Эльф Гавриил
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мы гномы, мы гномы...
    Настанет миг и никаким наркозам...
    Если бы ты не кусок мяса была!
    Поэты, мы в небо бросаем цветы...
    Мы повстречались в жизни знаньях...
    Феодору Камышнику
    Бессилье
    В притонах
    В вагоне
    Один
    Посв. Констан де Польнер
    На балу
    Народу
    Черная рать
    Обновление
    I. Старые струны души
    II. Слова в Вышних... Гашиш
    III. Откровение
    IV. Три истины от Сенса
    V. Смерти и Жизни
    (Из альбома Александра Д.)
    На небе
    Страдание
    Новый Христос
    Похороны
    Адовы двери
    Нарыдалася осень. В синем пальто...
    Моя смерть
    На смерть артистки Морозовой
    Гимн разрушенью
    Звериная революция
    Душа японской поэзии

Гавриил Эльф

(ФАИН)

МЕСТЬ БЕЗУМНОГО УРОДА

Избранные стихотворения

   Эльф Гавриил (Фаин). Месть безумного урода: Избранные стихотворения.
   Б. м.: Salamandra P.V.V., 2020. -- (Библиотека авангарда, вып. XXXIX).
   

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧЕРНЫЕ ВОСТОРГИ

   I. Мы гномы, мы гномы...
   II. Настанет миг и никаким наркозам...
   III. Если бы ты не кусок мяса была!
   IV. Поэты, мы в небо бросаем цветы...
   V. Мы повстречались в жизни знаньях...
   VI. Феодору Камышнику
   VII. Бессилье
   VIII. В притонах
   IX. В вагоне
   X. Один
   XI. Посв. Констан де Польнер
   XII. На балу
   XIII. Народу
   XIV. Черная рать
   Обновление
   I. Старые струны души
   II. Слова в Вышних... Гашиш
   III. Откровение
   IV. Три истины от Сенса
   V. Смерти и Жизни

СТИХОТВОРЕНИЯ, ОПУБЛИКОВАННЫЕ В ПЕРИОДИКЕ

   (Из альбома Александра Д.)
   На небе
   Страдание
   Новый Христос
   Похороны
   Адовы двери
   Нарыдалася осень. В синем пальто...
   Моя смерть
   На смерть артистки Морозовой
   Гимн разрушенью
   Звериная революция
   Душа японской поэзии
   

ЧЕРНЫЕ ВОСТОРГИ

Стихотворения из сборника В. Марта и Г. Эльфа "Фаин"
(1919)

0x01 graphic

Гавриил Эльф

ЧЕРНЫЕ ВОСТОРГИ

I

             Мы гномы, мы гномы --
                       Мы носимся в жизни.
             Мы ветром несомы, несомы.
                       Там где-то журчат укоризны.
             Кого-то любили, о чем-то мечтали
                       Призывность мелькала вдали.
             Нас дни через годы промчали
                       И в памяти бледной легли.
             На чем-то остались, опять вырывались
                       Куда-то желанья влекли...
             Кому-то порывистым сердцем отдались
                       От друга какого-то гордо ушли...
             Несемся же гномы, сквозь строй нашей жизни!
                       Резвее развеем наш прах
             Пока мы, пока маяка не достигнем --
                       Пока не закроют в гробах.
   
             Декабрь 1918 года
   

II

             Настанет миг и никаким наркозам
             Не затянуть нам бездну пустоты
             Не станет сил отдаться позам
             Не в силах выдумать мечты.
   
             Мы не найдем росинки слез,
             Чтоб прорыдаться в серый мир, --
             И морфий дерзостный наркоз
             Не оживит умерших лир.
   
             Как безотрадный паладин, --
             Не воскресим своей мечты.
             Вдохнув сияльный кокаин,
             На помощь кликнув все ады.
   
             Настанет миг и царство грез
             С души поэта отпорхнет
             И опий экзотический наркоз
             Мечты погибшей не вернет.
   
             О страшный час! Весь мир
             Закрыт в бесцветной нудной пыли --
             И даже царственный эфир
             Не даст почувствовать в могиле.
   
             1918 год
   

III

             Если бы ты не кусок мяса была!
             Если б душа твоя струны вмещала,
             В которых бы нежно поэта легла
             Рука и на них задрожала.
             Если бы ты не кусок мяса была!
             Если б глаза твои искрами грезы зажглись
             Если б душу свою ты мечте отдала, --
             Руки твои если в тайну впились, --
             Если б понять ты поэта могла
             Если бы ты не кусок мяса была!
             Если б в узорах цветистой души
             Отзывные струны нашла, --
             Я бы от счастья тебя задушил
             Ты от меня никогда б не ушла
             Если бы ты не кусок мяса была!!!
   
             Декабрь 1918...
   

IV

             Поэты, мы в небо бросаем цветы
             И землю в лучах убираем, --
             Капризные дети царевны-мечты
             Мы в грезах живем и легко умираем.
   
             Ютимся в цветистых садах,
             Темнеем в зияющих безднах
             И ваши суровы, но в неге уста,
             Закованы в муках железных.
   
             Гирлянды поэтов украсили землю
             В лучистых сияльных мечтах.
             Мы голосу тайного сладостно внемлем,
             Но редкий из нас умирает в венках.
   
             Октябрь 1918 год.
   

V

Венедикту Марту.

             Мы повстречались в жизни знаньях --
             Сдружились с братом среди океанов
             Открылись в неожиданных признаньях
             Зарылись в странные обманы.
   
             Мы жили где-то в темных безднах,
             Про тьму тех бездн мы позабыли
             И нас держали в цепях железных --
             В цепях гремящих мы одно изжили.
   
             Но нам возможно в спрятанных исходах
             Ворваться в тайные владенья сильных!..
             Так последим же, брат, в восходах --
             Довольно жить в мечтах могильных.
   
   

VI
Феодору Камышнику.

             В душе твоей огненно-синей и алой
             В узорах цветистых зеркало спряталось
             Я в нем подглядел отраженье усталое
             Отраженье забытого и проклятого.
   
             Как я, ты потерян для многих, для многих
             О, как ты один и покинут!
             Позволь у святых поклониться порогов
             У порогов мучений раскинутых...
   
             Позволь мне тебя не покинуть.
             В ущельях души твоей огненно-синей и алой,
             Таится мечта -- ненасытны уста ее
   
             В лелеяньях и томленьях ненасытны уста ее
             И дерзает мечтание в гореньях и таяньях...
             Декабрь 1918 год.
   

VII. Бессилье

             Все тайны -- случайны, случайности -- тайны
             Все -- тайно и тайны таит:
             Безумье -- раздумье, в раздумьи -- безумье
             И мозг, как завесой закрыт...
             Закрыт и повит словно тучами небо
             Где скрыт аромат благодатного хлеба,
             Что истиной люди зовем мы,
             К чему никогда не придем мы!..
   
             Все -- тайны и тайны, и тайны...
             Намечены наши пути, иль случайны,
             Кто из нас Авели, кто из нас Каины,
             Отчего мы закрыты, забыты, задавлены --
             Если есть кто-нибудь -- крошку истины дай нам!
   

VIII. В притонах

             В притонах у мрачных наркотиков странных,
             Черные ночи темнеют, как в тинах затоны;
             Изжитые души купались в седых океанах,
             Где волны мгновенья -- забвенья
             Морфина чернейшего дара, --
             Как в страшных наитьях Эдгара, --
             Проносятся тьмы сатанинских томлений
             И в чарах змеиных влечений
             Метелятся тучи злых наслаждений...
   
                       Нам сам Сатана, разжимая когтистые кисти
                       Рассыпал греховные чары.
   
             Дары те так стары, так стары
             Кромешную душу хаос они сладко терзают
             Из мрачных ущелий души черный змей выползает
             И бедных наркотиков жалит и давит
             Гремящие кольца свои расправляя...
             Но грешное тело людей наслаждает,
             Змеенышей черненьких там насаждая...
   
                       Змей страшен и черен и лезет проворен
                       В душевные норы, в пещеры, где пляшут мегеры
                       И тянет, и тянет из душ их туманы
                       Колышутся в сладких качаниях раны
                       И стелят туманы, туманы...
   
             Декабрь.
             1918 год.
   

IX. В вагоне

             Сегодня я весь отравлен...
             Зачем мое сердце так сдавлено?!.
   
                       Ах, глаза ее мертвы, мертвы
                       Ах, уста ее алы, алы...
   
             Зачем мое сердце так стерто
             Зачем мы безумно усталые?
   
                       Мы сидим друг против друга в вагоне
                       Ее головка в черной шляпке томна
                       Что мне слышится в колесных стонах
                       Что плачут, рыдают о чем они?..
   
             Ах, они плачут о невозвратном
             О чем-то бледном, что было страстным
             И мысль моя им вторит безучастно...
   
                       Головка ее в черной шляпке томна
                       Леса, болота, горы видны из окна.
   
             И старый вагон весь качается...
             Наверно, она скоро отравится!..
   
                       Ах, глаза ее мертвы, мертвы!..
                       Ах, уста ее алы, алы!..
   
             О, скоро ль дорога кончается,
             Скоро ль сойдем у вокзала мы?!.
   
             Декабрь,
             1918 год.
   

X. Один

             Страшно быть одиноким но надо --
             Того высшая мудрость желает
             Пусть утонченность острого взгляда
             Нашу жизнь до конца раздевает.
   
                       И в сверканьи горящих страстей
                       Надо остов костлявый найти
                       Равномерной машиною дней
                       Разработать продукты-пути.
   
             И хоть в пытке жестокой актера
             Ничего кроме муки не будет
             Но в мече утомленного взора
             Ваша гордая мудрость пребудет.
   
                       Страшно быть одиноким, но надо, --
                       Того высшая мудрость желает...
                       Пусть себя ожиревшее стадо
                       Погремушкой грошовой венчает.
   
             Ноября 1918 год.
   

XI
Посв. Констан де Польнер.

             ...Я ничего не жду, -- мне ничего не надо
             Устало прохожу среди предметов и людей
             Не нахожу врагов и не ищу друзей
             И безучастного ничто не остановит взгляда...
             ...Я ничего не жду, -- мне ничего не надо...
                       Часами долгими стою перед окном.
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             И так весь день пройдет да сна.
             Когда я засыпаю -- утомленный гном --
             Для сновидений дремлющего взгляда
                       Я ничего не жду, -- мне ничего не надо.
   
             Январь 1919 год.
   

XII. На балу

             На балу, на балу на блестящем полу
             Волны дам, море дам... трепет пар.
             И шеи белеют и руки до муки томят
             Улыбки пенеют и взгляды блестят.
   
             А над всеми виясь утомительный вальс,
             Чтоб душа отдалась, душа дамы зажглась, --
             Этой леди осыпанной бисером.
   
             Ее сердца -- огонь и за нею погонь
             Кавалеров блестящих бесчисленно.
   
             Вальсу отдала власть -- пепеляще зажглась.
             Но и к ней подойду и взгляну на звезду.
             И так гордо, как будто смеясь,
             Я проникну сквозь мир ее глаз...
   
             На балу, на балу на блестящем полу,
             Волны дам, море дам -- трепет пар.
   
                       И шеи белеют, и руки до муки томят
                       Улыбки пенеют и взгляды блестят.
   
             Здесь никто не один и никто -- не грусти!
             Пролетел серпантин, разноцвет конфетти...
   
                       И шеи и руки танцующих пар,
                       На балу. На балу -- на веселом пиру,
                       В упоеньи пластических чар...
                       На балу, на балу, на звенящем балу.
   
             Январь 1919 год.
   

XIII. Народу

             Что я скажу тебе, измученный народ
             Какую лепту даст поэт
             В клокочущий водоворот
             Твоих страданий и побед
   
                       Я только понял странного Уотта
                       За что он Демос воспевал
                       В могучих песнях "Пьяного илота"
                       Провидец славный воссиял.
   
             Поэты крикнут с вами: Зори! Зори!
             Откройте сладостный простор!
             Разбейте и нарушьте приговоры
             Тирана первого, занявшего престол...
   

XIV. Черная рать

             Черному углю подобна душа
             Где веры огонь не пылает
             Где радость молитв не слышна
             И силы небес прозябают
   
             В них лед в этих душах
             В них злоба бессилья
             И Бога законы нарушат
             Когда расправляются крылья
   
             И небо хотят заклевать
             Где души своими усильями
             И вот уж бесовская рать
             Черными хлопает крыльями
   
             И к небу хотят подступить
             Вдруг одна обелится душа
             И рать вся на землю летит
             Пламенем злобы дыша --
   

XV

             Поэт, будь чист, как небеса!
             Будь юн всегда, но молчалив.
             На сердце ляжет пусть роса
             Зарею упоенных нив...
             Будь ласков как весенний лист
             Поэт будь чист!
             Ты предназначен светлою рукой
             Быть факелом во тьме народа
             Из дара не твори игрушки роковой --
             Дерзанье грубо и бесплодно --
             От падших ангелов умчись --
             Поэт, будь чист!
             Будь чист, поэт... твой дар
             Лучистым светом гордо запоет!
             Пусть очищающий пожар
             В твоих стихах придет...
             Перед сияльным небом преклонись. --
             Поэт, будь чист!
             А если ты прожег в огне страстей
             Наивность, сердце и святое --
             Раскрой грехи души своей
             Перед незнающей толпой
             И страстно Богу помолись.
             Поэт, будь чист...
   

ОБНОВЛЕНИЕ

I

                       Старые струны души, --
                       Блужданье в тенистых аллеях.
                       Океаны клокочущей лжи, --
                       Тайны темнеются в кельях --
   
                       В душах отравленных зельем,
                       Истерзанных кровями ран.
                       Соблазном манящих ущелий
                       Тоской о сверканьи полян.
   
             О звоне летящих ручьев
             О веяньи радостных дев
             И Бога и ангелов зов.
             Забыть бы мне тягостный гнев
             В откровениях новых...
   
             Я искал невозможных отрад
             И летел к ним трепещущим телом,
             Но застыл утомившийся взгляд
             Святость души отлетела...
             В черной и дерзкой пытливости
             Металась угарно душа.
             С ужимкой нелепой кичливости,
             Черная женщина в сердце вошла
             К груди прижимая цветы
             Восточных таинственных маков
             В букете дрожали листы
             Наслаждения страшных подарков.
   
             Черная женщина, прочь!
             Я хочу серебристых аллей,
             Я хочу, чтоб растаяла ночь --
             Для лучистых и солнечных дней...
             Я хочу Белого Лотоса --
             Радости благостной жизни,
             Сладко налившейся лозы!
             Умрите мои укоризны,
             Я послушался вас -- и умрите.
             Я взлечу из паденья усильями...
             Белые птицы, спуститесь...
             Вейте лучистыми крыльями.
   

II. Слова в Вышних... Гашиш...

             Путался мозг. Я лежал
             Безумье окутало мысль...
             Бороздил непонятный кинжал
             Мозг прорезая бесчисленно
             Я лежал и читал "Отче наш..."
             ...Отче ваш... Отче наш
             Слова в вышних... Гашиш!
             "Гашиш... иш-шишш".
             Были какие-то блестки,
             Тина от смутных болот: --
             Где-то под мыслями всплески
             Что-то придет?!.
   
                       Ах зачем, ах, зачем
                       Неподвижен и нем
                       Я отравлен лежал
                       И сердце как жало
                       Ядами сжималось...
   
             И не было тела
             Весь мир я постиг и не знал
             Рядом две мысли -- горела и тлела
             Бороздил ядоносный кинжал...
             Мысль одна -- на одну... я умру
             Ужас, ужас какой!!!
             Я умру... но нельзя умереть: --
             Смерти нет -- только мысль
             Только мысль и движенье --
             Ломанье мысли бесчисленно...
             ..."Отче наш", отче наш
             Слово в вышних... гашиш --
             "Гашиш... иш-ишиши"
             ...Изломаны синие линии
             линии... инии... иней... нии...
   
             Февраль 1919 год.
   

III. Откровение

             Приличные и хорошо одетые
             Вас несколько сидели в комнате,
             В лиловом полусвете...
             Припомните, припомните...
             ...Вы возглашали Маяковского
             Играли в ум и мудрость
             Удачными формулировками
             А я, -- я видел вашу скудость.
             Но я увидел больше -- ваши лики
             Отравленные и некрасивые.
             Дрожали души ваши дико
             В порыве тягостно-трусливые
             Вы дерзкие, вы -- полубоги.
             Свет потеряли навсегда...
             У вас мозги дрожали, как и ноги
             И гордость канула куда?!
             Мой взгляд на ваших лицах
             Нечеловеческих-сиреневых....
             Хотели вы и не могли молиться
             С дрожащими коленями.
   
             12 февраль, 1919 год.
   

IV. Три истины от Сенса

(Идиллия Белого лотоса)

             Бессмертна душа и растет
             И к самому небу приблизится
   
             Тело и тлен наш умрет
             До смерти же Дух не унизится
             Начало, дающее жизнь
             В Нас и вне нас и вовек
             И в мире -- единой отчизне,
             Где проживет человек, --
             Всегда остается благим,
             Нельзя его видеть и слышать. . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             Голос Бога услышан.
             И каждый законы создаст
             Себе самому человек
         ;    Может и душу предать
             Черному Духу навек.
             Назначить по вере награду,--
             Иль кару призвать по грехам,--
             Творец своей тьмы и отрады
             Властитель над много -- я сам.
   
             10 февраль 1919 год.
   

V. Смерти и Жизни

             Смерть, спустись ко мне с гордыми цветами
             Спрячь скелет свой в белые шелка
             Не клонись холодными зубами
             И коса пусть не мелькает...
   
             Обласкай меня высокой грезой
             Будь нежна в последние мгновенья...
             Жизнь, не уходи с угрозой
             А умри улыбками и пеньями

----------------------------------------------------------------------

             ...Потеряны светы и кануло все
             Утрачены чудные силы, --
             А как оглянусь за плечо --
             Могилы чернеют, могилы...

----------------------------------------------------------------------

             О, кто б мое сердце раздвинул --
             ...Раскрыл бесконечным кольцом --
             Принять все сиянья небес
             И шепот истлевших могил

----------------------------------------------------------------------

   

СТИХОТВОРЕНИЯ, ОПУБЛИКОВАННЫЕ В ПЕРИОДИКЕ

0x01 graphic

(Из альбома Александра Д.)

             Ледяная лестница с провалами в ступенях --
             Символ нашей жизни.
             Кому бы броситься, молиться на коленях,
             Жадно землю грызть?
             Зарыдать, что дальше невозможно
             Нам, завязанным в мешке,
             Жить в таком противно-ложном
             Пошлом мире-кабаке.
             Эй, на небе! Если так продлится,
             Если нет исхода,
             Знайте, на земле родится
             Месть безумного урода.
   

НА НЕБЕ

(истерический выкрик)

             Я ту редкую ночь не забуду:
             В бледном свете мечтательных песен,
             Наклоняясь к мечте своей чутко,
             Я молил и молился вопросом.
                  Умолял я, как женщина, Бога
                  В мою детскую душу войти,
                  И рассыпать из тайн хоть немного
                  На моем необычном пути.
             Ведь сказал Он "стучите -- открою!"
             Обещал Он "ищите -- найдете!"
             Задыхаюсь рыдающей кровью
             Кровью сердца и выжатой плоти.
                  Задыхаюсь, вцепляюсь зубами
                  Свою мысль иссушу, задушу...
                  Слушай, Бог! Подкрадусь небесами
                  Прямо в сердце Тебя укушу.

0x01 graphic

СТРАДАНИЕ

             Страдаю... В мозгу червоточина
                       Ну что же?
                       Три дня и три ночи
                       Страдал тоже
                       На кресте Христос...
                  Впрочем
                       Несколько папирос
                            Оставлено мне
                                 А у Христа вне было
                                      Только небо!
   
             Так, так был горяч
                       Мученический костер
                       А то я молюсь, чтобы
                       Боженька стер
                       Мой тепленький плач!!.
                  К чему молиться
                       Загробному часу
                            Воображаемой дали
                                 Ведь инквизицией
                                      Торквато Тассо
                                           Меня не пытали!!.
   
             Страдаю... Думаю -- конец
                       Дрожу лихорадочней вора,
                       Но расплавленный свинец
                       Или олово
                       Ведь не лили
                       Мне в горло
                  Не лили мне, -- нет!?!..
   
             Страдаю... В мозгу пилы
                       Раскаленной стали,
                       Но как Иисус
                       Ведь я уксус
                       Не пил.
                  И мне ребра копьем
                       Не щекотали,
                       Не щекотали мне,
                                 Нет!!..

0x01 graphic

НОВЫЙ ХРИСТОС

(Мотивы мании величия)

             Ликуйте, мильоны творцов,
             Я новый, великий Христос
             Тайгами дремучих веков
             Демона сердцем унес...
             Люди свободно грешите,
             Я много веков искупил...
             Дух мой -- огонь -- очиститель
             Для тех, кто сердцем уныл,
             Брат мой, священный Христос
             Был величайший поэт
             Щедро вам люди принес
             Вы помните -- Новый Завет.
             Я кину из светлой души
             Бездну экстрактов, эссенций
             Вселенная вся зашуршит
             Свистком моих индульгенций.
   

ПОХОРОНЫ

             В этих улицах столько таится,
             Эти зданья -- огромные склепы.
             Хоть наивны прохожие лица --
             Верить им так безумно нелепо.
   
             В нудной скуке топорщится лоб
             И погода живым неудобна...
             Проползает по улицам гроб
             Одинок и покинут безбожно.
   
             А за мертвым идут силуэты
             Эти скорбные тени гробов
             Так ненужно, нелепо одеты
             В хлам и траур могильных рабов.
   
             Добивает ничтожность останков,
             Мелкий, дробный, докучливый дождь.
             Обнимает последним туманом
             Тело мертвое гнусная ложь.
   

АДОВЫ ДВЕРИ

             Ночью мне предстал
             Круг самоубийц,
             Юношей, девиц,
             Скрежет, кости и оскал...
   
                       За нами, за нами,
                       Сквозь адовы двери
                       И с нашими, с нами,
                       Забудь все потери,
                       За нами, за нами!..
   
             А если не пойдешь,
             А если не захочешь
             Месть страшную найдешь,
             Как мертвый захохочешь...
   
                       Сердца раздавленные,
                       Виски окровавленные --
                       Кровь, кровь, кровь...
                       Тени, оставьте меня,
                       Тени, забудьте меня,
                       Я не готов, не готов...
   
             Нет, нет, нет, ха-ха-ха!
             Не хочешь греха,
             Боишься, ха-ха!
             Кости, скелеты, черепа
             Прыгают, пляшут и скачут,
             Ах, душу упрячут!..
   
                       Куда мне, куда
                       Деваться из сна,
                       Бежать от удара,
                       От страха кошмара?!.
   
             Вцепилась Эриния,
             Кровь на груди...
             Лидия, о, Лидия,
             Разбуди, разбуди!
   

* * *

             Нарыдалася осень. В синем пальто
             Захожу я в оранжевый сад.
                  Этот желто-багряный потоп
                  Мне весеннего сердца не даст.
             Листья желтые, ветром воспетые,
             Тихо песни о смерти шуршат.
                  Старость людей -- она так безобразна.
                  Листьев же дряхлость заманчива.
             Умирают деревья... умирают -- и разно:
             Желто, багряно, оранжево...
   

МОЯ СМЕРТЬ

             Я в гробу после смерти -- в театр!
             Положите меня среди зала,
             Алчной музыки, вальс, па-де-катр
             Дайте бала, безумного бала!
   
             И пусть бы надо мною мелькал
             Как пляшут веселые черти
             Сухой и блестящий оскал
             Зубов обезумевшей смерти!..
   
             Не надо венков, но лети
             Мне с пышной груди бутоньерка
             Осыпьте мой гроб конфетти
             Засмейтесь разгульно и дерзко.
   
             1919.
   

НА СМЕРТЬ АРТИСТКИ МОРОЗОВОЙ

             Смерть! Я тебя возлюбил когда-то
             Упадочной мыслью поэта,
             Но ты убила Морозову, -- за это
             Ненавижу теперь,
             Как зиму презирает лето,
             Как человека ненавидит зверь...
   
             Слышу уродливый шепот --
             Синие линии губ:
             "Гений -- и то можно слопать --
             Вот вам -- Морозова -- труп". --
   
             Так вот по сердцу и режет
             Пасти кладбищенской скрежет.
   
             Где же найти ее, где же?
   
             Слышишь, могила, -- небесные ниши
             Будут чудесной ей сценой,
             Если игру ее боги не слышат --
             Мы и за гробом оценим...
   
             Нам ведь день тоже недолог
             В твой затаенный приют...
             Прими, пока, скорбный некролог
             А после -- найдем к тебе путь...
   
             Здесь -- мы, ты -- там, но пока
             Там, где печально и розово
             Красят края облака --
             Знаем, играет Морозова!

0x01 graphic

ГИМН РАЗРУШЕНЬЮ

             Когда я зову к разрушенью,
             Лицо поперечного встречного
             Наивно мелькнет удивленье,
             Иль брызнет гнусавую желчь.
   
             И вот неизбежный вопрос --
             "Но что же на смену обломкам..."
             --Я знаю немало угроз
             О потемках грядущих потомков.
   
             Но разве скрывается даль
             От прихоти гордых людей,
             Предавших панели рояль --
             Рыдать под окном этажей.
   
             Совсем не подобно гробам
             Проклятью ничуть не равно
             Ренсковые вскрыть погреба,
             Чтоб выпить из бочек вино.
   
             Достоин талантливой песни,
             Проникнутый дерзостью лик
             Презревший направленность рельсы,
             Толкнувший в тупик броневик!
   
             О нет -- не потеряна совесть,
             О нет -- не запятнанный стыд,
             Спихнувшего с линии поезд,
             Взорвавших стальные мосты!
   
             Он вечность немую стяжал,
             Призывами грубых солдат --
             -- Зажечь недовольный квартал
             Протестом лихих баррикад.
   
             Исполнен величием чести,
             Рванувший нелепые рамки --
             Огнями окрасить поместья
             И пламенем выцветить замки!..
   
             И черни немой легион --
             Похитить руно революций,
             Зовет не на жалобный стон
             Какой-нибудь уличный Муций...
   
             Основы дрожат у столпа
             Когда ураганится голод,
             И гордо воскликнет толпа:
             "Я красное солнце -- не сволочь..."
   

ЗВЕРИНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

             Некогда соберутся животные
             Где-нибудь в древнем лесу
             Не будут покорны и безотчетны,
                       Волк не тронет лису...
                       Медведи, барсы, козы
                       Лягушки змеи все гады
                       Лошади, псы и коровы
                       Гнев, рычанье, дикие взгляды...
                  Поймут друг друга звери,
                  Прочь человеческий гнет!..
                  Каждый припомнит потери
                  Припомнит затравленный род! --
             Митинг животных с лозунгами
             Выйдет из лесу, всех собирая за собой
                  Даже малютки стрекозы
                  Будут призывать на бой!
             Соберутся миллиарды диких
             Орангутанги откроют фронт
             Людские побледнеют лики
             Свершится неизбежный закон!..
             Змеи, шипя, по столичным улицам
                       Преследуют людей
                  Люди нагибаются, сутулятся
             Под копытами гневных лошадей...
             Да здравствует звериная революция!
                  Гряди, гряди скорей!
                       Люди теперь уже гнутся
                  В инстинктах диких зверей!

0x01 graphic

Душа японской поэзии,

   Цвета души японского поэта -- отцветы красок природы его родины; но островная Япония знает и океанские туманы, поглощающие иногда яркость колорита и отчетливость контура.
   Как никакой другой народ, живущий в жарких странах, японец знает осень, любовь к которой обнаруживает поэтическую утонченность и творческую меланхолию духа.
   Через нагроможденность веков и хаос трагедий, эпопей, драм, стремясь все более и более каменным немногословием в совершенстве передать задания вечности в мгновенных настроениях творца,-- литература Европы устремляется от эпоса к лирике; и, может быть, венцом краткости еще недавно у нас в поэзии был сонет -- познание космического путем четырнадцати граненых строк.
   (Не будем говорить об октавах, секстинах, терциях и пр. в которых редко удавалось европейскому гению воплотить великое в малое).
   Импрессионизм -- путь исканий, которым пошли совсем недавно у нас --в Японии живет века.
   Попытаемся полюбить творческую душу Японии через танки, выражающие непреходящее в настроениях природы и человеческих, общих всем народам.
   Этими общими моментами пусть будут: осень, любовь, красота и меланхолические настроения:
   "Когда в глубине гор слышишь плач оленя, который идет, топча опавшие листья клена,-- осень становится особенно грустна (автор Сосей-Хош).

-----

   Я скручу в нитку звуки моего рыдания и нанижу на нее жемчуг моих слез (поэтесса Исэ).

-----

   Темнота весенней ночи окутывает цветы сливы: не видать окраски; но ей не скрыть их аромата (Осикоче но-Мицуне).

-----

   В зеркальной тени, набегают белые облака. Неужели это мои черные волосы седеют (Ки-но-Цураки).

-----

   О, блудница-цветок! Когда ты отражаешь свою тень на бесчувственной воде, то и она алеет.

-----

   По поверхности реки, покрытой тонким слоем льда, струятся по ветру сухие листья (дочь Кудзио-Садайдаин).

-----

   Прежняя столица Сига запустела... Но по-прежнему цветут горные вишни. (Тайрако Тадакори).

-----

   Если бы я был луною, которая заходит за горный гребень, никогда больше не возвращался бы я в этот печальный мир (Минамото-но-Тамаиози).

-----

   Солнечные лучи заливают весь просвет двери из хвороста. "Весенний день склоняется к вечеру". У края хребта остановились облака (Кунайнию).

-----

   По жалобному стону плачущих прибрежных чаек, который то удаляется, то приближается, я узнаю о приливе и отливе морском.

-----

   Если тебя люди спросят про сердце сынов Японии, скажи им: это цветы горной вишни, благоухающие навстречу утреннему солнцу (Мотоори Нори-наго).

-----

   Грустно видеть улыбку ребенка, не подозревающего, что его отец отправляется в путь, откуда никто не возвращался...

-----

   Изголовье... Тускло мерцает огонь забытой лампы. Наступает утренний рассвет (Канзио-Кун-Эн).

-----

   Утром осенним росой отягченные клонятся травы... Больше о дальней тебе пролил я слез (Нарихира).

-----

   У рельсов каменная мостовая намокла от ночного дождя... Светя издали, приближается трамвай (Канэно-Кук-Эн).

-----

   Безоблачно... И в Икома, и в Кацураги все зелено... В такой день я не могу ненавидеть людей (Иосано Тэк-Кан).

-----

   В вечерней тишине роса капает с белой сливы на могильный мох. Что, если она пробудит его от сна?!!

-----

   Стою на распутьи: туда --мечта, сюда --судьба... Я горько плачу над белою фиалкою.

-----

   Весна. Озеро... Тропинка среди молодой листвы.. Движутся рядом две тени людей, освещенные бледной луной".

-----

   А вот -- символ Японии:
   Кукушка -- символ неразделенной любви; белая фиалка -- символ тоски, разочарования, разбитой жизни; вишня -- эмблема рыцарства; бамбук -- верность; слива -- мужество; сосна -- долговечность.
   Казалось бы, дальше "танки" идти некуда, но гений миниатюры отбросил две строки с нее, и -- возникла новая форма -- "хокку", увлечение которой одно время в Японии было прямо-таки поразительно.
   Есть такая легенда у японцев:
   "Однажды вор был пойман хозяином дома на месте преступления и мольбу о пощаде выразил в форме хокку... Хозяин, любитель поэзии, завязал с вором среди глубокой ночи состязание в составлении хокку и, в конце концов, поэт-вор был отпущен с денежной наградой".
   Хокку всецело обязано гению Басио, сумевшего простую форму народного творчества, носящую комический характер, сделать проводником высокого учения Будды с его взглядом на бренность земной жизни.

-----

   Старый пруд. Слышно как прыгнула в него лягушка.
   Лист опадает... Ах, и еще один опадает по воле ветра!

-----

   Ветерок причесывает плакучие ивы... Разве это не волосы берегов ручья? (Арикида Моритакэ).
   
   Что это упавший цветок летит снова на ветку... Нет! то порхает бабочка (Арикида Моритакэ).
   
   Когда Басио посетил поле битвы, покрытое человеческими черепами с выросшей на них травою, он пропел:
   
   "Травы лета! Вы -- следы снов воинов..."
   
   Поэт Басио поразительно утонченно воплощает в хокку глубочайшее проявление смерти в показаниях живого:
   
   "Стрекочут цикады. Ничто нам не напоминает о том, что мы, немного спустя, умрем..."
   
   Полштриха, и -- божественное перо Басио выхватывает в хокку изящнейшее настроение природы:
   
   "На засохшей ветке сидит ворона... Осенние сумерки..."

0x01 graphic

   

КОММЕНТАРИИ

   В настоящем издании впервые собраны стихотворения Гавриила Николаевича Матвеева (1898--1922?, не позднее 1927)? дальневосточного поэта, выступавшего в печати под псевдонимами "Гавриил Эльф" и "Фаин"; начинавший как модернист-декадент, запоздалый наследник символистов, он впоследствии примыкал к футуристам и был активным участником литературной жизни дальневосточного авангарда. К списку этих -- по преимуществу ситуативных -- заслуг, обеспечивших ему скромное место в истории литературы, следует добавить еще одно обстоятельство: совместно со старшим братом, поэтом и прозаиком В. Мартом (В. Н. Матвеевым, 1896-1937) Г. Матвеев выступил создателем уникального в русской поэзии первой четверти XX в. "наркотического" сборника. Как справедливо отмечалось, до недавних пор небольшое по объему поэтическое наследие Эльфа-Фаина, в основном укладывающееся в 1918-1921 гг., пребывало в тени В. Марта; только в последние годы Г. Матвеев начал привлекать внимание исследователей (Кириллова 2015, 2017). Первая значимая публикация Эльфа-Фаина состоялась лишь в подготовленном нами собрании сочинений В. Марта (Март 202о).
   Если воспользоваться клише, можно сказать, что этот забытый поэт прожил короткую, но насыщенную жизнь. Говоря точнее, всю свою недолгую жизнь Гавриил Эльф-Фаин упорно и успешно расправлялся с собой и своим пусть ущербным, но несомненным поэтическим даром. Не нам судить, было ли это самоуничтожение целенаправленным, хотя в стихах Эльфа-Фаина вполне заметна юношеская устремленность к смерти -- его биография напоминает школьные слепые карты с едва намеченными очертаниями рек и горных цепей.
   Ганя, как называли его домашние, родился 15 февраля 1898 г. во Владивостоке и был пятым сыном в многодетной семье литератора, политического и общественного деятеля, журналиста, краеведа, издателя и типографа Н. П. Матвеева (1865-1941), известного под псевдонимом Матвеев-Амурский, и его жены М. Д. Матвеевой, в девичестве Поповой (1872-1954). Учился в гимназии, окончил Дальневосточное мореходное училище, плавал штурманом на кораблях Добровольного флота. Некоторое время служил в артиллерийском дивизионе Белой армии на о. Русский, откуда дезертировал. По словам родственников, был хорош собой, отлично декламировал, талантливо рисовал карикатуры и отличался большой силой воли и решительностью (Кириллова 2017:240).
   Стихи "Ганя" писал с детства, как и прочие братья Матвеевы, заполнявшие своими сочинениями домашний журнал "Мысль". Очевидно, начало его осознанной поэтической деятельности относится к осени 1918 г. В это время Г. Матвеев находился под значительным влиянием В. Марта, причем влияние это не ограничивалось исключительно поэзией и общим для братьев преклонением перед Э. По и У. Уитменом. Как утверждал еще один из старших братьев, писатель, литературовед, краевед и собиратель семейного архива Н. Н. Матвеев-Бодрый (1890-1975), именно В. Март подтолкнул молодого поэта на путь рокового пристрастия к наркотикам. На это, судя по всему, глухо намекает посвященное брату стихотворение Г. Матвеева "Мы повстречались в жизни знаньях":
   
   Мы повстречались в жизни знаньях --
   Сдружились с братом среди океанов
   Открылись в неожиданных признаньях
   Зарылись в странные обманы.
   
   Мы жили где-то в темных безднах...
   
   Стихотворение "Настанет миг и никаким наркозам..." (1918) -- настоящий каталог наркотиков: здесь и "морфий дерзостный наркоз", и "сияльный кокаин", и "опий экзотический наркоз", и наконец "царственный эфир". Обошлось без гашиша, которому Матвеев посвятил отдельное стихотворение "Слова в Вышних... Гашиш" (февраль 1919)? изображавшее состояние интоксикации.
   Все эти стихи, объединенные в два больших цикла, вошли в выпущенный братьями Матвеевыми в марте 1919 г. под маркой издательства "Хай-шин-вей" сборник "Фаин". Венедикт выступил здесь под своим давним псевдонимом "Март", Г. Матвеев претенциозно назвался "Гавриилом Эльфом". Это был первый в истории русской поэзии сборник, целиком посвященный наркотическим переживаниям. Само титульное китайское понятие "фаин" было хорошо знакомо причастным к "наркозам": фаин -- состояние творческого экстаза, на сленге эпохи также абстинентный синдром у опиоманов. Как поясняет завсегдатай опиумных притонов Китая беллетрист Б. М. Юльский (1912-1950?), "фа-ин -- точный перевод: штраф за курение,-- реакция, выражающаяся в потребности новой порции опия" (Юльский 2011:318). Вскоре многозначительный термин стал постоянным псевдонимом Г. Матвеева.
   В сборнике Эльф-Фаин предстал перед читателями еще не сложившимся, вторичным поэтом. Многие вещи были попросту инфантильны, в других он откровенно перепевал западноевропейских "проклятых поэтов" и русских декадентов и символистов, живописуя пляски демонов, дев с мертвыми глазами, "змеиные влечения" и "злые наслаждения" наркотических притонов и т. д. Примечателен цикл "Обновление", где описана попытка стряхнуть, развеять опиумный дурман, яд которого персонифицируется подобно "черному человеку" у позднего Есенина: "Черная женщина в сердце вошла / К груди прижимая цветы / Восточных таинственных маков <...> // Черная женщина, прочь! <...> Я хочу Белого Лотоса --/ Радости благостной жизни, / Сладко налившейся лозы!" Отчаянно защищаясь от былой "черной рати" крылатых бесов ("Черная рать"), поэт призывает белых небесных птиц: "Белые птицы, спуститесь... / Вейте лучистыми крыльями".
   Искомая "идиллия Белого Лотоса" -- становление богоподобного человека, творца собственных законов: "Творец своей тьмы и отрады / Властитель над много -- я сам". В более поздних стихотворениях наряду с богоборческими мотивами (Фаин угрожает небесам "местью безумного урода", грозится укусить Бога "прямо в сердце") возникает представление о поэте как "обломке бога": "Поэты! Мы только обломки некогда цельного бога. / Мне ничего не надо, мне ничего не жаль. / Устало прохожу средь предметов и людей. / У меня два скелета: / Один на бумаге, а другой жаждет Черной Земли" (Евтушенко 2004:94)-- Фаин уподобляет себя "брату" и "великому поэту" Христу ("Новый Христос"), ему видится пришествие богоравного Великого Поэта-паяца: "Когда Вселенную Бог кроил / Огромными страшными ножницами, / Много лоскутьев Он уронил / На планеты людям ничтожным. / Лоскутья были красивы, разноцветны, / Но что они перед всей материей!.. / Что же?! --Их подобрали поэты, / И вот вам поэма, мистерия... / Рифмы, красивые ассонансы / Разбросаны по строкам... / Бурно-истеричным танцем / Бросаем душевный хлам!.. / Но явится Великий Поэт, / Все растерянные лоскутья соберет / И рядом земных побед / Клоуна костюм сошьет. / И будет дурацкий костюм цельный, / Как и вся наша Вселенная... / Засмеется Арлекин в Беспределье --/ -- Смотрите, как силен я! / Такой же, как Великий Бог! / Только лоскутья еще красивее / Расположить я мог /На бумажной ниве!.." (Эхо. 1920, 7 янв.; цит. по: Кириллова 2017:243)-
   Характерна сама динамика цикла "Обновления", качающегося, словно маятник, между благими небесами и срывом к "ядоносному кинжалу" гашиша: ""Отче наш", отче наш / Слово в вышних... гашиш --/ "Гашиш... иш-ишиши"". "Яды", замечает исследовательница, мерещатся Фаину везде, "все для поэта тленно, во всем -- разлитый яд, разрушающий человека, все бренно. Об этом стихотворение "Яды": "Яд книг -- спокойный, вразумительный, / Холодный и сосредоточенный, / Неумолимый, строгий, длительный, / Блестящий и отточенный. / Его вливают в мозг годами / Расплавленною сталью, / Застынет яд и перед нами / Бессмертны станут дали. / Яд женщины -- рубиновый и страстный, / Поглядчивый и гибкий, / Подкрадчивый, неясный,-- /Яд взора и улыбки. / ... В крови сочится он, / Журчливо -- переливчиво. / Всегда обманчив и влюблен, / Тропически приливчиво. / И много есть ядов / Для нашей страсти и забавы, / Но самый тонкий -- яд рабов, / Мой яд -- яд славы" (1919)" (Кириллова 2017:243)-
   Е. Кириллова уместно сближает это стихотворение, напечатанное в "Эхе" 4 февраля 1920 г., с "Ядопленом" С. Алымова (Лель. 1919. No l). Еще ближе Матвеев, чья публикация в сборнике "Фаин" завершается строкой "И шепот истлевших могил", к собственному брату и Ф. Камышнюку -- адресату одного из посвящений в сборнике (к слову, ему же посвящен и упомянутый "Ядоплен" Алымова). Приведем для примера стихотворение Камышнюка "Близость холода" из цикла "Любовь наркозная" (Лель. 1919. NoNo 3-4):
   
   Сумире! Во мне хохочет адовый,
   Адовый хохочет злобно демон...
   Страшного отведаете яду вы:
   Любит слезы белых хризантем он.
   
   Никогда уж больше не скажу я вам,
   Но молю вас!-- верьте мне, о, верьте!
   Наши встречи звоноплеском струевым
   Нас ведут к безумию и смерти.
   
   Потому что верили поэту вы,
   Потому что я умея смеяться.
   Когда в сердце плакал темнобредовый
   Хохот сумасшедшего паяца.
   
   О, я знаю! Откровенен поздно я: --
   Но сегодня верьте мне, о, верьте!--
   Бредит полночь гибелью наркозною,
   Слышу шорох сторожащей смерти.
   
   Мотивные совпадения неслучайны: на наш взгляд, в ряде своих произведений конца 1910-х -- начала 1920-х гг. эта группа хорошо знакомых между собой поэтов (Март, Алымов, Камышнюк, Фаин и др.) сознательно разрабатывала особую наркотическую поэтику, замешанную на общей образности, контрастах инфернального "черного" и "белого" миров, специальных "тайных", но понятных даже непосвященным обозначениях, воздействиях Ш. Бодлера и Э. По {Ср. название доклада Л. Ещина, прочитанного весной 1922 г. на одном из "вечеров интимной поэзии", устраивавшихся во Владивостоке литературно-художественным кружком "Союз поэтов": "О наркозе в поэзии -- исторический обзор наркотических мотивов от Эдгара до наших дней".} и т. д. (этой теме мы предполагаем посвятить отдельную работу).
   28 марта 1919 г. в Литературно-художественном обществе состоялся "Вечер критики", посвященный обсуждению сборника "Фаин". В пространном газетном отчете о вечере Г. Матвеев-Эльф едва упоминался: "Поэты В. Март и Эльф читают из книжки "Фаин" избранные произведения. Нужно сознаться, читают не выигрышно" ([Б. п.]. Вечер критики // Эхо. 1919. No 25, 30 марта). Все внимание критики сосредоточилось на более опытном и одаренном Марте, печатно прозванном "певцом гашиша" и -- кажется, с легкой руки будущего биокосмиста А. Ярославского,-- "загадочным певцом смерти". Марту же была посвящена опубликованная в том же номере "Эха" большая статья-рецензия Б. Шуйского (Б. П. Лопатина) "Март и творчество" {То же произошло и с рецензией Н. Ф. Чужака-Насимовича, лишь бегло упоминавшей Г. Эльфа. См.: Дилетант. Дальневосточные поэты: Венедикт Март и Гавриил Эльф. "Фаин" <...> // Дальневосточное обозрение. 1919. 14 мая.}.
   Как считает А. В. Крусанов, прозвучавшая на вечере "критика со стороны футуристов, по-видимому, задела Марта". Воздерживавшийся ранее от публичных нападок на футуризм, он вскоре после означенного вечера начал выступать с антифутуристическими статьями. Иначе обстояло дело с Эльфом-Фаином: для него "перемена псевдонима означала изменение его поэтической ориентации в сторону сближения с футуристами" (Крусанов 2003:410-411).
   В 1919-1920-х гг. Фаин публиковался в газете "Эхо", журналах "Лель", "Творчество", "Бирюч", участвовал в литературных вечерах ЛХО. В его поэзии ("Гимн разрушенью", "Звериная революция") действительно наметился некоторый крен в сторону футуризма и своеобразно понятых революционных тем. Как и В. Март, он пробовал себя и в качестве переводчика с японского, опубликовав статью "Душа японской поэзии" с большой подборкой переводов из японских поэтов, в том числе М. Басе и А. Моритакэ. Правда, японские и китайские влияния в стихах самого Фаина, в отличие от Марта и многих других поэтов-"дальневосточников", минимальны.
   В январе 1920 г. критик Н. Ф. Насимович-Чужак (1876-1937) посвятил Фаину одну из статей цикла "Дальневосточные поэты", отметив "полное бессилие содержания", "слабосилие и обесцененность формы", "типично газетные" обороты и "поэтическую недоношенность" Фаина. "Слабый, неорганизованный юноша,-- писал он,-- надсадно извивается пред Духом в своей жалкой комнатушке,-- третий этаж направо, минуя помойную яму,-- угрожая небу детскими кулачками" (Дилетант 1920:5-6). Забегая несколько вперед, отметим, что Фаин, опять-таки в отличие от В. Марта, оказался незлобив. Возможно, ему даже польстило, что в статье он был представлен как "отнюдь не бездарный поэт", нуждающийся лишь в наставничестве "элементарно грамотного и благожелательного человека". Вплоть до последнего номера Фаин печатался в редактировавшемся Насимовичем-Чужаком "Творчестве" и дал в составленный последним сборник "Неравнодушные строчки" (Чита, 1921) стихотворение "Рубинами коронован двадцатый год...".
   Нелицеприятная критическая оценка не помешала Н. Асееву посвятить Фаину свою "мировую поэму" "Единственный житель города" (Бирюч. 1920. No 1, март). Однако, перепечатывая поэму в сборнике "Бомба" (1921), Асеев посвящение снял -- видимо, вследствие конфликта с В. Мартом и отхода Фаина от футуризма.
   В феврале 1920 г. Фаин совместно с Асеевым, Д. Бурлюком, С. Третьяковым, Онвеем (Г. Гончаром), В. Пальмовым, К. де Польнером и В. Статьевой подписал "Манифест дальневосточных футуристов":
   
                                 Да здравствует
                                 всенародное великолепное
                                 безудержное
                         Искусство Будущего!
   
   В дни величественных изменений мирового лица

мы,

   великие футуристы -- революционеры духа, обращаем свои голоса и ревущие гудки, предостерегающие всякого, кто имеет неосторожность преградить дорогу грядущему.
   Вместе с радостью, звенящей в каждом сердце, мы бросаем вверх нашу необычайную ракету, оповещающую мир о том, что русское революционное искусство -- всегда впереди толп родного поющего народа будет идти красным запевалой, не оборачиваясь и не оглядываясь назад! Мы приглашаем вас, братья, не слушать иных песен, кроме песни будущего, мы предостерегаем вас от привычного преклонения перед старым искусством, пылью порошащим глаза и свежие глотки!
   Мы зовем вас всех вступить в шумящие волны молодого искусства, отбросив одежды прошлых любовей к чужому вам
   
                                 и не нужному никому
                                 хмурому веку развалин
                                 прежних форм искусства.
   
   Они уже не дымятся!
   Знайте и помните, что --
   
                                           футуризм --
                                 искусство революции! 1

1 Дальневосточное обозрение. 1920. No 246. 3 февраля. С. 6.

   
   В январе 1921 г. Фаин оказывается в Чите, где его поэзии был посвящен состоявшийся 29 января вечер Литературно-художественного кружка. Отчет в газете "Дальне-Восточная республика" (No 22. з февраля) гласил:
   После вступительного слова Ин. Н. Жукова Фаин прочитал ряд своих революционных и лирических стихотворений, произведших на собравшихся хорошее впечатление.
   П. Дрягин сделал коротенький доклад о поэзии Фаина, в котором, отдавая должное его стихам, критически отнесся к метрическим достижениям, приведя ряд примеров нарушения Фаином метрики.
   П. Незнамов защищал поэзию Фаина и нашел, что отступления от установившихся метрических форм для поэта, порвавшего с метрикой, не суть важны.
   Ин. Жуков отметил поэзию Фаина как положительный факт.
   Г. Сибирский высказал убеждение, что в плеяде поэтов Дальнего Востока Фаин, безусловно, оригинальное явление.
   В заключение Фаин, сильно волнуясь и нервничая, обрушился на футуристов, вызвав страстную отповедь Ин. Жукова".
   
   "С каких именно позиций Фаин подверг критике футуристов, выяснить не удалось,-- замечает А. В. Крусанов.-- Во всяком случае, с этого времени Фаин дистанцировался от футуристов и в публичных диспутах выступал с противоположных футуризму позиций" (Крусанов 2003:441) {Видимо, Н. Ф. Насимович-Чужак все же не считал Фаина идейным противником наподобие В. Марта или В. Рябинина: путь на страницы "Творчества", в противоположность указанным поэтам, ему не был заказан.}.
   16 марта 1921 г. Фаин выступил на вечере Литературно-художественного кружка "Живой альманах" и в последовавшем за чтениями споре вновь схлестнулся с И. Жуковым и Насимовичем-Чужаком (хотя критик и похвалил его "Гимн разрушенью" как необходимый кружку "приток свежего воздуха"). В Чите он также опубликовал стихотворения "Страдание" и "Новый Христос" в альманахе "Слова и пятна" (1921). В последнем, седьмом номере "Творчества" за апрель-июнь 1921 г., вышедшем уже в Чите, появилось его стихотворение "Иуда":
   "Прислонился бессильно к осине /волнением синий Иуда... / Осы жужжали в листве осины / в мыслях безумного зуда: / "Предать или нет? Да или нет? / Ой, ой, осы, не сдержать мне!" / Осы жужжали, коварно / Тряслась осина... / "Бог, предать! Твоего Сына?" / Осы ответили: "Да, предай!" / Ушел от осины / Злобный синий Искариот,-- / Так думал Иуда: / Поцеловать -- щеку, глаз ли, рот?.. / Осилили осы, ой, ой! / За мной, / Воины!.. / И предал... / Да... / А после в листве осины / висел Иуда, и осы / жалили труп синий / безжалостно, злобно --/ Цинично жужжали, / жужжали: / Жаль его, / Жаль, /Жаль!" (цит. по Кириллова 2017:244).
   Детали последних месяцев или лет жизни Фаина остаются непроясненными. Имеются указания на то, что он тяжело заболел (тифом?) и был эвакуирован из Читы в Томск, а позднее очутился в Иркутске. А. Несмелов наряду с "чрезвычайно даровитым" В. Мартом вспоминал "его брата Фаина (фаин, китайское слово, обозначающее особое состояние после курения опиума), конечно же, наркомана и вдобавок еще и клептомана, уехавшего в СССР <из ДВР> и там, по слухам, расстрелянного за участие в грабеже" (Несмелов 1995:231)-- По нуждающимся в проверке сведениям биографа семьи Матвеевых В. Евтушенко, Фаин жил и даже публиковался в Иркутске, был арестован ГПУ за связь с жившим в Японии отцом и сгинул на просторах Сибири (Евтушенко 2004:93)-- В семейном рукописном журнале "Мысль" сохранилась запись Н. Н. Матвеева-Бодрого от 4 мая 1927 г.: "Г. Матвеев (он же Фаин) угас... угас... и так нежданно... Не на баррикадах. Не под визг пуль... Не в кругу близких... А там, где-то далеко, в том же крае, где когда-то жили наши деды, умер на тюремной больничной койке... Он не сказал еще своего слова. Первые строки были лишь предтечей его большого таланта, расцвета которого, увы, мы так и не видели". В дневнике Матвеев-Бодрый уточнял: "Умер Ганя на тюремной больничной койке -- в Иркутском централе, куда он попал на 5 лет, будучи осужден на 5 лет за кражу боа и дроби... Сгубила его наркомания, опиум, гашиш... Толкнул его на этот путь и брат Венедикт Март" {Соответственно, ПГОМ им. В. К. Арсеньева. Мысль: рукописный журнал. Т. 2. Кн. 1. 4914:1. С. 169 и Архив Н. Н. Матвеева-Бодрого в ХКМ им. Н. И. Гродекова. Ф. 10. Оп. 1. Дд. 1-1700; дневники и записные книжки. Дд. 340 (с 1902 г.) -- 709 (1977 г.). Цит по: Кириллова 2017:241. В набросках генеалогического древа Матвеевых, составленных В. П. Хохловым на основании воспоминаний внучки Н. П. Матвеева-Амурского, библиографа Т. 3. Матвеевой (1918-1994) указано, что Фаин "умер в 1921 или 1922 г. в Чите от тифа" (Хисамутдинов 2017:58).}.

-----

   Все включенные в данное издание стихотворения публикуются по первоизданиям в новой орфографии, с сохранением авторской пунктуации.
   В оформлении обложки использован фрагмент картины Н. К. Уайета.
   Издательство и составитель приносят глубокую благодарность сотрудникам Хабаровского краевого музея им. Н. И. Гродекова, а также И. Лощилову и А. Степанову за помощь в работе.
   

ЧЕРНЫЕ ВОСТОРГИ

   Публикуется по: Март В., Эльф Г. Фаин. [Владивосток: К-во "Хай-шин-вей", 1919]. На обл.: "Сумерки Четверга. Великий Град Трепангов. Март. 1919 год".
   

Мы гномы, мы гномы...

   Мы гномы...-- Ср. у друга Фаина Ф. Камышнюка (см. о нем ниже) в стих. "Угасшее пламя багрянозаката...", вошедшем в сб. "Музыка боли" (Харбин, 1918): "Я в ярких одеждах, в звенящей пустыне / В размеренных танцах, спокойный, как гном". "Утомленным гномом" называет себя Эльф-Фаин и в стих. "Поев. Констан де Польнер".
   

Мы повстречались в жизни знаньях...

   Мы жили где-то в темных безднах -- в тексте ошибочно: "бездн".
   

Феодору Камышнику

   Феодору Камышнику -- так в тексте. Адресат посвящения Ф. Л. Камышнюк (1897 -- не ранее 1940) -- поэт, переводчик китайской поэзии. С детства жил с родителями в Харбине. Участник литературной жизни Владивостока и Харбина 1910-1920-х гг., приятельствовал с В. Мартом и Г. Эльфом и жил у них, приезжая во Владивосток (Дело 1937, л. 17 об.). Публиковался в периодике ("Лель", "Окно", "Вал", Фиал", "Рубеж" и пр.-- см. в частности Шаохуа 2001: 66). Автор сб. "Музыка боли" (Харбин, 1918,), "Лепестки: Скрижаль" (Харбин, 1921). В 1926 гг. вернулся в СССР, жил в Павловске, преподавал языки (Дело 1937, там же). В 1938 г. был арестован и в 1940 г. приговорен к пяти годам лагерей, после чего следы его теряются. Подробней о нем см. в составленном нами собрании избранных стих. Камышнюка "Аттракцион опиофага" (Камышнюк 2020). В стихах Ф. Камышнюка заметно влияние расхожего символизма и эгофутуризма; с Мартом и Эльфом-Фаином его роднит интерес к "глубинам наркозным", как назван один из циклов в "Музыке боли" (по словам В. Марта, сближение братьев Матвеевых с Камышнюком произошло "на почве поэзии и наркоза" -- Дело 1937, там же). Характерен в этом плане также цикл "Любовь наркозная", напечатанный в владивостокском журн. "Лель" (Лель. 1919. NoNo 3-4).
   

В притонах

   ...наитьях Эдгара -- речь идет об Э. По. Преклонение перед Э. По (как и другим великим американцем, У. Уитменом -- см. ниже комм. к стих. "Народу") разделял с братом и В. Март, назвавший своего умершего вскоре после рождения первенца Эдгаром (см. посвящение сб. 1919 г. "Мартелии": "Эдгару Венедиктовичу Марту моему первенцу покойному сыну"). Сведения об этом каким-то образом дошли до К. Вагинова: в его романе "Козлиная песнь" (первая публ. 1927) поэт Сентябрь, одним из главных прототипов кот. являлся В. Март, называет семилетнего сына "мой зайченыш Эдгар". В целом культ Э. По, как мы уже говорили выше, являлся общим для дальневосточных поэтов наркотического толка.
   ...бедных наркотиков -- т. е. наркоманов.
   

Посв. Констан де Польнер

   Констан (Константин) де Польнер (? -- ?) -- театральный режиссер. По словам колоритно описавшего его в мемуарах Н. Асеева, "фанатик театра, сумасшедший режиссер" (Асеев 1927: 43)-- Жил во Владивостоке в 1918 -- нач. 1920 гг., в нач. 1919 г. поставил в театральной студии "Балаганчик" "Прекрасных сабинянок" Л. Андреева и "Белый ужин" Э. Ростана (Асеева 1980: 22); также участвовал как актер и, видимо, режиссер в постановке "Двух Пьеро" Э. Ростана (март-апрель 1919)-- Как прозаик выступал с рассказами, прозаич. миниатюрами (журн. "Великий океан", "Лель", "Восток"). Был одним из подписантов "Манифеста дальневосточных футуристов" (февраль 1920). По сообщениям газ. "Эхо", в феврале 1920 г. намеревался открыть во Владивостоке студию пантомимы, но в марте покинул город (Кириллова 2017:245-246). Возможно, однако, что эта информация ошибочна, т. к. в единственном номере журнала "Восток" (январь 1921) был напечатан маленький рассказ К. де Польнера.
   

Народу

   Я только понял странного Уотта... "Пьяного илота" -- Имеется в виду Уолт Уитмен (1819-1892). Выражение "пьяный илот" в отношении американского поэта Г. Эльф позаимствовал у нередко цитировавшего его К. Чуковского; ср., к примеру, в статье "Революция и литература: Поэт-анархист Уот Уитман" (Свобода и жизнь. 1906. No 4. 24 сент.): ""Что пьяный илот бесстыдствует на базарной площади",-- говорило о нем сдержанное "Westminster Review",-- "не служит ли это укором той толпе, которая не даст ему тумака, чтобы он вовремя укрылся в грязном своем притоне"". О культе Уитмена у братьев Матвеевых свидетельствует одно из имен второго сына В. Марта, будущего поэта-эмигранта И. Елагина (1918-1987) -- "Уотт".
   

Слова в Вышних... Гашиш

   Стих.-- своеобразный "ответ" Г. Эльфа на стих. В. Марта "Дар Мака" из сб. "Черный дом" (1918), ср.: "Путался мозг. Я лежал..." -- "Я лежал. Качалась колыбель..." и т. д.
   

Три истины от Сенса

   И каждый законы создаст -- в тексте, вероятно, ошибочно "воздаст".
   

СТИХОТВОРЕНИЯ, ОПУБЛИКОВАННЫЕ В ПЕРИОДИКЕ

   Нами включено в данный раздел одно стихотворение, публикуемое по рукописи.
   

(Из альбома Александра Д.)

   Впервые: Лель (Владивосток). 1919. No 4, 4 дек. Александр Д. (псевд. не расшифрован) -- поэт, печатался в 1919 г. в журн. "Лель". Судя по текстам, имел отношение к журналистике. В сб. "Фаин" ему также посв. стих. В. Марта "Сердце раненое -- ранено!", в журн. "Восток" (1921) -- рассказ К. де Польнера "Протягивающий руку".
   

На небе

   Впервые: Лель (Владивосток). 1919. No 6, 19 дек.
   

Страдание

   Впервые: Слова и пятна: Альманах. Чита: Изд. ред. журнала "Театр и искусство", 1921.
   

Новый Христос

   Впервые: Слова и пятна: Альманах. Чита: Изд. ред. журнала "Театр и искусство", 1921.
   

Похороны

   Впервые: Лель (Владивосток). 1919. No 5,12 дек.
   

Адовы двери

   Впервые: Лель (Владивосток). 1919. No 5,12 дек.
   

Нарыдалася осень. В синем пальто...

   Впервые: Творчество (Владивосток). 1920. No 5, окт.
   

Моя смерть

   Публ. по рукописи (ХКМ им. Н. И. Гродекова).
   

На смерть артистки Морозовой

   Впервые: Творчество (Владивосток). 1920. No 1, июнь.
   Морозова (? -- 1920) -- актриса, видимо, играла во владивостокском Военно-драматическом театре. В статье "Театр в городе Владивостоке" за подписью "Гр. Кантакузен" (Бирюч. 1920. No 1, март) отмечается: "Из актрис пользовалась в достаточной мере заслуженным успехом г-жа Морозова -- актриса очень пластичная, умная, тонкая и много работающая над ролями. Хороша ее Вера Мирцова, Кончи ("Женщина и паяц") и некоторые другие роли".
   

Гимн разрушенью

   Бирюч: Журнал искусства и жизни (Владивосток). 1920. No l [единственный], март.
   Ренсковые вскрыть погреба -- В Российской империи "ренсковыми" (искаж. "рейнскими") именовались магазины и лавки, торговавшие изначально иностранными, а позднее и другими алкогольными напитками навынос.
   

Звериная революция

   Впервые: Лель (Владивосток). 1919. No 6, 19 дек.
   

Душа японской поэзии

   Впервые: Творчество (Владивосток). 1920. No 5. Авторская транскрипция имен японских поэтов оставлена без изменений. Илл. взяты из первоиздания.
   

Библиография

   Асеев 1927 -- Асеев Н. Октябрь на Дальнем // Новый Леф. 1917" No 8-9. С. 38-49.
   Асеева 1980 -- Асеева К. М. Из воспоминаний // Воспоминания о Николае Асееве. М., 1980. С. 12-34.
   Дело 1937 -- НКВД Украинской ССР. Дело No 642 по обвинению Матвеева Венедикта Николаевича по ст. 54-6 п. "б" УК от и июня 1937. ЦДАГО (Киев).
   Дилетант 1920 -- Дилетант [Н. Ф. Насимович-Чужак]. Дальневосточные поэты: Фаин // Неделя (Владивосток). 1920. No 3. С. 5-6.
   Евтушенко 2004 -- Евтушенко В. П. Древо плодоносящее: Биография уникальной литературной династии Матвеевых. Владивосток, 2004.
   Камышнюк 2020 -- Камышнюк Ф. Аттракцион опиофага: Избранное. Сост., подг. текстов, послесл. и комм. С. Шаргородского. Б. м.: Salamandra P.V.V., 2020.
   Кириллова 2015 -- "Я бросил рассудка балласт среди волн": Владивостокский поэт Фаин / Эльф (Гавриил Матвеев) и дальневосточный модернизм // Записки Гродековского музея. Вып. 33. Хабаровск, 2015. С. 27-43.
   Кириллова 2017 -- Кириллова Е. О. Художественные коммуникации в социо-культурном пространстве Тихоокеанской России первой четверти XX в. на примере поэтического творчества Гавриила Матвеева // Диалог культур Тихоокеанской России: Межэтнические, межгрупповые, межличностные коммуникации. Сб. научных статей. Владивосток, 2017. С. 237-248.
   Крусанов 2003 -- Крусанов А. В. Русский авангард 1907-1932-- Исторический обзор. Т. 2: Футуристическая революция 1917-1921. Кн. 2. М., 2003.
   Март 2020 -- Март В. Великий град трепангов (Собрание сочинений. Т. I). Сост. С. Шаргородский. Б. м.: Salamandra P.V.V., 2020.
   Несмелое 1995 -- Несмелов А. О себе и о Владивостоке: Воспоминания // Рубеж: Тихоокеанский альманах (Владивосток). 1995. No 2. С. 227-237.
   Хисамутдинов 2017 -- Хисамутдинов А. А. Японец русского происхождения: Николай Матвеев. Владивосток, 2017.
   Шаохуа 2001 -- Шаохуа Д. Литература русского зарубежья в Китае (в г. Харбине и Шанхае): Библиография (Список книг и публикаций в периодических изданиях). Харбин, 2001.
   Юльский 2011 -- Юльский Б. Зеленый легион: Повесть и рассказы. Владивосток, 2011.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru