.
   -- Еще не сдана ни въ какое помѣстье? Это какимъ образомъ? Всѣ прибывшіе на Сунда давно уже распредѣлены. Старый негодяй Гудивъ припряталъ такую славную работницу! Я сейчасъ ее потребую.
   -- Нѣтъ, масса, отвѣчалъ Аколу:-- она ищетъ своего мужа, но не можетъ найти.
   -- Пустяки! Она его проищетъ до страшнаго суда. Скажи ей, что онъ умеръ или женился на другой. У меня въ Belle Suzanne четыре Диллу и она можетъ выбрать любого.
   Съ этими словами, онъ громко засмѣялся и потрепалъ Лучми по щекѣ. Она инстинктивно поняла смыслъ его словъ и съ презрѣніемъ отвернулась. Слезы выступили у нея на глазахъ. Джентльмэнъ взглянулъ на нее съ удивленіемъ. Плантаторы не вѣрятъ, что бы куліи имѣли какія-нибудь чувства, и приписываютъ всякое человѣческое проявленіе въ нихъ лукавству. Но на этотъ разъ мистеръ Друмондъ, такъ звали этого англичанина, понялъ, что красивая индустанка не разыгрывала комедіи.
   -- А вы очень любите Диллу? спросилъ онъ: -- очень хотите его видѣть?
   Лучми молча кивнула головой, а Друмондъ, сказавъ нѣсколько утѣшительныхъ словъ молодой женщинѣ, направился поспѣшными шагами къ дамбѣ.
   -- Послушайте, Гудивъ, сказалъ онъ, встрѣтивъ главнаго агента:-- зачѣмъ вы держите въ депо такую красивую женщину? Это не хорошо, я пожалуюсь на васъ губернатору.
   -- Сдѣлайте одолженіе, отвѣчалъ съ улыбкой администраторъ:-- только, пожалуйста, подайте письменную жалобу, а я напишу объясненіе. Но, по правдѣ сказать, эта женщина меня очень безпокоитъ. Я долго отыскивалъ ея мужа, но теперь подозрѣваю, что она сама не знаетъ, здѣсь ли онъ. По ея словамъ, онъ уѣхалъ изъ Индіи два года тому назадъ, но, можетъ быть, его отправили на Тринидадъ или на св. Лучію.
   -- Пустяки! отвѣчалъ Друмондъ:-- все это сказки. Вы не должны ее держать долѣе; назначьте ее ко мнѣ въ Belle Suzanne. Тамъ найдется ей мужъ. Я поговорю объ этомъ съ старымъ Томомъ.
   Подъ "старымъ Томомъ" подразумѣвался его превосходительство губернаторъ Новой Гвіаны, Томасъ Валькингамъ. Это была одна изъ тѣхъ посредственностей, которыхъ англійское министерство любитъ назначать губернаторами въ столь легко воспламеняемыя мѣстности, какъ Вестъ-Индія, гдѣ малѣйшая искра самобытности или независимости можетъ, при извѣстныхъ условіяхъ, возбудить пожаръ. Почтенный, добродушный и покладистый Томасъ Валькингамъ былъ въ одно и тоже время не слишкомъ пламеннымъ другомъ рабочихъ и не слишкомъ ревностнымъ защитникомъ плантатаровъ; онъ пользовался славой гуманнаго человѣка и имѣлъ счастье занимать одно изъ самыхъ доходныхъ губернаторскихъ мѣстъ во всемъ Британскомъ Королевствѣ.
   Когда Друмондъ отошелъ, то Гудивъ посмотрѣлъ ему вслѣдъ, сомнительно качая головой. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ могущественныхъ плантаторовъ во всей колоніи, членъ правительственнаго совѣта и человѣкъ очень рѣшительный, практическій и страстный. Гудивъ былъ хорошаго мнѣнія о немъ, какъ о плантаторѣ, но не довѣрялъ ему, какъ человѣку. По этому, естественно, что онъ находился теперь въ нерѣшительности, кому вѣрить болѣе -- Друмонду или Лучми. Если она говорила правду, то не было человѣка, которому онъ менѣе охотно передалъ бы ее на пять лѣтъ, чѣмъ Друмонду. Если же, напротивъ, она его обманывала, то послѣдующая ея судьба была ему совершенно не интересна, благодаря инстинктивному предразсудку высшей расы противъ низшей. Онъ очень хорошо зналъ обыкновенную, неизбѣжную судьбу тѣхъ немногочисленныхъ женщинъ-куліевъ, которыя находились въ колоніи и, не имѣя прямыхъ доказательствъ, что Лучми не походила на остальныхъ, и, напротивъ, видя въ ея красотѣ доводъ противъ нея, онъ не могъ, конечно, очень интересоваться ей. Чрезвычайно тонко и незамѣтно, но могущественно вліяютъ на самый честный и трезвый умъ тѣ особыя отношенія высшей расы къ низшей, которыя принимаютъ иногда форму рабства или чего то очень близкаго къ рабству. Если это вліяніе трудно опредѣлить путемъ анализа, то конечно, еще труднѣе ему противостоять.
   Друмондъ сдержалъ свое слово и на слѣдующій день подалъ губернатору прошеніе, въ которомъ выражалъ желаніе, чтобъ въ его помѣстье Belle Suzanne была назначена индустанка изъ груза Сунды, еще оставшаяся въ депо.
   Губернаторъ самъ никогда не бывалъ ни въ одномъ помѣстьѣ и не видалъ въ дѣлѣ куліевъ. Онъ добросовѣстно могъ утверждать, что общее положеніе эмигрантовъ удовлетворительно и система обязательнаго труда увѣнчалась полнымъ успѣхомъ, хотя приходилъ въ столкновеніе съ живыми объектами этой системы только въ письмахъ, прошеніяхъ и депешахъ, видѣлъ ихъ лишь на улицахъ Джорджтауна, въ праздничной одеждѣ во время, вечернихъ прогулокъ. Еслибъ его спросили прямо: такой ли человѣкъ Друмондъ, которому можно съ полной безопасностью довѣрить красивую, молодую индустанку? онъ отвѣчалъ бы: "Я не имѣю никакихъ причинъ, основанныхъ на оффиціальныхъ документахъ, сомнѣваться, чтобъ она не была окружена въ Bette Suzanne тѣми удовлетворительными попеченіями о благѣ рабочихъ, которыя составляютъ отличительную черту мистера Друмонда, какъ можно заключить изъ полученныхъ донесеній касательно положенія дѣлъ въ его помѣстьѣ". Человѣкъ, который можетъ въ одно и тоже время успокоивать свою совѣсть и удовлетворять любознательность своихъ начальниковъ такими сложными отрицательными доводами, побѣдоносно выводитъ себя и ихъ изъ всевозможныхъ затрудненій, а потому считается чрезвычайно полезнымъ администраторомъ.
   Губернаторъ уже зналъ отъ главнаго агента причину, по которой Лучми не была еще отправлена въ какое-нибудь помѣстье, и вполнѣ одобрилъ это распоряженіе. Но есть границы и губернаторской добротѣ. Мистеръ Друмондъ былъ слишкимъ могущественъ, чтобъ его просьбу оставить безъ уваженія, и къ тому же подобный отказъ возбудилъ бы толки, а въ маленькой колоніи надо всего болѣе избѣгать толковъ. Поэтому, губернаторскій секретарь написалъ депешу главному агенту по дѣламъ эмигрантовъ въ депо, отстоявшее въ 200 шагахъ отъ губернаторскаго дома. Въ этомъ оффиціальномъ документѣ говорилось: "Его превосходительство изъявляетъ желаніе, чтобъ женщина "Сунда No 330" была немедленно назначена въ помѣстье Belle Susanne, мистера Друмонда, копія съ письма котораго при семъ прилагается".
   Гуманныя стремленія никогда не засыпали въ сердцѣ мистера Гудива. Какія бы сомнѣнія ни возникли въ его умѣ, онъ все же хотѣлъ до конца исполнить роль, возложенную на него закономъ, покровителя куліевъ. Онъ послалъ за Лучми и объявилъ ей черезъ переводчика, что, такъ какъ ея мужъ доселѣ не отысканъ, то, по приказанію губернатора, она назначается къ отправкѣ въ помѣстье, гдѣ должна исполнять принятыя на себя обязательства по контракту; но что, если ея мужъ найдется, то она немедленно будетъ водворена къ нему.
   Въ послѣднее время Лучми получила нѣкоторыя свѣдѣнія о жизни рабочихъ на сахарныхъ плантаціяхъ отъ своихъ соотечественниковъ, съ которыми она видѣлась на берегу. Они описали ей въ мрачныхъ краскахъ работу въ полѣ и на заводѣ, а также жизнь въ рабочихъ жилищахъ и госпиталяхъ. Для всего этого она вовсе не была подготовлена. Заключая контрактъ и отправляясь въ путь, она думала только о свиданіи съ мужемъ. Потерять всякую надежду увидѣть его и быть обязанной исполнять работу, о которой она никогда и не думала -- эта мысль поразила ее въ самое сердце. Она съ громкими воплями умоляла мистера Гудива найти ей ея мужа или отправить обратно въ Индію. Добрый англичанинъ былъ очень тронутъ ея отчаяніемъ, но могъ только отвѣтить, что она должна отправляться въ Bette Suzanne.
   Бѣдная женщина закрыла лицо руками и начала горько плаватъ. Переводчикъ тщетно старался ее успокоить, а мистеръ Гудивъ, взявъ ее за руку, съ испугомъ замѣтилъ, что у нея жаръ.
   -- У нея лихорадка! воскликнулъ онъ:-- Самми, ее надо тотчасъ отправить въ больницу.
   Дорога изъ депо эмигрантовъ въ прекрасную больницу Джорджтауна шла чрезъ казарменныя поля и деревянный мостъ, который велъ въ одну изъ главныхъ улицъ города. За казармами, направо и налѣво отъ дамбы восточнаго берега, тянулось большое пустынное пространство, а самую дамбу окаймляли широкія канавы, которыя надо было очищать довольно часто отъ быстро покрывавшей ихъ сорной травы. Эта земля принадлежала правительству, и очистку канавъ производили краткосрочные арестанты, которыхъ выводили на работу небольшими отрядами въ десять и двѣнадцать человѣкъ.
   Лучми повезли въ больницу въ ручной тележкѣ, покрытой бумажнымъ брезентомъ; тѣло ея лихорадочно горѣло, а глаза безпокойно блуждали по окружающимъ предметамъ. Передъ самымъ мостомъ она поровнялась съ отрядомъ арестантовъ, шедшихъ на работу и съ интересомъ смотрѣвшихъ на больную женщину. Вдругъ одинъ изъ арестантовъ съ громкимъ крикомъ: "Лучми!" бросился къ ней и крѣпко обнялъ ее. Дорогія, хотя и измѣнившіяся черты лица мужа мелькнули передъ больной, она хотѣла приподняться, но радость была слишкомъ велика и она упала безъ чувствъ въ его объятія. Въ ту же минуту, сторожъ, сопровождавшій арестантовъ, схватилъ Диллу за плечо и пытался оттащить, полагая, что онъ сошелъ съ ума. Дѣйствительно, онъ скрежеталъ зубами и глаза его метали молніи. По счастью, при больной былъ переводчикъ, который, перемолвивъ два слова съ Диллу, громко объяснилъ его странное поведеніе. Между тѣмъ, Лучми открыла глаза и протянула руки къ мужу, нѣжно называя его по имени. Сторожъ выпустилъ Диллу, и онъ, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ волненія и со слезами на глазахъ, сѣлъ на край тележки, приподнялъ больную, положилъ ея пылающую голову къ себѣ на плечо и, несмотря на окружавшую ихъ толпу негровъ, индустанцевъ, португальцевъ и англичанъ, сталъ осыпать ее самыми нѣжными ласками.
   Между зрителями этой трогательной сцены случайно находился матросъ, пріятель Лучми. Онъ провелъ руками по глазамъ, чтобъ утереть непрошенную слезу, и промолвилъ про себя:
   -- Чортъ возьми! я никогда не видывалъ, чтобъ мѣднокожіе такъ походили на людей, какъ эти голубки!
   Въ эту минуту на дорогѣ показался быстро несшійся небольшой фургончикъ въ одну лошадь. Толпа запружала мостъ.
   -- Прочь съ дороги! кричалъ негръ-возница: -- чего тутъ стоите!
   Толпа раздалась, оглашая воздухъ криками и указывая на патетическую группу влюбленной четы, но негръ не остановилъ лошади и непремѣнно переѣхалъ бы чрезъ Диллу и Лучми, еслибъ матросъ не схватилъ лошадь за голову.
   -- Стой! Чорный дьяволъ! воскликнулъ онъ:-- ишь претъ на людей, словно на стаю селедокъ.
   Негръ ударилъ бичомъ по загорѣлой шеѣ матроса; но въ ту же минуту англичанинъ схватилъ его за шиворотъ, стащилъ съ козелъ и бросилъ въ канаву. Лошадь быстро повернула и сломала оглоблю. Нѣсколько могучихъ рукъ остановили ее.
   -- Вотъ тебѣ, проклятый чортъ! произнесъ матросъ, смотря съ удовольствіемъ, какъ негръ барахтался въ жидкой грязи: -- это тебѣ наука -- впредь не поднимать руки на англійскаго матроса.
   Между тѣмъ, изъ фургона выскочилъ мистеръ Друмондъ и въ свою очередь схватилъ за шиворотъ матроса, несмотря на громкій ропотъ толпы.
   -- Какъ вы, сэръ, смѣете останавливать мою лошадь и нападать на моего слугу! воскликнулъ онъ.
   На этотъ разъ бѣлый стоялъ лицомъ къ лицу съ бѣлымъ; Друмондъ былъ очень силенъ и привыкъ повелѣвать. Матросъ не испугался, но притихъ, и, приложивъ руку къ шляпѣ, отвѣчалъ:
   -- Вотъ видите, сэръ, вашъ слуга не былъ настолько учтивъ со мной, насколько подобаетъ негру съ англичаниномъ. Вы сами, конечно, согласитесь съ этимъ. Притомъ же онъ хотѣлъ раздавить молодую чету, которая не видалась два или три года, а еще бѣдную женщину тащутъ въ докъ для починки.
   Быстрый взглядъ Друмонда остановился на драматичной трупѣ и онъ тотчасъ узналъ обоихъ. Диллу былъ очень хорошо ему извѣстенъ. Онъ считалъ его однимъ изъ самыхъ лучшихъ своихъ работниковъ и самыхъ худшихъ слугъ. Молодой индустанецъ работалъ хорошо и быстро, но, благодаря энергіи, независимому характеру и замѣчательнымъ способностямъ, имѣлъ большое вліяніе на своихъ товарищей. Вмѣсто того, чтобъ пользоваться этимъ вліяніемъ, какъ обыкновенно между куліями, для собственнаго повышенія, онъ нетолько не подличалъ передъ хозяиномъ, но старался организовать товарищей въ тѣсную общину, для самозащиты отъ несправедливостей начальства. Не подлежитъ никакому сомнѣнію, что въ помѣстьѣ, существовавшемъ только обязательнымъ трудомъ куліевъ, подобный человѣкъ былъ бѣльмо въ глазахъ хозяина, Диллу въ настоящее время находился въ тюрьмѣ на три мѣсяца по обвиненію въ побояхъ тому самому негру, который теперь неожиданно понесъ наказаніе. Это былъ первый случай, доставленный ловкимъ индустанцемъ своему хозяину подвергнуть его законной карѣ, хотя въ сущности онъ ея нисколько не заслужилъ.
   Друмондъ по природѣ былъ добрый человѣкъ, Его строгость къ низшимъ расамъ, которымъ онъ былъ обязанъ своимъ богатствомъ, происходила отъ характера его отношеній къ нимъ, и даже онъ нѣсколько въ этомъ отношеніи насиловалъ свое мягкое сердце. Дѣло въ томъ, что онъ убѣдилъ свою совѣсть въ непреложности того закона, по которому интересы хозяина прямо противорѣчатъ интересамъ рабочихъ, а потому, по простой справедливости къ самому себѣ, онъ считалъ, что, въ случаѣ столкновенія, ихъ интересы должны уступать его интересамъ. Этотъ выводъ неизбѣженъ при существованіи подобной системы обязательнаго труда.
   Но въ эту минуту трогательная сцена между Диллу и Лучми повліяла на лучшую сторону его натуры. Онъ выпустилъ изъ своихъ рукъ матроса и саркастически улыбнулся при видѣ своего возницы Пита, выходившаго изъ канавы въ костюмѣ крокодила.
   -- Ну красивы вы, мистеръ Питъ, нечего сказать! произнесъ онъ:-- ступайте домой пѣшкомъ и просохните по дорогѣ. Да приберегите свой бичъ для лошадей и чернокожихъ, хотя, прибавилъ онъ знаменательно:-- и послѣднее вамъ не всегда удавалось.
   Пристыженный негръ удалился среди всеобщаго хохота, въ которомъ всего болѣе принимали участіе его соотечественники.
   Между тѣмъ, Друмондъ подошелъ къ молодой четѣ. Сторожъ, сопровождавшій арестантовъ, выйдя изъ терпѣнія, громко приказывалъ Диллу занять свое мѣсто въ отрядѣ, но тотъ не обращалъ на его слова никакого вниманія.
   -- Это ваша жена, Диллу? спросилъ Друмондъ, положивъ руку ему на плечо.
   -- Да, масса, отвѣчалъ индустанецъ, смѣло смотря въ глаза плантатору.
   -- Славная женщина. Она назначена ко мнѣ въ Belle Suzanne. Жаль, что вы въ тюрьмѣ. Но что съ ней?
   -- Лихорадка.
   -- Да, очень горитъ, произнесъ Друмондъ, взявъ за руку Лучми: -- отпустите ее скорѣе въ больницу. Когда она выйдетъ оттуда, я ее поберегу. Сколько вы просидѣли въ тюрьмѣ?
   -- Два мѣсяца.
   -- Ну, значитъ, вы скоро вернетесь къ ней, а до тѣхъ поръ она будетъ жить въ госпиталѣ. Надѣюсь, что вы теперь станете себя вести хорошо и не попадете ни въ какую исторію.
   Съ большимъ трудомъ разсталась юная чета, и, только благодаря сильному припадку лихорадки, можно было оторвать Лучми отъ мужа, который съ стѣсненнымъ сердцемъ вернулся въ свое заточеніе.
   Подойдя къ экипажу, Друмондъ замѣтилъ съ удивленіемъ, что матросъ, вытащивъ изъ кармана ножикъ и веревку, очень искусно связалъ оглоблю. Онъ поблагодарилъ его и еще болѣе изумился, когда матросъ вынулъ изъ-за кушака золотую монету.
   -- Вотъ что, сэръ, сказалъ онъ, снимая шляпу:-- я боюсь, что эта молодая женщина будетъ долго больна и, можетъ быть, въ больницѣ не очень хорошо кормятъ. Пожалуйста, передайте ей эту монету; она ей пригодится. Я не могъ бы больше сдѣлать для своей сестры.
   -- Вы благородный человѣкъ, отвѣчалъ Друмондъ, протягивая ему руку:-- не безпокойтесь, я вамъ отвѣчаю, что за нею будутъ хорошо ухаживать. Она -- моя работница и я обязанъ о ней печься. Прощайте.
   

III.

   Помѣстье Belle Suzanne лежало на значительномъ разстояніи отъ Джорджтауна, на восточномъ берегу Демерары, центральнаго округа англійской Гвіаны. Какъ ни обширенъ этотъ округъ и какъ глубоко ни вдается онъ въ южно-американскій континентъ, только небольшая, наружная его часть отвоевана цивилизаціей у безплодной пустыни. Внутренность его состоитъ изъ непроходимыхъ болотъ, открытыхъ саваннъ и тропическихъ лѣсовъ. Подъ ихъ тѣнью, высокіе, развѣсистые папортники и широколиственные кусты выказываютъ все богатство тропической природы. Въ этихъ мѣстностяхъ живутъ только дикіе звѣри и нѣсколько тысячъ туземныхъ индійцевъ, корабовъ, ареваковъ, акавоисовъ и макузіевъ. Это люди свѣтло-бураго цвѣта, небольшаго роста и съ пріятной физіономіей, которые блуждаютъ по безпредѣльнымъ заповѣднымъ равнинамъ и лѣсамъ, представляя образецъ безвреднаго первобытнаго народа въ физическомъ и умственномъ отношеніяхъ.
   Только низменныя земли по берегамъ величайшихъ рѣкъ Демерары, Эйквибы, Бербисе и Корентина, а также узкая полоса морскаго берега завоеваны европейской энергіей. По для воздѣлыванія этихъ мѣстностей голландцы должны были произвести громадныя сооруженія, къ которымъ они привыкли на своей родинѣ. Съ одной стороны, они возводили плотины для удержанія напора воды съ моря, рѣкъ и болотъ, а съ другой создали цѣлую систему каналовъ для стока воды и провели ее по всѣмъ помѣстьямъ. Береговая, рѣчная полоса, отъ двухъ до шести миль въ длину, раздѣлена параллельными линіями на участки, изъ которыхъ многіе не болѣе ста ярдовъ въ ширину. Дорога во всѣ эти помѣстья идетъ по дамбѣ, защищающей ихъ отъ моря, къ которой примыкаютъ подъ прямымъ угломъ среднія дамбы или центральныя дороги каждаго помѣстья. Смотря съ береговой дамбы на эту безконечную ровную поверхность, вы видите только тамъ и сямъ рѣдкія деревья и постройки въ помѣстьяхъ.
   Bette Suzanne находилась, какъ мы уже сказали, на значительномъ разстояніи отъ Джорджтауна, но, повернувъ по любой боковой дамбѣ, мы вездѣ увидали бы одинаковыя почти во всѣхъ отношеніяхъ помѣстья. Конечно, однѣ постройки были тщательнѣе возведены, чѣмъ другія, тутъ машины были лучше, чѣмъ тамъ, но общій характеръ и экономическая система были вездѣ одинаковы. Bette Suzanne славилась между всѣми демарарскими помѣстьями красотою своихъ зданій и хорошимъ управленіемъ. Приближаясь къ выкрашенному бѣлой краской мосту, который соединялъ наружную дамбу съ перпендикулярной дорогой, пересѣкавшей все помѣстье, вы видѣли направо и налѣво поля, покрытыя высокимъ, зеленымъ, сочнымъ сахарнымъ тростникомъ. Миновавъ длинный рядъ этихъ полей, вы достигали хозяйскаго дома съ красивымъ садомъ, приличной деревянной больницы на 100 кроватей и казармъ смотрителей; всѣ эти зданія возвышались на высокихъ столбахъ и были снабжены широкими галлереями и отлогими, крытыми гонтомъ крышами. Далѣе тянулись приземистые, желѣзные навѣсы сахароварнаго двора, длиною въ сто футовъ, въ которыхъ сухіе остатки тростника сохранились для варки слѣдующей жатвы. Налѣво, надъ неправильнымъ рядомъ деревянныхъ строеній возвышалась высокая кирпичная труба, кладка которой, при тропическомъ солнечномъ зноѣ, должна была составлять адскую работу. Въ эту минуту изъ нея клубится густой дымъ; въ обширныхъ строеніяхъ слышенъ неумолкаемый шумъ машинъ, а кузница оглашается учащенными ударами молотовъ, производимыми руками китайцевъ, подъ присмотромъ бѣлаго мастера. Вездѣ копышатся энергичные труженики, мужчины, женщины и дѣти, такъ какъ теперь время жатвы сахарнаго тростника, и никто въ помѣстьѣ не остается празднымъ, кромѣ больныхъ. Земля на сахароварномъ дворѣ совершенно чорная, словно политая чернилами, топкая и издающая отвратительное зловоніе. Осадки рома изъ перегоннаго завода, находящагося въ углу двора, выбрасываются прямо на землю и бродятъ на чистомъ воздухѣ, заражая его на цѣлыя мили вокругъ. Несмотря на это, рядомъ расположены восемьдесятъ или сто хижинъ, мазанокъ и казармъ для рабочихъ. Всѣ эти жилища сохраняютъ свое старое названіе "чернаго двора", со всѣми его мрачными воспоминаніями, хотя теперь здѣсь рѣдко живутъ негры. Вокругъ нигдѣ невидно зелени и постройки расположены безъ всякой системы: тутъ на небольшомъ возвышеніи тянется рядъ двадцати или сорока домовъ, построенныхъ по казенному плану; тамъ виднѣется двухъ-этажная длинная казарма, на высокихъ столбахъ, остатокъ рабовладѣльческой эпохи, когда въ многочисленныхъ, небольшихъ комнатахъ подобной постройки держали по сту негровъ; далѣе красуются дворцы куліевъ, индустанскія мазанки изъ пальмоваго плетня съ затвердѣлой грязью вмѣсто половъ. Вокругъ всѣхъ этихъ жилищъ тянутся канавы, однѣ сухія, а другія въ половину наполненныя вонючей водой. Назначеніе ихъ, очевидно, не понято сосѣдними жителями и повсюду видны доказательства того, что поверхность земли вблизи домовъ считается естественнымъ пріемникомъ нечистотъ. Геройская энергія и терпѣливая бдительность необходимы для плантатора, который захотѣлъ бы ввести среди своихъ невѣжественныхъ рабочихъ самыя элементарныя правила санитарной науки.
   Въ Belle Suzanne помѣщичій домъ отличался чрезвычайной опрятностью и комфортомъ. Мистеръ Друмондъ не былъ женатъ, но красивая креолка, лѣтъ тридцати, исполняла обязанности хозяйки дома такъ же преданно, какъ еслибъ она была его женой. Гостинная въ нижнемъ этажѣ была скромно меблирована покойными креслами, турецкимъ диваномъ, карточными столами, и конторкой, за которой занимался Друмондъ. На небольшомъ столѣ у окна стояли многочисленные химическіе аппараты, доказывавшіе, что онъ понималъ научную сторону сахароваренія. Въ концѣ галлереи висѣлъ прекрасный травяной гамакъ. Въ сосѣдней столовой находились громадный буфетъ и большой столъ, окруженный двѣнадцатью стульями, такъ какъ смотрители надъ рабочими обѣдали вмѣстѣ съ хозяиномъ. Мисси Нина, такъ звали экономку, завѣдывала всѣмъ хозяйствомъ и обширными кладовыми, выдавала провизію повару, и главное, лично надзирала за приготовленіемъ пищи для европейцевъ, потому что Друмондъ гордился своей щедростью ко всѣмъ находившимся у него на службѣ.
   Въ верхнемъ этажѣ находилась спальня плантатора, обширная, высокая комната съ обнаженными стропилами вмѣсто потолка. Одна изъ стѣнъ была усѣяна крючками, на которыхъ висѣли всевозможные предметы мужскаго гардероба, придавая комнатѣ видъ лавки стараго платья, тѣмъ болѣе, что подъ одеждой виднѣлся безконечный рядъ сапоговъ. Посреди комнаты стояла большая желѣзная кровать, покрытая сѣткой для защиты отъ комаровъ. Простой дубовый столъ, большой умывальникъ, зеркало для бритья, комодъ, два стула и нѣсколько чемодановъ довершали меблировку. Полъ не былъ покрытъ ковромъ и потому не представлялъ безопасныхъ убѣжищъ для скорпіоновъ и стоножекъ, хотя на немъ постоянно кишѣли безчисленныя толпы муравьевъ.
   Однажды утромъ въ 5 часовъ, Друмондъ лежалъ, потягиваясь, подъ сѣткой. Подлѣ кровати стояла Мисси; она только что его разбудила и держала въ одной рукѣ свѣчку, а въ другой чашку кофе и кусокъ жаренаго хлѣба съ масломъ.
   -- Нина, сказалъ Друмондъ, взявъ чашку:-- въ больницѣ лежитъ молодая женщина, по имени Лучми, прибывшая на послѣднемъ кораблѣ.-- Она жена Диллу, который теперь въ тюрьмѣ за побои, нанесенные Питу. Она прехорошенькая и требуетъ нѣжнаго ухода.
   Друмондъ былъ такъ занятъ своимъ кофе, что не замѣтилъ, какъ мгновенно заблестѣли черные глаза креолки, до тѣхъ поръ съ восторгомъ смотрѣвшей на мускулистую шею и широкую, могучую грудь своего господина.
   -- Переведи ее сюда и корми нѣсколько дней съ нашего стола, продолжалъ плантаторъ:-- что съ тобой? Опять ревность?
   -- Нѣтъ, масса; я уже къ этому привыкла.
   -- Что ты хочешь этимъ сказать. Да впрочемъ, мнѣ все равно. Исполни то, что тебѣ приказываютъ. Я хочу оказать состраданіе этой молодой женщинѣ и не тебѣ мнѣ помѣшать. Ступай, я буду одѣваться.
   Однако, слова Нины запали въ душу Друмонда, и онъ послѣ ея ухода безпокойно спрашивалъ себя:
   -- Что она подразумѣвала? Она давно къ этому привыкла? Что это значитъ?
   Эта женщина, съ преданностью безсловеснаго животнаго служила его интересамъ, нуждамъ и страстямъ. Она ухаживала за нимъ во время болѣзней, а постоянное, ежеминутное попеченіе о немъ и слѣпое повиновеніе къ каждой его прихоти сдѣлали ее необходимымъ предметомъ въ его домѣ. Но онъ уже давно пересталъ находить удовольствіе въ ея обществѣ и оказывать ей прежнее довѣріе. Да и дѣйствительно, что она была для него?
   А она? Въ ея бѣдномъ умѣ было немного мыслей; ея простая, первобытная натура всецѣло предалась одной страсти къ этому великому, могучему существу, который своей силой, мужествомъ и энергіей казался ей чѣмъ-то сверхъестественнымъ. Тѣ смутныя, религіозныя понятія, которыя она заимствовала, много лѣтъ тому назадъ, въ мѣстной воскресной школѣ, повидимому, не возбуждали въ ней ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что узы, связывавшія ее съ Друмондомъ, были именно такія, какія должны существовать между женщиной ея расы и мужчиной его расы. Образъ Друмонда даже сосредоточивалъ на себѣ всю ея набожность и служилъ предметомъ ея простыхъ, инстинктивныхъ молитвъ. Она вполнѣ сознавала, что онъ смотрѣлъ на нее, какъ на свою собственность, какъ на собаку или лошадь, и дорожилъ ею лишь какъ необходимою принадлежностью своего хозяйства; она даже чувствовала, что не должна разсчитывать на монополію любви такого человѣка. Но какое-то невѣдомое волканическое пламя вспыхивало въ ея сердцѣ каждый разъ, какъ она видѣла, что онъ удостоивалъ другихъ тѣми ласками, которыя нѣкогда составляли ея исключительный удѣлъ. Одну изъ самыхъ сложныхъ психологическихъ задачъ представляетъ нравственная и умственная природа тѣхъ человѣческихъ расъ, которыя стоятъ на полу-пути между идеальнымъ человѣкомъ и дикостью низшихъ животныхъ.
   Выходя изъ комнаты Друмонда, Мисси горько плакала, но она скорѣе наложила-бы на себя руку, чѣмъ ослушаться малѣйшаго его каприза. Поэтому въ 11 часовъ, когда плантаторъ и смотрители завтракали, Лучми уже сидѣла на травѣ передъ хозяйскимъ домомъ, окруженная ласками доброй креолки, которой сразу пришлась по сердцу красивая индустанка. Лучми сначала подозрительно поглядывала на темное, правильное лицо Нины, но мало по малу поддалась ея нѣжному обращенію и почувствовала себя какъ дома. Хотя она не могла съ нею вести длинной бесѣды, но все-же старалась выразить свою благодарность къ креолкѣ.
   -- Не я васъ люблю, а масса Друмондъ, сказала Нина указывая на домъ:-- вашъ господинъ, который живетъ здѣсь, велѣлъ мнѣ послать за вами.
   -- Онъ слишкомъ добръ, промолвила Лучми
   -- Да, слишкомъ добръ! Масса Друмондъ очень добръ къ женщинамъ.
   Эти слова были произнесены взволнованнымъ и слегка саркастичнымъ тономъ. Лучми вздрогнула и съ удивленіемъ посмотрѣла на креолку, но та отвернулась.
   -- Вы останетесь здѣсь весь день... всѣ дни, продолжала Нина, послѣ нѣкотораго молчанія: -- масса Друмондъ беретъ Лучми подъ свое покровительство.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнула индустанка, инстинктивно понимая, что ей грозила какая-то бѣда:-- я буду жить тамъ, гдѣ живутъ всѣ мои соотечественницы; масса Друмондъ слишкомъ добръ.
   Женскій инстинктъ Нины подсказалъ ей, что Лучми противостояла тому, чему она такъ легко поддалась. Съ одной стороны, она была рада, что эта женщина не была ей соперницей, но съ другой, ей было непріятно сознаніе, что Лучми была выше такого страшнаго соблазна.
   -- Вы -- работница массы Друмонда и должны дѣлать то, что онъ велитъ, сказала она рѣзко:-- иначе онъ васъ убьетъ.
   -- Нѣтъ! воскликнула Лучми, внѣ себя отъ испуга:-- масса Друмондъ слишкомъ добръ. И вы слишкомъ добры. Вы хорошая, добрая женщина. Помогите мнѣ. Я хочу идти къ своимъ соотечественницамъ. Пожалуйста, пожалуйста, помогите мнѣ!
   Лучми наклонилась, нѣжно приложила свою щеку къ щекѣ креолки, и, послѣ минутнаго колебанія, поцѣловала ее въ лобъ Глаза Нины наполнились слезами; впервые это были слезы не горя и злобы, а отрадныя, благотворныя, какъ весенній дождь. Она молча сжала руку индустанки и продолжала тихо плакать, а Лучми съ дѣтской лаской обтирала ея щеки своимъ кисейнымъ шарфомъ. Съ инстинктомъ, присущимъ женщинѣ, какъ бы мало она ни была развита, юная индустанка поняла, хотя и смутно, какія отношенія существовали между Ниной и Друмондомъ.
   -- Мы, друзья, сказала она:-- Лучми -- жена Диллу, Мисси -- жена массы Друмонда. Я не пойду, не пойду къ массѣ Друмонду.
   Она произнесла эти слова очень громко и съ необыкновенной энергіей, такъ что Друмондъ, выходившій въ это время изъ дома, съ сигарой во рту, услыхалъ ея гнѣвный протестъ.
   -- Мисси! что ты сдѣлала? сказалъ онъ строго:-- ты осмѣлилась возстановить эту женщину противъ меня? Смотри, чтобъ я тебя не поколотилъ, неблагодарная вѣдьма! Ты живешь лучше любой негритянки во всей Гвіанѣ и все таки съ твоей проклятой ревностью и возстановляешь противъ меня слугъ. Ступай наверхъ.
   -- Это не правда, отвѣчала Мисси, смотря прямо въ лицо Друмонду сверкающими глазами:-- я дѣйствовала въ вашихъ интересахъ и старалась ее уговорить, но она мнѣ прямо объявила, что не хочетъ имѣть съ вами ничего общаго, и была такъ добра, такъ нѣжна со мною, что я не могла удержаться отъ слезъ. Право, не могла, Друмондъ! прибавила добрая женщина, снова зарыдавъ.
   -- Масса! Масса! воскликнула Лучми, понявъ сущность этого разговора:-- я сказала Мисси, что я -- жена Диллу и не брошу его. Масса оставитъ у себя Мисси, а Лучми отпуститъ къ Диллу.
   Она упала на колѣни и съ безмолвной мольбою простирала руки къ Друмонду. Онъ былъ тронутъ. Въ глубинѣ!его сердца сохранились еще остатки благородства и, удовлетворяя своимъ минутнымъ капризамъ, онъ никогда не прибѣгалъ къ насилію или мести. Онъ вообще былъ добродушный человѣкъ, легко и поверхностно относившійся ко всему. Поэтому, видя, что Лучми, выказываетъ твердую рѣшимость остаться вѣрной мужу, что было большой рѣдкостью въ индустанкахъ, онъ тотчасъ отказался отъ своихъ намѣреній.
   -- Да я нисколько не намѣренъ притѣснять Лучми, сказалъ онъ съ улыбкой, потрепавъ ее по плечу:-- Лучми будетъ здѣсь хорошо кушать и потомъ возвратится къ соотечественницамъ. Вы вѣрите мнѣ, Лучми?
   Трудно было бы даже подозрительной Лучми не повѣрить словамъ Друмонда, смотря на его открытое, славное лицо и прямые, добродушные глаза. Она перевела дыханіе, прелестно улыбнулась и, снявъ его руку съ своего плеча, наивно ее поцѣловала.
   Черезъ нѣсколько дней, Диллу вернулся изъ тюрьмы и взялъ Лучми къ себѣ въ свою скромную мазанку, которую уже никогда не надѣялся раздѣлить съ нею. Онъ былъ, какъ всегда, полонъ самой нѣжной любви къ дорогому его сердцу существу, но радость его была не безоблачна; къ ней примѣшивались грустныя мысли: Лучми тотчасъ замѣтила большую перемѣну въ мужѣ, онъ нетолько казался гораздо старше, но сталъ серьёзнѣе, мрачнѣе и сосредоточеннѣе.
   -- Лучми, сказалъ онъ, приведя ее въ свое жилище:-- я очень радъ тебя видѣть, моя лилія, и прижимать къ сердцу, но не такого свиданія я ожидалъ, надѣясь на слова проклятаго вербовщика. Я думалъ здѣсь найти рай и вскорѣ нажить богатство, но этому не бывать. Бѣдная Лучми, прибавилъ онъ, гладя ея. прелестные волосы:-- ты не знаешь, что тебя ожидаетъ. Ты будешь очень несчастна, хотя и нашла своего Диллу!
   -- Зачѣмъ ты это говоришь? Я счастлива, когда бываю съ тобою. Наша истинная, преданная любовь поможетъ намъ перенести всѣ трудности. Я не могу быть несчастной, когда вижу тебя, не разстаюсь съ тобою и работаю на тебя.
   -- О! голубушка, не это только предстоитъ тебѣ. Ты знаешь, что ты прикрѣплена къ этому помѣстью на пять лѣтъ, и масса Друмондъ держитъ тебя въ своихъ рукахъ. Онъ и еще шестеро или семеро другихъ массъ могутъ дѣлать съ тобою все, что хотятъ... если я имъ не помѣшаю, прибавилъ онъ въ полголоса, сжимая кулаки:-- ты должна цѣлый день работать въ сахароварнѣ подъ присмотромъ негра и за очень ничтожное жалованіе. Ты такая хорошенькая, такая прелестная, моя Лучми, что и негодяи всевозможныхъ расъ будутъ соблазнять тебя и угрожать не только тебѣ, но и мнѣ.
   -- Не бойся, отвѣчала Лучми, съ принужденной улыбкой:-- я вѣрна тебѣ, Диллу, а ты, не правда ли, тоже вѣренъ мнѣ? Я тебѣ не измѣнила во все время нашей разлуки. Ты не знаешь, что низкій Гунумунъ снова похитилъ меня, и я была спасена только массой Вудомъ. Онъ долженъ былъ бѣжать изъ К., и я иногда со страхомъ думаю, не пріѣхалъ ли онъ сюда.
   -- Что ты говоришь? воскликнулъ Диллу съ нѣкоторымъ волненіемъ:-- Гунумунъ бѣжалъ изъ К? значитъ онъ здѣсь! Идя въ джорджтаунскую тюрьму, я встрѣтилъ толпу вновь прибывшихъ индустанцевъ; мнѣ казалось, что я призналъ въ числѣ ихъ этого злодѣя, но не вѣрилъ своимъ глазамъ. Онъ вѣрно прибылъ на кораблѣ, незадолго передъ Сундою, и можетъ быть находится въ этомъ помѣстьѣ или въ сосѣднемъ.
   Сердце Лучми дрогнуло и она крѣпко прижалась къ плечу Диллу.
   -- Ничего, сказалъ Диллу, послѣ нѣкотораго молчанія:-- посмотри, у меня есть чѣмъ тебя защитить.
   Съ этими словами онъ нагнулся и вытащилъ изъ разсѣлины стѣны длинное стальное лезвее, въ родѣ кортика, которымъ срѣзываютъ сахарный тростникъ.
   -- Вотъ видишь! воскликнулъ онъ громкимъ, рѣшительнымъ голосомъ:-- я его постоянно точу и онъ защититъ нашу честь, или мы умремъ вмѣстѣ.
   Стоя такимъ образомъ въ темной, убогой мазанкѣ, злобно сверкая глазами и сіяя ненавистью, онъ походилъ не на молодого, сильнаго льва, какъ прежде, а на дикаго, угрюмаго тигра.
   -- Ты меня пугаешь Диллу, промолвила Лучми, закрывая лицо руками.
   Онъ спряталъ свое страшное оружіе и нѣжно обнялъ жену, но не сказалъ ни слова.
   Лучми была очень поражена всѣмъ, что слышала отъ Диллу и видѣла вокругъ себя, а потому не удивительно, что, принявшись на другой день за хозяйственныя работы по дому, она не пѣла громко и весело, какъ бывало въ Индіи, а грустно мурлыкала въ пол-голоса любимую, родную мелодію.
   Уже вечерѣло. Дожилаясь Диллу съ работы, она приготовляла ужинъ, и, въ опрятной бѣлой юпкѣ, энергично толкла рисъ деревяннымъ пестикомъ въ углубленіи пола изъ твердой, застывшей грязи. Снаружи индустанской мазанки, крытой пальмовыми листьями и раздѣленной на два покоя легкой бамбуковой перегородкой,. былъ сложенъ изъ глины, на маленькой террасѣ очагъ, на которомъ теперь кипѣлъ котелокъ. Вдругъ въ дверяхъ, составлявшихъ единственное отверстіе, чрезъ которое свѣтъ проникалъ въ жилище, показалась какая-то женская фигура.
   -- Здравствуйте! сказала она.
   -- Здравствуйте! отвѣчала Лучми очень спокойно.
   Женщина безъ всякой церемоніи сѣла и стала слѣдить за всѣми движеніями Лучми, которая съ восточнымъ достоинствомъ продолжала свою работу. У незнакомки было довольно пріятное лицо, но она очевидно была старше Лучми и улыбка ея обнаруживала рѣдкіе, почернѣвшіе зубы. На ней была короткая одежда, рельефно выставлявшая ея дородныя плечи и не очень чистая коленкоровая юпка. Въ ушахъ у нея было нѣсколько отверстій, изъ которыхъ висѣли ряды колецъ. Въ носу также было вдернуто большое золотое кольцо съ сомнительнымъ драгоцѣннымъ камнемъ, а на рукахъ и ногахъ красовались серебрянные браслеты.
   -- Отъ куда вы? спросила она.
   -- Изъ Бехара, отвѣчала Лучми.
   -- Эге! вы деревенская красотка! воскликнула незнакомка, пристально осматривая молодую женщину:-- здѣсь такихъ мало. Какая вы хорошенькая!
   -- А вы кто? спросила наивно Лучми..
   -- Я была въ молодости танцовщицей, отвѣчала со смѣхомъ неожиданная гостья: -- вы, конечно, знаете, что это значитъ. Я родилась и жила всю жизнь въ Бенаресѣ, хотя по временамъ посѣщала и другіе города. Но наша жизнь очень трудна и я съ удовольствіемъ воспользовалась предложеніемъ вербовщика переселиться сюда, чтобы начать жизнь честной женщины, прибавила она, громко засмѣявшись.
   -- И вамъ здѣсь хорошо живется?
   -- Еще-бы! путешествіе было очень пріятное, а здѣсь меня отдали въ самое лучшее помѣстье. Я вскорѣ могла выбирать любаго мужа и, кромѣ того, нажить богатство. Посмотрите, все это мнѣ подарено; на мнѣ драгоцѣнностей, по крайней мѣрѣ, на 300 доларовъ. Кромѣ того, у меня пять коровъ и я нанимаю человѣка для ухода за ними.
   -- Кто-же вамъ все это далъ? Вашъ мужъ?
   Женщина засмѣялась наивности Лучми. Между куліями въ англійской Гвіанѣ -- мужъ величина чрезвычайно измѣнчивая. Не принимая въ соображеніе этого обстоятельства, многое, что тамъ творится, непонятно.
   Лучми инстинктивно отшатнулась отъ незнакомки, и, не зная, что сказать, спросила:
   -- Какъ васъ зовутъ?
   -- Рамдула. А скажите мнѣ, Диллу дѣйствительно вашъ мужъ?
   -- Да, а что?
   -- Я не вѣрила, что онъ женатъ, хотя онъ и увѣрялъ. Онъ очень умный, осторожный и красивый человѣкъ. Любая женщина въ помѣстьѣ вышла-бы за него замужъ. Я очень этого хотѣла, но онъ никогда не удостоилъ меня и взглядомъ.
   Лучми вскочила съ сверкающими глазами и вся дрожа отъ злобы.
   -- Молчи, низкая женщина! воскликнула она:-- держи за зубами свой проклятый языкъ! Какъ ты смѣешь говорить о моемъ мужѣ. Такой дряни, какъ ты, не подобаетъ и смотрѣть на него. Онъ слишкомъ для тебя хорошъ. Убирайся или я тебѣ выцарапаю глаза.
   Рамдула также встала. Она, конечно, не боялась ногтей молодой женщины, но нравственное одушевленіе Лучми ее ставило въ тупикъ.
   -- Ага! моя красотка! воскликнула она, стараясь обратить все дѣло въ шутку:-- ты слишкомъ хороша для здѣшней мѣстности. Но погоди, твою гордость сломаютъ!
   Сказавъ это, Рамдула быстро удалилась, но въ дверяхъ встрѣтила Диллу.
   -- Иди, иди! красавчикъ, сказала она, саркастически улыбаясь: -- да присматривай хорошенько за своей принцессой. Она бѣдовая. Но скоро у нея выбьютъ эту дурь.
   Поспѣшно войдя въ мазанку, Диллу увидалъ жену въ пламенной, разъяренной позѣ Пнеіи съ стальнымъ лезвіемъ въ рукахъ. Въ туже минуту она бросила оружіе на полъ и повисла на шеѣ молодого человѣка, заливаясь слезами.
   -- О, Диллу! Диллу! восклицала она: -- эта гадкая женщина говорила о тебѣ, какъ будто ты обыкновенный человѣкъ и станешь знаться съ такой дрянью, какъ она. Я не могла вытерпѣть чтобы ея уста оскверняли твое имя. Я поступила дурно?
   -- Выслушай меня, Лучми, серьёзно отвѣчалъ Диллу, садясь на полъ и усаживая жену рядомъ съ собою: -- здѣсь нѣтъ ни одной честной, порядочной женщины. Всѣ онѣ несчастныя созданія изъ большихъ городовъ: Лукнова, Бенареса или Калькуты. Онѣ достойны всякаго сожалѣнія, и право онѣ здѣсь лучше себя ведутъ, чѣмъ на родинѣ. Онѣ выходятъ замужъ, иногда по нѣскольку разъ и нѣкоторыя изъ нихъ, забывая свое прежнее положеніе, становятся лучшими. Я никогда не имѣлъ съ ними ничего общаго. Онѣ производятъ почти всѣ безпорядки между куліями. Но, помни, Лучми, ты не должна ни съ кѣмъ ссориться. Мы обязаны жить пять лѣтъ среди этого народа и наше спокойствіе, наша безопасность зависятъ оттого, въ какихъ мы отношеніяхъ съ товарищами. Все же они индустанцы и у насъ есть гораздо опаснѣе враги -- англичане. Этой женщины надо остерегаться; она самая коварная во всемъ помѣстьѣ и можетъ легко погубить насъ.
   -- О! Диллу, я не могу здѣсь жить. Убѣжимъ изъ этого страшнаго мѣста.
   -- Бѣжать нельзя и некуда. Внутренность страны покрыта дѣвственными лѣсами и безконечными болотами, полными змѣй; тамъ жить невозможно. А всѣ береговыя дороги охраняются неграми-полицейскими, которые насъ ненавидятъ. Нѣтъ, мы должны вести себя осторожно, терпѣливо и откладывать какъ можно болѣе денегъ. Можетъ быть, черезъ годъ или два, мы найдемъ возможность откупиться и уѣдемъ обратно въ Индію.
   -- Я буду дѣлать все, что ты хочешь, Диллу, отвѣчала его жена, прижимаясь къ нему:-- но, пожалуйста, спрячь этотъ страшный ножъ такъ, чтобъ я не знала, гдѣ онъ.
   Вотъ какъ встрѣтились и начали новую жизнь Диллу и Лучми въ земномъ раѣ, воспѣтомъ въ такихъ розовыхъ краскахъ Достомъ-Магометомъ, вербовщикомъ куліевъ отъ имени англійскаго правительства.
   

IV.

   Диллу былъ правъ: дѣйствительно, Гунумунъ находился въ числѣ куліевъ въ помѣстьѣ Belle Suzanne. Послѣ неудачнаго похищенія Лучми, онъ бѣжалъ изъ К. и отправился въ англійскую Гвіану въ качествѣ простого рабочаго. Какъ человѣкъ хитрый и ловкій, онъ во время путешествія снискалъ расположеніе начальства и уваженіе своихъ товарищей, такъ что прибылъ въ Демерару съ репутаціей хорошаго эмигранта. Здѣсь, вмѣстѣ съ другими сорока бенаресцами, онъ поступилъ къ Друмонду и съ первыхъ же дней, проведенныхъ въ Belle Suzanne, нетолько усвоилъ себѣ всю систему управленія этимъ громаднымъ помѣстьемъ, но и составилъ цѣлую программу дальнѣйшей дѣятельности, съ цѣлью пробить себѣ дорогу.
   Все управленіе въ Belle Suzanne было сосредоточено, подъ личнымъ руководствомъ Друмонда, въ рукахъ семи смотрителей, молодыхъ людей отъ восемнадцати до тридцати лѣтъ различныхъ національностей. Одинъ изъ нихъ былъ мулатъ совершенно бѣлый, другой мулатъ черный, третій квартеронъ, четвертый сынъ англичанки отъ туземца Мадеры, а послѣдніе трое -- представители Англіи, Шотландіи и Ирландіи. Вообще всѣ они отличались энергіей, а двое или трое значительными способностями. Что-же касается до ихъ обязанностей, то онѣ были очень тяжелыя и отвѣтственныя; ихъ жизнь не многимъ разнилась отъ существованія раба или узника. Не пользуясь ни обществомъ, ни самыми обыкновенными удовольствіями, кромѣ грубыхъ развлеченій, находимыхъ въ помѣстьѣ, они работали съ утра до вечера среди постоянныхъ припадковъ мѣстной лихорадки. Они вставали съ разсвѣтомъ и вели на работу свои отряды куліевъ, причемъ часто прибѣгали къ грубому насилію въ случаѣ неповиновенія или медленности. Старшій смотритель, Крамптонъ, надзиралъ за внутренними работами въ строеніяхъ, а остальные за внѣшними на поляхъ, въ канавахъ и т. д. У каждаго изъ нихъ была книжка, въ которую вписывалось количество и качество работъ всякаго кулія. Въ случаѣ неявки рабочаго, онъ долженъ былъ сравнить свою запись съ больничной книгой и если оказывался прогулъ, то сообщать объ этомъ хозяину, который жаловался на виновнаго судьѣ, а смотритель обязанъ былъ доказать свое обвиненіе, что, впрочемъ, не представляло большой трудности и подразумѣвалось само собою. Что-же касается до подсудимыхъ, то они ничего не понимали въ судебномъ разбирательствѣ и едва ли можно было ожидать, чтобъ самый добросовѣстный судья могъ безпристрастно оцѣнить свидѣтельскія показанія товарищей подсудимыхъ, обыкновенно полныя странныхъ, смѣшныхъ преувеличеній и несообразностей. Поэтому, судьи естественно вѣрили на слово разсказамъ смотрителей, которые въ этомъ отношеніи нисколько не стѣснялись.
   Только одинъ изъ нихъ, шотландецъ Крэгъ, никакъ не соглашался показывать подъ присягою того, чего самъ не видалъ, и, нѣсколько разъ принуждалъ Друмонда или вызывать новыхъ свидѣтелей, или отказываться отъ обвиненія. Несмотря на это, онъ пользовался болѣе всѣхъ другихъ смотрителей любовью и уваженіемъ своего хозяина. Дѣйствительно, какъ физически, такъ и нравственно, онъ далеко превосходилъ товарищей, принадлежавшихъ къ общевстрѣчаемому въ тропическихъ колоніяхъ грубому, низшему типу англійской расы и различныхъ помѣсей съ нею. Высокаго роста, широкоплечій, замѣчательно сильный, съ смѣлыми, мужественными чертами лица и бѣлокурыми волосами, Крэгъ отличался рѣдкими въ его положеніи способностями, развитіемъ, энергіей, честностью, благородствомъ, совѣстливостью, добротою и строгой нравственностью, доходившей до пуританства. Сынъ достаточнаго айрширскаго фермера, онъ получилъ порядочное воспитаніе и предназначался набожной матерью въ пасторы, но пламенный, предпріимчивый семнадцати-лѣтній юноша уговорилъ отца отпустить его въ Вестъ-Индію, гдѣ, по слухамъ, легко было нажить состояніе. Такимъ образомъ, Крэгъ очутился въ Bette Suzanne, младшимъ смотрителемъ, не подозрѣвая, какая жизнь предстояла ему въ теченіи пяти лѣтъ, на которыя онъ заключилъ контрактъ съ Друмондомъ. Естественно, что съ первой же минуты, условія новаго существованія показались юному пуританину и энтузіасту отвратительными; онъ не могъ легко ужиться среди общества, въ которомъ, хотя рабство не существовало оффиціально, все дѣлалось въ угоду высшей расы, съ презрѣніемъ относившейся къ низшей и не стѣснявшейся никакими даже самыми обыкновенными узами цивилизаціи. Несмотря на все свое желаніе быть въ хорошихъ отношеніяхъ съ товарищами, Крэгу было невозможно усвоить себѣ идеи, поступки и даже способъ выраженія людей, принадлежавшихъ къ разряду грубыхъ искателей приключеній, которые руководствуются въ своихъ дѣйствіяхъ только личными интересами, скотскими инстинктами и чувствомъ самосохраненія. Одна лишь ничѣмъ несокрушимая энергія и надежда на лучшую будущность нѣсколько примиряли бѣднаго юношу съ настоящимъ его положеніемъ.
   Подъ начальствомъ этихъ смотрителей находились сирдары или погонщики -- слово, сохранившееся отъ временъ рабства. Всѣ они были негры и ихъ обязанность заключалась въ наблюденіи за работой куліевъ. Не умѣя писать, они съ удивительной памятью докладывали каждый вечеръ смотрителямъ о томъ, сколько работалъ и что сдѣлалъ каждый рабочій. Они могли надѣлать множество непріятностей куліямъ, но, съ другой стороны, имѣли возможность назначить имъ болѣе легкую работу. Ихъ вліяніе было очень велико и ловкій, безсовѣстный сирдаръ могъ достигнуть большаго могущества, чѣмъ даже смотритель.
   Познакомившись со всѣми этими условіями жизни въ Bette Suzanne, Гунумунъ, тотчасъ понялъ, что ключъ позиціи заключался въ мѣстѣ сирдара. По справкамъ оказалось, что въ другихъ помѣстьяхъ куліи иногда занимали эту важную должность и что даже Друмондъ назначилъ сирдаромъ одного кулія по имени Диллу, но вскорѣ смѣнилъ его за пристрастіе къ прежнимъ товирищамъ. Бывшій индійскій чокедаръ не боялся погрѣшить въ этомъ отношеніи и потому направилъ всѣ свои усилія къ пріобрѣтенію этого мѣста. Сначала новоприбывшіе бенаресцы исполняли самыя простыя работы, а потомъ ихъ заставили полоть землю, что составляетъ очень тяжелый и скучный трудъ въ тропической странѣ, гдѣ паровое поле быстро заростаетъ не только травою и ползучими растеніями, но даже высокимъ кустарникомъ. Гунумунъ вскорѣ нетолько научился самъ, но и выучилъ своихъ товарищей такъ искусно производить эту работу, что черезъ какіе-нибудь три мѣсяца бенаресцы обратили на себя вниманіе Друмонда, какъ лучшіе работники въ помѣстьѣ, а Гунумунъ сталъ пользоваться съ одной стороны милостями хозяина и смотрителей, а съ другой довѣріемъ куліевъ.
   Около этого времени, именно вечеромъ того самаго дня, когда Рамдула посѣтила Лучми, Диллу, выйдя изъ своей хижины, чтобъ вымыться въ канавѣ, увидалъ среди отряда рабочихъ, возвращавшихся съ дальняго участка, высокую фигуру Гунумуна. Онъ, съумѣлъ, сохранить внѣшнее спокойствіе, но его заклятый врагъ былъ чрезвычайно изумленъ этою встрѣчей. Хотя онъ слыхалъ, что въ Bette Suzanne жилъ кулій, по имени Диллу, подвергнутый тюремному заключенію за инсубординацію, но ему и въ голову не приходило, что это -- его прежній соперникъ.
   -- Диллу? воскликнулъ онъ, всплеснувъ руками.
   -- Да, отвѣчалъ сухо молодой индусъ: -- я Диллу. Вы, Гунумунъ, послѣдовали за мной и мы оба теперь живемъ въ одномъ помѣстьѣ.
   -- Миръ или война? спросилъ Гунумунъ, сомнительно посматривая на развитые мускулы юноши, который, по обыкновенію, не имѣлъ другой одежды, кромѣ баббы, или широкаго пояса.
   -- Я на васъ не сержусь, отвѣчалъ Диллу осторожно:-- прошло нѣсколько лѣтъ, какъ вы своими поступками возбудили во мнѣ ненависть къ вамъ. Съ тѣхъ поръ, вы еще подлѣе и жестокосерднѣе поступили съ моей женою; она здѣсь и разсказала мнѣ о вашемъ коварствѣ и неудачномъ ея похищеніи. Но я согласенъ забыть прошедшее, если вы также его забудете. Вы должны обращаться съ вашими любезностями къ другимъ женщинамъ и оставить въ покоѣ Лучми.
   -- Будемъ друзьями, произнесъ Гунумунъ, испуганный рѣшительнымъ тономъ Диллу и грознымъ блескомъ его глазъ.
   -- Нѣтъ, мы не можемъ быть друзьями, но для васъ выгоднѣе не быть моимъ врагомъ. Не становитесь мнѣ поперекъ дороги, и я не буду вмѣшиваться въ ваши дѣла. Вотъ мой домъ, и я не совѣтую вамъ приближаться къ нему. Мы принуждены жить въ одномъ помѣстьѣ, а куліямъ слѣдуетъ помогать другъ другу, а не ссориться. Всѣ куліи смотрятъ на меня, какъ на предводителя, прибавилъ онъ съ азіятской самонадѣянностью.
   -- Всѣ куліи довѣряютъ Диллу, воскликнули нѣкоторые изъ стоявшихъ подлѣ рабочихъ.
   Бывшій чокедаръ очень оскорбился гордымъ тономъ Диллу, но благоразумно удержался отъ отвѣта, хотя мысленно поклялся погубить своего врага въ глазахъ товарищей и хозяина.
   Судьба, повидимому, покровительствовала мести Гунумуна, и онъ вскорѣ нашелъ себѣ вѣрнаго союзника въ Рамдулѣ, оскорбленной пріемомъ Лучми и кокетливо ухаживавшей за Гунумуномъ, въ которомъ она предчувствовала восходящую звѣзду.
   -- Сюда прибыла недавно молодая индуска, по имени Лучми, сказала она, гуляя вечеромъ по берегу съ Гунумуномъ, черезъ нѣсколько дней, послѣ его встрѣчи съ Диллу:-- я никогда не видывала такой приличной индуски.
   -- Я ее хорошо знаю, отвѣчалъ Гунумунъ:-- она изъ одного селенія со мною и, только благодаря ея глупому упорству, я нахожусь здѣсь.
   -- Но вы не любили ея? Она не была вашей подругой?
   -- Нѣтъ одинъ изъ моихъ друзей влюбился въ нее и хотѣлъ во что бы-то ни стало обладать ею. Она совершенно ложно указала на меня вмѣсто него, и проклятый Диллу, собравъ своихъ товарищей, далъ мнѣ страшную встрепку. Мы съ нимъ -- смертельные враги. Что же касается до Лучми, то, оставшись на родинѣ одна послѣ отъѣзда мужа, она изъ злобы, что я не ухаживалъ за нею, оклеветала меня передъ судьею, у котораго жила, и я долженъ былъ искать спасенія въ бѣгствѣ.
   -- Негодная дрянь! воскликнула Рамдула, охотно вѣря разсказу бывшаго чокедара:-- я недавно было у нея: она, дѣйствительно, очень хорошенькая, но горда, какъ райская птица, и надменна, какъ браминъ.
   -- Неужели? значитъ у насъ съ вами одни интересы. Мы должны жить вмѣстѣ и дѣйствовать за одно противъ нашихъ враговъ. но какъ вы отдѣлаетесь отъ вашего мужа?
   -- О! Это не трудно. Дайте ему денегъ и впродолженіе нѣсколькихъ недѣль пойте его и играйте съ нимъ. Онъ кончитъ тѣмъ, что охотно продастъ вамъ меня.
   -- Да, радость моего сердца и свѣтъ моихъ очей, произнесъ Гунумунъ, который въ сущности не питалъ никакого чувства къ этой женщинѣ, но полагалъ, что она можетъ помочь ему въ достиженіи его цѣлей:-- я сдѣлаю все, чтобъ обладать такой прелестной, умной и желанной женщиной. Съ вашей помощью, я могу достигнуть высшаго положенія среди куліевъ, и всѣ мои богатства я повергну къ вашимъ ногамъ.
   -- По рукамъ, мой другъ, отвѣчала Рамдула:-- дайте мнѣ десять долларовъ задатка, и я ваша.
   Хитрый индусъ молча, хотя и съ нѣкоторымъ сожалѣніемъ, отсчиталъ требуемый задатокъ своей практической невѣстѣ, и, согласно заключенной сдѣлкѣ, тотчасъ сталъ разставлять сѣти мужу Рамдулы. Это было не трудно. Исторія Ашату -- такъ звали его жертву -- отличалась самымъ печальнымъ характеромъ.
   Родомъ изъ Мадраса, онъ прибылъ въ Гвіану однимъ изъ первыхъ индійскихъ эмигрантовъ и пользовался извѣстностью нетолько въ Демерарѣ, но и въ окрестныхъ округахъ. Благодаря своему трудолюбію и замѣчательнымъ способностямъ, онъ нажилъ значительное состояніе и составилъ себѣ доброе имя среди куліевъ, хотя былъ банкиромъ и ростовщикомъ. Но въ англійской Гвіанѣ такіе люди часто являлись настоящими благодѣтелями бѣдныхъ рабочихъ. Въ первые годы своей жизни въ колоніи, многіе изъ куліевъ, частью по непривычкѣ къ труду, частью отъ физическихъ недостаковъ, не могли существовать на свои скудные заработки. Куліевъ заставляли въ Гвіанѣ работать подъ тропическимъ солнцемъ, по крайней мѣрѣ, шесть дней въ недѣлю, а условіе о платѣ имъ до двухъ рупіевъ въ день признавалось недѣйствительнымъ. Трудно вообразить болѣе возмутительный фактъ оффиціальной недобросовѣстности. Мѣстное законодательное собраніе, съ высшаго разрѣшенія представителя ея величества англійской королевы, удостовѣряло о существованіи такой заработной платы, о которой въ колоніи никто и не слыхивалъ, а когда обманутые индусы являлись въ Гвіану, то губернаторъ и судьи до того усвоивали себѣ систему двоякаго толкованія контрактовъ въ пользу землевладѣльцевъ и противъ куліевъ, что если эти послѣдніе, придя въ отчаяніе, не могли или не хотѣли работать за меньшую, противъ обѣщанной, сумму, то ихъ предавали суду и подвергали штрафамъ или тюремному заключенію. Поэтому, естественно, что куліи считали своими благодѣтелями ростовщиковъ, которые давали имъ деньги на пищу или для уплаты штрафовъ. Такимъ путемъ они пріобрѣтали возможность привыкнуть къ работѣ, климату и вообще къ своему новому положенію, а потомъ уже мало по малу уплачивали долги, хотя многіе не успѣвали этого сдѣлать въ первыя пять лѣтъ и должны были заключать новые контракты на такой же срокъ, при чемъ уступали кредиторамъ большую часть преміи. Однако, несмотря на скупость этихъ индійскихъ ростовщиковъ и чрезмѣрно высокіе проценты, обыкновенно взимаемые ими съ должниковъ, они часто выказывали состраданіе къ своимъ бѣднымъ соотечественникамъ и потому на нихъ смотрѣли далеко не съ тѣмъ презрѣніемъ, какое питаютъ повсюду къ подобнымъ людямъ.
   Подобной дѣятельностью Ашату накопилъ денегъ, завелъ четыре или пять коровъ, за которыми присматривалъ негръ, и нуждался только въ одномъ -- въ женѣ. Но сначала число женщинъ въ Гвіанѣ было такъ незначительно, что ему невозможно было достать жену по любви или за деньги, а когда женская эмиграція развилась въ большемъ размѣрѣ, то все же было не легко жениться, такъ какъ большая и конечно лучшая часть прибывающихъ женщинъ вступала въ брачныя узы съ своими спутниками изъ Индіи. Такимъ образомъ, Ашату велъ жизнь одинокую и, боясь, чтобъ власти не узнали про его богатство, пряталъ свои деньги въ различныхъ тайникахъ. Но какой-то хитрый китаецъ высмотрѣлъ одно изъ этихъ хранилищъ и похитилъ нѣсколько сотенъ долларовъ. Съ этой минуты Ашату сталъ несчастнымъ человѣкомъ; съ отчаянія онъ запилъ, потомъ перешелъ къ опіуму и, наконецъ, сошелся съ Рамдулой. Она взялась его утѣшить и повела дѣло такъ ловко, что Ашату сначала подарилъ ей ожерелье и корову, а потомъ далъ ея мужу отступнаго тридцать долларовъ и другую корову; выйдя же за него замужъ, она мало по малу увѣшала себя большею частью его сокровищъ въ видѣ ожерелій, браслетовъ, колецъ и пр.; а остальное состояніе прожила. Тогда Ашату бросилъ свое ремесло и все, что могъ скрыть отъ жены пропивалъ у Чин-аЛунга, содержавшаго тайный, хотя всѣмъ извѣстный вертепъ, гдѣ продавались куліямъ аракъ и опіумъ, или проигрывалъ у Чин-а-Фу, содержателя игорнаго дома, другого почтеннаго учрежденія, на которое землевладѣльцы и мѣстныя власти также смотрѣли сквозь пальцы.
   Адскій вертепъ Чин-а-Фу помѣщался на окраинѣ селенія въ одной изъ старыхъ развалившихся хижинъ, гдѣ куліямъ было оффиціально запрещено жить землевладѣльцемъ; но удивительно, что при этомъ ему никогда не входила въ голову самая простая мысль -- сломать эти опасныя, но соблазнительныя жилища.
   Однажды поздно вечеромъ, въ игорной залѣ Чин-а-Фу, тѣснилось пятнадцать или двадцать куліевъ, большею частью китайцевъ, такъ какъ въ то время индусы еще мало предавались куренію опіума и игрѣ въ кости. На низкой скамьѣ изъ голыхъ досокъ валялись два китайца и индуска, дошедшіе до совершеннаго столбняка отъ страшнаго наркотическаго зелья. Вокругъ несчастной керосиновой лампы, бросавшей вокругъ слабый, мерцающій свѣтъ, стояло и сидѣло остальное общество, сосредоточивши все свое вниманіе на игрѣ въ бамбуковыя кости. Безмолвныя, странныя, безчувственныя лица китайцевъ представляли поразительный контрастъ съ пламенно сверкающими глазами и съ стиснутыми зубами двухъ или трехъ индусовъ. Среди этой группы находился Ашату, на котораго, при первомъ, его появленіи въ этой трущобѣ, смотрѣли съ уваженіемъ, а теперь лишь съ презрительной улыбкой.
   Самъ хозяинъ Чин-а-Фу былъ старый игрокъ, прибывшій изъ Гонконга, а плоское, желтое лицо его невозможно описать, такъ какъ его единственныя, выдающіяся черты состояли изъ наростовъ грязи. Смотря на него, казалось, что какой нибудь искусный ваятель китайскихъ идоловъ сжалъ и сплюснулъ это лицо на подобіе обезьяны съ раздавленнымъ носомъ. Узкія отверстія, замѣнявшія ему глаза были на столько открыты, что дозволяли видѣть окружающіе предметы, но посторонній наблюдатель не могъ бы заключить по нимъ объ его чувствахъ или мысляхъ, если таковыя въ немъ были. Губы его и зубы какъ бы не имѣли ни какого отношенія къ другимъ частямъ лица, но за то синеватая, выбритая голова, съ короткой сѣдой косичкой, вполнѣ гармонировала съ уморительной его физіономіей. Толстая шея возвышалась надъ короткимъ, коренастымъ туловищемъ, покрытымъ грязной голубой блузой и коленкоровыми шароварами. За кушакомъ былъ старательно скрытъ широкій, длинный ножъ, подозрительно острый и блестящій. Всѣ считали Чин-а-Фу опасной, таинственной загадкой и никто не рѣшался ее разгадать. Самъ Друмондъ слѣдилъ за нимъ съ любопытствомъ, потому что хитрый, мрачный китаецъ, когда хотѣлъ, былъ отличнымъ работникомъ и принималъ участіе въ сахаровареніи съ удивительной ловкостью. Но большею часть своего времени онъ проводилъ въ прогулкахъ по окрестнымъ саваннамъ, принося домой пойманныхъ птицъ или змѣй. Друмондъ зналъ, что его куліи найдутъ такъ или иначе возможность играть въ кости въ его помѣстьѣ или въ сосѣднихъ, и потому приказалъ смотрителямъ не обращать вниманія на то, что дѣлалось въ вертепѣ Чпи-а-Фу; но все же ему было объявлено, что въ случаѣ нарушенія порядка, онъ будетъ подвергнутъ немедленному наказанію.
   Снявъ свою верхнюю одежду и заголивъ до таліи свое мускулистое туловище, китаецъ держалъ въ рукахъ глиняную кружку съ запрещеннымъ аракомъ, который хранилъ въ потаенномъ углу хижины.
   -- Хотите арака, Ашату? сказалъ онъ подходя къ мадрасцу стараясь придать саркастическое выраженіе своему лицу.
   Ашату повидимому былъ уже достаточно пьянъ, и не спуская глазъ съ бамбуковыхъ костей, ставилъ на ставку послѣднія свои мелкія монеты.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, показывая на свои пустыя руки: -- но, можетъ быть, вы мнѣ повѣрите?
   -- Вы мнѣ должны семь долларовъ, я не могу вамъ болѣе вѣрить, отвѣчалъ рѣшительнымъ тономъ Чин-а-Фу.
   Ашату поникъ головою. Ему стыдно было, что онъ такъ палъ.
   -- Сколько вамъ нужно? спросилъ мужественный голосъ.
   Всѣ вздрогнули. Голосъ этотъ не былъ никому знакомъ. На порогѣ комнаты стоялъ Гунумунъ.
   -- Я хочу играть съ моимъ другомъ Ашату! сказалъ онъ, садясь подлѣ мадрасца:-- вамъ, кажется, сегодня не везетъ?
   Ашату призналъ въ Гунумунѣ новаго недавно прибывшаго кулія, а Чин-а-Фу, сначала оторопѣвшій отъ появленія незнакомца, теперь предложилъ ему очень любезно выпить арака въ кокосовой скорлупѣ.
   Гунумунъ, молча, взялъ половинку кокосоваго орѣха, налилъ ее и разомъ выпилъ огненную влагу, которая, повидимому, не произвела на него никакого дѣйствія. Эта смѣлая выходка возбудила болѣе удивленія въ посѣтителяхъ игорнаго дома, чѣмъ въ его хозяинѣ, который благоразумно разбавлялъ аракъ водою.
   -- Ну, теперь, произнесъ онъ громко:-- я и мой другъ Ашату будемъ играть противъ всего общества. Я вамъ дамъ взаймы шесть долларовъ, прибавилъ онъ шопотомъ.
   Лицо игрока вдругъ просвѣтлѣло, и онъ потребовалъ водки. Пьяная безсознательность, казалось, теперь исчезла, и глаза его снова сверкали надеждой.
   Игра началась, и Гунумунъ съ Ашату стали быстро выигрывать. Первый хотѣлъ навязать своему товарищу различные суевѣрные пріемы игроковъ, а послѣдній велъ дѣло очень хладнокровно и съ большимъ разсчетомъ. Черезъ часъ они раздѣлили между собою четыре доллара. Ашату былъ внѣ себя отъ радости. Онъ продолжалъ пить и, обнявъ Гунумуна, ласкалъ его, какъ ребенка. Наконецъ, Гунумунъ всталъ и хотѣлъ уйти, но Ашату его удерживалъ, прося играть съ нимъ.
   -- Нѣтъ, я не могу, отвѣчалъ бывшій чокедаръ: -- пора спать. Къ тому же, у васъ слишкомъ пустыя ставки.
   -- Подождите! воскликнулъ Ашату съ лихорадочнымъ одушевленіемъ:-- я ставлю одинъ долларъ, два, если вы желаете.
   Гунумунъ вернулся на свое прежнее мѣсто и взялъ ящикъ съ костями. Китайцы и индусы, которымъ была въ диковину такая крупная игра, окружили его.
   -- Идетъ на два доллара, сказалъ онъ: -- ну что вы назначаете?
   -- Три! воскликнулъ Ашату.
   -- Шесть, отвѣчалъ Гунумунъ.
   Онъ бросилъ кости. Вышла цифра пять, которая была ближе, къ шести, чѣмъ къ тремъ.
   -- Вы проиграли, замѣтилъ онъ.
   Мадрасецъ схватилъ бамбуковый ящикъ и сильно потрясъ его.
   -- Семь, сказалъ Гунумунъ.
   -- Три повторилъ Ашату.
   Это число было его любимымъ, и онъ не ошибся. Вышла именно цифра три. Всѣ присутствующіе находились въ большомъ волненіи и съ любопытствомъ слѣдили за игрою. Огонь въ лампѣ умиралъ, бросая странный, мерцающій свѣтъ на все общество. Въ дверяхъ стоялъ Чин-а-Фу и съ безпокойствомъ посматривалъ по сторонамъ, такъ какъ часъ уже былъ очень поздній. Слѣдующіе два раза выигралъ Гунумунъ, и у Ашату не осталось ни гроша. Онъ схватилъ себя за волосы, проклялъ свою судьбу и выпилъ еще порцію арака.
   -- Дайте мнѣ десять долларовъ! воскликнулъ онъ.
   Гунумунъ хладнокровно отсчиталъ ему деньги, говоря:
   -- Я играю съ вами еще пять разъ.
   Онъ выигралъ три раза, и Ашату бросилъ ему деньги. Потомъ онъ хотѣлъ встать и промять ноги, такъ какъ сидѣлъ три часа на одномъ мѣстѣ, но вдругъ закачался и упалъ безъ чувствъ. Чин-а-Фу медленно подошелъ къ нему, равнодушно посмотрѣлъ на его лицо, молча поднялъ съ пола и съ помощью двухъ посѣтителей вынесъ изъ дому.
   Въ эту самую минуту, отъ наружной стѣны отбѣжала женщина, слѣдившая черезъ щелку за всѣмъ, что происходило въ игорномъ домѣ. Опередивъ печальную процессію, она незамѣтно вошла въ свое жилище. Это была Рамдула. Притаивъ дыханіе, она стала прислушиваться. Люди опустили свою ношу на землю передъ дверью и удалились.
   -- Не позвать ли Рамдулу? сказалъ кто-то.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ китаецъ: -- онъ сейчасъ очнется и самъ войдетъ въ домъ.
   На слѣдующее утро, дежурный смотритель нашелъ мертвый трупъ Ашату на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ его положили наканунѣ. Онъ былъ уже холодный.
   Проснувшись, Рамдула наполнила все селеніе раздирающими воплями; но толпа мужчинъ и женщинъ, тотчасъ окружившая трупъ, отнеслась къ ея горю очень хладнокровно.
   Гунумунъ, всегда встававшій рано, одинъ изъ первыхъ явился къ жилищу Ашату и немедленно предупредилъ Чин-а-Фу о случившемся. Между тѣмъ, собравшаяся толпа выражала сочувствіе къ покойному, который нѣкогда былъ передовымъ человѣкомъ между куліями; одни вспоминали его умъ, другіе доброту, третьи силу, четвертые щедрость, и т. д. Мало по малу, въ душѣ каждаго присутствующаго проснулась ненависть къ тѣмъ лицамъ, которыя довели его до такого позорнаго конца, и саркастическія замѣчанія посыпались на Чин-а-Фу и Рамдулу.
   -- Ей можно ревѣть, говорила одна женщина: -- посмотрите, сколько онъ надарилъ ей серебрянныхъ украшеній!
   -- Онъ умеръ совершенно кстати для нея, промолвила другая:-- она слишкомъ громко воетъ для истиннаго горя.
   Между тѣмъ, подоспѣло трое или четверо смотрителей. Рамдулѣ было приказано прекратить свои завыванія и она повиновалась съ замѣчательнымъ самообладаніемъ, отложивъ изліяніе своего горя до болѣе удобной минуты.
   -- Какимъ образомъ онъ очутился мертвымъ подлѣ своего дома? спросилъ у нея Крамптонъ.
   -- Не знаю, масса, я не видала ночью мужа. Я заснула безъ него.
   -- Хорошо, замѣтилъ Крамптонъ, не довѣряя ея словамъ: -- но кто-нибудь изъ куліевъ его видѣлъ? Чин-а-Фу, вы маракуете по англійски и по индуски. Спросите, не видалъ ли кто изъ куліевъ вчера Ашату?
   Китаецъ заморгалъ и, съ черезвычайно спокойнымъ, хладнокровнымъ видомъ, громко и какъ бы вопросительно обратился къ окружавшимъ его куліямъ, но въ сущности предупредилъ ихъ, чтобъ они отвѣчали отрицательно на всѣ вопросы. Каждый изъ нихъ молча покачалъ головой, а Чин а-Фу, пожавъ плечами, выразилъ сожалѣніе, что не видалъ наканунѣ Ашату, такъ какъ онъ кичился своими медицинскими познаніями.
   Въ эту минуту появился Друмондъ. Онъ прежде всего старательно осмотрѣлъ тѣло умершаго и убѣдился, что не было слѣдовъ насилія. Потомъ онъ замѣтилъ, что покойный умеръ; пьянымъ и, наконецъ, открывъ сжатый кулакъ Ашату, вынулъ изъ него бамбуковыя кости, которыя несчастный бросалъ въ послѣднюю минуту своей жизни.
   -- Э! мистеръ Чин-а-Фу, этотъ кулій былъ у васъ вчера ночью? спросилъ онъ, подозрѣвая, что несчастный былъ отравленъ.
   -- Нѣтъ, масса, отвѣчалъ китаецъ съ удивительнымъ спокойствіемъ:-- у Ашату не было денегъ и я ему не довѣрялъ. Онъ давно уже не былъ въ моемъ домѣ.
   -- А это вы видите, сэръ? Я вынулъ кости изъ его кулака.
   Чин-а-Фу выраженіемъ лица и жестами обнаружилъ самое уморительное изумленіе.
   -- Въ моемъ помѣстьѣ нѣтъ другого игорнаго дома, кромѣ вашего, продолжалъ Друмондъ: -- очевидно, что передъ самой смертью онъ игралъ въ кости. Держи его, Крэгъ!
   Могучая рука молодого шотландца опустилась на плечо Чин-а-Фу. Но, черезъ секунду, блеснуло стальное лезвее и большой ножъ вонзился въ лѣвый бокъ Крэга. Прежде, чѣмъ злодѣй могъ повторить свой смертельный ударъ, Друмондъ повалилъ его на землю и поддержалъ бѣднаго юношу, который лишился чувствъ. Два смотрителя бросились на китайца и, обезоруживъ, арестовали его.
   Все это произошло необыкновенно быстро, но впечатлѣніе, произведенное на куліевъ, превосходило всякое описаніе. При видѣ крови и ареста своего товарища, индусы, особливо китайцы, пришли въ истерическое волненіе, оглашая воздухъ дикими криками. При этомъ желтокожіе махали ножами, а индусы бросались въ свои жилища за тонкими тростями, ихъ обычнымъ орудіемъ.
   -- Хорошо, Чин-а-Фу, хорошо! его надо отбить! слышалось со всѣхъ сторонъ.
   Толпа начала напирать на Друмонда, который поддерживалъ Крэга и кричалъ смотрителямъ, чтобъ они ни за что не выпускали китайца. Черезъ нѣсколько мгновеній, пошли въ ходъ и трости индусовъ. Все селеніе высыпало изъ своихъ жилищъ, и женщины громкими криками поощряли мужчинъ на открытую борьбу. Остальные смотрители прибѣжали на шумъ и пошли мужественно въ атаку. Но индійцевъ и китайцевъ, однажды выведенныхъ изъ себя, очень трудно успокоить. Куліи нетолько храбро держались, но начали одерживать верхъ. Двое смотрителей были тяжело ранены. Негры, шедшіе на работу, смотрѣли издали на эту любопытную сцену. Друмондъ, обезсиленный своей тяжелой ношей, едва могъ отбиваться отъ сыпавшихся на него ударовъ.
   . Въ эту минуту, Диллу, съ нѣсколькими куліями, подошелъ къ толпѣ и, увидавъ, что Друмондъ былъ окруженъ громаднымъ количествомъ враговъ, молча бросился къ нему на помощь и своею тростью сталъ такъ ловко работать направо и налѣво, что скоро очистилъ порядочное пространство вокругъ Друмонда. Товарищи слѣдовали его примѣру и въ то же время криками увѣщевали другихъ индусовъ прекратить драку. Гунумунъ, стоявшій до сихъ поръ въ значительномъ разстояніи отъ бурной сцены, недоумѣвая, на которую сторону встать, вдругъ сдѣлался рьянымъ защитникомъ порядка. Онъ присоединился къ Диллу, и ихъ общія усилія принудили мятежниковъ удалиться въ китайскій кварталъ, гдѣ они приготовились къ отчаянной защитѣ противъ полиціи.
   Крэга отнесли въ домъ Друмонда и положили на его постель. Отъ значительной потери крови онъ долго не приходилъ въ себя, но Друмондъ, раздѣвъ его, подробно осмотрѣлъ рану, вслѣдствіе чего пришелъ къ убѣжденію, что рана была не смертельная, хотя очень тяжелая. Докторъ, прибывшій черезъ полчаса, подтвердилъ это мнѣніе.
   Вскорѣ изъ Гинитауна прибылъ отрядъ полицейскихъ съ ружьями, подъ начальствомъ офицера. Замѣчательно, что во всѣхъ колоніяхъ, гдѣ куліи -- почти рабы, полиція вооружена ружьями. Съ минуту начальникъ отряда колебался, что ему дѣлать. Вмѣшательство полиціи могло возбудить открытый мятежъ, и Друмондъ, желая отклонить всякое столкновеніе, предложилъ пойти къ своимъ рабочимъ и вступить съ ними въ переговоры. Всѣ окружающіе старались его отговорить отъ этого намѣренія; только Диллу вызвался его сопровождать, ручаясь за безопасность.
   -- Ты, Диллу, сегодня отстаиваешь хозяина, а завтра его убьешь! сказалъ Друмондъ, смотря прямо въ глаза юному индусу.
   -- Нѣтъ масса, отвѣчалъ Диллу гордо: -- я не хочу васъ убить; меня за это посадятъ въ тюрьму. Слишкомъ много куліевъ напало на массу, и Диллу его защититъ.
   -- Ага! такъ куліи понимаютъ, что такое честный, ровный бой.
   Гунумунъ, стоявшій подлѣ, вмѣшался теперь въ разговоръ.
   -- Гунумунъ... новый кулій также постоитъ за массу. Онъ пойдетъ съ массой къ куліямъ.
   Диллу взглянулъ на хитраго индуса съ иронической улыбкой, но не произнесъ ни слова. Онъ былъ убѣжденъ, что бывшій чокедаръ не рискнетъ пойти къ куліямъ.
   -- Такъ идемте всѣ вмѣстѣ, сказалъ Друмондъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Диллу:-- масса Друмондъ и Диллу -- одно, а масса Друмондъ и Гунумунъ -- другое.
   -- Хорошо, я довѣрюсь тебѣ, Диллу, произнесъ Друмондъ:-- моя жизнь въ твоихъ рукахъ. Ты только что спасъ меня, и я не могу не вѣрить тебѣ, понимаешь?
   Индусъ молча кивнулъ головой..
   Полиціи было приказано отойти на приличное разстояніе, а Друмондъ и Диллу смѣло пошли вдвоемъ къ китайскому кварталу, гдѣ было собрано около 400 эмигрантовъ, въ томъ числѣ 30 китайцевъ. Ихъ положеніе казалось не безопаснымъ, тѣмъ болѣе, что нѣкоторые изъ куліевъ напились аракомъ, похищеннымъ изъ погреба. Чин-а-Фу. Но Диллу, поднявъ руки къ небу, объяснилъ въ нѣсколькихъ словахъ, что масса невооруженный и безъ всякаго эскорта пришелъ объясниться съ своими рабочими. Помѣ минутнаго колебанія, они, по совѣту Диллу, усѣлись на землю, а Друмондъ всталъ среди нихъ.
   -- Ну! что вы, черти, вздумали бунтовать, сказалъ онъ характеристично: -- и еще за кого заступились, за мошенника Чин-а-Фу! Развѣ я съ вами не добръ?
   -- Нѣтъ, вы добры, отвѣчало нѣсколько голосовъ изъ толпы.
   -- Я васъ не бью?
   -- Нѣтъ, масса, но смотрители бьютъ куліевъ.
   -- Зачѣмъ-же вы били меня? продолжалъ Друмордъ: -- вамъ стоитъ только объяснить мнѣ каждый разъ, когда смотрители обходятся съ вами грубо. Вы знаете, что Чин-а-Фу -- мошенникъ, а посмотрите, что вы сдѣлали, прибавилъ онъ, снимая шляпу и показывая кровь на лбу.
   Эта выходка произвела лучше впечатлѣніе, чѣмъ самая краснорѣчивая рѣчь. Добродушный народъ, послѣ минутной вспышки, быстро остылъ, и только китайцы смотрѣли сердито изъ подлобья. Друмондъ видѣлъ, что съ ними ему никогда не помириться.
   -- Масса не накажетъ куліевъ, если они тотчасъ пойдутъ всѣ на работу, сказалъ Диллу, пользуясь минутой: -- довольно драться! Дайте ваши руки, масса и куліи -- друзья!
   Друмондъ кивнулъ головою въ знакъ согласія, и куліи, вставъ съ земли, начали подходить къ нему одинъ за другимъ и торжественно пожимать ему руку, какъ будто дѣло шло о принятіи должности новымъ американскимъ президентомъ. Продѣлавъ эту церемонію, они преспокойно отправились на работу.
   Чин-а-Фу былъ переданъ полиціи, а Друмондъ, давъ приказаніе смотрителямъ, какъ имъ поступать съ куліями, занялся попеченіями о больномъ Крэгѣ. За ранами другихъ пострадавшихъ ухаживалъ докторъ, и куліи такъ довѣряли слову Друмонда, что явились въ больницу для перевязки ранъ, нисколько не скрывая своего участія въ безпорядкѣ.
   

V.

   Домъ судьи Макузскаго Округа находился на окраинѣ Гинитоуна, въ двухъ миляхъ отъ Belle Suzanne. Пройдя по однообразной, скучной дорогѣ, мимо болотъ, грязныхъ канавъ и грубо устроенныхъ дамбъ, на которыхъ торчали тамъ и сямъ деревянныя, на курьихъ ножкахъ, хижины обитателей Гинитоуна, вы подходили къ длинному, досчатому, некрашенному зданію, въ родѣ сарая, на высокихъ столбахъ и съ крутой лѣстницей, которая вела изъ сада въ обширную галлерею, окружавшую домъ. Хотя самый домъ былъ очень уродливъ, но зато садъ представлялъ великолѣпное зрѣлище, съ его богатыми куртинами, полными всевозможныхъ тропическихъ цвѣтовъ, съ колоссальной Victoria Regia въ особомъ бассейнѣ и длинными рядами тамариндовъ, франжипановъ, кокосовыхъ пальмъ и апельсинныхъ деревьевъ, обвитыхъ роскошными орхидеями. Прихотливо и густо вьющіяся Stephanatis и Passiflora украшали громадную галлерею и превращали въ райское жилище скромный и уродливый, хотя очень удобный для жизни храмъ англійскаго правосудія въ Гвіанѣ.
   Въ этой галлереѣ, защищенной отъ солнца деревянными шторами, сидѣлъ однажды утромъ за письменнымъ столомъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти, дородный, но, повидимому, живой, энергичный. Время наложило на него слѣды заботъ и разочарованій; темные, вьющіеся волосы и большая борода уже начинали сѣдѣть, а морщины на низкомъ и широкомъ лбѣ ясно напоминали о прошедшихъ невзгодахъ и страстяхъ. На немъ не было сюртука, а бѣлые панталоны и жилетъ рельефно выставляли его полную фигуру. Съ перваго взгляда, его лицо, казалось, выражало твердую волю и рѣшительный характеръ, но, при ближайшемъ наблюденіи, обнаруживалось, что эта твердая воля зависѣла вполнѣ отъ минутнаго увлеченія впечатлительной натуры; на толстыхъ, хотя и красивыхъ губахъ играла постоянно улыбка сомнѣнія, а въ глазахъ было что-то нерѣшительное, измѣнчивое. Но лучше всего истинный его характеръ обнаруживали въ настоящую минуту безпокойныя, постоянно измѣнявшіяся движенія рукъ и всего тѣла. Онъ, то не дописавъ слова, клалъ перо и перечитывалъ прежде написанныя строки, то открывалъ подлѣ лежавшую книгу, то, откинувшись на спинку кресла, закрывалъ глаза, то вскакивалъ, чтобъ убить упорно преслѣдовавшаго его комара, то снова съ неожиданной ревностью принимался за писанье. Дѣйствительно, отличительной чертой мистера Марстона, англійскаго судьи въ Гинитоунѣ былъ, недостатокъ энергіи, которая даетъ человѣку силы нетолько начать, но и довести до конца всякое дѣло. Будь онъ одаренъ этой способностью, онъ достигъ бы первыхъ мѣстъ въ юридическомъ мірѣ Англіи; но онъ занимался адвокатурой урывками, не систематично и кончилъ тѣмъ, что, не умѣя поддержать себя личнымъ трудомъ, предложилъ свои услуги правительству. Министерство колоній, послѣднее убѣжище для всѣхъ посредственностей или непонятыхъ геніевъ, дало ему мѣсто судьи въ Демерарѣ, гдѣ онъ и провелъ двадцать лѣтъ, исключая нѣсколько кратковременныхъ отпусковъ. Пять лѣтъ тому назадъ, онъ потерялъ жену, которая оставила на его попеченіе шестерыхъ дѣтей -- страшная обуза для человѣка въ его положеніи и съ англійскими понятіями о потребностяхъ личнаго комфорта и необходимости дать дѣтямъ высшее образованіе. Отсюда постоянныя заботы свести концы съ концами въ финансовомъ отношеніи, что составляетъ вѣчную характеристику людей гордыхъ, непрактичныхъ и привыкшихъ жить сверхъ средствъ. Подобная жизнь, которую ведутъ столько людей во всѣхъ частяхъ свѣта, представляетъ патетическую трагедію, хотя въ ней нѣтъ убійствъ и роковой игры страстей. *
   Кромѣ письменнаго стола, на галлереѣ находилось нѣсколько покойныхъ креселъ, неизбѣжный въ Гвіанѣ гамакъ и рабочій столикъ съ дамскимъ рукодѣліемъ. Черезъ нѣсколько минутъ, явилась изъ сосѣдней столовой и прелестная работница. Это была молодая дѣвушка не высокаго роста, въ простенькомъ бѣломъ платьѣ, прекрасно обрисовывавшемъ ея художественно изящную фигуру, въ которой всѣ формы были удивительно соразмѣрны и прекрасны, какъ это часто бываетъ въ существахъ, рожденныхъ въ тропическихъ странахъ. Всѣ ея нѣжныя черты сіяли какимъ-то лучезарнымъ свѣтомъ, черные волосы осѣняли царственнымъ ореоломъ лобъ, выточенный какъ бы изъ слоновой кости, а большіе, глубокіе, блестящіе глаза, полускрытые длинными рѣсницами, не большой, но антично изваянный носъ, тонкія, прелестныя губки, округленный, пухленькій подбородокъ и бѣлоснѣжная, артистически очерченная шейка придавали Изабеллѣ Марстонъ увлекательную красоту весенней лиліи.
   -- Белла, сказалъ отецъ, обрадованный ея появленіемъ, которое счастливо нарушило овладѣвшую имъ скуку:-- отчего ты не посидишь спокойно? Цѣлое утро ты все бѣгаешь взадъ и впередъ, хотя знаешь, какъ важно мнѣ окончить эту бумагу къ сегодняшней почтѣ.
   -- Ахъ вы, лицемѣрный судья! воскликнула молодая дѣвушка, цѣлуя старика и лаская его сѣдые волосы: -- вы очень хорошо знаете, что, когда я здѣсь, то вы со мною постоянно болтаете и работаете только въ моемъ отсутствіе. Но, кромѣ того, мнѣ надо вамъ кое-что сказать.
   -- Вѣроятно, Гонзалесъ прислалъ за деньгами. Боже мой! кто меня избавитъ отъ этого подлаго португальца. Эти уроженцы Мадеры хуже жидовъ. Проклятый, смѣетъ еще требовать денегъ съ судьи! Я его засужу въ первый разъ, какъ у него будетъ дѣло... я его въ тюрьму упрячу, негодяя...я...
   -- Тише, тише, папа! вы знаете, что ничего этого не сдѣлаете, и онъ въ этомъ увѣренъ, иначе не приставалъ бы къ вамъ. Но не надо такъ говорить, а то кто-нибудь васъ услышитъ и приметъ вашу шутку за серьёзное.
   -- Ха, ха, ха! произнесъ судья, искренно смѣясь мысли, чтобъ онъ когда-нибудь могъ мстить несправедливыми приговорами своему личному кредитору: -- я желалъ бы посмотрѣть на Гонзалеса, еслибъ я уплатилъ ему весь свой долгъ. Онъ думаетъ, что я всегда рѣшаю дѣла въ его пользу, потому что долженъ учтиво съ нимъ обходиться, но ты, Белла, знаешь, что это не правда. Я всегда оказываю самое строгое правосудіе его бѣднымъ должникамъ. Да, кстати, прислали братья Куминги англійскаго эля? Надо его попробовать за завтракомъ. Я такъ справедливъ въ дѣлахъ этого негодяя, что едва надняхъ не присудилъ его къ тюрьмѣ за бутылку рома, найденную въ его постелѣ.
   Въ эту минуту на лѣстницѣ, которая вела изъ сада въ галлерею, послышались шаги, и въ отворенную дверь вошелъ живой предметъ разговора, небольшаго роста, коренастый человѣкъ, съ черными глазами, краснымъ лицомъ и въ соломенной шляпѣ съ большими полями.
   -- Здравствуйте, Гонзалесъ, воскликнулъ легкомысленный судья, взглянувъ съ улыбкой на Изабеллу, вспыхнувшую, какъ макъ:-- что вы дѣлаете такъ рано въ нашемъ околодкѣ? Вамъ нуженъ исполнительный листъ на задержаніе бѣднаго должника или вы пришли ограбить какого-нибудь несчастнаго негра?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ португалецъ небрежнымъ тономъ и выражаясь очень порядочно по-англійски: -- я сегодня явился сюда не для этого. Я былъ въ моей лавкѣ въ Гинитоунѣ и посѣтилъ мою ферму въ Маханкѣ.
   -- Какіе вы счастливые, португальцы! Вы скупаете всю страну.
   -- И всѣхъ судей, ха, ха, ха! произнесъ, потирая руки, португалецъ.
   Англичанинъ побагровѣлъ, ибо опасно чужестранцу, а тѣмъ болѣе кредитору упрекать гордаго британца въ неуплатѣ долговъ. Но онъ сдержалъ свой гнѣвъ и отвѣчалъ съ достоинствомъ:
   -- Вотъ видите, мистеръ Гонзалесъ, правительство, отказывая намъ, бѣднымъ чиновникамъ, въ необходимыхъ средствахъ къ жизни, предаетъ насъ въ ваши руки. Оно забываетъ, что мы можемъ соблазниться и продавать правосудіе. Но не забывайте, что это англійская колонія и что ваши права обезпечены англійскими законами, а потому не будьте слишкомъ жадны и жестоки, другъ мой.
   -- Хорошо покровительство англійскихъ законовъ, нечего сказать! Ваши плантаторскія власти притѣсняютъ меня на каждомъ шагу, и я долженъ прятать свои деньги въ Америкѣ, чтобъ спасти ихъ отъ правительственнаго захвата. Хорошо покровительство! съ меня берутъ 17,000 долларовъ за продажу спиртныхъ напитковъ въ Джорджтоунѣ и Бирбичѣ. Я долженъ примѣшивать въ ромъ вдвое болѣе воды со времени новаго закона. Мало того: я не могу держать дома ни капли вина или водки. Инспектора постоянно являются ко мнѣ въ домъ, поднимаютъ мою жену съ постели, суютъ свой носъ всюду...
   -- Я все это знаю, но, мистеръ Гонзалесъ, вы должны сознаться, что многіе изъ вашихъ соотечественниковъ -- большіе мошенники. Я, конечно, говорю не о васъ; ваша честность и добросовѣстность всѣмъ извѣстны. Но я не могу не восхипцаться вашей откровенностью: вы прямо сознаетесь мнѣ, судьѣ, что разбавляете ромъ водою. Вы обманываете публику и правительство, которое должно же акцизомъ или другими средствами пополнять свою казну.
   -- Да, правительство обкладываетъ налогами португальцевъ и куліевъ, а сахаръ, гуано и другія произведенія плантаторовъ ничего не платятъ. Признаюсь, дорого обходится покровительство англійскихъ законовъ!
   -- Но что вамъ угодно? спросилъ Марстонъ, недовольный фамильярнымъ тономъ португальца:-- вы вѣдь пожаловали сюда не для одной бесѣды?
   -- Нѣтъ, я зашелъ къ вамъ, отвѣчалъ португалецъ, взглянувъ на Беллу:-- чтобъ сказать вамъ о проишествіи въ Belle Suzanne. Тамъ былъ бунтъ, звали полицію, одинъ смотритель едва не убитъ, и нѣсколько людей ранено.
   -- Неужели? воскликнулъ судья, вскакивая съ мѣста въ большомъ волненіи.
   Белла поблѣднѣла и черезъ минуту также быстро покраснѣла.
   -- Вы слышали, мистеръ Гонзалесъ, кто опасно раненъ? спросила она.
   -- Да, лучшій человѣкъ во всемъ помѣстьѣ, прекрасный юноша, по имени Крэгъ. Ему нанесъ ударъ ножемъ китаецъ... Э! что это? что съ вами?
   Португалецъ и Марстонъ бросились къ молодой дѣвушкѣ, которая неожиданно откинулась на спинку кресла, блѣдная и безъ чувствъ. Тутъ произошла обычная суматоха. Явились служанки, принесли воды, и, когда чрезъ нѣсколько времени Изабелла открыла глаза, то отецъ, взявъ ее на руки, отнесъ въ спальню. Убѣдившись, что съ нею произошелъ только обморокъ отъ испуга за свою личную безопасность, судья возвратился къ своему гостю.
   -- Этотъ молодой человѣкъ Крэгъ хорошо знакомъ съ вашей дочерью? спросилъ хитрый Гонзалесъ.
   -- Да, мы его знаемъ. Онъ -- порядочный юноша, сынъ шотландскаго фермера, и по временамъ"посѣщаетъ насъ.
   -- Я очень сожалѣю, что разсказалъ о постигшемъ его несчастьѣ при вашей дочери. Быть можетъ, онъ ей нравится? Нѣтъ? Ну, простите меня. Вы, англичане, имѣете на этотъ счетъ призабавныя понятія. Но позвольте мнѣ все же засвидѣтельствовать, что онъ -- лучшій смотритель во всей колоніи, хотя и не годится для Гвіаны. Мистеръ Друмондъ съ нимъ долго не уживется. Онъ разсказывалъ вамъ о томъ, какъ поступаютъ съ куліями?
   -- Вы слишкомъ любопытны, Гонзалесъ, и не имѣете никакого права вмѣшиваться въ частные разговоры, произнесъ рѣзко судья:-- я не понимаю, чего вы отъ меня хотите?
   -- Вотъ видите, мистеръ Марстонъ, сказалъ португалецъ, взявъ за руку англичанина и говоря медленно, серьёзно:-- всѣмъ грозитъ опасность, и я пришелъ васъ объ этомъ предупредить. Этотъ бунтъ не послѣдній. Я разъѣзжаю по всей странѣ и отлично знаю каждое изъ здѣшнихъ помѣстій. Всѣ лавочники куліи покупаютъ у меня товаръ, и я навѣрно могу сказать, что дѣла идутъ плохо: куліи недовольны.
   -- Они ничѣмъ недовольны.
   -- Спросите вашего друга Крэга, и онъ вамъ скажетъ причину этого недовольства. Смотрители преслѣдуютъ женъ, сирдары бьютъ мужей куліевъ, обсчитываютъ деньгами и пищей въ лазаретѣ. Мистеръ Друмондъ станетъ васъ увѣрять, что ему ничего неизвѣстно, но онъ все знаетъ.
   -- Тише, тише, сказалъ судья, вставая и смотря за дверь, не подслушиваетъ ли ихъ кто:-- я не могу дозволить вамъ говорить о мистерѣ Друмондѣ. Онъ -- мой другъ, и въ каждое засѣданіе суда имѣетъ какое-нибудь дѣло въ качествѣ истца или отвѣтчика.
   -- Да, да, я понимаю; но вѣдь я говорю только, что онъ кладетъ въ карманъ тѣ деньги, которыя его подчиненные обманомъ или насиліемъ отнимаютъ у куліевъ. То же самое дѣлается и въ другихъ помѣстьяхъ. Вездѣ завѣдывающіе работами обманываютъ и куліевъ, и хозяевъ.
   -- А вамъ завидно? Я посмотрѣлъ бы, какъ на ихъ мѣстѣ нагрѣлъ бы себѣ руки португалецъ.
   Гонзалесъ пожалъ плечами. Онъ не выказывалъ притязаній на особую добродѣтель и никогда не утверждалъ, что никакими благами его нельзя соблазнить, но онъ соединялъ въ себѣ добродушіе съ хитростью и корыстью, какъ это часто случается на бѣломъ свѣтѣ.
   -- Повторяю, мистеръ Марстонъ, продолжалъ онъ:-- куліи вездѣ, во всей колоніи, недовольны своимъ положеніемъ. Въ Бербичѣ, Маханкѣ, Демерарѣ, Есеквибо и прочихъ мѣстахъ слышатся одинаковыя жалобы на неправильные вычеты изъ жалованья и на дурное обхожденіе въ лазаретахъ. Все это грозитъ серьёзной опасностью. Если произойдетъ общее возстаніе куліевъ, то мы всѣ поплатимся жизнію и имуществомъ.
   -- Эге! ужь португальцы начинаютъ бояться. Но въ случаѣ возстанія на нашей сторонѣ будутъ 20,000 васъ португальцевъ, и всѣ негры.
   -- Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ Гонзалесъ, качая головой:-- португальцы не станутъ защищать васъ, англичанъ, и убивать даромъ куліевъ. У насъ давнишніе съ вами счеты. Вы -- судья и мой другъ, и потому предупреждаю васъ: не надѣйтесь ни на какую помощь. Ни одинъ португалецъ, ни одинъ негръ не заступится за васъ. Но прощайте, мнѣ пора. Вы вѣрно также сейчасъ отправитесь въ Belle Suzanne.
   -- Да, да, слѣдуетъ ѣхать. Прощайте. Кстати, вы знаете, что я хочу вамъ уплатить свой долгъ. Проценты слишкомъ велики.
   -- Неужели? произнесъ португалецъ, пожимая плечами, сдѣлалъ гримасу, приподнялъ шляпу и молча удалился.
   Гонзалесъ былъ правъ; дѣйствительно, куліи нетолько въ Belle Suzanne, но и во всѣхъ окрестныхъ помѣстьяхъ были недовольны своимъ положеніемъ и ясно это обнаруживали. Въ Гофманѣ былъ также избитъ до полусмерти смотритель, и многочисленные мелкіе факты ежедневно доказывали, что среди индусовъ и китайцевъ начиналось сильное движеніе. Въ джорджтоунскомъ клубѣ, средоточіи всѣхъ сплетенъ и толковъ въ Демерарѣ, плантаторы съ опасеніемъ передавали другъ другу тревожныя вѣсти.
   Убѣдившись, какъ изъ лично извѣстныхъ ему фактовъ, такъ и изъ разсказовъ сосѣдей, въ грозившей колоніи опасности, Друмондъ, какъ практическій, благоразумный человѣкъ, рѣшился предотвратить грозу. Первымъ его дѣломъ было заняться пересмотромъ внутренней организаціи своего помѣстья. Двое изъ надсмотрщиковъ, принимавшихъ участіе въ недавнемъ бунтѣ, были лишены своихъ мѣстъ; и это нарушеніе даннаго слова не наказывать куліевъ за бунтъ Друмондъ объяснилъ тѣмъ, что его обѣщаніе не относилось до должностныхъ лицъ, ослушаніе которыхъ не могло оставаться безнаказаннымъ. Сметливые куліи намотали себѣ на усъ этотъ поступокъ Друмонда, какъ бы простъ и законенъ онъ ни казался плантаторамъ и несдержанное слово хозяина сильно подѣйствовало на послѣдующія отношенія къ нему рабочихъ. Одно изъ вакантныхъ мѣстъ сирдара было дано Гунумуну, который около этого же времени добился другой цѣли своихъ честолюбивыхъ стремленій и женился на Рамдулѣ. На второе мѣсто Друмондъ хотѣлъ назначить Диллу, но, послѣ значительнаго размышленія, перемѣнилъ свое намѣреніе.
   -- Диллу -- честная собака, сказалъ онъ самъ себѣ: -- и за дѣло избилъ Пита, но онъ слишкомъ благороденъ и уменъ. Онъ имѣетъ слишкомъ большое вліяніе на своихъ товарищей и питаетъ, подобно Крэгу, какія-то сантиментальныя понятія о добрѣ и злѣ, которыя вовсе здѣсь непригодны. Я награжу его другимъ образомъ, а мѣсто надсмотрщика дамъ негру Джонсону; эта славный, здоровенный человѣкъ.
   Друмондъ послалъ за Диллу и, поблагодаривъ его за храбрую, вѣрную службу, далъ ему свидѣтельство на свободное пастбище для его скотины и, кромѣ того, обѣщалъ пожаловать серебрянную медаль для ношенія въ память его мужественнаго поступка. Но, къ величайшему изумленію, Диллу отказался отъ этихъ наградъ. Онъ слышалъ о назначеніи Гунумуна на мѣсто, которое, по его мнѣнію, должно было достаться ему, и былъ очень оскорбленъ нестолько этимъ возвышеніемъ своего врага, сколько нарушеніемъ слова со стороны хозяина. Конечно, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ боялся, что Гунумунъ воспользуется своимъ мѣстомъ, чтобы отмстить ему, но ничего не сказалъ объ этомъ обстоятельствѣ Друмонду, который не зналъ объ ихъ враждѣ.
   -- Я этого не возьму, масса, сказалъ онъ:-- у Диллу довольна денегъ, довольно травы. Мнѣ не надо денегъ за то, что я побилъ куліевъ за массу.
   -- Не будь дуракомъ, бери что даютъ.
   -- Нѣтъ.
   -- Съ вами, индусами, труднѣе ладить, чѣмъ съ дикими звѣрями! воскликнулъ Друмондъ гнѣвно и потомъ прибавилъ, понижая голосъ: -- тутъ что-нибудь да кроется. Отчего ты отказывается отъ награды?
   -- Масса обманулъ куліевъ, отвѣчалъ индусъ, пожимая плечами:-- масса сказалъ Диллу: "передай куліямъ, что я не накажу никого за бунтъ", а потомъ наказалъ Рамбукса и Доста-Магомета, лишивъ ихъ мѣстъ. Куліи этого не любятъ: они говорятъ: "масса всегда говорилъ правду, а теперь солгалъ".
   Услыхавъ эти смѣлыя слова, Друмондъ взбѣсился, назвалъ Диллу неблагодарнымъ, низкимъ негодяемъ и объявилъ, что нетолько не намѣренъ прощать бунтовщиковъ сирдарей, но если Диллу осмѣлится въ другой разъ выражаться такъ дерзко, то онъ упрячетъ и его въ тюрьму. Такимъ образомъ, бѣдный Диллу вмѣсто награды получилъ строгій выговоръ и былъ подвергнутъ опалѣ.
   При разговорѣ Друмонда съ Диллу присутствовалъ старшій смотритель, Питеръ, злобный мулатъ, уже давно желавшій отомстить молодому индусу за причиненное ему уже давно публичное оскорбленіе. Однажды, онъ увидалъ, что Диллу, среди своихъ товарищей, о чемъ-то громко проповѣдывалъ и всѣ слушали его, бросивъ работу. Это было на отдаленномъ полѣ, и Питеръ, выйдя изъ себя, замахнулся хлыстомъ на Диллу, но ловкій индусъ отвернулся отъ удара и въ туже минуту схватилъ за шею смотрителя. Еслибъ товарищи не отняли его, то Читеръ поплатился бы жизнью, но куліи розняли ихъ и взяли честное слово отъ Читера, подъ угрозою немедленной смерти, что онъ никому не скажетъ о случившемся. Мулатъ свято хранилъ данное слово изъ боязни куліевъ и насмѣшекъ своихъ товарищей, но затаилъ въ своемъ сердцѣ страшную злобу противъ Диллу и теперь онъ нашелъ, что наступила, наконецъ, удобная минута для мести.
   -- Этотъ человѣкъ, сказалъ онъ Друмонду, когда индусъ удалился:-- всегда будетъ намъ помѣхой. Онъ думаетъ слишкомъ много о себѣ, и.куліи его слишкомъ уважаютъ. Его необходимо укротить и всего лучше подчинить его Гунумуну, который изъ одного съ нимъ селенія,
   -- О! вотъ причина недовольства Диллу, воскликнулъ Друмондъ:-- онъ просто завидуетъ своему соотечественнику. Проклятые азіаты! Да, вы правы, его надо отдать въ распоряженіе Гунумуну и заставить пилить тростникъ въ продолженіи нѣсколькихъ недѣль. Мнѣ очень жаль, что онъ вынуждаетъ меня на подобныя мѣры, но что-же дѣлать! онъ и его жена -- злобные дураки.
   Читеръ былъ очень радъ результату своего совѣта. Онъ завѣдывалъ отдаленными полями, гдѣ работалъ отрядъ Гунумуна, и заранѣе предвкушалъ всю сладость мести противъ оскорбившаго его индуса. На слѣдующей же недѣлѣ, Диллу былъ переведенъ на рубку тростника, достигающаго въ тропическихъ странахъ громаднаго размѣра, и поставленъ подъ начальство Гунумуна. Габота эта была очень трудная и очень плохо оплачивалась, такъ что приносила втрое менѣе, чѣмъ прорытіе канавъ, любимое и постоянное дотолѣ занятіе Диллу. Легко себѣ поэтому представить, какая злоба закипѣла въ сердцѣ молодого индуса, когда онъ увидѣлъ себя униженнымъ въ глазахъ соотечественниковъ, подчиненнымъ своему злѣйшему врагу и обязаннымъ работать за малую плату въ семи миляхъ отъ дома.
   Отъ подобныхъ несправедливостей не можетъ предостеречь никакой законъ; онѣ присущи системѣ обязательнаго труда, при которой назначеніе той или другой работы вполнѣ зависитъ отъ хозяина. Единственнымъ ограниченіемъ его произвола въ этомъ случаѣ можетъ служить только личный интересъ, заставляющій его извлекать наибольшую выгоду изъ рабочихъ. Но кулій, на какую бы тонкую работу онъ ни былъ способенъ, принужденъ, по капризу хозяина, смотрителя или надсмотрщика, исполнять самую грубую, низкую работу. Подобная неограниченная, безотвѣтственная власть, часто употребляемая во зло, всегда грозитъ опасностью общественному спокойстію и святому дѣлу справедливости и свободы.
   Однако, въ первое время, Диллу съумѣлъ сдержать свое негодованіе и исправно, стойко исполнялъ непріятную для него работу. Съ другой стороны, и Гунумунъ былъ слишкомъ хитеръ, чтобъ сразу воспользоваться своимъ превосходствомъ и возбудить открытую вражду въ своемъ могучемъ соперникѣ, а пока довольствовался зоркимъ наблюденіемъ за всѣми движеніями молодого индуса.
   Однажды вечеромъ, въ сумерки, Диллу сидѣлъ въ дверяхъ своей хижины, починяя сѣти, которыми онъ ловилъ въ каналахъ кишѣвшую тамъ рыбу, какъ вдругъ передъ нимъ предстала фигура Акулу.
   -- Здравствуйте, Акулу, сказалъ онъ громко.
   -- Здравствуйте, отвѣчалъ почти шепотомъ торговецъ:-- не называйте меня по имени. Я не хочу, чтобъ кто-нибудь зналъ о моемъ посѣщеніи. Я пришелъ къ вамъ по важному, тайному дѣлу. Пойдемте въ хижину.
   Лицо Акулу было полускрыто коленкоровымъ платкомъ, который онъ сдернулъ, войдя въ дверь.
   -- Никто насъ не подслушаетъ? спросилъ онъ.
   -- Не бойтесь, отвѣчалъ Диллу:-- Лучми нѣтъ дома, а селеніе далеко, да и тамъ всѣ заняты. Они сегодня ночью закалываютъ ягненка. Что вы скажете новаго?
   -- Много, отвѣчалъ Акулу, садясь въ самомъ темномъ углу хижины, такъ что могучая фигура Диллу совершенно скрывала его отъ внѣшнихъ взглядовъ:-- я только что вернулся изъ Вакенгама и съ аравійскаго берега. Вездѣ куліи недовольны своимъ положеніемъ и готовы на все. Они охотно и большими количествами присоединяются къ нашему союзу. Они жалуются прежде всего на то, что по утрамъ ихъ заставляютъ насильно вставать до разсвѣта.
   -- Многіе этого стоятъ, осторожно отвѣчалъ Диллу:-- половина куліевъ работаетъ за остальныхъ, которые состоятъ изъ никуда негодныхъ подонковъ Индіи.
   -- Это правда, но въ этомъ виноваты не куліи, а жадные англичане, которые требуютъ рабочихъ по самой дешевой цѣнѣ и потому вербуютъ въ нашей странѣ самыхъ низкихъ людей; но, однажды приведя этихъ рабочихъ сюда, они не имѣютъ права обходиться съ ними дурно. Потомъ куліи жалуются на то, что смотрители и надсмотрщики обманываютъ ихъ, неправильно записывая работу и при разсчетѣ по субботамъ возбуждаютъ споры о работѣ, сдѣланной недѣлю назадъ, когда уже нѣтъ возможности доказать фактически, что каждый сдѣлалъ. Въ нѣкоторыхъ помѣстьяхъ незаконные штрафы и отсрочки платежей повторяются каждую недѣлю, а если куліи идутъ жаловаться къ главному агенту по дѣламъ эмигрантовъ, то ихъ по дорогѣ арестуютъ и садятъ въ. тюрьму до пріѣзда судьи. Если же имъ и удается достигнуть до массы Гуди, и онъ назначитъ слѣдствіе, то всегда плантаторы оказываются правыми. Наконецъ, хозяева и смотрители нетолько обманомъ отжиливаютъ деньги у рабочихъ, но не даютъ имъ и половины опредѣленныхъ лекарствъ, пищи и бѣлья въ лазаретахъ. На дняхъ двое китайцевъ повѣсились въ Порто-Белльскомъ лазаретѣ отъ дурного ухода.
   -- У насъ здѣсь хорошій лазаретъ, отвѣчалъ Диллу:-- но, конечно, никогда не даютъ больнымъ того, что предписано докторомъ. Я никогда не видалъ, чтобъ мисса Мина отпускала больнымъ курицу, упоминаемую въ обязательныхъ по закону спискахъ, которые висятъ надъ кроватями. Въ сосѣднемъ помѣстьѣ съ больными обходятся еще хуже и на прошлой недѣлѣ, они побили сидѣлку.
   -- Вотъ видите, сказалъ Акулу:-- я видѣлся съ португальцемъ Гонзалесомъ. Онъ очень намъ сочувствуетъ.
   -- Я не вѣрю людямъ, которые наживаются на нашъ счетъ.
   -- Я также ему не довѣрялъ бы, еслибъ онъ не имѣлъ личной ненависти къ правительству за возвышеніе акциза на вино. Кромѣ того, онъ очень добрый человѣкъ и всегда готовъ помочь нашимъ соотечественникамъ. Наконецъ, его ненавидятъ всѣ плантаторы. Онъ поручилъ адвокату Вильямсу тайно написать петицію отъ имени куліевъ. Это ему стоило 20 долларовъ и, посмотрите, на бумагѣ уже находится около 900 подписей.
   Мадрасецъ вынулъ изъ за пазухи длинный листъ бумаги, но Диллу въ темнотѣ не могъ ничего разобрать.
   -- Я вамъ передамъ эту бумагу, продолжалъ онъ:-- но надо сохранять петицію отдѣльно отъ подписей, которыя потомъ можно пришить. Всѣ подписавшіеся куліи принадлежатъ къ нашему союзу. Соберите поболѣе подписей. Дальху, одинъ изъ лучшихъ нашихъ соотечественниковъ, можетъ подписать за индусовъ, а нашъ вѣрный другъ, докторъ, Кунг-а-Ли, распространитъ петицію среди китайцевъ.
   Диллу молча кивнулъ головой и спряталъ петицію и листъ съ подписями въ различныхъ тайникахъ своей хижины.
   -- Хорошо, сказалъ онъ:-- вы можете положиться на меня. Я устрою это дѣло въ нашемъ околодкѣ. Но смотрите, Акулу, чтобъ васъ не поймали плантаторы, а главное не довѣряйте всѣмъ и каждому. Напримѣръ, здѣсь есть негодяй, по имени Гунумунъ, чикедаръ моего селенія, разбойникъ, трусъ, собака, змѣя, сволочь...
   -- Что онъ вамъ сдѣлалъ, Диллу? Вы выходите изъ себя, а вамъ не слѣдовало бы ссориться, тѣмъ болѣе, что онъ, говорятъ, назначенъ сирдаромъ.
   -- Жаль, что его здѣсь нѣтъ! воскликнулъ молодой индусъ:-- съ какой радостью я задушилъ бы собственными руками этого проклятаго...
   -- Довольно браниться, лучше разскажите, въ чемъ дѣло! сказалъ Акулу со смѣхомъ.
   Диллу съ ожесточеніемъ разсказалъ исторію своихъ отношеній къ Гунумуну, но не успѣлъ еще окончить своихъ сѣтованій о возвышеніи врага, какъ вдругъ въ дверяхъ показалась какая-то громадная фигура. Акулу въ туже минуту закрылъ лицо платкомъ, хотя въ темнотѣ невозможно было разобрать его чертъ.
   -- Диллу! произнесъ громко грубый голосъ Гунумуна.
   -- Какого чорта тебѣ здѣсь надо? воскликнулъ Диллу, вскочивъ на ноги и толкая изо всей силы непрошеннаго гостя въ грудь.
   -- Я пришелъ по приказанію массы Читера сказать, чтобъ вы завтра, въ 4 часа утра, приходили на заднюю дамбу, сказалъ сирдаръ, оправившись отъ неожиданнаго удара:-- ее размыло водою и моему отряду приказано привести ее въ порядокъ. Будьте спокойны, Диллу, вы мнѣ отвѣтите за этотъ пріемъ.
   -- Хорошо, хорошо, убирайся вонъ и не смѣй никогда подслушивать у моей двери.
   -- Ага! у васъ кто-нибудь спрятанъ, благо Лучми нѣтъ дома.
   -- Убирайся по добру, по здорову.
   Съ этими словами, Диллу бросился на Гунумуна, но тотъ убѣжалъ со всѣхъ ногъ.
   -- Это нехорошо, сказалъ Акулу, качая головой: -- онъ погубитъ наше дѣло изъ мести къ вамъ. Мнѣ надо уйти отсюда незамѣтно.
   -- Погодите, я васъ выпущу отсюда, отвѣчалъ Диллу и, вынувъ доску въ задней стѣнѣ своей хижины, указалъ Акулу тропинку, по которой онъ могъ спокойно и никѣмъ незамѣченный удалиться изъ помѣстья Друмонда.
   Проводивъ своего пріятеля и закрывъ потаенный выходъ изъ хижины, Диллу поспѣшно выбѣжалъ на дорогу, по которой скрылся Гунумунъ. Вдали, за сосѣднимъ строеніемъ, на разстояніи 400 фут., виднѣлась его фигура, подсматривавшая, кто выйдетъ отъ Диллу. Молодой индусъ тотчасъ бросился въ ближній каналъ и, переплывъ его, пустился бѣгомъ по противоположной дамбѣ. Эта стратагема вполнѣ удалась. Гунумунъ принялъ его за гостя или гостью и пустился за нимъ въ погоню. Но молодой человѣкъ былъ проворнѣе его и лучше зналъ всѣ тропинки въ помѣстьѣ. Покруживъ вдоль полей, чтобъ сбить съ толку своего преслѣдователя, Диллу снова бросился въ каналъ, какъ бы желая его переплыть, но въ сущности нырнулъ на значительное разстояніе и, повернувъ назадъ, вышелъ на тотъ же берегъ за спиною у Гунумуна, который продолжалъ его преслѣдовать до сосѣдняго помѣстья, тогда какъ онъ преспокойно вернулся домой.
   

VI.

   Между тѣмъ, бѣдный Крэгъ медленно поправлялся отъ нанесенныхъ ему ранъ. Въ первое время, Друмондъ почти не отходилъ отъ него; докторъ посѣщалъ больного два раза въ сутки, Пита посылали каждое утро въ Джорджтоунъ за льдомъ для компресовъ, и Мина посвящала все свое время уходу за интереснымъ паціентомъ. На четвертый день, докторъ объявилъ, что показались симптомы воспаленія, и безпокойство Друмонда еще болѣе усилилось. Онъ съ радостью постоянно дежурилъ бы при раненомъ, но не могъ запустить своихъ дѣлъ по управленію помѣстьемъ и, несмотря на всю свою мощную натуру, не былъ въ состояніи работать цѣлый день и не спать ночей. Поэтому, необходимо было найти помощницу миссѣ. Послѣ долгихъ обсужденій было рѣшено пригласить въ сидѣлки Лучми, на что она и Диллу съ удовольствіемъ согласились, такъ какъ Крэгъ былъ общимъ любимцемъ у куліевъ за его доброе обращеніе и строго справедливыя показанія на судѣ, во время многочисленныхъ процессовъ Друмонда съ его рабочими.
   Такимъ образомъ, молодая индустанка заняла мѣсто сидѣлки у больного Крэга, у котораго, наконецъ, открылась горячка. Она ни на минуту не выходила изъ комнаты больного, почти не спала и, постоянно бодрая, свѣжая, цѣлыми часами сидѣла на полу, слѣдя съ терпѣливымъ вниманіемъ за всѣми перипетіями тяжелаго недуга. Поэтому, въ минуты полусознанія между бредомъ, Крэгъ не могъ не чувствовать присутствія нѣжнаго существа, которое съ замѣчательной ловкостью перемѣняло ему ледъ на головѣ, поправляло простыни, или отгоняло комаровъ отъ его горѣвшаго лица. Онъ не видѣлъ чертъ ея лица, не слышалъ ясно ея голоса, но называлъ ее матерью и часто среди бреда изливалъ передъ нею въ пламенныхъ выраженіяхъ свою любовь къ отсутствующему дорогому существу. Хотя Лучми ничего не понимала въ этомъ потокѣ нѣжныхъ словъ, но глаза ея сверкали какимъ-то инстинктивнымъ, горячимъ сочувствіемъ. Не отходя отъ него ни днемъ, ни ночью и постоянно окружая самыми заботливыми попеченіями, она мало-по-малу стала чувствовать къ нему неопредѣленную, но могучую симпатію. Она никогда не видала такъ близко и такъ долго бѣлаго англійскаго лица, и каштановыя кудри юноши и красивыя блѣдныя черты производили на нее странное, обаятельное впечатлѣніе. Она находила удовольствіе, невинное, честное удовольствіе смотрѣть на него, прикасаться рукою къ его пылающему лбу, или приподнимать его голову и поддерживать ее своимъ плечомъ, пока онъ принималъ лекарство. Она была слишкомъ простымъ, первобытнымъ существомъ, чтобъ анализировать свои чувства, и только ощущала блаженную радость, оказывая какую-либо услугу бѣдному больному, находившемуся у нея на попеченіи. Конечно, въ новомъ, проснувшемся въ ней чувствѣ не было ничего общаго съ ея глубокой, преданной любовью къ Диллу, и оно скорѣе походило на поклоненіе божеству, чѣмъ на земную страсть. Впрочемъ, еслибъ она могла себѣ отдавать ясный отчетъ въ томъ, что она ощущала въ глубинѣ своего сердца, то признала бы немаловажную опасность въ пламенномъ чувствѣ ревности ко всякому, кто осмѣливался встать между нею и больнымъ, конечно, кромѣ миссы, къ которой она относилась съ большимъ уваженіемъ.
   Особенно Лучми ненавидѣла пастора, мистера Тельфера, который приходилъ иногда навѣщать больного, когда тотъ началъ немного поправляться. Это былъ образецъ дюжиннаго, практическаго англиканскаго пастора, который прилично исполняетъ свои оффиціальныя обязанности, произноситъ рутинныя проповѣди, пользуется расположеніемъ богатыхъ прихожанъ, у которыхъ постоянно обѣдаетъ, весело болтая, какъ простой мірянинъ, и вообще отличается самыми узкими понятіями о своей гуманной дѣятельности. Достопочтенный Адольфусъ Тельферъ строго придерживался того правила, что его душеспасительными бесѣдами могли пользоваться только его прихожане и единовѣрцы, и вслѣдствіе этого, съ одинаковымъ презрѣніемъ обращался съ пресвитеріанами, квакерами, евреями, турками и язычниками. Поэтому, придя въ первый разъ къ Крэгу и увидя Лучми, онъ небрежно сказалъ:
   -- Что это за женщина? индустанка? Вы лучше выгнали бы ее изъ комнаты.
   -- Она -- жена одного изъ моихъ куліевъ и прекрасно ухаживаетъ за больнымъ, отвѣчалъ Друмондъ:-- если вы намѣрены говорить что-нибудь оскорбительное или вредное для нея, то я готовъ ея удалить, но она здѣсь каждую минуту нужна. Къ тому же, прибавилъ онъ съ саркастической улыбкой:-- почемъ вы знаете, какую пользу ей могутъ принести ваши слова?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ почтенный миссіонеръ, очень наивно:-- я на опытѣ убѣдился, что всѣ попытки обращать этихъ людей -- только потеря времени.
   Лучми не понимала, что онъ говорилъ, но инстинктивно угадала, что онъ хотѣлъ удалить ее изъ комнаты и съ той минуты возненавидѣла его. Когда онъ потомъ приходилъ и читалъ священное писаніе или молился вмѣстѣ съ Крэгомъ, она презрительно отвертывалась, а послѣ его ухода принимала всѣ возможныя мѣры, чтобъ развеселить больного и отвлечь его мысли отъ мрачныхъ душеспасительныхъ размышленій.
   Однажды она застала его въ слезахъ послѣ посѣщенія пастора, и, нѣжно обтеревъ ему щеки, начала бранить миссіонера зато, что онъ заставилъ плакать ея массу.
   -- О! промолвилъ Крэгъ, какъ бы про себя:-- не говорите ничего дурного объ этомъ бѣдномъ человѣкѣ. Онъ дѣлаетъ все, что можетъ, и приноситъ мнѣ пользу.
   Въ этотъ день, впервые больной съ интересомъ слѣдилъ за всѣми движеніями своей сидѣлки. Опасность, по словамъ доктора, уже миновала, и онъ началъ, хотя медленно, но вѣрно поправляться.
   -- Вы -- Лучми? спросилъ онъ.
   -- Да, масса.
   -- Я давно боленъ?
   -- Три недѣли, отвѣчала молодая женщина, считая по пальцамъ.
   -- Да, я помню, произнесъ больной:-- былъ бунтъ, не правда ли? Должно быть, меня сильно ранили, я не могу двигаться. Помогите мнѣ сѣсть.
   -- О, нѣтъ, масса! вы не можете сидѣть, отвѣчала Лучми и своими маленькими руками старалась удержать приподнимавшагося могучаго юношу.
   -- Вы правы, промолвилъ онъ, смотря на нее съ теплымъ сочувствіемъ, которое всякая хорошая сестра милосердія внушаетъ своему паціенту:-- если вы, моя милая, можете меня удержать, то значитъ я слабъ.
   Она провела рукой по его волосамъ съ тою же простой преданностью, съ которой собака лижетъ руку у своего господина.
   Но не въ одной Лучми болѣзнь Крэга возбудила нѣжное сочувствіе. Изабелла Марстонъ, ведя уединенную жизнь въ такомъ климатѣ и средѣ, мысль о которыхъ могла бы свести съума любую молодую дѣвушку, привыкшую къ образованному обществу, нашла въ трагическомъ происшествіи съ Крэгомъ болѣе романтичнаго интереса, чѣмъ въ самыхъ романахъ. Она всегда считала знакомство съ этимъ благороднымъ и красивымъ молодымъ человѣкомъ чрезвычайно пріятнымъ, и ея досужая фантазія строила иногда воздушные замки о жизни съ нимъ вдвоемъ, но теперь ея сердце было постоянно переполнено мыслями и заботами о бѣдномъ больномъ, ухаживать за которымъ мѣшали ей приличія. Марстонъ, несмотря на свою любовь къ дочери, не подозрѣвалъ и, притомъ, никогда, не допустилъ бы возможности, чтобъ Изабелла, мать которой была родственницей баронета, могла питать серьёзный интересъ къ сыну фермера, тѣмъ болѣе, что она съ дѣтства была воспитана въ аристократическомъ духѣ, и всѣ ея знакомые въ Демерарѣ, за исключеніемъ семействъ губернатора, военныхъ властей и судей, смотрѣли на нее, какъ на существо высшее, недосягаемое.
   Однако, это не мѣшало молодой дѣвушкѣ посылать ежедневно отъ имени отца къ миссѣ Минѣ узнавать о положеніи больного. Хотя Марстонъ и не входилъ въ эти распоряженія, но онъ не мѣшалъ дочери выражать свое сочувствіе къ несчастью бѣднаго юноши и, когда больной немного оправился, то онъ самъ поѣхалъ его навѣстить.
   -- А знаешь, Изабелла? сказалъ онъ, возвратясь изъ Belle Suzanne: -- этотъ юноша очень хорошо воспитанъ и говоритъ чрезвычайно благоразумно. Но за нимъ ухаживаютъ только экономка Друмонда Мина и жена какого-то кулія, пресмѣшная женщина, невинная, какъ ребёнокъ и очень красивая.
   Сердце его дочери сжалось отъ ревности и негодованія.
   -- А ему позволяютъ читать, папа?
   -- Нѣтъ, мистеръ Тельферъ иногда посѣщаетъ его и читаетъ священныя книги. Но вотъ ты всегда жалуешься на скуку -- отчего бы тебѣ не ходить къ нему читать? Онъ достаточно оправился, чтобы сидѣть на кровати. Это было бы настоящее доброе дѣло, а старуха Сузанна Саркофагъ могла бы тебя провожать въ Belle Suzanne.
   -- А вы думаете, что это было бы прилично? спросила молодая дѣвушка, опасаясь неудовлетворительнаго отвѣта.
   -- Что съ тобою, Белла? Неужели кто-нибудь подумаетъ о тебѣ что-нибудь дурное оттого только, что ты сдѣлаешь доброе дѣло и навѣстишь больного смотрителя? Всѣ понимаютъ, на какой ногѣ подобные люди стоятъ въ отношеніи къ намъ, и твое опасеніе просто смѣшно. Конечно, ты не позволишь, чтобы подобная нелѣпая мысль удержала тебя отъ исполненія своего долга, хотя, быть можетъ, и не очень пріятнаго.
   -- Конечно, нѣтъ, папа! воскликнула съ радостью молодая дѣвушка:-- но я очень застѣнчива и нерѣшительна, потому что у меня нѣтъ матери, которая могла бы руководить моими дѣйствіями.
   Не успѣла молодая дѣвушка совершенно неожиданно добиться осуществленія всѣхъ своихъ желаній, какъ она уже почувствовала сомнѣніе: хорошо ли было воспользоваться страннымъ предложеніемъ отца? Она не могла уже болѣе скрывать отъ себя того факта, что, отъ пустоты ли сердца, или отъ необыкновенныхъ достоинствъ молодого человѣка, она была пламенно влюблена въ него. Если родители не доставляютъ своимъ дочерямъ иныхъ удовольствій или занятій, то они, естественно, должны ожидать, что молодыя дѣвушки будутъ искать развлеченія въ любви къ красивому юношѣ. Что касается Изабеллы, то изъ числа 2,000 европейцевъ, обитавшихъ въ колоніи, не было, по всей вѣроятности, ни одного, на которомъ она могла остановиться предпочтительнѣе, чѣмъ на Крэгѣ. Но всѣ колебанія Изабеллы, наконецъ, прекратились передъ мыслію о долгѣ, на который сослался Марстонъ, предлагая дочери читать больному. Это понятіе о долгѣ чрезвычайно растяжимое; человѣкъ во имя долга совершитъ убійство, а женщина рискнетъ осквернить свое честное имя.
   Спустя два дня послѣ разговора Изабеллы съ отцомъ, она отправилась съ негромъ Саркофагомъ, служившимъ у Марстона, въ кабріолетѣ, въ Belle Suzanne. При этомъ нельзя не замѣтить, что она была одѣта болѣе нарядно и тщательно, чѣмъ требовалось для благотворительнаго посѣщенія больного. Нина приняла молодую дѣвушку очень любезно и, войдя въ галлерею, гдѣ Крэгъ сидѣлъ на кровати, обложенный подушками, сказала:
   -- Мистеръ Крэгъ, молодая дѣвушка пришла васъ навѣстить и принесла вамъ желе.
   Больной дремалъ, а Лучми, сидя подлѣ него, отгоняла отъ него мухъ пальмовой вѣткой.
   -- Миссъ Марстонъ пришла меня навѣстить! воскликнулъ онъ, открывая глаза:-- это не можетъ быть. Ея отецъ былъ здѣсь только два дня тому назадъ.
   -- Да, она здѣсь и желаетъ васъ видѣть. Какая она прелестная, мистеръ Крэгъ, вся въ бѣломъ, съ розовыми бантами и въ шляпкѣ съ...
   -- Чортъ возьми ея шляпку! воскликнулъ больной, забывая, что его слова слышны въ сосѣдней столовой:-- я не могу принять теперь молодой дѣвушки, Мина. Все здѣсь въ безпорядкѣ. Лучми, дайте мнѣ галстухъ, щетку и гребень.
   -- Извините, мистеръ Крэгъ, произнесло небесное видѣніе, неожиданно являясь передъ нимъ:-- не безпокойтесь, вы -- больной и не можете быть всегда гладко причесаны. Я пришла узнать о вашемъ здоровьи, и потомъ... папа... думалъ... что я могу чтеніемъ доставить вамъ удовольствіе.
   Она протянула руку Крэгу, который машинально сдѣлалъ то же, смотря въ какомъ-то забытьи на прелестное лицо молодой дѣвушки. Но прежде, чѣмъ ихъ руки соединились въ пожатіи, Лучми, слѣдившая за этой сценой, съ инстинктивнымъ недовѣріемъ бросилась впередъ и, схвативъ руку Крэга, прижала ее къ своей порывисто-колыхавшейся груди. Глаза ея сердито смотрѣли на непрошенную гостью.
   -- Лучми! воскликнула Мина, отталкивая ее:-- что вы дѣлаете? подите рочь. Миссъ Бэлла, извините ее, она -- очень грубая женщина.
   Крэгъ и Изабелла вспыхнули, а Лучми, надувъ губы, удалилась изъ галлереи. Наступило минутное молчаніе.
   -- Не обращайте вниманія на бѣдную индустанку, миссъ Марстонъ, сказалъ больной, стараясь загладить непріятное впечатлѣніе, произведенное странной выходкой Лучми:-- она ухаживала за мной во всю мою болѣзнь. Право, я не знаю, какъ благодадарить васъ за честь, которой вы удостоиваете меня вашимъ посѣщеніемъ. Я также очень обязанъ вамъ за прекрасное желе, которое вы мнѣ нѣсколько разъ присылали съ Саркофагомъ. Эй, Саркофагъ! вы здѣсь?
   -- Очень радъ видѣть, что масса такъ быстро поправляется, отвѣчалъ негръ, входя на галлерею:-- я сопровождаю миссъ Беллу въ этомъ пилигримствѣ любви.
   Молодые люди снова покраснѣли, и этотъ непредвидѣнный отвѣтъ такъ взволновалъ ихъ обоихъ, что разговоръ не вязался болѣе, несмотря на всѣ усилія доброй Мины. Изабелла предложила читать больному и спросила его, какую книгу принести въ слѣдующій разъ; но она говорила какъ-то странно, неловко, а онъ слушалъ ее разсѣянно. Вскорѣ молодая дѣвушка встала и положила конецъ неловкому свиданію. Въ ту минуту, какъ она выходила изъ галлереи, Лучми заняла свое мѣсто у изголовья больного.
   Посѣщеніе Изабеллы возбудило самыя противорѣчивыя мысли въ головѣ Крэга. Интересъ, который питала къ нему молодая дѣвушка, льстилъ его самолюбію; но съ другой стороны, странное поведеніе Лучми, которая возвратилась со слезами на глазахъ къ постели больнаго, ясно обнаружило то, чего онъ доселѣ не подозрѣвалъ или, быть можетъ, скрывалъ отъ самого себя.
   По мѣрѣ того, какъ онъ выздоравливалъ, Крэгъ все болѣе и болѣе находилъ удовольствія въ зрѣлищѣ безъискуственной простоты и граціозныхъ движеній Лучми. Она выказывала свою радость при видѣ его выздоровленія чисто по женски: надѣвала свои самыя пестрыя платья и прихотливо завивала свои волосы. По временамъ, она уходила къ мужу на короткое время, и Диллу нѣсколько разъ навѣщалъ Крэга, но послѣдній, благодаря его за добрыя попеченія жены, невольно возбуждалъ въ немъ чувство ревности. Напримѣръ, онъ нѣжно клалъ свою руку на плечо Лучми, хотя и не придавая этому никакого значенія, такъ какъ она принадлежала къ низшей расѣ; кромѣ того, Диллу не могъ не замѣтить того взаимнаго, инстинктивнаго сочувствія, которое естественно рождается между больнымъ и его сидѣлкой. Црэтому, не удивительно, что молодой индусъ не могъ долѣе сдерживать своего желанія взять обратно жену, и, за день до посѣщенія миссъ Марстонъ, онъ прямо объ этомъ заявилъ Лучми.
   Это требованіе мужа произвело рѣзкій переломъ въ чувствахъ Лучми. Она дотолѣ предавалась всецѣло своимъ обязанностямъ сидѣлки съ преданнымъ рвеніемъ, которое незамѣтно переходило въ пламенный энтузіазмъ. По мѣрѣ того, какъ онъ выздоравливалъ, Крэгъ часто и по долгу съ ней разговаривалъ, а она весело съ нимъ болтала. Эта жизнь была для. нея новой, невѣдомой; новыя сладкія, увлекательныя чувства и идеи просыпались въ ней. Конечно, все это было очень невинно и цѣломудренно; но не таилось ли въ этихъ новыхъ элементахъ ея жизни нѣкоторой опасности для безоблачной дотолѣ семейной жизни? Неожиданное требованіе Диллу разрушило однимъ ударомъ ея мирное блаженство и возвратило ее на землю, къ обыденной жизни, къ прозаическимъ обязанностямъ жены и хозяйки. Хотя она не умѣла анализировать своихъ ощущеній, но напоминаніе со стороны Диллу, что онъ имѣлъ большія права на нее, чѣмъ чарующія обязанности, принятыя ею на себя въ послѣднее время, возбудило въ ея сердцѣ, хотя и мгновенную, быстро исчезнувшую тѣнь сожалѣнія или протеста на неограниченное господство мужа надъ всѣмъ ея существомъ.
   Что касается Крэга, то онъ былъ тронутъ грубымъ проявленіемъ ревности въ молодой индустанкѣ во время посѣщенія миссъ Марстонъ. Онъ ничего не сказалъ объ этомъ Лучми, а только ласково потрепалъ ее по плечу и просилъ не плакать, такъ что она черезъ нѣсколько минутъ снова просіяла и жизнь ея потекла по прежнему только она замѣчала съ радостью, что красивый англичанинъ сталъ обращаться съ нею гораздо нѣжнѣе.
   Однако, это продолжалось недолго. Черезъ нѣсколько дней, Диллу пошелъ прямо къ Друмонду и настоятельно потребовалъ возвращенія жены. Хозяинъ ему не противорѣчилъ. Онъ считалъ теперь Диллу за опаснаго, безпокойнаго человѣка и не хотѣлъ ссориться съ нимъ изъ-за пустяковъ; къ тому же, Крэгъ уже достаточно оправился, чтобы поѣхать въ Барбадосъ для окончательнаго излеченія. Поэтому, Лучми была тотчасъ же освобождена отъ обязанностей сидѣлки.
   Прощаясь съ нею, Крэгъ пламенно поблагодарилъ ее за добрыя о немъ попеченія и крѣпко, тепло пожалъ ей обѣ руки. Въ эту минуту, въ его честныхъ глазахъ свѣтилось только святое чувство благодарности, но въ глубинѣ его сердца почти мгновенно исчезали послѣдніе слѣды нелѣпаго презрѣнія нисшей расы къ низшей, которое дотолѣ инстинктивно мѣшало развиться въ немъ серьёзной привязанности къ простой, невѣжественной, бронзовокожей индустанкѣ. Тперь, когда они стояли такъ близко, держа другъ друга за руки и встрѣчаясь взорами, юный англичанинъ видѣлъ передъ собою только женщину, существо ему равное по человѣческой крови, по человѣческимъ правамъ и достоинству. Но этотъ благородный порывъ, освобождавшій его отъ слѣпаго, унизительнаго предразсудка, не накладывалъ ли на него новой отвѣтственности, новыхъ обязанностей?
   Послѣ отъѣзда Крэга и возвращенія Лучми въ скромную хижину мужа, она въ первое время чувствовала сильно всю тяжесть перемѣны въ ея ежедневной жизни. Но искренняя любовь къ Диллу и видъ его неподдѣльной радости по случаю ея возвращенія вскорѣ возвратили ей прежнее довольство своей судьбой, и она снова стала весело хлопотать по хозяйству, готовить любимую пищу мужа и помогать ему въ уходѣ за коровами. Что-же касается до Диллу, то, чѣмъ болѣе онъ принималъ участія въ заговорѣ куліевъ и чѣмъ живѣе чувствовалъ нестерпимыя притѣсненія Гунумуна, тѣмъ пламеннѣе любилъ онъ единственное, дорогое ему на свѣтѣ существо и окружать его самыми нѣжными попеченіями. Послѣднее было особенно необходимо, потому что бѣдной Лучми пришлось теперь исполнять тяжелую полевую работу на равнѣ съ другими соотечественницами. Хотя въ послѣднее время Друмондъ питалъ къ Диллу враждебное недовѣріе, онъ, конечно, съ презрѣніемъ отвергнулъ бы всякую мысль выместить на женѣ свою злобу противъ мужа; но онъ лично не слѣдилъ за ея работой, какъ обыкновенно дѣлалъ въ отношеніи своихъ любимицъ, а потому и предоставилъ ее съ прочими работницами въ полное распоряженіе смотрителей.
   При существованіи ненормальной, искуственной системы обязательнаго труда, естественно, что, чѣмъ развитѣе и независимѣе рабочій, тѣмъ болѣе онъ возбуждаетъ къ себѣ недовѣрія въ хозяинѣ. Представьте себѣ, какъ встревожился бы фермеръ, еслибъ вдругъ лошадь или волъ обнаружили сознаніе своихъ правъ и претерпѣваемыхъ несправедливостей? Идеальный рабочій въ глазахъ хозяина, при такой системѣ, долженъ быть тупымъ, слѣпымъ орудіемъ его воли. Жалобы на то, что образованіе и способности могутъ сдѣлать человѣка слишкомъ умнымъ для исполненія своихъ обязанностей, слышатся нетолько отъ англійскихъ фермеровъ и благородныхъ членовъ верхней палаты, но и повсюду, гдѣ существуетъ рабство или какая бы тст ни была смягченная его форма подъ видомъ обязательнаго труда. Равенство правъ и способностей также немыслимо въ работникѣ, который закрѣпленъ за своимъ хозяиномъ навсегда или навремя, какъ и равенство общественнаго положенія. Оцѣнивая истину обязательнаго труда куліевъ, никогда не надо забывать этой точки зрѣнія, служащей ключемъ къ правильному пониманію многихъ сложныхъ вытекающихъ изъ нея вопросовъ. Просвѣщенные, благонамѣренные люди могутъ терпѣть подобную систему только какъ переходную мѣру, какъ временную опеку; а потому, эта система можетъ лишь на столько избѣгать порицанія, насколько она служитъ дѣйствительнымъ способомъ скорѣйшему самоуничтоженію. Съ этой точки зрѣнія, при добросовѣстномъ и строгомъ надзорѣ правительства, она можетъ принести нѣкоторую пользу; но всѣ усилія истинныхъ, государственныхъ людей и филантроповъ должны клониться къ сокращенію по возможности такой переходной системы, съ ея неизбѣжными злоупотребленіями, приносящими лишь пользу однимъ плантаторамъ.
   Такимъ образомъ, Друмондъ, находя, что Диллу и Лучми слишкомъ умны и независимы для хорошихъ куліевъ, предоставилъ ихъ вполнѣ произволу смотрителей. Это обстоятельство тѣмъ тяжелѣе отзывалось на красивой индустанкѣ, что нѣкоторые изъ смотрителей безбоязненно вымѣщали на ней и мужѣ ея свою злобу за неудачное ухаживаніе. Особливо сердился на строго нравственную красавицу португалецъ Мартинго, всѣ оскорбительныя предложенія котораго Лучми отвергала съ презрѣніемъ. По его распоряженію, она была удалена изъ сахароварни подъ предлогомъ лѣпи и принуждена полоть тростникъ на отдаленныхъ поляхъ плантаціи. Лучми никогда прежде не исполняла такой трудной работы и теперь тѣмъ болѣе она ее утомляла, что молодая женщина была беременна. Но все же она терпѣливо переносила все, находя большое утѣшеніе въ томъ, что Диллу работалъ невдалекѣ отъ нея и что они вмѣстѣ отправлялись на работу и возвращались домой,;при чемъ по дорогѣ она часто отдыхала подъ тѣнью тропическихъ деревьевъ, пока мужъ охотился за дичью.
   Такъ прошло около трехъ мѣсяцевъ, и Лучми, несмотря на нѣжныя попеченія Диллу, стала съ безпокойствомъ замѣчать, что онъ часто отлучается, не говоря куда, уходитъ съ работы въ сосѣднія помѣстья и разговариваетъ въ поляхъ съ неизвѣстными ей людьми. Кромѣ того, онъ сталъ очень задумчивъ и молчаливъ, такъ что она невольно начала подозрѣвать: не принимаетъ ли онъ участія въ какомъ-нибудь опасномъ заговорѣ.
   -- Диллу, сказала она однажды, возвращаясь вечеромъ съ работы:-- отчего такъ много людей разговариваютъ съ тобою на отдаленныхъ поляхъ? Кажется, Акулу только-что подходилъ къ тебѣ?
   -- Тише, тише, произнесъ индусъ, подозрительно озираясь по сторонамъ: -- здѣсь не надо произносить никакихъ именъ. Насъ могутъ подслушать.
   -- Отчего, милый Диллу? сказала Лучми, нѣжно трепля его по плечу:-- что-же тутъ дурного называть по имени своихъ знакомыхъ? Чего ты боишься!
   -- Ты можешь говорить о другихъ знакомыхъ, но не объ этомъ. Вообще, не упоминай именъ тѣхъ, которыхъ ты видишь здѣсь.
   -- Ты что-то затѣваешь недоброе съ этими людьми. Отчего ты мнѣ ничего не говоришь о своихъ дѣлахъ, въ послѣднее время? У тебя прежде не было тайнъ отъ своей жены.
   -- Ты, голубушка, женщина и почти ребенокъ. Я и теперь не скрываю отъ тебя ничего, что касается меня лично, но эта тайна не моя, а сотни людей, всѣхъ куліевъ.
   -- Значитъ, это и моя тайна.
   -- Пожалуй, но лучше было бы, еслибъ ты даже ее не подозрѣвала. Я хотѣлъ предохранить тебя отъ всякой опасности, что-бы ни случилось.
   -- О! Диллу, развѣ тебѣ грозитъ опасность?
   -- Мы составили большой заговоръ, и куліи со всѣхъ помѣстій примкнули къ намъ. Сначала мы будемъ дѣйствовать мирно и потребуемъ справедливаго разрѣшенія нашихъ жалобъ у губернатора. Если онъ не окажетъ правосудія, то мы... (Диллу сдѣлалъ многозначительный жестъ). Все лучше, чѣмъ теперешнее наше положеніе. Гунумунъ ежедневно становится все грубѣе и жесточе. Онъ каждую недѣлю обсчитываетъ меня жалованіемъ, и ты, бѣдная Лучми, въ твоемъ положеніи недолго будешь въ состояніи исполнять свою тяжелую работу. Нѣтъ, надо положить этому конецъ.
   Эти слова онъ сопровождалъ гнѣвнымъ маханіемъ рукъ и проклятіями противъ правительства, властей и всѣхъ, которые довели куліевъ до ихъ горькой участи. Прнэтомъ, изъ его одежды выпалъ небольшой листокъ. Лучми не могла прочитать его, такъ какъ онъ былъ частью напечатанъ, частью написанъ на англійскомъ языкѣ.
   -- Что это такое? спросила она.
   -- Это? повѣстка на завтра въ судъ. Я хотѣлъ скрыть отъ тебя вызовъ, чтобы ты напрасно не безпокоилась.
   -- Въ чемъ же тебя обвиняютъ?
   -- Въ отлучкѣ съ работы въ прошлую пятницу.
   -- Я думала, что ты тогда работалъ цѣлый день.
   -- Нѣтъ, мнѣ надо было отлучиться въ сосѣднее помѣстье по важному дѣлу.
   -- О которомъ ты только-что говорилъ?
   -- Да.
   -- Тебя подвергнутъ штрафу?
   -- Нѣтъ; я до пятницы отработалъ все, что слѣдовало въ недѣлю, а, по словамъ Акулу, хозяинъ не имѣетъ права требовать большаго по закону. Но смотритель увѣряетъ, что, сколько бы я ни работалъ въ предыдущіе дни, я не могу ни минуты отдыхать. Онъ знаетъ, что я работаю быстро, и хочетъ извлечь изъ меня какъ можно болѣе пользы.
   -- Надѣюсь, что тебя не посадятъ въ тюрьму.
   -- Не бойся. Въ самомъ худшемъ случаѣ, меня оштрафуютъ -- вотъ и все. Вѣдь я -- лучшій работникъ во всемъ помѣстьѣ.
   -- Но ты забываешь, что на тебя сердиты и рады случаю выместить свою злобу. Я пойду завтра съ тобой въ судъ.
   -- Нѣтъ, ты не можешь. Ты еще не сдѣлала всей работы за недѣлю, и тебя также, пожалуй, притянутъ въ судъ.
   -- Ничего, я рискну.
   Послѣ этого разговора," Диллу и Лучми сошли въ канаву, и Лучми сѣла на маленькій плотъ изъ тростника, который нарочно для нея устроилъ Диллу, чтобъ избавить ее отъ излишней ходьбы, такъ какъ ей оставалось немного до родовъ. Вообще, въ помѣстьѣ Друмонда съ беременными женщинами обходились очень гуманно: имъ дозволяли отдыхать во время работы, гулять для моціона и получать пищу изъ лазарета. Но Лучми, находившаяся подъ опалой, зависѣла теперь вполнѣ отъ смотрителя Читера, который изъ мести къ ея мужу, съ радостью повѣрилъ Рамдулѣ, увѣрявшей, что Лучми только притворялась беременной для избѣжанія работы.
   Помѣстивъ жену на импровизованномъ плоту, Диллу вскочилъ въ воду и потянулъ его за собою. Молодая женщина смѣялась, какъ ребенокъ, и хлопала въ ладоши, смотря на мощную фигуру мужа, мѣрно разрѣзавшаго грудью мутную, зеленоватую воду.
   

VII.

   Зданіе гинитоунскаго суда было деревянное и только превосходило вышиною и тонкостью поддерживавшихъ его столбовъ обыкновенные въ англійской Гвіанѣ дома. Оно стояло на зеленомъ лужкѣ, окруженномъ полуразрушеннымъ заборомъ. Въ залу суда вела длинная, узкая лѣстница, подъ которой были устроены помѣщеніе для полицейскихъ служителей и арестантская. Вокругъ этого зданія, въ присутственный день, царило большое оживленіе. Негры полицейскіе помѣщались внѣ и внутри залы. Большое количество чернокожихъ лѣниво слонялось по лугу и наполняло залу суда, какъ только отворялись двери. Среди этой публики виднѣлось и нѣсколько куліевъ, но чаще всего они расхаживали трупами по сосѣдней дамбѣ. Нѣкоторые изъ нихъ поражали своей пестрой, праздничной одеждой, а другіе, преимущественно подсудимые, были одѣты бѣдно и, мрачно насупивъ брови, разсказывали другъ другу свои невзгоды. По временамъ, смотритель въѣзжалъ верхомъ во дворъ и, передавъ лошадь какому-нибудь негру, подходилъ къ трупѣ своихъ товарищей, громко обсуждавшихъ назначенныя къ слушанію дѣла.
   Въ день, назначенный на явку Диллу, онъ явился съ Лучми, къ 10 часамъ. Оба они были хорошо одѣты и обращали на себя всеобщее вниманіе своей красотой и ловкостью. Подходя къ лѣстницѣ, они встрѣтили Акулу, который остановилъ ихъ, говоря;
   -- Здравствуйте, Диллу. Адвокатъ сегодня не можетъ пріѣхать. Я предлагалъ ему 40 дол., но онъ отказался, говоря, что ведетъ защиту въ верховномъ судѣ.
   -- Это нехорошо, отвѣчалъ Диллу съ неудовольствіемъ: -- спросили вы его, что говоритъ законъ по моему дѣлу?
   -- Да, онъ взялъ съ меня за совѣтъ 10 дол. По его словамъ, если вы въ два дня исполнили всю недѣльную работу, то остальное время можете гулять.
   -- Но кто-же это скажетъ судьѣ?
   -- Вы. Конечно, вы не говорите по-англійски, но переводчикъ передастъ ваши слова. Я уже видѣлся съ нимъ и даль ему долларъ, чтобъ онъ переводилъ правильно. Главное, надо помѣшать, чтобъ его не закупила противная сторона. Вонъ онъ лежитъ на травѣ.
   Пока Акулу говорилъ эти слова, Читеръ, прибывшій вмѣстѣ съ Мартинго, отошелъ отъ группы смотрителей и подошелъ къ переводчику.
   -- Вы сегодня переводите въ судѣ?
   -- Я, масса.
   -- Вы знаете кулія по имени Диллу изъ Belle Suzanne?
   -- Знаю.
   -- Я его обвиняю. Онъ хорошо знаетъ по-англійски?
   -- Нѣтъ, масса.
   -- Вы не должны переводить его словъ. Понимаете?
   -- Понимаю. Я не передамъ словъ Диллу судьѣ и словъ судьи Диллу.
   -- Да; вы не передадите и словъ свидѣтелей съ его стороны. По окончаніи засѣданія, я вамъ заплачу 2 дол.
   Не успѣлъ еще Читеръ отойти отъ переводчика, какъ къ нему подошелъ Акулу и сказалъ на родномъ его нарѣчіи:
   -- Смотритель говорилъ съ вами?
   -- Нѣтъ, никто не говорилъ со мною послѣ васъ.
   -- Неправда, я видѣлъ, какъ онъ подходилъ къ вамъ.
   -- Онъ подходилъ, но говорилъ не со мною.
   -- Опять неправда. Я видѣлъ, что онъ съ вами говорилъ.
   -- Ну, да, онъ говорилъ.
   -- Что-жь онъ сказалъ?
   -- Что сегодня много дѣлъ, отвѣчалъ переводчикъ, который такъ часто принималъ присягу въ справедливости своихъ словъ, что никогда уже не думалъ о необходимости говорить правду.
   -- Сказалъ онъ вамъ что-нибудь о дѣлѣ Диллу?
   -- Нѣтъ.
   -- Я вамъ заплачу 5 дол., если вы скажете правду.
   -- Дайте деньги.
   -- Нѣтъ, не теперь. Насъ могутъ увидѣть. Скажите правду и я вамъ потомъ заплачу. Вы меня знаете.
   Переводчикъ передалъ слова Читера, и Акулу не выразилъ ни мачѣйшаго удивленія.
   -- Ну, сказалъ онъ:-- я вамъ дамъ всего 10 дол., а вы должны передать судьѣ все, что скажетъ Диллу. Я буду въ залѣ и пойму всѣ ваши слова, такъ что, если вы меня обманете, то дорого поплатитесь.
   Глаза мадрасца такъ злобно засверкали, что переводчикъ ясно понялъ предлагаемый ему выборъ: 10 дол. или смерть -- и мгновенно остановился на первомъ.
   Принявъ эти предварительныя мѣры для обезпеченія въ свою пользу правосудія, обѣ стороны стали терпѣливо ждать судьи.. Мистеръ Марстонъ считалъ недостойнымъ своего званія пріѣзжать во-время и потому опоздалъ на полчаса. Онъ завтракалъ съ Друмондомъ и пріѣхалъ въ его экипажѣ. Это послѣднее обстоятельство убѣдило куліевъ, что судья и ихъ хозяинъ порѣшили заранѣе дѣло между собою. Дѣйствительно, Друмондъ за завтракомъ разсказалъ по своему исторію Диллу и настаивалъ особенно на опасномъ вліяніи, которое онъ имѣетъ на товарищей.
   Они вмѣстѣ вошли по лѣстницѣ въ залу, и Друмондъ сѣлъ рядомъ съ судьею въ качествѣ мироваго судьи. Въ этомъ существовавшіе въ Гвіанѣ порядки нисколько не рознились отъ того, что дѣлается въ англійскихъ графствахъ, гдѣ землевладѣльцы и хозяева засѣдаютъ за судейскимъ столомъ, когда рѣшаются дѣла, близко касающіяся ихъ интересовъ. Англичане полагаютъ, что подобное обстоятельство нисколько не мѣшаетъ правильному теченію правосудія, но куліи, не понимая языка, на которомъ ведется судопроизводство и отличаясь обычной подозрительностью азіатцевъ, считаютъ его несовмѣстнымъ съ самымъ грубымъ понятіемъ о справедливости.
   Покончивъ сначала арестантскія дѣла, судья приступилъ къ разсмотрѣнію дѣлъ, по которымъ обвиняемые отвѣтчики были вызваны повѣстками. Акулу посадилъ Лучми рядомъ съ собою въ залѣ, и оба слѣдили съ любопытствомъ за каждымъ дѣломъ.
   Зала засѣданія была небольшая. Вся обстановка ея отличалась первобытной простотой, но правосудіе чинилось по англійскимъ формамъ и прецедентамъ. Около трети залы было отдѣлено рѣшеткой, и за простымъ дубовымъ столомъ сидѣлъ судья. Подлѣ него занимали мѣста мистеръ Друмондъ и управляющіе двухъ сосѣднихъ съ Belle Suzanne помѣстій. Они не принимали никакого участія въ допросѣ сторонъ и свидѣтелей, но по одному изъ разбиравшихся дѣлъ управляющій Новой Голландіей далъ показаніе въ качествѣ свидѣтеля, не вставая съ своего кресла. Прямо противъ судейскаго стола находилась скамья для подсудимыхъ и мѣста для свидѣтелей, тяжущихся и переводчиковъ. Далѣе шли скамейки для публики.
   Когда дошла очередь до Диллу и онъ вошелъ въ залу, то глаза всѣхъ обратились на него. Проходя мимо, онъ злобно взглянулъ на Гунумуна и Рамдулу, явившихся свидѣтелями противъ него и, остановившись передъ судьею, почтительно поклонился.
   Марстонъ съ удовольствіемъ взглянулъ на благородное лицо и могучую фигуру индуса.
   -- Жаль, что вы предаете суду такого молодца, сказалъ онъ въ полголоса, нагибаясь къ Друмонду.
   -- О! Это просто чортъ, а не человѣкъ, отвѣчалъ плантаторъ: -- я вамъ уже говорилъ, что это тотъ самый кулій, который едва не убилъ моего грума.
   -- Да, да, помню; но вѣдь и вашъ Питъ -- порядочный негодяй, отвѣчалъ судья.-- То дѣло доселѣ мнѣ представляется несовсѣмъ ясно.
   Разговоръ этотъ происходилъ шопотомъ, но для Диллу онъ былъ тѣмъ знаменательнѣе. Его воображеніе пополняло то, чего онъ не слышалъ.
   -- Въ чемъ онъ обвиняется? сказалъ судья и, прочитавъ повѣстку, продолжалъ:-- за отлучку отъ работы. Этотъ проступокъ наказуемъ по 7 статьѣ акта 1868 года. Кто является обвинителемъ?
   -- Я, отвѣчалъ Читеръ, вставая и облокачиваясь на рѣшетку:-- обвиняемый ушелъ съ работы въ пятницу. Я -- смотритель того отряда рабочихъ, въ которомъ онъ находится, и представляю въ доказательство свою записную книжку.
   -- Передайте обвиненіе подсудимому, сказалъ судья.
   Переводчикъ произнесъ нѣсколько словъ, и Диллу кивнулъ головой.
   -- Онъ понимаетъ, сэръ.
   Вслѣдъ за этимъ, Читеръ и Гунумунъ, принявъ присягу, послѣдній на стаканѣ воды, показали, что Диллу дѣйствительно отлучился отъ работы.
   -- Передайте слова свидѣтелей подсудимому и спросите: не желаетъ ли онъ предложить имъ какого-нибудь вопроса? сказалъ судья.
   -- Да, сэръ; онъ желаетъ спросить у Гунумуна: окончилъ ли онъ въ четвергъ всю недѣльную работу?
   -- Это не имѣетъ никакого отношенія къ настоящему дѣлу.. Онъ обвиняется въ отлучкѣ отъ работы, а не въ неисполненіи ея. Объясните ему.
   Переводчикъ самъ ничего не понялъ изъ словъ судьи и потому не могъ ничего растолковать Диллу; отъ этого произошли долгіе между ними переговоры.
   -- Что-жь, вы объяснили? спросилъ судья.
   -- Да, сэръ.
   -- Что жь онъ говоритъ?
   -- Ничего.
   -- А скажите, дѣйствительно онъ исполнилъ всю недѣльную работу до пятницы? спросилъ судья, обращаясь къ Читеру:-- если это такъ, то нельзя же его наказать.
   Друмондъ нетерпѣливо махнулъ рукою, что было замѣчено обвиняемымъ и его женою.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Читеръ, предвидѣвшій подобную защиту:-- по моей книгѣ, онъ исполнилъ только половину недѣльной работы. Но лучше спросите у надсмотрщика.
   Гунумунъ подъ присягой подтвердилъ это показаніе.
   -- Я спросилъ объ этомъ только для уясненія фактической стороны дѣла, хотя юридическаго значенія она не можетъ имѣть, сказалъ судья, какъ бы извиняясь въ своемъ любопытствѣ:-- ну, дѣло теперь ясно. Спросите у обвиняемаго, есть ли у него свидѣтели?
   -- Онъ говоритъ, что у него нѣтъ свидѣтелей, отвѣчалъ переводчикъ, вѣрно исполняя обѣщаніе, данное Акулу:-- но утверждаетъ, что въ четвергъ окончилъ всю недѣльную работу.
   Кулій въ англійской Гвіанѣ, обвиненный въ нарушеніи контракта съ хозяиномъ, считается уголовнымъ преступникомъ и не можетъ показывать подъ присягою свою защиту. Поэтому, Диллу не зналъ, что дѣлать, такъ какъ, не ожидая отрицанія количества его работы со стороны Читера и Гунумуна, не взялъ съ собою свидѣтелей.
   -- Диллу! воскликнулъ Акулу на своемъ нарѣчіи:-- попросите судью отложить дѣло для представленія свидѣтелей.
   -- Молчать! произнесъ судья и двое слугъ полицейскихъ въ одинъ голосъ.
   Диллу понялъ, въ чемъ дѣло, и потребовалъ черезъ переводчика отложить разбирательство.
   -- Это только хитрая проволочка и больше ничего, шепнулъ Друмондъ судьѣ.
   -- Пустяки, сказалъ Марстонъ громко: -- не къ чему приводить толпу куліевъ для ложной присяги. Во всякомъ случаѣ, этотъ фактъ не касается обвиненія. Спросите подсудимаго, отлучался ли онъ отъ работы въ четвергъ?
   -- Онъ говоритъ, что да.
   -- Такъ нечего болѣе разсуждать. Дѣло ясно. Я подвергаю его штрафу въ 10 дол. или тюремному заключенію на мѣсяцъ. Согласенъ онъ внесть деньги?
   Диллу покачалъ головой, а переводчикъ отвѣчалъ:
   -- Онъ говоритъ, что нѣтъ. Онъ находитъ, что вы отказываете ему въ правосудіи.
   -- Удалите его. Перейдемъ къ слѣдующему дѣлу.
   Прежде, чѣмъ Диллу вполнѣ ясно понялъ смыслъ объявленнаго ему приговора, его схватили и вывели изъ залы. Вторично, въ отношеніи его, англійское правосудіе сдѣлало непростительную ошибку. Лучми послѣдовала за нимъ, безмолвно плача и ломая себѣ руки. Позади ихъ шелъ Акулу, желтоватое лице котораго совершенно посинѣло отъ злобы. Имъ позволили остаться вмѣстѣ во дворѣ до закрытія засѣданія. Лучми сѣла на траву и начала тихо всхлипывать, а Диллу разговаривалъ въ полголоса съ Акулу.
   -- Я пойду и пожалуюсь массѣ Гуди, сказалъ мадрасецъ.
   -- Все это безполезно, пламенно отвѣчалъ Диллу:-- нечего болѣе терпѣть! Всѣ они одинаковы. Судьи и плантаторы дѣйствуютъ за одно. Это -- не судъ, а простая проформа. Масса Гуди -- человѣкъ добрый и старается намъ помочь, но губернаторъ ему не даетъ воли. Не безпокойтесь болѣе о петиціи, прибавилъ онъ, скрежеща зубами и насупляя брови: -- подождите моего выхода изъ тюрьмы. Пусть къ тому времени всѣ куліи приготовятся, и тогда масса Друмондъ и масса Марстонъ увидятъ краснаго пѣтуха.
   -- Постойте, постойте! не увлекайтесь, возразилъ болѣе благоразумный торговецъ:-- вы не забывайте, что у англійской королевы руки мощны и длинны. Еслибъ намъ и удалось избить всѣхъ англичанъ въ Гвіанѣ, то она всѣхъ насъ переловитъ и подвергнетъ страшной карѣ. Нѣтъ, испробуемъ всѣ мирныя средства прежде, чѣмъ приступимъ къ насилію.
   -- Я не хочу мира, хочу драться, хочу умереть! произнесъ Диллу съ ожесточеніемъ.
   -- Успокойся, голубчикъ, сказала испуганная Лучми, ласкаясь къ мужу:-- мы объ этомъ поговоримъ, когда тебя выпустятъ на свободу. Но, Диллу, Диллу! что я буду дѣлать безъ тебя?
   Онъ посмотрѣлъ на нее съ любовью, и въ глазахъ его помутилось. Дѣйствительно, онъ оставлялъ эту бѣдную, беременную женщину безъ всякой поддержки и помощи на произволъ Друмонда и смотрителей, быть можетъ, на съѣденіе Гунумуну и Рамдулѣ.
   -- Бѣдная Лучми, промолвилъ онъ:-- ты останешься совсѣмъ одна и въ такія минуты. Но, во всякомъ случаѣ, ты не должна болѣе работать. Какъ ей быть, Акулу?
   -- Она должна пойти къ доктору и взять отъ него свидѣтельство на прекращеніе работы.
   -- Хорошо; пойди, Лучми, въ лазаретъ и, если можно, останься тамъ. Въ лазаретѣ тебѣ будетъ безопаснѣе, чѣмъ одной дома.
   -- Кажется, засѣданіе кончилось, произнесъ шепотомъ Акулу:-- мнѣ надо еще сказать вамъ два слова. Нечего терять время: Вильямсъ тотчасъ представитъ губернатору петицію куліевъ. У васъ дома нѣкоторыя изъ бумагъ.
   -- Да, вы знаете, гдѣ онѣ спрятаны, отвѣчалъ Диллу:-- пойдите сейчасъ съ Лучми домой и возьмите ихъ. Но, увѣряю васъ, это ни къ чему не поведетъ.
   -- Можетъ быть, это и правда, отвѣчалъ Акулу:-- но хотя бы возстаніе и принесло пользу куліямъ, возбудивъ всестороннее изслѣдованіе ихъ положенія, но люди, доведшіе до этого, заплатятъ своей головой. Англичане держатся правила: кровь за кровь, и, только отмстивъ за избіеніе своихъ соотечественниковъ, станутъ разбирать, кто правъ, кто виноватъ.
   -- Да будетъ такъ, отвѣчалъ Диллу съ мрачнымъ фатализмомъ своей расы.
   Но въ эту минуту онъ увидалъ испуганный взглядъ Лучми и прибавилъ нѣжно:
   -- Если мы умремъ, Лучми, то умремъ вмѣстѣ. Намъ нечего бояться смерти. Будущая жизнь обѣщаетъ намъ блаженство, а если мы превратимся въ ничто, то, по крайней мѣрѣ, не будемъ знать горя. Еслибы не ты, то я съ радостью простился бы съ этимъ проклятымъ міромъ. Но не бойся, я никогда не забуду, что на моихъ рукахъ Лучми. Ступай домой съ Акулу. Черезъ мѣсяцъ я возвращусь. Прощай, моя радость!
   Они обнялись на прощанье, и Диллу, поднявъ глаза, замѣтилъ, что на лѣстницѣ стояли Гунумунъ и Рамдула, смотрѣвшіе съ презрительной улыбкой на эту грустную сцену.
   -- Собака! воскликнулъ Диллу внѣ себя отъ злобы:-- иди своей дорогой и не заслоняй своею проклятою тѣнью людей, лучше тебя.
   -- Молчи, чортовъ сынъ! отвѣчалъ Гунумунъ:-- я могу смѣяться надъ избитой собакой. Ступай въ тюрьму, трусъ, воръ, бродяга, нищій! Тамъ мѣсто тебѣ и твоей драгоцѣнной женѣ.
   -- Измѣнникъ, подлецъ! воскликнулъ Акулу:-- какъ тебѣ, проклятому, не тошно мирволить врагамъ твоего народа и губить своихъ соотечественниковъ!
   -- Берегись, змѣя! произнесъ Гунумунъ такимъ громовымъ голосомъ, что полицейскіе начали сбѣгаться:-- я знаю о тебѣ многое и доканаю тебя, голубчика.
   Тутъ черные полицейскіе схватили разсвирѣпѣвшаго Гунумуна, а Лучми съ Акулу пустились бѣгомъ въ Belle Suzanne, гдѣ, несмотря на Рамдулу, которая издали слѣдила за ними, она благополучно и никѣмъ не замѣченная передала торговцу важныя бумаги, спрятанныя въ хижинѣ Диллу.
   По уходѣ мадрасца, Лучми затворила дверь, набросила на голову шарфъ и, скрестивъ руки, впала въ тяжелую думу. Сердце ея изнывало: она на время овдовѣла; ея мужъ былъ несправедливо приговоренъ къ унизительному наказанію, а она осталась одна, безпомощная, въ полной власти враговъ и притѣснителей. Такъ думала она, сидя въ своей скромной, полутемной хижинѣ. Конечно, она находилась, по выраженію краснорѣчивыхъ ораторовъ, подъ эгидою англійскихъ законовъ, точно такъ же, какъ подъ этой эгидой находятся земледѣльческіе рабочіе въ Англіи; но покровительство англійскихъ законовъ и родительски-попечительнаго англійскаго правительства казалось ей чѣмъ-то миѳическимъ, заоблачнымъ.
   Прошло довольно много времени, а она все сидѣла неподвижно. Вдругъ послышалось нѣсколько рѣзкихъ ударовъ въ дверь зонтикомъ или палкой и шаги собаки, обнюхивавшей скважины въ стѣнѣ. Она знала, что это не могла быть хозяйская собака, такъ какъ ее принимали въ селеніи съ большимъ уваженіемъ, и не мало испугалась, но все же не встала съ мѣста. Удары возобновились съ очевиднымъ нетерпѣніемъ и, наконецъ, дверь порывисто отворилась. Лучми приподняла шарфъ и устремила свои большіе, блестящіе глаза на непрошеннаго гостя. Это было прелестное бѣлое видѣніе съ свѣтло-коричневымъ зонтикомъ въ рукѣ. Ихъ взгляды встрѣтились, и онѣ узнали другъ друга. Впервые онѣ видѣлись у одра болѣзни Крэга. Индустанка молча закрыла лицо и продолжала тихо голосить о потерѣ мужа.
   Миссъ Марстонъ съ любопытствомъ осмотрѣла скромное жилище Диллу. Оно было очень тѣсное, душное и пропитанное кокосовымъ масломъ, которымъ его обитатели любили натирать себѣ тѣло. Но все было очень чисто и аккуратно. На стѣнахъ висѣли три картины: крашенный эстампъ рождественскаго банкета изъ лондонской иллюстраціи и портреты королевы Викторіи и принца Валлійскаго. Нѣсколько горшковъ и бамбуковый стулъ составляли единственную мебель хижины.
   Въ то время, какъ Лучми снова закрывала свое лицо, собака миссъ Марстонъ мелкой оринокской породы подбѣжала къ молодой женщинѣ и лизнула ея обнаженную руку. Лучми вскрикнула отъ испуга, что обратило въ бѣгство ея храбраго врага, и гнѣвно взглянула на Изабеллу, которая весело смѣялась.
   -- Что нужно миссѣ? зачѣмъ она привела собаку въ индійскій домъ? сказала Лучми.
   -- Извините, пожалуйста, отвѣчала Изабелла, мгновенно принимая серьёзный видъ: -- собака смирная и не желала вамъ сдѣлать никакого вреда. Что съ вами, Лучми? Отчего вы такъ печальны и сердиты? Я хочу съ вами поговорить. Можно войти?
   До сихъ поръ Изабелла стояла на порогѣ, а теперь, не дожилаясь разрѣшенія, вошла въ хижину и сѣла на бамбуковый стулъ.
   Лучми продолжала смотрѣть на нее, хотя не такъ злобно, какъ прежде, но все же надувъ губы. Этой женщинѣ Крэгъ протянулъ, руку, и передъ нею, въ присутствіи Крэга, была унижена индустанка. Этотъ юный англичанинъ былъ единственный бѣлый человѣкъ, къ которому она питала глубокое уваженіе. Нѣжное къ нему чувство мало-по-малу превратилось въ цѣломудренную, возвышенную симпатію, и появленіе Изабеллы возбудило въ ней воспоминаніе нетолько объ непріятной сценѣ въ спальной больного, но и о грустномъ отсутствіи единственнаго человѣка, который могъ бы заступиться за нее въ эту критическую минуту. Такимъ образомъ, чаша ея горя переполнилась.
   -- Зачѣмъ вы пришли, мисса? спросила она довольно мягко.
   -- Сядьте, Лучми. У васъ что-то случилось недоброе. Вы плакали.
   -- Нѣтъ, ничего, я не плакала.
   -- Я вижу, что вы несчастны. Вы нездоровы. Пожалуйста, сядьте.
   Съ этими словами, Изабелла положила нѣжно руку на плечо пидустанки, и та, послѣ минутнаго колебанія, опустилась на полъ.
   -- Что вы тутъ дѣлаете, Лучми, однѣ? спросила Изабелла.
   -- Мужъ посаженъ въ тюрьму.
   -- Въ тюрьму? За что?
   -- Не знаю; судья посадилъ.
   -- Мой отецъ? Значитъ, онъ сдѣлалъ что-нибудь дурное, иначе его не посадили бы въ тюрьму.
   -- Нѣтъ, Диллу -- хорошій человѣкъ, а судья -- дурной, очень дурной.
   Изабелла вообще не обращала никакого вниманія на то, что думали объ ея отцѣ куліи, и даже никогда не заботилась узнать, какого мнѣнія низшая раса о дѣйствіяхъ лицъ, поставленныхъ такъ высоко надъ ними, или какое вліяніе эти лица производятъ на сотни окружающихъ людей. Во всякое другое время она разсердилась бы на дерзкое замѣчаніе индустанки, но теперь она имѣла въ виду тайную цѣль своего прихода, а потому спокойно отвѣчала:
   -- Зачѣмъ вы такъ говорите? судья -- добрый человѣкъ и другъ куліевъ.
   -- Нѣтъ, онъ -- другъ хозяина, завтракаетъ у него, пьетъ его ромъ и ѣздитъ въ его экипажѣ.
   Слова эти поразили Изабеллу. Она доселѣ никогда не думала о томъ, какъ отецъ чинитъ судъ и расправу, а на куліевъ смотрѣла съ любопытствомъ или отвращеніемъ, смотря потому, были ли они одѣты чисто, или грязно. Въ ея глазахъ это были люди, обязанные работать на плантаторовъ и подвергаемые, въ случаѣ неисправнаго исполненія своего долга, наказанію, предусмотрѣнному англійскими законами, которые олицетворялись въ ея отцѣ. При этомъ, конечно, всѣ рѣшенія отца были вполнѣ справедливы, и виновные получали то, чего заслужили. Но теперь, неожиданно, индустанка указала Изабеллѣ на совершенно новую точку зрѣнія, и молодая дѣвушка тотчасъ поняла всю тяжесть обвиненія, взведеннаго на ея отца. Оно казалось ей съ перваго взгляда совершенно нелѣпымъ, и она старалась доказать, что англійское правосудіе дѣйствуетъ безпристрастно, несмотря ни на друзей, ни на враговъ. Но этотъ обыкновенный, рутинный доводъ всѣхъ англичанъ, начиная отъ министровъ до мѣстныхъ плантаторовъ, не подѣйствовалъ на Лучми.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, повторила она:-- судья -- другъ хозяевъ, а не куліевъ.
   Видя, что ея убѣжденія ни къ чему не ведутъ, Изабелла перемѣнила разговоръ и перешла къ настоящему предмету своего посѣщенія скромнаго жилища кулія.
   Сцена въ комнатѣ больного Крэга сильно подѣйствовала на молодую дѣвушку, и она возвратилась тогда домой въ неописанномъ гнѣвѣ. Дерзость индустанки и странное поведеніе англичанина, дозволившаго какой-то желтокожей работницѣ открыто выразить ревность къ первой бѣлой красавицѣ Демерары, не доказывали ли существованіе между ними неприличной фамильярности, вполнѣ безумной для англичанина? Поэтому, неудивительно, что она рѣшила болѣе не думать о неблагодарномъ юношѣ, неумѣвшемъ оцѣнить ея вниманія. Но когда, черезъ нѣсколько дней, отецъ объявилъ ей, что Крэгъ уѣхалъ въ Барбадосъ, быть можетъ, навсегда, она съ чисто женской послѣдовательностью убѣжала въ свою комнату и, бросившись на постель, долго и горько плакала. Съ этого знаменательнаго дня, она совершенно измѣнилась; перестала ѣсть, сдѣлалась мрачной, задумчивой, никогда болѣе не смѣялась и цѣлыми часами лежала въ гамакѣ въ томной, мечтательной полудремотѣ. Жгучій потокъ страсти не метафорически, а дѣйствительно увлекъ за собою ея юное сердце. Въ тропическихъ странахъ любовь приносится на крыльяхъ не зефира, а бурнаго мусуна. Тропическая красавица имѣла и страсти тропическія. Она потеряла всякое самообладаніе и безпомощно поддавалась всѣмъ побужденіямъ и реакціямъ пламенной любви. То она навѣки отгоняла отъ себя съ презрѣніемъ образъ недостойнаго человѣка, то снова подчинялась его чарующей силѣ. Отсутствіе Крэга и неизвѣстность, надолго-ли онъ уѣхалъ, сводили ее съ ума. Снова и снова разспрашивала она отца объ отлучкѣ молодого смотрителя и получала небрежные, неудовлетворительные отвѣты; обратиться лично къ Друмонду или Минѣ она не смѣла, изъ боязни, чтобъ ея любопытство не истолковали въ дурную сторону. Наконецъ, душевныя страданія ей стали не подъ силу, и, послѣ долгихъ колебаній, она рѣшилась пойти къ Лучми и узнать отъ нея, не говорилъ-ли ей чего Крэгъ о своихъ планахъ. Конечно, этотъ шагъ былъ очень унизительный, но, по несчастью, любовь слишкомъ часто доводитъ человѣка до унизительнаго положенія. Такимъ образомъ, Изабелла очутилась въ одинъ прекрасный день въ хижинѣ бѣдной индустанки.
   -- Гдѣ масса Крэгъ? спросила она, наконецъ, вся вспыхнувъ.
   -- Уѣхалъ въ Барбадосъ, отвѣчала Лучми, смотря съ удивленіемъ на неожиданную гостью.
   -- Онъ скоро вернется?
   -- Не знаю. Давно уѣхалъ.
   -- Лучми желаетъ, чтобъ масса Крэгъ вернулся?
   Индустанка такъ широко открыла глаза при этомъ вопросѣ, что Изабелла не могла удержаться отъ смѣха.
   -- Конечно, желаю.
   -- Масса Крэгъ никогда не вернется, сказала Изабелла, желая испытать свою соперницу.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, масса Крэгъ вернется! воскликнула Лучми, схватившись руками за платье молодой дѣвушки и съ жгучимъ, мучительнымъ безпокойствомъ смотря ей прямо въ глаза.
   Въ ту минуту, какъ Изабелла хотѣла отвѣчать, въ дверяхъ хижины показалась какая-то фигура. Обѣ женщины подняли голову, и глаза ихъ остановились на дорогомъ для нихъ человѣкѣ. Крэгъ возвратился, сіяя здоровьемъ, молодостью и свѣтлой счастливой улыбкой. Онѣ вскрикнули отъ изумленія. Крэгъ также былъ пораженъ этой двойной встрѣчею, но онъ первый оправился отъ волненія, такъ какъ натура его была болѣе холодная и сдержанная.
   -- Вы здѣсь, миссъ Марстонъ! сказалъ онъ, обращаясь прежде всего къ бѣлой красавицѣ:-- неужели вы такъ любезны, что посѣщаете иногда мою сидѣлку?
   Пока онъ говорилъ, Лучми встала и, подойдя къ нему, молча поцѣловала ему руку. Белла вспыхнула при этомъ простомъ выраженіи преданности первобытнаго существа, но хладнокровный юноша, едва замѣтивъ поцѣлуй индустанки, пожалъ этой самой рукой бѣлые пальцы Изабеллы.
   -- Я очень радъ, въ первую минуту возвращенія домой, увидать знакомое лицо, сказалъ онъ просто:-- какъ поживаетъ вашъ отецъ?
   Неожиданная перемѣна произошла въ миссъ Марстонъ. Пять минутъ передъ тѣмъ, она желала болѣе всего на свѣтѣ увидать Крэга, а теперь, когда онъ стоялъ передъ нею, вся ея страсть какъ бы замерла въ ея сердцѣ, и равнодушіе, даже холодность выражались на ея лицѣ.
   -- Благодарствуйте, онъ здоровъ, отвѣчала она принужденно:-- сколько времени вы были въ отлучкѣ?
   -- Три мѣсяца, миссъ Марстонъ. Вы, должно быть, очень веселились въ это время?
   -- Отчего? спросила молодая дѣвушка съ неудовольствіемъ.
   -- Оттого, что забыли сколько прошло времени.
   -- Нѣтъ, я вовсе не веселилась, отвѣчала Изабелла съ женской находчивостью и ироніей:-- но никогда объ этомъ не дуКрэгъ понялъ, что онъ находится въ неловкомъ положеніи, но не зналъ, какъ изъ него выдти, и, вмѣсто того, чтобъ смотрѣть прямо въ глаза безстыдно лгавшей красавицѣ, онъ озирался по сторонамъ. Наконецъ, онъ обернулся къ Лучми, но тутъ имѣлъ дѣло уже съ совершенно другой женщиной. Оскорбленная его невниманіемъ къ ея привѣтствію, она мрачно смотрѣла на него и на свою соперницу, а когда онъ протянулъ ей Руку, то она не двинулась съ мѣста.
   -- Что съ вами, Лучми, вы не рады меня видѣть? сказалъ онъ, взявъ насильно ея руку.
   -- Масса говоритъ съ миссой, а со мной можно и въ другой разъ, промолвила она, смотря изподлобья на Изабеллу, глаза которой свѣтились радостью теперь, что Крэгъ на нее не глядѣлъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Крэгъ, ласково трепля по щекѣ Лучми:-- я очень радъ васъ видѣть. Вѣдь я сюда пришелъ для насъ.
   -- Я вамъ, можетъ быть, мѣшаю, сказала Изабелла рѣзкимъ, холоднымъ тономъ:-- да мнѣ и пора домой. Прощайте, Лучми. До свиданія, мистеръ Крэгъ. Эй, Карло! пойдемъ!
   И молодая дѣвушка вышла изъ хижины съ достоинствомъ оскорбленной королевы прежде, чѣмъ Крэгъ собрался съ силами ей отвѣтить словами или жестомъ. Лучми съ торжественной улыбкой посмотрѣла вслѣдъ побѣжденной соперницѣ и совершенно просіяла.
   Крэгъ оставался потомъ съ нею нѣсколько времени, съ интересомъ слушая ея разсказъ о всемъ, что случилось въ его отсутствіи. Онъ былъ слишкомъ честный человѣкъ, чтобъ оставить безъ протеста совершавшіяся въ помѣстьѣ несправедливости, а теперь, кромѣ того, еще считалъ себя обязаннымъ, изъ чувства благодарности, заступиться за Лучми. Поэтому, прощаясь съ нею и видя, съ какимъ дѣтскимъ довѣріемъ она смотрѣла на него, онъ сказалъ съ теплымъ сочувствіемъ:
   -- Я поговорю съ Друмондомъ, Лучми, и помѣщу васъ въ лазаретѣ. Но будьте осторожны, не говорите лишняго и остерегайтесь Читера. Старайтесь видѣться съ докторомъ въ каждое его посѣщеніе, а въ случаѣ крайности пошлите за мной.
   Она снова поцѣловала у него руку и долго слѣдила за его удалявшейся фигурой.
   Не успѣлъ онъ сдѣлать нѣсколькихъ шаговъ, какъ встрѣтился съ однимъ изъ своихъ товарищей смотрителей, Мартинго.
   -- А! а! мистеръ Крэгъ! воскликнулъ португалецъ:-- вы уже были у своей красавицы?
   Крэгъ злобно взглянулъ на него, но удержался отъ пламенной вспышки и прошелъ мимо, пробормотавъ:
   -- Здравствуйте.
   Въ тотъ же день, вечеромъ, онъ отправился къ Друмонду, который принялъ его очень радушно. Могущественный плантаторъ питалъ особое сочувствіе къ молодому человѣку, подвергнувшему свою жизнь опасности ради него, и былъ очень радъ его видѣть. Но Крэгъ неловко выбралъ предметъ разговора. Онъ ничего не зналъ о безпокойствѣ среди плантаторовъ, о волненіи куліевъ и увеличеніи правительствомъ военныхъ силъ въ Демерарѣ, а потому просто сказалъ:
   -- Я вижу, что Диллу, оказавшій намъ такое громадное содѣйствіе во время безпорядка, когда я былъ раненъ, сидитъ въ тюрьмѣ.
   -- Да, отвѣчалъ Друмондъ, насупивъ брови:-- онъ вполнѣ этого заслуживаетъ; онъ низкій негодяй. По словамъ Гунумуна, онъ составляетъ заговоръ, но я не имѣю достаточныхъ въ этомъ доказательствъ.
   -- Я видѣлъ сегодня жену Диллу, мою бывшую сидѣлку, сказалъ Крэгъ просто:-- она нездорова и ее надо помѣстить въ лазаретъ.
   -- О! Крэгъ, смотрите, чтобъ чего-нибудь не вышло изъ вашихъ отношеній къ этой женщинѣ.
   -- Мои отношенія къ ней самыя благородныя.
   -- Я въ этомъ не сомнѣваюсь, но Диллу не повѣритъ, чтобъ вы безъ причины ею интересовались. Читеръ увѣряетъ, что она притворяется беременной.
   -- Вы знаете, сэръ, что я ей очень благодаренъ за ея попеченія обо мнѣ и желалъ бы отплатить тѣмъ же. Во всякомъ случаѣ, ее можно отправить въ лазаретъ, и докторъ Арденъ ее тамъ освидѣтельствуетъ.
   -- Хорошо, Крэгъ, на этотъ разъ я исполню ваше желаніе, но не употребляйте во зло моего расположенія къ вамъ. Выслушайте меня. Мы переживаемъ критическую эпоху и должны дѣйствовать очень осторожно, твердо, дружно. Все, что вы сдѣлаете въ пользу куліевъ, можетъ быть истолковано въ дурную сторону и повредить дисциплинѣ. Оставьте лучше въ покоѣ Диллу и Лучми. Пусть съ ними обращаются, какъ со всѣми куліями, а то между нами можетъ произойти непріятное столкновеніе, чего я очень не желалъ бы.
   

VIII.

   Въ тотъ самый день, когда Диллу былъ приговоренъ къ тюремному заключенію, а Крэгъ неожиданно возвратился въ Belle Suzanne, мистеръ Марстонъ пришелъ домой къ обѣду въ самомъ дурномъ расположеніи духа. Вообще, дни судебныхъ засѣданій, кромѣ физической усталости отъ долгаго пребыванія въ душной, зловонной комнатѣ, наполненной индусами и неграми, подвергали почтеннаго джентльмэна и нравственной борьбѣ между двумя противоположными стремленіями: исполнить свой долгъ и поддержать хорошія отношенія съ своими пріятелями, плантаторами. Но, въ этотъ день, очевидно, равновѣсіе между этими двумя нравственными побужденіями, повидимому, было совершенно нарушено. Къ его несчастью, Изабелла, бывшая въ послѣднее время постоянно не въ своей тарелкѣ, встрѣтила его съ самой ангельской улыбкой, и тѣмъ лишила возможности выместить на ней свое раздраженіе. Онъ съ сердцемъ отвернулся отъ нея, когда она весело его поцѣловала, и началъ что-то искать на своемъ письменномъ столѣ, сердито разбрасывая по сторонамъ книги и бумаги, потомъ легъ въ гамакъ, черезъ минуту выскочилъ изъ него и сталъ поспѣшными шагами ходить взадъ и впередъ по галлереѣ, словно была зима и онъ чувствовалъ необходимость согрѣться.
   -- Что съ вами, папа? воскликнула, наконецъ, Изабелла, долго смотрѣвшая съ безмолвнымъ изумленіемъ на непонятныя эволюціи судьи: -- что случилось? Палата отмѣнила ваше рѣшеніе или Гонзалесъ предъявилъ на васъ искъ?
   -- Ни то, ни другое, отвѣчалъ Марстонъ:-- мнѣ просто опротивѣла эта проклятая колонія.
   -- Но, папа, я уже не впервые слышу отъ васъ это замѣчаніе и сама часто его повторяю. Поэтому, оно не можетъ быть единственной причиной вашего волненія.
   -- Какого волненія, Бэлла? воскликнулъ судья съ нетерпѣніемъ:-- я не понимаю, что ты говоришь.
   -- Вотъ видите, мистеръ Марстонъ, отвѣчала молодая дѣвушка, подбѣгая къ отцу и съ веселой, счастливой улыбкой трепля его за бакенбарды:-- съ тѣхъ поръ, что вы вернулись изъ суда, вы одержимы... ну, знаете, сэръ, тимъ, о которомъ говорится въ св. Писаніи; и я желала бы знать, гдѣ вы его поймали.
   -- Бэлла, не дурачься, промолвилъ судья, удивленный неожиданной игривостью дочери:-- я очень разстроенъ и не безъ причины.
   -- Такъ лягте въ гамакъ и успокойтесь, сказала Изабелла:-- а я причешу ваши растрепавшіеся волосы и намочу голову флоридской водой. Это васъ освѣжитъ.
   Подъ вліяніемъ нѣжныхъ ласкъ дочери, омраченное чело Марстона нѣсколько прояснилось, но на сердцѣ у него все еще было тяжело.
   -- Ну, разсказывайте, что случилось? спросила Бэлла:-- вы совсѣмъ не походите на себя.
   -- Я думаю, можно взбѣситься отъ здѣшней жизни, отвѣчалъ онъ:-- цѣлый день приходится разбирать мелочныя дрязги и глупые споры лживыхъ, обманчивыхъ эмигрантовъ и корыстныхъ плантаторовъ. Но чортъ возьми! Эти плантаторы думаютъ, что я -- ихъ слуга, а не представитель королевскаго правосудія. Какъ ты думаешь, что сегодня сдѣлалъ Друмондъ?
   -- Я всего жду отъ мистера Друмонда. Онъ -- рѣшительный человѣкъ, и я увѣрена, что его рука не дрогнула бы совершить убійство, еслибъ онъ считалъ его необходимымъ для спасенія общества, хотя наврядъ ли зашелъ бы такъ далеко изъ личныхъ цѣлей.
   -- Тише, тише, сказалъ судья, поднимая руку и указывая на дверь:-- насъ могутъ подслушать; помнишь, какъ на дняхъ незамѣтно подкрался Гонзалесъ. Друмондъ во многихъ отношеніяхъ хорошій человѣкъ, хотя по природѣ тиранъ; но можешь себѣ представить, онъ сегодня осмѣлился сдѣлать мнѣ публичный выговоръ за то, что, по его мнѣнію, я на судѣ слишкомъ милостиво отнесся къ одному изъ его куліевъ. Нѣсколько времени тому назадъ, этотъ человѣкъ уже судился за побои, нанесенныя противному негру, кучеру Друмонда, и послѣдній также дулся на меня, что я приговорилъ его только въ тюрьму, а не въ рабочій домъ.
   -- Этого кулія зовутъ Диллу? спросила Изабелла.
   -- Да, но ты почему знаешь его имя?
   -- Вы, вѣроятно, помните, что, когда я, по вашему желанію, ходила читать молодому смотрителю Друмонда...
   -- Гмъ! ты все повторяешь, что ты по моему желанію ходила къ этому молодому человѣку. Ужь не приглянулся ли онъ тебѣ?
   Изабелла вся вспыхнула, но отецъ этого не замѣтилъ, такъ какъ онъ смотрѣлъ въ другую сторону.
   -- Вы, женщины, всегда пользуетесь слабостью или добротою мужчинъ, продолжалъ онъ:-- промолвись только словомъ, и тебѣ вѣчно будутъ попрекать. Но что же ты хотѣла сказать объ этомъ молодомъ смотрителѣ?
   -- Только то, что у мистера Крэга была сидѣлкой жена Диллу. Я случайно ее видѣла сегодня; она -- славная женщина и очень горюетъ о мужѣ. Она говоритъ, папа, что вы его совершенно несправедливо присудили въ тюрьму.
   -- Какъ ей этого не говорить! воскликнулъ судья:-- ни одинъ кулій никогда не признаетъ справедливымъ рѣшеніе суда. Они думаютъ, что мы, судьи, дѣйствуемъ за одно съ плантаторами противъ нихъ.
   -- А составили они себѣ такое понятіе оттого, что вы дружны съ плантаторами.
   -- Конечно, они такъ прямо и говорятъ, не понимая, что можно быть пріятелемъ съ тяжущимися внѣ суда и честнымъ судьею во время исполненія своихъ обязанностей.
   -- Жена Диллу говорила мнѣ именно нѣчто подобное.
   -- Богъ съ ней. Дай мнѣ окончить мой разсказъ. Диллу судился сегодня за отлучку отъ работы. Онъ, по словамъ самого Друмонда, одинъ изъ лучшихъ его работниковъ и въ четыре дня окончилъ всю свою недѣльную работу, такъ что считалъ себя свободнымъ на остальные дни, хотя, по буквѣ закона, какъ я его понимаю, подобное возраженіе не оправдываетъ подсудимаго. Но я считалъ своимъ долгомъ признать это облегчающимъ обстоятельствомъ, потому что даже ты поймешь...
   -- Благодарю васъ, папа.
   -- Ты даже поймешь, повторилъ судья, не обращая вниманія на слова дочери:-- что подсудимый былъ правъ, если не по буквѣ, то по духу закона. И все-таки Друмондъ, Реджернъ и Лангтонъ страшно набросились на меня за снисхожденіе къ куліямъ. Они кричали, что и безъ того трудно справиться съ рабочими, а если судьи станутъ имъ потакать, то не будетъ съ ними удержу. Все это, конечно, старая сказка. Но, чортъ возьми! еслибъ намъ можно было съ тобою жить въ этой проклятой трущобѣ, не говоря ни съ кѣмъ ни слова, то я, разумѣется, наплевалъ бы на нихъ всѣхъ, и строго исполнялъ бы свой долгъ.
   -- А развѣ вы, папа, теперь не строго исполняете свой долгъ? сказала Изабелла, смотря прямо въ глаза отцу.
   -- Конечно, я... исполняю свой долгъ, или... по крайней мѣрѣ, стараюсь его исполнить, отвѣчалъ судья, поставленный въ тупикъ.
   Хотя сомнѣніе, выражавшееся въ этихъ словахъ, часто преслѣдовало Марстона, оно никогда такъ ясно и опредѣленно не представлялось ему, какъ теперь, но все-таки самолюбіе мѣшало ему прямо сознаться въ неисполненіи своего долга.
   -- Тебѣ не слѣдуетъ, Бэлла, выражаться такъ рѣзко, продолжалъ онъ, не вполнѣ отдавая себѣ отчетъ въ своихъ словахъ:-- я стараюсь исполнять свой долгъ, но ощущаю какое-то непріятное чувство, мѣшающее мнѣ... то есть, удерживающее меня...
   -- Вы не хотите, конечно, сказать, папа, что внѣшнія соображенія руководятъ вашими судебными рѣшеніями?
   -- Нѣтъ, Бэлла, до этого еще не дошло, отвѣчалъ судья, боясь открыто признаться въ томъ, что было, впрочемъ, вполнѣ ясно для его сердца.
   Но миссъ Марстонъ, отличаясь по природѣ искренностью и прямотою, дала опредѣленную форму укорамъ совѣсти судьи.
   -- Да, папа, вы именно это хотѣли сказать, произнесла она, соглашаясь теперь съ взглядомъ Лучми на англійское правосудіе:-- знаете, какъ бы я поступала на вашемъ мѣстѣ? Я исполняла бы строго мой долгъ, не опасаясь послѣдствій. Не думайте обо мнѣ. Я могу обойтись безъ общества мистера Друмонда, мистрисъ Лочъ, блѣдной мисъ Китъ и другихъ плантаторскихъ семействъ. И вы въ глубинѣ души тоже не цѣните никого изъ нашихъ знакомыхъ, но все-таки не желаете ни съ кѣмъ ссориться. Однако, ужасно подумать, что малѣйшая ваша ошибка можетъ причинить несчастье бѣднымъ куліямъ.
   -- Не стоитъ сожалѣть ихъ: это хитрые, коварные, низкіе люди!
   -- Такъ зачѣмъ же вы безпокоитесь объ нихъ, мистеръ Марстонъ? воскликнула Бэлла торжествующимъ тономъ: -- зачѣмъ же вы сердитесь на то, что вамъ сказалъ Друмондъ? Еслибъ онъ или мистеръ Реджернъ посмѣли со мною такъ обойтись, то я знала бы, что имъ отвѣтить.
   -- Пожалуйста, миссъ Марстонъ, не портите моихъ дѣлъ непрошеннымъ вмѣшательствомъ; мнѣ и безъ того трудно жить, сказалъ судья строгимъ тономъ.
   -- Обѣдъ поданъ, мисса Бэлла, сказалъ Саркофагъ, показываясь въ дверяхъ, и Марстонъ очень обрадовался этому неожиданному окончанію непріятнаго разговора.
   Дѣйствительно, почтенный судья былъ правъ; онъ старался исполнять свой долгъ въ мелочахъ, несмотря на неудовольствіе и упреки плантаторовъ. Положеніе судьи въ англійской колоніи, изобилующей куліями, чрезвычайно затруднительное. Всѣ плантаторы не спускаютъ съ него ястребинаго взгляда, и малѣйшая тѣнь милосердія или простого безпристрастія относительно рабочихъ считается оскорбленіемъ плантаторовъ и опаснымъ, неполитичнымъ дѣйствіемъ, какъ будто справедливость можетъ быть когда-нибудь неполитичной! Тоже самое чувство выражается въ послѣднее время и государственными людьми Индіи, въ родѣ генералъ-губернатора Бенгаліи, который утверждалъ, что такъ какъ Индія должна быть управляема деспотически, то чѣмъ деспотизмъ абсолютнѣе, тѣмъ лучше. Подобные люди могутъ считать неблагоразумнымъ допускать въ индійцахъ малѣйшее сомнѣніе на счетъ справедливости англійскихъ судовъ, но мы, англійскій народъ, никогда не согласимся владѣть страною или хоть уголкомъ земли на такихъ условіяхъ, которыя прямо противорѣчатъ великимъ идеямъ права, свободы и справедливости. Мы знаемъ, какъ далеко однажды возникшій и безпрепятственно развивающійся деспотизмъ можетъ завести даже англійскій народъ, такъ давно привыкшій къ свободѣ въ теоріи и практикѣ. Гражданскіе чиновники и плантаторы не должны забывать, что мы не дозволимъ отнять у своихъ сограждавъ, какого бы цвѣта ни была ихъ кожа, неотъемлемое право всякаго человѣка обсуждать рѣшеніе суда, особливо, когда дѣло идетъ о жизни и свободѣ подсудимыхъ.
   Но возвратимся къ мистеру Марстону. Несмотря на все его желаніе быть правосуднымъ судьею, онъ естественно и почти невольно подпадалъ подъ вліяніе окружающихъ его людей, которые грубо осуждали каждый мягкій его приговоръ и осыпали его оскорбленіями за малѣйшую попытку быть безпристрастнымъ. Что же касается до дѣла Диллу, то мнѣніе Марстона о томъ, что законъ былъ противъ индуса, торжественно было опровергнуто другимъ судьею въ той же англійской Гвіанѣ. Въ послѣднемъ случаѣ, по счастью, подсудимый имѣлъ опытнаго адвоката, который доказалъ, что нетолько духъ, но даже и буква закона вполнѣ дозволяли кулію, окончившему недѣльную работу въ три или четыре дня, быть свободнымъ остальное время. Но Марстонъ, конечно, и не подозрѣвалъ, что онъ постановилъ несправедливый приговоръ. Онъ поверхностно взглянулъ на букву закона и считалъ, что, несмотря на сильное предубѣжденіе противъ обвиняемаго, сдѣлалъ все, что было возможно въ его пользу, и смягчилъ наказаніе, рискуя за это разсориться съ Друмондомъ. Такимъ образомъ, невинный человѣкъ сталъ несчастной жертвой ненамѣреннаго, почти безсознательнаго пристрастія, неизбѣжнаго слѣдствія сложныхъ внѣшнихъ вліяній и судебныхъ обычаевъ, отрицающихъ всякую мысль о милосердіи. Единственный чековѣкъ, который могъ бы представить судьѣ настоящее дѣло въ должномъ свѣтѣ и настоять на справедливомъ его разрѣшеніи, былъ главный агентъ по дѣламъ эмиграціи, но ему воспрещалось являться въ судъ безъ разрѣшенія губернатора, и къ тому же онъ не имѣлъ въ своемъ распоряженіи необходимыхъ суммъ для найма адвокатовъ. Изъ всего этого ясно вытекаетъ, какъ необходимо подробно изучить положеніе невольниковъ и куліевъ, чтобъ обнаружить всю глубину хитрости и лицемѣрія, съ которыми люди создаютъ, скрывая ихъ отъ остальнаго міра подъ маской правосудія, милосердія и общаго интереса -- невыносимыя условія жизни для тысячъ, десятковъ тысячъ ближнихъ.
   Но если судъ надъ Диллу возбудилъ негодованіе плантаторовъ, то каково же было ихъ бѣшенство, когда черезъ нѣсколько дней распространилась вѣсть о неожиданномъ, неслыханномъ въ англійской Гвіанѣ событіи. Мистеръ Вильямсъ, одинъ изъ немногихъ адвокатовъ, скромно существовавшихъ крохами, падавшими со стола генералъ-аторнея и генералъ-солиситора, изображавшихъ въ колоніи прокурорское око, представилъ его превосходительству Томасу Вальзингаму петицію, подписанную 20,000 индусовъ и нѣсколькими тысячами китайцевъ. Въ этомъ документѣ, въ простыхъ рѣшительныхъ выраженіяхъ былъ смѣло изложенъ цѣлый рядъ невыносимыхъ злоупотребленій, отъ которыхъ подписавшіе петицію просили губернатора, какъ представителя ихъ, навѣки избавить.
   Когда Вильямсъ, отличавшійся прямотою, вошелъ въ кабинетъ губернатора въ сопрожденіи негра, который несъ громадный круглый свертокъ, его превосходительство сталъ въ тупикъ.
   -- Здравствуйте, мистеръ Вильямсъ, сказалъ онъ, смутно подозрѣвая цѣль его посѣщенія: -- что это вы принесли? Отчего вы не оставили этотъ свертокъ у секретаря?
   -- Я объяснилъ ему, ваше превосходительство, что это такое и онъ разрѣшилъ мнѣ представить лично вамъ петицію отъ 20,000 куліевъ, и...
   -- Позвольте, мистеръ Вильямсъ! воскликнулъ губернаторъ, смотря со страхомъ на свертокъ бумаги, словно въ ней скрыта была пороховая мина: -- петиція отъ куліевъ! Это совершенно неправильно и незаконно. Вы понимаете, что я долженъ прежде посовѣтоваться съ коронными юристами. Это -- вопросъ очень серьёзной, мистеръ Вильямсъ, и совершенно новый. Такого примѣра еще не бывало.
   -- Конечно, ваше превосходительство, отвѣчалъ адвокатъ: -- поэтому я и надѣюсь, что вы обратите на настоящее дѣло все ваше вниманіе. Эта петиція подается вашему превосходительству, какъ представителю королевы, и, пользуясь своимъ несомнѣннымъ конституціоннымъ правомъ, подписавшіе петицію указываютъ на злоупотребленія...
   -- Позвольте, мистеръ Вильямсъ, я не могу принять тотчасъ этой петиціи; возьмите ее назадъ; а я посовѣтуюсь съ генералъ-аторнеемъ.
   -- Неужели вы, ваше превосходительство, отвѣчалъ Вильямсъ съ упорствомъ истаго валлійца:-- находите нужнымъ спрашивать совѣта у юристовъ о томъ: можно ли принять петицію или нѣтъ?
   -- Извините меня, мистеръ Вильямсъ, воскликнулъ губернаторъ, вспыхнувъ:-- но я не признаю за вами права подвергать меня допросу о томъ, что я считаю нужнымъ или нѣтъ. Я, какъ вы сами говорите -- не королева, а только ея представитель, поэтому, я не вполнѣ увѣренъ, что долженъ во всѣхъ случаяхъ дѣйствовать также, какъ приличествуетъ ея величеству. Вы, мистеръ Вильямсъ, гораздо лучше послали бы петицію въ Лондонъ, Виндзоръ, Бальмораль, Осборнъ или... куда тамъ слѣдуетъ. Я же, принявъ петицію, могу себя совершенно скомпрометировать; вѣдь мнѣ даже неизвѣстно, что въ этой бумагѣ.
   Съ этими словами губернаторъ вскочилъ съ кресла и сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ въ большомъ волненіи.
   -- Вашему превосходительству очень легко узнать содержаніе этой бумаги; стоитъ только ее прочесть, сказалъ Вальямсъ:-- я ее тотчасъ разверну.
   -- Боже избави, мистеръ Вильямсъ! воскликнулъ губернаторъ:-- я вамъ запрещаю развертывать свертокъ, прибавилъ онъ, видя, что адвокатъ смѣло дернулъ за снурокъ, которымъ перевязана была петиція:-- унесите его отсюда!
   Послѣднія слова относились къ негру, державшему свертокъ, и онъ тотчасъ исчезъ въ дверяхъ кабинета съ злополучнымъ документомъ. Въ ту же минуту губернаторъ позвонилъ и гнѣвно сказалъ вошедшему секретарю:
   -- Мистеръ Культуретъ, я удивляюсь, какъ вы допустили до меня мистера Вильямса по такому важному дѣлу безъ предварительнаго доклада. Онъ принесъ съ собою цѣлый свертокъ бумагъ, которыя называетъ петиціей, а вы пропускаете его прямо ко мнѣ въ кабинетъ, точно онъ пришелъ съ простымъ визитомъ.
   -- Извините, сэръ, но я полагалъ, что принятіе петиціи обязательно.
   -- А кто вамъ далъ право это полагать? заревѣлъ губернаторъ: -- въ этой бумагѣ, можетъ быть, заключаются клеветы и обвиненія противъ правительства...
   -- Да, въ ней именно заключаются обвиненія противъ правительства, замѣтилъ Вильямсъ.
   -- Прошу меня не перебивать, сэръ! Я хотѣлъ прибавить, что, быть можетъ, эти обвиненія направлены противъ меня, а вы должны знать, сэръ, что, если я приму подобную бумагу, то она тотчасъ становится государственнымъ актомъ; ее можетъ потребовать министерство и напечатать въ "Синей Книгѣ".
   Секретарь стоялъ молча, но Вильямсъ, на котораго нисколько не дѣйствовалъ гнѣвъ губернатора, преспокойно сказалъ:
   -- Мы именно этого и желаемъ, ваше превосходительство.
   -- Неужели! воскликнулъ губернаторъ, выходя изъ себя: -- а кто эти люди? Шайка несчастныхъ эмигрантовъ и нищій адвокатъ, пользующійся недовольствомъ бѣдняковъ, чтобъ нажить копейку.
   -- Извините, ваше превосходительство, отвѣчалъ съ достоинствомъ Вильямсъ: -- но я даже вамъ не позволю такъ говорить со мною. Я явился къ вамъ, исполняя свой долгъ въ отношеніи къ избравшимъ меня кліентамъ, и потому въ послѣдній разъ спрашиваю у вашего превосходительства: примете ли вы петицію? да или нѣтъ?
   -- Нѣтъ, не приму, сказалъ губернаторъ, бросаясь въ кресло:-- прощайте, сэръ.
   Вильямсъ поклонился и вышелъ изъ комнаты. Онъ уже не разъ въ этой пламенной, тропической колоніи выказывалъ замѣчательное хладнокровіе и самообладаніе; къ тому же онъ хорошо зналъ Вальзингама и рѣшился ждать, когда спадетъ губернаторскій гнѣвъ.
   Дѣйствительно, какъ только его превосходительство немного успокоился, болѣе благоразумныя мысли взяли верхъ въ его головѣ. Онъ зналъ, что Вильямсъ былъ рѣшительный, смѣлый, неустрашимый человѣкъ, и вовсе не желалъ, чтобъ онъ обратился на него съ жалобой къ министру колоніи, власть котораго надъ представителями королевы во всѣхъ частяхъ свѣта такъ велика, что англійскій народъ даже этого не подозрѣваетъ. Вальзингаму, однако, это было извѣстно по опыту, и онъ изъ осторожности спросилъ совѣта коронныхъ юристовъ. Оба: генералъ-аторней и генералъ-солиситоръ не посмѣли разойтись съ нимъ во мнѣніи и объявили, что подобная петиція, которая могла только нарушить общественное спокойствіе и возбудить народное волненіе, не должна была быть принята. Они жили среди плантаторовъ, и потому неудивительно, что ихъ мысли и мнѣнія приняли характеръ плантаторскій.
   Кромѣ того, губернаторъ созвалъ совѣтъ для обсужденія этого вопроса, такъ какъ приходили извѣстія это всюду, что куліи, узнавъ объ отказѣ въ принятіи петиціи, выражаютъ безпокойный, буйный характеръ. Совѣтъ состоялъ въ равной долѣ изъ оффиціальныхъ членовъ и плантаторовъ; впрочемъ, нѣкоторые изъ нихъ были, въ одно и то же время, и чиновниками, и плантаторами. Совѣтъ также высказался въ пользу непринятія петиціи, хотя ни одинъ изъ его членовъ не зналъ содержанія этого документа.
   Но мистеръ Вильямсъ не призналъ себя побѣжденнымъ и сдѣлалъ смѣлый стратегическій шагъ. Онъ написалъ письмо къ министру колоніи и въ пламенныхъ выраженіяхъ разсказалъ свое свиданіе съ губернаторомъ и его отказъ отъ пріема петиціи, которая была приложена въ копіи. Все это онъ писалъ губернатору, прося его, по обыкновенію, доставить письмо министру. Такимъ образомъ, его превосходительство былъ вынужденъ дѣйствовать подъ своей личной отвѣтственностью. Онъ очень хорошо зналъ, что, если онъ откажется отъ пересылки въ министерство этихъ документовъ, то они очутятся тамъ и безъ него и министръ потребуетъ отъ него объясненій насчетъ его дѣйствій, а всякому чиновнику чрезвычайно тяжело давать объясненія по такому дѣлу, о которомъ онъ самъ своевременно не увѣдомилъ начальство. Поэтому, послѣ нѣсколькихъ безсонныхъ ночей и продолжительной борьбы между гордостью и благоразуміемъ, губернаторъ рѣшилъ, что гораздо лучше принять петицію и отправить ее въ Лондонъ съ своими замѣчаніями.
   Что же касается до мистера Вильямса, то онъ нисколько не удивился, когда секретарь губернатора явился къ нему въ контору и попросилъ отъ имени его превосходительства не посылать письма къ министру, а пожаловать снова въ губернаторскій домъ съ спорнымъ сверткомъ.
   Какъ только плантаторамъ стало извѣстно объ этомъ возмутительномъ поступкѣ низкаго адвокатишки и неслыханной слабости губернатора, то ихъ негодованію не было границъ. Сердце гвіанской столицы, джорджтоунскій клубъ, гдѣ утромъ собирались для подкрѣпленія силъ всевозможными горячительными напитками, а вечеромъ для виста и бильярда -- билось пламенно, лихорадочно, несмотря на громадное количество уничтожаемыхъ прохладительныхъ напитковъ. Никогда крытыя галлереи и залы клуба не были такъ переполнены посѣтителями и не оглашались такимъ несмолкаемымъ оживленнымъ говоромъ. Торговцы, чиновники, плантаторы, управляющіе помѣстьями, стряпчіе кричали, горячились, махали кулаками, наполняли тропическій воздухъ бранью и проклятіями; но всѣхъ энергичнѣе и откровеннѣе выражался Друмондъ среди самыхъ вліятельныхъ гражданъ англійской Гвіаны.
   -- Старая баба, трусъ, идіотъ! кричалъ онъ, осыпая подобными лестными эпитетами отсутствующую голову его превосходительства, представителя королевы: -- на кой онъ чортъ принялъ эту грязную, подлую бумагу, взводящую самыя низкія клеветы на честныхъ джентльмэновъ!
   -- Слушайте! слушайте! воскликнулъ одинъ изъ самыхъ грубыхъ, жестокихъ плантаторовъ, по имени Гарисъ.
   -- Все это дѣло негодяя португальца и разбойника адвокатишки, продолжалъ Друмондъ:-- ихъ дома слѣдовало бы иллюминовать по нашему!
   -- Слушайте, слушайте! раздалось со всѣхъ сторонъ.
   Если Друмондъ, обыкновенно осторожный и хладнокровный человѣкъ, пользовавшійся общимъ уваженіемъ за свое благоразуміе, доходилъ до того, что открыто проповѣдывалъ поджоги, то въ какомъ же распаленномъ состояніи находились окружавшія его тропическія натуры! Но вскорѣ, среди общаго шума, раздался голосъ другого, также хладнокровнаго и разумнаго человѣка, мистера Ингльдю, одного изъ богатѣйшихъ и способнѣйшихъ агентовъ колоніи. Эти спокойные, осторожные люди имѣютъ, въ минуты общественнаго волненія, самое могучее, опасное вліяніе, такъ какъ сами они держатся въ сторонѣ отъ всякихъ безпорядковъ, а другихъ подбиваютъ на всевозможныя неистовства.
   -- Господа! сказалъ онъ, спокойнымъ, рѣшительнымъ тономъ:-- обсудимъ этотъ вопросъ серьёзно, обстоятельно. Во-первыхъ, разсмотримъ коварный заговоръ Гонзалеса, Вильямса и нѣкоторыхъ другихъ неизвѣстныхъ лицъ, съ цѣлью возбудить куліевъ противъ тѣхъ, которые, какъ намъ всѣмъ извѣстно -- лучшіе ихъ друзья. Естественно, что каждый плантаторъ или управляющій обязанъ прежде всего развѣдать въ своемъ помѣстьѣ, кто среди куліевъ -- зачинщики этого преступнаго бунта. Во-вторыхъ, нашему разрѣшенію подлежитъ вопросъ: какъ поступить въ отношеніи позорнаго, не патріотическаго и революціоннаго поведенія -- я стыжусь сказать -- бѣлаго негодяя Вильямса? (Громкіе крики прерываютъ тутъ оратора). Господа, умоляю васъ, будьте хладнокровнѣе. Конечно, нѣтъ того наказанія, какъ бы жестоко оно ни было, котораго не заслужилъ бы низкій злодѣй, продающій свои несчастныя способности подлымъ заговорщикамъ для распространенія среди бѣдныхъ, невѣжественныхъ работниковъ идей вполнѣ непрактичныхъ (общее шумное одобреніе), но, которые, овладѣвъ тупыми умами куліевъ, сдѣлаютъ невозможнымъ даже тотъ умѣренный успѣхъ, которымъ пользуются ваша торговля, промышленность и земледѣліе. Наконецъ, господа, въ-третьихъ, намъ надо обсудить печальную слабость и колебаніе гм... гм... исполнительной власти.
   Взрывъ шумнаго негодованія прервалъ на нѣсколько минутъ рѣчь оратора, и отголосокъ этихъ разъяренныхъ криковъ, вѣроятно, достигъ до ушей его превосходительства, такъ какъ губернаторскій домъ находился не въ далекѣ и всѣ окна въ немъ были открыты.
   -- Относительно исполнительной власти, продолжалъ Ингльдю, возвышая голосъ:-- мы теперь не можемъ ничего сдѣлать. Мы, по несчастью, не имѣемъ права ее смѣнить, мы не свободный, независимый народъ. Губернаторъ рѣшился отправить къ министру колоніи позорный документъ, представляющійся клеветою противъ всѣхъ насъ, имѣющихъ какое-нибудь отношеніе къ интересамъ колоніи. Поэтому, предоставимъ нашимъ лондонскимъ друзьямъ, членамъ "Сахарнаго комитета", достойно вознаградить... гм... исполнительную власть, а сами займемся наиболѣе важнымъ вопросомъ: какъ слѣдуетъ намъ встрѣтить грозящую намъ опасность, какъ защитить себя отъ грабежа и убійства?
   Послѣднее слово оратора было гораздо ближе къ дѣйствительности, чѣмъ онъ предполагалъ, ибо въ эту самую минуту раздался случайный выстрѣлъ изъ револьвера, которымъ неосторожно махалъ одинъ изъ плантаторовъ, и пуля просвистѣла надъ головою мистера Ингльдю.
   -- Вотъ видите, господа, продолжалъ онъ, когда улеглось волненіе, возбужденное этимъ неожиданнымъ эпизодомъ, и обтирая холодныя капли пота, выступившія у него на лбу отъ невольнаго страха: -- мы находимся въ такомъ положеніи, когда каждую минуту наша жизнь въ опасности. Насъ мало, и со всѣхъ сторонъ насъ окружаетъ громадное населеніе рабочихъ, которыхъ низкіе заговорщики возстановляютъ противъ насъ.
   Волненіе среди слушателей достигло до апогея. Ораторъ затронулъ слабую струну каждаго изъ плантаторовъ. Они опасались болѣе всего и совершенно справедливо, чтобъ въ сердцахъ бѣдныхъ людей, истинными друзьями которыхъ они себя считали, не проснулось, наконецъ, сознаніе добра и зла, правды и несправедливости.
   -- Господа! прибавилъ Ингльдю:-- мы должны принять тотчасъ необходимыя мѣры для охраненія своей жизни и собственности. Я полагаю: надо арестовать Вильямса и Гонзалеса, увеличить полицейскую силу спеціальными бѣлыми полисменами, объявить всю колонію на военномъ положеніи и послать пароходъ въ Барбадосъ за новымъ отрядомъ солдатъ.
   Рѣчь Ингльдю какъ нельзя болѣе соотвѣтствовала напряженному состоянію умовъ его слушателей и въ ту же минуту былъ образованъ комитетъ безопасности. Друмондъ былъ избранъ въ предсѣдатели и немедленно былъ составленъ адресъ къ губернатору съ энергичнымъ требованіемъ арестовать Вильямса за содѣйствіе куліямъ. Этотъ адресъ особая депутація, не теряя ни минуты, вручила губернатору; но онъ, хотя принялъ ее очень любезно, однако, отказался наотрѣзъ отъ исполненія ея желаній.
   Когда депутація возвратилась въ клубъ и громогласно объявила о неудачѣ своего посольства, то страсти разыгрались съ еще большей силой и общее волненіе достигло до ужасающихъ размѣровъ. Трудно себѣ представить читателямъ, непокидавшимъ Англіи, до какого унизительнаго положенія страха и трепета могутъ дойти англійскіе джентльмэны, живущіе въ небольшомъ количествѣ среди многочисленнаго населенія туземцевъ или вывезенныхъ изъ другихъ странъ рабочихъ, съ которыми они, по ихъ собственнымъ словамъ, обходятся слишкомъ мягко и человѣколюбиво. Несмотря на всѣ подобныя лицемѣрныя увѣренія о своей добротѣ и гуманности, они не могутъ не придти въ ужасъ при одной мысли, что громадное окружающее ихъ большинство людей, имѣющихъ полное право жаловаться на несправедливое и жестокое съ ними обращеніе, неожиданно поняло свое право и рѣшилось, такъ или иначе, положить конецъ злоупотребленіямъ, доводящимъ ихъ до отчаянія и погибели. Къ этому страху, естественно, присоединяется и злоба, если опасность грозитъ нетолько личности, но и матеріальнымъ интересамъ этихъ почтенныхъ англійскихъ джентльмэновъ.
   Среди всеобщаго смятенія, случилось новое обстоятельство, немедленно собравшее всѣхъ посѣтителей клуба на крытую галлерею, выходившую на улицу. Одинъ изъ плантаторовъ, случайно подойдя къ окну, замѣтилъ, что мимо клуба шелъ Гонзалесъ, по несчастью, увидавшій гнѣвные взоры, устремленные на него, только тогда когда уже поздно было отойти въ сторону. Плантаторъ указалъ своимъ товарищамъ на общаго врага, и мистеръ Гарисъ, управляющій помѣстьемъ на аравійскомъ берегу, извѣстный своей грубой жестокостью, тотчасъ сбѣжалъ по лѣстницѣ на улицу, махая плеткой изъ воловьей кожи. Остановившись передъ удивленнымъ Гонзалесомъ, онъ молча схватилъ его за воротъ.
   -- Оставьте меня, сэръ, сказалъ португалецъ спокойно, стараясь высвободиться изъ рукъ неожиданнаго врага и невольно сожалѣя, что онъ не захватилъ изъ дома своего охотничьяго ножа.
   -- Оставить тебя, проклятый разбойникъ! воскликнулъ Гарисъ: -- ты вѣрно идешь къ своему сообщнику Вильямсу? Что ты, негодяй, затѣялъ съ куліями?
   -- Все, что я дѣлаю, вполнѣ законно, и еще разъ прошу васъ, оставьте меня. Иначе я буду вынужденъ жаловаться на васъ въ судъ.
   -- Жаловаться? заревѣлъ плантаторъ: -- ну, такъ вотъ тебѣ, собака, чтобъ было на что жаловаться.
   Съ этими словами онъ нанесъ изо всей силы ударъ плеткой по лицу португальца, мгновенно покрывшемуся багрово-синимъ рубцомъ, а затѣмъ посыпались безчисленные удары по головѣ, плечамъ и туловищу, плохо защищенному легкой лѣтней одеждой. Долго продолжалась эта импровизированная экзекуція, пока палачъ не усталъ, а несчастная его жертва не грохнулась безчувственно на землю.
   Все это видѣли благородные, мужественные британцы, сбѣжавшіеся на галлерею, и ни одинъ изъ нихъ не протянулъ руки, чтобъ остановить бѣшенаго звѣря и положить конецъ отвратительной сценѣ. Между ними были даже чиновники, но и они, повидимому, одобряли это возмутительное самоуправство, считая его полезнымъ съ высшей государственной точки зрѣнія. Когда же Гарисъ бросилъ почти бездыханное тѣло португальца и вернулся въ клубъ, едва переводя дыханіе отъ усталости, его встрѣтили громкой, шумной оваціей.
   -- Славно, молодецъ! мы за васъ постопмъ! раздавалось со всѣхъ сторонъ, и плантаторы сдержали свое слово.
   Долго лежалъ Гонзалесъ безъ чувствъ на землѣ подъ палящими лучами тропическаго солнца, но никто изъ быстро-собравшейся вокругъ него толпы португальцевъ, негровъ и куліевъ не смѣлъ оказать ему помощи. Наконецъ, двѣ монахини изъ католической обители подняли его на носилки и, съ помощью нѣсколькихъ его друзей, унесли къ себѣ. Гонзалесъ былъ хорошо извѣстенъ во всей колоніи и глубоко-уважаемъ соотечественниками; поэтому, никогда англійскіе плантаторы, составляющіе незначительное меньшинство въ колоніи, не находились въ такой опасности, какъ въ этотъ день, но уже не отъ подозрѣваемыхъ ими куліевъ, а отъ разгнѣванныхъ, пламенныхъ португальцевъ. Еслибъ въ средѣ послѣднихъ нашелся энергичный, рѣшительный человѣкъ, который взялъ бы на себя руководить народнымъ движеніемъ, то немного писемъ пошло бы въ Европу съ слѣдующимъ пароходомъ изъ Демерары.
   

IX.

   Возвратясь вечеромъ въ Belle Suzanne, Друмондъ разсказалъ собравшимся къ ужину смотрителямъ обо всемъ, что случилось въ Джорджтоунѣ.
   -- Господа! прибавилъ онъ, окончивъ свой разсказъ: -- мы всѣ находимся въ очень опасномъ положеніи и должны быть готовы принять участіе въ усмиреніи возстанія, которое я считаю очень вѣроятнымъ, хотя никто не можетъ сказать, когда и гдѣ оно начнется. Между нашими куліями также уже давно замѣтны слѣды недовольства. Я полагаю, что вы, Читеръ, правы, и Диллу, дѣйствительно, принималъ участіе въ составленіи петиціи. Онъ вскорѣ вернется изъ тюрьмы, и тогда за нимъ надо строго слѣдить. Онъ -- самый ловкій и храбрый человѣкъ во всемъ помѣстьѣ, развѣ только Гунумунъ можетъ помѣряться съ нимъ.
   -- Да, сэръ, Гунумунъ ему не уступитъ въ хитрости и силѣ, замѣтилъ Читеръ.
   -- Насчетъ его хитрости я не сомнѣваюсь, продолжалъ Друмондъ: -- но никому изъ индусовъ нельзя довѣрять. Слѣдите зорко за всѣми куліями, но особливо за Диллу.
   Произнося эти слова, Друмондъ знаменательно посмотрѣлъ на Крэга, который сидѣлъ молча, нахмуривъ брови. Въ послѣдніе дни молодой шотландецъ былъ выведенъ изъ себя несправедливымъ, жестокимъ обращеніемъ въ Belle Suzanne съ куліями, особливо съ Лучми. Дѣйствительно, какъ только, по его просьбѣ, бѣдную женщину помѣстили въ лазаретъ, Читеръ послалъ туда Рамдулу и, на основаніи одного ея показанія, что Лучми притворяется беременной, ее отправили, не подвергая докторскому освидѣтельствованію, снова на работу, а Гунумунъ принялъ мѣры, чтобъ ее заставляли съ утра до ночи полоть поля. Крэгъ узналъ объ этомъ только черезъ два дня, когда уже было поздно; Лучми вдругъ почувствовала приближеніе родовъ и, поспѣшно отправленная въ лазаретъ, родила съ величайшей опасностью для жизни мертваго ребенка.
   -- А вы не думаете, мистеръ Друмондъ, сказалъ Крэгъ рѣзко, не обращая вниманія на то, что хозяинъ находился далеко не въ милостивомъ расположеніи духа: -- что Диллу былъ бы вовсе не опасенъ, еслибъ съ нимъ лучше обходились? Помните, какъ онъ хорошо велъ себя во время ареста Чинафу!
   -- Чортъ возьми! воскликнулъ Друмондъ:-- не время быть мягкимъ теперь, когда всѣмъ намъ грозитъ смерть. Если Диллу одинъ разъ хорошо велъ себя, то я и хотѣлъ за это его вознаградить, но онъ самъ, негодяй, воспротивился и довелъ себя до тюрьмы. Слыхали вы, что о немъ говоритъ Читеръ? Гунумунъ же прямо обвиняетъ его въ составленіи заговора съ другими индусами.
   -- Мнѣ ничего не говорилъ мистеръ Читеръ, отвѣчалъ Крэгъ: -- а Диллу мнѣ всегда казался тихимъ, работящимъ куліемъ.
   -- Не заботьтесь о немъ, замѣтилъ Друмондъ:-- я боюсь, что онъ надѣлаетъ намъ много хлопотъ по возвращеніи изъ тюрьмы.
   -- Можетъ быть, отвѣчалъ Крэгъ сухо: -- то, что онъ услышитъ отъ своей жены, конечно, не смягчитъ его сердца въ отношеніи мистера Читера и Гунумуна. Я согласенъ, что если онъ придетъ въ бѣшенство, то имъ не сдобровать.
   -- На что вы намекаете? произнесъ Читеръ, поблѣднѣвъ отъ страха и злобы: -- я не имѣлъ ничего общаго съ этой женщиной.
   -- Я васъ ни въ чемъ не обвиняю, но Диллу, какъ вамъ извѣстно-сильный и смѣлый индусъ, и узнавъ о томъ, что случилось съ его женою и что вы послали ее изъ лазарета на работу, онъ можетъ вывести самое неожиданное для васъ заключеніе.
   -- Чортъ васъ возьми, сэръ! воскликнулъ Читеръ внѣ себя отъ гнѣва:-- вы мнѣ дадите удовлетвореніе за...
   -- Довольно, господа! произнесъ грозно Друмондъ:-- теперь не время для ссоръ и каждый изъ васъ, который вздумаетъ ссориться съ товарищемъ, будетъ имѣть дѣло со мною, а если я узнаю о дракѣ или дуэли, то убью на мѣстѣ соперниковъ. Успокойтесь, Читеръ, Крэгъ -- еще юноша. А вы, Крэгъ, зачѣмъ вмѣшиваетесь въ дѣло этихъ негодяевъ? Мы теперь должны дѣйствовать всѣ за одно, охраняя свою жизнь и собственность. Вскорѣ будетъ праздникъ Таджи; мы не можемъ его отмѣнить, а вѣрьте мнѣ -- тутъ будетъ работа чорту. Не говорите ни кому, но я вамъ привезъ оружіе, прибавилъ онъ, раздавая каждому смотрителю по револьверу:-- не показывайте вида, что вы боитесь индусовъ, но слѣдите за ними зорко и доносите мнѣ о всемъ, что случится. Крамптонъ, примите мѣры, чтобы каждую ночь, прежде чѣмъ идти спать, двое изъ васъ осматривали аккуратно всѣ жилища куліевъ.
   Опасенія Друмонда на счетъ приближенія праздника Таджи имѣли основаніе. Этотъ праздникъ, соотвѣтствующій магометанскому Могуруну въ Индіи, возбуждаетъ безпокойство мѣстныхъ властей и плантаторовъ даже въ мирное время, потому что куліи, собираясь толпами для его празднованія, устраиваютъ нѣчто въ родѣ карнавала и происходящіе тутъ поединки часто оканчиваются очень печально. Пользуясь этимъ удобнымъ случаемъ, они сводятъ между собою счеты по старымъ распрямъ, и однажды дѣло дошло до правильной битвы между куліями трехъ помѣстій,-съ одной стороны, и трехъ -- съ другой, причемъ было убито два человѣка и нѣсколько ранено ружейными выстрѣлами, не считая множества пострадавшихъ отъ палочныхъ ударовъ и бросанія кирпичей. Въ настоящее же время волненіе между куліями было такъ сильно, что нельзя было не опасаться серьёзныхъ безпорядковъ во время Таджи.
   Такимъ образомъ, естественно, что Друмондъ, подчиняясь общей паникѣ, находился въ возбужденномъ состояніи человѣка, думающаго только о самосохраненіи и считающаго совершенно искренно, что въ минуту общественной опасности, доброта -- непростительная слабость, а недостаточно горячій сторонникъ -- презрѣнный измѣнникъ. Въ его глазахъ, для спасенія колоній отъ тяжелаго удара, если не отъ совершенной погибели, необходимъ дружный отпоръ всѣхъ бѣлыхъ, и, конечно, онъ не могъ дозволить, чтобъ его смотритель подчинялъ великое дѣло самосохраненія отвлеченной идеѣ справедливости, и потому онъ очень разсердился на Крэга, тѣмъ болѣе, что въ сущности любилъ молодого шотландца.
   Съ своей стороны, Крэгъ, обдумывая все, что онъ слышалъ за ужиномъ, не могъ не сознать, что его положеніе было неловкое, даже опасное. Тонъ Друмонда, его странное, необычайное волненіе и совершенно новый въ немъ цинизмъ возбуждали непріятныя мысли въ головѣ неопытнаго юноши. Если осторожный, благоразумный, практическій хозяинъ Belle Suzanne выходилъ изъ себя и терялъ всякое самообладаніе, то чего было ожидать отъ болѣе грубыхъ и слабыхъ натуръ! Что касается Читера, то Крэгъ ломалъ себѣ голову: зачѣмъ этотъ злобный мулатъ преслѣдовалъ Лучми и Диллу? Онъ не зналъ о непріятной исторіи, бывшей у Читера съ молодымъ индусомъ, но былъ убѣжденъ, что онъ, по какой-то невѣдомой причинѣ, намѣренно заставилъ Лучми черезъ силу работать. Чувство благодарности къ ея заботливому уходу о немъ, во время его болѣзни, побуждало Крэга, особливо теперь, въ критическую минуту для помѣстья и всей колоніи, принять ее подъ свое покровительство. Онъ былъ увѣренъ, что Диллу, по выходѣ изъ тюрьмы, сдѣлаетъ что-нибудь смѣлое, отважное, и рѣшился, во что бы то ни стало, оказать помощь женщинѣ, которой онъ былъ обязанъ жизнью. но какъ было ему поступить въ этомъ затруднительномъ положеніи, въ виду грозныхъ предостереженій Друмонда? Не зная, какія мѣры лучше принять для обезпеченія судьбы бѣдной женщины, онъ вспомнилъ о добромъ обращеніи съ нею Нины и, разсказавъ ей въ чемъ дѣло, просилъ у нея совѣта.
   -- Берегитесь, масса Крэгъ, отвѣчала она:-- Друмондъ ужасно взбѣшенъ на васъ. Когда вы ушли, онъ сказалъ Крамптону, что вы -- дуракъ и идіотъ, а если онъ узнаетъ, что вы потакаете куліямъ, то подвергнетъ васъ жестокому наказанію. Берегитесь, мистеръ Крэгъ, вы не знаете, до чего теряютъ голову эти люди, когда дѣло идетъ объ ихъ безопасности. Потомъ, остерегайтесь Читера и Мартинго. Я давно слѣжу за ними; они васъ ужасно ненавидятъ. Я сама слышала, какъ они говорили, что васъ необходимо выжить отсюда.
   Крэгъ закусилъ губу и тяжело перевелъ дыханіе. Неужели онъ не былъ свободенъ въ своихъ дѣйствіяхъ, и ему могли помѣшать исполнить то, что онъ считалъ своей обязанностью? Его благородная, мужественная натура возстала противъ подобной мысли.
   -- Нина, отвѣчалъ онъ:-- еслибъ не эта бѣдная женщина, я самъ ушелъ бы отсюда. Мнѣ опротивѣла эта жизнь, но благодарность къ Лучми и еще другія причины удерживаютъ меня.
   Нина улыбнулась, но, такъ какъ они разговаривали въ сумеркахъ, то Крэгъ этого не замѣтилъ.
   -- Еслибъ вы когда-нибудь навѣстили миссъ Марстонъ, сказала она тихо:-- то, быть можетъ, эта прекрасная молодая дѣвушка помогла бы вамъ въ вашихъ заботахъ о Лучми.
   -- Отличная мысль, Нина! воскликнулъ Крэгъ:-- женскій совѣтъ всегда лучше мужскаго. Можетъ быть, миссъ Марстонъ уго воритъ своего отца сдѣлать что-нибудь для бѣдной женщины.
   Въ послѣднихъ словахъ Крэга ясно выразилась его почти дѣтская наивность, такъ какъ нельзя было ожидать, чтобъ судья вмѣшался во внутреннія дѣла Друмонда по управленію его помѣстья. Но мысль эта успокоила молодого человѣка, и въ сердцѣ его возродилась надежда. Кромѣ того, онъ былъ радъ увидать эту прелестную молодую дѣвушку и откровенно поговорить о своемъ затруднительномъ положеніи съ такимъ умнымъ, симпатичнымъ существомъ. Сердце его давно жаждало сочувствія, а въ послѣднее время онъ нетолько любовался на миссъ Марстонъ по воскресеньямъ въ церкви, но, получивъ любезное приглашеніе отъ мистера Марстона, былъ раза два у него и заставалъ дома только одну Изабеллу, которая принимала живѣйшее участіе въ куліяхъ, конечно, только потому, что она интересовалась самимъ Крэгомъ. Она распрашивала Крэга объ его занятіяхъ, о положеніи куліевъ и съ восторгомъ замѣчала, какъ разумно и справедливо онъ говорилъ объ отношеніяхъ хозяевъ къ рабочимъ. Послѣ ухода Крэга, она передавала его слова отцу, на котораго они производили сильное впечатлѣніе, хотя онъ и старался ихъ опровергать. Въ сущности же, онъ очень уважалъ молодого смотрителя за то, что онъ не раздѣлялъ узкихъ, корыстныхъ мнѣній своего хозяина и товарищей, но конечно, онъ изъ осторожности не высказывалъ этого никому. Что же касается самого Крэга, то болѣе близкое знакомство съ Изабеллой, вмѣстѣ съ воспоминаніемъ объ ея добротѣ къ нему во время его болѣзни, развили въ немъ глубокое къ ней сочувствіе, которое еще не переходило въ болѣе пламенное чувство, благодаря его осторожному, строго честному характеру и отсутствію прямого поощренія со стороны скромной молодой дѣвушки.
   Въ слѣдующее воскресенье, онъ, при выходѣ изъ церкви, подошолъ къ Изабеллѣ Марстонъ и, видя, что отецъ ея былъ занятъ оживленнымъ разговоромъ съ двумя плантаторами, предложилъ проводить ее домой. Онъ никогда еще не рѣшался на такой смѣлый шагъ, но молодая дѣвушка съ улыбкой согласилась.
   -- Миссъ Марстонъ, сказалъ онъ по дорогѣ:-- я знаю, что вы интересуетесь Лучми. Помните, я разъ видѣлъ васъ у нея въ хижинѣ?
   Бэлла очень хорошо помнила эту встрѣчу и слегка покраснѣла.
   -- Она была больна и теперь очень несчастна, продолжалъ Крэгъ:-- ея мужъ все еще въ тюрьмѣ, она одна, среди чужихъ людей, и если я смѣю при васъ говорить о такомъ предметѣ, то мнѣ кажется, что ее преслѣдуютъ двое смотрителей. Я не хочу ихъ обвинять ни въ чемъ дурномъ; они часто имѣютъ дѣло съ хитрыми, безсовѣстными рабочими и, быть можетъ, считаютъ Лучми за дурную женщину, хотя я убѣжденъ, что она -- хорошая и достойная во всѣхъ отношеніяхъ; иначе, прибавилъ онъ, бросая восторженный взглядъ на молодую дѣвушку:-- я не позволилъ бы себѣ говорить вамъ о ней.
   -- Все, что я знаю о Лучми, говоритъ только въ ея пользу, отвѣчала съ жаромъ Изабелла, тронутая лестнымъ комплиментомъ юноши:-- я очень желала бы помочь ей выдти изъ ея теперяшняго положенія, которое, очевидно, не по ней.
   -- Я чрезвычайно радъ это слышать! воскликнулъ Крэгъ:-- я также убѣжденъ, что она достойна лучшей участи. Но, право, не знаю, какъ спасти ее отъ несчастной судьбы. Диллу обязанъ отслужить свои года у Друмонда, и тотъ, конечно, не отпуститъ его ранѣе срока. Кромѣ того, онъ считаетъ Диллу непокорнымъ и даже открыто враждебнымъ работникомъ, такъ что на Друмонда невозможно надѣяться. Лучми теперь въ госпиталѣ, и все, что я могъ бы сдѣлать для нея, только возбудитъ подозрѣніе противъ меня въ настоящую критическую минуту; поэтому, я думалъ спросить у васъ совѣта, что мнѣ дѣлать. Или, быть можетъ, вы сами будете такъ добры, что возьмете на себя попеченіе о ней. Извините меня, что я васъ безпокою; но вы знаете, какъ много я ей обязанъ.
   Эти прямыя, откровенныя слова Крэга привели въ нѣкоторое смущеніе молодую дѣвушку. Она могла сожалѣть Лучми, какъ бѣдное, несчастное созданіе, но, какъ женщина, которою интересовался Крэгъ, юная индустанка была ей антипатична. Однако, борьба между мелочной ревностью и искренней добротою не можетъ долго продолжаться въ благородномъ сердцѣ, а потому Изабелла всею душою отдалась доброму дѣлу, которое, повидимому, такъ интересовало юношу.
   -- Я думаю, что намъ лучше теперь прекратить этотъ разговоръ, сказала она поспѣшно:-- вонъ идетъ папа, а онъ слишкомъ друженъ съ Друмондомъ, чтобъ помочь намъ въ этомъ дѣлѣ. Я пойду завтра къ Лучми и посмотрю, что можно будетъ для нея сдѣлать. Благодарю васъ, мистеръ Крэгъ, что вы довѣрились мнѣ, несмотря на мою молодость и неопытность.
   -- Моя мать говаривала, что сердце женщины умнѣе двухъ мужскихъ головъ.
   -- Но я еще не женщина, сказала Бэлла, покраснѣвъ:-- если слова вашей матери и справедливы. Но будьте увѣрены, я сдѣлаю все, что могу. Вотъ и папа.
   Судья очень любезно пожалъ руку Крэгу и, къ удивленію обоихъ молодыхъ людей, пригласилъ его къ обѣду. Хотя болѣе не представилось случая продолжать прерванный разговоръ, но Крэгъ былъ очень счастливъ въ обществѣ Бэллы, а его простой, но толковый и умный разговоръ нетолько обворожилъ молодую дѣвушку, но и Марстонъ, послѣ его ухода, отозвался въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ объ его способностяхъ и приличномъ обращеніи.
   На другое утро, миссъ Марстонъ отправилась съ Саркофагомъ въ лазаретъ Belle Suzanne, гдѣ отыскала Лучми на галлереѣ. Ея мелодичный голосъ, добрыя слова, свѣтлая улыбка и чашка прекраснаго желе подѣйствовали чрезвычайно успокоительно на бѣдную больную.
   Конечно такое необыкновенное посѣщеніе не, могло не дойти до свѣденія Друмонда, и онъ прямо отправился въ лазаретъ.
   -- Миссъ Марстонъ! воскликнулъ онъ, довольно грубо:-- какимъ образомъ вы попали сюда? Что здѣсь можетъ интересо вать первую красавицу Демерары?
   -- Я пришла навѣстить бѣдную женщину, которая, я слышала, очень больна.
   -- Но откуда вы это узнали?
   -- Очень просто, отвѣчала Изабелла слегка покраснѣвъ:-- папа вчера пригласилъ обѣдать мистера Крэга, и онъ, между прочимъ упомянулъ объ этой женщинѣ, которую я прежде видала раза два. Она меня всегда интересовала, а теперь, кажется, дѣйствительно очень больна и несчастна.
   Друмондъ взглянулъ на Лучми и согласился съ молодой дѣвушкой. Съ инстинктивнымъ состраданіемъ онъ опустился на одно колѣно передъ постелью больной и поправилъ ей подушки. Она вздрогнула и отвернулась отъ него. Онъ это замѣтилъ, и сердце его тотчасъ оледенѣло. Онъ всталъ и равнодушно произнесъ:
   -- Вы очень добры, миссъ Бэлла, что посѣтили больную, но за нею здѣсь хорошій уходъ, и ваши посѣщенія могутъ быть истолкованы въ дурную сторону. При томъ же, теперь индусы такъ возбуждены, что вамъ даже опасно ходить по нашимъ помѣстьямъ.
   Изабелла поняла, что Друмондъ нарочно говорилъ такъ грубо, чтобъ сразу отнять у нея всякое желаніе вмѣшиваться въ дѣла его рабочихъ, но она такъ пламенно желала сдѣлать пріятное Крэгу и вообще отличалась такимъ гордымъ, самостоятельнымъ характеромъ, что рѣзко отвѣчала:
   -- Я нисколько не боюсь куліевъ, мистеръ Друмондъ, и очень интересуюсь этой бѣдной женщиной. Но если вы не желаете, чтобъ я оказала ей какую нибудь помощь, то скажите прямо и объясните почему?
   -- Вы меня не поняли, отвѣчалъ Друмондъ, кусая губы: -- я только боюсь за васъ.
   -- Если вы не желаете, я болѣе сюда не приду; но надѣюсь, что, когда она выздоровѣетъ, то вы не воспретите ей посѣщать меня?
   Друмондъ согласился на это, хотя очень неохотно. Бэлла поспѣшно удалилась. Могущественному плантатору очень не нравилось это посѣщеніе; онъ все болѣе и болѣе сердился на Крэга, который, какъ онъ подозрѣвалъ, былъ главной причиной этого непрошеннаго вмѣшательства чужихъ людей въ дѣла его рабочихъ; но еще не наступило время для принятія рѣшительныхъ мѣръ, и онъ затаилъ негодованіе противъ юнаго смотрителя въ глубинѣ своего сердца.
   Черезъ недѣлю послѣ посѣщенія миссъ Марстонъ, Лучми, хотя еще очень слабая, вышла изъ лазарета, чтобъ привести въ порядокъ свою хижину къ возвращенію мужа. Пробираясь медленными шагами къ своему скромному жилищу, она встрѣтила Крэга, который возвращался на мулѣ съ дальняго поля, гдѣ работалъ его отрядъ. Увидавъ Лучми. онъ соскочилъ на землю и взявъ бѣдную женщину подъ руку, осторожно повелъ къ хижинѣ, отстоявшей не болѣе, какъ въ ста ярдахъ. Изнуренное лицо ея засвѣтилось благодарностью и удовольствіемъ. Достигнувъ двери дома, Крэгъ взялъ у нея изъ рукъ ключъ, отперъ дверь и, впустивъ ее въ комнату, остановился на порогѣ. Его мучила мысль, какъ она должна была чувствовать себя одинокой и несчастной. Черезъ минуту, онъ быстрыми шагами отправился въ Гинитаунъ и, войдя въ лавку одного изъ агентовъ несчастнаго Гонзалеса, купилъ все, что, по его мнѣнію, могло быть необходимымъ для Лучми въ подобныхъ обстоятельствахъ. Онъ долго размышлялъ о томъ, что именно купить, и, наконецъ, остановился на слѣдующихъ предметахъ: пяти фун. риса, небольшомъ горшкѣ меда, ящикѣ ночниковъ, коробкѣ спичекъ, бутылкѣ водки, пол-ведрѣ керосина, пол штофѣ кокосоваго масла. Все это онъ завернулъ и тѣми же быстрыми шагами возвратился съ покупками въ Belle Suzanne, не замѣчая, что какъ въ Гинитаунъ, такъ и обратно за нимъ слѣдовала по пятамъ, прячась за кустами, Рамдула, кото рой Читеръ приказалъ зорко слѣдить за всѣми движеніями Крэга.
   Остановившись у двери, онъ постучалъ, и Лучми показалась на порогѣ чрезвычайно перепуганная. Было уже поздно, солнце только что сѣло, и мгновенно наступила тропическая темнота. Голосъ Крэга, однако, успокоилъ ее, и, войдя въ хижину онъ тотчасъ зажегъ ночникъ. Въ туже минуту подкралась снаружи къ хижинѣ Рамдула и припала ухомъ къ стѣнѣ.
   -- Лучми, сказалъ Крэгъ, смотря на слезы, струившіяся по темнымъ щекамъ бѣдной женщины:-- не плачьте. Я вамъ принесъ много вещей, взгляните.
   Не смотря на развертываемыя вещи, она опустилась передъ нимъ на колѣни и поцѣловала ему руку прежде, чѣмъ онъ успѣлъ ее отдернуть. Но это первобытное выраженіе благодарности нимало его не разсердило. Онъ нѣжно взглянулъ на нее. Хотя она сильно исхудала отъ болѣзни, но красота ея не исчезла и, при слабомъ мерцаніи ночника правильныя черты ея лица и блестящіе темные глаза поражали какой-то дикой прелестью. Рука ея горѣла и крѣпко пожимала пальцы молодого человѣка. Какое-то новое, невѣдомое чувство овладѣло имъ.
   -- О! масса слишкомъ добръ до Лучми! Благодарствуйте, благодарствуйте!
   Она нагнулась еще ниже и припала губами къ его ногѣ. Въ этомъ дѣтскомъ энтузіазмѣ было что-то чарующее.
   -- Тише, Лучми, что вы дѣлаете? сказалъ Крэгъ, взявъ ее за талію обѣими руками и, приподнявъ, поставилъ на ноги:-- я принесъ вамъ это, потому что вы были очень добры ко мнѣ во время моей болѣзни. Покушайте чего-нибудь. А я долженъ уйти, прощайте!
   Онъ посадилъ ее и поспѣшно выбѣжалъ изъ хижины. Какой-то страхъ напалъ на него. Держа въ рукахъ граціозную, стройную фигуру молодой женщины и чувствуя подъ своими пальцами біеніе ея сердца, онъ созналъ впервые, что она -- не ребенокъ, а женщина. Въ первую минуту, онъ ощутилъ необъяснимое счастье, но потомъ ему сдѣлалось страшно, и онъ искалъ спасенія въ бѣгствѣ отъ рокового соблазна.
   Волненіе, овладѣвшее имъ, было такъ сильно, что онъ не былъ въ состояніи явиться къ ужину, а долго ходилъ ночью взадъ и впередъ по полянѣ, пока не успокоился. Конечно, его отсутствіе было замѣчено, и на, другое утро Читеръ узналъ отъ Рамдулы о томъ, что Крэгъ былъ въ хижинѣ Лучми, но что именно тамъ произошло -- шпіонка не могла вполнѣ разсмотрѣть. Во всякомъ случаѣ, странное поведеніе Крэга служило доказательствомъ, что случилось нѣчто важное.
   Между тѣмъ, Лучми не испытала тѣхъ пламенныхъ мученій, которыя терзали сердце юнаго смотрителя. Она, какъ ребенокъ1 радовалась его добротѣ и чувствовала къ молодому человѣку только нѣжную привязанность, которая нисколько не грозила опасностью ея преданной любви къ мужу.
   

X.

   Возвращеніе Диллу домой, послѣ мѣсячнаго тюремнаго заключенія, было самымъ мрачнымъ и опаснымъ моментомъ его жизни. Полный негодованія, ненависти и жажды мести, онъ готовъ былъ на всякій отчаянный шагъ, тѣмъ болѣе, что и въ тюрьмѣ доходили до него слухи о движеніи, происходившемъ среди куліевъ, а дома его ожидало новое горе, которое послужило пороховой ниткой для взрыва мины. Подходя къ тонкимъ стѣнамъ своего жилища, онъ услыхалъ плачъ и стоны Лучми, которая, при видѣ мужа, тихо встала и, бросившись къ нему на шею, долго рыдала, не говоря ни слова. Черныя, ужасныя мысли боролись въ его головѣ. Онъ видѣлъ, что она была больна и съ нетерпѣніемъ посмотрѣлъ вокругъ себя въ надеждѣ увидать желаннаго ребенка. Но не видно было колыбели, не слышно дѣтскаго крика.
   -- Лучми! воскликнулъ онъ: -- жизнь моя! сердце мое! Душа моя скорбитъ, милая Лучми!
   Онъ опустился на полъ, какъ бы сраженный горемъ, а Лучми, вставъ на колѣни, съ безпокойствомъ смотрѣла на его изнуренное, испитое лицо.
   -- Диллу, сказала она, стараясь его успокоить:-- не горюй! Лучше, что мы одни страдаемъ, чѣмъ дѣлать несчастнымъ еще третье маленькое невинное созданіе.
   Диллу тяжело вздохнулъ и, поборовъ свое волненіе, всталъ, мрачный, рѣшительный. Онъ попросилъ пить и, когда жена подала ему чашку воды, то онъ только смочилъ губы и бросилъ чашку о дверь съ такой силой, что она разлетѣлась въ дребезги.
   -- Клянусь источникомъ моей жизни, воскликнулъ онъ: -- клянусь моимъ духомъ хранителемъ и Шивой, великимъ истребителемъ, и всѣми силами неба, земли и моря, что я всю жизнь посвящу мести низкимъ злодѣямъ, которые держатъ насъ въ неволѣ. Днемъ и ночью, во всѣ времена года, всюду и всегда я буду стремиться къ ихъ уничтоженію и погибели!
   Эта вспышка, казалось, успокоила его, но Лучми тяжело вздохнула.
   Прошло не болѣе недѣли послѣ возвращенія Диллу, какъ однажды, часа въ четыре, Изабелла Марстонъ неожиданно зашла въ его хижину, въ сопровожденіи Саркофага, который несъ корзинку съ различными лакомствами. Лучми сидѣла на порогѣ и, увидавъ молодую дѣвушку, встала и граціозно поклонилась. Нѣжная предупредительность Изабеллы во время посѣщенія ею лазарета совершенно побѣдила сердце индустанки, ревность которой была чисто инстинктивной и не шла далѣе желанія монополизировать вниманіе Крэга. Тонкости платонической любви и соблазны преступной страсти были ей одинаково неизвѣстны; она была слишкомъ невиннымъ ребенкомъ и слишкомъ любила мужа, чтобъ позволить своему воображенію увлечь ее по опасному пути.
   -- Здравствуйте, Лучми, сказала Бэлла:-- вы поправились?
   -- Да, мисса, и мужъ вернулся, отвѣчала индустанка, указывая на Диллу, который внутри хижины рѣзалъ на длинныя полоски листы пестрой, блестящей бумаги.
   -- А! промолвила Бэлла:-- вы дѣлаете приготовленія къ Таджи! Я совсѣмъ забыла, что вашъ праздникъ приближается.
   Диллу всталъ съ низенькаго стула, на которомъ сидѣлъ, и взглянулъ на красивую молодую дѣвушку, стоявшую въ дверяхъ его хижины. Она была очаровательна при яркомъ солнечномъ освѣщеніи, но на лицѣ его не показалось привѣтливой улыбки, и его насупленный взглядъ выражалъ попрежнему мрачное сознаніе переносимыхъ несправедливостей.
   -- Да, отвѣчалъ онъ, кивая головой:-- Таджа наступаетъ.
   -- Диллу, продолжала Бэлла: -- я познакомилась съ Лучми, когда вы... когда васъ не было дома. Мнѣ очень жаль васъ обоихъ, и я надѣюсь, что вы, Диллу, не были жертвою ошибки и не пострадали невинно.
   -- Гм! произнесъ Диллу, не взявъ протянутой ему руки, а низко кланяясь:-- судья отправилъ Диллу въ тюрьму, но Диллу не сдѣлалъ ничего дурного. Таджа наступаетъ.
   Индустанецъ не зналъ, съ кѣмъ говорилъ, а потому жена его тотчасъ сказала на ихъ родномъ языкѣ:
   -- О! Диллу, не будь такъ грубъ съ прекрасной миссой: она -- дочь судьи.
   Диллу бросилъ гнѣвный взглядъ на жену и отвѣчалъ скрежеща зубами:
   -- Измѣнница! ты хочешь предать меня врагамъ. Что ей здѣсь нужно?
   Не обращая вниманія на упреки мужа, Лучми прижала къ своему сердцу протянутую руку молодой дѣвушки и потомъ насильно соединила ее съ рукою Диллу.
   -- Ты несправедливъ къ женѣ и оскорбляешь ея благодѣтельницу, произнесла Лучми:-- хотя она и дочь судьи, который сдѣлалъ тебѣ столько вреда, но она въ этомъ невиновата. Она навѣстила меня во время моей болѣзни и теперь, любезно вспомнивъ обо мнѣ, принесла подарки. Ты долженъ быть благодаренъ всякому, кто дѣлаетъ мнѣ добро.
   Диллу взглянулъ подозрительно на Лучми и ея гостью; страшная борьба, очевидно, происходила въ его сердцѣ. Наконецъ, онъ вырвалъ свою руку и поспѣшно вышелъ изъ хижины. Лучми старалась извинить его поступокъ передъ Изабеллой, которая, хотя и не поняла словъ Диллу, но отгадала по тону и жестамъ ихъ смыслъ. Конечно, пламенная враждебность индуса возбудила въ ней безпокойство, но все же она сѣла подлѣ Лучми и съ удивительнымъ терпѣніемъ вывѣдала отъ нея всю исторію ея жизни, особливо ихъ несчастнаго существованія въ Belle Suzanne. Откровенныя сѣтованія индустанки на несчастную судьбу куліевъ возбудили въ сердцѣ молодой англичанки совершенно новыя мысли и симпатіи. Совѣсть начала ее упрекать, что она вела спокойную, праздную жизнь, когда вокругъ нея была столько зла и несправедливости. Согласуй то, что она слышала отъ Крэга о положеніи куліевъ, съ простымъ, искреннимъ разсказомъ Лучми, она съ ужасомъ спрашивала себя: неужели это было правда и ея отецъ составлялъ звено роковой системы, обусловливавшей подобныя несправедливости? Тревожимая этими мыслями, она простилась съ Лучми и просила всегда разсчитывать на ея помощь, въ случаѣ новаго несчастья, которое, въ виду возбужденного состоянія Диллу, могло случиться очень скоро.
   -- Саркофагъ, сказала Бэлла, выйдя изъ хижины:-- говорятъ, есть кратчайшій путь домой чрезъ сосѣднее помѣстье?
   -- Да, отвѣчалъ негръ:-- но по этой дорогѣ возвращаются теперь съ работы всѣ куліи, а вамъ небезопасно встрѣчать ихъ.
   Въ головѣ Бэллы блеснула мысль, что, если по этой дорогѣ шли всѣ куліи, то ихъ сопровождали и смотрители, а потому она тотчасъ изъявила желаніе избрать этотъ кратчайшій путь. Конечно, въ подобномъ дѣйствіи молодой дѣвушки не было ничего удивительнаго, такъ какъ она уже давно не видала Крэга.
   Саркофагъ пошелъ впередъ, а Изабелла послѣдовала за нимъ. Съ первыхъ же шаговъ имъ стали попадаться на встрѣчу куліи. На ихъ обнаженныхъ рукахъ и ногахъ виднѣлись слѣды грязной, пыльной работы; они несли за плечами свои желѣзныя матики или размахивали по воздуху острыми клинками, которыми пололи заросшія травой и кустарниками поля. Они останавливались и съ любопытствомъ смотрѣли на негра и его бѣлую госпожу; въ ихъ взглядахъ сверкала даже грубая злоба, и Бэлла видя, что ихъ число все увеличивалось, начала уже сожалѣть о томъ, что не пошла по обыкновенному пути. Что же касается до Саркофага, то онъ былъ внѣ себя отъ страха и въ сильномъ смущеніи сбился съ дороги, взявъ тропинку, которая оканчивалась на границѣ помѣстья и далѣе никуда не вела. Это еще болѣе изумило куліевъ, и они остановились, не давая пройти этимъ страннымъ путникамъ.
   Положеніе молодой дѣвушки было очень затруднительное. Налѣво отъ тропинки тянулся каналъ въ 12 фут. ширины, а направо -- боръ, заросшій тропической травой и кустарникомъ. Бэлла взглянула по сторонамъ, и всюду чернѣлись массы куліевъ, которые могли совершенно безнаказанно подвергнуть ее всевозможнымъ оскорбленіямъ.
   -- Пропустите! произнесъ, наконецъ, Саркофагъ махая рукою:-- это -- миссъ Марстонъ, дочь судьи.
   -- Дочь судьи! раздалось въ толпѣ, и много злобныхъ взглядовъ устремилось на Бэллу.
   -- Идіотъ! воскликнула молодая дѣвушка, гнѣвно взглянувъ на Саркофага; но въ ту же минуту его схватили трое или четверо куліевъ и завязали руки на спину, но онъ огласилъ воздухъ такимъ страшнымъ крикомъ, что его тотчасъ отпустили. Почти въ тоже мгновеніе изъ ближайшихъ кустовъ выскочилъ неожиданно Диллу и, пробивъ кулаками себѣ дорогу въ толпѣ къ мѣсту, гдѣ стояла Изабелла, сказалъ по индустантски нѣсколько гнѣвныхъ словъ. Куліи немедленно разошлись, а Диллу, указывая на дорогу, воскликнулъ: "масса Крэгъ"! и исчезъ за другими въ окружающихъ кустахъ.
   -- Миссъ Марстонъ! произнесъ Крэгъ, подъѣзжая на мулѣ:-- что вы здѣсь дѣлаете въ такое смутное время? Отчего вы такъ блѣдны? Что случилось? Почему куліи окружали васъ со всѣхъ сторонъ?
   -- Не пугайтесь, мистеръ Крэгъ, отвѣчала Бэлла, стараясь оправиться отъ своего смущенія:-- все это пустяки, но я немного испугалась многочисленной толпы.
   -- Дайте мнѣ руку, миссъ Марстонъ, я провожу васъ до дому сказалъ Крэгъ:-- а Саркофагъ отведетъ моего мула.
   Поддерживая миссъ Марстонъ, Крэгъ чувствовалъ себя счастливымъ рыцаремъ, спасшимъ даму сердца, а Бэлла опиралась съ блаженствомъ на руку своего освободителя. Однако, когда она совершенно оправилась отъ смущенія, то нѣжно освободилась отъ его поддержки, считая неприличнымъ дозволять смотрителю подобную вольность, хотя этого никто не видалъ. Крэгъ, съ своей стороны, былъ очень задумчивъ и мало говорилъ, такъ что они почти молча достигли судейскаго дома. Эта холодность юноши оскорбляла Бэллу, но, въ сущности, она происходила только отъ излишней скромности юноши, который, помня жестокую борьбу, возбужденную въ его сердцѣ роковымъ соблазномъ, явившимся ему въ лицѣ бѣдной Лучми, боялся подпасть подъ чарующее вліяніе женской любви. Онъ не понималъ, что любовь такой женщины, какъ Бэлла, благодѣтельно согрѣваетъ сердце, развиваетъ умъ и ставитъ цѣлью человѣческихъ стремленій здравые, возвышенные идеалы, вмѣсто удовлетворенія низкихъ страстей.
   У дверей своего дома Бэлла остановилась; ей впервые вошла въ голову мысль, что они еще не рѣшили, какъ поступить относительно только-что случившагося эпизода.
   -- Войдите, пожалуйста, и поговорите объ этомъ съ отцомъ, сказала она, и Крэгъ повиновался, какъ бы чувствуя, что разговоръ съ судьею составлялъ его святую обязанность.
   Марстонъ былъ очень испуганъ и раздосадованъ этой исторіей. Съ одной стороны, оказывалось, что куліи были одушевлены болѣе мятежными стремленіями, чѣмъ онъ полагалъ, а съ другой -- роль его дочери была очень странная и трудно объяснимая.
   -- Тебѣ не слѣдовало идти самой, а позвать эту индустанку къ себѣ, если ты хотѣла ей благодѣтельствовать, сказалъ онъ:-- Друмондъ очень разсердится, узнавъ объ этомъ происшествіи, а онъ ужь и такъ хорошъ.
   Но тутъ судья остановился, вспомнивъ, что передъ нимъ стоитъ подчиненное лицо Друмонда.
   -- Папа, вы не знаете, что я слышала! воскликнула Бэлла съ жаромъ:-- бѣдную Лучми преслѣдовали самымъ ужаснымъ образомъ, и вы, папа, кажется, несправедливо осудили ея мужа. Все это была ошибка, и смотритель Друмонда далъ ложное показаніе.
   Марстонъ взглянулъ на дочь съ изумленіемъ; ея смѣлость ставила его въ тупикъ.
   -- Я боюсь, мистеръ Марстонъ, что это правда, сказалъ Крэгъ искренно:-- Лучми была жертвою жестокаго обращенія. Читеръ и Гунумунъ составили, повидимому, заговоръ, чтобъ погубить ее и ея мужа. Вашъ приговоръ въ дѣлѣ Диллу былъ основанъ на ложныхъ показаніяхъ негодяя Читера.
   -- Гм! сказалъ судья съ раздраженіемъ и вскакивая съ мѣста: -- Мистеръ Крэгъ! Мистеръ Крэгъ! вы напрасно со мною такъ говорите. Мнѣ не подобаетъ въ моемъ положеніи васъ слушать. Вы оба (сердце Бэллы радостно забилось при этомъ первомъ соединеніи ихъ именъ) увѣряете меня, что я постановилъ несправедливый приговоръ и, кромѣ того, вы, мистеръ Крэгъ, отзываетесь о вашемъ товарищѣ самымъ недостойнымъ, даже преступнымъ образомъ, если не имѣете достовѣрныхъ доказательствъ въ справедливости вашихъ словъ.
   -- Можетъ быть, моихъ доказательствъ недостаточно, чтобъ обвинить его на судѣ, отвѣчалъ Крэгъ:-- но, еслибъ вы мнѣ позволили наединѣ передать вамъ всѣ факты этого дѣла, то я убѣжденъ, что вы признали бы со стороны Читера и Гунумуна низкій заговоръ противъ Диллу.
   -- Но я именно и не долженъ, какъ судья, слушать подобныхъ внѣ-судебныхъ показаній противъ лицъ, находящихся подъ моей юрисдикціей, воскликнулъ Марстонъ.
   -- Но, папа, сказала Бэлла:-- вѣдь мистеръ Друмондъ приходилъ же до суда къ вамъ и разсказывалъ различныя исторіи о куліяхъ, дѣла которыхъ вы потомъ рѣшали.
   Марстонъ бросилъ гнѣвный взглядъ на смѣлую молодую дѣвушку, но, видя нѣжную улыбку на ея лицѣ и сознавая, что Бэлла составляла для него какъ бы внѣшнюю совѣсть, сдался на капитуляцію.
   -- Невозможно спорить съ молодежью, сказалъ онъ:-- но я думалъ, мистеръ Крэгъ, что вы, какъ практическій шотландецъ, не станете вѣрить романтичнымъ бреднямъ о несуществующихъ злоупотребленіяхъ. Ну, дѣлать нечего, разскажите мнѣ все, что вамъ извѣстно, но помните, что а предоставлю себѣ право воспользоваться вашимъ показаніемъ.
   Такимъ образомъ, Крэгъ разсказалъ печальную исторію Диллу 1' Лучми, которая не столько удивила, сколько возбудила гнѣвъ судьи. Дѣло было въ томъ, что въ этотъ самый день онъ имѣлъ крупный разговоръ съ Друмондомъ. Отличаясь природной смѣлостью, онъ не раздѣлялъ опасеній плантаторовъ на счетъ волненія, происходившаго между куліями, а потому его спокойные отвѣты на ихъ пламенные возгласы возбуждали всеобщее негодованіе. Когда разыгрываются общественныя страсти, то считаютъ измѣнникомъ всякаго, кто старается сохранить равновѣсіе и благоразуміе. Мало по малу, Марстонъ очутился въ совершенно изолированномъ положеніи и, благодаря его природному влеченію къ справедливости, возъимѣлъ подозрѣнія, которыя теперь вполнѣ подтвердились словами Крэга и Бэллы. Но всего болѣе его встревожило происшествіе съ дочерью въ Belle Suzanne. Онъ не сомнѣвался, что куліи, окружившіе Бэллу, хотѣли прибѣгнуть къ насилію, и этотъ фактъ былъ самымъ сильнымъ доказательствомъ, что между рабочими происходило опасное волненіе. Однако, съ другой стороны, онъ не могъ не признать себя обязаннымъ Диллу за спасеніе дочери, хотя оно и доказывало тайное соглашеніе между индусомъ и его товарищами. Онъ зналъ, что Друмондъ, въ теперешнемъ его настроеніи, услыхавъ объ этомъ фактѣ, приметъ мѣры къ отысканію виновныхъ и подвергнетъ ихъ примѣрному наказанію. Однимъ словомъ, Марстонъ находился въ самомъ затруднительномъ положеніи: долгъ обязывалъ его довести происшествіе до всеобщаго свѣдѣнія, но, въ тоже время, важныя, какъ личныя, такъ и общественныя соображенія побуждали его молчать. Обнародованіе этого факта сдѣлало бы имя его дочери предметомъ всѣхъ разговоровъ, усилило бы раздраженіе Друмонда и привело бы къ открытой борьбѣ куліевъ съ плантаторами. Поэтому, естественно и противъ своей воли, Марстонъ вступилъ въ конфиденціальное совѣщаніе съ своей дочерью и молодымъ смотрителемъ, послѣ чего было рѣшено сохранить въ тайнѣ случившееся происшествіе, и Бэлла взялась научить Саркофага держать языкъ за зубами. Однако, вся эта исторія была не очень пріятна судьѣ, который былъ оскорбленъ въ глубинѣ своего сердца необходимостью допустить Крэга до интимныхъ отношеній съ нимъ и дочерью. Впрочемъ, онъ принадлежалъ къ тѣмъ людямъ, которые никогда не надѣются на себя и ищутъ поддержки въ другихъ, а потому обошелся съ Крэгомъ очень любезно и просилъ его посѣщать его домъ чаще прежняго.
   Въ то самое время, когда этотъ маленькій заговоръ составлялся у Марстона, происходило другого рода совѣщаніе, которое имѣло большое отношеніе къ предмету, обсуждавшемуся судьею, его дочерью и Крэгомъ.
   Сосѣднимъ съ Belle-Suzanne помѣстьемъ Гофмана управлялъ голландскій креолъ, по имени Флейшютцъ, потомокъ одного изъ тѣхъ знаменитыхъ голландцевъ, которые спасли богатую колонію отъ всесокрушающаго дѣйствія моря, болотъ и пустыни. Съ другой стороны, кровь негра сказывалась въ немъ нетолько въ короткихъ, курчавыхъ волосахъ и толстыхъ губахъ, но и во многихъ чертахъ его характера и обращенія. Онъ былъ не очень успѣшнымъ плантаторомъ; управляемое имъ помѣстье находилось въ большомъ безпорядкѣ и, благодаря значительнымъ долгамъ, онъ не имѣлъ готовыхъ средствъ къ аккуратной расплатѣ съ рабочими. Медицинскій инспекторъ постоянно жаловался на дурное состояніе его лазарета, а куліи находились въ вѣчномъ волненіи отъ жестокаго обращенія какъ самого Флейшютца, такъ и его смотрителей. Всѣмъ было извѣстно тираническое обращеніе этого плантатора съ своими рабочими, но губернаторъ не смѣлъ принимать никакихъ противъ него мѣръ. Естественно, что настоящее движеніе между куліями всего болѣе свирѣпствовало въ помѣстьѣ Гофмана и самыми энергичными сторонниками петиціи были тамошніе рабочіе.
   Среди этихъ заговорщиковъ самое видное мѣсто занималъ Рамзами, бывшій нѣкогда солдатомъ въ Индіи и отличавшійся ловкостью, хитростью, воинской выправкой и знаніемъ англійскаго языка. Акулу избралъ его въ предводители куліевъ въ помѣстьѣ Гофмана, и потому Диллу находился съ нимъ въ постоянныхъ сношеніяхъ. Они часто видѣлись, и между ними происходили долгія совѣщанія о томъ, какъ лучше распространить возникшее между куліями движеніе. Одно изъ такихъ совѣщаній именно и случилось вечеромъ того дня, когда Крэгъ спасъ Бэллу отъ нападенія куліевъ.
   -- Зачѣмъ намъ ждать отвѣта королевы на нашу петицію, говорилъ Рамзами съ своей обычной смѣлостью: -- если мы будемъ еще ждать, то насъ свяжутъ по рукамъ и по ногамъ. Вскорѣ ни одинъ индусъ не будетъ свободенъ, даже по истеченіи контракта. Сегодня изданъ законъ, что всякій свободный человѣкъ обязанъ носить при себѣ портретъ, снятый солнцемъ, и за который надо заплатить четыре доллара; въ противномъ случаѣ, его схватятъ и посадятъ въ тюрьму. Мало этого, всѣ ружья и пистолеты закуплены плантаторами.
   -- А вы почему это знаете? спросилъ Диллу.
   -- Я хотѣлъ сегодня купить пистолетъ, отвѣчалъ хладнокровно бывшій солдатъ.
   -- Вы правы, намъ нечего медлить. Они хотятъ насъ всѣхъ истребить, такъ мы прежде отомстимъ имъ за все.
   -- Я поклялся омыть кровью проклятаго управляющаго это лезвее! воскликнулъ Рамзами, махая большимъ охотничьимъ ножемъ:-- онъ хуже вашего хозяина, онъ -- не англичанинъ, а низкій негръ.
   -- Я также поклялся, произнесъ Диллу:-- убить судью, приговорившаго меня несправедливо къ тюремному заключенію.
   -- Да, да! судья и хозяинъ -- одно и тоже. Вашъ врагъ живетъ здѣсь не по далеку; его не любятъ и у него нѣтъ стражи, но все же онъ -- сильный, могучій человѣкъ и извести его надо тайно. Вы могли бы его отравить. Знаете вы негра, доктора и заклинателя, по имени Оба?
   Диллу, молча, покачалъ головою.
   -- Вамъ не мѣшало бы познакомиться съ нимъ. Негры считаютъ его за Бога, и власть его безгранична. Онъ живетъ среди лѣсной чащи, въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Гинитоуна. Вамъ стоитъ только принести ему подобающую жертву и назвать вашего врага; Онъ тайно и ловко изведетъ его. Иногда онъ стравливаетъ траву, по которой ходятъ босикомъ; въ другой разъ, онъ дѣлаетъ легкую царапину на вашей рукѣ или ногѣ булавкой, пропитанной внутренностями разложившагося трупа, и вы умираете въ ужасной агоніи.
   Диллу вздрогнулъ.
   -- Но, продолжалъ Рамзами: -- я не знаю, сдѣлаетъ ли онъ что-нибудь для насъ. Лучше, другъ мой, купите вотъ такой ножъ.
   Съ этими словами онъ подалъ Диллу острый, блестящій, американскій ножъ. Молодой индусъ взялъ и лихорадочно сжалъ въ рукахъ это орудіе мести. Въ ту самую минуту въ хижину, полу-освѣщенную лампой, вошелъ кто-то, и Диллу замахнулся.
   -- Тише, тише! это -- Акулу, произнесъ Рамзами.
   -- Что это съ вами, Диллу? воскликнулъ мадрасецъ, изумленный видѣнной имъ сценой:-- что это вы практикуетесь? Отложите оружіе; оно необходимо только въ крайнемъ случаѣ.
   -- Вы сами насъ подбили, а теперь хотите, чтобъ мы пошли на попятный, отвѣчалъ Рамзами.
   -- Нѣтъ, никогда, произнесъ Акулу:-- но я желаю, чтобъ вы дѣйствовали осторожно. Плантаторы хотятъ поставить васъ въ затруднительное положеніе, и, если вы позволите себѣ хоть малѣйшее насиліе, то совершенно предадите себя въ ихъ руки.
   -- Но развѣ мы не можемъ ихъ пересилить! воскликнулъ Диллу съ жаромъ:-- насъ вѣдь двадцать противъ одного.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ мадрасецъ:-- они всѣ вооружены, а между куліями мало такихъ храбрыхъ и сильныхъ людей, какъ вы оба. Берегитесь, вы только поплатитесь своей головой, а толку не будетъ никакого. Я слышалъ отъ адвоката, мистера Вильямса, что плантаторы требуютъ отъ губернатора вооруженія всѣхъ бѣлыхъ и образованія изъ нихъ временной полиціи. Они уже послали за добавочнымъ отрядомъ солдатъ; всѣ дороги заняты полицейскими, и каждый свободный человѣкъ долженъ носить на себѣ свой паспортъ и фотографическій портретъ.
   -- Мы сегодня пропустили очень удобный случай, но дѣлать было нечего, сказалъ Диллу: -- дочь судьи, прекрасная, бѣлая, молодая дѣвушка, шла по полю въ сопровожденіи только несчастнаго негра; наши куліи окружили ее и воспользовались бы этимъ случаемъ, чтобъ отомстить ея отцу; но она была очень добра къ Лучми и въ ту самую минуту возвращалась отъ нея. Я не могъ позволить, чтобъ до нея кто-нибудь дотронулся, и разогналъ всѣхъ. По счастью, тутъ явился смотритель Крэгъ и отвелъ ее домой. Онъ -- единственный добрый человѣкъ во всемъ помѣстьѣ.
   -- Я слыхалъ о немъ, отвѣчалъ Акулу: -- Гонзалесъ считаетъ его честнымъ и благороднымъ юношей.
   -- Моя жена ухаживала за нимъ во время его болѣзни и отзывается о немъ съ лучшей стороны. Но онъ слишкомъ часто у нея бываетъ, прибавилъ молодой индусъ, насупляя брови.
   -- Не бойтесь его, отвѣчалъ Акулу: -- онъ другъ куліевъ. Не будьте такимъ пламеннымъ и ревнивымъ.
   -- Можетъ быть, я въ этомъ отношеніи виноватъ, промолвилъ Диллу.
   -- Мнѣ надо идти въ другое помѣстье, сказалъ мадрасецъ: -- мистеръ Вильямсъ просилъ меня предупредить васъ всѣхъ о томъ, чтобы вы вели себя тихо и не пытались сдѣлать возстанія. Черезъ двѣ недѣли будетъ Таджа.
   -- Мы къ ней и готовимся, отвѣчали въ одинъ голосъ Диллу и Рамзами.
   -- Распорядитесь такъ, чтобы спокойствіе не нарушалось и не было бы дано повода къ насилію со стороны плантаторовъ. Если они примутся за оружіе, то дѣло будетъ плохо. Ну, прощайте, желаю вамъ мира и спокойствія.
   

XI.

   У человѣка, исполняющаго обязанности губернатора англійской колоніи, голова должна сидѣть крѣпко на плечахъ; но часто случается, что, напротивъ, голова эта, быть можетъ, и очень способная, качается во всѣ стороны самымъ легкомысленнымъ, аристократическимъ образомъ. Бѣдный Томасъ Валькингамъ, въ эту критическую миниту исторіи англійской Гвіаны, чувствовалъ болѣе, чѣмъ когда либо, недостатокъ твердости въ позвонкахъ, поддерживавшихъ его проконсульскій мозгъ, и всею душею желалъ, чтобы на его мѣстѣ былъ кто-нибудь другой изъ губернаторовъ сосѣднихъ колоній. Онъ вполнѣ сознавалъ всѣ опасности его блестящаго, но отвѣтственнаго положенія. Еслибъ онъ сдѣлалъ ошибку, то англійскій народъ, правительство, министръ колоніи и весь свѣтъ накинулись бы на него, а еслибъ онъ поступилъ, какъ слѣдовало по отвлеченной справедливости, то рисковалъ прослыть за опаснаго идіота. Вспыхнувшее среди плантаторовъ и быстро разгоравшееся пламя лихорадочной паники жгло и ослѣпляло его. Противъ его воли и здравыхъ совѣтовъ, мѣстное законодательное собраніе (состоящее изъ членовъ, назначаемыхъ правительствомъ и выбранныхъ самимъ собраніемъ изъ кандидатовъ, представленныхъ избирательной коллегіей плантаторовъ) провело мѣру, которой онъ не сочувствовалъ, но и не желалъ противодѣйствовать. Законъ о бѣглыхъ, уже достаточно строгій и прежде, былъ измѣненъ въ томъ духѣ, какъ говорилъ Акулу, и дѣйствительно, ни одинъ свободный кулій не имѣлъ права выходить изъ дома безъ паспорта и фотографическаго портрета (что стоило, по правительственной таксѣ, 6 долларовъ), а въ противномъ случаѣ подвергался тюремному заключенію на мѣсяцъ. На практикѣ, конечно, этотъ нелѣпый законъ, отдававшій въ руки плантаторовъ даже тѣхъ изъ куліевъ, которые выслужили срокъ своего контракта, примѣнялся еще безобразнѣе: такъ, на первыхъ порахъ, полиція арестовала 20 куліевъ за неимѣніе при себѣ портретовъ, хотя они именно шли изъ своего помѣстья къ фотографу. Почти въ тоже время, семеро дѣтей, несшихъ обѣдъ своимъ родителямъ на отдаленное поле въ помѣстьѣ Гофмана, были схвачены за непредъявленіе портретовъ и посажены въ тюрьму по опредѣленію ихъ же управляющаго, бывшаго въ тоже время мировымъ судьей.
   Внѣ законодательнаго собранія, паника между плантаторами усиливалась все болѣе и болѣе, особенно въ клубѣ, гдѣ, по прежнему, главнымъ ораторомъ былъ мистеръ Ингльдю.
   -- Сэръ, говорилъ онъ губернатору, являясь съ депутаціей отъ плантаторовъ:-- народъ гвіанскій возсталъ во всемъ своемъ величіи. Наши права попраны; наша конституція, благополучно существовавшая со времени завоеванія колоніи у голландцевъ, подвержена опасности; нашимъ вольностямъ, личной свободѣ и собственности грозятъ уничтоженіемъ революціонные агитаторы. Куліи вступили въ союзъ съ коммунистами и тайными заговорщиками изъ Лондона. Но, сэръ, мы не погибнемъ безъ борьбы.
   Дѣйствительно, они рѣшились вступить въ борьбу и дѣлали энергичныя приготовленія, хотя, въ сущности, никто ихъ не трогалъ и не было ни малѣйшихъ слѣдовъ возстанія между куліями. Весь мятежъ, причинившій такую панику, заключался въ подачѣ куліями петиціи на имя ея величества королевы, которая въ глазахъ туземцевъ англійскихъ колоній сосредоточиваетъ въ себѣ всю силу и слабость, всю справедливость и жестокость, все добро и зло англійскаго владычества. Не видя передъ собою ни ушей, которые хотѣли бы выслушать ихъ жалобы, ни сердца, которое сочувственно откликнулось бы къ ихъ бѣдствіямъ, куліи обратились къ ступенямъ англійскаго престола, этого славнаго идеала и грустной дѣйствительности. Но въ этомъ-то именно и видѣли плантаторы самое ужасное преступленіе; тамъ-то именно, у ступеней престола, они и не хотѣли встрѣтиться съ дерзкими рабами, которыхъ привыкли считать лишенными всякихъ общественныхъ и конституціонныхъ правъ. Поэтому, они, устами Ингльдю, съ такою самоувѣренностью и называли себя гвіанскимъ народомъ. Неужели только они, нѣсколько сотенъ бѣлыхъ, были народъ, граждане, а полтораста тысячъ куліевъ, негровъ и мулатовъ составляли лишь машины для производства сахара и обогащенія англійскихъ спекуляторовъ? Подобная иллюзія -- не спеціальное явленіе въ Гвіанѣ; быть можетъ, еслибъ мы съ тобою, читатель, наживали большія деньги, благодаря той или другой существующей системѣ и боялись, съ ея измѣненіемъ на пользу общую, потерять свои доходы, мы такъ же стали бы называть себя исключительно народомъ и готовы были бы отстаивать свои привилегіи съ оружіемъ въ рукахъ. Стоитъ только спрятать свою совѣсть въ карманъ, и вы можете сдѣлаться добросовѣстнымъ воромъ и приличнымъ негодяемъ.
   Вообще, въ эту критическую минуту плантаторы вели себя самымъ макіавелическимъ образомъ. Они скупили ружья и пистолеты во всѣхъ лавкахъ и ходили по улицамъ вооруженные. Они шумно требовали у губернатора привода къ присягѣ охотниковъ-полисменовъ, вооруженія Джорджтоуна пушками, объявленія военнаго положенія и вызова войска изъ сосѣднихъ колоній. Томасъ Валькингамъ отвѣчалъ на это, что нигдѣ не было безпорядковъ, никто не убитъ и не раненъ, а потому онъ не желалъ возбуждать къ насилію уже и то взволнованныхъ куліевъ. Вслѣдствіе такого отвѣта, Ингльдю открыто называлъ губернатора трусомъ, Друмондъ -- бабой, а мѣстная газета "Пѣтухъ Свободы" -- идіотомъ, дуракомъ, политическимъ евнухомъ. Поощряемые подобными возгласами, плантаторы и управляющіе ходили взадъ и впередъ по своимъ помѣстьямъ, махая оружіемъ и угрожая куліямъ. Послѣдніе естественно пришли къ той мысли, что ихъ хотятъ всѣхъ перебить, а потому, также изъ страха, стали соединяться въ отдѣльныя группы для самозащиты.
   Однажды утромъ, въ это смутное время, губернаторъ писалъ въ своемъ кабинетѣ важную депешу министру колоніи, когда секретарь доложилъ, что его желаетъ видѣть католическій епископъ. Валькингамъ насупилъ брови. Происшествіе, съ Гонзалесомъ еще продолжало волновать португальское населеніе, хотя онъ, мало-по-малу, оправлялся отъ нанесенныхъ ему ранъ, и губернаторъ отгадалъ, что хитрый прелатъ пришелъ къ нему объясниться по этому непріятному, затруднительному дѣлу.
   -- Вы, ваше превосходительство, совершенно свободны? спросилъ епископъ по-англійски, кланяясь очень почтительно и съ достоинствомъ протягивая руку:-- если нѣтъ, то я лучше зайду въ другой разъ.
   -- Помилуйте, уважаемый прелатъ, отвѣчалъ любезно губернаторъ:-- вы такъ рѣдко удостоиваете меня своими посѣщеніями, что я все брошу ради васъ.
   -- Благодарю за вашу любезность, сказалъ епископъ съ улыбкой:-- но вы завалены дѣлами, да и я постоянно занятъ, такъ что намъ не время посѣщать другъ друга. Пока все идетъ хорошо намъ нечего надоѣдать одинъ другому визитами, хотя они мнѣ всегда доставляютъ большое удовольствіе.
   -- Такъ я долженъ понять, что не все идетъ хорошо, если вы ко мнѣ пожаловали?
   -- Да, я буду откровененъ съ вами, ваше превосходительство, произнесъ епископъ, подозрительно сверкая своими хитрыми глазами:-- три недѣли тому назадъ, моего соотечественника и единовѣрца, Гонзалеса, избилъ почти до смерти плантаторъ, по имени Гарисъ. Молитвами Пресвятой Дѣвы, онъ поправляется, но все португальское населеніе, чрезвычайно взволнованное и оскорбленное этимъ происшествіемъ, ждетъ отъ вашего превосходительства примѣрнаго наказанія злодѣю.
   -- Вы знаете, уважаемый прелатъ, отвѣчалъ губернаторъ, стараясь избѣгнуть пытливаго взора епископа:-- что въ послѣднее время колонія такъ взволнована политическимъ движеніемъ, что все вниманіе правительства сосредоточено на этомъ вопросѣ и мы не имѣли времени разсмотрѣть подробно несчастный уличный скандалъ, о которомъ вы говорите.
   -- Какъ! воскликнулъ епископъ:-- вы называете уличнымъ скандаломъ публичное избіеніе моего соплеменника? Португальцы смотрятъ на это дѣло иначе и считаютъ его очень важнымъ. Они говорятъ, что каждое, хотя бы самое маловажное нарушеніе закона съ ихъ стороны наказывается строгимъ образомъ; напримѣръ, тотъ же самый Гонзалесъ былъ подвергаемъ тяжелымъ штрафамъ за предполагаемое неисполненіе питейныхъ уставовъ; но когда плантаторъ почти убилъ человѣка, то его не отдаютъ подъ судъ. Вы понимаете, ваше превосходительство, что этого достаточно для возбужденія общаго недовольства.
   Епископъ говорилъ тихо, мягко, но пристально смотрѣлъ при этомъ на губернатора, который безпокойно ёрзалъ на своемъ креслѣ.
   -- Общественное мнѣніе очень возбуждено, уважаемый прелатъ, отвѣчалъ Валькингамъ, стараясь отразить нападеніе:-- и я увѣренъ, что вы уговорите вашихъ соотечественниковъ отложить разсмотрѣніе ихъ справедливыхъ жалобъ до болѣе удобнаго времени, когда минуетъ гроза.
   -- Я не могу взять на себя подобной отвѣтственности. Португальское населеніе, благодаря моимъ усиліямъ, терпѣливо молчало до сихъ поръ, но это не можетъ продлиться, если вы не арестуете Гариса и не подвергнете его суду.
   -- Боже милостивый! воскликнулъ губернаторъ: -- неужели вы хотите удвоить наши затрудненія? арестъ Гариса возбудитъ непремѣнно кровопролитіе. Подумайте, умоляю васъ, о спокойствіи и благоденствіи всей колоніи.
   -- Господинъ губернаторъ, отвѣчалъ епископт рѣшительнымъ тономъ:-- подъ спокойствіемъ и благоденствіемъ всей колоніи вы разумѣете только спокойствіе и благоденствіе плантаторовъ. Все здѣсь дѣлается въ ихъ интересахъ. Вспомните, ваше превосходительство, какъ несправедливо вашъ законъ поступилъ съ нашей святой церковью по дѣлу о наслѣдствѣ дона-Діего. Сколько лѣтъ тому назадъ, этотъ набожный христіанинъ оставилъ всѣ свои помѣстья церкви, и мы доселѣ не можемъ добиться, чтобы вы передали ихъ въ наше завѣдываніе.
   -- Вы знаете, уважаемый прелатъ, что я не могу измѣнять законы, замѣтилъ Валькингамъ.
   -- Знаю, что вы не можете измѣнять и распоряженій администратора, которому подлежитъ это дѣло, сказалъ съ улыбкой епископъ:-- но, если онъ виновенъ въ явной несправедливости, то вы можете обратить ваше вниманіе на его беззаконныя дѣйствія.
   -- Будьте увѣрены, что я уже обратилъ вниманіе на это дѣло но тутъ примѣшиваются сложныя условія старыхъ голландскихъ законовъ.
   -- Позвольте мнѣ напомнить вашему превосходительству, что эти сложные, старые законы не мѣшаютъ англичанамъ получать безъ всякаго труда оставленныя имъ наслѣдства.
   -- Я уже писалъ объ этомъ министру колоній, сказалъ губернаторъ, выдавая намѣреніе за совершившійся фактъ:-- а о дѣлѣ Гонзалеса я посовѣтуюсь съ генералъ-аторнеемъ. Теперь же отложимъ всѣ эти вопросы до болѣе спокойнаго времени, и позвольте мнѣ надѣяться, что вы, какъ служитель алтаря, употребите все свое могущественное вліяніе, чтобъ успокоить опасное волненіе. Будьте увѣрены, что при первой возможности, ваши желанія будутъ вполнѣ удовлетворены.
   -- Я боюсь, ваше превосходительство, что только преданіе суду Гариса и передача церкви наслѣдства дона-Діего можетъ положить конецъ опасному волненію, какъ вы сами изволили выразиться.
   Дѣло о наслѣдствѣ дона Дьего было постояннымъ bête noire губернатора. Этотъ богатый португалецъ завѣщалъ свои обширныя помѣстья католической церкви, но какой-то недостатокъ въ документѣ, съ формальной точки зрѣнія, дозволилъ англійскимъ властямъ признать это наслѣдство выморочнымъ и отдать его въ управленіе мѣстнымъ чиновникамъ, которые пользовались при этомъ значительными побочными доходами.
   -- Я обѣщаю вамъ разсмотрѣть эти оба дѣла, произнесъ губернаторъ, чувствуя, что хитрый епископъ прижалъ его къ стѣнѣ:-- когда вамъ будетъ угодно снова пожаловать, чтобъ подробнѣе поговорить о нихъ?
   -- Завтра, отвѣчалъ поспѣшно прелатъ:-- завтра, въ виду указаннаго вами же опаснаго волненія въ колоніи.
   -- Хорошо, я васъ жду завтра, отвѣчалъ губернаторъ, не умѣя скрыть своего неудовольствія:-- но я буду разсчитывать на ваше любезное содѣйствіе.
   -- Всегда готовъ служить вашему превосходительству, столь мудро управляющему этой колоніей. До завтра, ваше превосходительство! честь имѣю кланяться.
   Едва епископъ вышелъ изъ комнаты, какъ губернаторъ позвонилъ секретаря.
   -- Пошлите тотчасъ за генералъ-аторнеемъ, сказалъ онъ:-- и приготовьте бумагу на его имя для начатія судебнаго преслѣдованія мистера Джорджа Гариса за нанесеніе побоевъ Гонзалесу.
   Въ тотъ же день, по всей колоніи разнеслась вѣсть объ арестѣ смѣлаго бойца за привилегіи плантаторовъ.
   Между тѣмъ, приближеніе Таджи ознаменовывалось значительными приготовленіями съ обѣихъ сторонъ. Куліи, по обыкновенію, подготовляли въ тайнѣ всѣ необходимыя принадлежности празднества: одежду, инструменты и оружіе. Съ своей стороны, бѣлые принимали всѣ мѣры, которыя только могъ внушить страхъ ожидаемаго возстанія.
   Читеръ, пользовавшійся въ послѣднее время полнымъ довѣріемъ Друмонда, зорко слѣдилъ съ помощью Гунумуна за куліями въ Belle Suzanne; но Диллу былъ такъ ловокъ и энергиченъ, что всѣ попытки открыть тайну его товарищей остались тщетными. Конечно, Читеръ пользовался каждымъ случаемъ для наговоровъ на Крэга и случайно собралъ такія свѣдѣнія о молодомъ смотрителѣ, которыя, какъ онъ хорошо зналъ, должны были привести въ бѣшенство хозяина.
   Однажды утромъ, когда Крэгъ вставалъ съ постели въ общемъ дортуарѣ смотрителей, Читеръ съ другого конца комнаты крикнулъ, что Друмондъ желаетъ его видѣть прежде, чѣмъ онъ пойдетъ на работу, и будетъ его ждать у себя дома. Что-то особенное, роковое свѣтилось въ его глазахъ и улыбкѣ.
   -- Отчего вы не сказали мнѣ этого вчера вечеромъ? спросилъ Крэгъ.
   -- Успѣли узнать и сегодня, отвѣчалъ онъ рѣзко:-- не на радость вы идете.
   -- Что вы хотите этимъ сказать? воскликнулъ съ сердцемъ Крэгъ.
   -- Ничего, отвѣчалъ Читеръ, стараясь казаться равнодушнымъ:-- быть можетъ, мистеръ Друмондъ пожелаетъ узнать: что вы дѣлали съ миссъ Марстонъ въ прошлую пятницу на заднихъ поляхъ Belle Suzanne?
   -- Я вамъ запретилъ упоминать ея имя, воскликнулъ Крэгъ громовымъ голосомъ и, въ два прыжка очутившись подлѣ Читера, схватилъ его за голову и сталъ колотить ее объ стѣну.
   Другіе смотрителя едва ихъ розняли; Читеръ, упавъ на постель, громко зарыдалъ отъ боли и злобы, а молодой шотландецъ, не обращая вниманія на брань и угрозы Читера, молча одѣлся и пошелъ къ хозяину въ очень мрачномъ настроеніи. Онъ невольно спрашивалъ себя: чѣмъ вознаграждалось непріятное чувство служить такому хозяину и съ такими товарищами?
   -- Я жду васъ уже десять минутъ, сэръ, сказалъ Друмондъ строго.
   -- Извините, мистеръ Друмондъ, я давалъ урокъ Читеру, какъ слѣдуетъ вести себя порядочному человѣку, отвѣчалъ Крэгъ съ необыкновенной смѣлостью.
   -- Неужели! Судъ разберетъ -- кто изъ васъ двухъ правъ. Но не угодно ли вамъ теперь объяснить мнѣ: почему вы не донесли о происшествіи, случившемся въ прошлую пятницу и въ которомъ, повидимому, вы и миссъ Марстонъ играли главную роль?
   -- Не о чемъ было доносить. Молодая дѣвушка испугалась, видя вокругъ себя значительное число куліевъ, но ея никто не тронулъ и я проводилъ ее домой. Она и отецъ ея желали сохранить въ тайнѣ это обстоятельство.
   -- Вы говорите, что мистеръ Марстонъ принималъ участіе въ сокрытіи этого дѣла?
   -- Я полагаю, что мистеръ Марстонъ лучше всего самъ отвѣтитъ на вашъ вопросъ, потому что я могу своими словами причинить ему много вреда.
   -- А вы -- сообщники?
   -- Я увѣренъ, что мистеръ Марстонъ неспособенъ сдѣлать что-нибудь недостойное.
   -- Я вижу, отвѣчалъ Друмондъ, съ язвительной улыбкой: -- что вы его очень горячо защищаете. Онъ также, вѣроятно, отзовется о васъ самымъ лестнымъ образомъ.
   -- Я сочту за честь заслужить доброе мнѣніе мистера Марстона, сказалъ Крэгъ.
   Хладнокровіе молодого смотрителя вывело Друмонда изъ себя, и онъ осыпалъ Крэга бранью и проклятіями. Послѣдній молча его выслушалъ, потомъ гордо поднялъ голову и, дрожа всѣмъ тѣломъ, сказалъ:
   -- Мистеръ Друмондъ, я прежде уважалъ васъ, но тепермои взгляды совершенно измѣнились. Поступая къ вамъ, я думалъ, что со мною будутъ обращаться, какъ съ джентльмэномъ, и не позволю кому бы то ни было говорить со мною такъ, какъ вы осмѣлились сегодня.
   Съ этими словами, онъ смѣло взглянулъ на Друмонда, а тотъ отвѣчалъ съ принужденнымъ смѣхомъ:
   -- Хорошо, сэръ, вы не будете болѣе выносить подобныхъ униженій. Вотъ бумага къ моему джоритоунскому агенту; онъ выдастъ вамъ жалованіе за три мѣсяца и деньги на путешествіе. Дайте ему росписку. Пароходъ идетъ въ Англію на будущей недѣлѣ; но будьте такъ добры, уѣзжайте отъ сюда сегодня же. Я надѣюсь, что вы не станете искать другого мѣста въ колоніи послѣ моего отказа, а я не могу держать у себя человѣка, который не исполняетъ данныхъ ему приказаній и поощряетъ нарушеніе дисциплины. Прощайте, Крэгъ, ваша неблагодарность очень меня огорчаетъ.
   Сказавъ это, Друмондъ отвернулся и быстро убѣжалъ. Ему было стыдно за себя и жаль молодого человѣка.
   Крэгъ долго не могъ придти въ себя, а потомъ глубоко задумался о неожиданной перемѣнѣ въ своей жизни.
   -- О! мистеръ Крэгъ! раздался вдругъ подлѣ него голосъ Нины:-- какъ мнѣ жаль васъ! Я никогда не видывала его такимъ сердитымъ. Просто его опуталъ дьяволъ. Куда вы дѣненетесь, милый мистеръ Крэгъ?
   -- Вы знаете все, что случилось? спросилъ онъ.
   -- Да. Читеръ былъ здѣсь вчера ночью послѣ ужина и разсказалъ длинную о васъ исторію. Гунумунъ нетолько былъ свидѣтелемъ того, что произошло между куліями и миссъ Бэллой, но незамѣтно проводилъ ее и васъ до дома судьи. Одного только ни онъ, ни Читеръ не могли разузнать -- имени того кулія, который спасъ миссъ Марстонъ. Я все это слышала вчера, но не могла выйти изъ дома, чтобъ увѣдомить васъ.
   Крэгъ понялъ, что онъ былъ жертвой ненависти. Читера и съ удовольствіемъ вспомнилъ, что нанесъ ему тяжелыя побои. Потомъ онъ подумалъ о дочери судьи, объ ея отцѣ, о Лучми и Диллу, котораго могли легко найти и погубить. Ему было горько разставаться съ ними со всѣми. Нѣкоторые изъ нихъ нуждались въ его помощи и покровительствѣ, а одна....
   -- Прощайте, Нина, сказалъ онъ: -- да благословитъ васъ Господь. Тысячу разъ благодарю за вашу доброту ко мнѣ.
   Нина залилась слезами.
   -- Вы не пойдете проститься съ миссъ Бэллой? спросила она.
   -- Не знаю, отвѣчалъ Крэгъ нерѣшительно:-- быть можетъ, мнѣ лучше къ ней не заходить.
   -- Нѣтъ, отправьтесь къ ней сейчасъ, сказала Нина, отирая слезы:-- она всегда была очень добра къ вамъ, и я увѣрена, что ей будетъ больно, если вы уѣдете, не простясь.
   -- Гм! произнесъ Крэгъ, съ удовольствіемъ принимая совѣтъ доброй женщины.
   Разставшись съ нею, онъ пошелъ домой, уложилъ свои вещи, одѣлся поприличнѣе и только-что собирался идти къ Лучми, а потомъ къ Марстону, какъ къ нему снова подбѣжала Нина, едва переводя дыханіе отъ усталости.
   -- Мистеръ Крэгъ, сказала она: -- я сбѣгала къ Друмонду въ поле и просила, чтобъ онъ далъ вамъ экипажъ доѣхать до Джорджтоуна. Онъ согласился, хотя и послалъ меня прежде къ чорту.
   -- Бѣдная Нина! воскликнулъ юноша, крѣпко пожимая ей руку.
   -- Но вы, мистеръ Крэгъ, не ходите къ Марстону ранѣе 12 часовъ. Мистеръ Друмондъ отправляется къ нему на какое-то совѣщаніе. Вамъ не слѣдуетъ встрѣчаться. Пойдемте ко мнѣ и позавтракайте прежде, чѣмъ отправиться въ путь.
   Подкрѣпивъ свои ослабѣвшія силы, Крэгъ взглянулъ на свое положеніе съ высшей точки зрѣнія. Онъ поступилъ справедливо, былъ здоровъ, молодъ, силенъ -- слѣдовательно, ему нечего было бояться будущаго. Одно только его безпокоило, что онъ слишкомъ сильно избилъ Читера, къ которому, въ сущности, какъ къ мулату, нельзя было быть очень требовательнымъ, а потому онъ отправился къ нему попросить извиненія, но, не найдя его нигдѣ, пошелъ прямо въ хижину Диллу.
   Молодой индусъ работалъ въ домѣ надъ приготовленіями къ Таджи, а Лучми варила рисъ къ завтраку. Увидавъ издали смотрителя, который въ послѣднее время избѣгалъ встрѣчи съ нею, Лучми вскрикнула отъ удовольствія и, подбѣжавъ къ нему, фамильярно взяла его за руку, какъ невинный, любящій ребенокъ. Крэгъ положилъ свою большую руку на ея маленькую головку и приласкалъ ее такъ же, какъ ребенка.
   Диллу все это видѣлъ, и, быть можетъ, въ другое время, эта сцена не возбудила бы въ немъ никакого подозрѣнія, ибо онъ уважалъ Крэга и преданно любилъ свою жену. Но теперь его открытая, мужественная натура была такъ измучена несправедливымъ, жестокимъ обращеніемъ, что онъ думалъ о только мести, и странная фамильярность его жены съ юнымъ англичаниномъ возбуждала въ немъ гнѣвъ и ревность.
   -- Мужъ мой дома, сказала между тѣмъ Лучми: -- войдите, мистеръ Крэгъ, и поговорите съ нимъ.
   Крэгъ подошелъ къ дверямъ и крикнулъ:
   -- Диллу! я пришелъ проститься; я уѣзжаю въ Англію.
   -- Вы уѣзжаете? воскликнулъ Диллу и выбѣжалъ изъ хижины.
   Лучми всплеснула руками, и на лицѣ ея выразилось самое мрачное отчаяніе. Диллу взглянулъ на нее, и чело его совершенно омрачилось. Какъ могла она такъ пламенно сожалѣть объ отъѣздѣ чужого для нея человѣка? Но онъ удержался отъ сильной вспышки и сказалъ, обращаясь къ Крэгу:
   -- Зачѣмъ масса ѣдетъ? Куліи любятъ массу. Онъ всегда былъ добръ къ нимъ, и они будутъ плакать объ его отъѣздѣ. Всѣ смотрители и хозяева дурно обходятся съ куліями. Да впрочемъ...
   И глаза его знаменательно остановились на приготовленіяхъ къ Таджи.
   -- Диллу! сказалъ Крэгъ, пристально взглянувъ на него и положивъ ему руку на плечо: -- послушайтесь моего совѣта: будьте осторожны и спокойно доработывайте свой срокъ. У васъ довольно денегъ для возвращенія въ Индію. Ради себя и Лучми, не думайте причинить вредъ кому бы то ни было. Васъ схватятъ, посадятъ въ тюрьму и повѣсятъ -- вотъ все, чего вы добьетесь.
   -- Ну, такъ что-жъ! воскликнулъ Диллу, сверкая глазами: -- я былъ два раза въ тюрьмѣ безъ всякой причины, а теперь, по крайней мѣрѣ, меня накажутъ за дѣло. Прощайте.
   Съ этими словами онъ бросился въ хижину и затворилъ за собою дверь. Крэгъ протянулъ руку Лучми, и въ глазахъ у него помутилось при видѣ, какъ залилась слезами молодая индустанка. Простившись съ нею, онъ поспѣшно отправился черезъ помѣстье Гофмана къ дому судьи.
   Не успѣлъ онъ исчезнуть изъ вида, какъ Диллу вышелъ изъ хижины и, внѣ себя отъ злобы, началъ, въ первый разъ въ жизни, бить жену тонкой тростью. На ея крики сбѣжались сосѣдки и между ними Рамдула, которая издали незамѣтно слѣдила за всѣмъ, что произошло между Крэгомъ и куліями.
   -- Ага! произнесла она, съ язвительной улыбкой:-- наконецъ-то онъ догадался, что это за женщина. Посмотримъ, будетъ ли она теперь по прежнему задирать носъ.
   

XII.

   Въ виду опасности, повидимому, грозившей колоніи, губернаторъ распорядился о созывѣ чрезвычайныхъ собраній мировыхъ судей, съ цѣлью уяснить, въ какомъ положеніи находятся дѣла въ каждомъ изъ округовъ и какія мѣры должны быть приняты немедленно правительствомъ. Предсѣдателями этихъ собраній были, по закону, коронные окружные судьи, и въ Демерарскомъ округѣ эта тяжелая обязанность выпадала на долю мистера Мар стона. Онъ съ безпокойствомъ ожидалъ дня засѣданія, зная, что въ послѣднее время плантаторы стали смотрѣть на него подозрительно. Это явленіе объяснялось отчасти и дѣйствительной перемѣной, происшедшей въ немъ самомъ, подъ вліяніемъ свѣдѣній, сообщенныхъ ему Изабеллой и Крэгомъ о положеніи куліевъ. Кромѣ того, грубая критика его личныхъ дѣйствій со стороны плантаторовъ нетолько въ мѣстныхъ газетахъ, но и въ частныхъ разговорахъ, въ клубѣ побуждала честнаго, но нерѣшительнаго и безхарактернаго судью держать ухо остро, не дозволяя своимъ бывшимъ друзьямъ обойти его, какъ прежде. Онъ никакъ не могъ признать по совѣсти, чтобы куліи совершили преступленіе, подавъ петицію на имя королевы или чтобъ Вильямсъ, написавшій за деньги эту петицію, заслуживалъ смертной казни. Поэтому, встрѣтивъ адвоката на улицѣ, онъ публично пожалъ ему руку, вслѣдствіе чего старшины клуба объявили ему, что онъ будетъ исключенъ изъ членовъ этого почтеннаго собранія, если и впредь будетъ поступать такъ неприлично. Конечно, онъ тотчасъ отослалъ свой членскій билетъ, что возбудило всеобщее негодованіе среди плантаторовъ и только усилило его рѣшимость не поддаваться. Такимъ образомъ, когда Флейшютцъ заключилъ въ тюрьму дѣтей куліевъ за то, что они, не имѣя при себѣ портретовъ, несли обѣдъ родителямъ въ поле, Марстонъ немедленно ихъ освободилъ, главнымъ образомъ, на томъ основаніи, что Флейшютцъ не имѣлъ права судить своихъ собственныхъ рабочихъ.
   -- Нельзя быть такимъ педантомъ въ критическую минуту! восклицалъ Друмондъ, осуждая громко въ клубѣ поведеніе судьи:-- такія мѣры только докажутъ куліямъ, что, у насъ нѣтъ единства, и поощрятъ ихъ къ немедленному возстанію.
   -- Въ эту торжественную минуту, когда опасность грозитъ гвіанскому народу, вѣщалъ Пигльдю:-- всякій, кто не за насъ -- измѣнникъ и врагъ колоніи.
   Поэтому, не удивительно, что, когда, въ назначенный день, всѣ мировые судьи Демерарскаго Округа, бывшіе въ то же время плантаторами или управляющими помѣстій, собрались въ домѣ Марстона, отношенія между членами собранія и ихъ предсѣдателемъ были чрезвычайно натянуты и холодны. Друмондъ прибылъ послѣднимъ, вмѣстѣ съ грубымъ, жестокимъ ирландскимъ плантаторомъ, по имени Макчинисъ. Входя по лѣстницѣ въ галлерею, гдѣ уже находились Марстонъ и остальные ихъ товарищи, они громко говорили между собою, такъ что каждое ихъ слово долетало до ушей судьи.
   -- Въ минуту всеобщей опасности, говорилъ Друмондъ:-- никто не имѣетъ права оставаться нейтральнымъ. Только подлый трусъ можетъ кормиться на нашъ счетъ въ мирное время и измѣнить намъ въ критическую минуту.
   -- Чортъ возьми, вы правы, отвѣчалъ Макчинисъ: -- и я ему это скажу прямо въ лицо. Я бы желалъ, чтобъ онъ былъ на моемъ мѣстѣ и попробовалъ спать каждую ночь съ ожиданіемъ, что мятежники нападутъ на его жилище.
   Марстонъ слышалъ эти слова, и кровь хлынула къ его головѣ, но онъ скрылъ свое волненіе и, пожавъ руку Друмонду, сказалъ:
   -- Мы теперь всѣ въ сборѣ; не угодно ли начать засѣданіе?
   Потомъ онъ занялъ свое любимое мѣсто за письменнымъ столомъ и продолжалъ оффиціальнымъ тономъ:
   -- Его превосходительство, господинъ губернаторъ, выразилъ письменно желаніе, чтобы я собралъ отъ васъ, господа, свѣдѣнія о настоящемъ положеніи дѣлъ въ округѣ и о тѣхъ мѣрахъ, которыя слѣдуетъ принять для сохраненія спокойствія въ колоніи. Конечно, вамъ лучше, чѣмъ мнѣ, извѣстно настроеніе куліевъ, но я считаю необходимымъ указать, что въ теченіи послѣднихъ десяти дней ко мнѣ не поступало жалобъ на какіе бы то ни было насильственные поступки съ ихъ стороны, и, насколько мнѣ извѣстно, нѣтъ неминуемой опасности, которая требовала бы чрезвычайныхъ мѣръ.
   -- Я полагаю, рѣзко произнесъ Друмондъ: -- что ни одинъ бѣлый не сомнѣвается въ томъ, что всей колоніи грозитъ опасность. Надо быть осломъ, чтобъ не видѣть опасности, когда горсть плантаторовъ и смотрителей окружена сорока тысячами рабочихъ, которые неожиданно предъявляютъ самыя нелѣпыя и невозможныя требованія.
   -- Мы только различно понимаемъ слово опасность, отвѣчалъ спокойно Марстонъ, закусивъ губу и сдерживая свое негодованіе: -- я не считаю опасностью подачу петиціи и говорю только, что нѣтъ прямой опасности, то-есть намъ не грозитъ открытое возстаніе.
   -- Чортъ возьми всѣ возстанія и петиціи! грубо воскликнулъ Макчинисъ, успѣвшій за завтракомъ осушить не одну рюмку водки:-- насъ всѣхъ убьютъ, какъ собакъ, прежде, чѣмъ вы признаете, что существуетъ опасность! Но мы сюда собрались не для того, чтобъ болтать вздоръ, а чтобъ принять мѣры для усмиренія этихъ чертей.
   -- Да, еслибъ усмирить всѣхъ чертей, то легче было бы жить на свѣтѣ, сказалъ Марстонъ, насупивъ брови и бросая мрачный взоръ на Макчиниса, который тотчасъ присмирѣлъ:-- но позвольте мнѣ вамъ напомнить, сэръ, что прежде всего мы должны вести себя здѣсь, какъ джентльмэны. А теперь, господа, такъ какъ вы, повидимому, всѣ убѣждены, что опасность существуетъ, то приступимъ къ обсужденію тѣхъ мѣръ, которыя, по вашему мнѣнію, необходимы для водворенія спокойствія въ колоніи.
   -- Эти мѣры слѣдующія, сказалъ Друмондъ и, вынувъ изъ кармана бумагу, прочиталъ вслухъ:-- 1) объявленіе колоніи на военномъ положеніи; 2) воспрещеніе куліямъ отлучаться изъ своихъ помѣстій и праздновать Таджу; 3) преслѣдованіе судебнымъ порядкомъ Гонзалеса и Вильямса за подстрекательство куліевъ къ мятежу...
   -- Боже милостивый! воскликнулъ Марстонъ, теряя терпѣніе:-- чѣмъ же вы оправдываете подобныя требованія?
   -- Развѣ вамъ неизвѣстно, мистеръ Марстонъ, отвѣчалъ злобно Друмондъ: -- что петиція заключаетъ въ себѣ клеветы противъ законодательнаго собранія, исполнительной власти, судей, въ томъ числѣ и васъ, полиціи и всѣхъ плантаторовъ? Неужели вы думаете, что подобныя клеветы, публично выраженныя, не возбудятъ глупый, невѣжественный народъ къ открытому возстанію?
   -- Я не считаю это необходимымъ результатомъ, произнесъ рѣшительно Марстонъ:-- и все зависитъ отъ того, какъ будетъ принята ихъ жалоба.
   -- Я согласенъ съ мнѣніемъ мистера Марстона, промолвилъ пасторъ Тельферъ, котораго, какъ мѣстнаго служителя алтаря, Марстонъ пригласилъ также на собраніе.
   Всѣ присутствующіе, за исключеніемъ предсѣдателя, взглянули съ удивленіемъ и гнѣвомъ на маленькую фигуру пастора.
   -- Кой чортъ спрашивалъ вашего мнѣнія? воскликнулъ Макчинисъ:-- или вы также стали измѣнникомъ и возстаете противъ тѣхъ, кто васъ кормитъ? Клянусь Богомъ...
   -- Замолчите, сэръ, произнесъ пасторъ, вскакивая съ своего мѣста:-- вы можете, сколько угодно, поносить мою скромную личность, но, господа, не дозвольте осквернять имя Божіе такимъ недостойнымъ устамъ.
   Макчинисъ хотѣлъ броситься на смѣлаго маленькаго пророка, но Друмондъ защитилъ его своей могучей рукой.
   Между тѣмъ, пренія принимали все болѣе и болѣе пламенный характеръ. Плантаторы рѣзко нападали на Марстона, а онъ твердо защищался и доказывалъ неосновательность ихъ доводовъ. Наконецъ, Друмондъ потерялъ терпѣніе.
   -- Я полагаю, господа, сказалъ онъ, вставая съ кресла: -- что если мы хотимъ принять мѣры къ поддержанію спокойствія въ округѣ, то намъ нечего разсчитывать на содѣйствіе нашего судьи. Но прежде, чѣмъ мы разойдемся, я разскажу вамъ одинъ фактъ, ясно доказывающій, какъ онъ неспособенъ занимать такое важное мѣсто въ настоящую критическую минуту. Онъ скрылъ отъ всѣхъ, что толпа куліевъ напала на миссъ Марстонъ въ моемъ помѣстьѣ на прошлой недѣлѣ и что ее спасъ одинъ изъ моихъ смотрителей, котораго я сегодня прогналъ...
   -- Вы отказали Крэгу? воскликнулъ Марстонъ.
   -- Да, сэръ. Вы, кажется, находитесь съ нимъ въ близкихъ отношеніяхъ. И такъ, господа, мистеръ Марстонъ, въ сообществѣ съ моимъ смотрителемъ, скрылъ отъ насъ это важное событіе, доказывающее, какимъ мятежнымъ духомъ обуреваемы мои куліи, и я только случайно узналъ объ этомъ.
   Всѣ плантаторы вскочили съ своихъ мѣстъ и устремили на Марстона грозные взгляды.
   -- Я не имѣлъ основанія полагать, чтобъ моей дочери грозила серьёзная опасность, сказалъ судья съ большимъ достоинствомъ и не покидая своего кресла:-- мистеръ Крэгъ, благоразумный и благородный молодой человѣкъ, также полагалъ, что на это обстоятельство не стоило обращать вниманія; наконецъ, согласитесь, господа, что это дѣло главнымъ образомъ касалось моей дочери. Впрочемъ, рѣзко прибавилъ онъ, вставая: -- я отрицаю ваше право обсуждать мои поступки и дамъ за нихъ отвѣтъ кому слѣдуетъ. Засѣданіе закрыто.
   Плантаторы удалились, внѣ себя отъ злобы, и за завтракомъ у Друмонда рѣшили обратиться къ губернатору съ требованіемъ немедленно удалить отъ должности Марстона.
   Въ то самое время, какъ на галлереѣ судейскаго дома происходило шумное собраніе плантаторовъ, неподалеку, въ саду, разигралась совершенно иная сцена, имѣвшая, быть можетъ, еще болѣе вліянія на послѣдующую жизнь Марстона.
   Бэлла ясно видѣла перемѣну, происшедшую во взглядахъ ея отца и понимала, какъ эта перемѣна могла повліять на его положеніе въ колоніи; поэтому она съ безпокойствомъ ждала результата гнѣвныхъ преній плантаторовъ, грубые голоса которыхъ доносились до гостиной, гдѣ она тщетно старалась развлечь свои тревожныя мысли чтеніемъ новаго романа. Наконецъ, ей стало не подъ силу сидѣть на мѣстѣ, и она пошла въ садъ.
   Не успѣла она сдѣлать нѣсколькихъ шаговъ по тѣнистой аллеѣ, какъ вдругъ изъ-за зеленой колючей изгороди раздался знакомый, дорогой ей голосъ:
   -- Здравствуйте, миссъ Марстонъ.
   -- О! мистеръ Крэгъ! воскликнула она:-- какъ вы меня испугали!
   Она остановилась противъ молодого человѣка, пожиравшаго ее глазами съ противоположной стороны изгороди, и одного взгляда достаточно было, чтобъ замѣтить на лицѣ его слѣды горя и безпокойства.
   -- Извините меня, миссъ Марстонъ, что я осмѣлился снова явиться къ вамъ, сказалъ скромно прогнанный смотритель: -- но вы и отецъ вашъ были такъ добры ко мнѣ, что я не могъ уѣхать, не простившись съ вами.
   -- Проститься, мистеръ Крэгъ! промолвила молодая дѣвушка, вспыхнувъ и черезъ мгновеніе смертельно поблѣднѣвъ: -- куда вы ѣдете?
   -- Домой, въ Шотландію. Мистеръ Друмондъ отказалъ мнѣ.
   Онъ еще не успѣлъ окончить этихъ словъ, какъ Бэлла вздрогнула, закрыла глаза, и Крэгъ едва успѣлъ, перескочивъ черезъ изгородь, удержать ее отъ паденія.
   -- Вамъ дурно, Бэлла... миссъ Марстонъ. Я сейчасъ позову кого-нибудь.
   Онъ не сознавалъ произносимыхъ имъ словъ и съ новымъ невѣдомымъ чувствомъ смотрѣлъ на юную красавицу, почти лежавшую на его рукахъ. Ея маленькая бѣлая ручка крѣпко упиралась въ его плечо, а прелестное, благородное лицо покоилось на его груди. Глаза ея были закрыты, но когда онъ предложилъ позвать на помощь, то на мгновеніе эти окна жизни и чувства отворились.
   -- Пожалуйста, никого не зовите, промолвила она едва слышно и снова опустила отяжелѣвшія вѣки.
   Прошло нѣсколько секундъ; молодая дѣвушка широко открыла глаза, освободилась изъ объятій Крэга и, вся вспыхнувъ, ясно, громко сказала:
   -- О! Артуръ, зачѣмъ вы уѣзжаете?
   -- Миссъ Марстонъ! Бэлла! воскликнулъ молодой человѣкъ въ неописанномъ волненіи:-- неужели вы... то есть мы... неужели вы любите меня?
   -- А вы, сэръ? спросила Бэлла съ сіяющей улыбкой.
   -- Я, Бэлла, любилъ бы васъ всѣмъ сердцемъ, еслибъ смѣлъ, медленно произнесъ скромный юноша, съ пламеннымъ недоумѣніемъ смотря ей прямо въ лицо.
   -- А! вы не смѣете? произнесла очаровательная красавица и кокетливо закрылась зонтикомъ.
   Тогда Крэгъ схватилъ ее вмѣстѣ съ зонтикомъ, приподнялъ и пламенно поцѣловалъ въ обѣ щеки.
   -- Бэлла, промолвилъ онъ:-- я люблю тебя... я давно любилъ тебя, но не смѣлъ вѣрить своему счастью.
   Молодая дѣвушка ничего не отвѣчала; она тихо плакала, но слезами радости. Когда же она снова подняла глаза, то лучезарный ихъ блескъ ослѣпилъ счастливаго юношу. Она протянула ему руку, и онъ такъ крѣпко ее сжалъ, что Бэлла не могла не вскрикнуть.
   -- Ну, пусти меня, Артуръ, милый Артуръ! сказала она: -- подожди за изгородью, пока я не махну изъ окна платкомъ. Друмондъ на галлереѣ, и я не хочу, чтобъ вы встрѣтились. Когда собраніе кончится, ты придешь и будешь завтракать съ нами.
   Прежде, чѣмъ онъ опомнился, она уже исчезла.

-----

   Прошло три мѣсяца послѣ романтичной сцены въ саду судейскаго дома; пароходъ Мерси медленно выходилъ изъ устья Демерары. На палубѣ небольшая группа пассажировъ бросала послѣдній взглядъ на исчезавшій изъ вида Джорджтаунъ. Среди этой группы стоялъ старикъ съ глубокими морщинами на лицѣ отъ недавнихъ трудовъ и безпокойства; онъ мрачно глядѣлъ на мелькавшіе вдали дома города и бормоталъ сквозь зубы что-то не очень лестное для покидаемой имъ колоніи. Подлѣ него находилась прелестная молодая дѣвушка и красивый, высокаго роста юноша, не спускавшіе другъ съ друга влюбленныхъ глазъ.
   -- Ну, прощай, проклятая страна! произнесъ, наконецъ, Марстонъ вслухъ:-- и занесло же меня въ такую трущобу!
   -- Не говорите этого, папа! воскликнула Бэлла, смотря нѣжно на Крэга.
   -- Ужь ты меня извини, отвѣчалъ съ улыбкою Марстонъ: -- я не могу находить вознагражденія за всѣ перенесенныя непріятности и потерю мѣста въ воркованіи двухъ влюбленныхъ голубковъ.
   -- Но, чтобы вы сдѣлали, сэръ, еслибъ не имѣли этого утѣшенія? сказала Бэлла.
   -- Вамъ нечего жалѣть этой страны; вы тамъ никого не оставили, никого не похоронили, сказала медленно молодая пидустанка, грустно смотрѣвшая на мелькавшій вдали берегъ.
   -- Да, отвѣчалъ Марстонъ:-- ваше горе, Лучми, глубже моего. Я, по крайней мѣрѣ, могу себя уѣшать мыслью, что исполнилъ сзой долгъ и спасъ многихъ отъ погибели. Къ тому же, у меня дочь, хотя она и хочетъ меня бросить, а у васъ нѣтъ ни мужа, ни дѣтей.
   Добрыя слова его вызвали слезы на глазахъ бѣдной женщины, и Бэлла, отведя въ сторону, старалась ее утѣшить.
   Въ немногихъ словахъ можно разсказать все, что случилось въ эти три мѣсяца. Марстонъ принялъ въ свой домъ Крэга, къ величайшему негодованію Друмонда, который прекратилъ съ нимъ всякія сношенія. Празднованіе Таджи произошло съ обычнымъ торжествомъ, несмотря на горячіе протесты плантаторовъ, и нигдѣ не былъ нарушенъ порядокъ, кромѣ несчастнаго Belle Suzanne, гдѣ случилось неожиданное кровавое происшествіе. Во время вечернихъ игръ, вдругъ, на устроенной аренѣ, появились два бойца, вооруженные толстыми дубинами и небольшими деревянными щитами. Оба были почти обнажены, и лица ихъ, такъ же какъ тѣло, были окрашены пестрыми полосами. "Гунумунъ!" "Диллу!" раздалось со всѣхъ сторонъ. Сначала они граціозно фехтовали своимъ тяжелымъ оружіемъ, но потомъ, когда кровь закипѣла въ ихъ жилахъ, жестокіе удары посыпались на щиты и обнаженныя тѣла. Борьба завязалась не на шутку, кровь забрызгала землю вокругъ бойцовъ, и зрители едва могли разобрать ихъ фигуры, такъ крѣпко они схватились. Наконецъ, одна изъ дубинъ просвистѣла въ воздухѣ надъ головами зѣвакъ; Гунумунъ лежалъ распростертый на землѣ, а Диллу стоялъ надъ нимъ, и кровь струилась по его лицу. Черезъ мгновеніе, въ рукахъ Гунумуна блеснулъ ножъ и острое лезвіе вонзилось въ грудь молодого индуса. Ссобравшись съ послѣдними силами, онъ ударилъ дубиной по головѣ своего коварнаго соперника и оба грохнулись на землю бездыханными трупами.
   Мало-по-малу, движеніе между куліями утихло безъ принятія крайнихъ мѣръ, которыхъ требовали плантаторы; но нѣкоторые изъ главныхъ виновниковъ этой счастливой развязки должны были пострадать за свои благоразумныя, гуманныя дѣйствія, въ томъ числѣ и Марстонъ, который, видя непримиримую вражду Друмонда и другихъ плантаторовъ, самъ подалъ въ отставку.
   Однако, впослѣдствіи, министръ колоній одобрилъ его поведеніе и назначилъ губернаторомъ на островъ ***, гдѣ доселѣ онъ здравствуетъ, окруженный ловкимъ секретаремъ и его прелестной женою.

Конецъ.

"Отечественныя Записки", NoNo 3--5, 1877

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru