Lib.ru/Классика: Фьеве Жозеф. Воскресший

ВОСКРЕСШІЙ.

(Разсказъ Фьеве со словъ очевидца).

Въ концѣ 1810 г. испанская воина находилась въ такомъ фазисѣ, когда, повидимому, надо было ожидать счастливаго, окончательнаго ея исхода. Англичане были отброшены въ Португалію, Сультъ оканчивалъ завоеваніе Андалузіи. У испанцевъ не было уже болѣе правильно организованной арміи; провинціальная юнта, разъединенная между собою и не имѣющая сообщенія съ центральной юнтой, не могла сноситься касательно плана защиты. Большихъ сраженій не было, а между тѣмъ тѣ мелкія стычки, которыя происходили между нами, французами, и гверильясами, стоили намъ гораздо болѣе, чѣмъ значительныя битвы, такъ какъ окончательно изнуряли насъ, и парализовали нашу энергію.

Я служилъ въ то время въ 3-мъ корпусѣ гусаровъ, который, послѣ осады Сарагосы, былъ размѣщенъ во квартирамъ въ Арагоніи, чтобы оправиться послѣ понесенныхъ потерь. Нами командовалъ генералъ Сюше, одинъ изъ достойнѣйшихъ генераловъ имперіи. При его разумномъ и честномъ командованіи полкъ содержался исправно, во всѣхъ отношеніяхъ: обмундировка была опрятная, оружіе въ исправности, провіанта всегда вдоволь, а между тѣмъ это нисколько не отзывалось на населеніи. И ко всему этому онъ былъ столь же ловкій тактикъ, сколь и хорошій администраторъ: Сюше нисколько не уступалъ гверильясамъ ни въ рвеніи, ни въ успѣхахъ; въ періодъ времени 1810--1811 гг. мы имѣли весьма частыя стычки съ партизанами и почти всегда побѣда оставалась за нами. Одною изъ такихъ блестящихъ побѣдъ можно назвать ту, которую мы одержали въ схваткѣ при Оригелѣ, когда шайка партизановъ была разбита на голову; въ числѣ убитыхъ былъ и ея предводитель.

Этотъ предводитель, уроженецъ Валенсіи, былъ заслуженнымъ офицеромъ изъ полка королевы; имя его Гарціа Наварро. Личность этого офицера чрезвычайно интересна; своимъ рыцарски-честнымъ, благороднымъ характеромъ, дѣйствительными военными способностями, горячимъ патріотизмомъ и неустрашимостью онъ заслужилъ всеобщую симпатію и уваженіе даже у насъ, французовъ, которыхъ онъ зачастую разбивалъ. Смерть его была горемъ для всей Испаніи; многіе даже не хотѣли вѣрить этому, тѣмъ болѣе, что Наварро былъ очень обезображенъ ранами, такъ что нѣкоторые не признавали въ немъ своего предводителя. По поводу этаго, въ первое время послѣ Оригельскаго дѣла, было много споровъ; одни, въ своихъ интересахъ, отрицали смерть Наварро, другіе, по той же причинѣ, увѣряли въ ея дѣйствительности. Какъ бы то ни было, но событіе это повело за собою не маловажные результаты: испанцы снова разгорячились, снова энергично взялись за оружіе и возобновили свои военныя дѣйствія. Намъ уже не было болѣе возможности оставаться на прежнихъ квартирахъ и нашъ полкъ перешелъ въ Албарроцинъ. Здѣсь мы прожили нѣкоторое время чрезвычайно покойно, какъ будто бы у себя во Франціи, гдѣ нибудь въ захолустномъ уголкѣ провинціи. Нѣсколько недѣль ничто не нарушало нашего спокойствія; но однажды случилось такое обстоятельство, что курьеръ, посылаемый разъ въ недѣлю въ Сарагосу, что-то замедлилъ возвращеніемъ. Генералъ Х*, нашъ начальникъ въ Албарроцинѣ, началъ уже безпокоиться и послалъ за поисками курьера небольшой отрядъ солдатъ. Печальную картину представлялъ этотъ отрядъ при своемъ возвращеніи: онъ велъ за собою четыре мула, къ которымъ были привязаны окровавленные, израненные трупы; только по мундирамъ можно было узнать въ нихъ солдатовъ изъ конвоя курьера.

Но это было только прелюдіей для большихъ сюрпризовъ; черезъ нѣсколько времени мы получили извѣстіе о томъ, что маленькій отрядъ нашихъ солдатъ, оставленный въ монастырѣ Notre Dame d'Aguilar, былъ схваченъ и перерѣзанъ горстью гверильясовъ; шайки партизановъ, которыя мы вытиснули изъ Арагоніи, снова туда набѣжали. Однимъ словомъ, всѣ плоды нашихъ трудовъ за цѣлый прошлый годъ, были совершенно разрушены въ нѣсколько дней. Но что всего страннѣе, это то, что между испанцами распространилось мнѣніе, будто причиною всѣхъ этихъ передвиженій и перемѣнъ былъ cabecilla Гарціа Наварро. Суевѣрныя массы невѣжественныхъ солдатъ вывели изъ смерти этого предводителя неслыханную исторію: они говорили, что Богъ, уступая ходатайству св. Іакова, покровителя Испаніи, позволилъ Гарціи Наварро возвратиться на землю, чтобы докончить дѣло изгнанія изъ страны французовъ. Католическое духовенство, этотъ вѣчный бичъ Испаніи, всячески поддерживало въ народѣ это суевѣріе и даже провозгласило эту самую сказочную исторію съ каѳедры, взывая народъ къ благодарственнымъ молитвамъ за Божью милость и обѣщая полное отпущеніе грѣховъ тѣмъ, кто пойдетъ подъ знамя этого прославленнаго партизана. Проповѣди имѣли полный успѣхъ въ невѣжественной, фанатичной, экзальтированной толпѣ: всѣ, кто прежде даже не имѣлъ намѣренія браться за оружіе, образовывали цѣлыя шайки и массами стекались подъ знамя самозваннаго Гарціи Наварро, котораго иначе не называли, какъ "el Resucitado", т. е. воскресшій; эти несчастные думали, что грабя, убивая, поджигая въ такомъ святомъ обществѣ, они этимъ угодятъ Богу.

Испанцы пришли въ какое-то изступленіе: они бросались на всѣхъ, не давали пощады никому; на каждомъ шагу можно было встрѣтить трупы французовъ, искаженные разными надругательствами; съ плѣнниками обращались самымъ ужаснымъ образомъ; впрочемъ, они и съ своими соотечественниками не много церемонились: грабили цѣлыя деревни, захватывали все, что попадалось подъ руки и наводили на мирныхъ испанцевъ такой паническій страхъ, что тѣмъ ничсторіе оставалось какъ только примыкать къ рядамъ воюющихъ. Все населеніе Арагоніи подпало подъ власть Resucitado и результатомъ этого было то, что въ ихъ лагерѣ было извѣстно каждое наше движеніе, намѣреніе, наши планы, однимъ словомъ, все, что у насъ дѣлалось. И причиною всего этого былъ "воскресшій". Театромъ своихъ дѣйствій онъ избралъ Сіерру-де-Монталванъ, позицію чрезвычайно выгодную: здѣсь онъ находился въ центрѣ нашихъ квартиръ, чѣмъ ставилъ насъ въ совершенно изолированное положеніе; къ тому-же, въ случаѣ неудачъ онъ всегда могъ укрыться въ горахъ, гдѣ было очень трудно его преслѣдовать. У насъ былъ могущественнѣйшій изъ враговъ, а между тѣмъ кто онъ такой, мы сами не знали. Существовалъ ли на самомъ дѣлѣ Resucitado, или это была просто символическая личность, именемъ которой прикрывались прежніе предводители гверильясовъ? А можетъ быть это былъ просто какой-нибудь искатель приключеній, какимъ онъ на самомъ дѣлѣ заявлялъ себя каждую минуту. Тѣ, кому удалось, по ихъ увѣреніямъ, видѣть Resucitado рисовали его передъ нами различнымъ образомъ: одни говорили, что это высокаго роста, здоровый мущина, съ энергичнымъ лицомъ, съ густыми рыжими волосами и бородою; другіе, напротивъ, представляли его скорѣе женственнымъ, съ рыцарскою наружностью и манерами; третьи, наконецъ, положительно разбивали оба эти показанія, увѣряя, что-никто не могъ видѣть лица Resucitado, такъ какъ онъ носитъ постоянно маску. Но кто бы ни былъ этотъ человѣкъ, дѣйствительная ли личность, или эфемерная, но онъ производилъ громаднѣйшее впечатлѣніе не только на испанцевъ, но и на нашихъ солдатъ, такъ что наша армія стала падать духомъ. Всѣ приготовленія генерала Сюше относительно завоеванія Валенсіи, которыя заключались въ подкрѣпленіяхъ войскомъ, въ запасахъ оружія, пороха и провіанта, были уничтожены: "воскресшій" все это подстерегалъ, и ни одинъ отрядъ, ни одинъ обозъ не доходилъ до назначенія; мы получали только однихъ рекрутовъ.

Въ Монталванѣ въ то время стояли два ваши эскадрона, которыхъ Сюше повелъ вмѣстѣ съ своею дивизіею. Но эти эскадроны надо было пополнить прибывшими вновь рекрутами и на меня паль выборъ вести этихъ новобранцевъ въ мѣсто назначенія.

Мой полковникъ, человѣкъ хотя и грубый, но съ добрымъ сердцемъ, отпуская меня, сказалъ мнѣ на прощаньи такое малоутѣшительное слово:

-- Вы ведете стадо овецъ, которыхъ бросаютъ навѣрняка въ пасть волка; всѣ эти мальчишки, какъ солдаты, ни къ черту не годятся. Жаль мнѣ васъ, хотѣлось бы дать вамъ для поддержки кого-нибудь изъ моихъ солдатъ, да теперь вѣдь полковникъ не можетъ располагать ни однимъ человѣкомъ изъ своего полка.

-- Богъ не оставитъ Францію!-- отвѣтилъ я съ скромной улыбкой, надѣясь, что отвѣтъ этотъ будетъ очень кстати.

-- Это вы отъ священниковъ заимствовали такія слова,-- угрюмо замѣтилъ полковникъ.-- Пожалуй, и можно бы было имъ повѣрить въ этомъ, еслибъ намъ ежедневно не приходилось видѣть и испытывать на своей шкурѣ всѣхъ тѣхъ глупостей, которыя продѣлываются съ нами. Однако, идите, мой милый; радъ буду, если возвратитесь сюда невредимымъ.

И онъ крѣпко, отъ всего сердца, пожалъ мнѣ руку.

На другое утро я двинулся въ путь. Полковникъ не преувеличилъ, назвавъ мой отрядъ стадомъ овецъ: все это были молодые мальчики, взятые прямо изъ деревень, которые не имѣли никакого понятія о военной наукѣ; не смотря на волненіе, которое я испытывалъ въ то время, я все-таки не могъ удержаться отъ улыбки, глядя какъ они, толкая одинъ другаго, безпорядочными кучами шагали возлѣ меня; на ихъ краснощекихъ, толстыхъ лицахъ выражалось какое-то не то безпокойство, по то любопытство.

Ну и досталось же мнѣ въ тотъ день. Я то и дѣло долженъ былъ перебѣгать съ одного края на другой, чтобы водворять порядокъ; мои овцы, иногда совершенно забывали, что онѣ не въ полѣ; шли безъ всякихъ предосторожностей, разбѣгались по сторонамъ, перебранивались и перекрикивались. Иной же разъ они пугались даже кустарниковъ, принимая ихъ за отрядъ непріятелей и мнѣ надо было пускать въ ходъ все свое краснорѣчіе, чтобы успокоить ихъ. Около двухъ часовъ пополудни мы пришли на небольшую долину, окруженную со всѣхъ сторонъ цѣпью холмовъ; дорога вела между утесовъ и густыхъ кустарниковъ, а въ сотнѣ шаговъ передъ нами торчалъ довольно высокій гребень горы.

-- "Хорошій притонъ для разбойниковъ!" -- подумалъ я и поспѣшилъ миновать это опасное мѣсто. А мое войско, какъ нарочно, тутъ-то и не хотѣло видѣть опасности; и, вдругъ, о Боже! на гребнѣ горы я увидѣлъ двоихъ своихъ солдатъ, которымъ, ради чего-то, пришла несчастная мысль выстрѣлить изъ ружья. Черезъ минуту они стремглавъ неслись къ намъ, крича во все горло: "воскресшій! воскресшій"!

Я думалъ, что это было не болѣе, какъ испугъ отъ своего собственнаго выстрѣла, но дѣло оказалось дѣйствительно серьезнымъ: взобравшись на гору, я увидалъ въ ста шагахъ отъ себя изрядный батальонъ испанцевъ, надъ которымъ извивалось черное знамя съ черепомъ и костями,-- знамя Resucitado. Запасшись присутствіемъ духа, я позвалъ къ себѣ вахмистра и далъ ему приказаніе привести сюда самаго виднаго молодца изъ нашего отряда; но въ это время мой арьеръ-гардъ въ безпорядкѣ разбѣжался крича: "воскресшій! воскресшій"! Непріятель напалъ на насъ съ тылу, а затѣмъ изъ за всѣхъ утесовъ, кустарниковъ, со всѣхъ сторонъ насъ окружили испанцы. Я побѣжалъ къ своимъ рекрутамъ: они были въ страшномъ переполохѣ, но все таки съ честью держались за оружіе; причиною этого, правда, было то, что они хорошо знали, что Resucitado, все равно, не дастъ имъ никакой пощады.. Испанцевъ было въ четыре -- пять разъ больше чѣмъ насъ, къ тому-же они занимали болѣе выгодную позицію, и я съ грустью видѣлъ, какъ мои бѣдные рекруты валятся одинъ за другимъ; вотъ палъ и мой вахмистръ... оставался я одинъ. Какимъ-то чудомъ моя лошадь еще держалась на ногахъ несмотря на то, что она вся была начинена пулями. Но вотъ какой-то злодѣй подкрался сзади и перерѣзалъ ей поджилки; мой конь свалился, а за нимъ и я. Я видѣлъ передъ собою десятки ножей, которыми кололи меня во всѣ стороны, -- и затѣмъ я уже ничего не сознавалъ.. Но, что это? я живъ? Первою моею мыслью было защищаться, но оглядѣвшись, увидѣлъ, что я обезоруженъ, а передо мною стоялъ какой-то человѣкъ, который заслонялъ меня отъ другихъ. Толпа кровожадныхъ зачинщиковъ хотѣла снова броситься на меня, но этотъ человѣкъ старался уговорить ихъ, и я понялъ, что онъ совѣтывалъ имъ, прежде чѣмъ лишать меня жизни, препроводить къ ихъ предводителю, который, вѣроятно, найдетъ нужнымъ распросить меня о чемъ-нибудь.

Онъ взялъ меня за руку и повелъ за собою; во время пути ему постоянно приходилось отводить отъ моей груди дула пистолетовъ, и урезонивать разгоряченную толпу.

Страшное зрѣлище представляло въ эту минуту поле нашего сраженій; все оно буквально было усѣяно трупами рекрутовъ, изъ которыхъ нѣкоторые были еще живы; надъ этими послѣдними толпились кровожадные разбойники, потѣшаясь ихъ страшными мученіями. Меня привели на холмъ, гдѣ уже находилось съ десятокъ моихъ гусаръ, какъ и я, какимъ чудомъ, спасенные отъ смерти. Послѣ нѣсколькихъ минутъ ожиданія къ намъ вышелъ cabecilla въ сопровожденіи своихъ офицеровъ. На видъ онъ былъ маленькаго роста, но чрезвычайно элегантной внѣшности, онъ былъ одѣтъ во все черное, съ черной маской на лицѣ.

Послѣ нѣсколькихъ минутъ ожиданія, къ намъ подошелъ лейтенантъ изъ свиты Resucitado.

-- Вы знаете, -- обратился онъ къ намъ по французски,-- какая участь ожидаетъ тѣхъ французовъ, которые попадаютъ къ намъ въ руки? Впрочемъ, Resucitado столь милостивъ, что предлагаетъ вамъ средство избѣгнуть этой участи, а именно: перейти на его сторону; если, вы поклянетесь служить ему вѣрой и правдой, то можете заслужить помилованіе, если же нѣтъ, то будете немедленно разстрѣляны.

-- Вы шутите, синьоръ, -- холодно отвѣтилъ я.-- Французы не такъ легко измѣняютъ разъ данной ими клятвѣ. Дѣлайте съ нами все, что вамъ заблагоразсудится, но будьте увѣрены, что ни я, ни одинъ изъ моихъ солдатъ не перейдутъ подъ знамя тѣхъ, кто рѣжетъ и душитъ ихъ соотечественниковъ.

-- Смотрите, вы будете раскаиваться въ этихъ словахъ,-- замѣтилъ лейтенантъ, удаляясь къ Resucitado.

Черезъ нѣкоторое время онъ снова возвратился.

-- Cabecilla столь милостивъ, что дастъ вамъ время до завтра хорошенько обдумать ваше рѣшеніе.

Я нашолъ, что cabecilla, напротивъ, поступалъ очень жестоко съ нами, оттягивая минуты нашей смерти и этимъ заставляя многихъ мучиться.

Отрядъ Resucitado, и мы съ нимъ, всѣ двинулись дальше. Къ вечеру мы добрались до какой-то рѣченки, которую перешли въ бродъ, и за тѣмъ, миновавъ гору вышли на открытую равнину. Рѣшено было здѣсь остановиться на ночлегъ. Намъ дали воды и сухарей, которыхъ, конечно, никто изъ насъ не могъ ѣсть; точно также никто изъ насъ не могъ сомкнуть глазъ всю ночь, мучась ожиданіемъ рѣшенія нашей участи.

Утромъ меня позвали на аудіенцію съ Resucitado. Когда я вошелъ въ палатку, онъ поднялся съ земли, на которой лежалъ и окинулъ меня долгимъ, пытливымъ взглядомъ. Я никогда не забуду взгляда этихъ блестящихъ изъ-подъ маски черныхъ глазъ; онъ приковалъ меня къ мѣсту и смутилъ до того, что первую минуту я не могъ даже совладать съ собою,

Resucitado началъ съ того, что распросилъ меня относительно нашихъ силъ и видовъ на Арагонію. Я отвѣчалъ уклончиво, а тотъ имѣлъ на столько такта, чтобы не настаивать; да къ тому же всѣ испанцы вообще, а пресловутый Гарціа Наварро въ особенности, знали лучше, чѣмъ кто либо наши планы, и они пользовались всякимъ удобнымъ случаемъ, чтобы съ гордостью заявить намъ объ этомъ. Такъ случилось и теперь.

-- Тѣ два эскадрона, которые стоятъ въ Монталванѣ, направятся генераломъ Сюше на Валенсію, -- спокойно сказалъ Resucitado. Да, это отличный полкъ, я его хорошо знаю: мнѣ пришлось имѣть съ нимъ дѣло при Оригелѣ, да и еще нѣсколько разъ. Но что значить храбрость того или другаго полка, когда имѣешь противъ себя Бога... Однако, оставимъ это, обратимся къ вамъ. Вчера вы дали слишкомъ опрометчивый отвѣтъ на мое предложеніе; я нарочно даль вамъ цѣлую ночь, чтобы вы могли хорошо обдумать свое положеніе. Я уважаю такихъ людей какъ вы. т. е. которые не боятся смерти и мнѣ было бы жаль... да, жаль, еслибы вамъ пришлось умереть. Подумайте: съ одной стороны смерть, съ другой -- полное уваженіе честнаго, гордаго народа, который не торгуетъ своею честью, а дерется за свою независимость.

-- Благодарю, сеньоръ, за такое лестное обо мнѣ мнѣніе, -- сдержанно отвѣтилъ я. Послѣ того, что вы высказали, мнѣ какъ-то странно слышать отъ васъ повтореніе вашего предложенія; мнѣ кажется, что, принявъ его, я долженъ потерять всякое уваженіе къ себѣ съ вашей стороны.

-- Ошибаетесь; я знаю, что вы заблуждаетесь теперь, и буду еще больше васъ уважать, когда вы посвятите свои лучшія силы на правое дѣло.

И Resucitado принялся горячо доказывать мнѣ, что я вовсе не совершу низости, перейдя на службу къ испанцамъ, а, напротивъ, сдѣлаю доброе, честное дѣло; онъ говорилъ о бѣдственномъ положеніи Испаніи, выставлялъ на видъ всѣ ея страданія, взывалъ объ участіи къ ней: Я слушалъ молча и положительно любовался его красотой; въ немъ было что-то чудное, поражающее, очаровывающее; въ его стройной, гибкой фигурѣ было что-то женственно-изящное, какъ и въ складкахъ маленькаго рта; на виднѣвшійся изъ подъ маски высокій, бѣлый лобъ падали локоны черныхъ волосъ, покрывавшихъ роскошной шапкой всю голову до плечъ. Въ голосѣ его звучали такія мягкія ноты, что, порою, мнѣ казалось, будто передо мною стоялъ не холодный, черствый Resucitado, проливающій кровь своихъ ближнихъ, а нѣжная женщина, и я съ восторгомъ глядѣлъ на маску, съ жадностью ловя звучныя испанскія слова его страстной рѣчи, и въ то же самое время не слыша почти ничего.

-- Имя Гарціа Наварро проклинаютъ, его называютъ кровопійцемъ,-- заговорилъ онъ снова послѣ минутнаго молчанія, но уже на французскомъ языкѣ, -- но, видитъ Богъ, что я не желалъ бы проливать ни чьей крови, и если я такъ жестоко обращаюсь съ своими плѣнниками, то только потому, что этаго требуетъ разъяренная толпа: если бы я снисходительно относился къ вамъ, то не имѣлъ бы среди нихъ ни малѣйшаго авторитета, а мнѣ онъ необходимъ. Вы видите, что я не хочу вашей смерти, напротивъ, я желаю, чтобъ вы жили и, вмѣстѣ съ тѣмъ, чтобы вы приносили ту пользу, какую можете принести, какъ честный человѣкъ. Взгляните на меня, взгляните на этаго холоднаго, безчуственнаго Resucitado, который такъ горячо убѣждаетъ, нѣтъ больше... проситъ, умоляетъ васъ перейти на сторону праваго дѣла! Я отъ васъ не требую даже никакой службы, никакихъ услугъ; мнѣ нужна только ваша клятва, которой бы вы обязались не служить противной Испаніи сторонѣ. Ну, соглашайтесь! Да?... Рѣшайте!...

И съ этими словами, Resucitado, весь взволнованный схватилъ мои руки и крѣпко сжалъ. Я не могъ совладать съ собой; я весь горѣлъ, дрожалъ отъ волненія и слезы, какъ у нервной женщины, сбѣгали по моимъ рѣсницамъ. Еще минута, и я лежалъ бы у его ногъ, покоренный, но, къ счастью, я съумѣлъ овладѣть собою и во время опомнился.

-- Благодарю васъ, сеньоръ,-- проговорилъ я какъ могъ холодно; до послѣдней минуты моей жизни я сохраню свѣтлое воспоминаніе о только что происшедшемъ между нами,-- но я не могу принять вашего предложенія.

Съ Resucitado произошла мгновенная перемѣна; онъ грубо отдернулъ отъ меня свою руку, которую я все еще держалъ, и весь выпрямившись, презрительно проговорилъ.

-- Это ужъ слишкомъ! Такъ умри-же, наглый французъ!

И жестомъ показалъ мнѣ, что нашъ разговоръ конченъ.

Я хотѣлъ замолвить нѣсколько словъ о моихъ солдатахъ, ссылаясь на то, что они заслуживаютъ снисхожденія, такъ какъ не могли сдѣлать Испаніи никакого вреда.

-- Богъ ихъ тамъ разсудить, -- сухо замѣтилъ Resucitado и вышелъ.

Бѣдные мальчики! Они съ нетерпѣніемъ ожидали моего возвращенія, надѣясь, что я принесу имъ помилованіе и увидя мою грустную физіономію, не могли удержаться отъ крика отчаянія. Тяжелая ночь предстояла намъ. Насъ привязали къ деревьямъ и поставили караулъ. Въ воздухѣ стояла такая тишина, какъ передъ грозой, изрідка только доносились куплеты romancero, которые напѣвалъ кто нибудь изъ партизанъ, да гдѣ-нибудь подъ деревомъ шептались двое, трое. Наконецъ, и это стихло; всѣ заснули, за исключеніемъ насъ, и однаго караулившаго насъ солдата, который, повидимому, употреблялъ всѣ усилія, чтобъ бороться со сномъ. Въ это время къ нему подошелъ одинъ изъ офицеровъ и предложилъ ему идти спать, обѣщавъ покараулить за него, на что тотъ съ радостью согласился. Новый стражъ принялся ходить взадъ и впередъ мимо насъ; выждавъ время, когда смѣненный имъ солдатъ заснулъ онъ подошелъ къ тому дереву, гдѣ былъ привязанъ я и, наклонившись ко мнѣ, шепнулъ:

-- Хотите завтра быть въ Албаррацинѣ?

-- Что для этого надо сдѣлать?-- спросилъ я.

-- Обязаться честнымъ словомъ, что вы дадите мнѣ пропускъ къ генералу X* и устроите секретную аудіенцію съ нимъ.

-- Обязываюсь.

-- Клянитесь спасеніемъ своей души, жизнью своего отца.

-- Клянусь.

Партизанъ приблизился ко мнѣ и, однимъ ударомъ ножа, перерѣзалъ связывавшія меня веревки.

-- Теперь ползкомъ пробирайтесь черезъ кустарники, но какъ можно осторожнѣе, а послѣ завтра, въ полдень, будьте въ лавочкѣ Луи Запата, вы ее, конечно, знаете.

Я расправилъ свои освобожденные отъ веревокъ члены и собирался уже воспользоваться его совѣтомъ, какъ вдругъ меня остановила одна мысль.

-- Слушайте,-- обратился я къ своему освободителю,-- вы можете оказать такую же услугу моимъ товарищамъ.

-- Нѣтъ, они открыли бы васъ.

-- Ну, въ такомъ случаѣ, дѣлать нечего, я тоже остаюсь.

И я съ рѣшительнымъ видомъ опять усѣлся подъ дерево. Партизанъ злобно сжалъ кулаки.

-- Проклятая собака! Не знаю, что меня останавливаетъ, чтобы не всадить ножъ въ твою грудь.

-- Сдѣлайте одолженіе; но знайте, что вамъ не удастся убить меня такъ, чтобы прежде не обнаружилось, почему мои веревки разрѣзаны.

-- На, бери,-- буркнулъ онъ, бросивъ мнѣ свой ножъ. Но знай, что если тебя застанутъ, то я первый брошусь на тебя и задушу, прежде чѣмъ ты сможешь сказать хоть одно слово.

Восторгу моему не было предѣловъ. Я поспѣшилъ къ своимъ товарищамъ по несчастію и быстро перерѣзалъ связывавшія ихъ веревки. Объяснивъ, что имъ нужно дѣлать, я уже болѣе не думалъ ни о комъ, и ни о чемъ, кромѣ своего спасенія.

Ночь стояла страшно темная, такъ что меня, пробирающагося ползкомъ на рукахъ, никто не могъ замѣтить. Но вдругъ, раздался страшный, отчаянный вопль; я бросился въ ту сторону и успѣлъ замѣтить, что одинъ изъ моихъ спасенныхъ товарищей палъ подъ чьимъ-то ножомъ. Для меня стало понятнымъ, что побѣгъ нашъ открытъ и я, забывъ всякую осторожность, ринулся бѣжать, что было силы. Пробѣжавъ нѣсколько саженъ, я былъ остановленъ бросившимся на меня изъ за куста партизаномъ; расправа съ нимъ была короткая: ножъ моего неизвѣстнаго освободителя, оказалъ мнѣ большую услугу. Покончивъ съ нимъ, я продолжалъ бѣжать, не зная куда, даже не видя передъ собою ничего, кромѣ цѣлой стѣны вѣтвей, которыя, я разсѣкалъ своимъ ножемъ. Я уже начиналъ терять силы, потъ съ меня струился цѣлымъ потокомъ; но я не давалъ волю слабости и продолжалъ энергично дѣйствовать и руками, и ногами. Вдругъ, надъ самой моей головой раздался оглушительный ударъ грома и вслѣдъ за нимъ, мѣстность освѣтилась яркой молніей. Боже! что я увидѣлъ! Я стоялъ на самомъ краю глубокаго оврага; еще шагъ, и я пропалъ бы въ пучинѣ. Я остановился и ожидалъ слѣдующаго блеска молніи, чтобы разглядѣть куда долженъ былъ идти. Сознаюсь, я уже сталъ терять мужество и жалѣть, что не выжидалъ смерти у того дерева, гдѣ меня привязали по приказанію Resucitado. Я хорошо чувствовалъ на себѣ всю справедливость той пословицы, которая говоритъ, что "на людяхъ и смерть красна". Дѣйствительно, какъ-то невыносимо тяжело становилось при мысли, что вотъ еще минута и ты, истощенный неравною борьбою съ разбушевавшимися стихіями, издохнешь какъ собака на краю оврага, ни кѣмъ не замѣченный. Вѣрнѣе всего, что меня и постигла бы такая жалкая смерть, еслибы въ это время я не услыхалъ налъ самымъ своимъ ухомъ трескъ ломавшихся сучьевъ, и, затѣмъ, свое имя.

-- Слава тебѣ Господи!-- подумалъ я. Кто-то изъ нашихъ.

Я откликнулся и черезъ минуту уже радостно обнимался, какъ съ братомъ, съ однимъ изъ своихъ солдатъ. Онъ мнѣ сообщилъ, что его товарищи были перерѣзаны, такъ какъ они всѣ шли къ лагерю по одному пути, онъ же остался живъ только благодаря тому, что догадался избрать другой путь. Посовѣтовавшись, мы рѣшили перейти черезъ возвышающуюся въ нѣкоторомъ отъ насъ разстояніи гору, надѣясь выбраться такимъ образомъ къ рѣкѣ, идущей до самаго Албаррацина. Путь былъ очень опасенъ; мы ежеминутно скользили по мокрой скалѣ, страшный вѣтеръ сбивалъ насъ съ ногъ, громъ оглушалъ и мы рисковали полетѣть въ шумѣвшій подъ горою ручей, но надежда выбраться на рѣку подкрѣпляла насъ. Битый часъ мы находились такимъ образомъ между жизнью и смертью; наконецъ буря начала стихать; намъ надо было переправиться какимъ нибудь образомъ черезъ рѣку; и тутъ Богъ не оставилъ насъ; буря вырвала громадное дерево, которое однимъ концомъ уперлось въ скалу, а вѣтвями другаго касалось того берега, куда мы имѣли цѣль переправиться. Переправа была очень рискованная, но мы, цѣпляясь по сучьямъ, все-таки благополучно добрались до берега. Здѣсь мы вздохнули уже свободнѣе, такъ какъ были раздѣлены отъ непріятелей рѣкою. Правда, мы умирали отъ голода и усталости, но не упадали духомъ, такъ какъ знали, что рѣка эта приведетъ насъ къ самому Албаррацину.

Къ вечеру того же дня мы уже были среди своихъ; насъ считали уже мертвыми и, узнавъ, что мы вернулись, намъ очень обрадовались, особенно крѣпко обнималъ меня нашъ полковникъ; генералъ X* тотчасъ же пожелала, видѣть меня. Я передала, ему порученное мнѣ моимъ освободителемъ и генералъ, видимо, былъ обрадованъ. Онъ давно уже искалъ случая цѣною золота подкупить кого нибудь изъ войска Resucitado, чтобы развѣдать, что это была за личность, но до сихъ поръ это ему не удавалось, благодаря тому, что. Resucitado съумѣлъ окружить себя какою-то непроницаемою таинственностью. И вдругъ, теперь случай самъ подвертывался подъ руку. Генералъ совѣтовалъ мнѣ воспользоваться назначеннымъ свиданіемъ и далъ карточку, по которой мой незнакомецъ могъ пробраться до него.

На другой же день, въ назначенный часъ, я отправился къ Луи Запата. Этотъ человѣкъ былъ просто цирульникъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и коммисіонеръ, который для своихъ друзей исполнялъ всѣ ихъ требованія. Лавочка его служила мѣстомъ собранія для всѣхъ политиковъ въ Албаррацинѣ: здѣсь толковали о событіяхъ дня и Луи Запата завивая и брея высказывалъ свои мнѣнія, которыя показывали, что онъ относится совершенно индеферентно къ воюющимъ сторонамъ. Благодаря этому, его лавочка привлекала къ себѣ какъ испанцевъ, такъ, равно и французовъ. Я пришелъ на мѣсто свиданія первымъ; черезъ четверть часа прибыль и тотъ, кого я ждалъ: я сразу узналъ его, потому что это былъ тотъ самый незнакомецъ, который въ первый разъ спасъ меня отъ ярости гверильясовъ. Онъ быль лѣтъ тридцати, высокаго роста, съ рыжими волосами и бородой, чѣмъ рѣзко отличался отъ другихъ испанцевъ и его, повидимому, всѣ хорошо знали въ лавочкѣ. Появленіе его въ то время, когда всѣ думали, что онъ находится на полѣ сраженія, удивило присутствующихъ, но они не рѣшались распрашивать уважая его инкогнито; съ своей стороны и я старался показать, что онъ мнѣ незнакомъ.

Эта комедія длилась до тѣхъ поръ, пока Запата не повелъ его въ другую комнату, яко-бы стричься. Я послѣдовалъ за нимъ. Когда мы остались одни я передалъ ему карточку генерала X* и сообщилъ, что тотъ готовъ его принять хоть сейчасъ.

-- Да развѣ я васъ объ этомъ просилъ?-- возразилъ незнакомецъ.-- Я говорилъ о секретной аудіенціи. Пусть приходитъ сегодня вечеромъ въ 10 часовъ въ улицу за монастыремъ Santa-Engracia; если онъ пожелаетъ, то и вы можете сопровождать его.

Я пошелъ предупредить генерала. Монастырь Santa Engracia былъ расположенъ за городомъ, въ глухомъ мѣстѣ; недавно еще тамъ убили одного изъ нашихъ солдатъ. Рессикуръ, адъютантъ генерала, находилъ это свиданіе чрезвычайно подозрительнымъ и совѣтовалъ принять всѣ мѣры, чтобы обезпечить себя на случай паденія.

-- Я этого никогда не сдѣлаю,-- возразила" генералъ.-- Надо быть честнымъ человѣкомъ даже относительно мошенниковъ.

И мы отправились на свиданіе одни, спрятавъ только подъ шинель по парѣ пистолетовъ, но даже и этого не надо было брать, такъ какъ незнакомецъ, къ стыду вашему, былъ совершенно одинъ и безъ всякаго оружія. Генералъ оставилъ меня на караулѣ, а самъ отошелъ съ партизаномъ нѣсколько въ сторону; они толковали между собою около получаса, затѣмъ испанецъ удалился, а генералъ подошелъ ко мнѣ, потирая руки. Я сгаралъ отъ нетерпѣнія и любопытства узнать, что между ними было, но мой начальникъ былъ настолько жестокъ, что не сказалъ мнѣ въ ту минуту ни слова.

Прошло двѣ недѣли. Однажды, вечеромъ, въ мою комнату вошелъ адъютантъ генерала, одѣтый по походному. Я понялъ, что дѣло серьезное, тоже одѣлся, взялъ оружіе и мы пошли вмѣстѣ. Въ пятидесяти шагахъ отъ городскихъ воротъ мы увидали расположившимся въ небольшой рощѣ алоэ и кактусовъ отрядъ нашихъ гусаровъ, которые подвели мнѣ и Рессикуру лошадей. Во время дороги меня удивило то, что ни съ какой стороны не слышно было обычнаго шуму, неизбѣжнаго при походѣ кавалеріи, ноги лошадей была обернуты сукномъ, штуцера и ножны отъ сабель также, вообще была какая-то таинственность, которая меня все болѣе и болѣе заинтересовывала. Въ трехъ-четырехъ верстахъ отъ Албаррацина мы свернули на тропинку, которая вела въ Сіерру-де-Терріелъ. Я спросилъ Рессикура, не въ этотъ ли городъ мы направляемся.

-- Нѣтъ, не туда; мы ѣдемъ въ Альнуентъ, гдѣ, надѣюсь, встрѣтимъ сеньора Resucitado.

-- Можетъ ли это быть?-- удивился я. Кто вамъ сказалъ?

-- Да тотъ длинный партизанъ, котораго, помните, вы приводили къ генералу. Онъ увѣрялъ, что Resucitado сегодня ночью будетъ въ Альнуентъ.

Я невольно содрогнулся.

-- Вы можете гордиться тѣмъ, что оказали большую услугу королю Іосифу, -- продолжалъ онъ, -- такъ какъ тотъ рыжеволосый повѣдалъ генералу многіе пламы Resucitado и между прочимъ, сообщила, что сегодня ночью cabecilla пріѣдетъ въ дом своего свекора, и что если мы не упустимъ дѣло между пальцевъ, то Resucitado въ нашихъ рукахъ.

-- Но вѣдь это подло!-- пробормоталъ я.

-- И я того же мнѣнія... Да, кстати! Скажите-ка откровенно, вѣдь вамъ приходило раньше въ голову, что Resucitado можетъ быть женщиной?

-- Женщиной?!

-- Ну да. Чего-же вы состроили такую удивленную физіономію?

-- Но я насъ увѣряю...

-- Да полно вамъ. Вѣдь навѣрно знали, или, по крайней мѣрѣ, догадывались... Да, это цѣлый романъ. Resucitado,-- не этотъ, что орудуетъ теперь съ партизанами, а тотъ, настоящій, или, вѣрнѣе, Гарціа Наварро, графъ де-Гвевара, какъ его называютъ настоящимъ именемъ, женился не задолго передъ тѣмъ, какъ разгорѣлась война. Его молоденькая жена, которую онъ страстно любилъ, равно какъ и она его, всюду слѣдовала за нимъ; въ несчастномъ для нихъ сраженіи при Оригеллѣ, въ которомъ Гарціа Наварро былъ убитъ, она находилась подлѣ него. Огорченіе, жажда къ мщенію и ненависть, почувствованная ею къ французамъ, побудили ее на поступокъ, довольно странный для женщины: она собрала вокругъ себя партію гверильясовъ, воодушевила ихъ упавшій духъ и вызвалась сама вести ихъ на битву. Красота и краснорѣчіе Лукреціи (имя графини до-Гвевара) такъ сильно подѣйствовали на этихъ грубыхъ фанатиковъ, что онѣ сочли ее за какое то сверхъестественное существо, признавъ въ ней чуть ли не самаго Гарціа Наварро и поклялись идти всюду, куда она ихъ поведетъ; отсюда и та сказочная легенда, которую распустили про нее въ Арагоніи. Не знаю, удалось ли бы намъ когда-нибудь узнать весь этотъ романъ, еслибъ у Лукреціи не было такого сильнаго врага, какъ этотъ рыжеволосый партизанъ, который васъ освободилъ; имя его Жознфъ Наварро, онъ приходится деверемъ графини де-Гвевара. Еще при жизни своего брата онъ почувствовалъ страстную любовь къ своей невѣсткѣ; по смерти Гарціа Наварро онъ надѣялся замѣнить его въ сердцѣ Лукреціи и такъ, открыто заявлялъ объ этой надеждѣ, что молодая вдова возненавидѣла его и своимъ презрѣніемъ довела его до того, что онъ рѣшился предать ее въ наши руки. И вотъ теперь мы идемъ въ Альнуентъ за этимъ дѣломъ... Что васъ такъ коробитъ? Успокойтесь, мы не имѣемъ никакихъ поползновеній на жизнь Лукреціи; все, что мы съ нею сдѣлаемъ, это -- заключимъ ее въ крѣпость до окончанія войны. Генералъ, впрочемъ, обѣщалъ этому негодяю Жозефу Наварро, что освободитъ ее раньше, если она согласится выйти за него замужъ Но, знаете, на вашу долю выпало очень завидное порученіе, захватить Resucitado; этимъ, во первыхъ, вы заслуживаете произведеніе въ чинъ капитана, а во вторыхъ, согласитесь сами, имѣть дѣло съ такой красавицей, какъ графиня де-Гвевара, все-таки, чего-нибудь да стоитъ.

-- Я постараюсь отдѣлаться отъ этого завиднаго порученія,-- отвѣтилъ я взволнованнымъ голосомъ. Война съ женщинами не по моей части.

-- Ого, милѣйшій другъ, да вы, кажется, тоже ужъ успѣли врѣзаться въ прелестную Лукрецію?

-- Какая глупость!-- воскликнулъ я, чувствуя, что кровь такъ и бросилась мнѣ въ лицо.

И я лгалъ. Вспомнивъ то впечатлѣніе, которое съ перваго разу произвелъ на меня этотъ таинственный Resucitado и анализируя всѣ послѣдующія чувства къ нему, которыя явились послѣдствіемъ нашего достопамятнаго свиданія, я долженъ былъ сознаться самому себѣ, что если я еще не совсѣмъ влюбленъ въ эту женщину, то значительно близокъ къ этому.

Около часу ночи мы пріѣхали въ небольшой лѣсокъ, за которымъ разстилалась равнина; достигнувъ ее, мы увидали на склонѣ холма одинокій замокъ, совсѣмъ скрывавшійся за темнотою ночи. Только въ одномъ окнѣ его виднѣлся огонекъ; можетъ быть въ немъ никого и не жило; можетъ быть Resucitado, предчувствовалъ, какая опасность висѣла надъ его головой и не пріѣхала, сюда. Стыдно сказать, но долженъ признаться, что на сердцѣ у меня какъ-то сдѣлалось легче при этой мысли. Однако надежда моя не оправдалась: въ нѣсколькихъ шагахъ отъ насъ я услышалъ шумъ листьевъ и черезъ минуту изъ за деревьевъ показался Жозефъ Наварро, завернутый въ плащъ съ головою. Рессикуръ пошелъ къ нему навстрѣчу и, перекинувшись съ нимъ нѣсколькими словами: вернулся къ намъ, заявивъ: наша лисичка попалась въ ловушку.

Я не могъ скрыть движенія ужаса. Рессикуръ это замѣтилъ.

-- Ну, побольше храбрости мой бѣдный другъ. Лукреція пришла сюда, чтобы закрыть глаза своему умирающему свекру; графъ де-Гвевара любилъ ее какъ свою собственную дочь и гордился tю также, какъ своимъ умершимъ сыномъ... Этотъ презрѣнный Жозефъ Наварро не нашелъ болѣе пристойнаго случая, чтобы предать ее намъ... Ну, что дѣлать?... Крѣпитесь мой другъ, не поддавайтесь слабости, помните, что здѣсь ставится на карту ваша будущность... Какой же я глупецъ, что не догадался раньше о вашихъ чувствахъ къ Лукреціи; я бы убѣдилъ генерала послать вмѣсто васъ кого-нибудь другаго... Ну, да это дѣло можно еще поправить: хотите остаться здѣсь, а я пойду одинъ?

Я на отрѣзъ отказался; оставаться здѣсь въ томительномъ ожиданіи и невѣдѣніи того, что будетъ происходить, казалось мнѣ мучительнѣе, чѣмъ быть личнымъ свидѣтелемъ всего, и я заявилъ Рсссикуру, что исполню свою обязанность такъ, какъ слѣдуетъ.

Гусары сошли на землю; мы оставили лошадей въ лѣсу, подъ карауломъ двухъ солдатъ, другихъ же разставили вокругъ замка по указанію Жозефа Наварро, и сами направились къ главному подъѣзду. Жозсфъ постучался и ворота отперли. Рессикуръ, съ обнаженной саблей, сопутствуемый нѣсколькими гусарами, бросился во дворъ, гдѣ спали пять, шесть гверильясовъ; ихъ оружіе лежало въ сторонѣ, а лошади разнузданы: всѣ они были перерѣзаны прежде чѣмъ даже успѣли разглядѣть наши мундиры. Войдя въ сѣни, мы наткнулись еще на двоихъ, одинъ изъ нихъ убѣжалъ, другой выстрѣлилъ въ Рессикура и промахнулся; черезъ минуту онъ валялся подъ нашими ногами мертвый. Мы поднялись въ первый этажъ и бросились въ комнаты искать Resucitado; блѣдный, какъ мертвецъ, Жозефъ велъ насъ, но вслѣдствіе волненія, онъ путался въ комнатахъ похуже насъ. Наконецъ, мы очутились передъ запертыми дверьми, черезъ щель которыхъ выходила струйка свѣта. Жозtфъ растворилъ ее и я увидалъ передъ собою Resucitado, Resucitado безъ маски, Resucitado въ тои обольстительной красотѣ, какая не рисовалась даже въ моемъ воображеніи.

Она не смутилась, даже, повидимому, не удивилась увидя насъ, какъ будто мы были постоянными, желанными гостями этого дома. Прикоснувшись пальцемъ къ своимъ губамъ, она повелительно шепнула намъ:

-- Тише, господа, дайте умереть моему отцу спокойно. Даю вамъ слово, что я не буду вамъ сопротивляться.

Рессикуръ опустилъ саблю и до такой степени растерялся, что даже не бралъ изъ рукъ Лукреціи шпагу, которую она протягивала ему. Я едва держался на ногахъ, мы были вполнѣ поражены достоинствомъ и красотою этой женщины. Что касается до нея самой, то она въ такой степени боялась за послѣднія минуты своего любимаго свекра, что о себѣ самой, повидимому, даже не думала.

-- Графу де-Гвевара, -- продолжала она, -- осталось жить всего нѣсколько минутъ; черезъ часъ, даже менѣе, я буду къ вашимъ услугамъ. А теперь, умоляю васъ, уйдите отсюда.

-- Мнѣ жаль, сударыня, что я не могу уважить вашей справедливой просьбы,-- учтиво, но сдержанно отвѣтилъ Рессикуръ.-- Я не болѣе, какъ исполнитель даннаго мнѣ приказа, и еслибы я уступилъ вашему желанію, то этимъ скомпрометировалъ бы себя въ глазахъ начальства.

-- Чѣмъ же? Вѣдь я не убѣгу отъ васъ; къ тому же, ни одинъ изъ моихъ солдатовъ не придетъ ко мнѣ на помощь.

Рессикуръ не отвѣчалъ, но сдѣлалъ такой жестъ, который отклонялъ всякую надежду на его уступчивость.

-- Хорошо! Я иду за вами; но позвольте мнѣ по крайней мѣрѣ въ послѣдній разъ проститься съ отцемъ.

Рессикуръ задумался; въ это время изъ сосѣдней комнаты раздался слабый, дрожащій голосъ.

-- Лукреція, дитя мое, гдѣ ты, зачѣмъ ушла отъ меня?

-- День настаетъ, дорогой батюшка: мнѣ пора возвратиться въ Notre Dame del Aguilar.

-- Уже!

-- Moe отсутствіе можетъ быть замѣченнымъ.

-- Да, правда... Ну, иди, только дай благословить тебя, въ послѣдній разъ, въ послѣдній,-- я это чувствую.

Переглянувшись съ Россикуромъ, Лукреція вошла въ комнату умирающаго. Всѣ наши гусары были тронуты до слезъ этой сценой. Что касается до меня, то я каждую минуту готовъ былъ обнажить свою саблю и броситься между Лукреціей и нашими, со словами: "Ни одинъ изъ васъ не тронетъ этой женщины, прежде чѣмъ не убьетъ меня".

Изъ комнаты графа де-Гвевера доносились глухія рыданія; черезъ нѣсколько минутъ Лукреція вышла и дала намъ знакъ, показывавшій, что она готова идти. Мы направились къ выходной двери, за которой остался Жозефъ Наварро. Молодая женщина увидала его и остановилось пораженная; на лицѣ ея выразилось глубокое презрѣніемъ этому человѣку.

-- И я еще могла сомнѣваться!-- прошептала она.

Мы уже переступили порогъ, какъ вдругъ позади насъ раздались чьи-то шаги; мы оглянулись и остановились, какъ ошеломленные ударомъ: къ намъ подходилъ старый графъ де-Гвевара, котораго какая-то сверхъестественная сила подняла на ноги; онъ смутно предчувствовалъ, что его дорогой невѣсткѣ угрожала опасность, собралъ свои послѣднія силы и пошелъ вслѣдъ за нею. Онъ увидалъ насъ, увидалъ блѣдное, встревоженное лицо своего сына, уловилъ взглядъ Лукреціи, полный ненависти къ Жозефу, и понялъ все. Страшно было глядѣть на эту величественную фигуру умирающаго старика: его совершенно бѣлые волосы стали дыбомъ, глаза блестѣли предсмертнымъ огнемъ: стоя, какъ вкопанный, онъ протянулъ дрожащія руки къ сыну, ротъ какъ-то нервно передернулся, онъ дѣлалъ страшныя усилія, чтобы заговорить, по слова проклятія замерли на губахъ. Старикъ вытянулся и всею тяжестью грохнулся на наши руки... Графа де-Гвевара не стало.

Лукреція не плакала, она только поблѣднѣла и поникла головой. Никто изъ насъ не рѣшался въ эту грустную минуту напомнить ей о выходѣ изъ этого дома; а между тѣмъ ожиданіе могло быть очень опасно для насъ: мы были не далеко отъ Террюеля, наполненнаго партизанами и стоило только одному изъ слугъ замка оповѣстить тѣхъ о положеніи Resucitado, и нашироли легко могли перемѣниться, тѣмъ болѣе, что мы оставили своихъ солдатъ довольно далеко. Рессикуръ уже началъ нетерпѣливо покручивать усы, поглядывая въ окно на занимавшуюся зарю; но Лукреція, къ счастью, оправилась, помолилась надъ тѣломъ усопшаго, прикоснулась губами къ его лбу, закрыла ему глаза, перекрестилась и повернулась къ намъ; лицо ея было такъ-же спокойно, какъ и прежде.

-- Ведите меня отсюда, господа, больше мнѣ нечего здѣсь дѣлать, -- обратилась она къ намъ, и первая нересту пила за порогъ.

Вѣсть объ арестованіи Resucitado произвела на испанцевъ страшное впечатлѣніе; сначала они не хотѣли этому вѣрить, но когда сомнѣваться болѣе уже было невозможно, то всѣ погрузились въ непритворное горе; женщины и дѣвушки оставили даже цвѣтныя ленты, цвѣты, равно какъ и всякія украшенія, и облеклись въ трауръ; вездѣ только и разговору было, что о Resucitado, о томъ великомъ несчастіи, какое постигло ихъ.

Лукрецію надлежало судить военнымъ судомъ; мы всѣ были твердо убѣждены, что судъ отнесется къ ней съ снисхожденіемъ, какъ къ женщинѣ, которую только смерть мужа, это поразившее ее горе, сдѣлали такою черствою, безжалостною, жестокою; мы надѣялись, что все это было только наружное, что въ душѣ она осталась женщиною съ нѣжнымъ, любящимъ сердцемъ;-- и ошиблись: Лукреція сама заявила на судѣ, что ея ненависть къ французамъ не знаетъ границъ, и что ненавидитъ она насъ не только за мужа, но и за свое отечество, за которое будетъ мстить до послѣдняго издыханія.

-- Одинъ только разъ,-- объясняла она на судѣ, -- я поддалась чувству жалости, и Богъ наказалъ меня за эту слабость. Теперь я дала себѣ слово быть неумолимой, заявляю объ этомъ здѣсь всѣмъ. Лукреція сама, такимъ образомъ, подписала свои смертный приговоръ: ее осудили на смерть.

Генералъ X* немедленно послалъ королю Іосифу депешу, въ которой испрашивалъ помилованіе этой женщинѣ. Подобныя просьбы рѣдко когда не уважались добродушнымъ королемъ, особенно если онѣ не были въ ущербъ испанцамъ, которыхъ онъ видимо старался задобривать. Мотивомъ помилованія осужденной служило то обстоятельство, что съ казненной графиней де Гвевара испанцы могли выкинуть такую-же штуку, какъ и съ умершимъ Гарціа Наварро, т. е. найти какаго-нибудь авантюриста, который бы игралъ роль втораго Resucitado. Чтобы разъ навсегда порѣшить съ подобными комедіями, надо было изобличить этого Resucitado, показать народу на лицо воскресшаго Гарціа Наварро, познакомить его съ продѣлкой графини де Гвевара. И рѣшено было: посадить Лукрецію въ крѣпость, заставивъ ее, предварительно, проѣхаться по Арагоніи, Новой Кастиліи и тѣмъ мѣстамъ, гдѣ больше всего была распространена вѣра въ воскрешеніе Гарціа Наварро.

Вся эта исторія сдѣлала меня почти сумасшедшимъ. Во время процесса Лукреціи я находился въ какомъ-то изступленіи; въ судьяхъ я видѣлъ своихъ личныхъ враговъ и, по прочтеніи приговора, едва удержался, чтобы не наговорить кучу дерзостей каждому изъ нихъ. По настоящему за все это время я долженъ былъ драться на двадцати дуэляхъ: такъ горячо защищалъ я причину обвиненія противъ тѣхъ, которые не были ослѣплены страстью подобно мнѣ; но кончилось, впрочемъ, тѣмъ, что я сталъ избѣгать своихъ товарищей и все время проводилъ у Луи Запата, гдѣ я находился въ обществѣ людей, думавшихъ одинаково со мною, и также близко принимавшихъ къ сердцу судьбу Лукреціи.

Можно представить мою радость, когда я узналъ, что король помиловалъ прекрасную головку графини де Гвевара. Ее предназначили перевезти въ Ирунъ и мое сердце билось отъ трепетной надежды быть провожатымъ ея: я имѣлъ право надѣяться, потому что былъ уже произведенъ въ капитаны. Надежды мои, дѣйствительно, оправдались. Я былъ счастливъ, въ восторгѣ.

Наканунѣ нашего отъѣзда мнѣ сдѣлалъ визитъ Жозсфъ Наварро. Онъ былъ очень растроенъ: по блѣдному лицу выступили красныя полосы, глаза блестѣли какимъ-то дикимъ огнемъ, лицо перекосилось и весь онъ дрожалъ какъ въ лихорадкѣ. Я съ удивленіемъ глядѣлъ на него.

-- Вы меня не узнаете?-- заговорилъ онъ взволнованнымъ голосомъ.-- А между тѣмъ я два раза спасалъ вамъ жизнь. Теперь, ваша очередь оказать мнѣ услугу: меня мучатъ угрызенія совѣсти, проклятіе отца гнететъ меня... Я умру проклятымъ, если вы не поможете мнѣ спасти Лукрецію... Что вы такъ смотрите? Васъ удивляетъ, что я, который ее продалъ, прошу о ея помилованіи? Я былъ сумасшедшій, я самъ не зналъ что дѣлалъ... Она умретъ въ заключеніи, въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія, а я не хочу, чтобъ она умерла... Да и вы то-же, вѣдь я знаю, вы ее также любите... Такъ, спасемъ-же ее, возвратимъ ей свободу и тогда пусть она выбираетъ между нами двоими.

Я былъ такъ пораженъ, что первую минуту не нашолся даже что отвѣчать; но презрѣніе къ этому негодяю привело меня въ себя.

-- Подлая тварь. Я былъ-бы злѣйшимъ врагомъ Лукреціи, еслибъ я отдалъ ее въ твою власть!-- воскрикнулъ я.

-- Ага!-- ехидно скривилъ ротъ въ улыбку Жозефа" Наварро.-- И вы тоже считаете себя въ правѣ презирать меня. А скажите-ка пожалуйста, кто изъ насъ двухъ вѣрнѣе можетъ назваться негодяемъ, я или вы? Я страстно, глубоко любилъ Лукрецію и видѣлъ отъ нея одно презрѣніе, ненависть, насмѣшки. Вы были ея врагомъ, а она хотѣла спасти вамъ жизнь, и между тѣмъ вы столько-же, сколько и я способствовали ея гибели. Попомните, мой милѣйшій, что мы еще съ вами посчитаемся, и вы можетъ быть будете раскаяваться въ настоящей своей нерѣшимости. Увидимъ, кто изъ насъ больше любитъ Лукрецію.

-- Довольно!-- перебилъ я, весь дрожа отъ негодованія.-- Я вовсе не претендую на любовь графини де-Гвевара и настолько уважаю ее, что не допускаю даже возможности того параллеля, о которомъ ты осмѣлился говорить. До сихъ поръ я имѣлъ дѣло съ Resucitado, какъ съ непріятелемъ и свято исполнялъ наложенный моею службою долгъ; если кто виновенъ къ погибели Лукреціи, то единственно ты, и твоя попытка сложить на меня часть того презрѣнія, съ которыми долженъ сойти въ могилу, совершенно безплодна. Наконецъ, запомни презрѣнная гадина, что еслибы я даже, забывъ долгъ, поддался своему тайному желанію видѣть Лукрецію свободной, то прежде всего я употребилъ бы всѣ старанія, чтобы оградить ее отъ произвола твоей бѣшеной страсти и, если нужно, дамъ ей своихъ солдатъ!

-- Ладно! Я вижу, что вы возлагаете большія надежды на это путешествіе; но, знайте, милѣйшій французикъ, что вы напрасно разсчитываете на благосклонность донны Лукреціи. Еще прежде скорѣе могли надѣяться на что-либо, а послѣ всей этой исторіи она столь-же ненавидитъ васъ, какъ и всѣхъ вообще французовъ... Но...

Жозефъ Наварро вдругъ оборвался; глаза его налились кровью, онъ стиснулъ кулаки и, казалось, готовъ былъ задушить меня въ эту минуту.

-- Но если,-- прохрипѣлъ онъ дикимъ голосомъ,-- тебѣ и удастся овладѣть неприступнымъ сердцемъ графини де-Гвевара, то, знай, помни, что нѣтъ на свѣтѣ такаго уголка, куда не проникнетъ мое мщеніе! Пусть эта мысль отравитъ тебѣ минуты наслажденія.

На другой день, утромъ, я отправился впервые въ тюрьму, къ Лукреціи. Она была теперь въ женской одеждѣ; въ длинномъ черномъ платьѣ, плотно облегающемъ прелестныя формы ея стана,-- она была еще красивѣе, еще царственнѣе. На блѣдномъ, почти мертвенномъ лицѣ, только одни черные, блестящіе глаза свидѣтельствовали о томъ огнѣ, который внутренно сжигалъ ее. Не знаю, какъ выглядѣло мое лицо въ то время, но я такъ былъ взволнованъ, переступая порогъ ея камеры, что самъ скорѣе походилъ на осужденнаго. Когда я, почтительно поклонившись, подошелъ къ ней, она меня узнала и слегка надвинула брови.

-- Всякому своя очередь, -- проговорила она съ натянутой улыбкой.

Вся поѣздка была счастливѣйшею и, вмѣстѣ съ тѣмъ, мучительнѣйшею эпохою въ моей жизни. Я ѣхалъ такъ медленно, какъ только было можно, нарочно оттягивая минуту разлуки съ Лукреціей. Я каждый день видался съ нею и съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе убѣждался въ томъ, что въ сердцѣ этой женщины не осталось ничего, кромѣ горячаго патріотизма и неизгладимой памяти о мужѣ. Она была со мною постоянно вѣжлива, но холодна, равнодушна и въ высшей степени сдержанна.

Наконецъ, мы пріѣхали въ предмѣстье Ируна, гдѣ я остановился, желая хотя еще на нѣсколько часовъ продлить свое пребываніе съ Лукреціей. Только что я успѣлъ оправиться съ дороги, какъ деньщикъ доложилъ мнѣ о приходѣ какого-то испанца. Я вышелъ, и увидалъ Жозефа Наварро. Еслибъ я встрѣтился неожиданно съ хищнымъ животнымъ, то, вѣроятно, не столь-бы непріятно былъ пораженъ, какъ въ настоящемъ случаѣ.

-- Васъ, конечно, удивляетъ мой визитъ?-- обратился ко мнѣ Наварро съ саркастической улыбкой.-- А вѣдь я вамъ обѣщалъ увидаться, правда, въ томъ случаѣ, еслибы сеньора де-Гвевара отвѣтила вашей любви, а намъ еще до этого далеко; ну, да все равно, дѣло теперь не въ этомъ. Я имѣю надобность видѣться безъ свидѣтелей съ вашею плѣнницею; вотъ и пропускъ отъ генерала Сюше.

-- Лжешь! Тебѣ не могли дать такого пропуска!-- вскричалъ я, не помня себя.

-- Прочтите.

И онъ дѣйствительно подалъ мнѣ бумагу за печатью генерала.

-- Но кто мнѣ поручится, что эта бумага не подложная!.. Да все равно, я не пропущу тебя къ ней, ни въ какомъ случаѣ.

-- Вотъ какъ! Хорошо же вы исполняете приказы вашего начальника, не премину сообщить ему объ этомъ. А васъ униженно попрошу передать графинѣ де-Гвевара о томъ усердіи, съ какимъ вы охраняете ея неприкосновенность.

-- И безъ вашей просьбы я сообщилъ бы сеньорѣ о вашемъ визитѣ и о моей осторожности, такъ какъ увѣренъ, что она будетъ мнѣ благодарна за это.

-- Я могу доставить вамъ и другой случай заслужить ея признательность: я привезъ съ собою перстень моего отца, ея свекра; графинѣ де-Гвевара будетъ пріятно получить этота, сувениръ. Неугодно ли вамъ будетъ взять на себя трудъ передать ей эту дорогую для нея вещицу.,

И онъ подалъ мнѣ футляръ съ перстнемъ. Поколебавшись съ минуту, я взялся передать вещь Лукреціи.

-- Я подожду здѣсь отвѣта, -- сказалъ Жозефъ, и, не сходя съ лошади, отъѣхалъ въ тѣнь деревьевъ.

Я вошелъ къ Лукреціи, передалъ ей перстень и не скрылъ отъ нея только что происшедшей сцены.

-- Я очень благодарна вамъ за то, что вы избавили меня отъ труднаго для меня свиданія,-- произнесла она -- Потрудитесь передать моему деверю, что я очень рада этому перстню, и въ благодарность зато, что онъ вспомнилъ привезти его мнѣ, я постараюсь забыть то зло, которое онъ сдѣлалъ мнѣ.

-- Отлично; большаго я и не ждалъ, -- отвѣтилъ Жозефъ, когда я съ буквальной точностью передалъ ему слова Лукреціи. А вы, господинъ офицерикъ, знайте,-- обратился онъ ко мнѣ, -- что никакія ваши старанія не помѣшаютъ мнѣ увидѣться съ Лукреціей.

Онъ пришпорилъ лошадь и скрылся галопомъ.

Вся эта сцена очень взволновала меня; чтобы нѣсколько успокоиться, я пошелъ обходить дозоромъ свои посты, и послѣ всего не могъ удержаться, чтобы не завернуть къ Лукреціи.

Я засталъ ее лежащею въ креслѣ подлѣ стола, на которомъ лежалъ перстень: меня поразила ея страшная блѣдность и безжизненность въ положеніи тѣла и въ чертахъ лица. На столѣ стоялъ пустой стаканъ, съ какимъ-то бѣлымъ осадкомъ на днѣ; подлѣ лежало нѣсколько крупинокъ чего-то бѣлаго; перстень оказался съ крышечкой, которая была открыта. Страшное подозрѣніе охватило меня.

-- Что вы сдѣлали?! воскрикнула" я.

-- Я промѣняла такую жизнь, которая ожидала меня, на свободу.

Я бросился къ двери и крикнулъ первому попавшему:

-- Скорѣе, доктора! Сеньора отравилась!

Я звалъ доктора, зная, что въ этомъ захолустьѣ всѣ лекарскія обязанности исправлялъ простой цирульникъ. Но выбора не было и, въ ожиданіи пока, посланный мною въ Ирунъ солдатъ привезетъ хорошаго доктора, я долженъ былъ довольствоваться цирульникомъ.

Лукреція жаловалась на страшныя страданія, а между тѣмъ не хотѣла принимать никакого противуядія. Мы перенесли ее на постель. Умирающая едва слышнымъ голосомъ умоляла меня привести къ ней священника для причащенія. Я посовѣтывался съ импровизованнымъ докторомъ; тотъ увѣрилъ меня, что смерть неизбѣжна и что если звать священника, то медлить нельзя, такъ какъ черезъ нѣсколько минутъ будетъ ужъ поздно. Я исполнилъ просьбу умирающей.

Въ Испаніи обрядъ покаянія обставляется обыкновенно большими церемоніями и привлекаетъ множество народа. Заслышавъ, что священникъ пойдетъ причастить больнаго, къ нему со всѣхъ деревень стекаются кающіеся, которые при этомъ случаѣ, одѣваются въ монашескіе капуцины, и за священникомъ слѣдуетъ цѣлый кортежъ кающихся, который не стѣсняется входить даже въ комнату умирающаго. Въ испанскихъ деревняхъ дѣти играютъ въ кающихся такъ, какъ у насъ въ солдаты; ихъ очень забавляетъ это переодѣванье и вообще вся театральность обстановки.

Такъ и въ настоящемъ случаѣ; я еще издали увидалъ громадныя толпы народа, идущаго впереди священника и за нимъ; всѣ кто были въ капуцинахъ, вошли въ домъ, даже въ комнату, гдѣ лежала Лукреція, не одѣтые же остались вокругъ дома. Толпа была такъ велика, что меня оттерли совершенно въ сторону, и я даже не находилъ своихъ солдатовъ; поблизости изъ нашихъ былъ только одинъ жандармъ. Онъ протискался ко мнѣ и шепнулъ мнѣ на ухо, чтобы я собралъ солдатъ къ оружію, потому что эта закутанная отъ людскихъ глазъ толпа очень подозрительна. Я попросилъ его не мѣшаться не въ свое дѣло, въ чемъ глубоко раскаивался черезъ нѣсколько минутъ.

Кортежъ двинулся обратно. Тотъ же самый жандармъ всталъ у выходныхъ дверей и подозрительно осматривалъ каждаго проходящаго около него капуцина. Вдругъ онъ поднялъ руку, и сорвалъ съ головы одного изъ нихъ покрывало; испанцы бросились на него и принялись бить; подоспѣли наши другіе солдаты, началась свалка, шумъ, брань. Но вотъ, среди общаго гама, какъ громъ раздался голосъ жандарма: "Плѣнница исчезла..."

Я помертвѣлъ отъ ужаса, бросился въ комнату Лукреціи и на ея постели увидалъ смѣющееся, розовое личико пятнадцатилѣтняго мальчика. Не помня себя отъ негодованія, я выбѣжалъ изъ дома, крича что было силы: къ оружію! плѣнница убѣжала! къ оружію!...

Нѣкоторымъ изъ своихъ солдатъ я велѣлъ арестовать священника, цирульника и всѣхъ, кого найдутъ подозрительными; самъ же вскочилъ на лошадь и поскакалъ за поисками. Я не зналъ куда направиться, но къ несчастію мнѣ попался солдатъ, который во время этой исторіи, мылъ на рѣкѣ бѣлье; онъ сообщилъ мнѣ что видѣлъ, какъ изъ деревни выѣхалъ Жозефъ Наварро съ какимъ-то монахомъ небольшаго роста... Это была она!

Я бросился въ указанную мнѣ сторону. Цѣлую ночь я пропутался въ горахъ; голова моя была какъ въ огнѣ; я мучился, какъ только въ состояніи мучиться человѣкъ: моя Лукреція разомъ упала съ того пьедестала, на который я ее поставилъ, мое самолюбіе страдало въ высшей степени, и ко всему этому, полное, ясное сознаніе, что самъ былъ виновникомъ ея побѣга.

На другое утро мнѣ сообщили, что одинъ изъ нашихъ гусаровъ наткнулся во время поисковъ на трупъ Жозефа Наварро. Я тотчасъ же поскакалъ на указанное мѣсто и, дѣйствительно, въ оврагѣ нашелъ окрававленный трупъ предателя, уже холодный и посинѣлый. Resucitado не оттягивалъ развязки съ своимъ обожателемъ. Стыдно признаться, что на сердцѣ у меня немного полегчало; я радъ былъ, что могъ найти оправданіе для Лукреціи: если она и воспользовалась помощью своего презрѣннаго деверя, то ради только своего необузданнаго патріотизма.

Мнѣ пришлось бы дорого поплатиться за свою неосмотрительность, еслибы не милостивое расположеніе ко мнѣ полковника, который ограничилъ мое наказаніе двухъ мѣсячнымъ арестомъ въ крѣпости. Когда я возвратился къ своему полку, шайка Resucitado снова дѣлала свои набѣги. Боже! какъ я обрадовался возможности участвовать въ этихъ сраженіяхъ: нашъ полкъ не разсуждая бросался въ лицо опасности и я всегда въ первомъ ряду. Про меня говорили, что я мучусь желаніемъ мести и вслѣдствіе этого такъ опрометчиво иду на встрѣчу пулямъ. Нѣтъ; не та была причина: мнѣ просто хотѣлось встрѣтиться съ той, чей образъ не могъ изгладиться изъ моего сердца.

Мнѣ это удалось, но только спустя уже нѣсколько лѣтъ. Въ 1823 г. я снова попалъ въ Испанію, съ своимъ полкомъ. Въ этотъ разъ я уже не искалъ увидѣться съ Лукреціей, но сама случайность столкнула насъ.

Послѣ извѣстнаго Трокадерскаго дѣла я былъ въ Кадиксѣ, когда разнесся слухъ, что завтра будутъ казнить двоихъ изъ тѣхъ гверильясовъ, которые уже нѣсколько дней содержались въ городской тюрьмѣ. Казнь ихъ была отложена до сихъ поръ потому, что одинъ изъ нихъ принадлежалъ къ извѣстной фамиліи и, поговаривали, что король намѣренъ его помиловать. Слухи эти подтвердились и на мою долю выпало принести осужденному помилованіе. Бумага нѣсколько запоздала, такъ что я едва успѣлъ во время. Когда я весь мокрый отъ усталости прибѣжалъ на площадь, одинъ изъ осужденныхъ уже сидѣлъ въ креслѣ съ цѣпью на шеѣ. Я поднялъ бумагу надъ головою и, махая ею по воздуху, кричалъ: "Помилованіе". Къ счастью, меня замѣтили у эшафота, толпа донесла меня почти на рукахъ до коррежидора, я подалъ ему бумагу, взглянулъ на того, кому принесъ спасеніе, и обомлѣлъ: на эшафотѣ былъ Resucitado...

Лукреція была все также хороша, но красота ея теперь отзывалась болѣе мужскою, чѣмъ женскою. Я съ любопытствомъ слѣдилъ за тѣмъ впечатлѣніемъ, какое произведетъ на нее чтеніе бумаги. Она и здѣсь, какъ и вездѣ, осталась все тѣмъ же невозмутимо-холоднымъ Resucitado, не проявляющимъ наружу ни радости, ни ненависти, ни горя: прослушавъ совершенно покойно чтеніе бумаги, она сошла съ эшафота такъ же невозмутимо, какъ бы съ кресла гостинной и прошла мимо меня, не бросивъ даже на меня ни одного признательнаго взгляда. Можетъ быть она и не узнала меня.

Впослѣдствіи до меня дошли вѣсти, что Лукреція постриглась въ монахини и скоро сдѣлалась настоятельницей монастыря. Не удивительно! Эта женщина не могла оставаться безъ власти!

"Живописное Обозрѣніе", No 10--13, 1876

Оставить комментарий Фьеве Жозеф (перевод: Без указанию переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1839 Обновлено: 07/06/2022. 64k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Рассказ Фьеве со слов очевидца). Текст издания: журнал "Живописное Обозрѣніе", No 10-13, 1876.

Фьеве Жозеф Воскресший

ВОСКРЕСШІЙ.

(Разсказъ Фьеве со словъ очевидца).

Фьеве Жозеф
Воскресший