Ефебовский Павел Васильевич
Гувернантка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ГУВЕРНАНТКА.

ПОВѢСТЬ.

I.
Свиданіе.

   -- Лиза, Лиза Зернова! раздавалось въ толпѣ дѣвицъ, которыя бѣгали по корридору одного изъ женскихъ учебныхъ заведеніи въ Петербургъ: гдѣ же эта Лиза? Mesdames, не знаете ли, гдѣ Лиза?
   -- А на что вамъ? спрашивало вдругъ нѣсколько голосовъ изъ другой толпы.
   -- Какъ на что? Въ залѣ сидитъ какая-то старушка и спрашиваетъ Лизу. Вѣрно, ея родственница. Да куда же она запропастилась?
   -- Куда! извѣстное дѣло, забилась куда-нибудь въ укромный уголокъ, съ своей тетрадкой: вѣдь она прилежная. Завтра же урокъ исторіи; а она изъ первыхъ у учителя исторіи.
   -- Ну ужъ этотъ! возразила Соня Вертушкина, съ негодованіемъ вздернувъ носикъ, я его ненавижу!
   -- За что, позвольте спросить?
   -- А зато, что madame Цирлихъ дала мнѣ препорядочный нагоняй изъ за этого господина: я забыла присѣсть передъ нимъ, когда вышла отвѣчать. Ужъ и отмстила же я ему: онъ и такъ, онъ и сякъ, чтобы заставить меня отвѣчать; а я ни гугу, не смотря на то, что отлично знала урокъ.
   -- Стыдно, Соня, стыдно: вѣдь онъ не виноватъ!
   -- Вотъ мило! да кто же виноватъ? Развѣ вы не видѣли, какъ онъ посмотрѣлъ и еще покачалъ головой? А этой madame Цирлихъ только того и надобно было: сейчасъ придралась!.... Да постойте, почтеннѣйшій, я и теперь сыграю съ вами штуку. Лиза, я навѣрное знаю, сидитъ теперь за вашимъ урокомъ: пойду, помѣшаю ей. Вы говорите, mesdames, что старушка какая-то спрашиваетъ Лизу?
   -- Да.
   -- Сейчасъ отыщу.
   Пока мстительная Сопя отыскиваетъ Лизу, мы пройдемъ въ-слѣдъ за толпою воспитанницъ изъ корридора въ пріемную комнату и посмотримъ, что тамъ дѣлается. Долгомъ считаю напомнить читателямъ, что мы находимся въ одномъ изъ женскихъ пансіоновъ въ Петербургѣ, ровно въ двѣнадцать часовъ утра. Классы только-что кончились и до обѣда остается еще цѣлый часъ. Это часъ отдохновенія, часъ игръ, а вмѣстѣ и часъ свиданія съ родными и знакомыми, разумѣется, съ тѣми родными и знакомыми, которые не имѣютъ довольно терпѣнія, чтобы дождаться праздничнаго дня, когда воспитанницъ распускаютъ по домамъ, или которымъ крайняя надобность видѣться съ родственницами. Войдемъ же въ пріемную и вмѣстѣ рекреаціонную комнату.
   Какой же тутъ крикъ, шумъ, говоръ! Сидящихъ, кромѣ посѣтителей, вы никого не найдете: все движется, все бѣгаетъ, все скачетъ. Посмотрите съ какой легкостью и какъ граціозно это осьмилѣтнее дитя прыгаетъ черезъ веревочку, или та другая дѣвочка, вся въ завиткахъ, скачетъ съ обручемъ. Въ двухъ противоположныхъ углахъ комнаты вамъ представляются двѣ отдѣльныя группы дѣтей, неутомимо перебрасывающихъ воланъ. Далѣе нѣсколько группъ воспитанницъ, которыя по старше, довольствуются просто гуляньемъ по комнатѣ.
   Не менѣе живописныя группы найдете вы и между посѣтителями, которыхъ въ этотъ день набралось какъ-то больше обыкновеннаго. Всѣмъ имъ, особливо молодымъ людямъ, крайняя необходимость видѣться съ родственницами: при каждой маменькѣ, тетушкѣ или бабушкѣ найдете по меньшей мѣрѣ по парѣ сынковъ, племянничковъ, внучковъ. Вотъ, напримѣръ, хоть этотъ коппо-артиллерійскій юнкеръ совершенно нечаянно явился къ тетушкѣ, когда ей нужно-было ѣхать въ пансіонъ, вызвался провожать се и теперь, стоя за ея стуломъ, тоже совершенно невольно любезничаетъ съ хорошенькою кузиной. Желалъ бы послушать его любезностей. Должны быть хороши, потому-что заставляютъ смѣяться отъ души не только хорошенькую кузину, но еще и другаго юнкера какого-то уланскаго полка. Не думаю впрочемъ, чтобы уланъ утѣшался любезностями артиллериста: сидя далеко позади его, онъ даже и не можетъ слышать его рѣчей. Но возможно ли не улыбаться, когда видишь улыбку на хорошенькомъ личикѣ? Подлѣ улана сидитъ молодой человѣкъ, довольно пріятной наружности, въ черномъ фракѣ, съ ленточкою въ петлицѣ. Онъ также частенько улыбается, хотя, кажется, ни съ кѣмъ не разговариваетъ. Но это только такъ кажется: онъ глазами бесѣдуетъ со всѣми, слушаетъ всѣхъ, любуется на всѣхъ и, по-видимому, проводитъ время очень пріятію. Кто онъ, неизвѣстно; должно-быть художникъ, пришедшій выбрать головку для Психеи, или, можетъ-быть, просто любитель изящнаго, поклонникъ красоты такъ же какъ и я грѣшный. Впрочемъ не мы первые, не мы послѣдніе. Отдѣлите ровно половину изъ пришедшихъ сюда, по крайней надобности, родственниковъ, то есть, всѣхъ молодыхъ людей мужескаго пола, и попросите сказать по совѣсти: зачѣмъ они пожаловали? Отвѣтъ будетъ одинъ: посмотрѣть на хорошенькихъ. И отвѣтъ этотъ какъ нельзя болѣе удовлетворителенъ: никто не въ правѣ требовать дальнѣйшихъ поясненій. Но вотъ старичекъ съ двумя звѣздами на груди; его привлекло сюда не желаніе полюбоваться на красавицъ, не двусмысленная любовь двоюродныхъ и троюродныхъ братцевъ, а любовь совершенно позволительная, которую не преслѣдуютъ даже начальства пансіоновъ, любовь родительская. За то онъ и любезничаетъ въ другомъ тонѣ: схватилъ обѣими руками хорошенькую головку своей дочери, и цѣлуетъ ее, со слезами на глазахъ. Онъ только-что пріѣхалъ изъ отдаленной губерніи и прямо изъ дорожной коляски побѣжалъ взглянуть на единственное дѣтище, съ которымъ не видался цѣлыя пять лѣтъ. Подлѣ него почтенная старушка, благословляетъ свою внучку, за то, что она хорошо учится и хорошо ведетъ себя, а растроганная внучка ловитъ ея поднятую руку, чтобы поцѣловать. Далѣе толстый папа съ таинственнымъ видомъ вытаскиваетъ изъ кармана пакетъ съ конфектами, и старается продлить удовольствіе, которое доставляетъ ему дочка, трепещущая отъ радостнаго ожиданія великаго счастія. Противъ нихъ, съ одной стороны, тетушка даритъ племянницѣ книжку, потомъ альбомъ, потомъ шелковую косыночку, и опытнымъ наблюдательнымъ глазомъ слѣдитъ за граціозными реверансами, которыми племянница изъявляетъ свою благодарность, вовсе не подозрѣвая, что она на инспекторскомъ смотру. Съ другой, цѣлая толпа состоящая изъ одной маменьки, трехъ тетушекъ, двухъ родныхъ сестеръ, трехъ кузинъ, одного дяди и двухъ студентовъ, братьевъ, окружаютъ одну пансіонерку, и каждый и каждая долгомъ считаютъ обращаться къ ней съ вопросами, такъ, что бѣдненькая не знаетъ, кому прежде отвѣчать, и стоитъ какъ растерянная, не слышитъ даже, что одна изъ тетушекъ упрекаетъ ее въ разсѣянности.
   Когда бы вздумали подслушивать, что говорятъ посѣтители и посѣтительницы, мы услышали бы много хорошаго, если не въ цѣломъ, то по-крайней-мѣрѣ въ отрывкахъ, какъ напримѣръ: "Ахъ, cousin, несмѣшите!" или "Извольте, сударыня, непремѣнно написать поздравительное письмо къ дядюшкѣ Матвею Матвеевичу: онъ отказываетъ тебѣ все имѣніе, а ты....." или "Сестра Надинька, скажи, пожалуйста, какъ зовутъ вотъ эту даму! Я не могу безъ смѣху смотрѣть на нее.-- Которую, ихъ тутъ двѣ?-- А вотъ ту, что такъ плавно выступаетъ по залѣ?-- Это мадамъ Цирлихъ.-- Ну, а вотъ эта длинная и сухая? Посмотри, какъ интересно она склонила головку на сторону.-- Не извольте смѣяться, братецъ, это моя дама, это мамзель Манирлихъ."
   Браво, Надинька! Именно такъ надобно отвѣчать зубоскалу, вашему братцу. Вотъ еще какой: пришелъ въ гости, да и насмѣхается надъ хозяйками! Впрочемъ, добрая Надинька, вы вѣрно не разсердились бы на вашего братца, если бы узнали, что въ свѣтѣ такъ водится: пріѣхать въ гости за тѣмъ только, чтобы посмѣяться надъ хозяевами. Вы мнѣ не вѣрите, вы готовы сказать: я презираю такихъ людей! Доброе, милое созданіе, готовьте же огромный, неистощимый запасъ презрѣнія къ тому времени, когда вамъ надобно будетъ вступить въ свѣтъ: есть кого надѣлить имъ! И вы увидите, что вашему насмѣшнику братцу достанется едва ли не малѣйшая часть вашего презрѣнія.
   Двѣ дамы, обратившія на себя вниманіе насмѣшника Надинькинаго братца, -- ни больше ни меньше какъ надзирательницы, классныя дамы того заведенія. Первая изъ нихъ, madame Цирлихъ, женщина не большаго роста; но дородная и съ величественной осанкой, выступаетъ шагомъ плавнымъ и размѣреннымъ; вторая, мамзель Манирлихъ, высокая и худая, торопливо перебѣгаетъ отъ одной группы дѣтей къ другой, покрикивая: Silence, mesdemoiselles, ne courez donc pas si vite. Lise! Sophie! tenez vous droit, mes enfans! и тому подобное.
   По всѣмъ пріемамъ madame Цирлихъ видно, что это женщина степенная и аккуратная. Хоть бы теперь, посмотрите: она кажется напередъ положила, сколько шаговъ должно ей сдѣлать отъ одного конца залы до другаго, гдѣ остановиться, когда повернуть голову въ ту, или другую сторону. Ея чепецъ и воротничекъ -- необыкновенной бѣлизны; и все до послѣдней ленточки на ней такъ хорошо пригнано и прилажено, что пересадите одинъ бантикъ на чепцѣ ея, и мнѣ кажется, весь видъ почтенной дамы измѣнится. И не только въ отношеніи къ костюму, даже на словахъ и въ дѣйствіяхъ мадамъ Цирлихъ такова же. Ея девизъ -- все должно быть прилично, все должно быть на своемъ мѣстѣ, въ свое время, въ своемъ видѣ. Правило это она заняла отъ своего покойнаго мужа, Лифляндца по происхожденію и вообще Нѣмца по аккуратности. Овдовѣвъ, мадамъ Цирлихъ нашла пріютъ для себя и своей дочери въ томъ же заведеніи, гдѣ сама нѣкогда воспитывалась. И надобно сказать, она женщина преполезная, немножко строгая, но кто строгъ къ самому себѣ, можетъ ли тотъ быть слишкомъ снисходительнымъ къ другимъ? Словомъ, madame Цирлихъ весьма достойная женщина. Тѣмъ стыднѣе зубоскалу, братцу Надиньки, дерзнувшему смѣяться надъ такой почтенной женщиной. Мамзель Манирлихъ тоже не заслуживаетъ насмѣшекъ. Это я вамъ сію минуту докажу, какъ дважды два -- четыре. Для яснѣйшаго изложенія дѣла, воспользуемся фигурою сравненія, или, пожалуй, противуположенія, потому-что мамзель Манирлихъ совершенная противуположность мадамъ Цирлихъ.
   Прежде всего, мадамъ Цирлихъ -- мадамъ, а мамзель Манирлихъ -- мамзель, что, по моему мнѣнію, двѣ совершенно противоположныя вещи. Во-вторыхъ, мадамъ Цирлихъ жила въ свѣтѣ, видѣла и знаетъ людей; мамзель Манирлихъ, хотя и однихъ съ нею лѣтъ, еще не жила въ свѣтѣ и не имѣетъ никакого понятія о людяхъ. Ея міръ -- пансіонъ; а что за стѣнами его, кромѣ нѣкоторыхъ вечеринокъ, на которыхъ она и теперь еще танцуетъ каждое воскресенье, того она не знаетъ, да и знать не хочетъ. Съ девяти до сорока лѣтъ она не покидала пансіона, живя тамъ, сначала какъ воспитанница, а потомъ какъ наставница, -- что все она по необходимости должна была сдѣлать, оставшись круглою сиротою съ десятилѣтняго возраста. За неимѣніемъ родителей и родственниковъ, некому правда было приласкать ее, зато и некому было также ввести въ свѣтъ и показать, что тамъ дѣлается, -- и добрая дѣвушка въ сорокъ лѣтъ осталась такою же, какою была она въ десять и потомъ въ семнадцать лѣтъ, то есть, дитятей по чувствамъ, дитятей по понятіямъ о свѣтѣ. Два, три дома, куда являлась она отъ времени до времени потанцовать, еще не могли дать ей никакого понятія ни о добротѣ, ни о злости людей. Большаго ума ей Богъ не далъ, наблюдательности также, зависти она никогда не возбуждала, стало-быть не могла навлечь на себя клеветы. Она всегда была дѣвушка добрая, безъ притязаній, въ жизнь свою никого не оскорбляла, по этому и ее оскорбить прямо, лично, было некому, не зачто да и не чѣмъ; развѣ только замѣчаніемъ, что въ ея лѣта по совсѣмъ прилично пускаться въ пляску. но кто бы осмѣлился даже только намекнуть объ этомъ? кто дерзнетъ осудить ее за расположеніе къ веселью? Это не только мнѣ, но и каждому благомыслящему читателю показалось бы жестокою несправедливостію, нестерпимымъ тиранствомъ и притѣсненіемъ. Какъ можно запрещать веселиться человѣку, у котораго нѣтъ печалей? Я какія же печали могли быть у мамзель Манирлихъ? Правда, въ періодъ времени отъ семнадцати до тридцати лѣтъ могли запасть ей въ душу мечты, желанія. И полноте, что за вздоръ! Давнымъ давно доказано, что всѣ подобныя вещи суть слѣдствія или чтенія романовъ, или преслѣдованія воздыхателей. Но романовъ мамзель Манирлихъ не читала вовсе, считая, по своимъ институтскимъ понятіямъ, этого рода книги запрещенными; а воздыхателей не существовало для нея: она никогда не была хороша собой. Но куда же ей было дѣвать весь запасъ любви, нѣжности, необходимости жить для другаго; запасъ съ такимъ избыткомъ вложенный природою въ сердце женщины? Нашлось мѣсто, нашлись люди, на которыхъ сосредоточилась вся нѣжность и попечительность доброй дѣвушки, и еще такіе люди, которые цѣнили ея заботливость, -- это пятнадцать воспитанницъ, ввѣренныхъ ея попеченію и любившихъ ее больше всего на свѣтѣ,-- такъ по-крайней-мѣрѣ увѣряли онѣ. И мы смѣло можемъ имъ повѣрить. Дѣйствительно, нельзя имъ было не любить своей наставницы: мамзель Манирлихъ была для нихъ не классной дамой, но такой же воспитанницей, такимъ же дитятей какъ и онѣ сами; она играла съ ними, бѣгала съ ними, даже училась съ ними Очень часто случалось, что воспитанницы ея, сколько ни старались, никакъ не могли лучше ея выучить урока. Съ перваго взгляда можетъ-быть это вамъ покажется страннымъ: сороколѣтняя дѣвушка играетъ, скачетъ, учитъ урокъ! Но прошу не забывать, что у насъ, въ школѣ, лѣта -- послѣдняя вещь: восемь лѣтъ и сорокъ лѣтъ для насъ совершенно все равно, мы одинаково хорошо играемъ и рѣзвимся двухлѣтней дитятей и восьмидесятилѣтней бабушкой! Спрашиваю теперь: справедливы ли, у мѣста ли были насмѣшки Надинькина братца? Конечно, я и самъ не прочь посмѣяться надъ жеманствомъ сороколѣтней красавицы, интересно склоняющей головку на сторону, но отнюдь не надъ мамзель Манирлихъ, ей Богу, нѣтъ! и именно потому, что въ ней это не жеманство, а просто привычка съ семнадцатилѣтняго возраста.
   Обѣ эти дамы присутствовали въ описанной мною пріемной комнатѣ для соблюденія порядка, если только можно думать о порядкѣ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ собрано до пятидесяти дѣтей всѣхъ возрастовъ; но главное дѣтей, только-что высидѣвшихъ цѣлые три часа сряду на классныхъ скамейкахъ. Въ то время, когда одна изъ дамъ, именно мадамъ Цирлихъ, подходила къ дверямъ, ведущимъ въ корридоръ, въ залу порхнула Сопя Верту шкива, но такъ несчастливо, что очутилась носомъ къ носу съ блюстительницей порядка.
   -- Ахъ, Sophie, Sophie, сказала почтенная дама, хоть бы ты при чужихъ-то была поскромнѣе!
   --..... Да я, madame...
   -- Да вы, мкмзель, вбѣжали сюда, словно съ цѣни сорвались. Ну, прилично ли это? Сами посудите, Взяли бы вы въ примѣръ вотъ хоть Лизу Зернову, продолжала она, показывая на дѣвушку, вошедшую въ слѣдъ за Соней, тихо, съ скромнымъ видомъ, потупленными глазами.-- Да, по какому случаю ты здѣсь, милая Лиза? Кажется, тебѣ не съ кѣмъ видѣться, а бѣгать по залѣ, я знаю, ты неохотница.
   -- Ее спрашиваетъ какая-то дама, отвѣчала Соня Вертушкина: она, вонъ, у той стѣны.
   Схвативъ Лизу за руку, Соня, почти насильно повлекла ее къ тому мѣсту, гдѣ сидѣла старушка.
   Пора ужъ мнѣ признаться, что героиней моего разсказа имѣетъ быть именно эта Лиза, скажемъ поучтивѣе, Лизавета Павловна Зернова, дѣвушка шестнадцати лѣтъ, долженствующая кончить, -- съ полнымъ успѣхомъ, разумѣется,-- курсъ наукъ черезъ шесть мѣся новъ. Наружность ея.....
   Не пугайтесь, почтеннѣйшій читатель, не пугайтесь. Я вижу, вы уже ищете глазами, гдѣ конецъ этимъ описаніямъ, вы уже положили палецъ на уголъ листка, исчерченнаго подробностями о красотѣ моей героини. Не бойтесь, говорю, вы ничего этого здѣсь не найдете, и если зѣвота еще не одолѣла васъ, читайте все подъ рядъ. Господи, Твоя воля! да развѣ я не знаю, что вамъ уже до смерти надоѣли описанія прекрасныхъ глазъ и розовыхъ устъ, которыми набиты романы и романтики, повѣсти и повѣстишки. Но вы, вѣрно, удивитесь, можетъ-быть даже останетесь недовольными, если я вамъ скажу, что героиня моя не только не красавица, но даже и вовсе не хороша собой. Въ самомъ дѣлѣ, что въ ней хорошаго? Правда, она высока и стройна; по черты лица ея совсѣмъ не красивы, даже не правильны. А глаза просто сѣрые, и ужъ по-этому одному она, казалось бы, не годится въ героини. Но вглядитесь пристальнѣе, смотрите чаще на это не красивое лицо, и недостатки его мало-по-малу передъ вами исчезнутъ: вы найдете его недурнымъ потомъ хорошимъ и наконецъ прелестнымъ. Словомъ, чѣмъ больше смотрите вы на мою героиню, тѣмъ находите ее лучше, милѣе, и оканчиваете тѣмъ, что не можете отвести отъ нея глазъ. Лиза была изъ тѣхъ дѣвушекъ, о которыхъ говорятъ: она не хороша; но очень мила. Такъ, она не была хороша; но если справедливо, что лицо -- зеркало души, то лицо моей героини было такое зеркало, въ которомъ яркими чертами отражалась добрая, нѣжная, любящая душа. Возьмите же себѣ всѣхъ красавицъ міра и дайте мнѣ существо, подобное Лизѣ, и увѣряю васъ, что, когда ваши красавицы поблекнутъ, -- а это къ несчастію всегда случается, -- и потеряютъ для васъ всю прелесть, я все еще буду обожать мою Лизу: шестидесяти и осьмидесяти лѣтъ она будетъ для меня такъ же мила, какъ и семнадцати лѣтъ. Случалось ли вамъ когда-нибудь слышать объ этихъ счастливыхъ парочкахъ, такъ называемыхъ старичкахъ-голубкахъ? Они праздновали уже свою золотую свадьбу, а все еще съ нѣжностью смотрятъ другъ другу въ глаза; угождаютъ одинъ другому и иначе не хотятъ лечь въ могилу, какъ прикрытые одною доской. Спросите изъ нихъ мужей, я увѣренъ, они скажутъ вамъ, что супруги ихъ никогда не были хороши, но онѣ были милы, какъ моя Лиза. Не были хороши? Но развѣ это не красота, развѣ это не высшая степень красоты, душевной, нетлѣнной, не измѣняющейся отъ времени? И такъ, я пошутилъ, я солгалъ, сказавъ, что героиня моя дурна собой; нѣтъ, она красавица рѣдкая! Право, не мудрено найти свѣженькое личико, хорошенькіе глазки, которые очаруютъ васъ на нѣкоторое время. А много ли найдете вы этихъ дивныхъ созданій, по-видимому, обдѣленныхъ природой, но которыхъ черты, однажды врѣзавшись въ вашу память, никогда уже не изглаживаются.
   Много замѣчательныхъ группъ видѣли мы въ залѣ пансіона; но самая замѣчательная изъ нихъ составилась теперь только.
   -- Лиза, Лиза, полно душенька! говоритъ старушка, отирая платкомъ слезы поперемѣнно то себѣ, то почти на взрыдъ плачущей пансіонеркѣ: полно же, милая; взгляни, на насъ смотрятъ сосѣди.
   -- Милая, добрая маменька, чѣмъ же вы виноваты вы, ангелъ Божій? За что судьба такъ жестоко васъ наказываетъ? неужели за мои грѣхи? Я постараюсь исправиться, мамаша, ей Богу, постараюсь: если Оля выше меня по успѣхамъ въ наукахъ, такъ это право не потому, чтобы я хуже ея училась, а потому, что у нея лучше память. Если вы несчастны оттого, что я не первая по наукамъ, я буду ночи сидѣть, непремѣнно буду!
   Какъ ни была удручена горестію старушка, мать Лизы, но она не могла по улыбнуться.
   -- Настоящая ты институтка, моя Лиза, сказала она, будь увѣрена, не за твои грѣхи посылаетъ мнѣ Богъ наказаніе. Впрочемъ, нѣтъ, это не наказаніе, а испытаніе, вытерпимъ его съ твердостію, дружечекъ, и Богъ будетъ къ намъ милостивъ, и добрые люди не оставятъ насъ
   -- Какъ, маменька! о какихъ добрыхъ людяхъ говорите вы? прервала Лиза, прикрывая разгорѣвшееся лицо платкомъ съ той стороны, гдѣ сидѣли любопытные сосѣди, не спускавшіе глазъ съ матери и дочери: добрые люди..... не думаете ли вы, что я ваша дочь, допущу васъ искать помощи у добрыхъ людей? Нѣтъ, милая маменька, если я плачу, я плачу, -- и никогда не перестану плакать,-- о смерти нашего добраго папаши; да, никогда, ни за что, лучше и не унимайте!
   И Лиза почти завернула себѣ лицо платкомъ.
   -- Вотъ видишь ли, Лизочка, признаюсь, я глупо сдѣлала, что объявила тебѣ о смерти отца.
   Добрая старушка замолчала на время и дала волю дочери плакать, сколько ей угодно: она по себѣ знала, что для женщины выплакаться великое дѣло. "Вотъ выплачется моя Лиза, думала она, такъ отъ сердца и отляжетъ!" На этотъ разъ старушка ошиблась: Лиза и не думала выплакиваться; она отняла платокъ и глаза ея были совершенно сухи, только лицо горѣло какъ въ огнѣ.
   -- Ты больна, Лиза?
   -- Нѣтъ, маменька; только мнѣ тяжело, очень
   тяжело, оттого, что я превозмогла себя, и видите, не плачу. Въ самомъ дѣлѣ, стыдно плакать при чужихъ; зато нынче весь день и всю ночь.....
   Старушка испугалась.
   -- Лиза, Лиза, Богъ съ тобой, мой ангелъ; что ты это говоришь: проплакать весь день и всю ночь! Этакъ въ самомъ дѣлѣ сляжешь въ постель! Лиза, я запрещаю тебѣ..... Лиза, я умоляю тебя, милая, побереги себя! Не забывай, что у тебя есть мать, у которой ты единственное сокровище!
   -- Въ самомъ дѣлѣ, маменька, я и не подумала. Да, я исполню ваше приказаніе: со всѣмъ не буду плакать? не плакать надобно мнѣ, а дѣйствовать. Вы сказали, что послѣ папеньки ничего не осталось?
   -- Ровно ничего, душенька, такъ, что у меня едва ли наберутся двѣ-тысячи рублей; да изъ тѣхъ одну надобно заплатить за тебя. Я послѣ того, вся надежда на добрыхъ людей. Въ Москвѣ у насъ есть дальніе родственники.....
   -- Можете ли вы на остальную тысячу рублей прожить мьсяцовъ восемь, не прибѣгая къ добрымъ людямъ?
   --..... О, конечно, прожить безъ претензій, а потомъ...
   -- А потомъ, ужъ я знаю что дѣлать; будьте спокойны; теплый уголъ и кусокъ хлѣба у васъ всегда будутъ!
   -- Спасибо, Лизочка, спасибо мой ангелъ! отвѣчала старушка такимъ тономъ, какъ отвѣчаетъ бабушка, гладя по головкѣ внучка, зато, что онъ сказалъ: "Я тебя, бабушка, наряжу въ платье золотое, серебряное, и подарю тебѣ двадцать-пять-милліоновъ-тысячъ."
   Лиза поняла это. Самолюбіе ея было сильно тронуто. Какъ! она одна дочь у матери, эта мать въ несчастій, въ нищетѣ, и хочетъ искать помощи у чужихъ людей! Нѣтъ, никогда, никогда! Думая это, Лиза устремила взоръ на мать, и въ глазахъ ея было столько нѣжности, они выражали такую чистую любовь, такое самоотверженіе, что Лиза представилась матери какимъ-то геніемъ, ангеломъ хранителемъ, только-что слетѣвшимъ съ неба. Старушка удивилась, не понимая, что сдѣлалось съ ея дочерью. Долго и пристально смотрѣла она на нее, какъ-бы старясь узнать, точно ли это ея Лиза.
   -- Лиза, сказала она наконецъ, знаешь ли что, Лиза: вѣдь ты красавица!
   -- Да, она красавица! повторилъ кто-то позади старой Зерновой. Но ни она, ни дочь ея не обратили на это вниманія, даже не слыхали.
   Да, она красавица? повторяю я, въ-слѣдъ за неизвѣстнымъ: особенно въ эту минуту, красавица, -- но смотря на неправильныя черты лица, -- и красота ея неземная! Неземная..... Боже мой, какъ низко опустилось это слово послѣ безпрерывныхъ повтореніи въ романахъ и на языкѣ бальныхъ вздыхателей! очень низко; до самой земли. Какъ не много надобно въ наше время, чтобы заслужить это названіе: умильный взглядъ хорошенькихъ глазокъ, улыбка розоваго ротика..... и довольно! Нѣтъ, милостивые государи, если прославленная вами красавица невнимательно слушаетъ, когда вы разсказываете о благородномъ поступкѣ, если она равнодушно поправляетъ себѣ локоны, смотрясь въ зеркало, когда вы толкуете ей о состраданіи, о помощи ближнему, хотя подъ часъ и вскрикиваетъ отъ ужаса, когда наступите на хвостъ собакѣ, или кошкѣ, оставьте ее: такія красавицы право не рѣдкость!
   -- Такъ ты, Лизочка, хочешь помогать мнѣ, сказала старушка Зернова.
   -- Помогать вамъ, маменька; нѣтъ, душенька, я беру васъ совсѣмъ на свое попеченіе: я буду доставлять вамъ все необходимое, вамъ будетъ хорошо, тепло, спокойно!
   И все это Лиза говорила съ такою увѣренностію, что старушка мать смотрѣла на нее во всѣ глаза, не зная, что и думать. "Ужъ не нашла ли моя Лиза клада, подумала она наконецъ, или не послалъ ли ей Богъ..". Да нѣтъ, въ школѣ нельзя найти ни того, ни другаго!"
   -- Да растолкуй же, милая, какъ ты все это сдѣлаешь? Вѣдь не съ неба же свалятся тебѣ средства.
   -- Съ неба, родная мамаша, съ неба, только перейдутъ къ вамъ черезъ меня! Видите ли въ чемъ дѣло: я дала вамъ слово, что буду первою по наукамъ, и буду, ангелъ маменька, ей Богу, буду! Кромѣ того, благодаря мамзель Манирлихъ, я самыя трудныя пьесы разыгрываю на фортепьяно à livre ouvert.
   -- Хорошо; да что жъ изъ этого? Не ужели ты, дочь почтеннаго человѣка.....
   -- Чья бы я ни была дочь, я буду помнить одно: у меня есть мать, которую я обязана беречь, лелѣять. Такъ, маменька, я стану трудиться для васъ, я пойду въ гувернантки. Мнѣ дадутъ двѣ-тысячи рублей жалованья: изъ нихъ я вамъ отдамъ тысячувосемь-сотъ рублей..... Довольно ли вамъ тысячносьми-сотъ рублей?
   Старушка ничего не отвѣчала: она схватила только Лизу за обѣ руки, притянула ее къ себѣ и крѣпко, крѣпко прижала къ груди. Слезы ихъ смѣшались.
   Въ это время чьи-то шаги послышались въ корридорѣ.
   -- Ахъ, вѣрно, это идетъ нашъ несносный экономъ, сказала Лиза.
   -- Благодарю за комплиментъ, отвѣчалъ густой басъ, при входѣ въ залу.
   Этотъ густой басъ выходилъ изъ подъ огромныхъ усовъ мосьё Лошакова, управлявшаго тѣмъ домомъ, гдѣ помѣщалось учебное заведеніе. По особымъ условіямъ съ начальницею пансіона, мосьё Лошаковъ принялъ на себя также и смотрѣніе за хозяйственною частію, порядкомъ и чистотою въ ея заведеніи, и въ вознагражденіе за это, кромѣ особыхъ доходовъ, требовалъ себѣ названія эконома, и очень обижался, когда его называли просто управителемъ. Станемъ же и мы называть его экономомъ.
   -- Ахъ, извините, мосьё Лошаковъ, не сердитесь на меня! сказала Лиза.
   -- Ничего-съ, ничего-съ, отвѣчалъ усачъ: по позвольте вамъ доложить, что собраніе давно уже кончилось; дѣвицы ушли къ столу, и вы видите, здѣсь больше никого нѣтъ!
   Лиза окинула глазами комнату. Увидѣвъ молодаго человѣка, съ ленточкой въ петлицѣ, она покраснѣла, и, чтобы скрыть свое смущеніе, стала прощаться съ матерью. Экономъ тоже оглянулся и замѣтилъ незнакомца, который, по-видимому, не слыхалъ доклада^ и продолжалъ сидѣть не сводя глазъ съ Лизы.
   -- Вѣрно, это вашъ родственникъ? сказалъ экономъ, обращаясь къ старушкѣ Зерновой.
   -- Нѣтъ, отвѣчала она, посмотрѣвъ на молодаго человѣка: я вовсе его не знаю.
   -- Позвольте вамъ доложить, что собраніе кончилось, повторилъ усачъ громче прежняго, подступивъ къ задумчивому посѣтителю.
   Тотъ взялъ шляпу и молча вышелъ.
   

II.
Необыкновенное происшествіе.

   На другой день въ пансіонѣ все шло обычнымъ чередомъ: къ девяти часамъ утра мадамъ Цирлихъ привела дѣвицъ большаго возраста, а въ томъ числѣ и Лизу, въ классную комнату. Сѣли по мѣстамъ. Уже три раза мадамъ Цирлихъ успѣла прокричать: "Silence, mesdemoiselles!" и готовилась хлопать въ ладоши. Надобно знать, что почтенная дама больше трехъ разъ не въ состояніи была прокричать "silence": на третьемъ разъ она теряла голосъ и потому, для усмиренія шумящихъ, хлопала въ ладоши, или стучала линейкой по столу. Къ чести воспитанницъ однако жъ, надобно сказать, что ей рѣдко случалось прибѣгать къ ладошамъ или къ линейкѣ: обыкновенно по третьему "silence!" все утихало и сидѣло такъ смирно, что слышно было какъ муха пролетитъ. Только Соня Вертушкина выводила иногда изъ терпѣнія добрую даму. На этотъ разъ Соня что-то особенно разладилась: едва усѣлись по мѣстамъ, а она ужъ успѣла ущипнуть своихъ сосѣдокъ, лѣвую и правую. Онѣ вскрикнули, и это заставило мадамъ Цирлихъ въ первый разъ ударить въ ладоши. Но Сонѣ не сидѣлось на мѣстѣ: она вертѣлась во всѣ стороны, ища, какъ бы пошалить. Нашла наконецъ: у Лизы Зерновой, сидѣвшей впереди ея, выставилась шпилька, которою была проколота ея коса; чего же лучше! Соня протягиваетъ потихоньку руку, вытаскиваетъ шпильку, и чудесная, длинная коса Лизы ложится вдоль спины, а гребенка со стукомъ падаетъ на столъ. Вся эта продѣлка не укрылась отъ дальновидной мадамъ Цирлихъ. Она встаетъ съ своего мѣста и подходитъ къ той скамейкѣ, гдѣ сидитъ Вертушкина.
   -- Послушай, Sophie, ты, кажется, хочешь непремѣнно вывести меня изъ терпѣнія?
   Sophie, какъ, будто ничего не слыша, съ величайшею заботливостію перевертывала листы своей тетрадки.
   -- Я вамъ говорю, мамзель Вертушкина!
   -- Что вамъ угодно? отвѣчала шалунья тономъ невиннѣйшей изъ пансіонерокъ.
   -- Скажите, какая смиренница! какъ-будто это совсѣмъ не ея дѣло! Зачѣмъ вы изволили выдернуть гребенку у Лизы?
   -- Я, мадамъ.....
   -- Вы, мамзель, я все видѣла. Эй, Соня, не заставь меня прибѣгнуть въ строгимъ мѣрамъ! Въ послѣдній разъ говорю: если ты не уймешься, я наконецъ выйду изъ терпѣнія и рѣшусь снять съ тебя передникъ. Пойди, баловпица, сядь на первую скамейку, чтобы я тебя видѣла..... безъ отговорокъ,
   безъ отговорокъ!
   Сказавъ это, мадамъ Цирлихъ отправилась къ своему столику, Соня -- за ней; по по дорогѣ она не могла не задѣть одну изъ пріятельницъ, и на бѣду, какъ разъ въ ту самую минуту, когда мадамъ Цирлихъ обернулась, чтобы посмотрѣть, смирно ли она идетъ.
   -- А! если такъ, то снимай же передникъ!
   --..... Да я, мад.....
   -- Никакихъ отговорокъ, снимай передникъ!
   -- Ахъ! ахъ! какой срамъ! раздалось со всѣхъ сторонъ.
   -- Слышишь ли? сказала мадамъ Цирлихъ, ты срамишь весь классъ, а нечего съ тобой больше дѣлать, снимай передникъ!
   У Сони навернулись слезы.
   -- Мадамъ Цирлихъ, сдѣлайте милость! ну, что это! какъ будто я маленькая!
   -- А! теперь вспомнила, что ты не маленькая! Да, сударыня, шутка сказать! вамъ ужъ скоро шестнадцать лѣтъ, а шалите какъ дитя. Огорчаешь ты меня, Сопя, очень огорчаешь
   -- Добрый знакъ, подумала Вертушкина: стала разсуждать, такъ вѣрно проститъ. И при ложась къ плечу дамы, сказала:-- Душечка, милая мадамъ Цирлихъ, ради Бога, не сердитесь! Я больше всего раскаиваюсь въ томъ, что огорчила васъ: вы такія добрыя!
   -- Ну, Богъ съ тобой; пойди же сядь, только на первую скамейку, вотъ здѣсь, вмѣсто моей дочери, а ты Аделаида сядь на третью, вмѣсто Вертушкиной.
   Мадамъ Цирлихъ сѣла за свой столикъ надѣла очки, и принялась за вышиванье, а Соня смотря на нее, придумывала какъ бы пошалить, чтобы она не увидѣла, или какъ бы попасть опять на третью скамейку.
   Въ такомъ положеніи засталъ ихъ, вошедшій учитель исторіи, Платонъ Ксенофонтовичъ Аттическій. Тишина была торжественная. но лишь-только Платонъ Ксенофонтовичъ дошелъ до половины залы, какъ со всѣхъ сторонъ раздалось; "шу-шу-шу, шу-шу-шу," -- такъ что мадамъ Цирлихъ, къ величайшему прискорбію своему, принуждена была въ четвертый разъ закричать: "silence, mesdemoiselles!" Это прискорбно было почтенной дамѣ не потому собственно, чтобы ей не хотѣлось лишній разъ прокричать, но потому, что приходилось кричать при учителѣ. А ужъ тысячу разъ твердила она, что гораздо строже будетъ поступать съ тѣми, которыя принудить ее къ этому: "Учитель, говорила она, долженъ быть увѣренъ, что вы умныя, скромныя дѣвушки: онъ не долженъ даже и подозрѣвать, что я частенько съ вами ссорюсь!" Представьте же себѣ что вопреки ея наставленіямъ, и не смотря на то, что она строгими взглядами и разными знаками давала знать, чтобы перестали шумѣть, никто и не думалъ униматься. Правду сказать, событіе было такого рода, что шумъ, говоръ, становились неизбѣжны: событіе очень занимательное, а главное дѣло, совершенно новое, свѣжее; вѣдь на учителѣ исторіи былъ новый жилетъ! Ну, скажите, можно ли при такой важной новости не шепнуть, толкнувъ сосѣдку: -- Вѣрушка, видишь?
   -- Что?
   -- Какъ что, новый жилетъ!
   -- Ахъ, да; какой франтъ! Кажется, бархатный жилетъ?
   -- Извините, просто шелковый, съ цвѣтками.
   -- Нѣтъ, бархатный. Нѣтъ, шелк.....
   -- Silence, mesdemoiselles! снова раздался повелительный голосъ, bi" которомъ выражалось сильное негодованіе. Струна терпѣнія почтенной надзирательницы лопнула и произвела рѣзкій, пронзительный звукъ, который на минуту оглушилъ весь классъ. Дѣйствительно, мадамъ Цирлихъ была до крайности взволнована: она сняла очки и почти бросила на столъ. Въ это время учитель подошелъ, сказалъ ей обычное привѣтствіе, приправленное неизбѣжнымъ комплиментомъ. Надобно вамъ сказать: господинъ Аттическій считаетъ себя очень учтивымъ кавалеромъ и сверхъ того каламбуристомъ: это его слабость. Для поддержанія перваго изъ этихъ достоинствъ, доставившаго ему уроки во всѣхъ женскихъ пансіонахъ, онъ, явившись въ классъ, никакъ не рѣшится сѣсть на свое мѣсто, не раскланявшись, прежде всего, очень учтиво съ дѣвицами и не сказавъ дамѣ нѣсколькихъ пріятныхъ словъ. Что жъ бы вы думали? Поговоривъ съ учителемъ, почтенная дама перестала гнѣваться и преспокойно надѣла очки. Такъ поправились ей привѣтствія его, подумаете вы? Ничего не бывало! Конечно, мадамъ Цирлихъ женщина очень деликатная, всегда очень пріятно улыбается на привѣтствія мосье Аттическаго, иногда даже скажетъ ему: "покорно благодарю," несмотря на то, что онъ говоритъ о погодѣ. А теперь она вовсе не слушала его. Нѣтъ, гнѣвъ ея прошелъ совсѣмъ отъ другой причины: она сама замѣтила, что на учителѣ новый жилетъ. "Ну, въ такомъ случаѣ шопотъ простителенъ!" думала она. Добрая женщина такъ свыклась съ понятіями своихъ воспитанницъ, что ей ни мало не казалось страннымъ считать важною новостію новый жилетъ на учителѣ.
   Платонъ Ксенофонтовичъ усѣлся наконецъ на свое мѣсто, запустилъ правую руку въ карманъ фрака и вытащилъ листъ бумаги, исписанный именами воспитанницъ. Положивъ его передъ собой, прокашлявшись и поправивъ очки, онъ произнесъ протяжно:
   -- Если не ошибаюсь, я имѣлъ честь разсказывать вамъ въ прошедшій разъ о взятіи Константинополя турецкимъ султаномъ Мух.....
   -- Да-съ! прервала его Вертушкина, съ быстротою молніи вскочивъ и также проворно опустившись на мѣсто, при чемъ мадамъ Цирлихъ не могла не погрозить ей пальцемъ.
   -- Очень хорошо-съ, отвѣчалъ Платонъ Ксенофонтовичъ: въ такомъ случаѣ, сдѣлаютъ мнѣ честь, разскажутъ о семъ произшествіи, госпожа Цирлихъ, госпожа Зернова, госпожа Кроликова и госпожа Вертушкина.
   Вамъ скучно, почтеннѣйшій читатель? Вы зѣваете отъ подробностей, которыя я описываю? Въ такомъ случаѣ закройте книгу, извольте итти спать. Желаю вамъ спокойной ночи и пріятнаго сна. Я доволенъ и тѣмъ, что вы имѣли терпѣніе дочитать до-сихъ-поръ. Я вамъ, прекрасныя читательницы, вамъ не скучно? Вы, которыя сами нѣкогда сидѣли на скамьяхъ какого-нибудь пансіона вы не прогнѣваетесь на меня, зато что я осмѣливаюсь напомнить вамъ былое, смѣю сказать, лучшее время вашей жизни? Сознайтесь, милостивыя государыни, -- но, я думаю, вы уже не разъ сознавались, -- что никогда не были вы такъ счастливы, какъ въ эти блаженные дни вашей юности, когда вы такъ весело, такъ беззаботно, не думая о будущемъ, шли, бѣжали, порхали, по пути жизни! Когда весь міръ съ его старыми новостями, всѣ радости и всѣ наслажденія и несчастій заключались для васъ въ ласковомъ или гнѣвномъ словѣ наставницы. Когда жилетъ на учителѣ исторіи, пятнышко на огромномъ носу учителя рисованія, не знаніе урока прилежнѣйшей изъ воспитанницъ были для васъ новостями дивными, необыкновенными! Когда снятіе передника казалось вамъ истязаніемъ ужаснѣе инквизиціонныхъ пытокъ, когда пробѣжать по темному корридору, или сказать эконому, что онъ такой страшный, считалось смѣлостою необыкновенной!-- И оно прошло, это чудное время, оно не возвратится болѣе!.... Но, поживя въ свѣтѣ, насмотрѣвшись на людей, испытавъ горе и радости, вы еще любите переноситься мыслями къ этому прекрасному времени, вы живо представляете себѣ многіе случаи этого періода вашей жизни, вы съ любовію и благодарностью вспоминаете о какой-нибудь доброй старушкѣ наставницѣ, учившей васъ уму-разуму! Не вышла у васъ изъ памяти и та страшная минута, когда учитель, какъ-будто на зло вамъ, какъ-будто догадавшись, что вы полѣнились, не приготовились, звалъ васъ къ отвѣту. Помните ли, какъ неохотно, съ какимъ страхомъ вставали вы по страшному призыву, какъ, трепеща всѣмъ тѣломъ, вы умоляли пріятельницу: "Катя, душечка, подскажи мнѣ, ты хорошо знаешь!" По жестокосердая эгоистка Катя не хочетъ подсказывать; а между тѣмъ спастись не возможно: дама смотритъ на васъ, неумолимый голосъ снова произноситъ ваше имя: надобно идти, что бы не случилось. Я добру тутъ не случиться! Представьте же себѣ; что въ такомъ именно положеніи была Лиза! Но не станемъ прерывать порядка разсказа.
   Услышавъ свою фамилію, мадамъ Цирлихъ поторопилась спять очки, отложить работу въ сторону и вперила внимательный взоръ въ дочь. Я дочь ея, Аделаида..... да какъ бы вамъ сказать..... это типъ
   Нѣмочекъ съ манерами по предписаннымъ правиламъ, съ физіономіей ничего не выражающей и аккуратная до нельзя. Пока она собиралась идти по вызову учителя. Sophie Вертушкина, въ два прыжка, была уже подлѣ него. Но вотъ и Аделаида наконецъ выбилась изъ-за третьей скамейки, размѣренными шагами подошла къ столу педагога, сложила руки на груди, отступила шагъ назадъ и присѣла, а потомъ неподвижно остановилась въ третьей позиціи.
   Мадамъ Цирлихъ потирала себѣ руку объ руку, что означало, что она совершенно довольна дочерью; но не надѣвала еще очковъ и не принималась за работу, ожидая какъ будетъ отвѣчать дочь ея.
   -- Вертушкина, сказала она, почему ты на первомъ мѣстѣ, когда должна быть на четвертомъ? Вѣдь тебя послѣ всѣхъ вызывали.
   -- Позвольте госпожѣ Зерновой остаться на четвертомъ мѣстѣ, возразилъ Платою" Ксенофонтовичъ: я имѣю на это свои причины. А васъ, госпожа Вертушкина, прошу встать на второе.
   -- Какъ вамъ угодно, отвѣчала мадамъ Цирлихъ. И испытаніе началось.
   -- Хорошо-съ, очень хорошо-съ! воскликнулъ педагогъ, когда мамзель Цирлихъ, со всею аккуратностію, со всѣми остановками, повышеніями и пониженіями голоса на приличныхъ мѣстахъ, разсказала исторію взятія Константинополя.
   Успокоенная на счетъ своей дочери, мадамъ Цирлихъ съ довольнымъ видомъ надѣла очки и принялась за работу. По ей въ ту же минуту пришлось снять очки и оставить работу, потому-что, послѣ ея дочери отвѣчала Соня. На этотъ разъ Вертушкиной пришла фантазія проговорить урокъ какъ можно невнятнѣе и какъ можно скорѣе: тра, тра, тра, и все было кончено.
   -- Какъ! ужъ вы кончили? сказалъ удивленный учитель.
   -- Да-съ, отвѣчала Сопя.
   -- Потрудитесь еще разъ отвѣтить, примолвила мадамъ Цирлихъ такимъ голосомъ, что можно было дополнить: да берегитесь, въ этотъ разъ я уже не спущу!
   -- Прошу васъ, сказалъ Платонъ Ксенофонтовичъ, говорить тише и громче.
   Въ этомъ собственно и заключался каламбуръ. Что это дѣйствительно былъ каламбуръ, можно было заключить изъ того, что за словами "тише и громче" слѣдовала улыбка самодовольствія и еще "хе, хе, хе," что случалось съ Платономъ Ксевофонтовичемъ не иначе, какъ по произнесеніи чего-либо отмѣнно остраго.
   Въ отвѣтъ на едва внятное "хе, хе, хе", Сопя, хотя и не принимала означенныхъ словъ за каламбуръ, готовила прегромкое "ха, ха, ха," но удержалась, потому-что мадамъ Цирлихъ ужъ черезъ чуръ грозно на нее смотрѣла. Она рѣшилась только встать такъ же неподвижно, какъ мамзель Цирлихъ, такъ же сложить руки на груди и такимъ же точно голосомъ произнести урокъ съ начала до конца. Мадамъ Цирлихъ очень хорошо видѣла, что стараются скопировать дочь ея; но она уже столько возилась въ этотъ день съ рѣзвой дѣвушкой, что ей не оставалось другаго средства развязаться съ нею, какъ притвориться, будто ничего не замѣчаетъ.
   Дошла наконецъ очередь и до Лизы. Теперь только открылось, почему Платонъ Ксенофонтовичъ хотѣлъ спросить ее послѣ всѣхъ: онъ надѣялся, что Лиза своимъ отвѣтомъ затмить всѣхъ прочихъ, и заранѣе готовилъ себѣ удовольствіе слушать прилежную дѣвушку.
   -- Теперь ваша очередь госпожа Зернова! сказалъ онъ, съ торжествующимъ видомъ, поглядывая на Лизу, на мадамъ Цирлихъ и на весь классъ, какъ-будто желая сказать: "вотъ такъ надобно отвѣчать! слушайте, какъ отвѣтитъ Лиза!" Онъ съ разстановками понюхалъ табаку, поднялъ очки на лобъ, прокашлялся и, положивъ одну ногу на другую, повторилъ: -- Теперь ваша очередь!
   Но Лиза все еще молчала: она сначала покраснѣла,-- что впрочемъ не рѣдко съ нею случалось, -- потомъ страшно поблѣднѣла, за тѣмъ, на лицѣ ея, блѣдномъ и страждующемъ, появились багровыя пятна, и наконецъ, когда учитель не вытерпѣлъ, произнесъ еще разъ: "ваша очередь", удерживаемыя до того слезы брызнули изъ отуманенныхъ глазъ; она зарыдала.
   У почтеннаго педагога опустились руки на столъ и очки на кончикъ носа.
   -- Что же это, что съ вами? воскликнулъ онъ, и услышалъ слѣдующія слова, заглушаемыя рыдаданіями:
   -- Monsieur Аттическій, я не знаю урока!
   -- А! Ахъ! ай! ахъ! ахъ! раздалось по всѣмъ скамейкамъ.
   -- Слышите, слышите, mesdames, Лиза не знаетъ урока!-- Не можетъ быть?-- Кто сказалъ?-- Она сама.-- Неправда!
   Не смотря на этотъ шумъ, мадамъ Цирлихъ не въ состояніи была даже прокричать: "silence!" удивленіе оковало языкъ ея.
   -- Кто, вы не знаете, мамзель Зернова? вскричалъ Платонъ Ксенофонтовичъ: не вѣрю, не можетъ быть!
   -- Лиза, ты больна, дружочекъ! сказала наконецъ мадамъ Цирлихъ: зачѣмъ же ты пришла въ классъ?
   Лиза ничего не отвѣчала: она была въ какомъ-то оцѣпенѣніи, взоры ея дико блуждали но комнатѣ, она готова была упасть. Мадамъ Цирлихъ проворно вскочила съ мѣста, взяла бѣдную дѣвушку за руку и повела ее къ дверямъ:
   -- Пойди, дружочекъ, лигъ; ты очень нездорова, я это вижу!
   -- А я всё-таки не вѣрю! кричалъ въ слѣдъ ей Платонъ Ксенофонтовичъ: я не вѣрю, мамзель Зернова, чтобы вы не знали урока. Напротивъ, вы очень хорошо знали, какъ и всегда; благодарю васъ покорно!
   И во все продолженіе урока мосье Аттическій и мадамъ Цирлихъ были какъ не свои. "Не можетъ быть!" повторилъ про-себя наставникъ. "Бѣдная Лиза!" твердила почти въ-слухъ наставница.
   Какой прекрасный случай для Сопи Вертушкиной, пользуясь смущеніемъ наставника и наставницы, выкинуть какую-нибудь новую штуку!
   -- Ничего не бывало. Она сидѣла такъ смирно, слушала, по-видимому, съ такимъ вниманіемъ, что даже и сама мадамъ Цирлихъ не могла довольно надивиться. "Ну, слава Богу, думала она, кажется, мои увѣщанія начинаютъ дѣйствовать: Соня сдѣлалась посмирнѣе." Но дальновидная наставница и не замѣчала, что на лицѣ остепенившейся Сони написано было какое-то неудовольствіе, безпокойство, даже горесть, и въ такомъ положеніи оставалась она во весь тотъ день, даже до шести часовъ вечера. Въ это время безпокойство ея превратилось въ мученіе, навертывались даже слезы. Наконецъ она подошла къ мадамъ Цирлихъ и просила позволенія сходить повидаться съ Лизой. Мадамъ Цирлихъ, вмѣсто отвѣта, смотрѣла на нее во всѣ глаза.
   -- Сдѣлайте милость мадамъ, пустите меня съ Лизѣ: я непремѣнно должна повидаться съ нею!
   Мадамъ Цирлихъ не могла не поцѣловать смиренницу Соню.
   -- Хорошо, очень хорошо, что ты принимаешь такое участіе въ Лизѣ: она того заслуживаетъ! И я отпускаю тебя тѣмъ охотнѣе, что ты очень смирна сегодня!
   Добрая дама забыла уже объ утреннихъ шалостяхъ.
   -- Лиза, добрая Лиза! говорила Соня, вбѣжавъ въ комнату, гдѣ лежала ея больная пріятельница: милая Лиза, не сердись на меня!
   -- Мнѣ на тебя, сердиться, Сопичка? за что же, ma chère! Ты мнѣ ничего не сдѣлала?
   -- Какъ, ничего? развѣ не по моей милости ты не знала урока?
   -- Это какъ?
   -- Вѣдь я вчера отвлекла тебя отъ занятій! И теперь мнѣ стыдно, такъ стыдно!.... Тѣмъ болѣе, что я сдѣлала это съ намѣреніемъ.
   -- Моя добрая Соня, сказала Лиза, взявъ пріятельницу за руку: ты тугъ не виновата: и безъ тебя я не знала бы!
   -- Что ты говоришь, Лизочка?
   -- Увѣряю, что ты не виновата!
   -- Не вѣрю, побожись!
   -- Ей Богу, не виновата!
   -- Ну, слава Богу, слава Богу! восклицала рѣзвушка Соня, прыгая около постели больной подруги: и ты на меня не сердишься!
   -- Говорю тебѣ, мнѣ не за что сердиться.
   -- Такъ прощай же, дружочекъ; выздоравливай поскорѣе; мы всѣ о тебѣ очень жалѣемъ.
   Сказавъ это и поцѣловавъ пріятельницу, Сопя убѣжала отъ нея; и чтобы доказать, что совѣсть ея совершенно чиста и спокойна, она, въ тотъ вечеръ, ровно четыре раза вывела изъ терпѣнія добрую мадамъ Цирлихъ.
   

III.
Балъ на Пескахъ.

   -- Александръ Ивановичъ! а, Александръ Ивановичъ!.... Слышишь ли, Александръ Ивановичъ, дома ты, или нѣтъ?.... Александръ Ивановичъ, да отопри же, братецъ: вѣдь я вижу, ты сидишь тамъ у окна..... Александръ Ивановичъ, отопрешь ли ты?.... Тубо, Актеонъ, тубо, говорятъ тебѣ!.... Александръ Ивановичъ, ну, что за шутки! Мнѣ нужно поговорить съ тобой объ одномъ..... А! вотъ, кажется..... нѣтъ, сидитъ, не пошевелится: словно приросъ къ стулу!.... Удивительное дѣло, право удивительное! Дома человѣкъ, вижу, что дома, а дверей не отпираетъ!
   Говорившій это, былъ длинный, неуклюжій, толстоногій господинъ, въ черномъ фракѣ,-- впрочемъ не послѣдней моды, -- въ бархатномъ жилетѣ, въ бѣломъ галстухъ, съ бѣлыми лайковыми перчатками, которыя онъ носилъ не на рукахъ, а въ рукахъ, изъ предосторожности, чтобы онѣ не замарались прежде времени. Эта неуклюжая фигура заключала въ себѣ однако жъ что-то нарядное, бальное. Увидѣвъ ее, особливо съ бѣлыми лайковыми перчатками въ рукахъ, вы спросили бы: "Вѣрно на вечеръ, на свадьбу, или на крестины, или на похороны изволите ѣхать, Василій Васильевичъ?" И Василій Васильевичъ отвѣчалъ бы вамъ: "Да-съ, ѣду на балъ къ пріятелю!" Но въ эту минуту выраженіе гнѣва и нетерпѣнія на лицъ Василья Васильевича составляло странный контрастъ съ праздничнымъ сіяніемъ его одежды.
   Раздосадованный, онъ разбѣжался и, что есть силы, далъ своею массивною ногою такого толчка въ двери, что весь четырехъ-этажный домъ задрожалъ, какъ при землетрясеніи. Изъ противуположныхъ дверей, позади нетерпѣливаго гостя, явилась фигура., похожая на привидѣніе, въ бѣломъ балахонѣ, такомъ же колпакѣ, со свѣчкою въ рукахъ.
   -- Donnerwetter! was ist dass für ein Lärm? вскричало привидѣніе, заслоняя свѣчу рукой и вытянувъ шею: што вамъ такъ шумитъ? Здѣсь тоже есть другой люди живетъ!
   -- Wer ist denn da? послышался другой, женскій, пискливый голосъ изъ полуотворенной двери.
   --.....Ein Verrückter ein Grobian! отвѣчало привидѣніе: што вамъ хочетъ? продолжало оно обращаясь къ посѣтителю.
   -- Молчи, Нѣмецъ; не твое дѣло! вскричалъ Василій Васильевичъ, и съ разбѣгу во второй разъ такъ ударилъ ногой въ дверь, что вышибъ замочную скобку и очутился посереди комнаты, носомъ къ носу съ Александромъ Ивановичемъ Стрѣлинымъ, который съ удивленіемъ выпучилъ на него глаза. Василій Васильевичъ отступилъ на шагъ.
   -- Что же ты, братецъ, спросилъ онъ, умеръ что ли?
   -- Я? Нѣтъ.
   -- Такъ что жъ ты не отворяешь? Заставилъ меня ногу свихнуть объ твою проклятую дверь. Ну, какъ я буду танцовать сегодня? Свихнулъ, право свихнулъ: ужасно больно..... Что ты, спалъ что ли?
   -- Нѣтъ, такъ, задумался, замечтался.
   -- И вѣрно все объ ней?
   -- Объ комъ же больше!
   -- Странный ты человѣкъ: отыщи, да женись, вотъ и конецъ! А между тѣмъ это избавитъ твоихъ посѣтителей отъ непріятности ждать два часа въ сѣняхъ, и вывихивать ноги, дѣлаться неспособными въ танцамъ, и именно тогда, когда представляется такая прекрасная окказія, какъ намъ сегодня.
   -- Шутки въ сторону, любезный Василій Васильевичъ, ты толкуешь: отыщи, отыщи; ищу, братецъ, вотъ ужъ другой годъ ищу, и нигдѣ не могу найти: припала, какъ въ воду канула! Да что толку, если бы я и отыскалъ ее: ты хлопочешь по моимъ дѣламъ и знаешь, въ какомъ онѣ положеніи.
   -- Правда, Александръ Ивановичъ; не хочу скрывать отъ тебя: еще ничего не рѣшено. Очень не мудрено, что дядя и оттягаетъ у тебя эти пятьсотъ душъ; а впрочемъ Богъ милостивъ. Позволь-ка ты, кажется, говорилъ, что отецъ оставилъ вамъ еще триста душъ?
   -- Да; но я отдалъ ихъ сестрѣ, при ея замужствѣ. Матушка живетъ у нея же; и я ничего отъ нихъ не требую, а съ своего, со времени этой проклятой тяжбы, ничего не получаю, такъ и приходится жить однимъ только жалованьемъ.
   -- Неблагодарный! онъ еще не доволенъ своимъ жалованьемъ! Да я бы по сту разъ въ день благословлялъ судьбу, если бы попалъ, какъ ты, къ кому-нибудь по особымъ порученіямъ съ четырьмя тысячами жалованья! А ужъ о женитьбѣ нечего и говорить: давно бы былъ женатъ и обзавелся бы вотъ такими и такими! (При этомъ, поднявъ руку на аршинъ, а потомъ на полъ-аршина надъ столомъ, Василій Васильевичъ не могъ не прослезиться). А то, вотъ попробуй-ка, продолжалъ онъ, прожить на двѣ-тысячи рублей, и прокормить мать, да сестру. А! что скажешь дружище?
   -- Скажу я то же, что и ты мнѣ тысячу разъ говорилъ, то есть, что мѣстомъ моимъ и жалованьемъ я обязанъ связямъ и знакомству.
   -- Хорошо; что жъ изъ этого?
   -- А то, что я долженъ поддержать это знакомство.
   -- Конечно.
   -- А чтобы поддержать его, далеко не достаетъ четырехъ тысячъ. По перестанемъ говорить объ этомъ. Скажи мнѣ лучше по какому случаю ты сегодня такъ расфрантился?
   -- Случай очень важный, окказія, любезный Александръ Ивановичъ, окказія: и до тебя касается.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Да; вотъ видишь ли: повытчикъ, мой пріятель, и у котораго на рукахъ твое дѣло, купилъ на дняхъ домъ на Пескахъ, переѣхалъ въ него и на новоселье даетъ сегодня балъ.
   -- Все это прекрасно; но какое же мнѣ дѣло до новоселья твоего повытчика?
   -- Какъ какое дѣло, братецъ? Онъ честнѣйшій, прекраснѣйшій человѣкъ. Я обѣщалъ быть у него сегодня и привезти пару танцоровъ: я выбралъ тебя и журналиста Сусликова.
   -- Благодарю покорно за выборъ; только я не поѣду.
   -- А почему, позвольте узнать, не поѣдете вы къ такому человѣку, который можетъ быть вамъ полезенъ; а потомъ еще, къ человѣку очень порядочному, комильфо, -- какъ говорите вы франты? И дѣйствительно онъ комильфо: сальныхъ свѣчъ, братецъ, у него никогда не увидишь, все полустеариновыя!
   -- Но что же скажутъ обо мнѣ, когда узнаютъ, что я былъ на балѣ на Пескахъ?
   -- Не люблю я, Александръ Ивановичъ, когда ты чваниться-то начинаешь. Пески! Пески! какъ будто на Пескахъ не могутъ жить порядочные люди! А я, кажется, сказалъ, что семейство повытчика очень порядочное; сказалъ ли я?
   --..... Конечно, ты сказалъ; но.....
   --..... Но..... но..... надѣвай фракъ, да поѣдемъ; вотъ и все тутъ!
   -- Нѣтъ, воля твоя, не поѣду.
   -- Вздоръ, поѣдешь; а не то, даю слово, скажу повытчику, что ты изъ чванства не захотѣлъ къ нему ѣхать, и ты увидишь.....
   -- А я даю за тебя слово, что ты этого не скажешь.
   -- Такъ поѣдемъ же!
   Словомъ, Василіи Васильевичъ до того приставалъ къ своему пріятелю, что тотъ, волей, или неволей, а долженъ былъ съ нимъ ѣхать, только съ условіемъ, чтобы его не заставляли танцовать.
   Я вамъ, почтеннѣйшій читатель, также оставляю на волю танцовать или нѣтъ. Но на балъ къ господину повытчику мы съ вами должны ѣхать, непремѣнно должны; почему знать: заведется дѣльце, и повытчикъ можетъ пригодиться! И такъ, безъ отговорокъ, снимайте халатъ, надѣвайте фракъ, и ѣдемъ.
   Вотъ уже мы переѣхали черезъ Знаменскій Мостъ; вотъ мы на Конной Площади, а вотъ и Пески.
   Позвольте васъ спросить: бывали ли вы когда нибудь на Пескахъ? Неужели никогда? Жаль; эта часть Петербурга достойна любопытства просвѣщеннаго наблюдателя, достойна, по своему положенію, устройству, по правамъ и обыкновеніямъ своихъ обитателей. Я не знаю, почему всѣ наши описыватели нравовъ мелкихъ чиновниковъ и третьей гильдіи купцовъ обращаются преимущественно къ Коломнѣ. Далась имъ Коломна! Я Пески чѣмъ хуже? Ничѣмъ, рѣшительно ничѣмъ, если еще не лучше! Возьмите напримѣръ, хоть касательно топографіи: прекрасное возвышенное мѣсто, съ лучшимъ во всемъ Петербургѣ воздухомъ, такъ что лѣтомъ и дачи не надобно; тѣмъ болѣе, что при каждомъ почти домикъ есть садикъ. Дѣйствительно, Пески застроены не домами, а домиками; большею частію деревянными, что опять составляетъ отличительный характеръ Песковъ, такъ, что эта часть Петербурга, можно сказать, составляетъ особенный городокъ, провинціальный, правда, но хорошенькій городокъ, съ прямыми, опрятными улицами.
   Пески населены большею частію народомъ чиновнымъ,-- не высшаго полета конечно; тѣмъ не менѣе однако жъ можемъ насчитать вамъ многихъ начальниковъ отдѣленій и архиваріусовъ, преимущественно изъ тѣхъ, которыхъ судьбѣ угодно было надѣлить десятками разнаго рода и названія домочадцевъ, каковы: сыновья, дочери, племянники, племянницы, тетушки, бабушки, и прочая. Они избрали Пески мѣстомъ жительства, потому особенно, что квартиры здѣсь подешевле. Ходить правда далеко къ должности; да есть утѣшеніе, а именно, увѣренность, что движеніе -- вещь очень полезная здоровью. Къ тому же, на лѣто и дачи нанимать не надобно. Я ужъ повытчиковъ сенатскихъ, журналистовъ разныхъ департаментовъ, отставныхъ разныхъ, статскихъ и военныхъ, живущихъ пенсіей, здѣсь безъ числа. Къ почетнѣйшимъ также обитателямъ Песковъ принадлежатъ придворные истопники, Фурьеры, лакеи, полотеры, изъ которыхъ многіе успѣли завестись здѣсь самыми крошечными домиками. Этихъ господъ называютъ на Пескахъ просто придворными. Спросите напримѣръ журналиста какого-нибудь департамента, на комъ онъ женатъ, онъ отвѣтитъ: на дочери придворнаго,-- разумѣй истопника,-- или какого-нибудь песковаго франта: "Гдѣ служитъ вашъ батюшка?" и получите въ отвѣтъ: Онъ придворный,-- разумѣй фурьеръ, -- и такъ далѣе.
   Квартиры на Пескахъ очень дешевы, а оттого эта часть города почти исключительно заселена бѣдняками. Здѣсь можно найти квартиру съ отопленіемъ, отъ десяти рублей серебромъ (цѣна самая высокая) до одного рубля серебромъ въ мѣсяцъ. но послѣдній разрядъ квартиръ извѣстенъ уже подъ названіемъ угловъ. Не подумайте однако жъ, чтобы подобные углы были гдѣ-нибудь въ подвалѣ, въ сыромъ мѣстѣ,-- ничего не бывало: это прекрасные, чистые, теплые уголки. Утѣшительное заключеніе можно вывести, сравнивъ въ этомъ отношеніи нашъ единственный Петербургъ съ другими многолюдными столицами Европы, каковы напримѣръ Лондонъ и Парижъ, изъ которыхъ въ первомъ" какъ выразился Карамзинъ, кажется попираютъ бѣдныхъ ногами, а во второмъ носятъ на головахъ,-- что стоитъ одно другаго, сравнивъ холодъ и неопрятность парижскихъ чердаковъ съ сыростью лондонскихъ подваловъ. Между-тѣмъ какъ у насъ, бѣдняки, хоть и тѣснятся, по занимая возвышеннѣйшую часть города, а главное, размѣщаясь по маленькимъ домикамъ, не дышутъ тѣмъ тлетворнымъ воздухомъ, которымъ наполнены улицы Лондона и Парижа.
   Я могу объяснить вамъ систему раздѣленія квартиръ на уголки, если она вамъ кажется непонятною.
   Пройдите по любой улицѣ на Пескахъ, вы наворотахъ и окнахъ рѣдкаго дома не найдете билетиковъ съ надписями: сдѣсъ одаеца комнота для халастыхъ сатапленіемъ, къ чему прибавляется иногда и сусълугою, и даже часто и састаломъ. Это значитъ, что какая-нибудь вдова, живущая и прокармливающая пятерыхъ ребятишекъ трудами рукъ своихъ, наняла квартиру за пятнадцать рублей въ мѣсяцъ, состоящую изъ двухъ комнатъ, одной побольше, въ два окна, другой самой крошечной, въ одно окно. По, какъ квартира въ пятнадцать рублей для нея слишкомъ дорога, то она и пускаетъ въ большую комнату жильца, опять за тѣ же пятнадцать рублей. Этотъ жилецъ, большею частію изъ бѣдныхъ чиновниковъ, судя по тому какой онъ имѣетъ вѣсъ въ свѣтѣ, то есть, какое получаетъ жалованье, дѣлаетъ свои распоряженія въ разсужденіи квартиры. Если онъ получаетъ напримѣръ, тысячу-двѣсти рублей, тогда всю квартиру занимаетъ самъ; если же получаетъ только семьсотъ-пятьдесятъ, то разбиваетъ свою комнату на двѣ половины, то есть, ставитъ посереди ея ширмы, а потомъ лѣпитъ къ окну билетикъ съ надписью: здѣсь отдается полкомнаты и беретъ за эти полкомнаты два цѣлковыхъ. Чиновникъ, получающій только четыреста-двадцать рублей жалованья, разбиваетъ уже нанятую комнату на четыре части, такъ, чтобы на каждую четверть приходилось по полу-окну, и въ такомъ случаѣ пишетъ на билетѣ: здѣсь отдается уголъ. Одинъ изъ четырехъ угловъ своей квартиры занимаетъ онъ самъ, а три остальные отдаетъ по цѣлковому. Разумѣется въ каждомъ изъ такихъ угловъ могутъ помѣститься только кровать и небольшой столъ; но и это уже доброе дѣло со стороны чиновника, если возьмемъ въ соображеніе, что въ Петербургѣ много, очень много людей, могущихъ заплатить за квартиру не болѣе одного рубля серебромъ. Между-тѣмъ, хозяйка, отдавшая одну изъ своихъ комнатъ, все еще остается въ накладѣ, потому-что она должна еще и отоплять всю квартиру; а по ея средствамъ необходимо, чтобы квартира приходилась ей почти даромъ,-- у нея же, при двухъ комнатахъ, еще есть и кухня, -- и вотъ она опять лѣпитъ билетикъ съ надписью: сдесъ одаеца уголъ для халастова, жить схозяйкою. Холостой тутъ необходимое условіе: извѣстное дѣло, холостые рѣдко бываютъ дома, и хозяйкѣ полная свобода распоряжаться всею квартирой.
   Такимъ образомъ, домишко въ три окна и двѣ комнаты, когда обитатели его въ полномъ комплектѣ, заключаетъ въ себѣ пятерыхъ мелкихъ чиновниковъ и вдову хозяйку съ пятью ребятишками, и того, всего на все, одиннадцать персонъ. Тѣсненько правда; но чиновники -- народъ миролюбивый: каждый изъ нихъ, пришедши отъ должности, смирнехонько лежитъ въ своей каютѣ, да трубку покуриваетъ, и такимъ образомъ спокойно плыветъ по бурному океану жизни, пока вѣтеръ счастія не прибьетъ его въ гавань законнаго брака съ дочерью придворнаго, разумѣется фурьера, и къ домику въ два или три окошка въ видѣ приданаго.
   Это одинъ изъ бѣднѣйшихъ классовъ жителей на Пескахъ, если не принимать въ разсчетъ низшаго класса, рабочихъ и мастеровыхъ, заселяющихъ ту часть Песковъ, которая прилегаетъ къ Зимней Конной Площади и Невскому Монастырю. О, здѣсь квартиры еще дешевле: по четвертаку съ брата съ освѣщеніемъ и отопленіемъ, и здѣсь помѣщается въ одной квартирѣ уже не одиннадцать персонъ, а цѣлыхъ тридцать, или по меньшей мѣрѣ двадцать. Но мы объ этихъ не говоримъ, у насъ рѣчь идетъ только о благородныхъ и высокоблагородныхъ. Къ послѣднимъ относятся особенно счастливцы и богачи, получающіе до двухъ-тысячъ-пяти-сотъ рублей, и болѣе, жалованья. Эти счастливцы и богачи, изъ которыхъ многіе -- хозяева домовъ, живутъ здѣсь уже совсѣмъ другимъ майоромъ. Каждый изъ такихъ господъ имѣетъ при себѣ жену, а слѣдовательно и фортепьяно, кухарку и ребятишекъ; если же онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ и хозяинъ дома, то сверьхъ кухарки, есть у него и лакей, исправляющій въ то же время должность дворника, садовника, а часто и кучера. Очень у многихъ изъ такихъ господъ найдете вы дочекъ, изъ которыхъ младшія бѣгаютъ каждый день въ имѣющійся на Пескахъ пансіонъ, за что вносится, за каждую, но пяти рублей ассигнаціями въ мѣсяцъ; а большія занимаются дома хозяйствомъ, или сидятъ подлѣ окна, за пяльцами. Послѣднее обстоятельство заставляетъ чиновниковъ, живущихъ по уголкамъ, очень часто прогуливаться мимо ихъ окопъ, и опаздывать къ должности, отчего рождается бездна золъ, -- директорскіе выговоры, аресты, ущербъ въ наградѣ, и прочая, и прочая.
   Пески почти провинціальный городокъ, но не совсѣмъ: во-первыхъ, они отличаются отъ провинціальныхъ городовъ своею опрятностію; во-вторыхъ, и по самымъ обыкновеніямъ жителей, это уже не провинція: здѣсь обѣдаютъ въ четыре часа, здѣсь толкуютъ о театрахъ, о Каратыгинѣ, о Тальони, о Петровѣ, особливо же о Григорьевѣ второмъ; здѣсь напѣваютъ куплеты изъ водевилей господина Кони, насвистываютъ аріи изъ Фенеллы и Роберта: здѣсь съ особеннымъ удовольствіемъ читаютъ журнальныя критики и слѣдятъ за перебранками журналистовъ; сюда наконецъ, хоть и не скоро, но все-таки скорѣе, нежели въ провинцію, доходятъ всѣ новости столичныя. Даже и касательно сплетней, это уже не провинція; но и не столица: здѣсь мы знаемъ только, что дѣлается въ нашей улицѣ и въ нашемъ домѣ; между-тѣмъ, какъ въ провинціальномъ городѣ, посредствомъ кумушекъ, извѣщается въ ту же минуту весь городъ, а въ Петербургѣ, напротивъ вы не знаете не только что дѣлается, но и кто живетъ у васъ за стѣной. Впрочемъ, Петербургъ едва ли не единственный городъ во всей Россіи, гдѣ вы можете жить въ безопасности отъ пересудовъ и сплетней, жить какъ хотите, принимать кого хотите. Оттого, не смотря на тяжелый Петербургскій климатъ, сюда переселяются часто цѣлыя семейства изъ мѣстъ отличающихся своимъ прекраснымъ здоровымъ воздухомъ, дешевизною съѣстныхъ припасовъ, обиліемъ всякихъ плодовъ и острыхъ языковъ. Пески еще не возвысились въ этомъ отношеніи до Петербурга: тамъ, живущіе въ одномъ домѣ долгомъ считаютъ освѣдомляться о домашнемъ бытѣ сосѣдей. Нужно ли говорить, что все, происходящее на улицѣ, также не ускользаетъ отъ ихъ вниманія. Три предмета особенно интересуютъ жителей Песковъ, это -- шарманка, съ принадлежащими къ ней кукольною комедіей и собачьей пляской; пьяный нищій, какой-то промотавшійся купецъ, А кумовъ и пьяная же нищая Марья Ивановна. Вниманіе къ шарманкѣ -- естественное слѣдствіе музыкальности жителей Песковъ. О! Пески -- страна чрезвычайно музыкальная! Я уже имѣлъ честь докладывать, что тамъ напѣваютъ водевильные куплеты и насвистываютъ оперныя аріи. Кромѣ того, во многихъ домахъ есть гитары и даже фортапьяны. Замѣчено, по-крайней-мѣрѣ, наблюдательными людьми, что, едва раздастся звукъ пѣсни по улицѣ мостовой, какъ въ ту же минуту вылѣзаютъ изъ всѣхъ подворотенъ, вмѣстѣ съ собаками, ребятишки, игравшіе на дворахъ; и въ то же время, отворяются во всѣхъ домахъ форточки и окна; высовываются головы въ колпакахъ, шапочкахъ, чепчикахъ, папильоткахъ, или просто нечесанныя, и остаются въ такомъ положеніи, пока шарманка играетъ, куклы, или собаки пляшутъ.
   Шарманка ушла, мальчишки и собаки, съ крикомъ и лаемъ провожавшіе ее до конца улицы, воротились къ своимъ подворотнямъ; но они еще не лѣзутъ на дворъ, они, кажется, чего-то ждутъ, и ожиданіе не обмануло ихъ: въ концѣ улицы показалась ихъ утѣха -- пьяный нищій, Акумовъ. И вотъ форточки снова отворились, колпаки, чепчики, папильотки снова высунулись, а съ ними вмѣстѣ и руки, которыя манятъ къ себѣ Акумова. Нищій, окруженный, толпою ребятишекъ, останавливается у перваго дома, гдѣ головка въ папильоткахъ говоритъ ему: "Акумовъ, попляши, грошъ дамъ!" Лкумовъ, тотчасъ руки въ боки, и начинаетъ кружиться на одномъ мѣстѣ, припѣвая: плясали дѣвки на лугу, и прочая, и оканчиваетъ каждый куплетъ словами: ой, батюшки, не могу, не могу, да не могу..... Получивъ грошъ за труды, онъ отправляется къ слѣдующему дому, куда призываетъ его голова въ колпакѣ, бросающая въ то же время умильные взгляды на голову въ папильоткахъ, и повторяетъ то же самое. Такимъ образомъ отъ дома до дома, доходитъ онъ до конца улицы. А между-тѣмъ, въ началѣ улицы новая комедія; является Марья Ивановна, предшествуемая страшною толпою ребятишекъ, которые, какъ бѣсенята, вертятся передъ нею, показываютъ ей языки и кричать: "Марья Ивановна, курицу украла!" Марья Ивановна сердится, бранится, бѣгаетъ за ними съ палкой. И снова отворяются форточки, только не вдругъ, а одна послѣ другой. Но мѣрѣ того, какъ Марья Ивановна подходитъ къ какому-нибудь дому, въ немъ потихоньку отворяется форточка, высовывается нечесаная голова и, сказавъ: "Марья Ивановна, за чѣмъ курицу украла?" проворно прячется. "Ахъ, ты чертовъ сынъ, Нѣмецъ этакой, отвѣчаетъ Марья Ивановна: самъ ты курицу укралъ! Чего ты насмѣхаешься? Вишь, зубы то оскалилъ!" продолжаетъ она, показывая палкой на окно, за которымъ, нечесаная голова помираетъ со смѣху. "Дай грошъ, Полякъ, дай же грошъ, говорятъ тебѣ!" и грошъ летитъ на мостовую. Между-тѣмъ, въ концѣ улицы мальчишки всѣми силами стараются задержать Акунова до прихода Марьи Ивановны, чтобы такимъ образомъ заключить спектакль дракою двухъ нищихъ.
   Таковы общественныя увеселенія жителей Песковъ. Что же сказать объ остальномъ..... но поспѣшимъ на балъ къ повытчику; тамъ я вамъ доскажу остальное.
   Вотъ между тѣмъ мы въ Слоновой улицѣ, названной такъ, по догадкамъ антикваріевъ, потому, что здѣсь наиболѣе слоняются чиновники, живущіе по уголкамъ. А вотъ и домъ повытчика. Семь оконъ на улицу, три въ мезонинѣ. За него только-что заплачено полтора десятка тысячъ чистаганчикомъ. Изъ-за забора выглядываетъ нѣсколько березъ,-- вѣрный признакъ, что при домѣ имѣется садъ; на заборѣ сидятъ пѣтухъ и кошка,-- вѣрная примѣта, что хозяйство повытчика въ добропорядочномъ состояніи; на всю улицу, раздается ревъ контрбаса и пискъ кларнета, а передъ освѣщенными окнами стоитъ толпа мужиковъ, бабъ, ребятишекъ, -- наивѣрнѣйшій признакъ, что у повытчика балъ, и балъ не на шутку!
   Поспѣшимъ теперь во внутренніе апартаменты.
   Слава Богу, что у меня въ карманѣ есть кусокъ хлопчатой бумаги. Позвольте попросить васъ положить, на всякій случай, по кусочку въ каждое ухо. Музыка у господина повытчика конечно хорошая,-- оркестръ состоитъ изъ контрбаса, віолончели, одной скрипки, одной флейты и одного кларнета,-- по дѣло въ томъ, что комнаты не очень высоки и звуки кажутся немножко рѣзкими. Впрочемъ, ничего; стоитъ только привыкнуть, а это при помощи твердой воли, можно въ полчаса.
   Вотъ, послѣ передней, первая и самая большая комната въ три окна. Изъ нея, съ одной стороны, дверь въ крошечный кабинетъ повытчика, гдѣ, какъ сельди въ боченкѣ, помѣщены пять музыкантовъ изъ вольнопрактикующихъ. По лицамъ виртуозовъ, вы можете догадаться, что между ними и пѣвчими въ баснѣ Крылова та существенная разница, что тѣ хоть и дерутъ, зато въ ротъ хмѣльнаго не берутъ, а эти и дерутъ и берутъ.
   Какъ мы сами не желаемъ участвовать въ танцахъ, то по-крайней-мѣрѣ хоть взглянемъ на танцующихъ: право, они того заслуживаютъ!
   Я васъ спрашиваю, чѣмъ дурна фигура вотъ хоть бы этого фельдъегеря, огромнаго, съ блестящимъ, совсѣмъ новымъ аксельбантомъ? Считая себя военнымъ, и что еще лучше, кавалеристомъ, господинъ фельдъегерь имѣетъ полное право думать, что онъ очень интересенъ, когда побрякиваетъ шпорами и крутитъ усы, намазанные Фиксатуаромъ, котораго розовый запахъ пріятно обдаетъ и его самаго и танцующую съ нимъ даму. Vis-à-vis его, маленькій человѣкъ въ коричневомъ фракѣ, съ огромными мѣдными пуговицами, на которыхъ изображены розы и лиліи -- журналистъ Сусликовъ, не писатель, не литераторъ, а просто сенатскій журналистъ, вписывающій ежедневно кипы бумагъ въ свои журналы, входящій и исходящій. Сусликовъ -- человѣкъ порядочный; онъ обладаетъ многими прекрасными качествами, но прекраснѣйшее изъ нихъ, по собственному его признанію, страсть къ танцамъ. Господинъ Сусликовъ великій танцоръ и любезникъ, хотя множество морщинъ на лицѣ и сѣдыхъ волосъ на головѣ явно доказываютъ, что ему уже за сорокъ. Знакомства у него пропасть: пойдите на любой изъ вечеровъ на Пески, Выборгскую и Петербургскую сторону, вы его вездѣ увидите, и всегда танцующимъ въ первой парѣ. А танцуетъ онъ совсѣмъ не длятого, чтобы нѣсколько времени побыть глазъ на глазъ съ какою-нибудь хорошенькой особой; нѣтъ, хорошенькая, или не хорошенькая, молоденькая, или старенькая, ему все равно: онъ танцуетъ изъ любви къ искусству и, слѣдовательно, танцуетъ по всѣмъ правиламъ искусства. Вотъ почему на всѣхъ балахъ у повытчиковъ и придворныхъ фурьеровъ господинъ Сусликовъ сдѣлался необходимымъ дѣйствующимъ лицомъ: безъ него и балъ не балъ, веселье не веселье: все какъ-то не клеится.
   Эти два лица, то есть, фельдъегерь и журналистъ играли первыя роли въ контрдансѣ, состоявшемъ всего изъ осьми паръ. Остальные шесть кавалеровъ, затмѣваемые конечно достоинствами двухъ вышеозначенныхъ, были: студентъ педагогическаго института и студентъ медико-хирургической академіи, оба изъ семинаристовъ, оба родственники хозяина дома, оба въ мундирахъ, и только-что вымытыхъ, слѣдовательно, совершенно бѣлыхъ, замшевыхъ перчаткахъ; за тѣмъ: прапорщикъ строительнаго отряда путей сообщенія, съ огромными эполетами, высокимъ воротникомъ и еще высшимъ галстухомъ; почти такого же вида, пожилыхъ лѣтъ прапорщикъ изъ военныхъ топографовъ; чиновникъ изъ управы благочинія, и, наконецъ, нашъ пріятель, Василій Васильевичъ, который засталъ кадриль уже на второй фигурѣ, но успѣлъ втереться съ своимъ vis-à-vis, топографомъ.
   Но посмотримъ что дѣлается въ другой комнатѣ.
   Здѣсь представляются вамъ, прежде всего; два стола и за ними восемь почтенныхъ лицъ, освѣщенныхъ, кромѣ двухъ лампъ на стѣнѣ двумя нарами самыхъ лучшихъ, полустеариновыхъ свѣчъ. Замѣчательнѣйшій изъ этихъ столовъ, тотъ, который придвинутъ къ дивану; а замѣчательнѣйшая изъ особъ, за нимъ сидящихъ, та сухая фигура, которая торчитъ, съ цыгаркою въ зубахъ, на диванѣ. Эта фигура -- оберъ-секретарь и начальникъ нашего повытчика. Взгляните съ какимъ подобострастіемъ увивается около него этотъ маленькій человѣкъ, съ рысьими глазами, кошечьими ухватками и въ мундирномъ фракѣ: это самъ повытчикъ. Толстая особа, сидящая противъ оберъ-секретаря,-- винный откупщикъ Тимоѳей Матвеевичъ Пробкинъ. Конечно, онъ съ должнымъ благоговѣніемъ взираетъ на оберъ-секретаря; но не забываетъ и собственнаго достоинства, что явствуетъ изъ презрительныхъ взглядовъ, которые, отъ времени до времени, бросаетъ онъ на другія лица, не исключая и хозяина дома. Ему, кажется, такъ и хочется сказать: "Только и есть здѣсь порядочнаго-то, что я, да оберь-секретарь, а остальное все дрянь."
   Онъ ошибается, этотъ надмѣнный откупщикъ, онъ очень ошибается! Чтобы открыть его ошибку, намъ стоитъ только взглянуть въ тотъ уголъ, гдѣ сидятъ три очень почтенныя особы, предпочитающія картамъ умныя разговоры о политикѣ. Ораторъ этого собранія и главный политикъ -- учитель калиграфіи какого-то учебнаго заведенія. Слушатели его.-- безногій инвалидный капитанъ и квартальный надзиратель. Въ высокомъ мнѣніи о своихъ достоинствахъ господинъ учитель калиграфіи не уступаетъ и самому откупщику; и если онъ, не смотря на сѣдые волосы, не больше какъ четырнадцатаго класса, то въ этомъ виноватъ не онъ, а судьба.
   На балѣ у повытчика предметъ ораторства учителя калиграфіи составляло появленіе Людовика Бонапарте во Франціи.
   -- Бонапарте, Бонапарте! твердилъ онъ, сомнительно покачивая головою: не быть тутъ добру!
   -- Я что же! довѣрчиво спрашивалъ безногій капитанъ.
   -- Какъ что; неужели вы тутъ ничего не видите?
   -- Я право не знаю! отвѣчалъ капитанъ.
   -- Я и такъ знаю, сказалъ политикъ-калиграфъ, съ видомъ проницательнаго человѣка поглядывая на своихъ собесѣдниковъ: меня не проведешь я сейчасъ вижу, что замышляютъ эти французишки.
   --..... Неужели вы думаете.....
   -- Помяните мое слово, поторопился прервать политикъ, боясь, чтобы капитанъ не угадалъ и не высказалъ его мысли: помяните мое слово, если они не сдѣлаютъ его королемъ, да и шасть къ намъ.
   -- Можетъ ли быть! а нѣмецкая-то земля?
   -- Что нѣмецкая земля, плевое дѣло: пафъ, пафъ, выстрѣлилъ два раза, вотъ и покорилась!
   -- Только я не думаю, возразилъ квартальный надзиратель, чтобы они сдѣлали его королемъ; они, говорятъ, любятъ нынѣшняго короля.
   -- Не вѣрьте вы имъ, почтеннѣйшій Петръ Кузьмичъ! Все вздоръ, такъ только насъ да нѣмечину хотятъ обморочить.....
   Ну, и такъ дальше, все въ этомъ родѣ. Мое дѣло было только показать образчикъ разговора о политикѣ на балѣ у повытчика, а отнюдь не пересказывать всего, что говорилъ песковый дипломатъ и калиграфъ: это было бы безъ конца; а потому оставляю сто ораторствовать и перехожу къ Александру Ивановичу Стрѣлину, котораго мы давно уже упустили изъ виду.
   Мы, которые хорошо знаемъ Александра Ивановича, конечно не повѣримъ, чтобы онъ могъ слушать разсказы калиграфа. Однако жъ прижавшись въ углу, гдѣ засѣдала, честная компанія, онъ, казалось, исключительно былъ занять разговоромъ о политикѣ; только странно, что глаза его постоянно были обращены къ тому окну, неподалеку отъ котораго сидѣлъ откупщикъ. Простоявъ нѣсколько времени въ такомъ положеніи, Стрѣлинъ какъ-будто вспомнилъ наконецъ о чемъ-то, и бросился въ другую комнату, гдѣ только-что кончилась кадриль. Онъ, по-видимому, шелъ на перекоръ всѣмъ приличіямъ. Уже и то неприлично было съ его стороны, что онъ вдругъ, ни съ того ни сего, бѣжитъ отъ разрѣшенія любопытнаго политическаго вопроса, и оказываетъ тѣмъ явное неуваженіе и глубокомысленному оратору, который гордясь пріобрѣтеніемъ новаго слушателя, только-что готовился выказать свое краснорѣчіе въ полномъ блескѣ. Но этого мало: увидѣвъ Василья Васильевича, въ противоположномъ концѣ комнаты, занятаго разговоромъ съ какой-то барышней, Стрѣлинъ опрометью бросился къ нему: наступилъ на платьѣ какой-то барынѣ, и не извинился, придавилъ ногу фельдъегерю и опять не извинился; задѣлъ плечомъ за огромный эполетъ прапорщика путей сообщенія и еще разъ не извинился, такъ что за нимъ трижды раздалось: "невѣжа!" Александръ Ивановичъ ничего не видалъ, не слыхалъ, и толкнувъ еще двухъ, трехъ барынь, добрался наконецъ до своего пріятеля. Безъ церемоній, схвативъ за руку, онъ повлекъ его въ маленькій кабинетъ, изъ котораго музыканты въ это время удалились. Разумѣется, Василіи Васильевичъ не вдругъ поддался ему: отбивался, сколько могъ, спрашивалъ, что ему надобно, говорилъ, что невѣжливо отвлекать такимъ образомъ кавалера отъ дамы, наконецъ называлъ сумасшедшимъ. Ничто не помогало! Александръ Ивановичъ силою тащилъ его въ кабинетъ.
   -- Садись, сказалъ онъ, вошедши туда, садись и слушай. О! Василій Васильевичъ, какъ много я тебѣ обязанъ! Спасибо, тысячу разъ спасибо за то, что ты привезъ меня сюда. Обними меня, мой другъ!
   -- Въ самомъ дѣлѣ! возразилъ съ удивленіемъ Василій Васильевичъ: Ну, вотъ видишь, вѣдь говорилъ, что мы ѣдемъ къ порядочнымъ людямъ! Очень радъ, очень радъ!....
   -- Къ чорту, твоихъ порядочныхъ людей! Это звѣринецъ!
   Василій Васильевичъ нахмурился.
   -- Но, милый мой Василій, какое блаженство!
   Въ этомъ звѣринцѣ я нашелъ одного только человѣка, больше нежели человѣка, ангела, котораго я ищу!
   -- Что ты говоришь? Гдѣ же, гдѣ она? Въ числѣ танцующихъ?
   -- Благодаря Бога, нѣтъ; она въ той комнатѣ, гдѣ играютъ.
   -- Покажи, братецъ; прелюбопытно посмотрѣть.
   -- Успѣешь; а теперь скажи мнѣ: чьи это дѣти, двѣ дѣвочки, что сидятъ въ той комнатѣ?
   -- Сколько я припомню, здѣсь только и есть двое дѣтей; ихъ привезъ откупщикъ Пробкинъ.
   -- Ну, а эта дѣвушка, которая сидитъ съ ними, вѣроятно ихъ гувернантка?
   Василій Васильевичъ остолбенѣлъ.
   --..... Такъ это твоя избранная, это та...
   -- Она самая!
   -- Ну, вкусъ! Что въ ней....
   -- Василій, мой милый Василій, ты глупъ!
   -- Александръ Ивановичъ!
   -- Не сердись. Скажи, пожайлуста, ты знаешь ее?
   -- Какъ не знать, вѣдь я вхожъ къ нимъ въ домъ!
   -- Неужели?
   -- Да; Лизавета Павловна Зернова, очень знаю!
   -- Злой человѣкъ, что же ты мнѣ не сказалъ объ этомъ прежде? Вѣдь я тебѣ толковалъ, что она у кого-то въ гувернанткахъ.
   -- Мало ли въ Петербургѣ гувернантокъ! Если бы ты зналъ и сказалъ мнѣ ея фамилію, это другое дѣло. Да и могъ ли я воображать.....
   -- Не продолжай, не продолжай, а не то мы съ тобою поссоримся! Ну, слушай Василій Васильевичъ: ты долженъ познакомить меня съ ними, непремѣнно долженъ.
   -- Съ удовольствіемъ, братецъ! Вотъ, дай только протанцовать мазурку съ ихъ дочерью.
   -- Такъ у Пробкина есть и большая дочь?
   -- Та самая, у которой ты меня сейчасъ похитилъ. Признаюсь, я имѣю на нее виды.
   -- На эту толстую дуру?
   -- Александръ Ивановичъ!
   -- Ну, не сердись; мы квиты кажется. Не будемъ спорить о вкусахъ. Танцуй же, а я опять пойду туда.
   Василій Васильевичъ захохоталъ, когда пріятель его вышелъ изъ кабинета. "Чудакъ, право чудакъ, этотъ Александръ Ивановичъ! Бываютъ же такіе странные вкусы!" думалъ онъ потомъ, бросая умильные взгляды на толстую дочку откупщика, съ которою намѣревался отличиться въ мазуркѣ.
   Вѣрно, вамъ любопытно взглянуть на нашу старую знакомку Лизу? Пойдемъ-те, пойдемъ-те, я вамъ покажу ее.
   Вотъ она, наша Лиза, у окна, недалеко отъ того стола, за которымъ сидитъ откупщикъ. Боже! неужели это та самая Лиза, которую мы видѣли, два года тому назадъ, въ пансіонѣ? Какъ же она худа, какъ блѣдна! Какой изнеможенный, болѣзненный видъ! Бѣдная дѣвушка, неужели два года жизни въ свѣтѣ могли до такой степени измѣнить ее. Жестоко, убійственно должно-быть было для нея это время. На лицѣ ея все то же выраженіе кротости, доброты, но и горести и унынія; видно, что несчастіе гнететъ бѣдную дѣвушку!
   По обѣ стороны Лизы сидятъ двѣ дѣвочки, одна лѣтъ семи, другая лѣтъ девяти. Первая изъ нихъ, держа обѣими руками преогромный апельсинъ, прижалась къ Лизѣ, а другая, смотря на апельсинъ и поднявъ обѣ руки кверху, плачетъ, реветъ во все горло: -- Машка! гадкая! дура! отдай апельсинъ!
   Бѣдная страдалица Лиза должна не только возиться съ этими ребятишками и унимать ихъ, но еще слушать въ то же время и упреки отъ ихъ папеньки. Толстякъ съ гнѣвомъ, оборотясь къ ней, сказалъ: -- Лизавета Павловна, что это онѣ ревутъ? хорошо ли въ чужихъ людяхъ! И какъ вы не умѣете унять дѣтей? Ну, позабавьте ихъ чѣмъ-нибудь!
   Чья то рука, въ это время такъ сильно сжала ручки креселъ, на которыхъ сидѣлъ откупщикъ, что они захрустѣли. Пробкинъ оглянулся и увидѣлъ сверкающіе глаза Александра Ивановича.
   -- Виноватъ, сказалъ ему Стрѣлинъ, но съ такимъ выраженіемъ, что откупщикъ почти навалился на столъ, какъ бы боясь, чтобы злой сосѣдъ не вцѣпился ему въ волосы.
   -- Груша, Груша, говорилъ между тѣмъ плачущей дѣвочкѣ франтъ, весь въ завиткахъ: развалившійся неподалеку, въ креслахъ: Груша, славный апельсинъ-то у Маши! Я бы на твоемъ мѣстѣ отнялъ!
   И вопли глупой дѣвчонки усилились.
   -- Петръ Тимофеевичъ! сказала Лиза, съ умоляющимъ видомъ, обращаясь къ франту, и поспѣшила отереть слезы, невольно показавшіяся на ея глазахъ.
   Въ отвѣтъ на это, франтъ,-- мимоходомъ сказать, сынъ откупщика, -- наклонившись къ ней, шепотомъ проговорилъ:
   -- Еще разъ, станете ли вы со мной танцовать?
   -- Ради Бога! отвѣчала Лиза.
   -- Ну, такъ посмотрите, какъ я раздразню ихъ!
   Стрѣлинъ страдалъ едва ли не больше Лизы. Наконецъ онъ рѣшился вмѣшаться въ это дѣло. Какъ разъ на ту пору политикъ-калиграфъ держалъ въ рукѣ апельсинъ, намѣреваясь, кажется, при помощи его, объяснить своимъ слушателямъ фигуру земнаго шара.
   -- Кажется, вы не намѣрены кушать вашего апельсина? сказалъ, подойдя къ нему, Александръ Ивановичъ.
   -- Я намѣренъ отвезти его моей маленькой дочери.
   -- Сдѣлайте милость, отдайте его мнѣ; я сейчасъ принесу вамъ другой.
   --..... Извольте; но.....
   Не дожидаясь окончанія фразы, Александръ Ивановичъ вырвалъ у него апельсинъ и отправился на прежнее мѣсто.
   -- Кажется, этотъ господинъ немножко помѣшанъ, замѣтилъ политикъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, не лучше ли его припрятать! подхватилъ квартальный надзиратель.
   Между тѣмъ, Александръ Ивановичъ сидѣлъ уже подлѣ плакавшей дѣвочки.
   -- Посмотри, душенька, какой у меня апельсинъ! говорилъ онъ.
   -- Дай, дай сюда! вскричала дѣвочка.
   -- Изволь, дамъ; перестань плакать!
   Лиза не знала, что и подумать объ этой продѣлкѣ. Сначала она думала, что Александръ Ивановичъ подсѣлъ съ намѣреніемъ досаждать ей, по примѣру Пробкина, но услышавъ условіе, заключенное между Стрѣлинымъ и маленькой дѣвочкой, она готова была благодарить его. "Удивительно однако жъ, думала она, неужели нашелся наконецъ сострадательный человѣкъ не ищущій сдѣлать мнѣ зла." Между тѣмъ, перевалившись черезъ ручку креселъ и нагнувшись почти къ самому носу Александра Ивановича, франтъ смотрѣлъ на него сквозь лорнетъ.
   -- Ну, вотъ тебѣ апельсинъ! сказалъ Александръ Ивановичъ, снова обращаясь къ дѣвочкѣ: возьми, да смотри же не плачь больше, и не слушайся дураковъ: не ссорься съ сестрой!
   Франтъ откачнулся въ другую сторону, бормоча что-то себѣ подъ носъ. Въ это время вышелъ только-что отплясавшій Василій Васильевичъ.
   -- Ну, что, какъ ваши дѣла, Тимоѳей Матвеевичъ?
   -- Плохо, сударь, Василій Васильевичъ; проигрался въ-пухъ.
   -- Очень жалѣю. А, кстати ты здѣсь, Тимоѳей Матвеевичъ, позвольте рекомендовать вамъ моего пріятеля, надворнаго совѣтника и кавалера, Александра Ивановича Стрѣлина?
   Толстая голова откупщика вертѣлась во всѣ стороны, не видя, за хохломъ молодаго Пробкина, ничего, что бы было похоже на надворнаго совѣтника и кавалера. Василій Васильевичъ шепталъ ему: "Отличнаго ума человѣкъ и любимецъ министра." При послѣднемъ словѣ тучное тѣло откупщика съ чудною легкостію выкинулось изъ креселъ. Александръ Ивановичъ также успѣлъ приподняться и принять на свой счетъ слова: "За особенное счастіе почту, сударь..... сударь....."
   -- Александръ Ивановичъ, подсказалъ Василій Васильевичъ.
   -- Сударь, Александръ Ивановичъ, быть съ вами знакомымъ! Изволите служить по такому-то министерству?.... Чудный, отличный человѣкъ вашъ министръ.
   -- Вамъ сдавать Тимоѳей Матвеевичъ? раздалось сзади.
   -- Смѣю надѣяться, что вы не пренебрежете моимъ знакомствомъ! продолжалъ Тимоѳей Матвеевичъ, пятясь къ своимъ кресламъ. Усѣвшись на мѣсто, онъ началъ сдавать и заздался, потому-что въ то же время рекомендовалъ своего сына Александру Ивановичу.
   -- Вотъ что значитъ хорошее знакомство! вскричалъ онъ, сдавши въ другой разъ: посмотритека, Василій Васильевичъ, едва сдѣлали вы мнѣ честь, познакомили меня съ Александромъ Ивановичемъ, какъ вотъ, видите, полна рука козырей.
   Между тѣмъ Александръ Ивановичъ блаженствовалъ. Онъ не успѣлъ еще познакомиться съ Лизой; но развѣ мало того, что, послѣ столькихъ тщетныхъ поисковъ, онъ наконецъ нашелъ ее, онъ подлѣ нея: онъ успѣлъ даже обратить на себя ея вниманіе; скажемъ пожалуй: онъ показался ей если не самымъ добрымъ изъ людей, по-краиней-мѣрѣ она не считала его въ числѣ тѣхъ, которые такъ безпощадно досаждали ей; а число ихъ, къ несчастію, было слишкомъ велико. Но обо всемъ этомъ поговоримъ послѣ; а теперь я скажу только, что тотчасъ послѣ знакомства съ Стрѣлинымъ, откупщикъ сдѣлалъ ему непріятность, ненарочно конечно, но тѣмъ не менѣе всё таки непріятность.
   -- Что же это, Лизавета Павловна, вы остаетесь здѣсь до-сихъ-поръ, сказалъ Тимоѳей Матвеевичъ, посмотрѣвъ на часы: уже двѣнадцать часовъ; а я приказалъ вамъ быть дома и уложить дѣтей по-крайней-мѣрѣ въ десять.
   -- Мы не хотимъ спать, папенька.
   Лиза поднялась; дѣвченки, приложились къ мясистой ручкѣ своего папа и, схвативъ за руки Лизу, вышли.
   -- Мнѣ здѣсь нечего больше дѣлать, подумалъ Александръ Ивановичъ, и тихомолкомъ также отправился съ бала.
   

IV.
Бѣдная Лиза.

   Что такое судьба?-- Игрокъ.-- А люди?-- Шашки. Судьба передвигаетъ и переставляетъ насъ какъ и куда вздумается; для чего, за чѣмъ? Мы не знаемъ. На это у нея свой разсчетъ.-- По каково-то бѣднымъ шашкамъ?-- Чтожъ дѣлать. На то онѣ шашки.
   Да нечего сказать, мастерской ходъ сыграла судьба съ Лизою, поставивъ ее, изъ-за куска хлѣба, въ семью откупщика Пробки на! Тяжело, очень тяжело, омытый горькими слезами доставался этотъ кусокъ бѣдной дѣвушкѣ. Чтобы пояснить, почему она такъ много терпѣла въ домѣ откупщика, я долженъ сказать нѣсколько словъ о хозяинѣ этого дома и его семьѣ.
   Пробкинъ изъ вольноотпущенныхъ сдѣлался богатымъ человѣкомъ. Это доказываетъ, что онъ человѣкъ не глупый. Но всѣ способности его сосредоточивались на откупахъ и подрядахъ, и въ этомъ отношеніи Пробкинъ опередилъ многихъ изъ своихъ соперниковъ. Всѣ удивлялись искусству и ловкости, съ которыми онъ умѣлъ обработывать свои дѣла: изъ каждаго обстоятельства, по-видимому незначительнаго и оставленнаго безъ вниманія другими, онъ умѣлъ извлекать для себя выгоды, и богатство его росло быстро. За то, въ отношеніи ко всему остальному, умъ его оставался на той же ступени, на какой былъ онъ, когда Пробкинъ числился между крѣпостными какого то князя. Накопленные милліоны дали ему средства жить по-барски, и откупщикъ сталъ бариномъ. Люди сказали ему, что должно позаботиться о воспитаніи дѣтей, и онъ согласился, что надобно. Началось воспитаніе младшихъ дочерей. О старшихъ заботиться прежде было нѣкогда, а потомъ оказалось поздно: выросли. Впрочемъ, онъ находилъ, что его Петръ Тимоѳеевичъ и Пелагея Тимоѳеевна ничего не потеряли, оставшись безъ всякаго воспитанія: по его мнѣнію, они и такъ хороши. Но остальнымъ двумъ дочерямъ онъ рѣшился непремѣнно дать воспитаніе, обучить. Чему и какъ -- про то знаютъ учители; онъ только зналъ, что учиться можно русскому да французскому, и въ слѣдствіе такого понятія объ ученіи, рѣшился отдѣлять ежегодно на воспитаніе дочерей двѣ-тысячи рублей, одну для обученія ихъ русскому, а другую -- французскому. Какой-то пріятель присовѣтовалъ ему взять мамзель, которая могла бы обучать дѣтей и тому и другому. А какъ мамзелей несчетное число видѣлъ онъ въ томъ пансіонѣ, гдѣ училась Лиза, и куда онъ нѣкогда поставлялъ съѣстные припасы, то и рѣшился адресоваться къ одной изъ воспитанницъ, нашей старой знакомой, мадамъ Цирлихъ.
   -- Что же можетъ быть лучшее для Лизы, подумала добрая дама, которую Лиза не задолго передъ тѣмъ просила о пріисканіи для нея мѣста гувернантки: Лизочка, дитя мое, я нашла для тебя мѣсто, и очень хорошее: тебѣ дадутъ двѣ-тысячи рублей въ годъ, и сверхъ того триста рублей за музыку. Особенно довольна я, что это не знатный домъ, гдѣ ты была бы въ пренебреженіи; напротивъ, здѣсь, у купца, всѣ будутъ уважать тебя какъ дѣвушку хорошаго происхожденія. Сверхъ того, они хоть и богатые люди, но очень не далекіе, такъ и за познанія твои тебя также станутъ уважать: ты будешь первое, почетное лицо у нихъ въ домѣ. Только и ты не зазнавайся же: будь со всѣми добра и ласкова; но кажется, другъ мой, въ этомъ отношеніи тебѣ не нужно давать наставленій!
   Это было передъ самымъ выпускомъ. Черезъ мѣсяцъ потомъ, снарядивъ и благословивъ Лизу, добрая мадамъ Цирлихъ отпустила ее на почетное мѣсто. Старушка Зернова сама отвезла ее и сдала съ рукъ на руки Пробкину, прося беречь ее и лелѣять.
   Почетное мѣсто, уваженіе, потому-что эти купцы не далекіе люди..... Какъ ошиблась добрая женщина въ разсчетѣ, какъ жестоко ошиблась! Это испытала на себѣ Лиза съ перваго шага въ домъ откупщика. Вотъ что услышала она въ корридорѣ, куда выходила дверь изъ ея комнаты.
   -- Что это за барышню привезли сегодня къ намъ? спрашивалъ буфетчикъ, встрѣтясь съ ключницей.
   -- Какая, чортъ, барышня! отвѣчала послѣдняя: видали мы этакихъ барышенъ! Просто мамзель!
   -- А! такъ, значитъ, пашегопо ли ягода! Какъ же сказали, что генеральская дочь?
   -- Много этакихъ генеральскихъ дочерей, нищихъ! Пошла въ услуженіе, такъ ужъ какое тутъ генеральство. А ты, дуралей, называй ее барышней, такъ она, пожалуй, и зачванится!
   Ключница говорила это громко, какъ-бы нарочно длятого, чтобы Лиза услышала.
   Лиза обмерла. Такъ она здѣсь, на этомъ почетномъ мѣстѣ, наравнѣ съ ключницами, няньками, горничными! Впрочемъ, вѣдь это разговоръ и мысли ключницы и буфетчика, а эти люди вездѣ наглы и дерзки. Самъ откупщикъ, вѣрно, такъ не думаетъ. Если не уваженія, по-крайней-мѣрѣ хорошаго обхожденія, ласки можно ожидать отъ него. Какое заблужденіе! Какъ-будто онъ многимъ опередилъ своего лакея и ключницу! Да, господинъ Пробкинъ вполнѣ раздѣлялъ мнѣніе своей ключницы, и при первомъ удобномъ случаѣ, готовъ былъ доказать это на дѣлѣ. Надобно впрочемъ сказать правду: Пробкинъ былъ человѣкъ не злой, и едва ли не лучше всѣхъ обращался съ своей гувернанткой; главными же и злѣйшими врагами ея, съ перваго ея шага въ домъ откупщика, сдѣлались его сынъ и дочь, и особливо послѣдняя. Откупщикъ могъ сердиться на нее тогда только, когда считалъ въ чемъ-нибудь виноватою, впрочемъ ни зависть, ни ненависть не могли его побуждать въ счастливомъ невѣжествѣ, онъ не понималъ превосходства ея, какъ образованной дѣвушки, -- ужъ не говоримъ надъ собою, но даже и надъ дѣтьми своими. Да и могъ ли онъ понимать, онъ, который думалъ, что можно учиться только русскому, да французскому, и развѣ, забавы ради, музыкѣ. При видѣ образованныхъ людей, ему бросался въ глаза только лоскъ образованія: ловкость, знаніе приличій; но и въ этомъ отношеніи онъ былъ совершенно доволенъ дѣтьми своими.-- Французскому-то правда они не такъ, чтобы очень горазды,-- говорилъ онъ, -- зато ужъ, сударь, что за обращеніе: хоть бы графскимъ дѣтямъ такъ въ пору!-- Но касательно его сына и дочери, это совсѣмъ другое дѣло: съ перваго знакомства съ Лизой, они увидѣли неизмѣримое разстояніе между ею и собой и возненавидѣли ее, и съ этой минуты начался для нея рядъ непріятностей, рядъ страданій! Пелагея Тимоѳеевна и ея братецъ каждый день придумывали, что-нибудь новое, чтобы досаждать бѣдной дѣвушкѣ: то воспитанницы ея, дразнимыя съ утра до вечера, бранились и дрались между собой, то лакей говорилъ ей дерзости и обносилъ ее за столомъ, то ключница притворялась больною, и Лизу заставляли исправлять ея должность смотрѣть за чистотой въ домѣ,-- и въ благодарность за все это терпѣть косые взгляды и выговоры отъ хозяина. Но развѣ не было у нея силъ унять балованныхъ дѣвочекъ, припугнуть лакея, сказать, что не ея дѣло замѣнять ключницу? О, конечно, будь я на ея мѣстѣ, я бы просто отколотилъ и грубіяна лакея и негодную ключницу и балованныхъ дѣвченокъ; досталось бы и завистливому братцу съ сестрицей! Но представьте себѣ дѣвушку, кроткую отъ природы и сверхъ того прямо съ школьной скамейки, изъ объятіи доброй наставницы, дѣвушку неопытную какъ дитя, брошенною въ этотъ адъ. Съ перваго дня, обращеніе старшихъ дѣтей Пробкина такъ озадачило, такъ отуманило ее, что она не знала, какъ поступать съ ними, что дѣлать, что говорить. И я думаю, какъ бы она ни поступала, положеніе ея не улучшилось бы. Я между тѣмъ страданія продолжались и дѣлались невысимыми. Были даже минуты, что Лиза просила Бога, прекратить ея жалкое существованіе; и это были ужаснѣйшія минуты, за которыми слѣдовали раскаяніе и новыя молитвы о прощеніи.
   Нѣтъ, Лиза была еще не совсѣмъ несчастна: уже одна мысль, что она страдаетъ для матери, облегчала ея горе. Свиданіе съ нею составляли ея единственную отраду! Одинъ вечеръ въ недѣлю eit позволялось проводить у матери, и здѣсь, въ ея объятіяхъ, на ея груди старалась она забыть горести прошлой недѣли; а ласки и благословенія обожаемой приготовляли ее къ перенесенію страданіи на будущей недѣлѣ. И только благословенія и ласки, но не утѣшеніе находила она у матери; потому-что та не имѣла понятія, не воображала даже о ея горестномъ положеніи дочери. Въ самомъ дѣлѣ, какъ открыть ей, что терпѣла Лиза? Это убьетъ добрую старушку. Лиза рѣшилась все переносить, но не огорчать матери, тѣмъ болѣе, что старушка казалась вполнѣ счастливою. У нея была не большая, по хорошенькая, теплая квартира, недалеко отъ церкви, куда ежедневно ходила она молиться о счастьи своей Лизы, которая была для нея все: кормилица, другъ, утѣшительница! Она имѣла кусокъ хлѣба; столъ ея былъ неприхотливъ, но достаточенъ; словомъ, она жила хорошо, спокойно, жила такъ, какъ обѣщала ей Лиза; она даже пополнѣла, помолодѣла, похорошѣла, какъ говорила сама.
   Если не съ матерью, по-крайней-мѣрѣ съ мадамъ Цирлихъ Лиза могла бы потолковать о своемъ положеніи. Но что скажетъ эта добрая женщина, расположеніемъ которой Лиза такъ дорожила; что скажетъ она, если узнаетъ, что воспитанница ея не можетъ ужиться даже и въ купеческомъ домѣ? Сверхъ того, положимъ, что Лиза оставитъ домъ откупщика; но какъ и чѣмъ жить ея матери, пока она пріищетъ новое мѣсто? И будетъ ли новое мѣсто лучше? Если въ домъ купца, гдѣ должны были уважать ее, съ ней обходятся такъ дурно, что жъ будетъ въ другомъ мѣстѣ, когда сама мадамъ Цирлихъ, отпуская ее къ Пробкину, сказала, что въ другомъ мѣстѣ она была бы въ пренебреженіи?
   Такъ разсуждала неопытная дѣвушка и рѣшила, что ей остается только терпѣть и молиться. Но Боже мой, думала она, неужели такова же участь всѣхъ бѣдныхъ людей на свѣтѣ? неужели на такое же точно страданіе обречены всѣ эти несчастныя, которыхъ нужда заставила избрать ремесло, одинаковое съ моимъ! Бѣдныя, бѣдныя, я жалѣю о нихъ!
   Жалѣемъ и мы съ вами, добрая дѣвушка! И какъ ни пожалѣть о нихъ, судите сами, какъ не пожалѣть о нихъ, когда у многихъ не истребился еще этотъ вандальскій предразсудокъ считать за ничто, наравнѣ съ горничными и няньками особъ, которымъ поручаемъ мы то, что должно быть для насъ драгоцѣннѣе всего на свѣтѣ, -- воспитаніе дѣтей нашихъ; и еще такихъ особъ, которыя по образованію своему стоятъ слишкомъ высоко не только надъ всею нашею домашнею челядью, но даже не рѣдко и надъ нами самими, и которыя, слѣдовательно, тѣмъ сильнѣе чувствуютъ свое униженіе! Причину этого предразсудка, мнѣ кажется, надобно искать въ неразборчивости самихъ родителей, принимавшихъ, для наученія дѣтей своихъ иностраннымъ языкамъ, всякихъ побродягъ, которые пріѣзжали къ намъ изъ-за границы. Благодаря мѣрамъ, принятымъ въ отношеніи къ иностраннымъ наставникамъ, число ихъ въ наше время, очень уменьшилось; между тѣмъ они успѣли уже поселить въ родителяхъ недовѣрчивость и неуваженіе къ званію наставниковъ. Очень естественно. Эти выходцы, большею частію люди низкаго происхожденія, безнравственные, не могли и не хотѣли, переступая пашу границу, оставить своихъ правилъ и привычекъ, а слѣдовательно не могли и пріобрѣсти уваженія. Неуваженіе къ нимъ переродилось въ привычку, сдѣлалось предразсудкомъ, и всею тяжестію легло на тѣхъ изъ Русскихъ, которые посвящаютъ себя этому званію.
   Но вы найдете уже много разсудительныхъ родителей, понимающихъ всю важность званія наставницы, отъ выбора которой зависитъ участь дѣтей ихъ, и вотъ какъ поступаютъ такіе родители. Они ни мало не страшаться взять къ себѣ въ домъ молоденькую дѣвушку, только-что оставившую школу, хотя и знаютъ о ея неопытности. Но, принявъ къ себѣ такую дѣвушку, они считаютъ ее своей старшей дочерью и ни чѣмъ не отличаютъ отъ своихъ дѣтей, такъ же строго надзираютъ за нею и такъ же пекутся объ ней, ласкаютъ ее. Ни что не можетъ быть вѣрнѣе подобнаго разсчета: ни одна ласка ихъ, ни одно доброе слово не пропадетъ: все въ десятеро передастся дѣтямъ! бѣдная дѣвушка, брошенная обстоятельствами въ чужую семью, понимаетъ и цѣнитъ хорошее обхожденіе съ нею, и на дѣтяхъ старается вознаградить то, что сдѣлали для нея родители; тѣмъ болѣе, что это для нея единственное средство показать свою благодарность. Но это еще не все, она вамъ еще больше докажетъ благодарность свою: воспитаніе дѣтей вашихъ кончено; но у васъ подросли племянницы, у васъ есть воспитанницы, пріемыши, сироты, безъ которыхъ едва ли существуетъ въ Россіи хоть одинъ помѣщичій домъ, но для этихъ сиротъ вы не можете жертвовать тѣмъ, чѣмъ вы жертвовали для вашихъ собственныхъ дѣтей, и вотъ добрая дѣвушка, довольная вами, называющая васъ папенькой, маменькой, за ничтожную плату, даже совсѣмъ безъ платы, охотно возмется за воспитаніе сиротъ. Она, можете быть увѣрены, не позволитъ сманить себя, какъ иностранная гувернантка за пятьсотъ лишнихъ рублей въ годъ; только не считайте ее наемницей, не ставьте на ряду съ няньками и горничными! И, кажется, она имѣетъ право на это по образованію своему, а часто и по происхожденію: отецъ ея былъ, можетъ-быть, полезный гражданинъ и заслуженный человѣкъ. Если же она, это слабое, немощное созданіе, вмѣстѣ съ тѣмъ и кормилица престарѣлой матери, маленькихъ сестеръ, братьевъ, о, тогда уважайте ее, ставьте въ примѣръ вашимъ дѣтямъ. Такой дѣвушкѣ смѣло, безъ опасенія можете вручить судьбу дѣтей вашихъ и надѣяться, что она поселитъ въ ихъ душахъ стремленіе ко всему доброму, высокому.
   Полтора года страдалица Лиза жила въ домѣ откупщика, пока ей не суждено было встрѣтиться съ Стрѣлинымъ. Могла ли она вообразить, что, кромѣ матери и доброй мадамъ Цирлихъ, былъ еще на свѣтѣ человѣкъ, принимавшій въ ней участіе, хотя онъ видѣлъ ее до того времени одинъ только разъ; потому-что, если припомните, господинъ съ ленточкою въ петлицѣ, который смотрѣлъ на нее такъ пристально въ залѣ пансіона, былъ никто иной, какъ нашъ знакомецъ, Александръ Ивановичъ Стрѣлинъ. Онъ слышалъ тогда разговоръ ея съ матерью, и разговоръ этотъ имѣлъ на него такое чудесное дѣйствіе, что съ-тѣхъ-поръ мысль о благородномъ намѣреніи дѣвушки, а вмѣстѣ и объ ней самой не выходила у него изъ головы. Только дѣвушка съ такими чувствованіями, думалъ онъ, только существо, въ которомъ столько любви и самоотверженія, можетъ составить мое счастіе. И онъ не обманулся. Не обманетесь и вы, милостывые государи, если представится вамъ счастливый случай подмѣтить то, что Александръ Ивановичъ пашелъ въ Лизѣ. Но вотъ бѣда: эти вещи подмѣчаются не на балѣ и не въ гостиной; онѣ скрываются отъ насъ, онѣ часто сокрыты отъ цѣлаго свѣта, или, что еще хуже, извѣстны людямъ, не умѣющимъ ни понимать, ни цѣнить ихъ. Ожидала ли, хотѣла ли Лиза имѣть кого-нибудь свидѣтелемъ разговора своего съ матерью въ залѣ пансіона? Только случай поставилъ тутъ человѣка, умѣвшаго оцѣнить ея намѣренія. Тотъ же случай свелъ ее съ нимъ на балѣ у повытчика и показалъ весь ужасъ ея положенія.
   Лиза перемѣнилась, Лиза похудѣла, и по обращенію съ ней самаго Пробкина и его сына, Стрѣлинъ догадался о причинѣ ея перемѣны, и рѣшился, на первый разъ, если не перемѣнить то по-крайней-мѣрѣ улучшить ея состояніе. Для этого нужно было ему взглянуть на нее вблизи, тѣмъ болѣе, что предположеніе о причинѣ ея перемѣны было всё-таки не больше, какъ догадка. Во всякое другое время, онъ едва ли согласился бы посѣтить откупщика, теперь онъ принялъ приглашеніе съ радостью и не давалъ отдыха Василью Васильевичу, умоляя везти его поскорѣе въ домъ Пробкина. Наконецъ, на третій день послѣ бала, они поѣхали къ откупщику, но, увы! Лиза совсѣмъ не являлась въ гостиной. Черезъ два дня потомъ Александръ Ивановичъ снова былъ у Пробкина и опять не видалъ Лизы. Что тутъ дѣлать? Да больше ничего не остается, какъ безсовѣстно напроситься къ откупщику на обѣдъ, неужели онъ даже и за столъ съ собой не сажаетъ ея? Въ такомъ случаѣ надобно будетъ прикинуться любителемъ дѣтей. Обдумавъ все это, какъ слѣдуетъ, Александръ Ивановичъ рѣшился даже и не напрашиваться, а просто, безъ церемоній, нагрянуть къ нему въ ближайшее воскресенье во время обѣда. Онъ и исполнилъ это, и поймалъ на дѣлѣ, за исключеніемъ Петра Тимоѳеевича, всю семью Пробкина, а въ томъ числѣ и Лизу.
   Можете себѣ представить, удивило ли Пробкина такое неожиданное посѣщеніе. Александръ Ивановичъ представилъ въ извиненіе, что, проѣзжая мимо, онъ не могъ не засвидѣтельствовать своего почтенія Тимоѳею Матвеевичу, но никакъ не ожидалъ найти его за столомъ.
   -- Мы, сударь, по просту, обѣдаемъ въ два часа; но всё-таки надѣемся, что вы не откажетесь откушать съ нами, отвѣчалъ Пробкинъ, мигая Лизѣ.
   Александръ Ивановичъ догадался, что означало это миганье: Лиза должна уступить ему свое мѣсто, потому-что за столомъ не было для него прибора. Александръ Ивановичъ тотчасъ бросился къ ней.
   -- Прошу васъ остаться, говорилъ онъ, хватаясь за ея стулъ: я найду себѣ мѣсто. Онъ втерся между хозяиномъ и его старшею дочерью. Чтобы заставить Лизу не прятаться и послѣ обѣда. Стрѣлинъ тотчасъ же приступилъ къ знакомству съ маленькими дочерьми Пробкина. Я знакомство въ этимъ народомъ очень скоро дѣлается: ему стоило бросить въ нихъ пару хлѣбныхъ шариковъ и онъ сдѣлался ихъ пріятелемъ. Дѣвочки смѣялись, грозили ему пальцами и сами готовы были бросать въ него шариками, если бы Лиза не удержала ихъ. Тимоѳей Матвеевичъ не могъ не замѣтить: что по причинѣ такой любви къ дѣтямъ, Александру Ивановичу слѣдовало бы жениться; но произнося это, онъ задумался, провелъ рукой по лбу и значительно взглянулъ на гостя. "Ба! подумалъ онъ, да молодецъ-то не даромъ такъ часто началъ ѣздить ко мнѣ! Оно не дурно бы для Палаши: человѣкъ-то въ чинахъ, и въ силѣ у министра!" И почтеннѣйшій Тимоѳей Матвеевичъ сталъ мелкимъ бѣсомъ разсыпаться передъ Стрѣлинымъ. Когда же, послѣ обѣда, Александръ Ивановичъ заговорилъ съ его дочерью, онъ положительно нарекъ его своимъ зятемъ, и даже долгомъ счелъ удалиться къ себѣ въ кабинетъ, чтобы не мѣшать имъ покороче познакомиться. По, толкуя съ Пелагеей Матвеевной, Стрѣлинъ держалъ за руку одну изъ маленькихъ дѣвочекъ въ которой находилъ большое сходство съ своей кузиной, Олей, хотя между ними не было никакого сходства. Александръ Ивановичъ не забылъ прибавить, что кузина его училась въ такомъ-то пансіонѣ, томъ же самомъ, гдѣ училась Лиза. Хитрость удалась.
   -- Какъ, развѣ Оля ваша кузина? спросила Лиза, стоявшая до того въ почтительномъ отдаленіи и не учавствовавшая въ разговорѣ. За такую дерзость Пелагея Тимоѳевна злобно посмотрѣла на нее.
   -- А развѣ вы ее знаете? спросилъ въ свою очередь Александръ Ивановичъ, восхищенный такимъ порывомъ любопытства.
   -- Какъ же, мы съ ней были большія пріятельницы. Только она вышла годомъ раньше меня.
   Начались безконечныя розысканія и разспросы о томъ, что Оля дѣлала въ пансіонѣ, какъ училась, какъ шалила; разсказы о томъ, гдѣ она теперь, какъ поживаетъ; отъ Оли разговоръ перешелъ на другіе предметы; слово за слово, и новые знакомцы нечувствительно проговорили цѣлый часъ. Между тѣмъ, глядь, -- о ужасъ!-- въ комнатѣ никого нѣтъ, кромѣ ихъ двоихъ и одной изъ маленькихъ дѣвочекъ, которую Александръ Ивановичъ все еще держалъ за руку, хотя она давно уже спала, положивъ голову къ нему на колѣни. Не могу знать, занимательный ли разговоръ или участіе Александра Ивановича въ ея судьбѣ, или что другое заставили Лизу забыться такъ долго, не замѣчая, что оставалась съ гостемъ глазъ на глазъ. Она совершенно опомнилась уже тогда, когда Пелагея Тимоѳеевна опять вошла и закричала на свою спящую сестру. Лиза затрепетала: она предчувствовала, что быть бѣдѣ, и не ошиблась. За дверьми ждалъ самъ Пробкинъ, который молча проводилъ ее до дѣтской, а тамъ съ свирѣпымъ видомъ показалъ ей опрокинутый столъ, разбитый графинъ и одну изъ маленькихъ дѣвочекъ съ изрѣзанными пальцами. Хотя плачущая дѣвочка утверждала, что она, но приказанію Пелагеи Тимоѳеевны, хотѣла показать свою легкость, спрыгнуть со стола, однакожъ Тимоѳей Матвеевичъ не вѣрилъ и осыпалъ бѣдную Лизу упреками, почти ругательствами.
   Не зная, не воображая какихъ хлопотъ надѣлалъ онъ въ домѣ откупщика, Стрѣлинъ бѣжалъ домой, восхищенный умомъ, образованностью своей знакомки. Въ квартирѣ у себя нашелъ онъ Василья Васильевича.
   -- Ты глупъ, Василій, говорилъ онъ, душа его въ объятіяхъ: ты тысячу разъ глупъ, ты милліонъ разъ.....
   -- Нѣтъ, послуш.....
   -- Ты глупъ! два милліона-пятьсотъ-тысячъ разъ серебромъ, если могъ предпочесть Лизѣ толстое дѣтище откупщика!
   -- Нѣтъ, послушай, Александръ Ивановичъ, я рѣшительно побилъ бы тебя за такую дерзость, если бъ не видѣлъ, что ты помѣшался. Уже это одно чего стоитъ, что ты незваный отправился обѣдать къ Пробкину.
   -- Ничего, братецъ. Ужъ дѣлать глупости, такъ до конца! Завтра опять отправляюсь, также незваный и еще не во время.
   -- Это что значитъ?
   -- Одна изъ дѣвочекъ выболтала мнѣ, что ни сестры, ни отца ея побудетъ дома завтра въ одиннадцать часовъ, и что онѣ будутъ въ это время учиться въ столовой.
   -- Не совѣтую; зачѣмъ мѣшать имъ? Пробкинъ и безъ того ужъ не совсѣмъ доволенъ Елизаветой Павловной.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Да; сверхъ того сынъ Пробкина всегда какъ-то двусмысленно улыбается, когда заговорить объ ней. Можетъ-быть ея поведеніе.....
   Александръ Ивановичъ вскочилъ.
   -- Выслушай меня, Василій Васильевичъ: если подобная мысль осмѣлится еще когда-нибудь появиться въ твоей головѣ, выкинь, истреби ее какъ можно скорѣе? И паче даю тебѣ честное слово, что несмотря на...
   Василій Васильевичъ испугался.
   -- Ну, полно, полно же, говорятъ тебѣ! Экъ ты расходился!
   Стрѣлинъ едва держался на ногахъ; лицо его горѣло, глаза сверкали.
   -- Такъ, кромѣ всѣхъ непріятностей, которыя бѣдная дѣвушка терпитъ въ этомъ домѣ, еще и клевета.....
   -- Быть бѣдѣ, быть бѣдѣ! говорилъ между тѣмъ Василій Васильевичъ, торопливо ходя по комнатѣ. Александръ Ивановичъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ пріятелю, заклинаю тебя всѣмъ, заклинаю твоей любовью, не ходи больше къ Пробкину. Если дѣвушка тебѣ такъ нравится, или женись на ней, или постарайся пріискать для нея другое мѣсто; только, ради Бога, не являйся къ Пробкину и избѣгай встрѣчи съ его сыномъ. Прошу тебя объ этомъ для твоей же пользы! Ну, успокойся же, одумайся и ты увидишь, дѣло ли я говорю.
   --..... но какъ возможно, кто смѣлъ ее Лизу!
   -- Э, братецъ, на кого люди не клеветали!
   -- Да; но большая разница оклеветать насъ съ тобой, или замарать доброе имя дѣвушки.
   -- Такъ послушай же, вотъ что сдѣлаемъ: я беру на себя вступиться за нее. При первомъ удобномъ случаѣ, я объявлю этому негодяю, что если онъ осмѣлится что-нибудь говорить на ея счетъ, такъ это не сойдетъ ему съ рукъ. Но я скажу это хладнокровно, не горячась, много, много, что покажу вотъ эту ладонь. Согласись, что при видъ такого убѣдительнаго доказательства уймется и не такой трусъ, какъ молодой Пробкинъ.
   -- Другъ, обними меня?
   -- Дай же слово, что, пока я не переговорю съ Пробкинымъ, ты не явишься къ нимъ въ домъ.
   -- Изволь; но съ тѣмъ, чтобы ты сегодня же, сейчасъ же объяснился съ нимъ. Еще не поздно: семь часовъ.
   --..... Что за нетерпѣнье, братецъ...
   -- Вася, милый, голубчикъ! сдѣлай милость, не откладывай; отправляйся сейчасъ же!
   -- Да дай хоть собраться съ духомъ. Вѣдь это дѣло не шуточное: можетъ легко случиться, что меня и въ шею вытолкаютъ, не говоря уже о томъ, что я потеряю прекрасную партію.
   -- Вася, душенька! и Стрѣлинъ надѣвалъ на голову пріятеля шляпу, накинулъ на него шинель, и не слушая возраженій, толкалъ къ дверямъ, твердя безпрестанно: Васичка, милый, красавчикъ, голубчикъ!
   Милый Васичка крѣпко задумался, выходя отъ Стрьлина. "Чортъ возьми! думалъ онъ, связался жъ этимъ сумасшедшимъ! Изъ-за чего я буду ссориться съ людьми, которые всегда ласкали меня. Молодой-то Пробкинъ, правда негодяй, и мнѣ хотѣлось бы проучить его, но отъ этого можетъ разстроиться....." Василій Васильевичъ остановился посереди улицы. "Идти или нѣтъ?" Нѣтъ, лучше не идти.....
   Ба! да о чемъ же я думаю, какъ-будто непремѣнно надобно ссориться! Просто, объявлю Пробкину по секрету, что Александръ Ивановичъ влюбленъ въ Елизавету Павловну и чтобъ онъ былъ при немъ осторожнѣе, вотъ и дѣло съ концемъ!" И Василій Васильевичъ благополучію отправился.
   На другой день по утру, Стрѣлинъ былъ уже у Василья Васильевича; не засталъ его дома, по справившись, былъ ли вчера пріятель его у Пробкина, получилъ въ отвѣтъ, что былъ и воротился домой не очень веселымъ. "Дѣло сдѣлано!" сказалъ Александръ Ивановичъ, и отправился прямо въ домъ откупщика.
   Такъ и случилось, какъ расчитывалъ Стрѣлинъ: онъ нашелъ дома только Лизу и дѣтей. Но не въ такомъ страшномъ видѣ думалъ онъ найти се: Лиза была необыкновенно блѣдна, глаза ея еще краснѣли отъ слезъ; лицо и все положеніе ея выражало такое глубокое душевное страданіе, что молодой человѣкъ ужаснулся. Увидя его, Лиза больше"испугалась, нежели обрадовалась.
   -- Вы, вѣрно, нездоровы? спросилъ Стрѣлинъ.
   Вмѣсто отвѣта, двѣ крупныя слезы выкатились изъ глазъ дѣвушки. Она взглянула на Стрѣлина, какъ-бы желая спросить: неужели въ самомъ дѣлъ мои страданія могутъ васъ тронуть? и лицо ея покрылось яркимъ румянцемъ, когда Александръ Ивановичъ, съ непритворнымъ участіемъ торопливо сталъ распрашивать объ ея положеніи, о хозяинѣ дома, объ его дѣтяхъ, о томъ, каково съ ней обращаются. По сколько онъ ни раскрашивалъ, ничего не могъ вывѣдать; ни жалобы, ни упрека на безчеловѣчное семейство откупщика не услышалъ онъ отъ доброй дѣвушки: она винила только себя въ непріятностяхъ, которыя случалось ей терпѣть. Замѣтно было однако жъ, что главнымъ врагомъ ея была Пелагея Тимоѳеевна. Въ это время вошелъ лакеи Пробкина; поднявъ голову, и размахивая руками онъ вступалъ сильнѣе нежели нужно, чтобы ступить твердо,-- признакъ, что господъ нѣтъ дома, и что онъ самъ себѣ большой.
   -- Отнесъ, сказалъ онъ громко, остановясь передъ Елизаветой Павловной.
   -- Ну, спасибо любезный, и засталъ дома?
   -- Да; къ обѣдни собирается и велѣла вамъ сказать, что ждетъ васъ къ себѣ обѣдать.
   -- Хорошо, хорошо, спасибо!
   -- Только-то! а на водочку обѣщали?
   Лиза покраснѣла, взглянувъ на Александра Ивановича, который такимъ образомъ, случайно сдѣлался свидѣтелемъ наглаго обращенія съ ней лакея. Она поспѣшно вынула изъ ридикюля серебряную монету и отдала лакею. Тотъ взялъ, почесалъ себѣ голову и медленно пошелъ къ дверямъ, разсуждая про-себя, въ-слухъ.
   -- Да стоило ли сапоги драть изъ-за четвертака? хоть бы полтинникъ дали?.....Ладно же, въ другой разъ сама сходишь.
   Онъ хлопнулъ дверью. Лиза вспыхнула и поблѣднѣла.
   -- Какую важную услугу оказалъ вамъ этотъ дерзкій холопъ? спросилъ Стрѣлинъ.
   -- Сегодня день имянинъ моей маменьки; я посылала поздравить ее и отнести чепчикъ моей работы.
   Пользуясь случаемъ Стрѣлинъ разспросилъ Лизу объ ея матери, узналъ даже, гдѣ она живетъ.
   Въ сосѣдней комнатѣ, послышался шумъ. Черезъ минуту вошелъ Пробкинъ. Протянувъ руку къ Александру Ивановичу, онъ насмѣшливо посмотрѣлъ на Лизу. Александръ Ивановичъ не замѣтилъ этого, потому-что старался придумать предлогъ своему посѣщенію, и выдумалъ, что ему нужно переговорить съ откупщикомъ объ одномъ очень важномъ дѣлѣ.
   -- Онъ сейчасъ пріѣдетъ, отвѣчалъ молодой Пробкинъ; а между тѣмъ, неугодно ли вамъ пройти ко мнѣ, попробовать чудныхъ регалій, которыхъ я только-что купилъ?
   Отказаться было не ловко, и они пошли.
   -- Знаете ли что, Александръ Ивановичъ, сказалъ Пробкинъ, усаживая Стрѣлина въ своемъ кабинетѣ и подавая ему сигару: знаете ли что: вѣдь я васъ ревную!
   -- Въ самомъ дѣлѣ; къ кому?
   -- Да хоть бы къ Лизаветѣ Павловнѣ.
   Александръ Ивановичъ никакъ не ждалъ этого; онъ посмотрѣлъ на Пробкина какъ можно сердитѣе въ надеждѣ, что онъ уймется. Но Пробкинъ не унимался.
   -- Вы, говорятъ, вчера цѣлые два часа просидѣли съ ней наединѣ, и сегодня, чѣмъ свѣтъ, вы ужъ подлѣ нея!
   -- Что жъ изъ этого?
   -- Ну, то, что я ревную: я самъ ухаживаю за ней.....
   Кровь начинала уже кипѣть въ жилахъ Стрѣлина; но все еще, не желая ссориться съ Пробкинымъ, онъ довольно хладнокровно сказалъ:
   --.....Почтеннѣйшій, будемъ откровенны: эта дѣвушка вамъ совсѣмъ не пара. Если вы думаете...
   -- Ха, ха, ха! Кто жъ вамъ, сказалъ, что она можетъ быть мнѣ парой. Дѣло обойдется.....
   Лихорадка трясла между тѣмъ Александра Ивановича, кулаки его судорожно сжимались. Увидѣвъ, наконецъ, чѣмъ должна кончиться послѣдняя фраза Пробкина, онъ не далъ ему договорить.
   -- Молчи, негодяй! закричалъ онъ, бросивъ въ сторону недокуренную сигару и вытянувшись во весь ростъ: какъ смѣешь ты клеветать на благородную дѣвушку!
   Испуганный Пробкинъ пятился къ дверямъ, Стрѣлинъ его преслѣдовалъ.
   -- Милостивый государь! сказалъ наконецъ первый: вы меня обидѣли, и я требую удовлетворенія!
   -- Удовлетворенія, тебѣ, мужику, удовлетворенія! куда же ты пятишься?
   -- Я вижу, вы съ ума сошли! Извольте идти вонъ, иначе я позову людей! А между тѣмъ, если вы благородный человѣкъ, завтра въ шесть часовъ вечера вы явитесь къ Выборгской Заставь: я жду васъ съ пистолетами; секундантовъ не нужно.
   Сказавъ это, Пробкинъ хлопнулъ дверью и скрылся.
   Только подходя къ своей квартирѣ, Стрѣлинъ опомнился и пришелъ въ себя. Глупою, смѣшною и жалкою показалась ему тогда вся эта сцена съ сыномъ откупщика. Ему стыдно стало, когда онъ разсудилъ, что этотъ жалкій негодяй могъ вывести его изъ себя. Но вотъ, что странно: неужели Василій Васильевичъ ничего не говорилъ Пробкину. Если говорилъ, то дерзость этого негодяя слишкомъ велика и его надобно наказать! А между тѣмъ необходимо узнать, исполнилъ ли Василій Васильевичъ свое обѣщаніе. Но, явившись домой, Стрѣлинъ забылъ и о Васильѣ Васильевичѣ и о Пробкинъ; только Лиза и ея страшная участь были у него на умѣ. "Да, я освобожу ее, я вырву ее изъ этого ада, говорилъ онъ, я долженъ освободить ее! Бѣдная, несчастная дѣвушка!.... но какъ это сдѣлать?
   Онъ въ раздумьѣ ходилъ изъ угла въ уголъ. Наконецъ, какая-то счастливая мысль мелькнула у него въ головѣ и онъ ухватился за нее, сѣлъ за столъ, взялъ листъ бумаги и принялся писать.
   

V.
Неизвѣстная благотворительница.

   День ангела старой Зерновой начался для нея необыкновенно хорошо; въ то время, когда она собиралась итти къ обѣднѣ, ей принесли поздравленіе и подарокъ отъ Лизы.
   -- Агаѳья, Агаѳья! вскричала старушка, едва помня себя отъ радости, посмотри, какой подарокъ Лизочка мнѣ прислала:
   И развернувъ чепчикъ, она, со слезами на глазахъ, цѣловала его. Потомъ встала передъ зеркаломъ и начала, примѣривать обновку.
   -- Посмотри-ка, Агаѳья, какая прелесть! Не праздали, что я хороша въ этомъ чепчикѣ?
   -- Хороши, матушка, ужъ какъ же не хороши! отвѣчала старая служанка, бывшая нѣкогда няней у Лизы.
   -- Хороша, говоришь ты, и молода не правда ли? Да какъ не помолодить мнѣ, когда моя Лизочка, моя милая, дорогая Лизочка такъ лелѣетъ меня?
   Старушка сняла чепчикъ и, обливаясь слезами, начала цѣловать на немъ всѣ ленточки, всѣ бантики, приговаривая: "Моя милая, родная, ненаглядная!"
   -- Посмотри-ка, Агаѳья, продолжала она, снова становясь передъ зеркаломъ и надѣвая чепчикъ, посмотри-ка, я думаю вотъ такъ лучше. Хорошо ли такъ?
   -- Да ужъ какъ не надѣньте, все хорошо.
   -- Правда, правда, что отъ Лизочки, то все хорошо: а вѣдь этотъ чепчикъ отъ Лизы, и ея собственной работы!
   -- Слышала, матушка, слышала!
   Казалось, старушкѣ мало было одного свидѣтеля ея радости. Она подошла къ окну, ей хотѣлось остановить всѣхъ приходящихъ и сказать имъ: "Посмотрите какую обновку прислала мнѣ Лиза. Она сама надъ ней трудилась!"
   -- Да скажи же, Агаѳья, хорошъ ли мой чепчикъ? говорила она потомъ, опять любуясь на себя въ зеркалѣ.
   -- Хорошъ, матушка, отвѣчала Агаѳья въ сотый разъ, ужъ такъ-то хорошъ, что и сказать нельзя.
   -- Ну то-то же; вѣдь его Лизочка мнѣ прислала!
   И снова слезы, снова благословенія на обожаемую дочь.
   Потомъ старушка задумалась. "Какъ жаль, думала она, что Лиза моя не совсѣмъ здорова. Только это и сокрушаетъ меня. Худѣетъ бѣдненькая и ума но приложу, отъ чего: житье ей кажется хорошее! впрочемъ, и то сказать, всё-таки въ разлукѣ съ матерью! Какъ бы хотѣлось пожить съ ней, голубушкой; еще больше хотѣлось бы поняньчить на своихъ рукахъ..... Охъ, я старая грѣшница, мало мнѣ, что у меня есть хлѣбъ насущный! Не будь у меня дочери, что бы я стала дѣлать, нищая?.... Что же дѣлать, таковъ ужъ человѣкъ, все хочется лучше! Я правду сказать, продолжала она, возвращаясь къ любимой мысли, спокойно бы закрыла глаза, если бы..... Однако жъ благовѣстятъ, кажется, Агаѳья, прислушайся-ка.
   -- Давнымъ давно, сударыня.
   -- Что жъ ты мнѣ не скажешь?
   -- Да ужъ я много разъ докладывала, да вы все не слушаете.
   -- Ахти, не опоздать бы!
   Накинувъ салопъ, старушка побѣжала къ обѣднѣ.
   -- Ну, Агаѳья, говорила она; возвратясь изъ церкви, скоро ли у тебя будетъ все готово? Смотри же, чтобы намъ не ударить лицомъ въ грязь: угостимъ Лизочку на славу! Постели скатерть и салфетки самыя чистыя; да не забудь вынуть серебряные ножикъ и вилку. Ихъ положи для гостьи, а я могу поѣсть и простыми. Да что же ты не приберешь порядочно комнатъ? Стыдно будетъ такъ принимать дорогую гостью; надобно, чтобы все было особенно чисто и опрятно; вѣдь у меня сегодня праздникъ!.... Ахъ, Боже мой! совсѣмъ изъ головы вонъ!.... пирожнаго-то, ея любимаго, мы и не купили! Сходи-ка, Агаѳья..... нѣтъ, дай мнѣ салопъ, я сама побѣгу въ кандитерскую: это не далеко!
   Вмѣсто салопа служанка подала ей пакетъ съ письмомъ.
   -- Что это, отъ Лизы? Ужъ не отказывается ли она отъ моего обѣда?
   -- Нѣтъ-съ; принесъ слуга отъ какой-то неизвѣстной барыни.
   -- Неизвѣстной, говоришь ты? Въ самомъ дѣлѣ почеркъ руки не знакомый. Дай-ка очки, Агаѳья.
   Надѣвъ очки, Зернова принялась читать записку и сначала, казалось, была очень довольна, даже перекрестилась нѣсколько разъ; по потомъ, чѣмъ дальше, тѣмъ лицо ея становилось пасмурнѣе; а при концѣ чтенія, она вскрикнула и грянулась о земь. Очки отлетѣли въ сторону и разбились, хваленый чепчикъ свалился съ головы и сѣдые волосы разсыпались по полу.
   Агаѳья подбѣжала къ ней, взглянула на лицо, и всплеснувъ руками, закричала:
   -- Умерла, батюшки, умерла!
   -- Полно врать старая, сказалъ вошедшій слуга, который принесъ убійственное посланіе: ну что руки-то ломаешь по пустякамъ? Просто, обморокъ приключился. Плесни водицы въ лицо, и пройдетъ.
   -- Ахъ, ты, Господи! этакой грѣхъ!.... Поднимемъ ее, голубчикъ, да положимъ вотъ, хоть здѣсь, на диванъ..... вотъ такъ.
   Уложили. Агаѳья убѣжала въ кухню. Сострадательный посланецъ между-тѣмъ схватилъ со стола графинъ, налилъ въ горсть и плеснулъ въ лицо безчувственной. Агаѳья воротилась со стаканомъ уксусу и принялась тереть ей виски.
   -- Ну, вотъ, пошевелилась; вотъ, и глаза открываетъ, слава Богу! Прощайте же.
   -- Голубчикъ, подожди, пока совсѣмъ опомнится: я боюсь одна: не знаю, что дѣлать..... Такой болѣзни у ней никогда не бывало, говорила Агаѳья.
   Прійдя въ себя, старушка приподнялась, провела себѣ рукой по лбу, какъ-бы стараясь что-то припомнить; потомъ вдругъ проворно вскочила съ дивана. Силы ея какъ-будто мгновенно возвратились; щеки, за минуту покрытыя смертною блѣдностію, запылали.
   -- Агаѳья! закричала она, Агаѳья, бѣги поскорѣе, приведи мнѣ извозчика.... да бѣги же, говорятъ тебѣ!.... Ахъ Боже мой, Боже мой! воображала ли я? Такъ вотъ отчего она похудѣла! Злодѣи! безчеловѣчные! А она, глупенькая, и не говорила мнѣ, она боялась огорчить меня, ангелъ Божій!
   Старушка зарыдала.
   -- Эй, кто тамъ? спрашивала она потомъ, услышавъ, что кто-то ходитъ въ прихожей.
   -- Это я-съ, отвѣчалъ посланецъ.
   --..... А! любезный, ты здѣсь еще? войди сюда... Эта записка отъ твоей госпожи?
   -- Точно такъ-съ.
   -- Благодари ее, тысячу разъ благодари. А вотъ тебѣ за услугу.
   -- Неокончательно благодаренъ.
   --.....Я сама поѣду благодарить се Гдѣ она живетъ?
   -- Не извольте безпокоиться, сударыня; онѣ не хотятъ, чтобы вы пріѣзжали.
   -- Однако жъ это мой долгъ. И кромѣ того, мы! надобно переговорить съ ней кои о чемъ. Потрудись же сказать.....
   -- Не приказано сказывать, сударыня. Мнѣ даже не приказано и оставаться здѣсь; я остался только ради вашего обморока. Я теперь, счастливо оставаться.
   -- Подожди, подожди. По-крайней-мѣрѣ не можешь ли мнѣ сказать, какъ узнала она о моей дочери?
   -- Не могу знать.
   -- Она пишетъ еще, что знакома была съ моимъ мужемъ. Скажи, голубчикъ, давно ты у нихъ служишь?
   -- Я и родился у нихъ въ домѣ.
   -- Такъ вѣрно знаешь, гдѣ жили они передъ этимъ?
   Слуга смѣшался.
   -- Я право не знаю, этотъ городъ, Тверь что ли онъ прозывается, али Кострома; кажись, что Тверь.
   -- Тверь; но въ Твери у насъ не было никого знакомыхъ. Не жили ли твои господа еще гдѣ-нибудь?
   -- Какъ жо-съ, жили; въ Ярославлѣ, кажется.
   -- И въ Ярославлѣ я никого не знаю. Странное дѣло!
   -- Да вы-то сударыня, сами гдѣ изволили прежде жить?
   -- Я жила съ мужемъ, одно время въ Черниговѣ.
   -- Ну, вотъ оно и есть! Черниговъ. Я все смѣшиваю его съ Ярославлемъ.
   Старушка посмотрѣла на него съ подозрѣніемъ.
   -- Да и въ Черниговѣ я никогда не знавала такой фамиліи: Пфейль..... Нѣтъ, рѣшительно, у насъ не было такихъ знакомыхъ. Твой господинъ былъ вѣрно изъ иностранцевъ?
   -- Точно такъ-съ, отвѣчалъ слуга, совсѣмъ сбитый съ толку: они были изъ Нѣмцевъ. А барыня-то, не што-таки, понаторѣли по-русски.
   -- Послушай, любезный, ты все лжешь: я это вижу. Госпожа твоя совсѣмъ меня не знаетъ. Отдай же ей назадъ эти деньги, и скажи, что благодаря Бога и моей дочери, я милостыни ни отъ кого не принимаю.
   Услышавъ это, слуга ударился бѣжать, и въ самыхъ дверяхъ, столкнувшись съ Агаѳьей, сбилъ ее съ ногъ.
   -- Аль ты ошалѣлъ! говорила старая служанка, потирая себѣ ушибленную руку. Ужъ не укралъ ли онъ чего-нибудь, что бѣжитъ сломя голову?
   -- Нѣтъ, все цѣло, отвѣчала Зернова: по странно! отъ кого бы могло быть?.... Однакожъ, ѣдемъ Агаѳья, ты поѣдешь со мной. Запри квартиру.
   Зернова и старая служанка ея пустились въ путь. Сколько ни спрашивала послѣдняя, куда онѣ ѣдутъ, не получала никакого отвѣта; госпожа ея только попукала извозчика и вскрикивала отъ безпрестанныхъ толчковъ тряскихъ дрожекъ. Черезъ полчаса дрожки остановились у подъѣзда квартиры Пробкина. Охая старая Зернова сошла съ дрожекъ, и пока служанка расплачивалась съ извозчикомъ, она была уже въ квартирѣ откупщика. Черезъ минуту потомъ Лиза лежала въ ея объятіяхъ.
   -- А я собиралась къ вамъ, маменька.
   -- И поѣдешь, съ тѣмъ, чтобы больше никогда не разставаться со мной. Нѣтъ, не отпущу я тебя больше никуда, не разстанусь съ тобой, ангелъ Божій: эти изверги замучать тебя! и добрая мать все крѣпче и крѣпче сжимала дочь свою, какъ-будто боясь, чтобы кто-нибудь не разлучилъ ихъ.
   -- Маменька, что это значить?
   -- Все знаю, душенька, не скрывай отъ меня больше: знаю, какъ безчеловѣчно обращаются они съ тобой! А ты не хотѣла мнѣ сказать. Ну, если бы они уморили тебя? Ахъ, Лиза, Лиза!
   -- Кто же вамъ сказалъ?....
   -- Кто бы ни сказалъ, я все узнала и не позволю тебѣ оставаться здѣсь ни на минуту! Душенька, сказала она потомъ, обращаясь къ одной изъ воспитанницъ Лизы, я хочу переговорить съ твоимъ папенькою, позови его сюда.
   -- Маменька, ради Бога, что вы хотите дѣлать?
   -- Предоставь это мнѣ; ужъ я знаю, что мнѣ дѣлать и что говорить.
   Черезъ нѣсколько минутъ явился Пробкинъ. Раскланявшись довольно учтиво со старушкой онъ началъ-было поздравлять ее съ днемъ ангела.
   -- Оставимъ поздравленія господинъ Пробкинъ, сказала Зернова съ достоинствомъ: къ чему пустыя фразы! Прошу васъ лучше сѣсть и выслушать.
   Удивленный откупщикъ молча сѣлъ.
   Лиза не могла надивиться, откуда взялась такая прыть у ея матери. Прежде, бывало, старушка не только передъ откупщикомъ, но и передъ послѣднимъ слугой въ его домѣ, готова была встать на колѣни и умолять, чтобы онъ берегъ ея дочь; бывало, она боялась откупщика, а теперь, онъ вошелъ въ комнату и раскланялся, а она даже и не привстала, онъ хотѣлъ поздравить се, а она заставила его молчать, -- ну просто сдѣлалась грубіянкой. А что всего удивительнѣе, Пробкинъ безпрекословно исполняетъ всѣ ея приказанія! Лиза еще не знала, что видъ грозный и повелительный, на чьемъ бы лицѣ онъ ни являлся, такъ сильно дѣйствовалъ на Пробкина, что онъ тотчасъ смирялся лі покорствовалъ. По госпожа Зернова тотчасъ замѣтила, что имѣетъ дѣло съ трусомъ, и это придало ей еще больше храбрости. Она осыпала откупщика упреками за недостойное обращеніе съ ея дочерью, за потачку своимъ грубымъ, необразованнымъ дѣтямъ, за дерзость прислуги, за все: она съ свойственною женщинѣ, и притомъ матери, проницательностью догадалась и живо описала тягостное положеніе своей дочери въ этомъ домѣ, и описала даже съ такими подробностями, которыхъ никто ей не сообщалъ. Откупщикъ молчалъ, не смѣлъ прекословить, не смѣлъ оправдываться. Старушка пуще и пуще воспламенялась, разбранила, что называется отдѣлала его, увезла Лизу съ собой, приказавъ служанкѣ забрать ея вещи.
   По возвращеніи домой, Зернова легла въ постель, жалуясь на слабость и сильную головную боль.
   -- Худо же встрѣтили мы нынѣшній день, говорила она, лежа съ завязанной головою: а вѣдь я готовила для тебя парадный обѣдъ, Лизочка. Сядь же и кушай.
   Лиза отказалась отъ параднаго обѣда, и онъ цѣликомъ достался Агаѳьѣ. Лизу мучило любопытство: ей хотѣлось знать, отъ кого мать могла узнать объ ея горькомъ положеніи? Наконецъ она рѣшилась спросить.
   -- Возьми записку тамъ, на тоалетѣ, отвѣчала старушка: прочитай, и скажи, что ты обо всемъ этомъ думаешь? Читай въ-слухъ.
   Лиза читала:

"Милостивая Государыня,

   "Мой покойный мужъ, статскій совѣтникъ Пфойль, былъ облагодѣтельствовалъ вашимъ супругомъ. Благодѣяніе это состояло въ томъ, что, когда мы пострадали отъ одного несчастнаго случая, вашъ супругъ рѣшился ссудить насъ пятнадцатью тысячами рублей, безъ всякаго залога, даже безъ письменнаго вида, съ тѣмъ, чтобы мы уплатили ему, или его наслѣдникамъ, какъ и когда можемъ. Къ несчастію, дѣла наши и при жизни моего мужа и по смерти его, даже до сего времени, были такъ плохи, что мы не въ состояніи были ничего уплатить благородному человѣку, оказавшему намъ пособіе. Теперь обстоятельства дозволяютъ мнѣ приступить къ уплатѣ долга, и я рѣшилась начать ее съ нынѣшняго же дня. Я буду уплачивать вамъ ежегодно по тысячѣ-двѣсти рублей капитала и шестисотъ рублей процентовъ, что составитъ тысячу-восемьсотъ рублей въ годъ и полтараста рублей въ мѣсяцъ. Прошу позволенія платить помѣсячно: это будетъ для меня не такъ обременительно. Сто-пятьдесятъ рублей слѣдующія за этотъ мѣсяцъ, здѣсь прилагаются."
   "Не знаю какъ приступить къ сообщенію вамъ извѣстія, не совсѣмъ радостнаго о вашей дочери. Извѣстіе это очень огорчитъ васъ, не смотря на то, не могу не открыть вамъ, что я недавно узнала на ея счетъ. Совѣтую вамъ не оставлять ея больше у купца Пробкппа; съ нею обращаются очень дурно: сколько самъ Пробкинъ, столько же и дѣти его, особливо старшая дочь, находитъ удовольствіе мучить кроткую дѣвушку. Она скрываетъ все это отъ васъ, боясь васъ огорчить; но, если вы не возьмете ее къ себѣ, или не пріищете для нея другаго мѣста, ее измучатъ до того, что вгонятъ въ чахотку. Честь имѣю быть, и проч., Александра Пфейль."
   -- Ну, что ты думаешь объ этомъ?
   -- Я думаю, маменька, что намъ надобно благодарить Бога. Чего же лучше? У насъ есть свой кусокъ хлѣба!
   -- Такъ, да не такъ, душенька. У твоего отца не было тайны отъ меня. И, сказать по совѣсти, мы жили хоть не бѣдно, однако жъ никогда не имѣли въ рукахъ столько денегъ, чтобы могли раздавать по пятнадцати тысячъ рублей. Сверхъ того, я очень хорошо помню всѣхъ нашихъ знакомыхъ, но такой фамиліи, какая написана въ этой запискѣ, даже и не слыхивала.
   Тутъ старушка разсказала о томъ, какъ она сбила съ толку и заставила бѣжать слугу, который принесъ записку.
   -- Ну, какъ ты думаешь, что намъ дѣлать съ этими деньгами?
   -- Я думаю, по неволѣ прійдется взять ихъ: надобно же намъ чѣмъ-нибудь жить! А потомъ, когда я пріищу себѣ мѣсто, мы отдадимъ назадъ все что издержали.
   -- Очень умно; такъ и сдѣлаемъ. А какъ по твоему: отъ кого бы могло быть это письмо и деньги?
   Лиза снова взяла записочку, перечитала ее, и остановись надъ подписью, задумалась, а потомъ вдругъ вся вспыхнула.
   -- Ну, что, догадалась?
   -- Нѣтъ, маменька.
   -- Отчего же ты покраснѣла?
   Лиза покраснѣла еще больше.
   -- Да такъ, я и сама не знаю отчего!
   Лиза въ первый разъ обманула мать свою. И посулите можно ли ей было не обмануть и не покраснѣть: прочитавъ, по приказанію матери, записку во второй разъ, она задумалась надъ подписью. Вотъ какая мысль мелькнула тогда въ ея головѣ: пфейль -- стрѣла, Александра Пфейль -- Александръ Стрѣлинъ. Это, вѣрно онъ! больше нѣкому. Да и кому можно знать такъ хорошо обо всемъ, что терпѣла она въ домѣ откупщика, какъ не Стрѣлину? Это онъ, это навѣрное онъ! Но что же могло заставить его?.... Сдѣлавъ себѣ такой вопросъ, Лиза покраснѣла, очень естественно. Справедлива ли была ея догадка или нѣтъ, -- не беремся рѣшить. Это покажутъ послѣдствія.
   

VI.
Дуель.

   Что дѣлалъ въ это время Александръ Ивановичъ? Онъ былъ сильно встревоженъ сценою съ Пробкинымъ, занятъ судьбою бѣдной Лизы, съ которою уже рѣшился связать свою собственную. Онъ хотѣлъ кончить все дѣло разомъ и написалъ уже къ своей матери письмо, въ которомъ объявилъ, что нашелъ дѣвушку милую, добрую, прекрасно образованную, нашелъ тотъ идеалъ, о которомъ такъ давно мечталъ, и просилъ совѣта и благословенія. Не называя невѣсты по имени, Александръ Ивановичъ не скрывалъ, что она очень бѣдна и что для этого жила въ гувернанткахъ.
   Происшествія этого дня, мысль о Лизѣ, о томъ, что и какъ будетъ мать отвѣчать на его письмо, такъ заняли Стрѣлина, что онъ и забылъ о приглашеніи Василья Васильевича, который въ этотъ день праздновалъ свадьбу своей сестры.
   Другой день былъ для Стрѣлина еще мучительнѣе: онъ долженъ былъ, по приглашенію Пробкина, явиться къ Выборской Заставѣ. "Стоитъ ли этотъ негодяй, чтобы выходить съ нимъ на дуэль? Конечно не стоитъ. Но если не драться, онъ станетъ вездѣ кричать, что его струсили. Сверхъ того, этотъ дуэлистъ не можетъ быть опасенъ: вѣроятно, увидѣвъ противъ себя дуло заряженнаго пистолета, онъ самъ же будетъ просить прошенія. Надобно ѣхать, хоть для шутки." И Александръ Ивановичъ рѣшился отправиться къ Выборгской Заставѣ, приказавъ на всякій случай и Семену туда же явиться къ шести часамъ вечера.
   Въ шесть часовъ Стрѣлинъ былъ уже на назначенномъ мѣстѣ и нашелъ тамъ Пробкина съ ящикомъ подъ мышкой и палкой въ рукахъ.
   -- Не лучше ли намъ драться палками? сказалъ Стрѣлинъ: этимъ оружіемъ вы, я думаю, лучше владѣете?
   -- Это вы сейчасъ узнаете! отвѣчалъ Пробкинъ, подходя къ кустарнику не далеко отъ дороги. Отошедъ на полверсты въ сторону, онъ остановился.-- Не угодно ли вамъ встать вотъ здѣсь? сказалъ онъ.
   Александръ Ивановичъ всталъ на указанное мѣсто и ждалъ, чѣмъ кончится. Пробкинъ отмѣрялъ нѣсколько шаговъ, потомъ, поставилъ ящикъ на землю, ударилъ въ ладоши, и въ ту же минуту два рослыхъ мужика явились изъ-за кустовъ. Бросившись на Александра Ивановича сзади, они схватили его за руки.
   -- Что это значитъ? закричалъ удивленный Стрѣлинъ. Но онъ не успѣлъ оттолкнуть отъ себя одного изъ негодяевъ, какъ изъ-за кустовъ явились еще двое, и всѣ четверо вцѣпились въ него.
   -- Сейчасъ узнаешь, что это значитъ! отвѣчалъ Пробкинъ, и шелъ къ нему съ поднятою палкой.
   -- Послушай, разбойникъ! если ты или кто изъ твоей шайки осмѣлится коснуться до меня, худо будетъ! клянусь, худо будетъ!
   -- Что будетъ то будетъ, отвѣчалъ Пробкинъ, а теперь, пока, я пересчитаю тебѣ ребра.
   Онъ поднялъ палку.
   -- Здѣсь! здѣсь! сюда, друзья! раздался голосъ въ кустахъ, и Василій Васильевичъ предсталъ во всемъ грозномъ величіи своемъ. За нимъ слѣдовали Семенъ, слуга Стрѣлина, и журналистъ Сусликовъ.
   Въ минуту палка очутилась въ рукахъ Василья Васильевича, а ладонь его, со всѣми пятью пальцами, краснымъ пятномъ отпечаталась на щекѣ дуэлиста, который пустился-было бѣжать, но Василій Васильевичъ одной рукой схватилъ его за воротъ, а другою далъ такого толчка одному изъ негодяевъ, державшихъ Стрѣлина, что тотъ повалился какъ снопъ. Между-тѣмѣсусликовъ, какъ кошка, вцѣпился въ другаго разбойника, и висѣлъ у него на шеѣ; Семенъ расправлялся съ третьимъ, а четвертый самъ собой обратился въ постыдное бѣгство. Вскорѣ поле сраженія осталось за Васильемъ Васильевичемъ и его маленькимъ войскомъ, съ небольшою впрочемъ потерею: недоставало Сусликова.
   -- Гдѣ Сусликовъ, гдѣ мой храбрый пріятель! Сусликова нѣтъ! восклицалъ Василій Васильевичъ, все еще держа за воротъ Пробкина.
   -- Помогите, помогите! раздалось въ это время за кустами.
   Всѣ бросились на помощь къ Сусликову: но увидѣвъ его, Василій Васильевичъ и Стрѣлинъ и даже Пробки въ покатились со смѣху. Въ самомъ дѣлѣ, журналистъ былъ въ критическомъ, но и смѣшномъ положеніи. Мошенникъ, въ котораго онъ вцѣпился, былъ дѣтина сильный, дюжій. Посадивъ къ себѣ на плеча маленькаго человѣчка, онъ бѣжалъ съ нимъ въ лѣсъ, намѣреваясь въ первомъ удобномъ мѣстѣ поколотить его. Сусликовъ, не въ состояніи будучи освободиться, билъ врага въ голову, кусалъ, царапалъ, наконецъ, видя, что все это не помогаетъ, рѣшился призвать на помощь товарищей. Для освобожденія его былъ отряженъ Семенъ.
   -- Ну, почтеннѣйшій дуэлистъ безъ секундантовъ, сказалъ Василій Васильевичъ, обращаясь къ Пробкину: выходите же теперь со мной на дуэль.
   -- Что я вамъ сдѣлалъ? шепталъ полумертвый Пробкинъ.
   -- Что вы мнѣ сдѣлали? Сейчасъ пересчитаемъ; во-первыхъ, не вы ли говорили вашему отцу, чтобъ онъ никакъ не выдавалъ за меня сестры вашей, осмѣливаясь притомъ называть меня, -- титулярнаго совѣтника и дворянина,-- дрянью, нищимъ и чортъ знаетъ чѣмъ; между-тѣмъ, какъ у меня даже и на умѣ не было вашей сестры. Тебѣ извѣстно, Александръ Ивановичъ, ну, что мнѣ его сестра, гьфу, мѣщанка, горничная!
   -- Разумѣется! отвѣчалъ Александръ Ивановичъ.
   -- Во-вторыхъ, сударь, вы разбойнически хотѣли поступить съ моимъ пріятелемъ. И вы думаете, я не зналъ объ этомъ?
   -- Какъ! возразилъ Стрѣлинъ тебѣ извѣстно было?....
   -- А ты думаешь, я по твоему, положусь на честность этого негодяя. Нѣтъ мы съ Семеномъ и Сусликовымъ бродимъ здѣсь съ трехъ часовъ и видѣли всѣ его продѣлки, и поймали голубчика на дѣлѣ. Теперь расквитаемся за все.....
   -- Отъ кого же ты узналъ?
   --..... Послѣ разскажу, а теперь не мѣшай мнѣ...
   Въ-третьихъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ Пробкину, въ-третьихъ..... въ-тре..... Да подскажи, Александръ Ивановичъ,
   -- Вы осмѣлились клеветать на благородную дѣвушку, сказалъ Александръ Ивановичъ.
   -- Да, такъ и есть, вы осмѣлились клеветать на Лизавету Павловну. А! какъ вы смѣли? Александръ Ивановичъ, потрудись подать мнѣ палку.
   Пробкинъ упалъ на колѣни.
   -- Василій Васильевичъ, сдѣлайте милость!....
   -- Василій Васильевичъ, оставь его, сказалъ Огрѣли въ: попугалъ, и довольно!
   -- Постой, братецъ, дай мнѣ потѣшиться! Давно ужъ я до него добираюсь: этотъ холопъ слишкомъ высоко носъ поднимаетъ. Осмѣлился меня, титулярнаго....
   Стрѣлинъ вырвалъ Пробкина изъ рукъ своего пріятеля.
   -- Иди, сказалъ онъ: по выслушай прежде. Если ты когда-нибудь, съ добрымъ, или худымъ намѣреніемъ, осмѣлишься только произнести, имя Лизаветы Павловны Зерновой, даю тебѣ слово, что ни я, ни Василій Васильевичъ не пощадимъ тебя болѣе! Слышишь ли, твой языкъ никогда не долженъ осквернять этого имени; ты долженъ забыть, что есть на свѣтѣ такое имя!
   -- И если ты осмѣлишься, началъ Василій Васильевичъ, но не кончилъ, потому-что Пробкинъ, пятившійся по-немногу, въ то время, когда говорилъ ему Стрѣлинъ, теперь, чувствуя себя совершенію на свободѣ, опрометью пустился бѣжать.
   За тѣмъ наши пріятели, а вмѣстѣ съ ними и Сусликовъ, освобожденный Семеномъ, съ тріумфомъ отправились въ обратный путь изъ побѣдоноснаго похода. Больше всѣхъ пострадалъ журналистъ Сусликовъ: негодяй, у котораго онъ сидѣлъ на плечахъ, такъ сильно сжалъ ему ноги, что маленькому человѣчку показалась, будто одна изъ нихъ совсѣмъ переломилась. Это приводило его въ отчаяніе. Въ тотъ же вечеръ онъ долженъ былъ отличаться на вечерѣ, гдѣ-то на Петербургской Сторонѣ.
   -- Голубчикъ, сказалъ онъ наконецъ Семену, донеси меня до перваго извозчика: нѣтъ силъ идти!
   Дюжій Семенъ посадилъ его къ себѣ на плеча.
   -- Да растолкуй же, Василій Васильевичъ, спрашивалъ между-тѣмъ Стрѣлинъ, какимъ чудомъ ты явился ко мнѣ на помощь?
   -- Ничего не знаю! твой Семенъ прибѣжалъ ко мнѣ сегодня въ два часа, какъ сумасшедшій, увѣряя, что тебя хотятъ зарѣзать.
   -- А ты какъ узналъ, Семенъ?
   -- Виноватъ, батюшка Александръ Ивановичъ! Вы сегодня по утру ушли со двора, и я со двора..... Вышелъ, такъ, постоять за воротами... потомъ по маленечку побрелъ..... да нечаянно, ей Богу, нечаянно, землякъ встрѣтился. Мы съ нимъ и завернули выпить по чарочкѣ. Добрый парень-то такой: отказать никакъ нельзя. Вошли да и выпили. Смотрю, а тамъ сидятъ четверо молодцовъ, да шепчутся между собою. Я къ нимъ: о томъ, о семъ: вѣстимо дѣло, что у трезваго на умѣ, то у пьянаго на языкѣ, и вывѣдалъ, что они собираются бить какого-то господина у Выборгской Заставы. Ахти, подумалъ я, ужъ не моего ли барина: не даромъ онъ велѣлъ мнѣ явится къ Выборгской Заставѣ! Гдѣ васъ было искать, вы сказали, что не будете цѣлый день дома. Я бросился къ Василью Васильевичу и нашелъ у нихъ вотъ этого господина, что сидятъ у меня на плечахъ.
   Въ это время побѣдители вышли на большую дорогу.
   -- Спусти-ка меня, сказалъ Сусликовъ Семену: кажется, нога перестаетъ болѣть.
   Семенъ бережно поставилъ журналиста на землю. Сусликовъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ легче, однако жъ попробуемъ.
   Сказавъ это неутомимый танцоръ всталъ въ третью позицію, и насвистывая французскую кадриль, пустился выдѣлывать соло вдоль по шоссе.
   Стрѣлинъ, Василій Васильевичъ и Семенъ хохотали до слезъ. Увѣрившись, что ноги цѣлы и способны къ кадрилю и даже къ мазуркѣ, Сусликову совѣстно стало обременять спину своего избавителя, и онъ пошелъ вмѣстѣ съ другими.
   -- А знаешь ли, Александръ Ивановичъ, говорилъ Василій Васильевичъ, отправляясь дальше, вѣдь я на тебя очень сердитъ: ты не хотѣлъ быть на свадьбѣ моей сестры!
   -- А знаешь ли, Василій Васильевичъ, что я на тебя еще больше сердитъ: вѣдь по твоей милости я попалъ сегодня на шайку разбойниковъ. Если бы ты, по обѣщанію, переговорилъ съ Пробивнымъ, ничего этого не случилось бы!
   -- Судьба, любезнѣйшій, сама судьба того хотѣла! Повѣришь ли, что я три раза заѣзжалъ къ откупщику, и какъ на зло, ни разу не заставалъ дома его сына. На бѣду и ты меня не засталъ также дома. Ужъ тутъ никто больше какъ судьба?
   -- Ну, быть такъ; а теперь у меня еще есть просьба до тебя.
   -- Говори, все исполню.
   -- Ты выдалъ сестру за-мужъ, и та комната, гдѣ она жила, остается у тебя лишнею: отдай мнѣ ее.
   -- Что ты говоришь, дружище? Ты хочешь поселиться со мной?
   -- Да.
   -- Я въ восхищеніи; но какъ же, въ одной комнаткѣ?
   -- И даже со столомъ. Корми меня чѣмъ хочешь, только не бери дорого: я могу проживать не болѣе двухъ-тысячъ рублей въ годъ.
   -- Александръ Ивановичъ, это жестокая обида! Развѣ ты думаешь, что я промышляю квартирами?
   -- Я этого не думаю; но не хочу быть и въ тягость тебѣ.
   -- Ну, въ такомъ случаѣ, плати сколько хочешь, и чѣмъ меньше, тѣмъ лучше. Все это хорошо; но что за фантазія?.... А! понимаю: хотимъ скопить денженокъ, да жениться. Давно бы такъ, дружище!
   -- Отгадалъ. Я писалъ вчера къ матушкѣ и просилъ ея благословенія?
   -- Стало-быть, ужъ объяснился съ невѣстой?
   -- Нѣтъ; я безъ совѣта матери не хочу приступать къ объясненію.
   -- Вотъ что! А я готовъ побиться объ закладъ, что объясненіе послѣдуетъ прежде полученія отвѣта отъ твоей маменьки. Знаю я васъ, влюбленныхъ!
   -- О, такъ значитъ ты меня плохо знаешь: если я разъ на что-нибудь рѣшился; ничто на свѣтѣ не въ состояніи.....
   -- Эй, не храбрись, Александръ Ивановичъ!
   -- Увидишь.
   -- Увидимъ.
   На другой день Александръ Ивановичъ узналъ, что Лиза жила уже у своей матери. Оставалось познакомиться со старушкой. Ну, что жъ, мало ли средствъ: поклонъ отъ кузины Оли, хотя онъ съ ней и не переписывался, новыя книги, ноты. Стрѣлинъ рѣшился на послѣднее, тѣмъ болѣе, что еще при первомъ знакомствѣ съ Лизой, онъ обѣщалъ достать для нея какое-то новое музыкальное сочиненіе. Словомъ, черезъ нѣсколько дней, съ нотами въ рукахъ, онъ явился къ нимъ часу въ девятомъ вечера и засталъ Лизу и мать ея за чайнымъ столикомъ. Взглянувъ на него, старушка Зернова старалась что-то припомнить.
   -- Лицо ваше мнѣ какъ-будто знакомо, сказала она: никакъ не могу припомнить, гдѣ я васъ видѣла!
   Если бы я былъ тутъ, я бы сказалъ ей: въ пансіонѣ, за два года предъ тѣмъ; по Александръ Ивановичъ утверждалъ, что она видѣла его въ церкви, можетъ-быть не желая напомнить ей тогдашняго горестнаго ея положенія. Однако жъ, вспомнивъ сцену въ пансіонѣ, онъ не могъ не взглянуть, съ видомъ наблюдателя, на мать и дочь. Какая странная противоположность: тогда старушка была худа, блѣдна, истомлена горестію, а Лиза свѣженькая, пухленькая дѣвочка; теперь же, напротивъ, Лиза похудѣла, а старушка пополнѣла, похорошѣла, помолодѣла. Но перемѣна эта была слѣдствіемъ попеченія дочери объ матери, и потому Лиза показалась влюбленному молодому человѣку въ тысячу разъ краше прежняго. А что онъ видѣлъ теперь, послужило только къ тому, чтобы довести его любовь до обожанія. Лиза, казалось, забывала о себѣ, думая только о матери: предупреждала ея малѣйшія желанія, смотрѣла ей въ глаза, старалась всячески угодить ей. "Если бы хоть сотая частица этой нѣжности досталась мнѣ, думалъ Александръ Ивановичъ, я былъ бы счастливѣйшимъ человѣкомъ!"
   -- Кажется, вы счастливы! сказалъ онъ наконецъ старушкѣ Зерновой, когда Лиза, не допуская ее даже приподняться съ креселъ, сама поставила передъ ней чашку съ чаемъ, подала сливки и заботливо спрашивала, не нужно ли ей еще чего-нибудь.
   Услышавъ вопросъ Александра Ивановича, старушка едва не бросилась къ нему на шею.
   -- Счастлива ли я, спрашиваете вы? Почтеннѣйшій Александръ Ивановичъ, если у васъ есть.... Вы женаты, или нѣтъ?
   -- Нѣтъ еще.
   -- Ну, такъ, если вы женитесь и у васъ будутъ дѣти, я желаю, чтобы они были такими, какъ моя Лиза. Выше этого счастья я не умѣю пожелать вамъ!
   -- Маменька, вы слишкомъ хвалите меня?
   -- Мое единственное желаніе, продолжала старушка, схвативъ обѣими руками голову дочери и цѣлуя ее въ губы, глаза, щеки: мое единственное желаніе жить съ Лизой, умереть на ея рукахъ. И я исполню это: пока жива, я не разлучусь съ ней, гдѣ бы ей ни привелось жить, ни за что не разлучусь! Нѣтъ, довольно и того, что Пробкинъ.....
   -- Маменька, вы обѣщали не говорить объ немъ.
   -- Правда, и такъ станемъ говорить о моей дочери: это мой единственный любимый разговоръ.
   -- Но вы можете наскучить Александру Ивановичу.
   Стрѣлинъ взглянулъ на Лизу.
   --..... Вы себѣ представить не можете, что это за...
   Лиза зажала ей ротъ рукою, и потомъ старалась перемѣнить разговоръ. Мало ли о чемъ можетъ говорить умная дѣвушка! Чѣмъ больше Александръ Ивановичъ говорилъ съ ней, тѣмъ болѣе открывалъ въ ней достоинствъ, не ручаюсь, можетъ-быть и мнимыхъ: вѣдь у любви, что у страха, глаза велики. Но то неоспоримо, что Лиза была милая, умная дѣвушка, о чемъ уже, кажется, я имѣлъ честь докладывать. Теперь я принялъ смѣлость доложить объ этомъ потому, что если бы она не была мила и умна, Александръ Ивановичъ не просидѣлъ бы съ ней и съ ея матерью, до двѣнадцати часовъ ночи. И въ продолженіе всего этого времени старушка Зернова даже ни разу не зѣвнула, хотя имѣла обыкновеніе ложиться спать въ десять часовъ. И то сказать, Стрѣлинъ былъ великій хитрецъ: онъ, разумѣется изъ угожденія хозяйкѣ дома, очень искусно умѣлъ склонять разговоръ на ея любимый предметъ, Лизу.
   На другой день Александръ Ивановичъ опять нашелъ предлогъ идти къ нимъ, и на третій день дѣло не остановилось за предлогомъ; а на четвертый, пятый и такъ далѣе онъ уже началъ являться безо всякаго предлога, и наконецъ подружился до такой степени съ матерью Лизы, что, какъ только наступали семь часовъ вечера, она ужъ спрашивала: "Отчего Александръ Ивановичъ такъ долго не идетъ?" Ей даже и въ голову не приходило сдѣлать вопросъ, съ какой цѣлью ходитъ къ нимъ каждый день этотъ молодой человѣкъ? Да и не было повода къ такому вопросу. Посѣтитель являлся не иначе, какъ въ такое время, когда она была дома, никогда не оставался глазъ на глазъ съ ея дочерью, былъ такъ уменъ, скроменъ, благонравенъ, что, если бы представилась необходимость, она рѣшилась бы поручить ему дочь свою, будучи увѣрена, что и безъ нея онъ велъ бы себя такъ же умно, какъ при пей. Ну, словомъ, казалось, Стрѣлинъ рѣшился, во чтобы ни стало, исполнить свое обѣщаніе: не приступать ни къ чему до полученія отвѣта отъ своей матери.
   Одинъ только разъ Александру Ивановичу случилось быть у нихъ поутру и не застать старой Зерновой, и то онъ зашелъ на минуту. Но зашедши на минуту, онъ остался на цѣлый день, по особенному странному случаю. Дѣйствительно, это былъ очень странный и необыкновенный случаи. Началось съ того, что лишь-только Александръ Ивановичъ вошелъ, какъ Лиза, державшая въ рукѣ какую-то записку, подала ему листъ бумаги и перо и просила выписать для нея куплетъ изъ какого-то стихотворенія Пушкина. Стрѣлинъ не могъ не спросить, длячего это?
   -- Сейчасъ узнаете, отвѣчала она.
   Онъ написалъ, подалъ ей и смотрѣлъ, что будетъ. Лиза развернула записку, которую держала до того въ рукахъ и стала сравнивать почеркъ руки съ тѣмъ, что написалъ Александръ Ивановичъ.
   -- Не могу понять, что такое вы дѣлаете, сказалъ онъ: у васъ въ рукахъ еще какое-то письмо?
   Вмѣсто отвѣта, Лиза подала ему записку: это было извѣстное посланіе отъ госпожи Пфейль. Александръ Ивановичъ немножко покраснѣлъ.
   -- Александръ Ивановичъ! сказала Лиза, пристально смотря на него.
   -- Что прикажете?
   -- Не знаете ли, кто это писалъ?
   -- Какая-то госпожа Пфейль.
   -- О, конечно; только дѣло въ томъ, что эта госпожа наша благодѣтельница, а между тѣмъ скрывается отъ насъ, не хочетъ, чтобы маменька ѣхала благодарить ее.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Да; такъ не можете ли вы узнать, что это за госпожа Пфейль, или гдѣ она живетъ?
   -- Постараюсь; только я не вижу тутъ никакого благодѣянія со стороны госпожи Пфейль: она отдаетъ вамъ то, что занимала....
   -- Такъ; но видите ли, оказалось, что такой госпожи никогда не существовало и денегъ у насъ взаймы никто по бралъ; оказалось, что подъ ея именемъ какіе-то добрые люди хотятъ сдѣлать пособіе. Не знаете ли, Александръ Ивановичъ, кто эти добрые люди?
   -- Почему же мнѣ знать?
   -- Этакой притворщикъ! даже и не улыбнется! А между тѣмъ, улика на лицо. (Лиза подала ему куплеты изъ Пушкина.) Почеркъ одинъ и тотъ же, хоть и желали подписаться подъ женскую руку.
   -- Ну, а если окажется, что не я скрываюсь подъ именемъ госпожи Пфейль.
   -- Я увѣрена, что вы; признайтесь же, Александръ Ивановичъ, не мучьте меня'
   Стрѣлинъ взялъ Лизу за обѣ руки и Лиза не отняла ихъ.
   -- Скажите, Лизавета Павловна: хотите ли вы, чтобъ это непремѣнно былъ я, или для васъ все равно, если бы и другой кто-нибудь....
   -- Я не сомнѣваюсь, что это вы, Александръ Ивановичъ, и хочу, чтобъ это были вы. Если ужъ непремѣнно надобно принимать пособіе, такъ только отъ васъ я соглашусь принять ее, отъ васъ и больше ни отъ кого!
   Спрашивается, какъ тутъ слѣдовало поступить Александру Ивановичу? Ставлю себя на его мѣсто и отвѣчаю: что я теперь вовсе не знаю, что бы я въ такомъ случаѣ сталъ дѣлать. Александръ Ивановичъ притянулъ къ себѣ Лизу и разцѣловалъ ее. Лучше этого онъ не могъ придумать. Гдѣ же умъ, гдѣ же скромность этого молодаго человѣка, которому, какъ мы были увѣрены, можно безъ опасенія поручить молодую дѣвушку? Да! вотъ, извольте поручать этимъ господамъ дочерей вашихъ. Я еще хвасталъ передъ Насильемъ Васильевичемъ, что я-де исполню, на что рѣшился, я-де ничего не предприму до полученія отвѣта отъ матери!
   По-крайней-мѣрѣ Лиза, въ этомъ случаѣ, умѣла вести себя какъ слѣдуетъ. О, что и говорить, она вела себя отлично хорошо: обѣими руками обвила она шею молодаго человѣка и цѣловала его, да еще какъ цѣловала! Господи, Боже мой, я и до-сихъ-поръ не могу безъ ужаса подумать объ этомъ!
   -- Только ты, Александръ, шептала она, -- только ты можешь быть моимъ благодѣтелемъ, другомъ, отцемъ!....
   -- И мужемъ, Лиза, подхватилъ Стрѣлинъ, крѣпко сжимая ее въ объятіяхъ.
   -- Всѣмъ, всѣмъ!
   Въ передней послышался голосъ старушки Зерновой. Стрѣлинъ хотѣлъ отскочить въ сторону; но Лиза не пускала и еще крѣпче прижалась къ его груди.
   -- Какъ, Александръ, развѣ ты думаешь, что я постыжусь обнять тебя въ присутствіи моей матери? Нѣтъ, мой милый, между мной и маменькой нѣтъ ничего скрытнаго. Я объявлю ей, не краснѣя объявлю цѣлому свѣту, что я люблю тебя. И кто же можетъ мнѣ запретить любить тебя, Александръ?
   Отвѣтомъ былъ жаркій поцѣлуй.
   Старушка, войдя въ комнату, гдѣ были Стрѣлинъ и Лиза, протерла себѣ глаза, какъ бы не вѣря имъ. Взглянула снова, и та же сцена представилась ей. Тогда она закрыла глаза и шептала что-то, -- вѣроятно молитву противъ нечистой силы. Кому же въ самомъ дѣлѣ, кому какъ не нечистой силъ соблазнять ее, представляя такія странныя сцены?
   -- Лиза! рѣшилась она наконецъ сказать, Лиза, ты ты здѣсь?
   -- Здѣсь, маменька, и Александръ Ивановичъ здѣсь.
   -- Вижу, голубушка, вижу; да что же это вы.... И Лиза и Александръ были у ногъ ея.
   -- Постойте, постойте, дѣти, дайте отдохнуть! говорила старая Зернова, послѣ безчисленныхъ цѣлованій, которыя она не больше какъ въ двѣ минуты успѣла расточить и дочери своей и ея суженому: дайте отдохнуть, дѣтки!
   Старушка едва держалась на ногахъ; она смѣялась, плакала, молилась, сама не знала, что дѣлала, между-тѣмъ колѣни ея дрожали, она готова была упасть. Почти въ безпамятствѣ ее усадили въ кресла. Прошло no-крайней-мѣрѣ полчаса, пока она снова пріобрѣла способность говорить.
   

VII.
Непредвидѣнное затруднительное обстоятельство, которое рѣшаетъ судьбу героевъ.

   Маленькая комната въ квартирѣ Василья Васильевича, гдѣ жилъ его пріятель, похожа была болѣе на мебельную лавку, нежели на квартиру надворнаго совѣтника и кавалера. Почти вся мебель, находившаяся въ трехъ комнатахъ прежней его квартиры, составлена была въ одну, такъ, что за комодами, шкафами, конторками и свѣта Божьяго не видно. Въ этой-то мебельной лавкѣ, черезъ мѣсяцъ послѣ объясненія съ Лизой, Стрѣлинъ сидѣлъ и, -- мечталъ о своемъ счастіи, думаете вы?-- Нѣтъ.-- Читалъ, писалъ, занимался дѣловыми бумагами?-- И опять нѣтъ.-- Но я вижу вамъ не отгадать: онъ сидѣлъ, облокотись обѣими руками на столъ и плакалъ, плакалъ, какъ ребенокъ, плакалъ на взрыдъ. Глаза его затуманены были слезами до того, что онъ не примѣчалъ даже стоявшаго передъ нимъ Василья Васильевича.
   -- Александръ, что съ тобой, голубчикъ? Давно ли ты радовался, шалилъ какъ дитя, а теперь?....
   Чтобы удостовѣриться, дѣйствительно ли онъ слышитъ голосъ своего пріятеля, Стрѣлинъ протеръ себѣ глаза, а потомъ, не отвѣчая на вопросъ, взялъ лежавшее передъ нимъ письмо и подалъ Василію Васильевичу.
   Василій Васильевичъ читаетъ:
   "Ты знаешь, милый Александръ, что счастіе твое для меня дороже всего на свѣтѣ. Ты пишешь, что нашелъ, милую, добрую, образованную дѣвушку, которая можетъ сдѣлать тебя счастливымъ. Послѣ такой радостной вѣсти мнѣ больше ничего не оставалось, какъ благословить тебя, но ты пишешь такъ же, что она была гдѣ-то гувернанткой, и это остановило меня дать рѣшительный отвѣтъ и благословеніе. Подумай Александръ, хорошенько подумай и разсмотри ее. Ты говоришь, что она хорошаго происхожденія: очень рада, по всё-таки посовѣтовала бы тебѣ жениться на гувернанткѣ: какъ-то неприлично. И такъ, подумай; и если не смотря на все, останешься при прежнемъ намѣреніи.-- съ Богомъ, я не буду противиться и благословлю потому только, что бы не навлечь на себя упрека, что противилась твоему счастію; въ противномъ случаѣ, признаюсь, охотнѣе отказала бы въ твоей просьбѣ.
   P. S. Кстати о гувернанткѣ: мы ищемъ для твоей племянницы Русской, хорошо образованной дѣвушки, знающей иностранные языки. Не случится ли тебѣ въ Петербургѣ слышать о такой дѣвушкѣ и не согласится ли она пріѣхать къ намъ въ деревню?"
   -- Ты видишь, Василіи Васильевичъ? сказалъ Стрѣлинъ, по окончаніи чтенія: можно ли мнѣ не плакать, когда и мать моя, -- милая, умная женщина, -- раздѣляетъ со всѣми этотъ предразсудокъ?
   Василіи Васильевичъ пожималъ плечами.
   -- Дай же совѣтъ, что мнѣ дѣлать? Я никакъ не рѣшусь поступить вопреки желанію матери. А какъ явиться съ этимъ письмомъ къ Лизѣ, какъ показать его старушкѣ Зерновой, ужъ я и не знаю. Зернова безпрестанно твердитъ, что безъ согласія моей матери, ни на что не можетъ рѣшиться, и подъ этимъ предлогомъ даже не позволяетъ мнѣ цѣловать Лизу.
   -- Вотъ это ужъ нестерпимое притѣсненіе!
   -- Придумай же что-нибудь, Василій Васильевичъ, что касается до меня, я рѣшительно потерялъ голову.
   -- Вотъ то-то и есть: на словахъ-то мы всѣ умники, а какъ дойдетъ до дѣла.....
   -- Что ты хочешь сказать?
   -- А то, что если бы ты сдержалъ свое слово, какъ помнишь, хвасталъ, что ни къ чему не приступишь до полученія отвѣта отъ матери.
   -- Послушай-ка, пріятель, кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ. И я отъ тебя требую не упрековъ, а совѣта.
   -- Совѣта, ну, это не такъ-то легко; однако жъ подумаемъ.
   -- И Василій Васильевичъ началъ ходить изъ угла въ уголъ, повторяя отъ времени до времени: "Затруднительное обстоятельство, очень затруднительное!"
   -- Дай-ка еще разъ прочитать письмо?
   Прочитавъ еще разъ, онъ снова пустился гулять по комнатѣ. Гулялъ, гулялъ и всё-таки ничего не придумалъ.
   -- Обстоятельство очень затруднительное! сказалъ онъ наконецъ, остановись передъ Стрѣлинымъ: а потому, я думаю, лучше всего отложить это дѣло до завтра: утро вечера мудренѣе. Теперь же рѣшительно ничего не идетъ въ голову. Прощай пока; спи спокойно: а мнѣ, я чувствую, прійдется эту ночь поворочаться съ боку на бокъ!
   И Василіи Васильевичъ сдержалъ свое слово: два раза повернулся онъ съ одного боку на другой, повторяя при каждомъ оборотѣ: "затруднительное обстоятельство!" Но послѣ втораго поворота, зѣвнулъ, закрылъ глаза и захрапѣлъ. Александръ Ивановичъ хоть и не обѣщалъ ворочаться съ боку на бокъ, однако жъ въ самомъ дѣлъ не спалъ всю ночь, а на другой день, чуть свѣтъ, уже будилъ пріятеля. Василій Васильевичъ приподнялся, зѣвнулъ, и сонными глазами смотрѣлъ вокругъ себя.
   -- Ну, что, придумалъ?
   -- Придумалъ, какъ не придумать! отвѣчалъ Василій Васильевичъ, и голова его склонилась на подушку.
   Нетерпѣливому жениху по неволѣ пришлось дожидаться, пока проснется мудрый совѣтникъ, что случилось не раньше, какъ черезъ три часа, такъ, что Стрѣлинъ успѣлъ обѣгать нѣсколько улицъ, быть подъ окномъ у Лизы, думать и передумать о своемъ положеніи, и ничего не выдумать. Возвратясь домой, онъ засталъ Насилья Васильевича еще въ постели, но уже съ открытыми глазами.
   -- Ну, что, дружище?
   -- Вотъ видишь ли, Александръ Ивановичъ, я всю ночь продумалъ о твоемъ дѣлѣ.
   -- О! я не сомнѣваюсь. Да что жъ ты выдумалъ наконецъ?
   -- Выдумалъ-то я..... обстоятельство очень затруднительное, братецъ!
   -- Только-то!
   -- Нѣтъ не только; я выдумалъ еще, что обѣ наши головы не стоятъ одной.
   -- Чьей же?
   -- Лизаветы Павловны. Покажи-ка ты ей это письмо: она скорѣе насъ что-нибудь придумаетъ.
   -- Огорчить ее!
   -- А не думаешь ли ты, что вамъ въ жизни предстоитъ только по цвѣтамъ разгуливать? Нѣтъ, любезный, потерпите еще всякой всячины.
   -- Типунъ бы тебѣ на языкъ!
   -- Такъ, съ Богомъ, пойди къ ней. Чу! благовѣстятъ къ обьднѣ; старушки вѣрно дома нѣтъ, такъ вамъ можно свободно объясниться.
   /Александръ Ивановичъ побѣжалъ къ Лизѣ.
   -- Чуръ, не плакать, Лизочка, говорилъ онъ, подавая ей письмо: даешь ли слово не плакать?
   Лиза испугалась.
   -- Неужели маменька твоя не согласна? спросила она, взглянувъ на подпись.
   -- Читай, читай; только, ради Бога, не огорчайся, и скажи лучше, что намъ дѣлать?
   Лиза прочитала письмо, сѣла и закрыла лицо руками.
   -- Лиза, я просилъ тебя не огорчаться; я даже вовсе не показалъ бы тебѣ письма, если бы самъ могъ что-нибудь придумать.
   -- Такъ и мать твоя также.....
   -- Что жъ дѣлать, милый другъ, мать моя съ предразсудками, какъ и всѣ люди. Но, ради Бога, скажи, что намъ дѣлать?
   -- Одно средство.....
   -- Такъ есть еще средство? Василій Васильевичъ правду сказалъ, что ты умнѣе насъ обоихъ.
   Стрѣлинъ цѣловалъ руку своей невѣсты.
   -- Ты начинаешь льстить? какъ это мило!
   -- Скажи же, скажи, что ты думаешь дѣлать?
   -- Я вижу только одно средство: обмануть мать твою.
   -- Лиза!
   -- Мы признаемся ей потомъ. И, даю слово, она проститъ насъ, даже будетъ благодарить за обманъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я согласенъ. Только не понимаю, какъ мы это сдѣлаемъ.
   -- Очень просто: я ѣду гувернанткой къ твоей племянницѣ, и, -- вотъ тебѣ рука моя, -- не пройдетъ полугода, какъ твоя маменька изъявитъ согласіе на нашъ бракъ, можетъ-быть даже сама предложитъ тебѣ, если только....
   -- Что такое?
   -- Она не похожа на дочь Пробкина.
   -- Лиза, можешь ли ты такъ думать! Я могу похвалиться, что мать моя не многимъ уступаетъ твоей.
   -- Въ такомъ случаѣ мы поладимъ съ ней.
   -- Ну, слава Богу, это дѣло кончено.
   -- Не совсѣмъ.
   -- Какъ?
   -- А объ моей матери ты забылъ. Не думаешь ли ты, что она проститъ людямъ, которые осмѣливаются сомнѣваться въ ея дочери потому только, что она была гувернаткой. Нѣтъ, мой милый, я знаю маменьку, она готова принебречь всѣмъ....
   -- Вотъ этого я не предвидѣлъ; какъ же быть, Лиза?
   -- Да ужъ нечего дѣлать! прійдется и ее обмануть. Этого письма мы ей вовсе не покажемъ; ты скажешь только, что маменька твоя соглашается на нашъ бракъ, но не прежде, какъ хорошо со мной познакомившись. А чтобы познакомиться съ нею, я поѣду къ ней въ деревню; но въ этомъ-то и состоитъ все затрудненіе: маменька не останется здѣсь одна, она захочетъ ѣхать со мной.
   -- Ну, что жъ, и ее пріймутъ съ радостію.
   -- Не въ томъ дѣло. Положимъ, что ее пріймутъ; но согласится ли она скрывать до времени, что я твоя невѣста. Всё-таки вѣдь это обманъ; а при ея понятіяхъ о честности....
   -- Уговори ее, Лизочка!
   -- Трудненько; ну да ужъ такъ и быть, постараюсь. А, вотъ и она! Начнемъ же комедію, да смотри, не смѣйся, Александръ.
   -- До смѣху ли тутъ: мнѣ плакать хочется.
   -- А! вы тутъ оба, дѣтки? сказала старушка, входя въ комнату.
   -- Оба, мамаша, отвѣчала Лиза: мы вамъ кофе готовили.
   -- Спасибо, голубчики, спасибо!
   Лиза усадила мать свою въ кресла и поцѣловала се, поставила передъ ней маленькій столикъ, и опять поцѣловала, принесла ей кофе со всѣми принадлежностями, и еще разъ поцѣловала.
   -- Ты сегодня, Лизочка, что-то особенно ласкова!
   -- И не даромъ, маменька, у меня есть просьба до васъ.
   -- Такъ, я думаю, для этого не нужно подлещаться. Ты знаешь, что я ни въ чемъ не могу отказать тебѣ: всякое дѣло доброе, честное.....
   -- Ну, а это не совсѣмъ-то честное.
   -- Лиза!
   -- Вотъ ужъ вы и сердиться начали.
   -- Я не сержусь, душенька; но и не хотѣла бы, чтобы ты пустяки болтала.
   -- Маменька, голубушка, дайте слово, что вы исполните нашу просьбу.
   -- Но если это не честное дѣло?
   -- Вотъ видите ли: оно только сначала покажется не честнымъ, а потомъ сдѣлается очень честнымъ.
   -- Таки ровнехонько ничего не понимаю. Да брось ты свой пансіонскій языкъ, и говори по нашему!
   -- О, да! я знаю, что вы согласитесь! Вы сами говорили, что въ молодости очень любили играть на театрѣ; а вѣдь мы задумали родъ театральнаго представленія!
   -- Отъ часу не легче! Что ты за-вздоръ говоришь Лиза? Ужъ не затѣяли ли вы домашняго театра? Въ молодости.....мало ли, что въ молодости было!
   А лѣтъ пять тому назадъ, когда мы жили съ покойнымъ отцомъ твоимъ въ Черниговѣ, я порядочно припугнула молодежь, которая являлась къ намъ въ домъ. Представь себѣ: не доставало у нихъ человѣка, для роли какой-то старой сплетницы, они и вздумай приглашать меня, прослышавъ, что я игрывала нѣкогда на домашнемъ театрѣ.
   -- Нѣтъ, маменька, не то. Мы хотимъ представить сцену изъ дѣйствительной жизни, и сцену самую романическую, самую водевильную! Ваша роль будетъ очень легка: вамъ нужно только молчать.
   -- Ты, Лиза, сегодня, кажется, намѣрена дурачить меня! сказала старушка, почти съ гнѣвомъ оттолкнувъ отъ себя чашку.
   -- Маменька, милая, можете ли вы это думать, можете ли вы такъ обижать меня!
   -- Такъ не говори же вздору!
   -- Что жъ дѣлать, если отъ этого будетъ зависать все мое счастіе.
   -- Твое счастье, Лиза?
   -- Да; выслушайте, что я вамъ скажу: Александръ получилъ сегодня письмо отъ своей матери....
   -- Получилъ наконецъ, гдѣ же оно? Прочитай, прочитай!
   Александръ Ивановичъ шарилъ у себя по карманамъ.
   -- Забылъ, такъ и есть, что забылъ!
   -- Да все равно, я разскажу маменькѣ, въ чемъ дѣло. Его мать соглашается на нашъ бракъ не прежде, какъ хорошо познакомившись со мной. Такъ видите ли, мнѣ хочется, чтобъ она познакомилась со мной, узнала меня, полюбила меня, не зная, что я его невѣста.
   -- Какъ же ты это сдѣлаешь?
   -- Я поѣду къ ней въ деревню, гувернанткой къ ея внучкѣ, племянницѣ Александра.
   -- А я?
   -- И вы поѣдете со мной, только ни гугу о томъ, что я его невѣста. Она не должна даже знать, что мы съ нимъ знакомы: какъ-будто мы совсѣмъ посторонніе. Не правда ли, что это прекрасная мысль? Мы доведемъ ее до того, что она сама предложитъ ему жениться на мнѣ, ужъ я берусь за это.
   -- Ахъ, вы проказники, проказники! говорила старушка, покачивая головой: что жъ вы изъ меня-то дѣлаете? Я, вмѣстѣ съ вами, должна дурачить почтенную женщину. А между тѣмъ она права: какъ ей, въ самомъ дѣлѣ, согласиться на бракъ сына съ дѣвушкой, которой она совсѣмъ не знаетъ. /А женитьба, дѣтки, дѣло вѣдь не шуточное!
   -- То-то же, маменька! И я васъ спрашиваю, какое бы другое средство нашли вы покороче познакомить меня съ нею? Положимъ, что она пріѣхала бы сюда: мы стали бы ѣздить къ ней, онъ къ намъ; но все это на часъ, на два, много на день; такъ что, будучи даже негодяйкой, не могла ли бы я прикинуться Богъ знаетъ чѣмъ? Между-тѣмъ какъ, живя у нея въ домѣ, ужъ не скроешься: по-неволѣ узнаютъ всѣ твои качества и недостатки.
   -- Ты Демосѳенъ, Лиза, ты просто Демосѳенъ! воскликнулъ Александръ Ивановичъ, потирая руки.
   -- Не слишкомъ ли много ты на себя полагаешься, Лиза? замѣтила старая Зернова: сумѣешь ли ты пріобрѣсти любовь ея?
   -- А почему же бы и нѣтъ? И это тѣмъ легче, что она такая же добрая, какъ и вы. А что касается до нашего обмана, то мы потомъ во всемъ признаемся, и она проститъ насъ.
   -- Не только проститъ, подхватилъ Стрѣлинъ, будетъ благодарить, благословлять, когда увидитъ, что сынъ ея такъ счастливъ!
   Старушка задумалась. Пользуясь минутой, Лиза бросилась къ ней на шею.
   -- Маменька, милая маменька, согласитесь сыграть эту послѣднюю роль въ вашей жизни: отъ нея зависитъ счастіе вашей дочери! Но я вижу, вы согласны; да? скажите да! скажите же, мамаша!
   Счастіе дочери! Это слово всегда съ магическою силой дѣйствовало на сердце доброй матери. Она вздохнула, взглянула на Лизу, которая всё еще съ умоляющимъ видомъ висѣла у нея на шеѣ, и сказала:-- Ну, такъ и быть, дѣлайте изъ меня, что хотите!
   Поцѣлуи градомъ посыпались на нее отъ дочери и ея суженаго. Потомъ оба они начали смѣяться, бѣгать, шалить и наконецъ плясать, такъ что старая Зернова, смотря на нихъ и сама развеселилась.
   -- Дѣти вы, дѣти! сказала она: забавляетесь даже и тогда, когда хотите дѣлать, право не совсѣмъ-то честное дѣло! Когда же мы поѣдемъ, Лизочка?
   Лиза вдругъ притихла.
   -- Поѣдемъ, слышишь, Александръ, поѣдемъ, а ты?
   -- Въ самомъ дѣлѣ; я и не подумалъ, что съ этой выдумкой намъ прійдется опять разлучиться, и можетъ-быть на цѣлый годъ. Знаешь ли что, Лиза, не оставить ли намъ это? Я постараюсь какъ-нибудь уладить..."
   -- Нѣтъ, мой милый, прервала старушка, задумали, такъ ужъ надобно исполнять. Дочь моя должна доказать на дѣлѣ, что она стоитъ тебя. Иначе пострадаетъ мое самолюбіе. А вѣдь я самолюбива, голубчикъ, о! я очень самолюбива.
   -- Не попроситься ли мнѣ въ отпускъ?
   -- И того не надобно: ты испортишь все дѣло. Ужъ отпусти насъ однихъ.
   Лиза плакала.
   -- Ну, вотъ! продолжала мать ея: сама же выдумала, да сама же и плачешь. Да ты, Александръ Ивановичъ, писалъ ужъ объ насъ?
   -- Нѣтъ еще.
   -- Такъ о чемъ же плакать? Еще поживемъ вмѣстѣ.
   -- Я сейчасъ пойду и напишу. Лиза, да по плачь же, душенька, прежде времени!
   Стрѣлинъ отправился писать письмо. Но не прошло и часу, какъ онъ былъ опять у нихъ, не на -- написавъ ни строчки. Вотъ какъ это случилось.
   Когда онъ пришелъ домой, его поразилъ необыкновенно торжественный видъ Василія Васильевича, который, въ своемъ узорчатомъ халатѣ, въ фескѣ съ золотой кистью на головѣ и съ длиннымъ чубукомъ въ рукахъ, былъ, ни дать ни взять, какой-нибудь турецкій наша только-что покорившій цѣлое царство.
   -- Что это съ тобой, Василій Васильевичъ, спросилъ Стрѣлинъ, какой необыкновенный случай могъ окружить твою неоцѣненную особу лучами такой торжественности? Ужъ не пожалованъ ли ты въ надворные?
   -- Лучше этого. Но скажи мнѣ напередъ, что вы придумали?
   Александръ Ивановичъ разсказалъ.
   -- Ну, видишь, я вѣдь говорилъ, что она умнѣе насъ обоихъ! Теперь, мой милый, прежде нежели я объявлю причину моего и твоего торжества, совѣтую тебѣ встать на колѣни вотъ передъ этимъ образомъ, которымъ благословила тебя мать твоей невѣсты, и помолиться и поблагодарить: ты счастливецъ!
   Василій Васильевичъ говорилъ это шутя; но Стрѣлинъ въ самомъ дѣлѣ исполнилъ его приказаніе: онъ всталъ на колѣни передъ образомъ и молился, усердно молился.
   -- Ну, теперь пойди сюда, дружище, продолжала" Василій Васильевичъ, по окончаніи молитвы: встань вотъ здѣсь, дай мнѣ руку, и дружно прокричимъ три раза ура.
   -- Полно шалить, Василій Васильевичъ, говори поскорѣе, что такое?
   -- Не хочешь, ну, ладно, я прокричу одинъ.
   И вставъ посереди комнаты, Василій Васильевича" крикнула" во все горло: ура!
   -- Вася, что ты съ ума сошелъ! сказала старушка мать Василія Васильевича, заглянувъ въ дверь: у меня чужіе люди, а ты кричишь. Перепугалъ всѣхъ!
   -- Нельзя иначе, маменька: вѣдь сегодня день побѣды моего пріятеля: она" завоевалъ цѣлыя пятьсотъ душъ!
   -- Василій Васильевичъ, что ты говоришь, дружище?
   -- Я сейчасъ видѣлъ повытчика, и онъ объявилъ мнѣ, что дѣло рѣшено въ твою пользу.
   Стрѣлинъ бросился обнимать друга.
   -- Василій Васильевичъ! чѣмъ я могу вознаградить тебя?
   -- Какъ, Александръ Ивановичъ, развѣ ты принимаешь меня за ходатая по дѣламъ? Это обида, любезный?
   -- Однако жъ я долженъ же доказать тебѣ мою благодарность. Постой-ка, братъ, дай мнѣ, только забраться въ деревню, а тамъ ужъ найдется для тебя награда; я тебя женю на дѣвушкѣ такой же милой, какъ моя Лиза, только побогаче ея.
   -- Это другое дѣло: такого рода взятку я не откажусь взять. Но куда же ты бѣжишь?
   -- Развѣ ты забылъ, что есть люди, съ которыми сама судьба, самъ Богъ опредѣлилъ мнѣ дѣлить всѣ радости и горести въ жизни?
   Посудите сами, до письма ли было въ тотъ день Александру Ивановичу? Весь день и весь вечеръ просидѣлъ онъ у Лизы, и о чемъ они не перетолковали, о чемъ не перемечтали! Какимъ яркимъ сіяніемъ казалась имъ окруженною ихъ будущая жизнь! Но во всемъ и вездѣ первая мысль Лизы обращалась къ матери. Сначала она хотѣла устроить для нея въ деревнѣ отдѣльный, хорошенькій домикъ подлѣ церкви; но когда старушка не согласилась жить въ отдѣльномъ домикѣ, она перевела се къ себѣ, въ большой домъ, отдѣлила ей особенную комнату, омеблировала, изукрасила ее, сама разводила передъ окнами этой комнаты садикъ, сама приносила матери ежедневно букетъ любимыхъ ея цвѣтовъ.
   -- Перестань, перестань, Лизочка, говорила старушка, я скоро ослѣпну отъ слезъ!
   Въ самомъ-дѣлѣ, она почти весь тотъ вечеръ не отнимала платка отъ глазъ. Впрочемъ опасенія ея, мнѣ кажется, были излишни: слезы радости совсѣмъ не такъ ѣдки и вредны для глазъ, какъ слезы печали.
   На другой день Александръ Ивановичъ написалъ и отправилъ письмо къ своей матери. Онъ объявилъ, между-прочимъ, что, слѣдуя ея совѣтамъ, рѣшился отложить на нѣкоторое время свою женидьбу, но не съ тѣмъ, чтобы позабыть о своей возлюбленной, а скорѣе въ надеждѣ, что мать, видя его постоянство, убѣдится наконецъ въ достоинствахъ его невѣсты и согласится признать ее своей дочерью.
   Отвѣта" на это письмо, полученный черезъ мѣсяцъ, едва не разрушилъ всѣхъ плановъ Александра Ивановича и его невѣсты, вотъ по какому случаю.
   Семенъ, уже знавшій, что у его господина есть невѣста, которая съ нетерпѣніемъ ждетъ отвѣта отъ его матери, сдѣлалъ и про-себя разсчетецъ. Если онъ перехватитъ письмо съ этимъ отвѣтомъ, разумѣется благопріятнымъ, и отнесетъ его къ своей будущей госпожѣ, ему, за радостное извѣстіе, прійдется, по меньшей мѣрѣ цѣлковикъ. Письмо въ самомъ дѣлѣ принесли въ отсутствіе Стрѣлина, и расчетливый слуга тотчасъ побѣжалъ и вручилъ его, поздравляя съ окончаніемъ благополучія, только не Лизѣ, а ея матери. Старушка уже развернула письмо и надѣвала очки, готовясь читать, какъ вошедшая Лиза почти насильно вырвала его изъ рукъ. И хорошо сдѣлала. Мать Александра Ивановича прежде всего благодарила его за то, что онъ послушался ея совѣта, она же, съ своей стороны убѣждала, что страсть его къ извѣстной гувернанткѣ ничто иное, какъ минутная прихоть, которая пройдетъ сама-собой. За тѣмъ она изъявляла согласіе на принятіе Лизы и старушки Зерновой къ себѣ въ домъ. Касательно послѣдней, она даже благодарила сына за то, что онъ отыскалъ для нея добрую собесѣдницу во время длинныхъ зимнихъ вечеровъ.
   Черезъ три дня потомъ Стрѣлинъ выпроводилъ свою суженую за заставу, а черезъ восемь мѣсяцевъ получилъ уже отъ своей матери письмо такого содержанія.
   "Что за странныхъ, необыкновенныхъ людей прислалъ ты ко мнѣ, Александръ? Чѣмъ больше смотрю на нихъ, тѣмъ болѣе удивляюсь! Эта молодая дѣвушка, Елизавета Павловна, воплощенный идеалъ любви къ матери, такъ, что я безъ зависти не могу смотрѣть на почтенную старушку, хотя и не имѣю права жаловаться на моихъ дѣтей. До-сихъ-поръ я была увѣрена, что какъ бы дѣти ни любили и уважали насъ, всётаки любовь ихъ, въ сравненіи съ нашею родительской любовью -- ничто, и это скажетъ тебѣ всякая мать. По здѣсь я вижу въ первый раза", а можетъ-быть и въ послѣдній, до чего можетъ простираться привязанность къ родителямъ, -- не въ обиду тебѣ будь сказано, -- не сына, а дочери. Эта добрая дѣвушка, кажется, боготворитъ мать свою: всѣ помышленія, всѣ заботы ея сосредоточены на одномъ, -- на счастіи, спокойствіи матери. Мнѣ кажется, она и не думаетъ больше ни о чемъ и ни о комъ...."
   Александръ Ивановичъ съ гнѣвомъ кинулъ письмо.
   -- Мать, и только мать, это надоѣло мнѣ! Я ревную, да! я ревную къ этой старухѣ, которая заставляетъ дочь свою забывать, что есть еще человѣкъ, имѣющій право на ея любовь! А Лиза неблагодарная!
   Вотъ извольте разсуждать съ влюбленными! Не разобравъ дѣла, онъ ужъ готовъ поссориться съ своей невѣстой. А что всего забавнѣе, объявляетъ претензію на ея благодарность за то только, что онъ влюбленъ въ нее. Какъ будто это великій подвигъ, заслуживающій благодарности! Да если бы мы съ вами, достойный читатель, вздумали объявлять подобныя требованія, сколькихъ женщинъ пришлось намъ упрекать въ неблагодарности! не правда ли?
   Пропустивъ нѣсколько строкъ, Стрѣлинъ читалъ:
   "Но и сама Елизавета Павловна, оставивъ даже любовь ея къ матери, удивительная дѣвушка: чѣмъ лучше я узнаю се, тѣмъ больше къ ней привязываюсь! Повѣришь ли, Александръ, я люблю ее неменьше собственной дочери, даже, стыдно признаться, я иногда предпочитаю ее сестрѣ твоей. Ты представить себѣ не можешь, что это за милое, кроткое, доброе созданіе! Зачѣмъ она не дочь моя? Знаешь ли что, Александръ...."
   Стрѣлинъ снова отложилъ письмо, желая перевести духъ.
   "Знаешь ли что, Александръ, читалъ онъ потомъ, вотъ уже четвертый годъ, какъ ты собираешься пріѣхать къ намъ въ отпускъ. Я бы хотѣла, чтобы ты пріѣхалъ именно теперь; я бы хотѣла чтобы ты пожилъ у насъ, познакомился поближе съ этой милой дѣвушкой. Я увѣрена, что ты полюбилъ бы ее, и въ такомъ случаѣ согласилась бы позабыть, что она не больше какъ гувернантка, и съ величайшимъ удовольствіемъ назвала бы ее своей дочерью."
   -- Дѣло кончено, вскричалъ Александръ Ивановичъ, драма разыграна отлично! Ай, Лиза! спасибо, милая, спасибо, мой ангелъ. Ты сдержала слово.
   -- Семенъ, готовься къ отъѣзду: черезъ три дня мы ѣдемъ въ деревню, и навсегда!
   Александръ Ивановичъ побѣжалъ купить листъ гербовой бумаги для просьбы объ отставки, а черезъ три дня онъ скакалъ уже по большой московской дорогѣ.
   Вотъ что писалъ онъ черезъ годъ потомъ къ своему пріятелю.
   "Душа моя, Василій Васильевичъ. Я обѣщалъ писать къ тебѣ черезъ мѣсяцъ послѣ моего отъѣзда, а нишу черезъ годъ. Не сердись и не удивляйся. До тебя ли мнѣ было? посуди самъ, когда я и теперь, но прошествіи года, едва могу опомниться отъ всего, что случилось со мной въ это время. Для другаго, даже и для тебя, мой милый, происшествія этого времени, конечно не могутъ быть занимательны, потому-что они слишкомъ не значительны сами но себѣ; но для меня это другое дѣло! Для поясненія всего, скажу только одно: Лиза, какъ я и ожидалъ, такая же добрая жена, какою была доброю дочерью. Было время, когда я желалъ, чтобы мнѣ досталась хотя сотая доля той любви, которую расточала она для своей матери; теперь оказалось, что и на мою часть остается столько же, если не больше. Маменька моя не можетъ на нее насмотрѣться, да и всѣ у насъ въ домѣ, отъ перваго до послѣдняго, полюбили ее. И признаюсь, надобно приблизиться къ состоянію животнаго до такой степени, какъ господинъ Пробкинъ и его почтенное семейство, чтобы не полюбить Лизы. Не могу подумать безъ ужаса, когда вспомню, что это милое, кроткое созданіе, назначенное, кажется самою природою разливать вокругъ себя счастіе и радость, осуждено было судьбою на муку вѣчно возиться съ чужими ребятишками, и въ благодарность за то терпѣть униженіе. Но вотъ я и заговорился, забылъ, что могу надоѣсть тебѣ съ моей Лизой, какъ надоѣдалъ и прежде, и что рѣшился писать къ тебѣ собственно о твоемъ дѣлѣ.
   "Недавно были мы съ женой у одного сосѣда, помѣщика, на пмяпинахъ. Гостей набралось довольно; между прочими явилась съ мужемъ молодая дама однѣхъ лѣтъ съ Лизой. Увидѣвъ ее, жена моя сначала задумалась, какъ будто желая что-то припомнить, потомъ вдругъ бросилась къ ней на шею, вскрикнувъ: Соня Вертушкина!.... Ея превосходительство, Софья Андреевна С.... сказалъ хозяинъ дома.-- Вздора", вздоръ!-- говорила пріѣзжая дама, вздоръ, для тебя, Лиза, я все та же Верту шкни а? И сейчасъ докажу это!-- Послѣ того, во весь вечера", она не переставала шалить какъ дитя; и шалости ея были такъ заманчивы, что и я съ женой, и мужъ этой Сони, а въ-слѣдъ за нами и вся молодежь поставили все въ верхъ дномъ въ домѣ нашего добраго сосѣда. Молодежь утверждала, что ей никогда не было такъ весело, какъ въ этотъ вечеръ. но будемъ продолжать о Софьѣ Андреевнѣ С.....; она жила до сего времени въ Москвѣ, а теперь намѣрена поселиться съ мужемъ въ своемъ имѣніи, недалеко отъ насъ. Мы были у нихъ нѣсколько раза" и тамъ-то я увидѣлъ то, что до тебя касается, а именно, одну дальнюю родственницу Софьи Андреевны, сироту, живущую у нея въ домѣ. Извольте принять къ свѣдѣнію, что это ваша суженая. Она очень милая дѣвушка, -- не первой юности, правда, -- ну, да вѣдь и мы съ тобой не можемъ похвастать молодостью; зато ужа" въ твоемъ вкусѣ: кровь съ молокомъ, и въ заключеніе, имѣетъ своихъ собственныхъ, всего на все, двѣсти душъ. Не много, но потихоньку можно жить. Пріѣзжай же въ отпускъ, дружище, да посмотри: я увѣренъ, что она тебѣ понравится, а тамъ ужъ беру на себя устроить это дѣло. Знаю, что ты боишься немножко превосходительствъ, но на счетъ родственника твоей суженой можешь быть покоенъ: онъ очень милый человѣкъ и вовсе не падутъ своимъ превосходительствомъ. И такъ, съ Богомъ, тотчасъ по неполученіи этого письма, просись въ отпускъ: я жду тебя."
   "Этимъ хотѣлъ я кончить мое письмо; да нѣтъ, еще кое-что нужно довести до твоего свѣдѣнія. Во-первыхъ, къ твоему пріѣзду я надѣюсь быть отцомъ. Можешь себѣ представить, радъ ли я этому! Но ужъ вѣрно не воображаешь о той степени радости, которая овладѣваетъ матерью Лизы, когда она подумаетъ, что наконецъ сбудутся ея любимыя мечты: она станетъ носить на рукахъ внучка, или внучку. При одной мысли объ этомъ на нее находитъ родъ помѣшательства. Во-вторыхъ, честь имѣю донести, что мой Семенъ спился съ кругу: Лиза такъ его балуетъ, что изъ рукъ вонъ! Какъ только ему нужны деньги на вино, онъ сейчасъ является разсказывать о томъ, какъ онъ носилъ письмо отъ госпожи Филиной, -- неизвѣстной барыни; а если и это не помогаетъ, ему только стоитъ намекнуть на дуэль мою съ Пробкинымъ, -- и деньги готовы. Въ-третьихъ, прошу кланяться отъ меня храброму журналисту Сусликову, -- буде онъ все еще журналистъ, въ чемъ я впрочемъ не сомнѣваюсь, -- и объявить ему, что у насъ въ уѣздномъ городѣ дворяне давно уже желаютъ завести клубъ, но все это до-сихъ-поръ какъ-то не ладится, за неимѣніемъ умнаго распорядителя. Сусликовъ премного одолжилъ бы насъ, если бы пріѣхалъ сюда, да и не на время, а навсегда. Но моей просьбѣ оставлено для него въ нашемъ уѣздѣ вакантное мѣсто уѣзднаго стряпчаго. Очень знаю, какую важную потерю понесутъ за отъѣздомъ его Пески, Выборгская и Петербургская Стороны, но попроси его принять въ соображеніе и то, что означенныя мѣста, находясь подъ бокомъ у Петербурга, вѣроятно, не замедлятъ пріискать себѣ достойнаго человѣка, между-тѣмъ какъ нашъ уѣздный городишко, находясь въ дальнемъ разстояніи отъ обоихъ столицъ, крайне нуждается въ такомъ просвѣщенномъ руководитель на поприщѣ кадрилей и мазурокъ, какъ господинъ Сусликовъ. Прощай мой малый. Твой покорный слуга. А. Стрелинъ.

П. Еф--скій.

"Сынъ Отечества", No 8, 1842

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru