Елагин Василий Алексеевич
Из дневника

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Чтобы составить более полное представление о том, что происходило тогда в Киреевской Слободке, приводим выдержки из письма В. А. Елагина к И. С. Аксакову, а также из его записок, которые он вел во время пребывания с больным.
   В письме к Аксакову Елагин сообщая о Киреевском: "В ночь на 20 августа он вдруг почувствовал страшную боль в печени. 20-го написал имена людей, которых ради бога просил освободить, хотел было послать за мною именно для того, чтобы сделать меня душеприказчиком и написать завещание. Но не хотел испугать, сам написал письмо к моей жене, в котором просил прислать меня, когда я съезжу на именины к брату Николаю, чтобы я мог читать ему громко, потому что "сам он опять несколько расклеился". Рука была такая ужасная, что жена отправила нарочного осведомиться и между тем собралась бросить больного сына и скакать в Слободку на дрожках (лошадей для большого экипажа пока не было). Судьба так устроила, чтобы именно в этот день я уехал в Петрищево еще за два дня до именин брата. Между тем больной бегал по комнате от боли, не мог даже сидеть, пока не выбился из сил и не упал на постель, где спал. 24 августа вечером, воротившись в 11 часов ночи в Бунино, я не нашел дома жены, насилу отыскал к часу ночи свежих лошадей и от темноты поспел в Слободку только к 5 часам утра, ровно за два месяца до его последнего часа. Я нашел его в маленькой кабинете, узнал, что в ночь ему приставили 20 пиявок и что боль утихла немного, по крайней мере, позволила лежать. Я нашел его желтый, как лимон" 133.
   Дневник В. А. Елагина сохранился в виде нескольких черновых записей и начала беловой рукописи, озаглавленной: "Воспоминания о последних днях жизни П. В. Киреевского". Первая запись относится к приезду В. А. Елагина в Киреевскую Слободку.
   25 августа. Я приехал в субботу в пятом часу утра. После обеда был Майдель134, а когда он уехал, Петр в первый раз сказал мне, что ему нужно сделать завещание, что он начал о нем думать после смерти брата Ивана, что меня назначает душеприказчиком, чтобы я этого вовсе не пугался, что это только долгая речь, что будем говорить, пожалуй, целый год и все устраивается только из предосторожности, на всякий случай. "Эту болезнь я не считаю смертельною...". Меня это, однако, встревожило, а вышедши от него, я узнал, что он меня ждал нетерпеливо, что для этого посылал за мною в Бунино. Вечером он еще говорил о духовной завещании и Кате и, между прочим, просил ее меня успокоить. "Завещание не имеет связи с теперешнею моею болезнью. Я начал о нем думать с самой смерти брата". Ему только нужно поговорить о нем со мною. Разговора этого я старался, однако ж, не возобновлять. Целые 22 дня видел я его беспрестанно и часто был с ним наедине целые часы. Сам он не начиная речи, хотя было ясно, что его что-то очень заботит: "Задорные мысли не дали заснуть", -- говорил он иногда. "Теперь у меня свежа голова; пожалуйста, не опоздайте. Мне нужно многим распорядиться". Доктор обещал как христианин предупредить его, когда будет нужно, когда будет опасность.
   7 сентября. Воскресенье. Поутру он опять попросил читать ему громко Маколея, начиная с того места, где он остановился: "Как это любопытно!" Много говорил о книгах, о переводах, о своих планах. "Книги, книги! Как они меня занимали и теперь как еще занимают!" Вдруг перед обедом припадок глухоты прервал чтение, смертельно огорчил его. Лихорадки не было, но слабость заметно увеличилась от горя.
   <...> В половине сентября ему стало гораздо хуже. 21-го Павлов объявил, что он опасен. 22-го Майдель требовал консультации, сказал об этом самому больному.
   23 сентября Иван Филиппович приехал вечером и сказал нам: "Напрасно вы не даете ему высказаться. Это его успокоит, а если начнет он сам, поддержите разговор о завещании. Ведь и без того о нем думает, и это ему мучительно. Теперь он не в состоянии распорядиться ничем, но это пройдет, ему будет лучше, и тогда говорите с ним о завещании и кончите это дело".
   <...> Получен был ответ из Оптина135, о чем я тогда же сказал ему. До среды 26-го мы не решались прочесть самого письма, боялись все, кроме Маши, что приготовления к последней исповеди его истощат. Майдель говорил, что он боится, однако, совершенного падения сил. Лучше не было. В среду 26-го рано поутру Маша начала говорить об оптинском письме и завещании, я прочел его Петру. Он сказал: "Готов последовать совету стар- цев". Заметно было, что он огорчился, понявши опасность. Я просил доктора успокоить его.
   Майдель долго молчал, сидел перед ним с унылым лицом и потом сказал: "Петр Васильевич. Я обещал наперед сказать вам, когда вам нужно будет заняться вашими делами. Теперь время настало. Кончите это дело, чтобы быть покойный". Петр понял все, пожал ему руку, благодарил за исполнение обещания и сказал, что ему это очень нужно, а мне прибавил: "Времени у меня] мало для разговора, а на душе куда как много".
   <...> Тогда же он мне сказал: "Вся сила моего движимого имения в моих бумагах и книгах. Я их завещаю тебе"136.
   
   Умер Киреевский 25 октября 1856 г. и был похоронен рядом с братом Иваном на кладбище Оптинского монастыря, недалеко от г. Козельска. Имущество и имение его было завещано семье брата Ивана Васильевича. Часть крепостных перед смертью Киреевский отпустил на волю.
   
   133 Там же, ф. 99, п. 4, ед. хр. 51.
   134 Майдель -- врач, лечивший Киреевского.
   135 Речь идет о Козельской Оптиной пустыни.
   136 ЛБ, ф. 99, п. 13, ед. хр. 30.

"Литературное Наследство", Том 79: Песни, собранные писателями: Новые материалы из архива П.В. Киреевского, М.: Наука, 1968

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru