Аннотация: Tess of the D'Urbervilles. Перевод В. М. С. Текст издания: журнал "Русская Мысль", кн.III-VIII, 1893.
ТЕССЪ, НАСЛѢДНИЦА д'ОРБЕРВИЛЕЙ.
Романъ Томаса Гарди.
О бѣдное, израненное имя, Въ своей груди я дамъ тебѣ пріютъ. Два веронца Шекспира.
ФАЗА ПЕРВАЯ. Дѣвушка.
I.
Разъ вечеромъ, во второй половинѣ мая мѣсяца, человѣкъ немолодыхъ уже лѣтъ возвращался изъ Шастона въ свою деревню Марлоттъ, въ близъ лежащей долинѣ Блэкмора или Блакмура. На ногахъ онъ держался плохо, и въ его походкѣ былъ какой-то изъянъ, заставлявшій его уклоняться влѣво отъ прямой линіи. По временамъ онъ моталъ головой, какъ бы въ подтвержденіе какой-то мысли, хотя ни о чемъ особенномъ не думалъ. На рукѣ у него висѣла пустая корзина изъ-подъ яицъ, ворсъ на его шляпѣ сильно повытерся, а на томъ мѣстѣ, гдѣ онъ, снимая шляпу, хватался за поля, одинъ краешекъ былъ вырванъ совсѣмъ. Вдругъ ему встрѣтился пожилой пасторъ, ѣхавшій верхомъ на сѣрой кобылѣ и напѣвавшій въ полголоса народную пѣсню.
-- Добраго вечера, сэръ Джонъ,-- сказалъ въ свою очередь пасторъ.
Пѣшеходъ, сдѣлавъ еще одинъ шагъ или два, остановился и круто повернулся.
-- Прошу прощенія, сэръ, но, вѣдь, въ прошлый базарный день мы въ это же время встрѣтились съ вами на этой самой дорогѣ, и я сказалъ: "Добраго вечера", а вы отвѣчали: Добраго вечера, сэръ Джонъ, вотъ какъ и теперь.
-- Совершенно вѣрно,-- сказалъ пасторъ.
-- И раньше такъ было, съ мѣсяцъ тому назадъ.
-- Очень можетъ быть.
-- Такъ что-жь это значитъ, что всѣ эти раза вы называли меня "сэръ Джонъ", когда я просто Джэкъ Дорбифильдъ, разнощикъ?
Пасторъ подъѣхалъ къ нему поближе.
-- Да такъ, пришла фантазія,-- сказалъ онъ, и послѣ минутнаго колебанія продолжалъ:-- Это по случаю одного открытія, которое я сдѣлалъ нѣсколько времени тому назадъ, когда занимался изслѣдованіемъ разныхъ родословныхъ для новой исторіи графства. Я пасторъ Трингхэмъ, антикварій изъ Стагфутъ-Лэна. Да развѣ же вы не знаете, Дорбифильдъ, что вы прямой потомокъ старинной рыцарской фамиліи д'Орбервиль, которая ведетъ свое происхожденіе отъ сэра Пагана д'Орбервиль, знаменитаго рыцаря, прибывшаго изъ Нормандіи вмѣстѣ съ Вильгельмомъ Завоевателемъ, какъ записано въ архивахъ Баттльскаго аббатства?
-- Никогда и не слыхивалъ этого.
-- Ну, такъ знайте, что это чистая правда. Подымите-ка на минутку подбородокъ, чтобъ мнѣ лучше схватить вашъ профиль. Да, да, это носъ и подбородокъ д'Орбервилей, только немножко загрубѣлые. Вашъ предокъ былъ однимъ изъ двѣнадцати рыцарей, оказавшихъ содѣйствіе лорду Эстремавильскому въ Нормандіи при завоеваніи имъ Глэморганшира. Многія отрасли вашей фамиліи владѣли помѣстьями по всему этому краю. Ихъ имена значатся въ лѣтописяхъ эпохи короля Стефана. Въ царствованіе короля Іоанна одна изъ нихъ была настолько богата, что подарила цѣлое помѣстье Рыцарямъ-Страннопріимцамъ, а во времена Эдуарда Второго вашъ предокъ Брананъ былъ призванъ въ Вестминстеръ, чтобы засѣдать въ великомъ совѣтѣ. Вашъ родъ пришелъ немного въ упадокъ во времена Оливера Кромвеля, но не надолго, и въ царствованіе Карла Второго его представители были за вѣрность коронѣ произведены въ рыцари Королевскаго Дуба. Въ вашей фамиліи было нѣсколько поколѣній сэръ Джоновъ, и, еслибъ рыцарство переходило по наслѣдству, подобно баронству, какъ это и дѣлалось на практикѣ въ старинные годы, когда люди передавали рыцарское званіе отъ отца къ сыну, то вы были бы теперь сэръ Джономъ.
-- Неужто вправду?-- прошепталъ Дорбифильдъ.
-- Словомъ сказать,-- закончилъ пасторъ, съ рѣшительнымъ видомъ ударивъ себя хлыстомъ по ляжкѣ,-- врядъ ли есть еще такая знатная фамилія въ Англіи.
-- Господи Боже, вотъ чудеса!-- вскричалъ Дорбифильдъ.-- А я-то мыкался изъ года въ годъ, точно самый сѣрый крестьянинъ въ приходѣ... А скажите-ка, пасторъ Трингхэмъ, какъ давно уже ходятъ эти толки обо мнѣ?
Священникъ объяснилъ ему, что, насколько ему извѣстно, все это давно уже покрыто мракомъ забвенія, и едва ли кто объ этомъ слыхалъ. Самъ онъ началъ свои розыски прошедшею весной, когда, задавшись цѣлью прослѣдить судьбу рода д'Орбервиль, увидалъ на фурѣ Дорбифильда его фамилію и тотчасъ же сталъ наводить справки, пока у него уже не осталось никакихъ сомнѣній на этотъ счетъ.
-- Сначала я рѣшилъ не смущать васъ такими безполезными новостями,-- сказалъ онъ.-- Однакожъ, наши побужденія оказываются иногда сильнѣе доводовъ разсудка. Я подумалъ, что, можетъ быть, вы и раньше меня уже знали кое-что объ этомъ.
-- Да, правда, я слыхалъ, что моя семья знавала лучшіе дни, прежде чѣмъ переселилась въ Блакмуръ. Но я не обращалъ на это вниманія, я думалъ, это значитъ только, что прежде мы держали двухъ лошадей, тогда какъ теперь у насъ всего одна. Правда тоже, что у меня есть дома старинная серебряная ложка и старинная чеканная печать изъ чистаго серебра, но Господи Боже, какой можетъ быть прокъ въ чеканной печати?... И подумать только, что я и эти знатные д'Орбервили были все время одна плоть и кровь! У насъ, впрочемъ, говаривали, что у моего пра-прадѣда были какія-то тайны и что онъ не любилъ разсказывать, откуда онъ родомъ. А осмѣлюсь спросить, ваше преподобіе, гдѣ-жь курится нашъ очагъ? Я хочу сказать, гдѣ мы, д'Орбервили, жительствуемъ?
-- Вы нигдѣ не жительствуете. Вы вымерли, какъ мѣстная фамилія.
-- Это плохо.
-- Да, вы, какъ это называютъ лживыя фамильныя хроники, угасли по мужской линіи, то-есть вашъ родъ разорился и захудалъ.
-- Ну, такъ гдѣ-жь мы похоронены?
-- Въ Кингсбирѣ, подъ Гринхиллемъ: тамъ цѣлые ряды вашихъ предковъ въ склепахъ съ ихъ собственными изображеніями и подъ мраморными балдахинами.
-- А гдѣ наши замки и помѣстья?
-- У васъ ихъ нѣтъ.
-- Какъ, и земель тоже нѣтъ?
-- Нѣтъ, хотя прежде у васъ ихъ было множество, какъ я уже сказалъ, потому что ваша фамилія распадалась на нѣсколько вѣтвей. Въ этомъ графствѣ у васъ было одно помѣстье въ Кингсбирѣ, другое въ Шертонѣ, третье въ Милльпондѣ, четвертое въ Лулльстедѣ, пятое въ Велльбриджѣ.
-- А вернутъ намъ когда-нибудь наши владѣнія?
-- Ничего не могу вамъ сказать на это.
-- Что-жь бы вы посовѣтовали мнѣ сдѣлать, сэръ?-- спросилъ послѣ небольшой паузы Дорбифильдъ.
-- О, ничего, ничего, развѣ только извлечь себѣ назиданіе изъ мысли о томъ, какъ "пали сильные". Этотъ фактъ представляетъ нѣкоторый интересъ для мѣстнаго историка и генеалога,-- вотъ и все. Среди поселянъ этого графства есть нѣсколько семействъ почти столь же высокаго рода. Прощайте!
-- Но отчего бы вамъ не вернуться и не распить со мной по случаю этого кварту пива, пасторъ Трингхэмъ? Въ трактирѣ "Чистый Хмель" подаютъ за прилавкомъ славное пиво, хотя оно, конечно, не такъ хорошо, какъ у Ролливера.
-- Нѣтъ, благодарствуйте, Дорбифильдъ, только не сегодня. Вы уже достаточно выпили!-- и съ этими словами пасторъ поѣхалъ дальше, не очень-то увѣренный въ томъ, что поступилъ умно, разгласивъ этотъ любопытный обращикъ своей учености.
Когда онъ скрылся изъ вида, Дорбифильдъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ въ глубокомъ раздумьѣ, а потомъ сѣлъ на зеленый край дороги, поставивъ передъ собой корзину. Черезъ нѣсколько минутъ вдали показался молодой парень, шедшій въ томъ же направленіи, какого держался и Дорбифильдъ. Послѣдній, завидѣвъ его, поднялъ руку, и юноша прибавилъ шагу и подошелъ къ нему.
-- Эй, малый, возьми мою корзину! Мнѣ надо дать тебѣ порученіе.
Долговязый юноша нахмурилъ брови.
-- Что вы за важная птица, Джонъ Дорбифильдъ, чтобъ помыкать мною и звать меня малымъ? Мое имя вамъ такъ же хорошо извѣстно, какъ и ваше мнѣ.
-- Мое имя тебѣ извѣстно, да, какъ же! Въ томъ-то и штука... въ томъ-то и штука! Выслушай-ка лучше мои приказанія и справь мнѣ одно дѣльце, которое я тебѣ поручу... Впрочемъ, Фредъ, я ужь, пожалуй, открою тебѣ свою тайну: видишь ли, я принадлежу къ знатному роду, и только что узналъ объ этомъ!-- Объявивъ эту новость, Дорбифильдъ съ наслажденіемъ растянулся на муравѣ, испещренной маргаритками.
Молодой парень стоялъ передъ Дорбифильдомъ, разсматривая его распростертую фигуру отъ самой маковки и до пятокъ.
-- Сэръ Джонъ д'Орбервиль, вотъ кто я такой,-- продолжалъ тотъ въ своей лежачей позѣ.-- То-есть, еслибъ рыцари были баронами, а это такъ и водится на самомъ дѣлѣ. Про меня все прописано въ исторіи. Знаешь ли, малый, мѣсто, которое прозывается Кингсбиръ подъ Гринхиллемъ?
-- Да. Я тамъ бывалъ на гринхилльской ярмаркѣ.
-- Ну, такъ подъ церковью этого города...
-- Да это не городъ, тотъ Кингсбиръ, о которомъ я говорю,-- по крайней мѣрѣ, когда я тамъ былъ,-- это былъ не городъ, а совсѣмъ глухое, захолустное мѣстечко.
-- Ничего не значитъ, малый, дѣло не въ этомъ. Подъ тамошнею церковью лежатъ мои предки... цѣлыми сотнями, въ кольчугахъ и драгоцѣнныхъ каменьяхъ, въ громадныхъ свинцовыхъ гробахъ, каждый въ нѣсколько тоннъ вѣсомъ. Во всемъ графствѣ южнаго Уэссекса нѣтъ человѣка съ такими знатными и великими предками, какіе у меня.
-- Ну?!
-- Такъ вотъ, возьми эту корзину и ступай въ Марлоттъ, а когда дойдешь до трактира "Чистый Хмель", то скажи тамъ, чтобъ сію же минуту послали сюда лошадь и карету, чтобъ отвезти меня домой. А въ ноги пусть поставятъ бутылочку рому и запишутъ мнѣ въ счетъ. Когда же ты все это сдѣлаешь, тогда отправься съ этою корзиной ко мнѣ домой и скажи моей женѣ, чтобъ она бросила стирку, потому что ей нѣтъ надобности кончать ее. И скажи, чтобы она дожидалась меня; у меня есть для нея важныя вѣсти.
Видя, что парень стоитъ въ нерѣшительной позѣ, Дорбифильдъ сунулъ руку въ карманъ и вытащилъ шиллингъ, одинъ изъ сравнительно немногихъ шиллинговъ, бывшихъ у него за душой.
-- Вотъ тебѣ за труды, малый.
Это заставило юношу иначе отнестись къ дѣлу.
-- Слушаю, сэръ Джонъ. Благодарю васъ. Могу я еще чѣмъ-нибудь служить вамъ, сэръ Джонъ?
-- Скажи тамъ, у меня дома, чтобы мнѣ приготовили на ужинъ... что бы такое?... Ну, жаренаго барашка, если жена достанетъ, а если не достанетъ, то пусть купитъ сосисокъ, а если и ихъ нельзя достать, ну, тогда и потроха будутъ хороши.
-- Слушаю, сэръ Джонъ.
Юноша взялъ корзину и, какъ только онъ пустился въ путь, со стороны деревни послышались звуки мѣднаго оркестра.
-- Что это значитъ?-- сказалъ Дорбифильдъ.-- Ужь не меня ли это чествуютъ?
-- Это процессія женскаго клуба, сэръ Джонъ. Вѣдь, ваша дочь тоже членъ клуба.
-- Да, да, конечно... я совсѣмъ и забылъ объ этомъ, размышляя о болѣе важныхъ дѣлахъ! Ну, поворачивайся и маршъ въ Марлоттъ заказывать экипажъ, а я, можетъ быть, тогда заѣду и сдѣлаю смотръ клубу.
Юноша отправился, а Дорбифильдъ сталъ дожидаться кареты, лежа на травѣ, усыпанной маргаритками, и нѣжась въ лучахъ заходящаго солнца. Долго не показывалось ни души на дорогѣ, и только слабые звуки оркестра раздавались среди ландшафта, заключеннаго въ рамку голубыхъ холмовъ.
II.
Деревня Марлоттъ лежала среди сѣверо-восточныхъ изгибовъ прекрасной, уже упомянутой нами Блакмурской долины, замкнутой и уединенной мѣстности, по которой почти не ступала нога туриста и пейзажиста, хотя эта долина находится въ четырехъ часахъ пути отъ Лондона.
Всего лучше ознакомиться съ ней, смотря на нее съ вершины окружающихъ ее холмовъ. Впрочемъ, въ ненастную погоду путешественникъ, который вздумалъ бы изслѣдовать безъ проводника всѣ ея ложбины, могъ бы остаться недоволенъ ея узкими, извилистыми и грязными тропами.
Эта плодородная и защищенная полоса земли, гдѣ поля никогда не бываютъ выжжены, а весны не знаютъ засухъ, ограничена на югѣ крутымъ мѣловымъ кряжемъ, обнимающимъ возвышенности Гембльдонъ-Хилль, Бульбарро, Неттлькомбъ-Таутъ, Догбёри, Гай-Стой и Беббъ-Даунъ. Совершивъ съ морского берега по направленію къ сѣверу трудный переходъ миль въ двадцать по известковымъ равнинамъ и по хлѣбнымъ полямъ и очутившись внезапно у самой грани одного изъ этихъ откосовъ, путникъ придетъ въ восторгъ и изумленіе при видѣ мѣстности, разстилающейся у ногъ его, на подобіе географической карты, и вполнѣ противуположной тѣмъ мѣстамъ, по которымъ онъ только что пробирался. Позади него цѣпь холмовъ размыкается, солнце такъ ярко освѣщаетъ поля, что пейзажъ принимаетъ совершенно открытый характеръ, дороги тамъ бѣлыя, изгороди низкія и голыя, атмосфера безцвѣтная. Здѣсь, въ долинѣ, міръ какъ бы построенъ въ болѣе тѣсномъ и миніатюрномъ масштабѣ; поля представляются простыми выгонами столь небольшихъ размѣровъ, что съ этой высоты раздѣляющія ихъ изгороди кажутся сѣтью изъ темнозеленыхъ нитей, наброшенною на болѣе блѣдную зелень травы. Атмосфера внизу темная и до такой степени окрашена лазурью, что то, что художники называютъ среднимъ разстояніемъ, тоже заимствуетъ этотъ оттѣнокъ, между тѣмъ какъ вдали горизонтъ самаго густого ультрамариноваго цвѣта. Пахотныхъ земель здѣсь мало; панорама открываетъ почти необозримую массу травъ и деревьевъ, покрывающихъ болѣе мелкіе холмы и долочки, расположенные въ кольцѣ болѣе крупныхъ. Такова Блакмурская долина.
Этотъ округъ представляетъ не только топографическій, но и историческій интересъ. Блакмурская долина была извѣстна въ прежнія времена подъ именемъ "Лѣсъ бѣлой лани" на основаніи любопытной легенды изъ царствованія короля Генриха III, повѣствующей о томъ, какъ нѣкій Томасъ де ла Линдъ, убившій бѣлую лань, которую передъ тѣмъ пощадилъ самъ король, былъ присужденъ къ тяжелой пенѣ. Въ тѣ дни и сравнительно до недавнихъ временъ эта мѣстность была покрыта непроходимыми лѣсами. Даже и теперь о прежнемъ ея состояніи еще свидѣтельствуютъ старинныя дубовыя рощи и неправильныя полосы строеваго лѣса, еще уцѣлѣвшія на ея склонахъ, равно какъ и дуплистыя деревья, защищающія пастбища отъ солнечныхъ лучей.
Лѣса исчезли, но сохранились нѣкоторые стародавніе обычаи, процвѣтавшіе подъ ихъ сѣнью. Впрочемъ, многіе изъ нихъ живутъ теперь въ значительно измѣненной формѣ. Такъ, напримѣръ, въ описываемый нами вечеръ майскій хороводъ воскресалъ подъ видомъ клубнаго праздника или клубной процессіи, какъ его здѣсь называли.
Это было интересное событіе для болѣе молодыхъ обитателей Марлотта, хотя истинный интересъ его ускользалъ отъ вниманія участниковъ празднества. Его особенность заключалась не столько въ сохраненіи обычая совершать торжественное шествіе и танцевать каждый годъ въ одинъ издавна опредѣленный день, сколько въ томъ, что члены этой процессіи были исключительно женщины. Въ мужскихъ клубахъ такія празднества были менѣе необычны, хотя представляли уже отживающее явленіе, но, благодаря ли природной застѣнчивости болѣе нѣжнаго пола, или саркастическому отношенію къ его представительницамъ родственниковъ мужчинъ, тѣ женскіе клубы, которые еще оставались, лишились мало-по-малу своей славы и неприкосновенности. Одинъ только марлоттскій клубъ поддерживалъ во всей полнотѣ традицію мѣстнаго праздника Цереры. Онъ совершалъ свою процессію сотни лѣтъ передъ тѣмъ и продолжалъ совершать ее и теперь.
Члены процессіи были всѣ въ бѣлыхъ платьяхъ -- свѣтлое напоминаніе временъ стараго режима, когда веселье и майскій хороводъ были синонимами, тѣхъ временъ, когда привычка во все углубляться не низвела еще душевныя движенія на уровень монотонной умѣренности. Торжество начиналось тѣмъ, что процессія, выстроившись въ пары, обходила приходъ. Идеальный и реальный элементы слегка сталкивались между собою, когда освѣщенныя солнцемъ фигуры женщинъ и дѣвушекъ вырисовывались на фонѣ зеленыхъ изгородей и обвитыхъ плющемъ фасадовъ домовъ, такъ какъ хотя всѣ онѣ были въ бѣлыхъ одѣяніяхъ, но нельзя было бы найти между ними и двухъ совсѣмъ одинаковыхъ бѣлыхъ цвѣтовъ. Одни платья были чисто-бѣлыя, въ другихъ замѣчался синеватый оттѣнокъ, иныя, на болѣе пожилыхъ женщинахъ (быть можетъ, пролежавшія нѣсколько лѣтъ безъ употребленія), переходили въ желтовато-мертвенную тѣнь и приближались по покрою къ эпохѣ Георговъ.
Вдобавокъ къ этому отличію, бѣлому платью, каждая женщина и дѣвушка держала въ правой рукѣ чисто оструганный ивовый прутъ, а въ лѣвой пучокъ бѣлыхъ цвѣтовъ.
Въ процессіи было нѣсколько немолодыхъ и даже пожилыхъ женщинъ, и ихъ посеребренные сѣдиною волосы и морщинистыя лица, носившія разрушительные слѣды времени и заботъ, производили странное, но, во всякомъ случаѣ, трогательное впечатлѣніе среди этого юнаго цвѣтника. Пожалуй, относительно каждой изъ этихъ женщинъ, умудренныхъ житейскомъ опытомъ и тревогами, можно было сдѣлать больше выводовъ и заключеній, чѣмъ объ ея молодыхъ подругахъ, когда, мысленно созерцая надвигающуюся къ ней старость, она говорила о ней: "не радуетъ она меня". Но минуемъ старшихъ, чтобы перейти къ тѣмъ, въ которыхъ жизнь трепетала со всею энергіей и жаромъ юныхъ лѣтъ.
Молодыя дѣвушки составляли большинство процессіи, и ихъ роскошныя косы отливали на солнцѣ всевозможными тонами -- и золотистымъ, и чернымъ, и каштановымъ. У однѣхъ были красивые глаза, у другихъ красивый носъ, у третьихъ красивый ротъ и красивый станъ; нѣкоторыя, можетъ быть, были красивы во всѣхъ деталяхъ своей внѣшности. По тѣмъ усиліямъ, съ какими онѣ складывали губы въ чинную улыбку, являясь напоказъ передъ народомъ, по ихъ неумѣнью держать голову и придавать невозмутимое выраженіе своимъ чертамъ видно было съ перваго взгляда, что это настоящія сельскія дѣвушки, не привыкшія встрѣчать взоры толпы.
И подобно тому, какъ каждую изъ нихъ безъ исключенія грѣло снаружи майское солнце, такъ и внутри у каждой изъ нихъ было свое маленькое солнышко, которое ласкало ей душу: какая-нибудь мечта, привязанность, какая-нибудь невинная склонность, или, наконецъ, далекая, недосягаемая надежда, быть можетъ, осужденная на голодную смерть, но все еще упорно жившая, какъ можетъ жить только надежда. Такимъ образомъ, у всѣхъ у нихъ былъ радостный, а у многихъ даже веселый видъ.
Онѣ миновали трактиръ подъ вывѣскою "Чистый Хмель" и хотѣли свернуть съ большой дороги, чтобъ пройти чрезъ калитку на лугъ, когда одна изъ нихъ сказала:
-- Боже милостивый! Смотри, Тессъ {Тессъ -- уменьшительное имя отъ Терезы.} Дорбифильдъ, вѣдь, это твой отецъ ѣдетъ домой въ коляскѣ!
Одна изъ юныхъ клубистокъ обернулась при этомъ восклицаніи. Это была прелестная стройная дѣвушка; пожалуй, она и не превосходила своею красотой нѣкоторыхъ другихъ, но ея выразительный пунцовый ротикъ и большіе невинные глаза дѣлали еще краснорѣчивѣе чудный цвѣтъ лица и изящную фигуру. Въ волосахъ у нея была красная лента; среди всей этой облеченной въ бѣлыя одѣянія процессіи только одна она могла похвастаться такимъ яркимъ украшеніемъ. Когда она оглянулась, Дорбифильдъ уже ѣхалъ по дорогѣ въ кабріолетѣ, принадлежавшемъ хозяину трактира "Чистый Хмель"; кудрявая и плотная дѣвица, засучивъ рукава платья выше локтей, правила экипажемъ. То была бойкая служанка заведенія, по временамъ исполнявшая въ качествѣ фактотума должности грума и возницы. Дорбифильдъ, откинувшись назадъ съ блаженною миной и зажмуривъ глаза, размахивалъ руками надъ головой и распѣвалъ медленнымъ речитативомъ:
-- У меня большой фамильный склепъ въ Кингсбирѣ -- и знатные предки лежатъ тамъ въ свинцовыхъ гробахъ!
Клубистки принялись пересмѣиваться, за исключеніемъ той, которую звали Тессъ,-- въ ней медленно началъ закипать гнѣвъ при мысли, что ея отецъ служитъ посмѣшищемъ ея подругамъ.
-- Онъ усталъ, вотъ и все,-- торопливо сказала она,-- и попросилъ подвезти его домой, потому что наша лошадь ныньче отдыхаетъ.
-- Ну, проста же ты, Тессъ, -- заговорили товарки.-- Не видишь развѣ, что онъ подгулялъ на базарѣ? Ха, ха, ха!
-- Слушайте, я съ вами больше ни шагу не сдѣлаю, если вы будете насмѣхаться надъ нимъ!-- вскричала Тессъ, и румянецъ, покрывавшій ея щеки, разлился на все ея лицо и шею. Глаза ея сдѣлались влажными и взглядъ поникъ до земли. Видя, что онѣ не на шутку огорчили ее, дѣвушки ничего больше не сказали, и порядокъ снова возстановился. Гордость не позволила Тессъ оглянуться еще разъ, чтобы допытаться, что значило поведеніе ея отца, если только оно что-нибудь значило, и она направилась вмѣстѣ со всею процессіей къ огороженной лужайкѣ, гдѣ должны были происходить танцы. Къ тому времени, когда онѣ дошли до поляны, она совсѣмъ успокоилась, похлопывала сосѣдку своимъ ивовымъ прутомъ и разговаривала, какъ всегда.
Въ эту пору своей жизни Тессъ Дорбифильдъ была ничто иное, какъ сосудъ душевныхъ движеній, не подкрашенныхъ опытомъ. Ея полный красный ротикъ еще не отлился въ окончательную форму и нижняя губа какъ-то особенно подталкивала верхнюю, когда онѣ обѣ сходились, выговаривая какое-нибудь слово.
Различныя фазы изъ ея дѣтства проглядывали еще до сихъ поръ въ ея наружности. Когда она шла сегодня въ процессіи, то, несмотря на пышный разцвѣтъ въ ней женственности, вы могли бы подчасъ уловить ея двѣнадцатый годъ на ея щекахъ или девятый въ шаловливомъ блескѣ ея глазъ, и даже ея пятый годъ мелькалъ порою въ изгибахъ ея рта.
Однакожь, мало кто замѣчалъ это, и еще меньше было людей, считавшихъ нужнымъ принимать это въ соображеніе. Незначительное меньшинство -- большею частью пришлые люди -- заглядывались на нее при случайной встрѣчѣ, мгновенно очаровывались ея свѣжестью и задавались вопросомъ, придется ли имъ еще когда-нибудь увидать ее; но для всѣхъ почти она была прелестною, характерною деревенскою дѣвушкой и только.
Дорбифильдъ совсѣмъ исчезъ изъ вида въ своей тріумфальной колесницѣ, ввѣренной управленію трактирной служанки, клубъ вошелъ въ назначенное мѣсто и начались танцы. Такъ какъ мужчинъ не было въ ихъ компаніи, то дѣвушки танцовали первое время другъ съ дружкой, но когда сталъ приближаться часъ, въ который кончались работы, то мужскіе представители населенія Марлотта, а также праздношатающіеся и прохожіе стали собираться вокругъ лужайки и, повидимому, многіе изъ нихъ были не прочь выбрать себѣ даму.
Среди этихъ зрителей было трое молодыхъ людей изъ высшаго слоя общества, съ маленькими сумками за плечами и толстыми палками въ рукахъ. Ихъ общее сходство и послѣдовательность возраста заставляли догадываться, что они братья, какъ это и было на самомъ дѣлѣ. На старшемъ былъ бѣлый галстукъ, высокій жилетъ и шляпа съ узкими полями, какія носятъ викаріи англиканской церкви; второй былъ еще не кончившій курса студентъ; что касается третьяго и младшаго, то для характеристики его врядъ ли было бы достаточно одного его внѣшняго вида; въ его глазахъ и костюмѣ было что-то незамкнутое, открытое, дававшее поводъ думать, что едва ли онъ уже успѣлъ вступить на какую-либо профессіональную колею. Можно было только заранѣе сказать, что это юноша, пробующій изучать то ту, то другую спеціальность, хватающійся за все, но не остановившійся пока ни на чемъ.
Эти три брата говорили своимъ случайнымъ знакомцамъ, что они рѣшили воспользоваться весенними каникулами, чтобы пройти пѣшкомъ Блакмурскую долину, направляя свой путь къ юго-западу отъ города Шастона, лежащаго на сѣверо-востокѣ.
Они облокотились на калитку у большой дороги и спросили, что означаютъ эти танцы и дѣвушки въ бѣлыхъ платьяхъ. Двое старшихъ, очевидно, не думали здѣсь мѣшкать, но младшаго, казалось, очень забавляли зрѣлище цѣлой толпы дѣвушекъ, танцевавшихъ безъ кавалеровъ, и онъ нисколько не спѣшилъ оторваться отъ него. Онъ снялъ свою сумку, положилъ ее вмѣстѣ съ палкой на заваленку и отворилъ калитку.
-- Куда это ты, Энджелъ?-- спросилъ старшій братъ.
-- Мнѣ вздумалось повертѣться немножко съ ними. Да почему бы и всѣмъ намъ не отправиться... хоть на нѣсколько минутъ... вѣдь, это не задержитъ насъ?
-- Нѣтъ, нѣтъ, пустяки!-- возразилъ старшій.-- Танцовать публично съ деревенскою толпой... а если насъ кто увидитъ? Пойдемъ-ка дальше, а то мы не успѣемъ добраться засвѣтло до Стауркасля; ближе его нѣтъ мѣста, гдѣ мы могли бы найти ночлегъ; притомъ же, разъ я уже взялъ на себя трудъ захватить Отвѣтъ Агностицизму, то намъ надо будетъ проштудировать еще одну главу, прежде чѣмъ мы ляжемъ спать.
-- Хорошо, я черезъ пять минутъ догоню тебя и Кутберта, не ждите меня; даю честное слово, Феликсъ, что догоню васъ.
Оба старшихъ брата довольно неохотно оставили его и отправились дальше, взявши его сумку, чтобъ ему не такъ трудно было догонять ихъ, и младшій вошелъ на поляну.
-- Какая жалость!-- сказалъ онъ любезнымъ тономъ, обращаясь къ двумъ или тремъ дѣвушкамъ, стоявшимъ ближе къ нему, когда наступилъ перерывъ въ танцахъ.-- Гдѣ же ваши кавалеры, мои милыя?
-- Они еще не покончили съ работой,-- отвѣтила одна дѣвушка побойчѣе.-- Они скоро соберутся. А покамѣстъ, сэръ, не желаете ли вы замѣнить ихъ?
-- Да, конечно. Но что значитъ одинъ кавалеръ при такомъ множествѣ дамъ?
-- Все лучше, чѣмъ ни одного. Не очень-то весело плясать съ своею же сестрой. Ну, что же, сэръ, выбирайте!
-- Шш... можно ли быть такою назойливою!-- сказала другая, болѣе застѣнчивая дѣвушка.
Молодой человѣкъ, приглашенный такимъ образомъ принять участіе въ танцахъ, окинулъ взглядомъ дѣвушекъ и попытался было провести между ними сравненіе, но такъ какъ вся эта группа была совершенно нова для него, то онъ и не могъ сдѣлать настоящаго выбора. Онъ взялъ чуть ли не первую попавшуюся ему подъ руку, и это оказалась не та, которая говорила съ нимъ и надѣялась быть избранной, а также и не Тессъ Дорбифильдъ. Родословная, прадѣдовскія гробницы, старинныя хроники и д'орбервильскія черты лица были безсильны хотя бы даже настолько помочь Тессъ въ ея житейской борьбѣ, чтобы привлечь на ея сторону бальнаго кавалера въ ущербъ зауряднымъ крестьянкамъ. Вотъ что значитъ нормандская кровь безъ поддержки викторіанскихъ капиталовъ.
Имя дѣвушки, затмившей всѣхъ другихъ, осталось для насъ неизвѣстнымъ, но она возбудила общую зависть, какъ первая, которой въ этотъ вечеръ выпало на долю счастье танцовать съ настоящимъ кавалеромъ. Однакожь, такова сила примѣра, что молодые люди изъ села, не спѣшившіе входить въ калитку, пока имъ не перерѣзалъ пути незваный пришелецъ, повысыпали теперь одинъ за другимъ на лужайку и вскорѣ среди танцующихъ парочекъ замѣтно запестрѣли фигуры деревенскихъ парней, такъ что подъ конецъ даже самая некрасивая женщина въ клубѣ была избавлена отъ печальной участи исполнять въ танцахъ роль кавалера.
Раздался бой церковныхъ часовъ и молодой студентъ сказалъ, что ему пора уходить... онъ и такъ черезъ-чуръ увлекся и забылъ, что ему надо нагнать своихъ спутниковъ. Когда онъ выходилъ изъ круга, взоръ его упалъ на Тессъ Дорбифильдъ, большіе глаза которой, если ужь говорить правду, выражали легкій упрекъ за то, что онъ не выбралъ ея. Онъ тоже пожалѣлъ, что, благодаря своей нерасторопности, не обратилъ на нее вниманія, и съ этимъ впечатлѣніемъ сошелъ съ поляны.
Такъ какъ онъ сильно запоздалъ, то пустился теперь, какъ стрѣла, по тропинкѣ между изгородями, по направленію къ западу, вскорѣ миновалъ оврагъ и сталъ подниматься на слѣдующій откосъ. Онъ еще не нагналъ братьевъ, но остановился перевести духъ и оглянулся назадъ. Онъ могъ еще видѣть бѣлыя фигуры дѣвушекъ, кружившіяся на зеленой полянѣ, такъ, какъ онѣ кружились, когда и онъ былъ среди нихъ. Повидимому, онѣ уже совсѣмъ забыли о немъ.
Забыли всѣ, за исключеніемъ, быть можетъ, одной. Эта бѣлая фигура стояла въ сторонѣ отъ другихъ, у плетня. Онъ узналъ въ ней красивую дѣвушку, съ которой ему не пришлось танцовать. Какъ ни ничтожно было это обстоятельство, однако, онъ инстинктивно почувствовалъ, что она обижена его невниманіемъ. Онъ подосадовалъ, что не пригласилъ ея, подосадовалъ, что не спросилъ, какъ ее зовутъ. Она была такъ скромна и такъ патетична, она казалась такою кроткой въ своемъ воздушномъ бѣломъ платьѣ, что онъ понялъ въ эту минуту, что поступилъ какъ дуракъ.
Какъ бы то ни было, горю уже нельзя было помочь и онъ повернулся и пошелъ скорымъ шагомъ, переставъ думать объ этомъ предметѣ.
III.
Что касается Тессъ Дорбифильдъ, то ей не такъ легко удалось изгнать это событіе изъ своихъ мыслей. У нея надолго прошла охота танцовать, хотя она могла бы имѣть сколько угодно кавалеровъ; но, увы, они не выражались такъ изящно, какъ молодой незнакомецъ. Лишь тогда, когда его фигура совсѣмъ исчезла на холмѣ въ сіяніи послѣднихъ солнечныхъ лучей, Тессъ стряхнула съ себя мимолетную грусть и приняла приглашеніе подошедшаго къ ней кавалера.
Она осталась на кругу до сумерокъ и танцовала съ нѣкоторымъ увлеченіемъ, но такъ какъ сердце ея пока еще было свободно, то она просто наслаждалась танцами, какъ размѣреннымъ движеніемъ, и при видѣ "сладкихъ мукъ, горькихъ радостей, чудныхъ терзаній и пріятныхъ томленій", которыя испытывали дѣвушки, уже нашедшія себѣ жениховъ, она врядъ ли подозрѣвала, на что способна сама въ дѣлѣ нѣжной страсти. Пререканія и ссоры молодыхъ парней изъ-за чести танцовать съ ней "жигу" слегка возбуждали ее,-- и только, а когда они становились черезъ-чуръ громогласными, она спѣшила усмирить ихъ.
Тессъ осталась бы, пожалуй, и дольше, по ей вспомнилась странная штука, которую выкинулъ ея отецъ. Тревожась о немъ и недоумѣвая, куда же онъ дѣвался, она отдѣлилась отъ танцующихъ и направила шаги къ концу деревни, гдѣ стоялъ отцовскій коттэджъ.
Она еще находилась въ нѣсколькихъ десяткахъ ярдовъ отъ дома, какъ до нея стали доноситься другіе ритмическіе звуки, не похожіе на тѣ, отъ которыхъ она удалялась,-- эти звуки были такъ знакомы ей, такъ хорошо знакомы. То были правильно слѣдовавшіе одинъ за другимъ удары, раздававшіеся извнутри дома и производимые стремительнымъ качаніемъ люльки на каменномъ полу, и въ тактъ этому движенію женскій голосъ пѣлъ быстрымъ галопомъ популярную пѣсню о Пестрой коровѣ:
"Въ зеленой дубравѣ лежала она.
Приди, мой дружокъ, я тебѣ укажу!"...
По временамъ качанье люльки и пѣніе разомъ прерывались и, вмѣсто пѣсни, слышалось тогда восклицаніе самаго высокаго тембра, какой только можно себѣ представить:
-- Да хранитъ Господь твои брилліантовые глазки! И восковыя щечки! И атласныя ножки! И все твое ангельское тѣльце!
Послѣ этого воззванія опять начиналось качаніе и пѣніе, и Пестрая корова снова выступала на сцену. Въ такомъ положеніи были дѣла, когда Тессъ отворила дверь и, остановившись на рогожкѣ, постланной у входа, окинула взглядомъ комнату.
Внутренность коттэджа, несмотря на оглашавшее его пѣніе, наполнила душу дѣвушки невыразимымъ уныніемъ. Послѣ веселаго праздника, бѣлыхъ платьевъ, букетовъ, оживленныхъ танцевъ на зеленой муравѣ, послѣ вспышки нѣжнаго чувства къ незнакомцу, какой переходъ къ угрюмой меланхоліи этого зрѣлища, освѣщеннаго одною свѣчкой! Кромѣ рѣзкаго контраста, она почувствовала жестокіе укоры совѣсти: она должна была бы вернуться раньше и помочь матери въ домашнихъ дѣлахъ, вмѣсто того, чтобы беззаботно веселиться внѣ дома. Вотъ стоитъ ея мать, окруженная дѣтьми, все за тѣмъ же занятіемъ, за какимъ Тессъ оставила ее, -- развѣшиваніемъ бѣлья, вымытаго еще въ понедѣльникъ и, какъ всегда, залежавшагося до конца недѣли. Изъ этого самаго корыта,-- Тессъ почувствовала это съ ужаснымъ угрызеніемъ,-- было вынуто наканунѣ бѣлое платье, въ которомъ она щеголяла сегодня и подолъ котораго она такъ неряшливо запачкала о росистую траву,-- платье, скатанное и выглаженное руками ея матери.
Миссисъ Дорбифильдъ держалась, по обыкновенію, на одной ногѣ возлѣ корыта, а другою, какъ мы уже упоминали, качала своего маленькаго ребенка со всею энергіей, какая еще оставалась въ ней послѣ цѣлаго дня, проведеннаго за стиркой.
Стукъ-стукъ,-- громыхала люлька, пламя свѣчки вытягивалось и въ быстрой пляскѣ то поднималось, то опускалось, съ локтей миссисъ Дорбифильдъ капала вода, а пѣсня стремительно приближалась къ концу послѣдней строфы, и все это время мать не сводила глазъ съ дочери. Даже и теперь, обремененная кучей дѣтей, Джоанна Дорбифильдъ была страстная любительница музыки. Какъ только какая-нибудь пѣсенка проникала изъ внѣшняго міра въ Блакмурскую долину, мать Тессъ подхватывала ее и въ одну недѣлю успѣвала затвердить мотивъ.
На чертахъ ея еще свѣтился слабый отблескъ свѣжести и даже красоты, свидѣтельствовавшій о томъ, что прелестная наружность, которой могла похвалиться Тессъ, была, главнымъ образомъ, унаслѣдована ею отъ матери, и, стало быть, не имѣла ничего общаго съ рыцарскими, историческими временами.
-- Дай, я покачаю, вмѣсто тебя, колыбель, мама,-- ласково сказала дочь.-- Или лучше я сниму это платье и помогу тебѣ выжимать бѣлье. Я думала, что ты давно уже покончила съ нимъ.
Мать не сердилась на Тессъ за то, что она такъ надолго предоставила ея единичнымъ усиліямъ всю домашнюю работу; вообще, она рѣдко дѣлала ей подобные упреки, не особенно чувствуя надобность въ ея помощи, такъ какъ главное средство облегчать себѣ ежедневные труды заключалось для нея въ томъ, чтобы ихъ постоянно откладывать. Но сегодня она была даже въ еще болѣе благодушномъ настроеніи. Ея материнскій взоръ выражалъ какую-то мечтательность, какую-то озабоченность, восторженность, которой молодая дѣвушка не могла понять.
-- Ну, я рада, что ты вернулась,-- сказала мать, какъ только изъ ея устъ вылетѣлъ послѣдній звукъ пѣсни.-- Во-первыхъ, я должна сходить за отцомъ, а, главное, мнѣ хочется разсказать тебѣ, что случилось. То то ты удивишься, моя куколка, когда узнаешь!
-- Случилось? Пока я была на праздникѣ?-- спросила Тессъ.
-- Ну, да!
-- Такъ не потому ли отецъ разыгралъ изъ себя такого шута въ коляскѣ? Что это ему вздумалось? Я была готова провалиться сквозь землю отъ стыда.
-- Это все одно къ одному. Слушай, Тессъ, оказывается, что мы самаго знатнаго и высокаго рода во всемъ графствѣ; наши предки жили еще гораздо раньше Оливера Грёмбля, во времена поганыхъ турокъ. У насъ есть и памятники, и склепы, и гербы, и латы, и чего-чего только нѣтъ! Въ царствованіе короля Карла насъ сдѣлали рыцарями Королевскаго Дуба и настоящая наша фамилія Дорбервиль... Ну, затрепетало твое сердечко отъ такихъ вѣстей? Вотъ поэтому-то отецъ и пріѣхалъ домой въ коляскѣ, а вовсе не оттого, что онъ напился, какъ думали люди.
-- Я рада это слышать. Что-жь, мама, будетъ намъ какая-нибудь польза отъ этой исторіи?
-- Еще бы! Говорятъ, что намъ будетъ теперь великая перемѣна въ жизни. Разумѣется, какъ только это станетъ извѣстно, такъ къ намъ наѣдетъ въ каретахъ видимо невидимо народу изъ такихъ же знатныхъ фамилій. Отецъ узналъ объ этомъ, когда возвращался домой изъ Стауркасля, и все по порядку пересказалъ мнѣ.
-- А гдѣ же теперь отецъ?-- спросила вдругъ Тессъ.
-- Онъ заходилъ ныньче къ доктору въ Стауркаслѣ. Никакой чахотки у него нѣтъ. Докторъ говоритъ, что сердце у него обросло жиромъ. Вотъ такимъ манеромъ.
Говоря это, Джоанна Дорбифильдъ изогнула большой и указательный пальцы въ форму буквы е, а указательнымъ пальцемъ другой руки стала иллюстрировать свои слова.
-- Въ настоящую минуту, говоритъ докторъ отцу, ваше сердце совсѣмъ окружено вотъ здѣсь и еще вотъ здѣсь, а это мѣсто, говоритъ, пока еще свободно. Какъ только, говоритъ, оба конца встрѣтятся, -- мистрисъ Дорбифильдъ сомкнула пальцы въ полный кругъ,-- вы, говоритъ, уйдете отъ насъ, какъ тѣнь, мистеръ Дорбифильдъ. Вы можете протянуть десять лѣтъ и можете умереть черезъ десять мѣсяцевъ или десять дней.
На лицѣ Тессъ изобразилась тревога. Неужели ея отецъ можетъ такъ скоро скрыться за непроницаемую мглу, несмотря на внезапно явившееся къ нимъ величіе?
-- Но гдѣ же отецъ?-- снова спросила она.
Мать состроила жалостную мину.
-- Ну, сдѣлай милость, не гнѣвайся! Бѣдный старикъ, онъ такъ ослабъ послѣ того, какъ его взбудоражили этою новостью, что отправился съ полчаса тому назадъ къ Ролливеру. Ему надо набраться силъ къ завтрашнему путешествію съ этимъ грузомъ пчелиныхъ ульевъ, которые мы должны же доставить во-время, будь мы знатнаго или незнатнаго рода. Ему придется встать вскорѣ послѣ полуночи, потому что, вѣдь, это не близко.
-- Набраться силъ!-- съ негодованіемъ воскликнула Тессъ, и изъ глазъ ея брызнули слезы.-- О, Господи! Идти въ трактиръ для того, чтобы набраться силъ! А ты, мама, еще потакаешь ему!
Ея упрекъ и тонъ, которымъ она его произнесла, казалось, наполнили собой всю комнату и придали устрашенный видъ и мебели, и свѣчкѣ, и дѣтямъ, игравшимъ тутъ же, и лицу матери.
-- Нѣтъ,-- обиженно сказала Джоанна,-- я не потакаю ему. Я все ждала тебя, чтобы ты присмотрѣла за домомъ, пока я схожу за отцомъ.
-- Лучше я пойду.
-- Ахъ, нѣтъ, Тессъ! Это, право, ни къ чему не поведетъ!
Тессъ не настаивала. Ей было извѣстно, что значитъ нежеланіе матери пустить ее вмѣсто себя. Пальто и шляпа мистрисъ Дорбифильдъ уже были предусмотрительно разложены на стулѣ возлѣ нея, совсѣмъ готовыя для задуманной ею экскурсіи, поводъ къ которой почтенная матрона оплакивала болѣе, нежели самую необходимость ее предпринять.
-- И отнеси въ сарай Оракулъ,-- продолжала она, торопливо вытирая руки и одѣваясь.
Оракулъ представлялъ изъ себя старинную толстую книгу, лежавшую на столѣ около мистрисъ Дорбифильдъ и до того истрепавшуюся отъ ношенія въ карманѣ, что поля уже совсѣмъ подошли къ буквамъ. Тессъ взяла ее, и мать отправилась въ путь.
Эти путешествія въ трактиръ въ поискахъ за безпомощнымъ супругомъ до сихъ поръ еще оставались однимъ изъ немногихъ удовольствій мистрисъ Дорбифильдъ среди грязи и возни, неразлучныхъ съ воспитаніемъ дѣтей. Для нея было истиннымъ счастьемъ найти мужа у Ролливера и посидѣть тамъ рядомъ съ нимъ часокъ-другой, отбросивъ на это время всѣ хлопоты и попеченія о дѣтяхъ. Какое-то чудное сіяніе, словно багряный блескъ заката разливалъ тогда свой свѣтъ на ея жизнь. Заботы и всѣ другіе реальные факты принимали въ ея глазахъ метафизическую неосязаемость, спускаясь до уровня незначительныхъ мозговыхъ явленій, удобныхъ для спокойнаго созерцанія, а не стояли предъ ней, какъ неотвязчивыя конкретныя вещи, терзающія и душу, и тѣло. Малыши казались ей на разстояніи болѣе привлекательною и желанною собственностью, чѣмъ обыкновенно; мелкія событія повседневной жизни становились юмористическими и забавными, когда она припоминала ихъ у Ролливера. Она испытывала почти то же чувство, какое наполняло ее въ тѣ дни, когда, сидя на этомъ самомъ мѣстѣ, возлѣ своего теперешняго мужа, въ то время еще жениха, и закрывая глаза на его нравственные недостатки, она видѣла въ немъ лишь идеальный образъ своего возлюбленнаго.
Оставшись одна съ дѣтьми, Тессъ первымъ дѣломъ отправилась въ сарай и запрятала Оракулъ въ солому. Странный суевѣрный ужасъ, который питала мистрисъ Дорбифильдъ къ этой замасленной книгѣ, не позволялъ ей продержать ее въ домѣ хотя бы одну только ночь, и потому, всякій разъ, какъ ей приходила охота заглянуть въ нее, она тотчасъ же послѣ того уносила ее назадъ въ сарай. Между матерью съ ея стариннымъ хламомъ быстро отживающихъ суевѣрій, народныхъ легендъ, мѣстнаго діалекта и пѣсенъ, переходившихъ изъ устъ въ уста, и дочерью, прошедшей шесть классовъ въ народной школѣ подъ руководствомъ учительницы изъ Лондона, лежала пропасть, обнимавшая не меньше двухъ столѣтій. Когда онѣ были вмѣстѣ, то вѣкъ Іакововъ и вѣкъ Викторіи сближались между собою.
Возвращаясь по садовой тропинкѣ, Тессъ раздумывала о томъ, что собственно желала узнать ея мать, совѣщаясь сегодня съ Оракуломъ. Она догадывалась, что это имѣло отношеніе къ только что сдѣланному открытію, но не подозрѣвала, что мать загадывала ни о чемъ другомъ, какъ объ ея же судьбѣ. Однакожь, отогнавъ эти мысли, она уложила спать меньшихъ дѣтей, а сама съ помощью девятилѣтняго брата Абрагама и двѣнадцатилѣтней сестры Элизы-Луизы, которую домашніе звали "Лиза-Лу", стала прыскать бѣлье, высушенное за день. Между Тессъ и Лиза-Лу былъ промежутокъ въ четыре года (двое дѣтей, заполнявшихъ его, умерли еще въ младенчествѣ), что давало ей право, когда она оставалась одна съ братьями и сестрами, принимать на себя роль второй матери. За Абрагамомъ шли двѣ дѣвочки, Гопъ и Модести, потомъ трехлѣтній мальчуганъ и, наконецъ, крошка въ колыбели, которому только что минулъ годъ.
Всѣ эти юныя души были пассажирами на Дорбифильдскомъ кораблѣ и относительно своихъ удовольствій, своихъ нуждъ, своего здоровья и даже существованія всецѣло зависѣли отъ двухъ старшихъ Дорбифильдовъ. Если главы Дорбифильдской семьи направляли свой путь къ бѣдности, невзгодамъ, голоду, болѣзнямъ, униженіямъ, смерти,-- туда же принуждены были плыть вмѣстѣ съ ними эти шестеро маленькихъ узниковъ, запрятанныхъ подъ люками, шесть безпомощныхъ существъ, которыхъ никто не спрашивалъ, хотятъ ли они жить на какихъ бы то ни было условіхъ, тѣмъ менѣе на такихъ суровыхъ условіяхъ, какія были связаны съ принадлежностью къ неустойчивой семьѣ Дорбифильдовъ. Любопытно было бы знать, въ силу какого авторитета поэтъ, философія котораго считается въ наши дни столь же глубокой и истинной, сколько стихъ его чистъ и воздушенъ, въ силу какого авторитета этотъ поэтъ говоритъ о "святомъ планѣ природы" {Авторъ подразумеваетъ Вордсворта и его Lincs, written in early Spring (Стихи, написанные раннею весной).}?
Время шло, а ни отецъ, ни мать не возвращались. Тессъ выглянула за дверь и мысленно обѣжала Марлоттъ. Деревня закрывала глаза. Всюду тушили свѣчи и лампы: она видѣла въ своемъ воображеніи гасильникъ и протянутую руку.
Что мать пошла за отцомъ, это значило просто-на-просто, что надо идти теперь за двоими. Тессъ начала соображать, что человѣкъ не особенно крѣпкаго здоровья, собирающійся вскорѣ послѣ полуночи въ далекій путь, не долженъ бы сидѣть въ этотъ поздній часъ въ трактирѣ и вспрыскивать тамъ древность своего рода.
-- Абрагамъ, -- сказала она маленькому брату, -- надѣнь-ка шляпу, ступай къ Ролливеру, ты, вѣдь, не боишься? И посмотри, тамъ ли отецъ и мать?
Мальчикъ быстро вскочилъ съ мѣста, отворилъ дверь и скрылся во мракѣ ночи. Прошло еще полчаса: ни отецъ, ни мать, ни сынъ не возвращались. Повидимому, коварный трактиръ заманилъ въ свои силки и опуталъ ими и Абрагама, точно такъ же, какъ его родителей.
-- Мнѣ надо пойти самой,-- сказала Тессъ.
Тогда Лиза-Лу легла спать, а Тессъ, заперевъ ихъ всѣхъ, пошла по темной, кривой улицѣ, не разсчитанной на скорое движеніе,-- улицѣ, проложенной въ тѣ времена, когда люди еще не дорожили каждымъ дюймомъ земли и когда для подраздѣленія дня довольствовались часами объ одной стрѣлкѣ.
IV.
Трактиръ Ролливера, единственная пивная на этомъ концѣ длиннаго и разбросаннаго селенія, имѣла только половинный патентъ. Вслѣдствіе этого, такъ какъ по закону никто не могъ пить въ самомъ помѣщеніи, то всѣ явныя удобства для потребителей строго ограничивались небольшимъ столомъ, дюймовъ шесть ширины и ярда два длины, прикрѣпленнымъ посредствомъ проволоки къ садовой изгороди, и представлявшимъ изъ себя, такимъ образомъ, нѣчто вродѣ прилавка. Жаждущіе прохожіе пили, стоя на дорогѣ, и затѣмъ ставили свои кружки на этотъ столъ, подонки выливали на пыльную землю, на манеръ полинезійцевъ, и жалѣли, что не могутъ спокойно расположиться въ самомъ домѣ.
Это мы говоримъ о постороннихъ. Но были и мѣстные потребители, питавшіе такое же желаніе, а твердая воля съумѣетъ преодолѣть всякія препятствія.
Въ просторной спальнѣ верхняго этажа, окно которой было густо завѣшено большою шерстяною шалью, недавно только разжалованною въ занавѣски трактирщицей, м-съ Ролливеръ, собралось въ описываемый вечеръ около двѣнадцати человѣкъ, искавшихъ блаженства, обрѣтаемаго въ винныхъ парахъ; все это были старожилы съ ближайшаго конца Шарлотта и завсегдатаи этого убѣжища. Не одна только отдаленность трактира подъ вывѣской "Чистый Хмель", таверны съ полнымъ патентомъ, находившейся на другомъ концѣ неправильно раскинувшейся деревни, дѣлала ея удобства совершенно недоступными для обитателей этой части села; гораздо болѣе важный вопросъ, крѣпость напитковъ, являлся подтвержденіемъ общему мнѣнію, что лучше пить у Ролливера, забравшись подъ самую крышу, чѣмъ у другого трактирщика въ его обширномъ домѣ.
Громоздкая кровать подъ балдахиномъ, стоявшая въ этой комнатѣ, служила сидѣньемъ для нѣсколькихъ лицъ, занявшихъ три ея стороны, двое посѣтителей взлѣзли на коммодъ, одинъ сидѣлъ на дубовомъ сундукѣ, двое на умывальномъ столѣ, еще одинъ на табуретѣ и, такимъ образомъ, всѣ нашли возможность размѣститься довольно удобно. Къ этому времени они успѣли достигнуть той степени внутренняго удовлетворенія, когда душа растворяется и, распространяясь за предѣлы тѣла, наполняетъ окружающую обстановку теплымъ дыханіемъ своей личности. Среди этого процесса комната со стоявшею въ ней мебелью становилась въ ихъ глазахъ все величественнѣе и роскошнѣе; шаль, висѣвшая на окнѣ, принимала видъ богатыхъ обоевъ; мѣдныя ручки коммода дѣлались похожими на золоченые дверные молотки, а рѣзные столбы у кровати представляли въ ихъ воображеніи нѣкоторое сродство съ великолѣпными колоннами Соломонова храма.
Разставшись съ Тессъ, мистрисъ Дорбифильдъ поспѣшно направилась сюда, отворила переднюю дверь, прошла нижнюю комнату, въ которой царилъ густой мракъ, и затѣмъ руками, очевидно, хорошо знакомыми съ секретами здѣшнихъ задвижекъ, отперла дверь наверхъ. По кривой лѣстницѣ ей ужь поневолѣ пришлось идти медленнѣе, и когда лицо ея выплыло изъ темноты надъ послѣднею ступенькой, то вся компанія, засѣдавшая въ спальнѣ, устремила на нее испуганные взоры.
-- Это близкіе друзья, которыхъ я пригласила сюда, чтобъ угостить ихъ на собственный счетъ,-- скороговоркой, какъ школьникъ, отвѣчающій урокъ, произнесла, заслышавъ шаги, м-съ Ролливеръ и осторожно выглянула на лѣстницу.
-- Ахъ, это вы, мистрисъ Дорбифильдъ?... Господи, какъ вы меня напугали! Я думала, что это какой-нибудь фискалъ, подосланный правительствомъ.
Остальные члены конклава привѣтствовали м-съ Дорбифильдъ взглядами и кивками, а она двинулась къ тому мѣсту, гдѣ сидѣлъ ея супругъ; онъ, ничего не замѣчая, распѣвалъ въ полголоса: "Я не хуже многихъ знатныхъ джентльменовъ. У меня большой фамильный склепъ въ Кингсбирѣ. Ни у кого во всемъ Уэссексѣ нѣтъ такихъ славныхъ предковъ, какъ у меня!"
-- Мнѣ надо сказать тебѣ кое-что. Мнѣ пришелъ въ голову чудесный планъ,-- шепнула ему на ухо жена, лицо которой такъ и сіяло радостью.-- Да ну же, Джонъ, развѣ ты меня не видишь?-- она растолкала его, а онъ, безсмысленно глядя на нее, продолжалъ свой речитативъ.
-- Тссъ! Не пойте такъ громко, добрый сосѣдъ, -- сказала трактирщица.-- Что, если пройдетъ какой-нибудь правительственный чиновникъ? Вѣдь, онъ отниметъ тогда у меня патентъ!
-- Да, онъ далъ понять, въ чемъ дѣло. А какъ вы думаете вѣдь, это деньгами пахнетъ?
-- О, въ этомъ-то вся штука!-- тонко отвѣтила Джоанна Дорбифильдъ.-- Во всякомъ случаѣ, не дурно быть сродни каретѣ, если даже и не приходится въ ней ѣздить.
Она понизила голосъ и, обратившись къ мужу, продолжала полушепотомъ:
-- Я вспомнила, что въ Трантриджѣ, на краю Большой Охоты, живетъ знатная и богатая лэди, по фамиліи д'Орбервиль.
-- А, что такое?-- сказалъ сэръ Джонъ.
Она повторила свои слова.
-- Эта лэди, навѣрное, намъ родственница,-- прибавила она.-- И я придумала послать къ ней Тессъ, чтобы заявить о нашемъ родствѣ.
-- Да, это правда, что есть лэди съ такою фамиліей, теперь и я припоминаю, что есть,-- сказалъ Дорбифильдъ.-- Пасторъ Трингхэмъ упустилъ это изъ вида. Но она мелкота въ сравненіи съ нами; должно быть, какая-нибудь младшая вѣтвь нашей фамиліи, явившаяся гораздо позже временъ короля Нормана.
Пока обсуждался этотъ вопросъ, ни мужъ, ни жена не замѣтили, что въ комнату прокрался маленькій Абрагамъ и сталъ тихонько выжидать случая позвать родителей домой.
-- Она богата и, конечно, приметъ дѣвочку подъ свое покровительство,-- продолжала м-съ Дорбифильдъ,-- и славное выйдетъ изъ этого дѣло. Я не вижу причины, почему бы двумъ вѣтвямъ одной фамиліи не познакомиться домами.
-- Да, да, мы всѣ съ ней познакомимся!-- весело прокричалъ Абрагамъ изъ-подъ кровати.-- Мы всѣ отправимся къ ней въ гости, когда Тессъ будетъ жить у нея, и будемъ кататься въ ея каретѣ и носить черныя платья!
-- Какъ ты попалъ сюда, мальчикъ? И что за вздоръ ты городишь? Ступай отсюда, поиграй пока на лѣстницѣ, мы сейчасъ придемъ за тобой!... Да, конечно, Тессъ должна пойти къ нашей родственницѣ. Она навѣрное понравится этой лэди... Тессъ, да не понравится! И очень возможно, что тогда на ней женится какой-нибудь знатный джентльменъ. Да я ужь это знаю!
-- Какъ знаешь?
-- Я гадала на нее въ Оракулѣ, и вышло какъ разъ то, что я говорю... Посмотрѣлъ бы ты, какая она была хорошенькая ныньче, -- у нея кожа такая же нѣжная и гладкая, какъ у любой герцогини.
-- А что-жь, согласна дѣвочка идти?
-- Я еще ее не спрашивала. Она пока ничего не знаетъ объ этой лэди. Но, конечно, это поможетъ ей сдѣлать блестящую партію; она, разумѣется, не откажется пойти.
-- Тессъ какая-то странная.
-- Но, въ сущности, она покладиста. Предоставь ее мнѣ.
Хотя разговоръ велся полушепотомъ, но окружающіе уловили главный его смыслъ и пришли къ выводу, что Дорбифильдамъ приходится теперь взвѣшивать болѣе важныя дѣла, чѣмъ простымъ смертнымъ, и что Тессъ, ихъ старшей красавицѣ-дочкѣ, открывается завидное будущее.
-- Тессъ -- славная штучка; я именно это говорилъ себѣ ныньче, когда она шла вокругъ прихода съ другими дѣвушками, -- замѣтилъ въ полголоса одинъ изъ пожилыхъ собутыльниковъ.-- Но Джоаннѣ Дорбифильдъ надо хорошенько смотрѣть, какъ бы къ ней въ муку не попалъ зеленый солодъ.
Это была мѣстная фраза, имѣвшая особенное значеніе, и на нее отвѣта не послѣдовало.
Разговоръ сдѣлался общимъ, но вдругъ въ нижней комнатѣ послышались шаги.
-- Это близкіе друзья, которыхъ я пригласила сюда, чтобы угостить ихъ на собственный счетъ.
Хозяйка быстро проговорила формулу, всегда бывщую у нея подъ рукой для непрошенныхъ гостей, не узнавъ сразу Тессъ.
Даже на взглядъ ея матери, нѣжныя черты молодой дѣвушки показались совсѣмъ не у мѣста среди паровъ алкоголя, носившихся по комнатѣ, хотя для морщинистыхъ лицъ пожилыхъ людей такая обстановка и не была, пожалуй, неподходящей; едва ли нуженъ былъ укоръ, сверкнувшій въ темныхъ глазахъ Тессъ, чтобы заставить ея отца и мать подняться съ мѣста, торопливо допить свой эль и сойти съ лѣстницы вслѣдъ за дочерью, между тѣмъ какъ имъ въ догонку мистрисъ Ролливеръ посылала свое предостереженіе:
-- Только, пожалуйста, не шумите, друзья мои, сдѣлайте милость, а то меня оставятъ безъ патента и вызовутъ въ судъ и Богъ знаетъ, что еще тогда будетъ со мной. Покойной вамъ ночи!
Они отправились всѣ вмѣстѣ. Тессъ поддерживала отца подъ одну руку, мистрисъ Дорбифильдъ -- подъ другую. Собственно говоря, онъ выпилъ очень немного, врядъ ли даже четвертую долю того количества, послѣ котораго завзятый пьяница можетъ явиться въ воскресное утро въ церковь и безъ малѣйшей зацѣпки становиться на колѣни и обращаться лицомъ къ востоку. Но слабое сложеніе сэра Джона превращало въ горы его маленькіе грѣшки по этой части. Очутившись на свѣжемъ воздухѣ, онъ такъ зашатался, что сталъ толкать своихъ спутницъ то въ одну, то въ другую сторону,-- можно было подумать, что они маршируютъ то по направленію къ Лондону, то по направленію къ Бату -- и это производило комическій эффектъ, но, какъ и большинство комическихъ эффектовъ, было, въ сущности, не такъ ужь комично. Обѣ женщины мужественно старались скрыть эти непроизвольныя диверсіи и контръ-марши и отъ Дорбифильда, который былъ ихъ причиной, и отъ Абрагама, и отъ самихъ себя. Мало-по-малу они добрались, наконецъ, до своей двери, и тутъ глава семьи внезапно затянулъ прежнюю пѣсню, какъ будто желая подкрѣпить свой духъ при видѣ тѣсныхъ размѣровъ своей резиденціи.
-- У меня фам-мильный склепъ въ Кингсбирѣ!
-- Шш!... Не будь же такъ глупъ, Джэки, -- сказала Джоанна.-- Ты думаешь, что только одни твои предки и славились въ былые дни. А Анктелли, Хорсеи, а сами Трингхэмы? Они почти такъ же захудали, какъ и ты, хотя, конечно, твой родъ былъ поважнѣе, противъ этого ничего нельзя сказать. Слава Богу, я ни къ какой знатной фамиліи не принадлежу,-- мнѣ, по крайней мѣрѣ, стыдиться нечего.
-- Погоди радоваться. Мнѣ такъ сдается, что твоя семья еще больше обнищала, чѣмъ наша; вы, можетъ быть, прямо-таки были королями да королевами въ давнишнія времена.
Тессъ дала другой оборотъ разговору, напомнивъ о томъ, что гораздо больше занимало ее въ данную минуту, чѣмъ всякія мысли о предкахъ.
-- Я боюсь, что отецъ будетъ не въ силахъ отправиться на базаръ такъ рано.
-- Я-то? Я буду совсѣмъ молодцомъ чрезъ часокъ или два,-- сказалъ Дорбифильдъ.
Семья Дорбифильдовъ улеглась спать только въ одиннадцать часовъ, а пуститься въ путь съ ульями, чтобы успѣть сдать ихъ барышникамъ въ Кастербриджѣ до начала субботняго базара, надо было никакъ не позже двухъ часовъ по полуночи, такъ какъ до города было двадцать слишкомъ миль разстоянія, ѣхать приходилось по плохимъ дорогамъ, а лошадь была изъ самыхъ небойкихъ. Въ половинѣ второго мистрисъ Дорбифильдъ вошла въ большую комнату, гдѣ спала Тессъ со всѣми сестрами и братьями.
-- Бѣдняга не можетъ ѣхать, -- сказала она старшей дочери, большіе глаза которой открылись, какъ только мать взялась за ручку двери.
Тессъ приподнялась на кровати, блуждая мыслями въ смутномъ промежуткѣ между какимъ-то сновидѣніемъ и только что долетѣвшими до слуха ея словами.
-- Но кто-нибудь долженъ же ѣхать,-- отвѣчала она.-- Мы и такъ уже запоздали съ ульями. Пчелы скоро перестанутъ роиться; если мы отложимъ ульи до слѣдующаго базарнаго дня, на нихъ уже не будетъ спросу, и они останутся у насъ на рукахъ.
Эта неожиданная перспектива совсѣмъ сбила съ толку мистрисъ Дорбифильдъ.
-- Можетъ быть, кто-нибудь изъ молодыхъ людей поѣдетъ? Изъ тѣхъ, что вчера наперебой танцовали съ тобой?-- сказала она вдругъ.
-- Ахъ, нѣтъ, ни за что на свѣтѣ!-- гордо объявила Тессъ.-- Чтобы всѣ узнали причину?... Узнали то, чего намъ надо стыдиться? Лучше ужь я поѣду, если ты пустишь со мной Абрагама.
Мать согласилась, наконецъ, устроить дѣло такимъ образомъ. Маленькаго Абрагама, спавшаго крѣпкимъ сномъ, въ уголкѣ той же комнаты, разбудили и заставили одѣваться, между тѣмъ какъ мысли его еще витали въ другомъ мірѣ. Тѣмъ временемъ и Тессъ наскоро одѣлась и братъ съ сестрой пошли съ зажженнымъ фонаремъ въ конюшню. Маленькая, расшатанная фура была уже нагружена, и дѣвушка вывела изъ конюшни Принца, старую лошадь, лишь немногимъ уступавшую въ ветхости повозкѣ.
Бѣдное животное съ недоумѣніемъ озиралось во мракѣ, оглядывая фонарь и фигуры Тессъ и Абрагама; оно какъ будто не хотѣло вѣрить, что въ этотъ часъ, когда всякое живое существо имѣетъ право искать себѣ пріюта и покоя, его хотятъ гнать на работу. Братъ и сестра, взявъ съ собой запасъ свѣчныхъ огарковъ, привѣсили фонарь на правую сторону повозки и тронулись впередъ. Пока приходилось взбираться на гору, они шли рядомъ съ Принцемъ, не желая обременять его свыше мѣры. Чтобъ разогнать сонъ, они при помощи фонаря, хлѣба съ масломъ и разговора устроили себѣ искусственное утро, такъ какъ до настоящаго было еще далеко. Абрагамъ, двигавшійся сначала точно въ столбнякѣ, началъ мало-по-малу опоминаться и заговорилъ о странныхъ формахъ, которыя принимали на фонѣ неба различные предметы, о томъ, какъ это дерево похоже на разъяреннаго тигра, выбѣгающаго изъ своего логовища, а вонъ то на голову великана.
Миновавъ маленькую равнину Стауркасля, тихо дремавшую подъ толстыми соломенными кровлями, они очутились въ болѣе возвышенной мѣстности. Еще выше, влѣво отъ нихъ, поднималась къ самымъ небесамъ опоясанная глинистыми окопами гора Бульбарро, чуть ли не самая высокая во всемъ южномъ Уэссексѣ. Тутъ длинная лента дороги отлого спускалась внизъ и затѣмъ шла ровно на далекое разстояніе. Они сѣли на передокъ фуры, и Абрагамъ задумался.
-- Тессъ!-- началъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія.
-- Что тебѣ, Аби?
-- Ты рада, что мы теперь знатные люди?
-- Нѣтъ, не очень.
-- Но, вѣдь, ты рада, что выйдешь замужъ за знатнаго господина?
-- Что такое?-- сказала Тессъ, обернувшись къ нему.
-- Что наша знатная родственница выдастъ тебя за джентльмена?
-- Меня? Наша знатная родственница? У насъ нѣтъ никакой такой родственницы. Съ чего ты это взялъ?
-- Я слышалъ, какъ объ этомъ толковали у Ролливера, когда я ходилъ туда за отцомъ. Въ Трантриджѣ живетъ богатая лэди, она намъ сродни, и мама сказала, что если ты пойдешь къ этой лэди заявить о нашемъ родствѣ, то она поможетъ тебѣ выйти замужъ за знатнаго господина.
Сестра вдругъ смолкла и впала въ глубокое раздумье. Абрагамъ продолжалъ болтать скорѣе изъ удовольствія работать языкомъ, чѣмъ для того, чтобъ его слушали другіе, такъ что разсѣянный видъ сестры нисколько не смущалъ его. Онъ прислонился къ ульямъ и, поднявъ личико вверхъ, началъ разсуждать о звѣздахъ, безстрастно трепетавшихъ въ черныхъ безднахъ ночного неба и равнодушно взиравшихъ изъ своей дали на эти два атома человѣческаго существованія. Онъ спросилъ, какъ далеко отъ земли до этихъ мерцающихъ огоньковъ и не обитаетъ ли самъ Господь по ту ихъ сторону. Но дѣтская болтовня его поминутно возвращалась къ тому предмету, который сильнѣе дѣйствовалъ на его воображеніе, чѣмъ даже чудеса мірозданія. Если Тессъ выйдетъ замужъ за знатнаго господина и разбогатѣетъ, хватитъ ли у нея денегъ на то, чтобы купить такую большую зрительную трубку, чтобъ въ нее звѣзды были видны такъ же отчетливо, какъ Неттлькомбъ-Таутъ?
Возвращеніе брата къ этой темѣ, повидимому, неотразимо завладѣвшей всею семьей, вызвало досаду въ Тессъ.
-- Полно болтать объ этомъ!-- воскликнула она.
-- Ты, вѣдь, сказала, Тессъ, что звѣзды -- это міры?
-- Да.
-- Такіе же міры, какъ и нашъ?
-- Не знаю, но мнѣ думается, что такіе. Иной разъ мнѣ кажется, что онѣ похожи на яблоки на нашей толстой яблонѣ. Много между ними крѣпкихъ и румяныхъ, но есть и червивыя.
-- А мы на какой звѣздѣ живемъ, на румяной или на гнилой?
-- На гнилой, Аби.
-- Вѣдь, это жалко, что мы не выбрали крѣпкую, когда ихъ гораздо больше, чѣмъ гнилыхъ.
-- Да, жалко.
-- Это правда, Тессъ?-- сказалъ послѣ минутнаго размышленія Абрагамъ, глубоко заинтересованный этимъ удивительнымъ открытіемъ.
-- А что же было бы съ нами, еслибъ мы выбрали себѣ крѣпкую?
-- Что съ нами было бы? Отецъ тогда не кашлялъ бы и не горбился бы такъ, не напился бы пьянъ вчера и могъ бы самъ отправиться ныньче въ городъ; мама не стояла бы вѣчно надъ корытомъ, никогда не видя конца стиркѣ.
-- А ты была бы сама по себѣ богатая лэди, такъ что тебѣ не надо было бы выходить за знатнаго господина, чтобы разбогатѣть?
-- О, Аби, перестань... перестань говорить объ этомъ!
Предоставленный своимъ. собственнымъ мыслямъ, Абрагамъ скоро началъ дремать. Тессъ не очень-то хорошо правила, но подумала, что можетъ на нѣкоторое время взять грузъ на свою полную отвѣтственность и дать брату поспать. Она устроила ему гнѣздышко возлѣ ульевъ, и, взявъ въ руки веревочныя вожжи, поѣхала прежнимъ тихимъ шагомъ.
Принцъ не требовалъ особенно напряженнаго вниманія со стороны своего возницы, такъ какъ у него не хватало энергіи на какія бы то ни было непредвидѣнныя движенія. Не развлекаемая теперь своимъ спутникомъ, Тессъ прислонилась къ ульямъ и погрузилась въ еще болѣе глубокую задумчивость. Безмолвная вереница деревьевъ и заборовъ, тянувшаяся мимо нея, начала превращаться въ фантастическія сцены, не имѣвшія ничего общаго съ дѣйствительностью, а случайный порывъ вѣтра звучалъ въ ея ушахъ, какъ вздохъ какой-то необъятной тоскующей души, сопредѣльной въ пространствѣ со вселенною, а во времени съ исторіей.
Потомъ, разсматривая цѣпь событій въ своей собственной жизни, она начала постигать всю тщету той гордости, какою исполнилось теперь сердце ея отца; знатный женихъ, рисовавшійся въ фантазіи ея матери, предсталъ передъ Тессъ въ видѣ какого-то кривляющагося человѣка, издѣвающагося надъ ея бѣдностью и надъ окутанными въ саваны ея знаменитыми предками. Все сдѣлалось какъ-то странно и причудливо, и она потеряла счетъ времени. Внезапный толчокъ сдвинулъ ее съ мѣста, и Тессъ, заснувшая, какъ и Абрагамъ, разомъ пробудилась отъ сна.
Они были гораздо дальше, чѣмъ тогда, когда она впала въ дремоту, и фура остановилась. Глухой стонъ, какого она никогда въ жизни не слыхала, раздался впереди, и за нимъ послѣдовалъ громкій крикъ:
-- Гей, кто тамъ?
Фонарь, привѣшенный къ фурѣ, погасъ, но другой, гораздо болѣе яркій, свѣтилъ Тессъ прямо въ лицо. Случилось что-то ужасное. Сбруя запуталась о какой-то предметъ, загражданшій дорогу.
Испуганная Тессъ соскочила на землю, и ей открылась страшная истина. Стонъ исходилъ отъ бѣднаго Принца. Утренній почтовый фургонъ, летѣвшій, по обыкновенію, какъ стрѣла, по этимъ пустыннымъ дорогамъ на парѣ своихъ безшумныхъ колесъ, наѣхалъ на ея медленно двигавшуюся и не освѣщенную повозку. Острая оглобля фургона воткнулась, какъ мечъ, въ грудь несчастнаго Принца, кровь котораго лилась теперь ручьями на дорогу.
Тессъ, не зная, въ своемъ отчаяніи, что ей дѣлать, подбѣжала и прикрыла рану рукою, но единственнымъ результатомъ этого было то, что багровыя капли забрызгали ее всю, начиная съ лица и кончая подоломъ. Затѣмъ она остановилась, безпомощно смотря на Принца. Онъ тоже, пока могъ, стоялъ на ногахъ твердо и неподвижно, но вдругъ покачнулся и упалъ, какъ безжизненная масса.
Въ это время подошелъ почтальонъ и началъ тащить и разнуздывать теплое тѣло Принца. Но онъ былъ уже мертвъ, и, видя, что пока тутъ нечего дѣлать, почтальонъ вернулся къ своей лошади, которая не пострадала.
-- Вы держались не своей стороны,-- сказалъ онъ.-- Мнѣ надо ѣхать дальше съ почтой, такъ что вамъ всего лучше подождать здѣсь съ вашимъ грузомъ. Какъ только я пріѣду въ городъ, то сейчасъ же пришлю вамъ кого-нибудь на помощь. Скоро разсвѣтетъ, вамъ нечего бояться.
Онъ сѣлъ на козлы и быстро поѣхалъ своею дорогой. Тессъ осталась ждать. Ночная мгла постепенно разсѣялась, птицы на заборахъ встрепенулись, вспорхнули и зачирикали; явственно обозначились бѣлыя очертанія дороги и казавшіяся еще бѣлѣе черты молодой дѣвушки. Огромная лужа крови передъ нею уже начала густѣть и отливать всѣми цвѣтами радуги и, когда взошло солнце, она отразила милліонъ призматическихъ оттѣнковъ. Принцъ лежалъ возлѣ, неподвижный, оцѣпенѣлый, съ полуоткрытыми глазами; трудно было бы повѣрить при видѣ маленькой раны въ его груди, что чрезъ такое узкое отверстіе могло вылиться на землю все, что давало жизнь бѣдному созданію.
-- Это все я надѣлала, я одна!-- восклицала обезумѣвшая отъ горя Тессъ, не отрывая взоровъ отъ этого зрѣлища.-- Нѣтъ мнѣ оправданія... нѣтъ никакого. Чѣмъ будутъ теперь жить отецъ и мать? Аби, Аби!-- Она стала трясти ребенка, спавшаго крѣпкимъ сномъ въ теченіе всего этого злополучнаго происшествія.-- Мы не можемъ везти ульи на базаръ... Принцъ убитъ!
Когда Абрагамъ все понялъ, на его дѣтскомъ личикѣ появились такія морщины, какъ будто онъ уже прожилъ полвѣка.
-- И не дальше, какъ вчера, я смѣялась и танцовала!-- продолжала обвинять себя молодая дѣвушка.-- Подумать только, что я могла быть такъ безразсудна!
-- Это оттого, что мы живемъ на гнилой звѣздѣ, а не на крѣпкой? Правда, Тессъ?-- пролепеталъ сквозь слезы Абрагамъ.
Словно застывшіе въ неизвѣстности, они простояли, какъ имъ показалось, цѣлую вѣчность въ мучительномъ ожиданіи. Но вотъ раздался какой-то звукъ, какой-то предметъ приближался къ нимъ,-- это доказывало, что почтальонъ сдержалъ свое слово. Онъ послалъ къ нимъ фермерскаго работника изъ окрестностей Стауркасля на сытой лошади, которую и впрягли въ фуру съ пчелиными ульями на мѣсто бѣднаго Принца, и грузъ тронулся въ Кастербриджъ.
Вечеромъ того же дня пустая фура снова подъѣхала къ роковому мѣсту. Принцъ съ самаго утра лежалъ въ сосѣдней канавѣ, но посреди дороги еще виднѣлись запекшіеся потоки крови, раздробленные и испещренные слѣдами проѣзжавшихъ телѣгъ. Останки Принца были подняты на ту самую фуру, которую онъ прежде возилъ, и, свѣсивъ копыта, блестѣвшія своими подковами въ лучахъ заходящаго солнца, онъ проѣхалъ на ней двѣнадцать миль, отдѣлявшія его отъ Марлотта.