Lib.ru/Классика: Гангеблов Александр Семёнович. Дела верховного уголовного суда и следственной комиссии....

"Восстание декабристов", Том XVIII

М., "Наука", 1984

No 49

ГАНГЕБЛОВ,
поручик л[ейб]-г[вардии]
Измайловского полка

No 1

ОПИСЬ
делу о поручике л[ейб]-г[вардии]
Измайловского полка Гангеблове

Число бумаг Страницы в деле

1. Допрос, снятый {В подлиннике ошибочно: "Вопросы, снятые".} с поручика Гангеблова генерал-адъютантом Левашевым -- с 1 по 3

2. Вопросы поручику Гангеблову с его ответами -- 3 по 5

3. Вопросы поручику Гангеблову от 17 февраля -- 5 по 8

4. Ответы его на оные -- 8 по 12

5. Вопросы поручику Гангеблову от 28 апреля с ответами его на оные -- 12 по 17

6. Прибавление к оным ответам -- 17 по 20

7. Таковое же прибавление -- 20

8. Очная ставка ему, Гангеблову, с корнетом Свистуновым 14 майя на 21

9. Прибавление к последним ответам -- 22

10. Формулярный о службе его список -- с 23 по 25

11. Выписка из показаний на его, Гангеблова, разных лиц -- на 25

12. В копии записка из дела с высочайшею резолюциею -- на 26 и 27

13. Копия с отношения к генерал-губернатору на 29 {12-й и 13-й пункты описи вписаны рукою А. А. Ивановского.}

Надворный советник Ивановский // (л. 23)

No 2(10)

Копия с формулярного списка о службе поручика лейб-гвардии Измайловского полка Гангеблова
Выписана из списка, доставленное от 1 генваря 1826 года // (л. 23 об.--24)

0x01 graphic

Подлинный подписал: командир полка полковник Симанский и засвидетельствовал: генерал-адъютант Бистром Верно: начальник отделения Андреев // (л. 1в)

No 3 (1)¹

¹ Вверху листа помета карандашом: "В Кроншт[адтскую] креп[ость]".

No 67

Чин и имя ваши? Измайловского полку поручик Гангеблов, присягал с загородным баталионом.

Кем были приняты в тайное общество и что вам было сказано {Ниже на полях вертикальная пометка карандашом: "17 фев[раля]".}? В апреле или майе принят я был в тайное общество корнетом Свистуновым {Фамилия подчеркнута карандашом.}. Намерение общества было дать государству Конституцию. Отрасли оного старались уничтожить вражду, существующую между всеми славянскими поколениями {Слово "поколениями" вписано над строкой вместо зачеркнутого "народами".}, и оным составить одно нераздельное политическое тело. О средствах достижения сей цели не успел я ничего узнать. Свистунов {Фамилия вписана над строкой вместо зачеркнутого: "он".} был в отпуску на Кавказе, а по возвращении {Далее зачеркнуто: "его".} не удалось {Далее зачеркнуто: "ему".} мне его одного видеть.

Кого вы знали сочленами? Никого сочленами я не знал, а кроме подпоручика Лаппы {Фамилия подчеркнута карандашом.}, который жил со мною вместе, принадлежал оному обществу с 1819 года, но я об оном узнал токмо тогда, когда был арестован.

В день происшествия где вы были?

Где вы присягали?

В день происшествия я был в Петергофе || (л. 1в об.) и поутру 14 числа получил известие от подпор[учика] Кожевникова {Фамилия подчеркнута карандашом.}, что несколько человек из них решились умереть, но не присягать. Видя, что записки сей огласить врвремя я более не могу, я решил оную сжечь, ибо в Петербург пришла бы она {Далее зачеркнуто: "после".} после происшествия, а в своем баталионе уверен был я в совершенном спокойствии {Здесь вставка. Слова "а запиской... востревожить" написаны на полях.}, а запиской сей боялся людей востревожить.

Во время присяги я был с ротою, и нимало не противился принятию оной {Слово "оной" вписано над строкой вместо зачеркнутого "оной присяги".}. С тех пор был безвыездно в Петергофе и, наконец {Слово "наконец" вписано над строкой.}, арестован полковником вчерашнего дня, лейб-гвардии Измайловского полка Гангеблова от 1 генваря 1826 года // (л. 23 об.-- 24)

Кого вы в своем полку сочленами знали? Кроме Лаппы {Фамилия подчеркнута карандашом.}, никого сочленами не знал и сего уже узнал наконец. Извещение же, полученное мною от Кожевникова {Фамилия подчеркнута карандашом.}, было токмо по связи приятельской между нами, но сочленами общества я их не считал. Сам же я нимало не полагал, чтоб общество, коему я при // (л. 2) надлежал, имело столь злые намерения и употребило {Слово "употребило" вписано над строкой.} меры столь жестокие. Чувствую вполне свою вину, с искренним раскаянием упадаю к стопам государя и прошу милостивого взгляда.

Все по истине показал лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов {Последняя фраза и подпись сделаны А. С. Гангебловым собственноручно.}

Генерал-адъютант Левашов// (л. 5)

No 4(3)¹

¹ Вверху листа помета чернилами: "Читано 19 февраля".

1826 года февраля 17 дня {Число вписано в строку другим почерком и чернилами.} в присутствии высочайше учрежденного Комитета для изыскания о злоумышленном обществе лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов спрашивав и показал:

Как ваше имя, отечество и фамилия, какого вы исповедания, сколько вам от роду лет, ежегодно ли бываете на исповеди и у святого причастия или нет и почему? Не были ль под судом, в штрафах и подозрениях и за что именно?

В дополнение начальных ответов ваших Комитет требует чистосердечного показания в следующем:

Точно ли вы приняты в члены тайного общества только в апреле или майе минувшего 1825 года и кого сами приняли в сочлены свои?

Какие причины побудили вас вступить в общество и скрывать сие от правительства, особенно после того, что вы дали подписку не принадлежать ни к какому тайному обществу? // (л. 5 об.)

Кого знали вы членами общества вначале и впоследствии и кто из них наиболее стремился к достижению цели общества советами, сочинениями и влиянием на других?

В чем заключалась настоящая цель общества, объявленная всем членам, и сокровенная, известная только некоторым?

На чем основаны были надежды общества в исполнении плана его, требовавшего сильных подпор, и кто из известных в государственной службе лиц подкреплял своим участием сии надежды?

Когда общество предполагало начать открытые действия, какими средствами думало оно преклонить на свою сторону войска и произвесть революцию и что в сем случае замышляло употребить противу священных // (л. 6) особ августейшей царствующей фамилии, кто какие делал о том предложения и настаивал о исполнении оных?

Когда и у кого происходили совещания членов общества? У кого на оных вы бывали? Кто разделял сии совещания? Что было предметом их и кто какие подавал мнения утвердительные и отрицательные, а также в чем именно состояли ваши советы и предложения?

У кого видали вы экземпляры конституций, для России приготовленных?

Не участвовали ль и вы в составлении оных? В каком духе они были написаны и кто составлял их?

Что известно вам было // (л. 6 об.) о существовании тайных обществ, ту же цель имевших, на юге и в Польше, равным образом и о их сношениях между собою и о членах первого и последнего? Наименуйте, кого вы знаете?

Известно ли вам, что в 1817 году капитан Якушкин имел покушение на жизнь покойного государя и что в минувшем 1825 году в одно и то же время решились посягнуть на жизнь его величества капитан Якубович и члены Южного общества? От кого, когда и что вы слышали о сем?

Накануне происшествия 14 декабря были ли вы у кого на совещаниях? Кто находился на оных и кто какие подавал мнения? Что было положено на сих совещаниях, кому какие сделаны поручения, что положено было употребить противу августейших особ царствующей фамилии и кто // (л. 7) вызывался для нанесения удара и завладения дворцом?

Кто из офицеров делал внушения солдатам не присягать на верность подданства государю императору Николаю Павловичу и что в сем случае вы с товарищами своими Кожевниковым, Гангебловым, Лаппою и прочими условились предпринять и что именно вы говорили солдатам по собственной воле или вследствие распоряжения членов общества?

При начальном показании вы сказали, что поутру 14 декабря получили записку от Кожевникова, в которой он {Слово "он" вписано над строкой.} писал, что несколько из них решились скорее умереть, нежели присягнуть. Объясните, точно ли сие самое писал к вам Кожевников? Не писал ли он и еще чего-либо и что именно? Кому показывали вы сию записку и для чего сожгли ее, а не представили начальству? // (л. 7 об.)

Сверх сего, вы с полною откровенностию и без всякой утайки должны показать все ваши действия в духе тайного общества и все, что известно вам о составе оного, о средствах и намерениях, как и о лицах сего общества.

Наконец, чувствуете ли сколь неосторожно поступили вы, присоединясь к злоумышленному тайному обществу, и знаете ли, сколь строгой подвергаетесь ответственности за нарушение долга своего и вступление в число заговорщиков противу законной власти и общего спокойствия? // (л. 8)

No 5 (4)

Александр Семенов сын Гангеблов; вероисповедания греко-российского; от роду 24 года и 8 месяцев; на исповеди и у святого причастия бываю ежегодно на страстной неделе, если же когда и не был, то причиною тому какой-либо недуг. Под судом не бывал; арестован был на 24 часа домашним арестом и выговор получил от государя великого князя, ныне царствующего государя императора; как то, так и другое за ошибки по фрунту. Подозреваем ни в чем не был.

В члены общества принят точно не прежде конца апреля или начала майя минувшего 1825 года. Сам же никого не принял в оное общество.

Причины, побудившие меня вступить в тайное общество, были следующие: 1-е) Неограниченная власть помещиков; одно из главнейших следствий оной -- бедственное состояние многочисленнейшего класса -- поселян, коего очевидным свидетелем был я в минувшем 1821 году в белорусских губерниях, где помещики, дав полную волю поступкам евреев, не обращают ни малейшего внимания на нравственность крестьян, а между тем обращаются с ними жестоко, когда дело доходит до собственных выгод. Из сего я сделал заключение и о всех прочих помещиках, из коих, вероятно, большая часть думает преимущественнее о увеличении своего богатства, нежели о счастии крестьян своих. 2-е) Необразованность белого духовенства в небольших городах и селах и поступки, несообразные с высоким его предназначением,-- одна из главнейших причин безнравственности поселян и, следовательно, небрежности домашнего хозяйства. 3-е) Корыстолюбие гражданских чиновников, вошед // (л. 8 об.)шее даже в пословицу.

Несмотря на сие, виню себя пред милосердым государем императором, что поступил вопреки данной мною подписке не принадлежать ни к какому тайному обществу.

Из членов общества знал я одного только Свистунова {Фамилия подчеркнута карандашом.}, корнета Кавалергардского полка, коим был принят; о подпоручике Лаппе {Начало показания и первые четыре пункта отчеркнуты на полях карандашом и отмечены знаком "NB".}, л[ейб]-гв[ардии] Измайловского полка, узнал я в то время, когда прислано было меня арестовать.

В рассуждение цели общества мне объявлено было только введение Конституционного правления (монархического или республиканского, не знаю) и соединение народов Славянских в одно политическое тело. Я не знал и существования сокровенной цели общества, упомянутой в вопросном пункте²².

Как тайна была одним из условий общества, то ничего определительного не мог узнать касательно 5-го вопроса; слышал только, что и верные особы участвуют в обществе.

Я не имел времени что-либо узнать касательно сего пункта, ибо непринужденность единственного свидания с вышеупомянутым корнетом Свистуновым {Фамилия подчеркнута карандашом.} нарушена была приходом подпоручика Чевкина, Глав[ного] штаба е[го] и[мператорского] величества. В последующие два посещения мои я находил посторонних; после чего Свистунов уехал на Кавказ, как говорил, для излечения болезни. По возвращении его был я у него один раз, но нашел его не одного; наконец я выступил с 3-м батальоном на загородное расположение в Петергоф, где и находился безвыездно до взятия меня под арест.

О совещаниях общества ничего не знаю, у кого оные бывали, кто разделял их, что было их предметом, какие были на оных мнения -- все это совершенно мне неизвестно, равно как {Три строки от слов: "О совещаниях общества..." отчеркнуты на полях карандашом и отмечены знаком "NB".} // (л. 9) и своих советов никому не давал.

О написанной уже Конституции узнал я в первый раз лишь вчера, 17 февраля, от посетившего меня в каземате священника. Следовательно, в составлении ее не участвовал, равно как и в каком духе написана она, не знаю. Впоследствии я с ужасом услышал об оскорблении, нанесенном священной особе митрополита (14 декабря); из чего, к душевному моему раскаянию, заключаю, что не религия была основанием Конституции, а, вероятно, право естественное, которое каждый истолковывает по произволу.

Ничего не знаю в рассуждении многих тайных обществ на юге и в Польше, но мне известно только, что это одно и то же общество, в тех краях распространившееся. Из членов оного, как уже сказал, кроме Свистунова, никого не знаю.

О злодейских покушениях капитана Якушкина и капитана Якубовича с членами Южного общества ничего не знал; о последнем услышал лишь вчера (17 февраля) от священника, о коем говорил в 8-м ответном пункте.

Посланная, вероятно, накануне записка от подпоручика Кожевникова {Фамилия подчеркнута карандашом.} доставлена была к нам (ко мне и к Лаппе {Фамилия подчеркнута карандашом.}, жившим на одной квартире) в Петергоф утром 14 декабря. В ней упоминалось только о присяге, а посему я и не подозревал, чтоб решительность Кожевникова {Фамилия подчеркнута карандашом.} противиться оной имела какую-либо другую цель, тем более что мне наверное не было известно, принадлежал ли Кожевников к тайному обществу или нет. Удивленные новостию вторичной присяги и ничего не знав о письменных документах касательно добровольного отречения от престола государя Константина Павловича, желая соблюсти верность данной уже присяге, мы долго не знали,// (л. 9 об.) на что решиться. Наконец, рассудив, что необразованное честолюбие со времен царевны Софии не существует при высочайшем дворе, я присягнул со вверенным мне караулом и с 3-ю гренадерскою ротою, которою командовал за болезнию штабс-капитана Шванвича 2-го.

Прежде еще присяги, в пятом часу пополудни, проезжавший мимо генерал- адъютант Чичерин остановился, подошел к караулу моему и, поздравив солдат с восшествием на престол государя Николая Павловича, прибавил: "Я надеюсь, ребята, что у вас все будет без шуму... как можно тише... чего от вас всегда и ожидаю..." (это повторено было несколько раз). Люди, ничего не знавшие о происшествиях в Петербурге, казалось, удивлены были подобными увещеваниями; сего я не должен был упускать из виду; но, начиная подозревать что-либо важное, я почел за лучшее молчать. После присяги штабс-капитан Норов 4-й {Слова "штабс-капитан Норов 4-й" подчеркнуты карандашом.}, узнав о бунте в столице от приехавшего оттуда лекаря (служащего при Петергофской фабрике), поспешил в предостережение лично и тайно меня уведомить.

Наконец в полночь батальонный командир полковник Щербинский {Фамилия подчеркнута карандашом.} пришел к караулу и объявил о немедленном выступлении с боевыми патронами; люди сильно были встревожены такою неожиданною новостию, даже робко спрашивали у меня: "Зачем идем, ваше благородие, неужели по своим стрелять будем?" Не желая открыть им всего, я отвечал сими словами: "Ребята, верно по своим стрелять не будем, а в кого велят стрелять, то само собою разумеется, что те из своих захотели сделаться чужими".

В свое оправдание в сем случае осмелюсь донести, что на привале в Стрелине я советовал г[осподи]ну батальонному // (л. 10) командиру объявить людям о насильственной смерти графа Милорадовича, дабы тем более вооружить их против убийц любимого генерала. Вот все, что имею сказать против 11-го пункта {11 пункт отчеркнут на полях карандашом.}.

Я не заметил, чтобы прочие г[оспода] офицеры 3-го батальона что-либо говорили с солдатами как на месте, так на переходе и привалах, кроме полковника Щербинского {Фамилия подчеркнута карандашом.}, который весьма искусно в присутствии людей все умел показать в ничтожном виде. С Кожевниковым {Фамилия подчеркнута карандашом.} я не мог предпринимать никаких условий {Так в тексте.}, ибо он находился в Петербурге, а я в Петергофе; других же Гангебловых не знаю, кроме двух моих братьев, служащих в армейских кавалерийских полках и весьма, как кажется, далеких от всяких политических мнений. (Разговор мой с солдатами см. в 11-м пункте.)

При первоначальном моем показании чрез посредство г[осподи]на генерал-адъютанта Левашова я не сказал, что полученная мною записка именно выражалась теми словами, какие выставлены в 13-м пункте запросов, но смысл она имела точно такой; настоящих слов не упомню, ибо пораженный необыкновенною новостию я поспешил к подпоручику Лаппе, сменявшемуся в то утро с караула. Более в записке ни о чем не упоминалось, и кроме меня {Слово "меня" подчеркнуто карандашом.} и Лаппы {Фамилия подчеркнута карандашом.} никто не читал ее. Сожжена мною и сохранена в тайне по той причине, что как время сопротивления в столице назначено было с присягою, т. е. в 10 часов пополуночи, то известить о том государя императора было уже поздно; сверх того, зная, что в батальоне все тихо, я не хотел прежде {Четыре строки от слов "по той причине..." отчеркнуты на полях карандашом и отмечены знаком "NB".} времени встревожить его, в намерении отвратить различные толки. Неистовства бунта, тайно мне рассказанные \\ (л. 10 об.) штабс-капитаном Норовым 4-м {Фамилия подчеркнута карандашом.} (см. 11-й пункт), до того заняли меня бездною мыслей, что записка пришла мне на память не прежде, как подходя к Стрелине. Тут я с сожалением вспомнил о необдуманном поступке Кожевникова, коему, вероятно, не дали измерять холодным умом ту пропасть, в которую готов был он повергнуться; к тому же, заключая по записке, что он сам открыл себя, вмешавшись в число мятежников, я не почел за необходимость вторично обнаружить вину его, тем более что уведомление его не имело никаких последствий.

Часть сего пункта объяснена мною в пунктах предыдущих. Действия же мои в духе тайного общества неважны: я изведывал образ мыслей знакомых мне молодых людей, старался отвратить их от бесплодной рассеянной жизни и внушать им вкус к занятиям: историею, нравственной философией, отечественным языком и обязанностями службы, в чем всегда старался быть примером. Тяжкая двухмесячная болезнь, сократя еще более время моего соучастничества, не допустила меня на дальнейшие исследования. Кожевников, Фок и Лаппа {Три фамилии подчеркнуты карандашом.} были бы приняты мною, если бы добрые качества их, а особливо верный ум последнего, не были отравлены излишнею пылкостию и самонадеянностию. В одном Ростовцове 4-м {Фамилия подчеркнута карандашом.} /адъютанте ген[ерал]-адъют[анта] Бистрома/ нашел я редкие способности, но поздно -- выступление в Петергоф помешало мне принять его в члены общества. // (л. 11)

Сердце мое открыто пред великодушным монархом. В полной мере чувствую, что преступление мое никакими заслугами, никаким раскаянием изглажено быть не может. Осмелюсь еще повторить, что я никак не предполагал в обществе таких губительных мер, каковые думало употребить оно к достижению своей цели. Сострадание к человечеству завлекло меня слишком далеко {Три строки от слов "обществе таких..." отчеркнуты на полях карандашом и отмечены знаком "NB".} -- исповедую вину свою и предаю себя милосердию государя императора.

Лейб-гвардии Измайловского полка
поручик Гангеблов
{Ответы написаны А. С. Гангебловым собственноручно.} \\ (л. 12)

No 6 (5)¹

¹ Вверху листа помета чернилами: "2 майя 1826".

1826 года апреля 28 дня в присутствии высочайше учрежденного Комитета лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов спрашивая и показал.

Корнет Свистунов утвердительно показывает, что вы знали от него и разделяли с прочими членами преступные намерения Южного общества о введении в государстве республиканского правления с истреблением всех священных особ августейшей императорской фамилии.

Противу сего Комитет требует откровенного и положительного показания вашего: точно ли знали вы и разделяли означенное намерение Южного общества и кому именно из членов // (л. 12 об.) вы сообщили о сем и кто с оным также был согласен?

Я весьма уверен, что одна откровенность может обратить милосердое снисхождение всемилостивейшего монарха, и по сей самой причине говорю утвердительно, что до того времени, как представлен был пред его императорское величество, я наверное не знал еще, какого именно рода Конституционное правление предполагаемо было обществом и какие меры для сего оно избирает {Этот абзац на полях отчеркнут автором чернилами и отмечен цифрой "I".} (А) {(А) "Впрочем, в сем случае Свистунов, может быть, и прав: в разговоре нашем я большею частию говорил по-русски, а он изъяснялся с чрезвычайною беглостию и возвышенным слогом на французском языке, так что я, далекий от посредственного даже знания сего последнего, многое и весьма многое не понимал, но совестясь обнаружить свою непонятливость пред щеголем-кавалергардом (который бы вменил в порок несовершенное знание французского языка), я показывал согласие в надежде на многократные будущие свидания; и, простясь с Свистуновым, я знал только о том, что принадлежу к тайному обществу, коего цель: введение конституционного правления и соединение народов Славянского племени в одно целое, равно как и то, что общество распространилось на юге и в Польше" (прим. док.). Пять строк от слов "простясь с Свистуновым..." подчеркнуты карандашом и отмечены знаком "NB". Это примечание отчеркнуто автором на полях чернилами и отмечено цифрой "3".}

После того: бунт, открытое общество, мой арест как члена оного напомнили мне сомнительные слова Свистунова: Etats unis de l'Amerique Septentrionale и Qu'est ce que notre vie {Северо-Американские Штаты и что наша жизнь? (франц.).}. Из коих я ясно увидел, что общество не только одною связью (как я полагал прежде), но и самим духом походило на секту карбонаров {Этот абзац на полях отчеркнут автором чернилами и отмечен цифрой "2".}.

Свистунов, говоря о скорой поездке своей на Кавказ, спрашивал меня, не желаю ли познакомиться с кем-либо из членов его линии, но я отказался. Из офицеров, мною у него виденных, я не знал никого как члена общества, но подозревал их всех по одному знакомству с Свистуновым (В) {(В) "У него видел: подпоручика Чевкина (Гл[авно]го шт[аба] е[го] императорского] величества]), Кашкарова (бывшего в л[ейб]-гв[ардии] Преображ[енском] полку), Горожанского и Фрезера (кавалергардов), Роста // (л. 13)вцова (адъютанта ген[ерала] Бистрома) и еще двух, коих имен не знаю, кавалергардского и конно-артиллерийского офицеров" (прим. док.). (Это примечание отчеркнуто автором на полях чернилами и отмечено цифрой "6".)}. Не из того ли корнет Свистунов заключает // (л. 13) о моих связях с соумышленниками, что однажды, провожая меня и спрося, не принял ли я кого из офицеров Измайловского полка, получил в ответ: "Этого не должен я {Далее зачёркнуто слово "был".} говорить тебе ни в каком случае, основываясь на условии общества, и уверен, что ты не только не оскорбишься, но и доволен будешь моею скрытностию". Не знаю, можно ли по догадкам говорить утвердительно!? {Весь абзац отчеркнут на полях автором чернилами и отмечен цифрой "4".}Касательно же знакомства моего с членами Южного общества говорю с смертельною решительностию {Слова "смертельною решительностию" подчеркнуты карандашом.}, что никого из них как члена не знал и ни с кем из соумышленников, кроме корнета Свистунова, знаком не был. Слыша от него о Южной ветви общества, я сказал ему только мою догадку, что, вероятно, средоточие сей ветви есть кавалерийские южные поселения, в чем основывался единственно на слухах о неудовольствии вообще военных поселений. Равномерно говорил ему, что знал многих офицеров того края, бывши в отпуску в новороссийских губерниях, в конце 1823-го и в начале 1824 годов (С) {(С) "Офицеров знал (чинов не упомню): Стародубовского кирасирского полка: Марнеца, Дрейлинга, Селиванова, Штерна, Билевича; Кирасирского святого ордена: Панютина, Бородоевского, Орлова, из поселенных уланов: Трегубова, коего знал и прежде; из конных артиллеристов: Вржозека и Гана (Петра), с коим знаком был в Пажеском корпусе. Их было весьма много, но частию не помню, а частию не знаю фамилий. Всех их видел в разное время у следующих моих родных и родственников: Екатеринос[лавск]ей губ[ернии] Верходнепровского уезда: у моего отца, у помещика Золотницкого (Ивана); Херсонской губер[нии] у помещицы Текеллиевой (урожденной Чорбы), у помещика Калачевского (Федора, умершего впоследствии), у помещицы Золотницкой (урожденной Чорбы), у помещицы // (л. 13 об.) генерал-майорши Кашириновой (урожденной Чорбы, впоследствии умершей). Сверх сего, еще виделся с двумя родными братьями, служившими в то время в Дерптском конноегерском полку и двоюродным братом поручиком Калачевским (С.-Петербургского драгунс[кого] полку). Переписку же имел постоянную: с штабс-ротмистром Александрийского гусарс[кого] полка Гангебловым, с подпоручиком Дерптского коннсегерского полка Гангебловым, с вышеупомянутым поручиком Калачевским, временную: с (чина не помню) Бородоевским, Кирасирского св[ятого] ордена полку" (прим. док.). (Добавление "С" отчеркнуто автором на полях чернилами и помечено цифрой "6".)}.

Но как членов ни одного не знал, не подозревая даже о существовании тайного общества {Слова "не подозревая даже... общества" подчеркнуты карандашом.} и находясь во время отпуска неразлучно с отцом моим, коего непоколебимая преданность монарху обезоруживала малейшие мои политические мысли. Мог ли знать их таковыми в начале 1824 года, бывши сам принят во второй трети // (л. 13 об.) 1825 года? И чем мог я быть полезен заговорщикам, удаленный как от них, так и от покойного государя императора на 2000 верст? (Если только Свистунов упоминает о заговоре, долженствовавшем исполниться 15-го дня будущего майя, как слышал я от священника) {Слова "(Если только... от священника)" подчеркнуты карандашом.}. Смею беспокоить Комитет высочайше утвержденный нижайшею моею просьбою: войти в строгое исследование сего пункта и тем обнаружить мою невинность и дерзкую, непонятную для меня клевету корнета Свистунова {Абзац от слов "Касательно же знакомства..." отчеркнут автором на полях чернилами и обозначен цифрой "5".}.

Слыша о милостях, кои его императорское величество оказывать изволит преступникам, заблаговременно явившимся, я полагаю причиною моего несчастия -- удаление от столицы. В Петергофе знал я только, что бунт произведен заговором {Слова "В Петергофе... заговором" подчеркнуты карандашом.} и что многие арестованы, но и не воображал, чтобы общество произвело бунт. Причиною моего ареста и добровольное явление подпоручика Лаппы счел записку, полученную обоими нами от подпоручика Кожевникова, и не более как минут за десять до представления к его императорскому величеству я стал подозревать только о истине бунта из разговоров генерал-адъютанта Потапова с подпоручиком Лаппою. Не для того говорю, чтобы оправдать преступное и ничем не извинительное словесное мое запирательство, но желаю изложить причины, невольно побудившие меня к оному. И если бы обстоятельства мне благоприятствовали, то я не только первый поверг бы раскаяние мое к стопам монарха, но почел бы себя счастливейшим, если бы мог открыть общество, которое пренебрегало и современным духом народа и младенчеством просвещения -- словом, покушалось на величай // (л. 14) шее {Весь абзац отчеркнут на полях чернилами автором и помечен цифрой "7".} злодейство, внушенное слепым фанатизмом вольности {Слова "покушалось... фанатизмом вольности" подчеркнуты карандашом.}. Но все это не может подтверждено быть никакими существенными доказательствами, и я даже лишен единственного, на которое мог надеяться -- будущей моей службы, верной и неукоризненной.

Лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов
{Ответы написаны А. С. Гангебловым собственноручно.}

1) Гнусная ложь! Я знал, но не от Свистунова, а от Лаппы, которому открылся (а) {(а) "Совесть меня мучила в то время; я провел ночь с неописанным внутренним мучением -- и на другой день заболел горячкою. С тех пор я был в бездействии" (прим. док.).} недели за две до выступления в лагерь, но не был с ним совершенно откровенен; сказал ему, что более полугода как участвую в обществе, тогда как действительно принят Свистуновым в апреле или майе (1825). От Лаппы узнал, что он принят доктором философии Джилли, италиянцем, в 1819 году {Слова "От Лаппы... в 1819 году" подчеркнуты карандашом и отмечены на полях знаком "NB".}; узнал еще, что он открылся Назимову, поручику коннопионерного дивизиона, Кожевникову, подпоручику Измайловского полка; что Назимов знает как членов: Моллера, полковника Финляндского полка, Семенова, бывшего в лейб-гвардии Егерском. Но, кроме Лаппы и Свистунова, никто не знал меня как члена; впрочем, быть может, Лаппа Назимову и сказал обо мне за тайну. О мерах же знал и от Свистунова {Слова "О мерах... Свистунова" подчеркнуты карандашом.}.

О времени развержения общества не знал я ничего, и не мог вообразить, чтобы в России поспешило оно своими действиями; в чем я противоречил и Лаппе, утверждавшему, что прежде десятилетнего срока общество обнаружится.

Вступил в общество совершенно по неосторожности. 2) Со Свистуновым имел одно свидание полное, но кратковременное в надежде на будущие. Второе свидание нарушено было явлением Чевкина и в сих двух свиданиях узнал. 3) Действительно, не более, по причине, объявленной в примечании А. О мерах понял. 4) Истина. 5) Сущая правда, кроме того, что знал еще и Лаппу. 6) Все это справедливо. 7) Рассказы Свистунова и Лаппы о многочисленности общества и существовании его на юге и в Польше счел приманкою. Потом размыслил, что общество наше нечто иное есть, как фанатизм -- // (л. 14 об.) исчадие знойных страстей обитателей Италии. Но, полагая, что общество, существующее с 1814 года (как слышал от Свистунова {Слова "с 1814 года... Свистунова" подчеркнуты карандашом и отмечены на полях знаком "NB".}), не могло бы где и как-нибудь не обнаружиться, я почел такие рассказы пустыми, и, полагая решительное {Слово "решительное" вписано над строкой.} введение Конституционного правления весьма ранним, а Республиканского до крайности безумным, я ограничивался лишь теми действиями, кои изложил в первых ответных пунктах, и сам никого не принял.

Вообще я действовал с таким легкомыслием, которого без презрения не могу вспомнить. Например, я иногда говаривал Лаппе, что служу для того в военной службе, чтобы со временем, командуя чем-нибудь большим, бунтовать (п) {(п) "Также, наприм[ер]. В день присяги Лаппа говорил мне, что склонял унтер-офицера 8-й роты к бунту; я тоже его уверял, что призывал караульного моего унтер-офицера Морозова, который будто притворился непонимающим, но этого ничего не было" (прим. док.).}; но вступление {Четыре строки от слов "Вообще я..." отчеркнуты на полях карандашом.} мое в военную службу есть покорность отцу, которого люблю и уважаю более всего на свете, а цель -- следующая, в истине которой клянусь: ограниченное мое состояние не дозволяет мне пользоваться излишком, итак, дослужась до звания полкового командира, где излишком все, как известно, пользуются, употребить оный излишек на изучение тех предметов, без коих в гражданской службе обойтись нельзя; определиться к такому месту, где корыстолюбие более владычествует, и, вооружась всеми силами, истреблять лихоимство. А цель моей жизни, в случае неудачи предыдущего, удалиться в деревню и совершенно посвятить себя счастию моих крестьян, душ 50 или 60, кои надеялся получить в наследство.

За несколько дней до бунта Лаппа {Фамилия подчеркнута карандашом.} из Петергофа тайно {Слово "тайно" вписано над строкой.} ездил в Петербург и привез вести, что умы в сильном волнении от разнесшихся слухов и что Кожевников обещал известить решительною запискою {Четыре строки от слов "За несколько дней до бунта..." отчеркнуты на полях карандашом и отмечены на полях знаком "NB".}; никогда так мало не думая о переменах в правлении, как в то время, я действительно приписал сомнительное положение столицы слухам и, поверя им, сам первоначально положил твердо сохранить верность присяге государю Константину Павловичу -- вот причина, по коей {Три строки от слов "сомнительное положение..." отчеркнуты на полях карандашом.} // (л. 15) не открыл я записки, полученной от Кожевникова.

Прежде еще моего вступления в тайное общество слышал я от Лаппы {Фамилия подчеркнута карандашом.} о намерении какого-то офицера (имени он не сказал мне) в 1823 или 1822, не помню, покуситься на жизнь покойного государя императора во время лагерного расположения, но что офицер {Три строки от слов "Лаппы о намерении какого-то офицера..." отчеркнуты на полях карандашом,} сей удержан был своими товарищами.

Быв выпущен из Пажеского корпуса, я не знал других законов, кроме взгляда и слов начальника. Первый, внушивший мне смелость судить о правлении, был капитан Бутовский (впоследствии умерший), у коего был я в роте и который в Белоруссии, на месте, показал мне невыгоды неограниченной власти помещиков.

Не желать свободы не в природе человека, но я всегда предпочитал медленные и постепенные меры решительным переворотам политическим, кои не обходятся без величайших пожертвований; и до сего времени уверенный в неопровержимой сей истине, я, к стыду моего возраста, повторяю, что соучастничество мое было сущая легкомысленность (к) {(к) "Государь император недаром мне сказать изволил, что я поступил не как взрослый человек, а как мальчик!" (прим. док.).}.

Первоначально я полагал мой арест действительно следствием записки, полученной мною от Кожевникова, равно как и добровольную поездку Лаппы; разговор сего последнего с генерал-адъютантом Потаповым напомнил мне о тайном обществе и родил мысль, что соучастничество мое только предполагается по сношению с Кожевниковым. Душевно соболезнуя о почтенном отце моем и с искренним раскаянием вспоминая о своем легкомыслии -- с другой стороны, опасаясь жестокости испытаний и полагаясь еще на слово Свистунова, я старался как-нибудь ускользнуть, внутренно клянясь действовать впредь сообразно моему образу мыслей. Потом неразлучная мысль о несчастий моего отца, вовлекая меня в новые и новые затруднения, довела наконец до крайности.

Кончив на сей вопросный пункт мои ответы, исполненные адского бесстыдства, я не мог перенести угрызений совести и решился излить всю истину. // (л. 15 об.)

Но не донос Свистунова заставил меня быть откровенным; он прав, что говорил мне о мерах общества, но что я не имел сношений с членами Южного общества, что ни с кем не соумышлял на жизнь государя императора и что ни с {Предлог "с" вписан над строкой.} кем {Слово "кем" исправлено из "кого".}, кроме его, Свистунова, и Лаппы, не имел сношений в духе общества, все это утверждаю с такою же решительностию, как и прежде. Одно снисходительное обхождение могло пробудить мою совесть.

Виновник новомодного, так сказать, моего либеральства есть Лаппа {Фамилия подчеркнута карандашом.}, равно как и несчастий Кожевникова и Фока (принят ли был Фок, не знаю) (а) {(а) "Назимов, Кожевников и Лаппа знали друг друга, но не приняли меня по той причине, что полагали меня слишком пылким по любви моей к изящным художествам. Это узнал я от Лаппы тогда, как открылся ему" (прим. док.).}. Я всегда знал Лаппу (не зная, впрочем, о либеральных его мыслях) как человека умного, до крайности доброго, благороднейшего и строгой нравственности -- все, даже равенство состояний, все меня влекло к нему. Последние полтора года я жил с ним на одной квартире и говорю решительно, что если бы не был знаком с ним, не старался бы выказывать либеральство, не попал бы в общество и не доведен бы был до такой крайности (b) {(b) "Лаппа, может быть, помнит, как рассказывал я ему план моей жизни, бывши в лагере в 1823-м. Тогда я был с ним знаком, но не был приятелем; я говорил ему следующее: исполнить долг гражданина и верноподданного; в случае несчастий по службе жить в деревне и исполнять обязанности человека в частности" (прим. док.).}.

В Петергофе я действительно не знал до самого разговора его превосходительства генерал-адъютанта Потапова с Лаппою, что бунт произведен обществом. Лаппа, привезший мне вести из столицы, говорил {Далее зачеркнуто: "мне".} отрывисто, казалось, не доверяя мне, не упоминал ни слова об обществе и дал только понятие о близком взрыве {Слова "понятие о близком взрыве" подчеркнуты карандашом.}, но не общества, а вообще умов. Из тону рассказа его я никак не мог заключить {Пять строк от слов "генерал-адъютанта Потапова..." отчеркнуты на полях карандашом.}, чтобы слухи, разнесшиеся в С.-Петербурге, были нарочито распущены, и он говорил мне о них со всею степенностию правды. Лаппа скрывал от меня давнее свое намерение предстать пред государя императора. Когда полковник Щербинский (батальонный командир) // (л. 16) явился с фельдъегерем в нашей квартире, чтобы арестовать меня, я из отрывистых слов Лаппы ничего совершенно понять не мог; он говорил: "Позвольте и мне ехать к государю императору... я также виноват... Кожевников и Фок взяты... -- может быть, я причиною... смерть Богдановича... все это меня трогает!!" Никогда так мало не думая, как в то время об обществе, я действительно счел причиною моего ареста и добровольной поездки Лаппы записку, которая могла быть открыта взятым под арест Кожевниковым (с) {(с) "Дорогою с Лаппой о деле не говорил я ни слова, о чем свидетель фельдъегерь, нас везший" (прим. док.).}.

Вообще причины, побудившие меня невольно к дерзкому запирательству в моих ответах, были следующие: 1) мысль об огорчении дряхлого моего отца, который, как тень, меня преследовал; 2) маловажность и почти бездействие мое в духе общества; 3) не надеялся и не смел ожидать снисхождения даже {Слово "даже" вписано над строкой.} за одно мое участничество; 4) чувствовал, что не рожден быть злодеем, что могу жестоким уроком исправиться от легкомыслия, и, надеясь быть еще чем-нибудь полезным в продолжение моей жизни, не хотел пропасть преждевременно.

Лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов
{Дополнение к ответам написано А. С. Гангебловым собственноручно.}

NB. Нижайше извиняюсь в моем многословии, но я желал в полноте показать, что знал, что {Слово "что" вписано над строкой.} обдумал во все продолжение моего ареста и что чувствую теперь.

Равномерно всепокорнейше прошу одолжить мне первые ответные мои пункты, где, если найду что исправить, переменю. Прошу покорнейше извинить неопрятность письма. // (л. 17).

No 7 (6)

Прибавление к ответу лейб-гвардии Измайловского полка поручика Гангеблова. Не могу не начать с того, что я действительно с капитаном Бутовским начал слабым и кончил сильным либеральством. Почти единственное кратковременное знакомство мое с поручиками (ныне капитанами) Семеновыми {Фамилия подчеркнута карандашом.} не могло исправить меня. Наконец знакомство и {Далее зачеркнуто: "наконец".} неприметная постепенность оного с Лаппою приковали меня к нему, и стыжусь, но говорю истину, выказывая фанатизм вольности, я был рабом Лаппы. В одиноком заключении я совершенно вошел в себя и оглянул прошедшие мои поступки.

Комитет, высочайше утвержденный, да благоволит забыть прежние мои ответы, кроме прибавления к последнему, и да извинит меня в том, что беспокоил неполными и несправедливыми показаниями.

-----

Теперь начну цепь происшествий со времени получения записки от подпоручика Кожевникова:

Занятый слухами, привезенными мне из столицы Лаппою {Фамилия подчеркнута карандашом.}, и получив записку, я, решившись твердо сохранить верность присяге, сжег ее и поспешил к Лаппе, бывшему в карауле. Там мы дали друг другу слово -- не присягать {Слова "друг другу слово -- не присягать" подчеркнуты карандашом.}. Возвратясь домой, велел я моему слуге собраться в Петербург (но слуга отправился не прежде 11-ти часов) {Пять строк от слов "Занятый слухами..." отчеркнуты на полях карандашом.}, где между прочими делами (1) {(1) "Прочие дела сии были следующие: как я не знал, что со мною будет, и мог ожидать даже смерти, то подумал о моих долгах и об участи моего слуги, крепостного человека. Посылая его, велел ему взять свой паспорт, хранившийся в пуке писем, лежавших в бюро, которое по тяжести не перевез с собою в Петергоф, но оставил на квартире поручика графа Ламздорфа. Паспорт велел вынуть, а письма сжечь, ибо не хотел, чтобы семейные дела мои были известны кому-либо из посторонних. Кроме писем от родственников, там было письма четыре или пять от офицера Кирасирского святого ордена полка Бородоевского, с коим познакомился во время моего отпуска. Причиною вре // (л. 17 об.)менной моей с ним переписки было истребование денег с одного из неплативших ему должников его и о получении оных денег. С моей стороны было писем не более как и с его, и последнее, со вложением последней части долга, ста рублей, отправлено, помнится, в сентябре прошлого, 1825-го. Все они адресованы в гор. Крылов Херсонской губернии.

Сверх того, писал с слугою моим записку к полковому казначею, исполняющему должность полкового адъютанта, подпоручику Кобякову 2-му, в которой выражался таким, сколько могу упомнить, образом: "Если получите в канцелярии повестку денег на мое имя, то прошу покорнейше не пересылать их ко мне в Петергоф, расплатить такому-то и такому-то..." При записке также приложил и доверенность на получение оных денег с почты на простом лоскуте бумаги по неимению форменной. Я думаю, у Кобякова сохранены как записка, так и доверенность" (прим. док.).} мы приказали, Лаппа и я, отыскать // (л. 17 об.) и увидеть Кожевникова. Вступив уже в караул, я начал подозревать, что подобные слухи действительно не могут быть справедливы, но появление Лаппы, который, идучи к присяге, зашел и ко мне, опять меня переуверило; когда же он ушел с намерением не присягнуть, я начал несколько раскаиваться, что не объявил ему о моем умозаключении и пожелал, чтобы он не сдержал своего слова. Лаппа возвратился и объявил, что присягнул, оробея от многочисленности незнакомых ему драгунских офицеров. Я, следуя его либеральности, показал вид неудовольствия, но внутренно был доволен, и ввечеру присягнул с караулом и с 3-ю гренадерскою ротою, которою командовал я {Слова "которою командовал я" вписаны над строкой.} за болезнию штабс-капитана Шванвича 2-го. После сего я утвердился в моем положении и не только не думал склонять к бунту солдат, но, когда сменили нас, чтоб приготовиться к выступлению, то, доведя их до казармы и распуская, уговаривал оставить лишние толки и любопытство.

Пред самым выступлением возвратился мой слуга, оставивший Петербург накануне, в 11 часов вечера. Он сказал нам от Кожевникова, чтобы мы ничего не затевали и что все сдались уже; но, расспрашивая слугу, узнали, что он видел солдат в беспорядке на площади и что войска остались ночью на бивуаке. Это возродило во мне некоторое подозрение, усиленное вестями нами встречаемых и продолжением нашего марша. Не менее того, в Стрелине, утвержденный в своем заклю- // (л. 18)чении, я советовал полковнику Щербинскому объявить солдатам о смерти графа Милорадовича и тем более вооружить их против убийц любимого генерала {Три строки от слов "я советовал..." отчеркнуты на полях карандашом.}.

Я думал, что из Стрельны нас воротят, но мы пошли вперед, и чем шли дальше, тем более и более дела столицы являлись мне в сомнительном положении. Наконец рассказ корнета Скалона {Фамилия подчеркнута карандашом.} уверил меня, что бунт господствует со всею свирепостию {Две строки от слов "в сомнительном положении..." отчеркнуты на полях карандашом.}.

Когда приближались мы к Красному кабаку, полковник Щербинский, остановив на дороге батальон не в дальнем расстоянии от л[ейб]-гв[ардии] Уланского полка, за коим виднелись лейб-драгуны, поспешил с рапортом в трактир к генерал-адъютанту Чичерину. Люди стояли вольно в отделениях; я из первого отделения вышел вперед, подстрекаемый любопытством, и расспрашивал о новостях отдельно стоявшего уланского офицера (кажется, Строева, я не знал его); ко мне присоединились еще штабс-капитан Норов 4-й, поручик Болтин и прапорщик Скалон (кажется, так). Лаппы же не было, но Строев, как казалось, не хотел ничего сказать нам. Вдруг является корнет Уланского полка Скалон, как бы в беспамятстве, и начинает рассказывать о ужасах бунта; между прочим, говорил, что митрополит вышел со крестом увещевать взбунтовавшихся измайловцев, но что гренадеры первого батальона, вырвав у него крест, били им преосвященного и что они, лейб-уланы, ожидают только первого сигнала от нашего батальона, чтобы единодушно закричать {Шесть строк от слов "Уланского полка Скалон..." отчеркнуты на полях карандашом и помечены на полях знаком "NB".}: "Ура Константин!" Все это рассказываемо было с исступлением. Но я, уверенный в своей истине, отошел к моему отделению, коему возвратившийся полковник Щербинский, как первому, поспешил скомандовать: "Левое плечо в обратный путь". (Вероятно, для того поспешил, чтобы развести измайловцев с уланами.)

Пришедши уже в Петергоф, Лаппа и Норов рассказывали мне, что он, Лаппа (после того, как я повел отделение мое), подошел к корнету Скалону, где (к счастию!) остался и Норов, ожидая отделения своей роты, и что Лаппа {Фамилия подчеркнута карандашом.} до того воспламенился рассказом Скалона {Фамилия подчеркнута карандашом.}, что, как говорил мне сам, уже открыл рот в намерении закричать: "Ура Константин!", но Норов смело в том {Четыре строки отелов "корнету Скалону..." отчеркнуты на полях карандашом и отмечены знаком "NB".} // (л. 18 об.) ему воспрепятствовал. По образу мыслей Норова поступок не значащий, но по тогдашним обстоятельствам -- услуга важная!

Лишь под арестом в Кронштадте, припомнив некоторые слова Лаппы, я заключил, что он знал о заговоре, например, рассказывая мне неясно и отрывисто о волнении умов в С.-Петербурге, он сказал: "Там есть молодцы!" Но в то время я не понял, ибо мыслями совершенно был далек от общества. И накануне даже ареста нашего, ввечеру, когда был у нас Норов, то среди толков наших о современных делах, о самоубийстве капитана Богдановича и аресте четырех офицеров наших Лаппа с приметным беспокойством сказал: "Что если и нас возьмут?" Но я равнодушно уверял его, что это вздор и что быть этого не может, ибо у нас все было тихо. Норов, может быть, помнит о сем.

Вообще я видел, что с тех пор, как объявил нам батальонный командир об аресте наших офицеров, Лаппа внутренно мучился и на мои вопросы отвечал, что сожалеет о них и о Богдановиче, но не говорил мне ни слова о намерении своем ехать с раскаянием к государю императору.

Причина, по коей я не открыл заблаговременно о Лаппе, была следующая: хотел уменьшить вину свою таким образом, чтобы высочайший Комитет не потерял, впрочем, ничего в своих исследованиях, ибо как Лаппа добровольно явился к его императорскому величеству, то я полагал его раскаяние столь искренним, что он ничего не утаит, кроме знакомства в духе общества со мною, от которого он ничего более узнать и не мог.

Теперь я догадываюсь, на чем корнет Свистунов основывает свои утвердительные показания о соумышлении моем с членами Южного общества. В первое наше свидание, слушая его рассказ, я понял, что тут есть заговор, и спросил у него, не из членов ли был офицер, покушавшийся на жизнь государя императора в прошлых годах, что слышал от Лаппы еще прежде {Против строки "в прошлых годах..." проставлен знак "NB".} всту- //(л. 19)пления моего в тайное общество. Значит ли это участие в заговоре общества, о существовании коего и не подозревал я еще тогда? И что Свистунова донос ложен -- подтверждаю {Слова "донос ложен -- подтверждаю" подчеркнуты карандашом.}.

Лейб-гвардии Измайловского
полка поручик Гангеблов {Дополнение к ответам написано А. С. Гангебловым собственноручно.}
//(л. 20)

No 8 (7)

Прибавление к ответам лейб-гвардии Измайловского полка поручика Гангеблова.

Подпоручик Лаппа требует напоминовения каких-либо обстоятельств в подтверждение моего показания: по давности времени утвердительно говорить не могу, но, сколько помню, обстоятельства были следующие: это было поздним вечером при свечах, мы за одним столом каждый особенно что-то читали и наконец, когда подали чай -- мы книги в сторону и начали разговаривать; я, между прочим, говорил, что в России никак не должно в скором времени ожидать важного политического переворота. Лаппа противоречил и сказал: "Да уж один молодец нашелся... который хотел его... в лагере (1) {(1) "Не помню, в 1822 или 23, или 24 году. В подобных разговорах Лаппа всегда говорил мне с недоверчивостию -- отрывисто и неясно" (прим. док.).}... ну, да не допустили ... слишком еще рано" (2) {(2) "В лагере, кто же мог покуситься, как не офицер, и кто удержал бы его, как не его товарищи?" (Прим. док.).}. Я отвечал, что, вероятно, это какой-нибудь сумасшедший и один, но что общего, конечно, ничего не было (3) {(3) "Я не знал еще об обществе" (прим. док.).}. Слово за слово, мы спорили и наконец ударились об заклад: Лаппа утверждал, что прежде десятилетнего срока будет общее развержение умов, а я говорил отрицательно.

Донос Свистунова назвал я ложным по следующим причинам: Свистунов ничего не мог знать о моем знакомстве в духе общества с Лаппою, а особливо о небывалых моих сношениях с южными членами, ибо по возвращении Свистунова с Кавказа я не имел с ним непринужденных свиданий.

Как только услышал я от Свистунова о существовании общества, тотчас заключил, что Лаппа и Назимов члены оного, (4) {(4) "Заключил по следующим причинам: по частым тайным свиданиям // (л. 20 об.) Назимова с Лаппой и по словам, кои сей последний сказал мне однажды: "Да ведь Назимов при тебе того не будет говорить, что говорил бы без тебя"" (прим. док.).} и когда Свистунов уехал на Кавказ, то я, как много не знавший, утвердительно открылся Лаппе единственно в намерении узнать // (л. 20 об.) вполне, в каком обществе нахожусь я. Ростовцова же хотел принять не для того, чтобы увеличить общество, но зная его ум и сердце, желая увидать, поверит ли он многочисленности общества и существованию оного на юге и в Польше -- и если поверит, то посоветоваться с ним, как поступить в таком случае.

Л[ейб]-гв[ардии] Измайловского полка поручик Гангеблов
{Дополнение к ответам написано А. С. Гангебловым собственноручно.} // (л. 28)

No 9 (13)

No 665

30 апреля 1826.

Г[осподину] С.-Петербургскому военному генерал-губернатору

Содержащийся в здешней крепости по делу о злоумышленном обществе лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов прислал в Комитет показание, в котором изъясняет, что в 1819 или 1820 году в бытность его в Пажеском корпусе составилось там между некоторыми пажами тайное общество, коего члены не обращали на себя особенного внимания и были предметом шуток своих товарищей, но когда случилось в корпусе происшествие, известное под именем арсеньевского бунта, то главными участниками оного были члены сего тайного общества, как то: Криницын 2-й, Гамен и Карпов 1-й.

На основании состоявшегося по сему случаю известного вашему превосходительству положения Комитета о злоумышленном обществе я имею честь препроводить {Слово "препроводить" вставлено над строкой.} к вам, милостивый государь, с сего показания Гангеблова копию {Показания находятся в ф. 48, д. 245, л. 43--43 об.}. // (л. 21)

No 10(8)

1826 года майя 14 {Число вписано другим почерком и чернилами.} дня в присутствии высочайше учрежденного Комитета по разноречию в показаниях дана очная ставка корнету Свистунову с поручиком Гангебловым в том, что первый показывает, что с генваря по июнь 1825 года открыл он последнему у себя на квартире преступную цель Южного общества, состоящую во введении в России республиканского правления. Поручик же Гангеблов утверждает, что сей донос Свистунова ложен. "Впрочем, говорит он, Гангеблов,-- в сем случае Свистунов, может быть, и прав: в разговоре нашем я большею частию говорил по-русски, а он изъяснялся с чрезвычайною беглостию и возвышенным слогом на французском языке, так что я, далекий от посредственного даже знания сего последнего, многое и весьма многое не понимал, но, совестясь обнаружить свою непонятливость пред щеголем-кавалергардом (который вменил бы мне в порок несовершенное знание французского языка),-- я показывал согласие в надежде на многократные будущие свидания, и, простясь с Свистуновым, я знал только о том, что принадлежу к тайному обществу, // (л. 21 об.) коего цель: введение конституционного правления и соединение народов Славянского племени в одно целое; равно и то, что общество распространилось на юге и в Польше".

На очной ставке

Корнет Свистунов Поручик Гангеблов

Не допуская до очной ставки, согласился, что Свистунов, может быть, и прав, ибо он говорил по-французски, он же, Гангеблов, мало понимал язык сей, и что из слов Свистунова понял он, что есть заговор, имеющий целию введение республиканского правления, но утвердительно уже узнал от Лаппы, спустя недели две.

Поручик Гангеблов
{Показание подписано А. С. Гангебловым собственноручно.} // (л.3)

No 11 (2)

Высочайше учрежденный Комитет требует от г[осподина] поручика Гангеблова следующего показания {Слова "г[осподина]... показания" вписаны в строку другим почерком и чернилами.}.

Где воспитывались вы? Если в публичном заведении, то в каком именно, а ежели у родителей или родственников, то кто были ваши учители и наставники?

В каких предметах старались вы наиболее усовершенствоваться?

Не слушали ль сверх того особых лекций? В каких науках, когда, у кого и где именно? Объяснив в обоих последних случаях, чьим курсом руководствовались вы в изучении сих наук?

С которого времени и откуда заимствовали вы свободный образ мыслей, т. е. от сообщества ли или внушений // (л. 3 об.) других, или от чтения книг, или сочинений в рукописях и каких именно? Кто способствовал укоренению в вас сих мыслей?

Первоначально воспитывался с 10-ти до 12-тилетнего возраста в Одесском институте под покровительством герцога Ришелье, с 1814-го по 1821-й в императорском Пажеском корпусе.

В сем последнем прилежал наиболее в фортификации, артиллерии, черчении планов и русской литературе.

Кроме нескольких уроков языка французского, взятых мною у г[осподи]на Берже (Berger) в 1820 году, никаких особенных лекций ни у кого не слушал.

Выпущенный из Пажеского корпуса, я и не воображал, чтобы можно было думать противно установленному порядку (1) {(1) "Для меня лестно упомянуть, что касательно поведения я был на отличном замечании у моих наставников" (прим. док.).}. Не более недели спустя наш полк выступил в поход (в 1821 году), и я был назначен в роту капитана Бутовского (Алексея), шел с ним вместе походною артелью (2) {(2) "В нашей артели были еще подпрапорщики: Андреев 1-й, Андреев 2-й и Бунин, и поручик Бутовский (Петр). С первыми тремя капитан Бутовский обходился как начальник, с братом же своим был во всегдашнем разладе; следов[атель]но, со мною говорил он чаще и искреннее" (прим, док.).}. Капитан же Бу- // (л. 4)товский был либерал. Но говорю утвердительно, если бы не жил я с Лаппою, поступал бы иначе.

Рукописей, кажется, никаких не читал. Но читал ужасную книгу Les cabinets et les peuples {"Правительства и народы" (франц.).}, которую имел от Свистунова пред отъездом его на Кавказ.

Свободные мысли никогда глубоко во мне вкоренены не были, если бы я мог только подозревать существование тайного общества, то, конечно, отказался бы не только рассуждать, но и думать о политике. Я ничуть не ревностный почитатель республики, и то правление (какого бы образа оно ни было) более мне по сердцу, где нация более благоденствует.

Желав лучше узнать, к какому обществу принадлежу, я открылся Лаппе, ибо уверен был, что Лаппа из числа членов. На другой день я заболел и не выходил из дому до половины августа, а 1 ноября отправился с батальоном в Петергоф, так что я был соучастником не более двух с половиною месяцев, в продолжение коих бывал часто у Ростовцова в намерении открыться ему и с ним посоветоваться, но никогда одного не заставал его дома.

Лейб-гвардии Измайловского полка поручик Гангеблов
{Ответы написаны А. С. Гангебловым собственноручно.} // (л. 22)

No 12(9)

Прибавление к последним ответам лейб-гвардии Измайловского полка поручика Гангеблова.

Еще вспомнил я следующие обстоятельства: я читал (не всю, но отрывками) запрещенную книгу: Memoires de Napoleón par Las-Cases, которую имел от Лаппы, а Лаппа от Назимова.

Не читал, но имел в руках два экземпляра рукописи: "Проект исправления российского судопроизводства", который намеревался я списать. Экземпляры же принадлежали один Лаппе, другой Кожевникову; оба они списали с экземпляра Назимова. Получив в Петергофе записку от Кожевникова, я в первую минуту решительности сжег оные экземпляры.

К вопросному пункту о лекциях имею прибавить следующее:

В конце 1824 года Лаппа, я и Кожевников условились пройти курс всеобщей истории, помнится, по предложению Лаппы. Назимов, почти] незнакомый! нам, узнав о нашем намерении, так сказать, напросился быть участником. Лекции (1) {(1) "Где я руководствовался Анкетилем" (прим. док.).} начинались степенно, а оканчивались толками о Соединенных Штатах, о Греции и проч[ее]. После четырех или пяти собраний едва начатый курс рушился, и впоследствии, когда открылся я Лаппе, узнал от него, что Назимов искал нас единственно с намерением короче с нами познакомиться и прекратил лекции тем, что открылся Лаппе и Кожевникову; меня же не принял: вероятно, не нашел того, чего искал

Поручик Гангеблов
{Дополнение к ответам написано А. С. Гангебловым собственноручно.}//(л. 25)

No 13(11)

Выписка из показаний на поручика Гангеблова

Свистунов Член общества (61). Страница] 1.

Принят в общество Свистуновым. С[траница] 6 на обор[оте].

Оболенский {Ниже карандашом написано: "Назимов".} Член общества, о намерениях 14 декабря совершенно известен не был 24]. С[траница] 16. // (л. 26)

No 14(12)

Копия

О поручике Измайловского полка Гангеблове

Гангеблов сознался, что принят в общество Свистуновым в апреле или майе 1825 года. Объявленная ему цель состояла в введении конституции; но средств и времени действия не открыто, сам никого не принимал и членов никого не знал, кроме Свистунова и Лаппы, из коих сего последнего узнал при самом арестовании; на совещаниях общества не бывал; в возмущении не участвовал и находился в то время в Петергофе, где расположен баталион Измайловского полка. Занятый слухами, привезенными Лаппою из столицы, и прочитав записку Кожевникова к нему, Лаппе, в коей он уведомлял о принятом намерении несколькими лицами лучше умереть, нежели присягнуть, они, Лаппа и Гангеблов, решились твердо сохранить верность данной присяге, // (л. 26 об.) но несмотря на то, они спокойно присягнули.

Показание Свистунова

По показанию Свистунова, что Гангеблов знал от него о намерении Южного общества ввести республиканское правление, спрошенный Гангеблов отвечал, что Свистунов в сем случае, может быть, и прав, ибо он изъяснялся по-французски с чрезвычайною беглостию и возвышенным слогом, так что он, Гангеблов, при посредственном знании сего языка весьма многое не понимал, но, стыдясь обнаружить сие, показывал согласие.

Не допуская до очной ставки с Свистуновым, Гангеблов объявил, что из слов Свистунова хотя и понял, что есть заговор, имеющий целию введение республиканского правления, но утвердительно уже о сем узнал от Лаппы, спустя недели две.

Сверх сего, Гангеблов объяснил, что однажды, когда он еще не принадлежал к обществу, // (л. 27) Лаппа рассуждал с ним о России, говорил о возможности переворота и на слова Гангеблова, что оный в скором времени не может случиться, возразил: "Да уж один молодец нашелся, который хотел покуситься на жизнь его величества в лагере, но не допустили потому, что слишком еще рано". После взаимного противуречия они ударились об заклад: Лаппа утверждал, что переворот случится прежде истечения десяти лет, а Гангеблов,-- что гораздо позже.

Показание Лаппы

Справедливость сих слов Лаппа подтвердил в своих показаниях. Из сведений, доставленных г[осподином] командующим гвардейским корпусом, видно, что Гангеблов действительно не старался отклонять людей от принятия присяги и // (л. 27 об.) не возбуждал их к неповиновению; более сего никаких показаний на Гангеблова не сделано.

Верно: над[ворный] совет[ник] Ивановский

На подлинной докладной записке означена высочайшая резолюция за подписанием барона Дибича: "Продержав еще четыре месяца в крепости, выписать тем же чином в один из гарнизонных полков, в Грузии находящихся".

Оставить комментарий Гангеблов Александр Семёнович (bmn@lib.ru) Год: 1826 Обновлено: 27/05/2020. 67k. Статистика. Описание: История Об авторе Иллюстрации/приложения: 2 штук.	Скачать FB2 Ваша оценка:

Гангеблов Александр Семёнович Дела верховного уголовного суда и следственной комиссии....