Эфрон Савелий Константинович
Над трупом

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Книгоиздательство газеты "ВѢЧЕ".

Москва, Петровка, Петровская линія.

С. К. Литвинъ.

СМУТЬЯНЫ.

Очерки и разсказы изъ жизни женевскихъ бунтарей.

МОСКВА.
Типографія В. А. Ждановичъ, Большая Дмитровка. д. No 5.
1907.

   

Надъ трупомъ.

   Онъ сидѣлъ въ креслахъ съ устремленнымъ впередъ, въ одну точку, задумчивымъ взглядомъ. Ноги его были тщательно прикрыты старымъ одѣяломъ. Маленькая подушечка торчала въ головахъ. Несмотря на удушливый воздухъ, окна въ крошечной комнаткѣ были закрыты. Кругомъ царствовала зловѣщая тишина: уличный шумъ не достигалъ до 4-го этажа. Только и слышно было въ крошечной комнаткѣ медленное дыханіе больного, сопровождаемое звуками, похожими на скрипъ, да шумъ закипавшаго надъ спиртовой лампочкой чайника съ отбитымъ носомъ,
   -- Паша!.. Пашенька!..-- чуть слышно произнесъ больной.-- Ну, да зачѣмъ ты тамъ хлопочешь?.. Подойди ко мнѣ... присядь... Я все-равно пить не буду... Не хочется...
   -- Сейчасъ, Леня... Чайникъ закипаетъ... Одну минуточку... Только минуточку...
   -- Оставь... брось!..-- въ голосѣ больного послышались приступы раздраженія.
   -- Поднимается... Вотъ, вотъ поднимается... Отойду -- молоко сбѣжитъ..
   -- И пускай!..
   Больной сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе и закашлялся.
   Въ этотъ-же мигъ Прасковья Ивановна задула лампочку и очутилась предъ больнымъ.
   -- Успокойся, другъ мой... успокойся голубчикъ...-- произнесла молодая женщина задушевнымъ шепотомъ.
   Она опустилась на полъ у ногъ больного и взяла его влажныя руки въ свои.
   -- Когда-же мы, наконецъ, выберемся изъ этой проклятой Женевы?-- заговорилъ больной, лишь приступъ кашля прошелъ, и онъ успокоился.-- Пора ужь... Право, пора... Тутъ мнѣ не поправиться.. То-ли дѣло родной воздухъ. Хочется домой.. Помнишь за рощей холмикъ? Какой тамъ горизонтъ открывается -- прелесть.. Какъ только получимъ разрѣшеніе, немедленно поѣдемъ. Ни одного лишняго дня не останусь.. Въ путь... въ путь!..
   На блѣдномъ лицѣ больного появился румянецъ. Онъ все съ возрастающимъ оживленіемъ продолжалъ.
   -- Поселимся съ тобой на Выселкахъ... Будемъ кататься по озеру въ лодкѣ... Славно будетъ... Но знаешь, намъ необходимо повѣнчаться предъ отъѣздомъ... Мы пріѣдемъ въ Россію законными супругами... Эту уступку я сдѣлаю для тебя... Тебѣ такъ хотѣлось узаконить нашъ союзъ... Что-жь?.. Я больше противиться не буду... Поцѣлуй-же меня, моя законная супруга...
   Долго еще больной продолжалъ свои отрывочные монологи. Главнымъ образомъ, онъ останавливался на своемъ возвращеніи на родину. Съ недѣлю, какъ его стала занимать эта мысль. Заглядывавшій къ нимъ изрѣдка докторъ объявилъ, что если больной заговорилъ о путешествіи, то это предвѣщаетъ близкій конецъ... "Всѣ чахоточные въ послѣдніе дни жизни заговариваютъ о путешествіяхъ", сказалъ докторъ. Вообще надо замѣтить, при страшномъ упадкѣ силъ послѣднихъ дней (онъ ужь не былъ въ состояніи безъ посторонней помощи шагу ступить), больной, какъ-будто укрѣпился духомъ. Имъ овладѣла жажда жизни, и онъ вслухъ строилъ различные планы своего будущаго благополучія. Прасковья Ивановна поддерживала его по мѣрѣ силъ и возможности. Три дня тому назадъ она съ самымъ серьезнымъ видомъ усадила его за столъ, дала ему въ руки перо, чтобы онъ писалъ на Высочайшее Имя прошеніе о помилованіи. Разумѣется, прошеніе не было отправлено, но больной съ тѣхъ поръ только тѣмъ и былъ занятъ, что высчитывалъ дни, когда получится желанный отвѣтъ.
   Каждое слово больного острымъ ножомъ рѣзало сердце Паши. Чтобы скрыть предательскія слезы, которыя невольно появлялись на лицѣ, она спрятала свою голову въ его колѣняхъ... Больной еще долго продолжалъ фантазировать... Рѣчь его становилась все безсвязнѣе... Онъ замолчалъ... Паша подняла голову, посмотрѣла на него украдкой и убѣдилась, что онъ заснулъ. Съ минуту она прислушивалась къ его усиленному, отрывистому дыханію, осторожно поправила подушечку и отошла отъ него.
   Прошло не больше 20-ти минутъ.
   -- Паша!.. Пашенька!..-- послышался голосъ больного.
   Молодая женщина бросилась къ нему, по привычкѣ взяла его за обѣ руки и опустилась у его ногъ.
   Больной устремилъ на нее упорный взглядъ и долго смотрѣлъ на нее.
   -- Поѣдемъ!.. Поѣдемъ домой!..-- произнесъ онъ какимъ-то особеннымъ голосомъ и весь вздрогнулъ.
   Подушечка выскользнула изъ-подъ его головы, и голова свѣсилась на бокъ. Паша вдругъ почувствовала, что руки его похолодѣли въ ея рукахъ. Она встала, чтобы поправить подушечку, и пристально посмотрѣла ему въ лицо... Невыразимый ужасъ овладѣлъ ею: лицо больного приняло какой-то особенный, спокойный видъ.. Глаза его попрежнему были широко раскрыты, но прежняго, лихорадочнаго блеска въ нихъ уже не было. Не слышно ужь было его прерывистаго дыханія...
   -- Леня!.. Леня!.. Ленечка!..-- произнесла Паша надъ самымъ его ухомъ.
   Отвѣта не послѣдовало.
   Паша приложила ухо къ его груди -- послѣдняя не билась...
   -- Одна!.. Одна!.. Въ цѣломъ мірѣ одна!..-- произнесла Паша надрывающимся голосомъ и тутъ-же, по-привычкѣ, опустилась у ногъ покойника и взяла его холодныя руки въ свои.

-----

   Сколько времени Паша просидѣла у ногъ покойника? Полагать надо очень долго. О чемъ она думала все это время и вообще, думала-ли она о чемъ-нибудь?
   Лѣтній день кончился, и его быстро смѣнила ночь: въ Швейцаріи сумерки непродолжительны, и темнота наступаетъ вдругъ. На чердакѣ 4-го этажа огонь не былъ зажженъ при наступленіи ночи. Въ крошечной комнаткѣ было темно и тихо попрежнему.
   Было около 11-ти часовъ вечера, когда дверь отворилась и среди царствовавшей тишины раздался пьяный голосъ:
   -- Слово рабочаго человѣка, оба дрыхнутъ.. Ну, чортъ съ вами, дрыхните себѣ на здоровье... Я вамъ мѣшать не буду... Я уйду... А впрочемъ, продолжалъ онъ нетвердымъ голосомъ, надо мнѣ вручить тебѣ, Пашка, нѣкоторую сумму, а то до завтра пропью.. Слово рабочаго человѣка,-- пропью.. Зажги огня, Пашутка, и принимай капиталы... Я сегодня богатъ... очень богатъ... Сотнягу получилъ... Не все-же пропить, надо и вамъ помочь.. Такъ и быть, жертвую вамъ 35 сребренниковъ... Потому рабочему человѣку...
   Но тутъ словоизверженіе пьянаго Тутышкина (это былъ онъ) было прервано долгимъ вздохомъ.
   -- Проснись-же, чертъ!. Скорѣе огня!..-- говорятъ тебя капиталы, а то уйду... Слово рабочаго человѣка... произнесъ Тутышкинъ послѣ нѣкотораго молчанія.
   Когда и на этотъ разъ не воспослѣдовало никакого отвѣта, Тутышкинъ сталъ громко ругаться и, доставъ изъ кармана коробочку спичекъ, зажечь огонь.
   Трясущейся рукой приподнялъ онъ восковую спичку и освѣтилъ сначала спокойное лицо покойника, а потомъ и спрятанную на колѣняхъ послѣдняго голову Паши. Недоумѣніе выразилось на его пьяномъ лицѣ. Онъ простоялъ нѣкоторое время съ разинутымъ ртомъ; затѣмъ вздрогнувъ, сообразилъ, въ чемъ дѣло. Спичка выпала изъ его рукъ и погасла. Онъ инстинктивно осѣнилъ себя непривычнымъ крестнымъ знаменіемъ и дрожащими губами произнесъ: "Упокой, Господи, душу его!" Когда онъ вторично зажегъ огня, лицо его было очень блѣдно, но хмѣльное выраженіе исчезло.
   Онъ нашелъ лампу, заправилъ ее, поставилъ на столъ, подошелъ къ Пашѣ, поднялъ ее съ пола, усадилъ на жесткій диванчикъ и съ несвойственной ему нѣжностью положилъ свою жилистую руку ей на голову. Паша съ широко открытыми глазами смотрѣла на него безсмысленнымъ взглядомъ. Тутышкину стало жутко, онъ отвернулся.
   -- Слово рабочаго человѣка, мы всѣ умремъ...-- пробормоталъ онъ въ видѣ утѣшенія.
   Скоро Тутышкинъ пришелъ окончательно въ себя.
   -- Ну, Пашутка,-- произнесъ онъ своимъ обычнымъ, грубоватымъ голосомъ,-- не будь бабой... Не строй рожи и не кисни... Всѣ умремъ, всѣ тамъ будемъ, слово рабочаго человѣка... А я пойду, дамъ знать "нашимъ"...
   И онъ вышелъ изъ комнаты нетвердой походкой.

-----

   Тутышкинъ отправился по ближайшимъ кафе и далъ знать о случившемся. Въ такой поздній часъ ночи, если всѣ "наши" не были совершенно пьяны, то, во всякомъ случаѣ, пребывали въ нѣкоторомъ приподнятомъ настроеніи. Извѣстіе никого особенно не поразило: смерть Леонида не застигла врасплохъ,-- ее ждали. Тѣмъ не менѣе, всякій, до кого дошла эта вѣсть, немедленно поднялся съ своего мѣста и отправился на квартиру покойника.
   Первыми очутились въ крошечной комнаткѣ "Стружка" съ своею свитой.
   -- И пора... Давно пора...-- устремилъ онъ свой упорно-металлическій взглядъ на покойника.-- Скрипѣлъ, скрипѣлъ, чортъ знаетъ, сколько времени... Давно пора было освободить насъ отъ непроизводительныхъ расходовъ.
   Публика все прибывала. Скоро наполнила всю комнату и корридоръ. Большая часть собравшихся смотрѣла довольно весело. Только у нѣкоторыхъ женщинъ были печальныя лица. Впрочемъ, и онѣ спѣшили замаскировать предательскія слезы, если онѣ появились, чтобы не казаться смѣшными и не вызвать пренебрежительныхъ замѣчаній мужчинъ. Большая часть мужчинъ не считала даже нужнымъ обнажать голову предъ покойникомъ, и курили всѣ. Въ комнатѣ сдѣлалось невыразимо душно. Кто-то догадался открыть окно.
   На Пашу никто не обращалъ никакого вниманія. Ея страшное горе никого не трогало. Она сидѣла на томъ -- же самомъ мѣстѣ, на которомъ ее усадилъ Тутышкинъ, и все еще сохраняла тотъ-же безмысленный взглядъ.
   Шумный говоръ кругомъ все усиливался. Насчетъ смерти, вообще, и насчетъ покойника раздавались плоскія шутки.
   -- Дьяблы!.. Шельмы!.. Дайте пройти!.. Гдѣ она?.. Гдѣ Прасковья Ивановна?..
   Въ комнату ввалилась туша пана Пшехондовскаго.
   -- Ахъ, ты, старый волкъ,-- преградилъ ему дорогу "Топорище".-- Наслѣдство почуялъ?.. Ну, шалишь, не видать тебѣ Прасковьи Ивановны, какъ ушей своихъ.. Дѣвица по гробъ жизни останется вѣрной памяти покойнаго друга.
   Онъ нагло смѣрилъ своими смѣющимися сѣрыми глазами пана Пшехондовскаго.
   -- Я... я съ добрымъ намѣреніемъ... Якъ Бога кохамъ, съ добрыми намѣреніями...
   -- Узнаетъ про эти твои добрыя намѣренія пана Войницкая, достанется тебѣ на орѣхи...
   Кругомъ раздался дружный хохотъ.
   -- Дорогу... Дайте дорогу...-послышался визгливый голосъ Петрова.
   Онъ вошелъ въ комнату, ведя подъ руку "свободную отъ предразсудковъ" предсѣдательницу эмигрантскихъ собраній.
   Спутница его, забывъ въ присутствіи покойника всю свою напускную важность, выразила намѣреніе опуститься предъ нимъ на колѣни. Петровъ во-время замѣтилъ ея движеніе и шепнулъ ей на ухо.
   -- Не компрометтируй себя... Не заставь общество краснѣть за выборъ въ предсѣдательницы...
   Катя, отъ этихъ словъ, какъ будто переродилась. На ея глуповатомъ лицѣ появилось обычное ухарски-напыщенное выраженіе. Съ нѣкоторой покровительственною небрежностью она вторично посмотрѣла въ сторону покойника.
   -- Заявите о причинѣ вашего прихода,-- опять шепнулъ ей на ухо Петровъ.
   -- Г.г., слова, я требую слова!..-- пропищала Катя.
   -- Слово предсѣдательницѣ!..-- повторилъ за нею Петровъ.
   -- Тише!.. тише!.. Дайте Катѣ слово сказать!..-- послышались голоса.
   -- Кто ее настроилъ?.. Съ чьего голоса она говорить будетъ?.. Впрочемъ, все-равно, валяй, Катька... Послушаемъ, что скажешь...-- "Топорище" устремилъ на нее свои смѣющіеся глаза.
   Но Катя не смутилась. Когда наступила относительная тишина, она тряхнула своей стриженной головкой и заговорила.
   -- Г.г., смерть штука глупая, по понятіямъ людей здравомыслящихъ, глупцы-же имѣютъ объ этомъ предметѣ иныя понятія. Чтобы доказать этимъ глупцамъ, что логика на нашей сторонѣ, мы должны фактически показать имъ, что слово у насъ не расходится съ дѣломъ... Мы должны имъ показать, что на насъ смерть не дѣйствуетъ устрашающе!.. Въ Женевѣ теперь большой съѣздъ знатныхъ соотечественниковъ. Покажемъ себя предъ ними въ настоящемъ свѣтѣ! Спасибо Леониду, онъ догадался умереть во-время... Мы устроимъ ему гражданскія похороны... Передъ гробомъ его должны раздаваться на улицахъ революціонныя пѣсни!.. Это будетъ назидательно для господъ пріѣзжихъ!
   Катя замолчала и съ важностью посмотрѣла на ближайшихъ слушателей. Она была очень довольна, что ей удалось такъ блистательно сладить съ маленькой рѣчью, которую сочинилъ ей Петровъ.
   Шумъ поднялся невыразимый. Хотя въ принципѣ всѣ были согласны, что смерть Леонида должна послужить поводомъ къ антирелигіозной демонстраціи, но многихъ задѣвало то обстоятельство, что мысль объ этомъ была подана Петровымъ устами Кати, а потому, раньше, чѣмъ санкціонировать своимъ согласіемъ предложеніе, эти многіе сочли нужнымъ поспорить, поломаться и даже обмѣняться ругательствами съ враждебными партіями.
   Когда же, наконецъ, всѣ единодушно согласились, что слѣдуетъ устроить "гражданскія" похороны, было приступлено къ подробному обсужденію церемоніала. Тутъ опять, по обычаю, голоса раздѣлились. Опять пошли въ ходъ препирательства и ругательства, но, въ концѣ, концовъ, былъ выработанъ общими силами церемоніалъ похоронъ, подробности котораго, изъ уваженія къ религіозному чувству читателя, мы опускаемъ -- до того противокощунственнымъ характеромъ отличались нѣкоторыя ихъ детали...
   Паша давно уже пришла въ себя отъ необычайнаго шума. Прислушиваясь къ раздававшимся вокругъ нея толкамъ и спорамъ, она долго не могла сообразить, въ чемъ дѣло. Когда-же она поняла, о чемъ идетъ рѣчь, ею овладѣлъ ужасъ. Слезы неудержимо полились по блѣдному лицу ея. Шатаясь, она поднялась съ диванчика, подошла къ покойнику, опустилась передъ нимъ на колѣни и попрежнему уткнула свою голову въ его колѣняхъ. Она постаралась заткнуть уши, чтобы не слышать шедшіе кругомъ толки...
   Паша никогда не была революціонеркой, да врядъ-ли она когда-либо интересовалась какими-бы то ни было политическими вопросами. Несмотря на свои 20 лѣтъ, она была по своему развитію сущимъ ребенкомъ. Только одно она умѣла -- это любить. Изъ любви къ Леониду, она послѣдовала за нимъ въ Швейцарію и только для него одного и жила. Послѣдніе 4 мѣсяца, т.-е. съ тѣхъ поръ, какъ жестокая чахотка все сильнѣе и сильнѣе овладѣвала своей жертвой, Паша ухаживала за своимъ милымъ съ героическимъ самопожертвованіемъ...
   На такое постоянство въ привязанностяхъ (связь ихъ продолжалась около 6-ти лѣтъ) и на такія самопожертвованія способна только русская женщина!..
   Было около 2-хъ часовъ ночи, когда публика разошлась. Крошечная комнатка, корридоръ и лѣстница опустѣли.. Настала тишина. Паша подняла голову съ колѣнъ покойника и встала на ноги. Она была увѣрена, что находится съ дорогимъ покойникомъ наединѣ. Но, повернувъ голову, она встрѣтилась глазами съ неподвижно сидящимъ на диванчикѣ Никитой Воздвиженскимъ. Съ перваго взгляда она не узнала его, и горькая улыбка искривила ея блѣдное лицо.
   -- Я не хотѣлъ тревожить васъ въ вашемъ горѣ, Прасковья Ивановна,-- покашливая по-старчески, произнесъ Воздвиженскій.-- Вотъ образокъ... Надо вложить покойнику въ руки... Видите ли, все это при "нихъ" было неудобно... Но это мерзость!.. Ну, нѣтъ!.. Тамъ, что другое, ну, а на такое надругательство мы, старые революціонеры, не покушались...
   Онъ подошелъ къ креслу, на которомъ сидѣлъ покойникъ, преклонилъ колѣна, спѣшно, неумѣло перекрестился и вложилъ образокъ ему въ руки. Потомъ медленно поднялся съ полу и направился къ выходу.
   -- Никита Ивановичъ!..-- бросилась ему вслѣдъ Паша.
   Она схватила его за обѣ руки, подвела къ лампѣ и. устремила на него взглядъ, полный отчаянія.
   -- Никита Ивановичъ,-- произнесла она измученнымъголосомъ.-- Спасите наши души!.. Не дайте надругаться!...
   -- Чего вы хотите?.. Что я долженъ сдѣлать?..
   -- Похороните насъ по христіански...
   Старикъ-революціонеръ былъ очень взволнованъ. Онъ не обратилъ вниманія на то, что Паша два раза требуетъ, отъ него что-то такое, что онъ врядъ-ли въ состояніи выполнить. Ему было очень трудно признаться ей въ своемъ безсиліи. Онъ молча потупился.
   -- Неужели вы не спасете наши души?!.-- страшнымъ воплемъ вырвалось изъ устъ Паши, и съ неимовѣрной силой она до боли сжала обѣ руки Воздвиженскаго.
   Старикъ тутъ поднялъ голову, посмотрѣлъ Пашѣ въ глаза, положилъ руку на ея голову, наклонился и поцѣловалъ ее въ лобъ.
   -- Успокойся, произнесъ онъ рѣшительно,-- будетъ исполнено... Я не дамъ имъ надругаться надъ трупомъ... Мы похоронимъ его по христіански.
   Паша бросилась цѣловать его руки. Онъ тихо высвободилъ свои руки изъ ея рукъ и нѣжно, по отцовски, произнесъ:
   -- Успокойся-же, никто, какъ Богъ... Все устроится какъ слѣдуетъ... Прощай, надо принять мѣры...
   Онъ ушелъ. Паша смотрѣла ему вслѣдъ чуть-ли не со счастливой улыбкой на лицѣ.
   Воздвиженскій прямо изъ квартиры покойника отправился къ священнику. Онъ разбудилъ его и разсказалъ, въ чемъ дѣло. Священникъ пришелъ въ ужасъ отъ гнусной затѣи бунтарей и немедленно предложилъ Воздвиженскому свои услуги.
   Въ 6 часовъ утра Воздвиженскій въ сопровожденіи рабочихъ-швейцарцевъ явился въ крошечную комнатку, чтобы перенести трупъ, въ русскую церковь. Но вмѣсто одного трупа, въ крошечной комнаткѣ онъ нашелъ два: Паша отравилась, и ее нашли распростертую, на полу у ногъ Леонида безъ признаковъ жизни.
   Только теперь вспомнилъ Воздвиженскій, что она говорила съ нимъ о спасеніи "нашихъ" душъ и о "нашихъ" похоронахъ...

-----

   Воздвиженскій сдержалъ свое слово. Паша и Леонидъ были похоронены по-христіански.. Зато авторитетъ его среди бунтарей былъ имъ навсегда утраченъ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru