Аркадий ГАЙДАР
БАНДИТСКОЕ ГНЕЗДО
Рассказ
Переходили мы в то время речку Гайчура. Сама по себе речка эта - не
особенная, так себе, только-только двум лодкам разъехаться. А знаменита эта
речка была потому, что протекала она через махновскую республику, то есть,
поверите, куда возле нее ни сунься - либо костры горят, а под кострами котлы со
всякой гусятиной-поросятиной, либо атаман какой заседает, либо просто висит на
дубу человек, а что за человек, за что его порешили - за провинность какую-либо,
просто ли для чужого устрашения, - это неизвестно.
Переходил наш отряд эту негодную речку вброд, то есть вода кому до пупа,
а мне, как стоял я завсегда на левом фланге сорок шестым неполным, прямо чуть не
под горло подкатила.
Поднял я над башкою винтовку и патронташ, иду осторожно, ногой дно
выщупываю. А дно у той Гайчуры поганое, склизкое. Зацепилась у меня нога за
какую-то корягу - как бухнул я в воду, так и с головой.
Поднялся, отфыркиваюсь, гляжу - винтовки в руке нет: упустил.
Взяла меня досада, а тут еще товарищи на смех подняли:
- Эх ты, растютюй!
- Рак у него клешней винтовку вырвал.
"Ах, - думаю, - дорогие товарищи, рады над чужой бедой пособачиться!"
Добрался я до берега, сымаю с себя обмундировку и говорю:
- Я свою винтовку не то что раку, а самому черту не оставлю. Идите своей
дорогой, а я вас догоню.
Пока обмотки размотал, пока ботинки разул, а тут еще ремешки от воды
заело - от ребят и стука не слышно.
Полез я в воду, нырнул раз - не вижу винтовки, нырнул второй - опять
ничего. И долго это я возился, пока наконец ногой на самый затвор наступил. "Ну,
- думаю, - сейчас достану тебя, проклятую".
Только стал воздуху в грудь набирать - поднял глаза на берег, да так и
обомлел. Гляжу - сидит на лугу здоровенный дядя, грива из-под папахи чубом, за
спиной обрез, в зубах трубка, а сам, снявши порты, мои новые суконные на себя
примеряет.
Возмутился я эдаким нахальным поступком до отказа и кричу ему, чтобы
оставил он свое подлое занятие. А человек в ответ на это обматюгал меня басом.
Вскинул обрез и давай меня на мушку не торопясь брать.
Вижу я, дело - табак, нырнул в воду. Ну, ясное дело, через минуту опять
наверх. Он опять целится, я опять в воду, только наверх - а он снова за обрез.
Рассердился я и кричу ему, что человек не рыба и под водою вечно сидеть не может
и пусть он или оставит свою игру, или стреляет, когда на то пошло.
Тогда он загыгыкал, как жеребец, забрал всю мою одежду и, сделав в мою
сторону оскорбительный выверт, повернулся и исчез за деревами.
Достал я винтовку, выбрался на берег и думаю, что же теперь дальше
будет. Все, как есть, забрал проклятый махновец. А надо вам сказать, что с
махновцами у нас хоть открытой войны еще не было, но терпели их, бандитов,
красные только по случаю неимения свободных частей, чтобы изничтожить.
Ну, думаю, своих надо догонять. Подхватил винтовку и пошел краем дороги.
Иду вроде как бы Адам - кругом птички насвистывают, на лугах цветы, ну форменно
как рай, только на душе тошно.
Смотрю вдруг - дорога надвое пошла. Стал я раздумывать, по которой наши
прошли. Дай, думаю, поищу на земле какого-нибудь признака.
Нашел на одной дороге коробок из-под спичек, на другой - пустую обойму.
И не могу никак решить, какой же признак правильный. Плюнул и пошел по той, на
которой обойма.
Шел этак часа полтора - смеркаться стало. Гляжу, хутор, на завалинке
бабка сидит старая.
Неловко мне в моем виде стало с вопросом подходить, к тому же и
испугаться может, крик поднимет - а кто его знает, что за люди на этом
хуторе.
Спрятался я за кусты, винтовку в листья сунул, сижу и ожидаю, пока
затемнится. Только вдруг выбегает из ворот собачонка, прямо ко мне - как
загавкает, такая сука ехидная, так и норовит за голую ногу хапнуть. Я двинул ее
суком, она еще пуще. Выходит из-за ворот дядя и прямо в мою сторону - раздвинул
кусты, увидел меня и аж рот разинул.
Потом спрашивает:
- А что ты есть за человек, от кого ховаешься и який у тэбе
документ...
А какой у голого человека может быть документ! Отвечаю ему печальным
голосом, что документа у меня нет, потому что есть я мирный житель, ограбленный
неизвестными людьми.
Тогда он спрашивает:
- А какими людьми, красными или махновцами?
Я же понял всю хитрость этого вопроса, то есть что хочет человек узнать
мое политическое направление. Смотрю, хата богатая, амбары крепкие - "ну, думаю,
кулак, значит", и отвечаю ему:
- Красными, вот что тут недавно проходили, чтобы они сказились.
- Ну, - говорит он, - заходи вон в ту клуню, я тебе какие-нибудь шмоты
вынесу. Надо же помочь своему человеку...
Сижу я в клуне, дожидаюсь. Входит опять старик и сует мне какую-то
одежду. Одел я порты из дерюжины, глянул на рубаху и обмер: "Мать честная,
богородица лесная, да это же моя гимнастерка!" Тот же рукав разорван, на подоле
дыра - махоркой прожег, и чернильным карандашом на вороте метка обозначена. "И
как, - думаю, - она сюда попала?" Хорошего ожидать от всего этого не
приходится.
Хозяин в избу зовет. Иду за ним. Поставила бабка крынку молока, шматок
сала отрезала и хлеба ковригу:
- Ешь!
Я ем, а сам вижу, что на окошке три винтовочных патрона валяются. В том,
что валяются, конечно, ничего удивительного - в те годы земля этим добром густо
пересыпана была, и ребятишки ими вместо бабок играли, и бабы из них подвески
делали, и мужики по хозяйству приспособляли, а оттого у меня сердце забилось,
что винтовка у меня рядом в кустах запрятана, а патронов к ней нет.
Взял я да и незаметно сунул все три штуки в карман.
- Ложись спать, - говорит хозяин. - Утром дальше пойдешь. Сын Опанас
придет, он тебя утром на дорогу выведет.
Положили меня в сени, на солому, и обращаю я внимание на тот факт, что
дверь изнутри на висячий замок заперли, так что не пойму я, то ли я в гостях, то
ли в ловушке.
Лежу... Час проходит, а не спится мне. Потом слышу в окошке стук. Вышел
тихонько хозяин, отпер дверь, и прошли мимо меня в избу теперь уже двое.
Не стерпел я - подошел к двери и слушаю...
Старик говорит:
- Слушай, сынку! Объявился у нас в кустах человек, сидит и чего-то
выглядывает. Говорит, что красные его раздели, - я заманил его в хату. Хай,
думаю, поспит у нас до твоего прихода.
И отвечает ему вдруг знакомым басом этот отъявленный махновец
Опанас:
- А врет же он, гадюка! Это не иначе, как тот, чью одежду я сегодня
забрал. И напрасно я его сразу не кончил, чтобы он не высиживал... Где он у
тебя? В сенях?.. Оружия у него нету?
Как услыхал я эти слова да шаги в мою сторону - так сразу по лестнице на
чердак...
Те шум учуяли; один, значит, отпирать бросился и другой с ним. А сам
старик лестницу с дубиной караулит.
Я прямо с чердака махнул на землю. Как грохнет возле меня выстрел -
мимо. Бросился я к кустам - за винтовкой... Никак не могу впопыхах найти сразу,
а за мною бегут, с трех сторон окружают. Нащупал приклад, заложил патроны.
- Сюда! - кричит возле меня махновец. - Да не бойтесь, у него ничего
нет.
Только он ко мне просунулся - так на землю и грохнулся. А второй, думая,
что это махновец стрелял, подбегает тоже и спрашивает:
- Ну что, кончил?
- Кончаю, - говорю ему, и так же в упор.
Подобрал патроны - и в хату. А папаша стоит и результатов дожидает.
Однако увидел меня при луне, закричал да ходу... Зашел я тогда в горницу. Вижу,
моя шинелька висит и ботинки.
"Вашего, - думаю я, - мне не надо, а свое я дочиста заберу".
Вышел; вдруг блеснул огонь из-за кустов, и несколько дробин мне под кожу
въехали.
"А, - думаю, - вот как?" Схватил с подоконника серняка, чиркнул - и в
крышу... Взметнулось пламя, как птица, на волю выпущенная.
А я бросился бежать. Долго бежал. А потом остановился дух перевести.
Смотрю, а зарево все ярче и ярче. Потом грохот начался, точно
перестрелка в бою... Это рвались от огня запрятанные в доме патроны...
Махнул я рукой и подумал:
"Пропади ты, пропадом, бандитское гнездо!" Повернулся и пошел дальше в
опасный путь, на дорогу выбиваться, своих разыскивать.
1927