Франс Анатоль
Семь жен Синей Бороды

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Анатоль Франс.
Семь жен Синей Бороды

Les sept femmes de Barbe Bleue

(По подлинным документам).

I.

   О пресловутом персонаже, называемом в просторечья Синей Бородой, высказывали суждения самые разнообразные, самые странные и самые невероятные. Мнение, может быть, не самое бездоказательное, видит в этом дворянине олицетворение солнца. Такая система применялась лет сорок тому назад одною из школ сравнительной мифологии. Утверждали, что семь жен Синей Бороды -- семь зорь, два шурина -- сумерки вечерние и утренние, -- отождествлялись с Диоскурами, освободившими Елену, похищенную Тезеем. Тем, кто соблазнился бы подобным толкованием, напомним, что в 1817 г. ученый библиотекарь из Ажана, Жан-Батист-Перэс, весьма правдоподобно доказал, что Наполеон никогда не существовал и вся история этого мнимо-великого полководца -- не что иное, как солнечный миф. Но как бы ни были остроумны такого рода доказательства, нельзя не сомневаться в действительном существовании Наполеона и Синей Бороды.
   Другая гипотеза, не более основательная, отождествляла Синюю Бороду с маршалом де-Рэ, удавленным по приговору суда на Нантском мосту. 26 октября 1440 г. Не доискиваясь, вместе с Саломоном Рейпаком, совершил ли маршал все те преступления, за которые он был осужден, или же его сгубили его богатства, на которые польстился алчный князь, отмстим, что в его жизни нет ничего общего с жизнью Синей Бороды. Этого достаточно, чтоб их не смешивать и не сливать в одно лицо.
   Шарль Перро, в 1660 году написавший первую биографию этого сеньора, заслуженно прославившегося тем. что он имел семь жен, изобразил его отъявленным злодеем и образцом жестокости. Позволительно, однако ж. сомневаться, если не в добросовестности этого биографа то, по крайней мере, в точности его сведений. Он мог быть предубежден против своего героя. Не в первый раз историки или поэты умышленно сгущают краски. Если портрет Тита дошел до нас, по-видимому, в прикрашенном виде, то Тиверия, наоборот, Тацит, как кажется, сильно очернил. Макбет, на которого легенда и Шекспир взвалили столько преступлений, на самом деле был справедливым и мудрым королем. Он и не думал изменнически убивать старого короля Дункана. Дункан, еще молодым, проиграл большое сражение и на другой день был найден мертвым в так называемой Лавке Оружейника. По приказу этого короля были убиты несколько родственников Грухно, жены Макбета. При Макбете же Шотландия процветала. Он покровительствовал торговле и слыл защитником буржуазии, настоящими королем городов. Шотландская знать, предводители кланов не простили ему ни того, что он. победил Дункана, ни того, что он покровительствовал ремесленникам: они умертвили его и обесславили его память. По смерти доброго короля Макбета, воспоминания о нем сохранились по рассказам его врагов. А гениальный Шекспир навязал эту ложь и всему человечеству.
   Я давно уже подозревал, что и Синяя Борода стал жертвой такой же роковой случайности. Все обстоятельства его жизни, в том виде, в каком мне их преподносили, не удовлетворяли непрестанно преследующей меня потребности в логике и ясности. Размышляя о них, я наталкивался на непреодолимые трудности. Меня слишком старались уверить в жестокости этого человека, чтоб я не усомнился в ней.
   Предчувствие меня не обмануло. Моим догадкам, вытекавшим из некоторого знания человеческой природы, суждено было скоро превратиться в уверенность, основанную на неопровержимых доказательствах. У одного каменотеса в Сен-Жан-де-Буа я нашел разные документы, относящиеся к Синей Бороде, в том числе его приходо-расходную книгу и безымянную жалобу на его убийц, которой--не знаю почему--не было дано ходу. Эти документы убедили меня, что он был добрый и несчастный человек и что память его опорочена недостойной клеветой.
   С той поры я считал своим долгом написать подлинную его историю, -- не обольщаясь, однако ж, никакими иллюзиями относительно успеха такого предприятия. Я знаю, эта попытка реабилитации обречена на забвение: ее постараются замолчать. Что может нагая, холодная истина против блестящих обольщений лжи?..

II.

   Около 1650 года проживал в своих поместьях, между Компьеном и Пьерефоном, богатый дворянин по имени Бернар де-Монрагу. Предки его занимали самые высокие должности в королевстве; но он жил вдали от двора, в мирной безвестности, на которую в те времена было обречено все, на что не падал королевский взор. Его замок Гильет изобиловал драгоценной мебелью, золотой и серебряной посудой, дорогими коврами и вышивками, но все это хранилось в сундуках, не потому, чтобы владелец боялся, как бы они не попортились от употребления -- наоборот, он был щедр и любил пышность, -- но в те времена провинциальные сеньоры нередко вели очень скромную жизнь, ели за одним столом со своею челядью и по воскресеньям танцевали на лужайке с деревенскими девушками. Это не мешало им, однако ж, в некоторых случаях задавать пышные праздники и пиры, резко отличавшиеся от их обычной бесцветной жизни. Поэтому им необходимо было беречь про запас и красивую мебель и дорогие ткани. Так поступал и г. де-Монрагу.
   Замок его, построенный в готические времена, имел их грубость. Снаружи он казался угрюмым и мрачным, с своими обрубками больших башен, сломанных во время смуты при покойном короле Людовике. Внутри он был привлекательнее. Комнаты были отделаны в итальянском стиле, а большая галерея в нижнем этаже была вся изукрашена рельефами, живописью и позолотой.
   В конце этой галереи находилась комната, обыкновенно именуемая "малым кабинетом". По крайней мере, Шарль Перро не-называет ее иначе. Не мешает, однако, знать, что она называлась также комнатой несчастных принцесс, так как на стенах ее флорентийский художник изобразил трагическую участь Дирцеи, дочери Солнца, привязанной сыновьями Антиопы к рогам быка; Ниобеи, оплакивающей на горе Сипиль своих детей, пронзенных божественными стрелами; Прокриды, призывающей на свою грудь дротик Кефала. Все эти изображения казались живыми, и порфировые плиты, которыми была вымощена комната, казались окрашенными кровью этих несчастных женщин. Одна ив дверей "малого кабинета" выходила на ров, в котором совсем не было воды.
   Конюшни помещались недалеко от замка, в особом роскошном здании, достаточно обширном, чтобы вместить в себе шестьдесят лошадей и дюжину золоченых карет. Но очаровательнее всего в Гильете были каналы и рощи вокруг замка, где можно было вдоволь наслаждаться охотой и рыбной ловлей.
   Многие из окрестных жителей знали г. де-Монрагу исключительно под именем Синей Бороды, как его прозвал народ за его иссиня-черную бороду. Но это не значит, чтобы сеньор де-Монрагу сколько-нибудь походил на чудовищного тройного Тифону, которого мы видим в Афинах, ухмыляющегося в свою тройную бороду, цвета индиго. Мы будем гораздо ближе к истине, если сравним его с актерами или священниками, щеки которых, гладко выбритые, отливают синевой. Г. де-Монрагу не носил своей бороды; ни клином, как его дед при дворе Генриха II, ни веером, как его прадед, убитый в Марииьянской битве. Подобно маршалу Тюрену, он носил просто небольшие усики и эспаньолку;. щеки его казались синими, но, что бы там ни говорили, это отнюдь не безобразило нашего доброго сеньора, а только придавало ему более мужественный вид. Страшным он вовсе не казался, а если и напускал на себя иной раз свирепость, то вовсе не для того, чтобы стать ненавистным для женщин. Бернар де-Монрагу был красавец-мужчина, высокий, широкоплечий, дородный и весьма благообразный, хоть и видно было, что он живет в деревне и больше чувствует себя дома в лесу, чем в городских салонах. Правда, однако ж, что он не так нравился женщинам, как мог бы нравиться при своей внешности и богатстве. Но это оттого, что он был застенчив: тут все дело было в робости, а совсем не в бороде. Женщины неотразимо влекли его к себе и в то же гремя внушали ему непреодолимый страх. Он их боялся не меньше, чем любил. Вот где причина и первоисточник всех его напастей. Увидя даму в первый раз, он скорее готов был умереть, чем заговорить с ней, и, как бы она ему ни приглянулась, он сидел перед нею и мрачно молчал, выражая свои чувства лишь глазами, которые он закатывал ужасным образом. Эта робость и причиняла ему массу всяких огорчений, а, главное, мешала ему сближаться с женщинами приличными и скромными, оставляя его беззащитным против покушений па него более смелых и предприимчивых. Она то и составляла несчастие его жизни.
   Рано оставшись сиротой, он этим своим страхом и стыдливостью, которых он не в силах был преодолеть, отверг несколько весьма почтенных и выгодных партий, представлявшихся ему, и, в конце концов, женился на Колетте Пассаж, которая недавно только поселилась в этой местности, скопив себе известное количество денег тем, что странствовала по городам и селам королевства с пляшущим медведем. Полюбил он ее всеми силами и всей душой. И, надо правду сказать, она-таки могла понравиться, -- здоровая, сильная, с пышной грудью, с еще свежим, хотя и загоревшим на открытом воздухе лицом. Велики были сначала ее изумление и радость, когда она стала знатной дамой. Сердце у нее было не злое, и оно было тронуто добротою мужа, знатного, и крепкого сложения, который -вдобавок был для нее покорнейшим слугой и самым влюбленным из любовников. Но прошло несколько месяцев, и ей стало скучно сидеть на месте. Среди богатств, любви и забот, она только и отводила душу, что со старым спутником своей бродячей жизни; спускалась к нему в погреб, где он томился с цепью на шее и кольцом, в носу, обнимала его, целовала в глаза и плакала. Г. де-Монрагу, видя, что жена его тоскует. сам загрустил, и его грусть еще усугубляла тоску его подруги. Внимание и предупредительность мужа переворачивали душу бедной женщине. Однажды утром, проснувшись, г. де-Монрагу не нашел рядом с собой Колетты. Напрасно он искал ее по всему замку. Дверь кабинета несчастных принцесс была открыта: через эту дверь и ушла его жена -- снова бродить по свету со своим медведем. Синяя Борода тосковал так, что жалко было смотреть на него. Разослали во все стороны гонцов и курьеров, но с тех пор никто и не слыхал о Колетте.
   Г. де-Монрагу еще оплакивал ее, когда ему случилось танцевать на празднике в Гильете с Жанной де-ла-Клош, дочерью уголовного судьи в Компьене. Он сразу влюбился, посватался и получил согласие. Жанна была охотница выпить и злоупотребляла этим. По выходе замуж, эта страсть в ней до того усилилась, что она в несколько месяцев потеряла всякий образ человеческий: ни дать, ни взять -- пьяная харя, нарисованная на бурдюке. И хуже всего, что этот бурдюк, словно взбесившись, катался день-деньской по лестницам и залам, с криками, с бранью, икотой, изрыгая вино и ругательства на все, что попадалось ему навстречу. Г. де-Монрагу прямо одуревал иной раз от ужаса и отвращения. Но тотчас же призывал на помощь все свое мужество и настойчиво, но терпеливо старался излечить свою супругу от такого гнусного порока. Просьбы, жалобы, угрозы, мольбы -- все было испробовано. Ничто не помогало. Он прятал ключи от винного погреба, -- она доставала себе простой, кабацкой водки, от которой опьянение было еще ужаснее.
   Чтобы отбить у нее вкус к вину, он положил в вино полыни. Жена вообразила, что он хочет отравить ее, кинулась на него и всадила ему на три вершка в живот кухонный нож. Он едва не умер, но и тут не отрешился от своей обычной кротости. "Она более достойна сожаления, чем порицания", -- говорил он о жене. Однажды, найдя незапертой дверь комнаты несчастных принцесс, Жанна де-ла-Клош вошла туда, по обыкновению пьяная; увидев фигуры, нарисованные на стене, в позах тяжкой скорби или расставания с жизнью, приняла их за живых женщин и, перепуганная, побежала на село, крича: "Помогите! Убивают!" -- услыхав голос Синей Бороды, который звал ее и бежал за нею вслед, она, обезумев от страха, кинулась в пруд и утонула. Трудно поверить, а между тем это правда, -- муж был огорчен ее смертью: настолько у него было жалостливое сердце.
   Шесть недель спустя после этого несчастья г. де-Монрагу женился в третий раз -- на Жигонне, дочери своего фермера Трэньеля. Жигонна ходила в деревянных башмаках, и от нее пахло луком; по все же была недурна собой, хоть и косила на один глаз и прихрамывала. Выйдя замуж, она моментально забыла, что не так давно пасла гусей и, одолеваемая безумным честолюбием, только и мечтала, что о новой пышности и новых почестях. И ее парчовые платья казались ей недостаточно богатыми, а жемчужные ожерелья -- недостаточно красивыми; и рубины недостаточно велики, и на каретах мало позолоты; и пруды, леса и поместья недостаточно обширны. Синяя Борода, никогда не знавший честолюбия, стонал от горделивости своей супруги, и, в простоте души, не зная, кто из них неправ: он ли, что слишком умерен в своих желаниях, или она, что рвется к пышности и блеску. -- то убеждал ее пользоваться умеренно благами этого мира, то обвинял себя в чрезмерной скромности, шедшей вразрез с благородными стремлениями его жены, и доказывал себе, что необходимо гнаться за счастьем, хотя бы это привело его на край бездны. Он был человек рассудительный, но супружеская любовь брала в нем верх над благоразумием. Жигонна только и думала теперь, что о выезда в свет, о том, чтобы быть представленной ко двору и стать возлюбленной короля. Но так как это ей не удавалось, она сохла с досады и схватила желтуху, от которой и умерла. Синяя Борода, обливаясь слезами, воздвиг ей великолепный мавзолей.
   Этот добрый сеньор, испытав столько неудач в своей семейной жизни, может быть, и не взял бы себе четвертой жены, но его самого выбрала себе в мужья девица Бланш де-Жибоме, дочь кавалерийского офицера, у которого было только одно ухо; другое, как он уверял, было потеряно на королевской службе. Девица эта была весьма умна и пользовалась этим, чтоб обманывать своего мужа со всеми окрестными дворянами. Она так наловчилась в этом, что изменяла у него же в доме, почти на глазах, а он все ничего не замечал. Бедный Синяя Борода! Кой-какие подозрения у него все же были, но он сам не знал, чего бояться. На свое несчастье, употребляя все свое искусство на то. чтобы обманывать своего мужа, она не прилагала тех же стараний, чтоб обмануть своих любовников, то есть скрыть от них, что она каждому из них изменяет с другим. И вот, в один прекрасный день, ее застал в кабинете несчастных принцесс в обществе дворянчика, любимого ею, другой дворянчик, которого она любила раньше, и в припадке ревности проколол ее своей шпагой. Несколько часов спустя злополучная дама была найдена здесь мертвой одним из служителей, и после этого "малого кабинета" стали еще больше бояться.
   Бедный Синяя Борода узнал за раз и о трагическом конце своей жены и о ее бесчисленных изменах, но даже и второе не могло утешить его в первом. Он любил Бланш де-Жибоме со всем пылом страсти, как не любил ни / . Жанну де-ла-Клош, ни Жигонну Трэньель, ни даже Колетту Пассаж. Узнав, что она все время изменяла ему и больше уж не будет изменять, он смутился духом и так убивался, что с каждым днем горе его возрастало, вместо того, чтоб утихать. Наконец, страдания его стали невыносимы : он опасно захворал, так что опасались за его жизнь.
   Врачи, перепробовав множество лекарств без всякой пользы, объявили ему, что единственное средство от его болезни -- жениться на молодой. Тогда он вспомнил о своей маленькой кузине, Анжель де-ла-Гарандин, полагая, что ее охотно выдадут за него, так как она была бесприданница. Говорили также, что она глупенькая и ничему не учена, но это только подбодряло Синюю Бороду; умная жена так ловко надувала его, что в глупой он думал быть уверенней. Но, женившись на мадемуазель де-ла-Гарандин. он скоро убедился в ошибочности своих предположений. Анжель была добра. Анжель была кротка, Анжель любила его; по натуре она вовсе не была склонна ко злу, но соблазнить ее ничего не стоило в любой момент. Ей достаточно было пригрозить букой или оборотнем, или же сказать: "Закрой глаза и проглоти это лекарство", -- и простушка покорно выполняла волю негодяев, требовавших от нее того, чего естественно было желать, так как она была очень хорошенькая. Эта простушка изменила своему мужу не меньше, если не больше, чем Бланш де-Жибоме; и вдобавок г. де-Монрагу имел несчастье это знать, так как Анжель была слишком наивна, чтобы что-нибудь скрыть от мужа. Она прямо говорила: "Мне сказали то-то; со мной сделали то-то; я то-то видела и чувствовала". Своей наивностью она заставляла своего бедного мужа терпеть невообразимую муку. Но он терпеливо переносил свою участь, хоть ему и случалось мной раз обозвать "дурой" глупенькую Анжель, или же надавать ей пощечин. Эти-то пощечины и создали ему репутацию жестокости, которая с тех пор прочно утвердилась.
   Нищенствующий монах, проходивший мимо замка Гильет в то время, как г. де-Монрагу охотился на бекасов, увидал в саду мадам Анжель, шившую платьице для куклы. Убедившись, что она так же глупа, как и красива, добрый монах увез ее на своем осле, уверив ее, что архангел Гавриил ждет ее в соседней роще, чтобы надеть ей на ноги жемчужные подвязки. Должно быть, ее съели волки, так как с тех пор ее больше не видали.
   После таких жестоких уроков, как мог Синяя Борода решиться еще раз вступить в брачный союз? Это было бы непонятно, если бы мы не знали власти прекрасных глаз над благородным сердцем. В соседнем замке, где бывал этот благородный человек, он встретил юную сиротку. Алису де-Поптальсен. Ограбленная алчным опекуном, бедная девочка жаждала только одного--окончить свою жизнь в монастыре. Друзья убедили ее отказаться от этого намерения л отдать свою руку г. де-Монрагу.
   Алиса была писаной красавицей. Синяя Борода, мечтавший найти райское блаженство в ее объятиях, еще раз был обманут в своих надеждах. И для здорового, сильного мужчины, как он, такого рода разочарование было, пожалуй, чувствительнее всех предыдущих. Дело в том. что Алиса, хоть и своею волей шла за него замуж, однако ж, упорно отказывалась на самом деле стать его женой. Все убеждения, слезы, упреки и мольбы были напрасны: она не позволяла своему супругу самой невинной ласки и запиралась от него в кабинете несчастных принцесс, где проводила целые ночи напролет, одна, пугливая и неприступная. Какая была причина этого сопротивления, противного и божеским и человеческим законам -- этого так и не узнали; приписывали его синей бороде г. де- Монрагу; но то, что нами было сказано об этой бороде, делает такое предположение маловероятным. Вообще, о таких вещах очень трудно судить. Как бы то ни было, бедный муж терпел жестокие муки. Чтобы забыться, он до неистовства охотился, загоняя лошадей, собак и доезжачих. Возвращался домой усталый, измученный, но достаточно ему было увидеть в окно мадемуазель де-Понтальсен, чтобы к нему вернулись и силы и мучения. Наконец, он не в состоянии был больше выдержать и стал хлопотать в Риме о расторжении своего призрачного брака -- чего и добился, согласно каноническому праву и за щедрый подарок Святейшему Отцу. Если г. де-Монрагу отпустил из своего дома мадемуазель де-Понтальсен со всеми знаками уважения, подобающего женщине, и не обломав палки об ее спину, -- то только потому, что у него была сильная душа, благородное сердце, и он умел владеть собой не хуже, чем своим имуществом. Но в тот день он поклялся, что отныне ни одна женщина не переступит порога его дома.
   Хорошо, если б он до конца сдержал свою клятву!

III.

   Прошло несколько лет с тех пор, как г. де-Монрагу выпроводил из дому свою шестую жену, и в его родном краю сохранилось лишь смутное воспоминание о семейных злополучиях, обрушившихся на дом этого доброго сеньора. Никто не знал, что сталось с его женами, и на деревенских посиделках о них рассказывали такие сказки, что волосы становились дыбом; кто верил этим сказкам, а кто и нет. В ту пору вдовушка, уже в летах, Сидони де-Леспуасс, с детьми, поселилась в замке де-ла-Мотт-Жирон, всего милях в двух от замка Гильет. Откуда она была родом и кто был ее муж, -- никто не знал. Одни слыхали от нее, что он служил где-то в Савойе или в Испании; другие уверяли, что он умер в Индии; многие воображали, что вдовушка владеет богатейшими поместьями; иные сильно в этом сомневались. Как бы то ни было, дом свой в де-ла-Мотт-Жирон она поставила на широкую ногу, и у нее бывала вся местная знать.
   У вдовы были две дочери, из которых старшая, Анна, девица уже в летах, была очень тонкая штучка. Жанна, младшая, тоже уже на выданье, скрывала под невинной внешностью раннее знакомство с жизнью и людьми. У вдовы де-Леспуасс было также два сына, двадцати и двадцати двух лет; оба были красивые, статные молодцы; один служил в драгунах, другой в мушкетерах. Я видел его отпускной билет, и потому могу сказать точнее: в черных мушкетерах. Кто видел его не на лошади, тот не мог этого знать, так как черные мушкетеры отличались от серых не цветом формы, а мастью лошади. Одевались же те и другие в камзол синего сукна с золотым галуном. Что касается драгун, их можно было узнать по высокой меховой шапке с длинным хвостом, ниспадавшим на ухо. Драгуны слыли большими повесами; о том свидетельствует песня:
   
   Мама, вот идут драгуны!
   Мама, убежим!
   
   Но в обоих драгунских полках его величества не сыскать-было такого другого повесы, шалопая, соблазнителя девушек и вообще такого мерзавца, как Козьма де- Леспуасс. Брат его, в сравнении с ним, казался честным малым. Игрок и пьяница, Пьер де-Леспуасс нравился женщинам и выигрывал в карты: других источников дохода у него не было.
   Вдова де-Леспуасс, их мать, приглашала гостей в де-ла-Мотт-Жирон, задавала пиры и обеды лишь для того, чтобы пустить людям пыль в глаза. В действительности, у нее ничего не было, и даже ее фальшивые зубы были взяты в долг. А ее тряпки, мебель, экипажи, лошади и слуги были отпущены ей на прокат парижскими ростовщиками, угрожавшими все взять обратно, если она в кратчайший срок не женит на одной из своих дочерей какого-нибудь богатого сеньора. И честная Сидони ежеминутно рисковала остаться в пустом доме и в чем мать родила. Выискивая себе на скорую руку подходящего зятя, она сразу возымела виды на г. де-Монрагу, угадав в нем простодушного, доверчивого человека, очень мягкого и влюбчивого." несмотря па свою суровую и грубоватую внешность. Дочери были посвящены в ее планы, и при каждой встрече строили бедному Синей Бороде такие глазки, что у того дух захватывало. Он очень скоро поддался чарам девиц де-Леспуасс п, позабыв все свои клятвы, только и мечтал о том, как бы ему жениться на которой-нибудь из сестер, -- обе казались ему одинаково прелестными. Помедлив немного, не столько потому, что он колебался, сколько из-за своей застенчивости, он в парадной карете отправился в де-ла-Мотт-Жирон и обратился прямо к матери, предоставляя ей самой выбрать, которую из дочерей она согласна дать ему в супруги. Госпожа Сидони обязательно ответила ему. что она его глубоко уважает и разрешает ему ухаживать за любой из девиц Леспуасс, которая ему придется по душе.
   -- Сумейте понравиться, сударь. Я первая буду радоваться вашему успеху.
   Для более близкого знакомства Синяя Борода пригласил Анну и Жанну де-Леспуасс с их матерью, братьями и еще множеством других дам и дворян гостить к себе, в замок Гильет. Две педели пролетели в прогулках, охоте, рыбной ловле, танцах, пирах и всевозможных забавах.
   Один молодой сеньор, которого привезли с собой дамы де-Леспуасс, кавалер де-ла-Мерлюс, организовал облавы. У Синей Бороды были лучшие в той местности своры и лучшие экипажи. Дамы, преследуя оленя, соперничали в усердии с мужчинами. Оленя не всегда удавалось догнать, но охотники и охотницы сплошь и рядом пропадали где-то в лесу парами, -- найдутся, и опять заблудятся. Кавалер де-ла-Мерлюс чаще всего исчезал вместе с Жанной де-Леспуасс. А под вечер все возвращались в замок, усталые, возбужденные приключениями и довольные проведенным днем. После нескольких дней внимательного наблюдения добрый сеньор де-Монрагу стал оказывать решительное предпочтение младшей из сестер, Жанне, как более свежей, -- хоть это и не значит, что она была неопытной. Он не скрывал своего предпочтения, да л зачем было его скрывать, раз у него были честные намерения? II вообще, он не умел хитрить. Он ухаживал за молодой девицей, как умел, говорил с непривычки мало, но зато глаз с нее не сводил, закатывая их под самый лоб и извлекая из глубины своей души такие вздохи, которыми можно было бы опрокинуть дуб. А не то принимался хохотать, так что дрожала посуда и звенели стекла. Он единственный из всей компании не замечал ухаживанья кавалера де-ла-Мерлюс за Младшей дочерью г-жи де-Леспуасс или, если и замечал, не видел в том ничего дурного. Казалось бы, пережитые опыты могли научить его быть недоверчивым, но подозрительность была ему чужда, и он не мог не-доверять тем, кого любил. Моя бабушка говаривала, что в жизни опыт ни к чему не служит, и человек остается-таким, каков он есть. Я думаю, она права, и правдивая история, которую я здесь рассказываю, никоим образом не доказывает ее неправоты.
   Синяя Борода не скупился и задавал пиры на славу. По вечерам вокруг замка загорались тысячи огней; слуги и служанки, одетые фавнами и дриадами, накрывали столы, ломившиеся под тяжестью яств. Здесь было все, что могут дать самого лучшего и вкусного поля и леса. Музыканты с утра до ночи разыгрывали чудесные симфонии. Под конец ужина являлись школьный учитель и учительница, в сопровождении деревенских мальчиков и девочек, и читали Хвалебное слово г. де-Монрагу и его гостям. К дамам подходил астролог в остроконечном колпаке и по линиям рук предсказывал им ожидающую их любовь. Синяя Борода угощал вином всех своих- вассалов и собственноручно раздавал хлеб и говядину бедным.
   В десять часов вечера, боясь простуды, гости и хозяин удалялись -во внутренние покои, освещенные тысячами свеч; здесь уже были приготовлены столы для всевозможных игр: ландскнехт, фортунка, реверси, турникет, портик, дурачки, фараон, брелан, ока, триктрак и пр., а также бильярд, шахматы, кости и т. п. Синей Бороде на редкость не везло, в какую бы игру он ни сел, и он каждый вечер проигрывал значительные суммы, утешаясь тем, что его невеста, ее мамаша и сестра много выигрывали.
   Жанна, младшая, постоянно примазывалась к ставке кавалера де-ла-Мерлюс и собирала золотые горы. Оба сына госпожи де-Леспуасс также изрядно нагревали себе руки на фараоне и реверси: замечательно, что как раз в эти игры, самые азартные, им неизменно везло. Игра затягивалась далеко за полночь. Спали во время таких торжеств и хозяин, и гости очень мало, и, как, говорит автор древнейшей истории Синей Бороды, "всю ночь проводили в том, что строили каверзы друг другу". Для многих, однако же, часы эти были сладчайшими за сутки, ибо под видом шутки и под покровом мрака питавшие склонность друг к другу прятались вместе в глубине альковов. Кавалер де-ла-Мерлюс переодевался то чертом, то привидением или оборотнем, пугая спящих, но, в конце концов, всякий раз ухитрялся проскользнуть в комнату Жанны де-Леспуасс. Не забывали во время этих забав и доброго хозяина. Сыновья г-жи де-Леспуасс клали ему под простыню- порошок, от которого чешется кожа, и жгли в его комнате разные вещества, распространявшие зловонный запах. Или же ставили на его дверь кувшин с водою, так что добрый сеньор не мог взяться за ручку, не вылив воды себе на голову. Словом, играли с ним всевозможные забавные шутки, которыми тешилась честная компания и которые Синяя Борода переносил с природной кротостью.
   Он сделал предложение, и оно было принято, несмотря на то, что сердце г-жи де-Леспуасс, по ее словам, разрывалось при мысли выдать замуж дочерей. Свадьбу, на редкость пышную, отпраздновали в де-ла-Мотт-Жирон. Невеста, поражавшая своей красотой, была вся в настоящих кружевах, со множеством локонов на голове; ее сестра, Анна--в зеленом бархатном платье, вышитом золотом; на матери было платье из златотканной парчи, отделанное черной синелью, и головной убор из жемчугов я алмазов. Г. де-Монрагу украсил свой черный бархатный камзол самыми крупными брильянтами, какие только нашлись в его сокровищнице; у пего был прекрасный вид, и выражение наивной робости в его лице представляло приятный контраст с его синим подбородком и мужественной- осанкой. Без сомнения, и братья молодой принарядились в этот день, но всех затмил собою кавалер де-ла-Мерлюс, в камзоле розового бархата, шитом жемчугом.
   Тотчас же по окончании венчального обряда евреи- ростовщики, давшие на прокат родным невесты и ее тайному любовнику драгоценности и роскошные наряды, отобрали их, назад и в почтовой карете увезли в Париж.

IV.

   В течение месяца г. де-Монрагу был счастливейшим из людей. Он обожал свою жену и считал ее ангелом чистоты. На деле она была совсем другое, но и люди похитрее бедного Синей Бороды были бы обмануты па его месте, -- так ловка и хитра, была эта молоденькая женщина и так послушна советам своей отъявленной негодяйки-матери. Дама эта также поселилась в Гильет, вместе со старшей своей дочерью Анной, обоими сыновьями Пьером и Козьмой и кавалером де-ла-Мерлюс, который, как тень, всюду ходил следом за госпожой де-Монрагу. Это немножко злило добряка-мужа, которому хотелось бы все время быть наедине с своей женой, но ее дружба с этим молодым дворянчиком не внушала ему никаких подозрений, так как жена ему сказала, что кавалер ее молочный брат.
   Шарль Перро рассказывает, что, спустя месяц после свадьбы, Синяя Борода вынужден был отлучиться на полтора месяца по важным делам; но ему, по-видимому, неизвестны причины этой отлучки, и многие подозревают, что это была обычная уловка ревнивого мужа, который хочет застать врасплох жену. На самом деле, не было ничего подобного: г. де-Монрагу уехал в Перш принимать наследство от своего кузена д'Утарда, погибшего со славой от пушечного ядра в битве на Дюнах в то время, как он играл в кости на опрокинутом барабане.
   Перед отъездом г. де-Монрагу просил жену не скучать без него и развлекаться, как только возможно.
   -- Пригласи сюда твоих подруг; гуляйте, угощайтесь, словом, веселитесь.
   Он вручил ей и ключи от дому, в знак того, что в его отсутствие она остается полной и единственной хозяйкой во всех владениях Гильет.
   -- Вот, -- сказал он, -- ключи от двух кладовых, где хранится мебель; вот--от золотой и серебряной посуды, которая подастся лишь в торжественных случаях; вот ключи от несгораемых сундуков, где лежит мое золото и серебро; вот--от шкатулок с драгоценностями; а вот и еще ключ, отмыкающий все покои. Что касается этого маленького ключика, -- он от так называемого "малого кабинета", что в конце галереи в нижнем этаже. Открывайте все, ходите везде.
   Шарль Перро утверждает, будто г. де-Монрагу прибавил:
   -- Только в этот, "малый кабинет" запрещаю тебе входить и запрещаю строго-настрого, так что, если ты все-таки войдешь туда, -- бойся моего гнева.
   Историк Синей Бороды, приводя эти слова, совершенно напрасно без проверки принял версию, данную уже задним числом дамами де-Леспуасс. Г. де-Монрагу выразился совсем иначе. Вручая своей супруге ключ от "малого кабинета", -- того самого кабинета несчастных принцесс, о котором мы уже столько раз упоминали, -- он вы- . разил желание, чтобы его милая Жанна не входила в комнату, которую он считает пагубной для своего семейного счастья. Оттуда убежала с медведем его первая жена, лучшая из всех; там часто изменяла ему Блашн-де-Жибоме с разными дворянчиками, и порфировые плиты, были запятнаны кровью обожаемой изменницы. Неужели этого было недостаточно, чтобы г. де-Монрагу связывал с этой комнатой тяжелые воспоминания и жуткие предчувствия.
   Слова, сказанные им Жанне де-Леспуасс. передают все тревоги и опасения, волновавшие его душу. Вот они буквально:
   -- Я ничего не скрываю от тебя, милая супруга, и счел бы оскорблением для тебя, если бы не передал тебе всех ключей от дома, который тебе принадлежит. Итак, для тебя открыт и маленький кабинетик, как и все другие покои, но, если хочешь послушаться меня, ты не пойдешь туда--ради меня, принимая ўо внимание горестные воспоминания, которые связаны для меня с этой комнатой, и дурные предчувствий, которые эти воспоминания, помимо моей воли, рождают в моей душе. Я был бы неутешен, если бы с тобой приключилось несчастье или если бы я впал у тебя в немилость. Поэтому прости мои тревоги, к счастью, неосновательные, и смотри на ла избыток моего нежного беспокойства и моей мой любви.
   С этими словами добрый сеньор обнял свою и на почтовых уехал в Перш.
   -- Соседи и подруги, -- рассказывает Шарль Перро, -- не дожидаясь, пока их пригласят, сами поспешили к новобрачной; им не терпелось посмотреть на скрытые сокровища этого дома. Они обежали все комнаты, кладовые, гардеробный, одна богаче и краше другой, не переставая превозносить счастье своей подруги и завидовать ей.
   Все историки, писавшие об этом, прибавляют, что госпожа де-Монрагу и не глядела ни на что, так ей не терпелось поскорее попасть в "малый кабинет". Это совершенно верно, и, как уже сказал Перро, подстрекаемая любопытством, она даже не подумала о том, как невежливо бросать своих гостей, и спустилась вниз одна, по узенькой, потайной лестнице, причем так торопилась, что два-три раза едва не сломала себе шею. Факт не подлежит сомнению. Но никто не прибавил, что ее нетерпение поскорее попасть в маленький кабинет проистекало от того, что там поджидал ее кавалер де-ла-Мерлюс.
   С тех пор, как все семейство поселилось в замке Гильет, Жанна каждый день, а то и по два раза в день, встречалась в этом самом кабинетике с юным кавалером, ничуть не скучая этими встречами, столь мало пристойными для новобрачной. Никакие сомнения тут невозможны: конечно, их отношения не были невинными и чистыми. Увы! если бы г-жа де-Монрагу оскорбила только честь своего мужа, она, без сомнения, заслужила бы порицание потомства, но и самый строгий моралист нашел бы для нее оправдания и смягчающие обстоятельства: ее молодость, нравы той эпохи, примеры поведения столичной, знати и двора, слишком явное влияние дурного воспитания и советов развратной матери, так как госпожа Сидони де-Леспуасс покровительствовала любовным интригам своей дочери. Люди благоразумные простили бы ей грех слишком сладостный для того, чтобы заслуживать строгой кары; ее проступок показался бы слишком заурядным, чтобы быть вмененным ей в серьезную вину, и все подумали бы только, что она была не лучше других. Но Жанна де-Леспуасс, не довольствуясь тем, что она оскорбила честь своего мужа, не побоялась посягнуть и на его жизнь.
   В этой комнате, то есть в кабинете несчастных принцесс. Жанна де-Монрагу, урожденная де-Леспуасс, сговаривалась с кавалером де-ла-Мерлюс, как умертвить своего верного и нежного супруга. Впоследствии она уверяла, что, войдя в этот кабинет, она увидела висевшие там трупы шести убитых женщин, кровь которых запеклась на плитах, и, узнав в этих несчастных шесть первых жен Синей Бороды, предугадала участь, ожидавшую ее самое. В таком случае, надо полагать, она приняла картины на стене за изуродованные трупы, и с ней приключилась галлюцинация, в роде тех, какие преследовали люди Макбет. Но всего вероятнее, что Жанна все это выдумала, чтобы оправдать убийц своего мужа, оклеветав их жертву.
   Итак, решено было умертвить г. де-Монрагу. Письма, лежащие у меня перед глазами, убеждают меня в том, что и госпожа Сидони де-Леспуасс участвовала в заговоре. Что же касается ее старшей дочери, она была, можно сказать, душой всего. Анна де-Леспуасс ив всей семьи была самой злой. Чуждая чувствам и слабостям, она оставалась чистой среди разврата, царившего в ее семье, -- не потому, чтобы она отказывала себе в удовольствиях, которые считала недостойными себя, но потому, что ей доставляла удовольствие одна только жестокость. Она привлекла к участию в заговоре и своих братьев Пьера и Козьму, пообещав им каждому по полку.

V.

   Нам остается описать, на основании подлинных документов и достоверных свидетельств, самое жестокое, самое коварное и гнусное из семейных преступлений, память о котором дошла до нас. Убийство, которое мы намерены изложить во всех подробностях, можно сравнить только с убийством, в ночь на 9-е марта 1449 г., Гильома де-Флави, умерщвленного своей женою, Бланш д'Овербрек, юной и глупенькой, незаконным сыном д'Орбандас и цирюльником Жаном Вокильон. Они душили Гильома подушкой, били его поленом и. наконец, зарезали его, как теленка. Но Бланш д'Овербрек, по крайней мере, доказала, что ее муж решил утопить ее, тогда как Жанна де-Леспуасс предала гнусным злодеям супруга, который любил ее. Передадим факты с возможною сдержанностью.
   Синяя Борода возвратился несколько раньше, чем его ожидали. Это-то и послужило поводом к ложному предположению, будто он, терзаясь черной ревностью, хотел застать врасплох свою жену. Доверчивый, он радовался возвращению домой и, если и хотел сделать сюрприз жене, то лишь сюрприз приятный. Его нежность, его доброта, его веселый и спокойный вид смягчили бы самое жестокое сердце. Но кавалер де-ла-Мерлюс и вся гнусная порода Леспуассов увидали в том лишь возможность легче лишить его жизни и завладеть его богатствами, увеличившимися еще от нового наследства. Молодая жена встретила его с приветливой улыбкой, позволила обнять себя и отвести в супружескую спальню, где во всем уступила желаниям мужа. А на другой день возвратила ему отданную ей на хранение связку ключей. Но в этой связке не хватало ключа от комнаты несчастных принцесс, именуемой обыкновенно "малым кабинетом". Синяя Борода ласково попросил, чтоб она отдала ему и этот ключ. Некоторое время Жанна оттягивала это, под разными предлогами, но затем вернула, и этот ключ.
   Здесь возникает вопрос, который невозможно разрешить, не переходя из ограниченных пределов исторического исследования в беспредельную область философских умозаключений. Шарль Перро формально утверждает, что ключ от "малого кабинета" был волшебный, заколдованный, одаренный свойствами, противными законам природы, -- по крайней мере, такими, какими мы их себе представляем. И доказательств противного мы не имеем. Здесь уместно будет напомнить, что мой знаменитый учитель, г. дю-Кло де-Люн, академик, всегда держался следующего правила: "Когда является на сцену сверхъестественное, историк отнюдь не должен отвергать его". "Итак, по поводу этого ключа напомню только, что старинные биографы Синей Бороды все утверждают, что он был заколдован. Это обстоятельство достаточно веско. Да этот ключ и не единственное изделие рук человеческих, обладавшее волшебными свойствами. Предание изобилует рассказами о заколдованных мечах. Меч короля Артура был волшебный. Меч Жанны д'Арк был заколдован, по неопровержимому свидетельству Жана Шартье; в доказательство тому славный летописец приводит следующий факт: когда меч этот был сломан, оба куска лезвия ни за что не хотели вновь соединиться, как ни старались искуснейшие оружейники. Виктор Гюго в одной из своих поэм говорит о "заколдованных лестницах, всегда ускользающих из-под ног". Многие авторы допускают даже, что существуют заколдованные люди, наделенные свойством превращаться в волков. Мы не станем бороться с верованием, столь живо и глубоко укоренившимся, и воздержимся от решения, был ли ключ от "маленького кабинета" заколдованным или нет, предоставляя просвещенному читателю самому выяснить наше мнение об этом, -- ибо, если мы осторожны, то это еще не значит, что у нас нет установившегося собственного мнения, тем-то и ценна сдержанность. Но там, где речь идет об обстоятельствах, о фактах -- например, когда нам говорят, что ключ этот был запачкан кровью, -- тут уже наша область или, вернее, область нашей юрисдикции, тут мы властны судить и решать. И при всем нашем уважении к авторитету текстов, нас не заставят-поверить этому. Ключ вовсе не был запачкан кровью. Кровь пролилась в "малом кабинете", но это было уже давно. Смыли ли ее, или просто она высохла, но ключ запачкан кровью быть не мог, и то, что преступная супруга в смятенья приняла за кровавое пятно, было просто отблеском небес, рдевших розами зари. Тем не менее, взглянув на ключ, г. де-Монрагу сразу понял, что жена его входила в запретную комнату. Ибо ключ казался теперь более чистым и блестящим, чем когда он ей был вручен, а отполироваться он мог лишь при употреблении.
   Это очень огорчило его; с грустной улыбкой он сказал жене:
   -- Дорогая моя, ты входила в "малый кабинет". Дай Бог, чтоб это не имело дурных последствий ни для тебя, ни для меня. Из этой комнаты исходит зловредное влияние, от которого я хотел бы оберечь тебя. Если и ты, в свою очередь, поддашься ему, я буду безутешен. Прости: когда любишь, становишься суеверен.
   При этих словах, хотя напугать ее ими Синяя Борода не мог, так как его речь и обхождение выражали только грусть и любовь, юная госпожа де-Монрагу закричала, что было силы:
   -- Помогите, меня убивают!
   Это был условленный сигнал. Услыхав его, кавалер де-ла-Мерлюс и оба сына г-жи де-Леспуасс должны были наброситься на Синюю Бороду и пронзить его своими мечами.
   Но появился только кавалер, спрятанный Жанной в шкапу в этой же комнате. Г. де-Монрагу, при виде его выскочившего из шкапа с обнаженным мечом, стал в оборонительную позицию.
   Жанна, испугавшись, убежала, и в галерее встретила сестру свою Анну, которая отнюдь не стояла на башне, так как все башни замка были срыты по приказанию кардинала Ришелье. Анна де-Леспуасс силилась подбодрить своих двух братьев, бледных и трепещущих, не находивших в себе достаточно смелости на такой рискованный шаг.
   Жанна взмолилась к ним:
   -- Скорее! Скорее, милые братья, помогите моему возлюбленному!
   Тогда Пьер и Козьма накинулись на Синюю Бороду; они застали его уже обезоружившим кавалера де-ла-Мерлюс, которого он повалил наземь и придавил коленкой, и предательски пронзили ему спину своими мечами и долго продолжали наносить ему удары, даже и после того, как он испустил дух.
   Синяя Борода не оставил наследников. Все его поместья достались его вдове. Часть их она отдала в приданое сестре своей Анне, часть употребила на то, чтобы купить капитанский чин своим братьям, остальное же взяла себе, и вышла замуж за кавалера де-ла-Мерлюс, который стал весьма порядочным человеком, с тех пор, как разбогател.

Перевод с франц. З. Журавской.

-------------------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Избранные сочинения Анатоля Франса. -- Петербург: Всемирная литература, 1919. -- 22 см. -- (Всемирная литература. Франция). -- Т. 9: Восстание ангелов. Повести и рассказы / Предисл. М. Кузмина. -- 1919. -- 354 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru