Ульяновский Ростислав Александрович
Предисловие к книге Ганди "Моя жизнь"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Ростислав Александрович Ульяновский
Предисловие
к книге Ганди "Моя жизнь"

I

   За последние 3 -- 4 года революционное рабочее и крестьянское движение в Индии сделало крупнейший шаг вперед. Индийский рабочий класс в результате мощных революционных выступлений в 1928, 1929 и 1930 гг. все более выступает как самостоятельная политическая сила, изо дня в день ведя борьбу против индийской буржуазии за свою гегемонию в национально-освободительном движении.
   Огромные массы трудящихся, еще сравнительно недавно находившиеся под почти безраздельным политическим влиянием национального конгресса -- органа индийской буржуазии и либеральных помещиков, слепо верившие их вождю Ганди, бессознательно доверчиво следовавшие его предательской тактике, переживают глубочайшее разочарование в его политической линии и тактике, отходят от национального конгресса и переходят на путь открытой революционной борьбы.
   Свирепствующий экономический кризис, особенно катастрофически сказавшийся на колониальной экономике Индии и в первую очередь на положении рабочего класса, трудящегося крестьянства и мелкой городской буржуазии, с неумолимой силой ведет к дальнейшему обострению и нарастанию классовых противоречий, к дальнейшему размежеванию и поляризации классовых сил как в городе, так и в деревне.
   Революционный подъем в Индии, начавшийся в 1928 г. и продолжающийся по сей день, открыл собой новую эпоху в истории борьбы индийского народа за независимость, за хлеб, за землю, (за рабоче-крестьянскую власть. Тяжелым и трудным путем впервые за всю историю индийского рабочего движения создается коммунистическая партия, исторически призванная к подготовке и руководству революцией, к осуществлению в ней гегемонии пролетариата, к осуществлению последующего перерастания демократической революции в социалистическую. Но не только радость успехов, но и горечь временных поражений приходится переживать действительным борцам за свободу Индии.
   "За каждым натиском революции, за каждым шагом вперед в деле организации боевой демократия следует прямо-таки бешеный натиск реакции, следует шаг вперед в деле организации черносотенных элементов народа, возрастает наглость контрреволюции, с отчаянием борющейся за существование. Но силы реакции, несмотря на все усилия, неуклонно падают. На сторону революции становится все большая часть рабочих, крестьян, солдат, вчера еще бывших равнодушными или черносотенными. Одна за другой разрушаются те иллюзии, один за другим падают те предрассудки, которые делали русский народ доверчивым, терпеливым, простодушным, покорным, всевыносящим и всепрощающим" (Ленин, т. X, стр. 20, изд. 3).
   Так писал Ленин в своей статье "Перед бурей" накануне русской революции 1905 г. Индийская революция зреет и накопляет свои силы в совершенно иной по сравнению с революцией 1905 г. и гораздо более благоприятной международной обстановке. Громадное значение для развертывания революционной борьбы в Индии имеет рост и укрепление Советского союза. Потоки лжи и клеветы, на которые не скупится англо-индийская буржуазно-помещичья печать всех направлений, для того чтобы опорочить и подорвать доверие и любовь десятков миллионов индийских колониальных рабов к СССР, не могут достигнуть своей цели. Правда о Советском союзе, о победе социализма, о пятилетке, об уничтожении последнего класса эксплоататоров-кулаков, об уничтожении национального неравноправия и фактического неравенства, о расцвете национальных по форме, социалистических по содержанию культур, все более пробивает себе дорогу в массы индийского народа. Пример советского Китая вселяет силы и уверенность в индийский рабочий класс и трудящееся крестьянство и наглядно доказывает им, что индийская революция не одинока, что на северо-западе и на северо-востоке Индии созрели ее мощные союзники, неизменно ведущие свою борьбу за уничтожение колониального гнета.
   Индийская революция ставит своей непосредственной задачей свержение власти империализма и "плебейскую чистку земли" от феодальных разгородок и помещичьего землевладения. Аграрная революция есть ось буржуазно-демократического переворота в Индии. Аграрная революция неразрывно связана с борьбой против империализма, ибо империализм есть та сила, которая поддерживает и консервирует феодальные пережитки.
   Туземная буржуазия не только слабее английской империалистической буржуазии, которой принадлежит полнота политической власти и командные позиции в экономике, но туземная буржуазия слабее также собственного пролетариата. Эксплоататором наемного труда в Индии выступает рядом с туземной буржуазией английский империализм. Английскому капиталу принадлежат железные дороги, плантации, копи, значительная часть фабричных предприятий. Индийский рабочий эксплоатируется в одинаковой степени на предприятиях туземного и иностранного капитала. Между тем империалистическую и туземную буржуазию разделяют крупнейшие противоречия. Иностранный капитал в разных формах забирает себе изрядную долю прибавочного продукта и прибавочной стоимости; задерживает и направляет в нужном ему направлении промышленное развитие страны; не дает свободного хода туземной буржуазии; не. дает ей политической в пасти. В свою очередь туземная буржуазия стремится увеличить свою долю в эксплоатации трудящихся масс; стремится ускорить темпы капиталистического развития Индии; пытается ограничить империалистическую монополию, завоевать себе решающее место на внутреннем рынке. Однако индийская буржуазия никогда не осмеливалась искать разрешения этих задач на поприще революционных боев против империализма. Если у индийской буржуазии есть противоречия, то есть и тесная связь, единство интересов с империалистами. Она не только придавлена иностранным капиталом, но связана с ним по линии банков, кредитования, правительственных заказов. Она не только слабейшая, но и зависимая сторона. Она имеет перед собой империализм, но имеет в тылу аграрную революцию, рост пролетарского движения, борьбу пролетариата за руководство крестьянством, за гегемонию в колониальной революции. Наконец, борясь с пролетариатом за руководство крестьянством, туземная буржуазия выступает не только за расширение капиталистической эксплоатации в городе и деревне, но и за сохранение феодальной эксплоатации. Она выступает в защиту раджей, феодалов, ростовщиков, против интересов трудящегося крестьянства.
   Союз туземной буржуазии с помещиком-феодалом и с английским империализмом против пролетариата и революционного крестьянства определяется прежде всего боязнью, что переворот не остановится на уничтожении феодальных методов эксплоатации, а пойдет по пути уничтожения эксплоатации вообще. Сама туземная буржуазия прямо и непосредственно заинтересована з сохранении феодальных докапиталистических способов ограбления крестьянства и упрочении помещичьего землевладения. Нельзя забывать, что туземная буржуазия развивалась прежде всего в качестве торгово-ростовщического придатка иностранного капитала. Английское господство задерживало рост промышленного развития Индии. Миллионы разоренных крестьян не могли найти выхода в городе, на фабрике, остались прикованными к помещичьей земле. Громадные капиталы, нажитые туземным купечеством, ростовщиками и т.. д. на экспроприации земли и средств производства миллионов разоренных крестьянских хозяйств, лишь в малой Степени шли в промышленность. Туземная буржуазия скупала земли. Она "территоризировалась" в качестве помещика, в качестве феодального грабителя крестьянства. Это и явилось прочнейшей основой буржуазно-помещичьего блока в Индии, основой антикрестьянской политики Ганди и национального конгресса. Интересы буржуазно-помещичьего блока непримиримо противоположны интересам пролетариата и трудящегося крестьянства.
   Это противоречие раскрывается в самом ходе классовой борьбы. До тех пор пока революционные массы, подымаясь из вековой спячки и отсталости, еще не усвоили на собственном опыте классового характера развертывающихся боев, пока не был поставлен ребром вопрос о земле, пока пролетариат еще не выступил в качестве самостоятельной политической силы, -- руководство движением оставалось в руках национал-реформистов. Туземная буржуазия, занимая колеблющуюся, промежуточную позицию между лагерями революции и контрреволюции, выступает, пусть нерешительно и трусливо, против империализма. Дальнейшее развертывание борьбы неминуемо привело национал-реформистов с союзу с империализмом, что не снимает существующих между ними противоречий. Туземная буржуазия из колеблющегося противника стала союзником империалистов, стала контрреволюционной силой. В лагере контрреволюции национал-реформисты защищают прежде всего самих себя, свои собственные интересы. Но выступая как особая сила контрреволюции, пользуясь кое-какими уступками со стороны империализма, национал-реформизм может вести свою игру лишь до тех пор, пока он сохраняет влияние в широких кругах населения. Оппозиционность империализму даже тогда, когда национал-реформизм по сути дела выступает на стороне империализма, является для него приемом улавливания и удержания масс под влиянием туземной буржуазии, средством предать это движение, дезорганизовать его, взорвать его изнутри.
   В процессе нарастания массовых боев туземная буржуазия не может не разоблачить своего истинного лица буржуазно-помещичьей контрреволюции, подрывая тем самым свое влияние в массах. Однако национал-реформизм не может быть изжит сам собой, сколько бы раз он ни разоблачал себя в качестве агентуры (Империализма и врага революции. Только создание массовой компартии, завоевание пролетариатом гегемонии в революции могут превратить отход и разочарование масс в национал-реформизме в организованное революционное движение. В свою очередь борьба пролетариата за гегемонию требует беспощадной борьбы с национал-реформизмом путем его разоблачения на повседневном опыте массового движения.
   Эволюция индийского национал-реформизма и его крупнейшего послевоенного, представителя Ганди, разумеется, имеет свои особенности. Эти особенности определяются всем характером развития классовой и антиимпериалистической борьбы в такой колонии классического типа, какой является Индия. С одной стороны, мы имеем здесь относительно более высокий уровень капиталистического развития, многомиллионный пролетариат, величайшую остроту классовых противоречий в городе и в деревне, ненависть широчайших масс к империализму, накопленную за полтора столетия колониального гнета. С другой стороны, господство феодальных пережитков в деревне, национальную раздробленность Индии, ее отсталость, все прелести касты и поповщины, консервируемые иностранным капиталом! Именно потому, что классовые противоречия достигли величайшей остроты, именно потому, что на страже феодальных пережитков стоит здесь британский империализм, неизбежно возникает необходимость соединения аграрно-крестьянской и антиимпериалистической революции в единый мощный кулак. В Индии, где относительно более резко (по колониальному масштабу) обозначилось классовое расслоение в деревне, где около 80% пахотной посевной площади монополизированы империалистами, помещиками и кулаками, где крестьянство имеет большой опыт революционной борьбы, -- туземная буржуазия не в состоянии, хотя бы на короткий срок, возглавить борьбу, крестьянских масс против империализма, ибо борьба индийского крестьянства все более приобретает антипомещичье острие, чрезвычайно рано направляется не только против империализма, но и против туземных помещиков, ростовщиков, купцов. Поскольку в Индии туземная буржуазия тесно связана с ростовщической и феодальной эксплоатацией крестьянства, она выступает непримиримым противником аграрной революции. Это и налагает решающий отпечаток на эволюцию индийского буржуазного национализма, даже в свои ранние годы ограничившегося лишь ролью робкой либеральной оппозиции.
   Таким образом без разоблачения и изоляции национал-реформизма невозможна победоносная борьба против господства империализма и помещика.
   Гандизм выполняет в среде индийского крестьянства, мелкой буржуазии и рабочего класса роль приказчика буржуазии и помещиков, находящихся в союзе с империализмом. Он использует темноту, невежество, покорность, доверчивость, забитость широких масс, едва пробужденных к политической жизни, не прошедших еще подготовительной школы революции. Гандизм систематически предает в самые критические моменты борьбу и интересы трудящихся массу в угоду кучке национальной буржуазии и помещиков в целях сохранения власти империализма. Гандизм пытается своей демагогией, своей дезорганизаторской и раскольнической работой задержать нарастание революции, затормозить рост революционного самосознания масс. Он старается задержать сплочение большинства народа вокруг рабочего класса и его партии. Гандизм -- знамя буржуазии и помещиков. Он -- их последняя надежда. Окончательный разгром гандизма и высвобождение масс из-под его влияния -- решающая предпосылка для победы индийской революции.
   В прошлых эпохах, в идеях и героях так называемого золотого индийского века индийская буржуазия ищет нужные ей образы, примеры и лозунги для своих современных героев. Ее современные вожди в целях одурачивания трудящихся масс прикрываются традициями старой Индии. Эта религиозно-мистическая оболочка покрывает вожделения первоначально-капиталистического и полуфеодального стяжательства и хищничества индийской буржуазии и помещиков.
   Эта полуфеодальная мистифицирующая маскировка подлинных буржуазно-капиталистических целей и стремлений является результатом того, что индийская буржуазия на всем протяжении своего развития была и до сих пор остается органически связанной с феодальной и полуфеодальной собственностью, с феодальной и полуфеодальной эксплоатацией индийского крестьянства.
   Именно на почве мистики и защиты старых богов, защиты гнилого средневековья Ганди пытается создать видимость единства крестьянства и помещиков, пытается удержать крестьянство от нападения на помещиков. Индийская буржуазия чувствует, что дни ее уже сочтены.
   В стачечной и баррикадной борьбе пролетариата, в массовых восстаниях порабощенного крестьянства, в победе китайских советов, в строительстве социализма в СССР она слышит сигналы своей собственной гибели. В перспективе борьбы индийского рабочего класса и основных масс крестьянства она видит образ советского Китая, она видит образ индийских советов.
   Попытки буржуазии воздействовать на массы особенно усилились в связи с самостоятельным политическим выступлением индийского пролетариата.
   Еще. в 1908 г. в связи с демонстрациями и стачками бомбейских рабочих по поводу ареста Тиллака -- буржуазного демократа, вождя индийских "экстремистов" -- Ленин писал: "Пролетариат и в Индии дорос уже до сознательной политической массовой борьбы, -- а раз это стало так, песенка англо-русских порядков в Индии спета" (Соч., т. XII, стр. 306, изд. 3).
   Именно в этот предвоенный и последующий за ним период индийская буржуазия лихорадочно стремится воздействовать на массы, пытаясь впрячь пробуждающееся рабочее и крестьянское движение в колесницу буржуазно-реформистского национализма.
   Боязнь перед пробуждающимся рабочим классом и крестьянством толкает ее на сделку с империализмом.
   Индийский пролетариат по сокращенной, т. с. революционной методе наверстывает свою исторически сложившуюся и феодально-империалистическим режимом обусловленную отсталость и в совершенно иных условиях осуществляет то, что согласно меньшевистским и оппортунистическим догмам II Интернационала он должен был делать лишь после победы отечественной буржуазии. Эта исторически обусловленная отсталость пролетариата и его авангарда в свою очередь обусловила и то, что в стране неописуемой нищеты трудящихся масс, в стране самой варварской экеплоатации буржуазии и помещикам до поры до времени удавалось задерживать революционный энтузиазм эксплоатируемых классов.
   Неорганизованность и территориальная разобщенность крестьянского движения, бессознательная доверчивость рядового представителя многомиллионной крестьянской массы, мучительный и трудный путь организационно-политического оформления пролетарского партийного авангарда создавали сравнительно благоприятную обстановку для попыток буржуазии и помещиков дезорганизовать силы революции. Только благодаря этому буржуазии на протяжении длительного периода удавалось прикрывать глубочайшие взаимные противоречия и классовые антагонизмы пеленой общенационального единства. Это небезуспешно использовалось реформистскими шарлатанами "левой" фразы, которые не прочь были дурачить массы болтовней об "индийском социализме", начиненном ими "ненасилием", "самоочищением", "самопожертвованием" и пр.
   В первый период подъема рабочего и крестьянского движения в колониальных и полуколониальных странах, развернувшегося непосредственно после войны и под прямым влиянием Октябрьской революции, пролетариат, находившийся в первых рядах бойцов за национальное освобождение, не выступал еще самостоятельно.
   "Первый период подъема рабочего движения в колониальных и полуколониальных странах (примерно 1919 -- 1923 гг.) органически связан с общим подъемом национально-революционного движения, последовавшим за мировой войной, и характеризуется подчинением классовых интересов рабочего класса интересам антиимпериалистической борьбы, возглавлявшейся туземной буржуазией. Поскольку рабочие забастовки и другие выступления носят организованный характер, они обычно организуются мелкобуржуазной интеллигенцией, ограничивающей требования рабочих вопросами национальной борьбы" (из резолюции VI конгресса Коминтерна по национально-колониальному вопросу, No 21).
   Из этого совершенно бесспорного положения кое-кто делает вывод о том, будто: 1) во время первого послевоенного революционного подъема в Индии "рабочий класс держался в стороне от великой массовой борьбы", 2) что во главе движения стояла мелкая буржуазия и 3) что гандизм в ту эпоху был идеологией и политикой мелкой буржуазии в Индии.
   Политическая ошибочность и вредность подобной оценки первого послевоенного подъема революции в Индии -- очевидна. Абсолютно неверно, будто индийский рабочий класс в то время являлся лишь посторонним зрителем ожесточенной классовой борьбы в стране. Стоит только вспомнить пенджабское восстание 1919 г., во время которого в ряде городов широкие пролетарские и полупролетарские массы показали образцы самоотверженной, упорной массовой политической борьбы; стоит лишь указать на ахмедабадское восстание 1919 г., когда рабочие вместе с городской беднотой вели в ряде случаев баррикадные бои с полицией и войсками; стоит вспомнить массовые выступления бомбейских рабочих на всем протяжении 1919 -- 1923 гг., чтобы понять всю-фальшь и истинный классовый смысл подобной клеветнической оценки роли и участия индийского рабочего класса в массовой политической борьбе, начавшейся непосредственно после войны. Рабочий класс не имел еще самостоятельной политической партии, он тогда еще не противопоставил себя окончательно национальной буржуазии и ее блоку с помещиками, он еще не вел за собой широкие массы крестьянства и мелкой городской буржуазии.
   Вместе с тем абсолютно неправильно также утверждение о политической гегемонии мелкой буржуазии в массовом движении того времени. Движение 1919 -- 1923 гг. идейно-политически и организационно возглавлялось национальной буржуазией, сумевшей использовать в своих целях антиимпериалистическое недовольство масс и особенно мелкой буржуазии и крестьянства. Индийской буржуазии удалось тогда установить свой контроль над движением широких масс антиимпериалистически настроенной мелкой городской буржуазии и интеллигенции, подобрать из этой среды энергичных и ревностных проводников гандистской тактики и политики, которые всячески старались сдерживать нарастание подлинно революционной борьбы среди рабочего класса и крестьянства и стремились ее возглавить, чтобы обезглавить. Приписывать мелкой буржуазии и буржуазной интеллигенции роль гегемона в движении 1919 -- 1923 гг. -- значит не понимать того решающего обстоятельства, что в обстановке слабой диференцированности классовых отношений и несамостоятельности пролетариата сама мелкая буржуазия и буржуазная интеллигенция стояли на платформе национальной буржуазии и осуществляли ее социальный заказ. И когда в отдельных районах страны, на отдельных участках массового движения революционные методы борьбы рабочего класса и крестьянства брали верх над предательской тактикой национального конгресса, когда они разрывали рамки гандизма, это сигнализировало начало краха и банкротства именно буржуазного, а не мелкобуржуазного руководства. Индийская мелкая буржуазия самостоятельной роли ни в первом революционном подъеме, ни ныне не играла и не играет. Если ее лучшая революционная часть ныне переходит на позиции активной борьбы под руководством пролетариата, то 10 -- 12 лет назад ее революционность в лучшем случае выражалась в одиночных выстрелах горсточки героических террористов, разочаровавшихся в гандизме.
   В связи с мировой войной 1914 -- 1918 гг. индийская буржуазия лелеяла тщетную надежду: мирным путем добиться самоуправления или по крайней мере вплотную придвинуться к государственному пирогу, для того чтобы в меру своих силу используя всякую возможность, перекладывать народное добро в свой карман. В своих классовых стремлениях увеличить свою долю в ограблении народа, в попытках использовать ситуацию, созданную мировой войной, буржуазия выделила из своей среды целую плеяду политиков и экономистов, которые на словах с большой резкостью нападали на империалистический режим в Индии: высказываясь против возрастающего угнетения крестьянства со стороны империалистов и помещичьего класса, они разрабатывают планы и программы, которые оставляют этот гнет в полной силе, но одновременно дают заманчивую видимость ослабления этого гнета.
   Своими криками они стараются парализовать самостоятельное политическое движение рабочего класса и крестьянства, выбивающихся из-под национал-реформистского руководства. Борьба с "левыми" со стороны коммунистического авангарда остается его главнейшей задачей, особенно в настоящее время, когда острейший кризис гандизма сопровождается систематическими попытками "левых" гандистов удержать массы под влиянием буржуазии и парализовать или по крайней мере ослабить темпы их перехода на позиции коммунизма.
   Национал-реформистская буржуазия своей экономической политикой в период текущего кризиса пыталась обеспечить путем антианглийского, а затем и антияпонского бойкота промышленное оживление и процветание торговли. Это ей не удалось.
   Своими многочисленными предательствами, совершенными ею за круглым столом конференции, вырабатывавшей так называемую новую "федеративную конституцию", своим сотрудничеством с империализмом, стыдливо провозглашенным ею в связи с предполагаемым введением новой "конституции", отменой кампании неплатежа налогов и гражданского неповиновения, своими собственными руками, шаг за шагом, рассеивала она ею же взращенные иллюзии о мирном завоевании "свараджа".
   Война между рабочим классом и буржуазией за народ, за массы, война между обоими классами становится все более ожесточенной и открытой. Она глубоко пронизывает всю современную общественную жизнь страны. Она становится все более ясной даже для тех, кто еще несколько лет тому назад спал непробудным сном политической пассивности. В этом ее величайшая будирующая сила. Фактически принимая так называемую конституцию, индийская буржуазия тем самым еще раз доказывает, что ее собственное существование теснейшими узами связано с существованием империалистического режима в Индии, что ее собственное положение может обеспечиваться без помощи империалистического деспотизма и произвола. Она еще раз перед лицом массового возмущения снизу и давления империализма сверху отказалась от ею же широко распропагандированных "великих принципов ответственного правительства" и рекомендует теперь народу заняться крохоборческим "конструктивизмом малых дел". В этом отношении об индийской буржуазии можно сказать словами Маркса, что ей "скорее свойственна коммерческая привычка прикарманивать наличные выгоды, предоставляя принципам заботиться самим о себе".,
   Очередное излияние верноподданнических чувств по адресу Британской империи, новый прилив лояльности, принятие гнуснейшей конституции, -- все это обеспечивает индийской буржуазии некоторые частичные уступки, экономическое и политическое значение которых отнюдь не может изменить ее подчиненного капитализму положения, и тем более ни на йоту не улучшает исключительно тяжелого экономического и правового положения трудящихся масс.
   И когда сугубо деловые люди из лагеря индийской буржуазии, больше всего жаждущего мира и спокойствия, пишут -- "мы находимся в периоде дальнейшего раздробления нашей политической жизни", понимая под этим отход масс из под гандистского руководства; когда они пишут, что "фактическое умирание конгресса... отказ от. гражданского неповиновения и невозможность возобновить его, создали в нашей политической жизни серьезный тупик", что "силы национализма ослаблены и развалились", что "политический престиж Махатмы явно скатился вниз", что "развал движения гражданского неповиновения разрушил мораль нового класса политических работников, которых Ганди вывел на политическую арену" -- то и из этих панических заявлений индийских капиталистов для индийских революционеров вытекает необходимость дальнейшего еще более глубокого разоблачения гандизма и национал-реформизма, все еще стоящего преградой на пути революции.
   Гандизм переживает острейший в своей истории кризис. Старые методы, пути, формы обмана масс в процессе борьбы разоблачаются. Лагерь буржуазии охвачен глубоким замешательством. Значительные массы мелкобуржуазных и интеллигентских "копьеносцев национального движения" разочаровываются. На очереди раскол национального конгресса. В различных провинциях, как грибы после дождя, появляются верхушечные "рабочие" партии, пытающиеся подчинить революционные массы псевдорадикальной фразеологии своих программ и тем самым сохранить буржуазный контроль над массовым движением. Буржуазный национал-реформизм делает отчаянные попытки гальванизировать свое былое почти безраздельное влияние, пользуясь тем, что новое пролетарское руководство движением организационно еще крайне слабо, новые формы организации и движения масс еще не отлились, новые методы и способы политического и организационного влияния пролетариата; находятся еще в стадии становления. Буржуазно-помещичий национал-реформизм пытается изжить свой острейший внутренний кризис на путях некоего обновления своей программы, некоей "смены вех".
   С циничной откровенностью деловой орган индийской промышленной и банковской буржуазии "Indian Finance" повествует о путях, "подновления" буржуазного национализма.
   Давая оценку современного положения конгресса, он пишет: "Конгресс, показавший... на какие великие дела он был способен в прошлом, ныне уже не в том положении, чтобы он мог, взять на себя такие задачи. Отмена гражданского неповиновения разрушила его престиж. Правительство разбило вдребезги его организацию. У него нет ни людей, ни денег. Его вожди впали в уныние. Его программа не может поддерживать то, что он проповедывал вначале. Ясно, что конгресс, как националистическая партия, должен будет реорганизоваться, прежде чем пытаться ставить перед собой какие-либо определенные задачи".
   Весьма невысоко оценивая политические способности современного национального конгресса, этот же орган требует его "реконструкции".
   "Что мы сейчас требуем -- это только реконструкции духа нашей общественной жизни. Мы боимся, что при отсутствии хорошей руководящей национальной партии страна будет брошена в руки групповых политиков и ищущих собственных выгод авантюристов, что политическая жизнь замкнется в узкий провинциальный круг и что условия будут идеальными для продвижения всякого рода частных интересов".
   Признавая необходимость восстановления падающей роли; буржуазно-помещичьего руководства, "Indian Finance" прикидывается дурачком и требует, чтобы "реорганизация" конгресса была произведена без "воскрешения старых связей с хлопчатобумажными фабрикантами, заминдарами и прочими группами с узкими интересами", доказавшими "в конце концов свою враждебность общему делу".
   "Что нам нужно -- так это партия, популярная среди нации, влиятельная, способная отразить всякое нападение на народное благо со стороны групп с особыми интересами как внутри Индии, так и вне ее".
   Таковы настроения индийской буржуазии, отлично понимающей, что при определенных условиях молодая коммунистическая партия индийского пролетариата может оказаться способной превратить острейший внутренний кризис национал-реформизма и гандизма в полную ликвидацию его влияния в массах. И именно потому, что это есть вопрос борьбы, вопрос жизни или смерти буржуазного контроля над массовым движением, именно поэтому национальная буржуазия сейчас особенно усердно и настойчиво выдвигает и консолидирует "левый" заслон против возмущения снизу, против возможности гибельного для ее влияния массового прорыва фронта ее руководства.

II

   В развитии гандизма можно наметить следующие основные этапы.
   Возникновение и начальный период гандизма можно отнести к 1905 -- 1907 гг. Этот период характеризовался довольно широким подъемом революционного движения, охватившего по преимуществу Бенгал, и небывалым ранее развитием антиправительственного террора так называемых "экстремистов". Гандизм, находясь в органической связи и преемственности с политикой и тактикой индийских "модератов" -- партии торговой и по преимуществу промышленной буржуазии, сторонников мирной реформаторской деятельности и сотрудничества с империализмом, выступил в этот период активным противником антианглийского террора "экстремистов" (Тиллак и другие) и революционного движения масс.
   Политическая задача гандизма состояла тогда в том, чтобы, не допуская революционного насилия по отношению к империализму и его реакционным феодально-помещичьим союзникам, использовать через посредство определенных организационных форм (мирный бойкот английских товаров и т. д.) антиимпериалистическое недовольство масс и завоевать мирным путем -- бойкотом английских товаров и пр. -- внутренний рынок Индии как базу для развития собственной индийской промышленности. Вторая задача гандизма в этот период состояла в том, чтобы защитить интересы бенгальских феодалов-помещиков, которые благодаря административному разделу провинции, проведенному лордом Керзоном, были несколько ущемлены английским империализмом, пытавшимся снизить долю бенгальских помещиков в ренте, взимаемой ими с бенгальских крестьян.
   Классовая сущность гандизма уже в этот период выявилась совершенно отчетливо.
   В период 1907 -- 1918 гг. Ганди пытается использовать в интересах индийской торговой буржуазии недовольство и борьбу индусов, эмигрировавших в Южную Африку и находившихся там в невыносимых правовых и экономических условиях существования. Когда бастующие горняки-европейцы предложили Ганди совместные действия с индийскими кули, он наотрез отказался, сорвав общий фронт пролетарской солидарности белых и цветных рабочих. Не менее характерно, что, организуя кампанию мирного сопротивления против ограничения прав индийских иммигрантов в Южной Африке (паспортизация, резерваты, подушная подать и т. д.), Ганди не только не пытался вовлечь в борьбу угнетенные негритянские массы, но прямо помогал империалистическому правительству потопить в крови восстание негров-зулусов. На африканской почве складываются основные программные и тактические установки гандизма: отрицание классовой борьбы, теория и тактика "ненасилия", "свадеши", бойкота, движения несотрудничества и гражданского неповиновения. На африканской почве гандизм на практике проводил отказ от революционного насилия масс при одновременном признании и поддержке контрреволюционного насилия господствующих классов против масс (англо-бурская война, восстание зулусов, предательство движения индийских контрактовых рабочих).
   В этот период Ганди пишет свою знаменитую книгу "Хинд Сварадж". В своем учении он как бы обобщает опыт революционного подъема 1905 -- 1907 гг. с точки зрения буржуазно-помещичьего блока. Мелкобуржуазному демократу Тиллаку, проповеднику насильственного свержения власти империализма, Ганди противопоставляет учение о моральной недопустимости насилия угнетенных против угнетателей. Ганди проклинает на словах город, капитализм, железные дороги, "западную сатанинскую цивилизацию"; проповедует возврат к натуральному хозяйству и ручному труду. В то же самое время в своей практической деятельности Ганди отстаивает таможенный протекционизм против английского импорта, ограждение индийского рынка в интересах развития туземной фабричной промышленности.
   Периоды войны, послевоенного и нынешнего революционного подъема являются периодами наиболее активной политической деятельности Ганди.
   Во время империалистической войны Ганди проявил не только полную лойяльность к британскому империализму, но даже больше того, он выступил в роли его прямого агента. Ореол славы, который окружал его после возвращения на родину за те "деяния", которые им были совершены в Южной Африке в отношении защиты, угнетавшихся там эмигрантов-индусов, этот ореол славы был им самим использован на потребу британского империализма. Ганди открыто становится агентом британского империализма по рекрутированию солдат для британской армии. Особого размаха достигает его деятельность в 1918 г., когда державы Антанты собирали последние силы, чтобы раздавить Германию. Он принимает участие в специальной военной конференции 1918 г., созванной вице-королем для изыскания средств на продолжение войны. После конференции Ганди обращается к вице-королю с письмом, в котором пишет:
   "Если бы я мог заставить своих соотечественников вернуться назад, я заставил бы их снять все резолюции конгресса и не шушукаться о самоуправлении или ответственном правительстве во время войны. Я заставил бы Индию отдать всех ее здоровых сынов в жертву империи в этот критический момент, и я знаю, что через этот свой поступок Индия стала бы наиболее любимым членом империи, и все расовые различия стали бы делом прошлого".
   В этом направлении Ганди потрудился на славу. Немало "здоровых сынов родины" были использованы как пушечное мясо, немало их полегло в песках Месопотамии, Восточной Африки и на полях Европы. Эта "гуманитарная" деятельность Ганди была хорошо оценена британскими империалистами, неоднократно дававшими хвалебные отзывы о его патриотизме.
   Таким образом во время войны Ганди выступил в качестве приказчика британского империализма и агента его милитаристической политики. Разумеется, все это делалось в расчете на то, что Англия будет платить соответственными политическими и экономическими уступками. Ганди выступал врагом индийских трудящихся масс. Всю эту предательскую политику, разумеется, он прикрывал болтовней о "любви к ближнему".
   Что делали Ганди и гандисты во время первой сатьяграхи, начатой накануне пенджабского восстания?
   Районами пенджабского восстания являлись: Амритсар, Лиальпур, Гуджранвала, Касур, Вазирабад, Лахор. Участниками его были городская беднота, ремесленники, рабочие, крестьянство, которое на первых порах выступает по преимуществу против правительственных чиновников. Восставшие разрушают железные дороги, станции, мосты, уничтожают телеграфную связь, сжигают налоговые списки, пускают под откосы воинские поезда, уничтожают полицейских. Попутно с этим восстанием усиливается революционный напор масс в Бомбее, Ахмедабаде, Калькутте -- в этих пролетарских центрах страны, -- доходящий кое-где до баррикадных боев. В Ахмедабаде рабочие завладели городом и держали его в своих руках в течение двух дней. Страна, была объята пламенем восстания, далеко превосходящим прежние отдельные вспышки и крестьянские выступления. Англичане, вооруженные бронепоездами, аэропланами, бронированными автомобилями, имеющие в своих руках отборные войска и все превосходство военной техники, всей мощью концентрированного насилия обрушиваются на восставших и в течение месяца подавляют их, уничтожая пленных, организуя карательные отряды, военно-полевые суды и массовые порки. Что в это время делают Ганди и гандисты?
   Ганди пытается пробраться в Пенджаб. С какими целями? Предоставим слово самому Ганди. "Я совершенно убежден, что если правительство не помешало бы моему приезду в Пенджаб, я смог бы оказать там значительную помощь в деле поддержания мира и порядка" (см. текст настоящей книги, стр. 256). На пути туда его задерживают в Ахмедабаде, где он прямо предлагает местной полиции свои услуги по водворению порядка. Он обращается к рабочим с увещаниями отказаться от насилия, говорит им о смертном грехе, развертывает свою теорию любви к врагам, деморализуя восставших. В остальных городах гандисты удерживают массы от выступлений и сотрудничают с полицией.
   Ганди и его конгрессисты открыто выступают в роли агентов британского империализма. Недаром поэтому в правительственном отчете, вышедшем в 1920 г., говорится о Ганди:
   "В минуты беспорядка его влияние целиком было брошено на сторону поддержания права и порядка".
   Той же предательской тактики держались гандисты и в последующих событиях.
   Движение 1919 -- 1922 гг., в котором участвовали самые широкие массы, заинтересованные в свержении британского империализма, в разрешении аграрного и рабочего вопросов, прорывалось -- все чаще и чаще -- вооруженными восстаниями масс. Так было в Ауде, в Соединенных провинциях, на юге Индии, в Бомбее и Калькутте. Вот почему верный своей тактике Ганди в самый разгар движения заявлял:
   "Мы должны считать арест и заключение в тюрьмы нормальным явлением в жизни всякого сторонника отказа от сотрудничества с правительством. К этому мы доля-сны стремиться, как солдат, идущий в бой, стремится к смерти. Наш успех будет обеспечен тогда, когда тысячи людей будут посажены за тюремную решетку без всякой вины со своей стороны, как овцы, которых гонят на бойню" [Р. Ролан, Ганди, стр. 62]. Может ли быть лучший приговор этой "горе-философии", чем слова самого Ганди. И как бы в ответ Ганди, тактика которого привела к гибели стольких жизней, лорд Сиденгем в английской палате лордов констатирует:
   "По вине Ганди до сих пор уже погибло в Индии столько народу, сколько не погибло при подавлении самых серьезных восстаний, известных нам из истории Индии".
   Картина для богов: английский лорд сокрушается о жертвах, а Ганди гонит их на убой, не давая им возможности хотя бы самозащиты!
   1921 год, особенно конец его, являлся кульминационным пунктом первого послевоенного подъема индийской революция. На 1921 г. падает наивысший подъем рабочего движения. Число бастующих -- 500 тыс. человек. Число потерянных рабочих дней -- 6,5 млн. В одной Бенгалии за 1921 г. произошло свыше 150 забастовок с потерей 2,6 млн. рабочих дней. Повсеместно организуются профсоюзы. В 1920 г. происходит первый конгресс профсоюзов с представительством от 500 тыс. рабочих. В 1921 г. второй конгресс собирает уже представителей от миллиона рабочих. Но профсоюзы все еще в руках национал-реформистов. Классовое самосознание пролетариата растет. Все громче звучит его голос, что "враг не только вне страны, но и внутри ее". Все чаще экономические забастовки кончаются победой рабочих.
   На 1920/21 г. падают особенно активные выступления крестьянства: аудское восстание зимой 1920 г., моплское восстание в 1921 г. в Малабаре, серьезные волнения в Раджпутане, волнения в Пенджабе и движение "акали", -- все это вместе с рабочим движением ставит перед конгрессом еще более остро проблему дальнейшего овладения массами.
   Гражданское неповиновение, которое еще не объявлялось конгрессом, явочным порядком начинает проводиться на местах. Во многих местах крестьяне отказываются от уплаты налогов, изгоняют правительственных чиновников, отказываются от военной службы и т. д. Движение вопреки воле конгресса начинает переходить в открытую революцию. В ноябре 1921 г. в Индию приезжает принц Уэльский. Всеобщий национальный хартал, объявленный по случаю его приезда, проходит блестяще. Бомбейский пролетариат проводит мощные демонстрации, которые сопровождаются столкновениями с полицией и перерастают в баррикадную борьбу. Ганди налагает на себя пост по случаю убийства полицейских, этих, по его словам, "жертв долга, погибших по причине хулиганства разнузданных элементов рабочих кварталов".
   В такой обстановке в конце 1921 г. собирается знаменитая ахмедабадская сессия национального конгресса. Внутри конгресса под непосредственным влиянием массового движения происходит дальнейшая дифференциация. Предложение "левых" "добиваться полной независимости Индии вне Британской империи всеми возможными и необходимыми для этого мерами" проваливается, и конгресс большинством голосов принимает формулировку о том, что независимость Индии может быть достигнута только "законными и мирными" средствами. Конгресс явно топчется на месте, продолжая тактику мирного бойкота, которая уже не удовлетворяет массы. Конгресс начинает борьбу против масс на стороне правительства, помощью которого он воспользовался, освободившись от своих левых элементов. Одновременно конгресс, отдавая дань своим прошлым обещаниям, облекает Ганди диктаторскими полномочиями, предоставляя ему единоличное право решать вопрос о гражданском неповиновении в каждом конкретном случае, Конгресс хитрил. Хитрил и Ганди. Вместо широковещательных, лозунгов о всеобщем гражданском неповиновении, так революционно звучавших в начале движения, Ганди наконец соглашается объявить гражданское неповиновение..., но лишь в одном небольшом округе Бомбейского президентства в Бардоли. 9 февраля 1922 г. начинается этот лабораторный эксперимент гражданского неповиновения. Но увы! Гражданское неповиновение вопреки воле конгресса выходит за пределы указанного округа, превращаясь в ряде мест в открытые крестьянские восстания.
   В конце февраля происходит стычка крестьян с полицией в местечке Чаури-Чаура, в которой гибнет около 20 полицейских. Напуганная массовым революционным движением, а также под давлением британского империализма, буржуазия сдает все своя позиции, провозгласив прекращение всякого движения, демонстраций, митингов и пр. Это предательство нашло свое выражение в знаменитой бардолийской резолюции, принятой исполкомом конгресса в марте 1922 г. Приводим весь текст этой исторической резолюции:
   
   "1. Исполнительный комитет сожалеет о бесчеловечном поведении толпы в Чаури-Чаура, которая зверски убила полицейских и бессмысленно сожгла полицейский пост.
   2. Ввиду того, что насильственные выступления происходят всякий раз, когда объявляется массовое гражданское неповиновение, что свидетельствует о недостаточной подготовленности страны к ненасилию, исполнительный комитет конгресса постановляет о прекращении массового гражданского неповиновения и предлагает местным комитетам конгресса советовать земледельцам уплачивать земельные подати и все другие государственные налоги и прекратить всякую другую деятельность наступательного характера.
   3. Приостановка массового гражданского неповиновения будет продолжаться до тех пор, пока атмосфера станет достаточно ненасильственной для того чтобы обеспечить невозможность повторения таких жестокостей, которые имели место в гор. Горакпуре, или такого хулиганства, которое имело место в Бомбее и Марасе 17 ноября и 13 января.
   4. Все демонстрации волонтеров и открытые митинги для выражения недоверия властям должны быть прекращены.
   5. Исполнительный комитет предлагает работникам и организациям конгресса уведомить крестьян, что воздержание от уплаты земельной ренты заминдарам (помещикам) противоречит решениям конгресса и вредит насущным интересам страны.
   6. Исполнительный комитет заверяет заминдаров, что движение конгресса отнюдь не намеревалось посягать на их законные нрава, и комитет желает, чтобы даже в тех случаях, когда райоты (крестьяне) имеют претензии, удовлетворение достигалось бы взаимными соглашениями и арбитражем".
   
   Конгресс открыто стал на сторону помещиков и правительства. Это было не ново: еще за год до этой резолюции, в марте 1921 г., по поводу событий в Соединенных провинциях (аудское восстание) конгресс выпускает обращение к крестьянам:
   "Крестьяне не должны пускать в ход своих палок и ножей, крестьяне не должны грабить поместья, крестьяне должны покорить каменное сердце врагов своей любезностью и любовью. Попытка добиться своей цели путем отказа платить законную ренту помещику или выполнять на него повинности представляет аморальный поступок. Крестьяне не должны воровать".
   10 марта 1922 г. был арестован Ганди. Его арест не вызвал никакого протеста.
   Революция провела резкую дифференциацию классовых сил, размежевала единый национальный фронт, показала массам, на кого можно рассчитывать, кто может и кто не может быть руководителем. На суде в своем последнем слове Ганди говорил:
   "Непротивление есть первый и последний закон моей веры. Но мне надо было выбрать: либо подчиниться политическому строю, который, как я считаю, принес непоправимый вред моей стране, либо подвергнуться опасности, которая грозит в случае проявления неистовства моего народа, когда он узнает правду из моих уст". Так Ганди и конгресс открыто капитулировали перед империализмом.
   Политическое оживление в стране вновь началось в конце 1927 г. В течение пяти долгих лет, отделяющих новый революционный подъем от революционного движения эпохи (1919 -- 1922 гг.), заполненных жесточайшей реакцией империализма и почти полным политическим застоем в стране, индийский пролетариат медленно, но верно усваивая уроки предательства буржуазии, готовился к новым боям.
   После 1927 г., который показывает самую низкую точку на кривой стачечного движения пролетариата, 1928 г. дает небывало резкий подъем рабочего движения, определившего собою новую расстановку классовых сил в стране. Это новое прежде всего состояло в том, что рабочее движение стало важнейшим, в основном политически самостоятельным фактором наступившего революционного подъема. Новый революционный подъем в Индии Начался как подъем революционного движения пролетариата, которое дало толчок общему политическому оживлению в стране и раньше всего движению городской мелкой буржуазии, а затем и крестьянскому движению.
   Приводимые ниже данные о стачечном движении пролетариата на территории Британской Индии с достаточной ясностью взрывают тот факт, что основной движущей силой подъема антиимпериалистического движения в Индии был индийский пролетариат, поднявший своей борьбой трудящиеся массы Индии.
   

Год

Количество забастовок.

Колич. стачечников (в тыс.)

Колич. потерь раб. дней (в тыс)

1921

400

531

6 638

1922

273

435

3 975

1923

215

282

5 052

1924

133

312

8 731

1925

134

270

12 019

1926

128

186

1097

1927

129

131

1097

1928

203

507

31647

1929

141

531

12 165

1930

148

196

2.261

   Какова же была позиция Ганди в годы нового революционного подъема, в период острой стачечной борьбы:
   "Хороший слуга должен служить своему хозяину даже без жалованья".
   "Я боюсь масс больше, чем правительства".
   С такого рода речами Ганди выступал на конференции ахмедабадских профсоюзов в 1928 г. в момент всеобщей бомбейской забастовки. Когда Ганди сообщили о бедственном положении детей и жен бастующих бомбейских рабочих, он ответил: "Пусть их мужья и отцы скорей становятся на работу".
   В начале 1930 г. уже после Лагорского конгресса, принявшего! резолюцию о независимости, Ганди патетически восклицал:
   "Я никогда не смогу быть врагом англичан, даже если они нагромоздят дальнейшие несправедливости на Эверест несправедливостей, которые уже воздвигли их представители. Англичане, являющиеся или не являющиеся представителями власти, желающие остаться в Индии, находятся под нашей охраной. Мы, противники, насилия, должны считать себя ответственными за их безопасность".
   В это же самое время Ганди, усиленно пропагандируя свою пресловутую теорию "ненасилия", мобилизовал силы для борьбы с революцией. Он говорил:
   "Под флагом гражданского неповиновения мы соберем воедино все силы ненасильственного мира, для того чтобы остановить бурный прилив растущего насилия. Только это и может остановить бешенство приближающегося насилия".
   В письме к вице-королю Ганди писал:
   "Всем известно, что влияние партии насилия растет, хотя она кажется в данный момент мало организованной и незначительной... Мой опыт, как бы он ни был ограничен, показал, что отказ от насилия может обладать большой активной силой. Я намерен эту силу двинуть и против насилия британского правительства и против неорганизованных сил растущей партии насилия, сложить руки означало бы предоставить поле борьбы этим двум силам".
   Ганди под флагом беспристрастной борьбы на два фронта фактически выполнял поручение буржуазии и империализма: стать между империализмом и надвигающейся революцией, отвлечь революционизирующиеся массы на путь непротивленческой борьбы, помогая тем самым империализму мобилизовать свои силы для разгрома пролетариата раньше, чем этот последний завоюет и окончательно закрепит за собой своего союзника -- крестьянство.
   Вот содержание требований Ганди, адресованных вице-королю в качестве ультиматума, выполнение которого повлекло бы за собой отмену решения конгресса о кампании гражданского неповиновения. Каковы эти требования? B чем их объективный смысл? Ганди требует:
   1. Запрещения продажи спиртных напитков.
   2. Снижения курса рупии до 1 шиллинга 4 пенсов вместо ныне существующего 1 шиллинга 6 пенсов.
   3. Снижения поземельного налога на 50 %.
   4. Отмены соляного налога.
   5. Снижения военных расходов и жалованья высшим чиновникам на 50%.
   6. Повышения пошлин на иностранные ткани.
   7. Принятия правительством закона о предоставлении индийскому национальному капиталу исключительного права каботажного плавания.
   8. Освобождения политических заключенных, за исключением осужденных за убийство.
   9. Ликвидации охранного отделения или передачи его под общественный контроль.
   10. Предоставления права носить оружие для самозащиты.
   Эти жалкие реформистские требования являются требованиями самой индийской буржуазии, пытающейся задержать отдельными уступками, выторгованными у империализма (снижение поземельного, отмена соляного налога), революционизирование крестьянских масс. Характерно, что среди этих требований нет ни одного, которое означало бы коренное изменение в соотношении классовых сил в стране, ни одного, направленного на ликвидацию власти феодалов и британского империализма.
   На это буржуазия пойти не могла и не может. Ее основная стратегическая задача состояла и состоит в том, чтобы преграждать крестьянству путь к революции, лишая пролетариат его единственно последовательного союзника. Одновременно она договаривается с империализмом и выторговывает у него отдельные уступки, используя для этого, конечно, только в "ненасильственных" формах, недовольство масс.
   Ганди отлично проводил этот стратегический предательский план. Он писал:
   "Когда крестьянство полностью поймет смысл своего плачевного положения и узнает, что оно не результат судьбы, которая привела его к столь беспомощному положению, а результат существующей власти, тогда оно, лишенное всякой помощи, со всей своей страстностью уничтожит все различия между конституционными и неконституционными, мирными и насильственными методами борьбы. Конгресс собирается повести крестьянство по правильному пути" (т. с. по пути предательства их действительных интересов).
   Небезынтересно отметить, что примерно к этому же времени относятся наиболее откровенные высказывания Ганди, окончательно разоблачающие... его "чаяния" о втором пришествии "золотого века" -- эпохи общинного строя Индии. Ганди писал:
   "Нам нечего бояться капитализма, ибо капиталистическому способу производства надо еще многое кое-что переломать в Индии. Индия не является удобной почвой для коммунизма. Во всяком случае капиталистическое производство должно еще сыграть свою роль в стране". В этом заявлении Ганди выступает в роли откровенного идеолога буржуазии, апологета капитализма, поборника капиталистического наемного рабства.
   Соглашение Ганди -- Ирвин вошло в послевоенную историю Индии как одно из самых гнусных предательств индийской буржуазией интересов широчайших масс народа. Каждый шаг индийской буржуазии, любое политическое мероприятие, предпринятое ею в ходе нынешнего революционного подъема, все ее тактическая линия является глубочайшим подтверждением правильности характеристики классового положения индийской буржуазии, данной т. Сталиным в 1925 г. накануне нового революционного подъема. Тов. Сталин в своей речи на собрании в КУТВ говорил:
   "Основное и новое в условиях существования таких колоний, как Индия, состоит не только в том, что национальная буржуазия раскололась на революционную и соглашательскую партии, но, прежде всего, в том, что соглашательская часть этой буржуазии успела уже сговориться в основном с империализмом... заботясь об интересах своего кошелька больше, чем об интересах своей собственной родины; эта часть буржуазии, наиболее богатая и влиятельная, обеими ногами становится в лагерь непримиримых врагов революции, заключив блок с империализмом против рабочих и крестьян своей собственной страны".
   Ганди -- этот либеральный соглашатель и помощник империализма, внутренний жандарм империализма в среде индийского народа -- пуще всего боится борьбы индийского пролетариата за гегемонию в национально-освободительном движении, за руководство крестьянскими массами. Обращаясь к бомбейским рабочим вслед за заключением предательски антинародного соглашения с вице-королем лордом Ирвином, Ганди заявлял: "Указывалось, что мы ничего не сделали в интересах рабочих. Я хочу внести ясность в этот вопрос. Я никогда не изменю рабочим (?!), по я должен сказать вам, что я не подготовлен к тому, чтобы звать вас сегодня на борьбу с индийскими капиталистами. Сегодня я хочу изгнать иностранных капиталистов, которые высасывают кровь из масс. Если придет время, я не остановлюсь перед борьбой с индийскими капиталистами, если они не прекратят (?!) эксплоатацию рабочих. Сегодня мы не можем бороться с двумя врагами. Давайте поборем одного, и тогда не будет трудно, если это будет нужно (?!), побороть другого врага, выращенного в нашей собственной стране".
   Что говорит Ганди крестьянам?
   На одном из митингов Ганди, представляясь наивным простачком, якобы ничего не знающим и ничего не слышавшим о борьбе крестьян за землю, заявлял следующее:
   "Мне сказали: "Отдайте землю крестьянам". Но нельзя ли мне узнать, где те крестьяне, которые требуют, чтобы земля была возвращена им обратно. Я просто не встретил ни одного крестьянина, который сказал бы мне, что нужно уничтожить лендлордов, заминдаров и индийских принцев".
   После утверждения конгрессом в Карачи соглашения с Ирвином Ганди заявил специальной делегации помещиков:
   "Конгресс не ведет политики, враждебной крупному землевладению, и не будет вести агитации за неплатеж налогов. Конституция, за которую борется национальный конгресс, ничуть не затронет прав и привилегий помещиков.
   Мы не хотим, чтобы арендаторы выступали против заминдаров. Мы можем заверить заминдаров, что в конституции независимой Индии их права будут надлежащим образом соблюдаться, и я призываю заминдаров оказать поддержку национальному конгрессу".
   Во время поездки в Лондон на конференцию "круглого стола", имевшую целью выработать новую конституцию Индии -- конституцию еще более тесного единения империализма с феодалами, помещиками и князьями, с компрадорской буржуазией, конституцию контрреволюционного сотрудничества национальной буржуазии с империализмом, дабы организовать совместное наступление на растущее рабочее и крестьянское движение в стране, Ганди имел следующую любопытную беседу с индусами-студентами, находящимися на обучении в Лондоне.
   Вопрос. Не думаете ли вы, что крестьяне и рабочие правы, ведя классовую борьбу для того, чтобы раз и навсегда добиться экономического и социального освобождения, сняв с себя тяжесть содержания паразитических классов общества?
   Ганди. Нет, я сам веду революцию от их имени, но это есть ненасильственная революция.
   Вопрос. Вашим движением за сокращение ренты в Соединенных провинциях вы только слегка облегчаете условия жизни крестьянства, но не бьете по самой системе.
   Ганди. Да, но вы не можете сделать все сразу и одновременно.
   Вопрос. Князья и помещики посажены англичанами, вы же ищете себе поддержки в массах, массы же однако видят в них своих врагов. Каково будет ваше отношение, если массы, когда они придут к власти, покончат с этими классами?
   Ганди. Массы не смотрят на помещиков и на капиталистов как на своих врагов. Сознание несправедливостей по отношению к народу со стороны этих классов может сделать их врагами масс. Я не учу массы рассматривать капиталистов как их врагов, а учу их тому, что капиталисты свои собственнике враги. Сторонник несотрудничества никогда не скажет, что генерал О'Дайер плохой, но что он стал жертвой системы. Помещик лишь орудие в руках системы. Нет необходимости поднимать движение против него, одновременно с движением против британской системы".
   Вряд ли можно ожидать более полного саморазоблачения истинной, прислужнической роли гандизма. От каждой фразы этого откровения отдает тлетворным запахом контрреволюционного соглашательства, либеральной трусости и продажности. И хотя Ганди болтает о независимости и самоуправлении, он пуще всего боится такого положения, когда индийский рабочий класс в союзе с широкими массами крестьянства, завоевав независимость и землю, останется с глазу на глаз с туземной капиталистической буржуазией и, не останавливаясь на полпути, начнет борьбу за переход к социалистической революции.
   "Я не советую прибегать к насилию, ибо тем самым, когда мы будем иметь независимость, мы откроем дверь для самоуничтожения. Надо помнить, что тогда уже не будет третьей силы с пулеметами, которая могла бы вмешиваться и восстанавливать мир. Мы будем тогда взаимно бороться, и братоубийственная война приведет нас к уничтожению".
   Именно поэтому святоша Ганди, представитель индийской буржуазии и помещиков, проповедует терпение, покорность и ненасилие угнетенных классов, вместе с тем не отказываясь и призывая контрреволюционное насилие империализма, широко используя пулеметы "третьей силы" для того, чтобы, "заключив блок с империализмом против рабочих и крестьян своей собственной страны", охранять буржуазию и помещиков от народной революции.
   В 1928 -- 1933 гг., в эпоху нынешнего революционного подъема в Индии, пролетариат уже сложился в класс "для себя". Характерной чертой этого периода является значительно более быстрое политическое разоблачение гандизма, который в глазах все более широких масс теряет свое былое политическое значение. Процесс высвобождения значительных масс пролетариата, крестьянства и революционной части городской мелкой буржуазии из-под влияний гандизма происходит на фоне непосредственной, борьбы индийского пролетариата против национальной буржуазии за гегемонию в национально-освободительном движении.
   Антиреволюционный характер индийской буржуазии не сразу стал ясен широким народным массам Индии. На опыте собственной борьбы, побед и поражений усваивая уроки политической борьбы, массы все больше высвобождаются из-под влияния буржуазии. Национальная буржуазия вплоть до настоящего времени всячески пытается парализовать и задержать этот процесс размежевания классов, создавая для этой цели специальные организации "левых национал-реформистов", имеющих своей целью улавливать выходящие из-под влияния гандизма широкие народные массы и приостанавливать хотя бы на время их переход на позиции прямой революционной борьбы под руководством индийского рабочего класса и КПИ. Это удается буржуазии все меньше и меньше, но именно неудачи ее в этом отношении и особенно на почве кризиса, гигантски ускорившего классовые сдвиги в стране, удесятеряют ее энергию в поисках путей, способов и методов дальнейшего обмана масс видимостью общенационального единства.
   Происходящий в настоящее время в Индии революционный подъем характеризуется более четким размежеванием классовых сил. Пролетариат в этот период начинает все более успешно выступать в качестве гегемона революционного движения, организуя свою партию, форсируя процесс отхода из-под влияния буржуазии широких масс трудящегося крестьянства. В условиях этого революционного подъема пролетариат жестоко критикует самого себя, свои слабости и ошибки, слабости и ошибки своих союзников и все более становится руководящей силой в широком антиимпериалистическом и аграрном движении.
   "...Важнейшей особенностью второй полосы подъема рабочего движения, начавшегося в колониях после V конгресса, является выступление рабочего класса колоний на политическую арену как самостоятельной классовой силы, противопоставляющей себя национальной буржуазии, вступающей с ней в борьбу за слои непосредственные классовые интересы и за гегемонию, за национальную революцию вообще... В Индии рабочий класс высвобождается из-под влияния национал- и социал-реформистских вождей и превращается в самостоятельный политический фактор в борьбе против английских империалистов и отечественной буржуазии" (из резолюции VI конгресса Коминтерна по национально-колониальному вопросу, No 21).
   Гандизм проповедует усыпляющую ложь, будто бы завоевание свободы и независимости Индии явится вместе с тем завоеванием условий, при которых индийское общество может быть спасено от классовой борьбы; что классовая борьба -- это порождение Запада -- может быть устранена самим фактом завоевания политической независимости. Индийский рабочий класс за истекшие 8 -- 4 года нанес решительный удар этой лжи, которой национал-реформистская буржуазия пытается прикрыть антагонизм борющихся классов. Индийская буржуазия и ее вождь Ганди, которые, конечно, никогда не думали о действительной революционной борьбе с империализмом, всячески пытаются перевести антиимпериалистическое и антифеодальное недовольство масс на реформистский путь конституционных и лойяльных методов борьбы. Революционные фразы и угрозы в устах гандистов в отношении британского империализма всегда были и остаются лишь попытками запугать противника и вырвать у него некоторые уступки. Однако они всегда готовы к компромиссам. Они стремятся использовать революционное недовольство масс и, избежав действительных прямых революционных средств борьбы, уцепиться за какой-нибудь предлог и громогласно возвестить об "изменении сердца" у своего противника и возможности и целесообразности по существу самого гнилого, самого пошлого и предательского компромисса.
   Индийская революция направлена против империализма, в руках у которого вся политическая и экономическая жизнь страны: банки, транспорт, целые отрасли промышленности, империализм является также силой, поддерживающей господство феодальных пережитков и в свою очередь опирающейся на помещиков-феодалов, раджей, попов. Поэтому индийская антиимпериалистическая революция не может не быть аграрно-крестьянской революцией. "Аграрная революция, направленная против власти индийского капитала и помещичьего землевладения, есть основа индийской освободительной революции" (программа действия индийской КП).
   В чем сила и слабость индийской революции?
   Ее сила:
   1. B том, что Индия обладает молодым, революционным, относительно многочисленным пролетариатом, в абсолютных цифрах самым мощным пролетариатом среди остальных колоний и полуколоний, что степень концентрации пролетариата на фабричных предприятиях выше чем в дореволюционной России и современных США, что индийский рабочий класс неминуемо соединяет экономическую борьбу с политической, ибо на страже самых бесчеловечных форм экснлоатации и гнета стоит военно-полицейский аппарат империализма [Согласно данным переписи промышленности 1929 г. в цензовой промышленности Индии было занято 1758 000 рабочих; в горной промышленности -- 297 000, на железных дорогах -- 819 000, морском транспорте -- 210 000 и на плантациях - 1 072 000, что дает в общей сложности 4 154 000 рабочих. Сюда не вошел ни мануфактурный пролетариат (статистика не учитывает предприятия без механических двигателей), ни сельскохозяйственный пролетариат].
   2. В том, что слаба туземная буржуазия. Туземная буржуазия слабее собственного пролетариата, поскольку целые отрасли промышленности и весь железнодорожный транспорт принадлежит непосредственно империализму. Туземная буржуазия также слабее империалистической буржуазии, зависима от нее по линии заказов, кредита, поскольку империалистическая буржуазия занимает господствующее положение в экономике и политике колониальной страны; туземная буржуазия также расколота: часть ее (компрадоры) прямо выступают в качестве придатка, агентуры империализма. Наконец, туземная буржуазия "территоризирована", -- она заинтересована в сохранении феодальной эксплоатации, в укреплении помещичьего землевладения. Все это делает туземную буржуазию сторонницей реформ, сторонницей соглашательства с империализмом и пособником колониального режима в деле подавления революции. Все это неминуемо выдвигает пролетариат на роль гегемона, руководителя общенародной революцией.
   8. В том, что пролетариат имеет надежного союзника в лице трудящихся масс деревни, что именно в Индии борьба за землю, против помещиков, против колониального режима уже достигла широчайшего размаха и глубины; что революционное крестьянство имеет традиции долголетней борьбы, накопило известный опыт в самом ее ходе.
   4. В том, что империалистическая буржуазия представляет противника, пользующегося буквально общей ненавистью трудового народа, ибо английский капитал свыше 150 лет грабит Индию, правит открыто насильническими, по выражению Ленина, -- "чингисхановскими методами" и фактически ведет подлинную войну против рабочего класса и крестьянства.
   5. В том, что империалистический гнет и насилие не могли не вызвать мощного подъема национально-освободительного движения, являющегося дополнительным источником силы, размаха, широты революции, ее антиимпериалистического характера, ее непосредственного смыкания с мировой пролетарской революцией; в том, что британский империализм, объединив Индию как рынок и подчинив ее своему высокоцентрализованному военно-полицейскому аппарату, применяет одновременно политику дробления Индии на туземные княжества и британские провинции, разжигания национальной розни, искусственного создания и поддержания административных барьеров, разделяющих складывающиеся национальности. Империализм создал внутри Индии подлинную тюрьму для ее многочисленных народов и племен, тем самым неминуемо поднимая их на борьбу за национальное самоопределение, за революционную ломку старых границ, что в свою очередь не может не расширить общего размаха антиимпериалистической революции [Тов. Сталин в своем докладе "О национальных моментах в партийном и государственном строительстве" на XII съезде партии так характеризовал эту систему: "Чтобы с точки зрения бюрократии полегче справиться с национальностями и племенами Индии, Англия поделила Индию на британскую Индию (240 000 000 населения) и туземную Индию (72 000 000). А на каком основании? А на том, что Англия хотела одну группу наций выделить и дать ей привилегии, чтобы тем удобнее управлять остальными национальностями. А в самой Индии не менее 800 национальностей...
   Это тоже системочка управления, английская... Но, товарищи, если отвлечься от бюрократических удобств, то тут смерть английскому господству в Индии, тут, в этой системе, смерть наверняка, как дважды два -- четыре, всей системе английского управления английского владычества. (И. Сталин, О национальных моментах в партийном и государственном строительстве. Партиздат. 1933 г., стр. 18)].
   Поэтому Индия является одним из слабых звеньев в цепи мирового империализма и слабейшим колониальным звеном Оршанского империализма. В этой связи т. Сталин отмечает:
   "Где прорвется цепь в ближайшем будущем? Опять-таки там, где она слабее. Не исключено, что цепь может прорваться, скажем, в Индии. Почему? Потому, что там имеется молодой боевой революционный пролетариат, у которого имеется такой союзник, как освободительное национальное движение, -- несомненно большой и несомненно серьезный союзник. Потому, что перед революцией стоит там такой, всем известный, противник, как чужеземный империализм лишенный морального кредита и заслуживший общую ненависть угнетенных и эксплоатируемых масс Индии" ("Вопросы ленинизма", изд. 1930 г., стр. 26).
   В чем слабости индийской революции:
   1. В силе влияния национал-реформизма на рабочих и крестьян. В трудности отрыва пролетариата от буржуазии в силу того, что революционные массы часто замечают лишь одну сторону национал-реформизма -- его оппозиционность империализму, не замечая основного -- сначала его соглашательского примиренчества к империализму, а на последующих этапах развития, -- его контрреволюционной роли. Трудность в том, что блок национальной буржуазии и либеральных помещиков сумел использовать ненависть широчайших масс против империализма, чтобы прикрыть своей оппозицией колониальным хозяевам свою политику либерального соглашательства с империализмом и свою политику сотрудничества с империализмом против революции.
   2. В трудности организации пролетариата как класса, вследствие поистине каторжных, колониальных условий труда, на индийской фабрике и вызываемой этим огромной текучести рабочей силы. (С этим связано замедление образования прочных кадров наследственного пролетариата, сохранение связи с деревней и т. д.). Другой причиной этой трудности является влияние национал-реформизма, захватившего руководство в профсоюзах, пытающегося превратить рабочий класс в охвостье сначала либерально-соглашательской, а затем контрреволюционной буржуазии.
   3. В том, что непримиримая противоположность буржуазии и пролетариата даже в городе в известной мере завуалирована, прикрыта всяческой патриархальщиной, азиатчиной, в том, что даже чисто капиталистические формы эксплоатации густо окружены, оплетены феодальными пережитками. Огромный, заложенный в самой структуре колониальной экономики, разрыв между замедленным ходом развития фабричной промышленности и ускоренным, даже по сравнению с Европой, процессом экспроприации ремесленников и крестьян, их отделения от условий и орудий производства, неминуемо ведет не только к сохранению, а частично к возрождению феодальной эксплоатации, но и к громадному распространению худших, низших видов капиталистической эксплоатации (капиталистической работы на дому, мануфактуры, потогонной системы и т. д.). Отсюда численное преобладание кустарей, ремесленников над фабричными рабочими, отсюда громадная численность мануфактурного пролетариата в составе самого рабочего класса, отсюда, окружение пролетариата массой городской мзлкой буржуазии (преимущественно ремесленников) с ее колебаниями, мелко-собственническими реакционными иллюзиями, с ее значительной податливостью влиянию национал-реформизма. В Индии, по сравнению с другими более отсталыми колониальными и полуколониальными странами, противоположность между трудом и капиталом достигла сравнительно высокой степени развития. Деспотизм чужеземного и национального капитала и рабство труда более очевидны, наглядны и ощутимы здесь, чем, допустим, в Афганистане, в Персии, или даже арабских странах. Вместе с тем по сравнению с передовыми капиталистическими странами, в Индии существуют огромные массы крестьян и ремесленников и многочисленный слой мелкой городской буржуазии, которая отстаивает свое самостоятельное существование ценою невероятной кабалы и мучений. В среде этих слоев, -- а численно они преобладают, -- еще далеко не закончился процесс освобождения производителей от средств производства. Наоборот, он в полном разгаре.
   Именно поэтому мы имеем в Индии две одновременные и переплетающиеся социальные войны: 1) войну между молодым и еще не закончившим свое политическое формирование национальным пролетариатом и национальной буржуазией и 2) войну между большинством народа и империализмом и помещиками.
   4. В том, что Индия -- классическая колония, всецело подчиненная одному империализму -- британскому, что господство английского флота как бы отрезает Индию от внешнего мира, изолирует ее от связи с мировым революционным движением, что характер сухопутных границ Индии (Гималаи) облегчают империализму эту задачу, что наконец Индия, в отличие от Китая, не имеет непосредственных границ со страной победоносной пролетарской диктатуры.
   Индийский национал-реформизм из либерально-соглашательского уже стал контрреволюционным. Таков пройденный путь. Но перейдя в лагерь контрреволюции, став пособником империализма, индийский национал-реформизм еще не растворился в феодально-империалистическом блоке, не слился с ним полностью, не снял своих противоречий с империализмом, сохранил свою специфику, свой характер особой силы в лагере контрреволюции. И в этом смысле путь эволюции индийского национал-реформизма еще не закончен. Размежевка классовых сил зашла настолько далеко, что индийский либерально-помещичий блок уже отброшен по ту сторону баррикад. Но эта размежевка еще не зашла так далеко, чтобы полностью снять противоречия туземной буржуазии с империализмом, растворить национал-реформизм в феодально-империалистическом блоке помещика, компрадорской буржуазии, раджей и реакционной поповщины. Эта грань стирается, но она еще не стерта. И она не будет стерта, пока пролетариат не завоюет гегемонию в общенародном движении.
   Индийская буржуазия помогает империализму душить революцию. Поэтому она контрреволюционна. Но в то же время она отнюдь не отказалась от попыток использовать массовое движение для торговли, для сделки с империализмом. Оппозиционностью империализму туземная буржуазия сейчас прикрывает свою контрреволюционную сущность. Революционным массам не так легко в этом разобраться. Здесь также нужно учесть фактическую монополию легальности национал-реформизма, традиции его якобы} "долголетней борьбы" за свободу Индии, наконец самую организационную структуру Всеиндийского национального конгресса, сочетающего величайшую централизацию наверху с аморфностью низовых массовых организаций. Отрыв пролетариата от национал-реформистской буржуазии является ответственнейшей задачей. В этом заключается основная трудность завоевания пролетарской гегемонии в общенародной революции. Задача эта может быть разрешена только под руководством коммунистической партии, путем создания партии нового типа, авангарда и боевого штаба класса, объединяющего и руководящего его массовыми организациями, соединяющего экономическую и политическую борьбу пролетариата, противопоставляющего на всех участках борьбы линию революционного пролетариата линии контрреволюционного национал-реформизма. Каждый шаг вперед будет завоеван коммунизмом в непримиримой борьбе с национал-реформизмом.

III

   Власть британского империализма цепкими клещами охватила и душит Индию. Эта власть имеет в своем распоряжении около 6 -- 7 миллионов человек -- от деревенского полицейского до членов совета вице-короля. Ее мощь базируется на экономической и политической монополии империализма. Государственная машина англо-индийского правительства держит в зависимости от себя десятки миллионов людей, она опутывает всю общественную, политическую и хозяйственную жизнь нации. Будучи высоко организованным государственным аппаратом классового и национального угнетения, она в качестве огромного паразитического груза висит на шее эксплоатируемых масс народа. Британский империализм обладает громадным политическим опытом, приобретенным длительной борьбой за сохранение и упрочение своего колониального господства в Индии. Разгром этого государственного механизма с его жесточайшей централизацией, полнейшим лишением основных масс народа какой-либо тени свободы и самоуправления, с его белым привилегированным меньшинством, с его "всеведущей и вездесущей", независимой от каких-либо законов и ограничений охранкой, охотящейся за революционерами, -- является первым делом национально-освободительной, демократической революции. Государственная машина русского самодержавия крепостников-помещиков, помноженная на все "достижения", на весь опыт, всю классовую прозорливость и хитрость, на умение, маневренность и веками выработанную тактику великобританских колонизаторов-капиталистов, дает лишь отдаленную картину аппаратного могущества колониального государства.
   Национальный конгресс -- эта партия индийской национальной буржуазии и помещиков -- показал, что он не в состоянии ни вести борьбу с британским империализмом, ни разрешить аграрный вопрос даже по-реформистски. В условиях глубочайшего кризиса индийская буржуазия ищет его причину в массовом революционном движении; ее виднейшие вожди и раньше всего Ганди клевещут на пролетариат и революционное крестьянство, заявляя, что недостаточное самосознание масс и "необузданность" их нравов делают невозможной успешную борьбу за свободу. Получая от пролетариата в ответ на увольнения, локауты и капиталистическую "рационализацию" удар за ударом, буржуазия не стыдится: вопить, что дескать пролетариат не хочет вместе со "всей" нацией: нести бремя кризиса, обрушившегося на страну; что он, этот вечно голодный пролетариат, свои идейные интересы, свой долг и свои обязанности якобы приносит "в жертву потребностям собственного" желудка".
   Индийская буржуазия достаточно зарекомендовала себя своей, борьбой с революцией. Она требовала высылки, пыток и физического уничтожения коммунистов, наведения "порядка" на рабочих собраниях и демонстрациях, уничтожения рабочей самообороны, ликвидации компартии еще в зародыше; она содействовала фактическому введению осадного положения в пролетарских кварталах и жесточайших полицейских репрессий. Она кричала об опасных мыслях, распространяемых коммунистической печатью, и требовала наложения на нее замка драконовской цензуры.
   Ганди -- идеолог, вождь индийской национальной буржуазии и помещиков. Партия буржуазно-помещичьего реформизма -- индийский национальный конгресс -- такова организация, возглавляемая Ганди, идущая в союзе с английским империализмом.
   Пожалуй, никто из вождей индусской буржуазии не отражает с такой силой, с такой подлинностью ее стремления и ее интересы, как Ганди.
   Ни Тиллак, ни Гокале, ни Дас, ни даже умереннейший Народжи не могут итти в этом отношении в сравнение с Ганди. Сложившаяся в эпоху развитого капитализма и развитых классовых, противоречий индийская буржуазия сгнила как революционная антиимпериалистическая сила на собственном корню.
   Тиллак и Ганди -- это две в известном смысле исторически противоположные личности. Первый -- гневный, пламенный, буйный вождь "крайних экстремистов", участник антиправительственного, антианглийского террора, действовавший еще задолго до войны в период предреволюционного затишья, -- идеолог отчаявшихся мелкобуржуазных одиночек. Второй -- искусный, хитрый, опытный политик, убеленный сединами политического торгашества, глубочайшего ханжества, лицемерия, вероломной изворотливости, великолепный знаток народного быта, блестящий приспособленец, "дальновидный, умелый эксплоататор политической незрелости масс, враг всего революционного, первоклассный мастер всякого рода компромиссов с империализмом, это -- старец, увенчанный -славой "махатмы" -- святого, "полуголый факир", аскет, налагающий на себя пост и молитву, для того чтобы сблизиться с индийской нищетой трехсотмиллионного человеческого массива и для того, чтобы вместе с легионом своих лейтенантов "ненасилия" и "сатьяггахи" заглушить их революционный порыв, их стремление к революционной борьбе для ниспровержения феодально-империалистического режима.
   Тот, кто за поверхностью гандистских одежд, за его горе-философией с ее непревзойденным ханжеством и лицемерием не видит или даже но может нащупать подлинного буржуазно-помещичьего содержания его программы, тот ничего не понимает в действительном положении Индии, в сложных извилинах стратегии и тактики классового врага пролетариата и трудящегося крестьянства, тот не понимает того, что в стране невероятной нищеты эксплоатируемых масс, задавленных феодальными поборами и насилием вооруженного колониального разбойника, буржуазия не может выступить с совершенно открытой платформой.
   Для того чтобы выступить с программой развития наемного капиталистического рабства и сохранения рабства феодального, нужно нарядить ее в такую политическую одежду, которая, импонируя патриархальным стрункам надломленного, но все еще живучего консервативного быта, проникнутого религиозными предрассудками, кастовой обособленностью, наивной верой в "непротивление злу" и т. д., заслонила бы собой реальное классовое содержание этой программы. Задача индийской буржуазии состоит в том, чтобы, спекулируя на забитости, доверчивости и нищете масс, переключить их революционную энергию в реформистское русло, повести их революционное движение под знаменами своей кастрированной философии и на этой основе выторговать у английского империализма кое-какие уступочки в целях осуществления своей программы.
   Такова социальная суть гандистских одежд, прикрывающих до цинизма откровенное буржуазно-помещичье содержание.
   Проповедь классового мира между капиталистом и наемным колониальным рабом, между помещиком и полурабским издольщиком-крестьянином -- самая разнузданная по своей лжи агитация за всеобщее, всенародное национальное единство, которая усердно приправляется соусом радикальных псевдосоциалистических фраз "левого" крыла буржуазии, -- все это стратегия индийской буржуазии, пытающейся спасти себя от революции и в то же самое время не теряющей надежды оседлать массовое движение и использовать его для выторговывания уступочек от империализма.
   Неоднократные предательства Ганди рабочих массовых движений и борьбы индийского крестьянства -- наглядное этому доказательство.
   Гандизм, его теория, политика и тактика являются идеологией индийской буржуазии и помещиков в послевоенную эпоху. Это, конечно, не случайно. Идеи Октябрьской революции попадали в Индии на благодарную взрыхленную почву, упитанную реками крови крестьянских восстаний и революционных рабочих выступлений.
   Колониальная индийская буржуазия именно в этой обстановке выдвинула Ганди в качестве своего официального вождя и именно ему поручила обезглавить и предать революционное движение.
   Ганди великолепно понял свою роль. В 1919 г., в начале первой индийской революции, он писал:
   "Если методы ненасилия, т. с. непротивления, не победят, то через несколько лет большевистская революция осквернит священную почву Индостана" (Ганди, Речи и сочинения, т. I, сир. 334).
   "Ненасилие и пассивное сопротивление являются единственным средством для того, чтобы избежать анархии и всех ее ужасных последствий" (там же, т. II, стр. 79).
   "Только проповедь пассивного сопротивления является уздой, надетой на беззаконные элементы" (там же, т. I, стр., 412).
   Ганди стремился заговорить с угнетенным народом его собственным, простым, ему понятным языком. Ганди изъездил сотни и тысячи километров в душных, грязных, переполненных вагонах третьего класса вместе с "чернью". Он исходил в походах со своими подручными и толпами своих доверчивых, обманутых последователей сотни километров. Он жил в шалашах и в крестьянских Камышевых хижинах. Он даже нередко питался так же плохо, как самый бедный индийский крестьянин. Его одежда -- кусок домотканной материи на бедрах. "Ангельская кротость" -- маска милосердия, посох и белоснежное покрывало аскета, умерщвляющего свою плоть и питающегося орехами и фруктами, -- все это внешний маскарад, прикрывающий действительную душу гандизма как идеологии контрреволюционного буржуазно-помещичьего национал-реформизма. Вероломный, своекорыстный подлинный классовый лик Ганди обнаруживается тогда, когда сотни тысяч и миллионы людей, разуверившись в его правдивости, начав осознавать свое заблуждение, переходят к тактике прямого революционного действия. Именно в такие минуты Ганди, чувствуя историческую гибель своего класса, хватается за последнее средство, бросая в массы гневные слова осуждения:
   "Наша задача состоит в том, чтобы без устали помогать английским властям всеми доступными для нас, как для непротивленцев, средствами в деле восстановления порядка и совращения беззаконий" (Ганди, Речи и сочинения, т. I, стр. 412).
   "Если бы правительство ушло от власти под влиянием вашей агитации, кто смог бы оправиться о задачей обуздания элементов беспокойства и анархии, от которых можно ждать самых бесчеловечных жестокостей" (там же, т. II, стр. 423).
   "Сейчас в пользу насилия поднялись такие мощные течения, что я горячо молюсь об уничтожающем решительном поражении движения в целом" (там же).
   "Вы, -- говорит Ганди, обращаясь к восставшим (крестьянам, -- не должны рассматривать помещиков в качестве своих врагов. Они ваши истинные друзья, вы не должны причинять вреда ближним, и я призываю вас отказаться от насилия" (там же, стр. 287).
   И дальше:
   "С отказом от продолжения движения я почувствовал какое-то избавление от давящей тяжести неправды и грета. За тюремной решеткой я сейчас эгоистично наслаждаюсь тишиной и спокойствием, мною действительно заслуженными" (там же, т. II, стр. 427).
   В этих словах, а не во внешней показной мишуре -- вся суть, вся классовая правда этого заклятого врага индийского народа. В 1929 г. Ганди разразился новым откровением, с еще большей наглядностью вскрывающим его подлинный характер. Он говорил:
   "Мое глубокое убеждение, что правление индийских князей может быть таким же благодеянием для вашей родины, как любая демократическая форма правления. Я всегда высказывался за правление князей, ибо оно от бога. Я не являюсь врагом капиталистов так же, как и туземных князей" ("Бомбай хровикль" 11 сентября 1929 г.).
   Ганди призывает испепеляющий огонь империалистического террора на моплских, бирманских, кишорганджских повстанцев-крестьян.
   Кое-кто из марксистских исследователей Индии пытался представить гандизм как комплекс влияний совершенно различных и даже враждебных друг другу классов, как какую-то надклассовую идеологию. Но из этого ничего не вышло, если не считать того, что сам гандизм представлен этими исследователями как идеология якобы мелкобуржуазного либерализма. Но гандизм -- это классовая идеология буржуазии и помещиков, призванная к защите помещичьей и буржуазной собственности, к защите устаревшего, реакционного и сгнившего общественного строя Индии, поддерживаемого британским империализмом; гандизм -- монистичен. Гандизм -- не сплетение, не пестрый клубок каких-то разнородных классовых влияний. Гандизм -- идеология контрреволюционного насилия буржуазии и помещиков, выступающая под словесной формой теории внеисторического, вечного, божественного "ненасилия" над своим ближним, проповедующая межклассовый мир и единство, затушевывающая свое действительное классовое содержание ради защиты определенных интересов индийской буржуазии и помещиков. Находятся еще, мягко выражаясь, наивные люди, отождествляющие Ганди с Л. Толстым. Все эти сравнения не имеют ни малейшего основания. Иная историческая обстановка, иное соотношение классовых сил, во многом иные задачи революции, иная страна -- именно империалистически угнетенная страна, -- все это опускается и игнорируется ради отождествления, как будто бы особо убедительного. Группа этих исследователей, отождествляющая Ганди с Толстым, прямо попала в объятия Троцкого, который предательски преподнес Ганди аттестат крестьянского демократа.
   Разбирая учение Толстого, Ленин писал, что это учение выражало:
   "С одной стороны -- замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши, -- с другой стороны, "толстовец", т.-с. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом"...
   "С одной стороны, беспощадная критика капиталистической эксплоатации, разоблачение правительственных насилий, комедий суда и государственного управления, вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс; с другой стороны, -- юродивая проповедь "непротивления злу" насилием.
   "С одной стороны самый трезвый реализм, срывание всех и всяческих масок; -- с другой стороны, проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии"...
   С первого взгляда кажется, что между Толстым и Ганди есть нечто общее, но это только с первого взгляда. В самом деле: где в гандизме "замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши"? Где у него "беспощадная критика капиталистической эксплоатации, разоблачение правительственных насилий, комедии суда и государственного управления"?
   Ничего этого в гандизме нет, наоборот, эти "положительные" качества "толстовства" заменены в гандизме совершенно обратными качествами: желанием замаскировать реальную противоречивую действительность, прикрыть капиталистическую и помещичью эксплоатацию.
   Почему Толстой, несмотря на реакционность его учения в целом, все же обладал такого рода революционно-критическими качествами? Потому что Толстой был выразителем "тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России".
   "Противоречия во взглядах Толстого" -- это противоречия во взглядах русского крестьянства.
   "Стремление смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейско-классового государства общежитие свободных и равноправных крестьян, -- это стремление красной нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции, и несомненно, что идейное содержание писаний Толстого гораздо более соответствует этому крестьянскому стремлению"..[Ленин, Соб. соч., т. XII, стр. 332 -- 333, изд. 3.]..
   "Идейное содержание писаний" Ганди на всех этапах революции соответствовало не этим революционным стремлениям крестьянства, а реакционным стремлениям буржуазного национал-реформизма, зажатого между революцией и империализмом и боящегося революции больше, чем империализма. Ленин писал, что "Толстой не мог абсолютно понять ни рабочего движения", ни "его роли в борьбе за социализм". Ганди -- реальный и трезвый политик индийской буржуазии, политическая деятельность которого развернулась в эпоху империалистических войн и пролетарских революций, в эпоху, когда буржуазии колониальных стран и ее идеологам необходимо одурачивать рабочий класс, намеренно дезорганизовать его ряды, ослаблять его силы и громить его организации во что бы то ни стало, хотя бы при помощи империализма. Ганди по-своему понимает рабочее движение и его роль в антиимпериалистической революции, и именно потому, что он понимает это, он и его класс всеми силами стараются разложить рабочее движение, загнать его в русло буржуазного национал-реформизма.
   Все это "юродство", аскетизм, все эти теории "непротивления" и "самосовершенствования" -- словом все то, что как будто внешне роднит гандизм с толстовством, его идеализация прошлого: хозяйства, быта, культуры, разлагающихся под ударами проникновения капитализма, -- все это являлось в гандизме не отражением незрелости крестьянства, не отражением противоречивости его стремлений, не отражением его бессознательной доверчивости к своим эксплоататорам, а отражением политики буржуазии, стремящейся использовать эту незрелость революционного движения.
   Политическая спекуляция на крестьянской забитости и незрелости, -- а отсюда и все эти архиреакционные "теории" -- давали возможность гандизму на первых этапах революционной борьбы задерживать формирование революционных стремлений крестьянства, отрезать ему дорогу к пролетариату, к революции, делать крестьянство пристяжной лошадкой буржуазного национал-реформизма. Аскетизм, мистицизм, религиозная оболочка -- Все эти "святые" качества Ганди нужны как покров, как завеса, как ширма для прикрытия действительных целей и стремлений индийской буржуазии.
   Ганди, конечно, самый яркий и вместе с тем самый хитрый, ловкий и опасный враг пролетариата. Вся его деятельность, как идеолога и вождя индийской буржуазии, в конечном счете направлена к тому, чтобы всеми путями и средствами, всеми методами и способами задержать политическое оформление пролетариата в самостоятельную классовую силу, способную вести под своим революционным руководством многомиллионное крестьянство. Гандизм прежде всего со всей силой заострен против пролетарской гегемонии в национально-освободительном движении.
   Вот как Ганди в своей знаменитой "исповеди" подытоживает первый тур индийской революции, в которой пролетариат руководящей роли еще не играл, но в которой уже явственно определились пролетарские методы революционно-классовой борьбы (массовое восстание в Ахмедабаде, баррикадные бои в Бомбее, массовые восстания крестьян в Пенджабе и т. д.).
   "Бог был бесконечно добр ко мне. Он меня трижды предупреждал, что в Индии нет еще настоящей атмосферы ненасилия, которая только и может оправдать массовое неповиновение, гражданское неповиновение, до конца мирное, покорное, никогда не смешанное с преступлением или ненавистью. Бог предостерег меня в 1919 г., когда вступил в действие акт Роулета об агитации. Ахмедабад, Вирамгам, Хеда впали в заблуждение. Амритсар и Каоур последовали за ними. Япроверил себя и, найдя гигантскую ошибку, преклонился перед богом и человеком в не только остановил массовое гражданское неповиновение, но и свое собственное неповиновение, истинно мирное и ненасильственное. Вторично бог сделал мне ужасающее предупреждение черев посредство событий в Бомбее. Он дал мне сигнал. Я прекратил массовое гражданское неповиновение. Унижения было еще больше, но оно помогло мне. Я уверен" что нация выиграла от этого, но самое тяжелое унижение -- ныне. Бог ясно дал звать о себе через Чаури-Чаура. Если Индия надеется взойти на трон свободы с помощью насилия, насилие черни даже в ответ на тяжелую провокацию -- плохая вещь. Сторонники насильственного отказа от сотрудничества могут добиться успеха, лишь взяв под контроль хулиганов Индии".
   И дальше:
   "Не требуется больших усилий ума, чтобы понять, что самая опасная вещь -- это политически использовать рабочих, еще не понявших политической обстановки и не подготовленных ж работе на общую пользу".
   "Хулиганы Индии" -- это индийский рабочий класс. Такая квалификация политической роли восставшего в то время бомбейского и ахмедабадского пролетариата -- лучшее свидетельство классовой сущности самого гандизма.
   Марксизм-ленинизм может победить в Индии, только разоблачив до конца гандизм, только практически и политически убив его.
   Возможно дольше поддерживать мелкобуржуазные и патриархальные иллюзии и бессознательную доверчивость эксплоатируемых масс к своим эксплоататорам, возможно дольше сохранять состояние забитости и политического невежества масс, не допускать оформления и выступления пролетариата в качестве самостоятельной и руководящей политической силы на арену классовой борьбы в стране -- таков "социальный заказ", данный индийской буржуазией гандизму. Можно ли сомневаться в том, что гандизм был и впредь должен быть объектом самой решительной борьбы со стороны коммунизма?
   Неоднократная капитуляция гандизма перед империалистическими заправилами Индии, неоднократное предательство им самых насущных интересов своих собственных, бессознательно ревностных мелкобуржуазных последователей, новый революционный подъем стачечной борьбы пролетариата, оформление индийской компартии -- все это в обстановке небывало катастрофического экономического кризиса создает благоприятные условия для еще более форсированного отхода городской бедноты и мелкой буржуазии и особенно крестьянских масс из-под влияния гандизма.
   Гандизм -- буржуазно-помещичий национал-реформизм -- как союзник империализма имеет свою собственную агентуру Ъ рядах организованного индийского рабочего и крестьянского движения. Роль этой агентуры, "левого" крыла национал-реформизма, состоит в том, чтобы внимательно следить за пульсом революционного движения в стране, за нарастанием революционных настроений и в нужный момент парализовать и затруднить переход к решительным классовым боям. Нередко "левые" гандисты играют радикальными фразами с целью сохранить влияние буржуазии и обезвредить революционное настроение масс. "Левое" крыло национал-реформизма должно быть предметом особо решительной борьбы со стороны коммунизма.
   Ганди, конечно, не из идеальных, чисто внутренних индивидуальных побуждений, а из грубых эксплоататорских, торгашеских побуждений своего класса пытается выступать в роли чистенького идеалиста, стремящегося доказать, что вся его политическая деятельность на потребу господствующих классов является якобы стремлением достигнуть абсолютно вечной "истины" в ее, так сказать, "последней инстанции".
   В предисловии к этой своей работе он пишет:
   "Для меня истина является главенствующим принципом... Эта истина есть правдивость не только в слове, но и в мысли...
   А в заключение Ганди добавляет:
   "Благодаря приверженности к истине я бросился в политику и должен сказать без малейшего колебания..., тот кто говорит: религия не имеет никакого отношения к политике, не знает, что такое религия".
   И если английский империализм выступает в отношении революционных классов Индии в роли жестокого палача, то индийский буржуазно-помещичий национал-реформизм, в лице гандизма, выступает в роли попа, обманывающего и одурачивающего трудящиеся массы, подводя в критические моменты классовой борьбы эти массы под огонь полицейского террора. Буржуазия высоко ценит Ганди. Для нее Ганди -- символ порядка и законности. Ганди страж их собственности, охранитель их кармана, их кошелька. "Ганди -- спаситель Индии от большевизма". Еще совсем недавно один из индийских деятелей, выступавший в так называемом законодательном собрании и аргументировавший необходимость освобождения Ганди, заявил:
   "Мы хотим напомнить государственным деятелям Англии о следующих заслугах Ганди: 1) Кто из индийцев больше всего помог, Англии во время бурской войны? Разве это не был Ганди? 2) Кто из индийцев больше всего помог Англии во время войны 1914 -- 1918 гг.? Разве это не был Ганди? 3) Разве не Ганди больше всего помог обезвредить фанатизм мусульман в течение этого же периода? 4) Кто из индийцев содействовал успокоению пенджабского восстания в 1919 г.? Разве это не был Ганди? 5) Кто из индийцев разрядил революционную атмосферу в Индии в И919 -- 1922 гг.? Кто обеспечил спокойствие Индии во время англо-афганской войны 1919 г.? Разве это не был Ганди? 6) Кто был основной опорой против духа насильственности в течение последних лет? Разве это не был Ганди? 7) Кто сейчас стоит между революцией и Индией? -- Ганди. Пусть вице-король взвесит эти факты".
   Автору этого заявления нельзя отказать в понимании истинной роли Ганди. Б самые переломные моменты классовой борьбы в стране, в обстановке наиболее критических ситуаций, чреватых общенародным революционным взрывом, Ганди и стоящий за ним нацконгресс неизменно выступали за сохранение в Индии власти британского империализма, за разгром массового освободительного движения, за сохранение привилегий класса феодалов, помещиков, князей.
   Было бы по меньшей мере странным искать противоречия между "теорией" и "практикой" гандизма. Самые грязные и подлые дела, все кровавые предательства, когда-либо совершенные Ганди, всегда обволакивались им религиозно-мистическим, идеалистическим покрывалом. И это, конечно, не случайность. Материалистическая философия была в свое время, еще на заре капитализма, знаменем молодой революционной буржуазии, боровшейся с феодальным средневековьем. Индийская буржуазия развилась почти на столетие позже европейской в особых условиях, в колониальной аграрной стране, подавленной средневековыми остатками, поддерживаемыми британским империализмом, который находится сейчас уже на грани своего исторического падения. Существование индийской буржуазии в качестве одного из эксплоатирующих классов в конечном счете гарантируется империалистическими штыками, к которым она уже неоднократно прибегала для защиты своей и помещичьей собственности. Индийской буржуазии нужна, конечно, иная одежда для своей идеологии. Играя на национальном моменте, драпируясь в тогу религиозной мистификации и спекулируя на отсталости масс, она пытается по крайней мере на время отсрочить революционный взрыв.
   Респектабельность и лойяльность индийской буржуазии в отношении британского империализма, несмотря на наличие ряда серьезных взаимных противоречий, станет совершенно очевидной, если обратиться к следующим заявлениям Ганди, сделанным вравное время и по разным поводам.
   Во время восстания зулусов в Южной Африке против британского империализма Ганди пишет:
   "Конечно мы, индийцы, находимся на положении париев Британской империи, но пока что мы старались лишь улучшить наше положение, оставаясь в составе империи. Такова была политика ваших вождей в Индии, а такие и Южной Африке. Поскольку мы стремимся обеспечить нашу свободу и добиться благосостояния в качестве членов империй, война открыла для вас счастливую возможность помочь англичанам вое-ми имеющимися средствами. Не приходится отрицать, что справедливость была на стороне зулусов, но всякий честный гражданин не может же повсюду проводить свое личное мнение: поскольку мы -- подданные определенного государства, наша прямая обязанность приспособляться и оказывать содействие ("Сатьяграха в Южной Африке", стр. 5).
   В связи с англо-бурской войной Ганди писал:
   "Вряд ли еще кто-нибудь относится к британской власти так же лойяльно, как я. Я теперь понимаю, что в основе этой лойядьности лежит любовь к истине. Я никогда не мог бы симулировать лойяльность, как и вообще всякую другую добродетель. Я ее смогу сказать, что я не замечал недостатков британского правления, но я считал, что в общем оно вполне приемлемо. В те дни я думал, что британская власть в целом благодетельна для управляемых. Я считал, что гонение на цветных, которое я наблюдал в Южной Африке, противоречит британским традициям, что оно явление временного и местного характера. Поэтому в лойяльности по отношению к трону я соперничал с англичанами, Я был всюду, где "обходимо было высказать лойяльность".
   "Достаточно оказать, что моя лойялъность к британскому правительству заставила меня выступить в этой войне на стороне англичан" (Мои аюсперимеяты с истиной, гл. XXXIV и XL).
   Во время империалистической войны Ганди писал:
   "Ворота к индийской свободе расположены иа французской почве: Никакая победа, достойная этого имени, не может быть достигнута бее пролития крови. Если бы мы могли высадить во Франции непобедимую армию индийцев, сражающихся за дело Антанты, то это была бы наша победа, ибо, оказав Англии услугу в настоящий критический момент, мы сделали бы значительный шаг вперед на пути к самоуправлению Индии" (Ганди, Речи и сочинения, т. Г, стр. 331).
   "Мы должны сознавать, что, служа делу спасения империи, мы тем самым зарабатываем себе самоуправление" (Из письма Ганди ж вице-королю во время империалистической войны. См. гл. LXXVII упомянутой книги).
   Приведенные выдержки не есть выражение личного мнения Ганди, Это политика всего класса, классовое положение которого обязывает вести такую политику, а не иную, и Ганди совершенно прав, говоря, что "поскольку мы (т. с. индийская буржуазия) -- подданные определенного государства, наша прямая обязанность приспособляться и оказывать (британскому империализму) содействие".
   Это отнюдь не снимало в прошлом и не снимает сейчас наличия более или менее серьезных политических и экономических противоречий и конфликтов между индийской национальной буржуазией и британским империализмом. Однако, борьба индийской буржуазии с империализмом за разрешение этих противоречий и конфликтов никогда не делала эту буржуазию революционной буржуазией, а характер их взаимной борьбы, трений, конфликтов, по сути дела, по своему классовому содержанию не выходил за пределы "лойяльной оппозиции правительству его величества короля Великобритании и императора Индии". Лойяльная оппозиция индийской буржуазии не имела бы однако никакого значения и не могла бы привести к получению хотя бы самых минимальных уступок со стороны британского империализма, если бы она не опиралась на влияние национал-реформизма, эксплоатирующего массовое недовольство, предварительно загнанное в определенные организационные формы (мирный бойкот английских товаров, мирный неплатеж налогов, пассивное сопротивление, мирное гражданское неповиновение и т. д. и т. п.).
   Гандизм как идеология является отражением классового положения самой индийской буржуазии. Индийская буржуазия, как класс, вызревший в условиях господства иностранного капитализма, в самой органической связи с феодально-крепостнической эксплоатацией крестьянства не могла ставить перед собой задачи революционного уничтожения всех пут, сковавших буржуазно-капиталистическое развитие индийского общества. Наоборот, ее действия, ее отношения, ее линия в отношении британского империализма -- этой монополистической силы в Индии -- даже в годы, когда классовые противоречия внутри туземного общества между национальным пролетариатом и национальной буржуазией еще не развернулись со всей своей остротой, ее линия в отношении британского империализма не выходила за пределы самого мелкого торгашества. v
   Индийское крестьянство может получить землю и сбросить власть империализма только вопреки буржуазии, только в борьбе с ней, только тогда, когда оно, ломая рамки гандизма и отбрасывая его прочь, выходит на дорогу открытой насильственной революции. Под руководством и в союзе с рабочим классом последние годы в этом отношении знаменуют решительный перелом.
   Все больше и больше массы начинают понимать предательскую контрреволюционную сущность гандизма.
   Борьба за массы, за отрыв их от буржуазии является насущнейшей задачей индийской коммунистической партии.
   Индийским крестьянам понятнее антагонизм интересов должника и ростовщика, чем противоположность интересов номинально лично "свободного" арендатора и помещика. Не случайно поэтому, что наиболее распространенной формой крестьянского движения на заре его развития, было антиростовщическое движение, впоследствии с ходом борьбы перераставшее и все больше сливавшееся с антипомещичьим движением. На еще более высоком этапе крестьянское движение под прямым влиянием классовой борьбы рабочих в городах обнаруживает элементы национально-революционной войны сливающейся с аграрной борьбой за землю. (Для того чтобы достигнуть этого этапа, потребовались долгие годы. Этот процесс не завершен и по сию пору, но важно, что он начался и безусловно нарастает.
   Массовые крестьянские восстания последних лет -- это роковые для английских империалистов и индийских помещиков симптомы приближающегося революционного кризиса во всей стране. Крестьянские восстания, особенно в Бирме, Кашмире, Альваре, Северо-западных провинциях, хотя и стихийные, неорганизованные, разновременные -- все же выражают собой попытку передовых отрядов крестьянства вступить в открытый бой с прекрасно организованным врагом.
   Под влиянием крестьянских восстаний сознание крестьянства освобождается от всяческих иллюзий, рассеянных среди него национал-реформизмом. Эти восстания разоблачают бессилие, трусливость и подлость национал-реформистской буржуазии. Они показывают, что при малейшем признаке подлинно-революционного действия национальная буржуазия призывает империализм к расправе над пытающимися разогнуть свою спину массами. "Восстановить спокойствие и порядок" -- всегда в таких случаях кричала буржуазия и ее вождь Ганди, апеллируя к силе империализма. Однако, с течением времени становится все труднее восстанавливать спокойствие. Это требует все больших политических издержек, влечет за собой дальнейшую потерю морально-политического кредита буржуазии и помещиков. Восстанавливается "то странное, зловещее спокойствие, которое наступает между первым порывом бури и ее вторым (Главным ударом" (Маркс, Соч., т. IX, стр. 109).
   Когда мы анализируем исход массовых крестьянских восстаний последнего времени, для того чтобы установить перспективу дальнейшей борьбы, то мы не должны забывать, что "-капитализм не устроен так гармонично, чтобы различные источники восстания сами собой сливались сразу, без неудач и поражений. Наоборот, именно разновременность, разнородность, разноместность восстаний ручаются за широту и глубину общего движения; только в опыте революционных движений, несвоевременных, частных, раздробленных и потому неудачных массы приобретут опыт, научатся, соберут силы, увидят своих настоящих вождей, социалистических пролетариев и подготовят тем общий натиск..." (Ленин, "Итоги дискуссии о самоопределении". Соч., т. XIX, стр. 271, изд. 3).
   Ближайший в наши дни этап мировой пролетарской революции безусловно найдет индийский рабочий класс и его партию созревшими ДЛЯ руководства революцией. 1919 -- 1922 И 1927 -- 1932 годы являются лишь переходными моментами, исторически необходимыми для индийского рабочего класса и крестьянства, для того чтобы они доросли до зрелости, до подготовленности субъективного, пролетарского фактора революции. И если индийская буржуазия связывает надежды на сохранение своей роли в экономической и политической жизни страны не только с сохранением "статус-кво" империалистического господства в Индии, но и с поражением революционной борьбы европейского рабочего класса, китайских советов и пролетарской революции в СССР, то индийский рабочий класс и трудящееся крестьянство исход своей борьбы связывают с победами СССР, китайских советов и всего мирового революционного движения, вплотную подошедшего к новому и решающему рубежу.
   Весь ход мировых событий, развертывание национально-колониальных революций, развал капиталистической стабилизации и подход вплотную к новому туру революций и войн, переход к осуществлению еще более гигантского плана второй пятилетки в СССР приближает ту историческую эпоху, когда некапиталистический путь развития втянет в свою орбиту и переделает хозяйство сотен миллионов индийских крестьян.

IV

   Публикуемая работа Ганди является лишь формально автобиографией. Она, как отмечает сам автор, была задумана и" писалась именно в этом плане. Тем не менее содержание и значение этой книги выходят за пределы чисто автобиографического документа. Раньше всего это документ, вскрывающий, если так можно выразиться, глубочайшее социальное лицемерие, трусость и предательство того класса, политическим и идеологическим представителем которого был Ганди -- автор этой книги. Хотя Ганди всячески пытается доказывать свою надклассовость, надисторичность, космополитизм своей идеологии, тем не менее его автобиография прежде всего является историческим документом, иллюстрирующим целую цепь политических предательств индийской туземной буржуазии и ее политической эволюции в обстановке все более нарастающих классовых боев.
   Именно в этом аспекте и личная жизнь Ганди принимает совершенно определенный социальный колорит. Ганди -- потомок богатой чиновничьей, феодально-купеческой семьи, тесно связанной с помещичьим классом, с туземной феодально-княжеской знатью, давшей ряд министров княжеству Катиавада, являвшейся преданной сторонницей английского господства в Индии. В социальном генезисе самого Ганди как в зеркале отражен и социальный генезис индийской буржуазии. Все эти Тата, Бирла, Херачанды, Чети, Вадиа -- крупнейшие индийские миллионеры, финансисты, промышленники, заправилы индийского делового мира, как и легион менее крупных, средних представителей единого класса буржуазии -- ведут свой генезис от откупщиков налогов, состоявших на службе у английского капитализма, грабивших крестьянство, от деревенских и городских ростовщиков, рыцарей первоначальной капиталистической наживы; от скупщиков дешевого колониального, крестьянского сырья, выколачивавших неслыханные прибыли на грабеже и обмане крестьянства, и, наконец, от помещиков, вкладывавших свои денежные накопления в английские и туземные предприятия, акционерные общества, банки, государственные займы. Ганди. -- их отпрыск. Процесс формирования личности Ганди, его характера, убеждений, его отношения к коренным вопросам классовой борьбы, его отношения к английскому империализму и т. д. типичен не только для Ганди, но и для всей индийской буржуазии. Вот почему эта наиболее поздняя книга, вышедшая из-под пера Ганди, может быть рассматриваема как один из интереснейших документов для ознакомления с довольно сложной и во многом своеобразной идеологией индийской буржуазии.
   Ганди вырос не только в традициях религии и соблюдения строгостей касты. Он воспитывался в условиях рабского почитания авторитета и власти английского правительства. Грубые удары жизни наглядно демонстрируют Ганди, что даже высшие классы индийского общества лишены элементарных прав, что безукоризненное знание английского языка и диплом лондонской коллегии адвокатов "Темпл бар" еще не спасают от пинков империалистического сапога. Вот первый урок. Еще застенчивым юношей, едва покинувшим университетскую скамью, Ганди стоит перед английским резидентом княжества Катиавада. Он пришел замолвить слово за брата. Малейшая размолвка, и английский чиновник велит слугам грубо вытолкать Ганди из комнаты. Не спасли Ганди давние связи его семьи с князьями Порбандара, проверенная преданность всего рода Ганди английской власти. Приветливый английский джентльмен, которого молодой Ганди много раз встречал в лондонских гостиных, превратился на колониальной почве в высокомерного чиновника, грубияна, бурбона.
   Второй эпизод. Южная Африка, поездка из Наталя в Преторию. Адвокат Ганди запасся билетом первого класса, одет по-европейски, хорошо говорит по-английски. Но он -- "цветной"; он представитель угнетенной, неполноправной национальности. Кондуктор, ничтоже сумняшеся, выкидывает Ганди на полдороге из удобного купе. Ганди, продрогнув до костей, жмется всю ночь на захолустной станции. Не рискуя больше сесть в поезд, он продолжает дорогу в дилижансе. Здесь Ганди снова оскорбляют, едва не избивают, сажают на крыше дилижанса рядом с возницей.
   Это уже осязаемые факты колониального гнета, над которыми не мог не призадуматься молодой Ганди.
   В качестве адвоката и общественного деятеля южноафриканской колонии индийских эмигрантов Ганди приходит в соприкосновение с кули и убеждается, что в "просвещенной" Британской империи продолжает существовать подлинное рабство под невинным названием "контрактового труда". Для индийцев и для. негров существует "черта оседлости", колониальное издание средневекового еврейского гетто. Паспорта "цветных" вместо подписи имеют отпечаток большого пальца владельца. Факты кричат Ганди в лицо о колониальном режиме, бесчеловечной, кровавой машине гнета и эксплоатации. Но Ганди сохраняет лойяльность империализму; для него все это лишь "маленькие недостатки механизма", легко исправимые путем петиций и просьб.
   Свою задачу он видит не в борьбе за освобождение, а в самоусовершенствовании. Духовная самокастрация, аскетизм, вегетарианство, неделание зла насекомым и змеям -- вот для него высшие идеалы человечества. Вместо борьбы против империализма он предпочитает объявить борьбу (собственным) "животным" страстям.. Вместо беспощадной борьбы с угнетателями он предпочитает заниматься самоанализом и самоистязанием. Все это не мешает Ганди пойти волонтером помогать колониальным грабителям в деле усмирения восставших негров-зулусов. Незабываемые картины зверства, расстрела, порки (между прочим, об этом гораздо лучше, чем автобиография Ганди, рассказывает либеральный английский поп А. Докк в своей книге "Индийский патриот в Южной Африке") должны были, казалось, смутить великолепное душевное спокойствие "экспериментатора с истиной". На глазах Ганди английские солдаты засекают беззащитных негров до полусмерти, бросают их без медицинского ухода, с гноящимися ранами, в которых заводятся черви. Не это ли воплощение "высоких идеалов" буржуазной демократии, не это ли оборотная, черновая колониальная сторона английской конституции, которая так дорога господину Ганди? Но и здесь метод самоочищения, самоумерщвления избавляет от необходимости политических выводов. В ответ на английские зверства Ганди... дает обет целомудрия, который, конечно, нисколько не мешает ему оставаться ревностным помощником британского империализма.
   Большие удобства представляет для него также пресловутый "тонкий внутренний голос", голос совести и загробного чревовещания, который в критические минуты инспирирует действия господина Ганди. "Совесть" Ганди, взлелеянная долгими годами экономии, граничащей со скупостью, диетой козьего молока, вегетарианством и борьбой с "дурными мыслями", неизменно высказывает мнения, поразительно похожие на то, что думают и чего хотят индийские помещики и буржуазия. "Внутренний голос" господина Ганди не ограничивается консультацией по политическим вопросам, но развивает любопытнейшие доводы в духе подлинного адвокатского крючкотворства.
   К примеру, вот постановка вопроса о поддержке империализма в грабительской войне 1914 -- 1918 гг. "До тех пор пока я живу под властью того или иного правительства, опирающегося на насилие, и добровольно пользуюсь удобствами и привилегиями, обеспечиваемыми данным правительством, -- пишет Ганди, -- я обязан всеми средствами поддерживать данное правительство во время войны вплоть до пролития крови". Спрашивается, какими же "удобствами и привилегиями" "добровольно" пользуются индийские крестьяне и рабочие под отеческой властью английского вице-короля? Может быть, "привилегией" отдавать помещику и сборщику налогов 3/4 валового урожая, или, может быть, "привилегией" умирать с голоду, или, наконец, "удобством" работать по 14 часов в сутки, разделяя конуру фабричного общежития с 8 или 10 другими пролетариями? Не о крестьянах, не о рабочих, а о ком-то другом печется совесть г. Ганди. И что за удобная, гуттаперчевая эта совесть! Змей нельзя убивать, насекомых нельзя трогать, корова -- священное животное, лучше поставить на карту жизнь больной жены, чем дать ей чашку мясного бульона. Зато можно гнать сотни тысяч колониальных рабов в пекло войны в надежде, что империализм чуть расширит права и доходы текстильных баронов Бомбея и индийской буржуазии в целом.
   Ганди рассказывает в своей автобиографии, что накануне общеиндийской конференции 1916 г., созванной вице-королем, чтобы подстегнуть буржуазное общественное мнение на более энергичную поддержку войны, он получил письмо от друга-англичанина. Его лондонский приятель спрашивает: зачем вам, Ганди, мараться грязью и кровью грабительской войны, -- и сообщает ему о грабительских , аннексионистских договорах, заключенных между Англией и ее союзниками. Но совесть г. Ганди не обнаруживает в этом случае ни малейшего беспокойства. Формальная отписка лорда Чельмсфорда, что ему, дескать, ничего неизвестно о таких договорах, совершенно успокоила совесть г. Ганди. На эту чуткую совесть несомненно оказало влияние то обстоятельство, что британский империализм бросил кость туземной буржуазии, ввел в 1916 г. запретительную 7,5% пошлину на импортную мануфактуру и обещал дать Индии после окончания войны новую, якобы либеральную конституцию. Так или иначе, Ганди верит Чельмсфорду. Внутренний голос, такой щепетильный, такой неподкупно моральный, когда дело идет о спасении душ рабочих и крестьян, "повинных" в тягчайшем грехе революционного насилия против туземных эксплоататоров и империализма, оказывается необычайно покладистым и доверчивым.
   Ганди отправляется в родной Гуджарат агитировать за добровольную поставку рекрутов в английскую армию. Плохо, очень плохо встретили его крестьяне. Не давали Ганди и его спутникам пищи, средств передвижения. Задавали весьма прямые вопросы: "ты нам советуешь записываться в армию, но что хорошего видим мы от английского правительства. У нас нет земли. Нас душат тяжелые налоги". Ганди учел эти настроения. Ганди не был бы истинным вождем национал-реформизма, если бы не умел прощупать настроение масс, угадать начала крупнейшего революционного подъема в стране. В этом сказались искусство, опыт, мастерство матерого волка индийского национал-реформизма -- Ганди, сумевшего правильно учесть положение, чтобы всплыть на волне широкого массового движения и оказаться в критический момент у руководства.
   Не случайно Ганди в годы войны исколесил Индию в душном вагоне третьего класса, чутко прислушиваясь к окружающему. Ганди провел две частичные кампании гражданского непротивления в Чампаране и Кайре. Эти лабораторные кампании подготовили методы и людей, обеспечивающих национал-реформистское предательское руководство подымающейся крестьянской стихией. Эти кампании также позволили прощупать подлинные настроения индийской деревни, глубину ее ненависти и недовольства, вскормленного столетиями колониального гнета, помноженного на бедствия войны.
   Кончается империалистическая война. Октябрьская революция зажгла путеводную красную звезду угнетенным народам всего мира. Турция начала борьбу за независимость. В Афганистане свергнут английский ставленник эмир Хабибула. Афганистан готовится к войне с Англией за свою независимость. Индийское крестьянство, индийский пролетариат находятся в состоянии революционного брожения. Можно с минуты на минуту ожидать революционного взрыва в самой Индии. Между тем все надежды индийской буржуазии на щедрое вознаграждение за военные услуги оказались пустыми. Посмертные дневники автора проекта новой конституции Индии, английского статс-секретаря Монтэгю, весьма откровенно вскрывают, что основная цель поездки Монтэгю в Индию к концу войны и все его разговоры о новой конституции с буржуазными вождями были не чем иным как обманом, "чтобы удержать Индию спокойной в течение 6 критических месяцев войны". (Туземная буржуазия тем легче поддалась на обман, что хотела быть обманутой. К концу войны разжиревшая на поставках и спекуляции, расширившая свой производственный аппарат туземная буржуазия оказывается у разбитого корыта. Проект новой конституции совершенно не удовлетворяет основных требований буржуазии. С другой стороны, явственно слышатся раскаты приближающейся революции.
   Первым из буржуазных вождей учел положение именно Ганди, Ганди надеется предупредить революцию, заранее ввести ее в мирное русло. В апреле 1919 г. Ганди объявляет "сатьяграху", -- движение ненасильственного вегетарианско-аскетического непротивления отдельным полицейским мероприятиям английского правительства.
   Ганди надеялся предупредить революцию, но получилось другое. Сигнал, данный Ганди, был воспринят революционными массами как сигнал к восстанию. В течение двух дней Ахмедабад был в руках восставших рабочих. Крупнейшие волнения вспыхнули в Калькутте и других городах. В Пенджабе началось народное восстание, охватившее целую провинцию. Ганди переоценивает силы революции, думает, что дело идет непосредственно к свержению власти империализма, как оно и было бы, если бы массы имели надлежащее руководство, имели бы мощную коммунистическую партию и надлежащую организацию. Ганди и. национальный конгресс открыто помогают английскому правительству подавить восстание. Ганди не только отменяет движение гражданского непротивления, но непосредственно выполняет полицейские функции. В своей автобиографии Ганди рисует незабываемую сцену. Конная полиция атакует толпу демонстрантов на улицах Ахмедабада, но не трогает автомобиля Ганди. Его пропускают через полицейские кордоны. Через несколько минут Ганди получает у полицейского комиссара разрешение на устройство митинга, где убеждает повстанцев прекратить сопротивление, выдать зачинщиков, каяться и поститься, чтобы смыть "грехи насилия". Эта картина, великолепно рисующая разделение труда между империализмом и туземной буржуазией в деле подавления революции, является по существу кульминационным пунктом последней части автобиографии Ганди. Он обрывает изложение событий началом революции 1919 -- 1922 гг. Последующее развитие Ганди и гандизма отражены в ряде основных документов и материалов, данных в конце книги в качестве особого приложения. По этим материалам читатель сможет ознакомиться с подлинными высказываниями Ганди вплоть до нынешнего этапа индийской революции.

--------------------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: Моя жизнь / Махандас Карамчанд Ганди; Пер. с англ. с пред. Р. Ульяновского. Под ред. И. М. Рейснера. -- Москва: Соцэкгиз, 1934 (типо-лит. им. Воровского). -- 336 с., 1 вкл. л. портр.; 22х15 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru