Lib.ru/Классика: Эфрон Савелий Константинович. Повстанка

C. К. Литвинъ.

ЗАМУЖЕСТВО РЕВВЕКИ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Паровая скоропечатня И. А. Богельманъ. Невскій 148.
1898.

ПОВСТАНКА.

Разсказъ.

Антонина Францевна смотрѣла въ этотъ вечеръ, если это только возможно, еще величественнѣе и строже обыкновеннаго. Она обдавала гостей острымъ взглядомъ своихъ большихъ черныхъ глазъ каждый разъ, когда замѣчала на чьемъ-либо лицѣ поползновеніе къ улыбкѣ. Разумѣется, улыбка тутъ же застывала на нашихъ лицахъ и мы старались сохранить такое же постное выраженіе, какое было на лицѣ хозяйки.

Странное дѣло: мы, нѣсколько старыхъ знакомыхъ и друзей Антонины Францевны, считали своимъ долгомъ не пропустить ни дня ея рожденія, ни имянинъ. Мы сознавали, что отправляясь на цѣлый вечеръ къ Антонинѣ Францевнѣ, обрекаемъ себя если не на пытку, то на ужасную скуку. И въ самомъ дѣлѣ, не велико удовольствіе просидѣть около шести часовъ подрядъ въ домѣ, гдѣ бесѣда ведется чуть ли не шепотомъ, а улыбнуться считается чуть ли не преступленіемъ. Но мы все-таки не пропускали ни дня имянинъ, ни дня рожденія Антонины Францевны, и по два раза въ году, ровно въ восемь часовъ вечера, входили въ ея гостинную, въ которой хозяйка, одѣтая въ глубокомъ траурѣ, поджидала насъ у большаго круглаго стола, гдѣ красовался серебряный самоваръ съ прочими чайными принадлежностями.

Мы и на этотъ разъ не опоздали. Вечеръ, по обыкновенію тянулся медленно, убійственно медленно. Чаепитіе, продолжавшееся болѣе часа, кончилось, и высокая, худая, суровая, какъ сама хозяйка, горничная убрала со стола самоваръ и стаканы. Мы тѣснѣе сомкнулись вокругъ стола и шепотомъ перекидывались ничего не значащими фразами о злобахъ дня, политикѣ и тому подобномъ. Какъ было уже замѣчено, Антонина Францевна смотрѣла въ этотъ вечеръ гораздо суровѣе и строже обыкновеннаго, а поэтому нѣтъ ничего удивительнаго въ томъ, что каждый изъ насъ раскаявался въ душѣ, зачѣмъ онъ пожаловалъ въ этотъ мрачный домъ. Я сужу, по крайней мѣрѣ, по себѣ, и могу засвидѣтельствовать, что чувствовалъ себя особенно скверно, и въ душѣ далъ себѣ слово никогда больше не являться сюда.

При одномъ только воспоминаніи, что эта пытка продолжится еще часа четыре, и что мнѣ предстоитъ еще преодолѣть этотъ церемонный ужинъ, съ его нескончаемыми антрактами между блюдъ, на душѣ становилось все хуже.

Вдругъ случилось нѣчто неожиданное, насъ всѣхъ поразившее.

Антонина Францевна поднялась со своего мѣста и пригласила послѣдовать за собою, въ круглый будуаръ. Гости невольно переглянулись: перекочевка изъ гостиной въ будуаръ до ужина была событіемъ экстраординарнымъ въ этомъ домѣ, и мы поняли, что намъ предстоитъ еще что-то болѣе экстраординарное. Поразила, насъ и несвойственная хозяйкѣ возбужденность, которая явно обнаруживалась на ея лицѣ.

Когда мы очутились въ кругломъ будуарѣ, Антонина Францевна усадила насъ всѣхъ, сама усѣлась и своимъ обычнымъ, тихимъ шепоткомъ проговорила:

-- Вы, друзья мои, вѣроятно, удивлены, что я пригласила васъ перейти въ будуаръ?

Молчаливымъ наклоненіемъ головы мы подтвердили, что дѣйствительно удивлены.

-- Вы еще болѣе удивитесь, когда узнаете, зачѣмъ я это сдѣлала,-- продолжала она съ загадочною улыбкою на лицѣ.-- Меня преслѣдуетъ съ самаго утра одна мысль. Я почему-то убѣждена, что вы собрались сегодня у меня въ послѣдній разъ. Припомните мои слова: Я не доживу до слѣдующихъ моихъ имянинъ.

-- Что вы?.. что вы?.. перебилъ ее одинъ изъ насъ.

-- Ужъ не думаете-ли вы, что я боюсь смерти?-- въ свою очередь, перебила его хозяйка съ необыкновеннымъ возбужденіемъ.-- Не полагаете ли, что мнѣ смерть страшна? ошибаетесь. Въ моемъ положеніи умереть пріятнѣе, чѣмъ жить. Не дай Богъ никому изъ васъ испытывать въ теченіе десятковъ лѣтъ столько горя.

Она замолчала и вторично обвела насъ своимъ страннымъ, загадочнымъ взглядомъ. Наступила довольно продолжительная пауза.

-- Тяжело... Богъ мой, какъ тяжело жить съ такими страшными воспоминаніями, съ такимъ бременемъ на душѣ... продолжала она, какъ будто про себя.-- Какъ бы то ни было скоро настанетъ освобожденіе... Близокъ конецъ, я его чувствую... И вотъ у меня появилась фантазія, которая, пожалуй, покажется вамъ странною... Мнѣ хочется разсказать вамъ о моемъ прошломъ... Хочется приподнять передъ вами завѣсу надъ тою драмою, въ которой я была дѣйствительнымъ лицомъ... Надѣюсь, вы не откажете выслушать меня до конца.

Она печально улыбнулась, умоляюще посмотрѣла на насъ, и продолжала!

-- Это весьма длинная и грустная исторія. Она вамъ объяснитъ, почему я жила такъ уединенно, одѣвалась всегда въ трауръ, и почему вы никогда не видѣли улыбки на моемъ лицѣ. Случилось это давно, больше двадцати лѣтъ прошло уже, а между тѣмъ, мнѣ кажется, что произошло все это недавно, точно вчера: до того свѣжи въ моей памяти всѣ событія, до того живо стоятъ передо мною всѣ дѣйствующія лица этой грустной исторіи... А онъ? Его-то въ особенности, какъ будто, я вижу передъ собою живымъ... Ахъ, что это былъ за дивный, благородный юноша! это былъ... герой.

Ея большіе, черные глаза опять остановились на каждомъ изъ насъ. Но на этотъ разъ въ ея взглядѣ не было ничего строгаго. Напротивъ: несвойственная ей мяглость свѣтилась въ этихъ черныхъ, большихъ глазахъ, и казалось, они молили насъ о снисхожденіи и искали въ насъ сочувствія. Вѣроятно, Антонина Францевна осталась довольна выраженіемъ нашихъ лицъ, потому что ея обыкновенно тихій, доходившій до шепота, голосъ звучалъ громче и тверже. Она продолжала:

-- Польское возстаніе 1863 г. еще у всѣхъ въ памяти. Не смотря на то, что многія дѣйствующія лица этой кровавой эпопеи находятся въ живыхъ, приговоръ исторіи тому смутному времени отчасти уже произнесенъ. Но я не стану критиковать дѣйствія моихъ отцовъ. Если они совершили великую ошибку, то поплатились за нее, и осуждать ихъ -- не мое дѣло. Мнѣ было всего 19 лѣтъ, когда вспыхнуло возстаніе. Отецъ мой отдался ему всей душою. Занимая высокое положеніе въ краѣ и обладая громадными богатствами, онъ пожертвовалъ все это великому дѣлу освобожденія отчизны. Мало того, онъ принесъ ей въ жертву обоихъ своихъ дѣтей. Братья мои одни изъ первыхъ ушли въ лѣса и командовали повстанскими шайками. Старшій мой братъ Андрей палъ во время стычки съ русскими, а младшій Михаилъ былъ взятъ въ плѣнъ. Отецъ мой былъ, безъ сомнѣнія, человѣкъ честный, но не особенно умный. Не смотря на свои 60 лѣтъ, это былъ энтузіастъ, съ юношескими увлеченіями. Дѣло возстанія онъ считалъ необходимымъ и былъ убѣжденъ, что дѣло наше правое, а потому вѣрилъ, что мы побѣдимъ... Меня, девятнадцтилѣтнюю дѣвушку, хотя и воспитали "по извѣстной" польской программѣ, выражавшейся въ томъ, что старались прививать нелюбовь ко всему русскому и вселяли во мнѣ ненависть къ "поработителямъ" и "угнетателямъ" отчизны, но когда вспыхнуло возстаніе, отецъ не пожелалъ, чтобы я принимала въ немъ участіе. Онъ отправилъ меня въ Парижъ, къ теткѣ, чтобы я была подальше отъ опасности, и, чтобы обезпечить меня на случай неудачи и конфискаціи нашихъ имѣній, онъ положилъ въ англійскій банкъ крупную сумму на мое имя. Мѣсяца два прожила я въ Парижѣ и вдругъ была вытребована домой. Отецъ вынужденъ былъ поступить такъ по настоянію нашего домашняго духовника, патера Іосифа. Послѣдній уговорилъ его, что я своею красотою могу принесть гораздо больше пользы родинѣ, чѣмъ революціонеры -- мужчины, и что въ его рукахъ я буду важнымъ орудіемъ, при помощи котораго онъ достигнетъ весьма многаго. Долго не соглашался отецъ впутать меня въ возстаніе, но, какъ человѣкъ съ слабою волею, согласился, наконецъ. Когда я возвратилась на родину, было уже приступлено къ активнымъ дѣйствіямъ: то и дѣло до насъ доходили вѣсти о стычкахъ съ русскими. Но въ городахъ царствовало еще наружное спокойствіе, и знатныя польскія фамиліи, въ томъ числѣ и мой отецъ поддерживали еще внѣшнимъ образомъ дружескія отношенія съ русскою администраціею. Знать притворялась, что не имѣетъ ничего общаго съ горячими головами, предпринявшими возмущеніе и организовавшими въ лѣсахъ шайки. Поддерживая сношенія съ русскими властями и притворяясь вѣрноподданными русскаго царя, легко было усыпить бдительность мѣстной администраціи, которая была застигнута врасплохъ, и почти до самой катастрофы не замѣчала, что творилось подъ ея носомъ. Чтобъ еще больше усыпить бдительность русскихъ, польская знать, въ большомъ количествѣ собравшаяся въ главныхъ центрахъ края, зажила открыто и весело: вечеринка слѣдовала за вечеринкою, балъ за баломъ, раутъ за раутомъ. Но въ то время, когда молодежь въ парадныхъ аппартаментахъ отплясывала польки, мазурки и краковяки, въ заднихъ комнатахъ собирались заговорщики, обсуждали планы будущихъ дѣйствій, и готовились нанести Россіи рѣшительный ударъ. Разумѣется, что на эти вечеринки, балы и рауты приглашались и русскіе, въ особенности военные. Я, благодаря моей феноменальной красотѣ, оказалась царицею всѣхъ этихъ празднествъ. Я была весьма рада выпавшему мнѣ на долю поклоненію и упивалась своими побѣдами. Что грѣха таить: женщины любятъ одерживать побѣды, а я въ молодости не составляла исключенія изъ общаго правила. Только одно обстоятельство отравляло мнѣ тогда мое существованіе. Съ самаго момента моего возвращенія домой, патеръ Іосифъ окончательно поработилъ меня себѣ. Онъ прямо объявилъ мнѣ, что я должна во всемъ его слушаться, и что онъ будетъ руководить всѣми моими поступками. Моею особою симпатіею патеръ Іосифъ никогда не пользовался. Я скорѣе боялась его, чѣмъ любила, хотя и видѣла постоянно, какъ всѣ окружающіе, въ томъ числѣ и мой отецъ, относились къ нему съ величайшимъ удовольствіемъ. Какъ живой, стоитъ передо-мною патеръ Іосифъ: онъ былъ маленькаго роста, съ большою, почти квадратною головою и большими сѣрыми глазами; онъ былъ чрезвычайно толстъ, но, не смотря на это, замѣчательно подвиженъ; руки у него были мягкія, выхоленныя, а походка такая тихая и беззвучная, что никогда не слышно было его шаговъ. Онъ подкрадывался, точно воръ, съ вѣчною улыбкою на своемъ широкомъ лицѣ. Но что всего больше мнѣ было противно въ немъ, это -- его голосъ. Въ особенности, когда онъ разговаривалъ шепотомъ, голосъ его напоминалъ мнѣ карканье ворона, а если хотите, сердитое мяуканіе раздраженнаго кота. Я положительно не могла переносить его шепота; онъ раздражалъ мои нервы. Скоро патеръ Іосифъ подробно изложилъ мнѣ программу моей будущей дѣятельности. Я, по его указаніямъ, должна была завлекать въ свои сѣти русскую молодежь, въ особенности военную... Онъ былъ со мною очень любезенъ и осыпалъ меня комплиментами.

-- Тебѣ много дано Богомъ,-- закончилъ онъ свое наставленіе.-- Ты выдающаяся красавица. Господь надѣлилъ тебя красотою, умомъ, граціею и ловкостью. Будь же настоящею, истою полькою и честною патріоткою. Употреби же всѣ эти чудные, Божьи дары на пользу отчизны.

Онъ потрепалъ меня по щекѣ съ особенною нѣжностью и такъ уставился на меня своими сѣрыми глазами, что мнѣ стало неловко.

II.

Антонина Францевна закрыла свое лицо руками и нѣкоторое время сидѣла молча.

-- Приступаю къ самой сути моего разсказа -- продолжала она, отнимая руки отъ лица.

-- Тяжело разсказывать, а переживать все это было еще труднѣе.

Она глубоко вздохнула.

-- Разъ на балу, я была въ самомъ лучшемъ настроеніи. Кавалеры облѣпили меня со всѣхъ сторонъ, словно мошки на огонь слетѣлись. Я чувствовала, что одна царствую надъ всею толпой и не имѣю соперницъ. Зачѣмъ я буду скрывать отъ васъ; я упивалась своимъ успѣхомъ, кокетничала на пропалую и изъ всѣхъ силъ старалась приворожить толпу: кого улыбкою награждала, кого ласковымъ словомъ, кого и поцѣлуемъ въ темномъ углу... Было и послѣднее... Казалось мнѣ, что я для того и рождена, чтобы вокругъ себя счастье распространять, и сама была счастлива. Не сознавала я тогда, что значитъ истинное счастье, не знала, что оно заключается только въ настоящей любви безъ лжи и притворства. Какъ бы то ни было, въ тотъ вечеръ я забыла, что играю роль, предначертанную мнѣ патеромъ Іосифомъ, и мнѣ казалось, что я живу настоящею заправскою жизнью. Было около часа ночи. Старшіе незамѣтно улетучились въ отдаленныя комнаты для тайнаго совѣщанія. Молодежь танцовала, кричала, дурачилась, однимъ словомъ -- веселилась во всю. Въ сторонѣ отъ толпы я оживленно разговаривала съ однимъ изъ моихъ поклонниковъ и отчаянно кокетничала съ нимъ. Въ самый разгаръ нашей интимной бесѣды, словно изъ земли, появился передъ нами патеръ Іосифъ. Онъ попросилъ извиненія у кавалера, что вынужденъ лишить его моего общества, и, взявъ меня подъ руку, увелъ въ сосѣднюю пустую залу. Я привыкла къ деспотическому обращенію со мною патера и не была удивлена.

-- Я долженъ передать тебѣ весьма серьезное порученіе,-- произнесъ онъ, удостовѣрившись, что мы одни и никто насъ не подслушиваетъ. Если выполнишь его какъ слѣдуетъ, то окажешь великую услугу отчизнѣ. Впрочемъ, я не сомнѣваюсь въ твоемъ успѣхѣ. Не даромъ Господь надѣлилъ тебя, дитя мое, такою красотою. Самимъ Богомъ ты предназначена для спасенія Речи Посполитой, и я твердо вѣрю, что тебѣ она будетъ обязана своимъ возстановленіемъ отъ моря до моря...

-- Въ чемъ дѣло?-- перебила я, подстрекаемая любопытствомъ.

Патеръ погладилъ меня по головѣ, привлекъ къ себѣ и поцѣловалъ въ лобъ.

Такое вступленіе еще больше подзадоривало мое любопытство, а между тѣмъ патеръ не торопился снова заговорить. Онъ устремилъ на меня свои большіе глаза и, причмокивая толстыми губами, любовался моимъ терпѣніемъ.

-- Въ чемъ дѣло?-- повторила я свой вопросъ.

-- У-у-ухъ, какая ты нетерпѣливая,-- шутливо покачалъ патеръ головой, все еще продолжая смотрѣть на меня въ упоръ.-- Если бы у Речи Посполитой было много такихъ дочерей, какъ ты, она стала бы первымъ государствомъ въ мірѣ. Ты феноменальная красавица, дочь моя, и къ тому истая патріотка. Я вѣрю въ твою побѣду...

-- Въ чемъ дѣло?-- перебила я въ третій разъ восторженныя похвалы патера.

Патеръ, какъ будто, не желалъ замѣчать моего нетерпѣнія, и какъ будто не слыхалъ моего голоса. Онъ все продолжалъ смотрѣть на меня въ упоръ, и положительно пожиралъ своимъ взглядомъ. Мнѣ становилось неловко и даже жутко, хотя сама не знала почему. Инстинктивно я отодвинулась отъ него. Но вотъ глаза его опустились, и я замѣтила, какъ онъ до боли укусилъ нижнюю губу, и какъ все толстое тѣло его вздрогнуло. Когда онъ вторично поднялъ на меня свои глаза, лицо его приняло свое обычное, слащаво-хитрое выраженіе. Голосъ его тоже сдѣлался обычнымъ. Онъ дѣловымъ тономъ произнесъ:

-- Замѣтила-ли ты молодаго офицера князя П...?

-- Не помню, мнѣ его не представили.

-- Жаль, очень жаль... Впрочемъ, эту ошибку мы исправимъ: я сейчасъ приведу его къ тебѣ. Постарайся, дитя мое, влюбить его въ себя... Пусти въ ходъ все свое кокетство... Если потребуется, ты можешь съ нимъ все... Лишь бы тебѣ удалось переманить его на нашу сторону... Если тебѣ только удастся, и онъ примкнетъ къ нашему войску,-- Речь Посполитая выиграетъ весьма много... Это будетъ важная побѣда!..

-- Развѣ онъ такой знаменитый полководецъ? развѣ онъ такой герой?..

-- Онъ не полководецъ и не герой, а пустой малый, какъ и всѣ презрѣнные москали.

-- Зачѣмъ же намъ такъ гнаться за нимъ?.. Если...

-- Не люблю я, когда мнѣ задаютъ вопросы, перебилъ меня патеръ. Я привыкъ, чтобы мнѣ подчинялись слѣпо, безъ разсужденій. Впрочемъ, на этотъ разъ я; пожалуй, объясню тебѣ въ чемъ дѣло. Князь П. представитель самой выдающейся русской знати. Онъ одинъ изъ тѣхъ, которые по своему рожденію стоятъ весьма близко къ русскому трону. Если намъ можно будетъ опубликовать, что онъ перешелъ на нашу сторону, мы произведемъ страшный эффектъ на всю Европу, и наше дѣло сильно подвинется впередъ... Среди русскихъ это тоже произвело бы страшный переполохъ, который мы бы еще усилили тѣмъ, что при первой стычкѣ, въ которой участвовалъ бы князь П., устроили бы такъ, чтобы онъ былъ русскими же захваченъ въ плѣнъ... А знаешь ли ты, дитя мое, какому наказанію подлежитъ военный, измѣнившій своему отечеству и перешедшій въ непріятельскій лагерь? Его казнятъ, ха, ха, ха... И вотъ когда этого молокососа повѣсятъ или разстрѣляютъ, всѣ родные измѣнника будутъ обезглавлены и... и какъ знать? Можетъ быть, казнь такого аристократа посѣетъ смуты среди самого правительства.

Я стояла передъ патеромъ съ опущенными глазами, и впервые мнѣ стала страшна и ненавистна та роль, которую я въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, выполнялъ подъ руководствомъ патера Іосифа. Мнѣ стало ужасно жаль этого незнакомца, которому предстояло поплатиться безславіемъ и жизнью за любовь, которую, по наущенію патера, я должна была ему внушить. Въ данную минуту я совершенно забыла о своей отчизнѣ, о возрожденіи Рѣчи Посполитой, и ужасалась страшной мысли, что меня заставляютъ погубить совершенно неизвѣстнаго мнѣ человѣка. Я до того была возмущена, что готова была высказать патеру въ лицо, какъ гнусно его наущеніе. Но стоило мнѣ поднять на него глаза и увидѣть его толстое, заплывшее жиромъ, улыбающееся лицо, чтобы инстинктивно догадаться, что мнѣ его не переубѣдить, Мнѣ стало страшно въ присутствіи патера, и я впервые почувствовала къ нему недовѣріе, граничащее съ ужасомъ... Патеръ и не подозрѣвалъ, какое впечатлѣніе онъ произвелъ на меня своимъ гнуснымъ порученіемъ.

Мы оставили съ нимъ пустую комнату и вошли въ блестяще освѣщенную танцовальную залу. Патеръ на минуточку исчезъ, отыскалъ князя П. и подвелъ его ко мнѣ. Я не смѣла поднять глаза на князя, и кигда почувствовала, какъ его длинные, тонкіе пальцы слегка сжимаютъ мою руку, мнѣ сдѣлалось невыразимо больно.

-- Надо дѣйствовать, не теряя времени, шепнулъ мнѣ на ухо патеръ, и скрылся.

Оставшись съ княземъ наединѣ, я вся затряслась отъ волненія и не могла произнести ни одного слова, чтобы поддерживать съ нимъ разговоръ. Онъ, повидимому, не замѣчалъ моего смущенія, и весело заговорилъ о разныхъ пустякахъ. Голосъ его, словно музыка, раздался въ моихъ ушахъ, до того онъ былъ пріятенъ и проникалъ въ самую душу. Когда мое смущеніе нѣсколько улеглось, я отважилась поднять на него глаза. Князя нельзя было назвать красавцемъ, но въ его наружности было нѣчто привлекательное, чарующее. На видъ ему можно было дать 27--28 лѣтъ; на самомъ же дѣлѣ онъ былъ моложе. Высокій брюнетъ, съ нѣсколько длиннымъ съ горбинкою носомъ и большими сѣрыми добродушными глазами, и съ мягкою улыбкою на широкомъ, открытомъ лицѣ,-- онъ тѣмъ не менѣе, произвелъ на меня впечатлѣніе человѣка съ сильнымъ характеромъ и твердою волею. Но чѣмъ особенно онъ подкупилъ меня свою пользу это непринужденною простотою, сквозившею во всѣхъ его движеніяхъ и манерахъ. Нельзя сказать, чтобы онъ былъ хорошо сложенъ; плечи его были шире, чѣмъ бы это слѣдовало, и онъ казался нѣсколько сутуловатымъ. Въ общемъ, отъ всей его нескладной фигуры вѣяло мощью и здоровьемъ. Мало-по-малу, я окончательно овладѣла собою, и своею обычною живостью, стала поддерживать разговоръ съ княземъ. Въ какія-нибудь 20--30 минутъ мы уже съ нимъ такъ разговаривали, точно были годъ знакомы. Въ первый разъ въ жизни я почувствовала себя такъ хорошо и такою счастливою, что совершенно забыла бы о гнусномъ порученіи патера Іосифа, если бы послѣдній издали не преслѣдовалъ меня упорно устремленнымъ взглядомъ, отравлявшимъ мнѣ существованіе и лишавшимъ удовольствія... Разсталась я съ княземъ въ тотъ вечеръ, условившись, что на слѣдующій день онъ сдѣлаетъ намъ визитъ...

Антонина Францевна глубоко вздохнула, и продолжала:

-- Не стану я вамъ разсказывать подробности о томъ, какъ мы съ княземъ полюбили другъ друга, какъ я одновременно была счастлива и несчастлива. Каждый изъ насъ, мои друзья, былъ молодъ и, вѣроятно, испыталъ, что значитъ истинная любовь, такъ что объ этомъ распространяться нечего. Но мой романъ все-таки не походилъ на обыкновенный. Вѣдь меня съ нимъ свели для того, чтобы я его погубила, а между тѣмъ я дого полюбила его, что сама бы пожертвовала для него всѣмъ, я бы съ радостью умерла за него... Патеръ Іосифъ неотступно слѣдовалъ за нами, и все торопилъ меня погубить моего Николая (такъ звали князя). Долго я изворачивалась и лгала патеру, но онъ перехитрилъ меня, и въ одно прекрасное утро подслушалъ мой разговоръ съ Николаемъ и понялъ все... Въ тотъ же самый день меня отправили въ одно изъ нашихъ имѣній, которое находилось на самой прусской границѣ. Первое время я была безутѣшна въ своемъ горѣ: никакихъ вѣстей о Николаѣ до меня не доходило, и я не имѣла возможности дать ему вѣсточки о себѣ. Но я была молода и вѣрила, что раньше или позже мы снова встрѣтимся, и соединимся навсегда, навѣки... Надежда не обманула меня, мы съ нимъ, дѣйствительно, встрѣтились и при какихъ печальныхъ обстоятельствахъ...

Но я забѣгаю впередъ.

Антонина Францевна позвонила и приказала горничной дать стаканъ воды. Два, три раза она глотнула изъ стакана, легкая судорога пробѣжала по ея взволнованному лицу, и видно было, что она съ трудомъ удерживаетъ готовыя хлынуть изъ ея глазъ слезы. Нзступило томительное молчаніе, которое длилось около четверти часа.

-- Въ нашемъ пограничномъ имѣніи, начала опять Антонина Францевна,-- жизнь била ключемъ. Множество повстанскихъ шаекъ скрывались въ ближайшихъ лѣсахъ, его окружающихъ. Усадьба наша служила складочнымъ мѣстомъ оружія и провіанта. По ночамъ собирались къ намъ начальники шаекъ для военныхъ совѣтовъ и попоекъ. Я нашла въ усадьбѣ нѣсколько молодыхъ дѣвицъ, родственницъ и возлюбленныхъ повстанскихъ начальниковъ; онѣ по цѣлымъ днямъ занимались щипаніемъ корпіи для раненыхъ и вышиваніемъ знаменъ для повстанскихъ дружинъ. И меня заставили заниматься тѣмъ и другимъ. Были и развлеченія: иногда по ночамъ, устраивались настоящіе балы съ танцами, а иногда, при хорошей погодѣ, мы, дѣвицы, предпринимали прогулки верхомъ въ лѣса и посѣщали повстанскіе лагери. Скоро я примирилась съ этою новою жизнью, и хотя не забыла моего Николая, но втянулась въ новую дѣятельность, которая не могла не заинтересовать меня: вѣдь я была полька до мозга костей... Естественно, что любовь моя отошла на второй планъ, и судьба дорогой отчизны заняла въ моемъ сердцѣ первенствующее мѣсто. Съ каждымъ днемъ доходили до нашей глуши новыя вѣсти весьма грознаго характера. Узнали мы о назначеніи страшнаго Муравьева генералъ-губернаторомъ въ Вильнѣ. Начальники повстанцевъ все чаще и чаще стали собираться по ночамъ въ нашей усадьбѣ, для обсужденія большаго сраженія, которое собирались дать русскимъ войскамъ. Въ усадьбѣ появился и ненавистный мнѣ патеръ Іосифъ, шайка котораго, весьма многочисленная (около 2000 человѣкъ), выбрала себѣ мѣсто для лагеря въ трехъ верстахъ отъ нашего дома. Разумѣется, что самъ патеръ и ближайшіе его помощники проводили всѣ ночи въ усадьбѣ. Патеръ и виду не показалъ, что недоволенъ мною за неисполненіе его порученія. Напротивъ, онъ сталъ относиться ко мнѣ особенно ласково и искалъ случая оставаться со мною наединѣ. Я же, сама не отдавая себѣ отчета -- почему, стала его бояться и инстинктивно избѣгать. Меня пугали его ласки, и мнѣ становилось жутко отъ его взглядовъ... Разъ вечеромъ, когда всѣ были въ полномъ сборѣ, патеръ объявилъ, что близокъ день большой битвы, что на слѣдующее утро, если погода будетъ хорошая, онъ приглашаетъ всѣхъ дамъ осмотрѣть его лагерь, чтобы они своимъ присутствіемъ одушевили храбрыхъ патріотовъ, готовящихся положить головы за Рѣчь Посполитую. Приглашеніе патера обрадовало насъ, и мы съ энтузіазмомъ бросились благодарить его... Всю ночь мы, дѣвицы, не могли заснуть отъ охватившаго насъ патріотическаго волненія... Перспектива посѣщенія большаго лагеря мерещилась намъ во снѣ... Поднялись мы далеко до разсвѣта, и первымъ долгомъ стали совѣщаться, какое знамя подарить храбрымъ героямъ лагеря. Каждой изъ насъ хотѣлось, чтобы выборъ остановился на томъ знамени, въ работѣ котораго она принимала участіе больше другихъ. Возникли по этому поводу весьма горячіе споры, чуть-ли не ссоры... Наконецъ, рѣшено было поднести лагерю цѣлыхъ три знамени. День къ нашей радости выдался прелестный, и мы были страшно недовольны, когда патеръ заявилъ намъ, что поѣздка состоится только къ тремъ часамъ. Нетерпѣнію нашему не было конца. Но вотъ наступилъ столь ожидаемый моментъ. На обширномъ дворѣ нашей усадьбы собрались человѣкъ двадцать всадниковъ, въ національныхъ польскихъ костюмахъ и полномъ вооруженіи. Любо было смотрѣть на этихъ красивыхъ молодцовъ, ловко сидящихъ на коняхъ; самоувѣренная, беззавѣтная удаль свѣтилась въ ихъ глазахъ. Это были все представители извѣстныхъ фамилій, начальники дружинъ. Мы, дѣвицы, сѣли на коней и блестящая кавалькада тронулась впередъ. Только патеръ Іосифъ, со своею толстою фигурою, въ священническомъ одѣяніи, верхомъ на крупной, рыжей лошади, показался мнѣ смѣшнымъ среди этихъ блестящихъ воиновъ. Онъ поѣхалъ со мною рядомъ, съ правой стороны, а по лѣвой сторонѣ ѣхалъ со мною красивый юноша, панъ Феликсъ С.

-- Ахъ,-- произнесъ панъ Феликсъ надъ самымъ моимъ ухомъ, шепотомъ,-- еслибы вы были нашимъ знаменоносцемъ во время битвы, мы бы, понятно, совершили чудеса храбрости... Отъ одного вашего взгляда и трусъ превратился бы въ героя...

-- Не клевещите на наше храброе войско. Между ними трусовъ нѣтъ.

-- Хорошо сказано,-- одобрилъ мой отвѣтъ патеръ Іосифъ.

Когда мы достигли лѣса, то поневолѣ должны были разбиться въ одиночку и ѣхать шагомъ. Скоро мы выбрались на большую поляну, гдѣ повстанцы расположились лагеремъ. Поляна находилась на возвышеніи, и густо окружена почти непроходимымъ лѣсомъ. Вся она была усѣяна народомъ, лошадьми и телѣгами. При нашемъ появленіи въ лагерѣ раздавался необыкновенный шумъ. Въ одномъ мѣстѣ пѣли пѣсни, въ другомъ играли въ карты, въ третьемъ пьянствовали и т. д. Наше появленіе особаго впечатлѣнія на лагерь не произвело, не смотря на то, что насъ сопровождали главный началѣникъ лагеря, патеръ Іосифъ, со всѣми офицерами. Видно было съ перваго взгляда, что вся эта сборная толпа не имѣла никакого понятія о дисциплинѣ. Патеръ Іосифъ отдалъ приказаніе окружившимъ его офицерамъ, чтобы каждый выстроилъ свою роту въ боевомъ порядкѣ и провелъ бы ее мимо насъ церемоніальнымъ маршемъ. Кавалькада немедленно разсыпалась по лагерю, а мы, женщины, въ сопровожденіи патера Іосифа, отправились впередъ и заняли мѣсто въ самомъ центрѣ поляны. Прошло болѣе часа, раньше чѣмъ офицерамъ удалось кое-какъ выстроить свое войско. Первый проѣхалъ мимо насъ панъ Феликсъ С. со своею ротою. Я была ужасно озадачена какъ жалкимъ вооруженіемъ, такъ и мало внушительнымъ видомъ солдатъ, еле-еле передвигавшихъ ноги и точно нехотя слѣдовавшихъ за своими офицерами. За первою ротою послѣдовала вторая; за второю -- третья и т. д. Какъ только рота проходила мимо насъ, она немедленно расходилась по полянѣ, а офицеръ ея присоединялся къ намъ. Такимъ образомъ, около насъ скоро опять собралась блестящая свита. Но не успѣла пройти послѣдняя рота, со своимъ офицеромъ во главѣ, какъ по полянѣ пронесся зловѣщій крикъ: "Москали"! Произошла невообразимая суматоха... Повстанцы, какъ ошалѣлые, бросились бѣжать въ лѣсъ и, въ какія нибудь пять минутъ, вся поляна опустѣла... Послышались выстрѣлы: сначала рѣдкіе, а потомъ все чаще и чаще... Я оглянулась вокругъ: около меня никого не было. Сначала я не поняла, куда всѣ дѣвались; но вдругъ, словно молнія, осѣнила меня мысль: "они бѣжали, постыдно бѣжали"! Мнѣ стало страшно горько и стыдно за своихъ, и я рѣшила показать этимъ трусамъ примѣръ храбрости... Въ это время показался на полянѣ русскій казакъ...

Я выхватила револьверъ, который при мнѣ имѣлся, ударила лошадь хлыстомъ, поспѣшила непріятелю на встрѣчу и, поровнявшись съ нимъ, выстрѣлила. Я промахнулась...

-- Вишь,-- усмѣхнулся казакъ,-- дѣвка меня чуть на тотъ свѣтъ не отправила.

Онъ схватилъ мою лошадь подъ уздцы, моментально остановилъ ее, и замахнулся нагайкою. Я почувствовала острую боль по всей спинѣ... Казакъ вторично замахнулся.

-- Стой!.. Не смѣй больше!.. послышался начальническій голосъ.

Нагайка свиснула по воздуху, не задѣвъ меня во второй разъ... Я подняла глаза... Предо мною стоялъ князь П... Я бросилась къ нему... Онъ сурово отстранилъ меня и твердымъ голосомъ произнесъ:

-- Не забудьте, сударыня, что здѣсь не гостинная... Вы взяты съ оружіемъ въ рукахъ на полѣ битвы... Въ настоящую минуту вы для меня только плѣнница...

Я посмотрѣла ему въ лицо. Онъ былъ страшно блѣденъ, но взглядъ мой выдержалъ твердо, не поморщившись даже. Онъ приказалъ казаку увести меня къ другимъ плѣннымъ, а самъ ускакалъ на своей лошади.

Цѣлый часъ, а можетъ быть, и больше раздавались въ лѣсу одиночные выстрѣлы. Было много раненыхъ и убитыхъ съ нашей стороны, а еще больше плѣнныхъ... Наступили сумерки. Русскіе перестали преслѣдовать бѣглецовъ... Меня съ прочими плѣнными вывели изъ лѣса, и повели прямо въ недавно оставленную нами усадьбу... Намъ объявили, что мы тутъ останемся до утра, а на слѣдующій день насъ поведутъ дальше... Всею душой стремилась я къ моему возлюбленному, но онъ, повидимому избѣгалъ меня... Меня помѣстили на ночь въ отдѣльной комнатѣ и приставили къ дверямъ часоваго.. Конечно, мнѣ было не до отдыха и сна... Я ходила взадъ и впередъ по комнатѣ и все думала о неожиданной встрѣчѣ съ Николаемъ. Пораженіе банды меня совсѣмъ не опечалило... При одномъ только воспоминаніи, какими трусами оказались "защитники" моей отчизны, какъ они постыдно бѣжали при первомъ появленіи русскихъ, у меня пропала всякая жалость къ побѣжденнымъ... Странное дѣло, сама Речь Посполитая, моя отчизна, тоже потеряла въ моихъ глазахъ полное обаяніе... Только одинъ образъ Николая носился предо мною и манилъ къ себѣ... Я забыла обо всемъ на свѣтѣ, и ждала только его прихода... Я была увѣрена, что онъ придетъ ко мнѣ... что онъ непремѣнно пожелаетъ меня видѣть...

Много должно быть, прошло времени... Наступила темная, безлунная ночь... Долго, очень долго сидѣла я въ потьмахъ... Мнѣ принесли свѣчи и ужинъ... Я обрадовалась тому и другому... Но не потому, чтобы я нуждалась въ свѣтѣ или хотѣла подкрѣпиться пищею... Я и не дотронулась до послѣдней... Я была увѣрена, что то и другое прислалъ мнѣ Николай... Значитъ, онъ не забылъ обо мнѣ, онъ интересовался мною... Но зачѣмъ онъ самъ не приходитъ, я понять не могла.. Безпрерывная бѣготня изъ угла въ уголъ утомила меня... Я усѣлась въ мягкія кресла и скоро заснула... Пробудилась я отъ упорно устремленнаго на меня взгляда... Я открыла глаза... Предо мною стоялъ Николай... Я бросилась къ нему, хотѣла повиснуть на его шеѣ... Но онъ отстранилъ меня отъ себя... Я была озадачена, и устремила на него глаза... Боже мой, какъ былъ онъ блѣденъ!..

-- Николай, дорогой мой...

-- Передъ вами, сударыня, русскій офицеръ, перебилъ онъ меня строгимъ, властнымъ голосомъ.

Я такъ и отшатнулась отъ него. Наступила долгая, томительная пауза.

-- Собирайтесь въ путь, нарушилъ онъ, наконецъ, молчаніе.

Я не трогалась съ мѣста.

-- Собирайтесь скорѣе, а то вы погибли...

Я стояла передъ ними въ той же позѣ, и вторично не тронулась съ мѣста. Онъ набросилъ на меня мое пальто, молча подалъ мнѣ руку и вывелъ изъ комнаты. Не проронивъ ни единаго слова, онъ меня до самаго лѣса.

-- Дай Богъ, чтобы вамъ удалось спастись,-- произнесъ онъ дрогнувшимъ голосомъ.-- Дальше сопровождать васъ я не могу... Постарайтесь уйти отсюда подальше... Въ лѣсу вы, вѣроятно, наткнетесь на кого нибудь изъ вашихъ, который проводить васъ чрезъ границу... она отсюда недалеко.

-- Я ни за что не разстанусь съ тобою, пылко перебирала я его.

Нѣчто похожее на стонъ вырвалось изъ его груди.

-- Нѣтъ, это невозможно... Невозможно. Вотъ,-- онъ подалъ мнѣ клочекъ бумаги,-- когда будете въ безопасности, прочтите... Если же наши нападутъ на васъ, то постарайтесь уничтожить этотъ позорящій меня документъ...

Онъ быстро наклонился ко мнѣ, поцѣловалъ въ лобъ и не давая опомниться, удалился быстрыми шагами. Я осталась одна, словно пригвожденная къ мѣсту, и широко раскрытыми глазами слѣдила за его фигурой до тѣхъ поръ, пока онъ не исчезъ въ мракѣ ночи... Когда я пришла въ себя, первая моя мысль была бѣжать за нимъ, воротить его...

Вдругъ, среди окружающаго меня безмолвія, грянулъ выстрѣлъ, и какъ будто въ отвѣтъ на этотъ выстрѣлъ раздался надъ самымъ моимъ ухомъ мелкій, непріятный, дребезжащій смѣхъ патера Іосифа.

Тутъ Антонина Францевна не могла уже совладать съ собою. Слезы градомъ хлынули изъ глазъ ея.

-- Дальше разсказывать нечего, продолжала она прерывающимся отъ волненія голосомъ.-- Я была насильно унесена патеромъ на рукахъ... На слѣдующій день я была уже заграницею, въ безопасности... Что касается врученнаго мнѣ Николаемъ документа,-- вотъ онъ.

Она раскрыла медальонъ и достала изъ него клочекъ сѣрой бумажки, на которой еще сохранились набросанныя карандашемъ строчки: "У меня не хватаетъ силъ предать васъ въ руки правосудія. Я люблю васъ. Живите и будьте счастливы... Я же, какъ офицеръ и дворянинъ, измѣнившій присягѣ и отечеству, долженъ искупить свое преступленіе... Я умру, чтобы мой позоръ не былъ обнаруженъ... Храните мою тайну и будьте счастливы"...

-- Я осталась вѣрною моей первой и единственной любви, закончила свой разсказъ Антонина Францевна. Всю жизнь я носила трауръ по моемъ Николаѣ, и при первой возможности присоединилась къ православію, чтобы молиться за него въ тѣхъ храмахъ, въ которыхъ онъ молился...

По странной случайности, предчувствіе не обмануло Антонину Францевну, она дѣйствительно, умерла въ въ томъ году, что и дало мнѣ возможность публично передать ея исторію, не называя ея по фамиліи и измѣнить имя и отчество.

Оставить комментарий Эфрон Савелий Константинович (bmn@lib.ru) Год: 1898 Обновлено: 04/08/2025. 37k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:

Эфрон Савелий Константинович Повстанка

ПОВСТАНКА.

Эфрон Савелий Константинович
Повстанка