Гедин Свен
Гибель каравана в пустыне

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Разсказъ изъ путешествія Свенъ Хедина по Центральной Азіи.
    Текст издания: журнал "Юный Читатель", NoNo 12, 14, 1900.

   

Гибель каравана въ пустынѣ.

Разсказъ изъ путешествія Свенъ Хедина по Центральной Азіи.

   Въ 1893--97 г. молодой шведскій ученый Свенъ Хединъ совершилъ очень большое путешествіе въ Центральную Азію. Вернувшись домой, онъ описалъ свои открытія и приключенія въ большой книгѣ, которую озаглавилъ: "Въ сердцѣ Азіи". Дѣйствительно, мѣстности, которыя онъ посѣтилъ, вполнѣ заслуживаютъ такого названія. Что такое "сердце Азіи?"
   Это обширная равнина, которая тянется съ запада на востокъ болѣе чѣмъ на 3000 верстъ, и съ сѣвера на югъ на 2000 верстъ. Кругомъ же поднимаются горные хребты, одинъ выше другого, гигантскія снѣжныя вершины которыхъ возносятся до 7 и даже 8 съ лишнимъ верстъ высоты. Покрытыя вѣчнымъ снѣгомъ, на поверхность котораго не дерзала ступать нога человѣка, они. какъ грозные часовые, охраняютъ таинственныя области отъ любопытнаго взора. Высокіе Гималаи ограждаютъ доступъ съ юга. Они упираются на западѣ въ горную систему Гинду-Куша, къ которому съ сѣвера примыкаетъ высокая горная область Памира; персы и авганцы называютъ ее Бамъ-и-Дунья -- "крыша свѣта". Отъ Памира на сѣверо-востокъ тянется обширная горная система Тянь-Шаня (по китайски "Небесныя горы"), а прямо на востокъ горная цѣпь Куэнь-Лунь.
   Вотъ эта то горная цѣпь, которая дальше на востокъ развѣтвляется на двѣ цѣпи -- Астынъ-тагъ съ Настанемъ и Арка-тагъ съ Коко-чили, раздѣляетъ обширную внутреннюю равнину Азіи на двѣ половины или на двѣ ступени: сѣверная болѣе низкая равнина есть западная Гоби; она составляетъ китайскую область, восточный Туркестанъ. Южная часть, за хребтомъ Куэнь-Лунемъ, есть высокое тибетское нагорье, подымающееся мѣстами выше 4 верстъ, выше Монблана!
   Почему же Свенъ Хединъ назвалъ эти мѣста "сердцемъ Азіи?" А вотъ почему. Съ этихъ равнинъ и съ высокихъ окраинныхъ хребтовъ, прорывая ихъ, струятся на всѣ четыре стороны, къ тремъ обширнымъ океанамъ, величайшія рѣки Азіи. Но влага, скопляющаяся на горахъ, устремляется не только къ океанамъ. Множество рѣкъ и рѣчекъ, питаемыхъ снѣгами высокихъ вершинъ, стекаетъ внутрь, въ равнину. Дважды въ годъ вѣтеръ на восточномъ и южномъ краю Азіи мѣняетъ свое направленіе. Этотъ перемѣнный вѣтеръ есть "монсунъ". Лѣтомъ онъ уноситъ поднимающуюся съ поверхности океановъ влагу на сушу. Тяжелыя кучевыя облака ползутъ тогда чуть не со всѣхъ сторонъ на высокую внутреннюю Азію, точно полчища враговъ, осаждающихъ неприступную крѣпость. Проливными дождями падаетъ влага на сухія раскаленныя равнины Индостана, на густые тропическіе лѣса и заросли Индокитая. Но вѣтеръ не останавливается. Точно какая-то магическая сила тянетъ его внутрь материка, гдѣ его ждутъ сухія песчаныя пустыни. Вѣтеръ подымается по внѣшнему краю горъ, сгущаетъ все новые клубы тучъ, поливаетъ дождемъ мрачные лѣса по склонамъ Гималаевъ и осыпаетъ гигантскія вершины ихъ мелкимъ какъ пыль, сыпучимъ снѣгомъ. Вотъ онъ поднялся до гребней горъ, прорвался сквозь ущелья и, торжествующій несется, вздымая пыль, по холоднымъ равнинамъ Тибета, по раскаленному песчаному морю пустыни Гоби. Но торжеству его здѣсь приходитъ конецъ. Онъ не доноситъ сюда драгоцѣнную влагу, зачерпнутую въ океанѣ, всю ее онъ пролилъ по берегамъ, по краевымъ низменностямъ, по склонамъ и вершинамъ горъ, и во внутреннюю равнину онъ приходитъ сухимъ и безплоднымъ. Но вотъ солнце, приблизившись къ солнечному тропику, начинаетъ осыпать стрѣлами своихъ жгучихъ лучей снѣговыя вершины и высокіе ледники. Растопленный снѣгъ мутными клокочущими ручьями несется съ горъ, переполняетъ рѣки и либо снова возвращается въ океанъ, либо движется по недавно еще сухимъ русламъ черезъ пустыню. Жадно всасываетъ эту влагу горячій песокъ, жадно поглощаютъ ее корни растеній, притаившіеся замершіе въ теченіе долгой сухой зимы, и вотъ лѣса и пастбища по берегамъ этихъ потоковъ одѣваются свѣжею зеленью, и киргизы со своими стадами спускаются внизъ со склоновъ горъ, гдѣ они пережили долгую зиму. Но вскорѣ влага начинаетъ исчезать: песокъ пустыни и листва деревьевъ отдаютъ ее вѣчно сухому воздуху пустыни, и скоро водяные пары, сгустившись на недосягаемой высотѣ въ тонкія серебристыя нити перистыхъ облаковъ, расползаются въ стороны, на свою родину, къ безпредѣльной зыби океана. Развѣ эти вѣчные приливы и отливы къ серединѣ Азіи воздуха и влаги, которыми дышатъ и кормятся растенія, животныя и люди, не напоминаютъ приливы и отливы крови въ организмѣ? Развѣ этотъ круговоротъ не повторяется правильно изъ года въ годъ, подобно ударамъ сердца, присасывающаго и выгоняющаго изъ себя кровь? Вотъ почему середину Азіи называютъ ея сердцемъ. Это сравненіе вѣрно, но не совсѣмъ. Въ сердцѣ всегда есть кровь, середина же Азіи безводна. Ручьи и рѣки, даже соединившись, съ трудомъ добираются внутрь пустыни; тамъ вода застаивается въ плоскихъ озерахъ и болотахъ, накопляя соль и быстро испаряясь. Склоны горъ, спускающіяся къ этой сухой плоской котловинѣ, а также отдѣльныя горныя цѣпи и вершины, разсѣянныя въ пустынѣ, медленно разрушаются. Воды сносятъ обломки внизъ, дробятъ ихъ, разлагаютъ, и когда наступаетъ сухое время, вѣтеръ сушитъ размельченную породу и вывѣваетъ мелкую пыль. Тучи ея вздымаются сильнымъ вихрь высоко къ небу, затемняютъ свѣтъ солнца и омрачаютъ день -- это кара буранъ, черная буря по киргизски. Когда эта мелкая глинистая пыль вынесена вѣтромъ далеко въ сторону, на мѣстѣ остается песокъ. Вѣтеръ не можетъ взмести его высоко на воздухъ и унести дальше, но зато онъ катитъ и пересыпаетъ его по землѣ, нагромождаетъ въ песчаныя волны -- барханы; при этомъ онъ перетираетъ его снова и опять вывѣваетъ мелкія пылевыя частицы. Такимъ образомъ въ этомъ знойномъ сухомъ климатѣ воздухъ разрушаетъ и сортируетъ почву, не защищенную ковромъ растеній; пыль уносится, песокъ и галька остаются. Этимъ путемъ въ такихъ мѣстахъ, гдѣ климатъ становится суше, плодородныя пространства превращаются въ пески, въ пустыню.
   Дѣйствительно, большая часть восточнаго Туркестана представляетъ ужасную пустыню, черезъ которую человѣкъ не отваживается переходить. Это пустыня Такла Маканъ. По сѣверному краю ея течетъ рѣка Таримъ (такъ ее называютъ у насъ), воды которой застаиваются въ нѣсколькихъ котловинахъ, образуя болотистую мѣстность. Послѣднее изъ этихъ озеръ есть таинственное озеро Лотъ, которое искали столько путешественниковъ.
   На перерѣзъ Тарима съ юга устремляется черезъ пустыню нѣсколько рѣкъ, но воды струятся въ ихъ руслахъ лишь лѣтомъ; остальное же время года онѣ стоятъ сухими, и только тамъ и здѣсь отъ недавняго половодья остаются большія лужи, въ которыхъ влага сохраняется до новаго притока воды. Эти-то пересыхающія рѣки раздѣляютъ страшную пустыню Такла-Маканъ на три части. Къ берегамъ этихъ рѣкъ жмутся узкой полосой лѣса тополей, здѣсь же раскидываются пастбища и кусты тамарифовъ. Въ обѣ стороны отъ сухого русла можно найти воду на глубинѣ нѣсколькихъ футовъ; это есть та влага, которая просочилась изъ рѣки и напитала песокъ. Дальше въ разстояніи нѣсколькихъ верстъ въ обѣ стороны растительность быстро становится скудной, и вскорѣ начинаются пески. Конечно, кочевые жители этихъ странъ живутъ по берегамъ рѣкъ, здѣсь же на большихъ разстояніяхъ другъ отъ друга стоятъ селенія и города, гдѣ живутъ ремесленники, купцы, китайскіе чиновники и солдаты. Большіе города стоятъ ближе къ горамъ, это: Кашгаръ, Яркентъ и Хотанъ. Караванныя дороги вьются вдоль рѣкъ, пастухи со своими стадами также держатся близь нихъ и потому туземцы мало что знаютъ о самой пустынѣ. Рѣдкій изъ нихъ заходилъ въ нее поглубже, да и зачѣмъ имъ туда ходить? Любопытство? Но у нихъ такого любопытства нѣтъ, а есть страхъ. Кто его знаетъ, что тамъ такое, въ пустынѣ? Кто насыпаетъ песчаные барханы, вздымаетъ кара-буранъ и зловѣще завываетъ и свиститъ тамъ? Кто? Конечно, злые духи, души грѣшниковъ и души погибшихъ въ пескахъ. Они слѣпятъ путнику глаза, сбиваютъ съ пути, кружатъ и злобнымъ хохотомъ встрѣчаютъ послѣдній вздохъ истомленнаго жаждой страдальца. Тамъ "талесматъ" -- чародѣйство, говоритъ суевѣрный кочевникъ и сторонится отъ пустыни, ограждая себя отъ чаръ ея именемъ Аллы и пророка его Магомета.
   Но не всегда тамъ была пустыня. Путешественники и ученые убѣждены, что много, много вѣковъ тому назадъ, на мѣстѣ, гдѣ теперь вздымаютъ къ небу свои острые гребни песчаныя волны, плескалось настоящее море; что въ него впадали большія рѣки, и климатъ вездѣ былъ гораздо влажнѣе. Но море отступало отъ сѣверныхъ береговъ Азіи, изъ водъ его поднялась обширная сибирская равнина, климатъ въ "сердцѣ Азіи" становился суше, и внутреннее море стало усыхать. Вѣроятно еще нѣсколько сотъ лѣтъ тому назадъ пустыня была значительно меньше. Но изъ чего же это видно? Изъ преданій и разсказовъ тамошнихъ жителей? Нѣтъ, хотя и они подтверждаютъ то же самое. Это извѣстно, благодаря изслѣдованіямъ путешественниковъ: тотъ же Свенъ Хединъ открылъ въ пустынѣ полузасыпанныя пескомъ, изсохшія, разсыпавшіяся развалины древнихъ городовъ съ разными остатками, по которымъ видно, что древніе жители ихъ были высоко образованы. Онъ нашелъ здѣсь остатки искусной живописи на стѣнахъ, посуду изъ глины и металловъ, изображенія буддійскихъ боговъ. Изъ песка торчали еще сваи и столбы домовъ, по которымъ можно было судитъ, какъ были расположены комнаты. Но натискъ пустыни, нагромождавшей песокъ, сушившей воду, засыпавшей колодцы и зданія, прогналъ людей, какъ теперь песокъ пустыни выселяетъ обитателей изъ многихъ другихъ оазисовъ.

0x01 graphic

   И вотъ такую-то ужасную пустыню рѣшился проѣхать отважный шведскій путешественникъ. Эта попытка уничтожила его караванъ и едва не стоила жизни ему самому. Онъ былъ на волосокъ отъ гибели и спасся по какой-то удивительной случайности.
   Всюду въ городахъ, гдѣ онъ останавливался и бесѣдовалъ при случаѣ съ туземцами о своемъ намѣреніи пересѣчь пустыню, ему горячо совѣтовали оставить эту мысль. Объ ужасахъ ея среди нихъ ходили самые невѣроятные разсказы.
   Одинъ восьмидесятилѣтній старикъ разсказывалъ Свенъ-Хедину, что въ юности своей онъ зналъ нѣсколькихъ человѣкъ, которые ходили въ эту пустыню. Ихъ привлекало золото, которое по слухамъ лежитъ тамъ грудами среди развалинъ "тысячи одного" заколдованнаго города. На стражѣ этого золота стоятъ злые духи. Едва счастливый искатель набьетъ свои карманы сокровищами, какъ они являются въ разныхъ видахъ, пугаютъ его и преслѣдуютъ до тѣхъ поръ, пока онъ въ ужасѣ, побросавъ золото, не кинется прочь. Только въ такомъ случаѣ ему удается спастись. Иначе же въ уединеніи пустыни онъ слышитъ голоса, которые зовутъ его по имени, увлекаютъ съ пути и кружатъ, кружатъ среди бархановъ до тѣхъ поръ, пока онъ не погибнетъ отъ жажды и истощенія.
   Знаменитый венеціанскій путешественникъ Марко-Поло, который прошелъ на пути въ Китай по этой пустынѣ 700 лѣтъ тому назадъ, пишетъ о ней въ своемъ сочиненіи то же самое: "Странныя вещи разсказываютъ объ этой пустынѣ, а именно, когда путники идутъ по ней ночью, и одинъ случайно отстанетъ, заснетъ или какъ-нибудь иначе отобьется отъ другихъ, то онъ, при попыткѣ нагнать своихъ спутниковъ, слышитъ голоса духовъ, которыхъ принимаетъ за товарищей. Иногда они называютъ его по имени, и тогда часто онъ теряетъ дорогу, такъ что не находитъ своихъ. Такимъ путемъ погибло много людей". Но всѣ эти разсказы не испугали нашего путешественника, тѣмъ болѣе, что находились люди, которые говорили, что на хорошихъ верблюдахъ и съ запасомъ воды ему удастся достигнуть береговъ Хотанъ-Дарьи.
   

Сборы и снаряженіе экспедиціи.

   Остановившись въ небольшомъ городкѣ Меркетъ, лежавшемъ уже въ преддверіи пустыни, путешественникъ занялся снаряженіемъ своего отряда. Вѣрный слуга его Исламъ-бай, сопровождавшій его во все время странствій, отправился въ Яркентъ и купилъ тамъ не сходной цѣнѣ восемь крѣпкихъ верблюдовъ. Тамъ же онъ нанялъ двухъ вожатыхъ, стараго Мухамедъ Шаха, опытнаго въ уходѣ за верблюдами и бывавшаго въ пескахъ пустыни. Это былъ покорный и добродушный человѣкъ. Второй былъ Касимъ-Ахунъ, тоже ужъ немолодой проводникъ каравановъ. Этотъ былъ серьезнаго нрава и немножко лѣнивъ. Но такъ какъ караванъ нуждался еще въ одномъ вожатомъ, то по указанію мѣстныхъ торговцевъ Хединъ нанялъ нѣкоего Іолчи. Этотъ человѣкъ былъ виновникомъ гибели каравана. Онъ занимался, между прочимъ, тѣмъ, что ежегодно ходилъ въ пустыню на поиски золота, ничего, конечно, не находилъ тамъ, но зато считалъ себя вправѣ хвастаться своимъ знаніемъ пустыни и опытомъ. Характера онъ былъ скрытнаго и сварливаго и все время бѣсился въ душѣ вслѣдствіе того, что караванъ-башей, т. е. начальникомъ каравана былъ назначенъ не онъ, а вѣрный Исламъ-бай. Сверхъ того "членами" экспедиціи являлись двѣ собаки "Хамра" и Іолдашъ", три овцы и десять куръ съ пѣтухомъ. "Хамра" благоразумно вернулась назадъ; едва караванъ вступилъ въ пустыню, но "Іолдашъ" вѣрно и безропотно дѣлилъ общую судьбу и погибъ отъ жажды и истощенія. Овецъ взяли съ собой, чтобы питаться ими, также какъ и куръ, которыя вначалѣ несли яйца, но когда наступилъ недостатокъ въ водѣ, то онѣ перестали нестись. Онѣ сидѣли въ клѣткахъ на горбахъ верблюдовъ; пѣтухъ постоянно пролѣзалъ сквозь прутья, взлеталъ на крышу своей темницы и, прокричавъ торжественно "кукуреку", прыгалъ на землю. На стоянкахъ ихъ выпускали и давали корму: присутствіе ихъ придавало лагерю какой-то уютный домашній характеръ. Запасовъ было взято на три мѣсяца, такъ какъ Хединъ предполагалъ двинуться затѣмъ въ сѣверный Тибетъ. Они состояли изъ мѣшковъ съ рисомъ, хлѣбомъ, мукой, не забыты были сахаръ, чай, овощи и неизбѣжные консервы, т. е. разныя блюда въ запаянныхъ жестяныхъ коробкахъ. Разсчитывая попасть въ Тибетъ къ осени, путешественники захватили съ собой много теплой одежды, шубы, ковры. Остальной грузъ составляли палатка, необходимые инструменты -- разные термометры, барометры, точные часы, небольшая фотографія, затѣмъ посуда и оружіе, именно три ружья и шесть револьверовъ съ двумя тяжелыми ящиками патроновъ. Такъ какъ сверхъ того необходимо было взять запасъ воды на 25 дней, то понятно, что верблюдамъ пришлось нести немалый грузъ. Для воды были запасены большіе, продолговатые жестяные ящики, въ какихъ тамошніе купцы возятъ медъ изъ Индіи въ Яркенѣ; чтобы они не поломались при паденіи съ верблюда, ихъ охватываютъ рѣшеткой изъ тонкихъ брусьевъ, между которыми напихиваютъ траву, сѣно, камышъ, иначе отраженные пескомъ жгучіе лучи солнца такъ сильно нагрѣваютъ воду, что ее непріятно пить. Всѣ ящики могли вмѣстить 455 литровъ воды (около 30 пудовъ).
   По картамъ разстояніе прямикомъ черезъ пустыню равнялось 287 километрамъ. И если бы путешественники проходили въ день всего 20 километровъ, то все путешествіе заняло бы не болѣе 15 дней. Стало быть, запаса воды было болѣе чѣмъ достаточно.
   На пути верблюды идутъ гусемъ, соединенные попарно или по четыре; веревка каждаго верблюда, проходящая сквозь носовой хрящъ его, привязывается къ хвосту идущаго впереди верблюда легкимъ узломъ, который развязывается самъ собой, если верблюдъ споткнется или упадетъ. Въ послѣднемъ случаѣ остановка неизбѣжна, потому что верблюдъ не въ силахъ подняться, пока съ него не снимутъ часть груза. На переднемъ верблюдѣ были нагружены всѣ необходимые въ пути инструменты и вещи. Поверхъ ихъ между горбами были положены подушки, одѣяла и ковры, представлявшіе настолько удобное сидѣнье, что путешественникъ могъ возсѣдать тамъ, какъ въ креслѣ, обозрѣвая съ высоты окрестность. Значительно впереди каравана шелъ караванъ-баши съ компасомъ въ рукѣ; онъ долженъ былъ избирать наиболѣе легкій путь, все время держась указаннаго ему направленія. Но приходѣ на стоянку верблюдовъ разгружаютъ и связываютъ въ кружокъ, чтобы они не легли наземь; въ этомъ положеніи ихъ удерживаютъ на ногахъ въ теченіи двухъ часовъ, и только послѣ этого пускаютъ на пастбище; эта предосторожность необходима, потому что въ противномъ случаѣ ноги ихъ теряютъ гибкость въ сочлененіяхъ.
   

На порогѣ пустыни.

   10 апрѣля 1895 г. останется навсегда памятнымъ жителямъ Меркета -- въ этотъ день небольшой караванъ Свенъ Хедина выступилъ въ путь, сопровождаемый пророческими возгласами зрителей: "Они не вернутся!", "Ихъ верблюды перегружены и завязнутъ въ пескѣ пустыни!" По смѣлый путешественникъ, не смущаясь, прощался съ знакомыми; верблюды его каравана спокойно и величественно шествовали сквозь толпу зѣвакъ, погромыхивая бубенцами, но едва по выходѣ въ поле они увидѣли свѣжую зелень, какъ двое изъ нихъ, оборвавъ привязь и стряхнувъ грузъ, устремились съ дороги на пахоть и принялись тамъ такъ рѣзвиться, что пыль стояла столбомъ. Это ихъ всегдашнее обыкновеніе послѣ долгаго отдыха.
   Вначалѣ дорога шла по окраинѣ пустыни на сѣверо-востокъ. Первые дни надо было приспособиться къ разнымъ неудобствамъ и пріучить верблюдовъ и людей къ порядку. Переходы дѣлались небольшіе, и дорога вилась порою между невысокими въ 2--3 сажени барханами, иные изъ которыхъ приходилось переходить. Всюду виднѣлись остатки растительности -- сухіе тополи, доставлявшіе топливо, а въ сырыхъ низинахъ камышъ, которымъ питались верблюды. На глубинѣ 2--3 футовъ, покопавшись, всегда можно было еще найти воду, иногда горьковатую, которую однако животныя пили охотно. Почва была покрыта то крѣпкимъ, ровнымъ пескомъ, на которомъ мозолистыя лапы верблюдовъ оставляли рѣзкіе слѣды, то глубокой мелкой пылью, куда верблюды уходили по колѣно. Порою попадались барханы, на которые верблюды взбирались съ трудомъ, нерѣдко падая на переднія колѣна; переваливъ черезъ гребень, они скользили вмѣстѣ съ пескомъ внизъ, подогнувъ заднія ноги и какъ бы тормозя ими въ рыхломъ пескѣ. Мѣстами тянулись пространства, покрытыя тонкимъ налетомъ соли, гулко хрустѣвшей подъ ногами. Стояла весна, и потому жара мало допекала путниковъ,-- термометръ показывалъ въ полдень 25® Ц., хотя песокъ накалялся до 40® и больше. Нерѣдко попадались слѣды животныхъ -- антилопъ, иногда изъ кустовъ тамариска выскакивалъ вспугнутый степной заяцъ или вдали виднѣлись небольшія стада антилопъ или дикихъ лошадей. Тамъ и сямъ въ низинахъ и падяхъ встрѣчались изрядныя лужи свѣтлой какъ кристаллъ воды, оставшейся отъ прошлой зимы, по верху ея бѣгали водяные паучки, а въ воздухѣ жужжали жуки и мухи, привлекаемые влагой.
   Однако сосѣдство пустыни сказывалось все сильнѣе: все живое исчезало понемногу, и кругомъ воцарялось глубокое безмолвіе, нарушавшееся лишь однозвучнымъ гуломъ верблюжьихъ бубенцовъ. Иногда съ сѣверо-востока подымался жгучій вѣтеръ, отъ дыханія котораго песокъ на гребняхъ бархановъ начиналъ крутиться, слѣпя глаза и забиваясь въ уши и ноздри. Жара достигала до 63®, и невыносимая жажда заставляла непрерывно прикладываться къ мѣху съ водой. Ночью бывало холодно, холодъ доходилъ до 10®, и среди безмолвія и мрака лишь искристыя звѣзды сыпали свои лучи на темную окрестность.
   Передъ самымъ вступленіемъ въ пустыню путникамъ удалось отдохнуть въ очаровательной мѣстности, показавшейся имъ земнымъ раемъ. Шатеръ былъ раскинутъ подъ густой тѣнью развѣсистаго тополя на берегу поросшаго камышомъ озера, и люди и животныя напились вволю и отдохнули въ прохладѣ спокойнаго вечера отъ утомленія пути. Въ слѣдующіе дни имъ предстояло углубляться въ пустыню по направленію на востокъ. Здѣсь они должны были запастись водой, подтянуться и приготовиться къ серьезнымъ испытаніямъ, и потому былъ созванъ своего рода "совѣтъ", на которомъ надо было сговориться относительно пути и рѣшить нѣкоторые другіе вопросы. Лучшія русскія карты указывали, что ширина пустыни равнялась въ этомъ мѣстѣ всего 130 километрамъ; проходя по 20 километровъ, можно было разсчитывать добраться до береговъ Хотанъ-Дарьи въ 6--7 дней; проводникъ Іолчи съ клятвами увѣрялъ, что путь не возьметъ и 4 дней; но изъ предосторожности путешественникъ приказалъ взять запасъ воды на 10 дней, наливъ ящики до половины. Такъ какъ верблюды были изрядно обременены грузомъ и уже успѣли утомиться, то ему не хотѣлось истощать ихъ драгоцѣнныя силы лишнимъ грузомъ. Вѣдь отнынѣ предстояло двигаться по зыбучему песку, черезъ высокія, рыхлыя дюны, подъ палящими лучами раскаленнаго солнца.
   Вѣтеръ дуетъ въ пустынѣ, какъ и въ другихъ мѣстахъ, съ разныхъ сторонъ, но всегда бываетъ такъ, что съ какой нибудь одной стороны онъ дуетъ чаще всего. Въ сильный вѣтеръ песокъ взметается на воздухъ, крутится, падаетъ, снова взметается и катится, пересыпаясь, по поверхности земли. Какъ бы страна ни была плоской, поверхность земли всегда все-таки неровная, попадаются на ней кромѣ того камни, высохшіе остатки прежнихъ деревьевъ и ихъ корней. Скользя по земной поверхности, вѣтеръ упирается въ эти ничтожныя преграды, сила его движенія ослабѣваетъ въ этихъ мѣстахъ, и поднятый на воздухъ песокъ падаетъ здѣсь на землю, нагромождаясь въ длинный холмикъ. Этотъ холмикъ самъ уже становится препятствіемъ для вѣтра, который натыкаясь на него, опускаетъ на него съ навѣтренной стороны все больше и больше песку. Такимъ образомъ холмъ ростетъ въ вышину. Приносимый вѣтромъ песокъ перекатывается по нему и образуетъ на вершинѣ холма острый гребешокъ, съ котораго песокъ отъ своей тяжести постоянно скатывается на другую сторону холма, на подвѣтренную сторону. Такіе длинные холмы тянутся въ пустыняхъ другъ за другомъ поперекъ направленія главнаго вѣтра. Видъ ихъ напоминаетъ взволнованное море, какъ бы застывшее внезапно по мановенію какой то волшебной руки. Такіе песчаные холмы называются дюнами, киргизы называютъ, ихъ барханами. Съ навѣтренной стороны скатъ дюны пологій и какъ бы укатанный, песокъ лежитъ здѣсь крѣпче; но съ подвѣтренной стороны, куда песокъ сыпется съ гребешка, склонъ крутъ, и песокъ лежитъ рыхло. Трудно себѣ представить, какое мученіе странствовать черезъ эти горы песку. Въ пустыняхъ Аравіи, гдѣ они достигаютъ гораздо большей высоты, люди нерѣдко цѣпляются за хвостъ верблюда, который взбирается на дюну, погружаясь въ рыхлый песокъ чуть не по брюхо. Песокъ катится подъ ногами, животныя и люди скользятъ внизъ, и нерѣдко лишь съ большимъ усиліемъ добираются доверху. Англичанинъ Пальгрэвь, путешествовавшій по Аравіи, разсказываетъ, что самъ видѣлъ, какъ арабы плакали отъ досады и злобы, когда карабкались на эти дюны. Но едва караванъ осилилъ одну дюну, какъ впереди вздымается другая, за ней третья, и, насколько хватаетъ взоръ, до самаго горизонта виднѣются эти гряды зыбучихъ песковъ. Легко понять, что они не остаются вѣчно на одномъ и томъ же мѣстѣ. Дюны медленно передвигаются въ ту же сторону, куда дуетъ главный вѣтеръ. На краю пустыни, гдѣ уже начинаются поселенія человѣка, это медленное грозное движеніе неумолимыхъ грудъ песка нельзя остановить ничѣмъ. Сколько оазисовъ засыпали они, сколько разъ заставляли они людей покидать свои поля и жилища, воздвигнутыя съ такимъ трудомъ, и уходить подальше, но черезъ нѣсколько десятковъ лѣтъ дюны придвигаются и туда. Только одна живительная влага можетъ вступать въ борьбу съ этими полчищами пустыни. Тамъ, гдѣ воды больше, травы и кустарникъ понемногу разростаются на такихъ горахъ песку. Едва только склоны песчанаго холма покрылись тощей травкой или сухимъ кустарникомъ, какъ гигантъ оказывается пораженнымъ на смерть, онъ останавливается въ своемъ постоянномъ движеніи и замираетъ на много, много лѣтъ, иногда навсегда. Такимъ образомъ вода въ союзѣ съ растительностью ведетъ на окраинѣ пустыни вѣчную борьбу съ вѣтромъ и его союзникомъ пескомъ. Это война добраго Аримана со злымъ Ормуздомъ; побѣждаетъ то одинъ, то другой.
   Вотъ въ такую то "злую пустыню" (Яманъ-кумъ,-- злой песокъ) углубился теперь маленькій караванъ Свенъ Хедина. Страсть къ неизвѣстному увлекала его въ печальную область духовъ пустыни, въ безмолвное царство смерти. "Побѣдить или погибнуть" -- вотъ былъ его лозунгъ. Нерѣшительности и страха не было и слѣда. "Впередъ!" шепталъ жгучій вѣтеръ пустыни, "впередъ!" однозвучно твердили бубенчики верблюдовъ
   Вотъ на краю горизонта позади исчезли послѣдніе кустики тамариска, впереди песокъ, одинъ желтый, зыбучій песокъ. Ни былинки, ни листика, не видно ни одной птицы, слѣды газелей и оленей исчезли давно. Здѣсь, въ преддверіи пустыни, зловѣщій видъ ея, очевидно, такъ поразилъ собаку Хамру, что она рѣшила остаться позади и въ одиночествѣ вернулась назадъ. Но въ людяхъ страсти и желанія пересиливаютъ благодѣтельный инстинктъ. Лучше было бы вернуться и имъ...
   Странное, и непонятное чувство овладѣло людьми, когда они въ первый разъ разбили свой лагерь среди песковъ пустыни. Они стали молчаливы, и никто не смѣялся; въ безмолвномъ, тихомъ воздухѣ едва колебалось пламя костра, и среди гробовой тишины слышалось лишь тяжелое сиплое дыханіе верблюдовъ, которыхъ пришлось привязать, чтобы они ночью не убѣжали назадъ къ озеру, изъ котораго недавно напились.
   

Въ царствѣ гробовой тишины.

   Утромъ караванъ двинулся въ дальнѣйшій путь. Исламъ-бай, лоцманъ каравана, легкимъ шагомъ шелъ впереди съ компасомъ въ рукахъ, а за нимъ, извиваясь среди песчаныхъ дюнъ, медленно вилась вереница верблюдовъ. Рядомъ съ ними молчаливо и мрачно шли босые проводники, изнемогая отъ жары и безпрерывно припадая запекшимися губами къ жестянкѣ съ водой. Но вода была теплая, почти горячая, потому что верблюды уже успѣли съѣсть жесткій камышъ, которымъ были обернуты жестяные ящики. Жгучій вѣтеръ вздымалъ песокъ и билъ имъ въ лицо, когда путники, взбираясь но дюнѣ достигали гребня ея. Въ этотъ день люди и животныя могли пройти всего 13 километровъ и остановились на ночевку во впадинѣ между двумя дюнами.
   На другой день утромъ путешественникъ сдѣлалъ печальное открытіе. Замѣтивъ, что вода какъ то гулко хлопаетъ въ жестяныхъ резервуарахъ, онъ обслѣдовалъ и убѣдился, что воды въ нихъ осталось лишь на два дня.
   Спросивъ проводниковъ, почему они не взяли запаса на 10 дней, какъ было приказано, онъ узналъ, что ящики наполнялъ водой проводникъ Іолчи. Этотъ послѣдній объяснилъ тогда, что, по его мнѣнію, нѣтъ причинъ безпокоиться, ибо отъ озера всего 4 дня пути до мѣста, гдѣ можно встрѣтить воду, и такъ какъ слова его совпадали съ тѣмъ, что показывала карта, то путешественникъ повѣрилъ ему, тѣмъ болѣе, что до сихъ поръ его нельзя было заподозрить во лжи. И такъ какъ всѣ были убѣждены, что вода находится отъ нихъ въ такомъ же разстояніи впереди, какъ и позади, то никому и въ голову не пришло возвращаться назадъ. Это была большая ошибка. Изъ всего дальнѣйшаго поведенія Іолчи стало потомъ ясно, что онъ питалъ какія то злыя намѣренія. Вѣроятно, онъ расчитывалъ завести караванъ подальше въ пустыню, обречь его тамъ на гибель отъ жажды и истощенія, а самому съ помощью своего знанія мѣстности какъ нибудь выбраться и затѣмъ, вернувшись къ мѣсту гибели съ вьючными животными, воспользоваться цѣннымъ имуществомъ. Но судьба рѣшила иначе -- и коварный человѣкъ первый же погибъ жертвой своего злого умысла.
   И вотъ рѣшено было беречь воду, какъ золото. Оставшись наединѣ съ вѣрнымъ Исламъ-баемъ, путешественникъ наказалъ ему зорко слѣдить за двумя жестяными ящиками, гдѣ еще имѣлось немного драгоцѣнной влаги. Всѣмъ пришлось идти пѣшкомъ, чтобы не утомлять верблюдовъ. Но одинъ верблюдъ, по имени "Бабай", безпрерывно останавливался отъ утомленія и, наконецъ, упалъ, такъ что его пришлось разгрузить и переложить вещи на остальныхъ животныхъ; но и облегченный, онъ еле плелся въ хвостѣ каравана и постоянно отставалъ. Съ какимъ ужасомъ смотрѣлъ путешественникъ, какъ "корабль пустыни", опора всѣхъ надеждъ, давалъ течь и готовился пойти ко дну въ песчаномъ мирѣ. Взоры всѣхъ устремлялись на востокъ съ томительной надеждой. Тщетно, тщетно! Впереди виднѣлись одни желтыя горы песку, громоздившіяся другъ на дружку на высоту 25--30 саженъ. Но достаточно было случиться мелкому событію, чтобы бодрость прихлынула къ душѣ: среди верблюдовъ замелькала вдругъ поющая точка -- это былъ комаръ! Вѣрно онъ забился въ какую нибудь щель ящика и теперь вырвался на волю. Но вотъ и въ небѣ мелькнула черная точка. "Карга, карга!" (воронъ, воронъ), воскликнулъ Исламъ-бай, указывая на него пальцемъ. Да, это былъ воронъ; онъ покружился надъ караваномъ и вскорѣ исчезъ за грядою дюнъ. Всѣ были рады этому живому существу. "Вѣрно близко до Хотанъ-Дарьи", думали путники, иначе зачѣмъ было этой птицѣ углубляться въ пески. Но это былъ зловѣщій воронъ.
   Съ компасомъ и биноклемъ въ рукѣ путешественникъ поспѣшилъ впередъ въ надеждѣ открыть первые признаки близости рѣки. Одиночество его вскорѣ нарушила муха, веселое жужжанье которой бодрило его духъ. Съ какимъ удовольствіемъ слѣдилъ онъ за мелькавшимъ въ воздухѣ насѣкомымъ!
   Но положеніе каравана становилось отчаяннымъ. Въ полдень путешественникъ свалился отъ усталости и жажды на песокъ. Солнце палило съ безжалостнаго неба и онъ не могъ сдѣлать шагу далѣе. Но муха вилась около него и словно жужжала ему въ уши слова утѣшенія и бодрости: "попытайся еще, подымись, протащись еще тысячу шаговъ и лягъ на слѣдующій гребень. Все же ты будешь ближе къ Хотанъ-Дарьѣ, прохладныя воды которой струятся къ Лопъ-Нору, принося съ собой пѣсни весны!". И онъ протащился еще тысячу шаговъ и, истощенный, легъ на гребень дюны. "Палящее солнце, спѣши скорѣй на закатъ, растопи снѣга на Мустагъ-отъ и дай мнѣ лишь одинъ кубокъ отъ тѣхъ холодныхъ хрустальныхъ струй, которыя бѣшенымъ каскадомъ ниспадаютъ съ его голубыхъ ледниковъ!". И путникъ погрузился въ дрему, въ мечты о тѣнистой прохладѣ родныхъ лѣсовъ, пока мрачный звонъ бубенцовъ подоспѣвшаго каравана не вернулъ его къ грустной дѣйствительности. Лагерь раскинули на глинистой площадкѣ между двумя холмами песку. Поздно вечеромъ подошли отставшіе проводники съ двумя измученными верблюдами. Внезапно путешественнику пришла въ голову мысль попытаться добыть воду, вырывъ въ землѣ колодезь. Онъ сообщилъ ее своимъ спутникамъ, и какъ ни устали они за день, но надежда встрѣтить на глубинѣ живительную влагу влила въ нихъ новыя силы, и въ нѣсколькихъ шагахъ отъ стоянки, въ самомъ низкомъ мѣстѣ ложбины они принялись рыть землю заступомъ. Работали по очереди. Скоро копавшій скрылся до головы въ глубокой ямѣ, песокъ, выкидываемый изъ нея, становился прохладнѣе и сырѣе, такъ что, когда глубина ямы достигла одной сажени, изъ него можно было лѣпить комки. Какъ пріятно было лежать на этой грудѣ влажнаго, холоднаго песку и прикладывать его горстями къ сухому, горѣвшему лицу. Въ работѣ прошло уже два часа, потъ струился по голымъ спинамъ работниковъ, и силы ихъ истощались. Они отдыхали все чаще и чаще, освѣжая себя глоткомъ воды, которой не жалѣли въ надеждѣ пополнить запасы изъ колодца. Между тѣмъ на землю спустилась темная ночь, и работу пришлось продолжать при скудномъ свѣтѣ двухъ фонарей. Инстинктъ привелъ всѣхъ животныхъ къ ямѣ: верблюды стояли кругомъ ея, вытянувъ шею и обнюхивая влажный песокъ, собака Іолдашъ зарылась въ него совсѣмъ, и даже куры, разгуливая между животными и людьми, съ любопытствомъ заглядывали въ яму. Люди работали со страстью отчаянія, надежда вливала въ нихъ свѣжія силы -- воду надо было добыть во что бы то ни стало. Вдругъ Касимъ, попавшійся глубоко на днѣ ямы, издалъ возгласъ отчаянія и безсильно выпустилъ заступъ изъ рукъ. "Что, что такое случилось?" въ тревогѣ спрашивали его всѣ. "Куррукъ кумъ (песокъ сухъ)", прозвучалъ его отвѣтъ, словно изъ могилы. Да, три новыхъ удара лопаты убѣдили его, что на днѣ ямы залегалъ слой сухого зыбучаго песку. Коварная влажность верхняго слоя представляла, вѣроятно, остатокъ талыхъ водъ зимняго снѣга, просочившихся и сохранившихся еще на нѣкоторой глубинѣ надъ нижнимъ слоемъ сухого, не увлажненнаго песку. Глубина ямы достигала полуторы саженъ, термометръ показывалъ на днѣ ея 11,2® Ц.
   Только теперь, когда угасъ послѣдній лучъ оживлявшей ихъ надежды, злополучные путники почувствовали, какъ они измучены. Вялые, съ угасшимъ взоромъ, вернулись они въ лагерь, избѣгая глядѣть другъ на друга. Скоро тяжелое безмолвіе сна опустилось надъ лагеремъ, но верблюды еще долго терпѣливо стояли кругомъ ямы, словно ожидая чего то.
   

Воды нѣтъ!

   Утромъ 27 Апрѣля путники собрались въ дорогу. Покормили остатками сѣна, добытыми изъ верблюжьихъ сѣделъ, животныхъ и отобрали изъ груза разныя менѣе нужныя тяжелыя вещи, которыя бросили на мѣстѣ стоянки. Самъ Свенъ-Хединъ поспѣшилъ впередъ, часто поглядывая въ бинокль на горизонтъ, ожидая увидѣть тамъ темную линію лѣсовъ Хотанъ-Дарьи. Но взорамъ его представлялись все тѣ же груды желтаго накаленнаго песку. Высоко въ небѣ пронеслись двое гусей. Они тянули на сѣверо-западъ, и видъ ихъ на мгновеніе ободрилъ караванъ. Но что значитъ для птицы пустыня въ 300 верстъ!
   Несчастная собака все время вилась около верблюда, на спинѣ котораго хлюпали въ желѣзномъ ящикѣ послѣдніе остатки влаги, она хрипло лаяла, рыла лапами песокъ и умоляюще глядѣла на людей. Верблюды тащились съ трудомъ, колѣни ихъ видимо дрожали отъ слабости, глаза потускнѣли, и тяжелое дыханіе съ отвратительнымъ запахомъ вырывалось изъ изсохшихъ пастей. Путники рѣшили двигаться все впередъ, пока оставшіеся шесть верблюдовъ въ состояніи идти. Два слабыхъ верблюда уже отстали и были брошены на произволъ судьбы. Пусть же смерть скорѣе придетъ къ нимъ, пусть недолго мучаются они въ безмолвіи пустыни! Старый верблюдъ "Бабай" лежалъ на боку, другой, черный, еще держался на своихъ трясущихся ногахъ и съ грустной тоской смотрѣлъ вслѣдъ удалявшемуся каравану. Это были первыя жертвы пустыни. Грустная картина ихъ гибели преслѣдовала путешественника: воображенію его рисовались эти два товарища его несчастій, и тяжелое чувство отвѣтственности стѣсняло его грудь.
   Къ вечеру небо затянуло дождевыми облаками, они клубились, какъ бы готовясь оросить пылавшую землю влагой. Путешественники разставили свои ящики, растянули холстъ палатки и ждали, но тучи пронеслись мимо, ни уронивъ не капли дождя. На этой стоянкѣ испекли изъ муки послѣднія лепешки. Старый Мухамедъ-Шахъ зоговорилъ о "телесматѣ" пустыни и выразилъ впервые громко, закравшуюся во всѣхъ мысль, что имъ не выбраться изъ этой проклятой пустыни. Іолчи сталъ смѣяться надъ компасомъ, увѣряя, что онъ обманываетъ и водитъ всѣхъ по заколдованному кругу, а потому де все равно, сколько ни пройти,-- такъ или иначе черезъ нѣсколько дней наступитъ гибель отъ жажды. На это Исламъ-бай замѣтилъ, что сперва погибнутъ верблюды, а потомъ уже они сами; компасъ вѣренъ, и его можно провѣрить по звѣздамъ и солнцу, и потому не слѣдуетъ унывать.

0x01 graphic

   Ночью поднялся страшный кара-буранъ (черная буря); вѣтеръ съ воемъ и свистомъ гналъ тучи песку, засыпая караванъ, и утромъ всѣ проснулись, полузарытые въ пескѣ, который забился всюду подъ одежду, такъ что путникамъ пришлось раздѣться до нага и вытрясти его. Многіе предметы были засыпаны совершенно, и ихъ пришлось нащупывать въ пескѣ палкой. Буря продолжалась еще, когда караванъ выступилъ въ путь; она во мгновеніе ока заметала слѣды, и кругомъ было такъ темно, что всѣ старались держаться въ кучѣ: достаточно было отойти на нѣсколько шаговъ, чтобы потерять изъ виду сосѣдей, и горе тогда отставшему! Милліарды песчинокъ неслись и катились но землѣ со страннымъ рѣжущимъ ухо свистомъ, и кромѣ этого звука не было слышно ничего другого. И вспомнились путнику ужасы этой пустыни, описанные у Марко Поло: "и днемъ иногда заговариваютъ эти духи пустыни, и время отъ времени слышны звуки множества музыкальныхъ инструментовъ и чаще всего звуки барабановъ."
   Это былъ тяжелый переходъ. Порою становилось темно, какъ ночью, затѣмъ мракъ нѣсколько просвѣтлялся и переходилъ въ темный, красновато-желтый, сѣрый туманъ. Когда вихрь дулъ въ лицо, люди и животныя почти задыхались, они падали на землю, верблюды ложились спиной къ вѣтру и вытягивали шею, а люди прятались отъ вѣтра за нихъ. Вотъ одинъ верблюдъ сталъ спотыкаться на каждомъ шагу, глаза его потускнѣли, нижняя губа отвисла, ноздри раздулись, и онъ внезапно рухнулъ на песокъ съ тѣмъ, чтобы уже не подняться болѣе.
   Онъ свалился у подножія дюны, на которую уже не въ силахъ былъ взобраться. Караванъ остановился, и двое людей были отряжены съ наказомъ попытаться поднять его; они скрылись во мракѣ, но черезъ нѣсколько минутъ вынырнули изъ него: вихрь уже замелъ слѣды, и они не рѣшились отыскивать упавшее животное. Эта потеря почти не огорчила путешественника, было какъ то все равно, вѣдь вопросъ заключался теперь уже въ собственномъ спасеніи.
   Въ 6 часовъ вечера караванъ остановился, пройдя двадцать верстъ. На совѣтѣ единогласно было рѣшено бросить на этой стоянкѣ (стоянка No XVII) все лишнее. Съ этой цѣлью путешественникъ вмѣстѣ съ Исламъбаемъ тщательно пересмотрѣлъ весь багажъ, и вотъ всѣ запасы на три мѣсяца: сахаръ, мука, медъ, рисъ, картофель и овощи, макароны, сотня жестянокъ съ консервами, затѣмъ нѣсколько овчиныхъ шубъ, войлоки, подушки, книги, большая пачка газетъ, приборъ для варки пищи вмѣстѣ съ запасомъ керосина, горшки, посуда и прочія вещи были отобраны и уложены въ ящики, которые сверху накрыли коврами. Затѣмъ на ближайшей высокой дюнѣ вколотили щестъ и прикрѣпили въ расщепленномъ концѣ его нумеръ шведской газеты; въ случаѣ, еслибы караванъ нашелъ вскорѣ воду, можно было бы вернуться и отыскать эти вещи. Изъ консервовъ были отобраны всѣ, заключавшіе хоть сколько нибудь влаги: шампиньоны, омары и сардинки, и когда спутники Свенъ-Хедина убѣдились, что въ нихъ не заключается свинины, они охотно накинулись на эту пищу. Остатокъ воды -- всего два литра (около 5 стакановъ), перелили въ два кунгана (мѣдные чайники) и захватили съ собой два жестяныхъ ящика на случай, если удастся встрѣтить воду. Здѣсь верблюдамъ скормили послѣднее сѣно, но они ѣли его неохотно, потому что въ глоткахъ у нихъ пересохло. Самъ путешественникъ въ послѣдній разъ выпилъ чашку чая и закусилъ консервами.
   На восходѣ солнца облегченный караванъ уже былъ готовъ тащиться дальше на востокъ, какъ Исламъ-бай въ смущеніи сообщилъ путешественнику, что при осмотрѣ одинъ изъ кунгановъ съ водой оказался пустымъ. Онъ и другіе люди заподозрили въ этомъ Іолчи, такъ какъ тотъ ночью вставалъ и отлучался куда то. Это подозрѣніе Іолчи подкрѣпилъ своимъ послѣдующимъ поведеніемъ: утромъ онъ приблизился къ Свенъ-Хедину и съ лицемѣрнымъ видомъ сталъ жаловаться на жажду и боль въ груди и животѣ; безъ сомнѣнія, это было притворство, но такъ какъ путешественникъ думалъ, что онъ обязанъ показывать другимъ примѣръ мужества, то уступилъ ему половину своей порціи воды. Затѣмъ этотъ негодяй скрылся и примкнулъ къ каравану лить на утренней зарѣ слѣдующаго дня.
   Въ этотъ день караванъ въ своемъ движеніи по песчаному морю наткнулся на скелетъ степной мыши и на старый, высохшій стволъ тополя, что на мгновеніе подняло мужество несчастныхъ. Цѣлый день они тащились по глубокому песку. Медленно замирая, звучали бубенцы верблюдовъ; полумертвыя отъ усталости животныя двигались еще, сохраняя величественное спокойствіе походки. Они ничего не ѣли и жили теперь насчетъ собственнаго жира и оттого худѣли не по днямъ, а по часамъ, обнажая худыя ребра.
   30 апрѣля въ распоряженіи каравана имѣлось еще два стакана воды. Въ то время, какъ люди были заняты нагрузкой верблюдовъ, Исламъ-бай накрылъ Іолчи въ моментъ, когда, повернувшись спиной къ сосѣдямъ, онъ приложился къ носику драгоцѣннаго сосуда. Со страшной яростью Исламъ-бай и Касимъ накинулись на него, сбили съ ногъ и топтали ногами до такой степени, что задавили бы негодяя, еслибы путешественникъ не поспѣшилъ положить конецъ этой сценѣ. По осмотрѣ въ кувшинѣ оказалась еще половина запаса -- одинъ стаканъ. Сколько дней можно прожить безъ воды? Мухамедъ-шахъ вспомнилъ, что много лѣтъ тому назадъ онъ тащился безъ воды по одной пустынѣ Тибета 13 дней. Снова зазвучали бубенчики верблюдовъ, снова дюна за дюной уходилъ караванъ на востокъ. Вечеромъ на стоянкѣ путешественникъ внесъ въ свою книжку запись послѣдними чернилами: "стали на гребнѣ высокой дюны, гдѣ верблюды свалились отъ усталости. Наблюдалъ въ трубу восточный горизонтъ -- горы песку повсюду, ни былинки, ни признака жизни. О Іолчи ни слуху, ни духу. Люди думаютъ, что онъ вернулся назадъ къ брошеннымъ вещамъ, чтобы питаться въ ожиданіи помощи консервами. Исламъ считаетъ его. въ числѣ мертвыхъ. Примѣрно еще одинъ стаканъ воды, часть ея оставлена на утро. Половиной ея люди освѣжили себѣ ротъ въ полдень. Когда вечеромъ хотѣли раздѣлить остатокъ, то оказалось, что Касимъ и Мухамедъ-шахъ, остававшіеся при верблюдахъ, выпили его. Всѣ, люди и животныя, страшно слабы. Боже, помоги намъ!"
   Въ послѣдующіе дни путешественникъ могъ дѣлать лишь мимолетныя замѣтки карандашомъ на лоскутѣ бумаги; онъ отмѣчалъ на ней показанія компаса и число пройденныхъ шаговъ. Съ помощью этихъ замѣтокъ онъ возстановилъ по памяти все пережитое въ послѣдующіе дни.
   

Гибель каравана.

   Ночь была страшно холодная -- термометръ опускался до 2,2®, зато воздухъ былъ необыкновенно чистъ, и звѣзды ярко искрились на черномъ небѣ. Утромъ взошедшее солнце возвѣстило путешественнику, что наступило 1 мая. Первое мая! Сколько радости и любви къ жизни пробуждаетъ въ насъ это слово! И путешественникъ старался убѣдить себя, что и въ пустынѣ это слово должно звучать магически; онъ надѣялся, что этотъ день внесетъ счастливую перемѣну въ ихъ судьбѣ. Да, перемѣна произошла, съ этого дня начались нечеловѣческія страданія, съ этого дня путники не шли, а тащились медленно навстрѣчу смерти.
   На зарѣ въ лагерь притащился іолчи, котораго всѣ считали умершимъ. Люди грустно сидѣли на землѣ и утоляли голодъ сухимъ хлѣбомъ, запивая его жидкимъ масломъ, взятымъ для верблюдовъ. Самъ путешественникъ не пилъ уже весь предыдущій день, и теперь, мучимый жаждой, онъ выпилъ стаканъ сквернаго вонючаго китайскаго спирта, который служилъ для горѣнія. Эта отвратительная жидкость обожгла ему всю глотку, но что-жъ такое, все же тѣло получило хотъ немного влаги! Увидя его пьющимъ, собака подошла къ нему, махая хвостомъ, но когда убѣдилась, что это не вода, она съ жалобнымъ визгомъ грустно отошла прочь. Люди каравана, какъ истые магометане, не захотѣли пить вина, и потому онъ достался на долю путешественника.
   Спиртъ опьянилъ Сванъ-Хедина, голова кружилась, ноги подкашивались, и онъ лишь съ большимъ трудомъ волокъ свое измученное тѣло по уже накаленному солнцемъ песку вослѣдъ удалявшемуся на востокъ каравану, бубенчики котораго звенѣли вдали все глуше и глуше. Вотъ уже верблюды исчезли за холмами, и кругомъ воцарилось безмолвіе смерти.
   Ступивъ нѣсколько шаговъ, путникъ падалъ, вставалъ, шелъ снова, падалъ опять, и такимъ мучительнымъ путемъ тихо тащился впередъ, не выпуская изъ глазъ еще свѣжихъ слѣдовъ. Но вотъ съ высокаго гребня дюны онъ увидѣлъ остановившійся караванъ. Изможденные верблюды лежали на пескѣ, старый Мухамедъ лежалъ распростертый на землѣ, бормоча молитвы и призывая Аллу, Касимъ сидѣлъ въ тѣни верблюда, закрывъ лицо руками и жадно глоталъ воздухъ. Старый Мухамедъ не могъ идти далѣе, онъ все время бредилъ и говорилъ о водѣ! Исламъ-бай былъ далеко впереди, онъ былъ самый сильный и хотѣлъ отправиться съ кунганомъ въ рукахъ дальше, расчитывая пройти въ ночь 50 верстъ и отыскать воду. Но замѣтивъ общее истощеніе, онъ раздумалъ и остался. Тогда они рѣшили поискать низину и попытаться выкопать колодезь. Такъ какъ Свенъ Хединъ былъ страшно слабъ, то съ бѣлаго верблюда сбросили грузъ, и путешественникъ взобрался на его спину; но верблюдъ былъ не въ силахъ подняться. Въ этомъ отчаянномъ положеніи всѣмъ стало ясно, что двинуться съ мѣста и идти впередъ подъ палящими лучами солнца безполезно, тѣмъ болѣе что несчастный Мухамедъ все время бредилъ, смѣялся, плакалъ и игралъ пескомъ, пропуская его между пальцевъ, точно воду. Тогда было рѣшено остаться на мѣстѣ въ ожиданіи вечерней прохлады. Сняли грузъ съ верблюдовъ, разбили палатку и развернули въ ней послѣдній коверъ. Свенъ-Хединъ вползъ въ нее, снялъ съ себя всю одежду, чтобы жаръ меньше мучилъ его, и бросился на ложе. Исламъ и Касимъ послѣдовали его примѣру, и даже Іолдашъ и послѣдняя овца забрались въ палатку. Презираемый, отверженный Іолчи остался въ тѣни шатра, а Мухамедъ остался лежать тамъ же на солнцепекѣ, гдѣ свалился отъ утомленія. Однѣ только куры сохранили еще бодрость, онѣ спокойно разгуливали но лагерю, поклевывая песокъ и багажъ. Было половина десятаго утра, караванъ прошелъ всего 4 версты, и впереди ихъ ожидалъ безконечно длинный день страданій.
   Истомленный Свенъ-Хединъ лежалъ въ шатрѣ, не имѣя даже силъ повернуться съ боку на бокъ. Но ни теперь, ни послѣ онъ ни разу не впалъ въ отчаяніе, хотя ему казалось, что двери вѣчности уже открылись предъ нимъ, что немного часовъ осталось ему до порога, за которымъ его ждало вѣчное успокоеніе. Въ эти безконечные часы тяжелыхъ страданій въ воспаленномъ воображеніи его одна за другой проносились картины изъ далекаго прошлаго. Онъ думалъ о родинѣ и близкихъ своихъ, и ясно представлялъ себѣ ихъ тревогу и безпокойство, если онъ не вернется. Тщетно протекутъ мѣсяцы и годы; ничто и никто не доставитъ имъ вѣсти о немъ, а кости его уже будутъ лежать погребенныя въ пескѣ безмолвной пустыни. Затѣмъ передъ нимъ поплыли картины прежнихъ странствій: въ одеждѣ дервиша проходитъ онъ всю мусульманскую Азію. Онъ видитъ себя во дворцѣ сорока колоннъ въ Испагани {Испагань -- бывшая столица Персіи.}, прохладныя воды Сайенде-руда плещутъ подъ мраморнымъ мостомъ шахъ-Аббаса, и влажный воздухъ обвѣваетъ его подъ темными сводами могилы Кира {Киръ, Дарій, Ксерксъ -- персидскіе цари.}. Тамъ, среди развалинъ и обрушившихся колоннадъ дворцовъ Дарія и Ксеркса, позналъ онъ истину древняго изреченія: "смерть и забвеніе есть участь всего прекраснаго на землѣ"! Какъ пріятно въ прохладной тѣни финиковыхъ пальмъ! Неужели Тигръ не можетъ удѣлить ни капли своихъ мутныхъ водъ! Вѣдь за пару мѣднымъ монетъ уличный водовозъ продаетъ два кувшина холодной воды -- весь грузъ своего осла! Вотъ сказочный садъ богатаго арабскаго купца Мухамедъ Кассана -- картина изъ "Тысячи одной ночи". Благоухающія розы тѣснятся къ мраморному бассейну съ хрустальной водой, изъ котораго бьетъ въ воздухѣ тончайшая струя воды, сверкая на солнцѣ, словно нить паутины. Дальше, дальше!
   Такъ лежалъ онъ цѣлый день, почти не смыкая воспаленныхъ глазъ; взоръ его блуждалъ въ пространствѣ, въ хаосѣ воспоминаній о далекомъ и прошломъ.
   Но кто же изъ нихъ погибнетъ первый? Кому выпадетъ несчастный жребій умереть послѣднимъ? Пустъ смерть придетъ скорѣе, чтобы меньше страдать отъ этихъ невыносимыхъ нравственныхъ и тѣлесныхъ мученій! Часы медленно текли запасами, и каждый часъ казался вѣчностью.
   Но что это! Легкая благодѣтельная прохлада вливалась подъ полы шатра. Это подулъ легкій вѣтеръ изъ пустыни, и слабаго дуновенія его было достаточно, чтобы облегчить страдавшее отъ невыносимаго жара тѣло. Было три часа пополудни.
   И вотъ совершилось какое то чудо. По мѣрѣ того какъ солнце склонялось къ горизонту, силы притекали къ усталому тѣлу, и когда лучезарное свѣтило, подобное раскаленному пушечному ядру, коснулось гребня песчанаго холма, путешественникъ вскочилъ съ своего ложа бодрый и сильный. Онъ почувствовалъ, что можетъ идти еще дни и ночи, и горѣлъ отъ нетерпѣнія пуститься въ путь. Мысль о смерти отлетѣла далеко.
   Съ твердымъ намѣреніемъ беречь свои силы до послѣдняго онъ рѣшилъ идти дальше на востокъ, тащиться, ползти, пока можетъ, хотя бы всѣ его спутники погибли. И Касимъ и Исламъ-бай почувствовали ту же бодрость, едва солнце зашло за горизонтъ. Но Мухамедъ-шахъ и Іолчи лежали, гдѣ были, они бредили и отвѣчали на вопросы разный вздоръ. Однако и Іолчи оправился къ вечеру. Онъ подползъ къ Свенъ-Хедину и, грозя ему сжатыми кулаками, съ глухимъ озлобленнымъ хрипомъ кричалъ ему: "воды, воды, дай мнѣ воды, господинъ"! Затѣмъ онъ зарыдалъ, упалъ на колѣни и умоляюще просилъ воды, хоть каплю воды. Что можно было отвѣтить? Ему напомнили, что онъ укралъ послѣднія капли, выпилъ больше другихъ и потому долженъ быть бодрѣе всѣхъ. Онъ отвѣчалъ лишь рыданіями и слезами. Но неужели же не было никакого средства раздобыть хоть каплю какой нибудь влаги! Всѣ ужасно страдали отъ жажды. Взоръ путешественника упалъ на пѣтуха, гордо разгуливавшаго среди верблюдовъ. Одинъ ударъ ножа, и кровь капля за каплей потекла изъ перерѣзаннаго горла. Этого было мало, еще одна жизнь должна была пасть жертвой пустыни: овца. Но не сразу люди рѣшились нанести смертельный ударъ животному, которое, какъ вѣрный товарищъ, дѣлило съ ними всѣ опасности пути. Но вѣдь дѣло шло о собственной жизни, которую можно было продлить еще на нѣсколько часовъ. Скрѣпя сердце Исламъ отвелъ животное въ сторону, повернулъ его головой къ Меккѣ и сильнымъ ударомъ ножа перерѣзалъ ему глотку. Темно бурая густая кровь полилась потокомъ въ подставленное ведро, она еще не остыла, какъ люди накинулись на нее съ ложками и ножами. Но попробовавъ, никто не захотѣлъ пить эту спекшуюся, дурно пахнувшую жидкость. Даже собака, лизнувъ ее раза два, отошла прочь. Адская жажда сводила всѣхъ съума. Картина была ужасная. Передъ палаткой сидѣлъ изможденный Іолчи, съ отпечаткомъ безумія на лицѣ, съ остановившимся взоромъ; онъ жевалъ влажныя легкія овцы, и руки и лицо его были въ крови. Мухамедъ но прежнему бредилъ. Рядомъ валялся трупъ овцы на пескѣ, обрызганномъ кровью. Люди, шатаясь на слабыхъ ногахъ, копошились около безмолвныхъ, словно умершихъ уже верблюдовъ, нагружая отобранныя необходимыя вещи. На этой стоянкѣ побросали почти все, кромѣ самаго необходимаго. Взяли лишь запасъ пищи на три дня, записныя книжки, нѣсколько коробокъ сигаръ и папиросъ, кое какую посуду и разную мелочь: фонарь, свѣчи, ведро, заступъ, веревки, ружья и нѣсколько патроновъ и прочее. Зашелъ споръ о деньгахъ. У Свена-Хедина было съ собой на 2300 рублей серебряныхъ китайскихъ денегъ. Онъ хотѣлъ бросить этотъ тяжелый грузъ, разсчитывая спасти лишь жизнь, но Исламъ-бай воспротивился этому, и послѣдующія событія доказали, что онъ былъ правъ: взяли и ихъ. Все же остальное: ящики съ патронами, палатку, коверъ, постели, одежду, книги, фотографическій аппаратъ, сѣдла, аптеку и все прочее уложили въ восемь ящиковъ и поставили въ палатку, подсунувъ подъ нихъ полы ея, чтобы буйные вихри пустыни не снесли ея. Они расчитывали въ случаѣ спасенія вернуться, и тогда бѣлый холстъ палатки на гребнѣ дюны поможетъ имъ отыскать этотъ лагерь смерти. Напослѣдокъ вскрьь ли еще пару ящиковъ съ консервами, но хотя содержимое ихъ заключало влагу, однако высохшая глотка съ трудомъ пропускала крупицы пищи.
   Верблюды пролежали весь день безъ движенія, и ихъ предсмертное тяжелое дыханіе одно нарушало гробовое безмолвіе пустыни. Лишь съ большимъ трудомъ удалось поднять ихъ на ноги.
   Въ 7 часовъ вечера бубенчики каравана зазвенѣли въ послѣдній разъ. Избѣгая траты силъ, Свенъ-Хединъ взобрался на бѣлаго верблюда, самаго сильнаго изъ всѣхъ. Обезсиленный Исламъ-бай медленнымъ шагомъ повелъ караванъ по извилистому пути межъ песчаныхъ холмовъ, Касимъ шелъ сзади, подгоняя животныхъ. Изъ лагеря смерти шли они на востокъ, все на востокъ, гдѣ среди каймы прохладныхъ лѣсовъ струятся воды Хотенъ-Дарьи.
   Передъ уходомъ путешественникъ приблизился къ Мухамеду, лежавшему на прежнемъ мѣстѣ. Коснувшись его лба сухою рукою, онъ громко позвалъ его но имени. Несчастный взглянулъ на него широкооткрытыми пепельно-сѣрыми глазами, въ которыхъ мерцало одно безуміе; на лицѣ его лежалъ отпечатокъ невозмутимаго покоя, проблескъ ясности, какъ будто умирающій уже видѣлъ предъ собою радостные сады мусульманскаго рая. Казалось, онъ отдыхалъ отъ смертельной усталости жизни: не нужно болѣе мучиться съ верблюдами, обходя на старости лѣтъ съ караванами города Туркестана. Райскія утѣхи, обѣщанныя Кораномъ, ждутъ его послѣ жалкой трудовой жизни на землѣ. Уложивъ его удобнѣе на пескѣ, путешественникъ ласково и спокойно сказалъ ему, что они идутъ на востокъ, скоро найдутъ воду и вернутся съ полными кувшинами; пусть онъ лежитъ здѣсь и, отдохнувъ, пойдетъ по слѣдамъ каравана, чтобы сократить разстояніе между ними. Старикъ попытался поднять руку, онъ пробормоталъ что-то, изъ чего можно было уловить лишь имя Аллаха. Было ясно, что ему осталось прожить всего нѣсколько часовъ, а затѣмъ предсмертное томленіе перейдетъ въ вѣчный покой, и тысячи лѣтъ пролежитъ его тѣло среди глубокаго безмолвія пустыни, гдѣ однѣ только дюны странствуютъ безъ устали къ какой-то невѣдомой цѣли. Тяжело было путешественнику на душѣ, ибо и эта погибающая жизнь лежала на его совѣсти. Онъ простился и съ Іолчи, который забрался въ палатку, продолжая сосать влажныя внутренности овцы. И ему онъ приказалъ идти по слѣдамъ каравана -- единственный путь къ спасенію. Въ эти тяжелыя мгновенія было какъ-то странно видѣть оставшихся шесть куръ, которыя копошились около трупа овцы, не безъ удовольствія поклевывая ея внутренности. Ужъ, конечно, онѣ меньше всего предвидѣли свою печальную участь. "Почему мы не убили бѣдныхъ животныхъ, чтобы избавить ихъ-отъ мучительной агоніи, почему?" -- спрашиваетъ путешественникъ. Но вѣдь еще съ большимъ правомъ они могли положить конецъ страданіямъ обоихъ умирающихъ. Однако человѣческое чувство возмущается противъ такихъ поступковъ, рука не подымается на своего ближняго, и глухое чувство состраданія шепчетъ обманчивыя увѣренія, что спасеніе еще возможно. Наконецъ, когда смерть угрожаетъ всѣмъ, чувства человѣка къ страданіямъ другихъ притупляются, онъ становится равнодушнымъ и къ другимъ, и къ себѣ.
   Остатки каравана медленно двинулись дальше на востокъ по коварному песчаному морю среди мрака наступившей ночи. Но дневной отдыхъ влилъ свѣжія силы въ истомленное тѣло Сванъ-Хедина, и душевныя силы его достигли высшаго напряженія; ему страстно хотѣлось спасти свою молодую жизнь изъ этихъ ужасныхъ песковъ, и хотя тѣло его не могло долго выносить дальнѣйшихъ усилій, но духъ его былъ бодръ и силенъ.
   На гребнѣ одной изъ дюнъ рухнулъ въ безсиліи на песокъ еще одинъ верблюдъ; грузъ его переложили на бѣлаго верблюда и двинулись дальше. Ночь была непроницаемо!темна, хотя звѣзды ярко сверкали на небѣ. Караванъ ощупью шелъ черезъ дюны, съ трудомъ взбираясь на ихъ крутые бока, и эти усилія съ каждымъ мгновеніемъ уносили послѣднія силы несчастныхъ верблюдовъ. Иногда случалось, что задніе верблюды отставали и исчезали во мракѣ, тогда приходилось останавливаться и возвращаться за ними. Но и людямъ было не лучше. Для Исламъ-бая, казалось, наступилъ конецъ: онъ жалобно стоналъ, часто останавливался отъ приступовъ рвоты, истощавшихъ его послѣднія силы. Порою онъ падалъ на песокъ и, мучимый болью, извивался на немъ, словно червь. Такъ ползли они впередъ со скоростью улитки.
   Вскорѣ путешественнику пришлось сойти съ верблюда, зажечь фонарь и идти впередъ, за нимъ медленно замирая глухо звучали вдали бубенчики верблюдовъ.
   Но вотъ звуки эти прекратились, и въ ожиданіи другихъ онъ легъ на гребнѣ дюны, озаряемый скуднымъ свѣтомъ фонаря; тщетно смотрѣлъ онъ на востокъ, напрягая все свое зрѣніе, въ надеждѣ увидѣть тамъ огонекъ, мерцающій въ лагерѣ пастуховъ на берегу Хотанъ-Дарьи. Ничего, кромѣ мрака ночи. Наконецъ подоспѣли и другіе. Силы Исламъ-бая были исчерпаны совершенно -- онъ не могъ идти дальше. Наступалъ, очевидно, послѣдній актъ ужасной драмы въ пустынѣ. Исламъ-бай едва слышнымъ шепотомъ просилъ путешественника идти впередъ одному и оставить его здѣсь умирать съ верблюдами.
   Другого исхода и не было. Ободривъ умирающаго и приказавъ ему, какъ скоро онъ оправится, бросить верблюдовъ и спѣшить по свѣжимъ слѣдамъ на востокъ, путешественникъ рѣшилъ двинуться впередъ. Касимъ сохранилъ еще бодрость. Захвативъ два хронометра (точные часы), компасъ, перочиный ножъ, карандашъ съ клочкомъ бумаги, по жестянкѣ съ омарами и какао и десять папиросъ, путешественникъ двинулся въ путь. Съ нимъ шелъ Касимъ, ноша котораго состояла изъ ведра съ веревкой и заступа, на случай, еслибы оказалось возможнымъ выкопать колодецъ. Захваченный ничтожный запасъ пищи былъ почти безполезенъ: ротъ и глотка высохли у нихъ до того, что они уже не могли глотать -- пища застревала въ горлѣ. Но они и не чувствовали голода, такъ какъ томившая ихъ жажда заглушала его. Было 12 часовъ ночи, когда они покинули остатки нѣкогда стройнаго каравана. Верблюды покорно лежали на пескѣ, вытянувъ шеи и тяжело дыша. Исламъ-бай лежалъ безъ памяти, и одна только собака проводила ихъ въ путь прощальнымъ грустнымъ взоромъ. Фонарь, стоявшій на пескѣ возлѣ умиравшаго Исламъ-бая, служилъ имъ нѣкоторое время путеводнымъ маякомъ, но вскорѣ и его слабое мерцаніе погасло во мракѣ.
   

Спасены.

   Единственное спасете заключалось теперь въ томъ, чтобы возможно скорѣе идти на востокъ. Молчаливо шагали двое уцѣлѣвшихъ людей по песку. Прошло два часа. Они не спали весь предъидущій день, и теперь ихъ сильно клонило ко сну. Порою они опускались на песокъ, впадали въ дремоту, но сильный холодъ ночи снова подымалъ ихъ, и, мучимые жаждой, холодомъ и усталостью, они тащились дальше. Но вскорѣ сонливость взяла верхъ, и они свалились, какъ подкошенные. Однако, въ 4 часа утра ночной холодъ снова вызвалъ ихъ къ жизни, и, поднявшись на ноги, они шагали въ теченіе пяти часовъ, пока утомленіе не заставило ихъ остановиться на отдыхъ. Часъ спустя поднялся прохладный вѣтеръ, который позволилъ имъ идти вплоть до полудня, когда палящая жара принудила ихъ остановиться у подножія высокой дюны. Здѣсь они выкопали себѣ ямы, зарылись въ нихъ безъ одежды, ища прохлады въ холодныхъ нижнихъ слояхъ песку, а платье повѣсили на воткнутый въ землю заступъ, съ цѣлью воспользоваться хоть этой скудной тѣнью. Только головы ихъ торчали изъ песку. Такъ пролежали они, заживо погребенные, до 6 часовъ вечера, безъ сна, не перекидываясь ни единымъ словомъ.
   Наступившая прохлада позволила имъ продолжать путь, и одинокіе путники снова устало зашагали черезъ песчаные холмы вплоть до глубокой ночи, когда овладѣвшіе ими усталость и сонъ принудили ихъ остановиться на гребнѣ высокой дюны. Раннимъ утромъ они пустились дальше. Это было 3 мая, и этотъ день принесъ путникамъ надежду на спасеніе.
   Касимъ внезапно остановился и вперилъ пристальный взоръ въ какую-то толку на краю горизонта, на которую онъ указалъ Свенъ-Хедину пальцемъ. Тотъ не могъ различить ничего, но соколиныя очи степняка различили въ этой мутной точкѣ очертанія зеленаго куста тамариска. Къ этой спасительной точкѣ направили они теперь свои усталые шаги, стараясь не выпускать ее изъ виду. Ближе и ближе подходили они къ ней, и вскорѣ уже они отдыхали у подножія куста, словно животныя, жуя свѣжія иглы растенія. Да, это былъ зеленый тамарискъ, высотою въ сажень; онъ торчалъ изъ небольшого холма песку, и корни его очевидно купали свои кончики въ подпочвенной влагѣ. Значитъ, вода была близко. Уже одинъ видъ растенія доставилъ несчастнымъ невыразимое наслажденіе. Развѣ это не былъ знакъ того, что здѣсь находится край пустыни, развѣ это не былъ утесъ, за который впервые могли крѣпко уцѣпиться потерпѣвшіе крушеніе въ песчаномъ морѣ? Съ обновленной надеждой, съ новымъ мужествомъ путники двинулись дальше на востокъ. Дюны стали ниже, въ промежуткахъ ихъ стали попадаться сухіе стебли камыша, и вскорѣ показался второй кустъ тамариска, а за нимъ вдали виднѣлись новые и'новые. Но палящій полуденный зной и утомленіе сломили силы странниковъ, и, остановившись у послѣдняго куста, они по прежнему вырыли у корней его ямы, въ которыхъ неподвижно пролежали десять часовъ до вечера. Пустившись въ вечерней прохладѣ дальше, они шли цѣлыхъ три часа, какъ вдругъ Касимъ внезапно остановился снова и вскрикнулъ: "тогракъ!" (тополь). Дѣйствительно, вдали между двухъ дюнъ вынырнуло что то темное -- это были три великолѣпныхъ тополя съ сочными листьями. Но листья ихъ обладаютъ горькимъ вкусомъ, такъ что ихъ было непріятно жевать. По крайней мѣрѣ разминая ихъ въ рукахъ, путники могли освѣжить ихъ влагою сухую кожу на пылающемъ лицѣ. Цѣлыхъ два часа пролежали они неподвижно, въ страшномъ утомленіи, у подножія деревьевъ, прежде чѣмъ оказались въ силахъ изслѣдовать мѣстность. Оправившись, они попытались вырыть колодецъ у корней деревьевъ, но заступъ валился изъ обезсиленныхъ рукъ; песокъ былъ чуть чуть влаженъ, и до воды, очевидно, было далеко. Но въ отчаянной надеждѣ несчастные царапали землю пальцами, пока не убѣдились, что всѣ, усилія тщетны. Тогда, собравъ валявшіеся кругомъ сухія вѣтви, они обложили ими деревья и зажгли гигантскій костеръ, кидавшій яркій свѣтъ на потемнѣвшую окрестность. Они хотѣли этимъ подать знакъ остановившемуся позади Исламъ-баю, если онъ еще живъ, и привлечь къ себѣ вниманіе людей, которые случайно могли быть по близости. Вотъ почему съ мужествомъ отчаянія они поддерживали пламя костра въ теченіе двухъ часовъ. Съ трудомъ подкрѣпивъ свои силы кое чѣмъ изъ захваченныхъ припасовъ, злополучные путники бросили здѣсь весь лишній грузъ, захватавъ только жестянку изъ подъ какао, надѣясь изъ нея утолить свою жажду въ свѣтлыхъ водахъ Хотанъ-Дарьи. Проспавъ мертвымъ сномъ до 3 часовъ утра, они двинулись дальше, качаясь на слабыхъ, дрожавшихъ отъ усталости ногахъ, и шли, безпрерывно останавливаясь, до наступленія полуденнаго зноя. Передъ взорами ихъ снова разстилалась песчаная пустыня. Три тополя стояли одиноко среди песковъ, и даже кустики тамарисковъ попадались все рѣже и рѣже. Въ душу странниковъ сталъ закрадываться страхъ: можетъ быть, они наткнулись на небольшую впадину среди пустыни, за которою снова начнутся зыбучіе пески. Въ 9 часовъ они въ изнеможеніи свалились у подножія тамариска и, словно мертвые, пролежали здѣсь подъ палящими лучами солнца 10 часовъ до вечера. Силы Касима приходили къ концу. Онъ уже не могъ вырыть прохладной ямы, и потому оба ужасно страдали отъ зноя. Въ теченіи всего дня они не перекинулись ни единымъ словомъ. Да и о чемъ было говорить? Развѣ не тѣ же самыя мысли и опасенія мучили обоихъ? Да и какъ говорить, когда изъ пересохшихъ устъ вырывались какіе то хриплые, свистящіе звуки!
   Но и этотъ ужасный день пришелъ къ концу, и солнце склонилось къ горизонту. Съ отчаяннымъ усиліемъ поднялся Свенъ-Хединъ съ земли, стряхнулъ песокъ, одѣлся и позвалъ Касима. Но тотъ жалкимъ, замирающимъ шопотомъ отвѣтилъ съ жестомъ отчаянія, что онъ не въ силахъ, что все теперь потеряно.
   И вотъ путешественникъ, собравъ остатки силъ, одинъ пустился сквозь мракъ ночи черезъ песчаные холмы. Кругомъ царило безмолвіе смерти. Теперь онъ былъ одинъ, одинъ со своею совѣстью, съ яркими звѣздами, которыя сверкали въ небѣ, какъ тысяча электрическихъ лампочекъ. Порой онъ ложился на песокъ и приникалъ ухомъ къ землѣ, но лишь тиканье часовъ и слабое біеніе его сердца одни нарушали тишину. У него осталась еще одна папироса, которую онъ и закурилъ теперь. Прежде они выкуривали каждую папиросу вдвоемъ съ Касимомъ, и это облегчало ихъ жажду. Въ эту ночь Свенъ-Хединъ докурилъ свою папиросу одинъ. Такъ тащился онъ до глубокой ночи, пока не свалился у куста тамариска, гдѣ погрузился въ тяжелую дрему.

0x01 graphic

   Но что это? Песокъ зашуршалъ подъ чьими то шагами, и изъ мрака вынырнула человѣческая фигура. "Это ты, Касимъ?" "Да, господинъ", отвѣчалъ его голосъ. Касимъ еще разъ оправился во мракѣ ночи и пошелъ по его слѣдамъ. Эта встрѣча ободрила обоихъ, и они шли еще нѣсколько времени, борясь изъ послѣднихъ силъ съ утомленіемъ и сномъ. Вялые и равнодушные, они, однако, все еще боролись за жизнь.
   Представьте себѣ теперь ихъ изумленіе, когда на плоскомъ, твердомъ песку они увидѣли человѣческіе слѣды! Нагнувшись надъ ними, они принялись изслѣдовать ихъ. Ясно было, что здѣсь недавно ходили люди, значитъ, до рѣки не можетъ быть далеко, ибо зачѣмъ было людямъ заходить далеко въ пустыню? Событіе это мгновенно отрезвило ихъ. "Но слѣды удивительно свѣжи", замѣтилъ Касимъ. "Въ этомъ нѣтъ ничего страннаго", возразилъ ему Свенъ-Хединъ, "вѣдь уже нѣсколько дней не было вѣтра. Можетъ быть, это слѣды пастуховъ, замѣтившихъ прошлой ночью огонь въ пустынѣ и полюбопытствовавшихъ узнать, что тамъ такое". И вотъ они пошли по слѣдамъ, пока не достигли до гребня дюны, гдѣ на крѣпкомъ песку слѣды были видны яснѣе. Здѣсь Касимъ опустился на землю и прошепталъ едва слышнымъ голосомъ: "это наши собственные слѣды!" Свенъ-Хединъ нагнулся, всмотрѣлся въ нихъ и убѣдился, что Касимъ былъ правъ; сбоку виднѣлись даже ямки отъ ручки заступа, на который Касимъ опирался при ходьбѣ. Ужасное открытіе! Сколько же времени кружились они такимъ образомъ?
   Проснувшись съ наступленіемъ дня, они пустились дальше. Касимъ былъ ужасенъ: языкъ его распухъ, пересохъ и побѣлѣлъ, губы были подернуты синевой,щеки страшно впали, а глаза сверкали матовымъ стекляннымъ блескомъ. Его мучили припадки судорожнаго глотанія, сотрясавшіе все его тѣло, онъ едва держался на ногахъ, но все еще слѣдовалъ за Свенъ-Хединомъ. Глотки ихъ горѣли отъ невыносимой сухости, кости, казалось, скрипѣли въ сухихъ сочлененіяхъ, и глаза высохли до такой степени, что вѣки опускались и поднимались съ трудомъ.
   На солнечномъ восходѣ, взглянувъ на горизонтъ, они увидѣли вдали не зубчатую линію песчаныхъ дюнъ, а темную полосу. Это былъ лѣсъ на берегу Хотанъ-Дарьи! Спустя два часа они вступили въ тѣнистый сумракъ его вершинъ. Вмѣсто безмолвія мертвой пустыни ихъ окружала теперь весенняя жизнь проснувшейся природы; всюду виднѣлись безчисленные слѣды животныхъ, тигровъ, волковъ, лисицъ, оленей, антилопъ, газелей, зайцевъ; въ воздухѣ жужжали насѣкомыя, а въ зеленой листвѣ птицы встрѣчали своимъ пѣніемъ восходившее солнце. Гибкія ліаны оплетали стволы деревьевъ и часто дѣлали дорогу непроходимой. Вотъ на прогалинѣ путники внезапно напали на слѣды людей и лошадей, они рѣшили идти по нимъ, въ надеждѣ, что эти слѣды приведутъ ихъ, наконецъ, къ рѣкѣ. Но вскорѣ палящій зной исчерпалъ остатки ихъ силъ, и они почти замертво упали у подножія высокаго тополя. Собравъ остатки силъ, Свенъ-Хединъ выкопалъ себѣ яму и улегся въ нее, ворочаясь сбоку на бокъ. Касимъ лежалъ на спинѣ, сухой, воспаленный языкъ его висѣлъ изо рта, глаза были широко открыты, онъ бредилъ и стоналъ и не отвѣчалъ на обращенные къ нему вопросы. Такъ пролежали они еще цѣлый безконечный день, и мученія ихъ были тѣмъ невыносимѣе, что они чувствовали близость воды. Лишь въ 7 часовъ вечера силы вернулись къ Свенъ-Хедину настолько, что онъ могъ встать и одѣться, но Касимъ былъ такъ слабъ, что лишь знаками могъ дать понять своему сотоварищу идти впередъ искать воду и принести ее сюда. Поднявшись съ земли и захвативъ жестянку и заступъ, Свенъ-Хединъ пошелъ снова на востокъ, продираясь сквозь густой кустарникъ; не разъ опускался онъ въ изнеможеніи на упавшіе стволы деревьевъ; колючки изодрали его одежду и поцарапали кожу во многихъ мѣстахъ, и онъ уже сталъ отчаяваться въ возможности выбраться изъ лѣсу, какъ вдругъ густая заросль кончилась, и передъ глазами его развернулась плоская равнина -- это было сухое русло Хотанъ-Дарьи. Путешественникъ вспомнилъ, что всѣ рѣки этой страны имѣютъ главное свое русло близь праваго берега; въ сухое время года вода спадаетъ и движется лишь по этой узкой ложбинѣ, затѣмъ пересыхаетъ и застаивается лужами въ болѣе глубокихъ мѣстахъ до новаго половодья. Это соображеніе придало ему силы, и онъ рѣшилъ перейти сухое русло поперекъ и искать воду у темнѣвшаго вдали противуположнаго берега. Наступила уже ночь, и рогатый серпъ луны обливалъ окрестность мягкимъ свѣтомъ. Опираясь на ручку заступа, путешественникъ шелъ впередъ; онъ былъ страшно слабъ, и порою его охватывало непреодолимое желаніе опуститься на песокъ и заснуть. Но онъ боялся, что этотъ сонъ легко можетъ перейти въ вѣчный сонъ смерти, и, напрягая всю силу воли, онъ поднимался снова и брелъ впередъ. Пройдя двѣ версты, онъ увидѣлъ ясно темный, заросшій кустарникомъ и камышомъ правый берегъ рѣки, передъ нимъ поперекъ какого-то углубленія лежалъ упавшій стволъ гигантскаго тополя. Внезапно безмолвіе ночи было нарушено громкимъ шумомъ крыльевъ, и надъ путникомъ стрѣлой пронеслась вспугнутая его шагами дикая утка. Еще Нѣсколько шаговъ, и въ лунномъ свѣтѣ предъ нимъ сверкнула неподвижная, гладкая поверхность воды -- это была большая лужа съ холодной, свѣжей водой.
   Чувство, овладѣвшее умиравшимъ отъ жажды человѣкомъ, не поддается никакому описанію. Навѣрно, думаютъ читатели, онъ какъ безумный рванулся впередъ, припалъ къ водѣ запекшимися устами и пилъ, пилъ... Нѣтъ, какъ истый ученый, онъ, не отрывая взоровъ отъ холодной влаги, сосчиталъ біенія своего слабаго пульса. Пульсъ билъ всего 49 ударовъ въ минуту. Затѣмъ онъ наклонился, зачерпнулъ жестянкой воду и сдѣлалъ первый глотокъ, и какого вкуса показалась ему вода, можетъ судить лишь тотъ, кто, какъ онъ, умиралъ когда нибудь отъ жажды. Въ теченіи 10 минутъ онъ выпилъ около 3 литровъ. же-стянка была размѣромъ со стаканъ -- онъ наполнилъ и осушилъ ее 21 разъ, забывъ въ это мгновеніе, что эта жадность можетъ обойтись ему очень дорого. Съ каждымъ глоткомъ воды жизнь приливала въ его тѣло, ему казалось, что онъ чувствуетъ, какъ кровеносные сосуды и ткани тѣла, словно сухая губка, жадно вбираютъ въ себя влагу. Слабый дотолѣ пульсъ окрѣпъ и уже черезъ нѣсколько мгновеній билъ 56 ударовъ въ минуту. Густая кровь, съ трудомъ двигавшаяся по волоснымъ сосудамъ, стала жиже и стремилась теперь по тѣлу легкою волной, и руки и ноги, ссохшіяся и одеревенѣвшія отъ страшной сухости, быстро набухли и почти вернули себѣ прежнюю подвижность. Сухая кожа, принявшая было видъ пергамента, стала влажной, и на лбу вскорѣ выступили капли пота. Словомъ, жизнь возвращалась въ тѣло, и силы крѣпли съ каждымъ мгновеніемъ, Это былъ торжественный моментъ! Никогда жизнь не казалась ему лучше, прекраснѣе и цѣннѣе, будущее казалось свѣтлымъ праздникомъ, и все, что въ жизни бываетъ тяжелаго и грустнаго, представлялось ему теперь пустяками.
   Вдругъ въ ближнемъ камышѣ послышался шумъ прыжка и крадущихся шаговъ, затѣмъ все стихло. Можетъ быть, это былъ тигръ, пришедшій напиться. Но путешественникъ не чувствовалъ ни малѣйшаго страха. Его даже забавляла теперь мысль увидѣть среди раздвинутаго камыша усатую голову съ сверкающими зелеными зрачками. "Я хотѣлъ бы заглянуть ему въ глаза, хотѣлъ бы спросить его, осмѣлится ли онъ отнять у меня жизнь, спасенную съ такимъ трудомъ!".

0x01 graphic

   Но вотъ мысли его обратились къ умиравшему Касиму. Что было дѣлать? Жестянка была слишкомъ мала, какъ доставить ему достаточное количество воды? Ба! сапоги! Шведскіе, непромокаемые сапоги! И вотъ онъ снимаетъ сапоги, наполняетъ ихъ драгоцѣнной влагой и, повѣсивъ ихъ за ушки на концы палки отъ заступа, пускается съ этимъ коромысломъ въ обратный путь. При лунномъ сіяніи легко было-бы возвращаться назадъ по своимъ собственнымъ слѣдамъ, но въ лѣсу было темно, острые камни и колючки рѣзали подошвы обнаженныхъ ногъ, и на крикъ его, замиравшій въ глубинѣ лѣса, не откликался ничей голосъ. Напрасно пытался путешественникъ при скудномъ свѣтѣ зажигаемыхъ спичекъ найти свои слѣды или отыскать направленіе по компасу. Тщетно! Мракъ и густая чаща преградили ему путь. Не оставалось ничего иного, какъ дождаться утра. И вотъ, забравшись въ непроходимый кустарникъ, путешественникъ осторожно поставилъ наземь сапоги съ водой, прислонивъ ихъ полными голенищами къ стволу тополя. Затѣмъ онъ собралъ хворостъ и зажегъ костеръ. При колеблющемся свѣтѣ его онъ попытался еще разъ отыскать дорогу къ мѣсту, гдѣ лежалъ умирающій Касимъ. И снова на крики и на трескъ костра не отзывался никто. Выбравъ мѣсто, куда пламя не могло достигнуть, путешественникъ легъ и мгновенно заснулъ, не заботясь ни о тиграхъ, ни о другихъ дикихъ звѣряхъ, отъ которыхъ его охраняло пламя костра. Когда онъ проснулся, было уже свѣтло, костеръ дымился, медленно угасая за недостаткомъ пищи, и полные водою сапоги, не потерявъ ни капли влаги, по прежнему стояли у корней тополя. Глотнувъ изъ нихъ раза два, путешественникъ перекинулъ ихъ на коромыслѣ черезъ плечо и, пустившись въ путь, вскорѣ отыскалъ свои слѣды, которые привели его къ мѣсту вчерашней стоянки.
   Касимъ лежалъ въ томъ же положеніи, въ какомъ онъ его оставилъ. Онъ взглянулъ на своего избавителя дикимъ взоромъ, но узнавъ его, сдѣлалъ усиліе, подползъ къ нему и прошепталъ: "я умираю!" "Хочешь воды?" спросилъ его Свенъ-Хединъ. Касимъ покачалъ головой и опустился на песокъ. Онъ не догадывался, что было въ сапогахъ. Тогда путешественникъ взялъ одинъ изъ этихъ сосудовъ и, покачавъ его, заставилъ воду гулко хлопать въ немъ. Касимъ вздрогнулъ и издалъ какой то дикій звукъ; въ слѣдующее мгновеніе онъ уже осушилъ одинъ, а слѣдомъ за нимъ и другой сапогъ. Вмѣстѣ съ этимъ съ нимъ произошло то же чудное превращеніе, какое Свенъ-Хединъ испыталъ наканунѣ вечеромъ: онъ также быстро оправился, словно воскреснувъ изъ мертвыхъ. Затѣмъ они рѣшили отправиться къ лужѣ, снова напиться изъ нея и вымыть свое тѣло, давно нуждавшееся въ этой роскоши. Оставивъ слабаго еще Касима идти по его слѣдамъ, путешественникъ направился къ лужѣ. Здѣсь онъ напился, вымылся и отдохнулъ съ часъ. Только теперь, когда были утолены муки жажды, онъ почувствовалъ, что на смѣну имъ появляется голодъ.
   Надо было во что бы то ни стало отыскать людей, иначе несчастнымъ, едва спасшимся отъ смерти, грозила новая опасность гибели. Зная, что Касимъ на вѣрномъ пути, Свенъ-Хединъ оставилъ заботы о немъ и направилъ всѣ усилія къ тому, чтобы возможно скорѣе встрѣтить людей, съ помощью которыхъ онъ могъ бы поспѣшить На спасеніе Исламъ-бая и верблюдовъ. Разсмотрѣвъ имѣвшуюся при немъ карту русскаго путешественника Пржевальскаго, Свенъ-Хединъ убѣдился, что онъ находится въ мѣстности, называемой лѣсъ Букеемъ. Вдоль русла Хотанъ-Дарьи тянется съ юга на сѣверъ торговая дорога изъ города Хотанъ въ городъ Аксу (см. карту), но возможно, что купцы избѣгаютъ странствовать по ней въ это сухое время года. Терзаемый этими сомнѣніями, мучимый страшнымъ голодомъ, который онъ утолялъ травой, камышомъ, даже головастиками изъ встрѣчныхъ лужъ, путешественникъ два дня еще тащился на югъ по направленію къ Хотану по сухому руслу рѣки, ночуя въ лѣсу при свѣтѣ костра. Наконецъ ему посчастливилось наткнуться на полудикихъ пастуховъ, пасшихъ здѣсь стада овецъ, принадлежавшія хотанскимъ купцамъ. Они пріютили и накормили его, но не могли сдѣлать ничего для спасенія его спутниковъ. Черезъ нѣсколько дней убогую хижину, гдѣ путешественникъ жилъ въ ожиданіи какого нибудь благопріятнаго случая, посѣтили богатые проѣзжіе купцы изъ Хотана, нарочно разыскивавшіе его. Они разсказали ему, что нѣсколько дней тому назадъ встрѣтили на берегу Хотанъ-Дарьи навьюченнаго вещами бѣлаго верблюда, съ наслажденіемъ глодавшаго листву деревьевъ; рядомъ лежалъ скорѣе мертвый, чѣмъ живой человѣкъ, который при видѣ ихъ съ трудомъ могъ только прохрипѣть "воды, воды!" Отпоивъ и снабдивъ его припасами, они услышали отъ Исламъ-бая -- это былъ вѣрный слуга Свенъ-Хедина -- печальную повѣсть о гибели каравана и охотно согласились на его просьбу розыскать путешественника, если онъ еще не погибъ, и дать ему возможность добраться до Хотана. Эта рщ достная вѣсть о спасеніи Исламъ-бая, о бѣломъ верблюдѣ, во вьюкахъ котораго навѣрное находились самыя цѣнныя вещи -- записныя книжки и карты -- необычайно ободрила путешественника, и у него мелькнула надежда, что, можетъ быть, ему удастся спасти изъ песковъ пустыни многое изъ того, что они побросали въ своемъ гибельномъ движеніи.
   10 мая на стоянку пастуховъ прибыли Исламъ-бай и Касимъ съ бѣлымъ верблюдомъ. Трогательна была встрѣча всѣхъ этихъ людей, нечаявшихъ болѣе видѣть другъ друга въ живыхъ. Исламъ-бай со слезами обнялъ колѣни путешественника и, успокоившись, лишь съ трудомъ разсказалъ, какъ онъ спасся изъ пустыни.
   2 мая, отдохнувъ за ночь, Исламъ двинулся впередъ съ 4 верблюдами, по свѣжимъ еще слѣдамъ. 3 мая онъ увидѣлъ сигнальный костеръ, показавшій ему, что Свенъ-Хединъ и Касимъ достигли края пустыни. Въ полдень 4 мая онъ добрался до тополей, видѣлъ ихъ жалкія попытки вырыть колодецъ и съ помощью надрѣза добылъ изъ тополя около стакана освѣжившаго его соку. Здѣсь палъ одинъ верблюдъ.
   5 мая онъ двигался дальше по слѣдамъ въ сопровожденіи Іолдаша, имѣвшаго еще силы тащиться до этого мѣста; здѣсь, однако, собака отстала, и онъ уже ничеро не слыхалъ о ней. Одинъ верблюдъ, сорвавійись съ привязи, убѣжалъ отыскивать воду на свой страхъ. Верблюдъ съ цѣннымъ грузомъ разныхъ запасовъ и инструментовъ остался здѣсь и только бѣлый верблюдъ оказался еще въ силахъ дотащиться 7 мая до русла рѣки, гдѣ проѣзжіе купцы спасли утромъ 8 мая умиравшаго уже отъ жажды Исламъ-бая.
   Въ слѣдующіе дни путешественники постарались съ помощью попавшихся имъ охотниковъ спасти свои вещи изъ пустыни. Они успѣли отыскать одного верблюда, который за это время одичалъ такъ, что едва подпустилъ къ себѣ людей. Но другой верблюдъ съ очень цѣнными инструментами исчезъ безслѣдно, и всѣ попытки отыскать его оказались безплодными. Очевидно, кто то поймалъ его и воспользовался вещами. Это было очень непріятно, потому что безъ своихъ инструментовъ путешественникъ не могъ продолжать свое путешествіе и долженъ былъ отправиться на сѣверъ въ городъ Аксу, гдѣ и жилъ, пока ему не прислали все нужное изъ Европы.
   Такъ закончилось это приключеніе въ пустынѣ. Дорого обошелся путешественнику его недосмотръ: двое людей и нѣсколько животныхъ поплатилось жизнью, и кости ихъ лежатъ теперь, погребенныя въ зыбучихъ пескахъ пустыни. Самъ онъ и двое спутниковъ спаслись лишь съ напряженіемъ всѣхъ силъ и цѣною страшнаго истощенія, слѣды котораго сохранились надолго. Замѣчательно, что европеецъ оказался все-таки выносливѣе своихъ туземныхъ спутниковъ. Объяснить это можно только тѣмъ, что онъ превосходилъ ихъ силою воли; онъ выше, чѣмъ они, цѣнилъ жизнь со всѣми ея благами и потому упорнѣе боролся за ея сохраненіе. Замѣчательно также, какъ общія страданія сближаютъ людёй. Въ этой фанатичной странѣ, гдѣ погибло немало европейскихъ путешественниковъ, погибающій караванъ встрѣтилъ помощь и сочувствіе не только у проѣзжихъ купцовъ, но даже у полудикихъ пастуховъ, которымъ ничего не стоило обобрать и даже убить путешественниковъ. Однако ничего такого не произошло. Мало того, Китайскія власти, узнавъ о пропажѣ верблюда съ инструментами, приступили къ розыску украденнаго, и годъ спустя, когда Свенъ-Хединъ вторично попалъ въ эти мѣста, воры были уже пойманы, и путешественнику были возвращены многія цѣнныя вещи.
   Смѣлый, хотя и неудачный походъ Свенъ-Хедина въ пустынѣ Текла-Маканъ не остался безъ пользы. Онъ измѣрилъ ея ширину въ этомъ мѣстѣ и исправилъ карты. По записямъ, спасеннымъ Исламъ-баемъ, онъ могъ въ подробности описать ее и изобразить различныя явленія природы, происходящія въ этомъ ужасномъ песчаномъ морѣ, куда не заглядываетъ ни звѣрь, ни человѣкъ. Въ дальнѣйшемъ путешествіи Свенъ-Хединъ успѣлъ убѣдиться, что пустыня эта не вѣчна. Нѣкогда, когда климатъ въ этихъ мѣстахъ былъ влажнѣе, ея не существовало. Въ то время на мѣстѣ ея растилались, вѣроятно, болѣе плодородныя пространства, среди которыхъ стояли селенія и города, населенные трудолюбивыми и довольно образованными жителями. Но сухость климата создала пустыню и прогнала людей. Все мѣняется на поверхности земли. Проходятъ тысячелѣтія, и степи превращаются въ пустыни или, наоборотъ, обростаютъ лѣсомъ. Среди ровныхъ пространствъ подымаются гигантскія складки горъ съ огнедышащими вершинами. Море затопляетъ сушу или, наоборотъ, медленно, вѣками, сбѣгаетъ съ нея, оставляя обширныя низменности. Вмѣстѣ съ этимъ мѣняются и странствуютъ растенія, животныя и люди.
   Ничего этого мы не знали бы, если бы смѣлые любознательные люди, изслѣдуя неизвѣстныя страны, не вырывали у природы ея тайнъ. Но, какъ мы только что видѣли, за свою любознательность они нерѣдко расплачиваются тяжелыми лишеніями, страданіями и даже жизнью.

"Юный Читатель", NoNo 12, 14, 1900

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru