Геденстьерна Альфред
Женская доля

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ЖЕНСКАЯ ДОЛЯ.

Сигурда (Хейденшерна.)

(Съ шведскаго.)

I.
Обѣщанія и обязанности.

   Троицынъ день наступилъ поздно,-- въ началѣ іюня,-- но зато онъ принесъ съ собой лѣто въ полномъ разгарѣ, какъ это бывало въ добрыя старыя времена, лѣтъ сорокъ тому назадъ. Деревья цвѣли, хлѣбныя поля зеленѣли, трава на лугахъ становилась выше изо дня въ день и понемногу скрывала отъ взоровъ камни и давала пищу бѣднымъ коровамъ, истощеннымъ зимней голодовкой.
   Въ усадьбѣ Брантелидъ всѣ весенія работы были закончены наканунѣ Троицына дня, и нехитрыя полевыя орудія стояли на пригоркѣ въ полномъ праздничномъ уборѣ. Возвращаясь съ поля по окончаніи послѣдней весенней работы, работники украсили телѣгу, плугъ, борону и катокъ зелеными вѣтвями.
   Усадьба Брантелидъ была очень живописна въ эту раннюю весну, какъ бываетъ живописенъ всякій уголокъ въ деревнѣ на сѣверѣ въ такую пору. Но въ сущности мѣсто это не отличалось красивымъ положеніемъ,-- тамъ не было ни озера, ни горъ. Небольшой низкій, длинный и покосившійся деревянный домъ стоялъ на пригоркѣ, отъ котораго усадьба и получила свое названіе. Какъ домъ, такъ и прилегающіе къ нему два флигеля были выкрашены въ вульгарный красный цвѣтъ, успѣвшій вылинять на солнцѣ. Изъ-за дома виднѣлся садъ, въ которомъ росли молодыя и старыя плодовыя деревья; въ этомъ саду вперемежку были расположены розовыя клумбы и грядки съ овощами. Весь садъ производилъ впечатлѣніе запущенности, и это впечатлѣніе усиливали поломанныя изгороди и усѣянные камнями луга. Но, несмотря на это, въ этотъ весенній день все казалось красивымъ въ праздничномъ уборѣ изъ молодой зелени и цвѣтовъ. На сѣрыхъ поляхъ, тамъ и сямъ, живописно выдѣлялись курчавыя березки и ярко зеленыя пятна молодой травы, а вдали виднѣлась темная стѣна еловаго лѣса.
   Около шести часовъ у восточнаго флигеля начали жужжать пчелы, а изъ ближней рощи раздалось веселое кукованіе кукушки. Но за исключеніемъ этихъ звуковъ ничего не было слышно: все было еще погружено въ тяжелый отдыхъ послѣ утомительной и долгой рабочей поры.
   Но вотъ наверху въ мезонинѣ стукнуло окно, и длинная, худая дѣтская рука открыла половину окна. Вслѣдъ за этимъ въ окнѣ показалось лицо съ полуоткрытыми губами, которыя съ жадностью вдыхали свѣжій утренній воздухъ, напоенный благоуханіемъ цвѣтовъ.
   Однако лицо это едва ли можно было назвать дѣтскимъ. Большіе синіе глаза смотрѣли серьезно, щеки утратили дѣтскую округлость и были очень блѣдны, да и на всей длинной, гибкой, неразвившейся фигурѣ лежалъ отпечатокъ вялости и утомленія. Еслибы не прекрасные необыкновенно густые каштановые волосы и мягкое выраженіе лица, то едва ли можно было бы заключить, что существо въ ночной рубашкѣ, стоявшее у окна,-- женскаго пола. Слишкомъ длинная и слишкомъ широкая рубашка открывала тонкую и неестественно длинную шею и спускалась до самыхъ ключицъ, рѣзко обрисовывавшихся подъ кожей. Черты худого лица были изящны, но слишкомъ рѣзки, а прекрасные и глубокіе глаза имѣли страдальческое выраженіе. Вся внѣшность говорила о томъ, что это -- благородное тепличное растеніе, которое по какому-то недоразумѣнію попало въ грунтъ и чахнетъ; и хотя во многихъ отношеніяхъ оно представляетъ собою почти карикатуру своего прообраза, но все-таки сохранило природное изящество въ мельчайшихъ чертахъ.
   Однако въ это мгновеніе на блѣдномъ лицѣ можно было прочесть нѣчто, напоминающее о радости и оживленіи, которыя, казалось, боролись съ вялостью и грустью, присущими этому ребенку съ лицомъ страдающей женщины. Когда дѣвушка до-сыта надышалась ароматнымъ утреннимъ воздухомъ, она надѣла крючокъ на раскрытую половину окна, быстро проскользнула между двумя кроватями, на изголовьяхъ которыхъ покоились двѣ головы -- обѣ моложе и свѣтлѣе ея -- и, подойдя къ катушкѣ, черезъ которую былъ вбитъ въ углу гвоздь, она сняла платье, которое долго и внимательно разсматривала,-- сперва лифъ, а потомъ юбку.
   Затѣмъ она снова повѣсила его съ такимъ движеніемъ, которое напоминало ласку. Черезъ нѣсколько времени она снова подошла къ углу, гладко причесанная и одѣтая настолько, что оставалось только облачиться въ это странное одѣяніе. Она надѣла на себя юбку и лифъ съ торжественной серьезностью; она обтягивалась и ровняла складки, причемъ дѣлала многія попытки увидать заразъ, по возможности, большой кусокъ своей маленькой персоны въ старое зеркало семи дюймовъ въ ширину и семи дюймовъ въ длину и со стертой мѣстами амальгамой.
   Но вотъ одна кровать заскрипѣла, бѣлокурая, всклокоченная дѣтская головка приподнялась съ подушки и воскликнула тономъ самаго искренняго восхищенія:
   -- Ахъ, Эва, какая ты нарядная!
   На Эвѣ было платье изъ стараго добраго чернаго камлота, который вмѣстѣ съ "бумазеей" и "индіаной" представлялъ собою матеріалъ для торжественныхъ платьевъ бѣднаго женскаго населенія Швеціи лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ. Оно было слишкомъ длинно спереди и слишкомъ коротко сзади, подъ мышками были мѣшки, а вдоль худой покатой спины собиралось множество складокъ, причемъ на матеріи ясно выдѣлялись вшитыя внутри лифа кости. Форма рукавовъ и ихъ объемъ напоминали собою взбитую перину, а воротъ былъ такъ узокъ, что едва обхватывалъ даже тоненькую шею Эвы Бергъ.
   Но, что бы тамъ ни было, а платье это было замѣчательно и великолѣпно, ибо оно было первое одѣяніе Эвы, Бергъ въ продолженіе ея шестпадцатилѣтней жизни, которое было сшито изъ матеріи, нарочно купленной для этой цѣли въ лавкѣ, а не представляло собою стараго тряпья, доставшагося ей по наслѣдству отъ мамы, тетушекъ и другихъ родственницъ.
   Вскорѣ съ другой постели поднялся также и маленькій соня; онъ потеръ себѣ глаза и сказалъ:
   -- О, какъ это ужасно красиво! Ты теперь взрослая, Эва?
   Братцу Акселю было всего шесть лѣтъ, и онъ въ своей жизни не видалъ ничего, кромѣ усадьбы Брантелидъ.
   Сестрицѣ Элинъ, которая передъ тѣмъ поднялась съ другой постели, пошелъ одиннадцатый годъ.
   Эва была уже совершенно готова, а до завтрака оставалось еще немного времени. Она протянула къ комоду свою маленькую, некрасивую ручку, на которой уже лежала печать работы, и взяла тоненькую маленькую книжку съ рваными листами.
   Потомъ она спустилась по скрипучей лѣстницѣ, вышла на дворъ и прошла въ садъ, гдѣ сѣла на ветхую скамью. Развернувъ книгу на колѣняхъ, она начала бормотать нервнымъ и неувѣреннымъ шепотомъ: "Богъ есть духъ, вѣчный, всеблагій, всевѣдущій, вссправедный, всемогущій, вездѣсущій, неизмѣняемый, вседовольный, всеблаженный..." Въ книгу она заглядывала только въ тѣхъ случаяхъ, когда память измѣняла ей.
   Но вотъ конюхъ Іоганнъ привелъ съ поля лошадей, и она услыхала, какъ изъ сарая вытащили коляску. Пора было идти завтракать.
   Въ сѣняхъ стояла мама и ждала ее. Мама была старая и сѣдая съ увядшимъ лицомъ и довольно полная. Ей было не болѣе 45 лѣтъ, но она казалась старше, несмотря на то, что принадлежала къ распространенному типу бѣлокурыхъ женщинъ, которыя долго сохраняются. Ни она сама, ни папа не замѣтили, какъ она состарѣлась,-- имъ было не до того среди множества заботъ и работы. Это случилось незамѣтно за двадцать лѣтъ тяжелой жизни и упорнаго труда для поддержанія маленькаго имѣнія, доходы съ котораго должны были удовлетворять скромнымъ нуждамъ всей семьи.
   Фру Матильда Бергъ нѣжно обняла свою дочь и сказала:
   -- Добраго утра, милое дитя! Да благословитъ тебя Богъ въ этотъ важный для тебя день!
   А потомъ она прибавила:
   -- Теперь для моей маленькой Эвы начинается серьезная жизнь. Помни, что съ этого дня ты должна быть маминой помощницей какъ въ работѣ, такъ и въ присмотрѣ за всѣмъ домомъ!
   "Серьезная жизнь! Работа!" Въ головѣ Эвы пронеслась мимолетная мысль, и она съ удивленіемъ спросила себя, неужели жизнь была когда-нибудь для нея несерьезной и не наполненной работой?
   Въ столовой у накрытаго стола стоялъ помѣщикъ Арвидъ Бергъ, здоровый, коренастый и темноволосый человѣкъ съ добродушнымъ и привѣтливымъ лицомъ. На него-то Эва и походила по внѣшности, и все-таки, какая громадная разница была между ними! Внѣшность пятидесятилѣтняго мужчины свидѣтельствовала о здоровья и силѣ, и сходство его съ дочерью можно было сравнить со сходствомъ между текстомъ, написаннымъ дрожащей рукой, и тѣмъ же текстомъ, напечатаннымъ самымъ жирнымъ шрифтомъ.
   Онъ также прижалъ Эву къ своей груди. Потомъ, отодвинувъ ее отъ себя и не спуская своихъ рукъ съ ея плечъ, онъ воскликнулъ:
   -- Да, что и говорить! У тебя прямо слишкомъ великолѣпное платье! Ты должна его очень беречь! Матильда, ты, конечно, оставила большіе запасы во всѣхъ швахъ? Такую роскошь нельзя себѣ позволять каждый день.
   Эва бросилась сперва на шею отцу, потомъ матери и благодарила ихъ горячо и искренно. Ея страхъ запачкать платье яйцомъ, которое она ѣла, былъ трогателенъ. А когда на ея худую грудь упало нѣсколько хлѣбныхъ крошекъ, то она стряхнула ихъ съ такимъ ужасомъ, какъ если бы это были ядовитыя насѣкомыя.
   Но вотъ къ крыльцу подали старую, высокую, тряскую коляску, запряженную маленькими оландками, Кроной и Турой. Мама влѣзла въ коляску, а папа собрался уже послѣдовать ея примѣру, какъ вдругъ его осѣнила великолѣпная мысль:
   -- Садись ты, съ мамой, мое дитя. Вѣдь сегодня твой торжественный день.
   И папа полѣзъ на козла, а Аксель и Элинъ усѣлись на заднемъ сидѣньи въ коляскѣ. Возлѣ мамы сѣла Эва, вся красная отъ чувства гордости.
   Черезъ часъ она стояла у алтаря въ кругу тридцати восьми своихъ товарищей. Но всѣ остальные были дѣти простолюдинъ, такъ что дочка помѣщика изъ Брантелида стояла ближе всѣхъ къ алтарю съ лѣвой стороны, куда іюньское солнце изливало цѣлые снопы лучей.
   Пасторъ, стоявшій въ серединѣ круга, былъ старый школьный учитель, который подъ старость облачился въ священническое одѣяніе, чтобы болѣе спокойнымъ образомъ зарабатывать свой хлѣбъ послѣ того, какъ спина его согнулась и голова посѣдѣла. Это былъ простодушный старикъ патріархальнаго образа жизни, который шелъ по жизненному пути, оставаясь во многихъ отношеніяхъ наивнымъ, какъ ребенокъ. Его понятія были здравы и разговоръ его у себя дома былъ сухъ; но сегодня, въ день священныхъ обѣтовъ передъ алтаремъ, онъ былъ растроганъ и говорилъ искренно и горячо.
   Экзаменъ продолжался долго. Эва становилась все блѣднѣе, ей казалось, что у нея отнимаются ноги отъ долгаго стоянія, и она готова была лишиться сознанія. Механически, но вѣрно отвѣтила она на нѣсколько "основныхъ вопросовъ", а когда она читала нѣкоторые тексты наизусть, то ей казалось, что какое-то невидимое существо отвѣчаетъ за нее въ то время, какъ сама она въ нѣмомъ восторгѣ лежитъ, распростертая, передъ алтаремъ.
   Но вотъ настала очередь наставленіямъ и предостереженіямъ: противъ лжеученій, противъ невѣрія, противъ утѣхъ жизни и противъ порока, противъ соблазновъ плотскихъ и духовныхъ и противъ вожделѣній ока, однимъ словомъ, чуть ли не противъ всѣхъ радостей жизни, какія только можно себѣ представить. Затѣмъ наступилъ перечетъ обязанностей: по отношенію къ Богу и къ себѣ самой; послѣднее заключалось въ томъ, чтобы сохранить чистоту сердца, "ибо это источникъ жизни", той жизни, для которой короткая земная жизнь служитъ лишь подготовленіемъ. Затѣмъ пошелъ перечень обязанностей по отношенію къ отцу и матери, къ дому и домашнему очагу, къ учителямъ, начальникамъ, обществу и всему свѣту.
   Наконецъ насталъ чередъ обѣтамъ завѣтнымъ и святымъ...
   Тогда измученное тѣло Эвы перестало бороться, и ею незамѣтно овладѣла галлюцинація. Изображеніе Христа въ терновомъ вѣнцѣ тихо отдѣлилось отъ стѣны надъ алтаремъ, вышло изъ золоченой рамы и поплыло прямо къ ней на золотыхъ снопахъ лучей лѣтняго солнца въ то время, какъ раздавалось рыданье растроганныхъ дѣтей, стоявшихъ у алтаря. Ея обѣты просилъ и принялъ Онъ Самъ. Эва закрыла глаза, и ей казалось, что было бы блаженствомъ умереть именно въ это мгновеніе.
   Когда раздались густые звуки органа, она подняла голову и увидала, что у алтаря снова стоитъ одинъ старый священникъ, ослабѣвшій и утомленный послѣ долгаго душевнаго напряженія и необычнаго волненія.
   Тогда она въ первый разъ за все время церковной службы бросила взглядъ по направленію къ скамьямъ, гдѣ сидѣли ея милые родные. Папа казался утомленнымъ, и ему, повидимому, было жарко, Аксель спалъ, а Элинъ проявляла нетерпѣніе. Но у мамы въ глазахъ стояли слезы.
   Когда Эва вышла на паперть, то къ ней подошли съ поздравленіями многіе знакомые: члены семьи священника, капитана, короннаго фохта и другіе. Всѣ дамы выражали надежду на то, что маленькая Эва, которую онѣ всегда считали хорошей и благоразумной дѣвушкой, теперь ясно сознаетъ свою обязанность стать для мамы настоящей и надежной помощницей.
   Дома Эву ждалъ хорошій обѣдъ и неожиданный сюрпризъ. Стина, "комнатная дѣвушка", сказала ласково и немного лукаво:
   -- Мамзель Эва, вѣроятно, очень устала сегодня въ церкви?
   "Мамзель!" "Мамзель!" Эва смущенно отвернулась, и лицо ея, только что такое блѣдное, покрылось густой краской, а худая грудь наполнилась гордостью. Въ первый разъ одна изъ прислугъ назвала ее не по имени только. Она посмотрѣла на свое длинное платье и улыбнулась.
   Гостей за обѣдомъ не было, и вина, конечно, также не было. Здоровье Эвы никто не пилъ въ этотъ торжественный для нея день, но за блинчиками папа сказалъ, что онъ очень радъ, что она такъ хорошо отвѣчала въ церкви.
   Потомъ, послѣ обѣда онъ высказалъ надежду на то, что горничная Стина, которая до сихъ поръ никогда не помогала въ полевыхъ работахъ, можетъ теперь отлучаться изъ дому въ самое горячее рабочее время, "теперь, когда Эва стала взрослой дѣвушкой".
   Мама подавила маленькій вздохъ и сказала, что и она надѣется на это. Эва хорошая дѣвушка, работящая и добросовѣстная, и, конечно, она постарается исполнять свои обязанности по отношенію къ родителямъ.
   Къ головѣ Эвы ни на одно мгновеніе не пронеслась мысль о томъ, что она уже давно помогаетъ во всемъ, въ чемъ только можетъ; не подумала она также и о томъ, чтобы сосчитать всѣ обѣщанія, которыя ее сегодня заставили дать, всѣ обязанности, которыя сегодня на нее возложили, или же задуматься надъ тѣмъ, не имѣютъ ли и другіе по отношенію къ ней извѣстныя обязанности.
   Развѣ ей не подарили новое черное платье, новую библію и молитвенникъ съ золотымъ обрѣзомъ! Развѣ не назвала ее горничная Стина "мамзель!"
   Когда она улеглась и когда братъ и сестра заснули, она долго еще думала надъ тѣмъ, какъ сдѣлаться полезнѣе и дѣятельнѣе, чѣмъ прежде,-- вѣдь это была ея обязанность.
   А потомъ она рѣшила употребить всѣ усилія, чтобы оберегаться отъ грѣха и порока. Она учинила себѣ допросъ по всѣмъ десяти заповѣдямъ, и къ своему ужасу она никакъ не могла понять, какимъ образомъ она согрѣшила противъ нихъ всѣхъ, что присуще каждому человѣку. Дѣло было въ томъ, что она не могла понять двухъ, трехъ изъ нихъ.
   Потомъ она начала допрашивать себя, не виновна ли она въ одномъ изъ семи смертныхъ грѣховъ... о, вотъ оно, вотъ оно! Гордость!... Гордость...
   Тихо, тихо, чтобы не разбудить маленькихъ, прокралась она къ своему нарядному черному платью, которое ея глаза безсознательно ласкали въ полумракѣ лѣтней ночи, сняла его съ гвоздя и повѣсила его въ чуланѣ на чердакѣ.
   

II.
Тетушка Густава.

   Одна обязанность за другой непосильной тяжестью ложились на слабыя плечи Эвы Бергъ; но эту тяжесть было легче нести въ мирной обстановкѣ домашняго очага въ атмосферѣ любви, нежели гдѣ-нибудь въ чужомъ домѣ.
   Однако, нельзя сказать, чтобы родители расточали ласки или слова признательности. Ихъ собственная жизнь проходила безъ всякихъ развлеченій и была полна лишеній, тяжелаго труда и заботъ, особенно у матери. И если имъ удавалось кое-какъ сводить концы съ концами и даже откладывать крохи, то вѣдь это дѣлалось для дѣтей, для нихъ и работали. Награда была въ будущемъ, а пока Эва должна была довольствоваться тѣмъ, что папа и мама, а также и сосѣди, называли ее "славной дѣвушкой".
   И это они дѣлали отъ всего сердца.
   Совѣсть у Эвы была чуткая и чувствительная. Правда, она очень скоро убѣдилась въ томъ, что камлотовое платье не можетъ служить нагляднымъ доказательствомъ высокомѣрія и гордости; а такъ какъ люди легко привыкаютъ къ великолѣпію и блеску, то и она вскорѣ надѣвала это роскошное одѣяніе безъ особыхъ размышленій. Но она зорко слѣдила за малѣйшими побужденіями своего сердца и за каждой мимолетной мыслью, которыя вызывало въ ней все то, что находилось за предѣлами ея узкаго домашняго круга. А когда ея измученное тѣло и переутомленная нервная система громко протестовали противъ иглы и ткацкаго станка, противъ работы въ кухнѣ и въ кладовыхъ, или противъ большихъ и тяжелыхъ корзинъ съ провизіей, которыя ей приходилось таскать рабочимъ въ поля, то она считала себя погибшимъ созданіемъ, и вечеромъ она судорожно кусала уголъ своей небѣленой простыни, чтобы заглушить рыданія и не разбудить сестру и брата.
   Собственно говоря, мать не требовала отъ нея ничего необыкновеннаго. Тысячи деревенскихъ дѣвушекъ переносятъ подобную жизнь великолѣпнѣйшимъ образомъ; но она была повидимому изъ другого матеріала, потому что она чахла, становилась прозрачной и худой, и грудь у нея была впалая.
   Обитатели Брантелида водили знакомство съ хорошими и честными людьми, но которые были въ то же время старосвѣтскими и простыми. Тетушка Лина (она была просто другомъ дома, но въ тѣ патріархальныя времена люди сердечнѣе относились другъ къ другу), жена священника, сказала однажды:
   -- Милая Матильда, Эва становится сутуловатой, обрати на это вниманіе. По воскресеньямъ, когда у дѣвочки не такъ много дѣла, ты могла бы привѣшивать къ ея косѣ небольшой утюгъ.
   Мама подумала немного, потомъ сказала:
   -- Пожалуй, ты и права, милая Лина. Но въ ближайшія два воскресенья этого сдѣлать нельзя, потому что ей придется гонять коровъ съ картофельнаго поля,-- вѣдь онѣ у насъ пасутся уже въ загороженномъ полѣ.
   Позже осенью другая "тетя" обратила вниманіе мамы на то, что у Эвы навѣрное малокровіе, иначе она не была бы такъ блѣдна. Тогда сейчасъ же и очень охотно для Эвы пріобрѣли "желѣзныя пилюли", и эти пилюли она употребляла всю осень. Когда же къ новому году оказалось, что счетъ въ аптекѣ городка, находящагося въ двухъ миляхъ отъ Брантелида, достигаетъ 17 риксдалеровъ, то бѣдный папа вздохнулъ; но надо прибавить, что онъ сейчасъ же сказалъ съ великодушіемъ, которое къ нему такъ шло:
   -- Это ужасно; но чего только не дѣлаешь для своихъ дѣтей!
   Эва чувствовала себя очень виноватой и несчастной, и дня два послѣ этого она ходила болѣе молчаливая, нежели обыкновенно.
   Снова наступила весна, а потомъ пришло и лѣто. И вотъ въ одинъ прекрасный день въ усадьбѣ Брантелидъ началась необыкновенная чистка и уборка. Изгородь починили, на дворѣ скосили траву подъ самый корень, а въ самомъ домѣ комнаты украшались и прибирались самымъ тщательнымъ образомъ.
   Въ самый разгаръ хлопотъ мама вдругъ выбѣжала къ папѣ, который сидѣлъ на крыльцѣ и наблюдалъ за внѣшней уборкой, и озабоченно спросила:
   -- Не знаешь ли ты, любитъ она винегретъ?
   Папа отвѣтилъ, что если винегретъ хорошо приготовленъ, то нельзя себѣ представить, чтобы она его не любила. Черезъ нѣсколько времени онъ всталъ съ мѣста, открылъ дверь въ залъ и сказалъ:
   -- Присмотрите за тѣмъ, чтобы въ ея комнатѣ не было книгъ, которыя ее раздражаютъ. Романовъ она терпѣть не можетъ. Спрячьте всѣ книги "Піетиста"; она находитъ, что онъ слишкомъ "жидокъ", или какъ она тамъ выражалась.
   Черезъ мгновеніе мама стояла въ сѣняхъ у лѣстницы, ведущей наверхъ, и кричала:
   -- Стина, положи поверхъ перины лучшій волосяной матрацъ! Она терпѣть не можетъ слишкомъ мягкой постели.
   Было ясно, что ждали гостью, которую хотѣли принять какъ можно лучше.
   Наконецъ, въ одинъ прекрасный іюльскій вечеръ на гору въѣхала старая высокая коляска, къ кузову которой былъ привязанъ настоящій американскій сундукъ, и которая была завалена узлами и картонками до самыхъ козелъ съ возсѣдавшимъ на нихъ конюхомъ Іоганномъ. Когда экипажъ поворачивалъ къ крыльцу, то изъ-подъ опущеннаго колпака раздался рѣзкій голосъ:
   -- Ты ослѣпъ, что ли, дуралей! Развѣ ты хочешь, чтобы лошади топтали полотно, которое бѣлится!
   У крыльца изъ коляски вылѣзла высокая, прямая и тонкая дама съ сѣдыми волосами, въ платьѣ страннаго покроя, съ дождевымъ и солнечнымъ зонтиками и съ прижатымъ къ сердцу мѣшкомъ внушительныхъ размѣровъ. Лицо у этой дамы было худощавое и рябое и черты были некрасивы, но сѣро-голубые глаза были большіе, добрые и умные. Помѣщикъ Бергъ казался очень растроганнымъ, когда онъ принялъ ее въ свои объятія съ высокой подножки, и онъ сказалъ:
   -- Добро пожаловать, милая сестра Густава. Восемь долгихъ лѣтъ не видались!
   -- Нельзя постоянно разгуливать по бѣлу-свѣту, у людей есть и другія занятія. Здравствуй, Арендъ! Здравствуй, Матильда! Никакъ ты собираешься отъѣзжать, прежде чѣмъ отвязали сундукъ, простофиля ты этакій! Арвидъ, посмотри, цѣла ли подкова на лѣвой задней ногѣ у пѣгой. Я только что замѣтила, что она припадаетъ на одну ногу.
   Матильда Бергъ горячо обняла свою золовку, которая стояла прямо и неподвижно и какъ бы отдала себя въ распоряженіе родственниковъ. Потомъ она замѣтила:
   -- На вишневомъ деревѣ -- черви. Противъ этого хорошо мазать стволъ смолой заблаговременно, мой милый Арвидъ. А, вотъ и дѣти. Маленькаго Акселя я еще никогда не видала, а Элинъ стала большой дѣвочкой! Да, пожалуй, вы можете не желать быть лучше. Но гдѣ же...
   Въ сѣняхъ послышались торопливые шаги, Эва бросилась на шею старушки и воскликнула радостно:
   -- Здравствуй! Добро пожаловать, милая тетушка Густава!
   -- Вотъ какъ, такъ ты еще помнишь меня,-- сказала тетя,-- и въ голосѣ ея прозвучала болѣе ласковая нотка.-- Но скажи на милость, что съ тобой, дитя мое? Ты больна?
   И потомъ она прибавила, бросивъ укоризненный взглядъ на фру-Матильду:
   -- Въ мое время семнадцатилѣтнія дѣвушки были не такія.
   Между тѣмъ всѣ перешли въ сѣни, гдѣ удалось, наконецъ, снять съ тетушки Густавы верхнее платье.
   Густавѣ Бергъ было пятьдесятъ семь лѣтъ; когда ея отецъ овдовѣлъ, то она стала матерью для своего младшаго брата, и съ тѣхъ поръ она всегда помогала ему и маленькими ссудами, и всѣмъ, чѣмъ только могла, когда было нужно. Это было все равно, писали ли они другъ другу два раза въ годъ, или одинъ разъ въ мѣсяцъ, и сколько разъ солнце всходило и заходило между ихъ свиданіями: они знали, гдѣ найти другъ друга.
   Эва пошла вмѣстѣ съ тетушкой Густавой наверхъ въ ея комнату, чтобы помочь ей выложить вещи изъ корзины. Но когда онѣ поднялись наверхъ, то тетка взяла ее за плечи, подвела къ открытому окну и покачала головой. Потомъ ея большія, загорѣлыя, костлявыя руки утонули въ громадномъ саквояжѣ и вытащили оттуда кусокъ сахару и большую зеленую бутылку. Накапавъ изъ бутылки нѣсколько капель на сахаръ, она сунула его Эвѣ въ ротъ, затѣмъ вылила себѣ на лѣвую ладонь ложечку той же жидкости, потерла ею виски молодой дѣвушки и скомандовала:
   -- Ложись на диванъ и лежи, пока я буду выкладывать вещи!
   Нѣсколько минутъ спустя она выпрямилась, подбоченилась и замѣтила:
   -- Этотъ одеколонъ я приготовляю сама.
   Фру Бергъ приложила всѣ старанія къ тому, чтобы ужинъ былъ какъ можно лучше, и тетушка Густава отдала должное ея хлопотамъ. Когда она кончила ѣсть, то она положила указательный палецъ на скатерть возлѣ своей тарелки и сказала:
   -- Пропущена нитка во всемъ полотнищѣ! Да, нечего сказать, ужъ эти служанки!
   Тетушка Густава чувствовала себя въ Брантелидѣ совсѣмъ, какъ дома, и не стѣсняясь высказывала свое мнѣніе обо всемъ, даже и о сосѣдяхъ, которые приходили ее навѣщать и которые приглашали ее къ себѣ.
   -- Мамзель Густава, разрѣшите мнѣ узнать ваше мнѣніе относительно сегодняшней проповѣди моего Іоганна,-- сказала однажды пасторша, которая вмѣстѣ со своимъ мужемъ пріѣхала въ воскресенье послѣ обѣда въ Брантелидъ.
   -- Какъ вамъ сказать? Пасторъ былъ бы хорошимъ проповѣдникомъ,-- отвѣтила тетушка Густава,-- если бы онъ бросилъ эту ужасную манеру говорить безъ подготовленія. Стараніе у него есть, и ему удается иногда довольно долго говорить очень складно, но вдругъ у него точно заколодитъ, онъ останавливается и начинаетъ заминаться и спотыкаться, совсѣмъ, какъ когда ѣдешь въ саняхъ по ухабистой дорогѣ.
   Два раза въ двѣ недѣли тетушка Густава ныряла на самое дно своего большого саквояжа и вытаскивала на свѣтъ Божій старый бумажникъ изъ телячьей кожи. Въ первый разъ дѣло касалось большой бороны, которую она непремѣнно хотѣла подарить брату Арвиду, а во второй разъ -- матеріи для обивки мебели въ гостиной золовки. Оба раза необходимая сумма была высчитана до послѣдняго эре, такъ что брату Арвиду, напримѣръ, пришлось дать сдачи восемнадцать шиллинговъ, такъ какъ у тетушки не было ровно той суммы, которая была ассигнована ею заранѣе.
   Но вотъ однажды она высказалась въ томъ смыслѣ, что на слѣдующей недѣлѣ ея уже не будетъ больше въ Брантелидѣ.
   -- Что ты говоришь? А я надѣялся, что ты погостишь у насъ до осени,-- сказалъ помѣщикъ Бергъ.
   -- Да и я такъ думала, потому что я ничуть не скучаю по этому гнѣзду сплетенъ въ Нольчёпингѣ. Но развѣ вы не видите, что дѣвочка умретъ, если я не возьму ея съ собой въ какой-нибудь курортъ и не покажу доктору!
   -- Эву?
   -- Ну, да, Эву. Меня удивляетъ, что вы этого не видите. Вы должны дать мнѣ это бѣдное созданіе напрокатъ недѣль на шесть, а я постараюсь возвратить ее вамъ въ нѣсколько лучшемъ состояніи.
   Сперва папа и мама нашли это предложеніе страннымъ. А кромѣ того, вѣдь Эва была очень нужна въ домѣ. Однако, послѣ того, какъ они повнимательнѣе посмотрѣли на свою дочку, то они должны были согласиться, что у нея очень болѣзненный видъ. Да и не принято было въ чемъ-нибудь противорѣчить тетушкѣ Густавѣ.
   Когда Эва узнала о великой новости, то ей показалось, что земля уходитъ у нея изъ-подъ ногъ. Неужели это возможно? Не сонъ ли это? Уѣхать далеко, далеко, отдыхать, купаться въ соленой свѣжей прозрачной водѣ, сидѣть за столомъ, который она не накрывала, ѣсть блюда, которыя она сама не готовила! И потомъ еще любоваться на море, которое, какъ увѣряла тетушка, такъ велико, что не видно ни малѣйшей полоски берега, и небо сливается съ водой повсюду, куда только хватаетъ глазъ!
   Казалось, точно въ нее влили новыя силы. Она бѣгала то къ прислугѣ, то къ торпорамъ и дѣлилась съ ними своимъ счастіемъ; она шептала объ этомъ лошадямъ Кронѣ и Турѣ, и вырѣзала на бѣломъ стволѣ большой березы на лугу "прощай" со своими иниціалами,-- это она сдѣлала на случай, если умретъ на чужбинѣ. Впрочемъ, конечно, случалось также, что у нея на глазахъ навертывались слезы, когда она не спала по ночамъ и думала о папѣ, о мамѣ, о маленькой сестрѣ и о братѣ, и о предстоящей разлукѣ, а также и о томъ, какъ бѣдная мама будетъ справляться безъ нея.
   Однако, эти печальныя мысли овладѣвали ею ненадолго, и она скоро засыпала сладкимъ сномъ, и ея маленькое сердечко билось сильно и радостно, когда она видѣла во снѣ, что стоитъ передъ воротами, ведущими въ царство счастія и всѣхъ радостей земныхъ, а тетушка
   Густава стучитъ въ ворота своимъ большимъ зонтикомъ и говоритъ: "Сезамъ, откройся!" совсѣмъ, какъ въ той удивительной сказкѣ, которую она читала.
   

III.
Эва и тетушка Густава возстаютъ противъ условностей.

   Бадевикъ, даже съ точки зрѣнія 1860 годовъ, не могъ считаться большимъ и фешенебельнымъ курортомъ. И все-таки, какъ онъ, такъ и другіе морскіе курорты того времени были гораздо веселѣе и уютнѣе, нежели современныя намъ "водолѣчебныя заведенія". Въ тѣ времена контингентъ больныхъ въ подобныхъ курортахъ не былъ преобладающимъ, такъ какъ на берегъ моря съѣзжались люди не только для лѣченія, но также ради отдыха, развлеченія или разнообразія; а что касается до Бадевика, то туда вообще съѣзжалась скромная и непритязательная публика.
   Тѣмъ не менѣе оригинальная одежда тетушки Густавы и новый бумазейный нарядъ Эвы возбуждали нѣкоторый интересъ въ этомъ непритязательномъ обществѣ. Тетушка съ достоинствомъ положила свой зеленый саквояжъ на одно изъ оконъ столовой, бросая въ то же время испытующій взглядъ на накрытый столъ, и сказала, обращаясь къ маленькому, скромнаго вида, сѣдоволосому господину, котораго она приняла по его внимательному выраженію лица за слугу:
   -- Будьте добры, присмотрите за этимъ!
   -- Буду имѣть честь наблюдать за нимъ съ моего мѣста за столомъ,-- отвѣтилъ, кланяясь и улыбаясь, тотъ, къ которому она обратилась.
   -- Ахъ, простите, ради Бога! Но вѣдь въ нынѣшнее время прислуга такая дерзкая и такая расфранченая...-- воскликнула тетушка.
   -- Ахъ, пожалуйста... Быть можетъ, вы разрѣшите мнѣ представиться! Мое имя Бьёркъ, столоначальникъ Бьёркъ.
   Тетушка сдѣлала самый низкій реверансъ.
   -- Очень, очень пріятно! А меня зовутъ мамзель Бергъ, а это Эва, брата моего дочка.
   Столоначальникъ посмотрѣлъ внимательно на обѣихъ. По всей вѣроятности, онъ уже раньше встрѣчалъ дамъ типа тетушки Густавы, оригинальныхъ и прямыхъ, потому что онъ сравнительно довольно скоро отвелъ отъ нея глаза. Но отъ странной фигуры Эвы его взоры оторвались, повидимому, съ трудомъ. Мучительная застѣнчивость и страшное смущеніе, готовое, казалось, остановить біеніе сердца, дѣлали спину Эвы круглѣе, нежели обыкновенно, и придавали ей безпомощный видъ, но въ то же время щеки ея пылали, какъ никогда раньше, и придавали особую прелесть тонкимъ чертамъ, а большіе, синіе глаза горѣли и смотрѣли съ тоскливымъ выраженіемъ затравленнаго животнаго. Въ то мгновеніе было бы невозможно рѣшить, была ли она красива или безобразна!
   Вокругъ закусочнаго стола стало рѣдѣть, и всѣ понемногу переходили къ большому общему столу, который растягивался почти во всю длину большого зала.
   Тетушка Густава была воспитана въ старинныхъ традиціяхъ и въ благоговѣніи къ Тому, кто даетъ намъ насущный хлѣбъ здѣсь, на землѣ. А потому, подойдя къ своему мѣсту, она сложила свои загорѣлыя, костлявыя руки, легко положила ихъ на спинку стула, закрыла глаза, чтобы не развлекаться созерцаніемъ внѣшняго міра, и прочла предобѣденную молитву съ благодарнымъ вздохомъ, какъ она привыкла это всегда дѣлать.
   Когда тетушка подняла голову, то она увидала, что всѣ уже сидятъ по своимъ мѣстамъ, а нѣкоторые уже принялись за супъ. Между тѣмъ у Эвы, которая стояла и молилась не закрывая глазъ, навернулись слезы, такъ какъ она замѣтила насмѣшливые взоры, которые даже она при всей своей наивности не могла не понять должнымъ образомъ.
   -- Ну, хороши, нечего сказать,-- прошептала тетушка,-- заваливаться за столъ, и даже не подумать о своемъ Создателѣ!
   Для Эвы Бергъ наступило время пробужденія, время прекрасное и блаженное во многихъ отношеніяхъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ горькое и мучительное. Соленыя ванны, крѣпительный морской воздухъ и полный отдыхъ отъ работъ и освобожденіе отъ какихъ бы то ни было обязанностей сдѣлали ея сонъ послѣ прекрасно проведенныхъ дней глубокимъ, спокойнымъ и продолжительнымъ, какъ у здоровыхъ маленькихъ дѣтей въ первые годы ихъ жизни. Вначалѣ она чувствовала себя утомленной и должна была отдыхать даже днемъ, но потомъ она почувствовала приливъ новыхъ силъ, чего никогда раньше не испытывала, и по утрамъ ея первой мыслью, вначалѣ радостной, а потомъ грустной, было: "Сколько дней намъ осталось еще пробыть здѣсь?"
   Ея дремавшій до сихъ поръ умъ и способность воспринимать впечатлѣнія пробудились въ новой обстановкѣ, которая ее окружала, и стали развиваться отъ прилива физическихъ силъ. Съ быстротой, свидѣтельствовавшей о томъ, что ея интеллектуальныя способности были выше среднихъ, она выяснила себѣ, насколько все то, что она до сихъ поръ видѣла у себя дома, не походитъ на тотъ новый міръ, который теперь раскрылся передъ ея глазами. Она увидала также, что тетушка Густава и она сама отличаются отъ всѣхъ другихъ собравшихся здѣсь людей. Тетушка этого не замѣчала или же она просто "стояла выше этого" и относилась ко всему съ непоколебимымъ спокойствіемъ. Но отъ взора Эвы не скрылись гримасы, которыя дѣлали за спиной тетушки, и она слышала, какъ фыркали надъ ея собственнымъ платьемъ, которое ей только что казалось такимъ наряднымъ; она не ошибалась и въ значеніи тѣхъ улыбокъ, съ которыми ихъ почти вездѣ встрѣчали.
   До ея слуха достигало также то одно, то другое обидное словцо. Однажды она услыхала, какъ одна молодая дѣвушка, которая обыкновенно была очень любезна съ ними, сказала, сидя на скамьѣ-качалкѣ подъ ихъ окнами, двумъ господамъ, ухаживавшимъ за ней:
   -- Да, "тетушка Густава" -- настоящій драконъ, хотя маленькую Эву и нельзя назвать сокровищемъ.
   А нотаріусъ Линдбергъ, не замѣтивъ, что она стоитъ тутъ же рядомъ съ нимъ, назвалъ ее "безобразной красавицей въ бумазейномъ платьѣ".
   Ахъ, отчего не могли оставить ихъ въ покоѣ! Вѣдь онѣ никому не мѣшали и не просили ничего, за что тетушка не заплатила бы честно! Для Эвы было бы большимъ утѣшеніемъ, если бы она знала, съ какимъ озлобленіемъ молодыя дѣвушки и ихъ завистливыя мамаши относились другъ къ другу; она поняла бы, что онѣ не желали ни малѣйшаго зла ни ея теткѣ, ни ей. Но отъ ея неопытнаго взора скрывались непріязненныя чувства подъ маской вѣжливыхъ и любезныхъ словъ, тогда какъ насмѣшливое удивленіе, съ которымъ ихъ встрѣчали, острымъ ножомъ пронзало ея молодое, нѣжное сердце.
   Такъ однажды ей казалось, что она умретъ отъ стыда, когда она въ первый разъ, голая, сошла по лѣстницѣ въ дамскій бассейнъ, и увядала веселый рой молодыхъ дѣвушекъ и женщинъ въ полосатыхъ, красныхъ, бѣлыхъ и синихъ купальныхъ костюмахъ! Она быстро окунулась нѣсколько разъ и скорѣе вышла изъ воды; а когда она невѣрными шагами поднималась по лѣстницѣ, то она чувствовала, какъ насмѣшливые взоры дѣвушекъ насквозь прожигаютъ ей спину.
   -- Нѣтъ, что ты говоришь, мое дитя! Онѣ сидятъ въ водѣ въ платьѣ?-- воскликнула тетушка Густава, когда Эва со слезами на глазахъ разсказала ей о своемъ открытіи, и о томъ, что она подъ какимъ-то предлогомъ отложила купанье до вечера.
   Однако, благодаря тому, что тетушка была женщина въ высшей степени стыдливая, послѣ нѣкотораго размышленія она рѣшила, что этотъ обычай суетнаго свѣта порицать нельзя.
   На этотъ разъ тетушка рѣшила покориться.
   Она произвела смотръ бѣлью, захваченному съ собой, подробно выспросила Эву относительно фасоновъ "этихъ водяныхъ платьевъ" и затѣмъ принялась за работу и проработала весь вечеръ и все утро подъ неувѣреннымъ руководствомъ Эвы и сообразуясь съ ея сбивчивыми указаніями.
   Но зато на слѣдующій день тетушка и Эва стояли на лѣстницѣ бассейна въ бѣлыхъ одѣяніяхъ и съ гладкими ночными чепцами на головахъ, завязанными подъ подбородкомъ узенькими ленточками.
   -- Ну, вотъ, мое дитя!-- сказала тетушка Густава торжествующимъ тономъ и съ видомъ тріумфатора, высокая и бѣлая, подобно статуѣ командора въ "Донъ-Жуанѣ". Затѣмъ, рука объ руку онѣ бросились въ воду, причемъ вокругъ нихъ раздалось веселое фырканье и настроеніе среди купающихся стало вдругъ очень оживленное.
   Но въ другихъ случаяхъ тетушка была непоколебима.
   Вѣдь "докторъ" и до сихъ поръ еще представляетъ изъ себя въ каждомъ курортѣ важную персону. А въ тѣ времена онъ былъ маленькимъ божкомъ, онъ занималъ болѣе высокое положеніе, нежели отецъ въ своей семьѣ или капитанъ на своемъ кораблѣ. Въ Бадевикѣ докторъ сидѣлъ у верхняго конца стола, ему первому подавали кушанья, и онъ вставалъ изъ-за стола, когда онъ кончалъ ѣсть, и ждалъ, чтобы и всѣ остальные встали вмѣстѣ съ нимъ.
   Но за первымъ же обѣдомъ тетушкѣ попалось пирожное, которое ей пришлось по вкусу, и она спокойно продолжала сидѣть за столомъ, не обращая вниманія на то, что всѣ остальные уже встали. Одна любезная дама, которая сидѣла рядомъ съ ней, подумала, что тетушка дѣлаетъ это по разсѣянности, и она шепнула ей:
   -- Доктора нѣтъ больше...
   Тетушка выронила вилку и ножикъ и посмотрѣла на нее взоромъ самаго искренняго сочувствія.
   -- Что вы говорите! Боже, какое горе! Но я надѣюсь, что сюда сейчасъ же пріѣдетъ другой докторъ?
   -- Я хотѣла сказать, что доктора нѣтъ больше за столомъ.
   Тогда, наконецъ, тетушка поняла, въ ея глазахъ сверкнулъ насмѣшливый огонекъ, но она отвѣтила не безъ нѣкоторой досады:
   -- Что за несносная діета... А впрочемъ, благодарю васъ за доброе намѣреніе; но когда я плачу свой кровный риксдалеръ въ день, то я сижу за столомъ, сколько мнѣ заблагоразсудится.
   Эва, у которой подгибались колѣни отъ смущенія подъ перекрестными взглядами сидящихъ за столомъ, когда онѣ вдвоемъ съ тетушкой стояли и читали предобѣденную молитву, спросила однажды очень кротко, не думаетъ ли тетушка, что Богъ услышитъ ихъ, если онѣ дома заблаговременно попросятъ его благословить трапезу. Тетушка нѣжно провела рукой по прекраснымъ, блестящимъ волосамъ Эвы и сказала ласковѣе, нежели обыкновенно:
   -- Да, дитя мое, конечно, Онъ услышитъ насъ; но я не думаю, чтобы Ему понравилось, что мы стыдимся Его въ обществѣ.
   Онѣ обѣ сочли своимъ долгомъ сдѣлать визитъ доктору. "Худосочіе", сказалъ онъ коротко и прописалъ сильныя желѣзныя пилюли и ванны каждый день. Въ тѣ времена доктора не читали еще своимъ паціентамъ лекціи о красныхъ и бѣлыхъ кровяныхъ шарикахъ и вліяніи психики на физику.
   Тщательный уходъ и взрыхленная, питательная земля иногда удивительно скоро поправляютъ чахнущее дерево, сердцевина котораго еще здорова.
   Отдыхъ, ванны и прекрасныя прогулки на лодкѣ, во время которыхъ морской воздухъ имѣетъ особенно благотворное вліяніе, оказали на внѣшность Эвы Бергъ необыкновенно быстрое и поразительное дѣйствіе. Угловатыя очертанія ея дѣтскаго тѣла стали сглаживаться и пріобрѣтать мягкую округлость женскихъ формъ, ея подбородокъ уже не казался такимъ безконечно длиннымъ и острымъ, а нѣжный румянецъ, появившійся на слегка закруглившихся щекахъ, придалъ особенный блескъ прекраснымъ глазамъ.
   -- Дитя, вы представляетесь мнѣ куколкой, которая превращается въ бабочку,-- сказалъ старый столоначальникъ Бьёркъ, который держалъ себя независимо и былъ гораздо ласковѣе какъ съ "оригиналомъ", такъ и съ "безобразной красавицей", чѣмъ кто-либо другой.
   Съ радостнымъ изумленіемъ замѣтила Эва, что нѣкоторые молодыя дѣвушки и мужчины испытывали такое счастье въ общеніи другъ съ другомъ, что это не могло укрыться даже отъ ея дѣтскихъ глазъ. Она не завидовала этому, и ей не приходило въ голову, что можетъ настать время, когда и у нея явится потребность испытать нѣчто подобное; она смотрѣла на проявленія чувствъ глазами восьмилѣтняго ребенка. И эти молодыя пары были съ ней ласковѣе другихъ; однажды она отправилась даже съ одной изъ этихъ паръ въ лодкѣ; она гуляла нѣсколько часовъ и ѣла неограниченное количество ягодъ изъ двухъ мѣшковъ. Эта маленькая Эва была не особенно-то стѣснительной ширмой.
   Отъ времени до времени въ "большой залѣ" устраивались танцы. "Большая зала" представляла изъ себя громадную комнату со стѣнами, выкрашенными клеевой краской и съ незакрытыми балками на низкомъ потолкѣ. Набожность тетушки не имѣла свойства ханжества, а потому она не считала танцы сами по себѣ "грѣхомъ". Что касается до Эвы, то вальсъ въ особенности казался ей такимъ интереснымъ, а главное легкимъ, что когда одинъ любезный пожилой господинъ подошелъ къ ней и съ легкимъ поклономъ положилъ свою руку вокругъ ея таліи, то она безъ всякаго колебанія пошла за нимъ почти съ тѣмъ же чувствомъ, съ какимъ она въ первый разъ прыгала съ верха сѣновала внизъ.
   Любезный господинъ протанцовалъ съ ней только одинъ туръ, а когда онъ остановился, то оказалось, что кромѣ нихъ никто больше не танцовалъ. Тетушка торопливо подошла къ Эвѣ, взяла ее за руку необычайно нѣжно для тетушки и вышла съ ней въ паркъ, а оттуда она поднялась въ ихъ комнату, гдѣ сказала:
   -- Не обращай на это вниманія, это пустяки!
   -- Да что случилось, тетя? Я нахожу, что было очень весело.
   -- О, дѣло въ томъ, что у тебя выходило не совсѣмъ-то хорошо. Ты немножко странно дрыгала ногами, а кромѣ того нельзя сказать, чтобы ты выдерживала тактъ. Но конечно, изъ-за этого имъ всѣмъ нечего было останавливаться и глазѣть на тебя!
   Эва, у которой щеки пылали отъ оживленія, сразу поблѣднѣла. Это былъ ея "первый балъ"! Она вспомнила старую книжку безъ переплета, которую прятала дома въ шкапной во время посѣщеній тетушки; въ этой книжкѣ описывался первый балъ молодой дѣвушки, какъ нѣчто восхитительное и самое прекрасное на землѣ.
   Однако натура въ такомъ юномъ возрастѣ бываетъ эластична, и физическое состояніе Эвы Бергъ продолжало улучшаться. Нашлись еще двѣ-три молодыя дѣвушки, которыя, хотя далеко и не были такія "странныя", какъ Эва, но которыми пренебрегала остальная молодежь, и съ ними-то Эва и соединилась. Какъ бы то ни было, но это время было для Эвы блаженнымъ, и она глубоко скорбѣла, когда оно пришло къ концу. Но свиданіе съ родителями и съ сестрой и братомъ, съ которыми она разставалась въ первый разъ, было для нея такой радостью, что все остальное осталось въ тѣни. Эта радость увеличивалась еще отъ сознанія, что съ приливомъ силъ она можетъ быть еще полезнѣе дома.
   Однако тетушка Густава поговорила наединѣ съ папой и съ мамой и сообщила имъ, что докторъ нашелъ, что здоровье Эвы было серьезно расшатано и что ее давно слѣдовало лѣчить. Онъ предупредилъ также, чтобы ее не переутомляли, и чтобы она не худѣла, иначе ей грозила неизлѣчимая болѣзнь.
   Неустанныя заботы о хлѣбѣ насущномъ могутъ сдѣлать родителей невнимательными къ состоянію дѣтей, но сердца ихъ всегда открыты, когда дѣло идетъ о серьезныхъ нуждахъ ихъ дѣтей. Въ аптекѣ была заказана двойная порція желѣзныхъ пилюль, а изъ книжной лавки выписали хорошее и вполнѣ нравственное описаніе путешествіе по Америкѣ, которое стоило цѣлыхъ два риксдалера. И родители, которыхъ никогда не баловали въ ихъ дѣтствѣ, рѣшили, что они сдѣлали, что могли, и такъ хорошо, какъ они это понимали, для здоровья ихъ ребенка, для его развлеченія и для его духовнаго развитія.
   

IV.
Первая рана на бранномъ пол123; жизни.

   Маленькія событія нуждаются лишь въ маленькомъ обществѣ для того, чтобы сдѣлаться большими, и маленькіе люди превращаются иногда въ великановъ въ тѣсномъ помѣщеніи.
   Помощникъ пастора -- человѣкъ небольшой, по крайней мѣрѣ, до тѣхъ поръ, пока онъ въ большомъ городѣ не сумѣетъ пріобрѣсти себѣ славу "проповѣдника по призванію". Однако пасторъ Іосифъ Росенъ представлялъ собою гораздо болѣе важную особу, чѣмъ онъ самъ это подозрѣвалъ. По крайней мѣрѣ, онъ былъ очень далекъ отъ этого въ одинъ прекрасный майскій день въ тотъ годъ, когда весна снова наступила ранѣе обыкновеннаго и когда онъ читалъ свою первую проповѣдь въ Кнютарюдской церкви.
   У ветхаго церковнаго сарая стоялъ цѣлый рядъ телѣжекъ, четыре господскихъ экипажа придавали картинѣ нѣкоторый блескъ, а группы разговаривавшихъ прихожанъ оживляли ее.
   Возлѣ одного изъ надгробныхъ памятниковъ, расположенныхъ у тропинки, протоптанной къ двери ризницы, стояло съ полдюжины "господскихъ барышень", которыя разговаривали очень чинно и старались дѣлать видъ, будто онѣ имѣютъ обыкновеніе каждый праздникъ стоять тамъ и будто ничего особеннаго не случилось.
   Среди этой группы находится также и Эва Бергъ. Мы узнаемъ, конечно, прекрасные глаза и тонкія черты, но вмѣстѣ съ тѣмъ трудно повѣритъ, что это Эва Бергъ. Весна жизни произвела свое дѣйствіе на "безобразную красавицу". Правда, ее нельзя назвать сильной и цвѣтущей, но она кажется довольно здоровой, а ея молодость, красота и изящество выдѣляются рельефнѣе. Фигура ея также стала лучше, только плечи еще слишкомъ покаты, а взоръ все еще напоминаетъ взоръ девятнадцатилѣтняго ребенка. Она одна не старалась скрыть своего интереса и не понижала голоса, когда разговоръ касался новаго помощника пастора, который являлся чѣмъ-то необыкновеннымъ въ приходѣ Кнютарюдъ. Этотъ приходъ былъ такой маленькій, что священники обыкновенно старались уйти оттуда раньше, нежели преклонный возрастъ заставлялъ ихъ брать себѣ помощника. Исключеніе представлялъ изъ себя бывшій школьный учитель, который переутомился.
   Но вотъ онъ идетъ, тотъ, котораго ждали, почтительно привѣтствуемый всѣми, черезъ толпу, собравшуюся на кладбищѣ у церкви. Онъ высокій, стройный и блѣдный; у него аршинный носъ, нѣсколько великоватый, а щеки его слишкомъ худы, волосы небрежно закинуты назадъ, какъ у евангелиста Іоанна, взоръ его голубыхъ глазъ кротокъ.
   "Красивымъ его назвать нельзя, но видъ у него добрый", рѣшилъ народъ.
   Барышни выстроились въ ожиданіи, что онъ имъ поклонится, но онъ спокойно прошелъ мимо нихъ, глядя прямо передъ собой, и ихъ ожиданія были напрасны. Толпѣ прихожанъ, собравшейся возлѣ церкви, онъ поклонился, что же касается до кучки "господскихъ барышень", то, очевидно, онъ примѣнялъ къ нимъ свѣтскія правила съ представленіями и т. п.
   Проповѣдь была содержательна и состояла изъ смѣси красивыхъ и строгихъ словъ, какъ это обыкновенно бываетъ съ проповѣдями молодыхъ, неопытныхъ, но усердныхъ проповѣдниковъ. Но она была проникнута теплотой и искренностью и отвѣчала мѣстнымъ интересамъ.
   Деревенскій оракулъ и спеціалистъ по духовнымъ вопросамъ, сапожникъ Нордбумъ, который былъ духовнымъ сыномъ Пера Нюмана и нѣсколько разъ слышалъ проповѣдника Хофа, объявилъ, что это "громовой священникъ".
   Господамъ понравилась главнымъ образомъ его манера служить обѣдню. Жена короннаго фохта наклонилась къ фру Бергъ, сидѣвшей съ ней рядомъ на скамьѣ, и прошептала:
   -- Музыкальность у него наслѣдственная, Матильда! Его отецъ былъ барабанщикомъ въ Іёнчёпингскомъ полку.
   Всѣ наперерывъ торопились познакомиться съ новымъ священникомъ. Двѣ-три семьи назвались сами послѣ обѣда въ домъ священника, а другія двѣ удержали пастора на весь вечеръ, когда онъ пришелъ къ нимъ съ визитомъ. Что касается до матери купца Петерсона, которую не совсѣмъ-то причисляли къ кругу господъ, и которая не могла разсчитывать на офиціальный визитъ новаго пастора, то она, не долго думая, притворилась больной, легла въ постель и послала за Іосифомъ Росеномъ, который и явился къ ней по долгу службы.
   Эвѣ Бергъ показалось, что этотъ бѣдный, аскетически воспитанный сынъ барабанщика, въ своемъ громадномъ бѣломъ священническомъ воротникѣ и въ дешевенькомъ черномъ сюртукѣ, сшитомъ товарищемъ отца, полковымъ портнымъ, внесъ съ собою въ Кнютарюдъ атмосферу "большого свѣта", котораго она не видала больше послѣ тѣхъ незабвенныхъ, хотя и съ примѣсью грусти, но прекрасныхъ и радостныхъ недѣль, проведенныхъ въ Бадевикѣ.
   Эти двое сдѣлались друзьями. Ея наивное поклоненіе льстило ему, а онъ -- самый скромный изъ своихъ товарищей по университету, былъ для нея вмѣстилищемъ всей жизненной премудрости. Онъ разговаривалъ съ ней болѣе, нежели съ другими, давалъ ей наиболѣе подходящія книги изъ своей маленькой библіотеки и понималъ, что она стыдится своей необразованности, такъ какъ она училась только у мамы читать да писать, тогда какъ другія господскія барышни въ той мѣстности получили при помощи гувернантокъ нѣкоторое образованіе, какое въ тѣ времена давали барышнямъ.
   Однимъ изъ наиболѣе интеллигентныхъ развлеченій въ семействахъ въ Кнютарюдѣ, когда онѣ собирались другъ у друга, было составленіе какихъ-нибудь "трудныхъ" словъ изъ буквъ, напечатанныхъ на четырехугольныхъ кусочкахъ картона. Это-нибудь составлялъ слово, затѣмъ смѣшивалъ буквы и давалъ ихъ другому, чтобы тотъ показалъ свою догадливость и составилъ вѣрное слово. Умственный кругозоръ игравшихъ въ эту игру былъ не великъ и слова не отличались большимъ разнообразіемъ. Но Эвѣ Бергъ удалось однажды вечеромъ у короннаго фохта составить слово, надъ разгадкой котораго тщетно бились всѣ присутствующіе. Эва увлеклась игрой, она разгорячилась, глаза ея разгорѣлись и, когда она собрала обратно бумажки съ буквами, то на лицѣ ея появилось выраженіе торжества и гордости, и она сказала съ нѣкоторымъ состраданіемъ:
   -- Это такъ просто! Вотъ!-- и сложила: ц-и-п-п-л-е-н-о-к-ъ.
   Раздался такой единодушный взрывъ хохота, какого трудно было ожидать отъ этого маленькаго благопристойнаго общества. Въ продолженіе вечера другія молодыя дѣвушки нѣсколько разъ вызывали на глазахъ у Эвы слезы, называя ее "цыпленкомъ".
   И онъ онъ, который былъ такъ ученъ, увидалъ всю бездну ея невѣжества!
   Былъ какъ разъ разгаръ сѣнокоса, такъ что старшіе не были въ гостяхъ, и молодежь отправилась домой пѣшкомъ. Подъ конецъ пасторъ остался вдвоемъ съ Эвой и, будучи неутомимымъ ходокомъ, онъ свернулъ съ своей дороги и пошелъ ее проводить, чтобы ей не надо было идти такъ поздно одной.
   На свой обычный ладъ, тихо и спокойно, онъ заводилъ разговоръ то на одну тему, то на другую, но Эва не отвѣчала и шла, точно погруженная въ мечты, по другому краю дороги.
   Когда онъ, проходя въ ворота изгороди, подошелъ къ ней ближе, то онъ замѣтилъ, что по ея щекѣ скатилась слеза, и что щека ея была очень блѣдна.
   -- Что съ вами, мамзель Бергъ?
   -- Мнѣ все еще такъ ужасно стыдно,-- прошептала она беззвучно и опустила голову.
   -- "Стыдно"? Что...? Ахъ, да!...-- воскликнулъ онъ.
   -- Неужели вы успѣли уже забыть это, пасторъ?-- спросила она нѣсколько бодрѣе.
   -- Да, милая мамзель Эва, конечно, я уже забылъ. Какъ "платье не дѣлаетъ человѣка", такъ и правописаніе не можетъ соотвѣтствовать образу мыслей. А что касается до вашего образа мыслей, мамзель Эва, то я думаю, что за нихъ вамъ стыдиться не приходится.
   -- Да... да, пожалуй, передъ "людьми",-- сказала она, краснѣя.
   Они прошли нѣсколько шаговъ молча, каждый по своей сторонѣ дороги.
   -- Это такъ ужасно быть такой невѣждой,-- жаловалась она, какъ дитя, которому не удается прикрѣпить какъ слѣдуетъ фарфоровую головку на куклѣ.
   -- Да, недостатокъ знаній всегда тяжелъ. Но если это вамъ можетъ служить утѣшеніемъ, то, увѣряю васъ, мамзель Эва, что я еще никогда не встрѣчалъ болѣе или менѣе одареннаго и сознательнаго человѣка, познанія котораго не заставили бы его.увидать свое невѣжество и все то, что ему еще осталось изучить.
   -- Неужели? И вы также, пасторъ, принадлежите къ числу такихъ людей?
   -- Это мнѣніе принадлежитъ не мнѣ. Его высказалъ мнѣ одинъ изъ моихъ учителей въ Упсалѣ, и тотъ, который, какъ мнѣ кажется, зналъ больше всѣхъ.
   -- Профессоръ?
   -- Да, одинъ очень ученый профессоръ,-- сказалъ онъ съ улыбкой.
   Ей оставалось уже недалеко до дому, а ему пора было повернуть. Онъ промолчалъ нѣсколько минутъ, но продолжалъ, какъ если бы она все время читала его мысли:
   -- Но мнѣ кажется, что тотъ пробѣлъ, который васъ сегодня такъ огорчилъ, легко было бы заполнить до нѣкоторой степени. Писать по-шведски вполнѣ правильно не такъ-то легко, но выучиться писать по слуху и по навыку зрѣнія, это вполнѣ достижимо. Не хотите ли вы, мамзель Эва, взять у меня простой учебникъ правописанія съ нѣкоторыми упражненіями?
   Она поблагодарила его горячо. А когда на слѣдующей недѣлѣ семья Бергъ была въ гостяхъ въ усадьбѣ священника, то молодой пасторъ далъ ей также сокращенную шведскую исторію и географію и научилъ ее, какъ надо употреблять карту.
   Зерно познанія въ жаждущей, наивной, но богатой и чистой душѣ -- подобно зернамъ, брошеннымъ на плодородную, дѣвственную почву, которую надо засѣвать очень рѣдко, такъ какъ каждое зерно даетъ нѣсколько стеблей. Скрытыя силы бродили у Эвы, какъ въ плодородномъ черноземѣ весеннею порой; домашнія обязанности стали казаться ей легче, на мѣсто того, чтобы казаться тяжелѣе, съ тѣхъ поръ, какъ ея умственный кругозоръ расширился. Интересъ къ той каплѣ познанія, которая выпала на ея долю, неразрывно связывался съ интересомъ къ учителю.
   Однажды, когда отецъ чувствовалъ себя очень утомленнымъ, онъ попросилъ ее написать письмо настоятелю по дѣлу о попечительствѣ о бѣдныхъ, о которомъ онъ разсказывалъ за завтракомъ.
   Росенъ, который былъ во всемъ помощникомъ настоятеля, сказалъ Эвѣ при слѣдующей встрѣчѣ съ ней:
   -- А вы, мамзель Эва, начинаете выступать на общественномъ поприщѣ?
   Она покраснѣла и спросила шепотомъ:
   -- Много ошибокъ было?
   -- Двѣ незначительныя.
   Росёнъ былъ уже семь лѣтъ священникомъ, а потому онъ могъ разсчитывать послѣ двухъ скучныхъ лѣтъ, проведенныхъ въ Кнютарюдѣ, получить мѣсто штатнаго помощника священника въ сосѣднемъ пасторатѣ, худшемъ въ епархіи. Но несмотря на это, сердце его билось сильно при одной только мысли, что онъ можетъ получить это мѣсто. Для бѣднаго, обремененнаго долгами человѣка, эта перспектива сулила счастье, несмотря на всю свою незаманчивость.
   Въ день выборовъ, въ ненастный сентябрьскій вечеръ, патронъ Бергъ, Эва и Аксель вышли въ засѣянное поле у большой дороги, чтобы посмотрѣть, много ли жердей вырвала буря изъ изгороди. Вдругъ послышался съ дороги лошадиный топотъ, и вслѣдъ затѣмъ показался неуклюжій молодой парень, который трясся на спинѣ рыжей пятнастой лошади. Аксель раскрылъ ворота въ изгороди, а отецъ спросилъ:
   -- Откуда ты?
   Парень сдѣлалъ гримасу, когда кляча его, которую онъ дернулъ за уздечку, вдругъ сразу остановилась, и сказалъ:
   -- Тпрр... Чтобъ тебя! Да, да, я привезъ новость... Ахъ ты, подлая тварь, перестанешь ты, что ли, щипать траву?... Что мы голосовали такъ, что намъ удалось отнять у васъ священника.
   -- Подумай, Росёнъ получилъ большинство!-- воскликнулъ Бергъ, обращаясь къ Эвѣ.
   -- Тпрр... Что вы сказали? Что такое онъ получилъ? Это не опасно?
   Эва поблѣднѣла, какъ полотно, и шла, какъ во снѣ, рядомъ съ отцомъ. "Уѣдетъ! Онъ уѣдетъ, и скоро", ибо она знала, что тотъ, кого выберутъ, долженъ немедленно отправляться на новое мѣсто. Правда, что до того прихода не болѣе трехъ миль, а въ деревнѣ это считается сосѣдствомъ; но въ Брантелидѣ всѣ вели слишкомъ трудовую жизнь, чтобы располагать временемъ для поѣздокъ. Всему насталъ конецъ... конецъ...
   Наступило нѣсколько тяжкихъ дней, но она какъ будто не сознавала, что именно случилось. Она ничего не желала, ни на что не надѣялась, у нея не было, какъ у другихъ молодыхъ дѣвушекъ, никакихъ "видовъ" на него. Но это было такъ отрадно имѣть болѣе сильнаго друга, который видѣлъ въ ней нѣчто другое, нежели мамину милую помощницу по хозяйству, который вѣрилъ, что она чего-нибудь да стоитъ, и который интересовался ея мыслями, несмотря на всю ея простоту.
   Но вотъ однажды онъ пришелъ прощаться. Мама ушла куда-то по дѣламъ, а папа былъ занятъ въ овинѣ послѣ молотьбы.
   Они остались въ залѣ одни.
   Какъ глаза его сіяли и какъ пылали обыкновенно такія блѣдныя щеки, которыя однако теперь были круглѣе, нежели когда онъ впервые появился въ Кнютарюдѣ. Человѣкъ, который слишкомъ хорошъ для того, чтобы унизиться до гордости и пошлаго хвастовства, никогда не имѣетъ въ глазахъ женщины болѣе притягательной силы, нежели въ минуты глубокой скорби или въ моментъ торжества и побѣды.
   А степень торжества побѣды опредѣляется не тѣмъ, что составляетъ награду за побѣду, а тяжестью перенесенной борьбы и нравственнымъ обликомъ побѣдителя. Для Іосифа Росёна скромное маленькое мѣсто съ бѣднымъ домомъ въ сосновомъ лѣсу было Аустерлицомъ надъ соединенными полчищами бѣдности, незначительности и расположеніемъ капризной толпы. Все его существо было проникнуто счастьемъ, и онъ не замѣтилъ натянутости въ пожеланіяхъ Эвы; онъ крѣпко пожалъ ея руку и сказалъ:
   -- Да, теперь я дѣйствительно счастливый человѣкъ, мамзель Бергъ.
   Помолчавъ немного, онъ продолжалъ:
   -- Мамзель Эва, въ продолженіе этихъ двухъ долгихъ лѣтъ ожиданія вы были здѣсь моимъ лучшимъ другомъ, а потому я подѣлюсь съ вами тѣмъ, что дѣлаетъ мое счастье еще полнѣе, что рисуетъ мнѣ мое будущее въ такомъ прекрасномъ свѣтѣ. Я мечтаю о счастьѣ въ своемъ будущемъ собственномъ домѣ съ существомъ, которое мнѣ очень дорого, дороже всего на свѣтѣ!
   Для своихъ двадцати одного года и своей свѣтлой головы Эва была необыкновенно наивна; но теперь, теперь ей показалось, что она видитъ все такъ ясно, какъ видно въ лѣсу дерево лѣтней ночью, озаренное ослѣпительнымъ свѣтомъ молніи. Она крѣпко прижала обѣ свои загорѣлыя грубыя руки къ сердцу, чтобы оно не разорвалось отъ невыразимаго счастья. О, неужели свѣтъ можетъ быть такъ прекрасенъ и Богъ такъ безгранично добръ!
   Она посмотрѣла на него взоромъ безпредѣльной преданности, восхищенія и беззавѣтной любви.
   Онъ продолжалъ съ увлеченіемъ:
   -- Мы любимъ другъ друга много, много лѣтъ, еще со школьнаго времени, и она, мой бѣдный другъ, не знала, какъ долго будетъ ожиданіе. Но теперь во всякомъ случаѣ ему насталъ конецъ. Она уже не молода, а красивой она никогда не была, она и на десятую долю не такъ красива, какъ вы, мамзель Эва; но она такая же славная и сердеч... Но что съ вами? Что...
   -- Ахъ, пожалуйста, не безпокойтесь, ничего, равно ничего... Да, такъ позвольте мнѣ, пасторъ, еще разъ вдвойнѣ искренно и сердечно поздравить васъ!-- сказала Эва, стараясь побороть надвигающійся обморокъ, который уже застлалъ ея глаза пеленой.
   -- Благодарю васъ, отъ души благодарю!-- сказалъ онъ и крѣпко пожалъ ея руку.-- Вы непремѣнно должны пріѣхать къ намъ, когда мы окончательно устроимся. Ее зовутъ Элизой, Элизой Линдбумъ; но не говорите здѣсь объ этомъ никому ни слова. Вы позволите мнѣ поклониться ей отъ васъ, мамзель Эва, скажите!
   Она крѣпко ухватилась за ручку кресла, стоявшаго въ залѣ у окна, такъ крѣпко, что кожа на ея рукѣ побѣлѣла подъ загаромъ, и сказала:
   -- Да, передайте ей мой привѣтъ... самый искренній... и... сердечный!
   

V.
Литературный кружокъ въ Нольчёпингѣ.

   Горе и тоска послѣ спокойной жизни съ проблесками счастья, превращеніе изъ наивнаго ребенка съ тѣломъ двадцатиоднолѣтней взрослой дѣвушки въ женщину, которая страдаетъ,-- все это подорвало силы Эвы, которыя за послѣднее время такъ быстро возрастали. Истощенная безсонными ночами, она изнемогала подъ тяжестью дневныхъ обязанностей.
   Но у матери открылись глаза на состояніе здоровья дочери, и она слишкомъ радовалась возстановленію ея силъ послѣ пребыванія въ Бадевикѣ, чтобы теперь не отнестись съ безпокойствомъ къ тому, что Эва блѣднѣетъ и чахнетъ.
   Урожай въ этомъ году былъ хорошій, а новый винокуренный заводъ въ сосѣднемъ приходѣ повысилъ цѣны на картофель. Въ семействѣ Бергъ наступило временное экономическое облегченіе, которое позволяетъ людямъ хорошаго общества мѣнять обивку на мебели въ гостиной, а людямъ еще болѣе хорошаго съѣздить на Ривьеру.
   На мѣсто всего этого въ Брантелидѣ наняли третью служанку уже въ октябрѣ, тогда какъ раньше ее нанимали только весною, когда начинались полевыя работы.
   И вотъ было рѣшено, что подготовленіе Элинъ къ конфирмаціи будетъ отложено до слѣдующей зимы, чтобы она теперь была свободнѣе и помогала бы мамѣ.
   Такимъ образомъ явилась возможность послать Эву въ Нольчёпингъ къ тетушкѣ Густавѣ, которая заранѣе приглашала ее къ себѣ, "когда противное малокровіе снова дастъ себя почувствовать". Конюху Іоганну предстояло везти ее всѣ шесть миль; а ея родные такъ же, какъ и конюхъ Іоганнъ, не подозрѣвали, что все это путешествіе вызвало назначеніе пастора Росена въ сосѣднюю епархію.
   За завтракомъ передъ путешествіемъ Эва получила цѣлую массу наставленій и совѣтовъ отъ папы и отъ мамы. Въ настоящее время не даютъ своему ребенку столько совѣтовъ, еслибы даже онъ отправлялся путешествовать въ Конго.
   Элинъ, высокая, здоровая и цвѣтущая дѣвушка, почувствовала, что ея дѣтская зависть къ "большой сестрѣ" значительно охладѣла отъ перечня всѣхъ тѣхъ трудностей и непріятностей, которыя ее ожидали вдали отъ родительскаго дома. Она вытаращила глаза и недоумѣвала, почему жизнь въ Нольчёпингѣ сопряжена съ такими опасностями, и она спрашивала себя, какимъ образомъ удалось тетушкѣ такъ благополучно избѣгнуть всѣхъ непріятностей,-- это была прямо неразрѣшимая загадка!
   Однако Эва получила въ дорогу не одни только предостереженія и совѣты и немного мелочи на случай непредвидѣнныхъ расходовъ во время путешествія. Когда коляска подъѣхала къ крыльцу, папа торжественно вынулъ изъ кармана двѣ ассигнаціи -- каждая по десяти риксдалеровъ -- и сказалъ:
   -- Дитя мое, эта сумма довольно значительная въ нашемъ положеніи, а ты къ тому же будешь жить у тетушки на всемъ готовомъ; но я не хочу, чтобы ты была безъ денегъ, когда тебѣ захочется чего-нибудь или если тебѣ понадобится что-нибудь -- не слишкомъ безразсудное, конечно,-- а теперь, ты знаешь, винокуренный заводъ даетъ за бочку четыре риксдалера. Богъ да благословитъ тебя!
   У Эвы на сердцѣ стало такъ тепло, такъ тепло! Столько денегъ заразъ въ ея распоряженіи еще никогда не бывало, и она мысленно быстро произвела оцѣнку подарка отца: цѣлый возъ картофеля! Она бросилась отцу на шею и горячо обняла его.
   Отецъ былъ тронутъ ея искренней благодарностью, и когда Эва освободилась наконецъ изъ объятій матери, сестры и брата и, счастливая и довольная, сидѣла въ коляскѣ, то этотъ добрый человѣкъ растрогался еще больше, наклонился къ дочери и прошепталъ:
   -- И тебѣ вовсе не надо тратить изъ нихъ на желѣзныя пилюли. Попроси тетушку уплатить за пилюли, а мы съ ней потомъ сосчитаемся.
   Тетушка Густава, которая оставалась все той же и которая платила времени дань только въ видѣ нѣсколькихъ новыхъ сѣдыхъ волосковъ да нѣкоторой убылью въ вѣсѣ свего почтеннаго тѣла, нашла, что Эва очень перемѣнилась, несмотря на то, что она такъ недавно видѣла ее весною, а теперь былъ только ноябрь.
   Эва понимала теперь свою тетушку лучше, не пугалась ея внѣшней суровости и хорошо знала, что подъ этой внѣшностью скрывается любящее сердце.
   Потому-то она довѣрилась ей во всемъ -- за исключеніемъ своей великой тайны -- разсказала ей, какъ она страдала отъ недостатка своего образованія, какъ ей хотѣлось посредствомъ чтенія расширить свой умственный кругозоръ, и какъ было бы хорошо, если бы она по крайней мѣрѣ знала хоть столько, чтобы имѣть возможность скрыть, что она въ сущности совсѣмъ ничего не знаетъ,-- тогда ей не надо было бы такъ ужасно стыдиться за себя.
   Этотъ разговоръ однажды возобновился, и тогда тетушка встала и озабоченно пошла въ переднюю изъ своихъ двухъ очень просто, но очень уютно обставленныхъ комнатъ, и остановилась въ нерѣшительности передъ двумя коротенькими книжными полками.
   -- Да, дитя мое, здѣсь есть, кромѣ самой лучшей "Книги книгъ", "Истинное христіанство" Арндта, "Ѳома Кемпійскій" и "Священный стыдъ" Богацкаго. А въ "Сокровищѣ души" Шривера такъ много интересныхъ примѣровъ изъ жизни, что для молодого ума это гораздо увлекательнѣе проповѣдей Нордборга. Что же касается до свѣтскихъ книгъ, то ихъ у меня не очень-то много, и изъ нихъ есть и такія, которыя сами по себѣ не дурны, если только онѣ не заставятъ забыть, что "набожность есть источникъ мудрости".
   Эва стояла рядомъ съ тетушкой и съ уваженіемъ, но безъ особеннаго интереса смотрѣла на корешки старыхъ книгъ. Но вдругъ тетушку озарила блестящая идея:
   -- Дитя, я поговорю съ Ловизой Берфельтъ и попрошу ее принять тебя въ литературный кружокъ! У нихъ книгъ прямо слишкомъ много, но Ловиза и капитанъ Оберіусъ не допускаютъ дурныхъ книгъ. Правда, абонироваться до рождества, когда ты уѣдешь, будетъ стоить три риксдалера, но это я заплачу.
   Эва была страшно боязлива и застѣнчива, но этотъ литературный кружокъ, въ которомъ покупались даже новыя книги и гдѣ разъ въ недѣлю читали вслухъ ученые магистры и важныя дамы, привлекалъ ее неотразимо, особенно, благодаря разсказамъ тетушки, которая однако никогда въ этомъ кружкѣ не бывала и не особенно подробно распространялась о немъ.
   Я почти увѣренъ, что современная молодая деревенская дѣвушка съ меньшимъ благоговѣніемъ вошла бы въ большой залъ на биржѣ въ Стокгольмѣ во время торжественнаго годового акта шведской академіи, нежели Эва Бергъ открыла дверь въ маленькую квартирку изъ трехъ комнатъ фрекенъ Берфельтъ однажды вечеромъ, вскорѣ послѣ разговора съ тетушкой.
   Къ счастью, она уже раньше встрѣчалась съ фрекенъ Ловизой, маленькой, выцвѣтшей, нѣсколько чванной, но добродушной шестидесятилѣтней старушкой, съ блѣдно-сѣрымъ оттѣнкомъ на лицѣ, душѣ и всемъ своемъ существѣ.
   Лѣтъ десять тому назадъ фрекенъ Берфельтъ познакомилась на какихъ-то водахъ съ одной четой, сильная половина которой была издателемъ самаго любезнаго сорта. Это знакомство превратилось въ дружбу, послѣдствіемъ чего было появленіемъ въ свѣтъ книжки въ 370 страницъ подъ заглавіемъ: "Таинственный сундукъ въ Шёльдеборгѣ".
   Это была дѣйствительно очень хорошая книга, по крайней мѣрѣ на этомъ мнѣніи сходились какъ сама авторша, а также издатель и капитанъ Оберіусъ -- но ея истинныя достоинства, которыя были выше уровня пониманія современнаго общества, воспрепятствовали ей распространиться и пріобрѣсти послѣдователей. Однако появленіе этой книги было достаточно для того, чтобы фрекенъ Ловиза заняла мѣсто литературнаго корифея въ Нольчёпингѣ, что не удивительно, если принять во вниманіе, что въ этомъ городѣ не печаталось ничего за исключеніемъ годового отчета директора школъ и уставовъ страхового отъ огня общества, когда требовались какія-нибудь измѣненія первоначальныхъ правилъ.
   Капитанъ Оберіусъ, за исключеніемъ лектора родного языка, который обыкновенно имѣетъ ближайшее отношеніе къ литературѣ и искусству въ городкахъ, подобныхъ Нольчёпингу, былъ мѣстнымъ судьей въ вопросахъ, касающихся литературы и искусства. Это почетное званіе онъ пріобрѣлъ отчасти вслѣдствіе того, что въ его гостиной надъ диваномъ висѣлъ большой ландшафтъ, написанный масляными красками, а отчасти благодаря вѣнку, который общество офицеровъ расположеннаго въ городѣ полка возложило на гробъ своего умершаго командира, и для котораго Оберіусъ, будучи тогда лишь поручикомъ, сочинилъ стихотвореніе, напечатанное на концѣ ленты.
   Благодаря этимъ-то подвигамъ капитанъ Оберіусъ и сдѣлался предсѣдателемъ "общества поощренія художествъ" въ Нольчёпингѣ, которое устраивало розыгрышъ картинъ по три риксдалера билетъ. Потому также онъ удостоивался посѣщеній наиболѣе тертыхъ антрепренеровъ странствующихъ труппъ, которые безпокоились за "настроеніе райка", и потому же онъ сдѣлался товарищемъ предсѣдателя литературнаго кружка въ Нольчёпингѣ, гдѣ Ловиза Берфельтъ занимала первое мѣсто.
   Эву, которая чувствовала мучительную застѣнчивость, представили капитану и другимъ болѣе виднымъ членамъ кружка. Она была проста, скромна и молчалива и производила хорошее впечатлѣніе, какъ человѣкъ, который никому не встанетъ поперекъ дороги. Со своими большими, выразительными глазами, съ румянцемъ смущенія на щекахъ она казалась довольно красивой, и магистръ Лундбергъ (сверхштатный преподаватель родного языка и латыни въ школѣ) нагнулся къ фрёкенъ Ловизѣ и прошепталъ:
   -- Мнѣ кажется, точно я вижу передъ собой такъ удивительно хорошо начерченный вами образъ Аделаиды изъ "Таинственнаго сундука".
   Фрёкенъ Берфельтъ смущенно провела правой рукой по лѣвому рукаву своего свѣтло-сѣраго платья, потомъ слегка поднесла къ своимъ свѣтло-сѣрымъ глазамъ носовой платокъ съ гербомъ и сказала съ застѣнчивостью, которая къ ней такъ шла:
   -- О, магистеръ Лундбергъ, не упоминайте о моемъ маленькомъ, незначительномъ произведеніи! Оно и осталось моимъ единственнымъ...
   -- Какъ "Марсельеза" Руже-де-Лиля,-- вставилъ магистръ съ поклономъ.
   Дѣло происходило въ 1860 годахъ, и для общества того времени, особенно провинціальнаго, изгнаніе всякаго слѣда какого бы то ни было тѣлеснаго подкрѣпленія изъ собраній литературнаго кружка въ Нольчёпингѣ было чѣмъ-то неслыханнымъ; однако, оба главные руководителя кружка, принимавшіе близко къ сердцу вопросъ о духовной пищѣ для народа, строго придерживались этого мудраго правила.
   Тѣмъ не менѣе въ первой комнатѣ на большомъ подносѣ стояло два хрустальныхъ графина съ водой и блюдечко съ маленькими леденцами. Но никто изъ старѣйшихъ членовъ кружка не могъ припомнить, что онъ когда-нибудь видѣлъ, чтобы болѣе трехъ человѣкъ изъ 15 или 25 собиравшихся на чтенія, пользовались этими Божьими дарами. Сперва фрёкенъ Ловиза сама брала леденецъ и клала его между своими блѣдно-сѣрыми губами, затѣмъ она наливала стаканъ воды и ставила его передъ собой на преддиванный столъ. Послѣ этого капитанъ въ точности слѣдовалъ ея примѣру. Когда же читающій въ этотъ вечеръ доходилъ до первой остановки въ прозѣ или благополучно оканчивалъ первую поэму, то фрёкенъ Ловиза вставала съ мѣста, наливала третій стаканъ воды, ставила его передъ чтецомъ, протягивала ему блюдце съ леденцами и говорила:
   -- Пожалуйста! Леденецъ также, прошу васъ! Необходимо чѣмъ-нибудь освѣжиться.
   Капитанъ и фрёкенъ чувствовали себя счастливыми; они были насквозь проникнуты самодовольствомъ и гордились тѣмъ, что способствуютъ развитію культуры или "распространяютъ образованіе", какъ въ тѣ времена выражались. Въ кружкѣ было двое-трое магистровъ, которые были влюблены въ двухъ-трехъ барышень, а другія двѣ-три барышни съ вожделѣніемъ взирали на магистровъ. Была тамъ еще одна замужняя дама, которая никогда не училась въ школѣ и которая, желая обратить вниманіе на свое образованіе, совершенно отсутствовавшее, приходила въ экстазъ раза два, три на каждомъ собраніи,-- несчастная женщина. Остальные члены кружка находили все это страшно скучнымъ, но они не хотѣли сознаться въ этомъ.
   Люди, не участвовавшіе въ кружкѣ, смѣялись надъ нимъ, называли его союзомъ "сахарной водицы" и увѣряли, что всѣ члены его сидятъ со стаканами колодезной воды и усердно размѣшиваютъ въ немъ маленькій кусочекъ колотаго сахара.
   Фрёкенъ Ловиза постучала ножикомъ изъ буковаго дерева о стаканъ съ водой и сказала:
   -- Товарищъ предсѣдателя кружка былъ настолько любезенъ, что обѣщалъ самъ прочесть сегодня нѣчто новое для всѣхъ.
   -- Браво!-- крикнули ближайшіе изъ сидѣвшихъ въ комнатѣ. Остальные зѣвали за ихъ спинами въ то время, какъ капитанъ, офицеръ-гимнастъ среднихъ лѣтъ, тощій, какъ жердь, и прямой, какъ кочерга, пробрался впередъ, неестественно вычурно шагая, точно пѣтухъ по раскаленной плитѣ. Онъ началъ:
   -- Съ дилижансомъ сегодня утромъ я получилъ новую книгу Рунеберга "Прапорщикъ Сталь", которую, какъ вы знаете изъ газетъ, ждали осенью. Я позволю себѣ прочесть кое-что изъ этой книги.
   -- О-о!-- пробормотали заинтересованные магистры, тогда какъ тѣ, кто не слѣдили за литературой, сидѣли спокойно и имѣли скучающій видъ.
   Нельзя, конечно, отрицать, что капитанъ Оберіусъ былъ смѣшонъ, неестествененъ и имѣлъ обыкновеніе читать съ напускнымъ паѳосомъ и отсутствіемъ всякаго пониманія простѣйшихъ правилъ искусства декламаціи. Но въ остальномъ дѣло обстояло съ нимъ не такъ ужъ плохо; онъ былъ шведскимъ офицеромъ, любилъ свою родину, и въ его груди билось сердце такое же, какъ и у другихъ.
   И это сердце билось все сильнѣе по мѣрѣ того, какъ чтеніе подвигалось, а голосъ повышался и дрожалъ отъ счастья, гордости и отъ скорби въ то время, какъ самъ онъ и всѣ слушатели были увлечены, какъ никогда раньше. Когда онъ остановился, чтобы перевести духъ, то та дама, которая никогда не посѣщала школы, закричала:
   -- Еще, капитанъ!-- но ея голосъ покрыли другіе, которые обыкновенно никогда не слѣдовали примѣру этой дамы.
   Когда капитанъ долженъ былъ, наконецъ, отложить книгу, чтобы отдохнуть немного, то фрёкенъ Ловиза схватила блюдце и воскликнула внѣ себя отъ восторга:
   -- Богъ да благословитъ васъ! Возьмите два леденца, капитанъ!
   Эва сидѣла молча и едва дышала, а въ глазахъ у нея стояли слезы.
   -- Вамъ дурно отъ жары, мамзель?-- спросилъ магистръ Лундбергъ, который сидѣлъ излишне близко возлѣ нея.
   -- О, нѣтъ, но я никогда не слыхала ничего болѣе прекраснаго во всю свою жизнь!-- прошептала она съ горящимъ взоромъ и съ высоко поднимающейся грудью.
   Магистеръ Лундбергъ посмотрѣлъ на нее, потеръ себѣ немного чернильное пятно на среднемъ пальцѣ правой руки и потомъ вдругъ осторожно просунулъ всю руку подъ широкій рукавъ Эвы и нѣжно взялъ ее за руку.
   Такъ какъ въ Кнютарюдѣ никогда ничего подобнаго не дѣлалось, то Эва не догадалась отнять у него руку.
   Но слушайте дальше! Фонъ-Дёбельнъ заговорилъ снова:
   -- А теперь ты молодой солдатъ чистѣйшей воды, ты нашъ товарищъ номеръ пятнадцатый, Стольтъ!
   О... у Эвы пробѣжали мурашки по кожѣ, на сердцѣ стало такъ тепло, тепло, а по плечамъ прошла дрожь. Магистръ попытался слегка пожать ея руку и получилъ въ отвѣтъ, къ своему удивленію, крѣпкое рукопожатіе.
   Ей показалось, что рядомъ съ ней родная душа, которая испытываетъ тотъ же восторгъ и то же наслажденіе, какъ и она.
   Но магистеръ Лундбергъ подумалъ, что она флиртуетъ...
   Когда Эва тихо прокралась домой и стала ложиться на постеленный для нея диванъ -- въ первой комнатѣ, то оказалось, что свѣча еще горѣла у тетушки въ сосѣдней комнатѣ.
   -- Добрый вечеръ, дитя! Ну, какъ ты провела время? Я уже стала немного безпокоиться, когда ты такъ долго не приходила. Кто проводилъ тебя домой?
   -- Магистеръ Лундбергъ.
   -- Вотъ какъ, онъ. Говорятъ, что онъ свободомыслящій и вообще препротивный во всѣхъ отношеніяхъ, а кромѣ того онъ членъ этого новаго рабочаго общества. Я надѣюсь, что онъ не былъ дерзокъ? Ты такая красная, дитя мое!
   -- Ахъ, что вы, тетя! Но я такъ растрогана и такъ счастлива, тетя! Подумать только, что на свѣтѣ существуетъ нѣчто такое, какъ "Поручикъ Столь!"
   -- Смотри, Эва, не вздумай влюбиться въ военнаго. Поручикъ Столь? Онъ, вѣроятно, изъ деревни и уже не молодой, потому что я его не знаю, а уже по крайней мѣрѣ двадцать лѣтъ тому назадъ, какъ упразднили должность поручиковъ въ полкахъ. Спокойной ночи, дитя мое! Ты найдешь молоко и бутерброды возлѣ птичьей клѣтки.
   

VI.
Мечты уступаютъ мѣсто культурѣ.

   Вполнѣ понятно, что такія незначительныя сами по себѣ событія, какъ пребываніе въ продолженіе нѣсколькихъ недѣль въ маленькомъ курортѣ и непродолжительное пребываніе въ провинціальномъ городкѣ въ замкнутомъ старосвѣтскомъ домѣ пожилой женщины, должны были представлять изъ себя великія эпохи и рѣшающія стадіи развитія въ такой однообразной и уединенной жизни, какую вела обыкновенно Эва Бергъ.
   О внѣшнихъ условностяхъ общественной жизни, о примитивныхъ вопросахъ соціальныхъ требованій, а также о различіи между мыслями ближняго и его словами Эва получила маленькое понятіе въ Бадевикѣ. Въ Нольчёпингѣ этотъ житейскій опытъ нѣсколько расширился, несмотря на ограниченный кругъ новыхъ людей, съ которыми она тамъ встрѣчалась, и несмотря на то, что она большую часть времени проводила со знакомыми тетушки Густавы, которые даже по понятіямъ Нольчёпинга считались отсталыми. Тамъ она получила также первый толчокъ къ умственнымъ интересамъ. Да, такъ это и было, несмотря на всѣ гримасы, которыя мы строимъ при мысли о "литературномъ кружкѣ". Правда, тамъ было много смѣшного, и большая часть членовъ находила "чтеніе" довольно скучнымъ, а то, что читалось, было часто ниже посредственности, и многіе уходили изъ кружка, не получивъ никакой умственной пищи.
   Но дитя природы со своей безграничной жаждой знанія не критиковало и не спрашивало ни о формѣ кубка, ни о цвѣтѣ напитка. Эва Бергъ восхищалась прекраснымъ и добрымъ, часто находила удовольствіе даже въ банальномъ и реагировала скукой и невниманіемъ во время чтеній на все, что не могло принести ей никакой пользы. Даже ея наивное восхищеніе всѣмъ, чего она не понимала, но что казалось прекраснымъ, не могло повредить ей.
   Въ то же время для нея стали яснѣе отношенія между мужчиной и женщиной, когда они, какъ бы играя, такъ безразсудно мучаютъ другъ друга. Дверь въ эту новую область лишь едва пріотворилась для нея, и она увидала до смѣшного мало; однако, покидая Нольчёпингъ, эта двадцатиоднолѣтняя дѣвушка знала о любви приблизительно столько же, сколько знаютъ дѣвочки-подростки въ старшихъ классахъ городскихъ школъ.
   Въ то время въ Нольчёпингѣ не было ни опасныхъ, ни безчестныхъ ухаживателей, во всякомъ случаѣ. Эвѣ не приходилось съ ними встрѣчаться,-- и флиртъ молодыхъ людей не выходилъ за предѣлы старинныхъ пріемовъ: крѣпкаго "прижиманія" во время танцевъ, пожатія рукъ въ углахъ и послѣ большихъ баловъ поѣздки на саняхъ или рождественскихъ вечеринкахъ съ большимъ количествомъ пунша, дерзкой попытки во время "провожанія домой" поцѣловать подъ воротами дѣвушку, не предложивъ ей предварительно руку и сердце.
   Однако даже въ "литературномъ кружкѣ" молодые люди обмѣнивались пламенными взорами, на лѣстницѣ фрёкенъ Ловизы жали руки дѣвушкамъ изо всей силы, а по дорогѣ домой велись задушевные разговоры.
   При своей великой наивности и неопытности Эва могла бы быть легкой добычей; но магистеръ Лундбергъ, который сдѣлалъ ее предметомъ своего ухаживанія, нашелъ, къ своему удивленію, что она не терпитъ даже малѣйшаго рукопожатія, если только не читаютъ "Прапорщика Столя", да и то въ первый разъ. А противъ болѣе глубокаго чувства она была застрахована вслѣдствіе того страданія, которое ей причинилъ Іосифъ Росёнъ, самъ не подозрѣвая этого, хотя это страданіе теперь уже не такъ угнетало ея сердце.
   Это неправда, что каждый мужчина и каждая женщина рано или поздно должны испытать великое, истинное, все превышающее чувство къ единственной женщинѣ или мужчинѣ, чувство, которое настоятельно говоритъ: "Этотъ человѣкъ будетъ принадлежать мнѣ", или "долженъ былъ бы принадлежать мнѣ" (если встрѣчаются слишкомъ поздно) "и моя жизнь была бы счастлива". Большая часть изъ насъ имѣетъ такія покладистыя и эластичныя сердца, что для нихъ существуетъ множество мужчинъ и женщинъ, которыхъ они могли бы любить и которымъ они могли бы подарить счастье, недорогое и во множествѣ экземпляровъ. Нѣкоторые изъ насъ слишкомъ любятъ самихъ себя и не могутъ заставить свое Сердце проникнуться истиннымъ и великимъ чувствомъ къ другому существу. Другіе проявляютъ способности виртуозовъ въ смыслѣ умѣнья любить многихъ другъ за другомъ прекрасной любовью или даже любить нѣсколькихъ заразъ, если не прекрасной, то довольно пылкой любовью. А что касается до женщинъ, то милліоны изъ нихъ не имѣютъ и понятія о томъ, что такое великая и истинная любовь, пока ихъ дѣти не научатъ ихъ этому.

-----

   Передъ тѣмъ какъ возвращаться домой, Эва купила себѣ книгъ на четырнадцать риксдалеровъ (изъ двадцати, которые ей подарилъ отецъ), на четыре риксдалера маленькихъ рождественскихъ подарковъ брату и сестрѣ. Два риксдалера она дала Іоганнѣ, старой служанкѣ тетушки.
   Магистеръ Лундбергъ давалъ ей совѣты въ книжномъ магазинѣ, но главнымъ образомъ она руководствовалась своимъ инстинктомъ, который, къ счастію, указалъ ей на книги, служившія для нея источникомъ радости и утѣшенія и облегчавшія ей работу въ домѣ.
   Время проходило дома однообразно и даже безслѣдно, если искать какихъ-нибудь особенныхъ событій, какъ пунктовъ сосредоточія воспоминаній. Между тѣмъ Элинъ стала взрослой дѣвушкой, а что касается до Акселя, то папа напрягъ всѣ усилія въ смыслѣ экономическихъ комбинацій и отправилъ своего сына въ городъ въ школу.
   Не одно только государство проявляетъ несправедливость, давая мужчинамъ безвозмездно высшее образованіе, тогда какъ одиночныя попытки на поприщѣ женскаго образованія оно облагаетъ данью и беретъ себѣ "на чай" съ каждой предпріимчивой женщины, имѣющей дерзость высунуть кончикъ своего носа за предѣлы стѣнъ народной школы. И частные люди, которые принуждены жить въ деревнѣ и у которыхъ денегъ мало, поступаютъ такимъ же образомъ: они соскребаютъ послѣднее, чтобы отправить мальчика въ городъ въ школу, тогда какъ на образованіе дѣвочекъ не обращаютъ особаго вниманія.
   Однако Элинъ въ этомъ отношеніи находилась въ болѣе благопріятныхъ условіяхъ, нежели Эва. Она была здоровѣе сестры и у нея былъ неистощимо веселый нравъ. Кромѣ того, она имѣла вѣрную опору въ старшей сестрѣ и въ ея горячей привязанности. Съ каждымъ годомъ пятилѣтняя разница въ ихъ возрастѣ сглаживалась и становилась незамѣтнѣе: онѣ были товарищами по работѣ и друзьями, которые дѣлятъ пополамъ и горе и радость. И Эва дѣлала достояніемъ младшей сестры тѣ крохи, которыя она пріобрѣла въ смыслѣ знанія жизни; она поправляла также Элинъ самыя возмутительныя ошибки въ тѣхъ немногихъ письмахъ, которыя ей приходилось писать.
   Надо еще сказать, что такая отрѣзанность, какими были Кнютарюдъ и Брантелидъ во время дѣтства Эвы, теперь не могла болѣе существовать. Южное полотно желѣзной дороги проводилось на разстояніи полмили отъ усадьбы, и почта получалась черезъ день. Лѣсоторговцы и коммиссіонеры по продажѣ земель наводнили деревню, цѣны на хлѣбъ понизились, тогда какъ лѣсъ и скотъ повысились въ цѣнѣ, молочные продукты получили сбытъ, въ деревнѣ Кнютарюдъ строили ферму,-- казалось, будто все старое селеніе ожило, заволновалось въ какихъ-то мучительныхъ потугахъ. Даже самъ патронъ Бергъ выстроилъ у себя въ имѣніи каменный скотный дворъ, сорвалъ съ крыши дома старыя щепки и привезъ съ желѣзно-дорожной станціи черепицу.
   Одно изъ тѣхъ именъ, которое чаще всего произносилось въ эти дни нововведеній, было имя Торстена Гудмундсона. Онъ строилъ по подряду сторожки на желѣзно-дорожной линіи, и черезъ него также новая ферма на акціяхъ пріобрѣла свою паровую машину. Если случалось, что покупатель предлагалъ слишкомъ низкую цѣну за участокъ лѣса, то собственникъ грозилъ: "Нѣтъ, ужъ я лучше подожду пріѣзда Торстена Гудмундсона". А если кто-нибудь нанималъ на станціи товарные вагоны, то смотритель спрашивалъ писаря: "Говорилъ ли Гудмундсонъ, сколько вагоновъ ему надо на этой недѣлѣ?"
   Одни говорили, что онъ сынъ разносчика изъ Вестеріётланда, другіе,-- что онъ началъ свою карьеру въ качествѣ приказчика въ Норландѣ. Но всѣ сходились на томъ, что "этотъ человѣкъ не дуракъ и чортовски ловокъ". О томъ, что онъ обѣщалъ въ ближайшемъ будущемъ превратиться въ большую шишку, можно было уже заключить изъ того, что, когда добродушный, но сановитый и старый епископъ изъ Вексіо, Хультманъ, возвращался изъ Іёнчёпинга послѣ освященія новой церкви и остановился на станціи, чтобы дать отдохнуть лошадямъ, то Гудмундсонъ подошелъ къ нему и сказалъ:
   -- Меня зовутъ Гудмундсонъ. Что вы скажете, господинъ Хультманъ, о стаканчикѣ тодди?
   Опять стояло скверное лѣто. Съ тѣхъ поръ, какъ мы познакомились въ первый разъ съ Брантелидомъ, прошло десять лѣтъ. Но теперь были будни, и все жило и работало, такъ что, когда во дворъ въѣхала коляска, то Эва должна была спустить засученные рукава своего ситцеваго платья, такъ какъ она была занята стиркой, и принять гостя,-- всѣмъ остальнымъ было еще неудобнѣе бросать работу.
   Гость былъ молодой человѣкъ, высокаго роста, лѣтъ тридцати съ небольшимъ, румяный и бѣлокурый, одѣтый старательно и слишкомъ нарядно для такого медвѣжьяго угла въ деревнѣ. У него были усы, голубые, живые глаза и энергичный носъ, а въ остальномъ, мнѣ кажется, онъ соотвѣтствовалъ тому, что матримоніальныя объявленія подозрѣваютъ подъ "благопріятной наружностью".
   Ловкимъ и сильнымъ прыжкомъ онъ очутился прямо изъ экипажа на крыльцѣ въ тотъ моментъ, когда Эва, поспѣшившая въ домъ черезъ кухонную дверь, вышла на крыльцо.
   -- Осмѣлюсь ли я быть настолько назойливымъ и спросить, не вы ли фрёкенъ Бергъ, дочь землевладѣльца Берга? Простите, меня зовутъ Гудмундсонъ, купецъ Гудмундсонъ.
   "Фрёкенъ", "землевладѣлецъ"... Эвѣ показалось, что въ Брантелидѣ вдругъ распространилась атмосфера новыхъ временъ. Вѣдь она такъ мало видѣла свѣта, и она почувствовала себя смущенной при видѣ этого человѣка, о которомъ она такъ много слышала. Но вмѣстѣ съ тѣмъ она инстинктивно угадывала въ немъ вульгарныя черты выскочки.
   -- Пожалуйста, войдите! Мой отецъ сейчасъ возвратится домой. Онъ пошелъ ненадолго въ лѣсъ.
   -- Благодарю васъ почтительнѣйше! Ахъ, я надѣюсь, что вы будете такъ добры, фрёкенъ, и "поконсервируете" со мной въ ожиданіи господина землевладѣльца? Такъ вы говорите, онъ въ лѣсу? А здѣсь, я думаю, лѣсъ недурный?-- спросилъ онъ, когда они расположились въ гостиной.
   -- Да, лѣсъ хорошій,-- отвѣтила Эва, которая въ продолженіе цѣлыхъ двухъ лѣтъ слышала, какъ отецъ радовался, что лѣсъ пріобрѣлъ цѣнность съ тѣхъ поръ, какъ начали проводить желѣзную дорогу.
   Послѣ этого разговоръ оборвался. Гудмундсонъ сидѣлъ и въ упоръ, не отрываясь, смотрѣлъ на Эву своими большими, веселыми глазами, которые, какъ будто, становились еще веселѣе по мѣрѣ того, какъ онъ смотрѣлъ. Эвѣ было теперь двадцать шесть лѣтъ, и ея медленно развивавшаяся фигура пріобрѣла, наконецъ, вполнѣ гармоничныя очертанія, а тонкія черты лица потеряли грустный отпечатокъ болѣзненности. Вообще она производила необыкновенно пріятное впечатлѣніе своей внѣшностью, и это впечатлѣніе еще увеличивало бѣдное ситцевое платье, плотно облегавшее фигуру, и великолѣпные волосы, заплетенные въ одну косу и лежавшіе пышнымъ узломъ на головѣ, форма которой была испорчена бывшими тогда въ модѣ боковыми вальками.
   -- У васъ, вѣроятно, много дѣлъ въ нашихъ мѣстахъ?-- спросила Эва, смущенная этимъ упорнымъ осмотромъ.
   -- Да, собственно я одинъ занимаюсь тѣми дѣлами, о которыхъ стоитъ говорить въ здѣшней мѣстности,-- отвѣтилъ онъ самодовольно.
   -- Вотъ какъ.
   -- А кромѣ того я занимаюсь различными дѣлами въ другихъ мѣстахъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ!
   Онъ задумчиво перебиралъ вязаную салфетку на преддиванномъ столѣ. Потомъ онъ вдругъ поднялъ голову и прибавилъ:
   -- И по большей части дѣла эти хорошія.
   -- Это пріятно слышать,-- отвѣтила Эва искренно.
   Но вотъ, наконецъ, появился папа.
   Гудмундсонъ пріѣхалъ торговать у патрона Берга лѣсъ и этотъ послѣдній согласился продать одинъ участокъ.
   Поднялся вопросъ о цѣнѣ.
   Бергъ заломилъ, какъ ему казалось, порядочную цѣну, но Гудмундсонъ внутренно улыбнулся надъ тѣмъ, что собственники лѣсовъ, расположенныхъ вдоль желѣзно-дорожной линіи, имѣютъ такое превратное понятіе о цѣнахъ на лѣсъ. Но по наружности онъ остался серьезнымъ и принялъ даже нѣсколько озабоченный видъ, когда услыхалъ цѣну. Онъ предложилъ три четверти цѣны, причемъ Бергъ готовъ былъ подпрыгнуть на стулѣ отъ радости, но притворился нѣсколько обиженнымъ такимъ предложеніемъ и получилъ прибавку въ 300 кронъ.
   Старинное гостепріимство было еще въ ходу въ этомъ деревенскомъ углу, а продажа лѣса была довольно важнымъ дѣломъ въ скромныхъ обстоятельствахъ. А потому Гудмундсонъ, которому необходимо было пріѣзжать въ тѣ мѣста по дѣламъ, часто гостилъ въ семействѣ Бергъ.
   Онъ пріобрѣлъ расположеніе всѣхъ членовъ семьи. Папа находилъ его щедрымъ и аккуратнымъ въ дѣлахъ; мамѣ онъ нравился тѣмъ, что былъ вѣжливѣе молодыхъ людей въ Кнютарюдѣ, а Элинъ находила, что онъ очень остроуменъ. Акселя онъ всецѣло завоевалъ перочиннымъ ножикомъ, какого во всей школѣ ни у одного мальчика не было: четыре лезвія и три различныхъ инструмента. Кому онъ меньше всѣхъ нравился и кого больше всѣхъ возмущали его манеры выскочки,-- была Эва. А между тѣмъ становилось все яснѣе, что для нея-то онъ и приходилъ.
   Однажды въ декабрѣ, когда погода была сырая, дороги непроходимы отъ грязи, работа давила своей тяжестью, а въ домѣ было неуютнѣе обыкновеннаго, такъ какъ и гардины, и мебельные чехлы были отданы въ стирку, появился онъ, самодовольный, сильный и здоровый, вычурно элегантный и съ драгоцѣнной булавкой въ галстукѣ, почтительный и влюбленный выше ушей.
   А всю осень въ той мѣстности только и говорили о великолѣпныхъ дѣлахъ Гудмундсона.
   Потому-то, когда онъ остался съ ней наединѣ, взялъ ее за руку и, вспыхнувъ до корней волосъ, сказалъ:
   -- Фрёкенъ Эва, осчастливьте меня на всю мою жизнь, будьте такъ любезны и согласитесь быть моей женой!-- то она дала ему свое согласіе.
   Ничто не говорило въ его пользу, но не было и ничего достаточно серьезнаго, что говорило бы противъ него. Ея сердце молчало съ тѣхъ поръ, какъ его заставилъ заговорить Іосифъ Росёнъ, и съ тѣхъ поръ въ ея сердцѣ не осталось даже и отзвука прошлаго. Она сохранила только чувство признательности къ человѣку, который понималъ ее, и смотрѣла на весь этотъ эпизодъ изъ ея жизни, какъ на дѣтскія мечты, порожденныя одиночествомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ она прониклась увѣренностью, что то чувство, о которомъ она имѣла лишь смутное представленіе, и которое описывалось въ книгахъ, какъ самое прекрасное на свѣтѣ, никогда больше не завладѣетъ ею.
   Но когда онъ обнялъ ее своими сильными руками, какъ если бы она была его собственностью, то въ ея головѣ пронеслось воспоминаніе о боа, котораго она видѣла на ярмаркѣ въ Нольчёпингѣ, и который обвивался вокругъ одной молодой дѣвушки. А вечеромъ, прежде чѣмъ лечь спать, она смывала его поцѣлуи со своихъ губъ до тѣхъ поръ, пока кожа не начала горѣть.
   Но вотъ наступилъ рождественскій сочельникъ, и онъ надѣлъ на ея палецъ символъ обрученія и осыпалъ ее прекрасными и дорогими подарками, которыми были надѣлены также и остальные члены семьи.
   Свѣчки на елкѣ погасили. Онъ стоялъ съ ней у окна и, обнявъ ее за талію, прильнулъ щекой къ ея прекраснымъ каштановымъ волосамъ и оба они задумчиво смотрѣли на снѣгъ, на голыя деревья и на тихія звѣзды. Она подняла голову и, посмотрѣвъ ему въ глаза, прошептала:
   -- А я такъ мало могла тебѣ дать, только двѣ-три вещицы, сработанныя моими собственными руками.
   Тогда онъ протянулъ свободную руку къ столу съ рождественскими подарками и сказалъ съ жестомъ пренебреженія:
   -- Какъ я всю эту мелочь своей головой. Это совершенно то же самое, моя милая Эва.
   Она обхватила его шею руками и поцѣловала его совершенно добровольно. И этотъ поцѣлуй оставался на ея горячихъ губахъ всю рождественскую ночь, въ которую она мечтала объ удобствахъ богатаго дома и о часахъ, которые бьютъ одинъ за другимъ, а ей не надо вставать, чтобы приниматься за какую-нибудь работу, такъ какъ другія руки исполнятъ ее.
   Но странно, она какъ-то умышленно старалась не представлять себѣ въ этомъ домѣ Торстена Гудмундсона.
   

VII.
"Неблагодарное сердце".

   Стояло ясное, холодное декабрьское утро. Въ спальнѣ Гудмундсоновъ въ ихъ домѣ въ Нольчёпингѣ царилъ полумракъ. Солнце взошло только около десяти часовъ и, какъ бы сознавая, что ему недолго остается пробыть на небѣ, оно старалось всѣми силами проникнуть своими лучами сквозь спущенныя жалузи, чтобы заглянуть въ лицо фру Эвы, которая лежала въ постели, немного блѣдная, но съ печатью здоровья и силы на лицѣ, чего никогда не было, пока она была дѣвушкой. Теперь она была красивой женщиной въ полномъ расцвѣтѣ, и красота ея была тонкая и одухотворенная, хотя она и казалась утомленной. Какъ ни избито это сравненіе, но я скажу все-таки, что она походила на мадонну. А дитя, необыкновенной красоты, несмотря на красное личико, что неизбѣжно въ первые дни нашего бреннаго существованія на землѣ, покоилось у ея груди.
   Это дитя своимъ страннымъ безсознательнымъ взоромъ и своими крошечными, мягкими ручками растворило настежь, какъ порывомъ вихря, тѣ двери въ сердце Эвы, которыя до сихъ поръ никогда не растворялись. Оно научило свою мать любить съ самоотреченіемъ и обожаніемъ, всепоглощающей любовью, предметомъ которой никогда не бываютъ дѣти родителей, представляющихъ собою душою и сердцемъ одно цѣлое.
   По смежнымъ со спальней Эвы комнатамъ, обставленнымъ довольно комфортно для скромнаго провинціальнаго городка, ходилъ взадъ и впередъ коммерсантъ Гудмундсонъ. Онъ ходилъ въ своемъ собственномъ домѣ среди бѣлаго дня на ципочкахъ, какъ воръ, чтобы не помѣшать утреннему сну Эвы, и при этомъ онъ натыкался на мебель, производилъ безпорядокъ въ нарядной гостиной и съ испугомъ шепталъ: "Ай, ай, ай!"; но онъ весь сіялъ отъ счастья.
   Однако Эва не спала и уже больше часа лежала съ открытыми глазами; и каждый разъ, когда она слышала приближающіеся шаги мужа, она задерживала дыханіе, а когда шаги удалялись, она съ облегченіемъ вздыхала.
   Какъ странно все сложилось! Его несомнѣнная преданность, щедрость, хорошій домъ,-- все это въ короткое время до свадьбы и въ первое время послѣ свадьбы приблизило ее къ нему; но потомъ, все то новое, что она увидала въ жизни, все то, что расширяло ея умственный кругозоръ, становилось между нею и ея мужемъ и покрывало броней ея сердце, которое никогда ему не принадлежало.
   Бывали моменты, когда она инстинктивно чувствовала, что если бы они поселились въ деревнѣ, въ ея тихомъ родномъ углу, и она никогда не видала бы его въ другой обстановкѣ, а широкій свѣтъ никогда не заглядывалъ бы къ нимъ иначе, какъ въ видѣ рѣдкихъ газетъ или двухъ, трехъ книгъ въ годъ,-- тогда, быть можетъ! тогда она сроднилась бы съ нимъ, или срослась бы, какъ черепокъ хорошей яблони, привитый къ дикой. Но здѣсь это было невозможно.
   Господи, никто не говоритъ, что Нольчёпингъ представлялъ изъ себя всесвѣтную столицу, источникъ культуры и просвѣщенія. Жена ратмана, пріѣхавшая изъ Гельсингборга, увѣряла даже, что Нольчёпингъ -- "медвѣжій уголъ". Но и въ этомъ городкѣ все-таки существовала общественная жизнь, и соціальный уровень былъ значительно выше, нежели въ Кнютарюдѣ. Тамъ былъ театръ, давались концерты, тамъ были люди съ такъ называемымъ "образованіемъ", тамъ существовали музыкальное общество, литературный кружокъ и даже книжный магазинъ; правда, хозяинъ послѣдняго раньше имѣлъ мануфактурную торговлю, но онъ былъ ловкій человѣкъ и завлекалъ публику тѣмъ, что разсылалъ новыя книги для предварительнаго просмотра, прося "снисходительнаго вниманія".
   Душа Эвы жаждала свѣта, и она набросилась съ пыломъ наивнаго ребенка на интеллектуальную пищу безъ всякаго разбора. Но,-- увы!-- въ дѣтскіе годы ея образованіе было такъ запущено, она такъ отстала отъ всего, что она ясно чувствовала, что ни ея душа, ни ея умъ никогда не перешагнутъ за предѣлы того круга, въ которомъ она жила.
   Однако, чѣмъ болѣе она входила въ новую жизнь, тѣмъ яснѣе она видѣла недостатки того человѣка, работа котораго доставляла ей домашній комфортъ и свободное время, которое позволяло ей заниматься тѣмъ, чѣмъ она хотѣла и что ей доставляло удовольствіе.
   Онъ наполнилъ ихъ домъ гостями, которые вызывали въ ней сравненія, и эти сравненія были всегда не въ его пользу, а иногда Эва даже стыдилась за него. Его же деньги наполнили ихъ домъ книгами, которыя развивали ее и еще больше увеличивали пропасть между ними.
   Однако ея благоразуміе и сознаніе долга не измѣнили ей въ этой мучительной борьбѣ. Она слишкомъ ясно сознавала, какъ жестоко и несправедливо было, что именно та жизнь, которую создала его успѣшная работа, именно та свобода, которую онъ ей давалъ заниматься чѣмъ она хочетъ, воздвигали все выше день ото дня стѣну между ними.
   Еслибы они вмѣстѣ бокъ-о-бокъ боролись изъ-за куска хлѣба, за прилавкомъ въ маленькой лавочкѣ на задней улицѣ, и ей некогда было бы думать ни о чемъ другомъ, кромѣ общей работы, въ которой онъ занималъ бы первенствующее мѣсто, то, быть можетъ, они сжились бы, и она принуждена была бы смотрѣть на него съ уваженіемъ.
   Но она развивалась въ своемъ направленіи, и онъ не могъ понимать ее, а на побѣды выдающагося дѣльца, какимъ онъ былъ, она смотрѣла только какъ на средство наживы, и это еще больше раздѣляло ихъ.
   Свое сердце она не могла насиловать; но она употребила всю свою силу воли, чтобы при помощи вниманія и ласки скрыть истинное состояніе своего сердца.
   Вотъ почему она чувствовала себя хорошо, пока его шаги раздавались за стѣнами ея комнаты; вотъ почему, когда онъ вошелъ къ ней, она протянула къ нему руки и ласково сказала: "Здравствуй!"
   -- Ну, Эва, сегодня послѣ обѣда мы его будемъ крестить! Какъ хочешь ты его назвать?
   Купецъ Гудмундсонъ пріобрѣлъ болѣе почтенный видъ. Платье его уже не имѣло больше такого невыносимаго новаго и наряднаго вида, и онъ теперь осторожнѣе обращался съ иностранными словами.
   Счастливый и сіяющій, онъ усѣлся на краю ея кровати и, взявъ ея руку, сталъ любоваться съ видомъ опытнаго дѣльца на драгоцѣнный перстень и на бѣлизну руки, которая не знала теперь работы.
   -- Ну что же? Быстро и глупо, какъ говоритъ Берггренъ, когда мы играемъ въ винтъ.
   Она чувствовала себя утомленной и вялой. Когда она ожидала малютку, то она усердно выбирала имя между именами своихъ любимыхъ писателей и между именами ихъ главныхъ героевъ и героинь. А въ этотъ короткій промежутокъ времени между великимъ событіемъ и крестинами она въ безсонныя ночи лежала и шептала эти имена, какъ бы для пробы.
   Но теперь на нее напало вдругъ полное равнодушіе.
   -- Я хотѣла бы, чтобы его назвали, какъ тебя,-- сказала она ласково похлопывая его по рукѣ.
   -- Нда... нда,-- сказалъ онъ самодовольно,-- Торстенъ имя хорошее, но назвать такъ намъ его нельзя. Это непрактично, чтобы двое въ одной семьѣ носили одно и то же имя. Какъ назвать намъ его еще? Ты должна рѣшать, вѣдь ты страдала за него!
   Послѣднюю фразу Гудмундсонъ вычиталъ недѣлю тому назадъ въ какой-то книжкѣ и запомнилъ, чтобы ею импонировать Эвѣ.
   Въ концѣ-концовъ было рѣшено назвать мальчика именами обоихъ дѣдовъ. Послѣ обѣда новорожденнаго крестили въ гостиной и дали ему имя Карлъ-Арвидъ-Торстенъ.
   Эва стояла въ спальнѣ за полуоткрытой дверью и слушала, какъ ея сыну давали имя. По обычаю того времени ей нельзя было присутствовать на крестинахъ, такъ какъ ей не была еще дана молитва. За исключеніемъ тетушки, никто изъ гостей не видалъ ея, хотя она была очень нарядна въ своемъ лучшемъ черномъ шелковомъ платьѣ.
   Понемногу она снова начала появляться въ свѣтѣ. "Это старая истина, что послѣ перваго ребенка женщина хорошѣетъ", говорили жители Нольчёпинга. И они были правы. Въ большихъ, темныхъ глазахъ Эвы появилось выраженіе безпредѣльной нѣжности, котораго раньше въ нихъ не было. Она держала свою голову выше, и казалось даже, будто она выросла. Ее преобразила любовь къ своему ребенку, любовь, которая никогда не покидаетъ материнскаго сердца, пока оно бьется; эта любовь потому еще такъ переродила все существо Эвы, что она была въ то же время и первой ея любовью.
   Гудмундсонъ исполнилъ свой долгъ по отношенію къ сыну, какъ и по отношенію къ матери. Онъ вложилъ на имя сына капиталъ, проценты съ котораго должны были выплачиваться Карлу-Арвиду-Торстену съ двадцатилѣтняго возраста; потомъ онъ вложилъ еще маленькій капиталъ, который долженъ былъ наростать до тѣхъ поръ, пока его сыну не исполнится 50 лѣтъ; во всемъ остальномъ предоставлялось распоряжаться матери.
   Но исполняла ли также и Эва свой долгъ? Да, она исполняла его, горько скорбя о своемъ неблагодарномъ сердцѣ; во всѣхъ своихъ внѣшнихъ проявленіяхъ, въ словахъ и дѣйствіяхъ она исполняла свой долгъ подъ давленіемъ всей своей силы воли, но на этомъ все и кончалось. Она надѣялась, что мужъ ея въ счастливомъ невѣдѣніи съ завязанными глазами пройдетъ черезъ всю жизнь. Вѣдь она не давала никому другому того, чего она не могла дать ему.
   И все шло хорошо, по крайней мѣрѣ, какъ ей это долго казалось; внѣшнее счастье не покидало ихъ дома, а съ нимъ вмѣстѣ, какъ это всегда бываетъ, на ихъ долю выпадало и уваженіе общества. Гудмундсонъ былъ, пожалуй, слишкомъ прозаиченъ для того, чтобы придавать много значенія своему предсѣдательству въ городской управѣ и ордену Вазы, котораго онъ удостоился необыкновенно рано. Гораздо болѣе онъ цѣнилъ свою должность представителя общества купцовъ, которая ему давала хорошіе побочные доходы и другія преимущества. Такъ, напримѣръ, директорство въ самомъ большомъ городскомъ банкѣ давало ему громадную власть въ средѣ капиталистовъ.
   О, какъ онъ наслаждался при видѣ сѣдѣющаго капитана, озабоченнаго и низко кланяющагося, въ комнатѣ дирекціи, съ бумажкой въ какихъ-нибудь нѣсколько сотъ кронъ, которую онъ смущенно вертѣлъ въ рукахъ. Какъ онъ наслаждался, думая о томъ презрѣніи, съ которымъ этотъ самый капитанъ, будучи начальникомъ надъ работами при проведеніи желѣзнодорожной линіи, отклонялъ нѣкогда всякую попытку къ сближенію со стороны лѣсоторговца Гудмундсона!
   Когда агентъ наиболѣе крупнаго страховаго общества въ городѣ умеръ, то эту должность предложили Гудмундсону, который съ трудомъ позволилъ уговорить себя. Послѣ этого было не очень-то удобно приходить съ учетами въ его банкъ, не застраховавъ жизнь, домъ, и имущество въ его обществѣ.
   Повсюду: расширеніе власти, увеличеніе доходовъ, но въ то же время также и ненасытное желаніе принимать участіе во всѣхъ мѣстныхъ предпріятіяхъ и "подерживать" ихъ своимъ именемъ и своей опытностью. Его голова была полна всевозможныхъ проектовъ, а его записная книжка -- замѣтокъ относительно собраній различныхъ обществъ.
   -- Ловкій парень,-- говорили жители Нольчёпинга.
   -- Лишь бы все было благополучно!-- говорила тетушка Густава.
   Что касается до Эвы, то и она шла въ гору. Капитанъ Оберіусъ умеръ и былъ похороненъ, при чемъ магистръ Лундбергъ, котораго теперь называли "докторомъ", какъ и всѣхъ другихъ магистровъ, написалъ на вѣнкѣ, возложенномъ на могилу капитана отъ имени литературнаго кружка, трогательные стихи. При выборѣ новаго товарища предсѣдателя литературнаго кружка Эва получила всѣ голоса, кромѣ своего собственнаго, а Ловиза Берфельдъ даже предлагала ей мѣсто предсѣдательницы.
   Сердце Эвы сильно забилось при произведеніи въ этотъ литературный чинъ, который она носила съ достоинствомъ.
   Она обходилась очень осторожно съ заглавіями иностранныхъ книгъ, до тѣхъ поръ, пока кто-нибудь другой не произносилъ его. Она слѣдила за тѣмъ, чтобы не сдѣлать грубой ошибки въ произношеніи иностранныхъ словъ, когда она сама читала что-нибудь вслухъ; и она не пропускала случая вставить нѣсколько примиряющихъ словъ, когда докторъ Лундбергъ, съ сознаніемъ собственнаго достоинства, безпощадно критиковалъ какого-нибудь молодого писателя, который начиналъ пріобрѣтать имя, или какого-нибудь стараго, который становился классикомъ.
   На празднествахъ третье мѣсто, послѣ губернаторши и жены епископа, принадлежало ей.
   Въ домѣ было все благополучно и спокойно. Нельзя сказать, чтобы этотъ покой былъ глубокій, его нельзя было сравнить со сверкающей поверхностью воды подъ лучами солнца; скорѣе онъ походилъ на застывшую поверхность слоя сала надъ холодной водой.
   У маленькаго Карла не было ни сестеръ, ни братьевъ, да и лишнее это было, чтобы всецѣло заполнить сердце матери. Для этого ему не надо было также и внѣшнихъ качествъ, которыми такъ щедро наградила судьба этого красиваго, живого и физически прекрасно развитого ребенка. Вѣдь онъ былъ единственнымъ существомъ на землѣ, которое было такъ близко, такъ безконечно близко ея сердцу. И онъ былъ бы ей близокъ, какимъ бы ни былъ, но она гордилась безпредѣльно прекрасными качествами своего сына.
   Гудмундсонамъ, какъ мужу, такъ и женѣ, надоѣлъ старый домъ на узкой улицѣ торговаго квартала, гдѣ находилась также и контора Гудмундсона. Они переѣхали въ одинокую виллу, окруженную садомъ, въ самомъ живописномъ мѣстѣ за городомъ.
   Но контора осталась на старомъ мѣстѣ въ нижнемъ этажѣ, а верхній этажъ дома отдали внаймы людямъ съ меньшими претензіями.
   Почти весь день Гудмундсонъ былъ занятъ то въ банкѣ, то на засѣданіяхъ различныхъ обществъ, то своими частными дѣлами. И уже давно онъ пересталъ за обѣдомъ или за кофе говорить, когда онъ долженъ былъ быть занятъ также и вечеромъ.
   А это случалось часто, но Эва не жаловалась на это.
   Въ одинъ холодный октябрьскій вечеръ, когда шелъ мелкій дождь,
   Эва возвращалась одна домой отъ тетушки Густавы. Было еще только около девяти часовъ, а Нольчёпингъ городъ мирный.
   Она шла быстро и улыбалась при мысли о тѣхъ пріятныхъ минутахъ, которыя ей предстояло провести вдвоемъ съ маленькимъ Карломъ послѣ ванны, которая слишкомъ запоздала въ этотъ вечеръ благодаря тому, что мама замѣшкалась. Это не хорошо. Такой маленькій господинъ долженъ былъ бы уже быть въ постели.
   Она почти бѣжала по той улицѣ, на которой стоялъ ихъ старый домъ. "Теперь я была бы уже дома, если бы мы не переѣхали отсюда", подумала она, проходя мимо крыльца и бросая взглядъ на открытую дверь, черезъ которую видны были сѣни.
   "Странно!" -- пробормотала она и остановилась. При свѣтѣ маленькой стѣнной керосиновой лампы, освѣщавшей лѣстницу въ верхній этажъ, она увидала, что дверь направо, ведущая изъ сѣней въ контору, была пріотворена, хотя окна конторы, выходившія на улицу, были темны.
   Неужели забыли вечеромъ запереть контору? Она вбѣжала на крыльцо, открыла дверь и вошла въ контору. Въ конторѣ никого не было, но сквозь щель въ дверяхъ, ведущихъ во внутреннюю комнату, виднѣлся свѣтъ.
   Она уже хотѣла неслышно уйти, но потомъ остановилась. Въ такое позднее время въ конторѣ могъ быть только ея мужъ. Она знала, что отъ служащихъ онъ никогда не требовалъ, чтобы они такъ долго работали въ конторѣ. Въ сердцѣ Эвы, такомъ холодномъ для Гудмундсопа, появилось хорошее, теплое чувство. Здѣсь сидитъ онъ и работаетъ до поздняго вечера, правда, подъ давленіемъ тщеславія и корыстолюбія, но также и ради нея и ея ребенка. Ему навѣрное было бы пріятно, если бы она подождала его и пошла бы домой вмѣстѣ съ нимъ. И при этой мысли она открыла дверь и сказала такъ ласково и весело, какъ уже давно не говорила съ нимъ:
   -- Милый Торстенъ, я...
   Картина, которая представилась глазамъ Эвы, надолго врѣзалась въ ея память. Она казалась ей смутнымъ видѣніемъ изъ міра призраковъ, забыть ее она никогда не могла.
   Въ глазахъ у нея потемнѣло; она прижала руки къ глазамъ и въ первое мгновеніе услыхала только рѣзкій женскій голосъ, который крикнулъ:
   -- Господи... Торстенъ! Дверь...
   Въ углу дивана сидѣлъ ея мужъ, а на колѣняхъ у него, крѣпко прижавшись къ нему, сидѣла темноволосая, высокая, хорошо сложенная дѣвушка, которая уже два года служила въ конторѣ Гудмундсона. Про эту дѣвушку Эва сказала однажды, отвѣчая на вопросъ мужа, какъ она ее находитъ: "Она была бы недурна, если бы у нея не было этого недовольнаго, задорнаго, почти дерзкаго взгляда".
   На столѣ, который качался передъ глазами Эвы въ то время, какъ она крѣпко ухватилась за стулъ у дверей, чтобы не упасть, стояла бутылка съ рюмками и лежалъ бумажный мѣшокъ.
   Когда Эва, шатаясь, вышла на улицу, и невѣрными шагами направилась домой, то она сама удивлялась, какъ она успѣла запомнить, что бутылка имѣла форму бутылки съ шампанскимъ; и она, когда угодно, съ закрытыми глазами могла вызвать въ своей памяти напечатанныя на мѣшкѣ слова: "А. Петерсонъ. Колоніальная и фруктовая торговля. Нольчёпингъ".
   Она прошла по улицамъ, открыла садовую калитку, двери и вошла въ свою комнату, какъ во снѣ.
   -- Простите, барыня, но я боялась ждать васъ дольше. Маленькій Карлъ уже спитъ.
   Она слышала, какъ служанка произносила эти слова, но она на понимала ихъ, не сообразила, кто именно говорилъ, и отвѣтила беззвучно:
   -- Хорошо. Благодарю, мнѣ ничего не нужно, я уже поужинала въ гостяхъ.
   Потомъ она опустилась на низенькую скамеечку, въ спальнѣ передъ печкой, убитая, ошеломленная, сомнѣвающаяся въ возможности того, что она видѣла, совсѣмъ какъ горячо и беззавѣтно любящая женщина, которая въ первый разъ убѣдилась въ невѣрности любимаго человѣка, хотя ея сердце оставалось совершенно холоднымъ по отношенію къ обманувшему ее мужу.
   Но она была такъ невѣроятно наивна, бѣдняжка Эва. Ея знаніе изнанки жизни и окольныхъ путей въ области чувствъ было исключительно литературное и теоретическое. Она считала всѣхъ своихъ близкихъ настолько выше всего этого и въ то же время настолько ниже, что видѣнная ею сцена казалось ей совершенно непонятной и невѣроятной.
   Она подошла къ окну и посмотрѣла на улицу. Керосиновые фонари сонно мерцали на своихъ полусгнившихъ столбахъ, а сѣрый соборъ возвышалъ свои растрескавшіяся стѣны къ пасмурному ночному небу, какъ онъ это дѣлалъ съ незапамятныхъ временъ.
   Она тихо подошла къ кровати своего ребенка. Онъ спалъ, розовый и чистенькій, такимъ безмятежнымъ сномъ, какъ если бы у его отца никогда и въ мысляхъ не было обманывать его мать.
   Ей сдѣлалось вдругъ неловко при мысли о томъ, что она была такъ наивна и подумала, что свѣтъ перевернется изъ-за такихъ пустяковъ.
   Потому что это, дѣйствительно, было пустякомъ, хотя она и принимала это такъ близко къ сердцу. Вѣдь иначе ея сердце разорвалось бы на части отъ горя и отчаянія. Скорѣе ея состояніе можно было сравнить съ состояніемъ человѣка, который только что свалился съ крыши и не можетъ себѣ представить, что у него ни одна кость не сломана.
   Немного спустя она поймала себя на мысли, что на фрёкенъ Крукъ было надѣто платье терракотоваго цвѣта, и что шляпа ея лежала на одномъ изъ стульевъ, и что нѣчто подобное... какъ это... произведетъ ужасный скандалъ въ такомъ маленькомъ городкѣ, какъ Нольчёпингъ.
   Ей лично было бы гораздо пріятнѣе, если бы городъ былъ больше, а скандалъ не казался бы такимъ большимъ. Но развѣ неизбѣжно, чтобы всѣ узнали про это?
   Когда заскрипѣла садовая калитка, и она услыхала шаги мужа, то у нея явилось только одно сильное желаніе: находиться въ томъ же невѣдѣніи, въ какомъ она до сихъ поръ была.
   Онъ вошелъ въ спальню, заперъ дверь, потомъ снова вышелъ и заперъ двери въ смежной комнатѣ. Послѣ этого онъ всталъ прямо передъ ней и со смѣшаннымъ выраженіемъ стыда, безпокойства и досады на лицѣ воскликнулъ:
   -- Что за дурацкая комедія! Да-а, нечего сказать, хорошую... хорошую... штуку ты устроила!
   Эва вскочила съ мѣста.
   -- Что ты хочешь сказать? Неужели... неужели эта женщина лишила себя жизни?
   Онъ вытаращилъ глаза и сдѣлалъ шагъ назадъ.
   -- Что... что такое? О, до этого еще дѣло не дошло,-- заявилъ онъ.
   Эва почувствовала нѣкоторое облегченіе. Сама она никогда не допускала даже и мысли нечистой, и очень рѣдко ей случалось слышать нескромныя слова. Самоубійства же случались ежедневно, а для невѣрующей женщины, какой, конечно, была эта, ничего не могло быть проще, какъ наложить на себя руки послѣ такого страшнаго униженія. Но это было бы ужасно позорно.
   -- Ты увѣренъ, что она ничего надъ собой не сдѣлаетъ?-- спросила она съ тревогой.
   -- Совершенно увѣренъ,-- отвѣтилъ онъ угрюмо.
   Онъ прошелся раза два взадъ и впередъ по комнатѣ. Потомъ онъ остановился и началъ говорить, наполовину отвернувшись отъ нея, сперва тихо и какъ бы стыдясь, потомъ все громче, съ озлобленіемъ, и почти выкрикивая слова:
   -- Теперь ты, вѣроятно, перевернешь все вверхъ дномъ. Ты, конечно, воображаешь себѣ, что сдѣлала удивительное открытіе. Но я скажу тебѣ только одно, что она ни въ чемъ не виновата, эта бѣдная дѣвочка. Уже нѣсколько дней она сидѣла и работала сверхъ срока, а въ такихъ случаяхъ совершенно естественно, если начальникъ выказываетъ хоть сколько-нибудь вниманія... и вотъ я послалъ за... ну, и мы сѣли немножко слишкомъ близко другъ къ другу... но я ручаюсь за ея честь, а насколько ты знаешь...
   Онъ замолкъ и смотрѣлъ исподлобья съ выраженіемъ наблудившаго мальчишки, который ждетъ головомойки. Но такъ какъ она продолжала молчать и только смотрѣла на него, то онъ закричалъ:
   -- Между нами нѣтъ ничего! Это случилось въ первый разъ, что... что... Да ты слушаешь, что ли, чортъ возьми?
   -- Да, я слушаю тебя, Торстенъ.
   Ея ледяное спокойствіе вывело его окончательно изъ себя, онъ поблѣднѣлъ отъ бѣшенства и заговорилъ шипящимъ голосомъ:
   -- Нѣтъ, я солгалъ! Слышишь ли ты, холодная, замороженная, дохлая... щука, безъ единой капли теплой крови! Это было не въ первый разъ, потому что съ такой женой, какъ ты, мертвой и холодной, безъ всякаго интереса какъ ко мнѣ, такъ и къ моей работѣ, я умеръ бы, если бы ея не было, потому что человѣку необходимо хоть сколько-нибудь тепла и ласки, чортъ меня возьми! А ты! Вѣдь ты не выказываешь мнѣ даже капли благодарности за то, что я вытащилъ тебя изъ этой деревенской трущобы и далъ тебѣ возможность жить среди порядочныхъ людей, и помогъ твоему отцу и содержалъ брата твоего, пока онъ учился! Нѣтъ, ты задираешь носъ, а на меня смотришь, какъ на неуча и на простолюдина. А ты-то кто? И какого чорта умѣешь ты дѣлать?
   Но вдругъ онъ разразился слезами, опустился на полъ передъ скамеечкой, на которой она сидѣла, и заговорилъ, рыдая:
   -- Ахъ, Эва, да развѣ ты не видишь, что ты сводишь меня съ ума! Развѣ ты не понимаешь, что я лгу на самого себя, что я никогда не имѣлъ ничего общаго съ этой женщиной, что я не люблю никого другого, кромѣ тебя! Но у тебя неблагодарное сердце, Эва,-- вотъ въ чемъ дѣло.
   Его горячее дыханіе обдало ея лицо, и только теперь она увидала, что онъ былъ пьянъ. Она тихо поднялась, высвободила свои пальцы изъ его горячихъ и потныхъ рукъ и взяла съ своей постели подушку и одѣяло. Положивъ руку на ручку двери, она обернулась и сказала спокойнымъ голосомъ:
   -- Быть можетъ, я не была для тебя тѣмъ, чѣмъ я должна была бы быть; быть можетъ, у меня неблагодарное сердце. Но теперь мнѣ немного трудно просить тебя о прощеніи. Однако я хорошо сознаю, что я у тебя въ долгу. Хочешь принять отъ меня совѣтъ, Торстенъ? Не забывай, что Нольчёпингъ слишкомъ малъ для проявленія такой благодарности, какую ты чувствуешь къ фрёкенъ Крукъ за ея сверхсрочную работу!
   Когда Эва проснулась на слѣдующее утро, застывшая подъ тонкимъ одѣяломъ и съ одеревенѣвшими членами отъ неудобнаго положенія на маленькомъ диванѣ въ гостиной, то она пришла въ ужасъ отъ того, что могла такъ крѣпко проспать послѣдніе утренніе часы; въ первое мгновеніе она даже не могла сообразить, что именно случилось.
   Въ то время, какъ она торопливо одѣвалась въ дѣтской, она съ тревогой думала не только о томъ, что случилось наканунѣ вечеромъ, но также и о томъ, что предстояло сегодня.
   Лѣтомъ она съ мужемъ и ребенкомъ гостила въ Брантелидѣ, гдѣ они отпраздновали помолвку сестры Элинъ съ молодымъ уѣзднымъ ленсманомъ. Какъ разъ сегодня Элинъ съ женихомъ должны были пріѣхать въ гости въ роскошный домъ богатой сестры. Въ этотъ же день на обѣдъ было приглашено маленькое общество, состоявшее изъ болѣе близкихъ знакомыхъ, которые не были слишкомъ важными для такихъ скромныхъ родственниковъ.
   Будетъ ли она въ состояніи принять ихъ? Какимъ-то будетъ Торстенъ сегодня? Механически она распоряжалась и наводила порядокъ въ домѣ, чтобы все было готово въ случаѣ, если бы обѣдъ все-таки состоялся.
   За завтракомъ Гудмундсонъ сидѣлъ молча и избѣгалъ встрѣчаться со взглядами жены. Вставая изъ-за стола, онъ вынулъ изъ бокового кармана футляръ, протянулъ его Эвѣ и сказалъ:
   -- Мнѣ кажется, что ты должна была бы дать твоей сестрѣ что-нибудь на память о ея первомъ посѣщеніи нашего дома въ качествѣ невѣсты. Какъ тебѣ это нравится?
   Это было золотое колье, которое могло стоить по меньшей мѣрѣ 300 кронъ.
   Какъ оно жгло ея руки! Что за счастье было бы швырнуть его далеко въ уголъ и попросить его ограничить свои благодѣянія по отношенію къ той, которая въ силу закона и цѣпей, наложенныхъ церковью, обязана принимать ихъ!
   Но стоило ли бороться? Она подумала о томъ, какъ безплодна была бы борьба, и какъ сама она была безсильна. А потомъ она подумала, какъ пріятно было бы подарить сестрѣ эту хорошую, дорогую вещь, ради жениха, который женится на бѣдной дѣвушкѣ только по любви. Когда же она ясно представила себѣ крики восторга милой Элинъ, то она окончательно перестала колебаться. Она съежилась, какъ подъ ударами хлыста, и сказала:
   -- Спасибо, Торстенъ, но это слишкомъ дорогая вещь для скромной жены ленсмана.
   -- Глупости! Мнѣ ли не знать этихъ господъ! Они такъ ловко тянутъ съ крестьянъ при всякомъ удобномъ случаѣ, что черезъ нѣсколько лѣтъ женихъ Элинъ будетъ дѣлать ей подарки подороже этого,-- весело болталъ Гудмундсонъ.
   Дорогіе гости пріѣхали рано утромъ. Бѣлокурая Элинъ, типичная Ингеборгъ, то и дѣло показывала свои великолѣпные жемчужные зубы, улыбаясь своему безграничному счастью. А высокій, стройный и корректный до мозга костей блюститель порядка въ деревнѣ былъ преисполненъ почтенія къ своему могущественному шурину и въ восторгѣ отъ его дружескаго, братскаго обращенія.
   Гудмундсонъ ласково положилъ свою руку на плечо шурина и сказалъ:
   -- Мы пригласили къ обѣду маленькое общество, маленькое, но избранное. Самымъ почетнымъ гостемъ будетъ, конечно, губернскій секретарь, котораго я нарочно пригласилъ, какъ твоего главнаго начальника.
   Ленсманъ Валльмаркъ вскочилъ съ мѣста и, покраснѣвъ до самыхъ ушей, пробормоталъ:
   -- Господинъ дир... милый Гудмундсонъ, ты слишкомъ добръ...
   Затѣмъ на шею милой Элинъ надѣли золотое колье, и сердце Эвы радостно забилось, когда она дѣйствительно услыхала крики восторга своей любимой сестры и когда она почувствовала ея руки вокругъ своей шеи.
   Потомъ наступила очередь Гудмундсона, и такъ какъ онъ держалъ въ своихъ объятіяхъ такую красивую дѣвушку, а колье дѣйствительно стоило 310 кронъ наличными деньгами, то онъ воспользовался удобнымъ случаемъ и поцѣловалъ Элинъ въ самыя губы.
   Эва вздрогнула, какъ отъ холода, и въ ея воображеніи всталъ образъ темноволосой, задорной дѣвушки, которую Гудмундсонъ такъ незадолго передъ этимъ цѣловалъ въ губы.
   Когда Гудмундсонъ на мгновеніе отошелъ отъ молодыхъ, то Эва подошла къ нему и шепнула:
   -- Не думаешь ли ты, что губернскому секретарю не очень-то понравится, что его приглашаютъ на семейный обѣдъ, на которомъ его младшій ленсманъ будетъ присутствовать въ качествѣ почетнаго гостя?
   Онъ ласково похлопалъ ее по плечу и сказалъ:
   -- Это старикашка-то? Ну, нѣтъ! Его дѣла съ векселями обстоятъ такъ, что онъ не смѣетъ и пикнуть, когда Торстенъ Гудмундсонъ говоритъ ему: "Садитесь и откушайте съ нами хлѣба-соли, милостивый государь!"
   Сказавъ это, онъ взялъ Эву за руку и подошелъ съ ней къ гостямъ. По возбужденному тону, которымъ онъ заговорилъ, Эва поняла, что онъ привлекъ ее въ качествѣ свидѣтельницы:
   -- Ну, братецъ Валльмаркъ, когда же ты пригласишь насъ пировать на твоей свадьбѣ?
   -- Мнѣ надо привести немного свои дѣла въ порядокъ, а потомъ необходимо подкопить кое-что для обзаведенія хозяйствомъ, и тогда...
   -- Не говори глупостей, мальчикъ! Надо пользоваться, пока сердце молодо, чувства не остыли, а кровь бьетъ ключомъ. Если хочешь, ты можешь даромъ жить въ большомъ домѣ въ Страндсала, который мое новое лѣсопильное общество купило только ради лѣса. А если ты присмотришь немного за паровой лѣсопильней и за книгами, относящимися къ рубкѣ лѣса, то ты получишь за это 75 кронъ въ мѣсяцъ. Кромѣ того ты можешь пользоваться заводскими лошадьми, такъ что тебѣ не надо заводить собственной лошади.
   Безмѣрно счастливый женихъ со слезами на глазахъ пожалъ руку своему великодушному шурину, а Элинъ еще разъ бросилась на шею Гудмундсону. Но свои губки она въ послѣднее мгновеніе отвернула къ удовольствію жениха, который упомянулъ объ этомъ обстоятельствѣ, когда разсказывалъ своему другу, помощнику пастора въ деревнѣ, о событіяхъ этого достопримѣчательнаго дня.
   -- Эва...-- раздался черезъ нѣсколько времени голосъ Гудмундсона, смущенный и умоляющій, когда онъ засталъ свою жену одну въ буфетной.
   -- Что тебѣ, Торстенъ?-- отвѣтила она усталымъ тономъ,-- и прибавила, не дождавшись его отвѣта:-- Благодарю тебя за вниманіе и за ласку къ Валльмарку!
   -- О... пустяки... совсѣмъ пустяки... Эва, ты все еще очень сердишься на меня?
   Она не могла заставить себя отвѣтить и только слабо похлопала его по рукѣ.
   -- Вѣдь ты вѣришь мнѣ? Ты, конечно, понимаешь, что все, что я говорилъ вчера, былъ бредъ отчаянія? Ты была такъ сердита на меня, и я говорилъ сгоряча, что попало, безъ смысла и безъ малѣйшаго намека на правду. Ты вѣришь мнѣ, Эва?
   -- Тебѣ что-нибудь надо? Я должна сейчасъ идти говорить съ кухаркой.
   -- Нда... вотъ видишь ли... сплетни возникаютъ такъ легко... я не знаю, гдѣ былъ вчера вечеромъ конторскій сторожъ, а эта бѣдная дѣвоч... Фрёкенъ Крукъ вела себя, быть можетъ, немного неосторожно, когда возвратилась домой... Только для того, чтобы убить сплетни... злословіе въ самомъ зародышѣ, какъ говорится, Эва... Конечно, я не хочу допустить такого скандала, чтобы ты не приняла ее дружелюбно...
   -- Кого?-- простонала Эва и тяжело оперлась о столъ.
   -- Да, Эва, я, видишь ли ты, пригласилъ также и фрёкенъ Крукъ. Только ради того, чтобы ядовитый потокъ злыхъ языковъ и чума злословія... Но въ нашемъ распоряженіи есть еще цѣлый часъ, и я могу послать ей отказъ, если это тебѣ хоть сколько-нибудь непріятно...
   -- И она согласна придти? Она будетъ въ состояніи придти?
   -- Гм... что хочешь ты, чтобы она дѣлала, эта несчастная дѣвушка? Чтобы спасти свою репутацію... Вовсе не изъ-за обѣда, милая моя! Не думай этого! Нѣтъ, она вовсе не такая... Но если хочешь, я пошлю ей отказъ...
   Эва сдѣлала надъ собой усиліе, выпрямилась и проговорила безкровными губами:
   -- Не надо. Пусть фрёкенъ Крукъ приходитъ. Разъ я буду сидѣть за столомъ съ однимъ изъ васъ обоихъ, то почему не сидѣть мнѣ съ другимъ?
   Хотя къ обѣду и было приглашено немногочисленное общество, но оно было достаточно, чтобы за обѣдомъ было очень оживленно. Губернскій секретарь сидѣлъ между хозяйкой и счастливой невѣстой; онъ много пилъ и увѣрялъ, что Валльмаркъ -- самый усердный изъ его подчиненныхъ и лучшій ленсманъ во всей губерніи.
   Валльмаркъ краснѣлъ отъ счастья и гордости, но въ то же время бросалъ виноватые взоры на своихъ двухъ бывшихъ сослуживцевъ по канцеляріи, которыхъ Гудмундсонъ пригласилъ нарочно ради него, и между которыми сидѣла фрёкенъ Крукъ, оживленно болтавшая.
   Хозяинъ сидѣлъ между тетушкой Густавой и Элинъ; къ своему огорченію онъ замѣтилъ, что фрёкенъ Крукъ была единственная изъ гостей, съ которой Эва не чокалась. Это невниманіе выразилось особенно рѣзко, когда Эва подъ конецъ выпила сперва за здоровье одного изъ сосѣдей фрёкенъ Крукъ, а потомъ другого, не обративъ ни малѣйшаго вниманія на дѣвушку, сидѣвшую между ними. Гудмундсону показалось, что двѣ молодыя дамы, жены его товарищей по дѣламъ, которыя также присутствовали за обѣдомъ, замѣтили это.
   Однако тетушка Густава едва успѣла выпить за здоровье невѣсты, какъ она снова подняла свою рюмку и сказала:
   -- Ваше здоровье, милая фрёкенъ Крукъ! Я должна вамъ сказать, господинъ губернскій секретарь, что это -- рѣдкая молодая дѣвушка, которая достойна особаго уваженія за то, что она работаетъ. Вѣдь никогда заранѣе нельзя предсказать, выйдешь замужъ или нѣтъ, если даже у тебя и красивая наружность. Полно, полно, не краснѣйте, милая фрёкенъ! Вѣдь это тоже своего рода цѣль жизни, такъ усердно помогать Торстену!
   Послѣ этого привѣтствія Гудмундсонъ, который уже раньше былъ возбужденъ, подошелъ къ Эвѣ, когда разносили кофе послѣ обѣда, и прошепталъ:
   -- Если бы я зналъ, что ты покажешь ей открыто твое презрѣніе, то было бы лучше откровенно предупредить меня объ этомъ, и тогда я послалъ бы ей отказъ.
   Въ глазахъ у Эвы пошли красные круги, и она почувствовала, что въ ней проснулся тотъ звѣрь, который, болѣе или менѣе укрощенный, дремлетъ въ каждомъ изъ насъ. Для нея было бы величайшимъ наслажденіемъ швырнуть прямо въ лицо этой дѣвушки рюмку съ ликеромъ, которую она держала въ рукахъ, и громко закричать о ея позорѣ.
   Но тамъ, возлѣ преддиваннаго стола стоялъ ея прелестный мальчикъ съ розовыми щечками и разсказывалъ чужой тетѣ, чьи портреты были въ альбомѣ. А дальше въ дверяхъ стояла ея младшая сестра, сіявшая отъ счастья и благодарности, и оживленно разговаривала со своимъ могущественнымъ шуриномъ, и глаза ея сверкали, а губы улыбались. И весь этотъ красивый, теплый, уютный домъ точно заключилъ ее въ свои тѣсныя объятія, парализуя въ ней всякое проявленіе самостоятельности, связывая каждый нервъ.
   Она глубоко дышала, и ея грудь тяжело опускалась и поднималась. Какимъ-нибудь образомъ она должна была дать выходъ своимъ чувствомъ, иначе она бы задохлась. Если она не могла проявить гнѣва, то оружіе насмѣшки было въ ея распоряженіи.
   Она подняла голову, и ноздри ея расширились, когда она съ двумя рюмками въ рукахъ направилась прямо къ фрёкенъ Крукъ, которая стояла непринужденно и спокойно, но съ тѣмъ же задорнымъ выраженіемъ на рѣзкихъ чертахъ, и разговаривала съ хозяиномъ и одной изъ молодыхъ дамъ. Эва преднамѣренно возвысила голосъ, чтобы ее по возможности слышали всѣ, и сказала:
   -- Милая фрёкенъ Крукъ, боюсь, что сегодня я была невнимательной хозяйкой по отношенію къ вамъ; но это всегда такъ бываетъ съ наиболѣе близкими людьми, а вѣдь вы почти членъ нашей семьи. Отъ души благодарю васъ за вашу помощь Торстену. Не найдете ли вы меня слишкомъ навязчивой, фрёкенъ Крукъ, если я предложу вамъ дружеское сближеніе между нами? Спасибо, Сигридъ!
   Обѣ дамы слегка поцѣловали другъ друга. Когда Сигридъ Крукъ подняла глаза, то она встрѣтила взоры двухъ молодыхъ женъ, и она прочла въ нихъ свой смертный приговоръ общества, написанный ясно, какъ огненными буквами.
   Когда вниманіе гостей отвлеклось на мгновеніе въ другую сторону, она вышла, шатаясь, въ переднюю. Тамъ она торопливо надѣла свое пальто и быстро, не попрощавшись, пошла домой.
   На слѣдующее утро Эва получила по почтѣ слѣдующую визитную карточку.
   "Сигридъ Крукъ благодаритъ за вчерашнее удовольствіе и взамѣнъ за любезное гостепріимство проситъ принять ея обѣщаніе никогда больше не утруждать васъ лицезрѣніемъ своей особы. Сожалѣю, что не могу дать того же обѣщанія по отношенію къ вашему мужу; но безчувственныя женщины съ кускомъ льда въ груди, намѣсто благодарнаго сердца, должны всегда примиряться съ тѣмъ, что другія женщины даютъ ихъ мужьямъ то, чего нехватаетъ у ихъ женъ".
   Эва улыбнулась, прочтя эти строки, и на ея лицѣ появилось горькое выраженіе, которое впервые показалось два дня тому назадъ.
   -- Она именно такая, какой я ее считала, только еще неосторожнѣе и глупѣе,-- пробормотала она и тщательно спрятала маленькую карточку.
   

VIII.
Катастрофа.

   Если мѣрить по масштабу Нольчёпинга -- а это, конечно, намъ приходится дѣлать,-- то черезъ нѣсколько лѣтъ директоръ банка Гудмундсонъ поднялся на головокружительную высоту. Никто еще изъ мѣстнаго общества не достигалъ такого экономическаго положенія; и для того, чтобы сохранить равновѣсіе и ясный взглядъ, необходимо было болѣе медленное восхожденіе и болѣе крѣпкую голову.
   Что касается до качествъ этого человѣка, то они не были дуты, какъ это часто бываетъ съ другими дѣловыми людьми, талантъ которыхъ въ концѣ-концовъ выражается лишь въ умѣньи обманывать людей. Гудмундсонъ самъ воспиталъ себя и тренировалъ и духовно сросся съ работой, которая прибавлялась изъ года въ годъ. Его работоспособность, увеличиваемая ненадломленными физическими силами, была невѣроятна, а здравый смыслъ его созрѣлъ и окрѣпъ отъ огромнаго житейскаго опыта. Но такъ какъ въ концѣ-концовъ онъ сталъ браться за все, что прельщало его, хотя бы и обманчивымъ блескомъ золота, то у него не стало хватать времени и -- неудачи стали появляться одна за другой.
   Вначалѣ онѣ появлялись изрѣдка, и такъ какъ старѣйшія его предпріятія и главныя спекуляціи шли хорошо, то мелкія неудачи не причиняли особаго ущерба его дѣламъ. Но, привыкнувъ къ неизмѣнному успѣху, онъ разгорячился, какъ азартный игрокъ, и задался цѣлью выискать что-нибудь такое, что затмило и превзошло бы все, что онъ предпринималъ раньше. И вотъ, въ первый разъ онъ бросился въ аферу наугадъ, не отдавая себѣ яснаго отчета ни въ сбытѣ товара, ни въ рынкѣ.
   На одной изъ пустошей въ южной части города начали раздаваться взрывы съ такой силой, что можно было подумать, что городъ бомбардируютъ. Затѣмъ началось то же самое и въ сосѣдней пустоши и еще въ одной. Въ концѣ-концовъ взрывы стали раздаваться на восьми смежныхъ пустошахъ, которыя принадлежали тремъ различнымъ собственникамъ, причемъ, однако, самъ Гудмундсонъ владѣлъ пятью пустошами.
   Обыватели зажимали себѣ уши, таращили глаза и, наконецъ, выразили крайнее удивленіе, когда увидали, что вокругъ всѣхъ восьми пустошей былъ возведенъ одинъ сплошной заборъ, указывавшій на возведеніе одной колоссальной постройки, а не нѣсколькихъ, какъ они предполагали.
   Когда главное зданіе было наполовину возведено, то сынъ ректора, инженеръ, пріѣхавшій погостить домой, и осмотрѣвшій удивительную постройку, малѣйшія детали которой держались въ величайшей тайнѣ, разсказалъ въ минуту откровенности съ полсотни своихъ друзей и знакомыхъ, что это такое должно было быть.
   Шесть мѣсяцевъ спустя, "Нольчёпингская акціонерная спичечная фабрика" открыла свое производство, и Гудмундсонъ, который былъ главнымъ вкладчикомъ, руководителемъ и директоромъ, пригласилъ наиболѣе почетныхъ обывателей города посмотрѣть на фабрику и производство. Мнѣ кажется, что никто не пренебрегъ приглашеніемъ за исключеніемъ купца Альма, который наканунѣ сломалъ себѣ ногу, и стараго майора Брискольфа, который обидѣлся и ушелъ, когда сторожъ на фабрикѣ попросилъ его затушить сигару.
   Дамы присутствовали также въ большомъ количествѣ. Быть можетъ, въ первый разъ Эва проявляла болѣе живой интересъ къ предпріятію мужа и даже какъ будто гордилась имъ. Она держала голову выше, нежели обыкновенно, съ улыбкой прислушивалась къ удивленнымъ восклицаніямъ и наивнымъ вопросамъ осматривавшихъ и даже сама дѣлала безплодныя попытки понять все.
   Это предпріятіе вовсе не представлялось ей болѣе обильнымъ источникомъ золота, нежели всѣ другія. Не было у нея также и желанія восхищаться дѣломъ рукъ Торстена Гудмундсона. Но она знала, что отецъ упорно требовалъ отъ своего ребенка, отъ ея сына, котораго она любила больше всего на землѣ, чтобы тотъ посвятилъ себя "чему-нибудь полезному въ жизни", то-есть занялся бы чѣмъ-нибудь практическимъ. А это могло представить изъ себя нѣчто подходящее для него! И въ мечтахъ она уже проникала взоромъ за предѣлы настоящаго и рисовала себѣ тотъ день, когда онъ, единый, обожаемый, будетъ ходить здѣсь, какъ король, приказывать и распоряжаться. Ужъ въ началѣ осмотра въ конторѣ, которую сперва показали, она увидала, какъ въ галлюцинаціи, маленькаго Карла за столомъ во внутренней комнатѣ, занятаго корреспонденціей на иностранныхъ языкахъ со всѣми странами свѣта; и онъ представлялся ей ловкимъ, дѣловитымъ и возбуждающимъ восхищеніе.
   И все это навѣрное придется ему по сердцу, ему будутъ нравиться всѣ эти машины. Это былъ удивительный ребенокъ; онъ обладалъ способностью такъ ловко составлять свои прекрасныя игрушки, которыя онъ ради любознательности разбиралъ на части.
   Она находила шумъ машинъ почти чарующимъ.
   Тетушка Густава была также очень заинтересована всѣмъ. Отъ времени до времени она клала свою костлявую руку на какое-нибудь безопасное мѣсто той или другой машины и спрашивала:
   -- Что можетъ стоить такая штука?
   Отвѣтъ по большей части заключался въ пятизначной цифрѣ.
   -- Гм... гм... я во всякомъ случаѣ не хочу принимать въ этомъ участія,-- проговорила тетушка задумчиво.
   На другой день она вынула 5,000 кронъ, которыя были ею положены въ "Гудмундсонскій банкъ".
   Изъ всего того, что касалось дѣлъ спичечной фабрики, Гудмундсонъ понималъ лишь въ постройкѣ, въ расходахъ по производству, въ перевозкѣ товаровъ и въ привлеченіи капиталовъ для оборота. Все остальное было для него чуждо, даже то, что касалось матеріала, хотя самъ онъ и былъ лѣсоторговцемъ, потому что единственный матеріалъ, употребляемый въ этомъ дѣлѣ, осина, былъ для него совершенно незнакомъ. Здѣсь онъ принужденъ былъ въ гораздо большей степени, чѣмъ когда-либо, слѣпо довѣриться другимъ людямъ, которые кланялись и заискивали передъ могущественнымъ дѣльцомъ и банкиромъ, но хихикали надъ безпомощнымъ выраженіемъ лица, съ которымъ онъ смотрѣлъ на англійскія письма, подаваемыя ему въ конторѣ во время его обычныхъ утреннихъ посѣщеній, и бормоталъ:
   -- Ага, такъ они говорятъ... гм....
   Обыкновенно ему давали помучиться такъ въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ, прежде чѣмъ сообща переводили ему содержаніе письма. На кой чортъ съ нимъ церемониться, разъ онъ то и дѣло давалъ понять, что не нуждается ни въ чьей помощи. Это было бы почти невѣжливо слишкомъ поспѣшно переводить ему письма.
   Иногда случалась задержка въ доставкѣ матеріала, тогда какъ склады были полны ящиковъ, готовыхъ къ отправкѣ; тогда толпа рабочихъ, заработная плата которыхъ уменьшалась вмѣстѣ съ уменьшеніемъ рабочихъ часовъ, бродила по городскимъ кабакамъ и съ бранью потрясала кулаками по направленію къ виллѣ Гудмундсона. Но вотъ главный агентъ въ Лондонѣ былъ объявленъ несостоятельнымъ, а за нимъ оставался отчетъ въ экспортѣ товара за длинный промежутокъ времени. Что же касается до повѣреннаго въ одномъ изъ шведскихъ портовыхъ городовъ, который прикарманилъ какихъ-нибудь 70,000 кронъ и отличался стыдливымъ характеромъ, то онъ просто исчезъ куда-то.
   Въ уѣздѣ начали поговаривать, что въ банкѣ туго даютъ деньги даже подъ самое вѣрное обезпеченіе. Обывателямъ города, офицерамъ и стоящимъ во главѣ большихъ предпріятій еще можно было получить денегъ. Различные деревенскіе тузы и акціонеры одного изъ множества предпріятій самого директора имѣли также возможность достать небольшую сумму денегъ на короткій срокъ, если только они умѣли говорить съ Гудмундсономъ и были застрахованы въ его обществѣ. Но другимъ людямъ не стоило даже и пытаться, какъ бы ни были хороши бумаги и имена.
   Однако, обѣды во время ревизій были великолѣпнѣе, чѣмъ когда-либо, а отзывы ревизіонной коммиссіи были чрезвычайно похвальны.
   Тѣмъ не менѣе у директора Гудмундсона не былъ больше такой спокойный и сіяющій видъ, какъ прежде. Его жена знала даже, что онъ очень неспокоенъ и во снѣ страдаетъ припадками тоски.
   Но такую же перемѣну она замѣтила въ немъ года два тому назадъ, и тогда, руководимая послѣдними остатками чувства солидарности съ человѣкомъ, который, какъ бы то ни было, считался ея мужемъ, а главное, изъ-за страха подорвать основы того положенія, которое долженъ былъ унаслѣдовать ея ребенокъ, она съ хитростью и терпѣніемъ выпытала у него причину происшедшей въ немъ перемѣны. Оказалось, что приказчица моднаго магазина, съ которой онъ имѣлъ близкія отношенія, вышла замужъ за одного станціоннаго смотрителя въ другомъ уѣздѣ, давно уже обрученнаго съ ней.
   Это открытіе завершило дѣло Сигридъ Крукъ въ домѣ Гудмундсоновъ. Съ этого времени весь интересъ Эвы къ жизни мужа сосредоточился на горячемъ желаніи сохранить внѣшнія приличія и избѣгнуть публичнаго скандала.
   Что касается до самого Гудмундсона, то онъ считалъ себя мученикомъ супружеской жизни. Ему казалось, что того, что онъ далъ своей женѣ въ смыслѣ внѣшнихъ преимуществъ въ жизни, могло бы съ избыткомъ хватить, чтобы купить какую угодно женщину. И, Господи, Боже мой, онъ вовсе не былъ развратнымъ человѣкомъ! Но разъ его бѣдная жена, на которой онъ женился, какъ онъ самъ увѣрялъ, изъ любви, оставалась спокойной и холодной, и совершенно равнодушной къ деталямъ той работы, которая и ей самой такъ много давала, то было болѣе, чѣмъ понятно, что онъ искалъ на сторонѣ и покупалъ себѣ то, что онъ долженъ былъ бы получать дома.
   Въ концѣ-концовъ они стали одинаково равнодушны другъ къ другу съ тою только разницею, что Эву мучила совѣсть, и она считала себя виновной; тогда какъ Гудмундсону ничего подобнаго и въ голову не приходило.
   Была ранняя пасха, и погода стояла самая отвратительная: вьюга чередовалась съ внезапной оттепелью и проливнымъ дождемъ. Въ страстную субботу директоръ Гудмундсонъ долженъ былъ, какъ это онъ самъ второпяхъ объявилъ, отправиться съ вечернимъ поѣздомъ въ Копенгагенъ по дѣламъ фабрики. Его возвращенія домой не должны были ждать раньше вторника.
   Эва, которая такъ рѣдко провожала его на вокзалъ при его безчисленныхъ поѣздкахъ, а за послѣднее время и совсѣмъ этого не дѣлала, почувствовала себя особенно мягко настроенной въ этотъ праздничный вечеръ; она накинула на себя пальто и приготовилась ѣхать съ мужемъ, когда къ крыльцу подъѣхали дрожки. Гудмундсонъ нахмурилъ брови и воскликнулъ:
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Это было бы слишкомъ глупо! Въ такую собачью погоду...
   Онъ вошелъ еще разъ въ комнату къ мальчику, долго цѣловалъ его и прощался съ нимъ. Жену онъ также обнялъ и попросилъ ее не присылать ему писемъ. Во вторникъ онъ уже будетъ дома.
   Эва сѣла у окна, чтобы подождать, пока экипажъ вернется съ вокзала, и поѣхать въ немъ заодно за тетушкой Густавой. Милая, старая тетушка! Здѣсь ей во всякомъ случаѣ будетъ пріятнѣе, чѣмъ сидѣть у себя одной въ эту пасхальную ночь.
   Однако, когда экипажъ вернулся съ вокзала, то она велѣла ему въѣхать во дворъ, а сама вскочила съ мѣста, обняла мальчика за шею и чуть не задушила его поцѣлуями въ порывѣ страстной любви, проявленіе которой такъ рѣзко отличалось отъ ея обычной, тихой манеры держать себя. И она воскликнула:
   -- Нѣтъ, мой мальчикъ! Съ тетушкой мы подождемъ до завтра. А этотъ вечеръ мы проведемъ одни, совсѣмъ одни, вдвоемъ другъ съ другомъ! Или, какъ ты думаешь, Карлъ?
   -- Ну, конечно, мама!-- воскликнулъ маленькій Карлъ съ величайшей искренностью.
   Это происходило вовсе не оттого, что онъ не могъ наслаждаться обществомъ мамы въ присутствіи сотни людей, и вовсе не потому, что онъ вообще хоть что-нибудь имѣлъ противъ милой тетушки Густавы; но онъ зналъ, что послѣ яицъ ему дадутъ слоеныхъ пирожковъ, а тетушка всегда въ такихъ случаяхъ любила читать нотацію относительно ухода за желудками такихъ маленькихъ господъ.
   Эва собрала на одномъ концѣ длиннаго обѣденнаго стола сласти, а на другомъ самыя интересныя механическія игрушки. Вѣдь онъ уже былъ слишкомъ великъ для другихъ побрякушекъ, вѣдь этому господину было уже одиннадцать лѣтъ и, при переходѣ въ третій классъ онъ сидѣлъ третьимъ ученикомъ. Въ тѣ времена учениковъ въ классѣ разсаживали не по алфавиту, а по познаніямъ.
   Нѣтъ, тутъ были интересныя игрушки: пила, которая перепиливала толстыя щепки, стоило лишь надавить кнопку; и локомобиль, который до мельчайшихъ подробностей походилъ на настоящій, большой локомобиль,-- эти игрушки были великолѣпны.
   Мать и сынъ красили яйца, дѣлали на нихъ надписи другъ другу и играли, какъ дѣти. Однако онъ долженъ былъ также и поѣсть; что же касается до нея, то она совершенно забыла о ѣдѣ и только смотрѣла на него. Какой онъ былъ очаровательный и сильный, какимъ здоровьемъ дышало отъ его цвѣтущихъ щекъ и сверкающихъ глазъ! Всѣ говорили что онъ такъ удивительно похожъ на нее. О, нѣтъ, нѣтъ, онъ гораздо, гораздо красивѣе ея! И она нагнулась къ нему и спросила его тономъ, до смѣшного похожимъ на тонъ взволнованной любовницы:
   -- Скажи, ты ужасно любишь свою маму?
   -- Ну, еще бы!... Въ отдѣленіи Б. въ нашемъ классѣ есть одинъ мальчикъ, который говоритъ, что можетъ съѣсть шесть пирожковъ,-- отвѣтилъ онъ съ набитымъ ртомъ.
   Они сидѣли за столомъ цѣлый часъ. Она поймала себя на вопросѣ: не такъ ли приблизительно чувствуешь себя, когда послѣ свадьбы уѣдешь съ любимымъ человѣкомъ и, наконецъ, останешься съ нимъ одна за первой общей трапезой?
   Наступили восхитительные праздники, хотя злилась вьюга и завывалъ вѣтеръ, и приходилось по утрамъ топить почти во всѣхъ комнатахъ. Они продолжали быть неразлучны, и Эва настолько пренебрегла церковью, что ленты на чепцѣ у тетушки дрожали, когда она, придя обѣдать въ первый и во второй день, спрашивала, почему Эвы не было въ церкви ни на ранней, ни на поздней обѣднѣ.
   Во время отсутствія отца она позволяла сыну спать въ кровати отца у себя въ спальнѣ. Часто она бодрствовала, когда онъ спалъ, и тогда она съ радостью прислушивалась къ его спокойному, ровному дыханію и съ удовольствіемъ думала о томъ, что у него праздники, и что ему не надо въ эту ужасную погоду вставать рано и ѣздить въ школу.
   Она не могла заглушить въ себѣ мысль о томъ, что именно превращало ея уединеніе съ ребенкомъ въ такой очаровательный, такой великій праздникъ.
   Еслибы имъ можно было всегда жить такъ, именно такъ въ этомъ хорошемъ, уютномъ домѣ...
   Она вздрогнула въ кровати при этой незаконченной мысли и дрожащей рукой зажгла свѣчу, какъ бы желая прогнать привидѣніе.
   Безъ него... но въ этомъ домѣ, который онъ создалъ... Великій Боже! Неужели же у нея сердце грабительницы и убійцы?...
   Она лежала и старалась настроить себя ласково къ Торстену, который въ холодъ и непогоду наканунѣ праздника покинулъ домъ и... и ребенка, чтобы хлопотать объ этихъ ужасныхъ дѣлахъ.
   Однако изъ этого ничего не выходило. Раньше ей какъ-то не приходило въ голову одно подозрѣніе, но теперь она вдругъ задумалась надъ тѣмъ, какія это могли бы быть дѣла, которыя вызвали ея мужа въ Копенгагенъ какъ разъ во время праздниковъ, когда всѣ дѣловыя конторы заперты?
   Быть можетъ, вся его поѣздка сведется къ уплатѣ счета въ гостиницѣ за двоихъ?
   О, позоръ, позоръ, позоръ!
   Во вторникъ началась обычная, будничная жизнь; раннимъ утромъ на улицахъ по направленію къ спичечной фабрикѣ застучали деревянные башмаки.
   Наступило время завтрака; съ почты вернулся посланный, но безъ писемъ.
   Около одиннадцати часовъ появилось необыкновенно много гуляющихъ на эспланадѣ около виллы Гудмундсоновъ, несмотря на то, что погода была далеко еще нехорошая, хотя и успокоилась немного. Сперва мимо виллы прошелъ одинъ, другой человѣкъ, потомъ нѣсколько заразъ, потомъ цѣлая кучка. "Бѣдные люди,-- подумала Эва,-- они, вѣроятно, стосковались по воздуху, сидя такъ долго взаперти въ эту ужасную погоду!"
   Но странно! Гуляющіе были, какъ будто, все одни и тѣ же; они ходили взадъ и впередъ и съ любопытствомъ смотрѣли на виллу.
   А вотъ идетъ и самъ пробстъ.
   Но онъ отворилъ калитку и вошелъ въ садъ. Какъ онъ согнулся, и какъ медленно шелъ! Да и не удивительно,-- онъ былъ такой старый.
   Это еще больше бросилось въ глаза, когда онъ вошелъ въ гостиную. Эва встала ему навстрѣчу и замѣтила, что лицо его было все въ морщинахъ, взглядъ какой-то мутный, а у угловъ рта лежали глубокія старческія складки.
   Со вздохомъ, похожимъ на стонъ, онъ опустился въ кресло, на которое ему указала Эва.
   -- Какъ это любезно съ вашей стороны навѣстить меня въ моемъ одиночествѣ.
   -- Да, я знаю, что директоръ не проводилъ праздниковъ дома.
   -- Да, къ сожалѣнію, онъ долженъ былъ уѣхать по дѣламъ и...
   -- Это грустно, фру Гудмундсонъ, когда дѣла не оставляютъ въ покоѣ человѣка даже въ свѣтлые праздники.
   Онъ сказалъ это тихо и кротко, и такъ необыкновенно ласково, что слова его вовсе не производили впечатлѣнія упрека. Онъ снова заговорилъ, повидимому, съ трудомъ, какъ если бы искалъ словъ:
   -- Погода теперь стала получше. Да, это такъ: "послѣ дурной погоды Богъ снова освѣщаетъ землю солнцемъ". Темнѣе на землѣ никогда не можетъ быть, фру Гудмондсонъ, какъ въ духовномъ, такъ и въ прямомъ значеніи этого слова.
   Эва молчала. Ей нечего было сказать на это. Но вдругъ старикъ нагнулся къ ней и взялъ ея руку въ обѣ свои сморщенныя, худыя руки.
   -- Въ вашей жизни солнце свѣтило постоянно и долго. Хорошо, когда сердце дѣлается сильнымъ отъ чувства признательности къ Богу въ дни счастія, хорошо, если оно проникается упованіемъ на Него и не теряетъ надежды на ясные дни и на безграничную любовь Всевышняго, когда налетаетъ буря и раздается громъ...
   Теперь она поняла! Разразилось какое-нибудь несчастіе, и пробстъ пришелъ сообщить ей объ этомъ, какъ можно осторожнѣе! Съ быстротой молніи -- что бываетъ, какъ говорятъ, только въ тѣ мгновенія, когда человѣкъ стоитъ лицомъ къ лицу со смертью,-- Эва сдѣлала мысленно смотръ всѣмъ тѣмъ людямъ, которые были ей дороже всего на свѣтѣ. Мама и папа уже покоились вѣчнымъ сномъ подъ холмиками на Кнютарюдскомъ кладбищѣ. Тетушки Густавы это не могло касаться, такъ какъ ея служанка Іоганна только что приходила за забытымъ кружевнымъ чепцомъ тетушки. Такъ, значитъ, это могло касаться брата Акселя, который учился уже второй терминъ въ Лундѣ? Или маленькой сестры? Маленькой Элинъ, которая жила теперь со своимъ мужемъ въ старомъ родительскомъ домѣ?
   Слава Богу, въ одномъ только она могла быть увѣрена! Ея ребенка, который былъ для нея жизнью, всѣмъ, всѣмъ, сердцемъ сердца ея, это не могло касаться. Слышно было, какъ онъ игралъ въ сосѣдней комнатѣ, и она закричала вдругъ громкимъ и возбужденнымъ голосомъ:
   -- Карлъ, Карлъ! Иди сюда! Иди къ мамѣ!
   Мальчикъ бросился къ матери, пораженный ея нервнымъ тономъ, и всталъ возлѣ нея. Она обхватила его руками, точно защищая отъ кого-то, и какъ бы желая осязательно удостовѣриться въ томъ, что на кого бы ни упала молнія, но сокровище ея сердца было цѣло и невредимо!
   -- Простите! Я такъ испугалась... я... Что случилось?
   -- Я боюсь, что директоръ... Я хочу сказать, что не поѣхалъ, какъ намѣревался...
   -- Говорите сразу, все, господинъ пасторъ! Онъ заболѣлъ въ Копенгагенѣ? Онъ уѣхалъ туда въ субботу. Въ такомъ случаѣ я сейчасъ же туда отправлюсь!-- сказала она и встала, высвобождаясь изъ объятій мальчика, который крѣпко прижимался къ ней, испуганный ея взволнованнымъ состояніемъ.
   -- Нѣтъ, онъ здѣсь... онъ...-- сказалъ старикъ нерѣшительно.
   -- Здѣсь? Гдѣ? На вокзалѣ? Въ банкѣ? Въ конторѣ? Съ нимъ случилось что-нибудь въ поѣздѣ? Онъ въ больницѣ? Я хочу говорить съ нимъ!
   И вдругъ, въ этомъ страшномъ возбужденіи ее пронзила, какъ молніей, мысль, что она желала, чтобы ея сынъ и она... всегда жили такъ, какъ жили эти дни...
   Священникъ всталъ, весь дрожа, и ласково взялъ ее за руку.
   -- Успокойтесь! Вамъ теперь нельзя говорить съ нимъ. Я...
   Она схватила его за плечи и воскликнула:
   -- Все! Говорите все, слышите!
   Онъ увидалъ, что она достигла той степени нервнаго напряженія, когда самая страшная дѣйствительность менѣе опасна для души и тѣла, нежели страхъ передъ неизвѣстнымъ, и онъ сказалъ тихо:
   -- Да подкрѣпитъ васъ Господь! Въ этой жизни вамъ уже не придется больше говорить съ нимъ.
   Отъ природы она не была нервной и никогда не любила своего мужа, все-таки ей вдругъ показалось, что почва ускользаетъ у нея изъ-подъ ногъ, и въ глазахъ у нея потемнѣло. Она беззвучно упала въ кресло въ то время, какъ мальчикъ съ плачемъ бросился къ ней.
   Старый священникъ покачалъ головой и пробормоталъ:
   "И все-таки, она еще не знаетъ самаго худшаго, бѣдная женщина!"
   Потомъ онъ вышелъ въ первую комнату, гдѣ сидѣлъ другой пожилой господинъ, съ тревожнымъ выраженіемъ на лицѣ. Пробстъ пожалъ ему руку, проходя мимо, и сказалъ:
   -- Да, ты ей нуженъ, какъ мы и предполагали. Иди скорѣе туда!
   Выйдя изъ дому, онъ встрѣтилъ на эспланадѣ тетушку Густаву; онъ бросилъ на нее быстрый, испытующій взглядъ.
   -- Ну, да, я вижу, что вы уже это знаете. Я взялъ съ собой городского врача, Кноделина. Онъ теперь у нея.
   На спичечной фабрикѣ дымили трубы, машины работали съ головокружительной быстротой, какъ и человѣческіе пальцы, уподоблявшіеся машинамъ; но на всемъ и на всѣхъ лежалъ отпечатокъ растерянности, мастера не могли добиться того, чтобы ихъ слушали, да и сами они безцѣльно бѣгали взадъ и впередъ.
   Въ конторѣ не работали. Въ первой комнатѣ сидѣлъ бургомистръ и еще двое-трое другихъ господъ,-- двери въ эту комнату были заперты. Служащіе въ конторѣ бѣгали, какъ угорѣлые, взадъ и впередъ, отпирали и запирали ящики, безъ всякой надобности перелистывали книги и говорили безсвязно и безтолково.
   Въ самой задней комнатѣ лежалъ директоръ Гудмундсонъ, съ платкомъ на лицѣ и съ огнестрѣльной раной на вискѣ.
   На столѣ у окна лежала бумажка, на которой было написано;

"Жена!

   "Все погибло, непоправимо погибло. Всего накопилось слишкомъ много, чтобы была надежда на спасеніе когда-нибудь. Я просилъ бы у тебя прощенія, если бы вѣрилъ, что это къ чему-нибудь послужитъ. Но если бы я могъ разсчитывать на прощеніе, то пусть меня проститъ Всемогущій, а люди могутъ судить меня, какъ хотятъ.
   "Мнѣ себя не жаль. Я увлекся игрой и проигралъ; а теперь я расплачиваюсь, какъ и многіе другіе.
   "Эва, я прошу тебя только объ одномъ: будь осторожна, когда тебѣ придется разсказывать мальчику о томъ, что случилось! Смягчи, если можешь! Будь милосердна только въ этомъ отношеніи! Вѣдь онъ также и мой ребенокъ!

Торстенъ".

   Гудмундсонъ и не думалъ покупать себѣ билета на вокзалѣ. Какъ только кучеръ уѣхалъ домой, онъ сейчасъ же пошелъ съ вокзала въ контору. Свой саквояжъ онъ взялъ съ собой. Въ немъ находились двѣ бутылки шампанскаго, которыя должны были дать мужество, и револьверъ, который долженъ былъ дать покой.
   Однако, видно было, что онъ цѣплялся за жизнь до послѣдняго мгновенія; объ этомъ свидѣтельствовало множество бумажекъ, разбросанныхъ по полу и испещренныхъ цифрами и вычисленіями. Докторъ, освидѣтельствовавшій его, увѣрялъ, что онъ умеръ не ранѣе, какъ наканунѣ вечеромъ.
   Въ то время, какъ жена и ребенокъ наслаждались праздничнымъ покоемъ и радостями любви въ роскошномъ домѣ, созданнымъ его работой и долго поддерживаемымъ его изворотливостью, мужъ и отецъ въ то же время находился во власти отчаянія и склонялся, какъ тростинка, то къ орудію смерти, то къ послѣднимъ попыткамъ спасенія...
   Только въ послѣднюю ночь всѣ они были спокойны...
   Въ томъ видѣ, въ какомъ онъ теперь лежалъ, его нашелъ конторскій мальчикъ въ 8 часовъ утра во вторникъ, когда онъ пришелъ убирать контору. Вскорѣ по городу разнесся смутный слухъ о катастрофѣ, и тогда началось гулянье обывателей мимо виллы Гудмундсоновъ.
   Въ Нольчёпингѣ до сихъ поръ еще никогда не случалось такого грандіознаго скандала. Зато добрые нольчёпингцы и оцѣнили его самымъ достойнымъ образомъ. Они нарочно собирались въ "Золотой лошади" и злословили и чернили покойнаго, приглашеній котораго они еще такъ недавно добивались, какъ счастія.
   Многіе почтенные отцы семейства собирались въ домахъ и разсказывали очень некрасивыя вещи въ очень нелестныхъ выраженіяхъ о самомъ могущественномъ когда-то членѣ ихъ общества.
   Только докторъ Лундбергъ, преподаватель народной школы, отзывался о покойномъ нѣсколько иначе; но онъ былъ существомъ высшаго порядка, и только изъ-за недостатка средствъ не могъ остаться при академіи въ качествѣ доцента философіи. Ему приходилось часто брать у покойнаго Гудмундсона, и небольшія карманныя ссуды, которыя, какъ онъ горячо надѣялся, наврядъ ли были занесены въ какія-нибудь книги. Онъ говорилъ:
   -- М-да... У человѣка этого были свои хорошія стороны, этого отрицать нельзя. По моему крайнему убѣжденію, простымъ крестьянскимъ воромъ его нельзя назвать. Какъ это... какъ это тамъ было написано, Бергдаль? Ты еще говорилъ... Да: "Я игралъ и я проигралъ, и я расплачиваюсь!" Гмъ... Это, чортъ возьми, не такъ еще дурно со стороны мошенника въ нашей несчастной дырѣ.
   

IX.
Бѣдность и позоръ.

   Ни сердце человѣческое, ни умъ человѣческій не могутъ сразу постичь всего значенія такого ужаса, какъ ударъ, который разразился надъ головой жены обманщика и шарлатана. "Бѣдность"! Да, конечно, это будетъ ея участью; но она представляла себѣ бѣдность въ цѣломъ рядѣ лишеній въ будущемъ: въ видѣ голода, изношеннаго и старомоднаго платья и въ видѣ заплатъ на локтяхъ куртки сына. "Позоръ"! Да, конечно, позоръ надвигался на нее со всѣхъ сторонъ: позоръ быть вдовой обманщика, позоръ быть наслѣдницей обманщика и не имѣть возможности исправить послѣдствій обмана, позоръ быть нѣкогда богатой фру Гудмундсонъ и быть навсегда изгнанной изъ нольчёпингскаго общества.
   Но когда оба эти страшныя чудовища душили ее съ такой силой, о которой она раньше никогда не подозрѣвала; когда бѣдность отражалась въ озабоченномъ, разсѣянномъ и неспокойномъ взорѣ такъ недавно пресмыкавшейся передъ ней хозяйки магазина, которая такъ ясно показывала, что боится, что ея недавно еще лучшая покупщица, пришедшая заказывать траурное платье, на этотъ разъ не уплатитъ ей; когда позоръ принималъ образъ сторожа ратуши, пришедшаго съ повѣсткой отъ бургомистра, который вызывалъ ее въ ратушу для процедуры отказа отъ наслѣдства; тогда ей казалось, что силы покидаютъ ее, и она не въ состояніи больше переносить эту жизнь.
   И тѣмъ не менѣе всѣ ея заказы были доставлены во-время на домъ безъ всякихъ затрудненій, а бургомистръ избавилъ ее отъ унизительнаго присутствія любопытныхъ и жадныхъ на скандалы свидѣтелей, и принялъ ее съ вѣжливой предупредительностью, которая была преднамѣренно больше и демонстративно теплѣе, нѣжели та, которую онъ обыкновенно раньше выказывалъ хозяйкѣ перваго дома въ городѣ.
   Самаго худшаго она избѣгла: она не видала способа погребенія самоубійцы, судьба избавила ее отъ этого; ее, но не покойнаго. Когда ея мужа предавали землѣ, она лежала въ постели, разбитая и больная. Ленсманъ Валльмаръ, ея шуринъ, пріѣхалъ въ городъ и взялъ всѣ хлопоты на себя; трупъ перенесли прямо въ покойницкую, гдѣ былъ произведенъ требуемый закономъ осмотръ, а оттуда покойникъ былъ прямо перенесенъ въ отдаленный уголъ кладбища.
   Между тѣмъ въ богатой виллѣ Гудмундсоновъ все оставалось попрежнему. Въ спальнѣ лежала Эва, одну ея руку держала сестра, а другую -- тетушка Густава.
   Въ сосѣдней комнатѣ послышались шаги мальчика. Эва вздрогнула и взволнованно воскликнула:
   -- Нашъ сынъ долженъ былъ проводить своего отца!
   И Элинъ, обыкновенно такая правдивая и честная, солгала спокойно и не задумавшись:
   -- Докторъ запретилъ это. Говорятъ, что дифтеритъ въ городѣ прямо свирѣпствуетъ, а на кладбище придутъ всѣ фабричные рабочіе, у которыхъ дома есть больные.
   Мягкое, женское сердце Эвы, хотя и лишенное малѣйшихъ слѣдовъ любовныхъ воспоминаній, но ослабѣвшее отъ болѣзни, вдругъ освободилось отъ той ледяной коры, которую создали отвращеніе, горе и униженіе. Крупныя слезы медленно и какъ бы нерѣшительно скатились по ея щекамъ, и она тихо пробормотала:
   -- Бѣдный Торстенъ, какъ ты одинокъ, какъ ужасно одинокъ! Даже твое единственное дитя...
   Но вдругъ она приподнялась въ постели, стала безпокойно прислушиваться, оперлась на локоть, провела рукой по глазамъ, пытливо устремленнымъ въ пространство, и снова безсильно опустилась на подушки.
   -- Какъ странно! Я не слышу колокольнаго звона...
   И тетушка Густава, которая дожила до сѣдыхъ волосъ и до того, что щеки ея сморщились и стали походить на старый пергаментъ, и за всю свою долгую жизнь не произнесла ни одного слова лжи,-- посмотрѣла Эвѣ прямо въ глаза и сказала нѣсколько удивленнымъ тономъ:
   -- Какъ это удивительно, Эва! Но это случается иногда, что такое состояніе, въ какомъ ты теперь находишься, отражается на ушахъ. А кромѣ того, надо еще сказать, что погода ужасная, и не мудрено, если не очень-то хорошо слышно...
   Позже, весной, когда Эва пошла на Божью ниву и при помощи тетушки отыскала мѣсто вѣчнаго упокоенія своего мужа въ отдаленномъ, "позорномъ" углу, когда она узнала, что при преданіи его тѣла землѣ не было ни колокольнаго звона и ничего, что относится къ обыкновеннымъ похоронамъ,-- тогда она уже была закалена и привыкла къ горю и позору, тогда она главнымъ образомъ думала только о томъ, что почувствуетъ ея сынъ въ тотъ день, когда онъ, ясно сознавая и понимая все, будетъ стоять здѣсь, у могилы своего отца.
   Но могилу опозореннаго самоубійцы содержали въ порядкѣ, и она имѣла нарядный видъ, и въ юномъ сердцѣ создался образъ покойнаго, не имѣвшій ничего общаго съ тѣмъ образомъ, который остался въ памяти у всѣхъ другихъ людей и представлявшій собою Торстена Гудмундсона.
   Есть люди, которыхъ смерть вырываетъ изъ объятій самой горячей любви и которыхъ оплакиваютъ, какъ оплакиваютъ гибель единственной свѣтлой надежды на землѣ, и могилы такихъ людей вскорѣ остаются покинутыми подъ великолѣпнымъ надгробнымъ памятникомъ.
   Есть также люди, имя и память которыхъ должны быть святы для потомковъ; и все-таки представленіе о нихъ остается смутнымъ для ихъ дѣтей и внуковъ.
   Но онъ, не обладавшій любовью жены и не заслужившій уваженія сына, онъ лежалъ подъ разукрашеннымъ покровомъ, въ своемъ позорномъ углу на нольчёпингскомъ кладбищѣ, а въ сердцѣ его сына мать запечатлѣла образъ отца, какъ человѣка способнаго и энергичнаго и неутомимаго работника для своихъ -- только для своихъ!-- но, "быть можетъ, немного слишкомъ смѣлаго", и во всякомъ случаѣ "глубоко несчастнаго и достойнаго сожалѣнія".
   Однажды къ Эвѣ пришла сестра Элинъ, смущенная и озабоченная. Ее послалъ мужъ по особо важному дѣлу.
   -- Не хочешь ли ты... прости, если я обижаю тебя... не хочешь ли ты снова называться Бергъ, Эва?
   -- И носить другую фамилію, нежели мой сынъ?-- сказала Эва, взволнованно поднимаясь съ мѣста.
   -- Нѣтъ, конечно, и онъ перемѣнилъ бы фамилію... Это надо сдѣлать главнымъ образомъ изъ-за него...
   Лицо Эвы вспыхнуло, и она строго взглянула на сестру.
   -- Ужъ не хочешь ли ты также выпустить изъ него и всю кровь отца, до послѣдней капли? Стыдись! Эти слова не могутъ исходить изъ твоего сердца, Элинъ!
   На голову Эвы пало гораздо больше униженій, нежели она могла это себѣ представить въ первыя минуты своего безграничнаго отчаянія. И все-таки, благодаря ея сравнительно спокойному характеру, здравому уму и привычкѣ владѣть собой, это отчаяніе не помѣшало ей замѣчать все и страдать отъ всего: отъ косыхъ взглядовъ, отъ преувеличенной и неестественной любезности, отъ безмолвнаго смѣщенія ея съ той или другой незначительной почетной должности, какія могутъ встрѣчаться въ столь маленькомъ обществѣ, и настолько незамѣтныя, что она забыла сама покинуть ихъ, отказавшись отъ всѣхъ остальныхъ.
   Что касается до бѣдности, то она, напротивъ, явилась ей не въ столь жестокомъ видѣ, какъ она это со страхомъ себѣ представляла,-- безъ крайней нужды и безъ боязни за хлѣбъ насущный.
   Начать съ того, что когда Эва заговорила о своемъ отъѣздѣ изъ города, какъ о вопросѣ рѣшенномъ, то тетушка объявилась кроткой покорностью, которая не совсѣмъ-то шла къ ней:
   -- Я понимаю, что для тебя невыносимо здѣсь жить. Но мнѣ, старухѣ, будетъ тяжело сдвинуться съ мѣста. Я прожила здѣсь около сорока лѣтъ.
   -- Тетя! Неужели же вы собираетесь уѣхать отсюда?-- воскликнула пораженная Эва.
   -- Ахъ, дитя, я часто спрашивала, зачѣмъ Богъ далъ мнѣ жизнь, и что я должна исполнить на этомъ свѣтѣ. Одиноко прошла я по своему жизненному пути, и благодарю своего Создателя за то, что онъ былъ милостивъ ко мнѣ и сотворилъ меня и тѣломъ, и душой такой, что мнѣ не пришлось отвѣдать такъ называемаго "счастья", потому что я была слишкомъ безобразна и слишкомъ неженственна. Но теперь я понимаю задачу своей жизни.
   Эва нѣжно погладила ее по рукѣ и прошептала:
   -- Бѣдная, одинокая тетя! Неужели ты никогда не тосковала, не мечтала о чемъ-нибудь собственномъ... о настоящемъ домѣ?
   Старушка посмотрѣла на Эву усталымъ взоромъ поверхъ очковъ, немного спустившихся на ея энергическомъ носу, и сказала:
   -- О да, я мечтала ровно столько, что я имѣю слабое представленіе объ этихъ глупостяхъ. Но теперь, повторяю я, я понимаю задачу своей жизни, хотя я и нахожу, что Господь слишкомъ долго заставилъ меня ждать. Тѣ крохи, которыя я имѣю, принадлежатъ тебѣ, и конечно мы трое никогда не разстанемся больше,-- ты3 я и ребенокъ.
   Эва съ рыданьями бросилась на шею старушки и воскликнула:
   -- Это слишкомъ много! Какъ можешь ты быть такъ добра? Нѣтъ, я не могу принять этого, я не хочу осложнять закатъ твоей жизни...
   Но теперь тетушка Густава нашла, что она слишкомъ долго находилась подъ вліяніемъ нѣжнаго настроенія. Рѣшительнымъ движеніемъ она поднялась съ кресла и сказала рѣзко:
   -- Не говори глупостей, дитя! Разъ человѣкъ знаетъ свое мѣсто, то... Это такъ же естественно, какъ то, что старая умная коза идетъ въ свое собственное стойло, а не лѣзетъ въ чужое и не блеетъ тамъ всѣмъ людямъ на смѣхъ. Куда хочешь ты дѣваться?
   Нѣтъ, тетушка не покинетъ насиженнаго гнѣзда. Это невозможно. Услуга за услугу. Разъ тетушка жертвуетъ для нея всѣмъ, то и она можетъ примириться еще съ однимъ униженіемъ и начать свою новую, незамѣтную жизнь въ томъ же кругу, въ которомъ старушка занимала почетное мѣсто, и среди людей, знавшихъ лучше, чѣмъ кто-либо другой на свѣтѣ, о томъ позорѣ, который тяготѣлъ надъ ней и надъ ея ребенкомъ.
   Какъ бы то ни было, но забота о хлѣбѣ насущномъ, которую ожидали, не появлялась, тогда какъ униженія, о которыхъ забыли, сыпались одно за другимъ.
   Началось съ описи имущества и разоренія дома, въ которомъ никогда не жило счастье, но въ которомъ заключалось много такого, что на свѣтѣ принято считать атрибутами счастья. Эва думала, что достаточно будетъ отказаться отъ всего, чѣмъ только можетъ воспользоваться конкурсное управленіе, отказаться отъ собственныхъ принадлежностей туалета до мелочей, вплоть до маленькаго колечка, которымъ Гудмундсонъ закрѣпилъ покупку дочери у владѣльца Брантелида послѣ того, какъ онъ скупилъ у него лѣсъ.
   Но въ Нольчёпингѣ смотрѣли на все съ точки зрѣнія старинныхъ, патріархальныхъ обычаевъ. Жена обманщика должна была по мѣрѣ силъ своихъ принести пользу: она должна была сдать все имущество точно, аккуратно и съ подробной отчетностью; это главнымъ образомъ касалось бѣлья и посуды въ богатомъ домѣ, такъ какъ уполномоченные конкурснаго управленія въ этихъ отрасляхъ домашняго инвентаря разбирались не такъ свободно, какъ въ мебели и тому подобныхъ вещахъ.
   Это породило цѣлый рядъ мучительныхъ минутъ, правда, безъ того отчаянія, которое вызываютъ воспоминанія при гибели и разореніи гнѣзда, свитаго любовью и сбереженіями, при дружномъ совѣщаніи относительно пріобрѣтенія каждаго новаго предмета.
   Когда эти минуты миновали, и "вспомоществованіе", которое "управленіе" выдавало Эвѣ во время веденія дѣла, прекратилось, то явилась необходимость для Эвы найти себѣ какую-нибудь работу, не только для пополненія слишкомъ скромнаго и совершенно недостаточнаго на троихъ бюджета тетушки, но также и для того, чтобы морально поддержать себя.
   Но какую работу могла она достать? Повсюду, куда бы она ни обращала взоры, поперекъ дороги стоялъ недостатокъ ея образованія. А воспользоваться предложеніемъ тетушки и рисковать частью ея крошечнаго капитала для открытія маленькой лавочки со швейными принадлежностями,-- этого она не хотѣла, на это она не рѣшалась.
   Однако этотъ животрепещущій, страшный жизненный вопросъ разрѣшился очень скоро, свободно и какъ бы самъ собой. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ Эва сидѣла съ утра и до ночи за шитьемъ "изящныхъ, хорошо сидящихъ и тщательно сшитыхъ и выглаженныхъ пасторскихъ воротничковъ", какъ гласило объявленіе. Передъ "днями поѣздовъ" она отправляла иногда по почтѣ три-четыре пакета въ довольно отдаленныя мѣста, и она часто сама себя спрашивала, какъ это случилось, что она "служитъ церковному дѣлу".
   Это маленькое дѣло было такъ удобно для нея. Оно требовало усидчивости, аккуратности и ловкости, но при этомъ не было необходимости ни въ познаніяхъ, ни въ капиталѣ.
   Однако заработокъ былъ очень ограниченный и, несмотря на большія лишенія, бѣдность, того и гляди, грозила наложить руку даже на то, что и въ этомъ домѣ считалось минимумомъ жизненныхъ потребностей.
   Но судьбѣ угодно было, чтобы нужда большую часть жизни хотя и очень близко стояла къ Эвѣ и давала ей чувствовать свое ледяное дыханіе, но никогда не овладѣвала ей всецѣло.
   Вскорѣ послѣ Новаго года она была удивлена частнымъ извѣщеніемъ отъ одного случайнаго знакомаго по курорту въ дни величія, служившаго въ одномъ изъ страховыхъ обществъ, что онъ, "прося извиненія за навязчивость, напоминаетъ фру Гудмундсонъ, что ея страховая премія находится къ ея услугамъ съ 1 сего числа".
   "Страховая премія"? Эва точно съ неба упала. Ни о чемъ подобномъ она не имѣла ни малѣйшаго представленія.
   Оказалось, что ея мужъ сейчасъ же послѣ свадьбы купилъ ей страховую премію въ 300 кронъ въ годъ, а при рожденіи сына онъ въ то же страховое общество положилъ капиталъ, который по достиженіи его сыномъ двадцати лѣтъ долженъ былъ дать ему тысячу кронъ въ годъ. Премію Эвы Гудмунсонъ ежегодно бралъ самъ, не считая нужнымъ сообщать ей о томъ, что вообще существуетъ что-либо подобное, такъ какъ даже въ ея личномъ бюджетѣ въ то время такая незначительная сумма не играла бы никакой роли.
   Легко понять то чувство, которое заставило отважнаго спекулянта сдѣлать эти вклады, несмотря на его слишкомъ высокое мнѣніе о своемъ богатствѣ; правда, вклады были очень незначительны, но, повидимому, онъ все-таки рѣшился прибѣгнуть къ этому средству, чтобы обезпечить своимъ на всякій случай хоть какую-нибудь вѣрную сумму. Въ особенности вкладъ на имя Эвы былъ до смѣшного малъ, если принять во вниманіе состояніе финансовъ Гудмундсона въ то время, когда онъ его сдѣлалъ.
   Быть можетъ, такъ это и должно было быть, чтобы Эвѣ было легче принять эту столь необходимую прибавку къ ея скудному куску хлѣба.
   Когда Эва стояла съ деньгами въ рукахъ, то она далеко не чувствовала той радости, которую долженъ былъ бы испытывать бѣднякъ, получившій три ассигнаціи, по сто кронъ каждая.
   -- Онѣ не мои, тетя! Вѣдь онѣ взяты изъ средствъ, которыя были укр.... которыя составились смѣлыми спекуляціями. Онѣ принадлежатъ нашимъ кредиторамъ! Не правда ли, тетя?-- воскликнула она.
   -- Ахъ, что за глупости ты говоришь, дитя...-- пробормотала тетушка, отвернувъ голову.
   -- А ты, тетя, ты приняла бы эти деньги безъ малѣйшаго раздумья?
   Конечно, тетя никогда не сдѣлала бы этого, потому что тетушка Густава была человѣкомъ исключительнымъ. Но вѣдь она была всегда такъ одинока въ жизни, ей не приходилось испытывать на себѣ взгляда пары дѣтскихъ, ясныхъ глазъ, которые какъ будто спрашивали съ наивнымъ удивленіемъ, почему дома стало такъ тѣсно и почему полную сухарницу къ кофе замѣнилъ ломоть ситника.
   -- Ты приняла бы, тетя?
   Тетушка посмотрѣла на красивую голову, волосы на которой быстро начали сѣдѣть. Она замѣтила, какъ впали щеки Эвы, она увидала кончикъ ея лѣваго указательнаго пальца, который торчалъ изъ-подъ бѣлаго полотна и казался сѣрымъ и обглоданнымъ отъ постояннаго общенія съ духовной иголкой. И она сказала:
   -- Да, конечно, я приняла бы.
   -- Не задумываясь?
   -- Да, не задумываясь, милая Эва.
   И Эва приняла, и "не задумываясь", свою маленькую ренту, которая была ей такъ необходима; и эта рента, а также рента сына съ теченіемъ времени способствовали тому, что сердце ея смягчалось по отношенію къ покинувшему ихъ.
   Таковы навѣрное, за рѣдкимъ исключеніемъ, даже лучшіе изъ насъ.
   Однажды преподаватель школы Лундбергъ появился въ маленькой квартиркѣ. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ, кому лучше другихъ удавалось не оскорблять Эву своимъ поведеніемъ по отношенію къ ней; быть можетъ, это происходило отъ того, что онъ нѣкогда питалъ къ ней склонность, которую, хотя и легко побѣдилъ, но никогда не забывалъ.
   -- Гм... маленькій Карлъ, по всей вѣроятности, будетъ продолжать посѣщать школу осенью?-- спросилъ онъ.
   -- Да, такъ я думаю,-- отвѣтила Эва.
   -- Гм... гм... Да, вы меня простите, фру Гудмундсонъ, но дамамъ трудно подумать обо всемъ; мальчику надо было бы отдѣлаться... по случаю... гм... нѣкоторыхъ обстоятельствъ... низшей платой за право ученія... тремя пятидесятью за терминъ... гм...
   -- А высшая плата сколько составляетъ... обыкновенная плата за терминъ?-- спросила Эва, склоняясь надъ своей работой.
   -- Шестнадцать пятьдесятъ.
   Тетушка увидала, что щеки Эвы залила яркая краска, и она подтвердила сейчасъ же:
   -- Да, мы это заплатимъ за мальчика.
   Эва вскинула на тетушку благодарными глазами. Докторъ Лундбергъ еще смущеннѣе задвигался на своемъ стулѣ. Потомъ онъ всталъ, взялъ свою шляпу, но въ то же время сказалъ:
   -- Я усердно прошу не понимать меня ложно! Это такъ хорошо съ вашей стороны, фрёкенъ Берсъ, но при существующихъ обстоятельствахъ... при настоящемъ положеніи дѣлъ... Да, я надѣюсь, что никто не приметъ это... за демонстрацію.
   Эва поняла. Сынъ обманщика не долженъ былъ платить, его приравнивали къ недостаточнымъ. Голосъ ея дрожалъ немного, но взоръ былъ увѣренный и спокойный, когда она подняла его на господина Лундберга и сказала:
   -- Само собою разумѣется, что я была бы крайне благодарна вамъ, докторъ Лундбергъ, если бы вы похлопотали передъ директоромъ, чтобы онъ позволилъ мнѣ вносить за моего сына самую низшую плату за ученье.
   Конечно, онъ сдѣлаетъ это съ удовольствіемъ, и онъ вообще коснулся этого предмета лишь изъ чувства доброжелательства; но, быть можетъ, дѣло выиграло бы больше, если бы сама мама маленькаго Карла...
   Эва никогда не торговалась, она только хотѣла знать, сколько именно униженія отъ нея требовалось. Въ этотъ же день она уже стояла въ пріемной директора и почтительно излагала свою просьбу, хотя и въ довольно спутанной и неясной формѣ. Но директоръ Іогансонъ помогъ ей выйти изъ затрудненія, выяснилъ все и похлопалъ маму маленькаго Карла ужасно ласково и сказалъ болѣе, чѣмъ покровительственнымъ тономъ:
   -- Конечно, милая фру Гудмундсонъ! Не можетъ быть и рѣчи объ отказѣ. При такомъ абсолютномъ отсутствіи всякихъ средствъ уставъ даетъ на это полное право.
   Два господина изъ деревни и одинъ изъ города, которые находились въ пріемной для переговоровъ о пріемѣ своихъ сыновей въ школу, были очень заинтересованы этимъ интермеццо, и просьба фру Гудмундсонъ "на бѣдность" у директора служила острой приправой къ ихъ обѣду.
   Немного позже Эва покупала на рынкѣ дрова, и когда крестьянинъ окончательно сошелся съ ней въ цѣнѣ, онъ сказалъ добродушно:
   -- Извините, но не будетъ ли задержки съ уплатой, вѣдь теперь всѣмъ имуществомъ вашего мужа завладѣло конкурсное управленіе?
   Разъ какъ-то за нѣсколько дней до Рождества, когда она была въ магазинѣ, переполненномъ публикой, тамъ стоялъ одинъ господинъ изъ деревни и оживленно разговаривалъ съ хозяиномъ магазина; между прочимъ, онъ спросилъ:
   -- Какъ это случилось, скажите на милость, что камериръ Тимгренъ объявляетъ о продажѣ своего новаго, прекраснаго помѣщенія?
   И купецъ, который не видалъ Эвы, отвѣтилъ во весь голосъ передъ всей публикой:
   -- Ужъ очень ему плохо пришлось, бѣднягѣ! Его ободралъ дочиста этотъ мошенникъ Гудмундсонъ.
   Иногда проходили мѣсяцы между такими душевными пытками, а иногда и недѣли между нравственными уколами; но цѣлыми годами ей пришлось трепетать отъ страха передъ ними. Они угрожали ей постоянно. Они падали на ея голову, когда угодно.
   Однажды за обѣдомъ мальчикъ, который былъ для нея не только самымъ дорогимъ существомъ на свѣтѣ, но и сталъ единственной цѣлью ея жизни, сидѣлъ такъ тихо и былъ необыкновенно молчаливъ.
   -- О чемъ задумался ты, мой мальчикъ?-- спросила тетушка.
   -- Да, тетя, что это такое "самоубійца"?
   Два сердца безумно забились отъ стыда, досады и горя.
   -- А ты, мама, тоже не знаешь, что это такое? Тюре Викмонъ и я поссорились на гимнастикѣ послѣ того, какъ ушелъ поручикъ, и вотъ Тюре сказалъ, что мой папа былъ "самоубійцей..."
   

X.
Маленькій Карлъ скрытничаетъ.

   У Эвы было много данныхъ для образованія характера. И все-таки ея характеръ до сихъ поръ еще не установился. Непосильная работа, взваленная на слабыя плечи, страхъ не справиться съ этой работой и почти животная усталость по окончаніи поденщины, при постоянной заботѣ о хлѣбѣ насущномъ въ родительскомъ домѣ,-- все это въ ранніе годы принижало ее духовно и часто дѣлало неувѣренной и заставляло колебаться, что ничуть не соотвѣтствовало ея натурѣ.
   Богатство, появившееся позже, заставило ее постоянно наблюдать за собой и скрывать, какъ мало она привыкла къ нему и къ новому обществу, болѣе или менѣе образованному, передъ которымъ она должна была маскировать свое собственное невѣжество; все время ея замужества представлялось ей впослѣдствіи, какъ долгое пребываніе въ гостяхъ въ чужомъ домѣ.
   Теперь только въ первый разъ она видѣла передъ собою ясно свой путь, одинокій, полный лишеній,-- путь зарабатывающей свой хлѣбъ женщины. Теперь, наконецъ, она получала тотъ отпечатокъ, который носила до конца своихъ дней, отпечатокъ умной, терпѣливой, но въ то же время твердой въ своихъ принципахъ матери, личная жизнь которой была окончена, которая ни на что больше не надѣялась лично для себя, а видѣла цѣль своей жизни лишь въ ребенкѣ; которая ничего не просила и ничего не ожидала отъ доброты людской, но которая была всегда вооружена, чтобы со спокойнымъ достоинствомъ встрѣтить сознательное или безсознательное стремленіе людей затоптать въ грязь того, кто, съ точки зрѣнія общественной, уже упалъ на колѣни.
   Она никогда никому не навязывалась и съ врожденнымъ тактомъ довела до минимума неловкое чувство своихъ прежнихъ знакомыхъ по отношенію къ ней,-- она почти никогда не показывалась въ этомъ маленькомъ обществѣ, гдѣ люди видятъ все, а знаютъ еще въ десять разъ больше.
   Но разъ въ годъ она появлялась среди большого собранія людей, нарядная, насколько она это могла теперь себѣ позволить, и садилась въ не слишкомъ отдаленномъ углу. Это было во время торжественной раздачи наградъ въ нольчёпингской школѣ по окончаніи весенняго термина.
   Тамъ еще разъ звучало загрязненное имя Гудмундсона гордо и громко. Тамъ ея милый мальчикъ, становившійся съ каждымъ годомъ гораздо выше и немного красивѣе, проходилъ по залѣ, одинъ разъ за другимъ, твердыми, эластическими шагами, со смѣло поднятой темноволосой головой на еще узкихъ плечахъ, къ каѳедрѣ, мѣсто на которой въ этотъ день директоръ уступалъ преподобному епископу, какъ эфору.
   "Карлъ Гудмундсонъ за прилежаніе и успѣхи по исторіи и географіи", "Карлъ Гудмундсонъ за прилежаніе и успѣхи по математикѣ",-- выкрикивалъ непріятный сиплый голосокъ. Но Эвѣ этотъ голосъ казался прекраснѣйшей музыкой въ свѣтѣ. А когда очередь доходила до наградъ за пѣніе и гимнастику, то снова раздавалось "Карлъ Гудмундсонъ".
   И каждый разъ, какъ онъ, принявъ съ глубокимъ поклономъ свою наградную книгу, съ пылающими щеками, оборачивался назадъ, его сіяющій взоръ съ неизмѣнной увѣренностью обращался въ ту сторону, гдѣ мама сидѣла рядомъ съ тетушкой, и тогда три сердца бились въ унисонъ отъ чувства торжествующей радости.
   Правда, что и эту радость отравлялъ ядъ; правда, что до остраго, къ несчастію, слуха Эвы достигалъ шопотъ людей, пріѣхавшихъ изъ деревни: "Это сынъ того самаго Гудмундсона?", когда ея мальчикъ выходилъ за наградой; но мало-по-малу она стала менѣе чувствительна къ подобнымъ уколамъ, и радость ея была слишкомъ велика въ эти торжественные дни, чтобы ее можно было чѣмъ-нибудь омрачить.
   Двери, въ которыя Эва никогда больше не стучалась, дома, въ которыхъ ей были искренно благодарны за ея "скромность", начали раскрываться для ея красиваго сына; товарищи зазывали его къ себѣ домой запросто, а ихъ сестры умоляли, чтобы на ихъ дѣтскіе балы братья приводили "самаго красиваго мальчика во всей школѣ".
   Эва выдерживала характеръ, насколько могла. Отчасти она чувствовала себя оскорбленной этими крохами радости, которыя бросали ея сыну, отчасти она страшилась, чтобы и тутъ не встрѣтилось нѣчто такое, что могло бы нанести сердечную рану ея сыну и напомнить ему объ ужасной наслѣдственности позора.
   Но она должна была уступить въ этой борьбѣ, такъ какъ молодежь становилась все настойчивѣе, сынъ страдалъ отъ ея упорства, а мамаши сами стали взбираться по узкой лѣстницѣ тетушки Густавы, приглашали и старались говорить старымъ тономъ, какъ если бы ничего не случилось.
   Теперь Карлъ былъ уже въ гимназическихъ классахъ, и Эва ходила одна на раздачу наградъ. Тетушка сама перешла въ звѣздный университетъ, гдѣ, какъ увѣряютъ, мы получимъ отвѣты на многое, на что мы тщетно стараемся найти отвѣтъ здѣсь, на землѣ, и чего мы не понимаемъ, несмотря на удары судьбы.
   Прощальное слово тетушки, когда она почувствовала приближеніе смерти, было коротко и ясно:
   -- Не грусти, Эва. Завѣщаніе составлено законно, и все въ порядкѣ, и я не могу себѣ представить, чтобы Валльмарки были недовольны, что я оставила тебѣ тѣ крохи, которыя я имѣю. Книжка, въ которую я записываю бѣлье, лежитъ въ правомъ ящикѣ зеркала. Да благословитъ тебя Богъ! Кланяйся Элинъ и всѣмъ ея милымъ!
   Это было утромъ. Потомъ тетушка лежала молча съ закрытыми глазами и лишь изрѣдка протяжнымъ шопотомъ произносила: "Спасибо!", когда Эва кончала читать молитву или какое-нибудь мѣсто изъ Библіи.
   Около шести часовъ она сдѣлала попытку приподняться и сказала:
   -- Брусничное варенье, пожалуй, придется переварить. Оно нехорошо вышло. Мнѣ очень хотѣлось бы лежать по правую руку отъ брата Арвида на Кнютарюдскомъ кладбищѣ, если тамъ достаточно мѣста за рѣшеткой.
   Въ восемь часовъ ея не стало.
   Ея смерть не была потрясающимъ горемъ; когда съ семейнаго дерева падаетъ вѣтвь послѣ того уже, какъ она высохнетъ, то это рѣдко причиняетъ острое горе. Но въ маленькой квартиркѣ стало такъ ужасающе пусто, и любвеобильный образъ тетушки, съ рѣзкими словами и угловатыми движеніями, жилъ въ вѣрныхъ сердцахъ гораздо дольше, чѣмъ образъ многихъ другихъ, безъ которыхъ яко бы ихъ близкіе не могутъ жить на землѣ.
   Приближалось первое Рождество послѣ смерти тетушки. Эвѣ казалось, что она съ удвоенной силой ощущаетъ пустоту въ домѣ, а къ этому прибавилась еще новая забота: первая забота, вызванная сыномъ.
   Онъ былъ полонъ любви къ ней, какъ и всегда; онъ сталъ относиться къ ней даже съ болѣе сознательной нѣжностью по мѣрѣ того, какъ его разумъ зрѣлъ, а плечи становились шире. И учился онъ отлично, какъ и всегда раньше; учителя въ одинъ голосъ говорили, что ему предстоитъ "блестящая будущность". А отцы неудавшихся сыновей часто съ раздраженіемъ говорили въ своихъ семьяхъ: "Вотъ увидите, что изъ этого парня выйдетъ нѣчто особенное, несмотря на имя".
   Но мама знала то, что знала. Ея мальчикъ уходилъ изъ дому каждый Божій вечеръ въ продолженіе всего этого термина; онъ нѣжно цѣловалъ ее на прощаніе, но никогда больше не хотѣлъ учить своихъ уроковъ за тѣмъ же столомъ, за которымъ она шила свои воротнички. Въ школѣ его занятія шли прекрасно, это она знала черезъ доктора Лундберга, но по количеству керосина, который сгоралъ въ его лампѣ, по блѣднымъ щекамъ и синимъ кругамъ подъ прекрасными глазами она поняла, что это происходило вслѣдствіе усидчивыхъ занятій по ночамъ, а кромѣ того она слышала сквозь тонкую стѣну, какъ поздно онъ ложился спать.
   Когда онъ понялъ, что мать замѣтила, сколько керосину онъ сжигалъ, то онъ сталъ приносить домой бутылки съ керосиномъ подъ полой пальто, что не скрылось отъ зоркихъ глазъ Эвы.
   "Слава Богу, что это не пуншъ!" -- подумала она при этомъ результатѣ своего боязливаго осмотра; но она не смѣла, не хотѣла допустить мысли о томъ, что такія вещи, какъ пуншъ, онъ, быть можетъ, получалъ тамъ, куда ходилъ по вечерамъ.
   Ея страхъ можно было сравнить только со страхомъ человѣка, который дрожитъ за единое, чѣмъ обладаетъ на землѣ. Въ своей наивной простотѣ и въ полномъ нсвѣдѣніи многихъ изнанокъ жизни она все-таки думала о другихъ опасностяхъ, которымъ юноши подвергаются именно въ этомъ возрастѣ. Нѣсколько разъ она уже открывала ротъ, чтобы поговорить съ сыномъ, но снова закрывала его и опускала голову, и къ щекамъ ея приливала кровь.
   Его взоръ былъ все такъ же ясенъ и открытъ. Неужели же она могла подозрѣвать своего родного, хорошаго мальчика? Нѣтъ! И все-таки...
   Разъ вечеромъ, недѣли за двѣ до Рождества, она потихоньку вышла изъ дому и пошла вслѣдъ за сыномъ. На дворѣ завывала вьюга и вѣтеръ съ ожесточеніемъ вырывался изъ-за угловъ домовъ. Эва шла изъ одной улицы въ другую. Пришлось проходить мимо перваго ея дома въ этомъ городѣ. Она вздрогнула. Какое ужасное открытіе сдѣлала она въ тотъ вечеръ въ конторѣ! Это было такъ давно, что ей трудно было себѣ представить, что тогда страдало то же самое сердце, которое страдаетъ и теперь.
   Тогда она шла сюда спокойно и беззаботно и ничего не подозрѣвала. Но теперь...
   Эта тихая, терпѣливая и приниженная женщина напоминала собой пантеру, когда она съ блестящими глазами и крадущимися шагами, несмотря на начинающуюся полноту, торопливо поднималась въ темнотѣ по шаткой лѣстницѣ въ довольно запущенномъ домѣ, на одной изъ отдаленныхъ улицъ.
   Взойдя по лѣстницѣ, она очутилась въ темномъ коридорѣ, въ глубинѣ котораго раскрылась дверь и снова захлопнулась.
   Черезъ нѣсколько секундъ Эва стояла у этой двери и прислушивалась. Сердце ея билось съ такой силой, что его удары можно было принять за какіе-то посторонніе звуки извнѣ.
   -- Ну, какъ поживаете, милашки?-- раздался за дверью веселый и ласковый голосъ Карла.
   Наслѣдственность...
   Эва напрягла всѣ свои силы, чтобы не опуститься на подъ.
   Но что это такое? Послышались дѣтскіе голоса, отвѣтившіе на привѣтствіе Карла, захлопали книжки, брошенныя на столъ, раздалось зубреніе нѣмецкихъ глаголовъ, съ пристукиваніемъ кулакомъ тамъ и сямъ, и сквозь этотъ шумъ Эва ясно слышала голосъ Карла, который то шутливо, то нетерпѣливо поправлялъ зубрившихъ.
   Но вотъ настала очередь алгебры...
   Когда Эва снова очутилась на улицѣ, гдѣ продолжала злиться вьюга, то по ея пылающимъ щекамъ текли крупныя слезы, и она сознавала только одно, что до сихъ поръ она еще не имѣла понятія о высшемъ, величайшемъ счастьѣ.
   О, какъ горячо обниметъ она своего мальчика, когда онъ придетъ домой, какъ она будетъ благодарить его и, по крайней мѣрѣ, въ глубинѣ своей души -- попроситъ у него прощенія!
   Но стоитъ ли это дѣлать? Нѣтъ, въ первый разъ ея обожаемый сынъ являлся ей взрослымъ человѣкомъ, съ собственной волей и самостоятельнымъ рѣшеніемъ. А потому она рѣшила уважать его, какъ такового, и пока обратиться со своей благодарностью лишь къ Богу.
   Приходилось ли тебѣ въ весну жизни, наканунѣ объясненія въ любви, находиться подъ одной крышей съ горячо любимымъ человѣкомъ, прислушиваться къ его шагамъ, къ его голосу или къ вздоху разочарованія, если ему не удалось видѣть тебя?
   Приходилось ли тебѣ тихо лежать ночью съ открытыми глазами и прислушиваться къ тому, который работаетъ для тебя, чью радость ты раздѣляешь и побѣда котораго также и твоя? Приходилось ли тебѣ прислушиваться, какъ онъ въ сосѣдней комнатѣ за письменнымъ столомъ исполняетъ поденщину, которая дастъ завтра хлѣбъ, или какъ онъ съ карандашомъ и циркулемъ въ рукахъ расчищаетъ себѣ путь къ великолѣпному храму извѣстности?
   Тогда ты имѣешь представленіе о томъ, что должна была испытывать Эва, когда она лежала и прислушивалась къ малѣйшимъ звукамъ, доносившимся до нея изъ комнаты сына, и не могла заснуть отъ счастія.
   Насталъ Рождественскій сочельникъ. Снѣгъ стаялъ, и въ воздухѣ стоялъ сѣрый туманъ. Великій праздникъ праздновался очень скромно въ бѣдной, маленькой квартиркѣ, и елка была маленькая и очень просто украшенная. Но что же изъ этого? Двѣ пары глазъ все-таки сіяли отъ счастія. Снова всплыли воспоминанія о былыхъ дняхъ, о роскошномъ домѣ, но эти воспоминанія было легко отогнать. Никогда не заживавшія раны, нанесенныя ударомъ, который разрушилъ тотъ домъ, раскрылись вновь, какъ и всегда въ дни Рождественскихъ праздниковъ. Но онѣ получили уже утромъ воздаяніе изъ слезъ и ихъ увили уже съ любовью связаннымъ вѣнкомъ, возложеннымъ на могилу Торстена Гудмундсона. Мѣсто тетушки было пусто, но духъ ея навѣрное не гнѣвался на то, какъ радостно встрѣтили сочельникъ эти два бѣдныхъ существа, у которыхъ даже не было честнаго имени въ защиту отъ свѣта.
   Эва стояла, погруженная въ мысли, и смотрѣла на свѣтъ немногихъ маленькихъ свѣчекъ среди блѣдно-зеленыхъ вѣтвей елки, и воспоминанія унесли ее въ далекое прошлое, въ сочельники, которые она проводила ребенкомъ.
   Вдругъ позади нея раздались осторожные шаги, и на ея плечи упало что-то мягкое и теплое. Когда она обернулась, то увидала передъ собой своего мальчика, который такъ сіялъ отъ счастія и гордости, что казался на цѣлыхъ два дюйма выше своего обыкновеннаго роста. Видно было, что онъ переживалъ самую счастливую минуту въ своей жизни; губы его дрожали отъ волненія и отъ гордости, когда онъ сказалъ съ принужденной небрежностью:
   -- Вотъ тебѣ, мамочка, зимнее пальто, которое ты не хотѣла купить себѣ изъ-за... изъ-за скупости. Да, и за него уплачено все до послѣдняго эре, потому что я репетировалъ уроки съ нѣсколькими тупицами изъ четвертаго класса.
   

XI.
Надежды рушатся.

   Въ первый разъ за долгія, тяжелыя недѣли весенніе лучи солнца безпрепятственно ворвались во внутреннюю и лучшую комнату скромнаго жилища Эвы Гудмундсонъ и ея сына.
   Въ первый разъ мать какъ слѣдуетъ увидала при полномъ и безпощадномъ дневномъ свѣтѣ, какіе немилосердные слѣды оставила на ея сынѣ долгая, тяжелая болѣзнь, упорное воспаленіе въ мозгу. Какъ мало оставила эта страшная болѣзнь за исключеніемъ жизни, за которую она дрожала въ безсонныя ночи.
   На мѣсто румяныхъ щекъ остались землистаго цвѣта впадины, а выдающіяся скулы торчали изъ-подъ желтой кожи, обтягивавшей кости. Прекрасные волосы вылѣзли, а плечо, прислоненное къ ея наболѣвшей груди, было худо и остро, какъ у скелета; руки, безсильно лежавшія на одѣялѣ, были худы и сморщены, какъ у старика. Только одни глаза, которые не болѣе двухъ дней сознательно смотрѣли передъ собой, напоминали ей, какимъ былъ раньше ея обожаемый сынъ.
   Но онъ думалъ не о себѣ, этотъ измученный болѣзнью юноша, онъ не обращалъ вниманія на жестокіе слѣды болѣзни на своемъ тѣлѣ. Съ полными слезъ глазами всматривался онъ въ каждую черту скорбнаго лица матери; отъ его взора не ускользнули новыя морщины вокругъ глазъ, исхудавшія, блѣдныя щеки, носившія слѣды тихихъ слезъ, пролитыхъ въ мучительные дни, и широкая полоса серебра, которую соткала смертельная тревога изъ отдѣльныхъ сѣдыхъ волосковъ, начавшихъ появляться въ прекрасныхъ каштановыхъ волосахъ.
   -- Бѣдная мама!-- прошепталъ онъ тихо, поднялъ свою исхудалую, дрожащую слегка руку и ласково провелъ ею по лицу матери.
   -- Я! О, мой родной, я теперь самое счастливое существо на всемъ свѣтѣ! Вѣдь мнѣ снова возвратили моего дорогого мальчика! Слава Богу, снова сіяетъ солнце, солнце весны, жизни и счастья; скоро ты совсѣмъ выздоровѣешь, а потомъ ты проведешь великолѣпное, укрѣпляющее здоровье лѣто въ Брантелидѣ, послѣ котораго мы осенью переѣдемъ въ Упсалу. Ты потеряешь только одинъ терминъ; но мысль о томъ, какъ все могло бы кончиться, сдѣлаетъ нашу благодарность еще больше и нашу радость еще искреннѣе.
   -- Можетъ быть... Давай Богъ! Но я чувствую такую усталость, такую усталость, какъ если бы у меня уже никогда больше не хватило силъ жить...
   Онъ опустился на подушки, а мать тихо соскользнула со стула на колѣни и спрятала свое лицо у его груди.
   Оба молчали долго. Юноша впалъ въ легкую дремоту, а мать, не открывая глазъ, сдѣлала мысленный обзоръ послѣдняго полугодія.
   Онъ былъ несомнѣнно лучшимъ ученикомъ въ школѣ и въ концѣ предыдущаго весенняго термина онъ перешелъ въ старшій классъ. Загрязненное имя произносилось съ гордостью какъ товарищами, такъ и учителями. Его перестали шептать со стыдомъ; а тотъ, кто носилъ его съ такой честью, выставлялся вездѣ, какъ примѣръ.
   Лѣто, проведенное въ городѣ, если не считать двухъ недѣль, прожитыхъ на свободѣ у Вальмарковъ въ Брантелидѣ, было прекрасно и полно мечтаній о будущемъ.
   Одинъ годъ, одинъ только годъ, который пронесется быстро, и оба они, мать и сынъ, бывшіе другъ для друга всѣмъ, уѣдутъ въ городъ вѣчной молодости на берегу рѣки Фюри, въ городъ, изъ котораго свѣтъ культуры и радостная, молодая пѣснь расходятся по всей странѣ.
   Тяжелый путь униженій будетъ скоро пройденъ до конца, и двери въ широкій свѣтъ скоро раскроются настежь. За нѣсколько лѣтъ благосостоянія было уплачено почти такимъ же количествомъ лѣтъ бѣдности и приниженности подъ бременемъ ужасныхъ воспоминаній и опозореннаго имени,-- и все это пришлось пережить на одномъ и томъ же мѣстѣ. Горькая чаша была испита до послѣдней капли. Тетушкѣ Густавѣ не пришлось покидать того мѣста, гдѣ она выросла, а Карлъ, освобожденный по недостатку средствъ отъ платы за ученье, долженъ былъ пройти полный курсъ ученья въ школѣ, въ которую онъ поступилъ, какъ сынъ богача Гудмундсона.
   И вотъ имъ предстояло уѣхать туда, гдѣ ни одинъ человѣкъ не будетъ интересоваться, не того ли Гудмундсона это вдова и сынъ. Конечно, вначалѣ имъ будетъ очень тяжело жить и придется стѣсняться, но скоро Карлъ начнетъ получать свою большую пожизненную страховую премію въ тысячу кронъ въ годъ, а потомъ уже жизнь представлялась имъ расчищеннымъ путемъ среди улыбающихся луговъ, залитыхъ лучами счастья.
   Во всѣхъ насъ есть жилка гордости; у иныхъ она проходитъ по поверхности, у другихъ таится въ глубинѣ, какъ серебряная жила въ нѣдрахъ горы,-- къ послѣднимъ принадлежала фру Эва. Ея гордость не проявила себя ничѣмъ, когда богатство на нѣкоторое время вознесло ее на путь роскоши и блеска. Но когда отголоски мнѣній о богатыхъ способностяхъ сына стали доходить до нея со всѣхъ сторонъ, когда она присутствовала на торжествѣ въ память Густава-Адольфа, устроенномъ гимназическимъ обществомъ "Звѣзда", и слушала, какъ ея красивый, талантливый мальчикъ говорилъ рѣчь, посвященную памяти великаго человѣка, и когда она представила себѣ въ общихъ чертахъ, какъ сыплются, одно за другимъ, отличія въ городѣ вѣчной молодости,-- то сердце ея переполнилось. Даже съ сыномъ не рѣшалась она говорить о своихъ гордыхъ мечтахъ; но когда она была одна въ обществѣ своей иголки и священническихъ воротничковъ, то стоило ей лишь закрыть глаза, какъ она ясно видѣла передъ собой напечатанныя въ газетѣ слова: "Предсѣдателемъ студенческаго общества избранъ кандидатъ философіи К. Гудмундсонъ".
   И вотъ, незамѣтно вырвавшіяся на свободу и мало-по-малу сдѣлавшіяся неудержимыми, гордыя мечты придавленной судьбой женщины весело и свободно неслись впередъ до тѣхъ поръ, пока ея губы не начинали безсознательно шевелиться и шептать черезъ короткіе промежутки времени: "докторъ Гудмундсонъ", "доцентъ Карлъ Гудмундсонъ", "лекція профессора К. Гудмундсона".
   Конечно, эти мечты ничуть не стали скромнѣе послѣ того, какъ однажды осенью Карлъ, краснѣя отъ смущенія, сообщилъ матери, что уже записался на студенческій экзаменъ, и будетъ держать его до Рождества въ концѣ осенняго термина. Но тутъ къ чувству гордости у матери примѣшивались страхъ и безпокойство за сына.
   -- Ты слишкомъ много учишься, ты переутомишься и заболѣешь, мой милый,-- говорила она часто.
   -- Ахъ, глупости, мамочка! Я только повторяю то, что уже проходилъ. Да и вообще весь курсъ старшаго отдѣленія седьмого класса заключается только въ репетиціяхъ, если хочешь знать, а кромѣ того, мнѣ такъ ужасно хочется поскорѣе кончить все это...
   Студенческій аттестатъ превзошелъ всѣ остальные аттестаты Карла Гудмундсона.
   -- Необыкновенно гармонически развитой юноша. Необыкновенно гармонически! Это такъ рѣдко случается, чтобы какой-нибудь юноша получилъ А за всѣ три предмета, не имѣющихъ между собою ничего общаго: за латынь, математику и гимнастику,-- сказалъ директоръ.
   И вотъ снова наступило веселое Рождество, болѣе веселое, чѣмъ когда-либо -- мать и сынъ предавались мечтамъ безъ-удержу и даже не боялись формулировать свои мечты словами. Мечты эти были такого свойства, что если бы обыватели Нольчёпинга услыхали ихъ, то они расхохотались бы надъ матерью и позавидовали бы сыну, вспоминая своихъ собственныхъ сыновей.
   И вдругъ грянулъ громъ, разразилось горе... болѣзнь... и появился грозный призракъ смерти. Однако смерть повернула въ ногахъ кровати. Если бы это не противорѣчило настолько нраву и обычаямъ смерти, то можно было бы подумать, что она была обезоружена такой безпредѣльной любовью матери.
   Эва тихо подняла голову и встала съ колѣнъ. Долго смотрѣла она, не отрываясь, испытующимъ взоромъ на дремлющаго сына, пока не почувствовала, наконецъ, что вотъ-вотъ разразится рыданіями, и тогда она потихоньку вышла изъ комнаты, чтобы не потревожить больного.
   Весна и лѣто, материнская любовь и молодыя силы сдѣлали чудо и возстановили здоровье юноши -- по внѣшнему виду. Но память его притупилась и способности ослабѣли, энергія пропала, а страстная жажда свободной науки въ болѣе располагающей обстановкѣ для поисковъ молодого ума совершенно прекратилась. Въ будничной обстановкѣ онъ понемногу сталъ почти такимъ же, какимъ былъ до болѣзни, но все-таки не совсѣмъ такимъ.
   Сердце Эвы наполнилось безотчетнымъ страхомъ, какой внушаетъ намъ нѣчто неизвѣстное и ужасное. Она страдала молча и потихоньку плакала во всѣхъ укромныхъ уголкахъ старой, родной усадьбы: въ саду, въ полѣ и въ "комнатѣ дѣвочекъ", какъ до сихъ поръ еще говорили въ домѣ. Когда она не въ силахъ была скрывать своего безпокойства передъ сыномъ, то вначалѣ онъ встрѣчалъ это съ пассивностью усталаго человѣка, а потомъ со слезами.
   -- Мнѣ кажется, что изъ меня никогда больше не будетъ человѣка,-- жаловался онъ.
   Доктора, какъ старые въ городѣ, такъ и молодые въ уѣздѣ, совѣтовали запастись терпѣніемъ и ждать, пока окончательно возстановятся физическія силы. Тогда окрѣпнутъ и духовныя силы.
   Но въ данномъ случаѣ, однако, душа не оправдала возложенныхъ на нее надеждъ, ибо случается, что душа идетъ совершенно особыми путями. Къ осени щеки юноши покрылись румянцемъ и руки его снова стали сильными, но стоило ему осторожно позаниматься въ продолженіе двухъ мѣсяцевъ, какъ умственныя способности его совершенно надломились, и онъ пришелъ въ состояніе самой повышенной нервозности, сопровождаемой невыносимыми головными болями, которыя грозили потерей разсудка.
   Тогда пришлось прибѣгнуть къ помощи еще одного доктора, который умѣлъ ставить діагнозъ помимо "пульса", "температуры" и всякихъ другихъ "симптомовъ". Его приговоръ былъ суровъ: сильный, прирожденный умъ, надломленный вслѣдствіе переутомленія; яркая свѣча, неосторожно зажженная съ двухъ концовъ. Если бы возможно было на два, три года дать полный отдыхъ всѣмъ умственнымъ способностямъ, почти усыпить ихъ, и устроить пребываніе въ болѣе мягкомъ климатѣ, тогда, быть можетъ...
   Но если на это нѣтъ средствъ или времени? Если жизнь требуетъ даже надломленныя и хрупкія силы?
   "Спеціалистъ по нервнымъ болѣзнямъ" пожалъ плечами. Гм... это можетъ кончиться хорошо, но можетъ быть и дурной конецъ. Какъ бы то ни было, но необходимо полгода полнаго отдыха, такого отдыха, какой можно устроить дома, не уѣзжая никуда. А потомъ больной могъ бы найти себѣ какое-нибудь занятіе, для котораго студенческій аттестатъ достаточенъ, и которое не требуетъ особаго напряженія умственныхъ силъ. Что скажетъ фру Гудмундсонъ относительно таможни или какой-нибудь конторы въ деревнѣ?
   И вотъ съ отчаяніемъ въ сердцѣ Эва шутила и болтала со своимъ сыномъ объ опасностяхъ Парнаса и борьбѣ, которая неизбѣжна на пути науки, и о тихомъ, незамѣтномъ счастьѣ. Она увѣряла, что умерла бы съ горя, если бы ея Карлъ въ будущемъ подвергся такимъ же безпощаднымъ нападкамъ, какія претерпѣлъ тотъ профессоръ, про котораго они читали на прошлой недѣлѣ.
   И какое счастіе, что она, страшась за результатъ возобновленія занятій Карла, не разорила своего стараго гнѣзда. Теперь необходимо было сперва хорошенько отдохнуть, а потомъ отыскать тотъ путь, на которомъ ихъ не настигнетъ людская зависть, и которымъ идутъ маленькіе люди.
   

XII.
Будничная жизнь маленькихъ людей.

   Всѣ окна въ нольчёпингской почтовой конторѣ выходили на югъ. Было начало августа и стояла удушливая жара. Новыя маркизы съ синими бордюрами защищали немного отъ назойливаго солнечнаго свѣта, но не отъ жары; термометръ, висѣвшій на косякѣ двери, соединявшей контору съ собственной комнатой почтмейстера, показывалъ +261/2о Цельсія.
   Четыре раза въ день приходили почтовые поѣзда, и среднимъ числомъ прибывало двѣ "телѣги" въ день съ почтой изъ деревни. Сейчасъ же послѣ этихъ перерывовъ, нарушавшихъ однообразіе въ жизни почтовой конторы, начинали бѣгать взадъ и впередъ почтальоны, скрипѣли перья, и фрекенъ Софи, съ сознаніемъ достоинства полезной женщины и старой служащей, давала указанія посѣтителямъ, которые или слишкомъ рано пришли за газетами, или слишкомъ поздно сдавали почту, или не могли безъ запинокъ отвѣчать на тѣ вопросы, которые требовались по уставу, прежде чѣмъ выдавалась сберегательная книжка.
   На порогѣ своихъ личныхъ апартаментовъ стоялъ почтмейстеръ Петерсонъ и раздавалъ приказанія въ эти важныя мгновенія, причемъ онъ едва ли походилъ на Наполеона при Аустерлицѣ, если судить по традиціоннымъ иллюстраціямъ.
   Но потомъ оживленіе затихало, какъ замирающая волна. Экспедиторъ Эриксонъ, находившійся въ непріятномъ состояніи, какое бываетъ "на другой день", внутренно ругался, глоталъ понеможку двуугленатровую соль и дѣлалъ видъ, будто подводитъ счета въ толстой книгѣ, а младшая, внѣштатная барышня въ стоптанныхъ башмакахъ ходила взадъ и впередъ и бросала своими поразительно худыми руками "простыя письма" въ ящикъ. Когда кто-нибудь приходилъ покупать почтовыя марки, то это возбуждало всеобщее вниманіе, а фрекенъ Софи переставала ворчать и заводила со знакомыми посѣтительницами разговоръ относительно фасона "блузочки" и "прошивокъ у ворота".
   Одна изъ барышень вдругъ начинала фыркать отъ сдерживаемаго удовольствія, и всѣ остальныя въ одно мгновеніе собирались вокругъ нея. Это на ней лежала обязанность собирать и сортировать всѣ открытыя письма; а кромѣ того она попутно читала ихъ и откладывала самыя интересныя. Она всегда находила что-нибудь достойное вниманія.
   -- Нѣтъ, посмотрите-ка! Ратманъ, который, повидимому, находится теперь въ Мальмё, пишетъ своей женѣ: "Моя милочка". А кто не знаетъ, что они дрались весною! А вотъ еще: "Пожалуйста, достань два билета на концертъ въ павильонѣ на завтрашній вечеръ. Сердечный привѣтъ!" Это купецъ Вестеръ пишетъ своей конторщицѣ. Какъ имъ не стыдно! Ходить вмѣстѣ въ концертъ! Горничная, которая отъ него ушла весною, застала ихъ разъ, когда они цѣловались. Подождите, а вотъ открытка изъ Люсекиля: "Милая тетя! Я возвращаюсь домой въ четвергъ вечеромъ". Бѣдная Лисси Валль! такъ, значитъ, у нея и тамъ не клюнуло!
   Ну, а дальше были скучныя письма: объ извести, пескахъ, забытыхъ зонтикахъ... и всѣ понемногу расходились по своимъ мѣстамъ.
   Другъ противъ друга за крайнимъ столомъ сидятъ молодой человѣкъ и молодая дѣвушка. Молодой человѣкъ высокаго роста и хорошаго сложенія; у него красивая голова съ богатыми, мягкими каштановыми волосами и большіе синіе, блестящіе глаза. Молодая дѣвушка маленькая и слабенькая, хотя видно, что она на нѣсколько лѣтъ старше его; она худощава, блѣдна, съ сѣроватымъ цвѣтомъ лица, на которомъ выступили капли пота, и съ маленькими некрасивыми, костлявыми руками. Но видно, что это хорошая дѣвушка, ибо ея сѣровато-голубые глаза имѣютъ кроткое и честное выраженіе, и они круглы, какъ у голубя; видно также, что это особа бережливая, потому что у нея поверхъ рукавовъ ея клѣтчатой блузы надѣты коленкоровые рукава.
   -- Посмотрите-ка, вонъ управскій письмоводитель Стрёмбергъ совершаетъ пробную прогулку со своей новой невѣстой!-- объявляетъ фрёкенъ Софи, которая ближе всѣхъ сидитъ къ окну.
   Всѣ вытягиваютъ шеи, а нѣкоторые встаютъ съ мѣстъ. При этомъ кроткая дѣвушка въ коленкоровыхъ нарукавникахъ положила нечаянно свою маленькую руку на сильную руку молодого человѣка съ каштановыми волосами. Она на него бросила быстрый смущенный взглядъ, какъ если бы хотѣла сказать: "Извините"! Его взоръ отвѣчалъ: "Благодарю!"
   Управскій письмоводитель Стрёмбергъ благополучно проходитъ дальше со своимъ сердечнымъ счастіемъ, и всѣ снова водворяются на своихъ мѣстахъ; экспедиторъ Эриксонъ посылаетъ почтальона за новой порціей двуугленатровой соли, фрекенъ Софи принимается за чтеніе газетъ, кроткая въ коленкоровыхъ нарукавникахъ вставляетъ въ ручку новое стальное перо, и будничная атмосфера тоски и скуки снова воцаряется въ нольчёпингской почтовой конторѣ.
   Молодой человѣкъ и кроткая дѣвушка за крайнимъ столомъ освобождаются всегда въ одно и то же время, чтобы идти обѣдать домой. Судьбѣ и почтмейстеру этого было угодно. Имъ приходится идти одной и той же дорогой. Они перекидываются замѣчаніями относительно погоды, немножко смѣются надъ фрекенъ Софи, они оба находятъ, что служащіе на почтѣ наиболѣе отсталый элементъ въ Швеціи и оба выражаютъ искреннее сожалѣніе по поводу того, что экспедиторъ Эриксонъ употребляетъ вечеромъ въ такомъ большомъ количествѣ пуншъ, а утромъ двуугленатровую соль.
   Они одного и того же мнѣнія рѣшительно обо всемъ.
   На большой площади ихъ дороги раздѣляются. Тогда онъ вѣжливо снимаетъ свою дешевенькую соломенную шляпу и говоритъ: "Хорошаго аппетита, фрекенъ Лундъ!" Тогда ея вылинявшій свѣтлый ватерпруфъ склоняется впередъ вмѣстѣ съ тонкой фигуркой, какъ тростникъ отъ дуновенія зефира, и она щебечетъ: "Хорошаго аппетита, херръ Гудмундсонъ!"
   Онъ не болѣе, какъ бѣдный юноша съ непритязательной будущностью, а въ настоящее время онъ даже не получаетъ жалованья, за исключеніемъ тѣхъ короткихъ періодовъ времени, когда ему приходится исполнять экстренную работу. Послѣ дѣвушки съ тощими руками, которая бросаетъ письма въ ящикъ, онъ самый младшій изъ служащихъ въ нольчёпингской почтовой конторѣ.
   Но поворотъ его головы Аполлона такой же смѣлый, какъ у Марса, и когда онъ вбѣгаетъ по скрипучей лѣстницѣ наверхъ и отворяетъ дверь, то величіе любви, которая его встрѣчаетъ, превращаетъ его въ нѣчто болѣе великое, нежели король. Ибо для той, которая принимаетъ его, онъ представляетъ собою олицетвореніе всего самаго высшаго, самаго великаго и прекраснаго на землѣ.
   Когда онъ уходитъ, то для нея наступаютъ сумерки, когда онъ появляется, то онъ приноситъ солнечное сіяніе. Каждая трапеза съ нимъ -- для нея цѣлое пиршество, каждое привѣтствіе -- пѣснь любви, ибо никто не можетъ любить такой чистой любовью и такъ самоотверженно, какъ мать.
   Тотъ мірокъ, въ которомъ онъ живетъ, очень тѣсенъ, но этотъ мірокъ и ея также. Усыпляющее однообразіе тяготѣетъ какъ надъ нимъ, такъ и надъ нею. И все-таки у нихъ обоихъ, ничего не пережившихъ, каждый обѣдъ и каждый вечеръ есть такъ много поразсказать другъ другу, какъ если бы они долго путешествовали въ сказочныхъ странахъ.
   Когда она говоритъ, и даже, пожалуй, еще больше, когда она молчитъ, ея глаза съ какимъ-то особеннымъ, пытливымъ выраженіемъ всматриваются въ его мимику, его увѣренныя манеры и его, полный жизни, взглядъ. Наконецъ, ея губы открываются, какъ бы, для словъ, уже давно назрѣвшихъ у нея въ головѣ, но потомъ губы ея снова закрываются, и она не произноситъ того, что, повидимому, давно занимаетъ ея мысли.
   Иногда, когда она слушаетъ, что онъ говоритъ, кажется, будто, она ожидаетъ словъ, которыя онъ такъ и не произноситъ. А когда она читаетъ въ газетахъ, что кто-нибудь изъ его товарищей -- о, насколько ниже его по способностямъ!-- выдержалъ тотъ или другой экзаменъ на ту мы иную научную степень, или что въ Упсалѣ раздавались рѣчи, то въ глазахъ ея появляется такое тоскливое и мечтательное выраженіе, что она напоминаетъ собою престарѣлаго моряка, который слушаетъ разсказы о подвигахъ на синемъ морѣ.
   Одинъ день шелъ за другимъ. Въ почтовой конторѣ было цѣлымъ событіемъ, когда одна изъ барышень приходила не въ томъ платьѣ, въ которомъ была наканунѣ. А если къ тому же это платье было еще новое, то это составляло уже цѣлую эпоху.
   Въ наружной стѣнѣ почтовой конторы было отверстіе съ крышкой; въ отверстіе, бросали письма, и они падали въ ящикъ, придѣланный къ стѣнѣ изнутри и находившійся въ одной изъ комнатъ подъ столомъ. Молодые люди въ Нольчёпингѣ, которые обручались, очень любили поздно вечеромъ незамѣтно опускать въ этотъ ящикъ карточки съ извѣщеніемъ о своей помолвкѣ. Открытіе подобныхъ карточекъ въ ящикѣ превращало будни въ праздникъ и замѣтно замедляло почтовыя операціи.
   Малокровіе фрёкенъ Лундъ все усиливалось, и ея кроткіе глаза все чаще и чаще забывались въ богатой шевелюрѣ Гудмундсона; но какъ разъ въ это время въ городѣ образовался двойной квартетъ, а такъ какъ это пѣвческое общество открыло у Гудмундсона очень пріятный теноръ, то понятно, что онъ былъ слишкомъ занятъ, чтобы обращать вниманіе на фрёкенъ Лундъ.
   Эва радовалась тому, что онъ принимаетъ участіе въ пѣніи, и вообще радовалась всякому признаку, указывавшему на пробужденіе въ немъ интереса къ чему бы то ни было.
   И вотъ, въ одинъ прекрасный день она не въ силахъ была дольше сдерживать то, что такъ долго наполняло ея сердце и жгло языкъ.
   -- Теперь ты навѣрное чувствуешь себя совершенно здоровымъ и бодрымъ, мой мальчикъ?
   -- Ну, конечно.
   -- Слава Богу, ты, кажется, уже давно не испытывалъ твоихъ ужасныхъ головныхъ болей?
   -- Да, мама, уже долгое время я чувствую себя такъ хорошо и спокойно,-- подтвердилъ Карлъ.
   -- А когда ты напрягаешь мысли, то это не утомляетъ тебя больше?
   Онъ засмѣялся.
   -- Милая мама, я затрудняюсь отвѣтить тебѣ на это. На почтѣ не приходится особенно напрягать мыслей.
   Она покраснѣла и начала тяжело дышать. Но наконецъ у нея вырвались долго сдерживаемыя слова:
   -- Карлъ! Ты никогда не задумывался надъ тѣмъ, что теперь ты, быть можетъ, совершенно выздоровѣлъ, что твои умственныя способности стали сильнѣе, чѣмъ когда-либо, что тебѣ едва минуло двадцать два года... Ты никогда не думаешь... неужели ты навсегда поставилъ крестъ надъ всѣми своими планами?
   Глаза его на мгновеніе загорѣлись, но потомъ тотчасъ же потухли, и на его тонкихъ чертахъ появилось страдальческое выраженіе, когда онъ отвѣчалъ:
   -- Если ты любишь меня, то изъ состраданія пощади меня, мама! Это такъ ужасно, что я долженъ былъ отказаться отъ своей завѣтной мечты. Мнѣ казалось, будто въ груди у меня что-то оборвалось, и теперь ничто уже больше не можетъ заставить меня идти впередъ. Я потерялъ вѣру въ себя. Я не могу больше. Ты очень страдаешь отъ этого, мама? Я страдаю, но для меня было большимъ утѣшеніемъ думать, что я страдаю одинъ, и я надѣялся, что мнѣ до конца удастся такъ искусно скрывать это въ самой глубинѣ своей души, что это никогда не обнаружится. Нѣтъ, мама, не стоитъ больше возобновлять попытокъ, а свой хлѣбъ насущный я буду получать на почтѣ, если только буду продолжать свою службу тамъ. Но когда я подумаю...
   Онъ не могъ продолжать, такъ какъ разразился рыданьями; онъ закрылъ лицо руками и быстро вышелъ изъ комнаты.
   Уже самое свойство этой вспышки отняло у Эвы послѣднюю надежду на то, что ея завѣтныя мечты когда-нибудь осуществятся.
   Впрочемъ, надежда эта уже давно умерла. Теперь оставалось только похоронить ее какъ можно глубже, чтобы она уже никогда больше не могла ожить.
   Она чувствовала, что это самая тяжелая жертва, которую ей когда-либо приходилось приносить. Ея мимолетная любовная мечта, личное счастье, обезпеченное матеріальное положеніе и честное имя -- все было отнято у нея одно за другимъ, и она перенесла всѣ эти удары безропотно.
   Но теперь она поняла, что величайшее счастье для матери, которая готова сама всю жизнь оставаться въ тѣни -- это видѣть, что ея единственное дитя живетъ въ лучахъ славы.
   Величайшее счастье! О, лишь бы Богъ не наказалъ ея за ея грѣшное высокомѣріе! Развѣ дитя само по себѣ не есть уже неизмѣримо большее счастье? И этимъ счастьемъ она обладала,-- она обладала имъ при существующихъ обстоятельствахъ, быть можетъ, гораздо полнѣе: вѣдь если бы сынъ ея восходилъ по пути славы, то многіе оспаривали бы у нея права на него.
   Эту ночь и много послѣдующихъ ночей ей казалось, что она стоитъ на колѣняхъ и обливается слезами на могилѣ прекрасной, погибшей мечты; но вмѣстѣ съ тѣмъ она горячо молилась и благодарила Бога за то, что эта могила была не ея ребенка.
   

XIII.
Хорошіе товарищи.

   Что было бы съ нами, и какъ могли бы мы жить, если бы наши прекрасные воздушные замки не заволакивались туманомъ обыденщины, и если бы мы не сроднились съ той участью, которая въ концѣ-концовъ выпала на нашу долю!
   Карлъ Гудмундсонъ, который, несмотря на свое чуткое сердце и мягкій характеръ, скрывалъ въ себѣ очень много здоровой крестьянской силы, унаслѣдованной имъ отъ отца, принималъ жизнь, какою она ему являлась, и дѣлалъ все, что было въ его силахъ, чтобы скрасить свое существованіе. Матеріальное вознагражденіе за работу, ничуть его не интересовавшую, было пока и неравномѣрно, и до смѣшного мало; но вѣдь мама работала также, а кромѣ того Карлъ началъ получать свою большую пожизненную ренту, да и тетушка оставила кое-что послѣ себя. Ихъ существованіе было обезпечено, хотя и очень скромно; и все-таки, несмотря на эту скромность они не были избавлены отъ людской зависти: одни завидовали, потому что имъ жилось еще хуже, а другіе, которымъ жилось даже лучше, находили, что "это просто возмутительно", что "подобнымъ" людямъ живется хотя бы настолько сносно.
   Надежда на повышеніе по службѣ была очень отдаленная, да и самое повышеніе могло быть только самаго непритязательнаго свойства, но въ двадцатилѣтнемъ возрастѣ жизненный путь представляется такимъ долгимъ, что кажется, будто его хватитъ, чтобы набрать въ изобиліи всякихъ отличій по службѣ.
   Карлъ Гудмундсонъ успѣвалъ также участвовать въ квартетахъ и въ охотничьемъ обществѣ. Товарищи въ этихъ обществахъ были съ нимъ очень любезны, хотя они были старше него и по положенію выше. А что касается до его товарищей по почтѣ, то и они были съ нимъ въ хорошихъ отношеніяхъ.
   Мама разсуждала медленно, но когда она приходила къ какому-нибудь заключенію, то она стояла на немъ твердо. Когда старыя, гордыя мечты снова воскресали въ ней, она отталкивала ихъ и утѣшала себя тѣмъ, что если бы эти мечты осуществились, то ея сыну нельзя было бы посвящать ей такъ много времени, какъ теперь. Духовно онъ сталъ бы выше нея и многое встало бы между ними.
   Фру Эва была почти философъ, и она затруднилась бы рѣшить, что было бы милѣе ея материнскому сердцу: восторги кучки молодежи по поводу рѣчи предсѣдателя студенческой корпораціи, или искреннее восхищеніе усталаго и голоднаго низшаго почтоваго служащаго, который восклицалъ:
   -- Эти блинчики божественны! Ты лучшая мать изъ всѣхъ матерей на свѣтѣ!
   Трудно сказать, что было бы ей пріятнѣе. Но вѣдь предсѣдатель студенческой корпораціи говоритъ рѣчи не каждый день, тогда какъ аппетитъ Карла былъ ненасытенъ.
   Нольчёпингская почтовая контора была учрежденіемъ консервативнаго характера, какъ это и подобаетъ государственному учрежденію. Ни для кого изъ служащихъ никогда не мѣнялись ни мѣсто производства работы, ни обѣденные часы. А потому-то большія, грубыя руки Карла продолжали отъ времени до времени сталкиваться съ худыми пальцами дѣвицы Лундъ, когда онъ тянулся за протекательной бумагой или за справочной книжкой. А въ обѣденнее время они всегда выходили изъ конторы вмѣстѣ и разставались на большой площади со словами:
   -- Хорошаго аппетита, фрёкенъ Лундъ.
   -- Хорошаго аппетита, херръ Гудмундсонъ!
   Было вполнѣ естественно, что въ концѣ-концовъ мысленно они стали провожать другъ друга до самаго дома, и что каждый изъ нихъ интересовался тѣмъ, въ какой обстановкѣ живетъ другой. Дѣвица Лундъ узнала, что мать ея товарища была очень представительная женщина, которая перенесла много горя, но перенесла его съ достоинствомъ. Она представляла себѣ, что въ домѣ у господина Гудмундсона все должно быть очень изящно и вообще обстановка должна быть очень уютная.
   При этихъ мысляхъ дѣвица Лундъ вздыхала съ тоской и отчасти съ завистью. Въ ея собственномъ домѣ царила совершенно иная атмосфера, и для молодыхъ дѣвушекъ было несовсѣмъ-то удобно заходить туда, а потому никто изъ ея подругъ никогда и не посѣщалъ ея. Отецъ ея, локомотивный машинистъ, понемногу совершенно отказавшійся поощрять дѣятельность общества трезвости, лежалъ уже въ могилѣ, а мать, которая пошла подъ вѣнецъ прямо изъ кухни городской гостиницы, зарабатывала теперь свой хлѣбъ, продавая домашнее пиво и квасъ, а также и булки. Но дочка этихъ родителей была очень порядочная дѣвушка, и она хорошо окончила одну изъ лучшихъ школъ для дѣвочекъ въ городѣ.
   Однажды въ почтовую контору пришла бѣдно одѣтая, полная и краснощекая женщина въ изъѣденномъ молью боа. Она пришла, чтобы получить заказное письмо. Тщательно разложивъ на столѣ повѣстку и безпомощно посмотрѣвъ на нее нѣкоторое время, она позвала нѣсколько смущенно:
   -- Мія, иди-ка сюда и помоги мнѣ немного! Я забыла дома очки.
   Фрёкенъ Лундъ, которая, едва только вошла эта посѣтительница, низко опустила голову надъ своимъ столомъ, подошла, вся вспыхнувъ, къ позвавшей ее женщинѣ и подписала повѣстку.
   Это была ея мать.
   Когда наступилъ часъ обѣда, то она принялась за какое-то дѣло въ комнатѣ, гдѣ сортировали письма, такъ что Гудмундсону пришлось идти домой одному.
   Бѣдняжка, она стыдилась своей матери и не хотѣла остаться съ глазу на глазъ со своимъ товарищемъ. Гудмундсонъ понялъ это, и на сердцѣ у него стало такъ тепло. Вѣдь онъ носилъ на себѣ позоръ гораздо болѣе тяжкій; у него явилось такое чувство, какъ если бы между нимъ и этой дѣвушкой возникъ союзъ, объединяющій общественныхъ парій.
   Ей было двадцать шесть лѣтъ -- она была на четыре года старше него -- и болѣе странное сочетаніе невинности и знанія всѣхъ оборотныхъ сторонъ жизни, нежели то, которое скрывалось въ ея худой груди, наврядъ ли гдѣ-нибудь существовало. Ей не было еще и пятнадцати лѣтъ, когда ее уже начали цѣловать на лѣстницѣ и на чердакѣ школьники-сверстники, жившіе въ качествѣ нахлѣбниковъ въ томъ же домѣ. А уши ея едва ли пощадило хоть что-нибудь изъ того, что можно слышать въ распутномъ домѣ, гдѣ отецъ поклоняется Бахусу, а мать ведетъ такую жизнь, какую вела фру Лундъ, и гдѣ самыми частыми и желанными гостями были молодые, развеселые кочегары, приносившіе съ собой въ видѣ "гостинца" "шкаликъ".
   Но въ Міи Лундъ не было подходящей почвы, и ничто изъ того, что она видѣла и слышала, не прививалось къ ней. Въ томъ возрастѣ, когда дѣвочки изъ "хорошихъ семей" начинаютъ заниматься флиртомъ, она, напротивъ, перестала заниматься имъ; и если въ Нольчёпингѣ и были дѣвушки, репутація которыхъ была лучше ея, то ни одна изъ нихъ во всякомъ случаѣ не заслуживала этого. Но это происходило какъ-то помимо нея самой. Она ничѣмъ особеннымъ не отличалась и была во всѣхъ отношеніяхъ самой обыкновенной дѣвушкой; она обладала только той особенностью, что вся грязь скользила по ней и скатывалась съ нея, какъ вода съ лебедя, хотя ее и никакъ нельзя было назвать гордымъ лебедемъ.
   Она слѣдила голоднымъ взоромъ за своими товарками по почтѣ, когда тѣ были въ обществѣ своихъ семей. Съ завистью мечтала она о семейной жизни въ скромныхъ нольчёпингскихъ домахъ позади закрытыхъ дверей и ставень. И этотъ голодъ и зависть лишь слегка заглушались, но ничуть не утолялись отъ нѣсколькихъ ласковыхъ словъ школьной подруги, брошенныхъ ей отъ времени до времени, или отъ чашки кофе, предложенной ей одной изъ товарокъ по почтѣ.
   Она была и оставалась паріей, дочерью квасной торговки и спившагося машиниста.
   Но сердце у нея было такое чуткое, а душа ея была такая чистая, что эта маленькая, худенькая почтовая чиновница съ тонкимъ овальнымъ личикомъ и круглыми сѣро-голубыми глазами никогда не рѣшилась бы постучаться въ какую-нибудь дверь или пролѣзть куда-нибудь непрошенной, хотя она и страдала отъ того, что была отверженной.
   Какъ это часто бываетъ съ молодыми, у которыхъ жизнь бѣдна событіями, такъ было и съ ней: она наполняла свою жизнь происшествіями изъ міра фантазіи и чтеніемъ множества книгъ никуда негодныхъ, или такихъ, которыя она въ большинствѣ не понимала; но нѣкоторая крупица изъ этихъ книгъ воспринималась ею и приносила ей дѣйствительную пользу и развивала ее.
   Даже Гудмундсонъ отъ времени до времени снабжалъ ее книгами, хотя у него ихъ было и не много. Разъ какъ-то, сейчасъ же послѣ Рождества, когда на почтѣ работы было болѣе, нежели обыкновенно, и служащіе оставались въ конторѣ позже обычнаго времени, Гудмундсонъ и Мія Лундъ вышли вмѣстѣ вечеромъ, чего никогда раньше не дѣлали. Они заговорили объ одной книгѣ, которую достала его мать, и которую Міи Лундъ очень хотѣлось прочесть. Онъ обѣщалъ взять эту книгу съ собой въ контору на слѣдующее утро.
   -- Да, но я...-- воскликнула она съ живостью, но сейчасъ же остановилась, и ему пришлось долго стоять на углу рыночной площади, гдѣ они обыкновенно разставались, и уговаривать ее продолжить прерванную фразу.
   Наконецъ она проговорила смущенно, закрывая отъ вѣтра свое сѣрое лицо маленькой истертой муфточкой:
   -- Ахъ, ничего особеннаго я не хотѣла сказать, я подумала только о длинномъ, скучномъ вечерѣ. Вѣтеръ такъ жутко завываетъ въ такую погоду въ старомъ, деревянномъ домѣ, и я долго не могу заснуть...
   -- Какъ я радъ, что могу оказать вамъ маленькую услугу. Я сейчасъ же сбѣгаю за книгой и принесу ее къ вамъ на домъ,-- воскликнулъ онъ живо.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, ради Бога, не дѣлайте этого!-- сказала она тихимъ, почти испуганнымъ голосомъ.
   Онъ вспомнилъ полную женщину въ изъѣденномъ молью боа и слишкомъ хорошо понялъ ея нежеланіе, чтобы кто-нибудь, хотя бы самымъ поверхностнымъ образомъ заглянулъ въ ея домъ. Онъ обратилъ все въ шутку, сказавъ:
   -- Ахъ, да вѣдь вы терпѣть не можете никакихъ услугъ. Самостоятельность и равноправіе современной женщины, не правда ли? Но, въ такомъ случаѣ, пойдемте къ намъ и возьмите сами книгу.
   Она чувствовала, что должна отказаться отъ этого предложенія. Но она нерѣшительно подняла голову, посмотрѣла на него и почти прошептала:
   -- Вы позволите?
   Оказалось, что онъ жилъ въ такомъ же бѣдномъ, деревянномъ домѣ, въ какомъ жила и она сама. Лѣстница была такая же убогая, верхняя площадка такъ же безвкусно раскрашена. На дверяхъ были прикрѣплены визитныя карточки матери и сына. Послѣднюю прикрѣпила сама мать послѣ того, какъ сынъ сталъ служить на почтѣ и сдѣлался какъ бы самостоятельнымъ человѣкомъ.
   Но когда Мія вошла въ переднюю маленькой квартирки, то для нея открылся новый міръ. Въ открытую дверь она увидала самую большую комнату, представлявшую изъ себя въ одно и то же время столовую и нѣчто вродѣ гостиной. Посреди комнаты стоялъ обѣденный столъ съ деревянными стульями, стоявшими вокругъ него, и висячей лампой надъ нимъ, былъ тамъ также и шкапъ, изображавшій изъ себя "буфетъ". Но въ одномъ углу стоялъ мягкій диванъ съ преддиваннымъ столомъ и креслами вокругъ него. На полу былъ разложенъ свѣжій тряпичный коверъ изъ пестрыхъ цвѣтовъ, подобранныхъ съ большимъ вкусомъ. Висячая лампа горѣла такъ ярко, на столѣ были разставлены чашки, ножи сверкали, какъ въ королевскомъ дворцѣ, а маленькія салфеточки сверкали своей бѣлизной, какъ на парадномъ столѣ, накрытомъ для пиршества. Фру Эва, которая была все такъ же прекрасна, какъ въ то время, когда она жила въ своей роскошной виллѣ, но ставшая лишь полнѣе и представительнѣе, пошла поспѣшными шагами къ дверямъ, но остановилась, увидя, что сынъ пришелъ не одинъ.
   -- Моя мать -- фрёкенъ Лундъ, мой товарищъ по службѣ. Мамочка, вѣдь ты уже прочла новую книгу Киплинга? Я обѣщалъ ее фрёкенъ,-- она такъ интересуется ею, а сегодня вечеромъ ей какъ разъ нечего дѣлать.
   Мія Лундъ едва слышала эти слова. Она стояла и пристально смотрѣла на прекрасную женщину съ умными, кроткими глазами и на комнату, такую изящную при всей ея простотѣ, съ отпечаткомъ уюта, который согрѣвалъ и свѣтилъ.
   Было совершенно естественно, что фру Эва попросила фрёкенъ Лундъ снять пальто и войти. Само собою разумѣется, что фрёкенъ Лундъ самымъ положительнымъ образомъ отказалась послѣдовать приглашенію.
   Тогда Карлъ пошелъ за книгой и принесъ ее, и ей оставалось только уйти.
   Но фру Эва успѣла бросить взглядъ на ея блѣдное личико, и ее поразило тоскливое выраженіе, которое она прочла во влажныхъ блестящихъ глазахъ чужой дѣвушки. Она показалась ей очень застѣнчивой и запуганной, какъ залетѣвшая въ комнату птичка, и настолько же нуждающейся въ уходѣ и защитѣ, какъ несчастный замерзшій воробей.
   Существуетъ таинственная связь, какой-то магнетизмъ, между женщинами, которыя перенесли много горя и должны скрывать его въ себѣ. Какъ-то безсознательно -- она даже впослѣдствіи не могла дать себѣ отчета, зачѣмъ она это сдѣлала,-- фру Эва подошла къ Міи Лундъ, разстегнула верхнія пуговицы ея грубаго зимняго пальто и сказала съ такой сердечностью, которая обезоруживала всякое сопротивленіе:
   -- Полноте, милая фрёкенъ! То, что мы можемъ предложить вамъ, такъ скромно, что вы можете обидѣть насъ вашимъ отказомъ. А кромѣ того, мой сынъ проговорился, что вы сами сказами, что сегодня вечеромъ у васъ нѣтъ никакого особеннаго дѣла.
   Карлъ посмотрѣлъ на мать съ нѣкоторымъ удивленіемъ. Онъ, конечно, ничего не имѣлъ противъ любезности, которую его мать выказывала по отношенію къ его товаркѣ по службѣ, но она не имѣла обыкновенія выказывать такую настойчивость. Ужъ не подумала ли она, что онъ этого желалъ?
   Эва, которая когда-то въ своемъ богатомъ домѣ была очень любезной, но нѣсколько неспокойной и слишкомъ хлопотливой хозяйкой, теперь выказала по отношенію къ своей скромной гостьѣ столько теплой ласки, что та сразу почувствовала себя необыкновенно хорошо въ этомъ чужомъ домѣ.
   Послѣ чая поговорили немного, потомъ перелистали единственный альбомъ и отыскали еще одну книгу, которую также обѣщали дать почитать фрёкенъ Лундъ. Когда она наконецъ встала, чтобы идти домой, то дѣйствительно было уже такъ поздно, что она принуждена была принять предложеніе молодого человѣка проводить ее. Но теперь она отнеслась къ этому спокойно, такъ какъ онъ, все равно, проведетъ ее только до воротъ.
   Маленькая почтовая барышня почувствовала себя такой счастливой, ина сердцѣ у нея стало такъ тепло. И это было вовсе не потому, что она питала какія-нибудь особыя чувства къ Карлу Гудмундсону, который былъ на четыре года моложе нея -- ее гораздо больше интересовала его мать -- нѣтъ, ей позволили заглянуть въ новый для нея міръ, она грѣлась у очага настоящаго дома, который настолько же отличался отъ мѣшка самоѣда, въ которомъ онъ спитъ, насколько и отъ квартиры квасной торговки.
   Ея молодой кавалеръ чувствовалъ себя покровителемъ и защитникомъ, и онъ былъ въ такомъ благодушномъ настроеніи, какъ никогда раньше.
   На Лонггатанъ они встрѣтили двухъ индивидовъ изъ нольчёпингской "jeunesse dorée", направлявшихъ свои стопы въ кварталъ, населенный главнымъ образомъ работницами со спичечной фабрики. Одинъ изъ нихъ наклонился къ другому и прошепталъ:
   -- Чортъ возьми, посмотри-ка! Вѣдь это не кто другой, какъ долговязый Гудмундсонъ, который шляется съ дочкой старой торговки Лотты. Н-да, яблоко недалеко падаетъ отъ яблони, если даже ему и посчастливится упасть въ почтовый ящикъ.
   Въ каждой женщинѣ есть врожденное стремленіе "покровительствовать". Удовлетворять это стремленіе доставляетъ особенное удовольствіе доброй женщинѣ, которая въ силу обстоятельствъ уже не можетъ больше такъ широко проявлять свою склонность къ покровительству, какъ раньше.
   А потому Эвѣ было трудно выкинуть изъ своихъ мыслей маленькое, застѣнчивое благодарное существо, которое она пригрѣла у своего очага въ недолгіе вечерніе часы. Въ маленькомъ городкѣ всѣ знаютъ другъ друга, и чуткое сердце Эвы такъ хорошо поняло тѣ чувства, которыя скрывала въ своей душѣ "образованная" дочь квасной торговки. Она поняла, почему полчашки чаю и два сухаря, предложенные ею этой дѣвушкѣ, вызвали гораздо больше благодарности, нежели какой-нибудь роскошный обѣдъ, на которомъ она предсѣдательствовала въ дни своего величія.
   Большая часть изъ насъ имѣетъ потребность въ общеніи хоть съ кѣмъ-нибудь помимо своихъ домашнихъ, а что касается Эвы Гудмундсонъ и ея сына, то немногіе стремились найти дорогу къ дому вдовы. Потому-то, когда Эва встрѣчалась съ почтовой барышней, то она кивала и улыбалась ей, какъ старой знакомой. А разъ, когда она пришла на почту, то она громко и ласково поздоровалась съ ней черезъ всю контору, которая, надо сказать правду, не отличалась особой обширностью.
   Но подобное поведеніе было не принято въ Нольчёпингѣ, гдѣ общество было исключительно бюрократическое, гдѣ чиновники держали себя съ подобающей серьезностью и гдѣ усмотрѣли бы оскорбленіе величества и государственное преступленіе, если бы самый плѣшивый джентльмэнъ въ самый холодный зимній день оставилъ шляпу на головѣ, покупая на пятьдесятъ эре почтовыхъ марокъ въ городской почтовой конторѣ.
   И дѣйствительно, не прошло и нѣсколько минутъ послѣ того, какъ Эва ушла, какъ сортировщица писемъ съ тощими руками, работавшая въ дальнемъ углу, начала подшучивать надъ Міей Лундъ и спросила ее со смѣхомъ, "пріятно ли ей, что мать красиваго Гудмундсона ухаживаетъ за ней".
   Немного спустя Мія Лундъ снова зашла за книгой къ Гудмундсонамъ, а вскорѣ послѣ этого она получила черезъ Карла Гудмундсона приглашеніе отъ его матери придти къ нимъ въ воскресенье послѣ обѣда. Съ этого дня она стала бывать у нихъ, какъ старая, хорошая знакомая.
   Эва была довольна своей маленькой гостьей. Она чувствовала инстинктивно, что Мія была хорошей дѣвушкой, и общество этой застѣнчивой дѣвушки при всей ея скромности доставляло ей удовольствіе. А кромѣ того, она начала находить, что собранія стрѣлковаго общества и квартетнаго пѣнія слишкомъ часто отнимаютъ у нея сына по вечерамъ. Она искренно радовалась тому, что у ея мальчика есть эти маленькія развлеченія, и она ни за что на свѣтѣ не позволила бы себѣ огорчить его словами: "Ты опять уходишь?" или: "У васъ довольно часто происходятъ спѣвки, мнѣ кажется", когда онъ, торопясь, объявлялъ ей о своемъ уходѣ къ друзьямъ. Но ей такъ нехватало его по вечерамъ, когда у него были собранія, и она боялась, что ей придется все чаще и чаще проводить вечера въ одиночествѣ. А между тѣмъ съ тѣхъ поръ, какъ къ нимъ стала приходить Мія Лундъ, онъ раза два не пошелъ на квартетное собраніе и остался дома.
   По вечерамъ она сидѣла и вязала свой чулокъ -- ибо тонкости работы священническихъ воротничковъ требовали дневного освѣщенія -- и слушала болтовню этихъ двухъ товарищей. Отъ времени до времени она поглядывала на нихъ съ материнской нѣжностью и улыбалась, когда они говорили о работѣ на почтѣ, объ утреннихъ мукахъ экспедитора Эриксона и о рѣзкихъ выходкахъ фрёкенъ Софи по отношенію къ публикѣ, посѣщающей почту. Она съ удовольствіемъ смотрѣла, какъ они дѣлали честь ея скромному угощенію, выставленному на маленькой фруктовой тарелочкѣ,-- она -- со свойственной ей застѣнчивостью, а онъ -- съ жадностью и удовольствіемъ школьника.
   Иногда Эва на мгновеніе переставала вязать, задумчиво проводила свободной спицей по своимъ великолѣпнымъ сѣдымъ волосамъ и говорила:
   -- А вы оба, кажется, очень хорошіе товарищи.
   -- Ну, еще бы,-- соглашался Карлъ, усердно грызя свое яблоко.
   -- Экспедиторъ Гудмундсонъ такой милый и добрый,-- говорила фрёкенъ Мія, и взоръ ея сѣро-голубыхъ круглыхъ глазъ дѣлался еще нѣжнѣе и ласковѣе.
   Эва была довольна. Ее радовало, что они были такими хорошими товарищами, эта тихая, добрая дѣвушка, которая уже начала какъ будто старѣть, и ея красивый сынъ, остававшійся еще почти ребенкомъ.
   Однажды, какъ разъ во время масленицы, къ фру Гудмундсонъ въ кухню пришла торговка квасомъ съ большой кружкой своего лучшаго кваса и цѣлой корзинкой великолѣпныхъ домашнихъ булокъ.
   -- Позвольте предложить вамъ эти пустяки въ видѣ маленькаго подарка?-- сказала торговка Лотта, которая отлично умѣла говорить съ "господами", когда хотѣла этого.
   -- Но зачѣмъ это, милая фру Лундъ?-- спросила Эва.
   -- Не бойтесь, пожалуйста, что я буду навязчива, милая барыня. Но это я дѣлаю ради моей дѣвочки. Вы такъ добры къ ней, а домъ ея матери не такой, прости Господи, что она могла бы приглашать туда кого-нибудь, какъ это должно было бы быть. Вотъ видите ли, мы позволили нашей дѣвочкѣ ходить въ господскую школу слишкомъ долго. Покойный Лундъ да и я также находили, что это очень хорошо, что она тамъ сидитъ, такъ какъ дома она все равно ничему полезному научиться не могла. И вотъ въ концѣ-концовъ она стала слишкомъ образованной для насъ. Ахъ, голубушка моя, всякій пойметъ, какъ тяжело для такой образованной дѣвушки имѣть матерью простую женщину, которая приготовляетъ квасъ для продажи. Вѣдь у нея нѣтъ никакихъ образованныхъ знакомыхъ. Конечно, для Міи было бы лучше, если бы у нея была мать, которая ничего не дѣлаетъ, живетъ, хотя и въ бѣдности, но прилично, и получаетъ къ Рождеству пособія отъ городской управы... Однако, я заболталась совсѣмъ. А я хотѣла только поблагодарить васъ, барыня,-- вы сами такая образованная,-- за то, что вы позволили моей милой дѣвочкѣ, которая служитъ на королевской почтѣ, приходить сюда и вести образованный разговоръ по вечерамъ, да и по воскресеньямъ также. А эти пустяки я захватила съ собой, чтобы у меня былъ предлогъ придти сюда. Прощайте, прощайте, милая барыня!
   Эва сама испытала слишкомъ много въ жизни, чтобы остаться безчувственной къ скромному проявленію гордости этой отверженной, которая хоть чѣмъ-нибудь хотѣла выразить свою благодарность за сердечное отношеніе къ ея ребенку. Она пригласила фру Лундъ въ гостиную, заставила ее выпить чашку кофе и говорила съ ней самымъ ласковымъ образомъ, пока та пила. На прощанье торговка Лотта сказала ей:
   -- Благодарю васъ, и да благословитъ васъ Богъ, милая барыня! Никогда больше моя нога не будетъ въ вашемъ домѣ, потому что я тутъ не ко двору. Но если мнѣ случится какъ-нибудь прислать вамъ съ моей дѣвочкой немного квасу и пару булокъ, то не обезсудьте меня за это. Это за дѣвочку. А благодарность можетъ чувствовать также и необразованное сердце.
   

XIV.
Паріи.

   Прошли прекрасные осенніе дни съ нѣсколькими теплыми часами среди дня, съ чарующими переливами свѣта и съ разнообразіемъ самыхъ неожиданныхъ цвѣтовъ и оттѣнковъ. Духъ забвенія нашелъ по обыкновенію, что работа разрушенія, ограничивавшаяся лишь увяданіемъ и постепеннымъ замираніемъ, идетъ слишкомъ медленно. И вотъ, чтобы этой работѣ придать болѣе энергіи, онъ дохнулъ своимъ ледянымъ дыханіемъ, и подулъ нордостъ, принося съ собой бури и непогоду. Полилъ холодный дождь, начались губительные ночные морозы и свѣтъ и солнце заволокли густые туманы.
   Такое время еще переносится людьми, которые лѣтомъ имѣли возможность пользоваться пріятнымъ отдыхомъ на лонѣ природы и которые находятъ вознагражденіе въ радостяхъ семейнаго очага и въ обществѣ близкихъ людей. Но для тѣхъ, кому лѣто приноситъ лишь обмѣнъ ламповой копоти по запахъ отъ водосточныхъ трубъ при той же однообразной и непрестанной работѣ, осень является только напоминаніемъ о томъ, что прожитъ еще одинъ годъ все въ той же лямкѣ; а это напоминаніе, пожалуй, и утѣшительно для стараго раба труда, но никакъ не для молодого, на котораго оно кладетъ отпечатокъ грусти.
   Наступилъ октябрь. Мія Лундъ становилась все худѣе и блѣднѣе, на ея свѣтлые глаза легла тѣнь, а вокругъ тонкихъ сжатыхъ губъ появились новыя черточки.
   Наступилъ ноябрь, и бѣдная дѣвушка появилась на почтѣ съ темной тѣнью вокругъ глазъ, свидѣтельствовавшей о слезахъ. Всѣ попытки фру Эвы узнать о причинѣ горя ея молодой подруги были тщетны.
   Бѣдняжка, развѣ легко ей было говорить о своемъ горѣ? Презрѣніе она могла сносить, а что касается до одиночества, то за послѣднее время оно было для нея не такъ горько съ тѣхъ поръ, какъ хоть одна дверь стояла передъ ней всегда раскрытой. Но съ нѣкоторыхъ поръ ни для кого не оставалось тайной, что фру Лотта Лундъ, за которой слѣдили, оправдала подозрѣнія и начала продавать напитки гораздо болѣе крѣпкіе, нежели ея пресловутый квасъ.
   Цѣлая сѣть доказательствъ понемногу окутывала торговку Лотту, и она выла и ревѣла такъ, что мѣшала сосѣдямъ. По существу она вовсе не была дурнымъ человѣкомъ, ея сердцу были доступны многія хорошія чувства; но ея культурный уровень былъ не выше культурнаго уровня служанки пятидесятыхъ годовъ, и у нея былъ очень широкій взглядъ на вопросы, касавшіеся спиртныхъ напитковъ.
   Мія Лундъ перестала бывать у своихъ единственныхъ друзей; а когда ея товарищъ, работая съ ней за общимъ столомъ, спрашивалъ ее о причинѣ прекращенія ея посѣщеній, она отворачивалась и бормотала что-то неразборчивое.
   Фру Эва ее не забывала и была далеко не равнодушна къ ея горю; она такъ хорошо помнила, какъ она сама въ дни горя и позора пряталась отъ людей и находила въ этомъ наслажденіе. Но вмѣстѣ съ тѣмъ ей казалось, что она недостаточно близка съ молодой дѣвушкой, чтобы говорить съ ней совершенно откровенно.
   Однажды утромъ во вьюгу и въ непогоду Мія Лундъ пришла въ контору въ черномъ платьѣ; глаза у нея были красные и распухли отъ слезъ, а лицо было мертвенно блѣдное. Фрёкенъ Софи подошла къ ней, ласково положила свою руку на ея плечо и прошептала:
   -- Вы навѣрное больны?
   -- Благодарю васъ за вниманіе! Нѣтъ, я не больна, но сегодня ночью умерла моя мать...
   Фрёкенъ Софи побѣжала въ сосѣднюю комнату, сейчасъ же возвратилась оттуда и сказала:
   -- Дорогая моя, уходите домой! Почтмейстеръ сказалъ, что онъ охотно разрѣшаетъ вамъ это.
   Мія Лундъ подняла глаза и посмотрѣла на фрёкенъ Софи спокойнымъ и безнадежнымъ взглядомъ раздавленнаго и покорившагося судьбѣ человѣка:
   -- Благодарю васъ, но развѣ мнѣ можно уйти? Теперь мнѣ все равно тамъ нечего дѣлать. Не отнимайте отъ меня работу.
   Вокругъ нея на мгновеніе собрались товарищи и пробормотали нѣсколько сочувственныхъ словъ. Видно было, что они смущены и что имъ трудно было сказать что-нибудь. И Мія почувствовала боль, какъ отъ ударовъ хлыста, когда поняла, что за этими неразборчивыми словами скрывалась мысль, которая пронеслась въ головѣ ея товарищей, хотя и осталась невысказанной: "Не очень-то тяжкая потеря -- смерть такой матери!" Она холодно поклонилась экспедитору Эриксону, кивнула разсѣянно маленькой практиканткѣ, съ которой она была "на ты", и подняла нерѣшительный взоръ на Карла Гудмундсона, стоявшаго по другую сторону стола.
   Его влажные глаза смотрѣли на нее съ такимъ выраженіемъ, что она невольно схватила его руку своими худыми, потными пальцами и прошептала: "Спасибо!" въ отвѣтъ на его безсвязные слова.
   Послѣ полудня большая часть нольчёпингскихъ барынь, служанокъ и старшіе сторожа пришли къ заключенію, что торговка Лотта несомнѣнно сама лишила себя жизни отъ страха передъ послѣдствіями своихъ маленькихъ продѣлокъ на поприщѣ продажи спиртныхъ напитковъ.
   Честный Кноделинъ, городской врачъ, произвелъ разслѣдованіе и объявилъ, что это подозрѣніе совершенно необоснованно. Лотта Лундъ, страдавшая полнокровіемъ и ожирѣніемъ и кровь которой была въ изрядномъ количествѣ разбавлена спиртомъ, умерла отъ потрясенія и отъ страха передъ позоромъ, который ее ожидалъ.
   Большая часть мужчинъ, наиболѣе счастливыя женщины и нѣкоторые сторожа повѣрили этому; но женщины, у которыхъ были свои несчастья, всѣ служанки и сторожъ Акспёръ изъ банка качали головами и бормотали: "Что знаешь, то знаешь".
   Наканунѣ похоронъ Лотты Лундъ дверь почтовой конторы распахнулась настежь съ шумомъ и громомъ, и тридцатилѣтній мужчина въ костюмѣ моряка неопрятной внѣшности ввалился въ комнату и, оглядываясь по сторонамъ мутнымъ взоромъ пьяницы, проговорилъ невѣрнымъ голосомъ:
   -- А... ты здѣсь, Мія, хотя старуха отправилась на тотъ свѣтъ?
   Мія Лундъ поднялась, вся дрожа, и такъ крѣпко ухватилась за край стола, чтобы не упасть, что суставы на ея некрасивыхъ, маленькихъ пальцахъ побѣлѣли. Невѣрными шагами направилась она къ почтмейстеру и попросила отпуска. Потомъ она надѣла на себя пальто въ комнатѣ для почталіоновъ, положила дрожащую руку на рукавъ куртки пьяницы и сказала: "Пойдемъ!"
   Это былъ ея братъ, ея единственный братъ, первородный сынъ торговки Лотты, матросъ Нильсъ Лундъ, пріѣхавшій прямо изъ Хернёсанда, "чтобы оплакать и похоронить бѣдную старуху и принять наслѣдство", какъ онъ громогласно заявилъ, ковыляя по улицѣ рядомъ съ сестрой, въ то время, какъ наиболѣе бдительные обыватели Нольчёпинга подбѣгали къ окнамъ и говорили:
   -- Посмотрите-ка, посмотрите-ка, да вѣдь это Ниссе Лундъ. Да, да, яблоко падаетъ недалеко отъ яблони.
   Мія сама не понимала, какъ она переносила все то, что обрушилось на нее за послѣднее время. Она не ѣла и не спала. Обезумѣвъ отъ страха, лежала она по ночамъ стѣна-о-стѣну съ покойницей въ одной изъ двухъ комнатъ, составлявшихъ квартиру, и соединенной съ другой комнатой тонкой досчатой дверью; а во время немногихъ свободныхъ часовъ днемъ она бродила взадъ и впередъ по окраинамъ города, чтобы не быть дома одной.
   Когда она шла по улицамъ, то встрѣчные наклонялись другъ къ другу и шептались. Когда она входила въ комнату, гдѣ сидѣли почтальоны, то разговоръ замолкалъ; а почтмейстеръ спросилъ ее однажды, "не хочетъ ли она перевода въ другое мѣсто, когда... это... это все будетъ окончено?"
   Ее мучилъ стыдъ, она такъ ясно сознавала, что стремится прочь отсюда, далеко-далеко, и она говорила сама себѣ, что почтмейстеръ высказалъ ея собственное самое задушевное желаніе. Но она встала, какъ подъ вліяніемъ какого-то гипноза, и отвѣтила быстро, но беззвучно:
   -- Очень вамъ благодарна; но если только это возможно, то я предпочла бы остаться здѣсь.
   -- Конечно. Вѣдь здѣсь не пансіонъ для молодыхъ дѣвушекъ и не школа повареннаго искусства, и никакіе разговоры и сплетни не сдвинутъ съ мѣста ни одной полки въ королевской почтовой конторѣ,-- заявилъ почтмейстеръ Петерсонъ съ полнымъ сознаніемъ своего могущества, сложилъ руки на груди и устремилъ на вселенную снисходительный взглядъ.
   Она сама не отдавала себѣ отчета, почему такъ отвѣтила. Быть можетъ, сознавая свою беззащитность и слабость, она еще больше боялась всего неизвѣстнаго и чужого, нежели извѣстнаго и позорящаго ее? Или же ее привязывали къ старому мѣсту невидимыя пити, о существованіи которыхъ она сама не подозрѣвала?
   Раза два на улицѣ она чуть было не встрѣтилась лицомъ къ лицу съ фру Эвой, которая при видѣ ея направилась прямо къ ней. Но оба раза Мія Лундъ опустила голову и свернула въ боковую улицу.
   Ночью, наканунѣ похоронъ Нильсъ, который тотчасъ же послѣ перваго короткаго разговора съ ней ушелъ отъ нея, пришелъ домой около двухъ часовъ; онъ всполошилъ весь домъ своими ударами въ дверь.
   Мія встала и уступила ему въ полное его владѣніе комнату, гдѣ она отдыхала, а сама провела остальную часть ночи на деревянномъ стулѣ возлѣ гроба матери; она сидѣла, подперевъ голову руками, и неподвижно смотрѣла въ темноту своими сухими глазами.
   Она любила свою мать на свой ладъ, а та всегда была ласкова съ ней и желала ей добра, насколько она это понимала. Мія и не чувствовала никакой горечи по отношенію къ покойной за ту лавину позора, которая обрушилась на нее, слабую и беззащитную. Но при ея посредственныхъ способностяхъ, ея страхѣ передъ людьми, покорности и неразвившемся умѣ весь этотъ стыдъ подѣйствовалъ на нее настолько ошеломляюще, что парализовалъ ея сердце; въ немъ замерли чувства дочери, и она не испытывала остраго горя отъ разлуки съ матерью.
   Но въ эту скорбную ночь, среди мрака, который окружалъ ее, въ ея душѣ вдругъ просвѣтлѣло. Она подумала о полной необразованности матери, о томъ, что она была брошена съ юныхъ лѣтъ въ такое мѣсто, гдѣ начинали съ того, что выпивали остатки изъ рюмокъ и стакановъ, а кончали тѣмъ, что таскали цѣлыя бутылки, когда дверь въ погребъ оставалась незапертой, и гдѣ нравственность женщины была лишь денежнымъ вопросомъ. Все это Мія знала про городскую гостиницу.
   Мало-по-малу слезы прорвали плотину, и Мія Лундъ упала на колѣни передъ гробомъ матери и благодарила ее за то, что она, несмотря ни на что, родилась въ законномъ бракѣ, за то, что она не унаслѣдовала ни одной изъ самыхъ отвратительныхъ болѣзней; она благодарила за домъ, который, несмотря на всѣ свои недостатки, далъ ей возможность держаться вдали отъ заразы, хотя и не въ невѣдѣніи, и сохранить то скромное положеніе, которое она пріобрѣла.
   Когда понемногу забрезжило холодное декабрьское утро и Мія съ отяжелѣвшими отъ слезъ глазами поднялась съ колѣнъ, чтобы открыть дверь поденщицѣ, пришедшей помочь ей въ скромныхъ приготовленіяхъ къ похоронамъ, то оказалось, что Нильса уже не было больше дома.
   Проходилъ часъ за часомъ, а онъ все не появлялся. Мія, которая получила отпускъ на весь день, выходила на улицу въ поиски за нимъ, но безъ результата. Когда она возвратилась домой, то поденщица сообщила ей, что она узнала, что его въ пьяномъ видѣ забралъ полицейскій и посадилъ въ участокъ.
   -- Не огорчайтесь, милая барышня! Добрый приставъ отпуститъ его и разрѣшитъ ему проводить свою маму на кладбище,-- утѣшала ее поденщица.
   Мія почувствовала, что ничто уже больше не можетъ усугубить ея муки, позора и горя. Она чувствовала только ознобъ, ознобъ, который пронизывалъ ее до самаго сердца, такъ что все ея тѣло потрясала судорожная дрожь; она со страхомъ спрашивала себя, что будетъ съ нею вечеромъ, если только у нея хватитъ силы дожить де вечера.
   Время шло. Хозяинъ дома, добродушный столяръ, пришелъ и привинтилъ крышку гроба и прикрѣпилъ къ нему три небольшихъ вѣнка: одинъ отъ Міи, одинъ отъ него самого и одинъ, присланный утромъ безъ лентъ и безъ визитной карточки, только со словами: "Отъ друзей", написанными на кусочкѣ бумаги. Мія вспыхнула, когда прочла эти слова. Этимъ же почеркомъ было написано на книгахъ, которыя она брала читать: "Моему милому Карлу на Рождество отъ мамы".
   Однако время шло, а Нильсъ не приходилъ.... Мія должна была собрать все свое мужество. Медленно надѣла она на себя свое поношенное пальто и отправилась въ мрачное подвальное помѣщеніе участка. Въ конторѣ сидѣлъ за столомъ самъ городской фискалъ въ обществѣ краснощекаго полицейскаго и писалъ. Мія подошла къ нему, кланяясь и дрожа всѣмъ тѣломъ.
   -- Что вамъ угодно, фрёкенъ?-- спросилъ онъ сурово, не снимая фуражки съ головы и не вынимая изо рта сигары.
   -- Мой бр... матросъ Нильсъ Лундъ, вѣроятно, здѣсь?... Можетъ быть, это по недоразумѣнію?
   -- Ну, нѣтъ, успокойтесь, милая фрёкенъ. Хорошее "недоразумѣніе", нечего сказать, завтракать такъ мокро и такъ крѣпко!
   Она бросила боязливый взглядъ на полицейскаго, подошла ближе къ фискалу и прошептала голосомъ, въ которомъ каждая нота была окрашена кровью ея сердца:
   -- Дорогой фискалъ... ахъ, неужели это невозможно?... Неужели ему не придется проводить свою мать до могилы?
   Фискалъ посмотрѣлъ ей въ лицо. И горе имѣетъ также свое величіе. Изъ его рта выпала сигара, и онъ снялъ съ головы фуражку, которую началъ чистить рукавомъ пальто, чтобы полицейскій не подумалъ, что его начальникъ поддается какимъ бы то ни было чувствамъ на свѣтѣ. Потомъ онъ сказалъ довольно тихо и безупречно вѣжливо:
   -- Да, конечно, я противъ этого ничего не имѣю, если бы только онъ самъ былъ въ такомъ состояніи, что могъ бы идти. Но видите ли, фрёкенъ, онъ въ ужасномъ состояніи, онъ такой дикій и безумный, что я прямо не смѣю... Повѣрьте, для васъ самихъ лучше, чтобы онъ сидѣлъ тамъ, гдѣ онъ сидитъ.
   Одна проводила Мія свою мать до могилы. Всѣ ея чувства охватилъ благодѣтельный мертвый покой. Она смутно сознавала, что не должна ни думать надъ своимъ положеніемъ, ни смотрѣть людямъ въ лицо, ни прислушиваться къ доносившимся съ тротуара словамъ, ибо тогда изсякли бы послѣдніе остатки ея силы, и она не была бы больше въ состояніи держаться на ногахъ.
   Такъ продолжалось до тѣхъ поръ, пока обрядъ погребенія на кладбищѣ не былъ оконченъ и пока не началась работа могильщиковъ съ засыпкой могилы. Тогда она не могла себя заставить не слышать одного хриплаго голоса, донесшагося до нея изъ одной маленькой группы, которыя всегда собираются на кладбищѣ во время самыхъ скромныхъ похоронъ. "Развѣ, по настоящему, не слѣдовало бы отправить "такую" въ Упсалу или въ Лундъ, чтобы молодые доктора попотрошили бы ее хорошенько?" И въ то же время изъ другой группы до нея долетѣли слова, которыя она разслышала съ той же отчетливостью: "А матросъ-то, который, какъ бы то ни было, ея старшій сынъ, нализался заблаговременно въ честь старухи такъ, что не могъ дотащиться до могилы".
   У бѣдной дѣвушки потемнѣло въ глазахъ, и она почувствовала, что ноги ея подгибаются. Въ то же мгновеніе кто-то обнялъ ее за талію и прошепталъ ей на ухо:
   -- Нѣтъ, дитя мое, теперь довольно! Убивать тебя я имъ не позволю. Пойдемъ со мной!
   Безвольно, почти безсознательно позволила Мія фру Эвѣ увести себя въ хорошо знакомую квартиру надъ скрипучей лѣстницей. Тряпичный коверъ по-старому лежалъ на полу въ большой комнатѣ, стѣнные часы тикали громко и спокойно, а въ печкѣ ярко горѣли березовыя дрова, распространяя тепло и уютъ. Все въ комнатѣ дышало тишиной и покоемъ, и Мія лишь слабо сопротивлялась, когда Эва сняла съ нея шляпу и пальто и посадила ее въ кресло передъ огнемъ со словами:
   -- Ты избѣгала меня въ это тяжелое время, и я не навязывалась тебѣ, потому что въ кашѣ жизни есть горькій полынный напитокъ, который мы должны осушить въ одиночествѣ, есть борьба, въ которой никто не можетъ бороться за насъ. Но когда я стояла на кладбищѣ и смотрѣла на тебя, то я испугалась. Дѣло касается твоей жизни, дитя, а струны, которыя натянулъ самъ Господь, должны звучать до тѣхъ поръ, пока Онъ этого захочетъ, какими бы скорбными нотами онѣ ни звучали.
   И вотъ Карлъ, возвратившійся домой къ обѣду, нашелъ ихъ обѣихъ передъ огнемъ. Лицо его просіяло отъ радости, и онъ поспѣшно подошелъ къ Міи Лундъ и горячо пожалъ руки своего маленькаго товарища. За обѣдомъ онъ помогалъ матери, стараясь сдѣлать все, чтобы Мія чувствовала себя какъ можно лучше въ ихъ домѣ.
   Ея душевныя муки не позволили ей думать о пищѣ или о питьѣ со дня смерти матери. Машинально питалась она кое-какими остатками, найденными ею дома въ шкапу. Она была совершенно истощена отъ голода, и когда начала ѣсть, то удивилась, что испытываетъ при этомъ такое наслажденіе. Истомленная безсонницей, она погрузилась въ блаженное оцѣпенѣніе и позволила, какъ дитя, уложить себя на диванъ и закрыть одѣяломъ.
   Такъ спала она долгимъ, тяжелымъ сномъ; но когда она проснулась наконецъ около восьми часовъ вечера и увидала зажженную висячую лампу и чашки, разставленныя на столѣ, и когда она почувствовала, что все въ этомъ бѣдномъ, но уютномъ домѣ ласкаетъ ея взоръ и влечетъ ее къ себѣ, то сердце ея болѣзненно сжалось, она медленно поднялась съ дивана и подошла къ столу, чтобы попрощаться съ фру Эвой.
   -- Такъ ты опять идешь въ свой опустѣвшій домъ?
   -- Да, мнѣ не остается ничего другого. До перваго апрѣля я должна оставаться на этой квартирѣ; я надѣюсь, что буду въ состояніи уплатить за квартиру, когда распродастся мебель. Потомъ мнѣ придется нанять себѣ комнатку на чердакѣ, и я буду готовить себѣ свою незамысловатую пищу въ печкѣ. Моего маленькаго жалованья не хватитъ, чтобы нанять себѣ комнату съ полнымъ пансіономъ, и здѣсь не найдется никого, кто захотѣлъ бы принять меня въ свой домъ,-- сказала она устало и безнадежно, но безъ горечи.
   -- И у тебя нѣтъ другихъ друзей, кромѣ насъ, если ты хочешь смотрѣть на насъ, какъ на таковыхъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Этого слишкомъ мало даже для самаго сильнаго мужчины, это погибель для слабой, беззащитной дѣвушки; дитя, тебѣ нельзя уйти...
   Безумное чувство радости, первое за долгое-долгое время, пронеслось въ сердцѣ Міи. Нѣтъ, это невозможно! И она сказала тихо и печально:
   -- Какъ? Мнѣ нельзя уйти? О, нѣтъ, мнѣ можно уйти куда угодно и отъ кого угодно. Развѣ есть кому-нибудь дѣло до... до презрѣнной дочери трактирщицы?
   Фру Эва провела рукой по своему красивому лбу и отвѣтила:
   -- Это не внезапная, мимолетная мысль, хотя она пришла мнѣ въ голову, когда ты спала тамъ на диванѣ; мнѣ показалось, что ты дитя, которое наконецъ возвратилось домой, долго проплутавъ въ лѣсу. Ты дала мнѣ цѣлые четыре часа на размышленіе. Я не могу предложить тебѣ жить у насъ въ качествѣ гостьи. Ты будешь платить, сколько можешь, какъ бы ни была мала плата, и довольствоваться той жизнью, какою мы сами живемъ; а когда жалованье твое увеличится, то ты будешь платить мнѣ больше. Ну, согласна ли ты, дитя мое?
   Мія упала на колѣни передъ стуломъ фру Эвы и отвѣтила тѣмъ, что прижимала ея руки къ своимъ губамъ до тѣхъ поръ, пока ихъ не оросили крупныя горячія слезы. Потомъ она подняла голову и посмотрѣла на нее, какъ маленькій, затравленный звѣрокъ, который прислушивается къ невѣдомому звуку, и прошептала:
   -- А позоръ? Тотъ позоръ, который тяготѣетъ надо мной, я не могу взять съ собой сюда...
   Фру Эва грустно улыбнулась, ина губахъ ея появилось грустное выраженіе, когда она отвѣтила:
   -- Ты, можетъ быть, думаешь, что для твоего позора здѣсь не найдется больше мѣста, такъ какъ въ этомъ домѣ его уже и безъ того слишкомъ много. Успокойся, дитя,-- Гудмундсоновскій позоръ уже выдыхается, а твой такъ малъ и такъ незаслуженъ, что очень скоро увянетъ. Отбрось сомнѣнія, Мари, и останься у насъ; мы обѣ паріи, которыя должны понимать другъ друга.
   

XV.
Сильнѣйшее на землѣ.

   Ни одна рана, нанесенная какому бы то ни было живому существу на свѣтѣ, не можетъ быть такъ глубока и такъ неизлѣчима, какъ рана, нанесенная материнскому сердцу, когда въ немъ затронуты самыя завѣтныя, самыя святыя чувства. Материнское сердце можетъ все скрыть, все подавить въ себѣ, и любовь къ ребенку никогда не умираетъ въ немъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ оно никогда не можетъ забыть удара, нанесеннаго по самымъ его чувствительнымъ струнамъ.
   И въ то же время нѣтъ ничего на свѣтѣ, что такъ легко, такъ всецѣло и безслѣдно залѣчивалось бы послѣ матеріальныхъ неудачъ, внѣшнихъ ударовъ и разочарованій чисто временнаго характера, какъ неистощимое по своей любви материнское сердце.
   Часто случалось мнѣ слышать, какъ матери съ торжествующей гордостью говорили о своихъ дѣтяхъ, но ни одна изъ этихъ матерей не произвела на меня такого неизгладимаго впечатлѣнія, какъ одна старая ратманша, которая при мнѣ два раза, съ пятнадцатилѣтнимъ промежуткомъ, хвастала своимъ сыномъ.
   Въ первый разъ это было, когда ея сынъ въ совершеннолѣтнемъ возрастѣ блестяще выдержалъ экзаменъ на кандидата философіи; онъ былъ молодъ, красивъ, всѣ имъ восхищались, всѣ ему предсказывали блестящую карьеру. Восхищенная мать мечтала о высшихъ ступеняхъ на поприщѣ государственной службы или науки, которыя займетъ ея сынъ; говоря о немъ, она забывала присущую ей скромность и съ наивной простотой высказывала свои самыя гордыя и дерзкія надежды, а заканчивала она такъ: "Да, наврядъ ли на землѣ найдется еще хоть одинъ человѣкъ, похожій на Густава".
   Второе мое свиданіе съ ней было два года спустя послѣ того, какъ Густавъ, засидѣвшійся безъ мѣста и обремененный долгами, съ благодарностью принялъ мѣсто смотрителя богадѣльни въ своемъ родномъ городѣ, что было для него дѣйствительнымъ спасеніемъ.
   Она стала съ годами менѣе сдержанной и дала полную волю своей материнской гордости. Теперь она восхищалась еще болѣе беззастѣнчиво прекрасными качествами своего сына; она приходила въ восторгъ отъ необыкновеннаго порядка, который онъ поддерживалъ въ богадѣльнѣ, отъ его мужества, проявившагося въ томъ, что онъ отнялъ ножикъ и другія опасныя вещи у одного призрѣваемаго эпилептика, находившагося въ невмѣняемомъ состояніи, она съ восхищеніемъ говорила о томъ уваженіи и преданности, которыя питали къ ея сыну призрѣваемые: "Да, эти несчастные смотрятъ на него, какъ на Бога. Надо только видѣть, съ какимъ почтеніемъ и любовью поднимаются всѣ они со своихъ мѣстъ, когда Густавъ сходитъ въ рабочій залъ! Трудно себѣ представить болѣе трогательную и прекрасную картину, и я очень сомнѣваюсь въ томъ, что на землѣ найдется еще хоть одинъ человѣкъ, который могъ бы сравняться по добротѣ и благотворномъ вліяніи на людей съ моимъ Густавомъ", закончила она.
   Фру Эва была однимъ изъ главныхъ членовъ этого святого союза добрыхъ матерей, преисполненныхъ восторженной любви къ своимъ дѣтямъ. Ея материнская гордость и блаженныя мечты о будущности сына, такъ жестоко прерванныя безжалостной дѣйствительностью, нашли себѣ новую пищу и ожили. Какъ бы то ни было, но вѣдь почтовое вѣдомство одно изъ главныхъ въ государствѣ, и служащіе въ этомъ вѣдомствѣ должны соединять въ себѣ работоспособность и пріятную манеру въ обращеніи съ людьми. Почтмейстеръ даже въ самой маленькой почтовой конторѣ пользуется уважительнымъ и почетнымъ положеніемъ. А впослѣдствіи можно всегда получить переводъ въ болѣе крупную контору; если онъ отличится по службѣ, то его могутъ произвести въ почтовые инспектора или даже въ почтдиректоры. А Карлъ такой работящій и такой исполнительный и, повидимому, онъ доволенъ свой службой. Въ концѣ-концовъ она совершенно освободилась отъ того горькаго чувства, которое овладѣло ею, когда разрушились ея первыя мечты о блестящей будущности сына.
   Въ Нольчёпингѣ нѣтъ недостатка въ добрыхъ сердцахъ, но дѣло въ томъ, что у однихъ они запрятаны гдѣ-то далеко, у другихъ они прикрыты или слишкомъ тощими, или слишкомъ толстыми бумажниками, и почти у всѣхъ доброе сердце проявляется главнымъ образомъ въ словахъ и предпочтительно въ словахъ о тѣхъ людяхъ, съ которыми избѣгаютъ имѣть какое-нибудь дѣло.
   Эти добрыя сердца по зрѣломъ обсужденіи не нашли ничего противъ того, что Эва взяла къ себѣ Мію Лундъ; ихъ одобренію немало способствовало и то обстоятельство, что всякій легко могъ разсчитать, что Мія пока никоимъ образомъ не могла платить за свой пансіонъ болѣе двадцати пяти кронъ въ мѣсяцъ.
   А кромѣ того не могло быть особеннаго риска въ выраженіи одобренія этому поступку. Нѣтъ, вѣдь фру Эва не бывала больше въ "обществѣ". А потому ея добрый поступокъ никого не затрагивалъ и никому отъ этого не было ни тепло, ни холодно.
   Вотъ почему нольчёпингская знать рѣшила хоть разъ проявить свое великодушіе, и въ то же время погрузить въ рѣку забвенія торговку Лотту, ея жизнь и ея дѣянія, тѣмъ болѣе, что Нильса Лунда сейчасъ же и самымъ прямымъ путемъ отправили въ Хернёсандъ, гдѣ стоялъ его корабль.
   Иногда случалось даже, что другія барышни, служившія на почтѣ, въ надеждѣ увидать красивую голову товарища Гудмундсона въ интересномъ освѣщеніи домашней лампы и поговорить съ нимъ немного болѣе, нежели это удавалось въ конторѣ, спрашивали Мію: "нѣтъ ли у нея отдѣльной комнаты, куда можно было бы къ ней заглянуть".
   Но отдѣльной комнаты у нея не было. Квартира фру Эвы состояла лишь изъ трехъ комнатъ: большой, представлявшей изъ себя въ одно и то же время столовую и гостиную, и двухъ смежныхъ съ ней комнатъ, расположенныхъ съ противоположныхъ сторонъ. Одна изъ этихъ двухъ комнатъ была спальней Карла, а другая спальней фру Эвы, и тамъ-то спала Мія на диванѣ, на которомъ раньше спала сама фру Эва, пока не освободилась кровать тетушки Густавы.
   Дни проходили въ однообразной тишинѣ и въ покоѣ. Ровно въ семь часовъ сорокъ минутъ утра на столѣ въ столовой стояли двѣ чашки, раздавался стукъ въ двери, двѣ двери растворялись, и въ столовую торопливо входили молодая дѣвушка и молодой человѣкъ, оба они должны были быть на почтѣ ровно въ восемь часовъ.
   Они здоровались другъ съ другомъ, пили кофе,-- иногда въ молчаніи, а иногда болтая, и затѣмъ уходили и черезъ нѣсколько минутъ снова сидѣли за однимъ столомъ другъ противъ друга съ разложенными передъ собою бумагами и журналами. Въ обѣденное время они снова отправлялись вмѣстѣ домой; а когда спѣшная работа или какія-нибудь другія случайныя причины мѣшали имъ уходить на обѣдъ одновременно, то они чувствовали себя растерянными. По вечерамъ имъ свѣтила одна и та же лампа, они ѣли съ тѣхъ же блюдъ изъ бѣлаго фаянса съ бордюромъ изъ трехъ узенькихъ синихъ полосокъ, и гуляли въ лѣтніе вечера подъ тѣми же липами, ихъ ласкалъ тотъ же вѣтерокъ, обдавала пылью та же проѣзжавшая коляска, обливалъ тотъ же ливень и они спали подъ одной и той же крышей.
   Было ли вѣроятно при такихъ обстоятельствахъ, что обоюдная бѣдность, отсутствіе красоты у дѣвушки и то, что она была на четыре года старше юноши, защитятъ ихъ отъ той силы, поддерживаемой привычкой, которая соединяетъ телеграфистовъ съ телеграфистками, помощниковъ пасторовъ съ дочерьми благочинныхъ, управляющихъ съ экономками?
   Едва ли, но какъ бы то ни было, а въ данномъ случаѣ прошло сравнительно довольно много времени, прежде чѣмъ кто-нибудь изъ этихъ трехъ живущихъ общей жизнью замѣтилъ хоть что-нибудь. Карлъ былъ слѣпъ и наивенъ, какъ ребенокъ, и не имѣлъ ни малѣйшаго понятія ни о способѣ выраженія, ни о признакахъ сердечныхъ чувствъ мужчины къ женщинѣ. А Мія Лундъ была такъ скромна и принижена, что не дерзала даже подозрѣвать свое маленькое бѣдное сердечко въ способности любить; еще меньше могла она допустить, что ея скромная особа можетъ пробудить взаимную любовь у кого бы то ни было, а въ особенности у человѣка, который былъ моложе нея, преждевременно состарѣвшейся отъ страданій.
   Что касается Эвы, то она была далека отъ мысли, что между молодыми людьми можетъ возникнуть влеченіе при той обстановкѣ, въ которой они жили, гдѣ все было общее, не исключая и рѣдкихъ, и непритязательныхъ развлеченій. Даже и въ этомъ отношеніи она мысленно готовила своему красивому сыну нѣчто блестящее и необыкновенное. Однако въ ея сердцѣ происходило какое-то странное сочетаніе ревности и материнской гордости, когда она замѣчала, что молодыя дѣвушки бросаютъ неравнодушные взоры при встрѣчѣ съ Карломъ на улицѣ и на прогулкахъ или когда она въ театрѣ, или въ концертномъ залѣ слышала, какъ его имя съ оживленіемъ шептали молодыя губы при его появленіи на эстрадѣ въ "двойномъ квартетѣ". А когда его для пѣнья или подъ предлогомъ пѣнья приглашали въ дома, куда она не хотѣла ходить, а Мія, не мечтавшая даже заглянуть туда, страдала отъ чувствъ, которыхъ она сама не понимала, мать наслаждалась чувствомъ гордости и, съ безсознательной жестокостью по отношенію къ Міи, болтала о томъ, гдѣ и съ кѣмъ Карлъ проводитъ теперь время. Однако Карлъ часто отказывался отъ приглашеній и, повидимому чувствовалъ себя лучше всего дома въ обществѣ матери и Міи.
   Часто мать съ трепетомъ думала о томъ днѣ, когда она перестанетъ занимать первое мѣсто въ сердцѣ своего сына. Но вмѣстѣ съ этимъ трепетомъ увеличивались и требованія по отношенію къ той, которая должна была замѣнить ее. Свѣтъ расхохотался бы, если бы узналъ, о какихъ партіяхъ для своего сына, сверхштатнаго служащаго въ почтовой конторѣ, мечтала мать Карла. Если ей и придется отойти въ сторону, то она это сдѣлаетъ только ради счастья, успѣха и упроченія положенія своего обожаемаго сына!
   Судьбѣ угодно было подкрѣпить эти мечты фактическими данными. Карлъ, который узналъ отъ доктора Кнаделина, что его матери было бы очень полезно провести лѣто въ какомъ-нибудь курортѣ, потихоньку устроилъ себѣ лѣтнюю командировку на одинъ курортъ, расположенный на западномъ берегу, гдѣ ограниченный персоналъ служащихъ на почтѣ всегда увеличивался вдвое на лѣтніе мѣсяцы. Служанка должна была поѣхать вмѣстѣ съ ними, они предполагали поселиться въ рыбачьей хижинѣ и жить своимъ хозяйствомъ, такъ какъ уже одинъ проѣздъ стоилъ довольно дорого. Мія смущенно попросила разрѣшенія жить въ одной изъ комнатъ; она хотѣла сама прибирать комнаты и готовить для себя свою простую пищу.
   -- Прилично ли для молодой дѣвушки жить такъ долго одной,-- спросила Эва.
   Мія улыбнулась грустно, съ нѣкоторымъ оттѣнкомъ горечи.
   -- О, да, конечно, это было бы неприлично для какой-нибудь другой дѣвушки. Но для дочери торговки Лотты это ровно ничего не значитъ, лишь бы вы разрѣшили, тетя.
   Въ первый разъ за многіе мѣсяцы Мія прикоснулась къ незажившей ранѣ. Ея слова пробудили нѣжное сочувствіе въ сердцѣ Евы, и она поцѣловала ее, чувствуя искреннюю благодарность къ этой скромной, чистой, старѣющей и благоразумной дѣвушкѣ, которая своимъ присутствіемъ внесла болѣе уюта въ ихъ семью и привязываетъ къ дому ея сына до тѣхъ поръ, пока онъ не сдѣлаетъ блестящей партіи, о которой она для него мечтала.
   Въ курортѣ, гдѣ они поселились весною, не разъ казалось, что гордыя мечты матери наконецъ осуществятся. Безъ особаго старанія съ своей стороны Карлъ превратился въ наиболѣе любимаго кавалера на субботнихъ вечерахъ, въ героя пароходной пристани и Адониса почтовой конторы. Съ одинаковымъ успѣхомъ онъ пѣлъ на эстрадѣ въ курзалѣ и управлялъ парусами на курортной яхтѣ. Симпатіи, которыя онъ завоевалъ, проявлялись ярче всего тѣмъ, что одинокую даму, жившую въ отдаленной рыбачьей хижинѣ, то и дѣло навѣщали молодыя дѣвушки и заставляли ее принимать участіе въ прогулкахъ и въ маленькихъ собраніяхъ на чашку кофе; и въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ прекратился блестящій періодъ Гудмундсоновскаго дома, съ фру Эвой обращались, какъ съ "дамой изъ общества".
   -- Я сегодня пишу Міи письмо. Не хочешь ли ты самъ приписать въ письмѣ привѣтъ отъ себя?-- спрашивала иногда Эва.
   -- Спасибо! Пожалуйста, поклонись ей отъ меня какъ можно сердечнѣе, милая мама,-- слѣдовалъ обыкновенно спокойный отвѣтъ.
   И Карлъ торопливо отправлялся или въ контору, или въ общество молодежи.
   Иногда Эва дрожала при мысли, что вотъ теперь, теперь насталъ конецъ, и ей придется сойти съ пьедестала и уйти изъ сердца, которое было для нея всѣмъ на свѣтѣ. Но душа человѣка загадочна; когда день отъѣзда былъ уже совсѣмъ близокъ, а признаковъ перемѣны въ жизни Карла не было, ея материнская гордость потерпѣла какъ бы нѣкоторое разочарованіе.
   -- Быть можетъ, мой мальчикъ, тебѣ не придется больше долго, очень долго бывать въ обществѣ такихъ милыхъ, дѣйствительно образованныхъ и изящныхъ дѣвушекъ, какъ тѣ, съ которыми ты тамъ проводилъ время, сказала Эва,-- когда они на возвратномъ пути сидѣли другъ противъ друга въ вагонѣ третьяго класса.
   -- Пожалуй. Да, это было очень веселое лѣто, милая мамочка,-- сказалъ онъ съ живостью нѣжно, лаская руку матери своими обѣими руками.
   Она посмотрѣла на него съ маленькимъ разочарованіемъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и съ чувствомъ радости. Не могло быть сомнѣнія, сердце ея сына еще свободно.
   На дебаркадерѣ въ Нольчёпингѣ стояла Мія Лундъ, которая пришла ихъ встрѣтить. Передъ самой станціей рельсы дѣлали крутой поворотъ, такъ что Эва, стоявшая у окна въ вагонѣ, могла видѣть ее издалека. Бѣдняжка, какой она казалась жалкой въ своемъ бѣдномъ, старомодномъ платьѣ, особенно послѣ богатыхъ, элегантныхъ и веселыхъ дѣвушекъ въ курортѣ! И какая она тоненькая, маленькая и блѣдная. Нѣтъ, сегодня она не блѣдная, сегодня на ея щекахъ лежитъ нѣжный румянецъ. Черты лица у нея тонкія и ее нельзя назвать некрасивой, а ея круглые сѣро-голубые глаза и небольшой ротъ съ тонкими розовыми губами придаютъ ей такой женственный и кроткій видъ. Но вся ея внѣшность теряетъ отъ поношеннаго пальто и сѣрыхъ истертыхъ кончиковъ пальцевъ въ старыхъ перчаткахъ. Вотъ она машетъ зонтикомъ. Эва машетъ ей въ отвѣтъ и отходитъ въ сторону, чтобы Карлъ могъ лучше ее видѣть.
   Но что съ нимъ? Его прекрасное лицо сіяетъ, жилы на высокомъ, бѣломъ лбу надулись и глаза сверкаютъ, какъ никогда... Что случилось съ ея сыномъ?
   Онъ самъ ничего не сознаетъ. А дѣвушка, сердце которой трепещетъ, какъ птенчикъ, бьющійся о стекло, едва осмѣливается думать о томъ, что съ нею происходитъ. Но материнскій глазъ видитъ ясно, Эва увидала такъ ясно, какъ видишь молнію, упавшую во мракѣ ночи, что она уже не занимаетъ больше перваго мѣста въ сердцѣ сына. Она поняла, что маленькія, некрасивыя, слабыя и боязливыя руки безсознательно и постепенно, какъ появленіе весны на сѣверѣ, и ощупью, какъ во снѣ, сталкиваютъ ее съ пьедестала.
   Наступило тяжелое время. Молодые чувствовали безпокойство и настроеніе ихъ духа стало неровнымъ, и это состояніе лишь увеличивалось отъ материнской ревности. Впрочемъ, Эва совершенно искренно воображала себѣ, что она лишь горюетъ надъ тѣмъ, что ея сынъ готовъ погубить свою будущность и погрузиться въ трясину бѣдности, которая не выпускаетъ своихъ жертвъ, вмѣстѣ съ дѣвушкой, правда доброй, но недостойной его, и... и старой дѣвой...
   Что касается Карла, то радость, которую онъ испыталъ при видѣ Міи, та горячая волна крови, которая прилила къ его сердцу при первомъ рукопожатіи послѣ трехмѣсячной разлуки, открыли ему глаза на его собственныя чувства, а плохо скрываемое безпокойство матери только заставило его окончательно убѣдиться въ состояніи своего сердца.
   Такъ вотъ она -- любовь! Но развѣ возможно было узнать ее по описаніямъ поэтовъ и романистовъ? Вѣдь онъ не испытывалъ ни жгучей страсти, ни мукъ тоски, ни небесной радости! Неужели же это любовь? Такъ тихо проникнуть другъ другу въ сердце, незамѣтно разлить тепло, солнце и свѣтъ на домъ и путь труда, вмѣстѣ страдать подъ игомъ парій и вмѣстѣ прятаться отъ свѣта, прижавшись другъ къ другу такъ тѣсно, такъ тѣсно, что сердца сливаются воедино и растворяются одно въ другомъ...
   Но отъ него не скрылось, что мать, которая въ продолженіе двадцати четырехъ лѣтъ была для него единственной женщиной на свѣтѣ и лучшимъ человѣкомъ въ мірѣ, страдала. И онъ молчалъ, хотя сердце его готово было разорваться отъ сдерживаемыхъ чувствъ, а невысказанное признаніе любви душило его и грозило остановить біеніе сердца.
   Грудь Міи наполняло ликующее чувство радости отъ сознанія, что она любима, но вмѣстѣ съ тѣмъ она была огорчена, что внесла безпокойство въ этотъ милый домъ, единственный на землѣ, который раскрылъ передъ нею свои двери. Всѣ эти чувства чередовались въ ней и производили въ ея душѣ смятеніе. Наконецъ подъ вліяніемъ тревожнаго состоянія она рѣшилась сказать мѣсяца черезъ два тѣ слова, которыя болѣе гордая дѣвушка сказала бы сейчасъ же: она объявила фру Эвѣ, что покидаетъ ея домъ.
   Прежде чѣмъ фру Эва отвѣтила ей хоть однимъ словомъ, она бросила на сына вопрошающій взглядъ. И она попросила Мію остаться.
   Этотъ маленькій, прежде такой мирный домъ, носилъ теперь на себѣ отпечатокъ глубокой грусти. Никто не дѣлалъ попытки къ открытому объясненію и не произнесъ ни слова. Но вмѣстѣ съ тѣмъ эти три сердца были слишкомъ добры, чтобы находить удовлетвореніе въ оскорбительныхъ намекахъ. Это заставляло ихъ страдать еще больше.
   До Рождества оставалось еще нѣсколько дней. Эва хлопотала и ходила взадъ и впередъ. Молодые сидѣли за преддиваннымъ столомъ въ углу. Онъ читалъ, а она машинально занималась какимъ-то рукодѣліемъ. Они молчали. Теперь они не всегда ходили въ контору вмѣстѣ. Эва долго стояла за своей дверью, и ей стало стыдно, что она подслушиваетъ ихъ. Они не прошептали другъ другу ни слова, не подняли другъ на друга глазъ. Было ясно, что между ними никогда не было произнесено ни одного слова любви.
   Въ чувствахъ Эвы вдругъ произошла реакція и въ ея сердцѣ проснулась досада. Онъ любилъ эту дѣвушку. Ну, что же, этого не перемѣнить; это въ порядкѣ вещей, что не самыя блестящія красавицы въ мірѣ вызываютъ въ сердцѣ мужчины сокровища самой возвышенной и глубокой любви. Но развѣ это ея мужественный, красивый мальчикъ, этотъ человѣкъ, который скрываетъ въ своемъ сердцѣ прекраснѣйшее чувство и сидитъ молча, какъ испуганный школьникъ, боясь дать выходъ своей любви? Развѣ это достойно мужчины?
   "Да, нѣкоторое время это будетъ продолжаться такъ, если онъ будетъ сознавать, что путь къ вожделѣнному храму счастья надо проложить черезъ старое, глупое и ревнивое материнское сердце", услышала Эва отвѣтъ своей собственной совѣсти. Она тихо притворила дверь и опустилась на диванъ. Въ ея жизни было столько испытаній, ея жизненный путь былъ такъ узокъ, ея гордость была такъ принижена! Блаженство любви было отнято отъ нея такъ безжалостно и безповоротно! Теперь величайшее и прекраснѣйшее чувство, на которое только способна женщина, любовь къ ребенку, должно было быть принесено въ жертву. Если бы еще это надо было сдѣлать ради женщины одаренной, обворожительной, которая способна была бы украсить его путь и помочь ему идти дальше, тогда это было бы не такъ тяжело. Но дочка торговки Лотты....

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Тихо растворила она дверь. Они сидѣли, какъ и раньше. Ни слова, ни взгляда. Двое дѣтей, которыя устали играть и не могутъ понять урока, длиннаго, замысловатаго урока жизни.
   Беззвучно подошла къ нимъ Эва, обняла Мію, нѣжно прижала ихъ обоихъ къ своей груди и сказала:
   -- Любите другъ друга, дѣти! Любите другъ друга больше всего на свѣтѣ, на всю жизнь, беззавѣтно, вѣчно! Я этого не знаю, но я чувствую, что для этого стоитъ жить на свѣтѣ, что любовь краситъ бѣдность, дѣлаетъ радость вдвое больше, а горе вдвое меньше...
   

XVI.
У тихой пристани.

   Снова изливало весеннее солнце свои лучи на усадьбу Брантелидъ, снова цвѣли деревья и ранніе всходы нѣжно зеленѣли на каменистыхъ поляхъ.
   Всѣ сгнившія части дома и забора были возобновлены и исправлены, вмѣсто засохшихъ деревьевъ были посажены новыя, а нѣкогда покрытые лѣсомъ холмы, виднѣвшіеся на горизонтѣ, стояли голые; но въ общемъ старая усадьба мало измѣнилась и оставалась такой же, какъ и прежде. Ленсманъ Валльмаркъ не могъ измѣнить отпечатка, лежавшаго на усадьбѣ, не могъ придать старому дому вида новомодной виллы съ замысловатой архитектурой или разбить старый садъ по извѣстному плану и въ извѣстномъ стилѣ.
   А пчелы жужжали, роса сверкала и солнце сіяло. Не правда ли, есть что-то успокаивающее, хорошее и умиротворяющее въ томъ чувствѣ, которое вызываетъ въ насъ природа своимъ ежегоднымъ великолѣпнымъ праздникомъ возрожденія? Развѣ не даетъ намъ этотъ праздникъ чувствовать, что какъ бы мы ни страдали, какъ бы ни увядали душой и тѣломъ, сама она, мать-природа, остается вѣчно-юной, вѣчно-сильной, созидающей и прекрасной, съ бродящими живительными соками, съ благотворнымъ солнцемъ и свободными волнами? Возможно ли сознавать себя обреченнымъ на уничтоженіе, хотя бы и при самой смутной надеждѣ на вѣчную жизнь, когда можно отдохнуть на груди этой великой матери, когда каждымъ атомомъ своего измученнаго тѣла ощущаешь всю прелесть молодой весны, всю свѣжесть великолѣпнаго зеленаго убора?
   Но у той, которая только что открыла окно наверху въ мезонинѣ стараго, краснаго, напоминавшаго сарай, дома и, выглянувъ въ окно въ ночномъ костюмѣ, окидывала взоромъ бѣдный ландшафтъ, разстилавшійся передъ ней во всемъ своемъ великолѣпіи весенняго возрожденія,-- у той было гораздо больше того, что приноситъ намъ весна: она имѣла кровь отъ крови и плоть отъ плоти своей на этой удивительной и прекрасной землѣ. По праву крови и по безсмертію любви она будетъ жить на землѣ и послѣ своей смерти; и именно потому-то, что она любила такъ безгранично, она была теперь одинока, эта дочь стараго владѣльца Брантелида, гораздо болѣе одинока, нежели она была, когда ея слабая, дѣтская рука отворила это же окно въ день ея конфирмаціи, и когда эти же прекрасные глубокіе глаза покоились на родной картинѣ, разстилавшейся передъ родительскимъ домомъ.
   Теперь рука ея была полнѣе, въ фигурѣ видна была сила, щеки были гладкія и округлыя, но голова была украшена сѣдиной, а спина слегка согнулась и множество мелкихъ морщинокъ, которыя вырисовываютъ годы и заботы, ясно обозначались вокругъ рта и глазъ при свѣтѣ яркаго утренняго солнца.
   Кукушка прокричала утренній привѣтъ въ ближайшей рощѣ, со скотнаго двора раздался звонъ колокольчиковъ -- это коровъ выпускали на пастбище, а на пашнѣ началась денная работа.
   Было шесть часовъ. Эва задумалась, и въ глазахъ ея появилось тоскливое выраженіе. Какъ разъ теперь долженъ отходить пароходъ отъ маленькаго городка Веттерстада съ двумя молодыми, которые вчера соединились на всю жизнь. Его взоръ утонетъ въ ея глазахъ, онъ съ нѣжной лаской накинетъ на ея плечи пальто и спроситъ голосомъ, такимъ нѣжнымъ, какого даже сама мама никогда не слыхала: "Не холодно ли тебѣ, милая?" А она посмотритъ на него смущеннымъ взоромъ, можетъ быть, полнымъ преданности, но въ то же время съ сознаніемъ права собственности и спокойной эгоистической увѣренностью въ своемъ правѣ; и въ то же время ея блѣдныя щеки зардѣются отъ счастія, а кроткіе, круглые, сѣро-голубые глаза расширятся, и въ нихъ появится новый блескъ.
   О, Боже, что было бы, если бы можно было хоть единый разъ въ жизни испытать что-либо подобное, единый разъ въ дни юной весны! Остаться наединѣ съ человѣкомъ, которому беззавѣтно отдала все свое молодое, полное безграничной любви и вѣрное сердце!
   Этого Эва не испытала. Ей суждено было никогда не насладиться полнымъ счастіемъ; ея участью было всегда вставать изъ-за стола пира жизни какъ разъ когда блюдо доходило до нея. Единственный мужчина, который далъ ей понятіе о любви между мужчиной и женщиной, разстался съ ней какъ разъ тогда, когда ея сердце проснулось. Почетное положеніе и матеріальное благосостояніе были вырваны у нея именно тогда, когда ея сердце настолько успокоилось отъ невзгодъ супружеской жизни, что она могла довольно беззаботно наслаждаться своимъ обезпеченнымъ положеніемъ. А когда голова ея посѣдѣла и душа утомилась, и она болѣе, чѣмъ когда-нибудь привязалась къ сыну, его отняли у нея послѣ того, какъ онъ былъ ея собственностью почти въ продолженіе тридцати лѣтъ, онъ былъ отнятъ маленькимъ, бездомнымъ, замерзшимъ воробушкомъ, котораго она изъ женскаго милосердія пріютила у своего очага и отогрѣла у своего сердца.
   Глаза ея стали влажными и губы задрожали. "Но вѣдь ты сама виновата, что осталась теперь одинокой",-- промелькнула у нея грустная мысль. Но она слабо улыбнулась. При подобныхъ обстоятельствахъ гораздо лучше предупредить, чѣмъ быть предупрежденной.
   А потому-то она по собственной иниціативѣ рѣшила покинуть свое старое жилище и предложила назначить день свадьбы, какъ только небольшое жалованье сына увеличилось настолько, что его вмѣстѣ съ пожизненной рентой могло хватать на скудный кусокъ хлѣба для обоихъ молодыхъ. Потому-то она придумала для нихъ свадебное путешествіе, маленькую дешевую и смѣшную по своей непритязательности прогулку по Готскому каналу, которая тѣмъ не менѣе была свадебнымъ путешествіемъ. Потому-то она осталась неумолимой на всѣ просьбы молодыхъ и впредь жить съ ними, и переѣхала въ Брантелидъ къ сестрѣ, гдѣ ея скромнаго заработка и маленькой ренты могло хватить на уплату за дешевый пансіонъ, что давало ей возможность отдать Карлу тѣ крохи, которыя остались отъ наслѣдства тетушки.
   Какъ они просили и умоляли ее остаться съ ними! Но -- какъ ясно и несомнѣнно промелькнула радость въ глазахъ Міи, когда она убѣдилась, что "рѣшеніе мамы осталось непоколебимымъ!" Эва испытала слишкомъ много въ жизни, чтобы придавать значеніе этой маленькой царапинѣ. Счастіе всегда эгоистично, когда оно ново и когда обладатели его молоды, и нѣтъ болѣе жестокаго посягательства на собственность, какъ посягательство на тайны въ первую пору супружескаго счастія, когда третье сердце никогда не можетъ биться въ униссонъ съ двумя другими, когда третья пара глазъ всегда нарушаетъ мечты, всегда затемняетъ солнце, какъ бы ни были эти глаза полны любви. А кромѣ того, тихая и едва ли хозяйственная дочка торговки Лотты должна была безпрепятственно и въ одиночествѣ выдержать борьбу съ трудностями домашняго хозяйства и пережить сліяніе воли двухъ людей въ одну волю. А всѣ эти превращенія настолько щекотливы, что помощь даже самой опытной руки можетъ только помѣшать, а самое нѣжное участіе только обезпокоить.
   И вотъ Эва отказалась наотрѣзъ, и они разстались. Въ глазахъ своего сына она увидала только одну скорбь, когда она покидала его. Какое утѣшеніе было вспоминать объ этомъ!
   Эва одѣвалась медленно въ старой "комнатѣ дѣвочекъ", она узнала знакомыя щели въ старомъ полу, который теперь еще больше растрескался и потерся, узнала она также и вѣшалку, на которой когда-то висѣло ея необыкновенное черное конфирмаціонное платье, возбудившее ея дѣтскій восторгъ. Отъ времени до времени она останавливалась передъ окномъ и задумчиво смотрѣла на разстилавшійся передъ ней просторъ.
   Теперь солнце такъ хорошо пригрѣвало палубу парохода. Теперь они навѣрное перебѣгали отъ одного борта къ другому, стараясь насладиться зрѣлищемъ улыбающихся береговъ, которые только что сбросили съ себя зимній покровъ и на которыхъ расцвѣтала новая жизнь.
   Но сколько же лѣтъ ей самой? Эва чувствовала, что ея ладья навсегда пристала къ тихой пристани ея стараго, родного дома послѣ долгаго и тяжелаго плаванія по житейскому морю.
   Пожалуй, они теперь завтракаютъ,-- можетъ быть, на палубѣ, освѣщенной солнцемъ? Ихъ взоры покоятся другъ на другѣ, а руки ихъ сталкиваются, когда они стараются услужить одинъ другому и предупредить невысказанныя желанія...
   Вспомнили ли они хоть одинъ разъ маму? Произнесли ли они за это время хоть одинъ разъ ея имя? О, какъ она успѣла уже стосковаться...
   Конечно, она будетъ изрѣдка навѣщать ихъ. Не слишкомъ часто и не безъ предупрежденія. Она будетъ сквозь пальцы смотрѣть на маленькія упущенія въ домашнемъ хозяйствѣ, если случится, что Мія провинится въ этомъ; она будетъ ѣсть двойныя порціи отъ тѣхъ блюдъ, которыя почему-либо не совсѣмъ удадутся; она будетъ всегда съ любовью и похвалой отзываться о ней, когда будетъ говорить съ нимъ о ней, которая отняла его у нея.
   А потомъ она будетъ жить воспоминаніями о проведенныхъ съ ними дняхъ до тѣхъ поръ... до тѣхъ поръ, пока розы любви не станутъ менѣе яркими и менѣе чувствительными въ силу привычки; пока маленькіе люди не потребуютъ помощи, а маленькія кроватки съ больными не потребуютъ ухода. Тогда, быть можетъ, найдется мѣсто для старой бабушки, состарѣвшейся и ослабѣвшей, которая сама нуждается въ снисхожденіи, а не собирается дарить его молодой неопытной хозяйкѣ.
   Фру Эва закрыла окно и спустилась внизъ, чтобы войти въ ту жизнь, которая теперь станетъ ея жизнью. Она крѣпко обняла свою сестру и обѣщала ей ввязать новыя пятки въ семи парахъ чулокъ; она оживленно говорила съ шуриномъ Валльмаркомъ о прорытіи новыхъ канавъ и воздѣлываніи подъ поле болотъ въ Хестхагенѣ; она осмотрѣла всѣхъ маленькихъ шалуновъ и пошутила съ ними. Въ концѣ-концовъ она прописала желѣзо маленькой Эвѣ, у которой было малокровіе, какъ нѣкогда у ея тетки.
   И за все это время ее не покидало странное чувство, какъ если бы она заканчивала длинное круговое путешествіе и вырѣзала послѣдній купонъ изъ книги жизни съ круговыми билетами. А теперь ей предстояло только отправиться къ Тому, Кто наложилъ печать на книгу жизни съ круговыми билетами, и ждать тамъ того, кто внесъ смыслъ въ ея жизнь и согрѣлъ и освѣтилъ солнцемъ ея закатъ.

-----

   А теперь я кладу, почтительно цѣлуя сморщенныя руки, эти простые листы передъ старыми женщинами, глаза которыхъ, иногда затуманенные слезами, всегда сіяютъ такой нѣжностью и такой безпредѣльной любовью, какой не можетъ быть никакая другая любовь, ибо обладательницы этихъ глазъ, часто наполовину забытыя и никогда не понятыя вполнѣ, пока ихъ дѣти не достигли того же мѣста на жизненномъ пути, котораго они сами достигли, принесли свою жизнь въ жертву самому святому призванію -- материнскому.

Перев. М. Благовѣщенская.

"Русская Мысль", кн.I--III, 1908

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru