Фогаццаро Антонио
Из-за одного лепестка розы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Per un foglia di rosa.
    Текст издания: журнал "Сибирская жизнь". 1904. No 12.

0x01 graphic

Антонио Фогаццаро
Antonio Fogazzaro
(1842-1911)

   Антонио Фогаццаро происходил из дворянской семьи, подвергшейся преследованию со стороны австрийской полиции за патриотические взгляды отца писателя и эмигрировавшей из Винченцы в Турин. Фогаццаро дебютировал как поэт. К 1874 году относится его поэма "Миранда" (Miranda, 1874). В 1876 году появился сборник религиозных стихов "Valsolda". Однако наибольший интерес представляют романы Фогаццаро, в которых он выступал как основоположник и крупнейший представитель идеалистического психологического романа в Италии. Таковы его романы: "Мальомбра" (Malombra, 1881), в котором отражен быт уходящей аристократии; "Даниеле Кор- тис" (Daniele Cortis, 1885); "Тайна поэта" (Il mistero del poeta, 1887) и др. В романах Фогаццаро заметная роль отводится случаю, определяющему судьбу героев, в них развиваются идеи оккультизма и спиритизма.
   Значительнейшей работой Фогаццаро считается трилогия, включающая романы "Отживший мирок" (Piccolo mondo antico, 1895), "Современный мирок" (Piccolo mondo moderno, 1900) и "Святой" (Il santo, 1906).
   Свойственные творчеству Фогаццаро натуралистические приемы и использование диалектов для более полной обрисовки персонажей позволяют говорить о близости писателя к "веризму" и "реджионализму". Фогаццаро также принадлежит несколько сборников новелл. Многие его произведения переведены на европейские языки, в том числе и на русский.
   Томский читатель познакомился с творчеством Фогаццаро 1904 году, когда в газете "Сибирская жизнь" был опубликован перевод его новеллы "Из-за одного лепестка розы".

Из-за одного лепестка розы

   Было около полуночи, когда придворная карета остановилась перед подъездом дворца Герибранда. Гвардейский офицер выскочил из нее и вошел во дворец, откуда появился минут через десять с другим высоким, худым господином, который вошел с ним быстро в карету. Любопытные посетители находившегося неподалеку Кафе Ориенталь признали в этом господине графа Мавриция Герибранда, генерала в отставке, бывшего воспитателя теперешнего короля и министра внутренних дел в первый год его царствования.
   И прежде чем карета доехала до королевского дворца, известие, что он призван к королю, распространилось до города.
   В этот вечер все пивные, все кафе столицы были полны народу, и везде шел оживленный разговор; в полдень Палата провалила большинством сорока голосов лицемерное министерство Ферзена; повсюду выражалась надежда, что король вручит теперь портфель депутату Лемминку -- главе оппозиции, человеку испытанной честности, даровитому и твердому, бывшему уже министром и, как было известно, умевшему противопоставить твердую волю некоторым тайным слабостям короля, которым всегда ловко потакал пронырливый Ферзен. Было известно также, что генерал Герибранд, ультраконсерватор, был личным врагом Лемминка, который, будучи еще министром, обошелся с ним не с достаточным уважением; поэтому тот факт, что граф был приглашен ко двору, показался многим неприятным. Хотя все же большинство было уверено, что он будет против Ферзена, а также, главным образом, того тайного влияния, какое имела на короля его подруга, принцесса Виктория ди Мальмо-Зитень.
   Эта разведенная с мужем французская принцесса была несимпатична народу, во-первых, как иностранка, во-вторых, как особа, вмешивающаяся в политику, и, наконец, потому, что из-за нее король не брал себе королевы. Народ простил бы охотнее королю несколько мимолетных увлечений, чем эту, вот уже три года длящуюся страсть. Король знал это, но не обращал на это никакого внимания. Он был человек недюжинный и очень добрый; он был чужд честолюбия и не придавал большого значения своей короне, своей военной славе -- он был больше артистом и поэтом, чем королем. Натура деликатная и утонченная, он тяготился ежедневными работами правления, ему нравилась власть лишь потому, что он мог наслаждаться художественною роскошью вокруг себя, что мог окружать себя самыми выдающимися людьми своего государства, что, наконец, убежденный, что принцесса Виктория любит его как человека, а не как короля, мог окружить ее царственною роскошью.
   Но король был чуток и деликатен также и в понимании своих обязанностей, что делало его постоянной жертвой внутренних терзаний, так как его благородная натура страдала одним прирожденным недостатком -- слабостью воли.
   То или иное решение кризиса, для которого был призван во дворец генерал Герибранд, имело важное значение для судьбы государства. Политика графа Ферзена имела в виду союз с могущественной родиной принцессы Мальмо-Зитень и при тогдашнем международном положении повела бы к войне. Назначение Лемминка имело бы последствием сокращение военных расходов и более скромную военную политику. Было известно, что после вотума Палаты, внесшего внесшего недоверие министерству, Ферзен подал в отставку, предложив королю следующую дилемму: или отставку кабинета, или распущение палаты.
   Его Величество не дал еще окончательного ответа; он переговорил с президентами обеих Палат, и те согласно высказались за министерство Лемминка. Принцесса Виктория была больна и не выезжала из своей виллы на острове Силь. Сторонники оппозиции устроили днем внушительную демонстрацию, на которой кричали: "Долой француженку!"
   Карета Герибранда въехала в портик королевского дворца в полночь и в воротах встретилась с другой маленькой кареткой, запряженной одной лошадью. Генералу пришлось подождать минут пять в приемной, прежде чем он был проведен в кабинет короля. Эта не особенно большая, но очень высокая комната помещалась в северо-западном углу дворца -- в башне. Два огромных балкона выходили из нее: один -- на море, другой -- на каменные террасы, спускающиеся к военному порту. В углу меж двух балконов помещался камин из черного мрамора, в котором в этот вечер, несмотря на то, что дело было в половине апреля, горел огонь. Электрическая лампа, висевшая посередине, освещала лучше паркетный пол черного дерева с серебряными инкрустациями, чем стройную фигуру короля, стоявшего перед камином.
   Его Величество протянул руку генералу, сухая, высокая фигура которого с резкими заостренными чертами казалась призраком Дон-Кихота.
   -- Простите меня, любезный генерал, -- сказал он приветливым, но слегка дрожащим голосом, -- что я обеспокоил вас так поздно. Но мне надо было видеть вас.
   Герибранд ответил довольно холодно, что он всегда готов исполнить приказ Его Величества.
   -- Я не в верноподданном нуждаюсь теперь, -- сказал король, отметивший Его тон, -- а в друге. Вы сердиты на меня?
   Генерал запротестовал, и тогда король подвел его ласково к креслу, сам сел на другое и заговорил с ним о критическом положении, передал разговор свой с министрами, с президентами Палат.
   -- Я чувствую, что стою перед одним из самых важных моментов моей жизни, и я не решаюсь принять то или иное решение. Мне так захотелось, любезный генерал, услышать ваш совет и ваше мнение, что я не мог откладывать этого до завтра.
   -- Государь, надо вручить портфель Лемминку, -- ответил спокойно генерал.
   Король потемнел в лице и, поднявшись, подошел к камину. Генерал встал также и следил глазами за королем. Выражение его лица было проникнуто сознанием важности настоящей минуты.
   -- Вы не все знаете, -- сказал король задумчиво, и не глядя на Герибранда. -- Вы не знаете положения дел в Европе и всех мотивов.
   -- Если это мотив министерства Ферзена, государь, -- ответил генерал, -- то министерство это пало. Если же это мотив Вашего Величества, то я позволю себе с глубочайшим уважением спросить вас, зачем вам угодно было сделать им честь считаться с моим мнением?
   Тень досады прошла по лицу короля.
   -- Я не действую из личных мотивов, -- сказал он возбужденно. -- Я верен конституции. Поймите меня правильно, генерал. Могут быть мотивы неформальные, но с которыми нельзя не считаться.
   -- Да, но ведь вотум Палаты отверг эти мотивы самым недвусмысленным образом.
   -- Ах, не говорите мне о Палате! Разве во внешней политике нужно руководствоваться мнением Палаты? Нельзя же править лошадьми из закрытого ландо, да еще по опасным дорогам.
   -- Править нельзя, государь, но надо знать, какое направление хочешь взять, и сказать кучеру. Народ не хочет войны.
   Король промолчал.
   -- Я совсем не могу, -- продолжал генерал, -- дать В. В. тот совет, которого Вы желаете.
   -- Которого желаю! -- воскликнул пылко король. -- Знаете вы, чего бы я желал? Видите, вон судно с красными фонарями. На нем юноша едет в Рим изучать искусство, -- я устроил ему это. И вот я желал бы быть на его месте. Вот чего я желал бы! Извините меня, генерал, но вам ведь известно мое отношение к вам, вы видите, что я у вас первого после должностных лиц спрашиваю совета, и как вы относитесь к этому?
   Генерал помедлил с минуту, а потом ответил тихо, но твердо.
   -- Нет, государь, не у меня первого.
   Король вздрогнул и пристально взглянул на Герибранда. Тот опустил глаза.
   -- И вы считаете... вы считаете себя вправе... -- Король не кончил, но не спускал с генерала разгневанных очей. -- Никто еще никогда не осмелился, -- добавил он.
   -- Государь, мое положение, мои отличия в ваших руках, но не моя совесть.
   -- Ах, что за театральный ответ! -- воскликнул король. -- Но я буду великодушнее вас, генерал, и покажу вам, что есть другое лицо, которое выше ваших подозрений, выше всех низостей, какими кишит свет.
   Он стал поспешно расстегивать сюртук. Генерал протянул руки, как бы желая остановить его, и тогда король протянул ему свои и воскликнул, переходя быстро от гнева к горячему, дружескому тону:
   -- Послушайте меня! Позабудьте на минуту, что я король, говорите со мной, как с равным. Выскажите мне все, что подозреваете, чего боитесь, но выскажите, как другу. Ну да, я люблю, но неужто я заслуживаю за это порицания? И вы не знаете ее и заблуждаетесь поэтому. Ну так знайте: да, она писала мне нынче, и могло ли быть иначе?!.. Женщина, которая любит меня, в такой день, как сегодняшний для меня. Но генерал -- учитель мой -- не были ли вы молоды?..
   Он открыл свои объятия, и генерал, если не убежденный, то растроганный, обнял своего бывшего ученика.
   Король освободился первый из объятий, вынул из расстегнутого сюртука портфель, а из него -- письмо и протянул его Герибранду.
   -- Прочтите, -- сказал он.
   Герибранд взял письмо, но он не мог читать без очков, а они, как нарочно, не находились, когда он взволнованно совал руки по карманам. Король улыбнулся, видя его нетерпение, и это охладило несколько обоих. Наконец, очки нашлись, и Герибранд смог прочесть письмо:

Государь.

   Дядя приехал сейчас и рассказал мне о событиях в столице. Решительный вотум будет произнесен, очевидно, сегодня и, очевидно, оппозиция возьмет верх. Народ будет шумно требовать, чтобы портфель был вручен Лемминку, но чужестранка, как говорит, не захочет его... А поэтому не министерство получит отставку, а Палата будет распущена.
   Боже мой, насколько я предвидела, что все будет именно так! Сердце мое разрывается на части, -- не за себя, о, нет! Я всегда слишком презирала этих злобствующих артистов, чтобы меня можно было заподозрить в слабости перед ними. Но вы, Государь!! Меня ничуть не заботит глупость народа или коварство отдельных ничтожных личностей: меня тревожит одно -- потерять вашу любовь -- эту великую любовь, дороже которой для меня ничего нет, для которой так сладко отдать всю душу, честь и жизнь.
   Лемминк меня терпеть не может. Это, кажется, ужасный человек, и за ним стоит шумная, грозящая толпа. Он не пощадит за них чувства, он захочет отдалить меня от вас.
   Но, Государь, большинство палаты на его стороне и если он не принесет стране величия, славы, то даст ей, по крайней мере, безопасность. Надо признать его, Государь! Вы принесете этим счастье нашему народу, мое же будет состоять в том, что я поддержала вас на этом пути. Сознание того, что это задача королевы -- вот единственная корона, которую вы можете поднести мне, и с улыбкой на устах, друг мой, я прошу ее у вас.

Виктория.

   Генерал перечел письмо, потом осторожно взял его двумя пальцами, с глубоким вздохом опустил его на письменный стол.
   -- Ну, что? -- спросил король.
   -- Ах, Государь, -- ответил Герибранд, -- если бы сын мой показал мне такое письмо, я сказал бы ему: "Не верь, все это лживо, даже эти следы слез, между последней фразой и подписью. Разве ты не замечаешь, -- так сказал бы я ему, -- как искусствен стиль этого письма, разве ты не видишь, что даже слезы эти -- политика?"
   -- Ваше Величество! -- продолжал он, видя резкое движение короля. -- Сыну моему я сказал бы так. Вашему же Величеству я скажу и, может быть, буду этим ближе к истине: "Женщина эта неискренна, но считает себя таковой, верит своим собственным фразам, опьяняется представлением о жертве, принести которую В. В. не позволит ей, умиляется этой жертвой, -- и что слезы, следы которых видны так близко от "улыбки на устах" -- суть искренние слезы. Вы спросили меня сейчас, был ли я молодым. Я думаю, вы знаете, что да, и что любил, и многих. И вот из тех женщин, которых я любил более или менее, одна только играла сознательно комедию, две же другие проделывали ее вполне искренно: они были актрисами, сами не замечая того, как принцесса. И потом, Государь, если вы верите тому, что она говорит, то почему вы не поступите по ее совету? Если принцесса искренна, то она героиня, и редкая царица сделала бы так много для короля и для народа. У вас возвышенная душа, Ваше Величество, вы должны ценить любовь другой высокой души, которая не только фантазирует о жертве, но и приносит ее. Будьте мужественны, Государь! Может быть, было бы лучше не говорить кое-чего горького, что я сказал сейчас. Ваше Величество пожелали, чтобы я говорил вполне откровенно, и я так и поступил. Я рад буду признать, что я ошибся, я буду так же слепо верить всему, я буду преклоняться перед принцессой, -- но тогда надо и сделать то, что она советует. Игра идет ведь тут серьезная. Ферзен играет со страною, как с шариками, вынимая с закрытыми глазами: красный или черный вынется. Если вынется красный -- будет почти бесплодная, но дорого оплаченная победа; если черный -- страшное народное бедствие. Если бы я говорил опять-таки со своим сыном, Государь, то я сказал бы ему: "Твой долг -- не допускать такой игры".
   -- Благодарю вас, -- ответил король. -- Вы сказали мне несколько очень несправедливых, прямо жестоко несправедливых вещей, но теперь вы были искренни и говорили мне от всего сердца. Благодарю вас. Но я должен сказать, что я не считаю вас на правильной точке зрения даже относительно министерства.
   И он стал говорить с жаром о возможных результатах счастливой войны, о том величественном политическом союзе, который образовался бы тогда вокруг его трона, о возможности основания могущественной северной империи, о чем велись уже секретные переговоры с Францией. Видно было, что его горячая речь отражает взгляд других: честолюбивые замыслы министра и женщины, а не будущего императора.
   -- Государь, -- сказал Герибранд, выслушав его с уважением, -- если бы я не боялся оскорбить вас, я высказал бы и еще нечто.
   -- Говорите.
   -- Я сказал бы, что показанное мне письмо не последнее извещение принцессы.
   Король покраснел и смутился немного.
   -- Вы встретили, въезжая ко мне, карету, -- сказал он, -- и поэтому теперь...
   -- Нет, Государь, не поэтому.
   Генерал смотрел пристально на один угол письменного стола. Туда же взглянул и король.
   Антонио Фогаццаро
   -- Я не скрывал ее, -- сказал он с живостью, -- вы могли бы видеть ее, как только вошли.
   И подойдя к столу, он взял с него старинную алебастровую вазочку с прелестной розой. Крупный, роскошный цветок слегка склонился на стебле; наружные, более светлые лепестки его томно опустились, а внутренние не были еще вполне раскрыты.
   -- Я знаю, какая я это роза, -- сказал Герибранд, нюхая цветок. -- Я тоже люблю розы. Это la France. Чудо что такое! Лучше заключить союз с этой розой, чем с той, с другой. У той слишком много шипов.
   И он стал говорить о положении дел, о неудобстве союза с Францией в ясных, горячих, убедительных словах.
   -- А если бы вы взяли портфель, генерал? -- сказал король, уже отчасти побежденный, хватался за Герибранда, чтобы избежать Лемминка, грубость которого отталкивала его.
   -- Нет, Государь, -- ответил старик, -- я чересчур непопулярен, чересчур принадлежу прошлому. И потом я не буду снисходительнее, чем Лемминк, к говорящим розам. Надо признать его.
   -- Клянусь вам, что я не знал, как называется эта роза! -- воскликнул король. -- Вы говорите, что это la France. Вы уверены в этом?
   Он стал ходить взад и вперед по комнате, повторяя время от времени машинально: "вы уверены в этом?"
   Потом он остановился перед генералом и протянул ему руку.
   -- Я надеюсь, что вы будете довольны мною завтра. И что тогда и принцессой будете довольны, не правда ли?
   -- Я буду уважать ее, Государь, -- ответил старик.
   Он раскланялся.
   Но в дверях Герибранд вспомнил, что забыл на письменном столе свои очки и поспешно вернулся за ними. Второпях он задел рукавом алебастровую вазочку -- она опрокинулась, а роза упала на пол. С восклицанием досады генерал нагнулся поднять цветок, но, споткнувшись, взял не за стебель, а за саму розу. Цветок не рассыпался, только один из крайних лепестков был измят и почти отпадал.
   Король не вымолвил слова и не двинулся с места, видя все это. Его эстетическое чувство, его почти женственная утонченность страшно оскорблялись всякой грубостью, всякой малейшей неловкостью других. Чувство уважения к выдающемуся человеку ослабло бы в нем, если бы тот стряхивал при нем на ковер пепел своей папироски, и самая обворожительная дама потеряла бы для него значительную долю своего обаяния, если бы пролила на себя в разговоре с ним несколько капель чая. И теперь, по уходе Герибранда, неудовольствие выступило на лице короля. Ему было неприятно видеть этот отпадающий лепесток, эту помятую розу. Он взял ее, снял падающий лепесток и еще пару других помятых и бросил их на угли камина. Потом он принялся ходить взад и вперед по комнате, размышляя о произошедшем разговоре. И нечувствительно для него самого это неудовольствие примешивалось к представлению о фигуре, о голосе генерала, и более отталкивающими казались суровые слова его, менее доходили до сердца. Мало того, вдыхая легкий аромат тлеющих на углях лепестков, он почувствовал даже, что в его душу закрадывается сомнение: не намеренно ли обошелся генерал так грубо с его розой? Он отбросил тотчас эту мысль как недостойную, но неприятное ощущение оскорбительности этого поступка осталось в его душе. И наряду с этим в ней проснулось страстное желание видеть ее, -- здесь, сейчас же.
   -- О, если бы она сама приехала вместо того, чтобы послать этот цветок, если бы он смог побыть с нею теперь и не думать о политике!
   Он вынул из кармана и прижал к губам тонкий листочек -- записочку принцессы, присланную одновременно с розой. Он вдыхал в себя ее нежный аромат -- запах ландышей, который так любила принцесса, и чувствовал, что любовь, которую он как бы призывал вдохновить его, туманит его голову, заставляет горячо трепетать его сердце. Он глубоко вдохнул, точно хотел вобрать в себя больше воздуха, и перечел письмо:
   -- "Итак, то, чего я ожидала, случилось. Будьте мужественны, Государь, исполните долг, прошу вас об этом во имя нашей любви. Мне тяжело, друг мой, потому что я безумно люблю тебя и хотела бы теперь броситься в твои объятия. Этого не должно быть, потому что я не смогла бы вырваться из них, а теперь твои мысли и твое время должны принадлежать государству. Пусть же эта роза несет тебе, вместо меня, мои слезы и поцелуи. Она счастлива, что может провести с тобою ночь и умереть завтра вблизи тебя.
   Прощайте, Государь! Известите меня скорее о принятом вами решении. Не тушите на ночь лампы в вашем кабинете, -- это будет означать для меня, что министром будет Лемминк. В бинокль она видна из моей комнаты, ваша лампа. Это моя звезда, и сегодня она будет чище, прекраснее, чем когда-либо!

Виктория.

   Это письмо, написанное крупным, горячечным почерком, дышащее страстью, этот нежный запах ландыша опьяняли короля. Он еще боролся с этим очарованием, чувствуя слабо, что мечты любви отнимают у него последнее спокойствие, последние столь нужные ему в данную минуту душевные силы. Но он отогнал от себя эту докучную мысль тем соображением, что любовь вдохновит его, может быть, лучше.
   И он впился глазами в ее портрет, в эти страстные и гордые глаза, в это дорогое ему лицо, скорее изящное и породистое, чем прекрасное, выглядывавшее на него из-под капризных складок черной вуали. Потом, чувствуя, что весь охвачен страстью, он распахнул дверь на балкон и вышел на него, подставляя голову под свежий ночной ветер, вслушиваясь в мрачный и размеренный плеск волн о берег. Тучи закрывали месяц, но остров Силь чернел все же ясно невдалеке. Ветер освежил нежного короля, но темнота ночи, по ее демоническому свойству затмевать в человеке ясность мысли, представление о будущем, вступила как бы в разговор с этим черневшим в море островом. В этот час, на этом балконе, политические соображения казались королю ничтожными, любовь же царила над царем безраздельно. Он вернулся в кабинет и, чтобы оправдаться перед самим собой, повторял быстро в уме все те нестойкие соображения, которые цеплялись за министерство Ферзена, за военную славу и, не желая раздумывать больше, надавил электрическую пуговку.
   Было около двух часов ночи, когда фрейлина принцессы Мальмо-Зитень разбудила ее, сообщая, что в кабинете Его Величества нет огня. Принцесса вскочила поспешно с постели, схватила протянутую ей подзорную трубку и распахнула окно. Действительно, в королевском дворце светились лишь одиннадцать окон; двенадцатое, угольное, было темно. Тогда Виктория бросила прочь трубку, обняла удивленную девушку и, укладываясь снова в постель, спросила ее со счастливой улыбкой, боится ли она войны.
   Назавтра в официальной газете появился декрет о распущении палаты, подписанный графом Ферзен.

А.У. Из новелл А. Фоганцаро
(Перевод с итальянского для Сиб. Ж.)

------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Сибирская жизнь. 1904. No 12. С. 2--3.
   Исходный текст здесь: Переводы итальянской литературы в периодике Сибири. Хрестоматия. -- Томск: Издательство Томского университета, 2018.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru