Гарднер Екатерина Ивановна
На новом пути

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главы I-XV.

   

НА НОВОМЪ ПУТИ.

РОМАНЪ.

(Посвящается Н. П. Сусловой-Эрисмонъ),

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   На дворѣ первые дни іюля; въ воздухѣ духота, пыль; плиты и мостовыя "раскалены и быстро испаряютъ увлажняющую ихъ воду. Дворники столицы изнемогаютъ отъ усталости, работая насосами или взмахивая ведрами.
   -- Ишь ты, Господи, пекло какое! изрѣдка раздаются ихъ восклицанія.
   -- Барышня, проходите! а то, кой-грѣхъ, мантелью оболью иль ножки измочу, обращается какой-нибудь изъ шутниковъ къ проходящей по тротуару.
   Дѣвушка торопливо пробѣгаетъ пространство.
   Полдень.
   Извощики снуютъ по всѣмъ улицамъ Петербурга; большое число ихъ направляется отъ Загороднаго проспекта къ вокзалу варшавской желѣзной дороги.
   Въ извощичьей четырехмѣстной каретѣ ѣдутъ отставной штабъ-офицеръ и довольно красивая еще пожилая дама. На лицахъ путниковъ видно нетерпѣливое ожиданіе.
   -- Ты слишкомъ медленно ѣдешь, замѣчаетъ дама извощику, высунувшись изъ окна.-- Мы этакъ опоздаемъ къ поѣзду.
   -- Будьте благонадежны! не опоздаю, сударыня, а еще съ часикъ ждать придется. Намъ ужь часы эти доподлинно извѣстны, возражаетъ кучеръ, однако подстегиваетъ лошадей.
   Дама немного успокоивается; но, черезъ нѣсколько времени, ее снова одолѣваетъ нетерпѣніе и она заговариваетъ съ мужемъ.
   -- Какъ ты думаешь, Игнатій Семеновичъ, не опоздаемъ мы?
   -- Конечно, нѣтъ. Мы ѣдемъ менѣе часа,-- Русовъ взглянулъ на часы,-- а выѣхали болѣе чѣмъ за два до прихода поѣзда.
   -- Да вѣрны-ли твои часы, другъ мой?
   Мужъ ласково усмѣхнулся.
   -- Вѣрны, не бойся: еще не очень давно вывѣрилъ ихъ у Мозера.
   Вдали показался вокзалъ.
   Пріѣхали.
   -- Скоро долженъ придти пассажирскій поѣздъ? спрашивала Анна Александровна, торопливо выйдя изъ кареты,-- у перваго встрѣтившагося ей кондуктора.
   -- Черезъ часъ и десять минутъ, отвѣтилъ ей тотъ, глянувъ на часы.
   -- Благодарю васъ!.. Какъ долго еще ждать намъ!
   Послѣднее восклицаніе относилось къ мужу.
   -- На тебя сегодня ничѣмъ не угодишь, матушка, смѣялся Русовъ.-- То опоздаемъ, то слишкомъ много ждать.
   Прошло нѣсколько времени молчаливаго раздумья.
   -- Я пройду въ буфетъ, забылъ захватить съ собой сигары, промолвилъ Игнатій Семеновичъ.-- А ты здѣсь погуляешь?
   Анна Александровна кивнула головой и, оставшись на дебаркадерѣ одна, стала прохаживаться въ ожиданіи прихода поѣзда. Въ немъ, какъ въ фокусѣ, сосредоточивались теперь всѣ ея желанія.
   Мимо нея сновали служащіе при желѣзной дорогѣ, мастеровые, маляры съ ведрами и кистями, и ко всякому встрѣчному готова она была обратиться все съ тѣмъ-же однообразнымъ вопросомъ:
   -- Чрезъ сколько времени долженъ прибыть ожидаемый доѣздъ.
   Долго ходила она въ сильной задумчивости, переставъ, пододимому, обращать вниманіе на окружающихъ, вся отдавшись нетерпѣливо радостнымъ мыслямъ, внутреннему волненію ожиданія. Передъ нею уже давно мелькалъ желанный, любимый образъ дочери и сердце билось живѣе.
   -- Какъ-то встрѣтитъ она насъ, стариковъ! Давно вѣдь не видались -- быть можетъ, охладѣла? сильно измѣнилась? воставали неугомонные вопросы, отъ которыхъ падало сердце.-- Обрадуется! являлись утѣшенія.
   -- Ужь только двадцать минутъ осталось намъ ждать, Анеточка! раздался около нея голосъ мужа, выведшій изъ сосредоточенной задумчивости.
   -- Ну, слава Богу, другъ мой!
   Съ послѣдней станціи, между тѣмъ, полученъ былъ сигналъ о выходѣ поѣзда -- близилось время прихода. Тамъ и сямъ заходили по платформѣ артельщики, носильщики, кондукторы; показался и начальникъ станціи; прибавилась толпа ожидающихъ.
   -- Слава Богу, теперь скоро, думаетъ Русова въ волненіи; не менѣе ея волнуется и мужъ.
   А поѣздъ мчится и уже виднѣется легкій дымокъ; раздается, наконецъ, рѣзкій свистъ, возвѣщающій приближеніе.
   Поѣздъ подходитъ къ платформѣ.
   -- Сударыня, подайтесь назадъ! Не приказано подходить близко, пока не остановится, замѣчаетъ жандармъ Аннѣ Александровнѣ.
   Остановился. Пассажиры хлынули сразу.
   Русова напряженно слѣдила за выходившими и, едва не крикнула отъ радости, увидавъ выходящую изъ вагона высокую дѣвушку въ черномъ альпага и черной поярковой шляпѣ; ея бѣлое лицо и густыя, длинныя, на четверть ниже таліи, русыя косы рельефно выдавались на черномъ костюмѣ. Статный мужчина, съ черной окладистой бородой, несъ за ней сакъ-вояжъ и подушку.
   Ру совы кинулись къ дѣвушкѣ. Игнатій Семеновичъ не далъ ей соскочить на дебаркадеръ, схватилъ ее на руки, и нѣжно, и горячо цѣлуя, понесъ по дорогѣ въ залъ.
   -- Дорогая наша, голубушка! шепталъ онъ, задыхаясь.-- Пріѣхала, не забыла.
   -- Дайте мнѣ-то поздороваться съ ней! говорила Анна Александровна, плача отъ радости.
   Русовъ выпустилъ дочь, и она бросилась обнимать поперемѣнно и горячо мать и отца.
   -- Какъ я рада, проговорила она и глаза ея блестѣли такимъ живымъ огнемъ, что никто и не подумалъ-бы противнаго.
   -- А гдѣ-же Николай! опомнилась она послѣ первыхъ минутъ радости.
   -- Да, въ самомъ дѣлѣ, гдѣ-же Николай Михайловичъ?
   -- Я также здѣсь давно. Вы не замѣтили меня за радостной встрѣчей -- и я не хотѣлъ мѣшать вамъ.
   Болеславичъ разцѣловался съ Русовыми и обратился къ Лизѣ.
   -- Дайте мнѣ билетъ отъ багажа, я схожу принять его. Экипажъ, вѣрно ужь нанятъ, Игнатій Семеновичъ?
   -- Есть, есть карета.
   -- Да у меня вещей очень много -- всѣ не помѣстятся, я думаю, съ нами. Не мѣшало-бы взять еще извощика, говорила Лиза, суетливо доставая билетъ.
   -- Объ этомъ ужь не хлопочи, Лизочка, мы съ нимъ все устроимъ, какъ должно, промолвилъ отецъ, указывая на Волеславича.
   Мать и дочь остались однѣ.
   Анна Александровна съ нѣжностью разглядывала дѣвушку и снова бросилась цѣловать ее.
   -- Косы-то, косы какія у тебя длинныя да ровныя, замѣтила она.-- Не завивалась вѣрно?
   -- Нѣтъ; времени не было.
   -- Лучше такъ, въ двѣ косы-то, похвалила мать.-- Да какаяже ты стала высокая да хорошенькая!
   -- Какое тамъ хорошенькая!-- Счастливая я, мама, промолвила дѣвушка, и глаза ея сдѣлались глубже и лучистѣе.
   -- Докторъ ты мой, хорошій!
   Мать поцѣловала ея глаза -- Лиза отвѣчала ласками.
   Онѣ и не замѣчали того, что свиданіе ихъ давно уже служитъ зрѣлищемъ пріѣзжимъ. Одна какая-та старуха всплакнула даже, отъ умиленія, своими слабыми старческими глазами и пробормотала:
   -- Экая радость-то, подумаешь, людямъ! Ну создай имъ, Господи! и посмотрѣвъ нѣкоторое время, поплелась по дорогѣ, изрѣдка приговаривая:
   -- Ну создай имъ, Господи!

-----

   -- На уголъ тринадцатой линіи и Большого проспекта, слышишь, извощикъ! кричалъ Болеславичъ изъ кареты легковому, съ багажемъ.-- Поѣзжай слѣдомъ за нами.
   -- Ладно, слышу, отозвался извощикъ.
   Двинулись.
   Дорогой Лиза едва успѣвала отвѣчать на всѣ предлагаемые вопросы о ея жизни въ Америкѣ, о путешествіи и, въ свою очередь, съ большимъ сочувствіемъ выслушивала разсказы родителей о невзгодахъ и радостяхъ, пережитыхъ ими въ четыре года разлуки.
   -- Все то-же, думала Лиза слушая разсказы и разсматривая, между тѣмъ, мелькавшія по дорогѣ вывѣски магазиновъ.-- Все тѣ-же вывѣски, что и четыре года назадъ: тотъ-же часовщикъ Элерсъ, та-же Бурденъ, такъ много знакомаго и врѣзавшагося въ память, но какъ не похожи переживавшіяся ею тогда, четыре года назадъ, ощущенія съ настоящими!
   -- Ахъ да, вспомнила Анна Александровна среди разговора.-- Къ тебѣ есть письмо изъ Америки, вѣроятно, отъ Смѣльскихъ, Лизочка?
   -- Непремѣнно отъ нихъ. Какъ я рада получить извѣстія оттуда въ первый-же день возвращенія на родину.
   -- Ты покидала Америку съ большимъ сожалѣніемъ? спросили почти въ одинъ голосъ Русовы.
   -- Еще-бы! Мнѣ жилось тамъ энергично, хорошо.
   -- А теперь?-- Болеславичъ нѣжно заглянулъ въ лицо дѣвушки.
   Лиза пожала его руку и отвѣчала:
   -- А теперь? Еще лучше -- я счастлива.
   Лица Русовыхъ сіяли довольствомъ. Въ разговорахъ время пролетѣло незамѣтно.
   Экипажъ съ набережной въѣхалъ въ 13 линію и, повернувъ направо, остановился у подъѣзда небольшого деревяннаго дома съ мезониномъ, выходящимъ на Большой проспектъ, и окруженнаго садомъ. На дворѣ залаяла собака, щелкнулъ замокъ и на крыльцѣ
   явилась знакомая намъ Танюша, съ криками радости бросившаяся высаживать пріѣзжую.
   -- Барышня милая наша! Здоровы, красавица? спрашивала она Лизу, стараясь поймать и поцѣловать у ней руку.
   Лиза крѣпко обняла дѣвушку.
   -- Здорова, Танюша, какъ видите. А вы какъ?
   -- Слава Богу, живемъ понемногу. А ужь ждали-то мы васъ какъ, ждали!
   Извощики вносили чемоданы, ящики и, для радостнаго дня, щедро получили на водку.
   Войдя въ домъ, Лиза сбросила съ себя дорожную сумку и шляпу и быстрымъ взглядомъ окинула комнаты.
   -- Какъ славно вы здѣсь устроились, мама!
   -- Да ничего, обжились -- второй годъ на этой квартирѣ; уютна и по дорога. Кромѣ этихъ, еще двѣ комнаты въ мезонинѣ приготовлены для тебя -- ходъ въ нихъ отдѣльный изъ прихожей.
   -- Спасибо, дорогая, мнѣ хороню будетъ у васъ, какъ всегда.
   -- Не пройдемъ-ли теперь въ мезонинъ?
   -- Ну, успѣешь еще послѣ; это мать хочетъ похвастаться своими приготовленіями, промолвилъ Русовъ.-- 'Только не лучшели прежде пообѣдать, я думаю -- путники-то наши порядочно проголодались?
   -- Пожалуй, и послѣ, согласилась Анна Александровна.-- Танюша, поторопи-ка кухарку.
   -- Я думаю, что пока подадутъ обѣдъ, я успѣю еще привести въ нѣкій порядокъ свой туалетъ, замѣтила Лиза.
   -- Конечно, да; я сейчасъ проведу тебя въ мезонинъ. Не нужно-ли будетъ разгладить что-нибудь изъ костюма? Танюша сдѣлаетъ духомъ.
   -- Ненадо, мама, въ моемъ дорожномъ баулѣ есть все готовое.
   -- Такъ надобно и его захватить съ собой.
   -- Идите впередъ, я понесу его слѣдомъ, вызвался Болеславичъ.
   -- Ну какъ тебѣ здѣсь нравится, Лизочка? Мы съ отцомъ хлопотали устроить и убрать все по твоему вкусу, не знаю, угодили-ли?
   Лиза вмѣсто благодарности поцѣловала у матери руку и обратилась къ Николаю Михайловичу:
   -- Ну что-же застоялись? Какъ здѣсь ни хорошо, вы, злосчастный, на время изгоняетесь изъ этого пріюта.-- Онъ поклонился съ шутливымъ видомъ покорности и, удаляясь, закричалъ:
   -- А вы, Лиза, не очень-то долго занимайтесь своимъ туалетомъ, помните, что мы еще на васъ не наглядѣлись.
   -- Буду помнить и не заставлю себя ждать.
   Она одѣлась мигомъ и сошла внизъ, вся свѣтлая, веселая -- въ черномъ шелковомъ платьѣ, которое мастерски обрисовывало ея стройный, гармонично развившійся бюстъ.
   -- Вотъ она и въ парадѣ! да какъ живо перекостюмировалась-то, молодецъ, встрѣтилъ ее отецъ.
   -- Теперь пора и за обѣдъ.-- Анна Александровна позвонила.
   -- А гдѣ-жъ письмо ко мнѣ, папа?-- Русовъ подалъ Лизѣ письмо Смѣльскихъ.
   -- Если тамъ нѣтъ секретовъ, то прочитай намъ его вслухъ!
   -- Что за секреты? Хорошо, согласилась Лиза.
   -- Если вы разрѣшите мнѣ, Лиза, то я начну читать его за обѣдомъ, вызвался Болеславичъ, когда вся компанія усаживалась за обѣдъ.
   -- А супъ простынетъ, замѣтила Анна Александровна.
   -- Я отъ супа отказываюсь -- и безъ него жарко.
   Лиза передала письмо Болеславичу и онъ принялся за чтеніе.
   

Америка.

Іюнь.

   "Скоро недѣля, какъ вы покинули насъ, Лизавета Игнатьева, а мы все еще не освоились съ своимъ одиночествомъ и сильно скучаемъ безъ нашего молодого друга.
   Разговаривая о васъ въ семейномъ кружкѣ своемъ, я не могла придумать, съ чѣмъ бы можно было сравнить потерю васъ, и мужъ порѣшилъ: что нечего и придумывать, потому что вы несравненны. Философъ Викторъ промолвилъ глубокомысленно: "развѣ только?ъ отсутствіемъ самой разумной книги"; въ его сухомъ выводѣ, какъ вы сами знаете, кроется всегда много теплоты. А у вашего любимца Сергѣя, вмѣсто сравненія, появились на глазахъ слезы. И онъ ушелъ изъ комнаты, стыдясь показать намъ свое горе.
   Что и говорить, всѣ мы еще горюемъ: вы были для насъ настоящимъ сокровищемъ,-- были такъ близки намъ и принимали всегда участіе въ нашихъ семейныхъ радостяхъ и печаляхъ.-- Дай вамъ Богъ испытать въ жизни только первыя!
   Если вы уже замужемъ за Николаемъ Михайловичемъ, то примите оба паши искреннія пожеланія вамъ такой счастливой и разумной жизни, какой вы долго и упорно добивались. Передъ вами широкая дорога для дѣятельности и труда, дорога еще малоторная, а потому да пошлетъ вамъ судьба счастливую борьбу съ внѣшними обстоятельствами и возможно менѣе зацѣпокъ на пути.
   Ваши знанія и силы, я увѣрена, принесутъ много пользы въ той сферѣ, гдѣ будете вращаться.
   Какъ сильно желали-бы мы видѣть васъ въ предстоящей вамъ новой обстановкѣ, только желаніе это врядъ-ли можетъ осуществиться ранѣе трехъ-четырехъ лѣтъ, когда мальчики наши окончатъ курсъ въ коллегіи.
   Всякіе долгіе перерывы въ дѣлѣ занятій, какъ вы сами отлично знаете, неудобны; къ тому-же мы такъ аклиматизировались здѣсь, что при одной мысли о разставаніи съ Америкой -- становится тяжело; для дѣтей-же она вторая родина.
   Теперь постараюсь дать вамъ отчетъ въ дѣйствіяхъ нашего общества, которое организовалось по вашей иниціативѣ и не перестаетъ считать васъ своимъ членомъ. Скажу болѣе, послѣ отъѣзда, вы стали душою его, такъ-какъ сочла излишнимъ скрывать долѣе, что мысль организаціи и первый починъ былъ данъ вами, а не мною. И такъ слишкомъ долго, но вашему желанію, я пользовалась незаслуженными похвалами!
   Не сердитесь за разоблаченіе тайны! Мнѣ помнится, что уговоръ насчетъ молчанія относился только до времени вашего выѣзда изъ Америки. Однако, къ дѣлу.
   Число членовъ увеличилось четырьмя, съ обычнымъ взносомъ, десяти фунтовъ стерлинговъ. Расходъ -- сорокъ фунтовъ въ недѣлю. Деньги, оставленныя вами, я внесла за два года впередъ.
   На дняхъ ммистеръ Долли,.членъ американскаго торговаго дома, отправляется въ Петербургъ, и мы упросили его доставить вамъ небольшую посылку, которую онъ перешлетъ вашимъ родителямъ.-- Не откажитесь принять также охотно, какъ мы посылаемъ ее.
   Я и мужъ намѣревались сдѣлать вамъ какой-нибудь свадебный подарокъ, но вспоминая нелюбовь вашу ко всякаго рода подаркамъ -- становились въ тупикъ, что.-бы послать вамъ такое, полученіе чего вызвало-бы у васъ одно чувство удовольствія -- безъ примѣси непріятнаго ощущенія.-- Викторъ подалъ намъ блестящую мысль. Мы осуществили его планъ и, черезъ нѣсколько дней, вы должны получить; модели университета и нашего дома, гдѣ мы провели вмѣстѣ четыре года.
   Университетъ безъ внутренней отдѣлки, а нашъ домъ съ полнымъ убранствомъ внутри; ваша комната сохраняетъ въ немъ свой прежній видъ. Садъ отдѣланъ мастерски и подъ окномъ вашей комнаты стоитъ фотографическая фигура старика Торстопа; онъ спятъ, опершись на заступъ, какъ бывало стаивалъ, разговаривая съ вами. Эти подробности сообщали намъ дѣти.
   Сэмъ Торстонъ посылаетъ вамъ низкій поклонъ и просьбу не забывать американской пѣсни о свободѣ, подслушавъ которую у него, вы перевели на русскій языкъ.-- Частенько распѣваютъ ее теперь въ саду мои мальчики,

Свобода -- жизнь! свобода -- свѣтъ!

   вытягиваютъ ихъ голоса и живо напоминаютъ мнѣ отсутствіе вашего милаго грудного голоса.-- Пусть вамъ весело и легко поется въ Россіи, куда вся моя семья шлетъ вамъ горячій привѣтъ.
   Не скупитесь на письма!
   Преданная Вамъ

Елена Смѣльская."

   Неловко чувствовала себя Лиза во время чтенія письма, когда въ немъ коснулось объ организаціи общества и похвалъ, расточаемыхъ ей за починъ дѣла; она жалѣла, что согласилась прочитать его вслухъ и сидѣла, притихши, слегка покраснѣвъ.
   Съ волненіемъ слушали письмо ея родители, а Болеславичъ, окончивъ чтеніе, молча и крѣпко пожалъ руку дѣвушки.
   -- Что это за общество, дочка? поинтересовался Русовъ.
   Лиза почти ожидала такого вопроса, а потому отвѣчала быстро и убѣдительно:
   -- Можетъ быть, послѣ когда-нибудь я разскажу вамъ о немъ, а теперь, пожалуйста, не спрашивайте, папа.
   -- Ну хорошо, хорошо -- я это такъ спросилъ, между прочимъ.
   На нѣсколько минутъ за обѣденнымъ столомъ водворилось молчаніе.
   Русовъ первый прервалъ его.
   -- А вы, должно быть, скоро думаете свадебку сыграть, судя по письму-то? обратился онъ къ дочери и Волеславичу.
   -- Мы обвѣнчаемся завтра, я думаю, отвѣчалъ послѣдній, вопросительно глядя на Лизу.
   Она не возражала.
   -- Вотъ какъ, по нашему, по военному! Жаль только, что завтра-то вѣнчать никто не станетъ подъ среду -- постный день. Эхъ вы, молодежь! усмѣхнулся Игнатій Семеновичъ.
   -- Заторопились -- а съ приданымъ-то какже! не успѣемъ-же... начала мать, но оборвалась на полуфразѣ.
   Молодые люди весело переглянулись.
   -- Мое приданое готово, мама, отвѣчала, Лиза, лукаво ухмыляясь.
   -- А ты, матушка, ужь видно-что женщина (онъ едва не сказалъ -- баба), сейчасъ о тряпьѣ рѣчь завела, подзадорилъ Русовъ жену.
   -- Да вѣдь и безъ тряпья нельзя, отшучивалась Анна Александровна.
   -- Какже, нельзя!-- Нѣтъ, нынѣшнее-то поколѣніе умнѣй, практичнѣй насъ! Не станетъ оно капиталы въ тряпье укладывать, да волноваться изъ-за вѣнчальнаго платья.-- Помнишь, какъ мы съ тобой?-- И Русовъ, при воспоминаніи о далекомъ счастливомъ времени молодости, ласково взглянулъ на свою старуху,
   -- Ты знаешь-ли, дочка, сколько слезъ пролила твоя мама изъ-за невозможности имѣть нарядное вѣнчальное платье? Мать-то ея была вѣдь небогата.
   -- Какъ-же -- знаю; знаю и то, какъ вы утѣшили маму, подаривъ на него пять полуимперіаловъ.
   -- Ну что-жъ -- глупа была тогда, словно не на шутку оправдывалась смутившаяся Русова, мнѣ вѣдь только шестнадцать лѣтъ было, и костюмъ невѣсты занималъ болѣе всего на свѣтѣ.
   -- Къ чему-жъ краснѣешь-то ты, матушка?.. Да, все это очень свѣтлыя воспоминанія для насъ стариковъ, но за ними не слѣдъ забывать и насущныхъ потребностей. Мнѣ, напримѣръ, смертельно хочется поѣсть, а я заболтался и кушанье стынетъ.
   -- Поменьше-бы болталъ, шутливо замѣтила Русова мужу.
   -- Не буду больше; а ты, Анеточка, не позабудь распорядиться насчетъ шампанскаго -- слѣдуетъ выпить за здоровье новаго доктора.
   -- Объ этомъ ужь не хлопочи, будетъ подано во время. Но также нужно поздравить жениха и невѣсту.
   -- И то дѣло! промолвилъ Русовъ,-- вѣдь настоялъ-же на своемъ, молодецъ!-- Онъ любовно взглянулъ на будущаго зятя.
   Всю остальную часть обѣда разговоръ вертѣлся на воспоминаніяхъ объ Америкѣ и, въ концѣ-концовъ, снова вернулся къ свадьбѣ.
   Аппу Александровну тревожило, какъ Лиза отнесется къ формальной сторонѣ дѣла, и она исподволь, съ пустяковъ, начала свои вопросы, думая отъ пикъ перейти къ занимавшей ее и, по ея мнѣнію, серьезной обрядовой сторонѣ.
   -- Ты, Лиза, будешь вѣнчаться въ бѣломъ платьѣ и въ цвѣтахъ, какъ всегда это дѣлается? спросила она такимъ голосомъ, въ которомъ слышалось сомнѣніе въ утвердительномъ отвѣтѣ и боязнь отказа.
   -- О, мнѣ это все равно, мама, я надѣюсь, что вы возьмете на себя трудъ позаботиться о свадебномъ нарядѣ; надо только не медлить заказомъ.
   -- А куафера пригласить?
   -- Къ чему? прически я не перемѣню.
   -- Конечно, это все равно, согласилась Анна Александровна, а у самой мелькнула мысль:-- въ наше время не позволяли невѣстѣ самой расчесывать волосы, несчастная будетъ, говорили... Все это, впрочемъ, пустяки! Вонъ и безъ сережекъ не шли къ вѣнцу -- изъ боязни скоро овдовѣть, а Лиза такъ и совсѣмъ ихъ не носитъ... Да она, правда, и во многомъ поступаетъ не такъ, какъ другія...
   -- За здоровье нашей дорогой дочки, за здоровье новаго доктора! произнесъ Игнатій Семеновичъ радостно взволнованнымъ голосомъ и, выйдя изъ-за стола, чокнулся съ Лизой бокаломъ шампанскаго и крѣпко обнялъ ее.
   Полились горячія поздравленія и поцѣлуи.
   -- За здоровье жениха и невѣсты, предложила Анна Александровна.-- Будьте счастливы, дорогіе!
   Опять чоканья и поздравленья.

-----

   Послѣ обѣда, Игнатій Семеновичъ, но давно усвоенной привычкѣ отправился, какъ онъ выражался, "на боковую", а Анна Александровна и Болеславичъ уѣхали. Она -- хлопотать о нарядѣ, онъ -- къ знакомому доктору, справиться насчетъ формы прошенія въ медицинскій департаментъ, о дозволеніи Русовой практиковать въ Россіи на правахъ иностранныхъ докторовъ.-- Времяпребываніе ихъ въ Петербургѣ, послѣ свадьбы, не могло быть продолжительно и надо было не затягивать дѣла, а прилежно хлопотать о разрѣшеніи.
   Проводивъ мать и жениха, Лиза ушла къ себѣ на-верхъ, какъ ей совѣтовали, отдохнуть.
   -- А-а-ахъ, какъ мнѣ хорошо! промолвила она, встряхнувъ головой и, откинувъ назадъ попавшуюся подъ-руку косу, подошла къ открытому окну и глядя въ садъ задумалась о пережитыхъ впечатлѣніяхъ дня.
   -- Добилась, достигла основной цѣли! Экая счастливица-то л! Она вся трепетала отъ наплыва радостныхъ чувствъ. Глубокія глаза ея блестѣли живымъ огнемъ, энергичнымъ вызовомъ жизни.
   -- Хорошо какъ! еще разъ промолвила она и съ восторгомъ втянула въ себя струю теплаго, ароматнаго воздуха сада.
   Чѣмъ болѣе углублялась она въ себя, чѣмъ живѣе представлялись ей картины новой, свѣтлой жизни, тѣмъ отраднѣе и легче становилось ой -- такъ легко и хорошо, что она готова была обнять весь міръ и всѣмъ повѣдать о своемъ счастіи.
   
   "Золотая волюшка мнѣ милѣй всего!
   Не хочу я съ волюшкой въ мірѣ ничего,"
   
   вдругъ запѣла она, сама по давая себѣ отчета, почему и откуда выхватила эти строки, и, словно что-то вспомнивъ, разсмѣялась.
   -- Ну, нечего сказать, пѣсеньку выбрала!.. Послѣдовательная я очень! Пою про волюшку, а сама въ неволю лѣзу -- замужъ иду...
   -- Да, въ неволю по доброй волѣ... А все-жъ въ неволю!.. Обвѣнчаться -- шутка, развѣнчаться -- жутко, вспомнились ей когда-то слышанныя слова.
   Нить мысли не терялась.
   -- Такъ... такъ, но развѣ тяжелъ юридическій фактъ развода?.. Дѣло вѣдь въ нравственномъ разладѣ, и вотъ его-то, давай Боже, избѣжать всякому!..
   -- А впрочемъ, мнѣ сегодня не до анализа, и вѣрится, и любится, жизнь манитъ впередъ.

"Теперь гонись за жизнью дивной",

   просились на языкъ любимые стихи Нади.
   -- Гдѣ-то и какъ живется ей теперь? задумалась Лиза; но мысль работала слишкомъ сангвинично, чтобъ долго сосредоточиваться на одномъ.
   Незамѣтно отъ этихъ размышленій, она перешла къ воспоминаніямъ о своей трудовой жизни въ Америкѣ, для достиженія которой ея гордая воля, энергія, страстная преданность цѣли не допустили охлажденія при первыхъ случившихся неудачахъ, о которыхъ она знала только одна, и позволили выйти неизломанной, бодрой и ясной изъ борьбы.
   Все припомнилось ей: какъ училась, учила, какъ радовалась всякому дню, приносившему съ собой новыя свѣденія, какъ жизнь ея день-это-дил становилась все полнѣе и полнѣе, какъ прибавлялись силы и выяснились многіе жизненные вопросы, требующіе безотлагательнаго рѣшенія.
   -- Если мои планы будутъ трудно и медленно выполнимы, то вѣдь это еще не будетъ значить, что они вовсе неисполнимы и что слѣдуетъ бросить мысль и пріемы для ихъ выполненія, утѣшала она себя.
   Идя по пути къ осуществленію ихъ, я даю себѣ честное слово не отступать передъ трудностями, а выбирать болѣе разумные способы, видоизмѣнять ихъ, приспособлять къ цѣли, и не одна теперь, а соединенными силами...
   -- Не боюсь я предсказаній, что такая неугомонная, энергичная жизнь приведетъ къ быстрому сгорѣнію... А если и такъ?.. ужь лучше раньше сгорѣть, за-то яркимъ блескомъ освѣжить хоть кому-нибудь минуты жизни, чѣмъ всю жизнь горѣть тускло и только коптить...
   -- Ужь если жить, такъ жить всѣми нервами, полно, разумно промолвила Лиза, а кровь такъ и била въ ней горячимъ клюнемъ.
   -- Да, жить полно, неэгоистично!..
   Она опять глубоко и радостно задумалась.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Вечерній чай былъ приготовленъ въ саду, за самоваромъ сидѣла уже возвратившаяся Анна. Александровна и Лиза, которой та передавала результатъ своей поѣздки.
   -- Платье будетъ готово завтра-же, очень миленькое и недорогое. Не знаю только, понравится-ли тебѣ?
   -- Конечно, понравится, мама; благодарю васъ за хлопоты.
   -- Какія тамъ хлопоты, Лиза, я такъ счастлива твоимъ пріѣздомъ, что и не устала даже нисколько. Смѣшно сказать, а я вѣдь бѣгомъ вбѣжала къ тебѣ на-верхъ.
   -- Ну, этого-то, дорогая, вы еще не дѣлайте -- вѣдь это вредно при вашей болѣзни. Другое дѣло, когда мы вылечимся съ вами.
   -- Да я и такъ чувствую себя совсѣмъ здоровой -- вылечила. А дольше поживешь здѣсь, такъ я еще помолодѣю. Только, Лиза, завтра ты переселись въ гостиную, пока на-верху будутъ устраивать вамъ комнаты къ свадьбѣ. Вѣдь вы у насъ проживете до отъѣзда въ X.?
   -- Конечно у васъ; только, пожалуйста, мама, безъ лишнихъ затѣй.-- И мнѣ, и Николаю Михайловичу очень нравятся комнаты и въ такомъ видѣ.
   -- Ну, ужь это дѣло предоставь намъ, потѣшь стариковъ.
   -- Какъ хотите, только траты на уборку комнатъ будутъ совершенно излишни, тѣмъ болѣе, что мы проживемъ у васъ не болѣе двухъ недѣль.
   -- Такъ мало! опечалилась мать.-- Не успѣли свидѣться, какъ снова разлука!
   -- Что-же дѣлать! И свадьбой мы рѣшили не медлить, такъ...
   -- Да я не противъ свадьбы говорю, перебила Лизу Анна Александровна, обвѣнчайтесь скорѣе и пошли вамъ Богъ счастья, и такъ слишкомъ много ждали! Только поживите у насъ, не торопитесь въ X., у Николая Михайловича вѣдь теперь вакаціи?
   -- Онъ-то свободенъ до сентября и раньше мы разсчитывали прожить до этого срока у васъ; но, дѣло въ томъ, что теперь, мнѣ нужно быть тамъ скорѣе -- во всякомъ случаѣ, не позже конца этого мѣсяца,
   -- Тебѣ? къ чему это? недоумѣвала Анна Александровна.
   -- Какъ къ чему?... Я думала, что Николай еще передъ своимъ отъѣздомъ на встрѣчу мнѣ успѣлъ сообщить вамъ, что я получаю въ X. мѣсто врача при женской больницѣ на фабрикѣ его товарища -- Ознобипа.
   -- Что ты, Лизочка, неужели?
   -- Правда, мама. Только я думала, что вы уже слышали объ этомъ.
   -- Какое слышали -- мы и видѣли-то твоего сокола яснаго всего какихъ-нибудь полчаса. Торопился, какъ угорѣлый. Только и успѣлъ сказать, что ѣдетъ встрѣчать тебя въ Варшаву и будетъ телеграфировать намъ о днѣ вашего выѣзда оттуда.
   -- Второпяхъ-то онъ и позабылъ передать вамъ принятое мною рѣшеніе.-- Васъ, кажется, очень удивила эта новость?
   -- Ужь именно новость! и не сообразишь всего сразу. Ну, а мѣсто-то хорошее? сколько жалованья?
   -- Мѣсто недурно и содержаніе достаточное -- 800 рублей въ годъ, готовая квартира и нестѣсненіе въ практикѣ. А, главное, дѣло-то вполнѣ по душѣ.
   -- Это, конечно, хорошо, Лизочка! Только какъ-же такъ скоро снова разставаться, грустно промолвила мать.
   -- Теперь ужь не на долгій срокъ, мама. Обживемся мы немного въ X., устроимся и будемъ ждать васъ къ себѣ въ гости. Вы -- люди вольные, отставные, а мы еще только-что службу начинаемъ, шутила Лиза, стараясь изгладить непріятное впечатлѣніе, произведенное на мать ея сообщеніемъ.
   -- Да, всѣмъ служба приходитъ, вотъ и я свою отбываю ровно двадцать лѣтъ.-- Какую? ты хочешь спросить.-- Да я такъ шучу, болтая про службу, про ту, что чай наливаю непремѣнно первому -- мужу, усмѣхнулась Анна Александровна, ставя передъ стуломъ Игнатія Семеновича массивную чашку.
   Лиза ничего не замѣтила на это, ей вдругъ сдѣлалось, почему-то, не по себѣ отъ послѣднихъ словъ матери.
   -- Какъ ты нынче пьешь чай: съ вареньемъ или со сливками? прервалъ ея размышленія голосъ матери.
   -- Ни съ тѣмъ, ни съ другимъ, сегодня. Мнѣ не хочется чаю -- я съ большимъ удовольствіемъ выпила-бы стаканъ молока.
   -- Ужь лучше сливокъ!
   -- Хоть сливокъ, отвѣтила Лиза, подымаясь съ мѣста.
   -- Сливки здѣсь; куда-же ты?
   -- Я послѣ выпью ихъ -- мнѣ очень жарко теперь и я похожу немного.
   Въ ней опять, подъ вліяніемъ замѣчанія матери о службѣ,-- замѣчанія, сказаннаго безъ горечи, скорѣе изъ желанія пошутить -- загорѣлась порывистая, лихорадочная умственная работа.-- Ходя взадъ и впередъ по аллеѣ, Лиза размышляла о различныхъ житейскихъ доляхъ женщины, стараясь проникнуть во всю глубь обыденности, но потомъ вся встрепенулась отъ наплыва чего-то свѣтлаго, какого-то неотразимаго стремленія молодой жизни -- впередъ, на дѣло и, если нужно, на борьбу.
   -- Трудъ и борьба должны быть основой для завоеванія намъ мѣста въ пиру природы, въ общественной разумной жизни,-- вертѣлось въ ея головѣ.
   -- Да, трудиться и бороться, пока хватитъ силъ, обновлять ихъ и чѣмъ труднѣе путь, тѣмъ неутомимѣе идти впередъ, тѣмъ упорнѣе напрягать свои силы, пока не побѣдишь!
   Лиза вся погрузилась въ свои горячія думы и лицо ея выражало такую энергическую работу мысли, такое оживленіе,-- что имъ можно было залюбоваться, несмотря на его некрасивость.
   На противуположномъ концѣ аллеи показался Игнатій Семеновичъ, который сперва ускорилъ шагъ, чтобы нагнать дочь, а потомъ тихо слѣдовалъ за нею, такъ что, повернувшись, она очутилась съ нимъ лицомъ къ лицу и даже вскрикнула отъ неожиданности.
   -- Ахъ, папа!
   -- Да, вотъ и я! Славно выспался! А ты, что это прохаживаешься одна? Какія глубокія соображенія волнуютъ моего доктора медицины и хирургіи, что-ли?
   -- Нѣтъ, только медицины.
   -- Ну -- медицины, и то храбро!-- Гусовъ ласково потрепалъ дочь по плечу.
   -- Какія-жъ соображенія-то?
   -- Хорошія, радостныя, папа.
   -- И слава Богу, что радостныя! Всѣмъ намъ сегодня весело. Я вотъ и сны видѣлъ все хорошіе, а проснувшись, даже не сразу повѣрилъ себѣ, что ты здѣсь, и подошелъ къ окну удостовѣриться: твой-ли голосъ слышится въ саду?-- Да, докторъ, теперь-то -- хорошо, а не мало поскучали мы здѣсь сиротами! Ну, да впрочемъ, "кто старое помянетъ -- тому глазъ вонъ".-- Пойдемъ-ка къ матери. И Николай Михайловичъ тоже вернулся?
   -- Нѣтъ еще -- его товарищъ живетъ гдѣ-то очень далеко отсюда, кажется, на Пескахъ. Все-таки, я думаю, и онъ скоро будетъ... Да вотъ кто-то подъѣхалъ... Не онъ-ли?-- И Лиза бросилась къ калиткѣ.
   -- Онъ и есть! закричала она издали пріостановившемуся отцу.
   -- Тащи его сюда, успѣете еще наговориться, а теперь чай стынетъ.-- Молодые люди поспѣшили на зовъ.
   -- Что долго ѣздили, батюшка? спрашивала Болеславича Анна Александровна.
   -- Развѣ особенно долго?-- Мнѣ вѣдь пришлось сдѣлать порядочный конецъ, да еще съ полчаса прождать прихода товарища.-- Не хотѣлось вернуться, но получивъ нужныхъ свѣденій.
   -- Значитъ форму прошенія достали? интересовалась Лиза.
   -- И даже прошеніе заготовилъ, вамъ остается только приложить свою руку и -- въ ходъ.
   -- Спасибо! Значитъ, завтра-же можно будетъ начать хлопоты?
   -- Конечно, если только не окажется дорожное утомленіе, промолвилъ Болеславичъ, принимая изъ рукъ Русовой стаканъ чаю.
   -- Да къ чему-жъ такую горячку пороть? Непремѣнно завтра! Отдохни немного -- съ хлопотами еще успѣешь. А то все скоро: и свадьба и хлопоты! Ахъ, ты, огонь! усмѣхнулся отецъ. Лиза не успѣла еще сдѣлать никакого возраженія, какъ ея мать обратилась къ Болеславичу.
   -- А вамъ, Николай Михайловичъ, слѣдовало-бы уши порядочно выдрать -- за вѣтрогонство.
   -- Ему-то за что? заступился Русовъ.-- Нѣтъ, зятя моего не обижай!
   -- Казнюсь, говорилъ Болеславичъ, догадавшійся по лицу Лизы и по топу Анны Александровны, что его укоряютъ въ забывчивости по извѣстному уже намъ дѣлу.
   -- Казнюсь!-- торопился на встрѣчу и позабылъ!
   -- Да что вы тутъ за белиберду несете? Въ чемъ дѣло? спрашивалъ Игнатій Семеновичъ.
   -- А въ томъ, что Николай Михайловичъ, завертѣвшись передъ отъѣздомъ въ Варшаву, забылъ передать намъ новость, близко касающуюся всѣхъ насъ.
   -- Какую-же?
   -- Ту, что Лиза и онъ проживутъ у насъ не болѣе двухъ недѣль послѣ свадьбы. Поэтому они съ прошеніемъ-то торопятся.
   -- Что такъ? освѣдомился отецъ нѣсколько упавшимъ голосомъ.-- Передумали?... Скоро!
   -- Нѣтъ, папа, послушайте! Мама не успѣла сказать вамъ причины, по которой мы должны уѣхать въ X. ранѣе предполагавшагося срока.
   -- Какая-же тутъ можетъ быть причина, скажи пожалуйста?
   -- Дѣло въ томъ, что я съ 1 августа поступаю на службу врачомъ въ женскую больницу фабриканта Ознобина.
   -- Вотъ оно какъ! выразительно протянулъ Русовъ.-- На дѣйствительную, значитъ, службу! Дѣло, дѣло! Только съ хлопотами о дозволеніи практиковать все-жъ еще успѣете! До августа болѣе трехъ недѣль.
   -- Три ровно, замѣтилъ Болеславичъ.
   -- Такъ; но яжелала-бы пріѣхать въ X., хоть за недѣлю до открытія больницы, чтобы успѣть осмотрѣться, ознакомиться и устроиться.
   -- Конечно, съ налета-то ничего путнаго не сдѣлаешь, согласился отецъ.
   -- Къ тому-же, я не успѣлъ еще передать вамъ, Лиза, что Ознобинъ предоставляетъ управленіе больницей, совершенно на ваше усмотрѣніе, а потому работы предстоитъ вамъ довольно. Можетъ быть, многое вы найдете еще нужнымъ преобразовать, измѣнить. Планы и уставъ я привезъ съ собою. Большую часть инструментовъ и приборовъ Константинъ Сергѣевичъ просилъ меня, по совѣту съ вами, закупить въ Петербургѣ.
   -- Мы и займемся всѣмъ этимъ надняхъ. А пока, мама, угостите-ка меня сливками; я чувствую теперь сильный апетитъ.
   -- Изволь, матушка, кушай на здоровье! Да не хочешь-ли съ земляникой? у насъ ея осталось отъ обѣда.-- Анна Александровна придвинула къ дочери стаканъ сливокъ.
   -- И отъ земляники не откажусь, отвѣчала Лиза.
   Между-тѣмъ Русовъ умолкъ и, покуривая изъ своего завѣтнаго черешневаго мундштучка, усиленно думалъ. Его мысли не уклонились отъ общаго теченія: онъ размышлялъ о томъ, что его Лиза скоро снова уѣдетъ отъ нихъ -- и куда-же? На службу, докторомъ. Его козлушка, какъ онъ называлъ Лизу въ дѣтству -- докторъ! А онъ, какъ сейчасъ, помнитъ ее крошкой, въ коротенькомъ платьѣ, съ руками, испачканными чернилами, и съ хитро смѣющимися глазками. И быстро въ его воображеніи, какъ въ калейдоскопѣ, промелькнули фигуры: дочери -- веселаго ребенка,-- взволнованной, нервной институтки, прибѣжавшей къ нему искать защиты отъ незаслуженной, позорной обиды и -- дѣвушки, то съ глубоко-серьезнымъ, но съ нѣжнымъ, ласкающимъ взглядомъ. Дороги и милы были ему эти появлявшіеся образы; они растрогали, разнѣжили его.
   -- О чемъ-ты такъ задумался? и про чай забылъ, потрясла Анна Александровна руку мужа.
   -- А вотъ о томъ, что хоть и уѣзжаетъ она отъ насъ скоро -- Русовъ указалъ глазами на дочь -- а все-таки славная она, право, славная! Онъ нѣжно погладилъ сидѣвшую подлѣ него Лизу по головѣ.-- Она слегка покраснѣла, смутясь отъ ласки, въ такой нѣжной формѣ, и промолвила:
   -- Еслибы вы знали, какъ хорошо мнѣ теперь! Я не запомню другого болѣе отраднаго вечера.
   -- А намъ-то, Лизочка, какъ отрадно видѣть тебя дома! Только, какъ подумаешь о короткомъ срокѣ -- сразу и веселье долой. Послѣ твоего объявленія о скоромъ отъѣздѣ въ X., я все еще какъ-то не могу настроиться на веселый ладъ.
   Анна Александровна глубоко вздохнула.
   -- Ну полно, Анеточка, что говорить о томъ, чего измѣнить нельзя. Поживутъ, сколько можно. Благодареніе Богу и за то, что свидѣлись, утѣшалъ Русовъ.
   -- Богъ милостивъ! Вотъ хорошо было-бы отслужить завтра намъ всѣмъ благодарственный молебенъ. Ты, какъ думаешь, Лиза?
   -- Лѣнива я, мама! Ужь лучше отслужите одни,-- я навѣрное просплю службу, отвѣчала дѣвушка.
   Болеславичъ и отецъ взяли ея сторону.
   -- Лизѣ отдохнуть нужно съ дороги, замѣтилъ первый,-- это она сгоряча только не чувствуетъ усталости.
   -- И безъ нея сходимъ съ тобой къ обѣднѣ, промолвилъ Русовъ женѣ.-- Кстати, завтра праздникъ Казанской Божіей матери. А теперь пора, я думаю, и спать идти намъ съ тобой, старуха; вѣдь поднялись-то мы съ пѣтухами. Скоро двѣнадцать; у -- какъ засидѣлись!
   -- И времени не видали! Прощайте, Николай Михайловичъ! Лизочка, прощай -- и вы, я думаю, скоро разойдетесь? говорила Анна Александровна, цѣлуя дочь.
   -- Ну, не такъ-то еще скоро. Мы погуляемъ и поговоримъ, отвѣчала Лиза.
   -- Тебѣ-то хорошо! А Николаю Михайловичу далеко еще ѣхать придется; пожалуй, позднѣе и извощика не найдетъ. Вы въ Знаменской вѣдь?
   -- Нѣтъ, я перебрался на Васильевскій, и моя гостинница такъ близко отсюда, что я обойдусь и безъ извощика.
   -- Когда такъ, то, конечно, нечего торопиться. Спокойной ночи!-- И родители, нѣжно благословивъ свою ненаглядную дочку, направились въ домъ.
   -- Ночь-то какая хорошая, замѣтилъ Русовъ, оглядываясь назадъ и обращаясь къ молодежи.
   -- Прелесть! отвѣчали ему ихъ голоса.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   И ночь, дѣйствительно, была хороша -- свѣтлая, теплая.
   Болеславичъ и Лиза молча шли по аллеѣ. На поворотѣ глаза ихъ встрѣтились, и они весело улыбнулись другъ другу.
   -- Ты все такая-же хорошая, какъ и прежде, промолвилъ Болеславичъ. Лиза ничего не отвѣчала; ее, какъ будто, удивилъ рѣзкій переходъ на ты, а сердце забилось и радостно, и тревожно, а глаза заискрились.
   -- Лиза.
   Она ближе подошла къ нему на призывъ, и онъ крѣпко и нѣжно обнялъ ее. Ихъ мысли, ихъ сердца сливались теперь въ одинъ неразъединенный, сильный потокъ.
   -- Съ тобою жизнь будетъ полнѣе и богаче ощущеніями, говорила Лиза, опираясь на руку жениха.
   -- Лучшаго мнѣ жизнь не могла никогда и представить! говорилъ Болеславичъ.
   -- Мы пойдемъ рука объ руку по новой тропѣ, облегчая другъ другу путь.
   Она пожала его руку.
   -- И хорошо намъ будетъ, дорогой мой!
   На нихъ повѣяла свѣжая сила чуднаго лѣтняго вечера.
   Въ глубинѣ души дѣвушки поднимался цѣлый родникъ счастія, порывы горячей любви къ Болеславичу, ко всему, что нови, животрепещуще, молодо.-- Жилось ей... И неизмѣримо широка и заманчива казалась дорога жизни, и духъ ея захватывало отъ роя надеждъ.
   Болеславичъ также переиспытывалъ минуты глубокихъ и горячихъ ощущеній: его жизнь становилась полнѣе и полнѣе отъ близости любимой дѣвушки, разливающей вокругъ себя теплоту и свѣтъ, какой можетъ разливать только энергичная, независимая и страстно-любимая женщина -- отъ наплыва новыхъ силъ.
   -- Да, хорошо, Лиза, и все оттого, что не разошлись мы, а еще крѣпче полюбили другъ друга и теперь пойдемъ вмѣстѣ.
   Въ этихъ глубоко прочувствованныхъ словахъ такъ и зазвучала мысль, что тяжело было-бы ему играть пассивную риль въ ея жизни.
   Лиза держала въ своей рукѣ и нѣжно гладила его руку. Передъ ней мелькали яркіе лучи, раскрывался просторъ счастливой и разумной жизни! Струя этой новой жизни такъ и нахлынула на нее. Она почувствовала себя крѣпче и сильнѣе рука объ руку съ своимъ умнымъ, честнымъ, энергичнымъ женихомъ -- она готова была поднять теперь голосъ и смѣло заявить непримиримую вражду всему старому, отживающему -- начать борьбу за разумное существованіе. Порывы прогрессивной мысли, стремленіе впередъ къ достиженію цѣли волновали ея умъ, сильная любовь къ Болеславичу переполняла душу.
   Подъ вліяніемъ послѣдней, она тихо лодпесла его руку ближе къ лицу и, быстро наклонясь, крѣпко поцѣловала ее.
   Болеславичъ ошалѣлъ отъ неожиданности, онъ даже поблѣднѣлъ нѣсколько.
   -- Ну, что съ тобой? спрашивала она его и, свѣтло улыбаясь, заглядывала въ глаза.
   --.Ничего, Лиза Такъ, обезумѣлъ, съ непривычки отъ твоей ласки.
   -- Съ непривычки... протянула она.-- Такъ привыкай-же!-- И съ этими словами еще нѣсколько разъ сряду поцѣловала его руку.
   Болеславичъ обнялъ дѣвушку. Онъ изнемогалъ отъ счастія.
   Лиза вырвалась изъ его объятій и, снова взявъ его подъ руку, пошла по аллеѣ, пристально глядя впередъ, словно разсматривая возникавшія передъ ней свѣтлыя картины.
   -- О чемъ ты задумалась, Лиза?
   -- О многомъ. И не переживешь, кажется, ни новыхъ мыслей, ни новыхъ ощущеній.
   -- Но о чемъ-же ты думала, именно, теперь?
   -- Думалось какъ-то такъ сангвинично, что всего и не уловишь.-- Но томъ: какъ пойдетъ больница, какъ я открою классы акушерства и гигіены для женщинъ, пожелающихъ подготовить себя къ дѣятельности сельской акушерки, какъ черезъ нихъ, постепенно, могутъ развиваться и утверждаться, въ крестьянской средѣ правильныя гигіеническія понятія. Какъ во всемъ и всегда, у меня подъ рукой, будетъ твое сочувствіе и помощь -- итакъ -- безконечно. Думалось скачками, безъ системы и порядка.
   -- А какъ желаю я помогать въ твоемъ дѣлѣ, а какъ много еще предстоитъ намъ впереди.
   -- Да, хотя несложнаго, не грандіознаго, по такого, отъ удачнаго выполненія котораго духъ можетъ захватить у меня отъ счастія.
   -- И. что за грандіозныя дѣла? Пора титановъ и богатырей миновала! Нашъ вѣкъ -- вѣкъ труда реальнаго, трезваго и почтеннаго.
   -- Побольше-бы только находилось на нашемъ пути мыслящихъ работниковъ, людей не слова только, но и дѣла, какъ ты, мой хорошій. Они такъ нужны намъ.
   -- Да и гдѣ-же не нужны люди дѣла? Вездѣ; даже и въ твоей любимой и хваленой Америкѣ. Кстати объ Америкѣ -- спой мнѣ американскую пѣсенку освобожденныхъ негровъ; я давно не слыхалъ твоего пѣнія!-- Лиза не заставила себя просить. Ея окрѣпшій, но не выработанный контральто разнесся по саду. Въ пѣніи звучали прочувствованныя ноты; особенно энергиченъ былъ мотивъ припѣва.
   

Пѣсня американскихъ негровъ.

   Въ странѣ свободы нѣтъ гоненья,
   Въ странѣ несчастья -- воли нѣтъ.
   Безъ воли гибнутъ поколѣнья.
   Свобода-жизнь! Свобода-свѣтъ!
   Въ странѣ свободы мысли зрѣютъ,
   Въ странѣ рабовъ ихъ душатъ слѣдъ.
   Безъ мысли люди тамъ тупѣютъ.
   Свобода-жизнь! Свобода-свѣтъ!
   Въ странѣ свободы, пѣсни льются;
   Въ странѣ-жь неволи, горя, бѣдъ --
   Лишь только стоны раздаются.
   Свобода-жизнь! Свобода-свѣтъ!
   Въ странѣ свободы слово -- дѣло;
   Въ странѣ неволи -- дѣла нѣтъ.
   Тамъ жизнь кому не надоѣла?
   Свобода жизнь! Свобода-свѣтъ!
   Въ странѣ свободы есть гражданки;
   Въ странѣ неволи -- женщинъ нѣтъ:
   Тамъ есть рабыни, куклы, самки.
   Свобода-жизнь! Свобода-свѣтъ!
   Въ странѣ свободы мать почтенна;
   Въ странѣ рабовъ почтенье -- бредъ.
   Тамъ сила грубая лишь цѣнна.
   Свобода-жизнь! Свобода-свѣтъ!
   Въ странѣ свободы крѣпнутъ дѣти;
   Въ странѣ неволи -- дѣтства нѣтъ.
   Кретины тамъ -- для нихъ есть плети.
   Свобода-жизнь! Свобода-свѣтъ!
   Страна свободы, подвизайся!
   Страна неволи, встрепенись!
   Страна свободы, прославляйся!
   Страна неволи, укрѣпись!
   
   -- Не сядемъ-ли мы? я устала ходить, замѣтила Лиза, окончивъ пѣніе.
   -- Ну, что ты скажешь о мотивѣ?
   -- Онъ, дѣйствительно, своеобразенъ: смѣсь грусти и энергичнаго вызова. У кого это ты выучилась-то этой пѣсни?
   -- У негра Торстона, сосѣда Смѣльскихъ. Этотъ Торстонъ въ 57 году эмигрировалъ изъ южныхъ штатовъ въ сѣверные и занесъ съ собою эту пѣсню съ родины или самъ сложилъ ее, не знаю. Мнѣ очень понравилась она за оригинальный напѣвъ.
   -- Знаешь-ли ты, о чемъ я хочу просить тебя, что мнѣ вспомнилось подъ вліяніемъ твоего пѣнія, заговорилъ Болеславичъ, усаживаясь въ скамьѣ подлѣ Лизы.
   Его взглядъ былъ серьезенъ; она пытливо глянула въ его лицо и слабо улыбнулась.
   -- Что, угадала, вѣрно?
   -- Если объ американскомъ обществѣ, въ которомъ я членомъ, то угадала.
   -- Именно объ этомъ. Мнѣ за обѣдомъ еще показалось, что ты ничего не разскажешь своимъ; но неужели не скажешь также и мнѣ, не довѣришь своей тайны?
   Въ его мужественномъ голосѣ слышалась и просьба, и ласка.
   Лиза съ минуту раздумывала.
   -- Кажется, скажу, хотя нелегко мнѣ будетъ при этомъ. У меня вся желчь поднимается при одной мысли о тѣхъ, ради которыхъ учредилось это общество; какое-то тупое безсиліе овладѣваетъ мною.
   -- Тѣмъ болѣе буду я цѣнить твое довѣріе.
   Лиза не сразу начала; ей, видимо, тяжело было заговорить. Она испытывала нервное состояніе; руки у ней похолодѣли и ее забила внутренняя дрожь.
   Молчаніе было продолжительно съ обѣихъ сторонъ.
   Онъ не спрашивалъ, она не говорила. Въ глубинѣ души дѣвушки дѣлался какой-то переворотъ.
   -- Ты знаешь такъ называемыхъ падшихъ женщинъ?-- вдругъ спросила она нервно-тихимъ голосомъ, и, не дождавшись на предложенный вопросъ отвѣта, продолжала:
   -- И знаешь, конечно, что большинство ихъ недобровольно, не безъ тяжелой, мучительной борьбы съ чѣмъ-бы то ни было идутъ въ эту жизнь?
   Она говорила, смотря впередъ. Болеславичъ молча кивнулъ головой.
   -- Ахъ, Господи, какъ я ненавижу все и всѣхъ въ минуты раздумья о такомъ тяжеломъ, униженномъ положеніи женщинъ. Ни вѣры, ни любви въ эти минуты, промолвила Лиза, едва говоря отъ дрожи.
   -- Ты успокойся немного, погоди! Да я и такъ, кажется, все понялъ, говорилъ Болеславичъ, взявъ въ свои руки и согрѣвая похолодѣвшія руки дѣвушки.
   Лиза высвободили руки.
   -- Понялъ... и прекрасно. Мнѣ остается сказать тебѣ, что съ той минуты, какъ я узнала отъ одной изъ такихъ женщинъ ихъ жизнь, съ тѣхъ поръ, какъ я поняла весь ужасъ ихъ положенія,-- я дала себѣ слово, это было еще въ при всякой возможности помогать выкупомъ желающей.
   Болеславичъ снова взялъ руку дѣвушки, и она, въ своемъ увлеченіи, не замѣтила этого.
   -- Для этой цѣли я не прерывала знакомства съ Гончаровой, о которой ты, можетъ быть, слышалъ много дурного въ Черезъ Гончарову я передавала деньги и знаю вѣрно, что она свято исполняла мои порученія. Одно изъ ея писемъ ко мнѣ въ Америку было случайно прочитано М-me Смѣльской, которая тепло отнеслась къ дѣлу и, общими силами, подъ ея управленіемъ, мы организовали въ Америкѣ, гдѣ всякія ассоціаціи быстро идутъ въ ходъ,-- общество помощи. Послѣ я подробнѣе ознакомлю тебя съ пріемами и основными принципами общества, членомъ котораго я буду всегда. Ты скажешь, пожалуй, что это: замазыванья, палліативы, слишкомъ мелкое дѣло!-- Я и сама вижу, что все это очень малая помощь; но, изъ-за того, что я по имѣла возможности и, наконецъ, не умѣла сдѣлать большаго, неужели было отказаться и отъ малаго? Довольно, впрочемъ, объ этомъ.
   Лиза говорила нервно, страстно, чуть не со слезами на глазахъ, а окончивъ разсказъ, смутилась и даже досадовала на себя, что дала другому заглянуть въ свою душу, которую такъ неохотно раскрывала она всегда.
   Болеславичъ слушалъ ее, не поднимая глазъ. Сердце его было полно; въ немъ и вокругъ его все было свѣтло и ясно.-- Онъ жаждалъ полной, человѣчной связи и вотъ, ему предстоитъ теперь такая связь въ жизни съ Лизой.
   Всѣ чувства, всѣ мысли его сосредоточились на, любви къ ней; онъ притянулъ ее къ себѣ и цѣловалъ ея лобъ, глаза, губы. Онъ ласкалъ и ободрялъ встревоженную дѣвушку. Его голосъ дрогнулъ, когда онъ промолвилъ:
   -- Чудная моя! Еще крѣпче, еще лучше люблю я тебя теперь...
   Ласки исподволь успокоили Лизу; она перестала дрожать; глава ея засвѣтились влажнымъ блескомъ и, въ глубинѣ души, снова колыхалось море счастія, которое такъ и разлилось по ея оживленному лицу, какъ алый свѣтъ зари, начинавшей уже освѣщать ландшафтъ.
   Часы на башнѣ пробили три.
   -- У, какъ поздно! промолвили оба.
   -- Пора и по домамъ, замѣтила Лиза, и, проводивъ Болеславича до калитки, осторожно пробралась въ свою комнату.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Съ отрадой на сердцѣ, съ бурно-пульсирующей кровью, Болеславичъ шелъ по дорогѣ къ набережной въ гостинницу, Прелесть лѣтней ночи, сонное затишье города не останавливали на себѣ его вниманія, поглощеннаго пережитыми впечатлѣніями дня.
   Любовь къ Лизѣ переполняла его душу и придавала яркій колоритъ, роившимся въ мозгу планамъ и надеждамъ на будущее.
   Теперь его жизнь головой пойдетъ рука объ руку съ жизнью сердца; трудъ, отдыхъ, наслажденіе сольются въ гармонію. Стремленіе къ полной, человѣчной жизни близко къ осуществленію.
   Цѣлыя борозды былой жизни проходили и уходили въ его воображеніи, не затрогивая сегодня нервовъ, не вызывая анализа и остановки; а ощущеніе настоящаго горячей и сильной волной приливали къ сердцу.
   -- Хорошая моя! думалось Болеславичу.-- И съ чего это только взяла она, что я легко отнесусь, надсмѣюсь даже надъ ея слабыми попытками вырвать хоть одну жертву проституціи, надъ заклеиваньями и замазываньями?... Нѣтъ, теплый отзывъ на все хорошее, ея нервныя порыванія на посильную помощь, жертва трудовыми деньгами,-- мнѣ дорого все это!.. Такъ вотъ куда шла часть ея заработка? Вотъ ради чего она упорно отказывала себѣ во всякой прихоти еще въ У?.. Палліативы, говоритъ она,-- такъ, согласенъ; но съ ея стороны -- это "лепта вдовицы" и не ничтожна она!.. Въ этихъ неоформулированныхъ еще порываніяхъ таится избытокъ силъ, которыя ищутъ дѣла, ищутъ почвы! Не пропадутъ даромъ эти силы, нѣтъ!..
   Отъ этихъ размышленій, онъ перешелъ, вдругъ къ провѣркѣ своихъ взглядовъ, но и она провела его все къ той-же исходной точкѣ -- къ Лизѣ. Подъ вліяніемъ знакомства съ нею еще въ началѣ, когда онъ серьезно и зорко наблюдалъ: на что тратится ея умственная работа, что волнуетъ нервозную дѣвушку и, но имя своей любви къ ней, позднѣе, онъ отшатнулся отъ пошлаго волокитства; въ лицѣ Лизы онъ съ юношескимъ пыломъ сталъ уважать женщину и пересталъ легко относиться къ язвѣ проституціи. Правда, самъ онъ не подалъ ни одной падшей руки помощи и, можетъ быть, потому, что у него ея и не просили; но, тѣмъ не менѣе, скорѣе сочувственно, а не съ глумленіемъ отнесся-бы къ помощи другихъ.
   Передъ Болеславичемъ живо промелькнулъ образъ его родной матери, которой, по счастливой только случайности, удалось избѣжать общей участи прислужницъ на станціяхъ сибирскаго тракта, почти спеціально назначаемыхъ на роли проститутокъ.
   Онъ вспомнилъ разговоры на эту тему между отцемъ и матерью и, съ быстротою электрическаго тока, мысль стала рисовать ему картины дѣтства; но картины эти виднѣлись въ отдаленной перспективѣ и слегка заволакиваемыя туманомъ отъ мелькавшаго образа любимой дѣвушки, отъ теплаго и живого ощущенія недавнихъ ласкъ.
   Ему рисуется бѣдная квартирка въ губернскомъ городѣ, неподалеку отъ гимназіи, въ которой отецъ его былъ учителемъ естественной исторіи. Видится высокая и сутуловатая фигура отца, на лицѣ котораго съ тонкими и строгими чертами, высокимъ лбомъ и маленькими, хитро и проницательно глядящими, глазами, такъ и читались глубокія думы; во всѣхъ пріемахъ видѣлась застѣнчивость кабинетнаго человѣка, ученаго. И точно: не только въ женскомъ обществѣ, но и въ компаніи мужчинъ, собратьевъ по ремеслу -- почти старикъ Болеславичъ чувствовалъ себя не по себѣ. Онъ бывалъ въ своей сферѣ только во время путешествій или у себя въ кабинетѣ, куда никто не смѣлъ проникать въ часы его занятій, кромѣ рѣдкихъ исключеній для жены и двухъ пріятелей, также, какъ и онъ, заброшенныхъ въ городишки отдаленной губерніи. Въ такія рѣдкія и краткія посѣщенія друзей въ кабинетѣ учителя лились горячія рѣчи, которыя оживляли его, заставляли его хоть на время забыть спеціальность и науку, на ревностное служеніе которой уходили всѣ его силы. Имена Томаша, Запа, Адама Мицкевича и другія такъ и звучали въ устахъ компаніи.
   Въ эти выдающіеся оживленные вечера и мать Николая Михайловича, усадивъ его къ себѣ на колѣни, съ благоговѣніемъ слушала разговоры мужа и радовалась его оживленію и отдыху отъ постояннаго усидчиваго корпѣнья за письмомъ, за пересмотромъ какихъ-то колекцій и рукописей. Она не знала еще тогда, что эти рукописи служили матеріалами къ огромному труду, которымъ мужъ ея могъ-бы стяжать великое имя вождя, реформатора устарѣлыхъ теперь, но тогда бывшихъ еще въ полной силѣ взглядовъ на неизмѣняемость видовыхъ формъ. Кто повѣрилъ-бы, что въ глуши Россіи, бѣдный, незамѣтный, осмѣянный мечтатель-естественникъ изъ своихъ путешествій и трудовъ вынесъ почти тѣ-же идеи на науку, которыя извѣстны намъ подъ общимъ, ходячимъ теперь названіемъ дарвинизма.
   -- Такъ гибнетъ много подпольныхъ силъ, забиваемыхъ гнетомъ тупой среды, или бѣдности! промелькнуло въ умѣ Николая Михайловича, и отъ этого сейчасъ-же вспоминалась ему борьба Лизы, конечно, съ меньшими препятствіями,-- борьба, по осилившая, не сломившая ее, его дорогую невѣсту! При этомъ, улетучились картины дѣтства, возстало настоящее и снова охватило его горячей, отрадной струей.
   Не до воспоминаній ему сегодня! Не часты въ жизни людей такія свѣтлыя минуты! Пусть сладко грезится ему въ нумеръ гостинницы! А мы, во время сладкаго сна Болеславича, заглянемъ назадъ въ его прошедшее и, чтобы полнѣе представить себѣ его, познакомимся съ отцомъ Николая Михайловича.
   Въ періодъ двадцатыхъ годовъ мы застаемъ его отца студентомъ въ Вильно, на рубежѣ двухъ дорогъ. Страстныя мечты дѣтства и юношества неугомонно тянутъ его въ далекія путешествія, съ цѣлію знакомства съ природой земного шара и ея органическимъ разнообразіемъ. Связи съ обществомъ филаретовъ и филоматовъ, поклоненіе идеямъ Мицкевича и Зана, съ которыми Михаилъ Болеславичъ находился въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ -- удерживаютъ его въ Бильно. Страсть пересиливаетъ симпатіи, И колебанія разрѣшаются въ пользу путешествій и науки.
   Устроивъ дѣла по продажѣ дома, доставшагося ему въ наслѣдство отъ родителей, и получивъ впередъ за три года арендную плату съ хутора, Болеславичъ объявилъ товарищамъ свое непреклонное рѣшеніе постранствовать по свѣту. Страстныя фанатики идеи закидали его упреками въ холодности, въ измѣнѣ общему дѣлу въ то время, когда оно такъ нуждается въ прозелитахъ.
   -- Поймите, что я не былъ, да и не считаю себя способнымъ быть дѣятельнымъ членомъ нашего кружка, вождемъ его; я только поклонникъ идеи, на сторонѣ которой мои симпатіи, возражалъ имъ Болеславичъ.
   -- Не всѣмъ-же быть вождями: надо кому-нибудь и въ шеренгѣ стоять, исполнять роль чернорабочихъ, замѣчали товарищи.
   -- Какой я работникъ? и много-ль пользы принесъ вамъ, сидя за своими атласами, гербаріями и книгами?-- Мое призваніе -- наука, а не демагогія: я вполнѣ убѣдился въ этомъ и не могу рѣшиться принести въ жертву послѣдней такъ долго лелѣянныя мечты юности. Не вините-же меня, друзья! Я не измѣнникъ дѣлу, успѣхъ котораго мнѣ всегда будетъ дорогъ; съ вами мое сочувствіе, нѣтъ только страсти, убѣждалъ Болеславичъ.
   Друзья разстались.
   На первый разъ, Болеславичъ исходилъ всю западную Европу и посѣтилъ сѣверную и восточную Африку, тщательно изучая новые виды животныхъ и растеній, испытывая и стоично перенося невыгоды и опасности. Черезъ три года, безъ денегъ и съ сильно разстроеннымъ здоровьемъ, онъ вернулся въ Вильно, гдѣ и принялся за составленіе записокъ о своемъ путешествіи, а свободное отъ научныхъ занятій время, по прежнему, посвящалъ кружку филоматовъ.
   Планы и стремленія общества были вскорѣ раскрыты и Волеславичъ, вмѣстѣ со многими другими, неуспѣвшими спастись бѣгствомъ за границу, былъ высланъ на жительство въ отдаленную губернію Россіи. Здѣсь онъ еще полнѣе и глубже отдался наукѣ, жилъ отшельникомъ, ни съ кѣмъ не знакомился и отрывался отъ занятій только на время короткихъ посѣщеній двухъ друзей его, докторовъ Банича и Жуковскаго, пріѣзжавшихъ изъ уѣздныхъ городовъ въ губернскій городъ X. навѣстить товарища по изгнанію.
   Изъ X, впослѣдствіи, съ разрѣшенія властей, Болеславичъ предпринималъ далекія путешествія въ глубь Азіи; имъ руководила все та-же жажда новыхъ свѣденій. Они накоплялись; являлась масса фактовъ, подтверждающихъ начинавшія волновать его сомнѣнія въ вѣрности и цѣлесообразности бывшихъ тогда въ ходу воззрѣній.
   -- Въ природѣ нѣтъ скачковъ, въ ней все гармонія, единство и постепенность, говорилъ онъ себѣ съ убѣжденіемъ и пламенно стремился подобрать побольше фактовъ къ очевидности этой казавшейся ему истины, чтобъ убѣдить въ ней и другихъ.
   Въ путешествіяхъ и занятіяхъ незамѣтно прошелъ срокъ изгнанія, а Болеславичъ, погруженный въ свои планы, и не думалъ о возвращеніи въ Вильно. Онъ снова предпринялъ путешествіе; на этотъ разъ, цѣлью его странствованія были Сибирскія тундры, Камчатка и оттуда -- Монголія.
   Внезапно вспыхнувшая любовь къ инородкѣ-прислужницѣ заставила Болеславича зажиться на одной изъ станцій, а видимая взаимность дѣвушки побудила его выкупить Марисю у хозяина и увезти ее съ собою.
   Въ дымныхъ юртахъ, кочевьяхъ, а-то и просто подъ открытымъ небомъ, въ голой землѣ, закутанные кожами и мѣхами проводили длинныя ночи эти добровольные мученики путешествій.
   Самоотверженно, страстно и даже какъ-то по-рабски привязывалась молодая дѣвушка къ ученому, который, замѣтивъ у ней способный и гибкій умъ, принялся за ея развитіе. Въ длинные вечера, въ шалашѣ или юртѣ, Болеславичъ, окончивъ свои занятія, не уставалъ знакомить Марлею съ жизнью, ея соціальнымъ строемъ и расширять и обогащать ея умственный горизонтъ доступными научными свѣденіями. Его разсказы воспламеняли въ ней умственный огонекъ, пробуждали въ мозгу невѣдомыя дотолѣ мысли, вопросы и она, съ пылкимъ характеромъ и необузданнымъ стремленіемъ къ ихъ разъясненію закидывала своего учителя допросами, изъ хаоса которыхъ начинали постепенно мелькать свѣтлыя понятія о мірѣ нравственномъ и физическомъ. Такіе удачные педагогическіе эксперименты восхищали ученаго.
   Вернувшись въ X послѣ долгаго странствованія, Болеславичъ женился на Марисѣ и продолжалъ ея образованіе; но, чтобы полнѣе отдаться своимъ кабинетнымъ трудамъ, не самъ продолжалъ это дѣло, а пригласилъ къ женѣ учителей. Онъ находилъ, что и такъ уже уроки въ гимназіи, принятые имъ на себя, вслѣдствіе неимѣнія другихъ средствъ къ жизни (хуторъ былъ проданъ передъ послѣднимъ путешествіемъ) -- истощали его умственныя и душевныя силы и отнимали драгоцѣнную возможность всецѣло отдаться наукѣ. Любовью и женитьбой на Марисѣ, Болеславичъ какъ-бы отдалъ дань уходившей молодости, а затѣмъ, все глубже и глубже зарывался въ спеціальность, въ рукописи и книги, привязанность къ которымъ поглотила всѣ остальныя привязанности. Впрочемъ, къ женѣ онъ относился тепло, дружески, вполнѣ считая ее ровной, далъ ей, какъ и себѣ, полную, беззавѣтную свободу дѣйствій. И Марися, дѣйствительно, была его вѣрнымъ товарищемъ, страстно любящей женой и горячей поклонницей, ставившей его на пьедесталъ учености.
   Хлопоты но хозяйству, занятія саморазвитіемъ, а, главное, заботы о мужѣ и дѣтяхъ поглощали время Мариси. Матеріальныя средства супруговъ были плохи, семейство увеличивалось чуть-ли не съ каждымъ годомъ, и хотя молодой женщинѣ, съ трудомъ и лишеніями, удавалось сводить концы съ копцами, но она никогда не упрекала мужа за равнодушіе къ семьѣ, у которой онъ отрывалъ большую половину содержанія на выписку книгъ и на заказы шкафовъ и ящиковъ для коллекцій, считавшихся святыней семьи.
   Годъ за годъ, манія Болеславича къ своимъ занятіямъ, надежды и стремленія представить ученому міру ясное и подкрѣпленное опытами доказательство ложности ихъ воззрѣній на основную теорію неизмѣняемости -- заслоняла отъ него всѣ другіе интересы. И съ женой у него не находилось иныхъ темъ для разговора, какъ разговоры о гнилости старой системы и ясности, полнотѣ и цѣлесообразности выработываемой имъ теоріи. Забывая некомпетентность Мариси, онъ увлекался изложеніемъ передъ ной своей системы, развивалъ идею всеобщаго органическаго прогресса. Она же дорожила его довѣріемъ, восхищалась его умомъ и вмѣстѣ съ нимъ, начинала мечтать объ успѣхѣ.
   Дѣтей своихъ Болеславичъ никогда не ласкалъ, но и не муштровалъ; онъ ихъ какъ-то вовсе но замѣчалъ. Единственная похвала, соскользнувшая съ его устъ первенцу Колѣ, была высказана въ такой забавной формѣ, что разсмѣшила присутствовавшихъ при этомъ друзей.
   -- Экій славный хлопчикъ! и какъ на тебя похожъ, пріятель,-- только глаза вотъ Марьи Ивановны, похвалилъ Баничъ Колю, воспользовавшагося пріѣздомъ гостей для посѣщенія завѣтнаго кабинета, куда привлекали его шкафы съ чучелами звѣрей.
   Марися съ работой также примостилась въ этой комнатѣ.
   -- Да, нечего сказать, здоровый индивидумъ! Продуктъ благодѣтельнаго вліянія обновляющей крови, помѣсь кавказской и монгольской расы, промолвилъ Болеславичъ.
   Пріятели расхохотались.
   -- Ну, на что это похоже, Михайло Францовичъ? Да ты совсѣмъ зачерствѣлъ, кажется, съ своими эмуранчиками, да торбаганчиками, индивидумами, ублюдками; urietas et pointas, воскликнулъ Баничъ, театрально махнувъ рукой.
   -- Ты, дѣйствительно, и не приласкаешь, кажется, никогда сына! удивился Жуковскій.
   -- Меня мама ласкаетъ часто, похвалился мальчикъ и, съ этими словами, ловко вспрыгнулъ на колѣни Мариси, выбивъ изъ ея рукъ работу.
   -- Экій головорѣзъ! шутливо сердилась мать, а сама не преминула поцѣловать головку шестилѣтняго сына.
   -- Коля за меня отвѣтилъ,-- мать ласкаетъ, мнѣ некогда, оправдывался Болеславичъ.
   -- Некогда! Засохъ ты, колега, совсѣмъ засохъ! Хоть вспомнилъ-бы былое -- Вилію родную, нашихъ рѣкъ царицу, дѣвицу литвинку, что въ нее глядится! И Баничъ съ увлеченіемъ начиналъ цитировать пѣсни и поэмы Мицкевича. Компанія расшевелилась; живѣе и живѣе загорались лица собесѣдниковъ и, чутко вслушиваясь въ ихъ разсказы, Коля не охотно уходилъ съ матерью, звавшей его спать. Время шло -- старое старилось, молодое подростало и вмѣстѣ съ этимъ молодымъ росъ и развивался Коля, безъ узды, безъ подтяжки, какъ Богъ послалъ. Старшіе въ домѣ вѣчно заняты; сестры возятся съ куклами -- ему скучно съ маленькими дѣвочками и онъ -- гражданинъ семьи, кромѣ уроковъ съ матерью, пользуется полной свободой дѣйствій въ домѣ и внѣ его. Благодаря этой свободѣ, Коля проказничалъ и рѣзвился, сколько было душѣ угодно, и, благодаря этой-же свободѣ, онъ рано ознакомился съ жизнью неимущаго ремесленнаго люда, рано узналъ весь гнетъ бѣдности и сталъ сочувственно относиться къ честному труду.
   -- Да, трудъ и трудъ! Онъ съ дѣтства видѣлъ его въ томъ или другомъ проявленіи.
   -- Отецъ вѣчно занятъ, все пишетъ. Къ чему это? часто спрашивалъ мальчикъ Марисю.
   -- Отецъ готовитъ большое ученое сочиненіе, получался отвѣтъ матери,-- онъ очень трудится, бѣдняжка!
   -- Отецъ трудится; мать тоже не сидитъ безъ дѣла; сосѣдъ-рѣзчикъ корпитъ надъ работой съ-позаранку до глубокой ночи; жена его отъ корыта не отходитъ, на людей бѣлье стираетъ; у сапожника, что живетъ напротивъ, и мальчики и самъ онъ безъ разгиба ковыряютъ шиломъ,-- къ чему это? роились вопросы въ головѣ мальчика.
   -- Чтобъ жить трудомъ рукъ своихъ! чудились однообразные отвѣты.
   Да, въ средѣ, въ которой вращался Коля, шла неугомонная, тяжелая работа. Изолированнымъ, отвлеченнымъ трудомъ, въ этой средѣ, былъ только трудъ отца его, полезность и важность котораго мальчикъ долго не могъ признать.
   Въ средѣ посѣщаемаго Колей трудящагося ремесленнаго люда не роилось никакихъ высокихъ замысловъ, никакихъ блестящихъ идей; всѣ вопросы жизни сводились тутъ къ одному рѣшенію,
   что безъ работы пропадешь, всѣ стремленія -- къ одному желанію: заплатить оброкъ и сколотить копейку на черный день.
   Трудъ -- повсюду, трудъ -- кругомъ.
   -- А я-то что-же? спрашивалъ Коля у матери.
   -- Ты малъ еще, и на твою долю хватитъ! Вотъ скоро учитель начнетъ готовить тебя въ гимназію.
   -- А я-то что-же? повторялъ мальчикъ свои вопросы рѣзчику Плату, когда тотъ побоями приневоливалъ своего сынишку къ работѣ.
   -- Ты иное дѣло. Учиться станешь -- жить будешь! А нашъ братъ, коли рукомесла за собой не знаетъ, такъ хоть по-міру иди.
   -- А, можетъ быть, Ванюшка лучше хочетъ въ школу ходить?
   -- Это съ голодухи, что-ль? Желчно прорывался рѣзчикъ.
   Вращаясь въ этой трудовой средѣ, Коля невольно задумывался и въ дѣтской мысли зарождались такіе вопросы, которыхъ не могъ еще разрѣшить себѣ Коля, по симпатіи къ бѣдному люду росли и прививались къ нему, день-ото-дня. Голое, отрезвляющее вліяніе трудовой жизни, неминуемо должно было отразиться на мальчикѣ.
   Большую часть своего свободнаго времени (а его было достаточно у Коли) онъ сталъ проводить у рѣзчика, который, по настоятельнымъ просьбамъ его, согласился учить его своему ремеслу.
   Ученье пошло успѣшно.
   -- Молодецъ, знатно, похваливалъ Ипатъ,-- да этакъ ты скоро хлѣбъ у.меня отобьешь, ишь дошлый какой!
   Какъ счастливъ и гордъ былъ Коля, когда рѣзчикъ разрѣшилъ ему приняться за заказанную рамочку и похвалилъ работу одинадцатилѣтняго ученика.
   Марися съ гордой радостью передавала мужу о первой удачѣ сына.
   -- Въ гимназію его пора, замѣтилъ Болеславичъ:-- разлѣнится къ ученью. Я поговорю съ директоромъ, онъ хотѣлъ быть сегодня на моемъ урокѣ.
   -- Только, пожалуйста, помѣстимъ его приходящимъ, Михайло Францовичъ, промолвила мать.
   -- А это, какъ вы съ нимъ захотите, мнѣ все равно.
   Такъ рѣшена была на семейномъ совѣтѣ дорога мальчика и начались подготовительные уроки подъ руководствомъ приглашеннаго студента-первокурсника. Но событія, вскорѣ за этимъ послѣдовавшія въ семьѣ учителя, отодвинули поступленіе мальчика въ гимназію на неопредѣленное время.
   Директоръ давно не симпатизировалъ Болеславичу и нерѣдко дѣлалъ ему строгіе выговоры за отступленіе отъ программы и проведеніе, будто-бы, сумасбродныхъ теорій Ламарка, подрывавшихъ поклоненіе великому авторитету Кювье. Онъ просилъ его не вводить ничего своего въ изложеніе естественной исторіи и строго придерживаться программы, утвержденной просвѣщеннымъ гимназическимъ синклитомъ. Болеславичъ не внималъ и пламенно стремился провести новый, имъ лично усвоенный взглядъ на науку.
   Пикировка съ директоромъ разыгралась весьма скандальной сценой во время одного урока, на который пожаловалъ почтенный охранитель и руководитель юношества -- Болеславичъ былъ отставленъ отъ должности.
   "Сила ломитъ и солому" -- это старая, избитая истина. Самодовольное филистерство одержало верхъ; оно оградило младенцевъ отъ заразы скептицизма; оно честно и свято исполнило долгъ хранить чистоту нравовъ, дисциплину помысловъ и благодушно почило на лаврахъ.
   Какое дѣло было мудрому педагогу, что наука, какъ и жизнь, неумолимо шла впередъ и заявляла свои требованія? Онъ игнорировалъ эти требованія, онъ зналъ только одно, что онъ поставленъ поддерживать и охранять опредѣленный порядокъ и искоренять все, позволяющее себѣ мыслить самостоятельно, а не повторять, подобно заведенной машинѣ, изложенное великими умами, во времена еще блаженной памяти Магницкаго.
   Какое дѣло было ему до того, что мертвящее зубреніе отрывочныхъ классификацій могло дѣйствовать, да и точно дѣйствовало во сто разъ губительнѣе на молодые умы, порождая въ нихъ глубокое отвращеніе къ ученью, къ работѣ мысли, чѣмъ попытки провести въ науку идею постепенности, зависимости, единства и гармоніи?
   Что за дѣло было ему, что скандальная исторія съ учителемъ заставила учениковъ еще менѣе уважать его самого, директора?-- Онъ все-таки сила, и ученики должны будутъ, волей или неволей, преклониться передъ его директорской силой.
   Наконецъ, какое дѣло было, говорю я, ему, хорошо обезпеченному, сытому и согрѣтому блюстителю чистоты и нравственности, что его заботливая и Іезуитски правдивая аттестація лишала бѣдняка учителя всякой возможности получить мѣсто и занятіе въ той сферѣ, которая только была доступна ему, какъ спеціалисту?
   Вѣдь онъ не виноватъ въ спеціальномъ направленіи учителя, онъ только поступилъ по долгу совѣсти, а затѣмъ,-- après nous le déluge!
   Осмѣяный, считаемый за помѣшаннаго, ученый очутился, что называется, на мели, безъ всякихъ средствъ къ дневному пропитанію и, благодаря только протекціи Банича, получилъ два частныхъ урока, французскаго и латинскаго языковъ. Приходилось очень плохо!
   Марися выбивалась изъ силъ, взявъ на себя, кромѣ обычныхъ трудовъ, еще шитье на сторону. Увлекаемый общимъ усиленнымъ трудомъ, Коля сталъ работать поденно у рѣщика, получая, на первыхъ порахъ, весьма ограниченную плату.
   Первыя трудовыя деньги мальчикъ принесъ матери, которая приняла ихъ съ какою-то горечью, хотя гордилась сыномъ; а отецъ похвалилъ Колю словами:
   -- Дѣльно, мальчикъ: пора и на свои хлѣба!
   Это замѣчаніе пришлось по душѣ Колѣ; оно приравнивало его со старшими, а также закаляло неясныя еще порыванія, пеоформулировашюе стремленіе къ самопомощи. Принципъ невмѣшательства Волеславича въ свободу дѣйствій членовъ семьи привелъ къ благому результату уравненія ихъ правъ. Спокойное принятіе въ общую кассу, безъ расточенія похвалъ и трогательныхъ сценъ умиленія, трудовыхъ денегъ сына укореняло въ мальчикѣ убѣжденіе, что его труды не заслуга, а обязанность, что иначе и не слѣдовало ему поступать.
   Однако, какъ ни выбивались изъ силъ всѣ члены семьи, добывая средства къ жизни, эти средства скудно оплачивали ихъ труды: самъ Болеславичъ изнемогалъ отъ усидчивыхъ, какъ и прежде, занятій,-- хилѣлъ, старѣлъ и частенько сталъ выражать опасеніе, что не успѣетъ окончить предпринятаго ученаго труда, что абсолютный покой покончитъ со всѣми надеждами и планами. Марися страдала за мужа, оплакивала потерю двухъ дѣтей, скоропостижно.умершихъ отъ крупа, и должна была работать все усиленнѣе и усиленнѣе, потому-что для уменьшенія расходовъ пришлось отказать работницѣ, помогавшей ей въ такъ-называемыхъ черныхъ работахъ. На долю Коли выпала теперь обязанность колоть дрова, носить изъ колодца воду.
   Помимо того, что отецъ его былъ вообще неспособенъ къ физическому труду, быстро развивавшаяся у него болѣзнь легкихъ не только не позволяла ему помогать по дому, но заставляла все чаще и чаще манкировать уроками.
   Съ весной старика Болеславича не стало.
   Тяжелое горе постигло семью. Марися была неутѣшна, а многіе изъ случившихся въ церкви на похоронахъ, при видѣ слезъ и отчаянія молодой женщины, сомнительно качали головами и перешептывались.
   -- Неужели такая красивая и еще молодая женщина любила, этого стараго сумасброда?
   Репутація сумасброда послѣдовала за покойникомъ и въ могилу.
   Да, господа, она горячо любила!
   Этотъ сумасбродъ вырвалъ ее изъ жизни рабства и паденія, любилъ ее, какъ умѣлъ, и если далъ ей жизнь лишеній и труда, зато онъ-же сдѣлалъ ее своимъ равноправнымъ мыслящимъ товарищемъ и другомъ, а не игрушкою гарема.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Недѣли двѣ спустя послѣ смерти старика Болеславича, его семья перебралась изъ прежней квартиры въ меньшую. Тяжело было Марисѣ и Колѣ разставаться съ насиженнымъ гнѣздомъ, гдѣ все напоминало покойника, а еще тяжелѣе было продать шкафы съ драгоцѣнными коллекціями, собранными имъ втеченіи двадцатипятилѣтней трудовой жизни. Но продажа эта была необходима, потому-что иначе не на что было похоронить старика, да и жить надобно-же было чѣмъ-нибудь до пріисканія работы.
   Прежнія занятія Коли на дому у рѣзчика должны были прекратиться по причинѣ отдаленности ихъ покой квартиры, а для того, чтобъ брать заказы къ себѣ, требовалась покупка инструментовъ, которые и были пріобрѣтены послѣ изъ тѣхъ-же денегъ, вырученныхъ за коллекціи.
   Смерть лужа повергла Марисю въ какое-то тупое отчаяніе, близкое къ апатіи; и Коля словно постарѣлъ, созрѣлъ въ эти двѣ недѣли -- на немъ лежала теперь обязанность поддерживать и беречь мать и двухъ маленькихъ сестеръ, а на душѣ самого мальчика было много скорби и тяжести. Но онъ бодрился и дѣятельно принялся за заказанную работу, чередуя ее съ занятіями по подготовкѣ къ гимназіи и работами по дому.
   Хорошо еще было, что стояло лѣто, когда легче, дешевле живется бѣднякамъ; а-то семьѣ Болеславича пришлось-бы очень жутко. Небольшіе остатки отъ продажи коллекціи и заработки Коли поддерживали пока семью; Марисѣ работы еще не находилось, да и найдись она -- врядъ-ли молодая женщина могла-бы за нее приняться при томъ состояніи апатіи, которое все еще не покидало ее.
   Шли дни за днями, мало принося Марисѣ успокоенія и облегченія, а на Колю живительно дѣйствовала сила всесглаживающаго времени, чарующая сила лѣтней природы. Острое впечатлѣніе отъ потери притуплялось; къ мальчику возвращалось подчасъ прежнее веселье и охота порѣзвиться, но онъ сдерживалъ свои порывы изъ уваженія къ глубокому горю матери.
   Однако, мало-по-малу и Марися начала освобождаться отъ своего глубокаго, но сильно подавленнаго волненія; теперь всякія напоминанія прошлаго вызывали у ней слезы, и эти слезы умѣряли тяжесть накипѣвшаго горя. Но все-же, въ нервныхъ вздохахъ, вырывавшихся изъ ея груди, чудилось невполнѣ улегшееся еще нравственное страданіе; въ движеніяхъ, съ какими она опускалась на стулъ, виднѣлась истома, словно послѣ убійственно-тяжелой физической работы. Страшный ударъ надломилъ силы молодой женщины: она состарѣлась, опустилась, въ черныхъ волосахъ ея заблестѣла пробившаяся сѣдина. Но теперешнее грустное настроеніе ея не походило на страшный періодъ апатіи первыхъ недѣль, и она снова принялась за запущенныя домашнія занятія и получила заказы бѣлья.
   Пріѣзжалъ навѣстить семью покойнаго друга добрякъ Баничъ, горевалъ, соболѣзновалъ, возмущался тѣмъ обстоятельствомъ, что четырнадцатилѣтняя служба Болеславича въ гимназіи не выслужила ему даже пособія на похороны,-- предлагалъ хлопотать о помѣщеніи Коли казеннымъ пансіонеромъ въ гимназію, но получилъ на это отказъ.
   -- Да я лучше буду голодать, чѣмъ пойду просить милости у человѣка, который оскорбилъ моего отца и, можетъ быть, ускорилъ его смерть, горячо промолвилъ мальчикъ.-- Благо есть другая гимназія, въ которую можно поступить приходящимъ. Плата невелика -- заработаю какъ-нибудь, да и маменькѣ легче будетъ жить со мною.
   Марися вполнѣ раздѣляла желанія сына.
   Потянулись дни тяжелаго труда, грошовыхъ заработковъ, борьбы съ нищетой.
   Мальчикъ видѣлъ, какъ мать напрягаетъ всѣ свои силы, какъ она едва не изнемогаетъ въ борьбѣ, и жгучія думы отыскать себѣ такое занятіе, которые давало-бы большій заработокъ, чѣмъ пятирублевая получка въ мѣсяцъ отъ Ипата,-- не давали покоя Колѣ, который тревожно, пытливо искалъ какой-нибудь точки опоры, какого-нибудь выхода изъ грозящей нищеты. Услыхавъ, что многіе гимназисты имѣютъ репетиціи, онъ рѣшилъ съ слѣдующаго-же академическаго года поступить въ гимназію и найти себѣ частные уроки, которые могли-бы увеличить ихъ семейный бюджетъ.
   Весело шелъ Коля въ гимназію; помимо надежды достать себѣ вскорѣ репетиціи, его манила перспектива покой жизни, перспектива товарищества. Но первые шаги къ сближенію были далеко не изъ удачныхъ; безжалостно, безпричинно дерзкія насмѣшки гимназистовъ, къ которымъ Коля подошелъ на рекреаціонномъ плацу -- разсѣяли надежды мальчика, подобію тому, какъ осенній вѣтеръ разсѣеваетъ пожелтѣлые листы.
   -- Это что за нищій? Костюмъ-то на немъ какой, господа! заговорили нѣкоторые гимназисты, указывая на старую пуховую шляпу, оставшуюся мальчику отъ отца, и поношенную коломенковую куртку.
   -- Ха, ха, ха! шапка-то эта ему вѣрно досталась по наслѣдству отъ дѣдушки изъ Монголіи, а кафтанъ -- отъ дядюшки изъ Краковіи, съострилъ какой-то долговязый юноша, намекая на происхожденіе родителей Коли.
   Исторія объ оригинальной женитьбѣ поляка, какимъ считали покойника Болеславича, въ свое время надѣлала много шуму и, недавно, снова была въ ходу послѣ прошедшихъ слуховъ о его смерти.
   Компанія разразилась дружнымъ хохотомъ и глумленіемъ, а Коля, неожидавшій такой выходки, быстро повернулся и пошелъ прочь отъ товарищей, которые черезъ минуту забыли даже о своемъ нахальствѣ и весело продолжали игру въ "воробушки".
   Между тѣмъ, сознаніе ничѣмъ незаслуженной обиды и злоба полными и ядовитыми волнами вливались въ юную, воспріимчивую душу мальчика и одолѣвали его съ такой силой, что онъ еле сдерживалъ свое негодованіе.
   Во время послѣдовавшаго затѣмъ урока, онъ, конечно, не слышалъ ни одного слова изъ объясненій учителя о правильномъ и неправильномъ образованіи временъ въ нѣмецкихъ глаголахъ и сидѣлъ въ какомъ-то туманѣ отъ копошившихся вопросовъ, которые передумывались и перечувствовались на всѣ лады. Въ головѣ Коли складывались и созрѣвали различныя воззрѣнія, соображенія, мѣшались мысли и тревожно и мучительно возмущалась горячая кровь мальчика.
   Онъ торопливо выскочилъ изъ класса по звонку и почти бѣжалъ домой.
   -- Къ чему это! за что?... Ну, пусть-бы, наконецъ, смѣялись надо мною.-- надъ моимъ платьемъ; зачѣмъ-же было примѣшивать глумленіе надъ отцомъ? Развѣ нельзя было обойтись безъ такихъ намековъ?
   Марися тотчасъ-же замѣтила недовольное выраженіе на лицѣ сына и нѣжно освѣдомилась, что съ нимъ?
   -- Такъ, ничего, отвѣчалъ Коля уклончиво, не желая разшевелить рану матери точной передачей насмѣшки.
   -- А что, маменька, скоро будетъ готовъ мой мундиръ? Ты, вѣдь, хотѣла сходить сегодня къ портному.
   -- И ходила, Коля, да только съ пустыми руками вернулась. Портной отозвался множествомъ другихъ болѣе выгодныхъ заказовъ, но обѣщалъ сшить тебѣ непремѣнно на этой недѣлѣ.
   Мальчикъ нетерпѣливо махнулъ рукой.
   -- Да развѣ запретили и первое время походить безъ формы?
   -- Нѣтъ не то; товарищи какъ-то дико смотрятъ на меня, я чуть-ли не одинъ безъ формы. Я думаю не ходить съ недѣльку въ классы -- уроки не начались еще въ порядкѣ, да изъ большей части предметовъ я шагнулъ впередъ. Посижу дома, окончу работу Ипата и почитаю вволю. *
   Коля, дѣйствительно, усердно засѣлъ за чтеніе книгъ изъ отцовской библіотеки, которыя давно уже доставляли ему неистощимый источникъ удовольствія и интереса.
   Хотя злоба мальчика поугомонилась за недѣлю, но онъ, все-таки, не съ прежней охотой направлялся въ гимназію.
   -- Что вы такъ долго не ходили, Болеславичъ? освѣдомлялись товарищи.-- Больны были?
   -- Нѣтъ, мундира поджидалъ, чтобы отнять у васъ поводъ къ насмѣшкамъ.
   Нѣкоторые гимназисты сконфузились отъ такого отвѣта, другіе хихикнули и долговязый снова сзубоскалилъ:
   -- А старую-то аммуницію спрятали въ музей на храненіе?
   -- Да -- на память о вашей глупости.
   -- Ну, за это-то я вамъ задамъ послѣ лихо, небу жарко будетъ, разозлился долговязый.
   -- Къ чему-же послѣ? вызывающе промолвилъ Коля.-- Хоть сейчасъ. Только не струсьте, у меня кулаки здоровы.
   -- Нашли чѣмъ хвалиться -- кулаками? подзадоривалъ противникъ.
   -- Да ты вѣдь первый началъ стращать его побоями и похваляться, вмѣшался какой-то гимназистъ.
   -- Вы что лѣзете, Озпобинъ? Болеславичъ и самъ зубастъ, безъ васъ отдѣлаетъ долговязаго, загудѣли голоса и неизвѣстно, чѣмъ покончилась-бы эта исторія, еслибы звонокъ въ классы не прекратилъ ссоры.
   Шагъ за шагомъ шло сближеніе Коли съ товарищами, которые, наконецъ, перестали смѣяться надъ невзрачнымъ костюмомъ мальчика, узнавъ правдивую исторію жизни и положенія его семьи. Они стали уважать его за стойкость и энергичные труды, полюбили за помощь, которую онъ охотно оказывалъ имъ въ занятіяхъ.
   Вліяніе Болеславича на товарищей росло годъ за годъ и успѣхъ этого вліянія коренился въ той правдѣ и силѣ, которыми вѣяло отъ его глубоко-прочувствованныхъ убѣжденій.
   Энергично, упорно преслѣдовалъ юноша разъ явившуюся и принятую имъ цѣль: самостоятельно прокладывать себѣ дорогу жизни и поддерживать мать и сестеръ. Онъ работалъ безъ отдыха, не оставлялъ занятій рѣзьбой, бѣгалъ на репетиціи, а для приготовленія своихъ уроковъ и чтенія нерѣдко воровалъ часы у сна.
   Эта ранняя трудовая жизнь, упорная борьба, привычка добывать хлѣбъ своими руками благодѣтельно отозвались на развитіи и укорененіи въ характерѣ Болеславича глубокой вѣры въ свои силы, уваженія къ труду; по эти-же усиленныя занятія, эта борьба изъ-за куска хлѣба, которой не видѣлось близкаго конца,-- подкашивали его здоровье. Въ высокомъ, худощавомъ юношѣ съ блѣдно-желтымъ лицомъ и впалыми глазами не узналъ-бы покойный отецъ своего здороваго индивидуума, своего краснощекаго первенца.
   Нужно, говорятъ моралисты, чтобъ жизнь человѣка не уходила вся на трудъ, чтобъ и трудъ, и отдыхъ, и стремленіе къ наслажденію шли рука объ руку и въ полной гармоніи между собой... Но вѣдь это ихъ идеализація, такихъ цѣльныхъ, ненадломанныхъ натуръ съ фонаремъ поискать, и то не найдешь въ нашъ неугомонно, нервно живущій вѣкъ.
   -- Вамъ слѣдовало-бы немного развлечься, Болеславичъ, отдохнуть! Вы изведетесь отъ постояннаго труда, сочувственно замѣчали ему знакомые.
   -- Отдыхать и развлекаться начнешь, такъ ѣсть будетъ нечего, а умирать не хочется съ голоду, просто отвѣчалъ Коля.
   И точно, не до отдыха и наслажденія человѣку, бьющемуся, какъ рыба объ ледъ, чтобъ устоять въ борьбѣ за существованіе.
   -- Хотя намъ очень жаль будетъ разстаться съ вами, сказалъ однажды Колѣ директоръ, получившій отказъ въ выдачѣ пособія юношѣ (отъ взноса платы онъ былъ давно ужо освобожденъ), но я совѣтовалъ-бы вамъ перейти въ 1-ю гимназію казеннымъ пансіонеромъ. Посмотрите на себя,-- вы совсѣмъ измучились!
   -- Тѣмъ по менѣе, я чувствую себя бодрымъ и не запомню, чтобъ былъ когда-нибудь боленъ, Въ 1-ю-же гимназію я перейти не согласенъ по причинѣ, вамъ, кажется, извѣстной, господинъ директоръ, отвѣчалъ Коля и прибавилъ благодарность за участіе.
   -- Но вы должны-бы согласиться на это ради вашей матери.
   -- Я не видѣлъ пользы для матери лично въ моемъ поступленіи на казенный коштъ: ей тяжелѣе пришлось-бы безъ меня, сестры слишкомъ малы еще, чтобъ оказывать ей даже самую ничтожную подмогу. Теперь-же я спокоенъ насчетъ матери, она съ сестрами уѣзжаетъ на дняхъ въ Прагу къ отыскавшимся роднымъ отца, которые убѣдительно просятъ ее переселиться къ нимъ. А ей такъ нуженъ отдыхъ, перемѣна жизни и даже перемѣна климата!
   -- Радуюсь за вашу мать и за васъ, замѣтилъ директоръ,-- только вѣрно-ли, что она рѣшится въ разлуку съ вами?
   -- Я убѣдилъ ее рѣшиться. Ѣхать туда и мнѣ неблагоразумно, незнаніе чешскаго языка послужитъ большимъ тормозомъ къ поступленію въ тамошнія гимназіи.
   -- Какъ-же вы здѣсь-то проживете совсѣмъ одинъ, безъ поддержки!
   -- Не пропаду, самоувѣренно отвѣтилъ юноша.
   Но отъѣздѣ матери. Коля перебрался на квартиру къ старому пріятелю Плату. который охотно и дешево уступилъ ему небольшую свѣтлую каморку, подлѣ мастерской. Эта каморка и служила жилищемъ Болеславичу до самаго поступленія его въ университетъ, когда, по выработанному имъ плану и предложенію, организовались общія дешевыя студенческія квартиры.
   Въ университетѣ Болеславичъ дѣятельно принялся за изученіе науки: работалъ много, систематично, и эти труды проложили ему путь къ ученой карьерѣ. Занимаясь наукой, онъ также всей душой откликался на живые общественные вопросы и стремленія. Переиспытавъ непосредственно на себѣ всѣ неудобства прокладыванія пути среди гнетущей бѣдности, всю тяжесть борьбы за полуголодное существованіе, онъ пытался теперь не словами только, а дѣломъ помогать идущимъ по такому-же пути.
   По его мысли и подъ его управленіемъ организовались, кромѣ квартиръ, касса для вспомоществованія бѣднымъ студентамъ и сходки, для обсужденія нуждъ товарищества. Вокругъ Болеславича группировались кружки и въ этихъ кружкахъ студентовъ кипѣла свѣжая, живая умственная дѣятельность, которая могуче вліяла на ихъ развитіе и неутомимо пошевеливала въ ихъ мозгахъ жгучіе до боли, тревожные вопросы настоящаго.
   Всюду шла въ эту пору горячая работа; борьба съ насиліемъ и гнетомъ теперь уже. отжившихъ условій жизни, сложившихся на пагубу здоровыхъ силъ милліоновъ людей, борьба отживавшаго крѣпостничества, которая окончилась реформой 19 февраля; въ это-же время въ извѣстныхъ литературныхъ произведеніяхъ поднимался такъ-называемый женскій вопросъ; велись толки о гласномъ судопроизводствѣ,-- на все это отвѣтно звучали сердца и головы молодежи.
   Могучей волной лились ихъ задушевныя рѣчи, восторженно обсуждались самые животрепещущіе вопросы общественной жизни, на близкое рѣшеніе которыхъ многіе члены оживавшей части общества смотрѣли: кто съ открытымъ, кто съ тайнымъ недоброжелательствомъ. Въ кружкахъ-же студентовъ изчезали кастовыя различія и дружнымъ хоромъ трактовалось о близкомъ освобожденіи, надѣлѣ землей, крестьянской общинѣ и земскомъ самоуправленіи, давались горячіе обѣты -- служенія на общую пользу.
   Много было въ этихъ обѣтахъ и рѣчахъ честнаго, хорошаго, по дѣтскаго, непрочнаго, неустановившагося, навѣяннаго и нахлынувшаго на юношей подъ вліяніемъ честныхъ и горячихъ литературныхъ произведеній, шевелившихъ апатичное, сонное общество,-- подъ вліяніемъ всѣхъ тѣхъ явленій общественной и народной жизни, которыя подвергались серьезной и честной оцѣнкѣ такихъ членовъ кружка, какъ Болеславичъ и другіе, выстрадавшіе на собственной кожѣ тяжесть ненормальныхъ общественныхъ условій.
   Я говорю честнаго, потому-что увлеченіе было правдиво, но -- непрочнаго, мало прочувствованнаго, потому-что иначе какъ-же объяснить себѣ, что большинство горячихъ поборниковъ идеи труда и служенія на пользу общую, превратившись, въ настоящее время, изъ мечтателей въ дѣятелей -- забыло свои обѣты и закупорилось въ мірки личнаго эгоизма?
   Занятія наукой и дѣла товарищества не мѣшали Болеславичу продолжать самыя дружескія отношенія съ Ипатомъ и его семьей, которые душевно тяготѣли къ нему.
   -- Ровно ты мнѣ какъ родной, Николай Михайловичъ, говорилъ рѣзчикъ Болеславичу, зашедшему поздравить старика "съ волей".-- Шутка-ли сказать -- двадцать, почитай, лѣтъ прожили, бѣдовали сколько разъ съобща; надо намъ теперь вмѣстѣ и волюто отпраздновать -- дождались ея наши крѣпостныя души! Теперь въ могилу вольнымъ лягу, да и дѣтей не рабами покину! Приходи ты, пожалуйста, ко мнѣ съ друзьями-то о Благовѣщеньи на пирушку.
   -- Конечно, придемъ.
   -- То-то приходите! а завтра я въ село свое ѣду: положеніе послушать, да брата съ семьей провѣдать и проздравить съ волей. Привелъ Богъ до какой радости дожить, слава ему, Всевышнему!
   Состояніе общества было между-тѣмъ самое напряженное. Неумѣлое толкованіе "Положенія" мало-развитой массѣ крестьянъ порождало во многихъ мѣстахъ недоразумѣнія, которыя приходились по душѣ ярымъ защитникамъ крѣпостничества и иногда тяжело отзывались на мужикахъ.
   -- Развѣ не наша правда, что мужикъ дикій звѣрь, котораго нужно держать на цѣпи? торжествовали крѣпостники.
   -- Мы говорили, что несвоевременная воля такъ-же опасна, какъ ножъ въ рукахъ ребенка,-- что народъ еще тупъ, не развитъ, ораторствовали потерпѣвшіе пораженіе въ своихъ планахъ, двоедушные члены общества.
   -- Какая имъ воля, дуракамъ? Дали-бы мнѣ право показать имъ ее на спинѣ, бурлилъ какой-нибудь воинственный квартальный.
   Изъ уѣздовъ х--ской губерніи стали также доноситься слухи о какихъ-то волненіяхъ крестьянъ, нехотѣвшихъ признавать читаннаго имъ "Положенія " и выжидавшихъ -- новаго, взаправскаго, царскаго, а не помѣщичьяго...
   Эта пора взаимныхъ недоразумѣній отозвалась и на судьбѣ Болеславича; ему, по-неволѣ, пришлось засѣсть, исключительно, за научныя занятія, результатомъ которыхъ было напечатаніе въ "Ученыхъ запискахъ" университета его ученой статьи по геологіи, которая удивила профессоровъ новизною мысли и смѣлостью положеній, но едва не заглохла, по причинѣ малораспространенности журнала и зависти профессоровъ, нежелавшихъ дать хода молодому сопернику. Болеславичъ не пріунылъ; онъ перевелъ статью на нѣмецкій языкъ и помѣстилъ въ заграничномъ журналѣ. Берлинское ученое общество присудило ему золотую медаль и приняло въ число своихъ членовъ.
   Одобреніе нѣмецкой ученой корпораціи побудило и въ X. заговорить о новой звѣздочкѣ на ихъ чрезвычайно бѣдномъ университетскомъ горизонтѣ.
   Заграничная поѣздка, и кандидатура на профессорскую кафедру стояли въ перспективѣ у Николая Михайловича, по окончаніи имъ курса, когда онъ снова и свободнѣе прежняго отдался общественной жизни. Зная близко только свой университетскій кружокъ и жизнь ремесленнаго люда, онъ бросился теперь въ знакомство съ другими высшими слоями общества. Поѣздки въ клубы, посѣщенія сперва семействъ товарищей, а потомъ и другихъ семейныхъ домовъ наполняли теперь большую часть его времени: но эти знакомства мало удовлетворяли его. О немъ прокричали въ X., какъ о талантѣ, и общество, падкое до новинокъ, слишкомъ усердно занялось восхваленіемъ его достоинствъ. Отъ безтолковыхъ поглаживаній по головкѣ Болеславича коробило. Женщины, встрѣчаемыя имъ въ обществѣ, предупрежденныя о его учености и заинтересованныя его личностью, старались блеснуть передъ нимъ своей начитанностью. Если у нихъ и находились другіе разговоры съ знакомыми мужчинами, то съ нимъ онѣ считали нужнымъ и лучшимъ говорить только о прочитанныхъ или читаемыхъ ими лекціяхъ Вызинскаго, запискахъ Бабста. геологическихъ картинахъ Котта и другихъ, бывшихъ въ ходу статейкахъ, которыя большинствомъ тогдашнихъ провинціальныхъ женщинъ и читались-то только ради того, что появилась "игра" въ серьезное чтеніе.
   -- Я вчера до полуночи засидѣлась надъ Бабстомъ; какая прелесть, сколько таланта, мысли, наблюдательности, обращалась къ Болеславичу въ кадрили какая-нибудь расфранченная барышня.
   -- О, я забросила романы: въ нихъ не находишь такой пищи уму, какъ въ такихъ сочиненіяхъ, какъ Котта, говорила ему другая, ожидая удивленія и одобренія ея развитію и начитанности.
   Болеславича возмущали эти зазыванія, какъ онъ называлъ тенденціозные разговоры дѣвицъ.
   -- Ужь лучше-бъ прямо сказали: въ законный, молъ, съ вами бракъ желаемъ, ибо вы въ модѣ, кипятился онъ про себя и рѣзко осмѣивалъ развившійся диллетантизмъ, подъ которымъ скрывалось умственное убожество.
   -- Гордецъ, слишкомъ самоувѣренъ! говорили барышни и дамы, выслушавъ нелестные отвѣты на ихъ старанія понравиться; но, между-тѣмъ, торжествовали, когда этотъ гордецъ удостоивалъ ихъ своими рѣчами.
   -- Экая пустота -- наши женщины! покаковски ихъ воспитываютъ? Хоть-бы одну встрѣтить неисковерканную помодному, замѣтилъ какъ-то Болеславичъ въ своей компаніи.
   -- Это все пансіонерочки, тепличныя созданія, усмѣхнулся кто-то изъ товарищей.
   -- Да, все, что есть гадкаго, выходитъ изъ пансіоновъ, возмущался Николай Михайловичъ.
   -- А я пришелъ звать тебя сегодня туда на частный балъ, промолвилъ до тѣхъ поръ молчавшій студентъ Гудимъ.
   -- Спасибо, не хочется: хотя и мнѣ, неизвѣстно по чьей милости, прислали оттуда приглашеніе. Я сегодня -- къ Газовымъ.
   -- Охота! помоему интереснѣе посмотрѣть на только-что выпускаемыхъ изъ темницъ, чѣмъ на засыхающихъ.-- Пойдемъ-ка лучше на пансіонскій балъ,-- знакомыхъ найдется довольно.
   -- Пожалуй, согласился Болеславичъ.

------

   -- Если хотите, Николай Михайловичъ, я представлю васъ нѣсколькимъ выпускнымъ; у меня есть между ними много знакомыхъ, предложилъ Болеславичу докторъ Травинъ, натолкнувшійся на него въ дверяхъ пансіонской залы, въ которой подъ звуки Юристенъ-вальса живо носились танцующія пары.
   -- Пожалуйста, только не нѣсколькимъ, довольно и одного опыта, одной кадрили, просилъ Болеславичъ.
   -- Желаете вонъ съ той?-- Травинъ указалъ на высокую, некрасивую блондинку съ массой пепельно-русыхъ локоновъ; дѣвушка, въ это время, только-что опустилась на противуположный стулъ послѣ быстраго тура вальса.
   -- Мнѣ все равно, ведите хоть къ этой; надо попробовать пансіонской болтовни.
   -- M-lle Русова, позвольте представить вамъ моего знакомаго -- Болеславича, промолвилъ Травинъ блондинкѣ, которая молча и живо протянула руку представленному.
   -- Свободная кадриль? пригласилъ Болеславичъ.
   -- Третья, отвѣтила блондинка и унеслась въ вальсъ съ подошедшимъ артиллеристомъ.
   -- У этой Ру совой, такъ кажется ея фамилія, вполнѣ мыслящая физіономія и --. какая оживленная, думалъ Николай Михайловичъ, удаляясь вглубь залы, откуда онъ весь вечеръ наблюдалъ танцующую толпу.
   -- На первый разъ, я обращусь къ вамъ, M-lle Русова, съ вопросомъ, неподходящимъ подъ рубрику бальныхъ разговоровъ, говорилъ Болеславичъ, усаживаясь йодлѣ Лизы, пока играли ритурнель.
   -- Да?... Что-жъ вы хотите спросить?
   -- Мнѣ хотѣлось-бы знать: какого рода замѣчаніе получили вы отъ классной дамы за поданную мнѣ руку?
   -- А вы думаете, что непремѣнно сдѣлали замѣчаніе -- почему? спрашивала Лиза, пытливо глядя въ лицо собесѣдника.
   -- Я убѣжденъ, что подходившая къ вамъ, вскорѣ послѣ моего представленія, дама -- была ваша воспитательница.
   -- Что-жь -- видъ имѣла суровый?
   -- Внушительный, смѣялся Болеславичъ.
   -- Ваше замѣчаніе вѣрно; мнѣ, дѣйствительно, внушили: что я еще не въ свѣтѣ, а потому должна, протягивая руку, сдѣлать также реверансъ, а не простой поклонъ.
   -- А вы что-же отвѣчали на это внушеніе? Извините за неугомонность.
   -- Ничего, продолжайте. Я отвѣчала, что вступаю въ свѣтъ, и меня оставили въ покоѣ. Намъ начинать фигуру, замѣтила Лиза.
   -- Не показались вамъ мои вопросы вынужденными, говорящимися только для того, чтобъ чѣмъ-нибудь начать разговоръ! снова началъ Болеславичъ.-- Танцуя, я, вскользь, уловилъ на вашемъ лицѣ усмѣшку.
   -- Усмѣшка могла явиться результатомъ того безсознательно веселаго настроенія, какое нахлынуло на меня сегодня.
   -- Конечно; и я вѣдь не утверждаю своего предположенія, а только спрашиваю.
   -- Сказать правду, вашъ разговоръ произвелъ на меня хорошее впечатлѣніе и именно потому, что онъ явился, по случаю, а не къ случаю.
   -- Вотъ какъ!.. А что это за разговоры -- къ случаю?
   -- Ужь будто не знаете вы, какими фразами угощаютъ нашу братью пансіонерокъ?-- Да вотъ, въ родѣ слѣдующихъ: Я думаю, какъ вы рады, M-lle, что близокъ выпускъ, полная воля, семья, выѣзды въ свѣтъ, удовольствія; хотя, можетъ быть, и взгруснется вамъ иногда по пансіонѣ -- вѣдь привязанности къ мѣсту, гдѣ протекла юность, къ подругамъ, такъ сильны и живучи, быстро передразнила Лиза, придавая особенные оттѣнки переливамъ рѣчи.
   Болеславичъ усмѣхнулся; онъ почувствовалъ себя какъ-то легко и свободно съ дѣвушкой. Между ними завязался живой разговоръ, продолжавшійся и по окончаніи кадрили, пока звуки польки по увлекли Лизу въ танцы.
   Она легко и охотно скользила по залѣ, но и среди танцевъ нерѣдко останавливала взглядъ на Болеславичѣ, который также наблюдалъ за дѣвушкой и, выбравъ минуту, когда она сѣла неподалеку отъ него -- подошелъ сказать ей нѣсколько словъ на прощанье.
   -- Вы всегда такъ неутомимо танцуете?
   -- Да, ужь если танцую, такъ безъ устали и особенно неутомимо -- вальсъ. А вы такъ вовсе не танцевали -- закончили первымъ опытомъ? подсмѣялась Лиза.
   -- Травинъ успѣлъ уже передать вамъ мои слова?
   -- Не скрылъ, да развѣ это бѣда?
   -- Нѣтъ. Только, знаете-ли, первый опытъ былъ настолько удаченъ, что я вотъ ищу даже случая продолжать его.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Случаи могутъ представиться.
   -- Надѣюсь, что -- да, если вы разрѣшите мнѣ сдѣлать визитъ вашимъ роднымъ.
   -- Охотно разрѣшаю и ручаюсь за радушный пріемъ.
   -- А пока до свиданья: къ вамъ направляются съ приглашеніемъ на танецъ.
   Болеславичъ снова и теперь крѣпко пожалъ протянутую ему руку и направился домой, въ компаніи съ Гудимомъ.

-----

   -- Что, очень проскучалъ? спрашивалъ его дорогой Гудимъ.-- Однако, ты, кажется, танцовалъ?
   -- Да, одну только кадриль -- съ Русовой, и оставался вполнѣ доволенъ ею; она опровергаетъ мои предвзято-составленныя мнѣнія о пансіонерочкахъ.
   -- Напрасно такъ думаешь. Этотъ первый опытъ скорѣе говоритъ въ пользу твоего заранѣе выведеннаго мнѣнія -- Русова не пансіонерка.
   -- Это какже?
   -- Да такъ, очень просто, пансіонская жизнь служила только футляромъ для ея внутренней, вполнѣ несродной пансіону жизни, которая развиваласъ дома и подъ вліяніемъ такихъ личностей, какъ Любимовъ (я говорилъ тебѣ о немъ) и Сосновскій. Отъ послѣдняго-то я и слыхалъ давно уже о Русовой.
   -- Однакожъ, пансіонъ долженъ былъ положить на нее, въ силу ея воспріимчивости, хотя-бы и слабый отпечатокъ -- свое вліяніе.
   -- Онъ и повліялъ, да только такъ, что чуть было совсѣмъ не сгубилъ ее. Я разскажу тебѣ когда-нибудь, если захочешь, исторію Русовой, со словъ Сосновскаго, а теперь скажу, что все хорошее, что ты замѣтилъ или найдешь въ ней послѣ -- результатъ вліянія извнѣ, а все дурное, надломанное навѣяно пансіонской жизнью. Русова -- очень хорошая, но только далеко не цѣльная натура. Однако, какъ я жалѣю, что не нашлось никого, ктобы могъ меня представить ей.
   -- Я познакомился съ нею, благодаря Травину и, если пожелаешь, при случаѣ представлю тебя. Я думаю сдѣлать визитъ ея роднымъ. Какъ я доволенъ, что ты отговорилъ меня отъ поѣздки къ Газовымъ!

-----

   Послѣ выпуска Лизы Болеславичъ сдѣлался завсегдатаемъ въ домѣ Русовыхъ, куда тянуло его: простота и радушіе хозяевъ, а болѣе всего,-- зарождающаяся склонность къ дѣвушкѣ. Среди надоѣвшихъ ему барышень и дамъ, то ударяющихся въ сантименты, то поражающихъ безсмысленнымъ и напускнымъ фразерствомъ о матеріяхъ важныхъ, Лиза выглядывала свѣжей струйкой и манила его къ себѣ.
   Вырвавшись на волю изъ душной школьной жизни, Лиза не сразу заходила, какъ говорится, по почвѣ; въ ея стремленіяхъ не было еще ничего законченнаго, а только опредѣлившееся желаніе не жить такъ-же пусто, какъ прежде, а постараться выработать практическія условія новаго склада жизни. Она съ увлеченіемъ отдавалась простору мысли: новыя свѣденія, новые взгляды схватывались ею съ лихорадочной поспѣшностью и краеугольнымъ камнемъ ея нравственнаго міра крѣпко залегъ девизъ: умственное развитіе ведетъ къ нравственной свободѣ. Стремленіе впередъ играло въ индивидуальной жизни дѣвушки большую роль, чѣмъ это могло казаться, судя только по отпечатку на лицѣ о ея нравственныхъ треволненіяхъ.
   Болеславичъ чутко вглядывался и вдумывался, желая узнать, что копошится въ нервозной натурѣ Лизы, что приливаетъ къ ея личности и, день-ото-дня, все болѣе и болѣе привязывался цъ дѣвушкѣ.
   Лиза отзывалась на его симпатіи, поддавалась обаянію его честныхъ и прочувствованныхъ убѣжденій. Рѣчи Болеславича возбуждали въ ней цѣлые ряды то жгучихъ до боли сомнѣній, то поддающихъ энергію -- надеждъ. Послѣ каждаго свиданія съ нимъ, у ней шла оживленная работа мозга, сфера мышленія разширялась и, вмѣстѣ съ тѣмъ, выяснялось и формировалось рѣшеніе -- пробиться на дорогу самостоятельнаго положенія. Примѣръ Болеславича стоялъ всегда передъ ея глазами.
   Борьба за возможность разширить свое образованіе, за развитіе, борьба вполнѣ нравственная и даже обязательная.-- звучали ей его слова. Взгляды и убѣжденія Болеславича задавали пищу ея мыслительнымъ способностямъ, разъясняли ей мало или вовсе незнакомыя условія жизни. Въ его обществѣ Лиза словно становилась умственно выше, и безконечная радость наполняла ея душу отъ сознанія, что она знаетъ теперь много больше прежняго, и что впереди ей предстоитъ возможность еще большаго развитія.
   Свѣтлое вліяніе воспріимчивой дѣвушки вносило яркую полосу въ доселѣ только труженическую жизнь Николая Михайловича, который живѣе чѣмъ когда-нибудь вѣрилъ въ прелесть разумнаго, мягкаго женскаго присутствія -- оно было для него притягивающе, отрадно! До мелочей наблюдалъ онъ за Лизой, не упуская ни одной ея угрозы, никакого психическаго оттѣнка, ея натуры; его интересовали переходы отъ глубокой задумчивости къ сильному оживленію, на которые была способна ея натура, и онъ сильно горевалъ, что неблагопріятные толчки самолюбія развили въ дѣвушкѣ скрытность и недомолвки. Онъ видѣлъ, что Лиза къ чему-то стремится, о чемъ-то сильно раздумываетъ, замѣчалъ ея неудовлетворенность настоящей жизнью, но не зналъ, къ чему именно стремится она. и тяжело ему бывало отъ этого невѣденія.
   Между тѣмъ близился срокъ заграничной поѣздки и Волеславичъ не весело раздумывалъ о разлукѣ съ Русовыми, а Лиза, увлеченная начатыми ею тогда занятіями, не поддавалась горю.
   Мы вольно и хорошо дышемъ подавленіемъ живительныхъ лучей солнца, по всю прелесть его ощущаемъ только тогда, когда оно захочетъ скрыться,-- такъ было и съ разлукой Лизы съ Болеславичемъ.
   Эта разлука выяснила имъ: насколько дороги стали они другъ для друга. Завязавшаяся переписка поддерживала начатую дружбу.
   Холодный отвѣтъ Лизы, полученный Болеславичемъ по возвращеніи его изъ-за-границы, сильно огорчилъ его, но не поколебалъ увѣренности. Инстинктивное чувство подсказывало ему, что видимое спокойствіе и равнодушіе Лизы были напускными, вынужденными. Онъ смутно предугадывалъ даже причину отказа и порѣшилъ: не терять изъ виду любимой дѣвушки.
   Надежды Болеславича на немедленное занятіе, по защищеніи магистерской диссертаціи, обѣщанной кафедры въ X., также лопнули, благодаря оппозиціи соперниковъ, и онъ, согласись на предложеніе другого университета занять мѣсто доцента, уѣхалъ далеко отъ своей родины.
   На новомъ мѣстѣ на него повѣяло все тѣмъ-же старымъ: здѣсь шла та-же борьба; здѣсь также душилось много хорошихъ порывовъ; начались тѣ-же выхваленія его личности, то-же фразерство мужчинъ и женщинъ съ тою разницею, что предметами фразерства были новыя имена.
   -- Читали вы Бокля?-- Я въ восторгъ отъ Дарвина.-- Физіологія Льюиса должна быть, во моему мнѣнію, настольной книгой всякаго развитого человѣка.-- вотъ фразы, которыми однѣ начинали, другія оканчивали свои рѣчи. Особенно усердно русская провинціальная публика трепала Бокля.
   Пошлое волокитство не было въ натурѣ Николая Михайловича. а потому онъ вскорѣ вовсе пересталъ посѣщать немилое общество, съ нарядными шлейфами дамъ, фразерствомъ, картами и сплетнями. Навѣщая изрѣдка только компанію сотоварищей по профессіи, онъ усердно занялся диссертаціей на степень доктора геологіи.
   Диспутъ вышелъ выхваляющимъ диспутанта, и онъ вскорѣ получилъ изъ X. приглашеніе занять вакантную кафедру геологіи. Ученые труды и дѣятельное участіе въ провѣркѣ многихъ изысканій доставили Болеславичу командировку для геологическихъ изслѣдованій. Онъ крѣпко добивался этой командировки въ N.. изъ желанія увидѣть Лизу, которая жила съ родителями въ этомъ городѣ.
   Борьба съ любовью, послѣ вторичнаго отказа Лизы и ея отъѣзда въ Америку, смѣнившаяся потомъ радостными надеждами отъ полученнаго признанія дѣвушки, вакаціонныя поѣздки, научныя занятія и дѣятельное участіе, принятое имъ въ судьбѣ фабрики товарища Ознобина, наполняли жизнь Болеславича въ ожиданіи пріѣзда Лизы, съ которой надѣялся онъ начать новую жизнь.
   

ГЛАВА VI.

   Словно добрый геній поселился въ семьѣ Русовыхъ съ пріѣздомъ дочери: такъ радостно и оживленно проходили у нихъ первые дни свиданія. Отдохнувъ немного съ дороги, Лиза начала хлопоты въ медицинскомъ департаментѣ, свободное же время и вечера проводила въ семейной бесѣдѣ.
   Безъ шума и приготовленій, вполнѣ обыденно подошелъ день, когда Лиза стала женой Болеславича и только кухарка Прасковья сильно хлопотала, желая изготовить обѣдъ на славу, хотя немало охлаждало ея рвеніе то обстоятельство, что только свои оцѣнятъ ея искуство.
   -- И что это у нашихъ все, не какъ у людей! въ десятый уже разъ повторяла она сегодня, выходя за калитку подышать свѣжимъ воздухомъ отъ кухонной духоты.
   За воротами сосѣдняго дома знакомая ей горничная всегда болтала съ красивымъ парнемъ, по костюму дворникомъ.
   -- Здравствуй, Маша! окликнула ее кухарка,-- иди-ка сюда!
   Дѣвушка отвѣчала привѣтствіемъ и послѣдовала на призывъ пріятельницы.
   -- Ну что, Прасковья Ивановна, какъ поживаете? Скоро-ль у вашихъ свадьба?
   -- Скоро-ли? Сегодня, Машенька, ужь обвѣнчались!
   -- Что это вы? удивилась горничная.-- Ничего и извѣстно не было. Какъ-же это такъ?
   -- Эко диво: сѣли въ экипажи женихъ, невѣста и наши господа съ ними да и маршъ! Все не полюдски, не по закону, возмущалась кухарка.
   -- И не говорите, Прасковья Ивановна!-- помодному, должно быть, промолвила Маша, махнувъ рукой.
   -- Мое вамъ почтеніе, привѣтствовалъ кухарку дворникъ, котораго любопытство заставило подойти поближе въ подругамъ; до его слуха доносились только отрывочныя фразы разговора. "
   -- Михайло, здравствуй!
   -- О свадебкѣ что-ли горячо разсуждаете? Теперь, надо быть, скоро отпируете.
   -- Какое: надо быть! Ты слушай, ужь обвѣнчались сегодня, воскликнула Маша.
   -- Что-же, дѣло доброе: съ молодыми поздравляю, Угоститьбы насъ не мѣшало вамъ, Прасковья Ивановна. Вѣдь вы сегодня, значитъ, вольная птица -- занятія ваши поваръ, должно, справляетъ.
   -- Съ чего это ты взялъ?-- поваръ! Да я получше всякаго повара потрафлю. И не этакимъ господамъ угождала; вонъ у генеральши Сабуровой парадные обѣды на пятьдесятъ человѣкъ готовила и всякіе графы и генералы завсегда расхваливали!
   -- Что-то очень ужь вы величаетесь, Прасковья Ивановна! Можетъ статься, у генеральши-то Сабуровой вы подкухольнымъ были, въ кострюляхъ мѣшали, а вамъ пригрезилось, что вы и въ серьезъ за повара были. Это точно, это можетъ быть, острилъ дворникъ.
   -- Шутникъ, хихикнула Маша.
   -- Необразованность, а то-же въ разговоры лѣзетъ, осерчала Прасковья.-- Убирался-бы, по добру да по здорову, тортуары нести лучше, чѣмъ дерзостями языкъ чесать-то, пустомеля! Чего зубы-то свои бѣлые оскалилъ?
   Дворникъ залился молодымъ, раскатистымъ смѣхомъ.
   -- Вотъ дуракъ-то! И чему смѣешься? своей глупости.
   -- Чего ты, въ самомъ дѣлѣ, Михайло, заливаешься, уговаривала горничная.
   -- Ну вы уже и осерчали, Прасковья Ивановна, а я-то шелъ было пригласить васъ съ Машей на гулянье въ Юсуповъ; говорятъ, завтра тамъ шаръ какой-то летать будетъ по воздуху -- дивный!.. А вы обижаетесь, что посмѣялся-то я; развѣ это грѣхъ?
   -- Вамъ все не грѣхъ, безобразникамъ!
   -- Извѣстно не* грѣхъ, еслибы да я со злобы, а-то смѣюсь отъ превеликой радости, что васъ увидалъ.
   -- Отъѣзжай съ глупостями-то, ворчала Прасковья уже болѣе снисходительнымъ тономъ.
   -- Да вы не слушайте его безпутнаго, а лучше про свадьбу досказывайте, просила Маша.
   -- И вправду: что его слушать!
   Михайло пожалъ плечами и снова усмѣхнулся.
   -- На чемъ это я остановилась-то? Да! вотъ и поѣхали всѣ вмѣстѣ. Барынѣ-то сильно не хотѣлось, должно быть; и прежде, я знаю, она не собиралась въ церковь. А тутъ, какъ собралисьто, я ей и говорю: "неужто, барыня, и вы поѣдете на свадьбу? матери, по закону, вѣдь въ церковь не положено; не бывать, молъ, тутъ счастью." А она такъ даже разсердилась на меня и говоритъ: "пустяки ты все мелешь; никакого такого закона нѣтъ, да и кто лучше, какъ не мать, помолится о счастьи дочери!" Я и замолчала, а все-таки дѣло это не доброе. И знаю я, что и барыня-то сама, скрѣпя сердце, поѣхала; знала, что угодитъ Лизаветѣ Игнатьевнѣ.
   -- Конечно, это дочь-то ее, вѣрно, и упросила, приласкалась, знаешь, замѣтила слушательница.
   -- Извѣстное дѣло, что ваша сестра на языкѣ да на ласкѣ города беретъ. Эхъ, эта бабья ласка -- сухота! Въ душу лаской-то влѣзете, обведете, все лаской сдѣлаете, вмѣшался Михайло.
   -- А-то по вашему -- все дракой да побоями!
   -- И безъ этого иногда нельзя.
   -- На то у нихъ и кулачищи здоровы, поддразнила Маша.
   -- Это глупости -- кулачищи! Когда чего стоятъ, да и съ кѣмъ, примѣрно, дѣло имѣешь. Иногда и безъ острастки нельзя, безъ пригрози; а-то и мы также угоду знаемъ.
   -- Угодники!
   -- Извѣсто угождаемъ. Да и возьмите вы, къ чему тутъ кулаки, коли тебѣ женщина попадется городская, резонная и всякое твое обхожденіе и слово понимаетъ. Напротивъ, съ этакой завсегда разсужденіемъ можно. Иное дѣло въ крестьянскомъ быту: тамъ баба дура: одно слово -- де-ре-вня, растянулъ дворникъ.
   -- А вы-то сами изъ какихъ городовъ? чай, тоже изъ деревень понаѣхали? подсмѣялась Маша.
   -- Положимъ, и такъ; да въ городѣ-то мы обжились и всякаго, значитъ, колеру понабрались супротивъ деревенскаго-то. Придешь это домой на побывку, и скучненько ужь по городскойто жизни -- отвычка! А тутъ еще баба, жена-то, резоновъ твоихъ не слушаетъ. Ты это говоришь ей одно, а она, по необразованности-то, свое твердитъ, коли что ей не въ угоду. "Я, говоритъ, тутъ работаю до измору, сама себя содержу, а вы въ Питерѣ-то аль-бо въ Москвѣ лодырничаете, по трактирамъ гуляете, да чаи распиваете; да потомъ на наши хлѣба пріѣдете и еще воеводить хотите".
   -- Ну что-жъ, и дѣло, ввернула Прасковья.
   -- Оно, конечно, въ деревнѣ бабье дѣло трудное, да и мы не шатаемся въ городахъ-то, тоже при мѣстѣ. Ее, жену-то, это и вразумляешь, а она никакого резона не принимаетъ. Осерчаешь -- ну и проучишь ее почище: работай-то, работай себѣ, это дѣло, да и мужу не перечь -- шалишь: по закону этого не положено! Проучишь ты ее немного,-- глядишь, на другой день она и толковая станетъ; такъ-то и выходитъ ладно. А къ вамъ я завсегда съ превеликимъ моимъ почтеніемъ!-- И дворникъ лихо тряхнулъ кудрями и низко раскланялся.
   Комплименты его горожанкамъ уничтожили въ сердцахъ собесѣдницъ непріязненное чувство, которое шевельнулось-было у нихъ вначалѣ разговора, и онѣ изъявили ему свое согласіе на предложенную прогулку.
   -- Однако заболталась я тутъ съ вами и про кухню забыла; надо бѣжать, время рыбу чистить, спохватилась кухарка.
   -- Успѣете еще, не уйдетъ, убѣждала Маша.
   -- И-то, разсказать ужь развѣ вамъ, какъ я похохотала сегодня, грѣшная, надъ барскими затѣями. Молодые-то, видите-ли, изъ церкви какъ пріѣхали, я шеколадъ имъ подала да у дверей въ комнату и стала,-- чашекъ пустыхъ поджидаю -- да и думаю себѣ: "дай, молъ, послушаю, что господа промежъ себя говорить будутъ". Барыня-то наша и обратилась къ молодому, а онъ веселый такой!-- "Ну, вотъ она теперь ваша навсегда" -- и указала на дочь. А Лизавета Игнатьевна такъ съ усмѣшкой въ отвѣтъ: "Ну не навсегда, а пока любить его буду",-- "Вотъ что сказала! И съ чего это разлюбить-то можно?" удивилась барыня.-- Я стою и жду, что молодой скажетъ, а онъ ничего себѣ, любовно такъ взглянулъ на барышню.
   -- Вотъ исторія-то! ну, а дальше что-же? съ напряженнымъ интересомъ спросила горничная.
   -- Ну, а дальше, разговоры у нихъ объ этомъ пошли разные: всего не упомню; только въ концѣ Лизавета Игнатьевна промолвила, смѣясь: "Да мало-ли съ чего перестаютъ любить, а вотъ хоть-бы оттого, что одному жить, а другому спать хочется". Я чуть было не фыркнула тутъ со смѣху и, не дослушавъ, убралась поскорѣе въ кухню. И чего это только не выдумаютъ господа! Не нашли лучшей причины къ тому, чтобы разлюбить, смѣялась Прасковья, и слушатели вторили ей дружнымъ хохотомъ.
   -- Это все отъ бездѣлья господа болтаютъ, замѣтилъ дворникъ.
   -- Ну, наши-то не изъ такихъ -- народъ дѣловой, ученый! заступилась кухарка.
   -- Такъ, можетъ, отъ учености, зубоскалилъ Михайло.
   -- Не знаю ужь, съ чего, только такъ это мнѣ смѣшно показалось, что и разсказать не съумѣю.-- И Прасковья снова заливалась и увлекала смѣхомъ и другихъ.
   По направленію къ ихъ группѣ, торопливыми шагами подходилъ какой-то чиновникъ въ форменномъ виц-мундирѣ.
   -- Здѣсь живетъ акушерка? обратился онъ къ говорившимъ.
   -- Никакой акушерки тутъ нѣтъ; а есть докторъ, отвѣчала Прасковья.
   -- И прекрасно, что докторъ, промолвилъ подошедшій.
   -- Акушерка вонъ на томъ концѣ улицы живетъ, указала Маша.
   -- Да мнѣ еще лучше, что докторъ, объявилъ чиновникъ.
   -- Только къ нимъ теперь не время, замѣтила кухарка.
   -- Дома что-ли нѣтъ?
   -- Хотя и дома, да не время.
   -- А если дома, такъ должно быть время. Человѣкъ чуть не умираетъ, а имъ тутъ не время.
   И чиновникъ бросился къ подъѣзду и порывисто позвонилъ.
   Прасковья направилась въ кухню, кляня незванаго гостя; остальная компанія также разбрелась.
   -- Что вамъ угодно? спрашивалъ посѣтителя Болеславичъ, вошедшій въ прихожую на энергичный звонокъ.
   -- Если вы докторъ, то убѣдительно прошу васъ слѣдовать за мной; женѣ моей очень плохо!
   -- Докторъ не я, а жена моя, и я тотчасъ-же передамъ ей вашу просьбу.-- Лиза! позвалъ Болеславичъ,-- тебя требуютъ къ больной.
   Чиновникъ изумился было, но, потомъ что-то сообразивъ, промолвилъ вошедшей Лизѣ:
   -- Не отважитесь идти со мною: у меня заболѣла жена, и болѣзнь такого рода, что требуетъ немедленной помощи.
   -- Такъ! Я духомъ буду готова. Принеси мнѣ, пожалуйста, шляпу и кофту, мой милый, обратилась она къ Болеславичу.-- А вы разскажите мнѣ вкратцѣ, въ чемъ дѣло, чтобы я знала, что захватить съ собою, спрашивала Лиза у посѣтителя.
   -- Прежде всего: жена моя беременна вполовинѣ, и сегодня, возвращаясь изъ лавокъ, она испугалась едва не наѣхавшаго на нее экипажа, и, неловко бросясь въ сторону, упала на тротуаръ. Ушибъ и испугъ не обошлись даромъ; съ ней очень плохо: она совсѣмъ ослабѣла.
   -- Такъ, понимаю. Подождите съ минуту: я сбѣгаю за своей походной аптечкой и портсакомъ. говорила Лиза нервознымъ тономъ.
   Этотъ случай былъ первымъ вполнѣ отвѣтственнымъ въ ея практикѣ.)
   -- Жена моя вообще очень слабаго здоровья, а у насъ четверо дѣтей, дѣлился чиновникъ своимъ горемъ съ сочувственно слушавшей его Русовой.
   -- Я готова: идемте, предложила Лиза, крѣпко пожимая, на прощанье, руку мужа.
   -- Удачнаго начала, моя дорогая! шепнулъ онъ ей, провожая на крыльцо.
   Болеславичъ вернулся въ домъ задумчивымъ; грустное выраженіе скользнуло по его до сихъ поръ ясному и веселому лицу.
   Въ залѣ онъ встрѣтился съ Русовымъ и, закуривъ сигару, зашагалъ по комнатѣ рядомъ съ тестемъ.
   -- Что, такого пассажа не ожидали? Въ перинй-же день свадьбы да и отлучка, прервалъ молчаніе Русовъ взволнованнымъ голосомъ.
   -- Нѣтъ, отчего-же -- не ожидалъ? я готовъ былъ и къ такому случаю, только...
   -- Только не думали, что это будетъ такъ тяжело, перебилъ Русовъ,-- не такъ-ли?
   -- Пожалуй, и такъ. Тяжело, только не оттого, что въ первый-же день и отлучка, а безпокойно за Лизу: она ушла нервно настроенная; да и немудрено такъ настроиться! Первый вполнѣ самостоятельный и серьезный шагъ въ ея практикѣ. Вы слышали вѣдь, какого рода случай? Больная еще беременна; дѣло ушиба усложняется.
   -- Да хранитъ ее Богъ! четверо дѣтей, ужасно! промолвилъ Русовъ.-- Бѣдныя женщины!.. Ужь слишкомъ неравномѣрно распредѣлены тяготы!
   -- Да, нечего сказать!
   Водворилось продолжительное молчаніе, во время котораго, усердно покуривая и мѣряя комнату, Болеславичъ частенько сворачивалъ заглянуть въ окно.
   -- Что посматриваете-то? нетерпѣнье одолѣло? Нескоро еще вернется -- дѣло не шуточное; помоги Богъ Лизочкѣ. Сколько тревоги-то ей, какъ душа у ней наболитъ! вѣдь она такъ только бодрится всегда, закаляетъ себя, а чувствуетъ-то глубоко, и здоровье у ней не желѣзное... Берегите вы ее! вдругъ обратился старикъ къ зятю; на его глазахъ навернулись слезы и голосъ задрожалъ, когда онъ, договоривъ послѣднія слова, одной рукой обнималъ Болеславича.
   -- Вы знаете, что я крѣпко и много люблю Лизу; знаете, какъ она дорога мнѣ, отвѣчалъ послѣдній.
   Часы проходили и нетерпѣнье Болеславича начало переходить въ безпокойство: онъ готовъ былъ бѣжать справиться, что съ больною, что съ Лизой. Тревожныя мысли такъ и лѣзли въ голову, и онъ началъ ходить все быстрѣе и быстрѣе, думая также быстро отогнать мысли, но уйти отъ нихъ было не такъ-то легко. Чаще и чаще, почти инстинктивно поворачивалъ онъ къ окну, нѣсколько разъ даже выходилъ на крыльцо, а Лиза все не являлась.
   У воротъ сосѣдняго дома снова собралась группа, въ которой обсуживалась и переряживалась на всѣ лады диковинная свадьба и съ коментаріями и прибаутками разсказывались странныя барскія рѣчи. Громче всѣхъ ораторствовалъ дворникъ и, то и дѣло, выказывалъ свои бѣлые зубы, закатываясь смѣхомъ.
   -- А ты-бы, Трофимъ, полечился вотъ у барыни-дохтурки, авось и полегчало-бы ногѣ, обращался онъ со смѣхомъ къ какому-то рабочему, измученное лицо котораго показывало сильное страданіе.
   -- Да, полегчаетъ! ужь сколько мнѣ фельдшера-то ее пачкали: все только пуще наядриваетъ окаянная; ступить еле могу; и нашла-же гдѣ болѣть-то на подошвѣ! А лекарка-то хороша, что-ль?
   -- Лекарка! Это не простая лекарка, а докторъ настоящій, говорятъ. Да вонъ она идетъ, попроси: можетъ, и согласится полечить, совѣтовала Маша.
   -- Боязно, промолвилъ Трофимъ, однако сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ и, когда Лиза поворачивала къ дону, тихо окликнулъ ее:
   -- Барыня!
   -- Ну, чего ты, дуракъ! онъ и въ самомъ дѣлѣ лѣзетъ, удерживалъ Михайло.
   -- Оставь его, заступилась горничная: -- авось и согласится; видишь, какъ изболѣлъ человѣкъ.
   -- Барыня! еще рать окликнулъ Трофимъ и самъ оробѣлъ.
   Лиза обернулась на окликъ, и ея ласковый, свѣтлый взглядъ ободрилъ мужика, который, прихрамывая, пошелъ къ ней.
   -- Что вамъ? меня звали?
   ,-- Да тебя, матушка: полечи. Ты, говорятъ, дохтуръ, что-ли.
   Не знаю, правду иль нѣтъ болтаютъ; можетъ, и смѣются.
   -- Нѣтъ, правда.-- Что-же болитъ-то? Ноги? съ чего заболѣли.
   -- Да подошву гвоздемъ прокололъ глубоко-преглубоко; оно и ядритъ вотъ другую недѣлю: ступить больно; и отъ сна, и отъ хлѣба отбило. Пособи, касатка: вѣкъ буду Бога за тебя молить! Работы у меня теперь много: дѣло горячее; а получаю я поденно: такъ оно, ты сама посуди, и обидно мнѣ хворать-то. А работать это время и вовсе не подъ силу, особливо по нашему дѣлу-то: утрамбовываешь ты дорожки щебнемъ, известкой заливаешь, а пыль-то это отъ извести еще пуще гадитъ ногѣ.
   Лиза провела мужика во дворъ и, наказавъ раскутать ногу, побѣжала домой за мазью и свѣжими бинтами.
   -- Вернулась наконецъ! ну что? какъ? закидали ее вопросами домашніе.
   -- Дѣло, вѣрно, пошло удачно, Лиза! говорилъ Болеславичъ: -- твое лицо сіяетъ, а я безпокоился даже о тебѣ.
   -- Теперь хорошо, но я не хотѣла оставить больную, пока совсѣмъ не минуетъ опасность. Ледъ принесъ намъ большую пользу. Я пкъ рада этой первой удачѣ, такъ счастлива сегодня, веоело говорила Лиза, доставая бинты, корпію и лекарства и мимоходомъ любовно поцѣловавъ голову мужа.
   -- Часа черезъ три я обѣщала опять навѣстить свою паціентку, а пока иду къ новому больному.
   -- Опять? спросилъ Болеславичъ.
   -- Да, и теперь не далеко; онъ здѣсь у насъ во дворѣ. Пойдемъ вмѣстѣ.
   И молодые люди пошли къ Трофиму, который, уходя черезъ полчаса съ лекарствами и деньгами, тихонько врученными ему Анной Александровной на безбѣдный отдыхъ во время леченья -- въ честь сватьбы дочери, благодарилъ судьбу, и Михайла и Машу за удачный совѣтъ.
   -- Теперь и за обѣдъ пора! Прасковья давно ужь угощала имъ, замѣтила Анна Александровна.-- Ужь скоро шесть часовъ!
   -- Да, давно... еще-бы не давно! ворчала въ кухнѣ кухарка, услышавшая слова Русовой.-- Бея рыба разварилась съ леченьемъ-то! И охота это, прости Господи! Да еще съ мужичьемъ также возиться -- затѣи!
   Вся компанія, развеселившаяся и довольная, усѣлась за обѣдъ.
   -- Не вините ужь меня, Лизавета Игнатьевна, если что не по вкусу, не выдержала Прасковья, успѣвшая выпить лишнее для праздника:-- перестоялось, сами знаете, не по моей охотѣ. А-то я у генеральши Сабуровой завсегда хорошей поварихой считалась, лучше иного повара, такъ-что разные князья...
   -- Все превкусно, Прасковья: спасибо вамъ, похвалила Лиза, прерывая ея словоизліянія.
   -- Если не съ голоду только говорите, а по правдѣ, такъ очень рада. На доброе здоровье молодымъ!
   

ГЛАВА VII.

   Въ концѣ іюля на Невскомъ проспектѣ, изъ магазина "Габай и Мичри" вышелъ пожилой мужчина въ изящномъ лѣтнемъ костюмѣ. Въ этомъ пополнѣвшемъ, но сохранившемъ прежнюю красивую наружность господинѣ легко было узнать нашего стараго знакомца -- Зданскаго. Онъ шелъ своей обычной, развалисто-граціозной походкой, не торопясь, покуривая ситару и, очевидно, гуляя. Разсѣянный взглядъ показывалъ, что онъ занятъ посторонними думами. Дойдя до пассажа, онъ медленно и чуть-ли не машинально повернулъ въ него и продолжалъ прогулку.
   -- Зданскій, неужели это ты, колега! окликнулъ его сильный голосъ другого мужчины, который шелъ по пассажу съ Итальянской.
   -- Петръ Гавриловичъ, ты какъ здѣсь? Вотъ ужь подлинно вѣрна пословица: quand on parle или quand on pense -- это вѣдь все равно -- du soleil -- on en voit les rayons. Я только-что мысленно вспоминалъ тебя.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, вотъ странность! Что это тебѣ вздумалось, проговорилъ Былинскій, вглядываясь въ товарища.-- 3, да ты еще помолодѣлъ, кажется, и пожирѣлъ счастливецъ!
   -- Да, кажется; ну, а я не могу тѣмъ-же отплатить тебѣ. Vous ne vous portez pas à votre âge, mon cher.
   -- А что? съ коихъ это поръ ты все французишь?
   -- Привыкъ въ здѣшнемъ дамскомъ обществѣ. Нѣтъ, знаешь-ли, ты въ самомъ дѣлѣ сильно похудѣлъ и постарѣлъ даже, Былинскій!
   -- Я боленъ былъ всю весну: лихорадка одолѣла; насилу отвязался.
   -- Непріятная болѣзнь. Да ты давно-ли здѣсь-то и зачѣмъ? спросилъ Зданскій.
   -- Другую недѣлю живу, пріѣхалъ по дѣламъ.
   -- Не хлопотать-ли о допущеніи въ число хирурговъ? Ужь поздно: слишкомъ много претендентовъ.
   -- Съ чего это ты взялъ, что въ хирурги? Я своей службой доволенъ, а сюда по частнымъ дѣламъ.
   -- Гмъ... А что Надежда Гавриловна? Ужь замужемъ, я думаю?
   -- Она недавно овдовѣла и вотъ по ея-то дѣламъ я и пріѣхалъ сюда.
   -- Ужь успѣла овдовѣть? Горюетъ сильно? счастлива была въ замужествѣ?
   -- Да, кажется, отвѣчалъ Былинскій довольно неохотно.
   Въ разговорѣ произошелъ короткій перерывъ.
   -- Странная случайность! Нечего сказать: счастливый день мнѣ выдался на неожиданныя встрѣчи. Ты знаешь-ли, съ кѣмъ еще столкнулся я сегодня? спросилъ Зданскій.
   -- Не съ Русовыми-ли? Я слыхалъ, что Игнатій Семеновичъ въ отставкѣ и перебрался въ Петербургъ.
   -- Именно съ ними.
   -- Я собирался даже узнать ихъ адресъ и навѣстить стариковъ, замѣтилъ Былинскій.
   -- Адресъ я сообщу тебѣ охотно, да кстати отправимся вмѣстѣ; знаешь-ли, что и Лизавета Игнатьевна вернулась изъ Америки?
   -- Уже? промолвилъ Былинскій, сердце котораго екнуло отъ неожиданнаго извѣстія. Первая жгучесть любви прошла у него давно, но отнестись индиферентно къ полученному извѣстію онъ все-таки не могъ.
   -- Да, и даже съ званіемъ доктора медицины; выхлопотала разрѣшеніе практиковать; такъ сообщилъ мнѣ, по крайней мѣрѣ, Игнатій Семеновичъ.
   -- Ботъ какъ! отъ души радъ ея удачѣ, сказалъ Былинскій.
   -- Ну, а тому, что она уже не Русова а г-жа Болеславичъ -- также душевно возрадуешься? лукаво спросилъ Зданскій.
   Былинскій смѣшался, на скоро отвѣтилъ:
   -- А это мнѣ все равно; моя любовь къ ней -- дѣла давно минувшихъ дней, преданье старины глубокой; горячія же пожеланія -- не моя, такъ ни чья -- мыслимы только въ моменты страсти.
   -- Такъ-то такъ; но согласись, что это извѣстіе обдало тебя холодкомъ?
   -- Нисколько! ошибаешься.
   -- А все-таки поѣдемъ къ Русовымъ: недаромъ-же судьба сводитъ насъ всѣхъ ft-скихъ одновременно. Можетъ быть, ей угодно, чтобы розыгрались новые романы. Что-же... я не прочь, разнообразія ради, и на огонекъ.
   -- Эй, не играй огнемъ! Обожжешься, какъ и прежде.
   -- Я-то?! самоувѣренно воскликнулъ Зданскій.-- Никогда! Я и жегся-то pour passer le temps.
   -- А я такъ ретируюсь, не желая сыграть плачевной роли.
   -- Такъ и по боку проектъ! Однако что-же мы здѣсь остановились. Куда ты шелъ?
   -- Да къ Палкину отобѣдать, по старой памяти.
   -- Фуй, Палкинъ. Пойдемъ лучше къ Вольфу; для избранныхъ у него всегда найдется обѣдъ на славу. Я угощаю сегодня. Идетъ?
   -- Конечно.
   -- Такъ ѣдемъ.
   -- Не лучше-ли пройтись? дорогой мы поболтаемъ кой о чемъ.
   -- Ты все такой-же ходокъ? а я, признаться сказать, разлѣнился,-- больше ѣзжу.
   -- Еще-бы, жиръ одолѣваетъ. Пожалуй, ѣдемъ.
   -- Отдѣльный нумеръ, да обѣдъ на двоихъ, поскорѣй. Не забудь заморозить бутылку шампанскаго, заказывалъ Зданскій подошедшему лакею, который съ предупредительностью выслушивалъ приказанія, очевидно, хорошо знакомаго гостя.
   -- Мнѣ ненавистны обѣды въ общемъ залѣ; чувствуешь себя какъ-то связаннымъ, а я люблю свободу, говорилъ Зданскій, уютно разваливаясь на мягкомъ диванѣ, въ ожиданіи обѣда.
   -- Газетъ прикажете? предложилъ посѣтителямъ лакей.
   Зданскій отрицательно махнулъ рукой.
   -- У насъ и безъ газетъ найдется о чемъ поговорить; не такъ-ли?
   -- Разумѣется, найдется, согласился Былинскій.-- И первымъ моимъ вопросомъ будетъ: что твои рессурсы? Попрежнему играешь?
   -- Играю, и по обыкновенію, чаще проигрываю, но, проигравшись разъ до нитки, я за картами нашелъ такой неисчерпаемый кладъ, что не боюсь теперь проигрыша. Это гадко, меня ужь какъ-то меньше волнуетъ процессъ игры -- апатичнѣе къ ней сталъ. Бываютъ такія минуты, что совсѣмъ играть не. хочется, а по привычкѣ зайдешь въ клубъ, по привычкѣ-же очутишься за карточнымъ столомъ, отвѣчалъ Зданскій и въ его тонѣ послышалась усталость.
   Былинскій, взглянувъ на него попристальнѣе, только теперь замѣтилъ, что далеко не помолодѣлъ его изящный и толстый товарищъ; въ углахъ рта и глазъ его собралось много старческихъ морщинокъ. Въ эту минуту онъ не завидовалъ сорокалѣтнему ех-красавцу.
   -- Что-же это за кладъ свалился на твою голову? Судьба что-то сильно благоволитъ къ тебѣ; а мнѣ вотъ часто подставляетъ ногу, за которою, если перешагнешь ее, такъ достается порядкомъ.
   -- Это оттого, что ты не креатура "Вѣсовъ и Дѣвы", какъ я. Это созвѣздіе сильно покровительствуетъ мнѣ; одинъ только разъ чуть было не покачнулись вѣсы не въ ною сторону, да счастливая звѣзда успѣла удержать ихъ въ равновѣсіи, шутилъ. Зданскій.
   -- Ну что ты тутъ за алегорію плетешь; разскажи-ка лучше, какъ это золотые вѣсы перетянули на твою сторону?
   -- А вотъ какъ, послушай. Послѣ крупнаго проигрыша, отъ котораго у меня осталось всего на всего нѣсколько десятковъ рублей, я понуря прогуливался по клубу и наткнулся на кружокъ знакомыхъ дамъ. Онѣ пожелали составить партію въ ералашъ, да четвертаго игрока не находилось; я предложилъ себя, чтобы развлечься. Въ числѣ играющихъ знакомыхъ была одна незнакомая барыня лѣтъ подъ пятьдесятъ, солидная; она-то и нашла меня эфектнымъ и оригинальнымъ, а я ее.... полезной.
   -- И что-же, неужели женился?
   -- Pas si bête, mon cher; ты знаешь, я люблю свободу, захохоталъ Зданскій.
   -- Оригинальная свобода, замѣтилъ, Былинскій, и чувство гадливости шевельнулось въ его душѣ; онъ порывисто выпилъ съ полстакана портвейну.
   -- Да, но все-таки свобода, а я уважаю послѣднюю во всѣхъ ея проявленіяхъ.
   -- Какое тамъ уваженіе; извини: это -- глумленіе надъ свободой и, признаться сказать, я никакъ не ожидалъ отъ тебя такого выхода, такого страннаго примѣненія принципа свободы къ на...
   -- Сантиментальничанье, перебилъ Зданскій, обиженный задорнымъ тономъ пріятеля: -- ты все еще не уходился,-- не выработалъ себѣ простого, трезваго взгляда на жизнь; правдивая нагота намъ съ вами глаза рѣжетъ, а замаскированная ложь и гниль, облеченныя въ красивыя идейки, схватываются съ юношескимъ пафосомъ.
   -- Считай мое заявленіе, чѣмъ хочешь, но я все-же остаюсь при своемъ мнѣніи и еще разъ повторяю, что считалъ тебя способнымъ на другіе выходы изъ запутаннаго положенія, а никакъ не на выходъ... на... содержаніе...
   Зданскій обозлился и, по своему обыкновенію, въ злости, заговорилъ размѣренно-спокойнымъ, задирающимъ тономъ:
   -- Мнѣ кажется незрѣлымъ и опрометчивымъ, что ты, на основаніи теоретическихъ и абстрактныхъ соображеній, вывелъ заключеніе о томъ, къ чему именно я способенъ, къ чему нѣтъ. При такихъ выводахъ надо, милый мой, не упускать изъ виду индивидуальность, и тебѣ, какъ доктору, должно-бы было быть извѣстнымъ такое правило. Это первое. Второе, что за голубиное отношеніе къ данному случаю! ехидно подсмѣивался онъ.-- И чѣмъ это содержанство именно разнится отъ другого вида? Только перемѣна ролей; да если и гадко быть на содержаніи, то равно постыдно и содержать. Мое мнѣніе объ этомъ, по крайней мѣрѣ, послѣдовательно: если равноправіе, такъ ужь равноправіе во всемъ, какъ въ хорошемъ, такъ и въ дурномъ.
   Въ разговорѣ произошла короткая пауза.
   -- Потокѣ твоихъ фразъ не переубѣдилъ меня, прервалъ молчаніе Былинскій.-- Выходъ на содержаніе мужчины -- постыденъ; такой-же выходъ женщины можно еще извинять шаткостью ея общественнаго неравноправнаго положенія, хотя и послѣднее явленіе аномально, болѣзненный наростъ.
   -- Равно аномальны оба, и, въ твоемъ извиненіи женскому безсилію, слышится крѣпко привитой взглядъ на женщину, какъ на существо низшее, несвободное. Изъ-подъ ангельскаго домино выглядываетъ хвостикъ чорта. Grattez un peu le Russe et vous trouverez un barbare. Что ни говори, а далеко еще намъ до того, чтобы подслащенныя фразы о свободѣ и равноправности женщинъ перешли въ плоть и кровь; намъ удобнѣе и простительнѣе самимъ закрѣпощать женщинъ въ рабынь,-- это не позоръ нашему брату, а перемѣните-ка роли -- и позоръ обрушивается на твою голову. Да, да, долго намъ еще ждать свободы и равноправности.
   -- Къ несчастію, да, замѣтилъ Былинскій;-- но я прибавлю, что, если свобода женщинъ должна проявляться въ такихъ необузданныхъ формахъ,-- я первый подамъ голосъ противъ нея.
   Лакей откупорилъ бутылку шампанскаго и наполнилъ стаканы искрящейся влагой.
   -- Къ чорту споры! Выпьемъ за женщину будущаго, равноправную и свободную, предложилъ Зданскій товарищу тономъ декламаціи старой каратыгинской школы.
   -- Согласенъ; за женщину свободную въ лучшемъ, но не въ необузданномъ значеніи этого слова, промолвилъ Былинскій, чокаясь стаканомъ.
   -- Опять за прежнее! Пей за свой идеалъ, а я за женщину свободную, какъ свободную вполнѣ, и въ необузданномъ значеніи, гаркнулъ Зданскій и залпомъ осушилъ стаканъ.
   -- А еще замороженная для новаго тоста найдется у тебя, пріятель? обратился онъ къ лакею.
   -- На случай я и другую заготовилъ, сударь, подобострастно отвѣчалъ лакей.
   -- Ты, малый, догадливъ у меня, а я это поощряю.-- И Зданскій далъ лакею зелененькую въ награду за смѣтку.-- Духомъ-же вторую.
   "Экъ соритъ деньгами, и видно, что даровыя", думалъ Былинскій, понемногу хмѣлѣя.
   -- Я больше не ногу пить: голова трещитъ, Михайло Васильевичъ, отказывался онъ отъ вновь налитаго стакана.
   -- Но отъ этого тоста врядъ-ли откажешься: за здоровье женщины-доктора; ты понимаешь, о комъ идетъ рѣчь? подмигнулъ Зданскій.
   -- И отъ этого тоста откажусь. "Не у мѣста онъ здѣсь", подумалъ Былинскій.
   -- Опять сантиментовъ ради? подсмѣялся Зданскій.
   -- Нисколько не ради этого, а просто слабъ еще послѣ болѣзни; голова трещитъ: я и такъ выпилъ довольно.
   -- Да ты не пей много, а одинъ лишній хлебокъ ничего не значитъ.
   -- Пожалуй, неохотно согласился Былинскій я согласился только потому, что товарищъ съ сантиментами попалъ въ вѣрную струну.
   Стаканы снова чокнулись.
   -- Не послать-ли намъ телеграмму на Васильевскій Островъ, что такъ вотъ и такъ, колъ: заштатные пьютъ здоровье доктора и просятъ принять ихъ хотя-бы въ числѣ паціентовъ, затѣмъ подписи. Что, идетъ?
   -- Безъ моей только подписи! Я не поздравляю.
   -- Да иначе соли не будетъ!
   -- Какъ знаешь! Да и что тебѣ за интересъ устраивать такіе пассажи?
   -- Отчего-же и не дать щелчка самолюбію человѣка -- это полезно, не все-же Лизаветѣ Игнатьевнѣ фиміамы курить, да розами усыпать путь; отчего-же и не преподнести иногда и букетецъ изъ чертополоха, замѣтилъ Зданскій.
   -- И ея розы не безъ терній, я думаю: такова общая участь! А твои желанія отомстить ей смахиваютъ на безсильную злобу. Право, я начинаю сомнѣваться въ томъ, что твое ухаживаніе въ N было шуточно. Не поглубже-ли залегло?
   -- Пустяки! я просто въ игривомъ настроеніи духа и у меня является желаніе пошкольничать, хоть это и не по лѣтамъ. Что ни говори, я радъ встрѣчѣ съ тобой, хотя и поспорили мы, за то и поговорили по-душѣ, а это не шутка. Ужь мы сегодня вмѣстѣ скоротаемъ день.
   -- Нѣтъ, я усталъ, направлюсь въ нумера и залягу отдыхать, отказывался Былинскій.
   -- Успѣешь еще отдохнуть въ губерніи, а пока пользуйся благами столичныхъ удовольствій. Былъ за городомъ гдѣ-нибудь?
   -- Нѣтъ еще, съ дѣлами все возился.
   -- Такъ ѣдемъ въ Новую деревню, къ Излеру; тамъ, я тебѣ скажу, такъ шикарно поетъ одна француженка, прелесть! Ѣдемъ безъ отговорокъ!
   -- Усталъ я, Зданскій.
   -- Пустое, ѣдемъ!
   Черезъ полчаса товарищи направлялись къ пристани невскихъ пароходовъ.
   

ГЛАВА VIII.

   Въ квартирѣ Русовыхъ укладыванья, сборы; не долго уже прогостятъ молодые въ Петербургѣ. Хлопоты окончены, порученія выполнены и даже послано письмо Ознобину, извѣщающее о днѣ ихъ выѣзда. Но, такъ-какъ впереди еще дней шесть до разлуки и иного работы съ укладкой, то въ домѣ нѣтъ того тоскливаго настроенія, которое охватываетъ всѣхъ передъ близкимъ разставаньемъ. Только, день это-дня, все позже и позже засиживаются старики за бесѣдой съ дочерью и зятемъ, только чаще и чаще, какъ ребенка, ласкаетъ мать свою дочь.
   Всѣ дни, проведенные Лизой въ Петербургѣ, слились въ представленіи Русовыхъ въ одинъ яркій, веселый и свѣтлый день. Отрадной вереницей проходили эти дни и въ жизни Болеславичей.
   Постепенно знакомился Николай Михайловичъ со внутреннимъ міркомъ жены, которая, отбросивъ передъ нимъ скрытность, передавала свои былыя невзгоды, свои колебанія и поскользыванія,-- выяснила ему основную цѣль, къ которой рѣшилась неуклонно стремиться, которую полюбила не меньше его самого, всей душей, всѣмъ организмомъ.
   -- Я не отступилась-бы отъ нея, еслибы даже ты сталъ мѣшать мнѣ въ моихъ стремленіяхъ; я обошла-бы тебя, сказала какъ-то Лиза мужу.
   -- До этого не дойдетъ, надѣюсь,-- мнѣ дороги и близки твои стремленія, а о путяхъ къ достиженію цѣли можно будетъ доспорить и потолковать. Не станешь-же ты, ради упрямства только, держаться своего мнѣнія, если увидишь, что ной совѣтъ практичнѣе.
   -- Конечно, нѣтъ. И мнѣ во многомъ нужна будетъ твоя помощь, твой совѣтъ. Только цѣль должна остаться та-же, она долго еще будетъ живуча и нова, а различная примѣненія на пути могутъ уклоняться отъ предполагаемаго заранѣе плана, но, то всякомъ случаѣ, и отклоненіе не будетъ слишкомъ велико.
   -- Будемъ стараться, моя дорогая, будемъ стараться!
   Обмѣнъ мыслей, солидарность понятій, горячая любовь, день-ото-дня, устанавливали между Лизой и ея мужемъ болѣе и болѣе тѣсную связь жизни; они обоюдно ощущали вліяніе одинъ за другого и такое полное, вносящее свѣтъ и радость, вызывающее непочатый еще богатый тайникъ силъ къ болѣе широкой жизни.
   Счастливая и своимъ счастьемъ и счастьемъ мужа, Лиза не тотчасъ, но чутко уловила диссонансъ между своей счастливой жизнію и какой-то невзгодой, постигшей ея любимую Танюшу и близко приняла къ сердцу горе дѣвушки. Что у нея было горе, Лиза не сомнѣвалась; наблюдая за ней, она замѣтила, что дѣвушка блѣднѣетъ, худѣетъ, что частенько глаза ея бываютъ заплаканы, что и ходитъ-то она какъ-то уныло и смѣхъ ея при людяхъ, надорванный, и улыбка смахиваетъ на вынужденную. Спросить Танюшу прямо она еще не рѣшалась, изъ боязни разшевелить рану, которую та никому, можетъ быть, и не желала открывать; она надѣялась, что дѣвушка, по старой дружбѣ, подѣлится съ мой го] онъ, если найдетъ это нужнымъ, а помочь ей Лиза сильно желала.
   Да, ка ряду съ счастливой жизнію въ домѣ Русовыхъ, глубоко хоронила свое большое горе Танюша, "недотрога-царевна", какъ ее называли ухаживатели -- лакеи и дворники, "важная фря, какъ ее презирали подруги, недовольныя отчужденіемъ дѣвушки отъ нихъ. Задолго до настоящаго времени совершился такой переломъ въ ея жизни, прежде веселой и живой; давно ужо закупорилась она въ четырехъ стѣнахъ и выходила только, когда со посылали за чѣмъ-нибудь господа.
   -- Совсѣмъ перемѣнилась дѣвушка, говорили между собой Русовы,-- солидная стала, да степенная.
   -- Недотрога-царевна! насмѣшливо замѣчали ей вслѣдъ любезники, получавшіе строгій отпоръ на свои ухаживанья. И лицо Танюши складывалось при этихъ насмѣшкахъ не то въ злое, не то въ горькое выраженіе.
   Скоро годъ, какъ она носить маску, какъ постоянно, изо-дня въ день, ноетъ и щемитъ ея сердце при воспоминаніи или, вѣрнѣе сказать, при непрестанной думѣ о своемъ "большомъ горѣ".
   Особенно тревожно и тяжело жилось ей въ послѣдніе мѣсяцы. Обычное, напущенное спокойствіе, по которому можно-бы было предположить объ отсутствіи всякихъ нравственныхъ треволненій въ жизни дѣвушки, смѣнилось лихорадочной напряженностью. Она то энергично принималась за работу, желая заглушить наплывъ думъ, и дѣло кипѣло у ней въ рукахъ: то апатично относилась къ своимъ обязанностямъ и Аннѣ Александровнѣ приходилось дѣлать ей замѣчанія въ забывчивости, за неисполненіе того или другого приказанія.
   Ожила немного и прояснѣла Танюша въ первые дни по возвращеніи Лизы изъ Америки; надежда на ея помощь и сочувствіе загорѣлись въ душѣ дѣвушки; но не легко ей было передать свое горе и она все откладывала и откладывала исповѣдь, которую считала необходимой для своего облегченія, для выхода изъ тяжелаго положенія, которое нужно было прекратить, во чтобы то ни стало.
   -- Скажу et, какъ Богу, откроюсь и если не найду тутъ помощи и жалости, то хоть руки на себя наложить -- такъ въ пору. Не жизнь это, а мука! говорила себѣ Танюша, окончательно рѣшившись переговорить съ Лизой сегодня, когда стемнѣетъ. Жутко при свѣтѣ-то! И остановившись на такомъ рѣшеніи, она принялась за глаженье, по частенько отставляла утюгъ и горько задумывалась.
   Тоскливое чувство сжало сердце Лизы, когда она, проходя мимо, увидѣла закаменѣвшее, съ остановившимися въ глазахъ слезами, лицо Танюши. Она хотѣла уже войти въ ея комнату приголубить, успокоить и, если можно, помочь дѣвушкѣ; но ее позвалъ на верхъ голосъ мужа.
   -- Что тебѣ нужно, милый? громко спрашивала она, поднимаясь по лѣстницѣ.
   -- Послушай, Лиза, какую новость привезли наши. Угадай, кого встрѣтили они сегодня на Невскомъ?
   -- Право, не знаю, кого-бы, отвѣчала Лиза, занятая другими думами.-- Скажи, кого?
   -- Зданскаго. Онъ обѣщалъ быть здѣсь -- сильно интересовался узнать что-нибудь о тебѣ и удивился случившимся перемѣнамъ.
   -- Пускай-бы не пріѣзжалъ. Со Зданскимъ у меня связаны тяжелыя воспоминанія объ N и мнѣ всегда дѣлается отъ нихъ не по себѣ.
   -- Но вѣдь все миновало и перемѣнилось. Теперь намъ хорошо. Да что это съ тобой; ты, кажется, хандришь?
   -- Не совсѣмъ вѣрно! Замѣтилъ-ли ты, что Танюша сильно груститъ это время, и я сейчасъ застала ее съ такимъ безнадежно-тяжелымъ выраженіемъ на лицѣ, что самой стало какъ-то не по-себѣ.
   -- Не груститъ-ли она при мысли о скорой разлукѣ съ Петербургомъ и твоими, вѣдь привыкла къ нимъ за восемь лѣтъ и, можетъ быть, жалѣетъ теперь о данномъ словѣ переѣхать съ нами въ X. Ты-бы успокоила ее, что она вольна взять слово и назадъ.
   -- Конечно, я скажу ей; только наврядъ-ли это причиной ея грусти; она недавно еще горячо заявляла мнѣ свою радость по поводу отъѣзда изъ Петербурга; надоѣлъ онъ ей, по ея словамъ; а я не замѣчала, чтобы она говорила на-вѣтеръ; тутъ дѣло должно быть посерьезнѣе. Я сейчасъ схожу переговорить съ ней.
   -- Иди скорѣе, успокой ее, если можно, а я примусь за укладку книгъ и инструментовъ, промолвилъ Болеславичъ.

-----

   Лиза застала Танюшу у окна; она стояла, прислонивъ лицо къ стеклу оконной рамы, слеза за слезой, словно нехотя, выкатывалась изъ ея глазъ и она не утирала ихъ, поглощенная нерадостными думами. Слезы дѣвушки -- были слезы, выстраданныя горемъ, которое приходилось ей переиспытывать и прежде и которое усиливалось по мѣрѣ приближенія назначеннаго срока исповѣди.
   Отдавшись теченію своихъ горькихъ думъ, Таня не замѣтила, какъ вошла Лиза и очнулась, только когда та ласково обняла ея шею.. Дѣвушка вздрогнула и быстро отерла слезы.
   -- Да полно, Танюша, таиться! Къ чему вытираете слезы? Неужели думаете, что я не замѣчаю вашего тоскливаго состоянія?
   -- Нѣтъ, Лизавета Игнатьевна, право, ничего; это я такъ съ дуру раплакалась, сама не знаю, къ чему,-- торопливо заболтала дѣвушка, застигнутая врасплохъ.-- Не стоитъ вамъ обо мнѣ тревожиться, право, не стоитъ.
   -- Зачѣмъ такія рѣчи, моя добрая, вы прежде были со мной откровеннѣе!
   "Прежде мнѣ и скрывать-то было нечего", промелькнуло въ головѣ Тани.
   -- Если можно, подѣлитесь и теперь со мной вашей невзгодой. Если вы грустите о скоромъ отъѣздѣ, раздумали ѣхать съ нами и совѣститесь взять назадъ данное слово, то я пришла сказать, что возвращаю вамъ его охотно; не ѣздите, если не хотите,-- отъ этого я не меньше буду любить васъ. Право, оставайтесь!
   Таня молча слушала эти рѣчи и вмѣсто отвѣта отрицательно покачала головой, потомъ закрыла лицо руками и изъ ея груди вырвались глухія рыданія.
   -- Нѣтъ не то, не угадали, промолвила она черезъ нѣсколько минутъ, вскользь взглянувъ на Лизу,-- у меня "большое горе!" Охъ, какое тяжкое! и дѣвушка снова зарыдала.
   Взглядъ Лизы былъ серьезенъ, пытливъ, но она не допрашивала Таню, давъ волю вылиться ея слезамъ. Одно она рѣшила: не выйти отсюда, не узнавъ причины такого сильнаго горя и не отыскавъ способа помочь ему.
   Лиза, подойдя къ двери, заперла ее на ключъ.
   "Я вела тутъ счастливую и довольную жизнь, когда возлѣ меня такое безъисходное горе -- вотъ эгоистка-то! И какъ я тотчасъ-же по пріѣздѣ не замѣтила ничего? Слишкомъ зарадовалась своей удачей, а до другихъ и горя мало!.. А замѣтивъ,-- въ чему я колебалась въ желаніи переговорить съ ней? Изъ боязни шевельнуть рану?.. Нѣтъ, полно, не изъ за того-ли, что отчасти легко отнеслась къ чужому горю, а съ своей болячкой носилась-бя, какъ съ жгучей раной! Эгоистка!" клеймила себя Лиза. "Такъ-то всегда -- къ своей бѣдѣ и ума не приложу, а чужую -- руками разведу. Вѣдь все-равно, пришлось-же теперь первой вызвать на откровенность.*
   Рыданія понемногу утихли.
   -- Согрѣшила я, охъ, какъ тяжко согрѣшила, глухо начала дѣвушка,-- но и настрадалась-то сколько! Цѣлый годъ не прожила, а промучилась, право, такъ. Голубушка моя, Лизавета Игнатьевна, я въ васъ, какъ въ Бога, вѣрю; всю душу открою вамъ, и дѣвушка бросилась цѣловать руки и плечи Лизы.-- Простите меня, помогите мнѣ, выручите изъ бѣды теперь, а я за это весь вѣкъ слугой вашей буду, собакой буду, только спасите, спасите моего... ребен... рыданія снова заглушали слова.
   Трепетъ пробѣжалъ по тѣлу Лизы и тоска сжала ея сердце при послѣднихъ словахъ дѣвушки.
   -- Все, что только возможно, обѣщаю вамъ сдѣлать, Танюша, быстро заговорила Лиза.-- Успокойтесь немного. Вѣрьте, что сдѣлаю все съ радостью и любовью.
   Дѣвушка хотѣла-было броситься ей въ ноги, но Лиза удержала ее, усадила на кровать и сама сѣла возлѣ нея.
   Наступила томительная пауза.
   -- Одну правду скажу я вамъ, только не думайте обо мнѣ очень худо; не развратная я какая-нибудь, не изъ-за денегъ шла я, не изъ корысти какой,-- (слезы снова туманили глаза и прерывали слова,) -- а полюбила я, глупая. Право, не изъ корысти!
   -- Да я и не подумаю ничего другого, Таня, успокойтесь, говорила Лиза, ласково гладя волосы дѣвушки.
   -- А все-таки грѣхъ на моей душѣ, великій грѣхъ, что за пою любовь, да вину неповинныя мучаются. Но не по своей охотѣ, а неволя да тотъ окаянный толкнули ребенка-то въ Воспитательный, и искра злобы и ненависти мелькнула въ глазахъ страдающей матери.-- Будь онъ проклятъ, окаянный, злобно и жестко промолвила дѣвушка.-- Сколько слезъ пролила, сколько муки понатерпѣлась; хоть-бы вполовину отозвалось ему!
   Лиза слушала безмолвно; сердце ея было переполнено живѣйшаго участія въ дѣвушкѣ. Какъ мелки казались ей въ эти минуты ея самолюбивыя неудачи на ряду съ затаенно-трагичнымъ положеніемъ оскорбленной и страдающей женщины-матери. Исторія Любви Тани живо уже представлялась въ ея воображеніи; случай не новый, во рѣдкій, но возмущающій глубоко и шевелящій антипатіи у всякой живой дугой, у всякаго живого человѣка, въ аилахъ котораго пульсируетъ кровь, а по клюквенный морсъ, у котораго не канаты, а нервы тонкіе и воспріимчивые, у котораго сердце и голова отзывчивы на честь и человѣчность.
   "И здѣсь, какъ вездѣ, нужна не разрозненность, а тѣсный оплотъ, только тѣсный общій оплотъ, единство великое, взаимная помощь", мелькало въ умѣ Лизы.
   Молчаніе было продолжительно.
   -- И нѣтъ у меня къ нему любви, ни капельки по осталось, зато ненавижу ужь крѣпко; убить не жалко-бы было такую подлую гадину!
   -- Гдѣ-же и какъ началось ваше знакомство? спросила Лиза.
   -- А видите-ли, вотъ какъ дѣло, было: мы въ это время жили на Пескахъ. Неподалеку отъ нашей квартиры жила швея, что на маменьку вашу иногда работала. Я и бѣгала туда сперва за дѣломъ только, а послѣ -- сдружилась съ ней, такъ въ гости ходила. Славная она такая, тихая да работящая, дѣтей у ней куча, а мужъ старикъ, отставной канцелярскій, пьянчужка! Гостей это къ себѣ назоветъ, такихъ-же канцелярскихъ, да и кутитъ съ ними, пропиваетъ женины заработки. Не мало сокрушались мы съ ней вмѣстѣ. Промежъ этихъ-то гостей и повадился къ нимъ ходить одинъ молодой да красивый такой, изъ писцовъ-же; пилъ-то онъ хоть такъ-же пилъ, да небезобразно и тихимъ такимъ предо мной проставлялся, да ласковымъ. Не мало крѣпилась я въ жизни, пустяками все это считала, а тутъ, видно, и мой чередъ пришелъ; полюбился мнѣ онъ, такъ то-ли крѣпло, что повѣрила я всѣмъ его сладкимъ рѣчамъ. "Жениться, молъ, на тебѣ непремѣнно хочу, какъ только жалованье получу, такъ и свадьбу справимъ!.." -- Чортъ-ли въ ней, въ свадьбѣ-то, мнѣ-бы ребенка только сохранить было, да не пришлось... и дѣвушка грустно поникла головой.
   -- Любились это ни, а время шло; свадьбу-то онъ все откладывалъ, да и я не настаивала, любя. Сколько и тогда ужь я намучалась,-- но барская, а тоже душа во мнѣ и стыдъ есть!-- Такъ вотъ, бывало, и загоришься вся, а руки и ноги затрясутся, какъ заслышу, что баринъ съ барыней между собой обо мнѣ рѣчи ведутъ.
   "-- Смотри, говоритъ Игнатій Семеновичъ,-- чтобы чего худого не вышло съ Татьяной, что-то разохотилась она въ гости ходить. Петербургъ-то бездонная яма, трудно-ли споткнуться молодой дѣвкѣ".-- А Анна Александровна сейчасъ бывало за меня и заступится.
   "-- Что ты, говоритъ, другъ мой,-- она дѣвушка честная и строгая, не пропадетъ; конечно, не весело ей съ нами одной, вотъ она и ходитъ въ гости къ швеѣ, тутъ не подалеку".-- Это-то къ швеѣ-ли?.." А у меня такъ сердце и упадетъ: честная, говоритъ, а вотъ что дѣлаю -- ну, какъ узнаютъ? Никогда не простятъ!
   -- Прошелъ такъ мѣсяцъ, другой -- я и почувствовала себя беременной, говорила Таня, глядя впередъ,-- и страхъ меня взялъ, какъ это я буду скрываться отъ своихъ. А признаться совѣстно; послѣ, думаю, и въ другомъ ни въ чемъ вѣры давать не будутъ. И рѣшилась я пожить до времени у господъ, а потомъ на квартиру уйти. Денегъ у меня мало было, ну и стала я потихоньку вещи свои лишнія продавать: и собрала такъ около тридцати рублей.-- Пойду, думаю-себѣ, къ нему, посовѣтуюсь, какъ быть, да на первое время взаймы попрошу, чтобы ребенка-то отдать кому-нибудь на воспитаніе, а сама буду служить опять, и долгъ выплачу.
   -- Прихожу я какъ-то вечеромъ, а онъ, разфранченный и раздушенный такой, въ гости собирается (на смотрины въ невѣстѣ купчихѣ, какъ я послѣ узнала) и нерадостно такъ встрѣтилъ меня.
   "-- Что тебѣ нужно, говоритъ,-- мнѣ некогда, я, говоритъ, на вечеръ званъ, тороплюсь".-- Ни сказала, что такъ, молъ, и такъ.
   -- "Ну чтожь, говоритъ, не ты первая, не ты послѣдняя".-- Знаю, что не я первая, не я послѣдняя; да какъ съ ребенкомъ-то быть, мнѣ съ нимъ вѣдь жить нельзя на мѣстѣ, а на квартиру перейти -- денегъ не хватитъ.
   "-- Вотъ, говоритъ, глупости, на квартирѣ жить ради пострѣленка всякаго".-- Тутъ у меня все въ душѣ перевернулось отъ его словъ.
   "--Ужь если кто пострѣлы тутъ, такъ выходимъ мы съ тобою, а ребенокъ-то ни въ чемъ неповиненъ", сердито замѣтила я ему.
   А онъ захохоталъ еще этому, да такъ скверно захохоталъ і говоритъ
   "-- Для виновныхъ начальствомъ тюрьмы приготовлены, а для невинныхъ -- Воспитательный домъ".
   "-- Нѣтъ, ужь я туда отдавать на умору-то не согласна".
   "-- А несогласна, такъ и приходить было незачѣмъ, только время отняла задаромъ". Я все крѣпилась еще и говорю ему:
   "-- Да я пришла попросить у тебя денегъ взаймы на первое время, послѣ выслужу и заплачу".
   "-- Стану я, говоритъ, на такія глупости деньги тратить*-- а санъ цѣпочкой съ бирюльками поигрываетъ!-- "Какъ, обозлилась я,-- безбожникъ ты этакой! для своего ребенка тебѣ жаль, а на бездѣлушки-то эти -- не жаль?"
   "-- Это не на свой счетъ купилъ, мнѣ подарокъ сдѣлали", похвалился онъ.
   "-- Денегъ дай!"
   "-- На деньги-то вы падки, да за деньги-то я себѣ и не такую кралю сыщу!"
   У меня языкъ онѣмѣлъ и глазами на него я уставилась, хочу сказать что-нибудь, да не могу. А онъ-то бахвалится:
   "-- Денегъ дай ей для ребенка, да и почемъ мнѣ знать, что это мой, а ни чей другой ребенокъ-то?..* промолвилъ онъ, подсмѣиваясь.-- Я тутъ обезумѣла.
   "-- А это ты вѣрно по себѣ обо всѣхъ судишь, подлецъ!" закричала я и плюнула ему прямо въ лицо.-- "Подлецъ!" еще разъ назвала я его и опрометью кинулась бѣжать.
   -- Возненавидѣла я его тутъ, словно и не любила никогда, проклятаго!-- Черные глаза дѣвушки поматовѣли отъ злобы.-- Простите, что я все такъ прямо говорю вамъ, Лизавета Игнатьевна, словно легче, какъ душу-то очистишь! Только время у васъ по отнимаю-ли? обезпокоилась дѣвушка.
   -- Ну, къ чему вы все это говорите, Танюша; я слушаю васъ охотно и понимаю ваше горе.
   -- Да, ужь такое горе, Лизавета Игнатьевна, какое только разъ въ жизни и испытать можно, больше силъ не хватитъ. Не помню ужь, какъ добѣжала я тогда домой, всю ночь меня и било, и колотило, а къ утру немного поугомонилась, отлегло! И стала я тогда попрежнему служить да таиться и такъ мнѣ бывало жутко подчасъ, что хоть повѣситься, да грѣха боялась. А тутъ и скрываться становилось трудно, и придумала уйти къ знакомой солдаткѣ, мужъ которой служилъ сторожемъ въ Гавани; она соглашалась дать мнѣ квартиру у себя съ тѣмъ, чтобы я помогала ей работать: бѣлье стирала она на господъ. Дай ей Богъ всего добраго! Сапа въ бѣдности жила, а пріютила пеня!
   -- Прихожу я къ Аннѣ Александровнѣ въ сумерки,-- конфузно было лгать-то при свѣтѣ, въ глаза ей совѣстно смотрѣть было -- и говорю: надо мнѣ, барыня, съѣздить къ роднымъ, мать плоха; наказываютъ изъ деревни черезъ знакомую одну, такъ я пачпортъ свой пришла просить у васъ -- только сдѣлайте божескую милость, возьмите "меня опять къ себѣ, какъ вернусь.
   -- "Всегда, говоритъ, съ радостью готова взять тебя, ты честная, хорошая дѣвушка".-- Я инда заплакала отъ этихъ словъ; не стоила я ихъ!-- "Завтра же, говоритъ, поѣзжай, а то мать въ живыхъ, пожалуй, не застанешь, видно предчувствовала ты недоброе, такая скучная все это время ходила!"
   Я промолчала и стала собираться; тяжко такъ было прощаться мнѣ, какъ къ роднымъ привыкла, да и не знала, буду-ли еще жива. На дорогу мнѣ господа подарили десять рублей, спаси ихъ Господи!
   Въ голосѣ дѣвушки зазвучали слезы.
   -- Жила я у солдатки на своихъ харчахъ, а потому деньги скоро подходите къ концу стали и силъ-то все меньше. Лѣтомъ я родила мальчика и долго проболѣла, а ребенокъ здоровенькій былъ и какой славный! изъ тысячи, кажется, узнала-бы его, голубчика,-- замѣточку нашла я на немъ: по окраинамъ уха изъ волосъ точно темная бахромка шла, непремѣнно узнала-бы своего роднаго.-- Изъ глазъ дѣвушки снова потекли непрошенныя слезы.
   Лиза едва сдерживала свое волненіе.
   -- Такимъ матерямъ, какъ я, и дѣти-то не на радость даются, да и имъ, не въ законѣ рожденнымъ, съ малыхъ лѣтъ каторга за чужіе грѣхи. А Богъ говорилъ, что ему всѣ дѣти милы, всѣ дѣти равны; смѣются надъ Богомъ-то!
   Лиза не успокоивала, не утѣшала, не рисовала надеждъ. Много злобы было теперь въ ея сердцѣ, мало было въ немъ вѣра и пламенѣло оно только любовью къ униженнымъ и оскорбленнымъ. На грусть и злобу Танюши отвѣтно зазвучала-бы ея рѣчь, но взволнованное, сочувственное лицо ея и такъ помогло дѣвушкѣ увидѣть, что передъ ней свой человѣкъ, другъ и, если нужно, союзникъ.
   -- За болѣзнь деньги у меня всѣ вышли и еще долгъ хозяйкѣ явился. Продала я остальныя вещи, очутилась въ одномъ только платьѣ, благо тепло, и стала искать работы,-- да съ ребенкомъ-ти кто согласится взять; а у хозяйки оставлять его нельзя было, своихъ шестеро и все малъ-мала меньше, бѣдность тоже большая. Отдать на прокормленіе -- никто меньше четырехъ рублей въ мѣсяцъ не бралъ, да и деньги просятъ впередъ, а у меня въ ту пору четверти копейки не было, а не то что рублей. Хозяйка долгъ требуетъ, мужъ ея грозится съ квартиры согнать. "Самимъ, говоритъ, трудно, а тутъ еще чужіе рты кормить". И правда, тяжело имъ было, не виню!.. Бѣгала я къ швеѣ, да не застала ее; сказали за городъ выѣхала. Къ кону ни обращусь, никто не довѣряетъ: за лоскутницу да обманщицу считали..1
   -- Господи, Господи! сколько насмѣшекъ и обиды перенесла. Всѣмъ пренебрегла, лишь-бы ребенка сохранить, да не пришлось!.. у него поклялась не просить, да и не далъ бы: онъ въ тѣ поры ужь, слыхала я, правилъ свадьбу, да веселился. Хозяйка моя стала мнѣ предлагать снести ребенка въ Воспитательный.-- "Черезъ годъ, говорила, возьмешь назадъ",-- да я и слышать не хотѣла, все на что-то надѣялась.
   -- Зачастую приходилось мнѣ въ тѣ поры голодать, отощала я и ребенокъ хворать началъ,-- сердце у меня изнывало, слушая его крикъ, а помочь нечѣмъ. Къ господамъ своимъ сходить съ просьбой -- и стыдно, и совѣстно... прерывисто говорила дѣвушка.-- Прежде голодала только, а тутъ и съ квартиры сталъ гнать хозяинъ. Ушла я какъ-то поутру съ ребенкомъ, да, срамъ сказать,-- просила у проходящихъ.
   Жалость и негодованіе переполняли душу Лизы.
   -- Чаще не слушали, а то подсмѣивались, да такъ-то-ли обидно. Во весь день пятакъ дала какая-то старуха, а у меня маковой росинки во рту не было, и ребенокъ надсѣдался отъ голода, должно быть.
   Танюша закрыла глаза рукой и немного помолчала. Она словно вторично переживала тяжелыя минуты голода, обидъ и страха за ребенка.
   -- Купила я на двѣ копейки хлѣба, а за три переночевала въ ночлегѣ. Мальчикъ ной надрывался, кричалъ всю ночь и корчи мучили его,-- я думала, что не выживетъ, да въ утру затихъ, только у меня молока не стало совсѣмъ.
   Слезы стояли въ глазахъ Лизы, а на Танюшу нашло спокойствіе не то отчаянія, не то надежды; она, не торопясь, съ перерывами, продолжала разсказъ.
   -- Не помню хорошенько, какъ я до квартиры сторожа добралась и согласилась ребенка въ Воспитательный отправить, обезумѣла, должно быть. Очнулась я только недѣли черезъ двѣ послѣ горячки, у хозяйки въ квартирѣ; спасибо, не вышвырнула. И какъ только я выздоровѣла, не знаю? Доктора не лечили -- вылежалась. Хозяйка ребенка снесла, да мнѣ квитанцію сохранила -- крещеный онъ былъ. Сама мать, такъ меня, пожалѣла; теперь я могу взять его по этой квитанціи назадъ. Выздоровѣла я да сейчасъ на мѣсто къ вашимъ опять и пошла.
   -- Спрашивали, я думаю, что похудѣла, измѣнилась? спросила Лиза.
   -- Какъ-же! "Сказала работы деревенскія изморили съ непривычки,-- повѣрили. За первые мѣсяцы жалованье пошло на уплату долга хозяйкѣ, а потомъ копить стала на то, чтобы ребенка черезъ годъ изъ Воспитательнаго взять -- можно это, такъ въ квитанціи прописано; къ году только непремѣнно и деньги вразъ выплатить за воспитаніе. Цѣлый годъ не жила я, мыкалась только; день-то все объ этомъ думаю, усну -- сны такіе страшные вижу: что у меня будто квитанція пропала. Вскочишь это средь ночи, да ощупаешь: цѣла-ли ладонка-то съ квитанціей. Пуще глаза своего хранила. Послѣ-завтра послѣдній срокъ для выкупа, а у меня денегъ-то всего двадцать пять рублей. Ходила я, справлялась у служащихъ тамъ, такъ говорятъ, не менѣе шестидесяти потребуется, а то и болѣе, если по болѣзни долго въ Петербургѣ пробылъ, а не у питоики. На васъ вся моя надежда! помогите уплатить выкупъ, а я заслужу.
   Таня бросилась цѣловать руки Лизы, лицо которой замѣтно прояснѣло.
   -- Конечно, я согласна заплатить, сколько-бы это ни стоило, и мы возьмемъ ребенка съ собою въ X. Я завтра-же ѣду въ Воспитательный, и Лиза крѣпко поцѣловала обрадованную мать и стала рисовать ей перспективу лучшей жизни вмѣстѣ съ ея дитятей.
   Танюша ожила, заплаканные глаза ея загорѣлись блескомъ радости и надежды.
   -- У меня и прошеніе готово; я за три рубли черезъ швейцара Воспитательнаго дона достала его; нужно, говоритъ, только въ полиціи засвидѣтельствовать, что точно я просительница.
   -- Давайте мнѣ прошеніе и квитанцію; мужъ сходитъ въ полицію и завтра ранымъ-раненько мы поѣдемъ съ вами въ Воспитательный за справками, узнаемъ, гдѣ ребенокъ, и добудемъ его.
   -- Николаю Михайловичу скажете! Да, впрочемъ, что-же я? Отъ него вѣдь нельзя будетъ скрыться.
   -- Онъ не посмѣется вашей невзгодѣ, а скорѣе сочувственно отзовется къ ней.
   -- Когда-бы такъ! А то мужчинамъ все это смѣшки, да шутки.
   Успокоивъ дѣвушку, Лиза унесла бумаги съ собой на верхъ. На пути у ней промелькнула слабая тѣнь сомнѣнія въ удачѣ. "А что, если ребенокъ не выжилъ? Новое горе! Бѣдная Танюша".
   Встревоженное лицо жены заставило Болеславича немедленно разспросить ее, въ чемъ дѣло.
   Вмѣсто отвѣта, Лиза подала ему прошеніе и квитанцію; удивленіе и вопросъ отразились на его лицѣ.
   Лиза вкратцѣ передала ему исторію дѣвушки; во время разсказа щеки молодой, женщины то ярко вспыхивали, то блѣднѣли. Она была вся олицетвореніемъ лихорадочнаго трепета, ея глава то блестѣли гнѣвомъ и вызовомъ, то подергивались туманомъ слезъ; внутренняя борьба, какъ въ зеркалѣ, отражалась въ нихъ.
   -- И это на каждомъ шагу подобныя исторіи, на нихъ ужь и вниманія не обращаютъ, вызывающе говорила Лиза и, увлекшись, далеко ушла въ своемъ негодованіи.
   -- Такъ-то такъ, только дѣло это нужно обсудить спокойнѣе и холоднѣе, началъ Болеславичъ, но Лиза не дала ему окончить.
   -- Спокойнѣе и холоднѣе, когда у тебя вся душа возмущается! Спокойнѣе и холоднѣе отнестись къ. этимъ явленіямъ можетъ только тотъ, кону все безразлично.
   -- Не то, Лиза, обсудить спокойнѣе, не значитъ еще отнестись безразлично; нѣтъ -- только трезвѣе, а полезность трезваго взгляда ты сама признаешь, когда пройдетъ у тебя порывъ страсти. Я далеко не безразлично отношусь къ твоему плану и вполнѣ одобряю его. Я хотѣлъ только показать ошибочность твоего вывода касательно основного мнѣнія. Но я, точно, выбралъ для этого неудобное время, ты сильно взволнована теперь, и мой дальнѣйшій разговоръ можетъ, пожалуй, усилить, но не ослабить волненіе. Мы еще успѣемъ поговорить съ тобой объ этомъ послѣ, говорилъ Болеславичъ, цѣлуя голову жены.
   Въ первый разъ Лиза холодно приняла его ласку. Ей было горько, тяжело за безправную, безотрадную женскую долю и ко всему этому показалось ей, что мужъ мало сочувственно отнесся къ данному дѣлу и что, пожалуй, во многихъ случаяхъ придется ей стоять опять-таки особнякомъ.
   Натянуто прошелъ обѣдъ, несмотря на стараніе Русовыхъ оживить его разсказами о своихъ встрѣчахъ въ городѣ со Зданскимъ и другими знакомыми.
   Послѣ обѣда Лиза тотчасъ-хе ушла къ Танюшѣ, окончательно переговорить насчетъ предполагаемаго дѣла. Надежда и радость дѣвушки благотворно повліяли на взволнованное воображеніе Лизы и она, развеселившаяся, пошла къ мужу просить его съѣздить въ кварталъ.
   -- Я это сдѣлалъ уже и по пути нанялъ на завтра извощика къ 9 часамъ, чтобы не было никакой остановки.
   Теплое чувство любви и благодарности къ мужу шевельнулось въ Лизѣ и подъ вліяніемъ его она крѣпко пожала Болеславичу руку и промолвила:
   -- Спасибо, хорошій!..
   "Вотъ онъ какой, подумала она, а я сомнѣвалась въ его помощи и участіи; у него всегда мало словъ, а больше дѣла. Какая-же я скверная, вспыльчивая, злючка", корила себя молодая женщина.

-----

   На слѣдующее утро Лиза съ Танюшей отправились въ Воспитательный донъ; служитель указалъ имъ входъ на половину незаконнорожденныхъ.
   Напряженное нравственное состояніе дѣвушки отразилось и физически -- у ней подкашивались ноги и сердце билось такъ томительно-учащенно, что она должна была присѣсть въ коридорѣ на одной изъ лавокъ, гдѣ расположились двѣ, три женщины, принесшія дѣтей и ожидавшія очереди сдачи, да крестьянка, желанная наняться въ кормилицы.
   Лиза пошла въ контору, а Танюша осталась ждать ее въ коридорѣ.
   -- Вотъ такъ-то и моего ребенка приносили сюда, безжалостно отдавали его чужіе люди! думала Таня, слушая переговоры женщинъ, что онѣ принесли чужихъ ребятъ.
   Одна изъ нихъ усердно жевала кусокъ булки и, завернувъ его въ тряпку, совала въ ротъ раскричавшемуся ребенку; тотъ не унимался.
   -- Ты-бы покачала его, сердечнаго, а то, видишь, какъ надрывается, замѣтила одна изъ женщинъ той, которая напрасно ублажала ребенка соской.
   -- Укачаешь! блажной такой, прости Господи!
   И женщина принялась неистово качать блажного, на котораго укачиванія произвели дѣйствіе совершенно обратное успокоенію.
   -- Сосочки-то, сосочки дай ему, можетъ съ голоду? посовѣтовала другая.
   -- Извѣстно, съ голоду заходится; а соску вонъ изо рта выбрасываетъ; двухнедѣльный, а тоже вкусъ знаетъ, къ груди привыкъ! сердито говорила укачивающая, наскучивъ крикомъ ребенка.
   -- Дай, имъ, я его покормлю грудью, авось не убудетъ! охотно предложила свои услуги крестьянка и успокоила ребенка.
   -- Добрая душа! промелькнуло въ умѣ всѣхъ, кромѣ Танюши, которая словно закаменѣла, сосредоточась на одной мысли: "я, можетъ быть, скоро увижу своего ребенка".
   Ея пульсъ показывалъ то сильное возбужденіе надежды, то полный упадокъ силъ, утомленіе ожиданія. Не жила, а горѣла она отъ наплыва, то страха, то надежды, то чувства пустоты.

-----

   -- Прошеніе написано не по формѣ, объявилъ Лизѣ, вставшія ей на встрѣчу чиновникъ, просмотрѣвъ прошеніе.-- Не угодно-ли вамъ будетъ попросить написать другое кого-нибудь изъ нашихъ писцовъ.
   Говорившій представлялъ собою типъ истаго петербургскаго чиновника, съ тщательно-выбритымъ подбородкомъ и усами, такъ тщательно, что кажется, будто-бы никогда растительность и не украшала его лица, съ тускло-солиднымъ взглядомъ, сдержанной улыбкой, съ ровнымъ, внушительнымъ голосомъ.
   -- Какого-же рода отступленіе сдѣлано отъ формы, можетъ быть, самое ничтожное, и потому я просила-бы васъ не затягивать, если возможно, дѣла.
   -- Отступленіе, сударыня, если хотите, и ничтожное, но всеже отступленіе; въ вашемъ прошеніи есть излишнія подробности, которыя не ведутъ къ дѣлу.
   -- И изъ-за которыхъ можетъ быть остановка? не такъ-ли?
   -- Именно, хоть небольшая, всего на одинъ день, если вы не успѣете сегодня-же засвидѣтельствовать въ полиціи новое прошеніе. Это сущая бездѣлица, сударыня, одинъ день.
   -- Для матери ребенка тяжелъ и одинъ день отсрочки, возразила Лиза.
   -- Можетъ быть, можетъ бытъ. Только отступленія отъ формы намъ не разрѣшены. Къ тому-же позвольте узнать, будетъ-ли мать въ состояніи выплатить издержки, понесенныя Воспитательнымъ домомъ втеченіи года, тотчасъ-же по объявленіи ей ихъ? Разсрочка платежа намъ не разрѣшена.
   -- Да, она будетъ въ состояніи уплатить требуемыя деньги сполна, отвѣчала Лиза.
   "Да не ты-ли, полно, сама мать и есть?" говорилъ взглядъ чиновника, проницательно-ехидно устремленный на женщину.
   -- Нельзя-ли пока справиться у васъ по этой квитанціи, живъ-ли означенный ребенокъ и гдѣ находится? просила Лиза.
   -- Сегодня невозможно сударыня, такъ-какъ подобныя справки мы можемъ дѣлать только для того лица, которое желаетъ взять ребенка, то-есть для самой матери. Справки постороннимъ лицамъ воспрещены уставомъ. Потрудитесь завтра съ прошеніемъ прислать самое мать.
   -- Мать ребенка дожидается здѣсь въ коридорѣ и я могу тотчасъ позвать ее въ гакомъ случаѣ.
   -- Какъ вамъ будетъ угодно, безстрастно процѣдилъ чиновникъ.
   Блѣдная и трепещущая, какъ преступница, стояла Танюша вередъ человѣкомъ, который съ минуты на минуту могъ вынести ей либо тяжелый приговоръ, либо радостную вѣсть. Минуты, которыя онъ употребилъ на наведеніе справки, показались ей за вѣчность. Немало волновалась и Лиза.
   Глаза дѣвушки такъ и впились въ лицо чиновника, несшаго съ собою толстую шнуровую книгу: она хотѣла прочитать на немъ, какого рода извѣстіе сообщитъ онъ ей сейчасъ. Но мудрено было прочитать что-нибудь на сухомъ, мраморномъ лицѣ блюстителя закона.
   -- Вы грамотная, матушка? обратился онъ къ Танѣ.
   Та отвѣчала утвердительно.
   Чиновникъ раскрылъ передъ ней заложенную страницу и указалъ, гдѣ слѣдуетъ читать.
   -- Я не могу прочесть: у меня буквы прыгаютъ передъ глазами; прочитайте, баринъ, ужь, пожалуйста, вы сами.
   -- Извольте: "Андрей Ермолаевъ, родился въ іюнѣ 18... отданъ былъ въ новгородскую губернію боровичскаго уѣзда, въ деревню Н., гдѣ и умеръ въ октябрѣ того-же года" -- отчетливо и спокойно прочиталъ чиновникъ, какъ будто-бы читалъ рапортъ такого-то за No такимъ-то съ извѣщеніемъ о благополучномъ прибытіи туда-то.
   Выслушавъ приговоръ, Танюша дико вскрикнула и повалилась на полъ.
   Долго хлопотала Лиза около дѣвушки, лежавшей въ глубокомъ обморокѣ.
   Это не былъ обморокъ изнѣженной нервной барыни, падающей оттого, что у такой-то ея подруги лучшій костюмъ,-- это былъ обморокъ, вымученный невыносимымъ, напряженнымъ нравственнымъ страданіемъ. Дикій крикъ не былъ капризнымъ взрывомъ истерики, а крикомъ утопающаго человѣка, у котораго порвали спасительную нитку, привязывавшую его къ берегу.
   Нелегки такія минуты! Не найдешь для нихъ слова утѣшенія, а если и скажешь, такъ непремѣнно какую-нибудь банальность.
   -- Что я сдѣлала! что я сдѣлала! корила себя Танюша по дорогѣ къ дому. Ребенка уморила! Ужь если умирать, такъ лучше померъ-бы при мнѣ! легче-бы, кажется, было.
   И дѣвушка то заливалась горючими слезами, то смолкала, безсмысленно устремляя взглядъ впередъ.
   -- Еще тяжело было-бы вамъ, Танюша, еслибъ умеръ при васъ. Теперь хоть привычки къ нему не было, оказала Лиза и тотчасъ-же сочувствовала, что говоритъ общія фразы, что лучше было-бы ужь молчать.
   -- Привычки не было, да любовь была. Вы же знаете еще, что какъ родился только ребенокъ, ужь онъ матери милъ и дорогъ становится, Лизавета Игнатьевна.
   Устами дѣвушки говорило прочувствованное. И Лиза сознала правду и силу возраженія.
   

ГЛАВА IX.

   X. городокъ -- Петербурга утолокъ: такая поговорка составилась его обывателями, и хотя это сравненіе отчасти преувеличено, тѣмъ не менѣе X. очень большой городъ съ довольно правильными улицами, чистенькій, красивый при дневномъ освѣщеніи, но вечеромъ какой-то сонный, мрачный, рѣденько и тускло освѣщаемый плохими фонарями, которыхъ нельзя сравнить даже съ пресловутымъ шандоровскимъ освѣщеніемъ Выборгской стороны. Бѣденъ X. на счетъ свѣта, да и водой необилевъ, хотя въ очень немногихъ верстахъ отъ города течетъ большая, чудная рѣка, но на нее х -- цы только любуются издали и облизываются -- близокъ локоть да не укусишь.
   -- А хорошо-бы, Семенъ Семеновичъ, кабы да эту матушку, бурливую рѣку къ городу-бы подвести, а? замѣчаетъ иногда какой-нибудь купчикъ, апетитно покушивая стерляжью уху и благодушно любуясь красавицей-рѣкой съ трактирнаго балкона на пристани.-- Вотъ, говорятъ, водопроводы...
   -- Хе, хе, хе! Водопроводы, это старенькая пѣсня, подсмѣивается пріятель,-- до нихъ-то мы съ вами и не доживемъ, развѣ дѣтки дождутся. У насъ все любятъ дѣлать, не спѣша, обстоятельно: сидѣли молъ безъ воды, такъ и еще насидитесь. Водопроводы! Ждите имъ!
   И точно долгонько выжидаетъ городъ устройства водопроводовъ -- терпѣливый городъ!
   X. городъ древній, съ кой-какими остатками старины, богатый, торговый, съ высшими, средними и всякими другими учебными заведеніями -- и по всему этому надобно-бы ожидать, что общественная жизнь кипитъ въ немъ сильно и живо, но нѣтъ -- здѣсь найдется и академія, и университетъ и множество другихъ заведеній, и богатство, и торговля,-- а общественной жизни и не ищите, точно также какъ и во всѣхъ нашихъ губернскихъ городахъ; тутъ тѣ-же кружки и партіи, та-же холодность къ общественнымъ интересамъ, полная сословная рознь.
   Дворянское собраніе представляетъ собою что-то вполнѣ обособленное; купеческій клубъ -- космополитичнѣе, но и въ немъ не видно сліянія. Кружковъ безчисленное множество: губернаторскій или, точнѣе, губернаторши съ вереницей прихвостней, лѣзущихъ въ аристократію; кружки мировыхъ, земцевъ, военной аристократіи, университетскій, купеческій, нѣмецкій и въ каждомъ еще дробленія на безконечно-малые съ своими узкими, мелочными интересами.
   Окружного суда еще нѣтъ, но открытіе его ожидается съ нетерпѣніемъ; многіе надѣятся, что онъ послужитъ къ сліянію, внесетъ новую живую струю въ стоячую губернскую жизнь. Да... Ждите -- сословная и кружковая рознь слишкомъ глубоко укоренилась въ X.
   Еслибы мы вздумали заняться физіологіей х -- скаго общества, то вскорѣ пришли-бы къ заключенію, что изучать его физіологію нѣтъ никакой возможности по той причинѣ, что общество не представляетъ собою цѣльнаго организма, а сшито изъ какихъ-то кусковъ и частей, неподходящихъ и невяжущихся другъ съ другомъ..
   Какъ было-бы мудрено изучать анатомію и физіологію человѣка по ослиной головѣ, человѣческому сердцу, медвѣжьей лапѣ, волчьимъ зубамъ, свиному уху и такъ далѣе,-- также мудрено сгрупировать въ одинъ цѣльный организмъ до безконечности дробящіеся кружки, въ которыхъ нѣтъ общественной жизни. Трудъ отыскать связующее звено намъ не подъ силу: пусть попытаются другіе, а мы займемся кружковою жизнію, кружковыми интересами и не по неимѣнію охоты, а по безсилію къ сгрупировкѣ. И радъ-бы въ рай да грѣхи не пускаютъ.
   Въ окрестностяхъ X. Живописно раскинуты монастыри, рощи, фермы, дачи, фабрики, заводы. Большее число ихъ построено по берегу озера "Плаунника", которое и снабжаетъ жителей своей далеко не чистой водою; не вкусна вода, да, благо, близка, подъ руками. Красиво изгибаясь на нѣсколько верстъ тянется "Плаунникъ", обросшій по берегу роскошными кустами, за которыми, среди березника, тальника и клена, стыдливо прячутся дачки и. гордо выглядываютъ трубы заводовъ; позади ихъ разлеглись десятины пашенъ, поля,-- еще подальше мѣстныя саванны съ яркшиг цвѣтами, густой сосновый боръ, и все это пространство, словно какъ цѣпью, замкнуто невысокой горной грядой.
   Населеніе по берегу по преимуществу фабричное. Въ средѣ фабрикантовъ солидарность только въ одномъ -- это въ стремленіи нажить барыши и въ эксплуатаціи силъ; всѣ остальные интересы вполнѣ обособленные и опять-таки кружковые, какъ и въ городѣ.
   Самая большая бумагопрядильная фабрика, со множествомъ службъ и строеній, съ красивымъ домомъ, въ которомъ проживаетъ самъ хозяинъ, со вновь построенной, но еще неоткрытой больницей, принадлежитъ купцу Ознобину.
   Хозяинъ -- человѣкъ молодой, университетски-образованный, съ размашистой русской душей, съ благими намѣреніями, за которыя косятся на него сотоварищи-фабриканты и за глаза ругаютъ его нигилистомъ, новаторомъ. Хозяйка -- бывшая институтка, высокая, стройная, несмотря на начинавшуюся полноту, съ антично-правильнымъ профилемъ и съ великолѣпными голубыми глазами, почти всегда подернутыми томной, мягкой нѣгой,-- красавица да и только.
   Названіе красавицы упрочилось за Марьей Павловной еще въ институтѣ, гдѣ ее баловали и ласкали втеченіи всѣхъ шести лѣтъ. Хорошенькому личику прощалось многое,-- и малое развитіе, и лѣнь, и капризы; нѣкоторыя воспитанницы ухаживали за ней, какъ за царицей -- она не знала, что значитъ самой убрать или сдѣлать что-нибудь: съ вечера ей завивали локоны, но утру_ устраивали граціозныя прически и одѣвали; за нее другія писали сочиненія, переписывали тетради, шили, вышивали и держали ее, какъ хорошенькую модель, какъ пчелку-царицу, которой оставалось только проглатывать пережеванную пищу. Къ ея хорошенькому личику очень шла пунсовая кокарда: Машѣ, помогали держаться ее; боязнь потерять красивую отличку была единственнымъ темнымъ пятномъ въ ея безоблачной жизни.
   Машеньку баловали и холили; ее-же, какъ красивую картинку, выставляли въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ ея партіи нужна была выставка. Институтки вѣдь тоже дѣлились на партіи: такъ были партіи -- студентовъ, военныхъ, профессоровъ, любимой классной дамы, учителей и такъ далѣе. Эти кружки воспитанницъ нерѣдко враждовали между собой. Машенька числилась въ партіи студентовъ, къ которой принадлежали ея баловницы-подруги, и была очень полезнымъ членомъ своего кружка. Такъ, напримѣръ, въ случаѣ переговоровъ между институтками и "обожаемыми" студентами съ завѣтной эстрады, за которой лежалъ глубокій и широкій оврагъ, отдѣлявшій институтскій садъ отъ мѣста публичнаго гулянья,-- красавицу выставляли впередъ.
   -- Ты, Машенька, хорошенькая, но дурочка,-- шутливо говорила ей подруга-коноводъ, съ убійственно некрасивымъ лицомъ, но бойкая и остроумная:-- такъ ты становись впередъ и только ротъ раскрывай, а я буду за тебя говорить умныя фразы.
   И Машенька соглашалась.
   Красивой и избалованной дѣвушкѣ пришлось послѣ выпуска очутиться въ глуши и при незатѣйливой обстановкѣ, по причинѣ бѣдности семьи. Любовь къ Ознобину, случайно встрѣченному ею на семейномъ вечерѣ у знакомыхъ, и его взаимность ввели ее въ ту сферу роскоши и баловства, къ которой готовила институтская жизнь.

------

   Іюльское утро. На крытой террасѣ ознобинскаго дома со спущенными маркизами, за накрытымъ столомъ, съ закусками на англійскій манеръ и съ кипятимъ самоваромъ, сидитъ хозяйка въ бѣломъ кисейномъ нарядѣ и, лѣниво прихлебывая чай, такъ-же лѣниво поглядываетъ на дорожку сада, по которой кормилица катаетъ въ колясочкѣ ребенка.
   -- Мамка, позвала Озцобина,-- вези-ка Машу сюда: мы еще съ ней сегодня не здоровались; да позови барина чай пить,-- скорѣе'
   -- Ужь мы его съ Машенькой напоили чаемъ въ семь часовъ утра, говорила кормилица, подавая ребенка: -- раненько нонче поднялся баринъ: все въ новомъ домѣ устраивалъ. Сегодня, сливъ, можетъ быть, Николай Михайловичъ съ женой пріѣдутъ; такъ они съ рабочими все утро тамъ возились, а теперь на лясипедѣ катится. Мы съ Машенькой поглядѣли, поглядѣли, да и уѣхали въ садъ.
   -- Не понимаю, что за неволя ему самому возиться съ установкой.
   -- Вотъ, поди-жь ты! стало быть охота. Какъ есть, все утро съ шести часовъ протрудился.
   -- А ты все-таки позови его: можетъ быть, захочетъ закусить чего-нибудь.
   -- Извѣстное дѣло, проголодался теперь,-- захочетъ, утверждала. мамка:-- да вы сами-бы посмотрѣли, какъ катается-то нонѣ баринъ. Ужь больно ловко.
   -- Не хочется по жарѣ идти, да и съ мѣста лѣнь встать, отозвалась Ознобина и принялась шаловливо заигрывать съ черноглазой Машей.
   Кормилица ушла.
   Маша разыгралась: она то схватывала носъ матери своими цѣпкими ручками, то теребила ея волосы, дергала, серьги, нахлопывала щеки и вообще -- вполнѣ безцеремоно обращалась съ головкой хорошенькой мамы. Прическа была совсѣмъ растрепана, когда вернулась мамка съ сообщеніемъ, что баринъ сейчасъ придутъ.
   -- Ахъ ты озорница эдакая, шутя корила Машу кормилица,-- маму-то всю истрепала, вотъ я те возьму сейчасъ.
   Дѣвочка со смѣхомъ и крикомъ прятала на груди матери свое плутоватое личико.
   -- Ужо папа приметъ, что онъ намъ скажетъ, а?
   -- Да скоро-ли онъ?
   -- Телеграмму получилъ отъ Николая Михайловича; такъ стало быть, говоритъ, мнѣ нужно распорядиться. Сейчасъ, скакалъ, приду.
   Недовольная мина появилась на лицѣ Марьи Павловны.
   Минутъ черезъ десять явился и Ознобинъ въ измятой коломянковой блузѣ и широкополой соломенной шляпѣ, изъ-подъ которой выглянуло его загорѣлое лицо съ выраженіемъ пріятной усталости и оживленія. Онъ ласково поздоровался съ женой и переманилъ къ себѣ дочь, которая также безцеремонно принялась теребить его бороду, какъ волосы мамы.
   -- Ты весь въ дегтю, Костя, брезгливо замѣтила Марья Павловна мужу:-- все платьице Машѣ испачкаешь.
   -- Гдѣ деготь? на блузѣ? это не деготь, а коломазь -- я подмазывалъ колеса велосипеда. А платье Машуку испачкаю,-- такъ мамка на чистенькое перемѣнитъ -- велико горе! весело отвѣтилъ Ознобинъ и принялся подкидывать дѣвочку, которая звонко хохотала и вскрикивала.
   -- Да полно, ты ее совсѣмъ измучишь, вступилась мать,-- отдай мамкѣ. Хочешь чаю?
   -- Конечно, хочу; только погоди немного наливать его,-- я позавтракаю прежде. Мамка, возьмите Машу, а то она мнѣ всю бороду вытеребитъ, проказница.
   Не безъ плача разсталась дѣвочка съ отцомъ, который охотно принялся за съѣстное.
   -- Вотъ аппетитъ-то разыгрался промолвилъ онъ, оканчивая вторую котлетку и искоса взглядывая на надутое лицо жены.
   -- Еще-бы не захотѣть ѣсть, когда все утро, говорятъ, провозился съ установкой больничной мебели. Точно не могъ поручить этого дѣла артельщику, замѣтила Марья Павловна.
   -- Конечно, могъ, да не хотѣлъ, во-первыхъ потому, что могли-бы перепутать мои распоряженія, и пришлось-бы перестанавливать вторично; слѣдовательно -- лишняя работа; во-вторыхъ, эта возня доставила мнѣ большое удовольствіе. Теперь все уставлено, кромѣ шкафа для инструментовъ и аппаратовъ, да и тотъ должны прислать часа черезъ два.
   -- Къ чему такъ торопиться?
   -- Да вѣдь до открытія больницы осталось менѣе недѣли; къ тому-же я -- передавала тебѣ мамка?-- получилъ отъ Болеславича телеграмму, извѣщающую, что они будутъ сюда сегодня къ шести часамъ вечера. Я распорядился уже выслать за ними экипажъ и очень доволенъ, что въ больницѣ и въ домѣ все готово къ ихъ пріѣзду.
   -- Зато сколько возни и трудовъ тебѣ было: я ни за чтобы не согласилась на такія хлопоты.
   -- Да ты любишь вѣдь, чтобъ все было хорошее да готовенькое. Вотъ сходимъ теперь вмѣстѣ въ больницу посмотрѣть на устроенное, предложилъ Ознобинъ женѣ.
   -- Прогуляться по солнцу, merci!.. Я и здѣсь изнемогаю отъ духоты.
   -- Удивляюсь, какъ такое чудное утро можетъ дѣйствовать на тебя утомляюще, Маша. Ты совсѣмъ разлѣнилась ходить.
   -- Ну, и прекрасно! оставь меня: я не люблю нотацій, отвѣтила Марья Павловна тономъ избалованнаго ребенка.
   -- Ты не любишь слушать нотацій, а я не охотникъ читать ихъ; мнѣ просто хотѣлось не одному пройтись въ домъ, похвастаться передъ кѣмъ-нибудь своей распорядительностью.
   -- Передо мной-то ужь нечѣмъ хвастаться: я вовсе не симпатизирую твоимъ затѣямъ; по моему мнѣнію, это только лишняя трата денегъ
   -- Ну, это ужь мое дѣло, серьезно замѣтилъ Ознобинъ.-- Мои затѣи не заставятъ тебя терпѣть недостатка: не безпокойся.
   -- Это еще неизвѣстно, задорно усумнилась Марья Павловна.
   Ознобинъ закусилъ губу; онъ едва удержался, чтобы не сказать женѣ что-нибудь очень рѣзкое. Его взволновали ея сегодняшнія выходки, хотя и прежде случались подобныя, хотя давно уже убѣдился онъ, что между нимъ и женою нѣтъ сходства убѣжденій, нѣтъ общности интересовъ и симпатій. Прежде это открытіе ошибки было причиной его долгихъ, мучительныхъ думъ,-- но съ чѣмъ постепенно не сживается человѣкъ? Ему досадно было также на себя, что, подъ вліяніемъ хорошаго настроенія, онъ обратился къ женѣ за участіемъ и похвалой.
   Ознобинъ сдержалъ свою досаду, но расположеніе духа Марьи Павловны не прояснѣло; она сидѣла, надувшись, и соображала, за что бы еще придраться ей къ мужу.
   -- Ты выслалъ на пристань коляску? спросила она мужа.
   Тотъ утвердительно кивнулъ головой.
   -- Въ ней запряжены вороныя?
   -- Нѣтъ, сѣрыя: вѣдь ты знаешь, что только онѣ и годятся для упряжки въ коляску, спокойно отвѣчалъ Ознобинъ.
   Марью Павловну раздражило спокойствіе мужа, и она искоса ехидно взглядывала на его лицо, молчаливое и серьезное, полуотвернувшееся отъ нея и углубленное въ газету.
   -- Господи, какое наказаніе, промолвила она капризнымъ тономъ, на который" Ознобинъ не повернулъ даже головы.
   Это еще больше разозлило ее.
   -- По крайней мѣрѣ, скажи мнѣ, пожалуйста, скоро-ли вернется коляска. Это ни на что не похоже; ты мнѣ все дѣлаешь на зло, на смѣхъ, кипятилась Марья Павловна.
   Онъ недоумѣвающе взглянулъ въ ея лицо.
   -- Я тебѣ дѣлаю на зло! что съ тобою? ты мнѣ только мѣшаешь читать съ своими придирками. Вѣдь я еще раньше сказалъ тебѣ, что Болеславичи пріѣдутъ къ шести часамъ вечера: къ чему-же повтореніе вопроса? Да и на что тебѣ понадобились именно сѣрыя; если ты хочешь куда-нибудь ѣхать, то фаэтонъ и пара вороныхъ къ твоимъ услугамъ.
   -- Ты очень хорошо знаешь, что я всегда охотнѣе ѣзжу на сѣрыхъ, и лишаешь меня ихъ, богъ-знаетъ, для кого и для чего.
   -- Капризы! И что за необходимость тебѣ ѣхать непремѣнно теперь.
   -- Сегодня прогулка въ Заворовѣ, и я хочу купить себѣ къ этому катанью шляпку.
   -- Сегодня катанье! да развѣ ты забыла, что обѣщала мнѣ встрѣтить Болеславичей у нихъ въ домѣ? Мнѣ кажется, что одинъ разъ можно было-бы и отказаться отъ прогулки, чтобы оказать ласковый пріемъ друзьямъ, тѣмъ болѣе, что я писалъ о нашемъ планѣ Николаю Михайловичу.
   -- Напрасно писалъ: я раздумала идти къ нимъ первая.
   -- Это почему-же, позволь спросить? удивился Ознобинъ.
   -- А потому; что я нахожу это излишнимъ! И такъ мы сдѣлали имъ слишкомъ много одолженія, съ важностью процѣдила Марья Павловна.
   -- Мы сдѣлали имъ одолженіе! Да чѣмъ-же? Ужь не тѣмъ-ли, что выслали за ними экипажъ? захохоталъ Константинъ Сергѣевичъ.
   -- Что-жъ тутъ смѣшного? и это одолженіе, и квартира, и такое большое жалованье,-- пускай-бы поискала мѣста съ своимъ докторствомъ.
   -- Это наконецъ становится забавнымъ. Такъ ты думаешь, что г-жа Болеславичъ пропала-бы безъ насъ съ тобою, подсмѣивался Ознобинъ, прихлебывая чай.
   -- Я ничего не думаю, разсердилась молодая женщина.
   -- Это правда! а если-бы подумала, такъ не сказала-бы подобной чуши. Ужь если кто кому обязанъ, такъ скорѣе мы Болеславичу.
   -- Не понимаю, чѣмъ это! усмѣхнулась въ свою очередь Ознобина.
   -- И не поймешь, конечно, потому-что это нравственное обязательство. Продолжатъ объ этомъ споръ я не хочу, потому-что тебя не разубѣдить и потому-что мнѣ нужно еще съѣздить въ городъ и зайти въ больницу, а теперь ужь двѣнадцать часовъ.
   -- Кормилица, велите-ка запрягать мнѣ въ бѣговыя дрожки, закричалъ хозяинъ вслѣдъ гулявшей мамкѣ, которая немедленно отправилась передать его приказаніе.
   -- Такъ ты окончательно порѣшила не идти вечеромъ въ Болеславмчамъ? мнѣ это нужно знать.
   -- Зачѣмъ это тебѣ? Чтобы извиниться за меня? Я вовсе не желаю унижаться передъ ними и не хочу заискивать дружбы у всякой, у всѣхъ...
   -- У кого это у всякой, у всѣхъ?
   -- У всякой служащей, точно у ровной..
   -- А, ты хотѣла-бы учредить вассальныя отношенія!.. Неровня! Да точно она тебѣ неровня! только почему? Потому, что она стоитъ неизмѣримо выше тебя и умомъ, и образованіемъ, и честностью взглядовъ и убѣжденій, горячился Ознобинъ.-- И, конечно, ей не придется склониться передъ твоимъ авторитетомъ.
   Марья Павловна была обезкуражена словами мужа, который, вставъ изъ-за стола, направился въ двери въ домъ.
   -- Вотъ такъ-то всегда мнѣ приходится выслушивать обиды изъ-за всякой... изъ-за всякой дряни, захныкала Ознобила вслѣдъ мужу.
   Онъ не повернулся на плачъ.

-----

   Часовъ въ шесть вечера но дорогѣ къ фабрикѣ катила коляска съ тремя путешественниками.
   "Что дастъ намъ, чего потребуетъ отъ насъ предстоящая жизнь?" вотъ приблизительно какіе вопросы съ безчисленными варіяціями шевелились въ мозгу супруговъ.
   Свѣтлое чувство свободы, радости любви примѣшивались къ размышленіямъ Лизы о предстоящей ей жизни, при новой обстановкѣ, съ новыми обязанностями и незнакомыми людьми.
   Ей было отрадно сознавать, что близко время, когда придется трудиться самостоятельно, осязательно-полезно, и она чувствовала себя сильной и бодрой къ дѣлу, любовь къ которому созрѣла въ ней такъ неуловимо, такъ постепенно, какъ ночь переходитъ въ разсвѣтъ" Охватывавшія воспоминанія пережитаго, передуманнаго и прочувствованнаго стушевывались передъ заглядываніями впередъ, и если при этомъ заглядываніи ей чаще рисовались борьба, тревоги и трудъ, она охотно бросала вызовъ судьбѣ и твердо рѣшала, что колючки и тормазы не покачнутъ ея стремленій. Любовь къ мужу не отмежевала въ ея сердцѣ и головѣ только ограниченный уголокъ для любимаго дѣла; оно царило въ ней попрежнему. И Болеславичъ не ревновалъ ее къ дѣлу, какъ многіе влюбленные, въ ревности которыхъ проскальзываетъ стремленіе закрѣпостить любимую женщину, заставить ее думать ихъ думами, желать ихъ желаніями. Онъ любилъ въ Лизѣ женщину и глубоко уважалъ въ ней существо свободное, оригинально-мыслящее, умѣющее шагать твердо, поступать здраво и безъ чужой помощи. Онъ не признавалъ того, что мужчина любитъ въ женщинѣ слабость,-- его потянуло къ ней здоровое влеченіе, его привязала къ ней общность понятій, и все это. вмѣстѣ взятое, проявилось горячею любовью.
   Какъ радовала его эта взаимная любовь, какъ при ней все стало казаться ему легче и доступнѣе, какъ веселила его перспектива жизни съ Лизой, какими безпредѣльно-ласковыми глазами взглядывалъ онъ на свою молчаливую, во время дороги, жену. Онъ понималъ причину ея молчанія; эта-же причина воздерживала и его весело болтать съ нею (а говорить сегодня онъ могъ только весело) или взять ея руку и поцѣловать, какъ этого хотѣлось ему. Онъ уважалъ эту причину.
   Передъ ними сидѣла Танюша, еще недавно пережившая столько муки, страданія; нужно было пощадить ее, не растравлять наболѣвшей раны видомъ счастья и довольства. Она и такъ глядѣла темнѣе мрачной ночи, чувствовала себя одинокой, несчастной.
   -- Сегодня, завтра, послѣ завтра, все одно и тоже. Смысла нѣтъ жить только для себя самой, ни на что не надѣяться, пережить смерть самого дорогого существа,-- вотъ смыслъ думъ дѣвушки, сосредоточенно, спокойно и равнодушно относившейся ко всѣмъ и всему, встрѣчающемуся на пути.
   А путь лежалъ по живописнымъ мѣстамъ, которыя еще болѣе выигрывали отъ яркаго колорита, придаваемаго всему закатывающимся солнцемъ. Небольшой вѣтерокъ носилъ въ воздухѣ блестящія паутинки, предвѣстницы "бабьяго лѣта". Чудной прохладой тянуло съ озера; на противоположномъ берегу его виднѣлись дачи, бараки, а за ними вѣковой боръ.
   Коляска круто свернула въ кленовую аллею и, обогнувъ ознобинскій паркъ, лихо покатила по направленію къ больничному зданію.
   Въ окнѣ господскаго дома съ биноклемъ въ рукахъ стояла Марья Павловна: она не разглядѣла лицъ женщинъ и сильно досадовала, что не успѣла удовлетворить своему любопытству.
   На крыльцѣ новаго жилища Болеславичей Ознобинъ дружески привѣтствовалъ пріѣхавшихъ хозяевъ. Выскочивъ изъ экипажа, Лиза крѣпко пожала протянутую ей руку.
   "Спасибо за встрѣчу", говорилъ ея привѣтливый взглядъ.
   Мужчины обнялись.
   -- А гдѣ-же Марья Павловна? полѣнилась вѣрно? освѣдомился Болеславичъ.
   -- Да, полѣнилась немного, живо отвѣтилъ Ознобинъ, довольный тѣмъ, что пріятель помогъ ему легко объяснить отсутствіе жены, не прибѣгая къ неудобнымъ уловкамъ извиненія.
   Шипящій самоваръ, эта душа русскаго общества, скоро познакомилъ хозяйку и Ознобила: живая бесѣда шла во время чая; съ первыхъ-же минутъ Лиза освоилась съ своей новой ролью хозяйки: ей было вполнѣ по себѣ въ домѣ, такъ уютно и просто убранномъ, въ обществѣ мужа и его симпатичнаго пріятеля.
   Отраднымъ былъ этотъ вечеръ и для Озвобина. За чаемъ ему пришло на мысль, что и прекрасно сдѣлала его жена, отказавшись отъ визита. Онъ чувствовалъ себя такъ вольно и хорошо въ маленькой столовой; его такъ увлекали рождавшіеся разговоры, радовало присутствіе стараго друга; ему такъ нравилось смотрѣть на лицо молодой хозяйки, которое загоралось оживленіемъ и радостью, если рѣчь шла о предметахъ, близко касающихся ихъ, теперь отчасти общаго, дѣла. Ему нравилось даже сознаваться передъ ней въ ошибочности воззрѣній на какой-нибудь разбираемый предметъ;^ онъ не сердился, если стрѣлы ея остроумія попадали невзначай и въ него.
   Послѣ чая пріятели закурили сигары и заходили по комнатѣ; бесѣда не прерывалась: имъ было о чемъ поговорить; въ разговоръ мужчинъ изрѣдка вставляла свое словцо и Лиза, занявшаяся разборкой вещей.
   Любовно взглядывалъ Николай Михайловичъ въ лицо жены, живо и ловко приводившей въ порядокъ водворившійся въ квартирѣ хаосъ отъ бауловъ и сакъ-вояжей, весело отвѣчалъ на ея отрывистые вопросы.
   И было, на что посмотрѣть въ некрасивомъ лицѣ Лизы; ясными лучами шутливости, привѣта и веселости проникалось оно при улыбкѣ; наплывъ мысли виднѣлся въ немъ, когда оно было серьезно.
   Окончивъ уборку, она снова присоединилась къ обществу мужчинъ.
   -- Я возвращусь въ предмету, болѣе всего занимающему меня теперь, говорила Лиза, опираясь на руку мужа.-- Мнѣ хотѣлось-бы знать ваше окончательное мнѣніе, Константинъ Сергѣевичъ.
   -- О чемъ именно, Лизавета Игнатьевна?
   -- О предложенномъ мною устройствѣ колыбельной. Не праздали, что остановка за неимѣніемъ помѣщенія можетъ на первое время устраниться уступкой съ нашей стороны вотъ этой огромной комнаты. Залъ и гостинная -- не слишкомъ-ли роскошно для насъ?
   -- Это ваша воля: квартира отдана вамъ въ полное распоряженіе, отвѣчалъ Ознобинъ.-- Ну, а средства, какъ и прежде, вы думаете добыть отъ переводовъ и публичныхъ лекцій: вѣдь такъ, кажется, Лизавета Игнатьевна?
   Отвѣту Лизы помѣшали появленіе посланнаго отъ Марьи Павловны.
   -- Барыня приказали просить васъ домой: очень нужно, проговорилъ лакей.
   -- Скажи -- сейчасъ приду, отвѣтилъ Ознобинъ, недовольный перерывомъ разговора.
   -- Мы успѣемъ еще переговорить объ этомъ дѣлѣ, говорилъ Лиза на прощанье уходившему.

-----

   -- Я ужасно соскучилась сидѣть здѣсь одна, такъ-что даже рѣшилась послать за тобой, Костя, встрѣтила Марья Павловна Ознобила.
   -- Ну, это -- ужь чортъ знаетъ, что такое, матушка,-- я думалъ, невѣсть-что случилось дома. Кто-же тебѣ мѣшалъ придти къ намъ, если соскучилась одна!
   -- Какъ это мило,-- вечеромъ одной идти въ незнакомое общество; ты, кажется, съума сошелъ, Костя.
   Ознобинъ сердито зашагалъ по комнатѣ.
   -- Ну, полно дуться, милый! разскажи мнѣ лучше про жену Николая Михайловича. Хорошенькая она или нѣтъ?
   -- Не разглядѣлъ.
   -- Развѣ ты не разговаривалъ съ нею вовсе?
   -- Конечно, разговаривалъ, да что это ты лѣзешь съ пустяками? Пришли мнѣ ужинать въ кабинетъ: я буду заниматься счетами, сухо промолвилъ Ознобинъ и, не пожавъ руки жены, вышелъ изъ комнаты.
   Часа два просидѣлъ онъ, опустивъ голову и грустно глядя въ даль. Чувство пустоты овладѣвало имъ все болѣе и болѣе; нравственное одиночество тяжело давало себя знать.
   Слуга, принесшій ему закусить, заставилъ его очнуться на столько, что онъ, принявъ наружно вполнѣ спокойный видъ, усѣлся за ужинъ, но ѣда не шла на умъ. Выйдя изъ-за стола, онъ сталъ ходить большими шагами по комнатѣ, быстро размахивая руками; потомъ взялъ книгу. Сначала буквы сдваивались передъ его глазами и слова не имѣли никакого смысла, потомъ онъ исподволь успокоился и увлекся содержаніемъ агрономической статьи.
   Глухая тишина стояла въ домѣ, когда, окончивъ чтеніе, онъ отправился спать.
   

ГЛАВА X.

   Не прошло и мѣсяца со времени пріѣзда Болеславича въ X, какъ женская больница Ознобина била открыта и на дверяхъ ея красовалась невзрачная дощечка съ надписью: "безплатный пріемъ женщинъ и дѣтей, ежедневно отъ одинадцати часовъ утра до часу по полудни".-- Каждый день около назначеннаго времени въ входную съ улицы дверь квартиры Волеславичей -- входятъ и выходятъ измученныя, больныя женскія фигуры съ ребятами или безъ нихъ; каждый день нѣсколько разъ томительно сожмется сердце доктора при видѣ неизлечимихъ застарѣлыхъ болѣзней работницы-женщины, либо надорвавшейся отъ непосильнаго труда, отъ гнетущей обстановки, либо искалеченной доморощенными повитухами. Чуть не до слезъ прошибаетъ ее чувство жалости при видѣ золотушныхъ, изуродованныхъ дѣтей, завернутыхъ или одѣтыхъ въ грязную одежду; еще тяжело ей сознавать, что въ большинствѣ случаевъ она безсильна помочь имъ. Давать благіе совѣты насчетъ опрятности, свѣжаго воздуха, здоровой и питательной пищи людямъ бьющимся, чтобъ устоять въ борьбѣ за полуголодное существованіе -- вѣдь это значитъ только глумиться надъ бездольемъ, тратить для собственной услады красныя слова.
   -- Надо убѣдить матерей, что дѣти ихъ пропадаютъ отъ грязи и дурного питанія -- вы, какъ докторъ, имѣющій съ ними близкое дѣло, могли-бы повліять на нихъ, Лизавета Игнатьевна, замѣтила какъ-то одна знакомая барыня, Желѣзнова, услыхавъ отъ Лизы о жалкомъ, безпомощномъ положеніи впроголодь живущихъ.
   -- То-есть какъ это убѣдить ихъ? одними совѣтами? это было-бы также странно, чтобъ не сказать болѣе, какъ странно поступилъ-бы человѣкъ, который при видѣ утопающаго, обезсиленнаго борьбой, сталъ-бы съ берега преподавать ему пріемы для плаванія, вмѣсто того, чтобъ броситься вытащить его, рѣзво отвѣтила Лиза.
   Разговоръ на этомъ оборвался, но и среди веселья, нерѣдко жгучей раной шевелилось въ молодой женщинѣ сознаніе своей неумѣлости вытащить утопающихъ.
   Занятія по больницѣ, пріемы паціентовъ не поглощали всего времени Лизы -- у ней оставалось его довольно для научныхъ занятій по своей спеціальности и для продолженія начатаго огромнаго перевода англійской статьи, плату за которую она ассигновала на первыя, необходимыя издержки для предполагаемой колыбельной. Не смотря на давно начатыя хлопоты о разрѣшеніи открытія этого отдѣленія при женской больницѣ, дѣло о дозволенія все еще лежало подъ зеленымъ сукномъ. Однако Ознобинъ надѣялся устранить придирки и понудить къ желаемому разрѣшенію при помощи ловкой дипломатіи со власть имущими.
   Настоящей новой жизни со всѣми ея жгучими вопросами, съ осязательнымъ дѣломъ Лиза отдавалась со страстностью своего нервнаго организма; воспоминанія прошедшихъ дорогихъ ощущеній, такъ неотразимо охватывавшія прежде все существо молодой женщины, отодвинулись теперь на второй планъ: ей некогда или, вѣрнѣе, незачѣмъ было переживать прошедшее -- энергичный, дѣятельный элементъ, такъ присущій ея натурѣ, нашелъ себѣ наконецъ примѣненіе.
   Что за дѣло, что за занятіями Лиза не видитъ дня,-- она не горюетъ объ этомъ; что за бѣда, что работать приходится безъ устали, не покладывая, какъ говорится, рукъ,-- она послабѣетъ; силъ въ запасѣ много; здоровье крѣпко; отдыхъ, хотя и короткій по времени, бодритъ и живитъ. Дайте ей еще больше труда, дайте ей силъ, чтобъ работать по двадцати часовъ въ сутки,-- она не откажется отъ дѣла. Впереди еще такъ много его, а жизнь уходитъ день за день: нужно бѣжать за ней въ догонку.
   -- Есть силы, есть охота не прозябать, а жить болѣе полной жизнью; ну и поживемъ, дорогой мой! говорила Лиза мужу, просившему ее иногда поберечь себя.
   Онъ работаетъ не меньше ея; его закаленный съ дѣтства, желѣзный организмъ легко выноситъ трудъ.
   Болеславичъ не упокоился на лаврахъ профессорскаго званія, а продолжалъ свои научныя занятія; онъ не только училъ, но и учился самъ; съ жадностью схватывалъ всякія новыя изслѣдованія, охотно принимался за ихъ провѣрки. Но не одни эти занятія, а и дѣло Лизы, уроки въ частной ремесленной школѣ наполняли его свободные часы. Работы прибавилось, а онъ словно и не чувствовалъ этого и находилъ даже, что у него въ экономіи гораздо больше времени для отдыха, чѣмъ было прежде. Онъ не философствовалъ, не анализировалъ; онъ, такъ сказать, осязалъ, что все, что было въ его жизни голо и не привлекательно, теперь окрасилось въ. яркія краски.
   Радостно возвращается онъ домой, гдѣ его ждетъ мыслящій товарищъ; съ участіемъ выслушиваетъ Болеславичъ передаваемыя ему женою удачи или неудачи; ласково глядитъ онъ на ея оживленное отъ труда, ярко разгорѣвшееся лицо. То жизнью и веселостью, то жизнью и негодованіемъ звучатъ ихъ голоса во время долгихъ разговоровъ. Жизнь мысли, труда и надеждъ полнымъ ключомъ бьетъ въ ихъ домѣ.
   Жгучее горе Танюши, мало-по-малу, утрачивало свою живучесть за массой выпавшаго на ея долю дѣла; она не бѣгала отъ него; въ немъ искала она забвенія прошлаго.
   Товарищи Николая Михайловича частенько навѣщали его въ маленькомъ больничномъ домѣ. Чаще всѣхъ заглядывалъ Ознобинъ. Онъ, самъ того не замѣчая, поддавался очарованію разумной жизни, какую встрѣчалъ въ домѣ Болеславичей, и проводилъ тамъ часто цѣлые вечера. Бліяніе ихъ трудовой жизни онъ чувствовалъ отчасти и на себѣ: вмѣсто тяготившаго его прежде равнодушія и безпечности, у него являлись теперь и дѣятельность и живость. Дремавшая энергія его разшевелилась; онъ горячо принялся за болѣе цѣлесообразныя преобразованія и сталъ принимать самое близкое участіе въ судьбѣ своихъ фабричныхъ, жизнь которыхъ стояла до того времени внѣ его наблюденій.
   Если прежде сотоварищи-фабриканты ругали его только за, глаза, то теперь и при встрѣчѣ многіе перестали ему кланяться, видя въ его преобразованіяхъ подрывъ ихъ коммерціи, личную для себя обиду, и клялись донести на него начальству за нововведенія.
   Ознобинъ не унывалъ; онъ и самъ сталъ сторониться ихъ общества и общества многихъ прежнихъ своихъ знакомыхъ изъ денежной и земской аристократіи. Онъ удивлялся даже, какъ это онъ такъ поздно осязательно понялъ всю пошлость и мелкоту людей, бывшихъ его, пожалуй, пріятелями.
   Въ его быломъ кружкѣ легко, съ пренебреженіемъ даже, относились ко всѣмъ вопросамъ мысли, ко всѣмъ новымъ свѣтлымъ стремленіямъ. Здѣсь интересы сосредоточивались на акціяхъ, облигаціяхъ, барышахъ; здѣсь одинъ придумывалъ средству подставить другому ножку, утопить собрата. Здѣсь мнѣнія и разговоры не шли дальше сюжетцевъ легкаго свойства въ холостой компаніи, а въ гостиныхъ дальше картъ, любезностей и салонныхъ фразъ сочувствія женскому вопросу. Но, Боже мой, что это за безобразный вопросъ выходилъ изъ ихъ устъ, какія фальшивыя ноты сквозили тогда сквозь напускной пафосъ фразерства. Здѣсь диктаторски, самодовольно разбиралась крестьянская и судебная реформа съ точки зрѣнія "Вѣсти"; здѣсь тонко глумились надъ всякими благими порываніями.
   Инымъ воздухомъ пахнуло на него изъ дома Болеславичей; ихъ идеи, планы, горячія надежды на счастье оживили его, отшатнули отъ прежней жизни. Зато чѣмъ ближе видѣлъ онъ семейную обстановку товарища, тѣмъ тяжелѣ и невыносимѣе казалась ему его собственная, тѣмъ серьезнѣе и глубже задумывался онъ надъ своимъ Рубикономъ.

-----

   Поздній августовскій вечеръ, темный, пасмурный; вѣтра нѣтъ, но дождь льетъ ливмя и крупными брызгами ударяетъ въ стекла оконныхъ рамъ. Осенней непогодой пахнетъ въ воздухѣ.
   Въ кабинетѣ Болеславича ярко горятъ зазженныя свѣчи; хозяинъ усердно перечерчиваетъ какой-то чертежъ для своей геологической статьи; тутъ-же около стола въ креслѣ сидитъ его жена, и отдыха ради читаетъ мужу вслухъ "Дачу на Рейнѣ".
   Частенько чтеніе прерывается и ведутся горячіе толки и разсужденія, отъ которыхъ снова возвращаются къ читаемой книгѣ.
   "Я объявляю, что если католичество предписываетъ вагъ безбрачіе, то я нахожу его равно необходимымъ для всякаго, кто хочетъ жить для идеи. Художникъ, ученый, священникъ не должны создавать семьи. Отрекаясь отъ семейныхъ радостей, они могутъ полнѣе отдаваться служенію мысли и тѣмъ самымъ удовлетворительнѣе исполнить свое назначеніе".
   Отчетливо прочитала Лиза и вдругъ остановилась; на ея лицѣ появился легкій слѣдъ задумчивости.
   -- Ну что-же, Лиза... продолжай! промолвилъ Николай Михайловичъ.
   -- Развѣ ты не находишь, что стоитъ остановиться и подумать надъ послѣдними словами Эриха? Они шевельнули во мнѣ цѣлый рой мыслей и соображеній, отвѣтила Лиза.
   -- Отчего-же и не остановиться надъ ними! только на одну "екунду и для того, чтобы тотчасъ-же сказать себѣ: какая экзажерація!
   -- Не слишкомъ-ли скоръ твой приговоръ, мой милый?
   -- Нисколько -- отвлеченность фразы такъ и выдаетъ героя нѣмецкой фантазіи. Эрихъ вѣдь не обыкновенный смертный, а герой, маріонетка въ рукахъ безспорно талантливаго автора.
   -- Во всякомъ случаѣ Ауэрбахъ затронулъ очень важный, но я трудно разрѣшимый вопросъ, можно-ли служить одновременно Богу и мамонѣ -- отдаваться общечеловѣческимъ интересамъ, имѣя за собой обузу семьи. Какъ-то онъ доведетъ своего борца за идею?
   -- Если только онъ взялъ за основное положеніе идею безбрачія, то оно настолько шатко, неестественно, что потребуетъ ютъ автора постоянныхъ усилій для поддержки его, и вѣрнѣе, что герой его сорвется. Еслибы еще всѣ эти отвлеченности, проповѣдь аскетизма онъ вложилъ въ уста увлекающагося юноши, а не такого зрѣлаго, развитаго человѣка, дѣльнаго педагога, какимъ онъ рисуетъ Эриха. Проповѣдь аскетизма и высокое умственное и нравственное развитіе -- это что-то плохо вяжется между собой, промолвилъ Болеславичъ.-- Я говорю "проповѣдь аскетизма" потому, что такой смыслъ придаю, пока, его выраженію "отреченія отъ семейныхъ радостей?"
   -- Это такъ, согласилась Лиза -- невозможно и предположить, чтобъ Ауэрбахъ дѣлалъ брачныя разграниченія; а еслибы и такъ, то онъ не выразился-бы: отрекаясь отъ семейныхъ радостей, было-бы вѣрнѣе: отъ офиціальныхъ семейныхъ цѣпей.
   -- Слѣдовательно, его герой признаетъ нужнымъ для людей идеи убивать свою плоть ради возвышенія духа -- это, просто, безобразіе! Да и не забавно-ли -- отреченіе ради того, чтобъ безраздѣльнѣе отдаться идеѣ, когда изъ-за отреченія рождается новая борьба, на которую тратятся силы и немалыя, стали-бытъ, силы для борьбы изъ-за идеи умаляются. Гдѣ-же плодотворность отреченія?
   -- Я слушала тебя, Коля, а предъ моими глазами проходили цѣлыя фаланги замѣчательныхъ артистовъ, ученыхъ, коноводовъ мысли и дѣла. Я старалась припомнить ихъ частную жизнь, что бы рѣзче отличить въ приговорѣ Эриха фальшивую ноту. Можетъ быть, я плохо помню, но большинство этихъ людей рисуется мнѣ. далеко не аскетами, замѣтила Лиза.
   -- Да они и не были такими, къ счастію! Конечно, нельзя сказать, чтобъ эти люди были счастливы въ своихъ сближеніяхъ съ женщинами,-- чаще нѣтъ и потому, что эти женщины стояли гораздо ниже ихъ по уму и развитію и старались не возвышаться до уровня своихъ нужей, а тянули ихъ внизу, тормозили ихъ порывы. Ну, а были-ли-бы эти люди счастливѣе аскетами?-- это еще вопросъ. Полнѣе-ли-бы отдались своему дѣлу? Прочти-ка Лиза еще разъ послѣднюю фразу.
   -- "Отрекаясь отъ семейныхъ радостей, они могутъ полнѣе отдаваться служенію мысли и тѣмъ самымъ удовлетворительнѣе исполнить свое назначеніе",-- повторила Лиза.
   -- Удовлетворительнѣе!... Философствуютъ нѣмцы, философствуютъ, да и занесутся въ заоблачныя высоты, хоть-бы назадъ оглянулись. Что создали фанатики идеи аскетизма? Покажите мнѣ генія-аскета,-- передовика науки, искуства, коновода-соціалиста!-- нѣтъ ихъ и не будетъ. Только въ здоровомъ тѣлѣ живетъ здоровый духъ. Только то хорошо, что естественно.
   -- Вѣнецъ идеи аскетизма -- это католицизмъ, усмѣхнулась Лиза: -- кому только неизвѣстна его чистота?
   -- Да именно вѣнецъ; подъ мантіей аскета кроется самый утонченный, традиціонный развратъ. Убивать тѣло для возвышенія духа -- о, премудрое пониманіе внутреннихъ органическихъ процессовъ въ человѣкѣ! кипятился Болеславичъ.
   -- Это, конечно, неестественно. Ну, а что ты скажешь противъ того, что семейная жизнь дѣлаетъ человѣка эгоистомъ, исключительно преданнымъ мелкимъ, узкимъ интересамъ своей семьи?
   -- Скажу, что въ большинствѣ случаевъ такое положеніе вѣрно; но вѣдь эгоизмъ присущъ человѣческой природѣ; желательно-бы было только, чтобы онъ принялъ болѣе совершенныя формы.
   -- То-есть, чтобъ человѣкъ могъ быть и лично удовлетворенъ, и могъ принимать близко къ сердцу общечеловѣческіе интересы? Ты это хотѣлъ сказать, мой милый?
   -- Конечно, да.
   Послышался звонокъ.
   -- Скоро десять часовъ; кто-бы могъ быть къ намъ въ такую непогоду: дождь льетъ, не умолкая, недоумѣвала Лиза.
   -- Не за тобой-ли?
   -- Можетъ быть.
   Молодая женщина пошла на встрѣчу входившимъ.
   Изъ прихожей послышался глухой кашель.
   -- Дюжиковъ! промелькнуло въ умѣ хозяевъ.
   Пришедшихъ было двое -- Ознобинъ, а другой дѣйствительно Дюжиковъ, также нерѣдко посѣщавшій Болеславичей.
   Дюжиковъ -- мужчина лѣтъ двадцати пяти, съ блѣднымъ болѣзненнымъ лицомъ, длинными изсѣра русыми волосами; онъ безпрестанно встряхиваетъ головой, чтобы откинуть волосы, жидкими прядями падающіе ему на лицо. Впалые сѣрые глаза, истощенное лицо съ яркими пятнами на щекахъ и частое покашливаніе -- выдаютъ въ немъ чахоточнаго.
   "Приговоренный!" думалъ каждый, глядѣвшій на него.
   "У меня еще цѣлая жизнь впереди: поборемся, увидимъ!" мечталъ приговоренный.
   Нѣтъ, не дождаться ему будущаго, изъ-за котораго онъ бьется и трудится, къ которому пламенно стремился всѣ четыре года университетской жизни.
   Заграничная поѣздка, профессура -- только миражъ, которымъ тѣшитъ себя бѣдняга.
   Мало свѣта въ его прошедшемъ: нервно, тоскливо, озлобленно проведенное дѣтство въ средѣ мелкопомѣстныхъ дворянъ, тяготившія ласки пьяницы матери, борьба съ самодурствомъ деспота отца, разрывъ съ семьей и горькое бездомовье съ грошовыми заработками, сѣрая университетская жизнь, только изрѣдка окрашиваемая надеждами на лучшее будущее,-- все это далеко не такая почва, на которой крѣпнетъ нервный организмъ. И вотъ теперь, когда полжизни ушло на борьбу за лучшее будущее, когда въ перспективѣ мелькаетъ выходъ къ этому лучшему, судьба приговариваетъ:
   -- Довольно, поборолся, или на покой!
   Идти на покой, не извѣдавъ утомленія отъ счастія,-- идти на покой, когда человѣкъ только-что жить собирается,-- умереть, не живши!
   Книги и книги -- вотъ была его сфера; магистерская диссертація -- вотъ результатъ его трудовъ и основа надеждъ,-- а надѣяться-то, выходитъ, не на что.
   Злая насмѣшка судьбы!
   -- Ну, что за неволя вамъ приходить въ такую непогоду, господа? дружески-укоризненно привѣтствовала Лиза гостей.
   -- Охота пуще неволи-съ, Лизавета Игнатьевна! охота потянула-съ, каялся Дюжиковъ, пожиная хозяйкѣ руку.
   -- Сидѣли мы съ Константиномъ Сергѣевичемъ, другъ на друга смотрѣли-съ; онъ захандрилъ и на меня тоску нагонять началъ. И рѣшили мы къ вамъ отправиться, живой воды испить, головы протрезвить отъ дури-съ. По дорогѣ насъ дождемъ помочило -- захолодѣлъ-съ я, а какъ къ вашему домику подошелъ да нѣкое объявленіе узрѣлъ, такъ словно теплотой обдало! Право, такъ-съ, и Константинъ Сергѣевичъ повеселѣлъ. Что неправда развѣ? обратился Дюжиковъ въ товарищу.
   Тотъ, улыбаясь, кивнулъ въ знакъ согласія головой.
   -- Давно-ли это объявленьице-то прибито-съ? штучка важная, шутилъ Дюжиковъ.-- Дѣло, Лизавета Игнатьевна, хорошее дѣло-съ задумали.
   -- Съ недѣлю только. Времени у пеня иного остается незанятаго, словно оправдывалась молодая женщина.
   Дюжиковъ глянулъ на Лизу хорошимъ, добрымъ взглядомъ. "Знаемъ мы, какъ много у тебя свободнаго времени", говорилъ этотъ взглядъ. "Ты его, пожалуй, скоро будешь вороватъ у сна."
   "Вотъ неугомонная-то натура! только не хватила-бы черезъ край, не сгорѣла-бы быстро", думалъ Ознобинъ.
   -- Однако, мы васъ, можетъ быть, отъ дѣла оторвали, извинялся Дюжиковъ: -- простите великодушно.
   -- Какое тамъ отъ дѣла; меня отъ бездѣлья -- я вслухъ мужу читала "Дачу на Рейнѣ", а онъ и сейчасъ чертитъ планъ, и, конечно, не стѣснится и будетъ продолжать его при васъ.
   -- За двумя зайцами погонишься -- ни одного не поймаешь, пріятель, говорилъ Ознобинъ, дружески хлопая по плечу Болеславича.-- Какъ это ты умудряешься два дѣла дѣлать одновременно -- завидно даже; я такъ и съ однимъ плохо справляюсь.
   -- Я, пожалуй, я не два, а три дѣла дѣлалъ: чертилъ, служатъ и разсуждалъ.
   -- О чемъ-же разсуждать изволили, позвольте спросить?
   -- Да все по поводу читаемаго съ различными, правда, отклоненіями въ сторону -- вотъ хоть-бы о томъ, что-семейная жизнь усиливаетъ въ человѣкѣ эгоистическія наклонности.
   -- Ну что-же... это вѣрно, согласился Ознобинъ.
   -- Вѣрно-то вѣрно-съ, но такъ-какъ вы не успѣли еще окунуться въ эгоизмъ семейной обстановки, то пожертвуйте сегодня вашимъ эгоистичнымъ желаніемъ читать и разсуждать въ пользу двухъ злосчастныхъ существъ. Смилостивитесь, добрые люди, не гоните-съ, паясничалъ Дюжиковъ.
   -- Что съ вами, Константинъ Сергѣевичъ? заботливо спрашивала Лиза Ознобина, усѣвшагося помогать ей въ размѣриваніи бумазеи: всякое удобное время она употребляла на шитье дѣтскаго бѣлья, предназначаемаго для ея практики въ окрестныхъ деревняхъ.
   -- И самъ не знаю хорошенько, Лизавета Игнатьевна, отвѣтилъ Ознобинъ и, вынувъ изо рта сигару, сбросилъ съ нея золу.-- Хандра напала: и дѣлать ничего не хочется и безъ дѣла скучно. А у васъ такъ и кипитъ работа. Кстати, я принесъ вамъ очень утѣшительное извѣстіе; слушай и ты, Николай Михайловичъ; это дѣло общее: бумага о разрѣшеніи Лизаветѣ Игнатьевнѣ открытія колыбельной уже подписана сегодня; мнѣ далъ объ этомъ знать правитель дѣлъ.
   Электрическая искра довольства пролетѣла по лицамъ хозяевъ. Поднялись горячіе толки и предположенія, счеты, разсчеты. Общее оживленіе повліяло на Ознобина; онъ встрепенулся и заговорилъ:
   -- Все такъ: хорошо! только поберегите свои силы, обратился онъ къ Лизѣ.
   -- У меня здоровье желѣзное! не захирѣю.
   -- Давай Богъ! Вы знаете-ли, что ваша неугомонно-дѣятельная жизнь многимъ изъ знакомыхъ, даже Желѣзновымъ, кажется непонятною, ужасаетъ ихъ своимъ добровольнымъ посвященіемъ на трудъ.
   -- Пусть удивляются; я знаю, что на меня здѣсь, какъ на звѣрька, смотрятъ.
   -- Ну, а практика ваша въ городѣ идетъ на ладъ-съ? освѣдомился Дюжиковъ.
   -- Плохо; меня въ нѣкоторые дома и приглашали-то, очевидно, больше для того, чтобы посмотрѣть, какъ на диковинку. Одна барыня пренаивно даже выразилась, что она ожидала встрѣтить во мнѣ что-то совсѣмъ иное.-- Что-же именно, пожелала я узнать.-- "Что-иное, замялась она,-- мужское этакое, необыкновенное. Я думала, вы очки носите и. однимъ словомъ -- нигилисткой выглядите."
   Слушатели расхохотались.
   -- Вотъ такъ провинція-матушка!-- одолжила-съ, смѣялся Дюжиковъ.-- И что-же, послѣ того, какъ барыня разочаровалась увидѣть въ васъ мужчину,-- она уже больше не приглашала васъ къ себѣ?
   -- Нѣтъ, да я нисколько и не жалѣю объ этомъ: у меня довольно практики по деревнямъ; въ городѣ и безъ меня докторовъ много.
   -- Это такъ, да статья-то мало доходная; а вы въ Америкѣ должны-бы были выучиться цѣнить силу золотого тельца-съ, Лизавета Игнатьевна, замѣтилъ Дюжиковъ.
   -- Я и цѣню его посвоему.
   -- А мы-то съ вами хороши, Алексѣй Владиміровичъ, замѣтилъ Ознобинъ,-- находимъ, что время и силы Лизаветы Игнатьевны -- капиталъ, а сами злоупотребляемъ ея добротой -- засидѣлись.
   -- Правда, пора и по домамъ, согласился хозяинъ, молчаливо оканчивая свою работу.-- Я и чертежъ кстати кончилъ.
   -- Неужели вы сегодня еще отправитесь въ городъ? спрашивала Лиза, прощаясь съ Дюжиковымъ.
   -- Нѣтъ-съ, у сего хандрящаго мужа заночую.
   Дождь пересталъ: ночная влага пріятно освѣжила Ознобина; но тяжело дышалось его товарищу.
   -- Славная барынька, промолвилъ Дюжиковъ въ отвѣтъ на свои думы,-- нечего сказать, парочка ихъ: такъ вѣдь, Константинъ Сергѣевичъ?
   Ознобинъ утвердительно кивнулъ головой.
   

ГЛАВА XI.

   Тяжелое переходное время -- время разлада и борьбы! Гдѣ только, въ какой семьѣ не сказывается оно такъ или иначе? Начиная отъ сферы высшаго общества -- у каждой изъ нашихъ женщинъ есть такія минуты безысходной злобы, отчаянія -- что тяжело подумать о такихъ минутахъ, а каково-же переиспытывать ихъ?..
   Вѣчныя посулы въ будущемъ! Но женщина будущаго выработается изъ настоящей, или долго еще не будетъ этого желаннаго новаго, разумнаго идеала -- нашихъ честныхъ и лучшихъ людей!-- "Мягкое, чарующее вліяніе женщины необходимо", говорятъ вездѣ и, изъ боязни что-ли, что женщина, научно-образованная утратитъ свою женственность,-- тормозятъ ея стремленія. Къ чему на показъ только мягкое, сладкое? зачѣмъ по вспоминать о вліяніи лучшихъ и развитыхъ женщинъ прошедшаго, которыя не услаждали только, а неутомимо, энергично двигали мужчинъ впередъ на великіе подвиги? Такихъ извѣстныхъ примѣровъ не искать стать, а сколько еще подобныхъ-же кануло въ забвеніи? Развѣ ласки рабы дороже ласкъ независимой женщины?
   А сколько писалось и говорилось въ защиту женскаго вопроса -- не сосчитаешь; сколько громкихъ фразъ и рѣчей разсыпалось за него? Да, красныя слова легко скользятъ съ языка, а дѣло-то за ними тянется почерепашьи.
   Тяжелая борьба всюду! Ужь чего-бы, кажется, глуше и тише мѣста, какъ погостъ, верстахъ въ пяти лежащій отъ города X.-- Церковь, двѣ-три избы выселившихся крестьянъ, да домъ священника Лучинскаго. окруженный густо разросшимся садомъ съ кустами малинника и черной смородины. Кругомъ, болѣе чѣмъ на версту, нѣтъ деревень -- тишь, безлюдье, поля и густой сосновый боръ. А здѣсь также идетъ борьба новаго съ отживающимъ.
   Давно уже, лѣтъ двадцать пять назадъ, поселился здѣсь на погостѣ священникомъ отецъ Василій Лучинскій, получивъ мѣсто вскорѣ по окончаніи курса въ семинаріи,-- поселился и зажилъ здѣсь съ молодой красивой женой.
   -- Экій счастливчикъ! на какую красавицу напалъ, корявое рыло! завидовали товарищи Лучинскому на свадьбѣ.
   Но не было тутъ счастья, да и быть его не могло. Анисью Гавриловну чуть не силой спровадили подъ вѣнецъ; да и то силой. До синяковъ выколотилъ ее отецъ за упрямство; но тутъ было не упрямство, а инстинктивное отвращеніе молодой, здоровой натуры отъ спившагося, грубаго семинариста. Въ упрашиваніяхъ и мольбахъ къ отцу Анисья Гавриловна со страстностью заклинала не губить ее, а лучше убить, но отецъ смѣялся надъ причудами дѣвки.
   -- Стерпится -- слюбится, и мы съ матерью твоей также женились, а жили хорошо -- сама знаешь, отвѣчалъ онъ ей на горячія мольбы.
   Мать уговаривала дѣвушку покориться. Ну чтожъ? и покорили побоями. Какое-же семейное счастье могло выработаться при подобномъ положеніи?
   Анисья Гавриловна билась первое время, какъ птица въ клѣткѣ, боролась, противупоставляла отпоры мужу и, какъ женщина отъ природы неглупая и съ силой воли, стала пріискивать средства покорить Лучинскаго, если нельзя ужь вернуть прошлаго. Уйти отъ мужа она считала немыслимой вещью, смертнымъ грѣхомъ, а стала отравлять жизнь и свою и его покорнымъ несеніемъ своего креста. Эти понятія она всосала съ молокомъ матери и усвоила и развила ихъ подъ вліяніемъ всей окружавшей ее среды. Но нерѣдко изнемогала подъ тяжестью этихъ правилъ ея страстная натура, и большого труда стоила ей борьба.
   Нелегка была жизнь, какую вела она у родителей, но всеже она находила ее лучшею, чѣмъ замужество съ ненавистнымъ человѣкомъ. Анисьѣ Гавриловнѣ пришлось выносить много оскорбленій, попрековъ за хлѣбъ и зависимость отъ грубаго мужа. Горька была ея жизнь изо дня въ день съ нелюбимымъ человѣкомъ; она-то раздражила и озлобила ее на все и на всѣхъ и выродила въ такую несносную личность, отъ которой терпѣлъ весь домъ, не исключая и дѣтей, особенно старшей дочери, Насти, которая на горькихъ правахъ и положеніи женщины не могла вырваться изъ семьи, какъ это сдѣлалъ ея братъ.
   Нерадостно привѣтствовала Анисья Гавриловна рожденіе дѣтей, хотя нельзя сказать, чтобы она вовсе "не любила ихъ; иногда у ней прорывались въ отношеніи ихъ страстныя, горячія ласки,-- впрочемъ, колотушекъ и брани доставалось больше.
   А дѣти рождались чуть-ли не каждый годъ, но скоро и умирали, кромѣ самаго старшаго сына, которому было семь лѣтъ, когда родилась дочь Настя. Мальчикъ уродился весь въ мать -- смуглый, съ огневыми глазами и курчавыми изсиня-черными волосами, да и характеромъ-то огневымъ, помнящимъ добро, но еще дольше и живѣе -- зло -- скорѣе напоминалъ Анисью Гавриловну, а не лимфатическаго, слабохарактернаго отца.
   -- Цыганенокъ, чертенокъ, были самые обычные эпитеты, получаемые имъ отъ отца, да часто и отъ матери.
   Дѣтство Миши прошло безъ ласки и свѣта, безъ свободы и игрушекъ: его не баловали. Одинъ только разъ подарилъ ему лошадь пріѣзжавшій погостить дѣдъ по матери, но и эта игрушка не на радость досталась мальчику. Слыхавъ, какъ татары и калмыки ѣдятъ лошадей, онъ разломалъ свою на куски, вымочилъ въ кипяткѣ и съѣлъ размокшую бумагу. Отецъ высѣкъ его не на животъ, а на смерть, и мальчикъ цѣлые два дня пропадалъ въ бору, убѣжавъ со злости и желанія умереть съ голода. Но голодъ сказался -- восьми-лѣтній ребенокъ не выдержалъ и вернулся домой, гдѣ получилъ новое возмездіе.
   -- Первый блинъ, да и тотъ комомъ, подсмѣялась надъ нимъ прислуга и озлобленный мальчикъ не желалъ больше игрушекъ.
   Миша чувствовалъ себя свободно и хорошо, только вырвавшись въ боръ, гдѣ никто не запрещалъ ему бѣгать взапуски съ крестьянскими ребятишками, что строго преслѣдовалось на погостѣ; въ бору онъ вольно дышалъ, бойко лазилъ по деревьямъ и, возвращаясь домой, стоично выдерживалъ, наказаніе за разорванное платье. Эти наказанія не останавливали его отъ новыхъ отлучекъ.
   Мальчикъ давно уже ненавидѣлъ отца и мать, не любилъ слугъ, выдававшихъ родителямъ его шалости, а сердчишко его страстно желало къ кому-нибудь привязаться. Дѣтскія сердца такъ мягки, воспріимчивы, отзывчивы на ласку.. Зато какъ обрадовался мальчикъ рожденію сестры, какъ сильно привязался къ крошкѣ, какъ охотно мѣнялъ прогулки въ бору на сидѣнье возлѣ ея люльки, которую мать заставляла его качать. Посвоему, подѣтски выражалъ онъ любовь къ Настѣ и разъ чуть-было не уморилъ трехмѣсячную дѣвочку, затолкавъ ей въ ротъ полученный пряникъ.
   Мать больно выбила его за озорство, какъ она называла добрый порывъ мальчика.
   Любовь къ Настѣ и впослѣдствіи служила для Миши источникомъ побоевъ, но онъ еще крѣпче привязывался къ ней; дѣвочка, выростая, также охотнѣе всѣхъ льнула къ брату. Десяти лѣтъ мальчика отдали въ духовное училище и онъ только по праздникамъ и вакаціямъ видалъ сестру.
   Съ отъѣздомъ Миши, баловавшаго посвоему Настю, для которой онъ слагалъ немудрящія сказки изъ своей собственной пылкой фантазіи и устраивалъ разныя забавы,-- для дѣвочки потекли нерадостные дни. Несчастливая жизнь отца и матери осязательно отзывалась на ней; рано заработала головка Насти и открыла много новаго и гадкаго въ людскихъ отношеніяхъ.
   То отецъ бьетъ мать и дѣвочка всей душею стоитъ тогда за мать и послѣ побоевъ ласкается къ ней, но получаетъ отпоръ.
   -- Убирайся прочь, не до тебя, говоритъ ей раздраженная женщина.
   Дѣвочка съеживается отъ холодности, какою отвѣчаютъ на ея ласку.
   То мать пилитъ и попрекаютъ отца, явившагося пьянымъ, и Настѣ жаль отца, но приласкаться боязно, потому-что нерѣдко онъ угощалъ ее пинками подъ пьяную руку.
   -- Экая каторжная жизнь, говоритъ Анисья Гавриловна: -- вѣчно пьянъ, ну гдѣ ты опять нализался?
   Отецъ Василій отмалчивается. Анисья Гавриловна пристаетъ съ бранью и допросами.
   -- Экая каторжная жизнь, мысленно повторяетъ дѣвочка, сообразивъ, что слово "каторжная" значитъ очень скверная.
   Такія сцены случались нерѣдко и къ нимъ можно было-бы и привыкнуть: но нѣтъ -- они каждый разъ тяжело ложились на душу Насти.
   Рѣдко выдавались такіе дни; чаще -- когда отецъ уѣзжалъ съ требой куда-нибудь очень далеко -- мать звала къ себѣ Настю, дѣлала ей куклы изъ лоскутковъ и учила шить. Дѣвочка увлекалась куклами, шила на нихъ, безумолку болтала съ ними, разыгрывая повтореніе видѣнныхъ сценъ съ однѣми и, по смутнымъ представленіямъ иной лучшей жизни, заставляла другихъ жить весело, дружно, хорошо. Но ея огневая натура не любила по-долгу заниматься чѣмъ-нибудь однимъ: иногда проходили цѣлыя недѣли, а она и не притрогивалась къ кукламъ, и если мать заставляла ее шить на нихъ -- рвала и портила работу.
   -- Экой чертенокъ, вся въ брата, замѣчала тогда разсерженная мать.
   Настя задавала себѣ вопросы:
   -- Чѣмъ-же дурно, что я похожа на брата?-- Онъ хорошій; я его люблю; и при свиданіи передавала слышанное Мишѣ.
   -- Ничего: чортъ съ ней! это со злости, замѣчалъ мальчикъ.-- Сама-то больно добра!
   И дѣвочка сознавала, что хорошо было-бы имѣть не такую мать -- добрѣе, вонъ хоть какъ у крестьянскаго мальчика Васи, которая и ласкаетъ его, и не бьетъ.
   Съ бранью и колотушками выучилась Настя читать и писать. Особенно много доставалось ей при заучиваніи молитвъ, на раннее знаніе которыхъ налегала Анисья Гавриловна. Свою религіозность она хотѣла внушить и дѣвочкѣ, усердно подымая ее къ заутренѣ и не разрѣшая пропускать никакой службы.-- Настя иногда охотно шла въ церковь: ей нравилась ея тишина послѣ криковъ и брани дома, но подчасъ лѣнь да и усталость отъ долгой службы заставляли дѣвочку украдкой выбираться оттуда или засыпать, наклоняясь въ землю. За такіе грѣховные поступки всегда ждало ее строгое наказаніе.
   Читая съ матерью Евангеліе и другія книги духовнаго содержанія, дѣвочка задавала ей вопросы нравственнаго содержанія, и Анисья Гавриловна охотно объясняла дочери все съ своей религіозной точки зрѣнія.
   -- Господь Богъ злыхъ ка-ра-етъ, растягивала Настя и останавливалась.
   -- Что это значитъ "ка-ра-еть", маменька?
   -- Наказываетъ, отвѣчала Анисья Гавриловна и въ головѣ дѣвочки роились ужь разныя глубокія соображенія.
   -- Такъ Богъ только злыхъ наказываетъ, а добрыхъ?
   -- Милуетъ... ну, читай дальше!
   Но не такъ-то легко было отвязаться отъ вопросовъ дѣвочки, которая думала себѣ:
   "Значитъ, мы съ Мишей злые, а мать добрая; какъ-же братъ говорилъ другое?" и жаль ей было разстаться съ вѣрой въ любимый авторитетъ.
   -- А, можетъ быть, Богъ не знаетъ, кто злой, кто добрый? допытывалась Настя.
   -- Нѣтъ, онъ все знаетъ, все видитъ и справедливо наказываетъ злыхъ, а добрыхъ награждаетъ.
   -- Все видитъ, все знаетъ! соображала дѣвочка,-- какъ это такъ?..
   -- А отецъ добрый или злой? вы его часто браните.
   -- Ну, читай дальше: что привязалась?
   И Настя разсѣянно продолжала чтеніе, такъ-какъ въ головѣ происходила путаница отъ наплыва разныхъ вопросовъ.
   -- Что ты слова перевираешь, скверная дѣвчонка! восклицала мать и слѣдомъ за этимъ восклицаніемъ увѣсистая тукманка летѣла въ голову дѣвочки.
   Да, всякія соображенія и разспросы оканчивались колотушками или бранью, но даже и побои не останавливали дѣтской пытливости.
   Не машинально читала она Евангеліе, а чутко ловила всякій изреченія, примѣняла ихъ къ себѣ и нерѣдко озадачивала отца Василія выводами своихъ провѣрокъ.
   -- Я вотъ читала, что если сказать съ вѣрой горѣ: сдвинься -- она и сдвинется, начала Настя за обѣдомъ...
   -- Ну что-жъ, прервалъ ее отецъ.
   -- Да я съ вѣрой говорила сѣновалу -- сдвинься, анъ вышла неправда.
   -- Ахъ, ты дура; кто вѣритъ -- тотъ не долженъ испытывать,-- это ужь не вѣра!
   -- Да какъ-же это узнаешь, правда это или нѣтъ, если не пробовать, продолжала дѣвочка довольно бойко; но ее огорошивали слова отца;
   -- Вотъ какъ я отдеру тебя на всѣ корки, такъ ты у меня перестанешь такія штуки продѣлывать.
   Настя опѣшивала, но, послѣ каждой такой сцены, еще пытливѣе вдумывалась въ читаемое..
   Любила она слушать разсказы о жизни Христа, кратко излагаемые матерью, любила ходить на богомолье въ пустыни. Верстъ двадцать или болѣе приходилось имъ отъѣзжать отъ дому, дни на два, на три, и это разнообразіе въ жизни тѣшило дѣвочку. Да и вся обстановка пустыни нравилась ей; какое-то религіозное благоговѣніе, совершенно инстинктивно, охватывало ея дѣтскую душу въ огромной мрачной церкви, гдѣ раздавалось стройное монастырское пѣніе. Но болѣе всего она любила прогулку на родникъ, который считался святымъ, 'Цѣлебнымъ, куда вела чудная дорога боромъ и гдѣ всегда бывало много народу.
   Близь родника въ горѣ какой-то монахъ вырылъ себѣ пещеру; его посѣщало много богомольцевъ, и Настя съ матерью разъ также были въ пещерѣ.
   По возвращеніи домой она принялась рыть около фундамента дома въ саду; тихонько пробиралась къ своей работѣ и, какъ кротъ, подрывала землю, выкапывая яму для воды, чтобы въ миніатюрѣ устроить такую-же пещеру, какъ у монаха, подъ поломъ у котораго пробивался родникъ. Неутомимо шло ея рытье, пока работникъ не засталъ ее на мѣстѣ и не доложилъ матери. Работа прекратилась, но не скоро прошло желаніе, зажить пустынникомъ. Свои планы семилѣтняя Настя передала при свиданіи брату; тотъ осмѣялъ и разрушилъ ея мечты.
   Вскорѣ послѣ этого въ ихъ семьѣ случилось такое происшествіе, которое долго, долго будетъ помнить Настя.
   Отецъ какъ-то упрекнулъ Мишу, находившагося дома; тотъ отвѣчалъ дерзко. Разозлившійся отецъ Василій позвалъ работника и, приказавъ ему держать 14-лѣтняго мальчика, высѣкъ сына.
   Что было съ Мишей! Онъ искусалъ себѣ руки въ кровь, чтобы не кричать и не просилъ у отца прощенія, котораго тотъ требовалъ подъ розгами. Его лицо было блѣдно, а глаза налились кровью, когда онъ, вырвавшись изъ рукъ работника отъ нестерпимой боли и оттолкнувъ отца, бросился вонъ изъ комнаты. Съ этихъ поръ его не видѣли дома, да и въ бурсу онъ не вернулся.
   -- Утопился вѣрно, говорилъ о. Василій, отрезвившійся на нѣсколько дней со страху.
   Анисья Гавриловна плакала и кляла мужа. Настя, обезумѣвъ отъ горя, страстно молились,.чтобы братъ вернулся, чтобы Богъ наказалъ злого отца. Въ душѣ дѣвочки въ это время оборвалось многое.
   Полиція не розыскала мальчика. О. Василій, только благодаря хлопотамъ благочиннаго, удержался на мѣстѣ.
   О Мишѣ не было ни слуху, ни духу года четыре, до тѣхъ поръ пока онъ не прислалъ письма сестрѣ съ увѣдомленіемъ, что онъ живъ и поступаетъ въ московскій университетъ.
   Словно тяжесть спала съ души Лучинскихъ; злоба ихъ угомонилась, они не преслѣдовали сына и выслали ему видъ. О томъ, гдѣ онъ скрывался и какъ жилось ему, они не знали, да не узнали и послѣ.
   Съ потерей брата, котораго Настя считала умершимъ, еще холоднѣе и безнадежнѣе зажила она, но еще сильнѣе отдавалась своимъ мечтамъ и неразрѣшеннымъ вопросамъ. И чѣмъ больше росла она, тѣмъ сложнѣе и сложнѣе представлялась ей цѣпь ихъ семейной обстановки, гдѣ вся жизнь сложилась изъ различныхъ соотношеній, одно другому противурѣчащихъ. Трудно ей было обобщить всѣ эти разрозненныя явленія и скоро выработать какой-нибудь опредѣленный взглядъ на жизнь.
   Однако, постепенно выяснялось у ней ясное убѣжденіе, логическій выводъ изъ всѣхъ наблюденій дома, и внѣ его. Она рѣшила, что отецъ и мать ея дѣйствительно дурные люди, что есть много лучше ихъ. Пожить съ такими людьми и ихъ жизнью -- стало лучшею мечтой ея дѣтства.
   Но годы шли, а обстановка не мѣнялась; только вмѣсто шитья кукламъ ее усаживали теперь за пяльцы.
   

ГЛАВА XII.

   Настя росла одиноко, дикаркой, неотесанной; но, не давъ ей возможности образовать себя, у ней не отняли способности мыслить, а ей некому было повѣрять свои, хотя и дѣтскія, но подчасъ мучительныя думы и сомнѣнія.
   И такъ какъ въ ея жилахъ текла не вода, а, горячая кровь, то эта кровь возмущала ея честное сердце при мысли о томъ, что ей придется прожить такъ долго, долго, а можетъ быть, и всегда. И какъ горячо ненавидѣла она свою обстановку, гдѣ приходилось затаивать въ себѣ всякія мысли и чувства, потому что самыя лучшія и самыя честныя изъ нихъ были-бы разгромлены и осмѣяны.
   Настя не дошла еще до вывода, что родители ея не вполнѣ виноваты; что всѣ поступки ихъ коренятся въ тѣхъ условіяхъ жизни, которыми привелось имъ довольствоваться въ дѣтствѣ; что точно также, а, можетъ быть, и еще хуже поступали съ ними. Словомъ, сколько ни вдумывалась она, какъ глубоко ни анализировала условія своей обстановки, она не уловила еще факторовъ, слагающихся для развитія тѣхъ или другихъ характеровъ, и въ ея отношеніяхъ къ родителямъ въ глубинѣ души гнѣздилась нелюбовь, чтобы не сказать болѣе.
   Жизнь съ ними казалась дѣвушкѣ мукой, тяжелой нравственной пыткой. Зайдетъ-ли какой-нибудь споръ у отца съ матерью и обратятся въ ней спорящія стороны, каждая за поддержкой своего мнѣнія,-- ее мутить и коробитъ отъ воззрѣній обѣихъ, и она старается отдѣлаться общими фразами или молчаніемъ; а молчать или говорить не то, что думаешь, насиловать себя -- совсѣмъ не такъ легко, какъ кажется иногда.
   Нерѣдко приходилось ей дѣлать уступку тому, что ей казалось нечестнымъ, нехорошимъ, и отказываться отъ того, къ чему ее тянула внутренняя неугомонная потребность.
   Въ силу своей воспріимчивости ей приходилось платить дань окружающей жизни, но она не удовлетворяла ее; грязь и пустота тяжело ложились на Настю, и какъ часто давала она себѣ слово не сломиться подъ гнетомъ чужой воли, отстоять себя.
   Ея молодыя силы жадно рвались изъ-за пялецъ, за которыми мучила ее Анисья Гавриловна, рвалась на свѣтъ, къ другой жизни, заманчивой, ясной, и въ мечтахъ своихъ она уже отрывалась отъ своей старой жизни. Ей минуло семнадцать лѣтъ и стройненькая худощавая Настя, съ своимъ бѣлымъ лицомъ, строгимъ профилемъ и огневыми глазками, стала наводить родителей на мысль о пріисканіи ей жениха.
   -- Вотъ съѣзжу къ владыкѣ и попрошу озаботиться женишкомъ, замѣтилъ какъ-то о. Василій женѣ.
   -- На свое мѣсто зятя пустишь, а сами-то тсъ чѣмъ останемся? возразила Анисья Гавриловна и, благодаря этому возраженію, толки о женихѣ на время смолкли.
   Положеніе дѣвушки въ семьѣ не улучшалось, на нее сыпались брань, попреки, побои и оскорбленія, послѣ которыхъ она подчасъ боролась сама съ собою и своимъ сильнымъ желаніемъ отомстить, потому-что иного выхода она не видѣла и жизнь не выработала ей другого орудія, кромѣ орудія ненависти.
   Послѣ каждой семейной бури и перебранки Настя злобно затаивала накипавшую горечь и, чтобы уйти отъ осаждавшихъ ее черныхъ думъ, инстинктивно выбирала удобные пріемы. Она принималась за какой-нибудь физическій трудъ съ порывистой готовностью, со страстностью горя и мало-по-малу физическое утомленіе брало верхъ надъ ея бьющимися нервами, надъ ненормально возбужденнымъ мозгомъ.
   Нерѣдко случалось, что отъ усталости она засыпала гдѣ-нибудь въ сараѣ или на огородѣ и сонъ освѣжалъ ея молодой, окрѣпшій отъ невзгодъ организмъ. Надолго-ли только? До первой новой бури; а послѣднее время онѣ повторялись все чаще и чаще. Мать правила всѣмъ домомъ и, дѣйствительно, только благодаря ей, держалось хозяйство.
   Своими трудами Анисья Гавриловна упрекала дочь, хотя та работала много и готова была-бы работать и вдвое болѣе, лишьбы не слушать незаслуженныхъ упрековъ за дармоѣдство. Попытки Насти къ большему значенію въ домѣ получили отпоръ и подняли новую бурю. У дѣвушки изчезало терпѣніе.
   Такое положеніе дѣлъ было въ августѣ того года, когда Болеславичъ съ женой пріѣхали въ X., и помѣстились на фабрикѣ Ознобина, верстахъ въ трехъ отъ погоста.
   Настя часто ходила на фабрику къ знакомой мѣщанкѣ, у которой крестила дѣтей, и тамъ въ первый разъ услышала о томъ, что въ женской больницѣ ищутъ сидѣлку.-- Шесть рублей въ мѣсяцъ жалованья и все готовое, Настенька, говорила ей Сафроновна,-- такъ звали куму.-- Вотъ не услышишь-ли гдѣ охотницы?
   -- Да я сама-бы съ удовольствіемъ пошла, воскликнула Настя.-- Дома-то вѣдь пытка, а не жизнь; только не отпустятъ!
   -- Что ты, Настенька! ну гдѣ тебѣ справиться; не дѣло эта ты задумала и отецъ не дозволитъ.
   -- Да, это я такъ только пожелала, а знаю, что не сбудется, успокоила Настя куму, а между тѣмъ ее такъ и подмывала, мысль уйти изъ дому.
   Словно съ дорогой находкой, съ такой легкостью на сердцѣ, возвращалась Настя вечеромъ домой съ фабрики.
   Дома ужинали.
   -- Что долго засидѣлась? ишь нашла себѣ компанію съ Сафронихой! выбранила мать.-- Все отъ бездѣлья!
   Настя не возражала, не до перебранки ей было въ такомъ хорошемъ настроеніи. Она перемыла тарелки, нрибрала все и вышла на крыльцо.
   Темнѣло, а для Насти словно промелькнулъ яркій солнечный лучъ; въ ней пробудилась врожденная всякому человѣку жажда счастія и свободы и мелькнулъ выходъ къ послѣдней. По землѣ ложились мягкія тѣни, выглянулъ мѣсяцъ и звѣзды, еще блѣдныя, замелькали въ вышинѣ на теиномъ фонѣ неба. Тишина удивительная -- не шелохнетъ. Настя сѣла на ступеньки крыльца, чтобы мечтать на свободѣ.
   Настоящее не представлялось ей въ радужномъ свѣтѣ, но тѣмъ пламеннѣе стремилась она заглянуть въ будущее и вопросы о немъ и о участіи вызвали въ ней горячую работу мозга.
   Со старымъ она простилась уже давно, но новаго до сихъ поръ не находила, не потому, чтобы у нея не было энергіи и силъ для удовлетворенія живыхъ порывовъ къ болѣе свѣтлой и разумной жизни. Нѣтъ, они были, но не было знанія и умѣнья перестроить жизнь. Въ такое-то смутное время она услыхала о мѣстѣ сидѣлки въ женской больницѣ, и ухватилась за промелькнувшую мысль -- занять его, во что-бы-то ни стало.
   -- Да я хоть въ горничныя готова идти, хоть за самую малую, плату, чтобы только не слышать упрековъ и брани -- не то что въ сидѣлки!
   Она обрадовалась этой мысли, ухватилась за нее цѣпко, крѣпко, потому-что видѣла здѣсь единственный исходъ изъ своей семейной жизни, или каторги, какъ она ее называла, съ которой она не могла примириться, да и не хотѣла!
   Настя представляла уже въ своемъ пылкомъ воображеніи, какъ охотно и заботливо будетъ она ходить за больными, какъ вольнѣе вздохнетъ отъ гнета; ярко рисовались передъ нею картины будущаго; долго сидѣла она такъ, сладко забывшись.
   Вдругъ, среди царившей тишины, на колокольнѣ погостской церкви пробили часы. Настя насчитала 12 и, войдя въ комнату, безъ шума, улеглась спать.
   На утро она встала бодрой и веселой отъ сознанія, что на случай у нея есть выходъ -- и звонко запѣла пѣсни, приготовляя чашки.
   -- Чего распѣлась, не перекрестя лба-то! И заутреню проспала, взъѣлась мать.
   Настя не отвѣчала; пѣсня порвалась на полусловѣ. За чаемъ мать придиралась къ ней; она отмалчивалась и тотчасъ послѣ чая сѣла за пяльцы. Но день былъ такой чудный и, сидя у отвореннаго окна, Настя часто отрывалась отъ работы и выглядывала на улицу.
   -- Ты-бы лучше совсѣмъ бросила работать, чѣмъ показывать видъ, что дѣло дѣлаешь. Какой отъ тебя прокъ? мать изъ силъ выбивается, чтобъ ей-же приданое собрать, а она ничего не помогаетъ; нѣтъ ты-бы попробовала черную работу поработать, подлая!
   Настя не вытерпѣла.
   -- Я лучше согласилась-бы быть послѣдней судомойкой, чѣмъ выносить такую жизнь, какъ моя, промолвила она, глотая слезы.
   -- Ты-бы попробовала: легко-ли такъ работать-то, дура ты эдакая, тогда и гоорила-бы, взъѣлась Анисья Гавриловна.
   -- Все легче, чѣмъ каждый день слышать брань, попреки за хлѣбъ и получать тумаки; у меня отъ нихъ спина ужь заболѣла. Не хочу я больше терпѣть.
   -- Какъ! что ты сказала? ахъ ты, подлая, неблагодарная тварь; смѣетъ еще она такъ матери грубить! Погоди-же, вотъ я тебя, мерзкую! и съ этими словами Анисья Гавриловна разлетѣлась-было дать дочери пощечину.
   Настя, вся блѣдная, съ искрящимися глазами и закушенной губой, вскочила со стула и съ силой двинула пяльцы,-- они упали.
   -- Ну что-жъ, побейте, маменька, да только ужь въ послѣдній разъ, проговорила она; по ней пробѣгала дрожь, глаза метали молнію, а ноздри такъ и раздувались. Лицо дѣвушки было олицетвореніемъ злобы и вызова.
   Анисья Гавриловна опѣшила и только проговорила:
   -- Ишь ехидна! змѣя! О въ кого это она только уродилась, прости ты меня, Господи, окаянную -- съ братцемъ роднымъ одного поля ягоды.
   Настя не отвѣчала и пошла изъ комнаты.
   -- А пяльцы-то чтожъ не подняла? Что, мнѣ убирать еще, что-ли, за тобой, барышня-судомойка, крикнула ей вслѣдъ мать.
   Настя не отвѣчала и, выйдя изъ дому, побѣжала по дорогѣ къ выселкамъ. Ее душили взрывы давно накипѣвшаго негодованія, озлобленія.
   -- Господи! что я буду дѣлать! страстно взывала дѣвушка.-- Уступать -- все уступать, сегодня да завтра, такъ тебя и совсѣмъ осѣдлаютъ, а я не хочу этого и не могу дольше выносить. Нѣтъ, силъ моихъ нѣтъ!
   И дѣвушка безсознательно шла впередъ, пока не очутилась у воротъ женской больницы. Чувство робости охватило ее, пока, дернувъ звонокъ, она выжидала, что ей отопрутъ, и уже готова была даже бѣжать назадъ.
   -- Но куда? домой! ни за что!
   Лиза вышла отворить дверь; она ждала возвращенія мужа и очень поражена была, увидя передъ собою красивую дѣвушку, съ непокрытой головой и заплаканными глазами.
   -- У васъ кто-нибудь боленъ и мнѣ нужно ѣхать? промолвила она, глядя на смущенное и огорченное лицо Насти.
   -- О, нѣтъ, вскричала та; нѣтъ, не то. Помогите мнѣ, дайте мнѣ пріютъ, дайте мнѣ мѣсто сидѣлки въ этой больницѣ, если только это хоть сколько-нибудь зависитъ отъ васъ.
   "Оригинальная претендентка"! промелькнуло въ головѣ у Лизы, и она тотчасъ-же увела дѣвушку къ себѣ, усадила и ласково заговорила съ ней.
   Подъ вліяніемъ теплыхъ словъ, такъ рѣдко слышанныхъ ею въ жизни, Настя ободрилась и ярко и горячо обрисовала свою жизнь въ домѣ, побои, упреки, послѣднюю сцену и высказала твердое рѣшеніе не возвращаться домой, даже еслибы и не получила желаемаго мѣста.
   -- Лучше руки на себя наложу, горячо промолвила дѣвушка.
   Лиза была возмущена, растрогана. Подъ вліяніемъ разсказа Насти, въ ней опять кипѣла и подымалась ненависть ко всему, что такъ гнетъ и ломаетъ женскую долю. Она переживала минуты тяжелыхъ и глубокихъ ощущеній и результатомъ ихъ явилось страстное, твердое желаніе помочь Настѣ, отстоять ея права на лучшую жизнь.
   -- О, нужно устроить это дѣло! Вы останетесь сегодня у меня, Настенька, а завтра я пошлю записку вашему отцу и постараюсь уговорить его. Можетъ быть, онъ согласится отпустить васъ.
   Настя отрицательно покачала головой.
   -- Нѣтъ? Такъ поборемся; во всякомъ случаѣ знайте, что я готова помогать вамъ, сколько хватитъ силъ, и найду себѣ союзниковъ въ лицѣ мужа и Ознобина.
   -- Ознобинъ -- это фабрикантъ? Вотъ онъ развѣ повліяетъ на отца.
   -- И его вліяніе употребимъ, если не успѣемъ однѣ. Можетъ бытъ, вы сами выйдете завтра переговорить съ отцомъ. Я приглашу его сюда.
   -- Нѣтъ, передайте вы ему отъ меня, что ихъ хлѣбъ мнѣ вотъ гдѣ стоитъ и что я скорѣе умру, чѣмъ вернусь домой.
   Слова эти были сказаны съ такой энергіей, что Лиза подумала:
   "Слава Богу -- она съумѣетъ отстоять себя"!
   Успокоившаяся и согрѣтая ласковымъ и простымъ обращеніемъ Лизы, Настя вздохнула свободнѣе и вообразила даже, что теперь она совсѣмъ ограждена отъ своихъ.
   Переговоривъ обо всемъ, касавшемся ея, Настя снова просила Лизу дать ей работу, не отказать въ мѣстѣ сидѣлки.
   -- Вы не думайте, Лизавета Игнатьевна, что я всегда такая вспыльчивая, злая; о, нѣтъ, я право могу и хочу быть доброй. Я буду терпѣлива и добра съ больными, а работать я также не лѣнива,-- хоть цѣлый день готова трудиться, лишь-бы не слышать брани и хоть изрѣдка слышать такое ласковое слово, какъ ваше.
   Лиза крѣпко пожала ей руку.
   -- Я согласна взять варъ, но для полученія этого мѣста вамъ нуженъ будетъ видъ отъ отца. Конечно, мы постараемся добыть его!
   И Лиза принялась разсказывать дѣвушкѣ, въ чемъ будутъ состоять обязанности сидѣлки. Въ разговорѣ она коснулась того, какое образованіе получила дѣвушка.
   Настя заплакала.
   Никакого. Я ничего не знаю, ничему не училась, но я хочу учиться и знать,-- щеки дѣвушки ярко покраснѣли.
   Не велика бѣда, было-бы желаніе и вы нагоните потерянное. Я охотно буду помогать вамъ въ свободное время...
   Настя схватила руку Лизы и хотѣла поцѣловать; Лиза вырвала ее въ смущеніи.
   -- Вотъ вы не хотите дать мнѣ руку, а между-тѣмъ я давно, да и никогда такъ охотно никому не цѣловала руки, какъ-бы сдѣлала это вамъ. Я такъ, такъ благодарна вамъ, такъ рада буду отслужить по мѣрѣ силъ.
   Эту страстную тираду прервалъ приходъ Болеславича, съ недоумѣніемъ глядѣвшаго на дѣвочку и на тревожное лицо жены. Лиза скоро посвятила его въ суть дѣла и, нечего говорить, что его симпатіи были на сторонѣ Насти.
   -- Что-то скажетъ о. Василій завтра? вотъ вопросъ, который занималъ всѣхъ троихъ и не далъ имъ спокойно уснуть въ эту ночь.
   На утро Настя тревожно ждала прибытія отца, но рѣшенія не перемѣнила. Да никто изъ ея новыхъ друзей и не посовѣтовалъ-бы этого. Они только еще больше ободряли дѣвушку.
   -- Она не пропадетъ! замѣтилъ Болеславичъ женѣ.

-----

   Приглашая Лучинскаго, Лиза писала, что имѣетъ сообщить ему свѣденія о его дочери.
   У Лучинскихъ наканунѣ весь день шелъ переполохъ,-- и ночь провелась безъ сна. Теперь на долю Анисьи Гавриловны обрушились попреки мужа, что сгубила дѣвку, точно такъ-же, какъ послѣ побѣга Миши, она корила Лучинскаго.
   О. Василій явился немедленно на приглашеніе Болеславича.
   Узнавъ, что Настя здѣсь въ больницѣ и не хочетъ вернуться домой, онъ разсвирѣпѣлъ.
   -- Да какъ она смѣетъ кто говорить, ахъ она мерзавка, скотина! Извините меня, сударыня, но я удивляюсь, какъ вы согласились взять на себя передачу такихъ глупыхъ словъ дѣвчонки; какое вы имѣете право потакать ей?
   -- Настя совершеннолѣтняя и имѣетъ точно такое-же право выражать свои убѣжденія и стремиться къ ихъ осуществленію, какъ я -- передавать ихъ вамъ. Это нравственная обязанность всякаго человѣка и я удивляюсь, батюшка, какъ вамъ не жаль и не стыдно обижать свою дочь такими словами.
   -- Напрасно стараетесь учить меня, сударыня.
   -- Я не учу, а выражаю свое мнѣніе, которое вы вольны слушать или не слушать. Еще разъ скажу вамъ, что дочь ваша твердо рѣшилась не возвращаться домой.
   -- Ну-съ, а куда она пойдетъ? развратничать?
   Лизѣ былъ гадокъ этотъ грубый человѣкъ, она готова была дерзко возразить ему, но вспомнила, что этимъ можетъ испортить начатое дѣло постановилась.
   -- Настя хотѣла-бы поступить на мѣсто сидѣлки въ нашу больницу и проситъ у васъ видъ.
   -- Сидѣлкой въ больницу! Да съ него это она взяла, что я, позволю своей дочери, плоти отъ плоти моей и кости отъ кости моей идти въ услуженіе? Слава Создателю -- у меня еще есть средства содержать семью.
   -- Да, но Настя просила меня передать вамъ, что она сама желаетъ зарабатывать на себя, что чужой хлѣбъ куда какъ не сладокъ и...
   -- Чужой хлѣбъ! это отцовскій-то хлѣбъ чужой? ахъ она неблагодарная тварь. Да что это она въ голову забрала -- чужой хлѣбъ горекъ! Да развѣ велика бѣда, что мы съ матерью иногда бывало и пожуримъ ее за лѣность. Безъ этого, вы сами знаете, нельзя, избалуется совсѣмъ.
   -- Вотъ Настя и рѣшила вѣрно не лѣниться, чтобъ ее не корили, и станетъ сама добывать хлѣбъ. Вѣдь это дѣло почтенное.
   -- Почтенное -- въ служанки идти! Ужь не вы-ли это ей посовѣтовали, матушка. Почтенное! и священникъ злобно засмѣялся.
   -- Извините, батюшка, но я не имѣю времени продолжать долѣе нашъ разговоръ, мнѣ нужно идти въ больницу, тамъ есть трудно больныя. Что прикажите вы передать Настѣ?
   Поклонясь Лучинскому, Лиза ждала его отвѣта, чтобы удалиться.
   -- Прощайте, сударыня! только я вамъ доложу, что этого дѣла я такъ не оставлю и донесу полиціи, что вы держите у себя служащихъ безъ вида, а дочери своей здѣсь оставаться не позволю.
   -- Это ваше дѣло, я-же только передала вамъ порученіе Насти.
   Лучинскій ушелъ, а Лиза стояла въ какомъ-то туманѣ, потомъ промолвила:
   -- А все-таки мы побѣдимъ! и, передавъ Настѣ о неудачѣ, быстро написала записку Ознобину, прося его не замедлить приходомъ по очень важному дѣлу.
   Черезъ часъ, еще и менѣе даже, Ознобинъ ѣхалъ къ Лучинскому и, воротясь отъ него, если не привезъ согласія и вида, за-то успокоилъ Лизу и Настю обѣщаніемъ о. Василія подождать мѣсяцъ-другой своими жалобами, въ томъ вниманіи, что онъ, Ознобинъ, и другіе, окружающіе ее, постараются склонить дѣвушку къ возвращенію домой.
   И такая отсрочка обрадовала женщинъ.
   

ГЛАВА XIII.

   День за день летитъ время, принося съ собой. кому радость и удачи, а кожу такъ бездну мелкихъ зацѣпокъ, колючекъ, а то и солидныхъ тормазовъ.
   За послѣднее время достаточно колючекъ выпало на долю обитателей больничнаго домика. Услужливые пріятели Ознобина, отъ которыхъ Богъ упаси, не безъ основанія считавшіе Болеславичей главными двигателями совершившихся на его фабрикѣ перемѣнъ, которыя имъ были хуже бѣльма на глазу -- принялись за постройку подпольныхъ минъ для разрушенія ненавистныхъ нововведеній. Результатъ этихъ интригъ не замедлилъ обнаружиться въ отказѣ устройства колыбельной, бумага о разрѣшеніи которой была уже подписана самимъ начальникомъ губерніи.
   На помощь злобствующимъ фабрикантамъ явилась начальница губерніи, а это что-нибудь да значило! Да и не что-нибудь, а по просту сулило вѣрный успѣхъ врагамъ Ознобина.
   Нашлись ловкіе и добрые люди, взявшіеся похлопотать за нихъ у губернаторши; они такъ тонко и вмѣстѣ ѣдко съумѣли задѣть слабую струнку Надежды, Еириловны, считавшей себя представительницей интеллигенціи (не потому-ли, что числилась членомъ общества покровительства животнымъ) и главою благотворительныхъ предпріятій въ Х-скомъ обществѣ. Она и точно была распорядительницей спектаклей, лоттерей-аллегри и маскарадовъ, дававшихся въ пользу бѣдныхъ города, но я прибавлю, и не подъ секретомъ, что изъ всѣхъ этихъ сборовъ на долю бѣдныхъ доставалось какихъ-нибудь сто рублей въ годъ, большая-же часть денегъ шла на обѣды и ужины благороднымъ актерамъ, на издержки по спектаклямъ, маскарадамъ и такъ далѣе. Не на собственный-же, въ самомъ дѣлѣ, счетъ было устраивать ужины и обѣды? Они и такъ самоотверженно отдавали въ пользу бѣдныхъ свое драгоцѣнное время и таланты -- не правда-ли?-- Выискивались откуда-то продерзкіе, осмѣливавшіеся въ одной петербургской газетѣ (губернская всеподданнѣйше курила только фиміамы мѣстнымъ ревнителямъ благотворенія) поглумиться на счетъ несообразнаго распредѣленія поспектакльныхъ сборовъ -- шестьдесятъ рублей голодающимъ, двѣсти сорокъ -- на освѣщеніе, плату музыкантамъ и т. д. и четыреста рублей на ужинъ актерамъ, распорядителямъ и другимъ почетнымъ благодѣтелямъ!!-- удивлялся неизвѣстный авторъ кореспонденціи изъ X... Но вѣдь удивлялся-то навѣрное какой-нибудь неблаговоспитанный мальчишка, семинаристишка, непонимающій утонченныхъ гастрономическихъ требованій желудка.
   Большинство-же Х-скаго beau mond'а восхваляло нѣжную душу и рѣдкій умъ Надежды Кириловны. А о красотѣ ея тамъ всѣ ужь и кричали въ одинъ голосъ; поэты-профессора восжѣвали ея античный профиль, высокій ростъ и шикарную прическу полукороткихъ à la растрепанный артистъ волосъ. И точто восхитительно граціозно растрепывала себѣ волосы губернаторша, неподражаемо! Ужь сколько ни старались копировать ее губернскія дамы, пообстригавшія свои волосы ради завезенной ею моды -- нѣтъ никакъ не давалось имъ это искуство. Чего-бы тутъ, кажется, мудренаго -- растрепать волосы?-- а вотъ подите -- нуженъ и для этого талантъ. Мы знавали одну барыню, которую слезы прошибали отъ неудачи трепки, на которую тратила она не мало времени. Вы думаете, пустое все это дѣло, и говорить-то о немъ не стоитъ. Хорошо вамъ такъ думать, а каково же было губернскому женскому персоналу, у котораго какая-то московская аристократка отбила поклонниковъ? А все прическа! Ею-то больше всего и восхищалась молодежь.
   Читатели, пожалуй, усумнятся въ томъ, что и столпы науки -- профессора лѣзли въ прихвостни, старались считаться въ числѣ поклонниковъ и хвостовъ губернской кометы; но, не весело говорить, а грѣхъ утаить, что мы знавали такихъ профессоровъ, которые большую часть времени посвящали на сочиненіе акростиховъ X -- скинъ аристократкамъ,-- Надежда-же Кириловна была воспѣта ими до небесъ.
   Однако и мы грѣшные увлеклись красивой губернаторшей, которой тѣмъ временемъ ловко успѣли нашептать въ ушко о разныхъ затѣяхъ заѣзжей оригиналки.
   Оскорбленная появленіемъ соперницы на полѣ благотворительности (такъ выставили дѣло о колыбельной), губернаторша въ глубинѣ души дала свое вѣрное слово: не допустить осуществленія затѣи всякой...
   -- Этого не будетъ! мысленно и злобно твердила она, слушая ловкія рѣчи чиновника Лерхе о томъ вліяніи, которое пріобрѣтетъ, вѣроятно, cette utilité, cette М-me Boles'avitch -- если ей удастся устроить желаемое.
   -- Plût à Dieu, mon cher, que èa réussisse!-- искуственно спокойнымъ тономъ отвѣчала губернаторша на фразы чиновника,-- благотворительность -- великое дѣло и единственная сила, данная намъ, женщинамъ. Будемъ-же пользоваться этой дивной силой.
   Она долго и съ ловкимъ увлеченіемъ говорила о святости и честности благотворенія.
   Лерхе почтительно соглашался съ ея превосходительствомъ, но не упускалъ случая ввернуть и свое словцо, намекнуть, напримѣръ, что и дѣло благотворенія хорошо только тогда, когда оно исходитъ отъ рукъ истинно религіозной и высокой души женщины, а не отъ этихъ nullités, зараженныхъ всевозможными измами.
   -- C'est joli, Лерхе, vous êtes éloquent, comme toujours, lorsqu'il s'agit этихъ шлюзъ.
   -- Trop d'indulgenèe, trop de bonté, votre excellence, вкрадчиво благодарилъ чиновникъ.
   Потомъ онъ вскользь упомянулъ о негодованіи почтенныхъ фабрикантовъ на то обстоятельство, что новая женская больница купца Ознобина, кажется (онъ произнесъ "кажется" съ удареніемъ сомнѣнія, потому что завѣдомо лгалъ) была открыта безъ освященія и молебствія.
   -- Ваше превосходительство, конечно, знаете, какъ религіозенъ русскій человѣкъ,-- и вдругъ -- оскорбленіе въ несоблюденіи обряда; это такъ тронуло, такъ тронуло бѣдныхъ фабрикантовъ.-- Et puis, русскій человѣкъ суевѣренъ -- мало прока ждутъ отъ такой больницы, избѣгаютъ лечиться тамъ; on commence à maconter des небылицы о привидѣніяхъ. Безъ божьей-де помощи и излеченья не будетъ. Вотъ подите!...
   -- Mais c'est juste, Лерхе, вѣра -- великая вещь.
   И губернаторша пустилась краснорѣчиво излагать свои мысли по поводу величія вѣры: le néant n'existe pas, Dieu est grand et bon etc. "etc. такъ и сыпались изъ ея устъ французско-нижегородскія рѣчи.
   Чиновникъ, откланиваясь Надеждѣ Кириловнѣ, уходилъ вполнѣ увѣренный въ успѣхѣ своей дипломатической миссіи.
   Губернаторша не любила, просто не могла выносить даже, чтобъ говорили о комъ-нибудь кромѣ ея высокой особы и рѣшила заставить мужа отмѣнить сдѣланную имъ резолюцію.
   -- Une parvenue veut me jouer farce, mais -- rira bien qui rira le dernier! промолвила комета, входя въ кабинетъ мужа.
   Черезъ полчаса послѣ отъѣзда Лерхе, губернаторъ созналъ, что ce que femme veut -- Dieu le veut и, пославъ за правителемъ дѣлъ, приказалъ ему отложить рѣшеніе о колыбельной подъ зеленое сукно. А на недоумѣвающее, вопросительное лицо чиновника отвѣтилъ тихой и многозначительной фразой:
   -- У нихъ тамъ дѣла не совсѣмъ ладно клеятся, до меня дошли кой-какіе слухи. Только молчите объ этомъ до поры до времени, я все узнаю, наблюду. Ничьихъ услугъ мнѣ не нужно, я самъ -- я не люблю помощи. Я вѣдь вездѣ самъ, вы знаете.
   -- Ну, начались подвохи разлюбезныхъ товарищей, нагородили околесной.-- Надо будетъ Константину Сергѣевичу сообщить новую резолюцію,--разсуждалъ дорогой правитель Аристовъ, дружески знакомый съ Ознобинымъ и уже успѣвшій сообщить ему радостную вѣсть о дозволеніи открытія колыбельной.
   -- Я-то въ какихъ дуракахъ остался съ своимъ извѣстіемъ.
   Лиза и не подозрѣвала, что пріобрѣла себѣ важнаго врага въ лицѣ совершенно незнакомой женщины. Передай ей кто-нибудь, что у нея явился этотъ новый врагъ, она, пожалуй, и не позаботилась-бы узнать, кто онъ именно и даже тотчасъ-же забыла-бы объ этомъ извѣстіи -- такъ безраздѣльно отданы были ея
   мысли начатому дѣлу, такъ иного осязательныхъ неудачъ на пути приходилось ей испытывать въ послѣднее время.
   Ее волновали и безплодныя попытки склонить отца Василія къ выдачѣ свидѣтельства Настѣ, безъ котораго она проживала у нихъ уже третій мѣсяцъ, и -- безуспѣшныя подчасъ старанія помочь паціенткамъ вслѣдствіе непрошенной помощи лекарокъ съ ихъ разлюбезнымъ калганцемъ и теплой банькой,-- и столкновенія съ земскимъ врачемъ (важнымъ лицомъ въ городѣ) за леченье въ его участкахъ, которые самъ-то онъ посѣщалъ ровно разъ въ годъ, за что преисправно каждый мѣсяцъ получалъ сто рублей земскихъ денегъ -- и козни, и интриги окрестныхъ фабрикантовъ. Эти послѣдніе озлобились на ея сообщеніе въ врачебную управу объ огромномъ числѣ заболѣвающихъ тифомъ на окрестныхъ фабрикахъ, что слѣдовало, по ея мнѣнію, приписать: 1) недоброкачественности пищи, и 2) страшнымъ міазмамъ, образующимся отъ лужъ помой и нечистотъ, объ уборкѣ которыхъ съ фабричныхъ дворовъ никто и не заботился.
   Такое заявленіе взбѣсило самодуровъ Китъ Китычей, которые въ порывѣ злобы клялись. даже, что они затравятъ сабаками доносчицу, если еще разъ явится она къ нимъ на фабрику подать помощь заболѣвшей.
   -- А, какова баба-то къ намъ затесалась? До всего-то ей дѣло есть; радовалась-бы, что практику доставляемъ, другой-то ей вѣдь не добыть, нагло подсмѣивался лоснящійся отъ жира почетный гражданинъ Сопѣловъ, слывшій за юмориста.
   -- И не говорите -- ракалія! соглашался товарищъ.-- Всѣхъ бабъ избаловала: чуть у какой лихорадка или, съ позволенія сказать, кольнетъ гдѣ-нибудь -- къ доктору идутъ; не запускать, видишь, болѣзни -- лучше будетъ; къ нѣжностямъ скоро пріучаются. Прежде еле ноги волочили, а работали! Охъ, эта воля, чтобъ ей пусто было.
   -- Не воля, возражалъ другой,-- а ознобинскія затѣи; обанкрутится съ ними михрютка, да и другимъ подрывъ сдѣлаетъ. Рабочіе-то во всемъ на ознобинскихъ фабричныхъ указываютъ; тамъ-ста нашему брату вольготнѣе живется! Безъ рабочихъ рукъ какъ-бы намъ не очутиться въ одинъ прекрасный день!
   -- Ну, это дудки! прежде чѣмъ случится что-нибудь подобное, какъ-бы нашему Константину Сергѣичу съ его благопріятелями не пришлось-бы плохо! Кой-кому ужь замолвили словечко, да и еще жучка подпустимъ, за благодарностью не постоимъ, ввернулъ Сопѣловъ.
   -- Колыбельная-то вотъ ужь фью! Правду говоритъ Федотъ Федотовичъ: на нашей улицѣ праздникъ-то скорѣе будетъ, потому золотой тѣлецъ -- сила, утѣшались злобствующіе комерсанты.
   Отказъ, безъ всякихъ объясненій, въ устройствѣ колыбельной, возмутилъ до глубины души все общество больничнаго домика.
   -- Мнѣ интересно было-бы знать, какіе мотивы двигали отказомъ, говорила Лиза.-- Это нужно развѣдать, такъ нельзя оставлять дѣла.
   -- Я смекаю, что это сотоварищи мои подтасовываютъ карты, только дѣло-то еще не совсѣмъ проиграно, успокоивать Ознобинъ.-- Подождемъ, что скажетъ намъ Аристовъ, онъ долженъ близко знать всю махинацію. Я сегодня-же съѣзжу къ нему.
   Но и Аристовъ не съумѣлъ сообщить имъ ничего опредѣленнаго и утѣшительнаго. Догадки такъ и оставались пока догадками.
   Всѣ неудачи и треволненія, выпавшія на долю молодой женщины, не парализировали ея добрыхъ стремленій, а скорѣе подталкивали ее идти впередъ.
   -- Никакія невзгоды не склонять моего желѣзнаго организма, самоувѣренно думала Лиза,-- моего твердаго рѣшенія. Я и не ожидала вѣдь только розъ и удачъ на пути къ добыванію свободы и дѣла, я не взяла-бы свободу, какъ подачку. Развѣ можно сравнить ее съ тою, которой добьешься сама. Да, сама, своими личными силами. Ну, а если такъ всю жизнь и не достигнешь желаемаго?.. Такъ что-же! Лучше борьба и стремленіе къ желаемому, чѣмъ мирное успокоиваніе себя на лаврахъ невозможности. Капля по каплѣ -- камень пробиваетъ, ужь лучше будемъ этими каплями, чѣмъ неподвижно лежащимъ камнемъ.
   Говорятъ, что есть люди такіе крѣпкіе, сильные, которые будутъ работать до послѣдняго издыханія, скорѣе рѣшатся умереть, чѣмъ откажутся отъ своего дѣла, и будутъ биться противъ судьбы, пока въ ихъ жилахъ останется хоть капля крови. Закаляясь день ото дня, Лиза, по временамъ, чувствовала въ себѣ такого крѣпкаго человѣка, способнаго выдержать битву и пробиться черезъ воздвигаемыя баррикады.
   Однако, несмотря на готовность къ борьбѣ, всѣ непріятности, въ силу воспріимчивой натуры молодой женщины, глубоко волновали ее.
   Съ лихвой за неудачи удовлетворяли Лизу только научныя занятія съ Настей жажда знанія и старанія дѣвушки были изумительны. Все свободное отъ дежурства въ больницѣ время посвящала она чтенью и ученью, и чѣмъ больше развивалась, тѣмъ сильнѣе и сильнѣе чувствовала неудовлетворительность своей прежней ограниченной жизни и крѣпко рѣшала она не возвращаться болѣе домой. Она отвѣдала свободы, свѣтлой, заманчивой, дающейся трудомъ, полюбила весь строй своей новой жизни и начинала уже чертить планы будущаго. Среди мечтаній и заглядываній вдаль -- тяжелой полосой проходила иногда въ умѣ дѣвушки мысль объ упорствѣ отца.
   Какъ не похожа была ея теперешняя обстановка на былую! какими невыносимыми казались ей всѣ разговоры, слышанные дома! на какія свѣтлыя новыя мысли наводили ее рѣчи хозяевъ и посѣтителей больничнаго домика!
   Эти рѣчи разъясняли ей многое изъ того, что долго, а можетъ быть, и навсегда осталось-бы для нея terra incognita на погостѣ; она словно становилась отъ нихъ умнѣе и лучше, и живѣе шла впередъ, ободряемая лаской и примѣромъ. Смѣло обращалась Настя къ Лизѣ за совѣтомъ и помощью, съ увѣренностью искала въ ней опоры, въ трудныя минуты раздумья отъ нея жаждала она услышать ободряющее слово. Какой свѣтлой, радостной надеждой билось ея сердце, когда Лиза сулила ей успѣхъ!
   -- И я, какъ братъ Миша, могла-бы давно уже учиться и трудиться, и изъ меня могла-бы, можетъ быть, выработаться знающая женщина, какъ вы, Лизавета Игнатьевна, еслибы и раньше начала учиться? допрашивала иногда Настя.
   -- Изъ васъ и выйдетъ еще болѣе меня свѣдущая; у васъ очень способная натура, Настенька, только не охладѣйте къ Дѣлу.
   -- Ни зачто! страстно отрицала дѣвушка послѣднее предположеніе,-- Ни зачто! Вотъ вы говорите способная я, ну а къ чему были мои способности -- мнѣ негдѣ было учиться дома, и
   оставалось только тупѣть на работѣ за пяльцами. А вѣдь я и дома сознавала, что такъ, какъ я живу -- не жизнь, а мука.
   -- Вотъ это-то сознаніе и ваша способная натура и сдѣлали свое дѣло. А вы говорите, къ челу были способности и сознаніе? Къ тому, чтобы съумѣть понять и возненавидѣть пошлую и пустую обстановку, безцѣльность жизни изо-дня въ день въ ожиданіи, пока преосвященный ниспошлетъ вамъ вмѣсто отца новаго властителя.
   -- И не говорите, Лизавета Игнатьевна: за собою оставила я такой омутъ, отъ котораго хоть смертью спасаться! Я не вернусь туда; я не кину ученья, ни за какія блага въ мірѣ, только вы, дорогая моя, не бросайте меня. Хотѣнья у меня съ локотокъ, а умѣнья-то съ ноготокъ.
   -- Я обѣщала вѣдь вамъ, что по мѣрѣ силъ помогать не отказываюсь. Въ этомъ и моя личная выгода, а я вѣдь эгоистка.
   -- Ну, это вы такъ ужь меня утѣшаете: какая вамъ выгода отъ занятій со мной, "Лизавета Игнатьевна? не вижу, право!
   -- Увидите и узнаете позже, а пока вѣрьте, что охотно занимаюсь съ вами, и не смущайтесь, приходите ко мнѣ почаще.
   Для Насти наступило время броженія, когда молодость такъ воспріимчива, такъ отзывчива въ новымъ впечатлѣніямъ.-- Лиза первая подошла въ ней въ эти минуты и дѣвушка горячо отозвалась на ея добрыя, умныя рѣчи. Она привязалась къ ней со всѣмъ пыломъ первой дружбы, живучесть впечатлѣній которой и вліяніе на развитіе такъ сильно, такъ прочно.
   Болеславичъ, Ознобинъ, Дюжиковъ и другіе члены знакомаго намъ кружка сочувственно относились къ положенію молодой дѣвушки. Дюжиковъ сообщилъ Настѣ многое изъ жизни брата ея, съ которымъ онъ провелъ первые годы университетской жизни.
   Подъ вліяніемъ дѣтскихъ воспоминаній, въ совокупности со свѣденіями, полученными отъ Дюжикова, дѣвушка успѣла составить себѣ полный нравственный очеркъ любимца-брата и сильно желала, чтобы быстрѣе промелькнулъ послѣдній годъ его пребыванія въ университетѣ; она надѣялась на свиданіе съ нимъ.
   Отдыха и развлеченія ради Настя частенько проводила время въ кружкѣ Болеславичей, чутко прислушиваясь къ высказываемымъ здѣсь мнѣніямъ, спорамъ, и обо домъ передумывала на досугѣ.
   -- Шутка сказать: переработать, поднять личность выше въ нравственномъ отношеніи, разговаривала какъ-то Лиза съ Ознобинымъ, заставшимъ ее въ кабинетѣ за счетами и мѣсячнымъ отчетомъ по больницѣ.-- Для этого руководящая личность должна. стоять безконечно выше подъемлемой, имѣть глубокія нравственныя убѣжденія и вполнѣ опредѣлившійся нравственный идеалъ личности. Не правда-ли, Константинъ Сергѣевичъ? Мало того, она должна съумѣть заставить полюбить этотъ идеалъ и сдѣлать его самымъ могучимъ побужденіемъ къ дѣятельности.
   -- Я согласенъ съ вами, что это дѣло трудное, но оно возможное, и я на себѣ... я знавать такихъ свѣтлыхъ руководителей.
   -- Вѣрю и преклоняюсь предъ такими руководителями, исправлявшими и возвышавшими, болѣе, чѣмъ передъ творцами, имѣющими дѣло съ сырымъ матерьяломъ. Я считаю, что перекройка и передѣлка несравненно труднѣе работы изъ новаго матерьяла, отвѣтила Лиза.
   Сидѣвшая тутъ-же съ работой Настя пріостановила машинку, на которой шила рубашечки для ожидаемаго дѣтскаго отдѣленія. мри больницѣ, и, приподнявъ голову, чутко вслушивалась. Ей интересно было прослѣдить результатъ разговора. Она самое себя причисляла тутъ-же къ старому матерьялу, изъ котораго, по мнѣнію Лизы, такъ несносна передѣлка. Въ головѣ ея быстро пролетѣло сравненіе себя съ худо сшитымъ платьемъ, которое приходится распороть, перекроить и снова сшить. Какъ скучна казалась ей такая перешивка! она всегда охотнѣе готова была сшить двѣ новыя вещи, чѣмъ передѣлать одну старую.
   -- Какъ-же скучно и тяжело должно быть подчасъ Лизаветѣ Игнатьевнѣ заниматься со мной, мелькало въ ея умѣ: -- по крайней мѣрѣ, я постараюсь быть податливѣе, рѣшала дѣвушка.
   Въ обществѣ Болеславичей изрѣдка появлялась и М'арья Павловна, которую дурная осенняя погода удерживала отъ дальнихъ поѣздокъ въ городъ. Снисходительно-любезный тонъ, какой она напустила на себя при первомъ знакомствѣ, постепенно сгладился, но общности, симпатіи не появлялось между молодыми женщинами.
   Ознобина чувствовала себя не въ своей сферѣ въ обществѣ, встрѣчаемомъ у Лизы; особенно втайнѣ ненавистенъ былъ ей Дюжиковъ, котораго прямыя, а подчасъ желчныя рѣчи не приходились ей по сердцу. Въ своей свѣтской компаніи она привыкла въ разговорахъ скользить отъ одного предмета къ другому съ небрежностью и легкостью паркетнаго шаркуна и легко относиться или-же вовсе пропускать безъ вниманія вопросы, задаваемые жизнью. Здѣсь-же они возставали безпрестанно передъ ея глазами и казались ей нестоющими вниманія и скучными до зѣвоты.
   Зайдетъ-ли рѣчь о преобразованіяхъ на фабрикѣ -- (ея мужъ негодуетъ на вновь открытыя имъ злоупотребленія Рогова, главнаго прикащика, и притѣсненія рабочихъ),-- она становится не на его сторону.
   -- Ничего не подѣлаешь, горевалъ иногда Ознобинъ: за всѣмъ не углядишь.
   -- У васъ власть и сила, Константинъ Сергѣевичъ, замѣчалъ ему Дюжиковъ, близко принимавшій къ сердцу всѣ обиды, достающіяся на долю забитаго люда и легко раздражающійся по свойству своей болѣзни -- и еслибы вы раньше захотѣли вникнуть въ положеніе рабочихъ, то могли-бы отклонить такихъ личностей, какъ Роговъ, который и теперь притѣсняетъ ихъ, какъ вы сами узнали при расплатѣ,-- такъ-что упрекъ, съ ихъ стороны, можетъ быть только вамъ,-- упрекъ, по моему мнѣнію, вполнѣ заслуженный. Ужь извините-съ за правду матку.
   -- Я и такъ казнюсь, пріятель, да только сразу-то не могу, да и нельзя въ управленіи круто повернуть оглобли. Найти знающаго управителя фабрикой не такъ легко вѣдь, какъ подыскать птичника на птичій дворъ. Роговъ-же свое дѣло знаетъ и давно ужь служитъ у меня.
   -- Роговъ отличный человѣкъ, привязанъ къ намъ, и я не знаю, стоитъ-ли того фабричные, чтобъ изъ-за нихъ жертвовать интересами семьи и прогонять вѣрныхъ людей, защищала. Марья Павловна.
   -- Ну положимъ, Роговъ только знающій, но отнюдь невѣрный человѣкъ. У тебя какой-то совершенно своеобразный взглядъ на вѣрность, Маша, и сюда онъ не пригоденъ, замѣчалъ ей Ознобинъ.
   Обиженная женщина начинала изливать цѣлые потоки наивныхъ до смѣшного и глупаго сентенцій объ обязанностяхъ къ семьѣ.
   Ознобинъ злился и на нее, и на себя, и на всѣхъ, а Дюжиковъ, если бывалъ въ духѣ, выручалъ своего пріятеля. Онъ обладалъ способностью мастерски разсказывать, и, сознавая въ себѣ юту силу, ловко отклонялся отъ предмета спора и ввертывалъ какой-нибудь разсказъ; рѣчь его при этомъ такъ и искрилась остротами, удачными сравненіями и -- успѣвала заинтересовывать расходившуюся гостью.
   Тѣмъ не менѣе всѣ понимали, что эта гостья только тормозитъ простоту и интересъ бесѣды.
   Оживлялась Марья Павловна, если разговоръ случайно касался институтской жизни, отъ которой она ловко умѣла переходить на разговоры о балахъ и спектакляхъ.
   При этомъ, если высказывались критическіе взгляды объ институтскомъ образованіи или воспитаніи, она принимала на себя роль ихъ очень жаркой, но неумѣлой защитницы, а въ укорахъ имъ видѣла личную для себя обиду.
   Послѣ одного изъ такихъ разговоровъ, она даже сочла себя настолько обиженной хозяйкою дома, непринявшей въ спорѣ ея стороны, что старалась убѣдить мужа прекратить знакомство съ Болеславичами, гдѣ такъ неделикатно обошлись съ его женой.
   Тотъ, конечно, иначе посмотрѣлъ на весь разговоръ, въ которомъ и санъ онъ былъ участникомъ. Марья же Павловна сочла нужнымъ надуться и нѣкоторое время не показываться у Лизы.
   А надулась она вотъ изъ-за какого случая.-- Разъ какъ-то за вечернимъ чаемъ у Болеславичей зашла рѣчь о необходимости преподаванія гигіены въ учебныхъ заведеніяхъ. Дюжиковъ выбиралъ примѣры аномалій, уродливостей, по преимуществу изъ женскихъ учебныхъ заведеній, и распространился про антигигіеничность костюмовъ, обуви и неумѣлость выбирать для женщинъ гимнастику, соотвѣтствующую ихъ организаціи.
   Марья Павловна возразила на все это, что о такихъ пустякахъ, какъ удобство того или другого рода одежды и разно! вздорной гимнастикѣ и безпокоиться не стоитъ.
   -- По моему мнѣнію, въ институтахъ, напримѣръ, дай Богъ управиться только и съ научными предметами.
   При этомъ она съ важностью пересчитала всѣ предметы, объ изученіи которыхъ прописывается въ знаменитыхъ институтскихъ дипломахъ.
   -- А по моему, такъ лучше-бы не набивали головы нашихъ женщинъ жалкими обрывками знаній, а посолиднѣе познакомили-бы ихъ съ гигіеной, съ желчью промолвилъ Дюжиковъ.-- Не обращать-съ вниманіе въ развитіе физическое такъ-же безнравственно, какъ и относиться небрежно къ умственному и нравственному, развитію. Отъ физическаго развитія зависитъ и успѣхъ нравственнаго развитія. Mens sana in corpore sano,-- такое мудрое изреченіе, которое слѣдовало-бы начертать на всѣхъ дверяхъ вашихъ институтовъ и пансіоновъ, гдѣ только коверкаютъ женшднъ. Знакомство съ гигіеной, можетъ быть, прекратило-бы ѣду грифелей, мѣла, питье чернилъ и тому подобнаго, да и корсеты полетѣли-бы вонъ-съ.
   Марья Павловна задорно обиженнымъ тономъ принялась защищать свой институтъ и ношеніе корсетовъ.
   -- Я увѣрена, что только корсеты и спасаютъ насъ отъ сутулинъ и кривыхъ боковъ, которые такъ легко пріобрѣтаются отъ сидѣнья изогнувшись.-- Посмотрите на многихъ не бывшихъ въ институтѣ и слѣдовательно имѣвшихъ возможность не носить корсетовъ...
   Дюжиковъ прервалъ ее.
   -- Имѣвшихъ-съ, да, но вѣрнѣе носившихъ по увлеченію модой.
   -- Я этого не знаю! Посмотрите, сколько между ними сутуловатыхъ, кривобокихъ. А вотъ мы съ Лизаветой Игнатьевной и въ институтѣ были и корсеты носили, а прямы, торжественно возгласила Ознобина.
   -- Ну, я-то тутъ для примѣра не гожусь, Марья Павловна: я носила корсетъ всего какой-нибудь часъ въ жизни, и онъ показался мнѣ такимъ несноснымъ, что я упросила доктора запретить мнѣ ношеніе его, будто-бы по слабости груди. Безъ докторскаго свидѣтельства у насъ никто изъ подроставшихъ по освобождался отъ ношенія корсетовъ.
   -- Вотъ видите-ли, Марья Павловна! Ну, а вы сами, несмотря на полноту, не можете похвалиться крѣпкимъ здоровьемъ и часто прихварываете-съ. Да и вообще въ среднемъ и высшемъ сословіяхъ, гдѣ такъ развито было ношеніе корсетовъ, больше и можно было встрѣтить уродливостей; въ простомъ-же народѣ такіе субъекты рѣже-съ.
   -- Ну, о простомъ народѣ я не судья, да его и нельзя тутъ брать въ разсчетъ. Про себя же я скажу, что такъ привыкла къ корсету, что положительно не могу безъ него обойтись.
   -- Привычка и удобство -- двѣ вещи разныя: привыкаютъ и къ кандаламъ-съ, только это ужь будутъ явленія ненормальныя. О ваши возраженія, Марья Павловна, не представляютъ собою, ничего говорящаго противъ высказаннаго мною-съ, закончилъ Дюжиковъ.
   Ознобина надулась и остальную часть вечера ее трудно было втянуть въ разговоръ.
   

ГЛАВА XIV.

   По дорогѣ, проложенной по берегу озера и окаймленной тальникомъ и кленомъ, въ ясный теплый октябрьскій день, неторопливой поступью шли Болеславичъ и Дюжиковъ, возвращавшіеся изъ города съ воскресныхъ уроковъ въ ремесленной школѣ. Оба они видимо заняты были думами далеко невеселаго свойства; оба были погружены въ эти думы и не замѣтили, какъ очутились у плитки больничнаго зданія.
   -- Дома Лиза? были у ней сегодня паціентки? спрашивалъ Болеславичъ Танюшу, входя въ прихожую.
   -- Больныя были, и послѣ пріемныхъ часовъ Лизавета Игнатьевна уѣхала въ Чепчуги, версты за двѣ будетъ: дѣвушка за ними пріѣзжала. Уѣзжая, они просили сказать вамъ, чтобы вы ихъ въ обѣдъ не ждали: больная, по разсказамъ, очень плоха.
   -- Гдѣ это Чепчуги-то, знаете вы, Танюша?
   -- А они будутъ по дорогѣ къ погосту, не доѣзжая съ версту, только въ сторону.-- Обѣдъ у меня готовъ, Николай Михайловичъ: захотите кушать, такъ позвоните, а теперь я пойду больнымъ кушанье разносить.
   -- Хорошо, согласился хозяинъ и, разложивъ на столѣ портфель, принялся выкладывать изъ него бумаги и чертежи, между тѣмъ какъ Дюжиковъ въ глубокой усталости опустился на диванъ и изнемогалъ отъ одышки.
   -- Я слишкомъ мало вижу Лизу, вздумалось хозяину.-- Единственный болѣе свободный день въ недѣлѣ, а мнѣ и erq не удается провести вмѣстѣ съ женой. Это тяжеленько, однако... Приходятъ-ли и ей иногда на мысль подобныя сожалѣнія?.. Пожалуй, нѣтъ; она слишкомъ погружена въ дѣло, требующее полнаго вниманія, и ей некогда думать о мелочахъ... Да впрочемъ, полно -- мелочи-ли это?.. Такъ-же-ли много любитъ она меня, какъ я ее? Я еще болѣе ее за то люблю, что жизнь ея уходитъ на дѣло, только, только... Что-же только?..
   Онъ какъ-бы пріискивалъ выраженія для опредѣленія своей мысли.
   -- Только дурной, эгоистичной закваски-то еще у меня, должно быть, много -- она во сто кратъ лучше меня.
   Вотъ какія думы промелькнули въ головѣ Болеславича и на минуту измѣнили выраженіе его лица.
   Дюжиковъ не замѣтилъ раздумья товарища, слишкомъ поглощенный своею болѣзненною усталостью, своими личными мы елями.
   -- Цѣлый свободный день проскучаешь безъ Лизы!..
   Сегодня Болеславичъ какъ-то особенно живо чувствовала отсутствіе любимой женщины, можетъ быть, и потому, что него накопилось много, о чемъ-бы нужно и хотѣлось-бы переговорить съ нею. Онъ былъ разстроенъ извѣстіемъ, сообщенный Дюжиковымъ и радъ-бы былъ услышать голосъ жены, ободряющій, ласковый.
   Подъ вліяніемъ внезапно подступившей хандры онъ принялся молча мѣрить комнату.
   Хозяинъ и гость каждый думали свою думу
   -- Такъ вы полагаете, Николай Михайловичъ, что дѣло можетъ кончиться плохо-съ для протестующхъ, прервалъ молчаніе Дюжиковъ.
   Вопросъ этотъ отрезвилъ Болеславича и показалъ ему, что теченіе мыслей его гостя не уклонилось отъ веденнаго ими разговора дорогой. Крѣпко безпокоила Дюжикова участь его товарищей, о неудачѣ которыхъ сообщалъ ему молодой Лучинскій.
   -- Разумѣется, плохо, иначе и не бываетъ; на моихъ глазахъ рѣшались уже подобныя дѣла.
   -- Этого не должно быть, раздражительно брякнулъ гость и. вскочивъ съ дивана, порывисто принялся искать спичекъ.
   Дюжиковъ окончательно разгорячился и началъ говорить рѣзкимъ и желчнымъ тономъ.
   Болеславичъ не отвѣчалъ ему въ надеждѣ прекращенія разговора, который такъ губительно вліялъ на гостя, но Дюжиковъ, отдѣлавшись отъ кашля, возобновилъ прерванную бесѣду.
   -- Стало быть, дѣло кончится для кого удаленіемъ на годъ или болѣе, а для кого такъ и полнымъ исключеніемъ. Нельзя представить себѣ болѣе тяжелаго положенія.
   Дюжиковъ снова разгорячился и закашлялъ.
   -- А вамъ-то слѣдовало поберечь себя, Дюжиковъ, замѣтилъ Болеславичъ.
   -- Пустое -- я здоровъ: обо мнѣ и говорить не стоитъ-съ. Подумаемте-ка лучше, куда мы пристроимъ Лучинскаго и другихъ, если имъ будутъ отпускные листы на родину.
   -- Мудрено рѣшать заранѣе, куда именно: пріютъ у насъ найдется, а мѣсть-то частныхъ пока не видится.
   -- Лучинскій проситъ меня, на случай чего, отыскать ему какое-нибудь занятіе-съ, хоть камни таскать, говорить, лишь-бы на чужіе хлѣбы не пришлось ротъ разѣвать.
   -- Такую-то работу найти можно, только незавидна она. Сколько остается Лучинскому до выпуска-то, знаете?
   -- Какже, меньше годика; врачомъ-бы кончилъ, а тутъ... эхъ, говорить больно-съ. Настасью Васильевну мнѣ, право, также жалко: съ своей долей она еще не управилась, а тутъ еще бездолье близкаго человѣка.
   -- Скверное положеніе!
   _-- Пусть-бы ужь Лизавета Игнатьевна сообщила ей о новомъ горѣ: она осторожнѣе съумѣстъ это сдѣлать.
   -- Намъ-то, конечно, лучше за это не браться. Однако который часъ?
   -- Четвертый-съ. ѣсть что-ли хочется? спросилъ Дюжиковъ.
   -- Хоть и не хочется, а время-съ обѣдомъ покончить.
   Хозяинъ позвонилъ. х
   -- Одни обѣдать будемъ? Неужели у Лизаветы Игнатьевны изо дня въ день идетъ такая работа?
   -- Почти... она немного, отдыхаетъ.
   -- Вѣдь это можетъ плохо кончиться для ея здоровья: вы-бы немножко придерживали ретивость-то ея; а-то и силъ ея такъ не хватитъ-съ.
   -- Неугомонная натура такая: что тутъ подѣлаешь! Да и дѣло-то не искуственно-же создаетъ она себѣ, а сама окружающая жизнь задаетъ работу: отъ такой нечестно и бѣгать.
   -- Да я и не говорю, чтобъ бѣгать, а только поэкономнѣе-бы силы свои расходовала. Она вѣдь, поди, все сама-да-сажа; и лечитъ и должность фельдшерицъ исправляетъ.
   -- Конечно, да гдѣ-же здѣсь фельдшерицъ-то отыщешь, Алексѣй Владиміровичъ? сами знаете, край дикій.
   -- А все-таки побольше слѣдовало-бы Лизаветѣ Игнатьевнѣ беречь себя.
   -- Не такая натура-съ, рѣшилъ хозяинъ.
   -- Самоотверженная до идеализма?
   -- Пожалуй, и такъ.
   Тоскливое чувство Болеславича усилилось; къ нему присоединилось впервые еще опасеніе, что Лиза можетъ схватить тифъ, который съ страшной силой свирѣпствовалъ въ окрестностяхъ.
   Онъ позвалъ Танюшу и, распорядясь подавать обѣдъ, еще разъ переспросилъ ее, къ кому уѣхала жена.
   -- Къ родильницѣ, Николай Михайловичъ, въ Чепчуги. Если что нужно вамъ или безпокоитесь, я могу сходить туда, вызвалась дѣвушка.
   -- Что вы, спасибо! я хотѣлъ только узнать, не у тифозной-ли она сегодня.
   -- Нѣтъ, только туда прямо и проѣхали; телѣгу за ними присылали.
   Дюжиковъ задумчиво взглянулъ на хмурое лицо хозяина, звавшаго его обѣдать.
   Оставимъ ихъ теперь и посмотримъ, гдѣ и какъ проводитъ время Лиза.
   Бойкой трусцой бѣжитъ крестьянская лошаденка; лѣниво подергиваетъ возжами краснощекая дѣвушка-кучеръ, дѣлая про себя короткія замѣчанія обо всемъ встрѣчающемся; изрѣдка обращается она съ вопросомъ и къ своей спутницѣ Лизѣ.
   -- Ведро-то нонѣ какое! поди наши ужь гуляютъ, хороводы завели; за Мартынкинымъ дворомъ соберутся, баяли.
   -- Ну хороводы-то еще рано водить: подъ, вечеръ водятъ ихъ больше, замѣтила Лиза."
   -- Пошто! это на фабрикахъ такъ; у насъ какъ отъ обѣда, такъ и въ хороводъ: чаво время золотое терять! Вечеромъ-то попозже у насъ парни да захожіе фабричные гуляютъ, а дѣвокъ мало пущаютъ.
   -- Что-жъ такъ?
   -- У насъ на счетъ этого гулянья строго: размалевки всѣ опасаются. Долго-ли славу-то худую достать: засидѣлась только за ночь съ парнями въ бесѣдѣ, аль въ играхъ какихъ -- такъ и опасайся ужь послѣ, что тебѣ ворота дегтемъ измажутъ. Осрамятъ по всему селу да и запишись въ дѣвкахъ сидѣть,-- кому любо?
   -- Ну а случается, я думаю, что другую такъ со злобы только осрамятъ? Какъ отъ размалевки-то уберечься?
   -- Какъ уберечься-то? ухмыльнулась дѣвушка.-- По ночамъ не гуляй! А на счетъ того, чтобы со злобы-то, какъ ты баешь, такъ это рѣдко слыхать: остерегаются. Лѣтъ семь назадъ, баяли, былъ такой случай, (я еще дѣвчонкой была), размалевали ворота-то по злобѣ, такъ дѣвка-то со сраму задавилась. Только мало этихъ дѣдовъ слышно; больше за гульбу малюютъ. Ну, эти не давятся, только отъ нихъ дѣвкамъ сторониться наказъ; дружбу съ-ними заведешь -- ни за грошъ пропадай. На этотъ счетъ у насъ строго, нечего баять.
   -- И здѣсь клейменыя, отверженныя! горько думалось Лизѣ, и желчь подымалась въ ея груди.
   Полными волнами вливалось въ сердце молодой женщины чувство боли и негодованія; она поддалась ему и крѣпко задумалась.
   Возница также пріутихла.
   Телѣга съ узкой дорожки промежъ полей свернула въ густой боръ. Пріятный смолистый запахъ, лѣсная прохлада, а болѣе всего сучья сосенъ, едва не попадавшіе въ лицо, прервали раздумье женщинъ.
   -- Тебѣ ништо, тетенька, что я окраинкой ѣду? дорога тутъ по легче будетъ, обратилась къ Лизѣ возница.
   -- Ничего.
   -- То-то, ты остерегайся: неравно вѣтка не захлестнула-бы. Ишь, окаянный! вскрикнула дѣвушка,-- надъ самымъ носомъ спустился.
   Послѣднее восклицаніе относилось къ слетѣвшему съ вѣтки пауку.
   -- И бабье лѣто минуло, а на нихъ все пропасти нѣтути... Правда-ли, тетенька, что паукъ-то отъ Бога проклятъ? мнѣ старичокъ одинъ баялъ.
   -- Нѣтъ, не слыхала я и не читала ничего объ этомъ. За что-же проклятъ-то онъ? Какъ тебѣ говорили? усмѣхнулась Лиза.
   -- А. за то, баетъ, что Христа онъ на крестѣ опаутилъ, за то и проклятъ онъ; и теперь, слышь, тому, кто убьетъ паука, сорокъ грѣховъ прощается. Я ихъ страсти-какъ много убиваю, промолвила дѣвушка и расхохоталась.-- Право, такъ, тетенька.
   -- Все за тѣмъ, чтобъ грѣхи отпустились?.. Пустяки это. дѣвушка; сказки однѣ: не вѣрь имъ. Ты грамотная?
   -- Нѣтъ, гдѣ намъ? Лѣто-то въ полѣ на работѣ, словно оправдывалась дѣвушка,-- а какъ жнитво отойдетъ, такъ за ичетками сидимъ, по заказу разшиваемъ. У насъ все село этимъ живетъ. Гдѣ учиться-то? парнишки въ Шелепихинскую школу бѣгаютъ, а намъ куда -- и съ работой-то еле управишься, да съ ребятишками тоже возишься. У насъ въ дому одинъ мужикъ, а за двѣ души податныя-то вносить; ну, и работаемъ я со снохой, да брать; дѣтей тоже у насъ четверо; вотъ пятымъ была брюхата, да мертвенькій родился. Гдѣ намъ грамотными быть? вздохнувъ промолвила дѣвушка и презабавно потупила свое лицо, дышащее здоровьемъ и молодостью.
   Задумалась она только ненадолго. Лѣсъ кончался и вдали выглянуло село Чепчуги, изъ котораго хотя слабо, но доносилась уже хороводная пѣсня --
   
   Ай Дунай, мой Дунай,
   Сынъ Ивановичъ Дунай!..
   
   -- Ишь весело имъ, поди! Такъ-бы, кажись, и попѣла съ ними.
   Съ этими словами дѣвушка лихо подогнала лошаденку, которая вскорѣ остановилась у воротъ невзрачной крестьянской избы, однако какъ и прочія, крытой тесомъ, съ тесовыми-же воротами.-- Губернію ихъ, чѣмъ другимъ, а лѣсомъ Богъ не обидѣлъ.
   Изъ открытаго окна выглянула свѣтлорусая голова мужика и мелькнулъ рукавъ его розовой рубахи.
   -- Лекарка пріѣхала: иди, зустрѣнь, баушка Петровна, обратился хозяинъ къ какой-то старухѣ.
   -- Ну ее къ лѣшему, лекарку-то! и безъ нея кончается: на грѣхъ только посылали за ней; за попомъ бы лучше.
   -- А ты не ворчи: дѣло сдѣлано; самъ зустрѣну.
   Пока въ избѣ шло препирательство хозяина съ старухой, Аксинья (такъ звали возницу) провожала доктора черезъ, сѣни въ свѣтелку. Въ большихъ, но загроможденныхъ сѣняхъ, на лавкѣ передъ самой выходной дверью лежала дѣвочка лѣтъ четырехъ-пяти и жалобно стонала.
   -- Это также больная? спрашивала Лиза, подходя къ лавкѣ.
   -- Да, эта дѣвчонка наша; вотъ ужъ третью недѣлю ее лихая горячка маетъ. Ишь губы-то всѣ запеклись отъ жару; пить все просила, да на холодокъ вынести; ну мы и вытащили ее вечоръ въ сѣнцы; я съ ней тутъ и ночевала. Ей ровно полегче здѣсь въ прохладѣ-то, да и снохѣ-то рожать вольнѣе было: у насъ одна горенка.
   -- И тутъ тифъ, рѣшила Лиза, и тотчасъ-же велѣла Аксиньѣ загородить чѣмъ-нибудь. лавку больной.-- Уморите вы ребенка въ сѣняхъ-то: дверь на дворъ отворяется вѣдь безпрестанно; позови-ка хозяина, да вмѣстѣ съ нимъ и отгороди чѣмъ-нибудь комнату дѣвочкѣ.
   -- Ладно, отвѣчала Аксинья.
   Изъ избы вышелъ въ сѣни хозяинъ и, низко кланяясь, какъ-то тупо выслушалъ приказаніе и вяло принялся исполнять его.
   -- Эта-то вылежится, Богъ милостивъ, матушка, а вотъ хозяйка-то, кажись не встанетъ. Кончается, баетъ баушка.
   Лиза тихо вошла въ горницу, гдѣ на лавкѣ подъ образами лежала съ измученнымъ блѣдно-желтымъ лицомъ родильница, возлѣ которой суетилась старая толстая баба съ пухлой физіономіей и хитро бѣгающими глазками, Она старалась сложить родильницѣ руки крестомъ, только безуспѣшно, такъ-какъ больная находилась въ глубокомъ обморокѣ.
   -- Оставьте, замѣтила Лиза хлопотавшей, беря фру женщины, чтобы выслушать у ней пульсъ.
   -- Здравствуйте, матушка; я баушка здѣшняя, вкрадчиво молвила старуха.-- Отходитъ она, сударыня, не помѣшать-бы ея душенькѣ съ тѣломъ разставаться: мучиться долго будетъ -- грѣхъ это великій, внушительно заискивающимъ тономъ уговаривала повитуха.
   -- Не городите вздора, разсердилась Лиза,-- да безъ моего приказанія ни съ какою помощью не суйтесь.
   Повитуха торопливо ушла, ворча себѣ подъ носъ:
   -- Умнѣй Бога хотятъ быть!
   Съ трудомъ привели въ чувство больную и затѣмъ, по изслѣдованіи положенія, начато было леченье. Лиза строго слѣдила за выполненіемъ своихъ предписаній и только когда больной полегчало, хотя все еще нельзя было ручаться за хорошій исходъ -- отвела она въ сторону хозяина, чтобъ распросить его о больной.
   -- Скажите вы мнѣ, отчего это съ женой-то вашей такъ плохо приключилось? прежде-то этого не болѣла она?
   -- Николи, матушка, отвѣчалъ мужикъ; впервые только мертвенькимъ-то, а то четверыхъ до сего живыхъ принесла. Баба-то она еще молодая; чай года 23 есть; въ сову баба, здоровая была. Только вотъ какъ дѣло-то нонѣ приключилось...
   -- Ну ужь ты знаешь много, вмѣшалась повитуха.-- Я ужь лучше разскажу тебѣ, матушка, гдѣ ему мужику эти дѣла понимать.
   -- Пусть ужь онъ скажетъ, что знаетъ, и его послушать надо.
   -- Ничего онъ какъ-есть не знаетъ, самъ-же дѣло-то все сладилъ. Говорила я ему, чтобъ дѣвку -- Аксинью-то со двора на срокъ выгналъ, такъ нѣтъ -- "съ ребятами-де кто возиться будетъ?" Ну можно-ли это дѣвкѣ о родахъ знать. Оттого-то и мучилась-то хозяйка долго; отъ дѣвки дѣло это тайно должно быть, не даромъ-же брамъ-то таинствомъ прозывается. Противъ Бога не ходи, сказала старуха, чувствуя себя виноватой и желая выгородиться отъ отвѣтственности.
   Туповатый мужикъ опѣшилъ даже отъ ея бойкой рѣчи, но Лиза ободрила его продолжать. Не впервые уже слышала она увертки повитухъ. "Отъ нихъ никогда не добьешься правды", рѣшила онащ *
   -- Ну Что-жь, хозяинъ... разскажите, что хотѣли.
   Мужикъ почесалъ затылокъ и началъ:
   -- Да что-же я баить-то стану. Баба она здоровая допрежъ была; въ страду косила и жала. Только въ спожинокъ какъ-то и баетъ она мнѣ: "я, баетъ, поговѣть хочу, Трофимъ: не ровенъ часъ, помрешь, какъ родить будешь," -- ну и отговѣла.
   -- Чуяла, видно, душенька ея! Отъ Бога, значитъ, наитіе ей такое было; эхъ, эхъ, плаксиво молвила повитуха и утерла глаза кончикомъ фартука.
   -- Ну и здорова все была, только вечоръ объ утро перетаскивала она дѣвчонку-то, полы къ празднику вымыла, значитъ, да и баетъ мнѣ: "Мнѣ Трофимъ, не можется что-то, а родить-то, знаешь, еще не время." -- Схватило это ее.-- "Сбѣгай, баетъ, за Петровной, тошненько мнѣ". Я и пошелъ. Петровна калганцу ей дала, да баньку истопить велѣла пожарче; мы хозяйку туда и сволокли.
   -- Ну, что-же, и сволокли, и хорошо все было-бы, вмѣшалась повитуха,-- кабы не дѣвка. Не слѣдъ ей было о родахъ знать.
   -- Да перестаньте-же, приказала Лиза старухѣ, въ порывѣ злобы возвысившей голосъ, что напугало больную.
   -- Родился это мертвенькій, продолжалъ немного погодя Трофимъ.-- Хозяйка-то тутъ дюже обезсилѣла, а Петровна кликнула меня со двора -- "подведемъ ее, баетъ, къ двери" -- и подвели, и наказала она хозяйкѣ за дверь схватиться да потянуться на рукахъ-отъ, силы что-ли набраться, я ужь этого, кормилица, не знаю. Хозяйка-то ухватилась, да и баетъ: "умираю", а Петровна-то ей -- "еще", баетъ. Хозяйка-то какъ крикнетъ: "все оборвалось во мнѣ, родимые!" да и чуть-что не упала; поддержали ее: только помертвѣла вся. Испужались мы, да съ Петровной ее въ свѣтлицу и перетащили, водочки ей въ ротъ лили и тепленькимъ согрѣвали, а она помертвѣла. Снарядили мы ее подъ образа, отходитъ, думали, а она очнулась, да за твоей милостью съѣздить просила; я ужь и не перечилъ.
   -- Чепухи сколько нагородилъ, дуракъ, дѣла не знамши, но утерпѣла старуха.-- Ну ужь мужикъ дуракъ все перепуталъ.
   -- Спасибо, Трофимъ, за разсказъ: я все дѣло изъ него поняла, ободрила Лиза хозяина.-- Теперь меня послушайте.
   И молодая женщина строго-на-строго наказала не тревожить больную и исполнять все^ что ей назначитъ она.
   -- До вечера я сама останусь у васъ.
   Лиза ретиво принялась за поданіе помощи больной, которую одолѣвали обмороки.
   Бабушка отпросилась домой повечерять и что-то долго замѣшкалась, такъ-что молодой женщинѣ пришлось прибѣгать въ помощи Аксиньи, главной виновницы, по мнѣнію повитухи, несчастныхъ родовъ.
   Невыразимо тяжелое ощущеніе охватывало Лизу при видѣ еле-живой, искалѣченной молодой работницы семьи, ея не-то убитаго горекъ, не-то туповатаго нужа и обыденной бѣдности, которая кидалась не рѣзко, но неотразимо заявляла о своемъ существованіи, мозолила глаза.
   Въ свѣтелкѣ тѣсно и душно; стоны больной тянутъ за душу, за сердце берутъ, а въ открытое окно влетаютъ отголоски то разудалой плясовой пѣсни, то хоровая:
   
   "Внизъ по Волгѣ рѣкѣ, съ Нижня-Новгорода
   Снаряженъ стружокъ, да какъ стрѣла летитъ" и т. д.
   
   Рѣзко выступалъ контрастъ веселья и невзгоды.
   Отъ времени до времени, Лиза выходила на крыльцо понабраться свѣжаго воздуха, а съ нимъ и свѣжихъ силъ.
   Вечерѣло: смолкали понемногу хороводныя пѣсни, и досужія бабы и дѣвки шли въ квартиру Трофима попрощаться съ хозяйкой.
   Лиза не допустила ихъ.
   -- Легче хозяйкѣ, сосѣдки, говорила она имъ,-- только въ свѣтелку вы не входите: душно тамъ и такъ, а больной это вредно.
   -- Не бось, отъ насъ не задохнется она, тетенька! Пусти послѣдній разокъ попрощаться: добрая сосѣдка была Архиповна; смирная была.
   -- Да что это вы заживо хороните ее! Богъ дастъ, поправится еще.
   -- Гдѣ ужь? Петровна баяла -- сегодня кончится.
   -- Ну, много знаетъ Петровна! Архиповнѣ-то ужь полегчало: только поберечь ее нужно хорошенько. Вотъ и въ избу-то набиваться не слѣдуетъ; посидимте, да поболтаемте лучше здѣсь на крылечкѣ со мной. Я также отъ духоты изъ горницы вышла, предложила Лиза.
   -- Чтожь покалякаемъ, коли не побрезгаешь, согласились бабы.
   Немного погодя, расходясь по домамъ, онѣ хвалили лекарку.
   -- Простая такая, да ласковая она бабенка, говорили онѣ между собой.
   -- И все-то она по-иному, не по-нашему знаетъ.
   -- А это отъ науки-то, знать, разуму-то набираются. А намъ вотъ Богъ не задалъ: руки мозолить умѣемъ, а разумомъ-то темны. Эхъ, Царица небесная, вздохнула какая-то молодая худощавая бабенка.
   -- А ты--бы, поди, рукъ-то мозолить не хотѣла-бы, а въ грамотѣи записалась-бы, Федосья? усмѣхнулась на ея вздохъ другая.
   -- Она и такъ у насъ грамотѣ учиться задумала промежъ своихъ братишекъ -- чудная, право! замѣтили вслѣдъ Федосьѣ, которая, раскланявшись съ своими товарками, юркнула въ калитку своего дома.
   Какія мысли шевельнулъ въ ея головѣ разговоръ съ лекаркой и бесѣда бабъ, мы не знаемъ, читатель,-- думаемъ, что не веселыя, потому-что, войдя въ избу, она съ навернувшимися на глазахъ слезами наклонилась надъ люлькой, въ которой спалъ ея единственный ребенокъ и долго и грустно стояла надъ нимъ; стояла до тѣхъ поръ, пока ее не окликнулъ съ полатей грубый и пьяный голосъ мужа.
   -- Чего стоишь-то? ужимать собирай, Федосья. Гдѣ шлялась-то по сю пору: ужь не полюбовниковъ-ли завела, шельма?
   Молодая женщина, видимо привыкшая къ подобнымъ нѣжностямъ, отвѣтила на нихъ только презрительнымъ поворотомъ головы и молча начала собирать ужинъ.,
   На колокольнѣ сельской церкви пробило девять часовъ, и Лиза наказала запрягать ей лошадку. На этотъ разъ явился новый возница, шуринъ хозяина, парнишка лѣтъ восемнадцати.
   -- Непремѣнно исполняйте все, что я вамъ указала, если хотите, чтобы выздоровѣли хозяйка и дѣвочка. Ты-бъ, Аксинья, ночку эту не поспала-бы уже: здоровья-то у тебя -- слава Богу! а повозилась-бы около больной. Завтра утромъ не присылайте: сама пріѣду къ вамъ.
   -- Ништо, повожусь -- согласилась Аксинья.-- Баушка-то разгнѣвалась на насъ: не придетъ, поди.
   -- Ну, и не надо ея: только ты-то все дѣлай, какъ велѣно; спасибо скажу за помощь.
   -- Много довольны, матушка, твоей милостью, благодарилъ хозяинъ на прощанье.-- Не побрезгай нами, сѣрыми людьми, заѣзжай.
   -- Завтра пріѣду непремѣнно.
   -- То-то-же, спасибо! Хозяйку-то жалко: баба-то молодая,.въ порѣ, знаешь, да и работящая!
   -- Конечно, жалко: ты вотъ и побереги ее теперь. Прощайте-же!.
   Охотно побѣжала лошаденка по холодку и скоро миновала село, откуда снова раздавались пѣсни:
   
   "Ты по-ку-шай ру-у-усской булки
   Рус-скій лю-ю-битъ угощать...
   Тявкни-рявкни, рявкни да тявкни раскудрявая моя!"
   
   Лихо исполнялся послѣдній припѣвъ.
   -- Это наши фабричные гуляютъ, ухмыляясь замѣтилъ возница.
   Лиза не разслушала его замѣчанія. Въ головѣ ея стоялъ какой-то хаосъ -- стоны больной женщины и ребенка, хороводная пѣсня, разсказъ Трофима, разговоръ бабъ и пѣсни фабричныхъ, все слилось во что-то несообразное въ ея мозгу. Голова ея горѣла; къ тяжелому нравственному ощущенію примѣшивалось еще и чувство голода, который теперь только сказался ей. Въ вознѣ съ больной она забыла, что ничего не ѣла съ утра.
   За полверсты до дому Лиза услышала голоса мужа и Ознобина, вышедшихъ ей на встрѣчу.
   -- Лиза, здорова-ли ты, тревожно и заботливо спрашивалъ ее Болеславичъ.
   -- Кажется, здорова, только ѣсть сильно хочу, отвѣчала она ему, вылѣзая изъ телѣги, и отпустила парня домой.
   -- Прощенья просимъ, барынька, привѣтствовалъ ее крестьянинъ, поворачивая телѣгу.
   Утомленное, разстроенное лицо молодой женщины сказало ея спутникамъ, что достаточно пережила и поработала она сегодня. Не мало передумали и они, и было у нихъ о чемъ поразсказать ей сегодня; что-то только плохо вязался разговоръ: утомленіе сказалось; Лиза притихла, и ея спутники почти молча дошли до больничнаго домика, куда не рискнулъ уже зайти сегодня Ознобинъ.
   Несмотря на утомленіе хозяйки, долго не погасалъ еще огонь въ больничномъ домѣ; тамъ велись жаркіе разговоры о пережитомъ и перечувствованномъ и на всѣ лады думалось и соображалось по поводу сообщенія молодого Лучинскаго.
   

ГЛАВА XV.

   Прошло много дней со времени полученія письма отъ Лучинскаго, а положеніе дѣла его собратій все еще не выяснялось и Михайло Васильевичъ не подавалъ о себѣ вѣсточки. У Насти явились надежды на счастливый результатъ вызванной исторіи; иначе смотрѣли на временное затишье Болеславичъ и его товарищи.
   -- Передъ грозой затихло все, говорилъ Николай Михайловичъ,-- не жди счастливаго исхода; -- и съ нимъ соглашались остальные.
   Хмурое ноябрьское утро; снѣгъ валитъ хлопьями, а рѣзкій вѣтеръ такъ и гудитъ, такъ и клонитъ деревья сада. Въ саду на скатѣ къ вполнѣ уже замерзшему озеру, съ лопатами и метлами въ рукахъ, нѣсколько рабочихъ пытаются устроить ледяную гору, но неумолимый снѣгъ покрываетъ расчищенную полосу, а вѣтеръ сбиваетъ рабочихъ съ ногъ.
   -- Нѣтъ, робята, шабашъ: што работать попусту! заговорили, некоторыя, айда по домамъ.
   -- Да, держи карманъ шире, по домамъ, а сорокъ-то копѣекъ -- гуляй! Нѣтъ ужь тутъ нечего разсуждать, а дѣло надо дѣлать, возразилъ какой-то парень.
   -- А ты еще зачни съ Богомъ спориться! Вишь какая заверюха и насъ-то скоро занесетъ, а не то что гору.
   -- Знамо дѣло, пустая работа.
   -- Да вонъ Константинъ Сергѣичъ изъ школы идетъ, доложимъ ему, промолвилъ одинъ изъ рабочихъ, указывая на дорогу съ фабрики, по которой шелъ Ознобинъ, плотно укутываясь въ шубу.
   Его лицо было сумрачно, поступь тороплива. Онъ шелъ, погруженный въ дуну, и, не взглянувъ на работавшихъ, повернулъ къ калиткѣ дома.
   -- Константинъ Сергѣевичъ! окликнули его рабочіе.
   Ознобинъ вздрогнулъ отъ неожиданности и Обернулся.
   -- Что вамъ надо, а? встрѣтилъ онъ подходящихъ.
   -- Да къ твоей милости съ просьбой: ослобони на сегодня отъ работы, съ расчисткой горы-то, санъ, чай, видишь, какая непогодь. Работали, работали, все задаромъ: снѣгъ такъ и застилаетъ.
   -- Ну, что-же, идите себѣ по докамъ. Конечно, какая теперь работа?
   Мужики переминались, стоя на мѣстѣ.
   -- Хорошо, я согласенъ: что-же вамъ еще? спрашивалъ Ознобинъ, видя, что они не уходятъ.
   -- Да вотъ что, батюшка Константинъ Сергѣевичъ: мы вишь не мѣсячные, а поденные; такъ день-отъ у насъ сегодня пропадётъ задаромъ; у другихъ работы теперь не найдешь здѣсь, а до города какъ прошагаешь верстъ съ пять, такъ и весь день ушелъ. Какъ-же намъ быть-то прикажешь?
   -- А вы сходите къ управляющему, да скажите ему, что я велѣлъ разсчитывать васъ и за сегодняшній день. Впрочемъ, я пришлю объ этомъ записку въ контору, а пока идите, не вайдется-ли вамъ какой работы на фабрикѣ. Скажите управляющему, что я послалъ васъ! съ этими словами Ознобинъ изчезъ за калиткой.
   -- Ну, спасибо тебѣ, Константинъ Сергѣевичъ, послалось ему вслѣдъ, но онъ не слыхалъ ничего, весь занятый своими мыслями.
   На крыльцѣ онъ сильно дернулъ звонокъ и, хотя ему тотчасъ-же отворили дверь -- сдѣлалъ лакею замѣчаніе въ медленности.
   -- Порфирій Петровичъ принесли вамъ, баринъ, счетныя книги и письма, говорилъ лакей, стягивая съ Ознобина верхнюю одежду.
   Тотъ не отвѣчалъ.
   -- Да еще Иванъ спрашиваетъ: какихъ лошадей прикажете запрягать въ возокъ? барыня говорили сѣрыхъ, а одна-то сѣрая захромала..
   -- Ну, такъ и доложилъ-бы барынѣ: что-же ты ко мнѣ-то лѣзешь?
   -- Слушаю-съ! и лакей отправился къ Марьѣ Павловнѣ, а Ознобинъ, войдя въ кабинетъ, заперся на ключъ и заходилъ съ поспѣшностью, изобличавшею внутреннее волненіе.
   Онъ скучалъ и злился, что не засталъ Лязы, видѣть которую становилось для него какой-то жгучей потребностью, а тутъ къ нему еще пристаютъ со всякими пустяками, какими казались ему вопросы слуги.
   Онъ изнывалъ отъ муки, любя безотвѣтно; онъ задыхался отъ тяжелой ему, опостылой семейной обстановки, а она такъ и кидалась ему въ глаза.
   "Что со мною? неужели я влюбленъ? спрашивалъ онъ себя. Это было-бы слишкомъ неудобно; этого не должно быть!.. Не должно быть, а сказывается!.. Да, да... Только какъ это я теперь только уяснилъ себѣ это? отчего я раньше не уловилъ, что она и только она одна занимаетъ всѣ мои мысли? Я не знаю съ нѣкотораго времени другого интереса, кромѣ желанія угодить другихъ радостей, кромѣ радости увидѣть ее, услышать ея своеобразно теплыя и разумныя рѣчи. Влюбленъ! какъ дуракъ влюбленъ -- за ней и безъ нея ничего не вижу и видѣть не хочу. Красота жены, ребенокъ, работа -- все уходитъ на второй планъ. Срамъ сознаться, а на повѣрку-то выйдетъ, пожалуй, что любовь къ чужой женѣ,-- Ознобинъ какъ-то горько улыбнулся,-- а не собственная охота къ труду служитъ основой всѣхъ моихъ дѣйствій по отношенію къ послѣдничнымъ фабричнымъ улучшеніямъ, къ организаціи школы и поддержкѣ больницы.
   "Чѣмъ-же все это кончится?.. А ну, какъ Лизавета Игнатьевна или ея мужъ замѣтятъ мою страсть, какъ-бы тщательно я ее ни скрывалъ... и нужно будетъ рѣшиться на разлуку?.. Нѣтъ, этого не должно быть! пускай изъ-за меня не тормозятся ея благіе планы и труды. Поищу лучше лекарства,-- гдѣ. только оно?.. Le seul remède dans l'amour, c'est la fuite, сказалъ кто-то, Наполеонъ кажется? что-жъ... примемъ и такое средство".
   Ознобинъ то едва не бѣгалъ, то въ задумчивости останавливался посреди комнаты и теребилъ свою роскошную бороду.
   "Все, все,-- только не разлука. Не видать ея -- я не могу, я изною весь, не буду годенъ ни къ какому дѣлу. Ея участіе и одобреніе необходимы для меня, какъ пища и воздухъ, чтобъ освѣжить умъ и силы, чтобъ давать толчки продолжать начатое. Я не покажу ей моей любви, но вырвать ее съ корнемъ не могу и не хочу. Пусть всемогущее время сдѣлаетъ свое дѣло; я же не въ силахъ поднять руку на то, что мнѣ дорого и мило... А жена, дочь?.. для ихъ спокойствія нужно побороть эгоистичныя мысли... Вѣдь гамъ-же создалъ себѣ зацѣпки... Да, самъ, но шагать ровно и осторожно, не зацѣпляясь ни за одинъ сучокъ въ жизни, можетъ развѣ только нѣмецъ, методично по масштабу разсчитавшій всѣ возможности и случайности... На-то онъ и нѣмецъ! Изъ-за жены, непонимающей и несочувствующей моимъ интересамъ, и ребенка, едва начинающаго жить, я долженъ вырвать изъ сердца то чувство, которое помогаетъ мнѣ отдаваться полнѣе и шире дѣлу. Да, господа, еслибъ я и долженъ былъ и хотѣлъ-бы даже вырвать изъ сердца эту любовь, такъ не-* властенъ-же я въ этомъ; вѣдь вліяніе жизни -- а любовь есть таже жизнь -- неотразимо. Бороться съ нею? Но не глупо-ли это, когда я вполнѣ сознаю безплодность борьбы".
   Ознобинъ зашагалъ еще быстрѣе.
   "Я живу теперь, по крайней мѣрѣ; всѣ силы мои напряжены, и умъ и сердце работаютъ энергично. Вліяніе любви благотворно отозвалось на бытѣ моихъ рабочихъ и это ужь хорошо! И все она... такое вліяніе, какъ ея на Женя, и могутъ, и должны имѣть только энергичныя и независимыя женщины. Счастливецъ Болеславичъ! А вліяніе Маши?.. гдѣ оно?.. и не было да и быть его не могло ни въ чемъ, кромѣ порывовъ страсти. Только женщина, готовая и способная раздѣлить трудъ и быть помощницей мужчины, можетъ вліять на него прочно и хорошо...
   Ознобинъ пріостановился, заслышавъ чьи-то шаги; постучали въ дверь.
   -- Кто тамъ?
   -- Это мы съ Машей пришли поздороваться съ тобой, Костя! Отопри, послышался голосъ Марьи Павловны.
   Онъ мимоходомъ развернулъ счетныя книги и, отворивъ дверь, впустилъ къ себѣ и поцѣловалъ жену и дочь. Его пробирала дрожь.
   -- Что это ты дрожишь, Костя? заботливо спрашивала Марья Павловна,-- вѣрно прозябъ, ходя на фабрику?
   -- Вѣроятно, тогда, да и здѣсь въ комнатѣ плохо вытоплено,-- и онъ услалъ мамку съ ребенкомъ приказать затопить его каминъ.
   -- И ты шла-бы отсюда, Маша: здѣсь холодно.
   -- Мнѣ скорѣе жарко, чѣмъ холодно: я все возилась, играла съ Машей.
   -- Мнѣ заниматься нужно, провѣрить спѣшные счеты и бумаги.
   -- Какъ счеты провѣрять! Ты вѣрно забылъ, что мы собирались сегодня ѣхать съ визитомъ къ Бревновымъ,-- они, наконецъ, могутъ обидѣться, что мы медлимъ. Поѣдемъ, пожалуйста: я ужь велѣла запрягать.
   -- Ну нѣтъ, матушка: у меня дѣло спѣшное; ты сама знаешь, сколько нововведеній; со всѣмъ надо справиться, сообразить; а сообразишь плохо, такъ получишь убытки.
   -- Ужь эти мнѣ новыя затѣи, хоть-бы ихъ совсѣмъ не было! Съ ними я нынче по цѣлымъ днямъ не вижу тебя дона: все пропадаешь на фабрикѣ, промолвила Марья Павловна, чуть по плача.-- Бывало хоть выѣзжали часто, а теперь...
   Ознобинъ сознавалъ, что жена права, упоминая объ его отчужденіи, но онъ злился и на эту правду и, едва удержась отъ вспыльчивости, проговорилъ почти ласково:
   -- Но вѣдь я не мѣшаю тебѣ выѣзжать, Маша: все къ твоимъ услугамъ; меня только избавь отъ выѣздовъ на время спѣшной работы. Поѣзжай съ Богомъ къ Бревновымъ, извинись за меня, а теперь не мѣшай заниматься; Порфирій Петровичъ скоро придетъ за книгами.,
   -- Уйду, уйду, сейчасъ; мнѣ нужны еще деньги на кое-какія покупки.
   -- Денегъ у меня сегодня нѣтъ, но ты можешь-взять въ магазинѣ, что нужно, и я заплачу по счетамъ дня черезъ два. Теперь въ конторѣ идетъ провѣрка суммъ.
   -- Ну, хорошо, merci, что разрѣшилъ, благодарила Марья Павловна и поцѣловала мужа въ лобъ.
   Ему не легко было принять эту ласку.
   -- А все-бы лучше вмѣстѣ ѣхать къ Бревновымъ?.. Нѣтъ, не поѣдешь?... Ну, Богъ съ-тобой! До свиданья.
   Черезъ нѣсколько минутъ пара лихихъ гнѣдокъ мчала Марью Павловну въ городъ. Ознобинъ, стоя у пылавшаго камина, махнулъ рукой по направленію окна, когда заслышалъ скрипъ полозьевъ.
   "И съ Богомъ! говорилъ его жестъ".
   Онъ сѣлъ провѣрять счетныя книги, но столбцы цифръ безцѣльно какъ-то прыгали передъ его глазами; дѣло не клеилось.
   "Экая тоска смертельная, хоть-бы съ кѣмъ-нибудь можно было душу отвести, а-то этакъ совсѣмъ исхандришься.-- Да, сегодня въ клубѣ публичная лекція Желѣзнова: тамъ я увижу Лизавету Игнатьевну. Дюжиковъ говорилъ вчера, что они достали билеты".
   Въ прихожей кто-то позвонилъ и скоро въ кабинетъ вошелъ Болеславичъ. Послѣ первыхъ привѣтствій, онъ подалъ Ознобину бумаги.
   -- Лиза просила передать тебѣ отчетъ по больницѣ за прошлый мѣсяцъ, и ты вѣрно за нимъ приходилъ сегодня?
   -- Да, именно, у насъ идетъ теперь горячая провѣрка мѣсячнаго расхода и прихода. А гдѣ это была сегодняшнее утро Лизавета Игнатьевна? я не засталъ ея ни дома, мы въ больницѣ, говорилъ Ознобинъ, подкатывая въ калину кресла.
   -- Она уѣзжала въ слободу къ больной, а оттуда на погостъ къ отцу Василью, все затѣмъ, чтобъ уговорить его выдать Настасьѣ Васильевнѣ билетъ.
   -- Что-же, успѣшны были переговоры?
   -- Нѣтъ, старикъ сильно упрямится и стращаетъ упрятать дочь въ смирительный домъ. Этого-то онъ, положимъ, не сдѣлаетъ, а все-же дѣло -- дрянь: полиція можетъ придраться. Лиза старалась сегодня склонить, на свою сторону жену Лучинскаго и, кажется, тронула и напугала старуху перспективой скандала, такъ-что у насъ будетъ теперь новая и весьма полезная союзница.
   -- Какъ приняла извѣстіе объ этой новой неудачной попыткѣ Настасья Васильевна?
   -- Довольно спокойно; она твердо стоитъ на своемъ рѣшеніи -- не возвращаться домой.
   -- Удивительно энергическая дѣвушка! Я никогда-бы не подумалъ прежде, что въ ней таится такой богатый запасъ силъ, замѣтилъ Ознобинъ.
   -- Да, силы есть! И какъ только не сгибли онѣ въ средѣ всеподавляющаго застоя. Сколько нужно было ей бороться, бѣдняжкѣ, чтобъ не отупѣть, не измельчать!
   -- Конечно, много пришлось ей пережить и переиспытать дома, да и здѣсь она первое время находилась въ напряженномъ состояніи.
   -- За-то теперь она въ какомъ-то экстазѣ спокойствія отъ сознанія рѣшимости.-- Жаль только, что побѣда еще не обезпечена, промолвилъ Болеславичъ, доставая изъ камина уголь для закуриванія сигары...
   -- Жаль! согласился Ознобинъ.-- Экія подлыя, скверныя условія, подъ вліяніемъ которыхъ слагается и губится жизнь!..
   -- Да, пріятель, я сколько нужно сообразительности и такта, чтобъ съумѣть отражать и изворачиваться изъ -- подъ этихъ условій. Вѣками рабства выработалась эта изворотливость, этотъ тактъ. Къ сожалѣнію только, женщины чаще тратятъ тактъ на мелочи, а не на серьезное дѣло пробиванья себѣ пути.
   -- Зато тѣ изъ нихъ, которыя съумѣютъ пробить себѣ дорогу изъ общей колеи на новый путь, да еще вытащить и поддержать на ней другихъ,-- стоятъ вѣдь, чтобъ передъ ними преклониться? такъ вѣдь, Николай Михайловичъ? допытывался Ознобинъ.
   -- Конечно. Только женщинъ, самостоятельно пробившихъ себѣ дорогу, еще мало и немудрено, что это такъ: вѣдь у нихъ отнята всякая дѣйствительная возможность разумнаго самообразованія и научной подготовки. Заперли въ гаремы, держали въ нихъ вѣками, да по гаремнымъ-то образцамъ и судятъ о степени способности женщинъ къ тому или другому роду дѣятельности. Душили всякіе порывы и протесты ихъ противъ насилія и рабства, сферу мышленія ихъ ограничивали до минимума, а потомъ и принялись за взвѣшиваніе измельчавшихъ отъ бездѣйствія мозговъ. "Куда женщинамъ до насъ! мозгу у нихъ меньше", рѣшили мудрецы, люди науки и общества. "У бабы волосъ дологъ,* да умъ коротокъ", за ними выработали себѣ пословицу представители невѣжества. Вездѣ традиціонно тупые взгляды! горячился Болеславичъ.
   Ознобинъ молча, какъ-бы что-то соображая, слушалъ товарища.
   -- Однако есть-же энергичныя женщины! сорвалось у него въ такомъ тонѣ, какимъ спорщики съ упорствомъ произносятъ свое рѣшительное слово. Несообразный тонъ собственнаго голоса отрезвилъ его отъ полураздумья.
   -- Конечно, есть много женщинъ сильныхъ, энергичныхъ, отвѣчалъ Николай Михайловичъ, взглянувъ въ лицо товарища, но всѣ эти силы у нихъ какъ-то расплываются. Нѣтъ еще у нихъ связующаго звена; нѣтъ ясной, твердой точки отправленія. Разрозненность -- тормазъ ихъ общему дѣлу, и женщины,пробившія себѣ путь, собственной-ли энергіей и трудами или выведенныя на него, благодаря счастливому рожденію ихъ въ сорочкѣ, словомъ, женщины передовыя должны-бы, по моему мнѣнію, но докладывая рукъ, работать для общаго дѣла и не успокоиваться на лаврахъ достиженія своей личной самостоятельности. Неправда-ли?
   -- Правда: кому больше дано, съ того больше и спрашивается, пріятель. Правда и то, что самыя лучшія и свѣжія женскія силы идутъ врознь и, встрѣчаясь на пути, не узнаютъ своихъ, а принимаютъ ихъ за враговъ.
   -- А соединись-ка онѣ, и вышла-бы сила, могущая пошатнуть основы гнилаго зданія воспитанія.
   Глаза Болеславича заискрились увлеченіемъ. Онъ продолжалъ*
   -- И вышла-бы сила могучая. Эта сила, разумно направленная и не стѣсняемая, могла-бы помогать намъ и вести впередъ нарождающіяся поколѣнія. Въ этомъ нашъ общій интересъ, и я удивляюсь, какъ большинство нашей братіи, даже такъ-называемыхъ порядочныхъ людей, стоятъ противъ стремленія женщинъ къ научному образованію и самостоятельному труду, сознавая и выражая часто, что только тѣ женщины, которыя непосредственно переиспытали трудности въ прокладываніи себѣ самостоятельнаго положенія, которыя своими силами пробились на новый путь и образовали себя,-- могутъ надѣяться воспитать изъ своихъ дѣтей не паразитовъ или не идеальныя созданія, а трезвыхъ и мыслящихъ людей, способныхъ на трудъ и на борьбу. А труда и борьбы еще такъ много въ нашъ неугомонный, нервноживущій вѣкъ, да немало видится его и впереди.
   Ознобинъ грустно опустилъ голову, ему вспомнилась его жена и будущность дочери въ рукахъ такой воспитательницы, какъ Марья Павловна. Въ рѣчи товарища онъ словно читалъ приговоръ своему дитяти, и злое и гадкое чувство шевельнулось въ его душѣ.
   Болеславичъ замѣтилъ перемѣну въ его лицѣ.
   -- Что съ тобой, Константинъ? нездоровится?
   -- Пожалуй-что и такъ: твои слова вызвали у меня горячую работу мозга и результатъ этой работы далеко не утѣшителенъ.
   -- То-есть?-- Передъ моими глазами проходила моя семейная жизнь, и къ чему скрываться отъ тебя, что мнѣ тяжела, душна, гадка она! Не смущайся, слушай: я такъ радъ, что ногу подѣлиться съ тобой, моимъ лучшимъ другомъ,-- пока, прибавилъ онъ, точно опомнясь.-- Душна мнѣ моя обстановка, а у меня нѣтъ ни знанья, ни умѣнья перестроить ее. Вокругъ меня какая-то безысходная, безразсвѣтная тьма, въ которой подчасъ нѣтъ мѣста ни мысли, ни чувству.
   -- На тебя опять напала хандра!
   -- Да, пожалуй, только хандра небезпричинная; вѣдь у меня полный разладъ жизни. Ты прежде умѣлъ вылечивать хандру, заставляя меня работать, а не ныть. Ну-ка, придумай теперь какую-нибудь помощь; я работаю, а все-таки ною.
   -- Да чѣмъ-же помочь-то тебѣ, братъ? не съумѣю.
   -- И правда, что не съумѣешь; за-то дай хоть душу съ тобой отвести.
   -- Не стало-бы только тяжелѣй?
   -- Нѣтъ, не будетъ. Помнишь, я говорилъ тебѣ прежде, давно ужь, что скучно отъ безцѣльной жизни -- и та толкнулъ меня поискать эту цѣль. Теперь иное дѣло, или вѣрнѣе то-же, только усложненное, принявшее болѣе сильные размѣра. Мнѣ тяжела моя семейная обстановка, отношенія къ женѣ, съ которой приходится имѣть безпрестанная столкновенія изъ-за совершенно противоположныхъ воззрѣній на самые важные вопросы жизни.
   Болеславичъ чувствовалъ себя несовсѣмъ-то ловко отъ этой исповѣди.
   -- Нелегко признаться, а еще тяжелѣе глубоко сознавать, что на съ Мишей по умственному развитію не ровня, а любовь, которая могла-бы уравновѣшивать его. шанса, изчезла. Вотъ мни живемъ теперь, каждый самъ по себѣ, и только показываемъ видъ, будто интересуемся складомъ нашей общей кивни, на дѣлѣ же совершенно индиферентны въ ней. По крайней мѣрѣ, я йогу сказать это о себѣ.
   -- Сколько мнѣ кажется -- Марья Павловна любитъ тебя.
   -- Да, любитъ посвоему, какъ бездонный источникъ, изъ котораго можно черпать средства для баловъ, нарядовъ и всевозможныхъ прихотей! Сознавать все это и успокоиватъ себя пошленькими,^ узкими правилами нравственности и нерасторжимости увъ и такъ далѣе -- я не умѣю, а относиться безразлично -- ей-Богу-же не могу.
   Ознобинъ опустилъ голову.
   Болеславичъ сочувственно слушалъ товарища.
   -- Ты говоришь -- любить! А если и да, такъ чортъ-ли мнѣ въ ея любви! горячо промолвилъ Ознобинъ и вопросительно вызывающе приподнялъ голову.
   Николай Михайловичъ молча и упорно взглянулъ ему въ лицо. t
   -- Да къ чему мнѣ ея любовь, спрашиваю я тебя, Николай Михайловичъ?
   Тотъ не сразу отвѣтилъ.
   -- Ну хоть-бы для того, чтобы, опираясь на ея любовь, пожелать пересоздать вашу жизнь.
   -- Тутъ дѣло не въ нежеланіи, а въ полной невозможности переиначить жизнь.
   -- Можетъ битъ, Константинъ Сергѣевичъ,-- вслѣдствіе того, что ты вдумывался-то только въ свое личное положеніе, а не искалъ выхода для васъ обоихъ, былъ слишкомъ поглощенъ своей особой и не старался пробудить въ женѣ стремленіе къ иной, болѣе разумной, болѣе удовлетворяющей тебя жизни.
   -- Не пробовалъ -- это правда. Но почему не пробовалъ?-- По нижеслѣдующей и весьма основательной причинѣ, дружище! Не пробовалъ потому, что вижу ясно -- Маша не пойметъ моихъ требованій, осмѣетъ горячія мечты,-- вѣдь взгляды ея узки, способность мышленія ограничена.
   -- Вполнѣ ли это вѣрно?
   -- Къ несчастію, да... кому же, какъ не мнѣ, знать это? Ты мало знакомъ съ ней, а все-таки, я увѣренъ, замѣтилъ ея пустоту. Я, помнится, прежде съ увлеченіемъ разсказывалъ ей о моихъ планахъ, надеждахъ -- она или была равнодушна къ разсказу, или-же глупо подсмѣивалась; ея насмѣшки только замедляли и парафировали мою дѣятельность. Съ Машей можно жить въ гостинной, на балахъ, на гуляньѣ,-- ко дома, въ семьѣ, гдѣ такъ нужно умное и ободряющее слово -- она невыносима. Такъ-то пріятель!-- Ну что-же скажешь ты мнѣ теперь?
   -- Мнѣ хотѣлось бы спросить тебя, началъ Болеславичъ, но Ознобинъ перебилъ его.
   -- Знаю, знаю, ты хотѣлъ бы знать, какъ я не подумалъ обо всемъ этомъ прежде женитьбы,-- такъ вѣдь?
   -- Ну, такъ.
   -- Тогда я былъ влюбленъ, какъ дуракъ, въ ея красивую внѣшность, вѣдь она чудо какъ хороша еще и теперь, а тогда я не размышлялъ ни о чемъ и только страстно желалъ обладать ею.
   -- Что жъ, и достигъ своего. Марья Павловна-то тутъ въ чемъ выходить виновата, скажи по правдѣ? Она шла по любви; ты мнѣ самъ писалъ объ этомъ.-- Она не виновата въ прошедшемъ, конечно. Я достигъ своего, и вотъ теперь страшно наказанъ обладаніемъ пустою женщиною.
   Ознобинъ побагровѣлъ; его душило.
   -- Слишкомъ легко срываются у тебя съ языка эпитеты, Константинъ. Что только проку въ томъ, что ты глумишься надъ женой?
   -- Глумлюсь!-- Ознобинъ нервно захохоталъ.-- Да какъ-же иначе прикажешь мнѣ выражаться?-- не мягко, зато правдиво, извини.
   -- Не понимаю, что съ тобой сегодня?
   -- Да и гдѣ-жь тебѣ понять меня? Ты счастливецъ, любимъ и любишь: жена сокровище. А я-то...
   -- Ты также любилъ вначалѣ, и тебя любили и, право, еще и теперь любятъ.-- Женясь, ты былъ не юноша, а она почти дѣвочка и могла-бы еще пересоздать себя при твоей помощи: и вѣрю въ возможность совершенствованія.
   И я также. Ты правъ,-- только все это, можетъ быть, было-бы возможно тогда, когда любилось, но -- мы блаженствовали и не думали въ то время ни о чемъ лучшемъ. Что было, того не будетъ вновь! Я очнулся первый, и съ этого времени, съ каждымъ днемъ моя привязанность къ женѣ становилась призрачнѣе, счастье и иллюзіи были разрушены холоднымъ анализомъ.-- Да, пріятель, я началъ тогда-же томиться своими супружескими связями и ощущать жгучую потребность иной, осмысленной, а не половой только жизни?
   -- Вотъ очнувшись-то, ты и постарался-бы пересоздать вашу жизнь.
   Ознобинъ отчаянно махнулъ рукой.
   -- Ты извини меня, Константинъ Сергѣевичъ,-- я разсуждаю тутъ, можетъ быть, слишкомъ объективно, холодно, какъ человѣкъ незаинтересованный прямо; ты дѣйствуешь и говоришь подъ вліяніемъ страсти, и мы не можемъ сойтись теперь. Разговоръ этотъ прервать трудно: "у кого что болитъ, тотъ о томъ и говоритъ". И, мнѣ кажется, я хорошо сдѣлаю, оставивъ тебя одного, замѣтилъ Болеславичъ и взялся за шапку.
   -- Лѣтъ, не уходи, пожалуйста. Я такъ радъ, что могу предъ кѣмъ добудь сбросить весь грузъ, который давитъ меня изо-дня въ день.
   -- Но врядъ-ли тебѣ станетъ легче отъ такихъ разговоровъ?
   -- Легче будетъ, настаивалъ Ознобинъ.
   Николай Михайловичъ снова сѣлъ. Ознобинъ, заложивъ руки назадъ, сталъ мѣрять комнату. Нѣсколько времени длилось молчаніе.
   -- Знаешь-ли, Николай, я пробовалъ начать пить, да не могу: душу, что называется, воротитъ.
   -- И хорошо, что не можешь: этого еще не доставало!
   -- Да что ты думаешь?.. я все перепробовалъ послѣ женитьбы -- развратъ, карты, вино, бросался очертя голову во всѣ не легкія, пытался по временамъ заниматься дѣлами, фабрикой и на короткій срокъ отдавался дѣлу съ увлеченіемъ.
   -- И продолжалъ-бы дѣло, замѣтилъ Болеславичъ. Скажется только для того, чтобы что-нибудь сказать на вызывающій взглядъ товарища.
   -- Въ томъ-то и дѣло, что продолжать начатое у меня, вѣроятно, не хватило характера, выдержки. Мнѣ наскучили счеты, разсчеты; дома я не находилъ ни поддержки, ни сочувствія и опять бросался въ картамъ и кутежамъ. Впрочемъ, ты это знаешь, конечно, по слухамъ, которые носились въ городѣ о моихъ безобразіяхъ. Да, я безобразничалъ, чтобы заглушить въ себѣ всѣ неудовлетворенные, человѣчные порывы къ иной жизни. Но каждый разъ, послѣ разныхъ попытокъ забыться, у меня являлось какое-то неопредѣленное чувство внутренней пустоты, недовольства собою и всѣмъ меня окружающимъ. Все-же я забывался хоть минутами, теперь же всѣ прежнія средства не оказываютъ своего даже минутнаго дѣйствія. Требованія иныя, и заглушить ихъ можно развѣ только солидными пріемами опія, который отправилъ бы меня въ праотцамъ:
   На лицѣ Болеславича выразилось участіе и сожалѣніе, но онъ не находилъ словъ утѣшенія, да и считалъ ихъ лишними.
   -- Я искалъ жизни всюду, гдѣ могъ, заговорилъ Ознобинъ, послѣ небольшой паузы -- и не находилъ ея.-- Ей Богу я сочувствовалъ всему новому, свѣжему, хорошему и готовъ былъ откликнуться на всякій призывъ къ дѣлу... Встрѣча съ тобою послѣ долгой разлуки, твои идеи, планы, твои горячія надежды на счастье -- оживили меня. Ты излечилъ меня отъ безцѣльнаго прозябанія, показалъ путь къ выходу изъ безъисходной скуки своимъ примѣромъ, и за это я всегда буду говорить тебѣ спасибо, Николай Михайловичъ! Ты первый обратилъ мое вниманіе на положеніе фабричныхъ женщинъ, помогъ организовать школу, больницу, словомъ, разшевелилъ меня.
   Благодаря тебѣ я энергичнѣе и лучше прожилъ послѣдніе полтора года, и благодаря твоему-же руководству не промотался, а еще въ барышахъ.
   -- Положимъ, я-то тутъ мало при чемъ: какъ школа, такъ и организація женской больницы -- мысли Лизы, и я творилъ только волю пославшей меня.
   -- Это все равно, вы оба помогли мнѣ; твоя жена сокровище, повторяю это.
   -- Да еще какое сокровище! поддакнулъ Болеславичъ, только послѣ опомнившійся, что контрастъ его счастья и такъ уже, должно быть, кидался въ глаза товарищу.
   Ознобинъ тяжело вздохнулъ и продолжалъ свою исповѣдь.
   -- Послѣдніе четыре-пять мѣсяцевъ я, какъ ты сакъ видѣлъ, работалъ еще неутомимѣе, съ любовью, охотно; и, знаешь-ли, анализируя мотивы, которые заставляли меня трудиться, я пришелъ къ убѣжденію, что все это дѣлалось ради... ради желанія... ну, да, впрочемъ, это -- не къ дѣлу.
   Болеславичъ пытливо взглянулъ въ лицо Ознобина, тонъ словъ котораго заставилъ его встрепенуться по своему нервозному тембру.
   -- Да, такъ, промолвилъ Ознобинъ вслухъ на свои думы, и встряхнувъ головой, откинулъ назадъ свою длинную гриву и провелъ рукою по лбу, какъ-бы желая сгладить что-то тяжелое, засѣвшее тамъ.
   -- Что, бишь, я хотѣлъ сказать-то? Ахъ, да, знаешь-ли, какія мысли стали меня посѣщать, съ нѣкотораго времени, особенно часто послѣ занятій, и къ какому выводу я пришелъ? Что жизнь одною головою, какъ я жилъ и живу теперь, тяжела, суха. Такъ и хочется другой жизни -- жизни сердца, рука объ руку съ головной. Хочется услышать ласковое, сочувственное, ободряющее слово любимой и любящей женщины. Послѣ труда хочется счастія!
   Болеславичъ упорно молчалъ.
   -- Ну, что-же ты молчишь? скажи-же хоть что-нибудь, Николай, толкнулъ его въ плечо Ознобинъ.
   -- Чтожь мнѣ тутъ говорить? Я съ тобой согласенъ -- кому не хочется счастія? всякому -- всякій человѣкъ, по моему мнѣнію, имѣетъ естественное право биться изъ-за счастія. Чего-же еще тебѣ?.. ты правъ.
   -- И ты также, но правота вѣдь еще не возможность счастія?
   -- Разумѣется.
   -- Возможности-то вотъ для меня и не видится. Подъ вліяніемъ знакомства съ твоей женой, со всѣмъ складомъ, вашей свѣтлой, трудовой жизни -- мои неясныя еще требованія отъ жизни возмужали, опредѣлились..
   Болеславичъ всталъ и зашагалъ рядомъ съ товарищемъ, который не унимался.
   -- Я хотѣлъ-бы такой-же жизни, какъ ваша; заходя къ вамъ отдохнуть послѣ занятій, я поддавался у васъ обаянію чего-то свѣтлаго и вмѣстѣ дѣлового, и, мысленно сравнивая такую жизнь съ моей семейной, я ненавидѣлъ послѣднюю еще сильнѣе... Ты что-то хочешь возражать мнѣ, нѣтъ погоди, погоди, я доскажу ужь все. Такія женщины, какъ твоя жена, забавляютъ уважать женщинъ, какихъ желательно-бы было видѣть побольше, и возбуждаютъ отвращеніе къ болѣе ходячему типу. Не встрѣчая первыхъ, еще можно и то съ натяжкой выносить такихъ...
   Болеславичъ на этотъ. разъ не далъ ему окончить, угадавъ, что онъ хотѣлъ сказать.
   -- Да, что это ты сегодня взялся панегирики читать моей женѣ; смотри, я приревную, пошутилъ онъ, чтобы замять разговоръ.
   Ознобинъ хотѣлъ было что-то возражать, но въ комнату вошло новое лицо; прежній разговоръ долженъ былъ прекратиться.
   Болеславичъ въ душѣ былъ сильно радъ этому перерыву.

К. Долгово.

(Продолженіе будетъ.)

"Дѣло", NoNo 1, 3, 5, 1870

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru