Гауф Вильгельм
Шейх Александрии и его невольники

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Вильгельм Гауф.
Шейх Александрии и его невольники

0x01 graphic

   Шейх Александрии, Али-Бану, был странный человек. Всякий мог видеть, как он шел утром по улицам Багдада, в великолепном тюрбане из дорогой кашмирской ткани, в богатой одежде и поясе ценою в пятьдесят верблюдов. Он выступал спокойным, размеренным шагом, с глубокими складками на лбу, сурово сдвинув брови, опустив глаза и каждые пять шагов задумчиво поглаживая свою длинную черную бороду. Так он шел в мечеть, где, как того требовал его сан, читал правоверным изречения из Корана; а люди стояли на улице, смотрели ему вслед и говорили между собою:
   -- Какой, однако, красивый, статный мужчина!
   -- И богатый, очень богатый, -- добавлял другой. -- Слышали про его дворец в гавани Стамбула? А имения и поля, и тысячи скота, и сотни невольников?
   -- Да, да, -- вступался третий, -- тот татарин, что на днях приезжал к нему из Стамбула, от самого султана, -- да хранит его Пророк -- тот говорил, что наш шейх в большом почете у рейс-эффенди, у всех, даже у самого султана. Пророк благословил его. Он богатый, знатный господин, но-но -- вы ведь знаете, про что я говорю?
   --Да, да! -- шептали все, -- правда, у него тоже свое горе, завидовать нечего; он богатый, знатный господин; но... но!
   У Али Бану был великолепный дом на самом лучшем месте Александрии. Перед домом шла огромная терраса, выложенная мрамором и окаймленная пальмами. Там он часто сидел по вечерам и курил свой кальян. В почтительном расстоянии от него стояли наготове двенадцать невольников в нарядных одеждах. Один нес его бетель, другой держал зонтик, третий стоял с сосудами кованого золота, наполненными шербетом, четвертый стоял с опахалом из павлиньих перьев, чтоб отгонять мух от господина; были тут и певцы с лютнями и духовыми инструментами, был и чтец с свитками дорогих рукописей.
   Но напрасно ждали они знака повелителя; он не требовал ни музыки, ни пения; не просил ни шербета, ни бетеля; даже опахальщик и тот стоял без дела: шейх даже и не замечал назойливых мух.
   Часто прохожие останавливались, пораженные великолепием дома, нарядом невольников, всею роскошью обстановки; но когда видели шейха, неподвижно сидящего под пальмами, видели его мрачный печальный взор, устремленный на голубоватый дымок кальяна, все покачивали головою и думали про себя: "Воистину можно сказать, этот богач бедняк. Он, имеющий много, беднее того, у кого ничего нет. Пророк не дал ему способности наслаждаться радостями жизни".
   Так говорили люди, посмеивались и проходили.
   Раз вечером шейх снова сидел на своем любимом месте под пальмами, окруженный всем земным великолепием и, как всегда, печально и одиноко покуривал свой кальян. Невдалеке проходило несколько молодых людей. Они остановились, посмотрели в его сторону и улыбнулись.
   -- "Что ни говори, презабавный человек этот шейх Али-Бану", -- сказал один. -- "Будь у меня его сокровища, я уж сумел бы употребить их. Как бы весело проводил время! Я бы собирал к себе друзей в обширных покоях дворца и эти угрюмые стены огласились бы веселым смехом и ликованием".
   -- "Да", -- возразил другой, -- "это было бы недурно, только пиры немало съедают добра, будь его столько, как у султана, да хранит его Пророк. Нет, если б я сидел вот так вечерком под пальмами, я бы призвал невольников, велел им петь и плясать передо мною, а сам бы сидел, покуривал свой кальян, пил роскошный шербет и чувствовал бы себя счастливым как калиф Багдадский".
   Тут вступился третий молодой человек, по занятно писец. "Шейх вероятно человек ученый и умный; его объяснения Корана доказывают глубокую начитанность и знакомство со всеми поэтами и научными сочинениями. А разве подходит его жизнь здравомыслящему человеку? Вон стоит невольник с целою охапкою свитков. Я бы все отдал за то, чтоб прочитать хоть один из них; наверное там преинтересный вещи. А он! Он сидит и курит и не смотрит на книги. Будь я шейх Али-Бану, тому малому пришлось бы мне читать пока горло не перехватит или пока ночь не наступит. И тогда он бы все читал, да читал, пока я от сна не свалюсь".
   -- "Ого! Вот как вы понимаете прелесть жизни"! -- засмеялся четвертый. -- "Задавать пиры, петь и танцевать, да читать изречения и стихи всяких поэтов! Нет, я иначе бы устроился. У него есть чудеснейшие кони, верблюды и золото в изобилии. Я бы на его месте ездил, ездил на край света, хотя бы к московитам или франкам. Мне никуда не казалось бы слишком далеко, я все бы прелести мира осмотрел. Вот что бы я сделал, будь я на его месте".
   -- "Юность -- чудная пора жизни, блаженный возраст; тогда все веселье вокруг", -- вступился какой то старичок невзрачного вида. Он стоял рядом с ними и слышал все. -- "Но, позвольте заметить вам, юность так же часто безрассудна и часто болтает на ветер то, чего не знает".
   -- "Что ты этим хочешь сказать, старик? -- с удивлением спросили молодые люди. -- Ты про нас говоришь? Что тебе до того, браним или хвалим мы шейха?"
   -- "Если кто знает что лучше, чем другой, -- исправь ошибку его, сказал Пророк. Шейх, действительно, щедро наделен земными благами и, казалось бы, что ему нечего более желать. Но у него есть причина задумываться и тосковать. Вы думаете, что всегда так было? Нет, я видел его лет двенадцать тому назад; он был весел и бодр, как газель, жил широко и наслаждался жизнью. Тогда был у него сын, радость и гордость его жизни, красивый лицом и сильный умом. Ему было всего девять лет и он всех поражал своею начитанностью и ученостью, достойной двадцатилетнего юноши. Все завидовали шейху: сын был лучшее сокровище его дома.
   -- "И он умер? Бедный шейх!" -- воскликнули молодые люди.
   -- "Ему было бы утешительнее знать его мертвым. Он был бы счастливее в селении праведных, чем даже у отца в Александрии. Но он не умер, а гораздо хуже. Это было время, когда французы рыскали по стране как голодные волки и воевали с нами. Они взяли Александрию и отсюда шли все дальше в глубь страны и теснили мамелюков. Шейх был умный человек и отлично умел уживаться с ними. Но, потому ли, что они зарились на его богатства, потому ли, что он заступался за своих единоверцев -- в точности не знаю; дело в том, что они пришли однажды в дом и обвинили шейха в том, что он тайно снабжал мамелюков оружием, лошадьми и жизненными припасами. Как он ни оправдывался, франки слышать ничего не хотели; это грубый, жестокий народ, когда дело идет о деньгах. Кончилось тем, что франки захватили с собой заложником маленького сына шейха, Кайрама. Он предлагал за него большой выкуп, но они требовали все большего и большего. Тем временем им вдруг пришел от какого-то начальника приказ плыть обратно. Никто в Александрии ничего не подозревал и вдруг франки оказались в открытом море и, вероятно, утащили с собою и сына шейха, так как с тех пор никто о нем ничего не слыхал".
   -- "Вот несчастный! Каким горем наказал его Аллах!" -- воскликнули молодые люди и с состраданием обернулись в сторону шейха, печального и угрюмого под тенью пальм.
   -- "Любимая жена его скончалась с тоски по сыне. Сам же он снарядил корабль и убедил одного врача, проживавшего здесь, ехать с ним в страну франков, искать пропавшего сына. Они странствовали долгое время, объехали много городов страны, но ничего не добились. Там у франков произошло что то ужасное. Они умертвили своего султана и многих басса; все богатые и бедные дрались между собою, рубили друг другу головы и никакого порядка в стране не было. Кайрам исчез без следа; пришлось им бежать обратно к морю, чтоб не поплатиться своими головами в общей свалке.
   Шейх вернулся на родину и с тех пор живет изо дня в день, как вы сейчас видите, тоскуя о сыне. Ест ли он, пьет ли, его мучит мысль: может, теперь мой бедный Кайрам голодает и терпит жажду? Облекается ли в богатые шали и парчовые одежды, как того требует его достоинство, он думает: есть ли у него лохмотья, чтоб прикрыть наготу свою? Станут петь и плясать перед ним невольники или развлекать его чтением, он сидит и тоскует: бедный мой мальчик, может быть, тоже пляшет перед своим господином и поет по его приказанию. А главное, чего он боится, это того, что маленький Кайрам вдали от родины, среди неверных, которые смеются над ним, забудет веру отцов и не придется им встретиться даже в садах Пророка!".
   -- "Вот почему он так кроток с своими невольниками и так щедр с неимущими; он надеется, что Аллах зачтет его старания и смягчит сердце того, кто теперь господин Кайрама. Ежегодно в тот день, как исчез Кайрам, шейх отпускает на волю 12 невольников и молит Аллаха о дарованы свободы его сыну".
   -- "Я слышал об этом" -- сказал писец. -- "Но столько слышишь всяких странностей! Про его сына никто не упоминал, но все говорят, что шейх странный человек и ужасно падок до рассказов. Говорят, что он ежегодно устраивает состязание между невольниками и, кто лучше расскажет, того отпускает на свободу".
   -- "Не верьте всему, что люди болтают", -- сказал старик, -- "все так, как я вам сказал; мне это хорошо известно. Очень возможно, что он в такой скорбный для него день желает немного развлечься и слушает рассказы; но освобождает он невольников ради сына. Однако, вечер становится прохладным и я пойду... Салем алейкум, приветь вам, молодежь, постарайтесь другой раз лучше думать о добром шейхе".
   Молодые люди сердечно благодарили старика за сведения, еще раз взглянули издали на печального отца и разошлись, со словами: "Не отрадно живется шейху Али-Бану".

* * *

   Вскоре после того, те же четверо молодых людей проходили снова утреннею порою по той же улице. Им вспомнились слова старика о шейхе и они невольно обратили взоры в сторону дома Али-Бану. Каково же было их удивление, когда они увидали дом убранным с необычайным великолепием. Они глазам своим не верили. На крыше развевались пестрые знамена и флаги, тут же расхаживали толпы нарядных невольников; вход в дом был убран драгоценными коврами и увешен шелковыми тканями; широкие ступени террасы были затянуты сукном и даже по улице было раскинуто такое прекрасное тонкое сукно, что всякий не прочь бы был сшить себе из такого платье или покрывало для ног.
   -- "О-го-го, какая перемена за нисколько дней!" -- воскликнул молодой писец: -- "неужели шейх вздумал пир задавать? Или может быть у него состязание певцов и танцоров? Посмотрите, какие ковры! Есть ли подобные во всей Александрии! А сукно-то! Такое сукно на голой земле! Жалость смотреть".
   -- "Не ждет ли шейх какого-нибудь важного гостя? Так встречают повелителя другой страны или эффенди султана, когда тот удостаивает дом своим посещением. Кто бы мог приехать сегодня?"
   -- "Посмотрите, не наш ли старик там бредет? Он-то все знает и нам расскажет. Эй, старый друг, сюда, к нам! Подойдите поближе". Так кричали они, пока старик не заметил их и не подошел к ним: он, по-видимому, узнал молодых людей. Они указали ему на дворец шейха и спросили, кого там ждут?
   -- "Так вы думаете, что у Али-Бану семейное торжество или встреча знатного гостя? Ничуть не бывало: сегодня двенадцатый день месяца Рамазана, а в этот день увели его сына".
   -- "Но, клянусь бородою пророка!" -- воскликнул один из молодых людей. -- "По виду тут свадьба или пиршество, а тут как раз годовщина такого печального события! Как же это согласовать? Признайтесь, что шейх немного не тверд рассудком?"
   -- "Все так же скоры на решение, юные друзья мои?" -- спросил с улыбкою старик. -- "И на этот раз, стрела отточена и остра, тетива натянута туго, а попали далеко в сторону от цели. Да будет же вам известно, что шейх ждет сегодня сына".
   -- "Как,он нашелся?" -- воскликнули радостно юноши.
   -- "Нет, и может быть еще долго не найдется, но вот в чем дело. Лет восемь или девять тому назад, когда шейх встречал такой же день с горьким плачем и стенанием, отпускал на свободу невольников, наделял нищих пищею и одеждою, в числе прочих подал он милостыню одному дервишу, который лежал в тени у самого дома. То был святой человек, опытный в чтении звезд и пророчестве. Он сказал шейху: "Я знаю, что тебя гнетет: ведь сегодня двенадцатый Рамазан, день пропажи твоего сына. Но утешься, друг. День высшей печали будет также днем высшей радости; именно в этот день отдаст тебе Аллах сына". Вот что сказал дервиш. Для всякого мусульманина грех сомневаться в словах святого человека. Печаль Али-Бану, конечно, не улеглась, но все же с тех пор он ждет сына именно в этот день и потому украшает по праздничному дом и вход в него, словно ежеминутно поджидая дорогого гостя".
   -- "Удивительно! Вот интересно посмотреть на все это великолепие! И подумать, что сам хозяин тоскует среди такой роскоши! А еще интереснее послушать, что станут рассказывать невольники" -- заявил писец.
   -- "Нет ничего легче" -- отвечал старик. -- "Надсмотрщик невольников мой друг с давних лет и всегда оставляет мне местечко в зале. Среди массы слуг и гостей легко пройти незамеченным. Я переговорю с ним; он позволит ввести вас; будьте здесь в девятом часу, я вам дам ответ".
   Молодые люди благодарили его и ушли, с любопытством ожидая, что дальше будет.
   К определенному часу они снова были перед домом Али-Бану. Там вышел к ним старик и пригласил идти за ним. Они пошли мимо богато убранной лестницы и главных ворот в небольшую калитку, которую старик тщательно запер за собою. Внутри дома они долго шли разными ходами, пока вышли в залу торжества. Там была страшная теснота; были тут все богатые и знатные люди города, друзья и родственники шейха, были и невольники всех стран и народов. Все смотрели озабоченно, несмотря на блестящие одежды; все любили шейха и принимали участие в его горе. В конце зала на роскошном диване сидели знатнейшие друзья Али-Бану. Рядом с ними на полу сидел сам шейх: печаль о сыне не позволяла ему сесть на ковер радости. Он сидел, опустив голову на руки и по-видимому мало прислушивался к утешениям, которые шептали ему друзья. Против него сидело несколько невольников. Старик пояснил, что это те невольники, которых Али-Бану отпускает сегодня на свободу. Было между ними несколько франков; из них особенно привлекал внимание один поразительно красивый и еще очень молодой человек, почти юноша. Шейх только накануне купил его у одного работорговца из Туниса и уже отпускал его, в надежде, что чем больше франков он освободит, тем скорее освободит пророк его сына.
   Когда невольники обошли всех, предлагая освежительные напитки, шейх дал знак и надсмотрщик невольников подошел к отпущенникам. В зале настала полная тишина. "Вы, которые отныне свободны по милости господина нашего, шейха Александрии, Али-Бану, сделайте то, чего требует обычай дома: начните рассказывать". Те пошептались немного между собою и старший из них начал:

------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Сказки В. Гауфа / Пер. О.М. Коржинской. -- Санкт-Петербург: А. Ф. Девриен, 1904. -- 386 с., 18 л.; 21 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru