Мар С.
Сгоревший поэт

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Сгоревший поэт.

   
   Не храпи запоздалая тройка!
   Наша жизнь пронеслась без следа.
   Может, завтра больничная койка
   Успокоит меня навсегда.
   
   Сбылось, но не так. Больно сжимается сердце, но с того и начнем: в гостинице на трубе от парового отопления повесился Сергей Есенин.
   30 лет. Большой, очень большой поэт. Поэт, выросший в последние восемь революционных лет на глазах у тех, кто переживал революцию. В 30 лет так много возможностей, нетронутых сил.
   На эстраде 19-летний деревенский паренек в кургузом пиджаке. Светлые кудри, дробный рязанский говорок. Стихи о деревне. "Изба-старуха", "домишко лядащий", "шишкоперая лебеда".
   И прошло немного, совсем немного лет. Простодушный паренек стал поэтом, о котором заговорили все. Светлые кудри распрямились как-то, выцвели: от пьянства, от разгула.
   Паренёк стал носить щегольскую шубу, цилиндр и монокль. Это -- веселое озорство. А еще веселее было издеваться над самим собой, уверяя, что в цилиндре так удобно задавать овса лошади.
   И вдруг надвигались дни, когда поэт с такой горечью говорил о своем парижском цилиндре.
   
   Да, богат я! Богат с излишком!
   Был цилиндр, а теперь его нет.
   Лишь осталась одна манишка
   С модной парой избитых штиблет.
   
   Цилиндр, модные штиблеты, манишка это -- озорная дань кудрявого крестьянского поэта Западу.
   Когда умирала старая Россия, он писал:
   
   Мать моя родина, я большевик.
   
   Горько смеялся он над земляками:
   
   Странный и смешной вы народ!
   Жили весь свой век нищими.
   И строили храмы божие,
   Да я б их данным давно
   Перестроил в места отхожие.
   
   Был молодой бунтарь -- солдат, отказавшийся читать стихи перед последним царем и за это сосланный в дисциплинарный батальон, стал "московский озорной гуляка".
   Озорной, всегда озорной, но не веселый. Бандитам, с которыми поэт "жарит спирт" он говорит:
   
   -- Я такой же, как вы, пропащий
   Мне теперь не вернуться назад.
   
   Но назад -- туда к рязанским привольным полям, где и теперь брат поэта пашет землю, а старая мать ходит к перекрестку встречать непутевого сына -- мать, которой в детстве, попавшись с ребятами, поэт успокаивающе лгал:
   
   Ничего. Я споткнулся о камень
   Это к завтрему все заживет
   
   И, придя в родной дом, поэт застает все, как встарь. Только сестры стали комсомолками, выбросили иконы из избы, и читают Маркса и Энгельса. Сам поэт этих книг "ни при какой погоде, конечно, не читал".
   И поэт возвращается к пьяным стихам, разгулу, дебошам. Буйство в кабаках Москвы, пьяные драки в духанах Тифлиса, где столько раз грузинские поэты спасали Есенина от кавказского кинжала.
   
   -- Коль гореть, так уж гореть, сгорая.
   
   Пьяные слезы. Пьяные виражи.
   
   ... Понимаешь, я влюблен и заплакал.
   
   А через неделю горько плакала покинутая белокурая Анюта.
   Есенин жил и сгорел так, как до него сгорали поэты старой России.

С. Мар.

"Новая вечерняя газета", 29 декабря 1925 года

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru