Ершов Артемий Ильич
Анка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

APT. ЕРШОВ

ИЗБРАННОЕ

НОВОСИБИРСКОЕ
КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1954

   

АНКА

1

   ...Баю, баюшки, баю,
   Сели гули на краю,
   Стали гули ворковать,
   Чем ребёнка пропитать,
   Кашки с маслицем искать,
   Ба-а-ай...
   
   Анке жарко. Ей кажется, что её посадили на горячую печь. Она поминутно облизывает сухие губы и резко поворачивается на бабушкиной кровати.
   -- Не надо... печку...-- кричит Анка.
   Бабушка видит только движение анкиных губ.
   Спи, миленькая. Спи...
   И бабушка снова начинает петь.
   
   Баю, баюшки, баю,
   Отец пошёл за рыбою.
   
   В анкиной голове возникает глухой шум. Настойчивый и бесконечный,-- он мешает слушать.
   -- Баба, почему шумит?
   Бабушка склоняется над Анкой.
   -- Что ты?
   -- Шум... почему? -- с трудом произносит Анка.
   -- Это дождичек... на улице дождичек... Он сюда не придёт. Спи.
   
   Мать пошла пелёнки мыть,
   Бабушка щербу варить.
   
   -- Пить... пить... баба.
   Анка с жадностью глотает воду из ковша. Вода холодная, от неё ломит зубы, но Анка пьёт не отрываясь.
   -- Будет Анка... спи...
   Анка забывается. Бабушка тупо глядит на анкиного отца и говорит:
   -- Горит вся... Как огонь.
   Всю ночь мечется, стонет Анка.
   Утром грузная бабушка Зиновея шепчет над анкиным лицом заговор. В нём упоминается бел-горюч камень, ящик за семью печатями, в который надо закрыть болезнь, ключ золотой и нечистая сила.
   Заговор не помогает. Анка мечется в жару.
   На третий день тело девочки покрывается красной сыпью.
   -- Корь!
   На помощь бабушке Зиновее приходит соседка Егоровна. Они вдвоём принимаются лечить Анку.
   Отец в эти дни не заходит в избу. На дворе осень, слякоть. Небо грязно, как размытые дождём дороги. На пригоне повисла мокрая солома.
   -- Ты бы хоть посмотрел на Анку... Дочь ведь она,-- укоризненно обращается к отцу бабушка.
   -- Я не бог,-- сурово отвечает отец, уходит к полуразвалившейся бане и бесцельно стучит топором по гнилым углам.
   Через день Анке стало легче. Она открывает глаза. Смотрит на потолок, потом поворачивается к окну.
   "Почему темно?" думает Анка. Она трёт кулачком глаза. "Нет, темно"...
   -- Баба!
   -- Что тебе, Анка?
   -- Почему темно?
   -- Нет солнышка. На дворе дождик, вот и темно.
   -- Зажги огонь.
   -- Зачем тебе?
   -- Я не вижу. Я тебя не вижу. Вот я -- здесь.
   Бабушка склоняется к Анке. Анка протягивает ручонки и касается бабушкиного лица.
   -- Вот теперь ты тут,-- с облегчением произносит Анка. Повеселевшая бабушка как-то особенно бодро стучит чугунками, чайными чашками.
   -- На вот, чайку попей тёпленького. Да ты сядь.
   Анка садится на кровати.
   -- Ну, бери же!
   Анка шарит руками впереди себя.
   -- Не вижу. Где?
   Бабушка Зииовея всовывает в аикину руку блюдце с чаем. Анка с удовольствием пьёт тёплый чай. Потом, уставшая, ложится.
   Назавтра Анку будиг весёлый голос бабушки.
   -- Анка, соня... вставай! Женихов проспишь!
   Утро выдалось на редкость солнечное, бодрое. Разорванные тучи лохмами спускаются за горизонт и откры вают глубокое бледноголубое небо. От мокрой дороги от влажных крыш тянется лёгкий пар.
   -- Сегодня солнышко, Анка.
   Анка чуточку приоткрыла глаза. Темно. Зачем так рано будит бабушка? Ещё ночь. Лика тихо говорит:
   -- Солнышка нету.
   -- Да ты проснись! Оно уж на тебя заглядывает.
   -- А почему я не вижу?
   В голосе Анки тревога, слёзы. Бабушка мгновенно меняет тон.
   -- Не видишь?
   -- И дверь не вижу.
   Бабушка незаметно крестится на икону: "помоги, осподи"...
   -- Это у тебя, Анка, со сна. Глазки слиплись, вот и не видишь.
   Анка ощупывает глаза руками. Бабушка говорит не правду. Глаза не слиплись, открыты.
   -- Поди, Анка. Я провожу тебя на улку. Обдует ветерком, и всё пройдёт...
   Анка волоком тащится за бабушкиной рукой. Бабушка ведет её за ворота, к завалинке. Там всегда играла Анка И оставленные в день болезни разноцветные стёклышки, тряпочки -- всё на месте. Но всё это прибито дождём, забрызгано грязью.
   -- Садись вот тут.
   Анка ощупывает вокруг себя руками и радостно узнаёт:
   -- A-а... брёвнышки!
   -- Брёвнышки. Вот и стеколки твои тут.
   -- Дай, бабушка. Я не вижу.
   Бабушка, с трудом сгибаясь, собирает с земли жалкие анкины игрушки. Анка подолгу ощупывает каждую вено и узнать не может.
   -- Это синенькие?
   -- Нет. Вот синенькие. Посиди. Я схожу к Егоровне.
   Бабушка, кряхтя, идёт к соседке.
   Анка сидит и думает. Солнце ласково касается анкиных щёк, зажигает огнём её светлые волосы. Она чувствует ласку солнца, но не видит его. Почему глазки не видят? Они не слиплись, и ветерком уже обдуло. Стёклышки в руках, но их не видно, если поднести даже к самым глазам. Апке не хочется вставать с брёвнышек. Конечно, можно пойти в избу, если держаться за прясло. Анка ярко-ярко, ярче, чем в действительности, представляет себе ограду, заросшую зелёной травой, разбитое крыльцо избушки, скрипучую тяжёлую дверь. Нет, лучше подождать бабушку. Анка ждёт.
   Вот кто-то, чавкая грязью, прошёл мимо. В дальнем конце улицы слышится шум, ругань. Вот везут тяжёлый воз, хозяин ругает и бьёт лошадь. Вдруг неожиданно для Анки кто-то опирается на её колени, лижет влажным языком лицо. Анка вскрикивает. Руки её погружаются в чью-то тёплую шерсть.
   -- Бобка! Бобка! -- радуется Анка.
   Бобка приходит в восторг от того, что его узнали, делает несколько весёлых прыжков и снова лезет к анкиному лицу.
   Потом из тьмы выплывает голос соседки:
   -- Не кручинься, бабушка Зиновея. Это бывает. Может, и пройдёт. А не пройдёт -- что ж, божья воля.
   Анку больно колют слова: не пройдёт, божья воля... Маленькое сердце Анки бьётся быстро-быстро. Ей хочется встать, долго бежать и стряхнуть с глаз неощущаемую пелену, закрывшую от неё солнце, травку, стёклышки, Бобку, бабушку. Она порывисто встаёт навстречу бабушкиным шагам.
   -- Что ты, что, Анка? -- жалостно спрашивает бабушка, видя испуганное анкино лицо и слёзы. Анка хватается за бабушкину юбку, прижимается лицом и начинает безудержно плакать.
   -- Пойдём в избу. Не плачь. Перестань, а то глазки заболят ещё больше.
   В избе Анку усаживают на лавку к окну. Бабушка о чём-то таинственно перешёптывается с Егоровной.
   -- Сахар, говорят, помогает,-- говорит Егоровна. Мелко столочь и всыпать в глаза.
   -- Сахар найдётся. Да и много ли его надо, вздыхает бабушка. Она узеньким пестиком толчёт в чугунной ступке сахар.
   -- Вот сейчас полечим Анке глазки -- они опять видеть будут,-- как бы про себя говорит бабушка.
   Анке страшно. Сыпать в глаза сахар это, наверное, очень больно. Так же, как песок. Она внезапно соскакивает с лавки, больно ударившись о стол, машет руками и кричит:
   -- Не надо, не надо! Бабушка, не надо!..
   Анкин плач наполняет низкую, тесную избу.
   -- Вот и дурочка,-- неуверенно говорит бабушка. Полечим глазки, тебе же легче будет.
   -- Не надо, не надо!.. твердит Анка.
   -- Что это за рёв? недовольно спрашивает вошедший отец.
   Анка умолкает.
   -- Ослепла Анка-то,-- сердито ворчит бабушка.-- Не видит.
   Отец на мгновение делается неподвижным и снимает шапку. Волосы у него торчат клочьями в разные стороны, глаза смотрят куда-то поверх Анки.
   -- Хотела вот сахарком попробовать. Сказывают помогает.
   -- Ни к чему. Глаза совсем спортить можешь,-- как бы спокойно говорит отец.
   -- А то к фершалу бы свозить? -- робко заикается бабушка.
   -- Теперь вот с войны многие приходят безглазые. Если бы умели вылечить, так вылечили бы. А всё равно нищими ходят, подаянием живут. Вот те и фершала!-- угрюмо говорит отец.-- Без денег и фершала ни к чему...
   -- Боженькина невеста будет,-- угодливо вступает в разговор Егоровна. Её остроносое птичье лицо горит необъяснимым злорадством.-- Куда её слепенькую-то...
   Анка рада, что в её глаза не будут сыпать сахар. "Боженькина невеста,-- думает она.-- Разве бог женится?"
   В избу начинается паломничество соседей. Всем хочется взглянуть на ослепшую Анку, поохать, посочувствовать, посоветовать.
   -- И куда лезут? -- возмущается отец.-- Как на ярмарке карусель глядеть.
   Но выгнать соседей не смеет.
   Анка сидит притихшая, утомлённая необычным вниманием и любопытством.
   Ещё долго она, просыпаясь утром, осторожно, потихоньку открывала глаза.
   "Сейчас увижу",-- думала она, и её сердце замирало. Но глаза не видели. Анка ослепла совсем.
   

2

   Годы бежали. Кончилась война. Не стало царя, помещиков.
   Кровавой тучей надвинулось страшное время Колчака. Полдеревни ушло в партизаны. Оставшиеся, боясь налетов карателей, прятались по пашням, по овинам, околкам. Не один раз сиживала в подполье Анка с бабушкой.
   Однажды услышала разговор:
   -- Ну, теперь -- баста! Кончился Колчак!
   Анка обрадовалась. Не будет страха за жизнь.
   С крыльца избушки отец крикнул:
   -- Анка, корову подоила?
   -- Нет ещё. Сейчас только в огороде управилась.
   -- Что ты копаешься! -- раздражённо проговорил отец.
   Из-за бани показалась стройная фигура Анки. По её свободным движениям нельзя было подумать, что Анка слепа. Ограду, огород, избу, улицу она изучила в совершенстве. Без провожатого ходила за водой к колодцу, вырытому в конце улицы. По шагам догадывалась, кто пришёл в избу. Определяла шаги не только своих, но и соседей.
   Анкин день начинался рано. До света она поднималась, чтобы убрать корову, натаскать воды, полить огород. Потом колола и приносила дрова, кормила кур. Вечером пряла до полночи: ведь ей не надо было лампы!
   Но Анкина работа проходила как-то впустую. Отец заранее решил, что слепая Анка -- только обуза, и теперь не замечал, что она стала работницей в семье.
   За столом, когда Анка случайно садилась раньше отца, он зло кричал:
   -- А эта зачем села? -- Потом добавлял мягче, оправдываясь: -- Может, кто чужой зайдёт,-- то-то радости слепую показывать!..
   Анка молча глотала слёзы и уходила за печку. Приходила бабушка, совала ей кусок хлеба и тихонько говорила:
   -- Молчи ужо... Отец уйдёт -- поешь.
   Егоровна, приходя в избу, обязательно спрашивала:
   -- Жива ещё слепенькая-то?
   -- А зачем ей помирать? -- сердито отвечала бабушка.
   -- И то правда,-- поджимая губы, говорила Егоровна.-- Калеки -- они долго живут. Вот у Андрея парнишка помер. Хороший был, с глазами. А вот Анку господь никак не приберёт.
   Вмешался отец:
   -- Не стрекочите! Всякому -- своё...
   Анка слушала разговоры и молчала. Она могла только потихоньку плакать.
   Когда отец уезжал в город или в район и они оставались с бабушкой вдвоём,-- тогда начиналась другая жизнь.
   -- Ты на отца не обижайся. Это люди его обозлили. Тоже вот мается век и свету не видит. Сколько ни робит, а всё -- нив себе, ни на себе. Бедность задавила. А тут ещё хозяйка умерла, тебя родивши.
   Вечерами, когда Анка усаживалась прясть или вязать, бабушка устраивалась с нею рядом, и как-то само собой начинались длинные рассказы, где настоящее переплеталось с выдумкой, где быль переходила в сказку. Бабушка прошла большую тяжёлую жизнь, много видела, много знала, много испытала и великое своё горе любила успокаивать сказкой. Начинала она всегда одинаково:
   "В некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живём, жил-был царь Златоус, надел на голову арбуз, на арбузе огурец, вот и сказке конец".
   Анка смеялась, смеялась и бабушка тихим смешком, который никак не шёл к её крупному телу.
   -- Ты, бабушка, по-настоящему расскажи.
   Бабушка, покряхтывая, мягко шелестя вязальными спицами, начинала длинную сказку про цыгана-великана, убившего шапкой сразу двести комаров, про жадного попа, про страшного змея, про Иванушку-дурачка.
   И когда бабушка говорила о жар-птице, перья которой горят, как яркое солнышко, или о зелёном лужочке, красненьких и синеньких цветах, Анка силилась представить себе, какое оно -- солнышко, какие цветы? Но время сгладило все детские зрительные впечатления, и теперь ей казалось, что солнце -- это тёплое ласковое прикосновение к лицу, а цветы... они похожи на нежный голос, от которого становится хорошо на душе. Чёрный цвет Анка связывала с хриплым суровым голосом отца. А вот бабушкины слова -- это, наверное, и есть красненькие и синенькие цветочки.
   Осенью, когда Анке исполнилось тринадцать лет. слегла бабушка. Работы Анке прибавилось. Её защитница сама стала беспомощной.
   О смерти бабушка Зиновея говорила удивительно легко и спокойно.
   -- Мне смерть будет лёгкая. Отжила я своё. Много терпела такого, что хуже смерти. Драл меня -- ещё девчонкой была -- помещик плетями, кожу сдирали тогда с меня живой. Умирали мои дети -- горько было, горше смерти. Лучше б самой тогда умереть. А ты, Анка, живи. Терпи. Калека ты. Только милостью людей проживёшь. Будь смиренна, угождай каждому человеку. Знай, что тебя обидеть легко, тебе же отплатить нечем. На отца не гневись. Ну, и побьёт когда -- ничего... Ты молодая, забудется это...
   Умерла бабушка Зиновея неслышно. Словно уснула Отец разбудил Анку и сказал необычно мягко:
   -- Вставай, Анка. Бабушка преставилась.
   Анка встрепенулась, кинулась к постели, ощупала бабушку. Дрожащие анкины пальцы встретили холодное, недвижимое тело. Оно было твёрдо и неподатливо. Анкииы пальцы сказали, что знакомые очертания милого лица стали какими-то острыми, глаза впали и провалился рот.
   Плакать громко Анка не смела, боялась отца. Бабушка отучила Анку плакать на людях.
   Стало совсем пусто в избушке. Жизнь Анки должна была измениться. Она с трепетом ждала разговора с отцом.
   Этот решающий разговор оказался очень коротким.
   -- Собирайся,-- сказал он Анке.-- Пойдёшь к Ивану Маркелычу водиться с ребёнком. Хоть на своё пропитание заработаешь.
   Иван Маркелыч -- зажиточный мужик, кулак. Его боялась вся деревня, тогда ещё единоличная.
   Вот к нему-то и привёл отец Анку.
   На новом месте девочку встретили в штыки.
   -- Куда она, слепая, с ребёнком водиться? -- шипела молодая сноха Ивана Маркелыча.-- Не дам ей своего Митю. Изуродует парнишку.
   Ей вторила старуха Степанида Власьевна -- жена Ивана Маркелыча.
   -- Что ты, отец, не мог найти лучше няньку! Зря кормить будешь.
   Иван Маркелыч, поглаживая бороду, сказал тоном, не допускающим возражений:
   -- Знаю, что делаю. Не объест. Зато не украдёт ничего.
   Для Анки настала каторга. С утра до ночи она была занята. Коровы, свиньи, овцы, вода, баня, полы, дрова, двое ребят -- один грудной, а второй двух с половиной лет -- всё свалилось на анкины руки. Только и слышно было:
   -- Анка, сходи!.. Анка, принеси!.. Анка, возьми ребёнка! Что ты уселась барыней?
   За стол с собой Анку не пускали. Она ела или на ходу, пережёвывая чёрствый кусок, или пристраивалась в тёмном чуланчике, где было свалено ненужное в хозяйстве барахло.
   В этой семье не было ни одного человека, который хоть раз отнёсся бы к ней по-человечески. Все бранились между собой. Старуха пилила сноху за лишний кусок масла, за изношенные ботинки. Сноха ругала старуху лысой чертовкой и жаловалась мужу. Сын Ивана Маркелыча Федот говорил глухим потухшим голосохм и поминутно кашлял:
   -- Подожди, Марья. Отойдём от них, иродов, скоро.
   Сам Иван Маркелыч иногда бил старуху за несвоевременный обед, за прокисший квас, за то, что в сельсовете ему дали твёрдое задание по хлебозаготовкам.
   А все вместе они вымещали свои обиды, свою злобу и ненависть на Анке. Она была безответной, и всегда можно было найти достаточно причин, чтобы выругать девочку, дёрнуть за прядь светлых волос, ткнуть в бок.
   Было и так, что Анку били по-настоящему.
   Как-то послали её поливать огород и дали двухлетнего Митю. Это был живой и шустрый мальчик. Анка усадила его на полянке, где не было гряд и росла трава. Каждый раз, когда Анка возвращалась с пустыми вёдрами и проходила мимо Мити, она ощупывала его, отбирала из рук землю, чтобы не наелся.
   Когда поливка подходила к концу, она не нашла Митю на обычном месте.
   -- Митя!-- тихо позвала Анка.-- Митя!
   Ребёнок не откликался. Она пошарила руками по тому месту, где оставила его, затем начала искать кругом. Вдруг сердце Анки перестало биться. Она вспомнила, что тут был старый высохший и наполовину засыпанный колодец. Она почти безнадёжно ещё раз крикнула "Митя!" -- и, не получив ответа, пошла к колодцу. Анка не сомневалась в том, что ребёнок упал туда. Добравшись до колодца, она нашла ребро сруба и начала спускаться вниз. Еле удерживаясь руками на осклизлых брёвнах сруба, она, наконец, вытянулась во всю длину рук, но до дна достать не могла. Тогда девочка решила прыгнуть, но спохватилась:
   -- Ведь я могу задавить Митю.
   Руки постепенно немели. Стало трудно держаться, разгибались пальцы. Надо было подниматься наверх. Однако обессилевшие руки не удержали Анку и она упала. До дна было недалеко, но, испуганная паденьем, она долго не могла прийти в себя. Потом внимательно обследовала дно колодца и успокоилась: Мити тут не было. Он остался наверху.
   А Митя, оказывается, захотел поиграть с нянькой в прятки. Когда она искала его, он притаился за кучей прошлогодней сгнившей ботвы и не откликался на зов. Когда Анка начала спускаться в колодец, он решил, что она в свою очередь прячется, и лукаво наблюдал издали. Когда Анка исчезла в колодце, Митя осторожно прокрался к колодцу и закричал:
   -- Вижу, вижу!..
   -- Ещё упадёт! -- вдруг кольнула сердце мысль.-- Митенька, уходи! Уходи, упадёшь!..
   -- Не-е, не упаду!
   -- Уходи Митенька, я сейчас...
   На дне колодца только мелкие гнилые палки. Подняться по ним нельзя. Надо по срубу. Цеплялась руками за ненадёжные уступы, ломала ногти, но всё бесполезно. Она попала в ловушку. Митя исчез, и это несколько успокоило Анку. Потом послышались испуганные и раздражённые голоса старухи и невестки:
   -- Где она, подлюга?
   -- Там! -- показал Митя.
   -- Ты что это, слепая чертовка, ребёнка в колодец заманиваешь? Сжить со свету хочешь?
   -- Да ей, проклятущей, лютой казни мало!..-- визжала сноха.
   -- Чего раскудахтались? -- вмешался пришедший на крик Иван Маркелыч.
   Он спустил в колодец берёзовый бастрик и крикнул девушке:
   -- Вылазь!
   Анка, преодолевая страх перед расправой, выбралась из колодца. Иван Маркелыч молча схватил в руку анкины косы и круто навернул их на кулак. От невыносимой боли Анка упала. Она не кричала, а только глухо стонала, когда старуха била и по щекам и пинала ногами. Сноха плевала в искажённое болью анкино лицо.
   Вечером избитая Анка лежала в чуланчике, а семья Ивана Маркелыча обсуждала анкину судьбу.
   -- Гнать её! Пусть к отцу убирается! -- распалилась сноха.
   -- Дура! -- оборвал её Иван Маркелыч,-- Разве можно выпустить с такими синяками? Поди знаешь, как сельсовет на нас строжится. Ему только зацепку дай, такой шум поднять могут -- за моё почтенье.
   -- Ну и пусть отлёживается. Может, сдохнет.
   -- Пусть дома сдыхает, а здесь не моги... отвечай за неё.
   Анка болезненно прислушивалась ко всяким шорохам и звукам, вздрагивала избитым телом, сжималась в комок, старалась сделаться как можно меньше и незаметнее. После каждого стука дверей она ожидала удара. И когда у дверей чуланчика раздались шаги и кто-то взялся за ручку, Анка молнией бросилась в угол и прижалась. Вошла старуха.
   -- Жри! -- зло сказала она, отыскав Анку.-- Сдохнешь ещё.
   Анка взяла кусок и начала жевать. Сжалось в груди, появились слёзы -- обильные, горячие. Плакала Анка о своей несчастной маленькой жизни, о своей обиде и боли, о беспросветном будущем.
   Иван Маркелыч вызвал отца на четвёртый день.
   -- Вот что, Тимофей. Не нужна нам Анка. Без глаз она, ребёнка изуродовать может.
   -- А куда я с ней? -- угрюмо спросил отец.-- Я хотел на прииски податься. Думал, Анка у вас останется...
   -- Нет, мил друг. Рад бы помочь, да не могу. Забирай. Твоё богатство -- твоё и счастье.
   -- Ну, что я с тобой делать буду? -- всю дорогу спрашивал отец.-- Камнем на моей шее ты повисла...
   Анка шагала за отцом, нащупывая палочкой дорогу. Она ничего не могла сказать ему. Ей давно уж внушили, что, она слепая, "наказанная богом", никому не нужна, что живёт она на свете по милости и доброте зрячих.
   В отцовской избушке уже жили незнакомые Анке люди. Отец, собираясь на прииски на Дальний Восток, продал избушку.
   -- А ты свези её в город, сдай. Я слышал, что в городе берут таких,-- посоветовал новый хозяин избушки.
   

3

   Утром отец коротко сказал:
   -- Собирайся! Повезу в город.
   Всю дорогу отец был неожиданно ласков. Он справлялся, не хочет ли Анка есть, удобно ли ей сидеть.
   -- Устрою тебя в городе, а сам на Восток подамся. Подработаю деньжонок,-- тебя возьму. В деревню не поеду... Ничего там не осталось, кроме горя.
   В городе, нигде не останавливаясь, приехали сразу на базарную площадь. Анка никогда не была в таком шумном окружении. Город вставал перед нею, как многоголовое, шумливое чудовище. Ржали лошади, ревели сирены проходивших автомобилей, выли моторы. Бесцельно, казалось, кричали мужчины, женщины, ребятишки.
   -- А ну, кому брюки? Не ношены брюки!
   -- Точить ножи, но-ожницы!
   -- Пирожки горячие!
   Анка сидела на телеге.
   Вместе с пёстрым роем незнакомых звуков Анка ловила новые запахи. Они казались ей враждебными, холодными. Она часто ощупывала телегу, мешок с хлебом. Это были единственные куски знакомой жизни.
   -- Давай-ка, Анка, слазь! -- чужим голосом сказал отец.-- Посиди тут... Я сейчас... Да вот мешок держи. Хлеб в нём.
   Отец заботливо провёл Анку сквозь толпу и усадил на ступеньках большого деревянного магазина.
   -- Ну, сиди! Я сейчас...
   И он исчез.
   Анка терпеливо сидела, крепко прижав к груди мешок.
   Рядом тут же на ступеньках стоял человек и хрипло и однотонно кричал:
   -- Иголки примусные! Иголки примусные!
   Анка, преодолевая страх перед незнакомым городом, с любопытством вслушивалась в то, что происходит вокруг неё. И многого не понимала.
   Постепенно шум базара утомил Анку. Она ловила себя на том, что забывает, где сидит, и думает о своей тихонькой деревне, о знакомых уличках и голосах.
   Незаметно базар стих. Перестал бубнить сосед с примусными иголками.
   Вдруг Анка почувствовала, что близко около неё ктото остановился и потянул мешок из её рук.
   Она ещё крепче прижала мешок к груди.
   -- Держи крепче, а то отнимут,-- озорно крикнул мальчишка и отпустил мешок.
   Отца не было. Анка начинала беспокоиться. Через несколько минут тот же мальчишеский голос спросил:
   -- Ты кого ждёшь?
   Анка не отвечала.
   -- Ты глухая, немая? -- приставал мальчишка.
   -- Отца жду...
   -- Отца-а! -- мальчишка задорно свистнул и исчез.
   Уже совсем затих базар, а Анка всё ещё сидела и ждала. Снова появился тот же назойливый мальчишка. Он пришёл не один, с ним была девушка, которая близко подсела к Анке и участливо спросила:
   -- Ты ждёшь кого-нибудь?
   Ободрённая ласковым голосом, Анка ответила:
   -- Отца жду. Он тут.
   -- Где тут? На базаре уж никого нет.
   -- Он на лошади.
   -- Ого-о! Лошадей ни одной,-- сказал мальчишка.-- А в мешке у тебя что?
   -- Отстань, Жучок! -- досадливо отмахнулась девушка.-- Ты в городе живёшь?
   -- Нет, мы из деревни.
   -- А где ж ты ночевать будешь?
   -- Не знаю.-- ответила Анка, готовая плакать.
   Через минуту Анка рассказала незнакомой девушке о себе, об умершей бабушке, об отце.
   -- Так вот что я тебе скажу: отец тебя бросил. И не жди его.
   Анка заметалась.
   -- Бросил? А я? А я-то куда? Как же теперь?
   Девушка не успела ответить. Прибежал Жучок и, запыхавшись, сказал:
   -- Айда! Милиция идёт.
   -- Пойдём!..-- схватила девушка Анку.-- А то в милицию заберут.
   Анка не знала, чем ей угрожает милиция, но, уловив тревогу в голосе девушки, невольно подчинилась и быстро пошла, держась за руку своей новой знакомой.
   

4

   Анка, конечно, не могла запомнить дорогу.
   -- Ну вот, пришли. Тише, тут ступеньки,-- предупредила девушка.
   Подвал, в котором оказалась Анка, был населён густо. Анка по голосам определила, что тут много ребят. Говорили они сиплыми простуженными голосами, курили, кашляли. Шумно кричали, играя в карты. Несло запахом водки. Иногда, как удар бича, в воздухе раздавалось площадное ругательство.
   Жучок, обследовавший анкин мешок, сказал презрительно сплюнув:
   -- Хлеб! Да ещё и чёрствый.
   -- А ты думал -- золото? -- иронически спросила девушка.
   Жучок приставал:
   -- Зачем ты привела эту пакость?
   -- Отстань!
   -- Хочешь приспособить к делу? Так ведь она слепая
   -- Она будет нужнее, чем ты.
   -- Просить милостыню?
   -- Она будет петь.
   -- Петь? А ты умеешь? -- спросил Жучок, обращаясь к Анке.-- Спой какую-нибудь.
   Анка растерянно молчала. В подвале был такой шум, что вряд ли её услышали бы.
   -- Спой, светик, не стыдись! -- насмешливо прозвучал чей-то скрипучий голос.
   Она готова была заплакать.
   -- Ах, какая цаца! Извините за огорчение, графиня! -- проговорил тот же голос.
   -- Ну?!.-- резко крикнула девушка.-- Заткнись!
   Голос смолк.
   -- Пойдём,-- взяла Анку за руку девушка.
   Они прошли мимо лежавших в беспорядке людей, задевая за ноги. Вслед им нёсся хохот и едкие слова.
   Анка попала к беспризорникам.
   Семнадцатилетняя Катя возглавляла шайку грязных, обовшивевших, голодных подростков. Авторитет её здесь был велик. Правда, это досталось не даром, это стоило многого, но это в прошлом, а сейчас её слово -- закон. И Анку под защитой Кати никто не смел обидеть.
   Но Катя требовала и от Анки полного подчинения себе. Вечерами она долго слушала песни Анки и браковала их.
   -- Ни к чему это,-- сердилась она, когда девушка начинала новую песню.-- Петь надо жалобно, чтобы за сердце хватало, а это что?
   И запела сама любимую песню беспризорников:
   
   Там в саду при долине...
   
   Анку не тронула песня, чужда она была ей. Не зазвучала.
   Тогда Катя сочинила свою для слепенькой нищенки. Подобрала мотив и запела.
   Анка напряглась, на бледном лице появилась розовая полоска. Быстро схватила напев, заучила слова:
   
   Сегодняшний день -- воскресенье,
   Все весёлые песни поют,
   А мне-то, слепой сиротинке,
   Ни счастья, ни свету не дадут...
   
   В ближайший день Анку вывели на базар.
   -- Сиди, тут, пой! -- сказала Катя.-- Потом я зайду. Никого не слушай, ни с кем не уходи.
   Анка запела. Тоненький чистый голосок звенел, как серебряный ручеёк среди мутного шума базара. Казалось, он пытался бесцельно и безнадёжно проникнуть сквозь этот шум. Но вот остановилась одна, другая женщина, к ним присоединились ещё, и скоро Анку окружило тесное кольцо слушателей.
   -- Слепенькая!
   -- Бедная девочка!
   В консервную банку, которая лежала на анкиных коленях, стали со звоном падать деньги.
   -- И глазыньки чистые!
   Анка десятки раз пела две выученные песни. Круг не уменьшался. Слушатели менялись...
   Чей-то сытый голос произнёс:
   -- Если её отмыть -- хорошая штучка будет!
   Анка испугалась, не потащили бы её мыть. Но сытый ленивый голос смолк.
   Анка уже устала, захотела есть. Наконец, пришла Катя.
   -- Для начала неплохо! -- сказала она, подсчитав анкину выручку.-- Слепая не будет сидеть на шее.
   Жучок, вытаскивая пачку денег, с торжеством произнёс:
   -- Я тоже слушал анкины песни и... проверял карманы.
   Катя взглядом заставила его замолчать.
   Слепая не должна знать.
   Но скоро Анка поняла, что её песни и те деньги, которые бросали ей в кружку,-- не самое главное. Главное было в том, что около слепой Анки собиралась толпа, в которой "работали" Жучок и сама Катя.
   Однажды она, как всегда, пела на базаре и слушала сочувственные вздохи и слова. Вдруг женский голос взвизгнул громко и пронзительно:
   -- Деньги-и! Деньги украли!.. Родимые мои! Корову продала...
   Мгновенно толпа, окружавшая Анку, с таким же любопытством стеснилась вокруг плачущей женщины.
   -- Не зевай, тётка!
   -- Это беспризорники.
   -- Чего милиция смотрит.
   -- Они нарочно людей собирают. И слепая тоже из их шайки...
   Раздался пронзительный милицейский свисток.
   Пользуясь суматохой, Катя быстро увела Анку.
   Этот случай не охладил слепую. Она уже входила во вкус новой жизни.
   Питалась она хорошо. Катя принесла ей новое платье, башмаки с галошами. Анка только была огорчена тем, что ей не давали надевать обновки, когда она шла "на работу" на базар.
   Однажды по случаю удачного "дела" был устроен пир. Анку заставили пить какое-то сладкое вино. От насильно всунутой в рот папиросы Анку стошнило.
   -- Эх ты, слепая курица!.. -- издевался над ней Жучок.-- Тебе уж замуж пора, а ты папиросу выкурить не можешь.
   Далеко не всегда удачно проходили "дела". Однажды Жучка притащили волоком, избитого в кровь. Он стонал и бредил:
   -- Дяденьки, не убивайте! Дяденьки, не буду!
   Катя хмуро сидела над Жучком.
   -- Что с ним? -- спросила Анка.
   -- Засыпался парнишка... Еле отобрали. Ладно, хоть от милиции увели.
   -- Его били?
   -- Очень! Торговцы... нэпачи... им только добраться, душу вынут...
   Анка думала, что теперь Жучок перестанет ходить "на работу", но он быстро отлежался и взялся за прежнее.
   Один раз исчезла Катя. Хмурый Жучок сообщил:
   -- Арестовали. По подозрению. Она успела мне всё передать, при ней ничего не нашли.
   Кати не было недели две. Её появление не вызвало никаких особенных восторгов, словно она ездила куда-то по своим делам.
   Катя сказала Жучку:
   -- Придётся осторожнее. Становится труднее.
   Анка сжилась с новыми друзьями. Что её ожидало впереди -- она не думала. Ей казалось, что она век будет жить так, как сейчас, что никогда не расстанется с Катей и Жучком. Она теперь почти не вспоминала о своей жизни в деревне. Стала забывать отца, Ивана Маркелыча. Постепенно под руководством Кати Анка научилась петь много песен. Один раз Катя привела старика-слепца со скрипкой и заставила его обучать Анку всем песням, которые он знал. Теперь иногда Анка пела для своих. В этих случаях ей аккомпанировал на полуразбитой гармошке Жучок.
   Жили они в разных местах. Зимой довольно удачно устроились было на верхней площадке тёплого коридора в новом общежитии. Прожили месяца три, пока не сменили коменданта. Новый комендант закрыл двери и лишил их пристанища.
   Летом больше всего ютились в прохладном и сыром подвале каменного двухэтажного дома. Подвал этот не использовался потому, чго в нём была неистребимая сырость, а весной при разливе реки его заливало. Звали его в шутку "гостиницей мёртвых".
   В подвале Анка жить не любила. Тут всегда было шумно. Иногда приходили взрослые. Тогда в подвале все были пьяны, пели, кричали, плакали, плясали, ругались. Нередко дело доходило до ножей. Под утро в подвале стонали, словно от удушья, надрывно кашляли, бредили и просыпались от давящих кошмаров.
   Однажды в такое утро в подвал вошёл с фонарями наряд милиции и агенты уголовного розыска.
   Мгновенно возник невообразимый шум.
   -- Спокойно! Бежать не стоит. Дом оцеплен. У кого есть оружие -- сдайте, -- сказал один из вошедших.
   В самом дальнем углу, дрожа от сырости и волнения, сгрудились в один сплошной комок малыши.
   -- Этих в распределитель! -- послышалось распоряжение.
   Женский голос ответил:
   -- Хорошо!
   -- А вот ещё и этих, -- распорядился тот же голос, но на мгновение1 остановился.
   -- Приводы были? -- спросил голос Катю.
   -- А ты не знаешь?
   -- Не ершись! -- остановил Катю голос. -- Эту я оставлю за собой...
   Арестованных ввели во двор.
   -- Куда нас? -- спросила Анка, услышав тихое покашливание Жучка.
   -- Известно куда. В распределитель... изолятор.
   Анку напугали незнакомые слова, и она готова была заплакать.
   -- Я уж четвёртый раз туда попадаю,-- пробасил какой-то малец. -- Через неделю опять сбегу.
   Анка стояла в комнате заведующей распределителем и ждала расправы.
   -- Фамилия как?
   В её голосе Анка уловила такие нотки, которые подсказывали, что тут ничего страшного нет.
   -- Дроздова... Анка.
   -- Откуда ты? Отец, мать есть?
   Анка рассказала.
   -- Ну, иди! Сейчас ты вымоешься под душем, переоденешься. Завтра поговорим.
   Анка повернулась и пошла. От волнения, когда её вызвали к заведующей, Анка забыла, где дверь. Теперь она направилась вместо двери на стену.
   -- Ты куда? Не видишь, что ли?
   Анка наугад шагнула влево.
   -- Да ты что? Ну-ка, иди сюда! -- позвала женщина.
   Анка вернулась.
   Женщина долго смотрела в анкины глаза. Потом заслонила лампу.
   -- Да ты слепая!! -- с ужасом воскликнула она.
   Анка наклонила голову и еле выдохнула:
   -- Да.
   -- Садись! Садись! -- засуетилась женщина.-- Ах ты, горе какое! Да ты что же сразу-то не сказала? Давно это у тебя?
   Анка и сама не знала, почему она решила скрыть слепоту. Теперь участливый голос женщины заставил её всё рассказать.
   -- А с этими ребятами ты давно живёшь?
   -- Второй год.
   -- Я напишу в сельсовет, чтобы выслали сюда твоего отца.
   -- Его там нет. Он уехал на прииски.
   Женщина, ласково обняв Анку, проводила её до душа и наказала дежурной няне:
   -- Фрося, вымой её! Она сама не может.
   Первую в своей жизни ночь Анка спала на кровати, с подушкой и простынёю.
   

5

   Третий день живёт Анка в распределителе. От своих соседей девочек она узнала, что здесь жить не оставляют, но посылают в детские дома, а некоторых в трудколонии.
   Анку вызвала заведующая.
   В коридоре девочку кто-то дёрнул за платье.
   -- Ай! -- вскрикнула от неожиданности Анка.
   -- Молчи!
   Анка узнала голос Жучка.
   -- Тебя, Анка, в интернат, к слепым. Сейчас услышал... Когда поведут -- беги! Найдёшь кого-нибудь наших... Я тоже умотаюсь скоро.
   Заведующая, как и в первый раз, отнеслась к Анке внимательно. Встретила у двери, взяла за руку и осторожно, точно Анка была хрупкая, как ваза, и могла разбиться, подвела её к стулу.
   -- Садись. Ну, и намаялась я с тобой. В интернате мест нет. Всё же я добилась.
   Что такое интернат -- Анка не знала. Она судила по тому, как неодобрительно произнёс это слово Жучок. Интернат в её представлении возник как дом, населённый Иванами Маркелычами и слепыми злыми старухами, которые от скуки и ненависти издеваются над ребятами.
   -- Я не хочу,-- неожиданно для себя самой проговорила Анка.-- Лучше останусь здесь.
   -- Здесь нельзя, это распределитель. Да чего ты боишься?
   -- Не боюсь, а только... -- Анка хотела рассказать что-то об интернате, но ничего не могла придумать.
   -- Будешь учиться. Там такие же слепые дети. Обучат вас какому-нибудь ремеслу. Пойдёшь на производство.
   Анка слушала заведующую рассеянно. Её слова о том, что Анку будут учить грамоте и ремеслу, что она пойдёт работать на производство, мелькнули как один из хвастливых рассказов, которые она слушала, живя с беспризорниками.
   "Заливает!" -- подумала Анка. И то тёплое чувство, которое начало было возникать у неё к заведующей, исчезло, "все они одинаковы!"
   Анка вышла от заведующей с твёрдым решением -- бежать во что бы то ни стало.
   Анка долго не могла уснуть. Не хотелось итти в неведомый но, очевидно, несладкий интернат... И бежать тоже не улыбалось: Катя арестована, Жучок в распределителе и, когда ему удастся попасть на волю -- неизвестно. Конечно, есть ещё кое-кто из обитателей "гостиницы мёртвых", но рассчитывать на них Анка не могла. Большинство их относилось к Анке презрительно и враждебно. Считали, что слепая не стоит того, чтобы с ней возиться.
   На другой день, когда Фрося повела её в общество слепых, Анка пыталась ориентироваться, куда её ведут.
   Они сели в автобус и поехали. Вылезли, когда кондуктор сказал:
   -- Улица Молотова.
   Фрося вела Анку под руку, поэтому думать о бегстве не приходилось. Поднялись по узкой скрипучей лестнице на второй этаж большого деревянного дома.
   Председателя общества слепых не было.
   -- Придётся вам подождать.
   Фрося предъявила анкину путёвку секретарю.
   -- Я её оставлю здесь. Вы уж сами направьте,-- сказала Фрося, потрепав Анку по щеке. -- Устраивайся, живи! Хорошенько учись! -- посоветовала она на прощанье.
   Анка осталась одна. На неё никто не обращал внимания. Шли громкие разговоры, в которых Анка почти ничего не понимала. Говорили о мастерских, о краже из пимокатной и бегстве двух слепых, о том, что не хватает рабочих в корзиночной. Говорили о занятиях школы ликбеза. Анка никак не могла себе представить, что это говорят слепые и о слепых. Спросить она стеснялась.
   На лестнице послышалось постукивание деревяшки. Очевидно, этот звук был знаком многим. Все оживились, задвигались.
   -- Егор идёт!
   -- Святая душа на костылях!
   -- Чулочный обер-мастер!
   -- Сейчас что-нибудь зальёт!
   Егор быстро и уверенно вошёл в комнату, отчаянно постукивая деревянной ногой.
   -- Наше вам, слепеньким, почтение! Каково спалиночевали, кого в сне видали, много ль богатства понаживали?
   -- Здоров будь и ты, герой! Здравствуй, Егор! -- послышались радостные восклицания.-- Как живёшь?
   -- Живём, советский хлеб жуём, хоть глазами не видим, зато никого не обидим.
   -- Ты всё такой же, Егор. И когда ты угомонишься?..
   -- Угомон найду, когда в гроб пойду. А зачем раньше смерти умирать... Начальства-то ещё нету? -- спросил Егор, отыскивая табуретку.
   -- Не пришёл ещё. А ты что к нему?
   -- Всё то же. Из дыр чулки вяжем, думает -- никому не скажем. Стоит моя мастерская. Вязать нечего, нитки нема.
   Егор закурил.
   -- Подождём. Здесь под крышей, а не под дождём.
   Когда на полминуты в комнате настала тишина, Егор уловил дыхание Анки.
   -- А кто это здесь пыхтит-сопит, ничего не говорит?..
   Анка по голосу определила, что Егор повернулся в её сторону.
   -- Что ж молчишь?
   -- Это из распределителя девчонку привели. В интернат.
   -- В интернат? Ты кто же, человек с кожей.
   Анка молчала.
   -- Да ты не стесняйся, говори, здесь люди свои! -- весело сказал Егор.
   Он поднялся с табуретки и направился к Анке, быстро провёл пальцами по анкиному лицу.
   -- Молодец девка,-- одобрил он.-- Большая вырастешь -- замуж возьму.
   -- Куда тебе -- старому?
   -- Я ещё молодой, хоть и с одной ногой... Как зовут-то?..
   Анка с трудом набралась силы ответить.
   -- Откуда?
   Анка отвечала односложно, нехотя.
   -- Жалко отдавать в интернат, из неё выйдет хороший пимокат. По-моему -- отдать её в пимокаты! -- озорно сказал Егор. -- Слепые, они -- хваты, годятся в пимокаты!
   -- В пимокатной-то не всяк мужик выдерживает, а ты девчонку туда, -- возразили Егору.
   -- Мужики не выдержали пимокатного пару, сбежали как с пожару. А ты, Анка, тепло любишь? Нет, отдадим её в пимокаты,-- весело закончил он и звонко шлёпнул по коленке.
   Скоро Анку оставили в покое. Слова Егора о пимокатной встревожили её. Что было хуже -- интернат или пимокатная, Анка не знала, но теперь твёрдо уверилась, что и то, и другое плохо. С новой остротой встал совет Жучка -- бежать.
   Анка медленно встала, попробовала дойти до двери, потом снова вернулась на прежнее место. Никто не остановил её, не окликнул.
   -- Убегу,-- твёрдо решила Анка.
   Через несколько минут Анка, затаив дыхание, прошла мимо столов к двери и спустилась по лестнице. Анке казалось, что лестница как-то по-особенному громко скрипит.
   "Услышат,-- боязливо думала Анка, но всё же продолжала итти.-- Сначала на вокзал, а оттуда в "гостиницу мёртвых", дождусь Жучка. А может быть и Катя уже на свободе".
   Анка вышла за дверь и направилась к воротам.
   С вокзала она легко нашла "гостиницу мёртвых". Спустилась в подвал. На неё пахнуло смрадом и холодом. Очевидно, "гостиница" была заброшена. Анка нашла свой угол, внимательно обследовала пол и стены. Ничто не указывало, что здесь могла быть Катя. Анка села на пол, опершись спиной в угол, и заплакала. Хотелось есть. После утреннего завтрака в распределителе она ничего не ела, а день уже погасал. Итти на базар было поздно. Ничего не оставалось делать, как ночевать в "гостинице мёртвых". Ей казалось, что завтра на базаре она обязательно встретит Жучка или Катю.
   Анка завернулась в пальто и попыталась заснуть. Но сон не шёл. В открытые окна подвала дул ветер. Иногда долетали звуки шагов, разговор, обрывки песен. Анка не боялась темноты -- тьмы и света для неё не существовало. Угнетало одиночество. После тесной каморки Ивана Маркелыча она никогда не оставалась одна. Её всегда окружала шумная, пёстрая компания. Теперь она особенно остро почувствовала одиночество. Невольно Анка припомнила всю свою тяжёлую дорогу.
   Она не заметила, как задремала. Вдруг сквозь лёгкую пелену она услышала какой-то звук. Очнулась и с бьющимся сердцем начала вслушиваться в ночные шорохи. Всё было обычно. Но когда она снова была готова заснуть звук повторился: тонкая дрожащая нота. В воображении Анки звук выплыл, как звенящая стальная струна. Она замерла.
   Через несколько секунд Анка уловила тот же звук Было похоже, что плачет ребёнок. Тогда ужас охватил слепую. Она ещё больше втиснулась в угол. Плач стал настойчивым и более громким.
   -- Нет, не человек! -- решила Анка. И ей почему-то стало легче. Когда плач перешёл в повизгивание, Анка узнала: щенок!
   Обрадованная, уже ничего не боясь, она вскочила и пошла по направлению звука. Заслышав шаги, щенок ещё громче заскулил и пополз к Анке. Анка наклонилась и её руки коснулись маленького тёпленького тельца щенка. Тот дрожал и тыкался холодным и мокрым носом в анкину руку.
   -- Соба-аченька! -- погладила Анка щенка.-- Собаченька... милая...
   Анка почувствовала неожиданный прилив нежности к брошенному щенку. Она подняла его, унесла в свой угол, уложила на колени и закрыла полой пальто. Щенок пытался сосать анкин палец и тихонько повизгивал, как успокаивающийся ребёнок. Анка забыла о том, что она сама без крова, что завтрашний день не обещает ей ничего хорошего. Все её мысли устремились к одному: при ласкать, успокоить это маленькое существо.
   -- Спи,-- сказала Анка утром щенку, укутывая его к тряпьё.-- Я приду -- накормлю.
   На базаре Анка долго стояла на знакомом месте и каждое мгновение ждала: вот-вот раздастся голос Кати или Жучка: "Анка!"
   Базар шумел, гудел, свистел...
   -- Сяду петь -- скорей найду! -- решила Анка.
   Она села на прежнее своё место. Сначала анкин голос терялся в базарном гаме. Но, как и прежде, достаточно было остановиться около неё двум-трём слушателям, как неизбежно толпа вырастала. Анке начали бросать деньги. Это её не радовало. Ей хотелось услышать голос Кати или Жучка.
   Отшумел базар надо было возвращаться. Куда? Прежде всего накормить щенка, а там видно будет.
   В знакомой лавке Анка купила хлеба и колбасы. Она торопилась в "гостиницу мёртвых". Шла по тротуару, быстро нащупывая палочкой края.
   -- Собаченька! собаченька! -- позвала Анка ещё со ступенек порога. Она была уверена, что щенок тотчас же отзовётся. Но его не было слышно.
   -- Спит,-- подумала Анка.
   Она прошла в свой угол. В тряпье щенка не было. Она начала кричать беспокойнее и громче. Наконец решила искать его по полу. Усталая, она вернулась в свой угол в отчаянии: щенка не было. Он исчез так же неожиданно, как и появился.
   Снова Анка в углу. Она ела хлеб с колбасой и плакала от тоски и одиночества.
   Вспомнила прошедшую ночь. Провести, может быть, не одну такую ночь было свыше анкиных сил.
   Внезапно приняв решение, она торопливо вышла из "гостиницы мёртвых" и через час стояла в комнате общества слепых.
   

6

   Анку привели в интернат утром на следующий день. При входе её встретил весёлый гомон детских голосов, возня.
   "А сказали, что к слепым",-- подумала Анка. Она никак не могла себе представить, чтобы слепые дети были так шумливы и жизнерадостны.
   Анку, как и в распределителе, послали в ванну. Здесь её ожидало первое и очень сильное огорчение.
   -- Кудри-то твои придётся снять! -- смеясь, сказала няня.
   Анка схватилась за голову, словно желая защитить свои волосы. Ей до слёз было жалко их. Она отлично помнила, как её волосами восхищались растроганные женщины на базаре, как нежно ласкала их Катя.
   -- Значит, я уже не буду похожа на ангелочка! -- уныло подумала она.
   -- Ничего! -- успокоила няня, заметив анкино волнение. -- Здесь все стриженые. Так лучше,-- голова всегда чистая будет.
   Сидя в ванне, Анка глотала слёзы, когда её руки ощупывали короткую щетину волос на голове.
   Анку увели во второй этаж, в спальню.
   -- Вот твоя кровать. Научись заправлять её. У нас это делают сами дети.
   Анка села на табуретку, тупо уставившись в пространство.
   Снизу продолжал доноситься шум. Потом зазвенел звонок, и шум утих.
   Анка очнулась от дум, когда в спальню ввалилась шумная ватага девочек.
   -- Говорят, новенькую привели. Да вот она!
   Анка почувствовала, как любопытные детские руки начали ощупывать её с ног до головы. Она отворачивала лицо, но пальцы слепых девочек настойчиво изучали все детали её лица.
   -- Большая,-- сказала одна из девочек.
   -- Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Откуда приехала? Что умеешь делать? -- засыпали Анку вопросами девочки.
   Она не успевала отвечать.
   -- Девочки, не приставайте! -- произнесла вошедшая воспитательница.-- Зовут её Анна, Нюра... Потом она всё вам расскажет. Лучше познакомьте её с нашими правилами, покажите ей всё помещение...
   -- Ладно! Хорошо, Мария Дмитриевна,-- в голос закричали девочки.
   -- Не все сразу, -- остановила детей Мария Дмитриевна.-- Пусть Уля ей расскажет. Возьми, Уля, над Нюрой шефство.
   -- Я Анка, а не Нюра, -- неожиданно для себя рассердилась Анка.
   -- Анка? Ты хочешь, чтобы тебя звали Анкой?
   -- Меня так зовут. Я -- не Нюра, -- упрямо твердила Анка. Ей не хотелось терять своё имя, как и волосы.
   -- Ну, что ж, пусть будет Анка, -- разрешила воспитательница.
   -- Ты никогда не была в интернате? -- спросила Уля.
   -- Нет.
   -- Где ты жила?
   -- Везде. В "гостинице мёртвых".
   -- Ой, что это такое? Там страшно? -- испугалась Уля.
   -- Когда много народу -- ничего не страшно. А вот когда я одна там ночевала -- очень страшно.
   Анка рассказала о ночи, проведённой в "гостинице мёртвых", о появлении и исчезновении щенка.
   -- У нас здесь своя собачка есть "Дружок". Ты грамотная?
   Анка сделала удивлённое лицо.
   -- Я же слепая.
   -- Ну, так что же? Мы все здесь слепые и учимся. Я уже в третьем классе.
   Анка не верила.
   -- Как же ты учишься? Ты видишь буквы?
   -- Нет, не вижу. У нас особые книги.
   Уля мигом принесла Анке толстую, пухлую книгу. Она взяла анкин палец и провела им по листу книги.
   -- Поняла, что это? -- спросила Уля.
   -- Тут как просо насыпано.
   Уля весело засмеялась.
   -- Ох, ты... просо! Да это точки наколоты. По ним и читаем.
   Уля с большим удовольствием и охотой посвятила Анку в секреты слепецкой грамоты. Анка узнала, что слепые учатся по системе Брайля, слепого француза. Азбука слепых имеет в основе шесть точек, расположенных в два столбца. Различные комбинации этого шеститочия обозначают разные буквы.
   -- Понимаешь, Анка? Вот давай напишем твоё имя. Щупай! Одна точка вверху слева -- это буква "а". Две точки вверху, одна справа в средине и одна слева внизу -- это "н". Одна точка слева внизу и одна вверху -- это "к". Получается Анка.
   Анка усердно водила пальцем по выдавленным точкам и с большим трудом подсчитывала и определяла их положение.
   -- Трудно! Не научусь, -- печально сказала она.
   -- Все так сначала думают, что не научатся!.. -- смеясь, ответила Уля.-- Вот пойдёшь в школу, там научишься.
   Интернат открывается перед Анкой неожиданными своими сторонами. Жизнь слепых детей шла по точно размеренному времени. В восемь утра их будил звонок. Зарядка, уборка кроватей, умывание, утренний чай. Затем -- занятия в школе, обед. Вечером -- работа в кружках, что ние, музыка, пение.
   Учёба Анке давалась с большим трудом. Она дичилась своих соседей по классу, в особенности мальчиков. Она никак не могла привыкнуть к тому, что всякий, вновь подходивший к ней, обязательно "осязал" её кончиками пальцев. Сама Анка долгое время не могла приучиться "осязать" своего собеседника.
   Её посадили в первый класс, где она оказалась самой великовозрастной -- переростком, как называли её учителя. Грамота не увлекала её. Читать по выпуклым точкам казалось медленно и скучно. Зато с большим удовольствием она слушала громкую читку книг, которая устраивалась довольно часто.
   У неё всё больше укреплялась мысль, что грамота ей не дастся. Поэтому и занималась она с большой неохотой.
   Ребята часто заставляли Анку петь. Она пела свои жалостные песни, и это напоминало ей улицу, Жучка, Катю. Строго размеренная жизнь интерната не могла вытеснить из памяти события последних лет жизни.
   Анка скучала. Иногда она уединялась и одним пальцем подбирала на пианино знакомые мотивы песен и тихонечко подпевала. Ей нравились звуки пианино. При каждом ударе клавиша они падали, как звонкие капли, и почему-то напоминали ей весенний день, когда, казалось, всё кругом звенит, как хрустальные сосульки, падающие с крыш.
   Обычно её не оставляли одну. Заслышав звуки пианино, ребята мгновенно облепляли Анку, тесно прижавшись друг к другу.
   Уже после Анки в первый класс привели такого же, как она, переростка Васю.
   Вася показал такие успехи в усвоении брайлевского чтения, что учителя просто диву дались. Слепая учительница Наталья Андреевна ставила Васю в пример.
   -- Смотри, какой он прилежный. Пришёл после тебя, а уже перегнал.
   Секрет васиных успехов скоро был разоблачён.
   Осмотревшись в интернате, Вася рассказал, что он прошёл уже три класса в школе слепых большого города в центральной части республики.
   -- Я уже везде был. В Крыму. Там тепло и виноград растёт. Был во Владивостоке. Там тоже море, но фрукты не растут. Народу много. Китайцы есть, японцы, корейцы... Подают там -- ничего, сносно, только милиция выселяет. В Москву ездил, в Ленинград. Попал как-то в Мурманск, да еле выбрался.
   Вася рассказывал о своих поездках с большим увлечением. Он действительно много проехал, но круг его впечатлений был очень не велик. Тепло, холодно, много или мало народу, как подают, как относится милиция. Ездил он в поездах, проходил по вагонам.
   -- Которые едут пассажиры -- завсегда помогают. Денег у них много, пищи всегда довольно.
   -- А кондуктора?
   -- Что мне кондуктора! Я скажу, что слепой, еду к родителям или в школу. Да мало ли что наговорить можно!
   Васины рассказы произвели на Анку большое впечат лсние. Беспризорная жизнь улицы встала перед ней в иной, более интересной окраске. Но она знала, что с улицей покончено. Там ждёт её одиночество в "гостинице мёртвых".
   

7

   За окнами интерната бушевала весна. Ребята узнали о ней потому, что воздух улицы встречал теперь их лица особенно ласково, стал податливым снег под ногами. Не хотелось заходить в интернат, не хотелось толкаться в зале отдыха.
   Анка сидела на лавочке в ограде интерната. Все ребята расползлись по просторной ограде и играли. Слышался их пёстрый, неумолчный говор. Анке играть не хотелось.
   Вдруг она ощутила лёгкое прикосновение к лицу.
   -- Анка!
   Анка вздрогнула.
   -- Тише! Это я -- Жучок!
   Анка и без этого предупреждения узнала голос Жучка. Она протянула руки, чтобы ощутить присутствие Жучка. Жучок поймал анкину руку и серьёзно, по-взрослому пожал её.
   -- Ой, Жучок! Откуда ты взялся? -- радуясь и почти плача, спросила Анка.-- Я тебя искала, искала.
   -- Из колонии смылся.
   -- А Катя где?
   -- Катю услали. Какой-то канал строить. Как ты живёшь тут?
   -- Ничего. Только скучно очень.
   Зазвенел звонок. Перемена кончилась.
   -- Теперь приходить к тебе буду.
   И Жучок шмыгнул в ворота.
   Анка была потрясена встречей. Куда девалась её грусть, неподвижность, равнодушие. Она говорила без умолку и даже удивила учительницу успехами.
   -- Наконец-то ты за ум взялась, -- заметила та.
   Жучок пришёл на следующей неделе.
   -- Когда мне надо тебя, я свистну вот так...-- и Жучек издал два пронзительно высоких коротких свистка.-- Как услышишь -- выходи. Я такое придумал! -- в восторге от собственных мыслей произнёс Жучок.
   Теперь для Анки настали дни тревожного ожидания. Уроки она высиживала спокойно -- в эти часы Жучок по уговору приходить не должен. Но вечерами и даже ночью Анка мучительно прислушивалась к звукам улицы и с минуты на минуту ждала свистка.
   Жучок долго не появлялся, и Анка измучилась.
   "Не засыпался ли опять?",-- думала опа.
   А Жучок в эти дни проявлял лихорадочную деятельность. Для задуманного им предприятия нужно было собрать как можно больше денег. Когда, по его мнению, денег оказалось достаточно, он пришёл к Анке. В её согласии он не сомневался.
   Анка сидела и читала поэму Пушкина "Руслан и Людмила", напечатанную брайлевским шрифтом. Книга слепых не похожа на книгу зрячих. Она напечатана на толстой бумаге, листы большие, как в альбомах длярисования. Выпуклые точки не дают листам плотно сжиматься, поэтому книга делается пухлой и громоздкой.
   Свисток оторвал Анку от книги. Она мгновенно накинула на себя пальтишко и с книгой выбежала в ограду.
   -- Анка! -- позвал её Жучок. -- Уйдём от двери.
   Они отошли в садик и уселись на скамейку.
   -- Надо ехать, -- без предисловий сказал Жучок. -- Тут пустое место. Каждый милиционер знает.
   -- Куда? -- почему-то торопясь, спросила Анка.
   -- На восток, -- твёрдо ответил Жучок. -- Наши там были, говорят, много дела будет.
   -- А как же я?.. -- растерялась девочка.
   -- Интернат жалко? -- презрительно произнёс Жучок.-- В детдом всегда успеешь. А это у тебя что? -- вдруг обратился он к Анке, дотрагиваясь до книги.
   -- Это книга.
   -- Книга? -- изумился Жучок. -- Да в ней ничего не напечатано.
   -- Она для слепых. Точки тут.
   Жучок взял книгу, Г большим любопытством осмотрел её.
   -- Чудно! -- прищёлкнув языком, воскликнул он. -- Ты её забери. Может, пригодится. Поедем сначала в Иркутск. Посмотрим. А потом в Читу, во Владивосток... Там, говорят, море.
   Анка утвердительно кивнула головой. Она знала о Владивостоке со слов Васи.
   -- Не понравится -- махнём в Москву, в Ленинград, а потом к тёплому морю. Проехать можно, я всё разузнал. Завтра и уходи.
   -- Завтра? -- испугалась Анка.
   -- Что ж киснуть! Ты соберись, хорошенько оденься. Одеяло можешь прихватить?
   -- Могу.
   -- Нет, одеяло, пожалуй, не надо! -- передумал Жучок.-- Из-за одеяла искать будут, а так -- кому ты нужна.
   Анка вернулась в интернат, как в чужое помещение. Пыталась продолжать чтение, но ничего не вышло. Долго не спала. Думала, как лучше уйти. В калитку нельзя -- могут увидеть из учительской. Уйти во время прогулки по городу невозможно.-- Жучок поможет,-- успокоилась она.
   Утром, прибирая кровать, думала:
   -- Последний раз тебя прибираю.
   А потом неожиданно пришла мысль:
   "Нужно ли бежать? Стоит ли менять новую жизнь на случайности улицы? Ещё раз очутиться в "гостинице мёртвых"? Но ведь я же обещала Жучку... Нет, нельзя оставаться!.."
   Бегство из интерната произошло просто. Жучок увёл её в садик, посадил на забор, и она легко перелезла его, прыгнула на землю и очутилась за пределами интерната.
   -- На вокзал? -- выпытывала Анка, идя с Жучком по городу.
   -- На вокзал нельзя. Сейчас искать тебя будут.
   Жучок привёл Анку на новую квартиру. Это была заброшенная будка у гавани лесозавода. Видимо, она использовалась только летом, когда к лесозаводу приставали длинные ленты плотов. Будка стояла на территории завода, поэтому, чтобы пробраться в неё, нужно было пролезть через дыру в заборе. Зато Жучок считал это убежище совсем безопасным. Здесь не угрожали облавы.
   -- А я уж придумал, что делать с этой книгой! -- с торжеством сказал Жучок, когда они пришли в будку.-- Ты будешь по ней ворожить.
   Анка была изумлена.
   -- Да разве можно по ней ворожить? Это стихи Пушкина.
   -- Дура! Никто кроме тебя ведь не знает, что в ней написано.
   Жучок подробно и терпеливо разъяснил, как Анка должна ворожить. Желающий гадать должен сам (обязательно сам!) указать страницу и строку в книге. Анка, в зависимости от того, кто желает гадать, должна наговорить ему, как выражался Жучок, "кучу арестантов".
   -- Ты больше налегай, что ждёт счастье, богатство. Не жалей хвалить! Знаешь, как цыганки ворожат?
   Анка вспомнила, что ещё в деревне она часто присутствовала при ворожбе. Она быстро переняла певучий говорок ворожеи, и когда попробовала гадать Жучку, он с удовольствием ответил:
   -- Хорошо, выходит!
   В будке они прожили с неделю. Жучок никуда не выпускал Анку, боясь, что её по свежим следам будут искать. Сам каждый день уходил в город и возвращался нагруженный закусками.
   На вокзал они пришли вечером. Пробрались на перрон. На третьем пути стоял пассажирский поезд.
   -- Это, дяденька, куда поезд идёт? -- учтиво спросил Жучок проводника.
   Проводник, молодой белобрысый парень, ответил не сразу.
   -- В Алма-Ату! Экой племянничек выискался...
   -- В Алма-Ату? -- разочаровался Жучок и отвёл Анку в сторону.
   -- Может быть, в Алма-Ату поедем? -- спросил он Анку.
   -- А мне всё равно!-- торопливо ответила Анка. Ей хотелось скорее устроиться в вагон. Она боялась, что её задержат и вернут в интернат.
   Белобрысый проводник заметил эту пару. Когда Жучок стал подсаживать Анку в вагон, он закричал:
   -- Это куда? Пассажиры...-- с презрением закончил он.
   -- Мы, дяденька, в Алма-Ату... в школу к слепым сестрёнку отвезти.
   -- Знаю, знаю! Давай, не разговаривай. А то к агенту отправлю.
   Опытный Жучок не стал настаивать и, чтобы не терять перед Анкой своего авторитета, сказал беспечно:
   -- Не стоит в Алма-Ату. Подождём поезда на Владивосток.
   Жучок набрался храбрости и повёл Анку к дежурному по вокзалу.
   -- Дяденька, нам уехать надо. Сестра слепая, её в школу отвезти надо, а в поезд не пускают,-- жалобно говорил он, и дежурному показалось, что на глазах Жучка заблестели слёзы.
   -- Куда ехать-то?
   -- В Иркутск.
   -- А почему здесь не устроил?
   -- Переполнено, дяденька.
   -- Документы есть?
   -- Нету. Мы из деревни прямо. Здесь не приняли... Отца у нас нету, а мать умерла.
   -- Ну, подождите, На пятьдесят второй посажу.
   Торжествующий Жучок озорно ткнул Анку в бок.
   -- Всегда так действуй! -- посоветовал он.
   Только под утро пришёл пятьдесят второй. Добравшись до состава, ребята полезли в вагон. Их остановил неизбежный крик:
   -- Куда?
   -- Нам, дяденька, дежурный по вокзалу разрешил. Слепые мы...-- жалостно проговорил Жучок.
   -- Слепые, а в темноте, видите... -- добродушно сказал проводник.
   То ли дежурный, действительно, сказал о своём разрешении, то ли проводник был в благодушном настроении,-- но ребятам удалось сесть в последний вагон поезда.
   Они забрались на верхние полки и моментально заснули.
   Спали долго. Жучок несколько раз просыпался. Было уже совсем светло, пассажиры давно проснулись. На одной из станций долго стояли.
   -- Тайга,-- услышал Жучок.
   Вагон катали по путям, потом снова началось мерное покачивание.
   -- Поехали,-- с облегчением подумал Жучок. Мельком взглянул на спящую Анку, повернулся лицом к стене и снова заснул.
   Проснулся Жучок от необычной суеты в вагоне. Пассажиры стаскивали с полок чемоданы, мешки, корзины, одевались.
   -- Приехали!
   -- Это какая станция? -- спросил Жучок.
   -- Слезай! Дальше не повезут,-- со смехом ответил высокий чернобородый мужчина.
   -- Да, Томск уж! Пора вылезать, -- подняв кверху круглое лицо, приветливо сказала маленькая полная женщина.
   -- Томск?..-- как ужаленный вскочил Жучок.-- Да мне в Иркутск надо,-- почти с плачем выкрикнул он.
   -- Э-э... тебе, значит, в Тайге пересесть надо было! А это прямой томский вагон.
   Анка прислушивалась к гомону вагона. Она почувствовала, что произошло что-то неприятное.
   Жучок перелез на полку к Анке и зашептал:
   -- Понимаешь, попали в Томск. А мне в Томск нельзя. Я из здешней колонии смылся.
   Анка растерялась и не знала, что ответить. Тревога Жучка передалась и ей.
   -- Понимаешь, меня могут здесь забрать.
   Жучок не знал, что делать. Он решил было остаться в вагоне и уехать с ним обратно, но было неизбежно столкновение с проводником, которое могло кончиться плохо. Выходить на вокзал тоже опасно.
   -- Ты, Анка, иди на вокзал, а я спущусь по буферам на другую сторону. Потом я найду тебя...
   Какая-то сердобольная женщина довела Анку до вокзала. Она села на скамейку и стала ждать. Ей много раз пришлось отвечать на вопросы любопытных: кто она, откуда, чего ждёт.
   Вокзал постепенно пустел. Время шло. Анка сходила в буфет, купила сайку, выпила два стакана чаю. Жучок не появлялся.
   -- А это что? -- спросила Анку звонкоголосая женщина.
   -- Книга.
   Потом, сообразив, на всякий случай добавила:
   -- Ворожу по ней.
   Женщина что-то горячо зашептала своей соседке. Ан ка равнодушно отвернулась от женщины. Та, пошептавшись, обратилась к Анке уже заискивающим тоном:
   -- Правда, ворожишь? Поворожи мне.
   -- Здесь нельзя! -- сухо ответила Анка, сообразив, что в вокзале нельзя привлекать к себе никакого внимания.
   Женщина отстала. Наступил вечер. Вокзал снова наполнился пассажирами, приехавшими к вечернему поезду.
   Ночь Анка провела на вокзале. Стало ясно, что Жучок не придёт. Видимо, его поймали и вернули в колонию. Надо было заботиться о себе самой.
   Анка ещё не осознала полностью всей трагичности своего положения. Хотя она всё более убеждалась, что Жучка ждать на вокзале бесполезно, но всё же продолжала на что-то надеяться. Надежда то исчезала совсем, то беспричинно рождалась снова. Возникла мысль, что Жучка легче всего встретить на базаре. Значит, нужно итти на базар. Кстати, там можно подработать. Деньги были бы далеко не лишними -- у Анки осталось всего три рубля с какой-то мелочью. Она подробно расспросила, как попасть на базар, и уехала в автобусе, разменяв тройку.
   Ходить, толкаться по базару было бесполезно. Анка выбрала место и села, разложив книгу на коленях. Через несколько минут она начала петь.
   В интернате она привыкла петь тихо и теперь ей пришлось напрягать голос, чтобы её слышали. На этот раз Анке не повезло. Редкие слушатели ненадолго останавливались около Анки, холодно прислушивались к песне и уходили, равнодушные и замкнутые. Только один раз Анка услышала отзыв, который объяснил ей причину неуспеха.
   -- Какие это песни! Вот у нас слепцы поют...
   Голос запел тихонько:
   
   От павших твердынь Порт-Артура,
   С кровавых маньчжурских полей
   Калека солдат изнурённый
   К семье возвращался своей.
   Спешил он жену молодую
   И малого сына обнять.
   Пришёл он в убого жилище,
   Ему никого не узнать...
   
   Итти на вокзал? Надежда встретить Жучка на базаре исчезла, как лёгкий дым, и даже не принесла глубокого огорчения. С какой стати он будет искать Анку на базаре, когда велел ждать на вокзале? Теперь захотелось немедленно вернуться на вокзал. Может быть, он уже приходил, может быть, ждёт сейчас. Анка заторопилась и стала подниматься. Её остановил голос женщины с вокзала:
   -- Ведь ты ворожишь? Поворожи.
   Анка испугалась и, чтобы отвязаться, неприязненно сказала:
   -- Рубль давай.
   Слышно было, как женщина зубами развязывала узелок платка и отсчитывала деньги.
   -- Возьми! Только поворожи! -- просительно сказала женщина.
   Делать было нечего. Анка подала книгу.
   -- Покажи своим пальцем, на каком листе тебе ворожить.
   Женщина с большой опаской прикоснулась к книге, тяжело вздохнула и сказала:
   -- Тут!
   Анка нащупала палец женщины и сначала про себя прочитала:
   
   Со вздохом витязь вкруг себя
   Взирает грустными очами.
   О, поле, поле...
   
   Дальше Анка знала наизусть. Женщина, притаив дыхание, ждала. Анка машинально прочла:
   -- О, поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями...
   -- Батюшки! Чтой-то ты говоришь? -- испуганно отодвинулась женщина.
   -- Нет... Это ничего, -- забормотала Анка, стараясь выиграть время и собраться с мыслями. -- Слушай дальше. Что ты потеряла -- обязательно найдёшь. Вещь если какую -- найдётся.
   -- Не вещь... -- покраснела женщина и отвернулась, скрывая от Анки лицо.
   "Значит, надо про любовь!.." -- догадалась Анка и начала заученные с Жучком слова:
   -- Красавец твой вернётся. Крепко ты пала ему на сердце, хочет тебя забыть--кралю золотую -- и не может... Ночи теперь не спит, всё о тебе думает.
   -- Это ты про которого? -- спросила женщина.
   -- Про первого,-- не задумываясь, ответила Анка.
   -- Верно!-- в восхищении воскликнула женщина.-- А ты про Гришку погадай.
   -- Про Гришку снова надо... Покажи другое место...
   -- Ах ты, пики-козыри. Чёрная-белая магия... Слепой врёт и глазом не моргнёт! -- вдруг раздался весёлый мужской голос. Анке он показался знакомым.
   -- Слепая, что ли? -- всё ещё весело спрашивал голос.
   Анка думала, что вопрос относится к ней, но за неё ответил мальчик, сопровождавший слепого:
   -- Слепая. Книжка у ней брайлевская.
   -- А-ах!..-- как-то по-особенному крякнул слепой.-- А ну, покажи мне книжку!
   -- Да ты что мешаешь! -- зло выкрикнула женщина.
   -- Не мешаю, а на дело склоняю. Голову она вам морочит, деньги от вас достать хочет. Я сам слепой, вижу, что книга у неё олепецкая. Дай, я прочитаю.
   Мальчик взял книгу из рук Анки и подал слепому.
   Тот быстро прошёл пальцами по первой странице. Лицо его прояснилось, показалась игривая улыбка.
   -- Пушкин! -- в восторге выкрикнул он.-- Александц Сергеевич Пушкин! Руслан и Людмила!
   -- Ну, так что же? -- неприязненно отозвалась женщина, которой имя Пушкина ничего не говорило.
   -- А то, что это стихи! Их в школе читают, ребятишки ума наживают, а она ворожит. А дуры ей деньги платят!
   -- Умный какой нашёлся. А хоть бы и деньги... Питаться-то ей надо.
   -- Ну-ну!-- пропитается в другом месте, а не нищенством.
   Он подсел к Анке.
   -- Ты откуда? -- тихо спросил он.
   Анка молчала.
   -- Да ты не молчи. Чего хорошего -- людей обманывать и милостыню собирать!
   Инвалид быстро пробежал пальцами по анкиному лицу.
   -- Кто же ты? Что-то я припоминаю.
   Мальчик сказал:
   -- Она к нам в общество слепых приходила.
   -- A-а! Это которая убежала? Так, так, пики-козыри! Пойдём с нами, поговорим.
   Инвалид взял Анку за руку.
   -- Теперь домой, -- обратился он к проводнику.
   -- Вот где встретились! Ах-ха! Мир-то тесен! Слепые друг на друга натыкаются. Да ты не грусти, девушка. Всё пройдёт, когда человек человека найдёт...
   Анка только теперь вспомнила балагура, который предлагал отдать её в пимокатную. Она безвольно зашагала за бодрым весельчаком. Теперь ей было всё равно.
   

8

   В трикотажной -- высокой светлой комнате -- стояло тридцать чулочных машин. На них работали слепые женщины и девушки, в большинстве -- молодёжь.
   Сосредоточив своё внимание на пальцах, они смотрели незрячими глазами поверх машин, и оттого казалось, что работают они играючи, не серьёзно. Но пальцы их находились в непрерывном движении, -- они нащупывали нитки, проверяли состояние иголок, натирали парафином катушки, чтобы легче шла нитка, приспособляли машину, присучивали нитки для вязки пяток и носков. По звуку машины, по лёгкости хода нужно было своевременно заметить обрыв нитки, сломанную иголку, чтобы не допустить брака.
   Когда попадалось плохое сырьё -- неровно скрученная или слишком толстая нитка -- инструктору, руководящему работой слепых, приходилось туго. То и дело от машин кричали:
   -- Шура! Поправь! Смени иголку!
   Инструктор -- молодая девушка Шура -- беспрестанно ходила от одной работницы к другой. Остановившаяся машина снова вступала в строй, и глухое жужжание не прекращалось ни на минуту.
   Резкий дребезжащий звонок пронёсся по трикотажной. Машины умолкли. На смену однообразному шуму машин пришли оживлённые разговоры работниц.
   Анка поднялась с табуретки, сунула в середину чулка бумажку со своей фамилией и быстро вышла из цеха.
   Жила она тут же при мастерской. Вдвоём с работницей Маней они занимали маленькую комнатку. Маня была всего на два года старше Анки.
   Анка, напевая, сняла с гвоздя полотенце и пошла умываться.
   -- Ожила, Анка? -- довольно сказала Майя.
   -- Живу, Маня, живу! -- крикнула Анка уже за дверью.
   -- Анка!-- обняла её Маня по дороге в столовую.-- Радуюсь я, когда слышу, что ты смеёшься. Душа твоя поёт...
   -- Поёт, -- ответила девушка. -- Я нашла свою дорогу.
   Подруги часто делились своими мыслями. В их судьбе было много общего.
   Обе они пели в хоре производственных мастерских общества слепых.
   -- A-а! Певцы-слепцы!.. -- встретил их неугомонный Егор, когда они пришли на спевку.-- Песни учить -- видно, не нитки сучить! Сами идут -- других ведут. Пу, как, Анка, жизнь?
   -- Хорошо, Егор Сергеич! -- весело ответила Анка.
   -- Ещё веселее будет,-- пики-козыри!
   Хор готовился к выступлению по радио, поэтому все подтянулись, не было слышно обычных шуток, капризов и недовольства.
   Анка запевала в хору русскую песню "Эх ты, калинушка"...
   Пела она охотно, с увлечением.
   Егор Сергеич только покрякивал:
   -- Вот поёт девка! Вот поёт!
   Действительно, можно было заслушаться. Чистый, как светлый ручеёк, глубокий грудной голос Анки звучал тепло и задушевно, трогал, волновал, и слушатели отзывались на анкину песню, как на ласку матери. И вслед за ней, подчиняясь вожаку, его воле, пел хор.
   После спевки Егор Сергеич заговорил с Анкой неожиданно серьёзно, без обычных прибауток.
   -- Я уезжаю, Анка.
   -- Куда? -- удивилась девушка.
   -- В Одессу. К профессору Филатову. Хочу видеть, Анка!
   Анка уже слышала о том, что профессор Филатов многим возвратил зрение путём пересадки роговицы от трупов.
   -- Сегодня был на комиссии... Есть надежда. Эх, Анка, Анка!.. Я ведь ослеп уже взрослым. Может быть, я увижу тебя, Анка! -- подчеркнул он.
   -- Поезжай, Егор Сергеич... Я очень, очень желаю тебе успеха, -- с чувством сказала Анка. После того, как два года тому назад Егор Сергеич застал её на ворожбе и увёз в мастерскую, она питала к нему большое чувство благодарности.
   -- Денег мне артель даёт... Неужели я увижу свет?..
   Анка не разделяла восторгов Егора Сергеича. Она сама не помнила ни света, ни солнца, ни красок... Мир представлялся ей наполненным только звуками и осязаемыми предметами, которые имели форму, но не имели цвета. И когда она читала в книгах описания природы, сна хорошо понимала говор реки, шум леса, пение птиц, прохладу и зной, но описание цветов, картин заката, голубого неба -- оставляло её равнодушной. Закат -- это просто становится холоднее, а небо... небо было непонятно совсем.
   Егор Сергеич потерял зрение во время гражданской войны. Колчаковский снаряд ударил вблизи. Взрывом приподняло Егора Сергеича, отбросило в сторону. Он потерял и слух и зрение. Слух понемногу вернулся, а зрение исчезло безвозвратно. Он, конечно, не мог забыть мира, который он видел, будучи уже взрослым. Всегда бодрый и довольный, -- он сделал эту бодрость защитой от тоски по скрывшему от него свои краски миру,-- он никогда не терял надежды стать снова зрячим. Сначала он был убеждён, что к нему вернётся зрение так же, как вернулся слух, потом стал рассчитывать на науку.
   -- Раньше считали, что слепые -- наказание божье, несчастненькие. А теперь мы работаем вместе со зрячими. А наука? Наша наука стала для всех. Не может быть, чтобы учёные доктора не достигли. Ищут и достигнут!
   Егор Сергеич уехал. Успех его операции волновал слепых, в особенности -- не слепорождённых, а потерявших зрение.
   

9

   Перед самым концом смены инструктор Шура подошла к Анке и шепнула:
   -- Там к тебе гость. Ждёт.
   -- Гость? откуда гость? -- думала Анка.-- Жучок?
   Но ведь прошло уже около трёх лет с тех пор, как он скрылся от неё на томском вокзале.
   После звонка Анка бросилась в комнату. Вошла настороженно, чувствуя присутствие кого-то постороннего. В комнате стоял необычный запах. Пахло аптекой и табаком.
   Кто-то неуклюже ловил её руку. Потом она услышала хриплый голос.
   -- Здравствуй, Анка!
   Голос казался знакомым и напомнил о чём-то тревожном.
   -- Кто это? -- почти крикнула Анка.
   -- Не узнала. Доченька, не узнала...-- с неприятной приниженностью произнёс посетитель.
   "Отец,-- мелькнуло в анкиной голове.-- Отец! Откуда, как он, зачем?"
   -- Тятя? -- вопросительно произнесла она.
   -- Тятя. Твой тятя! -- всхлипывая произнёс он.
   У Анки подкосились ноги. Посещение было неожиданным и ненужным. На мгновение она подумала: неужели он возьмёт её отсюда?
   -- Вот ты как выросла, Анка. Совсем невеста.
   Анка не знала, что сказать, как держать себя с отцом.
   Выручила пришедшая Маня.
   -- У тебя гость? Кто?
   -- Отец приехал.
   -- Вот и хорошо! Чаем его напоить надо.
   -- А и верно,-- обрадовалась Анка.-- Ты, тятя, подожди, я сейчас! -- Она мгновенно скрылась за дверью, оставив Маню разговаривать с отцом.
   За чаем отец разговорился. Поездка его на золотые прииски оказалась неудачной. Всё не попадал на "жилу". А потом, в довершение всего, отморозил ноги при переходе с одного прииска на другой.
   Анка слушала рассказ отца и думала об одном: что ему нужно от неё? Никакого чувства не возбуждал отец,-- ни обиды за то. что оставил её на базаре, ни сочувствия к его нескладной жизни.
   Рассказав о себе, отец начал осторожно выпытывать, как живёт Анка, сколько зарабатывает.
   -- Она у нас ударница! Когда и двести заработает!..-- похвасталась подругой Маня.
   -- У тебя всё к добру! И самое худое на хорошее оборачивается,-- сказал отец.-- А вот я богачом захотел быть, да не вышло! -- И снова он начал жаловаться.-- Теперь уж никто не поможет. Кому я нужен? -- с явной целью вызвать жалость закончил отец.
   От недавней получки у Анки осталось тридцать рублей. Она отдала их отцу.
   -- Значит, зла на меня не держишь? -- полувопросительно произнёс отец.-- Спасибо! Вот уж спасибо!
   -- Поеду в деревню,-- сообщил он, прощаясь с Анкой.-- А ты отца не забывай... Не со зла я тогда тебя оставил,-- нужда заставила. Край пришёл -- деваться мне с тобой было некуда.
   Посещение отца оставило в анкиной душе неприятный осадок. Оно подняло воспоминание о жестокой полосе жизни.
   -- Ты плачешь? -- удивилась Маня, услышав тихие всхлипывания Анки.-- Отца жалко?
   -- Никого мне не жалко. Забыла я про него.
   -- Так о чём же ты ревёшь, дурочка? Будет нюнить! Сегодня нам надо подтянуться.
   Вечером должна была состояться проверка хора представителями радио. Хористы чувствовали себя празднично подтянутыми. Ещё бы! Надо было показать, что хор имеет право выступить и перед широкой аудиторией.
   В репертуаре хора, наряду с современными песнями, большое место занимали старинные русские и украинские песни.
   Два представителя радио -- хормейстер Евгения Львовна и композитор Степанов -- пришли на проверку с большим предубеждением. Их смущало, что хор не может использовать ноты.
   Но первая же песня, спетая слепыми, начала разрушать предубеждение.
   -- А ведь есть недурные голоса,-- шепнула Евгения Львовна, наклонившись к Степанову.
   Особенно их удивило исполнение хора из оперы "Руслан и Людмила". Чувствовалось не только наличие хороших голосов, но и определённая музыкальная культура.
   -- Очень хорошо! -- вслух сказал Степанов.
   -- А солистов у вас нет? -- спросила Евгения Львовна.
   -- Есть,-- коротко ответил руководитель хора и повернул своё незрячее лицо.-- Только мы их ещё не выпускаем. Если хотите,-- послушайте.
   Не ожидая согласия, он шепнул что-то Анке. Она вышла из рядов и стала рядом с баянистом.
   -- Хорошенькая! -- опять шепнула Евгения Львовна своему спутнику.-- Её не портит даже слепота.
   Анка спела "Лучинушку".
   Она слышала эту песню несколько раз. По радио её пела народная артистка. Молодой сильный голос Анки ещё не совсем подчинялся певице, но в её исполнении песня приобретала какую-то особенную теплоту, искренность, которая всегда находила пути к сердцам слушателей.
   Степанов пришёл в восторг. По его просьбе Анка спела ещё несколько песен. Он сказал, прощаясь с руководителем хора:
   -- Поздравляю вас. Эта девушка -- талант!
   А Евгения Львовна, не выдержав, расцеловала Анку и шепнула ей:
   -- Будешь учиться пению. Я об этом позабочусь.
   И анкины дни покатились, до краёв наполненные упорним трудом, учёбой. Семь часов за машиной в цехе, затем вечерняя общеобразовательная школа и, наконец, работа с прикреплённым учителем пения.
   

10

   Инструктор Шура ахнула, увидев входившего в цех Егора Сергеича. Она крепко сжала ему руку, уставилась в его глаза и взволнованно, скрывая охватившую радость, приглушённо спросила:
   -- Видишь? Видишь?
   Егор Сергеич тряхнул головой, улыбнулся и так же тихо ответил:
   -- Вижу!
   -- Пойдём отсюда! -- увлекла его Шура из цеха.-- Ты у меня всю работу сорвёшь.
   Егор Сергеич вышел в коридор.
   -- А ведь я тебя по голосу узнал, хоть и вижу.
   -- Ну, рассказывай скорей, как это... какая операция,-- заторопила Шура.
   -- Разве я знаю? Пересадили роговицу...
   -- Ну, а ты что?
   -- Я? Я чуть не умер от радости...
   Шуоа приготовилась было слушать рассказ Егора Сергеича, но нужно было итти в цех. Без неё останавливались машины.
   -- Ты погоди,-- сказала она Егору Сергеичу.-- Сейчас у нас конец смены, расскажешь, порадуешь.
   Егор Сергеич всё же потихоньку зашёл в цех и стал рассматривать работниц. Он знал их по голосу, но по внешнему виду не мог назвать ни одной. Он пробежал глазами ряды работниц.
   -- Которая из них Анка? -- спросил он себя.
   Он остановился на одной работнице, у которой были светлые волосы, правильные и строгие черты лица. Это лицо портили глаза: один был совсем закрыт веком, а другой, несоразмерно большой, с бельмом. У него сжалось сердце. Неужели это Анка? Ему стало до слёз жалко девушку, которую он подобрал на томском базаре.
   После звонка работницы прошли мимо него. Сколько он ни пытался мобилизовать свои знания об этих девушках,-- он никого нс мог узнать.
   -- Которая же Анка? -- тихо спросил он у Шуры и боялся ответа. Ни одна из них не соответствовала тому представлению, которое он составил об Анке, будучи слепым.
   -- Анки сегодня нет,-- ответила Шура.-- Её вызвали в общество слепых. 1ы знаешь, её, кажется, определяют в музыкальный техникум учиться пению.
   Егор Сергеич облегчённо вздохнул.
   Вечером он пришёл прямо в комнату Анки.
   -- Кто это? -- спросила Анка, услышав скрип отворявшейся двери.
   Егор Сергеич ответил не сразу. Он внимательно рассматривал Анку. Перед ним была тоненькая стройная девушка. Облитые красными лучами заходящего солнца её волосы отливали светлой бронзой. Глаза смотрели прямо и неподвижно.
   Только эта неподвижность и бесстрастность взора говорили, что перед ним слепая.
   -- Вот ты какая, Анка! -- воскликнул Егор Сергеич.-- Ну, здравствуй!
   -- Егор Сергеич! -- обрадовалась Анка и начала ловить его руку. В её неуверенных, угловатых движениях была какая-то детская беспомощность.
   Егор Сергеич быстро приблизился к ней и схватил её за руку.
   -- Вот ты какая, -- задумчиво повторил он.
   -- Какая?
   Егор Сергеич не нашёл, что сказать. Он усадил Анку на стул.
   -- Ты знаешь, я теперь по-новому знакомлюсь с людьми. Я их не узнаю, пока не услышу голос... Ты видишь сны, Анка? -- неожиданно спросил он.
   -- Нет! -- печально ответила Анка.-- Я ничего не вижу.
   -- А мне теперь снится каждую ночь...
   Егор Сергеич, едва сдерживая переполнявшую его радость, рассказал Анке о своей поездке в Одессу к профессору Филатову.
   -- Он говорит, что сто тысяч слепых могут увидеть свет. Они там научились сохранять зрачки трупов тридцать дней. Может быть, и ты, Анка, увидишь свет...
   -- Я забыла свет. Доктора говорят, что у меня не работают зрительные нервы. И нечего мечтать о том, что не сбудется.
   Анка перевела разговор на другое.
   Она оживилась, рассказывая о своих успехах.
   -- Что же мне ещё надо? Я могу и буду учиться. Ты недаром воевал за советскую власть! Она возвратила зрение не только тебе, но и всем нам. Ты же сам говорил, что у слепых зрение -- это знания и навыки! Я -- ударница, скоро закончу рабфак... А дальше? Дальше у меня голова кружится, когда я подумаю, какие у меня возможности.
   Егор Сергеич слушал Анку и поражался.
   -- Сколько в ней энергии... Она сумела сделать свою жизнь полной и радостной. А раньше?
   И, отвечая своим мыслям, он сказал:
   -- В лучшем случае, нас, слепых, раньше только жалели. А теперь -- не надо нам жалости. Мы стоим на своих ногах.
   Анка заметила, что Егор Сергеич говорил "мы".
   -- Какой же ты слепой? Ты теперь зрячий! -- улыбаясь сказала она.
   -- Никогда... никогда не уйду от вас. Все мои дни отдам слепым! -- взволнованно проговорил Fron Сепгекч.-- Я не плохо работал, когда был слепой. Разве я буду лишним у вас? -- уже весело закончил он.
   Анка, подумав, тихо и серьёзно ответила:
   -- Ты очень нужен нам, Егор Сергеич! Останься таким, каким был -- весёлым, бодрым... Это -- поднимает людей...
   

11

   После торжественной части на заводском вечере премировали лучших стахановцев.
   Услышав свою фамилию, взволнованные необычайной теплотой и овациями выходили за получением премий слесари, фрезеровщики, монтёры, бригадиры, строители.
   Отвечали кратко:
   -- Получая премию, обязуюсь ещё лучше...
   В особенности хорошо встречали женщин.
   -- Лиза Иванова -- токарь механического цеха -- премируется патефоном.
   Шквал аплодисментов, оживлённый говор проводили Лизу в президиум.
   -- Катя Журавлёва -- бригадир монтажников -- премируется...
   Взрыв аплодисментов заглушил слова со сцены.
   Из-за стола президиума поднялась высокая, черноволосая девушка. На её строгом лице отразилась необычная растерянность. Ей приветливо улыбались многие незнакомые лица, о ней говорили с большой гордостью, как о знатном человеке завода.
   Она подошла к рампе, хотела что-то сказать, но не могла. Махнула рукой, и только в президиуме услышали:
   -- Что там... жизнь отдам...
   Вечер оканчивался концертным отделением. Первые ряды зала заняты сплошь стахановиами. Возбуждённые, они очень отзывчиво принимают артистов, аплодируя даже при объявлении незнакомых фамилий. Более шумными аплодисментами встречали знакомых артистов. Так встретили артистку Дроздову, известную по радио.
   Под руку с пианисткой она вышла на сцену. Чуть заметная связанность движений и безразличный взгляд артистки не ускользнули от внимательных зрителей. По залу прошёл шёпот.
   Катя Журавлёва, не отрываясь, смотрела на артистку. Она мучительно вспоминала, где и когда она видела это лицо. Когда артистка произнесла: "Зачем тебя я, милый мой, узнала" -- русская песня",-- её больно кольнуло в сердце. Мгновенно припомнились давно ушедшие дни, наполненные мраком, "гостиница мёртвых", базар.
   -- Анка! -- чуть не крикнула она.-- Анка!
   Она пыталась сидеть, заглушив волнение, но ей это не удалось. Она не слышала, что пела Анка, не разбирала слов... Она чувствовала только один голос -- голос слепой нищенки Анки, поющей на базаре. Не вытерпев, она поднялась с места. На неё зашикали. С пылающим лицом, пригибаясь, торопливо вышла в коридор и бросилась за кулисы.
   Несмотря на протесты, она прошла к самому выходу на сцену и притаилась, ожидая возвращения Анки.
   Под руку с пианисткой Анка вышла со сцены.
   Катя бросилась к ней, схватив её за руку.
   -- Анка!
   Анка, поражённая неожиданностью, отшатнулась.
   -- Анка, Анка! -- продолжала звать Катя.-- Не узнаёшь?
   -- Кто это? Кто? -- заторопилась Анка, узнавая и не узнавая голос Кати.-- Катя? -- всё ещё нерешительно произнесла она.
   -- Анка! Анка! -- почти плача повторяла Катя.
   Анка бросилась к Кате. Они целовались, сжимая друг друга в объятиях, и обе плакали.
   -- Вот дуры! Чего мы плачем! --опомнилась наконец Катя.-- Ведь всё хорошо!
   Когда прошёл первый порыв радости, Анка осторожно спросила Катю:
   -- Как же ты теперь. Катя?
   Катя поняла вопрос. Весёлым окрепшим голосом она ответила:
   -- Я ведь тогда тоже слепая была... Теперь увидела прекрасный мир...
   -- А Жучок? -- вспомнила Анка.
   Катя ответила не сразу.
   -- Жучок потерялся. Последний раз слышала, что он уехал на Дальний Восток. Может быть, и он... стал человеком.
   И крепко сжала анкину руку.
   
   1937 г.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru