Елисеев Григорий Захарович
Внутреннее обозрение

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Недоразумения по поводу студенческой истории 8-го февраля.- Обманутые надежды Охранителей.- Справедливы ли обвинения нового министерства народного просвещения в медленности относительно необходимых преобразований?- Народная школа; школа г-жи Алчевской в деревне Алексеевке; классическая школа, университеты.- Система управления графа Толстого.- Корпорации.

   

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Недоразумѣнія по поводу студенческой исторіи 8-го февраля.-- Обманутыя надежды Охранителей.-- Справедливы ли обвиненія новаго министерства народнаго просвѣщенія въ медленности относительно необходимыхъ преобразованій?-- Народная школа; школа г-жи Алчевской въ деревнѣ Алексѣевкѣ; классическая школа, университеты.-- Система управленія графа Толстого.-- Корпораціи.

   Нынѣшнія такъ-называемыя студенческія исторіи произвели странное впечатлѣніе на общество и породили очень много недоразумѣній какъ въ лагерѣ охранителей, такъ и либераловъ. Охранители съ нетерпѣніемъ ждали студенческихъ исторій; они были увѣрены, что эти исторіи непремѣнно будутъ, что, начавшись въ университетѣ, онѣ поддержаны будутъ другими высшими учебными заведеніями, отзовутся, пожалуй, и въ другихъ университетскихъ городахъ, что вслѣдствіе этого начнутся аресты, разслѣдованія, ссылки и т. д., и. д., и тогда конецъ "новымъ вѣяніямъ". "Московскія Вѣдомости" извѣстіе о скандалѣ въ петербургскомъ университетѣ встрѣтили съ величайшимъ восторгомъ. Редакторъ ихъ не зналъ, что дѣлать отъ радости. Сначала онъ счелъ за лучшее въ этомъ радостномъ настроеніи балаганнымъ языкомъ разсказать публикѣ о томъ, что происходило въ петербургскомъ университетѣ. Такой былъ, говорилъ онъ публикѣ, тамъ скандалъ, такой скандалъ, что "доходило до того, что кто-то кому-то далъ затрещину въ затылокъ" (юморъ Охотнаго ряда!)". Потомъ, немножко очувствовавшись, г. Катковъ быстро смекнулъ, что онъ вовсе не кстати принялъ на себя роль юмориста. И вотъ на другой день мы встрѣчаемъ г. Каткова уже съ другою рѣчью -- съ плачемъ о русскомъ народѣ и о русскомъ юношествѣ. "Бѣдное русское юношество! Бѣдный народъ, восклицаетъ онъ: -- у котораго такимъ возмутительнымъ, наглымъ обманомъ, на виду у всѣхъ, такъ безпощадно, такъ злодѣйски отнимаются лучшія силы, губится его будущее!" Будучи убѣжденъ, что, по примѣру студенческихъ исторій, бывшихъ при графѣ Толстомъ, и теперь у русскаго народа будетъ отнято (т. е. изгнано изъ университета, изрядное количество лучшихъ силъ, г. Катковъ утѣшаетъ русскій народъ предложеніемъ своихъ услугъ. Положимъ, дескать, что изъ петербургскаго университета будетъ исключено теперь вслѣдствіе "небывалаго скандала" (выраженіе "Московскихъ Вѣдомостей") и гораздо болѣе того, чѣмъ сколько исключено было изъ кіевскаго университета при графѣ Толстомъ за то, что студенты просили свое начальство объ освобожденіи своего товарища, по ихъ мнѣнію, несправедливо арестованнаго прокурорскимъ надзоромъ; но вы, любезный русскій народъ и любезнее русское юношество, не унывайте. Исключаемое юношество не будетъ въ одиночествѣ. Усиліями нашего личнаго сыска мы изобрѣтемъ массу агитаторовъ, яко бы губящихъ молодежь (таковые у насъ уже и имѣются въ виду въ достаточномъ количествѣ, и во главѣ ихъ редакторы "Голоса" и "Вѣстника Европы", такъ какъ "мы не сомнѣваемся, пишетъ г. Катковъ: -- что эти редакторы въ восторгъ отъ воспитанниковъ французскаго Анжерскаго лицея, подававшихъ министру народнаго просвѣщенія петицію даровать имъ право атеизма, и посовѣтуютъ нашимъ гимназистамъ послѣдовать примѣру своихъ французскихъ товарищей"). Слова эти, кромѣ заключенныхъ въ ковычкахъ, конечно, мои, по смыслъ именно тотъ самый, который заключается и въ слѣдующемъ предложеній г. Катковымъ своихъ услугъ: "Дѣла подвигаются быстро, говоритъ онъ въ помянутой статьѣ: -- и, Богъ дастъ, не замедлитъ открыться и рука, которая ведетъ ихъ. Мы давно слѣдимъ за ней, мы изучили ея пріемы и узнаемъ ея проклятое присутствіе по движеніямъ, ею производимымъ. Мы назовемъ ее, когда наступитъ время, и думаемъ, что время это наступитъ скоро". На этотъ разъ г. Катковъ обманулся, однакожъ, въ своихъ ожиданіяхъ и надеждахъ. Предложенныя имъ услуги по сыску оказались совершенно ненужными. Студенческая исторія кончилась скандаломъ при актѣ. Къ скандалу и скандалистамъ всѣ почти студенты отнеслись съ порицаніемъ. Къ такому трезвому и разумному отношенію студентовъ къ скандальной исторіи, небывалому и немыслимому при графѣ Толстомъ, вся пресса отнеслась съ подобающею похвалою, не обративъ никакого вниманія ни на заявленіе г. Каткова о мутящей якобы юношество рукѣ, ни на предложеніе имъ сыска относительно этой руки. А г. Гиляровъ-Платоновъ -- такъ тотъ прямо сдѣлалъ за это на г. Каткова окрикъ. "Что можетъ быть, пишетъ онъ:-- загадочнѣе этого полуоткровенія и какія бы причины препятствовали назвать по имени сейчасъ эту руку? Если не для публики, то для правительства должна быть раскрыта эта загадка, и мы не будемъ удивлены, если правительство дѣйствительно обратится къ редакціи съ вопросомъ, чтобы она поставила его въ возможность изысканіи причинъ зла" и т. д. Претерпѣвъ такое полное фіаско въ своихъ ожиданіяхъ и надеждахъ какъ относительно исхода студенческой исторіи, такъ и относительно предложенныхъ имъ сыскныхъ услугъ, вы думаете, г. Катковъ смутился сколько-нибудь? Нисколько. Онъ сейчасъ же перевернулся, какъ ни въ чемъ не бывало, на другую сторону и сталъ стыдить петербургскую же прессу: вотъ вы теперь, "петербургскія газеты, похваляетесь, что участниковъ скандала оказалась лишь ничтожная кучка". А кому этимъ студенты обязаны? Той школѣ, изъ которой они вышли. Да, "надобно благодарить Бога за тотъ, увы! краткій промежутокъ времени, когда у насъ твердо держалась правильная и высокообразовательная школа, которую петербургскіе мутители хотѣли бы сокрушитъ... правда, безъ ломки". Подумайте, сколько нужно беззастѣнчивости и развязности, чтобы рѣшиться высказать подобныя слова передъ обществомъ, которое знаетъ, что при графѣ Толстомъ ни одна скандальная исторія въ университетѣ не встрѣчала отпора въ студентахъ той же школы, а, напротивъ, находила въ нихъ сочувствіе и поддержку что, самая нынѣшняя исторія обязана своимъ происхожденіемъ ни чему иному, какъ той системѣ управленія, которая убила въ обществѣ всякую вѣру въ добрыя намѣренія учебнаго вѣдомства, заставляя подозрѣвать иногда въ самыхъ лучшихъ его начинаніяхъ какія-нибудь ковы, клонящіяся еще къ большему угнетенію школы въ томъ или другомъ отношеніи. При такомъ общемъ недовѣріи къ самой системѣ управленія могла ли внушать довѣріе къ себѣ устроенная этимъ управленіемъ школа, еслибы она и дѣйствительно была хорошо поставлена, а не то, что школа, которой и постановка, и управленіе, и самый курсъ преподаваемыхъ предметовъ были приспособлены, главнымъ образомъ, для стороннихъ ученію цѣлей, и учебная часть которой, даже по классическимъ языкамъ, находилась въ полномъ пренебреженіи? Что это была за школа въ учебномъ отношеніи, мы очень хорошо знаемъ изъ подлинныхъ документовъ по одесскому округу, опубликованныхъ незабвеннымъ издателемъ и. редакторомъ "Берега" -- Цитовичемъ. Не споримъ, что могли быть счастливыя исключенія изъ того общаго положенія, въ какомъ находились гимназіи одесскаго округа по означеннымъ документамъ, какъ въ одесскомъ, такъ и въ другихъ учебныхъ округахъ, но на эти исключенія мы не можемъ смотрѣть иначе, какъ на случайности, которыя, какъ всякія случайности, никакъ не могутъ поколебать того общаго вывода, получаемаго изъ несомнѣнныхъ, обнародованныхъ г. Цитовичемъ документовъ по всему одесскому учебному округу, что въ гимназіяхъ этого округа на учебную часть не обращалось никакого вниманія, что знанія гимназистовъ по классическимъ языкамъ находились въ самомъ жалкомъ состояніи, такъ что, по самой снисходительной оцѣнкѣ самого начальства, уровень знаній учениковъ, даже VIII класса гимназій, съ трудомъ можно признать посредственнымъ. Это ли та школа, которая способна возбудить и поддержать довѣріе къ учебному вѣдомству и дать отпоръ политической агитаціи? А вѣдь документы г. Цитовича относятся къ гимназистамъ, кончившимъ курсъ въ гимназіяхъ одесскаго округа въ 1878 году, слѣдовательно, къ нынѣшнимъ студентамъ второго и третьяго университетскихъ курсовъ. Въ лучшемъ ли состояніи находились классическія гимназіи прошедшаго -- послѣдняго года управленія министерствомъ графа Толстого? Наполнила ли тогда школа графа Толстого воспитанниковъ уваженіемъ къ наукѣ и довѣріемъ къ просвѣтительной дѣятельности его самого и его школы? И на это есть документъ очень свѣжій -- предсмертное письмо застрѣлившагося харьковскаго гимназиста Шульца, отъ 10-го февраля.
   
   "Кругомъ лицемѣріе, лживость, полнѣйшая апатія! Вмѣстѣ съ формализмомъ, въ нашей пікодѣ царитъ и угнетеніе. Обратите вниманіе, напримѣръ, на представителя гимназіи, большого искусника сгибать спину передъ начальствомъ и угнетать подчиненныхъ. Бывшій попечитель отозвался объ немъ, какъ о мужѣ ученомъ, образцовомъ директорѣ, обладающемъ замѣчательнымъ административнымъ тактомъ. Ужели можно видѣть административный тактъ въ томъ, что онъ увеличилъ число надзирателей, уменьшилъ число учениковъ и подобралъ въ хозяйственную комиссію такихъ учителей, которые подписываютъ счеты, не читая?
   "Судите сами. Что даетъ намъ школа? Нѣтъ въ ней лица, которое направило бы, примирило съ жизнью. Сознающій свою непригодность становится самоубійцею. Единственною примирительницею, спасительницею подобнаго субъекта можетъ быть только школа, но школа разумная, гуманная, а не толстовскаго пошиба. Нынѣшняя же школа сама толкаетъ на самоубійство. Въ самомъ дѣлѣ, что добраго, нравственнаго вынесъ я изъ школы, я, черезъ три мѣсяца получающій по праву атестатъ зрѣлости? Отвѣчу прямо: ничего добраго, много злого".
   Въ письмѣ говорится еще о системѣ преподаванія и представляется характеристика нѣкоторыхъ учителей. Письмо, очевидно, не окончено.
   
   Кажется, трудно придумать худшую аттестацію для школы, чѣмъ та, которую здѣсь даетъ о ней бывшій ея воспитанникъ, и не малолѣтокъ какой-нибудь, а прошедшій полный ея курсъ, поглотившій всю ея премудрость и вполнѣ уразумѣвшій ея моральныя основы. Искренности письма юноши мы не можемъ не вѣрить: истинность своего свидѣтельства онъ запечатлѣлъ своею смертью. И не можемъ не дать значенія этому письму, еслибы писавшій его былъ даже въ состояніи мономаніи. Ибо и въ послѣднемъ случаѣ оставалось бы несомнѣннымъ, что школа такъ дурно поставлена и ведется, и своимъ разстройствомъ до того неотразимо-рѣзко и разрушительно вліяетъ на молодые умы. что болѣе нервныхъ изъ нихъ способна доводить до мономаніи. Не изъ этой ли, спрошу я опять, школы, выйдутъ тѣ студенты, которые будутъ ее съ уваженіемъ поддерживать и охранять отъ политическихъ агитацій?
   Да, впрочемъ, что далеко ходить? Вѣдь и Коганъ Бернштейнъ, и Максимъ Подбѣльскій, главные виновники нынѣшней скандальной исторіи въ университетѣ, вышли оба изъ образцовой шко лы -- изъ классическихъ гимназій. Но на нынѣшній разъ скандалъ произведенъ былъ совершенно напрасно, такъ какъ вопросъ объ обѣщанномъ новымъ министромъ корпоративномъ устройствѣ университета былъ уже на разсмотрѣніи высшихъ государственныхъ учрежденій. И только благодаря тому недовѣрію къ учебному начальству, которое прочно утверждала въ своихъ воспитанникахъ съ юныхъ лѣтъ школа графа Толстого, въ нѣкоторыхъ болѣе горячихъ головахъ изъ студентовъ могло возникнутъ сомнѣніе, что новое министерство не исполнить своего обѣщанія... и вслѣдствіе этого произошелъ скандалъ. Безпричинность и крайнее неразуміе такого сомнѣнія были, однакожъ, слишкомъ очевидны для всѣхъ. Въ теченіи своего кратковременнаго существованія новое министерство не дало ни малѣйшаго повода къ недовѣрію его искренности и добросовѣстности. Потому наглость оскорбительнаго для него скандала показалась для всѣхъ возмутительною, и все студенчество дружно выразило свое порицаніе скандалистамъ. Такимъ образомъ, школа графа Толстого произвела агитацію въ петербургскомъ университетѣ, а не отпоръ ей дала, какъ думаютъ "Московскія Вѣдомости"; отпоръ же агитація нашла въ той увѣренности студентовъ, что, съ наступленіемъ нового министерства, безвозвратно пала прежняя система управленія, которая, сдѣлавъ изъ школы орудіе для постороннихъ цѣлей, возбудила общее недовѣріе какъ къ самой школѣ, такъ къ самой себѣ и ко всѣмъ своимъ дѣйствіямъ и мѣрамъ.
   Въ лагерѣ либеральномъ нынѣшнія студенческія исторіи повели также къ разнаго рода недоразумѣніямъ. Здѣсь прежде всего поразилъ всѣхъ самый фактъ появленія студенческихъ исторій вновь. "Какъ это! говорили всѣ въ недоумѣніи:-- нѣтъ ни графа Толстого, ни его управленія, тяготѣвшаго надъ воспитаніемъ и образованіемъ -- а студенческія исторіи опять начинаются. Отчего это?" Начали искать причины такого явленіе. Но, какъ это обыкновенно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, не углубляясь далеко, остановились на тѣхъ поверхностныхъ заявленіяхъ, которыя лица, производившія скандалъ, дѣлали въ объясненіе своего скандала, и увидѣли причину студенческой исторіи, въ томъ, что министерство замедлило учредить при университетахъ обѣщанное имъ корпоративное устройство, хотя, еслибы это было дѣйствительно такъ, всѣмъ извѣстно, что министерство само не въ правѣ собственною властію дать университетамъ корпоративное устройство, что его надобно испрашивать длиннымъ законодательнымъ путемъ; насколько же самимъ министерствомъ можно быть дозволено пользоваться нѣкоторыми частными удобствами этого устройства, министерство это дозволило. По спопутносги съ этимъ обвиненіемъ министерства въ медленности корпоративнаго устройства университетовъ нашли медленность министерства и вообще въ преобразованіи школы. "Вѣдь что же? говорятъ: школа эта остается совершенно въ томъ же видѣ, какъ и была. Ничего тамъ не передѣлано, не измѣнено". Любопытно, однако, знать: что заговорили бы всѣ эти обвинители, еслибы вчера только поступившій министръ на завтра началъ ломку всѣхъ учебныхъ заведеній? Во имя какихъ разумныхъ требованій онъ сталъ бы немедленно производить эту ломку? Во имя того, что школа, введенная графомъ Толстымъ, какъ односторонняя классическая, возникшая и вспоенная на чужой почвѣ, подъ вліяніемъ другихъ условій и требованій, непримѣненная къ нашимъ условіямъ и потребностямъ, не пригодна намъ въ томъ видѣ, въ какомъ она введена у насъ? Положимъ, такъ. Но классическая школа и въ своемъ одностороннемъ видѣ никакимъ положительнымъ вредомъ угрожать не можетъ, слѣдовательно, можетъ быть терпи "а, пока мы придумаемъ приспособить ее къ нашимъ состояніямъ или замѣнитъ ее чѣмъ-нибудь лучшимъ. Въ настоящее же время, мы не имѣемъ никакого такого опредѣленнаго идеала или плана нашей школы, на которомъ бы сходилось большинство общества. Одни требуютъ, чтобы школа оставалась школою строго-классической; другіе, напротивъ, настаиваютъ на совершенномъ изгнаніи всякаго классицизма изъ школы и на введеніи школы чистореальной, третьи считаютъ за лучшее -- соединеніе классически? школы съ реальною, наконецъ, четвертые, не возставая противъ школы классической, требуютъ приспособленія ея къ нашимъ условіямъ и нуждамъ. Которое изъ требованій принять во вниманіе и которому слѣдовать при ломкѣ и перестройкѣ школы, чтобы удовлетворить общество? Конечно, въ прежнее время это считалось излишнимъ; каждый министръ думалъ, что не онъ долженъ уважать желанія и потребности общества и сообразоваться съ ними, а общество должно покорно дѣлать и исполнять то, что онъ выберетъ и предпишетъ. Но это время теперь прошло и каждый, сколько-нибудь образованный министръ понимаетъ, что высшая мудрость и искусство управленія состоитъ именно въ умѣньи управлять согласно съ желаніями и потребностями общества, что нельзя безнаказанно игнорировать общественное мнѣніе и принуждать общество тѣми или другими насиліями къ принятію и исполненію своихъ собственныхъ предначертаній, хотя бы то и прекрасныхъ, по которыя общество находитъ для себя въ данное время неудобными, потому что во всякомъ управленіи то только будетъ построено прочно и будетъ процвѣтать, что построено на почвѣ общественнаго согласія, все же втѣсняемое въ него силою и поддерживаемое силою не можетъ имѣть никакого прочнаго успѣха и при первомъ удобномъ случаѣ будетъ выброшено за бортъ. Примѣровъ въ доказательство этого много можно бы было найти и у насъ. Но мы ограничимся однимъ болѣе всѣхъ подходящимъ къ этому случаю примѣромъ классической школы графа Толстого. Нельзя сказать, чтобы классическая школа въ нашемъ обществѣ не имѣла для себя исторической почвы. Всѣ наши духовныя учебныя заведенія, начиная съ Кіево-Могилянской и Московско-Славянской академіи имѣли основу классическую, таковая дана имъ и при преобразованіи духовныхъ заведеній въ началѣ нынѣшняго столѣтія. Такую же основу получили и наши университеты и гимназіи и преподаваніе классическихъ языковъ, по крайней мѣрѣ, одного изъ нихъ почти постоянно въ нихъ держались въ большихъ или меньшихъ размѣрахъ; поэтому когда при составленіи устава 1861 года предположено было изъ всего числа 80 гимназій и 4 прогимназій, преобразовать 15 гимназій и одну прогимназію въ классическія съ обоими древними языками, 16 гимназій въ реальныя, остальныя же 49 гимназій и 3 прогимназіи въ классическія съ однимъ древнимъ языкомъ, то общество, которому объявлено было это предположеніе, ничего не имѣло противъ него. Мало того: въ шести губерніяхъ жители просили, чтобы назначенныя у нихъ реальныя гимназіи перечислить въ классическія только съ однимъ древнимъ языкомъ латинскимъ, что государственный совѣтъ и сдѣлалъ во вниманіе, по его выраженію, къ желанію, заявленному мѣстными жителями. Слѣдовательно, въ обществѣ не было никакого отвращенія къ классической школѣ, напротивъ, какъ видимъ, ее предпочитали даже реальной, въ которой тогда не предполагалось преподаваніе древнихъ языковъ, хотя и для ея воспитанниковъ не закрывался доступъ въ высшія реальныя учебныя заведенія.
   Но когда графъ Толстой, вступивъ, въ апрѣлѣ 1866 года, въ управленіе министерствомъ народнаго просвѣщенія, рѣшился классическую школу превратить въ орудіе для стороннихъ ученію цѣлей и, не спрашивая согласія общества (при составленіи устава 1864 года предшественникомъ его А. В. Головнинымъ относительно предполагавшагося преобразованія гимназій собрано было 365 отзывовъ: 110 университетовъ и 255 отъ частныхъ лицъ графъ Толстой хотѣлъ сдѣлать, повидимому, тоже: спросилъ у попечителей: какого рода гимназіи желали имѣть мѣстныя общества; но когда трое изъ попечителей высказались за гимназію съ однимъ латинскимъ языкомъ, двое воздержались отъ отвѣта, и только двое за гимназію классическую, то дальше, конечно, было благоразумнѣе не любопытствовать; такъ графъ Толстой и сдѣлалъ), преобразовалъ всѣ гимназіи въ классическія, съ двумя языками, составивъ при этомъ для нихъ новый уставъ, какой онъ находилъ нужнымъ для своихъ цѣлей, то общество стало во враждебное отношеніе къ новой школѣ, а вслѣдствіе того начало высказываться противъ древнихъ языковъ. Десять лѣта провелъ графъ Толстой въ упорной борьбѣ съ обществомъ и журналистикой, употребляя всевозможныя мѣры, чтобы заставить ихъ смириться передъ его волею. Необходимость, конечно, заставляла идти въ его школу, но, прошедши среднюю школу, всѣ немедленно бросали классическіе языки, такъ что филологическіе факультеты въ университетахъ оставались пустыми. Учителей же классической школы надобно было набирать или изъ бѣдныхъ семинаристовъ, приманивая на эти мѣста открытіемъ доступа въ высшія учебныя заведенія -- нарочито основаный для этого филологическій институтъ -- на что они не имѣли права, какъ не проходившіе классической школы и стипендіями, или изъ разныхъ карьеристовъ иностранныхъ, преимущественно изъ чеховъ, съ трудомъ понимающихъ самую обыкновенную русскую рѣчь. Въ какомъ жалкомъ видѣ, при подобномъ персоналѣ учителей, должна была находиться, и дѣйствительно находилась, пресловутая классическая школа графа Толстого, мы знаемъ изъ документовъ, обнародованныхъ г. Цитовичемъ; въ такомъ она и осталась, одинаково искренне, какъ въ началѣ, такъ и въ концѣ, ненавидимая и обществомъ, и своими питомцами. Всѣ усилія графа Толстого смирить общество и подчинить его своей единоличной волѣ, пропали напрасно. Этотъ опытъ показываетъ, что въ настоящее время нельзя требовать ломки учебныхъ заведеній, хотя этого требуютъ отъ министра, не освѣдомившись о желаніяхъ и потребностяхъ общества, и нельзя не признать, что общество имѣетъ на это неоспоримыя, реальныя права. Мнѣ кажется, что относительно ломки и вообще существенныхъ перемѣнъ въ школѣ необходимо идти тѣмъ путемъ, какимъ шли при составленіи устава 1864 года при министрѣ А. В. Головнинѣ. Тогда, какъ мы сказали уже, было получено 365 отзывовъ отъ университетовъ и частныхъ лицъ о томъ: какія гимназіи желательны въ тѣхъ или другихъ мѣстностяхъ? Мы почти убѣждены, что при такомъ спросѣ общество дастъ тотъ же отвѣтъ, какой былъ данъ имъ и при А. В. Головнинѣ въ 1864 году. Большинство выскажется за классическія гимназіи съ однимъ латинскимъ языкомъ; меньшинство за гимназіи съ двумя языками, и очень немногіе -- за реальныя гимназіи, если въ нихъ не будетъ, какъ предполагалось въ тогдашнихъ, латинскаго языка. И всѣ эти требованія непремѣнно должны быть уважены. Должны быть основаны тѣ именно гимназіи, которыхъ желаетъ то или другое данное общество на томъ же самомъ основаніи, на которомъ государственный совѣтъ въ 1864 году перечислилъ, какъ мы уже видѣли, изъ предположенныхъ имъ 16 гимназій реальныхъ 6 въ классическія съ однимъ древнимъ языкомъ, во вниманіе къ желанію мѣстныхъ жителей. Это съ одной стороны единственное средство обезпечить успѣхъ и процвѣтаніе школы какъ въ настоящемъ, такъ и въ будущемъ. Напрасно чистые классики надѣются утвердить классическую школу съ двумя древними языками насильственно, палкой. Дескать, общество еще не доросло до того, чтобы понимать, что это единственная, настоящая школа, которая поставитъ насъ въ уровень съ Европой, и по невѣжеству своему не принимаетъ ея; но если, дескать, правительство сдѣлаетъ ее обязательной, то общество привыкнетъ къ ней и она расцвѣтетъ. Никогда не расцвѣтетъ. Опытъ также не удастся, какъ не удался и графу Толстому. Напрасно также смотрятъ они на наше современное общество свысока. Въ немъ найдется много хорошихъ цѣнителей, совершенно вѣрно оцѣнивающихъ достоинство и выгоды всѣхъ помянутыхъ нами выше школъ, но при этой оцѣнкѣ принимающихъ во вниманіе, на сколько та или другая будетъ совпадать съ тѣми или другими мѣстными условіями и личными интересами. Слѣдовательно, заявленіе, которое ими дѣлается относительно школъ, дѣлается совсѣмъ не зря. А помимо этого у нихъ есть свой гоноръ: они не захотятъ принять насильственно навязанной имъ школы. Школа будетъ существовать по волѣ начальства, по общество станетъ къ ней въ такое отношеніе, въ какомъ стояло къ школѣ графа Толстаго, и тогда классическая школа останется навсегда такимъ же повапленнымъ гробомъ, какимъ была послѣдняя. Единственное вѣрное средство основать у насъ прочно классическую школу, это предоставить дѣло времени, усмотрѣнію самого общества. Вы говорите, что общество недоросло, не понимаетъ совершенства полной классической школы съ двумя языками и потому только просило школы съ однимъ латинскимъ языкомъ. Прекрасно. Дайте ему ту школу, до которой оно доросло: вѣдь и эта школа европейская же, и предоставьте ему свободно, собственнымъ разумомъ дорости до школы съ двумя классическими языками. А оно доростетъ и быстро доростетъ до этого, если увидитъ, что перевѣсъ тѣхъ выгодъ, въ которыхъ оно заинтересовано, матеріальныхъ ли или моральныхъ, будетъ на сторонѣ этой школы.
   Съ другой стороны и для самого министерства единственный путь установить прочно вашу школу тотъ же самый, которымъ шелъ предшественникъ графа Толстого А. В. Головнинъ, т. е. опросить общество: какихъ оно желаетъ гимназій изъ тѣхъ, которыя предположены были по уставу 1864 года, и затѣмъ удовлетворить желаніе каждаго общества, какъ это было сдѣлано въ 1864 году. Это избавитъ министерство какъ въ обществѣ, такъ и въ прессѣ отъ нареканій партій: почему дано предпочтеніе той системѣ школы, а не другой, и прекратитъ навсегда безконечные споры о классическомъ и реальномъ образованіи въ приложеніи къ школѣ. Каждое общество само выберетъ себѣ школу по душѣ. А чрезъ это сами собой создадутся самыя благопріятныя для процвѣтанія школы условія. Общество, само избравшее себѣ школу, станетъ къ ней, конечно, въ самыя близкія отношенія и будетъ прилагать всѣ старанія къ тому, чтобы поставить ее какъ можно лучше.
   Въ виду всѣхъ означенныхъ выше соображеній, намъ кажется, что новое министерство поступаетъ весьма благоразумно, не приступая немедленно къ ломкѣ школы графа Толстого. Капитальная основа этой школы необходимо должна быть сохранена до тѣхъ поръ, пока не рѣшенъ будетъ окончательно вопросъ о новой школѣ, долженствующей замѣнить прежнюю и пока эта новая школа не будетъ готова къ открытію. Другое дѣло -- разныя измѣненія какъ незначительныя въ школѣ графа Толстого, въ родѣ увеличенія или уменьшенія количества часовъ для предметовъ, которымъ давалось или слишкомъ мало значенія, или слишкомъ много, а также облегченія тѣхъ или другихъ непосильныхъ работъ и т. п., такъ и самыя значительныя, но касающіяся системы управленія школъ. Все это можетъ и даже въ иныхъ случаяхъ должно дѣлать новое министерство теперь же.
   Но возражатели говорятъ, что "въ министерствѣ нѣтъ вовсе никакого движенія, тамъ вовсе ничего не дѣлается и все остается въ томъ же видѣ, какъ было при графѣ Толстомъ". Ну, это, по нашему мнѣнію, ужь чисто недоразумѣніе, которое происходитъ оттого лишь, что мы не видимъ того движенія, какое привыкли видѣть въ министерствѣ народнаго просвѣщенія во время управленія имъ графа Толстого, отсюда и заключаемъ, что движеніе въ немъ прекратилось. Министерство графа Толстого было министерствомъ борьбы. Борьба эта шла на виду у всѣхъ и держала общество въ постоянномъ напряженіи. Повсюду слышался ропотъ и жалобы на чрезмѣрное обремененіе учениковъ разною безполезною долбнею, на безпричинное увольненіе ихъ изъ гимназій и другихъ училищъ, на придирчивость училищнаго надзора къ разнымъ мелочамъ и пустякамъ и т. н. О такомъ печальномъ состояніи какъ среднихъ учебныхъ заведеній, такъ и народныхъ училищъ печатались почти ежедневно корреспонденціи изъ разныхъ концовъ Россіи, всѣ эти жалобы давали столичной публицистикѣ поводъ обращать свое вниманіе на дѣйствующую систему учебнаго управленія и высказываться о ней очень нелестно, что, конечно, не могло нравиться графу Толстому, и онъ, въ свою очередь, пускался въ полемику съ литературой, требуя отъ главнаго управленія по дѣламъ печати распоряженія объ обязательномъ непечатаніи въ той или другой повинной передъ нимъ газетѣ или журналѣ своихъ объясненій и т. п. Однимъ словомъ, министерство народнаго просвѣщенія во все время управленія графа Толстого было больнымъ мѣстомъ литературы и разговоры о немъ шли постоянные, такъ что дѣйствительно нельзя не сказать, что тогда движенія было слишкомъ много. Но такое движеніе точно также не можетъ служить въ похвалу министерству народнаго просвѣщенія, какъ не могло бы служить въ похвалу министерству путей сообщенія, еслибы дѣятельность его была извѣстна только по печатающимся каждодневно въ газетахъ извѣстіямъ и корресподенціямъ, что въ такомъ-то мѣстѣ поѣздъ сошелъ съ рельсовъ, въ другомъ провалился мостъ или обрушилась насыпь, въ третьемъ обокрали пассажирскій багажъ и т. п. и по этому поводу шли бы постоянные толки въ обществѣ. Для насъ прекращеніе того движенія, какое было при Толстомъ, служитъ яснымъ знакомъ, что при новомъ министерствѣ школа приведена въ болѣе или менѣе удовлетворительное состояніе. И это дѣйствительно такъ. Намъ извѣстна, напримѣръ, тверская женская школа г. Максимовича. Школа эта во время управленія графа Толстого держалась въ постоянной осадѣ и нельзя было ручаться ни за одинъ часъ ея существованія. Почему она была ненавистна министерству, почему она преслѣдовалась, эту тайну унесъ съ собою графъ Толстой, не объяснивъ никому ея даже при своемъ увольненіи отъ должности. Напрасно основатель и попечитель школы П. П. Максимовичъ нѣсколько разъ умолялъ и высшее и низшее училищное начальство прямо и ясно сказать ему: чего требуетъ, что желаетъ видѣть начальство въ его школѣ; онъ готовъ все это исполнить до послѣдней іоты. Ни то, ни другое начальство на это ему ничего опредѣленнаго не отвѣчало. Высшее обыкновенно говорило, что оно еще дѣла не разсматривало, разсмотритъ, увидитъ, сдѣлаетъ все, что можетъ и т. д. Низшее отвѣчало, что оно ничего не знаетъ или сказать не можетъ, что какъ угодно будетъ высшему и т. д. А между тѣмъ, за одной кляузой или сплетней слѣдовала другая и т. д. Пускались подъ рукой слухи, что школа не можетъ быть терпима, что она будетъ закрыта. Почтенный попечитель школы, который въ школу положилъ душу, не щадилъ для нея ни трудовъ, ни денегъ, находился постоянно въ тревожномъ состояніи за существованіе школы. Большую часть времени онъ проводилъ, можно сказать, въ спасаніи своей школы -- въ писаніи докладныхъ записокъ различнымъ начальствамъ, наблюдающимъ надъ школами, въ непрестанныхъ поѣздкахъ къ этимъ начальствамъ съ объясненіями то въ Москву, къ попечителю московскаго учебнаго округа, то въ Петербургъ, въ министерство народнаго просвѣщенія, то въ Тверь, къ губернатору, то въ дирекцію народныхъ училищъ, наконецъ, въ составленіи статей о школѣ для прессы. Во время управленія графа Толстого объ одной школѣ Максимовича въ прессѣ появлялось отъ разныхъ лицъ, я думаю, статей до 20 въ годъ. Съ поступленіемъ новаго министерства все это какъ рукой сняло. Послѣ этого мнѣ нѣсколько разъ случилось видѣть почтеннаго основателя и попечителя тверской школы, и каждый разъ, когда спросишь его о школѣ, не нахвалится новыми порядками. "Теперь, говоритъ, слава Богу, спокойно можно дѣлать дѣло, не боясь внезапнаго крушенія ни за что, ни про что; и улучшенія всякія можно дѣлать въ школѣ, которыя представляются или необходимыми, или полезными по ходу дѣла. И самъ министръ и графъ Капнистъ (попечитель московскаго учебнаго округа) такъ внимательно выслушиваютъ просьбы, касающіяся улучшенія школьнаго дѣла и такъ охотно и быстро разрѣшаютъ все, что отъ нихъ зависитъ, что теперь можно быть увѣреннымъ, что школьное дѣло у насъ пойдетъ хорошо". Вотъ причина, почему замолкла у насъ литература о школѣ г. Максимовича. По той же, конечно, причинѣ прекратились корреспонденціи и извѣстія толстовскаго времени и о другихъ школахъ. Изъ этого очевидно, какъ несправедливы тѣ, которые думаютъ, что "если нѣтъ ломки, то нѣтъ и дѣятельности", а равно и тѣ, которые утверждаютъ, что въ школѣ со времени графа Толстого не произошло никакихъ перемѣнъ, что все въ ней остается въ томъ же видѣ, какъ и было. Гораздо съ большею основательностію можно сказать, что, кромѣ программы классической школы, да персонала училищнаго начальства и учителей, послѣ графа Толстого не осталось болѣе ничего или почти что ничего. Система его управленія прекратилась немедленно съ наступленіемъ новаго министерства и только нѣкоторые остатки еще, пока не уничтоженные, вѣроятно, за недосугомъ, остаются ея не измѣненными, какъ-то: закрытіе доступа въ университетъ семинаристамъ, а также и воспитанникамъ всѣхъ другихъ среднимъ учебныхъ заведеній, кромѣ классическихъ гимназій. Но отмѣна этого постановленія -- одного, правда, изъ основныхъ пунктовъ бывшей системы, какъ говорятъ, уже рѣшена и не объявляется только потому, что срокъ пріема въ университетъ еще не наступилъ.
   Существо системы управленія графа Толстого состояло въ томъ, чтобы сдѣлать изъ школы орудіе для полицейскихъ цѣлей. Поэтому, всѣ заботы управленія направлены были на то, чтобы при посредствѣ школъ, по возможности, сдерживать приливъ просвѣщенія какъ въ количественномъ, такъ и въ качественномъ отношеніи.
   Въ качественномъ отношеніи просвѣщеніе умѣрялось составомъ учебныхъ предметовъ, назначаемыхъ для школы, и программами самихъ предметовъ, такъ что прошедшій полный курсъ ученія мальчикъ не выносилъ изъ однѣхъ школъ никакихъ свѣдѣній, изъ другихъ выходилъ, если онъ былъ способностей среднихъ, совсѣмъ тупицей, начиненный хламомъ никуда негодныхъ свѣденій и забитый непосильною работою надъ пріобрѣтеніемъ этого хлама въ школѣ. Такъ въ народной школѣ ученіе ограничивалось краткимъ катихизисомъ, умѣніемъ читать, писать и знаніемъ первыхъ четырехъ правилъ ариѳметики. Всякое выступленіе изъ этой программы нормальной школы строго воспрещалось. Если учитель, видя способности обучаемыхъ имъ мальчиковъ, хотѣлъ сообщить кой-какія свѣдѣнія о домашнихъ животныхъ, то инспекторъ немедленно доносилъ, что учитель учитъ, дескать, естественной исторіи и случай этотъ дѣлался casus'омъ столкновенія для земства съ дирекціей народныхъ училищъ, какъ это было, помнится, въ петербургскомъ земствѣ. Если какое-нибудь земство или частное лицо хотѣло открыть школу, съ программой курса, нѣсколько высшей противъ нормальной, и просило разрѣшенія на это у министерства, то проэктъ такой школы разсматривался цѣлые годы, а, въ концѣ концовъ, разрѣшеніе обыкновенно не давалось. Въ классическихъ гимназіяхъ, какъ дававшихъ доступъ въ университетъ, все было приспособлено къ тому, чтобы воспитанники ихъ, прошедшіе полный курсъ ученія, не имѣли понятія ни о чемъ, кромѣ греческаго и латинскаго языковъ. Почти все время ученія отдавалось на эти языки. Всѣ остальные предметы: математика, физика, исторія и т. п., были стѣснены во времени и, какъ предметы второстепенные, не пользовались особеннымъ вниманіемъ.
   Относительно количественнаго уменьшенія учащихся существовали всевозможныя стѣснительныя мѣры, во всѣхъ школахъ, начиная съ народной. Послѣ послѣдней студенческой исторіи, вслѣдъ за появленіемъ въ нѣкоторыхъ газетахъ нареканій противъ нынѣшняго министерства народнаго просвѣщенія за его якобы, недѣятельность, явились и приверженцы графа Толстого съ такими же нареканіями и -- risum teneatis amici -- съ совѣтами новому министерству вести народную школу такъ, какъ велъ ее графъ Толстой. "Говорятъ, пишутъ они въ "Московскихъ Вѣдомостяхъ": -- нынѣшнее министерство народнаго просвѣщенія ищетъ задачъ. Мнѣ кажется, что ихъ не зачѣмъ искать. Задача самая главная и существенная у всѣхъ на виду". Ну, и далѣе, конечно, поясняется, что задача эта -- народная школа, что графъ Толстой, основатель (!?) ея, потрудился, дескать, надъ ней, основавъ во время своего четырнадцатилѣтняго управленія 25,000 школъ.-- Графъ Толстой -- основатель народной школы? Развѣ потому только, что онъ, преслѣдуя постороннія ученію цѣли, сочинилъ программу нормальной народной школы, обязательную для всѣхъ открываемыхъ народныхъ школъ, программу, при которой вполнѣ можно быть увѣреннымъ, что, по крайней мѣрѣ, половина прошедшихъ курсъ этой нормальной школы воспитанниковъ, чрезъ три года по выходѣ изъ школы, не будутъ умѣть ни читать, ни писать. Графъ Толстой основалъ 25,000 народныхъ школъ? Да, по выходѣ графа Толстого въ отставку, осталось дѣйствительно 25,000 школъ. но какъ скоро вопросъ идетъ объ ихъ основаніи, то при чемъ тутъ графъ Толстой? Сколько извѣстно, всѣ наши школы основаны и содержатся насчетъ сельскихъ обществъ и земствъ, которыя расходуютъ теперь на нихъ уже болѣе 4.000,000 руб.; что же касается казенныхъ денегъ на народныя школы, которыми распоряжался графъ Толстой, то изъ этихъ суммъ на народныя школы шли всегда гроши, да и тѣ большею частію расходовались на усиленіе инспекціи училищъ, которыя при графѣ Толстомъ для народныхъ школъ были тоже, что институтъ нынѣшнихъ урядниковъ для крестьянскихъ обществъ, какъ это мы сейчасъ увидимъ. Относительно народныхъ школъ графъ Толстой повиненъ, напротивъ, въ томъ, что послѣ него осталось только 25,000 школъ, а не 50,000, не 75,000 и даже болѣе, какъ это было бы непремѣнно при всякомъ другомъ министрѣ, при томъ рвеніи, какое земство и вообще общество показывало къ открытію крестьянскихъ школъ. Всѣ усилія гр. Толстого были направлены на то, чтобы убить народную школу, отнять у ней возможность всякаго внутренняго развитія и усовершенствованія, такъ сказать, одеревенить ее на сочиненной имъ программѣ нормальной школы, такъ чтобы проходящій школу не получалъ никакихъ познаній, а черезъ нѣсколько лѣтъ по выходѣ изъ школы позабывалъ бы самую грамату. Но осуществить эту мысль мѣшало земство. Положеніемъ о земскихъ учрежденіяхъ земству предоставленно было право участія и въ учебной части земскихъ школъ. Кромѣ того, многія земства, вскорѣ послѣ своего появленія, завели собственныя семинаріи для приготовленія учителей для основываемыхъ ими земскихъ школъ. Тратя собственныя деньги на основаніе и содержаніе земскихъ школъ, земство, естественно, озаботилось о томъ, чтобы школы эти были полезны народу, служили къ его развитію, а не были школами отупѣнія. Вотъ почему почти во все время своего управленія, графъ Толстой велъ ожесточенную борьбу съ земствомъ. Онъ оспаривалъ у земства право вмѣшиваться въ учебную часть школы, желая ограничить его отношенія къ школѣ единственно хозяйственною частію школы. Въ особенности же энергически онъ стремился къ тому, чтобы отнять у земства возможность приготовлять учителей для народныхъ школъ въ собственныхъ земскихъ семинаріяхъ. Потому всѣ земскія семинаріи, во все время управленія графа Толстого, находились въ постоянной осадѣ. Имъ дѣлались всевозможныя стѣсненія. Инспекторы народной школы дѣйствовали въ этомъ случаѣ ничуть не возвышеннѣе полицейскихъ урядниковъ. Чтобъ читатель не думалъ, что мы преувеличиваемъ, мы рекомендуемъ ему прочесть постановленія и дебаты земскихъ собраній тверского, черниговскаго, рязанскаго, елисаветградскаго, вятскаго, костромскаго, о семинаріяхъ черниговской, рязанской, елисаветградской, вятской, костромской. Понятно, что такимъ отношеніемъ министерства къ участію земства въ дѣлѣ народнаго образованія никакъ не могло поощряться рвеніе земства въ открытіи земскихъ школъ. И нѣкоторые изъ земцевъ неоднократно печатно заявляли, что они воздерживаются отъ открытія новыхъ школъ въ виду насильственныхъ дѣйствій министерства на дъ земскими школами.
   Разъ стѣснительными мѣрами министерства народнаго просвѣщенія, даже земства, на которыхъ закономъ возложена была обязанность пещись о народной школѣ, доводились до того, что, при всемъ желаніи способствовать распространенію просвѣщенія въ народѣ, воздерживались отъ открытія новыхъ школъ, до наступленія лучшаго, болѣе благопріятнаго для народной школы времени, то легко понять, какимъ стѣсненіямъ должны были подвергаться частныя лица, желавшія устроивать школы! Вскорѣ послѣ оставленія графомъ Толстымъ поста министра народнаго просвѣщенія, мы получили изъ Харькова рукопись, подъ названіемъ: Исторія открытія школы въ деревнѣ Алексѣевкѣ", въ которой описываются тѣ препятствія, съ которыми соединено было открытіе сельскихъ школъ частными лицами. Мы запоздали тогда напечатать эту рукопись, но теперь, когда приверженцы графа Толстого начинаютъ прославлять попечительность его о народныхъ школахъ, считаемъ не лишнимъ вкратцѣ познакомить публику съ тѣми невѣроятными пріемами, которые употреблялись, не время его управленія, его урядниками-инспекторами народныхъ училищъ для того, чтобы отъучить тѣхъ, которые желаютъ сами заводить частныя народныя школы, отъ подобныхъ попытокъ.
   Въ Харьковѣ существуетъ уже десять лѣтъ, если не болѣе, женская воскресная школа, которую посѣщаютъ до 400 ученицъ отъ 8-ми-лѣтняго до 40-лѣтняго возраста. Основательницею этой школы была жена харьковскаго купца Христина Даниловна Алчевская, еще и до этого занимавшаяся воспитаніемъ дѣтей: она же состоитъ и распорядительницей школы съ самаго ея основанія до настоящаго времени. Школа ведется такъ хорошо, что городъ Харьковъ выразилъ г-жѣ Алчевской благодарность за ея школьную дѣятельность въ г. Харьковѣ, а кромѣ того за обученіе въ школѣ ей выданъ былъ подарокъ изъ кабинета Его Величества. Все это показываетъ, что г-жа Алчевская имѣетъ полныя права на веденіе школы и есть лицо вполнѣ благонадежное. Но вотъ эта самая г-жа Алчевская, пріѣхавъ весной 1879 года на свою дачу въ деревню Алексѣевку, Славяносербскаго уѣзда, вздумала основать здѣсь сельскую школу и попросивъ знакомаго ей мирового судью, точно разузнать, когда и кого подобно просить о разрѣшеніи школы и что требуется для этого, вообще помочь ей въ этомъ дѣлѣ, сама собрала нѣсколько сосѣднихъ крестьянскихъ мальчиковъ, желавшихъ учиться, и начала ихъ учить граматѣ дома, чтобы познакомиться, на сколько крестьянскіе мальчики понятливы и на сколько охотно учатся. Провела она въ такомъ невинномъ занятіи съ крестьянскими ребятишками недѣли три или около того, какъ въ началѣ іюня, въ одинъ прекрасный день, раздался у воротъ необычайный колокольчикъ. Является становой и представляетъ ей слѣдующую бумагу отъ ни спектора училищъ къ полиціи: "По частнымъ слухамъ, до меня дошло, что какая-то женщина, между Михайловкой и Селезневкой, занимается неразрѣшеннымъ обученіемъ дѣтей. Прошу произвести слѣдствіе и поступить по закону". Вы, читатель, конечно, изумлены и возмущены такой строгостью, но согласитесь, нельзя же иначе. Такое ужасное преступленіе! Учитъ пятерыхъ или десятерыхъ крестьянскихъ мальчиковъ граматѣ безъ разрѣшенія; и кто же учитъ? Какая-то неизвѣстная никому женщина, можетъ быть, бѣжавшая съ каторжной работы! Правда женщина эта живетъ на разстояніи нѣсколькихъ десятковъ верстъ отъ инспектора. Правда и то, что на дачу свою пріѣзжаетъ уже не первое лѣто и, какъ богатая женщина, извѣстна, конечно, всему окрестному населенію. Но инспектору она остается все-таки неизвѣстною -- что прикажете дѣлать! Напрасно г-жа Алчевская старалась убѣдить станового, что у ней никакой школы не имѣется, а просто она собираетъ къ себѣ по нѣскольку человѣкъ изъ крестьянскихъ мальчиковъ, чтобы узнать, на сколько они понятливы для будущей школы; становой ничему не внималъ: велѣлъ ей ученье прекратить, съ прибавленіемъ, что судъ, дескать, это дѣло разсмотритъ. Появленіе станового, назначеніе слѣдствія, судъ -- все это произвело на г-жу Алчевскую ужасное впечатлѣніе. "Ночь, пишетъ она:-- послѣ всѣхъ этихъ передрягъ провела отвратительно: въ жару, слезахъ и бреду. Боялись горячки, прикладывали къ головѣ холодные компрессы и горчичники. Бредила, говорятъ, тѣмъ, что меня ведутъ къ мировому судьѣ выдавать "волчій билетъ", и все просила отыскать мнѣ такое платье, въ которомъ бы я не походила на соціалистку". На другой же день, т. е. 4-го іюля, г-жа Алчевская сама лично отправилась къ инспекору и подала ему прошеніе о дозволеніи открыть ей школу. 31-го іюля инспекторъ увѣдомилъ ее, что при ея прошеніи не приложено свидѣтельства полиціи о ея благонадежности, безъ котораго, дескать, нельзя дать движенія ея просьбѣ. Г-жа Алчевская добываетъ это свидѣтельство изъ Харькова и отсылаетъ его инспектору. Но 12-го августа инспекторъ даетъ ей знать, что свидѣтельства отъ одной харьковской только полиціи недостаточно: необходимо и отъ полиціи славяносербской. 13-го августа отъ инспектора поступаетъ новое требованіе свидѣтельства отъ г-жи Алчевской въ томъ, что она русская подданная. Наконецъ, получено свидѣтельство славяносербской полиціи о благонадежности г-леи Алчевской и о томъ, что она русская подданная и 14 августа отослано инспектору. 17-го августа отъ инспектора поступаетъ новое требованіе -- представить документъ, изъ котораго было бы видно, что г-жа Алчевская православнаго исповѣданія. Наконецъ, 18-го августа, встрѣтившись съ знакомымъ одного родственника г-жи Алчевской, инспекторъ проситъ передать ей уже устно, что, кромѣ бумагъ, ею уже представленныхъ, ей необходимо еще доказать, что она законная жена своего мужа. Къ этой пыткѣ, которую инспекторъ училищъ производилъ, надъ женщиной, повинной только въ томъ, что она дала полторы тысячи рублей на постройку школы, да полторы тысячи рублей на содержаніе школы въ теченіи 5 лѣтъ, передавъ ее съ самаго начала въ вѣденіе земства, присоединились и другія непріятности по поводу той же школы. Мировой судья призналъ себѣ неподсуднымъ дѣло о "нарушеніи постановленій о воспитаніи юношества", возбужденное инспекторомъ училищъ, и передалъ его судебному слѣдователю, отъ котораго оно должно было поступить на разсмотрѣніе окружного суда. Это обстоятельство обезпокоило г-жу Алчевскую не на шутку; она стала искать опытнаго адвоката для защиты дѣла въ окружномъ судѣ. Къ счастію, чрезъ своихъ знакомыхъ въ Петербургѣ, она имѣла возможность обратиться къ г. Спасовичу, который утѣшилъ ее, поручивъ сказать ей, что "онъ самъ желалъ бы быть подсудимымъ по такому дѣлу, что онъ безплатно пріѣдетъ защищать его".
   Наконецъ, августа 26-го дня, инспекторъ сжалился надъ ней и прислалъ ей разрѣшеніе открыть школу. Но открывать школу было поздно, такъ какъ г-жа Алчевская должна была немедленно спѣшить въ Харьковъ для открытія воскресной школы 2-го сентября. Казалось бы полученнымъ разрѣшеніемъ на открытіе школы дѣло и должно было покончиться. Разъ весь училищный совѣтъ и самъ господинъ инспекторъ признали г-жу Алчевскую способною и благонадежною содержать школу, возбужденное противъ нее прежде слѣдствіе, какъ противъ неизвѣстной женщины, становилось пустымъ недоразумѣніемъ, и г. инспектору надобно было немедленно просить о его прекращеніи. Но г. инспекторъ не счелъ нужнымъ сдѣлать этого. Слѣдствіе пошло своимъ порядкомъ. 29-го августа, г-жа Алчевская получила отъ судебнаго слѣдователя повѣстку, которою онъ приглашалъ ее на 7-е сентября въ свою камеру къ слѣдствію по дѣлу о нарушеніи ею постановленій о воспитаніи юношества, съ обычнымъ присовокупленіемъ, что она въ противномъ случаѣ подвергнется приводу къ слѣдствію. Послѣ сдѣланнаго слѣдователю показанія, г-жа Алчевская, въ ожиданіи рѣшенія суда, оставалась въ постоянной тревогѣ: что-то скажетъ судъ? Будетъ ли свободенъ г. Спасовичъ къ тому времени, когда будетъ рѣшаться ея дѣло на судѣ. Обратилась снова къ г. Спасовичу съ вопросомъ: пріѣдетъ ли онъ ее выручать? Г. Спасовичъ снова ее утѣшилъ, отвѣтивъ ей отъ 15-го сентября, что онъ хоть и ѣдетъ немедленно на юбилей Крашевскаго въ Краковъ, но вернется назадъ не позже 1-го октября. Между тѣмъ, проходитъ почти весь октябрь и, вмѣсто ожидаемаго суда, 29-го октября, г-жа Алчевская получаетъ отъ учителя школы письмо, въ которомъ тотъ увѣдомляетъ, что судебный слѣдователь 26-го октября пріѣзжалъ въ школу и допрашивалъ мальчиковъ, учившихся у ней на дому до основанія школы: сколько ихъ училось? Чему ихъ учили? И гдѣ они учились -- въ домѣ или на балконѣ, какъ показала г-жа Алчевская. "Затѣмъ, писалъ учитель:-- пріѣзжалъ въ школу урядникъ вечеромъ, но дѣтей не засталъ. Пріѣзжалъ онъ по тому же дѣлу, имѣя предписаніе отъ станового пристава, и заявилъ всѣмъ родителямъ учившихся тогда у васъ дѣтей явиться въ волость для допроса". Это письмо вновь встревожило г-жу Алчевскую. Казалось, дѣлу конца не будетъ. Но, на ея счастье, черезъ три дня послѣ этого письма, получена была копія съ постановленія судебнаго слѣдователя, который, за отсутствіемъ въ дѣлѣ о г-жѣ Алчевской состава преступленія, постановилъ представить его для прекращенія въ окружной судъ. Послѣ этого прошло еще три недѣли и 21-го ноября опредѣленіемъ изюмскаго окружного суда дѣло это было прекращено.
   По дѣлу г-жи Алчевской читатель можетъ судить, какъ заботилось министерство графа Толстого о распространеніи народныхъ школъ. Богатая женщина, обладавшая всѣми законными правами на содержаніе и веденіе школы, пріобрѣвшая извѣстность своею долговременною педагогическою дѣятельностью, за то, что она вздумала открыть народную школу и притомъ въ мѣстности, гдѣ въ окрестности не было ни одной сельской школы, попала подъ слѣдствіе, въ которомъ путалась почти пять мѣсяцевъ, подвергаясь въ это самое время пыткамъ и со стороны инспектора народныхъ училищъ! Это ли не поощреніе общества къ открытію крестьянскихъ школъ, о чемъ, дескать, такъ сильно заботился графъ Толстой, какъ насъ увѣряютъ его панигиристы?
   Намъ могутъ сказать на это, что главнымъ дѣйствующимъ лицомъ въ дѣлѣ г-жи Алчевской является инспекторъ народныхъ училищъ, что высшее училищное начальство тутъ не причемъ, что будь это дѣло извѣстно высшему начальству, оно немедленно поставило бы ревность инспектора въ границы. Вотъ то-то нѣтъ. Еще 30-го іюля, мужъ г-жи Алчевской послалъ письмо г. попечителю одесскаго учебнаго округа съ жалобою на притѣсненія инспектора народныхъ училищъ, (въ которомъ онъ, между прочимъ, весьма справедливо пишетъ: г. Петровъ (инспекторъ училищъ) могъ такъ дѣйствовать, какъ онъ дѣйствуетъ, только тогда, когда бы "назначеніе инспекторовъ состояло въ закрытіи школъ и прегражденіи путей къ распространенію граматности", и въ заключеніи письма не менѣе основательно замѣчаетъ, что въ "подобномъ образѣ дѣйствій инспекторовъ училищъ заключается одна изъ причинъ, тормозящихъ дѣло распространенія въ народѣ граматности и участія въ этомъ дѣлѣ общества". Письмо съ такими подчеркиваніями должно было бы произвести сильное впечатлѣніе въ высшемъ училищномъ начальствѣ и возбудить все его вниманіе къ инспектору училищъ, еслибы поступка послѣдняго стояли въ противорѣчіи съ воззрѣніями или распоряженіями начальства. Этого, однакожъ, не случилось. Помощникъ попечителя одесскаго округа, отъ 8-го августа, отвѣтилъ г. Алчевскому, чтсГопъ искренно сожалѣетъ о непріятности, постигшей его супругу за неисполненіе ею формальности. Можно думать, прибавляетъ онъ, что инспекторъ училищъ, обязанный слѣдить за исполненіемъ этой формальности, поступилъ неосторожно (!?) и что онъ не преминетъ, истребовавъ отъ инспектора черезъ директора училищъ объясненіе, препроводить и это объясненіе, и письмо г. Алчевскаго на усмотрѣніе попечителя, находящагося теперь въ отпуску (!?). Этимъ дѣло и кончилось. Очевидно, что попечитель округа въ дѣйствіяхъ инспектора и неосторожности не усмотрѣлъ, а призналъ ихъ самыми правильными и вполнѣ соотвѣтствующими той устной инструкціи, которую конфиденціально даетъ каждое начальство своимъ подчиненнымъ насчетъ того, какъ поступать въ тѣхъ или другихъ интересующихъ начальство случаяхъ. Поэтому, слѣдствіе о г-жѣ Алчевской, возбужденное инспекторомъ училищъ, не было прекращено высшимъ начальствомъ, а было доведено, какъ мы видѣли, до конца.
   Какъ, по системѣ управленія графа Толстого, были очищаемы отъ воспитанниковъ классическія гимназіи, это всѣмъ извѣстно. Здѣсь самый составъ предметовъ, входящихъ въ курсъ, разсчитанный, какъ мы выше сказали, на отупѣніе мальчиковъ среднихъ способностей, при множествѣ занятій, непосильныхъ для ихъ возраста, дѣлалъ свое дѣло. Большая часть мальчиковъ, побившись нѣсколько лѣтъ въ низшихъ классахъ, оставляли гимназію, потому что теряли надежду произойти греческую и латинскую мудрость до конца. По отношенію къ другимъ, которые не хотѣли сами выйти, хотя для начальства гимназіи, по тѣмъ или другимъ соображеніямъ, было бы желательно, чтобы они оставили гимназію, начальство употребляло тотъ же самый третій пунктъ, который въ службѣ по опредѣленію отъ правительства употребляется для удаленія непріятныхъ для начальства чиновниковъ: директоръ призывалъ воспитанника и приказывалъ ему сказать родителямъ, чтобы они подали просьбу объ увольненіи его изъ гимназіи или онъ будетъ исключенъ безъ прошенія. Само собою разумѣется, что родители немедленно подавали требуемое директоромъ прошеніе. А когда потомъ въ прессѣ появлялись упреки министерству, что оно исключаетъ или за пустяки, или совершенно безпричинно множество воспитанниковъ изъ гимназій, министерство отвѣчало, что оно никого не исключаетъ, что дѣти выходятъ изъ гимназій по волѣ родителей, по прошенію. Къ этимъ двумъ средствамъ опустошать школу отъ воспитанниковъ присоединялось еще третье: не принимать при началѣ учебнаго года ни одного человѣка болѣе, чѣмъ сколько положено по штату. При такихъ мѣрахъ, изъ классическихъ гимназій въ университетъ попадало очень умѣренное число. Но и въ университетѣ система очищенія не прекращалась. Каждая студенческая исторія подавала поводъ къ ежегодному исключенію значительнаго числа студентовъ. Благодаря всѣмъ этимъ мѣрамъ, графъ Толстой ^продолженіи десяти почти лѣтъ общее число обучающихся въ университетахъ держалъ приблизительно почти на одной и той же цифрѣ. Въ послѣдній годъ, 1865, управленія министерствомъ А. В. Головнина, общее количество студентовъ во всѣхъ университетскихъ составляло 8,627 человѣкъ. Графъ Толстой спустилъ его въ первые годы своего управленія до четырехъ съ небольшимъ тысячъ человѣкъ, потомъ, понемногу подвигаясь, оно, въ 1870 году, достигло 6,201 человѣкъ, а потомъ, то возростая противъ этой цифры на 200--500 чел., то понижаясь на такую же сумму, въ послѣднемъ 1878 г. общее количество студентовъ стояло также на цифрѣ 6,520 чел. Какимъ образомъ производился этотъ фокусъ, понять не трудно. Съ того самаго времени, какъ явился законъ, что доступъ въ университетъ можетъ давать только аттестатъ зрѣлости, пріобрѣтаемый единственно въ классическихъ, гимназіяхъ, появились протесты и жалобы общества на то, что эти гимназіи открываютъ входъ въ университетъ только единицамъ. Графъ Толстой былъ поставленъ въ необходимость уступить этимъ протестамъ и жалобамъ. Экзаменъ въ гимназіяхъ сталъ слабѣе и аттестатъ зрѣлости стало получать значительное число кончающихъ курсъ гимназистовъ. Но при постоянно увеличивающемся числѣ классическихъ гимназій дѣло стало угрожать новой бѣдой -- увеличеніемъ числа обучающихся въ университетахъ. Тогда графъ Толстой лишилъ семинаристовъ права поступленія въ университетъ и медико-хирургическую академію; вслѣдъ затѣмъ аттестатъ зрѣлости сдѣлалъ обязательнымъ и для всѣхъ поступающихъ въ институтъ путей сообщенія. Такимъ образомъ, главная цѣль системы графа Толстаго достигалась: общее число обучающихся въ университетахъ оставалось на одной и той же цифрѣ и могло бы оставаться на этой цифрѣ на долгое время, такъ какъ, по мѣрѣ возрастанія числа лицъ, получающихъ аттестатъ зрѣлости, прекращался бы въ другія высшія заведенія доступъ для неимѣющихъ таковыхъ т. е. не проходившихъ классической школы. А вмѣстѣ съ тѣмъ количество лицъ, получающихъ высшее образованіе вообще, ежегодно сокращалось бы на сумму тѣхъ лицъ, которыя до тѣхъ поръ могли получать его безъ аттестата зрѣлости, не проходя непремѣнно классической школы.
   Всѣмъ этимъ ухищреніямъ положенъ конецъ немедленно съ наступленіемъ новаго министерства. Во время своего путешествія, новый министръ объявилъ всѣмъ земствамъ и городскимъ обществамъ, что министерство не будетъ вести борьбы съ обществомъ, что оно будетъ дѣйствовать въ полномъ согласіи съ обществомъ, такъ какъ безъ этого немыслимъ успѣхъ школы. Изъ провинцій, какъ отъ земствъ, такъ и городскихъ обществъ, нѣтъ уже, какъ мы знаемъ, жалобъ на стѣсненія училищъ. Программа классической школы хотя и остается та же, что и была, но въ ней вѣетъ уже другой духъ. Не выгоняютъ дѣтей изъ школъ ни за что, ни про что, какъ было прежде. Отворяются насколько возможно двери школы всѣмъ выдерживающимъ вступительный экзаменъ, не стѣсняясь штатомъ школы. Заботятся объ облегченіи непосильныхъ тяжестей учащихся.-- Въ университетахъ также кончились тѣ широкія очищенія или изгнанія студентовъ, которыя происходили по поводу каждой студенческой исторіи. И кромѣ того, какъ мы уже сказали выше, рѣшено открыть стѣны университета и другихъ высшихъ учебныхъ заведеній для всѣхъ, которые кончили курсъ среднихъ учебныхъ заведеній и выдержали вступительный экзаменъ, не давая никакихъ привилегій имѣющимъ аттестатъ зрѣлости.
   Имѣя все это въ виду, имѣемъ ли мы право говорить, что новымъ министерствомъ ничего не сдѣлано, что все пребываетъ въ томъ же видѣ, въ какомъ было при графѣ Толстомъ?
   Намъ остается теперь сказать нѣсколько словъ о тѣхъ недоразумѣніяхъ, которыя возникли по поводу медленности новаго министерства въ учрежденіи университетскихъ корпорацій и подали поводъ къ нареканіямъ на него. Повидимому, о корпораціяхъ въ нашей прессѣ существуетъ понятіе нѣсколько смутное, иначе трудно понять, почему нѣкоторые изъ нашихъ публицистовъ видятъ въ учрежденіи корпорацій какую-то панацею противъ всѣхъ безпорядковъ политическаго характера. Сколько извѣстно, университетскія корпораціи, были всегда самымъ яркимъ отраженіемъ общественныхъ состояній, и ничѣмъ другимъ онѣ быть не могутъ. Дѣти не могутъ сами выдумывать жизни, ихъ занимаетъ и волнуетъ та же самая жизнь, которая занимаетъ и волнуетъ ихъ отцовъ. Если общественныя состоянія хороши и удовлетворяютъ требованіямъ общества, то и университетъ будетъ находиться въ мирномъ и гармоническомъ настроеніи. Если въ обществѣ есть недовольство, оно, прежде всего, отразится въ корпораціяхъ. Отцы терпѣливы и выносливы; они скрываютъ свое недовольство и ропщутъ и фрондируютъ только между собой, въ кружкахъ людей близкихъ. Дѣти высказываютъ это самое недовольство громко и смѣло. Бравируютъ своею смѣлостью и при случаѣ готовы на всякіе эксцесы. Такова исторія всѣхъ нѣмецкихъ корпорацій новѣйшаго времени. Послѣ убійства Зандомъ шпіона Коцебу въ 1819 году, корпораціи подверглись преслѣдованію во всѣхъ нѣмецкихъ университетахъ и карлсбадскими рѣшеніями уничтожены. Это запрещеніе послужило, впрочемъ, только къ тому, что вскорѣ въ нѣсколькихъ мѣстахъ корпораціи превратились въ тайные сеюзы и общества. Появилась было въ средѣ студенчества попытка согласовать корпоративное устройство съ требованіями правительствъ, ограничивъ стремленія корпорацій только идеальными цѣлями -- именно поставивъ себѣ задачею вырабатывать себя умственно, нравственно и тѣлесно для великаго дѣла объединенія Германіи. Но партія эта на общихъ студенческихъ съѣздахъ потерпѣла пораженіе и партія дѣйствія получила рѣшительный перевѣсъ. Поэтому, послѣ извѣстной франкфуртской исторіи 1833 года, въ которой принимали главное участіе члены университетскихъ корпорацій, начались опять преслѣдованія корпорацій: розыски и слѣдствія произведены были почти во всѣхъ германскихъ университетахъ; къ дѣлу привлечены были даже и тѣ корпораціи, въ статутахъ которыхъ не было никакихъ политическихъ тенденцій и члены которыхъ ничѣмъ не были компрометированы. Признанные виновными были приговорены къ тяжкимъ наказаніямъ: къ заключенію въ крѣпостяхъ, къ лишенію права вступленія въ службу и т. д. и даже къ смертной казни; но всѣ они были амнистированы или вполнѣ, или отдѣлались недолговременнымъ тюремнымъ заключеніемъ. Число всѣхъ обвиненныхъ простиралось до 2,000 человѣкъ. Съ того времени германскія правительства не позволяли никакихъ, даже и открытыхъ студенческихъ корпорацій, тѣмъ не менѣе, онѣ продолжали существовать подъ разными формами и названіями и съ различными цѣлями до 1848 года. При этомъ замѣчательно, что когда наступило революціонное движеніе въ Германіи, университетское юношество оказалось въ немъ въ незначительномъ числѣ и члены прежняго времени корпорацій, гонимыхъ правительствомъ и представлявшихъ изъ себя тайные союзы, возстали рѣшительно противъ революціоннаго движенія, отстаивая и въ обществѣ и въ литературѣ необходимость мирной реформы. Только питомцы вѣнскаго университета, въ которомъ, благодаря отеческой заботливости Меттерниха, издавна воспрещались всякія ассоціаціи и преслѣдовалась всякая политическая мысль, приняли широкое участіе въ движеніи 1848 іода.
   Изъ всего этого можно было бы сдѣлать много очень полезныхъ и для насъ выводовъ. Но я ограничусь только тѣми, которые относятся къ вопросу о корпораціяхъ.
   Ошибка нѣмецкихъ правительствъ, принимавшихъ строгія мѣры противъ студенческихъ корпорацій, состояла въ томъ, что они смотрѣли на университетскіе корпораціи, какъ на революціонный очагъ, какъ на источники революціоннаго движенія, тогда какъ эти корпораціи были отраженіемъ тѣхъ идей и требованій, которыя назрѣли въ самомъ обществѣ, но которыя оставались неудовлетворенными. Сами по себѣ, корпораціи -- учрежденія въ политическомъ смыслѣ совершенно невинныя: ни запрещеніемъ ихъ, ни дозволеніемъ, ничего нельзя предупредить, тѣмъ болѣе, что запрещеніе всегда бываетъ и всегда будетъ только якобы запрещеніемъ; оно только поощряетъ юношей тѣмъ тѣснѣе соединяться другъ съ другомъ. Развѣ можно, въ самомъ дѣлѣ, людямъ, которые ежедневно собираются вмѣстѣ, ежедневно вмѣстѣ слушаютъ лекціи, въ аудиторіяхъ проводятъ болѣе полдня, запретить собираться вмѣстѣ и разговаривать, или заставить ихъ разговаривать не о томъ, что есть въ дѣйствительной жизни, что интересуетъ общество и ихъ, а вести ученые диспуты о происхожденіи варяговъ и т. п.? Правда, что у насъ настолько были увѣрены въ возможности сдѣлать дѣйствительными подобныя запрещенія, что даже въ уставъ университетскій заносилось, что студентъ такой же обыватель, какъ и всѣ, что онъ подлежитъ внѣ университета вѣденію полиціи, находится подъ ея наблюденіемъ и т. п. Ну, и что же? У студентовъ не было тайныхъ сходокъ? Не было тайныхъ бесѣдъ и совѣщаній? Они не разговаривали о злобѣ дня, не вели разговоровъ объ устройствѣ и судьбахъ царствъ и народовъ? Напротивъ, все это они несомнѣнно дѣлали и всѣмъ этимъ занимались, я думаю, весьма усердно. Но не подлежитъ никакому сомнѣнію, что тоже самое они дѣлали бы и въ дозволенныхъ корпораціяхъ, разъ положеніе и настроеніе общества порождало бы тѣже самые вопросы. Вотъ почему обвиненіе новаго министра народнаго просвѣщенія въ томъ, что онъ своею медленностью въ разрѣшеніи корпоративнаго устройства университетовъ вызвалъ безпорядокъ на актѣ, есть не болѣе, какъ недоразумѣніе. Безпорядокъ произошелъ бы и при корпораціи; только онъ мотивировался бы какою-нибудь другою причиною, столь же случайною, т. е. quasî-причиною, хотя самому учинившему скандалъ эта послѣдняя представлялось бы такою же дѣйствительною причиною, какою представляется ему и настоящая. Это потому, что истинная причина заключается не въ этихъ quasi-причинахъ, а въ неудовлетворенномъ состояніи общества, въ недовольствѣ отцовъ, которые въ мысляхъ и дѣйствіяхъ дѣтей безсознательно отражаются такими эксцессами, какъ скандалъ 8-го февраля.
   Точно также и въ будущемъ университетскія корпораціи въ политическомъ отношеніи будутъ тѣмъ же, чѣмъ были и прежде, чѣмъ были всегда. Онѣ будутъ отражать то, что есть въ жизни.
   Но въ такомъ случаѣ, спросятъ насъ, нужны ли онѣ? Не все ли равно, есть онѣ или нѣтъ?
   Нѣтъ, не все равно, и вотъ почему:
   Корпораціи открытыя, дозволенныя, во всякомъ случаѣ лучше обществъ тайныхъ, недозволенныхъ: во-первыхъ, онѣ, во всякомъ случаѣ, безопаснѣе; въ-вторыхъ, онѣ не портятъ характера юношества, не пріучаютъ его быть хитрымъ и лицемѣрнымъ, не воспитываютъ въ немъ враждебныхъ чувствъ... въ-третьихъ, можно надѣяться, что наши общественныя состоянія мало-помалу будутъ приходить въ такое положеніе, что университетскія корпораціи будутъ только отраженіемъ свѣтлымъ, отраженіемъ довольства отцовъ...

"Отечественныя Записки", No 3, 1881

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru