Аннотация: Перевод Митрофана Ремезова. Текст издания: журнал "Русская Мысль", кн. X, 1895.
Старый дуракъ.
Разсказъ Мишеля Тивара.
I.
Au Casque nocturne. Bonneterie. Gros. Détail.
Магазинъ подъ этою вывѣской велъ самую бойкую торговлю на Большой улицѣ. Купившему его Баптистену Фукару было уже подъ сорокъ лѣтъ. Его фигура благополучнаго обывателя, кругленькій животикъ на коротенькихъ ножкахъ, добродушно-невинное лицо и круглые наивные глаза, казалось, говорили прохожимъ: "Смотрите, весь я тутъ, безъ малѣйшей хитрости".
-- Теперь надо васъ женить, Баптистенъ,-- говорили ему пріятели, какъ только былъ подписанъ документъ на покупку магазина.
И всѣ наперерывъ начали предлагать ему невѣстъ.
Сватали ему дочь Сакке, богатаго торговца рыбой, и Зели Корнешь, дочь хозяина гостинницы Hôtel du Cheval-Blanc, а также мадамъ Жакино, вдову, собственницу чулочно-вязальной мастерской подъ фирмой Пятка безъ шва, не имѣвшей соперницъ. Славное дѣльце, чудесная партія вдова Жакино! Соединить двѣ торговли вмѣстѣ, сочетать законнымъ бракомъ обувь съ пятками безъ шва, съ вязанымъ головнымъ уборомъ фирмы Casque nocturne и наповалъ убить всякую конкурренцію -- штука вышла бы на славу!
Не тутъ-то было: Баптистенъ Фукаръ свое держалъ на умѣ, онъ былъ достаточно богатъ для того, чтобы дозволить себѣ роскошь брака по любви.
И онъ отправился просить руки Софи Кривель, дочери стараго отставного капитана, кое-какъ перебивавшагося на свой маленькій пансіонъ въ предмѣстьи провинціальнаго городка.
Въ мѣстномъ торговомъ мірѣ бракъ этотъ вызвалъ общее неодобреніе. Вдова Жакино пожимала плечами, Зели Корнешь строила презрительныя гримасы, а дочь Сакке, съ откровенностью рыбной торговки, прямо заявила, что Фукаръ -- безмозглая устрица. И всѣ пріятели шляпника единогласно рѣшили, что онъ -- старый дуракъ.
Да, старый дуракъ!
Въ его годы, съ его фигурой неотесаннаго мужика жениться на молоденькой дѣвушкѣ, такой щеголеватой, хорошенькой и кокетливой, какъ дочка капитана Кривель, не значитъ ли это самому напрашиваться на бѣды?
Несомнѣнно, старый дуракъ!
II.
А старый дуракъ былъ въ неописуемомъ восхищеніи, старый дуракъ обожалъ свою молодую жену.
И добрякъ Фукаръ глазъ не сводилъ съ нея, неустанно любовался ею, когда молодая хозяйка удостоивала послѣ завтрака сойти въ магазинъ и сѣсть за конторку, нарядная и красивая, съ цвѣткомъ, воткнутымъ въ пышные бѣлокурые волосы, золотымъ вѣнцомъ лежавшіе на ея головкѣ, и съ прелестными обнаженными руками, охваченными у плечъ кружевными рукавчиками.
Одно облачко, единственное, затуманивало его неземное блаженство. Чтобы счастливымъ быть вполнѣ, недоставало Фукару... о, недоставало очень возможнаго! Онъ желалъ только имѣть дѣтишку, бѣленькаго и розовенькаго дѣтишку, который пухлыми ручонками трепалъ бы его сѣдѣющую бороду и звалъ бы его: "папа".
Наконецъ, и это высшее счастье было ему ниспослано, мадамъ Фукаръ родила дѣвочку, и радость Фукара дошла до границъ безумія.
Но злые языки,-- извѣстно, какъ они падки на сплетни въ провинціальныхъ городахъ,-- злые языки не замедлили установить ехидное сближеніе между рожденіемъ маленькой Жермены и водвореніемъ десять мѣсяцевъ назадъ въ семьѣ Фукара кузена Артура.
Красивый, очень красивый молодой человѣкъ, этотъ кузенъ Артуръ! Напомаженный, завитой, франтовски одѣтый, онъ былъ чуть ли не первымъ красавцемъ въ городѣ. Въ Парижѣ онъ былъ прикащикомъ въ магазинѣ, и, при разговорѣ, улыбался скучающею усмѣшкой, которую усвоиваютъ себѣ почти всѣ красивые молодые люди его сорта изъ желанія дать понять, что, мѣряя ежедневно матеріи за прилавкомъ, они познали въ совершенствѣ всю широту высшей парижской жизни. Его донъ-жуанскія ухватки очень быстро плѣнили сердце красавицы Софи, и самъ добрякъ Фукаръ оказался очарованнымъ хвастливыми аллюрами прикащика моднаго магазина.
-- И выдѣлывали же вы, должно быть, штучки у себя въ Парижѣ!-- говорилъ Фукаръ, подмигивая глазомъ кузену.
Коротко сказать, парижскій гость такъ обворожилъ мужа и жену, что, пріѣхавши къ своей прекрасной кузинѣ всего на недѣлю "подышать чистымъ воздухомъ", онъ такъ и не уѣхалъ отъ нея.
-- Почему бы вамъ не остаться здѣсь?-- сказала ему Софи.-- Мосьё Фукаръ можетъ дать вамъ дѣло у себя въ магазинѣ. Не правда ли, Баптистенъ?
Еще бы не найтись дѣлу, только не очень-то усердствовалъ кузенъ за конторкой, а больше "съ прохладочкой", какъ говорится. Вставалъ онъ поздно, завтракалъ всласть и проводилъ вечера въ Коммерческой кофейной, гдѣ старикъ капитанъ Кривель расположилъ свою штабъ-квартиру.
И собирались они тамъ, пять или шесть "настоящихъ молодцовъ", по выраженію Кривеля, не отказывавшихся отъ доброй партіи рамса, ни отъ повторенія выпивки въ круговую, заканчивавшейся маленькимъ баккара.
Когда Фукаръ вздумалъ было сдѣлать робкое замѣчаніе по поводу такого образа жизни, далеко не подходившаго къ традиціямъ шляпной торговли, Артуръ живо заставилъ его прикусить языкъ.
-- Вы все еще старой школы держитесь, добрѣйшій мой Фукаръ. Ничего вы не понимаете въ дѣлахъ. По нынѣшнимъ временамъ они только въ кофейной и дѣлаются какъ слѣдуетъ.
И на самомъ дѣлѣ, съ пріѣзда Артура дѣла шли много лучше,-- таково было, по крайней мѣрѣ, мнѣніе хозяина Коммерческой кофейной.
Надо, впрочемъ, оговориться, что Артуръ не каждый вечеръ отправлялся въ кофейную. Онъ отнюдь не былъ трактирнымъ завсегдатаемъ,-- о, далеко нѣтъ! Иногда онъ тотчасъ же послѣ обѣда уходилъ въ свою комнату. И въ такіе вечера, по странному совпаденію, мадамъ Фукаръ, пользовавшаяся вообще отличнѣйшимъ здоровьемъ, чуть не падала отъ мигреня и укладывалась въ постель. Такъ мучительна эта ужасная мигрень! Тогда Баптистенъ пользовался своимъ одиночествомъ и приводилъ въ порядокъ счета.
Его ослѣпленіе служило всему городу неисчерпаемымъ сюжетомъ потѣхи, надъ нимъ хохотали чуть не до слезъ.
Но совершенно даромъ и зря тратилось все остроуміе мѣстныхъ обывателей, соперничавшихъ въ издѣвательствахъ надъ Фукаромъ, такъ какъ вся ихъ болтовня производила на него отнюдь не большее впечатлѣніе, чѣмъ производитъ на быка щелчокъ въ носъ. Съ тѣхъ поръ, какъ у Фукара родилась дочь, онъ уже ничего не слушалъ. Весь онъ отдался своей дѣвочкѣ. Высшимъ для него наслажденіемъ было играть съ нею. Чтобы доставить ей удовольствіе, онъ ходилъ на четверенькахъ, кричалъ пѣтухомъ, ревѣлъ осломъ, вылъ волкомъ... сажалъ ее верхомъ на колѣно и заставлялъ подпрыгивать, распѣвая дѣтскія пѣсенки.
И мадемуазель Жермена, по справедливости, могла похвалиться тѣмъ, какъ ее любятъ.
III.
Иногда Артуръ и мадамъ Фукаръ затѣвали прогулку за городомъ, завтракъ на открытомъ воздухѣ.
-- Пойдете съ нами, Фукаръ?-- небрежно спрашивалъ Артуръ хозяина дома.
Отвѣтъ Фукара неизмѣнно былъ одинъ и тотъ же:
-- Дѣвочку мы возьмемъ съ собой?
-- Конечно, нѣтъ,-- отзывалась мадамъ Фукаръ,-- она насъ только стѣс... простудится.
-- Такъ идите безъ меня,-- покорно говорилъ Фукаръ,-- я останусь съ Жерменой, чтобъ ей не было скучно.
Безъ дальнѣйшихъ объясненій кузенъ и кузина уходили изъ дому. Когда же они возвращались вечеромъ, очень утомленные, съ подозрительно блестящими глазами, то съ самаго низа лѣстницы слышали веселый смѣхъ ребенка и его возгласы: "Еще, еще!" И Баптистенъ снова принимался распѣвать дѣтскую пѣсенку.
Мадамъ Фукаръ пожимала плечами, и ея презрительная гримаса очень ясно говорила: "Старый дуракъ!"
IV.
Такъ шло дѣло въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, причемъ Фукаръ ни одного раза не измѣнилъ своему несокрушимому спокойствію. Жермена росла, торговля процвѣтала, и владѣлецъ магазина потиралъ руки, говоря: "Счастливый я человѣкъ!"
Несчастье вторглось въ домъ нежданно. Началось съ того, что Артуръ сошелъ съ ума. Отъ своего отца, слывшаго всегда за большого чудака, онъ унаслѣдовалъ предрасположеніе къ мозговой болѣзни, а его способъ "обдѣлывать дѣла", то-есть неумѣренное употребленіе спиртныхъ напитковъ въ Коммерческой кофейной, оказался плохимъ средствомъ противъ развитія наслѣдственнаго недуга. Милаго кузена пришлось помѣстить въ пріютъ для умалишенныхъ. Тамъ онъ и умеръ.
Въ слѣдующемъ году наступила очередь мадамъ Фукаръ. Уѣзжая съ бала подпрефекта, гдѣ ея великолѣпныя плечи произвели замѣтное впечатлѣніе, она простудилась. На другой день у нея оказалось воспаленіе легкихъ, черезъ недѣлю Фукаръ былъ вдовцомъ.
Эти двѣ смерти такъ поразили суевѣрное воображеніе торговца, что онъ сталъ опасаться такой же участи своей дочери, и порѣшилъ ей одной посвятить всѣ свои заботы, продавши магазинъ подъ фирмою Casque nocturne. Онъ былъ достаточно богатъ и заранѣе предвкушалъ всѣ радости жизни вдвоемъ съ своею Жерменой въ тихомъ, уютномъ гнѣздышкѣ, среди цвѣтовъ и птицъ.
Настоящій рай!
Но судьба, точно обозлившись, продолжала преслѣдовать несчастнаго Фукара. Магазинъ былъ проданъ очень выгодно. Баптистенъ заканчивалъ счета по ликвидаціи дѣла и, въ то же время, хлопоталъ объ устройствѣ своего "рая", когда Жермена внезапно заболѣла. Болѣзнь проявлялась въ такихъ странныхъ припадкахъ, въ такихъ необычныхъ симптомахъ, что мѣстный врачъ, простой провинціальный лѣкарь, совсѣмъ запутался въ томъ небольшомъ запасѣ знаній, какія уцѣлѣли въ его головѣ, и, растерявшись окончательно, предложилъ отцу обратиться къ знаменитому парижскому доктору.
-- Только обойдется вамъ это дорогонько!-- добавилъ онъ въ видѣ заключенія.
Есть тутъ о чемъ толковать, когда дѣло идетъ лишь о деньгахъ.
Въ тотъ же день Фукаръ уѣхалъ съ курьерскимъ поѣздомъ и слѣдующимъ вечеромъ вернулся обратно, привезъ съ собою знаменитаго доктора Ш.
Ученый сѣлъ у изголовья больной дѣвочки и долго всматривался въ нее, не говоря ни слова.
-- Отъ какой болѣзни умерла ея мать?-- спросилъ онъ рѣзко.
Мѣстный врачъ, стоявшій въ почтительной позѣ передъ свѣтиломъ науки, отвѣтилъ:
-- Отъ пневмоніи, дорогой учитель.
-- Такъ... не замѣчалось ничего особеннаго со стороны мозга?
-- Никогда.
-- Вы увѣрены въ этомъ?
-- Вполнѣ.
Тогда, обратившись къ Фукару, ученый проговорилъ:
-- А вы, государь мой, ничему не подвержены въ этомъ отношеніи?
Фукаръ, совершенно ошеломленный торжественностью допроса, едва бормоталъ... Не подверженъ? Въ какомъ отношеніи? Онъ ничего не понималъ.
-- Ничего подобнаго нѣтъ и со стороны г. Фукара,-- отвѣтилъ за него лѣкарь.
Несмотря на такое увѣреніе, знаменитый докторъ продолжалъ сомнѣваться.
-- Подойдите ближе,-- обратился онъ къ Фукару.-- Дайте вашъ пульсъ... Смотрите на меня.
Фукаръ смотрѣлъ и, съ своей стороны, видѣлъ острый, пронизывающій взглядъ ученаго, проникавшій, точно зондъ, казалось, до самыхъ сокровенныхъ тайниковъ души.
-- И вы утверждаете,-- медленно говорилъ докторъ,-- что ни вы, ни ваша жена никогда не страдали... скажемъ прямо... не страдали сумасшествіемъ?
-- Да съ чего вы...
-- Взвѣсьте очень серьезно ваши слова,-- продолжалъ ученый, не спуская серьезнаго взгляда съ Фукара.-- Болѣзнь вашей дочери можетъ быть обусловлена двумя причинами: случайною и временною, или же органическою и наслѣдственною. Въ обоихъ случаяхъ за выздоровленіе я ручаюсь.
Изъ груди Баптистена вырвался вздохъ облегченія.
-- Только я долженъ предупредить васъ, что въ томъ и другомъ случаѣ леченіе должно быть совершенно различное... Скажу болѣе: лѣкарство, предписываемое въ первомъ случаѣ,-- средство страшно энергичное,-- смертельно, когда мы имѣемъ дѣло съ явленіями второй категоріи, и наоборотъ... И такъ, поймите, что если вы изъ-за предразсудка, совершенно нелѣпаго, не хотите сказать мнѣ всей правды про себя или про вашу жену...
-- Но клянусь же вамъ...-- убѣждалъ его Фукаръ, дрожа отъ страха.
-- На томъ и покончимъ!... Прикажите изготовить лѣкарство по этому рецепту,-- обратился ученый къ мѣстному врачу.-- Завтра утромъ я дамъ его больной самъ.
V.
Фукаръ сіялъ отъ радости.
Спасена! Не умретъ его дѣвочка! Докторъ ручается за выздоровленіе! Чудный онъ человѣкъ, великій онъ ученый!
Баптистенъ готовъ былъ пѣть отъ восторга. Глядя на дѣвочку, лежавшую на бѣленькой кроваткѣ и тихо спавшую подъ вліяніемъ хлорала, Фукаръ чувствовалъ, какъ слезы, крупныя слезы радости проступаютъ на его рѣсницахъ, и съ удивленіемъ замѣтилъ, что едва слышно онъ напѣвалъ ея любимый припѣвъ къ дѣтской пѣсенкѣ, которою онъ забавлялъ Жермену, когда она была совсѣмъ крошечною.
Бросивши послѣдній нѣжный взглядъ на бѣленькую кроватку, Фукаръ вышелъ на пальчикахъ изъ комнаты. Въ ожиданіи обѣда, вполнѣ теперь успокоенный, онъ располагалъ приняться опять за свою ликвидаціонную работу. Ему оставалось подобрать и привести въ порядокъ бумаги, находившіяся въ комнатѣ жены.
Веселый и довольный, онъ заперся въ ней.
Въ шесть часовъ,-- время обѣда,-- прикащики, собравшіеся за столомъ, тщетно поджидали хозяина.
Онъ не вышелъ къ обѣду.
И когда на слѣдующее утро, очень рано, явился докторъ, хозяина нигдѣ не могли разыскать.
Наконецъ, старая служанка рѣшилась постучать въ дверь хозяйкиной комнаты. Не получая отвѣта, служанка вошла. Въ полумракѣ отъ спущенныхъ драпировокъ она увидала Фукара сидящимъ у камина, въ которомъ догорали какія-то бумаги.
-- Мосьё, докторъ пришелъ,-- сказала она.
Служанка открыла окна, и яркій денной свѣтъ залилъ всю комнату. Тогда старуха попятилась назадъ, приведенная въ ужасъ видомъ своего хозяина. Добродушное круглое лицо торговца шляпами, наканунѣ еще такое свѣжее и румяное, было все въ желтыхъ пятнахъ, щеки осунулись и обвисли, изборожденныя темными морщинами.
-- Господи Іисусе! Вы больны?
Онъ поднялъ голову, взглянулъ на служанку безжизненными глазами, съ трудомъ поднялся съ мѣста и, держась за стѣны, поплелся въ комнату Жермены.
Весь отдавшійся своему дѣлу, докторъ не оглянулся даже, когда отворилась дверь. Онъ осторожно отсчитывалъ каплю за каплей лѣкарство, вливая опредѣленную дозу въ фарфоровую чашку.
Жермена, разбуженная сидѣлкой, приподнимавшей ей голову, испуганно оглянулась кругомъ и вдругъ увидала Фукара.
-- Папа!... о, папа!... какъ болитъ!-- простонала она, протягивая къ нему исхудалыя руки и какъ бы призывая его на помощь.
Въ комнатѣ послышалось рыданіе. Деревяннымъ, автоматическимъ движеніемъ Фукаръ подошелъ прямо къ доктору, вырвалъ у него изъ рукъ чашку и швырнулъ ее на полъ, гдѣ она разлетѣлась въ дребезги.
-- Что вы дѣлаете?-- вскричалъ пораженный этимъ ученый.
Фукаръ сдавленнымъ, хрипящимъ голосомъ, точно разрывавшимъ ему горло, съ трудомъ выговорилъ:
-- Отецъ... сумасшедшій!...
-- Вы?
Бѣдняга опустилъ осрамленную голову, не отвѣчая. Двѣ крупныя слезы выкатились изъ его глазъ. Докторъ понялъ.
-- А!-- произнесъ онъ просто.
-- Теперь вы спасете ее, не правда ли?-- съ мольбою въ голосѣ сказалъ Фукаръ.
Нѣсколько дней спустя Жермена уже поправлялась. Баптистенъ, сидя у ея кроватки, нѣжно сжималъ руку дѣвочки.
-- Все же ты моя дочка... моя маленькая, милая дочурка!-- говорилъ онъ съ прежнею, вернувшеюся къ нему, доброю улыбкой.
И про себя онъ добавилъ:
"Моя дочь... все-таки, моя, что бы тамъ ни было!"
VI.
Пріятно было бы закончить тѣмъ, что Фукаръ дождался награды за свое героическое самоотреченіе и что за нѣжную преданность ему отплатили такою же любовью.
Увы!...
Черствая сердцемъ, легкомысленная, эгоистичная въ мать, безалаберная въ отца, Жермена, подростая, оправдывала мнѣніе тѣхъ, кто вѣритъ въ таинственные законы атавизма. Ей минуло восемнадцать лѣтъ, ея чудная красота радовала взоры ея предполагаемаго отца, когда въ ихъ городѣ остановился на дневку драгунскій полкъ.
Въ домѣ Фукара, по росписанію, была назначена квартира вахмистру, здоровенному молодцу съ воинственнымъ лицомъ, украшеннымъ великолѣпными усами.
На слѣдующій день, когда ушелъ полкъ, отецъ тщетно разыскивалъ свою дочь. Жермена исчезла... и ни слова сожалѣнія, ни строчки на прощаніе.
Съ тѣхъ поръ о ней ни слуха, ни духа.
Фукаръ живъ еще, но что это за жизнь! Колѣни его дрожатъ, спина сгорбилась, бродитъ онъ по улицамъ, не говоря ни съ кѣмъ ни слова. Главное развлеченіе его состоитъ въ томъ, что онъ цѣлыми часами стоитъ передъ витринами игрушечнаго магазина и смотритъ на выставленныхъ куколъ. Въ солнечные дни онъ проводитъ все время съ полудня до обѣда на скамейкѣ городскаго сада въ тѣни, подбрасываетъ свою шляпу на колѣнкѣ, какъ тѣшатъ маленькаго ребенка, и напѣваетъ дѣтскія пѣсенки.
Уличные мальчишки хохочутъ надъ нимъ.
На этотъ разъ уже нельзя про него сказать: "Старый дуракъ!" Онъ просто -- безумный старикъ!