Фёйе Октав
Кризис

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Драматическая повесть.
    (La Crise)
    Текст издания: журнал "Современникъ", No 2, 1849.

КРИЗИСЪ.

Драматическая повесть.

Октава Фёлье.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Г. ДЕ-КАРСАНЪ.
   ЖЮЛЬЕТА, его жена.
   ЖЮСТИНА, горничная.
   ПЬЕРЪ ДЕСОЛЬ, докторъ.
   

Богатый рабочія кабинетъ.-- Марсанъ въ задумчивости сидитъ у камина и помѣшиваетъ угли.-- Входитъ Докторъ.

   Докторъ. Здравствуй, президентъ. Вотъ и я. Пожалуйста, не безпокойся. Ну, что? Покажи-ка языкъ?-- а пульсъ? Э, ничего! ты здоровъ. Прощйй.
   Г. де-Марсанъ. Десоль, мнѣ нужно съ тобою посовѣтоваться, только не о себѣ.
   Докторъ. Что же, о женѣ?
   Г. де-Марсанъ (вздыхая). Да, о женѣ.
   Докторъ. Гм! и вздохнулъ! Что же сдѣлалось съ твоей красавицей? Еще третьяго дна я видѣлъ ее въ итальянской оперѣ тихою розовенькою, бѣленькою на красномъ фонѣ. Что за плечики! Она здорова и я тоже, покорно благодарю. Прощай, президентъ.
   Г. де-Марсанъ. Пьеръ, во имя нашей старой дружбы, брось шутки и выслушай меня. Жена меня сильно тревожитъ.
   Докторъ. Вотъ новость! не тебя одного! Чтожь, тебѣ можетъ быть кажется, что она слишкомъ хороша? Понимай), другъ мой, понимаю, но я тутъ ничего не могу сдѣлать. Да, пріятель, жена красавица хороша на годъ, на два; но съ третьяго года тебѣ уже нѣтъ никакого дѣла до ея хорошенькаго личика, до таліи, до ея ножки и ручки, которыми восхищался и о которыхъ такъ много толковалъ. Если отнынѣ ты и любишь что-нибудь въ этой женщинѣ, то любишь въ ней жену, а вовсе не хорошенькую женщину. Красивая женщина теперь для тебя не болѣе какъ несносная роскошь, безпокойная собственность, опасная вывѣска, обращенная лицевою стороною на улицу, а къ тебѣ только задней частью; она не болѣе какъ магнитная стрѣлка, притягивающая электричество. Повѣрь, что такъ. Что дѣлать! До свиданья.
   Г. де-Марсанъ. Пьеръ, я тебѣ говорю серьёзно: жена моя больна вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ.
   Докторъ. А! нѣсколько мѣсяцевъ? А нельзя ли опредѣлятъ, сколько именно?
   Г. де-Марсанъ. Три мѣсяца.
   Докторъ. Какіе пустяки. (Пожимаетъ плечами.) Это странно! Есть лѣтъ десять, какъ вы женаты?
   Г. де-Марсанъ. Есть. А что?
   Докторъ. Ничего; все-таки странно. И въ пансіонѣ два сына?
   Г. де-Марсанъ. Конечно; развѣ ты не знаешь? Да что же изъ этого?
   Докторъ. Господи! вотъ странность! Такъ знаешь, что я посовѣтую?-- легкій моціонъ пѣшкомъ, воздержаніе отъ мазурокъ и кавалькадъ, ванны; а что касается до пищи, то позволяется все, что по вкусу, какъ, напримѣръ, сырая тыква, сердцевина отъ спаржи, пирогъ....
   Г. де-Марсанъ. Ты, кажется, съ ума сошелъ?
   Докторъ. Другъ мой, женскій желудокъ получаетъ въ такихъ обстоятельствахъ силу эластичность, границы которой наука никогда не могла опредѣлитъ.
   Г. де-Марсанъ. Да какое мнѣ дѣло! Мы съ нею, слава Богу, не въ такомъ положеніи.
   Докторъ. Тѣмъ лучше; въ такомъ случаѣ, я ухожу: мнѣ никогда.
   Г. де-Марсанъ. Выслушай меня, Пьеръ, выслушай серьёзно. Около трехъ мѣсяцовъ у жены моей апетитъ прекрасный, пульсъ правильный и ровный, цвѣтъ лица свѣжій, кожа мягкая, нервы крѣпки, всѣ органы дѣятельны и всѣ находятся въ нормальномъ состояніи; однимъ словомъ, она никогда, повидимому, лучше себя не чувствовала.
   Докторъ. Это очень трогательно. Что еще?
   Г. де-Марсанъ. При всемъ томъ, мой другъ, жена моя, которую я такъ побилъ называть милою Жюльетой, жена меня сильно тревожитъ. Если бы я не видѣлъ болѣе ея чертъ, еслибъ не узнавалъ ея голоса, то могъ бы подумать, что ее у меня похитили, оставивъ вмѣсто ея существо, приводящее въ отчаяніе, существо непостижимое. Повторяю, съ нѣкоторыхъ поръ въ нее вселился демонъ; онъ очистилъ свое новое жилище отъ всѣхъ даровъ, данныхъ небомъ, и вмѣсто ихъ поставилъ утварь, сдѣланную руками трехъ волшебницъ Макбета.
   Докторъ (садясь). Нѣтъ, я остаюсь, президентъ. Разоблачить новое воплощеніе демона въ женщинѣ! открыть новый источникъ въ этой странѣ, необозримой и трудной, которую столько изучали, столько описывали и которая все-таки остается неразработанною! вдоль и поперекъ изслѣдовать женскій капризъ, тайну сердца! уловить тысячу и одну неуловимую причину женскаго легкомыслія! какъ же не остаться?! Ты меня знаешь, пріятель! ты знаешь, на какой землѣ водрузилъ я свое ученое знамя, какая необработанная почва, такъ сказать, взлелѣяла мою преждевременную славу. Потерявъ надежду вывѣдать у природы тайну жизни и не рѣшаясь вливать произведенія подозрительной науки въ живыя тѣла ближнихъ, съ беззаботностію химика, соображающаго реактивы въ тиглѣ, я сталъ наблюдать явленія, болѣ" доступныя человѣческому глазу, я занялъ свою проницательность нравственнымъ міромъ, гдѣ по-крайней-мѣрѣ заблужденіе врача не влечетъ за собою преступленія. Будучи не въ-силахъ познать сверхъестественные бичи, поражающіе наше тѣло, я иногда предупреждалъ ихъ, касаясь ранъ, нанесенныхъ такими же смертными руками, какъ и моя, изслѣдуя зло, источникъ котораго на землѣ, вникая въ душевныя печали. И повѣрь, эти мелочи, порожденный пороками общества, чаще, чѣмъ ты думаешь, проводитъ бразду, въ которую падаютъ и прозябаютъ зародыши того, что мы называемъ болѣзнями. Если бы эта бразда не была взрыта, то дыханіе невѣдомаго зла пронеслось бы мимо, не оставивъ своего яду. Я не могу уничтожить этого яду, недоступнаго нашему анализу, и потому употребляю всѣ усилія, чтобы закрыть ему доступъ; я не могу изцѣлить, зато мнѣ удается иногда утѣшить. Коротко сказать, я дѣлаю неблагодарныхъ, но не мучениковъ. Вотъ какъ я понимаю медицину, которой будущность еще впереди.
   Г. де-Марсанъ. Все это я знаю. Хотя отъ одного твоего посѣщенія до другого иногда проходитъ цѣлый годъ, однако же я люблю тебя; удивляюсь твоему таланту, уважаю въ тебѣ благоразумное прямодушіе; съ искреннимъ участіемъ слѣжу за каждымъ шагомъ твоихъ успѣховъ. Ты волшебникъ-любимецъ всѣхъ хорошенькихъ парижскихъ женщинъ, -- я это знаю; ты Каліостро, только не шарлатанъ. Я призвалъ тебя, потому-что полагаюсь на твою опытность и привязанность, а мнѣ нужна и та и другая: я несчастенъ.
   Докторъ. Ба! да что же съ твоей женой? Моська ея околѣла, что ли?
   Г. де-Марсанъ. Говорю тебѣ, что она одержима, и если ты хочешь узнать имя демона, вселившагося въ нее, то имя его -- легіонъ, потому-что въ ней не одинъ демонъ, а цѣлыя тысячи!
   Докторъ. Симптомы! симптомы!
   Г. де-Марсанъ. Ея превращеніе до сихъ-поръ еще не проявлялось въ крайностяхъ, которыя бы могли кинуться въ глаза человѣку постороннему; но оно высказывается глазу обычному и знакомому, какъ мой, въ разныхъ неровностяхъ, въ какомъ-то безпокойствѣ, которое со дня на день дѣлается замѣтнѣе. Ты знаешь Жюльету. Если когда-либо женщина украшала семейство цѣломудренною красотою, благороднымъ обращеніемъ, здравымъ я тонкимъ смысломъ, умомъ, облагороженнымъ самымъ изящнымъ вкусомъ, материнскимъ чувствомъ, сильнымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ разсудительнымъ, то конечно такою женщиною была моя жена. Смѣло могу сказать, въ продолженіи десяти лѣтъ я владѣлъ истиннымъ сокровищемъ. И что же? теперь я могу сравнить себя съ царемъ изъ волшебныхъ сказокъ, который, полагая, что у него на шляпѣ брильянтъ, вдругъ, въ торжественную и важную минуту видитъ, что брильянтъ этотъ -- просто кизильникъ.
   Докторъ. Кизильникъ! Жалкое подобіе! Но, продолжай.
   Г. де-Марсанъ. Въ одно прекрасное утро, повидимому безъ всякой удовлетворительной причины, какъ бы по внезапному адскому внушенію, кроткая Жюльета приняла на себя видъ послушной, но раздражительной жертвы. Женщина свѣтская, женщина съ изящнымъ вкусомъ, вдругъ заимствовала у преступниковъ извѣстныя горькія фразы, правила жосткія, отрывистыя, отчаянныя, какія можно прочесть только на стѣнахъ заключенныхъ; женщина здравомыслящая, она вдругъ погрузилась въ чтеніе поэтовъ и романистовъ, сочиненія которыхъ наполнены самыми неумѣренными выходками противъ настоящаго порядка общества. Съ удивленіемъ видѣлъ я, какъ гладкое чело ея стало покрываться грубыми морщинами и тоскливою блѣдностью, спутницей черни; и я съ ужасомъ замѣтилъ, что въ ея, до тѣхъ поръ умѣренную, рѣчь проникнулъ какой-то возмутительный, поэтическій бредъ. Въ другое время можно подумать, что она впала въ дѣтство: до того разговоръ ея дѣлается простодушенъ и мялъ; къ этому присоединяются пріемы крошечной дѣвочки. То вдругъ, съ непонятною рѣзкостію, она переходитъ отъ дѣтскаго невиннаго лепета къ фразѣ разгульной, къ вопросамъ просто неприличнымъ. Отъ слога Рамбулье или Байрона она переходитъ къ такимъ выраженіямъ, которыя бы дѣлали честь любой пуасардкѣ. Да вотъ не далѣе какъ вчера она мою карету называла колымагой....
   Докторъ. Непостижимо!
   Г. де-Марсанъ. И все это безъ всякой постепенности, безъ поощренія, безъ всякой причины.... Но это еще не все. Она измѣнилась не только какъ женщина и супруга, но даже какъ мать; съ тѣхъ поръ, какъ мужъ сдѣлался въ глазахъ ея тираномъ, дѣти стали ей въ тягость. О нихъ не говорятъ, ими не занимаются. Да, докторъ, вотъ мое несчастіе, вотъ мой терновый вѣнецъ, возложенный рукою Жюльеты на мою невинную голову.... Повторяю, все это случилось внезапно $ такъ-что ни одинъ изъ моихъ поступковъ тайныхъ и явныхъ не могъ служить и малѣйшимъ поводомъ къ такому превращенію. Понимаешь ли ты въ этомъ что-нибудь?
   Докторъ. Можетъ быть.
   Г. де-Марсанъ. Сс! она идетъ. Суди самъ; я тебѣ сдѣлаю знакъ.

(Докторъ подходитъ къ бюро и пишетъ съ озабоченнымъ видомъ).

   Жюльета (пріотворивъ дверь). Господи! у васъ гости!
   Докторъ (вставая и кланяясь). Нѣтъ, это я. Извините, мнѣ нужно было написать два слова, и я безъ церемоніи усѣлся на табуретъ. Де-Марсанъ уступилъ мнѣ свое мѣсто. Позволите?
   Жюльета. Сдѣлайте одолженье! Что это какой вы рѣдкій гость? точно видѣнье.
   Докторъ. Виноватъ; но, вы сами знаете, по обязанности, прежде всего принадлежу несчастнымъ.
   Жюльета (съ горечью). А! несчастнымъ... а у васъ пятьдесятъ тысячъ доходу; такъ, такъ....
   Г. де-Марсанъ. Гм! гм!
   Докторъ. Гм! Правда, я читалъ у древнихъ писателей, что богатство не составляетъ счастія, но вѣдь въ наше время на-оборотъ. Извините. (Садится и что-то прилежно строчитъ.)
   Г. де-Марсанъ. Вы въ шляпкѣ и перчаткахъ... Развѣ вы ѣдете куда-нибудь такъ рано?
   Жюльета. Можетъ быть. Ахъ, кстати: въ число вашимъ милыхъ привилегій и соннамбулнамъ входитъ? вы соннамбула?
   Г. де-Марсанъ. Соннамбула! Какъ, что такое?
   Жюльета. Такъ, я всю ночь слышала въ вашей комнатѣ тяжелые шаги, точно въ манежѣ.
   Г. де-Марсанъ. Ахъ, да. Я не могъ заснуть и поэтому вздумалъ походить немного изъ угла въ* уголъ.
   Жюльета. Немного! часа три. Вы не могли заснуть и разсудили, что поэтому я я могу не спать. Впрочемъ вы въ своемъ правѣ.... да и къ чему стѣснять себя послѣ десяти лѣтъ супружеской жизни.
   Докторъ (напѣвая въ полголоса). Тра-дери-дера, тра-ла-ла.
   Жюльета. Чтожь это? пріятель вашъ, кажется, тоже не церемонится.
   Г. де-Марсанъ. Вы, кажется, приказали закладывать?
   Жюльета. А вы ужь и объ этомъ знаете! Отъ васъ, видно, ничто не ускользнетъ. Ну, такъ-какъ нѣтъ средства скрыть что-нибудь отъ вашего малаго надзора, то я скажу вамъ, что дѣйствительно велѣла подать экипажъ. Впрочемъ, если вы потребуете, то я не поѣду. Вы здѣсь безусловный владыка. Скажите слово, и я сниму шляпку.
   Г. де-Марсанъ. Пустое. Отчегоже вамъ не ѣхать, если это васъ занимаетъ.
   Жюльета. Вовсе это меня не занимаетъ. По вашимъ словамъ можно подумать, что меня забавляетъ всякой вздоръ, всякіе пустяки, визитъ или какая-нибудь покупка. Если я ѣду, значитъ мнѣ нужно ѣхать. Я знаю, что серьёзныя дѣла могутъ быть у однихъ только мужчинъ; какъ бы то ни было, а у меня есть дѣла, да, есть-Впрочемъ, вы можетъ быть вздумаете запретить мнѣ имѣть нужныя дѣла, въ такомъ случаѣ....
   Г. де-Марсанъ. Никогда не вздумаю.
   Жюльета. Это меня удивляетъ: вы такой своенравный!...
   Г. де-Марсанъ. Я своенравный?
   Жюльета. Чтожь? ужь не я ли?
   Г. де-Марсанъ. Конечно не вы; все-таки мнѣ кажется, что мы иногда скучаете.
   Жюльета (громко разсмѣявшись). Скучаете! какъ это мило! Слышите, докторъ? Скажите же ему, что я счастливѣйшая жена.
   Докторъ. Напротивъ, я смотрю на васъ, какъ на знаменитѣйшую злополучную женщину новѣйшихъ временъ; прокаженный изъ предмѣстья Аоста въ васъ нашелъ себѣ подругу; страданья Іова ничто въ сравненія съ вашими. Позвольте мнѣ дописать. (Пишетъ.)
   Жюльета (пожавъ плечами). Господа, согласитесь въ одномъ, согласитесь, что вы вѣрите боли только тогда, когда увидите дымящуюся рану; признайтесь, что изъ существенныхъ страданій вы признаете только голодъ.
   Докторъ (не двигаясь съ мѣста). Что до меня касается, то я признаюсь въ этомъ и соглашаюсь.
   Г. де-Марсанъ. Очень понятно, милая, что вамъ сдѣлалось скучнѣе съ тѣхъ поръ, какъ ваши сыновья вышли изъ вашихъ рукъ. (Смѣясь) Знаете ли, что вамъ нужно, чтобы съ удовольствіемъ г проводить часы досуга?
   Жюльета. Нѣтъ, не знаю; но научите -- это будетъ язвительнѣе.
   Г. де-Марсанъ. Совсѣмъ не то. Вамъ бы слѣдовало.... Вы засмѣетесь....
   Жюльета. Не думаю.
   Г. де-Марсанъ. Вамъ бы не мѣшало завести хорошенькую, (маленькую, живую куколку, которую бы вы одѣвали, воспитывали,-- куколку, которая была бы восхитительна, потому-что была бы живымъ портретомъ своей маменьки....
   Жюльета. Что за странныя предложенія?
   Г. де-Марсанъ. Другъ мой, я серьёзно думаю, что еслибъ у васъ была миніятюрная дѣвочка, которую бы вы укрывали отъ холоду зимою, а лѣтомъ обмахивали вѣеромъ....
   Жюльета. Что все это значитъ? Какъ вы можете дѣлать мнѣ такія неприличныя предложенія, говорить такія возмутительныя f вещи при постороннемъ человѣкѣ?!...
   Докторъ. Я не слушалъ; слѣдовательно...
   Жюльета. По всему видно. Однако же, извольте объясниться, г. де-Марсанъ, не останавливайтесь на полъ-дорогѣ. Чего вы хотите? чего вы требуете? говорите! ради Бога, говорите! Но только, по-моему, вы должны ограничиться желаніемъ; а желать вы можете, чего хотите.
   Г. де-Марсанъ. Я пошутилъ.
   Жюльета. Дурно же вы шутите.
   Г. де-Марсанъ. Согласенъ. Вы знаете, что настала Паска.
   Жюльета. Я ничего не знаю. Впрочемъ, можетъ бытъ а Пасха. (съ грустью) Прежде мнѣ не нужно было напоминать объ этомъ праздникѣ: онъ былъ мой любимый; еще задолго начинали а къ нему готовиться... Бракъ заставляетъ иногда забывать важныя обязанности. Мужчина не ходитъ въ церковь, -- ясно, что и женщинѣ нельзя ходить! Однако же бываютъ часы, когда вполнѣ чувствуешь, что ничто не можетъ замѣнить молитвы.
   Г. де-Марсанъ. Гм! гм!
   Докторъ. Гм! гм!
   Г. де-Марсанъ. Я просто хотѣлъ вамъ напомнить, что сегодня надо взять дѣтей изъ пансіона: ихъ распускаютъ на недѣлю.
   Жюльета. Я прикажу сходить за ними. Прощайте, господа.... Ахъ, кстати, докторъ -- это вы такъ неприлично смотрѣли на меня въ трубку третьяго дни въ оперѣ?
   Докторъ. Точно такъ.
   Жюльета. Мнѣ даже показалось, что сосѣдка ваша, madame д'Арси, ударила васъ наконецъ букетомъ. Если это сна нарочно сдѣлала, то вѣдь это очень нескромно. Впрочемъ я васъ не стану допрашивать. А что вы думаете объ Альбони?
   Докторъ. Непріятный голосъ. Вы очень любите музыку?
   Жюльета. И особенно итальянскую, которую преимущественно люблю слушать въ великолѣпной залѣ, среди потока свѣта, цвѣтовъ и нарядовъ. Въ этой смѣси есть непостижимое упоеніе, которое заставляетъ меня вѣрить чудесамъ хашиша. Мнѣ кажется, что подъ вліяніемъ этой идеальной атмосферы все трепещетъ оживляется вокругъ меня жизнью полу-фантастическою. Я люблю даже бѣлыя каріятиды на сводѣ, полунагихъ музъ, которыя колышетъ стой туники, какъ-бы въ минуту внезапнаго опьяненія, принимаютъ позы вакханокъ...
   Докторъ. Да, зала чудесная, прекраснаго цвѣта и въ отношеніи къ акустикѣ...
   Жюльета. Я вижу, вы отчаянный меломанъ. Прощайте, докторъ.
   

Г. де-Марсанъ. Докторъ.

   Г. де-Марсанъ. Ну, вотъ!
   Докторъ. Гм! гм!
   Г. де-Марсанъ. Докторъ, ты видѣлъ де, де, которая еще недавно была образецъ скромности, собственнаго достоинства, простоты; мало того, ты ее слышалъ. Да, я несчастенъ! Какъ побѣдить непріятеля, котораго не знаешь? Готовясь войти въ лѣта покоя, я вдругъ встрѣчаю глубокое, неизлечимое горе! Тихая, отрадная подпора моей наступающей старости вдругъ превратилась въ тяжкій крестъ, который гнететъ меня къ землѣ.
   Докторъ. Полно, полно, президентъ.
   Г. де-Марсанъ. Ты знаешь, какая была эта женщина, и вотъ теперь ты видѣлъ ее то своенравною...
   Докторъ. Да, другъ мой.
   Г. де-Марсанъ. То упрямою я сѣтующею на судьбу.
   Докторъ. Да, бѣдный другъ мой.
   Г. де-Марсанъ. Даже впадающею въ лиризмъ.
   Докторъ. Да, да, бѣдный другъ мой.
   Г. де-Марсанъ. Охладѣвшею къ дѣтямъ, непріязненной къ мужу и кокеткою съ тобою.
   Докторъ. Такъ, такъ, другъ мой.
   Г. де-Марсанъ. Пьеръ, сели ты разгадалъ загадку, то скажи мнѣ; если же нѣтъ, такъ убирайся! Ты знаешь, что сталось съ моей женой, или нѣтъ? отвѣчай!
   Докторъ. Знаю, какъ свои пять пальцевъ.
   Г. де-Марсанъ. Въ такомъ случаѣ я спасенъ -- и я и дѣти.
   Докторъ. Нѣтъ еще, нѣтъ. Узнать болѣзнь и найти средства нацѣлить ее -- большая разница. Жена твоя находится теперь въ томъ состояніи, которое я называю кризисомъ честныхъ женщинъ.
   Г. де-Марсанъ. Какъ? что такое?
   Докторъ. Это, это нравственная болѣзнь, которая поджидаетъ лучшихъ изъ женщинъ на порогѣ зрѣлыхъ лѣтъ, подводный камень, о который разбивается много кораблей въ виду самой пристани.
   Г. де-Марсанъ. Ужели ты думаешь, что Жульета...
   Докторъ; Я смѣю думать, что Жюльета женщина, женщина добродѣтельная, но женщина, живущая въ свѣтѣ, и въ какомъ свѣтѣ! въ такомъ, гдѣ всякое удовольствіе есть искушеніе, гдѣ досугъ -- Мдеал опасность, праздникъ -- скорѣе средство, нежели цѣль. Зачѣмъ ѣздятъ на балъ, напримѣръ? конечно для такихъ вещей, которыя шепчутся на ухо, а вовсе не для того, что говорится въ-слухъ. Она живетъ въ такомъ свѣтѣ, гдѣ, правда, и чтятъ добродѣтель, но гдѣ съ ласковою улыбкой встрѣчаютъ порокъ, когда онъ проявляется подъ обольстительными именами, въ лицемѣрныхъ формахъ, въ перифразахъ, услужливыхъ какъ дуэнья. И на что употребляютъ художники-обольстители свои способности, какъ не на то, чтобы придатъ новую прелесть змѣѣ? Какому божеству ежедневно служатъ всѣ парижскіе театры? въ какому божеству несутся эта восторженные рѣчи, увлекательные звуки? во имя кого эти пламенные образы, наполняющіе наши музеи, мраморъ и бронзы?
   Г. де-Марсанъ. Ты начинаешь горячиться.
   Докторъ. И можетъ ли умная женщина не чувствовать желанія быть посвященной въ ученіе, которое скрывается отъ нея за магическими парами, проникнуть тайну, прикрытую этими цвѣтами? находясь между ледянымъ уваженіемъ, оказываемымъ свѣтомъ и добродѣтели, и удивленіемъ, экстазомъ, безумнымъ упоеніемъ -- спутниками невѣдомаго предмета общественнаго почитанія, -- въ какой женщинѣ не зародится горькое сомнѣніе и неукротимое любопытство?
   Г. де-Марсанъ. Ты меня пугаешь.
   Докторъ. Другъ мой, непослѣдовательность этого свѣта, который предписываетъ добродѣтель, какъ педантъ, а поучаетъ пороку такъ сладко, -- чудовищна. Тебя, точно такъ какъ и меня, не можетъ обмануть коварный словарь, въ которомъ разрѣшено коротенькое слово: Порокъ. Порокъ! нѣтъ этого слова не встроить, оно переряжается; любовь, сластолюбіе, сердце, душа -- это другое дѣло! Есть люди, которые поставляютъ себѣ за самый важный аргументъ, увѣрить женщину, что у нея нѣтъ сердца. Странное злоупотребленіе словъ! вы не хотите обезчестить мужа, запятнать вашихъ дѣтей, чтобы доставить нѣсколько пріятныхъ минуть чужому человѣку! У васъ нѣтъ сердца! и люди дошли до того, что женщина не отвѣчаетъ смѣхомъ, когда ей говорятъ это! Нѣтъ, она краснѣетъ, конфузится, она побѣждена вполовину, потому-что "у васъ нѣтъ сердца", значитъ: вы никогда не внушите ни сонета, ни каватины, ни картины, ни статуи, ничего, что любятъ и что имѣетъ успѣхъ! Вечеромъ вы получите холодный, супружескій поцалуй -- и только. Вотъ ваше торжество, женщины безъ сердца,-- женщины, заботящіяся о своемъ домашнемъ очагѣ!
   Г. де-Марсанъ. Развѣ ты замѣтилъ, что за моей женой кто-нибудь ухаживаетъ?
   Докторъ. Нѣтъ, не замѣчалъ; но послушай: добродѣтельная женщина, если только она не слѣпа и не глуха, не съумѣетъ пройти чрезъ такой свѣтъ, не почувствовавъ удивленія, которое потомъ превратится въ опьяненіе. Пока передъ ною еще широкое поле, ока не останавливаетъ своего вниманія на мысляхъ, порождаемыхъ двойственностью этого свѣта: она подавляетъ ихъ, -- я вотъ въ чемъ состоитъ ея добродѣтель; но когда она ясно видитъ предѣлъ своей молодости, тогда всѣ эти подавленныя безпокойства, сдержанное любопытство, -- все возстаетъ въ ней съ неукротимостію. И прежде чѣмъ умереть, ей хочется проникнуть мракъ, который самыя живыя впечатлѣнія ея свѣтской жизни населяли обольстительными призраками; ей хотѣлось бы приподнять край завѣсы, которая завтра обратится для нея въ вѣчную завѣсу. Голова ея горитъ, сердце приходитъ въ смятеніе, она сама не знаетъ, чего ей нужно; а ей нуженъ смыслъ таинственныхъ словъ, такъ часто и сладко ей звучавшихъ; ей нужно узнать дѣйствительную причину могущества, которое творятъ произведенія, наиболѣе прославляемыя, которое невидимо присутствуетъ при всѣхъ увеселеніяхъ, при всѣхъ торжествахъ, при всемъ, что дѣлается въ томъ свѣтѣ, гдѣ живетъ эта женщина.
   Г. де-Марсанъ. Что же, Пьерръ, уже ли ты думаешь, что у жены моей есть любовникъ?
   Докторъ. Нѣтъ еще. Она теперь слишкомъ непріязненно обходится съ тобой, но когда она смягчится, тогда -- все кончено!
   Г. де-Мароанъ. Ты ошибаешься, жена моя не можетъ быть презрѣнною женщиной.
   Докторъ. Ахъ, мужья! презрѣнная! да кто же говоритъ объ этомъ? Презрѣнная женщина не станетъ колебаться: она выскажется прямо. Посмотри, какъ ты несправедливъ: мужчина, прежде чѣмъ онъ женится, удовлетворяетъ любопытству, которое возбуждаютъ въ немъ всѣ противорѣчія общественной жизни. Ты не считаешь потеряннымъ время, которое молодой человѣкъ употребляетъ на то, чтобы, ознакомясь съ порокомъ, сорвать съ него поэтическій образъ и добродѣтельную личину; онъ тратитъ на это весь свой жаръ и юныя силы; онъ послѣ того будетъ лучше -- положимъ; но женщина, которую въ продолженіи всей ея молодости мучитъ тоже любопытство, на которую уже прямо нападаютъ всѣ эти лживые и обольстительные призраки, -- какую мертвенность ума, какую холодность души предполагаешь ты въ ней, думая, что она на-всегда можетъ упорно оставаться въ невѣдѣніи того, что кидалось ей въ глаза на каждомъ шагу? Нѣтъ, говорю тебѣ; когда-нибудь самая лучшая изъ женщинъ непремѣнно почувствуетъ лихорадочное нетерпѣніе и отчаянное желаніе -- узнать и испытать. Тогда жена становится сварливой, мать небрежной: она сама не можетъ отдать себѣ отчета въ томъ, что ее такъ тревожитъ и мучитъ, но ея характеръ и рѣчь измѣняются, внутреннее смятеніе невольно обнаруживается во всемъ: она дѣлается наивной дѣвочкой, чтобы выспросить и выманить завѣтную тайну; она старѣется и старается казаться развращенной, чтобы передъ ней ничего не скрывали. Вотъ, другъ мой, воть болѣзнь твоей жены.
   Г. де-Марсанъ. И она опасна?
   Докторъ. Страшно. Это послѣдняя попытку искусителя противъ добродѣтели, и она бываетъ ужасна.
   Г. де-Марсанъ. Что же долженъ дѣлать мужъ въ это время?
   Докторъ. Быть свидѣтелемъ и ни во что не вмѣшиваться.
   Г. де-Марсанъ. Смерть и проклятіе!!
   Докторъ. Точно такъ, мой Другъ. Въ этихъ дѣдахъ я очень опытенъ: случалось мнѣ видѣть мужей, которые въ подобныхъ обстоятельствахъ стерегли и запирали своихъ жонъ и только ускоряли этимъ ихъ паденье. Видѣлъ такихъ, которые старались казаться покорными своей судьбѣ и если не имѣли причины быть довольными своимъ положеніемъ, то по-крайней-мѣрѣ избавили себя отъ безполезныхъ усилій.
   Г. де-Марсанъ. Да ты восхитителенъ! ты думаешь, что я могу сидѣть сложа руки, какъ дуракъ, въ то время, какъ ноя жена учится твоей проклятой наукѣ. (Ходить въ волненьи). Нѣтъ, нѣтъ! Начну съ того, что узнаю, куда она отправилась сегодня утромъ. Я допрошу ея горничную... да, горничную! Тутъ было бы глупо стыдиться! Я допрошу всѣхъ, до послѣдняго поваренка! Я самъ отправлюсь искать ее. Буду держать ее въ-заперти, до тѣхъ поръ, пока она не увянетъ!... И тогда занимайся какими угодно науками! (Сильно звонить. Докторъ мѣшаемъ въ каминѣ. Входамъ Жюстина).
   Жюстина. Вы изволили звонить?
   Г. де-Марсанъ. Да.
   Жюстина. Что прикажете?
   Г. де-Марсанъ. Я звалъ Ивана, а не тебя.
   Жюстяна. Сейчасъ пришлю его.
   Г. де-Марсанъ. Ненужно, ступай.

(Жюстина уходить).

(Г. де-Марсанъ продолжаетъ ходить. Минута молчанія).

   Докторъ. Послѣ этого, президентъ, я не смѣю ручаться за свою непогрѣшимость. Можетъ быть нравственное разстройство твоей жены проистекаетъ отъ другой причины.
   Г. де-Марсанъ. Нѣтъ, нѣтъ: ты угадалъ. Я совершенно убѣжденъ въ томъ, тѣмъ болѣе, что, поразмысливъ, я и самъ остановился на той же мысли. И когда подумаешь, что Жюльета можетъ попасть во власть перваго мальчишки, который ей подвернется.... О, ради Бога, Пьерръ, не знаешь ли ты, какъ помочь этому адскому кризису?
   Докторъ. Всѣ средства, другъ мой, заключаются въ самомъ злѣ. Когда женщина съ возвышеннымъ умомъ и съ нѣжнымъ сердцемъ узнаетъ, по опыту, сколько унизительныхъ угрызеній, сколько неблагороднаго стыда заключаетъ въ себѣ поэтическая страсть, когда она собственными глазами увидитъ, какъ грубъ въ дѣйствительности тотъ идолъ, котораго такъ плѣнительно изображаетъ молва, тогда она совершенно излечится.
   Г. де-Марсанъ* А! тогда уже будетъ поздно!
   Докторъ. Да, по большей части бываетъ поздно. Женщина съ характеромъ въ этомъ случаѣ можетъ найти убѣжище только въ раскаяньи или въ разсѣяніи; но и въ томъ и въ другомъ случаѣ спокойствіе семейства разрушено навсегда...
   Г.де-Марсанъ. Пьерръ, ты поворачиваешь мнѣ ножъ въ сердцѣ.
   Докторъ. А между тѣмъ есть средство... Да, если бы человѣкъ могъ когда-нибудь безнаказанно сказать другому: другъ, я ввѣряю тебѣ мое счастье и счастье моихъ дѣтей, я поручаю тебѣ жену мою... доведи ее до берега этого нечистаго источника, заставь се вдохнуть въ себя его ядовитыя испаренія, но не допусти прикоснуться къ нему устами, заставь ее испытать заботы, стыдъ я тягость этого пути, но не позволь ей дойти до роковой границы, -- она возвратится ко мнѣ. Да, еслибъ можно было на кого-нибудь положиться, то можно бы было помочь Жюльетѣ... Но, признаюсь, еслибъ у меня былъ другъ, который бы десять разъ спасъ мнѣ жизнь, то я и ему не посмѣлъ бы довѣриться...
   Г. де-Марсанъ. При всемъ этомъ, ты правъ; это единственное средство къ спасенію: показать ей всю горечь измѣны, пока еще есть возможность къ исцѣленію!... Но кому довѣриться? Есть у меня племянникъ -- онъ бы, пожалуй, и годился для этой роли... да вѣдь развязка-то можетъ быть выйдетъ не въ мою пользу...
   Докторъ. Безъ сомнѣнія.
   Г. де-Марсанъ. О, счастливая мысль! Я нашелъ вѣрнаго человѣка, небывалаго друга, нашелъ! Докторъ, это -- ты!
   Докторъ. Ты бредишь.
   Г. де-Марсанъ. Прошу тебя, будь этимъ человѣкомъ.
   Докторъ. Помилуй, развѣ я умѣю играть роли молодыхъ любовниковъ? Признайся, ты предлагаешь мнѣ это, потому-что считаешь меня неопаснымъ. Тебѣ хочется дешево отдѣлаться, но вѣдь ты забываешь, что для совершеннаго исцѣленія нужна и опасность серьёзная.
   Г. ді Марсанъ. И будетъ серьёзная. Чѣмъ болѣе смотрю на тебя, тѣмъ болѣе пугаетъ меня моя рѣшимость. Ты молодъ; у тебя волосы свѣтло-русые и шелковистые, прекрасный станъ, во взглядѣ столько магнетизма. Къ тому же, о тебѣ ходятъ кое-какіе слухи.... Но мнѣ все равно; я въ отчаяніи и вызываю тебя на бой.
   Докторъ. Вотъ что! Ну, положимъ, такъ-какъ все нужно предвидѣть, что Жульету но остановятъ непріятности пути, и что она захочетъ нересту пить границу... что тогда, а?
   Г. де-Марсанъ. Пусть лучше ты, чѣмъ кто-нибудь другой, будетъ ея спутникомъ.
   Докторъ. И я того же мнѣнія. Но еще одно слово: если ты я послѣ этого будешь настаивать, я повинуюсь. Де-Марсанъ, я люблю твою жену.
   Г. де-Марсанъ. Полно, полно! къ чему такія увертки?
   Докторъ. Повторяю тебѣ: я люблю твою жену.
   Г. де-Марсацъ. Ты лжешь.
   Докторъ. Говорятъ тебѣ: я обожаю твою жену! Вотъ чудакъ-то! его гену любятъ, его предупреждаютъ... а онъ за дружбу платитъ оскорбленьемъ.
   Г. де-Марсанъ. Я знаю, что ты друженъ съ Жюльетой, но....
   Докторъ. Не друженъ, сударь, а влюбленъ самымъ неприличнымъ и ужаснымъ образомъ. Кромѣ того, что твоя жена удивительно хороша, въ глазахъ, въ каждомъ поворотѣ головы, въ каждомъ движеньи у ней есть что-то такое, отчего у меня горитъ голова. Вотъ почему я такъ рѣдко у васъ бывалъ. Ну, теперь прощай. Когда мы оба состарѣемся, я снова буду вашъ, и мы вмѣстѣ посмѣемся.... Прощай же. (Хочетъ выйти).
   Г. де-Марсанъ. Останьтесь, г. Десоль, нужно чѣмъ-нибудь кончить.
   Докторъ. Если вамъ угодно, г. де-Марсанъ.
   Г. де-Марсанъ. Ты не хочешь меня понять. А готовъ на все, что бы ни случилось. Мнѣ скучно, я боленъ, хоть бы какой-нибудь конецъ.... И потомъ, мой другъ, видишь ли ты: я не могу себѣ представить.... Я такъ въ нее вѣрю, что же дѣлать! Ты любишь ее -- тѣмъ лучше,! Ты обольстителенъ, чудесно! Чѣмъ сильнѣе огонь, тѣмъ чище металлъ. Я оставляю тебя; прощай, успѣха тебѣ желать нечего, понимаешь почему....
   Докторъ. Ты меня оставляешь, оставляешь! такъ, такъ.... да вѣдь чтожь я скажу твоей женѣ?
   Г. де-Марсанъ. Ну, ужь это, кажется, до меня не касается. Не хочешь ли ты, чтобы я сочинялъ для тебя любовныя письма? Боже мой! какъ я тебя возненавижу, мои бѣдный Пьеръ! Ты мнѣ видимо дѣлаешься противенъ, и горе тебѣ, если ты восторжествуешь! прощай.
   Докторъ. Постой, постой: мы заключимъ маленькое условіе. Пунктъ первый: для всѣхъ, а въ особенности для нея, все, что бы ни случилось, останется тайной на-вѣки.
   Г. де-Марсанъ. Клянусь.
   Докторъ. Пунктъ второй: если ты вздумаешь вмѣшаться въ это дѣло, то долженъ защищать, точно такъ, какъ я нападать, не иначе какъ свѣтскимъ орудіемъ -- ловкостію и убѣжденіемъ; объ угрозахъ и насиліяхъ чтобъ и помину не было.
   Г. де-Марсанъ. Пусть такъ. Пунктъ третій: въ случаѣ, если ты, вслѣдствіе своей опытности, убѣдишься, что чести моей угрожаетъ окончательная и близкая опасность, ты предупредишь меня для того, чтобы я могъ еще употребить послѣднее, отчаянное усиліе.
   Докторъ (подумавъ). Щекотливо, однако же соглашаюсь, съ тѣмъ только, чтобы это отчаянное усиліе не нарушило условій второго пункта.
   Г. де-Марсанъ. Рѣшено. (Подаютъ другъ другу руки). Мнѣ показалось, что я дотронулся до пресмыкающагося. Ну, я ухожу.
   Докторъ. Счастливой дороги.
   Г. де-Марсанъ. Такъ ты думаешь, что вся эта комедія сегодня кончится.
   Докторъ. Совсѣмъ не думаю.
   Г. де-Марсанъ. Вѣдь не могу же я быть долго въ такомъ положеніи.
   Докторъ. Можешь еще отказаться, если хочешь.
   Г. де-Марсанъ. Нѣтъ, не хочу. Она скоро воротится; ну, что ты ей скажешь: мнѣ бы очень хотѣлось знать.
   Докторъ. И мнѣ бы тоже.
   Г. де-Марсанъ. Такъ будь, что будетъ: надо же кончить. (Быстро уходитъ).
   Докторъ одинъ. Вотъ продѣлка, которая можетъ кому-нибудь изъ насъ стоить жизни. Этотъ мужъ, или, лучше, вообще многіе мужья... Господи! что они сдѣлали? въ чемъ ихъ преступленіе?... Этому по-крайней-мѣрѣ удалось наткнуться на честнаго человѣка. Во всякомъ случаѣ моя роль незавидна: придется или измѣнить, или сдѣлаться смѣшнымъ! Нѣтъ, ужь лучше буду смѣшнымъ. Я любилъ де-Марсана прежде чѣмъ полюбилъ его жену.... Однако же въ довѣренности, которою онъ меня удостоилъ, есть что-то обидное для моей особы: онъ такъ увѣренъ въ своемъ торжествѣ.... что, если бы поколебать эту увѣренность!... Онъ струситъ, а я посмѣюсь. Пускай красавица останется за нимъ, но отчего же и мнѣ не имѣть маленькаго-успѣха, -- дурного, право, ничего нѣтъ. Вѣдь я не ребенокъ: съумѣю остановиться во-время и для его.... и для своей чести. Но съ чего начать? что дѣлать? что говорить? Одна мысль, что мнѣ покровительствуетъ самъ мужъ и уполномочиваетъ меня волочиться за своей женой, обдаетъ меня холодомъ: такія продѣлки совсѣмъ не въ нашихъ нравахъ.... и какъ я буду глупъ.... Ужь не уйти ли лучше... (Ходитъ въ волненіи; вдругъ останавливается). Что, если я похищу Герміону? вѣдь я въ своемъ правѣ: условіе о единствѣ мѣста не входить въ нашъ договоръ. Къ тому хе теперь весна, а деревня могла бы способствовать нашему плану; это странное приключеніе такого рода, что для пользы обѣихъ сторонъ оно должно совершиться подъ сѣнью рощи, въ уединенной долинѣ... Трудно только уговорить Герміону съ-разу позволить себя похитить; что же касается до уединенной равнины.... (Прислушивается). Легкіе и неровные шаги, какъ у раненой газели; это она! (Садится къ бюро).
   

ДОКТОРЪ, ЖЮЛЬЕТА.

   Жюльета (входитъ, ничего не замѣчая). Вашъ кучеръ настоящій гусь.
   Докторъ (вставая). Въ-самомъ-дѣлѣ?
   Жюльета (смѣясь). Какъ это вы! А куда же вы дѣвали моего мужа?
   Докторъ. Онъ вышелъ подышать чистымъ воздухомъ.
   Жюльета. Чѣмъ подышать?
   Докторъ. Воздухомъ.
   Жюльета. Пускай дышетъ. Я очень рада, что могу васъ хотя минуту видѣть наединѣ. Садитесь (Снимаетъ шляпку и поправляетъ волосы передъ зеркаломъ). Что скажете о моемъ мужѣ? онъ вѣрно боленъ; а если здоровъ, то что съ нимъ дѣлается?
   Докторъ. Съ вашимъ мужемъ? право, не знаю. А развѣ съ винъ что-нибудь случилось?
   Жюльета. Да я васъ-то объ этомъ и спрашиваю. Что можно думать о человѣкѣ, который цѣлую ночь ходитъ по своей комнатѣ неодѣтый....
   Докторъ. Вы сами это видѣли?
   Жюльета. Нѣтъ, сама не видала, но слышала, какъ онъ разгуливаетъ; кажется, и этого довольно.
   Докторъ. Конечно, въ немъ есть кое-какія странности; вотъ, напримѣръ, скажите, зачѣмъ хочетъ онъ продать вашу виллу, въ окрестностяхъ Монта, -- она, кажется, называется Воверъ?
   Жюльета. Продать Воверъ! онъ вамъ говорилъ развѣ?
   Докторъ. Нѣтъ; но, между нами будь сказано, ужь не реввуетъ ли онъ васъ къ одному изъ вашихъ сосѣдей?
   Жюльета. Ревнуетъ? онъ? г. де-Марсанъ? что вы! Богъ съ вами! Что же касается до виллы, то онъ никакъ не можетъ продать ее: я хочу провести въ ней все лѣто.
   Докторъ. Не потому ли самому онъ и хочетъ продать ее весной. Знаете что?... можетъ быть это и нескромно съ моей стороны, однако же у вашего мужа должна быть дѣйствительно важная причина, если онъ не хочетъ пустить васъ въ деревню, хотя это было бы полезно для вашего здоровья, о которомъ онъ такъ заботятся.
   Жюльета. Такъ вы ему сказали, что это для меня было бы полезно, а онъ вздумалъ теперь продавать деревню?
   Докторъ. О, нѣтъ!
   Жюльета. Докторъ, вы не умѣете лгать.
   Докторъ. Признайтесь, тутъ вѣрно замѣшался какой-нибудь молодой сосѣдъ?
   Жюльета. Ни молодой, ни старый. Мужъ мой ревнивъ! Слава Богу! съ нимъ этого не случалось въ продолженіи десяти лѣтъ. Впрочемъ что намъ за дѣло! не стоитъ голову ломать. Человѣкъ, который прогуливается по ночамъ!... Онъ заблуждается -- вотъ и все тутъ! А я завтра же отправлюсь въ Воверъ; посмотримъ, продастъ ли онъ и виллу и меня.
   Докторъ. Вы уѣдете не предупредивъ его?
   Жюльета. Просто уѣду.
   Докторъ (взявъ шляпу). Видно мнѣ остается уйти. Богъ знаетъ до чего вы можете дойти, когда дѣло коснется вашей чести, и еслибъ я осмѣлился хотя на минуту усомниться въ вашей милой рѣшимости, то вы бы, кажется, тотчасъ уѣхали.
   Жюльета. Нѣтъ, не тотчасъ, а завтра непремѣнно. Можете быть совершенно въ томъ увѣрены.
   Докторъ. О, совершенно, совершенно! имѣю честь кланяться. (Кланяется; останавливается у двери). Угодно, я мимоходомъ велю привести завтра почтовыхъ лошадей?
   Жюльета (быстро вставая съ своего мѣста). Докторъ, вы несноснѣйшій человѣкъ.... и вы самаго жалкаго мнѣнія о вашей покорнѣйшей слугѣ. (Сильно дерзаетъ сонетку; докторъ смотритъ на нее съ удивленіемъ. Входитъ Жюстина). Пошли за почтовыми лошадьми, да тотчасъ же, слышишь -- тотчасъ. А Ивану прикажи приготовить дорожную коляску. (Жюстина уходитъ). Надѣюсь, теперь вы довольны?
   Докторъ. Совершенно, тѣмъ болѣе, что довольно двухъ часовъ, чтобы доѣхать до первой станціи и возвратиться не теряя минуты: де-Марсанъ ранѣе не придетъ домой и слѣдовательно ничего не узнаетъ; а вы все-таки поставите на своемъ, и всѣ будутъ въ восторгѣ, равно какъ я.
   Жюльета. Вы не вѣрите рѣшительно ничему. Вы самый безпокойный человѣкъ. Ступайте, пожалуйста, вонъ.
   Докторъ. Какъ можно, и всему вѣрю.... (Смотритъ на часы). Теперь три часа; до шеста часомъ и свободенъ.... Маленькая прогулка за городъ вмѣстѣ съ вами будетъ для меня истиннымъ наслажденіемъ. Позвольте вамъ сопутствовать?
   Жюльета (съ радостъю). Безподобно! безподобно! дайте мнѣ вашу руку. Я васъ увезу въ Воверъ.
   Докторъ (смѣясь). Прекрасно. Да развѣ вы поѣдете?
   Жюльета. Я вамъ не скажу больше ни слова. Побудьте здѣсь, пока и соберусь въ дорогу. (Смотритъ пристально на доктора). Повторяю вамъ, вы чудесный человѣкъ. (Быстро отъ него отворачивается и уходитъ).

Въ коляскѣ, за заставой

ЖЮЛЬЕТА, ДОКТОРЪ.

   Жюльета. Будете ли вы такъ добры, объясните-ли вы мнѣ причину вашего упорнаго молчаніи отъ самого Парижа? Вообще вы слывете за человѣка умнаго, а я должна вамъ признаться, какъ ни трудна эта откровенность съ глазу на глазъ, должна признаться, что до сихъ поръ я слышала отъ васъ одни только пошлости.
   Докторъ. По-моему отнять у женщины право управлять разговоромъ, значить нарушитъ къ ней уваженіе.
   Жюльета. Такъ только поэтому? если такъ, докторъ, то скажите, что вы думаете о желѣзныхъ дорогахъ?
   Докторъ. Сѣверная линія идетъ успѣшно, а въ другихъ мѣстахъ вездѣ цѣна на акціи упала.
   Жюльета. Не въ томъ дѣло.... Я спрашиваю васъ, любите ли вы ихъ какъ средство сообщенія; вотъ я ихъ рѣшительно ненавижу.
   Докторъ. По какой же милой причинѣ, смѣю васъ спросить?
   Жюлъета. За слишкомъ быструю ѣзду.
   Докторъ. Вѣдь это-то и есть ихъ назначеніе.
   Жюльета. Я и не спорю, а говорю только, что терпѣть ихъ не могу. Онѣ уничтожаютъ идею пространства; если я нахожу что-нибудь прекрасное въ чужихъ краяхъ, такъ именно ихъ отдаленность отъ Парижа; а если я не замѣчаю мелочныхъ подробностей дорога, то для меня нечувствительно и разстояніе: будто я и съ мѣста не двигалась. Я увѣрена впрочемъ, что нашлись бы люди, которые бы были въ восторгѣ, еслибъ можно было путешествовать по телеграфу.
   Докторъ. Скажите! маѣ этого никогда и въ голову не приходило, но я вполнѣ съ вами согласенъ.
   Жюльета. Вы слишкомъ добры. Вотъ и станціи, если я не ошибаюсь.
   Докторъ. Точно такъ, тамъ внизу, у косогора. (Вынимаетъ часы изи кармана). Я такъ и говорилъ: часъ на то, чтобъ возвратиться.... въ пять часовъ мы будемъ въ Парижѣ. Я еще успѣю сдѣлать нѣсколько визитовъ до обѣда (кланяясь).... и значитъ я проведу пріятно эти два часа.
   Жюльетд. Вы говорите какъ часы съ музыкой. Маѣ очень досадно, что я разстрою ваши милыя предположенія. (Коляска останавливается. Жульета, обращаясь къ лакею) Въ Воверъ, по дорогѣ въ Мантъ.
   Докторъ (приподнимаясь съ безпокойствомъ). Серьёзно? (Жюльета пожимаетъ плечами). О, о, какое геройство! кто бы могъ подумать! (Отворяетъ дверцы).
   Жюльета. Могу я спросить, куда вы отправляетесь?
   Докторъ. Какъ куда? разумѣется, въ Парижъ: кромѣ шутокъ, у меня есть дѣло; нужно поймать фіакръ, одноколку или хоть что-нибудь.... Какой же я дуракъ! (Ставитъ ногу на подножку).
   Жюльета. Послушайте, да за кого же вы меня принимаете? за ребенка, что ли? да и вы-то къ чему разыгрываете всю эту комедію? Вѣдь я очень хорошо вижу, какъ вамъ хочется ѣхать со мною? я не знаю, съ какой именно цѣлью, но, какъ женщина, давно угадала ваше желаніе. (Смѣется). Слова мои приводятъ васъ въ маленькое смущеніе.... Ну, перестаньте, садитесь; вы не повѣрите, какъ вы смѣшны въ этомъ положеніи....
   Докторъ (садится). Еслибъ я сталъ увѣрять васъ, что невольно заставивъ васъ сдѣлать такой рѣшительный поступокъ, я хотѣлъ быть вашимъ соучастникомъ до конца, для того, чтобъ обратить на свою голову весь гнѣвъ де-Марсана, -- вы бы мнѣ вѣрно не повѣрили?
   Жюльета. Конечно не повѣрю. (Карета катится быстро; минута молчанія).
   Докторъ. Я не могу долѣе оставаться въ такомъ положеніи: я долженъ или выскочить изъ экипажа, или непремѣнно объяснить вамъ свое поведеніе.
   Жюльета. Выпрыгните или объяснитесь, какъ вамъ угодно.
   Докторъ. Надо вамъ сказать, что я живу на булварѣ Капуциновъ, если бываю дома, то торчу у окна. Иногда утромъ, а чаще при солнечномъ закатѣ мнѣ удается видѣть чудесныя вещи: передо мною за деревьями бульвара мелькаютъ экипажи, подобные вашему, такіе мягкіе и покойные, какъ колыбель первенца; незнакомыя женщины, или закутанныя въ снѣжные мѣха, или одѣтыя легко и роскошно, какъ предвѣстницы весны, проносятся предо мною, неподвижно и живописно рисуясь на мягкихъ подушкахъ; руки сложены крестъ-на-крестъ, какъ у васъ въ эту минуту; взоры ихъ устремлены въ даль, чело гордо и задумчиво. Броситься изъ оковка, сѣсть подлѣ одного изъ этихъ таинственныхъ существъ; осторожно, постепенно, пользуясь свободою долгаго пути, вкрасться въ завѣтный міръ, который скрылся въ каждой складкѣ одежды хорошенькой женщины, въ ея каждомъ движеніи, внезапно очутиться предъ лицомъ двухъ могущественныхъ, земныхъ очарованій -- красоты и неизвѣстности, -- вотъ мечта, которую я такъ часто ласкалъ гь своемъ воображеніи... Простите же мнѣ желаніе продлить жгу мечту, когда случай даетъ мнѣ возможность осуществить ее.
   Жюльета. Къ вамъ, какъ кажется, возвратился даръ слова. Есть женщины, которыя на моемъ мѣстѣ были бы недовольны; для другихъ показалось бы очень завлекательно играть, хотя нѣсколько минутъ, идеальныхъ героинь -- роль, которую вамъ угодно назначать мелькающимъ предъ вами незнакомкамъ. У всякаго свой вкусъ. Я, напримѣръ, прошу у васъ позволенія немножко подремать. (Снимаетъ шляпку и опускаетъ голову на подушки коляски). Попробую помечтать, изъ подражанія вамъ. Вы позволите?
   Докторъ. Сдѣлайте одолженіе. А я могу послѣдовать вашему примѣру.
   Жюльета. Какъ можно: васъ примутъ за моего мужа. Орошу васъ только не шумите.
   Докторъ. Ахъ, Боже мой! да какъ же я могу шумѣть, когда я весь въ мягкихъ подушкахъ.
   Жюльета. Не говорите со мною -- это главное. (Съ закрытыми глазами). Можете ли вы мнѣ сказать, докторъ (вѣдь вы такой ученый!), почему въ экипажѣ всегда хочется спать?
   Докторъ. Это зависитъ отъ спутника.
   Жюльета. Очень вѣроятно. (Помолчавъ нѣсколько, она вдругъ приподымается). Что же это наконецъ! ужели мы будемъ ссориться всю дорогу?
   Докторъ. Я васъ стѣсняю, ивы раскаиваетесь въ томъ, что остановили меня, когда я хотѣлъ уйти; пожалуйста, признайтесь я высадите меня, пока еще мы не такъ далеко отъ Парижа: я не хуже другихъ, но, кажется, имѣлъ неосторожность показать вамъ себя съ такой стороны, которая вамъ не очень понравилась. Это первое непріятное впечатлѣніе можетъ еще болѣе усилиться, и. я хочу лучше оставить васъ, чѣмъ сдѣлаться для васъ невыносимымъ.
   Жюльета. Въ первый разъ сегодня вы говорите серьёзно. Вы сами во всемъ виноваты: вы меня дурно понимаете, а я очень добрая женщина. Я васъ уважаю и хочу, чтобы вы были моимъ другомъ. Давно я остановила на васъ свой выборъ, и вы не замѣчали этого только потому, что мужчины охотно пренебрегаютъ женщинами, которыя могутъ предложить имъ только дружбу -- для тѣхъ, отъ которыхъ ожидаютъ чего-нибудь -- болѣе или менѣе, какъ вамъ угодно.
   Докторъ (цалуя ея руку). Передъ дружбой такой женщины, какъ вы, все прочее конечно менѣе.
   Жюльета. Впрочемъ въ мое дружеское расположеніе къ вамъ входить и расчетъ. Смотрите въ окно, пока я вамъ это объясню.... Вотъ такъ. Я всегда желала имѣть на старости лѣтъ другомъ доктора. На это время, а оно уже недалеко, я допускаю въ себѣ одну только страсть -- любознательность, а если вы съумѣете внушить мнѣ большую довѣренность, довѣренность необыкновенную, тогда я предложу вамъ безконечное множество вопросовъ о такихъ вещахъ, которыя меня теперь безпокоятъ, которыхъ я не знаю и которыя хочу узнать.
   Докторъ. Что же, напримѣръ?
   Жюльета. Что? нѣтъ, теперь вы этого еще не узнаете; но чтобы и вы и я -- мы были терпѣливѣе, то я предложу вамъ два, три "опроса, въ видѣ маленькихъ воздушныхъ шаровъ, которые предшествуютъ большому. Во-первыхъ, скажите, отчего мнѣ никто не объяснялся въ любви?
   Докторъ. Вы въ этомъ твердо увѣрены?
   Жюльета. Совершенно. Отвѣчайте же, почему?
   Докторъ. Потому, что объясненія въ любви не какая-нибудь литературная пьеска въ опредѣленныхъ формахъ, какъ напримѣръ сонетъ. Ему сообщаетъ характеръ не тотъ, кто его дѣлаетъ, а тотъ, къ кому оно обращено. Я увѣренъ, что къ вашимъ ногамъ упали тысячи реторическихъ цвѣтовъ, которые не были объясненіями единственно потому, что вы не потрудились ихъ поднять.
   Жюльета. А если вдругъ ошибешься? Что до меня касается, то я не понимаю полу-словъ.... и ужь если пойдетъ на объясненіе, такъ оно должно быть ясно, полно, должно броситься прямо въ глаза; въ противномъ случаѣ, пусть его лучше и не будетъ. Всякое объясненіе, отъ котораго можно отступиться и которое не даетъ мнѣ полной власти надъ тѣмъ, кто его дѣлаетъ, по-моему, показываетъ оскорбительную трусость. Что вы скажете на это, докторъ?
   Докторъ. Ничего хорошаго, и потому лучше ничего не скажу.
   Жюльета. Вѣрно дерзость какая-нибудь?
   Докторъ. Къ несчастію, вы угадали.
   Жюльета. Ну, говорите....
   Докторъ. Извольте: въ молодости моей я слышалъ, какъ одна изъ моихъ тетокъ утверждала тоже самое; я воспользовался этимъ и положилъ къ ногамъ прерѣзкое объясненіе, а она выткала меня вонъ.
   Жюльета. Другими словами, вы думаете, что я напрашиваюсь на объясненіе или сама хочу его сдѣлать?...
   Докторъ. Помилуйте....
   Жюльета. Э! Боже мой! развѣ я не видала, какъ ваше безпокойное тщеславіе заставило васъ отказаться отъ двусмысленной любезности", готовой сорваться у васъ съ языка, я какъ вы благоразумно замѣнили ее еще болѣе оскорбительною ироніей! Я искала друга, повѣреннаго; я нашла человѣка.... человѣка, какъ бы сказать?... просто человѣка.
   Докторъ. Да, я думалъ, что вы вызывали на объясненіе не для того, чтобы принять его, а для того, чтобы испытать новое для васъ ощущеніе и, минуту спустя, разбить предметъ, служившій для вашего опыта. Еслибъ я былъ моложе, а слѣдовательно и самонадѣяннѣе, то я непремѣнно попалъ бы въ обольстительную западню, которую вы такъ невинно поставили; но въ тридцать восемь лѣтъ у меня достало благоразумной скромности, чтобы остаться вѣрнымъ роли друга и наперстника, и эта самая вѣрность есть причина вашего гнѣва; зато она же доставила мнѣ ваше уваженіе.
   Жюльета. Я знаю только то, что мы пріѣхали, что я прошу васъ смотрѣть на мой домъ, какъ на домъ вашей тетушки, что отсюда идетъ желѣзная дорога въ Парижъ, и что назначеніе желѣзныхъ дорогъ -- быстрота, какъ вы мнѣ объявили это.
   Докторъ. Пусть такъ, однако же я все-таки не лишаюсь вашего уваженія.

(Жюльета молчитъ. Минуту спустя, коляска въѣзжаетъ на дворъ замка).

   Жюльета. Кто стоитъ на подъѣздѣ?
   Докторъ. Вашъ мужъ, который повидимому не раздѣляетъ вашего отвращенія къ желѣзнымъ дорогамъ.

(Коляска останавливается).

   Жюльета (собираясь вытти изъ экипажа, обращается къ доктору). Останьтесь.
   

На дворѣ замка.

Жюльета, докторъ, г. де-Марсанъ.

   Жюльета (смѣясь говоритъ мужу, который помогаетъ ей вытти изъ экипажа). Вы сердитесь на меня? Скажите одно слово, и я отправлюсь назадъ.
   Г. де-Марсанъ (смѣется). Напротивъ , я въ восторгѣ. Здравствуй, любезный докторъ.
   Жюльета (серьезно). Въ восторгѣ? вы никогда не поступаете какъ другіе. Отчего же вы въ восторгѣ?
   Г. де-Марсанъ. Не хотите ли вы меня увѣрить въ тонъ, что надѣетесь разсердить меня? Во-первыхъ, я въ восторгѣ оттого, что вы нашли себѣ развлеченіе по вашему вкусу; а во-вторыхъ, потому, что жена моя такъ обольстительна, что въ одно мгновеніе она могла похитить у больныхъ самаго знаменитаго доктора.
   Жюльета. По правдѣ, трудно рѣшить, кто кого похитилъ. Что вы скажете на это, monsieur Пьеръ?
   Докторъ. Безъ сомнѣнія, вы похитительница; въ противномъ случаѣ я бы вѣрно не привезъ васъ къ мужу.
   Жюльета. Еслибъ я была г. де-Марсаномъ, то ни за что не ввѣрилась бы такому человѣку, какъ вы.
   Г. де-Марсанъ. Во всякомъ случаѣ, моя милая, онъ искуснѣйшій изъ докторовъ: посмотрите, у васъ съ годъ не было такого прекраснаго цвѣта лица.
   Жюльета. Да это потому, что я спала дорогою и кровь бросилась мнѣ въ голову. До свиданья. (Она входитъ въ комнаты).
   

Г. де-Марсанъ, докторъ.

   Г. де-Марсанъ (беретъ доктора за руку и ведетъ его къ саду). Ну, великодушный соперникъ, она, какъ кажется, заснула дорогой; это не совсѣмъ учтиво съ ея стороны, зато для меня очень пріятно.
   Докторъ. Эхъ, президентъ, да вѣдь тебя-то и хотятъ усыпить.
   Г. де-Марсанъ. Я понимаю, что самолюбіе твое страждетъ; но дѣло въ томъ, что она спала.... хе, хе!... (Потираетъ руки).
   Докторъ, Хе, хе! да, да, спала.... Такъ точно.
   Г. де-Марсанъ. Сознайся, что въ глубинѣ души ты за это не сердился, потому-что сонъ ея избавлялъ тебя отъ затруднительности твоего положенія?
   Докторъ. Сознаюсь.
   Г. де-Марсанъ. Потому-что, о чемъ же могли бы вы говорить съ глазу на глазъ въ продолженіи пятнадцати миль.
   Докторъ. Да вѣдь она спала.
   Г. де-Марсанъ. Ну, а въ промежуткахъ-то что же ты ей говорилъ? вѣдь не всю же дорогу она проспала.
   Докторъ. Рѣшительно всю.
   Г. де-Марсанъ (вдругъ остановившись), Эге! такъ вотъ что?... Послушай, ты, кажется, теперь смѣешься надъ отчаяніемъ, отъ котораго взялся вылечить? Спала она или нѣтъ?
   Докторъ. Ни одной минуты.
   Г. де-Марсанъ (послѣ молчанія). Долженъ ли я заключить изъ этого, что между вами произнесено было слово любовь?
   Докторъ. Нѣтъ, самое слово, сколько мнѣ помнится, не было произнесено, а о самомъ предметѣ много говорили; однако я долженъ тебѣ замѣтить, что мое положеніе, и теперь уже довольно щекотливое, сдѣлается непріятнымъ и даже невыносимымъ, если ты присвоишь себѣ право наблюдать за каждымъ изъ моихъ движеній.
   Г. де-Марсанъ. Это справедливо. Во всякомъ случаѣ, я, кажется, могу спросить тебя, оправдались ли наши предположенія о нравственномъ состояніи Жюльеты?
   Докторъ. Знай, что я совершенно убѣжденъ въ нихъ.
   Г. де-Марсанъ. И такъ-какъ болѣзнь ея, говоря на-прямикъ, состоитъ въ томъ, чтобы найти себѣ любовника, то, скажи же, путешествіе твое съ Жюльетой доставило ли ей достаточныя причины думать, что она нашла, чего искала?
   Докторъ. Я употребилъ всѣ средства, чтобы она убѣдилась въ томъ.
   Г. де-Марсанъ (съ упрекомъ). Итакъ, я могу только заключить, Пьеръ, что ты нарушилъ третій пунктъ.
   Докторъ. Третій пунктъ?
   Г. де-Марсанъ. Несчастный! ты его позабылъ!
   Докторъ. Если не ошибаюсь, такъ это тотъ пунктъ, которымъ я обязался предупредить тебя за часъ времени.... Послушай, де-Марсанъ, между нами будь сказано, лучше бы было уничтожить этотъ пунктъ, потому-что онъ крайне нелѣпъ.
   Г. де-Марсанъ. Пожалуй и нелѣпъ, но я за него постою. Позволь тебѣ напомнить, что въ немъ говорится о томъ, чтобы возвратятъ мнѣ жену, а не отнять ее. Право, со стороны можно подумать, что ты хлопочешь изъ-за своего личнаго торжества, и что оно есть единственная побудительная причина....
   Докторъ. О, нѣтъ, президентъ; но вѣдь ты знаешь женщинъ: въ сношеніяхъ съ ними все дѣло каприза и неожиданности -- благопріятная минута настаетъ такъ внезапно, а вмѣстѣ съ тѣмъ она такъ рѣшительна!... Надѣюсь, что въ это время тебя тутъ не будетъ?
   Г. де-Марсанъ. Будь увѣренъ, что буду.
   Докторъ. Ужели же ты хочешь торчать вѣчно между мною и женой, какъ каменная стѣна?
   Г. де-Марсанъ. Нѣтъ; однако же никогда не буду я такъ далеко, чтобы ты не могъ выполнить третій пунктъ; ты далъ мнѣ слово и я полагаюсь на него. Послѣдній вопросъ, Пьеръ, который ты извинишь мнѣ, по поводу моего ужаснаго положенія: скажи мнѣ настоящую причину живой краски, покрывавшей лицо Жюльеты, когда она выходила изъ коляски?
   Дикторъ. Настоящая причина -- негодованіе.
   Г. де-Марсанъ. Негодованіе! развѣ ты не имѣлъ къ ней должнаго уваженія?
   Докторъ. Можетъ быть.
   Г. де-Марсанъ (очень серьёзно). Въ такомъ случаѣ, ты поступаешь слишкомъ безразсудно, признаваясь мнѣ въ этомъ прямо въ глаза.
   Докторъ, Безразсудно, а я все-таки признаюсь; я не помню никакого третьяго пункта, который бы заставлялъ меня соблюдать уваженіе къ твоей супругѣ!
   Г. де-Марсанъ. Пункта нѣтъ никакого; но есть законъ приличія, который долженъ бы запретить тебѣ признаваться мнѣ въ такихъ вещахъ; а такъ хе есть и законъ чести, по которому мужъ не можетъ сносить подобныхъ объясненій.
   Докторъ. Такъ зачѣмъ же ты распрашиваешь?
   Г. де-Марсанъ. Зачѣмъ! затѣмъ.... ахъ, Господи! ну, да затѣмъ, что я вижу тутъ кое-что, чего бы не хотѣлъ видѣть такъ ясно! Ты влюбленъ въ мою жену!
   Докторъ. Удивительное открытіе! Самъ же я и объявилъ тебѣ объ этомъ. Впрочемъ я за нею ухаживаю по твоему же рѣшительному предложенію, чтобы оказать тебѣ услугу;.услуга эта тебѣ въ тягость, я тебя отъ нея избавлю. Другой кто-нибудь приметъ на себя этотъ трудъ; тогда, посмотримъ, спросятъ ли тебя объ условіяхъ!
   Г. де-Марсанъ. Когда я просилъ тебя волочиться за моею женою, то полагалъ, что ты поведешь себя какъ честный человѣкъ, прилично, какъ это принято у людей хорошаго тона. Я не воображалъ, что ты прибѣгнешь къ волокитству Богъ знаетъ какихъ людей!
   Докторъ. А въ которомъ часу отправляется ближайшій поѣздъ?
   Г. де-Марсанъ. Черезъ десять минутъ. Обѣщай швѣ вести себя съ нею какъ слѣдуетъ и.... останься.
   Докторъ. Ты бы мнѣ еще ноги связалъ да приказалъ танцовать какъ слѣдуетъ! безумецъ! А первый, сорвавшійся съ цѣни любовникъ, который бросится къ ногамъ Жюльеты, что? онъ будетъ вести себя прилично, какъ слѣдуетъ! Требуя этого, ты ждешь прямо отъ своей цѣли, которая состоитъ въ томъ, чтобы возмутить тонкое чувство твоей жены именно грубостью, рѣзкостью любви! Развѣ Тартюфъ велъ себя прилично съ Эльмирою? а еслибъ онъ велъ себя прилично, то развѣ она спрятала бы Оргона подъ столъ? Какъ же пройти къ желѣзной дорогѣ?

(Слышится звукъ колокола).

   Г. де-Марсанѣ. Пьеръ, не уѣзжай, не оставляй меня. Звонятъ къ обѣду. Я отдамъ приказанія насчетъ твоихъ комнатъ. Иди же къ ней, палачъ, во прежде повтори обѣщанія относительно третьяго пункта.
   Докторъ. Клянусь. (Они жмутъ друзъ друзу руки и расходятся).
   

Дневникъ Жюльеты.

   "25 мая.-- Два года тому назадъ одна подруга признавалась мнѣ, что она каждый вечеръ записываетъ впечатлѣнія, скопившіяся въ ней въ продолженіи дня; я ей сказала: Боже мой! значитъ, ты уже не любишь своего мужа, бѣдная Луиза?-- Или онъ меня не любитъ, отвѣчала она.
   "Тогда я была увѣрена, что мы назвали два единственные случая, когда женщина можетъ искуситься, чтобы въ полночь взятъ перо, открыть свое бюро и писать украдкою.
   "Я ошибалась. Ни я, ни мужъ -- мы другъ другу не измѣняли, и вотъ однакоже полночь я сижу надъ старою, пансіонскою тетрадкой, едва могу собрать свои мысли и дрожу. Не смѣю взглянуть на себя: такъ я блѣдна.
   "Дѣло въ томъ, что бываютъ мысли, которыхъ нельзя ни повѣрить другому, ни хранить въ себѣ самой, и поэтому-то ихъ пишутъ. Между этими мыслями есть и хорошія, есть и необыкновенныя; впрочемъ мнѣ бы противно было высказать и хорошія. Въ дружбѣ и даже въ супружествѣ не существуетъ такого чистосердечія и откровенности, которыя бы допускали эти мысли. Ихъ пишутъ на бумагѣ, да это еще не всѣ.
   "Къ тому же языкъ недостаточенъ; очень часто мы не можемъ отдать себѣ самимъ яснаго отчета въ нашихъ мысляхъ. Это Какія-то видѣнья, которыя проходятъ такъ быстро, что нѣтъ времени сдѣлать ихъ изображеніе. И прекрасно. Какъ назвать, напримѣръ, какой-то нравственный недугъ, отвращеніе отъ привычекъ, безпокойство безъ причины, неудовольствіе и на себя и на другихъ, которое я испытываю вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ.
   "Мужъ мой, безъ сомнѣнія, лучшій изъ людей; въ-добавокъ онъ уменъ; но когда онъ говорить: "она скучаетъ", то полагаетъ, что сказалъ удивительную вещь и спокойно отправляется въ должность. А я вовсе не скучаю; я просто несчастна. Я не узнаю себя: это не я; я раздражаюсь отъ всякаго вздора. Благодаря Бога, мужа я люблю столько же, сколько любила и въ прошломъ году; и что же? что бы онъ ни сказалъ, что бы ни сдѣлалъ -- все мнѣ не нравится, все не по мнѣ. Вотъ, напримѣръ, печатки отъ его часовъ. Въ продолженіи десяти лѣтъ я жила съ ними въ мирѣ, а теперь, не знаю почему, я ихъ возненавидѣла. Только-что издали заслышу я ихъ брянчаніе -- все кончено. А мужъ мой, какъ нарочно, имѣетъ привычку дребезжать ими, когда говоритъ. Вчера я не могла выдержать и сказала ему: ради Бога, оставьте въ покоѣ ваши печатки! Бѣдняжка былъ пораженъ такою выходкой и въ продолженіи дня не дотрогивался до нихъ; но вечеромъ печатки опять запрыгали, опять забрянчали! Нѣтъ, я ужь отъ этого отказываюсь!
   "Въ эту самую минуту я слышу, какъ г. де-Марсанъ заводитъ часы, а печатки такъ и подпрыгиваютъ.
   "Есть у него другая страсть: взять обѣими руками отвороты сюртука и дернуть ихъ книзу, чтобы этимъ согнать складки съ воротника; невинность этого движенія, добродушіе, съ какимъ онъ его дѣлаетъ всякой разъ какъ идетъ со двора, не могутъ меня обезоружить. Я страдаю отъ этихъ мелочей, а съ другой стороны я рада, потому-что вижу въ этихъ наивныхъ пріемахъ беззаботность человѣка, который, достигнувъ счастливаго состоянія, оставляетъ всѣ претензіи и твердо увѣренъ въ своей побѣдѣ; но побѣдители заблуждаются, когда, считая себя законными властителями, немедленно распускаютъ войско.
   "Разительную противоположность этой самоувѣренной безпечности представляетъ г. де-Солъ. У него нѣтъ однажды-принятыхъ привычекъ; онъ усвоиваетъ ихъ по мѣрѣ того, сколько онѣ могутъ нравиться. Онъ не сдѣлаетъ ни одного неосмотрительнаго шага. Съ намъ всегда всѣ свѣтскія оружія, оборонительныя и наступательныя, всегда блестящія и вычищенныя и для парада и для битвы. Я взяла его съ собою въ деревню, потому-что хотѣла по живому экземпляру научить свойства животнаго, называемаго опаснымъ человѣкомъ. И повидимому онъ согласенъ на то, чтобы надъ нимъ дѣлали опыты, что очень любезно съ его стороны. Однако же должна прійти минута, когда осторожный пловецъ потеряетъ дно подъ собою. Тутъ-то я его и подкараулю.
   "А г. де-Марсанъ опять изволитъ гулять! въ часъ по полуночи! это рѣшительно болѣзнь. Пусть гуляетъ на здоровье! а я лигу спать. Покойной ночи, Жюльета.
   "26 мая.-- О, да господинъ докторъ преопасный звѣрь. On, кажется, разгадалъ меня. Онъ смотритъ на мой домъ, и довольно основательно, какъ на очарованный замокъ, гдѣ все, что съ нимъ ни случается, все мистификація. Раза два или три на мои возраженія, нѣсколько щекотливыя, онъ отвѣчалъ мнѣ улыбкою, которая ясно говорила: напрасно, я вижу вѣдь, что вы ничего не ставите на карту, а такъ играть я не намѣренъ.
   "Съ самого утра я отправилась съ нимъ въ паркъ, долго водила по нему, привела въ незнакомое для него мѣсто, даже притворилась, будто потеряла дорогу къ дому, и ничто не могло сорвать печатей, которыя онъ наложилъ на свои уста. Наконецъ мы пришли къ старому замку; я попросила его разсказать легенду объ этихъ развалинахъ; онъ тотчасъ же придумалъ занимательное преданье, т. е. чрезвычайно страшное, но тутъ не было ни малѣйшаго намека ни на меня, ни на него самого.
   "Возвратясь домой, я сѣла за фортепьяно (я была задѣта за-живое); такъ-какъ мой браслетъ стучалъ по клавишамъ (у меня есть свои печатки), то я попросила его помочь мнѣ снять его. У меня есть кольцо съ превосходной жемчужиной: онъ его замѣтилъ; чтобы онъ могъ лучше разсмотрѣть жемчужину, я поднесла ему колья" вмѣстѣ съ рукою подъ самый носъ (мнѣ хотѣлось скорѣе кончить): и что же? во всемъ этомъ онъ нашелъ только случай разсказать исторію ловля жемчуга; изъ нея я не слыхала ни слова, но, должна быть, исторія была занимательна, потому-что онъ обладаетъ замѣчательнымъ талантомъ -- не жемчугъ ловить, а разсказывать все, что угодно..
   "Безъ сомнѣнія, я его возненавидѣла: мужчина, который стоялъ женщинѣ столько безполезныхъ хлопотъ, на-всегда погибъ въ ея мнѣніи. Поэтому-то я колола его въ продолженіи всего обѣда, что, кажется, очень забавляло г. де-Марсана.
   "Сегодня вечеромъ, улучивъ минуту когда мы остались вдвоемъ, и ему сказала: Послушайте, объясните мнѣ, почему наши дамы считаютъ васъ за человѣка опаснаго: сама я никогда не пойму этого.-- Потому, что я никогда не встрѣчалъ женщины, которая бы была для меня опасна, отвѣчалъ онъ довольно грубо и усѣлся за шахматы съ моимъ мужемъ, такъ кстати вошедшимъ для того, чтобы вывести меня изъ затрудненія, въ какомъ я еще никогда не находилась; конечно, отвѣтъ его стоилъ порядочнаго выговора, но вѣдь и я зашла нѣсколько далеко.
   "Я понимаю, за что онъ заслужилъ эту глупую репутацію, хотя и не скажу ему: за рыцарское уваженіе, нарушаемое время отъ времени дерзкими выходками, которыя выставляютъ его впередъ,-- за постоянное желаніе нравиться, которое вамъ льститъ, и вѣрность сужденій, которой вы боитесь, -- за возвышенность мыслей, которая васъ подчиняетъ, и остатокъ какой-то дѣвственности въ сердцѣ, которая васъ успокоиваетъ; онъ человѣкъ хладнокровный, опытный, для него смѣшное невыносимѣе язвы, онъ необыкновенно умѣетъ владѣть собою, и поэтому, когда онъ оставляетъ свою обычную осторожность и унижается до признанія, то доневолѣ увлекается мыслью, чти въ немъ все истинно, все неподдѣльно.
   "Кажется, теперь я его достаточно изучила; завтра можно отослать его въ Парижъ.
   "27 мая, два часа пополудни.-- Я хотѣла раскланяться съ нимъ съ первыми лучами солнца, другими словами, когда встану; но его мужество, готовое измѣнить ему вчера вечеромъ, въ продолженіи мочи окрѣпло до того, что это мнѣ не понравилось. Такіе люди не внушаютъ мнѣ ни малѣйшаго состраданія. Я рѣшилась его отослать, но не иначе, какъ побѣжденнымъ. Теперь онъ можетъ отправиться.
   "Итакъ, въ прекрасное, весеннее утро мы шли подъ тѣнью грабовъ; онъ собиралъ травы, подобно Жанъ-Жаку, а я стряхала ему на голову капли росы съ зонтика, разумѣется, нечаянно. По поводу его травъ, я спросила его, вѣритъ ли онъ въ медицину? То было обольщеніе въ юности; онъ началъ свое поприще съ бѣшенымъ увлеченіемъ, нѣсколько забавнымъ; онъ самъ смѣялся и разсмѣшилъ меня, разсказывая, какъ былъ пораженъ, когда, въ первый разъ позванный къ больному, нашелъ его мертвымъ; онъ рѣшился сдѣлаться трапистомъ, но скоро возвратился къ чувствамъ менѣе безчеловѣчнымъ. Онъ забылъ все, что выучилъ въ школѣ, и принялся за новыя болѣе разумныя занятія. Докторъ долженъ заботиться я о душѣ человѣка. Входъ ему всюду доступенъ, онъ проникаетъ въ самыя задушевныя отношенія; къ постели больного онъ подходитъ какъ исповѣдникъ; сколько добра можетъ сдѣлать докторъ, пользуясь своими исключительными правами. Тѣ утѣшенія, которыя on умѣлъ найти противъ разочарованія въ своемъ искусствѣ, прелесть нѣкоторыхъ воспоминаній, противопоставленныхъ горечи леченія, все это разсказалъ онъ такъ увлекательно, выказалъ столько возвышенности въ своихъ мысляхъ, что, проникнутая изумленіемъ, я невольно сказала: какъ можетъ человѣкъ, обладающій такимъ талантомъ, заниматься пустяками, на которые жалуются наши дамы?-- И за которые вамъ угодно было отмстить мнѣ отъ лица всѣхъ, возразилъ онъ, сдѣлавъ изъ своего рта что-то среднее между улыбкой и гримасой.
   -- Говорить объ этомъ безполезно, сказала я отъ чистаго сердца у потому-что месть моя не удалась.
   -- Напротивъ, станемъ говорить; если вы уже сказали, что сдѣлали разъ въ жизни дурное дѣло, то скажите такъ же, что съумѣли въ немъ раскаяться.
   Я желала полуобъясненія, а онъ сдѣлалъ мнѣ самое полное. Онъ признался, что какое-то странное сомнѣніе удаляло его отъ меня въ продолженіи многихъ лѣтъ и подтвердилъ свои слова такими подробностями, дѣйствительности которыхъ я не могла не признать. Потомъ, давъ мнѣ почувствовать, что вскружить голову человѣку, который уже давно и самъ собою подчинился вліянію женщины, вовсе не достойно и не великодушно, онъ оставилъ небрежный тонъ и заговорилъ такимъ языкомъ, противъ котораго невозможно было устоять.-- Знаете ли вы, сказала я громко: -- что г. де-Марсанъ считаетъ васъ своимъ другомъ. Онъ поблѣднѣлъ и проговорилъ съ неизъяснимымъ выраженіемъ: знаю, о, знаю! И въ тоже время я видѣла, какъ у него на рѣсницахъ блеснуло что-то въ родѣ слезы. Съ минуту бѣдный докторъ остался неподвиженъ, надѣясь, что я не замѣтила этой слезы, и что она не упадетъ; но она вдругъ сорвалась съ рѣсницы и торжественно покатилась по щекѣ. Тогда онъ быстро отвернулся, какъ-будто ему ударило солнце въ глаза; но было поздно: онъ ничего не выигралъ.
   ".... Точно ли ничего?
   "Полночь.-- Никогда еще не проводила я такого ужаснаго вечера. Я твердо рѣшилась просить его объ отъѣздѣ, который теперь сдѣлался необходимъ. Но мужъ мой, котораго никогда не бываетъ, когда онъ долженъ быть, сегодня вечеромъ почувствовалъ -- удивительно какъ кстати -- припадокъ ревности и не отходилъ отъ меня ни на минуту Какъ это было умно.
   "28 мая, пять часовъ.-- Теперь я спокойнѣе. Кажется, я нашла средство все устроить. Утромъ, заговоривъ съ нимъ, я замѣтила по выраженію его лица, что онъ старался приготовить себя къ чему-то рѣшительному; ничуть не бывало.-- Докторъ, сказала я: -- останьтесь другомъ моего мужа и въ то же время будьте моимъ. Онъ поспѣшно схватилъ руку, которую я ему протянула; я думаю, что даже подданный никогда не принималъ подарокъ королевы съ такою признательностью. Итакъ, мы друзья и весь день оставались на этой ногѣ: какъ скоро принужденіе было откинуто, мы сдѣлались оба чрезвычайно любезны. Какъ я рада, что мнѣ пришла въ голову эта счастливая мысль.
   "Полночь.-- Г. де-Марсанъ приводитъ меня въ рѣшительное отчаяніе! Да о чемъ онъ думаетъ? ходитъ туда, сюда, отворяетъ двери, входитъ, уходитъ -- и вотъ въ чемъ проводитъ цѣлые дни. Я знаю, что у него есть спѣшная и трудная работа: такъ отчего же онъ не усадится за нее, или отчего не откажется? Онъ собирался, кажется, купить свору собакъ! Свору! ну, скажите, пожалуйста, кого онъ ими будетъ Травить? Недавно ворвался въ мой будуаръ съ своей несчастной сворой и спрашивалъ моего совѣта. Я отвѣчала ему, что онъ смѣшонъ, и дѣйствительно былъ смѣшонъ. Онъ не можетъ только замѣтить, что другъ его здѣсь лишній, и что онъ самъ долженъ выпроводить его.
   "Наступающая ночь дурной совѣтникъ! съ вечеромъ приходятъ въ голову недостойныя мысли, душа устаетъ, человѣкомъ овладѣваетъ какое-то раздражительное томленье, въ которомъ исчезаетъ вся сила женщины. Вечеромъ ненавидишь только въ-половину и любишь въ-половину. О Десдемона! не правда ли, ты вечеромъ слушала своего мавра, его пламенные разсказы о битвахъ и буряхъ?
   "29 мая.-- Несчастная! что я сдѣлала! чѣмъ все это кончится! Когда мужъ поцаловалъ меня вечеромъ, я думала, что сердце мое замерло! холодъ обхватилъ меня. Изъ какой замерзшей глины сдѣланы женщины, привыкшія обманывать! Боже мой! я не имѣю даже права ихъ ненавидѣть!
   "Дѣти мои возвратились отъ бабушки, они бросились ко мнѣ на шею, а я ушла въ уголъ и залилась слезами. Онъ ничего не знаетъ, не чувствуетъ, какъ я страдаю: вѣдь онъ добръ, и еслибъ зналъ, то ужь давно бы уѣхалъ! Въ паркѣ мы подошли къ тому мѣсту, гдѣ вчера я подала ему руку.... что онъ говорилъ мнѣ? что я ему отвѣчала, не знаю! Но, разставаясь, онъ коснулся губами моихъ волосъ. Тутъ подбѣжалъ мой Юлій и взобрался на скамейку подлѣ меня; онъ съ страннымъ любопытствомъ смотрѣлъ на мою голову, на то мѣсто, гдѣ за минуту.... И мнѣ казалось, что онъ видитъ слѣды! Какой стыдъ! какая глупая боязнь! Юлій смотрѣть на лилію, попавшую въ мои волосы. Онъ снялъ цвѣтокъ. Бѣдный ребенокъ!
   "Правосудный Боже! это только минута забвенія первая минута. Господи, пошли мнѣ силы!
   "30 мая.-- Я ни о чемъ уже не думаю! я не живу болѣе! я вижу ужасный сонъ, сонъ безъ пробужденія. Передо мною неясно мелькаютъ знакомые и, увы! нѣкогда любимые образы -- мужъ, дѣти., какъ-будто я умерла, какъ будто я въ странѣ мрачныхъ видѣній. Какъ рѣдки, какъ кратки минуты счастія, о которыхъ я мечтала! А за ними стыдъ, вѣчный стыдъ! Сегодня послѣ обѣда я звонила три раза, никто не приходилъ; наконецъ явилась Жюстина, нисколько не торопясь.
   -- Вотъ уже три раза какъ я звоню, сказала я ей.
   Она посмотрѣла мнѣ прямо въ лицо и отвѣчала: -- я помогала слугѣ господина Десоля и думала, что вы извините меня.
   "И я боялась понять смыслъ словъ этой негодницы. Я какъ преступница, привязанная къ позорному столбу: каждый проходящій имѣетъ право оскорблять меня ругательствами. И я люблю его, люблю, несмотря на все это! и не могу сказать: уѣзжайте!... Сегодня ночью онъ долженъ притти подъ мое окно, -- я обѣщала отдать ему букетъ, который носила цѣлый день. Я всѣми оставлена. Г. де-Марсанъ ничего не видитъ. Эта холодность меня пугаетъ.
   "На другой день.-- Я забыла, какой сегодня день, какой мѣсяцъ; я все забыла. Впрочемъ, что мнѣ за дѣло. Сегодня утромъ я встрѣтила на дворѣ садовника; совѣсть моя находится въ постоянной тревогѣ: я заговорила съ нимъ.
   -- Куда ты идешь, Жеромъ?
   -- Да къ барину, отвѣчалъ садовникъ: -- куртина вся измята подъ вашимъ окномъ, сударыня, а стѣна словно вся нацарапана; въ нашихъ мѣстахъ есть баловники, такъ на случай лучше увѣдомитъ барина.
   -- Ненужно, я сама скажу.
   -- Это другое дѣло, возразилъ Жеромъ: -- если вамъ неугодно, чтобы хозяинъ зналъ объ этомъ, такъ мы и не скажемъ.
   "Я притворилась, будто не слыхала его словъ, и дала ему денегъ.
   "Да, надо загладить преступленіе, и скоро; какимъ образомъ -- я еще не знаю, голова горитъ; но, какъ бы то ни было, а я заглажу. Надо смыть пятно. Я еще не презрѣнная женщина, нѣтъ! Но могу ли я положиться на себя?... Семь часовъ.... онъ умоляетъ меня принять его здѣсь, въ моей комнатѣ, гдѣ я жила еще до замужства; я не-видѣла въ этомъ дурного, какъ ничего дурного во всемъ остальномъ. Г. де-Марсанъ на фермѣ и возвратится не ранѣе десяти часовъ.
   "Нѣтъ, это не можетъ продолжаться. Предчувствую, что шину послѣднюю строку...."
   

Въ саду; ночь.

Докторъ гуляетъ, опустивъ голову на грудь; входитъ г. де-Марсанъ и ударяетъ его но плечу.

   Г. де-Марсанъ (вполголоса, печально). Такъ ты меня обманываешь?
   Докторъ. Нѣтъ.
   Г. де-Марсанъ. Такъ намѣренъ обмануть?
   Докторъ. Твоя правда! когда ты пришелъ, я именно думалъ объ этомъ.
   Г. де-Марсанъ. Стало быть ты ее страшно любишь, если, при своемъ гордомъ умѣ, могъ хоть одну минуту отъискивать средства слукавить предъ лицомъ чести и отдѣлаться отъ даннаго слова. Пьеръ, мы были оба глупы, и оба несемъ заслуженное наказаніе; но, чтобы ты ни думалъ въ эту минуту страсти, я все-таки во сто разъ несчастнѣе тебя... да такъ и должно быть, потому-что я болѣе тебя виноватъ. Я называю себя несчастнымъ оттого, что нѣтъ другого слова: ты не можешь понять, что у меня здѣсь (показывая на лобъ), не можешь потому, что она тебя любитъ, и до такой степени, что не можетъ скрыть даже отъ меня.
   Докторъ. Послушай, де-Марсанъ,-это торжественная минута въ моей жизни; никогда я не былъ такъ близокъ къ низкому поступку, какъ теперь. Если бы ты подошелъ ко мнѣ съ угрозой на устахъ -- сказать по-правдѣ, я ждалъ этого и даже хотѣлъ, -- зло одержало бы верхъ; но горе очищаетъ, а не ожесточаетъ душу, подобную твоей. Ты обратился ко мнѣ какъ другъ, ты заговорилъ со мной языкомъ, полнымъ правоты и чувства; и теперь у меня достанетъ силы сдержать клятву, которую я хотѣлъ съ себя сложить цѣною крови, цѣною преступленья. Смотри (отдаетъ ему письмо),
   Г. де-Марсанъ. Что это такое?
   Докторъ. Это -- третій пунктъ нашего условія. (Уходитъ).
   

Въ комнатѣ у Жюльеты.

Жюльета, докторъ.

   Жюльета. Вы, кажется, сами мнѣ говорили, что взоръ любимой женщины есть источникъ и радости и печали для мужчины; она улыбается ~ и онъ готовъ смѣяться; она задумается -- и для него всѣ покрывается мракомъ. И что же! я смѣюсь, я счастлива. А вы?...
   Докторъ. Нѣтъ, Жюльета, вы не счастливы; вы болѣе никогда уже не будете счастливы. О, я знаю васъ! здѣсь, въ этой комнатѣ, гдѣ вы спали невиннымъ сномъ младенца, вы будете до самой смерти проводить безсонныя ночи, и я, который безсовѣстно пришелъ сюда только за тѣмъ, чтобы оставить у вашего изголовья блѣдный призракъ, я недостоинъ ни вашего прощенья, ни состраданья неба.
   Жюльета. Что значитъ все это? Развѣ вы уже меня не любите?
   Докторъ. Ахъ, если бы это было такъ!
   Жюльета. А если я рада вашей любви, готова на безсонныя ночи ила самую смерть.... тогда что?...
   Докторъ (смотря на нее). Еще одно слово: вы думаете, что вы навсегда погибли, бѣдное дитя; вы думаете, что для васъ нѣтъ спасенья, нѣтъ возврата; вы закрываете глаза и хотите броситься въ бездну. Но, чего бы мнѣ это ни стоило, я вамъ открою, что вы еще можете водворить въ своей душѣ прежнее спокойствіе. Скажите, что хотите -- ни уѣду.
   Жюльвтд. Несчастный! Ты хочешь заставить меня высказать тебѣ все! Знай же: мнѣ нужны только ты и твоя любовь.
   Докторъ (на колѣняхъ). Не плачь. Пусть этотъ часъ, за которымъ послѣдуютъ столько тревожныхъ часовъ, пройдетъ спокойно. Не плачь же!

(Слышны шаги).

   Жюльета (приподнимая голову съ безпокойствомъ). Это шаги моего.... это шаги г. де-Марсана!
   Докторъ. Я уйду...
   Жюльета. Слышите, онъ идетъ сюда. Вы встрѣтитесь съ нимъ. (Отворяетъ дверь въ кабинетъ). Вторая дверь будетъ въ зало... ступайте! Заприте! заприте дверь оттуда. Останьтесь тамъ, въ кабинетѣ!

(Быстро затворяетъ дверь, останавливается передъ зеркаломъ, поправляетъ волосы и садится у камина. Вводитъ г. де-Марсанъ).

   

Г. де-Марсанъ, Жюльета

   Г. де-Марсанъ. Вы одни? а я думалъ, что здѣсь Пьеръ.
   Жюльета. Здѣсь? съ какой стати?
   Г. де-Марсанъ (спокойно). Почему же бы и не быть ему здѣсь? Позвольте мнѣ погрѣть ноги. (Садится напротивъ жены).
   Жюльета. Еще восемь часовъ. Стало быть вы доѣхали до фермы тотчасъ вернулись?
   Г. де-Марсанъ. Да, фермеръ уѣхалъ въ городъ. Впрочемъ я возвращался самой дальней дорогой, по берегу рѣки. Какъ теперь тамъ хорошо! свѣтитъ луна.
   Жюльета. Да вы дѣлаетесь, кажется, поэтомъ?
   Г. де-Марсанъ. Успокойтесь, я не опечалю васъ до такой степени; но вы знаете, я всегда любилъ мечтать въ дорогѣ и глазѣть на звѣзды.
   Жюльета. Я знаю? Я знаю только то, что рѣшительно ничего, ничего не знаю.-- Чтожь вы говорите звѣздамъ?
   Г. де-Марсанъ. Вздоръ, но они привыкла слушать вздоръ, и потому смотритъ на меня по прежнему привѣтно.
   Жюльета. Вы выбрали себѣ странныхъ повѣренныхъ.
   Г. де-Марсанъ. Мнѣ уже нечего имъ повѣрять; но мечтать.... мечтать можно во всякомъ возрастѣ.
   Жюльета. Мнѣ кажется, что женатому человѣку приличнѣе было бы мечтать вслухъ.
   Г. де-Марсанъ. А вы развѣ мечтаете вслухъ?
   Жюльета. Я -- ни вслухъ, ни про себя.
   Г. де-Марсанъ. Впрочемъ вы совершенно правы: для этого нужно быть гораздо тѣснѣе связанными, чѣмъ мы теперь.
   Жюльета. Тѣснѣе связанными, чѣмъ мы теперь... это забавно.
   Г. де-Марсанъ. Болѣе справедливо, чѣмъ забавно.
   Жюльета. О чемъ же вы думали на берегу рѣки?
   Г. де-Марсанъ. А вы, о чёмъ вы думаете у вашего огонька?
   Жюльета (послѣ нѣкоторой нерѣшимости). Вѣроятно не о томъ, о чемъ вы.
   Г. де-Марсанъ. Кто знаетъ!-- Вѣрно только то, что я васъ стѣсняю, что вы располагали провести вечеръ по-своему, и что по-вашему я слишкомъ долго грѣю ноги.
   Жюльета. Нѣтъ, увѣряю васъ, нѣтъ; я была.... совершенно.... совершенно одна.
   Г. де-Марсанъ. Такъ точно,-- и сколько разъ мнѣ самому случалось быть въ такомъ положеніи какъ вы.
   Жюльета. Въ какомъ же?
   Г. де-Марсанъ. Да такъ, усядешься въ креслахъ, положишь ноги на каминъ, расположишься провести нѣсколько времени въ совершенномъ уединеніи и, вдругъ, представьте себѣ, входитъ какой-нибудь докучливый человѣкъ; разумѣется, тутъ проклянешь такого посѣтителя! Извините, но я долженъ вамъ сказать, что не разъ вы сами были этимъ докучливымъ человѣкомъ. Конечно, этого бы не было еслибъ мы были въ болѣе тѣсныхъ отношеніяхъ, если бы были такъ необходимы другъ другу, что пополняла бы наше уединеніе другъ другомъ.

(Минута молчанія. Оба встаютъ).

   Жюльета. Такъ о чемъ же вы мечтали на берегу рѣки?
   Г. де-Марсанъ. Я старался припомнить то, о чемъ мечталъ на этомъ самомъ мѣстѣ лѣтъ десять тому назадъ.
   Жюльета. До нашей сватьбы.
   Г. де-Марсанъ. За два дня. И какъ живо я все это помню. Я гулялъ по берегу, ожидая, когда встанетъ ваша матушка и Вы. Я васъ любилъ, Жюльета, до такой степени, что все ваше семейство было священно и прекрасно въ моихъ глазахъ. Я обожалъ вашу мать. Сестры ваши, на мои глаза, были такъ хороши, такъ любезны, что вы имѣли бы право ревновать меня, если бы не сами придали имъ всѣ эти прелести. Не думаю, чтобы кто-нибудь другой могъ смотрѣть на бракъ, съ такою надеждою, съ такою нѣжностію. У меня были двѣ или три любовницы... и мнѣ казалось, что я ихъ любилъ; но когда я думалъ о васъ, о вашей чистой, совершенной красотѣ, объ этой стыдливой головкѣ, которая должна была склониться ко мнѣ подъ благословеніемъ Бога и матери, о сердцѣ, которое скоро, безъ свидѣтелей, должно было забиться на моей груди.... тогда, ослѣпленный, тронутый до глубины души, я понялъ, что никого никогда не любилъ, и что полюбилъ лишь васъ.
   Жюльета. Послушайте....
   Г. де-Марсанъ (улыбаясь), Видите, отъ одного воспоминанія я теряю голову. Вотъ о чемъ мечталъ я въ то утро. Могъ ли я тогда не удивиться, что бракъ такъ упалъ въ области поэзіи и любви, могъ ли. не спросить себя -- почему? Если любовь сама do себѣ такъ свята и прекрасна, то съ чѣмъ сравнить ее, если она освящена религіей, благословеніямъ матери и уваженіемъ общества? Я понималъ, что матеріальныя мелочи хозяйства могутъ оскорбить его, хотя не до такой степени, какъ говорятъ.... понимаю и деверь. Однимъ только могъ я объяснить себѣ это паденіе: большей части мужей, разтратившимъ еще въ юности запасъ любви я бракъ представляется почвою неблагодарною, приносящею одну измѣну. Впрочемъ объ измѣнѣ я тогда нисколько не думалъ и безпокоился объ одномъ только, чтобъ вы не были несчастны.
   Жюльета (въ смущеніи). Слушаю васъ, но, право, не могу понять....
   Г. де-Марсанъ. Я слѣдую вашему совѣту: мечтаю вслухъ. Если это васъ не очень утомляетъ, то я продолжаю. Я хотѣлъ сдѣлать васъ счастливою, Жюльета, и чувствуя, какъ самъ близокъ къ счастію, думалъ, что это будетъ для меня легко. Вотъ каково сердце человѣка и въ особенности молодого. Въ жизни мнѣ случалось видѣть, какъ обольщаютъ, какъ заставляютъ женщину измѣнить долгу. Сами обольстители принуждены для этого подвига прибѣгать къ вымысламъ воображенія, притворяться въ избыткѣ чувствительности ко всему, что обѣщаетъ тѣсную дружбу, гдѣ души могутъ слиться въ одну. Вотъ что васъ привлекаетъ. Часто мы видимъ, что невозможно отвлечь другъ отъ друга двухъ стариковъ, друзей съ дѣтства, и какъ часто супруги благословляютъ того, кто нарушаетъ ихъ тяжелую бесѣду! Дѣло въ томъ, что эти супруги связаны, соединены между собою, а не дружны. И тогда я сказалъ себѣ: будемъ другъ для друга повѣренными, необходимыми и милыми, для которыхъ не нужны ни товарищъ дѣтства, ни пансіонская подруга. Я хотѣлъ разобрать всѣ тайные изгибы ея души, съ терпѣніемъ и любовью антикварія, который развертываетъ истлѣвшій помпейскій манускриптъ. Я хотѣлъ разсказать ей всю свою прошедшую жизнь, а она чтобъ разсказала мнѣ свою, для того, чтобы всѣ струны нашего существованія слились въ одно, дрожали отъ одного удара. И тогда пусть напѣваютъ ей нѣжности -- она не пойметъ ихъ: она будетъ моя, неотъемлема моя!... Я васъ любилъ, Жюльета.
   Жюльета (въ волненіи, вполголоса). Да, да.
   Г. де-Марсанъ. Потомъ, переходя отъ первыхъ годовъ супружества къ эпохѣ, повидимому, менѣе пріятной, къ годамъ, къ которымъ мы теперь приближаемся, я надѣялся, что переходъ первой, юной любви въ чувство болѣе серьёзное, болѣе приличное сѣдымъ волосамъ, будетъ тихъ, покоенъ, почти незамѣтенъ, въ особенности если голоса нашихъ дѣтей помогли бы намъ заглушить голосъ нашихъ сожалѣній. Дорога не измѣнилась бы, измѣнились бы только наши шаги -- они стали бы медленнѣе. Я смѣлъ думать, что вечера пройдутъ безъ скуки, если не безъ удовольствія, среди воспоминаній и среди живыхъ надеждъ -- нашихъ дѣтей. Я видѣлъ вашу старость: она съ улыбкою перелистывала единственную книгу вашего двойного существованія, готовую закрыться на-всегда, книгу, въ которой можно было смѣло читать каждую страницу. Я все предвидѣлъ, Жюльета, все, кромѣ правдоподобнаго, а оно, къ несчастію, случилось.
   Жюльета. Правдоподобнаго?...
   Г. де-Марсанъ. Да, правдоподобнаго: я не предвидѣлъ, что немедленно послѣ сватьбы, не переставая любить васъ также сильно, я неизбѣжно сдѣлаюсь такимъ же мужемъ, какъ и другіе....
   Жюльета. Признаюсь, это меня нѣсколько удивляетъ и смущаетъ.... Мы мало сдали другъ друга, вы справедливы.... Но кого вы обвиняете, меня или себя?
   Г. де-Марсанъ (ходитъ по комнатѣ). Да обоихъ: себя за то, что упорствовалъ въ преслѣдованіи мечты; васъ за то, что въ мужѣ вы видѣли только господина.
   Жюльета. Правда, и я прошу... Нѣтъ, я не знаю что говорю... простите меня.... Развѣ уже поздно?
   Г. де-Марсанъ (отрывисто). Поздно? что поздно?
   Жюльета. Быть можетъ я дурно выразилась. Я хотѣла спросить васъ -- развѣ не отъ мужа зависитъ остановить, спасти жену?
   Г. де-Марсанъ. Нѣтъ, ужь лучше я у васъ спрошу объ этомъ.
   Жюльета. Сколькимъ бы женщинамъ и въ голову не пришла мысль о невѣрности, если бы у мужей ихъ достало терпѣнія любитъ жонъ своихъ такъ, какъ вы говорили! Но у женщины есть своя гордость: въ продолженіи по-край ней-мѣрѣ трехъ четвертей супружеской жизни мужъ не удостаиваетъ даже замѣтить, что за женой его ухаживаютъ, не обезпокоитъ себя ничтожной борьбой, чтобы сохранить сокровище, данное ему Богомъ и матерью. Это ваши собственныя слова.
   Г. де-Марсанъ. Жюльета, вы забываете, что невозможно исполнить безукоризненно и честно должность ревнивца. Нѣтъ, если женщину, при недостаткѣ болѣе тѣсной связи, не удерживаютъ цѣлые годы нѣжной привычки, ея собственное достоинство, честь, которою она обязала себя предъ лицомъ неба и которую дѣти ея дѣлаютъ вдвойнѣ священною, ненарушимою.,-- такую женщину невозможно остановить. Да и чѣмъ же? рѣшотками, запорами, шпіонами? Это значило бы обезславить мужа и найти въ этомъ новый предлогъ, чтобъ измѣнить ему.
   Жюльета (съ грустью). Въ мужьяхъ я желала бы видѣть хотя немножко той кроткой справедливости, какую вы сейчасъ выказали, и поболѣе снисходительности.
   Г. де-Марсанъ (важно). О, нѣтъ, отъ мужчины нельзя требовать снисходительности къ преступникамъ подобнаго рода.
   Жюльета. Но вы, вы вѣрнобъ были снисходительны.
   Т. де-Марсанъ. Дурно же вы меня знаете: я былъ бы менѣе, чѣмъ кто другой. Я не только никогда не прощу, но даже отомщу.
   Жюльета. Не вѣрю.... да и какъ бы вы отомстили?
   Г. де-Марсанъ. Вы, безъ сомнѣнія, засмѣетесь: я бы уѣхалъ, но прежде выказалъ бы особеннаго рода гордость....
   Жюльета. Вы бы уѣхали?...
   Г. де-Марсанъ. Да, въ чемъ вы скоро удостовѣритесь; но до этого я сдѣлаю все, чтобъ заставить сожалѣть о себѣ; и гордость моя будетъ заключаться въ томъ, чтобы предъ глазами преступной жены излить всю душу, которую она хотѣла разбить, сразиться съ счастливымъ соперникомъ его собственнымъ оружіемъ.... и быть можетъ побѣдить.
   Жюльета. О, да, да! а потомъ, потомъ?
   Г. де-Марсанъ. Потомъ....

(Останавливается и прислушивается).

   Жюльета. Что это? на дворѣ шумъ экипажа....
   Г. де-Марсанъ. Ахъ, я и забылъ сказать вамъ.... за Пьеромъ прислали отъ маркизы С'**, которая умираетъ въ своемъ замкѣ за двѣ или за три мили отсюда. Я встрѣтилъ Жана; онъ шелъ за лошадьми на почтовый дворъ. (Жюльета медленно встаетъ и съ ужасомъ смотритъ въ лицо мужу, который продолжаетъ) Потомъ, я сталъ бы упрекать, конечно жену.... Нѣтъ, не упрекалъ бы, а оставилъ ее на судъ ея собственной совѣсти; и наконецъ я бы уѣхалъ.
   Жюльета (въ недоумѣніи). Вы, вы бы уѣхали?...
   Г. де-Марсанъ. Да, я бы уѣхалъ, избавивъ ее отъ этого труда; уѣхалъ съ дѣтьми, еслибъ они были у нея....
   Жюльета (трепещущая, опирается на наминъ). О, Боже!
   Г. де-Марсанъ (съ глубокимъ чувствомъ). Да, я увезъ бы ея дѣтей -- кровь ея сердца. Не сталъ бы ждать окончанія скандаль наго процесса, которымъ эта женщина осмѣлилась бы быть можетъ оспаривать у меня послѣднее утѣшеніе! Нѣтъ, я бы уѣхалъ далеко съ ними; пусть она присылаетъ за дѣтьми своего любовника! Я бы научилъ ихъ, бѣдныхъ дѣтей, забыть недостойную мать! До конца дней моихъ я бы смывалъ съ ихъ лица позоръ ихъ рожденія!... (Останавливается и смотритъ на Жюльету, которая готова лишиться чувствъ). Вамъ совѣстно попросить меня уйти; но я вижу, вы очень устали. (Подходитъ къ ней и цалуетъ въ лобъ). Покойной ночи.

(Выходитъ. Жюльета шевелитъ губами, произноситъ нѣсколько невнятныхъ словъ и падаетъ въ кресло).

   Жюльета (вполголоса). Боже мой, Боже!... (Пораженная внезапною мыслью, она бѣжитъ къ двери кабинета и запираетъ задвижку). Я не хочу его видѣть, не хочу!... (Слышится стукъ кареты, удаляющейся съ быстротою. Жюльета съ крикомъ упадаетъ на колѣни). И ни малѣйшей жалости!... какъ сказалъ. (Рыдаетъ). Что будетъ со мною! Боже! что со мною теперь будетъ! О, если бы здѣсь же умереть!... (Стучится въ дверь кабинета). Нѣтъ, нѣтъ! я не могу!... Останьтесь!... Я не хочу, не хочу васъ видѣть!
   Дѣтскій голосъ (изъ кабинета). Отвори, маменька.

(Жюльета съ минуту остается неподвижна, въ тушеніи; потомъ прислушивается).

   Голосъ. Отвори же, маменька, это я и Юлій.
   Жюльета (съ восторгомъ скрестись руки). О, Боже милосердый! (Она отворяетъ дверь и бросается обнимать дѣтей, которыя принесли ей по огромному букету).
   Дѣти. Завтра твои именины. Что, ты не ожидала? Это папа придумалъ. (Жюльета молча покрываетъ ихъ поцалуями).
   Г. де-Марсанъ (вошедшій за дѣтьми). Да глупо придумалъ, потому-что это тебя испугало, мой другъ; мы отужинаемъ у огонька всѣ вмѣстѣ, и ты оправишься отъ испуга.
   Жюльета (бросаясь мужу на шею). Ты добръ какъ....

"Современникъ", No 2, 1849

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru